Аннотация: Странная рукопись, найденная на месте дома
Михалыч поставил пакет на стол. Осторожно выставил на стол из него бутылку пива, упаковку "Сельдь под луком в масле", "городскую". Из нагрудного кармана достал сверток, который он сегодня нашел на месте разрушенного дома. Потом осторожно достал очки.
Михалыч владел редкой, можно сказать - тайной, профессией. Официально у неё даже не было названия. Михалыча звали - "Эксперт". Оно его не устраивало, но это было лучше, чем - "Утилизатор",- как его называли "за глаза".
За эти годы он несколько раз брался придумать название своей профессии, но так и не смог подобрать что-то "всеобъемлющее и всеохватывающее". Себя "про себя" он называл - Спасатель.
Освоил он её случайно. Можно сказать, - "закономерно-случайно". Потом он освоил компьютер, потом заменил свой "Москвич" на "Ауди". Потом.... Много, что было потом.
... В тот год он, давно уже "безработный без пенсии", "мудрил" над камином у одного заказчика.
Сложность была в том, что дом был уже построен и отделан, а хозяину вдруг "загорелось" - камин на первом этаже в гостиной.
Два дня обследования дома привели к тому, что вопрос Михалыча - "А домик-то с рук брали?!" привел Хозяина в замешательство.
- С чего ты взял? - Хозяин не скрывал своего удивления.
- Вот планчик дома, а вот рулетка, может показать "кой-чаго"? - Михалыч тогда и сам удивился тому как изменился "в лице" Хозяин.
- Покажи! - Хозяина окутала тревога. И это было видно.
- Вон от того места меряй и запоминай! - Михалыч пошел к противоположной стене, где планировался камин.
- Запомнил? А теперь от сих до сих! Запомнил? - Михалыч перешел в другой конец зала.
- Сложи и пошли сюда! Меряй! - Михалыч потащил за собой, как на веревочке хозяина в сторону кухни.
- Где девяносто сантиметров? - Михалыч с удовлетворением смотрел на ничего не понимающего хозяина.
- А, ну ещё раз! - Хозяин потащил Михалыча в зал.
- Не стоит! Я уже тут находился! - Михалыч сел в кресло.
- И где девяносто сантиметров? - Хозяин сел радом.
- Под кухню уходят! - Михалыч выдержал паузу прежде чем "огорошить" Хозяина.
- А... А откуда приходят? - Хозяин тоже выдержал паузу.
- Из спальни, в кабинет, сюда, под кухню, а куда дальше - не знаю!
Хозяин долго сидел, курил, о чем-то думал.
- Ты вот что, Михалыч.... Ты мне ничего не говорил, но я всё слышал. Дома скажешь, что уезжаешь на неделю в командировку. Завтра ко мне сюда в шестнадцать ноль-ноль. Телефон "забудь" дома на столе, чтоб твои видели. Завтра позвонишь - "покаешься". Сегодня иди, будешь идти - думай. Крепко думай! Не сможешь, завтра придти или заболеешь, я к тебе врачей пришлю! Так что лучше не хворай! И думай, Михалыч! Ой, думай! - Хозяин встал, давая понять, что разговор окончен.
... Так вот этот Хозяин однажды и предложил ему "съездить и посмотреть на дом, который ломать будут".
- Ты посмотри, может, что там пригодится мне на дом, а то после бульдозеров... уже ничего не пригодится, - напутствовал тогда он Михалыча.
Тот первый дом был старый кирпичный с деревянным верхом. Подвал "врос" уже настолько, что окна его были ниже тротуара. Долго бродил по пустому дому он тогда.
Грусть. Такая одолела грусть его тогда! Так было почему-то себя жалко! Так было жалко всех людей на Земле. Казалось к вечеру, что обидел всё живое на Земле.
Всех, кто ходит, ползает, плавает и летает. Когда приехал Хозяин, Михалыч сидел в комнате второго этажа пил пиво и смотрел в окно.
- Есть что-нибудь? - Хозяин покосился на пиво.
- Есть! А почитай всё!
- Что всё?
- А - всё! Хоть бери весь дом и продавай!
- Кому продавай? Здесь дорога будет объездная! Кто купит? - Хозяин заглянул под стол.
- Кто знает, - тот купит! Стены - дуб! Снаружи обшит, а дуб. Ему годков двести будет. А здесь его в двух этажах - кубов сорок-пятьдесят. Балки "сорок на сорок" - дуб. Их ещё кубов десять-двадцать. Решетки по первому этажу - черкани краску, кованые, цементированные и воронёны, - ручная работа. А сталь! Где ты такую сталь найдёшь? Где сталь из самородного железа сейчас найдешь? А лепнина?
А плахи на полу? А кирпич? Где ты сейчас кирпич, обожженный на берёзовых углях найдёшь? Где? А фосонистость? И тут тебе и "трехчетвертной", и "полушка", и "четверик", и "угловой", и "фасочный", и "клиновой", и "замковый", и "арочный", и "подовый".... А, - только хрен тупить - вам рассказывать! Инструменту, конечно, пожгёшь, но... Чтоб такое сегодня сделать...! Нету сегодня ни людей, ни желаний, ни денег таких, чтоб сделать. А шпингалеты - бронза! И шурупы - латунь! Самоделашные шурупы-то! Иди сюда! - Михалыч подвёл Хозяина к лестнице.
- Вот я здесь поцарапал. Что видишь? - он ткнул пальцем в место под балясиной.
- Вроде как белка. Или зверёк какой! - Хозяин распрямился.
- Зверёк! Белка! Соболь это! А значит лестница с Демидовского завода. И лет ей - почти триста! И тот, кто этот дом строил, уже тогда знал ей цену, иначе бы нахрена в деревянном доме он "ковку" ставил? Он ещё тогда "пальцы веером" гнул, когда её гостям показывал. Она уже и в то время стоила денег немеряных. Видишь куда лестница-то? В детскую. В спальню.
- И что делать теперь? - Хозяин сел рядом с Михалычем.
- Что! Ломать! Всё ломать! Потом бульдозерами, чтоб ни себе - ни людям, потом гравий сверху и под асфальт. Под асфальт до следующих поколений! Может те умнее будут!
- Ладно! Ты откуда-то всё это знаешь?
- От верблюда! От отца да от деда! Да от их друзей! - насупился Михалыч.
- Ты это... Ты мне всё это напиши! Ладно?
- Нашел писателя по штукатурке!
- По какой?
- О, Господи! ... По сырой! Фрески по сырой писали. Другие в тюряге писали по штукатурке, как людям летать научиться. Сами во сне летали!
- Понял! Я тебе девочку завтра пришлю с фотоаппаратом, ей расскажешь. Она всё запишет, зафотографирует.
Ага! И первые обои "зафотографирует"! Их снять аккуратно надо! Слой за слоем! А окажутся - "сделано во Франции"! Надо искать где шкаф стоял. За ним они цвет сохранили. И на фабрику в Париж лететь надо! За этот образец ... Какие вы!
Ты лучше охрану поставь! Не будет у тебя здесь ничего за два дня. Ты думаешь, только у меня батя с дедом были? Завтра эта лестница будет стоять на "шести сотках" у кого-нибудь и все ваши юристы не докажут, что она не стояла там, поскольку все соседи подтвердят, что "сколько себя помнят, - столько и эту лестницу".
- Понял! - Хозяин схватился за телефон.
- Да подожди! Тут ещё фундамент смотреть надо!
- А чё там?
- Если гранит - куда ни шло! А если яшма?!
- Кто?
- Яшма - говорю! Могли фундамент из яшмы выложить. В то время - запросто! Яшма - второй после алмаза по твердости будет! Стекло режет!
- После алмаза? И куда её!
- Господи! Где вы все только родились!
- Ты про яшму - тоже девчонке расскажи. И посиди здесь. Милиция приедет, - пост ей сдашь.
- Тогда ты здесь посиди, пока я за пивом ещё схожу, - Михалыч стал спускаться по лестнице.
- Посижу! Посижу!
... Михалыч смотрел на стол, на свёрток, вспоминая своё "крещение".
Сколько этих домов было! По всей стране! Сколько наломали Хозяева.
- Не будь меня - был бы другой! - успокаивал он себя.
- С другой стороны за эти годы он только один раз встретил "коллегу", - вспомнил он случай в Москве.
...Коллега тогда подошел сел, молча, достал пачку "Беломора", щелкнул по дну, протянул.
- "Беломор" ещё выпускают? - усомнился тогда Михалыч.
- Не для нас! Он идёт по другому назначению! - "коллега" вытащил папиросу и прикурил от спичек.
- И нас по другому назначению! - Михалыч облокотился на колени, глядя на кучку стоящих у машин людей.
- Так что-то хоть людям достанется! - "коллега" посмотрел туда же.
- Вот и я себя так уговариваю! - Михалыч потянулся к пачке.
- Батя у меня "ярославский" предпочитал. А потом стал "ленинградский" курить! - Михалыч взял папиросу.
- Нет "Беломора"! - "коллега" затушил окурок о каблук.
- Во сколько оценили? - он посмотрел на дом.
- Я не оцениваю. У меня девчонка есть! Она считает! - Михалыч посмотрел на Ирку, которую когда-то прислал Хозяин.
- А я сам! В семь-восемь! - коллега достал вторую папиросу.
- Больше! Там медь в кладке.
- Видел! Учел! - "коллега" докуривал уже и эту папиросу.
- Урал. Кувандык. Чистая! Учёл? - Михалыч повернулся к коллеге.
- Кто сказал? - он повернулся к Михалычу.
- Ирка сказала! Мы ещё позавчера отправили на анализ, - Михалыч посмотрел на Ирку стоящую между машинами и ими.
-Думаешь следы "голубой крови"? - "коллега" даже не повернулся.
- А что тут думать? Химически чистая медь и в то время - дифицит! А жить надо им!.
- Кому-нибудь говорил?
- А кому? Нет никого, кому сказать можно!
- А по весу мало! Что изменит?! - "коллега" достал третью папиросу.
- На! - Михалыч протянул папиросу, что держал в руках.
- Мало! А что сейчас что-то изменит? - он передумал и закурил "Беломор", вспомнив батю.
- Пойду я! Тут на пачке мой номер телефона! - "коллега" встал и протянул пачку.
- Четырнадцать! Или ещё что есть? - Михалыч встал, улыбнулся, вспомнив загадку из детства.
- Четырнадцать! Мы уже можем в КВН играть! - улыбнулся "коллега".
- В КВН не игрют - в КВНе работают! - улыбнулся Михалыч.
- Эт-т-т-т точно! - "коллега" бросил взгляд на пачку и пошел к машинам.
... Михалыч придвинул свёрток к себе.
"Московский телеграф"! На глаза попалось -
"О полиции"
Мы все надеждой занеслись -
Вот-вот пойдут у нас реформы.
И что же? Только дождались -
Городовые новой формы!
Д.Д. Минаев
Михалыч перевернул газету - "Август 1881г."
" ...раскол "Земли и Воли" на "Народную Волю" без Земли...." - выхватил опять взгляд.
" Ещё накануне нового года 1881 г. Лорис-Меликов представил на утверждение Александра II проект коренной реформы pyccкого государственного устройства, в основу которого..."
Он отложил газету и взял скрученные "в трубку" листки.
Листки были вырваны из какой-то тетради. Их было немного. Желтовато-голубые плотные, они были исписаны черными чернилами ровными рядами букв.
Новые абзацы начинались с еле различимым увеличением интервала и с "красной строки" далеко отстоявшей от левого края страница.
Страницы начинались со слов -
"... он мне ответил, "что мои исследования траектории движения Луны не могут быть объяснены кроме как наличием чужой воли или желания неизвестного мне разума или безумия. Я уверен, что данный процесс не является Божественным проявлением, ибо противоречит идее Божественного построения мира, но признать данное явление Диавольским мне не позволяет моя Вера. Однако, если Диавол и смотрит неустанно на нас Луной, то Господь - Солнце смотрит на него, охраняя нас. И если, по моим расчётам Луна полая внутри, то Земля наша - Матушка несет в чреве своем зарождение нового и опасного для нас". На что я ему ответил, " что не след судить о Воле Господа Нашего, ибо его помыслы недоступны нам Земным.
А он мне в мартовском письме заметил, что "Что за воля, коль людишкам смерть грядёт!" Опечален я таким видением мира брата своего. Однако Воля Господня и в этом явственна мне!"
Михалыч отложил листки. Открыл пиво, "сельдь", разломил "городскую".
Он ещё раз посмотрел газету - 1881год.
- Странно и нехорошо! - подумал он.
Он взял, перевернул несколько листков.
"... очевидно, что надо отличать народ от населения. Население - есть совокупность живых людей, а народ - это совокупность людей, имеющих не только традиции, но и память о деяниях своего народа. А поскольку "память" - то, что дается не по ублажению и учебе, а по рождению. И дана она в нутро человека, поскольку явления сие были до его - грешного. А является она и в перегудах сопелки на дневном базаре, и в наличниках домовых, и в говоре ямщика, давая ему не забыть, что он часть народная. А поскольку народ и земля неразрывны, то и он - часть земная. А может и где-то суть её, а может и боль её."
Михалыч отложил листки.
- Про наличники, пожалуй, он прав. Есть что-то в них не от мира сего! - он встал и прошелся по кухни.
- По нему получается, что одним даётся память о земле своей, а другим нет! Одни, значит, свободны, но, как к земле прикованы, а другие без памяти и болячек "где притулился - там и дом!" - Михалыч отхлебнул пива и начал читать дальше.
"... вот это и не даст возможности благолепия. Ибо - "а что будет смерд делать на земле?" Если можно ничего не делать - то он и не будет! Что есть - отказаться от "крови Земли"? Это есть отказаться от зависимости от неё. А свободу выдержит ли раб? Нет! Свобода пагубна для раба! Ибо "если чадо не знает, с какой целью проснулось, то не дано ему и проснуться будет!"
Конечно, не есть рождён человек! А есть дано, чтоб было с чем сравнивать низость свою. Есть и пить - только Бога гневить! А он малый и серый забыл об этом. И пастыри не напоминают об этом, меняя кресты серебряные на золотые. В смуте и сумлении я! А, ну, и в правду настанет время, как по земле будет ходить человек не работающий, не болеющий за день завтрашний. Что же делать будут Братья его! Неужель будут поставлять корм и одежду ему, как лошади "на выездку" сегодня поставляют хомут с серебром, абы показать, что любим мы его Грешного - раба нашего! Ибо он показывает верховодство своё над низостью павших? Или им не уготована участь быть избранными, не познать своё соучастие с народом?
Не получил я ответа на сие. А жаль!
Не дано Людям познать других, - а придётся среди себя жить!
Согласен с Другом моим, что не помазанник он Божий! Так ведь так и до смещения Христа дойти можно! Где и что начинается? Где и что кончается?
В непонятливости я - как можно звать к тому, чего показать не можешь? От Диавола всё это! Все разговоры - от Диавола! Только от Господа нашего - дела наши! "За день поклонов земле - сто дней радости!" Что же это-то так! По некрасовски - так мужик в радости должен копаться? А может и копается? Может нам не ведома эта радость? Может мы радость балыком осетринным мереям, а он чем-то другим, - что нам не ведомо?"
... Михалыч встал и подошел к окну.
- Сволочи! - сказал он неизвестно кому. Сел и взял опять бумаги.
"... очевидна ведь простая вещь промысла Божьего - нет никого рядом кроме человека, что рядом. Говорил я ему, что звезды - это хорошо тогда, когда на земле порядок. Ах ты, Колюшка- свет Иванович, вот полгода как нет тебя! Звезды! "Звезды! Судьба! - сказал бы отец мой, - Михаил Андреевич!
Ты же сам говорил, что "не долететь нам не в куда" и сам говорил - "А лететь надо!"
Ах, ты, Колюшка! А на Земле не лучше без тебя!"
- Кибальчич! - Михалыч отложил записи и подошел к окну. Постоял, пошел в комнату включил компьютер.
- Что изменилось? Если раньше буковки выписывали, и время было подумать, "пока макаешь в чернильницу", то теперь пиши "что хочу", как хочу! А пишут то же! - Михалыч выключил компьютер.
".... Придется воителям мира людей держать в страхе и неповиновении до тех пор, пока они не поймут, что - "для чего они". И будет сила уходить в войну и в блуд, и в грех, ибо её девать больше некуда! Настанет время, что жизнь не "в любовь".
Всё будет, а не будет ничего."
Михалыч пошел и достал из стола пачку "Беломора". Достал из пачки папиросу закурил, посмотрел на неё и набрал номер, что был на торце сверху "Минздрав....".
- Коллега! Ты можешь сказать где ты? Это Михалыч!
- Узнал! Я под Псковом!
- Заезжай, помолчать надо!
- Давай адрес - буду!
Михалыч продиктовал.
- Не раньше утра! До утра не передумаешь?
- А до утра и не передумать! Смотри! Я не прошу, - я предлагаю!
- Понятно! Телефон далеко не убирай!
... Михалыч посмотрел на листки. Встал, оделся и пошел на улицу. На улице было, "как вчера".
Он неспеша дошел до магазина. Неспеша вернулся, поставил пакеты на стол и стал перекладывать содержимое в холодильник.
- Мясо замариную! - он отложил кусок вырезки.
Сел опять за стол. Взял листки. Капелька крови от мяса попала на них и висела маленькой красненькой "звездочкой". Михалыч щелкнул по ней пальцем. След, как от кометы на бумаге остался. Он вытер его нижней частью ладони.
"... и будет все, чтоб жить! И будут все дороги открыты! Только не будет того, кто по ним пойдёт, только не будет тех, кого и куда они звать будут, в ком сердце стучит!"
Михалыч осторожно переложил листки на полку, на которой стояли перец, соль, какая-то зелень, какие-то другие приправы к мясу.