Аннотация: Что-то где-то и когда-то// бродит рыба Аллигатор.// Что почем и что зачем//Знает Главный и Чемберлен
"На улице стояла хорошая погода" - написал Иванов. И задумался. Что значит это самое выражение "хорошая погода?" Вот, допустим, для деревьев не так уж плохо, когда идёт дождь: известно, что вода для растений как для человека колбаса, хлеб и масло. Или капуста, морковь и лук для того же человека, но вегетарианца. Только деревья засасывают пищу, а человек её поедает пережёвывая, хотя старушки скорее засасывают еду, не имея соответствующих физиологических инструментов, то есть зубов, для пережёвывания... Поражённый невиданным соответствием, Иванов подошёл к окну - "Выходит, старушки да дедушки - это почти деревья, недаром их способность передвигаться ограничена: сидят они на одном месте, пищу сосут, на солнышке греются (растния ведь любят солнце - ультрафиолет...), значит, и деревья подобны старичкам и бабушкам - морщинисты и болтливы (как осины!).
В дверь тихо стукнули.
- Кто там? - крикнул Иванов, спеша к двери, при этом попутно размышляя, кто мог явиться в столь ранний час и меняя на лице разнообразные выражения - от смешливого, (вдруг пришла Наталья?) через суровое (а если за дверью сосед Серёга, пришагавший взять денег в долг) и грустное (не дворник ли припёрся требовать квартплату?) к озлобленному (если бандиты пришли грабить).
Постучали снова - на этот раз громко.
Явно не бандиты и точно не Серёга - эти бы стукали тихонько, первые чтобы не привлечь внимания, второй - чтобы не разозлить Иванова и тем не отодвинуть во времени вожделённую бутыль с алкоголем. "Наталья или кто-то из друзей" - решил Иванов.
Стукнули тихонько. "А вдруг всё-таки разбойники? - озадачился Иванов, отвергнув вариант с соседом, который обычно долбил однообразно тихо, словно часики. "Или Наталья с друзьями?" На всякий случай Иванов вытащил из-за двери крепкую суковатую палку для бандитов, и придал лицу озабоченно-сонливое выражение для друзей - "принимать гостей с больным желудком и спросонья - нет уж!" Посмотрел на себя в зеркало - заспаное лицо, мешки под глазами, халат с огромной дыркой на груди (прожёг сигаретой, будучи во хмелю), тапки. Решил, что внешний вид не подходит ни для бандитов (неудобно держать оборону и нападать - можно запутаться в длинном халате и упасть под явно недружественные ноги злодеев), ни для друзей (халат - значит никуда не собираешься, значит спохмелья, значит нужно срочно опохмелить, значит, вот бутыль), ни для Натальи (эта ринется штопать дыру, сквозь которую так мужественно проглядывает мало-мало, но мускулистая грудь, а значит, даму необходимо раздеть, напоить чаем, дать любви...). "Ещё эта дубина ни к селу ни к городу!". Иванов отшвырнул палку, снял халат.
Застукали громко. Прямо-таки затарабанили.
- Я сейчас! - прокричал Иванов, напяливая мятые, но чистые трико, одевая не по размеру большую, но с загадочной надписью "МаРам" футболку и причёсываясь. "Зубы, зубы" - побежал в ванную.
По двери грохнули чем-то тяжёлым.
- Да иду я! - восликнул Иванов, запихивая в рот расчёску и елозя зубной щёткой по волосам. - Минуту!
- Ладно ты, - сказала Наталья, открыв дверь и войдя в квартиру, - это я ради приличия постукивала, вдруг ты не один. Ключи-то у меня есть (ты же позавчера мне копию сделал), вдобавок вобще-то дверь была не заперта. Почему не закрываешь? Ты где?
Иванов притаился.
- Выходи, - закричала Наталья, - я же знаю, что ты здесь где-то, ведь не призрак же мне отвечал из-за двери! Ау!
- Старички-старушки, - бормотал Иванов, разбираясь с расчёской и щёткой - припёрлась курица, спала бы да спала. Прав был мой знакомый: курица не птица, хоть и с крыльями, а женщина не человек. Летает по этажам от меня к Сидорову, от Сидорова к Геккелю, ни сна не покоя. Ух!
- Может ты под столом, - кричала в спальне Наталья, - хотя я знаю, что ты в ванной. Или ты под диваном? Нет, ты точно не под диваном - не поместишься! Может, ты в диване? Ну-ка! - заскрипел пружинами диван. - Ах, любимый, ты чувствуешь мою сладостную тяжесть, лёжа в диване, выходи и подари мне любовь! Я буду для тебя диванчиком, а ты мной. Ох - ох! - сымитировала Наталья эротичные вздохи. И зачастила: Ох-ох-ох-ох-ох-ох. Замолкла и вдруг запела:
Ох - эх, ох - эх,жареные раки,
приходи ко мне, дружок, я живу в бараке!
Засмеялась.
- Пой - пой, скрежетнул зубами Иванов, и по-пластунски двинулся в сторону кухни. В дверном проёме болталась нога Натальи, свешиваясь со спинки дивана.
- Милый, глянь какая у меня жирненькая, но стройная ножка, - закричала Наталья, - иди поцелуй её вкусненькую!
Иванов пробрался на кухню, тихонько открыл шкаф для посуды, подставил табурет, залез внутрь и прикрыл дверцу. Блаженно зажмурился, глядя на лучик света, бьющий из щели меж дверок.
- Никогда! - крикнул Иванов, привстал и резко сел, со всего маху пристукнув задницей по шкафу.
Мелькнуло удивлённое лицо Натальи, затем её грудь, живот, ноги.
- А - А - А, ты мне ноги отдавил!
- Отдавил и даже сломал, - согласился Иванов, вспоминая громкий хруст. И добавил, - только не ноги тебе, а удобную маленькую табуреточку для старичков и маленьких детишек, которая стояла под посуденным шкафом. В котором я только что совершил перелёт "небо-земля".
Наталья плакала.
- Я тебе халат зашила, - сказала она, - а ты не хочешь меня любить.
- Я-то хочу, - ответил Иванов, только вот скажи, не кажется ли тебе, что старички похожи на детей, и значит дети похожи на деревья? Если ответишь, я подарю тебе долгую-долгую любовь с криками, стонами, песнями и матами.
- Да! - Воскликнула Наталья, - и ещё раз да! Только вначале мы поедим суп - я принесла тебе целую кастрюлю. Вкусный! А потом пойдём гулять по свету, и я никогда не уйду от тебя ни к Геккелю, ни к Сидорову! Я рожу от тебя детей! У нас будет кошка и собака! Давай вылезай!!!