Вначале мы шли по мосту. Который тянулся высоко над железнодорожными путями - шли вдвоём с сестрой и даже пытались о чём - то болтать, но с моей стороны это плохо получалось, потому как опасался, что сестра свалится вниз. Тем более что тому были солидные причины: я шёл, держась за поручень, со страхом поглядывая вниз, а со стороны сестры такого поручня не было и шла она к тому же близко к краю, нисколько не боясь. Затем появился поезд, большой, зелёный - он мчался под нами навстречу другому поезду - они грохотали под нами и сестра сорвалась. Не сразу, а вначале оступившись и что - то жалобно крикнув в мою сторону, покачнулась на краю и полетела, походя на свою мать - мою тётку, невысокую, полненькую женщину, так что я даже задумался, не тётка ли это была. Воздух от ветра подхватил её, крутанул и швырнул в бок прицепа. Могучее тело вагона взорвало тело сестры - она распалась тремя кровавыми ошмётками, брызнувшими в воздухе и опала на землю. Послышался вой сирен. "Всё кончено" - подумал я обречёно, - Она абсолютно мертва и других вариантов нет".
Шагая по дороге к своему дому в тенистом саду я с горечью думал о том, что сестра была беременна. Дома меня ждал телефонный звонок и другая сестра, которой я попытался было рассказать о случившемся, но моя попытка сорвалась при первом высказывании, что Ксюха умерла. Сестра завыла и кинулась к телефону.
На следующий день, я обдумывал случившееся и пришёл к выводу, что, возможно, сестра не умерла, а сгинула в механизме мира, нечаянно свалившись во множество разнообразных подшипников, шестерёнок и проводочков, лежащих за стеклом видимого - какой-то виндос, появляющийся в результате действия хитроумных программ, внешняя обложка часов на хитроумном механизме, лицо и кожа, обтягивающие грязную болезненную плоть, реагирующую на боль.
И пошёл на мост. Смотрел вниз как ехали поезда, шли люди, работала система. Моя проблема всегда была в том, что я не мог заканчивать всегда останавливался обычно даже не доходя до середины сам не зная почему, но интерес к делу пропадал, испарялся, мороженое таяло и превращался в жидкость вместо того, чтобы оставаться мягким сладким, но куском, материальным, твёрдым, золото превращающееся в руду, так и стоял на мосту, смотрел и ничего не видел всё куда - то ушло, да и было ли что-нибудь? Начинал вспоминать, зачем я припёрся на мост и, кажется, вспомнил. На мосту полагалось ждать, встречать приезжающих, провожать уезжающих и я ждал, что сестра приедет обратно как и многие другие уехавшие, но её всё не было и, кажется, "других вариантов нет". Кажется, я пришёл на мост, чтобы ждать, зная правила ожидания, но забыл. Вспомнил. Она шла слишком близко к краю, она смотрела вниз и к тому же пыталась болтать, не держалась за поручень, она думала о своём - о ребёнке внутри, обо мне, а я думал о своём, о ней, о мосте, о поездах, обо всём кроме ожидания и она упала. Все думают о своём. У сестры была потрясающая кожа - ну да это дурацкий намёк на то, что под кожей есть что-то, а кожа - это сколько - то роговая мёртвая материя, настоящее живое внутри, мы не инфузории и не медузы, а она упала, дура такая, зачем она свалилась? Не стоял бы я сейчас на мосту, не думал бы о всякой ерунде, сидел бы дома рисовал, пил чай, думал о чём - нибудь приятном - о женщинах, о путешествиях. Может быть, она просто уехала? Стоял на мосту, ждал, ждал, ждал.
Правила ожидания (что-то вроде Кастанеды).
1. Не торопись.
2. Бойся.
3. Опасайся.
4. Не надейся.
5. Но Жди.
Потом был закат как на возрожденческих картинах. А сестры всё не было. Сучка поганая, нагуляла себе живот и думает, что можно так запросто умирать, бросать, кидать. Похолодало. И никого не было, только где-то вдали гремели поезда, шевелился город. И огни. Город словно мыльный пузырь, надувался теплом снизу, но ветер выдувал всё другое, в поле зрения только город и закат, пойти за сестрой?
Ждали меня там... Может быть и нет никакого механизма, если он есть то есть закон, а по закону человек предполагает, что не умрёт, значит, на самом деле не умрёт; если не механизм, то не умрёт тем более всё равно миром правит хаос, подшипники и зубчатые колёса летают в воздухе, как моя сестра, развалившаяся на части. В каком случае, всё - таки не умрёт? Потом выполнил давнюю затею - прыгнул на мыльный пузырь и попытался пойти, но не получилось - поехал, словно с горки, кричал что-то, а под мной ехали поезда, летели самолёты, не дождался всё - таки, кажется, подох к тому же, где же сестрица чёртова? Куда подевалась, почему не пришла, сколько можно стоять на мосту, плевать, наверное, не стоит, дурацкая стоятина в стиле ожидания Годо, помесь экзистенциализма с коммунизмом, давно ведь ясно, что дёшево всё это, но я то качусь вниз, зачем только? Ах да, ведь просто хотелось опасности, чтобы все вместе, а за порогом черти и бесы, не мы, тогда нам.
Вот и всё. Пора домой. Никто не пришёл. Скучно.
Передумал. Сестра - не сука и мне было больно, когда она упала, вот бы вас так с моста да об вагон, вагоном об тело, что запели бы? И её на самом деле нужно найти, если внизу механизм, то ринуться искать среди шестерёнок. Или лучше ждать? Если хаос, то весь мир - хаос, или хаос - это вода? Та, что тяжелее и упала вниз, а воздух - вверх? Я наверху, значит, я воздух, она внизу, значит, она - вода? Превращается ли вода в воздух? А наоборот? Прыгнуть? Вот и прыгнул дуралей, вот и летит дуралей, всё летит дуралей, где же сестрица, затем ведь прыгнул, а не потому, что летается, люблю ведь сестрицу, ау, ты где? Вот и хорошо, вот и летается, слава, слава! Осанна!
Чушь собачья. Это всего - навсего сон, в котором мы вначале шли по мосту. Потом она сорвалась. Потом приехала скорая, а я пошёл домой. И была печаль. И был день первый.