В небольшом поселке, расположенном где-то на крайнем севере, жил мужчина лет тридцати восьми по имени Трофим. Семьи своей он не имел, то есть на данный момент уже не имел, поскольку состоял в разводе четвертый год и проживал исключительно один. Впрочем, детьми он также не обзавелся в своем скоротечном полуторагодичном браке, тем самым сбросив с себя ответственность за уплату алиментов.
Трофим слыл в округе добрым и доверчивым человеком, пожалуй, даже чересчур доверчивым, с пришибленным, что ли, самолюбием. Может быть, такой склад характера свойственен многим творческим личностям, не знаю... Но уж очень он был каким-то... вялым... мягкотелым, что ли... Вы меня понимаете?..
Он являлся свободным художником, и писал свои картины действительно талантливо, по мнению не только обывателей, имеющим хотя бы маломальское познание в искусстве, но и настоящих знатоков, ценителей аналогичных созданий. Тем не менее, его работы мало кто покупал, потому как в тех краях и в то время редко кто спешил обзавестись культурными ценностями. Люди больше заботились о другом, более значившем: о продуктах, одежде и проч.
И посему, Трофиму в основном приходилось существовать едва ли не впроголодь, нередко завязнув в долгах.
Именно в такой момент Трофима и оставила супруга, объявив, что он неудачник. Она так и сказала ему однажды без обиняков:
― Ты, Трофим, какой-то... ― и не сразу смогла обозвать его подходяще.
― И какой же? ― спросил супруг.
― Раззява!
― Кто? ― еще раз спросил, точно не расслышав. Но он-то расслышал, будьте уверены. Но тем не менее ― переспросил.
Он уже понял, что недолго им осталось совместно проживать.
― Неудачник! ― наконец-то смягчила та нужное слово.
― Ах, вот как? Ну что ж... ― всего лишь произнес он. И больше ничего не сказал. Обиделся, надо полагать.
Через некоторое время они расстались навсегда. Развод оформили по быстрому. Как впрочем, и поженились.
Дело в том, что его бывшая жена (как же ее звали... Жанна... или Сюзанна... да не имеет значения), никто и не вспомнит, каким образом оказалась в этих краях. Ненароком познакомился с ней Трофим, завязалась дружба. Затем дружба, как нередко происходит, переросла в любовь и т.д. Она-то из наивности полагала сначала, что вот, мол, жених её завидный молодой человек, художник, состоятельный. И выскочила замуж, не приглядевшись пристальнее.
Ну и... пришлось развестись по поводу вышеупомянутого.
Она уехала совсем скоро.
Трофим не противился. Хотя он все же, кажется, любил ее и теперь.
2
Однако случались и такие дни, когда его произведения расходились весьма охотно. Такой контраст был связан с притоком туристов.
И все-таки, даже при этих своих неимениях - жены, детей, близких родственников, Трофим был не одинок.
С относительно недавнего времени у него появился Друг... пусть и четвероногий, но все же ― Друг.
Друг!..
Это был породистый щенок женского пола, отпрыск чистокровной лайки.
Трофим приобрёл собаку по случаю, пару недель назад у одного эскимоса за весьма приемлемую цену.
В те дни дела у него "шли в гору".
И назвал он ее ― Мамба...
Долгие летние вечера Трофим любил проводить на крыльце своего дома. Он покуривал папироски и мечтал. И краем глаза умиленно наблюдал, как рядом копошится еще беспомощный пушистый комочек. А иногда, забывшись, вдруг принимался рассказывать ему про свою жизнь. И порой казалось Трофиму, что Мамба внимательно его слушает, добро и преданно заглядывая ему в глаза.
Первое время Мамба жила при хозяине ― в коттедже Трофима, не испытывая никаких забот.
Это уже потом обнаружились первые неприятности.
Сначала появился ошейник. Красивый ошейник, розового цвета, с орнаментом в виде чего-то экзотического. И она сразу же невзлюбила его, как, в общем-то, наверное, и все молодые питомцы не терпят на своем теле ничего инородного.
Вскоре к ошейнику присовокупился поводок, что тем более добавило ей проблем. Мамба просто не могла терпеть его!
Первое время, когда Трофим выводил её на прогулку, она вела себя весьма странно. То рвалась куда-то в сторону, пытаясь освободиться от злосчастного поводка, то ни с того ни с сего останавливалась и так ласково и с какою-то даже мольбою смотрела на Трофима, что у того аж сердце заходилось, то подпрыгивала и обнимала своими мохнатыми лапами ноги хозяина, ну точно ребенок... А то вдруг принималась кружиться возле него этаким волчком, словно танец какой исполняет. Или вот еще что. Ляжет на землю, перевернется брюхом кверху, задерет лапы, замрет, и вроде как делай с ней что хочешь.
Получалось забавно.
Но затем начались и вовсе суровые будни.
Эти будни настали, когда Мамбу принялись подвергать дрессировке. Планомерно, день за днем, щенку приходилось исполнять неведомые доселе команды: "сидеть!", "лежать!", "голос!", "апорт!" и т.д. и т.п...
Ох и не просто же давалась эта наука новоиспеченному питомцу! Захандрила Мамба вконец от этих ежедневных ненавистных муштрований, но вскоре смирилась; еще же некоторое время спустя ― привыкла к ним. А уж потом ― о чудо! ― они даже стали нравиться ей!
Минуло лето.
Пронесся, так никого не испугав, и сентябрь.
Октябрь вступил в права, давая о себе знать пронизывающими ветрами и проливными дождями. И вскоре Трофим, учитывая великолепную родословную собаки, соорудил ей соответствующее индивидуальное жилище, а именно: просторный вольер с очень удобной конурой.
3
К сожалению, недолго продолжались отношения Трофима с новоиспеченным Другом...
Вскоре собака издохла от невыясненной болезни...
Несколько дней она промучилась с высокой температурой.
Возил ее Трофим по всяческим врачам-ветеринарам, консультировался, но... Ничего конкретного ему не сказали по поводу болезни Мамбы.
Намекали, конечно же, что на лечение животного потребуется немало средств. А средств-то этих у Трофима как раз в это время не то чтобы не было, но и не предвиделось.
Что тут можно еще говорить...
Хотелось, несомненно, продолжить повествование более оптимистически, поведать о том, что... как все чудесно происходит у них...
Но... вот ведь как все сложилось...
Не так, как хотелось бы...
Что же... и такое, к сожалению нередко встречается. И так бывает...
Таким вот образом сложилось же, что мы ведь все описывали натурально, то есть так, как оно и на самом деле происходило. А в итоге так получилось, что...
Да... но и это еще не все.
Похоронил Трофим свою ненаглядную Мамбу во дворе.
Долго сидел над своеобразной могилкой...
Проливал слезы и изливал душу своему бывшему невидимому питомцу. Кстати заметить, плакал он редко, никто конкретно даже и не помнил, чтобы так вот убивался Трофим по какому бы то ни было поводу.
С той поры ушел в себя. То есть: сидел сутками в своем жилище, ни с кем не общался и... Вообще ни на что как будто не реагировал...
Вроде как перестал существовать...
"Изойдет с тоски...― говаривали соседи, ― ей-Богу, ополоумел!"
Другие тоже поддакивали: "Повесится, не иначе!..."
Трофим, действительно, исходил от тоски... страдал неимоверно! Как же это передать повествовательно ― это надо воочию лицезреть! Но нам не удалось, увы! Но не в этом даже суть, суть в другом. Никто, ни одна живая душа, ни одна "собака" не пожелала как-нибудь поддержать его в эти дни!
А ведь Трофима многие знали и уважали, и не только близкие соседи даже, и считали его человеком добрым, искренним, скромным, обязательным во многих качествах. Ведь его так положительно характеризовали односельчане!
Но почему нынче же, в ту роковую минуту никто не обогрел его добрым словом?! Почему не навестили его, человека одинокого, весьма впечатлительного, с пришибленным самолюбием и, по сути, всеми оставленного!
Не равнодушие ли это, Люди!!!
"Нет!" ― посчитали они. "У него ― своя жизнь, у нас ― своя"...
Итак, с прискорбием приходится констатировать: ни один не заглянул даже!..
А он-то, Трофим, не повесился, однако, так вот!
Трофим по-другому поступил. Гораздо практичнее.
В комнате на стене висело ружье, ― подарок какого-то заезжего иностранца...
Как это там говорится: "Если в первом акте на стене висит ружье, то в последнем оно обязательно должно выстрелить!"
Оно и выстрелило: то, что происходило с Трофимом смело можно было назвать "последним актом".
Он аккуратно снял ружье, можно сказать, бережно, будто боялся побеспокоить его безмятежность, не спеша зарядил. Затем залпом выпил стакан ядреной настойки...
Ахнул из луженого ствола в шею...
4
Трофима, вернее то, что от него осталось, обнаружили не в этот же день... И даже не на следующий, а лишь через трое или четверо суток. Поскольку дело происходило глубокой зимой, а дом не отапливался, труп его, закоченев, не успел разложиться.
Так и увидели его, распластавшегося посреди гостиной с размозженным черепом.
Некоторые повыли, по случаю, над покойным телом, ну, всё как полагается...
Похоронили почти без почестей на местном кладбище.
5
(вместо P.S.)
Однако погодите...
Уже когда данное произведение готовилось к публикации, неожиданно выяснилось, что ведь и это еще не конец... далеко не конец! Все вышеизложенное, как нам казалось, мы черпали из надежных источников, пока воочию не убедились сами.
А достоверно вот как было.
В комнате на стене действительно висело ружье, и действительно являлось подарком заезжего иностранца...
И крылатая фраза также здесь уместна: "Если в первом акте на стене висит ружье, то в последнем оно обязательно должно выстрелить!"
И то, что происходило с Трофимом смело можно было назвать "последним актом".
"Он аккуратно снял ружье, можно сказать, бережно, будто боялся побеспокоить его безмятежность, не спеша зарядил". Точно так и случилось.
"Затем залпом выпил стакан ядреной настойки"... Тут небольшое несоответствие: Трофим хватил стакан чистейшего неразбавленного спирту, отчего едва не задохнулся. Но это не суть важно...
Ахнул из луженого ствола в шею...
Оружие дало осечку. Очевидно, патроны отсырели, или еще что...
Ну что ты будешь делать!.. Не зря, наверное, бывшая жена называла Трофима неудачником. Даже здесь ему не повезло!..
Не так давно и нам случилось побывать в тех краях.
Довелось познакомиться с Трофимом. И, поверьте, вовсе не показался нам он этаким рохлей, напротив даже, ― представился достаточно практичным человеком, в меру многословным и в меру же веселым. А вообще ― чрезвычайно гостеприимным.
Преотлично провели мы те несколько дней! Были и охота, и рыбалка, и исконно русская баня, и роскошное застолье!..
А картина, которую презентовал перед нашим отъездом Трофим, до сих пор у нас в прихожей висит. Великолепная картина, стоит отметить, писаная маслеными красками на холсте.