Он даже не знал, как давно он полз. Ночь была очень тёмной, и каждый раз, когда взлетала очередная осветительная ракета, он, ещё минуту назад думавший, что обязательно взглянет на часы, что есть силы прижимался к земле и старался рассмотеть пространство перед собой. Иногда ему казалось, что прошло пару часов, иногда, что гораздо больше. Ползти было тяжело, хотя ему ещё не было и двадцати лет. И ватник и брюки давно уже были мокрыми, отчего и руки и ноги закоченели и временами его пробивала крупная дрожь. На изгибе правой руки болталась старенькая пошарпанная трёхлинейка, впрочем, не смотря на свой внешний вид, имеющая очень точный бой. Хотя давно наступила весна, и весна была довольно тёплая, но в этом овражке, куда зимой намело много снега, ещё местами лежали блестящие ледяные пласты, которые всё никак не могли растаять. Вокруг веток орешника, которые местами выходили из под этой ледяной корки, были широкие проталины, диаметром вдвое больше чем сами ветки. И странно было видеть в ярком свете ракет, в каких-то нескольких сантиметрах ото льда недавно распустившиеся листья неестественно яркого зелёного цвета.
Овражек был совсем неглубоким, так, пологая лощина с небольшим, не более полуметра шириной ручейком от талой воды. Справа от него, на высотке были немцы. Его прикрывал от них совсем небольшой бугорок, тянувшийся вдоль всего оврага, до самого моста. Он не мог себе позволить даже привстать на четвереньки, настолько этот бугорок был маленьким, но на него и была вся надежда, весь рассчёт.
Этот мост, даже не мост, а небольшой мостик и был его конечной целью. Он знал, что если доберётся до него, то дальше будет гораздо легче - за мостиком и овражек был поглубже, и орешник погуще, а главное - там уже не было сплошных немецких окопов, да и до спасительного леса было рукой подать, а там он был бы уже в безопасности.
Он не знал, что за ним, практически с самого начала его движения по лощине, наблюдал немецкий снайпер-наблюдатель. Он был ещё жив только потому, что немцу было скучно одному бодрствовать, пока его товарищи спали в блиндаже. На этом участке они стояли третий месяц, боёв тут практически не было и только изредка ни с того ни с сего возникала перестрелка.
Немец боролся со сном. Несколько раз он ловил себя на мысли, что он спит, и, очнувшись, резко вздрагивал. При очередной вспышке ракеты с трудом найдя глазами ползущий в овраге силуэт, немец прицеливался в него, некоторое время "держал на мушке" и с удовольствием думал о том, что ему сейчас гораздо лучше, чем тому, ползущему по мокрой траве человеку. После чего он опускался на дно окопа и закуривал очередную сигаретку. Немец знал, что ешё пару десятков метров и ползущий человек попадёт из зоны видимости в "мёртвую" зону, но пока не знал, что он будет делать дальше, да и думать об этом не хотелось.
Из приоткрывшейся двери землянки пахнуло теплом и сном и вышел его напарник.
- Зуб болит - сказал он. Не могу заснуть - всё мучаюсь и мучаюсь. Иди хоть ты поспи.
Немец встал, положил винтовку на брусвер, и уже с трудом нашёл ползущего человека. Прицелился, палец медленно стал надавливать на курок и остановился.
- Что там? - спросил напарник.
- Какого чёрта? Что изменится? - подумал немец, и снял палец с курка.
-Да так, ничего -ответил он. - Показалось.
Он поднял воротник шинели, забросил снайперскую винтовку за плечо и побрёл спать, поёживаясь от утреннего тумана, а ползущий человек пополз дальше.
Это был твой дед.