Аннотация: Молодожены попадают вместо медового месяца на курорте в радиционный шторм. По капризу судьбы они оказываются на планете, которую будущие ее обитатели назовут "Земля". А звали их Адам и Ева...
И жизнь, и смерть...
( Воспоминания о будущем.)
1
Маленькую "пажу", несшую шлейф свадебного платья, уже отпустили и теперь воздушная материя грациозно стелилась по зеленоватым плитам частного космопорта, гармонируя с его изысканной строгостью. И столько изящества было в том как невеста, а точнее уже жена приподымала слегка подол, столько очарования, что Эддам не мог оторвать от нее восхищенного взгляда. Она была сегодня самой, самой, самой... Впрочем, как и всегда. Эвалина всегда была прекрасна! Даже удивительно, что она полюбила именно его, хотя, и Эддам то не был рядовым инженером. Его теория и разработки в области генной инженерии уже произвели сенсацию в мировой науке и его будущее вполне обоснованно рисовалось самыми радужными красками.
Кортеж остановился возле барной стойки. Они выслушали последние наставления адвоката и подписали брачный контракт, хотя он самую малость и обеспокоил Эддама, но Эвалина так мило надула губки, что жених тут же забыл про существование всяких бумаг. У него была она, а больше ничего не существовало, и не надо было! Хлопнула пробка, и шампанское запенилось в бокалах. За здоровье молодых! Будьте счастливы!
Наконец все напутствия и рукопожатия остались позади, а впереди был только медовый месяц и начнется он прямо сейчас, как только они взойдут на борт яхты. Эддам был счастлив и рад еще и тому обстоятельству, что руководство корпорации ценит его настолько, что даже выделило частный корабль для путешествия на курорты Алагара. Только для них двоих! Это будет самое сказочное путешествие в их жизни! Все-таки недаром он столько лет обучался пилотированию и состоял членом клуба. В последнюю минуту Савион, вице-президент корпорации, отвел его в сторону.
- Мы загрузили на борт все твое оборудование. На всякий случай. Вдруг у тебя появится время и желание продолжить исследования.
- Я очень польщен вашим вниманием, господин Савион. К сожалению я не могу обещать, что займусь там работой, вы же меня понимаете. Но надеюсь, что вернусь из отпуска со свежими идеями...
- Мы рассчитываем на это. Желаю вам хорошо провести время. И не забудьте привезти фотографии.
- Обязательно!
Неугомонные друзья уже привязали жестяные банки к бамперу кара, и пока они ехали к стартовой шахте, весь персонал провожал их улыбками.
- Желаю удачного пути, - чуть помедлив, диспетчер добавил: - и счастья...
- Благодарю, - сказал Эддам, и Эвалина, щекоча его волосами, склонилась к микрофону:
- Миллион поцелуев всем, всем, всем и поскорее отправляйте нас!
Она обняла Эддама и дразняще поцеловала в ухо.
- Ну, мы будем взлетать, или начнем прямо сейчас?
- Я не против, но мы же не можем держать диспетчеров и всю службу в ожидании... Садись в кресло, сейчас взлетаем.
Он проскользнул по лучу, лишь однажды сойдя к краю, но виноват в этом не был, да и диспетчер не высказал на этот раз свое мнение, видимо понимая причину. Наконец они вышли на орбиту, и вот тут Эддам понял, как много времени занимает подготовка к выходу в гиперпространство. Вводя многочисленные цифры, он даже занервничал, потому, что жена стала капризничать, и сократил сроки стандартной процедуры весьма простым способом: не перепроверив вычисления.
Затем были жаркие объятия и счастье следовало за стремительной яхтой, укутывая и оберегая их в своем лоне, и были только он и она... Они шептали друг другу слова, смысл которых не имеет никакого значения, ведь они говорили сердцами! Они любили друг друга и этим сказано все, а сколько не говори о любви, сколько определений ей не давай, она вновь и вновь предстает пред нами совершенно новой и неизведанной. И все слова ничего не стоят и ничего не значат. Для окружающих, но только не для влюбленных! И не было вокруг них ничего: ни космоса, ни корабля, ни пространства, ни времени! Были только он и она, и будущее, полное счастья и радости...
Сигнал тревоги вырвал их из сладкой дремоты, и первая тревога забилась в сердце, когда он понял, что они парят над кроватью. Искусственная гравитация была отключена.
- Что там случилось? - сонно прошептала Эвалина, прижимаясь к нему: - а мы еще не пробовали в невесомости... Только отключи сирену, она мне действует на нервы.
Он накинул халат и поплыл по коридорам в рубку. Отключив сигнал тревоги, он взглянул на экран и сердце его, сразу похолодев, рухнуло куда-то вниз. Корабль входил в радиационное облако, которого здесь не могло и не должно было быть! Ужас вонзился в его тело миллионом жалящих стрел! Он ударил по кнопке селекторной связи:
- Эва, живо в скафандр!
Но больше ничего сказать не успел...
Тугая волна прошла по телу, и кровь вскипела в венах и ударила молотом в голову, вышибая сознание. И последней была мысль, что это не радиация, а что-то неизвестное и потому более страшное! А затем наступила тьма...
Сознание возвращалось урывками, и каждое мгновение причиняло страшную боль: не тело, не сознание, а одна только мысль об Эвалине! Надо было встать, надо было идти к ней на помощь, но сил не было. Всхлипывая от бессилия, ненавидя себя за эту беспомощность, он, рыча от ярости, пополз в их спальню. Это было единственное, что осознавал сейчас Эддам! И он находил в себе силы вдруг делать короткое движение, продвигая непослушное тело, рывок за рывком. Сантиметр за сантиметром. А в голове, словно в кузне, били тяжкие молоты: неутомимо и безостановочно. Сколько времени он полз, сколько раз терял сознание, он и сам не знал. Надо бы отключить гравитацию, промелькнуло вдруг на задворках сознания, но вся его сущность бунтовала против возвращения. Он дополз. Белая, как пластмасс обшивки, его жена лежала рядом с кроватью, без сознания, и он снова пережил момент ужаса, подумав, что она мертва! Как он сумел поднять ее и положить на кровать, Эддам и сам не понял. Помнил только, как сползал вниз, цепляясь за ставшую вдруг необычайно скользкой простынь, при меркнущем уже свете, и тьма наваливалась на него свинцовой толщей волны.
...Он пробирается по узкому коридору, и тревожный свет мерцающей красной лампы подстегивает его...
... Он держит в руках аптечку первой помощи и не знает, что делать, какие лекарства ей дать...
... Он ползет на коленях, на четвереньках, в рубку. Надо вызвать помощь!...
... Он вводит данные, но бортовой компьютер издает осуждающие звуки: ошибка ввода, ошибка ввода, данные не соответствуют, нет файлов, местоположение не соответствует вводимым данным...
А потом пришло понимание, что они заблудились и находятся в другой части Вселенной и вокруг нет ни одного знакомого созвездия! Помощи ждать неоткуда, а тело распухает на глазах, особенно в суставах и малейшее движение отзывается острой болью.
- Я виноват...
- Это я виноват...
- Любимая, я во всем виноват!
Дикий, первобытный хаос. И среди холодного бездушия мерцающих звезд к ним приближается сама госпожа Смерть. Держит их в своих ледяных пальцах, потихоньку сжимая в кулаке, словно получает наслаждение от этих мучений!
Нет! Я не сдамся! Я найду, я найду способ!
Стиснув зубы, он сканирует пространство. Вот подходящая планетарная система! Подходящая, потому, что ближе ничего другого нет. Параметры. Расчеты. Данные. Курс. Вцепившись в непослушный штурвал, Эддам направляет яхту к чужому, пылающему протуберанцами огненному шару.
Компьютер пищит обработанными данными. Третья планета. Подходит. Атмосфера. Возможно наличие жизни. Данные. Параметры...
Голубая планета в белой пене облаков.
Вниз, вниз, и притяжение наваливается невыносимой болью! Нельзя терять сознание! Гравитационных лучей нет, надо сажать самому.
Он скользит над поверхностью саванны, всматриваясь в инфракрасные точки на экране.
Не то. Не то. Подожди, костлявая! Отсрочку! Дай мне хотя бы один день!
Стая приматов. Искать других уже нет ни сил, ни времени. Надо еще подключить и настроить аппаратуру. Какое счастье, что он взял образцы ДНК еще до свадьбы! Я перехитрю тебя! Я сильнее тебя, госпожа Смерть!
Он ползет в спальню. Эвалина без сознания. Он проводит ладонью по белокурым локонам и волосы тянутся вслед за пальцами. Он испуганно отдергивает руку. У него наверно тоже лезут волосы, но смотреть в зеркало нет желания. Не нужно! Надо настраивать аппаратуру! Обездвиженные парализующим лучом, животные лежат на почве, испуганно ухая и вереща. Надо выбрать подходящую парочку. Детеныши. Эти подойдут. Главное, что они разного помета. Самец старше, но это даже и к лучшему. Разница в возрасте незначительна, они найдут друг друга. Они найдут, как и мы нашли. Эва, мы будем жить! Мы будем жить вечно и будем находить друг друга в потомках этих приматов и однажды, мы станем теми, кто мы есть сейчас и продолжим нашу жизнь! Я исправлю свою ошибку, любимая! И ты простишь меня и будешь еще прекрасней, а я буду искать только тебя, и буду жить только ради тебя! Мы дадим новую жизнь на этой планете, и возродится наша любовь, и будет только наша с тобою любовь! И в этой любви мы обретем бессмертие!
Вот и все! Теперь надо вернуть детенышей их родителям. Прощайте, маленький Эддам, маленькая Эва! Берегите себя, ведь вам предстоит стать и нашими детьми и нашими родителями: вам так много предназначено судьбой! Берегите себя, найдите, и берегите друг друга!
Вот и все! Я твой, госпожа Смерть, иди, забери меня, дай только лечь рядом с моей возлюбленной! Хотя, нет, надо выйти в космос, нельзя оставлять здесь корабль. Зачем живому мертвое? Пусть нашей могилой станет вся Вселенная!
Он непослушными пальцами задал последний курс и взялся за штурвал. Яхта начала тяжело подниматься в лазурную высь, но вдруг накренилась, и по наклонной устремилась к земле. Спокойная гладь океана покорно приняла в себя инородное тело и поглотила его, чтобы сразу вспучиться белым грибом взрыва.
Испуганные животные бросились прочь, среди которых была и стая обезьян, а в ней две молоденькие самки, в шерсть которых мертвой хваткой вцепились два маленьких и напуганных существа. На следующий день пошел радиоактивный дождь, но уровень был не настолько опасным, чтобы убивать все живое. А затем вновь воцарилось спокойствие.
- Ух, ух, ур-рх! - он ударил себя кулаком в грудь. Инстинкт говорил, что она должна принадлежать ему и только ему! Но он был еще молод и не имел столько сил противостоять вожаку. Поэтому другая часть его требовала смириться, и он метался по ветке, не зная, что делать. Готов был и броситься на вожака и бежать от него, и покорно подставить плечо. Вожак, открыв пасть и оскалив до предела белые клыки, сделал выпад в его сторону. Он испуганно метнулся в сторону и собирался уже прыгать, но сухая ветка обломилась и осталась в его лапе. Вожак, почувствовав, что противнику некуда деться, прыгнул. И что-то внутри него заставило его не выбросить ветку, не бросить ее на врага, а выставить перед собой! Вожак с размаха напоролся животом на острый конец, и вереща от боли, сорвался с дерева, обломав первое в истории оружие. Он издал победный вопль; эта самочка будет его, и только его!
Времени не существовало. Не было вчера, сегодня, завтра. Было только сейчас и это сейчас тянулось от их рождения и до смерти. Светло ли, темно ли, дождь или жара: все было сейчас...
Они убегали по высокой траве, а полосатый хищник уже настигал их. Она была беременна и еле бежала, переваливаясь с ноги на ногу. Слишком медленно! До спасительных деревьев было слишком далеко!
Яростно рыча, он остановился, обернулся лицом к хищнику. Видя, что она тоже остановилась, он зарычал и на нее, торопя ее, подгоняя спасаться. А потом кинулся на врага, пронзительно крича, но крик скоро оборвался. Но она успела...
Он ударил камнем по краю кости, хотел слизнуть выступившую массу костного мозга и напоролся губой на острый край. Вскрикнув от боли, отбросил кость и долго смотрел на нее, опасаясь нападения и новой боли. Кость лежала неподвижно. Он снова схватил ее и начал бить ею по обглоданным останкам антилопы и изумился тому, как легко она входит в растерзанную плоть, в сухую и твердую землю. Снова и снова он бросал эту кость и опять подымал и щупал пальцами острие конца. И что-то зрело в его сознании...
Огонь. Страшный враг и союзник. Когда шкуры не спасают от холода, когда вход в пещеру заметен снегом и нет сил подняться, только это чудо спасает их. Согревает. Тесно прижавшись друг к другу, они сидят вокруг костра и смотрят, смотрят, смотрят. И в этих языках видятся им смутные картины: может прошлого, а может грядущего...
Наконец в тусклой пелене проявляется блеклый лик солнца и он радостно протягивает к нему руки:
- Ра! Ра! Ррраа!
Так приветствует он то, что дарит тепло и жизнь. Она переспрашивает мягко:
- Ра?
- Рраа!
И сам восторгается тому новому, которое потом назовут речью. Вдохновленный, он указывает на землю и произносит:
- Га!
И она опять повторяет за ним, заражаясь его радостью:
- Га! Гэ! Гу! Ге!
Он не понимает ее настроения и снова повторяет:
- Га, Га!
И она опять поддразнивает его:
- Ге! Ге!
День за днем, год за годом, века и тысячелетия летели стремительным потоком и в бурном водовороте суетливых дней они искали друг друга. Находили и теряли, сражались и отбирали, воровали и предавали, воспевали и проклинали эту многоликую и вечную Любовь. Так было, было, было, пока не настало сейчас...
Она выходила днем в скверик и сидела часами на скамейке, печально наблюдая, как вокруг нее бурлит жизнь. Люди спешили по своим делам, назначали встречи и встречались, неторопливо прохаживались, сидели на скамейках и только вокруг нее возникал островок мертвого штиля. Полоса отчуждения. И даже подвыпившая и потому хамливая молодежь, натыкаясь
на ее взгляд, вдруг смущалась и торопилась обойти стороной, словно она была уже вычеркнута из этой жизни. Впрочем, это перестало ее смущать давно, она смирилась. Научилась смиряться с постоянной болью, научилась и радоваться моментам, когда боль отступала и позволяла прийти сюда. Она привыкла к этой полосе отчуждения и только порой подглядывала за влюбленными и тут же смущенно отворачивалась, запрещая себе даже думать об этом. Всего в двух шагах от нее кипела жизнь, а ей, ей предстояло угаснуть, тихо и незаметно, как и этим цветам в ее руке. И только смутные воспоминания другой, не прожитой ею жизни вкрадывались порою в сознание, оставляя горечь ненужных напоминаний о чем-то, что ей не было дано самой судьбой.
- Слушай, Арсен, я тебе не пацан! Давай на завтра забьем стрелку, и потрещим. Да! Хорошо! Да! Завтра!
Он отключил телефон и зло отшвырнул его на кожаное сиденье. Надо было ехать в офис, но так не хотелось! До назначенной встречи был еще целый час и внезапный импульс заставил его выйти из машины. Он шел по аллейке, наслаждаясь этой краткой передышкой, легким порывам весеннего ветерка, весело топорщащим лужицы взбитых облачков в лазурной дали. Радуясь ароматом пробужденной земли и тихому умиротворению, царящему в сквере. Надо бы выбраться хоть на один денек, отдохнуть от всего. От проблем и суеты, от друзей, от девиц, от этих пикников с непременным набором шашлыков и спиртного. Уйти куда-нибудь в лес, одному, и просто побродить без всякой спешки.
Скользнув взглядом по фигуре одинокой девушки с букетом сирени в хрупких руках, он прошел мимо, и...
И... Что заставило его вдруг остановиться? Остановиться, словно забыл нечто важное и очень нужное, но не мог вспомнить, что именно! Растерянно оглянулся, похлопал себя по карманам, подумав даже, что он что-то потерял. Снова взглянул на девушку и снова отвернулся, - настолько серой, невзрачной птичкой выглядела она на фоне буйной радости весенних, солнечных дней. Ничего не поняв, пошел дальше, но наслаждаться спокойствием уже не получалось и он вернулся к машине. Пора было возвращаться в офис, в свой настороженный и беспощадный мир. Мир оскаленных клыков и ничего не значащих слов. Деловой мир.
Но ощущение, что он что-то пропустил, что-то потерял в этом скверике осталось, и засело в глубине сознания. Не занозой, а легким напоминанием. И в буднях деловых встреч и реализации намеченных планов, и в потреблении красавицы секретарши Эллочки, Эллочки - людоедки, как шутя он ее называл, и других подруг, и в краткие миги отдыха, он снова и снова пытался вспомнить, - и не мог. Именно по этой причине он однажды снова оказался здесь, и шел теперь неторопливо, прислушиваясь к самому себе, пытаясь понять причину своего беспокойства. Присел на лавочку и долго разглядывал сквер и людей, но так и не нашел, так и не понял. Может поэтому, он стал все чаще приезжать в это тихое место, хотя бы на десять минут, и посидев немного, снова возвращался в свой мир. Но его мир теперь разделился на две части и он уже и сам не понимал, который из них настоящий? В какой из этих двух миров он возвращается; в деловой и повседневный, или в этот, мир легкой грусти и чего-то невысказанного?
В конце августа она снова пришла в сквер, понимая, что в последний раз будет сидеть на своей скамейке, и наслаждаться чужой жизнью. Что скоро снова окажется на больничной койке и больше уже не встанет. Она пришла проститься. Проститься с тем немногим, что было доступно ей, и слезы изредка срывались с выплаканных уже глаз и тогда она прижимала букет желтых тюльпанов к лицу, чтобы никто этого не видел.
Он шел по аллее и заметил, что его место занято. Увидел ее, и наконец понял, что потерял в этом тихом скверике! Прошел мимо, смущенный необходимостью заговорить с ней, но не зная о чем. Вернулся.
- Разрешите присесть рядом?
Она не ответила. Он присел, чувствуя неловкость. Было в ней нечто такое, какой-то барьер, который наглухо перекрывал доступ, и как преодолеть его, он не знал. Все слова, все варианты знакомства, которые приходили сейчас в голову, были неприемлемыми, и он косился только на печально понурившуюся девушку и молчал.
- Вас долго не было здесь.
- Прошу вас, не надо, уходите...
- Я не могу уйти.
Как, как объяснить ей, как рассказать о месяцах утраченного спокойствия, о чувстве потери чего-то важного, самого главного в жизни, которая оказывается, еще не начиналась?!
Как объяснить ему о том, что жизнь протекает между пальцев и впереди нет ничего? Как, как рассказать, что не стоит произносить слова, которые не нужны, что не стоит прилагать усилия к знакомству с той, которая уже стоит на пороге? Мир вокруг полон тех, кто мечтает о знакомствах и ждет их; но ей, - им, это не принесет ничего, кроме боли и горечи пред неизбежным!
- Не надо, прошу вас...
- Я не могу уйти, потому что не понимаю причин, заставляющих приходить меня сюда почти каждый день. Но знаю, что не ищу простого знакомства: и вам, и мне это ни к чему. Но если я уйду сейчас, то всю жизнь буду ощущать потерю, которая не даст мне больше жить спокойно. Я не понимаю, что происходит. Может у вас есть ответ?
- Не знаю, но чувство потери только возрастет, если вы не уйдете прямо сейчас.
- Почему вы так говорите?
- Потому что я знаю...
Но прошлое уже пробудилось в них обоих и заполняло их души смутными отголосками, невнятным только предчувствием воспоминаний о будущем.
И она, не в силах сдерживать эту душевную боль, поспешно ушла, а скорее сбежала из аллеи, а он остался сидеть, понурившийся, словно разделил уже с ней ее бремя печали. А ночью, ночью пришли сны: и тысячи, миллионы женщин представлялись ей, но их имен она не могла запомнить, да и зачем? У всех было одно имя, и все их жизни были ее жизнью! Судьба сводила ее с Эддамом снова и снова в бесконечных вариантах и они помнили, или не помнили о том, что их постигло, в разной степени, в разных вариациях, но все это было невыносимо мучительно! И она плакала от бессилия, от невозможности изменить их прошлое, их настоящее, их будущее. А проснувшись, плакала снова, и мама, пытавшаяся как-то утешить, рыдала вместе с ней. А потом, потом она снова пошла под тихую сень шуршащей листвы и он уже был там, и ждал ее.
И они осторожно ходили вокруг главной темы: он, - потому что не мог вспомнить, а только чувствовал это. Она, - потому, что не хотела пугать его пришедшими так внезапно и так ненужно горькими воспоминаниями. Но они говорили, говорили, возможно о том, что не сказали друг другу тогда, что не успели сказать...
Потом было безумие спешки для него: когда он встречался и разговаривал с ведущими врачами, когда продавал свою фирму и поспешно оформлял ей загранпаспорт и все необходимые документы, и томительный перелет в Лондон, и снова больница, и приговор докторов. Последняя стадия рака и помочь может только сам Господь Бог, а больше никто! Палата, вся уставленная вазами с желтыми тюльпанами и восковое лицо своей прошлой, будущей, но только не настоящей жены! И он опустился на колени возле койки, взял ее руку, нежно гладя беспомощные пальцы. И рука вдруг скользнула по гладкой поверхности простыни и он вспомнил, вспомнил наконец то! Вспомнил все, и сразу, до самого конца и до мельчайшей детали! Медсестра и зашедший врач вдруг отодвинулись и померкли, превратившись в призраков. Призраков грядущего. Их голоса слились в монотонном шуме дюз яхты, а белые стены палаты изогнулись белой обшивкой...
- Эддам...
- Эва...
- Ты здесь, любимый?
- Я рядом, и больше я никогда тебя не покину...
- Эддам, я не могу так больше. Я хотела жить, рожать тебе детей, как и все, и встретить однажды старость, с тобой. Но это... Это не бессмертие. Это вечная пытка и я не хочу, не могу больше... Пожалуйста, останови это...
- Мне даже не стоит обещать, финал уже близок и не я буду тому виной. Скоро, скоро все кончится, и наши муки прекратятся! Обещаю тебе...
Она нашла холодеющими пальцами его руку и чуть сжала в последний раз. А затем...
Палата наполнилась тенями всех их прожитых жизней, от начала и до конца! И тени шептали и кричали, и от них веяло страданиями и муками, счастьем и печалью, повседневными заботами, радостями и горестями... Миллионы прожитых жизней проходили сейчас мимо больничной койки, отдавая последнюю дань Эвалине. Он не помнил их имен, но помнил эти жизни, и это было слишком много и для них двоих, и для каждого в отдельности!
Я хочу быть с тобой, я так хочу быть с тобой...
И слова песни стали для них сейчас и свадебным маршем и похоронным мотивом! Нет, не стоит стараться перехитрить Судьбу, нужно принимать все, как есть, ибо по другую ее сторону нет ничего! И это НИЧЕГО несет только безумие хрупкому человеческому сознанию.
Он подошел к окну и открыл раму. Отпихнув ногой того, кто цеплялся за одежду, Эддам нырнул головой вниз: в безмятежные волны вечного океана; в звездную бездонность космоса; в предстартовое ожидание их яхты; в булыжную поверхность старого города...
- Эддам...
- Эвалина...
- Прощай, любимый...
- Прощай, любимая...
Миллионы и миллиарды половинок, бесконечно дробящихся, бесконечно раздробленных. Половинки от половинок, четвертинки от четвертинок и каждая из них ищет и ждет, надеется и любит...
Если сложить их вместе, то на фоне мерцающего неба, на фоне далеких звезд получатся фигуры мужчины и женщины. Адама и Евы...
И диспетчер, чуть помедлив, скажет:
- Удачного полета и счастья!
Но никто не знает, что ждет нас впереди. И что такое счастье, тоже никто не знает. Мы можем только догадываться, верить, и ждать его. И снова искать...
2
О чем думали, на что надеялись эти "миротворцы", уже не знает никто. Но они шагали по планете, "умиротворяя" всех, кто не был согласен с их взглядами на жизнь. И кто не разделял их мнение, кто не хотел быть марионетками в чужих руках, - умиротворялись раз и навсегда. А ведь и вправду, нет никого более умиротворенного, чем те, кто покоится под слоем земли. Им уже ничего не надо. В этом "миротворцы" не лгали.
Всколыхнулась однажды белая пена облаков на голубой планете, словно взбили ее миксером, и столбы атомных грибов в одночасье взбухли по всей планете, и на долгие века она перестала быть голубой...
Темная пелена висела низко над землей и казалось, что если выпрямиться, то заденешь ее головой. Пелена над головой и снег под ногами. Пелена и снег, а больше нет ничего, и предания старших о какой-то другой жизни всего лишь сказки. Разве это возможно, чтобы это тусклое пятно, зовущееся солнцем, грело, как согревает огонь? Что было тепло, что снег шел лишь временами, что трава была зеленой, а вода могла быть теплой, в которой можно купаться? Как это, - купаться? Разве не было раньше злых духов, которые хватают, выкручивают ноги и утаскивают на дно? Врут все старшие, врут! Они и сами этого не видели, а то что говорили им их родители, это уже сама древность. Такая же, как и эти развалины, холмами возвышающиеся среди буйных зарослей. Может так когда-то и было, но сейчас... И это сейчас длилось, длилось, длилось. А потом однажды пришла весна...
Я был нежеланным ребенком. Мать хотела девочку, но появился я, уже, третий по счету, и стал вторым, когда Роби наелся грибов в первом же своем поиске. Нейтрон тоже рвался, но его не брали и он срывал всю свою злость на мне. Не могу сказать, что это плохо: лично мне это пошло на пользу. Мать начала в утешение себе наряжать меня в девчачьи наряды и я бы никогда не узнал, да Нейтрон мне объяснил это своим презрением и подзатыльниками. И тогда я начал бурно протестовать, срывая с себя всю одежду, предпочитая ходить голым, чем носить платья. Надо сказать, что мать так просто не оставила бы свою прихоть, но мне на благо вмешалась Старшая Мать. О чем они говорили не знаю, но после этого я стал одеваться как и все мальчишки. И так же как и все, мечтал о том времени, когда покину дом и стану охотником. Как подобает мужчинам.
Они жили в лесах и в селении появлялись лишь только чтобы обменять мясо на зерно и овощи. Но ранней весной наступали праздники. Целую неделю мужчины проводили в селении: пили, ели, гуляли и для нас пацанов это было самое счастливое время. Мы смотрели, как ведут себя мужчины, мы слушали затаив дыхание их рассказы, мы подсматривали, что они делают, когда удаляются с женщинами: мы жадно впитывали все. И мечтали быстрее повзрослеть и уйти в леса. Конечно после этих праздников пропадало всякое желание ковыряться в земле. Я убегал с поля, чтобы провести весь день в лесу, или возле речки вместе с Ноутом и Теликом, моими лучшими друзьями. Мы жгли костры, ловили, а вернее пытались поймать рыбу, и мы мечтали о свободе. А вечером мать мне устраивала взбучки, пытаясь лозой выбить дурь из моей головы, да куда там! На следующий день я сбегал с полным основанием, считая что уже наказан чрезмерно и теперь просто обязан отгулять выпоротое. А вечером меня ждала очередная трепка, так что гулял я с полным основанием, вот только садиться было больно. И кто знает, если бы не мое упрямство, возможно судьба моя сложилась бы иначе. А началось все с того, что мы встретили Лешего. Вернее первым его встретил Телик. Он полез в овраг проверить ловушку на кроликов. Ловушки его отличались одним свойством: они никого не ловили, но умели так запутаться в руках, что приходилось распутывать их по три часа. Желания тратить на это целый день не было, и мы с Ноутом пошли на поляну, где уже начали поспевать крупные ягоды земляники. А потом услышали его крик, а скорее визг, и кинулись посмотреть, почему то уверенные, что он запутался в собственных силках. И наткнулись на дикого. Что хотело сделать это существо, а назвать его человеком было нельзя, - нам неведомо. Это было всеми презираемое существо леса, изгнанное из стай. И несмотря, что он был сильнее нас, мы, подхватив палки, бросились на него. Леший мог бы легко отбиться, но это чувство изгоя позволило ему только подставлять руки под удары. Очнувшийся Телик присоединился к нам и мы бы забили его до смерти, но леший начал визжать и плакать. Бить его становилось противно.
- Не убивайте, не убивайте, - верещал он, закрывая голову руками, - я вам все отдам!
- Что есть у тебя? - спросил запалено Ноут, подымая обломанную палку для очередного удара.
- У меня есть олененок с двумя головами!
- Нашел чем удивить! А у нас в селе есть козленок с пятью ногами. И мы недавно похоронили младенца, у которого вместо пупка была рука, вот!
Зря конечно он заговорил с лешим, он сам потом признал это.
- У меня есть карта! Я знаю дорогу к безымянному озеру!
Безымянное озеро было легендой, передаваемой из поколения в поколение. Озеро, на дне которого обитали прежние духи. Духи, которые исполняли желания. Много было желающих загадать заветное желание, но никто не возвращался назад, так что и карта вряд ли бы нас заинтересовала...
- Ну так сам и сходи, попроси, чтобы духи вернули тебя назад!
- Да я бы давно ушел, но одному туда нельзя ходить. Одному не дойти...
Мы переглянулись. Неужели этот безумец хочет нам предложить отправиться на поиски озера? И мы дружно рассмеялись. Бить его уже перехотелось.
- А хотите, я вам покажу самые лучшие грибные места? А ягоды! Да вы никогда не видели столько земляники в одном месте! Там такая поляна! А рядом озеро, там рыба сама на берег выпрыгивает!
Вот это нам и показалось интересным. И мы пошли за ним. А земляники в тот раз набрали столько, что еле унесли в завязанных рубашках. И мать даже не ругалась, что рубашка вся была .... Увы. Все.