Аннотация: В западной литературе бытовало и, пожалуй, продолжает бытовать мнение, что Первая мировая война представляла собой противостояние, скажем так, относительно добрых империй с куда более злыми. Добрые, будучи добрыми, имели вполне добрые намерения - защитить слабые нации от сильных агрессорских злодеев. Например, Сербию или Бельгию. О Сербии речь шла в предыдущей главе. Теперь Артур Понсонби предлагает пролить свет на государство к северу от Франции.
Артур Понсонби
Ложь во время войны
Глава 3
Вторжение в Бельгию как причина войны
Немецкое вторжение в Бельгию определенно не является причиной Великой войны. Оно стало ее следствием. И даже причиной нашего вступления в войну его тоже нельзя считать. Но правительство, понимая, насколько сомнительно, что оно сможет пробудить общественный энтузиазм по поводу секретного обязательства перед Францией, смогло, благодаря роковой оплошности Германии, представить вторжение в Бельгию и нарушение договора о нейтралитете как причину нашего участия.
Теперь мы знаем, что нас связывали с Францией обязательства чести, и что Эдвард Грей подал бы в отставку, если бы мы не выступили на стороне Франции. Нам также известно, что Бонар Лоу призвал Консервативную партию поддержать войну еще до того, как встал вопрос о вторжении в Бельгию.
Члены правительства уже знают, но сейчас я заверяю их от имени партии, лидером которой я являюсь в Палате представителей, что в любых шагах, которые они сочтут необходимыми предпринять для защиты чести и безопасности нашей страны, они могут рассчитывать на решительную поддержку оппозиции.
Процитировано в "Двадцати пяти годах" Виконта Грея.
Вторжение в Бельгию стало настоящим "Божьим даром" для правительства и прессы, и они поспешили воспользоваться этим в качестве предлога, в полной мере оценив его ценность с точки зрения сплочения общественного мнения.
Мы вступаем в войну, которая навязана нам как защитникам слабых и поборникам свобод Европы.
Times, 5 августа 1914 года.
Следует четко понимать, когда это произошло и почему именно мы вмешались. Только когда мы оказались перед выбором между выполнением и нарушением торжественных обязательств, между тем, чтобы оправдать доверие и бесстыдно подчиниться голой силе, мы отбросили ножны... Мы были связаны нашими обязательствами, простыми и первостепенными, утверждать и поддерживать находящуюся под угрозой независимость небольшого и нейтрального государства (Бельгия).
Мистер Асквит, Палата общин, 27 августа 1914 года.
Договорные обязательства Великобритании по отношению к этой маленькой стране (Бельгия) привели нас к войне.
Ллойд Джордж, 5 января 1918 года.
Ни одно из этих заявлений сменявших друг друга премьер-министров не соответствует действительности. Мы были втянуты в войну из-за нашей приверженности Франции. Нападение на Бельгию было использовано для возбуждения национального энтузиазма. Формулировка того же содержания была вставлена в речь короля от 18 сентября 1914 года.
Настаивая на том, что договорные обязательства сводятся на нет, я был вынужден... вступить в войну.
В двух следующих выдержках суть дела также соответствует действительности:
Они не учитывают, что наша честь и наши интересы, должно быть, вынудили бы нас присоединиться к Франции и России, даже если бы Германия скрупулезно уважала права своих маленьких соседей и стремилась прорубить себе путь во Францию через восточные крепости.
Times, 15 марта 1915 года.
Д. Маклин: Мы вступили в войну из-за Бельгии.
Чемберлен: С Бельгией у нас был договор. Если бы это была только Франция, мы не смогли бы остаться в стороне после состоявшихся бесед. Оставаться в стороне было бы не в наших интересах, и мы не смогли бы остаться в стороне без потери безопасности и чести.
Палата общин, 8 февраля 1922 года.
Помимо того, что нападение на Бельгию объявили причиной войны, оно также было представлено как беспрецедентное и неоправданное нарушение международного договора. По сей день "Клочок бумаги" (факсимиле договора) висит в рамке на стенах в начальных школах.
Нет ни одной нации, неповинной в нарушениях международных договоров. Когда начинается война, они отменяются направо и налево. Нейтралитет нарушался неоднократно. Нарушение международного договора, к сожалению, является вопросом целесообразности, а не международной морали. В 1887 году, когда возникла угроза войны между Францией и Германией, пресса, включая Standard, которая в то время рассматривалась, как правительственный орган, бесстрастно и со спокойной невозмутимостью обсуждала возможность позволить Германии пройти через Бельгию и напасть на Францию. В Standard утверждалось, что выступать против прохождения немецких войск через Бельгию для Великобритании было бы чистейшим безумием.
В Spectator, в частности, заявлялось следующее: "Мы не будем препятствовать, как, собственно, и не можем препятствовать, пересечению бельгийской территории".
В 1914 году мы оказались не более чувствительны к нашим договорным обязательствам, чем в 1887-ом. Но случилось так, что в 1887-ом мы находились в хороших отношениях с Германией и в натянутых с Францией. Таким образом, противоположная политика больше подходила для нашей книги.
Более того, нападение на Бельгию не стало неожиданностью. Все наши планы составлялись в рамках подготовки к такому варианту развития событий. Опубликованные бельгийские документы раскрывали тот факт, что "беседы" 1906 года касались очень подробных планов военного сотрудничества на случай немецкого вторжения в Бельгию, но аналогичные планы между Бельгией и Германией не составлялись, потому что французы и британцы упоминались в качестве союзников, а Германия - в качестве врага. Кроме того, разрабатывались планы высадки британских войск.
Политически - вторжение в Бельгию являлось грубой ошибкой. Стратегически - это был естественный и очевидный курс. Теперь мы знаем, что если бы Германия не нарушила нейтралитет Бельгии, это сделала бы Франция. Источником этой информации, которая, с точки зрения военной стратегии, совершенно понятна, является генерал Александр Персен, чьи статьи в J`Ere Nouvelle за 1925 год, цитировались и комментировались в Manchester Guardian от 27 января 1925 года.
Задуманное Францией нарушение бельгийского нейтралитета
Обвинения со стороны французского генерала
(от нашего собственного корреспондента)
Париж, Monday.
Непосредственно перед вступлением Великобритании в войну в 1914 году британское правительство запросило ответ как в Берлине, так и в Париже, будет ли соблюдаться нейтралитет Бельгии. Являлось ли обращение к Франции пустой формальностью?
Французский генерал Персен хорошо известен, как радикальный не-католик. Мы можем ему верить или не верить, но в серии статей, опубликованных в Ere Nouvelle, он авторитетно заявил, что нарушение нейтралитета Бельгии являлось в течение многих лет неотъемлемой частью военных планов французского Генерального штаба и даже французского правительства.
Вряд ли нужно говорить о том, что развернувшаяся полемика приобрела важность мирового масштаба, поскольку с Германии в значительной степени было смыто моральное клеймо "Клочка бумаги".
Генерал Персен известен также, как человек весьма озлобленного нрава, но при этом не нашлось никого, кто поставил бы под сомнение его честь и способности. Он протестант - редкость среди высших чинов французской армии - и всегда находился в конфронтации с военной иерархией Генерального штаба. В этом нет ничего удивительного, поскольку он был главой кабинета генерала Андре, военного министра в кабинете Эмиля Комба, когда в связи с делом Дрейфуса были предприняты более или менее тщетные усилия по чистке Высшего командования.
Наибольший интерес генерал Персен проявлял к артиллерии, и немецкие газеты во время войны приписывали ему главную ответственность за принятие знаменитого "75-го". Отстранение генерала Персена от военного командования в Лилле в первые несколько недель войны так и не получило четкого объяснения. Похоже, это было частью вендетты. Во всяком случае, никакого позора не подразумевалось, что и было продемонстрировано более поздним награждением этого человека Большим орденом Почетного легиона.
Открытие 1910-11 годов.
Показания генерала Персена в Ere Nouvelle относятся к тому времени, когда он был одним из руководителей Высшего военного совета.
Он так и написал:
Я лично участвовал зимой 1910-1911 годов в большой кампании, организованной Высшим военным советом, членом которого я тогда являлся. Кампания продолжалась неделю. Она показала, что немецкое наступление через Эльзас и Лотарингию не имеет шансов на успех, потому что неизбежно разобьется о барьеры, выстроенные в этом регионе. Это означало, что для Германии не останется другого выхода, кроме как нарушить нейтралитет Бельгии.
"Вопрос о том, должны ли мы опередить Германию или же нам следует ожидать противника по эту сторону бельгийской границы, не обсуждался. Это был вопрос скорее правительственного, чем военного характера. Но любой командующий войсками, который во время войны узнает, что противник намеревается занять позицию, которая дает ему тактическое преимущество, обязан попытаться занять ее сам, и как можно скорее. Если бы кто-нибудь из нас сказал, что по собственной инициативе, а также из уважения к мирному договору 1839 года, остался по эту сторону бельгийской границы, тем самым перенеся войну на территорию Франции, его бы презирали и его боевые товарищи, и сам военный министр".
"Все мы во французской армии были сторонниками тактического наступления, а это, в свою очередь, подразумевало нарушение бельгийского нейтралитета, поскольку мы хорошо знали намерения немцев. Мне скажут, что с нашей стороны это было бы не преступлением, а ответом на немецкое преступление. Без сомнения, это так. Между тем, всякое вступление в войну представляет собой ответный удар. Вы нападаете на врага, потому что приписываете ему намерение на вас напасть".
31 августа 1911 года руководители французского и русского Генерального штаба подписали соглашение о том, что слова "оборонительная война" не следует понимать буквально, а затем подтвердили "абсолютную необходимость для французской и русской армий предпринять энергичное наступление, насколько это возможно, одновременно".
По словам генерала Персена, это "энергичное наступление" означало нарушение Францией бельгийского нейтралитета.
"Сможем ли мы предпринять энергичное наступление без нарушения бельгийского нейтралитета? И сможем ли мы развернуть 1 300 000 человек на узком фронте в Эльзасе и Лотарингии?"
Пересечение бельгийской границы неминуемо.
Он безапелляционно утверждал, что в сознании членов французского Генерального штаба война должна вестись именно в Бельгии. И, действительно, через шесть месяцев после подписания соглашения между французским и русским Генеральным штабом, процитированного выше, полковник от артиллерии Пикар во главе группы офицеров Генерального штаба совершил поездку в Бельгию для того, чтобы изучить особенности предстоящей военной операции.
В заключении генерал Персен отметил следующее:
"Мирный договор 1839 года должны были нарушить либо немцы, либо мы. Его подписывали с целью предотвратить войну, но на самом деле основной вопрос заключается как раз в том, кто хотел войны в большей степени, Франция или Германия? Нет, не тот, кто проявил наибольшее презрение к этому договору. Тот, кто желал войны больше, чем другой, не мог не стремиться вторгнуться на бельгийскую территорию".
Можно привести ряд выдержек с целью показать, что вторжение в Бельгию представляло собой полностью ожидаемое событие, однако перед войной не предпринималось никаких шагов, чтобы подтвердить обязательства по старому договору 1839 года и сделать их более прочными.
Вторжение в Бельгию не являлось причиной войны, и оно не было неожиданным. Вторжение в Бельгию не стало шоком ни для британского, ни для французского правительства. Но следует признать, что, оказавшись в положении, созданию которого они сами же в значительной степени и поспособствовали, британское и французское правительства на первых этапах Великой войны смогли полностью оправдаться перед общественностью и даже оказались перед необходимостью срочно систематизировать факты, искажая истинный смысл. Именно этим они и занимались, руководствуясь моральными стандартами, связанными с войной, а для того, чтобы возбудить народное негодование, картине следовало добавить легкий оттенок лжи. И это было сделано с полным успехом.
Примечание переводчика: дело Дрейфуса - получивший большой общественный резонанс судебный процесс во Франции по делу о шпионаже в пользу Германской империи (декабрь 1894 года). В качестве доказательства вины капитана Альфреда Дрейфуса (1859-1935) использовались фальшивые документы, о чем стало известно четыре года спустя, однако полностью невиновным Дрейфус был признан лишь в 1906 году.