Распутин вернулся из Верхнетурья в Покровское для прощания с родственниками. Благословил его на странствия отец Макарий. Отец Макарий личность в Сибири известная. Слухами о нём можно разжиться и на Средне-Волжской возвышенности, и в степях Таврии, и в Беловежской пуще.
Не только монахи, но и люди всех сословий приходили к отцу Макарию просить благословение или покаяния. У землянки отшельника сходились тропы из разных концов света. В тайге человека не встретишь на многие дни пути, но у землянки старца тропиночки сливались в одну большую тропу, люди за десятилетия тракт вытоптали.
Среди поломников, босых, простоволосых, с трошами за плечами, идущих к седому старцу были и нищие, и богатые, и мещане, и аристократы, и солдаты, даже офицеры.
Слава о Макарии разнеслась по всей России.
От людей Григорий знал, что святой отец был великим грешником, человеком не знавшим сострадания. Он прошёл и огонь, и воду, и медные трубы. Познал все радости жизни и все земные сооблазны. Но когда очистился от грехов, в нём не осталось злобы, чувственных терзаний, жажды мщения только чистое сердце, разум и тело.
Он живал в монастырях, но монастырских молитв для усмирения гордыни не хватило. Он был жив, но жаждал "Тайной смерти", потому что ту смерть давно заслужил и грех его перед Богом наитягчайший, так как сын не смеет посягнуть на жизнь отца, а посягнул.
Так говорили, но было ли так на самом деле?
Вокруг тела старца чугунные вериги, в коих и конь далеко не уйдёт. Но старец передвигался легко, подхватив кандалы одной рукой и управляясь другой со всеми своими нуждами.
Григорий Распутин желал спросить старца как ему жить дальше? Что думает святой человек о его мучениях, о борьбе телесного с духовным, о жажде страданий во славу Бога.
Старец выслушал Григория, долго молчал, потом сказал, шамкая губами:
"Среди многих тысяч Господь выбрал тебя! Ждёт тебя великое свершение. Оставь жену, детей, коней и странствуй!
Странствуя? будешь слышать голос Земли и Богородицы парящей над зtмлёй. Спаси Россию. Россию заблудшую.
Помоги царствующему дому уйти из греха. Грех висит над Романовыми, в том числе мой грех. Искупить тот грех можно только кровью и кровь Романовых будет пролита антихристом.
Сибирь - дорога в рай, это правда. Но по обочинам этой дороги гнездится нечисть. Облик нечисти - облик Сатаны. Придёт калмык и принесёт горе. Придёт ряженый под русского князя, но с именем Сатаны и оскопит тебя.
Но придёт время и из семени твоего, что пролил ты в пустыне голубинной родится сын твой, от его кровей внук твой, Григорьевич и будет то дитя новой надеждой России и избавлением от владычества нечистой силы, Ноевого проклятия и антихристового наследия.
Ликуй, сын мой! Мужества тебе! Ждёт тебя удача / LUCA /, от той удачи /LUCI/ русская правда придёт в Россию, принесёт её ПОБЕДИТЕЛЬ антихриста /ALEXSANDR/.
Висевшие на плечах Макария вериги тихо звенели. Ошеломлённый Григорий поцеловал железа, перекрестился и удивившись сказанному старцем, удалился из пустыни навсегда.
Теперь Григорий знал твёрдо, что покаяния и истезания плоти являются только изначальной подготовкой к истиному пути. Чтобы пройти этот "истинный внутренний путь маящейся кающейся оскорблённой души" нужно отправляться в дорогу. Дорога в рай идёт через храм, но храм не цель, а лишь путеводный знак к небесному блаженству.
Он уходил в паломники, потому что поломник на Руси что дервишь на Востоке. Он уважаем, почитаем, но он бос и гол, а кормит его Русь.
Тот, кто пошёл в паломники оставляет нажитое имущество, родину в смысле, отчего края, отчего дома. Покидает семью, родителей, жену и детей и даже память о них оставляет на их подворье.
Странствия влекут русского человека. Страсть к странствиям заложена в его прошлом. Откуда пришёл русский человек - сам русский человек не знает, не знает, как этого не знает никто, откуда взялось человечество и какой путь развития оно прошло, до поры пока Бог не вложил в него сознание и русского не назвал русским.
"За это выброшу вас из земли сей, в землю, которой не знали вы, ни отцы ваши, и там будете служить иным богам день и ночь; ибо Я не окажу вам милосердия".
" Я накормлю их, этот народ, полынью, и напою их водою с желчью; И РАССЕЮ их между народами..."
Иеремия. Гл.9.Ст.15-16. Гл. 16. Ст 13.
И стали они называться россиянами, то есть людьми русскими.
Так и странствовал народ, а обычай странствовать остался. Бояре крепили людей к земле, потому что не могли люди сидеть на одном месте, тянуло их в неизведанное.
Крепостное право сгубило душу русского человека. В нём ослабла воля к свободе и независимости. Потому русские люди, русское государство с воцарением Романовых так болезненно относилось к покушениям на свою независимость. Русский народ если пробудить от спячки становится медведем Гризли и тогда горе страннику. Тогда смерть ему.
А чтобы выпустить у крепостного человека, раба Римской третьей империи угарный пар революционного непослушания оставалась лазейка, не Юрьев день, но возможность уйти в пилигримы любому, кому на то воля Божья вышла.
Пилигримов, божьих странников любили. Их окружали заботой.
Многие тысячи странствующих богоискателей пересекали российские просторы вдоль и поперёк, по всем направлениям, делая это без всякой видимой цели, повинуясь только внутренним голосам. Ходили русские и в Афон, в Иерусалим, поднимались на гору Синай.
В любой русской деревне их примут, обогреют. Таковы обычаи и традиции холодной северной страны. Иногда власти их преследовали. Трудно признать, кто есть преступник, кто святой. Документов никаких. Имён, фамилий нет. Только слух о святости и делах богоугодных.
Много лет и Распутин был в странствиях. Где только он не ходил, в каких краях не побывал, какие святые места и урочища не посещал. Он сиживал и на огромном валуне, что лежит близ моря Байкала. Тот волун не однажды уходил под воду, но появлялся вновь неведомо как, потому что весь был спещрён невиданными письменами, а вес его превышал вес царь-колокола в сто раз.
Кто посидит на том волуне, тот набирается мудрых мыслей, начинает видеть многое из скрытого, понимает, что из чего, почему и каким образом.
Был он на севере у озера Ильменя. Там место есть, где в полдень земля прогревается, начинает из под земли свистеть пар и человек надышавшись пара становится невесомым и поднимается над лесом, и видит прошлое, и будущее, и может приближать или отодвигать то и другое.
Это не тот пар, что исторгает земля на Дальнем Востоке. И там побывал Григорий. Горячие источники целебны, нет слов, но нет в них тайны, а значит и святого умысла.
Побывал Григорий и на Юге, в Крыму. Там поднимался он на Ай-Петри и видел синее море и по тому морю ходил Христос босиком, а за тем морем лежали на дне солёного озера города Содом и Гоморра.
Распутин закрывал глаза и опускался в солёные глубины. Он видел содомитов, корчащихся от всепоглощающей разум страсти, совокупляющихся с мужиками, животными, птицами. Видел женщин совокупляющихся с женщинами, животными, птицами, а потом поворачивался и видел будущее: Новый Содом и Новую Гоморру, где то там на Востоке, в сизокрылом тумане будущего, покрытые очищающей от греха океанской волной.
Уже многое знал Григорий, многому научился. Он знал от китайцев лечение иглоукалыванием. Знал от тибетцев заговоры от некоторых болезней. Мог останавливать собственное дыхание и останавливать кровь, чему научилсях в далёких индийских землях.
Видел людей. Некоторых насквозь, до последней жилки, а у некоторых мог читать мысли и проникать им в подсознание, навязывая свои взгляды и свои мысли.
Кое-кто называет такие штучки гипнозом. Это правда. Но гипноз - только верхний слой искусства врачевания. Он действует исподволь, включая и выключая сознание. Григорий же мог, не отключая сознание убивать боль и делать операции на теле, не зашивая ран, а закрывая их духовной мощью своих мыслей.
С тех пор как он стал врачевать, ни капли крови им пролито не было.
Слава его росла и распространялась против его воли, потому что знал он, что жизнь его в руках Бога, а не людей. Как только он отдаст свою душу людям, придёт от людей дьявол и завладеет им. А тогда до Бога станет гораздо дальше, чем сейчас, когда он уже на пути в рай сквозь дорожную паутину России.
Как-то в Самаре, забрёл он в помешичью усадьбу. Решил было пройти мимо, но его заприметили. Думал Григорий: сейчас дворовые вызовут урядника, посадят пилигримма в "холодную" избу. Станут выяснять, допытываться, кто и откуда?
А он дал зарок никогда не вспоминать своего имени. Не помнить рода и даже детей своих. Хотя иногда тосковал по дому до слёз, до сердечных спазм.
Действительно набежали холопы, но повели себя приветливо. Слава о нёи, целителе народном, духовном наставнике дошла и до здешних мест.
Оказывается у столбового дворянина Данилы Борового дочь красавица четырнадцати лет. Вот уже шестой год пошёл, как отказали у неё ноженьки. Лежит бедняжка, а в её возрасте уже и женишки вокруг резвиться должны.
Отец места себе не находит. Супруга сердцем зашлась. Единственное дитя, рождённое после сорока, испрошенное у господа Бога и надо же, такое несчастье.
Кто только не лечил! Какие доктора в поместье не жаловали! Всё напрасно. Ездил граф и в обе столицы, но не нашлось охотников ни среди наших, ни среди немцев. За лечение никто не брался.
Григорий отвернул простыню. Действительно ноги у больной тонкие, жёлтые, мышцы атрофированные. Подкожной клетчатки в помине нет. Не женские это ноги, и даже не куринные окорочка.
Потрогал в коленях, в икрах, лодыжках. Спросил: чувствуешь? Девочка чувствовала, а может и нет, может, думала только, что чувствует. Достал Григорий заколку, прогрел на огне. Провёл по лодыжкам, икрам, голеням. Только в одном месте мышца сократилась и то не от ожёга иглой, а так, спазматически.
"Запущенная болезнь, - сказал Григорий. Много раньше нужно было думать и спасать. Когда ноги болели, а теперь они не болят уже. Мертвые ноги".
Боярыня просить стала. Умолять. Но не то определило решение Григория. Он смотрел на ангельское личико ребёнка и словно дуновение ветерка пронеслось по комнате. Ветерок пошевелил ресницы девочки и освежил лицо Григория.
Опережая себя самого, своё согласие, Распутин внезапно приподнял тело ребёнка и прижал к груди.
Постояв немного с закрытыми глазами, убедившись, что внутренняя сила его не протестует, а наоборот соединяется с беспомощностью дитяти, он напряжённо стал вливать в неё свою избыточную кровь.
Никто ничего не понимал, мать только протянула руки в испуге и так оставалась стоять. Минута, две три, может десять прошло. Люди, наполнявшие комнату зашевелились, кто-то тактично кашлянул. Григорий блеснул на зрителей породистым своим глазом и бережно опустил больную на лежанку.
Повернувшись к родителям повелительно сказал: Чтобы мне с утра водка на столе была. Закуска и еда не как старцу святому, а как рыцарю и воину. И чем больше мяса, тем лучше. Рыбу не люблю. Рыбу не подавайте. Вина не люблю и фруктов разных не люблю. Делайте, как сказал и дочь ваша, месяца не пройдёт, как на ножках своих запрыгает.
Не верилось никому, но когда беда в доме, не захочешь, а поверишь.
Григорий, с утра выпив из литровой, доверху наполненной кружки, более половины злой водки, закусив бараньей ножкой, приготовленной на древесных углях в собственном соку, с пождаристым лучком и укропчиком вышел на веранду. Отрыгнув от съеденного и выпитого, пошёл умыться и оправиться. Долго расчёсывал смолистую бороду и волосы на голове припорошенные кудрями. Кудри вились сами по себе. Хоть срезай их, хоть сбривай, но волос на конце, крутился как штопор и потому кудри плохо расчёсывались, не укладываясь в видимый порядок.
Поздоровавшись с хозяевами, не глядя уже ни на кого, он сосредотачивался некоторое время, стоя в неподвижности перед закрытой дверью в комнату барышни.
Затем открыл её, боком прошёл в щель и плотно закрывая дверь за собою. Предупредил зевак, если будут подглядывать, лечение может навредить ребёнку.
Прошло несколько дней. Всякое утро он приходил к больной, садился перед лежанкой. Снимал простыню, оголял ножки и ложил на них свои большие чёрные ладони. Так проходило пол часа, час. Неторопясь, постепенно он перемещал ладони на все участки мышц ног и поясницы.
Практически он ничего не делал. Не делал даже массажа. Не гладил, не теребил, только грел ладонями поражённые участки кровеносных сосудов, нервных волокон и усохшие, до рудементального состояния узелковые верёвочки мышц. Следил, чтобы на теле не оставалось ожёгов.
После двух недель сидения у постели больной, в ногах появились судороги. Мать собствееными глазами увидевшая как правая ножка девочкисогнулась, при этом девочка закричала от боли, обрадовалась этой судороге больше, чем появлению своей дочери на свет. Тут же в комнате она кинулась Григорию в ноги, но тот не обратил на её подобострастие никакого внимания, только зыркнул глазом и дворовые вывели боярыню вон из комнаты.
На третью неделю Григорий перешёл к лечению не только тела, но и души. Он стал разговаривать с девочкой. Односложно. Задавая вопрос и не требуя ответа. Он не говорил о Боге, ангелах, чудесах, а только рассказывал о Сибири. О животных, которых там много. Он играл с ребёнком, то шебетал птахой, то перестукивал зубами скороговорку рыжей белочки, то звенел полевой мышью, то таращил глаза и шевелил усами как птица удод.
Девочка за несколько лет относительной неподвижности потеряла способность улыбаться. Но кровь в её жилах побежала уже быстрее и тепло в ногах уже ощущалось ею, а вместе с этим ощущением появлялась и жажда к жизни.
Григорий приступил к иглоукалыванию, но перед этим он вытаскивал из ног и поясницы больной её жилы, её кровеносные сосуды, её нервные волокна и наматывал себе на запястья, пропускал между пальцев, чистил, как чистят женщины кишки животные, готовя их к приготовлению колбас.
Если смотреть на его действия со стороны, конечно, ничего этого не увидишь, не освежёванного мяса, ни жил, ни волокон. Только увидишь, что делает он руками некие пассы, а зачем?
В начале второго месяца он поставил девочку на ноги в буквальном смысле. Ещё няньки поддерживали под локотки, но Григорий уже гарантировал полное выздоровление.
Отец принёс золотые империалы, не зная хватит ли расплатиться за лечение. Империалы Григорий не взял. Вытащил из пачки несколько крупных ассигнаций, объяснив: чтобы в дороге не подохнуть с голоду. Два дня погулял в поместье, как привык это делать, с выпивкой, цымбалами и женщинами, и ушёл ранним утром, только его и видели.
В Покровском о Григории Распутине никаких сведений не было. Его отец, Ефим продолжал укреплять хозяйство. Его дом теперь был каменным, двухэтажным. Лошадей три десятка. В доме много людей. Много детей от других сыновьёв и племянников.
Но что-то надломилось в старике. Стал он скучать. Сядет у окошка и скучает. Уже жена говорит, да что всё сидишь и сидишь. Дела нет что ли.
А у Ефима силы убывать стали. И не от старости. Какая старость в шестьдесят с малым лет? Его отец в семьдесят хаживал на кулачках драться.
Просто чувствовал как с каждым днём силы убывают, словно ручейком вытекают из его чресел.
Не иначе Гришка врачеванием занялся, подумалось ему. Когда-то предупреждал один старец Ефима: не дай Бог сыну твоему захочется души и тела человеческие лечить... Весь корень твой в землю уложет.
Почему так, Ефим не знал, но других объяснений для своей усталости не находил.
Одна за другой пошли напасти. Умер один сын, потом умер второй сын. И болезней небыло, и не травились ни чем, и на работе не надрывались, слава Богу, наёмных работников хватало.
Умерли раптом. Вот были и, вот нет.
Как не убивались всей роднёй, а делать нечего. Похоронили.
Не тут то было. Судьба злодейка, если готовится напасть, то с лихвой нападает, без недостачи! Умерла верная жена его Анна Егоровна. Лучшая домохозяйка в округе. Ремесленница. Кружевница. Благодетельница многих сирот и убогих. А какая она была видная женщина! Высокорослая, стройная. Красивая. Волосы сединой отливали, но не блеклой или жёлтой старческой, а серебром, чернённым для важности. Чеканка лица благородная, не скажешь, что женою конюха была некогда.
Кто-то из пришлых, проговорился, что видали Григория в Тюмени, она и понеслась туда. Да простудилась по дороге, слегла. В Покровское привезли уже мёртвою.
Ефим чуть во след не умер. Обнял жену и замер. Оттаскивали, но пальцы скрючились, от страха и отчаяния их судорогой свело. Так и вырезали ножницами из одежды покойной.
Осталась Прасковья Фёдоровна, супруга пропавшего Григория и его подрастающие дети, и дети покойных его сыновей. Прасковья Фёдоровна и стала хозяйкой постоялого двора, конюшни и почтового извоза.
Прасковья женщина молчаливая. Сколько пожила она с мужем? Всего ничего. Но детей народила и хозяйство вела. К отцу Макарию она не благоволила. С его подачи Гришка канул в безвестности.
У Прасковьи оставалась фотография Григория. Её сделал один заезжий фотограф из Тюмени. Григорий на ней холёный, ухоженный, причёсанный, усы ещё светлые, потом они стали темнеть. Взгляд как у жеребца гарцующего на выеде. Жаркий взгляд.
Но если всмотреться, можно увидеть, как меняется этот взгляд его. Через несколько секунд, вдруг, понимаешь, что смотрит на тебя само зло. Глаза дерзкие, колючие, задиристые. И тогда лрожь пробирает под коленками.
Так проходили годы, но вдруг появились сведения, что некий пилигримм открылся рыбакам на Арал море, что несёт он в себе Дух Святой. Собрал вокруг себя толпу радеющих любопытных и стал обходить сёла, причащая людей, снимая с них дурной глаз и проклятия. Да так преуспел в этом, что в него безоговорочно поверили, а он, кроме того, снимал с женщин бесплодие и фригидность.
Будто бы он выстроил в лесу скит и туда толпами валили бабы молодые и пожилые со своими бедами и болячками. Он принимал всех и всех излечивал. Нерожавшие приносили двойни, а от "фригидных" убегали мужья в страхе за сво жизнь, потому что бабы их теперь горели только одним желанием - половой неудовлетворённостью.
В его скиту днём и ночью пели, любились, а потом разбегались, во все стороны, неся по свету славу о новом Боге Плодородия и женского счастья.
Будто бы на Южных окраинах России пилигримм Григорий вызывал дождь и засуху как ему вздумается. И люди приводили ему в жертву молоденьких девиц, чтобы он насыщался и менял гнев на милость.
Отец Пётр из Казанской церкви пел проклятие Сатане Григорию, но Григорий, войдя вцерковь, только кивнул ему и поп потерял голос, а потом и место своё в Казанском приходе.
Верили и не верили. Жена Прасковья верила, а Ефим не верил
Упал у околицы странник. Его принесли в дом Ефима. Когда окреп, Ефим вёл с ним беседы и узнал из них, что по России ходит святой чудотворец, не гнушающийся развратом и содомией, пьющий водку как молоко.
Чудотворец этот - худой мужчина среднего роста, огромной физической силы, с чёрной волнистой бородой и светлыми усами, с динным до плеч кудрявым волосом, расчёсанным на пробор среди лба, как у Иисуса на иконах.
Голос его мягкий, добротой подкупающий. Глаза острые, колючие, но смотреть в них нельзя. Странник смотрел и, силы скоро стали покидать его. Выпил чудотворец его кровь, а с нею и душу.
Прасковья узнала Григория, но Ефим сказал ей: нет! Мой сын не таков! Он нам вреда не причинит. Он человек Божий, а тут про Сатану рассказывают.
Очень не любил такие разговоры отец Пётр, поп местной церкви. Он молебны творил на смерть христопрадавцу, ходил и уговаривал сельчан не верить басням про нашего Григория. Сатана выбрал наш приход для совращения нестойких, но мы православные христиане должны сплотиться против изверга рода человеческого и молиться чаще обычного за наши души и наш удел.
Однажды, будучи на амвоне и проповедуя, отец Пётр поперхнулся собственной слюной. Прямо перед ним стоял мужчина в пыльной одежде, неизвестно откуда взявшийся, смотревший в глаза отцу Петру, улыбаясь правой стороной губ, оттого улыбка выходила жуткой и вызвала дрожь в теле отца Петра.
Закашлялся и замолчал, а тишина повисла в церкви, как говорится мёртвая тишина. И тут только все поняли, что Григорий Распутин вернулся в Покровское.
На следующее утро отец Пётр запряг в свой тарантас коня с подворья Распутиных и помчался в уезд с доносом на возвращение каторжника. Он изложил на бумаге все версии, слышанные им за эти годы, о вредительской деятельности Григория по отношению к государству и православной церкви, а также о возможной его причастности к многим происходившим в этом крае преступлениям, до сих пор нераскрытым.
К таким преступлениям от относил убийство крестьянской девушки из села Медведино, которая с подружками ушла по грибы, а нашли её через неделю порезанную на куски, половину кусков уже растощили лесные зверюшки, да птицы стервятники.
В деревне Угловое пропали дети, мальчик и девочка девяти и семи лет. Их также нашли растерзанными, но терзали их не звери, а человек, как установило следствие. У девочки в кулачке был зажат чёрный вьющийся волос из бороды.
Близ Томска, в пригороде, была вырезана семья. Муж, жена и трое детей разных возрастов. Прижизнено все были изнасилованы. Убийца ушёл, но через пару дней вернулся и вновь изнасиловал уже мёртвые тела.
В полицейском управлении повздыхали мол, уж больно кровожаден ваш Распутин и как только он всюду успевает?
Но служба есть служба. Выехал конный взвод, несколько следователей и одна женщина, которой удалось избежать рук преступника, потому что его вспугнули пьяные мужики. Она видела лицо. Это был бородач с огромной шевелюрой взлохмаченных волос и сверкающим даже в темноте огненным взглядом.
Григорий ходил по хатам Покровского, рассказывая о странах далёких и близких, хлопая по плечам мужиков, щупая их жён и глядя в глаза, отчего бабы кончались в непристойных мыслях, а мужики усыхали и усыкались как малолетние ребятишки.
Уже многие бабы влюбились в Григория, а Прасковья Фёдоровна цеплялась за мужа, повторяя как тронутая: хочу ещё! Хочу ещё! Ещё!
Когда она засыпала Григорий, как ни в чём не бывало уходил в ночь к реке, туда же тянулись бабы и охочие до разврата мужики и всё происходило как у хлыстов: проповедь, песнопения, радения и беспорядочная, но ослепительно страстная любовь.
Ранним утром навалилась конная полиция. Григория нашли, арестовали. Прасковья Фёдоровна взвыла, а дети испуганно попрятались по углам. Они боялись своего отца и дядьку.
Ефим только руками развёл: за что? Гришка никогда никого не обижал, а что бабы льнут, на то они и бабы. Сибирский мужик хилый пошёл, всё о политике, да о политике болтает, а Гришка о любви шепчет.
Вскоре поп Пётр сошёл с ума. Говорили, что привязался он к одной девчушке и попросил её о недозволенном; та пообещала матушке рассказать. Отец Пётр отошёл, а вечером многие видели, батюшка как помешанный бегал вокруг церкви, непотребно ругался и плевал на церковные стены, а перед бабами поднимал рясу.
В Тюмене, где сидел в общей камере Григорий, заключённые и надзиратели подняли бунт, освободили Распутина и на руках пронесли его по центральным улицам города крича ему Осанную, целуя подмётки его сапогов и избивая не приставших к ним прохожих.
В Тюмене появилась высокая комиссия. Допрашивали свидетелей из разных сёл, в том числе из Покровского. Но на удивление следствие ничего не выявило. Наоборот. Народ восхвалял Григория, признавая в нём святого и богобоязненого человека, исполненного глубочайшей Веры и послушания властям.
Никто не признал ни одной богохульской проповеди. Ни одна из женщин не призналась в своём предрасположении к разврату или в изнасиловании её.
Баба, которая должна была свидетельствовать против Григория, обличая в нападении, сказала и подписалась, что этого человека никогда не видела, а еслиб видела то запомнила бы на всю жизнь, потому что тот насильник был грязен и уродлив, а это святой красавец и молодец.
Ничто не ринесло Распутину такого уважения, как попытка властей посадить его в тюрьму. Он ещё долго не мог избавиться от преследований. Многие из власть имущих грозились распять его как Ивана Суслова распяли в прежние времена. А не то как Стеньку Разина убить, за то что народ баламутит или колесовыать как Емельку Пугачёва.
Но Григорий народ не бунтовал. Он наоборот всячески проповедовал смирение и верность державному трону. Говорил о том, что царь-батюшка Николай святой мученик, что он страдает за народ имея под рукой своей правительство предателей и страдать ещё будет, потому что народ русский гнилой, он не только отцов своих продаёт и Веру Христову, но продаст за полушку и себя с потрохами вороватому калмыку.
Что он, Григорий идёт выручать батюшку царя и боярыню его, и детишек его от угодников злых, от монгольских князей, которым не Россия дорога, а власть их над Россией.
Что говорить! Речи крамольные. Но полиция расступалась в недоумении и страхе и дорога на Москву открывалась почитай всюду, где только успевала ступить его нога.
В корридорах Тобольского монастыря столпотворение. К ним пожаловал за приютом сам Григорий Распутин с братией.
Многие слышали о нём, да не многие его видели. А теперь пришло время увидеть и услышать. В Тобольском монастыре функционировала семинария. Студентов было несколько десятков. Все из хороших семей лучших городов России.
Тобольская семинария знаменитая.
Здесь и состоялась в один из дней беседа. Говорили о разных вещах. Студенты спорили, а Григорий был немногословен, но ответы его поражали слушателей и повышали его авторитет среди молодёжи.
Один из студентов, любимчик профессуры, некий Кареллий вдруг задал провокационный вопрос: А что Вы думаете отец Григорий о Троице?
Григория смотрел грустными глазами в залу и молчал. Пронёсся лёгкий шопот, то ли усталого ожидания, то ли предвкушения поражения старца.
"Бог единый и Вездесущий словами Агура, сына Иакеева сказал простой троице: Ифинлу, Ифиилу, и Укалу: - в неподвижной тишине прогудел голос пилигримма.-
Подлино, я более невежда, нежели кто-либо из людей, и разума человеческого нет у меня.
И не научился я мудрости, и познания святых не имею.
Кто восходил на небо и нисходил? Кто собрал ветер в пригоршни свои? Кто завязал воду ив одежду? Кто поставил все пределы земли? Какое имя ему? Знаешь ли?
Три вещи непостижимы для меня, и четырёх я не понимаю.
От трёх трясётся земля, а четырёх она не может носить.
Притчи. Гл.30.
Потому говорю Вам, молодые мои ученики, как три богатыря на рубежах Родины, как змей трёхглавый на её границах, как крестное знамение трёх пальцев и три конца православного креста, а у четвёртого земное причащение, так и на небе три стихии определяют структуру жизни. Свет солнца и Луны и тепло земное.