Лишь солнца свет забрезжил в облаках,
Лишь  потускнели звёзды в окаёме..,
Да,  потянулись сосны в полудрёме,
И рожь заколосилась  на ногах.
Пока ещё  в покое стар и млад.
Всхрапнули кони в стойлах своих сонно.
Лишь обходил периметр  свой солдат.
Да каркала ворона беспардонно.

Тогда ещё досматривали сны
Опричники не дремлющих соседей,
Да жались к матерям грудные дети..,
Рука тянулась к прелестям жены...
Ещё над миром царствовал покой.
Лишь грозный царь, вскочивший спозаранок,
Шагал по горнице, хромая  как подранок,
Грозясь врагам державною рукой.
Скатилась мысль, как звёздочка с чела,
Свою оставив лобную орбиту
К  которой оказалась не пришитой,
И грянулась в раздол,  где зрело жито...
Созрело. И,
Мадонна родила.


Явился мальчик, крепкий как орешек.
Глубокий вздох, чуть вздрогнули ручонки.
А взгляд уже сверкнул как у  волчонка,
Прорезавшись из глубины веков
Той искрой, что под пеплом прозревает,
И новую надежду навевает
Глазами Спаса  с маленькой иконки.
Был так хорош он в маминых объятьях!
Ему ещё не мало лет расти.
Но Господь не хотел его спасти.
Хотя успели парня окрестить,
Но счастья нет, коль  сказано проклятье.

Ах, мама, мама я уже изгой.
Удача не представившись,  пропала?
А я ещё недавно был звездой,
Которая над радугой летала.
Пока сам Бог мне правил подорожную,
Чтоб мир лежал под грешною пятой.
Избранник я,  и, видимо, святой,
Здесь не простая двойственность,  а сложная..,
Которую, руками не объять.
Которую мозгами не осмыслить.
Зачем кого-то, в суе, обвинять?
Где не прибавить, там и не отнять,
Нет двух путей  в пределах невозможного.
А тот, что есть,  остался за спиной.
Короткий путь или длиною в вечность...
Искать уже не выпадет иной...
Чтобы сидеть за каменной стеной...
Чтоб  из груди пить сладостную млечность.

Но кто рождён, тот соизволит быть.
Ведь бытие даётся всем по праву.
А там как выпадет...?  Придётся ли по нраву?
Кому-то честь, достоинство и славу.
Кому-то жить. Кого-то матом крыть...
Кто медовуху пьёт, а кто отраву.

Он принял имя, Пятый Иоанн.
Он император, с самого рождения.
Он - русский царь. Вся Русь его владение.
Он не испытывал ни страха, ни смятения,
Послы стекались из различных стран
Чтоб выразить ему почтений массу.
Пришедший в мир согласно правилам и часу
Сын русской матери, великий Иоанн...

 И царствовать б сто лет ему до веку.
И суд вершить и множить род царей,
Да иначе скомандовал Борей,
Свершив судьбу иную человеку.
Чтоб  заговоров вихрь смёл царский двор.
И мать в тенетах недругов пропала.
Так неприязненность судьба к нему питала,
Что по примеру хищников зверей,
Увидел он судьбу свою в упор
Что жизнь держала каменной десницей..,
Не отразила память даже лица.
Забыл и мать.
Лишь помнил створ дверей.
Да призрачность какого-то солдата,
Убогого, горбатого кастрата,
За двадцать лет был дважды, архирей,
Что говорил слова без содержания,
Да женщина была для возлежания.
С глазами острыми под радугой бровей.

Она его как мужа обнимала
Ласкала пальцами и в губы целовала
Прощение просила и стонала
Кричала, забываясь:
"царь-царей!
Ведь я тебя в железа заковала,
Чтоб не испортил ты моей судьбы.
Ах,  если бы,  все были мы слепы.?
Нет существа, чтоб зло могло исправить.
Хотела власти я, но не хотела править.
Где красота, там розы и шипы."

Он понимал, она - императрица.
Познавшая грехов безмерных власть.
Она ему дарила тела страсть.
Любовный пыл, голодная как львица.
А на плечах отметины зубов.
И он её кусал, почти калечил.
К чему ещё какие-то там речи?
Им камера, пышнее чем альков.

Кастрат горбатый прятался за дверью.
Свидетель всех без счётных здесь мистерий,
И думал он, как счастлив Иоанн,
К которому  пришла Елизавета.
Сошедшая с державного портрета,
Восторженная словно ураган.
Ведь прощены забытые обиды.
Коль царства нет, к чему и аппетиты.
Коль власти нет, не сбылся и тиран.
Одна любовь, без удержу и срока.
И зуб имеет женщину,  и око,
Пусть вдвое старше, пусть не молода,
Зато как мёд сочится талым соком.
То ляжет ниц, то повернётся боком,
То в створ вгоняет молодой таран...

Не хочет царства славный Иоанн.
Любви он хочет. Сердце замирает,
Когда её рука его карает
Турецкий обнажая ятаган.

Так жизнь проходит. Сны и сновидения.
Молитвы и всенощные радения.
Но зреет у Мировича свой план.
Законный царь, быть должен, на престоле.
И с ним, с Мировичем окажется он в доле.
Откроется сокровищниц Сезам.
Всех дармоедов по боку от власти.
А Миниха, зубами рвать на части
Солдатам славы дать, крестьянам воли,
Мирович,  привилегиям,  гарант.
Мировичу не нужно лишней славы.
Он просто генерал-аншеф державы,
А не какой-то Миних,  интриган.

Но Иоанн, как прежде,  ждал вендетту.
Он жил лишь ожиданием любви..
Он ждал её, свою Елизавету,
Свою жену и тётку по крови.
И жил тем ожиданием тягучим.
Что слава?
Прах у милых женских ног.
Он,  если б мог,  взобрался бы по тучам
Чтоб  вновь увидеть выспренний чертог
В котором зачинается бег жизни.
Где семя брызжет словно звёздный рой.
Где без любви не может быть и мыслей...
Ведь сотворил любовь земную Бог.

Но жил герой.
И тот герой,  Мирович.
Он в склеп тюрьмы без пропуска проник.
А горбуну сказал:
"Открой тюрьму  Петрович,
Хочу увидеть узника, старик,
Коль будет трона царь достоин.
Его посадим на Святую Русь".

Горбун открыл и нож всадил по брови,
В открытый Иоанна  лика свет.
- Я смерти не боюсь, шепнули губы.
Душа взлетела яркою звездой...
Царём рождённый на Руси святой...
Проживший узником не полных двадцать лет...
Лишённый жизни от ножа Иуды,
Оставивший короткий в жизни след.
Исчезнувший, за тенью барракуды
Елизаветинский поправ авторитет.
Исчез за гранью дня в пределах ночи.
Чем ночь длиннее, тем стихи короче,
Тем жизнь короче,  чем длинней стилет.
Ведь искренность всегда раба не правды.
Решает нож, весомый миг утраты.
А над царём всегда стоят кастраты,
Мировичей с Петровичами бред.

Сошёлся клином на подонках свет.