Пришлись кстати пятьдесят человек, германцев, присланных королём Маработом . Они проходили стажировку, несли караул во дворце, что входило в планы по их военному образованию. Маробод хотел вырастить из молодых ребят национальных генералов, защитников Отечества. Германцы окружили Тита живым бронированным кольцом, в их сопровождении, Тит прошествовал во двор , где уже разгоралось сражение.
Со всех сторон дворец осаждали бывшие рабы, хорошо вооружённые, озлобленные. Они лезли в окна и приходилось выбрасывать их обратно, поражая копьями и мечами.
Во дворе, группа из ста человек, преодолев каменную стену, сражалась с дворцовой охраной. Силы нападающих были превосходящими. Н е считаясь с потерями они теснили гвардейцев к парадной лестнице. На верхней площадке лестничных маршей по приказу Тита устанавливалась камнеметательная машина типа: град. Первый же её залп опустошил ряды нападавших. Они отступили, но сплотив ряды продолжали организовывать наступления уже в нескольких местах. Некоторые участки дворцовых стен ими полностью контролировались. Всё новые волны атакующих, преодолевали её с помощью верёвок и лестниц и скоро численность нападавших была восстановлена. Но грянул новый залп с новых позиций. Рабы дрогнули и стали откатываться. Третий залп почти завершил операцию. Не сумев добиться успехов на этом направлении , Фекла приказал тысяче воинов, имеющихся у него в резерве, атаковать ворота. Прежде посчитал, что ворота укреплены наиболее надёжно, но теперь , когда силы защитников рассредоточились по разным участкам и естественно командование такими группами становилось затруднительным, решил ударить в центре.
Атакующие набежали густой толпой и зацепив лестницы за бойницы башен, стали карабкаться на верхнюю площадку ворот, которая венчала их створ. Небольшой отряд гвардейцев защищавших ворота, усилил обстрел из луков, но густые ряды заполнили стены , проникли в башни и теперь обстрел начался из бойниц, обращённых внутрь двора. Урон становился значительным.
Отойти от ворот значило дать возможность прорваться главным силам противника. Тит, во главе пятидесяти, приказал открыть ворота. Это был безумно смелый шаг. Потому что нападавших было тьма. Однако другого выхода не оставалось. Напору врага можно было противопоставить лишь безумство храбрых.
Хорошо смазанные петли растворились мгновенно и бесшумно. Нападавшие, висевшие гроздьями, на воротах и на лестницах посыпались как вылущенный из сухих стручков горох. По десять человек в рядах германцы вышли , печатая шаг , на опущенный цепной мост. При виде этой, ощетинившейся металлом фаланги, рабы попятились назад. Но задние подпирали первые ряды, отовсюду слышался громоподобный рёв : Хайль Нерон!
Длинные копья фаланги нацелились в грудь толпы и стали приближаться. Счастливчики успели спрыгнуть в ров, многих тут же настигла смерть. Германцы не вытаскивали лезвий копий из трупов. Они бросали их, сзади передавали им новые.
Которые настигали противника.
Шаг вперёд - удар. Два шага вперёд - удар. Шаг вперёд - удар. В течении минуты до ста человек получили тяжёлые ранения или были убиты.
Нет такого энтузиазма и такой храбрости, которая смогла бы какое- либо длительное время выдерживать хладнокровное планомерное уничтожение в рядах людей, сцементированных идеей воскресения Нерона. Рабы дрогнули, стена бойцов пошатнулась и теперь уже задние испытывали давление первых рядов и волна атакующих покатилась вспять. Тит не стал преследовать бегущих, он стоял в центре своей фаланги и руководил боем.
Германцы отошли во двор и ворота дворца закрылись. Первый приступ был отбит. Но это ещё не завершение восстания.
Тит вызывал министров, командиров подразделений, расквартированных в городе, начальника гарнизона. Были посланы срочные депеши в легионы: второй, четырнадцатый и восьмой, расквартированные в близлежащих городах. В настоящий момент в Риме находилось лишь десять когорт. Всего пять тысяч человек. Но если и они подверглись нападению, дело могло принять скверный оборот.
Действительно, бой в городе разгорелся в нескольких местах. Поэтому помощь задерживалась. Но вот показались колесницы преторианской гвардии. Гвардия отбросила и уничтожила около трёх тысяч восставших и прорубая себе путь, мчалась ко дворцу.
Тит велел кинуть клич, поднимать свободных граждан. Всякий мужчина Рима, способный носить оружие был причислен к одному из дивизионов национальной гвардии. Национальная гвардия - это военизированное формирование из гражданских лиц на случай беспорядков или непредвиденных военных действий. Уже хорошо, что неожиданность, на которую расчитывали нападавшие, исчерпала себя.
Город забурлил и в этом котле защищающихся становилось всё больше и больше.
Двинулся на Рим и второй легион из Капуи. Тит, в окружении сподвижников, бросив на стол шлем, водил рукой в боевой перчатке, по карте города, расстеленной на столе. Гонцы пребывающие с докладами указывали места, где по их мнению группируются восставшие и дороги по которым к ним подходят подкрепления.
Таких дорог было две. И обе вели к бывшему имению Феона Калиты. Вот где осинное гнездо! Он срочно велел послать нарочного и приказал четырнадцатому легиону выдвинуться клином, отсекая штаб восстания от столицы.
Ему доложили, что в Снате брожения. Часть сенаторов из вольноотпущенников провозгласила здравие императору Нерону. А это значит, что Нерон либо жив и руководит восстанием, либо явился самозванец.
- Нерон умер - резко высказался Тит Веспасиан.
- Нерон умер , а двух воскресений за одно столетие быть не может. Если это самозванец, очевидно что так, участь его предрешена.
В это время, доложили, что имеются пленные и не хочет ли Цезарь допросить их лично. Тит не возражал. Пленных, ободранных, окровавленных, избитых притащили в подвалы и привязали к крючьям. Тит сразу заявил, что кто не хочет говорить , пусть заявит об этом, и в соседнем помещении его безболезненно прикончат . Нашлись и такие.
Им резали горло, что было не столь безболезненно как обещалось. Криков небыло, разве что хрипы. И это успокаивало Тита ,и мысли его принимали всё более целенаправленное упорядоченное движение.
Он знал теперь, что восстание будет подавлено. Дело во времени. Его заботила судьба Домициана, которого не оказалось во дворце и который по видимому находился в городе. Брат был слишком молод, чтобы оставаться осторожным и трезвым. Наверняка он в доме у одной из куртизанок, пьян и спит беспробудно. Хорошо если об этом никто не знает, но если восставшие пронюхают, его обязательно ликвидируют.
Брат, случись что с Титом, наследует престол. Император уже знал , кто в действительности командует восставшими. Некий Фекла, Феонов раб, человек без лица. У охранки на него ничего нет. Известно только, что жесток, хитроумен и коварен.
Что ж , для слабого противника - коварство оружие. Всякое коварство основано на лжи и обмане. Ложь и обман, супруги, живущие в самых глубинных и тёмных заколках души. Выскальзывая на свет, они совершают свои гнусные дела и прячутся вновь в анальные подвалы чьих то тел. Выковыривать их оттуда неблагодарное занятие.
Такие тела хорошо горят на кострах, потому что и коварство и обман, равно как и любое другое злодейство, лишены божьей ипостаси, Сущности Божьей - ВОДЫ. Без воды они иссушены и представляют собой лишь прекрасный растопочный материал для очистительно огня.
Он подозвал германца Тодора, инициативного парня, хорошо владеющего латинским языком и оружием и велел ему, взяв отряд, искать по городу Домициана. Тодор кинулся исполнять повеление.
Конница преторианской гвардии расположилась перед воротами за мостом. Колесницы были поставлены плотно одна к другой , за колесницами пряталась пехота. На мост перетаскивали камнеметательную машину. Из групп национальных гвардейцев , подоспевших к защитникам дворца, формировались отряды лучников и копейщиков и расставлялись на стенах и в проёмах окон дворца.
Оборона приобретала правильные очертания , совместимые с военной тактикой. Теперь необходимо было предпринять вылазку, чтобы отбросить восставших от казарм 46-ой огорты. Сорок шестая ближе других располагалась к району императорского дворца. На деблокировании этой когорты и сосредоточил своё внимание Цезарь.
А в это время, в предместье Рима , на базарную площадь столицы сгонялись жители . Когда их оказалось так много, что уже и ближайшие улицы не вмещали всех; на импровизированную трибуну, с которой обычно вещал глашатай и с которой происходили заключения торговых сделок , поднялся " Нерон".
Толпа ахнула. Из уст в уста передавалось, что белокурый атлет и есть настоящий, не поддельный ,живой Нерон. " Жив, жив, - шумело море людей. Шум становился сё оглушительнее и наконец превратился в рёв.
Как будто штормовой вал накатил на прибрежный берег и произвёл оглушительное движение из воды, воздуха и камня. Стронутые с места, они обрушились на головы и уши людей , вся многотысячная масса в едином возгласе выдохнула: Хайль Нерон !
Он стоял красивый, белокурый, с нежным волевым лицом. На его осунувшихся ланитах горел лихорадочный румянец . Он поднял правую руку утихомиривая людей, но крик удивления и радости, изумления и восторга не смолкал. Только заканчивался в отдалённой стороне, как возникал вновь и катился не смолкая.
Фекла, находившийся поодаль, переполнился гордостью за "императора". Он предвидел, что любовь народа к Нерону нетленна. Неправда, что народ не помнит добра и не испытывает благодарности к своим благодетелям. Вот подтверждение его предсказаний.
Фекла, удручённый , неудавшейся попыткой первого штурма, снова воспылал уверенностью в благоприятном исходе дела. Он подозвал помощников и велел скакать по улицам и нести клич ; что восставших возглавляет сам Великий Август Цезарь Нерон, что вскоре он пребудет во дворец , а охрану дворца и своей особы поручает сорок шестой когорте, самым доблестным воинам римской армии.
В сорок шестой когорте начались волнения. Она более чем на треть состояла из вольноотпущенников Нерона и они естественно испытывали к нему откровенные симпатии. Дисциплина римской армии не была железной. Основываясь на доброй воле и чистосердечном желании служить родине солдаты вольны были обсуждать даже политические проблемы. Но звук военной трубы прекращал прения и тогда армия становилась исключительно боеспособной и опасной.
Теперь ситуация неясная. С одной стороны генерал Тит, который обогатил их, разрушив Иерусалим, с другой незабвенная память о Нероне, сделавшим их полноправными гражданами , вложившем в руки оружие, которое и требовал сейчас повернуть против узурпаторов. Слухи о том что император жив, ходили давно. Некоторые склонны были верить. Но успехи Тита Веспасиана приглушили зов сердец и воины смирились с судьбой.
Теперь , та же судьба освобождала их от присяги. Присягали , получается, самозванцу. Агитаторы уже бегали меж рядов солдат, проникли в казармы и убеждали повернуть оружие против Тита.
Верные главнокомандующему солдаты и офицеры стремились как можно скорее снять блокаду и выступить на помощь осаждённым, распропагандированные кричали о старой присяге на верность Нерону и угрожали остальным. Под шум на территорию городка вошли подразделения восставших и стали разоружать когорту. Небольшому отряду удалось прорваться, вскоре они встретились с направленным к ним на выручку подразделенем национальной гвардии..
Уяснив в нескольких словах положение, Тодор построил бойцов, выставил барабанщиков, и в боевом строю взял городок приступом. Солдаты когорты не сопротивлялись. Они тут же ловили и уничтожали агитаторов. А пехоту восставших рассеяли по окрестным улицам. Однако кроме сорок шестой больше никому не удалось вырваться из окружения. Дороги ещё были не перекрыты и восставшие беспрепятственно вливались в столицу.
Тит понял, что если оборона не перейдёт к активным мероприятиям, рано или поздно решительность восставших окажется вознаграждённой и тогда успех будет зависеть лишь от счастливой звезды самого Тита.
Он верил в собственную звезду, считал ,что фамильный ореол Веспасианов настолько силён, что народ не сможет преодолеть его венценосное предопределение. Слишком велики заслуги семьи, чтоб бросить их на весы случая. Нерон кровожаден, свобода всех слоёв населения оказалась оккупированной лишь одной категорией населения - рабами.
Раб наиболее бесправный член общества, он неимущий. Ему нечего терять и он сбрасывает последнее из того что имеет, цепи, которыми прикован к общественно полезному труду. Именно эти цепи и определяют судьбу раба. Он остаётся рабом в любом из вариантов: победил ли строй удерживающий в руках власть или победил, претендующий на власть.
Рабы могу претендовать на власть, но никогда она / власть / не окажется в их собственных руках. Рабы всегда будут являться лишь пугалом, инструментом запугивания, и как рабы, первыми будут всходить на эшафот, потому что имя раба - раб. Одушевлённый предмет купли и продажи. Продающийся раб никогда не станет хозяином, покупающим раба. Не та психология. Не тот менталитет. Не то образование.
Вот и сейчас рабы волна за волной идут на приступ, погибают сотнями в надежде краем глаза увидеть восход наступающего завтра, которое должно принести успокоение для их душ.
Душа уйдёт по пути назначенному сверху, а тела заполнят мусорные ямы, которых в районе рыночной площади десятки. Они займут место павшего скота, потому что являются скотом по месту ими занимаемому, и по развитию ума, которое от скотского недалеко шагнуло.
Тит пожалел ,что не послушался советников , предлагавшим ему установить камнемётные машины по периметру стен. Зачем? Он в собственном городе. Рим столица мира. Редкий сосед позволит себе выступить против Рима. Действительно так. Соседи умиротворены.
Но в собственном доме оказывается зрел конфликт и конфликт разжёг ещё Нерон, освободив рабов и не дав им ничего кроме политической свободы. Все не могли стать всем. Толпы бродяг заполонили страну. Бродяги вооружались , прежде спокойный город стал обиталищем разбойников. Из Рима разбойники делали набеги на другие города.
Если сейчас не добить зверя, разбой выхлестнется за пределы страны и тогда империя рухнет. Этого ждут враги. Этого ждёт Израиль, который спит и видит как стравить население империи, как свести людей между собой, расслоить общество и на гребне грязной волны сменить в империи власть.
Привести к кормилу своих ставленников, угодных Израилю и его Богу.
Угнетённые Нероном аристократы в эпоху Веспасианов ещё не вернули утраченные силы, не обладали властью и средствами достаточными для того чтобы поддержать в момент кризиса имперскую власть. Горожане, демос были напуганы движением рабов, их жадность, в отношении имущества и политической власти не имела границ. Рабы безжалостно расправлялись со своими противниками , а имущество передавалось в казну, но как правило большей частью присваивалось.
Таким образом, кроме гвардии не было силы, которая вполне могла бы защищать Цезаря и его структуры. Армия была разношерстной. Многие солдаты и офицеры служили за жалование, а ежели таковое задерживалось ,возникали волнения.
" Воскресший Нерон " обнародовал указ по которому жалование армии утраивалось. Только Тит понимал, что пустые обещания ничего не стоят. Солдаты верили. Им не оставалось ничего кроме веры. Поход на Израиль дал результат. Долги по армии были погашены и даже выплачено вперёд за пол года. Но время ушло, деньги разошлись ещё быстрее. И армия по - прежнему остро нуждалась.
Кольцо окружения всё плотнее смыкалось вокруг центра города и дворца, возвышающегося над Римом. Стратегически дворец находился в выгодном положении. Он контролировал город на три четверти. Но камнеметальные машины были не слишком большой мощности, их своевременно не заменили на новые образцы и столица оказалась в военном отношении самым слабым местом во всей империи. Враг точно выбрал и время нападения и место на которое обрушил свой удар.
Вторая вылазка Тита не принесла успеха. Он лишился почти трети сил и половины своих германцев. Сеча была жестокой, пришлось оставить раненых и отступить поспешно, потому что в переулках стала скапливаться конница рабов и могла довершить дело одним наскоком. Отошли за мост. Снова сделали свой залп установки "град." Но восставшие умело использовали особенности местности, дома, дворы, закоулки и камни только вышибали куски из каменных построек и высекали искры из каменных мостовых.
Много времени отнимала перезарядка машин. По приказу начальника артиллерии , установки сгруппировали на мосту, и стрелять они должны были теперь не залпами, а в очерёдности, одна после другой. Это было эффективно, в особенности после начала атаки, когда цели поражались напрямую и в лоб.
В то же время и атакующие применили другую схему нападения. Перед штурмом они осыпали прислугу градом стрел и артиллеристы несли серьёзные потери. Сколько могла продолжаться осада неизвестно. Может быть даже очень долго. Это не устраивало как Веспасиана так и Феклу.
Демонстрация Нерона, живого " Бога " рабов, возымела действие. Многие из бывших рабов, притаившиеся в городе вышли из укрытий и присоединились к восставшим. Многие беднейшие слои населения оценивая обстановку как успешную для низвергнутого претендента тоже поддержали его. Сенат выставил гвардию Сената, около трёх тысяч человек, несущих охрану в районе Подиума, а так же несколько сот добровольцев из числа родственников и приближённых сенаторов.
Несмотря на профессионализм преторианской гвардии и полководцев Цезаря ,успех склонялся на сторону рабов.
В двух атаках Фекла участвовал лично. Его немногие знали в лицо. Лишь горстка телохранителей, да штаб, который переместился в пригород Рима.
Фекла в доспехах простого воина сражался в первых рядах и дважды был уже повержен на землю, дважды его могли изрубить на куски ,если бы не колхидская броня. На удивление крепкая, пластичная, не дающая трещин и вмятин. Даже прямой удар, составивший прямой угол в точке соприкосновения, не разрушал брони. Но сила удара, если бывала достаточно мощной, сбивала с ног.
Фекла падал, его подхватывали и он снова, превозмогая боль в мышцах от контузий, продолжал сражаться, пока руки не деревенели, а ноги не начинали подкашиваться. Т огда его отволакивали в сторону и просили отдохнуть. Справятся без него. Но уже легенды о неуязвимости Феклы, стали расползаться среди воинов которые при виде Феклы, отдавали ему почести не ниже , чем почести императору Нерону.
Титу сказали, что в передовом отряде, действовавшем напротив угловой башни, где не было камнеметательных машин , сражается предводитель восставших , некий Феонов бывший раб. Уже несколько часов он не выходит из боя и неплохо было бы обезглавить восстание.
Продумали до мельчайших подробностей очередную вылазку. В районе башни был подземный ход, он вёл из нижних этажей подвалов в заброшенные сейчас помещения дворцовых бань, что находились за стеной в прилегающих кварталах. Именно там , группировались резервы восставших и оттуда время от времени появлялся Фекла. Узнать его было легко. На нём доспехи императора Нерона. С них только сняты золотые орлы и плюмаж. В остальном колхидскую броню можно было легко отличить от любой другой. Металл из которого она сделана отливает синевой, в то время как все другие доспехи иных мастеров, в том числе и римские, отливают жёлтым цветом.
Оставшиеся германцы, ещё несколько преданных людей, в том числе два славянина, боруска, прибывших с Днепра для торговых переговоров, но попавшие в переплёт и изъявившие желание защищать императора, своего покровителя, стали спускаться за ним по лестницам , ведущим в глубокие и тёмные подвалы.
Тит изучил переходы, но на всякий случай в его руках был план казематов. Он пальцем прослеживал путь сначала на бумаге, потом отряд находил помещение и проникал в него. Некоторые двери были закрыты наглухо, приходилось ломать их. Чем глубже вниз, тем шум боя и грохот падающих камней в обе стороны, становился всё тише, пока не исчез совсем. Наступила совершеннейшая тишина, нарушаемая только шагами отряда.
Наконец обозначился свод подземного перехода. Тит приказал повыше поднять факелы и осмотрел роту. Может быть, в ней было сто человек, может быть уже меньше, темнота съедала количество людей, но об этом никто уже не думал. Все ждали команды, чтобы броситься в переход.
Два славянина : Дружен и Борей стояли в первых рядах. Теснились немцы с суровыми лицами. Дальше преторианцы, каждый из которых личной отвагой заслужил право быть избранным в гвардию. Все эти люди не знали поражений , и до нынешнего дня им всегда сопутствовала удача. - Будет так и на этот раз! - сказал Тит. Они положили свои широкие кисти рук на его руку и поклялись победить или умереть.
Борей первым шагнул в чёрный зев прохода. За ним узкой цепью потекли остальные. Цезарь стоял и считал. Напрасно он беспокоился, сто двадцать семь человек прошли перед ним, а он думал ,что кое-кто уже оставил его. Наоборот присоединились ещё многие.
Когда в темноте исчез последний товарищ, двинулся в проём прохода и Тит. Тут из темноты жёлтым огнём сверкнули два глаза и голос с хрипотцой сказал:
- Не торопись Август. Время твоей жизни в моих руках.
В ответ Тит выбросил вперёд руку с мечом, но меч высек сноп искр из камня кладки.
- Кто ты? Что здесь делаешь? -
Мрак подземного перехода рассеялся, стало почти светло. Напротив императора стоял обросший густой чёрной шерстью человек, неопределённого возраста, приземистый широкоплечий , длиннорукий. Одной рукой он держал за лезвие меч Августа, другой опирался на выступ большого камня.
- Ты слышал обо мне - сказал незнакомец.
- Я тот без которого ничего не происходит. Я слуга Бога. И пришёл , чтобы поблагодарить тебя за услугу. Ты разрушил Иерусалим. Я толкал на это твоего отца, но хитрый старик обошёл меня.
Ты проще. С тобой мне легче. Если бы я мог, я предоставил бы тебе вечную жизнь, но воля Бога такова, что минуты твои сочтены. Спасибо за всё. Если когда -либо на том или ином свете тебя спросят, чей ты слуга, отвечай не таясь: я слуга Амора.
- Кто таков! Кто таков! - вновь закричал во весь голос Цезарь.
- Не знаю никакого Амора! Освободи проход, иначе умрёшь!
- Амор коротко хохотнул.
- Я, Сатана, - сказал он спокойно. - Я выпестовал тебя как многих других. Но ты раньше времени исчерпал себя и я решил отныне покровительствовать Доминициану. Мне жаль, что ты умрёшь безвременно. И царствовал - то всего два года...."
Тит размахнулся и хотел рубануть со всего плеча, но странный собеседник исчез, как растворился в полусвете. Темнота вновь окутала переход . Тит бросился вперёд, проклиная себя за малодушие, что поддался страху и страх нагнал видение, которое лишь воображения плод.
Он выскочил из проёма, который находился в глубине бассейна . Тонкая стена, заложенного туннеля была разрушена и наверх поднимались уже последние его воины. Двое преторианцев ждали его около проёма. Они подхватили расстроенного Тита под руки и бегом они направились к лестнице.
Баня была наполнена готовыми к схватке воинами. Разведчики выдвинулись к смотровым щелям и скоро обстановка прояснилась. Сюда восставшие подвезли камнемётную машину. Прямо во дворе бани плотным строем стояли человек двести копейщиков. Напротив были сложены штурмовые лестницы , груды верёвок распутывали женщины, готовя из них петли, привязывая крюки, и тяжёлые бронзовые шары.
При выстреле из камнемётной мортиры, такие снаряды сносили не только головы, но и куски кладки, зубцы , за которыми прятались лучники и копейщики; оставшиеся нетронутыми зубцы опутывались верёвками как сетью, по ней легко можно было взбираться на самые высокие стены.
Именно здесь назревало главное направление штурма. Все атаки на главные ворота и узловые башни лишь имитировали намерение восставших атаковать именно там. Главное направление здесь, и уяснив себе это Тит опять поверил в собственную звезду.
Его дёргали за полу кафтана, торчавшего из под доспеха, но генерал медлил. Он как будто искал кого-то взглядом и не напрасно. Из за углового здания имперской канцелярии показались новые ряды готовых к атаке отрядов. Не менее тысячи человек. Веспасиан вздохнул и оглянулся на товарищей. Лица были собранными, тревожными, но лишёнными следов паники.
Подошёл один из разведчиков , сказал приглушённым голосом: - вождь восставших, Фекла не виден отсюда. Нужно перейти к окну в торце здания. Он за воротами. Сейчас по всему, толпа рабов будет слушать его напутственное слово , а затем штурм. Благоприятный момент, мой генерал.
Действительно, человек в серебристых доспехах что-то прокричал и ему ответил многоголосый хор. Сердце Тита зашлось в предвкушении мести. Он уже ощущал на своём лице брызги горячей крови этого наглого раба.
Но препятствием были двести человек копейщиков, преграждающих дорогу отряду римлян. Тогда Дружен и Борей нацепив на рукава белые повязки, отличительный знак восставших, и сопровождаемые двадцатью преторианцами быстрым шагом вышли из бань. На плохом латинском Дружен прокричал: - дорогу Нерону, императору ! -
Ошеломлённые ополченцы посторонились, следом за славянами и гвардейцами прошествовал весь отряд Цезаря. Они подходили к площади, на которой ораторствовал Фекла. Тот , стоя на возвышении также заметил подкрепление, только удивился ,почему идёт оно от крепости а не наоборот. Но увлечённый собственной речью, отмахнулся от здравой мысли и ещё некоторое время продолжал говорить.
Лишь когда взглядом соприкоснулся с глазами Тита Веспасиана обожгла догадка: ведь это Тит! - Ведь это Тит! - закричал он. Его не поняли.
- Вылазка! - Заорал он вновь. - Сам император перед нами! Даёшь Тита! - И соскочив на землю ,бросился сквозь толпу к уже развернувшимся для атаки преторианцам.
Никогда прежде не видел генерал Тит император Веспасиан, Великий Цезарь Римской империи такой отваги с обеих сторон. Железо столкнулось с железом.
Ближний бой не терпит, слабых, нестойких, неуверенных, непостоянных, не устремлённых, неверных. Ближний бой это не сражение солдат, это в первую очередь состязание крепости Духа. И если Дух выдерживает состязание, сражение считается выигранным.
Более тысячи восставших, стиснутых на пятачке, не могли принять участие в бое. Им негде было развернуться. Везде были свои и только в какой-то одной стороне слышались крики, удары и вопли убиваемых. Помочь не было никакой возможности. Даже не бой это был, а рубка дров. Обученные гвардейцы легко вынесли первое напряжение, в то время как ополченцы проявив немыслимую отвагу скоро стали задыхаться и уставать. Но отступать им было некуда.
Задние ряды стремились принять участие в сече и подпирали из всех сил.
Тит искал Феклу. Но и Фекла искал Тита. Ему вдруг показалось, что если он возьмёт верх над самоуверенным генералом, то ни к чему ему будет и пугало, именуемое Нероном. Он станет самоличным правителем империи. Его имя вознесётся к Богу и мир затрепещет при одном упоминании его .
Они оказались друг против друга.
Тот час прекратилось сражение. Правила единоборства требовали соблюдения приличий. Никто не мог препятствовать, тем более сорвать поединок. Такого бы убили на месте и те и другие.
Обоих покрывала колхидская броня. Только шлём Тита венчал белый плюмаж, а на шеломе Феклы, развивался огненный хвост пустынной лисицы. Они сошли с коней и император поднял щит. Движение его означало, что он намерен принять бой и считает противника равным себе .
Тит никогда не унижал врага. Никогда не выпячивал личные достоинства, хотя имел для этого основания. Единоборство во всех армиях того времени, было уделом исключительной храбрости людей. А храбрость была качеством индивидуальным и не зависела от социального положения.
Профессионализм генерала был широко известен. Его руку испробовали не только цари, полководцы, сановники, богатыри из противоборствующих армий, но и простые солдаты, в силу каких либо причин бросавшие вызов молодому Веспасиану.
Поэтому никого не удивило, что Тит вышел против раба, вольноотпущенника. Тит уважал выбор богов и если ему предназначено умереть, то неважно кто будет виновником его гибели: аристократ или раб. Всегда руку судьбы направляют лишь боги или силы равные им , или для того предназначенные.
Даже кони перестали ржать и трясти головами, усмиряя звон удилов. Фекла первым нанёс удар. Тит, почти не закрываясь, ответил и сделал шаг в сторону. Обманное движение слегка изменило направление удара меча противника и острие скользнуло по наплечнику, отскочив в сторону. Последовал выпад, но броня оттолкнула широкое лезвие. На новый взмах ,Фекла ответил резким покачиванием туловища, сбивая прицельный удар.
С каждым замахом нарастала интенсивность движений , быстрота перемещений единоборцев по небольшому ристалищу. Скоро лязг железа и визг металла о металл превратились в сплошной бряцающий шум. Оказалось и Фекла далеко не простой человек. В своё время получивший хорошую школу фехтования. Если прежде его орудием была палка надсмотрщика, то последний год он изрядно потренировался, воскрешая в памяти былые науки, преподанные ему и Тиму учителями покойного Феона.
Однако физически Тит оказался сильнее. Его тело обладало высокой устойчивостью. Невосприимчивостью к усталости. Скоро качество это стало доминирующим в поединке. Фекла не успевал во время отреагировать, его защита стала запаздывать и как следствие, удары всё чаще обрушивались на неприкрытую броню, отдаваясь болезненными ощущениями в мышцах. Фекла стал понимать, что может не выдержать. Однако не помышлял о прекращении боя. Ответив на вызов Тита, он мог теперь или победить или погибнуть, только так будет отведена рука Бога от неминуемой судьбы.
С каждым наступательным шагом Августа, продвигались вперёд и преторианцы. Давая возможность своему лидеру маневрировать, отступали ряды ополчения. Движение толп становилось монотонным, единообразным и неминуемым. Удар - шаг вперёд. Ещё один - шаг вперёд.
Краем уха Тит уловил, что далеко впереди слышатся крики огромного скопления людей. Он понял, что подошли когорты гарнизона, которые остались ему верны. Возможно, подходят региональные легионы. Надежда придала ему энергии и он усилил свои атаки , удвоил свои усилия. Такого упорного противника ему не приходилось ещё встречать.
Раб заслуживал уважения , в другое время даже дружеского отношения. Но не сейчас, Т ит сделал резкий выпад и меч его, направленный в область шейной артерии, вдруг изменил направление движения, просвистел над головой Феклы и сделав петлю ударил по шелому. Удар оказался настолько сильным, что шелом сорвало с головы бойца и Фекла остался с непокрытой головой.
От удара шумело в голове, изображение противника раздвоилось. Конец, - подумал Фекла и действительно, следующий удар рассёк ему брови и переносицу. Кровь залила глаза. Ещё ни та не другая сторона ничего не успели сообразить, а Фекла уже падал на землю. Глухо стукнулись доспехи о каменную мостовую и просвещённый раб Феона испустил дух.
Преториацы рявкнули: Хайль, Тит!
Обескураженные, растерянные ряды восставших почти не сопротивлялись, они скорее даже охотно, нежели под давлением противника попятилились, обернулись и побежали от дворца. Но далеко бежать им не пришлось. Навстречу отступали из пригородов другие отряды. В город входили легионы Домициана.
Домициан Веспасиан, генерал Римской армии, сумел поднять сорок тысяч солдат из расквартированных в метрополии. Стремительным маршем они достигли имения Феона, разгромили штаб восставших, рассеяли отряды прикрытия и не сбавляя темпа вошли в Рим.
Началась резня. Домициан не останавливал солдат. Под меч попадали не только бойцы революционной армии Нерона, но и мирные жители Рима и национальная гвардия, поддержавшая режим. Жители разбегались по домам. Начался невиданный разгул террора.
На своём любимом белом скакуне Домициан въехал на территорию дворца. Он спешился и пошёл навстречу брату. Тит, уставший, без головного убора, с посечённой бронёй встретил Домициана крепкими братскими объятиями. Они склонили друг другу головы на плечи и на мгновение застыли в неподвижности.
Прошло несколько месяцев. Заканчивалось жаркое лето. Температура в тени иногда достигала тридцати пяти градусов. Давно такой жары не испытывал Рим. Все водоёмы были задействованы. Граждане купались даже ночью, а женщины постоянно меняли влажные простыни. Они накрывались ими, не выжимая. Но уже через пятнадцать , двадцать минут, полотнища были настолько сухими, что простыни ломалась при попытке их отвернуть или сложить. Как назло стал барахлить водопровод. Узловые колена засорялись песком и охраняя канал день и ночь дежурили специальные команды. Бывало, что собаки влезали в керамические трубы, мучимые жаждой, застревали там, подыхали, что грозило населению города неисчислимыми бедами. В такую жару болезни подстерегали людей и грозили ежеминутно перерасти в эпидемии.
Заболел и Тит. Сначало он начал хандрить. Хандра, обычно ему несвойственная, а скорее свойственная Домициану, всё чаще стала овладевать его настроением. Он тяготился властью, государственными делами. За каждым императором числились какие-то недостатки. Придворные привыкали не замечать их. Не докучали и Титу. Но когда дела накапливались приходилось обращаться к нему. Из хандры Тит выходил тяжело. Обычно уравновешенный, он начинал беспричинно скандалить и мог даже ударить должностное лицо.
Мало кому такое поведение нравилось, но вспоминая Нерона или Калигулу люди умолкали и терпеливо поджимали губы. Те, другие, слова не выбрасывали на ветер, вслед за их нерасположением следовало практическое его воплощение. Тит же, поругавшись, успокаивался и как ни в чём не бывало разговаривал с человеком, на которого только что бросался с кулаками.
Второго сентября было объявлено, что Тит Веспасиан будет присутствовать на открытии больших спортивных игр в Амфитеатре. Игры должны были начаться четвёртого и продолжаться полную неделю. Уже много лет проводились подобные состязания в Риме. Они пользовались огромной популярностью. Вот и в этот раз, Рим был наводнён не только
представителями и участниками игр из Отечества, но и приезжими спортсменами, которые не находили подобных состязаний у себя дома.
Они приезжали в Рим. Здесь стремились показать ,какими способностями обладают и каких вершин достигли в исполнении определённых упражнений.
Спортивные игры любил император Калигула, но ещё больше ими увлекался Нерон. Именно ему принадлежала идея сделать игры международными, и именно он допустил к участию в них рабов. Рабы , дополнили игры новой качественной составляющей: их игнорировал плебс и болел исключительно за их проигрыш. Это, заставляло рабов более серьёзно относиться к тренировкам и, в конце концов, они составили достойную конкуренцию свободным гражданам. Подталкивало и то, что раб, получивший призовое место, тут же при стечении народа объявлялся свободным, в чём ему и вручалось удостоверяющая грамота и приз, равный десятой доле приза гражданина Рима.
- Мал золотник, да дорог - говорилось в кулуарах. Действительно, на золотник, выплаченный победителю, всё же можно было обзавестись хозяйством. Но такое случалось редко. Обычно приз пропивали тут же, в два, три дня и свобода оборачивалась для раба, новой своей гранью. Если раньше он был сыт, одет, имел жилище. То освобождённый на игрищах, он становился "голью перекатной" и чаще всего пропадал, не доживая до следующей олимпиады.
Четвёртого сентября , с раннего утра, Рим был заполнен толпами зрителей и болельщиков. Они направлялись в разные стороны, где проживали в гостиницах их любимцы. Там они пребывали в радостном возбуждении, примерно до трёх часов, когда спортсмены начинали стягиваться к амфитеатру. Жара к этому времени достигала своего апогея, но уже к пяти часам, к началу состязаний, резко спадала и можно было сидеть под зонтами, вполне сносно перенося сей апокалипсис.
Случались и потери сознания от перегрева и обмороки от нервного перенапряжения и смерть от сердечного приступа.
Однако чаще преследовал болельщиков травматизм. Потому что кумиры разъединяли людей по пристрастиям. Даже соседи, даже родственники кидались друг на друга с кулаками при малейшей неудаче своих любимцев.
Некоторое время после кончины Нерона игры пришли в упадок. Виной было его желание казнить христиан именно здесь. Казнь была лютой. Кровь лилась рекой. А решение затравливать людей хищниками вызвало бурю негодования не только у женской половины римского общества, но у большинства мужчин, воспитанных в духе Эллады, на греческой литературе, на парфянском благородстве.
Даже жрецы находили акт безнравственным и не обосновано жестоким. А как не для них христиане являлись злейшими врагами, отнимая не только религию у привилегированной касты, но и кусок хлеба.
Долгое время люди не могли оправиться от духовной травмы поразившей их Сущность. А спортсмены отказывались выходить на арену обагрённую человеческой невинной кровью.
Теперь всё было позади. Веспасианы принесли примирение в общество и несмотря на свою солдатскую простоту и прямолинейность смогли восстановить то неплохое, чем славился Рим.
Драки на трибунах оставались бичом игр. Преодолеть экспансивность болельщиков не было никакой возможности, хотя и не раз и не два , на трибуны врывались легионеры и жесточайшим образом наводили порядок. Но Веспасианы считали Спортивные Игры прекрасным способом выпускать пар из перегретого различными недовольствиями общества.
Во время болезни Тита услилось политическое влияние Домициана. К нему стали относиться как к преемнику. Молодость обоих братьев была гарантией их здоровья. Вне сомнений оба должны были жить долго. Но что случилось, то случилось. Ходили слухи, что кто-то предсказал судьбу Титу и это предсказание довлеет над ним и сокращает его силы. Просвещённые люди смеялись над домыслами, над фантазиями толпы ,тем не менее ,с оглядкой высказывая расположение императору Титу нет, нет и поглядывали в сторону Домициана.
Кроме того, империя была полна слухами о Лженероне. Претендент на престол сумел скрыться при разгроме восстания. Избежал участи тысяч рабов распятых вдоль дорог на крестах и обезглавленных . Теперь он скрывался где-то на Кавказе и оттуда делал набеги. Небольшие его отряды, составленные из диких горских народов, преодолевали территорию Парфии и вторгались в империю, наводя страх и поднимая рабов.
Войска обычно, приходили, когда бандитов и след простывал. Тит, неоднократно обращался к правительству Парфии с требованием прекратить беспорядки и обеспечить непроходимость своих границ. Но пока напрасно. Лженерон легко приходил и уводил с собой сотни граждан Рима. За некоторых требовали выкуп, других продавали в Азию, Кореям, Гуннам и прочим их родственным народам.
Домициан развернул четыре легиона вдоль границ с Парфией и потребовал в ультимативном порядке сотрудничества армян с римлянами. Договорённость была достигнута. Но через некоторое время банды Лженерона появились со стороны Ниневии. Сила претендента возросла настолько, что и Вавилон уже побаивался выступить против самозванца в открытую.
Всё это удручало Тита Веспасиана. Он привык к широкой конфронтации, к открытому забралу, к единоборству армий. А ему предлагалась партизанская война, когда противник постоянно прячется за спины мирных жителей и наказать его не представляется возможным. Кроме как проводить политику выжженной земли , то есть вести поголовное истребление не только бандитов , но и сочувствующих.
Домициан настаивал на исключительных мерах, но Тит, был противником подобных операций и утверждал, что никогда не согласится с подобными методами ведения войны.
В последнее время на улицах столицы неизвестными злоумышленниками распространялись прокламации. В которых самозванец объявлял себя Августом, Юлием Цезарем, Светлейшим князем Кавказа, Ичкерийским владыкой. Сыном богини Венеры, Ликом Луны и Солнца и многими , многими другими вымышленными или использованными в иные времена титулами и званиями.
Тит даже не удосужился их прочитать, он лишь устало махнул рукой и приказал выбросить в мусорную корзину. Но Домициан пол ночи изучал текст и пришёл к выводу, что Лженерон не так глуп. Он использует мифы и легенды разных народов, но не все, а лишь пользующиеся определённым доверием , пустившими глубокие корни в фольклоре и сказаниях. Выдавая себя за божества и сына божеств, он повторяет миф о воскресении Христа, тем самым ,втравливая и христиан в свою политическую авантюру. Лженерон не так прост и если думаешь отмахнуться от него, то вспомни ,что все империи имеют глиняные ноги и достаточно кратковременного проблеска солнца или проливного дождя, чтобы они рухнули, похоронив под собой не только своих вождей, но и народы, которые доверили Веспасианам власть и смотрят на братьев с надеждой. -
Равнодушие Тита возмущало Домициана. Отец передал ему скипетр, потому что считал Тита наиболее достойным. Но он ошибся. Тит после подавления восстания рабов менялся на глазах в худшую сторону. У него не только испортился характер, он и лицом обрюзг , и тело его налилось неестественной полнотой, как будто он был на самом деле полон воды. Иной раз и при взгляде на него можно было поверить, что императора съедает неизвестная доселе в Риме болезнь. Когда Домициан излишне его доставал Тит злился и гневался. Но в гнев его никто не верил, тем более родной брат.
Усмирив на время ичкерийцев, ярых сподвижников Лженерона, Домициан прибыл в Рим, чтобы также участвовать на торжественном открытии Игр. Тем более, что именно он, был назначен главным Понтификом на жертвоприношении посвещённом Олимпийской обители Богов, что находилась в Греции, но одинаково почитаема была и Римским народом.
Ввели огромного белого быка. Животному не менее трёх лет. Оно в расцвете своих физических сил и жаждало жизни как жаждет её всякая юность, перед которой лишь недавно воссияло солнце и зазеленели травы пьянящие сердце. Миллионы запахов кружили быку голову и среди них запах молодой тёлки, которую содержали в соседнем хлеву. Бык никогда её не видел, но чувствовал, знал , что она там и ждёт его. Именно его. В этом он был уверен. Когда трёхлетка вывели, опутав цепями, он решил, что его ведут на состязание , о которых он слышал от старых стерилизованных быков. Знал, что выиграет состязание и тогда ему подарят его тёлку. Бык испытывал прилив сил и почти человеческое счастье.
Десятки тысяч людей присутствовали на открытии Игр и на жертвоприношении. Быка провели по кругу, чтобы люди смогли оценить его достоинства, стать и пружинистую мощь мускулов. Бык шёл легко, вскинув голову и поводя огромными породистыми глазами. Его сразу полюбили и люди кидали на арену огрызки, сладости, овощи. Но бык был самолюбив, молод и горд. Он не поводил даже глазом на это откровенное заигрывание. Он жаждал соперника и был готов вонзить тому рога в брюхо.
Белого быка подвели в большому жертвенному камню. Камень был так тяжёл, что когда третьего дня его перевозили из запасников на площадку, тянули его в упряжи шесть быков - тяжеловесов. Им было очень тяжело, можно было впрячь и больше животных, но все бы они не протиснулись сквозь узкие ворота ,ведущие на арену, поэтому шесть быком тянули камень цугом. Он прочертил глубокую борозду, несмотря на то ,что под него подкладывались катки из толстых брёвен. Это был камень Жертвоприношения, которым пользовались италийцы ещё тысячу лет назад. А им он достался от народов предшествующих им и не сохранивших своё имя.
В это время в ложу вошёл Тит. Он прибыл с небольшим опозданием, но народ ждавший своего императора, своего любимца прощал ему многое. Простил и опоздание. Все трибуны поднялись на ноги и приветствовали своего кумира стоя, рукоплеща в ладоши и выкрикивая здравницы.
Тит, полуобернувшись , поприветствовал свой народ небрежным поднятием руки и сел на каменную, покрытую козьей шерстью скамейку.
Домициан в белых длинных одежда жреца, кропил святой водой арену и передние скамьи знатных зрителей. Прислужники после окончания церемонии и воспеваний хора жрецов, потянули за цепи, заставив быка упасть на передние колени и преклонить головы. Цепи были накручены на каменные надолбы так, что бык при всех своих усилиях, с колен подняться уже не мог.
Жрец занёс над ним большой нож, напоминающий скорее боевой меч, выкованный из редкого колхидского металла, чрезвычайно острый и сверкающий лунным блеском. Домициан поднял вверх большой палец левой руки, что означало время начала церемонии, обескровливании быка. Жрец, профессионал, не единыжды исполнявший подобный ритуал, почему-то промедлил и рука его скользнув в сторону, нанесла неверный удар. Позже он клялся, что кто-то подтолкнул его под локоть, но этого "кого-то" никто не видел и потому жрец понёс суровое наказание от понтифика Домициана.
Белый бык, вздрогнул и опрокинулся навзничь. К нему подошёл главный понтифик с сосудом для сбора крови, Раненый, обманутый трёхлеток рванулся, цепи не выдержали. Вскинувшись, бык пронёсся мимо Домициана, чуть не зацепив его, опрокинул заграждение перед трибуной, врезался в толпу; крики раненых людей, усилили растерянность служителей, они бегали с верёвками и пиками, опасаясь близко подойти к животному.
Развернувшись и раскидав людей ,бык понёсся на главную трибуну где сидел император. Тит поднялся. Его рука потянулась к бедру ,где прежде всегда висел меч, но вспомнив, что он уже давно не прикасался к оружию ,Тит выхватил меч у телохранителя и как только бык рогами опрокинул деревянный бруствер трибуны ,Тит нанёс короткий ,но сильный удар в сердце быка. Тот взревел, ударил копытами и проломил ими грудь Тита.
Через секунду туша быка была уже в сотне мест пробита копьями и пропорота ножами. Бык долго не хотел умирать. Он ещё некоторое время ревел, из глаз катились слёзы. Наконец сдох.
Тит умер через два дня. Слухи насчёт его трагической кончины оказались пророческими. На престол взошёл Домициан.
Три ночи Рим не спал. На улицах было столько факельщиков, что выгляни даже луна, она лучше не осветила бы город. Светились окна домов. Три дня и три ночи Рим провожал императора Тита Веспасиана в последний путь. Город был полон войск. Тщательно охранялись все въезды и выезды. Все стратегически важные объекты.
Домициан принимал присягу чиновников и сенаторов не во дворце, а в Главной городской библиотеке, что расположена была в недавно отстроенном здании , венчавшем огромный комплекс общественноугодных заведений на Палатине. И большое количество войск , и отсутствие императора во дворце не казались странными. Странной была смерть полного сил Тита. Чувствовалось, что чья-то вражеская рука располагает инструментом, способным изменить политику империи . По крайней мере менять её вождей.
Сенаторы присягали охотно. Они готовы были одарить Домициана и узурпаторскими полномочиями, если он того захочет, лишь бы не вспомнил он своего унижения несколько лет назад, в бытность его сенатором, когда его отец, ныне причисленный к лику святых ,Марк Флавий Веспасиан, боролся за власть и Домициану пришлось бежать из Капитолия, переодевшись в женскую одежду.
Фельдмаршал Виттелий имел абсолютное большинство сторонников в Сенате . Если бы Домициана задержали его ждала бы неминуемая расправа. Но всё обошлось. Придя к власти Веспасиан старший простил даже ярых своих противников. Не преследовал их и Тит. Но Домициан не раз публично высказывался, что будь его воля, он по примеру Нерона, половину сенаторов перевешал бы , половину закопал живьём в землю.
Зная нрав младшего сынишки, сенаторы дрожали как высохшие листья поздней осенью. Что преследования будут, никто не сомневался. Надеялись только ,что всё закончится снятием с должностей и материальными потерями.
Домициан, слегка располневший, обходил шеренги выстроившихся как на параде Сенаторов. Они ему не нравились. Он был уверен, что они ненавидят его также. Но выбора у сенаторов не было. Или он, Веспасиан, а значит спокойствие, порядок и прежняя беззаботная жизнь, либо смутные времена, нашествие претендента и не одного, потому что появился слух о нескольких Неронах, будоражащих народы в разных частях света. При таком обилии претендентов на престол, свой законный, хотя и не слишком покладистый злодей, был дороже и желаннее.
Домициан, верный своему придирчивому задиристому характеру испытывал сенаторов, задавая тем каверзные вопросы и требовал немедленных ответов, которые как не изощрялись сенаторы, не нравились ему и он выговаривал старикам, как нашкодившим школярам.
Когда приглашённым предложили покинуть зал, вошла Луция: жена Доминициана, любимая его женщина. Очень своенравная, таинственная и скрытная. За это любил её Домициан, но и побаивался. Потому что Луция никогда не уступала ему даже в мелочах. Как то, она будет вести себя сейчас, подумал Домициан, когда я внезапно стал самодержцем, единовластным правителем огромной и могущественнейшей на земле, империи.
Но Луция , как ни в чём не бывало подошла к нему близко, полуобняла, а потом привычным жестом погладила по намечающейся лысине. Раньше ему нравились её жесты, но сейчас он вдруг , почувствоваал себя обиженным.
Луция была выше Домициана ростом. Её длинные ноги начинались от поясницы, а поясница находилась на уровне нижнего ребра Домициана. Воистину, когда эта женщина становилась рядом с ним, он ощущал себя африканским пигмеем.
И остро, почти болезненно ощущал недостаток ребра в грудной клетке , из которого, повидимому, Луция и была сделана. Домициан не завидовал брату. Он считал его простофилей, солдафоном, много ниже отца по интеллекту. Сам Домициан причислял себя к наиобразованейшим людям. Он любил философствовать, писал стишки, прозу, иногда музицировал, вообщем , был вполне светским человеком, мог на равных вести спор с мудрейшими людьми мира.
Поэтому ощущал себя избранным среди плебеев. Смотрел на них снисходительно, как правило сверху вниз, когда позволяла ситуация. Пешком Домициан в городе никогда не показывался, а на коне он сидел как скульптура, соединившись с лошадью почти скелетом своим. Даже кавалеристы восхищались особой посадкой Домициана, за это гвардия обожала его.
Ему прощали вздорный его характер, жестокость, непоследовательность в действиях; он мог запросто, перед солдатами отчитать генерала, а мог нанести оскорбление пощёчиной и никто не думал мстить ему или ответить тем же. У Домициана был настолько неприступный вид, настолько возвышенный взгляд, что самые храбрые и непримиримые отступали понимая , что полководцем и принцем руководит высшая воля.
Только Луция позволяла себе покровительственно относиться к наследнику. И дело не в том, что она духовно превосходила его, навряд ли; просто она была кое в чём сильнее, и это кое- что настолько возвышало её в собственных глазах и как она полагала, и в глазах Домициана, что Луция по матерински жалела своего мужа , иногда оглаживая его как сына и при посторонних.
Теперь Домициан взвешивал, как строить ему отношения свои с женой и не выльется ли её гордыня и самодовольство в неприязненные отношения.
Император изучал историю. Относился очень внимательно к характеристикам своих предшественников. Он знал, что за многими преступлениями , совершаемыми Цезарями, стояли женщины. Женщины толкали их и направляли руки их убийц. Только Нерон хорошо знал цену любимой женщины, поэтому он умер не от её руки.
Августу Домициану захотелось прочесть на лице Луции радость или печаль. Найти хотя бы следы какой либо эмоции, но Луция обладала сильным характером, была прекрасной актрисой и переживания никогда не отпечатывались на её лице. Вот и теперь оно было гладким, белым, блистающим красотой, совершенством черт, но бездуховным, как деревянная маска бога.
- Ты видела, Луция, как они все пресмыкались передо мной? Как они ползали и виляли хвостами. Небось вспоминают как пытались прищучить меня? -
- Успокойся,- охладила его пыл, жена. - Они всегда такие. Другими никогда не были, с тех пор как Нерон стал рубить им головы. В тебе они боятся воскресения нового Нерона. Но ты у меня хороший, не так ли? - И она вновь погладила его по намечающейся лысине.
- Кстати, я не раз слышала от незнакомых мне людей, что ты плешив. Думаю, народ будет смеяться. Я советую тебе опередить молву, ты талантлив, напиши какаую-нибудь смешную эпиграмму, сам на себя. Мы распространим её, и обнародуем твоё авторство. Народ поймёт, что император не самодур, а вполне живой человек, с юмором. Нет ничего проще заработать авторитет, подшучивая над самим собою. -
Мысль эта пришлась Домициану по вкусу и он тут же придумал заглавие : " Похвала плеши".
Простившись с Луцией отправился в кабинет где и стал набрасывать этюд.
Лишь себе и только оставаясь с собой наедине , Домициан признавался в зависти к одному человеку. Его кумиром был Нерон. Тот, кого ненавидел свободный народ империи и все власть имущие и все богачи, все аристократы, патриции, всадники, торгаши, евреи.
Нерон обладал магией, которая пристегнула к себе Домициана, когда он был ещё мальчишкой. Однажды на торжественном приёме в новом дворце, куда были приглашены в числе лучших людей и военные, Марк Флавий Веспасиан явился в сопровождении маленького сына. Домициану было двенадцать лет. Он впитывал в себя все движения императора, его взгляды, мановения рук. Манеру речи , способность обжигать взглядом собеседника. Его голос, который очаровывал и заставлял в изумлении отвисать нижнюю челюсть.
Он помнил , смешливый взгляд тирана, который вдруг упал на его отвисшую часть лица и Нерон сделал малозаметный жест рукой, но который Домициан моментально понял и с силой закрыл рот, почти прикусив себе язык.
Зубы его так громко кляцнули так, что услышал отец и поймал взгляды , которыми обменялись император и его малыш. Позже отец часто вздыхал, видимо вспоминая ту минуту, потому что у Нерона ни жест ,ни взгляд даром не пропадали, всегда за ними что-то стояло.
Нерон выудил Веспасиана из темноты забвения, благодаря малышу Домициану. Он понял, что у отца маленького мальчика, такой же острый и восприимчивый ум , и видимо понадеялся, что восхищение мальчика есть не воспитание, а натура, которая едина у отца и сына. Нерону нужны были преданные люди, и он отыскивал их даже среди зрителей.
Эта нить взаимопонимания протянулась между деспотом и Домицианом и осталась неразорванной. Даже смерть Нерона, была неестественной, потому что не была мучительной и ужасной, а лишь постановкой, театрализованным представлением. Трагедией, фарсом, который отрежесировал сам Нерон и к которому не были причастны ни его друзья, ни родственники, ни враги, ни завистники. Нерон переиграл всех.
Он ушёл не закрыв за собой дверь и не прощаясь ни с кем. Такой уход не только не обычен и странен, но как бы не санкционирован Богами. Потому так страшно известие о появлении двойника Нерона. Народ верил, что тиран жив, что он настолько талантлив, что от таланта его могущество только выигрывает и потому всякая смерть Нерона неестественна и неправдоподобна.
Он вечен, Нерон, потому что объявил себя Богом. Человек не объявит себя Богом.
Домициан поднялся и простёр руку... Интересно, как он выглядит? Сколько бы дал, чтобы уметь петь и представлять, так как делал Нерон!
Нужно развивать собственные таланты. Говорят сатирические памфлеты и юмористические новеллы ему очень удаются. Он неплохо говорит. У него прекрасная дикция. Сидит на коне как Зевс. Взгляд мягковат. Нужно оттачивать.
Луция хорошая подруга, но что у неё на уме, кто знает? Не подала даже виду, когда он стал императором. Нужно любоваться на него, а она прилюдно жалеет Тита и называет его Домициана, малышом.
Если выстрелит мортира Я согнулся над очком Срёт девица и герой,
Пробивает камень брешь... Металлическим крючком, Моисей за той горой;
Что там светит из сортира? Захотелось, хоть убей... Звук, как выбитая пробка,
То ли жопа, то ли плешь... Срёт сенатор и плебей Где там плешь? А где там попка?
Не ищи того на мне
Что в своём найдёшь говне...
Ну, что ж; черновое начало положено на бумагу. Посидеть ночку и произведение будет выпущено ,как джин из бутылки ,и пойдёт гулять по улицам. По крайней мере, не обидно будет. Сам написал. Своё дерьмо, не так пахнет, не так противно, не так пачкает и не настраивает на месть.
Иосиф Флавий младший скрывался с остатками разгромленных ополчений в горах. Несколько сотен человек, всё что осталось от доблестных защитников Иерусалима. Многие, кто не попал в особые императорские списки, спустились в долины и вернулись домой. Некоторым вышла амнистия. Но ниболее рьяных зачинщиков вооружённого мятежа разыскивали. Снисхождения не ждал и Иосиф Флавий. Он был предателем.
Он , пригретый Веспасианами , изменил им и потому пощады не ожидал. Теперь до скончания жизни , он вынужден будет скрываться или бежать дальше на Восток, возможно в Парфию.
В живых остался и Филипп, апостол, но он давно уже покинул эти места, ушёл в Египет, и дальше на Запад, где огромное море_- океан , начинает своё присутствие. Филиппа давно манило огромное западное море. Он говорил, что земли есть и за ним, но доплыть туда невозможно. Хотя бы одним глазком посмотреть на чудо из чудес, солёный океан. -
Он живой, говорил Филипп. Только этого никто не знает. Океан живой организм. Все мы, вышли из океана , только не помним этого, и не хотим в это верить. Океан наша кровь. Наши мысли, наше тепло...
Филипп стремился к океану, как стремятся к нему все , когда-либо соприкоснувшиеся с этой притягательной стихией. Океан не оставляет человека равнодушным, он делает его возвышенным и прочным. Самостоятельным и энергичным. В океане заложена программа будущего. Филиппу очень хотелось знать будущее. Он рассказывал ,что мать Иисуса Христа, Мария Озиева Ахимова , имела запись такой прграммы и кое что уже знала из расшифрованного, потому смело вела своего сына к цели, которая другим матерям казалась ужасной и даже кощунственной.
Желать своему сыну распятия могла только женщина - зверь, так судачили бабы, когда слышали о предрекаемом Марией.