Хотелось есть. Сэн зачерпнул с обочины дороги горсть почвы и поднес ко рту. На мгновение задержал руку у полуоткрытого изголодавшегося рта, жаждущего впиться в еду, и со вздохом отбросил грунт в сторону.
Есть незнакомую почву не хотелось: он все же слишком далеко отошел от дома. И хотя никаких внешних перемен в окружающем не наблюдалось: те же серые холмы, серые равнины, серое-серое небо и серое солнце, Сэн помнил слова матери о том, что внешность может быть обманчива.
Сэн сбросил с плеч котомку. Она была пуста, но пока оставалась нетронутой. Сэн не хотел прикасаться к ней, он предпочел бы сохранить ее как память о доме, но есть хотелось все больше.
Со вздохом оторвав правый угол, Сэн скатал его в тугой комочек и отправил в рот. Прожевал, подумал, оторвал и левый угол.
Затем залепил образовавшиеся прорехи пальцами, огладив края. Так получилось еще красивее, чем раньше, когда углы торчали.
"Не слепить ли новую? - задумался Сэн. - А эту съесть?" Но мысль была лукавой изначально: необходимости в новой котомке было столько же, сколько и в старой - класть в нее все равно было нечего. Да и ни к чему забивать котомку тем, что можно взять где угодно. Так или иначе, а ему придется питаться буквально подножным кормом - до тех пор, пока не встретит людей, пожелающих разделить с ним трапезу.
Сэн вспомнил, как мать навязывала ему котомку. Он взял ее исключительно как память о родных местах, да еще потому, что в голову почему-то запали слова матери о неизвестности незнакомых мест. Но взятые из дома продукты рано или поздно должны были кончиться, и это несмотря на то, что он, пока шел через соседние деревни, котомки не трогал.
Уж очень далеко он зашел.
Теперь, пока он не войдет в любую деревню, ему придется питаться тем, что находится повсюду.
"Но съедобно ли оно?" - подумал Сэн и усмехнулся: до сих пор таких вопросов не возникало. Несъедобный мир встречается только в сказках...
Но в сказках встречалось и многое другое, например, голубое небо, зеленая трава, желтое солнце...
Впрочем, проверить съедобность и несъедобность окружающего было очень легко: достаточно попробовать.
Подумав так, Сэн понял, что не наелся. Но зачерпывать новую горсть почвы не решился: мешала мысль об удаленности от дома.
Вместо этого Сэн сделал несколько шагов в сторону от дороги, отломил веточку от невысокого кустика и зажевал.
Вкус у веточки был точно такой же, как и у любой другой пищи, как и у всего. То есть никакого вкуса. Но она насыщала, а это было главное.
Сэн съел несколько веток, подумал, погрузил пальцы в грунт под кустом и бросил в рот небольшую горсточку. Никаких перемен.
Сэн задумался. Местность не менялась на всем протяжении пути. Может быть, правы были те, которые утверждали, что он уходит напрасно: везде одно и то же? Есть ли она, разноцветная страна, или осталась в старых сказках?
Почему все одинаковое? - этот вопрос он начал задавать еще маленьким.
А какое оно может быть? - удивлялись окружающие. - Так заведено испокон веков, так было, так есть и так будет.
Не нами создан этот порядок, не нам его и изменять, - добавляли другие.
Что тебя не устраивает? - спрашивали третьи.
Не знаю, - отвечал он.
Всюду одно и то же, - говорили четвертые.
Я хочу убедиться в этом сам! - заявлял он.
И потому он, на протяжении нескольких лет, отправлялся по тропинкам, ведущим из родной деревни в разные стороны. Но всегда возвращался. До сегодняшнего дня.
Сначала он посетил соседние деревни, проведал ближайших соседей и родственников, которые жили там. Но и они не могли сказать ему, что находится дальше.
Зачем куда-то идти? - говорили дальние родственники и знакомые, когда он рассказывал о желании пойти далеко-даќлеќко и посмотреть: как там?
И лишь один старый дедушка, которому он приходился каким-то дальним родственником, не то пра-правнучатым двоюродным племянником, не то еще кем-то, рассказывал ему сказки.
И эти сказки еще больше поманили его в дальние края.
Но это были непонятные сказки: они рассказывали о голубом небе, красном солнце, зеленой траве, желтых полях спелой пшеницы.
Голубое, желтое, красное, зеленое - это звучало для него впустую, потому что он никогда не видел ничего подобного. Ни он, ни один из ближайших соседей и родственников. И не потому, что они были слепыми от рождения, или, скажем, дальтониками, не разќлиќчаќюќщими цветов, а просто таков был их мир: все окружающее, в том числе и они сами, всегда были одного и того же, постоянно серого цвета.
Он спрашивал дедушку, но тот лишь качал головой и не мог сказать ничего другого: эти сказки он слышал от своего деда, а тот - от своего. И сказать, о чем именно рассказывают сказки, он не мог. Было ли такое разноцветие раньше, будет ли потом, когда-нибудь, или уже есть где-то в других, дальних краях. Случилось ли что-то, из-за чего исчезли краски, или наоборот, должно произойти что-то, чтобы они появились - дедушка не знал.
А что такое краски? - спрашивал внук.
Ты видишь то, что находится вокруг себя? - спрашивал дед.
Конечно, - удивлялся внук. - Я вижу солнце, небо, птиц, зверей, тебя и себя.
Так вот, - говорил дед. - Все это имеет цвет. И цвет этот серый. Я понимаю, что, поскольку других цветов нет, говорить о цвете нелепо, но, тем не менее, так оно и есть.
Вот посмотри, - и дедушка подавал ему кубик, поворачивая его под различными углами, - Цвет различных граней кубика меняется.
Вижу! - радостно кричал внук.
Но это оттенки, - добавлял дедушка. - А у различных цветов отличий намного больше, чем у оттенков.
А ты сам их видел? - спрашивал внук.
Нет, - отвечал дедушка, - мне точно так же показывал мой дед. Но и он не видел других цветов, кроме серого.
Как же отличить их? - спрашивал маленький Сэн.
Посмотри на грань, обращенную к солнцу, - сказал дедушка. - Она светлее остальных. Потрогай ее пальцами. Она теплее. Теперь представь, что эта грань - другого цвета. И называется он красным.
Он теплее остальных, - прошептал маленький Сэн.
Правильно, - ласково кивнул дедушка. - А теперь посмотри на противоположную грань. Она темнее и холоднее других. Такой цвет будет фиолетовым. Остальные цвета - промежуточные между ними.
А если я посмотрю на солнце? - спросил маленький Сэн. - Какой цвет я увижу?
Самый яркий цвет - это цвет светила, - ответил дедушка. - Он может быть не таким теплым сам по себе, но он самый яркий. Такой цвет называют желтым.
Так он разговаривал с дедом, когда был маленьким, и ему удавалось выбраться к нему с родителями - дед жил в дальней деревне. Позже, подростком, он еще несколько раз бегал к нему. Но дед не мог рассказать ему ничего нового.
А потом дед умер, ушел в землю и превратился в нее. И Сэну пришлось остаться одному, в окружении бесчисленных вопросов.
И он решил отправиться в путь, в дальний путь, чтобы посетить те места, где не бывал никто - ни из их деревни, ни из самой дальней, ему известной.
Никто не препятствовал его уходу: в своей деревне он считался странным и непонятным, и даже девушки, проявлявшие к нему вполне определенный интерес, после нескольких проведенных с ним часов, покидали его и никогда больше с ним не заговаривали. Потому что его интересовало то, что им никогда не приходило в голову.
Мать сначала отговаривала его, но потом оставила попытки: он ведь пообещал, что вернется. Да и что могло случиться с человеком, пусть даже и в самых дальних местах? Хищных зверей в здешних местах попросту не водилось, разбойники тоже не встречались - что отнимать, если у всех все есть? Еда, одежда, крыша над головой - все это мог добыть кто угодно, не отнимая ни у ближнего, ни у дальнего. Тем более что в дорогу никто не надевает лучшую одежду, заказанную у мастера, а обходится тем, что сумеет сделать сам.
Мать положила ему в котомку продукты, выращенные на их участке - чисто символически, потому что потребности в еде никто по-настоящему не испытывал: проголодавшемуся было достаточно поднять горсть почвы из-под ног, или сорвать ветку - если было лень наклоняться - и утолить голод и жажду. Тем более что вкус у всего был одинаковый: у почвы, у ветки, или у тех животных и птиц, которых ели по большим праздникам, и тоже чисто символически.
Почему их ели? Потому, что так было принято. Так положено: на праздник съедать какое-нибудь животное или птицу.
Впрочем, если кто-то не хотел расставаться с полюбившимся животным - особенно если чьи-то маленькие дети привыкали, например, к овечке, которая катала их на спине - тот мог пойти к скотоделу и заказать точно такую же, или другую. Но и то лишь в том случае, если не получается вылепить самому - из той же почвы, или из надоевшего куста у ограды, или из старого бабушкиного сундука, забытого в дальнем углу чулана.
Продукты Сэн взял на всякий случай: вдруг ему удастся дойти до мест, где растут зеленые травы, колышется желтая пшеница, и бродят разноцветные животные. Как можно будет есть такую красоту?
Но время шло, разноцветной страны не встречалось, а тащить за спиной тяжелую котомку начинало казаться нелепостью.
Он шел и думал: как удивительно, что окружающее может иметь различающиеся цвета (и что это такое - цвета? Да, дедушка рассказывал, но все равно: представить их было практически невозможно). А люди, какие там люди? - думал он, и сердце его билось от этого особенно часто и сильно.
Он отправился в путь рано утром, когда взошло солнце, и окружающая чернота сменилась привычной серостью.
Он шел, думал и удивлялся: все - разное? Небо, птицы, угадать которые сейчас можно лишь по их движению. И все - разное!
Он ночевал, где придется - иногда под открытым небом, а иногда, особенно когда начинал идти дождь, делал убежище в стволах деревьев. Просто раздвигал ствол и входил внутрь, приминал ствол изнутри и устраивая там пещерку. Но утром обязательно восстанавливал ствол в прежнем виде: дерево должно расти так, как привыкло. И вдруг никто не захочет больше ночевать в этом дереве?
Однажды он вышел на склон холма, под которым протекала широкая река.
Вид с холма так понравился ему, что он решил задержаться на несколько дней и слепил себе избушку. Прямо из того же склона. Заодно и площадку под избушку выровнял.
Избушка вышла неказистой, покосившейся, но он решил оставить ее на склоне. Может быть, придется возвращаться назад, и тогда он снова в ней переночует. А может быть, и проживет несколько дней.
Он побродил немного в окрестностях, и встретил человека, который сидел на обочине дороги и что-то делал со своей головой.
Сэн подошел поближе. У ног человека глубилась большая яма, а он продолжал зачерпывать из нее массу, лепить себе на голову и уминать там, стараясь сохранить прежние пропорции. Для удобства работы одна рука у человека была длинной - он доставал ею глину - а другая короткой - ею он укладывал глину на голову.
Для чего ты это делаешь? - спросил Сэн.
Я хочу стать самым умным, - ответил человек.
Да? - удивился Сэн. - А зачем?
Ну, как же, - усмехнулся человек. - Всегда приятно в чем-то превосходить других. Тем более что это так просто: достаточно увеличить голову.
Разве это поможет? - недоуменно пожал плечами Сэн. - Везде ведь одно и то же, и ты равно весь состоишь из той же самой глины. Больше у тебя голова или меньше - не имеет значения. Ума от этого не прибавится.
Вот видишь, насколько ты глуп, - самодовольно усмехнулся человек. Он решил немного просветить Сэна. - А все потому, что голова у тебя маленькая. Как ты видишь, я беру глину из глубокой ямы. Это означает глубину моего знания. А голова находится выше всех других органов человека. И, увеличивая ее, можно добиться значительного увеличения количества знаний, подняться на самую вершину знания, стать умнее всех.
Но если ты берешь из глубины, как ты достигнешь высот? - возразил Сэн.
Человек промолчал, махнул рукой и продолжил свое занятие.
Сэн развернулся и пошел своей дорогой.
"Неужели так легко поумнеть?" - подумал он. Ему стало любопытно. Может, если он поумнеет, то поймет, где надо искать разноцветную страну?
Он остановился, вырыл небольшую ямку, достал оттуда комок глины, размял ее и осторожно прилепил к голове.
На минуту стало прохладнее - когда холодная глина коснулась затылка.
Сэн прислушался к своим ощущениям: не появились ли новые мысли?
Но ничего необычного не заметил. Он продолжал ощущать себя таким же, как всегда.
Покачав головой, Сэн отлепил свежий комок глины и аккуратно опустил в ямку. Нет, так ходить было неудобно: голова заметно запрокидывалась назад, надменно задирая вверх подбородок.
Лучше быть таким, как раньше, - решил Сэн.
Тропинка вилась перед ним с той же неспешной неторопливостью, что и он шел по ней.
"А может, вернуться?" - Сэн оглянулся назад.
Тропинка послушно показала ему и обратный путь, такой знакомый...
"А зачем я иду пешком? - вдруг подумал Сэн. - Можно ведь попытаться вылепить лошадь..."
Сэн никогда не считал себя хорошим скотоделом, и если бы рядом был кто-нибудь из родной деревни, он бы никогда не рискнул сотворить подобное.
Но рядом никого не было, и Сэн решился.
Сначала он нагреб целую кучу материала: здесь были и трава, содранная пластом с поверхности почвы; и сама почва, практически не отличающаяся от травы, во всяком случае, по цвету; и придорожные кусты, один из которых Сэн почти полностью съел, проголодавшись. И даже несколько камней, непонятно как оказавшихся в поле внимания Сэна, заняли свое место в общей куче.
Куча получилась большая. Конечно, лучше всего было набрать глины из какого-нибудь местного холма, так было бы меньше заметно, не виднелось разгрома, который Сэн причинил местности. Но холмы были далеко, на горизонте, а тащиться туда, даже с перспективой возвращения на лошади, Сэн не захотел - кто знает, какая получится лошадь?
"Ничего, все поправится, - думал он, тщательно замешивая образовавшуюся кучу. - Трава и кусты вырастут, яма... тоже затянется, особенно когда пойдут дожди".
Скоро куча стала выглядеть однородной массой. В ней не было заметно ни веток, ни листьев, ни травы, ни камней.
Сэн принялся за дело. Он начал с лошадиной морды. Ему хотелось, чтобы лошадь получилась похожей на Мохлика, коня его детства. Сэн вспомнил, как отец впервые посадил его на теплую шею лошади, а Сэн крепко вцепился в гриву.
Морда у лошади получилась отменная. Она тихо и приветливо заржала, едва Сэн закончил ее. И попыталась подняться.
Не спеши! - строго приказал ей Сэн, переходя к туловищу.
Тут он особенно не старался: туловище - оно и есть туловище, особо тщательной отделки здесь не требуется. Главное, сделать его гладким, чтобы не мешали бугры и иголки. На ежиках верхом не ездят! Ну а если и останутся какие мелкие изъяны - подержи лошадь немного под дождем, они и затянутся.
Закончив хвост - тот принялся сразу же отмахиваться от неведомо откуда налетевших оводов - Сэн задумался.
Лошадь получалась хорошая, это подтверждали и оводы. Если бы он задумал лошадь, а получилась овца, оводы бы не прилетели.
Но вот ноги... Какой длины их делать? Лошадь - не девушка, тут другие критерии нужны. Сделаешь ноги короткие - твои собственные будут волочиться по земле; да и скорость у лошади будет небольшая. Длинные - голова может закружиться от большой высоты. Да и залезать и спрыгивать высоко, ненароком расшиќбешься.
Конечно, потом можно переделать, но желательно не ошибиться с первого раза. Подпустит ли лошадь к ногам для переделки, или долбанет копытом?
Сэн постарался вылепить нечто среднее, не длинные и не короткие, взяв для образца свои. Но лошади, разумеется, сделал несколько длиннее. Для этого даже пришлось немного добавить массы, нагребая еще почвы и вырвав несколько кустов.
Лошадь заржала и поднялась на ноги. Стоит вроде бы ровно, не качается.
Сэн запрыгнул ей на спину, подобрал поводья, покачался в седле. Сидеть будто тоже нормально, устойчиво.
Но едва Сэн тронул поводья, и лошадь двинулась с места, он почувствовал, что ноги у лошади получились разной длины, и ее ощутимо шатало из стороны в сторону.
Спрыгнув на землю, Сэн попытался исправить ошибку, но, сколько ни бился, достичь идеала не удавалось. Хорошо еще лошадь получилась смирная, и к попыткам Сэна отнеслась спокойно.
"Плохой я скотодел, - подумал Сэн. - Вот если бы я чаще лепил лошадей..."
Сэн хотел отпустить лошадь, или вообще вмесить ее обратно в яму, но пожалел собственного труда, да и самой лошади: она уже начала щипать травку.
"Может быть, поправится? - понадеялся Сэн. - Сама собой..."
Но нечего было и думать о том, чтобы как-то притерпеться к беспрерывной качке верхом: Сэн очень плохо переносил тряску.
"Придется лепить повозку, - подумал он. - Проще сделать колеса круглыми, чем ноги - одинаковыми!"
Мелькнувшая было мысль - оторвать лошади ноги, подровнять по единой мерке, а затем прилепить вновь - ушла: толщина ног неизбежно окажется разной, а это обязательно скажется на плавности хода.
"Надо будет поучиться, - подумал Сэн, очерчивая окружность при помощи веревки и двух колышков, - у какого-нибудь местного скотодела. Накопаю ему побольше глины за совет..."
Повозка получилась неказистой, зато просторной и удобной: Сэн набросал в нее сухой травы и веток.
"Н-но!" - прикрикнул он на лошадь, и покатил по дороге.
"Вот что значит потрудиться для себя! - весело подумал Сэн. - В дальнюю дорогу лучше всего отправляться на лошади!"
А в том, что дорога будет дальней, Сэн не сомневался: никто из жителей встреченных деревень не мог сказать, что поблизости встречаются разноцветные места. В сказках - да, сказки помнили многие.
Но это же сказки, - говорили ему и махали руками, провожая. А некоторые крутили пальцами у виска - тоже своего рода прощание. Может, им было лень махать рукой.
Тянулись незнакомые места, встречались деревни, но никто не мог указать Сэну дорогу в разноцветную страну.
Лошадь шла прихрамывая и немного забирая влево. Сэн постоянно поправлял ее, дергая за поводья. Но, убаюканный раскачиванием повозки (в одной из деревень ему посоветовали сделать рессоры, что он и исполнил), Сэн не заметил во сне, как лошадка свернула на какую-то заброшенную тропинку и привела его в незнакомое место...
Сэн очнулся от толчка: лошадка попала ногой в яму, прорытую кем-то поперек дороги, и остановилась. Сэн поднял голову, спросонья озирая окрестности.
Местность вокруг выглядела совсем пустынной: ни травинки, ни кустика вокруг не росло. Впрочем, назвать ее абсолютно безжизненной было нельзя: по ней переползали громадные черви, заглатывая почву.
Спрыгнув с повозки и подойдя к одному из червей поближе, Сэн ужаснулся: он понял, что перед ним - люди, которых кто-то лишил ног, сделал рты огромными, а руки - загребущими, похожими на совковые лопаты.
Этими лопатами они подгребали к себе почву и направляли в рот. Они-то и прорыли поперек дороги траншею, в которую попала лошадь.
Кто вас так изуродовал? - спросил Сэн.
Никто, - хладнокровно ответил ближайший к нему червь, продолжая чавкать, - мы сами так решили.
Почему? - удивился Сэн.
А для чего нам ноги? - возразил червь. - И к чему пальцы? Зачем что-то делать, когда еды вокруг - навалом.
И он вновь вгрызся в почву.
Но старые традиции, - растерялся Сэн.
Надо ломать их! - заявил червь. - Мы - будущее человечества! Мы не делаем ничего лишнего: едим, спим и размножаемся - только и всего. Больше нам ничего не надо. Мы достигли полного идеала!
Неужели вам не хочется ходить по земле, жить в домах, дальше видеть? - спросил Сэн. - Вы же ничего не можете рассмотреть с высоты своего роста!
А на что смотреть? - отмахнулся червяк. - Всюду одно и то же: серость.
А если бы мир был разноцветным? - с замиранием в сердце спросил Сэн.
Разноцветным? - буркнул червяк. - А как это - разноцветным?
Когда все вокруг - разное! - развел Сэн руками.
Ну... не знаю, - протянул червяк. - Тогда, если бы было на что посмотреть, может, мы бы и встали на ноги. Но я не гарантирую. И вообще: уйди и не мешай! Тебе сильно повезло, что я такой разговорчивый, - и червь по уши закопался в почву, чтобы не слышать возражений Сэна.
Спасибо, - вздохнул Сэн. Он и не думал возражать: он развернул лошадь и поехал обратно, разыскивая ту дорогу, по которой ехал раньше.
Найти ее не составило особого труда: во-первых, других ответвлений, кроме того, на которое потянула лошадь, не было, а во-вторых, проехали они по нему не так уж много.
Сэн продолжал путь, все дальше уезжая от родной деревни. Время от времени он всматривался в окружающее: не проявляются ли где-нибудь оттенки другого цвета? Но нет, все по-прежнему выглядело одинаково: серое-серое небо, серые облака и серое солнце на нем, серые холмы на горизонте, серые деревья и серые кусты; серая трава.
А впереди тянулась серая дорога. И по этой дороге кто-то бежал навстречу Сэну. Маленький серый человечек.
Тпру! - Сэн натянул поводья.
Но человечку не было никакого дела до Сэна: не добежав до телеги десяти шагов, он решительно свернул с дороги и бросился к высокому холму неподалеку.
Сейчас-сейчас! - бормотал он. - Сейчас они у меня попляшут! Сейчас я им покажу!
Сэн наблюдал заинтересованно, не вмешиваясь. Похоже было, что человечек не замечал его: он подскочил к холму и принялся разрывать глину. Он выдирал огромные куски - в этом месте холма имелось небольшое углубление - и накладывал тщательно размятую в ладонях массу прямо на тело, одновременно растираясь и разминаясь.
Через некоторое время возле холма стоял гигант, поигрывая туго накаченными бицепсами.
"Вот, оказывается, еще как можно..." - мелькнуло в голове у Сэна.
Теперь я покажу им! - самодовольно заявил гигант, разворачиваясь, чтобы направиться, откуда прибежал. Но остановился и замер в неподвижности.
Сэн перевел взгляд в ту же сторону.
Со стороны деревни, угадываемой в продолжении дороги, приближались два великана. Головой они задевали за облака.
Мало того: в руках они держали огромные дубины, величиной со вновь испеченного, то бишь вылепленного, титана.
Он даже не посмел шевельнуться, а не то что броситься наутек: стоял, понурив голову, до тех пор, пока один из великанов не взял его на руки, наклонившись почти до земли, поднял на уровень своей груди и понес, убаюкивая и шепча что-то успокаивающее.
Голос его отдаленными раскатами грома отталкивался от облаков и перемешивался, сталкиваясь со своим эхом. Поэтому разобрать, что он там бормочет, Сэн не мог.
Второй великан наклонился, чтобы поднять брошенную первым великаном дубину, и замер, заметив Сэна.
Что у вас происходит? - спросил Сэн. Он понял, что великаны добрые, и ему от них ничего не грозит.
Ты все видел? - спросил великан.
Ничего я не видел, - признался Сэн. - Прибежал маленький человечек, стал разрывать холм и налепливать на себя глину, превращаясь в гиганта. А потом появились вы. Что произошло?
Этот маленький, - пояснил великан, - не хотел работать. Ни пахать, ни сеять, ни одежду делать. Говорил, что у него ничего не получается. И учиться не хотел, а сразу-то ни у кого не получится. Мы говорили ему: иди к червям! Не хочешь учиться, не хочешь работать - не надо. Но он хотел иного: хотел возвыситься над нами. И заставить, чтобы кто-то на него работал. Он вылепил себе новое большое тело...
Большое? - удивился Сэн. - Но я увидел его очень маленьким... Ох, извините, что я вас перебил.
Мы вообще небольшие ростом, - усмехнулся великан, - и предпочитаем возвышаться умом, а не ростом и силой. А он этого не понимал. И началась гонка: он делал себе новое тело, пытаясь найти кого-то меньше себя, но каждый становился равным ему - спустя некоторое время. Мы хотели доказать, что величиной и силой ничего не добьешься. А он никак не понимал. И прибежал сюда - вблизи деревни ему не позволяли разрывать почву. И когда он убежал, все жители деревни собрались вокруг меня и брата и сделали такими, как сейчас. Мы посмотрели сверху, и увидели, где он...
Да-а, - протянул Сэн.
А ты что ищешь в наших краях? - спросил великан.
Разноцветную страну, - ответил Сэн.
А, старые сказки, - кивнул великан. - Слышать слышал, а видеть не приходилось.
Вы такой большой... - робко произнес Сэн. - Может быть, сверху вам виднее?
Великан выпрямился во весь рост и внимательно обозрел окрестности.
Нет, ничего не видно, - признался он. - Может быть, она находится где-то далеко от наших мест...
Великан взвалил обе дубинки на одно плечо, на вторую ладонь поставил Сэна, повозку и лошадь - и понес их к деревне.
Сверху Сэну были хорошо видны разрытые окрестности деревни.
Нас делали, - грустно пояснил великан. - Не до красоты было, спешили. Ну да ничего, теперь мы все исправим.
Он поочередно сбросил обе дубинки в два рва, отграничивающих деревню, и осторожно притоптал их ногами.
Так всегда случается после боевых действий, - пояснил он. - Приходится восстанавливать разрушенное.
А что вы сделаете с ним? - спросил Сэн.
Ничего, - со вздохом ответил великан. - Попробуем убедить еще раз, что не может один стать сильнее всех.
А если не убедите?
Великан пожал плечами:
Может быть, сделаем из него осла, раз он такой упрямый. Сколько можно с ним возиться?
Опусти меня, - попросил Сэн.
Да я как раз и собирался это сделать, - пробурчал великан. - Пора работать.
Он уселся прямо на поле, усеянное бороздами и воронками, и осторожно поставил лошадь и тележку с Сэном на дорогу.
Будем разоружаться, - усмехнулся великан и принялся отрывать куски от своего тела и забивать ими ямы.
А может, лучше остаться в таком виде? - посочувствовал Сэн. - Вдруг он опять примется за старое?
Вряд ли, - ответил великан. - Я полагаю, он одумается. Не дурак ведь. Ты погоди, я сейчас.
Он быстро посрывал с себя лишние куски, стал обычным, нормальным человеком - вровень с Сэном - и предложил:
Дай-ка я займусь твоей лошадкой. Сдается мне, она немного прихрамывает.
Как ты догадался? - поразился Сэн. - На глаз это почти не видно.
Я мастер-скотодел, - признался бывший великан.
Спасибо, - поблагодарил его Сэн. - Давайте, я в уплату накопаю вам глины?
Спасибо, - усмехнулся мастер, - глины у нас теперь хватает. Ты лучше разыщи разноцветные края. Тогда, глядишь, и мы научимся, как сделать жизнь разноцветной. А пока можешь позаглаживать почву. Скоро здесь снова будем сеять пшеницу.
А скажи, - спросил Сэн, когда вместе с местными жителями закончил работу и вновь подошел к мастеру, дивясь на стать и красоту лошади, - зачем сеять пшеницу, когда можно есть глину?
Но и у тебя в деревне сеют пшеницу? - вопросом на вопрос ответил мастер.
Да, - растерянно ответил Сэн. Почему-то он не спрашивал об этом у себя в деревне. - Но почему?
Потому что колосья красивые сами по себе, - спокойно отвечал мастер. - А вот если они станут желтые, золотые, это будет еще красивее. Человек должен творить красоту. Посмотри на свою лошадь, она ведь стала лучше?
Да, - согласился Сэн, и вновь покатил по дороге.
Теперь его не дергало на ухабах и не сносило в сторону: лошадка шла ровно и уверенно.
А пейзаж по сторонам все не менялся. Напрасно Сэн всматривался в небо: не мелькнет ли где голубизна? Напрасно оглядывал холмы на горизонте: не позеленели ли?
И даже солнце, на которое было больно смотреть, по-прежнему серело ярким кружком на безоблачной серости неба.
Так Сэн день за днем озирал окрестности, не встречая никого и ничего необычного, но однажды утром, когда вновь отправился в путь после ночлега, и солнце поднялось достаточно высоко, он встретил мальчика.
Мальчик сидел у самого края дороги, и что-то лепил из набираемой придорожной грязи: недавно прошел дождь.
Сэн присмотрелся: мальчик лепил животных. Самых разных животных: с одной и с двумя головами, с тремя, шестью и девятью конечностями. Но очень маленьких.
Таких Сэн никогда не видел: в их местах жили обыкновенные животные: коровы, козы, свиньи, кролики, гуси и утки. Таких невиданных уродцев среди них не встречалось.
Ты хочешь стать скотоделом? - спросил Сэн.
Да, наверное, - отвечал мальчик.
Он опустил очередное творение на землю, оно помотало всеми тремя головами, взмахнуло большими перепончатыми крыльќяќми, разбежалось и взлетело, издавая тонкий писк.
Они все время улетают, - пожаловался мальчик. - Я делаю их, а они улетают. Никто не хочет остаться со мной. Почему?
Наверное, потому, что они маленькие, - предположил Сэн. - Все животные, которых я знал, были большими. И они не уходили от своих хозяев.
Я попробую сделать большое, - задумчиво произнес мальчик. - Но не сейчас. Сейчас мне пора домой. Прощай.
И он побежал по тропинке, ведущей в сторону от дороги.
Сэн пошел вслед за ним и скоро вошел в деревню.
Она ничем не отличалась от его родной деревни, или от других деревень, встреченных по пути, и Сэн подумал, что, наверное, ему следует вернуться домой. Ведь если всюду одно и то же, зачем куда-то идти?
Правда, этот мальчик... Он лепил таких животных, каких никто не видел. Где он встречал их? Ведь по улицам деревни бродят такие же коровы, козы, свиньи, кролики, гуси и утки, какие встречаются везде.
Почему я не спросил его об этом? - подумал Сэн. - Надо отыскать его.
Он принялся искать мальчика, нашел его и спросил, где он встречал таких животных.
Я видел таких животных во сне, - отвечал мальчик.
И Сэн вернулся к лошади - она терпеливо дожидалась его, объедая кусты и траву. С тех пор, как она стала идеальной лошадью, она уже не пыталась закосить куда-то на сторону.
Много еще деревень миновал Сэн. Одни скрывались на дне ущелий, другие лепились к подножию высоких скал, одни стояли в густом лесу, а другие - посреди бескрайней пустыни.
Но всюду встречалось одно и то же серое однообразие.
Сэн давно позабыл о том, что хотел вернуться. Куда и зачем возвращаться, если везде одно и то же?
Он ехал в тележке, глядел вперед и вокруг себя, переваливая одну гряду холмов за другой, и вдруг замер и задержал дыхание. А сердце его забилось часто-часто: за изгибом холма открылись разноцветные пятна.
У Сэна зарябило в глазах, он даже не смог сразу определить, что перед ним: где дома, где поля, где деревья, а где река. Кто люди, а кто животные?
Все мелькало и носилось перед глазами - а это глаза Сэна перебегали от одного к другому и никак не могли остановиться.
Сэн въехал в деревню. Спрыгнул с повозки.
Его окружила разноцветная галдящая толпа. Некоторые смотрели на него смеясь, другие - с сожалением и сочувствием.
Постепенно шум начал стихать, и к Сэну подошел высокий человек в широкополой шляпе с разноцветными перьями и в роскошном костюме.
― Откуда ты прибыл, чужеземец? - удивленно спросил он.
― Из дальних мест, - счастливо произнес Сэн. - Я давно хотел попасть к вам!
― А зачем? - удивился человек. - Мы точно такие же люди, как и вы. Точно так же мы сеем пшеницу, разводим скот, строим дома и шьем одежду. Или лепим их из глины.
― Но... но у вас все разноцветное! - пробормотал Сэн. - А у нас все однотонное.
― А почему вы не сделаете мир вокруг себя разноцветным? - улыбнулся человек.
― А как, как это сделать? - чуть не закричал Сэн.
― Очень просто, - отвечал человек. - Надо захотеть этого.
― За... захотеть? - запинаясь, проговорил Сэн. - И все?
― Да. Что тут такого? Прежде чем сделать что-то, надо этого захотеть.
― Захотеть... - пробормотал Сэн. - Я и хотел... Но как я могу сделать что-то, если никогда не видел этого?
― Зато теперь ты знаешь, - улыбнулся человек. - Ну же, пробуй!
― Я... я... - Сэн прикоснулся к своей одежде.
И она сразу засияла, запереливалась разными красками, стала еще красивее, чем разноцветные одежды жителей деревни. Потому что у них костюмы были одного, реже двух-трех цветов, а одежда Сэна стала сразу всех цветов, какие только можно представить. И все цвета переливались, перетекали от одного к другому.
― Вот видишь, - снова улыбнулся человек. - У тебя получилось.
― А почему все остальные деревни - серые? - спросил Сэн. - Я миновал очень много, и всюду наблюдал одну и ту же серость. Почему вы не поможете им, не подскажете, какими они могут стать?
Человек в широкополой шляпе и пышной одежде пожал плечами:
― А вдруг они не хотят этого? Зачем навязывать людям чужую волю? Они занимаются своими повседневными заботами, и их это устраивает. К нам никто никогда не обращался - ты первый.
― Они хотят, но... они не знают, как не знал я, - произнес Сэн. - Надо рассказать им!
Он развернулся и пошел в обратном направлении - туда, откуда явился. Пошел пешком, позабыв и про телегу, и про лошадь.