1959 год. Мне девять лет. Мы переехали в новую квартиру. В пятиэтажный дом на Духовском переулке. Вокруг - двухэтажные деревянные домики с печным отоплением, изо всех труб валит дым. И над всем этим почти деревенским пейзажем одиноко и гордо возвышаются пятиэтажные дома. Их всего два. Тогда я и представить себе не могла, что будет считаться, что живу в центре Москвы. Внутри третьего транспортного кольца.
Развлечением поначалу было радио. Программа всего одна. Арии из опер передавали чаще, чем эстрадную музыку. Пою тeбe, бог Гименей! Потом появились друзья. Мы, дети, носились по улице, играли в казаки-разбойники. Машин в Москве было совсем мало, мы чертили на асфальте белыми мелками стрелочки, оставляли знаки для команды противника. Убегали далеко, к самому Донскому монастырю. Часами прыгали через скакалку. Бродили по аллеям Духовского кладбища. Хохот, никакого почтения к мертвым. Рвали сирень и черемуху, растущие у могил, охапки цветов несли домой.
В воскресенье мы с мамой уезжали в парк Сокольники или на Выставку, на ВДНХ. Выставка тогда называлась по-другому - ВСХВ. Ехали на метро, тогда в московском метро было всего две ветки.
На Выставке продавались вкуснейшие горячие сосиски с белой булочкой. В павильонах стояли большие конические сосуды с соками. Томатный сок стоил 10 копеек, виноградный 18. А самым дорогим был гранатовый - целых 25 копеек!
А в Сокольниках мы слушали музыку, там были две эстрады - с симфоническим оркестром и с духовым. Или шли в кафетерий, покупали мороженое - шарики в металлических вазочках. А еще можно было взять на прокат гамак. Там стояли черные металлические столбики с крюками, на которые можно было вешать гамак.
На лето меня отправили в пионерский лагерь. Он принадлежал Райздравотделу. Врачи в СССР получали немного, и лагерь тоже был очень бедным, даже забора, и того не было. Иди в лес, в поле, никто тебя не держит. Полная свобода. В раздевалке лагеря стояли наши сандалии с носочками. У некоторых девочек носочки были из эластика, - яркие, розовые и красные. Мои соседки по палате, девочки из интерната, решили эти красивые носочки украсть.
- И ты возьми себе.
- Я не могу. Мама знает, что у меня нет таких носков. У меня только простые - беленькие с полосочкой.
- Из-за простых не стоит и мараться. - Так сказала моя новая подружка, серьезная, рассудительная девочка.
- Нет, возьми, возьми. Пусть хоть и простые. ВСЕ МАТЕРИ ЛЕГЧЕ!
В Москве жильцам пятиэтажек разрешалось устраивать в подвале дома сарайчики. Вот в таком сарайчике мы устроили кукольный театр. Учителя к этой затее отношения не имели, все организовал Генка из седьмого класса. Почему-то он дружил не с ровесниками, а с нами, девочками из третьего класса. Руки у Генки были золотые. Он соорудил сцену и декорации. Целый месяц мы трудились над куклами. Куклы были не простые, не такие, как варежка. Нет, это были шикарные куклы на проволочном каркасе. Головы кукол мы лепили из глины, покрывали пудрой, а уже на пудру наносили краску. Руки кукол тоже держались на проволоке, они могли выполнять сложнейшие пассы. Одежду для кукол сшил Гена. Мне казалось, он умеет абсолютно все.
Мы репетировали пьесу по сказке Андерсена, я должна была петь "Ах, мой милый Августин! Августин, Августин! Все прошло, все." Спектакль уже был почти готов, но что-то пошло не так. Я не помню, из-за чего случилась ссора. Может, из-за ревности? Генка был влюблен в девочку из седьмого класса, в красавицу Надю. Возможно, мы стали его дразнить. То ли Генка был нас слабее, то ли он считал, что девочек бить нельзя. А мы его побили. Сильно, ногами. После драки дружбе нашей наступил конец. Генка пропал. Во дворе я его больше не видела. Встретила уже лет через десять. Вижу - идет через двор Гена. Мальчик с золотыми руками из моего детства. Маленький такой, невзрачный. Он не поздоровался, и я не сказала ему "Здравствуй".
В тот год произошло знаковое для меня событие. Бабушка повела меня в церковь. Храм в конце Духовского переулка был старинный. Полумрак, свечи горят, на стенах очень дорогие, ценные иконы. Он никогда не закрывался, даже в тридцатые годы там шли службы. Людей в церковь приходило мало, и только на Пасху по Духовскому переулку сплошной вереницей шли люди с белыми узелками в руках - несли святить куличи и крашеные яйца. Бабушка моя была молчаливая, верить в бога меня не призывала. Просто однажды взяла с собой. В первый раз, если не считать крещения. В церкви на причастии тогда давали столовую ложку вина. Всем, и детям тоже. Густого, ароматного, сладкого кагора. Став взрослой, я заказывала в ресторане кагор, но такого вкусного, как в церкви, отведать так и не пришлось. Выйдя из храма, я вдруг почувствовала необыкновенную легкость, защищенность. Совершенно особенное чувство. Бабушка брала меня в церковь еще два или три раза, и удивительное ощущение повторялось. Я тогда поняла - это ощущение Святого Духа. С тех пор я верю в Бога, хотя в те годы над верой смеялись, а о священниках говорили, что они жулики. А я думала, - может, и жулики. Ну и что? Они же люди. Но Бог-то есть.
В школе кто-то из детей сказал какую-то глупость. Я рассмеялась, - о боже! И тут же ко мне подлетела учительница, накинулась на меня. Почему ты сказала "О боже!"? Ты что, в бога веришь? Я промолчала. Не сказала ни да, ни нет. Не хотелось отдавать веру на осмеяние. Вот такая я тогда была мудрая. И одновременно - ужасно глупая. Во всех житейских делах. Ведь мне было всего девять лет.