Аннотация: Этот рассказ - грязь. Но не отворачивайся. И не зарекайся... ибо путь в Бездну начинается с первого глотка.
Александр ТОВКАЧ
ЖАЖДА
В.Д., "сгоревшему" в двадцать восемь лет, посвящается.
Прости, братэлло, что не прихожу на твою могилу. Некогда.
А у нас новости. Помнишь Смыка с Волочаевской?
Мужик совсем с катушек съехал. Вот послушай:
Споткнувшись о лежащий на пути шлакоблок, Смык едва не упал, но все же сумел удержаться на ногах. Чувствуя, как внутри черепа пульсируют сгустки боли, он во весь голос заматерился, проклиная чертову темноту и не менее чертов бетонит. Еще он вспомнил, что где-то здесь должен быть совсем уж чертов открытый люк. Несколько дней назад Смык сам снял с него чугунную крышку и отволок ее на пункт приема металлолома.
Не переломать бы кости - колодец метра два глубиной, не меньше.
Не переставая бормотать проклятья, Смык на минуту остановился перевести дух. Голова кружилась и казалась слишком тяжелой, чтобы ее можно было таскать на плечах. В горле царила невыносимая вонь, которая поднималась из заходящегося спазмами желудка. Больше всего на свете Смыку сейчас хотелось бы сдохнуть, но он знал, где достать лекарство и собирался это сделать любой ценой. Денег, правда, у него не было.
Заловить бы сейчас какую-нибудь бабенку, семенящую со второй смены, дать бы ей по голове да сумку отобрать!... Но единственным существом, попавшимся Смыку на пути, был мужик таких внушительных габаритов, что приближаться к нему совершенно не хотелось.
Пошарив по карманам засаленных штанов, Смык выудил помятую пачку сигарет и долго пытался достать одну из них. Проклятые пальцы не слушались: то не лезли в пачку, то вообще пролетали мимо нее. Пару раз они, правда, оказались там где нужно, но это еще не означало, что они способны уцепить и вытащить сигарету. Когда, наконец, это удалось, Смык почувствовал нешуточное облегчение: еще-бы, ведь осталось только победить зажигалку, а это намного проще! Вспыхнуло пламя. Расширившиеся было в темноте зрачки Смыка попытались сузиться, и голова взорвалась новой вспышкой боли. Ну и шут с ним - скоро боль уйдет, и Смык это знал, тем более, что до старухиного дома оставалось пройти сущую ерунду.
С деньгами, конечно, плохо вышло, а все после ссоры с Михайлом. Главное, что тот, подлец, сам во всем виноват. Понимал же, что нельзя Смыку раньше срока наливать, но поддался на уговоры и выделил-таки "на обед" оговоренную бутылочку. Разумеется, Смык немедленно бросил засыпать михайлов двор шлаком и "отобедал", закусив сигаретным дымком, после чего, естественно, ни о какой работе речь уже не шла. Тогда Михайла отказался давать Смыку весь червонец дневного заработка, утверждая, что больше, чем на трешник Смык не наработал. Дал, впрочем, пятерку, но этого все равно было мало и Смык полез на Михайлу с кулаками. Поругались вдосталь, чуть до драки не дошло. Спасло Михайлу только осознание Смыком того простого факта, что если набить морду нанимателю, потом работы в жизни не доищешся - на поселке всё происходящее мгновенно становится общеизвестным.
Пятерки хватило лишь на то, чтобы "поужинать" самогончиком. Хотелось бы еще и хлебца в желудок кинуть, но эта роскошь была уже недоступной.
А ближе к ночи Смык проснулся, и пробуждение ему не понравилось. Нужно было лечиться.
Подходя к бабкиному дому, он все-таки едва не угодил в люк, как ни берегся. Ничего ж не видно, поганые подростки больше недели лампам в уличных фонарях никогда простоять не дадут. Вот бы кому руки поотрывать! А вкручивают лампы раз в году, да и то в не каждом.
Нащупав калитку, Смык пошарил рукой по обратной ее стороне, отыскал щеколду и вошел во двор. Постучал в дверь бабкиного дома. Подождав немного, затарабанил сильнее. Наконец, послышалось шарканье шлепанцев и хриплый заспанный голос из-за двери:
- Хто?
- Свои, Семеновна.
- А!... - узнавающе протянул голос. Бабка настолько хорошо знала всех своих многочисленных клиентов, что, казалось, могла определить личность посетителя не только в лицо или по голосу, но даже по шагам. Она приоткрыла дверь и протянула костлявую руку.
Смык проворчал:
- Слушай, Семе....
- Нет, - отрезала старуха, - в долг не дам.
Смык прижал руку к той стороне груди, где вроде бы должно располагаться сердце, и прочувственно, вежливо, умоляюще выдавил:
- Семеновна, ты ж меня знаешь.
- Знаю, - не возражала старуха, - Знаю. Потому и не дам.
- Горю ведь, - уламывал Смык, - Я тя Христом Бо...
Хозяйка попыталась захлопнуть дверь, но не получилось - Смык вовремя вставил ногу.
- Что ты делаешь?! - изумилась старуха.
Смык остервенело замотал головой:
- Не уйду! Не могу я...
Хозяйка потянула дверь изо всех сил и наступила на ногу Смыка, попытавшись заставить убрать ее. Не помогло. Тогда она закричала, надеясь разбудить и позвать на помощь соседей или, на худой конец, собственную внучку. Смык испугался и начал действовать решительней, нужно было заставить старуху замолчать. Он рванул на себя дверь с такой силой, что уцепившаяся за ручку хозяйка вылетела на порог, прямо в руки незванного гостя. Смык схватил ее и зажал ей рот пятерней. Старуха вырывалась и по-прежнему пыталась кричать. Поняв, что она не успокоится, Смык затащил ее в дом, все еще надеясь как-то успокоить хозяйку и по-хорошему с ней договориться. Но когда он захлопнул входную дверь и обернулся, то понял - разговора "по-хорошему" не получится: вооружившись кухонным ножом, в коридоре застыла испуганная корова в ночной рубашке. Смык выругался и лихорадочно пытался сообразить, что теперь делать. Встреча с этим животным в планы Смыка никоим образом не входила: Аленка в такое время должна была пастись на трассе.
Семеновне везло с потомками: дочь, не проработавшая в жизни ни одного дня, спилась и в один прекрасный день просто исчезла. Может быть, сама сдохла в какой-нибудь канаве, а может, кто-нибудь помог. От внучки толку было больше, она деньги добывала, хотя и небольшие, потому что была уродлива, глупа, и карьеры в своей профессии не сделала, так и оставшись дешевой плечевой шлюхой. Поскольку на ближайших улицах подобных существ больше не водилось, то местные жители дали ей стандартное для плечевых прозвище - Аленка. Каким было ее настоящее имя, и было ли оно вообще, Смык не знал.
Присмотревшись, он понял, что остаться дома Аленку вынудила производственная травма - огромный, во всю левую сторону лица, синяк. Хорошо зная ее бешенный нрав, Смык чувствовал, что если не будет действовать решительно, то ничем хорошим для него эта ночь не кончится.
Воспользовавшись его минутной растерянностью, старуха оторвала его руку от своего лица и опять закричала, совершив тем самым большую ошибку. Нервы Смыка не выдержали, он схватил хозяйку за волосы, несколько раз ударил головой о стену и почувствовал, что старуха обмякла, словно из нее вынули все кости. Смык разжал пальцы, и хозяйка упала. Аленка вскрикнула и начала отступать вглубь дома. Смык медленно, осторожно пошел за ней. Продолжаться вечно это преследование не могло. И оно завершилось, на кухне. Аленка прижалась к стене. Больше отступать было некуда, и она решила защищаться:
- Только подойди, - прохрипела она, сжав нож так сильно, что побелели пальцы, - только попробуй...
Смык рассмеялся. Подумаешь, испугала! Что такое нож? Игрушка, фуфло! Он схватил табуретку и пошел на девицу. Та завизжала, судорожно размахивая ножом. Чтобы ненароком не порезаться, Смык первым делом обрушил табуретку Аленке на руку. Попал удачно - конечность хрустнула, и нож покатился по полу. Девица поперхнулась криком и в ужасе, молча, не веря глазам, смотрела на свою руку, у которой, кроме локтевого, появился еще один сгиб. Не очень симпатичный, потому что из него выглядывала кость.
Пока девица изучала причиненный ее телу ущерб, Смык нанес еще больший, несоизмеримо больший - выдохнув, словно дровосек, от усердия воздух, он влепил табуретку углом сиденья в аленкин череп. В тупом оцепенении, словно во сне, проследил за падением тела, уронил окровавленную табуретку и осел на пол. Обхватив колени руками, раскачивался и смотрел на труп, удивляясь тому, сколько крови может натечь из человеческой головы.
Ему понадобилось довольно много времени, чтобы хоть немного прийти в себя и задаться вопросом - что делать дальше. Ответ пришел однозначный: во-первых, взять то, за чем пришел. Смык с трудом поднялся на ноги и принялся искать старухин товар.
На кухне он обнаружил только двадцатилитровую кастрюлю с брагой, к сожалению, слишком молодой и потому совершенно бесполезной. Обшарил полдома, пока не нашел склад готовой продукции, располагающийся под бабкиной кроватью. Лечился осторожно, сдерживаясь, перспектива отключиться в старухином доме его не прельщала. Отыскав пакет, сложил в него несколько бутылок про запас и решил было убираться восвояси, но тут напомнил о себе желудок, второй день не получающий никаких калорий в твердом виде. Пришлось возвращаться на кухню. Все бы ничего, но на раскинувшееся между раковиной и холодильником тело Аленки смотреть было противно. Теперь она выглядела еще хуже, чем при жизни. С отвращением отпихнув ногой от дверцы холодильника ее руку, Смык набросал в пакет кое-какой еды и отгрыз кусок салями. Так, с колбасой в одной руке и с пакетом в другой, он направился к выходу.
Но уйти сразу не удалось. В коридоре он обнаружил, что старуха жива, очнулась и пытается ползать. Это было неправильно, свидетели Смыку не требовались. И тут он буквально остолбенел от собственной тупости. Деньги! Как он мог о них забыть?! Раз уж вечер сложился так неудачно, то придется, на всякий случай, исчезнуть из города, а куда он денется без единой копейки? По всему выходило так, что от живой бабки толку пока больше, она ему сама все отдаст, нужно только правильно попросить. И он просил, швыряя полуживую от побоев старую женщину по всему коридору и пиная ногами. Через некоторое время она согласилась с тем, что Смыку ее деньги нужны гораздо больше, чем ей самой, и попыталась объяснить, где он сможет их найти. С голосом старухи, впрочем, случилось что-то нехорошее, поэтому Смык поступил проще - сгреб ее в охапку и потащил в комнаты:
- Пальцем, тварь, показывай!
Тварь не возражала, и следуя ее указующему персту, Смык отыскал в серванте старую деревянную шкатулку, набитую купюрами. Он хмыкнул, потрясая перед сжавшейся в комок старухой:
- Все это и так мое! Здесь и тех денег вагон, что я сам тебе, скотина, отдал. Правильно?
Старуха закрыла глаза.
Смык рассвирепел:
- Чего молчишь?! Я правду говорю, или нет?!
Она кивнула.
Смык удовлетворенно проворчал:
- О чем и говорю...
Он хотел было бросить шкатулку на пол, но тут его взгляд случайно упал на внутреннюю сторону крышки и Смык изумленно принялся рассматривать приклеенную там древнюю фотографию, расцвеченную в ателье пошлыми, неестественными красками. С портрета, улыбаясь, смотрела юная красавица. Смык ткнул фотографию бабке в лицо:
- Ты, что ли?
Она снова кивнула.
Смык отшвырнул шкатулку:
- А ты ничего была. Не то, что выродки твои. От кого ж ты их, таких, рожала?
Осмотрелся, изучая, что еще можно взять, хлопнул себя ладонью по лбу и снял со старухи серьги. Попробовал было узнать у нее, где золото хранит, но бабка отключилась всерьез и, судя по всему, надолго. А время шло и терять его больше Смык не собирался. Он прошел на кухню, поднял с пола нож, которым пыталась защищаться Аленка и отправился кончать бабку. Это оказалось трудно, рука с ножом упорно не желала опускаться. Для храбрости выпил опять, зажмурился, еще раз попытался ударить ножом, но понял - не сможет. Тогда, не долго думая, привязал старуху к стулу бельевыми веревками и принялся обкладывать ее первым попавшимся под руку тряпьем: простынями, покрывалами, одеждой. Срывая с багет пошлые шторы с рюшечками и бубенцами, испытывал неописуемое отвращение: "Какая мерзость! Эти шторы еще глупей, чем раскрашенная фотография."
Для того, чтобы оставлять ментам поменьше следов, решил подбросить ближе к намечаемому костру еще и аленкин труп. Эта штука оказалась такой тяжелой, что пришлось тащить ее волоком за ноги. К тому же она оставляла за собой на полу кровавый след, от которого Смыка едва не стошнило. С трудом удержался, и, стараясь покончить с неприятным делом поскорей, принялся заливать тела и тряпье бабкиным самогоном. Его было море и горел он - Смык когда-то проверял - не хуже бензина.
- Вот так, - бормотал Смык, - от него, родимого, ты, стерва, и подохнешь. Твоя работа, пей теперь сама...
Сделал для уверенности еще пару глотков и, сунув бутылку в карман, чиркнул зажигалкой. Вспыхнуло здорово. Смыку стало даже интересно, что решат менты, когда осмотрят остатки дома. Пусть думают, что хотят. Плевать! На все плевать! Смык был уверен в собственной правоте. Немало ему горя на роду принесли, теперь и он смог отплатить.
Он затрясся в припадке безудержной ярости, и забыв о том, что его могут услышать бабкины соседи, совершенно не контролируя себя, заорал что было мочи - неистово, безумно, опустошающе завопил:
- Скоты!!!
Полез в карман, достал поллитровку, допил остатки и швырнул бутылку с такой силой, что ударившись о стену, посудина разлетелась фонтаном осколков.
- Какие же вы все скоты!!!
Огонь набирал силу. Надо было убираться. Сначала из бабкиного дома, потом с поселка, и утром, едва пойдут первые электрички - из города.
Смык подхватил свой пакет и направился к выходу. Поскользнувшись в луже крови, он едва не упал, но все же сумел удержаться на ногах. Его чуть не вырвало, и он во весь голос заматерился, проклиная чертову шлюху и ее не менее чертову кровь. Еще он вспомнил, что где-то здесь, недалеко от бабкиного двора, должен быть совсем уж чертов открытый люк. Несколько дней назад Смык сам снял с него чугунную крышку и отволок ее на пункт приема металлолома.
Не переломать бы кости - колодец метра два глубиной, не меньше.