Топчин Александр Игоревич : другие произведения.

Вечное Сегодня

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   ВЕЧНОЕ СЕГОДНЯ
  
   Фантастический роман.
  
  
  
  
   "Ночь светит тысячами глаз,
   А день глядит одним,
   Но солнца нет - и по земле
   Тьма стелется, как дым.
   Ум светит тысячами глаз,
   Любовь глядит одним,
   Но нет любви - и гаснет жизнь
   И дни плывут, как дым". (Эти слова, говорят, прочёл однажды, как вступление к своей лекции студентам, великий химик Менделеев. Такая вот "химия и жизнь", к чему бы это?).
  
  
  
  
   Часть 1. СТРЕЛА АМУРА.
  
   Глава 1.
  
  
   Однажды ярким и ранним июньским утром (уже в который раз, но всегда словно впервые), со свистящим шипением распахнулись железные зеленые двери электрички, и я с непередаваемо радостным благоговением, ликуя душой, ступил на умытую ночным теплым дождиком платформу станции родного городка. Провинция-с, господа.... Впрочем, не столь глухая и вполне цивилизованная с безумно богатым прошлым. Станция называлась Гатчина Варшавская, а городок, сами понимаете, - Гатчина; тот самый, знаменитый своими царскими парками, озерами и дворцами городок, что под Питером.
   Набирающие силу лучи Солнца брызнули в лицо оранжевым водопадом, заставили слегка зажмуриться. Дома! Наконец-то! В голове голос Макаревича, непрестанно, точно уличный шарманщик, повторял один и тот же припев: "Но лишь потом я вспомнил дом.... И темной ночью, и самым светлым днем, как хорошо иметь свой дом...". Как хорошо, как хорошо! Оглушительно чирикающие воробьи на балюстраде платформы казалось, орали друг другу и всему миру то же самое.
   Сипло и коротко свистнув, электричка за моей спиной лязгнула сцепками, и я сбежал по скосу платформы в объятия привокзальной площади. Буквально - сбежал, хотя мой видавший виды брезентовый баул уже третьи сутки дороги отрывал мне руки и отдавливал лямкой плечи.
   Немногочисленный народ, сошедший с поезда, деловито стал распределяться по автобусным остановкам. Спугнутые воробьи на минутку умолкли, перекочевали на стоящие вдоль платформы липки, и их вечный "ор" возобновился из пронзительно-зеленых, начавших густеть крон. Мне на автобус не надо было, к счастью, (гатчинские автобусы всегда были сущим проклятием - быстрее пешком дойдешь), мой дом, лелеянный в сладостно-томительных ожиданиях встречи, был рядом - на противоположном конце привокзальной площади, в начале улицы Чкалова. Дом один, квартира один; годы детства, юности и - почти взрослости, когда я укатил по распределению в Калининград с дипломом судового механика-дизелиста третьего разряда....
   Бог мой! Возвращение домой! Знаете ли вы, что это такое?! Да, тот самый ураган радостных чувств, который заставляет сердце выпрыгивать из груди, а всю душу - трепетать. Нет, черт возьми, песня Макаревича не выражает всего этого. Она другая какая-то. Хорошая песня, все крутится и крутится в голове....
   Серая сталинская пятиэтажка из силикатного кирпича - рукой подать. Иногда я думаю, что в море стоит ходить хотя бы только ради этого - ради нескольких блаженных минут возвращения домой к родному порогу. Всего несколько минут - и все. Радость, конечно, еще струится, но самый пик чувства длится мгновения, и запоминается на всю жизнь. И так - каждый раз, пару раз за год, ради этого стоит жить. Завтра ты дома, и после завтра - дома. День, два, три, неделя, жизнь входит в свое привычное русло и к концу отпуска или отгулов, мало-помалу, просыпается зов, желание снова отправиться в дорогу. Расставание грустно, но в нем уже заложена радость грядущей встречи.... И так год за годом курьерский поезд жизни набирает скорость...
   Сейчас я устрою старикам сюрприз. Коричневая кнопка величественного (под стать сталинской архитектуре) звонка, приковывает взгляд из далека. Чуть затхлый, сладковатый воздух, который присущ всем старым парадным, вдыхаю почти с наслаждением. Он въелся в мою кровь с детства, когда я пыхтел у двери со связкой ключей и тяжелым ранцем, пытаясь справиться со старыми замками; когда вытаскивал из подвальной кладовки свой велик; когда сидели пацанами на необъятном подоконнике у открытого окна....
   А звонок все такой же - настырно дребезжащий.
   - Демка! - мать всплеснула руками. - Ой-ты! И как всегда - втихаря!
   Баул соскользнул с плеча на пол. Обнялись.
   - А я ведь чувствовала!.. - мать всхлипнула, прижавшись щекой к моей груди. - Звонок услышала, и сразу сердце забилось, иду открывать, аж слабость взяла.... Сынок....
   - Ну, буде, буде, - вытер ладонью ей слезу. Поцеловались.
   - Уж жду, жду, никогда не предупредишь загодя. Пирогов бы напекла. Пекла, вот, в субботу, да так и не дождались тебя. Но сегодня собиралась тоже.
   - Напечешь. Ожидание пирогов, оно - аппетит распаляет. Батя-то где? И Аленка?
   - Отец приедет сегодня, халтурят с братом в Пудости на коттеджах. Дела на работе совсем плохи, сокращают его, денег не платят.... А Аленка на сессию укатила. Экзамены уже, зубрила всю ночь. Уехала зеленая, круги под глазами. Разминулись вы.
   Перевел дух. С теплотой смотрю на мать. Маленькая она какая...
   - На пару недель я. Вот, подарков вам пол баула привез. Разберем вечером, когда все соберутся. Пойду за бутылкой схожу. Да ты не суетись особо!
   - Демка, - качает головой. - Я вам нажрусь с батькой!
   - Что ты! Я совсем почти ни-ни! Маленько, разве что, за встречу, грех разве? От шампанского не откажешься ведь? Гуляем сегодня, точка.
   - Знаю я ваше "маленько"...
  
  
   С отцом на кухне просидели часов до трех ночи. Не потому, что пьянствовали, просто говорили о том, о сем, хмель уж и вышел давно. Отец у меня вообще "полуночник": пачка "Беломора", кипа свежих газет, маленький телевизор "Электроника", - любил уединяться так. И я вместе с ним иногда. Бывало, так он и в будни засиживался, а утром в семь подыматься. Вставал тяжело, как на войну.
   Отец мой человек интересный, характер живой: "Оптимизьм, понимаешь, нельзя терять...". Жил, как все. Трудился всю жизнь в гатчинском филиале "Электронстандарта", и теперь вот, за пять лет до пенсии - сокращение штатов, полный развал. По всей стране, известно, развал.... Оптимизмом, конечно, сыт не будешь, но жизненная энергия не покидала батю, хватало ее и на мать и на младшую сестру. Оптимистам всегда, наверное, от жизни достается. Жизнь будто проверяет таких людей.
   Мать тоже получала крохи, и даже эту "смешную" зарплату задерживали по три-четыре месяца. Я помогал, естественно, оставлял денежные аттестаты с каждого рейса, но и у нас в последние годы пошел развал, не особо густо зарабатывалось, прямо скажем. Суда стали продавать, снабжение урезалось с каждым разом, все словно проваливалось в некую черную дыру.... Что дальше будет? К тому же я, вот, в прошлом году, чуть не женился. Чуть. Но это уже другая история. Там все было кончено, но надолго ли?
   И Аленка - сестричка, статная молодушка, (а, сколько НУЖНО всего едва перешагнувшей совершеннолетие ослепительной красавице?). Она была ослепительна и "ослепляла" там парней "пачками", в своем Финансово Экономическом, что, в конце концов, тоже грозило однажды потребовать крупных капиталовложений, сами понимаете. Но пока "прынц" еще не появился. Настоящий, естественно. Я уверен, что моя Аленка - девчонка что надо, и всё у неё будет хорошо. Ну, дай Бог...
   Как всегда, конечно, основные мои подарки были для сестренки. Правда, сейчас уже весь этот ширпотреб заполнял и наши прилавки. За барахлом уже не надо было ехать за границу, как еще недавно, когда обычные джинсы были вещью не из дешевых. Кроме всего прочего, я подарил ей в этот раз шикарную ракушку - зубатку, покрытых лаком морских коньков, и веточки кораллов, из которых можно было "сваять" симпатичную композицию.
   Разговор с отцом тянулся долгий и неспешный. Мы обсудили все события, минувшие за эти пять месяцев, что меня не было. Когда он рассказывал мне про сестру, довольно улыбался, когда о работе и прочем житье-бытье, рука его невольно тянулась к "Беломору", и он укутывался облаком дыма, будто отгораживаясь от одолевающих бесчисленных проблем и неприятностей.
   Незаметно разговор перекинулся на вечные темы о жизни и смерти, и с житейского плана сместился в некий философский. Мы тут спорили, отец был упрям, но я улавливал по его глазам, скептичной улыбке, что он хотел бы верить во все то, что будоражило мое воображение, но ему не верилось. "Живем только раз, и именно поэтому надо прожить достойно. Но... не дают, понимаешь, сволочи". Мне казалось, что все внешнее бессмыслие и мракобесие, на самом деле, подчинено каким-то непостижимым законам, мы видим только внешнюю сторону и судим только по тому, что можем видеть... "Вот именно, оно и видно, кто понаглее, тот и живет..."
   Не скажу, что я особо верующий в Бога там или во что-то подобное, не знаю. Я тоже реально жил в этом же мире и работал, как папа Карло. Просто ХОТЕЛОСЬ верить во что-то, в какую-то реальную Силу, справедливость... Детский сад, верно? ЧТО-ТО есть "с изнанки" этого мира, что-то необычное, я верил в это внутренне и вопреки реальности. Возможно, это было предчувствие, потому что вскоре моя жизнь не просто перевернулась, она была буквально взорвана НЕОБЫЧНЫМ. Жизнь действительно оказалась гораздо глубже и богаче, чем это видится внешне.
   - Да, кстати, - вдруг вспомнил отец. - Буквально несколько дней тому назад к тебе заходил твой друг детства Валька Сидиков. Помнишь такого?
   Как же не помнить одноклассника, лучшего друга. Десять, нет - одиннадцать лет, пожалуй, как толком не виделись. Пару раз только, на улице, случайно, перекинулись новостями жизни. То я спешил, то ему некогда. А потом и вовсе - как в воду канул, переехал куда-то и пропал. Мне стало интересно.
   - И что? Как он там?
   - Да, он даже не прошел. Просто спросил про тебя, оставил адрес, и до свиданья. Шальной какой-то.
   - В смысле?
   - Да, не знаю. Будто озабочен чем-то сверх меры, глаза горят, странный стал, не узнать. Я ж его хорошо помню, нормальный пацан был. А теперь - худющий, кожа да кости. Пробубнил что-то и ушел.
   - Чем занимается?
   - Говорю ж, не знаю. Ни о чем не разговаривали. Денис дома? - говорит. Нету, в рейсе еще. А, хотел повидать, спросить кое-что. Значит, ходит в море? Да. Хорошо, спасибо, передайте вот адрес мой новый, когда появится, пусть зайдет. И - все. До свиданья. Может, еще кофейку тяпнем?
   - Нет, спасибо. Сколько там натикало уже? Слушай, я, кажется, уже вырубаюсь...
  
  
   Глава 2.
  
  
  
   Поплутав в новостройках микрорайона "Аэродром", наконец нашел дом номер 2 по улице Красных Военлетов. Названьице.... Оказывается, это был единственный дом по этой улице, которая непонятно как проходила, непонятно, с какой стороны.
   Кажется - здесь; увидел нужный номер квартиры на табличке у одной из парадных. Как сюда занесло Вальку? Он жил раньше с матерью на другом конце города. Чего это он вдруг про меня вспомнил? После окончания школы, я говорил, мы виделись всего несколько раз во время учебы. Я поступил в мореходку, он - в ЛЭМСТ, с головой ушел в электронику, это было его "пунктиком" еще со школы. Потом он, помню, собирался жениться на какой-то Ларисе, которая руководила то ли обществом "расширения сознания", толи "постижения сознания", ударился в вегетарианство и "здоровый образ жизни". С тех пор - пропал...
   Пока поднимался по лестнице, воспоминания прошлого вихрем ярких картинок проносились в моей голове. Как учились, как влюблялись в одну и ту же девчонку (но она не смогла разорвать нашей мужской дружбы), как ходили на тренировки по карате. Он бросил, но я упорно занимался, и это было моим "пунктиком". Тогда - почти запретный спорт, несущий силу и элементы восточной мистической философии.... По правде говоря, это все привлекало меня в определенной степени и по сей день.
   Мгновение помедлив, нажал на звонок. Приглушенные шаги за дверью, бормотание, похожее на напев Винни Пуха типа "пум-пурум-пурум-пурум-пум-пум".... Клацнул замок, дверь широко распахнулась без всякого подозрительно-предупредительного "кто там?". В лицо пахнуло табачным дымом, сквозь который нарисовалась Валькина физиономия. Черт, правда, не узнать: худой, желтый какой-то, только знакомый прищур глаз - эдакий философски-насмешливый. В углу рта - кривой окурок, с которого завихрением дымного воздуха от открывшейся двери сорвало целую "колбаску" пепла.
   - О! - окурок шевельнулся в растянувшихся в улыбке губах. - Мореман! Приветствую, категорически! Вползай, - отступил вглубь прихожей. - Через порог не будем...
   - Здорово, душа пропащая!
   Словно и не было этого десятка лет. Обнялись, усердно похлопали друг друга по спине.
   - Я-то пропащая всуе, - буркнул Валька прокуренной хрипотцой, - а ты вот где? По морям - по волнам, вся жопа в ракушках. Пузырь принес?
   - Держи это, - я достал из пакета бутылку "Алазанской долины".
   Валька, вздернув бровь, раздавил окурок о косяк двери, буркнул критически:
   - Мда, мореман. Из Парижу, али из Лондону напиток?
   - Из гастроному, понятно. Ты ведь не пил совсем, и Лариска тебя к вегетарианству практически склонила? Я, честно говоря, на всякий случай прихватил эту бутылку по пути. Думал - сам выпью.
   - Хорошая она баба была, - он вздохнул, подхватил бутылку. - Хорошая. Но дурная, блин, всю душу вынула мне, зараза. Люблю ее до сих пор, но лучше - не видеть еще лет сто. Исправился, понимаешь. Ладно, проходи туда, только не пугайся развала. Я пока на кухне организую экспресс-завтрак холостяка на две не обремененные бабами персоны. Не женился, надеюсь?
   - Некогда все...
   - Молодец.
   - Может, помочь там чего?
   - Не надо, я привык. С матерью разменялись, пять лет один живу. Свобода! Посиди пока, железяки не трогай только, на диване пачка журналов. Я быстро.
   Он исчез на кухне.
   С любопытством оглядываясь, я пересек довольно просторную прихожую и прошел в комнату. Если прихожая представляла собою зрелище неухоженного холостяцкого жилища, то вид единственной комнаты, насквозь пропахшей канифолью и табаком, поверг меня в настоящий шок.
   Посреди комнаты до потолка возвышалось замысловатое шарообразное сооружение из двух половинок, похожее на грецкий орех. Эта штуковина словно сошла с экрана из незамысловатого голливудского фильма о каком-нибудь полусумасшедшем изобретателе Машины Времени. Агрегат был раскрыт - верхняя полусфера чуть приподнята и сдвинута назад, внутри виднелось автомобильное кресло. Оболочки полусфер представляли собою решетчатый каркас, увитый кабелями, сквозь которые просматривались колоссальные обмотки в форме витых соборных куполов. У Спаса на Крови кажется такие.... Эти "купола" были повернуты основаниями друг к другу, образуя тесное внутреннее пространство с тем самым креслом. Нижняя полусфера покоилась на четырех сплошных плоских опорах, прикрученных к полу, под ней виднелся электродвигатель. Такой же мотор был установлен на верхней, открытой полусфере.
   Кабеля от обмоток собирались в пучки, обвивали весь агрегат снаружи, толстыми жгутами спускались вниз и по обшарпанному паркету тянулись к щиту, вделанному в письменный стол, который стоял справа. На столе глянцево блестел экран компьютерного монитора, и стояли две коробки с процессорами. Круто для начала девяностых годов! Один из системных блоков был наполовину разобран. Рядом с монитором беспорядочной россыпью лежала куча пятидюймовых дискет, стопка потрепанных общих тетрадей, рулон миллиметровки, готовальня, карандаши, ручки, линейки и прочая канцелярия.
   Слева от входа в комнату, вдоль стены, наспех заправленный диван, куча цветастых журналов, над ним - лампа и дальше, во всю стену, до потолка - самодельные книжные полки. Они буквально ломились от книг, и места им не хватало. Корешки книг выглядывали из-под дивана, несколько стопок были сложены прямо на полу. Пара старых стульев завершали картину.
   Я подошел к ближайшему стеллажу у изголовья тахты, с любопытством стал разглядывать книги. Гаусс, Лобачевский, Заккери, Ромен Роллан, Римман, Ориген, Р. Тагор, Д. Данин, Сенека, Бердяев, трактаты о Пифагоре, Нумерология - все вперемешку. Тут же - изобилие фантастики, том Библии, Бхагавадгита, разные йоги, труды Блаватской, Анны Безант, Клизовского, Рериха. Всевозможные репринтные издания конца прошлого века с ятями и твердыми знаками. Книги по магии и психотехнике, Шри Ауробиндо, Сатпрем, десятки других совершенно незнакомых мне названий, имен, в том числе - добрая половина на английском языке.
   Соседние полки были заставлены разного рода научной и научно-популярной литературой - от трудов по основам квантовой механики до учебников физики, электротехники и прочей дребедени. Толстые справочники, целые стопки всевозможных обшарпанных брошюр, литература по компьютерной грамоте, программированию, пособия, ряды папок скоросшивателей и снова - тома фантастики тут и там....
   Все эти сокровища человеческой мысли и недомыслия местами покрывали кучи пыли - очевидно, это были уже надежно изученные и использованные сокровища...
   Глаза разбегались, одним словом. Несколько раскрытых папок лежали по краям замысловатой схемы, разложенной на полу посреди комнаты и сотворенной на листе миллиметровки 12-го формата. На этой схеме я вновь увидел эти самые витые "купола", вписанные в окружность. Сложная сеть стрелочек изображала что-то вроде силовых линий электромагнитного поля. Верхушки "куполов" совпадали с обозначенными Северным и Южным полюсами. Все было поделено на сектора, условные изображения электрических обмоток, с которыми была состыкована хитроумная электрическая схема; а с изображением полусфер совмещались схемы кинематические. Ничего себе, а корефан-то - и правда "двинутый" изобретатель, полиглотище, профессор кислых щей... Кино, одним словом, и немцы.... Ладно...
   Услышав шаги за спиной, я оглянулся. На шее Вальки болталось кухонное полотенце, а в зубах дымилась очередная наполовину сотлевшая сигарета.
   - Чего это за хрень тут тебя такая? Машина Времени? - я и не пытался скрыть своего удивления и любопытства.
   Он усмехнулся.
   - Пошли, давай, кушать подано, садимся жрать, пожалуйста.
   Пепел с окурка просыпался прямо на пол. Валька шумно поскреб макушку головы.
   - Слегка одичал я тут, понимаешь, так что особо не бери в голову.
   На кухне пахло значительно приятнее, если не считать табачного дыма. Яичница с гренками и ветчиной занимала все пространство огромной сковороды на столе. Хлеб, соленые огурцы и литровая бутылка водки органично завершали натюрморт. Моя "Алазанская Долина" позорно стояла на полу под окном.
   Долго не мудрствуя, Валька налил две стопки, насадил огурец на вилку.
   - Запиваешь? А то воды налью.
   - Огурец сойдет. Давай, ладно, за встречу, что ли?
   - Ну, давай. Чертовски рад тебя зрить, на самом деле, старый.
   - Аналогично.
   Чокнулись.
   - Валяй, рассказывай, - Валька смачно хрупнул огурцом.
   - А чего рассказывать? Со мною все понятно. Закончил мореходку, укатил в Кёник, работаю, как папа Карло. Холост. Машину пока не купил, дом не построил, дерево не посадил...
   Валька хмыкнул:
   - Ну, а сыновей, наверное, в каждом порту по штуке?
   - В каждом, не в каждом, а бабы пока нормальной не нашлось. Квартиру тоже еще не купил, счета в швейцарском банке нет. Хотя за 10-то лет пора бы. Так что, ты рассказывай. Чем занимаешься, где работаешь, что за монстр там у тебя в проводах и лампочках?
   - Знаешь, старик... - Валька налил еще по одной, ухмыльнулся. - Тунеядец я, почти бомж. Иногда сам думаю - может того, с "башней" что-то? Бросаю все, но потом снова начинаю. Столько денег уже вгрохал - все, что папаня-покойничек оставил в наследство, а ведь богатенький Буратино был, помнишь? Три года, как похоронил. Баксы были, гараж, "шестерка" новая - все я продал на хрен. Тогда уже помешавши был, купил компьютер. Один раз приснилась, как Менделееву, схема... Ладно, давай, а то выдыхается.
   Выпили.
   - После института с работой повезло. Стоволосова помнишь из "Б" класса?
   - Да, деляга, фарцовщик-профессионал.
   - Таким и остался, мафиозо. Фирма тут у него совместная какая-то, склады, товар из Индии гонят, цветной металл попутно, трёшь-мнёшь. На склад к себе пристроил, платил не плохо. Сауна, тётки, выпивон, прочие вещи. В общем, поделился я раз с ним, под "этим делом", своей идеей, и помог он мне с медью для обмоток. Если бы затея моя удалась тогда, озолотились бы.
   - Так что за идея-то?
   - Конвертер электромагнитный. Свет, лишенный магнитной составляющей - универсальный материал генерирования любой материи. Облучаем кусочек золота определенным образом и полученную квант-матрицу переносим на такое же количество ртути. Недостающий протон структурируется сам собой из света. Пымс, и у нас второй кусочек золота. Клёво, да?
   - Гм.... Вот, Россия, страна героев, гениев-самоучек, лентяев, дураков и пьяниц.
   - Мы с тобой к какой категории больше относимся? - Валька с серьезной задумчивостью повертел в руках пустую рюмку.
   - Ко всем сразу, но в разной степени.
   Усмехнувшись, он многозначительно выставил в мою сторону указательный палец:
   - У меня, все-таки, "верхнее" образование, это тебе что, хрен собачачий? - потом воткнул в губы сигарету, чиркнул спичкой. - Давай, наливай.
   Пропустили по третьей.
   - Ну, и?
   - Миллиончика баксов не хватило. Лаборатория нужна нормальная, оборудование, вместо меди - сверхпроводник, а это - криогенная установка, как минимум. Потом - три-четыре киловатта квартирной мощи? при одной фазе - это чушь. Ртуть нужна, еще и для создания усилителя излучения.... Короче, ничего не вышло, но я понял, что можно сделать кое-что другое, но это уже Стоволосову было не интересно, спонсирование было перекрыто, со складов пришлось уйти. Хорошо, что дружбан по старой памяти долги не повесил и на "счётчик" не поставил. - Валька вздохнул, затянулся сигаретой. - "Сдулся" я поначалу, пил неделю, как раз с Лариской разосрались, послал я её, куда подальше, вместе с её идеями и здоровым образом жизни. Сам понимаешь.... Ты яичницу-то жуй, нормальная такая яичница.
   Валька раза три подряд зацепил вилкой со сковороды, набил полный рот и с блаженством принялся жевать. Первые граммы алкоголя попали в кровь, производя свое волшебное воздействие, мир вокруг стал чуть краше. Наполняя стопки, Валька продолжил, еще даже не прожевав до конца:
   - В общем, стал я исходить из реалий, спустился из эмпиреев на грешную землю, засел за расчеты, - он шумно сглотнул. - Решил раз уж нельзя сразу материальной выгоды получить, а жизнь дала трещину и стала похожа на задницу, пора сваливать.
   - В смысле?
   - А что в смысле? Во всех смыслах. Штуковина, которая стоит в той комнате - прообраз техники будущего, универсальная штуковина. Можно и за границу свалить и вообще.... Вообще КУДА ХОЧЕШЬ, - Валька сделал круглые глаза, и в них промелькнули огоньки сумасшествия безумного непризнанного гения. Потом он расслабленно откинулся спиной к стене, вытянул из-под стола свои длинные ноги с драными носками, парой больших затяжек докурил сигарету, ткнул окурок в стоящую на подоконнике, полную пепельницу.
   - А ты чего, не куришь? - спохватился, придвинул ко мне мятую пачку "Кэмэла".
   - Нет, подышу с тобой.
   - Молодец. Давай, тогда выпьем...
  
   Чего-то он мне объяснял там еще битый час про свое изобретение, но я, признаться, мало чего понял, только усердно кивал головой, делал удивленные глаза и издавал звуки - где восхищения, где удивления. Его Генератор Ритма, как он это называл, был, по сути, моделью, как атома, так и всей вселенной. Чтобы переместиться в пространстве на любое расстояние, не обязательно, собственно, перемещаться, надо всего лишь изменить какой-то там масштаб "сознательного восприятия реальности" (Лариска таки мозги вправила ему, да?), или что-то вроде этого, какой-то МАСШТАБ, одним словом. Потому что РАЗМЕР и РАССТОЯНИЕ - это некая условность, субъективное отражение в нашем сознании. Валька с упоением живописал ползущую букашку, для которой один шаг человека - гигантское расстояние, а сибирские просторы сопоставимы с галактической далью.... Чтобы взять и шагнуть в соседнюю галактику, нужно "всего лишь" иметь другие размеры, а для этого надо принять форму "спинодиномического квантового поля", которое абсолютно одинаково, как у атома, так и у целой галактики.... В общем, такая "ботва", и я слегка пожалел даже, что зашел к своему давнему дружку. Что-то явно с "крышей" у него, или это нормальное явление для среднестатистического гения российских просторов?
   К концу этой теоретической части у нас осталось меньше пол-литра водки и совсем не осталось яичницы. Валька, брякая кастрюлями, крышками, слегка окосевший уже, поставил вариться пельмени, включил музыку. "Шарп", (весьма обшарпанный, кстати, но живой), издал вступительные аккорды какой-то вселенской электронной симфонии. Ну, совсем не под водку с огурцами! Я с протестом замотал головой:
   - Что это, брателло?
   Зря крутил головой - кухня вокруг слегка "поехала". Кажется, мой "спинодинамический масштаб" действительно сдвинулся с места, стало смешно.
   - "Бони-М" какое-нибудь есть у тебя? Наше, школьное? Что за байду включил?
   - Это не байда, это подборка Ритмов для моего агрегата. Природа хроматической музыкальной гаммы, строение музыки, такие же, как и строение электромагнитного поля...
   Я снова, протестуя, крутанул головой.
   - Ладно, Ломоносов, Михайло. Заткни фонтан науки, у меня имеется предложение, подкупающее своею новизной, от которого невозможно отказаться.
   Ильченко с Карцевым он, помнится, тоже любил. Улыбнулся, забросил в рот сигарету.
   - Ну, давай, предлагай предложение.
   - Я предлагаю предложить.... Давай, Сеня, наливай.
   Выпили.
   - И в какой же стадии, в данный момент времени и в данном отрезке пространственного континуума, находится твоя Машина?
   - В стадии доработки. Перемещение, пока не удается, зато возникают видения, четкие картинки других пространств. Не веришь?
   - Ага, сейчас литру допьем, и пойдем смотреть твои видения. Правда, возможно раздвоение картинки и плохая четкость изображения. Но наука тут не пр-ричем.
   - Дурак ты.
   - И это, опять же, понятие относительное. Как ты г-ришь, зависит от сознательного вас-сприятия реальности. Если отнести относительно масштаба коэффициента интеллекта Ай Кью, то это ко мне не относится.... Сам дурак.
   - Слабо проверить? Ваше "Ай Кью" может и не выдержать такого потока информации. Между прочим. Неизвестно, какие слои отзовутся на твое подсознание, можно даже и в Ад заглянуть, хочешь знать.
   - Да ладно. Вода кипит, закидывай пельмени. И огурцов еще давай достану. Где там у тебя банка?
   - Там...
   С достаточной скоростью мы доходили до положенной достаточной кондиции. Сейчас пришла мысль, что в магазин идти не надо будет, ведь у нас имеется еще целая бутылка вина.... Собственно, самое главное Валька вспомнил, когда разлили последнюю водку и пельмени были почти уничтожены.
   - А! - даже сигарета выпала у него изо рта. Ругнувшись, он раздавил ее носком ноги. - Слушай, корефан-мореман, ты-то мне и нужен!
   - Неужели? По этому поводу придется выпить... за знакомство.
   - Погоди, чёрт, погоди.... Ну, ладно, давай.
   Чокнулись.
   - Мой компьютер - груда железа, рухлядь, ящик с ботвой. Сейчас всё очень быстро развивается, мне нужен процессор нормальный, "Интелловский", пятого поколения, я читал в журнале... 586-й, называется "Пентиум", второй вариант его - с тактовой частотой до двухсот Мегагерц! Отпад! За границей уже продается, а у нас пока появится, денег будет стоить не мерянных. У меня щас ваще деньгам кердык... Ты когда в моря сваливаешь?
   - Через пару недель.
   - Отлично. А вернешься когда?
   - Четыре-пять месяцев.
   - Целая вечность, блин. И как ты терпишь? А пораньше не слинять с пароходов ваших?
   - Вряд ли. Так тебе железяка какая-то нужна?
   - Нужна - не то слово. Пошукаешь там?
   Он порылся в карманах, извлек на свет божий мятую бумажку, развернул, посмотрел.
   - Угу. Вот здесь. На, только не потеряй. С этой штучкой дело пойдет лучше, мы с тобою огребем Нобелевку, сто пудов.
   - Если раньше нас не схарчат спецслужбы. Или - зелёные человечки.
   - Между прочим, кроме шуток. Я когда включаю свой агрегат, иногда над домом зависает НЛО, даже в газете писали. Куча свидетелей. Я посмотрел время - точно проводил эксперимент.
   - Засветился, значит. Гляди - заберут.
   - Да любое нормальное НЛО использует мой метод перемещения, на фиг я им нужен.
   Так и сказал - "мой метод", видали, да? Скромняга.
   - Значит, пока не получается улететь?
   - Получится. Достану только процессор. А пока удается получить измененное состояние сознания. И тела, видимо, тоже. Особое, резонансное, масштабное состояние. Остается только сделать один маленький толчок... - глаза его вновь зажглись блеском непонятного простым смертным азарта, на который не способна воздействовать никакая доза водки.
   - А чего, споем, может? Здравствуй, аист, здравствуй птица!.. - мне уже больше не хотелось выслушивать квазинаучную абракадабру и величественные дефиниции будущего повелителя Времени и Пространства.
   - А чего, споем. Помнишь, "Машину"? На-а берегу так ажив-влённа-людна-а!
   - И у ва-ады высится, как мира-аж!..
  
   Что было дальше - помнится смутно. Зарекался сколько раз не перебирать, но горбатого, видать, - могила исправит или только большая-пребольшая любовь. Если бы я только знал насчет последнего, знал, что меня ждёт уже в ближайшем будущем! И не только любовь...
   Однако одно воспоминание осталось весьма четким и совершенно "трезвым", как ни странно, оно вообще словно выпадало из той пьянки. Это - сон. Сон, который мог присниться только после пол-литра водки с понижением градуса при помощи вышеупомянутой "Алазанской долины", будь она трижды неладна. А "обрубился" я прямо в том самом автомобильном кресле в чреве Валькиного агрегата. Естественно, наоравшись песен и допив лжевиноградное пойло, захотелось острых ощущений. Ад, которым грозился Валька, мне был "по колено", если не сказать грубее. А подать сюда ентот ваш Ад, мать-перемать его так-то, мы ща все рога чертям поотшибаем нахрен!..
   Кажется, Валька действительно врубил свою машину, как она выключилась - не знаю. Сама, наверно. Помню, загудело; поверхности витых обмоток перед глазами и подо мною пришли в движение, закрутились навстречу друг другу. Где-то в районе желудка возникло неприятное ощущение, и последняя мысль была - "не блевануть бы, ибеныть...".
   Еще кажется, зазвучала музыка наподобие той, которую Валька включал на кухне - отрывистый стремительный ритм, мягкие басы, электронное звучание некоего волшебного полета над облаками.... Мне больше подошел бы, видимо, военный марш "Дойче Зольдатен Унтер официрен" в тот момент, ей богу; или бессмертная песня "Расскажи, Снегурочка, как дела...". Считайте, что всё остальное я придумал.
   Образ полета в воздушном океане, пронизанном лучами солнца, завладел мною целиком и полностью. И эта музыка.... Палитра звуков была настолько богатой, гармонично красивой, что обладала почти колдовским воздействием. Музыка вдруг стала зримой, превратилась в сияющую реку, сиятельный поток тысяч ярко-желтых лучей. Я окунулся в него, вынырнул и вновь оказался на просторах солнечного небесного океана, а поток тёк, струился вокруг широкой рекой света. Неописуемое чувство свободы переполняло меня - я мог лететь КУДА УГОДНО! Вновь захотелось вернуться в поток света и музыки, я развернулся и нырнул в эту реку великолепия. Мгновение бьющих в лицо звонких и поющих, невесомых световых струй, я пролетел сквозь неё, и опять - медлительный безбрежный простор небес и парение.... Новое усилие воли - поворот, взрыв золотистого света подхватил меня, увлек с собою на невероятной скорости, понес вверх. Почему вверх? Не знаю. На самом деле там, в объятиях фантастического потока, не было ни верха, ни низа; просто какое-то ощущение взлета, момент невесомости, что ли.
   Свет стал ярче - янтарный, живой, текучий, с вкраплениями мириадов искорок. Чувство движения.... В следующее неуловимое мгновение сияние померкло, только россыпи мерцающих блесток какое-то время клубились вокруг безумными вихрями. А когда и они угасли, вокруг меня проявилось небо. Вновь - небо. Обычная, напоённая солнцем земная синева и белые гряды редких легких облаков внизу. И опять звучала - теперь уже далекая, на пределе слышимости, мелодия; та самая, которая принесла меня сюда в купели золотистого сияния.
   Но сейчас я не просто парил, это был быстрый, очень стремительный и реалистичный полет. Музыка все еще владела мною и несла вперед, в неизвестное, на огромной скорости. Представление еще не закончилось!
   Это был иной мир. Сначала я увидел в небе множество серебристых машин, которые точно горели в лучах солнца. Самолеты? Они быстро приближались, целая армада! Машины были похожи на военные истребители, но немного иной формы. Плоскости крыльев имели наклон вперед, не видно было ни инверсионных следов, ни горящих дюз двигателей. В остальном они сильно смахивали на наши истребители - блестящие колпаки фонарей кабин, крестообразное хвостовое оперение, стремительно-обтекаемые формы. Знаки.... Мне показалось, я успел разглядеть знаки на крыльях - белый квадрат, пересеченный синими диагоналями, еще что-то.... Ну, прямо - Андреевский флаг!
   Аппараты быстро, четкими рядами поднимались ввысь. Я проводил их взглядом и увидел там, в густеющей синеве, гигантское дискообразное сооружение. Оно парило в воздухе на огромной высоте, и было сплошь усыпано бисером мерцающих огней. Корабль? Воздушный город?
   Некая тревога, ожидание беды, явственно накатила волной, необъяснимо захватила душу на несколько мгновений, и ушла, схлынула. Армада летательных машин растворилась в небе, таинственная небесная громада, похожая на город, тоже исчезла; я несся дальше вперед, точно дух, не чувствуя никакого ветра, сопротивления воздуха.
   Эта планета была как две капли воды похожа на Землю. Если бы не те "истребители", ни за что бы ни подумал, что это не Земля. У нас просто нет таких аппаратов и парящих в стратосфере городов. Внизу подо мною проплывал огромный, раскинувшийся на большие пространства мегаполис. Гигантские здания необычных, многогранных форм, блестели на солнце тысячами отсветов, теснились над ущельями улиц, планировка которых напоминала паутину. Вскоре вынырнули окраины, небоскребы поредели и "обмельчали". Сети дорог оплетали город со всех сторон, исчезали в дальних просторах, рассеченных квадратиками полей. Затем раскинулись бесконечные леса, иногда сверкала синь озер, и змеились реки. Огромных мегаполисов больше не было, лишь изредка вновь возникали заплаты полей и белели постройками небольшие поселения. Редкие ровные стрелы дорог рассекали леса и исчезали в дымке на горизонте. Земля, ни дать, ни взять....
   Ее поверхность вскоре скрылась под сплошным покровом кучевых облаков. Исполинские "наковальни" грозовых фронтов мрачно вырастали впереди внушительными облачными островами, озарялись изнутри вспышками молний. На умопомрачительной скорости влетел я в это царство густых клубящихся туч и ярко-синих сполохов, но по-прежнему не чувствовалось ничего, кроме неописуемого, свободного движения. Я просто ЛЕТЕЛ без цели, но с наслаждением. "Куда лечу? Чего хочу?" - кайф, одним словом, не земной. Может быть Валька, хитрец, водку на мухоморах настоял? Улёт получился знатный, ничего не скажешь. "Верхнее образование" у него, видите ли....
   За несколько минут, буквально, пронзил я в своем полете многоярусные, полыхающие электрическим огнем толщи туч, и теперь передо мною возникли горы. Их серебристые заснеженные вершины проявились сначала на горизонте в дымке. Очень далеко словно плыли они над изумрудным ковром лесов, над облаками, были похожи на волшебные воздушные замки. Их белые призрачные силуэты быстро обретали плотность, росли, формировались в величественную цепь.
   И вот, через минуту, я очутился в чудесном горном мире. Полет затормозился, полная богатой зелени долина промелькнула внизу, блеснуло серебро горной реки. Изломанные уступы, чернота древних камней и белизна снега заполнили все пространство подо мной.... Узкая горная тропа над ущельем обозначилась близко, на скалистом склоне, приблизилась и застыла. Полет прекратился. Словно обретший плоть дух, я плавно приземлился на живописном карнизе, мелкие камушки зашуршали под ногами.... Приехали?
   Видение, потрясающее своим реализмом, продолжалось. Где-то, каким-то шестым или десятым чувством, я осознавал, что это всего лишь видение, но мне хотелось досмотреть его до конца и не возвращаться раньше, чем всё это закончится. Впрочем, мое пьяное вдрабадан тело, оставшееся ТАМ, вряд ли было способно проснуться раньше того, как сможет переработать ударную дозу алкоголя, которой я его нагрузил. На самом деле я не был таким уж "алконавтом", ей богу, но изредка случалось....
   - А вот и он, - мужской голос за спиной заставил обернуться.
   Живописный, сказочный старик, похожий на Мерлина или Кэттвизла, одетый в длинные грубые одежды из домотканого полотна и подпоясанный широким кожаным поясом, стоял неподалеку на тропе и опирался на длинный, кривой посох из отполированного сука дерева. Справа тропу окаймлял крутой гранитный утес, слева - в метре - пропасть. Я знал, там - та долина. Клонящееся к закату солнце фантастически красиво устроилось между далекими отрогами, которые замыкали долину, заливало золотистым багрянцем снега ледников, освещало старика. Его длинная тень лежала на потрескавшихся гранитных изломах стены уступа.
   Неожиданно старик раздвоился - просто шагнул вперед сам из себя, оба двойника встали друг перед другом, критически осмотрели меня с ног до головы.
   - Да-а, - протянул тот, что стоял слева, почесав седую длинную бороду, - Никогда бы не подумал, что такие индивиды придут, чтобы вписать строку в Книгу...
   - Пути Господни неисповедимы, - вторил тот, что справа таким же точно тоном и голосом.
   - З-здравствуйте, - сказал я, запнувшись. - Я, вообще-то....
   - Он прошел стык миров в этот день, не раньше, не позже...
   - Не раньше, не позже.... - они оба почти синхронно покачали головами.
   - Вообще-то, это случайно....
   Старики вновь сошлись в одно тело.
   - Ничего не бывает случайным, сынок. Тебе придется так же раздвоиться и взяться за эту работку. Ты можешь задать только один вопрос.
   - Какую работку?
   - По соединению Раздвоенного.
   - Чего раздвоенного?
   - Это уже второй вопрос. Иди за мной, - старик довольно живо развернулся и бодро зашагал по тропе, ворча себе под нос:
   - Что-то сдвинулось в этом мире, кого Перун прислал? Отпрыска порочного и болтливого, невежественного, что дубовая колода.... И я должен,... должен повиноваться, ибо мир мой восстал на грани бездны тартаровой.... В былые времена отроки приходили с умом чистым, что горный источник... Боги, боги... вам виднее, - резко свернув, он вошел прямо в скалу и исчез.
   Я в нерешительности замер перед шероховатой, с зелеными пятнами мха гранитной стеной. Неожиданно из нее высунулось лицо старика, я даже чуть попятился. Хмуря седые брови, голова сверкнула глазами, тряхнула такой же седой бородой:
   - Да, лучше здесь подожди, - и вновь исчезла.
   Интересное дело, подумаешь, какие мы умные. Мне этот дед, по большому счету, никто и вообще до фонаря. Пора бы, наверное, и домой, представление окончено. Я подошел к краю пропасти и с опаской заглянул вниз. Ни хрена себе, высота.... Что-то не летается больше.
   - Сейчас отправишься, - послышалось за спиной. - Возьми вот это.
   Я обернулся. Старик стоял за спиной - как неслышно подкрался! Он протянул худую руку, узловатые пальцы медленно разжались. На сухой ладони лежал дымчато-серый, плоский камень в форме полукруга с изломанным торцом, размером с пятидесятирублевую монету. У края камня, рядом с изломом, виднелось маленькое отверстие, которое стало бы центром диска, если к этому обломку добавить недостающую половину.
   Я нерешительно взял камень, который был очень холодным, но едва коснулся кожи моей руки, как нагрелся в мгновение ока и стал почти горячим.
   - Смертельный конфликт Искусственного и Естественного захватит тебя в самую гущу событий. Когда найдешь вторую половину, - и свою, и камня, - настанет время действовать. И только любовь, отрок мой, способна спасти твою шкуру, только любовь. Пусть же все твои дела исходят из этого. А теперь - можешь лететь.
   Старик резко поднял свой кривой посох и ловко упер его мне в грудь. Я не успел даже сказать "а", как сильный толчок спихнул меня с уступа в пропасть. Теперь "а" заоралось в полный голос...
  
  
   Глава 3.
  
  
   Дальнейшая жизнь текла, как обычно, за исключением одного маленького момента, о котором скажу чуть ниже. Проснулся я под утро, не чувствуя ни рук, ни ног. Валькин агрегат, что ни говори, для здорового сна приспособлен плохо. Хотя здоровье, сами понимаете, термин в данной ситуации плохо приемлемый. Ноги и руки просто затекли, а сам я словно весь состоял из одной очень тяжелой и больной головы. Валька громко храпел, раскинувшись на своем диване, на столе тихо жужжал компьютер, горел зеленый огонек, но экран монитора оставался черным. Вспомнился "улетный" сон, однако пока было не до него, надо было выбираться, размять конечности и водички хлебнуть...
   За те две оставшиеся недели, что я отдыхал дома, предаваясь блаженству безделья, к спиртному больше не притрагивался, противен был сам запах. От матери, понятно, получил втык по полной программе. Она в тот вечер напекла пирогов, ждала меня до полуночи, а я, паразит такой, водку пьянствовать вздумал. Пришлось покаяться и дать все смертные клятвы....
   Сон в Валькином аппарате помнился хорошо, даже детально, и мой друг отнесся к этому с торжествующим восторгом: "Видел, да! Ну, что я тебе говорил? Думаешь, по пьяни? Ни фига! Давай еще раз попробуем?" Но пробовать больше никакого желания не было, определенно. Валька даже обиделся. Я выступил со встречным предложением - сходить куда-нибудь, познакомиться с девчонками, но кроме кофе ничего не пить. Он ломался сам, как девчонка, но я его уломал. В результате подруг мы нашли, но опять нам понравилась одна и та же, потому что вторая была страшная. В Вальке проснулись его здоровые инстинкты, и Маришку он у меня увел. В делах сердечных, господа, надо быть волком-одиночкой, да-с. Убедился в очередной раз. Да, ладно....
   Время летело. Я понимал, что надо бы побеспокоиться о билетах на поезд, но ехать в Питер, толкаться в кассах.... Как всегда, я полагался на удачу. Тем более, за несколько лет поездок приобрел бесценный опыт в добывании билетов даже тогда, когда их нет, и не будет. Просто невозможно такое, чтобы мест в поезде совсем не было. Я железно знал, когда снимается бронь, и всегда в этот момент оказывался у кассового окошка.
   К концу отгулов мысли о новом предстоящем рейсе все чаще давали знать, я уже готовился морально и физически, поехал на рынок закупить все необходимое - носки, зубную щетку, рабочие штаны и все такое. Бродя по рынку, наткнулся на лавочку со всевозможной Восточной экзотикой. Тут были благовония в крошечных пузырьках, ароматические палочки, всякие колокольчики там, амулеты, побрякушки, плакаты. Продавались цветастые кришнаитские книги, какие-то эзотерические брошюрки полусумасшедших контактеров с "Высшим Разумом", аудио кассеты с музыкой, видеокассеты - все дико дорогие. Народ толпился больше из любопытства: чего только не увидишь теперь, в период активного строительства капитализма в державе! Вот, времена....
   Просунулся к прилавку и я, и почти сразу под стеклом увидел среди всяких амулетов, которых тут была целая каменоломня, дымчато-серый отполированный кусочек халцедона в форме сломанного диска с отверстием в центре. В отверстие была продета синяя толстая нить мулине.... Ничего удивительного, разумеется, здесь не было, кроме того, что именно этот камушек видел я во сне после пьянки у моего ученого друга Валентина. Камень был ТОЧНО ТАКОЙ ЖЕ, просто мистика какая-то, или - почти мистика. Естественно, я сразу купил его. Продавец было, с видом знатока, попытался выяснить, кто я по гороскопу, хотел одарить подробнейшими инструкциями по "правилам технической эксплуатации" вышеуказанного магического средства, но я, вежливо поблагодарив, удалился. Честно говоря, мне совершенно "по барабану" были все эти вещи, и камень я купил просто так. ЗАХОТЕЛОСЬ. Где-то в глубине души, видимо, хотелось верить, и верилось в чудо. Не какое-то конкретное, в соответствии с гороскопом и "правилами", а в принципе. Чудо - непредсказуемо, тонко и прекрасно, его не купишь в лавочке; оно самодостаточно, само выбирает правила, поэтому - и чудо. Да будет так. Теперь нужны носки и зубная паста...
   Собственно, это и было то самое немного необычное событие, о котором я упоминал. Маленькое и первое в цепи событий других. Не обещаю, что буду беспристрастен и правдив, когда дойду до рассказа о них. Пока же все шло своим чередом. Жизнь сама по себе штука интересная, что касается жизни, постараюсь не врать.
   Да, и еще момент, который будет иметь некоторое отношение, как оказалось, к моему туманному будущему (сейчас хорошо предаваться воспоминаниям, когда сие туманное будущее уже превратилось в почти мемуарное прошлое, и я могу выделять некоторые мелкие, казалось бы, ничего не значащие события). Перед расставанием Валька, словно извиняясь за то, что увел у меня подружку, подарил мне магнитофонную кассету с музыкой. "Возьми вот, послушаешь там.... Это не просто записи, я подбирал их очень долго.... Резонансные Космические Ритмы Перемещения и Расширения, ну... то, о чем я тебе говорил.... Некоторая музыка может воздействовать на уровне подсознания и даже ДНК, настраивать молекулярное тело в квантово-резонансное состояние...". Я поморщился, но кассету взял. В конце концов, Валька - мой старый друг, хоть и двинутый по башке пыльно-квантовым мешком, и кто я буду, если начну корчить обиженного самца, мало баб, что ли на белом свете? Развеялся, старый, и, слава богу, глядишь - женится, человеком станет. Ладно, давай сюда свои межзвездно-космические ритмы, под брагу пойдет, улёт обеспечен.... Так и расстались.
   Итак, день отъезда подошел незаметно, и, как назло, накануне установилась великолепная летняя погода, хотя целую неделю дождило. Надо было ехать. Собственно, лето для меня сегодня заканчивалось. В следующий раз дома буду в ноябре. Когда ходишь в море, одолевает невыносимое чувство несправедливости, потери. И сейчас волна этого чувства вновь накатила. Там, в море, нет ни лета, ни зимы; есть будни работы и однообразие, время будто останавливается. Жизнь проходит мимо. ГДЕ-ТО шумит лето, поют птицы, ездят автобусы, суетятся люди, живут. Это все ГДЕ-ТО ТАМ. И когда ты возвращаешься туда, оказывается, прошло и лето и осень - точно их украли из твоей жизни, вычеркнули. Не справедливо. Удивительное, малоприятное чувство. Время рейса тянется, а жизнь мчится скорым поездом.
   Скорый поезд - часть моей жизни. Каждый раз, когда я садился в вагон поезда Питер - Калининград, окидывал взглядом родное небо, платформу, вокзал, думал: "вот ещё пол года жизни умчалось, будто вчера так же садился...". Иногда попадал даже в один и тот же вагон, в одно и то же купе (бронь есть бронь), и узнавал скучающее лицо той же проводницы. Чёрт возьми, и музыку по поездной трансляции они крутили одну и ту же третий год!
   В полнейшем миноре я ехал в битком набитой утренней электричке, не подозревая, что на этот раз судьба готовила мне маленький сюрприз. Может, не спроста?
   Сойдя с электрички, я окунулся в толчею Варшавского вокзала. Первым делом занес в камеру хранения свой баул и направился в кассовый зал. Удивительно, не смотря на непрестанно растущие цены на билеты, очереди почти такие же. Взглянул на экран информационного табло, дождался данных о своем поезде. Да, конечно, только общие до Пскова. И ездить народу меньше не стало. Время? Как раз час до снятия брони. Постоим пока. Теперь, как поставили в кассах компьютеры, очередь двигается быстро.
   - Вы последний? - милый голосок чуть сбоку. Повернул голову.
   - Да, - с любопытством взглянул в бездонно-голубые глаза девушки. Может быть, даже СЛИШКОМ взглянул, не сумев скрыть своего восхищения.
   Уж не знаю, что там было написано на моем холостяцком, обветренном всеми морями лице, сердце приятно ёкнуло от неожиданности, и, кажется, она это заметила. Ответное любопытство в глазах, уголки губ чуть дрогнули. Сто чертей мне в печенку! Какая красивая!
   Вы когда-нибудь знакомились в подобной ситуации - случайно, на улице, в транспорте? Тогда поймете, что после такого обмена взглядами и какими-то там флюидами, дело не могло завершиться лишь обменом дежурно-вежливых фраз.
   - Второй день не могу уехать, - просто сказала она, и улыбка ее была открытой, простой, словно мы были знакомы всю жизнь. Честно говоря, испытал мгновение смущения, но только - мгновение.
   - Видно, редко ездите?
   - Да. Не думала, что будет не достать билетов, и заранее не побеспокоилась.
   А голос.... Куда испарился весь мой минор обреченно-жизненного созерцания или минорно-жизненной обреченности? "Ну, лицо, лицо-то сделай попроще.... Так, так, молодец".
   - И куда вам, если не секрет?
   - В Калининград.
   Мое лицо, видимо, опять отразило дурацкий восторг. "Ну, не виляй, не виляй так хвостом, сволочь!" Очередь уже продвинулась, и я заметил это чуть запоздало.
   - Вы стоите там или что? - сердито вякнула толстая мадам позади. - Кто тута крайний?
   - Мы, мы крайние. Вы - за девушкой, - тут же добавил поспешно, пытаясь смягчить наглое "мы".
   Она, впрочем, спокойно встала рядом со мною, а не сзади, поправила на плече лямку большой кожаной сумки из сотни сшитых лоскутков. Я ощутил тонкий аромат приятных духов, отметил, что она одета очень просто, и "уровень накрашенности", как я это называл, был "на уровне": легкий след косметики действительно лишь подчеркивал естественную красоту ее лица. У меня нервная аллергия на разукрашенных тонных расфуфыр. Уж кто-кто, я я-то повидал всяких. В груди возникло легкое, уже почти забытое волнение. Чудно, чудно, нам, оказывается, по пути!
   - Если вам в Калининград, - важно сообщил я с видом знатока, - то вы встали в ту очередь.
   - А что, билеты сегодня есть?
   - Билетов нет, конечно, - я махнул рукой в сторону цветного экрана над головой. - Но здесь мы достанем. Я тоже еду в Калининград.
   - А что, будут в этой кассе? - она наивно моргнула красивейшими ресницами, что вызвало новую волну в моей груди.
   - Здесь будут на Калининград, вы сказали? - теперь это была толстая мадам. Она плотнее придвинулась к нам. Я мысленно ругнулся. Во, жаба, с тобою, что ли разговаривают? От мадам пахнуло концентрированным потом.
   - Вероятно, будут, - ответил я, и, увидев вспышку надежды в маленьких красноватых глазках, добавил:
   - Один или два. Попробуйте другую очередь.
   - Да?.. - толстуха растерянно завертела головой.
   - Да будут, будут. Сейчас бронь будут снимать, - проблеял из середины соседней очереди какой-то добропорядочный гражданин напротив нас. Очень так дружелюбно сверкнул глянцевой лысиной и очками. Ну, кто тебя-то за язык тянет, сукин ты сын!
   Мадам облегченно фукнула и осталась возле нас, как твердыня. Впрочем, чёрт с ними. Я посмотрел на девушку, улыбнулся излучающей уверенность и силу улыбкой. Джеймс Бонд, мать честная, прямо Бэтмен.
   - Не волнуйтесь, мы уедем. Обещаю вам.
   - Надеюсь. Мне, знаете, очень надо уехать именно сегодня, - она тоже улыбнулась. Теперь - просто ослепительно. Снова поправила сумку. Кажется, тяжелая она у нее. Взять? Да, не гони, не гони, не удобно пока. Успеется ещё. Что же она едет в Кёник? Интересно.... Кольца на пальце не видно. Может - судьба?
   Мысли суетливо толклись в моей голове, будто люди, спорящие и толкающие друг друга локтями.
   - А вы часто ездите, да? - прервала она суету моих мыслей.
   - Да. Я работаю там.
   Брови ее удивленно вздернулись, взгляд на мгновение стал внимательным, будто она поняла что-то или попыталась понять. Странная реакция.
   - В море ходите?
   - Пока - да. Никак не бросить это дело, - небрежной фразой я попытался скрыть напыщенную гордость любого моремана. Клянусь, мне это удалось. - А вы?
   - Я? - мне показалось, что в ее глазах мелькнула тень необъяснимого испуга. - Что - я?
   - Ну, в Калининград едите..., - почувствовал неловкость своего вопроса. Может, из-за этой тени? Какое ваше собачье дело, в конце концов, куда и зачем едет эта девушка?
   Она скрыла свои мысли за улыбкой.
   - Я просто к друзьям еду.
   Как она легко отгадала, что я в море хожу! На моей роже написано, что ли? Понятно, если бы жила там, в Калининграде, там каждая вторая баба - морячка. А раз к друзьям, значит, здесь живет...
   Очередь быстро двигалась, я поглядывал на часы. Как всегда, расчет верен, в восемь утра будем в окошке. И как всегда - нервное напряжение возрастает. Каждый раз мне буквально везёт, ведь здесь, в любой очереди таких грамотных, как я, по десять человек.... А если не удастся взять билеты, что я скажу ей? Супермен чертов, самоуверенный дурак. Посмотрю я тогда на твою физиономию.... А если будет только один билет? Я могу опоздать на судно, но как, КАК теперь не уступить ей? Чем ближе кассовое окошко и заветные секунды выброса в компьютер билетов брони, тем сильнее колотится сердце. Настоящий спорт - кто быстрее хапнет.
   - На Калининград есть что-нибудь, девушка? - мужичёк впереди нас просительно въелся глазами в кассиршу. Та пробежала пальцами по клавишам. Рано ещё, рано, около минуты ждать! Я скосился на экран её компьютера, бросил быстрый взгляд на часы. Все чётко, спокойно, спокойно....
   - Ничего нет, - лаконично ответила кассирша, - и общих нет.
   - Ну, может, появится чего? Бронь какая?
   - Ещё не было.
   - Девушка, имейте меня в виду, я постою здесь.
   Кассирша пожала плечами, перевела взгляд на меня.
   - Вам?
   РАНО.
   - А... я тоже постою, мы подождем.
   Чертов мужичонка, вклинился. Я бодро подмигнул девушке, глянул на часы - секунд тридцать.... Толстая мадам за нами, оттеснив меня необъятной задницей, таки сунулась в окошко.
   - Девушка, миленькая, но поищите билетик, у меня мать больная, я ей лекарства везу, пожалуйста, - заканючила.
   И тут я осознал свой промах. Секунды шли!
   - Да говорят же вам - нету ещё! - попытался осадить её мужичонка перед нами.
   Она метнула на него испепеляющий взгляд и снова, изображая агнца, заглянула в кассу.
   Кассирша, вздохнув, вновь застучала клавишами. Ей было всё равно. Я в бешенстве снова посмотрел на часы, истекали последние секунды.
   - Нет...
   Я тяжко вздохнул. Ну же, отчаливай, ведьма!
   - Подождите.... Купе, пятый вагон. Устроит?
   - А..., - мужичонка всем телом дернулся к окошку, но его встретил огромный зад дамочки. - Но вы за нами! - отчаяние было написано на лице нашего конкурента.
   Катастрофа, землетрясение, снежные лавины и обвалы! Мир рушится в тартарары, я захлебнулся собственной яростью, но встревать уже было поздно. Слева, от соседнего окошка, донесся козлетон той доброжелательной лысины в очках:
   - Мне до Калининграда, пожалуйста, два. Да, да! Прекрасно!
   А толстая жаба уже победно рылась пухлыми пальцами в кошельке. Я постарался не потерять самообладание. Дамочка, хапнув билет, одарила нас взглядом, которым смотрят на кучу свежего дерьма, и поплыла прочь.
   - Берите, - я кивнул мужичонке, желая оставаться человеком. Билетов должно хватить. Если бы я только знал.... Только знал.... Но в его глазах светилась такая откровенная благодарность, что я не в силах был разозлиться на него.... Разве что - на свою судьбу....
   - Мне четыре до Калининграда....
   Сердце теперь упало окончательно, вот это удар!
   Сухой стук кнопок под пальцами кассирши был похож на стук обглоданных косточек; стрекот принтера, шлёпающего билеты - как пулеметные очереди. Меня расстреливали в клочья на глазах доверившегося мне прекрасного беспомощного создания.
   - Только три билета. Берёте?
   - Да, да..., - мужичонка не осмелился больше посмотреть на нас. И правильно сделал.
   Девушка печально улыбнулась. Я тоже попытался изобразить улыбку.
   - Ничего, - выдавил с хрипотцой, - не волнуйтесь, мы уедем. Задействуем запасной вариант. Достал кошелек, повернулся к кассе.
   - Да подождите, мамаша! - отпихнул сильно, но аккуратно шуструю бабку в цветастом платке, которая стояла за той жабой.
   - Чаво не мычите, не телитесь, - скандально взвизгнула бабка. - Прапустили сваю очирить и снова лезуть!...
   Молчи, старая!
   - Девушка, что там у вас осталось на этот поезд?
   - Общие до Пскова.
   - Два, пожалуйста.
  
   Когда отошли от кассы, я отёр испарину со лба.
   - Может быть, стоило попробовать на самолет, позвонить в справочную аэропорта? - сказала она.
   - Бесполезно, поверьте мне, я уже десять лет езжу и летаю. Там сейчас ещё меньше шансов. А тут, уверяю вас, ещё не было случая, чтобы я не уехал.
   - Но ведь билеты только до Пскова?
   Нервы мои приходили в порядок, я уверенно посмотрел на девушку.
   - В этом вся и хитрость. Главное - сесть в поезд. А если ты сел, то доедешь, куда надо, обязательно. Доверьтесь мне, старому, опытному, бывалому клиенту Министерства Путей Сообщения. Я доставлю вас в Калининград, чего бы мне это ни стоило. Раз пообещал, значит - доставлю.
   - Хорошо, - она задорно улыбнулась, и вновь в её глазах я заметил искру того вечного огня, от которого сгорают в прах и пепел суровые мужские сердца. Мое, знаете ли, не исключение. Мне уже хотелось ещё и ещё раз окунуться в синеву её глаз. Кто знает этот взгляд, этот магнетизм смотрящих на вас с интересом женских глаз, тот поймёт. Грудь расправляется, чтобы там было место прыгать сердцу.... Если, конечно, глаза такие красивые, как эти.
   Мы вышли на воздух, и я правда глубоко вздохнул, расправил плечи. Что теперь?
   - Поезд около двух часов, а сейчас еще полдевятого. У вас есть какие-то свои планы?
   - Не знаю, - пожала плечиками; вернее - одним, свободным. Другое оттягивала сумка. - Я живу в Весёлом Поселке, часа полтора добираться, не охота ехать.
   - Тогда, может быть, прогуляемся? Погодка замечательная, - поморщился идиотизму собственной фразы, которая полностью состояла из идиотских слов.
   Но она, кажется, не заметила этого, с энтузиазмом ответила:
   - Я согласна. Держите мою сумку, она мне уже все плечи оборвала, - и тут же пихнула мне свою поклажу в руки без всякого стеснения.
   Сумку можно было, конечно, сейчас же отнести в камеру хранения, но будь я проклят, если бы сделал это! Я взял груз с удовольствием, если не сказать больше.
   - Простите, что не успел предложить вам сам этого. Как раз собирался...
   - Извинение принимается. Куда пойдем?
   - Может, часик-другой в кафе посидим где-нибудь поблизости? Там раньше, напротив Фрунзенской какое-то было. По Московскому до "Технолужки" прогуляемся и обратно. Там всяких кафешек...
   - Я не против, но знаете, - она замялась, наши глаза снова встретились. - У меня с деньгами не очень сейчас.
   - Но вы же с моряком связались, - брякнул я очередную глупость, как истинный пижон. Да что это я все ахинею несу?! Понесло! Нашел чего брякнуть, сукин сын! Готов был покраснеть, но она, похоже, снова легко отнеслась:
   - Честно говоря, я бы с удовольствием выпила чашечку кофе. Знаете, так спешила утром, что и позавтракать не успела. Мне сказали вчера, когда я не достала билета, что надо пораньше приезжать, что после восьми уже билетов нет.
   - Правильно сказали...
  
  
   Пять часов пролетели, как один. Ее звали Юлия, и... и это практически всё, что я о ней узнал, ну, кроме того, разумеется, что у неё много друзей и подруг, что она пока ни с кем серьезно не встречается, что живёт в Веселом Поселке у чёрта на куличиках. Ещё - что она одна с мамой, а отец их бросил, когда ей было десять лет, и что она сейчас уже отучилась и закончила колледж - бог мой, даже не знаю - какой; что едет к друзьям и вообще, возможно, переберётся жить в Калининград, но не к ДРУГУ, а просто переедет...
   Я спросил о распределении после колледжа, ещё о чем-то, но она уходила от прямого ответа на мои осторожные вопросы, и в результате я узнал о ней не больше того, что она сама соизволила рассказать. Ну, а я, конечно, рубаха-парень, душа на распашку. У меня не было секретов, а в душу к своей новой знакомой я лезть не собирался. Но мне было хорошо с ней болтать, просто хорошо. Я любовался ею, её лицом, движениями, слушал её голос, разве мало?
   У неё были коротко подстриженные волосы, почти на мальчишеский манер. Вот никогда бы не подумал, что это может понравиться! Я считал идеалом красоты длинные, волнистые и роскошные волосы, открытый лоб.... Она совершенно не соответствовала никаким моим идеалам женской красоты, и я впервые задумался тогда - откуда, ядрена корень, взялись-то они, эти идеалы, с какого такого потолка? Эта девушка была само обаяние, сам в себе идеал своей собственной красоты, и я влюбился в неё, кажется, почти сразу. Один её взгляд. Тот, первый. Она заглянула мне прямо в душу и с простой улыбкой напрочь разрушила всякие идеалы.
   Юлия была невысокого роста - по плечо мне, не щуплая и не полная, самая обычная девчонка. Казалось бы - обычная. Ее грация была почти неуловима, но от этого не менее заметна. Простая, "универсальная" одежда - "вареные" джинсы, белые кроссовки, зеленая футболка и легкая летняя курточка из плащевки; короткая стрижка, манера держаться, взгляд - все сочеталось в образе этой девушки, покоряло меня с невероятной силой. Совершенно необъяснимый магнетизм, не думал, что мне может понравиться такая....
   Как-то все в ней было в меру, она держалась, просто и раскованно, улыбалась открыто; говорила быстро, энергично, немного по-мальчишески, но - в меру. Даже когда она сбросила курточку (стало припекать к полудню), и под футболкой на груди чуть выступили волнующие острые бугорки, это не было рисовкой, в её "исполнении" выглядело обезоруживающе просто и естественно. В ней вообще не было и тени избалованной вниманием мужчин той самой женской "рисовки". Меня покоряло это тем, что не пробуждало обычных кобелиных желаний, а наоборот, совсем наоборот.... Как выразиться поточнее? Наверное, такое надо испытать, чтобы точно понять. Объяснять сложно.
   Мне вообще не доводилось ещё встречать такой девушки. Наверное, такую как раз, я и искал. Менял змей на лис, лис на тигриц, тигриц на снежных королев, снова связывался со змеюками и так далее, с разными вариациями. Простота и непосредственность этой девушки были удивительны. Она просто была сама собою, без надуманного образа и имиджа, без претензий и тайных интересов; ну, по крайней мере, мне так казалось. В общем, короче говоря, она "закадрила" меня в прямом смысле, приложив к этому процессу ноль усилий. Может быть, она всех так "кадрит"? Такая мысль билась где-то глубоко внутри, но даже эта мысль имела, скорее, оттенок зарождающейся ревнивости, чем настороженности. У неё, видите ли, много друзей.... Много, чёрт побери, "свой парень" среди мужиков.... У меня вот мало подружек. Вообще нет. Если я расстаюсь с женщиной, она, как правило, не остается в числе моих подружек. Поэтому это число стремится к нулю, а не к бесконечности. Подумать только, я уже ревновал, улыбаясь и не подавая в этом вида. Она так заглядывала мне в глаза! Не хотелось думать о том, что она так же заглядывает в глаза всем "друзьям".
   Ну, как бы там ни было, мы уже четыре часа, как перешли на "ты", и, забрав из камеры хранения мой баул, подошли к своему вагону.
   - Значит так, - перешел я к инструкциям. - Как только проверят билеты, идём в восьмой вагон. Там бригадир поезда. Лучше всего представиться несчастной супружеской четой, и с деньгами в руках жалостливо попросить пристроить нас в какое-нибудь свободное купе. Не бывает поезда со стопроцентно занятыми местами. Всегда есть опоздавшие, есть "левые" места для таких, как мы.
   "Таких, как мы" оказалось человек двадцать, и они быстро заполняли коридор восьмого вагона. Но, благодаря моей расторопности, мы оказались в числе первых. Места были, но пришлось пропустить вперед всех мамаш с грудными детьми и пару хромых и больных, но от этого не менее скандальных старикашек, которые потрясали какими-то там красными книжицами. На нас места и закончились. Не помогали ни уговоры, ни деньги, ни жалостливые увещевания. Бригадир поезда - нервный дядька-коротышка с желчным лицом и в помятой серой форме, просто захлопнул дверь своего купе у меня перед носом. Было острое желание к его помятому костюму добавить ещё и помятую физиономию, для симметрии. Но тогда бы мы точно никуда не доехали.
   Я взял его измором. Часа через два, когда все конкуренты понуро разбрелись, а "ставки возросли", он, воровато оглянувшись, взял, наконец, деньги, выписал квитанцию (на гораздо меньшую, разумеется, сумму) и отправил нас в купе четвертого вагона.
   - Но только до Даугавпилса, имейте в виду. Там купе куплено. Так что, в два часа ночи, извольте в общий вагон. Если хотите найти места - договаривайтесь с проводниками. Но придется доплатить...
   Это было уже что-то. Там, глядишь, ещё что-нибудь освободится. Не весь же народ едет до Калининграда.
  
  
   Глава 4.
  
   Для меня эта поездка, эти отнюдь не легкие сутки пути, запомнились на всю жизнь. Они вместили в себя и волшебство романтики, которой никогда раньше не доводилось испытывать, и серьезное испытание - нервную встряску, по сравнению с которой наш отъезд - "семечки". (Расскажу чуть дальше). Вместили эти сутки и почти бессонную ночь, усталость, и чувство зарождающегося счастья одновременно. Наверное, любовь, даже мимолетная, но насыщенная ароматом настоящей романтики, не бывает несчастной. Смотря, как к сему относиться.... Как удержать сиятельную птицу счастья, но при этом не обломать ей крылья и не выдрать хвост? Вечная тема, но о ней не задумываешься, когда в душе фанфары...
   Купе оказалось пустым. Но это ничего не значило, на любой станции могли сесть, а этих станций столько, что казалось - у каждого столба. Даром, что поезд назывался скорым. Так и случилось вскоре, но пока мы уложили свои вещи, блаженно развалились на диванчиках, просто отдыхая. Я был чертовски доволен собой.
   Из динамика трансляции лилась бесконечная музыка и болтовня ди-джеев "Европы плюс". На столике в стаканчике подрагивали в такт перестуку колес стебельки невинного букетика из ромашек и одуванчиков, в зеркале на двери отражалась заоконная мелькотня дороги. Едем.... Ну, и славно. Я улыбнулся своей попутчице.
   - Начало не плохое, как думаешь?
   - Здорово, - она по-ребячески похлопала ладошками по сиденью. - Ты молодец, самой бы мне в жизни не уехать было.
   - Я же сказал тебе, что ты встала в ту очередь.
   Дверь купе со стуком распахнулась и в проеме нарисовалась проводница. Высокая и худая, как жердь, не молодая уже, с ярким румянцем на щеках. Глаза - равнодушные, вроде, но чего-то ждущие.
   - Вы до Даугавпилса, - отрезала она без вступлений прокуренным голосом.
   - Да, - я сначала не понял, к чему она.
   - Белье не берете?
   - А, нет, спасибо. Если только после Даугавпилса в вашем вагоне найдется еще пара мест, хоть в разных купе. Не выходит кто?
   - Нет.
   Из коридора потянуло сугубо поездным запахом горящего в "титане" уголька.
   - Нам бы чайку. Как, можно?
   - Можно.
   Может, она ждет чего?
   - Спасибо вам, - привстав, я извлек из кармана дежурную "пятерку". - Вот, спасибо за все. Чайку принесите, пожалуйста, - протянул деньги.
   - Что, так дорого теперь? - спросила Юлька удивленно, когда проводница ушла.
   - Даже не знаю, сколько сейчас чай стоит у них, каждый раз дороже. Думаю, что хватит.
   - Мне с тобою и не рассчитаться за все.
   - Сочтемся, думаю, если не последний раз видимся?
   Вот, и закинул первый камешек...
   Она растерянно улыбнулась. Да, что, в самом деле? Что-то не договаривает? Ведь я так и не знаю, куда она едет, зачем, увидимся ли еще. Странно, конечно. По ее поведению не скажешь, что... она была бы против.... Ладно, не будем давить. Естественно, этот вопрос встанет при расставании. Нет, ее глаза не могут врать.
   - У меня печенье есть, - она полезла в свою сумку.
   - Может быть, есть хочешь?
   - Да нет, печенье - вот. Попробуй, это мама пекла, а я так не умею.
   Печенье было вкусным, конечно, а чай горячим, но я уже сам проголодался. Что мне печенье? Почему-то постеснялся вытаскивать пакет с харчами кое-какими, которые моя матушка собрала. Знаете, эта вечно липкая картошка в мундире, скользкие и жирные, жареные "ножки Буша", брызгливые помидоры, яичная скорлупа, крошки хлеба и вареного желтка, жирные пальцы.... Нет. Где-то через час, я все-таки решительно взял Юльку за руку и увлек в вагон-ресторан.
  
   Время летело быстро. Уже в Луге из купе нас вытеснила в коридор молодая чета с горлопанистым младенцем, кучей сумок, пеленок и складной коляской. Но нам было хорошо и в коридоре. Мы стояли в тесном проходе, чуть прикоснувшись друг к другу, как бы невзначай, едва-едва, "не замечая" этого, но на самом деле.... На самом деле этого нельзя было не заметить, потому что было фантастически, до легкого замирания в груди, приятно. Нам обоим, причем, я уверен. Потому что она не отстранялась, щебетала что-то, и в светлых глазах ее мелькали озорные искорки колдовского огня, когда она улыбалась. А она все время очаровательно улыбалась. Иногда мы не надолго замолкали, она, уходя в свои мысли, смотрела в окно, а я украдкой - на нее. Я любовался ею, и удивлялся одновременно, как такие простые черты лица могут казаться такими привлекательными? Ни в жизнь бы не выделил эту девчонку в толпе на улице. Хотя, почему - ни в жизнь? Я бы заметил ее, обязательно заметил. Каждое мгновение она казалась мне все более красивой, и сердце мое колотилось, как у школьника, впервые оставшегося наедине с обаятельной одноклассницей.
   Никогда бы не подумал раньше, что день может пролететь за почти беспредметной болтовней и не утомить. Оказывается - может, если ваш собеседник - очаровательное создание, так близко от вас, с удовольствием слушающее вашу "травлю" о бесчисленных морских былях и небылицах из жизни бывалого моряка рыболовного траулера.
   Юльку очень живо интересовало море, жизнь, быт и работа там, она все время расспрашивала и слушала, широко раскрыв свои обворожительные бездонно-голубые глаза. Так бы я ни за что не стал столько болтать об этом, уверяю. Я не любитель, честное слово, но в определенных обстоятельствах, оказывается, во мне пробуждаются дремлющие таланты живого рассказчика. Причем, тогда я был далек от мысли о том, ПОЧЕМУ эта тема ей столь интересна, полагая, очевидно, что любой моряк (типа меня), непременно должен быть интересен любой нормальной девушке. Это укоренилось в сознании еще со времен похождений курсанта мореходного училища. Какая все-таки напыщенно-обманчивая самоуверенность! Но как крепко сидит! Поэтому в моей голове не возникло никаких вопросов и сомнений. ЕЙ ИНТЕРЕСНО. Точка. Ну, я уж постараюсь. Воскл. знак. Нормальное мореманское пижонство в моем возрасте. Тем не менее, как оказалось, смысл в ее расспросах был. А какой - я узнал гораздо позже.
   Вечером мы опять пошли в вагон-ресторан поужинать. Она отказывалась, но, в конце концов, согласилась хотя бы прогуляться и составить мне компанию. Кой черт тянул меня? Знал бы я, во что выльется эта прогулка, сидел бы, ей богу, в купе. Да и есть-то там, в этом ресторане было нечего. Было пиво. К моему приятному удивлению, Юлька с удовольствием согласилась выпить стаканчик, я взял две бутылки "Балтики" и заказал две яичницы с ветчиной. С интересом повертел в руках открытую бутылку, рассматривая этикетку. Еще в прошлый мой приезд домой такого пива не было. Новое какое-то, оформлено прилично - реальные плоды строительства капитализма.
   Пиво оказалось ничего, светлое и не особо горькое, зато яичница намертво была приставши к той маленькой сковородочке, в которой ее подали, а от ветчины, казалось, старательно отрезали все мясо, перед тем, как жарить. Нет, все-таки, нам никогда не суждено построить капитализма. Половина ужина так и осталась на этих сковородочках, а кошелек полегчал еще чуть ли ни на две десятки. Какая ничтожная плата за мою чудесную компанию! Может быть, это сон? С согласия моей попутчицы, еще одну бутылку "Балтики" мы взяли с собой.
   Дальше произошла история совершенно не лирико-художественная, а жизненная, и потому совсем тривиальная история с двумя подвыпившими ублюдками в курительном тамбуре одного из вагонов. Может быть, эти два парня, лет двадцати, в жизни и по трезвому делу - и ничего себе парни, но что делает с нами, братья славяне, водка и моральный беспредел. Нет, все-таки они - ублюдки, и дело не в водке....
   Едва я открыл дверь тамбура, в лицо ударила густая тошнотворная вонь анашового дыма, я невольно поморщился, вскользь глянул на две фигуры в глубине тамбура, поспешно протянул руку к ручке следующей двери.
   - Э, ты! - нагловатый окрик заставил оглянуться. Сквозь белесый туман тяжелого дыма на меня быком смотрел стриженный под Шварценеггера верзила.
   - По сюды. Ты, ты, - он ткнул в мою сторону горящей папиросой.
   - Сёма, да ладно, не заводись, - дружок сделал слабую попытку урезонить его.
   - Денис, пойдем, - тревожный голос Юльки сзади, она легонько подтолкнула меня в спину.
   - Что, сявка, морщишься? Что не нравится?! - верзила вдруг резко дернул своими внушительными плечами и шагнул к нам. Одной рукой грубо отпихнул Юльку, другой захлопнул дверь, которую я, было, приоткрыл уже.
   Я растерялся, конечно, в первый момент, от неожиданности, возникло острое желание убраться отсюда поскорее. Меня сгребли за грудки и шмякнули спиной о стенку. Мощные ручищи упирались мне в грудь, как две твердые железные болванки. Жующая морда с тяжелым, как булыжник, подбородком, полный злобы взгляд. Он выплюнул мне в лицо жвачку.
   - Дирол с ксилитом.
   - Что вы делаете! - Юлька закричала и вцепилась в рукав верзилы. - Я милицию вызову!
   Этот Сёма протянул к ней одну свою клешню, взял за горло, и с силой отшвырнул девушку в объятия своего дружка.
   - Заткни пасть сучке, Витек, пощупай малость.
   Юлька вскрикнула, но ей тут же зажали рот. Что там происходило, я не видел из-за припершего меня мордоворота, но ничего хорошего. Мордоворот, кажется, ещё не решил, что сделает со мною, мозги его соображали медленно. В этот момент я, наконец, собрался. Растерянность, животный испуг первого мгновения улетучились.
   - Послушай, вы нормальные ребята, просто малость не в себе сейчас.... Расстанемся мирно.... Вот, возьми пиво, и забудем. О?кей? - кажется, мой голос чуть дрогнул, прозвучал неубедительно.
   Я прожил почти тридцать лет, но в такую переделку попал впервые. Не смотря на все мои занятия карате, я еще в жизни никогда не дрался, если не считать пары пацанских потасовок в школе. Тогда, кстати, мне доставалось, поэтому и пошел на тренировки. Сейчас мое сознание машинально сфокусировалось на положении врага, моём собственном положении. Если этот козёл не отпустит сейчас нас, придется заехать ему по физиономии, и будь что будет.... Этот квадратный подбородок - идеальная мишень. Дня два не брился, бороденку отпускаем? В голове не к месту всплыла прибаутка: "кто раньше Адама с бородой родился? Козёл". Вот же козлина, надо вырубить сразу, задавит...
   Верзила убрал руки, затянулся ядовитой папиросой, отшвырнул ногтем окурок и выпустил в меня струю дыма. Глядя вприщур, медленным движением взял за горлышко бутылку пива, поднес к плафону светильника, будто разглядывая на свет её содержимое.
   Я интуитивно понял, что он хочет, за миг до рывка, и успел убрать голову. Бутылка врезалась в стенку рядом с моим ухом. Дальнейшее решали мгновения и отработанные инстинкты моего тела. Левая нога сама скользнула вперед в высокую стойку, волна энергии взрывного удара пошла от правого бедра, вложилась в правое плечо, в руку, и мой кулак, будто вышвырнутый тугой пружиной, врезался в намеченную мишень - колючий подбородок ублюдка. Вот так, как учили.... Стрижется под Шварца, а побриться забыл, дурак.
   Хрустнуло явно, большая морда верзилы мотнулась в бок, полетели слюни. Если вы не знаете, то грамотный удар в подбородок - отключает весьма надежно и надолго. Получилось. Урод хрюкнул и без чувств рухнул на пол. Пиво от разбившейся бутылки неприятно стекало по моей щеке и попало за шиворот вместе с кусочками стекла.
   Теперь я увидел второго. Этот габаритами был поменьше и явно не ожидал такого поворота. Хоть его и покачивало от водки и наркоты, но он крепко держал Юльку, заломив ей руку и зажав рот.
   - Пусти ее, ублюдок, - я сделал шаг вперед, все мышцы, казалось, напряглись. Уж не знаю, насколько свирепо смотрелась моя физиономия, но шутить я не собирался, и, кажется, он это понял.
   - Всё, всё, забирай, - он оттолкнул ко мне девушку.
   Гневно сверкнув очами, Юлька развернулась и ловко залепила ему звонкую пощечину.
   - Вонючка! Подонок!
   Секунду я был в напряжении, готовый врезать ему ногой, но не понадобилось. Взяв Юльку за руку, поспешно увлек её за собой из тамбура. Молча, словно по инерции, отмахали мы два вагона и только в тамбуре своего стали приходить в себя. Остановились возле туалета.
   - Юль, обожди, умоюсь, весь в пиве, и стекла вытряхну.
   Приступ нервной дрожи только сейчас взял меня.
   - Да..., -её тоже трясло, как от холода. - И я умоюсь. Эти грязные потные лапы на лице.... Брр...
   - Хорошо, ты умывайся тогда, я схожу за полотенцем. Ох, что это? - я дотронулся осторожно до её шеи. Стальная хватка верзилы оставила на коже красные пятна. - Болит?
   - Да, немного. Синяки будут.
   - Ну, он получил свое. Кажется, я сломал ему челюсть...
  
  
   - А ты молодец, не испугалась, - сказал я ей с улыбкой уже в коридоре, когда мы шли к купе.
   - Что ты, я жутко перепугалась. И сейчас боюсь. Вдруг они нас искать начнут? Ты не боишься?
   Я посмотрел ей прямо в глаза, прислушиваясь к своим чувствам.
   - Нет, - сказал уверенно. - Теперь нет. Знаешь, я никогда и не дрался всерьез, надо хоть раз почувствовать свою силу, видимо.
   Это было правдой. Страх просто исчез. Извечный трепет жертвы, настигнутой сильным хищником, страх перед насилием, который живёт в нас подспудно. Это очень сильное чувство, когда ты понимаешь, что отныне тебя никто не сможет унизить. Может быть - убить, да, но не унизить.
   - Не бойся, - повинуясь порыву, я нежно взял Юльку за руку. - Если я буду с тобой, мы справимся, всегда.
   Наградой была самая обворожительная на свете улыбка. Я даже и не предполагал, какие баталии ещё ждали меня впереди.
  
  
  
  
   Глава 5.
  
   До двенадцати ночи, наверное, мы сидели в купе. Познакомились с молодыми супругами. Дите угомонилось, закутанное с памперсами и его уже ничто не могло разбудить ближайшее время. Веселые оказались ребята, но и они, усталые, уже хотели спать, поэтому последние часы до Даугавпилса мы снова провели в полутемном коридоре. Но нас не тяготило это, скорее - наоборот. Притушенное освещение, тихий перестук колес, сонный вагон, пусто; и - Луна в окне, летящая над макушками деревьев вслед за поездом на огромной скорости. Большая, красивая Луна. Признаюсь, мне тихо хотелось сойти с ума рядом с моей Юлькой. Бог мой, так ведь, чего доброго, температура поднимется!
   Я держал ее руку в своей и был на Седьмом небе. Какие еще нужны слова, чтобы точно выразить эту вечную, уже бесконечно выраженную, описанную и воспетую тему при Луне? Именно так оно все и было, как пишут там, в дамских романах, ничего не поделаешь и ничего нового. Короче говоря, как поётся в одной песенке: "Сердце, сердце, а что случилось, как попало ты в беду? Хертц майн хертц...". Да вот.
   Луна, несущаяся над нами со всем звездным небом, понятно, навеивала и темы для разговоров, оторванные немножко от бренной Земли-матушки. Юлька оказалась очень романтичной натурой, и поскольку я был достаточно подкован в вещах таинственных и надземных (благодаря регулярно изучаемым газетам типа "Аномалия" и журналам типа "НЛО", а также благодаря сонму прочитанной фантастики), то с трудом удерживался от того, чтобы меня не "понесло". Космические темы, о да! Тогда я был сам не свой до них. Молодость.... Прошлое, будущее, инопланетяне, древние могущественные цивилизации, Атлантида.... Ну, разве не романтично? Особенно, с моей фантазией....
   Я стал рассказывать Юльке про моего гениального ученого друга Вальку, который с помощью музыки и своего агрегата решил победить время и пространство. Подражая его манере говорить тяжеловесными научно-философскими дефинициями, выпучив глаза, как профессор из фильма "Назад в будущее", я изрекал абракадабру, что-то вроде: "Победить Время нельзя, используя системы отсчета, это великая иллюзия - считать время! Да! Прошлое - иллюзия, будущее - иллюзия, ИХ НЕТ, и они могут быть любыми. Реальна только неуловимая точка, миг, настоящий момент - он точка отсчёта во все стороны. Единственное, реальное, Вечное Настоящее, Вечное Сегодня!.. И больше ничего не существует..."
   Естественно, подробности устроенного нами "попоища" пришлось опустить, хотя это и было вполне реальное не иллюзорное прошлое, но зато уж сон свой в утробе Валькиного агрегата я живописал самым старательным образом. Даже сначала хотел наврать, что купленный мною на рынке камушек материализовался прямо там, но это был бы перегиб. Не стал, хотя, под такой Луной, возможно, сошло бы. Расстегнув ворот рубахи, достал с груди амулет. Я даже не знал, для чего он, ведь отказался тогда выслушивать "инструкции по эксплуатации". Вот если бы еще возникло какое-нибудь лучистое сияние и бегающие в глубине камня цветные огоньки! Но, между прочим, нам показалось, что камень в полумраке фосфорицирует и мгновенно остыл, едва я отнял его от своего тела. Хотелось хоть какого-нибудь маленького чуда...
   - А что еще тебе сказал тот старик?
   - Он сказал, чтобы я просто так никому не болтал. Энергия чужого недоверия, она вредит. Я должен следить за тем, что говорю и кому говорю.
   - Так таинственно?
   - Да нет. Я боялся, вдруг ты не поверишь.
   - Почему не поверю? Мне интересно. Я верю, что у тебя есть такой друг, и что ты увидел какие-то картины. Почему нет?
   В самом деле, почему нет? Я убрал камень.
   - А вдруг это было видение будущего?
   - Или просто сон.
   - Пусть просто сон. Мне просто хорошо с тобой. Расскажи еще чего-нибудь.
   Я не ослышался! Ночь, огромная Луна за большим окном, полумрак, бесконечная песнь колес, теплый ветер из открытой форточки заставляет трепетать занавеси на окнах, обдувает приятно наши лица. Ночь, и время несется незаметно.
   За окном замелькали огни, пронесся залитый неоновым светом дребезжащий звонками переезд. Поезд начал притормаживать, послышался шелест тормозов, под полом что-то стало железно лязгать и постукивать. Куда-то подъезжаем. Посмотрел на часы.
   - А знаешь, это уже Даугавпилс.
   В этот же момент стукнула дверь купе проводника, и наша худосочная проводница заспанно, с нотками неприязни в голосе, погнала нас из вагона:
   - Даугавпилс, идите в свой общий, если не хотите неприятностей.
  
   Остаток пути мы так и провели в общем вагоне. Не хотелось опять идти искать места, просить, платить всем подряд. Мы неплохо устроились на свободной боковушке. Юлька уже буквально клевала носом, свернулась калачиком, положив свою мальчишечью головку мне на колени, и сразу заснула. Лежачие места все были заняты, и мне не довелось в эту ночь прилечь, но жалеть, ей богу, было не о чем! Я чуть слегка провел рукой по ее волосам, боясь разбудить. Она вздохнула, пошевелилась, куртка, послужившая покрывалом, стала сползать, я поправил. Юлька.... Надо же, вот жизнь. Разве мог я представить себе такое ещё вчера утром, собираясь в дорогу? Конечно, теперь мы не расстанемся просто так и навеки. Она сказала, что ей хорошо со мной. Сказала ведь. Необычная и непривычная радость пульсировала в груди, да, попал я, что ни говори. Неужели нашел ЕЁ? А ведь чуть не женился недавно. Там такой романтики и близко не было. Может быть, все это лишь самообман? Любовь уйдет, увянут помидоры.... Не знаю. И знать не хочу. Я люблю её. Точка. Будь что будет...
   Забылся под утро, притулясь уставшей спиной к переборке. Видел какой-то мимолетный сон, который забылся; и разбудил меня солнечный свет, яркий свет нового дня. Открыл глаза и увидел Юльку, которая сидела рядом, забравшись с ногами на лежанку, и смотрела на меня. Так просто сидела и смотрела, думая о чём-то своем. Когда я открыл глаза, улыбка тронула её губы, мои чувства тоже словно проснулись, забытые на время сна, всколыхнули душу.
   - Привет! Ох..., - я пошевелился и понял, что у меня начисто отнялся весь бок.
  
   Настоящий летний день царил над привокзальной площадью, и мы, щурясь от солнца, дошли до стоянки такси.
   - Тебя проводить? Куда ты сейчас?
   - Нет, - она как отрезала, немного смутилась. Поспешно продолжила:
   - Денис, провожать не надо, всё в порядке. Тут - свои дела, ты не волнуйся, давай лучше договоримся, как, где и когда мы сможем встретиться.
   Я чуть нахмурился. Что-то не то здесь, чего темнит?
   - Юль, ты не бойся, можешь всё сказать, какие проблемы? Поверь, я всё пойму, абсолютно всё.
   - У меня тут дядя живет, родственник, я сейчас к нему поеду, потом - свои дела. Когда ты в рейс вылетаешь? Я приеду.
   - Завтра. Поедем поездом отсюда, с Южного вокзала. Московский поезд, но какой - еще не знаю. Юль, слушай, не хочу лезть в душу, но ты скажи сразу. Ты говорила - друзья...
   - Да нет никаких друзей! - она даже передернула плечами. - Потом расскажу, ничего такого! Веришь?
   Требовательно посмотрела мне в глаза, чуть сердито свела брови.
   - Верю. Ладно. Как тебе сообщить о поезде?
   - Сейчас, дам телефон дядин, я пока у него остановлюсь. Это в Балтрайоне...
   Она достала из кармашка сумки записную книжку, ручку, быстро написала, вырвала страничку и протянула мне.
   - Позвони сегодня вечером или завтра до десяти утра, ладно? Сможешь?
   - Конечно, договорились. Юлька, - я взял её за руку, проникновенно посмотрел в её красивые голубые глаза. - Мне не хотелось бы потерять тебя.
   - Ты найдешь меня по этому телефону, а завтра увидимся. Идёт?
   - Куда едем, господа? - открылась дверца такси.
   - Идёт.
   - Ну, пока! - она бросила свою сумку на сиденье, быстрым движением развернулась, поднялась на цыпочки и чмокнула меня в губы. Затем так же быстро нырнула в машину.
   - Постой! - я поспешно достал из кармана деньги, протянул водителю.
   - Шеф, обслужите, пожалуйста, по высшему разряду.
   - Денис, зачем! - возмутилась Юлька.
   - Пока! - я, улыбаясь, помахал ей рукой, взвалил на плечо свой баул, и, не оглядываясь, пошёл на автобусную остановку. Денег на такси больше не было, но транспорт до Северного вокзала, откуда уходила моя электричка на Пионерск, ходил хорошо, слава богу. Жаль, конечно, что нам было отсюда не по пути, Балтрайон её дядюшки был совсем в другой стороне. Романтика пока на этом закончилась.
  
  
   Глава 6.
  
  
  
   Приехав в контору, я быстро сделал все свои дела, получил направление на пароход, благо документы, медкомиссия - всё было в порядке. Моё судно - еще не старый, но уже основательно потрёпанный кошельковый сейнер типа СТР, в данный момент, стоял на ремонте в Санта - Крусе (там у нас была ремонтная база). Работал я, если помните - механиком, точнее - третьим механиком. В нашей базе, которая называлась Пионерская База Океанрыбфлота, и которая располагалась в городе Пионерск (сорок минут на электричке от Калининграда), весь флот был средний и малый, хотя от этого не менее "океанический". Экипажи - небольшие, а машинная команда, порою, состояла вообще из трех человек. Наша команда на СТРе была побольше - аж из пяти человек: старший механик (в обиходе Дед), второй, третий, моторист и электромеханик.
   В механосудовой службе я отыскал Деда, представился. Особо теплого расположения к себе не ощутил: дескать, где раньше был? "В законных отгулах, извините". "А о ЗИПе своём кто будет беспокоиться? Почему второй механик один тут должен по складам бегать?" Ну, началось.... "Я ж не виноват, что вылет передвинули, даже телеграмму мне дали домой". "Ну, и приехал бы на пару дней пораньше". "Телеграмма позавчера пришла. А Питер отсюда, знаете ли, не ближний свет...". Вот, черт бородатый, если он и в рейсе будет так все время слюнями брызгать, мы с ним не споемся.... "Ладно, второго знаешь?" "Знаю, работали". "Ну, слава Богу, он на третьем складе. Иди туда. Спирт получите сегодня. Скажешь ему, если хоть грамм пропадет, будет подвешен за яйца. Вечером - ко мне приедете". Он испытующе оглядел меня от подошв кроссовок до макушки. "На СТРах ходил?". "В этой конторе еще только на чёрте лысом не ходил". "Ну, вот и поговорим у меня. Михалыч адрес мой знает. Жена картошки наварит, ну, а о другом закусоне сами позаботитесь. Задачи ясны? Цели поставлены, действуй".
   Молодой у нас Дед, глядите-ка, новый какой-то, - думал я, идя мимо конторских построек по новому пирсу, то и дело здороваясь налево и направо, - и сорока нет, видать, моложе второго механика, но командовать любит, глотка будь здоров. Ладно, вроде ничего так мужик. А Михалыча я знал уже не первый год. Этот - из бывалых, и чего во "вторых" засиделся? Добродушный, толстый, усатый, голова лохматая, слегка курчавая. Пить может за двоих, но дело знает. И фамилия соответственная: Хмелев. А у Деда фамилия была чудная: Смея. Смея Владимир Юрьевич. Из каких таких народностей? Морда хитрая, русская вроде. Ну, ладно, поглядим, что за Смея.
   - О, вот и Демка наш! - Хмелев посмотрел на меня со своей вечной, чуть насмешливой ухмылкой. Он сидел в конторке у кладовщицы.
   - Ларочка, ты знаешь Дениса? Нет ещё? Это наш третий механик. Мой человек, скоро вторым станет, так ты его не обижай, зайчик, не обижай.
   - Здравствуйте, - я кивнул стрельнувшей в меня глазами Ларочке, подал руку второму. - Здорово, Михалыч, Дед сказал...
   - А, видел Змею? Дед сказал, Дед сказал..., - передразнил, скорчив гримасу. Махнул своей загрубелой пятерней - дескать, молчи, на улице поговорим. - Ты слушай, что я говорю всегда.
   - Ну, все, зайчик? Ну, спасибо, моя хорошая. Между прочим Дёмка наш холостой ещё, даа, - протянул, одарив нежным взглядом вспыхнувшую кладовщицу, взял бумаги со стола.
  
   - Значит так, - хозяйским тоном сказал Хмелев уже на улице, когда в моих руках появилась сумка с какими-то железяками, а у него - пятилитровая канистра со спиртом. - Деньги есть у тебя?
   - С собой нет, надо в сберкассу идти.
   - Ну, есть, значит. Вот, возьми еще малость, - он вынул из кармана горсть мятых бумажек, подал мне. - Где я живу, помнишь еще? Славно. Отнесешь ЗИП и флягу, пойдешь в магазин и купишь все, что еще не хватает там к столу. Ирина Павловна (так он величал жену) тебе все скажет. А ЗИП этот твой, кстати, так что сам и таскай. Здесь распылители, пластины к муфтам и всё такое дефицитное. Понял? Чтобы ты без меня делал, студент? С Ларочкой советую познакомиться. А титьки у нее, хе-хе, заметил? Понимаешь, да, о чём это я? Я тоже понимаю. Ну - то-то.
   - Дед, вроде, к себе домой зовет.
   - У нас и на своих полатях неплохо потчуют. Впрочем, можешь ехать к нему в Светлогорск, я не поеду. Или ты не в моей каюте жить собираешься? Змея тебя к себе не пустит. У тебя непосредственный начальник кто?
   - Ладно, ладно, только ты сам с ним разбирайся.
  
   Вот так, сходу я окунулся в ставшую уже привычной жизнь, в предотъездную кутерьму. Когда шёл из конторы, к моей ноше прибавился еще огромный пакет с чистыми машинными журналами, журналами техсостояния и прочей макулатурой. Пришлось переть всё это, чуть ли не в зубах. Благо, Михалыч жил неподалёку.
   Я шел по тесной провинциальной улочке Пионерска, и душа моя была полна одновременно и грусти и радости. Вспоминал Юльку, естественно, её чудесный голосок, бездонные глаза и в груди щемило. Как это быстро, оказывается, можно вот так "втюхаться" по уши. Собственно, это и была радость. А грустно было оттого, что завтра мы расстанемся и не увидимся ещё долго-долго.
   Ветер крепчал, и с моря тянуло свежестью, но небо оставалось все таким же чистым и прозрачным, как сегодня утром на вокзале, когда ОНА, подарив мне поцелуй, исчезла в салоне такси. Слева от меня, за небольшим сквериком начинался крутой откос, и оттуда доносился приглушенный шум прибоя.
  
   - Алло? - я почувствовал, как вспотела ладонь, сжимающая телефонную трубку. Хорошо, что у Михалыча дома телефон есть.
   - Да, - мужской суровый такой голос.
   - Здравствуйте,... а... э, можно ли Юлю пригласить?
   - Её нет, а кто это спрашивает? - нотки искреннего удивления.
   Я кашлянул.
   - Знакомый спрашивает.
   - Ну, братва, молодцы! Дева только приехала, а знакомые уже тут как тут! Молодца!
   Волнение мое достигло апогея. Какое ваше-то, простите, собачье.... Этот дядюшка, этот Дон Педро, такая "сво"...
   - Пожалуйста, передайте ей, что звонил Денис, и что поезд номер такой-то уходит завтра во столько-то с Южного вокзала.
   - Это всё?
   - Это всё, спасибо, - повесил трубку. Не ожидал, что Юльки не будет, не ожидал. Как жаль, чёрт побери. Ладно.... Ну, успокойся ты, подумаешь - дядюшка из Бразилии.... Какое его что, в самом деле? Лишь бы передал ей. Нормальная реакция, конечно, едва приехала любимая племянница, так сразу хахали звонят...
   Потом было шумное прощальное застолье, но я долго-долго не пьянел, все думал о Юльке, переживая и боясь, что не увижу её завтра на вокзале, не увижу больше никогда. Надо было хоть свой адрес оставить, до чего же бестолково.... Отключился резко, как-то враз. Помню только, как Ирина, жена Михалыча, вела меня в другую комнату, показала застеленную кровать. Всё. Наступила тишина и темнота.
  
   Как ни странно, утром проснулся более менее нормальный. Хмелев же, явно перебрав вчера, был ни к чёрту, да и возраст, все же. Я сходил за пивом, подлечил его, он ожил. Ирина заботливо приготовила роскошный завтрак, но я выпил только две кружки молока, съел пару блинчиков. Михалыч вообще не стал, и все харчи жена завернула нам с собою. Время поджимало, вещи, естественно, почти не собраны. Громко топая ногами и хрипловато поругиваясь, Хмелев гонял по комнатам своих домочадцев, будто это они были обязаны собрать чемоданы, умыть и побрить его. Разбудил и зятя с дочкой. Не хрен спать, хозяин собирается. Васька, зять, было вякнул: "Чего бузишь, бать, дай хоть в выходные выспаться", - как сразу получил:
   - Выспишься еще, давай, штаны надевай и залей канистру бензина в драндулет. Выспаться ему. Наплодилось тут дармоедов. Гляди, ты ж за мужика, вроде, тут остаешься, итить-кудрить твою мать, за сараем следи, замок смени, порося корми нормально, убирай там. Шоб всё было нормально, гляди у меня, осенью приеду, зарежу.
   - Да ты чего, бать? - Васька сделал круглые глаза.
   - Чего? Не тебя, свинью зарежу к зиме, а тебя и на мыло не пустишь, толку нет. Жрешь в три горла, а пуза так и не отрастил.
   При этом Михалыч почесал свое собственное солидное брюхо. Дескать, вот где порода, а ты, Васька, одно слово, - кот драный.
   Потом выкатили из гаража старенькую "Тойоту", загрузили чемоданы, баулы и отчалили. Машина в руках Михалыча клевала то вправо, то влево, и у переезда он сдал на обочину, остановился.
   - Чёрт бы побрал мои годы, Дёмка, садись за руль.
   Кряхтя, он вылез из машины, освобождая мне место. Права у меня были. Как-то собирался привезти машину, окончил курсы в прошлом году, но на этом все пока и тормознулось. Посему мое представление о вождении и правилах движения оставались на уровне "чайника" - больше в теории. Но, делать нечего, отпираться, что ли теперь? Михалыч-то ведь и подбил меня окончить те курсы, когда мы почти полгода просидели на ремонте здесь, на Калининградском СРЗ, давал порулить мне на этой видавшей виды "Тойоте". Частенько доводилось возить его из Пионерска на завод и обратно. Я выпивал мало, по сравнению с ним, да и вообще - мало и редко, поэтому этот вариант очень устраивал моего второго механика, у которого я несколько месяцев был личным шофером. Что еще делать на ремонте, как не "закладывать" время от времени?
   Мы тронулись.
   - Вот, и славно, мой юный друг, - Михалыч то ли блаженно, то ли устало крякнул, развалился в кресле справа от меня, достал пачку "Беломора", стукнул ею о палец, шумно продул выскочившую папироску, обстоятельно помял её и, наконец, щёлкнул зажигалкой. Выдохнув струйку дыма, и не выпуская изо рта папиросы, стал давать указания своим чуть гундосым, хрипловатым голосом:
   - Значит, так. Сначала - в Светлогорск, заедем за Змеей, - дымящая, как паровоз беломорина шевелилась под густыми усами Хмелева, когда он говорил. Я приоткрыл форточку.
   - Слышал бы ты, как он матюкался вчера, когда я ему позвонил, хе-хе. Команди-ир, итить-кудрить. Он там ждёт, так что - газуй. Погоди,... - он подался вперед, ткнул пальцем в лобовое стекло. - Тормозни-ка, студент, подберем этого тоже.
   Я остановил машину возле парня моих лет с большой раздвижной сумкой типа "мечта оккупанта". Парень шел навстречу в сторону вокзала. Михалыч опустил стекло, просунул наружу свою громадную, вечно всклокоченную, чёрную с проседью гриву.
   - Ну, чего, давай, садись, Андрюха, нам теперь надолго по пути.
   Парень, протолкнув вперед сумку, втиснулся на заднее сидение.
   - Здорово.
   Я оглянулся, подал руку.
   - Денис.
   - Андрей.
   - Ну, вот, - удовлетворенно, с назидательными нотками, протянул Михалыч, тоже пожал ему руку. - Не побрезгуешь обществом машинной команды? Это наш третий механик, - он хлопнул меня по плечу. - Трогай. А это - третий штурман, прошу любить и жаловать.
   Все понятно, я отпустил сцепление.
   - Вы чего, на этой "Тойоте" до самого Санта-Круса пилить собрались? Твой "Ведровер", Михалыч?
   - Попросил бы вас...
   - Ну-ну, я так и понял. Помниться, уши всем прожужжал, когда из Ротера привез: "Тойота", "Тойота". Так ты что, решил обратно отогнать её своим ходом?
   - Оставлю на Площади. Валерка, сын старшой, вечером отгонит обратно после работы.
   - А где он у тебя подрядился?
   - В морском порту. В море ходить не хочет, сукин сын. Говорит, дурак я, что ли? Дескать, и здесь хапнуть можно. Молодежь, им лишь бы хапнуть.
   Я включил магнитолу, вставил одну из валявшихся под рукой кассет. Вспомнил о ремне безопасности, пристегнулся на ощупь.
   - Михалыч, пристегнись. Знаешь, что я скорости не понимаю, на спидометр не смотрю, один хрен не работает, а гаишник за каждым столбом прячется.
   Динамики за спиной взорвались какой-то хрипло-блатной песнью, сделал потише. Ленивым движение Хмелев набросил ремень, хотел сказать мне что-то ласковое, но закашлялся дымом. Я протянул руку и щелкнул замком его ремня. Михалыч усмехнулся, снова закашлялся, замысловато выругался, сплюнул в открытое окно. Но расстегиваться не стал.
   Дорога от Пионерска до Светлогорского шоссе петляла настолько замысловато, что теперь поглотила все мое внимание. Давно я не ездил. Дороги в Калининградской области, еще построенные немцами, вообще сущее проклятие по современным понятиям. Узкие - едва пара грузовиков разминется. Вместо обочин - ряды мощных таких деревьев. Липы, вроде. Стратегические дороги. Едешь - как в туннеле из этих старых лип и с воздуха тебя не видно. Ровных участков - минимум, и они короткие, говорят, чтобы было труднее бомбить. Умно?, конечно, но ездить здесь с непривычки страшно просто: если что, на обочину не свернешь, "обнимешь" дерево. Такие они и стоят по обе стороны - на каждом десятом рубцы, венки, памятнички, рули. Сколько наших лихих Иванов побилось тут за все годы! Будто немцы продолжают свою войну против нас своими дорогами. Сами по себе они (дороги) сработаны хорошо, ничего не скажешь - ровные, без колдобин, уклоны на поворотах. Немцы есть немцы. В те времена не было такого движения, понятное дело, гоняла пара-тройка Штирлицев туда-сюда, да колонны грузовиков во время войны. Ни фур, ни автобусов, ни такси, ни сонмища частников тебе. Тепереча, как говорится, не то, что давеча, гляди в оба!
   Стармех наш - мужик шумный и громогласный, полчаса, наверное, выясняли отношения возле его подъезда. Но Михалыч при этом даже не встал со своего сиденья, только огрызался через окно, пока Дед грузил в багажник свои вещи.
   - Сколько там у тебя еще барахла-то? Змея, итить-кудрить твою мать! Время! Всю посевную нам завалишь!
   - Время, время, а раньше-то где вы были? Сколько вас ждать? Скажи, лучше, сколько выжрал вчера, пьяница, даже за руль сесть не можешь!
   Дед с силой хлопнул крышкой багажника.
   - А это пусть ваше благородие не ... (волнует).
   - ...(Волнует, еще как волнует)! Попробуй мне только завалить работу в море. Третьего механика споишь - спишу к (такой-то) матери!.. - ну, и так дальше, в том же духе, не взирая на чины, ранги и благозвучие выраженных мыслей. Благозвучие оное мы здесь привели в скобках, весьма урезали, но можно догадаться. Хмелев при всем при этом оставался спокойным, как танк, и отстреливался вполне "бронебойными" и вполне прямой наводкой, не смотря на остаточные явления похмельного синдрома.
   Наконец, расселись, я поспешно стал выруливать из двора. Время, правда, поджимало уже. Конечно, пока я за пивом сгонял, пока Михалыч отмокал в душе, шмотки собирали.... Проваландались, прав Дедуля. Я посмотрел на часы. Ничего, успеем.
   Наша "Тойота" стрелой вылетела на шоссе. Хоть и старая машина, но нравилась мне, не то, что "шестерка" в автошколе. Там чуть дотронешься до педали газа, движок как с цепи срывается. Здесь педаль имела плавный ход, и я чувствовал машину. Она у меня еще ни разу не дергалась в момент начала движения, и не глох движок у светофора. Правда, я плохо чувствую скорость - это болезнь, наверное, всех неопытных водителей. Мне все кажется, что едем медленно, хотя там все девяносто в час.
   Солнце обстреливало нас сквозь густые кроны деревьев высверками ярких лучиков, ветер свистел в открытых форточках, машин было не очень много, и я старался, по возможности, держаться середины этой узкой дороги. Она была извилиста, но благо, крутых поворотов не много, и мне удавалось вписываться, почти не сбавляя скорости. Я бросил взгляд на спидометр. Он врал километров на двадцать, девяносто в час уже есть, пожалуй. Немного сбавил газ. Хорошая машина, приземистая, цепкая какая-то - будто прижимается к асфальту. Вот, опять кажется, что еле тащимся...
   Желтый силуэт с горящими фарами возник в зеркале заднего вида, и на сумасшедшей, просто, скорости нас обогнала "Волга" с шашечками на борту. Все мои пассажиры, не жалея матюгов, высказались, по этому поводу, о таксистах, которые в конец обалдели уже, - это литературный перевод, сами понимаете. Я же подумал о том, сколько же это надо лет отъездить по этим немецко-фашистским дорогам, чтобы научиться так летать. Он, наверное, знает здесь каждый поворот и колдобину (последних, правда, почти не было).
   Впереди возник и быстро рос задок могучего трейлера. Такси желтой тенью юркнуло на встречную полосу и исчезло. Нет, я так рискнуть не смогу. Если только дождаться более-менее ровного участка.
   И вот мы, прилепившись к идущему километров под шестьдесят в час трейлеру, застряли в извергаемых им зловонных и сизых облаках выхлопа. Мужики опять заматерились. А эта сволочь, будто чувствуя мою неуверенность, вихляла кормой, чуть ли не посреди дороги. Я уже раз в пятый высунулся из-за нее, пытаясь узреть, что там, впереди, но то мешали встречные машины, то начиналась новая серия поворотов. От мелькотни деревьев и солнечных лучей уже рябило в глазах. Так прошло минут десять, я начинал нервничать.
   - Да, давай ты, обходи его! - голос Деда сзади.
   Я плотнее прикрыл форточку, снова высунулся из-за трейлера. Дорога плавно здесь уходила влево, и обзор не был достаточным. Дальше поворот становился круче, и дорога просвечивала сквозь частокол стволов. Там мелькала красная кабина идущего навстречу нам "КАМАЗа". Он был еще далеко, и мы, пожалуй, успеем обойти трейлер, если только... если только всё чисто на том куске дороги между "КАМАЗом" и нами, который не просвечивает сквозь деревья и не просматривается вперед.
   - Давай, давай! Пошёл! Что тянешься?! - снова Дед. - Самый момент! Посадили "чайника" за руль! Ну! Поздно будет!
   Я решился, вдавил газ. Машина послушно, легко и сильно рванулась вперед. Что-то ёкнуло в груди, как предчувствие, но отступать было поздно. Трейлер казался бесконечным и еле полз назад справа. Адская выхлопная труба тягача уже была прямо напротив нас, свист турбины, едкая сизая вонь.... "Масло движок гонит", - мелькнула в голове чисто профессиональная мысль. Глаза неотрывно вперились в серую ленту асфальта впереди, пальцы, сжимающие баранку, одеревенели. Встречный "КАМАЗ" уже исчез в зоне невидимости, но я чувствовал, что до него еще достаточно далеко, и мы успеем, должны успеть, что за сомнение! "Боишься?" - спросил сам себя. Тьфу. Давай же ты, громила бесконечная, ещё немного. Добавил газ. Хищное урчание мощного дизеля справа, почти всё....
   Рев сирены тягача ворвался в уши за мгновение до того, как я увидел вынырнувший из-за деревьев впереди "Москвичонок". Трейлер с шипением и жутким стоном стал притормаживать, но я мгновенно понял, что даже это не спасет нас. Фары "Москвича" вспыхнули, мне показалось даже, что я близко вижу лицо его водителя, широко раскрытые от испуга глаза, хотя такое, наверное, невозможно. Последнее, что я заметил - проплешина в частоколе деревьев слева, пары стволов не было. Мои руки сами рванули руль влево...
   Мы юзом слетели с дороги в трех метрах от ближайшего ствола дерева.... Даже не могу описать свои ощущения, настолько быстро все произошло.... Долбануло по колесам, вскрик Михалыча слился с невообразимым треском и хрупаньем, мир вокруг завертелся бешеной каруселью. Сильно ударило по голове - я только попытался вжать ее в плечи - осколки стекла фырнули в лицо...
   Секунды этого ада тянулись долго, неуправляемая сила крутила нас, и мгновения в ее слепой власти - это нечто такое, что запоминается на всю жизнь. Наконец, все резко закончилось, и я обнаружил себя висящим на ремне вниз головой, упираясь темечком в смятый потолок салона, а перед глазами там, где раньше было лобовое стекло, зеленели перевернутые пучки густой травы. Приехали...
   Стон сзади. Я пошевелился, боли вроде нет, только голову пришибло слегка. Руки, ноги, все было на месте. Хмелев, кряхтя, тоже задвигался. Мои пальцы нащупали замки ремней, отстегнул себя и его. Снова стон - это Андрей. Почти одновременно - протяжное "быыляаа", - это Дед. Живы точно все, пока..., но вот запах бензина - совсем не кстати.... ВЫБИРАЕМСЯ!
   Снаружи послышались голоса, звуки торопливых шагов. Дверцу помяло и заклинило, я вышиб ее ногами.
   - Живы? - кто-то подал мне руку, с силой, осторожно, поставил на ноги. - Быстро, быстро!
   Это был здоровый мужичина в майке-тельняшке и джинсах, лет сорока. Массивный череп его по бокам украшали приличные залысины. (Водитель тягача, как выяснилось потом).
   - Живы, - я потрогал голову, похоже - только шишак. Поспешно наклонился к задней дверце. - Он ранен!
   Досталось Андрею, что-то с рукой. Осторожно, но быстро мы выволокли его из машины. Сыпля проклятиями, охая, Михалыч выбрался сам. Вся правая сторона лица, скула и щека его были украшены приличной ссадиной, кровь испачкала выбритый до синевы подбородок. Едва увидев вылезающего стармеха, Николай обрушился на него с матюгами, размахивая в воздухе кулаками, перхая и сплевывая красной слюной. Ещё и губа разбита.
   Дед что-то там огрызался, выгребая из багажника наши баулы.
   - Сваливайте, рвануть может! - гаркнул мужик в тельняшке, поддерживая Андрея. Что-то у того было с плечом, правая рука висела плетью, и он поддерживал её левой, морщился и едва не скрипел зубами от боли. Слава богу, сам шёл.
   Сумки мы, всё-таки выволокли все, спасибо Деду, поспешно ретировались ближе к дороге на безопасное расстояние. Водила трейлера осторожно расстегнул рубаху Андрея.
   - Покажь-ка. Где больно?
   - Здесь.
   - Здесь? А, да, вижу, браток. Ничего, ключица сломана, пустяки, держись. Надо в "травму" ехать. Голова, главное, цела. Вам повезло, ващще!
   Он повернулся ко мне, с укоризной покачал головой:
   - Куда ж ты, б... такая, попёр?! Я еще смотрю в зеркало - дергается там сзади, менжуется; и на тебе, попёр на повороте. Получи.... Я шёл шестьдесят всего, чё, спокойного момента выбрать не мог?
   - Где, нахер? Торопились мы, а тебя пока объедешь...
   - Торопились.... Ну, вот, и поспели. Вся любовь и сиськи на бок...
   Я огляделся. Да, прилично в поля колхозные отлетели, метров двадцать кувыркались.
   - Считай, в рубахе вы родились, ровно промеж деревьев вписались. Ща бы отскребали вас от коры и железа. Под стольник, ведь, летел? Дааа..., - мужичина вздохнул, почесал затылок. - Писец вашей "Тойоте".
   - А где тот "Москвичонок"?
   - Там, дальше. Иди, говорит, глянь, я здесь постою. Лицо у водилы белое, руки дрожат, в штаны наложил, представляю. Ладно, кажется, все обошлось, не считая тачки. Надо за гаишниками ехать, да вашего друга везти в "травму".
   - На х... гаишников! - Михалыч свирепо придвинулся к нам. - Машина моя, не машина и была, претензий ни к кому нет, выгребаемся на шоссе - и на вокзал. Не хватало еще на поезд опоздать!
   Мужик в майке пожал плечами, кивнул Андрею:
   - Ладно, пошли со мной, а они пусть тут разбираются, как хотят. Мне дак этих гаишников тоже сто лет не видеть, поехали. Это твоя сумка?
   - Моя...
   Инцидент, как таковой, на этом был и исчерпан. Водитель "Москвича", молодой парень, действительно перепугался ни на шутку. Оказалось - тоже "чайник" вроде меня. С радостью согласился он подбросить Андрея до Первой Медсанчасти и не связываться с ГАИ. Они уехали. Укатил и трейлер, он вообще был не здешний. Так что, оторвав номера, мы бросили руины "Тойоты", как есть, в поле (пожар так и не состоялся), и с чемоданами выгребли на шоссе. До поезда оставалось полчаса и километров двадцать до Южного вокзала.
   И нам повезло. Снова повезло. Почти сразу остановился мордатый четырехфарный микроавтобус "Додж", что было весьма кстати для нас и нашего скарба...
   Ехали молча. Хмелев все обтирал носовым платком свою ссадину и угрюмо курил. Дед тоже помалкивал. Благо - и водитель попался не болтливый. Я в двух словах сказал, конечно, ему, что мы "влетели", что все позади, формальностей никаких, надо просто доехать. Он просто согласился. Даже денег не взял. По его машине и не скажешь, что он сильно нуждался в такой мелочи, как сотня за проезд. Конфетка и снаружи и изнутри. Так и доехали, слушая жалостливый плач под музыку какой-то новоиспеченной отечественной поп звезды.
   Сталкиваясь в дверях с людьми, увешанные своими неслабыми сумками, баулами и чемоданами, мы, наконец, вбежали в необъятный центральный зал вокзала и рванули к переходному туннелю под платформами. До отправления оставалось три минуты. Вот и длинная лестница на перрон.
   - Пивка бы сейчас и умереть, - громко сопя, весь взмокший, прохрипел Хмелев, когда лестница кончилась. - Какой вагон, Зме?я?
   - Шестой. Вон - кэп стоит.
   Капитана я не знал, поэтому заметил не сразу среди провожающих, а только когда он шагнул нам на встречу и погрозил кулаком. Это был высокий, сухощавый человек "без особых примет", в светлой рубахе с коротким рукавом и черных джинсах.
   - Где вас черти носят?! Машинная команда в своем главном составе! Вы бы сорвали отход, мать вашу! Слава богу. Третий штурман не с вами?
   - Его не будет, - Дед подал капитану руку. - Расскажу в вагоне.
   - Так, Хмелев, - пожал ему руку. - Все понятно. И вы - третий механик, значит? - скользнул по мне взглядом. Я кивнул. - Ну, пошли.
   Руки не подал. Подумаешь, важная птица, а то пришлось бы еще неделю не мыть.... Молодо выгляжу, все время за пацана принимают. Ему и самому-то лет сорок. Ну, и хрен с вами....
   Тут, только, меня как током ударило: ЮЛЬКА!!! Я невольно застрял в дверях вагона.
   - Ну, чего там, студент, твою мать?! - Михалыч, пыхтя, уперся сзади в мой баул.
   Сейчас уже поезд тронется.... Я бросил сумки прямо на пол тамбура, пропустил второго механика, рванулся опять на платформу, чуть не сшибив с ног проводницу, которая тоже собиралась уже зайти.
   - Да, что вы! С ума посходили, что ли?!
   - Извините.
   - Поезд отправляется, вы пассажир, провожающий или что?
   - Нет-нет, я только выгляну....
   - Не насмотреться никак? Заходите, заходите!
   - Сейчас! - в лихорадочном волнении я быстро осмотрел стоящих на перроне у вагона людей. ЕЁ не было. Не было здесь. Правильно, откуда она знает, какой у нас вагон? Только поезд и время, вот дурак я, но ведь сам не знал! Проклятия! Удушающий комок отчаяния перехватил горло. Юлька!
   - Поезд отправляется! - противный голос проводницы чуть не в самое ухо. - Вы едите или что? Пустите!
   Я с обреченным видом освободил дверной проем. Всё.... Можете себе представить, что творилось в этот момент у меня в душе? Сам не свой я вошел в вагон. Окна коридора выходили на платформу. Уже едем.... Подошел к открытой форточке, высунулся как можно дальше. Провожающий народ шел по перрону вслед за медленно набирающим ход поездом, махали руками, слали воздушные поцелуи, держали детей на руках и за руки, что-то выкрикивали, жестикулировали, просили звонить, сообщать.... Юльки не было. Я не видел ее. НЕ ВИДЕЛ! Господи, от этой жизни мне абсолютно ничего не надо было сейчас, кроме одного - увидеть её, послать прощальный привет, крикнуть в окно, что она нужна мне, чёрт возьми, и услышать в ответ, что мы встретимся; унести с собою в сердце и в памяти ее улыбку. Дьявол! Меня лишили всего этого! Хотелось буквально вгрызться зубами в раму окна у меня под носом. Но виноват-то, пожалуй, только я сам. Если бы не эта авария! И вот КАК я найду теперь ЕЁ? Все, что у меня было - телефон дядюшки. Завтра позвоню из Москвы, как приедем. Да. Я буду звонить этому дядюшке, пока есть возможность, пока не найду ЕЁ! Дурак, даже не оставил ей ни своего адреса, никаких координат и не взял её адрес в Питере. Ничего нет, только этот номер телефона. Ладно. Я вздохнул, оторвался от окна. Ещё не все потеряно, в самом деле. Неужели, если судьба сделала такую милость и свела нас совершенно неожиданным, случайным и чудесным образом, то теперь выкинет такую пакость и разведет нас так дико глупо и по-дурацки? Что это за прихоти и капризы судьбы? я НЕ ВЕРЮ в случайность и хаотичность, "лотерейность" жизни. Не верю. "Успокаиваешь?". Будто два существа - вечный оптимист и вечный пессимист затеяли в моей душе извечный спор. "Верь, не верь, а ты прекрасно знаешь, мой друг, что его величество Проведение и есть самое прихотливая и непредсказуемая на свете вещь! Еще ни один предсказатель судеб не был прав на все сто!" Я снова вздохнул. Пошли-ка вы на хрен, - сказал я обоим своим внутренним спорщикам, - заткнитесь, тошно и без вас. Тошно.
   - Чего встал-то тут? - хрипловатый голос Хмелева сбоку. - Проходи в кабинет, располагайся. Боишься мне на глаза показаться? Правильно делаешь, чуть всю посевную не завалил. Сдается, п...лей сегодня заработал, студент. Понимаешь? Я тоже понимаю.
  
   Ну, что еще сказать? Собственно, тут уже больше нечего рассказывать, а то я так никогда не доберусь до самого главного. Хочется больше поведать не о тех реалиях ежедневности, в которые погружены люди моей профессии, а том необычном, что случилось со мной. Но я вынужден идти по порядку, видимо. Хотя, все-таки, клянусь, что жизнь моряков - вещь сама по себе интересная и заслуживает внимания. Жаль, что я не писатель, а то бы заработал уже кучу денег. Издал бы, например, сборник-словарь морского сленга со всеми вычурно-фигуральными, прихотливыми выражениями и ругательствами. Это хоть и не совсем литературное, но довольно смешное и неожиданное, уверяю вас, отражение широкой души русского моряка. Если бы я только всё это записывал все эти десять лет.... Хотя, без матюгов, сей сборник, получился бы хиловатым, а с оными - многотомным.
   Ладно, вернемся к нашим баранам. Без реалий, окраски и аромата той жизни, в которую я был погружен тогда, и которую любил, все-таки не обойтись. Так что, прошу покорно. Скоро это кончится.
   Несколько бутылок водки уже стояли на столике и позвякивали весело друг о друга. В купе расположились Дед, Хмелев, я и наш моторист. Моторист - молодой парень по имени Игорь. Лицо - немного вытянутое, солидный кавказский нос, не совсем такое русское, "чернявое" лицо. И точно, его выдал акцент.
   - Денис, - я протянул ему руку.
   - Игор. Ты трэтий механик? Я понял, да.
   Ну, надо же! На моей памяти, за десять лет работы, это второй представитель кавказских народов, который почему-то ходил в море! Их среди нашей братвы, как евреев - днем с огнем не отыщешь! (Последних я вообще не встречал).
   - А чего тебя Игорем зовут? - простодушно спросил я, дружелюбно улыбнулся.
   - А что, а?
   - Ну.... Ты родом-то откуда?
   - Из Баку, - улыбка широкая, тоже дружелюбная.
   - Имя русское.
   - Я - русский. Панимаешь, папа - русский, значит и я - русский.
   - Чего в моря-то пошёл? Давно ходишь?
   - Пэрвый рэйс. Хачу - и пашёл.
   - А ты Хачикяна знаешь, он матросом в нашей конторе ходит? Хороший парень.
   - Как нэ знать? Он мне и памог устроиться. Каму заплатить - подсказал, хароший мужик, да.
   Выпили за знакомство, за предстоящий рейс. Есть хотелось - закуски хватало, конечно, от чего-то я вспомнил утренние блинчики.
   - Михалыч, а блинчики где там?
   - Ишь, чего захотел. Бли-ичники! Разметало твои блинчики по багажнику, ешь что есть.
   Ну, вот - тема. После короткой перепалки о виновных, решили, что мы со стармехом поможем второму механику валютой в покупке новой машины. Собственно, рейс ожидался "машинный" - своим ходом домой на капремонт, с заходом в Европу. Выпили за новый "Опель", который купит Михалыч. Нет, лучше "Фольксваген Гольф", за него тоже выпили. Проблема была исчерпана.
   Грустное состояние души не покидало меня, и я прилично набрался в тот вечер, даже подрался с этим Игорем, черт бы его побрал с его кавказскими манерами. История стоит того, чтобы упомянуть. Можете себе представить, как разговаривают мужики между собой в тесной кампании? Тем более - моряки. В общем, Дед, втолковывая чего-то Игорю, упомянул обычным, похабно-банальным образом "его мать", и мы в первое мгновение вообще не поняли, что произошло. Парень побагровел, как помидоры на столе, схватил ножик, коим кромсали эти самые помидоры и прочие харчи, и, дико оскалившись, бросился на нашего бедного Смею. И точно "почикал" бы его сей сын гор, если бы я не поймал его за руку и не дал кулаком под дых. Мы держали взбешенного джигита втроем, пока тот немного не успокоился. Минут двадцать доходчиво объясняли, что Дед, по большому счёту, ничего не имеет против его драгоценной мамы.
   - Зачэм сказал так, а? Зачэм, а? - не унимался Игорек, но краска бешенства уже сошла с его физиономии.
   - Ну, пойми ты, наконец, это как "с добрым утром" у нас, что ли. На самом деле прямого смысла не имеет. Правда, Дед?
   Дед примирительно и старательно, немного опасливо, кивнул головой.
   Выпили за урегулирование международного конфликта и за вечную, братскую дружбу народов, гармонию обычаев и за родителей, пусть они будут вечно здоровы. "Боже, зачем я пью-то опять?" - время от времени эта мысль билась в голове и не давала ни забыться, ни расслабиться. Почему-то мне казалось, что я никогда не дозвонюсь больше до Юльки. Интуитивная почти беспочвенная уверенность-предчувствие.
   Михалыч с Дедом завели разговор о пароходе, его движках и запчастях, маслах, прочих бесчисленных железяках. Это точно. Механики, мать честная. В других купе о бабах говорят, а механики всегда о своих железяках и всяческих проблемах, связанных с оными. Особенно - как чуть выпьют, хлебом не корми: "форсунки хреновые, плунжерные пары заклинило, мать перемать. Раскепы ни к черту и зазоры в подшипниках - сливай воду, того и гляди коленвал пополам и вдребезги машина, мать перемать. А вот на "8082"-м клапан упал в цилиндр в том году, размолотило все к такой матери и турбина гавкнулась. Хорошо, кореш на соседнем пароходе был стармех! Турбину дал запасную, неучтенную! Это - что, а вот у нас на "8413"-м...". И так далее, в том же духе, часа четыре подряд. Я попытался остановить этот процесс, и оказалось, что язык уже заплетается. Смея стал смеяться надо мною. Каламбур. Сумбур-каламбур, что за фамилия?
   - Дед, а ты не еврей часом? Фамилие странное у тебя.
   - Он не еврей, он - Змея. Змей и гад ползучий.
   - А вот щас кому-то!... - стармех замахнулся, огрызнулся:
   - У тебя морда толстая твоя с одной стороны ободрана? Будет с обеих...
   Михалыч захехекал своим излюбленным ехидным "хе-хе"...
   Так и ехали. Долго. Через Белоруссию, почти двое суток...
  
   В Москве до телефона я смог добраться только уже в Шереметьево, где нам предстояло промаяться не один час в ожидании самолета. Прямо от вокзала мы погрузились в комфортабельный туристский "Икарус" и поехали в аэропорт.
   С волнением снимал я телефонную трубку, набирал номер. Треск помех, шипение. Пискнуло раз, два. Длинные гудки, есть! Волнение усиливается лавинообразно, растет с каждым гудком. Сейчас я снова услышу голос дядюшки.... Да, хоть кого угодно, хоть господа бога, хоть президента Соединенных Штатов, лишь бы позвал Юльку. Ну, где он там? А может быть Юлька сама подойдет? Это был бы верх моих мечтаний! Гудки, гудки.... Нет, не может быть.... Никого? Что ж мне так не везет-то? Ах, проклятия! Я приложил усилие, чтобы сдержать хлынувшие эмоции и не двинуть трубкой по аппарату. Аппарат здесь не причем. Успокойся, дружище, успокойся. Так, так. Вот, посмотри на часы. Посмотри. Не может быть, чтобы за ближайшие четыре часа - за целых ЧЕТЫРЕ часа, там никто не объявился. Не может быть? Вот именно - НЕ МОЖЕТ и точка. Буду звонить каждый час. Ёлки зеленые, а если?... Тогда считай, брат, что ты её потерял, одному Богу известно, что будет в этом мире через пять месяцев, когда я вновь смогу снять телефонную трубку с аппарата. Не будет же Юлька гостить у дядюшки пять месяцев! Стоп. Радиопереговоры. Закажу радиопереговоры в рейсе. В конце концов, найду этого дядюшку, всё у него узнаю, будь я проклят!
   - Дёмка, жрать хочешь? - это спросил Володя, невысокий коренастый матрос лет сорока, с которым я познакомился в поезде. Они с боцманом Геннадием ехали в соседнем купе, и с ними обоими как-то сразу нашёлся общий язык. Нормальные мужики, с такими можно работать.
   - Генка пошел в ресторан столики заказать и прочие вещи. Идешь с нами?
   Я оторвался от своих скорбно-мазохистских переживаний недавно вспыхнувшей любви, бросил последний взгляд на бесполезный телефон-автомат. Ладно, вернусь ещё...
   - Пиво там есть? "Балтика" называется.
   - Лучшие сорта, лучшие "пива", - он усмехнулся в усы, дескать, что - "трубы горят?".
   - Идём. А Деда со вторым не видел?
   - Шатаются где-то, - пожал плечами.
  
   ...Мы сидели в гигантском зале ресторана с видом на взлетное поле, и я тоскливо взирал на движение громадных бело-синих лайнеров. Аппетита не было, мужики о чем-то оживленно балагурили, мешая пиво с водкой, подначивали стройных официанток, закусывали шашлыками, смеялись над чем-то, курили. Я был погружен в свои думы, машинально кивал головой, что-то отвечал, усмехался, когда все смеялись. Выпивка не лезла, хотелось только холодного сока и минералки. И как народ может столько потреблять алкоголя? Казалось бы, пора привыкнуть ко всему за десять лет, но меня удивляет это спиртное могущество до сих пор....
   За наш столик подсел радист Серёга Коновалов, парень лет тридцати пяти, плотно сложенный, но не толстый, с приличными залысинами по бокам черепа и коротким пушком жидких волос. Я знал его и раньше, подвинулся. Серёга - балагур и заводила, ходячая энциклопедия морских подначек и приколов, редкая и уникальная личность, одним словом. С тех судов, на которых ходили люди типа него, начинался весь существующий изустный морской фольклор, бесчисленные байки о комичных случаях и происшествиях, которых не один десяток расскажут вам в любой базе - от простого колхоза до океанической. Виктор Конецкий не даст соврать, если кто читал его труды...
   - Такс, - начал радист, усевшись и потирая руки. - И чем потчуют господ моряков в этой харчевне? А то я, знаете, перекусил в буфетике внизу, так что ел, что радио слушал; гречневая каша со "Сникерсами". Официант! Нет, ну поглядите, ни одна шельма даже не оглянулась. Совдепия не рушима.
   Официантки не бежали на зов и не спешили оглядываться. Зато оглянулись темнокожие господа за соседним столиком.
   - Ваше здоровье-с, - Серёга кивнул им, подняв стопку водки...
  
   ...Телефонную трубку на том конце провода так и не сняли. Всё. Я заставил себя успокоиться. Всё, так всё. Изменить что-либо сейчас не в моих силах. Да и что я, в самом деле? Любовь-морковь, слюни какие-то. Пора заканчивать. Время, проведенное с Юлькой, теперь казалось мне бесконечно далёким, смутным сном, вся та романтика - что-то нереальное, несерьёзное. Реально меня ждет моя работа, а весь этот мир скоро вообще станет сном, воспоминанием на фоне бесконечных и однообразных морских будней. Мы ведь работали в Центрально-Восточной Атлантике и не видели берега по четыре-пять месяцев вообще. Вот это - "романтика". Все остальное - зазеркалье...
   Отлёт в этот рейс стал вскоре для меня тоже как сон, запомнился теми яркими урывками и фрагментами, рассказ о которых уже почти подошёл к концу, еще несколько штрихов...
   Просторные залы аэропорта, вид из окна ресторана, лица наших ребят, строгие лица парней на пропускных пунктах таможни, таможенники в синей униформе, пограничник, шлепающий штамп в паспорт, пристально-беспристрастный взгляд на меня, но фото паспорта; открывающаяся дверца турникета, смазливые и устало-безразличные взгляды буфетчиц в буфете "с той стороны", пиво в маленьких бутылочках.... Водки много не проносить с собой в самолет - это в посуде, значит, пронесем, приняв во внутрь; качающийся перед глазами пол и стенки длинной переходной трубы к самолету, приветливые бортпроводницы.
   Летели "Боингом" испанской авиакомпании "Иберия"; бог мой, но какие бортпроводницы! Селекционируют их там, что ли? Ангелы с нежными улыбками в бело-красной униформе, как заботливо они наклоняются к тебе, выслушивая то, чего хотелось бы "сеньорам". ОНА ПОНИМАЕТ ПО-РУССКИ! О, белокурые локоны, неземной запах духов, ангельская улыбка, грациозные движения! Она, эта бортпроводница, она - вся ваша, такая доступная. Наши раззявили варежки. Пришлось ткнуть локтем сидящего рядом стармеха: ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ СЕРВИС, мать вашу! Если вам так улыбаются, это не значит, что вас немедленно хотят, чёрт бы вас побрал. Но это было только начало, цветочки.
   Сквозь кресла соседнего ряда уже слышался громогласный голос Серёги радиста:
   - Нет, нет, нет! Этот самолет раскачивать не будем. Это - испанский самолет, не наш. Не поймут...
   - Конечно, еще развалиться, хе-хе-хе, - это Хмелев где-то рядом. - В том году из Луанды летели на рухляди типа "ДС - 9". Это ихние самолеты, ага. Вы бы видели, как там трясется все на посадке, крыльями точно машет, того и гляди отвалятся.
   - Ну, вот и выпьем за это. Тьфу, то есть, чтобы не отвалились. Денис! - сквозь кресла ко мне просовывается рука с пластмассовым стаканчиком. - Давай, за то, чтобы шасси задвигались и выдвигались, и закрылки закрыляли. Держи.
   - Минералки дай. Я пью только за прекрасных дам.
   - Тихо, не дергайся, всю водку расплескал, блин-компот. Женщины здесь тоже класс, р-р.... Давай, мозга? не ...(компостируй)...
  
   На остров Тенерифе сели под вечер. Хотелось как-то отблагодарить невероятно терпеливых бортпроводниц, которые нянчились с нами, как с малыми, шаловливыми детьми. Та, что говорила по-русски, оказалась сама русской эмигранткой. Так что самые красивые женщины - НАШИ, ядрена-батона! Я попросил листок бумаги, она принесла фирменный, с логотипом компании. Написал им там благодарственную петицию от всех нас с извинениями и просьбой поощрить таких замечательных работниц воздушного океана. Не знаю, стал бы я делать что-то подобное на абсолютно трезвую голову, но если смог чего-то ещё написать, значит, был не совсем пьян.
  
   Просторный автобус несся по пустынному шоссе на хорошей скорости. Шоссе от аэропорта до Санта-Круса петляло вдоль побережья на приличной высоте. Скалистые и обрывистые берега на изгибах дороги открывали диковатые, но безумно красивые пейзажи. Местами под нами внизу проплывали аккуратные, полные зелени поселения. Мелькали крыши чудных особнячков и лазурные квадратики бассейнов. Иногда в дали виднелись роскошные пляжи, высотные здания отелей живописно лепились к скале обрыва, и их крыши тоже вскоре оказывались под нашими ногами. Низкое солнце налилось багрянцем и гляделось в теплые, ленивые воды океана, зажгло их искристым оранжевым сиянием до самого горизонта.
   А слева от нас посмотреть было не на что. Каменистые холмы вулканических пород, осыпи, редкие кусты чахлой травы. Изредка какая-нибудь дорога отделялась от шоссе, карабкалась выше меж диких глыб базальта и исчезала где-то там, на невидимой отсюда возвышенности у подножия огромного вулкана, где, возможно, раскинулись богатые тропические сады и прочий фермерский рай.
   Ехали довольно долго. В залитый огнями и светом буйствующей рекламы Санта-Крус прибыли затемно. Сейчас бы денег кучу - и на все четыре стороны! Я вздохнул, наслаждаясь видом красивейшего города. Хмелев громко и безмятежно храпел в кресле рядом. Мы приехали. Русские работяги, умеющие работать, как черти и без путевого гроша за душой. Интересно, отчего мы пьем? Оттого, что денег всё равно мало дают, лучше пропить их, к чертям - не деньги и были; или у нас денег мало оттого, что пьем много?
   Огни города унеслись назад, и мы съехали с шоссе вниз - к озаренному желтым неоновым светом бесконечно длинному пирсу рыбного порта. Порт был рыбным, но в его тесной заводи, отделенной от моря высокой - в несколько человеческих ростов - бетонной стеной, кроме рыболовных шхун и траулеров, теснилось десятка два яхт. Частокол их мачт промелькнул за окнами, и вскоре, коротко прошипев, автобус остановился возле нашего парохода, открыл двери, и мы стали выгружаться.
   Выбравшись наружу, я окинул взглядом усыпанный палубными огнями силуэт парохода. На рубке виднелись четыре латинских буквы позывных, бортовой номер 8229 и название "Сколе". Какое странное название, типа фамилии нашего Деда. Глухо урчал внутри дизелек, знакомые звуки, что музыка.... Пахнувший в лицо теплый ветерок принес тропическую свежесть моря, перемешал йодистые ароматы прелых водорослей с запахами краски и машин. Ну, вот я и дома....
   Поправив лямку баула, с легким трепетом ступил на шаткие сходни, и через секунду для меня началась очередная жизнь нового рейса. Каждый рейс - как целая, законченная жизнь, и эта - уже шестнадцатая или семнадцатая, я, право, сбился со счета...
  
   Глава 7.
  
   Дальнейшие события, заслуживающие внимания, начались недели через четыре, как мы пришли на промысел в район Гвинеи-Конакри.
   Наша со старпомом вахта на эпическом морском сленге именовалась "пионерской". Почему - хрен ее знает. Она с 4 до 8 два раза в сутки. Перед нами стояли свою "собачью" вахту вторые - механик и штурман. После нас - моторист с Дедом в Машине и третий штурман с капитаном на мостике. Ну, бог с ними, со всеми.
   В эту утреннюю вахту я буквально помирал. Бывает такое, когда даже спички вставлять в глаза бесполезно. Но, нужно было смотреть за Машиной, и я ходил взад-вперед вдоль мерно бухающей желтой громады Главного Двигателя, как зомби. Когда ж, наконец, старпом выйдет из поиска и поведет судно на замет невода? Не раньше, чем с рассветом, по любому. Там хоть проснусь: 15 - 20 минут беготни, смена режимов, включение-выключение подруливающего устройства, всяких там насосов, рубильников. Далее все свободные от замета бойцы влетают в машинное отделение, хватают молотки, кувалды, железяки - и давай долбить в борт со стороны замета, пугать рыбу, чтобы она не уходила под килем. Действует такая канонада лучше всякого будильника.
   Аврал заканчивается - и тишина. Скорее бы.... А, черт! - я ткнулся лбом в пиллерс. Ты подумай - на мгновение отключился прямо на ходу! Потер ушибленное место. Даже какая-то ерунда сниться начала. Что же это меня так "косит"? Поднял глаза на часы - без пятнадцати шесть. Встал под струю воздуха из вентиляционного раструба, сделал несколько вдохов. Кажется, полегчало.... Надо было раньше головой постучаться обо что-нибудь.
   Но демон сна неумолимо наваливался снова и снова. Я знал - это "пик", главное, дожить до шести утра, демон ночи станет отпускать с рассветом и первыми лучами солнца, хоть их и не видно отсюда.
   Внезапный рев аврального звонка заставил перевернуться все внутренности - я как раз оказался под ним. Адский звон и вспышки красной лампы вывели из замутнения, но пару секунд я стоял, вообще ничего не соображая, оглушенный и будто пришибленный.
   Свист турбины пошел на спад, обороты Главного Двигателя упали. Замет пошел! Я проснулся и рванул к распредщиту на верхней площадке. Слава богу! Авральная кутерьма, стуки разбудили всех, даже того, на кого не действовали объявления по трансляции подъема и завтрака. Судно ожило; как стервятник на добычу налетело на обреченный косяк рыбы-верховодки, окружило его сетью и замерло, чуть покачиваясь на медлительной и протяжной волне.
   Вахта кончилась. Осчастливленный этим событием, я выбрался из машинного отделения. В тамбуре выхода попался навстречу моторист Игореха - тот самый, "гарачый сын гор". Месяц уже прошел, а он все еще не привык к Машине, боится, глаза тревожно зыркают по сторонам. Увидев меня, улыбнулся своей лошадиной улыбкой, приветливо махнул рукой:
   - Здарова!
   - Здоровее видали.
   Говорят, что характер человека можно определить по его лицу. Вот уж точно - физиономия Игоря как нельзя больше подходила к его характеру. Чем именно - трудно сказать, но подходила. Может быть, своей вытянутостью. И эти чуть вздернутые полукружья густых черных бровей, они делали выражение лица слегка наивным. Игорь, правда, часто казался большим ребенком, глуповатым и дружелюбным; но диковатый "дух гор", спрятанный за этой наивностью, иногда выдавали своим блеском глубоко посаженные карие глаза. "Дух гор" - это необузданная вспыльчивость, которую запросто можно было разбудить даже вскользь оброненным, неосторожным словом, как тогда, в поезде. Теперь, правда, парень попривык, на упоминание такой матери, понимающе улыбался и кивал: "А, с добрым утром, да...".
   До Игоря чрезвычайно долго доходили даже несложные вещи (касательно работы), но то, что он запоминал-таки, исполнял неукоснительно, с завидной внимательностью. Никогда не обдумывал, а тем более не оспаривал команды или поручения, старательно выполнял их. Скажи ему - взять ножовку и пилить якорь - пойдет, и будет пилить, пока не отпилит. Нахрена его пилить - не важно, сказали - всё. Вот такой парень. Полный ноль творческой мысли. Нести самостоятельную вахту мы ему не доверяли, что основательно злило Деда, которому приходилось всё держать под контролем, не расслабишься.
   Я хлопнул моториста по плечу.
   - Всё о?кей, следи тут. Помнишь всё?
   - Обижаешь, канэчно помню, - Игорь развел руки, многозначительно кивнул головой.
   - Дадим ход если, то не забудь в тоннеле вала подшипники проверить, масла добавь. Что-то опорно-упорный греться стал. Какая допустимая температура?
   - Какая, а? - в его глазах вновь промелькнула тревожная тень "синдрома машнобоязни".
   - При восьмидесяти баббит уже плавится, так что смотри за термометром. Будет за пятьдесят, зови Деда.
   - Ладно, командир, - он тоже шлепнул меня по плечу своей лопатообразной пятерней с узловатыми пальцами. - Все будет тип-топ (тып-топ).
   - Ну, гляди.
   Наспех я принял душ, переоделся, подошел к двери кают-компании. Громогласный чих донесся оттуда и мощное, похожее на гудок судового тифона и приглушенное платком, сморкание. Это - наш старпом, Миша Мовзалевский. Только он обладал столь мужественным "чихом", таким музыкальным носом и такой затянувшейся простуженностью.
   - Будь здоров, - я вошел. - Когда поправишься? Ты же наш судовой доктор. Так вылечи сам себя.
   - Проклятые рудники, - буркнул Миша, убрал платок и вытер выступившие слезы. - Помру я, помру. Эти вечные сквозняки на мостике.... Но косячок отменный взяли.
   Старпом критически потрогал бок чайника, заглянул вовнутрь, хлопнул крышкой. Выставив сию посудину в камбузное окошко, рявкнул:
   - Григорьевич! Сколько тебя можно просить, чёрта старого, чтобы чай после моей утренней вахты был горячим?! Или хотя бы просто БЫЛ?!
   - Чщ, чщ, чщ, - потная лысина повара показалась в окошке. Одна волосатая лапа ловко сгребла пустой чайник, вторая быстро выдвинула другой, полный, исходящий парком. - Ваш чаек-с, милейший, как же, как же. Вот, сосисочек откушайте.
   Я поднял крышку большой алюминиевой кастрюли, посмотрел в пахнувшее влажным теплом нутро. Сосисочки опять.... О них стоит упомянуть, ей-богу. Испанские, родом из Санта-Круса. Краска из них выходила в воду при кипячении, и получалось такое малоприглядное красноватое варево, в котором плавали длинные сероватые создания. Но пахло ничего. И мы ели. Даже никто не помер пока.
   Миша сморщился.
   - Когда же они кончатся там у тебя?
   - А это уж, сколько ты купил, товарищ старпом, столько и ешь, - отфутболил Николаевич и исчез из окошка. (Старпом отвечает за снабжение продуктами).
   - Ты же вчера булочки с маком пек, дай хоть парочку! И не говори, что все сожрали.
   - Булочки с маком, булочки с маком, - донеслось с камбуза глухое ворчание. - Может, вам еще и батон с гашишем подать?
   Я выловил вилкой пару серых вареных созданий, уселся рядом со старпомом. Миша, подавив несостоявшийся "чих", шмыгнул носом, снова смахнул выступившие слезы. Я налил чаю себе и ему заодно.
   - Пей, дорогой, горяченькое оно полезно тебе. А то сначала сопли, потом понос, судороги. Остались без третьего штурмана, того и гляди, без старпома останемся.
   - Пошёл ты...
   - Водки тебе надо, Мишель, водки. Проверено.
   - Ты готовься. Замет - наш, а в катер тебе лезть, готовься.
   После замета невода судно ложилось в дрейф и ждало подхода перерабатывающей плавбазы. Чтобы пароход не сносило на невод и не крутило течением, использовался наш катер и длинный буксировочный конец. Подвахта состояла в том, что бы обливаться по?том на солнцепеке в катере и четко выдерживать направление буксировки.
   Старпом с наслаждением громко хлебнул из кружки. Он вообще был весь такой громкий, громогласный, высокого роста, усатый, грубоватый - ну прямо царь Пётр, ни дать, ни взять, только сопливый. Царски чихал, причем, похоже - с удовольствием, царски сморкался, мощно топал по гулкой железной палубе, всегда хлопал дверями; а когда он грузно ступал в пластиковое корыто нашего катера, я всегда боялся, что эта утлая посудина перевернется.
   Отдуваясь, Миша хлебнул еще и еще, исподлобья опять глянул в сторону камбузного окошка, грозно пробурчал:
   - С гашишем, говоришь.... Ну, я тебе устрою. После сдачи улова идем за снабжением. Слыхал, Григорич?
   Мишин бас трудно было не услышать, даже если он просто бурчал себе под нос. Повар нарочито громко стал брякать там какой-то посудой. Старпом продолжал:
   - "Аргонавт" пришел из Пионерска. Механикам - ЗИП, тебе, Николаич, харчи кое-какие, на мостик - замена третьему штурману, а для всех.... Эй! Слышь? Как думаешь, что могут привезти ДЛЯ ВСЕХ? Вкусненького такого?
   Бряцание смолкло. Крупная багрово-щекастая физиономия повара вновь возникла в окошке.
   - Не может быть...
   Миша, было, торжествующе прищурился, но его сморил очередной непобедимый "чих". Рявкнув в сторону, он снова дал гудок в платок, ругнулся.
   - Может, может, - сказал с жутким прононсом ("божет, божет"). - Дождались "тропического". Получим на три месяца и тебе, Григорич, я буду выдавать, как положено, одну бутылку в четыре дня.
   "Тропическое" - это паек вина. Еще в "догорбачевские" времена было медицинское предписание снабжать моряков в южных длительных рейсах сухим. Снабжение есть снабжение, особенно в пору всеобщего дефицита, присылали, как говорится, что есть, порою крепленое, а то и вообще пойло какое-нибудь крашенное. Но бывало и ничего, хотя нашему брату, чем крепче, тем лучше. От водки бы тоже не отказались. Затем эпохальная война с алкоголизмом заменила вино соками, что привело к резкому увеличению расхода дрожжей и сахара. Просто повара повсеместно сократили выпечку булочек с маком.... Брага из сока, кстати говоря, адская штука, но не суть. Теперь, лелеянная в мечтах и бесконечных байках привилегия, похоже, справедливо возвращалась.
   Глаза Григорьевича радостно засветились от предвкушения "сладкого". Как ребенок, - подумал я. Даже грех был отбирать у него такую вкусную конфетку все последние годы. Человек состарился от самогона, браги и спиртосодержащих жидкостей производства ближайших африканских портов. Довольная физиономия повара застыла в обрамлении камбузного окошка - прямо портрет "Григорьевич в ожидании десерта".
   - Не велите казнить, - брови повара с примирением просительно вздернулись.
   - Тогда дай нам с третьим по булке с маком, хрыч старый.
   - Сию минуту!
   Рассиживать было некогда - надо спускать катер. Боцман там уже занимался. Съев булочки и приговорив чайник на двоих, мы поспешили на палубу.
   - Спасибо! - бросил я Григорьевичу в окошко. Хороший он, все-таки, мужик, наш повареха: готовил, как бог, хлеб пёк, умел извернуться и сварганить нормальный обед почти "из топора", когда запасы харчей подходили к "макаронной отметке".
   - Это вам спасибо, все одно - выбрасывать, - догнало нас уже в дверях. Он всегда так говорил, всем.
  
   Сегодня повезло - небо затянуло туманно-облачной пеленой, и пекла не было. Сезон дождей вступал в права, скоро отдохнем от солнца. За годы работы я привык к жаре и горячим масляным парам (в Машине на старых судах днем за 50 градусов), но к открытому тропическому солнцу - нет. Оно "било" по мозгам нещадно. Кроме того, в пасмурную погоду хорошо тренироваться. С Генкой-боцманом мы оборудовали "спортзал" на крыше рубки и упоенно дрались там время от времени. Боцман тоже оказался дилетантом-любителем самурайских единоборств типа меня. Мы поставили хороший турник, подвесили на капроновом фале залитый водой резиновый кухтыль вызывающе-розового цвета, сделали самопальную штангу. Кухтыль служил хорошей "грушей", которую можно было с наслаждением избивать и руками и ногами на разной высоте...
   Но сегодня меня одолевало полное грусти минорное настроение. Я понял - снабжение из Пионерска. Снабжение - это всегда почта. Грусть-тоска по Юльке, было, уже утихла, но теперь всколыхнулась в душе с новой силой. Надо же было так по-глупому расстаться! А вдруг она заедет в Пионерск, узнает в Конторе, на каком я судне, и меня ждет подарок - письмо? Вот уж вряд ли, это слишком, конечно. Чудеса. НО ХОТЕЛОСЬ чуда.
   Я прислушивался к себе, пытаясь отделить чувства от голоса разума. Сердце, вроде, подсказывало такую наивную надежду. Именно - наивную! Да! Я ведь даже не сказал ей свою фамилию! И ей послать не могу ничего - куда? На деревню дядюшке? Ну, что за жизнь....
   Как там она сейчас? Думает ли обо мне, вспоминает? А смысл? Мои губы помнили тот мимолетный поцелуй, прикосновение её теплых губ.... Ах, бог с ней, жаль, конечно. Полон я каких-то архаических пережитков, мало баб на свете, что ли? Вот, запало.... Может быть, поэтому уже почти тридцатник, а я все холост?
   Я полусидел-полулежал на жестких седушках катера, водрузив ноги на пластиковый колпак мерно тарахтящего движка и направляя время от времени рогатину руля. С час еще здесь колтыхаться.... Чуть изменил положение тела, все-таки, как неудобно. Сюда бы гамак и свет на фиг выключить. Надоело все, как надоело. Колтыхаться еще не час, а три с половиной месяца. Вздохнул, глянул на крыло рубки, показалось, что сигналят. Нет, все тихо. Снова отдался на волю течения своих мыслей.
   Тридцатник.... Жизнь уже летит, как дикий мустанг к обрыву.... Откуда это? Может, уволиться к ядрене матери после этого рейса и заняться личной жизнью? Если подумать, море отняло у меня все: и годы и эту самую личную жизнь...
   Мда.... Но я уже так привык. Чего на берегу делать? Как хочется домой, когда ты в море, к ТОЙ жизни, и как быстро надоедает ТАМ, и начинает тянуть обратно в море. Будто живешь в двух изолированных друг от друга мирах. ЭТОТ, где все неизменно и время словно заморожено; и ТОТ, где лихорадочно пытаешься наверстать упущенную жизнь, за короткий промежуток бешено летящего времени. Эта жизнь, оказывается, пролетела, пока ты был в море, ПРОШЛА мимо.
   Впрочем, я уже говорил о чувстве обделенности и несправедливости, и о блаженных секундах возвращения домой.... Жизнь моя - в этом миге блаженства, которое почти неведомо другим, очень многим. И когда получаешь, что хочешь, изволь назад нести свой крест.... Нахлынувшие чувства переполнили, я машинально порылся в карманах, извлек завалявшийся огрызок карандаша и прямо на борту катера попытался материализовать эту волну в словах. Почти без исправлений выплеснулись строчки:
  
  
  
   Неведомый другим блаженства краткий миг,
   Ты - Бог, которому вся жизнь посвящена,
   Ты - смысл жизни тех, кто зов дорог постиг,
   Чья кровь болезнью странствия заражена.
  
   Миг возвращения домой - о, Бог!
   Любовь к родному очагу - твой храм.
   Растаявшие годы - жертва и алтарь - порог,
   Вся жизнь и мир поделены тобою пополам.
  
   Часть мира - там, где ветер бьется в грудь,
   Застыло время и от тоски порой хоть вой.
   Часть мира - здесь, где у порога дома кончен путь,
   И отраженья окон в лужах мостовой.
  
   Зажмуриться блаженно, глубоко вздохнуть:
   Я ДОМА!
   Но лишь успела пара дней минуть,
   Ушла блаженная души истома,
   И снова давит глыбою родимый кров,
   А сердце, словно птица, рвется из клети...
   Мой милый дом! Меня прости!
   Теперь - явился ЗОВ,
   И что погонщик гонит плетью вон - иди!
   Изволь опять свой вечный крест нести...
  
   Уф, надо же, никогда раньше я не страдал такой лирикой. Что это со мной? Тридцатник, господа, старческий маразм. Ладно. Мне стало полегче, в груди разливалось странное тепло и хотелось написать что-нибудь еще эдакое....
   Я снова откинулся к стойке руля, воздел очи горе.... Что там? - боковое зрение уловило мелькание света со стороны судна, меня словно током ударило, я и рухнул с небес на грешную землю: СИГНАЛЯТ!
   Кто-то махал руками и моргал прожектор на крыше рубки. КАТЕР УШЕЛ! А, чёрт возьми, замечтался, дурак сентиментальный! Подскочил, как ужаленный, схватился за руль, КУДА? Мгновение пытаюсь разобрать сигналы. Ну, сложил там Миша на меня все "маты", представляю.... ВОЗВРАЩАЙСЯ? Да, именно этот сигнал. Рука, все ещё подчиненная вспышке волнения, вместо рычага "газа" рванула "реверс", в утробе катера протяжно крякнуло, движок затарахтел натужно, но послушно отработал назад. Я громко выругался, тут же сбросил "газ", снова включил "реверс", но было поздно.
   Катер дернулся, несколько раз здорово тряхнуло и все заглохло. Допрыгался, Пушкин, твою мать.... Взобрался на корму, опустил руку в воду, так и есть: буксировочный конец был капитально намотан на винт. Ох, ох, мама моя, роди меня обратно.... Выслушаю всё сейчас, всё!
  
   Катер подтянули за конец лебедкой. Ребята топтались на палубе над моей головой; отпуская шуточки, сбросили штормтрап. Ну, вделался, вляпался, как пацан!
   Злой, точно разбуженный зимой медведь-шатун, я взобрался на борт, а они, едва увидев мою физиономию, давай ржать. И не скажешь, ничего не скажешь, шуточки были посолены круто. Хорошо, еще движок не угробил.
   Катер уже подняли на место.
   - Ладно, не ты первый, не ты последний, - миролюбиво сообщил Генка-боцман, доставая свой флибустьерский тесак из ножен на боку. - Да, не смотри такими глазами, - усмехнулся, попробовал лезвие на ногте. - Пойду веревки с винта срезать. А ты иди в каюту и ставь чайник, кофейку тяпнем, успокоишься, побазарим о том, о сем, лады?
   Я чуть перевел дух, повернулся к двери в надстройку и увидел в проеме стармеха.
   - Что, обделался? - бросил он мне в лицо. - Реверс, что ли дал на полном ходу?
   - Почти, - я почувствовал сосущую пустоту в груди.
   - А еще говорил, что ходил на СТРах. Цел?
   - Я?
   - Головка от коня. Движок цел, спрашиваю?
   - Цел, - я стиснул зубы, чуя, что злость может пересилить чувство вины.
   - Салага ты, иди и читай инструкции. Потом проверю. А пока - объяснительную мне на стол.
   - В честь чего на стол? Сроду не писал и не собираюсь.
   - Теперь - напишешь.
   - Ага, бегу. У тебя чего, с головой проблемы? Лечиться надо.
   - Я тебя вылечу! Как со мной разговариваешь, вообще, а? Ты кто такой? - глаза Смеи излучали презрение.
   - Сразу видно, "сундуком" служил, точно говорили. Пусти, нахер! - я попытался протиснуться в коридор. Но не тут-то было, стармех шагнул навстречу. Лицо его побелело от злости.
   - Да ты!... Ты - пацан, Флота не видел! Закосил армию! Щенок ты! Говно!
   - В штанах у тебя щенок, - от ярости застило глаза. Я, может, и не совсем говно, но говнистый, могу и в лоб закатать, но пока еще держал себя в руках. Понизив тон, сказал:
   - Ты, Дед, вот что, люди смотрят, не позорься. Уйди лучше от греха, дай пройти. Здесь тебе не Флот.
   - Ты мне не тыкай! Я тебе... устрою! - он задыхался от злобы. - Покажу, щенок, тебе...
   - Придешь домой, и жене там своей показывай, понял?
   - Да, хорош вам! - крикнул кто-то сзади.
   - Объяснительную на стол, еще извинишься, с-сука...
   У меня сжались кулаки.
   - Думаешь, если прутиками там своими махаешь на крыше рубки, так крутой сильно? Никто с тобой не справится? - шипел Смея. - Да я урою тебя.
   - Ну, давай, начинай, давай... - теперь я точно созрел...
   Нас остановил капитан, обматерив с верхней площадки - специально из рубки вышел. Слава Богу. Я бы первый не начал, честное слово. Вот так поцапались. У Деда характер - как у упрямого и злого гуся, а наша взаимная неприязнь зародилась еще с момента аварии. Дурак он, с его наездами. Если не я, то кто-нибудь точно клюв начистит ему.... А может, деньги Михалычу отдавать не хотелось, копил злость, ежедневно наблюдая наши с ним нормальные отношения. Хмелев его сразу на три буквы посылал, спокойно так, со своим "хе-хе", Дед решил на мне отыграться, наверное. Ну, да шут с ним.
   Когда я зашел в Генкину каюту, испытывал легкую нервную дрожь. Кажется, впервые у меня появился враг на житейском уровне, так скажем. А вражда в условиях судна может быстро превратить его в банку с пауками. Если бы я только мог предположить в тот момент, ГДЕ и КАК мы сойдемся вновь!.. А пока конфликт был временно заглушен.
  
  
   Глава 8.
  
  
   Генка, боцман, был кофеманом, порядком пристрастил и меня. Команда за месяц уже разбилась на своеобразные кучки по симпатиям и вахтам, и Генкина каюта стала местом "тусовки" нашей компании, которая состояла из него, меня, матроса Володи и радиста Серёги Коновалова. Заходили к нам и другие ребята, но костяк компании сохранился целиком такой, какой сложился за столиком Шереметьевского ресторана в памятный день отлета из Москвы.
   Володя был лет сорока пяти, невысокий, коренастый, очень спокойный, несловоохотливый, но и не молчун. Просто не любил долго говорить, но когда брался за какой-нибудь рассказ, начинал что-то вспоминать, сразу приковывал к себе внимание. Чувство меры, чувство юмора сочетались в нем с неспешностью и немногословностью. Обходился короткими фразами без этих общеизвестных "слов-вставок". Исключение составляла любимая присказка "прочие вещи" - её он ловко вкручивал постоянно, но как-то всегда к месту и ненавязчиво.
   Человек этот словно излучал некие флюиды неторопливой размеренности, и, что удивительно, это его спокойствие обладало заразительной способностью, он очень хорошо уравновешивал нашу компанию. Особенно, если учесть веселую, балагурно-взрывную натуру Серёги. Ну, а мы с Генкой, как два сапога пара, народ смурноватый, себе на уме, но от этого не менее компанейский.
   Володька еще делал обалденные парусники, и его чемодан почти до верха был забит всякими деревяшечками, проволочками, веревочками, тряпочками, цветным шпоном, коробочками с резцами, баночками с клеями, красками, пакетиками с цветной бумагой, фольгой и пачками чертежей. Что ж, занятие достойное для флегматика, может быть, в этом и была причина его спокойствия? С таким чемоданом Володю ничуть не тяготила длина рейсов, он завидно умел не обращать внимания на время.
   Серёга, я уже говорил, имел другое хобби. Вернее - редкую изобретательность по части всевозможных подначек; был ходячей энциклопедией юморных морских и сухопутных баек. Таких людей в команде либо любили, либо ненавидели. Чаще всего - и то и другое вместе. Серёга мог развеселить кого угодно, и бросить в лицо кому угодно что угодно. Но количество его друзей, пожалуй, ни на один порядок превышало число врагов, ибо последними, как правило становились люди недалекие, эгоцентричные, обидчивые. Обидчивость дураков действовала на радиста как катализатор, он беспощадно и с наслаждением доводил их чуть не до сумасшествия, выставлял, как есть - дураками, заставляя потешаться других. Словом, опасный товарищ.
   Наша компания была в сборе. Кофе, источая гамму ароматов, дымился в кружках. Моя стычка с Дедом, свидетелями которой были все, нашла живой отклик среди моих друзей, особенно - произвела впечатление на радиста.
   - Дурак на горизонте, ха, - сказал он, сверкнув глазами. - Не волнуйся, брат, мы ему ещё устроим.
   Касательно "устроим" я не был согласен, уже успокоился, и мне не хотелось ни чьей крови.
   - Дед не дурак, просто накопилось в нём. Так-то он ничего мужик. Флотская жилка работает - тяга к рангам и регалиям. А тут - второй механик на двадцать лет старше, "собаку съел" на своей работе, Деда шпыняет, как пса шелудивого, посмеивается. Ну, знаешь, Михалыч и есть Михалыч: беломорина, "хе-хе", "кхе-кхе", Змея ты и т. д.. Третий механик - почти одногодка, по струнке тоже не ходит. Вот и взвился он.
   - Дурак и есть дурак, - Серёга, фукнув, отхлебнул из своей кружки. - Я тоже на Флоте служил, и что? Видал я этих напыженных мичманюг, насмотрелся.
   - Прапор, он и в море прапор, - вставил Володя, помолчал и неторопливо стал рассказывать, ухмыляясь в усы:
   - У нас на БПК боцман был - не в обиду Генке - стопроцентный прапор. Раз как-то случай был - утопил он якорь. Уж не знаю, как умудрился, стравил - и с концами. В штаны наложил, понятно. А у нас макет был учебный, деревянный, Кузбасс-лаком покрыт, весь чёрный, как положено, железяка, ни дать, ни взять. Ну, боча эту жлыгу и повесил. Учения как раз были, начальство всякое - БПК всё-таки, не хрен собачачий. Со стороны посмотришь - всё в ажуре, корабль у него сверкает, как у кота яйца, всё начищено, якоря на месте, прочие вещи.
   Оно, может, и сошло бы, да он, дурила перепутал. Становиться на якорь - стравил фанерную жлыгу. Я как раз на мостике на руле стоял. Смотрю - у командира шары вылезли из орбит. Двадцать лет, говорит, служу, впервые вижу, чтобы якорь всплыл.
   - А, брехня-а, - сказал на распев Серёга. - Я эту историю слышал уже раз двадцать. У Конецкого вычитал, что ли?
   - Вычитал, не вычитал, - а ты тут чего расселся-то? - парировал Володька. - Кофе попить, побрехать. Вот и давай, твоя очередь, брехни чего-нибудь.
   - Ну, это не мешки ворочать. Был у нас на "Тхоржевском" камбузник один. Пацан молодой, нерусский какой-то, дуб-дубом. Тише вашего Игоря, только не ясной национальной принадлежности. Стою я раз на полубаке, гляжу, значит, выползает паря с кучей ломаных ящиков из-под сока, и ну их за борт метать. "Эй, мужик, - говорю, - чего делаешь?" Грозно так, ага. Ну, он - а что, дескать, ящики-то некуда девать. А я - как это некуда? Айда, тащи в Машину, топливо выбрасываешь, обалдел, что ли? Отдай механику. Много их там у тебя? "Много ещё". Ну, вот, и давай. Попёр, бедолага, всё это обратно. Я пару ящиков подхватил, помочь вроде, и - следом.
   У входа в Машину остановились. Дверь узкая, сразу не пролезешь. "Бросай, - говорю, - прямо туда, вниз по трапу, механик разберется, на растопку котла пойдёт. Потом сходи к боцману за топором, дрова порубить поможешь". Камбузник смайнал ящики в Машину и пошёл за топором, прикинь. А механик - Сева такой маленький живчик, знаете его? На шум прибежал, ясное дело, понять ни хрена не может, что за хрень - гора ящиков ломаных? Морда перекосилась, полез наверх разбираться, а дядя Серёжа, понятно, спрятался уже и из-за угла наблюдает. Вылез Сева из Машины, кому мурло начистить? Ну, а тут камбузяра с топором и невинным видом подваливает: "Ща, говорит, давай помогу дрова порубить".
   Я усмехнулся.
   - Как механик, я бы тебе точно шею намылил.
   - Главное - кайф словить и вовремя смыться.
   - Я вот одному радисту в прошлом рейсе точно чуть по тыкве не настучал. Федя Петров такой, слыхал?
   - Это, у которого "шайба" вот такая? - Серёга показал, надув щёки и разведя руки.
   - Да, да, похоже. Я на вахте там возился с чем-то, пошел гайки искать, а их нет. Пропала целая жестянка. Обматерился, пока другие нашёл. Так он, паскудник, сделал рогатку такую здоровенную из медицинского жгута, скоммуниздил банку гаек в Машине самых ходовых - на семнадцать и девятнадцать - и решил бакланов пострелять. Видишь ли - загадили там радарную площадку ему и всё прочее на крыше рубки. Объявил им войну за это и твёрдо решил в отместку забрать несколько жизней этих летающих тварей. Ничего, конечно, не скажешь - серут они, как лошади, бакланы эти или как их там - здоровенные такие гуси. Метра два размах крыльев.
   - Это в районе Конакри их много, - понимающе кивнул Серёга. - Правда, хоть зенитки ставь.
   - Ну, вот, да. На палубу выхожу - и как раз баклан такой, коняра, - шмяк мне под ноги, подстреленный. Федя от восторга аж зашёлся, вопит: "Попал! Попал!", от радости прыгает, рогаткой размахивает. Всю банку перестрелял и последней гайкой зашиб-таки одного гуся, сучий хвост. Отомстил. Мне его тоже подстрелить захотелось...
   Потом Генка рассказал, как его в первом рейсе отправили на экваторе буи смотреть, потому что экватор по всем морям опоясан специальными буями с проблесковыми маяками и спутниковыми антеннами. Экватор с орбиты всё время корректируется, потому что "сползает".... Я вспомнил, как на практике таскал по всему пароходу мешок с кирпичами. Кочегары перебирали шамотную кладку в котле, нагрузили на меня, молодого пацана, целый мешок килограмм на шестьдесят и отправили кирпичи молоть к мукомолу. На пароходах типа БМРТ там, знаете, рыбную муку делают из отходов. Сначала варят, прессуют, жир давят, потом на муку перекручивают...
   - Кстати, о молодых, - вспомнил Серёга. - У нас же молодой есть - Игорёк ваш. Боча, дай ему тоже мешок, только пустой, пусть сходит к электромеханику гистерезиса насыпать. А лучше - к Деду. Этот парень из тех, кто готов кувалдой кнехты рихтовать, ха-ха, чтобы одного роста были.
   Я пожал плечами.
   - Это - да. Но, знаешь, парень этот - горачий сын гор, не поймёт, зарэжэт ещё. Я говорил, как он Деда в поезде чуть не покоцал.
   - Надо было бы слегка. Скукотища, мать вашу! Надо же чего-нибудь отмочить, а? Денис, придумай?
   - Сегодня получим "тропическое", квакнем по стаканчику, само придумается.
   В дверь робко постучали.
   - Открыто! - рявкнул Генка. - Кого это там?
   В открывшейся щели возникло потное и встревоженное, обрамлённое копной лохматых чёрных волос, лицо моториста Игоря. Лёгок на помине.
   - Дэнис здесь? А... - увидел меня. - Там это, подшипник огнеупорный греется, уже 55 градусов....
   - Что? - я аж привстал. - КАКОЙ подшипник?
   - Ну, там, каторый грэбной вал дэржит. Ты же сам сказал - смотреть.
   - Молодец, иди. Сейчас спущусь.
   - В зачёт ему, да-а, - я покачал головой, когда Игорь вышел.
   - Чего он там плёл?
   - Опорно-упорный подшипник греется, как я понял.
   - Который "грэбной вал дэржит"? - Серёга гоготнул. - Сказал бы я ему, за что подержаться...
   - Сейчас приду. Ген, подогрей чайник ещё...
   Я сходил в Машину, добавил в подшипник масла, строго похвалил Игоря за зоркость, поднялся наверх и вспомнил тут про своё стихотворение, которое уничтожит, возможно, ближайший дождь. Нашёл листок бумаги, ручку, залез в катер и переписал перлы. Затем, обуянный восторгом к собственной гениальности, вернулся в каюту и зачитал стихи мужикам.
   Серёга сделал на лице хоть и неопределённую, но очень выразительную мину, покивал многозначительно головой и изрёк:
   - Пирдуха.
   - Что? - не понял я. Генка прыснул, чуть не подавившись глотком кофе.
   - Настоящий пир духа, говорю. Правда, я не совсем с ходу уловил смысл, но звучит очень пирдушно. Мда... - он шумно отхлебнул из кружки.
   Так за разговорами, незаметно, подошло время обеда. Примерно с час уже, как возле нас стояла плавбаза и шла сдача улова. Пообедав, я проводил Михалыча на вахту, улегся в койку вздремнуть. День летел быстро. Вот, проснусь - чай, снова на вахту. Я уставился в потолок, думая ни о чём и слушая скрежет амортизаторных резиновых кранцев между бортами базы и нашими. Волна поднимается...
   Да, плохо, что с Дедом поцапался, плохо. Сам виноват, конечно. Но и он хорош. Ещё раз пасть разинет, точно в лоб получит. Я вздохнул, повернулся на бок. Как быстро летит день, и как долго тянется рейс. В этот момент я не мог, конечно, предположить, что лично для меня оставалось всего несколько дней этого рейса. А буквально завтра я даже буду жалеть о том, что бесконечный рейс так короток...
  
  
   Когда шёл на вечернюю вахту, столкнулся в коридоре со спускавшимся сверху, из радиорубки, радистом.
   - На вот, держи. Радиограмма тебе, шпионская какая-то, - он протянул узкую полоску бумаги и взглянул слегка подозрительно.
   Почему-то ёкнуло сердце.
   - Спасибо, ага, - взял листок.
   Спускаясь по трапу, стал читать. Радиограмма была от Вальки, и правда напоминала шифровку Юстаса Алексу, я даже сразу не понял, о чем речь вообще? Он опять был в своем репертуаре, одержимый своими идеями и наивно полагая, что я и весь мир вокруг только и ждем новых откровений великого гения. Буквально там было следующее: "Все дело не только в самих Ритмах зпт но и в последовательности вскл Это настройка вскл Девятнадцатого включаюсь новый эксперимент 5 утра ровно зпт определенное благоприятное сочетание планет и Солнца тчк Включи сначала Com To Me зпт потом Spanish Harbour Вангелиуса вскл Будь мысленно со мной и пожелай мне удачи в этот момент тчк Маришкой расстался зпт не поняла зпт жаль тчк Извини подробности письмом зпт жму лапу зпт Валентин тчк.
   Так и знал, что без меня корешок бросит шуры-муры и вернется в свою келью. Досадливо скривился. Вот, голова ученая, квант двуногий, схимник отощавший! "Расстался" он, пес смердячий, "извини". Извиню, конечно, но ведь и я человек, а простому человеку может быть жалко потерянного времени и выброшенных на ветер денег. Тут - девушка есть, да не встретиться, а там у него хоть каждый день встречайся, а он - "расстался"! Не поняла! Эйнштейн хренов! Его, видите ли, не поняли! Вздохнув, я спрятал бумажку в карман и нырнул в тамбур машинного отделения. Грохот Машины и свист турбины оглушили - полный ход. Засовывая затычки в уши, вспомнил - идем за снабжением.
  
  
   Шли еще около половины суток. В пятом часу утра следующей моей вахты стали заходить на швартовку с "Аргонавтом". Я вздохнул с облегчением: есть разница между вахтой стояночной, где можно лишь изредка спускаться в Машину, и вахтой ходовой, на которой можно только изредка выползать из пышущего жаром "подвала" вдохнуть кислорода. Стоянка, правда, займет от силы часа два, потом - опять переход. Не ахти, сколько там снабжения-то.... И мне работа будет - надо принять свое, механическое.
   Швартовка - момент напряженный: смены режимов, реверсы. Но Миша - старпом свое дело знает, десять минут, и все закончено. "Глуши Главный!" - простужено прокашлял колокольчик "спикера". У Миши и так голос не звонок, а что с ним делал этот архаический колокольчик - вообще страшно сказать.
   К утру что-то раздувать стало, поднялась волна, и перегрузка снабжения немного доставила хлопот. К тому же моросил бесконечный дождик, и я вымок насквозь, пока с боцманом перекантовали в Машину ящик с полученным ЗИПом.
   Все чего-то нервничали, злились, даже сорок коробок вина не поднимали боевого духа. К тому же картонные коробки подмокли, все норовили развалиться прямо в руках, пока таскали их в кладовую. Одна развалилась у кого-то, пара бутылок разбились, и по коридору пробежал пахучий ручей вина. Боцман был готов метать гром и молнии.... От перетаскивания продуктов мне совсем отвертеться не удалось, но, слава Богу, я все-таки ушел в Машину. На вахте я или где, в конце концов? Ушел и больше не вылезал, чтобы не "припахали", поэтому пропустил почти невероятное событие, которое уже назавтра с утра буквально поставило с ног на уши всю жизнь нашего парохода, а мою - в особенности.
   Вахта кончилась. Из-за двери салона вновь слышу знакомые звуки величественно-громкого, музыкального сморкания Миши. Как всегда, он пил чай со мною и опять пришел раньше (пока я помылся, переоделся).
   - Ну, где ты ходишь? - встретил меня фразой.
   - Вам-то легче: с мостика - за стол.
   - Сегодня завтрак королевский, ты глянь! Вет-чи-на, - довольно пропел на разные тона, вернее - прогундосил, качая головой и перебирая в воздухе пальцами обеих рук над блюдом. - Кашка рисовая на мо-ло-ке. Так, - резко поднял голову и поглядел в сторону камбузного окошка.
   - Григорич! - позвал строго.
   "Ох, ну любишь ты его, любишь, - подумал я с усмешкой, - хоть бы одно утро покоя дал старику...".
   - Ну, чего вам? Чай горячий, все в лучшем виде-с.
   - Касло есть там у тебя на камбузе?
   - Что?
   - Мы тут с третьим поспорили, можно ли Машу каслом испортить?
   - Чего?
   - Да ничего, черт лысый, масла дай.
   - А, сей момент. А я подумал, что ее Маша зовут...
   - Кого ее? - не понял я.
   - А ты не видел, что ли?
   Дверь салона открылась, боковым зрением заметил, как кто-то появился на пороге кают-компании.
   - Приятного аппетита, - милый голосок чуть сбоку.
   Вилка с наколотым ломтем ветчины замерла в моей руке, сердце ухнуло куда-то глубоко-глубоко вниз, потом взлетело к небесам.
   - Вот ее, - буркнул Миша с набитым ртом.
   Юлька!..
   Представляю, представляю, какая у меня была физиономия в этот момент. От неожиданности было не пошевелить ни рукой, ни ногой, это было похоже на паралич.
   - Как?.. - лишь выдавил я, тупо выпучив глаза.
   - Мм, - утвердительно мыкнул старпом, галантно взмахнул рукой. - Присаживайтесь, медам, чувствуйте себя, как дома.
   - Привет! Эй! - Юлька помахала ладошкой у меня перед глазами.
   Я медленно приходил в себя, продолжая категорически не верить в очевидное, в вопиюще очевидный и невероятный факт. Хорошо, что еще не успел, как Миша, набить рот, а то бы каша, наверное, посыпалась на стол.
   - Вы оклемались? - снова заботливо, "в нос", спросил старпом, когда сглотнул и отхлебнул из кружки.
   - Теперь вполне, капитан разрешил попить чая.
   - Вот это - наш третий механик, Денис Прибылов, знакомьтесь, пожалуйста.
   Я закрыл, наконец, рот.
   - А это - наш новый третий штурман, Юлия Торопова.
   Она, улыбаясь, смотрела на меня. ОНА.
   - При-вет, - моя артикуляция, наконец, восстановилась. - Мы знакомы. Но... как? - повторил я с великим удивлением доктора Ватсона.
   - Очень просто - распределение после колледжа.
   Точно. Я вспомнил, что года через три после моего окончания мореходки, на судоводительский факультет стали принимать девушек. В порядке эксперимента. Конечно! Ну, и дела!
   - Ты не рад? - она продолжала ослепительно улыбаться.
   - Юлька! Да я... о такой радости... уже и не мечтал, ей богу!
   Так вот, почему она так мало тогда рассказывала о себе, больше выспрашивая про жизнь морскую меня, бывалого. Налив чая, она подсела к нам.
   - Я очень быстро, потому что - моя вахта. Понимаешь, немного укачало вчера. Этот "Аргонавт" такой маленький, прыгает по волнам, как поплавок.
   - Привыка-айте, медам, привыка-айте, - опять флегматично, нараспев прогундосил Миша, орудуя ложкой.
   Юлька наспех съела кусочек булки с маслом, выпила чай и упорхнула, одарив меня в дверях кают-компании взглядом таким, от которого сладко заныло в груди.
   - Ах, какая подруга свалилась к нам на голову, - снова буркнул Миша. - Женщина на корабле - жди беды. Но как посмотрела на меня, ты видел? А что, я еще ничего, гм...
   - На тебя, как же, - я вновь вонзил вилку в ветчину. - Ты подумай, какая встреча!
   - Ты что, знаешь ее?
   - Знаю.
   - Давно?
   - В поезде вместе ехали в Кениг из Питера.
   - И все?
   - А что, мало?
   - Чепуха, я-то думал.... Девочка симпотная, симпотная.
   - Что ты хочешь сказать? Эй, эй, Миша, очнись! У тебя усадьба под Пионерском, семья, машина-иномарка, поросята хрюкают, дети сопливые в школу ходят, земли двадцать соток.
   - Ай, - он отмахнулся куском булки.
   - А в какой каюте она жить будет? Не со вторым же штурманом...
   - Сегодня радисту придется к нему переехать. Кэп уже распорядился. Видел бы ты рожу Серёньки. Не к добру, не к добру. Погибель ждет нас. Ох, симпотная, стерва.
   Миша обстоятельно развернул платок и подтвердил свою тираду протяжным гудком.
   - Гляди, так мозги все высморкаешь, - уколол я его за "стерву".
   Мы молча доели, поставили посуду в окошко. Миша почесал затылок, наклонился в проем.
   - Григорич! - рявкнул опять требовательно.
   - Чего?
   - Григорич, что будет, если колобок проглотит лису?
   - Что будет?
   - Пельмени будут. Намек понял?
   - Мне хоть пельмени, хоть хмели-сумели. Объявляй по трансляции, давай людей. Я тебе что, кухонный комбайн, что ли?
   - Ты - лучше, крупнее. Спасибо за завтрак, бойцы будут тебе.
   - Это вам спасибо, - Григорич, ворчливо бормоча еще что-то под нос, сгреб посуду. - Всё одно, выбрасывать...
  
  
  
  
   Глава 9.
   12 июня.
  
   Вот так мы встретились вновь, прямо 128-я серия бразильского сериала "Санчо с ранчо". Случай из ряда вон, если вдуматься, "пир духа" для юных и не очень юных, романтически настроенных дам. Мое сердце прыгало, в ушах наяривали сладкоголосые фурии, кажется, подскочило давление. И еще - чувство какой-то растерянности. Где угодно я готов был встретиться с Юлькой, но не здесь. А точнее - давно смирился с тем, что встреча такая не реальна, и посему постарался вычеркнуть из мыслей подобные надежды. Вполне успокоился даже.... Где угодно, только не здесь, где народ занят монотонным ежедневным трудом, где все пропитано запахами табака, пота, свежей и тухлой рыбы, краски, соляры, выхлопных газов, время от времени - чего-нибудь хмельного, вперемешку с грубыми морскими шуточками и беспредельными матюгами.
   Старпом ушел, а я сидел ошарашенный и растерянный, делая вид, что изучаю подшивку старых газет и пытаясь привести в порядок мысли. Юлька - здесь.... Образ ее лица, нежный изгиб бровей, светлый, с задоринкой, радостный взгляд, предназначенный мне.... Как бы не выдать слишком своих чувств, не поймут.... Рыбаки - народ грубоватый, "не к добру, не к добру" - гундосый Мишин бас звучал в ушах. КАК РАБОТАТЬ ТЕПЕРЬ ВАЩЕ?
   И как она будет жить здесь? - ужасался я. Впрочем, сие риторическое вопрошание было больше ужасанием "сильной" половины рода сего, которая не представляла вторжения половины женской в сугубо мужские области жизни. Совместить ЭТУ работу и.... присутствие женщины.... Не просто женщины, а, можно сказать, любимой, черт возьми, женщины. Ей тут нечего делать, я ведь любому теперь в глотку вцеплюсь, ядрена мать.... Как работать? Как спать спокойно? Тормоза бы не отказали, "башня" бы не свернулась! Ужас...
   В тот момент я, видя чудесную девушку, как-то не думал о том, что этот человек УЖЕ имел трехлетнюю закалку мореходного училища, курсанты которого, как известно, далеко не белокрылые ангелы, да и восемь месяцев преддипломной практики на пароходах министерства рыбного хозяйства - это школа будь здоров. Человек не способный к жизни сей, давно бы спасовал и ушёл.... Плохо я еще знал эту девчонку. Это была темпераментная, "нахрапистая" натура с острым женским умом, способная не просто ладить с грубоватым мужицким отродьем, а подчинять себе, сочетая очаровательную нежность и сильный характер. Просто так не подступишься, и ссориться не захочешь. Я-то рисовал себе нежное беззащитное создание, в которое влюбился всем своим "сердцем защитника". Юлька (морально, по крайней мере), не нуждалась ни в защитниках, ни в воздыхателях; прекрасно сознавала, что нравится мужчинам и не боялась едко отшивать хамов и тех, кто не приходился по душе, - понимала, что всегда найдется, кому за нее вступиться, если что. Нашего брата видела она насквозь, как рентген и сходу понимала, кто чего стоит. Пожалуй, в этом и нет ничего такого плохого, а как еще выжить среди мужиков? Ей нравилось не быть с мужиками, а дирижировать сильной половиной, ощущать свою собственную противоположную силу. Но.... Но между нами возникло что-то другое. Та лунная ночь в поезде, ее не забыть. Привкус шального классического романтизма, дай бог всем пережить такое реально, тут невозможно обмануться. Впрочем, Юлька, умело извлекая выгоду из своего положения, сполна пользовалась этим, и мне еще предстояло пережить пару приступов не романтизма, а удушающей ревности. Глаза застилало, и соображения не хватало понять, что представления устраивались ради меня. Ей было интересно, как я буду себя вести, но её игра никогда не заходила слишком далеко. Этот человек не был интриганом. Скорее - наоборот, прямая, импульсивная натура, готовая выдать вам в лоб все, что думает, но великолепно умеющая, одновременно, скрывать свои мысли.
   Что касается первоначальных опасений старпома о том, что не было третьего штурмана, и это - не штурман ("пусть кэп с ней и возится"), командиру, как раз, и не пришлось с ней долго возиться. Кроме того, что Юлька имела "красный диплом" штурмана, она сходу, с фантастической скоростью, легкостью и грацией стала осваивать приемы управления кошельковым сейнером. Талант в своем роде, как выяснилось. И Миша с удивлением поведал мне об этом уже за следующим завтраком.
   Не важно, в чью вахту шел замёт (как правило, в нашу со старпомом), Юлька была в рубке и её звонкий смех и щебет на третий день уже стали неотъемлемой частью работы на мостике. Энергии моей избранницы было не занимать, и её обаятельное влияние буквально с первых дней стало изменять застойно-матюжную атмосферу нашего парохода. Удивительно, Юлька чувствовала себя не просто уверенно, в "своей тарелке" среди мужиков, но и влияла на всех их разом; была симпатична всем, и каждый хотел как-то подтянуться в её глазах, выглядеть лучше не только внешне, но и быть аккуратнее в словах.
   Вот так, не больше, не меньше. Обаяние было сильнейшим оружием. Я говорил ей, помнится, о мужланках-рыбачках, работающих в нашем флоте на крупных судах. Но таковыми становятся бабы слабохарактерные, на самом деле, подстраивающиеся под мужиков, а не царящие над ними. О каком женском обаянии тут могла идти речь?
   Она - умела царить и быстро заняла свое положение. Царить в лучшем смысле, не властной капризностью, а именно своим обаянием, огромной энергией и умением работать. Даже Хмелев, мой второй механик, сначала отнесшийся к появлению Юльки, как к чуме, уже вскоре оттаял и стал шутливо величать ее дочкой, обещая свернуть башку любому, кто обидит Воробья. Воробей - потому что все время чирикает. Откровенное уважение у Михалыча Юлька завоевала тем, как прилюдно отшила бабника стармеха, что позволило вдоволь позубоскалить над "Змеей".
   Конечно, идиллий не бывает. Когда все слишком хорошо, каждую секунду может случиться неприятность. Хоть команда и подобралась в целом дружной, мы, тридцать рыл, были, естественно, все разные. Даже национальности разные - один полуармянин, четыре белоруса, два украинца и так далее (Генка, боцман, кстати, был каким-то русским монголо-татарином). Сейчас, вообще, поди, найди чистокровных русских....
   Да. Так о чем там я?
   Идиллий не бывает. Проблем мелких и надоедливых возникло множество. Кто-то был страшно недоволен присутствием "бабы", итак, мол, тошно, хоть на переборку лезь за пять месяцев, а тут еще это.... Поток недовольства грудью встречал старпом по роду службы, так сказать, но вполне успешно и достаточно едко, со свойственной ему грубоватостью, отражал все нападки. Понравилась ему Юлька тоже. "На переборки прыгай в своей каюте. Дырочку можешь там проделать у койки, боцман дрель даст, только гляди, не застрянь, а то придется ампутировать, пособия жене платить не будут...". "Дожили, блин! Раньше по пароходу хоть с голой задницей ходи, стесняться некого, все свои, а теперь оглядывайся все время...". "Не бойся, можешь не оглядываться, уж на твою-то задницу точно желающих не будет, даже среди своих...". Серёга радист ходил злой, как черт и ядовитый, как гремучая змея за то, что его выселили из каюты, тоже поцапался с Мишей. Дескать - ты штурман, ты и уступай, а мне в радиорубку ходить через все судно, по трапам бегать. "Вот хрен тебе теперь будет, а не сводки". "Иди и кэпу выговаривай, что фырчишь? А не будет сводок - лишим премии, будешь смирно сидеть, как мышь под веником...". Уж больно напоминало классическое "отключим газ". Но это - сейчас, а тогда кое-кому было не до смеха.
   Чего стоили, к примеру, такие мелочи, как наша душевая? Там и раздевалки-то толковой не было, не то, что примитивных шпингалетов. Я не говорю уже о туалетах.... Но, Юлька, похоже, была готова к таким испытаниям. Благо, капитан оказался хоть мужиком и высокомерным, но умным. Он лично распорядился привести в идеальный технический порядок душевые и туалеты, что заставило ворчать и Генку (шпингалеты, вантузы, "ведьмы" и всякая дребедень такого рода - его епархия), но я, естественно, героически вызвался помочь ему.
   В общем, это было СОБЫТИЕ, надо заметить. Что ни говори, на судах нашего класса дамы в диковинку. За пару дней всевозможные технические мелочи утряслись, жизнь начала входить в колею, и мы стали привыкать к факту свершения сего события.
   Из-за порядка наших вахт (см. выше), мы с Юлькой могли посвятить друг другу полностью часа два в сутки - с 8 до 10 вечера. Это без каких-либо "жертв". Со своей стороны я мог пожертвовать дневным отдыхом с 12 до 4 дня, но тогда ночная вахта становилась для меня сущим проклятием. Но чего не сделаешь, ради такого подвалившего счастья! Бороться с демоном сна буду ночью, в одиночестве, и никто об этом не узнает.... Попробуй, усни теперь после обеда! Весь мой привычный ритм жизни пошел к чертям.
   В команде, конечно, быстро заметили наши симпатии друг к другу. Это действовало, как катализатор. Сразу еще трое бойцов стали подбивать клинья к моей Юльке, что приводило к определенным трениям, натянутости отношений и всевозможным комичным ситуациям. Об этом, ей-богу, можно рассказывать, вспоминать почти бесконечно долго, но это будут мемуары уже совсем другого рода. Поэтому я постараюсь быть предельно краток. Однако, как ни крути, моя история на половину о любви, (раз уж такое свалилась на мою голову), и вам придется вытерпеть еще кое-какие фрагменты событий тех дней. Самые яркие моменты, их было не много.
   В тот самый день её приезда я так и просидел, как дурак, в кают-компании до самого обеда. Она вошла в салон, сказала традиционное "приятного аппетита" и просто подсела ко мне.
   - У вас механики не заходят на мостик? - спросила.
   Проклятое, неуместное волнение вновь охватило меня.
   - Заходят,... бывает.... Почему же?
   - Я думала, ты зайдешь в гости. Ваш капитан такой вежливый, все объясняет, но у вас тут еще проще, чем на "Аргонавте". Там - спутниковая связь, электронный эхолот с цветным дисплеем, вообще всё такое новое, современное, - щебетала она.
   - Мм...- я сдавлено кивнул, исподлобья наблюдая немую сцену: все, кто были в салоне, как один, перестали жевать и в упор глядели на нас. Молча так. И Григорич, старый хрен, нарисовался в своей амбразуре, подпер подбородок волосатой лапой и тоже смотрит с таким откровенным любопытством, что я еле-еле проглотил кусок, и следующий мне уже не полез.
   А Юлька - как не видит, плевать ей.
   - ...А вахтенный механик все время в рубке, в машину иногда только спускается, глянуть. Там вся сигнализация выведена на мостик, внизу - сирена аварийная, прямо как военная: уж если завоет, хоть беги, - продолжала она, зачерпнув половник супа и взяв чистую тарелку. - Что-то пока и есть не особо хочется.... Но ваш капитан так хвалил повара, что я обязательно попробую.
   Физиономия Григорича расплылась в млеющее-довольной улыбке, мужики продолжают немо смотреть.
   Юлька, привстав, достала кусочек хлеба, грациозно села, стала есть. Жевательные рефлексы остальных тоже восстановились, но мы остались по-прежнему единственным объектом всеобщего внимания.
   - О, очень вкусно! - Юлька улыбнулась повару. - Вас Виктор Григорьевич зовут? Действительно - вкусно.
   - А меня Анатолий зовут, - моряк из Володькиной бригады пододвинулся к нам. - Вы - Юлия, мы уже знаем. Такая девушка - и штурман? Здорово. А я рулевой только, на переходах вахты стою. Говорите, на "Аргонавте" лучше?
   - Ну, просто все такое красивое, игрушечное, лампочки, кнопочки, дисплеи. Сам пароход - как игрушечный, все оборудование импортное, удобное.
   - Это - "поляки", их восемь штук в нашей базе. А со "спутником", между прочим, гораздо легче курс прокладывать.
   - Легче, конечно. Но мне здесь больше нравится. - Юлька улыбнулась ЕМУ.
   Доела быстро, поставила тарелку в окошко.
   - Виктор Григорьевич, спасибо!
   - А второе?
   - Спасибо, спасибо, что вы, мне не съесть столько! Вы готовите прямо, как моя мама.
   Мы с Анатолием встали вместе следом, как по команде.
   - Пойду, подышу, - бросила нам Юлька, одернула голубую спортивную блузку и вышла.
   Толик выскочил за ней следом. Я подавил импульсивное желание сделать ему подсечку, чтобы он в дверях там грохнулся своим наглым лицом. Но не мог же и я так кинуться следом! Мужики уже смотрели насмешливо.
   - Ах ты, Дюймовочка, нимфа порхающая, - донесся приглушенный голос Григорича с камбуза.
   Старпом пробубнил:
   - Держись, теперь, Дёмка, не будет тебе покоя. Попала твоя Юлька в стаю голодных волчар. Хм.
   - Чего, знаешь её? - спросил ещё кто-то.
   - Знаю.
   Я поставил посуду.
   - Ну, тогда шевели костями.
   - Спасибо, Григорич.
   - Это вам спасибо. Компотику-то попейте, кхе, кхе.
   - Да ему некогда! - неслось в спину.
   Я вышел. В коридоре пусто. Свернул к выходу на палубу. В душе - кошки скребут.
   Они стояли под навесом верхней площадки, облокотившись на планшир и глядя на воду. Милая такая парочка. И - оживленно болтали. Дождь моросил, но туда не доставал. Я приблизился, прислонился к фальшборту спиной, скосился на них. Толян демонстративно развернулся ко мне спиной, лицом - к ней. Она не пошевелилась, вскользь глянула на меня.
   - ...Я пару раз был в Питере, - говорил он. - А теперь вы по базе прописаны?
   - Пришлось, да.
   - Если надо будет, какое жилье в Пионерске, я помогу вам. Я - Пионерский и все родственники у меня там. Пристроим.
   - Спасибо, я пока у дяди своего остановилась.
   - Да нет, я так, на всякий случай, мало ли. Но вы имейте в виду.
   - Спасибо.
   Анатолий порылся в карманах, достал сигареты.
   - Не желаете?
   - О, я не курю, нет-нет.
   Он чиркнул спичкой, обстоятельно прикурил, закрывая ладонью огонек от ветра. Больше я выдержать не мог. Сделал шаг к нему, двумя пальцами вытащил у него изо рта сигарету, и щелчком ногтя отправил за борт.
   - Девушка же сказала, что не курит, и вышла подышать.
   - Ты! - взвился он - Ч-чего, а?!
   - Ничего, разрешения надо спрашивать.
   - У тебя, что ли?
   - У дамы. Иди, на том борту подыми, потом придешь.
   Юлька прыснула в кулачок - видать моя физиономия была очень грозная. Толян попятился, как гусь взъерошенный:
   - Да ладно! Подумаешь, каратист! Все можно, что ли? Гляди!..
   Соперник удалился. Приступ агрессии во мне сменился приступом любви, одно плавно, но быстро перетекло в другое, словно природа этих эмоций была одной и той же.
   - Извини, - сказал я Юльке. - Нахальный он больно.
   - А ты?
   - Может быть.... Извини ещё раз. Но я думаю, что... что хотел бы побыть с тобой больше, чем он. Юль, Толик - нахал, я просто хорошо его знаю, как облупленного.
   Она сделала вид, что смягчилась.
   - Я уже думала, ты и не рад нашей встрече.
   - Ты что! Просто в себя приходил, так неожиданно всё...
   Признаться, еле сдерживал нахлынувшие чувства. Просто Камчатка, гейзеры и вулканы. Лицо горит, в руках лёгкая слабость. Дикое желание обнять её, прижать к себе... Мда, истинно так. Какие уж тут слова?
   - Юль...
   - Что? - её светлый взгляд встретился с моим.
   - Я счастлив, до сумасшествия тебя видеть, не верится до сих пор!
   Тонкая улыбка, безумно красивые (не иначе), дорогие сердцу черты лица. Уже и не чаял увидеть...
   - Как ты попала на это судно?
   - Случайно, конечно. Что-то произошло с вашим третьим штурманом?
   - Да, мы влетели в аварию, чуть не опоздали на поезд. Ты приходила на вокзал?
   - Приходила, конечно, но тоже припоздала. Пробежала вдоль вагонов, тебя нет. А что за авария?
   Я рассказал ей, как все было. Она мне - как в кадровой службе у инспекторши попросила показать карточку третьего механика "Сколе" (не знала, ведь, мою фамилию, только название судна я ей сообщил через дядюшку тогда). Та сказала, что не положено, мол, вредная баба такая, ужас. Но потом Юльку вдруг спешно направляют на тот же пароход, вот так дела! Теперь уже инспекторша фотку на карточке показала, хоть и кривилась поначалу. В один день заставили собраться - "Аргонавт" на отходе стоял. Целых две недели перехода Юлька радостно думала о нашей встрече, понимаешь, встретились, а я словно и не рад, даже недовольный какой-то.
   - Мне так худо было. В Бискайском заливе, представляешь, шторм семибальный, этот "Аргонавт" - как подводная лодка, волной полностью накрывает, даже страшно. Но потом - ничего. Мне сказали, что по возможности надо видеть горизонт, тогда быстро к качке привыкаешь. Но в такую бурю, какой там горизонт! Ужас!
   - Ты знаешь, а я как предчувствовал. Во мне что-то все время ждало весточки от тебя. Понимаю - полный абсурд, невозможно, почти прогнал все эти мысли даже, я ж не знал.... Ты мне не рассказала тогда, куда едешь. "К друзьям, к друзьям". Думаю, ладно, что поделаешь, может быть - и правда? Чего с ума сходить...
   - А что, если бы мы не встретились вот так, после рейса не стал бы меня искать?
   - Стал бы.
   Она испытующе-озорно прищурилась. Дескать, ладно, знаем мы ваших...
   В этот момент вдруг, прямо в полуметре от нас, с громким плеском, из воды стремительно вылетело большое серое тело. В лицо брызнула вода. Юлька вскрикнула от испуга, отшатнулась, я машинально схватил ее за руку...
   Это был дельфин. Проказливая афалина, которых кругом пруд пруди. Разинув длинную зубастую пасть, она, будто смеясь над нами, несколько мгновений буквально стояла на хвосте, трясла блестящей головой и забавно хрюкала. Потом извернулась и с новым всплеском исчезла под водой. Юлька теперь буквально запищала от восторга, высунулась за борт, махая рукой дельфину.
   - Денис! Гляди сколько их здесь! Целая стая!
   Дельфиньи плавники стремительно резали волны рядом с бортом. В неспокойной, но все же прозрачной воде можно было разглядеть игру этих животных. Они то подныривали под днище, то гонялись друг за другом, то выпрыгивали из воды по двое-трое синхронно, точно циркачи какие.
   - Гляди, гляди! Там - маленький! - Юлька возбужденно показывала. - Денис, дельфиненок!
   Я делал вид, что смотрю, но смотреть мне хотелось сейчас только на нее...
  
   После обеда второй штурман раздал месячный паек "тропического"; разумеется, закономерным следствием сего события стало начало "гудежа". Когда я в четыре часа пошел на вахту, моего Хмелева уже "штормило". Он пожаловался мне, что это вино - как вода, никакого кайфа, одна дурь в голове, которая то и дело начинает проходить, не успев толком начаться. Я разрешил взять ему в долг пару бутылок из моей коробки, и он удовлетворенно мыкнув, заковылял вверх по трапу.
   Пока я был на вахте, Михалыч с поваром превратили нашу каюту в ресторанчик (спелись два старых). Все звали меня, но мои мысли, понятно, были далеки от вещей столь банальных, как небольшая заурядная пьянка. Мои мысли были далеко, радужные и полные радости, сладко ноющей истомы. Сердце заходилось, и в душе пели и порхали целые стаи голопузых амурчиков, что тут поделаешь. Юлька отдыхала перед вахтой в своей, экспроприированной у радиста каюте, а я там тихо сох в Машине по ней. Любовь - штука хорошая, конечно, но хлопотная, если учесть, во что превращается среднестатистическая жертва мужеского полу, особливо серьёзно занятая на ответственной службе. Механизмы, они хоть и из железа, внимания требуют не меньше, чем самая распрекрасная дама сердца и тут уж гляди в оба....
   Однако вахта минула без приключений и осложнений. Старички там, в нашей каюте, не дождавшись меня, быстро нашли себе третьего компаньона в лице обиженного жизнью и старпомом радиста, и за вечер выпили ВСЁ и своё, и моё, понятное дело. Ночью Михалычу было так худо, что он поднял меня часа в три на вахту и пошел умирать в каюту.
   - Денис, извиняй меня, старого, - пыхтел он виновато, обливаясь потом. - Мы все выжрали, итить-кудрить, и твое тоже.... Да.... Мне худо.... Понимаешь, да? Я тоже понимаю, вставай, давай. Молодец, ладно, я больше не буду, пойло это не пей, козленочком станешь...
   А днем (судно уже стояло в замете), мы с Юлькой стали свидетелями душераздирающей сцены (иначе не назовешь), финал которой был исполнен настоящей неподдельной человеческой трагедии. Эта сцена произвела на Юльку неизгладимое впечатление, однако на рыбном флоте к подобному привыкаешь быстро, и душа слегка черствеет, покрывается такой философски-ироничной коростой....
   Николай Михайлович Хмелев, которого моторист только что с огромным трудом, с пятого раза, разбудил на вахту, кряхтя, с распухшей физиономией (она и так у него будь здоров), вышел на палубу. Первым делом спросил, нет ли у меня опохмелиться. Я указал на кучу коробок с пустыми бутылками.
   - Вы героически приговорили все, - говорю.
   Второй с несчастным видом ругнулся, снова исчез в коридоре. Обошел он весь пароход и, видимо ничего не найдя, вновь появился с кружкой у груды коробок на палубе. Постанывая и кряхтя, Коля стал сцеживать капли остатков из каждой бутылки. Такой стоической выдержке, терпению и мужеству можно было позавидовать. Через пятнадцать минут в его руках было уже полкружки спасительной розовой жидкости. Михалыч пыхтел все громче, продолжая "выжимать" остатки и облизывая сухие губы. Наконец, нетвердой рукой он перевернул последнюю зеленую посудину, встряхнул, и из горлышка в кружку неожиданно выскочил размокший, растрепанный окурок.
   Коля издал звук страшный, утробный. Так ревет, наверное, только смертельно раненый медведь. Поставил кружку на палубу и, стоя на карачках, стал вылавливать толстыми пальцами досадную несъедобность, отчего та растрепалась еще больше и трухой расплылась по всей поверхности напитка. В этот момент появилась Юлька, удивленно замерла.
   В конце концов, не замечая ничего вокруг, жутко выругавшись в четыре этажа, Михалыч поднялся, безнадежно махнул рукой и поднес ко рту кружку. Жажда оказалась сильнее. Заглотил. Ругаясь, стал сплевывать табачную крошку и бумагу, снимать все это добро пальцами с языка.
   - Михалыч, неужели никто не дал? - спросил я участливо.
   - Всем самим надо, суки, и ни у кого ничего нет. Дорвались до бесплатного, тьфу, мать их итить-кудрить.
   Тут он заметил Юльку, болезненно сморщился.
   - У меня же есть, - сказала она, глядя с состраданием. - Я же не знала.... Не знала, что это так серьёзно.
   Я думал, на глазах Михалыча сейчас навернутся слезы.
   - Дочка, так какого же х-ху-хрена я тут корячусь? Спасительница ты моя, ангел небесный! Неси скорее!
  
   Вот такой случай, жизненный, способный вызвать улыбку, как байка, но, пожалуй, это действительно трагедия наших братьев-славян, и нагляделся я этого по горло за десять лет. Чаще всего это бывает не так весело, как можно рассказать. Сие есть "сермяжная правда жизни", как любил говаривать, помнится, небезызвестный герой Ильфа и Петрова. Пожалуй - да.
   С этого дня Михалыч стал вообще души не чаять в "доченьке". Всегда смотрел на нее с теплотой, иногда чмокал в ручку; всегда сторонясь в тесных проходах (для него тесных), пропускал Юльку вперед, напоминая всем: "Вот, Солнышко мое идет, дочка моя, Воробушек...". Полагаю, делал он это не без корысти, ведь впереди предстояло еще, по меньшей мере, два-три таких попоища.
   Судно лежало в замете, ожидая подхода плавбазы, и следующая душещипательная сцена оказала воздействие уже и на меня, не говоря о Юльке. Случай был совершенно другого характера, но тоже полон определенной трагедии жизни и потряс мою спутницу до глубины души.
   Дельфины, которые в поисках легкой поживы стаями резвятся у кошельковых сейнеров, частенько попадают в невод. Вот и сегодня один, обезумев от страха, носился внутри кошелька. Казалось бы - чего легче для него: перепрыгнуть через кухтыли (поплавки такие), держащие невод на плаву, и вот она, свобода. Но нет, еще ни одно из этих достаточно сообразительных животных не сделало такого. Причина - панический страх перед сетью и розовыми шарами кухтылей. Ну, прямо лисица за линией красных флажков.
   Юлька наблюдала за мечущимся дельфином до подхода базы и, не слушая моих доводов, все ждала, когда несчастная афалина уйдет. Этого не случилось. База подошла, кошелек стянули для сдачи улова, дельфин запутался в сетях и задохнулся. Юлька беззвучно плакала, размазывая слезы по щекам, когда Генка своим тесаком хладнокровно вырезал зверя по частям из сетей. Резать сами сети - чего ради? Все равно зверь мертв, а ремонт дели - дело хлопотное и небыстрое. Я держал Юльку за вздрагивающие плечи, Миша качал сзади головой и бубнил:
   - Говорю же, погибель ждет всех нас.... Сидели бы в каюте, медам...
   Всех не всех, погибель или нет, но то, что произошло вскоре, в одно мгновение перевернуло всю нашу жизнь. Произошло нечто невероятное, суть которого стала мне ясна лишь очень, очень не скоро.
  
  
   Время летело. Юлькино присутствие настолько сильно влияло на жизнь команды, что мужики уже не знали, что и придумать. Генка тоже таял от Юлькиного обаяния, но, будучи моим другом, смиренно принял в этом вопросе мое лидерство. Его рвение выражалось в неустанном наведении порядка по всем палубам, он нещадно матерился при виде любого свинства, не дай бог при нем бросить окурок мимо пепельницы или оставить плевок в умывальнике. Душевые, туалеты, прачечная сверкали, все надежно закрывалось.
   Последнее его новшество - объявление войны матерным ругательствам. Мужики, было, посмеялись над ним, но когда его неожиданно поддержал капитан, пригрозив реальными неприятностями злостным нарушителям, дело приняло другой оборот. СОВЕРШЕННО НЕВОЗМОЖНЫЕ ВЕЩИ ТВОРИЛИСЬ! Все началось с того, что разъяренный боцман один раз влетел вихрем в салон во время чая и выдал тираду, которую мне даже не передать дословно. Что-то вроде:
   - Признавайтесь, б...ди, кто толчок обгверздячил только что?! Возьму за шкварник и (лицом этого товарища) вытру!
   В салоне находилась Юлька тоже. Заметив ее, Генка захлебнулся своими трехэтажными матюгами, густо покраснел.
   - Извините, извините....Ну, слов нет...
   С этого момента началась "борьба за культуру", почти как в бессмертном фильме "Джентльмены удачи": редиска - нехороший человек и так далее. Не уверен, что эта борьба продержалась бы дольше нескольких дней, результатов ее мне было узнать не суждено. Я просто уверен в другом: отними у нашего брата выпивку, примитивный, но очень точный матный язык, ну, - курево, там, ограничь до предела, люди просто озвереют и начнут бросаться друг на друга. Так - облегчишь душу, выскажешь своему собрату фигурально все, что думаешь - уже и морду бить не хочется. Сие - тоже отчасти та самая "сермяжная правда". Хотя, пьяные базары и мордобой, хоть вещи и не очень частые, но порою почти непредсказуемы. Все хорошо в меру, говорят.
   Так пролетело шесть дней. О Валькиной телеграмме, кстати, я забыл тогда уже напрочь.
   Утро 18 июня мало, чем отличалось от других. Изнурительная вахта, замет невода. Замет был поздний, и Юлька, всегда встававшая рано, уже была в рубке и с азартом руководила им. Миша не устоял перед ее глазами, голосом и уступил "бразды правления", о чем поведал мне за завтраком, отдавая должное этой необычной девушке-штурманессе (как он ее ласково обозвал).
   Потом он засадил меня в катер и вынудил скучать в одиночестве в течение двух часов, на расстоянии метров ста от судна. Когда я вернулся на борт и собрался уже подняться на мостик к Юльке, выяснилось, что один из моих дизельков самым подлым образом стал гнать масло за борт, а это просто аврал. Чтобы успеть с ремонтом до конца вечерней вахты, я переоделся и пошел в Машину прямо сейчас...
   Короче говоря, с Юлькой целый день почти и не виделись. За чаем рассказал ей об аврале в Машине, поболтали о том, о сем минут десять всего. Куда испарилась моя усталость? И не просто испарилась, я вообще забыл про все на свете, когда Юлька вдруг предложила провести вместе сегодняшний вечер. Сказала, глядя с лукавинкой мне в глаза, что у нее, между прочим, еще вино стоит в каюте, и она просто приглашает меня в гости. Естественно, приглашение прозвучало без посторонних ушей, будто мимолетом, в коридоре главной палубы. Вот так! Дар речи, вернее - дар голоса, вернулся ко мне в полной мере уже в Машине. Я ворочал водомаслохолодильники (работка для двоих), собирал трубы системы охлаждения, скручивал все болтами и гайками и пел. Точно последний придурок распевал в голос, оглашая Машину, как Ходжа Насреддин - баню. Вроде ничего себе получалось; благо, там и так шумно ...
   Вахта пролетела и вот, мы встретились. Я взял у ребят маленький кассетник, несколько пленок, почесал затылок, читая названия всякой "блататы". Вспомнил, что была еще Валькина кассета, которую он мне сунул перед отъездом, хоть это! Завалялась где-то в рундуке, сразу было и не найти. Потом пошел на камбуз, выцыганил у Григорича из провизионки целых два алых яблока. На одном даже веточка с классическим листиком была. И вот, наконец, с замирающим сердцем, постучал в дверь Юлькиной каюты. Момент был удачный: в коридорах пустынно, кто лег спать, кто собрался в салоне. Раздобыли сегодня на плавбазе несколько новых кассет с фильмами и теперь наслаждались разнообразием. Ну, что ж, каждому свое, как говорится...
   Дверь распахнулась, мягкий полумрак и ОНА. Я обомлел. Юлька стояла в простом тонком платье, легкий след косметики подчеркивал красоту выразительных глаз, нежную линию губ, которые казались чуть влажноватыми. Золотая цепочка змейкой блестит в глубоком красивом вырезе платья; обнаженные плечи, аромат духов.... Тот же самый аромат, который я впервые ощутил при памятной встрече у билетных касс...
   Шок в некотором роде.... Я настолько привык уже к неизменному Юлькиному спортивному костюму, что в последние дни она казалась (не только мне, думаю), таким "своим парнем", почти таким же, как все, рядовым членом команды. Теперь это была ЖЕНЩИНА, до безумия красивая женщина.
   - Это тебе, - я протянул яблоки. - Вместо цветов. И красиво и съедобно...
   - Спасибо, - она взяла плоды. - ЗдСрово, какие красивые! Так хочется яблоко.
   - Ешь.
   - Если это в качестве цветов, не могу же я позволить себе их съесть так сразу.
   - Почему нет?
   - Ну, я же не коза какая-нибудь, - она весело улыбнулась.
   - О, да! В противном случае, кто же тогда я?!
   - Ты - болтун. Порежем яблоки к вину, будет красиво.
   Она легким движением положила их на стол.
   Я огляделся вскользь, просто глаза все время возвращались на Юльку. Каждая ее черта, изгиб обнаженных рук, гибкая фигура, облаченная в тонкую материю, плечи, - заставляли меня любоваться. Пояс платья подчеркивал чудесный её стан.... Разве можно было заметить всё это за мешковатым одеянием спортивных костюмов?
   Над столом горел небольшой светильник, в убранстве каюты чувствовалась женская рука: чисто, красиво, просто и аккуратно. Воздух пропитан сладковатым цветочным ароматом. На прямоугольном окне-иллюминаторе - небольшие белоснежные занавесочки, и откуда только взялась-то такие здесь на пароходе? У Серёги радиста, помнится, висели раньше какие-то тряпки, нестиранные лет сто. Теперь - невероятное ощущение уюта царило здесь, созданное вроде бы из ничего. Или - почти из ничего. Стол был украшен кружевной скатеркой (с собой она ее привезла, что ли? Или Генка расстарался?). Бутылка вина блестит темными боками в неярком свете лампы, блюдце с горстью шоколадных конфет, и... два вызывающе-тривиальных, штатных стакана. Паскудные блики их граненых боков, конечно, смотрелись вызывающе на фоне всей царящей атмосферы очарования. Просто сколько выпито из них всякого хорошего и не очень... Я вздохнул, шагнул к столу. Чёрт с ними, в конце концов...
   Юлька повернулась ко мне, повела очаровательными плечиками.
   - Почему ты ничего не скажешь, как я выгляжу?
   - Разве ты не заметила, я просто проглотил язык, едва тебя увидел. Тихо схожу с ума, ты прекрасна! И эти духи.... Я не забыл их аромат.
   Она приблизила свое лицо к моему, посмотрела прямо в глаза. Смотрела не долго, но проникновенно, словно пытаясь мягко, с женской нежностью, прочесть все в моей душе, как на ладони. Это так легко ей удается! Со мною, по крайней мере. Моя душа готова была купаться сколько угодно в этих глазах. Я улыбнулся ей. Она тоже, искорки в ее глазах вновь зажглись, этот блеск нельзя было не увидеть.
   - Ты обворожительна. Юлька, что ты со мною сделала с первого момента нашей встречи?
   Ее лицо будто лучилось незримым, теплым светом. Этот свет проникал внутрь меня, затрагивал и заставлял петь душевные струны, наполнял избытком невероятно сильных, радостных чувств. Скрывая волнение, я пристроил магнитофончик на узком столе, подключил к розетке, поставил кассеты в рядок, присел на край стула.
   - Может быть, то же, что и ты со мной? - тихо ответила она после небольшой паузы. С застывшей на губах, едва заметной улыбкой, выдвинула ящик стола, достала ножик, ловко порезала дольками яблоки.
   - Какую музыку любишь ты? - спросил я.
   - Русскую.
   - Знаешь, там, у мужиков, из русского кроме блатных песен ничего почти не нашел.
   - Тогда - спокойную и не громкую.
   - Хорошо.
   Я выбрал сборник каких-то баллад, включил, сделал потише.
   - Открывай, - сказала она, кивнув на бутылку, чуть склонила свою головку, опять стала смотреть на меня. Как она умеет смотреть, черт возьми! Магнетизм сильный и вместе с тем - мягкий, заставляющий вновь и вновь колотиться мое бедное пропащее сердце. Да, вот что такое сказочная стрела Амура. Это - взгляд, только один взгляд, мгновенно устанавливающий контакт между двумя сердцами. И можно прожить жизнь, работать, развлекаться, считать, что кого-то любишь даже, помереть, в конце концов, благополучно, но не познать волшебного прикосновения настоящей стрелы Амура. Потому, возможно, многие не верят в любовь, что это - редкость. Или - это редкость, потому что не хотят верить? Или мне так кажется? Людям свойственно судить о жизни, опираясь на личный опыт. Я тоже опираюсь на личный опыт, только и всего. За тридцать лет впервые встретилось такое.... Однако, прошу покорно потерпеть, должна же сия романтика пережить свою кульминацию, чего тогда было огород городить...
  
   Вынув из кармана припасенный заранее складной ножик со штопором, я откупорил бутылку, налил по половинке "бокала". Вино оказалось светлым молдавским "Каберне" и, по-моему, даже - полусухим. (Разное получили).
   - Жаль, конечно, что нет ни свечей, ни красивых бокалов, - Юлька мило улыбнулась, двумя пальчиками взяла стакан.
   - Нам и так будет хорошо. Музыка, зато вот, хорошая вроде. Ничего тебе?
   - Ничего, хорошая. И вино мне нравится, - она, прикрыв один глаз, разглядывала напиток на просвет. - Красивое.
   - За тебя, - сказал я.
   - За тебя, - ответила она.
   - Тогда - за нас?
   - За нас.
   - Представь, что сейчас ты услышишь мелодичный хрустальный звон. Тонкий, "богемский" хрусталь.
   Мы чокнулись.
   - Я слышала...
   Пили маленькими глоточками, ловя взгляды друг друга. Вино показалось невероятно вкусным и ароматным. Потом стали, было, говорить о пустяках, но разговор смолк. Пустяки.... На свете, наверное, не осталось уже такого пустяка, о котором мы ещё не поговорили за эту неделю. Легкое, волшебное возбуждение дарил напиток, я налил ещё немного, мы выпили за счастье и снова смолкли. Сидя близко, тэт-а-тэт, молчали, и, улыбаясь, прикасались взглядами друг к другу - по другому не скажешь. Слова были не нужны, всё было понятно без слов, и не известно, что более пьянило - вино или наши глаза.
   - Будем танцевать? - сказала она, наконец.
   - Да.
   Я встал и подал Юльке руку. Она поднялась с присущей ей грацией, сделала шаг, обнаженные руки невесомо и тепло обвили мою шею, глаза наши вновь встретились. В ее взгляде в этот момент не было ни присущей ей загадочной лукавинки, ни блеска плутоватого озорства, к чему я уже привык и тоже любил, и что неизменно присутствовало еще пять минут назад. "Свой парень" исчез. Женщина, лучащаяся красотой, томная и полная огня любви, сводящая с ума, замирала в моих руках. Сойти с ума, сгореть в этом огне.... Есть ли еще какой-то смысл в этом мире, созданном под Луной?.. Долгий, страстный поцелуй, хмельной привкус вина на её губах и сладкое головокружение.... Трепетное прикосновение тел, мои ладони скользят по Юлькиной спине, ощущая под тонкой материей тепло её кожи, её пальцы сплелись у меня на затылке...
   - Подожди, - она оторвалась от меня; слегка потупившись, отстранилась. - Дверь не закрыта, поверни ключ.
   Красивые ресницы только чуть-чуть притушили огонь, дрогнули вновь - что может спрятать его?
   - Сейчас.
   Я быстрым движением замкнул запор, бросил взгляд на магнитофон. Кассета кончалась. Выключил, поставил другую пленку, нажал кнопку.
   - Еще немножко вина?
   - Немножко.
   Музыка была медленная, и мы снова танцевали, целуясь с каждым мгновением все более упоенно.
   - Мне нравится вкус вина на твоих губах, - шептал я.
   "Только вино кружит тебе голову?" - отвечала она тоже страстным шепотом. "Мне всё кружит голову. А когда всё так кружится, опасно дольше стоять на ногах...".
   - Так, может быть, сядешь на стульчик? - снова отстранилась недалеко, мальчишески-озорные искорки опять в глазах, горячие ладошки уперлись в мои плечи.
   - На стульчике я тоже не усижу.
   - Значит, тебя положить на диванчик?
   - Меня? Я думал, это привилегия мужчин, вообще-то - класть на диванчики уставших дам.
   - Так, это же у тебя кружится голова?
   - Ах, так, значит, она у тебя не кружится? Ну, сейчас закружится!
   Я подхватил пискнувшую Юльку на руки, несколько раз крутанулся с ней вокруг своей оси, и мы оба повалились на диванчик.
   Мои объятия были крепкими, её тело послушно и податливо.... Поцелуи, которыми я покрывал её лицо, шею, потом и грудь - полны жадной, но нежной страсти.... Никогда никого ещё не любил я так страстно! Хотя были всякие истории в моей жизни. Эти женщины могут мастерски разыгрывать, упиваться вами, просто используя вас. От такой любви ничего, кроме усталости, сожаления и опустошенности, но если женщина действительно любит, она способна сделать своего мужчину неутомимым, жарким любовником; и это ЧТО-ТО, доложу я вам. "Истину глаголю, ибо...".
   Ибо такого, воистину, в моей жизни ещё не было. И в её жизни, наверное, тоже. Шуметь (характерно в таких ситуациях), было нельзя, потому что железные переборки, обшитые пластиком - не ахти какая звукоизоляция. Хотя за стенками никто и не жил - с одной стороны радиорубка, с другой - трап наверх. Мы это понимали, да, но...
   "Жаркая страсть безумия полна,
   Любовь условий не приемлет.
   Скрывать бушующий огонь - беда,
   Стихия разуму не внемлет..." (экспромт версификатора).
   Юлька сначала, закусив губу, молчала, её перламутровые ноготки впивались в мои плечи и спину всё сильнее. Безумно любя её, я дарил ей свою силу и чувствовал силу ответную, мощную и томную, которая теплом растекалась внутри всего тела, заряжала ещё большей страстью, и эта страсть жадно изливалась обратно. Жадно можно что-то брать, верно? Мы же самозабвенно и ненасытно отдавали себя друг другу. Это удивительное чувство, океан наслаждения. За тридцать лет, оказывается, я впервые любил, стоило их прожить...
   ...Она, порывисто дыша, откинув свою чудную головку назад, простонала чуть слышно. Её влажное от испарины тело, изогнувшись, прижалось к моему, словно желая слиться окончательно, ноготки скользнули к лопаткам и... бог мой! Это - потоки бешеных вешних вод в горах, сметающие запруды и мосты, это ревущие сели, уничтожающие всё на своем пути.... Полный трепета безумного наслаждения стон вырвался из её груди сквозь стиснутые, прикушенные губы, тело задвигалось сильнее, забилось, ловя последние мгновения сладостной пульсации, и это взорвало, наконец, и меня. Да, иначе и не назовешь. Я думал, что сейчас развалюсь на объятые кипучим огнем части, словно гибнущая от апокалипсического взрыва недр планета.
   Потом мы засмеялись (последний всплеск помешательства). С минуту буквально хохотали в голос и не могли уняться. Счастливые дурачки. Смешно было от неудачной комичной конспирации и просто от счастья, которое переполняло нас и выходило таким вот образом. Нам хорошо, наплевать на всё и пусть все слышат...
   - Тс-тс, - наконец зашикал я, прислушался. Тихо... - Мы с тобою как дорвались друг до друга. Что это, а?
   - Любовь, - Юлькины глаза сияли, чистая улыбка озарила лицо.
   - Буйное помешательство.
   - Ты не рад?
   - Рад. Рад бесконечной радостью идиота. Любовь - это идиотизм высшей категории, но я ни за что не хочу от этого лечиться. Бесполезно.
   Мы замолчали, обессилено вытянувшись на узком диванчике и обняв друг друга. Фантастическая, сладостная истома разливалась внизу живота, и мне хотелось ощущать её как можно дольше.
   - И много у тебя было таких женщин, как я?
   Я почувствовал, как Юлькины пальчики слегка стиснули на моем затылке прядь волос.
   - Женщины... были, конечно, - подразнил её я. - Ой! - хорошие пальчики!
   - Юлька, я не мальчик, но мужчиной, кажется, стал только сегодня, с тобой. До тебя, - пальчики ослабили хватку, - были лишь пародии на любовь. Поиск, жалкие подобия. Может, я идеализирую? По крайней мере, так думаю, сейчас. А ты? Любила кого-нибудь?
   - И да и нет. Разве тебе и так не понятно, без слов?
   - Не хочешь, не говори, - я нежно взял ее руку в свою и поцеловал пальчики. - Мне интереснее наше настоящее, чем прошлое. И твое и мое.
   - Ты - мой, - в её тихом голосе, полном чувства, проскользнули нотки женской категоричности.
   - А ты моя. Юлька, я максималист, и теперь так просто не отстану от тебя. Не боишься?
   - Максималист... - она повернулась на бок, и обе её руки скользнули по моей груди. - Мой максималист. А я - собственница, стра-ашная собственница. Это ты должен меня бояться. Я - львица, тигрица и дракон по гороскопу. Я тебя съем, испепелю. Ам! - коготки укололи меня в шею.
   - Кто кого еще съест! - Ответил я грозно, надвинувшись сверху, ласково потерся кончиком носа о кончик ее носика. - Я по гороскопу ужасный голодный змей, питон, глотающий свои жертвы целиком, гипнотизирующий ужасом всех окрестных бандерлогов.
   - Я люблю тебя. Ты - мой. Я сейчас ощущаю частицу тебя в себе. Не хочу, чтобы такое могло быть ещё для кого-то.... Я их растерзаю.... Мой... - наши губы вновь слились в поцелуе.
   - Юлька, а...
   - Можно, - она положила палец на мои губы. - Я же тебя пригласила к себе. Лучше скажи, что ты меня любишь и не разлюбишь никогда.
   - Я люблю тебя и не разлюблю никогда.
   Она прикрыла глаза, замерла.
   - Вы все такие сначала, мужики.
   А, вот что.... МУЖИКИ видите ли. И который это я по счету?
   - Я же сказал - если хочешь. Я могу не разлюбить тебя никогда.
   - А если появится другая? Появится, ослепит, не устоишь...
   - Пока я ослеплен тобою, так что, если только захочешь...
   - От меня, что ли всё зависит? Ты тут не причем? Говорят, сердцу не прикажешь.
   - Ты сама так говоришь: придет, ослепит, а я послушно ослепну. Ты мое солнышко сейчас. Хочешь сказать, что померкнешь, и меня ослепит кто-то другой?
   - Мне так хорошо с тобой, что я просто боюсь. Куда вот в жизни уходит любовь?
   - Любовь не уходит, на самом деле. Если ушла - не любовь и была, так что нечего бояться. Верить надо и всё. И просто любить.
   Она вздохнула, прижалась ко мне.
   - Но ведь - любят, и как! Женятся, годы живут счастливо, и вдруг - раз, и всё...
   - Любят. Да. Голуби, вон, тоже любят друг друга по весне. По настоящему, разве не так? Воркуют, выводят птенцов, и - всё. Им отмерено природой - любить по весне. А человек может сам себе отмерить. А если не может, ему тоже начинает отмерять природа. Сколько отмерили, столько и прожили.
   - Значит, ты можешь отмерить себе на всю жизнь?
   - И тебе. Я - однолюб, идеалист. Абсолютно положительный герой, как в индийских фильмах.
   - Наша жизнь будет индийским фильмом? Брр.
   - Скорее - советским. С производственной тематикой. Я тебе в постели буду объяснять, чем отличается метрическая резьба от трубной и левая - от правой, а ты - как лучше заметать невод и выполнить план по валу.
   - Ты болтун.
   - Я не болтун, я готов любить тебя всю жизнь. Хочешь?
   - Мм.... Хочу, хочу, - её руки обвили мою шею.
   - Ты не замерзла?
   - Ужасно. Этот диванчик прямо, как в метро. А ты никак не догадаешься перенести меня в кроватку под одеялко.
   - Ты такая красивая...
   - Мурр, - она грациозно потянулась.
   Я подхватил её, перенес в постель, оглянулся на наши вещи, скомканные и валяющиеся на полу у диванчика. Надо было ещё разобраться в полумраке с одеждой. Сколько там до вахты осталось?..
   - Иди ко мне, - сказала она, заметив мои колебания.
   Узкая судовая койка с высоким бортиком - сооружение не для влюбленных. Или, может быть, как раз для них: полезно жизнь начинать в стесненных обстоятельствах. Спать можно было только строго на боку обоим, но, не смотря на это, природа стала брать своё.
   - Ох, я устала и выключаюсь.
   - Спи.
   Я погладил ее лицо, волосы, поцеловал длинные, "щекотные" ресницы.
   - Отворачиваюсь...
   - Спокойной ночи.
   - Спокойной, - чмокнул её в губы. Она вздохнула, повернулась на другой бок.
   Сработал автостоп магнитофона. Я, протянув руку, перевернул кассету, машинально пощупал рычажок взвода поставленного на стол будильника. Полилась тихая, убаюкивающая музыка. Валькина кассета, его "космические ритмы", пойдет на сон грядущий...
   - Его некому будет выключить, - уже почти сквозь сон пробормотала Юлька.
   - Он сам выключится. Спи, чудо моё.
   Я опустил голову на подушку, поцеловал Юльку в спинку, обнял. Спать оставалось часа три с половиной, пожалуй, можно отключиться не надолго в почти полной неподвижности.... Уже на грани сна различил знакомую музыку, перешагнул грань забытья, отдавшись волнам этой мелодии, и начался сон...
   Мне чудился Валька, его комната и агрегат, который почему-то весь трясся. А я - словно в двух лицах. Юлька рядом, но одновременно её нет, мы - как одно существо.... Впрочем, её голос - вполне отчетливый, где-то рядом со мною. Но не вижу ни её, ни себя самого.
   - Это и есть твой ученый друг? - спросила она.
   - Ага. Гляди! - я показываю в центр вибрирующего сооружения, где с каким-то шлемом на голове сидит Валька. - Он испытывает новый Ритм!
   - Какая красивая мелодия, - восхитился Юлькин голос.
   Плавно накатывающие волны спокойной, но полной скрытой энергии музыки усиливались, нарастали, и вдруг эта энергия словно взметнулась яркими звонкими струями, и переливчатая капель ритма воцарилась в наполненном звуком необъятном пространстве. Я тут же вспомнил эту музыку, слышанную когда-то, где-то; музыку, которая мгновенно вызывает легкую пульсацию в центре груди. Космический Ритм...
   - Он, кажется, действительно нашёл, Юлька, он нашёл.... Смотри!
   Дрожащие в такт ритма контуры генератора расплылись, фонтан янтарно-желтого света ударил в лицо, ослепил.... Полный испуга вскрик Юльки...
   Несколько мгновений падения в полной темноте, ощутимый шлепок спиной об воду, инстинктивный, конвульсивный вдох, и тут же холодные объятия воды сомкнулись над моей головой. Это уже не сон, чёрт возьми! Щипучая соль попала в горло через нос, я перевернулся, загребая руками и отталкиваясь ногами, рванулся вверх...
  
  
  
  
  
  
   Часть 2. Окно в небеса.
  
  
  
   Глава 1.
   29 сентября 1974 года от Р. Х., Российская Империя, Москва, Кремль.
  
   Новый самодержец Всея Руси, Его Величество государь-император Романов Пётр Васильевич, взошел на престол этим хмурым сентябрьским утром. Он оказался единственным законным престолонаследником, поскольку распутный батюшка его Василий Федорович, проправивший тридцать пять лет, более не оставил сыновей, хотя и очень старался. Правда, старался несколько иначе. Женившись в первые месяцы властвования, царь выгнал единственную жену свою уже через два года, обвинив в измене. Бедная женщина (а может, и не очень бедная), говаривал простой люд, ни в чём была не повинна, просто царь женился на ней по государственной надобности, но сам, толковали, был не охоч до женщин. Это позору-то.... Она намозолила ему глаза, но успела оставить дитя. Царь решил, что этого достаточно, и когда дитя немного окрепло, выгнал жену ко всем чертям, а точнее - куда-то на Средиземное море, купив ей там шикарный домик на берегу и обеспечив пожизненное содержание, чтоб не было ни лишних вопросов, ни лишнего шума. Такова молва в народе. А известное дело: есть молва, есть и причина. Без причины оно понятно, даже прыщик на носу не вскочит.
   Росший в атмосфере бессмыслия, интриг и оргий, отпрыск, как ни странно, проявлял недюжинный ум, хватку, голодную и ненасытную пытливость к знаниям, быстро осваивал положенное учение и люто ненавидел отца и ту зловонную яму, вызолоченную снаружи и полную гнилого яда внутри, каковой являлось самое святое сердце Великой Православной Руси - окаймленный стенами Кремля Престол.
   У юного Петра быстро выросли сначала крепкие зубы, которыми он больно кусал докучливых идиоток-нянек, потом недюжинные кулаки, с которыми мало-помалу стали знакомиться извращенные, похожие на евнухов, челядинцы и фавориты царя. А после побоев в наказание, прорезался и соколиный, полный несломимой независимости, взгляд. Несносного отпрыска отправили сначала в Морской Кадетский Корпус, потом - в Питерскую Морскую Офицерскую Академию, в надежде, что казарма научит его уму-разуму. Но оказалось, что научила она его не только этому.
   Через десять лет молодой лейтенант стал зачинщиком бунта в Кронштадте, захватил Морзавод и два новейших крейсера, которые стояли там. Потребовал от царя или начинать реформы или отречься от престола. Иначе грозил исстрелять боезапасы крейсеров по Петергофскому дворцу, потом взорвать весь Котлин к чертям и уйти на подводной лодке в неизвестном направлении...
   Страна гудела месяц. Царь делал вид, что идет навстречу, решает организационные вопросы, экстренно заседала Дума. Штурм Котлина был неожиданным, молниеносным, под покровом туманной ночи. Сначала полную тишину разорвала серия страшных взрывов, и мятежные корабли, не успев сделать и выстрела, объятые огнём, разваливаясь на части, затонули прямо у стенки причала.
   Воздушный десант безумной численности, как облако саранчи, обрушился на Кронштадт, убивая всех без разбора. Петра было приказано взять живым. И его взяли, израненного, полумёртвого. Будущий наследник отстреливался до последнего патрона; говаривали, положил один чуть ли не роту штурмовиков, и взяли его только тогда, когда он перестал сопротивляться. Как там оно было на самом деле, Бог его знает, но, судя по всему, близко к истине...
   Гнев папаши был страшен. Поскольку других престолонаследников не существовало, а сам царь к тому времени уже стал полнейшим импотентом, Петра не расстреляли, а отправили в Сибирь. "Можешь там, среди каких-нибудь новоурюпинских каторжан, наводить свои сумасбродные порядки, бестия!" - орал папаня. "Эк, что удумал, сучий сын, бунтовать! Государство наше ему не по нраву! Поезжай и строй в тайге там своё государство, колючной проволоки хватит, подкинем с оказией!.. Коли не подохнешь, може образумишься...".
   Будущий царь не "подох", а вот насчет "образумишься" было пока как-то неясно. Сибирские острожники мёрли, как мухи, зимой - особенно. Были даже слухи, что и Пётр сгинул. Однако, не без помощи старого вояки по фамилии Апракшин, о котором еще упомянем, года через три, Пётр уже и вправду оказался среди вольнопоселенцев таёжной глуши, быстро навел там свои порядки. Он был так далеко от Москвы, от всего мира, что, казалось, мир забыл про него, а он про мир, и это должно было длиться вечность.
   Неспешная и дикая, суровая вечность закончилась неделю назад самым неожиданным образом. Неожиданным для всех и самого Петра в том числе. Царь Василий Федорович, больной и полоумный, преставились. Собственно, этот факт не был новостью, смерти царя все ждали и, очевидно, даже помогали слегка ему в этом длительном процессе, ибо старикан никак не хотел отправляться на тот свет. Как выяснилось, полоумным он только прикидывался и, чуя близкую смерть, наоборот пребывал в здравом уме, что и позволило ему выкинуть фортель. Последнее слово царя своему народу транслировали по телевидению, это последнее слово было давно написано для старика, ему нужно было лишь прочитать бумажку под диктовку вставленного в ухо микронаушника. На репетициях сего процесса он неплохо справлялся, решили не тянуть, ибо врачи были неумолимы в своих горестных прогнозах, назначили день и время. Но царь позвал своего душеприказчика и репортеров совсем неожиданно. Спешно поставили оборудование, вышли в эфир, тут Василий Федорович и выдали.... На всю страну царь заявил, что уходит в эмпиреи надземные и посему прощает своего единородного сына Петра Васильевича Романова, велит ему взойти на престол и кается принародно во всех грехах перед сыном, отечеством и народом.
   Сенсация всполошила всю огромную страну. Народ не забыл Петрова восстания, любил героя и радовался его возвращению. На телеэкраны вышла засекреченная хроника бунта и его подавления. Комментаторы двух общероссийских каналов и массы местных, губернских, взахлеб нагнетали атмосферу всеобщей эйфории. Правящая верхушка не успела даже отреагировать сразу на такой удар. Давно на трон был готов ставленник-креатура, а Петра бы так и сгноили в Сибирской тайге. Но теперь олигархия, поджав хвост, притихла. Последняя воля царя - закон, против неё и народа в лоб не попрешь. Не ожидали, не ожидали такого поворота, иначе бы обманули царя, заставив говорить перед отключенной камерой. Старик провел всех и тут же почил с улыбкой на устах. Несколько его слов перевернули страну, и каторжник уже через неделю взошел на престол. Впрочем, с ним собирались разобраться со временем тихо, мирным путем или иным каким, коих множество есть.... Пусть пока порадует толпу, пожалуй, даже на руку, да....
   Быстро минули дни траура, помпезная коронация, и вот теперь - безумно роскошное пиршество с балетом, балом и смотром войск. Все это слилось в сумасшедшей круговерти, одурманивало, отдавало ставшим уже привычным за 35 лет идиотизмом, болезненно-показушной, одиозной пышностью.
   Дебильным было все: транслирующиеся на всю Красную площадь и всю Россию девизы, оканчивающиеся обязательным диким "ура", примитивно-стилизованные гигантские патриоты - солдат, рабочий, грудастая крестьянка, "юноша-девушка" с книгами подмышками - изваянные из фанеры, плыли по брусчатке площади, громоздились по стенам зданий. Море бело-сине-красных флагов, транспарантов, дурацких лозунгов. Потом "рявкала" сапогами пехота, стрекотали гусеницами танки, ехали только что созданные первые тактические ракеты класса "земля-земля" и всякое другое.... Летели военные летаки, оглашая небо гудом моторов, как шмели, и оставляя дымные бело-сине-красные полосы.
   Но народ радовался искренне. Обнищавший, одуревший от налогов, роста цен, развала экономики, русский народ. Как велики были надежды на нового монарха-реформатора. Народ по-прежнему ждал СВОЕГО ЦАРЯ, смиренно шёл через годы мытарств и ждал. Так уж привыкли...
   Пётр, посуровевший, огрубевший, несказанно возмужавший, ещё не достаточно отошедший морально от состояния ссыльного вольнопоселенца, хмуро взирал с кремлевской трибуны на вычурные шествия, морщился от оглашенных выкриков. Но когда пошли войска, взгляд его стал внимательным и исполненным горечи одновременно.
   Появившись в Кремле, Пётр первым делом ознакомился со сводками, информационными рапортами и фильмами о военной мощи заокеанской Империи Соединенных Штатов и их вассальных европейских территорий.
   - Америка создала первую баллистичную ракету с радиусом действия тысячи миль.
   - Америка строит способные к боевым действиям летаки-истребители, которые работают на реактивных моторах. Этим принципиально новым моторам не требуется винт, а развиваемая скорость в пять раз превосходит самые быстроходные отечественные машины.
   - Америка создала новое поколение вычислительных машин, называемых "компьютер", начала сворачивать производство электроновых ламп и наращивать выпуск микроэлектроновых деталей и схем.
   - Германский инженер Дизель построил принципиально новый двигатель замкнутого сгорания, конструкция которого пока держится в тайне. Мощность этих машин поражает воображение.
   - И, наконец, Америка в тайне работает над новой секретной сверхбомбой, способной сжигать города целиком. (О сем факте были шпиенские сведения). Вдобавок, полным ходом идет строительство ракеты для выхода человека за пределы атмосферической оболочки Земли.
   В России же продолжались пиры среди чумы. И сама чума: нищета столь же броская, как роскошь, невыплаты пособий, пенсий, жалования; развал экономики, воровство, коррупция.... Бесконечно длинный список бед. Все это получил в наследство молодой царь, которого назовут Пётр-V.
   Продажная, привыкшая к роскоши верхушка, "сливки" общества пировали в Кремлевском Дворце. Пётр не разговаривал ни с кем, не отвечал на расшаркивания, равнодушно встречал холодные взгляды, грубо отослал ко всем чертям-матерям газетчиков и телевизионщиков, которые буквально осаждали его со всех сторон.
   В зале, отделанном роскошно до кичливости, шёл пир. У каждой Палаты был свой стол. Члены правительства, министры - отдельно; депутатская элита, думские гласные - отдельно. За столом Торговой Палаты - купеческие воротилы и банкиры в окружении своих мордоворотов-телохранителей. Промышленная Палата, Палата Аграрная, Палата Развития Науки... Культуры и Искусства... Дворянских чинов, - везде откормленные, сытые и лощеные лица, блестящие, прилизанные волосы и лысины, черные парадные костюмы, животы и квадратные охранники. Депутаты, министры, бояре, графья, финансовые воротилы, обвешанные орденами генералы и их тонные барышни.... "Гной, блевотина, - зло думал царь. - Запущенная гангрена.... У каждой этой пиявки готовы апартаменты на Западе.... У каждой в Швейцарии золото, добытое мужиком в Сибири. Ужо погодите.... Впрочем, теперь не борьба нужна с Гидрой. Нужно другое. Пора возвертать Ставку в Питер и браться за дело. Пущай далее купаются тут в роскоши, допреж того, как станет она кровию, и побегут, как крысы.... Пущай бегут, воздух чище будет. Есть у меня ребятушки добрые и по Россеи сыщутся...".
   Ломануло вдруг плотно, мощно и гулко; где-то, кажется, в небе, над самой крышей. Вздрогнули, издавая мелодичный хрустальный вздох гигантские люстры, раздался звон разбитого стекла, водопадами мелких осколков обрушилось несколько окон. Ломануло еще и загрохотало, точно гроза. Тут же воцарился хаос, визг и испуганные вопли расфуфыренных барышень, шумная беготня. Царь пружинисто вскочил, два его верных телохранителя встали по бокам...
  
  
  
  
  
   Глава 2
  
   30 сентября 1974 г. От Р.Х., Кремль, внеочередная отчетная Коллегия Палат.
  
   - Довольно! - царь, грохнув по зеленому сукну стола пудовым кулаком, поднялся.
   Высок. Тонкие черные брови хмуро сведены, выразительно-грозный рисунок морщин на лбу. Взгляд светлых блестящих глаз - грозный и холодный, точно сквозь глыбу льда. Нос - тонкий, с горбинкой, словно вросший в лоб глубокой вертикальной складкой. Лицо - широкое, щекастое, но ямочки по углам рта отнюдь не жеманные. Кожа красноватая, обветренная Севером, грубая, негладкая; легкая синева под глазами. Аккуратно остриженные, богатые черные усы. Линия рта - тонкая, властная. Подбородок тоже с ямочкой, рыхловатый и большой. Волосы - черные, с волнистой седой жилкой, непослушная прядь лезет в лицо.... Суровое лицо видавшего виды человека. Царю шел тридцать пятый год.
   Выступающий докладчик запнулся, сгорбился как-то весь. Петр метнул на него брезгливый взгляд.
   - Довольно, - повторил спокойнее. В низком, словно закаленном морозами голосе, стальные нотки звенят стылым металлом. - Ты - наш министр торговли?
   - Так точно-с, Ваше Величество.
   - То-то вижу, жирен хряк.
   Министра перекосило. Не один десяток лет, любезно кланяясь, к нему обращались не иначе, как господин или ваша светлость. Сам царь Василий Федорович потчевали-с.... А это что ж, каторжник, неотесанный инсургент...
   - Позволю напомнить, - ответил едко министр, - что и у нас есть законы, и даже царь может предстать перед судом за оскорбление личности.
   В глазах царя мелькнули искры бесовского огня.
   - Личность.... Я - царь, Закон и Суд. А там - Русь. Забыли норов ее? Супостатские ваши законы заокеанские выжгу калёным железом, наплодили их. А твои уста, личность, вещают, что Муза поёт. Посему - довольно. Все ваши доклады я прочту письменно. А сейчас молвите то, что спрошу.
   За огромным столом в зале возникло движение, оживленное шушуканье, заструилась все более ощутимая колючая, ядовитая ненависть.
   - Садись, торговля, на место. Пока. Всё ясно. Где голова Палаты Развития Науки?
   - Министр Чевшин, Ваше Величество, - поднялся сухощавый, с сутулиной муж, блеснули стекла дорогих заморских очков.
   - Народ хорошо живёт?
   - Народ? - растерялся министр. - Но я...
   - Так, министра культуры хочу узреть.
   - Я, Ваше Величество, - глуховатый голос справа от царя.
   - Народ хорошо живёт? Отдыхает, развлекается?
   - Ну, да, вестимо.... Игральные клубы, ресторации, как обычно оно.... Агентства туристичные процветают, Испанские курорты нынче в моде...
   - Много ездят?
   - Много, Ваше Величество, бояре ездят, купцы, кто по богаче - все едут, все стараются.... Даже мещанский класс...
   - И ты бывал?
   - Бывали-с, что ж.... В законных отпусках когда...
   - Минимальное жалование в стране восемьдесят рублей?
   - Восемьдесят три, Ваше Величество, рубля и пятьдесят три копейки установлено Думой.
   Петр наклонился к селектору, нажал кнопку, рявкнул:
   - Приказчика в залу!
   Высокая золоченая дверь тяжело и плавно отворилась, вошедший человек поклонился, приготовил блокнот с ручкой:
   - Слушаю, вашесство!
   - Пиши. Царь повелевает с сего дня выдавать министру культуры и министру финансов заодно законное жалование восемьдесят три рубля пятьдесят три копейки в месяц каждому. Кому потребно еще выступить?
   Гул усилился, все напоминало какой-то спектакль. Царь-то, явно, - тронутый!
   - Речете, значит, хорошо народ живет. В стране - чума, а турконторы процветают.... Широка гангрена.
   - Но ведь много богатых, уважаемых людей, государь, даже просто богемный люд, многие из простого народа поднялись, - возразил господин Чевшин.
   - Из народа! Народ - тело государства. Богатый должен укреплять отечество и служить ему, а не жуирствовать! Приказчик! Этому синекуре, министру развития науки, тоже оформить жалование по уровню минимального в стране! Я почему тебя спросил? Ты отвечаешь за науку, за прогресс и новую технологию. Без оного народ не защитишь и паче не прокормишь ныне. И сначала - защитить. Где военный министр?
   - Еще выясняют подробности вчерашнего инцидента, Ваше Величество, - ответил приказчик. - Они-с звонили-с, обещали быть скоро.
   - Свободен. Господин Чевшин, почему нет электроновых микродеталей, и вы не строите наш компьютер?
   - Нам ясен принцип сего, но затруднения в технологиях.... В ближайшее время все проблемы будут решены, государь, лучшие лаборатории заняты разработками. Однако, денег, средственно, не хватает в бюджете...
   - Министр финансов!
   - Да, государь, - боязливо поднялся еще один чиновник.
   - Очень славно проведен ремонт в Кремле. Вы хорошо потрудились. Екатерининская зала, мои кабинеты.... Славно. Я осматривал давеча апартаменты почти весь день.
   - Стараемся, Ваше Величество, - у министра отлегло. - Кремль, известно - лицо России, престиж державы.
   - Готова ли моя личная большая самолётка?
   - Да, Ваше Величество, в лучшем виде, все, как батюшка ваш еще планировали: кабинет, салун, спальня, финская баня, даже бассейн небольшой оборудовали-с.
   Петр криво усмехнулся:
   - Не поскупился, однако, братец на казенные средства, особливо здесь, в Кремле.
   - Так не я лично, Коллегия признала возможным провести сии все работы. Мы пригласили лучших итальянских мастеров, заказали в Италии лучшие паркеты и мебель.
   - Я вот думаю, что лучше: повесить вас, господин министр али расстрелять принародно на Красной площади?
   - Но...
   - При казенном дефиците в пятьсот миллионов вы загнали науку, медицину, казенные выплаты жалования псу под хвост и заказываете паркеты в Италии! - Петр проорал последние слова, страшно выпучив глаза и брызгая слюной. Жилы на мощной шее вздулись и пульсировали.
   - Вы, видимо, еще не совсем в курсе, государь. Истинно, есть специальные программы касательно налогообложения, жилищной сферы, пенсионного пансиона.... Мы сокращаем казенный дефицит, изыскиваем резервы...
   - Да, вы правы, господин министр. Туда, откуда я приехал тому семь дней как, даже газеты не доходят, не то, что цветные фантики, которые вы неосторожно называете деньги. Провиант, лекарства не доезжают.... Люди мрут, как мухи и добывают там для вас золото в том числе. Где в великих просторах России отверзся колодезь в Тартар? Колодезь, куда утекает все золото, все деньги, которые вы не успеваете печатать, а? На Путиловском заводе работник в цеху повесился. Он не получал жалования восемь месяцев. Слыхивали?
   - Но, э-э... вы действительно не в курсе, ведется огромная и напряженная государственная работа по всем проблемам...
   - Вон, - царь устало сел, воцарилась неожиданная тишина, не нарушаемая ни единым движением, звуком.
   - Все вон!!! - гаркнул Пётр, упершись ладонями в стол и подавшись вперед. - Заседание закрыто. Сие было последнее ваше заседание, господа.
   Стулья задвигали по итальянскому паркету, министры стали, гудя, подниматься. Послышались выкрики:
   - Мы не допустим!
   - Царь невменяем!
   - Шутолом каторжный!
   Еще что-то наглое, типа "найдется управа".
   Почти немыслимое произошло, да.... Пётр ухватисто и грубо ворвался в затхлую жизнь Кремля, пронзил ее, как гвоздь масло, не собирался плясать ни под чью дудку, и мгновенно стал наделенным монаршей властью врагом номер один всем, кто возле этой власти кормился десятилетиями. Кормился, изображая кипучую государственную деятельность и продавая, буквально, Россию, ее ресурсы на Запад.
   Вякнул звонок селектора. Протянув руку, Пётр нажал кнопку, буркнул:
   - Что еще?
   - Военный министр, Ваше Величество.
   - Зови.
   Министр обороны - мужчина немолодой, крепко сбитый, рослый - подстать Петру, но в плечах - поуже. Взгляд темных глаз - рыскающий, густые брови и прищур делают его тяжелым, неприятным.
   - Баталов, Игорь Юрьевич, - министр поклонился, навытяжку встал напротив стола.
   Царь тоже чуть прищурился, окинул взглядом министра.
   - Вы первый и единственный пока, кого я запомнил из всего этого синедриона упырей, господин Баталов. Ну-с, что скажете? Что за случка давеча потрясла небеса над Москвою? Только не пытайтесь врать.
   - Какой профит мне, государь, лгать вам? Это взорвалась в воздухе баллистичная ракета дальнего боя, посланная из глубины Европы. Боевая головка была напичкана мощным пиротехническим зарядом. Они устроили фейерверк над столицей, Ваше Величество. Обломками сшибло орла со Спасской Башни, убило женщину, продырявило несколько крыш. Двадцать пять человек получили теловреждения разной тяжести.
   - Надо понимать, они так поздравили меня с коронацией, - зло буркнул царь. Заложив руки за спину, стал энергично ходить по кабинету взад-вперед. Потом, сверкнув грозно глазами, приблизился к министру.
   - Я понял, господин Баталов, супостатский намек, а вы?
   Министр не ответил, переминулся с ноги на ногу.
   - Они во всем впереди. Это - угроза. Угроза мне. Когда вы пошлете ответную ракету?
   - Наши ракеты не обладают пока таковой дальностью лёта.
   - Так, какого же черта, не обладают?! - царь сгреб министра за лацканы пиджака и подтащил к себе. Заговорил зло, прямо в лицо Баталову:
   - Завтра они поставят на свою ракету атомарную бомбу, и тогда даже расстреливать тебя будет не нужно. Слишком поздно. Почему вообще сия ракета пролетела? Как миновала несколько кордонов противонебной обороны? А? Ты пропустил одну, а ежели будет лететь полста штук? А? Молчишь? Молчи. Нет больше мочи вожжаться с вами всеми.
   Царь отпустил министров пиджак, снова принялся ходить взад-вперед.
   - Государь, - тихо сказал Баталов.
   - Что?
   - Вы пришли слишком поздно. Ныне план развала централизованной экономики и разрушения Российской Империи вступает в конечную фазу. Я уполномочен переговорить с вами о сем.
   - Кем?
   - Теми силами, которые уже взяли перевес. Вы умный человек, таковых здесь, в Кремле, мало, и они уже сделали трезвый выбор. Да, завтра Империя и монархия будут упразднены, а Россия поделена на отдельные княжества по сферам влияния. Будет создана Федерация Княжеств с единой Конституцией, и процесс сей действительно управляется с Запада. Им нужны ресурсы. Они сильнее. Их мир - более технично развит, но то же самое будет и здесь, неизбежно будет. Ежели вы хотите стать не последней, весомой частью сего нового мира, мира машин, компьютеров и всеобщего демократичного благоденствия, не сопротивляйтесь. Через меня вы будете получать информацию и советы того, что надобно предпринимать. А народ.... Народ, намучившийся в нищете, грязи и болезни, с радостью примет перемены, тем паче под вашим же началом. Вы знаете, какой уровень жизни ныне в Империи Соединенных Штатов? Любой простой мужик-россиянин, не обинуясь, с радостью принял бы статус американского раба. Таковое будет и здесь. Смиритесь. Сие голос не врага, но друга.
   - Вы уже приняли, я вижу, статус американского раба, милостивый государь. Под сурдинку.... Сколько это стоит теперь? - глаза царя источали испепеляющий огонь, но Баталов хладнокровно выдержал этот взгляд.
   - Оставьте эмоции, Ваше Величество, сей патриотический пафос, право, невместен.... Вы прекрасно знаете, что сделала цивилизация, прогресс с рабством. Настоящее рабство ушло в историю. Сейчас там самый последний чернокожий раб, с удовольствием и подзаконно работающий на хозяина, имеет свой приватный домик или квартиру, самокат, ежегодный отпуск и безуплатное медицинское обслуживание. Почти безуплатный отдых на лучших курортах, массу льгот, пособий.... И все, абсолютно все - строго подзаконно, никакого самодурства и несправедливости, истая демократия.
   - Сто тридцать миллионов голодных русских рабов, это не плохо, не плохо.... Умно'. Им сразу не надобно будет ни домика, ни самоката.... Пожрать бы, да выпить крепкой. Вы свободны, господин министр, и готовьтесь к трибуналу.
   Баталов, щелкнув каблуками, сдержанно поклонился, по-военному развернулся. Петр зло усмехнулся: спектакль.
   Чернее тучи был царь весь вечер. Размашисто мерил шагами один из своих роскошных кабинетов. Душа Петра металась и стонала от сознания бессилия и полного тупика. Прав бестия Баталов, крепко взяли за горло супостаты, крепко.... Конечно, все видно невооруженным глазом. У каждого купеческого и промышленного анклава - свои сферы, свои заводы, магазины, свои дружинные группировки - вот основы будущих феодальных княжеств. Народ будут грабить дальше, и тянуть соки из земли-матушки.... Руда, нефть, газ - все рекой течет туда уже сейчас. Дешевые рабы, бездонно богатая, необъятная земля.... И воевать нечем.... Крепко.... Ужель - конец?
   У царя возникло острое желание пойти в храм, упасть на колени и молить Господа. Впервые в жизни. Петр всегда чуть высокомерно и снисходительно относился к вере, не любил попов, просто не принимал их всерьез, считая отпетыми бездельниками. Но теперь ком подкатил к горлу.
   Остановился возле блистающего дорогими поверхностями стола. Вызвал приказчика. Тот явился незамедлительно.
   - Ступай в гараж, распорядись приготовить самокат.
   - Но час поздний, государь....
   - Ступай, скот, - свистяще процедил Петр. - Привыкли как разговаривать с царем, холопы?! - рявкнул.
   Раскатистое эхо царского рыка зазвенело в пустоте огромного, червленого золотом помещения. Приказчик поспешно выбежал. Царь решительно накинул офицерскую плащ-куртку, нахлобучил фуражку и вышел вслед за слугой. Глаз скрытой камеры за богато инкрустированной вентиляционной решеткой повернулся, проводил монарха и замер.
  
   Большой черный лимузин вылетел из ворот кремля и с шелестом понесся по брусчатке Красной площади. Через минуту вырулил на достаточно пустынную набережную и полетел дальше. "Хвост" Петр заметил почти сразу, заставил шофера то гнать, то еле тащиться, то разворачиваться назад. Преследователи даже не прятались, послушно повторяли следом все маневры.
   - Стой! - приказал, наконец, шоферу.
   Лимузин затормозил посреди тускло освещенной пустой улицы. Преследователи аккуратно сбавили скорость, свернули в переулок метрах в двадцати сзади и остановились, погасив фары и слившись с черной стеной угрюмого здания.
   Петр вышел из лимузина, запахнув полы плащ-куртки, уверенно направился к машине непрошенного сопровождения. Приблизился, дернул за ручку дверцы, - закрыто. Тонированные стекла полностью скрывают салон, который в полумраке и так было бы не разглядеть.
   - Открывай, каналья! - пнул машину ногой.
   Тишина. Окна, наверняка, из бронестекла.... Неспешно извлек из кобуры именной крупнокалиберный "Мартин". Пистолет был восьмизарядным, содранной с германцев конструкции, с пулями типа "дум-дум". Десять лет пролежал он в сейфах Полицейского Управления, пока хозяин был вне закона. "Теперь пожалеете, что вернули его мне". Царь, не спеша передернул затвор, поднял тяжеленную адскую машинку и грохнул выстрелом в форточку водителя. С сухим треском выстрела слился короткий визг отрикошетившей в сторону пули. На черном стекле остался короткий белый мазок трещинок. Добавить пару выстрелов в эту точку и стекло вылетит.... Смысл? Следующие два выстрела пришлись по колесам с одной стороны и два - с другой. Машина осела, покачиваясь на рессорах, замерла.
   - Справно, - царь убрал оружие и зашагал прочь.
   - Гони теперече, - бросил испуганному шоферу. - На ближайший оживленный проспект, где огней поболе зазывальных и протчей дребедени для богатеев. Остановишь у стоянки извозных самокатов, где будут машины, понял?
   - Да, Ваше Величество...
   Наказав своему шоферу дожидаться, царь пересел к извозчику, снял фуражку.
   - Куда изволим, господин военный? - лениво жуя что-то, бросил водитель, скосился на пассажира. Глаза тут же округлились, челюсть отвисла, но, решив, что обознался, извозчик неуверенно жевнул раз, два, хотел что-то сказать.
   - Не обознался, - сказал царь своим раскатистым голосом, шофер закашлялся. - Окажешь приватную услугу государь-императору?
   - Да... - извозчик машинально взялся за управление. - Простите, Ваше Величество, много шельмы разной ходит, - голос неуверенный, - до сих пор не верится.
   - На вот это, - царь снял с пальца золотой перстень с ясписовой вензельной геммой и мелкими адамантами круг нее. - И для веры, и в уплату. Денег, все одно, нет в карманах, полный пансион у нас, - пошутил хмуро.
   - Бааттюшки... - извозчик, присвистнув, покрутил перстень в руках, поднес к свету, увидев пробу, живо убрал сокровище в карман, завел мотор. - Уж извиняйте, извиняйте, государь, много шельмы ходит, - повторил. В глазах теперь читался и испуг, и трепет благоговения. - Какими же судьбами, ужо не секрет, вас?
   - Дело есть. Без видаков оттуда, - махнул царь неопределенно рукой.
   - Понимаем-с, а то как же! Куда прикажете?
   И в самом деле - куда? Петр поежился. Собирался в церковь, но приступ набожности прошел, теперь он сам не знал, куда едет, словно бежал сам от себя. Да и какие храмы по ночам?
   - Храм знаешь, какой, може при погосте, некрупный, где бы рядом сам священник жил? Но с доброй молвой, какого знают?
   Извозчик озадаченно поскреб пальцами затылок, выпятив нижнюю губу снова жевнул.
   - Пожалуй, токо за городом, государь.
   - Надеюсь, плата достойная за дорогу в оба конца? И за ожидание?
   - И слова нет, едем! - он рванул машину с места сразу, набрал приличную скорость и, обгоняя другие машины, припустил по проспекту.
   - Ты потише, что ли. С дорожной полицией сам будешь разбираться.
   - Не впервой, государь.
   Водила протянул руку к приемнику, включил, покрутил. Беспредметная болтовня, молодежная музыка, настырная зазывальня коробейными голосами покупать то и это наполнили салон. Убавил звук. Петр слушал, дивясь изменениям за эти годы и отрешенно глядя сквозь лобовое стекло. Из динамиков неслось:
   - Концерн "Тампакс", самый известный производитель европейских автосамокатов микролитражного класса! Теперь и в России! Наши юркие маленькие "Тампаксы" приобрели заслуженную популярность и признание тесных улиц Европейских столиц! Полностью приспособлены к российским дорогам и городским пробкам!..
   Как много стало света, цветной бестолковой мелькотни, иноземных самокаток! Посмотришь, добрая половина всех машин - иноземцы, нешто и нет признаков агонии огромной страны! Некий мудрец говорил, что в людях есть некий странный перелом интуиции: они чувствуют внутренне приближение катаклизма, бедствий, и это выражается у них в повышенном стремлении купаться в удовольствиях, забываться в земных наслаждениях и радостях. И начинают пировать перед землетрясением.... Может стать и правильно, что эта страна вот-вот погибнет?
   Народ.... Здесь, в городе, - витрина, мираж благоденствия, заморские товары, деньги, пиршества, игрища.... Чем добившийся своим умом, умением, стремлением, лучше дорвавшегося шибера, ежели они варятся здесь все вместе в одном котле у своих кормушек, которые в любой момент могут оскудеть? Для них понятия державности и соборности - ничто. Купцы, заводчики, бояре, тянут с народа, с земли, тать тянет с них, государство - и с тех и с других.... Все тянут за рукав.... А, натянув поболе, начинают швыряться деньгами. Для богатого шибера родина - что девка.... И их, таковых, в большинстве в верхах. Сплошь - отродье...
   - Вы, государь, что с отечеством-то делать будете? - не выдержал извозчик, прервал размышления Петра.
   - Собирать круг тех, кто еще знает такое слово - Отечество. Сердцем знает. Ты - знаешь?
   - Я - мужик, работный. Извоз кормит, но не боле. Што - я? Мое отечество - три рта и жана, да самокатка эта.
   - А что хочешь боле?
   - А што - сосед, хозяин магазина, в Еспанию поехал, а я чем хужее? Вы, государь, за народ порадейте, нам тоже больно в Еспанию охота, да денег мало добывается честным путем. Империалов не зрим.
   - Сосед не честным путем по курортам заморским ездит?
   - А, - водила безнадежно махнул рукой. - Честный тот, у кого денег боле.
   - Так что, деньги-то его - все грязные? - глянул с прищуром царь.
   - Кто хапуга от природы, у того все деньги чисты. Да и не отличишь нынче-то, кутерьма. Знамо дело - одни работают, как папа Карло, а получают, как Буратино, а другие шельмуют, и деньги точно курочка Ряба в насесте им делает. По закону - чисто, по жизни.... А....
   - А как за народ радеть-то? Присоветуй?
   - А просто: к стенке сволочей, кровососов всех ставь, к стенке, не обинуясь. Да принародно. Вон, губернатор новый, ну разве не сука? Квартплату поднял, говорит, мол, как в Европах платите. А жалование где, как в Европах? Ну-тка. Иначе, говорит, в губернской казне денег на пенсион нет. Орясины на них нет. Просрали деньги-то. В казне - нет, а у них - поди, узнай. Куда подевались-то? Дыробратия - тока глянь на рожи, и все ясно, кто такие. Я ужо и телеящик не гляжу, осточертело, рвотный порошок...
   - Ты сам - деревенский?
   - Деревенский я, истинно. С-под Рязани. В Москву за лучшей долей прикатил. Бросил все, что не продал.
   - Слышу, говор.
   - Што говор, нынче все грамоте обучены, и то, слава Богу.
   - А чего жуешь все время?
   - А эт сосед мой - што хозяин магазина - из Еспании чудну'ю жевальную резину привез. Там, говорит, мода такая появилася новая. Все жують. И то - да, прилипчивая, зараза. Поперву вкусно, а опосля выплюнуть жалко....
   Извозчик приоткрыл форточку и смачно плюнул, ругнулся тихо.
   - А что, под Рязанью нет жития?
   - Вовсе нет, государь, бытие одно, знамо дело. Работы нет, денег нет, тока огород, да скотина, а вкус хлеба-то позабыли почти. Был там у нас кулак один, Егор такой, земли - сотен двадцать десятин, картошку все со'дил, да в город возил, света божьего не видел, но - приподнялся, батраков брал, да. Дык по дороге лесом и кончили яго. Говорят - за долги бандитам. Был и барин, и усадьба у яго, и крепостных деревня. Дак сам квасил, собака, и крепостных спаивал. Усадьба сгорела, все разъехалися хто-куды. Я и сам крепостным был, дак в нашей деревне - хучь волком вой с тоски, ни жизни, ни радости какой. Один поп - и тот алкач. Крови нет в глубинке, государь, а кровь та - деньги. Ни крови, ни власти, ни духа человечьего, калголизм один. Вымираем, как динозаврусы какие...
   - А здесь?
   - А здеся - кран открыл с горячей водой и задницу мой хучь кажный день. Денег каких заработал - пошел в магазин, к тому же соседу-басурманину черномордому (дерет, конечно, падла, в три шкуры, но все ж - свой какой-то), пошел и купил все. Но, истинно, радостей тоже никаких. Вот, в Еспанию бы, хучь женку отправить с ребятней на недельку.... Не так и дорого, вообще.... НО РАДОСТИ НЕТ. Живу одним днем, как Христос учил. Сегодня - заработал, слава богу, а завтра калиту шибаи отобрали, хорошо, коли, не порешили совсем.... А тягло налоговое ввели - вообще вешайся. Взялись за нашего брата-извозчика, одна лицензия штуку рублев стоит. Ай, что говорить, волчья жисть. Без исходу. Мне бы, государь, какой тархан-грамотой посодействовали бы, а? Штоб тягло полегче было. Мне и не выпить-то даже толком с устатку, за руль надобно.
   - Дак я еще хорошо живу, - вновь заговорил после паузы извозчик. - Эва, другой сосед, заводчанин, труба-дело ентот завод. А он тока и умеет, што валы точить, куды яму? Сорок лет заводу отдал, и нынче - ни денег, ни работы, ни хрена. Торговать не умеет, говорит, весь в долгах, полушке в пыли рад. А их дирехтор-то из Германии себе суперсамокат выписал "Мессер-Шмит - 600". Щас этих "Мессеров" развелось, летають по улицам без правил и головы на плечах, вся московская тать на них.... Да-а.... А "Мессер" етот - вещь. У торгаша, мово соседа-то, сын - бандит. Знаю я парнишку. С виду - культура, ён и меня знает. Раз дал порулить, когда обмывали. Да-а, зверь-машина. Прямо хучь в тать подавайси, да не живуть оне долго-то.
   - Вот, скажи, как, ежели государство наше погибнет под американскою лапой?
   - Война, штоль?
   - Коли без войны сдадимся?
   - Было бы государство, был бы царь народный. Вот што. А так - и не государство и не отечество, волчья стая, банка с пауками. Вы, Петр Васильевич, давайте, люди глядят на вас. А коли, люди глядят - без войны не сдадимси. Поперву к стенке всех гадов зничтожить. Рыба, она с головы гниет.
   Выехали за город. В приоткрытой форточке завывает тоненько, по ногам тепло от обогревателя струиться. Иногда порывы осеннего ветра ощутимо налегают на машину. Ряды дорожных фонарей пролетели, собрались сзади в мерцающий световой клубок, придорожные деревья - как две черные стены. Извозчик включил дальний свет, прибавил газу. Самокатов не много, но все же часты и встречные и попутные. Водила примолк, сосредоточился на дороге - то обгон, то щелкнет переключателем света, то ругнется вполголоса, когда встречный забудет притушить огни фар.
   - Ну, вот, государь, сейчас - поворот, а там, минут через пятнадцать - Михайлов Посад. Имеется и погост и церквушка пригожая на краю. На задках от ей - дворок воккуратный, постройки рубленные, все добрые, справные. Меж них и избенка поповска. К воротам подвезу, дальше вы сами. Коли задержаться изволите, стучите мне, а то ить сосну не ровен час - цельный день за баранкой.
   В темноте высветился указатель поворота на дорогу к Михайлову Посаду, извозчик, только чуть сбросив скорость, ловко взял влево.
   - Добро. Как хоть величать-то тебя? - спросил царь через некоторое время.
   - Василь я, Акимов сын. Фамилие уморное - Брандахлыст. Видать, лучшего на деревне предки не едали и не пивали. А мы, слава Богу, еще хорошо живем.... Ну, вот - огни впереди помстились, щас в городок въедем. Аль нет? - извозчик убрал ногу с педали газа, вглядываясь вперед, - Штой-то не пойму.
   Теперь явно различалась мелькотня белых огоньков, а через мгновение стало ясно, что средь дороги стоят люди и машут фонарями. Еще через мгновение Петр увидел, что эти люди - в форме дорожной полиции, числом два человека, вооруженные короткоствольными автоматами Калашника.
   - Тпру, родимая!
   Притормаживая, извозчик запричитал:
   - Што делають тут? Посты далеко, дорога пустынна, не впервой езжу. Али вас ищут, государь?
   Петр, нащупав холодную рукоятку "Мартина", извлек пистолет, положил на колени.
   - Останови поодаль, сейчас давай. Выйди из машины и ступай им навстречу. Документы прихвати все, понял? Скажешь, в самокате никого, я пригнусь.
   - А ежели проверять станут?
   - Ну, пущай. Пойдут к машине, ты приотстань и норови - в сторону. Чуть что - падай на асфальт, руками голову прикрой.
   - Ох, влопался-то, влопался, поди.... Ну, штож, надо идтить.
   Машина остановилась в десяти метрах от людей в форме. Василь, кряхтя, вылез, хлопнул дверцей. Подтянув штаны, двинул навстречу, помахивая стопкой документов.
   Петр притулился меж спинок сидений и наблюдал. Молодцы, выставив оружие, неподвижно стояли, расставив ноги. Огоньки цигарок только тлели под форменными козырятыми кепками, лица - в черноте теней.
   - Пошто, братцы, тормознули? Али ловим кого? - только и успел сказать извозчик.
   Коротко и сухо татакнула очередь, колючие высверки проплясали в руках одного из двух. Колени Василя подогнулись, высоко и нелепо махнули руки, как у тряпичной куклы, полетели листки и корочки документов.
   - Гниды! - рыкнул Петр.
   Приладившись меж сидений, два раза бахнул из "Мартина" в стрелявшего, прямо сквозь лобовое стекло. Успел заметить, как того крутануло от удара тяжелых тупых пуль, точно цель в тире, и, не дожидаясь ответной очереди, выкатился из машины во тьму. И вовремя. Второй шибай в форме, нырнув одним движением из полосы света к краю дороги, открыл шквальный огонь из "Калашника". Зазвенело крошево стекла, пули забацали часто-часто с металлическим звоном, как по пустым консервным банкам, вгрызлись в асфальт вслед за Петром. Царь нырнул в кювет, благо тот оказался глубоким. Прыжок, другой назад, вдоль канавы, холодная вода с чмоканием обожгла ноги. Все стихло. Прикинул патроны - оставался один! Выглянул из травы.
   Тихо. Похоже, второй бандит спрятался в противоположном кювете или ретировался совсем куда-то? Где их машина? В кустах где, рядом? Темень. Кажись, хрустнул поодаль сухой сучок.... Там где-то.... Со стороны дороги, далеко, докатился нарастающий рокот мотора. Желтая машина Василя, издырявленная вдрызг, чуть высветилась, отбросила длинные тени. Кто-то подъезжал.
   - Государь, - тихий, но четкий, спокойный мужской голос из черноты за спиной.
   Петр развернулся рывком, ища дулом пистолета малейшее движение, тень, - но тщетно. Абсолютная тьма.
   - Покажись-ка, - процедил зло сквозь зубы.
   Становилось все светлее - машина приближалась. Вот, гул мотора сменил тональность - заметили полное смерти препятствие, но еще не поняли что к чему. Царь вглядывался до ряби в глазах. Жухлая трава на склоне кювета, чахлый кустарник выше, дальше - темная стена деревьев. Шелест промозглого ветра в полуголых кронах и зловещее поскрипывание стволов.... Никого...
   - Государь, - повторило будто со всех сторон сразу. - Вам не желают зла. Вот доказательство.
   Словно материализовавшись прямо в воздухе, на грудь Петру ощутимо шлепнулась тяжелая железячка - полная обойма для "Мартина".
   - Покажись же! - вновь потребовал царь, подхватив обойму.
   Поскрипывая тормозами, рядом остановилась машина.
   - Если вы хотите выбраться отсюда, у вас пять минут до того, как здесь начнется переполох. В трех верстах, со стороны Михайлова Посада, едет патруль.
   - Да где ж ты, черт нечистый! - глаза Петра лихорадочно шарят по кустам.
   - Не важно. Не бойтесь. Второй бандит сейчас парализован. Садитесь в подъехавший самокат, он для вас. Пустой. На сиденье найдете послание лично вам. Возвертайтесь в Москву.
   - Дешево покупаешь...
   - Поторопитесь!
   - Чего ради сей спектакль?
   - Ради послания вам.
   - Можно было не убивать Василя...
   - Бандиты все испортили. Мы ждали вас в Посаде, куда вы ехали. Повторяю, вам не желают зла. Садитесь и уезжайте быстрее!
   - Какого рода послание?
   - Насущного. Прощайте, - в кустах хлопнуло, словно закрылась дверца самокатки, чуть зримый, синеватый всплеск света и все стихло.
   Петр оглянулся на подъехавшую машину. Правда - пуста, мотор работает. Что за нечисть чудит? Вставил свежую обойму в пистолет. Бес с нею. Скользя подошвами по мокрой глине, царь выбрался из канавы, бросил взгляд кругом. Тихо. Только холодный ветер с мертвым шелестом продолжает теребить невидимые во тьме макушки деревьев. В лучах света от фар - водяная пыль, волглые листья, тяжело барахтаясь, падают на асфальт. Дальше - за размозженной машиной Василя, черными комами - трупы, кровь, густая и тоже черная, как деготь, поблескивает. А в дали - и позади, и по ходу - огни приближающихся машин. "Ежели бы желали меня кончить, не устраивали бы сей цирк...".
   Пётр поспешно подбежал к Василю, пошарил у него за пазухой, извлек свой перстень, отер кровь. Мгновение подумав, на перст не одел, убрал в карман.
   - Прощай, брат Василь, и прости, коли сможешь.... Семье твоей подсобим.
   Рванув дверцу таинственной машины, царь скользнул в салон. В глаза бросился белый конверт на сиденье пассажира. Потом, круто развернувшись, Петр погнал машину в сторону Москвы, "Мартин" с новой обоймой лег на подушку сиденья рядом с загадочным конвертом. "А ведь в Василевом экипаже остались две гильзы, - мелькнула мысль. - Да и в трупе пара пуль. Черт с ними...".
  
  
   Глава 3.
  
  

Ночь с 30 сентября на 1 октября 1974 года от Р.Х. Российская Империя, Москва.

  
   Полный бак бензина позволил Петру вдоволь накрутиться по Москве и, когда было ясно полное отсутствие каких-либо преследователей, он припарковал самокат в одном из мест, где вдоль тротуара пустынной улицы выстроилось штук двадцать похожих машин. Почти все - отечественного производства, простые, чуть грубоватые, но достаточно надежные "Вагроны". Видать - мещанский, середнятский квартал, обитателям которого бюргерские "Мессеры" были не по карману. И еще эти, как их? В уме всплыла одна из зазывалок, которые бесконечным потоком лились из приемника убиенного извозчика Василя: "Новая модель концерна "Котекс-макси", с помпезными крылышками белого никеля на капоте! Для истых ценителей богемскаго комфорта!" Тьфу ты! Царь сплюнул, до чего ж липучая блажь! И льется отовсюду круг, точно в стране нет других забот боле...
   Оглянулся по сторонам. Свету мало - фонарь разбит или что, но это и лучше. Напротив - ровно горит яркая размашистая надпись на фасаде: "Г-нъ Филипсъ" и ниже более убористой кириллицей: "Телеящики, радиоблажники, магнитописы, радиофоны, переговорники всехъ видовъ, новейшая злободневная бытотехника европейской богемы, всевозможныя причиндалы со всеми онерами". Под надписью сияет хрустально-прозрачная исполинская витрина, заполненная чудны'ми образчиками всей этой "бытотехники", в глубине тлеют зловещие красные глазки сигнализации. Все заграничное...
   Желтовато-синих отсветов зазывальной надписи и блеска витрины достаточно. Петр взял конверт, повертел его в руках, оглядывая со всех сторон. Чистая белизна без надписей и рисунков. Аккуратно надорвал торец, двумя пальцами извлек сложенный вдвое листок добротной веленевой бумаги, развернул.
   Вверху - символический оттиск черного орла, раскинувшего крылья на фоне солнечного диска, под ним аббревиатура: "ОКО", несколько непонятных клинописных значков, и ниже - строчки отпечатанного на машинке крупными буквами текста:
   "Великий государь! Чтобы спасти Отечество, надобно время для пробуждения Духа русскаго народа. Для пробуждения Духа русскаго народа нуженъ Владыка и Воинъ - живой проводникъ сего Духа. Чтобы Ты почуялъ Начертание и сталъ Проводникомъ, время нужно и Тебе. Время и время. Чтобы получить время - нужна Сила великая. Мы дадимъ тебе Силу Солнечнаго Огня, ее несетъ с небес от Солнца Черный Орёл, и мы - ОКО его. Ты создашь непобедимую армию, города и корабли небесные, прорубишь окно в небеса, и воспрянет Россия. Или сия судьба или неминуемая гибель, шансъ есть. Посланникъ найдет Тебя во дворце Гатчинскомъ под Петербургомъ завтра. Добрая мысль о возврате в Питер. Сила - спасение!"
   Едва царь прочел, как вдруг бумага стала чернеть и жухнуть на глазах, словно в незримом огне, враз осыпалась в руках черным пеплом.
   - Черт! - прорычал Петр. - Псы смердячие, каждый норовит царю указывать!
   Гневно отшвырнул чешуйки невесомого праха, брезгливо стряхнул руки.
   - Теперь эти чудодеи! Какая только зараза не выползет со щелей ныне! Не хватало мне еще этих ведунов - черных магистров! Колдовской Орден, "ОКО", иерофанты тайных химер, слыхивал, Колдовское Отродье, а не Орден! Господь-Вседержитель! Да разве вынесу я еще и это?! Сила.... Хм.... Да разве есть такая сила, чтобы за раз, за так получить? И что за Сила такая? Какого такого солнечного огня? Какой огонь может быть страшнее атомарного? Хлоп - и Сила твоя, ступай, спасай Россию....
   Дав задний ход и выруливая на проезжую часть, Петр в сердцах зацепил бампером одну из машин, скрипя зубами, вдавил газ. Визгливо-хриплые вопли сигнализации оглашено взорвали ночную тишину. "Магистры, - думал царь уже на ходу. - Церковники чураются их, как чумы. А сами-то они не чума? Все - чума! Задешево купить мою душу желаете, дьяволы.... Все ныне от нечистого круг, все! Где же Бог? Ежели даже попы все, что бесы нечистые, пьянь лживая! Хоть вышибай и, правда, клин клином! Натравить всех чертей друг на друга, и пущай рога пообломают друг дружке.... Умалишённый дом.... Пора вертаться в Кремль, ворошить поганой метлой муравейник синекурский, рубить гнилую голову. Да, Василь, с головы и начнем. Всю сволочь к стенке поставлю, в расход выведу, истинно!
  
   Царев шофер спал, как сурок, притулившись к подголовнику. Видать, крепко заснул, мгновение очумело вращал глазами и не мог понять, где он.
   - Вертаемся, - прогремел Петр, бухаясь в грязнущей одежде на широкое сидение из дорогого велюра.
   Еще мгновение шофер недоуменно смотрел на уделанного глиной и жухлой травой царя, потом рука его потянулась к ключу стартера.
   - Еле нашел эту чертову магистральную улицу, как бишь ее? Два часа колесил, - добавил еще, угрюмо-беспощадно устраиваясь в шикарном кресле. - Хорошо, память от глаз пока вострая, не подвела.
   Ехали минут двадцать-тридцать, и все это время Петр блаженно отдал сну, выключившись мгновенно, едва произнес последнее слово. Там, по приезду, будет не до сна. Проснулся ровно в момент, когда лимузин притормозил у Кремлевских ворот.
  
   Твердым шагом царь миновал сияющий пустынный холл, подошел к лифтам. Дробное, скользящее эхо отпечатывалось под сводами громадного зала, охранники чуть не свернули шеи, удивленными взглядами провожая царя, за которым тянулся по полированным плитам белого мрамора и темно-красным ковровым дорожкам след густой жидкой грязи.
   Наверху, у себя, Петр переоделся, принял контрастный душ, вызвал прислугу, велел немедленно вычистить всю одежду, высушить и принести в гардеробную, а в кабинет - горячий кофе покрепче и в большой кружке.
   В кабинете по-хозяйски переворошил все ящики и ящички необъятного письменного стола. Выгреб на пол кучу бесполезной бумаги - каких-то вензельных бланков, разных рапортов, докладов, депеш, донесений, сообщений, писем с кремлевскими штемпелями, газетных вырезок, грязных салфеток, початый рулон туалетной бумаги. Тут же, среди всего этого добра, нашлись чистые листки с лаконичным "Указ N...", и ниже - подписи отца, разных министров, полный набор кремлевских штампов, пиши, что хочешь. Весь этот ворох бумаг Петр безжалостно смял и засунул в камин, порылся еще, и, наконец, нашел стопочку чистых листов с оттиском "Указ N...", но уже без подписей, печатей и штампов. Это - сложил на стол, задумчиво потрогал расшитую золотом подушку стула, работы итальянских мастеров, уселся.
   Заспанный слуга принес поднос с кофе, сливками и сахаром, поставил на край стола, молча поклонился и замер. Царь зыркнул исподлобья.
   - Свободен. Нет, найди хоть что на зуб там. С чем тут у вас кофе пьют?
   - С чем соизволите, государь.
   - Тьфу, нелегкая.... От Охотска до Магадана на северах Сибири окромя мороженого хлеба черного с крупной солью к чаю ничего не подают. Неси, что жрут дворяне, коли я здесь.
   - Слушаюсь, Ваше Величество.
   - Коньяку стопку не забудь. Две стопки.
   - Какого изволите-с? Есть франческие коньяки, арманьяки, германские бренди, лучшие сорта армян...
   - Любого, чёрт, конька три стопки. Всё, ступай.
  
   Заложив руки за спину, Пётр стал задумчиво мерить кабинет своим размашистым шагом. С чего же начать? - вопрошал сам себя. - Ежели по совести, так всех к стенке ставить, каждого второго - точно. Сила.... Хм.... Сила - в людях она. Вот, кто нужен мне. Ну, сколько-то наберу сразу по Сибири, где бывал, везде есть люд сильный, много грамотных, умных спецов на каторгах встречал. Поперву - оборона. Да.... Вот, старика Апракшина из Охотска первого и вызову. Добрый вояка, сибирское здоровье. Упечен за отказ расстреливать кронштадтских повстанцев, десять лет со мною лямку тянул, будет генерал-адмиралом. А военный министр этот, как его, каналью? Баталов.... Баталов, значит, в открытую угрозы строит. Хорошо.
   Царь подошел к столу, сел (в который раз уже), взял самописку, чистый "указной" лист. Напротив слова "Указ" поставил единицу, число, написал размашисто: "Указываю повиннаго в ренегатстве и предательстве Отечества, угрозах царю, военнаго министра Баталова И.Ю. лишить воинскихъ званий и отправить в Лефортовский казематъ в ожидании военнаго трибунала".
   А что со сбродом этим продажным делать? Ежели убрать всех скопом, кого поставить? Потреба в истых грамотеях, тороватых по отраслям. Убирать буду постепенно, как найду таковых, пущай, собаки, трясутся, гадая, чей черед ныне станет? Сам в народ, по заводам, по городам поеду. Посему покамест быть так, - рука уже выводила слова на новом листе: "Всемъ безъ избору министрамъ - головамъ Палатъ, гласнымъ Думскимъ заседателямъ и иже с ними, установить жалование в размере минимальнаго по стране, а именно - 83 рубля, 53 копейки, поелику такова истинная цена их трудамъ. Исполнить, начиная с сего месяца".
   - Справно, - сказал Петр вслух, кивнув головой, отхлебнул кофе. Повертел в руках замысловатое пирожное, надкусил, пожевал с кислой миной, будто улитку какую.
   - Любят сладкое, черти.... А меня и в детстве воротило. Надо было сказать, чтобы принес мяса с хлебом.
   Вздохнув, заглотил не жуя, запил кофе, опрокинул стопку. Заглянул в маленькую ендовку из невесомого фарфора. Сливки.... Вспомнил, что это льют в кофе. Решил, что ежели так выпить, больше проку. Но едва взял в руки, как вдруг тончайший китайский фарфор жалобно дзинькнул, сливки брызнули в стороны, на стол, облили рукав, осколки застучали по паркету и столешнице. Ну, прямо - подстрелили!
   Царь вскочил, отшвырнув стул, в руке уже тускло блестел дулом и боками добротный зверь "Мартин". Огляделся быстро и внимательно. Выстрела явно не было. Глушитель? Тогда откуда били? Хотя бы хлопок должен быть, если близко. Сквозь стену в отверстие какое? Где? Громадный кабинет, лепнина, позолота, решетки, зеркала, драпировки, картины, камин.... Откуда могла прилететь пуля? "Не напротив, а то испортила бы мне апаш, понятно. Значит, сбоку. Левее или правее? Бесполезно искать, откуда прилетела, легче найти, куда всадилась. Ну, не звука не было! Пугают? Хотели убить, уже бы сделали оное грязное дело. Посему - пугают, верно".
   Петр все же сантиметр за сантиметром осмотрел сектора возможного попадания пули, но не нашел ничего, ни щербинки, ни трещинки, ни отверстия. Устало поднял тяжелый стул, сел.
   Листки новых указов были залиты. Лужица сливок пошла синими разводами от чернил. Рука потянулась, было, к звонку вызова прислуги, но вновь опустилась. "Магистры!" - тукнуло в голове. Не было пули, не было коварного злоумышленника за драпировками и зеркалами, НЕ БЫЛО. Указы залило не просто так. Что проку в них? ЧТО? Ведь понятно - никакого, хоть расстреляй всех.... Уже завтра смогут засыпать Москву ракетами далеко не с пиротехникой.... Западники КОНТРОЛИРУЮТ ВСЕ. Промышленность, заводы, банки, информацию.... "Понятно дело, убивать меня рано, лучше использовать. Информация, вот что нужно. Не могли же супостаты тихо захватить абсолютно все.... Игра вслепую и, мстится, без козырей. Или же есть козыри? Что-то есть.... Добро, уломали, господа магистры, - последнюю мысль царь словно адресовал им, с содроганием понимая, что они, возможно, следят за каждой его мыслью и внушают свои. - Истые дьяволы! Но почему-то не боюсь их вовсе? Не верю, что могут неволить меня, заставить дергаться под веревочки, словно дух сильный какой чую в себе. Сильный Дух? Силу?"
   Пётр встал, снова принялся ходить. "Не та ли Сила тайная? Да нет, совсем кутерьма, вот сбили с толку, водомуты несветимые. Моя сила завсегда со мною и чуждое внутрь не залезет. Спокон я не знал страха ни перед кем. Коли они, эти ведьмаки и еретики столь сильны, почему до селе хоронятся? Властью своею тайною уже бы давно заняли власть явную, подчинили себе и попов и вельмож. Что-то о Духе русском молвят.... Но, может, правда, знают тайны вражьи, как и тайны здешние? Тут и свои-то все враги.... Нет у меня друзей здесь, нет товарищей, пока собрать всех, супостаты войну начнут, и есть чем. А у меня что? Ну, разворошу метлой поганой ренегатов, ну, начну собирать своих.... Или есть еще козыри, каковых никто не ждет, не ведает? ЕДУ. Мне хоть черт, хоть ангел, пущай свое слово молвит, авось и черта служить заставлю, коли ангелы повывелись и не хотят Руси помогать. Господь Бог - свидетель, коли вовсе не отворотился от народа сего страдального. Еду, пущай черти скажут свое. Начну с Питера поиск, на Валаам поеду к отшельникам. Може, зря в Господа не веровал? С детства лишь порок зрю. Но и Господу слово дам, все сделаю для России! Слышишь ли, Вседержитель? Коли есть Ты, направь стопы мои, дай силы, наполни меня Духом Своим Святым, пусть даже черти в ярмо впрягаются! Я сам - черт, Господи! Я силен, зол и беспомощен! Отче! Оберни Лик Свой к России! Вот - царь рыдает! До коли земле сей кормить вандалов? До коли сынам твоим быть рабами их? Погляди - в рабстве забывают святое, глядят в рот иродам этим, Тебя забывают, Отечество забывают.... И гибнут! Душа Василя Акимова Тебе свидетель...".
   Петр очнулся на коленях, горячие слезы заполонили глаза, бежали по щекам. Тряхнул головой, перекрестился, поднялся. Подошел к столу, взял чистый лист бумаги, пристроился с краю от сливочно-чернильной лужицы и осколков, стал писать:
   "Указ N1. В Департамент Социальнаго Оберегания г. Москвы.
   Повелеваю назначить полное казенное содержание семье убиеннаго в ночь с 30.09 на 1.10.1974 г. От Р.Х. некоего Брандахлыста Василя Акимова, московскаго извозчика. Захоронить в месте по желанию близкихъ за казенный счетъ. Пособие выплачивать ежемесячно пожизненно вдове в размере 20-ти минимальныхъ жалований, принятыхъ по стране, начиная с сего месяца. Копию сего Указа доставить вдове. Департаменту Соц. Оберегания выдать вдове соответственную грамоту и соблюдать неукоснительно.
   Полицейскому Управлению, равно как и Управлению Дорожной Жандармерии, оказать содействие Департаменту Социальнаго Оберегания в поискахъ семьи указаннаго погибшего. Развернуть борьбу с дорожнымъ разбоемъ по Московскому околотку. Изловить тать и наказать максимально, подзаконно, принародно.
   Сие подписано: государь-император Петр-V, от 01.10.74 г Р.Х.".
  
   Выдалась прислуге сегодня бессонная ночка. Царь в покои не шел, свет в кабинете все горел, и челядь спала одетая, одним глазом. Вот еще понадобился ему зачем-то канцелярский приказчик, который, понятное дело, видел десятый сон, вставив затычки в уши, и не отзывался на требовательные трели телефона. Царь послал за ним одного челядинца, второму велел распорядиться привести в готовность личный геликоптер в ангаре и взять полный запас керосина, а так же достать из-под земли служебного пилота.
   Не знавшие всю жизнь такой ночной суматохи прислужники двигались сонно-испуганно, полуневменяемо хлопали глазами, переспрашивали, что быстро взбесило Петра. Его гнев, достигший апогея, обрушился на разбуженного и доставленного, наконец, приказчика:
   - Какого ляда дрыхнешь так, что не дозвонится, сучий хвост?! - грохотал Петр, подавшись вперед и выпучивая красные глаза. Руки, сжатые в громадные кулаки, упирались в бока. - Здесь тебе что, курорт Еспанский, или государственная служба?! Вот, немедля забирай царский Указ и неси в канцелярию.
   - Канцелярия сейчас закрыта, Ваше Величество, - попробовал робко возразить съежившийся приказчик, и тут же пожалел об этом. Царь грозно надвинулся, как буйная туча, метая молнии из глаз.
   - Как смеешь перечить, пёс?! - пророкотал раскат грома. - Али не возьмешь Указ немедля?
   - Возьмем-с, Вашесство, возьмем-с.
   - На, - Петр ткнул ему в лицо листок. - Это Указ номер один и завтра что бы дал ему ход по полному предписанию со всеми регистрациями и атрибуциями. Я проверю лично. Днем ли, ночью ли, но проверю. Коли еще раз так проколготишься, пойдешь в Магаданский Охотный ряд торговать пирожками с дерьмом, всю поганую жизнь будешь ходить в фуфайке и трахать Фросю. Уразумел, собака?
   - Так точно, Ваше...ство...
   - Ну, так. Ступай прочь.
   - Слушаюсь, Ваше...
   Последнему слуге царь велел собрать простую торбу с запасной одежей, вместо офицерской плащ-куртки и фуражки подать статское - теплую толстовку, епанчу непромокаемую на толстой подстежке из мягкой рухляди и шишак какой шерстяной. Да перчатки еще усьмяные, тоже на меху. Как все будет готово - доложить и ждать в гардеробной.
  
   В одном из полутемных, тесных, неприметных помещеньиц близ кабинета монарха, сидело двое возле тлеющих синевой телеэкранов и магнитописа с большими, непрестанно вращающимися катушками.
   - Куда это Петруха намыливается? - бросил один из соглядатаев, окутавшись облаком цигарного дыма.
   - Далече, видать. На геликоптере есть подслушники, радиосвечка.
   - На сколько мочи ее хватит?
   - Верст на тридцать, поди, но дале - шабаш.
   - Сообщи главному. Пусть обеспечат безвозбранный пролёт и молча ведут локаторами противонебной обороны околотка. И дале, ежели не сядет.
   - Слушаюсь...
  
   Массивная черная винтокрылая машина тяжело оторвалась от бетонного пятачка взлетной площадки и взмыла в хмарое, с белесиной отсветов на низких тучах небо. Вертолет пролетел над изуродованным пиком Спасской башни и нырнул в серую пелену. Мгновение-другое еще виделись ало-зеленые высверки огней, потом лишь затухающий рокот мотора доносился недолго с неба, словно со всех сторон разом.
   - Повернул на север.
   - Вижу. Не упустите теперь.
  
  
   Глава 4.
  

Центрально-Восточная Атлантика, начало 90-х годов XX столетия по летоисчислению от Р. Х.. Район рыболовного промысла Гвинея-Конакри.

  
   Вынырнув, я глотнул воздуха, очумело завертел головой. Темно. Плеск волн. "Выбросили за борт!" - паническая мысль заставила еще раз крутануться всем телом. "Как есть, голым выкинули.... Даже не проснулся.... Бляха-муха.... А Юлька?". Огни! Да, вижу - промелькнули! Судно далеко - из-за волны почти не видно. Моё? Как быстро ушло.... Вытянувшись, подскакиваю как можно выше. Судно, надо плыть.... Долго не продержусь, разве догонишь? Ну, как же так? КАК? Всматриваюсь. Что? Похоже, сюда идет, видно не боком, только мачтовые, ходовые огни, сразу и зеленый, и красный, какой из них с какого борта? Виднеется зарево освещенной палубы СЗАДИ, идет сюда! Снова подпрыгиваю, ближе стало? Господи, не покидай меня! Я ринулся навстречу кролем, захлебываясь волной, отплевываясь и задыхаясь. Черная бездна подо мною страшит, тянет к себе, вселяет ужас. Мыслей не было. Вернее - одна. Одно желание, одна цель - встретиться с тем судном. Если меня не вытащат, силы оставят ровно в том месте и бездна возьмет свое. Волей-неволей я задал себе эту программу, греб, как заведенный наперерез приближающимся огням.
   Вот, они уже перестали прятаться за волнами, стал различаться черный силуэт. Я перестал плыть, всматриваясь в контуры. Больно знакомые.... Это СТР, наш, но какой? В этом районе работало с пяток таких судов, но все - траулеры, ловящие тралением, "кошельком" был только наш "Сколе". Куда же ОН-ТО запропастился?
   Сердце выскакивало, дыхание было никак не выровнять, ноги и руки отяжелели, но я все же попытался подпрыгнуть повыше, взмахнуть руками. Но крик не удался - не хватило ни воздуха, ни сил. Бесполезно, меня не видно все равно...
   Черная громада все ближе, уже отчетливо доносится плеск воды о форштевень, режущий волны. Пароход надвинулся, огромный, как скала, неожиданно быстро, я только успел скользнуть руками по борту, оттолкнулся и располосовал ладони и колени об острые ракушечные наросты. Борт проносился мимо меня, волна погасила силу моего толчка и теперь опять бросила назад. Хорошо, что судно шло всего узла четыре, с тралом, иначе бы сразу затянуло под днище. Сейчас просто швырнуло обратно на усеянную ракушками и облепленную скользкими водорослями железную стену.
   Расцарапанные руки и ноги жгло солью, я инстинктивно попытался ухватиться за что-то. Ударило о борт, глухое мерное буханье машины в глубине судна, неумолимые силы, бросающие моё тело, как игрушку.... Сознание не успело больше зафиксировать в этот момент ничего. В миг, когда меня должно было распластать по борту, подмять, в грудь ударила теплая струя воды охлаждения машин, немного отбросила назад, рука чудом зацепилась за срез отверстия, из которого била струя. Я прилип теперь к теплой железной стене, скрипя зубами, отчаянно сопротивляясь встречному потоку.
   Взобраться наверх - нереально, абсолютно, но мои глаза лихорадочно шарят по чёрному борту, вторая рука тянется куда-то вверх. Куда? Пальцы проникли в другое углубление, выше струи охлаждения, еще какая-то сливная труба. Выше меня, в каких-то полутора метрах - залитая светом траловая палуба, хоть бы кто-нибудь выглянул, кто-нибудь облокотился на планширь фальшборта покурить...
   Борт мерно вибрирует, машина судна работает тихо, или это уже притупились ощущения от дикого напряжения? Спасение так близко, всего в дюйме от меня, за слоем металла, светлый шумный зал Машины, и я - как мотылек, бьющийся о непреодолимое стекло. Нечем постучать в борт.... Ох, господи.... - Эй, эй! - не голос, всхлип вырвался из глотки, ладонь бессильно шлепнула раза два по теплому шершавому металлу, пальцы вновь судорожно уцепились за срез второго сливного отверстия.
   Попробовал успокоиться, но дикую дрожь не унять. Спокойно, спокойно.... Что там выше? Полтора метра, всего полтора метра, должны быть отверстия сливных палубных шпигатов, рывок вверх, уцепиться, еще рывок.... Прижимаясь щекой к металлу, пытаюсь разглядеть. В ореоле прожекторных огней черный борт кажется высоким, как утес, и белое пятно света пробивается сквозь трубу шпигата у меня над головой. Высоковато.... Один рывок вверх.... Может получиться, если смогу упереться ступней хотя бы одной ноги. Только один рывок, второго не будет...
   Пытаюсь перевести дыхание, но дрожь не унимается, колотит. Как же я влип, боже.... КАК? Судно, видимо, подвернуло, стало заметно покачивать. На тот борт ложится - мгновение отдыха для меня, на этот - новое дикое напряжение, чтобы не сорваться. Пора, крен от меня. Подтянул ногу, воткнул ее в струю теплой воды, слава богу, напор не очень сильный, но держаться стало труднее. Крен пошел на меня, скриплю зубами, но держусь, глаза не отпускают спасительное пятнышко света, до которого я должен дотянуться, во что бы то ни стало.... Должен. С одного раза...
   Борт медленно пошел назад. Нависающая стена превратилась в вертикальную, затем стала заваливаться дальше. Пошел! Ну же! Сейчас! Не могу.... Идиотизм! Я не решился, боясь упустить этот шанс и вновь оказаться в воде. Тело не решилось, не разогнулось в рывке.... Держись теперь, держись, если сорвешься, большего идиота на свете не сыщешь! Придется пробовать ещё раз, но это точно последняя возможность - долго так, прилепившись к железной стене, я не смогу держаться.
   Борт переваливается медленно, и вот я опять почти повис, жаль зубами ещё не за что уцепиться! Ногу пришлось снова опустить, просунуть правую руку в трубу почти по локоть, сколько удалось. Максимальный крен, мгновение одно, другое, пальцы левой руки скользят, в правое плечо бьет струя воды, мышцы дрожат от напряжения.... Когда же ты пойдешь заваливаться назад?! Сейчас сорвусь.... Еще мгновение. Накренившееся на меня судно, нависло, словно раздумывая. Волна пологая, протяжная, без бурунов, проходит целую вечность, сердце колотится в груди, как сумасшедшее.... Вот, наконец! Главное не пропустить самое благоприятное мгновение, подтягиваю ногу.... Пошёл!
   Рванулся отчаянно, из последних сил. Пятно света прыгнуло навстречу, вот оно, близко.... Израненные ладони впечатались в металл, скрюченные пальцы, как железные скобы, впились в стенки узкой трубы, в которой видны отсветы с палубы.... Свет жизни и спасения...
   Борт неумолимо прет на меня, новый крен. Труба слишком узкая, пальцы скользят, нет! Осталось только подтянуться, перебросить руку на выступ борта над палубой, потом еще раз подтянуться и взобраться на планшир.... Крен, скользят.... Когда же остановится наклон? Чёрт! Сдавленный стон вырвался из горла, меня оторвало от борта, швырнуло назад в холодную чёрную воду.
   Сильно крутануло в струе из-под винта, когда вынырнул, корма траулера была уже в нескольких метрах от меня. Пенные буруны, поднятые винтом, захлестывали с головой, я наглотался соленой воды. Увидел слип, низкую траловую палубу, залитую светом тысячеваттных галогенных ламп. На палубе - никого. Напряженные стальные траловые тросы - ваеры - вибрируют, как струны, протянутые от траловой лебедки к мощным блокам на портале.... Идут с тралом...
   Несколько мгновений полного отчаяния.... Сейчас утону, и как раз выгребут мое несчастное тело вместе с рыбой.... Идут с тралом! Ах, боже мой! Трал! Ваеры! Один из прожектов на портале направлен прямо на меня, слепит, одним рывком разворачиваюсь затылком к свету, напрягаю зрение. Так и есть, правый ваер, вот он, совсем близко! Несется так быстро, вспарывая воду точно ножом. Взмахнув руками, уцепился уже не онемевшими пальцами, а руками в локтевых сгибах. Дернуло сильно, увлекло под воду, обвил трос ногами. Еще одно адское усилие, тянусь вверх, к воздуху. Руки и ноги скользят по колючему, просолидоленному тросу, растрепанные железные волокна впиваются в кожу. Но теперь меня ничто не оторвет от этой спасительной нити, пусть растерзает все руки, но я выберусь...
   Меня заметили из рубки и тут же сбросили ход, начали выборку трала. Моряки высыпали на палубу, швырнули спасательный круг, но он проплыл мимо в метре от меня и исчез в темноте. Я уже не мог разжать пальцы, не мог расплести ног, закусив губу, держался мертвой хваткой, чувствуя, как стальные проволочины ездят по ребрам, прямо уже по самим ребрам...
   - Держись, браток! Держись! - доносились до ушей крики.
   Выбираемый трос дергается резко, адски напряжен. Господи, эта пытка, бесконечная пытка, будто специально хочет стряхнуть меня...
   - Помалу, помалу! - голоса уже ближе, я высоко в воздухе, в потоках яркого света.
   - Держись! Держись! Стоп лебедка!
   Последнее, что вижу - надвинувшийся чуть ли не на лоб мне огромный черный блок. Мутит, в голове гулко бухает, уже не чувствую ни рук, ни ног, ни боли.
   - Ах, ты, мать! Тихо, тихо, он весь в крови!
   Чьи-то теплые руки сильно, но осторожно обхватили меня за грудь, за пояс.
   - Все, держим!
   - Пальцы, пальцы разгибайте.
   - Осторожнее! - голоса доносятся до сознания сквозь ватную пелену, утихают.... И наступила полная тишина.
  
   Сознание вернулось скачком, показалось, что - сразу же. Открыл глаза, узнал изолятор, который на всех судах выглядит одинаково и одинаково пропитан запахами лекарств. Повернул голову, в глазах все пошло волнами, зарябило от беспорядочно кишащих белых мушек. Дикая слабость, чуть жжет грудь, ноги, ладони. Пошевелил рукой - точно чужая, почти не ощутима, обмотана бинтами, тяжелая, как кусок мрамора. Белые пальцы торчат из-под бинтов, ободранные ногти обмазаны зеленкой. Видок.... Мухи в глазах унялись.
   Приподнял другую руку. Такая же. Шевельнул ногами. Тело слышу, только невероятная слабость. Не верится до сих пор в реальность происходящего, но это не сон, все реально так же, как этот изолятор и бинты. Что именно случилось со мной? Каким-то образом, а главное - КТО, выбросили меня за борт, причем я даже ничего не почувствовал и проснулся уже в воде. Проснулся сразу, естественно, и не увидел даже своего судна! Разве не бред? Утонуло оно, что ли? Или не заметил в темноте, потому что произошло обесточивание, погасли все огни, что-то случилось? Но ЧТО СЛУЧИЛОСЬ-ТО? Сон какой-то, бред, сон...
   - Сон, - разлепив губы, произнес я вслух.
   В этот же момент раскрылась дверь, и вошел... Миша Мовзалевский, старпом, заботливо склонился надо мною. Увидев мой полубезумный взгляд, прищурился удивленно.
   - Миша! - просипел я, рванувшись к нему навстречу. - Миша, что за цирк?! Миша...
   - Чщ, чщ, - он осторожно заставил меня снова лечь.
   - Так ты, паря, вестимо, знаешь меня? - пробубнил после.
   - Ты что? Что? Вы что? Кто меня за борт смайнал?! - задохнулся я.
   - Чщ, чщ, - снова поднял руку, склонился надо мной. Осторожно оттягивая мне веки, заглянул сначала в один глаз, потом в другой. Распрямился после, окинул меня задумчивым взором, снова прищурился своим прищуром.
   - Сдается, жить будешь и говорить уже могешь. Кто таков? Чтой-то не припомню, где ране виделись, господин хороший.
   Я молчал, чувствуя свою беспомощность и решительно не понимая, что происходит. Губы задрожали, но я так и не знал, что сказать. Слишком дико для розыгрыша....
   - А может, оно, и виделись где, всех пароходов не упомнишь, - Миша шумно поскреб затылок, - А?
   Прикрыв глаза, я отчаянно пытался взять себя в руки.
   - Лады, слабоват ты пока, крови много потерял. Еще вспомнимся. Группу знаешь свою крови? Хоть это скажи? - он заботливо потрогал тыльной стороной ладони мой лоб, пробубнил под нос: - Токо б жара не было, а там оклемаешься.
   - RH плюс, первая группа, - прошептал я.
   - Моя кровь, придется делиться, брат. Наперво давай пошамаешь, еще отдохнешь. Опосля обеда скумекаем. Главное - в себя пришел. Так, гуторишь, с какого ты парохода? За борт, что ль, выбросили?
   Я, было, подумал, что Миша на это судно за мной пересел - кто знает, сколько я там без сознания провалялся. И вдруг - этот вопрос в лоб.... И говорок какой-то.... НАСМОРК, - словно щелкнуло в голове. Куда делся вечный Мишин насморк?
   - Как хоть тебя звать-величать-то? - продолжал допытываться Миша. - Каких будешь, не припомню всё.... Да, тебя сейчас и матушка-то рСдная не узнают.
   Я молчал, остеклянело глядя на него и слушая, как бухает мое сердце где-то в недрах пахнущей лекарствами подушки.
   - Лады, - старпом встал с банкетки, похлопал меня осторожно по плечу. - Понимаю, каково пришлось тебе. Отдыхай пока. Не волнуйся. Пароходы обзвоним, быстро выяснится, а ты не напрягайся, сейчас обед будет. Главно - живой, а шкура - она сама зарастет.
   Миша поднялся во весь свой саженый рост, пообещал мигом вернуться, ободряюще подмигнул мне и исчез за дверью.
  
  
   Глава 5.
  
   Старпом ушел, а я остался один на один со своими мыслями, визави, так сказать с панически растущим отчаянием. КАЖЕТСЯ, ТЕПЕРЬ Я КОЕ-ЧТО ПОНЯЛ! Но рассудок отказывался принимать очевидное, изо всех сил цеплялся за зыбкий, таящий на глазах мираж той жизни, которая была подлинно моей совсем недавно. Кто же я теперь ЗДЕСЬ? ГДЕ я теперь? В каком-то другом пространстве, в другом мире, похожем на мой, а как еще объяснить все это сумасшествие? Валькин эксперимент удался, только каким-то образом "зацепил" и меня.
   Вспомнился странный короткий сон перед этим, в котором мы с Юлькой наблюдали за Валькой и его агрегатом. Юлька осталась там? Или где она теперь? Здесь ее нет, похоже...
   Но как же такое возможно? Где-то за тысячи миль мой приятель включил свое долбаное изобретение, а улетел куда-то я? Вспомнилась сумбурная радиограмма от Вальки. Стоп! Но - время? Время.... Что он там писал? Свой эксперимент он собирался начинать... не ночью, не ночью, где-то ранним утром, в шесть часов, что ли? Правильно, минус четыре часа поясной разницы, вот тебе и будет часа два ночи! Вся арифметика.
   Когда я всё это осознал, жгучий мороз подрал по коже, на лбу выступили капли холодного пота, к горлу подкатил тошнотворный комок. "Это почти смерть", - всхлипнула в голове мерзкая мыслишка, повеяло такой безысходностью, словно бетонная плита легла. "Это иной мир", - шепнула замогильно другая мыслишка, будто мертвец из ямы ухватил за лодыжку - скользко так, но цепко и холодно... и тащит.... "Гребаный иной мир...".
   - А, черт, - сказал я сам себе и закусил губу.
   Где-то в подушке, как с того света, продолжало бухать мое сердце, я повернул голову, чтобы не слышать. В памяти всплыл Валька, глядящий на меня одним глазом сквозь полную стопку водки и назидательно изрекающий: "Все сослагательные истории существуют в альтернативных мирах, реально, в одном пространстве, только отстоят друг от друга на квант времени...". Неизменная сигарета в уголке губ шевелится в такт изрекаемой галиматье (как казалось тогда),
пепел стряхивается сам в тарелку с пельменями...
   Дверь снова отворилась, и Миша внес благоухающий ароматами еды поднос, поставил на тумбочку у изголовья. Заботливо помог мне сесть, заложил подушку за спину и подал поднос.
   - Лады, хавай пока. Григорич наш - это бог кулинарский, вестимо. Часом его не знаешь? - с любопытством и легкой тревогой заглянул мне в глаза. - Ну, вот, теперече будешь знать. Не спешно ешь, через полчаса зайду. Покамест прозвоним промысел круг. Приятного аппетита.
   Старпом снова исчез за дверью, тяжелые, бухающие шаги застучали, удаляясь, по трапу.
   Надо же, Миша здесь - вылитый он. И внешне, и голос, только вот немного странная манера говорить.... А стряпня точно Григорича, ее трудно было не узнать, но кусок в горло не лез. Океан отчаяния колыхался где-то близко, словно над головой, отгороженный тонкой стенкой силы воли. Не просто отчаяния - сумасшествия, чуть дай волю эмоциям - и конец.... Жгучие капли-мысли этого океана сочились все сильнее, как кислота, обжигали душу, сердце, отравляли разум. Мне все больших усилий стоило удерживать себя в руках, не отдаться безумной, смертной истерике. Господи, хорошо, хоть, что на этом пароходе, кажется, нет моего собственного двойника, иначе бы уже узнали. ТАКОГО БЫ Я НЕ ПЕРЕЖИЛ, определенно. Попробуй-ка встретиться с самим собой лично! Точно крыша съедет! Слава богу.... Я попробовал сосредоточиться на этой мысли, надо же было найти хоть что-то положительное из всего этого дурдома.... НЕУЖЕЛИ ЭТО РЕАЛЬНОСТЬ? В груди стойко держалось горькое чувство, забытое с детства, но теперь вновь ожившее.... Ребенок, первый раз попавший в ясли.... Переполняет безумно жалостливое, паническое чувство брошенности; рядом никого из любящих тебя - ни мамы, ни папы, НИКОГО, и, кажется - навечно.
   Надо чего-нибудь съесть для вида. Ком в горле мешает глотать, свое детское отчаяние тоже надо проглотить, надо; вместе с этой едой.... Эти люди добры ко мне, готовы спасти, накормить, дать свою кровь.... НАШИ.... Но что мне им сказать? Кто я такой, откуда взялся? Кто поверит? И ЧТО они тогда решат со мною делать? Каков этот мир? Какие здесь порядки?
   Первым снова появился старпом, молча убрал посуду, вернулся, сел напротив, стал все так же молча, но вполне дружелюбно (пока), разглядывать меня. Он явно не хотел торопить меня, но что-то говорить придется, и я решил... не говорить ничего.
   - Так как же тебя величать-то, хоть, прикажешь? - не выдержал, наконец, Миша.
   - Спасибо вам. Спасибо за все, - слабо сказал я. - Что-то случилось с моей памятью... темнота сплошная...
   - Ты, брат, забыл свое имя?
   - Поймите, ужасное состояние.... Словно ты - никто и ничто в этом мире, взявшийся неизвестно откуда.
   - Откуда неведомо? И звать никак? Хм, - он вновь шумно пошкрябал ногтями свой затылок. - Но меня-то ты признал, поди?
   - Да, сначала.... Я помню, только, что моим напарником по вахте был Миша, старший помощник.... Я даже не знаю теперь его лица.... И я подумал, что меня выбросили за борт, - начал заливать я, не моргнув глазом. А что было делать?
   - Значится, моряк ты, посему выходит?
   - Выходит, так.
   - Рыбак?
   - Я помню, что я - механик, третий механик.... А что, вы обзвонили суда?
   - Вестимо. Сгинувших нигде нету нашенских. Похоже, ты - птица залётная.
   - На мне не было никакой одежды?
   - Гол, как сокол, братец. Все перышки - и те были, как с кура выщипаны. А вот вещица одна, може она освежит тебе память?
   Миша повернулся к тумбочке у моего изголовья, выдвинул ящичек, озадаченно нахмурился.
   - Ты сам не забирал ли это?
   - Что?
   - И никто не заходил сюда?
   - Нет, а что там было?
   - Странно. Камушок малый на нити. Болтался он на твоей шее, когда тебя снимали с ваера. Тонкий диск со сломом, сверленый в центре, точно тугрик монгольский. Свистнули твой камушок, черти окаянные, кто только? И когда поспели?
   Прищуренный взгляд Миши стал теперь подозрительно пытливым.
   О, мать моя.... Внутри стало не хорошо. Талисман этот, купленный на гатчинском базаре за двадцатку, давно валялся в моем бауле, убранный за ненадобностью. Носить его я не стал, неудобно - постоянно вываливался, мешался, да и не любитель я. Только вот баул мой остался неведомо где, на борту СТР "Сколе", Пионерской базы Океанрыбфлота.... Стоило труда изобразить на лице удивление и непонимание.
   - Нет, не помню...
   Дверь снова распахнулась, и на пороге возник капитан. Я сразу понял это, потому что капитан тоже был НАШ, вылитый, как две капли воды.
   Едва наши взгляды встретились, я увидел неожиданное: острое любопытство в глазах капитана вдруг сменилось немым мгновением узнавания, затем промелькнула совершенно откровенная тень крайнего изумления, даже испуга, и все это тут же было подавлено волей. Близоруко сощурившись, капитан смотрел теперь деланно-отстраненно, очевидно пытаясь понять, уловил ли я это мгновение его замешательства. Не уловить было невозможно, поэтому я первым спросил "в лоб":
   - Здравствуйте. Мне показалось, вы узнали меня? Помогите, пожалуйста, вспомнить. После этого случая я потерял память и чувствую себя, как ребенок, только что явившийся на свет божий.
   Капитан кашлянул в кулак.
   - Помстилось, сударь, совершенно невозможно. Здравствуйте. Я - капитан этого русского судна, Фомин Николай Семенов. Вас хорошо покормили? Все в порядке?
   - О, да, отлично. Я невероятно благодарен вам за все. За спасение, за уход.
   Нет, капитан был непробиваем, его глаза больше не выражали ничего, кроме участия. Надо же, и фамилия почти та же: нашего звали Николай Фомичев...
   - Ну, вот и добре. Самочувствование?
   - Гораздо лучше, голос хоть появился.
   - У него моя кровь, - сказал старпом, пододвигая капитану вторую банкетку. - Може, парень с купеческого какого транспорту свалился?
   При этом словечке все внутри меня насторожилось. Купеческого?
   - Вовсе ничего не помните? - капитан садиться не стал, чуть склонился надо мною. "Пенсне не хватает", - возникла идиотская мысль.
   - Полный провал.... Одно ясно, мы с вами говорим по-русски, и мне здорово досталось.
   Старпом поглядел на капитана, пробубнил:
   - Заикался, однако, что по должности инженерной, механик третий.
   - Так вы инженер, сударь? - брови капитана вздернулись.
   - Д-да, - запнулся я, явно улавливая некоторую необычность интонаций, речи. Особенно - капитана.
   - Гм... - о чем там думал он, угадать было невозможно. Похоже, не отмахнулся от того, что я ему кем-то там померещился. - Купцы, поди, не бывают в сих водах, но вот рудовозцы в Конакри заходят. Мочные танкерные самоходы курсируют на юг Африки из Одессы. Ладно. Михаил, ступайте, покамест, на мостик, я следом сейчас. Там потолкуем.
   Старпом, вздохнув, поднялся, покивал большой своей головой, и, тяжело бухая ногами, удалился. Фомин, потирая подбородок, задумчиво глядел на меня.
   - Сударь, - сказал, наконец, с некоторой осторожностью. - Надеюсь, разумеете, что мы не можем так просто, без документов, без приличествующих мотивов, взять и привезти вас даже в порубежный Кениград, куда идем уже вскоре, после промысла. Я обязан не обинуясь поспешествовать Управлению Безопасности и сообщить о сем случае подробно, обязан наложить на вас арест. Не думаю, что вы хотели бы этого, хотели бы угодить в руки порубежников и безопасников. Времена тяжкие, смута, прибалтийские инсургенты, западные шпиенские службы... - капитан тяжело вздохнул. - Сударь, на меня могут повесить страшных собак и упечь, куда похлеще. Я весьма рад, что вы... живы, буду искать выход, но вы должны понять меня.
   Он собрался уходить.
   - Постойте, Николай Семенович. Вы знаете меня? - опять неосторожно повторил я свой вопрос. Но надо же было хоть что-то выяснить!
   - Я знал человека, похожего на вас. Но сие знание шибко чревато, посему я вас не знаю. Все. Сказано и так слишком много. Отдыхайте. Поперву наберитесь сил.
   Капитан развернулся и вышел. В его движениях, мне показалось, была заметна военная выправка. Замок клацнул с той стороны два раза.
  
  
  
  
  
   Глава 6.
  
  

1 октября 1974 г. от Р. Х., Российская Империя, Гатчинская резиденция.

  
   Поднимая вихри водяной пыли и грязно-желтой пожухлой листвы, черный вертолет Его Величества Государя-Императора всея Руси Петра-V опустился в центре двора Гатчинского дворца и замер, чуть покачиваясь на рессорах. Смолк рокот двигателя и мощный винт стал сбрасывать свой бег, словно с облегчением, устало, потянулся концами длинных лопастей к земле.
   Этот огромный двор, лежащий в объятиях бесконечно длинных дворцовых галерей крыла левого и крыла правого, еще двадцать-тридцать лет назад использовался для празднеств, красочных шествий и смотров, но теперь все уже забыли те почти беззаботные времена. Дворец стоял пустой, закрытый, законсервированный и порученный охране гатчинского гарнизона.
   Начальник охраны дворца, при оружии и в форме, в сопровождении двух денщиков, появился во дворе одновременно с открывшейся в чреве огромной машины дверцей. Легкий трап скользнул вниз, два человека в черно-синей униформе личных телохранителей государственной персоны спрыгнули на землю, держа руки на оружии, напряженно застыли по бокам трапа. Царь Петр, одетый в статское, пригнув голову, шагнул на ступени, хмурым взглядом скользнул по серому, пасмурному небу. Поежившись от холодного, волглого ветра, поднял ворот плаща, глубже нахлобучил шапку, стал спускаться.
   Осень нынче выдалась ранняя, на редкость холодная, ветреная и сырая. Она словно началась сразу после окончания столь же холодной, затяжной весны, вызвав настоящие бедствия на селе - урожаи хлеба гнили на корню. Лета словно вообще не было. Что за год? Проказа...
   - Начальник охраны Смирнов-с, Ваше Величество! - подошедший офицер, щелкнув каблуками, отдал честь. В глазах волнение: не каждый день такие визиты!
   - Как дела, сударь? - хмуро буркнул царь.
   - На вверенном мне объекте все спокойно, Ваше Величество! Небольшие проблемы с отоплением-с, но сейчас спешно устраняются.
   - Идемте.... Так что там с отоплением? - спросил царь уже на ходу. Охранники шагали по бокам.
   - Неприятная досадность, сущий пустяк-с. Лопнула труба в подвале. Вы же понимаете, Ваше Величество, сколько им лет, этим трубам? Средственно, денег не хватает на содержание, кошт шибко ограничен, но мы прилагаем все усилия.
   "Болтливый больно, холоп", - подумал царь, вслух спросил:
   - Что, отцова резиденция цела еще в цокольном этаже?
   - Все в полном порядке-с, государь, динамо, котельная, кабинет, центр связи, убежище, склады, подземный ход - все блюдем-с в полной готовности!
   - Арсеналы там есть какие?
   - Как же, все по штату, на местах. У нас порядок, воккурат все соблюдено по предписаниям. Только эта досадная труба..., час тому, как лопнула, стерва. Мы пары стравили, но динамо работает, насос работает, все в порядке-с. Куда изволите? - посторонился в дверях, пропуская царя вперед.
   - В бункера резиденции веди. Желаю осмотреть все.
   - Слушаю-с! - снова забежал вперед, чтобы открыть следующую дверь.
   Несколько витков узкой винтовой лестницы вывели в хорошо освещенный, аккуратно окрашенный голубым коридор с пучками кабельных жил по стенам. Воздух из вентиляционных решеток заметно обдувает лицо - сухой, чистый и теплый, чуть пахнущий краской. "Включили электрический обогрев, - понял царь. - Что ж, справно".
   Коридор повернул и уперся в клепанную железную дверь внушительного вида, покрытую шаровой краской. Начальник охраны пробежал пальцами по кнопкам кодового замка. В толще стены приглушенно-тонко тенькнуло, монолитная плита двери с шипением и громким рокотом катков тяжело въехала в бетон, лязгнула об упоры. Над входом вспыхнула зеленая лампа.
   - Прошу вас, государь, - офицер подобострастно склонился.
   Петр повернулся к своим телохранителям.
   - Вы, братцы, оставайтесь у входа здесь. И еще, господин Смирнов...
   - Слушаю, Ваше Величество.
   - Я жду гостя. Он, думаю, скоро появится. Немедля сообщите мне и проводите его в приемную. Я поднимусь туда со своими людьми. Поставьте, так же и свою охрану.
   - Слушаюсь, Ваше Величество! Как назовется гость?
   - Абы как, ни назвался, сообщайте немедля. Он будет один. Вы свободны.
   Офицер, четко кивнув, щелкнул каблуками.
   - Честь имею!
   Дверь, сотрясая пол и стены, вновь с лязгом и шипением встала на место. Петр, войдя внутрь, оглянулся с интересом. О резиденции он знал, раз даже бывал тут в далеком и туманном детстве. Думка о ней зародилась уже не вчера, на днях специально изучил в спецхране ее план, интуитивно чувствуя связь Гатчинского дворца с будущим. Дворец, как таковой, со всей его бесценной антикварной, и не менее бесценной современной роскошью, которая уже не первый год покрывалась слоями пыли, находился наверху, над могутными сводчатыми потолками этого подвала. Но и здесь была далеко не монашеская обитель. Пол гардеробной скрыт под заграничным искусственным покрытием мягкого ворса. Слева и справа вдоль стен - громадные кожаные диваны, наполняющие воздух характерным сладковатым, чуть слышимым, запахом. Люстры под сводами - скромные, но изящные, многорожковые, с великолепными плафонами матового стекла в виде орхидей. Над диванами - фотообои с безумно красивыми видами Царского и Приоратского парков. У входа - гардеробные шкафы. Строгие, незамысловатые, с зеркалами на раздвижных дверцах, но сработанные из красного дерева. Стены вокруг фотообоев отделаны свилеватой карельской березой и покрыты лаком.
   Петр скинул плащ, стряхнул капли влаги и прилипшие мелкие жухлые листики, повесил в шкаф, положил туда же и шапку. Вытер обувь и размашисто прошагал мимо диванов к противоположной двери. Дверь выходила в коридор. Налево - сеть подсобных помещений, направо - проход к царским кабинетам. Петр свернул направо. За спиной слышался тихий гул работающих генераторов и вентиляторов.
   В резиденции был личный кабинет монарха, к нему прилегала обширная библиотека, архив, аппаратная пульта связи, откуда можно было связаться со всей страной, со всеми стратегическими центрами (военными и промышленными). Были также спальня, столовая, баня, бассейн.
   Тоннель подземного хода начинался в кабинете, был замаскирован сдвижной панелью книжного шкафа. Заканчивалась подземная галерея в глубине парка ангаром в виде поросшего деревьями холма. В ангаре, в постоянной готовности, заморский военный вертолет, купленный недавно, за полгода до смерти Петрова батюшки военным министерством. Машина была снабжена, между прочим, новыми мощными реактивными моторами, технологии производства, которых, в России еще не было.
   Царь обошел все помещения и закоулки, осмотрел всё, прикидывая, что можно изменить. Наконец, растворил многофиленчатые, тоже красного дерева, добротно сработанные, двери личного кабинета царя. Вошел. Стены кабинета были обшиты в человеческий рост полированными панелями из розового бука. Выше - плавно начинались своды достаточно высокого, беленого потолка. По стенам - множество картин: пейзажи знаменитых гатчинских парков и озер, портреты царей от основания самого дворца, красивые офорты с изображениями военных кораблей Российской Империи. Пол - паркетный, но без замысловатостей, просто дубового паркета. Такие же кожаные диваны, кресла; ковровая дорожка уходит вправо от входа - к рабочему столу из мореного дуба. За спинкой высокого кресла у стола - секции книжных шкафов, за одной из которых - ближайшей к камину, располагался потайной ход.
   По правую руку от стола - камин, тоже простой, без лепнин и украшений, сложенный из желтого полированного пудостского камня, того самого, которым был облицован весь дворец, и из которого была построена добрая половина домов во всей Гатчине. На полке камина, достаточно нелепо, торчали два золотых канделябра, а между ними покоились антикварные часы золоченой бронзы, циферблат которых умильно обнимали ангелочки. Стрелки часов хранили неподвижность не знамо, сколько лет.... Стену от камина до входа украшали чучельные головы животных, убиенных в разные времена на царских охотах в гатчинских лесах.
   Перед камином стояло высокое кресло портшез на колесиках, по полу плясали оранжевые отсветы разложенного огня.
   - Справно пекутся, - произнес царь в полголоса. - Словно ждали меня, поди.
   В этот момент кресло у камина неожиданно развернулось одним движением, заставив царя выхватить пистолет и, пригнувшись, отступить назад к дверям...
  
  
   Глава 7.
  
   Несколько минут я лежал на спине с закрытыми глазами, полностью расслабившись и пытаясь унять головокружение. Мысли текли вяло, заунывная тоска глодала изнутри. Капитан во мне, конечно, признал кого-то.... "Шибко чревато".... Чтобы это значило? Что за птица я такая в этом мире? "Я очень рад, что вы живы"...- эти слова были преисполнены двойного смысла. Вероятно, мой двойник здесь некая персона "нон грата", опасная личность, которой симпатизируют те, кто ее знает и которая объявлена погибшей. Что-то связано со спецслужбами? Наш Фомичев в прошлом тоже из военных.... Тоже? Но я-то отродясь не имел дел с военными.... В своем мире. Мда.... Вероятно, если я попаду в Управление Безопасности, это ничем хорошим для меня не кончится, форшмак сделают. Что же делать, что? "Буду искать выход", - да, Фомин явно не желает мне зла, но связан по рукам и ногам, я для него - прямая угроза.
   В этот момент, неожиданно, началось что-то странное. Сначала - тепло на груди, почти жжение, оно волной пошло по всему телу, зажигая невыносимо болезненным огнем каждую рану. Застонав, я скрючился, пальцы рук впились в бинты на груди, словно стремясь облегчить жжение. Потом пошли накаты странной и короткой, резко обрывающейся вибрации, встряски малоприятные, от которых, казалось, сейчас перемешаются мозги в голове. Потом появился и запоздалый испуг, но мне уже было не до него. Сущая пытка неведомого происхождения продолжалась минут пять. Встряски были хоть и мучительными, но совсем не такими жесткими, как от ударов переменным током. Природа их была иная - внутренняя, что ли, будто сквозь тело проходила мощная, но неслышимая звуковая волна. В голове гудело, после каждого приступа жжение в ранах ослабевало, стали слабеть и сами приступы. А когда все унялось, я вдруг понял, что совершенно здоров и полон сил.
   Недоумевая, сел. Тело слушалось. Подвигал руками, ногами, покрутил головой, пощупал бинты на груди. Не болит. Только чуть греет сверху что-то, рука скользнула выше и нащупала твердую выпуклость под слоем бинтов. Внезапная догадка заставила рывком распахнуть рубаху, ощупать шею. Нить! Точно - она.
   Осторожно потянув за нее, я извлек на свет странный камень-амулет, диск со сломом. Тот самый.... Чертовщина, чертовщина, чертовщина! - упрямо стучало в голове.
   - Чертовщина! - гаркнул я вслух, рванул нить и отшвырнул камень.
   Со стуком он угодил в раковину, провалился в слив, брякнул в сточном колене. Схватившись за голову, я вновь упал на подушку, зло повторяя "чертовщина", будто это слово могло огородить меня от того никудышного "фэнтези" из давнишнего пьяного сна в кресле Валькиного агрегата, будь он трижды неладен.... Теперь не хватает еще, чтобы материализовался тот старик, который подарил мне этот камешек, и сообщил нечто сногсшибательное. Конечно, вот-вот выяснится, что я какой-нибудь скрытый сверхмощный воин, явившийся сюда с охрененной миссией, Терминатор эдакий.... НЕ ХОЧУ!!!
   Не сошло никаких "откровений свыше", не свалился с потолка тот старикан, не произошло вообще ничего, кроме одного. Через пять минут камушек, как ни в чем не бывало, вновь болтался на моей шее, причем я даже не заметил, когда он появился. Я ощутил тепло и нащупал его, он материализовался мгновенно и неуловимо. Чертовщина. Зачем все это?
   - Ну, хорошо, - сказал я кусочку таинственного минерала, - и что дальше?
   - Может быть, размотать бинты? - ответил сам себе. Раз уж начались чудеса, так чего уж теперь... - Нет, не стоит. Пусть думают, что я еще слаб.
  
   Опросы не возобновились, меня вообще сутки никто не тревожил. Григорич приносил поесть, и, надо сказать, аппетит у меня был отменный. Старпом зашел с утра первым, с чаем, удивленно посмотрел на мою розовощекую физиономию.
   - Как чувствуешь себя, паря?
   - ОЄкей, - я резво похлопал в ладоши.
   Миша чуть насуплено замолчал. Кажется, он не понял или понял что-то не то. Я поспешно добавил:
   - Все отлично, быстро прихожу в норму.
   - Вот чай. Каша манная сегодня с плюшками.
   - Огромное спасибо, - я сел, взял поднос.
   Брови Михаила удивленно вздернулись, подивился моей прыткости:
   - Эк ты шустр, братишка. Сдается, тебе чужой крови и не надобно? Шибко быстро силов набираешься.
   - Не надобно, - ответил я на Мишин манер, уже привыкая к его говорку. - Вы и так все для меня делаете.
   - Стараемся-с. Ну, харчуйся. Саднит? - он кивнул на мою грудь.
   - Уже много лучше.
   - Садни-ит, - протянул, кивая головой. - Лады, до завтрева терпи, там перевяжем тебя. Не вспомнилось чего?
   Я пожал плечами, он снова понимающе кивнул.
   - Чьих же ты будешь? Как хоть величать-то будем тебя, пока не опомнишься?
   - Зовите Денисом. Демой Миролюбовым, - брякнул я первое, что на ум пришло.
   - С чего так? Ну, все одно: Миролюб, так Миролюб, Дёма, хм. Приятного аппетита тебе, Дёма Миролюб.
  
   Вот так началась моя жизнь на траулере "Семаргл", приписанном рыбопромысловому порту Солнечный, что под городом Кёниградом. Уже потом я узнал, что Кёниградская губерния, то бишь, Восточная Пруссия, наподобие нашей Калининградской области, была тоже отвоевана у немцев. И здесь была война - затяжная, долгая, начатая еще Кайзером и закончившаяся победой русских. Только здесь та война закончилась в девятнадцатом году. Я и в нашей-то истории, признаться, не тороват был, но история здешняя была вообще темный лес. Постепенно знакомился я с этим миром, открывались вещи просто невероятные и даже умопомрачительно невероятные. Но, по порядку.
   Через пару дней "Семаргл" заканчивал плановый промысел и должен был отправляться в долгий переход домой. Для пополнения запаса пресной воды и сдачи лицензии - "грамоты рыбовылова", как обозвал ее Миша, мы собирались зайти в Конакри.
   Таким образом, пробыть на "Семаргле" мне предстояло дней двадцать - до подхода к российским территориальным водам, по крайней мере. А что дальше, то было покрыто мраком. Сдаваться спецслужбам - нашим ли, русским, или каким другим, мне совсем не улыбалось. Ни то и не другое. Куда деваться? Капитан, разрешивший мне свободно перемещаться по судну в море, угрюмо молчал, будто сам ждал от меня чего-то и избегал любых разговоров на эту тему. Я не понимал его. Не понимал, кто из нас чего ждет друг от друга или от чего вообще? Мне, похоже, оставалось только смириться и ждать своей судьбы. И судьба эта не замедлила показать свои зубки в самое ближайшее время. Уж никак не возможно было предположить, что случиться такое. Поворотной точкой судьбы стал для всех нас заход в порт Конакри.
   А пока я, проснувшись еще до рассвета, не дожидаясь старпома, стал снимать бинты. НИЧЕГО НЕ БОЛЕЛО, только чесалось. Хотелось в душ. Сначала размотал руки, потом грудь и ноги. Было чему подивиться.
   Бинты, задубевшие от крови, напрочь были прилипши к телу. Я размачивал их под струей воды из крана, не чувствуя особой боли, осторожно отрывал. Крови не было, болячек тоже. Под бинтами обнаруживались лишь полностью затянувшиеся рубцы, и по их виду можно было предположить о бывших внушительных, глубоких ранах. Уделало меня, конечно, здорово. Но как все прошло - было вообще за пределами здравого смысла. Приставучий камушек я уже больше не снимал с шеи - бесполезно, смирился. Может быть, напрасно в свое время не стал изучать "инструкции по эксплуатации"? Одно можно было предположить: этот камушек и стал виновником моего чудесного исцеления, а раз так, черт с ним, нехай болтается себе. Глядишь, в катакомбах спецслужб уделают, выкинут на помойку, а я там начну срастаться весь, как монструс инопланетный, восстану из ада и всем глотки поперегрызу.... Я вздохнул, стоя перед зеркалом. Шутки шутками, но в каждой шутке есть доля шутки; лады, поглядим, что дале будет, все одно терять мне теперече нечего. О, уже и думать стал на местный манер...
   Совершенно не хотелось вводить в слишком сильное замешательство Михаила, который обязательно заявится скоро. К счастью, в шкафчике с лекарствами, оказались небольшие квадратные коробочки с забавной надписью: "Клейкопластыри накладныя, щадящия, от заразы". Годится. Я вскрыл пару упаковок и вскоре залепил квадратиками телесного цвета в местах бывших ран. "Клейкопластыри" были отличные, с мягкими прокладочками. Для пущей важности намазался йодом, пятна которого виднелись из-под липучек. Перед этим, естественно, с огромным наслаждением принял душ, смыл остатки запекшейся крови.
   Когда Миша пришел, все было закончено. Я стоял посреди изолятора и разглядывал себя в зеркало. В углу лежала куча бинтов. Удивлению старпома не было предела - он-то видел вчера мои раны. Михаил даже испугался, но, в конце концов, видя, что со мною все в порядке, немного успокоился. Повторял только "Гляди, разойдутся, не шутка! Прыткий какой, лежи-ка лучше! Кровь забрызжет, и "а" не успеешь сказать! Давай таки, завяжу по новой!" Ладно, я позволил ему обмотать мне грудь, иначе бы он не отцепился.
   Потом Миша принес мне смену чистого белья, одежду кое-какую, и я впервые, с естественным любопытством и смирением в душе вышел знакомиться с миром, который теперь стал моим домом.
   Я знал, ну - половину команды этого судна, точно. Был тут и Серёга радист и Генка боцман и наши хохлы-беларусы. Правда, никто из них не знал меня. Каких трудов мне стоило делать вид, что вижу их впервые. Но я и вправду видел их всех впервые, это были ДРУГИЕ люди. Из машинной команды был только Михалыч, такой же толстый, разухабистый и растрепанный. Юльки не было. Может быть, и к лучшему...
   Кстати, о Машине. Я все время удивлялся тому, как тихо она работает. Только легкое буханье - частое, когда шли полным ходом, редкое, когда - малым. Ни свиста турбины, ни ворчания дизелей. Не выдержав, я спустился в машинное отделение и обомлел. Это был настоящий ПАРОХОД! Только в Военно-Морском музее я видел нечто подобное в экспозиции о царских крейсерах, да еще в Кронштадте, помню, курсантом лазал на паровой ледокольчик. Но здесь вся эта дедовская техника была доведена до совершенства, оборудована автоматикой. Котлы - компактные и мощные, высокопроизводительные, на жидком топливе, полностью автоматизированные. Везде - пар и гидравлика. Генераторы - паровые, даже многие насосы. Вот такими были бы и наши суда, если бы паровую машину в моём мире так быстро не вытеснил его величество дизель. Здесь даже слова такого не знали. Интересно, думал я, а что у них на суше по дорогам бегает?
   Вообще, пароход создавал впечатление чего-то патриархального, аккуратно-старинного. Много дерева, полированной морской бронзы, меди; и, вместе с тем, черты современные - пластик, линолеум, огнетушители, трапы, светильники, многое другое - вплетались в эту старину весьма органично. Когда я видел заклепки, обделанную натуральным деревом палубу комсостава и кают-компанию, даже вычурные ручки на дверях, разные медные детали и прочее, удивлялся искренне, порою стоял и разглядывал что-нибудь, точно в музее. Даже посуда в салоне была вся настоящая, без наших обколупанных железных кружек и паскудных граненых стаканов, без алюминиевых ложек, кастрюль и мисок. Только полированная нержавейка и фаянс.
   Обратил внимание, что не было ни видео, ни судового компьютера. Но было нечто, напоминающее телевизор. Такой, какой смотрели в молодости мои родители, даже хлеще. Экран - овальный, размером с хорошую дыню, корпус аппарата - деревянный, дорогой, что-то вроде розового бука, покрытого инкрустациями из никелированных проволочек. Под экраном - ряд белых костяшек квадратных кнопок, переключение каналов (шесть штук). Слева и справа от них - солидные сдвоенные верньеры регуляторов звука, яркости, еще чего-то там. Господи, боже мой! Я, наверное, полчаса разглядывал это чудо техники. Оно было ламповое!
   Рядом на полке стоял еще один электронный монструс - радиоприемник. Можете себе представить, что это было такое? Ничуть не хуже телевизора.... Какой же здесь год? - возникла мысль. И ответ я получил сразу, узрев отрывной календарь на переборке: "20 июля 1991 г. От Р. Х.", - было изображено там стилизованными под Ижицу цифрами и буквами.
   Команда отнеслась ко мне хорошо, с истинно русской теплотою, гостеприимством и сочувствием. Все знали о моей "амнезии", стремились поддержать, ободрить, пригласить в свою компанию.
   В первый же день меня угостили отличным сухим вином, коньяком или пивом - на выбор. Это добро стояло здесь в красивом декоративном баре прямо в кают-компании. Бар-холодильник, как оказалось. Не плохо поставлено! Мой Михалыч, который, помнится, "выжимал" бутылки после попоища, ночевал бы здесь, наверное. Запретный плод сладок, говорят. Здесь запретного сладкого плода не было, алкоголь был в изобилии и доступен, возможно, поэтому алкаши все давно уже спились и вымерли, как динозавры.
   Я заприметил, было, газеты на углу стола, но взять не успел сразу - окружили мужики, давай меня угощать, чего-то рассказывать, строить предположения. Мы решили, что я, вероятно, потерялся с какого-то другого судна, не рыболовного. "В Конакри зайдем, там наши рудовозцы все время стоят под апатитом, поспрошаем".
   Я поинтересовался про газеты, информацию из дома. Сказали, что подшивки в библиотеке у второго штурмана, а самые свежие номера (чуть ли не месячной давности), обычно в салоне лежат, пока все не прочтут. Потом - подшиваются. Газеты через мгновение оказались в моих руках. Со мною еще немного посидели и разошлись, а я, с растущим потрясением, стал читать сначала заголовки первой попавшейся газеты, потом - статьи. Текст был с твердыми знаками, но без ятей и других старинных букв. Все буквы - "современные", читать легко. Конечно, еще грамматика немного другая, иногда с "вывертами", словечки всякие, но я, ей богу, не замечал этого за той сногсшибательной информацией об этом мире, обрывки которой дошли до меня.
   Газета называлась "Правительственныя ведомости", отпечатана на государственной имперской типографии "Новость" в Санкт-Петербурге. Общий тон важнейших сообщений - тревожный. "Времена тяжкие, смута...", - вспомнились слова капитана.
   "Прибалтийския губернии требуютъ отделения в самостоятельные государства западнаго манеру". "Подавить бунтъ в Эстонии - значитъ уничтожить всю Эстонию". "Рига объявила свою антимонархическаю Конституцию". "Демонстрации недовольства в Первопрестольной". "Его Величество, Государь-Император Алексей Петрович, прибыли в Москву со свитою для встречи с профсоюзными лидерами". "Последствия супостатской диверсии на Лунной Цитадели". "Участились катастрофы военныхъ летаковъ". "Имперския Штаты Америки выводят атомарные ласеры системы "Дрона Парва" в завоздушное орбитальное пространство". "Если атомарных ласеровъ "Дрона Парва" будет числом боле тысячи, мы не сможемъ нейтрализовать все". "Америка отказалась от переговоровъ". "Положение обостряется...". "...Пригрозили прервать всякия дипломатическия отношения". "Русское посольство в Вашингтоне обстреляно гранатами, никакая организация экстремистовъ не взяла на себя ответственность...". "В Туле пойман еще один шпиен-получеловек. При задержании погибло три жандармскихъ опричника". "Дополнительный рекрутский набор в Армию объявленъ в середине лета". "Саботажъ на номерномъ заводе. Закоперщики расстреляны на месте". "Небывалый рост правопреступности в большихъ городахъ". "Спасти урожай хлеба...". "Летучая крепость "Поморъ" вынужденно села в Баренцевомъ море". "Трагедия "Помора" продолжается: намедни там прогремелъ мощнейший взрывъ, большой ярусъ ангаровъ с летаками затонул, много жертвъ". "Пожар на "Поморе" продолжается...". "Спасатели вступили в бой со шведскими мародерами, сообщают об убитыхъ с обеихъ сторонъ". "Разворованъ арсеналъ ручного лучевого оружия. Украдено 150 пудов активированныхъ капсулъ к нему". "...Управление Безопасности отказалось отъ какихъ-либо комментариев к оному событию...". "Антицарския выступления в Твери подавлены". "Государь потребовалъ объяснений у Военнаго Министерства о крахе Чеченской кампании супротив басурманских банд". "Чеченския инициативники обучены в Санкт-Петербурге. Война безсмысленна". "Новыя жертвы нечисти из подмосковныхъ лесов, разрешенъ официальный отстрелъ болотныхъ людей". "Нашествие коркодиловъ на хутор Пороховъ, есть растерзанныя жертвы". "Магистрат ОКО возвещаетъ о закрытии всякаго обучения волхвовскому ремеслу. Не будетъ новыхъ магистровъ, не будетъ новыхъ инициативниковъ". "В Подольске состоялся судъ над вампиромъ человеческой крови, вина доказана. Организация Социальных Меньшинств оплатила лучшихъ адвокатовъ, темъ не менее, судъ присяжныхъ постановилъ высшую меру. Приговоръ приведенъ в исполнение в минувший четвергъ". "Возможно, Дума приметъ новые поправки к Закону о социальныхъ меньшинствахъ с целью более подконтрольнаго регулирования антиобщественныхъ наклонностей сей категории населения..."
  
  
   Вечером следующего дня, когда выбрали последний трал и сдали рыбу, дали полный ход курсом на Конакри. Впечатления от полученной информации уже немного остыли, примерно ясно было, в какой сумасшедший дом я попал. Хотелось выть от тоски по своим, по отцу, матери, по родному городку, по Юльке.... Что ждет меня впереди? Кажется - ничего хорошего, это точно. Надо было подумать о себе, что делать? Надо. Но что было делать с сердцем? Оно захолонуло в острой, терпкой тоске и не отпускало. Я сидел в своем изоляторе без окон, обхватив голову руками и пытаясь унять щемящую боль в груди.
   Почувствовал легкое жжение под рубахой, нащупал свой странный камень. Это он был таким горячим, кожу словно кололо сотнями микроскопических иголочек. Снял нить с шеи, положил амулет на тумбочку, равнодушно-горько, даже с неким упреком, стал разглядывать его. Он лежал себе спокойно и не спешил прыгать обратно ко мне. Столько непонятного, но и не хочется ничего понимать, даром не нужны все эти чудеса, хочется только одного - ДОМОЙ. Строить догадки, планы - бессмысленно. Смириться и ждать. С этой мыслью я выключил свет, и устало лег в койку. Утром будем в Конакри. Сколько раз я уже был там.... ТАМ.
   Утром, когда меня разбудило объявление подъема к завтраку, я поднялся, включил свет и подошел к умывальнику. Камушек мой, как ни в чем не бывало, висел на месте и чуть щекотал кожу, будто из него шел слабый электрический ток...
  
  
  
  
  
  
   Глава 8.
  
   1 октября 1974 г. от Р.Х., Российская Империя, Гатчинская резиденция.
  
   - Пожалуйста, осторожнее, не застрелите меня, государь, - сказал человек в кресле негромким, мягким баритоном. На его лице лежала тень. - Иначе, нам так и не удастся поговорить.
   - Вы?! Черт... - Петр опустил вороненое дуло. Приступ гнева странно угас, не успев разгореться. - Дерзко'.... Пули сей адской машинки, знаете ли, сносят череп по кускам. Как вы сюда проникли? Хотя, глупый вопрос.
   - Мое имя Ворон, и это со мною вам было предложено встретиться здесь.
   - Я догадался, господин Ворон. И что за птичье отродье там у вас? Позволите сесть?
   Гость промолчал.
   Петр убрал "Мартин", прищурившись, всмотрелся в пришельца, сел на диван. Обтянутая облегающей черной одеждой сухощавая фигура гостя имела крупные пропорции, казалось немного нескладной в этом кресле. Длинные руки и ноги, острые колени и локти, будто членистоногое какое-то, рак-отшельник в своей раковине-кресле, или, скорее - черный громадный паук. Вот он шевельнулся, на желтое пятно его лица упал свет. Петр внутренне поежился: лучше бы так и сидел в тени.
   Лицо - внешне не старое, но изрыто морщинами. Морщины казались неестественными, будто вылепленные из латекса и наложенные специально, чтобы создать этот странный, далеко не лучащийся светом, образ. Кожа сухая, с желтизной (такие же и руки). Глаза - непроницаемые, как две большие черные горошины. Темная радужка сливалась со зрачком, и казалось, что это взирают настоящие колодцы тьмы. Губы бледные, как тонкокожие дождевые черви. Нижняя - острая, рельефно выступает вперед и чуть вниз, что придавало лицу демонические черты. Вокруг рта - складки кожи. "Рогов не хватает, истинно", - с неприязнью подумал царь.
   - Как вы разумеете, - улыбка мумии сделала это лицо еще более безобразным, - ремесло колдуна кладет отпечаток на его внешность.
   - Весьма, сударь. Ну-с, я в вашем распоряжении, господин Ворон. Постарайтесь быть кратким и не вызывать речами неприязни еще большей.
   - Почту за честь, - поклон гостя, казалось, был совершенно искренним, голос ровным и невозмутимым.
   - Спасибо и вам за помощь давеча в вечор, и извиняйте за смятый задок самоката, - царь тоже сказал это вполне искренне. - Я возмещу вам.
   - Не стоит, государь, мы выполняли свой долг.
   - Вот как? И рода какого, ваш долг?
   - В данный момент попытаться вместе с вами спасти Россию.
   - Разве сие важность для Ордена Магистров?
   - Это и наша страна, государь.
   Царь усмехнулся. Каковы патриоты...
   - Россия дорога темным колдунам боле, нежели гражданам ее! Что за времена, Отец небесный?
   - Народ спит, государь, дух народа не проявляется.
   - В толк не возьму, ваш дух - серный, скорее, вы - проказа спокон на народе. Какой профит вам, что проку? И о какой такой силе толк шел?
   - Силе великой, государь, тайной, которая сейчас вознесет Россию. А проказою мы стали не по своей вине, посему должны занять в новой России свое место.
   - Значит, уговор с антихристом таков: ты мне - силу, которая даст воспрянуть России, я тебе - законное место в ней и душу в придачу?
   - Истые антихристы сейчас круг тебя, царь, сплошь. Мы же - Магистры, ведуны тайных знаний Природы, волхвов древних наследники. Знать тайны природы и прилагать их - еще не быть антихристом.
   - Но черный цвет ваш?
   - Попова ряса тоже черна, государь, али попы все - христовы? Али дьяконы, золоченые снаружи и внутри такие же? И кто боле норовит души стяжать - церковь, али мы? Что знают о нас, окромя досужих домыслов и страшилок, коими нерадивых детей пугают глупые родители?
   - По одеже встречают. Говори, Ворон, молви все.
   Магистр опять учтиво склонил голову, помолчал, словно собираясь с мыслями.
   - России ныне сроку осталось 12 месяцев. Через два за океаном проверочно взорвут первую атомарную бомбу, через четыре - сотрут с лица земли несколько городов Японской империи. Через 12 - под угрозой расстрела ракетами русских городов и Москвы вы, государь, подпишете Ультиматум, отречетесь от престола, и начнутся реформы, управляемые супостатскими клевретами. Ультиматум получите лично, неофициально, и он, смею вас заверить, уже написан и ждет своего часа. Таков сценарий спектакля, государь. Вы хотели знать козыри. Вот вам вражьи, ваше величество.
   Петр обхватил голову руками, локти уперлись в колени, пальцы взъерошили черную гриву, остеклянелый взгляд уперся в пол.
   - Не надобно быть пророком, чтобы чуять сей мотив, - тихо, с усталой хрипотцой произнес царь, наконец.
   Гость молчал. Петр тяжело, исподлобья посмотрел на него.
   - Что за сила способна супротив встать? Черное колдовство? Не смешно ли? Уж лучше пуля в лоб, ежели так Богом назначено. Лучше Богу душу отдать, нежели врагам, и паче - козням черного отродья. Таков мой сказ тебе. Еще что желаешь поведать? Заканчивай, Ворон, и лети себе на все четыре стороны.
   - Колдовство - истинно смешно, не поможет. От невежества происходит это слово. Колдовством не занимаемся мы, сие - удел знахарок деревенских и туземных варваров. А у Силы, государь, цвета нет. Направлять ее могут как "черные", так и "белые", и любые другие, науке тайной обученные, и даже дремучие невежды. В мире нет совсем "черного" и совсем "белого", есть знание законов и невежество. Любой яд - это и лекарство тоже, и нет яда без противоядия. Солнце дает жизнь, тепло и свет, солнце может и убивать. Вы должны понять, государь, кто есть мы, магистры. А душа ваша нам просто не надобна.
   - Кто есть вы? Ужель не ясно? Само зло.
   - Мы - темная часть русского духа, его абстрактное зло, если угодно. Но поелику любая часть - состоит в целом, все едино. Абсолютное зло - глупость. Оно - часть добра. И мы - эта часть, затравленная попами, религией, загнанная в низины вместе с исконными Богами-Духами и нашим Перуном. Боги сии - части Русского Духа, посему и идет к закату уже тысячу лет Россия, что напрочь отвергли нас.
   - Посему и супротив Христа стоите? И мне встать?
   - Мы супротив поповско-дьяконовской тупости, напыщенности и вызолоченного невежества. Супротив обрядов, суеверия и полирования церковных полов лбами покорных прихожан. Не дьявол ли делает всех покорными рабами, выхолащивает знание сути вещей и заставляет умиленно поклоняться? Пусть и Христу, хотя бы. Христа распяли и сделали идола из бога, истинно дьявольское деяние, верно. Государь, всмотритесь в себя, ведь и вы не приемлете такой церковной веры? Значит что, супротив Бога стоите?
   Петр, щурясь, смотрел на Ворона и НЕ МОГ отказать ему в справедливости слов. С юности тошнило от всей этой дикой порочности, закутанной в балахон набожности по самые уши, и от безысходной, лживой сути окружающей жизни. Все это, правда, слишком далеко от Бога. Но где истинно ОН? Как понять? Гость задел натянутые струны в Петровой душе. Тот, чувствуя реакцию царя, смолк, давая время осмыслить. "Гладко стелет, дьявол, - подумал Петр, - куда клонит?". Ворон, словно услышав эту мысль, продолжил:
   - Крещение Руси сделалось Свыше, дабы укрепить любовь, но река невежества и ханжества течет не Свыше. Сейчас - время дать темной стороне выйти. Это - Сила, это - сознавание себя самого, это - живой разум, это - непокорность и уверенность в своем вседозволенном могуществе. Убери это, назови "злом", "эгоизмом" и во что превращаются мужи? В покорных, добрых, безобидных алкоголиков. Гнев, отмщение, сила - названы грехом, точно оскопление целого народа. Грех - когда удалена та самая любовь. В равновесии все. Русь - женственна, но без сильного Перунова Духа превращается в пьяную уличную потаскуху, которую все имеют за пятак. Разве не это зрим? - сказано все было без пафоса, монотонно и вполголоса.
   - Где же тогда место дьяволу? Коли не от него вы?
   - И от него тоже, мой царь. А дьяволу место в Боге. Это - превыше нас. Мы лишь постигаем таинства и хотим исполнить долг перед нашими богами и Перуном. Боги тоже могут погибать. Мы - представляем их. Ежели сгинет Русский Дух, сгинем и мы сами. Сгинет и Россия, как нечто целостное, единое и самобытное. Нас съедят. Один год болезни, несколько лет агонии, не будет ни духа этого народа, ни государства, боги умрут.
   - Что же не пустите свою тайную власть и силу сами?
   - И мы рабы, государь. Всесилен лишь Высший Бог. Должен придти воин-владыка, и стать проводником Перуновой Силы. Тогда люди воспрянут, вспомнят свои истоки, почуют свое, духовно свое. Вы умный человек, государь, и мои речи должны быть понятны. Народ готов идти за вами. Используйте шанс, данный Свыше, отбросьте ханжескую поповскую болтовню о бесовщине и нечестивости. Сие - придел тупости. Но..., есть еще условие одно.
   Взгляды царя и гостя вновь скрестились. Петр неожиданно ощутил волну необычайного стремления к делу, огромное рвение, от которого даже перехватило в груди. И еще - веяние радости, словно невесомый ангел пролетел над головой и коснулся крылом. Сердце билось, нужна была минута, чтобы взять себя в руки. Ворон четко выдержал эту паузу.
   - Попомните последнее, мой государь. Взяв нашу Силу, отринув религиозные догматы, не отриньте самого Христа, ибо могущество полно соблазна. Русский Дух велик и дик одновременно. Вы не первый в истории царь, кому мы вручаем тайно сие сокровище, но никто до сих пор не выдержал испытания, все становились или тиранами, или быстро гибли от пожара внутри души. Русский дух - дремуч, темен, дик и силен, это воинственный дух, посему и крестили Русь к Любви, дабы уравновесить. Пращуры наши знали равновесие Сил, потом все нарушилось, и нарушено по сей день. Ежели мощь почуяв, не позабудешь Христову Любовь, могущество, процветание, знание и сила будут струиться, как благодать, на тысячелетие вперед. Соблазн низойдет, государь.
   Глаза Петра горели, но искры угрозы и недоверия еще не исчезли в них. Гладки речи. Берут за живое. Но как на деле?
   - Каково же воплощение? Колдуна из меня тебе не сделать, все одно. Как применима твоя Сила?
   - Я принес две вещицы, государь. Это - детские игрушки. Вам понравится, - кошмарная демоническая улыбка вновь появилась на лице Ворона. - Вот первая.
   Гость встал. Было в его движениях что-то паучье, отвратное, но Петр уже попривык. Ворон поднял из-за стола старомодный чемоданчик-саквояж из сморщенной коричневой кожи, поставил его на дубовую столешницу, открыл, посмотрел на Петра. Тот уже еле скрывал нетерпение. Магистр опять оскалился, помедлил, точно дьявол искуситель, произнес:
   - Каждый раз мы придумываем что-нибудь новенькое, злободневное, пытаемся выправить историю. Что сейчас насущнее всего, дабы противостоять иноземным машинам, бомбам и ракетам?
   С этими словами он извлек из саквояжа масштабную пластмассовую модель-игрушку новейшего реактивного заокеанского истребителя, аккуратно поставил на край стола.
   - Совершенно верно, мой государь, насущно - оружие. Век оружия! Красива машина? Способна нести ракеты, летать быстрее звука. Налет их подобен огненному урагану. У вас ведь нет таких своих, только устаревшие модели?
   Петр криво усмехнулся, храня молчание.
   - Первая машина будет уже через месяц. И ее мощь, и неуязвимость превзойдут все мыслимое.
   - Каким же образом, ежели разруха в заводах? Разве токмо сии игрушки штамповать, и то заморская пластмасса понадобится.
   - Но и игрушка сия опасна, государь.
   Теперь колдун достал из чемоданчика маленькую черную коробочку, затем снял с груди тонкую золотую цепочку, на которой был подвешен плоский полированный камешек в форме диска с отверстием в центре. Амулет был дымчато-матовый, с золотыми прожилками, похожий цветом на серый халцедон. Ворон открыл крышечку в коробочке, отстегнул диск от цепочки, вставил внутрь. Чуть слышно щелкнуло, закрыл. Нажал на ребре кнопочку, тихонько зажужжало, словно заводная игрушка. Закончив эти приготовления, гость аккуратно поставил эту штуку на стол рядом с самолетиком, сел назад в кресло, выпрямился, закрыл глаза и замер, точно восковая кукла Дракулы.
   Петр, понимая, с кем имеет дело, готов был ко всякому, но произошедшее через минуту было настолько поразительно, что повергло царя в шок. Самолетик вдруг ожил, шевельнулся, плавно разбежался по дубовой столешнице и круто взмыл в воздух. Сделав несколько фигур высшего пилотажа, истребитель бесшумно принялся нарезать круги по просторам кабинета, ловко уворачиваясь от препятствий, крутясь вдоль оси и закладывая немыслимые виражи.
   Ухо Петра уловило вдруг басовитое жужжание - точно шмель где-то крутится. И, правда - огромный толстый шершень, откуда ни возьмись, вылетел из-под стола, метнулся к одной из люстр, громко стукнулся о плафон, спикировал по спирали вниз.
   Самолетка вдруг замерла в воздухе, точно кошка, почуявшая мышь, развернулась носом к шмелю. В тот же миг хлопнуло громко, как пистонный дуплет. Две огненно-оранжевых световых нити, единым импульсом вырвались из-под крыльев игрушки, оставили две дымных дыры в ковровом покрытии. Шмель, чудом увернувшийся, зигзагами пошел на взлет, истребитель рванулся следом, ведя теперь огонь непрерывно. В глазах замелькало, кабинет заполнился тарахтящим треском и очередями огненных плевков, Петр ошарашено влип в диван всей спиной. Колючие, как иглы, горячие и яркие, как солнце лучи оставляли черные копотные кляксы на стеновых плитах, на белом меле потолка, хлесткой очередью прошили диван в нескольких дюймах от царя. Петр инстинктивно отпрянул, но лучи уже оплавили офорт над головой, срезали люстру, и она рухнула с дребезгом на паркет. Потом прошлись по камину, взметнули тучи искр в топке, разметали золотые канделябры на полке, сшибли головы ангелочкам на антикварных часах. Шмель метался, как одержимый, но смерть настигла его. Ярко полыхнув, насекомое без остатка сгорело в полете, оставив лишь короткий дымный след. Запахи паленого: хитина, кожи, дерева, повисли в воздухе. Самолетка грациозно опустилась на стол и замерла, как ни в чем не бывало.
   Ворон разлепил веки, окинул Петра непроницаемым взглядом. Царь сидел, не шелохнувшись и вытаращив глаза. Не ожидая, когда самодержец придет в себя и найдет, что молвить, черный магистр решил продолжить свое представление. То, что он продемонстрировал далее, повергло царя в несравнимо большее по силе смятение. Гость, точно заправский фокусник с волшебным цилиндром, или, скорее - дед Мороз с мешком подарков, запустил снова свою тонкую узловатую руку в саквояж и извлек другую игрушку, тоже западную. Это был детский бластер-пистолет, который умел издавать звуки и моргал лампочками при нажатии на курок. Игрушка была внушительная, большого размера, серебристая, настоящий убойный инструмент каких-нибудь злобных космических варваров из созвездия Андромеды. Орудие вполне сносно ложилось в ладонь взрослого человека, и, надо полагать, должно было представлять большой интерес для подрастающих поколений...
   Взяв лучемет, Ворон нажал на курок. "Тью-у-у, тью-у-у", - визгливо пропищал этот монстр игрушечной индустрии, полыхнув красными огоньками вдоль дула.
   - Какова штучка? - гость взвесил в руке агрегат.
   - Ты хочешь сказать мне... - начал царь.
   - И показать, - закончил Ворон, изобразив вновь свою демоническую улыбку. - Мы немного переделали сию цацку, - говорил он, извлекая из чрева саквояжа серые металлические баллончики, похожие на сифонные, и вставляя их один за другим в рукоять. - Получилась весьма прелюбопытная модель на шесть зарядов. Недурственная, ей богу, модель, по всем статьям. Прошу...
   В дверь резко и требовательно постучали.
   - Государь! - донесся знакомый голос. - Мы знаем, что вы здесь! Немедленно отворите, или мы применим силу!
   Пётр узнал Баталова, побелел от ярости.
   - Пёс! - зашипел, доставая свой добрый верный "Мартин". - Я приказал заточить тебя в Лефортовский каземат! Иуда! Паскудный ренегат! Ну, войди, возьми меня!
   Грохнул выстрел. Одна из многочисленных филенок в центре двери, на уровни груди, с хрустом вылетела в коридор. В тот же миг мощный удар с той стороны заставил створки распахнуться, в кабинет ворвалась дюжина вооруженных до зубов молодцов в бронежилетах и камуфляже. Петр успел сделать еще один выстрел, но никто не упал. В лицо царю смотрело десяток стволов "Калашника".
   - Брать живым! - орал сзади Баталов.
   - Бросить оружие, - ледяно приказал командир группы. - Государь, вы арестованы именем Российской Империи за убиение троих неповинных граждан давешней ночью на участке Питерское шоссе - Михайлов Посад.
   - Живым не возьмешь, сучье отродье, - процедил сквозь зубы Петр и нажал на спуск.
   Сгусток мозгов и кровавые брызги впечатались в стену, командир группы рухнул навзничь с развороченной головой.
   - Не стрелять! - фальцетом блажил Баталов в коридоре за спинами бойцов. Его крик утонул в громе пяти рявкающих выстрелов "Мартина". Пять человек со страшными ранами полегли один на одного тут же, но никто из оставшихся не посмел открыть ответного огня.
   - Взять! У него кончились патроны! - снова приказал генерал.
   - Еще не все, - ответил царь. - Последний - твой или мой. Выходи, пес смердячий!
   - Взять его!
   Солдаты двинулись к царю.
   - Стоять! Али забыли, на кого идете? - рявкнул Петр, безумно сверкая глазами. - Я сказал, выходи гнида! А вы - стоять!
   Бойцы мешкали, авторитет Петра велик, но приказ есть приказ...
   - Стрелять по ногам! - приказал Баталов, кто-то вновь вскинул автомат, но дать очередь не успел.
   Басовито вжикнуло, из-под стола, обдав жаром, вырвался синеватый луч, полоснул по солдатам, вспорол бронежилеты и плоть, жутко зашипело.... Дикие выкрики, стоны.... Луч полоснул еще три раза, словно беспощадный божий хлыст, разваливая с шипением человеческие тела на части и оставляя горящие рубцы на стене позади.
   Петра замстило от запаха горящего мяса, испарений и жуткого вида сего. Даже он не был готов к такому дьявольскому зрелищу, повалился на диван, стараясь глотнуть воздуха ниже белесых зловонно-дымных клубов. Приступ головокружения спер дыхание, черный ватный колпак на несколько мгновений словно опустился на голову, помутил рассудок.
   Когда царь очнулся, несколько минут сидел неподвижно, тупо разглядывая пустой кабинет. Не было ни располосованных трупов, ни Баталова, ни клубов дыма, ни кошмарной вони. Только дыра в центре двери, несколько дыр вокруг входа и угольно-черные полосы-шрамы на буковом декоре. От них еще вился слабый дымок, стелился по потолку. "Мартин" валялся на полу. Петр медленно поднял его, направил на дверь и вышиб еще одну филенку. Со звоном покатилась по паркету последняя гильза, затвор опустошенного пистолета откинулся назад.
   - Вы гневливы, государь, - тихо сказал Ворон, снова восседая в своем кресле. - Сие Дух Перуна в вас, но с ним надо совладать, он должен служить вам, а не творить разрушения круг вас. Вот она, Сила-то. Не стоило, право, сразу устраивать такую бойню.
   - Куда делись трупы? - хрипло, с расстановкой спросил Петр. В его глазах уже вновь начал появляться огонь, царь метнул на Ворона почти яростный взгляд. - И где иуда Баталов?
   - Простите Бога ради, Ваше Величество, за сей маленький спектакль. Он получился без замыслу, во многом благодаря вашим же мыслям. Здесь никого не было, - невозмутимо ответил магистр.
   - Не было? Спектакль? Ах, господи, мать твою... - Петр медленно приходил в себя, вынул из кармана платок, нервно отер пот со лба, промокнул шею. Снова сверкнул глазами. - По тебе, Ворон последняя та пуля плакала, черт ты пернатый, чтоб тебя.... Так сие был иллюзион?
   - В своем роде, но не лишенный основания. Эктоплазменные сгустки, полуплотные, непрозрачные призраки - отголоски наших с вами мыслей и мыслей Баталова тоже. Министр ваш и правда имеет думу учинить таковую пакость. Каждый патрон в вашем пистолете был меченый - нарезка ствола особо царапает пули. Они подобрали и пули и гильзы. Когда я стал формировать призраков, Баталов и иже с ним возникли сами собою, ибо замышлялось недоброе, как раз в сей момент. Так что, вышло предупреждение, своего рода. Они следили за вами и знают где вы, мой государь.
   - Экая ж ты бестия, Ворон.... Столько крови, располосованные тела, - Петра передернуло. - Не обойтись было?
   - Но я же черный магистр, государь, - оскалился Ворон. - Мы достигли всех целей разом: наперво, вы зрили действие сей игрушки, - он положил на стол игрушечный бластер, - потом - узнали угрозу, что готовят вам предатели, и, впослед, наказали самого ренегата Баталова.
   - Каким таким образом?
   - Вы же стреляли НАШИМИ ПАТРОНАМИ. Помните, откуда взялась обойма? Патроны не простые. Вы своею рукою вбили в ауру Баталова семь смертельных заноз. Вы желали его смерти, государь. Желание исполнится. Человек сей, будет теперь всенепременно чахнуть и умрет от болезней.
   - Чертовщина.
   - Черная магия, - буднично пожал острыми плечами колдун. - Подлец должон был пострадать. Возмездие свершилось.
   - Теперь понимаю, почему вас считают антихристами. Я приемлю честный бой, а не это... это...
   - Что ж, ваше право, - опять пожал плечами Ворон. - Мы не будем впредь навязывать вам своих правил, хотя основное наше правило - отсутствие оных. Происшедшее не было загодя задумано, посему это даже не столько моих рук дело, сколько промысел Божий. Мы считаем, для расправы над врагом хороши все методы, направляем его зло супротив него же, мы лишь дирижеры зла, и только, а само зло не производим - сие большая глупость. Наши враги сами кончают себя. Называйте это, как хотите.
   - Н-да... - царь щелкнул затвором "Мартина", нажал крючок, хлестко шлепнул боек. - Вы страшные люди... - убрал пистолет, исподлобья зыркнул на Ворона и на игрушку на столе.
   - Однако не подадите ли мне ту адскую машинку, что резала мясо, как на бойне и жгла огнем чертовой преисподней?
   - С превеликим удовольствием, мой государь. Осталось два заряда.
   Колдун подал царю оружие, почтительно поклонился.
   - Уж больно мощна цацка детская. И что, в натуре все так же кромсает и палит?
   - Истинно так же, но луч бьет не дале, как на шестьдесят метров, после остается чисто свет. В баллончики можно вставить и пули керамического материалу со свинцовым сердечником для весу. Тогда поражающая способность расширится до версты.
   Петр с любопытством и легкой опаской вертел в руках необычное орудие.
   - Что ж се за адские баллончики?
   - Мы взяли обычные, сифонные, пустые. Неважно - какие. Удобство есть в том, что они - неисчерпаемый боеприпас. Для длительного боя можно использовать всего ящик баллончиков. Использованные, они в достатке активизируются сызнова особым несложным образом. Но для сей задачи, нужен грамотный инициативник.
   - Кто?
   - Человек, которого мы называем инициативник. Мы поговорим об этом, но допреж сего я поведаю вам весь наш план действий. Без инициативника не взлетит и боевой летак, тем паче не будет огня.
   - Что за суть сего огня?
   - Суть... - Ворон помедлил, думая, видимо, как легче объяснить не ведающему подобных наук царю. - Суть - Агни разряд, разновидность света. Он конденсируется внутри патрона, подобно току в батарее, собираясь из окружающей среды, из пространства. Наука еще не дошла до вещей сих даже в Американской Империи, тем паче преимущество. Это - "легкий" свет, лишенный всякого магнетизма, чистый электрический огонь, из которого наперво можно сконденсировать особый одический кристалл-проводник. Вот этот. - Ворон достал из коробочки диск, вновь пристегнул его к цепочке и повесил на шею. - Сей камень - главный инструмент инициативника. В средние века его называли философским камнем, любили тогда философствовать и пудрить мозги. Никаких философий - чистая наука божьей живой природы, чистое знание.
   - Гм, - Петр почесал затылок, голова чуть шла кругом от всей этой абракадабры. Но легенды о философском камне и алхимиках он слыхивал.
   - Алхимия какая-то. Так что, и золото из свинца и ртути гнать можете?
   Ворон опять оскалился своей жуткой ухмылкой дьявола.
   - Хоть из воздуха и навоза. К вопросам техническим вернемся опосля. Каково предложеньице?
   Петр не ответил. Прицелившись в кабанью голову на стене, нажал на спуск. Полоснуло ярко, отдавшись в руке ощутимой вибрацией и резким гудом. Луч развалил голову на две части, выпроставшаяся набивка копотно загорелась, огненными комьями посыпалась на пол. Загорелась и стеновая панель и ковровое покрытие. Царь снял со стены огнетушитель, сбил пламя струей газа, затоптал ногами.
   Телефонная трель застала его за этим занятием. Поставив огнетушитель, взял трубку.
   - Да.
   - Государь, сработала пожарная сигнализация, вам требуется помощь? - прокричал испуганный голос начальника охраны на том конце провода.
   - Нет, все потушено, уголь из камина вылетел. Как там ваша труба?
   - Уже заделали, Ваше Величество.
   - Вот и справно, бдите дале. Впредь - звоните. Особливо ежели узрите приближающиеся геликоптеры и машины какие, сразу звоните. Уяснили?
   - Так точно, Ваше Величество.
   - Все, - царь повесил трубку. - Ну-с, милостивый государь, - повернулся к магистру Ворону. - Цирк я зрил справный, а теперече выкладывайте свой план, господин Перунов колдун черной масти. Что дале?
  
  
   Глава 9.
  
  
   В тот день на мою голову свалился целый шквал неожиданностей и не очень приятных событий, но хотел бы сначала упомянуть одну, самую первую и немного забавную, может быть. Связана она была с местными сленговыми вывертами языка и манерой говорить, употребляя всевозможные ругательства, (так же, как и у нас). Моряки, сами понимаете, народ в этом отношении достаточно беспардонный.
   Разговаривая с механиками о чем-то техническом, я услышал словечко "насквозка" и понял, что это что-то вроде отверстия, а точнее - дырка. Когда переспросил: "дырка, что ли?", Михалыч со свойственной ему грубоватой насмешливостью (характер точь-в-точь, как у того Хмелева, которого я знал), взбеленился вдруг:
   - Не срамись, инженер, итить-кудрить твою мать! Где дырка? До ближайшей, поди, еще три недели хода, понимаешь, да? Я тоже понимаю.
   Словом, это оказался, пардон, матюг такой женского рода, синоним широко известного и одного из наиболее употребляемых там, у нас. Его антипод - матюг трехбуквенный, в известном виде здесь почти не употреблялся, его заменой служило безобидное, тоже трехбуквенное слово "кол". Как же обзывался здесь сам кол, как таковой, я пока не знал, но это слово считалось ругательством, наряду с "дыркой", со всеми вытекающими отсюда словосочетаниями типа "кол с тобой" и "дыряво живешь", которые могли замысловато выстраиваться в три этажа. Какую смысловую окраску приобретало, например выражение "ни кола и ни двора", даже трудно представить, или - "хоть кол на голове теши"; а слово "коллега", когда я его употребил, было тоже принято за ругательство ярко выраженного, но неопределенного смысла. В общем, можете представить себе фонетику местного русскоязычного сленга. Видимо, без матюгов русский человек не мыслит себя ни в одном из бесчисленных сослагательных миров. Потихоньку я привыкал....
   Порт Конакри ну ничем, ровным счетом, не отличался от того, который я знал. Даже точно такая же сгоревшая, брошенная посудина стояла у одного из пирсов. Такой же невозможный белесый туман от бокситовой руды у причалов с громадными элеваторами и ржавыми конструкциями рудонасыпных конвейеров. Те же приземистые постройки портовых сооружений, складов, контейнерных площадок, та же грязно-мутная, с затхловатым запахом вода и невообразимая пыльная грязь кругом, кучи мусора.
   Слава богу, нас протащили сквозь бокситовый смог и поставили в портовой заводи у продовольственных складов, где воздух был почище. Как выяснилось позже - не спроста оказались мы в самой глубине этого не малого, в общем, порта. Даже капитан удивился - впервые такое обхождение, обычно ставили к рудным причалам на входе.
   А пока лоцман - дородный, аспидно-черный негр в белоснежной рубахе и белых штанах, удалился с важным видом, буксир отшвартовался и встал поодаль, в горловине заводи, словно перекрывая нам дорогу назад. Дали "отбой" Машине, я с любопытством наблюдал процедуру остановки, чисто профессиональный был интерес. Вскоре все высыпали на палубу, вышел и я, сразу окунувшись в хорошо известную мне атмосферу африканского порта. Будто и не другой мир вовсе.
   Траловая палуба была низкой - запыленный бетонный пирс доставал почти до планшира. Сейчас был прилив, в отлив пароход погружался еще ниже. Выходя из коридора главной палубы, я уже услышал болтовню столпившихся на причале местных менял. Они, как стая голодных шакалов, налетали на такое доступное (в отличие от западных), полное поживы, русское судно.
   Яркое солнце. Сощурившись, я повернулся к фальшборту и не сразу заметил чудовище, которое примостилось с той стороны на пирсе. Только когда мокрое, несусветно грязное и подвижное свиное рыло чуть ли не ткнулось мне не в лицо, издало хриплый, похожий на отрыжку всхрап и шумно выдохнуло, я отшатнулся и от души выругался.
   Негры на причале схватились за животики, да и наши тоже, сволочи. Толстая негритянка в пестрой, цветастой одежде, с прутом в руке, гортанно тарахтя на своем языке, выскочила откуда-то сбоку, набросилась на свинью. Хлестнула прутом, погнала в сторону эту взбрыкивающую, визгливую тварь. На встречу ей, смешно тряся хвостиками, семенили поросята.
   - Э-эй, Са-аня! - посочувствовал на распев худосочный молодой негр, и насмешливо оскалился. (Мы для них все - Сани). Он стоял ближе других, поэтому сразу прицепился ко мне:
   - Сто, Саня, дурук, как деля? А-а, - снова смеется, паразит, демонстрируя мой чуть было не состоявшийся поцелуй со свиньей.
   - Чего ржешь, мудило? - я раздраженно отмахнулся.
   - А-а, дувай коросо говори, руський африкана дурук?
   - Дурук, дурук, чтоб тебя...
   - Ну, дувай ченч, Саня. Сево хосесь?
   - Ай, да отвяжись.
   - А-а, не дурук? Нисево не хосись? Виски есь, американа сиси'. О, супер сиси', на люк-люк! - он протянул мне кусок упаковочного гофрокартона, на который были нацеплены электронные часы с браслетами из нержавейки.
   - О, дай, дай, - кто-то из наших отпихнул меня, схватил картонку. - О, глянь, кейф, дырявые часы! Чего хочешь? - уже деловито, негру.
   - А сё есь?
   - А всё есть.
   - Мила есь?
   - Есть. Сколько?
   - А сикоко дас?
   - Пять, - моряк азартно растопырил пальцы.
   - А-а, - негр махнул клешней. - Пять - маля.
   - Десять.
   - Ма-аля, колёвый ченч, дувай, дуа десять.
   - Паш-шел ты! - моряк, повернувшись ко мне, пожаловался:
   - Во дерут, суки, в тот заход за десять сторговались. Майданщик херов, поубывал бы всих, гадов...
   - Берете, вот и дерут. Штамповка, через месяц развалятся.
   - Ты что! Последний писк!
   Ах, да, я забыл, куда попал. Вспомнился телевизор в салоне. Судя по сему агрегату, эта штампованная "Монтана" - действительно писк.
   - Черт с тобой, сколько мелодий? - моряк снял с картонки одни часы, примерил.
   - Сыснацать, бери-бери, Саня, новый сиси!
   - За двадцать мыла еще батарейку дашь. Две.
   - Ладна, один сиси, один баталейка, дувай мило.
   - Две батарейки давай, околел?
   - Две баталейка - дуа десять один мила.
   - Ну, ты пес, чтоб у тебя кол на лбу вырос, давай, ладно...
   Дивясь этому базару, я подумал, что мне бы тоже не помешало обзавестись хоть такими паршивыми часами. В десяти шагах Михалыч активно выторговывал за сандалии бутылку виски. Когда торг был закончен, квадратная бутылка "Ред лейбл" перекочевала к нему, а к торговцу - две пары новых сандалий, я подрулил к Николаю.
   - Михалыч, а что, выручишь, может?
   - Чего тебе, приятель?
   - Послушай, сочтемся потом, часы бы мне сделать, позарез надо.
   - Все уже им сбагрил свое барахло и мыло.
   - Но ты же механик, ужель не выручишь собрата? Знаем мы эту тему, - намекнул я недвусмысленно на совершенно другой способ ченча.
   - Тс, тихо ты, не микрофонь, - он воровато оглянулся, вполголоса продолжил: - Сие дело подсудное, понимаешь, да? Я тоже. Так что помалкивай. Знаешь, шельма, чем взять, - прищурился. - Теперече вот вижу, что ты инженер, да по африкам все. Лады, вечером зайдешь в каюту. Такие дела не днесь делать...
   - Спасибо.
   - Опосля спасиботься будешь. Отработаешь вперед.
   - Нет проблем, дорогой.
  
   Вода через сцепки пожарных рукавов медленно бежала в приемную горловину. Мы должны были взять полный бункер, выйти в море, поделиться там с кем-то из наших. Паровику, сами понимаете, воды требовалось много, поэтому рассчитывали покинуть порт только с утренним приливом - часов в одиннадцать.
   Словно чуя чего-то, Фомин не хотел оставаться на ночь, но с промысла распорядились взять воды больше, и пришлось остаться. Местный портнадзор заявился под вечер - целая делегация в сопровождении вооруженных громил в униформе. Собственно, им от нас ничего особенного не надо было, кроме нескольких коробок мороженой рыбы и пожрать на халяву. Фомин прекрасно знал, чего они хотят, сразу распорядился насчет рыбы и пригласил этих важных гостей в кают-компанию. Фомин вошел с бумагами и словно вскользь спросил, не желают ли гости сначала "чоп-чоп"? Те, конечно, с такими же важными рожами, сделали вид, что не могут отказать хозяевам.
   Григорич был уже наготове, камбузное окошко раскрылось, и угощение посыпалось, как из рога изобилия. Негры пожрали, выпили и, оставив грязные тарелки с недоеденными блюдами, чинно удалились, даже не взглянув на документы.
   - Зажрались, аспиды, - ворчал Григорич там у себя, гремя посудой. - Арапы мордатые.... Раньше, бывало, жрали все подряд, что свинья полову, а нынче, эва, сколько добра выбрасывать. Домой хочу, ч-черт, - жалобно дзинькнув, разбилась тарелка. - Мериканцев, поди, как чумы боятся, там с ними коротко: рабы и точка.... А нас и за людей не держат, дармоеды.... "Дурук, дурук".... Сами себя так ставим, арапа не тронь, ён тоже человек, кушать хотит.... Политика.... И говно не тронь....
   Похожее положение вещей было до боли знакомо мне, все то же самое, но здесь сквозило нечто особенное, полное горечи и ожесточенной ненависти. Этот мир был другим. "Рабы? - думал я. - Что за дикость? Неужели в Америке до сих пор царит этот ужас? Странный мир...". Странный. И в этом мне предстояло убедиться уже очень скоро.
   Стемнело стремительно быстро. Влажный и сырой воздух, полный запахов прелой плесени, сладковатой гнили, водорослей, отбросов, апатитовой руды, ничуть не освежал, а только мешал дышать. Сумрачное душное пространство прорезали трели бесчисленных цикад, в порту зажглись редкие, но ярко-желтые огни, которые выхватывали из темноты светлые острова. В лучах фонарей вилась мошкара. Наш "Семаргл" оставался чуть не полностью в глубокой тени.
   Гене, боцману, предстояла почти бессонная ночь - он отвечает за приемку воды, надо ходить, проверять напор, замерять и переключать цистерны, следить за утечками, подматывая резиной особо сильные свищи в шлангах и в стыках. Я прошелся по палубе, морально поддержал боцмана, он пригласил меня на кофе. Прямо, как на родном "Сколе", боже мой! Здесь с боцманом мы тоже быстро нашли общий язык, это был Генка, один к одному, это и был ОН. Поразительно.... Я пообещал зайти к нему попозже, а пока двинул, было, в каюту механиков, но тут с противоположного берега гавани донеслись автоматные очереди, крики, замелькали лучи фонариков, кто-то бегал, проехал джип, полоснув темноту светом фар. Мы с Геной минут пять всматривались туда, но все стихло.
   - Скорее бы ужо свалить отсель, - вздохнул боцман.
   - И не говори, - ответил я и пошел теперь к механикам.
   Михалыч, прилично вдатый уже, в компании третьего механика - парня моих лет по фамилии Крапива - встретил меня, как брата родного, усадил за стол, налил виски. Уловив мое не ахти какое желание употреблять сей нектар, сурово набычился, приказал, как отрезал:
   - Пей. Уважаешь Машину?
   - Дак это..., ясный-красный! - Здесь это выражение означало крайнюю степень согласия с чем-либо.
   - Вот и пей, говна не предложим. Вискас "Красная блямба", не хухры-мухры. Сей вражий продукт благородной природы, а наша белая - керосин сущий, табуретовка, ужо и в горло не лезет. Давай.
   Я опрокинул бокал. Рановато, пожалуй, заявился, но теперь всё.
   - Закуси вот, - пододвинул мне банку с тушенкой. - Напоим тебя, щас вот, до беспамятства, а когда проспишьси - мигом все и вспомнишь, и кто таков, размер сапог, и откудова. Понимаешь, да? Я - тоже понимаю. Оно, гуторят, клин клином-то и вышибают, итить-кудрить твою мать. Давай, штрафную теперь, - в бокал снова забулькало. - За знакомство. Нравишься ты мне, парень, нутром чую - из своих, а мое нутро никогда не ошибается, безоплошно. По разговорам, судя - по железякам тороват. Третьим, гуторишь, ходил? А то эва вон Вовка мой, остолоп, - он ткнул пальцем в Крапиву, которому было жутко весело, и он все хихикал, как придурок. - Не фурычит ни кола, токмо хи-хи всё ему, да девку бы сисястую, дыроболец наш геройский, все побережье Африканское ужо перетрахал, а по работе - хучь самого трахай, дубина стоеросовая. Ну, чо лыбисся, долбадон? - повернулся к нему, безнадежно махнул рукой. - Пей, давай. Вот ты бы мне подошел, паря, третьим-то. Мобыть, останешься?
   - Поглядим, - я опрокинул второй стограммовик. Нихрена себе, дозы.... А вискарь этот, и правда, ничего себе, вроде.... "Ваша киска купила бы Вискас"...
   - Ну, добре.
   Михалыч решил закурить, извлек папироску из мятой пачки, продул, чиркнул спичкой, довольно пыхнул дымком. Все жесты его в точности повторяли движения двойника из моего мира, голос, присказки, - все то же самое, только манера говорить чуть другая. И также не любит выпить.... Раскурив цигарку, Николай теперь плеснул в два бокала. Крапива расценил это весьма буквально, икнул:
   - Давай з-зацарря выпьем, и з-заатеччесва! - нетвердой рукой потянулся к столу.
   - На кол твово царя! - рыкнул Михалыч и забрал бокал у Вовы из-под носа. - Иуда он.
   - Паччиму? Йон за демокр-р... кратию в массах, за свободу... - Крапива опять громко икнул, его качало из стороны в сторону, как осину на ветру.
   - А потому, сынок, что я-то пожил при Петре, и видел отечество, а ты чо окромя своей деморкратии етой грёбаной видал? Вседозвол.... Молодежь - ак черти из ада повылазили. Эх, мальчики.... - глаза Михалыча вдруг заблестели от навернувшихся слез, хмель словно и вышел весь от нахлынувших чувств. - Извек Россия страдала. Дурак ты, Крапива, как есть дурак.
   - Нет, выпьем з-зацарря и а-течесва. Так грянет мощное ур-ра!
   - На, на тебе, - Николай налил ему до краев все, что оставалось в бутылке. - Пей и ложись спать к хренам. А у нас с тобою, - повернулся ко мне, - сдается, дельце было одно?
   Ну, слава богу, - подумал я, чувствуя, как двести граммов виски щиплют в желудке и уже начинают крутить мозги. Хорошо, конечно, но больше нельзя.
   - Вот и пошли. К разу мне помощничек потребен.
   Залпом допив виски, Михалыч поднялся, оглядел меня.
   - У тебя робы, вестимо, нет и в помине?
   - Нет.
   - Ну, да. Надевай, тогда с этого придурка, держи, - второй выдвинул ящик под койками, достал чистый комбинезон.
   - Вы, ета, куда ета? - спохватился Крапива, опустошивший свой бокал. Попытался встать, но растянулся на палубе, смахнув со стола и бокалы и тушенку, прошипел: - И ш-ш-штармит, бля...
   - Во козел-то, пособи-ка.
   Мы, взяв парня подмышки и за ноги, положили его в койку. Я хотел натянуть робу, но Михалыч не дал.
   - В Машине наденешь, идем.
   Вышли в коридор. Возле тамбура, зыркнув по сторонам глазами, Николай отер рукавом со лба обильный пот, громко зашептал мне:
   - Ступай вниз, переодевайся, и жди меня в тоннеле вала возле аварийного лаза. Я с палубы зайду, уразумел?
   Я сделал, как он сказал, протиснулся в узкий коридор тоннеля гребного вала, пробрался в самый его конец. Мне да не знать этот аварийный лаз! Здесь, в этом мире, Михалыч был таким же конспиратором, один к одному, и я уже заранее знал, что последует дальше.
   Железные скобы аварийного лаза уходили вверх, через узкую трубу, на палубу, в самой корме. Задрав голову, я глянул туда. Чуть тянет в лицо теплый, влажноватый сквозняк, темно. Прислушался. Тишину здесь нарушало только звонкое бульканье капель воды, сочащейся с сальника дейдвуда, да легкая вибрация и далекий глухой шелест работающих паровых генераторов. Почти детектив.... Чего я вообще ввязываюсь тут в какие-то дела? А, да все равно теперь...
   - Угу! - будто филин гугукнул в трубе лаза. - Ты здесь, паря? - донеслось сверху.
   - Угу, - ответил.
   - Держи баклажки, оттаскивай в сторону!
   Сверху, гулко грохоча, посыпались пустые пластмассовые канистры. Я едва увернулся от первой, бухнувшейся на настил фляги литров на двадцать пять, отпихнул ее ногой. Следом упали еще три. Потом донеслось приглушенное, все нарастающее кряхтение и сипение, и вот сам Михалыч, как Вини Пух в нору Кролика, протиснул в тоннель свое большое тело. Как раз впритирку вошел. Отдуваясь, размазал пот по лицу; взмок весь, точно в рубахе за бортом побывал. Ругнулся тихо.
   - Бери пару, поперли.
   - Это все? - спросил я уже на ходу.
   - Боле нельзя, итак пропили сколько, по отчетам не сойдется. Джон там наверху ждет, на катере подкатил, но надобно живо все замутить.
   - Кто это?
   - Да, вояка местный. Я токмо с ним дела и имею, проверенный.
   Знал я этого вояку местного, только с ним дела и имели...
   Залив из расходной масляной цистерны фляги темным машинным маслом, мы перетаскали их обратно к лазу.
   - Ну, вот и славно. Ты - посноровистей, полезай наверх. Скинешь веревку, там лежит, будешь подымать, ставь под фальшборт, да по сторонам поглядывай. Опосля я вылезу, закинем Джону в катер.
   Так и сделали. Выбравшись на воздух, я различил в полумраке под бортом черный силуэт катера без огней.
   - Всё нормаль? - спросил голос из темноты.
   - Нормаль, нормаль, сейчас.
   Когда подняли фляги, Михалыч выбрался наверх. Белки его глаз четко выделялись в темноте, точно горели, снова зашептал мне:
   - Выгляни на палубу, все тихо там?
   Я взобрался на корпус гидравлической лебедки у портала и оглядел пространство траловой палубы. Никого нет, только на пирсе кто-то топчется. Присмотрелся. Стояли четверо - абрисы их фигур выделялись черными силуэтами на фоне отсветов желтых огней впереди, до которых было метров сто отсюда.
   - Покажь, покажь, - расслышал тихий Генкин голос.
   - Ну, что там? - хриплый полушепот Михалыча сзади.
   - Все тихо, наши на пирсе, боцман, моряк, еще кто-то.
   - Ну, давай прытче.
   Через минуту масло было в катере.
   - Товар будет утром, как всегда, - сказали из темноты на хорошем русском. Джон этот - парень с головой, учился в Питере когда-то.
   В этот момент до моего слуха донеслись приглушенные вскрики со стороны причала. Генка? Что у них, никак драка? Я перемахнул через лебедку и в пять прыжков оказался на причале. Там дрались. Трое негров против одного боцмана. Один из них, охнув, сложился пополам, но другой сбил Генку с ног, а третий уже ударил его ногой под дых и собирался добавить. Оба стояли спиной ко мне. Услышав шорох, ближайший ко мне обернулся, и тут же получил в лоб ребром стопы. Пожалуй, слишком сильно получил. В темноте я не рассчитал прыжок; арап отлетел, как кегля, не успев и вякнуть, и исчез во мраке. Эти черти были черны, так же, как и ночь кругом, драка с тенями! Третий ловко скакнул на меня, я даже не увидел сначала ножа в его руке, зато увидел Генка, умудрился извернуться и подставить ему "ножку". Ловя равновесие, тот развернулся к свету, я же оказался для него против света. И все равно - тень. Только вылупленные белки глаз, оскаленные зубы и блестящее лезвие.
   Он напал суетливо, видимо испугался уже, махнул ножом наискось, снизу вверх и собирался делать ноги. Отшатнувшись, я одновременно боковым ударом ноги ткнул его ниже пояса. Теперь старался дать посильнее. Получилось. Взвыв, парень скрючился, на всякий случай добавил ему по шее ребром ладони, и он уткнулся своей физиономией в пыльный бетон. Ножик звякнул рядом, поддав ногой, я отправил его в воду.
   - Зря, - прокряхтел, подымаясь, Генка. - Улика. Но все одно - спасибо. Прикончили бы.
   - Как же ты... - хотел я сказать больше, но вовремя прикусил язык. Но он словно уловил мою мысль.
   - Никак не ожидал. Трое черных в темноте, разве узришь? Одного одарил, а как били по печени - не заметил.... Черт, как больно.
   - Идем, - поддерживая его, я повернулся к судну, и мы заковыляли к себе. - Что произошло-то?
   - Я рукав оглядывал, подвалили эти. Один часы предложил, штук пять, я повертел в руках, да отдал обратно. Зачем взял, дурень? Ну, этот возьми и заверещи, что я "цап-царап", стибрил одни. Сволочь! Я говорю - не брал, да куда там, давай месить меня.
   - А где матрос вахтенный? Я думал он там с тобой, сначала.
   - Да отправил его как раз чайник ставить.
   - Незадача, брат. Ну, как ты, отпустило?
   - Помаленьку. Крепко вдарил, сучий потрох...
  
   ...А утром, с первыми лучами солнца, судно арестовали. За нападение белых на черных и грабеж. Пострадавшие с расцарапанными мордами привели полицию и указали на Генку - узнали! Меня же запомнить не успели, но сказали, что был еще один, кто посмел тронуть местного. Они пообещали засадить Генку в яму на двойной срок, если он не скажет, кто был вторым. Боцман, конечно, молчал, насупившись, как партизан на допросе. Делать нечего, я шагнул вперед и сказал, что принимал активное участие в сей разборке.
  
  
   Глава 10.
  
   Нас увезли на раздолбанном военном джипе сначала в портовый полицейский участок, где произвели допрос со своим переводчиком. Переводчик этот хорошо понимал и говорил, кажется, только на своем родном языке, чего он там напереводил местному гориллоподобному полицейскому фюреру, и богу не понять, но факт - наши объяснения для них были ничто, можно было и не утруждать черного толмача. Ченчилы на бетонном пирсе владели русским языком даже лучше - изъяснялись матюгами. Этот же тупо повторял раз за разом: "Посему белий била сёрный селовека?". Генка под конец не выдержал, бросил в носатое шоколадное лицо толмача:
   - "Сёрный, сёрный", да обсерись ты, обезьяна злая, сколько повторять-то?
   Негр-переводчик озадаченно наморщил там свои последние извилины, что-то закудахтал полицеймейстеру, что взбрело ему, но точно - ничего хорошего не взбрело. Полицай хмурился, отмахиваясь от назойливой мухи, и вид его был достаточно свиреп, надо полагать - не от приставаний голодного, привычного насекомого-симбиота. "Вот такие рожи у людоедов центральной Африки, сто пудов", - тоскливо подумалось мне.
   - Сожрут они нас, Генка, с дерьмом вместе, зажарят и сожрут, только кольца в носы вставят, - буркнул я, и переводчик вновь наморщился. Додумать он не успел, потому что полицай выдал какую-то гортанную тираду с интонацией приказа.
   Правосудие свершилось быстро, через два часа мы уже благополучно сидели в яме - бетонном кармане с парашей в виде гнилого ведра, вокруг которого вилось неимоверное количество жирных черных и зеленых мух. Над головой, метрах в трех, находилась зарешеченная дыра, через которую сюда проникал свет божий, отпечатывая полосатый квадрат на холодном бетонном полу. Была еще тут и куча гнилой соломы в качестве спального гарнитура, в которой беспрестанно что-то ползало и копошилось. И - комары, море комаров. Слава богу, что они сонные днем. Но только днем. От параши поднималась вонь, смертельная вонь, черт побери, черт побери всю эту страну с ее дебильными порядками! В жизни я не был каким-то там расистом, но после пережитых впечатлений, в пору вступать в Ку-клукс-клан. Беспредел! У черных, как смола, блюстителей местного закона, которые проводили нас в этот гостиничный номер, были снежно-белые рубашки с воротничками и такие же людоедские физиономии. На боку - по пистолету. Но как любят белый цвет! Зачем вам вообще цивилизация, ребята? Впрочем, это были еще не все гадости, которые они нам уготовили, если бы мы знали, что тут затевается, предпочли бы, скорее, стать сытным жаркое, это проще...
   Как выяснилось, влепили они нам год сроку сидеть в этой яме - толмач напоследок поведал. Скоро и покормили - спустили сверху на веревке две мятые алюминиевые миски с водой и два банана.
   - Хо, нажремся мы с тобою, брат, бананов на всю жизнь, - с напускным весельем воскликнул Генка. - Я все детство мечтал когда-нибудь обожраться бананами.
   - Мечта сбылась, - мрачно ответил я. - Если не превратимся за год в обезьян, которые жрут только бананы, то гораздо раньше жидко изойдем в эту парашу, без остатка. Вокруг нее, кстати, вон, сколько мяса летает...
   Мухи эти, уже обнаружив новых ароматных соседей в лице нас, с энтузиазмом лезли знакомиться. Можно было хлопать в ладоши наугад и бить их десятками. Я зло отмахнулся.
   - Мы станем не просто гамадрилами здесь, махая руками, мы станем очень могучими гамадрилами и однажды, сломав эту решетку, свернем башку охранникам.
   Генка скрипнул зубами.
   - Наши.... Они не бросят нас...
   Фомин, конечно, не сидел без дела. Арест сняли, заявили, что судно может уматывать, и что, дескать, милости просим через год за своими хулиганами. Капитан отправился на переговоры. Сначала его вообще не хотели слушать, но, получив взятку в долларах, согласились поговорить. Компостировали мозги часа три, не соглашаясь ни на что.
   В конце концов, уставший, взмокший Фомин вернулся, собрал команду в салоне и поведал следующее:
   - Господа чернокожие согласились только на одно - разбить срок, один год, на всю команду с отсидкой всем гуртом. Охрану пустого судна берут на себя. Коли разделить на всех, сроку выходит двенадцать дней. Ребята, потерпите столько? Не бросать же наших.
   - Наших-то тама токмо один и есть, - брякнул кто-то.
   - Молчи, сукин сын, - зашипел на него Михалыч. - Пацан, все вы теперече такие, падлы! Свово русского готовы бросить! Кто его защитит? А? У парня память отшибло, итить твою мать, дак что теперь? Сволота.... Вот вам ваша новая деморкратия.... Я иду, командир, к ним, первым.
   - А нехрен было связываться с черными!
   Михалыч вскочил в ярости, но Фомин, похлопав его по плечу, усадил на место, спокойно продолжил:
   - Господа, попрошу без взаимоконтры. Николай Михайлович прав в том, что мы не можем бросить своих. Вы все в курсе подробностей давеча случившегося. На лицо - прямая провокация, ребята без вины, и мы должны держаться поручно, достойным образом. Итак, никто не может пойти насильственно, токмо добровольцы. Чем боле числом добровольцев, тем скорее мы покинем сей треклятый порт.
   Пошли все. На это-то и рассчитывали, как оказалось, устроители провокации. Но, слава богу, из ямы нас с Генкой извлекли, и всех, как есть, отвезли куда-то за город, в старые и угрюмые развалины бывшей колониальной крепости на берегу моря, в устье мутной крокодиловой речки. Вся эта история была бы похожа на приключенческий роман, если бы не та дыра (пардон), где нас закрыли. Ничуть не лучше ямы. Это был большой подвал без окон, с такой же железной решеткой в заплесневелом сводчатом потолке на четырехметровой высоте...
   ...Прозагибались мы там почти месяц. Выдержали не все.... Михалыч и повар заболели чем-то, и их лихорадило с каждым днем все круче. Атмосфера стремительно накалялась, кое-кто начал терять голову.
   Последней ночью я проснулся оттого, что меня бьют. Это был молодой моряк - двойник Анатолия, что ухлестывал за Юлькой. Он пинал меня ногами, безумно вращал глазами и орал что-то вроде:
   - Это все из-за тебя! Из-за тебя! Мы тут сдохнем все, сдохнем!
   В миг началась свалка. У меня тоже нервы были на пределе, и я разбил этому парню все лицо. Дрались в полном безумии минут пять, без разбору, или почти без разбору. Было от чего сходить с ума. Попробуйте представить себе всё это сами, я уже и не рассказываю всего этого кошмара о насекомых, крысах, отгрызенных этим серым зверьем мочках ушей, гнойных язвах, истрепанной одежде, вони из угла (здесь даже не было параши), пота, грязи, жажды и болезни.... Полная безысходность, все сроки вышли, мы начинали осознавать, что обмануты. Предел наступил. Наши тюремщики точно ждали этого.
   Драку прекратили солдаты, откуда ни возьмись спрыгнувшие на наши бедовые головы, растащили всех по углам. То, что произошло дальше, напоминало средневековый спектакль, мне с трудом верилось, что это все происходит наяву.
   Сначала откуда-то сверху возник яркий свет, солдаты, пихая нас дулами автоматов, согнали к одной дальней стене. Потом в потолочную дыру скользнула алюминиевая лестница, и к нам, морщась от тяжелого, вонючего воздуха, спустился какой-то тип, белый, прилично одетый. Рядом с ним лебезил тот самый гориллоподобный полицейский начальник, который нас допрашивал и которому Фомин давал взятку. Белый гость долго не задержался. Окинув всех нас цепким взглядом, не переставая морщиться от отвращения, покачал головой, что-то резко сказал чёрному по-английски, с явными интонациями недовольства в голосе.
   Фомин знал язык, возмущенно стал говорить тоже, но ему грубо заткнули рот. Гости удалились, лязгнула решетка, погас свет.
   - Что он говорил? - спросил я.
   Капитан тяжко вздохнул.
   - Мы - товар, и уже подпорченный. Сия черная скотина в белом, посему стало, получит меньше денег. Пришлый, похоже, американец.
   - Вот так, - хрипло простонал в углу Михалыч. - Мы своих не бросили, а Россия на нас ложила с прибором.... Ты же сообщал, Фомин?
   - Да, и во всех подробностях. Обещал дней через десять выйти на связь. Прошло-то сколько?
   - Двадцать пять. Мерикосы уже бы прислали крейсер с пушками за своими, - сказал кто-то.
   Михалыч опять прохрипел, откашливаясь:
   - Тронули б, суки, при Петрухе, токо бы попробовали...
   Я взглянул на мои новые часы. (Михалыч слово сдержал - передал в первый же день). Да, двадцать пять суток кошмара. В другом углу тихо всхлипывал моряк, которому досталось от меня в драке. Он теперь плакал, размазывая кровавые сопли. Мне стало жаль его и жгуче стыдно. Я подошел, сел рядом.
   - Прости, брат, - положил ему руку на вздрагивающее плечо. - Пожалуйста...
   Парня как прорвало, он разрыдался в голос, ну что тут поделаешь? Я в который раз подумал о себе: МОЁ САМОЧУВСТВИЕ, что со мной-то? С течением дней этого заточения, потрясенно сознавал, что ничуть не ослабеваю, не чувствую себя хуже, когда как все остальные хирели на глазах. От одного вида бананов многих уже просто рвало желчью, я же мог есть их спокойно, но не ел, чтобы не смущать других. Кажется, что Я ВООБЩЕ МОГ НЕ ЕСТЬ, чувство голода быстро притуплялось и просто не беспокоило меня. По мне не ползали вши, не кусали комары, не лезли мухи, не трогали крысы. Я мог заснуть прямо на каменном полу быстро и спокойно без всякого дискомфорта, а к бесконечной вони уже принюхались все. Мое тело не чесалось от грязи и пота, не вскакивали не то, что фурункулы, даже прыщики, не говоря о раздражениях. Камушек.... Я хорошо помнил свое чудесное исцеление на борту "Семаргла" и догадывался, этот кусочек странного минерала есть нечто необычное. Его тепло на груди и легкое покалывание постоянно напоминали о себе. Поскольку терзать себя вопросами и догадками было бессмысленно, я просто постарался успокоиться и отдаться на волю провидения, но как оставаться спокойным, видя такие страдания своих товарищей? Мне даже было стыдно как-то за эту чудесную "халяву", я как мог, скрывал свое нормальное самочувствие.
   Я сидел возле измученного, окровавленного матроса, и в который раз уже прокручивал в голове эти невеселые мысли. И вдруг - стоп! Просто осенило, ПРОСТО! С волнением я снял амулет с себя и надел на шею парню, искренне моля этот камушек помочь, точно это было волшебное живое существо. И что-то произошло. Почти сразу. Парень вдруг быстро успокоился, с удивлением стал ощупывать свое лицо.
   - Боль.... Она пропала.... Вовсе.... И кровь... ты что сделал?
   - Не я, эта штука. Мой амулет. Покажи-ка.
   Я осторожно ощупал его нос, который пять минут назад был сломан. Теперь опухоль спадала прямо на глазах, а переносица выпрямлялась. Чертовщина, ей богу.... Через пять минут все повреждения исчезли, о них теперь напоминала только запекшаяся кровь.
   Надрывисто всхлипнув раза два еще, моряк молча отполз от меня к стене, с почти суеверным испугом снял с шеи нить с камнем.
   - Забери, забери, - забормотал, будто в руках у него свернулась гадюка какая-то. Ну, народ....
   Я взял амулет и повернулся уже к Михалычу, но тут решетка сверху снова лязгнула, скользнула вниз лестница, и зажегся свет. Солдаты посыпались, как спелые яблоки и стали пинками выгонять всех наверх. Заточение закончилось. Камень пришлось быстро спрятать под рубахой, теперь я знаю, что делать! При первом же удобном случае просто повесить его на шею Михалычу, потом Григоричу, и они быстро оклемаются. Но это была ошибка, случай не представился, как клял я себя потом за тугодумие и промедление!
   Михалыч протянул мне руку, я помог ему подняться.
   - Потерпи немного, я знаю, как вылечить вас обоих.
   Николая бил озноб, со лба пот катился ручьями. Держась за меня одной рукой, он поднял вторую.
   - Возьми вот это, авось пригодятся, доллары клятые, - в кулаке была зажата туго скрученная и обтянутая резинкой пачка денег. И как прятал при обыске? Во рту, что ли?
   Мгновение я медлил. Солдаты, толкая дулами автоматов, гнали всех к лестнице, были уже в двух шагах от меня. Взял деньги, гортанный окрик за спиной, дуло больно ткнулось под лопатку. Михалыч обмяк, опустился на пол. Я рванулся к нему, но солдат меня отпихнул, пнул Николая, громко тараторя и брызгая слюной. Тело Хмелева содрогалось от ударов, со свистящим, надсадным дыханием он вложил последние силы в слова:
   - Будешь в Солнечном... зайди к моим... Зеленая улица шесть... Прощай, сынок... живи...
   Другой солдат с выкриком рванул меня за рукав.
   - Михалыч! Я тебя на горбу вытащу! Да, пусти, собака!
   Приклад впечатался мне под ребра, в глазах потемнело от боли, я согнулся, но сумел-таки закрыться от летящего мне в лицо армейского ботинка. От удара отбросило назад. Больше бить он не стал, тоже занялся Михалычем, вдвоем они пытались поставить его на ноги. Я видел его, полное муки лицо, в воспаленных глазах застыло смирение.
   - Михалыч! Пошли, я знаю, как помочь тебе! Я знаю!
   Меня уже волокли к лестнице. Вспышка ярости, все мышцы напряглись, сжались кулаки... Я мог убить этого молодого негра, который тащил меня, одним ударом в висок.... И нарваться сразу после этого на кинжальную очередь из автомата.... Ублюдки! Сволочи!
   - Михалыч!..
   Повар тоже не поднялся. Подгоняемый в спину, я все оглядывался на наших стариков. Комок подкатил к горлу. Скрипя зубами и глотая горячие навернувшиеся слезы, я заставил себя не дергаться. Стал подниматься по лестнице, обернулся последний раз. Второго механика и повара оставили лежать, пнули еще пару раз и бросили. Какого черта не дошло раньше до моего пня на плечах, что амулет может помогать и другим?! Я не успел спасти ни Михалыча, ни Григорича за целых 25 дней, какой идиот! Мысленно поклялся любой ценой добраться до Солнечного, рассказать все Ирине, жене Михалыча, отдать ей деньги. Больше ничего сделать теперь было невозможно.
   Наверху, в просторном и пустынном помещении с облезлыми стенами и окнами без рам и стекол, нас встречали другие солдаты, тот американец и полицай, строили в ряд. Фомин стал, было, чего-то доказывать, но получил дулом под ребра. Нас посчитали. Выбравшиеся снизу солдаты, балакая по-своему, доложили, видимо, что двое остались внизу. Больные и старые. Полицай перевел доклад. Белый кивнул, попросил подать небольшой чемоданчик, открыл, извлек одноразовый шприц и две ампулы, подал полицаю. Все ясно.... У меня буквально темнело в глазах от боли, чувства вины, бессилия и сдавленной ярости. Фомин молчал теперь, и все молчали, понуро ожидая своей участи.
  
  
   Глава 11.
  
   Ну, что ж, участь не замедлила. Я был готов к чему угодно, наверное, к плантациям там, под палящим солнцем, к цепям и колодам, поклялся себе убить хотя бы одного надсмотрщика, задушить его же плетью. И - бежать, во что бы то ни стало.... Что же это за мир такой, черт подери? Нелепо даже.... Однако, той участи, которая нас постигла на самом деле, не ожидал никто из нас.
   Всех затолкали в облезлый и раздолбанный фургон без окон - тот же самый, что привез нас почти месяц назад сюда, и повезли трясучими дорогами. Везли долго, как скотину, с множеством резких поворотов, от которых бросало на стенки фургона. Наконец, трясти стало меньше, машина сбавила скорость, под колесами зашуршало как на дороге, посыпанной мелким гравием, чуть подпрыгнули, покатили по чему-то твердому немного в гору и въехали гулкую пустоту замкнутого пространства. Машина остановилась, послышались возгласы отрывистых команд, дробный стук шагов. Запоры на фургоне с бряцанием открылись, скрипнув, распахнулись дверцы.
   - Выходить по одному, строиться по линии! - приказали по-русски даже без акцента. Голос.... Показался знакомым, очень знакомым.
   - Живее, шевелись!
   Да! Я даже на мгновение застрял на выходе, вперившись глазами в своего старшего механика Владимира Юрьевича Смею! Вернее - его двойника, разумеется.
   - Шевелись, шевелись, - подтолкнул меня тоже по-русски белый человек в армейской майке и с винтовкой М-16 в руках. Лениво так поторопил, жуя жвачку. Сама незлобивость, сытая и самодовольная.
   Я спрыгнул на гулкий металлический пол светло-зеленого цвета, подошел к своим, выстроившимся вдоль белой черты. Где мы?
   Это было похоже на ангар для перевозки транспортных средств какого-то громадного (судя по размерам ангара) грузового судна. Иллюминаторов не было - только ровные ряды светильников на пятиметровой высоте. Ворота, через которые мы въехали еще были приоткрыты. Там, снаружи, виднелись складские постройки синего цвета, солнце высвечивало длинную, ярко-зеленую полосу на палубе. Туманно-белый солнечный луч струился в воздухе светлым полупрозрачным маревом, вихрилась вездесущая в Конакри бокситовая пыль.
   Вдоль бортов ангара стояли ряды электокар-подъемников, штук пять красивых бело-желтых фургончиков типа нашей "Газели" с нарисованным мило улыбающимся солнышком и бегущими веселыми бананчиками и ананасиками на ножках. Элегантно выполненные надписи гласили: "U. S. The tropical fruit company ltd. New York". Вдоль фургонов, возле ворот, везде виднелись молодцы в униформе и с автоматами в руках.
   - Гоу хоум, - бросил Смея в кабину привезшего нас фургона и захлопнул дверцу. - Пропустить! - приказал напарнику уже по-русски. - Аппарель поднять, ворота задраить, сигналь наверх, и пусть отходят.
   - Есть, чиф! - парень махнул ладонью у конопатого лба и вразвалочку пошел к воротам, что-то крикнул по-английски, люди там пришли в движение.
   Фургон завелся, выдохнув облачко сизого дыма, стал выруливать назад. "А ведь дизелёк", - машинально отметил я.
   - Так-с, господа хорошие, - Смея развернулся к нам, уперев руки в боки и критически оглядывая наш жалкий вид. Справа у него на поясе висела внушительная кобура. - Плачевно, плачевно смотритесь, господа землячки, плачевно. Ну, что ж, займемся вашим очищением-с и воспитанием-с.
   - Ты кто таков? - зло буркнул Генка, независимо сверкнул глазами.
   - О, молод, силен, взгляд орла, - Смея сатанински оскалился - одними губами. - Я ваш новый тренер, господа. И если вы будете прилежно следовать моим указаниям и рекомендациям, из вас получится отличная сборная. А вот это, - поднял правую руку с одетой на кисть металлически блестящей полуперчаткой с ребристыми выступами, как у кастета, и красным огоньком сбоку, - это мой хлыст для особливо дерзких и говорливых.
   Взмах руки, что-то резко скрежетнуло, Генка вскрикнул, упал. Мужики испуганно раздались сначала в стороны, но потом кто-то подал боцману руку, помог подняться.
   - Мальчик расскажет вам о своих ощущениях, думаю, вам будет прелюбопытно. Однако смею заверить вас, господа хорошие, что вас никто тут не собирается лупить почем зря, специально издеваться. Сие запрещено законом. Но для прытких есть такой кнутик, для шибко прытких найдутся другие средства воспитания. Хочу сразу предупредить: никакого самодурства! Только четкое исполнение обязанностей, прилежное обучение.
   - Что все это значит, Смея? - глухо, с хрипотцой спросил Фомин.
   Брови нашего "тренера" удивленно вскинулись, он всмотрелся. Широко улыбаясь идеальными зубами, подошел ближе к нашему капитану, шутовски наклонил голову на бок. Демонстративно окинул капитана взглядом с ног до головы.
   - Ба, какая встреча! Ну, какая встреча! Николай Семенович, вы ли это? Не признал-с, не признал-с вас сразу, покорнейше прошу простить, видок у вас пока дикий. Ну, да это поправимо. Поздравляю вас искренне, от души, с избавлением от дикого кошмара русской действительности. Добро пожаловать на территорию Соединенных Имперских Штатов Америки!
   - Паяц, - устало отрезал Фомин. - Соблаговолите-ка лучше потрудиться объяснить, что сие все значит? Что с нашим судном? Вы сознаете, что это преступное деяние супротив России, ее суверенитета и свободы ее граждан? Нас будут искать...
   - Я слишком уважаю вас, господин Фомин, чтобы тыкать этим "шокером" за дерзкие речи. Вы благородны и наивны. Неужели и, правда, думаете, что вас будут искать? И кто, позвольте спросить? Неужели думаете, что вы нужны вашей дикой родине? - холодно проговорил Смея прямо в лицо капитану, в его голосе звучал металл. - Когда-то и я так думал, когда пять лет назад стоял здесь же, у сей белой черты. Ответьте, кто искал тогда пропавший СТР "Сколе"? Что будет с вашим судном? То же самое и будет. Порт Конакри немного поправит свое финансовое положение, загнав ваш траулер на металлолом одной бразильской компании. Но, только немного, воруют шибко, прямо, как родные русичи. Много общего, да, Саня? Дувай ченч? Ха-ха. Ладно.
   Смея смолк, прошелся вдоль строя взад-вперед, оглядывая наши хмурые, грязные и заросшие лица. Потом, отступив на несколько шагов, заговорил лаконично, языком другим, нежели тот слегка витиеватый, к которому я уже стал привыкать.
   - Итак, господа сибирские медведи, коли вам не терпится все знать сразу, по просьбе вашего капитана, коротко введу в курс дел. Ваши немытые, пока, ноги ступили на обетованную землю истинной свободы и демократии, ибо данное судно, о котором позже, является территорией Соединенных Штатов.
   Как вам всем известно, из уроков истории в школе, в давней войне рабовладельческого Юга и анархистского Севера Америки, победа осталась за имперским Югом. Но с годами монархия британского рецепта была упразднена и принята первая Конституция. Эта страна ступила на путь прогресса и демократии. Однако название страны осталось прежним, традиционно принятым.
   Все граждане Имперских Соединенных Штатов должны жить в полном довольстве и достатке, пользоваться сполна благами цивилизации. Рабочий день в Америке составляет четыре часа, а уровень жизни несравненно выше европейского, не говоря уже о нашей с вами падшей Родине. Дабы обеспечить благоденствие, свободу и процветание, правительство время от времени прибегает к помощи бесплатной рабочей силы из слаборазвитых и перенаселенных стран, содержит эту рабочую силу, обучает и дает возможность каждому, зарегистрированному в официальном порядке рабу, получить американский индигенат определенного срока и при определенных условиях. Америка отбирает своих подданных. Не прошедшим отбор после первого срока дается возможность доказать свою достойность стать гражданином великой страны еще раз. После трех сроков, даже против воли, рабы возвращаются на родину.
   Претенденты на американский индигенат работают в разных отраслях промышленности на закрытых предприятиях. Обеспечиваются одеждой, питанием и комфортабельным общежитием, обучаются английскому языку, изучают законы Соединенных Штатов, историю, некоторые науки по отраслям работы, получают профессиональные квалификации и двигаются выше, выше, кто как может.
   Люди, овладевшие азами цивилизованного образа жизни, проходят квалификационный отбор и становятся на первую ступень американского общества - РАБОЧИЙ. Они получают временное, продлеваемое гражданство, свободу выбора хозяина через биржу, пользуются правами и привилегиями. Это уже что-то, господа. Впереди великие перспективы и полная свобода!
   Сей путь каждый из вас может пройти всего за пять лет. Ежели вам уж шибко охота домой, есть два выхода - интенсивно работать, учиться, стать человеком, обрести постоянный доход и статус, и купить билет до Москвы. Но таких, смею вас заверить, я еще не знал. Люди, быстро выросшие здесь, уезжать не желают, у них ЕСТЬ ВСЁ, господа хорошие. Второй путь - тупо отработать три срока, то есть 15 лет, и вас высадят где-нибудь на российской границе или в порту, выдав за спасенных в кораблекрушении или не знаю, что там еще. Например - репатриация беглых. Это не сложно. Не думаю, что Родина с распростертыми объятиями будет ждать вас.
   Вот, вкратце, и вся вступительная лекция. Сейчас предпочтение отдается вам, господа русские, ибо Америка уже переполнилась цветным населением. Нам нужны умные, грамотные, белые специалисты. Это ваш шанс! Шанс выбраться из грязи и невежества. Ну-с, и с Богом, как говорится, милости просим. И не советую глупить. Медведь дик, норовист, но тоже может ездить на велосипеде. С неграми легче - они сами валят толпами, как быдло, хотят стать людьми. Вы же - "белая кость", уже почти люди. Перед вами все пути и карты в руки.
   Смея снова оскалился. Стоя перед нами, он переминался с ноги на ногу, поигрывая пальцами на рукоятке пистолета. Сделав театральный жест, точно конферансье, объявляющий следующий номер, он продолжил:
   - А сейчас вам будет предложена баня, душ, чистая одежда, питание, медицинская помощь, каюты на четыре человека и сутки отдыха. Рекомендую ознакомиться с распорядком дня, который висит в рамочке у каждого над койкой. Номер койки - ваш личный номер. Обращаться по именам можете только между собой. Там же над койкой найдете свод правил на двух языках. Советую сразу заучить английский вариант. Вопросы есть? Только не много и быстро.
   - Я не хочу пахать на вас, у меня семья, дом в Солнечном, кто их кормить будет? - глухо сказал Миша.
   - Не помрут же они с голоду? Если все будет хорошо, уже через полгода вы сможете посылать им средства в счет своих будущих жалований. У нас прекрасно налажена эта система. В России официально зарегистрирован американский Фонд Помощи Малоимущим. Вы откроете расходный долговой счет в банке Фонда, а Фонд будет перечислять деньги вашей семье. Все очень просто.
   - Но сообщить-то, что я жив...
   - К сожалению, ранее, чем через пять лет, это не возможно. И не по нашей вине, а по вине русских спецслужб. Когда вы станете полноправным американским гражданином, мало того, что ваша семья вновь обретет вас, она еще получит возможность переселиться к вам в Штаты. Думаю, сие достойная плата за ту маленькую услугу, которую вы оказываете цивилизации. Мыслите масштабно. Вашими руками будет продвигаться прогресс всей планеты, вы, наконец, познаете, что есть истинная свобода. Может статься, вы соединитесь со своею семьей много раньше, ибо крах дремучего российского порядка не за горами. Победа цивилизации неизбежна, господа.
   - Значит, через пять лет, мы будем свободны и богаты? - звонкий голос матроса Анатолия отдался эхом под сводами ангара. Амулет хорошо поправил парню здоровье...
   - Думаю, что ты - да, - криво усмехнулся Смея. - Когда получишь свое первое американское жалование, ты почувствуешь себя гораздо богаче, чем русский моряк в иностранном порту.
   - Цигареты будут выдавать? - спросил другой парень.
   - Вас будут агитировать за здоровый образ жизни, но никаких запретов нет, это страна свобод. Доступно все - табак, алкоголь, любые наркотики. Однако факт курения будет учитываться в вашем дальнейшем продвижении. Тем паче - факты всех прочих злоупотреблений.
   - Что за работа?
   - Вы на борту громадного плавучего консервного завода водоизмещением в миллион тонн. Завод перерабатывает фрукты и курсирует непрестанно по маршруту Нью-Йорк - Ресифи, протяженностью 6800 миль. Ну, все. Завтра начнете день с ознакомительного занятия, на все вопросы вам ответят. Карантин и медпроцедуры продлятся неделю, малярия, сами понимаете, и все такое.
   - Вы убили двоих наших, - не выдержал я, и глаза мои, видимо, лучились такой ненавистью, что Смея даже оторопел, не пустил сразу в ход свой "шокер". - Не помнишь ли ты, Дед, такого второго механика Хмелева? Ваши головорезы кончили его сегодня. И Григорича - кончили...
   Смея с ледяным неотрывным взглядом, приблизился ко мне, медленно сгреб меня за отвороты рубахи и также медленно процедил:
   - Мы и тебя кончим, говнюк, пёс смердячий, ежели будешь кусаться и царапаться.
   Отыгрался, значит, за тот случай на моем "Сколе". Серые глаза его сверлили меня, точно два бурава, изо рта воняло чесноком и кислятиной. Один хороший удар с такого расстояния в висок.... Крови будет не много.... И одним гадом на Земле станет меньше. Но кому это поможет? Я проглотил свою злобу, затаил до более удачных времен. Твоя взяла... пока. Ладно.
   - Молчишь? - он медленно разжал пальцы, продолжая замораживать меня своим неподвижным змеиным взглядом. Змея.... - Умница, вот и молчи. И мотай на ус. Тебе повезло, что у меня хорошее настроение сегодня. Не желаешь стать человеком, станешь едой для рыб. Я помню многое, мой мальчик, и когда попал сюда так же, как ты, многое пришлось забыть. На время.
   - И я забуду. На время, - тихо ответил я.
   Он уловил двойной смысл и скрытую угрозу, скривился в едкой ухмылке:
   - Гляди, на поворотах здесь нельзя вылезать на встречную полосу. Твоя полоса узка, держись её.
   - Спасибо, учту.
   Я ждал удара. Он, видя это, специально тянул время, играя своим ребристым "шокерным" кулаком и довольно ухмылялся. Сознавать свою власть гораздо приятнее, видимо, чем просто тупо пускать её в ход. В распоряжении нашего "тренера" была масса более изощренных и действенных способов доставить мне неприятности. Он не спешил, всё впереди. Всё, вот именно. Как бы там ни было, для меня эта короткая перепалка была объявлением войны. И не дай Бог, Змея, ты как-нибудь здесь подставишься.... Его глаза тоже не обещали мне ничего хорошего в будущем. Что ж, поживём - увидим.
   Смея, отступив от меня, повернулся в зал, залихватски свистнул. Дробно стуча твердыми подошвами о палубу, подбежало несколько молодчиков.
   - Господа, прошу, - он поднял руку, указывая на широкий восьмигранный проход с противоположной от ворот стороны. - Идем по одному, соблюдая порядок. Проводить, - кивнул головой своим архаровцам.
   Мы повернулись почти по-солдатски и пошли. Смея - рядом, молодчики впереди и с боков.
   - Вот этот коридор - вхождение в мир Америки, запомните сей момент, господа, запомните. Вас ждет лучшая доля.
   - А чо, нормально, кейфово даже, - голос молодого матроса Толика хоть и напущено-веселый, но не без восторга, прозвучал мне в затылок.
   - Чёрт бы вас... - тихо буркнул Миша впереди.
  
  
   Глава 12.
  
  
   Ну, что ж, тюрьма, конечно, была не плохая, оборудованная по последнему слову западной науки и техники. Техническое различие было настолько разительным, что я, памятуя паровой "Семаргл" и те радио-телемонстры, которые были на нем, не мог ума приложить, как Россия умудрилась выйти в космос? Что-то отдавало "жюль-вернщиной" какой-то, ей богу. Разве возможен такой технологический перекос в современном мире? Газетные полосы, потрясшие меня совсем недавно, вставали перед глазами: лунные цитадели, летающие заатмосферные крепости, лучевое оружие.... И такое техническое убожество. Как?
   Я, конечно, спрашивал у мужиков, но они сами толком ничего не знали. Да - летают, да - и на Луну летают, да - лучевое оружие, невероятная военная мощь, которая теперь приходит в упадок.... Но - как? Есть Академия Небесного Флота в Питере и специальные военные училища. Это - закрытые заведения, кадеты проходят строжайший отбор, к ним присматриваются еще сызмальства в военных классах обычных школ. Офицеры, которые оттуда выходят, имеют чин со странным названием инициативник, владеют какой-то чудодейственной силой и могут управлять военной техникой.... Это всё, что можно было узнать.
   Но я отвлекся. Наша плавучая тюрьма представляла собою нечто вроде комфортабельного трудового лагеря с железным армейским режимом и тюремными порядками. Сначала нас стали обучать, как в армии - профессиональным навыкам, и уже через неделю распределили по огромным цехам.
   Завод загружался в Бразилии фруктами, кофе и пока шел до Нью-Йорка, перегонял их на напитки, консервы, джемы, соки и прочую дребедень. В Нью-Йорке брали груз овощей, злаковых и на обратном пути тоже перегоняли это на консервы и сухие растворимые каши. Попутно везли полный ангар разной техники и легковых автомобилей.
   В цеху, где меня поставили на конвейер перед консервозакаточной машиной, я увидел негров, довольно много, были китайцы, вьетнамцы, корейцы (впрочем, эти все на одно лицо). Все группы жили обособленно и практически не контачили друг с другом. Исключением являлись спортплощадки, бассейны - это все было общее, но действовало по четким расписаниям. Жилые сектора отделялись строго и охранялись во избежание межрасовых и религиозных конфликтов.
   Не смотря на высокий уровень комфорта и технической оснащенности жилищных условий, на не дурное питание и радужные (для кого-то) перспективы будущего, мы оставались настоящими бесправными рабами, которые были постоянно окружены вооруженной охраной и пахали в гигантских, рокочущих цехах по одиннадцать часов чистого времени в сутки. Неделя отдыха, пока мы шли из Конакри в Ресифи за фруктовым сырьем - не в счет. Такие рейды случались не часто. Распорядок дня был такой: подъем в 6 утра, с 7 до 9 - учебные занятия, с 10 до 10 - работа в цеху с получасовыми перерывами на обед и ужин. И так - без выходных, и попробуй не подготовиться к занятиям!
   Выходные выпадали только в портах захода, когда свободный персонал завода - наши хозяева - отдыхали, гуляли или ездили домой. Мы дышали воздухом на затянутых железными сетками площадках. Были в нашем распоряжении и компьютеры и видео, по началу вызвавшие восторг у некоторых наших. Но в период "ходок" было не до развлечений, выспаться не успевали. На подъеме с нами не церемонились. Включался адский зуммер, и волей-неволей все выбегали из кают на построение. И везде - жующие жвачку хари молодчиков с автоматами в руках.
   К нам, русским, приставили нашу же, русскоязычную, охрану. И это было первой ошибкой хорошо отлаженной системы - слишком мало опыта с нашим братом. Именно этим русским (их было пять человек), как ни странно, доставляло особое удовольствие покуражиться над своими же, русскими. Возможно, руководство этого завода рассчитывало получить как раз противоположный эффект. Охранники, эти охлократы, наделенные властью стрелять без предупреждения в экстренных случаях, оказались редкостной сволочью и трактовали эту власть по-своему. Естественно. Где уж "понять умом Россию?"
   Система не "сбоила" до сих пор, была почти лишена всякого реального насилия, пока там не появились русские. О каком серьезном насилии могла идти речь, если в африканских государствах, куда делались периодические рейды за свежей рабочей силой, существовали специальные очереди желающих попасть на работу в Америку? Закавыка вышла с русскими. Живут в дерьме, в нищете, и в большинстве своем не хотят вылезать оттуда. Ну-ка, поставим к ним своих же, русских, пусть растолкуют, научат уму-разуму. Возможно, и инструкции там у них определенные на этот счет имелись. Вместе с автоматами и разрешением стрелять без предупреждения.
   И они "учили" нас периодически, хотя, конечно, несли моральную, материальную и административную ответственность за физическую "порчу" рабочей силы. Это называлось "уроками американской гражданственности", но походило на беспредел армейской "дедовщины". В эти дни мы работали в цеху только до обеда, а после - наши "тренера" закрывались с нами в нашем боксе. Мы не знали, что они бесчинствуют, и мы можем заявить на них. И то, что мы этого не знали - было второй роковой ошибкой этой непогрешимо четкой, технически оснащенной системы. В санузлах и жилых каютах не было телекамер, только - в центральном коридоре бокса, над дверью выхода.
   "Уроки американской гражданственности" начинались чинно-благородно, после обеда в классе. Приходил лектор (первое время - с переводчиком) и "вкручивал" нам глобальные американские идеи, а за дверями нас терпеливо поджидали наши "тренера". Что за идеи? Ясно уже, в общих чертах. Кажется, это называется "космополитизм". На Земле достаточно много упадочных, регрессивных культур, которые самостоятельно не могут приобщиться к высокой общемировой культуре. И если не организовывать их, они достаточно быстро становятся агрессивными. Лучше пускай работают, приобщаются, учатся, чем потом посылать туда войска и международный Красный Крест. Пожалуй, можно убедить массы в разумности такого подхода. Упоенно лектор вещал нам, что прогресс позволит быстро уничтожить нищету на всей планете, и, к тому времени, когда не останется больше рабов, будут созданы искусственные роботы-чернорабочие, созданы автоматические заводы, не нуждающиеся в рабочей силе. Это - Великий План Америки. Это - будущий мир всеобщего благоденствия, состоящий только из высокоразвитых стран, культур и народов. Браво!
   Вот такой "политбайдой" потчевали нас и так почти каждый день. И ей-богу, больше половины наших, в основном - молодежь, с определенным энтузиазмом воспринимали сей опиум для народа, добросовестно зубрили английский, вкалывали и терпели издевательства "дедов". Еще бы! Эти уже прошли всё! И они - "на коне"!
   Но, в отношении меньшинства, в число которого входили люди постарше, коса энтузиазма нашла на камень. И даже из нашего меньшинства мало кто не "сломался" и не смирился. Практически все смирились. У всех были семьи, дома, что-то там, в России, была ТА жизнь, и была надежда вернуть её, если принять правила навязанной игры. Не было абсолютно ничего только у меня. Не желал мириться Генка, хотя его в Светлом ждали жена и годовалая дочка. Серёга радист ходил злой и угрюмый, тоже отказывался подчиняться "дедам", и крепко получал каждый раз. Миша старпом, словно оправдывая своё имя и задетый словами Смеи о том, что и медведя можно заставить ездить на велосипеде, готов был придушить голыми руками мучителей. Если бы не эти "шокеры"...
   В общем, били нас четверых регулярно, два раза в неделю. Остальные - послушно скоблили унитазы и кафель зубными щетками, смывали нашу кровь и блевотины со стен, полов и раковин. Били аккуратно, больно, с удовольствием, под дулами автоматов. Начинали с "шокера" и там уже было не до сопротивления. Мы знали, что они могут застрелить, но всякое терпение не вечно, и, уж лучше пусть застрелят, к чертям...
   Смея, видимо, хорошо знал о происходящем, но никогда не участвовал, не дурак. Видя наши разукрашенные физиономии, цинично предупреждал, что драки внутри коллектива весьма плохо влияют на наше будущее. "Отрицательные баллы тоже складываются, господа, если вы еще не забыли арифметику..." и так далее в том же духе. Скот порядочный. Он всё выдавал так, словно мы сами не могли там ужиться друг с другом. И уже через неделю получили официальное предупреждение руководства, что если не прекратим нецивилизованные потасовки, и не будем соблюдать порядок, охранникам будет приказано разнимать нас с применением оружия. И если кого убьют, они не будут за это отвечать, и мы должны пенять на себя. Вот так. Это было третьей ошибкой. Мы уже почти созрели.
   Зачитав этот приказ утром перед строем на английском языке, скалясь своей гадкой улыбочкой, Смея ткнул в меня пальцем:
   - Номер 1156, переводи. Проверим, как усваивается знание языка.
   Знание языка усваивалось, это был язык врага, я понял все до последнего слова, но стоял молча, глядя сквозь Смею в пространство.
   - Ну-с, не хотим или не поняли? - он, заложив руки за спину, пружинисто покачивался на носках ног. Точно - змея, готовая ужалить. И почему у тебя зыркала серые, а не желтые, с пленочками и клиновидными зрачками? Глаза мои на мгновение сфокусировались на его лице и лучше слов сказали все, что я думаю по этому поводу.
   - Три шага из строя, кругом развернуться, - ледяным тоном приказал "тренер" и недвусмысленно достал из-за спины свой кулак с "шокером".
   Хорошая штучка. Уж не знаю, что там лупит, то ли пучок инфразвука, поражающий нервную систему, то ли еще что. Я стоял, не шелохнувшись, готовый ко всему. Стоим в коридоре, здесь камера, пускай видят.... Хотя, что толку?
   - Будем стоять?
   Я опять стал равнодушно смотреть сквозь пространство. Скрежетнуло противно, точно по стеклу, когда моешь окна. В подреберье рвануло так, будто выдрали солнечное сплетение и дернули за все нервы разом. В глазах - сиреневая вспышка, стекольный скрежет - внутри головы.
   Очнулся на полу, с трудом глотнул воздуха.
   - Встать, - лаконично-холодно над головой.
   Я сел, потирая виски и даже не глядя на Смею, но его ботинки вижу.
   - Встать. В карцер хочешь?
   - Ублюдок.
   Ботинок рванулся с места, целя мне в лоб. Отклонившись, я блокировал удар.
   - Сука! - цепкие сильные руки сгребли меня за грудки, рванули вверх. Материал рубахи затрещал, полетели пуговицы, полы распахнулись. Смея смотрел на меня своими вылупленными зенками, перекосившись от злости, и не зная еще, что со мною лучше сделать.
   Дать ему в кадык, сломать горло и пусть застрелят к чертям собачьим?... Кажется, я уже был готов к этому. Его глазки скользнули по моей обнаженной груди.
   - А это еще что? - он захватил пальцами мой амулет.
   - Личные вещи.
   - У рабов, номер 1156, не должно быть никаких личных вещей, кроме штатных, - с этими словами он взял камень в кулак и дернул. Крепкая нить лопнула, оставив полоску боли на шее.
   - После работы этого в карцер, - кивнул он на меня своим вахлакам. - Проведешь ночку с крысами, подумаешь.
   - Есть опыт уже, господин тренер. Лучше видеть крыс, чем твою харю.
   Второй удар "шокера" был раза в два болезненнее первого. Минуты две я корчился в судорогах на палубе, меня вырвало.
   - Я заставлю тебя лизать собственные блевотины, пёс, ты научишься манерам. Всем по рабочим местам, живо! Жердь, займись этим кретином.
   Вокруг меня застучали башмаки. Отплевываясь, держась за живот, я тоже поднялся, но был все еще не в силах разогнуться полностью. Один из охранников взял меня за волосы на затылке, задрал к себе мое лицо.
   - А ты сначала сделаешь здесь влажную приборочку, говнюк.
   У меня не было сил даже повернуть языком, чтобы ответить ему...
  
   Это шла третья неделя нашей подготовки к "светлому будущему". Две недели занял переход из Конакри в Ресифи, три дня мы стояли там под погрузкой и четвертый день шли курсом на Нью-Йорк.
   Мой камешек вернулся ко мне уже через час, защипал грудь под новой рубахой и рабочим комбинезоном. Самочувствие сразу пошло на лад, унялась тянущая боль в желудке. Минут десять уже, как я стоял на своем рабочем месте, ставя на конвейер жестянки с порезанными в кружочек ананасами. Это дело укладывала в банки бригада чернокожих ребят в трех метрах от нас (мы тоже работали бригадой). Они работали шустро, их было вдвое больше, чем нас, и мы едва успевали освобождать им длинный узкий стол. При этом приходилось целый день, как заведённым, крутиться вокруг своей оси. К вечеру буквально "крыша ехала".
   Потрогав грудь и ощутив твердую выпуклость моего камушка, я теперь каждую минуту с тревогой ожидал появления Смеи в сопровождении его башибузуков с пушками. Черт побери, мало того, что меня вечером ждал карцер, как еще придется объяснять? Хотя, кто знает, что камень снова у меня? Зря трясусь. Нервы.... Уже дают знать нервы. Сколько я еще протяну так? Амулет придется всё время прятать...
   Смея, конечно не явился. От дурной монотонной работы к 10 часам вечера я уже превратился в тупого, апатичного зомби. Силы, понятное дело, все так же чудесным образом восстанавливались, но я заметил: в предыдущие дни я так смертельно не уставал, как сегодня. Словно из-за этого морального излома и постоянного стресса насилия, мой камень стал чуть хуже помогать.... Или - только казалось так? Странная зависимость от нервной надсады и ощущения безысходности. Выходит, надо самому иметь внутреннюю силу, веру, что ли? Иначе чудеса закончатся, а это было моё единственное преимущество.... Но сейчас не до того... не до размышлений и выводов...
   После цеха мы шли сначала по общему коридору, там были пронумерованные, подписанные ответвления, в каждое из которых сворачивали группы из одного жилого бокса. Ребята негры - в свой, китайцы - в свой и т.д. Коридор, ведущий к лестничной клетке в наш бокс, был четвертым. Перед шахтой трапов располагался санузел, где мы после работы принимали душ, переодевались. Здесь собиралась вся наша команда. Кто работал в других цехах, появлялись из-за двери шахты. И все - еле волочили ноги.
   Как правило, после 10 часов вечера, нас никто не беспокоил. Сопровождающие надзиратели групп задраивали за нами дверь выхода в цех и всё. Мы полоскались и отмокали в душе, сколько могли. Однако - не долго, всем хотелось только дойти до койки.
   Других выходов здесь, очевидно, не было. Правда, мужики с нижних цехов говорили, что трапы уходят и еще ниже куда-то. Что там - никто не знал, первым узнать довелось мне.
   Едва я в раздевалке скинул закалянивший от сладкой влаги комбинезон, в конце ряда шкафчиков появился Жердь, которого каждый из нас знал уже, как самого рьяного и жестокого в издевательствах надзирателя. Выкрики команд "стоять смирно", "принять к стене" донеслись с той стороны шкафов, из прохода в душевую.
   Жердь шел молча прямо ко мне, скользя взглядом по номерам на дверцах. Еще мгновение, и он увидит меня.
   - Номер 1156! На выход! - рявкнул Жердь.
   Я метнулся за дверцу шкафчика, лихорадочно снимая с шеи нить с камнем. По дверце крепко ударили в тот момент, когда амулет был зажат в кулаке.
   - Оглох? - дуло автомата с холодком уперлось мне в подбородок, откинуло назад голову. - Два шага на середину прохода.
   С застывшим сердцем я протянул руку в шкафчик, бросил камень на робу, промямлил:
   - Штаны взять...
   - И так красив. - Жердь пнул ногой дверцу, и она захлопнулась. Отлегло...
   Как есть - в трусах и босиком, меня повели к шахте трапов. Выходя из своего ряда шкафов, я оглянулся, словно желая удостовериться, что опасность миновала. Мои глаза встретились с круглыми глазами Толика, и я мгновенно прочел в них, что он ВСЁ ВИДЕЛ...
   Спускаясь вниз, мы прошли по трапам пролетов двадцать. Это десять этажей. Что же это за чудовищных размеров посудина? Меня сопровождали двое - Жердь и Фома (рыжий, конопатый, жилистый демон). Они не трогали меня, не пихали дулом между лопаток, а просто шли на пару в трёх шагах позади и чесали языки о своих похождениях по бардакам в Ресифи, громко ржали.
   Мы дошли до нижней палубы, я отметил заметный, ровный гул, легкую вибрацию прямо под ногами. Босые ступни ощутили тепло. Машинное отделение здесь, прямо внизу.... Тепло струилось по щиколоткам, но выше его уже сбивало мощным прохладным дыханием раструбов кондиционера. Планировка нижних помещений была иной. Мы вошли в недлинный коридор, мой взгляд скользнул по задраенной железной двери с лаконичной надписью на английском: "Машинное отделение, аварийный выход N 5".
   - Налево, парень, - меня толкнули в плечо. - Мы уже почти дома.
   Вошли в другой коридор. Слева и справа - штук шесть дверей. На каждой стоял номер и надписи: "изолятор", "морг", "крематорий", "препаратная", "подсобные помещения", "хранилище". Приятные штучки...
   Я обратил внимание на то, как Жердь открывает запоры. У каждой двери, которые мы проходили, был блок автоматического электронного замка с рядом матово-белых квадратиков. Замок срабатывал от прикасания большим пальцем к одному из квадратиков. То ли ключом служили папиллярные линии, то ли там у него была наклеена какая-то плёночка. Загорался зелёный сигнал, оживала камера сверху, и только потом открывалась дверь. Судя по полуутопленным в переборке тонким металлическим трубкам и характерному тихому свисту в них в момент открытия, я понял, что двери гидравлические. Все.
   Коридор оканчивался последней такой же дверью с камерой и надписью "тюрьма".
   - Прибыли. Прочитал надписи вокруг? Хорошее соседство. Близко, удобно, практично, непрерывный цикл. - Жердь с усмешкой приложил палец к детектору замка.
   - Иерейской не хватает, - мрачно пошутил я.
   - Не волнуйся, захочешь отпустить грехи, позовём тебе Папу Римского. Шлепай вперёд.
   Я шагнул в сумрачное, полное неверного синеватого света, давящее близким черным потолком пространство. Редкие светильники вырывали из полумрака глухие стены с рядами глухих дверей. Какое странное освещение. И - никого.
   Жердь пошарил по стене, щелкнул выключателем, помещение залил нормальный свет.
   - Сюда подойди, - меня подтолкнули вправо к стеклянной семигранной будке. - Зайди внутрь. Там регистратор. Правую руку по локоть засунешь в отверстие.
   Я подчинился. Жердь снаружи поколдовал на кнопочном щитке, кожу руки ощутимо обожгло чем-то.
   - Выходи.
   Посмотрел на руку. Едва заметный красноватый квадратик выделялся на коже. Снова щелчок выключателя, квадратик засветился призрачным, ярко-голубым светом, весь в полосочку, похожий на штрих-код.
   - Иди вперёд. Тебе дано 12 часов карцера. Спецаппаратура будет следить за тобою. Через 12 часов метка исчезнет, дверь карцера разблокируется. Выйдешь сюда, и будешь ждать сопровождающего. Всё понял?
   - Наворочено...
   - Метку не пытайся стирать, не чесать, не трогать. Её излучение действует положенный срок. Вот и ваши апартаменты, сударь.
   С тихим свистом и железным лязгом одна из дверей уехала в сторону, и я вошел в пахну'вшую затхлостью абсолютную темноту.
   - Приятного отдыха, - со смешком пожелали мне, и дверь закрылась. Стрекотнул запор.
   Полный мрак. Только эта метка на руке чуть фосфорицирует. Пошарил вокруг и сразу нащупал все четыре стены, и даже потолок. Мило. Благо, пол не такой холодный, сесть и заснуть. Но клетка эта, оказывается, не была рассчитана на то, чтобы в ней спали, пусть даже без удобств. Психическая обработка началась практически сразу.
   Звуки.... Вой ветра, стылый лязг железных цепей, истерический приглушенный хохот, сладострастные женские стоны и вскрики, перемежающиеся со звуками смачного харканья и надрывного блевания, грохот неожиданно проезжающего прямо по голове состава, невнятный шёпот, бьющиеся стекла, звуки страшного поноса, истерические вопли ужаса.... Нечто, напоминающее звуки разрываемой плоти и смачное долгое чавканье, снова блевание, хриплое урчание, хруст раскусываемых костей, отрыжка, хрюканье десятка кабанов.... И прочее, бесконечно, в том же духе, включая фон из трёхнотного монотонного мотива и громкого заливистого кваканья сидящей где-то рядом огромной жабы.
   Запахи.... Испражнений, свежей убоины, гниения, паленых волос, еще чего-то отвратного.
   Вспышки света.... Красного спектра, яркие, беспорядочные, с разных сторон.
   Время от времени этот кошмар прекращался. Видимо, чтобы наказанный пленник не лишился совсем рассудка. Воцарялась полная тишина и темнота. Но уже вскоре рядом начинало что-то шуршать, прикасаться к ногам. Крысы.... Омерзению не было предела. Приходилось, чуть ли не танцевать, пиная лезущие со всех сторон мохнатые тельца. Крысы громко пищали, кусались и исчезли так же внезапно, как и появились. Снова передышка, и всё начиналось заново. В "перекурах" между пытками вкрадчивый женский голос, полный любви к вам, по-английски рекомендовал впредь соблюдать установленные порядки, сочувственно сообщал, сколько еще осталось часов наказания, призывал мужественно и достойно терпеть его. "...За вами следит чуткая аппаратура, и мера наказания ни на йоту не превысит порога критической опасности для вашей психики. Желаем вам всего наилучшего в будущем, которое может быть у вас самым прекрасным. Всё зависит от вас...". И всё начиналось сначала.
   Камень вернулся в момент войны с крысами. Ярко-белый сполох сверкнул на груди, ставшая уже привычной энергия потекла по моему телу, рукам, ногам, как прилив горячей крови. Крысы сразу отстали, перестали кусаться и прыгать на мои ноги, минут пять с писком носились вокруг меня, тыкались, отскакивали, точно их облили кипятком. Потом их толкотня затихла и они исчезли.
   Я опустился на пол, скрестив ноги, уперся спиной в переборку, взял в руки свой чудесный и странный амулет, закрыл глаза и попытался сосредоточиться на нём. Моё воображение нарисовало фантастическое и доброе, всемогущее живое существо, которое заключено в дымчатой глубине камня. Я хотел подружиться с ним, познакомиться, отблагодарить и узнать, ЧТО я могу ещё вместе с ним. Сказка, так сказка. Моё сознание собралось удивительно быстро, отгородилось непробиваемым коконом от окружающего, вошло в то, почти не передаваемое и странное, изменённое состояние, когда ум полностью затихает, и начинается совершенно другая жизнь.
   Фантастическое существо из камня вышло и село напротив меня в такой же позе. Сначала черты его были размыты - словно текучие струи подсвеченного пара или некой жидкости формировали фигуру, уплотняли её. Дух мой с замиранием следил за этими метаморфозами и материализацией. Возникло удивительное чувство, какое бывает на пороге истины, прозрения, я понимал, что теперь настало время УЗНАТЬ нечто. Существо всё более походило на человека, вот стал проявляться из дымной кипени кончик носа, рельеф лица, очертания тела. И я узнал.... С невероятным удивлением и неожиданностью вдруг УЗНАЛ...
  
  
   Глава 13.
  
   1 октября 1974 года от Р. Х., Российская Империя, Гатчинская резиденция.
  
  
  
   - ...Все, - царь повесил трубку. - Ну-с, милостивый государь, - повернулся к магистру Ворону. - Цирк я зрил справный, а теперече выкладывайте свой план, господин Перунов колдун черной масти. Что дале?
   - А вот теперь, допреж всего, Ваше Величество, потребно поворошить то самое осиное гнездо. Именно теперь.
  
  
   1.
  
   Октябрь и далее, год 1974 от Р. Х., Российская Империя.
  
   Баталов, пошатываясь, вышел из ворот американского посольства, тяжело сел на заднее сидение своей машины.
   - Трогай, - сквозь одышку сказал водителю, достал платок и вытер обильную испарину на лбу.
   - Куда сейчас, ваше высокоблагородие?
   - Домой.... Чтой-то неймётся.... Да съездишь за моим доктором опосля сразу.
   - Слушаю.
   "Таки прохватило, - думал хмуро военный министр, - сие нервы всё, чёрт бы драл этого вахлака царя. Надо было зничтожить, как планировалось, дак нет, эти американские протобестии всё тянули резину.... Дотянули. Дума разогнана, пять расстрелов за неделю, да на Красной площади прямиком, эк удумал, варвар средневековый! Почто ж до меня ещё не добрался? Поди, первый враг ему, трибуналом грозил. Устрашает, устрашает всё.... Ну, да и тебе немного осталось, погоди чуть. Знобит шибко....". "Наконец, сдвинулись: "уберите его тихо...", родили вердикт, черти окаянные...". Министр достал из-за пазухи тяжёлую, покрытую свинцом, маленькую коробочку. Коробочку передали со словами: "Здесь шесть крупинок особого состава. Ежели принять всю дозу сразу, смерть придёт в течение двух недель от разрушения организма, но сие будет подозрительно. Рекомендуем по одной каждую утреннюю или любую трапезу, и через два месяца ваш охальный голова умрёт от тяжелейшей болезни, у которой будут симптомы десятка других, и ни один ваш коновал не разберёт. НЕ ДОЛЖОН БУДЕТ разобрать, разумеете, господин Баталов?" Понятнее не бывает. Пусть царь и бурбон не отёсанный, но не дурак межеумочный: каждую трапезу наперёд личный слуга золотым кольцом на нити проверяет. Держит кривым пальцем за нить.... Вот нашёл слугу урода, точно мумия египетская.... Посему, верно, устроить торжественный, но неофициальный приём делегаций, хотя бы по поводу... найдём повод. Что ж мне-то так худо нынче? Может, они и меня?.. Ах, чёрт.... Хотя, какой профит? Коли царь был бы не дурак, не устраивал бы катавасий. Иль - задумал что, бестия? Что бы ни задумал, ему крышка".
   События развивались стремительно. Баталов, хотя и чувствовал себя неважно, температурил, мучался ломотой в теле, и страшными мигренями, план свой начал осуществлять. Царь разрушил весь уклад жизни Кремля, проявил железную волю, твёрдую руку и холодную жестокость, "поганой" метлой методично чистил каждую Палату, сея среди чиновного люда настоящую смертную панику. Деньки настали чёрные для всех, но отказать в приёме иностранных делегаций было нельзя. Царь даже намеренно вдруг разослал дополнительные приглашения, желая видеть послов с семьями, непременно и даже самих государственных европейских лидеров. Фуршет намечался, к огромной радости Баталова, знатный, и министр весьма тщательно приготовился, решив отравить царя разом. Пусть дохнет быстрее, другого такого случая не представится.
   Двенадцать стран предупредили о прибытии своих делегаций для официальных и неофициальных переговоров, желая знать политические планы царя. Пётр был слегка суров, но говорил охотно, не выказывая никому ни особого дружелюбия, ни враждебности, с лёгкостью и завидным остроумием отвечал на самые каверзные вопросы. Даже репортёров допустили. Ну, надо же! Вот лоск наводит, вот морду свою варварскую-то как фабрит! Баталов потирал руки.
   Отрава, шипя, растворилась в шампанском, которое услужливо преподнесли царю на приёме американской делегации. Враги императора прибегли к помощи нанятого в одном из московских цирков иллюзионщика, и аккуратно убрали его позже. Откупориваемая на глазах царя бутылка была не простая, и ровно один бокал - первый, налитый из неё, был отравлен. Этот бокал подали Петру.
   Баталов с напряжением посматривал на жутколикого слугу царя, который неизменно был рядом с хозяином и следил за всем своими чёрными цепкими глазами. От такого, поди, спрячься! Насквозь видит! Вот и сейчас Баталов поймал на себе этот гипнотический, замораживающий взгляд, нервно отвернулся.
   Советник Баталова (сильный экстрасенсер, учившийся в Америке), едва посмотрел фото нового царского слуги, сразу заявил, что сего чёрного следует остерегаться. Конечно, можно придумать массу способов убить неугодного владыку, но советник решил опробовать простейший и грубейший - отравить особым образом, особым средством. Ибо сей слуга, открыто демонстрирующий проверку яств и напитков, будет менее всего ждать удара отсюда. Он подносил золотое кольцо на нити, и если оно раскачивалось, кивком головы позволял царю отведать, и так было всегда, неизменно.
   - Он видит далеко вперёд, почует любую скрытую угрозу, это сильный ведьмак. Но это же и его слабое место. Слишком поздно заметит то, что под самым носом, только так, ваше превосходительство, только так...
   Шампанское раздали без промедления, был произнесен тост за укрепление взаимопонимания и успешное завершение переговоров. Царский слуга тенью проскользнул к хозяину, достал своё кольцо, но Пётр остановил его царским жестом. Баталов едва сдержал кривую ухмылку: всё-таки он рассчитывал именно на такую реакцию царя, и не прогадал. Воистину не прогадал.
   Однако, это, похоже, была последняя победа военного министра, который сам был уже тяжело болен. Доктора, зарывшись в анализах, пичкали его всякими снадобьями, заморскими лекарствами и не говорили пока ни чего конкретного, зато конкретно сказал экстрасенсер советник:
   - Вы тяжело и смертельно поражены, господин Баталов. Скажу вам правду. Я изучил ваше поле эфирных материй.... Настоящее, семикратное проклятие...
   - От кого?
   - Неведомо. Тот, кто проклял вас, замкнул нити зла на вас самих, словно сие есть самопроклятие.
   - И что ж теперь?
   - Господин министр, при всём моём желании помочь.... Я мог бы разорвать одну за другой все семь цепей проклятия, но при этом удар получает их источник, сиречь удар получите вы сами. Сие - смерть мгновенная. А так - есть некоторое время.... Это похоже на работу магистров.
   - Вы верите в их существование?
   - Я верю своему зрению.
   - Я обречён?
   - К превеликому сожалению - да. Или вам надобно найти кого-то из них.
   - Этот новый царский слуга... Это они сделали.... Теперече понятно, почему Пётр не тронул меня, понятно. Как не замечает.... Он тронул меня допреж всех. О, демоны ада! Помогите мне взять его с собою к вам! Сколько мне осталось?
   - Месяца два. Но там лучше кончить пулей, чем адски страдать. Вы будете гнить заживо.
  
   Делегаты чинно выпили. Баталов, сидя поодаль, не смог скрыть воспалённого алчного взгляда, когда выпил и Пётр. Министр устало-сладостно откинулся в кресле. "Сделано. Получилось. Месяца два.... Прекрасно. Я еще буду на его похоронах, а потом и самому можно будет в ад.... Встретимся там, минхер-с!" Голова кружилась, и выпитое шампанское стояло в горле. Нутряная слабость отзывалась лёгкой тошнотой, познабливало.
   Американцы, после нескольких тостов, оказались на удивление сговорчивы. Заверили в своих мирных настроениях, предложили финансово-гуманитарную помощь через открытие в России отделений своих Гуманитарных Фондов. Фонды располагают большими средствами, по всему миру оказывают помощь малоимущим, и только в России пока не ведётся такая работа. Прекрасная идея! Мы же с вами цивилизованные люди, и должны делать божьи дела, помогать ближнему. Америка богата, она заинтересована в партнёрстве. А как вам вот этот программный проект сотрудничества в области науки, культуры, техники и бизнеса? Просто давайте урегулируем мировые цены на нефть...
   ...А через неделю царь Пётр-V явно и сильно занемог и слёг, приказав перевезти себя в тихий и пустой Гатчинский дворец. Жизнь в государстве не кипела особо, но и не стояла на месте: согласно Договору о долговременном сотрудничестве, подписанном в памятный вечер приёма делегаций, американские инженеры и строители заложили на Васильевском острове в Санкт-Петербурге три величественных небоскрёба. Это были здания нового Всемирного Торгового Центра, вроде Манхэттенского, но ещё более грандиозного. Для себя ведь строили, чёрт бы их побрал...
   Весть о болезни царя мигом разнеслась по всей стране. Несколько дней Пётр ещё держался, но потом полностью поручил дела недавно назначенному премьеру Чернорыбину, и теперь страна часто зрила на своих допотопных телеэкранах его тучную фигуру и вислощёкое, полное хмурого трагизма лицо. Поговаривали, что сей и есть будущий новый царь, ибо род Романовых с Петром-V заканчивался вовсе, хилым оказался последний отпрыск великого рода.... И вообще, молва шла, возмож с Петром сгинет и самодержавие, а Чернорыбин тот будет вовсе и не царём, а Президентом, аки за окияном. Но от того люду простому пока не жилось лучше. Хуже - да. Премьер сходу отменил массу льгот, заявив, что начинает с себя, пересаживается из дорогого американского самоката в "Вагрон", перестаёт больше трёх раз за год гонять по зарубежам за казённый счёт.... А народ лишился пособий на детей до 16 лет, пенсионерам выплатили долги по пенсиям, но заставили платить за проезд в городском транспорте. Автозавод "Вагрон" принял правительственный заказ на новые суперспецмодели, которые были по цене ещё выше американских лимузинов, а внешне мало, чем от них отличались...
   Вот такая жизнь шла своим чередом, неясно только - куда.
   Баталов держался. И неплохо. Нанятые за границей и дома сильнейшие экстрасенсеры поддерживали его, напитывая энергией оскудевающий резервуар жизненных сил министра, но не обещая, что такое может длиться вечно. Однако министр был давно готов ко всему и рьяно, как он считал, выполнял свой долг. Но и царь Пётр, вовсе захиревший, никак не мог отдать Богу душу. Видать тоже держался на помощи своих чёрных ведьмаков. Возникшие неожиданно хлопоты, причина которых была весьма странной, заставили министра пошевелиться ещё живее и пошевелить мозгами.
   В середине ноября из Питерской губернии поступил рапорт от командира лётной части, что расположена под Сиверской. В рапорте сообщалось о столкновении в небе с неопознанным летательным аппаратом, который засекли радарами и выслали ракетный перехватчик. Аппарат был похож на обычный летак-истребитель, но немного странной формы и неопределённой силовой установкой, поиграл наперегонки с перехватчиком, сбил выпущенные в него ракеты странными импульсно-лучевыми ударами. Лучи яркого беловатого света явно по мощности превышали экспериментальные американские ласерные установки, и обладали фантастической точностью боя.
   Неопознанный аппарат по своим летным качествам, мощности, скорости, маневренности, превосходил все мыслимые пределы, словно полностью игнорировал законы аэродинамики и всемирного тяготения.... Повыделывав вокруг истребителя замысловатые фигуры высшего пилотажа, будто насмешливо демонстрируя своё превосходство, аппарат вдруг дал бешеное ускорение, ушёл к земле и исчез с экранов радаров.
   Потом информация о странных серебристых летательных машинах уже вышла за рамки секретной. Сообщениями десятков и даже сотен очевидцев пестрели газеты, любительская киносъемка носящейся по небу машины попала на телеэкраны.
   Пётр все не умирал, был плох, часто терял сознание. "Кто же из нас первый?" - думал Баталов, когда летел в Гатчинскую резиденцию по вызову самого государь-императора. "И что ему от меня надо? По крайней мере, он лежит, прикованный к постели, а я ещё хожу сам...".
   Пётр был бледен и слаб, прислоняясь спиной к широким подушкам, подслеповато щурился ввалившимися глазами на военного министра. Дрожащим от немочи голосом, переводя дух после каждого слова, сказал:
   - Я рад за вас, Баталов...
   - Стараюсь, Ваше Величество... - министр недоумённо склонился, пряча глаза и пытаясь уразуметь, куда клонит этот уже выживший из ума и тела почти труп. Даже чуть пахло мертвечиной.... - Вам не лучше?
   - Рад, что вы встали на путь истого служения Отечеству.... Я считал вас предателем.... Покорнейше простите.... Рескрипт о награде уже подписан. Я вижу, что не зря надеялся...
   Министр снова склонился в поклоне, теперь пряча глаза от пронзительного взгляда мумиеподобного, затянутого в чёрное, личного царского слуги, который стоял рядом, скрестив длинные костистые руки на груди.
   - Ваши новые машины великолепны, - продолжал царь. - Мне показали их фотографии и короткую фильму.
   - Но... - у военного министра возникло ощущение краха, проигрыша. Так бывает, когда клюнешь на блеф противника, но уже поздно.... Завзятому картёжнику Баталову было хорошо известно сие неприятное чувство пустоты под ложечкой.
   - Да, Ваше Величество, - выдавил министр, с трудом пересиливая приступ дурноты.
   - Мне доложили, что вы тоже очень больны..., но в отличие от меня - держитесь, не покидаете рабочего кабинета.... Так тоже нельзя, господин Баталов, нельзя...
   - Теперь... можно будет взять короткий отпуск, с вашего позволения...
   - Всенепременно, всенепременно, милостивый государь.... Но допреж сего, что я хотел.... Позовите канцелярского приказчика, Ворон.
   - Да, государь, - слуга в чёрном ответил глуховато, поклонился, нажал на одну из кнопок на щитке в стене.
   - Господин министр, я повелеваю вам открыть наперво в Питере, впослед - в Москве, две высшие военно-лётные академии. И сделать сие немедля, ибо уже дан приказ Ижорскому заводу готовить цеха под выпуск новой техники. Начинайте с этих ваших летаков, Баталов. Следом перейдем к атмосферным и заатмосферным кораблям.
   Баталова бил озноб, но он держался изо всех сил. Царь... что он несёт? В ухе пискнула горошина приёмника:
   - Господин министр, вам необходимо немедля возвращаться, мы теряем контроль над вашим состоянием, оно резко ухудшается.
   "Это я и без вас чую, чёрт вас подери...".
   - Давеча я имел беседу с главными специалистами военного ведомства, и они заверили меня, что мы в состоянии уже ныне наладить массовый выпуск новой техники и лучевого оружия... - продолжил Пётр после передышки. Слуга, склонившись над царём, отёр обильную испарину с его чела, поднёс к губам чашу с каким-то снадобьем. Пётр глотнул громко раз, два.
   - Спасибо...
   - Государь? - слуга убрал чашу.
   - Нет, нет, я вполне смогу сказать всё.
   Слуга отстранился. Вошёл приказчик, поклонился. Пётр скосился на него.
   - Бери самописку, кропи вслед. Как закончу говорить, оформишь все указы подобающе.
   - Слушаюсь, государь, - поклонился приказчик ещё раз.
   - Так вот.... Окромя Академий, надобно создать разработчикам сей гениальной техники все условия для работы. О сём позаботьтесь особо. Возьмите на баланс своего ведомства исследовательский центр двигателестроения, что на выезде из Петербурга, напротив Сампсониевских боен...
  
   Баталов и иже с ним были ошарашены и сбиты с толку. Поскольку Указы были подписаны в тот же день, государственная машина начала раскручивать их исполнение, но сидящие у рулей сами толком не знали, что делают и что делать дальше.
   Исследовательский центр был взят под крыло военного ведомства, уволена половина его сотрудников вместе со всем руководством, и там, откуда ни возьмись, появились странные, молчаливо-угрюмые люди - "главные специалисты" со всеми надлежащими документами и полномочиями, и круто взялись за дело.
   Первую Академию планировали открыть к лету и осенью уже принять первых кадетов. Повинуясь Указу, Баталов организовал стены Академии, её крышу, в буквальном смысле, представления не имея о том, КТО там будет преподавать и ЧЕМУ, собственно, учить. Всё было похоже на како-то фарс. Но едва было выделено и отремонтировано здание, как и там появились какие-то люди и начали свою подготовку, никого не знакомя с учебными и другими планами. Как и где они собирались набирать осенью первый курс обучения, тоже было не ясно. Все эти люди были снабжены охранными грамотами правительственной канцелярии за подписью самого Петра-V.
   Становилось очевидным, что за этими событиями кроется грандиозный тайный план; и вот пришло недвусмысленное распоряжение из-за океана покончить со всем этим немедленно и радикально. Как? Авиакатастрофа, к примеру. Начинённый пластической взрывчаткой самолет должен случайно врезаться в Гатчинский дворец и стереть с лица земли вместе с царём и всем его причтом.... Что ж, недурная идея, не дурная, надо её обсудить с американскими коллегами.... Это, во-первых.
   Во-вторых, разобраться, наконец, с этой "новой техникой". Найти центр её базирования и уничтожить массированным ракетным ударом...
   Итак, господа, всё начало происходить далее по этому, примерно, сценарию. Только вот, кто был режиссёром? Канун Рождества в том году выдался полным огня и смерти под Питером. И в Рождество, вместе со Спасителем, зародилось и новое государство Российское...
  
   2.
  
  
   Опрокинув рюмку водки, царь крякнул.
   - Крепка, зараза, власть престольна, - захрустел добрым солёным огурцом. Размахивая им в воздухе, продолжил, обращаясь к своему собеседнику:
   - Вот, друг Апракшин, какие у нас тут дела деются. Посему и тебя вызвал. Тепереча сам решай: будешь моим генерал-адмиралом?
   Апракшин, немолодой уже дядька, с лицом розовощёким, безволосым, неповторимо добродушным; с блестящей лысиной на темени и седыми жидкими бакенбардами, уже не менее царя разомлевший от водки, откинулся в кресле. Покачивая головой, некоторое время разглядывал Петра. Глаза Апракшина, чрезвычайно выразительно смотрели с теплотой, неким довольством, которое, наверное, можно прочесть во взгляде старого учителя, взирающего на жизненные достижения своего давнего и любимого ученика.
   - Да, - вздохнул, наконец. - И рад за тебя и тревожно чтой-то. Ужо не ждал весточки-то. Молва о твоей болезни далече дошла.
   - Хвороба смертельная, вестимо, - усмехнулся Пётр. - Государь-император прикован к постели в здешнем дворце, дышит на ладан и одной ногой в могиле. Посему мы тут с тобой, брат Апракшин, и беседу ведём.
   - Крепко взялись вороги, крепко. Но не будет ли подвоха? Шибко странные оне, эти магистры, мать их в корень...
   - Я тебе всё поведал, как попу на исповеди. Суди сам. Ты, старый мой друг, нужен мне, нужен Отечеству. Решайся, Фёдор Прокопич, большие дела ждут. Окно в небеса прорубим, за пределы Земли, в невидаль полетим, господа бога проведаем самого.
   - Как же за пределы Земли-то? Невиданно. Кабы твои магистры не загребли всё в свои лапы.
   - Они и не могут. Их власть в Силе, доступной, меж тем, многим и многих берутся обучить, способных к сему. Войсками, машинами будут управлять обученные инициативники, а не сами магистры. Мы открываем первую офицерскую военно-лётную Академию, магистры будут только учить людей, у коих обнаружатся к сей науке таланты.
   - В чём же секрет, коли почти каждый может обучиться? И в чём-таки сия наука?
   - Не почти каждый. Ярких талантов мало. А наука - древняя, она в умении владеть психической силой. Не иллюзион, не магия, а именно наука. Покамест ей нет места на Земле, Россия задаст тон всему миру. Другое ничто не спасёт.
   - Но войти в безвоздушье, преодолеть тяготение Земли, выжить в адском холоде и пекле одновременно.... Американцы только пытаются что-то со своими технологиями, компьютерами, ракетами. А что у нас? Фанера и молотки?
   - У нас - ВСЁ. Как, ты разумеешь, мы смогли построить за две недели уже первую машину? Не космичную, воздушную, но уже истинно боевую? А? Не из фанеры, как увидишь.
   - И как же? - Апракшин пожал плечами
   - Хм, - хмыкнул царь довольно. - Я тебе покажу, Фёдор Прокопич, всё. Сам до сих пор поражаюсь - КАК ЭТО? Ты увидишь печь, выплавляющую любые материалы. Из чего, как мыслишь?
   Апракшин снова пожал плечами.
   - Из света, дружище, ИЗ СВЕТА. Не колдовством, но посредством истинной алхимической науки.
   - Алхимической? Столь давняя, почти забытая химера?
   - Истинно - забытая. Но в ней - спасение. Апракшин, друг мой! - глаза Петра вновь зажглись. - Сие надо зрить самолично! Надобно прочувствовать! МЫ МОЖЕМ ВСЁ! Сам Господь Бог ныне даёт нам в руки неслыханное могущество! Мы с тобою положим первый камень возрождения России! Неслыханные дела грядут! Ну, как?
   - Не знаю. Я ж, почитай, в отцы тебе гожусь. В мои-то годы страждешь спокойной старости...
   - Спокойствия не будет, война - наверняка.
   - На море воевал, но чтобы в небе, да ещё на кораблях, ведомых некой силой.... Как не сказать - чёртовой?
   Царь бесовски сверкнул глазами, ухмыльнулся в ус:
   - Али боишься верхом на чёрте полетать? Идём.
   Встал, распрямился во весь свой саженый рост, повёл плечами, тряхнул чёрной гривой волос. - Покажу тебе первого чёрта. Узришь, что окромя науки - тайной, понятно, но науки, в утробе чёрта ничего нет.
   Они, чуть с развальцей, вышли из скупо обставленного простейшей мебелью кабинета в пустынно-неприглядный коридор, одна из стен которого была выложена из непрозрачных стеклоблоков, смотрела на улицу. Тусклый белёсый свет пасмурного осеннего дня струился оттуда, едва освещал коридор. Слуга Ворон, словно тень, отделился от другой стены и оказался рядом с царём. Апракшин с лёгкой опаской посторонился. Уж больно нелицеприятная "тень" у друга-царя. Сомнения вновь всколыхнулись в груди, но Пётр уже энергично увлек его вперёд.
   Коридор вывел к грубовато-казённой, отделанной мелким коричневым кафелем лестнице. Все стали спускаться.
   Полузаброшенный старый номерной заводик, что на окраине Гатчины, служил в своё время для сборки и испытания новых самолётных двигателей, давно зачах и даже не охранялся уже пару лет. Сей факт, вестимо, повлиял на внешний вид и внутреннее содержание большого цеха-полигона и прилегающих двухэтажных строений. Окрестные жители весьма приложили лапу к тому немногому, что там ещё можно было найти - вплоть до рам и стёкол.
   Заводик работал на полную мощь в последнюю войну, прямо за его воротами даже был построен небольшой военный аэродром, который теперь густо зарос травой, даже бетонку взлётной полосы местами занесло землёй и песком, в котором укоренились юные берёзки. Бетонка потрескалась, с каждым новым летом становилось больше молодых побегов, ломающих всё на пути своего роста. И вот, заводик вдруг ожил и стал возрождаться, зажглись там ночами огни освещения, тарахтела техника, не смотря на холодную мокрядь, стучали молотками кровельщики, полыхала сварка. Ворота наглухо закрылись, ржавые двуглавые орлы на них вдруг засияли свежей краской, появилась вооружённая охрана и демонического вида злющее кобельё.
   На пустырь бывшего аэродрома иногда въезжала чёрная машина с тёмными стеклами, пролетала от Киевского шоссе по взлетной полосе, оставляя след на свежем снежке, и исчезала за железными створками ворот. И вот, в середине ноября, угрюмым холодным вечером, из-за высоких бетонных стен забора, в небо бесшумно, как призрак, взмыла странная машина и мгновенно исчезла, пронзив низкие косматые облака...
  
   Царь, Ворон и Апракшин вошли в низкий гулкий ангар. Темно, чуть сквозит в лицо стылым сквозняком. Пошарив по холодной кирпичной стене, Пётр нащупал рубильник, повернул рукоятку. Эхо щелчка заскользило в пустом пространстве, пронеслось над головами, вернулось, с тихим шипением вспыхнуло несколько ярко-белых ламп, ангар осветился.
   В центре его стояла машина. Апракшин с интересом присвистнул:
   - Эк, чудна'я штуковина!
   Аппарат и, правда, был чудной, казалось - чуть доморощенно-самодельный, простоватый, но сработанный ладно, явно со знанием дела, не без своеобразной грации. Серебристый остроносый фюзеляж красиво изогнут, и фонарь кабины поднят высоко. Стреловидные, с наклоном вперёд крылья, опущены к низу, и на их концах чуть видны опорные шасси. Третье шасси - на хвостовом окончании фюзеляжа. Устремлённые вперёд, остроконечные очертания, плоскости и формы - достаточно красивы и гармоничны. Машина чем-то напоминала остроносое и острокрылое живое существо, на мгновение присевшее на землю и готовое к новому прыжку в небо.
   - Сие вот и есть наше первое детище, друг Апракшин, - сказал Пётр, и гром его голоса внушительно отдался под сводами ангара, изо рта дохнул парок.
  
  
  
   3.
  
   - Да, ваше превосходительство, тяжёлая самолётка с грузом взрывчатки уже в воздухе.
   - Хорошо, - Баталов хотел ещё что-то добавить, но надсадно закашлялся, повесил трубку. Потёр виски, устало расслабился в кресле. Бросало то в жар, то в холод, не хватало воздуха, ломило в груди. Сегодня было худо, как никогда. После вчерашней аудиенции у царя самочувствие медленно и неумолимо ухудшалось.
   Наконец, сердцебиение и головокружение чуть унялись, министр обвёл измученным взглядом свой кремлёвский кабинет. Обреченно подумал "недолго, видать, осталось...". Но надо успеть закончить начатое. Очужелой рукой вновь снял трубку телефона специальной линии связи.
   - Дайте Гатчинский дворец, охрану. Да... Савельев, вы? Это Баталов. Что там государь, почивают? Здоровье Его Величества не лучше? Давно справлялись? Только что... не встаёт... да, конечно, конечно, мы все волнуемся. Кто с ним? Один личный слуга... велел съехать лекарям? Гм.... Ладно, всё, больше ничего.
   Тяжело вздохнув, Баталов плеснул воды из графина в стакан, достал из ящика стола пилюли, положил в рот одну, шумно сглотнув, запил. Перевёл дух.
   - Ваше превосходительство? - робко-осторожный голос адъютанта, искажённый динамиком селектора, отвлек от невесёлых мыслей.
   - Да, Яков. - Баталов не сразу нащупал кнопку.
   - Срочное донесение Службы Безопасности, дело 25.
   - Зайди... нет, говори так. Нашли?
   - Нашли, ваше превосходительство.
   - Где?
   - Заброшенный гатчинский аэродром, двигателеиспытательный полигон рядом с ним. Летательные объекты базируются там. Территория охраняется. Все наши лазутчики были уничтожены. Реестровый нумер БЦ - 78. Снят с баланса военного ведомства в позапрошлом году.
   - Кто сии деятели, конечно, не вызнали?
   - Пока нет, ваше превосходительство, но выясняют.
   - Нет надобности. Распорядитесь закрыть дело.
   - Слушаюсь.
   - Всё, Яков?
   - Всё, ваше превосходительство.
   "Нет надобности, нет надобности", - пробормотал министр, снимая снова трубку телефона спецсвязи.
   - Сиверскую базу ВНС дайте, милочка, командира. Ежели нет на месте, вызовите по личному телефону. Немедля.
   "Нет надобности...", - повторил Баталов в ожидании ответа, промокнул носовым платком испарину на лбу. Достав толстый талмуд Реестра, нашёл нужный код, пролистал несколько страниц, взглянул на топографическую карту местности. "Как ладно, что всё, почитай, в одном месте - и дворец и объект этот. Рядышком.... И ладно, и странно, может не спроста? Не спроста, не спроста.... Нет, Петруха, если я не подохну в ближайшие два часа, то ты будешь первым. Даже ежели сие всё и твои шашни. Покончим разом, навсегда...".
   - Командир части Шаповал слушает, ваше превосходительство, - ответило в трубке.
   - Говорит Баталов. Приказываю сию минуту поднимать штурмовую авиацию. Боевой вылет. Нанести массированный ракетно-бомбовый удар. Цель - объект БЦ - 78 Реестра ведомства. Стереть с лица земли прицельным огнём по тактике "выжженная земля". Не заденьте железную дорогу, там, рядом и жилые дома за ней...
   Чёрт побери, там же ещё посёлок железнодорожников впритык, - палец Баталова погладил чёрные квадратики домиков на карте. Надо бы было эвакуировать население.... Десяток изб... за избами и прячутся. Начнешь эвакуировать, заметят... Бог с ними, кто не в грехе, того Бог спасёт...
   - Постарайтесь не задеть дома.
   - Но "выжженная земля" не позволит не задеть, - ответил Шаповал с лёгкой вопросительной интонацией. Видимо, тоже раскрыл перед собой Реестр. - Да и погода не даст стопроцентной точности огня.
   - Сей объект представляет угрозу государству. Уничтожить немедля указанным образом, ежели мешает погода, сделайте столько заходов, сколько надобно. Повторите приказ.
   - Слушаюсь, ваше превосходительство!..
   "Ну, вот, - вновь с хрипотцой пробормотал Баталов, повесив трубку. - Нет надобности, господа, нет. Получите подарочки под ёлку, аминь...".
  
  
   4.
  
   День перед Рождеством выдался под Питером мозглый и ветреный. Западные циклоны принесли с Атлантики оттепель и сплошную, чуть не задевающую кровли, быстро несущуюся облачность. Угрюмо-серая, она наполняла воздух водяной пылью с мелкими, колючими частичками льда, а полный стылой сырости ветер пробирал до костей, не взирая ни на какую одежду. Как не было нынче лета, так и осень всё не уступала место зиме.
   До Сиверской авиабазы было вёрст около двадцати. Боевые машины, буквально на днях полученные с Запада, были реактивными, достаточно мощными, чтобы подниматься в воздух даже в такой сложной погодной обстановке. Маленькие, юркие штурмовики, увешанные ракетами и бомбами, взлетали парами, уходя за пелену облаков. Там, в чистой, прозрачной синеве, напоённой солнцем, они в боевом порядке ложились на пологую дугу рассчитанного курса. Конец дуги - точка огня. Там штурмовики, так же парами, в крутом пике, уходили вниз. Одна пара, вторая, третья, с интервалом в пять секунд. Конвейер смерти.... Здесь, в поднебесье, не было видно и слышно ни отблесков, ни отзвуков поднятого под пологом облачности огненного урагана.
   А с другой стороны - с востока, стартовавший где-то далеко траспортовоз, до отказа набитый взрывчаткой чудовищной силы, терял высоту, уже сшибал плоскостями крыльев верхние космы стелющихся по земле туч. Его экипаж, не ведающий того, что точка падения самолета запрограммирована, отчаянно пытался спасти положение. Но с машиной творилось невероятное, системы выходили из повиновения, и транспорт летел туда, куда его вела неподвластная экипажу сила.
  
   В дверь постучали, и она распахнулась сразу же. Ворон шагнул на порог, не дожидаясь разрешения и невозмутимо, с лёгким поклоном, произнёс:
   - Нас атакуют, государь.
   - Свершилось! - Пётр резко вскочил. - Какова атака и в каком числе враг?
   - Как мы и предполагали - новая штурмовая авиация числом двадцать машин. Будут здесь через десять минут.
   - Ворон, вы и ваши люди - к орудиям, я - в наш "Орлик".
   - Государь... Вы можете не рисковать понапрасну... Это не обязательно. Нужно совершенное умение, у вас было недостаточно времени.
   - Не могу. Всё - гиль. Лучшая сноровка даётся истым боем. Вперёд!
   Апракшин, сидевший возле Петра за столом, тоже поднялся с тревожным видом. Пётр задорно шлёпнул его по плечу:
   - А что, генерал-адмирал не желают получить новое боевое крещение? Машина двухместная.
   - ...Ещё, государь.
   - Что?
   - Они хотят взорвать резиденцию. На неё падает воздушный грузовоз.
   - Ах, черти.... Жаль дворец, больно хорош. И что думаешь?
   - Вы можете как раз перехватить его на "Орлике", а мы займёмся здесь.
   - Так-то решили со мною кончить, супостаты, клюнули на хворую куклу, тоже хороша шибко.... Пёс с ними, пущай думают, что добились своего. А я назавтра явлюсь в Кремле. Дворец отстроим новый, когда воспрянет новая Россия! Вперёд!
  
   Едва первые две пары штурмовиков нырнули на облачные покровы в атакующем пике, как неизвестный аппарат, серебристо сияя на солнце, огнистой молнией вспорол синеву небес, разбил ровный строй заходящих на атаку машин.
   - Шибко больно бить по своим-то, Петро, - с напряжением в голосе сказал Апракшин, сидящий позади царя.
   - Больно, мой друг, но мы должны показать нашу силу.
   Пётр переключил радиосвязь на военную частоту:
   - Внимание! Приказываю всем атакующим машинам прекратить штурм! Или вы будете уничтожены!
   Ярко-белая вспышка залпа отдалась в затылке звуком хлесткого, сдвоенного удара бичей. Двум головным штурмовикам отсекло хвосты.
   - Эхм! Ювелирная работа! - довольно крякнул Пётр. - Мальчики катапультируются. Повторяю! Остановить атаку! Или эскадрилья будет уничтожена!
   Апракшину хотелось отереть пот с лица, но мешал шлем. Было не жарко, даже весьма, но такое испытание нервам.... Не стоило, право, устраивать сего, как мальчишка... Но нервы-то, нервы...
   Пётр же словно попал в океан той стихии, частью которой он был сам. Его полный восторга и безумного азарта возглас чуть не оглушил Апракшина:
   - Гляди, гляди! Перестраиваются! Получили приказ принять бой! А-ха-ха! Эх-эй! Ну, глядите!
   Инверсионные следы ракетных залпов белыми иголочками потянулись к "Орлику", его необычные складные крылья с мягким шелестом уменьшили угол до минимального. Пётр швырнул машину в безумное пике.... Ну, что за машина! Полёт стремителен и тих, только свист ветра и хлопки-высверки молниеносных огненных ударов.... Дикая, умопомрачительная скорость.... А эти ракеты? Они так и остались где-то в стороне. Казалось здесь, в этой кабине, отсутствует земное тяготение, и не действуют законы физики. Такие ускорения невозможны!
   То небесная синь рывком ныряла в сторону и вздыбливалась бугристо-смазанная стена туманного облачного покрова, то серые пространства облаков надвигались, как низкий потолок склепа, а небесная бездна вместе с ослепительно-оранжевым диском солнца проваливалась под ноги.... Круговерть, в которой взор Апракшина терял всякую ориентацию и сжимался дух, но дух Петра, напротив, ликовал и метался в просторе, словно обрёл свободу от бренных уз тела и земли....
   Когда уже добрая половина штурмовиков лишилась хвостовых стабилизаторов, и самолёты, беспорядочно вертясь, рухнули в облака, другая половина повернула назад, ретируясь. Бой был закончен за несколько минут и ликованию Петра не было предела.
   "Серебристый демон" - прозвали в мире первую серийную русскую машину. Воистину - демон. Дух-истребитель, появляющийся бесшумно и почти мгновенно, изливающий реки огня адской силы и непостижимой точности, и столь же мгновенно исчезающий.... Дух, который не нуждается ни в топливе, ни в боеприпасах, ни в компьютерах, ни в супертехнологиях.... Тонкая оболочка его нутра почти не имела даже проводов, не то, что супердвигателей или какого-то другого оборудования, только нехитрые устройства управления крыльями и закрылками, практически пустой каркас и тяги. Единственное, что было - обычная радиостанция армейского авиационного образца. Вместо двигателей - две серебристые трубы под "брюхом", из которых просто вырывался поток воздуха и света, что было у них внутри - Пётр не знал.
   Конечно, всё не так потрясающе просто, иначе бы это была уже не наука (пусть - тайная), а чистое колдовство. Баба Яга тоже в ступе летала, и ничего себе. Оболочка корпуса содержала микроструктуры: под обшивкой - мириады тончайших проволочек из ниобия, весь корпус - сплошная сверхпроводимая обмотка. Зачем? И как это было сделано без микротехнологий? Но, господа, чёрт бы меня побрал, если бы я знал - зачем и как.... Остаётся только догадываться. Но скажу наперёд, лично мне ещё предстояло ознакомиться весьма близко с одним из потомков легендарного "Серебристого демона". Посему, достаточно достоверно глаголю вам сии описания. Могу представить себе тот первый бой "Демона" воочию, попробуйте представить себе и вы, что это было такое.
   В поднебесье бой закончился, а там, внизу, грузовоз, нацеленный на гатчинский дворец и ведомый американским компьютером, рухнул на предназначенную цель. Чудовищное огненное облако взрыва пробило тучи, зашвырнуло ввысь рой обломков, расплылось уродливым чёрным грибом. Было видно, как по прихотливому узору облачного покрова, по затейливым фантастическим горам и белым башням понеслась от взрыва кольцевая ударная волна, ломая и смазывая эти эфемерные облачные замки. Достигнув "Орлика", нещадно встряхнула всю машину. Апракшин вздрогнул, в ушах щёлкнуло, и весь корпус "Демона", показалось, издал тихий хруст. Ещё через мгновение сквозь свист ветра донёсся приглушённый раскат грома.
   Пётр словно протрезвел. Сбавив скорость, выровнял машину. Стрекотнули разворачивающиеся для планирования крылья. Полностью развёрнутые и изогнутые вперёд, они напоминали чем-то крылья летучей мыши.
   - Садимся, - услышал Апракшин ставший хмурым голос Петра. - Ворон был прав.... Он всегда прав, чёрт бы его побрал.... Не след отдаваться пучинам эмоций... не след.... Надобно было не допускать сего взрыва....
   Надо отдать должное царю. С этого дня он стремился подчинять трезвомыслию рассудка свою буйную, своенравную натуру, вечно рвущуюся в драку и заоблачную высь...
   Пожалуй, это почти всё, господа. Ход предыстории достаточно ясен, и можно догадаться, что было дальше, и почему Россия, достигнув неслыханного могущества, не стала Аркадией, а, напротив, её ждал период нового упадка. Позвольте, всё же, двумя-тремя штрихами дополнить картину тех времён.
  
  
  
  
  
   5.
  
   ...Уже летом 1975 года Россия подверглась массированному ракетно-ядерному удару. Из-за спешного строительства в Европе баллистических ракет, были отложены на неопределённое время запуски космических аппаратов, и, понятно, весь мир безнадёжно отстал в этом деле от безумных русских Иванов.
   Было построено и выпущено двадцать атомных ракет, но к лету Военно-Небесный Флот России уже обладал сорока "Серебристыми демонами", и первые сорок пилотов (включая и самого Петра), были выбраны и обучены магистрами азам управления чудо-машинами. Этих людей стали называть небесными гардемаринами. Они уже умели летать, но ещё не имели личных одических дисков, стали первыми курсантами новой русской военно-лётной школы.
   Так вот, армаду ракет посшибали ещё в стратосфере - на каждую было по два "Серебристых демона". Лучевые удары максимальной мощности просто мгновенно испарили их. С этого момента исчезло всякое давление извне, и Пётр, обуянный невиданным доселе энтузиазмом, развернул невиданные доселе реформы. Огромная энергия словно лучилась от этого человека, твёрдой рукой он быстро воплощал всю бездну своих невероятных, порой сумасбродных идей и мечтаний. Одновременно и грубо-безжалостный, и чуткий к людям, - он и заботился о простом народе, и готов был немедля ставить к стенке любого ослушника или копотливого в работе. Вот такое, представьте себе, соединение противоположностей. И бог и демон, и царь и тиран. Имея власть абсолютную, не знал, что такое упиваться властью, делал огромные дела, строил, карал и миловал непрерывно. Может, это и нужно было в тот момент странному русскому люду? Несмотря на крутой норов, царя любили в народе и почитали с каждым годом всё сильнее, поди, уже с Господом Христом Спасителем наравне, прости боже. Но ведь он и был спасителем! Реальным, сильным, умным, безжалостным и заботливым... царь, одним словом, какого ждали, желали, видимо.... И он пришёл.
   Перунов Дух.... Говорил об этом Ворон.... Бог его знает, может правда в этом что-то есть? Мощнейшая, грубоватая, но созидательно направленная сила, которая сплачивала всех, словно заряжала своей энергией.... Интересно, что водку стали пить меньше, (у мужиков появилась работа, смысл, страх иногда), но не перестали. Перестали спиваться. Почти не видно стало измызганных, падших бомжей и обавившихся баб-алкашек, да и жить стало, по большому счёту, заметно лучше в материальном смысле. Энтузиазм тот, сравним, пожалуй, со временами Сталина у нас, временами буйного строительства. Но не то, всё равно, не то. Концлагерей не было, репрессий, хотя по приказу Петра могли расстрелять сразу, на площади... Необъяснимо, да и нет нужды. Здесь разворачивала свой сценарий совершенно другая История, общими с нашим миром были лишь черты, да ещё тот самый, загадочный, дух нашего народа, основанный на слиянии противоположностей и абсолютно "умом не постижимый". Эта духовная общность принимала здесь порой гротескные, необычные формы, и я расскажу о том, что видел, что заслуживает внимания - по ходу расскажу, это интересно и забавно порой.
   Итак, реформатор-самодур развернул такую небывальщину, что у былых врагов шевелились волосы на голове. С тем, что он натворил, можно было запросто завоевать весь мир, однако "чужого нам не надобно, но и к нам не суйтесь, коли жить охота, пистона вставим. Ваши грядки нам не надобны, мы дале пойдём, в небеса полетим, поглядим, что на планетах делается и есть ли польза какая. А коли тамошние жители не прочь, завяжем связи небесные, и торговые и научные какие, и вообще поглядим, чем дышут, ежели дышут. А то и водкой угостим, и спеть и сплясать сумеем...". Сам царь устраивал шумные сборища с попойками в поднебесье, "обмывая" каждый новопостроенный и запущенный за облака воздушный порубежный город-крепость. Эти города-цитадели надёжно охраняли границы и стали настоящим плацдармом для выхода в космос. Если Пётр-I "прорубал" когда-то из Питера "окно в Европу", то его достойный потомок, похожий чем-то и по характеру и внешне, рубил железной рукой окно к звёздам. Не больше и не меньше.
   Небесный простор был по сердцу Петру, как и морской - его тёзке-предку. Виток истории в этом мире причудливо вернулся на круги своя. Царь преображался в небе, расцветал духом и пировал с особой удалью, всласть, громоздил свои воздушные города и корабли. На поднебесных пирах, выгнав взашей после церемоний телевизионщиков и репортёров, заставлял призванных для освящения попов пить со жбанов, а когда те косели, ударялся с ними в песни, пьяный катал их, пьяных же на "Серебристых демонах", и этих попов, порою, увозили на землю в беспамятстве, а то и с разрывом сердца.
   Таков был царь. Вольный дух Петра не внял предостережениям верного слуги Ворона, был опьянён не столько водкой (сей продукт почти не вредил монарху), сколько абсолютной свободой. Никто не заметил, как стали снова изменяться времена, как зашевелились те, кому всегда не давали покоя богатые восточные земли.
   Так уж повелось на Руси - извека в крайности ударяться, да всё лбом и очень больно. Спаситель Отечества встал в один ряд со Спасителем и даже затмил Его своим сиянием. Закат начался, наверное, с рождением сына Алексея, который оказался полной противоположностью отца, но которого отец, правда, не прикончил, в отличие от своего великого предка. Хотя и собирался. Но не смог. К тому времени уже смертельный недуг томил душу Петра тоской и царь быстро угасал, прозревая и понимая свои заблуждения. Но исправить что-либо был не в силах.
   Слуга Ворон по прежнему был с ним и сохранял свою верность, и, справедливости ради скажем, ни разу не упрекнул Петра в том, что тот не внял его осторожным, тактичным и достаточно частым предупреждениям. Говорят, что перед смертью Пётр истово молился двое суток, не вставая с колен. Молча и в полном одиночестве, перед громадной иконой Спасителя в свете сотен сгорающих свечей, которые менял слуга Ворон, скользя по покою царя неслышной чёрной тенью. И ещё, говорят, почил тихо, без муки, словно заснул с улыбкою на устах. Может, внял Спаситель? И показал будущее? Далёкое, прекрасное.... Или не очень далёкое? Такова молва в народе. А коли есть молва, есть и причина. Без причины, известно, даже мелочи не случаются...
   Ну, а ваш покорный слуга, с вашего позволения, продолжит свою побывальщину, ибо есть ещё кое-что рассказать интересного не только о собственных скитаниях, но и о том парадоксальном мире, в котором он очутился.
  
  
  
  
   Часть 3. Скиталец возвращается.
  
  
  
   Глава 1.
  
  
   1
  
   - Тебе чего кинуть? Пивка баночку? - Поль склонился над осветившейся изнутри утробой маленького холодильника, встроенного в переборку.
   - М..., давай.... Давай "Туборг", есть там? - Майк отвернулся вместе с креслом от мониторов и огоньков, закинул ноги на сидение напарника.
   - Всего одна банка! Пьют все, паразиты, а принести - лень. Держи, ладно, я сока попью. - Майк бросил Полу жестянку, скривился:
   - Коряги убери со стула.
   - Я в тапочках.
   - Надо было в лоб тебе этой банкой залепить.
   - Шестой пост, штатный доклад, - лаконично, без интонаций сказало внутри пульта.
   - Вот и давай, - Поль показал пакетом с соком на хромированный тонкий стержень микрофонной стойки.
   Лениво мыкнув, Майк нехотя протянул руку к приборам, щёлкнул клавишей, наклонил к себе стойку.
   - Говорит шестой, Майкл Шеблтон. 23.00, освещение по боксам переведено на ночное, мальчики ложатся спать, всё тихо. В четвертом боксе построение у линии, ситуация под контролем. Дежурные охранники на местах. Бригада уборщиков - последняя - возвращается из третьего цеха в шестой бокс. Сопровождение по штату. Всё, оператор Шеблтон.
   - Принято, спасибо.
   Майк отключился.
   - У нас же там, в карцере, сегодня птица сидит, - напомнил Поль.
   - А... - его напарник снова нажал пару кнопок, глянул на один из экранов. - Да, всё в порядке. Сидит на полу, концерт слушает, бедняга. Уже полчаса, как.... Никуда не денется. Слышал когда-нибудь отрывки этого концерта?
   - Ну, если его запись - твоих рук дело, то и слышать не хочу.
   - Вот, в руководстве тоже, видимо, так решили, и поручили это дело мне. Я старался. Классная оратория. Зря не хочешь послушать, очень талантливо. Душевыворачивающе.
   - Так ты всю душу, наверное, свою вложил, поэтому и вышло душевыворачивающе. Ты мне обещал последний концерт Тины Тёрнер записать, кстати.
   - Слово - дело... - Майк похлопал себя по карманам рубахи. - Записал, клянусь, но забыл захватить.
   Поль, аккуратно наподдав, сбросил ноги товарища со своего кресла, сел, потягивая сок через трубочку.
   - Трепло. Вторую смену уже несёшь.
   - Да принесу я, принесу! Нашёл тоже, что слушать.
   - Ну, лучше, чем твой концертный ноктюрн.
   - Оратория, - поправил Поль. - С массой оригинальных обертонов.
   - Да пошёл ты в пень.
   - Будешь выступать, запишу отрывочек вместе с Тиной Тёрнер...
   Зуммер тревоги заставил обоих развернуться к экранам. "Четвёртый бокс, беспорядок в коридоре", - лаконично доложил компьютер наблюдения и выдал на два экрана картинку с телекамеры.
   Там, будто в панике, разбегались люди и вооружённые охранники, двое из которых выскочили из двери санузла. Донеслись панические крики, возгласы на русском языке. Ничего не понимая, Майкл сморщился, произнёс:
   - Что за чертовщина?
   - Похоже, они все вместе удирают от чего-то в туалете. Вон, охрана оглядывается, тоже бегут.
   - Да, что там? Давай "крышу", доложим.
   - Погоди, погоди.... Смотри, успокоились. Вон, охрана собралась и ринулась в туалет, остальные разбежались по каютам. Это не бунт, похоже - контролируют ситуацию.
   - Что охрана вообще делает там, в 11 часов вечера? Какие-то построения, беготня...
   - Этих русских разве поймёшь? Чего-то искали сегодня весь день, знаю, по всем палубам и боксам.
   - А чего искали-то?
   - Не знаю.... О, гляди, кто-то вышел. Это же этот, их старший надзиратель, как бишь его? Смей-а.... Русские имена вообще язык сломаешь.
   - Ободранный весь, мокрый.
   - Дрались, что ли?
   - Вон выводят какого-то пацана.... В каюту затолкнули.
   - Уходят.
   Долговязый детина на телеэкране посмотрел в камеру, махнул рукой, дескать - порядок.
   - Всё, что ли?
   - Похоже, так. Русские... попробуй, пойми их, сущие черти. Ладно, отбой пока. Оставь изображение, будем поглядывать...
   ...Ночная смена в операторской охранных систем тянулась, как всегда, невыносимо долго. Зелёные циферки в окошечке хронометра лениво сменяли одна другую. Тихо играла музыка, тонко пела электроника, шелестел воздух из-под колпака кондиционера. Пол с Майком болтали о том, о сём.
   Через два часа, когда кофеварка, источая ароматы, шипя и побулькивая, уже нацедила первую чашку кофе, равнодушный голос автомата в пульте очередной раз напомнил о штатном докладе. Теперь Майкл пробежал глазами по телеэкранам, пощёлкал кнопками, наклонил к себе стойку микрофона.
   - Оператор Майкл Андерсен, обстановка штатная по всем боксам и рабочим палубам. Единица под номером 1156 отбывает наказание в карцере номер 2, состояние удовлетворительное. Конец доклада, - отключился.
   - Гм, Майк, этот парень в карцере... - Пол задумчиво глядел на монитор автоматики тюремного бокса.
   - Чего там у тебя? Всё нормально, вот показания, сидит, наслаждается.
   - Наслаждается, вижу. На хронометраж глянь. Компьютер гонит мою ораторию и все прочие эффекты практически одновременно и без перерывов уже скоро два часа как. Там же предусмотрены перерывы.
   - Что? - Майкл вскочил, сощурился на экран, застучал клавиатурой. - Нет, - сказал через минуту, - аппаратура в порядке. Паузы рассчитаны на пиковую нагрузку психики и включаются в зависимости от состояния пациента, чтобы он не спятил там.... Глазам не верю...
   - Что?
   - Вот кривые ритмов мозга, температура, давление, пульс, степень моторности мышц.... Чёрт побери, вот задница! ПАРЕНЬ СПИТ, как младенец!
   - Как спит? Под мою-то ораторию?
   - Подо всё...
   - Может быть, он того, выключился? Два часа кошмара...
   - Вот все показания, энцефалограмма, кардиограмма. Все характеристики нормального, здорового сна. Как тебе это нравится? Выходит, руководство промахнулось с твоими талантами душевыворачивателя?
   - Да ладно, о чём ты говоришь? Теперь точно запишу тебе. Видел бы ты лица людей, выходящих оттуда.... Их обычно выводят под руки! За два года это первый случай!
   - Аппаратура не врёт?
   - Такого вообще никогда не было.
   - И что, будем докладывать?
   Майк пожал плечами.
   - Эта ситуация не предусмотрена в разряде нештатных.
   - Ладно, давай последим за ним и через час доложим.
   - Пожалуй...
  
   2.
  
   ...- Сволочи, хоть бы дали человеку одеться.... Взяли и увели под белы рученьки... - Генка, зло ворча, застёгивал пуговицы рубахи.
   - Точно, - Анатолий, долго и тщательно вытиравшийся полотенцем, присел на сиденье возле шкафчика, ещё только взялся за свою одежду.
   - Ну, что ты там ещё долго копотничать будешь? Все уже ушли, мы с тобой последние.
   - Сейчас, сейчас. Иди, догоню на трапе.
   - Давай быстрее.
   Генка, продолжая сокрушаться и качать головой, исчез в проходе. Мгновение, другое Толик выжидал, прислушиваясь к удаляющимся шагам боцмана. Потом быстро оделся, ещё раз прислушался и подошёл к шкафчику Дениса. Приоткрыл дверцу, пошарил рукой. Есть. Прохладный камешек лёг в ладонь и тут же стал источать тепло. Не долго думая, Толик накинул нить на шею, спрятал амулет на груди, прислушался теперь к своим ощущениям. "Откуда он берёт эти камушки? Смея один отобрал, а у него другой. Может быть и ещё найдётся? Покамест у меня побудет". Кожу пощипывало, некая благостная энергия, как струйкой текла от камня прямо внутрь, растекалась по всему телу до самых кончиков пальцев рук и ног, снимала усталость.
   "Что же это за штуковина?", - думал Толик, торопливо взбегая по трапу. Хорошо помнилось ещё, как пришло чудесное исцеление тогда, в том страшном подвале. Вот и теперь - куда-то делись и дикая усталость, и головная боль, которые наваливались каждый вечер после адского трудового дня.
   Толик влетел в коридор бокса и замер от неожиданности: все были построены по линии, и перед строем, заложив руки за спину, прохаживался Смея, стояли его архаровцы.
   - Ну, что мы остановились, молодой человек? - Смея бросил на него короткий жёсткий взгляд исподлобья. - Никак не можем попу намыть? Вас все ждут, в строй, пожалуйста.
   Толик испуганно присоединился к своим. Смея заговорил.
   - Итак, господа хорошие, ситьюэйшн следующий. Все видели, как мною была конфискована у номера 1156 небольшая нештатная побрякушка. Сущая чепуха. Но вот загвоздочка. Естественно, я доложил, куда положено о причине небольшого беспорядка сегодня утром в этом самом коридоре перед этой самой камерой, - он сделал жест большим пальцем в сторону камеры над входом. - Когда я описал сей предмет, с меня, неожиданно, в приказном порядке, оную цацку потребовали. Уж не знаю, чего взбрендило там, - он ткнул пальцем теперь вверх, - но штучка сия пропала. Я мог обронить её в цеху, где угодно - здесь, на этой палубе. Её приказано отыскать, и её ищут с утра по всем боксам, цехам и палубам.
   Анатолий почувствовал, как под ложечкой возникла неприятная пустота. Главный надзиратель продолжал:
   - Так вот, господа, дабы не устраивать здесь обысков, и быстрее дать возможность всем пойти спать, прошу, ежели кто нашёл указанный предмет, немедля вернуть. О возможных неприятностях для вас, думаю, не стоит и говорить. Разойтись по каютам, сбор через пять минут.
   Толик сглотнул ставшую тягучей слюну, спросил с глупо-невинным видом:
   - В туалет можно? На минутку...
   - Куда угодно, сударь. Я же сказал - пять минут.
   Парень проскользнул в санузел. "Утопить в колене унитаза, - первая мысль, возникшая в мозгу. - Потом достану...". Закрывшись в кабинке, он лихорадочно расстегнул ворот, достал амулет. Торопливо погрузил его в унитаз, пропихнул подальше, чтобы было не видно. Так..., готово. Стряхнул воду с руки, щёлкнул шпингалетом дверцы, рывком открыл. Сердце упало: перед ним, уперев руки в боки, стоял Смея, и глаза его были как два буравчика, глядели в упор с ядовитым прищуром. На лице - презрительная гримаса.
   - Вы всегда не смываете за собой, номер 1137?
   - Я... а-а..., - задохнулся Толик.
   - ...И полощите руки в унитазе?
   Парень побледнел, машинально отёр ладонь о штаны.
   - Н-нет... да нет,... я это...
   Коротко скрежетнуло. Толик, всхлипнув, сложился пополам, ткнулся лбом в кафель. Валяясь по полу у ног надзирателя, жалобно простонал:
   - Всё, всё, не бейте... не бейте... я скажу,... отдам...
   Смея холодно дождался, когда жертва отойдёт от шока и поднимется на ноги.
   - Ну-с, истерика закончилась? Так и будем стоять, и держаться за переборки?
   - Сейчас, сейчас...
   Мелко дрожа, Толик зашёл в кабинку, достал камень. "Гад, гад, сволочуга, гнида", - обиженно билось в голове. Когда трясущиеся пальцы протянули Смее амулет, яростная, полная ненависти мысль словно сконцентрировалась в руке: "Чтоб тебя вспучило, с-сука, чтоб у тебя хобот вырос, рога, копыта и кол на лбу!"
   - Ну, вот, чудненько. - Смея брезгливо, двумя пальцами взял камень. Показалось, что ледяной импульс сковал на мгновение мышцы руки, прошёл сквозь всё тело и отпустил. Показалось. Завернув камушек в носовой платок, убрал в карман рубахи. - Где нашёл?
   - Он был у Дениса,... у которого он и был.... Я не помню личного номера. Это его камень. Из санбокса увели в одних трусах..., ну, в карцер...
   - А у тебя как оказался? И почему прятал?
   - Его уводили, он бросил камень в шкафчик, я подобрал. Амулет это, чудодейный, раны лечит любые, хотелось себе оставить...
   - Гм, занятно. Впредь, дружок, изволь сразу подчиняться приказу. Иначе тоже отправишься отдыхать в карцер. А пока, для науки, вот это.
   Снова скрежетнул "шокер". Хрипя и корчась, Толик откатился к дверцам кабин. Смея, сморщившись, сплюнул и развернулся к выходу, не желая наблюдать корчи и рвоту.
   Сознание Анатолия помутилось от боли и судорог не надолго, на какие-то мгновения, когда боль чуть отпустила, и он начал приходить в себя, услышал вой. Кто-то выл близко, почти рядом, чуть дальше - неразборчивые выкрики, беготня. Держась за дверцы кабинок и кривясь от боли, скрутившей живот, парень попытался подняться, поднял голову, посмотрел в сторону входа. Вой шёл оттуда и приближался. Широкая тень легла на кафель, некая бесформенная масса загородила проход. Хрипя и завывая, в полосу света шагнул кошмарный монстр.
   - Что-о ты-ы сде-ела-ал!!! Что-о ты-ы сде-ела-л со мно-ою!!! А-а-а!!!
   Визгливо заорав, забыв про боль, Толик в ужасе метнулся к дальней стене, поскользнулся в собственных нечистотах, прокатился кубарем. Продолжая орать, отполз на карачках и забился в самый угол.
   Монстр, наступая, продолжал выть и размахивать короткими ручками на громадном, шарообразном теле, с которого свисали клочья одежды. Страшный бубнящий голос повторял:
   - Что-о ты-ы сде-елал?!
   Очертания похожего на раздутого человека чудовища были неверными, размытыми, словно проглядывали сквозь поток горячего воздуха. Оно переваливалось с копыта на копыто, корчилось. Вернее - его корчило, крутило. Что-то длинное и гибкое, похожее на серый хобот, начало толчками выдаваться вперёд из бесформенной, оранжево-чёрной массы головы.... Это был кадр из бредового фильма ужасов о материализующихся и трансформиющихся прямо на глазах, неведомых демонах.
   Толик, закаменевший от кошмара, готовый весь вдавиться в стену за спиной, забывший, как кричать даже, разглядел вдруг на одной из лап чудовища "шокер" и всё понял.... В этот момент монстр рухнул в лужу из того, что пять минут назад было содержимым Толиного желудка. Полетели брызги, вой стал нечленораздельным, утробным. Огромная туша колыхалась вся, словно собравшаяся в шар жидкость, раздувалась дальше, очертания становились всё более размытыми.
   Продолжалось это недолго, но длилось вечность и запомнилось парню на всю жизнь. Со смачным чмоканьем шарообразная масса вдруг стала схлопываться, сжиматься. Извивающийся, как змея по полу, хобот втянулся, сузился, изогнулся в последний раз и исчез. Ужасное нечто стало обретать формы человека, втягиваясь, исчезли рога, копыта, всё прочее лишнее. И вот, остался лежать на полу, лицом в зловонной луже, в разодранных лохмотьях, надзиратель Смея. В левой его руке был зажат носовой платок, в который он завернул амулет. Но теперь платок был пуст, камень снова исчез.
   В туалетную комнату ворвались вооружённые охранники, и первый из них едва удержался, чтобы не изрешетить очередями две жалкие человеческие фигурки. На лицах всех было написано смятение и ужас...
  
  
   3.
  
   Почти всё, пригрезившееся мне, провалилось в бездну, в небытие, в пустоту, забылось начисто, как забываются сны. Осталось только ощущение удивления, небывалого удивления, которое бывает при соприкосновении с реальным и очевидным волшебством.
   Я очнулся, словно расколол лбом тонкую хрупкую преграду и стал самим собою. В этот же момент вжикнули запоры, засвистело едва слышно масло в трубках, дверь карцера с рокотом уехала в сторону, глухо стукнула об упоры.
   - Выходи, - приказала из полумрака одна из двух теней. Жердь.
   Я, разминая затёкшие до полной немоты конечности, поднялся, пригнувшись, неуверенно шагнул вперёд. Ноги почти не гнулись, гудели от растекающегося по ним жара. Метка на руке пропала. Щёлкнул выключатель, хлынувший свет заставил зажмуриться, выдавил слёзы, но я заметил третьего человека. Он стоял у стены возле входа и хмуро смотрел на меня. Смея, собственной персоной. Какая честь.
   Выход из тюремного бокса был открыт. Помня указания, и не утруждая себя никакими размышлениями, я заковылял прямо туда. На ходу растирал запястья, массировал пальцы. Чего надо этому Змею поганому?
   - Стой, - хмуро сказал он.
   Я остановился, посмотрел ему в глаза. Что за выражение? Тени страха, ненависти сменяли одна другую.
   - Скажи мне, КТО ТЫ? И что ЭТО? - он дулом автомата приподнял на моей груди амулет.
   Господи! Совсем забыл про него! Что за отупение в башке? Я отвёл рукой холодное дуло в сторону.
   - Я не знаю, КТО я здесь и не знаю сам, что это за камешек, - честно ответил. - Просто он никогда не расстаётся со мною надолго.
   - Послушай... - Смея опустил автомат. - Может быть, ты хочешь, чтобы мы договорились? Что тебе надо? Я всё равно буду сегодня делать доклад ОБО ВСЁМ, - он сделал ударение на этих словах. - И если тебя начнут допрашивать там, наверху... они разложат на атомы и тебя и твой камушок.
   - Я хочу только свободы. Себе и моим друзьям. А чего ты сам-то хочешь?
   - Знать кто ты и что это.
   - Просто знать?
   - Просто знать.
   - Даже если бы ты дал мне свободу, я не ответил бы тебе. Потому что Я САМ НЕ ЗНАЮ.
   - Ладно. Не хочешь разговаривать со мною, заговоришь там. Увести.
   С гробовым молчанием теперь, меня сопровождали наверх, в бокс душевых и раздевалок. Там дали пять минут умыться, одеться, и через десять минут я уже стоял на своём рабочем месте. Естественно, голодный, как зверь и злой на весь этот белый свет.
   Мужики наши встретили меня с эмоциональным подъёмом, наперебой стали рассказывать о вчерашних вечерних событиях, удивляться, КАК ЭТО ПРОИЗОШЛО, радоваться, что досталось так этой собаке злой. В этом мире, оказывается, подобные вещи не совсем в диковинку, всякое бывает там, дома. Потом уже я наслушался всевозможных рассказов о нечисти в лесах, вампирах, оборотнях.... Чертовщина, короче говоря, куда я попал?
   Все уже знали о моём амулете, просили показать. Расстегнул ворот, пустил камень по кругу. Стоя у конвейера, заметил, что плечистый негр, напротив, с той стороны узкого стола, с интересом поглядывает на меня, в обед прислушивался к нашим возбуждённым разговорам. Понимает по-русски? Следит? Но в его глазах было откровенное, ничем не скрываемое любопытство, он порывался что-то сказать, но удерживался. Я подмигнул ему:
   - Как дела, амиго?
   Он вдруг ответил на хорошем русском:
   - Меня зовут Рунгото Фаэль Ривьен. Просто я, кажется, видел в твоих руках ту вещь, которую искали и у нас. С чего такой переполох?
   - Денис Миролюб. Да, это она.
   Он заметил моё удивление.
   - Я учился в России, - ответил Рунгото на мой немой вопрос. - И хорошо знаю язык. Здесь я случайно, против воли.
   - Внимание! Четвёртый участок! - взорвалось вдруг над самой головой. - Не разрешаются на рабочем месте разговоры в ущерб работе! Первое предупреждение.
   Я бросил взгляд вверх на железный ящик с камерой и динамиком, закреплённый на вентиляционном коробе, показал неприличный жест, который у нас называют "фак". Знают его здесь или нет? Да пошло оно всё.... Возобновил свою вертотню с банками. Стол - конвейер, стол - конвейер. Мне передали камень. Зачем я его вообще доставал? Прямо перед бесчисленными камерами.... Наплевать, пошло оно всё. Народ примолк со своими вопросами, да я и не мог ответить им ничего толком...
   Конвейер - стол, конвейер - стол. Встретились опять глазами с негром, сказал ему:
   - Мы тоже здесь против воли, и не прочь были бы удрать.
   Новый разворот.
   - Выйдете в туалет после меня, поговорим немного, - тихо, почти одними губами сказал Рунгото. Я понял.
   При покидании рабочего места по нужде, необходимо было нажать специальную кнопку. Там, на щитке включался таймер. Максимально разрешённое время одного перерыва было 8 минут и всего 20 минут за смену. При незначительном превышении лимита грозило мелкое взыскание типа внеочередной уборки цеха, если же превысить лимит более чем на пять минут, можно было заработать какое-нибудь принудительное и малоприятное обследование кишечника с чисткой через все отверстия. О нас заботились и опекали...
   Через полторы минуты мы встретились, в санузлах можно было разговаривать свободно.
   - Я сын президента Сенегала, - сразу заговорил Рунгото. - Меня похитили год назад и сдали в рабство враги из оппозиции. Среди нас ещё несколько человек, не желающих мириться. У нас налажен контакт со всеми недовольными.
   - Каким образом?
   - Контакт довольно слаб, разумеется. Сегодня - среда, рабочий день короче на час. Бассейн, спортплощадка. Мы перекидываемся информацией, хотя везде телекамеры и надзиратели.
   - И что, есть шансы?
   - Пока очень зыбкие, мы выжидаем, накапливаем информацию. Были бы деньги...
   - У меня есть немного, сколько надо?
   - Надо много, но для начала хватит и пятидесяти долларов.
   - Будут.
   - Чудесно, мы достанем теперь схемы этого плавучего завода. Вы согласитесь быть с нами?
   - Да. Схемы палуб, помещений, коммуникаций? Такое возможно?
   - Есть пути.
   - Хорошо, сегодня деньги будут у вас. Вечером. Где увидимся?
   - Зал настольного тенниса. Прекрасная возможность побеседовать. Если вы появитесь раньше, займите столик. Их там всего пять штук.
   - О'кей.
   - Что?
   - Что? Я сказал о'кей, замётано.
   - Вероятно, "всё в порядке"?
   - В полном, договорились. Не так что-то?
   - Вообще, эти американцы говорят "о'би", кто-то пошутил над вами. "О'кей" - сленг сексуальных меньшинств, когда партнёры нравятся друг другу, ну... передаёт эмоцию удовлетворения...
   Краска ударила мне в лицо.
   - Ох, дьявол, простите бога ради, точно опростоволосился...
   - Я так и понял, о'би. У вас говорят "век живи, век учись". Идёмте, время.
   - Да, да...
   Впредь я вообще перестал произносить что-то подобное, ибо это "о'би" мне резало слух и застревало в глотке, точно тот самый телерекламный предмет из моего мира. Ну, да хрен с ним. Спасибо за науку, теперь не сваляю дурака в другой ситуации, где, возможно, понадобится более щепетильный подход к словам...
   По средам, обычно, мы, пользуясь лишним часом, тратили его на сон, редко кто-то - на сауну. Активный отдых был уделом более освобождённых рабов, которые уже отпахали три года и заслужили свои маленькие привилегии в виде выходных дней, когда и отсыпались. Нам, правда, могли дать в качестве поощрения за хороший труд, обучение и поведение полудневный отгул, а в дальнейшем - и дневной даже, но пока таких счастливцев не находилось. Чаще мы получали взыскания и занимались уборками цехов, санузлов, коридоров и того же спорткомплекса.
   Вот и сегодня никто из наших не выказал желания пойти поиграть в волейбол или теннис. Наспех - душ, с охами и крёхами - по койкам. Моё же самочувствие было неизменно средним, быстро восстанавливалось при усталости. Вода душа смыла всё, и я первым из санбокса выбежал в шахту трапов. Мне уже хорошо было известно, что там внизу, вход же в спорткомплекс был этажом выше нашего. Но трапы уходили и дальше, что там? Узнать скоро предстояло, я чувствовал, что вот-вот за мной придут, Смея говорил об этом вполне определённо. Однако пока не трогали. Как выяснилось позже - наблюдали, я даже Смею не видел последние два дня. И назавтра вечером, в "день американского гражданства" к нам не явилась клика наших "дедов" чинить беспредел. Первый раз. Наши блаженствовали, всё разглядывали мой амулет, удивлялись, радовались, бесконечно выспрашивали. Но что я мог им сказать? Не помню, не знаю, полная потеря памяти, вот и весь ответ. Фомин кивал головой со странным видом, ведь знал что-то, но продолжал молчать. Но это всё - завтра. Сегодня я сам неожиданно кое-что вспомнил, что повергло меня почти в шок.
   Вбежав в свою каюту, я взял со стола карандаш и выковырнул туго скрученные деньги из щели между колпаком кондиционера и подволоком, извлек одну бумажку, потёр её о рукав рубахи зачем-то, завернул в обрывок целлофана и засунул в рот. Пока подходил к зеркалу, вспомнилось, что обещал передать деньги Ирине, жене Михалыча, сам себе обещал.... Но для этого надо ходя бы выбраться отсюда. Критически глянул на свою физиономию в зеркало. Не заметно, вроде, но рот лучше не открывать, молчать, как рыба об лёд.... Так я и пронёс эти деньги сюда, но тогда нас вообще ни о чём не спрашивали, погнали в душевые для начала. Потом - на медосмотр, удалось предать деньги Генке, который прошёл его раньше.... В общем, обсосали мы с ним эту пачечку, как "чупа-чупс", и ничего...
   Потрогал щёку перед зеркалом, встретился глазами сам с собой, и вдруг что-то произошло. Точно щёлкнуло в мозгах, возникло некое напряжение, которое бывает за миг перед вспоминанием чего-то важного.... Это длилось всего мгновение-другое. "Как трудно до тебя достучаться", - сказало ОТРАЖЕНИЕ. Нет, конечно, не буквально сказало, отражение оставалось отражением, но я понял, что это ОНО сказало. Не голосом, не внутри головы.... Просто возникла это мысленное обращение к моему сознанию, как возникают обычные мысли, но это была не моя мысль, а именно обращение. Я увидел темноту карцера и медленно проявляющееся, призрачное лицо вышедшего из камня волшебного существа. Это было моё лицо, как в зеркале, а то существо - я сам.
  
  
   Глава 2.
  
   1.
  
   - Мистер Стэплтон, файл специнформации из Разведывательного Управления получен по цифровому каналу, расшифрован и введён в ваш компьютер, - негромко сообщил селектор бархатистым женским голосом.
   - Спасибо. Вызовите, пожалуйста, ко мне начальника охраны завода господина Крамера. Пусть придёт прямо сейчас и проходит без приглашения.
   - Хорошо, сэр. Кофе?
   - О, нет. Минералки, если можно...
   Эндрю Стэплтон - капитан-директор закрытого плавучего завода транснациональной кампании "U. S. The tropical fruit company ltd.", крепко сбитый, представительного вида мужчина, лет 45, с окладистой, но аккуратно подстриженной бородой, чёрными, тронутыми сединой волосами и ясно-синими глазами, пододвинул к себе красивую, инкрустированную золотом шкатулку. Неспешно открыл (печатка с бриллиантом сверкнула на пальце), достал сигару. Обстоятельно произвёл весь церемониал дегустации запаха, разминания в пальцах, откусывание спецкусачками кончика, раскуривания; окутался облачком белого ароматного дыма, и только тогда снял с клавиатуры компьютера прозрачный пылезащитный чехол.
   Вошла с подносом, минералкой и стаканом обворожительная секретарша, мило улыбнулась, сообщила:
   - Господин Крамер будет через минуту, сэр.
   - Благодарю вас, Инга, - Эндрю с удовольствием окинул взором фигуру секретарши сквозь сигарный дымок. - Пускай сразу заходит, хорошо?
   - Хорошо, господин Стэплтон.
   Не выпуская зажатую между указательным и средним пальцами сигару, Стэплтон ткнул клавишу, тут же засветился монитор. Ещё пара щелчков, открылся нужный файл, на экране возникли строчки текста. Одновременно застрекотал принтер. Задумчиво глотнув густого дыма и медленно выпуская его через ноздри, босс углубился в чтение.
   Когда в дверь постучали и её красивые, отделанные цветным шпоном створки робко приоткрылись, он дочитывал последние строчки. Вошёл Крамер.
   - Разрешите?
   Высокий, худой, в форме, средних лет. Волосы - прилизанные, кажутся грязными; широкие, сросшиеся на лбу чёрные брови, карие глаза. Машинально, привычно козырнул.
   - Присаживайтесь, Крамер, - босс указал сигарой на кресло, ближайшее к своему столу. Струйка дыма от сигары оставила в воздухе неровный след.
   На экране монитора светился отрывок текста: "...В связи с 20-ти летней угрозой со стороны России, и согласно с Монреальской Конвенцией об опасности обладания неразвитыми странами оружием массового поражения и сверхтехнологиями, любая достоверная информация (кроме перечисленной), оценивается, как услуга Правительству Соединённых Штатов и всему человечеству, вознаграждается соответственно.
  
   Распоряжение.
  
   Ваша информация взята под контроль ЦРУ, расценивается, как возможность опасности класса "А". Вам надлежит:
      -- Не вступать ни в какие прямые контакты с подозреваемым объектом до прибытия нашего спецагента.
      -- За объектом установить наблюдение без спецсредств, в рамках общего, но постоянно и непрерывно.
      -- По прибытии агента (в течение двух суток, военным вертолётом), строго исполнять его указания о дальнейшем взаимодействии с объектом.
      -- Принять все меры о нераспространении имеющейся информации, строго фиксировать и засекречивать любую другую информацию по данному делу".
  
   Стэплтон глотнул минералки, вставил сигару в зубы, аккуратно накрыл клавиатуру, сдёрнул с принтера лист бумаги, ещё раз задумчиво пробежал его глазами. Затянулся, неспешно стряхнул пепел в затейливую хрустальную пепельницу, посмотрел на Крамера.
   Начальнику охраны показалось, что светло-синий взгляд босса пронизал его насквозь, точно рентген. Так всегда казалось, когда на вас смотрел этот человек. Его необычно яркие глаза будто светились сквозь пелену сигарного дыма, от внимательного прищура у висков появлялась характерная сетка морщинок.
   - Только что пришла информация о штучке, которую в ЦРУ именуют "диск", - сказал Эндрю, затянулся, пустил новую струйку дыма. - Мда,... похоже, наши подозрения не беспочвенны. Этот русский фрукт совсем не то, из чего мы тут катаем консервы. Взгляните, - протянул начальнику охраны распечатку. Тот прочитал, спросил:
   - Кто он такой, сэр? Рапорта охранников похожи на шизофренический бред.
   - А вот, пораскиньте-ка мозгами, Крамер. С одной стороны, если бы он был тем, кого в нём заподозрило ЦРУ, и, судя по этой новой информации с грифом секретности "Х", этот человек не то, что ушёл бы отсюда спокойно, он бы сюда никогда не попал. Та штучка, что болтается у него на шее, наделяет его невероятными сверхспособностями и представляет собою конкретный интерес Правительства и спецслужб.
   - Поэтому было приказано найти её, так сэр?
   - Так, так, вы чертовски догадливы. Конечно, взять "диск" не удалось?
   - Нет, со старшим надзирателем русских началась чертовщина, вообще, всё это отдает полной чертовщиной. Ничего не понимаю, босс.
   - Из-за этой чертовщины Россию уже двадцать лет не поставить на колени перед мировой цивилизацией и прогрессом. И никто не может ни выведать, ни узнать, ни просто научно раскрыть эту тайну. Она - нечто, что не создать просто технологически. Так вот, Крамер, я говорил о том, что этого человека ничто не удержало бы здесь... - Стэплтон вновь затянулся, вприщур изучая своего подчиненного. - Но раз он здесь, значит, это ему самому нужно и есть причина. Так думают в ЦРУ. Они там в штаны наложили до самого подбородка из-за этого одного единственного двуногого варвара. Что скажете?
   - Сэр, этот человек преспокойно спал в карцере почти двенадцать часов...
   - Да, я читал рапорта, - усмехнулся Эндрю, вновь вставил сигару в зубы.
   - Дьявольщина...
   - Не дьявольщина, Крамер, а неизвестный нам способ воздействия на материю и неизвестный, бездонный источник энергии. Спецагенты ЦРУ, напичканные, как изюмом электронными, психотронными, механическими и энергетическими имплантантами - котята по сравнению с человеком, у которого на шее просто болтается камешек. Не правда ли весьма сказочно? Но это реальность и она - ЗДЕСЬ. И за неё могут неплохо заплатить, улавливаете?
   - Вот тут у меня ещё рапорт, - Крамер достал из мягкой прозрачной папочки, которую всё время держал в руках, листок бумаги. - Я проверил все медкарты русских на момент первого медосмотра и регистрации. В отличие от других, номер 1156 был абсолютно здоров и полон сил, как будто месяц провёл в Майами бич, а не в малярийном подвале. Двое русских умерли, десятеро были заражены в начальной стадии и малярией и жёлтой лихорадкой. Шестеро из них до сих пор ещё долечиваются по спецрежиму. Ещё бы неделя в том заточении, слегли бы все, а через три недели - умерли. Но не этот номер 1156.
   - Спасибо, хорошо, - Стэплтон взял листок доклада, положил его на стол. - Аккуратно допросите по одному всех русских об этом типе. Что они знают, откуда взялся среди них, как себя вёл, что говорил. Любая информация. Вызывайте завтра из цехов. В методах допроса будьте осторожны, но дайте им понять, что мы можем развязать язык даже египетской мумии. Ну, не мне вас учить, Крамер. Не переусердствуйте только.
   - Да, сэр.
   - Так... - Стэплтон с задумчивым видом потёр кончиком большого пальца о кончик среднего, словно пытаясь соскрести там что-то с ногтя. При этом бриллиант перстня переливчато засверкал в лучах света настольной лампы. Другая рука машинально стряхнула пепел с сигары. - И есть ещё один момент. Как я понял, этот загадочный амулет не является у нашего подопечного целым диском?
   - Это явствует из рапортов разных охранников.
   - Не следует ли отсюда, чисто логически, что сверхвозможности нашего номера 1156 ограничены?
   - Трудно судить, сэр. До сих пор этот субъект нас только удивляет.
   Стэплтон снова затянулся сигарой, просветил насквозь душу Крамера взглядом.
   - Может быть, нам как-нибудь осторожно поэкспериментировать с мальчиком?
   - Но инструкции, сэр? В течение двух суток прибудет спецагент ЦРУ...
   - А мы не нарушая инструкций...
  
  
  
  
   2.
  
   ...Я аж отступил на шаг от зеркала, встряхнул головой, попытался унять волнение. Спокойно, так, так.... Глаза закрыты, тишина в мыслях, тишина внутри моего сознания. Навык этого ментального упражнения был у меня ещё со времён занятий каратэ, часто помогал достичь внутреннего равновесия для принятия решений. Надо лишь прекратить отождествлять себя со своею бесконечно что-то перемалывающей в мозгах головой....
   Наваждение несколько мгновений назад было слишком сильным, чтобы не иметь причины, и сейчас я спокойно, уверенно извлеку на свет божий эту причину... Медленно разлепил глаза, не фокусируя на отражении в зеркале, словно некие тайные дверцы стали открываться внутри головы, выкидывая порции забытой информации...
   Всю ночь там, в карцере, я провёл в беседе с "существом из камня", которое было я сам, но легко отделялось от моего сознания, воспринималось диферинцированно, а значит, было не я, или "не совсем я". Пока я не понимал, что это такое. Моё зеркальное alter ego оказалось истинным хозяином камня, было почти идентичным со мною, и я мог мысленно выйти на контакт с этой странной сущностью. Что и попробовал немедленно сделать.
   "Трудно достучаться?"
   "Невероятно трудно. Постоянный грохот в твоей голове".
   "Мы с тобою общались вчера?"
   "Замечательно поговорили. Уже ничего не помнишь? Если изволишь слышать меня всё время, получишь обратно все свои способности и память".
   "Способности?"
   "Да, и память. Она у тебя, как у юной девицы. Может, опять в карцер засядешь? Пара суток сделают тебя человеком".
   Немного похоже на бред.... Разговор умалишённого с самим собой.... Где-то я читал, что есть люди, внутри которых уживается с десяток и более сущностей, которые способны по очереди брать верх над телом.... Пора лечиться? Но у шизиков нет такого камушка и до реальных чудес далеко.... Вот - это были мои собственные мысли, привычные, "тяжеловесные", которые сразу заглушили странный, едва уловимый контакт...
   Распахнулась дверь, и на пороге каюты возник Генка.
   - Ты куда погнал-то? - спросил с ходу.
   - Я... - совсем забыл о деньгах во рту, выплюнул свёрточек. - Не видно было?
   - А, - понял он. - Нормально, я и не заметил. Нашёл, куда баксы потратить?
   - Старик, - сказал я тихо, пяткой прикрыв входную дверь. - Может появиться возможность сорвать когти отсюда. Я сейчас там, в спорткомплексе, встречусь кое с кем. Потом поговорим. Ну, всё, не болтай тут.
   Генка многозначительно выпятил нижнюю губу:
   - Могила.
   По пути наверх думал о происходивших со мною странностях. Брало сомнение... эдакая едкая мыслишка,... а всё ли в порядке у меня с головой? Был ли реально контакт с этим странным alter ego? Что-то уже не верилось. Страшно просто - кому охота, чтобы вот так вот "крыша" взяла, да съехала? Понимал, мне лишь надо сосредоточиться, чтобы проверить, элементарная медитация выводит на контакт. Но боязно как-то. И другая едкая мысль сейчас появилась: "А нахрена оно мне всё это надо?" Представьте, в ваш разум кто-то входит и начинает разговаривать с вами. Причём - точная копия вас самих. "Нахрена?..". Ощущение, что я впутался во что-то зловеще-загадочное, полное скрытой неуправляемой силы и угрозы. И вместе с тем... вместе с тем, там, в карцере, я долго был в контакте, а когда очнулся, осталось только воспоминание о безграничном удивлении, но не опасности.
   Глаз телекамеры проводил меня на входе с шахты трапов на палубу спорткомплекса. Я остановился в проёме, оглянулся на камеру. Сделал несколько шагов назад по стальной решетчатой площадке. Объектив послушно повернулся. Вот, не замечал раньше, чтобы они поворачивались за мною на каждом шагу. Следят.... И вновь волна странной бесшабашности.... Страшно захотелось скорчить им рожу и высунуть язык. Да пошли они все.... Прошёл в хорошо освещённый, просторный холл. Охранник на входе с ленивым равнодушием, но тщательно обхлопал меня со всех сторон. Слава богу, ничего не спросил, буркнул только "проходи, парень".
   Войдя, оглянулся с интересом. Один раз только были мы с Генкой здесь - просто посмотреть ходили. В холле стояло в шахматном порядке пять круглых столов из чёрного пластика, окружённых удобными, мягкими креслами "под кожу". Почти за всеми столами сидели разношёрстные компании, пили соки, играли, кто во что горазд: от карт до шахмат. В двух противоположных углах смотрели фильмы по видео, там пестрели кассетами целые стены фильмотек. По двум другим углам кучками стояли игровые автоматы и компьютеры. "М-да, неплохой Диснейленд, - подумалось. - Куда мне-то?".
   Во все стороны из холла вели выходы в модные здесь восьмигранные коридоры. Малые угловые грани как сверху, так и снизу, служили светильниками, источали равномерный белый свет. Надписи сверху. Поднял взгляд, обратил внимание на потолок холла, который украшали собранные симметрично ромбовидные оконные проёмы. Сквозь них было видно звездное небо. Сверкая бисером огней, в небо вонзалась исполинская башня-надстройка - видимо рубка этого огромного плавучего города. "Титаник", - подумалось. Пора топить.... А это точно я подумал? Ну, вот, началось теперь.... Буду над каждой шальной мыслью соображать - моя или нет? Сумасшедший дом.... Стал читать надписи.
   Вот: "спортзалы, игровые залы, теннис", - гласила светящаяся табличка. Прямо, как в метро...
   Этот, ах, господи, как там бишь его? Забыл.... Мой чернокожий визави явился раньше меня. Теннисные залы были в конце коридора: налево - настольный, направо - большой. По перестуку шариков, который доносился сквозь дверь, (двери были простыми здесь, из дерева и пластика), я сориентировался даже раньше, чем прочёл табличку.
   Вошёл. Уютненько.... Человек у столика в дальнем углу помахал мне рукой с ракеткой. Подходя, я всё ещё пытался вспомнить имя этого чёрного парня. Смесь чего-то африканского и французского. Ну, да - Сенегал, бывшая французская колония, в нашем мире, по крайней мере. Бывали-с.
   - Привет! - белозубо улыбнулся он, подал руку.
   - Угу, - ответил я, протягивая свою руку и шаря взглядом по потолку. Четыре камеры по углам, не спрячешься. В этот момент шарик от соседей закатился под наш столик. Отлично! Нырнув следом, в одну руку выплюнул деньги, в другую зажал шарик, выбрался обратно. Широко улыбаясь, подал беглеца хозяину - мускулистому метису в майке. Тот тоже улыбнулся, поблагодарил.
   - Всё в порядке? - спросил мой новый знакомый.
   - Да, - ответил я. Сунув руки в карманы, сделал вид, что разглядываю столики, игровой зал.
   - Первый раз здесь?
   - Первый раз. Каким образом... сыграем? - спросил многозначительно.
   - О, очень просто и естественно, - понял негр, протянул мне ракетку и шарик. - Пока начнём. Ваши подачи, Денис.
  
   В отличие от меня, играл он, конечно, здорово и преподал мне неплохой урок. Мы оживлённо беседовали то на русском, то на английском о разных пустяках, и у меня всё не поворачивался язык переспросить его имя. Но он сам догадался, напомнил: Рунгото Фаэль Ривьен, можно просто Рунго и на "ты".
   Очень хорошо. Общество этого парня мне понравилось. Чувствовалась интеллигентность и ум. Разговорились как следует мы с ним уже по пути в холл, сыграв несколько партий и оставив теннисный столик другим, ожидавшим.
   - Рунго, это правда, что в ваших странах все рвутся попасть на такие рабовладельческие заводы?
   - К сожалению - многие. Особенно - малоимущие и молодёжь. Влияние Запада очень сильно в Африке. Америка усиленно создаёт везде культ своего образа жизни.
   - Это ведь насилие.
   - Да, и очень тонкое, мощное, стирающее остатки наших национальных культур.
   - Кажется, и в России происходит что-то подобное.
   - Да, в последние годы, после смерти Петра-V. Я учился у вас, желал узнать тайну силы русского народа, но.... В военную сферу не берут иностранцев.
   - Упадок начался недавно...
   - Возможно потому, - Рунго снова белозубо улыбнулся, - что твоя страна не пожелала делиться тайной мощи с другими гибнущими культурами. Объединение просто необходимо. Я выступал с этими проблемами в русской печати, и мне основательно досталось от спецслужб. Пришлось уехать. Но меня достали дома другие - наши собственные враги. Отец ещё держится, но если я не вернусь, это будет не долго.
   - Да, серьёзно. Ну, а как наш вопрос?
   - Сейчас решим, в холле.
   Взяв пару пакетов сока в одном из холодильников со стеклянными дверцами (их тут по стенам было штук десять), мы уселись за свободный столик в мягкие кресла. Я незаметно передал Рунго деньги (в этих глубоких сиденьях сделать это оказалось не сложно).
   - Что дальше?
   - Теперь схемы будут у нас. Действовать будем так: каждый из наших ознакомится с этими схемами, даст информацию о своих идеях, и в одну из сред, в бассейне спорткомплекса, к примеру, немного обсудим.
   - И много будет народу?
   - Не много. Нас всего четверо вместе с тобой, и плюс ваши люди.
   - Не густо.
   - Да, но кое-кто нам помогает. Каждый из нас схемы получит в библиотеке, там симпатичная девушка работает. Завтра спросишь подшивку журнала "Солдаты удачи" за прошлый год, скажешь, приятель Рунго посоветовал заглянуть. Вернёшь через день. Успеете изучить? В каютах нет систем слежения.
   - Копию бы.
   - Возможно, будут потом и копии. Сейчас надо предварительно подумать.
   - Да, не густо у вас с планами пока. А эти схемы что, кто-то продаст вам?
   - Долго объяснять. Персонал здесь не бедствует, конечно, но царствует кредитная система. Это целый плавучий город-государство, и здесь любят неучтённую наличность. Есть магазинчики, бары, салоны для персонала и уже освобождённых рабов, которые начинают получать какие-то там гроши. Есть свой чёрный рынок, наркотики и прочее. С этим особо и не борются - наркоманы Америке не нужны, лучше пусть здесь вымирают. Просто наш человек должен купить бумаги для ксероксов, сделать копии, ну, и за эти услуги, там кое-кому... Кредиток у нас нет, поэтому наличность - единственный вариант.
   - Да.... Значит, тот железно-пластиковый мирок, в котором мы живём, лишь крошечная, закрытая частица огромного города...
   - Громадность этого завода должна дать нам шанс.
   - Ты сказал - девушка. Тут и женщины есть?
   - Естественно, как в любом городе, - улыбнулся Рунгото. - Есть даже своя небольшая улица "Красных фонарей", как положено. Есть целые женские боксы. Рабы на пятом году могут встречаться, но иметь детей запрещено, сожительство тоже. Только персонал живёт, как хочет и делает, что хочет.
   - А ещё что тут есть?
   - Газета выходит. "Ты - американец" называется. Если решишь остаться ещё на годик, почитаешь. Неплохая профориентация, замешанная на неплохом патриотизме.
   - Ну, хорошо, Рунго, как хоть ты мыслишь себе побег? Сенегал на той стороне океана, а Россия вообще...
   - Только через Бразилию. Я, как незаконно захваченный сын президента Сенегала попрошу политического убежища и содействия, вы все будете со мною. Мы заявим, что Америка вновь использует насилие для захвата рабов. Официально это яростно опровергается, от нас сразу откажутся. И дальше - если не Бразилия, то Сенегал переправит нас всех, я позабочусь об этом.
   - А чисто технически?... Выбраться отсюда... - я покачал головой.
   - Ну, брат славянин, пока не знаю, - сказал Рунгото по-русски, простодушно пожал плечами и улыбнулся. - Для этого, хотя бы, сначала изучим нашу тюрьму, верно?
   - Охрана кажется малочисленной, не лезет на глаза, везде электроника.
   - Разве это не слабое место? Всё рассчитано на бесперебойную работу автоматики - двери, камеры. Любой грамотный сбой откроет нам дорогу. Надо начинать мозговать. Да и нет здесь особых средств, кроме самых обычных. Это не нужно при лояльности порядку 99% населения завода. В том-то всё и дело. Сбежать можно.
   Мелодичный сигнал, прозвучавший в воздухе, напомнил о том, что до закрытия помещений комплекса осталось 15 минут. Нам было в разные стороны, и мы расстались до следующей среды, когда можно будет спокойно поговорить.
   Всё вышло совсем не так, как мы рассчитывали, и гораздо быстрее. Первый сюрприз ждал меня прямо сейчас.
  
  
   3.
  
   Охранник на выходе в нашу шахту трапов снова обыскал меня, зевнул во всю пасть, пропустил и захлопнул за моей спиной дверь. Железно брякнули задрайки с той стороны. Интересно, Рунго удачно вынес деньги? Ну, его дело. Он здесь был уже второй год и ориентировался лучше меня. Спустившись вниз на два пролёта, в недоумении остановился у плиты задраенной двери в наш жилой бокс. Это что ещё за фокусы? Нет, не перепутал, надпись "BOX - IV" говорила сама за себя. Глянул на камеру, помахал рукой. Они что меня сегодня здесь на решётках решили спать оставить? Лучше карцера, конечно.... Постучал кулаком.
   - Эй, народ!
   Чёртовы наши охранники, конечно, уже свалили спать, не удосужившись проверить наличие людей. Да, кажется, удрать отсюда и правда дело плёвое. Прошёлся по тесной площадке, камера стояла, уткнувшись чёрным зрачком в одну точку, и ей тоже, сдаётся, было на меня наплевать. И это после того, как один вид этих агрегатов в последнее время вызывал тошноту в моём, таком чудесно защищённом организме! Ити их в душу! Спасибо, в туалетах не было! Нет, но это правда, уже слишком. Опять встал так, чтобы оставаться "в кадре". Заметят, ведь, рано или поздно, верно? Может, у оператора понос случился там...
   Прошло минут десять, я стоял, насвистывая что-то.... Минут двадцать, стоял просто тупо глядя в камеру, точно пытался её загипнотизировать. Полчаса, злость раздувалась, как кадило. Я стал плевать в объектив, но попасть было мудрено, да и быстро кончилось чем, во рту пересохло. Всё. Вместе с плевками иссякло и моё терпение. Кляня всё и вся на свете последними словами, я стал подниматься вверх по трапам. Спать на решётках - увольте. Сделаем экскурсию, авось чего обнаружится или меня обнаружат, наконец. Трапы уходили вверх, в ту, усыпанную огнями, гигантскую надстройку. Поглядим, что там есть. Без схем, которые ещё я не успел раздобыть, даже интереснее.
   Уже на следующем пролёте после уровня культспорткомплекса, заметил на противоположной стене шахты какие-то подтёки. Подошёл, провел пальцем - масло. И откуда здесь? Гидравлика, чёрт подери! - осенило. Все герметичные двери - гидравлические. Текло по переборке откуда-то сверху, давай-ка посмотрим! Поспешно пробежал ещё два пролёта, остановился возле одного из закрытых выходов. Надпись гласила: "Общая палуба главного уровня, аварийный выход. Степень защиты - 2".
   Подтёк масла шёл от трубок, змеящихся по переборке от толстого железного короба двери. Слева на коробе - электронный замок, горит красный глазок в положении "закрыто", светится ряд белых квадратиков-кнопок. Пошарил рукой по штуцерам, точно, чуть сочится с одной из прижимных гаек. Всё понятно, обслуживающий персонал здесь, видать, встречается такой же дубовый, как и у нас там дома, в рыбфлоте. Трубки высокого давления нельзя перетягивать ключом на штуцерах, лопаются со временем, понимаешь.... Трубки толстые, стальные, так просто даже не согнёшь, но лопнувшая... Я пошевелил её туда-сюда, поддаётся, масло побежало сильнее. Стравить давление в сервоцилиндре, дверь и откроется, прямо сказка про Красную Шапочку! Сейчас мы тебя. Дёрнул чёрт меня её трогать! Уж больно хотелось напакостить тут, карцер мы уже видели.
   С тихим садистским удовольствием я стал раскачивать трубку на излом, масло текло по руке, капало с локтя, ещё немного.... Тенькнуло, я выдрал обломок трубки из прижимной гайки, увернулся от плевка масла, но оно уже почти всё вытекло, тонкой струйкой лило по переборке.
   Завякала сигнализация, в электронном блоке вспыхнула красная надпись "разблокировано". Над головой спокойный, размеренный голос без интонаций проговорил: "Несанкционированный доступ, нарушение инструкций внутреннего распорядка, пункт пятнадцать. Во избежание осложнения ситуации оставайтесь на месте до прибытия сопровождения". Но демон лиходейства и наплевательства уже вырвался на свободу, увлекая за собою и меня. "Вот уж дудки вам теперь!".
   Оглянувшись на глаз телекамеры, я подпрыгнул и плюнул всем, что там оставалось в носоглотке, и попал. Как говорил незабвенный Николай Михалыч - "Совершенно в дырочку"! Вот, что значит не целясь! Пусть отмываются.
   Для аварийного открытия в двери была рукоятка в виде выемки. Отерев ладонь о штаны, уцепился двумя руками, упёрся ногой в хорошо выступающий короб двери, надавил.
   "Несанкционированный доступ...", - опять забормотало где-то вверху.
   - Паш-шли вы... - прошипел я, надавил ещё сильнее, до дрожи в руках и ногах, дверь медленно подалась.
   По шахте разнеслось эхо топота бегущих вниз по трапам людей.
   - Это здесь, следующий уровень! - донёсся голос.
   В глазах пошли синие круги от напряжения, дверь ползла медленно, но ползла. Они уже на площадке прямо надо мною.
   - Эй! Эй! Отпусти дверь! - увидели меня сквозь решётки. - Стой, где стоишь, собака, прикончим!
   Ну, поговорите, поговорите ещё.... Дверь ползёт. В образовавшуюся щель уже доносятся звуки музыки, голоса. Потянуло сквознячком, к запаху гидравлического масла примешались ароматы уличной выпечки.... Грохнул выстрел, отдавшись адским эхо по шахте. Пуля противно визгнула где-то рядом, брякнула о металл. Ещё выстрел, в ушах звенит, круги в глазах, дверь ползёт...
   - Быстрее! - они рванули вниз по трапам, хорошие мальчики, надо было не останавливаться!
   Достаточно, наверное. В открывшийся проём падает свет, мелькают тени. Я протиснулся в притирку, выскочил в широкий проход, чуть не столкнувшись с парочкой темнокожих, которые шли под руку, словно прогуливаясь по Бродвею.
   - Ты, что, эй! - негр цепко схватил меня за плечо, но я вывернулся.
   - Извините...
   Лихорадочно оглянулся. Улочка. Ночная улочка освещённого фонарями и морганием вывесок городка. Высокий, бархатисто-чёрный потолок почти не заметен, только круглые глаза светильников обозначают его, ярко освещённые витрины магазинчиков, кафе, бары, игральные клубы, людно. Я нырнул в шумную группу разноцветных молодых людей, которые с гомоном и смехом шли куда-то, мельком оглянулся на ту дверь, из которой выскочил. Кто-то явно безуспешно пытался там протиснуться. Что, жирка многовато? Повозитесь...
   - Привет! - меня взяли под локоть. - Ты кто?
   - Я - Дэн, - повернулся. Ребята молодые, настроены вроде не агрессивно.
   - А я - Бен, - подал руку парень неопределённой расы. - А это - мои друзья. Развлечёмся вместе?
   - Хорошая мысль. Где?
   - Наша дискотека, парень, или ты с Луны свалился?
   - Ещё подальше бери - с того света.
   - Ну, такие нам подходят, - они засмеялись.
   Каждое мгновение ожидал я выкрика за спиной: "Всем стоять!", что-нибудь вроде - "Руки за голову, всем к стене!". И не оглядывался. Но всё было тихо. Компания спокойно свернула за угол, прошла в подворотню, вырулила на другую улочку. Впереди уже виднелся изрыгающий громкую музыку, озаряемый проблесками цветных огней, широкий проход.
   - Я тебя раньше не видел, - сказал Бен, окинул меня критическим взглядом. - И прикид у тебя лажовый. Из новичков?
   - Ага, - ответил я как можно раскованнее.
   - То-то смотрю, как будто чуть пришибленный. Привыкай, брат, весёлая жизнь начинается!
   На входе мужичина в форме, с пистолетом и дубинкой на поясе, взимал деньги за вход. Вот же чёрт! Я притормозил, пропуская компанию вперёд. Нужен был всего доллар, а я только что отдал деньги Рунго.
   - Ну, что застрял?
   - Да я, пожалуй, передумал. Просто прогуляюсь...
   Бен вытащил ещё одну бумажку, отдал охраннику.
   - Пропусти этого парня, Джонни, он новенький.
   - Не надо! - запротестовал, было, я, но меня схватили за руку и втащили в полутёмное царство музыки и пульсирующих высверков, наполненное ритмично колыхающимися телами и туманом не то дыма, не то чего-то ещё.
   - Я тебе только одолжил! - проорал на ухо Бен.
   Отвязался от весёлой компании не без труда даже в такой толкучке, проскользнул в сторону бара, где чуть посвободнее. По пути увернулся от двух чуть не сбивших меня с ног темнокожих фурий, попятился спиной к стойке.
   Чьи-то лапы по-медвежьи тяжело легли мне на плечи, усадили возле стойки и развернули к себе. Осоловелый взгляд, белая кожа, морда широченная, что лопата, плечи - косая сажень.
   - Посиди со мною, - хрипло и устало пробасил этот медведь вдруг по-русски.
   Шаркнув по полированной поверхности стойки, ко мне подъехала открытая бутылка пива, холодно прикоснулась к руке влажным боком.
   - Извините, - ответил я по-английски, - у меня своя компания.
   - Так ты не русский? - взгляд верзилы потяжелел.
   - Что? Русский? Нет, нет! - улыбаясь, я попытался встать.
   Мощная волосатая лапа сгребла меня за шкирку, подтащила к лицу-лопате с двумя мутными буркалами.
   - Дак, какого же кола рожа у тебя такая русская?
   - О, нет, нет, извините...
   - Сядь, - он грубо пихнул меня обратно на сиденьице. - Твоё пиво, - добавил по-английски.
   - Я не заказывал, спасибо, - вновь привстал, дурацки улыбаясь и чувствуя, что влип капитально. - Мне пора...
   - А здесь не заказывают. Сел к сойке - получи.
   - Возьмите себе, ладно? А я пошёл.
   - В чём дело? - подошёл бармен.
   - Парень, кажется, не хочет платить за пиво.
   - Но я не собирался сюда садиться!
   - Мальчик, - я ощутил виском холодное дуло пистолета, - пей своё пиво. У тебя есть пятьдесят пять минут до закрытия бара, чтобы заплатить. Займи у дружков, выиграй в рулетку.
   - Неплохая идея, - натянуто улыбнулся я. - Тут и рулетка имеется?
   - Ладно, Бобби, убери пушку, я думал, парень русский.
   - Мне наплевать, хоть татаро-монгол, пусть заплатит, или я могу прикончить ублюдка за нарушение порядка.
   - У тебя что, нет денег?
   - Нет.
   - Так какого же чёрта ты здесь делаешь?
   - Я не собирался садиться к стойке.
   - А с дядей не поспоришь. Пей, давай. Я тебя провожу к рулетке. Жаль, что не русский, но похож, стервец...
   - Но...
   - На рулетке возьмёшь игровые в долг. Бобби, мы пойдём играть.
   - Гляди, Иван Бешеный, я жду час.
   Пришлось выпить пиво и пойти с верзилой. Через минуту я был в игровом зале, который располагался тут же, за стенкой. Столики плыли в густом дыму, как корабли. Неплохой "здоровый образ жизни"... Медведь подвёл меня к поджарому крупье.
   - Гарри, этому десять фишек в долг, пускай попытает счастье, а то за пиво нечем заплатить бедолаге.
   - Так, номер? - крупье глянул на мою нашивку, подошёл к конторке, бросил сидящей там девушке:
   - Бетти, проверь 1156-й.
   Та живо пощёлкала кнопками компьютера.
   - Всё чисто, долгов нет.
   - Хорошо, выдай мальчику, - сказал крупье и повернулся ко мне. - Но имей в виду, проценты капают каждый день. Гляди, чтобы не набралось больше зарплаты.
   - А то что?
   - Почикают, - просто и по-русски ответил детина с широкой мордой и мило оскалился.
   - Ах, господи, очаровательно, - я тоже изобразил оскал, сгрёб фишки.
   По пути к столу с рулеткой попробовал сосредоточиться, абстрагироваться от происходящего, как в поединке с сильным соперником. Иногда помогает. "Ну, что, влип?" - усмехнулось вдруг внутри моей головы. Это точно не я подумал. "Ты?" В ответ ущипнуло на груди, я машинально потрогал амулет. Спокойно, спокойно...
   - А если я проиграю?
   - Тебе нельзя проиграть, сынок. Иди и выиграй, а я пока ещё пивка возьму.
   Сел за стол. Глубоко вздохнул, задержал дыхание, выдохнул, успокоил мысли. У меня остался один выход.
   "Ну, где ты там?" Молчит. "Хочешь, чтобы меня почикали?" Пытаюсь услышать эту, не мою мысль, но тихо пока. "Молчи, молчи. Тебе тогда тоже крышка".
   - Делаем ставки...
   "Ставь на чёрное, число любое, только не скули, точно баба".
   "Спасибо, ну ты и хамло"
   "Я - это ты, а ты - это я. Учти, твоя неуверенность - моё бессилие".
   Я сделал ставку. Всегда считал, что в рулетку играют только шизики. А выигрывают шизики из шизиков. Сейчас я покажу вам, как это делается. Что наша жизнь? Игра...
   ...В общем, через полчаса вокруг стола столпились все, и шарик рокотал по своему колесу фортуны в гробовой тишине, если не считать доносящейся сквозь стену музыки с танцпола. Управлял колесом фортуны я, уже огреб две тысячи баксов и вошёл, как говорится, во вкус. По-русски это называется "на халяву", а поскольку я, всё-таки из тех самых краёв, сей азарт мне оказался не чужд, причём даже неожиданно для самого себя. Чёрт, как классно взять и огрести такие бабки! Причем, не ради самих бабок, (да хрен с ними!), а именно ради самого ощущения её величества "халявы". Короче говоря, ощутив дикий азарт от иллюзии легкодоступного могущества "поиметь всех и всё", я потерял контакт со своим alter ego и проиграл разом все деньги. Хорошо, что хоть осталось несколько баксов раздать долги.
   - Всё, господа, шоу окончено, - скребанув ножками стула по палубе, я поднялся. - Спасибо за внимание и желаю всем удачи, мне пора.
   - Эй, парень, откуда ты хоть такой взялся-то? - спросил кто-то.
   - Из России я.
   - Я же говорил - русская морда, - пробасил и где-то за спиною лопатоликий детина.
   - Ты что, специально проиграл? - на лице крупье играла улыбка Мефистофеля.
   - Случайно, но закономерно. В следующий раз лучше не допускайте меня к рулетке. Останетесь без гроша.
   - Да ладно, просто везуха.... Подумаешь, петух, - слышались голоса.
   Кажется, мне правда понравилось всё: крутые выигрыши, внимание публики. Плевался я потом, обзывая себя дешёвкой. А сейчас, пожиная лавры скоротечной славы, надо было подумать о том, как смотаться отсюда поскорее. Но были препятствия.
   - Ладно, - русский детина положил мне тяжёлую клешню на плечо. - Пошли, брателло, я угощаю.
   - Ежели только без фокусов. Денег нет. Один бакс остался, это тоже долг. И за то пиво бакс.
   - То пиво тоже за мой счёт, идём, Бобби угостит нас виски со льдом, разбавлять не будем. Или, может, водочки квакнем?
   - Пива. Не хочу глубоко залезать тебе в карман.
   - Нет, по стопке водки. Иначе не поверю, что ты русский. (Мы говорили по-русски).
   - Я не русский, я шпиён супостатский.
   - Ты не шпиён теперече. Ты сам - супостат.
   - Ну, тогда пошли, крякнем за родину-матушку...
  
   От этого верзилы избавился с трудом после пары стопок водки, сказав "схожу в туалет". Хорошо, хоть дозы здесь были не как в каюте у Михалыча, а грамм по тридцать. Конечно, проскочила безумная мысль напиться назло всем и всему, чего-нибудь отчебучить, но не стал. Даже не знаю, сколько было времени, когда я выбрался на "улицу". Часы у меня отобрали в первый день, и я пожалел немного, что сделал последнюю ставку и проиграл - столько здесь было магазинчиков, купил бы себе новые и плевать на Смею. Хотя, всё равно бы отобрали...
   Две стопки водки оставили после себя только желание добавить. Надо было, достала вся эта жизнь.... Я пытался вытащить "на разговор" своего двойника, хоть спасибо сказать, что ли. Но он или не хотел, или у меня не получалось. Вообще, стал немного привыкать, соображая о том, что наличие сего лёгкого умопомешательства у меня может давать вполне и чисто конкретные материальные выгоды, фантастические преимущества перед всем прочим народонаселением. Шарик-то методично закатывался туда, куда я ставил, пока у меня не пропал контакт с моим шизо-глюком. Глюки-глюками, но шарик-то был настоящий! Бесплатный сыр? Может быть, но мне понравилось. А что мне терять, по большому счёту? Жизнь если только.... Именно сия неприятность, как оказалось, грозила мне прямо сейчас.
   Что делать дальше, куда идти? Я не знал, что дальше и куда идти, кроме того, напрочь заблудился в лабиринте уютных, моргающих всякими вывесками улочек. Меня не искали, как ни странно, или пока было не заметно, что ищут. По крайней мере - никаких облав, "шухеров" не было ни видно, ни слышно; жизнь текла здесь своим чередом и на меня мало обращали внимания шныряющие вокруг прохожие, кто бы они там ни были. Что дальше? А дальше меня ждал новый, малоприятный камуфлет.
   - Эй, эй, ты! С-с-с! - тихонько позвал кто-то сбоку.
   Повернув голову, увидел в тенистом закутке парня в чёрной, короткой курточке. Его лицо неясным белым пятном выделялось в полосе отсветов от витрины магазинчика напротив.
   Да, вот, очень кстати, - усмехнулся я сам себе, - сейчас спросим, где здесь можно подышать свежим воздухом и где ближайшая остановка автобуса до аэропорта.
   Позвавший меня человек увидел, что я свернул к нему, исчез в тени. Теперь был различим только его силуэт.
   - Привет, ты меня?
   - Нет, твою тень. Сколько?
   - Что сколько?
   - Лопухом не прикидывайся. Товар свежий. Цена - прежняя.
   - Наркота, что ли? Нет, братец, не на того нарвался, прощай, - я хотел повернуть назад, но тут что-то острое неприятно уперлось в спину под рёбра.
   - Комедию не ломай, - дыхнул в затылок хрипловатый голос, завоняло чесноком. - Знаешь законы? Если подошёл к дилеру, бери. Бери дозу, выкладывай бабки и уматывай.
   Так.... Я замер, оценивая ситуацию. Глаза уже привыкли к полумраку, окинул взглядом весь тёмный угол. Этого сзади - не заметил сразу, но больше никого. Оглянулся вскользь на него, стоит близко.
   - У меня всего один доллар.
   - Шутки шутишь? - остриё ножа упёрлось сильнее. В тот же момент я ударил назад пяткой, скользнул в низкую стойку. Парень с ножом, укнув, грузно повалился - удар достиг цели. Второй поспешно выхватил свой нож, но я уже бил справа круговым ударом той же ноги. Попал ему по морде, но не сильно, вскользь - он успел немного отшатнуться, поэтому не упал, но равновесие потерял, что дало мне возможность добить его левой ногой прямым ударом в пах. Однако видать, опыт был у парня. Он успел выставить руку с ножом, частично блокировал удар, полоснул меня по ляжке. Не ожидая, пока сукин сын очухается, я продолжил непрерывную атаку, ударил снова правой, ребром стопы в пятно его лица. На этот раз приложился, как надо, кажется, попал ему в кадык. Дилер, откинулся спиной на стену, хрипя и держась за горло, сполз по ней. Да, получилось, хоть и не совсем чисто. Сколько раз мы с Генкой там, на "Сколе", на крыше рубки, отрабатывали подобные ситуации. Но одно дело - куражиться, другое дело - реальная стычка.
   Ногу жгло. Выбежав на улочку, увидел быстро расползающееся по разрезанной выше колена штанине пятно крови. Побежал вперёд, оглянулся на ходу. Увидел, как полусогнутый мужик, выполз из тени и указывает четверым молодцам на меня. Тот, что был с "пером" у меня за спиной.... Молодцы молча припустили за мной, и морды их не сулили ничего хорошего. Видок - чёрные штаны и куртки с железяками, на руках - полуперчатки. Мне оставалось бежать во всю прыть, не обращая внимания на боль и кровь, и я бежал. Они гнали меня, как зайца, срезая углы неведомыми мне проходами. Приходилось петлять между прохожих, сталкиваться с ними, моим же преследователям сразу уступали дорогу.
   Наконец, я упёрся в глухую стену, уходящую влево и вправо. Борт.... Или - переборка, граница этой палубы. Куда? Рванул налево. Но погоня знала, что делала. Они разделились и взяли меня в "клещи". Я увидел метрах в шестидесяти впереди, как двое из них выскочили из другого переулка мне навстречу. Двое других уже отрезали мне отступление назад.
   Подвернулась одна дверь в этой стене (значит - переборка), закрыта. Другая дверь вдруг оказалась обычной судовой дверью с рычагами-задрайками и ручкой. Рванул ручку, дверь открылась, проскользнул в узкий служебный коридор. Над головою шумел огромный вентиляционный короб. Стены - глухие, с поручнями. Преследователи ворвались в коридор следом, их шаги загрохотали по металлу палубы. Коридор разветвился, я повернул налево. Замелькали двери с номерами и надписями. Дернул одну, другую - закрыты. Новая развилка, теперь - направо, и... всё. Тупик. И в конце него - одна единственная дверь...
   Она открылась! И я вылетел на узкую решетчатую площадку над гулкой и жаркой, скудно освещённой пропастью, уперся руками в леера. Что это? Огромный зал-шахта, уходящая вертикально вверх и вниз, к стенам которой лепились по спирали трапы с площадками вроде той, на которой оказался я. Посреди шахты - пучок широченных серебристых труб, от которых веяло теплом. Фальштруба, - догадался я, - выхлопные магистрали. Да, эта посудина уместит внутри себя с десяток "Титаников"...
   Скользнул взглядом наверх. Там, близко над моей головой, располагалась технологическая кольцевая площадка, от которой огромным крестом над пропастью шахты висели такие же решетчатые стальные проходы к трубам выхлопных коллекторов. Вокруг самих труб тоже имелась кольцевая площадка. Я рванул туда, надеясь как-то уйти от погони через эти переходы, проскользнуть на другой трап или куда не знаю ещё...
   На этих площадках моё бегство и закончилось. Хлопцы разделились по двое на трап и отступать мне было некуда. Попалась ещё одна дверь, но она оказалась надёжно закрытой.
   Конечно, я спокойно мог ломать рукой кирпичи, а круговым ударом ноги - доску. Эти фокусы, уверяю вас, не требуют супермастерства, а киношные драки, где каждый бандит только и ждёт, замирая, когда герой вмажет ему по морде, - сущая чепуха. Конечно, можно использовать неожиданность и ловко "отоварить" двоих там или троих, которые окружили тебя - как в том тёмном закутке. И то, если повезёт. Но когда у тебя вспорота нога и кровь горячей струйкой уносит силы, когда сердце выскакивает из груди от беготни и уже лёгкое головокружение от слабости, и когда четверо здоровенных мордоворотов с ножами берут тебя в "клещи" с четырёх сторон, "кина" не получится.
   Я понял, конечно, что они убьют меня всё равно, и поэтому единственное, что мне оставалось - это продать жизнь подороже. Хотя бы одному из них сломать челюсть или сделать "яичницу"...
   В мозгах у меня шумело и царило ожесточённое остервенение загнанного в угол волка. Я не слышал своего "двойника", если даже он и пытался войти в контакт, и если он вообще существовал.... Густая, концентрированная злоба обречённого зверя.... Что это такое, я впервые ощутил там и готов был умереть...
   Дальнейшее помню смутно. Они бросились одновременно - со всех сторон, я успел ударить только раз или два, и вложить в эти удары всю ярость, ощутил, как холодный клинок всадили мне в правый бок.... Это даже было и не больно, несколько мгновений вообще никак не сказалось на мне, ярость и готовность умереть глушили всё. Рыча, я развернулся и атаковал ту сволочь, которая воткнула в меня нож. Тот удар был последним. Хороший, обманный удар ногой по морде. Враг не смог закрыться - думал, его бьют в пах.
   В этот момент второй нож воткнулся мне в спину. Я успел увидеть, как тот, которого я достал последним ударом, раскинув руки, упал спиной на низкий леер и кувырнулся через него в гулкую, жаркую пропасть. "Три один, хорошая плата..." - была последняя мысль, ноги подкосились, и я повалился на решётку. Сквозь её ячейки увидел, как упавший вниз влепился в такую же железную площадку, метрах в двадцати ниже этой. Потом - какие-то крики, автоматная очередь. Моё сознание стремительно мутилось, дико жгло раны, и жизнь, точно пар, улетучивалась через них. Со всех сторон наползала густая липкая тьма.
  
  
   Глава 3.
  
  
   - Как там наш пациент, док? - Крамер, только что вошедший в медблок, с тревожным видом прилип к толстому стеклу реанимационного отсека.
   - Неважно, сэр. Раны глубокие, я бы сказал - стопроцентно смертельные. Повреждена печень, лёгкое, задето сердце, внутренние кровоизлияния, остановить их нельзя. Мы сделали всё возможное и невозможное, он в коме и каждое мгновение может умереть совсем.
   - Это всё, что я могу доложить Стэплтону?
   - Да, сэр, - врач - невысокий, светловолосый, не броский, но подчёркнуто-интеллигентный человек - развёл руками. - Это вообще, чудо, что он всё ещё жив.
   - У него амулет. Ни в коем случае не снимайте.
   - Вы уже говорили, я помню, - док пожал плечами.
   - Обо всём немедленно сообщайте. Я - к шефу.
   - Хорошо.
   - И полный, непрерывный контроль.
   - Разумеется, сэр.
  
   - Это - Делинжер, - шеф хмуро кивнул на человека, сидевшего в кресле под большим квадратным иллюминатором, когда Крамер вошёл в кабинет. - Он уполномочен распутать вместе с нами всю эту историю.
   - Билл Крамер, начальник охраны завода, - вошедший протянул руку. "Спецагент ФБР", - вспомнилось.
   Рука спецагента была холодная, рукопожатие - неприятным. Взгляд незнакомца - цепкий, кожа гладкая, без единой морщинки. На голове - ни волосинки, только тонкий пушок светлых, словно выцветших на солнце бровей. На лысине блестит отражение потолочного светильника. Лоб большой, выпуклый, точно у дельфина (есть среди этих зверей порода с такими шишкастыми лбами-локаторами).
   - Ну, выкладывайте, Крамер, - сказал шеф, прикуривая. - Заодно объясните нам, как вы упустили мальчика на палубе отдыха? Насколько я понимаю, ваши люди должны были лишь хорошенько отделать его, но не резать армейскими ножами, чёрт вас побери.
   Крамер поёжился от двух, сфокусированных на нём взглядах. Светлый взгляд шефа пронизывал насквозь, глаза же Делинжера - чёрные, как два колодца тьмы.
   - Это дилеры, сэр. Он клюнул на них за минуту до того, как мы собирались им заняться. Всё произошло слишком быстро.
   - Ладно, не оправдывайтесь, - Стэплтон окутался дымом сигары. - Что сказал док Харрис?
   - Кома, в любой момент может умереть.
   - Если он не умер сразу, - подал голос Делинжер, - то теперь не умрёт. Камушек с ним?
   - Да.
   - Считайте, что ваш эксперимент удался, мистер Эндрю, хотя вы и нарушили инструкции.
   - Официально я ничего не нарушил.
   - Наша встреча с вами тоже неофициальна. И вам и нам просто повезло, что он ещё жив. Хорошо... - Делинжер сделал паузу, оглядел обоих, и в тёмных глазах его было невозможно прочесть ровным счётом ничего. Поднялся с кресла. Подошёл к окну. Движения его были плавными, неспешными, точными, немного искусственными. По большому счёту этот человек и был частично роботом. Его голос был лишён какой-либо эмоциональной окраски, интонаций; ровный, спокойно-уверенный, слегка глуховатый.
   - Итак, джентльмены, приступим к делу. Птица в клетке, и она без сознания. Постарайтесь больше не нарушать указаний. И первое таково: птица должна оставаться без сознания. Только в таком состоянии мы сможем покопаться в её потрошках, ибо птичка не простая. Я привёз там кое-какое оборудование, оно в вертолётном ангаре. Распорядитесь перенести всё в медблок. Начинаем прямо сейчас. У нас есть время всё установить.
   - Вам нужны помощники на месте?
   - Ваш врач высокой квалификации?
   - Да, и весьма. Его зовут Джеймс Харрис.
   - Хорошо.
   - Крамер будет всё время возле вас.
   - Вполне достаточно...
  
   ...Примерно так могло выглядеть начало моей пытки, которая растянулась почти на месяц и закончилась через неделю после того, как плавучий завод зашёл в Нью-Йорк и двинул обратным курсом на Ресифи. Конечно, я не мог видеть всего, что они там вытворяли со мною, но многое мне впоследствии рассказал сам Джеймс Харрис, которому я был обязан, возможно, своей жизнью. Если кто-нибудь знает, что такое состояние наркоза и помнит свои ощущения, то он поймёт, что меня не было, я был нигде, и ощущения, как таковые, появляются, только когда мозг начинает выходить из этого состояния. И это бывает похоже на ломку, состояние не самое приятное.
   Кое-что, конечно, мои мучители узнали нового для себя, возможно, продвинулись на шажок в раскрытии "русской тайны", но в том-то всё и дело, что я сам ничего не знал. И поэтому, используя самую сверхсекретную технику, биоэнергетическое и психотронное сканирование, они не смогли вытащить из моей головы ничего...
  
   ...- Вы удивлены? - Делинжер, неприятно улыбнувшись, скосился на Харриса. - Мало того, что у этого человека за два дня затянулись раны, а за три - исчезли внутренние повреждения, у него ещё и никаких скрытых патологий в организме, которые свойственны любому нормальному человеку. Или ваша аппаратура врёт?
   - Исключено, он вот-вот должен придти в себя.
   - Поэтому вколите ему ещё кубик мезанола.
   - Но это уже пятый укол! Мы разрушим его нервную систему!
   - Господин Харрис, - Делинжер жестко посмотрел на доктора, - мы ещё и не брались за его нервную систему, это впереди. Мы действуем в интересах Соединённых Штатов и всего человечества, не так ли?
   - Да, сэр, - Харрис покорно взялся за шприц.
   Делинжер подошёл к столу со своей аппаратурой, назначение которой было неизвестно видавшему виды доку на 99 %, и принялся колдовать там, на клавиатуре компьютера. Загорелся один из мониторов.
   - Подойдите, док, - подозвал Харриса, когда укол был сделан. - Этот регистратор биопотенциала мозга. Видите, кривая пошла вниз?
   - Да.
   - Это волна подавления. Когда она проходит вот эту красную отметку, начинают гибнуть клетки мозга. А они, как вам известно, не восстанавливаются.
   - Да.
   - А теперь смотрите сюда. Да, вот она - встречная волна, и она гасит волну подавления.
   - Но первая все равно прошла красную отметку.
   - Да, и сейчас высветится очаг поражения. Вот он - сиреневое пятнышко. Так вот, после первого укола пятно исчезло через десять часов и было в пять раз больше, а после четвёртого - через четыре часа! Ещё один укол, пятна не будет совсем. Полная адаптация! Скоро мезанол перестанет вообще на него действовать. Понимаете?
   - В общих чертах. А что это за встречная волна?
   - Какой-то вид энергии электромагнитной природы извне. Она регистрируется, как более высокочастотный всплеск на фоне ритмов мозга и проявляется при любом критическом воздействии на организм. Как будто батарейку ему вставляют в одно место.
   - Что это значит?
   - Вот это-то нам и надо выяснить, мистер Харрис. Боюсь, что скоро, чтобы удерживать его без сознания, понадобится цианистый калий. Но рано или поздно он очнётся. Или мы убьём его.
   И Делинжер добросовестно, методично продолжал свои эксперименты, убивая меня сотни раз за неделю. Однажды, когда он ввёл первую дозу цианистого калия и надел на моё лицо маску с парами ртути, заметил вдруг свечение. Светился камень и стал бесплотным, словно пространственная голограмма. Делинжер бросился к своей аппаратуре, застучал кнопками.
   - С ума сойти! - охваченный возбуждением, он вскочил через минуту из кресла, принялся ходить взад-вперёд, бормоча:
   - Эфирная оболочка... живое существо... надо проводить парапсихологические исследования... это уже сверх...
   - Что там, - робко спросил Харрис.
   - Этот амулет у него... это не минерал.... Мне никак было не взять пробу... никак не произвести какой-либо анализ этого вещества.... какой-то сверхпроводник...
   (Это верно, камень невозможно было отнести от моего тела в те дни более чем на десяток-другой сантиметров - он исчезал из рук и возвращался на место в неуловимый глазом миг. Никак и никаким инструментом не откалывалось ни единой крупинки этого вещества, словно оно было твёрже алмаза.)
   - Харрис, это свечение эфирной природы, камень превратился в эфирный сгусток.
   - Не понимаю.
   - Эфирные тела есть только у живых существ, аура, слышали о таком?
   - Смутно, научно не доказанные разговоры...
   - Это не минерал, это некая форма, жизни, понимаете, чёрт вас побери? Или проводник некой тонкой формы жизни...
   Аппаратура Делинжера была действительно уникальной, но возможностей её не хватало. По его вызову на борт завода прибыл экстрасенс, и Харриса вообще удалили на время из медблока. Доктору не нравились эти эксперименты. На свой страх и риск он подслушал через вентиляционную решётку такой разговор:
   -...Это некий искусственный симбиоз, - говорил экстрасенс. - Я вижу энергосферы. Вот рисунок. Шаровая, диаметром два метра - вокруг камня, полностью слита с биополем этого человека. Далее - энергетические диски - под ногами и над головой, они вращаются навстречу друг другу, по часовой стрелке и против, своеобразные вихри. Их, вообще, много, эти два - как основания встречных конусов из множества сужающихся вихрей. Сгусток энергии - в самом центре - этот камень. Тут как бы точка силы, причём она - внепространственная.
   - Как это?
   - Точка силы, как бы центр равновесия всех энергий, физически - в камне, но... как бы объяснить.... Эти поля - как гироскопы, но центр тяжести, источник энергии - вне пространства. Невероятная структура.
   - Это что ж, нечто потустороннее?
   - Если угодно - да. В геометрическом центре этого амулета - точка выхода-входа энергий другого пространства-времени, что-то в этом роде, но это должны изучать физики, я только вижу внешнее, форму структуры. Кстати, он, этот амулет сломан? Первоначально это был диск с отверстием в центре?
   - Очевидно. Мы располагаем информацией именно о дисковидных камнях.
   - Мда, прелюбопытно. Надо изучать. Похоже, русским удалось найти источник неиссякаемой энергии. Причём эта энергия может принимать форму, структурировать организм владельца камня. Надо выяснить механизм этого симбиоза. Почему амулет нельзя забрать у его хозяина? Что же это такое? Русские подкинули нам хорошую задачку, но это не значит, что мы не сможем это понять.
   - Вот именно, и воспроизвести. Мы с вами должны дать теоретическое обоснование, только вот времени в обрез.
   - Да, не думаю, что если этот парень очнётся, он с радостью ответит на все наши вопросы. Боюсь, его возможности почти неограниченны.
   - Его приказано уничтожить. Естественно, до того, как он придёт в себя.
   - Судя по вашим экспериментам, это не так просто сделать.
   Делинжер хмыкнул.
   - Найдётся способ. В конце-концов, набить брюхо взрывчаткой, выбросить за борт и нажать на кнопочку. Думаю, здесь никакая суперэнергетика не поможет...
   ...И вот, той ночью доктор Харрис вернулся в медблок и снял с моего лица ртутную маску...
   Первые мои ощущения - желтый свет. Глаза закрыты, я не видел, а именно чувствовал некое жёлтое удушающее пространство, и первое движение сознания - вырваться оттуда.
   - Поехали, - сказал кто-то.
   И начались "американские горки". Возможно, горизонты сознания и памяти включались постепенно, и это воспринималось, как головокружительные броски вверх-вниз. Это продолжалось довольно долго, и было очень мучительно, настоящая ломка.
   Глаза открылись раньше, чем появилось зрение. Окружающее стало проступать пятнами, сначала - чёрно-белыми (скорее - чёрно-жёлтыми), разрозненными, между которыми не было ничего. Но затем жёлтая пустота стала исчезать, всё более заполняться пестрядью пятен, и первое, что отпечаталось в моём мозгу - мерцание зелёных цифр электронных часов под потолком: 2:31. Пятна окунтурились, превратились в нагромождение аппаратуры над моей головой, вязь проводов, квадраты плафонов светильников. И одно пятно - в человеческое лицо. После этого пробудилась память, но в миг пробуждения чей-то голос опять сказал:
   - С возвращением.
   "Спасибо", - хотел ответить я, но голоса не было.
   - Выпейте вот это, - сказал человек возле меня, приподнял мою голову, поднёс к губам кружку с чем-то горяче-душистым. - Это шиповник. Просто чай.
   Я глотнул с наслаждением, почувствовав, как горячая, приятная на вкус жидкость, смочила горло, согрела нутро.
   - Надеюсь, вы быстро встанете на ноги, показания приборов хорошие.
   - Меня всё-таки не зарезали... Хорошо-то как... спасибо вам... я жив, - с последними словами прорезался слабый хриплый голос.
   - Да, но вы в опасности. Меня зовут доктор Харрис...
   - Раны такие серьёзные, доктор?
   - Ран давно нет. Вы здесь уже четвёртую неделю в качестве подопытной лягушки. Они пытаются изучать ваши феноменальные возможности. Это поразительно, но теперь с вами решили покончить.
   - Что же делать, док?
   - Не знаю, они очень опасаются вашего пробуждения, поэтому я и сделал это. Вероятно, вы дальше сами сможете позаботиться о себе? Только сначала я исчезну.
   - Почему вы решили помочь мне? Я - раб.
   - А я - врач. То, что вытворяли с вами, и то, что заставили вытворять с вами меня - врача не достойно. Мне было не легко решиться, поверьте. Но это - не выносимо, я давал клятву спасать человеческие жизни, а не убивать людей.
   - Спасибо вам, мне совсем не хочется умирать. Ещё пить, если можно, пожалуйста...
   Меня мучила жажда, чай в термосе кончился, и Харрис принёс откуда-то рядом заряженный сифон с газировкой.
   - Теперь я пойду, - сказал он, поставив сифон на банкетку рядом с жёсткой койкой-столом, где я лежал. - Только потом снимайте с себя датчики, потому что сработает сигнализация.
   Но сигнализация сработала раньше - едва я чуть пошевелился. Двери медблока с громкими щелчками заблокировались, и мы оказались в ловушке. К счастью, у Харриса хватило ума отключить все телекамеры в блоке перед тем, как он осуществил свой замысел. У меня же началась новая ломка - приступы знакомой уже мне вибрации, после которой наступало полное выздоровление.
   Но так было в прошлый раз. Теперь же, после двадцатидневного лежания мышцы слушались плохо, и сил, не смотря на все чудеса, было маловато. Тело было очужелым, слушалось плохо. Но, говорят, и труп можно заставить ходить. Экстремальная ситуация, фонтанирующая неведомая энергия, заставили двигаться и меня.
   Харрис, обежавший все двери бокса, вернулся с каменным лицом.
   - Мы в ловушке, все выходы заблокированы.
   - Помогите снять все эти провода, док, - попросил я, приподнявшись. - И одежда здесь есть, какая?
   Меня ещё трясло, но надо было что-то делать. Харрис достал из шкафчика белый чистый халат, подал мне, стал срывать десятки липучек и датчиков со всего моего тела. Наконец, я поднялся и попробовал ногами пол, сделал шаг, другой.
   - Какая тут есть связь с ними?
   - Телефон в операторской.
   Хотел, было, шагнуть к выходу, но в мозгу вдруг тукнуло "стой"! Прислушался к себе, вспомнил.
   - Харрис, идите туда, я сейчас.
   Присел на койку, собрался. Контакт начался неожиданно легко и быстро:
   "Возьми сифон".
   "Что?".
   "Возьми этот сифон с газировкой"
   "Сифон?"
   "Да, да, чёрт побери! Достань баллончик и зажми его в кулак".
   Я недоумённо стал выкручивать патрон с баллончиком. "На кой он нужен?".
   "Амулет левой ладонью прижми к груди. Так". Потом в уме пронеслось нечто, похожее на заклинание огня. Пронеслось в миг, я только уловил что-то вроде: "...Огнь вящий, сберись чрез чашу...". Ладони вдруг зажгло, волна тепла пробежала по рукам, отозвалась в груди. С удивлением увидел, как из проколотого в горлышке баллончика заструился тоненький лучик света. "Что это?"
   "Ёмкость активирована пространственным Агни. Это оружие".
   "Как?"
   "Направь и выпусти".
   Я направил кулак с баллончиком в стойку с аппаратурой и "выпустил". Даже не понял - как, но это оказалось очень просто. Белая вспышка, короткая, ощутимая вибрация, и один из приборов вспороло, как молнией, сыпанули искры, в пластике переборки, позади, осталось ровное дымящееся отверстие, проскользнули язычки пламени, остро запахло паленой проводкой и пластмассой. Вот это да! Может быть, это и бред средней степени - стрелять из сифонных баллончиков, но впечатление на меня произвело. Харрис ошалело смотрел через стекло; на него - тоже...
   "Время реактивации - десять секунд, если не будешь выпускать из руки или перекладывать в другую руку", - получал я последние "инструкции" своего незримого, странного помощника. Всё лучше получалось у меня отличать его обращения от своих собственных мыслей, теперь показалось даже, что его телепатическая речь обладает интонацией. Возможно - адаптировалось моё собственное сознание. "Дальность боя импульса сейчас будет метров тридцать-сорок, заряд можешь заставить истекать постепенно и использовать в качестве ножа или штыка. Время истечения - двадцать секунд. И настоятельно не рекомендую подставлять пальцы к отверстию, особенно - большой палец. Время отрастания нового пальца - неделя, но обезболивания не будет. Действуй".
   Вот так, легко сказать. Световой меч, типа, выдали, сейчас дверь разнесём вдребезги и пополам, и, размахивая этой полыхающей штуковиной, наведём ужас на все вражьи морды, будь они не ладны. Кино и немцы, а точнее - джедаи... Что делать-то?
   Я вышел в операторскую к Харрису и впервые заметил откровенный испуг в его глазах. Он боялся меня.
   - Кто же вы? - выдавил он, не сводя глаз с моего кулака с зажатым там баллончиком. - Может, я зря выпустил джинна?
   - Я такой же человек, как и вы, и сам мало что понимаю...
   - Они хотели напихать тебе в брюхо взрывчатки, выбросить за борт и нажать на кнопку. Весь мир сошёл с ума...
   Звякнул телефон, я снял трубку.
   - Это вы? - холодно спросил голос.
   - Нет, апостол Павел с того света. Как бы выбраться отсюда?
   - Предупреждаем, у каждого входа - штурмовая группа. Не надо фокусов, лучше сдайтесь, господин Миролюбов.
   - Надо же, до сих пор меня величали только номер 1156. И что дальше? Пуля в затылок?
   - Не совсем. Мы высадим вас в Ресифи, если хотите. Если - нет, придётся сделать из вас решето. Одной пулей не ограничимся, будьте уверены.
   - Заманчивое предложение. Можно подумать?
   - Даём вам одну минуту и начинаем штурм. Время пошло. Короткие гудки будут означать, что оно вышло.
   Прикрыв микрофон трубки, я посмотрел на дока, сказал:
   - Харрис, они предложили мне сдаться и пообещали высадить в Ресифи. Если нет - через минуту начинают штурм.
   Джеймс покачал головой.
   - Они убьют вас. Просто хотят это сделать легко.
   - Мда, в таком случае, эта игрушка не спасёт, - я покачал кулаком с баллончиком. Пожалуй, лучше выйду, иначе ворвавшись сюда, они прикончат и вас. Вы этого явно не заслуживаете, док.
   Я собрался сказать, что выхожу, но Харрис требовательно взмахнул рукой, не дал мне этого сделать.
   - Скажите им, что вы вооружены и у вас заложник.
   - Вы соображаете, док?
   - Очень даже. Ведь и мне придётся отвечать на трудные вопросы, понимаете? А так я останусь жертвой, предлог посещения вас посреди ночи найдётся.
   - Хм, а дальше?
   - Завод снабжён мощными, крупными спасательными катерами. Потребуйте.
   - Хорошо, док, я понял. По рукам. Обещаю, что даже ценою своей жизни не причиню вам вреда. Это будет только спектакль. Эй, господа хорошие! - бросил в трубку.
   - Итак?
   - Итак, встречное предложение. У меня заложник, доктор Джеймс Харрис. И маленькая стреляющая штучка. Отойдите там все от входа в тамбур перед операторской. На счёт три я покажу, как это работает.
  
   - Отойдите от двери! - крикнул Делинжер. Он стоял на развилке коридоров, где был телефон.
   Солдаты отшатнулись, и в этот миг - взрыв искр, бело-голубая игла прошипела в полуметре от Делинжера и Крамера (который тоже был рядом), пронзила пространство коридора и оставила дымящуюся дыру в переборке, рядом с огнетушителем. Копотно загорелась и погасла краска.
   - Что у него там, дьявол возьми, и откуда! - испуганно выкрикнул Крамер.
   Делинжер, казалось, оставался спокойным, хмуро слушал наглые требования русского, наконец, произнёс:
   - Дайте трубку Харрису. Док, это вы? Как вы там очутились? Понятно.... Что это за оружие?.. Да? Хорошо, мы позаботимся, передайте ему. Господин 1156? Как вы вернёте нам доктора?.. Пять минут. Уж извините, нас тут впятеро больше, поэтому - пять минут. Спасибо, вы сама любезность. Я позвоню.
   Делинжер торопливо дал отбой, набрал другой номер, вызвал шефа, доложил обстановку.
   - ...Именно это я и предлагаю. Да-да. Мы должны уничтожить его любой ценой, даже ценой спасательного катера и толпы друзей, которых он хочет забрать с собой. Нет, это опасно... Просто взрывчатка - опасно, у него дьявольское чутьё, и он обнаружит бомбу. Мы поступим иначе, мистер Стэплтон...
   Делинжер, повесив трубку, повернулся к Крамеру.
   - Билл, у вас есть там, в изоляторах какие-нибудь полоумные наркоманы, которым жить осталось два дня?
   - Хватает.
   - Очень хорошо. И другие медблоки есть, надеюсь?
   - На заводе три полностью оборудованных медблока на разных уровнях для разных сословий, так сказать...
   - Доставьте в любой из них одного наркомана, желательно с помутнённой психикой. Доложите мне, я им займусь. И приготовьте ещё кое-что...
  
   Звонок. Я сорвал трубку.
   - Слушаю.
   - Господин Миролюбов, во избежание лишнего кровопролития, и из гуманных соображений, руководство завода решило пойти вам навстречу. Предлагаем вам соблюдать разумное спокойствие и ждать нашего следующего звонка. Вам будет приготовлен спасательный катер, но нужно некоторое время.
   - Сколько? И зачем?
   - Ну, полчаса, думаю, вас не обременит? Дело в том, что люди, которых вы перечислили, ваши и темнокожие, сейчас находятся в тюрьме за организацию попытки к бегству. Мы переведём их в катер, нужно проверить их самочувствие, возможно, сделать кое-кому кое-какие уколы.
   - Что вы там вытворяли с ними? Экспериментировали, как со мной?
   - Вы слишком предвзято о нас думаете, господин Миролюбов. Они сами отказываются от пищи.
   - После вашей тюрьмы никакая пища точно не полезет. Хорошо, валяйте, только быстрее. Я просил ещё двойной запас топлива, продукты, воду.
   - Разумеется, на погрузку всего тоже необходимо время. Мы договорились?
   - Да.
   - В таком случае, как всё будет готово, мы позвоним. У двери вас будет ждать проводник без оружия. Наше единственное требование - сохранение жизни и здоровья доктора Харриса.
   - С доктором всё будет в порядке, вы получите его, когда мы будем в катере и когда я там всё проверю. Катер на воду не спускать. Никаких снайперов, прямого света в момент нашего с Харрисом перехода. Хочу предупредить: ЭТО НЕ ПОЛУЧИТСЯ. Я убью доктора, и пока вы меня ловите, погибнут ещё ваши люди, придётся брать других заложников. Вы понимаете? - Я сделал ударение на последних словах.
   - Разумеется, понимаем. Иначе бы и не цацкались с вами.
   - Всё, я жду. Не забудьте ещё и про элементарную одежду для меня, будьте так любезны...
  
   Всё прошло гладко, даже слишком гладко. Я шёл по коридорам следом за Харрисом и проводником, зажав в кулаке баллончик и напрягая внимание, всматриваясь и вслушиваясь в окружающее. Если уж играть супермена, так играть. Преспокойно грохнуть меня можно было уже десять раз.... Неужели, правда, нас вот так запросто отпустят?
   "Не отпустят, опасность есть, я чувствую".
   "Ты?"
   "Я"
   "С трудом, но привыкаю к твоим мыслям в моей голове"
   "Я - это ты, а ты - это я".
   "Что за опасность?"
   "Скрытая, пока не различима, будь настороже".
   Мы вышли в небольшой холл, от которого ответвлялось несколько коридоров, сели в лифт. Через три минуты были на палубе. Свежий воздух! Давненько я не дышал душистым морским ветром! Ночь. Темно. Лишь редкие аварийные огни на переборках. Наружные трапы вели чуть ниже - на шлюпочную палубу. Широкое её пространство было погружено в полумрак. Жёлтые пятна ламп выхватывали из темноты ряды изогнутых громадных шлюпбалок. Их тёмные силуэты походили на рёбра скелета исполинского чудовища, выделялись на фоне безумно богатой россыпи звёзд южного неба.
   - Ваш катер - этот, - проводник указал на штормтрап, прилепившийся к чёрной громаде одной из посудин. - Я свободен?
   - Идите. Харрис, полезайте наверх.
   Джеймс стал забираться, я снова прислушался.
   "Опасность осталась?"
   "Да, неопределённая. Внимание течёт сверху. За нами наблюдают через приборы ночного видения, но опасность не там...". Поднимаясь, я всей спиной чувствовал это внимание. "На катере?"
   "Да, похоже. Приложи ладонь к борту". Я сделал это. "Машина исправна, явных угрожающих аномалий нет, но что-то не так".
   - Ладно, разберёмся, - сказал я уже вслух.
   Забравшись наверх, подобрал и свернул штормтрап. Ещё раз окинул взглядом плавучую громаду, которую собирался покинуть. Метрах в ста от шлюппалубы, по обе стороны, - огни, огни, словно огромные дома стоят. Впечатляет. Ладно, пора. Открыв дверь надстройки, шагнул внутрь. Узкий коридорчик, скудный свет. На том конце - другая дверь выхода на противоположный борт. Налево - трап вверх, вероятно, ходовая рубка. Направо - всего одна дверь в глубь надстройки, приоткрыта, слышатся тихие голоса.
   Я вошёл. В просторном полутемном кубрике сидело человек десять.
   - Денис! - Генка поднялся навстречу. Мы обнялись.
   Наших было четверо - боцман, Фомин, радист и старпом Миша. Остальных, кроме Рунго, я не знал. Стали здороваться. Четверо были с Рунго и ещё один парень - Пако, какой-то латиноамериканец, сидел, забившись в самый угол. Рунго сказал, что он тоже захотел бежать. Я подошёл к нему.
   - Ты Пако?
   - Да.
   Прямые, чёрные, грязные волосы его жирно поблескивали в свете ламп аварийного освещения. Весь какой-то жалкий, высохший, тонкорукий, похож на мумию. Протянул мне свою узкую ладонь, и рукопожатие это было холодное и дряблое, как будто я подержался за малярную кисть.
   - Ты сам решил бежать?
   - Я уже давно хотел, пытался раза три, но меня ловили и вот бросили в тюрьму, - заговорил Пако глухим голосом неестественно-монотонно. - А сегодня открылась дверь камеры, и надсмотрщик сказал: "Ты Пако, который всё хотел удрать? Выходи...".
   Рунго сбоку пояснил:
   - Нас вывели всех из камер, построили и объяснили ситуацию. Сказали, что ради сохранения жизни заложника отпустят нас и проводят на катер. Потом предложили забрать и Пако, потому что он - механик, его работой было обслуживание этих катеров, и без него мы не разберёмся. Поэтому мы согласились взять его, да и просто - жалко парня.
   "У него почти нулевая энергетика", - пронеслось в моей голове.
   "В смысле?"
   "Ходячий труп, зомби, его держит только какая-то подпитка извне".
   "И что?"
   "Не знаю, не жилец. Психика - заторможена".
   Вот, ещё не хватало. Говорит, вроде, связанно.
   - Пако, ты как себя чувствуешь?
   - Плохо, комадор, я ослабел в тюрьме.
   - Ладно, сиди, разберёмся.
   Потом кивнул своим:
   - Пора выходить на связь, пойдёмте в рубку, посмотрите там по штурманской части, всё есть? Хорошо? Гена, будь готов отдавать шлюптали. Ты - в носу, я - на корме.
   В рубке было переговорное устройство, настроенное на нужную частоту, всё, как мне и обещали. Сняв микрофон на длинном спиральном проводе, поднес его к губам, нажал кнопочку.
   - Эй, на заводе, как слышно?
   - Вас слушают.
   - Спускайте нас и приготовьте второй катер - забирать Харриса.
   - Но мы же договорились, что вы отпустите его сразу!
   - Я решил подстраховаться. Что вам стоит спустить и второй катер следом? Заберёте доктора, когда отойдём от завода миль на пять-шесть. Всё. Включайте лебёдку.
   Повернулся к Фомину:
   - Николай Семёнович, принимайте тут командование, я в машинное отделение пошёл разбираться. Надо оглядеться. Без меня двигатель не запускайте, хорошо?
   Капитан кивнул. Палуба вздрогнула, шлюпбалки пришли в движение.
   В конце кубрика был другой выход в тамбур. Там - ещё коридорчик, двери подсобок и спуск вниз, в машину. Набор механизмов был обычным для малого и мощного дизельного судна. Минут десять я лазал по пахнущему родной соляркой тесному "подвалу". Расходная цистерна была полная, топливо открыто. Львиную долю площади занимала монолитная глыба двигателя, наполовину утопленного под настил. Дизель-генератор запускался элементарно - ключом, который был вставлен в замок стартера. Всё есть. Где же подвох? Повернул ключ. Движок запустился "с пол-оборота", затарахтел, и вскоре весь катер залило светом.
   Потом мы отдали с боцманом шлюптали, капитан запустил движок из рубки, и мы отвалили от гигантской стены-борта завода, стали быстро удаляться. Почти сразу после этого заработала лебёдка другой шлюпбалки, и к воде скользнул другой катер.
   - Думаете, получится, Делинжер? - спросил Стэплтон, оторвавшись от бинокля (освещенный огнями катер теперь было хорошо видно).
   - Должно.
   - Что вы сделали с этим Пако? Как он умудрился запустить катер?
   - Он - никак, это русский запустил. Жаль, что мы так мало смогли узнать, жаль...
   - Надо было послать на втором катере штурмовую группу, на всякий случай.
   - Не надо, всё продумано. Сначала заберём доктора Харриса.
   - Что он там делал в медблоке?
   - В его каюте тоже есть сигнализация, он живёт рядом, и прибежал раньше нас.
   - А кто отключил камеры?
   - Разберёмся, разберёмся...
   Прошло минут двадцать. Огоньки ушедших катеров уже еле различались, и вот почти исчезли совсем.
   - Что у вас там? - спросил Делинжер в микрофон переговорника.
   - Пока всё в норме, сэр. Сбавил ход, иду на сближение. Будем забирать доктора.
   - Говорили с ним?
   - Да. Подойдём через несколько минут. Доктор уже ждёт, стоит на палубе. И ещё кто-то с ним там стоит.
   - Хорошо, как пересядет, сразу доложите.
   - Да, сэр!
   Делинжер потёр свой блестящий шишкастый лоб.
   - Всё идёт по плану, мистер Стэплтон, всё по плану. Спектакль закончится минут через пять. Смотрите, - облокотился в проём открытого иллюминатора.
   Эндрю щёлкнул зажигалкой, раскуривая сигару, не спеша вышел на крыло ходовой рубки завода, щурясь от дыма, всмотрелся в чёрную мглу ночи. Горизонт различался на фоне россыпей звёзд, но Луна пока не взошла, чтобы осветить всё своим серебристым светом...
   Через некоторое время на воздух вышел и Делинжер.
   - Всё в порядке, мистер Эндрю, Харрис пересел, они возвращаются, и... - он сделал паузу, церемонно указывая ладонью в темноту ночи. Там, далеко, вдруг полыхнула оранжевая беззвучная вспышка. - Вот и развязка, - Делинжер удовлетворённо засунул руки в карманы.
   Глуховатый раскат далёкого грома пророкотал уже в спины уходящим с крыла мостика директору завода и спецагенту ФБР...
  
   Глава 4.
  
   Харрис вдруг заявил, что остаётся. Во-первых, вряд ли ему поверили до конца, во-вторых, всё повторял: "не могли они отпустить вас просто так, не могли".
   - Отвезите меня миль за десять, там уж точно радиодетонаторы не сработают.
   - Док, - отвечал я ему, - катер не заминирован, поверьте мне. Или вы сомневаетесь в моих способностях?
   - Свинья подложена.
   - Мы разберёмся. К тому же, второй катер идёт следом - за вами. Так что нет смысла завозить вас далеко.
   В глазах Харриса читалась настоящая паника:
   - Они убьют всех! И меня, как свидетеля! Скажите, что я остаюсь, и пусть второй катер поворачивает назад!
   - Если бы хотели убить, уже бы убили. Вы им нужны живым.
   Мы сбавили ход, и пошли на сближение со вторым катером. Я попросил кого-нибудь проводить доктора на бак. Вызвался Рунго, и они направились с Харрисом к выходу. Док, вроде успокоился или смирился с неизбежным. Генка тоже встал.
   - Помочь чего там?
   - Да нет, сиди, справимся, швартоваться не будем, подойдём нос-в-нос.
   Я повернулся к выходу из кубрика. В дверях оглянулся. Пако ковылял следом, промямлил:
   - Подышу, комадор...
   В рубке я осмотрел показания приборов щитка машины, всё в норме... Тревога.... Что-то не так... "Ты где?" - попытался вызвать своё alter еgo.
   "Подожди, пытаюсь понять..."
   В лобовое окно было видно, как Рунго помог Харрису перепрыгнуть на бак подошедшего катера, док помахал рукой. Я высунулся в боковое окно, тоже махнул ему, крикнул:
   - Спасибо, док! Всего вам!
   ...Задний ход, стоп, реверс, малый... Рунго повернулся и зашагал к надстройке, на ходу бросил Пако:
   - Пошли, парень, всё в порядке.
   Пако.... Я задумчиво оглядел его. Парень худой тенью стоял у фальшборта на выходе. "Он! - тукнуло в мозгу. - Немедленно нейтрализовать!".
   Я торопливо сбежал по трапу из рубки. "Осторожнее! Он не должен ждать нападения!" Хорошо. Попытавшись изобразить улыбку, сказал ему:
   - Всё в порядке?
   - Да...
   "Его нельзя трогать!" Не понимаю... Я замешкался. Пако, шагнув в кубрик, вдруг звонко стукнулся лбом о низкий дверной проём, голова его мотнулась назад, и он бессильным тюфяком рухнул навзничь. Рубаха его задралась, обнажив бинты на животе. По ним быстро расплывалось большое пятно крови, выпирало что-то круглое.
   "Детонатор активирован! Беги! Семь секунд! Рывком, отшатнувшись от Пако, я бросился к двери, столкнулся с Рунго, который только собирался войти. "Беги, беги, прыгай!" - пульсировало в мозгу.
   - Назад! - мои руки уперлись Фаэлю в грудь. - Бегом! За борт! Бомба!
   Увидев мои страшные глаза и услышав этот выкрик, негр отпрянул назад. Адский взрыв оглушил, ослепил, ударил мне в спину уже в прыжке. В тот же миг, зажав руками уши, я провалился под воду.
  
   Рулевой второго катера, вздрогнув, оглянулся. Бабахнуло плотно, ярко, палуба под ногами вздрогнула.
   - Чёрт!
   Харрис метнулся к окнам рубки, издал стон, уперся лбом в стекло, стукнув над головою кулаками.
   - Я же говорил ему!
   - Ладно, док, успокойтесь! - рулевой встряхнул кудлатой шевелюрой, до отказа вдавил рукоять газа, отвернулся.
   - Говорил, говорил...
   - Не переживайте так, док, в самом деле! Что вам до этих беглых рабов? Варвары. Самое главное, что мы вытащили вас из их лап. Забудьте. В конце-концов, они получили по за...
   Глухой удар в затылок отключил парня, он навалился грудью на рукоятки управления, сполз на палубу.
   - Прости, сынок. Этот человек не мог так просто погибнуть, - Харрис положил тяжёлый морской бинокль, которым врезал парню, взялся за штурвал, круто развернул посудину. Нервно пощёлкав тумблерами на щитке пульта, нашёл включение прожектора.
  
   Контузило прилично, и я бы точно захлебнулся, если бы не Рунго, который оказался в воде раньше, и ему досталось меньше. Очнулся быстро, негр сильной рукой держал меня на плаву.
   - Рунго, - выдохнул я, выплюнул воду, отчаянно выругался по-русски. - Наши...
   Он отпустил меня.
   - Ты в порядке, держишься?
   - Да, - перехватило в горле, колючая боль отчаяния стиснула сердце.
   - Денис, на всё воля Всевышнего, всё-таки мы пока живы...
   -Я должен был их спасти! Бомба в брюхе, чёрт побери, можно было догадаться...
   - Вряд ли.
   - Ты не понимаешь, мой внутренний голос, второе я, существо из камня.... Эта задачка была не для него, а для моих тупых мозгов...
   - Успокойся, брат, подумаем о себе. На катере были спасательные плотики, контейнеры должны были уцелеть...
   В ушах звенело, поэтому рокот мотора мы услышали не сразу. Сначала вспыхнул поодаль луч прожектора, зашарил по воде.
   - Проверяют работу, что ли?
   - Нет, Рунго, это Харрис, это он...
  
   Это был он, нашёл нас минут через десять, сияя от радости, скинул штормтрап.
   - Я знал! - крикнул.
   Мы выбрались на низкую палубу полубака перед надстройкой. Харрис по очереди подал нам руку, помогая взобраться.
   - Вот какая подлость! И какая радость. Я знал, что вы не погибнете...
   - Как трогательно, - зло-ироничный голос раздался сзади. - Всем не с места.
   Очухавшийся рулевой в пяти метрах от нас стоял с пистолетом.
   - Вас, мистер Харрис, я убивать не буду, хотя и надо бы.
   Я незаметно нащупал в кармане баллончик.
   - Просто запру вас, пока, в кладовой. С вами разберутся, я думаю, как положено. А вы, мальчики.... Ах, какое чудесное спасение! Но, как я понимаю, не запланированное? Вам - крышка. Спасение не состоялось. Ты - первый, - он навёл пистолет в голову Рунго.
   Слишком долго болтал. Бело-голубая вспышка, вскрик, грохнул выстрел. Пуля искристо дзинькнула рикошетом по палубе, парень упал лицом вперёд, как подкошенный...
  
   ...Гигантская громада завода, сплошь усыпанная подрагивающими огоньками, с башнями домов-надстроек, красиво сияла на горизонте. И мы остались втроём.... Прощай, тюрьма, прощайте ребята живые и мёртвые...
   Я долго отходил от потрясения, сидел в кубрике, запустив пальцы рук в волосы с висков и занимаясь самоистязанием.
   "Ты не виноват".
   "А кто? Ты, значит, виноват".
   "И я не виноват, наши возможности не беспредельны".
   "Нужно было чуть-чуть интуиции и сообразительности. Ты - точно я. Такой же чурбак".
   "Опасность - искусственный фактор, была замаскирована биополем - естественным фактором, к тому же мастерски наведённым".
   "Мы с тобою сразу поняли, где опасность".
   "Да, но конкретизировать её было почти нельзя".
   "Не оправдывайся, мы виноваты, точка...".
   Я даже не заметил, как стал разговаривать с Сущностью из камня, как с самим собой, привыкал к ней, хотя ещё толком было не понятно, что или кто оно такое.... Возможно, подобные диалоги позволили мне, наконец, взять себя в руки, заняться катером. Были тут и сухие припасы, и вода, и консервы, и топливо. Всё то же, что и на том катере. Всё - штатное, оказывается, ничего не надо было грузить, надо было выиграть время, чтобы сделать зомби с бомбой в брюхе....
   Мы повернули на восток-северо-восток и дали полный ход. Сутки прошли спокойно. Пришлось разделиться на три вахты по восемь часов. Я регулярно осматривал машину, подкачивал топливо в расходный бак. Прикинув расход и объём цистерны запаса, понял, что соляры должно хватить пересечь Атлантику, ходкая машина давала до четырнадцати узлов скорости. Однако мы ровным счётом шли "вслепую". Я почти не разбирался в штурманском оборудовании и лишь в общих чертах имел представление о прокладывании курса. Кое-как, методом "тыка", удалось запустить локатор, но его многочисленные настройки были для меня непостижимы. Правда, в открытом океане, экран локатора был практически всегда пуст. Были тут и комплекты штурманских карт, но привязаться к точке не получалось, я просто толком не умел этого и не знал, как включается навигационная аппаратура. Посему, весьма приблизительно мы могли судить о том, где находимся. Авторулевой был выставлен наугад, по компасу, и мы ехали себе в неизвестность.
   Я лазал по всем закуткам этого большого морского катера просто, чтобы отвлечься, чем-то заняться, ходил, бормоча под нос и наверно был похож на полусумасшедшего. Со своим вторым "я" свыкся так, что иногда начинал разговаривать с ним вслух, словно сам с собою. Видимо, это было ужасное зрелище, даже не берусь судить, что думали об этом мои спутники. Очевидно, списывали на пережитый стресс. Так оно и было, в сущности.
   Рунгото тоже был в шоке - погибли и его друзья. А Харрис вообще полдня сидел бледным и угрюмо молчал, его мучила, в том числе, последняя смерть парня рулевого. Иногда док лишь качал головой и повторял: "Какой кошмар, господи... бессмысленно...".
   Вспоминалось, как Генка хотел, было, идти на палубу помочь, но я его остановил. Он мог остаться в живых.... Как, в самом деле, бессмысленно и бестолково. Снова и снова клял себя, на чём свет стоит, снова сидел, как в ступоре, из которого вывел меня, наконец, мой невидимый двойник.
   "Послушай, хватит, в конце концов, - мне показалось даже, что я уловил нотки недовольства. - У меня есть для тебя кое-что. Не думаешь ли ты, что нас просто так оставят в покое?"
   "Что?"
   "Я говорю, что тебе надо позаботиться о более приличном оружии".
   Как раз недавно, когда я лазал по кладовым катера, мне попалась целая коробочка тех самых сифонных баллончиков. Вообще, тут было много всякого лишнего, на первый взгляд, барахла, словно это был не спасательный катер, а прогулочная яхта. Жаровня для мяса-барбекю, мангал, пустые и полные винные бутылки, мятое женское бельё, банки с пивом, пакет проросшей картошки, презервативы.... Да, посудина сия, под штатным номером 15, была явно активно востребована ещё недавно. Да, бог с ними всеми...
  
   Так вот, баллончики. Оказывается (после определённой тренировки, конечно), их можно было каждый активировать достаточно глубоко: один мог давать до десяти разрядов! Таким образом, активировав один раз двадцать этих баллончиков (на это требовалось минут пять-шесть), можно было сделать до двухсот выстрелов! Руководствуясь советами моего чудесного помощника, я ещё раз внимательно перерыл весь хлам на катере, и все необходимые составные части будущего адского орудия были найдены. Всего-то и понадобилась одна батарейка от фонарика, пара кусочков провода, металлический стержень, кусок дерева под заготовку, доля фантазии и запас терпения. Очень помог шведский раскладной нож с пилкой по дереву. Планширь фальшборта был сосновый, из куска его я выстрогал что-то вроде остова нагана. В нём посредством железного штырька крепился барабан из шести баллончиков, скрученных обычной изолентой.
   Для того чтобы произвести выстрел, прежде всего, был необходим волевой импульс и слабый разряд электрического тока, если баллон не держать в кулаке. Батарейка вставилась в рукоять, из куска алюминиевой проволоки я сделал курок, который замыкал контакт, а возвращал его в исходное положение жгут из скрученных, вышеупомянутых резиновых изделий. Сделал и дуло из подвернувшегося в машинном отделении обрезка трубки - для удобства наводки и солидности. Получилось недурно, ей богу и достаточно солидно. Единственным недостатком было то, что барабан надо было поворачивать вручную после каждых десяти выстрелов. Но это же пустяки, правда?
   Делая эту штуковину, испытал лихорадочное мальчишеское возбуждение - точно в детстве. Если вы делали когда-нибудь самопалы, поймёте. Только вот эта игрушка стреляла не пульками, хотя и выглядела весьма "самопально". Харрис и Рунгото молча следили за моими потугами мастерства. Я сказал, конечно, что делаю оружие, и любопытство их было с тенью недоверчивости и некоего суеверия, или - того и другого вместе. Как мог, я объяснил им, что тут нет ничего сверхъестественного, просто мой талисман помогает аккумулировать пространственную энергию, которая беспредельно разлита вокруг. Это кажется необычным, но вполне может быть научно объяснено. Просто современная цивилизация и наука слишком делают упор на технологии, а на деле всё гораздо проще. Постарайтесь мыслить не стандартно, всё проще...
   Испытания мы провели на баке, наставив пустых пивных банок на планшир. Пушка работала отменно, разбрызгала банки каплями расплавленной жести и прожгла дыру в фальшборте. Стараясь развеять почти мистическое впечатление от неизвестно откуда берущегося адского огня, дал попробовать Харрису. Тот сначала вообще не хотел брать это в руки, но потом неуверенно поднял мою игрушку, прицелился в новую батарею банок и... ничего.
   - Вы побаиваетесь, док, не доверяете. Нужен хороший, уверенный волевой импульс. Это необычно, это странно, но попробуйте ещё разок. Поверьте в то, что луч сейчас вырвется, захотите этого. Надо, чтобы получилось только один раз - первый. Люди так хотят чудес, в вашей Америке столько говорят о том, как Христос по воде ходил, он просто не сомневался. Не сомневайтесь!
   Харрис несколько минут стоял, пытаясь целиться в банки. На лбу его выступила испарина, но нажать на крючок он так больше и не решился.
   - Нет, никак... Чертовщина... У меня не получается. Может, вы, Рунгото?
   Фаэль с любопытством повертел в руках чудо-пистолет, выстрелил на вскидку, как ковбой, и превратил в дымящуюся лужу расплавленного металла швартовочный кнехт на носу.
   - Ох, промазал...
   - Сначала прицельтесь. Причём не столько просто наведите дуло, сколько в собственном уме определите чётко цель. Огонь подчиняется не столько наводке рукой, сколько разуму... - поучал я, повторяя, как попугай поучения моего тайного наставника. Надо было и самому учиться.
   Харрис, в конце концов, тоже научился, но отказался от стрельб сразу, как только у него получилось. Сказал - хватит, он не воин, а врач. А такая чудовищная сила порождает нехорошие эмоции, не христианский азарт.... Возможно, в этом он и прав, но мы с Рунгото, пока не сожгли весь хлам (и сам катер чуть было - когда загорелась деревянная палуба), не успокоились. Чертовская, всё-таки, штука! Вот так и сами не заметили, как развеялись, тяжёлое и мрачное расположение духа ушло. Душевная боль притухла, нам хотелось быть вместе и говорить, говорить.
   Вечером, за импровизированным ужином, мы дали себе волю, откупорили бутылку вина. Помянули друзей, помолчали. Потом - с жадным интересом и растущей симпатией друг к другу, стали общаться, рассказывать о себе. Ведь мы же ничего толком не знали, были людьми, в буквальном смысле, из разных миров.
   Харрис оказался коренным американцем, и мне было интересно слушать его, пытаться понять особенности этого мира глазами местного жителя. Тем более - американца. Порядок вещей здесь был круто замешен на трагизме и нелепости, страхе и ненависти. Богатый интеллект Харриса, его культура и доброе сердце, не позволяли ему верить в нагнетаемую в Штатах, антирусскую истерию. Истерия эта была полна пафоса, круто приправлена христианскими догматами, призывом искоренить бесовщину и защитить культуру, цивилизацию. Русские представлялись не как туповатые, могучие медведи (наш вариант), а как вероломные колдуны, продавшие душу дьяволу.
   - Впервые вот общаюсь с настоящим русским, - говорил он. - Я всегда верил в то, что все люди - дети одного Бога. А значит там, у вас - такие же люди, только скованные тяжёлой беднотой жизни, такие же, как и мы, которые умеют любить друг друга, рожают и растят детей, радуются и печалятся.... Ваш мир необычен, непонятен, самобытен, независим. Неужели вы и правда, наполовину колдуны, наполовину вампиры и оборотни? Неужели, правда, хотите уничтожить Америку, поглотить весь мир? Денис, скажи мне?
   - У вас говорят о России такую чертовщину?
   - Да, много показывают якобы документальных материалов о вампиризме, ликантропии, сверхъестественном. Признаться, этот твой пистолет из газовых баллончиков, выглядит весьма сверхъестественно. Но это - для нас, мы привыкли к обычным вещам. А для вас ведь это обычные вещи? Ведь, раз такое возможно, значит как-то объяснимо? Я не сомневаюсь. Но у нас этого боятся. Есть хорошее русское словечко, оно мне попалось где-то - "жупел". Вы для Запада - настоящий жупел, и есть много желающих идти в Крестовый Поход.
   - Этот мир так устроен, Харрис, что у русских есть нечто, что позволяет им никого не бояться. Поверьте, источник этого - где-то внутри. Вас никто не собирается завоёвывать, это точно. Но вот Россию всегда хотели завоевать, во все века. Много земли, леса, богатые недра. Вкусный пирог для техногенной цивилизации, разве не так? Обычные люди у нас весьма дружелюбны и гостеприимны, а что касается всевозможной чертовщины.... Не знаю. Может быть, эту чертовщину уже пора заносить в Красную книгу. Обычные люди везде - ЛЮДИ.
   - Я вижу это по вам, Денис. Я ведь действовал на свой страх и риск, и не ошибся. Делинжер и все эти.... Вот - настоящие оборотни, ей богу. Спецагенты, напичканные имплантантами, микроэлектроникой, механизмами....Ужас! Общаться с вами или с ними... достаточно наглядная разница.... Надо что-то делать! Я должен попасть домой, в Штаты и что-то делать...
   - А как вы попали на этот завод, Харрис?
   - Мне хотелось увидеть людей из ваших краёв, как-то пообщаться. Бог вёл меня. Да, и потом - хорошие заработки. А я давно хотел организовать какое-то общество, движение, которое бы сближало людей именно на самом обычном, семейном, может быть, уровне. Обычных людей, понимаете?
   - Народная дипломатия, док.
   - Ах, как метко выражено! Именно!
   - Это не я придумал... - так и подмывало рассказать всю правду о себе, о своём мире, другом, но таком похожем.... Однако, это уже был бы перегиб. Пусть люди здесь воспользуются подобным опытом...
   - Я вернусь домой.... Да, чёрт возьми, но как же я вернусь домой? Рунго, в Дакаре есть отделение "Америкен глобал банка"?
   Негр, до этого молча и с интересом слушавший нашу беседу, ответил:
   - Доктор Харрис, не зависимо от того, есть или нет, я позабочусь, чтобы вы попали домой. Вы и Денис тоже. Мой отец - президент Сенегала Инносент Ривьен. С того момента, как мы войдём в наши территориальные воды, вы будете в безопасности.
   - Боже Иисусе! - воскликнул Харрис. - Как же вы-то стали рабом? Это же прецедент!
   Теперь разговор завязался между ними. Я взглянул на часы, решил сделать обход, поднялся в рубку. (Шла моя вахта). Осмотрел щиток приборов машины, авторулевого, экран локатора, сел на жёсткий стульчик перед штурвалом. Всё было в норме. Задумчиво всмотрелся в фиолетовый горизонт прямо по курсу. Как бы мы не пересекали Атлантику, с нашей скоростью идти больше десяти дней, ведь мы идём не прямо на восток. Где же мы выскочим? Посмотрим.... Я повернулся и посмотрел на запад. Но какой безумно-красивый закат! Прислушался к самому себе.
   "Видишь, какая красотища? Тебе нравится?"
   "Я слышу твои эмоции. Мне нравится всё, что нравится тебе".
   "Эмоции.... Это - чувственное, душевное восприятие красоты".
   "Положительные энергии, эманации довольства твоей души и разума укрепляют меня и нашу полевую структуру. Если ты не будешь дышать прекрасным, мы будем слабеть".
   "Я уже столько всего от тебя наслушался и научился.... Но так и не понял самого главного - кто мы такие? Кто я такой здесь? Каким образом ты стал контачить со мной и что такое ты есть, кроме голоса в моей голове и реальных чудес, как следствий этого голоса? Откуда взялся амулет? Что вообще происходит, чёрт возьми?"
   "Что касается информации о событиях, то Я НЕ ЗНАЮ. В нашем тандеме события физической реальности - твоя епархия, не располагаю событийной информацией".
   "Значит, ты ничего не можешь сказать, кто мы такие, откуда взялись и что делать?"
   "Твои мысли скачут, задай один вопрос и оставь его в покое. Ответ придёт сам. Потом задавай другой вопрос. Амулет ты сам создал, это сгусток твоего сознания, энергии, мысли. Он - проводник. Существует почти бесконечное количество физических миров, и везде живёт твоя Сущность. Она едина только условно, вне миров. Я - твоя Сущность, коллективный архетип тебя самого, единое сознание. Вместе мы можем формировать твою событийную реальность, но что делать, можешь решать только ты сам. Ясно?"
   "Я попал в этот мир и хочу знать, кем здесь был или кто есть мой двойник".
   "Мне всё равно, я почти не различаю вас, вы все - это я, и понятия не имею, кто вы, где и чем занимаетесь. Какое-то время контакта не было, теперь он вновь возобновился"
   "То был контакт с моим двойником, теперь - со мной. И диск этот, амулет - создал он, а не я, в том-то всё и дело. А ты - ничего не знаешь, как я понял, наплевать тебе".
   "Опять эмоции?"
   "У тебя их нет?"
   "Мои эмоции - это ты".
   "Часть диска отколота. Почему?"
   "Механически это сделать невозможно. Диск разрушается только вместе со смертью хозяина, который его создал. Если часть диска отсутствует - была смерть, но ты - двойник хозяина и теперь мы опять вместе".
   "Разрушенный диск как-то влияет на наши возможности?"
   "Принципиально - нет, любая часть камня несёт информацию о целом, но функционально - да. Для управления техникой нужен целый диск. Он - сердце любой специальной техники - машин, конверторов материи. Общая задача амулета - обеспечить целостность структуры тела носителя, активировать машины и оружие".
   "Какова природа вещества диска?"
   "Алхимическая. Это не вещество, поэтому его природа может быть любой. Диск - катализатор, своеобразный камертон, резонатор световой энергии Агни".
   "Агни - это что-то индийское?"
   "При общении с тобой, что бы ты мог воспринимать контакт, я оперирую только теми мыслеформами, которые есть в твоей голове. Там завалялся ещё термин "фотонная энергия"".
   "Значит, все эти чудеса действительно как-то научно объяснимы?"
   "В твоей голове слишком мало научной терминологии. Самое близкое объяснение - "расщепление света". Электрическую и магнитную составляющие можно разделить, и тогда получится лучистая фотонная энергия Агни и гравитация. Что-нибудь понятно?"
   "Всё, всё, ладно, хватит. Тёмный лес, но действует впечатляюще. И как здесь, в России додумались до такого?" Я хмыкнул вслух. "Двойники, сущности, Агни, лучистая энергия, расщепление света, алхимические диски.... Диск-резонатор.... А мы - это что-то вроде компьютера получается? Амулет служит для ввода-вывода, а ты, моя дорогая Сущность - сборище из мириадов триггеров-сущностей. Я получаюсь оператором. Занятно. Конечно, нафига тут уже электроника, она покурит. Наворочено...".
   "Компьютер - лишь очень неточная формулировка, отдалённое подобие. Ты и я, мы - часть Космоса, естественной природы вещей".
   "Конфликт естественного и искусственного - я уже слышал что-то об этом".
   "Да, это происходит здесь. Технологическое потребление ресурсов природы противостоит использованию сил природы. И пара человек-Сущность настроены противостоять влиянию искусственных факторов и усиливать, использовать естественные факторы, энергии. Мы - такая пара. Планета насыщена вибрациями Сил, энергий, и мы можем их организовывать и направлять".
   "Да мы с тобою обладаем неслыханным могуществом! Ох, господи, мы - страшные твари...".
   "У тебя плохо дисциплинированное сознание, сильный эмоциональный фон. Если ты захочешь "наломать дров", я не смогу тебе помешать. Наше могущество прямо пропорционально организованности твоего ума".
   "Спасибо, правильный ты мой. И не будь занудой, подумаешь, какой умный! Самый главный вопрос, старина философ, мне так и не ясен: а что делать-то бум дальше?"
   "У нас гости, подойди к локатору. Опасность".
   - Что? - я подскочил к экрану локатора.
   Бегущая по кругу зелёная полоска на каждом витке высвечивала две быстро приближающихся точки.
   "Искусственный фактор - винтовые реактивные машины. Агрессия. Приготовься к бою".
   Ругнувшись, я сорвал микрофон трансляции, включил на кубрик, вызвал Харриса и Рунго. Выглянул наружу. Две черные точки обозначились на фоне полыхающего закатом неба. Извлек из-за пояса свой "кольт", вышел наружу, на левое крыло рубки. Сквозь мерный, приглушённый гул нашего движка слышался отдалённый вертолётный рокот. Два огонька отпрыгнули один за другим от чёрных точек, метнулись вниз, к нам.
   "Ракетный залп, стреляй! Пятнадцать секунд".
   "Куда стрелять-то, чёрт, по ракетам? Вот задница..."
   "Никаких эмоций! Спокойно, я помогу. Не надо целиться, вообще глаза закрой! Давай!"
   В груди перехватило, несколько мгновений я как завороженный смотрел на стремительно летящие ракеты. Дымные трассы всё ближе... Потом навёл "кольт" на огоньки, зажмурился и дал подряд все десять импульсов. Бахнуло близко, в небе, словно лопнули два гигантских воздушных шарика. Поспешно, дрожащими от волнения пальцами, повернул барабан. ПОЛУЧИЛОСЬ!
   Вертолёты разделились, обходя нас с двух сторон.
   "Справа! Огонь! Пять секунд!"
   Я рывком развернулся вправо, нажал на спуск, теперь не жмурясь. Так бывает, когда швыряешь снежок в дерево не целясь, мимоходом, попадаешь ровно в середину ствола.... Молниеносная игла луча, оранжевый всплеск взрыва, осколки подняли фонтанчики воды, застучали по борту катера. Есть.
   Они подлетели близко и открыли шквальный огонь из пулемётов. Харрис вскрикнул в рубке.... Яростные очереди вспенили воду, дымно вгрызлись в катер. Одна неслась прямо на меня, пришлось отскочить в рубку.... Разрывные....Звон стекла, хлёсткие удары крупнокалиберных пуль, рёв вертолетов...
   Вторая очередь прошила рубку посередине, унеслась. Харрис? Поискал его глазами. Нет, всё в порядке, не задело. Снова прыжок наружу. Вот они, разворачиваются на новый заход. Одна такая пуля в расходной бак - он под самой палубой - и нам крышка. Поймал на мушку один вертолёт.
   - Нет! - Харрис ударил меня по руке. - Не стреляй, нет!
   Выкрикнув эти слова, он перемахнул через леера крыла рубки вниз, на издырявленную крышу кубрика, встал на самой середине, отчаянно замахал руками:
   - Не стреляйте! Нет!
   Машины развернулись, лучи прожекторов скрестились на Харрисе. Я вновь вскинул оружие, готовый открыть огонь при первой вспышке выстрела. Лишь бы снова не долбанули одновременно несколькими ракетами, тогда не успею...
   "Не дёргайся!"
   Вертолёты сбавили скорость, медленно приближались.
   - Я доктор Харрис! - орал док срывающимся голосом. - Не стреляйте!
   - Борт катера 15, ответьте, диапазон 11, - заговорило в рубке.
   Чёртовы ковбои, сначала стреляют, потом спрашивают! - рыча от злости, я вбежал внутрь, схватил микрофон, повернул ручку регулятора на 11, гаркнул:
   - Спасибо за милость! Поговорим всё-таки?
   - Человек на палубе - доктор Харрис?
   - Изумительная догадливость. Предупреждаю - один выстрел и будет открыт ответный огонь.
   - Вас было приказано уничтожить...
   - Мы догадались уже. Благодарите Харриса, что он не дал сбить вас сразу.
   - ...Но теперь мы уйдём, если отдадите доктора.
   - Буду рад вас больше не увидеть никогда. Думаю, доктор не откажется, чемодана у него нет, снижайтесь. Ещё раз предупреждаю: один выстрел с вашей стороны, и вы будете уничтожены.
   - Условия принимаются, конец связи.
   - Прощайте.
   Один из вертолётов снизился над катером, доктору скинули верёвочную лестницу.
   - Одну минуту! Одну минуту! - прокричал он хрипло уже сорванным голосом, подбежал к рубке. - Прощайте, даст бог, ещё увидимся!
   - Все проблемы там валите на меня, Харрис! Удачи вам!
   Он поймал конец лестницы, перекрестился другой рукой, стал карабкаться наверх. Я стоял в напряжении, пока машины не растворились в воздухе, и Рунго сообщил, что они исчезли и с экрана локатора. Вот теперь мы действительно отвоевали свою свободу, остались вдвоём...
  
  
  
   Глава 5.
  
   1.
  
  
   С Рунгото всё ясно, он радостно предвкушал возвращение домой. Мне было почти всё равно. Россия? Что там ждёт меня? Рассказывать о себе новому своему товарищу больше, чем он знал, смысла не было. Он обещал отправить меня на родину.... Что ж, хорошо, пусть будет Россия.
   Путь туда сложился долгим и препонистым, но что мне с этих приключений? Может быть, удастся найти двойника Вальки, окажется, что он тоже идёт стезёй безумного изобретателя-одиночки, отправит меня назад в мой мир? Хотелось бы верить...
   Когда я попал в Россию, был потрясён несказанно, что побудило меня в последствии описать всё это. Кое-что зная, я ожидал увидеть всякое, но реальность превзошла все ожидания. ДРУГОЙ МИР.... Иногда я чувствовал себя на другой планете.... Что ж, слушайте.
  
   К восточному побережью Атлантики мы вышли дней через десять в районе Мавритании, угодив почти в Нуадибу. Локатор нарисовал контуры побережья, и стоило труда найти похожие очертания в кипе штурманских карт, взять курс на Дакар. И на следующий день, сжигая последние литры солярки, мы вышли на рейд порта Дакар и там встали. Топливо закончилось.
   Рунгото связался с береговыми службами, катер быстро отбуксировали в порт, и на пирсе нас уже ждали репортёры местных газет и телевидения, подъехал со свитой сам президент Инносент Ривьен, а за оградой и воротами порта быстро собиралась толпа. Это был воистину счастливый конец мучений, но счастье продлилось не долго...
   Пришлось дать разные интервью, которые затем были преподнесены публике с явным антиамериканским душком, и, возможно, стали катализаторами дальнейших событий.
   Меня поселили в хороший номер хорошей гостиницы (если такое вообще возможно в Дакаре). Отель стоял в деловом центре столицы с почти-небоскрёбами из беловатого камня вокруг центральной площади. Если прищуриться, так и ничего, вроде, смотрится. Но не надо было брать такси, чтобы попасть на "неделовые" окраины. От центра разбегались улочки, застроенные двух, трёхэтажными домиками провинциального вида. Преобладала бело-зелёно-сине-серая палитра цвета стен, красно-жёлтые, незатейливые, но многочисленные вывески огромного количества мелких магазинчиков на первых этажах. Улочки кишели народом и разномастной торговлей.
   Город выглядел, в целом, не плохо. Была здесь и парочка солидных супермаркетов, и магазинчики поменьше, с претензией на европейский имидж, и мириад мелких лавок и лавчонок. Был, естественно, и настоящий африканский базар, на котором в отличие от других, более заштатных местных стран, не воняло мочой, и не летали адские мухи.
   Народ.... Поразительный народ, эти африканцы. В любой местной стране почти одна и та же картина. В разгар дня - толпы народа на центральных улицах, чудовищное ворьё - в основном, оравы подростков, которые могут облепить вас со всех сторон, как саранча, будут прыгать гримасничать, дёргать за одежду. Потом вдруг их сдувает, как ветром, а вы остаётесь не то, что без кошелька, но и без мелочи в карманах и часов на руках. Люди сидят на улицах, прямо на земле, чего-то едят, бездельничают, торгуют и попрошайничают. Кто же здесь работает, чёрт побери? Кажется - никто не работает. А убогих всяких, калек и хромых,... господи - ну треть населения! Все греются на солнышке...
   От Дакара остаётся ощущение тесноты. Духота, зной, толпы, руки держи в карманах и гляди в оба.... Белых туристов, моряков тут любят. В общем, прогулялся я только один раз, и этого мне было достаточно. Остаток дня провёл в гостинице. Вечером приехал Рунгото, привёз мне документы и одежду. Вид - озабоченный.
   - Что-нибудь не так?
   - Да, не спрашивай. Ситуация накаляется. Вот для тебя специальные вещи странствующего христианского монаха-проповедника. Держи.
   Он стал доставать из сумки по очереди крест, чётки, иконки, потрепанный томик Библии.
   - Рекомендую, кстати, почитать, а то ударишь где-нибудь лицом в грязь. И вот - документы, - он достал корочку паспорта. - Это международный стандарт документа для странствующего монаха без определённого гражданства. Выдаётся только президентской канцелярией в разных странах по ходатайству местной церкви. Высочайшая степень защиты, гарантия подлинности, все такие паспорта учтены иммиграционными службами многих стран, их не подделывают. Твой паспорт выдан президентом Сенегала. Тебя зовут падре Инносент. Как видишь - имя соответственное. Вот, русский брат, это всё почти, что я смог для тебя сделать. Я бы дал тебе денег, сделал бы любой паспорт, но пойми - в этой ипостаси ты в наибольшей безопасности. Монахов вроде тебя - единицы, а подлинность твоего липового гражданства с любым другим паспортом может всплыть где угодно, до России далеко. Этот грубый плащ с капюшоном - твой карт-бланш в гражданском плане. Времена смутные, везде проверки, таможни, пограничные службы. Посему, вот тебе пятьдесят долларов. У монахов больше не бывает. И письмо начальнику аэропорта. Билет до Европы стоит чуть больше сотни, два-три дня поработаешь уборщиком и спокойно улетишь. Поверь, это лучший способ обезопасить тебя. В аэропорт поезжай прямо сейчас, возьми такси - он далековато. Три доллара хватит. И - забудь про эту гостиницу, забудь меня и своё прошлое.
   - Спасибо, Рунгото, спасибо. Неужели больше никогда не свидимся?
   Он печально улыбнулся.
   - Не знаю, на всё воля Божья, сам знаешь. Ты же проповедник, современный апостол, святой аскет. Вживайся. Молись за нас, за мир, за любовь в мире, может быть, Господь и услышит.
   - Что-то не так? - вновь спросил я.
   - На всё воля Божья, - отмахнулся Рунгото. - Прощай.
   - Да.... Послушай, я всё хотел спросить.... А чему ты учился в России? Это же технологически отсталая страна?
   - У вас великолепные высшие школы искусств. Я был в России для того, чтобы понять вас, ваши беды, механизм зарождения социального зла и использовать свой опыт здесь. Ладно, мне пора, прости.
   - Прощай, - мы обнялись крепко...
  
   ...Его убили внизу, на выходе из гостиницы. К машине подлетел джип, и четыре человека в масках открыли огонь в упор из автоматов "Калашника". Я подскочил к окну, выхватил свой "кольт", но всё было кончено. Боевики ворвались в холл отеля, и понял - за мной. Бежать? Нет, идти. Набросив плащ, закинув на плечо сумку с монашескими пожитками, я выскользнул в коридор, закрыл на ключ дверь номера. Оба лифта были заняты - поднимались. Сюда, разумеется. Двое, наверняка, и на лестнице.
   Набросив капюшон и зажав под полой своё оружие, стал спускаться. Навстречу торопливо бежали, был слышен топот ног по ступеням. Первый боевик, грубо отпихнув меня, пронёсся дальше, второму я уступил ещё больше места. Он тоже проскочил мимо, но вдруг резко остановился, упёр мне дуло в спину, сдёрнул капюшон, рыком развернул меня и получил кинжальный импульс в живот. Завыл страшно, повалился на ступени, бряцая автоматом. Вонь палёной плоти сдавила горло. Первый уже успел проскочить пол марша следующей лестницы, отреагировал мгновенно, сразу открыл сверху шквальный огонь, не целясь и ничуть не заботясь о своём присном поспешнике, так сказать, царство ему небесное...
   Однако я успел присесть, и штукатурка над моей головой взорвалась ураганом мелкого крошева. Доли секунды.... Я тоже стрелял, не раздумывая, в тот же самый миг. Первый импульс разрезал автомат и отхватил бандиту руку. Второй оплавил железные перила, поджог пластик поручня и пронзил врагу грудь. Огнисто-синеватые импульсы кромсали всё, как бумагу, и металл и плоть, и выглядело это кошмарно.
   Трясущейся рукой я натянул обратно капюшон и что есть мочи рванул вниз, путаясь в полах плаща и мысленно взывая молитвы. Я не хотел их убивать, Господи, это ужасно...
   Те двое, что ехали в лифте, наверняка слышали стрельбу. Пересекая холл гостиницы, я каждое мгновение ждал окрика или очереди в спину. На улице уже собралась толпа, подъехала "скорая". Джип стоит, как ни в чём не бывало. Как странно.... По идее, убив сына президента, террористы должны были сразу скрыться, а не искать меня.... "Скорая" приехала раньше сил правопорядка.
   Рунгото, накрытого чёрным полотнищем целлофана уже погрузили на носилки, я постарался смешаться с толпою и исчезнуть...
   ...Этой ночью в Дакаре произошёл переворот, и тогда стала ясна неслыханная наглость боевиков. Всё уже было подготовлено, и Рунго знал об этом, знал, что обречён и успел спасти меня...
   Но странного монаха, не зарегистрированного в гостинице, уже искали, и мне пришлось бежать сразу, этим же вечером, в грузовом отсеке первого попавшегося лайнера. Самолёт летел, как оказалось, в Рим, и он был последним, который успел вылететь из страны, прежде чем её захватили местные путчисты. Антарктический холод грузового отсека не доставил мне особых хлопот, как без особых хлопот удалось проникнуть и на самолёт. Всё-таки я был новоиспечённый герой, а не хухры-мухры, сами понимаете.
  
   В Риме пограничники меня промурыжили не долго. Сначала арестовали, конечно, выловили уже на поле, когда я попытался спрятаться среди чемоданов на транспортёре. Хмуро-строгие, подтянутые парни, с автоматами типа "Узи", в чёрной униформе, проверили мои документы через свой компьютер. Естественно, паспорт был зарегистрирован по всем статьям, и имел на лицо все свои двенадцать степеней защиты. Я объяснил, что не имел достаточно денег на нормальный билет, а в Дакаре началась заваруха, хотели, мол, и меня убить, как президентского сподвижника от религии. Представитель администрации аэропорта, посетовав на безбожных сенегальский варваров, полухристиан, полумусульман, посочувствовал моим неудобствам, подивился, как я всё вынес... Воистину - святой человек! (я, естественно)....И выдал пятьсот долларов наличными, что бы я мог посетить Рим, Святой Ватикан и направиться дальше по более цивилизованным местам, нежели дикая Африка.
   Рунго был прав, святые угодники! Да ещё сказали, что в этом году я уже третий святой монах-скиталец, посетивший Рим. Вот только мой отменный "кольт" пришлось уничтожить, во избежание недоумений. Но баллончики - парочку - я оставил в бездонных складках-карманах моего рубища. На всякий пожарный. В конце концов, святой монах-иерофант должен уметь вызвать гнев Божий в виде молний.
   Римский аэропорт произвёл обалденное впечатление даже на такого монаха, как я, которому вообще чуждо всё земное. Исполинский сверкающий дворец урбанистского вида; невысокий, но раскинувший крылья своих корпусов метров на пятьсот, с огромным количеством залов, магазинов, переходов и эскалаторов.... Не зная языка, там немудрено было и заблудиться.
   Стараниями моих "тренеров" с завода, разговорный язык я знал сносно, и информацию о рейсе на Москву получил быстро. Оказывается, в Россию летал всего один самолёт в неделю! Это даже не "железный занавес", это полное отчуждение и отторжение.... Кроме того, билет до Москвы продать мне отказались.
   - Мы не продаём билеты на этот рейс, господин монах, - мило улыбнулась девушка в кассовом бюро.
   - Разве та страна не принадлежит Господу, как все другие?
   - У них свои законы, вы не знали?
   Господи, какая девушка... Конечно, я любил и люблю свою Юльку, но поклялся забыть, не думать. Ничего, кроме боли эти мысли не доставляли.... Стараясь скрыть блеск глаз, монах поглубже спрятал лицо в капюшоне.
   - Я мало сведущ в мирских законах, дочь моя...
   - Их "Л.Г." прибывает к седьмому сектору, там специальный переходной рукав с контрольным пунктом. И они сами продают билеты на свой рейс, сами досматривают пассажиров и их документы, и некоторым отказывают. Попробуйте, святой отец, они прибывают сегодня...
   - А что такое "Л.Г."?
   - О, вы не знаете... Русские не пользуются обычными самолётами, их странные машины у нас называют "Л.Г." - "Летучий Голландец". Они садятся и взлетают бесшумно и быстро, как призрак, и им не нужна посадочная полоса.
   - И кто, э... обычно летает?
   - В основном - дипломаты, служащие посольств, разных представительств и бизнесмены.
   - Представители Церкви не летают?
   - О, не знаю, право, извините.
   - Спасибо, дочь моя. Значит, седьмой сектор?
   - Да, святой отец.
   - Мир тебе, да благослови тебя Бог.
   - До свидания...
  
   Сквозь огромное окно зала ожидания я с замирающим сердцем наблюдал, как садится "Летучий Голландец" с бело-сине-красными флагами на плоскостях стреловидных, складывающихся крыльев, фюзеляже и двуглавыми орлами на хвостовых стабилизаторах. Это была действительно необычная машина с бело-голубым брюхом и зеленовато-серым верхом. Она здорово смахивала своими очертаниями на крупную хищную птицу - орла или коршуна, прижавшего крылья для стремительного броска на добычу. И она, в самом деле, буквально падала камнем с неба, замедляя падение быстро, но плавно; у самой земли выпустила когти-шасси. Грациозно приподнявшись и выровнявшись, встала на колёса и покатила к выдвинувшейся навстречу громадной белой переходной трубе.
   Это было зрелище, уверяю вас. Все, кто были в этом зале, собрались возле окна. С любопытством наблюдая за посадкой, что-то говорили о странной России, об угрозе с Востока.... Желающих попасть на этот рейс было человек пятнадцать. С кейсами и небольшими сумками они стали подходить к переходу, я смиренно пристроился рядом с ними.
   Наконец, двери открылись, и сначала вышли прилетевшие - тоже человек десять, не больше. Потом пригласили нас. Шедшие впереди меня двое мужчин в строгих костюмах и с чёрными кейсами, вполголоса говорили о чём-то удачном для них, выгодная сделка, возможно. Бизнесмены?
   "Луч Силы, - внезапно ожил в моём сознании голос моего тайного помощника. - Я чувствую его. Нам лучше не контачить там ни с кем, иначе нас узнают. Сила всегда чует Силу".
   "Точнее?"
   "Там находятся человек и Сущность, такие же, как ты и я, и нас уже заметили. Опасность".
   Я притормозил. Не хватало ещё здесь перестрелки. НЕТ, ИДЁМ, Я ХОЧУ ПОСМОТРЕТЬ.
   "Не ломай дрова, я предупреждал".
   "Спасибо. Идём".
   Процедура посадки была проста, лишена всяких проволочек. Что-то вроде прохода на аттракцион "Летучий Голландец". Человек в чёрных брюках, бежевой форменной рубашке с коротким рукавом и парадной фуражке стоял в проходе у турникета и просто вскользь оглядывал пассажиров, их паспорта; тут же, на миниатюрной стойке ставил штампы, взвешивал в своей руке поклажу, принимал деньги и выдавал билет.
   - Кто вы? - гипнотически пристальный взгляд карих глаз, абсолютное спокойствие.
   Я заметил золотую змейку цепочки на его шее, понял, что там, на груди диск. Такой же, как мой, только целый.
   - Странствующий монах, отец Инносент.
   - Я вижу по паспорту, - сказал вдруг по-русски, и я ощутил легкий холодок в груди. Этот взгляд.... Чёрт возьми, всё моё монашеское нутро сжалось в комок.
   - В данный момент так оно и есть, - ответил я, всё-таки, на английском. Теперь - предательски дерзкий вызов слегка прозвучал в словах, попытался подавить монашеский страх.
   Человек тонко, чуть иронично улыбнулся, вернул мне паспорт.
   - В данный момент, думаю, в России вам делать нечего, святой отец. Проповедуйте здесь.
   Да, двенадцать степеней защиты.... Регистрация в международной компьютерной сети.... Сущая чепуха. Человек повернулся и исчез в чреве своей чудо-машины. Мягко клацнули задрайки люка, окружённого по периметру четырьмя рядами заклёпок. Кто-то тронул меня за плечо.
   - Идёмте, святой отец, - сказал служащий. - Эта страна продана его жителями дьяволу, вы там не нужны.
   Да.... Насчёт дьявола не знаю, но я там точно не нужен. С час, наверное, я просидел в глубоком раздумье, разглядывая хрустальные струйки декоративного фонтанчика, окружённого живописными листьями монстер и слушая его приятное журчание. Отправиться пешком? Да, как угодно, в конце концов. Надо подлететь куда-нибудь поближе.
   "А как ты думаешь?" - обратился я к своему alter ego.
   "События выстраиваешь ты. Есть хороший способ - довериться потоку своей судьбы, и, не раздумывая, сесть в первый попавшийся самолёт".
   "Интересная мысль...".
   Так я и поступил. Не знаю, как насчёт интуитивного ощущения тока судьбы, но первым попавшимся рейсом оказался Рим - Роттердам, я, не раздумывая, купил билет и через полчаса уже был в самолёте.
   Ну, что ж, судьба не осталась в долгу...
   Через час с чем-то часа такси везло меня из аэропорта в город. Куда ехать? Неопределённое "в центр" сработало безотказно. Дешёвый отель? Что-то подсказывало мне не торопиться тратить последние деньги на это. Но куда? Город оказался огромным и красивым. Центр из нескольких старинных кварталов был окружён современными урбанистическими зданиями необычных форм, не совсем небоскрёбов, но достаточно высоких, возвышающихся на набережных между вантовых мостов. Мосты вели в центр. Высотных зданий было вообще мало, преобладали малоэтажные и средней высоты дома, где панельные, где сложенные из буроватого кирпича, все с очень большими окнами. Необычно, но красиво и приятно для жизни, пожалуй. Улочки иногда казались игрушечными, поражала ухоженность, чистота, уютность, разнообразие современных архитектурных форм.
   - Какой-нибудь храм в центре, святой отец? - спросил таксист, выворачивая на вантовый мост.
   Я с интересом смотрел на открывшуюся с моста панораму, не сразу и понял, что он спросил.
   - А? Да, да, - скользнув взглядом по аккуратным домикам старого квартала впереди, увидел над крышами острый готический шпиль. - Вон у той ратуши я и выйду.
   Я очутился на небольшой площади, вокруг которой теснились впритык игрушечные домики прошлых веков, а в центре возвышалось поистине огромное сооружение - чудо готики, посвященное господу нашему; такси укатило и оставило святого монаха в полной растерянности. С одной стороны, выходящей на площадь и узкий канал, стены храма были закрыты лесами и затянуты сеткой - видимо шли ремонтные работы. Огромные деревянные двери, покрытые резьбой и узорами, - открыты. По бокам от дверей - стенды афиш, точно кинотеатр, а не храм. Мне туда?
   За моей спиной неожиданно протренькал трамвай, гудя моторами, стал явно останавливаться. Я оглянулся. Точно - остановка. И линию, и остановку скрывала густая аллея-сквер, высаженная посреди улицы, которая по касательной пересекала площадь перед храмом. Желтый двухвагонный трамвайчик - "гармошка" тоже был точно игрушечный, внешне по своему дизайну больше походил на космический корабль, чем на обычный трамвай. Европа, господа... Пойду-ка, прокачусь, вот что.
   Трамвай гостеприимно распахнул дверцы, словно приглашая сесть именно меня. Не гоже отказывать в столь вежливом приглашении... Какая разница, в конце концов, бродить по этим улочкам или ездить?
   С полчаса я ехал всё дальше и дальше от центра, неизвестно куда и просто глазел в окно. Всё те же улочки из тесно прижатых друг к другу невысоких домов тёмного, иногда чуть пёстрого кирпича. Выглядят отнюдь не уныло - все разные, полны разнообразных, неповторимых деталей и украшений, с обилием нарядных стеклянных витрин, красочных вывесок уютных магазинчиков. Наверное, здесь чертовски приятно жить. Да, пожалуй.... А у меня нет дома и одежда скитающегося монаха. Я ничей, изгой в этом мире, пожалуй, удел сей совпадает с уделом монаха-странника.... А какие чудесные скверы! Раз или два блеснула гладь воды, когда трамвай перемахивал с ходу небольшие мостики над каналами в глубине этих скверов. Вода - как зеркало, деревья живописно склоняются над ней, под ними в тени - белые витые скамеечки.
   Народу на улицах не много, что интересно - смесь всех рас. Или это я просто проезжал такой квартал, местный Бронкс? Негры, индусы, арабы, европейцы.... Впечатление дополнила и целая улица разрисованных местными молодыми, надо полагать, любителями искусств из пульверизаторов. Эдакое хулиганское граффити.... Оно шло в разрез с общим впечатлением аккуратной европейской ухоженности.
   Дальше квартал сменился, картинки на стенах исчезли. Дома - в том же стиле, тёмно-пёстрый кирпич, черепичные крыши, вывески, магазинчики, заметны компании туристов с видеокамерами. Вот эти уж больно... больно на наших смахивают. Оглянулся, провожая компанию взглядом. Мой взгляд - это взгляд моряка, который знает, что такое ходить такими компашками в иностранном порту. Навеселе, чуть неряшливые, с сумками и пакетами, в которых угадываются бутылки. Только мужики, все одеты в стандартный набор пусть хорошей, но дешёвой ширпотребовской одежды, которую можно купить в любом порту на любом базаре на любые деньги и за любую цену.... Правда, в последние годы (в моём мире, по крайней мере), всё стало несколько изменяться. И одеваются получше, и пьют меньше, и ходят не толпами, а чаще по одному-два.
   Моряки... в любом порту.... Конечно! Роттердам! Город-порт!
   - Простите, далеко ли ещё до порта? - спросил я у очень серьёзной, строгого вида, сухощавой старушки, которая сидела возле меня. Тут же вспомнил, что я - святой отец, прости господи, но язык не повернулся сказать "дочь моя".
   - О, да, падре, выходите прямо сейчас, Европорт в той стороне, - указала худой и белой, веснушчатой рукой, добродушно улыбнулась.
   - Благодарю, пусть господь пребывает с вами.
   - Скоро, скоро, - закивала старушка, продолжая улыбаться. Это что - нидерландский юмор? Бойкая бабуся. А казалось такой серьёзной.
   Я вышел на мостовую, оглянулся. На углу улочки, куда мне надо было свернуть, увидел вывеску пивного бара. ПРЯМО ХОТЬ РЯСУ СНИМАЙ! Прости, Господи, прости мя, грешного! Воздев очи горе, я перекрестился, достав с груди тяжелый серебряный крест, поцеловал его. Поверил, нет? Вживайся, вживайся в роль, сукин сын.... Двенадцать степеней защиты, зарегистрировано в международной компьютерной сети.... Нет, не поверит.... Каналья.... Нет, нет, не ТЫ, господи, я - каналья! Как оно там? "Отче наш..."...
   Две девушки выпорхнули из подъезда напротив, щебеча что-то на голландском и хохоча, пошли навстречу. Тепло.... Лето.... Божественно красивые, стройные ножки.... Белокурые локоны у одной, чёрные у другой, очи - чистый изумруд.... Грудь, едва прикрытая тонкой тканью, чуть вздрагивает на каждом шагу.... КАНАЛЬЯ! На мгновение я вообще забыл, кто я, что к чему и куда...
   Но только на мгновение. "Да прибудет царствие твоё...". Вздохнул. Какие девчонки! Нет, Господи, это Ты их такими создал. Ты, ты. "И на земли, аки на Небеси... Ежеси...". Ангелы порхающие. Смех, что звон эдемских колокольчиков и ручейков.... Правда язык их звучит иногда ужасно, чуть ли не матерно. "Олле юйе хуйе!" - что-то вроде этого прощебетал один длинноногий ангел. "Ха-ха-ха!" - подхватил другой. И это, Господи, между прочим, тоже твоя работа после Вавилонского столпотворения.... Поравнялся с дверью бара. Дверь со стуком распахнулась внезапно, рывком, и объёмистое тело лавиной врезалось в меня, изрыгая на лету отнюдь не богом созданные русские созвучия. Но в той же манере, примерно. И через мгновение Всевышний жестоко покарал мои богохульства. Я врезался виском в бордюрный камень и потерял сознание. Аминь.
  
  
   2.
  
   Насмерть перепуганные, прилично "датые" моряки, замотав мою голову какой-то тряпкой, приволокли меня на своё судно и сдались капитану. Судно было купеческое, внушительных размеров контейнеровоз под кичливым названием "Негоциантъ удачливый". Здесь был приличный медпункт, изолятор, но реанимации, естественно, не было. Мужики всерьёз подумали, что прибили меня, вмиг отрезвели и ожидали самого худшего. Вид крови, сгусток мозгов в проломленном виске... такое отрезвит кого хочешь.
   Соображали мужики, однако, быстро. Стащили с меня рясу, набросили куртку одного из своих - чтобы было похоже, что несут пьяного, и двинули на судно. Пока они меня волокли, реанимация, собственно говоря, уже была не нужна. (Нет, не в том смысле, естественно). Я пришёл в себя, чувствуя яростное жжение в виске, где уже шла адская восстановительная работа, но, услышав разговор возле себя на русском языке, притих, не подавая вида.
   - Допрыгались? - нравно вопрошал сочный мужской баритон. - Межеумки забубённые! Опять ты, Фёдор со своим причтом! Одни и те же лица кажный раз, одни и те же! Предупреждал ить, не жрите, суки, столько, а у них всё одна зуда чешется!
   Кто-то приложил прохладные пальцы к моей сонной артерии.
   - Живой, живой, слава святым угодникам. Быстро, в изолятор, перевязку треба, обеззаразить рану. Давай, давай, Гриня, подымай во.
   - Башку яму проломило, поди... чёрт, мозги тама видать...- причитал ещё кто-то чуть мне не в ухо.
   - Не блажи, дурень, говорять - живой.
   Меня очень осторожно подняли и понесли.
   - И как угораздило, Фёдор? - опять баритон.
   - Да, с портерной выходил, со ступени и сверзнулся, а там он... Сиречь, случайно яво зашиб-то, окаяннаго. А он што - субтильный, о камень оглоушился...
   - Документы есть какие, шарили?
   - Да, монах безродный, скиталец, вот паспортина.
   - Може ето, скорую здесь вызвать, а? Мозги-то видать...
   - Молчи, дурень... Скорую... Нам ещё камуфлетов не хватало. К завтрему только погрузку закончим.
   - А коли ето, карачуна даст?
   - Выйдем в море, похороним, кто яво безродного сыщет-то?
   - Законопреступно это, братцы, кабы худшего камуфлета не вышло... Катавасия...
   - Ланиты розовы, пульс есть - выживет. Бог с ним.
   - А ежели сатисфакции потребует, когда очнётся?
   - Он же монах, межеумок ты, весь под Богом!
   - Бросить надо было, коли под Богом-то.
   - Ага, а на завтра полиция пароход под арест, маракуешь? Это уже не просто протори, это полный разор, али тюрьма, паче.
   - Вот, Фёдор, тебя касаемо и вас, смутьянов сиволапых. Иже ваши впредь пить будут несветимо, мирволия боле не видать. Попомните. Коли выживет поп сей, считай последний раз, камарилья, вам с рук сошло. Коли нет - пеняйте на себя, не отбояритесь, кондуит у меня на всех собран...
  
   Поп сей выжил, понятно, но охулки на руку решил не класть, ибо паче чаяния попал борзо туда, куда горазд хотел попасть, и не знал, аки сие свершить. "Вам тепереча от меня тоже не отбояриться, землячки", - пообещал я им мысленно. Допреж всего и не обинуясь, прикинулся безпамятным, ожидая токмо отхода судна.... Уж не пеняйте, братцы, у меня тоже своя зуда чешется!
  
   Капитан - дородный бородатый детина по имени Семён Сивуч, оказывается, был действительно уважаемым и известным питерским негоциантом Первой Гильдии. Владел складами в порту, сетью магазинов, этим контейнеровозом и был завзятым моряком, ко всему. Знал английский в совершенстве, и, поговорив со мною, согласился, раз вышла такая кутерьма, взять скитающегося монаха без гражданства в Россию. Тем более - документы мои были в порядке.
   Однако, памятуя то, как "двенадцать степеней защиты" не произвели на человека из "Летучего Голландца" никакого впечатления, я страшно опасался момента встречи с пограничниками (порубежниками бишь). И не зря, между прочим.
   Спасла меня чистая случайность и огромный авторитет Сивуча, который зиждился не мало на деньгах, понятное дело. Везде было уплачено, и "щупач" типа того, "самолётного", на борт не явился. Дежурный офицер-пограничник не глядя отштамповал наши паспорта. Или - почти не глядя. Мой паспорт отличался внешне и по цвету и по содержанию от паспорта российского моряка, и я ждал с замиранием сердца, что будет.
   Что и как именно было, я не знаю, но, догадавшись по разговору пограничника и Сивуча, что они "не первый год за мужем", могу предположить следующее:
   - Большая у тебя команда, Семён, - говорил офицер, шлёпая штампы в паспорта. - Рука, помавая, отваливается.
   - Накось лафитничек. Небось, не отвалится стопочку опрокинуть? Это джин Гордона, зверская заморская штука.
   - На службе я.
   - Брось, от одного лафитничка зеницы на лоб не взлезут. Где тут штампануть, давай, штоб дело не стояло-то.
   Офицер, цыкнув зубом, взял стопку.
   - Вот, и закуси сёмужкой-то. На, на, - Семён ткнул вилкой аппетитный ломоть красной рыбы и протянул чиновнику. - А агрегат сей давай сюды, - забрал штамп и пододвинул к себе стопку раскрытых паспортов.
   Погранец понюхал джинн, удивлённо мотнул головой, снова цикнул зубом. Потом опрокинул стопку, крякнул, зажевал.
   - Скипидар какой-то. Но идёт как по маслу.
   - Скипидар, Василий, тёща твоя гонит из дерьма с горохом. А это водка можжевеловая, особый европейский продукт. Ты, братец, привыкай, привыкай к нормальным вещам-то. Давай вторую, сейчас распробуешь...
   Так или иначе, надев под монашеское рубище нормальную одежду, я сердечно отблагодарил и благословил Семёна Сивуча, сошёл утром с судна и растворился средь портовых лабиринтов. Сивуч внёс меня в качестве пассажира в судовую роль, копия которой лежала уже на проходной, и выйти из порта труда не составило. Снять плащ монаха и засунуть его в сумку вместе со всеми причиндалами - тоже. Гостеприимный хозяин, пытаясь всячески загладить вину своих матросов, заверил, что в любое время примет меня на своём судне, чтобы выехать из страны, оставил свою вензельную золочёную визитку. Может быть, оно и пригодится, а пока меня ждал Питер, мой родной и такой чужой город...
  
  
   Глава 6.
  
  
   Это был Питер. Может быть, мне всё кажется и я дома? По Двинской грохотал 43-й трамвай ТОЧНО ТАКОЙ ЖЕ. На первый взгляд.... Правда, я этих трамваев не видел, хрен знает сколько уже. Но сразу различий не заметишь.
   Там, в конце Двинской стоит бывший чековый магазин "Альбатрос", где я в молодости тратил советскую эрзац-валюту и чувствовал себя важнецкой птицей... Ну, так оно и было, вообще... Не плохо было. Интересно, а как было здесь? Из любопытства я дошёл до здания "Альбатроса". Магазин, и весьма недурственный, ей богу. Принадлежит компании негоцианта Первой Гильдии Сивуча: "Лучшия товары по лучшимъ ценамъ со всего миру".
   Пустой с кольца трамвай подкатил к остановке, я поднялся в салон и поехал. Куда? Вперёд. Поток судьбы? Почему бы и нет? Уже становилось привычным доверяться течению жизни, верить, что куда-то всё это выведет. Правда, больше не хотелось получать по голове. (Чтобы не пугать судового доктора, я категорически отказался от перевязок, делал их сам; и, едва ступив на берег, сразу выкинул бинты. На месте раны давно не осталось никаких следов, чудеса эти тоже стали привычными, к хорошему, ядрёна корень, привыкаешь быстро...).
   Денег Сивуч тоже подкинул на первое время - пару сотенных ассигнаций. Минут десять я с интересом изучал большую, замысловато разрисованную сторублёвку с двуглавым орлом и портретом царя Петра-V. Кондукторша в трамвае посмотрела на меня, как на врага народа - проезд стоил три копейки, махнула рукой и отстала, ворча себе под нос что-то очень нелестное для меня, типа "понахапают денег, ироды, а всё туды же - в трамвай, кабы бесплатно проехати.... На извозчиках ездийте, морды жлобовские...". Я вздохнул. Чего этой бабке объяснишь? Вспомнилась другая бабуся - в трамвае Роттердамском.... День и ночь.
   "Что делать-то будем, а? Где ты там?" - обратился к своему незримому помощнику.
   "А это уж твоя забота. Мы вам мозги отремонтировали, думайте...".
   Контакт есть, ага. Обласкал. Кажется, когда у меня настроение не очень, эта странная Сущность - отражение меня самого - тоже становится ужасно едкой. Эдакая ментально-телепатическая кислота...
   "Не хочу думать, домой хочу...".
   Домой.... С огромным трудом подавил я в душе волну удушливого сплина. Она чуть схлынула, как снесённый ветром дым пожарища, обнажив тлеющие угли горечи и тоски. Вот, доеду до Варшавского вокзала, сяду в электричку и через полчаса буду дома, в своей родной патриархальной Гатчине... Мать всплеснёт руками, а с порога - божественный запах пирогов, доходящих до кондиции в духовке...
   Защемило сердце. Дым пожарища, если дом был большим, струится ещё неделю.... Мой дом - в пекле.... Это был большой дом - целый мир. Хотелось действительно молиться Богу и рыдать, даром, что святой отец. Зря, наверно, снял рубище монаха...
   Я ехал по Питеру, узнавал всё вокруг и одновременно - не узнавал. Это мой Питер и не мой. НЕ МОЙ. Много других домов, но здесь, в старом районе Обводного канала, почти всё такое же. Когда трамвай, грохоча, перелетел мост через Екатерингофку, я обомлел, увидев слева, на фоне безоблачного неба, в дымке, башни небоскрёбов. Где-то на Васильевском острове? Три огромных, полыхающих россыпью солнечных бликов, остроконечных зеркально-бело-голубых пика были словно нанесены на холст небесный прозрачными красками. Трамвай ехал по Обводному, а эти башни всё плыли над крышами богатых особняков и безликих каменных трущоб Обводного.
   Пожалуй, нет, очень ухоженно смотрелся Обводный. Сплошь - частные особняки, постройки прошлого века. У нас они все на одно лицо, потому что облезлые, а здесь - оно и видно, что частные. Чисто. Набережная - как новая, нет такого обилия предприятий, вони и копоти.
   Машины.... Несовместимые сочетания: "гробы" шестидесятых годов и обилие вполне современных заграничных монстров. "Полуторки" - фургоны времён Великой Отечественной и вполне приличные грузовички разных габаритов вроде "Газели" или "Форда". Вот проехал навстречу пассажирский автобус - точь-в-точь "Икарус" - "гармошка". Даже цвет такой же желтый.
   Балтийский вокзал - копия, только на площади, посреди круглого скверика, громадный бронзовый памятник в потёках патины, засиженный голубями. Кто это, интересно? Царь какой-нибудь.... Кругом - пёстрое море народа, как и в моём родном Питере.
   Подумав, я решил пока избавиться от сумки, оставил её в камере хранения Балтийского вокзала и через пятнадцать минут вышел налегке. Двинул пешком к Варшавскому вокзалу, в сени той же пешеходной аллейки на набережной. Вглядываться и вслушиваться в окружающее больше не хотелось, я отстранённо отдался на волю порождённой грустью фантазии: я - дома, это мой Питер. Сейчас гляну расписание электричек и поеду домой...
   Вот и Варшавский. Такой же жёлтый, громадно-длинный. Интересно, в нише фасада тоже памятник какому-нибудь местному Ильичу, если были таковые? Проверять не хотелось, сейчас сверну направо, к кассам. Там, в кассовом зале, я встретился со своей Юлькой, и было это словно во сне, очень-очень давно, в забытой нереальности...
   "Очнись-ка", - сказал он.
   "Что?"
   "Кое-что. Видишь этого, впереди? Джинсы, чёрная рубашка..."
   "Ну?"
   "Искусственный фактор. Это - получеловек, полумашина огромной разрушительной силы".
   Я удивлённо уставился в спину идущего впереди мужчины. Обыкновенный, как все, ровная походка.
   "Не смотри так долго и внимательно, он нас заметит".
   "Есть опасность?"
   "Потенциально - да. Но в данный момент - нет. Он занят своей задачей, целеустремлён. Опасность не для нас. Он что-то затевает".
   "Что значит получеловек-полумашина?"
   "Живой организм, нашпигованный искусственной микро и макротехникой. Восемьдесят процентов костей - из титанового сплава, дополнительный усиливающий каркас, искусственные мышцы, устройства-имплантанты лазерные, рентгеновские, радио, инфразвуковой, инфракрасный, электромагнитный локатор, эхолокатор, психотронный сканер-излучатель, датчики разных излучений, вживлённый в мозг мощный компьютер..."
   "Чёрт возьми, ходячая лаборатория, киборг какой-то!"
   "Шпион-исполнитель. Лазерные излучатели находятся в указательных пальцах, имей в виду. Мы с тобою являемся противоположной силой и несём миссию борьбы с подобными типами, если помнишь".
   "Не помню. Ты же знаешь, что я - это не я. Не хотелось бы перейти ему дорожку!"
   "Боишься?"
   "Скорее - ошарашен. С тобою мне ведь нечего бояться? И сколько мы таких парней заломали уже?"
   "Событийная информация. Соберись, возможны неожиданности".
   Я постарался прогнать туман эмоций, сосредоточиться. Поток судьбы? И что дальше? Мы уже подошли почти вплотную к громадному желтому зданию вокзала. Слева прогрохотал по набережной трамвай, урча моторами, ехали машины, автобусы. Странный тип (не знаю, как его и назвать), остановился у последнего киоска перед поворотом направо - во двор вокзала.
   "Не подходи близко, тоже остановись. Чувствую присутствие Силы, за ним следят. Где-то там, впереди, поэтому он и остановился".
   "Чувствуешь? Как там, в аэропорту?"
   "Да, человек-сущность. Это - охота. Что будем делать?"
   "Дичь - этот субъект?"
   "Да, искусственный фактор".
   "Посмотрим, что за охота".
   Я замер у другого ларька, разглядывая причудливые бутылки с пивом, медовухой, водкой, квасом и плодовыми винами. Интересная лавка попалась, надо будет произвести как-нибудь выборочную дегустацию. В другой раз. Сейчас всё внимание я постарался сосредоточить на контакте с моей дорогой Сущностью. В этот момент я вдруг почувствовал азарт. Что терять, собственно? Мне хотелось испытывать вновь и вновь наши необычные возможности. И тут подвернулся такой случай. Охота.... Некто такой, как я сейчас, но в совершенстве владеющий Силой, должен обезвредить врага, лазутчика и шпиёна супостатского. Ну, вот и посмотрим.
   "Этих лазутчиков называют фабер или хамелеон", - подсказал мой друг.
   Фабер.... Нафабриться, накраситься - всплыло в памяти. Ну, да - хамелеон, мать его... Резко повернувшись, этот монстр во плоти человеческой, твёрдым шагом двинул дальше.
   "Приготовься, он вычислил слежку и действует. Пошёл прямо на охотника".
   "Кто охотник?"
   "Тот парень у пешеходного перехода, с газетой подмышкой".
   "А, вижу".
   Я осторожно двинулся следом, не выпуская из виду обоих. Кажется, развязка близко.... На переходе собрались люди в ожидании зелёного сигнала светофора - несколько человек, мамаша с коляской, бабулька, ещё кто-то. Дальнейшее решали секунды. Я видел, как "охотник" развернулся лицом к настигнутому "зверю", и тот, кажется, приготовился к атаке, наподобие зажатого в угол волка. Знакомое чувство.... Непредсказуемая ситуация...
   Фабер всё ускорял шаг, мельком оглянулся на проезжую часть. Там, на приличной скорости, к переходу подъезжал трамвай. "Охотник" стоял в напряжённой позе и ждал, готовый к короткой молниеносной схватке. Вот, снова быстро оглянувшись, "хамелеон" вдруг припустил бегом.
   Опасаясь выдать себя, я не побежал, лишь чуть прибавил шаг.
   "Ты должен помочь, - сказал вдруг мой советчик ангел-хранитель. - Фабер - враг". Честно говоря, я не знал, что предприму в следующее мгновение, как я могу помочь и надо ли мне это вообще.
   Фабер, подскочив почти вплотную к своему противнику, поравнялся с детской коляской и мамашей, неожиданным рывком дёрнул на себя коляску, отшвырнул женщину, мощным толчком отправил коляску на проезжую часть, прямо под колёса трамвая. Других машин в это мгновение не было.
   Расчёт оказался точным. Кроме "охотника" то дитё спасти не мог никто, только он, "охотник", обладал фантастической реакцией, и, в одно мгновение, оценив ситуацию, мог прыгнуть вслед за коляской.... Так и случилось.
   Громко тренькая, трамвай заскрипел тормозами, объятая ужасом женщина страшно закричала, прижала ладони к щекам, колени её подогнулись. Фабер сумасшедшими, нечеловеческими прыжками рванул сквозь толпу на тротуаре в сторону вокзальной толчеи, расшвыривая людей на пути, как тряпичных кукол. Я бросился следом, наперерез, и тут он заметил меня.
   Миг, когда он выстрелил, был почти неуловим: просто очередной взмах руки на бегу был направлен в мою сторону. Призрачная нить лазерного луча моргнула в воздухе, зверски ужалила в левое плечо, я нырнул вперёд через голову, агни-баллончик уже был зажат в кулаке правой руки. Ответный импульс рассеял энергию второго выстрела по мне, был направлен Фаберу в грудь. Тот, угадав мою атаку, отшатнулся в последнее мгновение, и агни-разряд разворотил крышу стоявшего сзади автомобиля. С шипением взметнулись брызги раскаленного металла и стекла и застыли таким живописно-страшным всплеском. Шедшие вдоль здания вокзала люди с криками раздались в стороны.
   "Осторожнее, не суетись", - прозвучало в голове.
   Уж не знаю, что заставило меня ввязаться в эту погоню. Скрытый, и теперь оживший инстинкт "охотника", или суицидная безысходность своего положения? Фабер убегал, и я решил догнать его, догнать обязательно. Зачем? И что я буду делать потом с ним? Поток судьбы...
   "Хамелеон" больше не стрелял, я тоже. Такая пальба могла стоить здесь жизни другим, хотя, думаю, что попал бы в него. Я бежал изо всех сил, стараясь не потерять мелькающую среди людей чёрную спину. Фабер нырнул в тень деревьев между крайней платформой и административным зданьицем красно-бурого кирпича, которое замыкало стоянку справа от вокзала, где в моём мире обычно теснились своими синими бочками поливальные ЗИЛы.
   "У него что-то с энергетикой".
   "Что?"
   "Он сбил со следа первого охотника эфирным фантомом, которого послал вдоль набережной, пытался сделать это и с нами, но явно не хватает энергии".
   "Поэтому и не стреляет?"
   "Возможно".
   "Чёрт, потерял!"
   "Туда, в сквер, я веду его".
   "Что там?"
   "Территория депо. Прямо по дорожке, да, сюда..."
   "Вижу!"
   Давно я так не бегал, но старая закалка помогала держать ритм дыхания, а ноги были невесомы и неустанны, благодаря чудесному амулету.
   "Он слабеет. Искусственный фактор даёт сбои"
   "Догоним"
   "Если он не затеряется раньше среди каких-нибудь действующих механизмов. Фон более мощного искусственного фактора заглушит его фон, и я его потеряю. Эфирный след слабоват".
   "Здесь полно паровозов..."
   "Там дальше пассажирский вагонный парк, паровозов мало, поймаем. Идёт прямо, давай здесь по путям..."
   Я снова потерял фабера из виду - здесь было много зелени и кустарника, обилие извилистых дорожек и различных административных построек, пакгаузов, цехов. Впереди уже маячили раскрытые ворота длинных кирпичных ангаров-цехов вагоноремонтных мастерских.
   В пылу погони я забыл о раненом плече, но боль уже пропала, всё было нейтрализовано, кроме обугленного рукава рубахи и мокрого пятна крови.
   "Где он?"
   "Внутри ангара. Быстрее, я его теряю".
   Я вбежал внутрь, остановился. После яркого дневного света и мелькотни солнечных лучей сквозь кроны деревьев, здесь, казалось, царил полумрак. Под высокими сводами - ряды закопченных окон, ниже, по стенам - жёлтые пятна тусклых фонарей освещения.
   "Максимальная осторожность! След фабера размыт, будто он повсюду"
   "Потерял?"
   "Возможно, он получил энергию. Здесь есть источники. Теперь он "перекрасится"".
   "Как?"
   "Как угодно. Мы шли по следу того, кем он был, теперь надо найти того, кем он стал.... Всплеск энергий, где-то там, справа, в подсобных помещениях. Приготовь оружие".
   Глаза привыкли. Обойдя справа последний вагон состава, я медленно направился к обшарпанной двери в подсобные помещения. В цеху - никого, очевидно - обеденный перерыв. Несильный, но специфический и стойкий запах солидола, механизмов, краски щекочет ноздри. Немного отдаёт угольным дымком, ветерок с улицы приносит запах разогретых солнцем, смолёных шпал.
   ...Металлический настил над какой-то ямой... Осторожно перешагнул свернувшиеся на нём, как змеи, цепи подъёмных талей. Лист настила брякнул под ногами, цепи шевельнулись, эхо отозвалось под сводами... Вот и дверь.
   Прислушался. Где-то на улице тутукнула маневровая "Кукушка", лязгнули сцепки состава, громко чирикают воробьи. Здесь - тихо. Ни звука. Не получить бы лазерный дуплет в лоб, открыв дверь...
   "Вряд ли. Фаберу нужна энергия, он затаился. Надо осмотреть все источники".
   "Он что, в розеточку включается?"
   "Куда угодно. Здесь - люди, он среди них".
   Открыв дверь, я шагнул внутрь. Грязноватый, короткий коридор освещён лампами дневного света. Пол выложен незатейливой, истёртой ногами, буро-жёлтой плиткой, голые зелёные стены, несколько дверей. В конце коридора на стене висит стенд с какими-то листками, графиками, под ним - заплёванное, помятое мусорное ведро, окурки. Одна из залапанных грязными пальцами дверей украшена трафаретной надписью "бытовка", кособоко распахнута в коридор, слои табачного дыма стелятся в воздухе, медленно выплывают оттуда.
   "Здесь?"
   "Скорее всего".
   Душно. Зажатый в мокрой от пота ладони баллончик стал горячим. Шаг, другой, третий... Подозрительная тишина, что там, чёрт подери, вымерли все?
   В бытовке сидело человек восемь. Четверо - за столом, на котором были разложены костяшки домино, остальные - кто где: у шкафчиков, у окна; один развалился на диванчике, ещё один - за другим столиком в углу замер над дымящейся миской горячего супа. Все - замершие, обездвиженные, будто восковые фигуры из некоего музея работников железнодорожного транспорта. Экспозиция "бытовка вагоноремонтной бригады, обеденный перерыв". Обед состоял для большинства из початой бутылки водки, порезанной и разложенной на газете буханки хлеба, сала и солёных огурцов. Лица - без выражения, глаза открыты, но не смотрят. В губах одного из доминошников зажата горящая сигарета. Не стряхнутый пепел длинной серой колбаской уже изогнулся книзу.
   Потом.... Потом мне показалось сначала, что стол вдруг вспучился, вздулся огромным пузырём. Бутылка водки, стаканы, домино и закусь так и остались, словно приклеенные на боках этого пузыря. Причём водка даже не разлилась.
   "Не смотри!" - буквально крикнул в мозгу мой помощник. Но мне уже было не оторвать взгляда. "Держись! Держись!" - кричало где-то в голове.
   Пузырь вздувшегося стола лопнул, разлетелся струями безумно рвущегося словно из-под земли, красновато-жёлтого огня. Чёрные фигурки людей так и остались сидеть вокруг этого холодно-огненного гейзера, протянув к нему руки, словно некие демоны-шаманы, вызывающие из недр своего повелителя.
   Я отшатнулся и упёрся спиной в косяк двери, волна ужаса захлестнула моё сознание. Я впервые ощутил тогда, что такое настоящий ужас. Словно некая густая субстанция, в которой вязнет разум, погружаясь всё глубже и глубже. В сознании, в уме рождается страх, а такой ужас словно существует сам по себе, во вне, способен полностью поглотить человеческое существо.... Передать словами трудно. Ужас проистекал оттуда, тяжёлой ледяной массой мгновенно заполнил моё сознание, как сосуд, подчинил всецело себе, сделал частицей себя самого. Вслед за этим почти материальным ужасом из открывшейся в земле огненной бреши стало медленно выползать нечто...
   ...Врата в преисподнюю разверзлись. Нечто бесконечно кошмарное, живое, шевелилось, толчками выдавалось оттуда, выпрастывало части себя - тонкие, змеистые, ворсистые. Оно словно рождалось, появлялось на свет божий в струях не жгучего огня, тянулось по грязному дощатому полу ко мне. В горле перехватило и зашлось сердце. Я - часть этого ужаса, и не могу ни пошевелиться, ни сопротивляться.... Я войду, вольюсь в него и стану им окончательно.... Жуткий магнетизм.... Первые, самые тонкие и самые длинные подвижные усы, похожие на сороконожек, уже холодно и щекотно коснулись лодыжек.
   Дрожащий вздох вырвался, наконец, из моей груди. Нет, я не могу... Не хочу... Нет! "Стреляй же, стреляй! - кричало где-то далёкое эхо. - Стреляй!"
   Я могу выстрелить... могу. Негнущейся рукой медленно направил баллончик в центр отвратительной копошащейся массы. Луч! Полыхнуло ярко, отдало теплом в лицо. Острый огненный клинок вспорол монстра, хлестнул, как бич. И... - ничего! Только на мгновение исчез, ослабел гипнотический магнетизм, далёкое эхо приблизилось, вошло в мой разум, прокричало: "Бей левее, по электророзетке! Быстро!".
   Электрическая плитка с миской супа и застывший возле неё работяга.... Второй импульс Агни оставил на месте и плитки и розетки дымящуюся дыру в стене. В то же мгновение схлопнулся бьющий из-под земли фонтан призрачного огня, монстр лопнул, разлетелся ошмётками, которые были похожи на чёрные, исчезающие прямо в воздухе тряпки. На месте адовых врат опять стоял стол с бутылкой водки, закуской и домино, вокруг в тех же застывших позах сидели работяги. Доски пола под столом тлели и дымились...
   Тот мужик, что вроде как ел суп, вскочил, и, не дожидаясь, когда я обрету вновь полную свободу движений, гигантским прыжком скакнул мимо меня и исчез в проходе. Мои мышцы, сведённые судорогой ужаса, быстро отходили, словно оттаивали. Ещё несколько секунд прошло, прежде чем я смог стряхнуть с разума последние остатки пелены безумия и броситься следом.
   "Что это было?"
   "Разновидность психотронной атаки. Тебе крепко досталось, как и тем, другим".
   Фабер бежал вдоль вагонов к противоположным воротам ангара и был уже в другой одежде.
   "Хамелеон, всё другое, совсем не чувствую искусственного фактора".
   Убегающий вдруг сильно споткнулся и упал, перекатился на спину. Я невольно вильнул, ожидая лазерного удара, но одновременно понял - удара не будет. Больно жалкая поза была у упавшего.
   "Это не он!"
   "Дьявол, вижу!"
   Человек со стоном повернулся на бок, зажатая в кулаке алюминиевая ложка брякнула о бетон.
   "Нас ловко провели, братишка, где фабер?"
   "Быстрее назад, окно! Должен был остаться эфирный след!"
   Фабер ушёл куда-то вглубь депо, где формировали и ставили на отстой пассажирские составы. Он ушёл бы совсем, если бы не нарвался на одного из курсирующих вдоль составов охранников. Парень оказался не промах...
   ...Неподалёку за вагонами коротко татакнул "Калашник". Состав медленно полз, и мне пришлось нырнуть под двигающийся вагон. Через минуту я остановился над распростёртым на насыпи телом. Парень был жив - пятно крови на груди, прожжённая в куртке и лёгком бронежилете аккуратная дырочка говорили сами за себя. Изуродованный лазером автомат валялся рядом.
   - Он побежал туда, - скрипя зубами и морщась от боли, простонал парень. - Догоните... он ранен...
   "Ты можешь помочь ему?"
   "Положи ладонь на его лоб. Так... Минут пятнадцать потребуется".
   "Ну, тогда возвращайся скорее".
   Я снял с себя камень, положил парню на грудь, под рубаху.
   - Браток, потерпи. Через пятнадцать минут встанешь на ноги. Куда этот рванул?
   - Туда, к мосту... - прошептал он, указал глазами.
   Я сразу заметил на щебне насыпи следы крови. До чего же живучий, подлец! И как непривычно стало без моего помощника, словно пустота образовалась внутри, частица меня самого исчезла, меня стало меньше. Труднообъяснимое ощущение.... Я один теперь, обычный человек, против такого монстра-киборга ... Ладно, это не надолго и монстр ранен.
   Пронырнув ещё под одним составом, я его увидел. Те же джинсы, на рубахе алеет большое пятно крови. Тяжело, с видимым усилием, фабер догонял последний вагон другого поезда. Обернулся на ходу, взмахнул рукой. Бледно-алая нить лазера с шипением подпалила чахлую, но густую полынь на насыпи рядом со мной. Я отпрыгнул в сторону, но другого выстрела не последовало - "хамелеон", уцепившись за поручни вагона, подтянулся, мгновение висел на подножке, словно набираясь сил. Потом одним движением поднялся и исчез внутри.
   Состав хоть и шёл медленно, но чтобы его догнать, пришлось дать хороший рывок. Запрыгивая на ту же подножку, я оценил силу и ловкость фабера. Мне, здоровому, после приличной пробежки, это было сделать не просто. Оставалось надеяться, что он, всё-таки выдохнется и мой амулет вернётся ко мне раньше, чем мне удастся его догнать. Если удастся.... Фабер и не думал сдаваться. Проявив дьявольскую хитрость, провёл меня ещё раз.
   Следы крови на ковровых дорожках вагонных коридоров, на полах тамбуров, вели меня практически безошибочно. "Когда же он ослабеет от потери крови?" - думал я. Адская живучесть.... В тамбуре первого вагона меня ждал сюрприз - насмерть перепуганный проводник с окровавленной рукой. Когда я ворвался в тамбур, он в ужасе забился в угол.
   - Не трогайте меня! Нет! - всхлипнул он, закрываясь порезанной рукой.
   Я всё понял, выругался.
   - Кто тебя порезал?
   - Ах, - задохнулся, шумно сглотнув проводник. - Он там, там,... В пятом вагоне! Схватил меня, порезал руку и сказал, чтобы я бежал вперёд, не зажимая раны, иначе убьёт... Он псих!
   Распахнув дверь тамбура, я прыгнул на приступок тендера паровоза, взобрался на кучу угля, посмотрел назад по ходу по обе стороны. Только что проехали автомобильный мост, и маленькая человеческая фигурка карабкалась вверх по насыпи, на дорогу. Ловко! Сейчас остановит машину, и с концами!
   По соседней колее, навстречу, проплывал другой поезд. Маневровые составы, хоть и ходят медленно, но если бежать по крышам вагонов, получится быстрее, чем по насыпи и шпалам. Да, ходят медленно, но перепрыгнуть с козырька тендера на крышу встречного вагона, далеко не так просто, как это бывает в кино, где прыгают на полном ходу.
   Я сиганул почти безрассудно, целясь на вентиляционную решётку. Меня кувырнуло по покатой крыше, рука чудом уцепилась за щиток решётки, тело скользнуло вниз. Больно... Кажется, здорово ободрал пальцы.... Схватившись поудобнее, подтянулся, с неимоверным усилием взобрался на крышу. Удалось. "Выстрел не раздумывая". Пожалуй, общение с моим двойником приносит определённый опыт. Где же он, кстати? Мельком взглянул на пораненную руку - ладонь в крови. Вперёд!
   Фигурка фабера уже на самом верху насыпи моста, но машин пока не видно. Мост приближается быстро. Крыши вагона плавно, вразнобой чуть покачиваются под ногами. Если спрыгнуть вниз - потеряю столько же времени, сколько Фабер, пока заберусь на насыпь. Поэтому я рванул вверх. Столь же отчаянно и безрассудно. Повис на клёпанной двутавровой балке пролёта, и через минуту был на мосту лицом к лицу со своим противником.
   Он стоял напротив, вглядываясь в приближающийся грузовик, резко обернулся. Не знаю, почему он не всадил сразу в меня пару жгучих, смертельных игл лазера. Немая сцена длилась секунду, я прочёл в его глазах и адское напряжение, и боль, и удивление. Я был не тот, со мною не было ни амулета, ни Силы, которая всё это время его преследовала, и он это ощутил своими бесчисленными сенсорами и сканерами, мгновение пребывал в замешательстве.
   - Привет! - сказал я и шагнул к нему, словно намереваясь пройти мимо по переходу.
   Видимо, сочтя меня неопасным для себя, и не желая тратить зря энергию, фабер отвернулся, вновь скользнул взглядом в сторону приближающейся машины. Погоня закончилась. Я его догнал - вот он. Чего ради, собственно, гнался-то? Ну, был дикий азарт, привык к командам и подсказкам двойника, было желание схватки, наплевательство на себя и собственную жизнь. Ещё - любопытство. Сейчас как-то всё притухло, адреналин унялся, жгло разодранную ладонь и пальцы. Фабер.... Получеловек-полумашина. Вражеский шпион. Но мне-то от этого не холодно и не горячо... Прострелил грудь тому парню? Но ведь тоже боролся за свою жизнь...
   Мимо него предстояло сделать всего несколько шагов. Лобастая голова - абсолютно лысая, на широком, испачканном кровью лице, застыло страдание, тревога. Интересно, он чувствует боль? Затравленный и тяжелораненый зверь... Чего я вообще ввязался во всё это?
   Мы поравнялись. Он стоял боком ко мне, на краю проезжей части, голосуя, махнул ладонью грузовику. Но тот, похоже, не собирался брать пассажиров, моргнул фарами, стал сигналить. Зло побормотав что-то, фабер поднял правую руку и прицелился указательным пальцем в водителя. В тот же момент я ударил "хамелеона" ногой по руке, луч лазера блеснул в небо. Враг зарычал, развернулся в мою сторону, я резко присел, схватил его ноги в замок и рванул, что есть силы. Всё решали мгновения, напав внезапно, мне удалось чуть опередить его, а иначе вряд ли удалось бы справиться с таким монстром, пусть даже раненым. Он упал назад, спиной на дорогу, прямо под грузовик. Водитель нажал на тормоза, но всё-таки переехал передним колесом фаберу горло и грудь...
   Шофёр с ошалелыми глазами выскочил из кабины, хотел, видно, ругаться, но матюги застряли в горле от испуга.
   - Вы... Т-ты... Что вы... а?! - только и выдавил он, боясь даже заглянуть под машину, откуда торчали ноги и нижняя часть туловища задавленного.
   ...Ущипнуло на груди - камень вернулся. Я перевёл дух.
   "Как тот парень?"
   "Будет жить долго и счастливо. Он вызвал полицию, спецслужбы, сейчас здесь будет вертолёт".
   "Нет", - решительно подумал я.
   "Что нет?"
   Я схватил шофёра за рукав.
   - Быстро, вытаскиваем его и - в машину. Кабина с лежаком? Отлично.
   Он повиновался безропотно. Мы осторожно, но не мешкая, вытащили Фабера из-под машины. Тот был без сознания. На первый взгляд ему досталось прилично: нижняя челюсть свёрнута и ободрана до кости, шея, грудь - в крови, рубаху хоть выжимай.
   "Его сложно убить, имей в виду", - пронеслось в голове.
   - Заносим. Буксировочный трос есть?
   - Да, зачем?
   - Дашь мне и газуй.
   Недалеко в небе послышался стрёкот приближающегося вертолёта. Мы втащили Фабера в кабину, уложили, водила протянул мне бухту троса. Трос оказался что надо - тонкий и стальной. Уже на ходу я надёжно связал своего пленника так, чтобы он не мог пустить вход и свои лазеры, в том числе, завязал ему глаза тряпкой (на всякий случай), скрутил и ноги и всё тело. Пощупал пульс. Приложив ко лбу ладонь, спросил мысленно:
   "Как он?"
   "Почти дохлятина"
   "А теперь ты вытащишь и его. Это возможно?"
   "Да. Нас вот-вот засекут, идёт волна Силы".
   "Что делать?"
   "Я его прикрою, ну а вы двое им не нужны. Ты хорошо подумал? Фабер - враг".
   "Действуй"
   "Но челюсть ему вправишь сам, лучше - сейчас".
   Я вновь снял с себя амулет и повесил на шею "хамелеону". Ощупал челюсть пленника - цела, просто свёрнута, но это дело мы проходили.... Коротко хрустнуло, суставы встали на место. Интересно - а челюсть у него натуральная? Похоже - да. Вытер руки о занавеску, достал аптечку, залил все раны на физиономии шпиона перекисью водорода, обмазал йодом и залепил лейкопластырем, как вышло.
   Вертолёт догнал грузовик и завис над кабиной.
   - Остановить? - испуганно спросил шофёр.
   - Нет, сбавь скорость просто, не дёргайся.
   Вертолёт вел нас минут пять по пустынному проезду вдоль бесчисленных складов, ангаров и длинных бетонных заборов предприятий, потом над головой раздалось:
   - Грузовому самокату остановиться, служба ОВОН. Заглушить двигатель и всем выйти из кабины!
   - Влип-то, царица небесная, ещё опричников не хватало, - простонал водитель, вдавив тормоза.
   Мы остановились и вышли на дорогу. Вертолёт, обдувая нас плотным потоком ветра, висел над головой и не садился. Минута, две.... Гул мотора резко изменил тональность, машина резво рванула вверх и, быстро набирая скорость, скрылась над кронами редких деревьев и крышами.
   "Опричники?" - подумалось мне. Но вопрос остался без ответа, мой всезнающий двойник сейчас был занят.
   - Куда? - спросил шофёр уже в кабине, отирая тряпицей пот с лица и шеи, повернул ключ зажигания.
   - За город, вдоль железки. Есть тут Дачное?
   - Да... - нотки удивления в голосе. - Район большой.
   - В сторону Александровки дуй, - распорядился я, решив, что уж если тут есть Дачное, то есть и Александровская. Почему туда? Не знаю, наверное тянуло в сторону моей Гатчины...
   - Может это, в больницу куда?
   - Нет. Довези до Александровки, и там свободен.
   - Чёрт вас разберёт... И ваши разборки...
   - Вот тебе за хлопоты, - я достал из кармана десятидолларовую бумажку. - На вот ещё, за молчание, - достал другую бумажку. Оказался двадцатник. - Но, гляди, нишкни, а то сам понимаешь.
   Прямо, заправский бандит.... Но, пусть лучше думает, что бандит, чем ещё кто-то. Со шпиёнскими страстями, вообще, пора было заканчивать.
  
  
   Глава 7.
  
   На восстановление сил и здоровья фабера ушло прилично времени - около часа. Как раз он очнулся, когда мы приехали в Александровскую, остановились напротив моста-перехода к железнодорожной платформе и зданию вокзальчика. Я выволок тяжёлое тело шпиона на улицу, усадил как есть, связанного, на скамеечку автобусной остановки. Автобусы ходили редко, по расписанию, и здесь, под навесом остановки, никого не было. Шофёр избавился от нас с явным облегчением и укатил без промедления. Амулет вернулся, и я услышал:
   "Физиологически он в норме. Полностью, как заказывали. В сознании".
   "Притворяется?"
   "Нет, прокручивает запись событий, пока был в отключке, подготавливает психотронный излучатель, чтобы прощупать твои мозги, и попробовать новый фокус, если возможно. Искусственный фактор слабоват - запас энергии снова на исходе. Лазеры прилично садят его батарейки. Не балуй с ним".
   "Спасибо, дружище, ценю твою поддержку".
   "Ах, как приятно. Не балуй".
   - Чего ты хочешь? - спокойно и тихо спросил мой пленник.
   Глаза - зеленоватые, цвета патины. - Я так понимаю, что уже должен был бы гнить в подвале на Захарьевской - 22?
   - Хм, интересный вопрос. Вообще-то, думаю, что этот подвал грозит мне не меньше, чем тебе. Давай просто поговорим?
   - У тебя есть диск Силы, и ты гнал меня, как и должен был. Но увёл от ОВОНа и спас жизнь. Смысл?
   - Скажем так, мне нужна информация. Я здесь тоже вне закона, но это уже совсем другая история. Сразу говорю, потом я отпущу тебя на все четыре стороны. Можешь включать свой шишак на лбу и сканировать правдивость моих слов.
   - Может быть, раз так, хотя бы развяжешь?
   - Дай слово, что не выкинешь фортелей. Как ты догадываешься, я тоже могу контролировать ситуацию и врать мне бесполезно.
   - Даю слово. Ты, надо понимать, со своей стороны, уже дал мне его?
   "Он искренен. Пока. Но не доверяй".
   "Глубоко не пускай его ко мне в мозги".
   Я распутывал фабера минут десять, не меньше. Связал хорошо, на славу постарался, и ушло на это гораздо меньше времени, между прочим. Руки шпиона были заведены за спину. Развязывая, с интересом осмотрел его пальцы. Пальцы, как пальцы, ни следа излучателей, подушечки мягкие, обычная кожа с сеточкой папиллярного узора. Чудеса технологии...
   - Микрооптика проявляется в момент выстрела, - проговорил он.
   Ах, господи, уже в голову залез...
   - Жутко интересно, извиняюсь, - я протянул ему руку. - С возвращением. Денис.
   Он с лёгкой опаской принял рукопожатие.
   - Какое моё имя тебя больше устроит? - спросил, растирая запястья с глубокими метинами "в рубчик" от троса.
   - Настоящее, какое тебе дала мама.
   Он криво усмехнулся.
   - У специалистов типа меня нет настоящего имени и нет мамы. Смит Доул-Рэм.
   - Рэм? Что ж так не ласково?
   - Нас всех называют так. Барашки на чужих пажитях. Уж так повелось. Это -аббревиатура, что-то вроде "Роботизированный человек", если переводить на твой язык. Так чем обязан?
   - Ты ведь можешь спрессовывать информацию и вкладывать её в чужие мозги? Мне надо знать как можно больше об этом мире, об этой стране и о твоей стране.
   - В смысле? Ты хочешь сказать, что...
   - Вот именно, чистая правда, как видишь. Я гость не только здесь, но и во всём этом мире. Поэтому не враг тебе. Вообще никому. Но и не друг пока. Я должен узнать, кем здесь был мой двойник, почему погиб.
   - Ты - русский.
   - Мой мир - соседний, параллельный. Другой временной причинно-следственный канал. У нас всё не так, и с Америкой, кстати, отношения стали налаживаться, угроза войны миновала. Но бардак полный, много общего...
   Разговор завязался, принимал всё более доверительный оттенок, мой рассказ произвёл на Доула сильное впечатление.
   - Мда... - сказал он, наконец (мы говорили по-русски). - Если бы я не знал, что всё это правда, я был бы не в состоянии поверить тебе. Каждый русский для меня - потенциальный враг мой, моей страны и всего мира. Я рождён и создан для борьбы...
   - У каждого человека есть двойники во всех мирах. У каждого. И люди по сути, одинаковы, разные лишь условия и порядок вещей. Если ты смог спокойно - вот так - говорить со мной, потенциально смог бы общаться и с моим двойником из этого мира - твоим заклятым врагом, обладателем Силы, охотником или как там ещё. Он погиб незадолго до моего проникновения сюда, и его Сила перешла ко мне. Не знаю... Но я поражаюсь глубинной бессмысленности вашего противостояния. Ты ведь, всё-таки, обычный человек, только напичканный имплантантами. Твой двойник у нас - обычный человек.
   - Мир на грани войны. Мы выводим ядерные лазеры на орбиту, набираем мощь, эта страна слабеет, не смотря на тайну Силы. Но ещё недавно была грозою всего мира...
   - Политика всё это. Гроза всего мира - полная чушь. Во всех войнах, которые развязывали русские, они терпели поражение, теряли силу духа.
   - Силу духа?
   - Да. Вот тебе разгадка. В здешнем мире эта сила материализована и приложена физически. Дух слабеет, слабеет и Сила. Дух есть у всех древних народов. Умирает этот Дух, умирает и народ... Ты воюешь против конкретных сил, политиков, спецслужб. Но простые-то люди, они и есть простые люди. Везде. Любая война - избиение простых людей в итоге. Понимаешь, да? - спросил я и вспомнил присказку убиенного здесь Михалыча, добавил - Я тоже понимаю...
   В какой-то момент нашего разговора на лице Доула отразилась некая внутренняя борьба. Он позволил себе элементарные человеческие эмоции, любопытство, ведь он был человеком. Но не совсем. Компьютер в его большой башке был жестко запрограммирован, тонко связан с нервной системой. Это был военный, боевой, если угодно компьютер, и что-то там включилось, некая программа защиты, что ли? Не знаю.
   Фабер замер, несколько минут сидел молча, уставившись неподвижным взглядом на загаженный засохшими плевками и окурками асфальт. Такой родной, наш, растрескавшийся и расколупанный местами асфальт. Кто, интересно не даёт нам делать хороший асфальт, хорошие автобусные остановки и нигде не гадить? Русский Дух? Мать его так-то...
   Тем не менее, как бы там ни было и, короче говоря, этот самый компьютер в черепе Фабера с Духом русским не совладал, едва вошёл в контакт по-настоящему, по-человечески. Не совладал и гавкнулся самым банальным образом. Конфликт факторов, понимаете ли, возник - искусственного и естественного. Фабер ведь был не совсем машина, естественное перетянуло.... Выглядело это весьма живописно и угрожающе, и чуть не стоило мне жизни. Фабер резко вскочил, я тоже. Лицо его - перекошенная гримаса, руки то сжимаются в кулаки, то разжимаются, весь трясётся, взгляд блестит огнём близкого безумия.
   - Уничтожить! - прохрипел он по-английски.
   - Ты дал слово! Ты человек или тупой безжалостный механизм?
   - Я - воин. - Доул выставил вперёд указательный палец. - Задание должно быть выполнено. Ты - помеха.
   - Дурак ты, а не воин! Чурбан титановый! Терминатор хренов! - это, признаться, я уже выкрикивал от страха, потому что кончик указательного пальца Доула вдруг почернел, полыхнул светом. Луч чиркнул выше моей головы, запалил сурик на ржавых железных листах остановочной будки, оставил раскалённую багровую полосу.
   "Дурак ты сам" - возникло в голове.
   Доул рухнул на лавочку, его трясло. Казалось, сейчас посыплются искры и завоняет палёной изоляцией.
   "Поток судьбы. Сам учил" - ответил я.
   "Он больше не опасен"
   "Радость-то какая".
   Фабер успокоился через пару минут, ещё минут пять просто сидел молча, вновь уставившись глазами в асфальт. Я молчал тоже, чувствуя, что ему ещё есть, что мне сказать. Так и оказалось.
   - Только что были уничтожены основные функциональные контуры моего компьютера, сгорели нейронные связи с мозгом. Но осталась память. И там есть кое-что для тебя. Ты ведь просил дать информацию? - он скосился на меня. - Твоё имя Демьян Калика. На тебя должен был выйти один из наших агентов, но не смог, а ты погиб где-то на Луне. Подробностей не знаю. Предыстории тоже. У меня было другое задание. Как, интересно?
   - Продолжай.
   - Собственно, это и всё. Я был здесь хорошо зацепившись, работал одним из техников в персонале обслуживания телефонных линий спецсвязи. Весьма примитивное оборудование. Для меня. Но здесь мало классных спецов и меня ценили. Семь лет работы.... Я знаю, как проникнуть в здание Службы Безопасности через сеть кабельных шахт и тоннелей, и проник туда. Взял нужную мне информацию о некоторых людях. И... видел в картотеке твое дело. Твоё фото. Но не читал. Это была картотека подозреваемых и перебежчиков, лиц, работающих на иностранную разведку, за которыми наблюдают. У меня абсолютная память. Узнал тебя там, на мосту, поэтому и не убил сразу. Где был твой Диск?
   - Парень, которому ты прострелил грудь.
   - А... Да, моя грубая ошибка. В общем, рано или поздно, я напоролся на "охотника".
   - Их много вообще? Как тебя не "выпасли" раньше?
   - Нет, мало. Единицы. И мне удавалось до сих пор обходить их. Так вот. Если хочешь, я могу внушить тебе полную схему подземных коммуникаций центра города. Проникнешь в здание Службы, как я, и, думаю, найдёшь много интересного там.
   - А охрана?
   - Ночью - да. Иди днём. Охрана есть только на входе. Внутри здания нет ничего, кроме примитивных систем сигнализации.
   - Но там же будут люди, персонал?
   - Я отдам тебе свой тайник с формой техника, кое-какую другую необходимую амуницию. Персонала не много. Длинные, пустынные коридоры, особенно - в цокольном этаже, где пультовые и щитовые связи, архив и картотеки. В общем, ты будешь знать по существу все тонкости. Как?
   "Он не врёт"
   "Можем взять информацию?"
   "Вполне, но не теряй контакта со мной, я смягчу удар"
   "Хорошо".
   - Хорошо. А почему ты мне всё это так просто отдаешь? Что теперь сам думаешь делать?
   - Я разоблачён, на меня открыта охота. От этих выжлятников долго не побегаешь, почти наверняка - плен и гибель. Если не смогу уйти через границу, сработает система самоликвидации. Ты готов?
   - Валяй, Доул. Желаю тебе уйти.
   - Сосредоточься, это большой стресс для мозга, постарайся собрать сознание в кулак и ни одной мысли! Любая твоя мысль может исказить поток информации. Уразумел?
   Это был действительно удар, словно я получил хороший, короткий хук в подбородок, который на какое-то время буквально выключил меня. Сознание поплыло, возникло ощущение проваливания в пропасть, состояние невесомости, сменившееся тяжестью во всём теле. Ещё - приступ адской боли в голове, точно её прокололи шампуром через уши. Я очнулся, лежащим на скамейке в неудобной позе. Медленно поднялся, ощупал голову. Не слабо... Доула не было.
   "Сколько я провалялся?"
   "Минут пятнадцать".
   "Он ушёл? Куда?"
   "Ушёл. Я не следил, занимался твоими мозгами".
   "Что там?"
   "Много чего. Только что уложилось по полочкам. Всё-таки спалил он тебе прилично, ты не подготовился, только пижонился... Советую отдохнуть часик, расслабиться"
   "Где бы? Я даже не знаю, где мы с тобой сегодня заночуем".
   "Ты в состоянии спать на голой земле под открытым небом, при температуре до минус двадцати. Или - вообще не спать".
   Меня действительно неумолимо клонило в сон, глаза слипались.
   "Час сна. Нервная система должна отойти от шока и восстановиться".
   Хорошая мысль. Не долго думая, я завалился спать прямо на этой скамейке и отключился раньше, чем моя голова коснулась облезлых, истёртых деревях сиденья.
  
   Дальнейшее в моей памяти - вереница смутных и мрачных картинок. Начиналась она с того момента, как я, сдвинув крышку одного из люков в пустынном тупиковом дворе-колодце, спустился по шатким, скользким скобам в холодную и смрадную, чёрную пустоту глубокого подземного колодца. Эти два колодца по своей мрачности словно продолжали и дополняли друг друга. Двор, окаймлённый пятью облупленными стенами заброшенного, некогда жилого дома, выглядел хорошей прелюдией для моего путешествия. Пустые, провалившиеся глазницы выломанных окон, брякающие от ветра, где-то вверху, отставшие железные листы крыши, искорёженные обломки водосточных труб, горы штукатурно-пыльного хлама, остатки битой утвари и обломки сгнившей мебели, истлевший мусор.... И этот упадок в центре Питера? А на Васильевском острове - пики обалденных небоскрёбов...
   В подвале этого дома был тайник Доула, где я сначала надлежаще экипировался, вооружился чемоданчиком с инструментами, мощной фарой с запасом батарей и, наконец, хорошо смазанным парабеллумом неизвестной мне модели, внушительного калибра и с внушительным запасом обойм. К пистолету прилагался и глушитель.
   Куда идти я просто знал, и шёл, не задумываясь, но уже внизу с испугом обнаружил, что со мною нет моего амулета, и двойник молчит. Куда он делся? Исчез? Я привык к нему.... Спектакль окончен? Или камень ещё вернётся? Так или иначе - отступать от намеченного не имело смысла. Вперёд.
   Предстояло пройти, я знал, километра четыре извилистых и вонючих, сырых туннелей, найти лаз в вентиляционную шахту метро (лаз проделал Доул), спуститься на двадцать метров под землю. Там - ещё пару километров, прячась от составов. Потом - сеть технических туннелей, один из которых выведет к лабиринту штреков и штолен систем связи. Дальше... дальше я не думал.
   Обитателями подземелий оказались, естественно, крысы. Обычные крысы разбегались с громкими писками из-под ног, но вскоре я встретил нечто более страшное и крупногабаритное. Крысы - чудовища.... Где-то впереди вдруг послышался человеческий стон, вместе с ним - громкий, скрипучий писк, похожий на скрежет. В луче фары метнулись большие тени. Отчетливо было видно, что одна из тварей волокла что-то большое...
   ...Я бегу туда.... Крысы исчезли в узком, как нора, боковом проходе. ...Кого они потащили? Этот стон.... Или мне показалось? Зубастая тварь с жутким визгом бросилась на меня из прохода. Я успел выстрелить в упор два раза, и меня придавило уже дергающееся в конвульсиях, покрытое жёсткой шерстью тело. Фара стукнулась о стену, стекло разбилось, но лампа не погасла...
   Чудища выскакивали одно за другим, четыре штуки, от выстрелов звенит в голове.... Патроны кончились. Отпихнув тяжёлую тушу, трясущимися руками меняю обойму. Всё... Поставив к стене чемоданчик, каждую секунду ожидая нового нападения, вошёл в круглый колодец, откуда выскакивали твари. Кругом - ступенчатые стены, потолка не видно, дыры недействующих сливов зияют чёрными провалами. Журчание воды и звонкая капель, кажется - со всех сторон, на стенах - белые разводы и богатые шапки плесени. Колодец забит полусгнившей ветошью, тяжёлый смрад тлена почти не перебивает вонь крысиных экскрементов и грязной шерсти. Тут и там из тряпья торчат огромные обглоданные кости. Человеческие кости...
   Какое-то шевеление вверху, на горе тряпья.... Моя рука с пистолетом рванулась в этом направлении, в луче фары мелькнуло что-то круглое и белое, с гулким стуком подкатилось к моим ногам. Посветил. С адским оскалом самой Смерти на меня пустыми глазницами смотрел человеческий череп. Снова что-то шевельнулось вверху. Луч света выхватил из темноты тонкую и белую женскую руку, безжизненно свесившуюся с кошмарной подстилки логовища.
   Молодая женщина была ещё жива, глухо застонала. Стоило большого труда стащить её сверху, стараясь не причинить лишней боли. Остатки разодранного белья почти не скрывали её израненное тело.
   Где же мой амулет?! Где? Почему пропал? Свет фары скользнул по лицу жертвы, словно молния пронзила меня, я глухо застонал и чуть не лишился рассудка. Это была Юлька...
   ...Вереница безумных картинок.... Один глаз девушки был выцарапан и всё лицо - в крови, другой закрыт.... Меня трясло и не хватало воздуха, если окружающий смрад можно было назвать воздухом.... Я не мог двинуться с места, и волна безумия подкатывала всё круче, душила...
   Я звал своего двойника, молил, ругал, рыдал.... Но его не было. Потом тащил почти невесомое Юлькино тело, и конвульсивные всхлипы терзали горло. Поднять наверх ее будет не легко, удастся ли спасти?
   Дальше - смутно. Тесные ходы, скользкие бесконечные коридоры..., темень, пятна света...
   ...Какой-то ребёнок, ужасно знакомый мальчик лет восьми, но кто он?
   Амулет всё-таки появился, и я спас Юльку, но следующая картинка - гонящийся за мной громадный ужасный зверь, похожий на демона. Он настигает меня и прыгает.... Я вижу висящую на чёрных, растянутых в оскале губах, кровавую слюну, и в ужасе сознаю почему-то, что это кровь Юльки и того ребёнка.... Когда зверь прыгнул, я тоже почувствовал себя зверем.... Жёлтые, похожие на иглы зубы не достают до моего горла чуть-чуть, вонючее дыхание, дикое напряжение мышц, мои руки вцепились в густую чёрную шерсть...
   А вокруг, знаю, какие-то существа, странные и разумные лесные твари, слышится дикий хохот ведьмы...
   Я проснулся в холодном поту, всё ещё видя налитые кровью жуткие глаза демона-зверя, его полную кривых острых зубов пасть, кровавые слюни, когтистые лапы, чувствуя смрадное дыхание готовой растерзать меня твари. В ушах стоит этот дикий безумный хохот.
   ...Скамейка автобусной остановки в Александровке.... Господи, это был только сон, какое счастье.... Кто-то положил мне руку на плечо, легонько встряхнул.
   - Эй, мужик, жив ли? Али как?
   - Да... - поднимаюсь, встряхиваю головой. - Адский сон...
   - Ну-ну, - голос с сочувственными интонациями, - понимаю, понимаю. Счас споможем, споможем. - говорит "окающе".
   Нестарый дедок садится рядом, достаёт из авоськи бутылку водки, складной стаканчик, деловито разворачивает на скамейке газетку, откуда-то появляются бутерброды с колбасой, варёные яйца, помидорина. Добрая, святая русская душа! Ну, разве можно ей отказать? Мне и правда было худо, очень худо. Мучительный сон оказался слишком реалистичным, казалось, что я действительно только что прожил весь этот кошмар. Саднящая боль от воспоминаний о Юльке.... Мои подлые мозги, вместе с подсознанием, сыграли со мною злую, подлую шутку, и было никак не проглотить ком в горле. Интуиция соскучившегося по компании дедка не обманула его. Он знал, что мне ПЛОХО. Просто плохо. Правда, причиной сего дурного состояния он счёл нечто более простое и банальное, как можно догадаться.
   Амулет был на месте и мой тайный помощник не встревал, деликатно молчал. Только я ему сказал один раз: "Слушай, я действительно хочу нажраться. Не мешай. Пожалуйста..."
   И - всё. Отлегло. Мы выпили литровую бутылку, пели какие-то песни, шатались по улицам посёлка, делились друг с другом горестями жизни и чувствовали, как становится легче. Причём, я рассказывал о себе всё, как есть, и это его не удивляло ничуть. Он понимал меня и сочувствовал, сочувствовал. А я - ему. Помню, нас на улице облаяла какая-то паршивая собака, которой я залепил башмаком по морде. Ещё - обрызгал грязью с ног до головы мотоцикл с коляской. Брошенный вслед булыжник не долетел. Я по этому поводу стал рассказывать дедку (дядя Гоша), как однажды, в Кёнике (Калининград), случай вот был на моих глазах. Да, да - чистый прикол из жизни! "Представляешь, дядь Гоша, стою на автобусной остановке, а рядом мужик с целой сеткой водки, ага. Ну, тогда ещё водка по талонам была, помнишь? Да. А тут такси пролетает.... А на дороге лужа огромадная, понимаешь? Я тоже понимаю. Прикинь, какую очередину мужик за водкой-то отстоял? Да. Ну, короче, это такси в эту лужу ху-у...к колёсами, мужик обтекает. Мотор тормознул, кого-то высаживает, а мужик неспешно достаёт так из сетки пузырь водки, берёт за горлышко и ху-у...к в заднее стекло, как гранатой! Нда, х-хэ. Таксист давай, было, орать, итить-кудрить, а этот, слышь, уже следующую бутылку достаёт. Ага. У него там штук шесть было. И второй бутылкой ху-у...к! Тот еле увернулся, снова взвился, а мужик уже следующий фуфырёк тянет. Короче, таксист - в машину и ходу, по газам, с-под обстрела, только покрышки взвизгнули..."
   - А енто хто таков - таксист-то?
   - Ах, ну да, да.... Извозчик, по-вашему. Разумеешь?
   - Сиречь, на жопу ровно сел ён.... Ну, не горюй, главна, айда ко мне.
   Купили по пути ещё водки, и пошли к дяде Гоше домой. Где-то здесь он и жил, в Александровке, в старой, кособокой избе. Там наша светлость и заночевали. Вопрос с ночлегом решился сам собою. И спал я, как ангел, без кошмаров и вообще без сновидений.
  
  
   Глава 8.
  
   1.
  
   Заброшенный двор был точно такой, как во сне, до мелочей. И люк, в который предстояло спуститься, я увидел сразу. Забрякало железо наверху, и эхо двора-колодца превратило это бряканье в грохот. Без труда нашёл и тайник. Всё то же. И пистолет. Если там внизу и крысы такие же водятся - мутанты, то хорошего совсем мало, не говоря уже о... Но мыслей о том логовище из сна я даже не допускал в свою голову. Сон есть сон. Просто информация Доула смешалась с образами в подсознании, только и всего, не более того. Не более...
   Отступать от начатого не в моих правилах. Чугунная крышка люка с неприятным звуком отъехала в сторону. Проверив фару, я стал спускаться. Холодная тяга вонючего сквозняка снизу бьёт в лицо, отдаёт сырой затхлостью. Пятачок неба сверху всё меньше. Машинально ощупал на груди свой амулет. На месте...
   "Никуда не денусь, не волнуйся".
   "Уж извини, привык к тебе. Там тебя не было".
   "Конечно, я оставался с твоим телом, пока ты плутал в своих кошмарах".
   Крысы тут обитали, правда обычных размеров и побольше числом. Сновали, попискивая, вокруг, шарахались от меня и света фонаря. Я успокоился, сосредоточился на своей цели. Путь предстоял долгий и малоприятный. У предусмотрительного Доула был и дождевик, и болотные сапоги, чтобы не испачкать форменный комбинезон и обувь. Я знал, где можно будет оставить лишние вещи на подходах к цели. Там будет сухо и чисто. Тоннели и штольни сети связи - сухие, чистые и не вонючие. Подземелья метрополитена - тоже, но чёрно-серый дождевик помогал там слиться со стеной, вжаться между рёбрами тюбингов. Я всё знал: что делать, как и куда идти - Доул не обманул.
   В гулких тоннелях вспоминались моменты кошмарного сна. Это были те же самые тоннели, та же дорога. Вот сейчас, за поворотом, будет развилка, и там, на заплесневелой стене, увижу метнувшиеся тени гигантских крыс, волокущих тело.... Тьфу, нелёгкая! Отделаться от этих мыслей и воспоминаний было не легко...
   Миновав поворот, с замирающим сердцем вслушиваюсь в доносящийся со всех сторон крысиный писк. Что-то больно громко орут, твари. Луч фары шарит по замшелой, осклизлой стене. Серое отродье, видимо, облюбовало этот заброшенный коллектор потому, что здесь более-менее сухо и есть выходы наверх к таким вот дворам-колодцам, превращённым, зачастую, в настоящие помойки. (Эта информация тоже оказалась в моей голове). Громадный город гнил изнутри, и такие вот каменные мешки-миазмы расширялись и распространялись с каждым годом, как метастазы. Дома, построенные 80, 100 и более лет назад, приходили в полную негодность, и их оставляли крысам, бомжам и помойкам. Зачем-то Доул напихал в мою голову и этого.... Впрочем, я сам хотел узнать как можно больше, и он дал мне как много больше.
   Сердце оборвалось и перехватило дух, когда гигантские тени - точно такие же - метнулись по стене развилки. И они волокли что-то! Оптический обман, эффект теней.... Но я успел взмокнуть. Крысы проскользнули по уступу стены перед самой фарой, а их тени - во всю противоположную стену.... Они шарахнулись от меня в ответвление слева - туда, куда я пошёл во сне, и откуда доносился писк десятков, сотен тварей. Крысы и правда тащили что-то, какую-то тряпку?
   Вместо пистолета я достал, всё-таки, свой баллончик. Оно надёжнее.... Мой путь лежал направо, но я свернул налево. Назло себе, сну-кошмару и судьбе. В конце концов, я должен быть способен контролировать себя и ситуацию. Иначе идиотские кошмары вернутся, поселятся в моём подсознании окончательно...
   А если?.. Если я правда найду её там? К чертям! Кого и чего бы я там ни нашёл, я должен перешагнуть себя. Мой помощник молчит, значит, прямой угрозы нет. Он умеет быть и деликатным, и нахальным, и язвительно-насмешливым. Моя порода.... Когда я не хотел слышать его, разговаривал сам с собою, он всегда молчал и не мешал.... Впрочем, разговоры с ним, это тоже, по большому счёту, разговоры с самим собой.
   Как я ни старался отвлечься от страшных мыслей, жуть пробирала. Вонь трупной гнили, смешанная с острыми запахами крысиных испражнений и грязной шерсти душила, как там, во сне. Вот здесь их логово. Я шагнул в гулкую пустоту заброшенного коллекторного колодца. Луч фары скользнул по стенам, засверкали тысячи и тысячи красноватых глаз. Гомон крыс стал оглушительным, они кишели по бесчисленным уступам, как единая живая масса, растекались, исчезали в чёрных зевах труб.
   На уступах стен - горы гнилого тряпья. Что-то белёсое мелькнуло, покатилось вниз, со стуком подскакивая на уступах, как на ступенях лестницы, скатилось к моим ногам. Поддав носком сапога обглоданный череп, отфутболил его подальше, последний раз провёл фарой вокруг. Кое-где белели кости. Рука... Я вздрогнул. Ледяная пустота возникла внутри. Сдавил зубы так, что стало больно. Белая и тонка женская рука.... Она безвольно свешивалась с одного из уступов, не высоко, где как раз зияло жерло большой трубы. Тело лежит там, в трубе...
   Справа были скобы подъёма - ряд их виднелся на краю светового круга. Я рванулся туда...
   "Не дёргайся, она мертва".
   "ЮЛЬКА?!"
   "Не могу знать..."
   До уступа было метров шесть высоты. Голова женщины повёрнута затылком, короткие стриженые волосы, тёмные.... Сердце заходится в груди.... Носком ноги ощупал скользкий карниз в кирпич шириной.
   "Не глупи, станешь едой для крыс. С такой высоты - на каменный пол... Я могу собирать твои мозги только внутри черепа, или они просятся погулять?"
   "Я должен заглянуть ей в лицо"
   "Если оно есть там. Послушай, это - труп, только обглоданный труп. Убили её где-то наверху и сбросили в канализацию, я не оживляю трупы. Спускайся".
   "Я должен..."
   "Тогда хотя бы постарайся грохнуться не головой".
   "Уж, как выйдет".
   Поднялся наверх удачно. До трупа женщины от скоб подъёма было около пары метров, но каких! Я ступал в почти полной темноте на носок одной ноги, пробовал опору, подтягивал другую ногу. Пальцы скользили по влажной плесени, оставляя следы. Фару на ремне пришлось закинуть за спину - иначе невозможно было бы прижаться к стене. Доул предусмотрел всё для подземных путешествий, абсолютно всё, но не собирался лазать с фарой по узким карнизам за трупами и не запасся маленьким, но мощным фонариком. Теперь эта многофункциональная, водозащитная штуковина болталась на спине и только мешала.
   Свет от лампы тоже метался сзади по стенам, и я видел, что уже почти преодолел карниз. Это оказалось не очень и сложно, только вот удушливая вонь разложения мешала, от неё спирало дыхание, приходилось замирать на месте, чтобы перевести дух.
   Вот теперь надо осторожно наклониться, дотянуться до волос, развернуть к себе голову трупа. Потом распрямиться, достать фару и посмотреть. Только спокойнее, спокойнее.... Если это ОНА, надо принять неизбежное и успокоиться.... Но как могла здесь очутиться? Что с ней вообще произошло?
   ...Нет, не достану. В сумраке не рассчитал расстояние. Осторожно разгибаюсь, чёртова фара свесилась, как камень на шее утопленника... Теперь всё сначала. Хочется уже быстрее, быстрее. Ещё шаг, наклон вперёд, надо больше согнуть ногу, присесть пониже. Тянусь очень плавно, следя за равновесием. Фара мешает, тяжёлая, зараза... Замер, жду, когда перестанет раскачиваться...
   Вот.... С содроганием ощутил, как пальцы прикоснулись к холодной, мёртвой голове, сжал волосы. Кирпич вдруг вывернулся под ногой из кладки карниза. Даже не успев сказать "А" или осознать чётко, что ВСЁ, я кувырнулся вниз. Голова трупа женщины оторвалась...
   Секунда падения.... Интуитивно понял, что врежусь в пол правым боком, обхватил правой рукой голову. Удар.... Дух вышибло, больше никаких ощущений.
  
   "Ладно, очухивайся, пора бы", - возникла мысль.
   Шевельнулся, боли нет.
   "Поздравляю с удачным приземлением. Сэкономили время на спуске, но в пять раз больше потеряли на лечение".
   "Как я?"
   "Великолепно. Перелом шести рёбер, ключицы, вывих правого плеча, отбил печень, проколол обломком ребра лёгкое, перелом правой руки в трёх местах, сотрясение мозга, но голова, спасибо, осталась цела. Можешь вставать. Счёт за лечение потребует валидола. И - за отгонку голодных крыс".
   "Спасибо".
   "Спасибо.... Хм.... Ну - пожалуйста. Голова трупа валяется в трёх метрах слева".
   Стекло фары разбилось, но лампа чудом осталась цела. Я поднялся. Бок болит ещё и слабость в руке. Пошевелил плечом. Подобрал фару, отыскал глазами злополучную голову. Превозмогая себя, заглянул в мёртвое лицо.
   Оно было изуродовано, один глаз выеден, другой, подёрнутый белёсой мутью, смотрит. Осталась целой только половина лица, которая была прижата к бетонной поверхности трубы. Другая - порядком обглодана, но и этого мне было достаточно, чтобы понять. Это не Юлька. Нет, нет и нет. Нет.
   В бессилии опустился на чемоданчик с инструментом. Вокруг - писк и суетня крыс. Если верить всем снам, можно запросто свихнуться. Причуды подсознания.
   "Не всегда"
   "Что ты хочешь сказать?"
   "Не всегда - причуды. Бывает просто искажённая информация. Запись сна в твоей голове очень похожа на пакет спрессованной информации, подсознание выхватывает только какие-то фрагменты. Это не просто бредовый кошмар".
   "И что?"
   "И всё, собственно. Это не совсем причуды. Что-то будет, возможно, так или иначе проявится".
   "Что проявится? Эта женщина - не Юлька. Что ещё? Чудище, которое хотело меня сожрать? Хохочущие ведьмы? Полный бред".
   "Может быть и ничего такого. Я сказал - похоже".
   "Ладно, идём".
  
   2.
  
   Дальнейший путь мой продолжался без приключений. Пока. Неприятности доставил только участок тоннелей действующей канализации. Но вонь там была терпимой после крысиного колодца.
   Тоннель метро заставил быть в непрерывном напряжении, вовремя принимать меры предосторожности и маскировки. И вот, наконец, узкий боковой проход, ступени, жилы кабельных трасс по стенам, тусклые лампы. Ключ-отмычка.... Оказалось, я умею мастерски пользоваться этой замысловатой штуковиной. Решётка двери открылась внутрь с визгливым скрипом. За спиной, дохнув волной ветра, загрохотал состав.
   Вот никогда бы не подумал там, дома, в моём Питере, что окажусь в этих подземных лабиринтах. Часто, проезжая в метро, ловил глазами освещённые таинственные ответвления с лесенками и решётками. И вот я здесь, только в другом метро, в другом Питере и даже почти в другой ипостаси.... Демьян Калика.... Денис Пребылов остался там, за невообразимой и неуловимо тонкой преградой в один квант времени.
   В туннели систем связи я проник, отперев той же отмычкой немудрёный, но внушительный запор на глухой железной плите двери, которая перегораживала один из десятков ходов. Похожих дверей здесь было множество, с номерами и надписями, все - запертые. На этой тускло белела надпись: "технический коридор N21".
   Коридор N21 оказался узким и низким - едва протиснется человек. Труба из гладкого бетона, освещённая редкими тусклыми лампами в защитных сетках. Лампы бросали размытые отсветы на изогнутые поверхности стен, моя тень, немыслимо искажённая, обгоняла меня после каждого светильника, раскачивалась в такт шагов, скользила вперёд и растворялась в сумраке.
   Коридор кончился провалом вертикальной штольни, которая была освещена даже скуднее коридора. Пространство её было густо забито прилепленными к станкам бесчисленными пучками кабелей. Узкая железная площадка была свободна от них, от площадки вниз вела вделанная в бетон металлическая лестница. Мне надо было вниз. Дно виднелось бледным пятном, вверх же шахта уходила, казалось, в бесконечность. Пятна освещённых участков сливались в одну точку. Тянуло прохладным воздухом.
   Чемоданчик с инструментом имел выдвижные лямки и легко надевался на спину, как ранец. Фара болталась на груди. Я стал спускаться. Мысли невольно опять вернулись к недавнему сну-кошмару. Что за адская демоническая тварь с окровавленной пастью пригрезилась? Она хотела сожрать меня.... Глупо, конечно, думать, что в этих штольнях может обитать что-то такое, здесь нет ничего, кроме набитой кабелями пустоты... "Контрольные площадки", - всплыло в уме знание Доула. Да, ещё какие-то контрольные площадки, а я - техник, один из тех, которые регулярно лазают здесь. В информации Доула не было никакой злобной демонической твари...
   "Была, - вмешался мой двойник. - Информация о звере получена, похоже, непроизвольно. Она - размытая, неконкретная, лишь эхо, преломленное твоим мозгом и раскрашенное".
   До дна шахты оставалось пять-шесть ступеней.
   "То есть, он не собирался мне давать это?"
   "Эхо. Что-то там было в его голове, но по кривой тени трудно судить о предмете...".
   Я спрыгнул на пол. Щелчок каблуков раскатисто отдался от уходящих в черноту стенок туннеля. Здесь света не было совсем. Замерев на несколько секунд, я прислушался. Звенящая тишина давит почти физически, густой мрак. Никаких страшных зверей нет...
   Включив фару, быстрым шагом пошёл по огороженной трубчатыми перилами узкой бетонной дорожке в центре туннеля, свободном от кабелей. Два километра ходу, штольня N72, глубина - сорок два метра, ключи от тамбура в цокольный этаж Управления - в чемоданчике, номера - 14 и 15. Далее... Стоп.... А это что такое: "Участок между 71-й и 72-й штольнями - 98 метров - преодолеть бегом"? Напрягаю память, всплывает только два слова: "Зона ужаса". Всё.
   "Что это может быть?"
   "Не знаю. Посмотрим. "Зона ужаса" - условное название, в информационной матрице Доула оно несёт смысловую нагрузку... что-то вроде "досадная паршивость". Понимай, как хочешь".
   "Весьма конкретно, хм. Интригует даже. Не для этого ли в снаряжении фабера завалялся пистолет с кучей обойм?"
   "Безоружных фаберов не бывает".
   "Пожалуй, вся их жизнь - досадная паршивость. Бедолага Доул. Но теперь у него нет пистолета".
   "Застрелится лазером, если захочет. Там у него целая система самоуничтожения".
   "Ну, да, да. Зато пистолету не нужны батарейки".
   За такой почти беспредметной болтовнёй мы... (я уже так свыкся с НИМ, что как царская особа начинаю говорить о себе во множественном числе), мы добрались до штольни N71, о чём возвестила жирная стрелка с номером в центре, фосфорицирующая сквозь ступени лестницы на стенке.
   "Знаешь, надо мне тебя как-то назвать, - сказал я, остановившись перед указателем. - Для удобства общения".
   "Мы с тобою одно целое, у меня нет имени, я единая Сущность твоя и всех твоих двойников во всех параллельных мирах".
   "Демьян тебя никак не называл?"
   "Начинается..."
   "У меня богатая фантазия, гляди. Лучше старое прозвище, чем новое".
   Я тронулся дальше по туннелю. Шагом.
   "Мне по барабану, как у вас говорят. Тебе, кстати, рекомендован бег трусцой в данный момент. Где-то тут бродит зубастая "досадная паршивость"".
   "От зверюги нельзя убегать, знаешь?". Я упрямо шёл пешком.
   "Как хочешь.... Между прочим, что-то происходит вокруг на тонком, эфирно-хрональном уровне. Рассеянная живая субстанция. Течёт из недр. Беги-ка, братец, к чему нам лишние..."
   Прыгнувший на меня прямо из стены туннеля зверь в точности и до мелочей повторил образ, царящий в моей памяти, хотя я заставлял себя не думать о нём. Призрак пронёсся сквозь моё тело и исчез, обдало волной ледяного холода.
   "Что это, чёрт возьми?"
   "Эфирная субстанция, сгущаясь, резонирует с некоторыми ритмами мозга, материализует образы. Это низкочастотные образы, соразмерные ритму шага, поэтому - беги".
   Воздух вокруг начинал явственно фосфорицировать, появились призрачные сполохи, которые правда совпадали с частотой моего шага. Фигня какая. Я побежал, конечно. Колючие, яркие лучики брызнули в лицо и исчезли, только мечется по стенкам трубы туннеля луч фары, да чиркает дрожащее эхо стука подошв.
   "Откуда взялась здесь эта хренотень?"
   "Форма подземной жизни. Там, в мантии планеты целый мир. Очевидно, здесь геомагнитная зона выхода энергий этой жизни".
   "Ты знаешь и об этом?"
   "Я знаю всё, что касается проявления Естественного Фактора планеты, но иногда не сразу возможно отождествление. В принципе, мы можем с тобою этого зверя материализовать. Вызвать из недр и заставить жить. Его образ достаточно реален в твоём мозгу, можно снять слепок. Получится хороший слуга. Правда, ты ещё недостаточно подготовлен к таким экспериментам".
   "Потрясно, да.... Но мне не охота сажать на поводок такую тварь, честно говоря".
   "Тварь - всего лишь инструмент. Это называется "призыв Лютого Зверя", экзаменационное упражнение для инициативника первого уровня".
   Я продолжал бежать. Наш мысленный диалог был стремительным и бессловесным.
   "Лютый Зверь? Что-то из славянского эпоса и фольклора, наравне с бабой Ягой и Кощеем Бессмертным".
   "Эпос отражает быль. Лютый Зверь - самое жуткое, что способно бегать по земле. Его может уничтожить только нечто подобное, такой же Естественный фактор. Любое оружие, любой Искусственный фактор бессильны".
   "Постой, ты сказал - слепок образа в моём мозгу, реального образа. Но НЕ Я ЖЕ его придумал".
   "Нет, конечно. Образ Лютого Зверя вошёл в твой мозг во сне".
   "К чему бы это?"
   "Может быть и не к чему"
  
   Переведя дух, я остановился у точно такого же подъёма в вертикальную штольню за номером 72, посмотрел вверх. Удаляющиеся на огромную высоту пятна света.... Надо лезть.
   "Ну, вперёд, - я поставил ногу на первую ступень. - Как тебе там?"
   "Что-то ты разговорчив сегодня, как никогда. Сидел бы лучше в гостях у дяди Гоши".
   "Дядю Гошу не тронь - святая душа. С тобой просто надоело разговаривать, как с самим собой. Ты ведь тоже живая субстанция, хоть и часть меня".
   "Это ты часть меня".
   "Не суть. Если мы с Демьяном - двойники, не может быть, чтобы он не дал тебе прозвища"
   "Опять за своё? У меня нет событийной информации о прошлом, я реально существую только в данный момент времени".
   "Сейчас, в данный момент времени, блин, ты как никогда мне кажешься просто тупой машиной, каким-то недопрограммированным компьютером. Ты даже не знал, как звали Демьяна".
   "Прозвище Калика тебе, кстати, больше подходит, чем Демьяну. Нищий, слепой и бродячий".
   "Думаешь, уел ты меня? Уж лучше - кот Базилио. Ну, как мне назвать тебя?"
   "Одическая Сущность философского камня в новой русской алхимии носит название Перл, что значит жемчужина".
   "Хм, русской, говоришь.... Но какое проамериканское имя - Перл, прямо "Санта Барбара".... Но, с красивым смыслом, в отличие от тех же "барашков"-америкашек. Хрен с тобою, принимается, Перл, так Перл. А меня можешь кликать, как хочешь".
   "Настройся на свою задачу, мы у цели".
   "Всё чисто?"
   "Фон нехороший. Не забывай, куда забираешься. Здесь могут быть любые неожиданности".
   За бетонным тамбуром входа в штольню располагалось угрюмое и тесное помещение щитовой. Многочисленные толстые жгуты телефонных кабелей уходили прямо в стену, в срезы железных труб. На цветных жилах - десятки бирок, щиты пестрят лампочками, тумблерами, переключателями, разделены на ячейки выдвижных блоков. Сухой воздух насыщен запахами пластиковой изоляции. Где-то в утробе щитов тихо гудит трансформатор. Мне - дальше...
   Другая дверь и другой ключ-отмычка. Так, проверить сигнализацию, отключить, отпереть замок. Массивные петли железной двери - видно - хорошо смазаны, понимаю - дело рук Доула. Действую чётко и быстро, через считанные секунды уже иду таким же угрюмым коридором мимо тёмного зева прохода в теплоцентр. Бросил туда взгляд. Темь, повеяло сыростью, где-то в воздухе звенит комар. Архив выше - на нулевом этаже. В конце коридора - железный трап над разводкой толстых труб, упирающихся в стену теплоцентра.... Ещё одна закрытая железная дверь - последняя. Проверить сигнализацию, отключить, отпереть замки, их тут три...
   Через пять минут я благополучно проник в архив. Примитивное хранилище примитивных дел-папок на примитивных стеллажах. Я знал, где искать, и тонкая папка дела N567 быстро оказалась в моих руках. Первым листом папки было "Краткое досье". С фотографии на меня смотрело моё собственное лицо. Необычное ощущение.... Лицо - моё, но глаза.... Я не могу так смотреть - словно лучится невероятное спокойствие. Взгляд сквозь пространство в некую Вечность....Невольно захотелось поёжиться.
   Дальше - подшивка "Личное дело и послужной списокъ". С неимоверным любопытством я впился глазами в строчки лаконичного текста: "Калика Демьян Афанасьевъ, русский, дворянин, урождённый местечка Малая Вишера Новгородской губернии. С 1985 года от Р.Х., октября месяца, будучи выпускникомъ Питерской Военно-Лётной Академии, состоял на службе императорскихъ военно-небесныхъ сил.
   Проявив незаурядныя таланты, с 1990 года от Р.Х. числился инициативникомъ 2-го ранга фрегата "Сварогъ", получил личный боевой летакъ N119 "Фениксъ". Код-позывные "Миролюбъ", - мои брови потрясённо вздёрнулись. Какое совпадение!.. - Участвовалъ в разведывательныхъ и боевыхъ вылетахъ...
   ...В 1993 году от Р.Х. указанному лицу было присвоено звание Придворнаго Алхимика VI степени и объявлено о зачислении в Магистрат...
   ...Оное лицо имеетъ наследуемый дворянский титулъ, усадьбу под г. Гатчина Питерской губернии. Во владении оного числится местечко Пудость и тысяча душъ добровольно-крепостыхъ крестьянъ. Отмечен высокий уровень жизни в посёлке, богатые подворья, много землехозяйственной техники и разнаго скота, обширныя пажити и пожнивныя луга. Поместье Пудость имеетъ общинный укладъ и характеръ жизни, отмечается лояльность и благонадёжность оного населения, исправные выплаты податей в казну губернии.
   Офицеръ Звёзднаго Флота Калика Демьян Афанасьев 16 октября 1994 года от Р.Х. обвинен в ренегатстве и контактах с супостатскими агентами, распространении крамолы супротив российскаго государственнаго уклада, предан военному Трибуналу, разжалованъ и сосланъ на каторжныя работы по строительству Лунной Цитадели "Окно Петра". Личный летак "Фениксъ" конфискованъ, разинициированъ и за ненадобностью помещён на Второе кладбище списанныхъ машинъ. "Феникс" значится в каталогахъ Государственнаго Регистра Флота до декабря 1996 года от Р.Х. под номером 119, по истечении указаннаго срока летак подлежит утилизации и код позывные "Миролюбъ" не действуютъ.
   После атаки супостата на Лунную Цитадель 15 января 1996 года сей разжалованный офицеръ находился в числе спасшихся, но впоследъ погибъ при невыясненныхъ обстоятельствахъ.
   Семейство. Жена - Калика Юлия Сафронова, урождённая Светецъ. Сынъ - Калика Андрей, 1989 года рождения от Р.Х.. Проживаютъ в указанном поместье. Другия родственники или в отдалённых губернияхъ или умерли, списокъ и адреса прилагаются (см. ї 5 Досье)".
   - Демьян Калика, именем государь-императора, вы арестованы, - сказали вдруг сзади, в проходе между стеллажей-шкафов.
   Я рывком оглянулся.
   "Как они подкрались?"
   "Ты отключился от меня начисто, как раньше. Расхлёбывай...".
   В конце прохода стоял офицер и несколько бойцов с автоматами.
   - Мы ждали вас здесь, предполагая, что ваша амнезия приведёт вас сюда, сударь. Ну, как, есть что вспомнить?
   - Есть...
   Белая вспышка веерного разряда Агни ударила по ногам людей из моего кулака. Я уже "вспомнил" слишком много.
  
  
   Глава 8.
  
   1.
  
   "Фантомы, - сказал Перл, - беги прямо через них". Я рванулся вперёд, офицер и солдаты исчезли, лопнули, как мыльные пузыри. Дверь... коридор.... Слева - в конце коридора - силуэты солдат. "Не стреляй, тоже фантомы!"
   - Одумайтесь! - крик в спину.
   Вот уж дудки! Ещё дверь, железный трап вниз, над трубами отопления и водоснабжения.
   "Слева, в открытом проходе - живой противник! Даю фантом вперёд!". Я увидел, как моё собственное тело вдруг разделилось, и мой двойник скачком оказался напротив тёмного зева прохода в теплоцентр. Трассирующие очереди ударили плотно, густым пучком. Мой призрак развернулся, раскинув руки, задёргался от ударов пуль. Впечатляет. Я ещё не видел, как расстреливают в упор меня самого, даже брызги крови летят, мозги из расколотой головы. Впечатляет...
   Огонь стих. Пока это падало, я прыгнул вперёд, сзади запоздало хлестанула ещё очередь, фонтаны воды с шипением били из продырявленных труб. Закрывая за собой железную дверь, оглянулся на миг. Солдаты, появились в коридоре, дула автоматов ловили мою спину, засверкали вспышки выстрелов. Я успел. Отрывистые удары пуль о металл слились в едином железном звоне. На глазах покрываясь пупырышками, дверь с лязгом закрылась, щёлкнул автоматический запор. Ни одна пуля, слава богу, не пробила стальной лист.
   Я нырнул в штольню, с тревогой понимая, что если у них ключи под руками, я не успею спуститься вниз.
   "Не дёргайся, погони не будет, они не дураки гнаться за тобою".
   "Да? - искренне удивился я. - Почему тогда так неаккуратно хотели меня взять?"
   "Потому что инициативника 2 Ранга, члена Магистрата и алхимика VI степени не под силу взять практически никому. Тебе могли только предложить сдаться добровольно, что и сделали. Думаю, у них не было полной информации о тебе. Ты ещё способен совершать грубейшие ошибки".
   "Потерял контакт с тобою?"
   "Да. Тебя мог бы взять в этот момент голыми рукам любой балбес".
   "Но ведь было всё чисто?"
   "Фон не хороший, я предупреждал. Группу захвата прикрыл инициативник Службы Безопасности, он же создал фантомы. По сравнению с твоими регалиями он просто школяр".
   "Они сразу сидели там, в той засаде?"
   "Нет, мы бы их засекли всё равно. Сила не состязается с Силой напрямую, состязаться и противостоять могут только опыт и интуиция. То, что тебе удалось уйти - не твоя заслуга, а их излишняя осторожность с тобою".
   "Н-да, я потенциальный монстр.... Слушай, Перл, ты бы поучил хоть меня чему-нибудь?"
   "Всё, что ты мог воспринять, ты уже воспринял. Это - владение оружием, контактность со мною - и то с такими промашками. Вот и всё пока, друг мой. Магистрат ужаснулся бы, если бы узнал, что в его рядах числится такой дилетант-самозванец".
   "Я так безнадёжен?"
   "Нет. Нужны занятия, долгая, специальная практика".
   "Как они нас вычислили? Доул?"
   "Не думаю. Кстати, кое-что нашлось интересное".
   "Что?"
   ""Ложный волос". Очевидно, прилепили к твоей голове в момент зависания вертолёта. Там был мощный инициативник, и они искали Доула. Я бы нашёл сразу "жучка", если бы не был занят фабером. "Волос" можно засечь только в момент внедрения, а потом - в момент "отмирания"".
   "Они слышали наши переговоры?"
   "Нет, "волос" был настроен на Доула, думаю. В момент психотронного внедрения информации в твою голову, они поняли, с кем имеют дело. Плюс ты "засветился" в аэропорту". Плюс очевидное сообщение в Службу от капитана Фомина с "Семаргла".
   "Таки стуканул?"
   "Может быть и нет, но скорее всего".
   "Ладно. Тёмный лес всё это. Что они теперь могут предпринять против нас?"
   "По закону инициативник, отказавшийся подчиняться властям, подлежит уничтожению. Значит - ты подлежишь уничтожению".
   "Хм, приятная новость. И как же, если я такой монстр?"
   "Это дело Магистрата, он есть сборище таких монстров, только настоящих. У них масса способов".
   "Чудесно. Ты сказал, что Сила не вредит Силе?"
   "Напрямую. Их много, а ты один. Но сначала должны всё равно попытаться убедить тебя сдаться".
   "Чтобы уничтожить?"
   "Это будет почётная казнь, твоя семья получит пожизненное содержание. А так уничтожить могут и семью".
   "Моя семья?"
   "Именно. Здесь у тебя есть семья, забыл?"
   "Вот, чёрт.... Ты говорил, я могу управлять материей..., мы можем?"
   "Для начала управлять своей головой научись. Всё, что тебе нужно - концентрация воли и уверенность. Всё. Пробуй, пробуй непрестанно".
   "Но когда заниматься, если на хвосте вся Служба Безопасности?"
   "Тебя не будет выслеживать теперь ни одна живая душа. Дело передадут в Магистрат. Когда они решат тебя найти, это сделает не сыщик, вообще не человек".
   "А кто?"
   "Океан энергий, к которому подключен ты, любой инициативник и магистр".
   "Значит, у нас небольшая фора? День, два?"
   "Больше. Тебе дадут шанс подумать и явиться с повинной"...
  
   В коллекторы канализации соваться больше не хотелось. Бросив в тоннелях всё лишнее и оставшись в одном комбинезоне техника спецсвязи, я выбрался на ближайшей станции метро. Информация о возможности выхода здесь оказалась в моей голове, но он предполагался, как форс-мажорный, я мог попасться на глаза охране станции, но всё прошло гладко.
   Открыв кодовый замок (комбинация возникла в памяти, едва я увидел кнопки), спокойно вышел на платформу, огляделся. Станция была не знакомой мне, построенная вполне в духе наших довоенных, с налётом имперской помпезности, но без советской символики и атрибутики, естественно. Называлась "Московская площадь". Народу - прилично. Знакомый гул, шелест шагов сотен ног по гладкому мрамору. В лица людей, одежду не вглядывался, всё обычное.
   Мой взгляд почти не задерживался на деталях, скользил вокруг, по указателям и надписям в поисках схемы линий. Увидел её почти сразу на одной из монументальных мраморированных колонн с лепными барельефами вверху. Да, смотрится схемка убого. Три ветки, штук сорок станций, похоже на кособокую букву Ж.
   Мои мысли теперь почти целиком были заняты прочитанными листками досье. Контакта с Перлом старался не терять. (Этот контакт не только обмен мысленными диалогами, это постоянное ощущение внутренней настороженности, внимания к восприятию информации помимо привычных органов чувств. Трудно точно передать). Поместье Пудость.... Жена Юлия, сын Андрей.... Отвлекся от схемы линий...
   Куда? Вот, станция "Балтийская", на прямой ветке от "Московской площади". Я уже решил, что еду туда. В Пудость можно попасть на электричке с Балтийского вокзала. В моём мире. Интересно, тут ходят электрички? Судя по поезду метро - должны ходить. Технически это почти одно и то же. Всё очень похоже. С характерным, знакомым гудением, голубой экспресс метро вынырнул из тоннеля и, шелестя тормозами, стал останавливаться. Шесть вагонов, потрясающее внешнее сходство. Правда - со старыми вагонами нашего метро, отделанными внутри узорчато-рельефным таким жёлтым пластиком (или это был даже не пластик, а что-то вроде прессованного картона?), деревянными рамами окон и чертовски мягкими гранитолевыми диванчиками, в которых за годы эксплуатации задами пассажиров были насижены такие характерные двудольные ямки.
   Станция "Балтийская" тоже оказалась похожей на нашу - серый мрамор и мрачноватая монументальность. О деталях не берусь судить. Эскалаторы, пожалуй, чуть шире, солиднее, ступени чуть мельче, ряды тех же светильников с фигурными чашами плафонов из толстого стекла...
   Я вздохнул. Одолевала волна глубоко минорного настроения, граничащего с тоской безысходности. Точно некий конец всего мира близится и до него осталось всего несколько дней и ночей. Поднимаясь, разглядывал лица, внешность едущих навстречу людей. Такие же люди, обычные, наши. Много хмурых, угрюмых лиц. Или в тот момент я только таких и замечал? Снова вздохнул. Там, дома, поднимаясь или спускаясь по эскалатору, я обычно вглядывался в лица хорошеньких девушек, молодых женщин, и пытался определить их характер, мысли, заботы в этот момент; думал о том, какая бы из них могла стать моей единственной, неповторимой и любимой.... Сейчас думал о Юлии Сафроновне Калика, вдове Демьяна. Юлия.... Это имя - совпадение или?.. Неужели? И я - двойник Демьяна, точная копия.... Неужели и она тоже? Сын Андрей.... Зачем я еду туда? Чего мне надо? Я чужой человек здесь и это не мой мир. Имею ли право?
   Нет, теперь этот мир - мой. МОЙ. Я никогда больше не увижу той жизнелюбивой весёлой Юльки-штурманессы, которая в один день свела меня с ума. И мне надо жить здесь. По крайней мере, пока меня не решат окончательно уничтожить, и если я не смогу что-нибудь придумать, чтобы этому помешать. "Поток судьбы".... Я уже привык к этому состоянию, нет смысла для лишних переживаний, я и так потерял уже всё, кроме своей жизни. Теперь я позволяю течь ей так, как заблагорассудится. До сих пор это доверие судьбе, раз уж она выкинула такой фортель и завела меня в края сии, не подводило. Чего ей надо, моей судьбе? А вот это мы и посмотрим, и будь что будет.
   Но я не Демьян, чёрт бы меня побрал. Нет, не могу. НЕТ, - решил твёрдо, уже ступив в круглый зал холла метро "Балтийская", и вместо того, чтобы выйти к платформам, вышел в город.
   Вспомнив о своём бауле, свернул вновь в здание вокзала и направился к камере хранения. Она здесь была обычная, не автоматическая. Забрав вещи, расплатился, зашёл в туалет, переоделся. Остатки амуниции Доула отправились в сумку, к моей "капуцинке". Я вышел на улицу в джинсах и летней рубахе, решительно зашагал в сторону Варшавского вокзала. Путь мой лежал по тому же скверику на набережной, круг умопомрачительных приключений завершился. Вон там, впереди, от перекрёстка, я начал свою погоню за Доулом. Теперь я сяду в поезд и поеду в Гатчину. Вспомнился Валька. В этом мире должен быть и его двойник! И кто знает, возможно его также обуревают идеи внепространственных перемещений?
   Может быть, судьба смилостивится, и отпущенного мне времени до встречи с магистрами хватит, чтобы каким-то чудом вернуться домой? Или - ползти на коленях с повинной, расхлёбывать грехи Демьяна? Возможно, придётся этим магистрам попытаться всё объяснять, мать их так, жить-то хочется...
   Но судьба упорно гнула свою линию, и заставила меня пережить-таки то, от чего я пытался уйти. Выкинула она очередной непредсказуемый фортель, словно напоминая старую истину о том, что не стоит особо строить планов на будущее. Я и не пытался, собственно говоря, но капризы судьбы напоминали настоящую дрессировку.
  
   2.
  
   Живи одним днём, с молитвой, человек предполагает, а Бог располагает. Про Бога-то я вот немного забыл, никак не думал, что так скоро вновь пригодится рубище монаха-скитальца и убедительный документ с 12-ю степенями защиты, подтверждающий моё святое право носить сие рубище...
  
   Электрички ходили. Потрясные ретро-электрички, тупоносые, точно обрубленные, с обычными, не пневматическими дверями. Такие закончили свой век в моём мире в конце 60-х, если не ошибаюсь. Куча вокзальных коммерческих ларьков, набитых дешёвым импортным барахлом, галантереей и алкоголем, пёстрая публика, рекламные щиты и наклейки! И эти патриархальные электрички.... Смесь времён...
   Жара. Почти неподвижный, горячий воздух, наполненный острыми запахами железной дороги, угля и разогретого асфальта, дрожит над платформами, порождает миражи луж. Редкая для Питера погода, даже воробьи попрятались. Рубаха уже липнет к спине. Купив бутылку пива и мороженое, нырнул в вагон только что поданной электрички. Она отправлялась минут через пятнадцать.
   Народу - мало, хотя сегодня и была, если не ошибаюсь, пятница. Это у нас там толпы дачников с рюкзаками, кутулями, сумками-колясками, велосипедами, горами полезного для дачи хлама, осаждают пригородные поезда, точно беженцы атомной бомбардировки. В пятницу - эвакуация населения на дачи, в воскресение - обратно...
   Нет, здесь было приятно-пустынно, как в старые добрые времена. Разгар лета.... Казалось, только вчера возвращался я домой из рейса, ехал вот так в утренней электричке. Сейчас, правда, было около четырёх дня. Что ж, посмотрим Гатчину здесь, мой родной городок. Я снова вздохнул, глотнул пива. Ничего, хорошее, надо было взять пару бутылок. Называлось "Бурый медведь", не фильтрованное, "из отборнаго хмеля и солода"; бутылка - квадратная, с пузатым горлышком, пробка - на резьбе. Занятно.
   Мороженное тоже было неплохое, но с ним пришлось поспешить - текло. Поезд тронулся рывком без всяких объявлений и с густым, басовитым рёвом стал набирать скорость. Платформы, привокзальные постройки поплыли назад.
   Со стуком отъехала створка двери, в вагон ввалился с огромным баулом деловой пацанёнок, громким фальцетом на распев возвестил:
   - Свежая-а прес-са-а! Последния-а нов-вости! Вурдалак в Государственной Дум-ме-е! Басурмане совсем-м захватили базарную тар-рговлю-у! Раз-згром па-адпольнай басурманской винакур-рни! Тер-ракт в доме тер-рпимости на Невско-ом! Кар-ркадилы в канн-нализации! Газ-зета-а "Светский кал-ледас-скоп"! Поп-звезда Мар-руся показала поп-пу! В пути не с-скучай, газеты пак-купай! А-ат пяти рублёв! Ан-никдотусы и кранксворды-ы!
   Я усмехнулся - началось, и здесь такая же фигня.... Коробейники попёрли косяком, один за другим. Следом прошёл по рядам худой и длинный, очкастый продавец книг: "Мемуары царского приказчика Жиринкова: "Я служил Петру", новейшая книга, господа. Подноготная правда о скандальном царе, варварские казни на Красной площади. Царь содержал куртизанок, болел падучей, часто был невменяем и просто пьян. Кремлёвские тайны, репрессии и другия сенсационные факты. В магазинах и лотках города по пятьдесят рублей, у меня - по тридцать. Можно посмотреть, полистать и если понравится - купить...".
   Потом прошла с фанерным ящиком на колёсиках толстая торговка мороженым. Дышала шумно, нудила громко, противным голосом: "Марожена, марожена, марожена.... Каму марожена.... А? Чаво вам? Вафляная трубочка десять рублёв... Где ж дорого-то? Берите тогда стаканчик... Чаво? Сам морда толстая, зажралися совсем, сволочи! Марожена, марожена, марожена, каму марожена..."
   Следом нарисовался торговец парфюмом. Этот торжественно и громко объявил:
   - Господа! А вот - лучшия франческие парфюмы! Только из Парижу! И только у нас по такой цене! Новейшия вонявки от Нины Ричи, экспериментальная распродажа! "Шанель" номер пять! А также прочия туалетные воды, лосьоны, мазьоны! Даю консультации, есть инструкции! Целебнейшия рецептуры! Избавление от морщин, веснушек, прыщей и прочих камуфлетов стопроцентное!
   - Кака така шинель, милок? От бородавок есть что? - спросила любопытная бабка.
   - Это вонявки, бабуся. От морщин и бородавок вам подойдёт лучше мазьон "Кэнток"
   - Каток?
   - Каток вам уже не поможет... Даю консультации, есть инструкции на русском языке!
   На соседней скамейке сидела молодая парочка. Видать - молодожёны, на пальцах блестят обручальные колечки, сидят, прижавшись нежно, точно голубки. Молодая встрепенулась, едва услышала о парфюмах, пристала к своему:
   - Серёженька, купи мне новые вонявки! Ну, купи! Франческие!
   - Да ты что, лапушка, какие такие франческие в поезде-то?
   Майданщик живо повернулся к ним:
   - Не сумневайтесь, чисто экспериментальная распродажа, по дешевейшим ценам, проба рынка!
   - Да весь парижский парфюм у нас, известно, шляхтичи бодяжут. Только бумажки наклеивать успевают.
   - А вы нюхните вот! У нас - фирма торговая, а не базар басурманский, вот, дамочка, какой вам аромат?
   - Нина Ричи есть, говорите?
   - Истинно так, натуральная Нина Ричи, вот, пожалуйте-с, - протянул пузырёк.
   Молодая понюхала, закатив глаза, помазала за ушком, повернулась к муженьку.
   - Как, Серёженька, вонит?
   - Ай, бери, что говорить, - поморщившись, махнул рукой супруг и достал кошелёк. - Лучше б марожена взяла...
   - Ой, да, марожена тоже хочу! - оглянулась. - Серёженька, не догонишь ту бабку с мароженым?..
   Мне вспомнилась песня группы "Queen" "Шоу продолжается"... Что ж, шоу - это по-нашему...
  
   Напротив меня на сидение, ближе к проходу, опустился старик. Далеко не дряхлый ещё, сухопарый и высокий, я взглянул на него вскользь, но мои глаза невольно вернулись. Колдун, вылитый. Старик сел ровно, бесшумно, без лишних движений, вздохов, сразу прикрыл глаза и вытянул на колени сухие, нескладно длинные руки с узловатыми пальцами, повернул иссечённые морщинами кисти ладонями вверх. Какая странная поза.... И какой мрачновато-колоритный дед! Лицо его, тоже изрытое морщинами, желтоватое, похоже на маску. Веки дрогнули, он бросил на меня взгляд, длившийся одно мгновение, но я поёжился: точно холодом дохнуло из бездонно-чёрных зрачков. Могучее, таинственное и страшноватое превосходство надо мной, над всем миром - наверное, это передалось во взгляде старика.
   Я невольно опустил глаза на его руки. Кожа крупных ладоней гладкая, почти белая, без яркого рисунка "линий судьбы" - точно натянутый на кости сухой пергамент. Руки казались бескровными, длинные жёлтые ногти безобразно торчали над кончиками пальцев, чуть изгибались вовнутрь.
   Лицо.... Оно вновь приковало к себе мой взгляд. Выражение странное, неопределённое, но впечатывающееся в память своим мрачным магнетизмом. Что-то демоническое: рот чуть приоткрыт, верхняя губа - тонкая, бледная, нижняя немного выдаётся вперёд, не отвислая, а заострённая. Виднеются зубы - редкие и крепкие, с желтизной, ровные.... Этот изгиб чуть приоткрытых губ, зубы и ещё - тот мимолётный взгляд чёрных горошин глаз, всё вместе создавало некий образ демона во плоти. Состарившийся, но всё ещё голодный до чужой крови и опасный дед-дьявол.
   Все черты фигуры этого человека - большой, худощавый, костистый, затянутый в тонкую чёрную одежду без лишних деталей - делали похожим его на паука. Злого и агрессивного, готового схватить свою жертву, чтобы вмиг высосать из неё все соки. У меня сразу стало неприятно ломить голову в его присутствии, внимание, подчинённое необычайному магнетизму, не могло оторваться от этой фигуры, лица. Он невидимо, но ощутимо, как клещ вцепился в меня одним своим присутствием. Вот это да...
   "Кто это, Перл?"
   "Сгусток Силы невероятной мощи. Уйдём".
   Мне показалось, что даже моему неуязвимому и незримому помощнику плохо рядом с этим существом. Я поднялся, шагнул в проход, почти физически ощутил взгляд в спину.
   - Магистры измельчали и опустились до примитивного злобного эгоизма, жестокости, - глухой, немного бубнящий голос прозвучал мне в затылок; отчётливо и ясно, несмотря на перестук колёс, лязг сцепок и лихорадочное тарахтение компрессора под полом вагона.
   Я замер, не оглядываясь. Было такое чувство, что мне между лопаток упёрся холодный железный штырь.
   - Ежели хочешь выжить, иди супротив всего, супротив них, не раздумывай. Они возьмут многое, но не всё. Ежели сдашься - сгинешь. Пожертвуй обретённым, потеряй всё и обретешь вновь, но будь противником. Крыло Чёрного Ворона тогда незримо будет скользить над твоим теменем, и помощь получишь.
   Всё. Голос смолк, и давящее воздействие исчезло. Показалось даже, что я шатнулся назад, точно убрали упёртую в спину палку. Сзади мяукнуло тонко, жалобно, я оглянулся. На месте старика сидела девочка лет десяти с обтянутой сеткой корзинкой в руках. В корзине ворочалось и мяукало серое пушисто-полосатое создание с огромными, ярко-зелёными глазищами.
   - Чщ, чщ, егоза, сиди, сиди! Скоро приедем, - деловито увещевала девочка котёнка, теребя ладошкой его загривок сквозь сетку.
   Как в ступоре я перешёл в другой вагон, сел в свободном от людей углу возле дверей. Вот так фокусы. Не верь глазам своим...
   "Перл, что скажешь?"
   "Больше ничего. Если Ворон - это имя, то я знаю одного Ворона. Но тот, скорее, из семейства орлиных, ибо был учителем Магистров. После смерти Петра-V он исчез. Если это он, то нам есть, о чём подумать, моя дорогая заурядность в области магии"
   "Спасибо".
   "Пожалуйста".
   "Информация о Вороне в твоей базе данных не событийная? У тебя же короткая память на события"
   "Только касательно твоей личности"
   "Недоделанный ты какой-то".
   "Спасибо".
   "Пожалуйста".
   Мы замолчали, я погрузился в свои мысли. Картины знакомых пейзажей плыли за окном. Знакомых и не знакомых одновременно, чужих. А по вагону то и дело продолжали ходить разномастные продавцы газет и книг, прочие коробейники со всякой дребеденью. Прямо, как у нас...
  
   ...Много чего тут было как у нас. Думы мои, отвлекаемые бесконечными выкриками поездных маркитантов, постепенно отошли от последнего инцидента, мысли успокоились. Оглядывая вагон, не мог не усмехнуться, прочитав на стенке перед собой классически подчищенную надпись "...ест пассажиров с детьми и инвалидов". Всё, как у нас, тот же настенный юмор. Напротив, с другой стороны входной двери, вызывающе красовалось: "...я пассажир ты инвалид". Противоположный конец вагона украшали, соответственно высказывания типа "8 мест для пассажиров с детьми ВАЛИ" и "8 мест для псов семи видов". Жаль, двери в тамбуре не пневматические, иначе бы там красовалась, несомненно, и вся остальная классика из цикла "...двери отрыгаются ароматически". Наш народ - он везде наш, да.
   Прямо по лаку сиденья было капитально процарапано: "А ты убил рэпера?". Значит, и молодежь та же, и слушает тот же рэп; а из тамбура, сквозь стекла дверей, со стенки светило: "Кайфуй, потей, ражай детей", и ниже: "Вы - приговорены". Прямо про меня. Другие бесчисленные надписи больше читать не хотелось. Интересно, бывают миры с ограниченным числом рождающихся на свет таких вот пачкунов-ублюдков? Впрочем - наши, родные, доморощенные ублюдки, они словно отражение неких мрачных закоулков наших собственных "порядочных" таких душ. Если хочется сделать гадость ближнему или блевануть в тамбуре, мы себе такое крайне редко позволяем, потому что это не хорошо.... А хорошо, если появляется желание мочить ублюдков? "В сортире". Я вздохнул. Ничего не хотелось. Ни разговаривать ни с кем, ни, тем более, кого-то мочить, всё надоело...
   Я невольно насторожился, когда на одной из станций ко мне вдруг подсел мужчина средних лет и среднего телосложения, в костюме опрятном, но явно не по погоде надетом. Лицо - скуластое, волосы - жидкие, белые, но не седые, глаза (Господи, Боже мой!) - с красновато-бронзовым отливом, почти альбинос.... Час от часу не легче! Кто такой ещё? Мало места в вагоне, что ли? Вот точно, как моя бабка говаривала - не забор упадёт, так корова обляпает...
   "Перл?"
   "Нет, ничего, просто хочет пообщаться".
   - Здравствуйте, молодой человек, можно к вам подсесть? - спросил очень интеллигентно и говорил дальше достаточно гладко для моего уха, словно тоже свалился сюда откуда-то...
   "Вы уже подсели", - так и подмывало ответить, но я сказал, скрепя сердце:
   - Да, пожалуйста.
   - Вот, спасибо-с! Уж коли вы так спокойно отнеслись ко мне, видно не испытывает-с отвращения к социальным меньшинствам?
   - К-каким? - запнулся я.
   - Социальным, социальным, сударь, а не то, что вы подумали-с.
   "Он немного читает мысли, обладает гипнотическими способностями. Аккуратнее".
   - Нет, пожалуй.... Вы точно подметили - не испытываю. Вы - из них?
   - Да, разумеется. Я работаю в газете "Свободный меньшевик" и собираю материалы для статей. Ведь, вы согласны, что проблема существует в обществе? Что мы гонимы, часто совершенно незаслуженно становимся изгоями, в полной мере испытываем на себе ненависть и боязнь окружающих? Нас раньше других увольняют и вообще не берут на работу, отказывают в медицинской помощи, мы становимся жертвами преступлений в сорок раз чаще.... А между тем - мы тоже живые, разумные существа и тоже имеем право на жизнь. Если HOEMO SAPIENS доминирует на планете, сие не значит, что другие формы разумной жизни должны быть угнетаемы.
   - Д-да, - снова запнулся я, чуть ошалев от такого потока красноречия. Но мне стало интересно. - Логично, чёрт возьми!
   - Вот! Все упоминают чёрта всуе наравне с Господом, но не хотят признавать, что DI - HOEMO SAPIENS ничуть не хуже HOEMO SAPIENSa, сиречь может приносить обществу не вред, а пользу. Из нас сделали жупел и подвергают истому геноциду. Вы согласны?
   - Да, конечно, Господи ты, Боже мой...
   - Очень приятно встречать понимающих людей. Редкие индивиды подтверждают кичливое название Человек Разумный. Вы - истинно таков. И кем вы работаете, ежели не секрет, чем занимаетесь?
   - Я? Гм.... В последнее время специализировался по системам городских канализаций. И прочих там подземных коммуникаций. Главный инженер Городского Управления Ассенизации, - понесло меня.
   - Великолепно! Какая удача! Это правда, что в нижних ярусах Петербурга объявились мутанты? Нет ли среди них разумных демонических пород?
   - О, да, гигантские крысы. С проблесками разума, коллективного, гм, такого разума, которым управляют крысиные короли. Очень, коварны и очень, очень несчастны одновременно...
   "Клоун, - сказал Перл, - я сейчас пропущу его поглубже в твои мозги".
   - И они питаются человечиной?
   - Приходится, да, как это ни грустно. Ведь их никто не кормит.
   - Мда.... Но, это отдельная проблема. Мы как раз выступаем за цивилизованные, гуманные и не каннибальские методы питания плотоядных DI-HOEMO, в особенности - HOEMO LIKANTROPUS, и призываем строго судить нарушителей, изолировать от общества и даже применять в отдельных случаях казнь.
   "Ликантроп - это оборотень", - подсказал Перл.
   - Действительно, какая глобальная проблема!
   - Да. Разрешите вам подарить вот последний выпуск? - белобрысый достал из пакета газету. - Мы выходим раз в неделю, обходимся малым коштом, посему и тираж, покамест, невелик. Невелик и объём, но содержит самое насущное. Но, надеемся, у нас всё впереди.
   - Всё впереди, - в тон ему кивнул я сочувственно и ободряюще, взял газету.
   Мы беседовали так ещё минут пять, он был довольно живым собеседником в плане говорильни, но и меня засыпал кучей всевозможных вопросов, так что приходилось импровизировать на ходу и делать умно-сочувствующий вид. Потом, когда подъезжали к платформе "Татьянино", странный репортёр-"меньшевик" быстро, с хищной повадкой, оглянулся, щёлкнул в кармане кнопкой диктофона. Сердечно поблагодарил меня, его лицо расплылось в дружески-широкой улыбке. Я невольно отшатнулся, похолодев: два ряда острых конических зубов, кошмарные, чуть разведённые в стороны пары клыков - верхних и нижних - пересекались крест-накрест друг с другом. Передо мною стоял во плоти стопроцентный вурдалак из голливудских страшилок. Мгновение я просто не мог справиться с собой, бросило сначала в холод, потом - в жар.
   - А...эх-м, - проблеял я. - И-извините, спасибо большое...
   - О, это вам спасибо, сударь, вам спасибо. До свидания, я выхожу. Наша газета выходит здесь, в Гатчине. Вот моя визитка, возьмите, пожалуйста, заходите, мы будем всегда вам рады!
   "На завтрак" - язвительно добавил Перл.
   - Конечно, конечно! До свидания! - отвечал я, тоже улыбаясь. Не приведи, Господи.... Альбинос не заметил моих эмоций, слава небесам и Перлу, чтоб его! НУ И ЧЕРТОВЩИНА!
  
   Следующая остановка - Гатчина Варшавская была моей. Она близко от Татьянино, поезд даже не разгоняется как следует. Я стоял в тамбуре у приоткрытой двери, подставляя грудь приятному ветерку.
   "Что тут творится? Вурдалаки, черти, оборотни - социальные меньшинства? Прав был доктор Харрис?"
   "После Петровских реформ, когда Россия овладела Силой, Естественный фактор необычайно усилился на территории страны, как в древние времена. Земля, воздух, вода - все стихии насытились мощными тонкими энергиями. Начали возрождаться сначала стихийные, плазменные и эктоплазменные формы жизни, они сильно уплотнились, заселили леса, воды, безлюдные места. А затем в человеческих семьях стали рождаться существа типа этого. Произошли мутации на генном уровне под воздействием планетарных тождественных энергий, нечисть стала просто воплощаться. Виной тому - неправильное управление Силой, огромной силы эгоизм, деградация разума, желаний, устремлений. Поскольку всё это остаётся во власти Естественного фактора, мы с тобой имеем прямое к этому отношение. Стихийные существа могут быть нашими слугами и агентами, глазами и ушами".
   "И зубами", - добавил я.
   "И зубами, и рогами и чем хочешь", - подтвердил Перл.
   "Чертовщина".
   Поезд стал тормозить, показались знакомые до боли желтые постройки гатчинского вокзала, в глубине привокзальной площади промелькнула "сталинская" пятиэтажка из силикатного кирпича. Только вот построен он был здесь не Сталиным. МОЙ ДОМ! Сердце защемило. НО Я НЕ ДОМА! А чёрте где.
  
   3.
  
   В район "Аэродром", где жил в моём мире Валька, я решил идти пешком через парки, но не преминул заглянуть в родной двор по улице Чкалова, дом 1. Подумать только, здесь тоже был Чкалов. Вероятно, тоже какой-нибудь герой лётчик.
   Окна квартиры, где я провёл детство и отрочество в своём мире, были забраны капитальными решётками. Сразу видно - другие люди живут. Как в тюрьме, ей богу. А вот двор был тот же: детская площадка, песочница, лесенка, качели, бетонный забор напротив. И подъезд тот же, дохнул в лицо прохладой и извечной сыростью. Э-эх! - вырвался из моей груди вздох. Я постарался не пускать хлынувшие воспоминания. Тоска, боль в груди.... Мать, встречающая из рейса.... Звонки голосок и смех сестрёнки.... Вот, отец в конце длинного коридора, на кухне, сидит в майке, дымит беломориной, добродушно ухмыляется....
   Быстрым шагом, словно пытаясь убежать прочь от собственных воспоминаний, пересёк улицу и знакомой тропинкой спустился сквозь густой кустарник в низину Приоратского парка.
   Парки, оба - и Приоратский и Дворцовый были столь же диковаты и неухожены, как у нас, чему я удивился, памятуя о том, что здесь царит монархия, а Гатчина, как известно - жемчужина в ряду царских загородных резиденций. Маленький Приоратский дворец, похожий на крошечный замок с башенкой, построенный раньше дворца большого, ещё при Петре I, смотрелся получше. Видно, что ещё недавно был активно обжитым, но сейчас выглядел неухожено: дорожки за воротами зеленели вездесущей полынью, репейником и пучками осоки.
   А большого Гатчинского дворца не было вовсе! Но парки-то были! В чём дело? Когда я подходил к возвышенности, где располагался дворец, всё стало ясно - руины. Старые, затянутые чапыжником, стлаником и веселой, густой порослью молодых берёзок руины. Теперь понятна заброшенность парков.
   Огромные и не очень куски стен, вросшие в землю, россыпи битого кирпича и пудостского камня были разбросаны повсюду, царила атмосфера разрухи, запустения и полного разора. Но людей, гуляющих по одичавшим дорожкам парка, было много. Они также отдыхали, купались в озере, жили рядом с руинами, как ни в чём не бывало, позабыв о величии прошлого. Мальчишки с гомоном облепили громадный обломок дворцовой башни, который торчал из воды, ныряли, показывая класс друг другу и всем окружающим. Повинуясь капризу чудовищного взрыва, обломок башни воткнулся стоя чуть не в самой середине озера.
   Ну, вот. А дальше, за Балтийским вокзалом, где у нас начинались новостройки микрорайона "Аэродром", меня ждал сюрприз - глухая бесконечная бетонная стена с колючей проволокой и табличкой у ворот: "База ВНС, запретная зона". Здесь вообще не существовало микрорайона "Аэродром", а значит не существовало для меня и моего учёного друга Вальки...
   Другой цели у меня не было. Разве что сесть здесь на электричку - и несколько остановок до Пудости.... НЕТ. Незачем. Я поднялся на платформу Балтийского вокзала, вошёл в один из выполненных в форме высокой остеклённой ротонды летних залов ожидания, устало опустился на скамейку.
   ...Чёртовы голуби... Они грудились где-то там, под куполом и гулко стонали: "У-у, у-у...". Вот, никогда не обращал внимания на то, что эти птицы могут издавать такие монотонно-мучительные звуки, словно жалуясь на жизнь, жару и вечную голодуху. Я думал, они "уркают", но здесь они стонали, как грешники в аду. Я встал и пошёл, куда глаза глядят.
  
  
  
  
   Часть 4. Легко летать.
  
  
  
  
   Глава 1.
  
   1.
  
   Я пересёк парк, где мне был знаком каждый холм, мостик, тропка и чуть ли не каждое дерево, я вышел на проспект "25 Октября" (название у нас) напротив Дворца Культуры. Как назывался проспект здесь, я ещё не знал. А вот ДК он и здесь был ДК. Поразительное сочетание черт, которые мы привыкли считать "советскими" с монархическим укладом, который, в свою очередь, дал резкий крен в сторону западной демократии. Пожалуй, есть нечто в нашем народе такое, на что не способны влиять принципы общественного устройства. Сочеталось, казалось бы, не сочетаемое, ведь ДК - плод большевистской массовой культуры, но здесь тоже стоял ДК, чёрт бы его побрал, и назывался "Победа".
   Видимо, корни большевистской масскультуры тоже кроются невероятно глубоко в сообществе "русский народ" и иже с ним. Корни масскультуры монархической, которая возникла и произросла здесь - оттуда же. Если бы России взбрендило построить вместо "развитого социализма" демократический капитализм, там тоже возникли бы какие-то культурные центры, которые в народе получили бы кликуху "ДК", а фронтон украсил бы лозунг "вперёд, к победе капитализма". Впрочем, это я так, шучу, наверное.
   Взгляд привлекла обширная, качественно отпечатанная афиша: "Христианская международная Миссия "Свидетели Яхве". Бесплатныя проповеди, толкования Книги Господа Библии, раздача брошюръ, книгъ, личныя беседы с представителями Воинства Господа. ПРИДИ И СПАСИСЬ!!! Богъ ждётъ тебя, Богъ любитъ тебя. С 10 июля по 25 августа".
   Я усмехнулся. После 25 августа, значит, уже больше не любит. Идиотская приписка дат, выполненная красной гуашью трудягами ДК, была сделана вполне в стиле непостижимой русской души, той самой, в недрах которой питались корни всех потенциальных масскультур в данном районе земного шара, во всех параллельно-временных потоках и измерениях. Во-истину, мы везде построим и напишем одно и то же. Если не по содержанию, то по сути.
   Люди шли. Если бесплатно, да с раздачей книг, брошюр и ещё чего-нибудь, наши всегда пойдут. Ладно, заглянуть и мне, что ли? Всё-таки, я тоже русский и делать мне сейчас нефиг ровным счётом. Лучше бы, конечно, посмотреть какого-нибудь "Терминатора", конечно. Но ведь бесплатно же! Тем более, я это... мне не чуждо... э-э, служение Господу, что подтверждено супернеподдельным документом.
   "Гляди, треснешься башкой ещё раз!"
   "До 25 августа далеко, Бог нас пока любит. До смерти не убьёмся".
   "Ну-ну".
   У входа стояли аккуратные такие мальчики в чёрных костюмах, белых рубашках, со строгими галстуками и с табличками на лацканах. У нас я тоже видел таких. "Воины Господни". На табличках выгравировано: "брат такой-то" или "сестра такая-то". Вы тоже видели, конечно. Да, точно такие же приветливые ребята с печатью вечности во взгляде и задумчивыми улыбками. У нас их жутко много, по-русски неплохо балакают, запросто сделают тебя тоже "братом" или "сестрой" с табличкой, если будешь слушать, разинув рот и ходить на их собрания.
   - Здравствуйте, как вас зовут? - с широкой приветливой улыбкой парень протянул мне красочную брошюрку с идиллической картинкой рая на обложке.
   - Отец Инносент.
   Брови брата Уильяма (как гласила табличка) удивлённо приподнялись.
   - Вы христианский служитель? - он недоверчиво-снисходительно окинул взглядом мой наряд. - И какой же конфессии?
   - Я странствующий монах нового поколения. Разрешите послушать вашу проповедь?
   - Да... - он слегка растерялся: хорош монах в джинсах, ничего не скажешь. Во, варежку раззявил-то... - Как раз сейчас начало служения...
   - Спасибо, - оставив ребят в полном недоумении, я вошёл в аванзал, глянул на ходу заставку брошюрки. Этакая буколика, где счастливые жители красивых близлежащих домов собирают урожай спелых яблок. Неподалёку возлежит лев (почему-то на фоне вполне европейского с\х пейзажа), возле его (льва) добродушной морды пасётся вполне бесстрашный и совершенно одинокий ягнёнок, любопытная маленькая девочка в коротеньком платьице, сандалиях и с бантиком, чуть ли не держит отдыхающего льва за гриву. А дальше - чудесные виды благодатной зелёной долины с рекой и яхтами, аккуратными домиками селений по берегам.... Рай земной.... Приди и спасись.... Я пришёл, спасайся, кто может...
   - ...Таким образом, вы видите, что истинное имя Бога Вселенной - Яхве, и это сообщает нам Книга, которую Он дал нам, его детям, великая Книга Жизни - Библия, - вещал со сцены проповедник с томом Библии подмышкой и благочестиво сцепленными на уровне груди руками.
   Я тихо прошёл вперёд и сел на свободное местечко с краю первого ряда. Народу было, между прочим, не мало. Все - с такими же совершенно бесплатными брошюрками, точно с программками на представлении популярного спектакля.
   - Библия есть единственный источник достоверного знания, единственный источник истинной морали - той, которой нас учит сам Отец, - продолжал с упоением докладчик (проповедник, то бишь). - Он говорит нам: "Станьте подобными Мне", говорит, что создал человека по Образу и Подобию Своему, и, значит, мы можем стать на путь сей только через Библию.... Все прочие учения есть козни врага человеческого - дьявола. Дьявол искушает вас, но Бог даёт истинное зрение вещей, спасает от ереси...
   Честно говоря, не знаю, почему меня никак не может пронять до слёз умиления и привести к счастливому, просветлённому экстазу такая речь. Что такое истинное зрение вещей? И что такое безбожие? И что - ересь? Отец Инносент, господа, далеко не ригорист, а совершенно сокрушённый дьяволом, обожающий глазеть на красивых женщин (и не только глазеть), и не отказывающий себе в жару в бутылочке пива с мороженым, великий безбожник. Но, при идеальных документах...
   ЧЕГО МЕНЯ ВООБЩЕ-ТО ЗАНЕСЛО СЮДА?
   "Поток судьбы", - вставил Перл.
   "Надо покаяться и принять веру? Намёк?"
   "Твои богохульства отпустит тебе только распятие на кресте".
   "Ага, во дворе Магистрата...".
   Проповедь длилась долго, но развивалась весьма динамично, чем дальше - тем с вящим пылом и убедительностью, с массой цитат из Библии, которые проповедник декларировал когда наизусть, а когда прямо открывая томик в нужном месте и находя их почти мгновенно. Большой профессионал большой буффонады.... Всё, в принципе, сводилось к одному и тому же: единственно истинно спасённые - это по 144 тысячи душ от каждого народа (цитата), то бишь - Воины Господа, то бишь - члены братства Свидетелей Яхве. Они - свидетели самого Бога и истина с небес струится через них на землю, о чём ясно предсказано и указано в Библии и Евангелиях там-то и там-то (цитаты). И ещё пока не поздно встать в ряды Свидетелей, укрепиться в вере, покаяться и получить благословение самого Отца. Не поздно отбросить всю земную грешную юдоль, всё, тянущее в ад, и, воспарив духом, начать великое Служение спасения масс, ибо.... Впрочем, я увлёкся.
   Да, а что? Тоже мог бы толкнуть речь перед страждущими, всё-таки имею право, как-никак. Дух этого проповедника не "парил", в смысле полёта. Скорее - фанатичная уверенность в своей непогрешимой правоте, своей счастливой принадлежности к числу избранных Богом "сынов израилевых и прочих колен" для спасения перед Концом Света. Унылое однообразие в разных мирах, тудыть его налево...
   Когда появилась возможность, я спросил о миллиардах лет минувших эпох планеты, о добиблейских, дохристианских и паче - до "человеко-разумных" временах, о канувших в Лету континентах, динозаврах и цивилизациях. Это что, тоже всё ересь и козни дьявола? И как это Адам и Ева в натуре породили всё человечество и все расы? Там что, не действовали законы природы на генном уровне, и кровосмешение стало грехом, только когда люди расплодились, как тараканы от одной матки?
   Впрочем, задавать вопросы этим братьям было бесполезно. Ответы были подкреплены шквалом новых выдержек из Писания, всё объяснялось, так или иначе, с казуистически-неприступной логикой. Я ощутил себя неграмотным дураком-выскочкой...
   Потом стали выступать недавно обращённые в веру, спасённые братья и сёстры, рассказывать о снизошедшем на них просветлении и Святом Духе, горячо убеждать в покаянии и присоединении к Живой Истине. Глаза этих людей действительно светились счастьем, они говорили о себе, кем были в миру, в каком грехе...
   Я углубился в чтение брошюрки и отвлёкся от сцены. Там к проповеднику выходила очередная сестра, он представлял её.
   - ...Потерявшая мужа, она пришла к нам в глубоком горе и с нежеланием больше жить, - донеслось до моего слуха. Мой взгляд машинально поднялся на сцену. Увиденное заставило вздрогнуть: возле проповедника, в лёгкой и тёмной, простой одежде, стояла Юлька. Выражение тихого смирения замерло на её лице...
   Она стала что-то говорить, глядя в зал и стоя в нескольких метрах от меня. Глотнув воздуха, я вскочил, и из груди единым дыханием вырвалось:
   - Юлька! Юлька!
   Она встрепенулась всем телом, повернулась ко мне, наши глаза встретились...
  
  
   2.
  
  
   Видя, что она вот-вот упадёт в обморок, я одним махом запрыгнул на сцену, отпихнул оторопевшего истовещателя (у которого не дрогнул ни один мускул, чтобы поддержать хотя бы под руку женщину), и успел поймать падающую Юльку.
   - Кто вы? - спросил он крайне удивлённо.
   - Её муж, - ответил я и подхватил на руки невесомое тело моей Юльки.
   (В этом месте обычно должен прокатиться вздох в зале). Братцы-капельдинеры с табличками и без оных, как бараны, толпились в проходе за сценой. Давая нам дорогу и, толкая друг друга, расступились.
   Мой порыв угас в дверях выхода на улицу. ЧТО ЖЕ Я ДЕЛАЮ? ЗАЧЕМ? ЭТО НЕ ОНА! Лучи солнца осветили её лицо - такое родное и любимое! Поверьте, это было страшное испытание. Внутри всё сжалось в комок, моё существо желало одного - радостно обнять её и упоенно целовать, целовать, но разумом я понимал - ЭТО НЕВОЗМОЖНО.
   Она пошевелилась, ресницы дрогнули, веки размежились.... Любимый ясный светло-серый взгляд.... В нём - безмерное удивление, даже испуг. С минуту мы молча смотрели друг на друга. Её лицо заметно осунулось по сравнению с тем, какой я её помнил, под глазами обозначились синяки.
   - Демьян... - шёпотом выдохнула она. - Нет...
   Я осторожно опустил её на ноги.
   - Прости, - сказал почему-то, стиснул зубы.
   - Господь услышал мои молитвы.... Ты?.. - она чуть дотронулась пальчиками до моей щеки, я ощутил холод, какие холодные руки...
   - Замерзла? - спросил машинально.
   - Нет, тепло...
   - Тепло...
   Жара стояла под тридцать градусов.
   - Идём, - сказала она, энергично взяв меня холодной ладошкой за руку. - Идём, я покажу тебя им, будет благодарственная молитва.... Совместная, сильная молитва!
   С тревогой я всмотрелся в её глаза. Этот появившийся вдруг лихорадочный блеск...
   - Идём, - она снова потянула меня назад к дверям. - Мы должны благодарить Господа.
   - Может быть мы это сделаем позже, в церкви? Тебе надо домой.
   - Домой... С тех пор, как тебя не стало, я обрела дом здесь... Господь ниспослал мне ангела-утешителя...
   Она НЕ В СЕБЕ...
   "Довольно сильное физическое истощение, - сказал Перл. - Психическое истощение вообще критическое. Она завязана эфирно на эгрегор сектантов, её просто высасывают".
   "Понял".
   "Могу с ней поработать, но в сознание углубляться не буду. Сам уж воздействуй".
   - Где сын Андрей?
   - С Андрюшей Матрона, в Пудости, я с братьями и сёстрами молюсь за него. Мы молимся за раскрытие глаз его.... Он не хотел ехать сегодня со мною.
   - Едем домой, Юля.
   Она продолжала тянуть меня за руку, твердя своё. В этот момент вышло несколько дюжих братьев с табличками, настойчиво-вежливо попросили не мешать сестре воздать хвалу Господу и не настаивать на немедленном отъезде, если сестра не желает того.
   Перл выручил, "просветив" память Юльки:
   "Сзади на стоянке её машина, не заперта, ключ - в замке зажигания".
   Ни слова больше не говоря и не обращая внимания на молодцев, я снова подхватил Юльку на руки, прижал к себе и развернулся.
   - Брат, подождите! - кто-то довольно сильно сжал мне рукав рубахи у плеча.
   - Тамбовский волк тебе брат, - буркнул зло я, двинув плечом так, что треснул шов рукава.
   Они ещё шли следом, увещевая, до самой машины. Тело Юльки дрожало, как осиновый лист, но она, стиснутая моими руками, больше не сопротивлялась, только повторяла тихо "Демьян, Демьян...".
   - Вы совершаете насилие, брат! Но Господь - свидетель и судья, побойтесь Бога! - гундел на ухо один из них.
   - Пошёл к чёрту, брат, - гневно сверкнул я на него глазами через плечо, стал усаживать Юльку на переднее сиденье. Усадив, торопливо набросил на её шею нить амулета.
   Управление простоватой машины типа нашей "восьмёрки", было таким же - классические руль, три педали и рукоять передач. Ну, уж если трамваи и электрички здесь были один к одному с нашими, почему малолитражки должны были серьёзно отличаться? Даже скорости переключались в том же порядке.
   Захлопнул дверцу перед носом надоедливых братьев, сходу запустил мотор, попробовал газ, рванул машину с места. Не "Тойота", конечно, но лишь бы ездила.
  
  
  
   3.
  
   Как проехать в Пудость, я знал, но где там усадьба Демьяна Калика? Юлька сидела, зябко съёжившись, в каком-то полусонном состоянии и молчала; похоже, ничего не видела вокруг. Слава богу, как въехали в посёлок, вскоре появился указатель вправо: "Усадьба, 2,5 км". МОЯ усадьба, хм.... Знала бы мама, как я оказывается богат. Но что делать дальше со своим богатством, я ещё и сам не знал. Вообще ничего не знал, не представлял, да и не хотел знать пока.
   Странное тепло, запретно-предательское, словно я держал в руках эдемово яблоко, томительно и сладостно растекалось в груди. Ведь Демьяна нет и моего мира тоже больше нет. И я спас эту женщину, она придёт в норму, поймёт, что теперь я с ней.... Хотелось жить, просто жить, и не хотелось думать о реальной угрозе со стороны некоего Магистрата...
   Посёлок отличался от того, который я знал, в корне. Дома стояли редко, не теснились вдоль шоссе, как у нас, и дома эти - не разношёрстные избушки, а все, как один - добротные, кирпичные, двух-трёхэтажные, с громадными подворьями, широкими поветями, каменными и рубленными хозпостройками, гаражами для техники, мастерскими, красивыми тесовыми воротами и аккуратными заборами из того же тёса и кирпича. Из заборов к шоссе тут и там выдавались частные магазинчики с парковками, мастерская ремонта колёс с вывешенными крашеными покрышками, мастерская жестянщика с подвешенной красивой водосточной трубой. Прямо - коттеджи наших "новых русских", но не с праздными палисадничками и газонами, а с крепко поставленными хозяйствами и мелким бизнесом на месте. Вот такой посёлок. Это и есть "добровольно-крепостная община"? Очевидно, термины "община" и "крепостной" имели здесь несколько иной смысл после последних Петровских реформ...
   Свернув с шоссе по указателю, поехали вдоль длинных, с богатой зеленью участков (соток пятьдесят, наверное, каждый), потом сквозь поля к виднеющемуся впереди лесочку. Узкая дорога к усадьбе прямой стрелой прорезала лесок и терялась впереди.
   Дом стоял на возвышенности, среди живописного сосняка. По склонам - большой, некогда ухоженный и красивый сад. Окружала его белая, воздушно-ажурная аркада, прихотливо увитая цветущим плющом или чем-то вьющимся. Дорога, нырнув под одну из арок, вывела в аллею из молодых липок, которая сквозь сад уходила вверх, к дому. Сад был тронут запустеньем, фонтаны не работали, пруды подёрнуты ряской, живые изгороди потеряли строгость форм, дорожки зарастают неумолимо наступающей травой.
   В открытое окно машины буквально ворвались медвяные ароматы вербены, медуницы, лаванды, пряно-душистого жасмина. Впереди, под кронами деревьев возвышались белые стены и яркие черепичные плоскости крыши моего дома. Высокие флигеля по бокам, симметрично и со вкусом расположенные бельведеры, очаровательный мезонин с флюгером в центре, смотрелись отсюда просто чудно. Райский уголок...
   Чем ближе дом, тем больше убеждаюсь в том, что если бы его строил я, то сделал всё именно так, а не иначе. Я ехал здесь впервые, но даже не сомневался в том, что сейчас, у парадного крыла, надо будет свернуть направо, открыть радиоуправляемые ворота гаража. Ворота будут голубые, в рубчик, а пульт управления лежит в "бардачке". Протянув руку, открыл крышку "бардачка". Есть...
   Невероятное ощущение того, что я еду именно к себе домой, а не в гости; клянусь, внутренне ни на йоту не чувствовал себя самозванцем. Да, я прожил тут, в этом местечке, в этом доме полжизни, построил всё это своими руками. Но всё же я был самозванцем, пусть и невольным...
   Аллейка кончилась. Богатейшие клумбы-куртины перед парадной лестницей, конечно, Юлькиных рук дело. Новые краски ярких цветов радовали глаз, новые запахи и божественные ароматы наполняли воздух. Куртины располагались дугами вокруг небольшой автостоянки, были окружены живописно-экзотическими маленькими туями, пестрели цветками нарциссов и настурции, кистями гиацинтов, стрелами гладиолусов, благоухали громадными пионами. Такое могла создать только Юлька. Она очень любила пионы и гладиолусы, приходила в восторг от всякой мелочи типа маргариток, ромашек и анютиных глазок.
   Портал парадного входа дома был украшен пилястрами с миниатюрными, почти игрушечными, лепными капителями, над которыми располагался большой, с решётками для зелени, балкон. Там, наверху - столовая, понял я. По сторонам от входа в дом - большие окна, сами двери - с застеклёнными тонкими рамами, перед ними - широкая белая лестница. Всё это, по моему замыслу, должно было сразу создавать у любого гостя приятное чувство уюта и открытости, приглашать войти с улыбкой и хорошим настроением.
   Поймите, я был потрясён всем этим, пожирая глазами свои собственные воплощённые мечтания, видя то, о чём ещё и не мечтал, но что обязательно бы воплотил тоже, и то, что сотворила бы обязательно моя Юлька. Её руку во всём я узнавал то здесь, то там. Я ощущал себя здесь полностью дома...
   Почему в этой воплощённой мечте здесь она несчастлива? Почему, господи, сидит возле меня и не видит ничего вокруг? Ладно, мы, там, на "Сколе". Мы только встретились и только полюбили, но ещё ничего не создали и не построили, а здесь.... Нелепо и несправедливо.
   Вздохнув, я притормозил у голубых рифлёных ворот гаража, нажал кнопку открытия. Створки раскрылись плавно, внутрь, помаргивая, стали зажигаться ряды ламп дневного света. Мы медленно въехали внутрь и заглушили мотор.
  
   4.
  
   Тихо. Собаки у меня нет, я не люблю собак настолько, чтобы держать их в доме. Мягко стукнули сзади закрывшиеся ворота гаража.
   - Юль, - я тихонько тронул её за плечо, отстегнул ремни безопасности. - Мы дома.
   - Да... - она вдруг ожила, одновременно я почувствовал, как на груди чуть защипало кожу. Перл вернулся.
   "Леди пока в порядке, поле выровнялось, но что у неё с головой там, сам разбирайся".
   "Спасибо".
   - Демьян... Дёмушка, ты? - Юлька дрожащими, уже потеплевшими пальцами, ощупала мои руки, плечи, провела ладошкой по трёхдневной щетине на моей щеке, дотронулась до волос и всё ещё никак не могла поверить своим глазам, "вернуться" откуда-то в себя полностью. Да, крепко с ней поработали, бедная Юлька...
   - Девочка моя, - я прижал её голову к своей груди, погладил по довольно сильно отпущенным уже волосам. - Видишь, я жив, это я... Вернулся.
   Всё. Я дал себе волю, и отступать теперь было поздно. Мои губы жадно нашли её губы, но томящийся в моей груди огонь быстро потух - ответных эмоций не было, она холодна, совершенно.... Тело согрелось, но душа - словно кусок льда всё ещё. ОНА СТОЛЬКО ПЕРЕЖИЛА, полностью погрузилась в некую иную реальность.... Даже возвращение мужа, смерть которого стала таким ударом, не сделало её самою собой.
   Я отстранился, оставив ладони на её плечах и словно пытаясь согреть ей душу своими руками. Снова вернулись сомнения, угрызения совести. Что же я делаю, ведь я люблю НЕ ТУ.... Словно сестра-близняшка моей настоящей Юльки. Почувствовал, как идёт кругом собственная голова. Отвернувшись, скрестил руки на руле и упёрся в них лбом. Её ладошка легла мне на затылок, пальцы зарылись в волосы, легонько погладила.
   - Дёмушка, прости, я очень устала..., очень. Я умерла вместе с тобою...
   - Тебе надо отдохнуть, идём. Скоро придёшь в себя.
   Выйдя из машины, я подал ей руку, вновь вдруг ощутил себя другим человеком. Может быть, даже одним из самых счастливых людей! Странная, неразрешимая сердечно-нравственная проблема поворачивалась ко мне то одним, то другим боком. По сути-то, бесчисленные двойники в параллельных мирах - лишь физически разные люди, но духовно - единая Сущность, "растянутая" на биллионы вселенных. ЭТО ВСЁ - Я, А ЭТО - ОНА, её Сущность, её дух. Это ТОТ ЖЕ человек, только проявленный в другом измерении. ТОТ ЖЕ. И какая теперь разница, раз я оказался безвозвратно здесь? Я могу сделать её счастливой, подарить ей новую жизнь и вернуть отца её ребёнку. Ведь это и МОЙ ребёнок, который родился бы у нас с Юлькой там.... Тот мир теперь - сон, этот мир - явь. Я сказал себе "ЭТО ОНА" и поставил точку.
   В доме никого не было, ни дворни, ни дворецкого, ни сына, только старая служанка Матрона. Как оказалось - она осталась единственной из всей прислуги и камеристок-горничных. Матрона была нянькой Андрюши и старшей горничной, не ушла после того, как хозяйка распустила всю прислугу, собираясь вообще продавать поместье. Но, попав в секту, просто пока не успела этого сделать, усадьба осталась не проданной и быстро стала приходить в запустенье.
   Матрона - огрузлая, грудастая тётка, лет сорока пяти, чрезвычайно работящая, добродушная, всем сердцем была привязана к несчастной хозяйке, мальчику и дому. Она очень страдала вместе с Юлькой, за неё, видя, как тает на глазах хрупкая, некогда весёлая щебетунья хозяйка, плакала ночами и молилась, не зная, куда та ездит каждый день уже, почитай, месяцев пять. Юлька стала замкнутой, всё заводила разговоры на религиозные темы, куда-то звала с собою, но Матрона боялась ехать, видя нездоровый блеск в глазах любимой хозяйки. Всё рушилось.... И когда, пытаясь оберечь хотя бы ребёнка, она месяц назад отвезла его в Лугу, к своим родителям, то мать даже не заметила. Ходила теперь, как тень, разговаривала то ли сама с собой, то ли с кем-то воображаемым, но не с сыном и не с мужем...
   Вот такие дела, вот куда я оказывается, попал. Добрая Матрона, понятно, увидев меня, тоже чуть было не лишилась чувств и не грохнулась на пол посреди светлицы, но удержалась, схватившись за шифоньерку одной рукой и за сердце другой. Да, такую даму мне было бы не подхватить...
   - Батюшки!.. Свет-хозяин Демьян Афанасьевич! Да как же это?! Живёхонёк! Счастье-то какое! - широкое лицо Матроны свела неудержимая судорожная гримаса рыдания, она опустилась на софу, вздрагивая всем своим громадным телом, стала плакать. Крупные слёзы покатились из глаз, она даже не вытирала их, глядела на меня и плакала, изо всех сил и безуспешно пытаясь сдерживать протяжно-надрывные всхлипы.
   Я проводил Юльку в спальню и уложил в постель...
  
   Эту ночь я провёл в одной светёлок для прислуги, на верху. Бессонную ночь. Матрона всё была с Юлькой, нянчилась, как с ребёнком, спала рядом с ней. А я тихо сходил с ума, меряя комнату шагами из угла в угол. Придёт ли психика Юльки в норму? Что мне сделать для неё, как быть? Я изводил терзаниями себя и моего друга-Перла вопросами.
   Он мне объяснял, что может поправить ей лишь физическое здоровье, что освободил её психику от энергетических пут, и теперь она только сама может выкарабкаться. И обязательно выкарабкается по мере набирания мозгом жизненной энергии. Все психические расстройства - это нарушение энергетики мозга, расслоение памяти, сознания и вселение различной астральной дряни. Раз причины ликвидированы, бесам дорога закрыта, пройдут и последствия. Должны...
   ...Забылся под утро коротким тяжёлым сном, и был разбужен рыдающей Матроной, которая сообщила, что рано утром приехали какие-то очень вежливые молодые люди, представились служителями церкви Всемирного Правительства, осведомились о хозяйке. А Юлия де, от радости сияя, бросилась к ним навстречу, обняла каждого, всё славила Господа, суетилась возле них, а у самой в глазах "опять ентот блеск так и рысчет, так и сверкщет бесовски...".
   Я вскочил.
   - Где она?!
   - Уехали-с, барин, уехали-с. Хозяюшка и енти на ихнем самокате таки и уехали, как есть.
   - Давно?!
   - Вот токо, дак я ж всё удерживала-то ея, удерживала, говорила, ить муж родный-то явился, да куды там! Я теперече, говорит, невеста Христова вовек. И ночью-то, поди, всё плакалась, как же я, мол, Дёмушке скажу, что принадлежу Христу? Юдоль земная смертна, а царствие Божие вечно, и сам Спаситель, поди, являлся к ней и звал-де отречься, за собою-то всё и звал. Она и отреклася, и принадлежит, мол, тепереча Христу и душою и телом. Вот, хозяин-светушко, не суди-казни мя, бабу старую, така беда...
   "Ты говорил - всё в порядке!" - зло обратился я к Перлу уже летя рысцой по длинным коридорам и лестницам к гаражу.
   "Энергетически было в порядке, но личную волю, даже твою, мне не изменить".
   "Ты говорил о причинах расстройств и что снял причины!"
   "Я сделал, что мог. Я всего лишь Одическая Сущность - твоё личное продолжение и отражение, а не этот ваш Фрейд. Душевно-личностные расстройства, к тому же не твои, не моя проблема".
   "Мои проблемы - твои проблемы, чёрт бы тебя побрал, Перл!"
   "Ладно, барин, но решай их сам".
   "Не без твоей помощи. Готовься, мы пускаем в ход тяжёлую артиллерию".
   "Очень кстати, заодно и сам потренируешься".
   "Ну, как же тебе, блин, всё по барабану, а?"
   "Ага, а барабанщик-то кто?.. Ты".
  
   5.
  
   Согбенный старец с торбой за спиной, высоким батогом и в рубище капуцина подошёл к стоящим у входа в аванзал Дома Культуры "Победа" молодым людям с брошюрками в руках. Седая всклокоченная борода свисала из капюшона до пояса, была заткнута за обмусоленный кушак, лицо оставалось в тени.
   - Здесь ли читаются проповеди, дети мои? - спросил старик негромко, но твёрдым голосом.
   - Здесь, отец. Вы ни странствующий ли монах Светлой Обители?
   - Да, дети мои. Моё имя от Господа Инносент.
   - Вход открыт для всех, святой отец, тем паче - для вас, - они испуганно и недоверчиво переглянулись.
   Старец прошёл вперёд, обернулся.
   - Что-то гложет души ваши? Читаю смятение на лицах и в умах ваших.
   - Давеча один богохульник назывался вашим святым именем и увёз затем сестру нашу силой.
   - Вернули ли вы сестру?
   - Да, святой отец.
   - В порядке ли она?
   - О, да.
   - Вы молоды, дети мои. Читаю теперь настороженность в умах ваших. Вот, сие - земная грамота, которая есмь доказательство для тех, чьи глаза сердца ещё не зрят, - старец достал из складок плаща паспорт и протянул парням. - Покажите грамоту вашим пестунам и пущай дозволят мне молвить слово Божие и явить волю Божию. А покамест сяду в зале среди мирян и прихода вашего...
   Проповедь шла своим чередом, полная хвалы Господу, пелись псалмы и, вновь воздавалась хвала, потом - весь зал с проповедником вместе декларировали "Отче наш" и молились за спасение России и сынов её заблудших. И вообще - за всех заблудших, ибо Всемирное Мировое Правительство уже несёт через бога нашего Иисуса Христа спасение всему миру, всем страждущим освободиться от греха, ибо Иисус уже искупил все грехи всех людей за все 2000 лет вперёд своей кровию на кресте.... Аминь и осанна...
   Старец сидел неподвижно, как изваяние, ни разу не шелохнувшись, не вставал с сиденья, не произносил молитв, не пел псалмы и не возносил осанн и панегириков. К нему тихо, как тень, подошёл один из служителей, поклонился.
   - Мы счастливы видеть вас, святой отец, у нас, - прошептал, склонившись к гостю и возвращая паспорт. - Не следовало, право, даже предъявлять документы, экая нелепость и конфуз.
   - Не сокрушайтесь, сын мой. Будут ли говорить новообращённые к вере, спасённые вами? Пусть выйдет и похищенная давеча сестра, поведает о силе Господней, помогшей ей сохранить твёрдость, присутствие духа и противостоять Диаволу.
   - О, конечно, святой отец, конечно.
   - Когда я смогу молвить слово?
   - Когда только возблагожелаете.
   - Пребывайте в вере и благословении, сын мой.
   - Счастлив слышать сие из ваших уст, - согнувшись в новом поклоне, служитель удалился.
   Спектакль продолжался.
   - Ну, а теперь, дорогие мои, - говорил проповедник, по нашей традиции, слово будут держать новоспасённые братья и сёстры, испытавшие прикосновение Святого Духа. И также есть для вас весть наирадостнейшая и благословенная, кою принёс всем нам странствующий монах Светлой Обители, преподобный святой отец Инносент.
   Но святой отец не спешил с выходом под гром аплодисментов. Проповедник, точно профессиональные конферансье ловко подменяли друг друга, выводили на сцену людей, представляли их, повествуя одну за другой печальные истории со счастливым концом. Выход того, кто стал "гвоздём программы", как вы понимаете, состоялся тогда, когда на сцене появилась хрупкая невысокая молодая женщина, осунувшееся лицо которой и бледность не могли скрыть её природной красоты.
   Проповедник коротко поведал полную трагизма историю похищения и дал слово сестре.
   - Я счастлива... - заговорила она, молитвенно сложив руки на груди. - Счастлива, что Господь наш своею силою поддерживает меня в самые тяжёлые и ужасные минуты моей жизни. Однажды, когда погиб мой муж, Господь явил мне ангела Утешителя и отца Джекила, братьев причетников Геннадия и Михаила. Я, отдав своё тело и душу Господу, сказала, что буду отныне невестой Христовой и раздам богатство своё. Братья обязались помочь мне в сем деле. И вот давеча Господь послал мне великое искушение - сам Диавол, видно, пришёл за мною в лице моего покойного супруга и, забрав, увёз в мой дом, который обетовалась продать, но не успела по мешкотности своей и вине. Сие было справедливое испытание!
   В этот момент все увидели поднимающегося по боковым ступенькам из зала на сцену монаха. Стукая живописным сказочным батогом по доскам сцены и волоча по полу длинные полы рубища, худой, горбатый, с торчащими из громадных рукавов сухими, костлявыми руками, он был точно Смерть, если б не пепельная, перепутанная борода, выбивающаяся из-под острого капюшона и отсутствие лезвия косы на палке.
   Девушка замолчала, притих и зал. Выйдя на середину сцены, старец скинул капюшон, обнажил серебристо-белую голову, фантастически морщинистое лицо с сияющими ярко голубыми глазами. Глаза точно светились. Седые и спутанные, длинные пряди тонких, словно белый пух, волос, были схвачены широкой тёмной перевязью поверх лба, благодаря чему не лезли в глаза; откинутые назад, исчезали за воротом плаща. Уши, как бесформенные, отставшие от дерева, куски коры, торчали по бокам головы, выбивались из-под седого пуха.
   Старец три раза, на три стороны, омашисто перекрестился и низко поклонился; опираясь на свой батог, долго смотрел в зал. Глаза - яркие, живые, удивительно выделялись на сморщенно-застывшей маске лица.
   - Дети мои, - заговорил, наконец, стариковски-неспешно, - что есмь умение зрить без глаз, слышать вне слуха, мыслить вне разума?
   В воцарившейся тишине было слышно, как гудят лампы дневного света над креслами бельэтажа.
   - Сие есмь явление чуда, проявление жизненных начал вне живого тела. Что есмь чудо?
   Старец вновь медленно окинул зал своим светлым взглядом.
   - Чудо есмь проявление незримой Силы. И что же есмь незримая Сила, дающая всё перечисленное? Незримая Сила есмь любовь и супротив неё ненависть в равной степени. Любовью творит чудо Господь, ненавистью творит чудо Диавол....
   Христос, творивший чудеса, заповедал любовь, ибо любовь источник силы для человеков, детей Божиих, но не сынов дьявола. В человеке любовь может быть сильнее ненависти, аки свет сильнее тьмы.... Христос учил вас любви, ибо именно она для человеков оружие вселенской мощи, абсолютная Сила. И напутствовал, что Бог наш есмь Любовь и Огнь поядающий вместе с тем. Разумеете ли?
   А тайна проста, дети мои, проста и ясна, аки свет солнца, она на виду. Дабы научиться любви к Богу, о коей здесь столько сказано слов и воспето псалмов, научитесь допреж любить ближнего. Первое - любовь к брату - есмь уважение и преданная дружба. Впослед - любовь земная, супружеская. Не постигнув оных двух в полной мере, не полюбите и Господа, сколько бы не воздавали славу ему и не пели песен, и не уверяли сами себя. Разумеете сие? Вот где вся тайна. Тайна Силы жизни.
   Первые две любви - и есть юдоль земная, ради них Богом сотворённая, чтоб учились дети. Так и знайте - отринув юдоль земную, отринете и Господа своего, а значит и чудо любви. И получите взамен чудо другое - чудо ненависти. Свято место - душа - пусто не будет.
   Старец помолчал, стоял неподвижно, и взгляд его был устремлён куда-то вдаль. Потом медленно повернул седую голову к молодой женщине на сцене, продолжил:
   - Сестра молвила, аки явленный Христос ей предлагал отринуть юдоль земную и идти за ним на Небеса. Дак разве окончена уже жизнь, сестра? - монах выставил корявый палец в сторону чуть попятившейся женщины. - Бог забирает только смертию, а коли жив человек - должон учиться любить. Ходячий мертвец, попирающий живыми ногами землю - дело рук сатаны и его задача. Ты - ходячий мертвец!
   - Но я...
   - Я знаю всё, дочь моя. Когда погиб муж твой, проповедники сии утешили тем, что доля твоя ныне - стать Христовой невестой. Обиновались добро твоё, нажитое с мужем, часть раздать нищим, часть присвоить на нужды церкви своей. Сие верно, так. Отчета о расходе добра ты бы не востребовала, ибо Христова стала вся. Но ответствуй мне, аки перед Богом самим, кто есть Христова Невеста?
   - Отдавшая Господу и душу, и тело, святой отец... - голос молодой женщины дрожал.
   - Тело твоё Господу не нужно, тленно оно, Он даровал тебе тело для твоего мужа. Бог даёт. Посему и душа твоя и тело, дочь моя, должны принадлежать Господу ВСЕГДА, и с мужем и без оного. Любя мужа своего, отдавая ему и тело, и душу, ты учишься отдать себя и Богу. Сие - счастье юдоли земной. Для оного счастья мир и созижден был. Ибо два счастия едины - любимый человек и любимый Бог. Кто пытается жить порознь, любить порознь, тот обманут, и спит в колыбели зла. А третье счастье - дитя, любовью земной созданное, но дарованное Богом! Три части едины должны быть!
   Женщина стояла испуганная и совершенно сломленная таким натиском. Братья с табличками нервно переглядывались, но не решались вмешиваться. А старец говорил дальше чеканно, точно забивал гвозди каждым своим словом:
   - Какой проповедник научил тебя забыть дитя своё, забыть любовь мужа своего настолько, что ты отринула его даже вернувшегося живым? Он?! - старик угрожающе взмахнул батогом в сторону проповедника.
   Тот вдруг окутался серебристой мерцающей дымкой, стал корчиться, как прокажённый и страшно завыл. С треском внезапно лопнули чёрные, идеально отпаренные брюки и свету явились набрякшие ноги, и прочая отвратность в густой коричневой шерсти, затрещали туфли от распирающих их копыт, треснул костюм, и табличка с лацкана отлетела в сторону, стукнулась об пол. Толчками, извиваясь, как змея, сзади несчастного стал выдаваться волосатый хвост. Проповедник, продолжая утробно выть, схватился за голову, словно пытаясь сдержать неумолимо и быстро растущие рога, шатким, неверным шагом пошёл по сцене, наступил на хвост, тяжело рухнул на доски пола. Было видно, как подвернувшаяся человеческая голова стремительно превращается в чёртову. Вместо лица быстро образовывалось кошмарное и клыкастое, серо-коричневое, в рыжую крапинку, кабанье рыло.
   Молодая женщина на сцене согнулась, как сломанная ветром тростинка и упала без чувств. Старец неожиданно ловко, быстрыми шагами подбежал к ней и, отшвырнув свой батог, легко поднял её на руки.
   ...Занавес...
   Где-то там, за кулисами, кто-то лихорадочно искал рубильник закрытия занавеса, обнаружил, наконец. Зал с шумом пришёл в движение, люди не столько в испуге (!), сколько в диком возмущении сгрудились у выходов, кричали что-то о вконец обнаглевших чертях, гоблинах, которые-де уже маскируются под людей, компостируют честному люду мозги и нагло обозвались Церковью Мирового Правительства! Ничего себе! Спасибо старику-монаху, точно Бог послал. Куды катится ентот мир, прости Господи?.. Безбожники и лжехристы! Развелось нечисти, пора уже изводить её по лесам, полям, весям и болотам, дружину на танках засылать и давить.... Выжигать калёным железом и огнём! Куды глядять думные гласные? И долбаное правительство, тудыть его в колено. Долой кретина-царя, предателя народа, Думу и всякия эти социальные меньшинства!
   Старца и девушку больше никто не видел, а Господь Бог перестал "любить" в Гатчине далеко раньше лимита до 25-го августа...
  
  
   Глава 2.
  
   1.
  
   Перл вернулся ко мне только вечером этого дня, когда Юлька заснула глубочайшим сном. Шок, полученный ею, был настолько сильным, что, по словам Перла, она вообще могла лишиться памяти. Весь день мы буквально боролись за неё, выполняя указания Перла. Мой помощник заявил, что мы, где хотим, должны немедленно достать сушёной валерианы и мускуса, а также чистого медицинского спирта, корней элеутерококка, ладана и иглы для акупунктуры. Растения должны быть местными, остальное - неважно, лишь бы настоящее.
   Матрона сказала, что в Пудости живёт отличная знахарка, объяснила, как найти. Я уехал, искал недолго. Знахарка, узнав, что помощь нужна барыне, собралась в миг и поехала на своей машине, а я, получив от неё кое-какие советы насчёт мускуса, иголок и прочего, унёсся в Питер по данному ею адресу.
   Вернулся часа через три. Дом наполняли ароматы ладана и каких-то снадобий, теперь вот добавился резкий запах мускуса. Под руководством моего незримого помощника, я впервые в жизни втыкал в живое тело иголки, причём от меня требовалось ровное, практически молитвенное внутреннее состояние, что далось с большим трудом и не сразу.
   Потом Перл выгнал всех и остался с ней. Я щедро расплатился со знахаркой, но она взяла только треть и вернула остальное, заявив, что из уважения к нам не может взять денег, но и обижать не хочет наше чувство благодарности, возьмёт не всё. Потом как-то странно, проницательно посмотрев мне в глаза, сказала уже на улице у своей машины:
   - А я знала, что вы живы, Демьян Афанасьевич, знала. Мне ужо шесть десятков, и я ваше родовое гнездо знаю с зарождения, и вас знаю сызмальства. Смерть была написана у вас на роду, но магический крест на ладони и другие знаки, ставили вас выше её. Словно умрёте и возродитесь. Так оно и вышло. Ваше фото есть у меня и по нему следила я за вашей жизнью. Жизнь струится. Барыня поправится, ваша сила войдёт в неё.
   - Спасибо вам.
   - Бога благодарите.
   Перл вернулся.
   "Она спит, кризис миновал. Кажется, мы её сохранили".
   "Значит, шокотерапия помогла?"
   "Несомненно. Самое страшное зомбирование - это зомбирование открытой, верящей души".
   "Она проснётся завтра нормальным человеком?"
   "Надеюсь - да. В прошлый раз, признаться, поработал с ней поверхностно. Интересно, что очень схожи ваши энергии, огромная контактность одной силы, одного уровня. Ты и она - магниты, которые притягиваются друг к другу сквозь пространство. Я могу вполне работать и с ней, почти как с тобой. Удивительная схожесть потенциалов. В какой-то степени вы с ней тоже двойники".
   "Нет".
   "Что нет? Мы с ней половинки, и знаешь, нас действительно тянет друг к другу через пространство".
   "Нет, так нет, а то двойников развелось. Скоро выяснится, что и Матрона из нашей компании".
   "Знаешь, как-то попалась мне книжка Ричарда Баха "Единственная". Там лётчик всё искал свою половинку, катал за три доллара пассажиров на своём самолете и искал. И нашёл. Чертовски красивая книга. Знаешь, до чего они вдвоём уже додумались, путешествуя по параллельным мирам?"
   "До чего?"
   "А то, что все люди, всё человечество в конечном итоге - половинки, частички, одно раздробленное Я. И поэтому, в сущности, каждый человек другому человеку - двойник. Каждое "я" - это Я"
   "Гм..."
   "Это и всё?"
   "Что?"
   "Что ты можешь ответить по этому поводу?"
   "Да".
   "Вывод прост, Перл: Матрона тоже из нашей компании. Где-то в немыслимо далёком мире я - это она. И хлопочу сейчас возле Юльки".
   "Мне не надо проверить сейчас и твои мозги за одно?"
   "Намёк?"
   "Ну, почему? Скажем - просто плановая профилактика, техосмотр. Подмажем, подвинтим, маслица подольём...".
   "Пошёл ты к чёрту. Это у тебя масла не хватает".
   "Ха-ха".
   "Что?"
   "Я сказал - ха-ха. Вы, люди, так выражаете свои эмоции. Положительные, когда радуетесь успехам своим и чьим-то. И отрицательные, когда радуетесь за неуспехи и поражения других".
   "Ты насквозь отрицательный. Весь".
   "А ты положительный, да?"
   "Да. Лучше скажи, что мы там, в зале неплохо поработали. Жаль, не видел себя со стороны".
   "Тебя похвалить?"
   "Можешь и похвалить".
   "Слушаю и повинуюсь, мой господин. Ты - постарался. Уловил главное - возможность эфирной трансформации и уплотнения ментальных форм. Дед из тебя был отменный".
   "А чертяка из этого придурка?"
   "Тоже".
   "Вот, кстати, скажи мне. Там, на плавучем заводе, с тем надзирателем, было то же самое?"
   "Абсолютно. И выполнил это неискушённый в ментальных упражнениях пацан. Просто очень захотел. А ты, если помнишь, ещё в том подвале, где вас держали, дал мне команду настроиться на этого парня, починить ему физиономию и вообще. Я был в резонансе с ним, и мы превратили надзирателя в слона с хоботом".
   "Так что, ты так и остаёшься настроенным на того, о ком я попрошу?"
   "Да. Вплоть до команды отменить настройку".
   "И сколько людей ты можешь так запомнить?"
   "Сколько потребуется".
   "Ладно. Думаю, все прежние настройки можно снять. Кроме Юльки".
   "Информация - любая - будет стёрта. У меня нет событийной базы данных".
   "Валяй, стирай, чего уж тут".
   "Выполнено".
   "Ну, что ж, теперь, если с Юлькой всё будет в порядке, у нас останется одна проблема - магистры...".
  
   2.
  
   Ну, что ж, дальше всё пока складывалось более-менее. Юлька проснулась утром, и... вы знаете, что такое тихо сходить с ума? Нет, боже мой, не в том смысле, с этим мы уже закончили. В другом смысле. ...Высоко в горах солнце подогревало снега, и вот-вот должны были ринуться с высот вниз лавины. Лавины сумасшедшей любви, радости и счастья. Тот день, первый наш день был незабываемым. Я истосковался по любви, по НЕЙ, моей прекрасной Юльке. Она проснулась во всех смыслах, вспоминая недавнее прошлое, как сплошной туманный кошмар.
   Я обнял её тоненькое, хрупкое тело, едва она пробудилась, увидела меня, и слёзы радости заблестели на её глазах. Подхватив на руки из тёплой постели, я покружил её по спальне, сколько хватило сил, поставил на ноги. Её руки обвили мою шею, наши губы соединились, и это был уже совсем другой, нежный, долгий и страстный поцелуй. Но вдруг она встрепенулась, легонько отстранилась.
   - Андрюшка! Где Андрюшка?
   - Не волнуйся, родная, Матрона отвезла его к матери в Лугу.
   - Давно?
   - Месяц, как.
   - Кошмар... Господи, какой ужас! Что со мною творилось?
   - Даже не вспоминай, всё позади. Сегодня, если хочешь, поедем к сыну.
   - Да! Да! Я с ума сойду! Вот же мамаша! Что люди-то скажут? Ох, батюшки, привезла служанка барича - возьмите, матери недосуг...
   - С ним всё в порядке, у мальчишки каникулы. Матрона звонит, чуть ли не каждый день.
   - А ты изменился, - она запустила пальцы мне в волосы с висков. - Изменился.
   - Чем же?
   - Да вот, помстилось, а теперече и не знаю - чем. Говор, что ли? Голос? Глаза иначе смотрят.
   У меня опять укололо сердце.
   - Как иначе?
   - Нежнее, - она опять прильнула ко мне.
   - Много времени прошло, многое пережито.
   - Что же было? В каких нетях хоронился? Сказали - погиб при бегстве с каторги. Али всё позади? Как же каторга?
   - Не совсем позади, родная. Недели три-четыре у нас, потом не знаю пока. Опальный я. Супротив Магистрата стою.
   Юлька сникла, мгновение-другое помолчала с тенью страдания на лице, потом, заглянув глубоко в мои глаза своим неподражаемым светло-серым взглядом, прижалась щекой к моей груди, произнесла с мягким укором:
   - Говорила я тебе, не водись с Тенями.... Отслужил бы спокойно положенное и возвернулся домой.
   Я нежно погладил её по головке, вздохнул аромат волос.
   - Перемелется. Может тебе длинные волосы оставить? Они красивые у тебя.
   - Ой, красивые! Солома! Ах, напомнил что, я распустёха! - она упорхнула к зеркалу.
   - Ступай, Дёма, сейчас. Покуда в порядок приведусь - и не гляди.
   - Ты мне всякая люба.
   - ...Немедля - в душ, парикмахерский салун и едем к сыну. Всё, ступай, ступай. Принеси цветов в горницу. Как там мои клумбочки? - перепорхнула к окну. - Ну, совсем запустенье!
   Мне было не оторвать глаз от неё.
   - Дё-ёмушка, - просительно протянула она, наморщив лобик. - Цветов хочу, родненький, и вина нашего, али не повод?
   - Повод, лапушка, повод, - я послал ей губами воздушный поцелуй и вышел из спальни.
   Где же тут, господи, наше вино? Но ведь за руль же надо, ах незадача.
   "Перл, поможешь мне вести машину?"
   "Ты что, собрался наклюкаться?"
   "Да нет, конечно. С женой по бокальчику-другому домашнего вина".
   "Тогда и сам доедешь".
   "До чего же нудный ты. Скажи ещё, что осуждаешь".
   "Я тебе не ум, честь и совесть, я психоэнергетическая коллективная Сущность - твоё собственное продолжение и отражение".
   "Всё равно - нуда".
   Я вышел на лестницу, с интересом теперь оглядывая внутреннее убранство дома. Лестница спускалась в просторную и двухсветную, центральную гостиную. Окна были большими - по сторонам от парадного входа в дом, и второй ряд - сплошной, выше этих. Нижние окна - обычные, в форме больших квадратов, сплошные, без рамных разделений. Верхние - поменьше, с замысловатыми витыми рамами, и над ними - полукругами красивейшие витражи с райскими птицами из цветного стекла.
   Не броская по дизайну, но очень красивая люстра в виде грозди шаров висела в центре зала. Шары были матового стекла, украшенные орнаментной резьбой. Люстра поблескивала огранёнными под алмаз кусочками хрусталя, которые буквально усыпали мелкой россыпью её всю.
   Окна и стены украшали бесчисленные кашпо и жардиньерки с морем комнатных цветов. И все цветы - в порядке, можно было только поражаться героизму Матроны, ведь многие - на приличной высоте.
   Громадный, тщательно ухоженный ковёр, покрывал паркетный пол. Мебели - минимум - для украшения интерьера и приёма гостей. Красивый овальный стол на точёных ножках покрывала мозаика из цветного шпона. Чёрные кожаные кресла и диван...
   Но где же Матрона? Я нашёл её на кухне, жарящей пампушки, которых стояло уже целое блюдо. Закипал чайник. Увидев меня, служанка стала суетливо вытирать руки о передник, в глазах - немой вопрос, сама боится языком повернуть от волненья.
   - Всё хорошо, Матрона, хозяюшка наша в порядке и теперь прихорашивается, - сказал я ей с улыбкой. - А что, не достать ли нам винца? Как оно?
   - Слава святой Ксении Угоднице! Уж я как молилась, уж как просила, - она уголком кухонного полотенца смахнула одну слезу, другую, но те предательски густо наворачивались на глаза, уже побежали по пухлым щекам.
   - Попробуем начать жизнь сначала. Съездим вот в город, в парикмахерскую, по магазинам. Опосля - в Лугу, к вашим, к Андрюшке. А что, Матрона, как там у нас с деньгами-то? Давненько я поместьем не интересовался.
   - Да всё, слава Богу, Демьян Афанасич, только давеча выписала новую карточку, ваша же, поди, ещё доверенность у меня-то. Поместье не бедствует, хозяюшко. Дак нам тут, одинёшенькам-то много надо ль? Не волнуйтесь, у меня всё справно, всё грамотно записано чин-чином, куды и скоко... - заволновалась Матрона.
   - Хорошо, хорошо, дорогая моя, не к тому я, просто для порядка. Пампушки горят...
  
   ...Да, я действительно был богатым человеком. Не верилось. Взяв с кухни ножик, пошёл в сад за цветами. Кабы дела пошли на лад.... Дом просит руки заботливой и сад ухода надлежащего.... Кабы всё образумилось! Что не жить? Жить, любить, радоваться, заниматься любимым делом каким-нибудь.... Много ль человеку надо?
  
   3.
  
   Встреча с сыном взволновала меня не меньше, чем встреча с Юлькой. Славный ладный пацанёнок повис у меня на шее и орал: "Папка, папка вернулся! Я так ждал, так ждал!" Ошеломляло. И - счастливая, сияющая Юлька рядом...
   Старики Матроны обращались почтительно - люди добрейшие и простые в общении, радовались за нас искренне, по настоящему душевно, приняли, как самых дорогих гостей и лучших родственников. Всё ошеломляло.
   Андрюшка был не один здесь, в деревенском доме на окраине Луги. Двое деловых до безобразия, полностью самостоятельных внучат пяти-шести лет и внучка, старшая, лет восьми, строгая с мальчишками и угодливая со стариками, помощница. Дом стоял на окраине Луги, недалече от неспешной, живописной речки с сосновыми борами по берегам. Пацаны гоняли на великах, ходили на рыбалку, в бор по грибы и чернику, купались. Лето благодатное нынче стояло, и - ни одного комара! Оказывается, в Луге вообще почти нет комаров, удивительно.
   Нас уже ждали. Хозяйка испекла рыбник - громадный, аппетитный, румяный пирог с рыбой - собрала на стол, поставила рыбник вдоль, почти на всю длину стола. Было у стариков и немудрёное хозяйство здесь, поэтому стол смотрелся аппетитно: огуречно-помидорные салаты, заправленные домашней сметаной, зелень, домашнее пиво и вино.
   Тарелок не было, только ложки для салатов, да большие стеклянные кружки. Салаты предполагалось есть прямо из общих блюд. Вопрос с тарелками разрешился быстро - для еды рыбника ими просто не пользовались. Хозяйка разрезала пирог на столько частей, сколько было едоков, положила огромные куски перед каждым прямо на деревянную столешницу, ловко, ножом раскрыла дымящуюся и ароматную, сочную начинку каждого куска. Всё это надо было есть прямо так, руками, чем мы и занялись с большим энтузиазмом после хорошей кружки пива и здравицы.
   - Изумительная рыба, - похвалил я, облизывая пальцы. - Я, э-э... - хотел сказать "как профессиональный рыбак", но осёкся вовремя. - Я страшно люблю рыбу, особливо под такое славное пиво.
   - Я вам, Демьян Афанасьевич, медовушечки своей налью, откушаете, - ответил старик-хозяин, привстав.
   - Да сиди, опосля, - строго рыкнула на него хозяйка и повернулась, улыбаясь, ко мне:
   - Кушай, гостюшко, кушай, - засуетилась, подливая в мою кружку пенно-душистую жидкость. - Салатиков, вона, отведай. Рыбу кушай, коли нравится, одну, а на корки-то насери, детишки съядять.
   Корки эти, служившие вместо тарелок, были тоже вкусными, нежно-пышными, мягкими, "насерить" на них было бы просто кощунством, но куски были настолько большими, что всё съесть, по правде, не представлялось реальным. Что ж, у них так принято - недоедать, а дети вроде поросят? Но нет, такого рыбника на пятерых хватало наесться до отвала, а вечно носящиеся по улице дети, залетая на минуту в избу, с огромным удовольствием тащили с кухни эти, пропитанные рыбным соком корки, да и прямо со стола умудрялись умыкнуть. Не с голодухи, а в удовольствие.
   Мы поели, выпили, хозяева затянули песню, им подпевала и разомлевшая Матрона. Юлька сидела рядом, прижавшись бочком ко мне, и взяв меня под руку. Нам было хорошо...
   Потом завели длинные разговоры о житие-бытие, в которых для меня лично была масса интересной новой информации, самых настоящих открытий. Особенно потрясало множество рассказов с мистическим оттенком. Я уже знал, конечно, о "социальных меньшинствах", но то, что творилось в русской деревне, порою напоминало просто сказки. Или, не столько сказки, сколько сказочные легенды далёкого прошлого дохристианской Руси, когда леса населяли всевозможные необычные существа, среди людей жило множество колдунов и ведьм, а язычники-пращуры молились целому легиону своих богов и богинь. Такие ли уж они были и язычники? Что мы знаем о тех давно забытых временах? На каком-то ином, новом уровне, в новом качестве и в других масштабах всё это возникло, повторилось в этом мире. Хотя, кто его знает, в каких масштабах это было тогда, и было ли вообще...
   ...Врать, так врать. А почему бы и нет, собственно говоря? Сказка - ложь...
  
   4.
  
   Время летело по-летнему быстро, невероятно быстро. Одна неделя, вторая. И чем дальше, тем всё больше тяготила грозящая неизвестность. Перл посоветовал мне только упражняться под его руководством, но дни и ночи всей первой недели, похожие на безмятежный, счастливый рай, я отдал Юльке и сыну.
   Радость быстротечна. Юлька видела мою озабоченность и понимала, с чем это связано, как могла, пыталась поддержать меня. Поэтому, когда я сказал, что теперь буду по долгу пропадать в своем правом бельведере дома, похожем на красивую башню замка, Юлька этот приняла спокойно. Я оставался там днями и ночами, постигая тайные возможности самого себя, точно какой-нибудь граф Калиостро.
   Контакт с Перлом невероятно упрощал "производство чудес", всё сводилось к генерации чётких мыслеобразов, которые тут же воплощались. Это не так-то и просто, раз за разом я убеждался, насколько не привык и не приучен мыслить и отвечать за собственные мысли. Как это ни смешно, но мои упражнения напоминали иногда известную песенку Пугачёвой о маге-недоучке. Вся на свете магия сводится просто к чёткой конкретизации мысли и скорости создания мыслеобраза, ну а Перл просто помогал всё это мгновенно материализовать. Забавно, честно говоря...
   Хотя, в постижении науки сей, для меня всё и было гораздо проще, чем для обычного человека, были определённые барьеры, которые не давались мне. Я явился в этот мир на всё готовое - земное, так сказать, и духовное. Ведь кто-то построил этот дом, а не я, а мой опыт работы над собой не шёл ни в какое сравнение с той школой дисциплины ума, тела и духа, которая была за плечами у Демьяна. Конечно, "я" и "он" - это условность, мы были разными проявлениями одного существа, одной Сущности, но к этому всё равно надо ещё привыкнуть, мозги просто клинит от сознания противоречивости ситуации. Мы - разные, но мы - одно и то же "я".... Параноидальная шизофрения просто какая-то, ей богу. Ещё было чувство, что за пользование чужими достижениями придётся платить. Но сразу вставал риторический вопрос ЗАЧЕМ? Зачем судьба занесла меня сюда? Здесь я оказался по воле рока, а не по своей собственной воле, не стремился ни к чему такому, и просто был вынужден делать то, что делал. Или нужно было бросить всё и уйти, куда глаза глядят, бомжевать с самого начала? В какой момент я допустил ошибку и позволил случаю привести меня сюда? Смысла этого случая я не понимал, если он вообще был, этот смысл.
   Та встреча в электричке, дед-колдун.... Видимо, всё не случайно, на самом деле. Колдун тот сказал чётко, чтобы я сопротивлялся магистрам. Я - разменная карта в чьей-то непостижимой тайной игре? Кому верить? Что лучше: послушать колдуна со страшной физиономией или сдаться магистрам, объяснить им всё, в конце концов? Ох, как хотелось мне избавиться от всего этого, и, если не вернуться домой, то хотя бы просто жить. Затянулась, похоже, вся эта история.
   Так или иначе, падать на колени перед кем-то незнамо за что - хуже всего. Или - смерть ещё хуже? Теперь - я в ответе и за Юльку с Андреем, а не только за свою горемычную шкуру. Что делать? Не поползу на коленях в любом случае. "Ну, заявятся кончать меня, там и поговорим, будь, что будет", - примерно так рассуждал. Будучи не в силах принять никакого решения, отпустил всё на волю случая и закрылся в башне. Однако это ведь тоже было решением, верно? Рассуждения типа "там видно будет" допустимы и даже привычны в моём мире, далеком от всяких монстральных могущественных колдунов. Я ещё не соображал тогда, что они понимали только язык - "да" - это "да", а "нет" - это "нет", без всяких экивоков. Да ещё эта моя дурацкая натура делать всё наоборот и назло, если кто-то или что-то принуждает меня к чему-то. Какая уж тут дисциплина ума, ответственность за других и холодный расчёт? Мне придётся рассказать, что случилось дальше, а вы уж судите сами, кто прав, кто виноват и насколько. Попробуйте представить себя на моём месте...
   Я предложил Юльке забрать сына, Матрону и уехать на время в Лугу, пока всё не утрясётся, но она отказалась наотрез. Сказала, что, потеряв меня один раз, боится потерять снова и лучше умереть вместе, если это суждено. В её глазах светилась такая решимость бороться за нас, за нашу жизнь, что я поразился. Женщины иной раз гораздо решительнее мужчин. Хорошо, я пошёл в свою башню...
   Опыт Демьяна в тайных искусствах, словно незримо присутствовал всё время возле меня. Может быть, он сам хотел помочь мне? Иногда возникало такое чувство. Он - это я, а я - это он.... Мои опыты получались достаточно легко. Чем чётче я мог сформировать нужный мыслеобраз, чем большую тишину установить в мыслях, тем поразительнее были результаты. Я был хорошим учеником, ей богу.
   Мы с Перлом начали с совершенствования создания зримых фантомов моих мыслеобразов. Раз от разу они становились всё более реальными, обретали непрозрачность и плотность. Сначала это были просто предметы. Перл говорил, что именно так можно создать оболочки квазиживых существ, затем вызвать и вселить в них любых стихийных духов и даже подземных демонов. И чем более плотная оболочка, тем более сильное на физическом плане будет существо.
   Потом я научился собирать пространственный Агни прямо в кулаке, без посредства твёрдой замкнутой оболочки баллончика. С баллончиком было удобнее тем, что Агни-заряд капсулировался там и сохранялся долгое время, но зато без него можно было буквально метнуть молнию из рук, как Зевс-громовержец. Вполне реальная вещь, скажу я вам, впечатляет. Мне понравилось. И так просто на самом деле...
   Когда это получилось, мой наставник заявил, что теперь я должен учиться управлять стихийными духами, вызывать их и вселять в оболочки. В случае неудачи, я мог сразу уничтожить получаемое, если оно грозило чем-то - Агни-разряд сжигал любую материю мгновенно и расщеплял на свет любые фантомы.
   Дело в том, что надо было научиться полностью подавлять страх, неуверенность, сомнения - то есть, подчинять разуму эмоции, связанные с инстинктом самосохранения. Могучие, сильнейшие эмоции, внедрённые природой в живое тело на уровне клеток и хромосом. Оказалось - всё дело в инстинктивных психических барьерах, стали понятны слова Христа о том, что по вере и даётся. Инстинкты ограничивают. Если верить, что огонь не жжёт, он перестаёт жечь, но надо "подружиться" с огнём и его духами; сталь не пронзает и не режет тело - надо подружиться с металлом и стихийными духами...
   В конце третьей недели я вышел из башни, и за мной выбежала громадная собака. Внешне - собака, как собака, а в ней жила саламандра - дух огня, плазмоидное существо, которое согласилось попробовать перейти в другую форму. Собака сгустилась из разложенного в камине башни огня и выпрыгнула оттуда, окутанная клубами дыма и искр, отряхнулась от золы и сажи, встала возле меня, высунув язык и виляя хвостом. Её глаза ещё некоторое время горели ярко-оранжево, и из них выскакивали язычки пламени, но потом померкли и стали обычными карими собачьими глазами. Хоть я и не любил собак, но сотворил её назло своим эмоциям в порядке тренировки. Зверюга удалась на славу, но в любой момент могла вновь обернуться пламенем, если непоседливой саламандре наскучит быть собакой.
   Однако дух огня оказался достаточно дружелюбным и очень любопытным: овчарища всюду совала свой нос, грызла всё, что состояло из горючих материалов, с упоением могла лакать бензин, пока он не начинал сочиться у неё из ушей, с удовольствием токсикоманила пропаном-бутаном из баллонов. Псина, естественно, панически боялась воды, дождя и сырости. В сухую, солнечную погоду, нанюхавшись, налакавшись и сгрызя кусок палисадника, собачара выросла раза в два. А на следующий день накрапывал дождик, она грустно сидела у камина и на глазах съёживалась.
   Саламандре надоело быть собакой дня через два, дух перестал меня слушаться и спалил дотла дровяной сарай на задах. (Дом отапливался котлом, но были простые печи, камины). Я, конечно, просил не делать этого, но саламандра заявила, что старые сухие дрова, которыми я топил камин, очень вкусны, она не в силах устоять против такого соблазна, и у неё подошёл цикл воспроизводства потомства, по деткам соскучилась, понимаете ли...
   Уже когда сарай пылал, я видел, как она скакала, счастливая, в ревущей стене огня, благодарила меня и обещала в следующий раз обязательно вернуться. Саламандра пообещала, что всегда, в знак благодарности, будет поблизости, и явится, стоит мне только чиркнуть спичкой. И ещё сказала, что ей понравилось быть собакой и вообще классно. Особенное удовольствие было греться на солнышке, налакавшись бензинчика. Представляете, лежит такой огнеопасный монстрик, размером с жеребёнка и исходит горючими парами на лужайке перед домом.... Естественно, я не стал тушить сарай, чтобы не огорчать моего нового друга.
   Водяной дух оказался не таким весёлым и своенравным, готовым на любые выходки. Это был настоящий консерватор, полный внутреннего застоя, я не знал, чем его и пронять. Перл сказал, что надо было вызывать духа из проточной воды, но тащиться в лес к роднику не хотелось, водопроводная не подходит, и я воспользовался бочкой под водосточной трубой с крыши. Вода стояла давно, там уже кишмя кишела всевозможная тритонно-букашечная жизнь. Этот дух пожелал воплотиться в виде громадной осклизлой жабы. Матрона, тоскуя по деревенскому хозяйству, держала кур, и все эти куры пали смертью храбрых в течение одной куриной Варфоломеевской ночи. Оглашено квакая и урча, жаба не давала спать всю ночь, разворотила курятник, приняв квочек за скачущих буках и комариков. Последних она вылавливала уже утром. Несколько кур во главе с петухом прорвались во двор, но долго не прожили. Надо было видеть, как чёртова жаба, неподвижно поджидала их, прикинувшись булыжником, и когда несчастные пернатые оказывались в зоне поражения её длинного языка, отправлялись в утробу с такой скоростью, что даже не успевали ничего понять. Матрона плакала. Но я должен был подружиться с духом, чтобы научиться им управлять, ничего не поделаешь.... Наука требует жертв. Юлька долго успокаивала служанку, обещая новых цыплят сегодня же. Я вызвал бригаду плотников строить новый курятник.
   Оказалось, что с водяным духом особенно и не надо было дружить, надо было командовать, управлять, повелевать, давать задания. Он охотно слушался, у него не было собственного мнения, а мнение внушённое принимал за своё, и спорить было бесполезно. Угроза заморозить была самой страшной.
   Дух земли мне понравился. С водяным его роднило только охотное повиновение, но он не был таким холодным по натуре, соединял в себе удивительную привязчивость и готовность служить. Обрести способность к движению для него было радостью, и за это он готов был сделать всё. Я позволил материализоваться ему в виде крота, и он перекопал Матроне весь огород, что тоже вызвало слёзы. Тут уж я был виноват, ничего не скажешь, как человек достаточно далёкий от сельского хозяйства. Экспериментальный урожай Матрониной картошки погиб.
   Дух воздуха ужасно ветренен, уверяю вас, капризен и непослушен, его надо заставлять, подкупать обещаниями. Возможность стать плотным, обрести другую силу - пленило и его. Существа с духом воздуха начинают непрестанно носиться туда-сюда, пугать прохожих и кусать за колёса проезжающие автомобили. Настоящий дурень и баловник, полный бушующего восторга и беспричинной радости. Ему ужасно нравится быть кем-то или чем-то плотнее воздуха. Поэтому заставить его служить можно только угрозой развоплощения, он сделает для вас всё. Подумав немного, я сделал его чижиком. Но и тут не обошлось без убытков. Чижик-пыжик, обретя свободу, тоже стал жрать букашек сначала, а потом всё, что ни попадя, и при этом заметно рос в размерах. К вечеру притараканил из деревни дохлую заклёванную кошку и обгадил весь двор. Матрона перешла на валидол и валерианку, эксперименты пришлось прекратить.
   Духов множество - столько же, сколько существует в природе элементов, целая иерархия, на вершине которой находятся четыре главных - духи огня, воды, земли и воздуха, с которыми я успел познакомиться. В идеале надо было бы войти в контакт со всеми, но эти четыре управляли всеми остальными, для начала было достаточно.
   В конце четвёртой недели я ночевал в башне, заснул после утомительных упражнений с металлоидами и увидел такой сон.... Или это был и не сон вовсе?
  
   5.
  
   Меня, кажется, разбудил глухой стук, но сознание чётко зафиксировало только последовавший тонкий звон колб и реторт на столе. (У Демьяна целая лаборатория в соседней комнате башенки). Открыл глаза. Темень ночи превратила моё обиталище словно в подземелье, прохладное, полное бесформенных чёрных теней и бледных неясных пятен. Где-то на улице отдалённо гукнул ночной разбойник неясыть, но хлопанье крыльев другой, большой птицы раздалось близко.
   Я повернул голову к бледному пятну окна. Луна обычно заглядывала прямо сюда, но теперь, наверное, из-за облачной пелены, не было видно даже её отблесков. Послышалось - кто-то пробежал внизу, по хрусткой насыпной дорожке в сторону парадного входа. Я поднялся, подошёл к окну. Ничего не видно, только серебристая полоска лунного света над лесом, за срезом чёрной пелены облаков. Прислушался. Тихо. Но ведь что-то стукнуло только что, или померещилось? Потом, эти быстрые шаги внизу, на дорожке?..
   Перл молчит, значит ничего серьёзного. Хотел снова лечь, но всё-таки прошёл на ощупь в соседнюю комнату, где было окно на другую сторону. Над парадным входом всегда горел неоновый фонарь, и синеватые отсветы сквозь окно ложились на простенок, выхватывали чёрные силуэты книжных полок.
   Опершись на подоконник, я глянул вниз, и сразу увидел танцующую ведьму. В конусе света фонаря она кружилась в диком, немыслимом танце, бесшумно, и её юбки волнисто развевались волчком. Почему-то я сразу подумал, что это ведьма, и что затеяла она что-то нехорошее.
   Несколько секунд я смотрел на неё, не зная, что и делать; потом, повернув рукоятку рамы, рывком распахнул створки окна. Стекла слегка звякнули, и ведьма в то же мгновение замерла, хищно изогнувшись (так мне показалось), повернула желтое пятно своего лица в мою сторону. Два глаза её сверкнули в темноте холодным зеленым огнём, точно у кошки.
   ...Надо было садануть в неё разрядом Агни.... Но я стоял и смотрел, как заворожённый. Ведьма, не отрываясь, тоже смотрела на меня - пятно её лица было неподвижно повёрнуто к башне. И вдруг она плавно стала пятиться, словно поплыла спиной вперёд, продолжая пялиться. Двигалась она всё быстрее, бесшумно, не бежала - а именно летела. Полы юбки волочились по земле. Летела задом, прямо на огораживающий стоянку палисадник, и всё глядела, глядела, тварь.
   Вот сейчас упрётся в изгородь.... Но она пролетела сквозь неё, как сквозь пустоту, и растворилась во мраке. Снова блеснули искры глазищ из темноты, и послышался сатанинский, визгливо-истеричный смех. Эхо его раскатисто отдалось в лесу и затухло.
   Чертовщина. "Перл, где ты там? Проспал самое интересное". Тишина. "Перл?" - моя рука скользнула по груди. Амулета не было. Вот тут я действительно встрепенулся, перепугался не на шутку. Лопнула нить, и там где-нибудь на тахте лежит? Развернулся рывком, и встал, как вкопанный: в чёрном проёме двери стояла ещё более чёрная, высокая тень. Не столько увидел в первый миг, сколько понял, ощутил тягостно-тяжёлое присутствие беспощадного врага. Словно ледяное дыхание повеяло в лицо из прохода.
   - Я забрал твоего перла, Калика, - сказал чёткий, холодно-спокойный мужской голос.
   Мне понадобилось ещё несколько мгновений, что бы совладать с собой. Глаза, уже привыкшие к темноте, различили силуэт человека в пяти шагах от меня.
   - Надолго не сможешь, - с вызовом ответил я, но прозвучало не очень уверенно.
   - О, да. Потому что завтра, после заката, явишься за ним сам. Или надеешься противостоять нам?
   - Лучше убей меня прямо сейчас, целовать ноги не буду никому.
   - Ты нарушил клятву верности, Калика, и теряешь Силу. Твой камень расколот, и ты даже не нарастил его. Я не вижу в тебе и половину твоей прежней силы. На что надеешься?
   - Забирай свою пляшущую ведьму там, внизу, и убирайся.
   - А, ведьма.... Это не моя ведьма, Калика. Она - сама по себе, пляшет там, где должна пройтись Смерть. Они чуют её, Калика, эти ведьмы. Тебе ли это не знать?
   У меня перехватило в груди от дурного предчувствия.
   - Что ты хочешь сказать?
   - То, что ты понял. Завтра на закате сюда придёт Смерть и пожрёт всё живое. И ты не сможешь противостоять. Не сможешь, - последние слова прозвучали с убийственностью окончательного приговора.
   Знаете, видимо стоит только один раз в жизни пережить вспышку той самой отчаянной злобы загнанного зверя, о которой я уже рассказывал, чтобы это записалось в каждой клеточке мозга, всего тела, и вырывалось наружу каждый раз, когда мощный враг загоняет тебя "в угол". Это "не сможешь" было равноценно не просто поверганию на колени, но словно рука палача схватила за волосы и рванула голову в ложе гильотины. Неумолимо, сильно; растоптав душу и стремясь обезглавить тело.
   Мой рывок был невероятной, нечеловеческой силы, последний рывок зверя. Я жаждал смерти, своей собственной смерти, чтобы спасти жизнь моим близким, я был готов буквально порвать горло этому магистру в этом единственном и последнем, безумном рывке.
   Видимо, такие прыжки "с голой пяткой на танк" были не в правилах магистров, которые уже давно забыли, что такое воевать просто руками и ногами. Видимо, не ожидал он никак такой реакции от своего опального собрана-колдуна. Всё, что угодно - вспышку Агни там, или ещё какой колдовской прибамбас - ждал, но только не банального удара ногой по морде.... Он же не знал пока, что я, по большому счёту, вовсе не Демьян Калика, а обычный мужик с кулаками, за спиной которого жена и ребёнок....
   Удар не просто получился, это был страшный удар - обеими стопами ему в лицо. В этот миг произошло странное - не с магистром, со мной. Колдун, тот врезался в стену, и если бы это был обычный человек, реанимация бы не помогла. Странное произошло со мной. Для меня перестал существовать мрак, я стал видеть в темноте даже лучше, чем на свету, увидел багровый костёр холодного огня вокруг тела магистра.
   Этот факт только зафиксировался где-то в сознании или подсознании, а меня самого в этот миг буквально больше не было. Был сгусток сверхчеловеческой силы, без всяких эмоций, мыслей. Мои бешеные удары шквалом обрушились на врага, помню, как впереди моих кулаков, носков ног, летела сферическая волна беловатого света, разила раньше, чем цели достигал сам удар.
   Колдун, охваченный багровым бушующим огнём, упал. Безумная взрывная энергия всё ещё хлестала из меня, рванув на себя чёрное тело, я поднял его над головой, шагнул в сторону открытого окна и бросил туда. До окна было метров пять, а высота башни - метров пятнадцать. Я не почувствовал даже тяжести. Огненным болидом колдун пролетел через комнату и исчез в проёме.
   Дорожка внизу с этой стороны была выложена мраморными плитами. Глухой удар тела о камень явственно донёсся до слуха. Я вспомнил о моём амулете и бросился вниз по винтовой лестнице, всё ещё продолжая видеть в темноте. Шесть витков ступеней казались нескончаемыми, вот и дверь наружного выхода...
   Магистра не было. Только большое пятно и брызги крови на мраморной плитке. От крови поднимался в воздух светящийся багровый туман. Крутанувшись вокруг своей оси, я бешено оглянулся по сторонам. Видно было всё очень хорошо - сад, арки, которые выступали над невысокими кронами лип, облачное небо. И - Луна. Жёлтым размытым пятном она глядела на меня сквозь тучи. Было не до того, чтобы удивляться...
   Позади меня, над головой протяжно каркнул ворон. Я повернулся туда, увидел, как с подоконника распахнутого окна моей комнаты на четвёртом этаже башенки, плавно взлетела громадная чёрная птица, сделала круг надо мною и, набирая скорость, стремительно умчалась за пределы видимости.
  
  
   Глава 3.
  
   1.
  
   Забылся под утро, меня разбудили лучи солнца из окна, я открыл глаза и тут же вспомнил всё. Перла не было. Значит - не сон. Вскочил, подбежал к окну - закрыто. Распахнув, глянул вниз - плитки дорожки чистые, пятен крови нет. Осмотрел комнату - никаких следов ночной схватки. Танцующая ведьма, ворон.... "Крыло чёрного ворона будет скользить над твоим теменем", - всплыли в памяти слова колдуна, виденного мною в электричке.
   Сбежав вниз по лестнице, вышел на улицу. Влажноватый и свежий утренний воздух был по-осеннему прохладен, небо затянуто низкими пасмурными облаками. Проходя мимо места, куда упал магистр, краем глаза увидел какую-то тень под ногами. Пригляделся. Ничего нет, в самом деле ничего, только красивые прожилки узора белого полированного мрамора. Отошёл на несколько шагов, снова оглянулся. Призрачная чёрная тень, похожая не бесформенную медузу висела в воздухе над дорожкой, теперь я видел это отчётливо. Не сон... Смерть пожрёт здесь всё живое...
   Следующий сюрприз ожидал меня, когда я вошёл в спальню. Было около шести утра, и Юлька ещё спала, а над её головой разливалось спокойное и чистое розовое сияние с оттенками жёлтого, оранжевого и зелёного. Зажмурившись, встряхнул головой, видение не исчезло. Я видел ауру или как там это называется...
   И что теперь? Перла не было, душа была полна смятения и тревоги, каждую минуту я надеялся и ждал, что амулет вернётся, как раньше, мой Перл мне подскажет, подстрахует, предупредит, усилит энергию... Его не было. И надо было что-то делать. Сейчас, немедленно. Времени только до вечера. Что делать? У меня сохранился ещё пистолет Доула, говорят, демона можно сразить серебряной пулей. Я не сомневался, что после заката сюда явится всякая кровожадная нечисть. "Смерть пожрёт...".
   Ну, а что если я смогу без Перла? Ведь сколькому научился, почувствовал необычные возможности, это было не так уж и сложно. Стараясь не шуметь, покинул спальню, спустился вниз, вышел в гостиную, взгляд упал на камин. Внутри него аккуратно были сложены сухие поленья, растопка. Я попытался сосредоточиться, как делал это обычно. Сделал несколько вдохов, задерживая дыхание и прикрыв глаза. Потом сжал руку в кулак, создал мыслеобраз собирающегося в ладони Агни, и резко выбросил кисть руки в сторону камина. Ничего.... Даже смешно.... Остро и мучительно ощутил себя жалким неполноценным двуногим, возомнившим, было о себе невесть что. Зевс-громовержец.... Приятно было ощущать себя могущественным полубогом и побеждать простой человеческий страх, сомнения, неуверенность, слабость...
   Страх, почти ужас, тисками сдавил всё моё существо. Когда с кувшином в руках вошла Матрона, я боковым зрением сначала увидел цветной огонь ауры вокруг неё, но когда повернулся к ней, мистическое зрение исчезло, как и не было. Всё. Служанка удивилась, увидев меня.
   - Демьян Афанасьевич, хозяюшко, чтой-то вы в такую рань-то? Ещё и завтрак не готов. Токо вот цветы поливать пойшла, - проговорила, растерянно моргая глазами.
   - Матрона, - постарался сказать я как можно собраннее. - Не стоит, право, суеты. Делайте, что хотели, а опосля завтрака, сбирайте помаленьку вещи. Поедем сегодня вместе до ваших в Лугу.
   - Таки надумали, барин?
   - Да. Недельку побудете все там.
   - Хорошо, кабы токо погода не подвела. Мои-то токо рады будуть, вы им глянулись, барин, глянулись.
   - Вот и славно. Позвоните наперёд.
   Матрона, поставив кувшин с водой, всё же направилась в первую очередь на кухню готовить завтрак. Я приблизился к камину, взял с полки коробок спичек. Весёлый, непоседливый дух огня - саламандра.... Обещал быть всё время рядом, только чиркни спичкой. Это было. На задворках стояло пепелище сгоревшего дровяного сарая. БЫЛО. Но и Перл БЫЛ. Что же, зряшными были недели моих занятий? Наших с Перлом занятий.
   Тяжело вздохнув, встряхнул коробок возле уха. Достаточно только чиркнуть спичкой, и она будет здесь.... Увижу ли? Услышу ли? Нет. Надо вернуться к себе, успокоиться, собраться, поверить и пробовать, пробовать. У меня есть только день, пока светло. Вечером, задолго до заката, уедем. Я положил спички, повернулся и зашагал боковым коридором в правое крыло, где был внутренний вход в мою башню.
   Может быть, Перл вернётся? - думал на ходу. Но нет, всё. Его нет и нечего ждать, надеяться. Я должен сам сделать что-то. Хоть что-то.... Конечно, попробую. Но потом надо будет позаботиться о простом оружии, купить серебряные пули. (Должен сказать, что эти самые пули свободно продавались здесь самых разных калибров и для разного оружия, вроде того, как у нас продают всякие камушки, обереги, ароматические палочки и прочее).
   Оружие! Вспомнил, что у меня есть ещё два активированных баллончика. Слабый разряд тока и элементарный волевой импульс, это получалось даже у доктора Харриса! Двадцать выстрелов, совсем неплохо!
   ...Занятия не пошли. Я так и не смог полностью успокоиться и сосредоточиться. Стресс немного отпустил, я просто сказал себе, что должен сделать всё, что в моих силах. Самое большое, что может со мною случиться - смерть. Решение всех проблем. Я приготовил себя к смерти, насколько этот вообще можно сделать. Но ситуация соответствовала. Если им нужен я, они получат меня. Поедем после ужина, чтобы мне успеть вернуться до заката. Красивая усадьба, райское местечко.... Как не хочется, чтобы она превратилась в дом ужасов...
   "Ужаса нет, если нет страха. Страха нет, если нет привязанности к жизни. Привязанности к жизни нет, если погрузиться в бессмертный и вечный принцип внутри нас...", - этот девиз был написан рукой Демьяна на листке бумаги и приколот к стене. Однако, это очень непросто, ощутить в себе вечность. Почти непрестанно я твердил эту формулу, как заклинание, и это действовало. Я просто буду драться, как дрался сегодня ночью. В экстремальной ситуации всё получится, ведь я столько всего знаю. "Ужаса нет, если нет страха...".
   Сконструировав, я смастерил более удачную модель самострела, чем та, созданная на катере в Атлантике. Опробовал. Работает. Осталось девятнадцать импульсов. "Ужаса нет, если нет страха".
   В глазах Юльки - откровенная, сильная тревога. Остаток времени до обеда провёл с ней, пытаясь приободрить, придать сил. "Мы бежим?" "Нет, милая, я просто хочу оберечь вас" "А ты?" "А мне предстоит работка здесь" "Они убьют тебя" "Насмерть не убьют" "Тебя убьют.... Я не перенесу этого". Тень ужаса не покидала её глаз.... "Ужаса нет, если нет страха...".
   Страх сжимал всё её существо, как тисками, она жалась ко мне, не в силах сдерживать нервной дрожи. "Ужаса нет...". И безмолвно прощалась...
   Надо ли ещё говорить, чего стоил мне тот день. Но всё ещё было впереди.
  
  
   2.
  
   За ужином, конечно, кусок в горло не лез. Вещи были собраны, я с Матроной перенёс всё в гараж, уложил в багажник.
   - Ну, что ж, усаживайтесь все покамест, а я сейчас буду, зайду, своё возьму.
   Пошёл в башню за самострелом, пистолетом Доула, да и так, взгляд бросить по Демьянову скарбу, лаборатории - может, что полезное на глаза попадётся? По пути туда и обратно с болью думал о Юльке. Андрюшка тоже сник, ходил настороженно-серьёзный, молчаливый, а не прыгал радостно вокруг от предвкушения поездки.
   Юлька беспокоила меня сильно. Недавнее её нервное истощение не прошло бесследно из-за подспудного сознания угрозы. Теперь угроза стала явной, и Юлька еле справлялась со своими нервами, срыв мог произойти в любой момент. Поэтому я бегом взбежал наверх, взял что надо, окинул взглядом круг себя по полкам, столам, шкафчикам. Вроде бы всё. Ладно. Поспешил назад, решив оставить оружие в машине и подняться за Юлькой. Не хотелось сейчас оставлять её ни на минуту. У неё всё валилось из рук, и она никак не могла собраться. Торопливыми шагами вошёл в гараж, все уже сидели в машине в полной готовности. Слава богу!
   - Вот, молодцы! - бросил я им, открыв дверцу машины.
   Быстро подтянул кобуру, проверил пистолет. Демьян носил широкие, свободные костюмы, что позволило спрятать во внутреннем кармане пиджака и мой самострел. Хоть я и не любил такую одежду, её плюс в том, что она не стесняет движения, когда нужно бить рукой или ногой, и штаны не лопнут на заднице в боевой стойке, как это было однажды с моим тренером Лунёвым на глазах у оравы учеников. Влом ему, видите ли, было кимоно надеть....
   Оглядел лица домочадцев. Хмурые, глаза прячут. Юлька бледная, застыла на переднем сидении, как в ступоре.
   - Ребятки, милые мои, ну что вы, в самом деле? - сказал я умоляюще. - Держитесь же! Юль... - погладил её по плечу. Она шелохнулась, порывисто вздохнула. И где выкопала этот спортивный костюм? Скорее бы всё кончилось...
   Запустил мотор, открыл ворота, поехали. Что-то нехорошо на душе, словно я забыл взять какую-то важную вещь. Какую? Целый день готовился, что мог забыть? Кольнуло сердце. Нервы...
   "Ужаса нет, если нет страха...", - повторяя это заклинание, дал газ, машина полетела по аллее. Вздохнул тяжко. Ладно, всего лишь спазмом сжало сердце, это называется невроз. Всего-то надо пережить ночь, какой пустяк. Снова схватило в груди. Гляди-ка, пошаливает...
   К вечеру прояснилось и низкое, но ещё ослепительно сияющее солнце, обстреливающее нас лучиками солнца сквозь листву деревьев, напомнило мне ту последнюю поездку на "Тойоте" Михалыча. Как он там, интересно, в моём мире? Вспомнилось, что обещал здесь заехать в Солнечное, к Ирине, передать весть печальную и деньги. Деньги.... Этого добра у меня сейчас хватает, приличный счёт в банке, кредитная карточка, только вот времени пока нет. Ну, даст Бог, поеду. Закончу только тут кое-какие делишки. Поеду, и надо поднять, в конце концов, этот вопрос с похищением судов, публично поднять.... Пусть требуют ответа от Конакри.... Господи, о чём я сейчас думаю?
   Дорога до Луги занимает около полутора часов, плюс крюк минут двадцать купить патроны с серебряными пулями. Лавка там до восьми, успею.... Что-то мои примолкли. Скосился на Юльку, бросил взгляд в зеркало. Сидят, притихшие, тревожно-хмурые, как воды в рот набрали. Лицо Юльки бледное, снова осунулось, нервно сцепленные на коленях пальцы побелели, неподвижный взгляд устремлён вперёд. Даже мелькание солнечных лучей не заставляет её жмуриться или опустить козырёк. Дорога повернула к шоссе и через десять минут, на максимальной скорости, мы летели в сторону Гатчины.
   События дальше - стремительная череда картинок настоящего кошмара. Такое не привидится даже и в бреду.... Бред и кошмар.... "Ужаса нет...". Есть. И он меня потряс своим бесконечно тупым, безумным, бессмысленным трагизмом, дикой подлостью тех безумцев, которые сделали всё это. Что ж, они были большими мастерами создания страшной смерти, эти магистры...
  
  
  
   3.
  
   Глаза уловили странное текучее движение справа. Ёкнуло в груди, резко повернулся, вдавил тормоз. Что это, господи? Половина лица, тела Юльки уже исчезла, быстро стекала вниз пузырящейся бурой жидкостью, в которой плыл глаз, торчали ошмётки волос и кончик носа. Она таяла на глазах, словно нагреваемая восковая кукла. КУКЛА! Запахло чем-то поганым, жидкость чмокала и тихо шипела. Рывком оглянулся. Сзади то же самое. От Матроны и Андрюшки остались только отёкшие бугры бурой грязи. Большой и маленький...
   Я застонал. ВСЁ. Магистры провели меня легко, как слепого, беспомощного щенка. Закричав страшно, с болью и злобой, почти завыв, я дал газ, выкрутив руль почти до предела. На развороте занесло, покрышки с визгом прочертили по асфальту чёрные полосы. Я понёсся назад, уже не глядя на знаки, на той скорости, которую только можно было выжать из этой машины.
   А солнце уже залило полнеба кровавым огнём заката. Закат... и больше часа езды-гонки.... Куклы, фантомы... как легко меня купили, как просто, и я клюнул. Фантомы растаяли совсем, жидкость высохла, испарилась, ушла сквозь металл, исчезла. Только запах ещё держится, сладковато-тошнотворный, как от насаживаемых на рыболовный крючок дождевых червей...
  
   С последними лучами солнца я въехал на стоянку перед домом и остановился напротив красиво остеклённых дверей парадного входа, заглушил мотор. Сердце колотится от тягостной тревоги. Тихо. Дом кажется пустым, ни проблеска света. Внимательно оглядел все окна. Лишь резные подзоры белеют в сумерках над чёрными прямоугольниками окон.
   Может быть, все уехали? Вызвали такси по телефону и уехали? Жаль, в машине нет телефона, да и номера в Луге не помню. Надо идти в дом. От этой мысли что-то взяла лёгкая жуть. НЕ ХОЧУ. Разве не видно - никого, а позвонить можно с ближайшего автомата в Пудости. Цепкое ощущение жути - точно пустота в груди возникла.
   "Ужаса нет, если нет страха...", - повторяя мысленно это заклинание, достал пистолет, снял с предохранителя, приготовил свой самострел. Девятнадцать импульсов Агни и шесть серебряных пуль. Можно победить целое полчище демонов. Ну, пошёл. Надо всё равно здесь всё проверить. Но рука, как не моя, медлит, пальцы лежат на рукоятке открытия дверцы. Фары вскользь освещают стену дома с рядами тёмных, мёртвых окон.
   Что-то глухо стукнуло в глубине дома, точно упало на доски пола. Где-то близко, здесь, в гостиной. Взгляд скользит по окнам первого этажа. Что это? Зелёный огонёк мелькнул сквозь стекла дверей. Два огонька. Глаза?!
   В тот же миг сильнейший удар изнутри распахнул створки, изящные дверные рамы превратились в фонтан брызг стеклянного крошева, дребезг и звон смешались с грубым, булькающим рыком. Громадное адское чудовище из давнего сна-кошмара, с горящими глазами, прыгнуло фантастически легко, чёрной тенью распласталось в воздухе. Эти мгновения врезались в память так, словно время невероятным образом ускорилось, монстр летел на меня плавно, и я рассмотрел кошмарную морду во всех подробностях, как если бы стоял у громадной фотографии, запечатлевшей момент прыжка. Всё, как в том сне. Глазищи с клиновидными зрачками, всклокоченная чёрная шерсть, слипшаяся вокруг пасти от свежей крови, раздутые, сморщенные сверху звериные ноздри, разинутая громадная пасть, усеянная рядами игловидных, изогнутых зубов.
   Моё тело, руки обрели способность к движению, когда гигантская пасть с хрустом вцепилась в угол крыши автомобиля, и лопнуло горохом осколков лобовое стекло. Кошмарные зубы прошили жесть, как бумагу, смяли, отдирая приличный кусок. Моя правая рука вскинула пистолет, левая крутанула ключ зажигания. Три оглушительных звенящих выстрела грохнули один за другим, в упор, в жуткую морду, мотнувшую, как тряпку шматок железа. Я видел, как пули вонзались в тварь красными оспинами, прошивали её насквозь, и уносились в пространство, оставляя голубоватые треки светящейся материи, вырванной из тела монстра. В миг попадания пуль рёв чудовища перешёл на визг, оно отпрянуло, присело, мотая башкой и разбрасывая тягучие струи кровавой слюны.
   Отпустив сцепление и выжав газ как можно быстрее, до отказа, я рванул машину с места на второй передаче. Фонтан мелкой гранитной крошки, которой была посыпана стоянка, брызнул из-под колёс, осыпал тварь. Как ни в чём не бывало, та вновь прянула в диком прыжке. Крутанув руль, я смог увернуться, машину занесло, затормозил. В краткое мгновение покоя успел сделать ещё три выстрела. Визг пуль и визг твари - почти на одних тонах. Снова газ...
   Теперь серебро заставляло вспыхивать тем же синеватым светом вокруг зверюги бледное гало, она снова припала к земле, словно пришибленная, и замотала головой. Но не надолго. Вновь прыгнула вперёд с ещё большей яростью. Сколько же на неё надо серебра, боже мой?! Но патронов больше не было. Казалось, машина разгоняется невероятно медленно. Секунда, другая ушла на то, чтобы вписаться в поворот на аллею. Теперь - по прямой.... В зеркале видел громадную чёрную кляксу-тень с багровыми глазами, летящую за машиной. Она быстро догоняла заметными рывками. Надо стрелять, луч Агни разрушает любую материю...
   70, 80, 90 километров в час.... Аллея превратилась в узкий коридор с размазано-серыми стенами. Лучи фар словно раздвигали в стороны эти стены, а тварь сзади не хотела отставать. Быстрее нельзя - не впишусь в следующий поворот. Стрелять на ходу на такой скорости? Чуть вильнёшь в сторону - и крышка, полечу кувырком...
   Ударил по тормозам перед самой мордой твари, изо всех сил пытаясь удержать машину ровно. Зверюга сиганула через крышу, пролетела вперёд меня метров на десять, развернулась, освещённая дальним светом, дико взревела. Вот тут, на ярком свету, я смог за краткое мгновение разглядеть её хорошо и вспомнить пояснения Перла. Лютый Зверь - мифическое, кровожадное существо-демон из русских былин. Смесь гиены, волка и рептилии, с когтистыми медвежьими лапами и размером - с большого медведя. Шерсть - иссиня-чёрная, с радужным отливом. Пригнувшись, этот сгусток смертоносной ярости приготовился к новому немыслимому прыжку, и получил удар Агни в тот момент, когда задние лапы его уже разогнулись в толчке. Кошмарную башку отсекло легко и сразу, рык смолк, голова кувырнулась в воздухе и стукнулась о ствол дерева. Громадная туша рухнула на асфальт, мотая безвольно когтистыми лапами, покатилась по инерции дальше, замерла в десяти шагах от капота.
   Я вдавил проволоку курка ещё раз, дав веерный луч, который, как мерцающее синевой широкое лезвие гигантской бритвы рассекло тушу и унеслось дальше, валя близстоящие липы. Несколько деревьев так и упали прямо на дорогу и на поверженную тварь. Кончено. Я опустил оружие, положил его на колени, отер о бока вспотевшие ладони, зябко повёл плечами. Рубаха тоже взмокла и неприятно прилипла к спине меж лопаток. Жарко не было - холодный пот.
   Теперь не уехать - туша перегородила дорогу. Только назад.... Холодный комок жути в груди. Что там, в доме? Всё равно я должен посмотреть, кто-то мог чудом спастись. Усилием воли пытался не дать своим мыслям остановиться на осознании всего ужаса произошедшего. Только остановись, замри, подумай - и можно просто сойти с ума.... Я просто должен делать то, что должен и что мне осталось, никаких мыслей вообще! Прочь, свершилось...
   Развернув покорёженную машину, я медленно поехал назад. Показалось, что ветерок, пахнувший в лицо, донёс хохот. Далекий и приглушённый, истеричный хохот, звучащий урывками, непонятно откуда и с какой стороны. Танцующие ведьмы.... Твари! Попадись мне хоть одна...
   Вот и дом. Оглянувшись в сумеречную перспективу аллеи, вышел из машины. Поднял глаза к небу, набрал полную грудь воздуха. Первые проблески звезд уже пробивались сквозь прозрачно-сизую дымку отсветов ушедшего за горизонт солнца. Коротко помолился этому небу и звездам. Сквозь пролом на месте дверей парадного входа шагнул внутрь. Сильный запах газа сразу ударил в нос, рука замерла над выключателем света. Слишком сильный запах.... Нужен фонарик, наверху, в кладовке рядом с кухней, есть как раз такой, какой надо - герметичный, водозащищённый, искры не будет.
   Прислушался. Шум листвы деревьев доносится с улицы, в доме - тихо. Он вони газа першит в горле. Всматриваясь в темноту, почти на ощупь, пересёк гостиную. Тварь бежала из глубины дома, явно от лестницы. Если мне суждено увидеть следы кровавого пиршества, то они там, наверху. В кухне - точно, раз открыт газ. Матрона, вероятно, не успела зажечь его...
   Тихий, полный муки стон заставил встрепенуться всё моё существо.
   - Юлька! - я рванулся вверх по лестнице, поскользнулся на чем-то мокром и липком. ДАЙ СИЛ, БОЖЕ! Здесь - кровь...
   Снова стон, слабый, со стороны спальни. Дверь кладовки по пути. Нащупал её, открыл пинком ноги, в кромешной тьме нашёл дверцы той полки, где лежал фонарик, распахнул, пошарил. Есть! Стон, опять.... СЕЙЧАС! Пальцы нашли резиновый бугорок кнопки, вспышка света показалась ослепительной.
   Стены коридора, оклеенные красивейшими обоями, забрызганы кровью, ковровая дорожка под ногами - черна от пятен и кровавых полос: видно, тварь тащила растерзанную жертву по коридору. От двери спальни остались только вывороченные петли и обломки. Ещё стон - совсем близко, здесь.
   Внутри царил разгром: сломанная мебель, искорёженные кровати и везде - пятна крови.
   - Юлька... - мой голос дрогнул: из-за торца поставленной на дыбы кровати виднелась женская рука.
   Прикусив губы до боли, иду туда.... Всего шагов пять.... Повёл фонарём. Луч скользнул по накрытому одеялом телу. Рука неестественно подвёрнута, рядом выбивается прядь волос, чёрная лужа крови.
   Мои пальцы тряслись, когда я взялся за край покрывала и потянул его.... Внезапным рывком полотнище одеяла само вздёрнулось кверху, метнулось мне на голову. Вскрикнув, я отпрянул, отшвырнул его, в груди оборвалось, а в ушах зазвенел дикий хохот. Луч фонаря выхватил из мрака корчащуюся в гримасах рожу ведьмы. Ввек не забуду этой рожи - словно кривое зеркало сдвинуло бесформенные, кривые прорези вытаращенных глаз к центру - один ниже другого так, что горошины зрачков оказались почти друг над другом. Переносицы не было вовсе, только две дырки ноздрей и большая зубастая пасть в крови. Ведьма была абсолютно голая, с ног до головы измазанная кровью. Перестав не надолго ржать, она издала тот стон, который привёл меня сюда. Потом повернулась, выпятила безобразную задницу и покрутила ею передо мной. Снова заржала, громадным, почти бесшумным прыжком метнулась в коридор и растворилась во мраке.
   Что я пережил в этом доме - не описать. Он весь буквально кишел ведьмами, и нельзя было стрелять.... Они вдруг стали вылезать ото всюду, голые, уродливые, по уши в крови, от которой их безобразные тела аж блестели в луче фонаря. Одни - толстые пигмейки, мне по колено; другие - длинные и худые, под потолок ростом. Вереща, они носились вокруг, толкались, кусались, лапали меня, трясли уродливыми грудями и жирными животами....
   Отчаянно отбиваясь пинками, я обошёл весь дом и не нашёл никого и ничего. Даже если были останки, их сожрали эти страшные бабы. Уходить.... Плита на кухне была сворочена, газ со свистом выходил из оборванной трубы выше крана и сделать ничего было нельзя, да и не нужно уже.... Меня мутило от вони, всей этой вакханалии. Мысли, сознание - притупились, я уже не сознавал чётко ни себя, ни того кошмара, в котором очутился.
   "Ужаса нет, если нет страха...". От отупения и головной боли пропал страх и ужас трансформировался в ожесточённую горькую злость и обречённую усталость. Я пинками расшвыривал кошмарных баб, прокладывая себе путь к выходу. ГОРИ ОНО ВСЁ ОГНЁМ...- пульсировало в мозгу, рука сжимала рукоять самострела, хотелось шарахнуть прямо сейчас. Гори всё огнём, вместе со мною и этими ведьмами.... Надо оттащить труп твари с дороги и уехать, куда глаза глядят. Трос - в багажнике...
   Газ, как известно, стелется по низу, и гостиную пришлось пересекать бегом, не дыша. Я еле преодолел это расстояние, вырвался на воздух, бессильно упал на сидение машины. Пару минут надо было отдышаться, адски кружилась голова и звенело в ушах, вонь газа, казалось, пропитала меня насквозь всего.
   Когда, наконец, поднял голову от сцепленных на руле рук, увидел прямо перед собой, в обрамлении раскуроченного лобового окна, чудовищную оскаленную морду Лютого Зверя.... Ожившая тварь, словно с холодным любопытством глядела на меня в упор своими горящими глазищами и не двигалась с места. Только подрагивали тонкие черные губы, покрытые снаружи чешуйками, и неукротимо текла слюна. Ждала, когда я её увижу и прочувствую весь ужас предстоящего? Я даже не слышал, как зверюга подкралась.
   Из паралича меня вывел рывок чудовища, я выхватил свой самострел, но выстрелить не успел. Похоже, тварь хорошо усвоила предыдущий урок. Голова её пригнулась вниз, и пасть впилась в бок машины, пропоров дверцу и днище. Шипы зубов так и вылезли ровным рядом из обивки дверцы. В тот момент, когда я хотел уже выстрелить, машина вдруг рывком взлетела в воздух, подброшенная зверем одним мощным движением. В памяти, перед глазами - секунды полёта кувырком на "Тойоте" Михалыча, почему-то. И - не единой мысли. Мозг отключился от эмоций, от всего, перегруженный шоками. Удар... Сильный, о дорожку напротив парадного входа, скрежет железа, звон стекла, и - боль. Машина упала на бок. Не понял, как, чем я ударился, но сильная боль прошила тело от левого плеча и ниже, в грудную клетку. Кажется, слышал, как хрустнули кости. "Обезболивания не будет", - всплыла в мозгу ироничная фраза Перла, когда он меня предупреждал, чтобы я не подставлял большой палец к отверстию баллончика. Перла нет, и обезболивания действительно не будет. Чёрт возьми, неужели эта тварь всё-таки сожрет меня? Обезболивание и не поможет....
   Машина лежала боком, на стороне водителя, днищем к дому, и я - внутри, не пойми как, поперёк того, что недавно было салоном. Фары горели, и в отсветах в метре от себя, за пределами машины, увидел среди осколков стекла рукоять своего самострела. Надо было только податься вперёд и вытянуть руку, но малейшее движение доставляло телу жгучую боль.
   До слуха донеслось свистящее дыхание твари, потом - захрустело стекло под её лапами, совсем рядом. Скрипя зубами, со стоном, я потянулся вперёд. Левая рука и половина груди точно горели адским огнём, пальцы правой пытались нащупать рукоять самострела, в кожу запястья впился осколок стекла. Адским огнём... гори оно всё..., запах газа уже пробрался и сюда, выбора нет...
   ...Скрежет жести и хриплое урчание. Я не успел ещё дотянуться до оружия, как кусок двери с противоположной стороны смяло, как бумагу и вырвало наружу. В образовавшуюся дыру просунулась нижняя часть морды с ритмично втягивающим воздух безобразным носом, тварь утробно и коротко рыкнула, заглянула в дыру мерцающим зелёным глазом, ковырнула ножами когтей и снова рванула железо зубами, расширяя отверстие...
   ...Скачущая в языках буйствующего огня Саламандра была довольна и благодарна, обещала всегда быть поблизости и явиться сразу, стоит мне только чиркнуть спичкой. Она всегда будет в разожжённом мною огне, или в огне, у которого я решу погреться. Не плохая мысль - погреться в огне. Вот и рукоять.... Взрыв будет мощным...
   Жесть хрустит невыносимо, отдирается кусками с острыми, закрученными краями. Прямо - консервная банка, а я внутри, что килька в томатном соусе. Вкусненькая такая закусь.... Интересно, какая здесь уже концентрация газа? Прикрыв глаза и сдавив рукоять самострела, настроился сделать один единственный импульс максимальной мощности, который вберёт в себя весь остаток заряда Агни. Гори оно всё огнём... Мысленно, с обречённо-злым отчаянием призвал духа огня. "Тебе понравится такой большой костёр..." Навёл дуло в днище, в сторону зверя и нажал на спуск.
   Вырвавшийся ярко-белый луч хлестко ударил, обдал жаром, оставил в полу салона багровое раскалённое отверстие. Резкий треск и визг твари сменились яростно шипящим свистом - короткий и громкий, хищный свист пламени, молниеносно разносящегося в огромном пространстве. Я думал, меня швырнёт, несколько секунд адской боли, и наступит конец жизни, конец мучений и кошмара. Швырнуло.... Но сначала - ярчайший сполох загоревшегося газа, несущаяся на машину стена синего огня...
   И снова - удар...
   ...Я видел танец саламандры в бушующем огне, смотрел и дивился. Огненный дух. Разве думал когда-нибудь, что вот так буду стоять и смотреть, да ради этого не жалко и старого дровяного сарая. Сколько огня! И сколько жизни в огне, сколько энергии, музыки, пения.... Огонь поёт. Сущность саламандры делится на множество существ, и они не просто мечутся в языках пламени, они танцуют с невероятной лёгкой грацией, в стремительном, осмысленном движении вверх.
   ...Огнистые существа - суть один Дух, возникают россыпями ярких точек, разбегаются симметричными сполохами, образуя замысловатые фигуры, сливаются вновь, и я больше чувствую, чем вижу взметающееся вверх, вытянутое, похожее на ящерицу тело, которое исчезает в снопах искр за пределами пламени. И потом - вновь появляется в самом центре огромного костра, вновь рассыпается волнами прихотливых узоров из сверкающих точек...
   ...Днище машины спасло меня в момент прохождения ударной волны. Ревущее огненное облако подхватило покорёженный корпус, как пушинку, отбросило далеко, к аллее. Машина загорелась, конечно, но меня выбросило через дыру в разодранной крыше - не был пристёгнут, слава богу, не успел....
   Очнулся в траве у начала аллеи, в руке так и зажата рукоятка самострела. Рядом пылает смятый остов машины, а метрах в ста - сплошная ревущая стена огня и в беснующихся струях пламени проступают очертания моего дома. Гарь поглотила всё пространство вокруг, густые клубы дыма подсвечены снизу яркими сполохами.
   Сильная боль в правом плече и груди сразу напомнила о себе. Вдобавок - печёт лицо и руки, ожоги... Зарево должны увидеть, приедут пожарные, "скорая". Надо только дождаться, только дождаться. Но, отойти бы подальше, на аллею. Смогу ли встать? Похоже, сломаны рёбра, ключица. Пошевелил ногами, вроде - целы, но каждое движение мучительно, боль - взрывная, раздирающая. Придерживая руку и мыча от боли, поднялся сначала на колени, потом попытался встать.
   Глаза уловили скользящую ко мне со стороны пожара большую чёрную тень. Два глаза горят снова багрово, точно угли... ТВАРЬ ЖИВА! Со стоном опять опустился в траву, смежил веки. Всё...
  
  
  
  
  
   Глава 4.
  
   1.
  
  
   Чудовище подбежало ко мне и лизнуло горячим влажным языком в лицо, точно верная собака любимого хозяина. Собака? Эта кошмарная морда, чёрная, с отливом шерсть, медвежьи лапы и клинки-когти, зубы-иглы.... Лютый Зверь сел напротив, склонив по-собачьи голову на бок, высунув язык и часто дыша. Из пасти - идёт дым. Глаза вдруг полыхнули оранжевыми языками огня, потом померкли до кроваво-красного и вновь стали зелёными.
   "Я неплохо повеселилась, спасибо!" - это была ЕЁ мысль, этой твари, и ... моей знакомой саламандры. Конечно - эта огненная вспышка глаз...
   - Это ты? - хрипло спросил я с недоумением.
   "Это я".
   - Рад тебя видеть.
   "Ты захотел видеть, позвал, дал пищу - и я здесь".
   - Это был мой дом... Но ты довольна?
   "О, так редко бывает так много огня! И эта оболочка мне тоже понравилась", - саламандра мотнула кошмарной башкой, с губ свисли слюни.
   - А что с самой тварью?
   "Очень холодная, злобная сущность. Я её просто опалила и выгнала, пока забрала себе это тело. Тебе нравится?"
   - Да.... Хорошая шкура.
   "Хочешь, побуду с тобой?"
   - А как же пожар? Огонь будет бить долго, там газ открыт.
   "Я оставила своих детей, они резвятся, и я им больше не нужна. Мне с тобой интересно".
   Со страшным грохотом и скрипом, подняв тучи искр, провалилась тяжёлая черепичная кровля дома. Остались лишь стены и бьющие из квадратов окон струи огня.
   - Здесь скоро будут люди, я думаю, твой вид им не понравится.
   "Но тебе-то нравится? Я уничтожу любого, кто будет против нашей радости".
   - Очень ценю твою дружбу, спасибо. Но знаешь, моё тело, моя форма - сильно повреждена, не могу свободно передвигаться.
   "Не можешь? Прими другую форму! Как у меня. Побегаем тут, посмотрим твой мир...".
   - Если я приму другую форму, я не смогу долго задерживаться в этом мире. Мне нужны сейчас другие люди, которые поправят мою эту форму.
   "Один из них идёт к нам. Его не надо сожрать?"
   - Нет-нет, постой! Кто идёт, где?
   Из-за кустов почти бесшумно вышел высокий худощавый человек в чёрном и остановился в трёх метрах, молча глядя на нас. Я узнал его сразу. Тот колдун из электрички с мумиеподобной внешностью. Сполохи пожара отбрасывали на его лицо пляшущие отсветы, и выглядел он довольно зловеще.
   - Ворон... - обронил я.
   Он стоял, чуть расставив ноги и скрестив тонкие руки с острыми локтями. На груди радужно поблёскивал колючими лучиками диск амулета. Потом он заговорил, тихо, но отчётливо и ясно слышно, не смотря на вой бушующего пламени.
   - Пойдёшь на юго-запад, логом. Дойдёшь до дресвяных осыпей, подымешься, там - осинник, да держись всё раменью, справа будет ляга топкая. За ним - перелесок, всё боле еловый. Так ступай, пока не войдёшь в старое урочище, густой там ельник с буреломом, увидишь. И поспешай, Лютый Зверь вернётся, пойдёт следом, как тень. Коли сможешь Регента лесного задобрить, изунетует, прикажет летучему чёрту донесть тебя до кладбища военных летаков в сорока верстах отсюда, на юго-запад всё. Там твой "Феникс". Доберись до него и оживи, но не воюй ни с кем, а требуй, чтоб Лютого Зверя отозвали, иначе на земле покою не даст, а в небе вечно не летать.
   - Спасибо, конечно, - ответил я, кривясь от боли. - Да припоздал ты, Ворон. Покалечило меня да подпалило, не знаю, как вообще жив остался. Идти не могу.
   - Не припоздал, вовремя как раз. Коли жив остаться смог, значит сие перст судьбы. Теперь и я смогу немного помочь. Ляг на спину и расслабься.
   - Но... - попытался я ещё что-то спросить, но по виду колдуна понял, что разговор окончен.
   Скрипя зубами, растянулся в траве, но совсем расслабить мышцы повреждённой руки и плеча не мог. Встряхнуло вдруг резко, несколько раз, я зажмурился, но боль исчезла, как не было. Когда открыл глаза, колдуна рядом не было тоже, а окружающий сумеречный мир, наполненный бесноватой пляской теней и отсветов пожара, стал иным. Вернулось зрение в темноте! Сидящая подле меня тварь зажглась сияющей огненной аурой, скалилась, и оскал этот был похож на улыбку. Саламандра улыбалась.
   - Знаешь, - сказал я ей, - похоже, мы с тобою в эту ночь таки вдоволь нагуляемся.
   "Милое", дружелюбное чудовище, сожравшее недавно троих людей.... Пережив этот кошмар, я тогда ещё не до конца осознавал всей глубины его. Колдун вылечил меня, мучительная боль в теле затихла, ну а долгие мучительные воспоминания и терзания душевные были ещё впереди.
   "Так идём?" - сказала саламандра, и монстр с готовностью приподнялся.
   - Да, - я подвигал рукой, встал на ноги.
   Бросил взгляд на пожар и, словно торопясь уйти от самого себя, поспешил через сад, на юго-запад. Чудесный сад, райский уголок, воплощение мечты о безмятежной жизни. Мечта пылала за спиной огромным костром, этот огонь пожрал часть меня самого, моей души и жизни.... Лучше не думать, но как? Сквозь стену из кустов жасмина, со стороны дороги, донёсся шум моторов приближающихся машин. Чудовище послушно трусило рядом.
  
  
   2.
  
   Миновав длинный и извилистый овраг, который был мне указан, не без труда поднялся по песчаному откосу и углубился в лес. Я боялся собственных мыслей, не хотелось выходить из стояния отупения, охватившего разум после всего пережитого. Брёл, как заведенный безмолвный механический робот, почти не разбирая дороги.
   Зрение в темноте.... Оно даже мешало в таком состоянии своей непривычностью, и приходилось тупо смотреть под ноги, чтобы ничего не привлекало внимание. Саламандра носилась вокруг, как одержимая, как засидевшаяся в будке собака, которую хозяин, наконец, взял на прогулку в лес. Она то путалась под ногами (вернее - перед носом), то скакала возле меня, то подолгу бегала где-то неподалёку взад-вперёд, и был слышен хруст сухих веток под её тяжёлыми лапами.
   Зачем иду и куда? "Феникс"? Зачем? Ничего не знаю, ничего не хочу, ничего. Остановился у громадного пня, который возник на пути, и сел на него. Даже не понял, как вдруг оказался лежащим ничком на мшистой земле. Пень меня сбросил, приподнялся, с недовольным хрюкающим бормотанием выдернул изо мха короткие, толстые корни и вперевалку, словно гигантский, неуклюжий паук, заковылял в сторону. Леший, что ли? Господи, боже мой, КАК мне в этот момент хотелось домой, в нормальный мир без всяких тварей, к своим, к Юльке.... Она ведь жива там...
   Вокруг меня стоял чёрный ночной лес. Я всё-таки добрёл до чащи? Да, вон вижу впереди густой ельник. Не смотря на мою способность видеть в темноте, лес не был менее угрюмым и зловещим. Тени, полные тихих, непонятных звуков, оставались тенями, тьма тьмою и раскрывала свои покровы, только когда мой взгляд сосредотачивался. И взгляд, и разум. Мне же не хотелось сосредотачиваться ни на чём, я лежал на мягком, пахнущем прелью мху и смотрел в небо, сквозь дым облаков - на Луну.
   Ветер беспокоил кроны деревьев, и шелест листвы набегал волнами по верху, тихо поскрипывали стволы, лес был полон шумов, шорохов. Вот - явно бежит кто-то, хрустнула ветка, рядом. Повернул голову, увидел саламандру - уже и забыл даже про неё.
   Зверь подбежал, уселся рядом по-собачьи, высунув болтающийся, как тряпка, язык и шумно дыша. Я предложил ему разжечь костёр (изрядно похолодало), что было воспринято с энтузиазмом. Зверь мигом натаскал хвороста, фукнул, точно дракон, струёй огня (при этом глазищи его зажглись багрово, точно две раскалённых головни), и костёр запылал, даря своё благословенное тепло. Тепло того самого жара, который дотла спалил усадьбу Демьяна Калика, уничтожил залитый кровью райский уголок. Вместе с ведьмами, надеюсь.... Нет, лучше не думать...
   "Тебе нравится мой костёр?" - спросила саламандра.
   - Да, спасибо, здорово ты фукаешь огнём.
   "Я отдала часть себя. Этот костёр - тоже я, мой дух живёт здесь".
   - Принесёшь ещё хвороста, побольше?
   "Да!" Зверь вскинулся и с треском исчез в темноте чащи.
   Что-то легонько и неожиданно дотронулось до моей руки, я повернулся. Белка.
   - Ты, почему не спишь, красавица? - удивлённо погладил кончиками пальцев её по головке. Совсем ручная...
   - Замёрзла тоже? С твоей-то шубкой? Я был в легкой летней курточке из плащёвки, вспомнил, что как-то на той неделе покупал пакетик орешков к пиву, пошарил по карманам, нашёл горсточку, протянул угощение зверьку. Видать, чуяла, что ли? Приняв дар, белка деловито, обеими лапками, стала пихать всё это в ротик и забавно хрумкать. Потом, махнув на прощанье пушистым хвостом, ускакала. Экая полуночница, странно это.... Здесь всё странно и необычно.
   А через пять минут приползла змея. Признаться, струхнул немного, когда вдруг она бесшумно выскользнула из травы и ткнулась головой мне в бок. Гадюка! Я замер. Она переползла через мои ноги (сидел прямо на мху), поднялась и уставилась своими глазками прямо на меня, точно ожидая, что я буду делать? Раздвоенный язычок мелькал перед её ноздрями. Приличная змеюка, не думал, что гадюки бывают такими большими. Она словно изучала меня минуту-другую, причём с таким вниманием, которое ощущалось отчётливо, и, кажется, пока нападать не собиралась. Может, это и не змея вовсе? Кто её знает, что за тварь?
   Под рукой у меня лежал увесистый камень. Надо просто двинуть её по башке, и дело с концом. Но мне не хотелось убивать змею. Зажав пальцами камень, я терпеливо, не шелохнувшись, ждал, что решит делать моя гостья. Она, словно удовлетворив своё любопытство, опустилась в мох и заскользила в сторону зарослей папоротника неподалёку.
   Саламандра что-то не возвращалась, но хвороста было ещё много, огонь, весело потрескивая, быстро пожирал сухие ветки и пел свою песню. "Мой дух живёт здесь...". Когда живёшь среди всех этих чудес, перестаёшь замечать их и удивляться. Стихийные духи, лешие... Кого ещё я здесь увижу? Но где же, где же мой Перл? Неужели больше не вернётся? И куда запропастилась саламандра?
   Укол тревоги.... Прямо - точно мой двойник-помощник Перл.... Но его не было, а укол тревоги столь отчётлив. Я настороженно оглянулся, прислушался. Полыхание костра сильно притупляет ночное зрение. Вон там, между тех елей какое-то призрачное свечение. Достал из-за пояса свой самострел, повернул баллончик. Последний, десять импульсов, но Лютого Зверя они поражают ненадолго. Если бы не Дух огня... Саламандра, где она? И что там мерцает?
   Приготовив оружие, я встал, ещё раз пристально огляделся и зашагал через поляну, на краю которой горел мой костёр, в сторону ельника, где отчетливо виднелось синеватое марево. Там действительно начиналась настоящая чаща. Ели стояли сплошной стеной, а тот просвет, где нечто мерцало, наглухо зарос непролазным чапыжником. Ладно, как-нибудь продерусь.
   В конце мшистой полянки оглянулся на свой костерок. Надо было бы потушить.... Вздрогнул, увидев монстра, внезапно вылетевшего из зарослей к костру. Саламандра? Тварь закрутилась вокруг огня, нюхая землю, взяла мой след, коротко и яростно рыкнув, побежала на меня. Нет, точно не саламандра...
   Зажав своё оружие двумя руками, я прицелился. Как дурной сон всё. Так бывает, бьёшь, бьёшь, а преследующему тебя кошмару хоть бы хны.... Луч рассек мрак ослепительной струной, сшиб чудовище с ног. Оно взвыло хрипло, сверкнули глаза. Не убил. Чёрт бы тебя побрал, на! На ещё! - полоснул крест-накрест. Вспыхнула шерсть, огромная туша, дымясь, развалилась на части. Не надолго. Но минут десять-двадцать у меня есть. Смотреть, как зверюга будет воскресать мне не хотелось, всей массой своего тела я вломился в кустарник.
   Я бежал, точно за призраком. Пятно фосфорицирующего света оставалось всё время впереди, оно вело меня, я понял это почти сразу. Вело сквозь заросли, указывая те места, где можно было продраться. Хотелось бы надеяться, что тварь за моей спиной, имея большие размеры, потратит много усилий и даст мне ещё немного форы. Заряд Агни кончится скоро, и тогда всё. Далёкий страшный вой за спиной возвестил вскоре о том, что Лютый Зверь снова взял след. Оставалось только семь импульсов Агни.
  
   3.
  
   Лес неожиданно раздался в стороны, и я выбежал к нагромождениям замшелых гранитных валунов. Вросшие в землю древние глыбы были покрыты трещинами, за которые цеплялась узловатыми и беспощадными корешками поросль упрямых берёзок. Пятно бледного света, которое вело меня (как я думал), метнулось в воздухе над глыбами и унеслось из виду. Рассвет уже забрезжил, и лес притих в ожидании утра. Ни ветерка. И в этой тиши явственно слышался хруст ветвей позади - зверь настигал меня очень быстро.
   Пожалуй, эти камни - неплохая линия обороны, чтобы в новой схватке выиграть ещё немного времени для бегства. Магическое чудовище, уничтоженное не надолго, давало мне фору, но передвигалось намного быстрее меня. От длительного напряжения, изнурительной беготни по кочкам, корням и ямам, уже срывалось дыхание, и еле двигались ноги. Теперь у меня была одна мечта - успеть добраться до "Феникса", и... дальше не знаю, по крайней мере, отдохну от безумной погони. Колдун сказал "оживи его", но, к сожалению, не приложил к этим словам подробную инструкцию на русском языке с картинками. Даже если и смогу добраться...
   Я стал карабкаться на камни, отчаянно матерясь (на самом деле это были лишь хриплые стоны) и спиной чувствуя открытое пространство позади. Хруст ветвей приближался. Не переломать бы ноги.... Мои косточки будут хрустеть не хуже в пасти этой твари.... Вспомнился карцер на плавучем заводе с его аудио-сопровождением. Нет уж. Тогда уж лучше последний импульс себе в лоб....
   Вот и верх. Торопливо оглянулся, чудища пока не видно. Куда теперь? Бросил взгляд вперёд. Древняя морена занимала большое пространство, проходила широкой полосой сквозь лес. Черной стеной он продолжался метрах в двухстах, на другой стороне этой каменной реки. И там - вновь мерцает то призрачное свечение, повисло в воздухе, словно ожидая меня. Может быть, духи чащоб просто играют со мною? Пока я смогу преодолеть двести метров огромных гранитных валунов, Лютый Зверь десять раз настигнет меня.... Но теперь - всё, пора занять оборону.
   На большом соседнем валуне была удобная ложбинка, выход из леса - как на ладони, тут я и встречу своего врага. Вытащив из-за пояса свой самострел, прыгнул туда, но толи не рассчитал, толи усталость сказалась, не допрыгнул. Носки ног соскользнули в слое мха, и я распластался по камню, приложившись грудью так больно, что перехватило дыхание, стал неумолимо сползать вниз. Моё оружие, выскочив из руки, улетело куда-то дальше. И в этот момент, выбежавший из леса Лютый Зверь, увидел меня, взревел страшно, яростно, и этот протяжный рёв закончился клокочущим шипением, громкое эхо понеслось над мореной.
   Валун с ложбинкой был громадным - метра четыре высотой и дальше, к лесу - каменистая осыпь. Пальцы ног нащупали опору. Боясь оглянуться, я снова рванулся вверх, уцепился за корни деревца, неимоверным усилием перекинулся через край ложбинки. Когти монстра отчётливо стучали по камням, шуршал мелкий гравий, донеслось свистящее дыхание.
   Самострела в ложбинке не было. Пролетел дальше? Мне стало нехорошо. Метнулся к другому краю - так и есть, лежит в расщелине между этим камнем и следующей глыбой пониже. Прыгнул туда, вниз - метра два, опустил в расщелину руку, но едва смог дотянуться.
   Грубый короткий рык сверху, прямо надо мной. Самострел угодил рукоятью в трещину и застрял, раскачивался чуть, но не вытаскивался. К тому же я держал его только за кончик дула и не мог дотянуться ниже, чтобы ухватить, как следует.
   Снова рык. Замирая, я оглянулся. Тварь стояла в двух метрах надо мною на фоне светлеющего неба, сверкала глазами, пригнула свою башку, готовясь сделать последний прыжок. Я рванул за дуло, что есть сил, и выдрал его с куском деревяшки. Баллончики, брякнув о гранит, отскочили в сторону и замерли на самом краю плоского валуна. Хорошо, что были смотаны друг с другом, и не могли катиться дальше. Тварь прыгнула. Я выкатился из-под когтей, вцепился в баллончики. Массивному монстру нужна была секунда, чтобы обрести равновесие, развернуться ко мне. И когда толстая мохнатая лапа с десятисантиметровыми изогнутыми когтями метнулась за ускользающей добычей, треснуло коротко и громко, ярко-жёлтый, ослепительный клинок огня отсёк эту лапу.
   Зверь, взвизгнул, отпрянул. Конечность, дымя палёной шерстью и брызгая бурой жидкостью, покатилась вниз. Кажется, я дико, безумно заорал и послал второй импульс в тот момент, когда зверь снова прыгнул. Луч-клинок с шипением вонзился в иглозубую пасть, рассекая челюсти и вспарывая голову меж двух горящих глаз. Громадная, уже мёртвая туша, сшибла меня с вершины валуна, и мы рухнули вниз, на каменное крошево.
   Никогда ещё не было так больно. Как назло, я долго не терял сознание, мучался дикой болью, изломавшей моё тело. Зверь придавил меня всей своей массой и истекал липкой, зловонной жижей, если бы я даже смог пошевелиться, мне бы никак не удалось выбраться из-под него. Обидно, чёрт побери. Тварь всё рассчитала. Через некоторое время она оживёт, и уже ничто не помешает ей сожрать меня. Спокойно позавтракает, с "чувством, с толком, с расстановкой", - возникли в памяти слова, которые любила повторять моя учительница русского языка в школе, когда вызывала к доске рассказывать заученное правило. Эта нелепая мысль была последней в моей голове. Я умер, захлебнулся пошедшей горлом кровью. Видимо, сломанные рёбра проткнули там всё.
  
   4.
  
   Ну, что ж, естественно, как вы догадываетесь, умер я не насмерть - какого хрена тогда вообще огород городить? Нет, насмерть, конечно, умер, чёрт побери - представляете, если бы вас так сплющило? Должно, конечно, по ходу дела, что-нибудь объявиться такое и спасти мою несчастную, многострадальную шкуру. Что тут ещё придумаешь?
   ...Какой-нибудь вертолёт с мигалками - скажем, спецслужбы. Или вдруг хлоп - появляется мой друг Валька на своём дурацком аппарате и обалдело таращится на всё это. Или - вообще какая-нибудь летающая тарелка из созвездия Гончих Псов.... Идея с вертолётом ничего: они-де решили не убивать меня совсем, пока. Роскошь ведь разбрасываться такими кадрами в такое время, лучше дать мне шанс исправиться...
   ...Меня спасли лесные сказочные жители этого мира. Перенесли моё тело по приказу Регента леса через морену, подняли на высокий пнистый холм, и принялись колдовать надо мною, возвращая к жизни. В этом процессе, оказывается, участвовали все знакомые со мною стихийные духи. Войдя в моё тело, они восстанавливали в нём гармонию своих стихий - воды, огня, земли, ветра. Так что, когда вернулся Перл, работы над моим здоровьем ему не осталось.
   Ну, а Лютый Зверь? Здесь, на пнистом юру, оказывается, был энергетический центр всего леса, обитель Регента, и попасть сюда незваному гостю было невозможно - бесы водили вокруг, а сам холм, хоть и возвышался над лесом, оставался невидим глазу нежеланному. К тому же Зверь потерял мой след, покинул свою разрушенную оболочку, которая растеклась зловонной жижей, пузырилась и испарялась, и дух его злобный, по законам магнетизма, отправился меня искать, чтобы найдя - вновь материализоваться. Однако пока я был на тайном холме, никакой дух не мог меня обнаружить - кроме моего собственного, частью которого был Перл-жемчужина.
   Сам Регент - совокупный Дух Леса, коллективный разум всего мириада его обитателей - от травинки и паучка до четы медведей, он явился мне в виде старца, и сердце моё ёкнуло, когда я узнал того самого старца из видения в Валькином агрегате, после ударной дозы "тяжёлой воды". Только почему-то там были горы, целая напоённая светом страна бездонных ущелий и заснеженных вершин, а здесь - сказочный русский лес и пнистый холм в самом сердце его.
   Кстати, эти пни. Это, оказывается, были совсем юные, молодые лешаки, хм. Тут они зарождались, подрастали, и мало-помалу расползались по всей округе. Лешие, прочая "нечисть" (я ещё не видел местного болота, господи), не были сами по себе разумными, но проводили энергии Регента, являлись своеобразными передвижными энергетическими центрами, осуществляли определённые балансировочные функции и могли выполнять несложные задания Регента.
   Подобного рода всякие существа не относились ни к флоре, ни к фауне, но были своеобразной отдельной ветвью эволюции, которая возродилась здесь, и, как я понял, некогда существовала и у нас.
   Опираясь на посох, Регент степенно сел на один из "пней", с любопытством всмотрелся в меня. Я поднялся с травы, с трудом соображая пока, что к чему. Значит, тварь таки не сожрала меня? Было уже светло, и алый диск солнца сиял в разрыве облаков на востоке, окрашивая фантастически облачные башни изысканной игрой света и тени. Солнце оказалось как раз за спиной старца и окружало Регента алым сияющим нимбом. Но когда я встал на ноги, нимб остался - я видел свечение вокруг него. Старец смотрел на меня своим пронзительным, точно лучащимся взглядом, молчал, и мне казалось, он по-доброму, как-то, ухмыляется в усы.
   - Вы? - ошарашено выдавил я.
   - А мы знакомы? - проговорил он.
   - Мне показалось...
   - Мы не человек, и можем принимать любой облик. В том числе и тот, который есть в твоём воображении. Мы - Регент леса.
   - А, - тупо кивнул я. - Вы меня спасли?
   - Мы тебя спасли, но упрямый злобный дух, жаждущий твоей смерти, рыщет вокруг.
   - Спасибо. Мне сказал о вас... человек в чёрном, колдун. Кажется, его имя Ворон.
   - Магистр Ворон? Мы знаем его, да. Он всегда очень аккуратен с нами, и мы помогаем ему.
   - Он сказал, что я должен как-то вас... ну, задобрить...
   - О, мы вполне довольны. Ты - добр. Ласково отнёсся к белочке и не убил змею. Мы вели тебя.
   - То светящееся пятно?
   - Да.
   В этот момент из-за склона холма, настоящим гейзером, вдруг взметнулся сноп ярких белых и голубых искорок. Облако их закружилось над головою старца. Он покивал, точно прислушиваясь к чему-то, протянул в воздух длань, полыхнуло, и в руке у него что-то появилось. Искорки, танцуя в воздухе, метнулись ко мне, закружились, и мне показалось, что я слышу тоненький серебристый смех.
   - Ну, всё, всё, летите по свои делам, - Регент покрутил вверху своим посохом, словно разгоняя озорных светлячков.
   Для меня всё это было как кино, неожиданным участником которого я стал. Сказочное кино. Того и гляди, эти хохочущие искорки сейчас обернутся табуном крылатых феечек в прозрачных паутинках одежд и с волшебными палочками в тонюсеньких ручках. Феечки разлетелись и исчезли, а Регент, раскрыв ладонь, сказал:
   - Вот это стремилось к тебе, часть тебя самого, и мы пропустили, - в его руке лежал мой амулет.
   Перл!
   Легким движением старец бросил мне то, чего я уже и не чаял больше увидеть. Я думал - поймаю, но камень проскользнул сквозь мою руку и оказался на груди под рубахой. Сразу почувствовалось привычное присутствие. Мы тепло поздоровались, но расспросить его ещё будет время.
   - Спасибо вам, - снова поблагодарил я. - Даже и не знаю, как просить вас о чём-то ещё для меня...
   - Ты - желанный гость. Проси, как есть. Когда ты покинешь наш лес, мы уже не сможем сделать что-нибудь для тебя.
   - Ворон говорил, что вы можете помочь мне перенестись на большое расстояние с помощью... летучего чёрта, кажется так он сказал. Я должен найти кладбище воздушных человеческих машин, оно где-то на юго-западе, за лесом.
   - Ты уже так скоро хочешь покинуть нас? А угощение?
   - Угощение?
   - Ты же гость, человек. А у людей так принято - угощать гостей. Нам хочется, чтобы тебе было приятно вспоминать о нас. Твои добрые мысли тогда будут стремиться к нашему лесу и питать его царство, питать нас.
   - Что ж, с радостью. Спасибо большое...
   - Мы знаем, что любят люди. Это - дары нашего леса, попробуй.
   Поскольку моё тело было в полном порядке - ни усталости, ни сонливости, чувство голода вполне естественно давало знать о себе. И - чудеса продолжались.
   Старец ткнул посохом в землю меж пней, земля в этом месте зашевелилась, и оттуда стало нечто вылезать: сначала пробилась одна, покрытая курчавой шерстью рука, потом другая. Показалось подвижное и мокрое свиное рыло и лохматая голова, а через минуту перед нами, отряхнувшись, предстал чёрт со скатертью-самобранкой подмышкой. Он распустил её рулон прямо в воздухе, и она словно легла на невидимый стол. Я тут вспомнил, почему-то фокусы Коперфилда. Один из пней поддал меня сзади, усадил на себя и поднёс к "столу". А там, прямо, как в сказке про Аленький цветочек, уже всё ломилось от яств. Хмельно-сладкие напитки из лесных ягод, жареная дичь, блюда из грибов, мёд. Слюнки потекли прямо, как у Лютого Зверя. Жаль, компании не было, сидел, как царь на именинах, и чёрт мне прислуживал, а Перл насмешливо подшучивал, портя аппетит. Появился! Давненько не виделись! Мог бы нарисоваться и после обеда, или - раньше, когда чуть было меня самого не сожрали.
   Когда с этим было покончено, исчезли неубывающие яства и скатерть, Регент приказал этому чёрту отнести меня туда, куда мне надо, к юго-западному пределу леса. Чёрт, как и положено чёрту, покабянился, но делать нечего, понёс. На прощание Регент посоветовал не цацкаться с тварью, ибо зело капризна и строптива могёт быть, крепко держать за рога, стонов и стенаний не слушать и спуску не давать, пинать в бока пятками хорошенько, периодически, иначе - сбросит где, на полпути. Ей пакость сотворить - известное дело, одно удовольствие.
   Так я и сделал по сему. Оседлал фырчащего и хрюкающего чёрта, покрутил ему башку за рога и приказал слушаться, коли шкура дорога, всадил пятки в бока, как доброму жеребцу, и мы полетели.
   Вот уж никогда не думал, что стану участником "Вечеров на хуторе близ Диканьки - 2". Только нёс меня чёрт не за черевичками, а на кладбище списанной боевой техники Военно-Небесных Сил, подведомственное Министерству Обороны России.
   Вот, как всё было. Брехня? Что ж, по крайней мере, никто не может сказать, что такого не может быть, потому что не может быть никогда. Собственно, это и не у нас было. Когда-нибудь, надеюсь - скоро, вы сами сможете проверить доподлинную правдивость моих слов, когда выяснится, насколько неуловимо тонка грань, отделяющая миры друг от друга, и нет ни одной мысли на свете, которая бы не получила где-нибудь своё воплощение. Для мысли вообще не существует пространственно-временных граней, это универсальное измерение, которое есть во всех измерениях, и пронизывает все миры...
   Слушайте, что было дальше.
  
   Глава 5.
  
   Летели мы полдня, наверное. Я думал: а у нас, в Ленинградской области, сохранились ли ещё такие обширные леса? Вообще, чёрт, бестия, медленно летел, подставляя меня хоть и не очень кусачему, но всё же горячему солнышку. Тучки разошлись как-то незаметно, обнажив бездонную синь небес, и Светило старалось на славу.
   Перл объяснил, что его удерживали долго, но бесконечно удержать не может ничто. Тем более, когда хозяин получает физические повреждения и ему грозит гибель. Возрастающая магнитная связь рушит все препоны, амулет всё более из квазиматериального состояния перерождается в энергию - сверхтекучую и неуловимую, рано или поздно, всё равно возвращается.
   Наконец, взору открылось обширное пространство, занятое рядами стоящих бесчисленных машин - больших, поменьше, разрушенных, почти целых, просто остовов с остатками обшивки, изъеденной, словно капустные листы личинками бабочек. Между рядами, в проходах - кучи хлама, наезженные гусеничные колеи. Бог мой, сколько брошенной техники! Сколько же тогда действующей?
   Чёрт рванулся вниз резко, видимо - попытался скинуть таки меня, но я удержался, обматюгал его последними словами двух миров, наподдал пятками в бока. И через пять минут с облегчением ступил на сухую каменистую почву у дренажной канавы на границе леса и кладбища. Мой рогатый пегас, избавившись, наконец, от наездника, хрипло хрюкнул, бросил на меня злобный взгляд маленьких красных глазок, крутанулся вокруг своей оси, и, разбрасывая комья глины, камни, адским буром ушёл под землю. Всё произошло в мгновении ока, как в мультиках бывает или фильмах с компьютерными эффектами. Живописно, впечатляюще, ничего не скажешь, но мне пришлось броситься на землю и прикрыть голову руками - так фырнули булыжники, даже застучали по обшивкам стоящих в двадцати метрах отсюда старых истребителей. Вот уж точно - чёртова тварь...
   Когда всё стихло, я с любопытством заглянул в оставленную чёртом дыру, швырнул туда камень. Темно и тихо. Куда он там забуравился? Была б моя власть, я бы этих чертей заставил метро строить и уголь добывать. Ну, да чёрт с ним, с чёртом этим.
   Перепрыгнув канаву, углубился в пыльные кладбищенские лабиринты и завалы. Гектаров на сто кладбище, тысячи машин - пойди, найди тут мой "Феникс"! Вероятно, где-то с краю, раз недавно брошен здесь. Но вот откуда считать край? Очевидно, где машины поновее. Но пока были сущие руины. Издырявленные, пустотелые фюзеляжи, обломанные крылья, отколупанная краска, выломанные люки и разбитые колпаки кабин.
   Из чего они сделаны? Потрогал смятый обрывок тонкой обшивки, который свисал с одного из остовов. Легкий сплав.... Кусок вдруг оторвался и упал, я наступил на него, металл подался под ногой, как картон. Странный материал, или он подвержен коррозии? Зачем тогда из него делать самолёты?
   Минут двадцать меня ещё не покидало любопытство, но потом унылое однообразие разрушающейся техники надоело и даже стало действовать на нервы. И ещё - эта пыль. Густая, серовато-чёрная, мелкая, как мука, она была повсюду, "дымилась" из-под ног на каждом шагу. В одном месте я увидел проросшее сквозь эту пыль и корпус самолета деревце. Так больше - никакой растительности, кроме чахлых пучков жесткой травы кое-где. Пыль забивала всё, лезла в глаза и нос, имела неприятный, специфический запах.
   На бортах некоторых машин читались названия. Как выглядит мой "Феникс?". Перл сказал, что сразу узнает его по остаточному излучению, которое ещё не должно было рассеяться. "Ищи". И я искал, решив пройти всё поле рядами сначала с севера на юг, потом с запада на восток. Через пару часов блужданий проглядел уже все глаза, в горле першило от пыли, я решил передохнуть и забрался внутрь одного из более-менее хорошо смотрящихся аппаратов.
   Похоже на десантную машину, размером с наш "Як-40". Внутри, в полумраке, разрываемом бьющими в дыры лучиками света, видны скамейки по бортам, пусто. Пробираясь вперёд, я потревожил пыльные залежи, они взвихрились протуберанцами в сетке беспорядочных световых лучей. Сколько лет тут стоит эта машина? Везде - пыль и запах пыли.
   Пригнувшись под низкой притолокой, шагнул сквозь тесный проход в тамбур перед кабиной пилотов, нащупал рукоятку двери, толкнул, открылась легко. В кабине было пусто и светло, настолько пусто, что почти и нечего описывать. Почти все стёкла целы. Внутренняя обивка - остатки какой-то материи - свисала почерневшими лохмотьями. Обнажённая обшивка под ними местами отстала от рёбер каркаса, задралась тонкими, завёрнутыми наружу листами. На изломах виднелась густая спутанная сеть тонких ворсинок. Как обрывки паутины колыхались они от малейшего дуновения ветерка.
   "Странно, - подумал я, - словно обшивка армирована каким-то микроволокном, но всё уже сгнило. Что за материалы, Перл?"
   "Ворсинки - ниобиевые. Весь остальной материал - смесь природных металлов и искусственно сгенерированной квазиматерии".
   "Типа - "материя, но не совсем"?"
   "Да. Промежуточная стадия между материей "живой" и "неживой". В разных условиях она проявляет в себе качества разных химических элементов, поэтому это не химический элемент. Квазиматерия неустойчива и распадается без подпитки своего "хозяина", быстро теряет свой запас энергии в виде излучения. Пилот машины - это её хозяин во всех смыслах, машина - искусственное, полуживое его продолжение. За семь-восемь лет на свалке такой аппарат превращается в горстку праха из металлизированной пыли".
   "Вот почему такая пылища кругом! Да вдобавок, говоришь, ещё и фонит?"
   Я провёл пальцем по сиденью пилота - можно писать буквы и рисовать рожицы. Кончик пальца почернел, как от сажи.
   "Длительное пребывание здесь вредно, начинаются мутагенные реакции".
   "Ого, надо побыстрее сваливать, пожалуй. Не отсюда ли такое обилие всяких мутантов и "социальных меньшинств" в России?"
   "Это только одна из причин, активно проявлена последние лет десять. Судя по общему фону излучения, здесь давно никто не занимался реактивацией и чисткой. Разинициированные машины подлежат скорой утилизации, вообще-то".
   "Только не в России. Нашему брату проще снести на помойку... Может быть это, наш "Феникс" уже сгнил наполовину?".
   "Не думаю. Надо обследовать северо-восточный сектор кладбища. Фон излучений оттуда наиболее сильный".
   Я чувствовал потребность расслабиться, буквально несколько минут отдыха были необходимы. И морального, и физического. Этот летучий чёрт меня измотал, признаться. Не один час провёл я в сильном напряжении, контролируя чёрта и своё равновесие.
   "Перл, давай передохнем, пяток минут. Это кресло развалится, если в него сесть?"
   "Нет - обычные материалы".
   Достав носовой платок, я вытер сидение - да, обычный потрескавшийся дерматин. Сел, осмотрел убогий приборный щиток. Три-четыре мутных от пыли приборных окошечка, с десяток примитивных тумблеров и колпачков сигнальных лампочек. Штурвал - рогатина с гашетками, в полу под ногами какая-то педаль. Всё. Не густо. Даже в троллейбусе больше всяких кнопок, приборов и лампочек.
   "Перл, они и в космос на таких гробах педальных летают?"
   "Заатмосферные корабли и машины в принципе мало, чем отличаются - только снабжены особыми системами жизнеобеспечения и более мощным оружием".
   "Одни только системы жизнеобеспечения - вещь сложнейшая! У нас тоже летают в космос, знаешь".
   "Ваши все системы основаны на искусственном факторе, поэтому сложны и громоздки. Здесь работают другие принципы. Механика, технология здесь вторичны. Если угодно, это "квазимеханика и квазитехнология"".
   Я заметил справа от штурвала какое-то устройство в виде коробочки с прорезью и кнопкой. Прорезь узкая (миллиметров пять) и короткая - с полпальца, прикрытая откидной створкой, как в видеомагнитофоне.
   "Что это?"
   "Это - всё. И сердце, и разум, и источник энергии машины. Одический трансматериальный реактор".
   "Сюда вставляется диск?" - догадался я.
   "Да, диск-инициатор. В момент включения образуется каузальная цепочка: человек-инициативник, диск-инициатор и машина. "Душой" и "умом" машины является диск, ну, а что есть диск, я тебе уже объяснял. Машина становится трансформным продолжением человека, подчинённым его мысли".
   "Поэтому она буквально умирает с уходом хозяина? Разлагается, как труп. Действительно, брат Перл, мы с тобою угодили на кладбище. Что значит - трансформное продолжение человека?"
   "Я тебе уже говорил. Квазивещественная структура может изменяться. Например - обшивка может становиться жаропрочной, крепкой, как сталь или принимать свойства дюрали. При скоростях в сто звуковых любые крылья отвалятся, и начнет гореть обшивка. Но крылья - складываются, и обшивка твердеет до подобного керамике состояния. И - наоборот. Машина может изменять свой вес до нулевого, сдвигать центр тяжести. Всё это позволяет совершать запредельные для обычных материалов манёвры".
   "А какие двигатели? Я видел что-то вроде турбин".
   "Разные, в зависимости от назначения. От воздушно-прямоточных, вихревых, до эфирно-спинодинамических".
   "Какой у них принцип работы?"
   "Психокинетический. В воздушно-прямоточном работает вихревая реактивная струя воздуха, она создаёт тягу. Струю разгоняет психокинетический резонанс с Пространственным Ритмом. То, что ты назвал турбинами - это цилиндрические резонансные контуры. Энергия движется в них по коническим спиралям с частотой Ритма, и в момент вхождения в резонанс возникает воздушная вихревая струя".
   Я вспомнил Вальку с его бредовыми идеями о Космических Ритмах и вращающимися спиральными улитками в утробе его агрегата. Ведь, в конце концов, благодаря нему я оказался здесь. Он искал эти Ритмы в музыке, считал, что Космос, Пространство наполнены ими и в резонансе способны переносить куда угодно.... Значит, что-то есть во всём этом? А Перл нудновато продолжал, словно объясняя в сотый раз двоечнику теорему Пифагора:
   "...А эфирно-спинодинамческие двигатели, в принципе - то же самое, но завихряют не воздух, а эфир. Эфирное спинодинамическое поле может разогнать корабль до субсветовых скоростей и выше"
   "Разве можно - выше?"
   "Да, корабль сам становится вращающимся полем, но не решена проблема навигации в таком состоянии, неизвестно, где этот корабль материализуется после такого разгона".
   "Вы должны были отправиться к дальним планетам и ближайшим звездным мирам, Перл!"
   "Катастрофическое противостояние Факторов. Я тебе говорил. Одические амулеты были созданы для противостояния искусственному Фактору. Постоянная грань войны".
   "Да, похоже, в этом мире слишком рано создали такой фантастический тандем "Человек-Сущность". Всё уходит на войну. Демьян, наверное, не хотел воевать, поэтому и стал изгоем".
   Перл промолчал. Но я понимал: он - кладезь функциональной информации, проводник сил и мыслительной энергии, ему нет дела до политических событий, он даже не обладает событийной памятью в не пределов его "операционки", так сказать... Для него не существует понятий "вчера", "завтра", есть только "есть", непрерывное, вечное "сейчас". Ведь и Валька талдычил тогда мне что-то похожее: "вечное настоящее, вечное сегодня" - единственно реальное мгновение бытия и точка сознания-времени.... Всё остальное - виртуально....
   Валька.... Он пытался создать нечто, что давно уже здесь работает, но работает в такой странной, необычной форме. Он пытался построить именно машину, использовал технологический, "искусственный фактор", но не без психоделических прибамбасов, типа музыки и Космических Ритмов.... Он хотел преодолеть Пространство и Время, "двинутый" доморощенный изобретатель.... Стоп. Ведь Валька искал принцип телепортации, и я оказался здесь таким образом. Возник, видимо, тот самый резонанс, что ли? А эта сказочная техника здесь, она давно и вполне успешно работает на этих самых Ритмах!
   "Перл, у тебя есть функциональная информация о принципах телепортации?"
   "Телепортация - это мгновенное придание объекту бесконечно большой скорости, то есть исчезновение самого объекта, как материальной сущности и превращение его в векторно-направленную квант-матрицу..."
   "Короче! Функционально! Мы можем переноситься на этих машинах на любые расстояния и в другие измерения?"
   "Функционально это зависит от тебя. Любой эфирно-спинодинамический двигатель может осуществить телепортацию, если его "раскачать" достаточно".
   "Ещё короче"
   "Существует "квадратный парадокс". Каким бы мощным не являлся инициативник, хозяин машины и магнит энергий, ему всегда необходимо ровно в два раза больше энергии для "раскачки" массы до нерелятивистского порога. Ученик - это ещё слабый магнит, но ему тоже, как и магистру, необходимо притянуть силу, дважды превышающую собственные возможности".
   "То есть?"
   "То есть для успешной телепортации должно быть как бы два тебя, каким бы ты ни был".
   "Два меня.... Значит, скажем, если бы был жив Демьян Калика, то мы могли бы... вместе..."
   "Только в случае разнополярности ваших потенциалов. Однополюсные потенциалы несовместимы энергетически, вам понадобится тогда четырёхкратный импульс Силы. Разнополюсные потенциалы сливаются. Сущность, способная к телепортации должна быть как бы магнитом с двумя полюсами - "плюс" и "минус". Тогда притянутся равновеликие силы, и возникнет несущий эфирный вихрь".
   У меня немного "заклинило" в мозгах.
   "Перл, послушай, я хочу вернуться домой, понимаешь? Пошевели своими квантовыми извилинами, прошу тебя! Ведь как-то я уже телепортировался сюда, и даже без тебя и без эфирно-резонансно-торсионных-хрен каких... Я переместился один!"
   "Такова современная теория, нужен баланс положительных и отрицательных энергий. А в каждом человеке, как правило, одно из начал сильнее"
   "А у тебя-то самого, какой потенциал?".
   "Твой, естественно, в этом я тебе не помощник. Вспоминай сам, что сопутствовало твоему перемещению. Или - кто".
   "Кто? Валька, что ли с его агрегатом, так он был далеко...". И тут меня осенило. "Чёрт возьми, Перл, я правда был не один, я был с Юлькой... И мне снился странный сон, будто мы с ней - одно существо..."
   "Насколько я могу судить по вашей энергетике, вы с ней - идеальная пара из двух противоположных потенциалов..."
   "Мы любили друг друга, и это было нечто.... Нечто невероятное.... Вот тебе и "квадратный парадокс", сказал бы сразу - найди половинку свою и всё получится... Перл, здесь Юлька погибла, а тогда, на судне, я не знаю, что произошло, и куда она делась. Она могла тоже попасть в этот мир?"
   "В силу идентичности ваших с ней энергий, я бы "слышал" её, где бы она ни находилась в этом мире и в этом времени. Её нет здесь, твоей Юльки. Сейчас нет, она могла попасть в другое время".
   Я вздохнул, огляделся. Пора двигать, наверное. Итак, узнать толком ничего не удалось. Кроме того, что потенциально можно использовать мой "Феникс" для перемещения в другие измерения. Кроме того, как попасть именно в своё? Тупик пока.
   "Ну, что, пойдём искать "Феникс"?"
   "Подожди, - мне показалось, что Перл насторожился. - Прилипчивая тварь, которая всё хочет сожрать тебя - здесь. Вышла из леса и шлёпает к нам прямиком".
   - Вот, зараза, - я поднялся с сидения, выглянув наружу.
   "Сиди, сиди. Она ориентируется по эфирному следу, надо наводнить кладбище фантомами, пусть лопает их. Сядь, закрой глаза, и мысленно выходи наружу. Раз двадцать хватит. Я буду вести фантомы. Поиграем в кошки-мышки".
   Перл побеспокоился о том, чтобы завести Зверя на другой конец кладбища, я вышел на воздух и торопливо направился в северо-восточный сектор. Тварь оказалась довольно проворной, и побегать, всё-таки, пришлось, потому что мой помощник не мог одновременно искать "Феникс" и водить зверюгу "за нос".
   Я видел ауру, поэтому вид бегущего на меня чудища впечатлял - оно неслось, точное объятой огнём, перепрыгивая через остовы машин, раскидывая их обломки могучим телом. Ну, прямо - огненный, разрушающий всё на своём пути вихрь! Баллончиков у меня не было, зато был Перл, и мы с ним сыграли в Зевса-громовержца. Сколько не используй это чудо, привыкнуть невозможно, и впечатление не ослабевает. Как заправский сказочный маг, я закидал монстра горящими шарами, которые летели с фырчащим треском, лопались пронизывающими огненными осколками.
   Первый бросок был неудачным, шар пропахал борозду в земле рядом с тварью, с треском рванул, как шаровая молния, подпалил чудовищу шерсть. Лютый Зверь отпрыгнул в сторону, но второй шар угодил ему в голову, прожёг в ней дыру и взорвался внутри...
   ...Я стоял возле моего "Феникса", вот он...
   "И как же оживить его?"
   "Надо нарастить диск. Машина ещё в хорошем состоянии - что-то вроде "клинической смерти". Сейчас бы мы пробудили её за считанные минуты, но тебе могут потребоваться годы, чтобы путём ежедневных упражнений достичь уровня мастерства, необходимого для материализации философского камня".
   "Это не реально, что-то не понимаю...".
   С замирающим сердцем я приблизился к машине, потрогал её нагретый солнцем корпус. Птица Феникс, воскресающая из пепла.... Эта кладбищенская металлическая пыль - что пепел.... Возродишься ли ты, птичка? Когда я смогу сделать это, ты точно станешь прахом...
   "Феникс" стоял на наклонённых вперёд и опущенных книзу плоскостях крыльев, фюзеляж прижат к земле, и фонарь кабины - на уровне моего пояса. Словно - распластанная по земле, сшибленная камнем птица. Крылья, выдвинутые максимально - полужёсткие, полумягкие, с перепончатыми секторами, как у летучей мыши. Я понял, что они могут полностью сложиться назад, превратившись в небольшие жесткие плоскости треугольной формы.
   Серебристая окраска уже слегка потускнела. Сзади кабины - надпись ижицей "Фениксъ". Андреевские флаги с изображениями солнца и луны сверху и снизу от голубых диагоналей красовались на хвостовом стабилизаторе и крыльях, российский бело-сине-красный флаг - рядом с названием. Машина невольно заставляла любоваться собою, в ней не было тех "хищных" черт, которые присущи истребителям моего мира.
   "Колпак кабины открывается нажатием кнопки, вот здесь, справа, открой щиток со стрелочкой".
   Синеватое, толстое стекло поднялось кверху плавно и бесшумно, одновременно в корпусе появилось полукруглое углубление, чтобы поставить носок ноги и взобраться.
   - Нас приглашают, Перл, очень мило...
   Взявшись руками за край кабины, я поднялся и увидел нехитрый приборный щиток, рукояти управления с висящим на них шлемом и кресло пилота. На чёрной гладкой обивке сидения контрастно выделялся лежащий там синеватый кусочек плоского камня. Обломок того самого, который я носил на груди...
  
   Глава 6.
  
   1.
  
   Торцы камня срослись по слому моментально, едва соприкоснулись.
   "Ну, что ж, - сказал Перл, - теперь ты - Калика, вот и действуй. Вставь диск в активатор реактора, надень шлем и включи пуск. Колпак закрыть не забудь".
   Слегка волнуясь, я повертел в руках шлем с чёрным непрозрачным стеклом, положил на колени, снял нить с диска и аккуратно вставил его в прорезь. Как только захлопнулась шторка, кнопка пуска вспыхнула голубым светом. Надел шлем. Всё черно, словно смотришь сквозь стекло сварочной маски.
   "Не понял?"
   "Нажимай пуск, нажимай. Поехали. Мы с тобою контачим теперь через этот шлем".
   На ощупь нашёл кнопку, вдавил.
   "Теперь успокой мысли, машина просыпается, ощути её, почувствуй связь, контакт с этим организмом. Она - продолжение тебя. Вызови мысленно режим адаптации".
   "Что это такое?"
   "Программа электромагнитной гармонизации с ритмом твоего мозга, резонанс. Перед глазами возникнет силлогический орнамент из нескольких, постоянно повторяющихся особым образом деталей".
   "А, кажется, понимаю - надо уловить глазами псевдообъёмное, зашифрованное в орнаменте изображение? Где-то я видел такие картинки..."
   "Да, но важна твоя концентрация. Когда увидишь картинку, произойдёт синхронное включение всей нашей системы".
   Орнамент вспыхнул пестрядью цветов, точно повис в полной темноте громадным экраном в метре от меня. Что-то вроде замысловатой голограммы. Я понял, что вижу не только глазами, но и тем, недавно обретенным зрением, которое позволяет видеть энергии. Глаза - инструмент мозга, сознания. "Третий глаз" или шишковидная железа - инструмент Сущности. Оригинальный способ гармонизации...
   "Лишние мысли, соберись".
   Экран-голограмма стал то медленно приближаться, казалось - до самого носа, то снова отъезжал назад. Упрощённый вариант этого фокуса сделан с учётом особенностей стереозрения - в определённом положении глаза выхватывают картинку, мозг точно цепляется за неё. Есть такие альбомы. Но здесь было ещё что-то. Детали орнамента тоже почему-то двигались относительно друг друга. От напряжения уже начали болеть глаза.
   "Не напрягайся, слишком работаешь мозгами, всё получится само. Соберись. Наш кровожадный дружок очухивается, пора взлетать".
   "Почему всё двигается?"
   "Твоё подсознание строит орнамент, не мешай, расслабься. Нужное сочетание возникнет".
   Легко сказать. Оказывается, этот орнамент ещё надо было построить, словно мозаику из светящихся цветных сгустков. Сколько этому учился сам Калика?
   ...Лютый Зверь восставал из праха явно быстрее моего "Феникса". Новая голова на месте разнесённой в клочья, точно проявлялась, обретая плотность и форму. И вот, тварь вздрогнула всем своим громадным телом, словно от разряда тока, всколыхнулись, ритмично задвигались бока, глаза распахнулись, исторгнув красноватый свет, померкли. Зверь вскочил, повёл по ветру носом, хрипло рыкнув, развернулся в сторону "Феникса".
   Калика! Меня осенило. В одно мгновение я понял, что строит моя сущность из световой мозаики. На пёстром полотне проступило сначала лицо, глаза цепко сфокусировались на нём. Потом из смазанного туманного марева ко мне шагнул сгорбленный слепой старик с посохом и гуслями, висящими на сыромятном ремне, перекинутом через плечо. Старик, придерживая инструмент свободной рукой, остановился и повернулся ко мне, словно ища своими слепыми глазами мой взгляд, и, найдя, кивнул седой головой, вознёс руку над струнами.
   "Есть включение! Молодец! Подъём!"
   Тварь прыгнула с визгливым рёвом неимоверно высоко и ловко, вцепилась когтями в крыло ускользающей добычи. "Феникс" завалился на бок, когти монстра с треском пропороли мягкую ткань развёрнутых сегментов, и чудовище, извернувшись по-кошачьи, вновь оказалось на земле. Чудо-птица выровнялась, и, замерев на мгновение в воздухе, ударила двумя ослепительными реками огня. Зверя разорвало, горящие ошмётки разлетелись в разные стороны, а земля в этом месте оплавилась по краям дымной воронки... "Феникс" развернулся грациозно и плавно, быстро набирая скорость и высоту, стал удаляться. Свист воздуха, бьющего из сопел разнёсся над лесом и кладбищем. Наверное, это был первый случай воскресения списанной и выброшенной машины за всю историю этих мест...
  
   К ощущениям полёта на странной, фантастической машине ещё надо было привыкнуть, если подобное привыкание вообще возможно. Казалось - ты летишь сам. В шлеме окружающий мир виделся вовсе не как из кабины самолёта, не было вообще никакой кабины. Пелена мерцающего света исчезла, и появилось полное, объёмное изображение, налилось цветом и звуками. Абсолютная иллюзия! Я мог оглядываться во все стороны. Если бы не рукояти штурвала в руках, можно было бы подумать, что меня зашвырнули в небо, как есть, без всякой машины, и подвесили там на невидимой нити. Прыгнувший Зверь вцепился словно в моё тело, заставив вздрогнуть.
   - Перл! - невольно вырвался возглас.
   И в ответ перед глазами (или внутри глаз?) зажглось ярко-розовое перекрестие прицела. "Цель намечена. Кнопки огня на рукоятях штурвала. Левое орудие - слева, правое - справа".
   - Тогда огонь! Мать его так-то... - вдавил большими пальцами сразу обе гашетки.
   Лучи полыхнули откуда-то из-за пределов поля зрения, словно из-за спины, взметнули огненное облако, столб дыма, земли, ошмётков и обломков попавших под удар остовов машин.
   Управление полностью осуществлялось штурвалом. Каждое его движение отзывалось мгновенно на полёте, и сначала Перл управлял "Фениксом", мои руки должны были привыкнуть, почувствовать машину. Мы стали набирать скорость и высоту, я ощутил, как рукояти двинулись вперёд, наклонились от меня, повторил это движение. Под указательными пальцами были кнопки управления крыльями. Перед глазами, внутри шлема, загорелся ещё и "габаритный треугольник" - для манёвров в узких, ограниченных пространствах. Вот и всё. Всё остальное - информационно-командный обмен на уровне мысли.
   Да, ещё были тихие звуковые ритмы, на которых легко концентрировалось сознание при ускорениях, манёврах. В моменты открытия огня тоже звучала напряжённая, высокая вибрация. Ритмы действовали, как ассоциативная связь, для усиления внимания и излучений мозга. Разгон, маневрирование, огонь... В напряжённые моменты машина пела, помогая управлять собою. Когда не было необходимости, царила тишина. Немного похоже на то, как в кино закадровая музыка подчёркивает характер действия, создаёт ассоциативное настроение, но это отдалённое, неточное сравнение.
   В общем, я был - сам полёт, полный звука и напряжения, метущийся в небе бесплотный, могучий дух. В шлеме не было видно даже моего тела, ничего - только небо и земля, только свободный, лёгкий полёт, подчиняющийся мысли и движению рук. Фантастические ощущения, стоило попасть в этот мир только ради того, чтобы пережить их...
   Повреждённое Зверем крыло восстановилось почти сразу. При желании, я мог увидеть любую часть машины как бы со стороны - она просто появлялась в поле зрения под любым углом. Перл показал мне восстановленное место, порекомендовал сложить крылья для высокоскоростного маневрирования, и моё обучение началось.
  
   "Перл, я совершенно не ориентируюсь на такой высоте, где мы?"
   "Южная граница Питерской губернии примерно. Кстати, нас ведут радары ПНО, отвечать на запрос?"
   "Мы сможем защититься?"
   "Мы практически неуязвимы для искусственного фактора, но если нас атакуют несколько таких же штурмовиков, придётся туго".
   "Ты же говорил, Сила не уничтожает Силу?"
   "Да, при равном потенциале".
   "Предлагаешь бегство? Куда?"
   "Нас встретят в любой стороне, эта база ПНО не единственная, где есть перехватчики, особенно - у границ".
   "Что же делать? - горькое чувство досады взяло меня. Куда ни кинь - везде клин! - Отвечай на запрос. Прямая связь будет?"
   "Да, обычное радио. Код-позывные пошли. Теперь, думаю, нас скоро вызовут".
   Вызвали почти сразу же из штаба ВНС Питерского околотка. Холодно-суровый голос спросил в наушниках шлема:
   - Сто девятнадцатый?
   - Да, он самый.
   - Зачем ты идёшь против всех, Калика?
   - Кто вы?
   - Подполковник Стрехов, всё тот же Стрехов, Демьян. Или хочешь сказать - не признал?
   - Какая разница? Вы же хотите меня уничтожить?
   - Ты сам подписал себе приговор. Значит, ты вновь полон сил? Магистрат заверял в обратном...
   Мгновение я раздумывал. Мне больше не хотелось продолжать эту игру.
   - Прикажите магистрам отозвать Зверя. И дайте мне возможность спокойно поговорить с вами.
   - То есть?
   - Я не Демьян Калика, который действительно погиб, я другой человек. Почти другой, но действительно полон сил. Теперь у меня есть "Феникс", и если вы не пойдёте мне навстречу, то...
   - Демьян, не ломай комедию, ты зашёл далеко с лихвой. После инициации "Феникса" ты дважды подлежишь уничтожению.
   - Тогда чего вы со мной разговариваете?
   Стрехов сделал паузу, заговорил вновь, и в его голосе чуть различалось сожаление, горечь:
   - Просто... когда-то мы были друзьями, если ты не забыл. Смирись, Калика. Оставь машину и прими смерть достойно.
   - Я могу принять смерть достойно, если вы уберёте зубастую тварь и дадите мне возможность высказаться. В противном случае у вас в тылу будет ещё долго своенравничать мощная боевая единица.
   - За бунт, Демьян, тоже выносится смертный приговор. У тебя их будет три. Это бесчестие. Магистры найдут способ уничтожить тебя.
   - Вы забыли о четвёртом приговоре ни в чём не повинной женщине и ребёнке. Это не бесчестие для вас? Хотите теперь, чтобы я приполз на коленях? Я буду драться, подполковник. Хотя бы за них теперь.
   - Не путай, Демьян, нас и своих магистров, воинская честь тут не причём. Они исполняют приговоры по законам вашего Ордена. Ты должен был сдаться. Ты - приговорён.
   "Вы приговорены", - вспомнилась надпись в тамбуре электрички, вспомнился Ворон, который говорил, чтобы я не сдавался. Похоже, игра ещё не закончена?
   - Тем более, мне нечего терять.
   - Чего ты хочешь, конкретно?
   - Хотя бы сутки без Лютого Зверя, переговоры и далее, если вы не поверите мне - пистолет с одной пулей.
   - Почему ты не сделал сего раньше, когда тебе добром предлагали сдаться?
   - Теперь я по-другому оцениваю ситуацию. Повторяю, человек, с которым вы разговариваете, не Демьян Калика.
   - Ты просто сошёл с ума, подумай, что за гиль несёшь? Я высылаю звено перехватчиков. Конец связи.
   "Не воюй", - говорил Ворон...
   - Постойте, подполковник. Гарантируйте мне день жизни, я всё объясню. Зачем вам лишняя кровь и уничтоженные машины?
   - Проследуй в сопровождении на базу. Я постараюсь предоставить тебе час на объяснения и пистолет с одной пулей. По старой памяти. Всё.
   Связь отключилась. Я вздохнул. Выбор сделан.
   "Перл, к базе. Знаешь дорогу?"
   На фоне изображения плывущих подо мною ландшафтов пробежал в сторону оранжевый пунктир и превратился в горящую точку на горизонте в левом углу поля зрения. Я плавно повернул штурвал, горизонт наклонился вправо, и точка оказалась прямо по курсу. Выровнял машину. Всё же, как потрясно на ней летать! Я должен убедить их, должен.... Ускорение. Свист воздуха стал плавно усиливаться, деревья, поля и сельские домики внизу поплыли навстречу заметно быстрее.
   Я могу одной мысленной командой уменьшить массу пропорционально ускорению, в считанные секунды разогнаться до нескольких звуковых скоростей, выйти за пределы атмосферы и продолжить разгон по прямой линии хоть перпендикулярно поверхности Земли. Если только захочу.... Корпус машины изменит структуру, окутается энергетическим коконом. Ну, что за чудо!
   "Может, нам уйти в небо, Перл? Сколько мы так сможем двигаться по прямой с субсветовой скоростью?"
   "Пока не угаснут функции твоего организма, и система не распадётся".
   "И долго они не угаснут?"
   "Долго, но у нас не предусмотрен отвод продуктов жизнедеятельности твоего организма. Всё остальное теоретически решаемо".
   "Мда, мы бы долетели запросто до ближайших звёзд, и попросили бы там политического убежища..."
   "Феникс рассчитан для полетов к Луне, максимум".
   "Да ладно, это я так. Летим на базу, старина Перл, сдаваться".
  
   2.
  
   В тот момент я ещё не знал, что сегодня был первый день Третьей Мировой войны. Война против России была начата без объявления Союзом Цивилизованных Государств во главе с Соединёнными Имперскими Штатами. Вернее, её объявили, "де-факто", так сказать, без предварительных интерлюдий в виде каких-нибудь нот протеста или провокаций с какими-нибудь дипломатическими лицами. Просто открыли внезапный, шквальный огонь лазерами с орбиты. Это были чудовищные пушки типа тех, что американцы у нас хотели повесить в небе по программе СОИ, только мощнее. Лазеры с "ядерной накачкой", названные Дрона Парва - в честь легендарного лучевого оружия из эпоса Махабхараты.
   "Искусственный фактор большой разрушительной силы, - сказал вдруг Перл, когда я уже увидел приближающиеся ко мне машины сопровождения. - Орбитальный лазер, цель удара - база ВНС Петербургского околотка. Запас времени - две-три минуты".
   "Можем атаковать?"
   "Да".
   "Тогда - максимальное ускорение".
   В последний момент, перед тем, как небо, тускнея на глазах, рванулось на меня, видел, как встречающие меня машины тоже начали разворачиваться вверх. Но запас скорости был больше у "Феникса"...
  
   В этот день одновременный удар был нанесён по множеству военных объектов, заводов, базам ВНС и летучим крепостям. Полный идиотизм военного командования и продажность всей системы позволили застать врасплох созданные Петром потенциально непобедимые силы. Потери России были чудовищны, удары апокалипсических лазеров, которых за последний десяток лет неисчислимо накопилось на орбите, были точны и ужасны. И так получилось, что база ВНС под командование подполковника Стрехова осталась цела благодаря моему "Фениксу". Эпизоды того скоротечного боя застыли в моей памяти яркими картинками.
   Противостояние "Искусственного и Естественного" - тогда я впервые почувствовал на себе, что это такое. Гигантские орбитальные лазеры - чудеса технологий, были напичканы компьютерной техникой, защищены боевыми автоматическими системами. Быстродействующий охранный компьютер станции мгновенно идентифицирует и сразу открывает огонь по любой, движущейся к нему цели, на расстоянии в десятки миль. Луч лазера движется со скоростью света, и увернуться от него невозможно, и я получил хороший урок, когда раскалённая красная игла пронзила словно моё собственное тело. Перл бросил машину в сторону буквально через долю секунды, и на обшивке осталась чёрная полоса, которая быстро исчезала - корпус менял структуру материала. Лазеры, защищающие боевую станцию, теперь не могли принести существенного вреда "Фениксу", но вполне могли ослепить меня, поэтому, моя машина, ведомая сейчас Перлом, выделывала сумасшедшие виражи под непрерывным огненным дождём, приближалась на расстояние уверенного поражения цели. Охранный компьютер станции не мог предсказать броски моей машины, они были беспорядочны, зато Перл прекрасно понимал логику компьютера.
   Удар Агни несёт миллионы градусов, но, правда, распространяется на сравнительно небольшое расстояние. Наше спасение было в движении, "Феникс" метался, как одержимый, и прицеливаться у меня возможности не было. Надо было бить навскидку, не целясь.
   "Настройся, - сказал Перл, - как тогда, на катере, помнишь, сшибал ракеты? Это не трудно, даю ритм уверенности и фиксированное изображение цели. Ударь, когда почувствуешь уверенность".
   Фиолетовое, усыпанное редкими звёздами небо, яркий, бело-голубой океан атмосферы и ослепительный диск Солнца в сумасшедшей круговерти носились перед глазами, и на этом фоне возникла картинка с изображением станции. Громадный шар реактора с гигантской трубой-орудием, размером с тоннель метро. Орудие было укреплено в переплетениях ажурных ферм, которые были усеяны солнечными батареями и более мелкими шарами и цилиндрами. Багровые блестки вспыхивали непрестанно, колючие брызги лучей дождём летели мне навстречу. Этот шквальный огонь был направлен на меня и на штурмовики, летящие чуть позади. Вот в эту штуку я и должен попасть.... Перекрестия прицела не будет. Просто вдавить кнопки огня, когда мне эта штуковина особо понравится, просто уловить мгновение уверенности...
   Перл включил "музыку". Сквозь приглушённый свист "турбин" я услышал тихий, словно удалённый за горизонт стук барабанов, неких боевых тамтамов. Неровная, пульсирующая дробь, состоящая из замысловато переплетённых разных ритмов, странным образом внушала спокойную готовность к сражению и уверенность. Цель будет уничтожена. Никогда не думал, что подобный ритм может так действовать, я внезапно осознал, что потерял уже десятки мгновений, когда можно было открыть огонь. Но больше не пропущу ни одного... Пальцы сами вдавили кнопки, два потока огня исторглись теперь словно из моей груди, а не из-за спины, как недавно, точно это я сам выпустил их из себя.
   Успел увидеть ярко-белую вспышку, стремительно расширяющуюся сферу ослепительного пламени, почувствовал, как рукояти управления рванулись в ладонях. В крутом развороте машина нырнула назад к земле.
   С такой высоты далеко внизу были видны многочисленные оспины дымов страшных пожаров.
   "Что это, Перл?"
   "Война. Мы получили сообщение. Сегодня началась война. Курс на базу?"
   "Да, а какое сегодня число?"
   "Двадцать пятое августа 1991 года от Рождества Христова по местному летоисчислению".
   Я невольно хмыкнул, вспомнив, что Господь Бог, согласно заявленным в афише на ДК "Победа" срокам, должен был сеять свою любовь в Гатчине до 25 числа. Год.... Мои мозги напряглись, ловя некую ускользающую мысль-прозрение. Перед внутренним взором вдруг явственно возникла страничка отрывного календаря в кают-компании "Семаргла" и выведенные Кириллицей цифры и буквы даты: "18 июня 1991 г. от Р.Х." 1991-й год! Я жил дома в 1992-м! Бывает такое - путаешь года, особенно, после новогодних праздников. И тогда, на "Семаргле", я лишь вскользь подумал об этом и забыл под впечатлением всех свалившихся на меня бед.
   Я попал в прошлый год! Хотя и точно число в число, поэтому и не придал этому особого значения. Было лето - и здесь лето. Но теперь мысль, осенившая меня, имела наиглавнейшее значение.
   "Перл, ты сказал, что Юльки нет в нашем времени?"
   "Да, она могла попасть или в прошлое, или в будущее. Если бы это было недалёкое прошлое, мы бы с тобой её уже нашли".
   "Это не она попала в другое время. В прошлое провалился я. В моём мире шёл 1992-й год. Понимаешь? Она должна очутиться здесь 18 июня будущего года, я верно соображаю?"
   "Шанс есть, но не факт".
   "Шанс есть! Есть, я чувствую! Мы обязательно встретимся".
   "Поживём - увидим. Мне только одно не понятно - как так совпали психобиопотенциалы двух разных людей? Словно ты и она - одна и та же Сущность, два полюса одного магнита. Меня это удивляло и раньше, если помнишь, когда ты встретил её здесь".
   "Но ведь ты же сам - Сущность. Ты - это я".
   "У нас с тобой один и тот же потенциал".
   "Значит, ты тоже неполная, недоделанная Сущность, хоть и коллективная. Старик, поймёшь ли ты своими квантово-одическими мозгами, что такое любовь?"
   "Не функциональная информация".
   "Так вот. Я люблю её. И найду, чего бы это мне ни стоило. И ты будешь мне в этом функционально помогать".
   "Но сейчас война".
   "Да, и целый год времени впереди. Надеюсь, ты позаботишься о том, чтобы нас с тобою не грохнули в этой войне ни свои, ни чужие?"
  
  
  
  
  
  
  
   Глава 7.
  
   1.
  
   Это была война с роботами, со стороны противника в ней не участвовало ни одного обычного солдата. Техногенная цивилизация, достигнув апогея своего развития, создав чудеса техники и инженерной мысли, поставила на карту самою себя, свой принцип потребления против чуждого ей принципа гармоничного использования сил Природы.
   Первый массированный удар из космоса подорвал потенциал России, вслед за этим по земле и по небу на страну хлынули полчища машин-разрушителей. Рухнули на землю почти все летучие порубежные цитадели. Вот в такую заваруху, в общем, я и попал. Меня выслушали весьма внимательно, и, как ни была удивительна для этих людей моя история, поверили. Тем более что слушали люди, способные отличать ложь от правды. Магистрат сначала не хотел отменять свой приговор, мои мозги "просветили" ещё раз самые мощные магистры. (Ворона я больше не видел). Ещё двое суток совещались, удивлялись. Но боевые действия шли во всю, а я представлял собою весьма ценную боевую единицу, колдуны сдались. Мой "Феникс" через два дня стал правым замыкающим звена машин.
   Ну, что тут ещё рассказать? Признаться, хотелось много чего. Кому-то из вас уже практически всё ясно.... Интриги больше нет. А её и не было здесь - интриги, кроме одного, самого главного - "Вечного Настоящего". В жизни какая интрига? Это в книжках только.
   Мне хотелось рассказать вам об этой войне побольше, но, собственно, это будет лишь "набиванием объёма". Там особо нечего рассказывать - одна кошмарная бойня, кровь, стоны и скрежет зубовный. Меня потрясли боевые фрегаты, конечно. Они смахивали на технику жюль-верновских книжек своим примитивизмом и внутренним убранством. Эти глыбы клепаного железа в космосе с рядами круглых иллюминаторов и орудийными галереями по бортам.... Хотя, вы понимаете, что это было вовсе не железо, а сам фрегат, похожий на веретено, окутывала призрачная оболочка мощного эфирного поля, привязанного к планете, как пуповиной, длинной серебристой нитью. Поле генерировалось всё из той же световой энергии, из расщеплённого света, проще говоря. Лучистый Агни использовался, как оружие и бездонный источник энергии, гравитационная энергия создавала гравитонное защитное поле и притягивала к себе флюиды планеты, солнца и духов стихий. Попробуй, создай такое чисто технологически!
   Так же впечатляюще выглядели и летучие крепости - целые скалоподобные города в небесах. Но, не смотря ни на что, нас теснили тупые, бездушные, компьютеризированные роботы. Они брали нас числом, шли по горам "трупов" своих механических собратьев, не ведая ни страха, ни жалости, ни эмоций. Небольшие бронированные машины типа танкеток, тучи маленьких самолётов, сотни и тысячи одновременно выпускаемых ракет, бесчисленные боевые лазеры - саранча, одним словом. Точно, как в Апокалипсисе: "...подобные коням, приготовленным на войну, на головах как бы венцы, похожие на золотые, лица же её - как лица человеческие. И волосы у неё (у саранчи) - как волосы у женщин, а зубы, как у львов... Железные брони и крылья, и хвосты, как у скорпионов, и в хвостах - жала...". Что касается человеческих лиц - то их тоже хватало - на экранах мониторов, и в основном - женские, с приятными голосами призывающие солдат сдаваться, а местное население - не паниковать. Бесчисленные антенны и вращающиеся радарчики на башенках машин действительно чем-то смахивали на венцы.
   Обычных солдат у врага не было, я уже сказал, но были диверсионные спецгруппы из тех полулюдей - Рэмов. Помните Доула? Кстати, и Делинжер, истязавший меня на плавучем заводе, был одним из них. Эти отряды приносили больше всего проблем. Нас брали числом, повторюсь, ибо инициативников, которые могли управлять чудо-техникой, было сравнительно немного. Россию защищала обычная армия, только вооружённая лучевым оружием чудовищной силы - баллончиками с зарядом Агни мог пользоваться почти любой обученный солдат, но их, эти баллончики, ведь надо было ещё и заряжать, какими бы чудодейственными они не были...
   Территория России быстро сокращалась, вся европейская часть была занята противником за два-три месяца. Этого бы не случилось, если бы не сплошное предательство и продажность.... Люди, предававшие нас - командиры, чиновники - получали много: землю, деньги, заводы, брошенные хозяйства. И их (предателей) тоже можно понять - они клюнули на посулы начать новую, богатую жизнь. Жизнь по рецепту нормальной мировой техногенной демократии.
   Царь Алексей отрёкся от престола и остался в Москве, занятой оккупационными войсками и миротворцами ООН (уже - обычные солдаты). Похоже, бывшему царю там неплохо жилось. Ещё не окончилась война, а среди населения он уже начал свою предвыборную кампанию, проча себя на пост первого российского Президента. Выборы, правда, были назначены по окончании военных действий, но каждый месяц отодвигались.
   Победная поступь мировой Демократии остановилась, увязла в боях, стало не хватать ресурсов, техники. Такие города, как Красноярск, Якутск и Новосибирск были теперь пограничными. Это всё, что осталось от Петровской Державы на тот момент. Дальний Восток, как стая голодных тигров, терзали японцы. Сбылась их извечная мечта. У нас остался ещё Горный Алтай, населённый далеко не "державно мыслящими" аборигенами, которые и русских-то готовы были принять за оккупантов, когда их стало тут так много.... Другие азиаты в войне не участвовали, по барабану им эта война, пока их никто не трогал.
   Новые рубежи России удерживали три оставшихся летучих крепости, две эскадрильи "Серебристых демонов" и двести тридцать два человека инициативников, среди которых был и я. Наши корабли, машины и оружие по-прежнему оставались непостижимой загадкой для противника. Ведь всё дело было в людях, в бездонных силах, подвластных нам и неподвластным "искусственному фактору". При посвящении магистрами, инициативники давали особую клятву верности, в случае нарушения которой, теряли все свои способности и не могли помогать врагу. Предатели были, конечно, они многое могли рассказать, но оставались бессильными, их одические диски распадались, и связь с Сущностью прерывалась. Магистры были уверены, что то же произошло и со мною (вернее - с Демьяном), но я-то был не Демьяном и Силою этой волшебной ещё просто не умел тогда управлять.
   Теперь изменники, похоже, все ушли, поредели армады роботов и орбитальных лазеров, мировая Демократия подумывала уже о передышке и переговорах. Россия словно раскололась на два государства - старого и нового порядка. Раскол произошёл и в Магистрате - эта организация, похоже, подошла к рубежу своего полного упадка, с нами оставалось человек пять иерофантов тайных наук бога Перуна. Ворона среди них не было, и никто вообще не знал, где он...
   А свёл меня с ним снова случай, резко повернувший мою жизнь в другую сторону самым неожиданным образом.
  
   2.
  
   Обольщаться тем, что переговоры прошли успешно, и война закончилась, не приходилось. Все понимали, что это лишь передышка лет на пять-десять, пока враг создаст новые армии роботов, новые технологии и новое оружие. В предгорьях Алтая началось возведение укреплённого города, который должен был расположиться на 90 процентов внутри толщи скальных пород, уйти под землю. Там, в этой новой нашей столице мы собирались сохранить остатки нашей культуры для потомков, которые рано или поздно вернуться на земли предков...
   Работы шли полным ходом, благо, что недостатка в энергии и ресурсах мы не испытывали. Сказочная "квазитехнология" расщепления обычного солнечного света была настоящим Рогом Изобилия, стоит, пожалуй, упомянуть об этих аппаратах. Главным элементом в них был так называемый "Солнечный камертон". Приводил его в действие всё тот же одический диск. "Камертон" давал электромагнитный резонанс с "Солнечным Ритмом", на этой резонансной частоте работали электромагнитные контуры из пар параллельных пластин. Пары таких пластин располагались друг относительно друга под углом 90 градусов, это было связано с тем, что в световом потоке электрическая и магнитная волна перпендикулярны друг другу и вращаются, создавая спиральный вихрь. Благодаря этому вихрю свет становится светом. Электрическая составляющая света проявляется в виде волновых свойств. Магнитная - в виде корпускулярных. Мощное резонансное поле пластин останавливает вращение электромагнитного вихря, и из одного контура выходит волновое "сверхлёгкое" электрическое излучение - Агни, а с перпендикулярного контура возникает излучение из магнитных гравитонных частиц - "точечек" тьмы. И то и другое - строительный материал для производства любой материи, генерирования любых атомов и химических элементов. Гравитоны, благодаря магнетизму, "слипаются" в кварки, кварки становятся основой атома - протонами, нейтронами и т.д., а лучистая энергия превращается в электронные оболочки. И то и другое по отдельности (лучистая энергия и гравитонные частицы) - можно использовать, как оружие чудовищной разрушительной силы. Про Агни-разряд вы уже знаете. А пучок гравитонов - частиц с почти бесконечной массой, способен проделать "холодную" дыру в любом материале. Вот такое "горячее" и "холодное", можно сказать - абсолютное оружие; вот такое соседство возможностей созидания и разрушения. Источник у них один - Солнце. И если нам суждено будет умереть всем, эти технологии уйдут вместе с нами в могилу. Представляете, что создаст Пентагон, дай ему в руки подобное.... Да и почти невозможно добиться таких эффектов чисто технологически, почти всё зависит от человека.
   Впрочем, это маленькое отступление для тех, кому интересно. Всё-таки, мне пришлось очень много работать с конверторами материи, это действительно чертовски интересно, создавать, точно Бог, любые материалы и формы практически из ничего, из света, почти мгновенно материализовывать любую мысль. Когда-нибудь вся цивилизация будет пользоваться такими машинами, когда поумнеет и прекратит войну. И - когда-то пользовалась, ведь есть же легенды о Роге Изобилия...
   ...Где-то высоко в горах Алтайского хребта находилась запретная зона, куда имели доступ только пять наших магистров, имел бы доступ и я, если бы был настоящим Демьяном Калика, магистром, придворным алхимиком VI степени и инициативником 2-го Ранга Имперского Звёздного Флота. А так я, хоть и имел свой Одический диск, регалиями и выдающимися способностями не обладал, числился в учениках. Там, в горах, под самым Солнцем, стояли самые мощные конверторы, которые работали, в том числе, и как огромные орудия. Время от времени они сбивали с орбиты спутники-шпионы и всё лишнее. Огромные пространства контролировались с тех вершин. И вот однажды оттуда поступил сигнал о вторжении. Диверсионную группу киборгов-Рэмов уничтожили быстро, но один ушёл, умудрился как-то, была у него какая-то новая защита, мы ещё не поняли, какая.
   Уйти совсем он не мог, чем бы ни обладал, но надеялся, видимо, успеть сделать своё чёрное дело. Мне сообщили, что Рэм передает привет лично мне, и имеет кое-какие счёты, которые готов свести. Пришлось пережить несколько неприятных минут, когда на тебя смотрят с подозрением. Вновь мои мозги подверглись скрупулезному зондированию. Это было не просто неприятно, но и откровенно противно. Столько пережито уже сражений, такая работа сделана... Убедившись в моей лояльности, меня отправили старшим группы захвата. Раз уж вышеупомянутый субъект имеет ко мне что-то, именно мне и предоставлялась возможность его ликвидировать и доложить по всей форме. Кто же это? Доул? Была информация, что его нейтрализовали. Выжил? Из Рэмов я был знаком ещё только с одним - Делинжером. Пожалуй, этот и правда имеет ко мне счёты. Что ж, значит, придётся снести ему башку, наконец. Я полетел. Было это в июне следующего года. Всего несколько дней оставалось до того, как я надеялся найти свою Юльку, мучился вопросом, под каким предлогом отправиться в неблизкое путешествие в Центрально-Восточную Атлантику. Да и появится ли она вообще там? Был всего лишь маленький шанс...
   Полумеханический "барашек" заставил меня "побегать". Американцы, оказывается, разработали технологию визуальной невидимости и теперь испытывали, дав задание диверсантам взорвать ядерный заряд под горой с конвертором. Бомбу у них уже отобрали и обезвредили. Невидимкой, как оказалось, был последний и единственный лазутчик, он ушёл в долину, заросшую густым кустарником. Заросли прорезала бурливая речушка, а тесная долина, похожая больше на каньон, была стиснута двумя почти отвесными склонами. Пара миллионов лет ушло, поди, на то, чтобы воды речушки проложили в горах себе эту дорогу.
   Когда "Феникс" вынырнул из густых облаков над отрогами и скользнул к долине, я вдруг узнал эти места. Сначала - показалось, возникло стойкое чувство "де-жавю", потом вспомнил - тот сон-видение в кресле Валькиного агрегата. Склон горы с нависшей над пропастью тропкой, где я разговаривал со странным стариканом, который подарил мне камень и спихнул с обрыва своей клюкой... Точно! Это - здесь. А гора та, оказывается, внутри которой стояли конверторы. Но сейчас надо было сосредоточиться на поиске лазутчика. Я снизился к речушке и медленно летел вдоль распадка, "Феникс" сканировал пространство, быстро обнаружил сразу несколько эфирных следов. Американцы научились создавать фантомы? Видать, всё-таки был толк от предателей из наших рядов.
   Зависнув над водой, "Феникс" сделал оборот на 360 градусов, посылая импульсы во все стороны. Точно - фантомы! Вспомнилось, как тогда, на кладбище техники, гонялся за моими фантомами Лютый Зверь. При новом обороте обнаружились новые следы. Где же он спрятался? Тут и прятаться-то негде. Найдём.
   Минут двадцать летал я взад-вперёд по ущелью, пока, наконец, не обнаружил Рэма в каменистой осыпи под обрывом с тропой. Я завис над грудой камней, оставалось только нажать на гашетку и испарить несколько сот кубометров породы вместе с незадачливым, пусть и невидимым лазутчиком. Даже неловко как-то состязаться с ним.... Всего-то делов.... Куда им до нас? Пальцы потирали кнопки, но я всё медлил, не открывал огонь. Слишком просто как-то и бессмысленно. Ведь он как бы бросил мне вызов, совершенно бессмысленный вызов. Сумел уйти от не знающих о невидимости охотников, запросто мог прикинуться булыжником, к примеру, потом послал по радио мне привет, когда охотники улетели. Ерунда какая-то, что-то не то здесь.
   "Перл, садимся. Пойду-ка, посмотрю на этого "барашка". Чего-то хочет он, определённо".
   "А оно тебе надо? Шваркнул из пушек - и на базу, за орденом".
   "Думаю, что мы в состоянии его и так шваркнуть, идём".
   Посадив "Феникс", я открыл колпак кабины, всмотрелся в каменистую осыпь. Пусто. Тихое хрустальное журчание воды позади. Где-то высоко вверху поёт свою извечную песню ветер. Здесь - почти безмолвие, листва корявого кустарника, цепляющегося за песок и камни не шелохнётся. Скалистая стена, изрезанная трещинами отвесно уходит в высь, кажется, подпирает лоскут неба, освещена там, в поднебесье солнечным светом и отсветами горящих на солнце ледников. Величественно...
   "Где он, Перл?"
   "Правее, вон там, за самым большим валуном. Похоже - плох, опять батарейки на исходе".
   "Бедняга, здесь, поди, розеточек на 220 нема...".
   "Не расслабляйся, от этого кадра можно ждать чего угодно. Оружие приготовь".
   Сделай то, сделай это, подними ножку - ступенька... За год я уже привык к этому занудству моего помощника. В конце концов, это была его прямая обязанность - оберегать мою драгоценную шкуру. Может быть поэтому, начинаешь делать всё наоборот и игнорировать "инструкции по технике безопасности"? Такая уж она, натура, так называемый "человеческий фактор", ити его в душу...
   Посему, ощупав рукоять лучевого пистолета в кобуре на поясе, даже не соизволил извлечь ствол на свет божий. Орудие было теперь у меня знатное, не в пример моим давнишним самострелам. Прямо - кино "Звёздные войны", даже круче. Оно (орудие) мне, естественно, полагалось, но Агни-разряды, если помните, я умел метать голыми руками. Однако для сотворения сего грозного чуда требовалось на секунду больше времени, нежели просто вдавить спусковой крючок.
   Рэма я увидел сразу, как только зашёл за валун. Он уже не был невидимкой, сидел на камне, сложив руки на коленях и уставившись взглядом под ноги. Совсем скис.... Вроде - не Доул, но Делинжера не помню, хоть убей, да и все они, эти монстры биотехнологий, на одно лицо - лобастые, лысые.
   "Как его реакция, Перл?"
   "Ждёт тебя, энергетика почти на нуле, агрессия не фиксируется".
   Вот и славно. Я медленно приблизился, остановился от него в двух шагах. Никакой реакции. Что ж, присядем рядышком, подождём. Я опустился на ближайший камень.
   "Не садись!" - крикнул Перл, но было уже поздно. Сделанное движение человеческому телу, в отличие от механизма, остановить гораздо сложнее. Я сел. Громко треснул электрический разряд, прошив всё моё тело снизу до верху. Заднице досталось больше всего, аж палёненьким запахло. Сознания не потерял, просто рухнул навзничь, полностью парализованный. Какая же собака, это полумеханическое двуногое! И как по-дурацки я попался! Задница зарастёт быстро, конечно, правда теперь не ясно, сколько ей вообще жить осталось. Жалко её, родная, всё-таки, и себя-то как жалко! Я скосился на Рэма.
   Тот глянул на меня исподлобья, флегматично кивнул головой. Потом неспешно вытащил из-за пазухи какой-то блок с моргающим зелёным огоньком, расстегнул на груди молнию комбинезона, открыл дверцу в грудине и вставил туда эту штуковину. Блок питания, - догадался я. Терминатор хренов... Ну, и что дальше? Хотелось спросить, но даже язык не ворочался. Сколько же киловольт пришлось на мою голову? Вернее - на нижнюю часть тела? В мозгах прорезался голос Перла, но ничего путного он не сказал, только киловольты уточнил, отматюгал последними словами. Научился за год, а ведь раньше не ругался так. С кем поведёшься...
   Рэм встал, сделал шаг ко мне, упер руки в боки.
   - Догадался, кто я? - спросил по-английски.
   Отвечать, пока, я был не в состоянии.
   - Правильно, господин Миролюбов, он же Демьян Калика. Меня зовут Делинжер, какая встреча!
   Он склонился над моим лицом, загородив полнеба, вернее - лоскут неба и стену обрыва, оскалился в холодной улыбке:
   - Ваш агрегат в этой горе мы ещё взорвём, рано или поздно. Ну, а с тобой просто хочется свести счёты, я не привык оставлять не законченных дел. Интересно, если медленно пережечь лазером тебе шею, ты сдохнешь? Если да, то сразу? Или отрастёт новая башка, а? Проверим?
   Надо было просто шваркнуть из пушек "Феникса", прав был Перл.... Как точно, вражина, всё рассчитал, бестия, каждый мой шаг, мои реакции. Нельзя так недооценивать врагов, нельзя. Но теперь всё, что ли? Неужто спектакль окончен? Делинжер выставил свой замечательный указательный пальчик с вмонтированным туда лазером, направил на меня, опять мило осклабился. Я попытался рвануться, тело только начинало отходить от шока, Перл молчит.... Кончик пальца Делинжера почернел.... Зажмурившись, я снова попытался дёрнуться. Бесполезно.
   В этот момент до ушей донесся смачный звук сильного удара с глуховатым, но звонким металлическим оттенком, я раскрыл глаза. Белое лицо Делинжера с закатившимися глазами ещё мгновение нависало надо мной, потом отъехало в сторону. Гремя полуметаллическими костями, киборг рухнул на камни. Теперь на фоне неба нарисовалось другое лицо. Того старикана с кривым посохом, обитателя горы. Я перевёл дух, тело начинало слушаться, пошевелился. Усмехнувшись, старик произнёс:
   - Развелось, да? Паразитов этих, что тараканов.
   - А... Зд-арасте... - артикуляция восстанавливалась. - Спасибо...
   - Пожалуйста, юноша, пожалуйста. Встать можете? - он протянул мне свой посох.
   Ухватившись за него, я стал медленно подниматься. А этот бородатый Кэттвизл, или как там его, продолжая усмехаться, зубоскалил:
   - Штанов запасных вот, только предоставить не могу вам пока, молодой человек. Придётся топать с драной задницей, уж извиняйте, извиняйте. Сами-с виноваты.
   Я с опаской оглянулся на Делинжера. Неужто его можно вот так вырубить одним ударом дубиной по башке? Старик прочёл мои мысли.
   - Приноровились мы уже. Орясина тоже не простая, можешь не переживать. Кранты ему. Словечко из вашего мира. Дурацкое, но меткое, да?
   Шутник, однако. Но голос какой-то знакомый. Кто-то из магистров? Но раньше не видел его. Перл всё молчит. Обиделся, что ли? Я тоже у него ничего не спрашиваю, само выяснится.
   Пробираясь через россыпи камней, мы приближались к скалистой стене. Куда ведёт меня? Правда, не удобно, как-то с драной задницей, да на люди.... Ещё жжёт, но, думаю, Перл быстро справится. Осторожно потрогал пальцами. Как больно, чёрт возьми. Славно поджарил меня этот сукин сын Делинжер, грамотно.
   Гранитная стена расступилась перед нами - вернее, её, похоже, и не было в этом месте, только внешняя иллюзия, голограмма. Мы очутились в круглой, скупо освещённой редкими светильниками шахте с гладкими стенами. Шахта уходила вверх на огромную высоту, ряды плафонов светильников сливались там в одну точку. Едва мы ступили на дно этого бездонного колодца, как пол под ногами вздрогнул, и, плавно набирая скорость, поехал вверх. Внизу под ним ощущалась лёгкая вибрация, и доносилось тихое гудение электромотора.
   - Народу много там будет? - осмелился спросить я. - Неудобно как-то, правда.
   - Не волнуйтесь, сударь. Обитателей сего склепа мало волнует ваше живописное седалище. С вами собираюсь только я побеседовать.
   - А как, э..., простите, вас величать-то?
   Старик смотрел чуть насмешливо.
   - Не признал?
   - Только голос.... Где-то...
   - Эх, а ещё под магистра канает, памяти - ноль, чутья - тоже. Ладно...
   Старик поднял свободную руку, занёс её назад, к загривку, с хрустом содрал с головы маску. Страшноватое лицо, глянувшее на меня, невозможно было не узнать.
   - Ворон...
   - Я, - он осклабился своей жуткой демонической улыбкой. - Милости просим в гости.
   - А зачем... ну, это вообще? Маскарад... И так бы пообщались.
   - Ну, как же. Скучно тут, знаете ли, молодой человек, хоть какое-то разнообразие. Потом, ведь я мастер мистификаций, это моя профессия, если угодно.
   - Откуда взялся образ этого старикана? Ведь это было всего лишь моё видение, очень давно.
   - Откуда взялось твоё видение, лучше спроси. Образ сей, существует уже много лет, он помогает мне делать мою работу там, в миру, среди людей.
   - Что за работа? Мистификация?
   - Разная. Я ведь чёрный колдун. Впрочем, кое-что должен тебе рассказать, не торопи. Прежде попробуй понять ещё одну маленькую вещь. Ничего не улавливаешь? - он пошевелил пальцами перед моими глазами, точно пытаясь что-то показать. - У таких людей, как я, ведь должен быть не один образ, как думаешь?
   - Вы говорите загадками.
   - Можно на "ты", давненько знакомы.
   - Да? Около года, наверное...
   Ворон вздохнул, безнадёжно махнул рукой. Отбросив маску старика, полез в карман. Достал пачку "Кэмела", чётким движением забросил в рот сигарету.
   - Ну, ты, брателло и тормоз, - щёлкнул пьезозажигалкой в форме обнажённой женской фигурки, - Перестройки, - пустив дымок, снова ухмыльнулся.
   Вот тут я слегка обалдел, конечно.
   - Вал-лентин?...- выдавил, тараща глаза.
   - Ну, наконец-то. Что, рожа моя не нравится?
   Театрально махнув рукой с сигаретой, добавил:
   - Ну, уж простите, какая есть.
   - Так... сколько ж... тебе это, лет-то?
   - Хрен его знает, корешок. Порядка пятисот с лихоем. Правда, морщинок этих тоже пришлось подклеить.
   Он снова поднёс руку к лицу, взялся за ухом и содрал ещё один слой латекса. Морщин, похожих на шрамы, поубавилось, но лицо от этого ничуть не стало "моложе и пригоже".
   - Сам понимаешь, ремесло чёрного колдуна. Какая у меня должна быть физиономия, по-твоему, а?
   - Да... Не Ален Делон...
   - Даже не Пьер Гишар, хотя весь мир - сплошная комедия. Сделаю, наверное, себе и его голову.
   - А это, - я развёл руками, - надо понимать, твоя резиденция?
   - Совершенно верно, как у Фантомаса. Обожаю этот фильм. Не откажешь в любезности, будешь гостем? Откушаем, пообщаемся?
   - Давно мечтал, чёрт ты старый. Водка, яичница, пельмени, "Алазанская долина"?
   - Угадал.
   - Годится. Только найди мне, всё же, какие-нибудь штаны...
   Он оскалился, выпятив нижнюю челюсть, и зажав зубами сигарету. Да, лучше уж точно было не глядеть на него в этот момент.
   - Приехали, милости просим.
  
  
  
   3.
  
   Мы сидели за обширным столом белого мрамора на живописнейшей высокогорной террасе, вырубленной в скале. Странные головастые и худосочные существа, похожие на наших легендарных "НЛОшных" гуманоидов, бесшумными тенями сновали туда-сюда, сноровисто накрывали на стол. Пейзаж отсюда открывался просто безумной, величественной красоты: огромные пространства, червлёный окоём небес, Солнце, серебристые горные пики, бездонные ущелья, жилы расплавленного металла сверкающих на солнце рек далеко внизу, зелёные долины...
   Мощёная изумительной плиткой терраса была обставлена со вкусом. По краям - ряды экзотических пальм в кадках, все стены и потолок - покрыты зелёным ковром плюща с белыми цветками. Балюстрада сделана на старинный манер - тоже белого мрамора, с пузатыми балясинами и толстыми, классическими бордюрами. Тонкие колонны аркадой поднимались от балюстрады, и возле каждой восседали, поочередно, изваяния крылатых ангелочков и рогатых чёртиков. Из переплетений громадных листьев пальм доносился заливистый соловьиный щёкот - неужели на деннице живые птахи щебечут? Известно - птица ночная, но тут любые чудеса, поди, не в диковину. Мяуканье важных павлинов, которые расхаживали тут же, пожалуй, не очень вязалось с соловьиными трелями. Слишком много экзотики, пожалуй... Да ещё эти гуманоидики...
   - Барские у тебя замашки, брат, - сказал я Вальке.
   Он усмехнулся. В зубах - неизменная, наполовину сотлевшая сигарета.
   - Ну, а чего плохого? Лучше, чем ворочать цветной металлолом на складе у Стоволосова, верно? Тут, видишь ли, сбылись абсолютно все мои мечты и замыслы. И тебя, кстати, притащил я сюда не без умысла. Думаешь, домой отправлю? Хм, не надейся. К тебе у меня есть другое предложеньице.
   Вот так, с ходу, взял и отмёл мою главную, можно сказать, надежду. Я попробовал перевести разговор в другое русло.
   - Ладно, расскажи хоть, как тебя угораздило так состариться?
   - Эксперимент тот мой прошёл успешно, но неуправляемо. Молодой был, неопытный, понимаешь. Занесло меня, брат, в жуткое прошлое. Попал со своим агрегатом к древним волхвам. А они, оказывается, знали, что я появлюсь, пророчество было там у них какое-то. Ну, появился. Мы, естественно, чем занялись? Чем обычно - давай Россию-матушку спасать, вестимо дело. С той поры, почитай, со всеми царями довелось поработать, которые имели шанс на успех, но таковых мало было, честно говоря. Свежей крови не хватало в плане генотипа, дохрена дураков и идиотов у власти стояло, клонированных в одной семье. Хорошо вот немчура кровь разбавила, явились миру Романовы. Петруха Первый надежды подавал, много делов наделал, скурвился. Вся чета Романовых деградировала, всё одно. Вот, Пятый Петруха был последним, да. Игра по крупному, большие ставки, но тоже скурвился. Ему, почитай, больше всех Силы дали, но лишь отсрочили агонию. Да-а... - Валька затянулся сигаретой, вприщур разглядывая меня, словно оценивая: "А этот вот как, скурвится, али нет?". Раздавил окурок о белый мрамор стола, щелчком ногтя отправил в пропасть.
   - Теперь война началась, да нихрена у них не выйдет - мнимая победа над Россией, мнимая. Интересная игра, втянулся я, понимаешь. У нас тут вообще, нормальная такая организация, глобальная можно сказать. На Алтае - это только одна из резиденций. Филиалы на Урале есть, на Памире, в Тибете. Везде, где зоны аномальные, тарелки всякие, ну, и всё такое. Наша работа...
   Мне почему-то вспомнился Хазанов в его интермедии про бабника: "Я - секретный физик. Закон Кулона слышала? Моя работа...". Прозвучало уж больно похоже. Вообще, вполне в Валькином стиле.... Он продолжал:
   - Мы теперь по разным мирам параллельным работаем, в нашем с тобою тоже, кстати. Ленина, Сталина, Гитлера, Пиночета, Мао Цзэдуна, Ким Чин Ира, Саддама Хусейна, - знаешь таких? Всех обрабатывали.
   - Постой, а причём тут эти диктаторы-фашисты?
   - Как причём? Не все фашисты, кстати, но все - правители, все у власти. Соль в том, что от нашей воли мало что зависит, хоть мы и тайная могучая мировая власть. Коллективная воля людей - она ставит диктаторов, делает революции. Люди сами программируют своё коллективное будущее, так сказать, "заслуживают", как там где-то говорилось, "своих правителей". Мы лишь пытаемся сделать так, чтобы цивилизация, проявляя свою общую свободную волю, не угрохала планету. Как тебе такая работка? Остаёшься? Нам свежие кадры нужны. Моя протекция будет стопроцентной.
   - Хм, не знаю.... Размах, конечно. Правда, не всё понятно. У меня пока сейчас в голове... более мелкие проблемы, так сказать, не разрешились...
   - Да, понимаю, понимаю, потому и не тороплю. Подумай, погости, водки попей. Я, как ты догадался, приложил свою руку не только к мировым проблемам здесь, но и к твоим личным тоже.
   - Ты, значит, всё время как бы вёл меня здесь? И там - в лесу, и в огне пожара, и в электричке, и здесь теперь?
   - Да, дружище. Так уж вышло, что вы с Юлькой попали в другие пространства по моей вине, я был в долгу у вас.
   - Где же Юлька? Тут с ней, с её двойником, такое...
   - Знаю, знаю. С твоим двойником тоже мало приятного было. Твоя Юлька, она... Не совсем удачно вышло, моя вина.
   - Она жива?
   - Чёрт, покултыхался бы ты с моё, понял бы, какая это абстракция "жив-мёртв"! Здесь - мёртв, а в кванте времени, рядом, в соседнем Потоке - жив. И это тоже ты.... Я сейчас даже сам не знаю, кто я такой, какая версия самого себя, и сбился со счёта, сколько раз меня уже убили...
   - Валька, не пудри мозги. МОЯ Юлька, где она?
   - Она попала в петлю времени, она НИГДЕ. Исчезла там и не появилась нигде. Но ты можешь встретиться с любой её версией в любом мире, где есть благоприятное стечение обстоятельств.
   - С любой версией, - передразнил я его. - Какие, к хренам, версии? Ты о живом так человеке говоришь, вообще, или о чём?
   - А, - Валька безнадёжно махнул костлявой рукой.
   Кажется, мы с ним говорили и мыслили на разных языках. Может, правда, надо лет пятьсот проболтаться между бесчисленными сонмами миров и своих собственных двойников, чтобы напрочь утратить дурацкий юношеский романтизм, максимализм, эмоциональность...
   - Её никак не вернуть назад, в потоки времени?
   Он отрицательно качнул головой, зажёг новую сигарету.
   - Её не вернуть. Подумай, карты я тебе раскрыл. У тебя будут все возможности. Ты - друг мне, я хочу как лучше для тебя. Оставайся, большие дела ждут. Эпоха Возрождения, небывалая Эпоха. И мы - у самых её истоков. Мы соединили Естественное и Искусственное, гармонично соединили. Чудесные вещи получились, ты сам видишь, небывалые технологии. Скоро всё это пойдёт в мир отсюда, из России. Подумай.
   - Знаешь, старик, - сказал я и усмехнулся: ведь Валька и правда, старик, причём супердревний, "суперстар". - Не хотел бы я остаться у вас. У тебя есть другие варианты моей участи?
   Он задумчиво глядел на меня сквозь облачко сигаретного дыма, словно и не сомневался в моём ответе.
   - Всё в твоих руках, по большому счёту. Однако стол накрыт, прошу.
   Он проворно взял в руки объёмистый гранёный графин из горного (не иначе) хрусталя, плеснул в замысловатые рюмки. Я насадил на вилку кусочек экзотического, но приятно пахнущего мяса непонятного происхождения. Птица, что ли?
   - Юрской археоптерикс, поразительно нежная штука, попробуй, - кивнул Валька. - А вот это - свиноптица с планеты Нибиру. Мои серые друзья подкинули, разводят там. Однако лучше нашей водки, куска сала и ядрёного солёного огурца нет нигде ничего, уверяю. Яичница с пельменями - статья отдельная, скоро принесут, кстати. Пришлось гонцов отослать в ближайший Питерский гастроном за пять тысяч вёрст отсюда. Уже вернулись. Ну, давай, за встречу, что ли?
   Я бросил тяжёлый взгляд на графин. Литра полтора, тудыть его в колено.
   - А что, твои серые друзья с планеты Нибиру не потребляют?
   - А, пробовали. Дохлые больно, сразу ломаются. Песен не знают никаких, ноль фантазии. Давай, короче.
   Мы чокнулись, выпили. Глядя, как меня перекосило, Валька многозначительно добавил:
   - Первая всегда поперёк горла, с грехом пополам, вторая - чёрт с ним, а третья в удовольствие. Ты же не хочешь, вроде как, остаться здесь? - в стопки снова зажурчало.
   - Нет, - я надкусил юрскую дичь. Ничего такая...
   - Тогда извиняй, брателло, может, больше и не увидимся. Твоя дорожка будет узка и коротка.
   - А где твои... ну, эти, коллеги, что ли? Люди в смысле. Чего, пить не будут?
   - Все делом заняты. Только у меня выходной сегодня, отгул, понимаешь.
   - И много вас?
   - Не очень. Двенадцать человек всего, но членов Братства около пятисот.
   - Как это?
   - Да очень просто - двойники из разных миров. Думаешь, я один бегал там за тобой по лесам, полям и весям? Давай-ка по второй, за удачное завершение. Ждал я тебя, ждал. Дождался, вот, наконец.
   Выпили, зажевали. Помолчали каждый о своём.
   - Точно не останешься? - снова спросил Валька, отправив в пропасть очередной окурок. Хорошая, какая пепельница, бездонная...
   Я откинулся на спинку кресла, в желудке приятно пощипывало. Вот сейчас ведь напоит, глядишь, и соглашусь. Да нет, - вздохнул, подумав о Юльке. Неужели совсем нет шанса? Вроде как.... Грустно, как-то, неправильно. Неправильно.
   - Ладно, не отвечай. Знаешь, я даже немного завидую тебе. Твоя дорожка хоть узка и коротка, зато это ТВОЯ СОБСТВЕННАЯ ДОРОЖКА и жизнь. Единственная и неповторимая. Обретя бессмертие и Силу, власть над Временем, пространством, материей, я... мы все тут чего-то утратили. Очень не большое, но очень личное, неповторимое, вольное. Большая космическая свобода неволит, брат... - он снова налил, старчески вздохнул и ссутулился. - Давай. Я люблю тебя, сынок. Живи, - он протянул руку, чокнулись...
  
   Самое главное мой друг сказал, как всегда, когда мы уже почти готовы были петь песни, яичница и пельмени были благополучно уничтожены, и водки в графине оставалось мало-мало. Мы сидели, обнявшись и задрав ноги на мраморный стол, прямо на почти нетронутую дичь юрского периода и карбонад из нибируанских свиноптиц. В свободной руке валька держал солёный огурец, а я - графин. Классный графин такой, тяжёлый, и водка, почему-то в нём постоянно холодная, точно из холодильника только что.
   - Давай стопари, где там?
   - Ща.
   Стараясь, по возможности, делать правильные движения, я убрал ноги со стола, пододвинул стопки. Долго прицеливался и сопел, но благополучно попал.
   - Ну, за что пьём?
   - За тебя, Денис, дружище. Ты прав.
   - В чём?
   - В том, что твоя Юлька задержалась на год.
   - Как? Ты же сказал...
   - Я сказал, я сказал, - передразнил он. - Знаешь, кто я? Я мистификатор, великий. Я манипулирую жизнью, мирами. Но сие не значит, что я один такой, как Бог.
   - А кто ещё?
   - Да, кто угодно. Ты - тоже. Ты почувствовал, что она свалится тебе на голову через год, значит так и будет. Почему поверил мне, а не себе?
   - Так и будет? - пьяную пелену сняло с меня, как рукой.
   - Что ты, как попугай всё повторяешь, глаза вылупил? Я НЕ ЗНАЮ, КАК ОНО БУДЕТ, понимаешь? Не зная только можно заниматься воплощением иллюзий и мистификаций. Хочешь узнать - отправляйся в Атлантику.
   Он махнул стопку, крякнул, усмехнулся:
   - Эх, учиться тебе ещё и учиться, отрок ты порочный, болтливый и невежественный, что дубовая колода...
  
  
  
   4.
  
   Прогостил в Валькином бункере я два дня. Хорошо иметь такой амулет, как мой Перл, после пьянки никакого отходняка вам и головняка: всё поправит, подкрутит, подвинтит, маслица подольёт, давление стравит, красота. К хорошему быстро привыкаешь, к такой халяве. Она ведь, халява - в крови у нас, поэтому, видимо, русские колдуны первыми внедрили Одические диски.
   Сводил меня друг и на экскурсию по внутренностям горы, показал хозяйство. Колоссально. В самом центре, в пустом жерле потухшего вулкана, строился огромный звездолёт. Собственно, особой нужды в нём и не было в данный отрезок исторического периода, просто Вальке хотелось, творческий порыв, так сказать, замешанный на практически неограниченных возможностях. Пару раз ещё предлагал мне остаться. Слетаем, говорит, на другой конец галактики, поглядим, а что? Велики были соблазны, ничего не скажешь, но в груди ныло, я с тоской поглядывал на календарик наручных часов. И день расставания настал.
   - Знаешь, если найду Юльку, вернёмся к тебе сюда, а если не найду - больше и податься-то будет некуда. Так что, думаю, увидимся скоро.
   - Ну-ну. Так и даст она тебе со мною водку пьянствовать. Это, брат, уже другая история. Жизнь семейная, квартира-машина, пелёнки-распашонки, ползунки-подгузники, соски-писки, горластые голопузые такие Денисята. Болото! Даже и не появляйтесь тут. Домой катитесь, в своё измерение. Или - куда угодно. Мне, на старости лет, покоя охота. Павлины-мавлины, соловьи, горы, свежий воздух... Седалище-то зажило?
   - Зажило, зажило.
   - Ну, вот, и отправляйся, садись в свой "Феникс" и проваливай себе с Богом...
   Обнялись.
   - Ладно, лихом не поминай, за всё спасибо. Увидимся, уверен.
   - Спасибо не булькает...
   Я улетел. Сделал прощальный круг над огромной горой. Снаружи вообще ничего не видно, здорово, конечно. Мой курс лежал далеко на юго-запад. Мы поднялись на высоту километров сорок и дали почти максимальное ускорение.
  
   В промысловом районе Гвинея-Конакри пусто никогда не будет. Ушли наши сейнера, появилась целая флотилия мелких судёнышек с филиппинцами и узкоглазыми азиатами на борту, под неопределёнными флагами. Прилетел я днём, порядком напугав этих аборигенов. На их шаландах даже не были предусмотрены туалеты, отхожее место располагалось на корме, имело вид деревянной площадочки с дырой и поручнями, чтобы держаться.
   Один из филиппинцев как раз сосредоточенно делал своё дело на свежем воздухе, когда вдруг, как снег на голову, над самой мачтой со свистом пронеслась огромная чудо-птица. Бедняга аж чуть не провалился в парашу от испуга.
   Я посадил машину прямо на воду. Оставалось ждать. Перл сказал, что сразу обнаружит пространственные и эфирные возмущения, если будет иметь место прокол континуума. Главное - вовремя подоспеть в этот момент и подобрать Юльку. Оставалось ждать часов десять, и тянулись они неимоверно долго...
  
   Настала ночь. Южное небо превратилось в фантастический звёздный холст. Я полулежал в кресле, глядя в эти безмерные дали и слушая тихий плеск волны о борта "Феникса". Океан земной и океан небесный, достаточно только желания, чтобы перенестись туда, и нет ограничений. Невероятное чувство - сознавать это. Чувство, словно ты всегда дома, весь мир - большой и такой красивый дом.... Впрочем, это всё лирика, но я бываю склонен к ней.... "Пирдуха", - как брякнул однажды Серёга-радист по моему стихотворению цитатой из полузабытой эстрадной пародии на Горбачёва. Валька вон, вовсе не склонен ко всякой там лирике, любовь-морковь и прочие вещи.... Однако ж, всё туда же, к звездам, тянет его, тянет. Может правда, дурак я и надо было остаться? Ага, а Юлька просто утонет здесь или попадёт к этим аборигенам. Смог бы я тогда себя простить? Нет, до конца жизни....
   "Есть возмущение, взлетаем, у нас секунд десять, две мили на северо-запад отсюда", - сказал вдруг Перл, сердце будто подпрыгнуло к самому горлу.
   Десять секунд, на самом деле - не такой уж и маленький срок. Чёрная, почти бесшумная тень, со всплеском прянула в небо прямо из-под носа очередной шаланды. Надеюсь, они там не обделались от испуга прямо у штурвала?
   А ровно через десять секунд эта же тень плавно опустилась над барахтающейся в воде человеческой фигуркой...
  
   Ладно, описывать нашу встречу уже не буду, и так всё ясно. Понадобилось некоторое время, чтобы успокоить Юльку, завернуть сначала в большое полотенце, потом одеть в заранее приготовленную одежду. В кабине "Феникса" жутко тесно двоим, но как-то не теснее, чем на одноместной судовой койке с высокими бортами. Мы сидели, обнявшись, счастливые. Она была страшно удивлена, но, поскольку, толком даже не успела испугаться, успокоилась быстро, с огромным недоумением стала слушать мой длинный и сбивчивый рассказ. "Феникс" тихо покачивался на воде, пока не забрезжил рассвет. И вот, едва рассвело, нас почтил своим совершенно неожиданным появлением мой дико состарившийся и страшный друг Валька, он же магистр Ворон.
   Материализовался он прямо верхом на фюзеляже, перед открытым колпаком кабины, с сигаретой в зубах, естественно. Криво усмехнулся:
   - Хеппи-энд, значится? Хотелось глянуть на вас, мои голубки.
   Ну, блин, удивил он меня в очередной раз. А если бы мы тут любовью занимались?
   - Да, ладно, сейчас исчезну. Хочу открыть тебе ещё один маленький секрет, дружище, закрой варежку. Я тебя опять обманул.
   Струйка дыма в сторону.
   - Великий мистификатор, царь миров и бог не я.
   - В смысле?
   - Блин, ну тормоз... Мы с тобой, два дня тому как, о чём беседовали, а? Пока спроси меня "А кто?", потом "догонишь" тему, когда я исчезну.
   - Ну, кто?
   - Да ты сам, чёрт бы тебя побрал. Ты сам создал реальность нашей встречи, и возвращение сей прекрасной девы из петли времени. Не прилетел бы ты сюда, она бы не появилась, не провалилась бы в этот мир, и меня бы тут тоже не было. Уловил?
   - Почему я? А как же ты сам?
   Признаться, заставил он напрячься мои мозги своими "улётными" сентенциями.
   - Да так же, полно своих заморочек. Всё бытие, по большому счёту, одно большое и красочное шоу, у меня тоже аншлаг, так что прощай. У тебя есть теперь всё для перемещения в любые межзвёздные шапито - чудо-машина и любимая "половинка" твоя.
   - Постой, а... как же ты сам перемещаешься?
   - А вот это, брат, уже номер из моей собственной цирковой программы. Тебе ж захотелось поиметь такую штуку, как "Квадратный парадокс". Ну, и имей её. Адью, может ещё представится возможность поделиться опытом постановок новых антре... - сказав это, Валька раздавил окурок об обшивку "Феникса" и растворился в воздухе.
   Вот же паразит, а?
  
   Термин из электромеханики - "петля гистерезиса" - графическая характеристика магнитных свойств металлов.
   "Ведьма" - "устройство" типа швабры из пучка капроновых канатных концов и черенка.
   Дель - сеть, из которой сшиваются неводы, тралы и т.п.
   Дейдвуд - труба, в которой уложен гребной вал судна в месте выхода за пределы корпуса.
  
  
  
  
   293
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"