Аннотация: финалист КЛФ-2004; измененный вариант опубликован в сборнике "Аэлита.Новая волна\002", 2005
*
- Что ты хочешь найти на Эдеме, юноша?
Вблизи узкое лицо Ангела показалось старым. Сетка тонких морщин стягивала обветренную, почти до черноты загорелую, кожу. Очертания костлявой фигуры в плаще-балахоне и птицы, нахохлившейся на плече, таяли в полумраке бара. Почти растворялись. Яркими были только глаза. Желтые - птичьи. Два маленьких солнца, выжигающие насмерть, до костяного хруста белой пустыни. Светло-серые - человечьи. Вода в ручье. Зыбкая прохлада тихой заводи; стремительный бег серебряного потока, крошащий камни в пыль.
Кофе пах корицей и шоколадом. Мама варила такой же вкусный.
"Я ведь еще ни слова не сказал об Эдеме", - удивился Ромка.
Две пары глаз выжидательно смотрели на него. Желтые - птичьи, серые - человечьи. Огонь и вода.
*
Странно называть Эдемом планету, которая убивает.
Ромка думал об этом, скорчившись в тайнике, на тюках контрабанды. Гаф, предприимчивый кок "Серебряной феи", не гнушался зарабатывать провозом как безвизовых пассажиров, так и запрещенных товаров.
Гаф с самого начала Ромке не понравился. Глаза с хитринкой, взгляд поймать почти невозможно - то по сторонам бегает, то лицо собеседника исподтишка ощупывает. Улыбочка такая же неуловимая, все время в рыжие усы ускользает. Лицо круглое, с веселыми конопушками на курносом носу; с первого взгляда, вроде - добродушный простоватый парень. А присмотришься - эдакий рыжий котище. Хитрющий и опасный.
Только Ромке деваться было больше некуда. Искать кого-то другого; договариваться; рисковать, что тот позовет патруль... Опасно и долго. А времени у Ромки было на все - месяца полтора. Если повезет - два.
"Серебряной феей" назывался старый неуклюжий грузовик с уродливыми заплатами на обшивке. Родом он был, видимо, из тех древних времен, когда всякий космический корабль, независимо от внешнего вида и назначения, норовили окрестить как-нибудь поэтично.
До Чистилища, единственной орбитальной станции Эдема, "Серебряная фея" добиралась две недели. Таможенные досмотры и патрульные проверки Ромка пережидал в тайнике. Остальное время - помогал Гафу на кухне; чинил капризный пищевой синтезатор; читал все, что можно было найти про Эдем в корабельной библиотеке. Впрочем, ничего нового корабельная библиотека Ромке не открыла...
*
...- Что ты хочешь найти на Эдеме, юноша?
Чутье, которое иногда - в самых лучших картинах - подхватывало и вело кисть вопреки законам логики и перспективы, заставило Ромку замолчать.
Огонь и вода. Две пары глаз.
Заранее приготовленные слова оказались не нужны. Все было бессмысленно. Врать. Предлагать деньги. Умолять.
- Чудо, - хрипло сказал Ромка.
*
Никогда раньше серьезно не нарушавший закон, Ромка за эти две недели извелся. Устал спать вполглаза, вздрагивая при каждом звуке. Ждать, не обнаружит ли тайник очередной патруль. Не продаст ли Гаф, удовлетворившись уже полученной половиной денег. Не войдет ли кто из экипажа на кухню, во время починки многострадального синтезатора. Иногда Ромке казалось, что пусть бы уже его поймали - только бы не ждать этого каждую минуту. А потом он ненавидел себя за трусость и слабоволие. Ведь еще до Чистилища не добрался, а уже раскис. Что, готов все бросить - и вернуться? А Юлька? А как же Юлька?...
Сначала Чистилище называлось как положено орбитальным станциям - буква алфавита и порядковый номер. Сигма-один. Предполагалось, что в этом районе будет еще штук десять-двадцать Сигм. А потом, когда выяснилось, что произошедшее на Эдеме с Первой экспедицией - не случайность, а закономерность; орбитальных станций больше строить не стали. Проект колонизации Эдема, такой радужный и многообещающий, очень быстро свернули. До изучения и взятия под контроль происходящего. Ни с изучением, ни с контролем продвинуться особо не удалось. Как можно изучать необьяснимый на первый взгляд феномен взаимодействия планеты и человека, если почти все участники экспедиций умирают? Ангелы тоже ничем помочь не могли. А может, и могли - но не хотели. Кто их поймет, Ангелов.
А первую - и последнюю - Сигму остряки из Третьей экспедиции переименовали в Чистилище. Название прижилось. Соответствовало, в общем.
В Чистилище, передавая Гафу разблокированную карточку с оставшимися деньгами, Ромка спросил:
- Гаф, а много сюда народа приезжает...ну, как я?
- Бывает, - осторожно ответил тот, не отрывая глаз от карточки.
- А как мне теперь дальше, до Эдема?
- Ну, это уж я не знаю, - Гаф нервно огляделся. - Я наш уговор выполнил? Выполнил. - Он требовательно пошевелил пальцами. Ромка вздохнул, выпустил из руки карточку. Посмотрел, как остатки его капитала исчезают в кармане Гафа. Гаф хлопнул ладонью по карману, расслабился, улыбнулся: - Ну сам понимаешь, не маленький. Откуда бы мне знать. Сколько бы народу не ехало, обратно-то никто не возвращается. Ну, пока, малыш! Удачи.
Ромка некоторое время стоял и смотрел, как рыжая куртка Гафа мелькает среди зеленых форменных роб ремонтников, а потом исчезает в одном из коридоров Чистилища. Последние слова Гафа... От металлического привкуса страха перехватило горло. Воздух застрял, заворочался больно в глотке, как случайно проглоченная кость. Ромка ведь это и раньше знал. Только, наверное, чтобы по-настоящему понять и испугаться, надо было услышать это со стороны. "Обратно-то никто не возвращается". Он, Ромка, по своей воле собирался отправиться в то место, откуда не возвращаются. Потому что там или умирают, или остаются навсегда. И, в каком-то смысле, это одно и то же. Потому что для всего остального мира ты умираешь в любом случае.
*
- Чудо, - хрипло сказал Ромка.
Тонкие губы Ангела тронула улыбка. Ромка перевел дыхание. Он боялся, что Ангел сейчас просто встанет и уйдет.
- Ну...э, то, что делает Эдем с некоторыми людьми, наверное, можно назвать чудом. Но, ты ведь знаешь, что многие умирают, так и не дождавшись этого чуда?
- Да. Я знаю. Только... Только мне больше ничего не остается.
- Расскажи, - Ангел откинулся на спинку диванчика, прикрыл глаза. Птица тоже как будто задремала, спрятав два солнца под мутную пленку век.
*
Чистилище Ромку разочаровало. Станция как станция. Путаница блестящих чистотой коридоров - на то и Чистилище, чтобы чисто?... Ярко белый свет глаза выжигает; погрузчики снуют; бригада мусорщиков пол драит, гудит от усердия, металлическими боками звонко толкается, за ними служащий в оранжевом комбинезоне наблюдает. Плутая по незнакомым коридорам, Ромка сначала опасался, что его, чужака, немедленно обнаружат и арестуют. Но внимания на него никто не обращал. Народу здесь ходило много всякого и странного. Группа в белых халатах - не то врачи, не то ученые - размахивая руками, громко ругаясь на непонятном слэнге научных терминов, едва не сшибли Ромку с ног. Последний, толстенький лысый - доктор? - подхватил споткнувшегося Ромку под локоть, сказал укоризненно: "Осторожнее, молодой человек", и бросился догонять своих. Потом мимо прошли двое босиком, в полосатых полотенцах. "Вода сегодня того...хлоркой воняет", - брюзгливо бубнил долговязый: "и волн нету. А я волны люблю..." "Да, да. И чего они морской бассейн только в пятницу открывают? Жалко им, что ли?" - в унисон гудел его собеседник...
Ромка устал и отчаялся. По этим коридорам можно было ходить бесконечно. Но все равно не станет понятно, что делать дальше. Теперь, когда Эдем был так близко - и в то же время так далеко. Пешком-то не дойдешь. Что, хватать первого попавшегося - например, вон того, длинного, в полотенце, - и спрашивать, как добраться до Эдема? Глупо. За такие вопросы просто сдадут ближайшему патрулю; а потом - депортация на родину и штраф за нарушение визового режима плюс покрытие расходов. И все зря - путешествие в неудобном тайнике, бессонные ночи, страхи перед пограничниками, последние деньги, отданные Гафу. А, может, и ладно? Может, и пусть патруль? Пока не поздно, пока еще можно вернуться. Дома мама, наверное, уже извелась; и лучший друг Михал, с которым в Академию собирались поступать - экзамены осенью... Что, патруль... Ну, отругают, двадцати одного-то Ромке еще нет. И со штрафом что-нибудь придумать можно... В который раз за последнее время, Ромка почувствовал, что готов сдаться. И, в который раз, возненавидел себя за это.
А потом он набрел на местную столовку. И полумраке бара, отделенного от общего шумного зала стойкой с цветами, заметил Ангела.
То, что это Ангел, Ромка понял сразу. И не потому, что одет посетитель бара был странно - в длинный, до пят, грязноватого цвета плащ-балахон. И не потому, что бармен гнулся перед своим клиентом, услужливым вопросительным знаком выворачивая спину. На плече у Ангела сидела птица. Небольшая, невзрачная; издалека - как будто складка капюшона завернулась. Вроде бы, птица, как птица. Только... было что-то - то ли в движении коричневой птичьей головки, то ли в ответном наклоне другой головы, человеческой, черноволосой; то ли в свободном развороте плеч, будто и не обремененных лишней ношей... Словно человек и птица были едины; и движение, вздох, взгляд одного из них сразу находило отклик в другом... Словно не было ни человека, ни птицы - а было одно существо. Ангел.
- Еще чашечку, уважаемый гор Альберт? - голос бармена истекал липким медом.
- Пожалуй. Как всегда, чудесный кофе, Лукас.
Птица, повернув голову, строго смотрела на подошедшего Ромку. Глаза ее были ослепительно желты, как два маленьких солнца; острия зрачков будто протыкали Ромку насквозь.
- Мы знакомы, молодой человек? - Ангел спросил, не поворачиваясь, словно видел Ромку золотыми птичьими глазами. Птица качнула острым крючковытым клювом - принимая участие в вопросе?
Я...простите, - Ромка неожиданно осип. Бармен Лукас замер с ковшиком для кофе в руке, молча излучая неодобрение и готовность прийти на помощь уважаемому гору Альберту. Затылок Ангела, наконец, дрогнул; длинные волосы плеснули вороновым крылом. Теперь на Ромку смотрели две пары глаз. Желтые - птичьи. Два маленьких солнца, выжигающие насмерть, до костяного хруста белой пустыни. Светло-серые - человечьи. Вода в ручье. Зыбкая прохлада тихой заводи; стремительный бег серебряного потока, крошащий камни в пыль.
- Кофе на столик. Пожалуйста, Лукас. Две чашки.
*
Кофе остыл. Запах корицы и шоколада. Запах дома.
- Значит, ты так сильно любишь свою девушку? - Вода в ручье, пронизанная солнцем. Огненное кружево рассыпается на нити в серебряной глубине. Человек и птица смотрели друг на друга, как будто забыв про Ромку. Огонь и вода. - Ты готов умереть только ради того, чтобы попытаться спасти ее?
- Да. Юлька...она...
*
Почему-то он всегда вспоминал Юльку улыбающейся. Улыбка удивительно меняла ее строгое лицо, иногда напоминавшее полупрозрачные лики на старых темных иконах. То ли совершенством черт, то ли отрешенностью. Перед Юлькой-задумчивой Ромка робел, даже немного...побаивался, что ли. Больше всего ему нравился самый первый миг, когда улыбка еще только трогает Юлькины губы и обозначает ямочки на щеках. И превращает иконописный лик, перед которым можно только благоговеть и молиться, в милое живое лицо. Лицо девчонки, в которую можно влюбиться.
Юлька никогда помадами и всякой этой ерундой не красилась. Ее нежно-розовые губы пахли абрикосами и молоком; и поцелуи были сладкими, чуть с горчинкой - абрикосовой косточки... Как и Юлькин взгляд: голова кружится, кружится - будто летишь, раскинув крылья, в самом лучшем из снов, и жемчужные облака скользят далеко внизу; а потом оказывается - что не летишь, а падаешь, и под пухом облаков - острые скалы; но от этого последние секунды полета еще прекраснее... Потому что - последние... Как Юлькины картины: первый взгляд - полет, ветер гнется под сильными крыльями; потом облака расступаются - и гулко хохочут летящие навстречу скалы. Но между тем и другим - между небом и смертью - несколько мгновений. Волшебных, прекрасных, невозможных. Мгновений, когда бескрылая тварь, рожденная ползать, обретает крылья.
Перед Юлькиными картинами люди подолгу молчали. Замирали. Как будто пытались прожить снова и снова - эти несколько мгновений между небом и смертью. Ну, не все, конечно. Кому-то не нравилось. Может, тем, кто не помнил, как это - летать во сне.
А сам Ромка одно время вообще хотел живопись бросить. Когда понял, что у него никогда не получится писать такие картины, как у Юльки. Михал отговорил. "Если можешь - то, конечно, бросай. Значит, тебе это и не очень нужно было. Только вот... Если у какого-то певца, например, голос очень хороший... Ну, как у этого Карузо Третьего, мамка моя его обожает... Так ведь ты из-за этого разговаривать не перестанешь?" Ромка понял. Они все - разговаривали. То есть, он, Михал и остальные ученики художественной школы еще пока учились разговаривать - запинаясь, недоговаривая фразы, не умея найти нужных слов. А у Юльки был голос. Ее живопись уже была - песня. Ромке так никогда не спеть, да и многим очень хорошим, известным художникам - тоже, никогда не спеть. Потому что они умеют только говорить. Пусть и красиво, умно, образно.
Только люди не перестают разговаривать из-за того, что не умеют петь. Потому что для человека говорить - почти так же важно , как дышать. А, может, и важнее.
Так же важно, как для художника - писать картины.
*
- Девяносто девять из ста, что ты умрешь на Эдеме. Но даже если ты останешься жив, вероятно, ты не сможешь ничего сделать. Эдем не выполняет желания. Он просто дает ...э.. некоторые способности, которые могут помочь. А могут и не помочь. Ты берешься почти за безнадежное дело.Ты понимаешь?
- Да.
*
Разведчики, открывшие Эдем, были ошеломлены. Сначала показаниям зондов, отправленным в атмосферу и на поверхность планеты, никто не поверил. Предположили массовую поломку приборов или розыгрыш кого-то из техников. Отправили вторую партию зондов. Результаты были такими же. За право попасть в первую группу высадки члены экипажа, до этого идеально ладившие друг с другом, едва не передрались.
За первым шагом на поверхность удивительной планеты все, оставшиеся на корабле, наблюдали, затаив дыхание. Тишину, почти звеневшую от напряжения, как перетянутая струна, прервал капитан:
- Ну, что, Юра? Это действительно то, что мы сейчас видим?
Мониторы отображали информацию от видеокамер на шлемах разведчиков. Изображение на мониторе номер один смазалось, метнувшись от неба к земле, и замерло, зафиксировавшись на огромной ярко-лазоревой бабочке, присевшей на серый ботинок скафандра.
- Это...Эдем, - сипло выдохнул в ответ начальник первой группы.
До этого дня, впоследствии отмеченного как дата открытия Эдема, был найден и изучен не один десяток планет. Жизнь обнаружили только на одной из них. Бурые морозостойкие лишайники. Ржавая накипь на боках мертвых каменных валунов, которая сворачивалась в пепел в земной атмосфере. Тема для громких статей и диссертаций в последние несколько лет.
Разумеется, открытие Эдема стало сенсацией.
Воздух, идеальный для дыхания. Никаких вредных примесей. Вода, идеальная для питья. Прозрачные серебряные ручьи, ультрамариновые заводи. Тропическая роскошь растений, гирлянды кружевных цветов. Золотистая мякоть ароматных плодов. Яркие бабочки. Нежноголосые, похожие на бабочек, птицы. Место, идеальное для жизни. Райский сад, когда-то давно утерянный первыми людьми.
Эдем.
Причину первой смерти в команде разведчиков, корабельный врач сформулировал как "внезапная остановка сердца". Видимо, сильные эмоциональные переживания, обьяснил он капитану. Шок при знакомстве с планетой. Никаких внешних или внутренних повреждений, признаков заболеваний, вирусов - по крайней мере, известных. Через некоторое время умерло еще трое разведчиков - один за другим. Так же тихо и спокойно, как первый - во сне. Обследование Эдема было прервано; корабль, напичканный образцами, отчетами, видеоматериалами, спешно отправился обратно. Когда корабль добрался до карантинных боксов на Венере, двадцать три человека его экипажа были мертвы. В живых остался один капитан. Единственный, кто, соблюдая устав, ни разу не оставил корабль во время этой экспедиции. Единственный, кто так и не ступил на поверхность Эдема.
*
- Ты больше никогда не увидишь свою девушку. Даже если все получится, ты не сможешь потом покинуть Эдем. Это ты тоже понимаешь?
- Да. Конечно.
*
Вторая экспедиция была осторожнее. Скафандры не снимать, воздух не вдыхать. С растениями, водой, почвой не контактировать. Тщательная дезинфекция, двухдневный карантин для возвращающихся с поверхности планеты. Постоянный медицинский контроль.
Неожиданно взбунтовался биолог. Профессор, умудренный годами и опытом, обремененный полудюжиной степеней и парой дюжин серьезных публикаций. Полдня он с энтузиазмом собирал образцы и руководил сьемкой, сдержанно выражая свое восхищение новой планетой. На кратком полуденном отдыхе, после непродолжительного созерцания беззаботной стайки розово-синих птах, профессор воскликнул: "Какого черта!" и сорвал свой шлем. Встряхнул тронутыми сединой кудрями, расхохотался, жадно вдыхая запрещенный воздух. "Отставить! Немедленно прекратить!" - кричал капитан, наблюдавший за безобразием через две камеры - на отброшенном шлеме профессора и на шлеме остолбеневшего второго биолога. Выйдя из ступора, второй биолог попытался урезонить своего напарника. Совершенно безуспешно. Помимо биологии, профессор увлекался вольной борьбой. Аккуратно, за пару незаметных движений, уложив коллегу на пышный мох, профессор скрылся в чаще цветущего Эдемского леса. Поиски сбежавшего биолога продолжались около двух суток. В процессе пропал еще один член экипажа - молоденький медик. Скафандры обоих пропавших, с исправно работающими "маячками", обнаружили довольно скоро. Дальше поиски зашли в тупик.
На исходе вторых суток к лагерю поискового отряда из леса вышел босой белокурый юноша. Без видимого усилия, очень медленно и осторожно, опустил к ногам опешивших разведчиков грузное тело седовласого профессора. Печальным взглядом обвел лица, искаженные стеклами шлемов. В светлых глазах юноши набухали слезы.
- Пожалуйста, уходите, - тихо попросил он: - Если хотите вернуться домой...живыми... Уходите сейчас.
И опять растворился в лесу. Следом за ним, шаг в шаг, как будто на невидимом поводке, шла тонконогая золотистая лань.
Пропавшего медика в белокуром юноше опознали несколько позже - просматривая запись. Произошедшие изменения были скорее неуловимы, чем очевидны. Осанка, взгляд, походка, голос. Однако, все вместе превратило юношу в незнакомца. Своим бывшим коллегам он показался... не то чтобы непохожим на человека... скорее - непохожим на прежнего человека... По крайней мере, на первый взгляд...
Позже тех, кто сумел выжить на Эдеме, стали называть Ангелами.
*
- Три "да". - Ангел неожиданно поднялся на ноги. Птица на его плече качнулась, дрогнула крыльями, как будто собираясь взлететь, - и снова замерла. - Я вернусь через час или полтора. Я хочу, чтобы ты повторил мои вопросы, и попробовал ответить по-другому. Если сможешь. Если ты решишь уйти, необязательно дожидаться меня, чтобы попрощаться. Это тоже понятно?
- Да.
- Хорошо. С третьего причала скоро отправлется грузовое судно. Почти до твоего дома, если я правильно понимаю. Ты успеваешь. Лукас! Юноше - все что он закажет. За мой счет.
Шагая к выходу, Ангел выложил на стойку бара два золотистых, будто светящихся изнутри, плода. "Эдемские яблоки", - догался Ромка, почувствовав сладкий головокружительный аромат. Самый редкий и дорогой деликатес, неизменный атрибут роскошных великосветских вечеринок.
- Благодарю Вас, уважаемый гор Альберт, - почтительно изогнулся в спину уходящему бармен, споро пряча яблоки под стойку.
*
Через несколько лет и несколько сотен смертей стали понятны некоторые закономерности в поведении Эдема. Но изучение методом проб и ошибок было слишком дорогим. Почти все участники экспедиций умирали. Тихо, без мучений и болезненных симптомов. В основном, во сне. Иногда в первую ночь пребывания на планете, иногда через день-два, иногда - уже на пути домой. Не спасали защитные скафандры, карантины, дезинфекции, даже абсолютно изолированный лагерь-пузырь Третьей экспедиции. Выживали единицы. Они исчезали без всяких обьяснений, пропадая в густых Эдемских лесах. Потом их встречали иногда - неизменно в сопровождении какого-нибудь животного. Птицы, оленя, белки, волка. Предполагалось, что именно близкий и постоянный контакт с этими животными помогает Ангелам выжить на Эдеме. И, более того - наделяет их некоторыми необычными способностями. Например, Ангелы спокойно входили и выходили из изолированного лагеря, минуя трехступенчатую систему защиты и охраны. Скорость передвижения Ангелов тоже казалась невероятной. Были зафиксированы расстояния в тысячи миль между двумя точками появления одного Ангела в течение суток.
Внятного обьяснения происходящему найти не удалось. Ангелы на контакт не шли. Попытки бывших начальников восстановить субординацию и потребовать доклад, почему-то вызывали у Ангелов веселый смех. Применение силы оказалось тоже крайне неудачной идеей. В результате одного такого эксперимента, четверо тренированных солдат из группы захвата сутки провалялись в бреду, хихикая и распевая детские песенки. Ангел, разумеется, скрылся в лесу.
Ангелы появлялись и исчезали, когда хотели. Иногда приносили роскошные Эдемские фрукты, дарили или меняли их на что-нибудь. Например, сахар или кофе. Разговаривали; случалось, спрашивали про последние новости. Теряя интерес к разговору, пропадали незаметно и без предупреждений.
В конце концов, официально была запрещена высадка на Эдем. Группа по изучению феномена планеты разместилась на безопасном расстоянии, на орбитальной станции с символическим прозвищем "Чистилище". Использовали данные первых экспедиций, информацию с зондов, сьемки со спутников. Пытались применить роботов для исследования поверхности планеты.
Несмотря на запреты пересечения охранной зоны посторонними лицами и высадки на планету, новые Ангелы на Эдеме, тем не менее, откуда-то появлялись.
*
- Ну, что? Идем? Если хочешь передумать - теперь последний шанс.
Они стояли перед шлюзом причала номер один. Для малых частных судов и катеров упрощенной конструкции типа "земля-орбита". Пол под ногами еле заметно завибрировал. Наверное, с третьего причала как раз отправлялся грузовой корабль. По направлению к Ромкиному дому.
- Так, что?
- Три "да", - ответил Ромка.
Причал был пуст. Ромка удивленно огляделся, наткнулся на невозмутимый взгляд гор Альберта. Что, в Чистилище воруют катера? Или Ангел перепутал причал? Ну, не пойдут же они на Эдем пешком, через космос... аки посуху...
- Подойди ближе. - Рука гор Альберта крепко обхватила Ромкины плечи. Затылок больно уперся в острые выступы ключиц Ангела: - Если ты не хочешь стать кусочком льда на орбите Эдема, не шевелись. Даже не дыши без моего разрешения. Это понятно?
- Что Вы собираетесь... Что...
Чокнутый. Это не Ангел - это просто псих... И он сейчас убьет их всех, вместе с этой дурацкой птицей...Сейчас... Ромка с ужасом смотрел, как узкая коричневая ладонь Ангела тянется к кодовому замку, отпирающему последний шлюз. В открытый космос.
- ...Это понятно? Или ты остаешься здесь? Ну!
За спиной шумно заплескали птичьи крылья; воздух задрожал, поплыл зыбким маревом, истекая жаром, влагой, прилипая к лицу, забиваясь в ноздри - уже не воздухом - упругой тонкой пленкой. Второй кожей.
- Дыши! Можно дышать, понял?
- Да, да! - крикнул Ромка, заражаясь безумием Ангела и его бьющей крыльями птицы.
Начиналось что-то... что-то невозможное - ради чего Ромка рвался на Эдем - разве нет? Воинственный клич, торжествующий, дикий, оглушил Ромку, сорвавшись одновременно с губ Ангела и клюва птицы. Ветер с воем закружился вокруг, завиваясь в тугой кокон, жонглируя несколькими коричневыми перьями, пуговицей ("Моя", - узнал Ромка), обрывком ткани.
А потом тускло-серые ворота шлюза разьехались в стороны, и на Ромку обрушилась черная бездна с россыпями мерцающих звезд.
Сначала было страшно. До жути, пережигающей дыхание в горле. Да, и какое дыхание - в черноте, среди звезд? Потом страх сьежился, отступил; улетел куда-то в бездонную глубь черноты. Захотелось рассмеяться. От восторга. От изумительной, невозможной, выворачивающей душу наизнанку, красоты.
Острые точки звезд, насквозь проткнувшие черноту. Только звезды и тьма. На многие-многие годы вокруг. Вот так - скользить бесконечно, собирая на дне широко раскрытых глаз отражения звезд. И постепенно превращаться в сгусток пульсирующего света.
А потом они с Ангелом развернулись - лицом к Эдему. Игрушечный изумрудный шарик в белой пене облаков прыгнул к протянутой ладони. Ромка рассмеялся. Так просто. Лоскут тьмы, пригорошня звезд - зачерпнуть, не глядя; покатать между пальцев, подбросить упругий яркий мячик - планета на ладони... Ромка дернул плечами, пытаясь освободиться, отвернуться от летящей навстречу стены облаков. Сейчас... сейчас, когда он понял, как просто... Пригорошня звезд - дотянуться, зачерпнуть... планета на ладони... "Не шевелись!" - крик Ангела, откуда-то издалека; рука, больно стискивающая плечи; острия ключиц под затылком. А потом они с Ангелом упали в облака.
Ромка на секунду зажмурился, удерживая перед глазами звезды, рассыпанные в черноте, и сияющий изумрудный шарик на ладони. И в эту секунду, мельком, он увидел картины, которые мог бы теперь написать. "Только ради этого", - Ромка задохнулся от восторга, забыв обо всем - о своих страхах, об Эдеме, о Юльке, о самом себе. "Только ради этого - стоило ..."
*
Провожал его один Михал. Больше никому Ромка ничего не сказал. Юлька стала бы отговаривать, Мама - просто не пустила бы. Странно, как оказывается, мало людей, которым есть до Ромки дело. Не так - на стадион сходить, задание спросить, поболтать. А по-настоящему. Всего-то - трое. Тех, кто будет его вспоминать.
- Ты ...это...осторожнее там, - Михал хмуро смотрел себе под ноги.
- Хорошо, - согласился Ромка, тоже не решаясь взглянуть Михалу в лицо. Как будто они были виноваты друг перед другом. Как будто оба делали что-то такое, за что было стыдно. А всего-то... Ромка уезжал - навсегда. Михал оставался. Навсегда?
Может, Михал ждал, что Ромка позовет его с собой? Все-таки, самый лучший друг. И - единственный, кажется. А, может, Ромке хотелось, чтобы Михал предложил : "А давай я с тобой, а?" Только, ведь это был не просто побег из дома, пусть даже и на другую планету. Это было - навсегда. По-настоящему.
- Ну... мне пора, кажется, - Ромка взглянул на часы, с облегчением замечая, что, действительно, пора. - А то этот Гаф тебя увидит еще... ну его.
- Ромка, слышь, - Михал, наконец, поднял взгляд: - Я подумал, лучше мне вместо тебя...это... попробовать. Ты лучше с Юлькой оставайся. Это ....ты сам говорил, один шанс из ста. Если у меня не получится - тогда уже ты... ну, сам смотри. Вон, я свои вещи прихватил, - Михал тронул ботинком свою сумку.
- Спасибо, - Ромка изумленно смотрел на него. Вот это друг! Ого! ( "А я бы так сделал?", - вдруг подумал он: "Для Михала? Или...нет?" ) Михал неуверенно улыбнулся в ответ на Ромкину довольную улыбку.
- Мишка, только ты не обижайся. Это я должен сделать. Для Юльки. Ну, и для себя. А ты за ней присмотри, ладно? А то она от этих врачей плачет все время.
- Может тогда вместе поедем, а?
- Гаф только одного берет. Ну, потом, если у меня не получится - тогда уже ты... ну, если захочешь. Ладно?
Они попрощались теперь по-настоящему, улыбаясь, глядя друг другу в глаза - открыто и почти весело.
- Ромка, - окликнул его Михал: - слышь... ты это делаешь потому, что думаешь, что должен так сделать?
Ромка споткнулся. Почему-то не захотелось отвечать. Махнуть бы рукой - и убежать. Вон, уже, кажется и Гаф маячит у погрузочной зоны. Но, все таки ответил. Сложил ладони рупором, прошипел заговорщически:
- Потому что я люблю ее, Мишка!
Кажется, Михал не заметил запинки. Улыбнулся, махнул рукой.
Конечно, подумал Ромка, еще и потому, что должен. Должен что-то сделать, потому что Юлька - его девушка. Так, все-таки - потому что должен - или потому что любит?...
*
- Что, страшно?
Лепесток огня плескался на плоском камне. Ни дров, ни угля - просто желтое пламя, родившееся на ладони Ангела и бережно пересаженное на голый камень. А еще - шепот деревьев, тесно обступивших поляну; танец гибких теней на границе тьмы и дрожащего пятна света; дыхание и взгляд чужой, инопланетной, ночи, все туже свивающей вокруг свои кольца. Страшно. Хотя, может, и глупо бояться чего-то - после того, жуткого и прекрасного полета через открытый космос.
- Не нужно, - глаза гор Альберта мерцали в темноте. Как драгоценные камни. - Твой страх теперь не имеет значения.
- А что имеет ? - Ромка, наконец, разлепил пересохшие губы.
- Видишь ли, в жизни не всегда можно влиять на происходящее. Это как игра, где ходят по очереди. Ты уже походил. Еще сегодня утром ты выбирал, боялся ошибиться, метался от одного решения к другому. Да? Твой страх имел значение, потому что мог заставить тебя изменить решение. Но сейчас ты уже выбрал. Теперь выбирают тебя. Понимаешь? Просто пережди, пока походит тот... другой.
- Кто? - спросил Ромка. Гор Альберт промолчал.
- Что, на самом деле не имеет значения? Все, что я сейчас думаю, говорю, делаю? Ничего?!
Наверное, кричать было глупо. Пламя испуганно заметалось, швырнуло в черноту пригорошню желтых искр; деревья зашептались громко и укоризненно.
- Тс-с, малыш. Я просто пытаюсь тебя успокоить. Кажется, не очень хорошо получается. Возможно, и имеет значение. Возможно, тот, другой- это тоже ты. Тот, которого ты выбрал в предыдущем ходе. Я непонятно говорю, да?
- Непонятно, - согласился Ромка. Опустил вздернутые плечи. Сник. Почувствовал, что устал. И, кажется, хочет спать.
- Как Он выбирает? - тихо спросил он: - Ну... как Эдем выбирает... - Ромка хотел сказать "Ангелов", но запнулся под внимательными взглядами гор Альберта и его птицы.
- Боюсь, я не смогу тебе ответить, - Ангел извиняюще улыбнулся.
"Не может? Или не хочет?", - подумал Ромка.
*
Гипотез о феномене Эдема было немало. На их почве возникло даже несколько религиозных течений, горячо и безуспешно споривших друг с другом.
Новые египтяне считали, что Эдем - приют заблудившихся душ, "ба". "Ба", покинувшая тело в момент смерти, должна вернуться, когда человек возрождается для новой жизни. Но жизнь меняется, становится суматошной и бессмысленной. "Ба" не узнает мир, который она когда-то оставила; не может найти своего хозяина. Человек живет без души. Круг замыкается. Пустые люди делают мир еще более бессмысленным. А на Эдеме человек может найти свою заблудившуюся "ба". Тот, кто не сумеет это сделать, умирает. Без души нельзя жить в настоящем, правильном мире. Этот мир - Эдем. Последняя возможность спасти людей, не дать им исчезнуть в пустоте бездушного существования.
Сторонники Модификации говорили о возрождении богов. Вера угасла, все боги умерли - давным-давно. Но, теперь, на Эдеме, боги возвращаются. Они выбирают самых достойных - вместилище своей божественной сущности. Символы богов - звери и птицы, временные носители, помогают богу освоиться, осознать себя. Вот, например, древнеегипетский бог Гор уже вернулся. Все знают, что человек-сокол иногда прилетает с Эдема на орбитальную станцию - через космос, один, без скафандра и катера.
Кто-то верил в возвращение единого бога. Сначала Эдем был пуст, потом появились Ангелы, а теперь должен вернуться Бог. И тогда он займется сотворением нового, более совершенного, мира.
Существовала, также, гипотеза "скачка эволюции". Развитие человека было постепенным, как подьем по пологому склону. Теперь человек на вершине. Дальше - или вниз, или - резкий рывок, скачок на другую, более высокую гору. Да, при этом многие сорвутся в пропасть. Но ведь кто-то - допрыгнет. И пойдет дальше. Выше. Развивая новые способности, раньше недоступные людям. Эдем - эта новая гора. Колыбель для нового человечества.
Говорили также о симбиозе - местных Эдемских животных и некоторых людей. Еще - об эмоционально-отзывчивой среде, умеющей угадывать желания и внушать людям иллюзию их исполнения.
А скептики утверждали, что на Эдеме просто-напросто живет неизвестный вирус. Выживает примерно один человек из ста. Но последствия пережитой болезни, как шрамы, остаются навсегда - то, что считается удивительными способностями Ангелов.
Было очевидно одно - из сотен людей, попадающих на планету, Эдем, по какому-то своему правилу, отбирает единицы. И что это за правило, возможно, не знали даже Ангелы.
А, возможно, его и не существовало, правила. Так, случайный выбор...
*
Открыв глаза, Ромка несколько минут смотрел в небо. Наблюдал, как в ослепительно-синей глубине плавает черная точка. Птица гор Альберта. Его "ба".
- Я еще не умер.
Ромка перевернулся на живот, оперся на локти. Гор Альберт разливал кофе в маленькие белые чашки.
- Будешь? - он протянул одну чашечку Ромке, вторую поднес ко рту. Принюхался, сморщил нос. - Не получился. Никогда не получается. Вода здесь какая-то не такая, что ли...
- Сегодня седьмой день.
Гор Альберт не ответил. Прикрыв глаза, маленькими глотками потягивал свой кофе. Потом сказал:
- На рассвете они опять капсулу сбросили. С новым роботом. Он уже сломался. Чем сложнее устройство, тем оно быстрее здесь ломается, видишь ли. Они это никак не поймут.
Ромка уже знал, что гор Альберт видит все то, что видит сейчас его птица, плавающая высоко в небе. И, может быть, чувствует то же самое, что птица. Интересно, как это - ощущать силу и движение крыльев и пустоту под ногами? Когда ветер - дорога, ведущая к небу? "Я знаю", - подумал Ромка, вспомнив полет с гор Альбертом: "Ну..почти знаю..."
"Они" - так гор Альберт говорил про людей.
- Так бывает, что семь дней ничего не происходит?
Гор Альберт пожал плечами.
- Бывает по-разному. Обычно проходит день-два. Новые египтяне сказали бы, что твоя Ба заблудилась и никак не может тебя найти.
- А когда... если Ба так и не сумеет меня найти - я умру, да?
- Так считают новые египтяне. Хочешь еще кофе?
Последние семь дней, просыпаясь, Ромка чувствовал себя родившимся заново. Еще один день жизни. Было так удивительно приятно - дышать, чувствовать, как прохладный утренний воздух ласкает ноздри; слушать стук своего сердца; трогать пальцами тонкие шелковые травинки; пить горький кофе гор Альберта. Жить.
В первое утро, отправляясь побродить по лесу, Ромка спросил, что еще можно есть из местных фруктов, кроме Эдемских яблок. "Все", - ответил гор Альберт. Потом улыбнулся: "Ты боишься отравиться? Здесь это невозможно." Ну, да, подумал Ромка, здесь происходят другие вещи. Куда серьезнее отравлений.
Никаких ядовитых плодов и растений . Что самое удивительное - ни одного гнилого, червивого и даже незрелого, фрукта. На месте опавших цветов на деревьях за одну ночь формировались и вызревали ароматные плоды. Ни одной колючки. Цветы, бабочки, птицы. Эдем.
Один раз, издалека, на другом краю ярко-голубого озера, Ромка увидел человека и маленькую золотистую лань. Лань пила, склонив к воде головку на гибкой тонкой шее. Заметив Ромку, человек махнул рукой. Ромка поднял руку в ответ; вспомнил то, что читал про первого Ангела; хотел окликнуть его - но через мгновение противоположный берег был уже пуст. Только еще чуть морщилась озерная гладь рядом с отпечатками маленьких копыт на мокром песке.
Еще одного Ангела Ромка встретил в глубине леса. Сначала показалось, что на тропинку вышел кентавр. Две пары копыт гулко протопали по земле, две гибкие руки отвели в сторону низкую ветку; плеснуло огненное пламя хвоста и гривы длинных, укрывающих поясницу, волос. Краткое "привет" было сопровождено улыбкой и взмахом узкой ладошки. Девушка верхом на звере, напоминающем лошадь, скрылась в чаще так же стремительно, как и появилась. Ромка некоторое время ошеломленно смотрел им вслед. Ему показалось... показалось, что очертания тонких ног, обнимающих рыжие бока зверя, как будто таяли в солнечном сиянии его шкуры. Растворялись. Словно это, и в самом деле, было одно существо. Кентавр?
На седьмое утро Ромка решил, что ему надоело. Глупо вот так радоваться каждому наступившему дню. Тому, что жив. Тому, что пока ничего не произошло. Это как будто радоваться тому, что Юлька еще на один день приблизилась к смерти. Кофе показался особенно горьким. Ромка допил его с трудом, стараясь не морщиться, чтобы не обидеть гор Альберта. А потом пошел в лес. Как всегда, наугад. Заблудиться здесь тоже было нельзя. Как бы далеко и в какую бы сторону Ромка не забредал, к закату он всегда почему-то выходил к полукруглой поляне с россыпью серых плоских камней в центре - и встречал гор Альберта.
Солнце - единственное, так же, как и на Земле - поднималось все выше, нагревая плечи и затылок. Преодолев маленькое болотце, Ромка запыхался. Симпатичное такое болото - островки пушистого мха, серебряные лужицы, стайки розово-белых цветов и розово-белых бабочек. Даже ноги в грязи запачкать невозможно. За болотом росла огромная яблоня - ствол в два обхвата, толстые узловатые ветки, усыпанные ароматными ярко-желтыми плодами и белыми цветами. Дальше, в паре десятков шагов, между камней петляла маленькая спокойная речка. Ромка устроился в тени дерева. Потрогал теплую, как будто живую кору, прижался к стволу щекой, прикрыл глаза. "Что тебе надо?", - спросил он у Эдема: "Что?!" - "А тебе?" - как будто спросил Эдем. Так, как раньше спрашивал Ромку Ангел: "Что ты надеешься найти на Эдеме, юноша?". Чудо. ( "Сожалею, ее может спасти только чудо", - пожилой круглолицый доктор ободряюще похлопал Ромку по плечу. Виновато улыбнулся. ) "Я хочу найти на Эдеме чудо", - прошептал Ромка, трогая губами теплую шершавую кору яблони: "Я хочу стать Ангелом. Они умеют делать чудеса, да? Гор Альберт может летать. Может быть, я мог бы... Я хочу, чтобы Юлька... Я хочу сделать так, чтобы..."
- Привет!
Ромка вздрогнул. Открыл глаза. Опять испуганно зажмурился на несколько секунд. Может, он уснул - и ему снится сон? Бугристая кора под пальцами была настоящей. А, может, он уже умер? Кто наверняка знает, на что похожа смерть? Может, это просто продолжение жизни - но в каком-то другом месте, похожем на Эдем; там, где исполняются желания? Не шевелясь, боясь вздохнуть, чтобы не спугнуть этот - сон? - Ромка смотрел, как через болотце к нему идет Юлька. Несколько бело-розовых бабочек вспорхнули у нее из-под ног, закружились над головой.
- Привет, - повторила Юлька, усаживаясь напротив, на выпирающий из-под земли узел толстого корня яблони.
"Это невозможно", - подумал Ромка, разглядывая и узнавая Юлькино лицо. Розовые губы - самые кончики вздрагивают, складываясь в улыбку; широкие скулы, слишком густые брови, бледная, еле заметная ниточка шрама у левого виска. Это невозможно.
"А как они приходят?", - спросил он однажды у гор Альберта: "Ну, как ты нашел свою Ба? Или как она нашла тебя?" "Обыкновенно.", - Ангел пожал плечами: "Я остановился возле ручья, нагнулся к воде. Потом поднимаю голову - на камне сидит птица и смотрит на меня. Я протянул руку - она перелетела ко мне на запястье."
Ромка протянул руку. Пальцы дрожали. Юлькина щека была теплой и гладкой.
- Ты... Ты - моя душа? - хрипло спросил Ромка.
- Может, и так. - Юлька улыбнулась.
- Как ты попала сюда?
- А ты?
- Я... я пришел сюда для тебя.
- Ну... Вот я.
Что-то было не так. Не в том, что появилась Юлька. Ну, ведь на Эдеме могли происходить и более удивительные вещи. "Что ты надеешься найти на Эдеме, юноша?" - "Чудо.". Он ведь ждал чуда,верно? Но что-то было не так. С Ромкой? Наверное, он должен просто сходить с ума от радости - кричать, смеяться, обнимать Юльку, сплясать с ней какой-нибудь сумасшедший танец на этой веселой полянке. Ромка смотрел в Юлькины глаза - нежные, влюбленные, и никак не мог найти в них прежнее бездонное небо. Небо, от которого у него раньше кружилась голова. Он взял Юлькину ладошку - очень осторожно, как будто опасался... чего? Что Юлька все-таки окажется привидением, галлюцинацией, или... чем-то еще? Ладошка была теплой, живой. Ромка погладил тонкие длинные пальчики. Что-то... ( "Не смотри на них так. Ну, Ром.", - Юлька вырывает у него из рук свою ладонь. Пятно на указательном пальце, темные полоски под коротко стриженными ногтями: "Ну не отмываются они. Я... ну иногда руками мазки поправляю. Вместо кисточки. Глупо, да?...") Юлькины пальчики были чистыми, с жемчужно-розовыми, аккуратно подстриженными, ноготками.
- Ты... ты уже давно не рисовала, Юль?
- Рисовала? - в Юлькиных глазах было удивление. Ни головокружительного неба, ни задумчивых облаков. Ни скал, о которые можно разбиться насмерть.
- Да, да. Ну, помнишь, последняя картина. Водопад. Я тебя еще спросил - откуда, а ты сказала - "приснилось, кажется". Ты ее уже закончила? Ну, у тебя там еще радуга не получалась. Помнишь?
- Нет. - Юлька улыбнулась. Немного виновато. - Не помню, Ром. Ты, может, что-то путаешь? Ну, я рисовала, конечно, в детстве немного. Как все. Ножки-ручки, огуречек. Это ведь ты у нас здорово рисуешь. У меня просто дух захватывает, когда я смотрю... Ты ведь сейчас про свою картину, говорил, да?
- Юлька!?
- Да? - Вопросительный взгляд. Спокойная, безмятежная улыбка. Юлька не умела лгать. Она никогда не лгала.
Ромка выпустил ее ладонь. Просто разжал почему-то задрожавшие пальцы. Медленно поднялся, опираясь на могучий ствол Эдемской яблони. Что-то было очень сильно не так.
- Мне здесь так нравится, Ром. Мы теперь здесь с тобой будем будем жить, да? Всегда?
Ноги почему-то были тяжелыми. Непослушными. Никак не хотели сделать первый маленький шаг. Назад - к веселенькому, усыпанному цветами, болотцу.
- Рома! Хочешь? Вкусно.
Ромка повернулся.
Его любовь, его жизнь, его душа, улыбаясь светло и безмятежно, протягивала на раскрытой маленькой ладошке большое ароматное яблоко. Золотое яблоко Эдемского сада.
- Нет, - Ромка отступил, завороженно глядя на это яблоко. Никогда не бывает гнилым, червивым или незрелым. Приторно-сладкая, тающая во рту сочная мякоть. - Нет! - пятясь, Ромка споткнулся. Едва не упал. - Не хочу! Я не хочу!
А потом он бросился бежать. Увязая в пушистом мху, хлюпая по светлым лужицам, распугивая бело-розовых бабочек. Уже возле леса его догнал отчаянный зов его брошенной души. Ромка не остановился. Так и бежал. Размазывая по щекам слезы, разрывая густую сеть зеленых ветвей, спотыкаясь. Час или два, пока не подломились от усталости ноги. А потом он лежал, лицом в мягкий мох, и смотрел, как качается перед носом тонкая травинка. И видел - стайки бело-розовых цветов и бабочек, похожих на цветы; и слюдяные окошки маленьких лужиц среди изумрудного мха. Видел смутно, сквозь дымку - потому что Юлька, сидевшая под огромной яблоней на краю болота, плакала. "Вранье", - сказал Ромка: "Это все вранье. Все ненастоящее." "Ну, почему," - возразил ему Тот, другой (Эдем?) который в последнее время иногда разговаривал с Ромкой: "Если это, в самом деле, твоя душа... Почему - вранье? Ты ведь всегда завидовал, что Юлька рисует так, как ты никогда не сможешь. Признайся, ты ведь хотел, ну в самой глубине души..." "Нет! Нет! Я не хотел. Я не хотел - так. Я хотел, чтобы настоящая Юлька была жива...Я..." Ромка почему-то, некстати, вспомнил Михала, с улыбкой махающего рукой. Ты делаешь это потому что должен - или потому что любишь? Кого? Кого - любишь?...Себя?... "Эдем не выполняет желания. Он просто дает ...э.. некоторые способности, которые могут помочь." Помочь в выполнении желания? " Чего ты хотел, Ромка?", - насмешливо спросил его Тот, другой (Эдем?) : "Ты сам-то знаешь - чего ты хотел?"
Ромка почувствовал, что Юлька - та, под яблоней - заплакала еще сильнее.
А когда стемнело, сквозь паутину черных веток Ромка разглядел огонек. Конечно, это был рыжий язычок пламени, зажженный гор Альбертом на плоском камне посреди полукруглой поляны.