Авиалайнер "Люфтганзы" "Эйрбас-A340-300" летел на автопилоте сквозь непроглядную ночь над Японским морем. Нос самолёта рассекал густую облачность, обволакивающую его тёмным сплошным покрывалом со времени входа в воздушное пространство Северной Кореи. Мрак по ту сторону иллюминаторов скрашивали лишь мигающие бортовые огни - красный на левом крыле и зелёный на правом. Погода уже ничем не напоминала ту, что была при вылете из Франкфурта. По мере погружения в грозовой фронт иллюминаторы всё чаще и чаще стала застилать пелена дождя и салон стал казаться самым уютным местом в мире. Я решил, что пора заснуть, хотя обычно редко спал долго в самолёте, предпочитая глазеть в иллюминатор или пользоваться бортовой системой развлечений.
В полумраке кабины светилось созвездие электронных дисплеев и множества индикаторов. В лобовом стекле виднелась та же беспросветная чернота, что и в иллюминаторах у пассажирских кресел. Автопилот, державший курс на Нагою, то и дело увеличивал тягу двигателей для восстановления крейсерской скорости из-за усиливающегося юго-восточного встречного ветра. Большинство уснувших пассажиров были разбужены звуковым сигналом с зажёгшимся табло "пристегнуть ремни" и коротким сообщением стюардессы о турбулентности. Привыкнув к периодической сильной тряске, командир экипажа Рольф Биккель не сводил глаз с метеорологического радиолокатора. Поняв, что для обхода большого грозового фронта не хватит топлива, Биккель решил облететь фронт сверху. Неистовствовавший ветер, казалось, хотел перекричать рёв самолётных двигателей, которые, словно атланты, послушно удерживали двухсотдевяностотонный авиалайнер в воздухе. Стекло кабины бичевали сотни ливневых струй, словно выпущенных из пожарных брандспойтов. В коротком обращении к стюардессам Биккель попросил их зафиксировать всё на кухне и вернуться на откидные сиденья.
Через несколько секунд, во время нового сильного толчка, Биккель почувствовал, как ремни безопасности впились на три секунды в тело. Внезапно он поймал себя на мысли, что не слышит двигатели. Появившееся в то же мгновение предупреждение бортового компьютера подтвердило его догадку.
- Йенс, срыв пламени во всех четырёх, пробуем перезапустить.
Второй пилот Йенс Кёстер моментально придвинул обратно своё отодвинутое кресло. Автопилот отключился. Взяв управление на себя, Биккель щёлкнул всеми четырьмя тумблерами зажигания двигателей и через несколько секунд вернул их в обратное положение. При заглохших двигателях в самолёте воцарилась необычная необычная тишина, на фоне которой раздавались лишь вой торжествовавшего ветра и барабанная дробь ливня. Биккель повторил процедуру, в то время как Кёстер сверился с аварийной инструкцией. Тумблеры зажигания щёлкнули ещё несколько раз. Биккель поджал губы - авиалайнер теперь летел как бумажный самолётик, плавно и незаметно теряя скорость.
- Попадание ливневой воды - предположил Кёстер, просмотрев показания приборов.
- Включить ВСУ, расчитать дальность планирования - скомандовал Биккель. Пока Кёстер покрывал вычислениями листок блокнота, командир экипажа попытался перезапустить хотя бы два из четырёх двигателей под обоими крыльями, но металлический гигант по-прежнему молчал.
- При развороте на север тоже потеряем скорость - сухо подытожил Кёстер, вручив Биккелю листок со своими расчётами.
Биккель просмотрел листок с расчётами, указывавший на то, что до Нагои и до любого аэропорта южнее самолёт не дотянет из-за непрекращающегося лобового ветра, а попытка разворота для попутного ветра тоже не обнадёживала, угрожая потерей скорости и потенциальным сваливанием. Биккель проверил авиационно-топографическую карту - отметка ближайшего аэропорта находилась вне расчётной дальности планирования. Потёрев ладонью лоб, Биккель связался с диспетчером:
- Мэйдэй, мэйдэй, мэйдэй, Люфтганза семь-три-шесть, у нас отказ всех четырёх двигателей, будем приводняться.
- Пхеньян-вышка, сообщите число людей на борту.
- Двести семьдесят пассажиров и десять членов экипажа.
- Вас понял, Люфтганза семь-три-шесть, вижу вас на радаре. За вами будут посланы катеры военно-морских сил КНДР.
- Спасибо, Пхеньян-вышка.
Я так и не заснул из-за сильной турбулентности, продолжавшей встряхивать самолёт. Боковым зрением я заметил вошедшую в салон стюардессу. Её спокойный голос, предупредивший об аварийном приводнении в Японском море и попросивший не отстёгивать ремни безопасности, посеял ощутимую тревогу, но не вызвал паники. Расставив ноги для равновесия чуть шире, чем обычно, стюардесса повторила на себе предполётный инструктаж по использованию спасательных жилетов. Стало понятно, что нам не долететь до Нагои. Я одел жёлтый спасательный жилет, запомнив предупреждение стюардессы не надувать его до выхода из самолёта.
В кабине пилотов Биккель пролистал одну из инструкций и остановился на странице с процедурой приводнения.
- Транспондер на 7700, сброс топлива - произнёс Биккель в адрес второго пилота, посматривая на указатель скорости и высотомер.
Вспышки бортовых огней на крыльях стали выхватывать выбрасываемые из баков струи авиационного керосина, которые испарялись, не долетая до земли. Авиалайнер продолжал отчаяно бороться с погодой, стремясь облегчить свой вес до приводнения.
- Выпустить закрылки - бросил Биккельс спустя несколько минут.
Авиалайнер продолжал незаметно опускаться и лишь отсутствие привычного гула двигателей напоминало пассажирам, что что-то не так. Час опадания, словно осенний лист, с периодически напоминавшей о себе турбулентностью, показался мне вечностью. Паники не было, но витало ощущение нарастающей тревоги. Извещение стюардессы о приводнении в открытом море и северо-корейских военных катерах не прибавило оптимизма. Рейс "Люфтганзы" номер 736 был одним из немногих международных, которые пересекали воздушное пространство Северной Кореи.
- Двести футов, предупредить пассажиров о столкновении - сообщил Биккельс.
Стюардесса попросила пассажиров принять безопасную позу. Почти одновременно раздалось повторившееся несколько раз оповещение на английском "brace for impact" - "приготовиться к столкновению". Из-за безлунной ночи я так и не увидел в иллюминаторе приближающееся море, но самолёт, готовясь к приводнению, постепенно задирал нос. За несколько секунд до мощного удара, стремившегося подбросить меня к потолку, во вспышках бортовых огней я заметил выдвинувшиеся спойлеры на крыльях.
Хвостовая часть самолёта ударилась первой. По ту сторону захлестали ставшие практически реактивными струи воды. Вода, словно потревоженный зверь, колошматила внешнюю сторону самолёта. Дальнейшие девяносто секунд эвакуации я запомнил плохо, перед глазами был лишь калейдоскоп пассажиров и экипажа вместе со светящейся эвакуационной дорожкой. Меня ожидал спуск по одному из надувных трапов, который после завершения эвакуации превратился в надувной плот. Я стремительно, словно в аквапарке, плюхнулся в холодную воду и вскоре забрался на один из слегка покачивавшихся плотов. Находившаяся на плоту стюардесса сообщила нам, что в самолёте включён аварийный радиомаяк, а катера приплывут примерно через четыре часа. При свете лампочек на спасательных жилетах мы отплывали прочь от медленно тонущего самолёта. Было похоже на то, что никто не погиб, но самолёт преждевременно завершал свою службу вместе с "умной" техникой. Под воду уходил и бортовой спутниковый телефон. Погода заметно отличалась от той, что была при полёте. На море была мелкая рябь от слабого ветерка, но ночной холод давал о себе знать. Я чертыхнулся и проверил карманы - паспорт, деньги и смартфон остались при мне. Достав смартфон, показывавший семь вечера по франкфуртскому времени и отсутствие диапазона, я вывел смартфон из полётного режима. Индикатор батареи, по-крайней мере, был полный - перед вылетом я зарядил мобильник. Кто-то из пассажиров подсказал, что по местному времени сейчас - три часа ночи и я поправил время. Пожалуй, лишь на плоту пришло полное осознание ситуации и я сел, уставившись в днище плота. Со мной было человек двадцать, таких же ошарашенных и контуженных произошедшим. Пилоты были на другом плоту, но хрупкие на первый взгляд стюардессы были обучены экстренным ситуациям, пожалуй, лучше них. Це́лую минуту, с тех пор, как на плот эвакуировался я, царила тишина. Доносились лишь разговоры на других плотах неподалёку. Кое-где светились экраны других смартфонов, но было похоже на то, что никому так и не удалось связаться с сушей. "Паршивый пёс Полкан, угораздило меня оказаться на этом рейсе" - подумал я про себя. С другой стороны, семьдесят процентов Земли занимает вода, видимо поэтому я в ней и торчал. Кто-то из экипажа самолёта дал указание другим плотам не отплывать далеко друг от друга. Говорят, современные самолёты - самый безопасный вид транспорта. Я не перестал в это верить даже после приводнения, но каждая прошедшая минута стала теперь казаться длиннее предыдущей. Стюардесса на нашем плоту посоветовала не сдувать спасательные жилеты до прибытия катеров. Я не возражал ещё и потому, что жилет кое-как согревал в предрассветном холоде. Ожидание спасительных катеров становилось гнетущим. Для экономии зарядки я включал экран смартфона лишь для проверки времен. Хорошо, что гражданам Евросоюза не нужна виза в Японию, а то бы канула моя визовая оплата в Лету. После нескольких попыток мне всё же удалось вздремнуть...
Меня разбудили окрики на плоту и забрезживший сквозь веки белый свет. Я увидел, как к нам приближаются чёрные силуэты небольших судов, чьи прожекторы были направлены прямо на нас. Я на мгновение обернулся и понял, что самолёт уже полностью затонул. Смартфон показывал семь утра и было по-прежнему зябко. Когда глаза через несколько секунд адаптировались к непривычно яркому свету, я заметил, что мало кто из людей на плотах махал руками - было похоже на то, что нас заметили издалека. После того, как катера подплыли ближе к плотам, я различил на некоторых из них кормовой красно-сине-белый флаг Северной Кореи. До меня донёсся лёгкий запах моря как только катера поравнялись с плотами. Люди на катерах были в основном в оливковых комбинезонах, похожих на военную форму. Одна из стюардесс спросила у корейцев, говорят ли они по-английски. Ответил один, который оказался переводчиком. Это были те самые катера, о которых нам говорил экипаж самолёта. Переводчику приходилось практически кричать с возвышавшегося над нами катера, чтобы его могли услышать все находившиеся на плотах. Теперь уже фразы, которое мое ухо воспринимало как "гё гидалибнида" или "сёдуладжи ансёбнида", не означали расстрел за шпионаж, как я мимолётно думал. Новые голоса и звуки рассеяли безмолвие того маленького места в море, где нам выпало на долю приводниться. Но при мне оставалось смешанное ощущение реальности и сна, ощущение нахождения на краю земли, где словно сама вода пахла более свежо. Наверное из-за того, что мы находились в территориальных водах Северной Кореи, это было действительно так. Людей стали постепенно поднимать на суда, сначала женщин с несколькими детьми. Экипаж нашего затонувшего самолёта эвакуировался с плотов последним, когда все остальные были на катерах. В предрассветном полумраке все суда, окрашенные в какой-то маскировочный цвет, были похожи друг на друга, как две капли воды, лишь кое-где просматривались бортовые номера. Нас отправляли в Пхеньян. Я забрался на один из катеров минут через десять после того, как он поравнялся с нашим плотом, и посмотрел сначала вниз, а потом на морскую гладь, скрывшую практически все следы крушения. От водной поверхности меня теперь разделяли пять метров крепкого металла до ватерлинии. Большинство пассажиров из-за нехватки места расселись на палубах. Я начал смотреть в сторону движения катера - где-то за горизонтом однородного зеркала воды находился далёкий берег. Мне дали кусок брезента, чтобы укутаться...
Катер причалил к суше в семь утра по местному времени. Рассвет уже позвалял разглядеть гористый пейзаж восточного побережья Корейского полуострова, а в воздухе завитал едва уловимый запах хвои. Я спрыгнул с катера в холодное мелководье, обмочившее ноги по щиколотку, и зашлёпал к побережью, где нас ждали грузовики с крытыми кузовами для отправки в Пхеньян. Несмотря на удачную эвакуацию с места крушения, в толпе ощущалась лёгкая неопределённость. Меня, впрочем, ещё некоторое время не покидало приятное ощущение от "дикого" нахождения в огородившейся от остального мира стране-отшельнице и от прикосновения ко всему находившемуся в ней. В толпе я различил то ли нашего капитана, то ли второго пилота, обменявшегося парой фраз с переводчиком. Я перестал чувствовать на себе взгляды экипажей катеров, передававших своеобразную эстафету водителям грузовиков. Мой смартфон показывал одну полоску диапазона, но я почти наверняка знал, что роуминга не будет по всей стране, если только не вложить сим-карту местного оператора "Корё-линк". По-видимому, то же было и со смартфонами других людей с самолёта, так как никто по ним так и не заговорил до прибытия в Пхеньян. Возможно, что в новостях и в газетных заголовках уже сообщили о крушении рейса. Так или иначе, мы попали в историю, вместе с "чёрными ящиками" и записью переговоров пилотов где-то на дне Японского моря. Стоя в очереди на погрузку в грузовик, я обозревал местный каменистый ландшафт на фоне нетерпеливого пыхтения двигателей на низких оборотах. Под ногами вместо прибрежной гальки уже была ровная земля. Стройные хвойные деревья, словно соревновавшиеся между собой в высоте, кучковались на холмистых возвышенностях в нескольких десятках метрах от нас. Чуть вдали просматривалась эфемерная полоса утреннего тумана, который рассеялся по мере дальнейшего восхода солнца. Нас поверхностно обыскали двое вооружённых солдат. Проверив всех и вроде ничего не отобрав, они дали добро на погрузку. Все расселись по грузовикам как попало, но старшая бортпроводница побеспокоилась о том, чтобы в каждом из них был хотя бы один член самолётного экипажа. Один из корейцев, судя по интонации и мимике, чертыхнулся и распорядился быстро снять брезенты с кузовов.
Грузовики тронулись минут через пять после того, как в кузов забрался я. Говорить с другими было особенно не о чём и я бросал несколько фраз лишь когда со мной начинал говорить кто-то другой. Помню, как я сказал тогда стюардессе, что не виню пилотов и что даже если это была их ошибка, то они её исправили, произведя отличное приводнение, при котором никто не погиб. Почти всю дорогу я смотрел на полупустынную местность, изредка испещрённую сельскохозяйственными угодьями и лесистыми участками. Грузовик кое-где подскакивал на ухабах, вздымая буроватую пыль, пока не выехал на относительно ровное шоссе. Уже потом я узнал, что мы ехали вблизи прежде неизвестных мне городков Чхонджин, Пуджон, Кэчхон и Анджу, пока не въехали в сам Пхеньян. Попадались ещё и какие-то небольшие посёлки, затерявшиеся посреди нетронутой природы.
Столица Северной Кореи встретила меня часов в десять утра пьяняще чистым воздухом. Кто-то на чиновнической вертикали распорядился бесплатно разместить нас в гигантском отеле "Корё", куда, как оказалось, держали путь грузовики. Мы должны были там находиться до завершения всех формальностей по вылету из КНДР. Грузовики въехали центр Пхеньяна и остановились у отеля без каких-либо пробок - даже на центральных автострадах ехали всего несколько машин. Когда мы остановились на парковке у "Корё", капитан нашего экипажа начал было хлопотать о разрешении на свободный выход из отеля, но стоящий у входа в отель бонза вроде особо не возражал и резко закивал в ответ, словно ему уже всё сообщили. Нам проставили краткосрочные визы, но предупредили, что обзорные экскурсии по городу можно проводить только с политически подкованным гидом. Встретив в последний раз одну из наших стюардесс у входа в отель, я поблагодарил её коллектив за все спасательные действия. Она улыбнулась, поджав губы, и сказала, что это просто часть её обучения, которую она надеется больше не встретить на практике. Заходя в отель, я почувствовал внутренний дискомфорт из-за отсутствия моей несчастной дорожной сумки и её содержимого, но то же, скорее всего, испытывали и другие люди из затонувшего самолёта, летевшие с куда более крупным багажом. В отеле уже стояла толпа пассажиров, большинство из которых ещё некоторое время топтались у приёмной. Краем уха я услышал, что мы вылетим домой примерно через три-четыре дня. Мне попался номер на тридцатом этаже отеля. Я вызвал лифт, вознёсший меня на сто двадцать метров вверх. На этаже царила звенящая тишина, похоже все номера здесь были свободны. Я как-то незаметно для себя прошагал несколько метров, открыл свой маленький номер и, положив ключи на журнальный столик, плюхнулся на кровать. Холодильник в номере, хоть и маленький, оказался для меня приятным сюрпризом. Позади остались уносящий во мрак полёт в восточном направлении, аварийное приводнение и часы монотонного ожидания. Мой прикид вроде бы полностью просох от морской воды. Я подумал, что почти наверняка мне будет нужна сим-карта "Корё-линк", новое зарядное устройство, новая зубная щётка и, возможно, зубная паста, если её не будет в отеле. Несколько минут я лежал на кровати без движения, уперевшись задумчивым взглядом в потолок цвета слоновой кости, пока не вспомнил о туалете. В ванной мне посчастливилось обнаружить кусок мыла и полотенце. Просидев в туалете некоторое время, я включил телевизор, предложивший лишь два местных государственных канала. О катастрофе нашего самолёта пока ничего не было и я спустился на лифте вниз, чтобы позавтракать. Надежда обменять деньги в отеле оправдалась - мои евро принимали в приёмной и уже через несколько секунд я разглядывал северокорейские воны, которые прежде никогда не видел.
Съев варёные яйца в топлёном сыре с ветчиной и опорожнив стакан яблочного сока, я купил в приёмной сим-карту, сделал удачный звонок домой и вышел из отеля. Пару минут я потоптался на приотельной территории, затем вышел на тротуар вдоль дороги, на которую выезжали запаркованные у отеля машины. Возникло впечатление, что наибольшую плотность корейцев на квадратный километр можно встретить лишь в местах, подобных отелю. Недолго думая, я отказался от мысли раздобыть в Пхеньяне новое зарядное устройство для смартфона, хотя, возможно, где-то его продавали. На противоположной стороне дороги виднелся продуктовый магазин, куда я решил заглянуть. У узкого входа, словно тромб в кровеносном сосуде, стояла очередь, не подававшая надежды на скорые покупки. Я решил не искать другой магазин и сел в ожидании на скамейку недалеко от входа. Справа от меня сидела девушка. Профиль лица частично скрывали длинные чёрные волосы, из-под которых виднелся провод от маленьких наушников для mp3-плеера. Я какое-то время обозревал окрестности, где серость асфальта и зданий перемешивалась с зеленью деревьев у дороги. Мой взгляд не нашёл ничего примечательного, хотя оставшийся неподалёку отель "Корё" находился в центре города. Я в сердцах чертыхнулся, оставшись без багажа и торча в очереди в незнакомой стране, не особенно благосклонной к английскому языку из-за политики и истории. Солнце скрылось за свинцовым небом, но погода благоприятствовала и я надеялся, что новую тёплую одежду в ближайшее время покупать не придётся. Из наушников девушки до меня вдруг донёсся приглушённый, но знакомый куплет:
И есть ещё белые, белые дни,
Белые горы и белый лёд.
Но всё, что мне нужно -
Это несколько слов
И место для шага вперёд.
- "Кино"? Цой? - попытался бросить я, чтобы можно было услышать сквозь наушники.
- Буа сэ? - спросила девушка, сняв левый наушник. Предположив, что это означает "что?" на корейском, я ещё раз спросил "Цой?", показав пальцем на своё ухо.
- Е, цам эру! - воскликнула девушка, улыбнувшись.
Я счёл это за нечто вроде "да, правда". По-азиатски чёрные, как смоль, волосы девушки контрастировали с её светлым лицом, и в то же время отливали естественным блеском отражённого солнечного света от малейшего движения головы. Мне показалось, что я забыл об очереди.
- Ты знаешь русский?
- Ээ, да, немного - ответила девушка, почти незаметно кивнув.
Казалось, что девушка скажет что-то ещё, но на несколько секунд вновь наступило молчание, периодически прерываемое какой-то болтовнёй в очереди у магазина.
- А ты - русский? - услышал я через несколько секунд.
- Русскоязычный, но русский для меня - родной - усмехнулся я, бросив поверхностный взгляд на девушку.
- Аа... Я изучаю русский, мне надо по работе.
- Серьёзно? - односложно бросил я, не старась влезать в подробности.
Девушка скромно кивнула. Я вспомнил про относительно нормальные дипсвязи Северной Кореи и России.
- Ты - турист, да? - неуверенно поинтересовалась девушка.
- Турист поневоле.
- Это как?
Ожидая этого вопроса, я рассказал про крушение в Японском море. Девушка ойкнула, поджала губы и, нахмурив лоб, упёрлась взглядом в землю. Я заметил, что она больше не слушала одним ухом плеер.
- Корея - красивая страна - несколько извиняюще произнесла девушка через некоторое время, словно сожалея, что моя встреча с Северной Кореей произошла так, а не иначе. - Я могу тебе показать Пхеньян, если у тебя будет время.
Я хмыкнул, полушутливо спросив, не арестуют ли меня где-нибудь вдали от отеля.
- Нее, полиция может пристать к одиноким иностранцам с фотоаппаратами - обнадёжила девушка, слегка улыбнувшись, как Мона Лиза.
- Тогда буду надеяться на тебя, если что.
Девушка благодушно сапнула носом. Я решил представиться.
- Хё Чжин - назвалась в ответ девушка, пожав руку. - Ты тоже ждёшь?
- Да, хотел немного взять пожевать себе в отель - бросил я, как заметил, что толпа у магазина рассосалась.
Хё Чжин скромно отказалсь от своей очереди, хотя ждала до меня, и я, особо не споря, зашёл сам, чтобы выйти с булками, колбасой и соком - нехитрым ассортиментом среднестатистического пхеньянского магазинчика. Я сказал Хё Чжин, что как только оставлю провиант в отеле, то смогу пройтись по городу. Она кивнула и, отоварившись чуть посолиднее, чем я, предупредила, что тоже должна сначала отгрузиться дома. Договорившись встретиться в этом же месте через полчаса, я зашёл в свой номер, закинул часть покупок в холодильник и вернулся, чтобы сесть на ту же скамейку у магазинчика. Всё на мгновение вдруг стало выглядеть как-то непривычно без Хё Чжин, особенно скамейка. Но я подумал о том, как мне повезло и где бы я сейчас мог торчать без своего багажа и Хё Чжин, хотя в кармане оставалось ещё достаточно денег. Краткосрочная "аварийная" виза давала мне аж девяносто дней легального пребывания, по-видимому виз на меньший срок не выдавали. В голове мелькал образ русалочьего лица Хё Чжин, выделявшийся естественной красотой без макияжа. Зарядка на смартфоне показала шестьдесят процентов и я перевёл его обратно в режим ожидания с погасшим экраном.
Мой словно посланный небом "гид" почти не опоздал. Хё Чжин остановилась в паре метров от меня, излучая невидимые флюиды азиатской скромности.
- Идёшь? - спросила она.
Я агакнул, кивнув, и уже через несколько секунд мы стали неспешно удаляться от единственного знакомого мне кусочка Пхеньяна.
- Отель "Корё" стоит почти в центре, отсюда недалеко до достопримечательностей - пояснила Хё Чжин.
- Ты неплохо говоришь по-русски - подытожил я.
- Мне надо ещё произношение доучить. Я двадцать три года говорила на одном языке, а потом стала изучать совсем другой - призналась Хё Чжин с ноткой самокритики и усмехнулась.
Я понимающе улыбнулся, сказав, что мне надо держать в голове два иностранных языка, не считая латынь, которая осталась на среднем уровне. Хё Чжин философски протянула в ответ "ааа".
- А для какой работы тебе нужен русский? - решился спросить я.
- Недавно здесь открылось корейско-российское торговое предприятие по импорту, я работаю там секретарём... или секретаршей?
- Секретарём - подтвердил я. - Но "секретарша" допустимо в разговоре.
Мы шли какое-то время молча уже по незнакомому мне району. Небо, казалось, сливалось с землёй, с автомобильными дорогами, которые, уползая вдаль, растворялись на горизонте. Зелень кое-где сменялась какими-то неизвестными мне кустарниками с фиолетовой листвой, которые я вроде видел в других городах. Я поймал себя на мысли, что Пхеньян перестал мне казаться параноидальным городом на краю света. Я сделал глубокий вдох, наполнив лёгкие северо-корейским воздухом. Город казался дремлющим, несмотря на середину дня. Хё Чжин внезапно показала рукой в сторону, обратив моё внимание на высокий постамент, завершающийся фигурой крылатого коня со всадником. Я вспомнил об эмблеме "Корё-линк" на упаковке моей сим-карты.
- Фантастический конь Чхоллима́ - сказала Хё Чжин. - Имя означает "тысяча ли", потому что он мог пролететь столько за короткое время. Но на нём сидит рабочий с письмом от Трудовой партии Кореи - добавила Хё Чжин, хихикнув.
Я ухмыльнулся. Даже мифология в Северной Корее должна быть "правильной". Хё Чжин на некоторое время замолчала, словно оставив меня наедине со статуей, и я обошёл её со всех сторон. Местный Пегас впечатлил, я сделал пару фоток и мысленно поставил на нём галочку. По дороге к тогда ещё мне неизвестной Триумфальной арке, скопированной с парижской, я решил ляпнуть "как тебе здесь живётся?"
- Государство поддерживает - несколько буднично ответила Хё Чжин. - Я купила себе жильё благодаря частичной государственной доплате для молодых работников. Город стараются держать чистым. Я не слышала, чтобы здесь кто-то жаловался на жизнь.
Я ещё раз взглянул на Хё Чжин: всего два цвета - чернь волос и телесный цвет - формировали её красоту, переходя в мириады оттенков на солнечном свету. Чёрные радужки прятались в скромных узких разрезах глаз, которые венчали тонкие чёрные арки природно очерченных бровей. Я пришёл к выводу, что давно не видел таких прямых естественных волос и каждый из них казался уложенным отдельно. Вновь незаметно приблизился ещё один памятник - Арка Воссоединения, воздвигнутая в надежде на объединение двух Корей, которое предлагал, как оказалось, также и Ким Ир Сен. Арку образовывали две женщины, держащие в руках на месте стыка изображение объединённой страны. Хё Чжин сказала, что шоссе под Аркой ведёт в демилитаризованную зону на границе с Южной Кореей. Я решил, что именно у Арки хорошо бы сфоткаться. Хё Чжин, как мне показалось, на долю секунды сконфузилась, но тут же подошла вплотную. Положив ей руку на плечо, я сделал пару снимков своим смартфоном на фоне Арки и передал фотографии через "Bluetooth". Время на смартфоне напомнило о приближающемся обеде.
- Ты всё-таки больше поездил по стране, чем я, от одного конца в другой - неожиданно пошутила Хё Чжин и я вспомнил, как меня везли после спасения в Японском море от восточного побережья в столицу, по территории, закрытой для всех иностранцев.
- Это точно - хмыкнул я и решил прервать экскурсию вопросом о месте обеда, сказав, что у меня в отеле одноразовое питание.
Моя спутница на мгновение задумалась, осмотревшись по сторонам:
- Я знаю одно место, там можно съесть вкусный кимчхи, пулькоги и спеть караоке.
Я согласился, хотя мои знания не дотягивались до пулькоги. И всё же аура Хё Чжин, как мне казалось, уберегала меня от корейской собачатины. Мы пошли направо от того места, где стояли, миновали какую-ту узкую улочку и дошли до старой застройки вдали от современных небоскрёбов. Войти в здание приглашала вывеска с миской, нарисованной возле иероглифов. Хё Чжин ввела меня в небольшой караоке-бар с приглушённым камерным освещением. В интерьере доминировало дерево, из которого были сделаны столики, стулья и барная стойка. В далёком углу курили двое посетителей, похожих на растолствеших, слегка уставших гопников. Хё Чжин заказала у пожилого бармена кимчхи, по-крайней мере это слово я услышал в её фразе. Кивнув в мою сторону, бармен как бы между прочим бросил Хё Чжин фразу вроде "Чосон йоча ка качанг арёмдао гёсул баэ", на что девушка усмехнулась и ответила какой-то короткой репликой. Еду принесли оперативно, по-видимому из-за малого количества посетителей. Слегка помешав свой кимчхи и опорожнив первую ложку, я спросил, что сказал бармен. Хё Чжин усмехнулась, неохотно переведя:
- Говорил "скажи ему, что корейские девушки - самые лучшие". А я сказала, что ему уже пора на пенсию.
Только я улыбнулся, как мне в руки был втиснут микрофон, словно парировавший мою реакцию.
- Будешь петь? Я сейчас спою - бросила уже вставшая Хё Чжин сверху, когда я сидел.
Из динамиков донеслась знакомая музыка и через несколько секунд на экране стал закрашиваться по мере пения столь же знакомый текст:
Тёплое место, но улицы ждут
Отпечатков наших ног.
Звёздная пыль - на сапогах.
Мягкое кресло, клетчатый плед,
Не нажатый вовремя курок.
Солнечный день - в ослепительных снах.
Находясь под впечатлением, я на время оставил свой кимчхи. Хё Чжин кивнула в мою сторону, предложив спеть припев, но я решил его пропустить. Собрав остатки старого умения, я начал со второго куплета:
И есть чем платить, но я не хочу
Победы любой ценой.
Я никому не хочу ставить ногу на грудь.
Я хотел бы остаться с тобой,
Просто остаться с тобой,
Но высокая в небе звезда зовёт меня в путь.
Передав инициативу Хё Чжин, я слушал уже до конца её высокое, но субтильное сопрано, которое, словно ниндзя, мягко кралось от одной строчки к другой. Когда песня закончилась, бармен поднял вверх большой палец и вновь продолжил протирать тарелки и стаканы. Мы с Хё Чжин обменялись впечатлениями от пения друг друга, хотя я давно не пел караоке, допили чай и направились к выходу.
Выйдя на улицу, я несколько мгновений щурился, привыкнув к приглушенному освещению бара. Узнав, что я не прочь читать почти всё подряд, Хё Чжин решила показать мне один магазин с книгами на русском. По счастливой случайности он находился относительно недалеко и я опять сэкономил на автобусе. Через несколько минут я уже разглядел деревянные двери входа и пёстрые книжные корешки на полках за стеклом. Когда мы переступили порог магазина, мой взгляд упёрся в томики русской литературы, стоявшие рядом с русскими переводами трудов Ким Ир Сена и Ким Чен Ира. Среди них затесались Высоцкий, Толстой и Пушкин. Цены для меня были бросовые, для местных это было дороже, но всё равно по карману. Я мельком просмотрел одну из книжек Ким Чен Ира и тут же поставил её на место. Предложение, выхваченное взглядом на одной из страниц - "идеи чучхе видят в человеке не просто частицу мира, а властелина, хозяина мира и установили новое мировоззрение, которое позволяет подходить к миру, к его изменению и развитию, поставив в центр внимания человека - властелина мира" - моментально забылось. Хё Чжин побродила по магазину, рассматривая названия книг и наверное ища те, которые ещё не читала. Зажатый между социалистическими произведениями и русской классикой, я отчаянно искал что-нибудь для покупки, но в итоге вышел ни с чем. Хё Чжин тоже ничего не купила.
Я посмотрел на время и решил, что пора вернуться в отель. В ответ на мою полушутливую самокритику об отсутствии у меня сувениров Хё Чжин дружески отмахнулась. Поблагодарив её за всё, я дал ей свой номер, хотя знал, что она может звонить лишь в пределах Северной Кореи. Хё Чжин показала мне автобусную остановку впереди, вдоль которой проезжал нужный мне автобус. В памяти осталось едва уловимое благоухание без парфюма, когда, обняв Хё Чжин, я коснулся кончиком носа её волос. Идя к остановке, я ещё два раза обернулся назад, в сторону Хё Чжин, словно застывшей во времени и смотревшей на меня. Казалось, я намеренно уронил на дороге нечто ценное, хотя мы сказали друг другу "пока", а не "прощай".
Автобус довёз меня до места, откуда я нашёл взглядом свой отель. Было ещё относительно светло, хотя октябрь уже напоминал о постепенно удлиняющихся ночах. Подходя ко входу в отель, я решил посвятить часа полтора сну. Я прошёл по полупустому холлу, нырнул в ждавший меня там лифт и через пару минут уже был в своём номере. Свежие воспоминания не отпускали, но через некоторое время я всё же заснул. Сон по-каламбурному был без снов, но прервавший его звонок оказался для меня неожиданностью. Звонил телефон внутренней сети отеля, по которому рецепционистка сообщила, что "Люфтганза" организовала на завтра чартерный рейс для нашего возвращения домой. Я был приятно удивлён и уже не смог больше спать. Мне повезло по крайней мере в четвёртый раз с момента крушения в море, хотя внутри появился лёгкий налёт грусти. Просидев несколько секунд в задумчивости, я подкрепился провиантом из холодильника и набрал номер Хё Чжин, но по ту сторону отозвалась лишь голосовая почта. По телевизору в это время транслировали визит Ким Чен Ына на какое-то предприятие, а бодрый дикторский голос читал очередной официоз.
Последний раз я позвонил Хё Чжин где-то за полчаса до выезда из отеля и во время четвёртой попытки она ответила.
- Извини, не могла ответить из-за занятости. Я рада за тебя, как ты? - бодро произнесла Чжин, опередив меня.
Я дал знать, что вроде бы всё в норме и поблагодарил Чжин за всё. Она в ответ пожелала благополучного приземления и лишь после некоторого промедления я дал отбой. Незадолго до вылета я обзавёлся маленькой сумкой, куда положил мои немногочисленные оставшиеся вещи, и поехал в аэропорт на такси. У стойки регистрации на рейс я встретил другие знакомые лица с борта злополучного авиалайнера и обменялся с ними мнениями на английском насчёт всей этой катавасии. Мы вылетали на другом "Эйрбасе" неизвестной мне модели.
Уже после взлёта я вновь задумался, как несколько часов назад в Пхеньяне. Может быть, "высокая в небе звезда" из спетой песни - это мой самолёт, на котором я возвращался домой. Может быть, лет через десять-пятнадцать Пхеньян станет таким же, как тайская Паттайя, городом, заполненным туристами, туристическим ширпотребом и дорогими ценами. Но сейчас он оставался самим собой, таким же самобытным, как и северо-корейцы. А Хё Чжин показалась той немеркнущей звездой на северо-корейском флаге - для меня она была Северной Кореей.