Аннотация: Начало. Чтоб не потерялось на глючном компе.
Она спит. Ресницы чуть подрагивают, а грудь мерно вздымается, перекатывая кислород столь же необходимый ей, как и всем остальным людям. Я часто склоняюсь к ее лицу лишь для того, чтоб поймать отголосок ее дыхания кожей и губами, чтоб еще раз убедится, что она здесь, что не ушла снова в те дальние дали, откуда вернулась совсем недавно. Он не просыпается, когда я касаюсь лицом непроглядной черноты ее волос - мягких и шелковистых, вечно хранящий запах роз. Когда я спросил ее об этом, она недоуменно ответила, что никакого запаха не чувствует и мне только чудится. Я не стал спорить, она вполне может и не знать всего.
Она спит и тогда, когда я легко касаюсь кожи по линии скул - она нежнее шелка, белее снега и холоднее льда. Она даже не шевелится, когда я ловлю с ее губ еще один вздох, на этот раз, не позволяя тонкой воздушной пленке встать между нами. Она спит так крепко, но стоит мне склониться к ее шее...
- Что ты делаешь, Дориан?
Даже глаз не открыла. Вот что значит - рефлекс.
Я думаю - что выработало этот рефлекс и во мне лавой вскипает ревность. Ведь был кто-то, кто являлся для Хелл тем же, чем она является для меня. Она грустно качает головой и говорит, что это у меня никогда не пройдет, но я все неверно понимаю. Что это не любовь и не желание, это просто... другое. Я говорю, что если настолько другое, то почему она говорит о том, что мы - люди? Это задевает ее больше, чем она старается показать и она обрывает разговор. Меня это может не устраивать, но когда Хелен обрывает разговор - это определенно не подлежит обжалованию.
- Бужу тебя. Чем ты занимаешься днем?
Она улыбается и медленно потягивается, нисколько не смущаясь практически полного отсутствия на своем теле наряда как такового. Впрочем, я не смущаюсь тоже - я видел и более шокирующие кадры с Хелл в главной роли.
- Пойдешь сегодня со мной? - я так и не дождался ответа, что, в принципе, не ново. Я даже не обижаюсь.
- Я не могу, - она качает головой, легко касается холодными пальцами моей щеки, встает и уходит в другую комнату.
Я закрываю глаза и пытаюсь понять, что, черт возьми, происходит? И что, черт возьми, она ест. Потому что на днях я узнал много интересного.
Очень много интересного о жизни вампиров.
***
Виновен и проклят.
Черные волосы укутывали ее с ног до головы, не дозволяя видеть очертаний тела. Длинные, черные, мягкие и гладкие, словно шелковые нити. Я смотрел на них и остро чувствовал неправильность происходящего. Было в этом что-то отвратительное - в волосах, покрывалом стелющихся по хрупкому белому телу, словно черные змеи. Я не мог понять что, но ощущал инстинктивно - отвратительно. И то, что Хелен лежит здесь, в этом подвале, напоминая то ли Белоснежку то ли Рапунцель, и то, что я на нее сейчас смотрю.
Виновен.
Я ощущал это почти физически, словно смертный грех длинными черными змеями проникает в мое сердце и тело. Разум кричал, но глаза продолжали смотреть, стараясь не упустить ни мгновения этой неизменной безмятежности, на лицо, каждый взгляд на которое ослеплял меня.
Я сутками сидел около Хелен, приходя в себя только тогда, когда мой желудок недвусмысленно напоминал мне что красотою сыт не будешь. Тогда я поднимался из подвала, хватал первое что попалось в холодильнике, запихивал это в себя и возвращался обратно. К ней. Я понимал, что проклят, понимал, наверное, лучше, чем что-либо еще. Я понимал, что эта одержимость не просто нечто из рода вон выходящее, как тот же Йохан с его гипнотическими штучками или даже сам факт, что в подвале спит (или покоится) девушка. Она прокляла меня - осознание этого, несмотря на всю свою абсурдность, было ясным и четким. Виновен. Проклят. Два гвоздя в крышку моего гроба. Впервые в жизни я начал задумываться о религии, но в Библии, что почему то оказалась в кабинете Йохана, я не нашел ответа на свои вопросы. Быть может не там искал?
Йохан не появлялся уже более двух месяцев. После того самого разговора, когда он показал мне 'свою' Елену, в очередной раз хлопнула входная дверь, чтоб оставить меня наедине с моим безумием. Йохан знал - я понял это сразу же, когда обнаружил, что желание сбежать отсюда испарилось без следа, оставив после себя ноту ужаса от подобной мысли? Сбежать? И никогда больше не видеть ее?
'Ни-ког-да'. У этого слова отвратительный привкус.
Хелен казалась мне розой - быть может из-за цветов, которыми я украшал ее каждый день. Хрупкой, нежной, прекрасной розой без шипов, запах и беззащитность которой пьянили и кружили голову. Внутренний голос подсказывал, что она больше похожа на росянку, которая просто съест глупых насекомых, когда они, очарованные, подлетят достаточно близко. 'Она ничего не сделала' - возражал я - 'Она вообще спит'. 'Когда она проснется и сделает' - парировал голос - 'Ты сделать уже не сможешь ничего'.
Должно быть уже тогда, на подсознательном уровне о чем-то догадывался или предчувствовал. А может это началось и раньше - когда я только встретил Йохана и окунулся в мир, где главную роль играл вовсе не разум а то, что называют шестым чувством. Я принял этот мир так, словно он с самого начала был моим. Воспоминания о жизни, что была до датчанина, до особняка, до этого подвала - все казалось сном. Мама, дед и бабка, приятели... иногда я думал - а не приснилось ли мне все это?
Моя интуиция не подводила меня ни разу. Не подвела и теперь - в начале пятого месяца моего пребывания в особняке, Йохан вернулся домой.
Выглядел он при этом довольным донельзя. Улыбался, шутил. Сделал попытку меня полапать. Я находился в прострации, поэтому даже не заметил - похоже это Йохана проняло. Спрашивать что случилось он не стал, предпочитая сразу переходить к делу. Через две минуты я оказался раздет и заботливо опущен в горячую ванну. От воды исходил какой то странный запах, очертания предметов терялись в клубах пара, а я куда-то уплывал с мыслью о том, что вернутся к Хелен надо побыстрее и что сегодня еще не принесли корзину роз, доставляемую к порогу особняка ежедневно.
У Йохана были странные понятия о том, что следует делать с помешанными людьми, поэтому вместо того, чтоб проводить со мной экстренный сеанс психоанализа и психокоррекции (я пару месяцев жил у студента психологического факультета в Копенгагене), он вынул меня из ванной, отнес на кухню и принялся кормить ужином. Откуда ужин взялся в холодильнике, я так и не понял, вроде бы до приезда датчанина его там не наблюдалось... Или я просто не заметил.
Есть мне не хотелось. Спать тоже, что, вероятно, очень удивляло Йохана, который подсунул в воду какую то успокаивающую дрянь. Датчанин сидел напротив меня и ждал, когда я начну говорить. Я молчал. Я вообще его не замечал, если честно. пока ему не удалось меня шокировать.
- Пожалуй, твою работу на меня можно считать законченной.
Я по прежнему молчал, но не замечать Йохана больше не мог, уставившись на него - слишком большого, слишком рыжего и слишком сумасшедшего, чтоб его можно было дальше не замечать.
- Ты не в можешь справиться с Еленой, - пояснил датчанин на мой вопросительный взгляд и предостерегающе поднял руку, видя, как я собираюсь разразиться опровергающей его слова тирадой. - Она, даже в том состоянии, что находится, излучает очень мощные психические волны. Ты не можешь с ними справиться, хотя изначально твой уровень сопротивления меня удовлетворил. Тебе говорили, что ты прирожденный гипнот? Нет? Я бы взял тебя в ученики, но нам запрещено обучать кого вне семьи, - Йохан помолчал и неуверенно добавил. - Тот, кто наделил нас даром, против этого и некоторые уже поплатились за самоуправство. Может быть это была она... или кто то еще...
- Она не в чем не виновата! - я вскочил и сжал руки в кулаки. Почему то было очень обидно и за себя, и за Хелен. - Она спит внизу, никому не причиняет вреда, с чего Вы вообще решили?..
- Сядь.
- Даже не подумаю. И Вы не можете меня выгнать, Вы сами меня сюда привели, я делал все, что Вы сказали, я заботился...
- Сядь!
- Вы сами во всем виноваты, Вы и Ваши гипноты, напридумывали себе страшных тайн и загадок и теперь обвиняете ее, а она просто спит и ничего не делает!
- Да. Три сотни лет... спит...
Что-то в его негромком голосе, срывающемся на змеиное шипение, меня отрезвило и я замолчал.
- Три столетия, - уже спокойно продолжил Йохан, пристально глядя на меня, словно желая, чтоб я понял что-то очень важное. - Она спит три столетия. Если, это конечно, можно назвать сном. Она не дышит, сердце ее не бьется. Никакой пищи, никакой воды и.... никаких признаков того, что тело мертво или хотя бы того,что тело стареет. У нее растут волосы знаешь? Медленно, медленнее, чем у людей, но еще на моей памяти они были куда короче. В детстве у меня было ощущение, чтоб они вообще наделены разумом, как люди... или как животные. Змеи, например.
Я вздрогнул.
- Если уколоть ее кожу булавкой, то из раны потечет кровь. Красная. Но рана тут же затянется, а кровь, которую мы несколько раз хотели взять на анализ просто высохнет и рассыпется пылью, в которой не будет ни следа кровяных телец.
- Она не причиняет никакого вреда, ты прав, - продолжал датчанин после минуты напряженного молчания. - Но если она та, из-за которой мы получили силу гипнотов, ей нет в этом никакой необходимости. Она может контролировать нас и не просыпаясь и мы ничего - абсолютно ничего - не можем поделать. Я восхищен ей. Я отравлен ей. И если она проснется - я знаю, я сделаю все, что она захочет. Но я не могу не осознавать исходящей от нее опасности. Для моего рассудка и для моей жизни.
- Эгоист, - припечатал я. Йохан не обиделся.
- Иногда, такие как ты появляются среди нас, - продолжал он.- Глупые, порывистые, влюбленные мальчишки, возомнившие себя благородными рыцарями. способными пробудить Принцессу-Розу из ее вечного сна. Если их не успевают спасти старшие - они умирают. Как чуть не умер я.
Я слушал.
- Когда меня впервые оставили одного с Еленой, мне было столько же лет, сколько тебе, - Йохан говорил, а глаза его, еще недавно казавшиеся мне пронзительно синими, стали серыми, как осенняя хмарь, как город за окном, как омут воспоминаний. - Я забыл, что нужно есть и спать. Забыл о том, что есть такая вещь, как солнечный свет. Я сидел подле нее часами и мне казалось иногда, что я улавливаю легкую дрожь ее ресниц и сердце мое замирало от сладкого предчувствия, что сейчас, вот сейчас - она проснется.
В моей груди застыл холодный ком, мне хотелось протестовать, что у меня все совсем не так, но слов не было, а Йохан... он меня явно не услышал бы.
- Я целовал ее холодные губы, надеясь пробудить спящую красавицу. Я рассказывал ей о мире вокруг - мне казалось таким несправедливым, что она спит здесь, в этом холодном подвале, не зная тепла, света, ярких красок... счастья. Я любил и я едва не сошел с ума от этой любви. Как почти сошел ты.
- Я не...
- У меня был отец, который спас меня, отправив подальше, за океан. Денег у меня не было и чтоб купить обратный билет я пошел на ограбление - гипноту это не составляло труда, но я был неадекватен, меня поймали и серьезно пострадал человек. Тогда я понял, что так нельзя. И вернулся я только тогда, когда отец посчитал, что я достаточно поумнел.
Он смотрел на меня спокойно, требовательно, пытаясь донести до меня верную, как ему казалось, истину. Я опустил голову.
- Ты прав. Я могу здесь переночевать сегодня? - взгляда я так и не поднял, плечи мои тряслись. - Я так устал...
- Конечно, - я кожей чувствовал его облегченную улыбку и то, как его рука поднялась в воздух, чтоб коснуться моих волос.
А ведь ты мне гораздо больше нравился холодной скотиной, Йохан...
***
Ничего не изменилось. Глаза ее были по прежнему закрыты, а в черные змеи волос вплетены свежие цветы. Йохан, подумал я. Это Йохан сделал, не я. Мою душу наполнило чувство которого я никогда прежде не знал. Больше чем ревность. Больше чем ненависть. Что то темное, страшное, что сидит в глубине души каждого человека, но не может вырваться наружу, погребенное под моралью и воспитанием. Древнее, звериное ощущение, если, конечно, звери могут испытывать нечто столь глубокое.
Я не просто готов был его убить. Я был готов сделать гораздо больше.
Я не знал, что собираюсь делать, спустившись сюда, когда датчанин заснул. Не бежать же с Хелен, сгребенной в охапку, хотя нельзя сказать, что подобная мысль меня не посещала. Я твердо знал одно - я не собирался расставаться с девушкой, что прокляла мою душу. Перебороть свою зависимость я не смогу.
Как не смог Йохан.
Единственным, что я прочитал на его лице, когда повернулся, было бешенство. Его удар не стал для меня неожиданностью, но уклониться я не смог. Кровь, из рассеченной губы алой лентой взлетела вверх, плеснув на Хелен, я ударился виском от край гроба и на мгновение потерял сознание. Когда я открыл глаза Йохан все еще стоял, повернувшись ко мне спиной... или нет. Или не стоял.
По белой рубашке расползалось красное пятно. Йохан висел на пробившей его тело насквозь руке, испачканной кровавыми ошметками, но все равно слишком изящной, женской, с необычно красивыми, прозрачными, словно стеклянными ногтями. Почему то именно ногти меня изумили больше всего. Я смотрел, как с них капает кровь и падают кусочки мяса. Я так часто часами изучал эти ногти, я мог безошибочно сказать какой формы каждый из них, отгадать каждую трещинку. И то, что они сейчас были окровавлены...
Тело Йохана дернулось и мне на секунду показалось, что он еще жив. Это было не так. Он осел на пол, грузно и нелепо, упал на спину, соскользнув с удерживающей его "опоры". Даже жест которым она стряхнула с пальцев кровавые ошметки, показался мне изысканным. А потом я закричал.
Она смотрела на меня, сидя в пол оборота, а в другой руке, не той которой она удерживала Йохана, лежало и еще билось человеческое сердце.
Я вскочил и побежал, спотыкаясь о ступеньки и путаясь в своих ногах. Меня мотало из стороны в сторону, перед глазами все плыло. Дверь в подвал - тяжелую, дубовую - я запер лихорадочно, но, как мне казалось, надежно. Я добежал до холла, уже взялся за ручку двери и лишь тогда обернулся. Она стояла за моей спиной, совсем рядом. Волосы, в которых запутались алые бутоны, стекали вдоль обнаженного белого тела вниз, расходясь по полу черными волнами. Лицо ее было холодно и неподвижно, как фарфоровая маска, а глаза, к сожалению, не светились в темноте. От них вообще не исходило света - два темных, бездонных провала, поглощающих любой отблеск около себя...
Кровавые перчатки обтягивали ее руки почти до локтей. Эти перчатки были последним, что я увидел. Они потянулись ко мне и с ними пришли боль и холод.
А потом я умер.
***