История Трека являет нам множество удивительных, почти невероятных поворотов судьбы, но если составить своеобразный рейтинг, то первого места, несомненно, удостоится факт, что после Великой Резни треккеры остались в Натале. Никогда ранее вера, отвага и стойкость африканеров не обнаруживалась ярче, чем в дни, последовавшие за избиением их сородичей на Ква Мативане и у Блоукрантца.
Приводя в порядок свои обильно орошенные кровью стоянки, треккеры пребывали в рискованной и неопределенной ситуации. Они лишились лидера и пали духом. Их терзали голод, страх и дурные предчувствия. Кемпы переполнились ранеными мужчинами, осиротевшими детьми и безутешными вдовами. Из спустившихся с Берга 720 человек, способных управляться с оружием, 116 были мертвы. Запасы пороха подходили к концу, провизия тоже, а большая часть скота была угнана. Но самое страшное - они не знали, когда ожидать повторного нападения зулусов, а в том, что Дингаан намеревается с ними покончить, сомнений не оставалось.
Именно тогда настал звездный час Герта Маритца. Этот больной человек, которого в вопросах треккинга всегда считали своего рода дилетантом, наконец, проявил свой настоящий характер. Маритц ездил от кемпа к кемпу, утешая осиротевших, воодушевляя способных сражаться и пропагандируя свой план мщения. Некоторые слабые духом отказались утешиться, объявив, что с тех пор, как они спустились в Наталь, дела идут все хуже, и пора возвращаться в Верхний Вельд. Но большинство решили остаться. Особой непримиримостью, как ни странно, отличалась женская часть трека. Киллирс отмечает, что: "именно те, кто пострадал более всех - вдовы и сироты имели самое слабое желание вернуться в Колонию". Отчасти их позиция объяснялась пониманием, что покорно и безропотно приняв судьбу и вернувшись на Кап, треккеры обрекают себя жить на милостыню, тогда как, оставшись в Натале, у них есть шанс победить Дингаана и вернуть свой скот. Но еще большее значение имело вошедшее в плоть и кровь желание буров жить в своем, ни от кого не зависящем мире. Эти люди по-прежнему испытывали глубокую, мистическую страсть к личной свободе. Вопреки всему случившемуся с maatschappij, треккеры по-прежнему чувствовали себя избранниками Небес, чья воля просто испытывается Господом, а возвращение за Берг, по их мнению, стало бы предательством любимых и близких, взывавших к отмщению со склонов Ква Мативане и из могил, разбросанных вдоль Блоукрантца и Бушмен-Ривер.
Положение буров осложнялось тем, что в сложившейся ситуации Дингаану предстояло выбирать: или окончательно уничтожить треккеров, или быть уничтоженному самому. Буры понимали, что им, в первую очередь, следует собрать вагоны на удобных и сильных оборонительных позициях. Соответственно они организовали три главных лагеря, превратив их в настоящие крепости, окруженные валами и частоколами. Маритц находился в самом большом из этих лагерей (укрепленные стоянки традиционно называются laager, в то время как менее привычное laer, употребляемое бурами, сохранилось в наименованиях стоянок). Группа Маритца, расположившись в открытом пыльном вельде у Малой Тугелы (возле холма, прозванного Лоскоп), обнесла свой лагерь мощным земляным валом. Впоследствии буры прозвали это место Сооилар. Остатки партии Ретифа собрались у Доорнкопа, а еще 290 вагонов находились в другом, расположенном поблизости лагере на Гатсранде.
К "забергским" бурам отправились гонцы с призывами о помощи. Уйс, кочевавший у Винбурга, сразу же спустился Дракенсбергскими проходами, приведя людей и доставив столь необходимые боеприпасы. Его буйная душа мгновенно откликнулась на опасность, угрожавшую соотечественникам. За Уйсом, с заметно меньшим энтузиазмом, раздраженно ворча, последовал Хендрик Потгитер со своими бойцами. К этому времени вести о трагедии и просьбы о помощи достигли не только Порт-Наталя, но и самых дальних уголков Капской Колонии. В итоге, к апрелю 1838 года Дэвид Линдли смог записать в своем дневнике, что треккеры имели "около 1150 человек, способных нести службу в коммандо, кроме стариков и мальчиков, обеспечивавших защиту их укреплений. "Забергские" буры везли с собой изрядное количество долгожданной еды, и когда тяжелогруженый вагон Якобуса Бошофа вкатился на первую стоянку, у одних по щекам текли слезы благодарности, в то время как другие, с плачем и вздохами облегчения, твердили: "Мы верили, что Господь нас не покинет!".
Теперь все помыслы обратились к мести. Но, как свойственно бурам, сразу же возникли прения по поводу того, кто возглавит карательную экспедицию. Очевидным выбором казался планировавший ее Маритц, но он был болен, причем гораздо серьезнее, чем предполагал сам (Маритц умер всего пять месяцев спустя). Бойцы из Эйтенхаге желали идти лишь за Питом Уйсом, а люди Потгитера отказывались выполнять чьи-либо приказы, кроме приказов собственного лидера. В конце концов Маритц сумел добиться компромисса, на самом деле не удовлетворявшего никого. Решили, что коммандо будет действовать двумя отдельными группами, одна под началом Потгитера, другая - Уйса. Одновременно через представителей порт-натальцев было договорено, что совершенно самостоятельный отряд, составленный из дурбанских поселенцев и набранных ими банту, произведет отвлекающий удар, вторгшись в Зулуленд вдоль прибрежной дороги. Подобные планы, сшитые на скорую руку, имеют мизерный шанс на успех, и компромиссный план треккеров не стал исключением. "Объединенное" коммандо Потгитера и Уйса выступило со своих стоянок двумя отдельными колоннами 5-го и 6-го апреля 1838 года. Их общая численность составляла 347 всадников - самый большой контингент, когда-либо собираемый треккерами. Командовавший зулусами Ндела (треккеры очень уважали боевую репутацию Нделы, в том числе из-за слухов о его склонности к людоедству) позволил бурам приблизиться к Умгунгундхлову на несколько километров, предпочитая сражаться на позиции, избранной им самим. "Зулусы, - записал Оуэн, - избрали для битвы очень выгодную позицию, в получасе езды и ввиду Умгунгундхлову, моей последней резиденции".
В этом месте дорога к королевскому "Великому Дворцу" спускалась в узкую долину с довольно крутыми склонами, справа от которой (в 24 километрах) высилась гора Итала.
Сегодня, благодаря сохранившимся воспоминаниям участников, мы можем достаточно подробно восстановить ход дальнейших событий.
Остановившись у горы Катазо, буры осмотрели место предстоящей битвы. По дну лежавшей перед ними долины протекал ручей (Мкумбане-Спруйт) с многочисленными притоками, заросшими тростником. В конце дефиле, словно охраняя проход, ведущий к столице Дингаана, высились два холма, на каждом из которых расположились импизулусов. В целом противостоявшая бурам армия насчитывала от семи до восьми тысяч воинов.
Пытаясь сгладить межличностный конфликт, Уйс предоставил право выбора цели Потгитеру. "Кафры стоят двумя отрядами, выбирай, кого ты будешь атаковать, тех, кто слева, или тех, кто справа?" Потгитер выбрал первых. Уйс оставил сорок человек под командованием своего брата Кобуса охранять вьючных лошадей с боеприпасами, а сам атаковал противника, занимавшего правый холм.
Три линии зулусов, хорошо заметные, благодаря белыми щитам, поджидали треккеров усевшись на корточки. Коммандос, подскакали к противнику почти вплотную, когда Герт Вилджоен поинтересовался у заместителя Уйса (Кооса Потгитера), не собирается ли тот затеять рукопашную. Коос Потгитер приказал треккерам остановиться.
Индуназулусов вскочил на ноги и закричал: "Как только белые выстрелят - атаковать". Услыхав его слова, Пит Уйс приказал одному из своих лучших стрелков (Питеру Нелу) пристрелить кафра. Нел, славившийся умением всадить семь пуль в крысиную нору на противоположном берегу реки, не промахнулся и в этот раз. Дружный залп треккеров, последовавший за удачным выстрелом, рассеял первую шеренгу противника и изрядно проредил вторую. Третья линия, то ли действительно поддавшись панике, то ли имитируя ее, вскочила на ноги и бросилась наутек. Люди Уйса преследовали беглецов с трудом пробираясь по густо усеянной трупами вершине. Казалось, противник деморализован, а битва выиграна.
Тем временем Хендрик Потгитер предпринял вялую и неудачную попытку захватить левый холм, после чего отошел. Шестнадцать его людей, настроенных более решительно, вернулись и атаковали зулусов, собравшихся у подножья холма. На свою беду эти треккеры, привыкшие сражаться с кхоса Восточного Капа, не имели реального представления об отваге и боевых качествах зулусов. Они подскакали слишком близко и лишь затем произвели залп.
Не успел рассеяться пороховой дым, как зулусы стремительно атаковали небольшую партию. Обескураженные буры развернули коней и пустились наутек. Один из них, к несчастью, упал и был убит. Когда эта группа соединилась с коммандо Потгитера, коммандант, посчитав, что дело принимает слишком серьезный оборот, и заботясь лишь о своих людях, приказал покинуть поле боя. Зулусы, видя, что противник бежит, перестроили свои боевые порядки, занимая все тропы и овраги в тылу Уйса.
Пит Уйс, осознав грозящую опасность, отправил к Потгитеру гонца с просьбой расчистить тыл его отряда, на что тот холодно ответил, что с него хватит, и ушел со своими людьми на плато.
Тем временем два брата Малан из коммандо Уйса продолжали преследовать зулусов, бежавших от первого удара. Заметив, что противник заманивает молодых буров в заросшую кустами ложбину, Пит крикнул: "Этих парней убьют! Давайте им поможем". Большинство коммандос сочли это предложение слишком рискованным. Тогда Уйс попросил треккеров хотя бы обождать его, не сходя с места. Получив согласие, Уйс в сопровождении пятнадцати добровольцев, среди которых был и его пятнадцатилетний сын Дирки, поскакал к Маланам.
Когда маленький отряд догнал братьев, два зулусских отряда, пытавшихся окружить треккеров, почти замкнули кольцо. Пит Уйс, скакавший впереди, догнал Маланов и заставил их повернуть назад. На свою беду, подправляя кремень мушкета, он придержал лошадь, и в это время удачно брошенный зулусский ассегай вонзился ему в бок. Свидетели говорят, что Уйсу, чтобы выдернуть его, хватило самообладания протолкнуть ассегай вперед, сквозь пах. Кровь, хлынувшая из раны, мгновенно окрасила конский круп в алый цвет, но всадник пришпорил лошадь и сумел соединиться со своей партией. Рана оказалась очень серьезной. Один из буров заметил: "Смотрите, паломино (пегая лошадь) ударили ассегаем, его круп весь в крови". Но когда Уйс подскакал к ним, треккеры поняли, чья это кровь. Хлебнув немного воды и бренди, Пит сказал своим людям: "я смертельно ранен, я не выживу, спасайте себя". И буры начали гонку со смертью...
Зулусы убили лошадь одного из Маланов, но второй Малан подобрал брата. С двойной ношей животное с трудом взбиралось по крутому склону. Затем споткнулась и упала лошадь другого коммандос - Яна Мейерса. Возбужденное животное вскочило и галопом унеслось прочь, бросив своего хозяина лицом к лицу с зулусами. Истекавший кровью Уйс спас жизнь Мейера, посадив его позади себя, после чего они догнали убежавшую лошадь. Через какое-то время Пит Уйс потерял сознание, но его привели в чувство, и он проехал еще почти 500 метров до того, как вновь свалился с коня.
Один из треккеров застрелил верхового зулуса, передав его лошадь Маланам, но продолжавший преследование противник все же сумел отрезать братьев, и те погибли.
Умирающий коммандант, придя в себя, настойчиво твердил: "Люди, я смертельно ранен и не выживу. Спасайтесь сами". Однако старые друзья и родственники не желали бросать Уйса и вновь водрузили его в седло. Обнаружив, что враг отрезает их от основной партии, ожидавшей на вершине холма, они устремились вдоль ручья.
Здесь Уйс потерял сознание в третий раз. Беглецы вновь спешились. Когда раненый очнулся, он принялся умолять: "Люди, во имя Бога, если я вновь упаду, бросьте меня. Я буду без сознания и не почувствую смерти. Спасайте себя". Ему помогли сесть в седло, и вновь партия, по пятам преследуемая черными воинами, продолжила бегтво.
Когдатреккеры спустились в долину, усыпанную громадными валунами, лошадь Питера Нела споткнулась, и всадник упал. Лишь только он вскочил на ноги, один из брошенных зулусами ассегаев попал ему в рот. Бур вырвал ассегай из раны и, спотыкаясь, принялся догонять своих. Виллем Нел, поймав лошадь Питера за повод, повернул назад, пытаясь спасти брата, но увидел, как очередной ассегай свалил того наземь.
Наконец лошади вынесли треккеров из каменистого оврага на склон холма. Здесь партия разделилась. Двое треккеров взяли правее, а остальные устремились влево, к гребню, который, как оказалось, кишел зулусами. Бурам пришлось пробиваться с боем, и группа окончательно рассеялась. Трое треккеров, в том числе Давид Малан (отец погибших братьев) попали в западню в одном из оврагов, и последний раз их видели крушащими черепа зулусов прикладами мушкетов (их разбитые снапхааны нашли в Умгунгундхлову после битвы на Блуд-Ривер).
Пит Уйс, поддерживаемый с двух сторон, проскочил через заросший тростником ручей, едва увернувшись от прятавшихся там зулусов. Двое молодых треккеров, Ян де Джагер и Дирки Уйс, скакали следом. Едва их лошади завязли в илистом грунте, к ним со всех сторон бросились враги. Лошадь де Джагера сумела вынести всадника, а вот конь младшего Уйса не смог выбраться на скользкий берег, и зулусы убили парня. Семья Уйсов славилась своей фанатичной любовью к лошадям и всегда имела лучших животных, поэтому в смерти Уйса-младшего видится какая-то злая ирония судьбы.
Вслед за сыном перед Всевышним предстал и Питер Уйс. Обращаясь к поддерживавшим его людям, он сказал: "Оставьте меня, со мной кончено. Помните о Господе, сражайтесь за свою землю, присмотрите за моей женой и детьми", после чего потерял сознание и упал. Один из буров спрыгнул с лошади и попытался привести комманданта в чувство, но тщетно.Спасая собственные жизни,треккеры продолжили бегство.
Таков рассказ о смерти Питера и Дирки Уйсов, сохранившийся в семейных преданиях Уйсов и Нелов. Однако существует легендарный и более драматичный вариант, рассказанный людьми, не принимавшими непосредственного участия в бою у Италени. Согласно второй версии Дирки Уйс погиб, защищая умирающего отца. И именно этот образ мальчика с мушкетом, сохранился в народной памяти африканеров и увековечен в их памятниках, картинах и книгах.
Однако продолжим. Командование осиротевшими людьми Уйса, остававшимися на плато, принял на себя Коос Потгитер. Зулусы обложили буров со всех сторон, и треккеры полтора часа вели огневой бой, не подпуская противника на дистанцию броска ассегая. Видя, что долго им не продержаться, буры решились на прорыв. Сосредоточив огонь на одном секторе, они сумели пробить брешь в рядах нападавших и прорвались, несмотря на то, что раненые зулусы в отчаянии хватались за копыта коней.
Импи, не догнавшее людей Хендрика Потгитера, надеясь взять реванш, караулило коммандо Уйса у Умхлатузи-Ривер. Но отчаявшиеся и обозленные потерями треккеры обрушились на них с таким ожесточением, что положили едва ли не больше черных воинов, чем в предыдущем полуторачасовом бою.
Наконец все кончилось, и можно подвести итог. Итак, коммандо треккеров, возглавляемое двумя опытными и отважными лидерами, пытавшееся открыто прорваться к столице Дингаана, заплатило за свою самоуверенность позором поражения, гибелью десяти людей, потерей половины вьючных лошадей и боеприпасов, Уйс погиб, а Потгитер, позорно бежав с поля боя, до конца жизни запятнал свою безупречную дотоле репутацию. Треккеры остановились, лишь добравшись до своих лагерей, и не удивительно, что этот набег вошел в историю под наименованием Vlug Commando - "Летучее Коммандо".
"Весь отряд обратился в постыдное бегство", - записал Френсис Оуэн, в приступе негодования даже не пытавшийся подбирать слова. С ним нельзя не согласиться, Vlug Commando - болезненная страница африканерской истории. Буры не могли себе позволить терять бойцов такого калибра, как Уйс. Обвинения в трусости и предательстве, посыпавшиеся в адрес Потгитера, привели последнего в ярость. Потгитер оправдывался, доказывая, что, продолжи он атаку, его люди не ушли бы от Италени живыми. Несомненно, в этом доводе есть изрядная доля здравого смысла, но вместе с тем, при всем нашем уважении, напрашивается подозрение, что Потгитер, отказавшись выручить Уйса, просто не захотел рисковать своими людьми. В данном случае его можно, если не оправдать, то, по меньшей мере, понять. По своей природе Хендрик Потгитер оставался лидером клана, а к Наталю его сердце не лежало изначально, к тому же, совсем недавно maatschappij предпочли ему Пита Ретифа.
Так или иначе, эта страница истории подходит к концу. Потгитер некоторое время ворчал и дулся, а затем, игнорируя мольбы Маритца не оставлять соотечественников в критической ситуации, увел своих людей за Берг. Неожиданно "Лев Севера" превратился в антигероя, и большинство треккеров посчитали его действия классическим dolchstoss - ударом в спину. Когда бывший друг, встретивший его на обратном пути в Верхний Вельд, в нелицеприятном разговоре бросил в лицо герою Вегкопа, Мосега и Капайна обвинение, что "...из-за его трусости фермеры потерпели поражение, и смерть Уйса лежит на его совести", то не более чем выразил господствующее мнение.
Но если бой при Италени закончился поражением и постыдным бегством, то действия, предпринятые порт-натальскими поселенцами шестью днями позже, выглядят полнейшей катастрофой.
Джон Кане и Роберт Биггар, подняв флаг, украшенный высокопарным девизом "Мы сражаемся за справедливость" собрали под ним недисциплинированную толпу из пятнадцати англичан и 1100 банту, окрестив это войско "Великой Армией Наталя". 2-го апреля 1838 года, когда воины Дингаана собрались у Италени, "Великая Армия" разграбила и сожгла одинокий зулусский крааль возле Крантцкопа, потеряв при этом двух человек, один из которых умер от укуса змеи, а другого Джон Кане пристрелил за кражу. Несколькими днями позже это аморфное образование форсировало Тугелу, перенеся войну на вражескую территорию. Формально англичане планировали атаковать Дингаана совместно с треккерами, но есть подозрение, что, скорее всего, они надеялись исподтишка поживиться королевским скотом, пока импизулусов будут заниматься бурами. По крайней мере, шедшие с англичанами банту считали этот рейд именно набегом на стада Дингаана, поэтому в поход собрался и стар и млад. "Многие из них, - мрачно замечает Линдли, - были настолько дряхлы, что во время ходьбы опирались на палки".
"Армия" перешла Тугелу вблизи устья и сразу же атаковала крааль Ндондакусука. На беду, здесь ее поджидали окрыленные недавним успехом воины Дингаана, спешно приведенные Тамбузой от Италени. Один из зулусских отрядов обходным маневром отрезал "Великую Армию" от реки, а остальные обрушились на несчастных подобно урагану.
В скоротечном бою встретили смерть тринадцать из пятнадцати англичан. Среди убитых оказался и гигант Кане, павший, не выпуская трубку изо рта. Резни, последовавшей за поражением, избежала лишь горстка туземцев, сумевших перебраться через Тугелу. Один из беглецов, неся в Порт-Наталь весть о катастрофе, промчался почти сто километров, а по пятамза ним спешили импизулусов. Благодаря счастливому стечению обстоятельств в это время в заливе стоял английский корабль, и британцы, обитавшие в Порту, успели на нем укрыться.
После девяти упоительных дней грабежа и уничтожения в Дурбане всего, до чего могли дотянуться черные руки, зулусы вернулись в Умгунгундхлову. Теперь на счету Дингаана числились четыре победы, одержанные над белыми за последние три месяца. После Ква Мативане, Блоукранца, Италени и Ндондакусука он имел все основания поздравить себя с успешной расправой над вторгшимися в его королевство незваными гостями.
Буры восприняли поражение англичан на Тугеле, мягко говоря, со смешанным чувством. Они посчитали, что в Натале возник вакуум, и, несмотря на собственные невзгоды, партия треккеров под руководством Карела Ландмана сразу же заняла опустевший поселок. Ландман предоставил пост ланддроста (главы магистрата) пробурски настроенному Александеру Биггару, вернувшемуся после ухода зулусов на пепелище своего дома.
В зимний сезон 1838 года натальские треккеры достигли самого дна своего бедственного положения. Они скучились в тесных лагерях, где о поддержании какой-либо санитарии не шло и речи. Пища строго нормировалась, а на посевы до начала летних дождей надежды не было. Вина не хватало даже на причастие. Скот на небольших пересохших пастбищах, лежавших вне территории, контролируемой патрулями зулусов, голодал. Состояние лошадей, предназначенных под седло, также оставляло желать лучшего, и лишь немногие из них годились для работы в коммандо. Запас пороха балансировал у опасной черты, а просьбы о помощи находили все меньше откликов. Но, хуже всего было то, что приговор Дингаана дамокловым мечом продолжал висеть над бурами, и не удивительно, что треккеры постепенно теряли присутствие духа.
Кризис разразился в августе, когда стало известно о приближении к лагерю у Гатсранда импи численностью около 10000 воинов. К этому времени некоторые туземцы вполне освоились с мушкетами, добытыми в предыдущих боях. Один из очевидцев, с ужасом взиравший на кафрские орды, говорит: "я не могу описать их число. Можно подумать, что все язычники объединилось в надежде нас уничтожить". В следующие два дня зулусы окружили лагерь, стреляя по нему из трофейных ружей и время от времени атакуя вагоны. Днем треккеры отбивали по несколько серьезных атак, но и ночи не приносили отдыха. Зулусские воины жгли траву и бросали горящие ассегаи в тенты вагонов. 75 мужчин, выбиваясь из сил, вели почти непрерывный огонь из своих снапхаанов и 3-х фунтовой пушки. Напряженность ситуации можно оценить по одной яркой зарисовке - мы видим женщин с топорами в руках, готовых отрубить любую черную пятерню, вцепившуюся в ремни между вагонами. Буры предприняли несколько верховых контратак, но зулусы не уходили. Раз за разом они приводили в порядок свои ряды и вновь бросались на ожесточенно отстреливавшийся лагерь. Каждая атака была немного слабее предыдущей, но лишь на третий день импи ушли, уведя с собой большое стадо скота и оставив взамен "толстый вал умерших и умирающих". Многие защитники Гатсранда получили ранения, но с жизнью расстался лишь один человек. После героической обороны Гатсранд получил гордое наименование Veglaer - "боевой лагерь". Этот бой в очередной раз подтвердил тезис, что на подготовленной позиции треккеры могут противостоять чуть ли не всей зулусской армии. Но в остальных отношениях положение буров стало - хуже некуда. Зловоние, исходившее от гор разлагавшихся трупов, вынудило их покинуть Гатсранд и переместиться к Малой Тугеле, став напротив Сооилара. Затем на натальских вуртреккеров обрушились новые беды, в том числе смерть одного из лидеров - Герта Маритца, умершего в Сооиларе 23-го сентября. На последнем вздохе он произнес: "Подобно Моисею я видел Землю Обетованную, но не буду в ней покоиться".
Тем не менее, все это время треккеры сумели поддерживать открытой дорогу на Порт-Наталь. Факт, что, в октябре 1838 года, в период всеобщего уныния, партия эмигрантов основала новое поселение на реке Умсиндуси, красноречивее любых слов говорит об их упорстве и вере. Городок в честь почивших лидеров, назвали Питермаритцбургом, и вскоре он стал столицей натальских буров.
В тот же месяц в Порт-Наталь прибыл корабль, отправленный "некоторыми либерально мыслящими соотечественниками на Капе", со всякого рода провизией и припасами, столь необходимыми треккерам. Неожиданно для себя буры стали обладателями обильных запасов сахара, риса, кофе, чая, специй и других деликатесов, в которых они столь долго испытывали нужду. Прибытие корабля словно послужило сигналом к наступлению лучших времен. Пошли мягкие дожди и, как по мановению волшебной палочки, истощенные пастбища вокруг стоянок покрылись сочной зеленой травой. А утром 22-го ноября (хотя некоторые утверждают, что это случилось двадцатью днями ранее) стоянки треккеров охватило радостное возбуждение по случаю прибытия в Сооилар шестидесяти бюргеров с пушкой. Во главе отряда ехал человек, которого Эразмус Смит описал как "хорошо экипированного драгуна с клинком и пистолетом". Это был Андрис Преториус. В критические времена Великому Треку всегда везло с яркими лидерами, и Преториус стал одним из них. С его прибытием в Наталь, на сцене появился последний ведущий актер великой драмы.
С этого ноябрьского утра, в течение последующих пятнадцати лет (до часа своей смерти), Андрис Преториус, не менее Хендрика Потгитера, определил ход истории Трека, поэтому стоит сделать паузу и присмотреться к человеку, приведшему Африканерский Исход к счастливому завершению.
Андрису Преториусу, на момент прибытия в Наталь, было около сорока лет. Подобно Маритцу, он вырос в Грааф Ринете, но в душе оставался фермером. Так случилось, что в жизни ему везло, и он быстро стал богатым и влиятельным человеком. Стесняемый рамками официального британского законодательства, Преториус несколько лет носился с идеей исхода из Колонии. В 1837 году он посетил стоянки треккеров в Трансоранжии и участвовал в экспедиции Потгитера к Капайну. Наталь он впервые посетил, неся туда вести об успехе Потгитера, и эта земля произвела на него неизгладимое впечатление.
В апреле 1838 года, в Грааф Ринете, Преториус принял депутацию из Наталя, умолявшую его привести подкрепление. Но прошло несколько месяцев, прежде чем Андрис внял призыву сородичей (не столько в порыве высоких чувств, сколько под влиянием амбиций, подсказавших, что судьба предоставляет ему возможность сыграть важную роль в достигшем кульминации действе). Когда в октябре 1838 года шестьдесят восемь вагонов Преториуса направились на север, замковый камень Великого Трека наконец-то лег на свое место. У Моддер-Ривер, узнав, в каком отчаянном положении находятся окруженные и донимаемые зулусамитреккеры, Преториус взял шестьдесят бойцов и поспешил вперед. Дополнительно, надеясь, что его призыв найдет благоприятный отклик, он разослал по треккерским стоянкам гонцов, призывая мужчин, способных сражаться, прийти к Сооилару "вооруженными, экипированными и готовыми выехать в поле".
Сооилар восторженно встретил Преториуса. В Натале вновь объявился человек, наделенный даром выражать чаяния треккеров и вселять надежду в их сердца. К тому же Преториус не успел втянуться в застарелые двухлетние свары, и, самое главное, по своим качествам мог заменить потерянных лидеров - Ретифа, Уйса, Маритца и Потгитера, в очередной раз сплотив Maatschappij. Осмотревшись, этот человек принялся за дело с присущей ему деловитостью.
О наружности Преториуса мы знаем больше, чем о внешности других лидеров Трека. По свидетельству его приверженцев, Андрис был склонен к представительной дородности и носил свой живот с достоинством, "...словно набитый банкнотами и ценными бумагами кошелек". Однако один дерзкий английский солдат, пряча улыбку, имел наглость утверждать, что "Командант-Генерал был ростом около шести футов и имел живот размером с большой барабан батальонного оркестра". Туземцы же, обладавшие сверхъестественным умением подмечать наиболее значимые характеристики, игнорировали полноту Команданта и прозвали Преториуса "Нгалонкулу" - "Мускулистые руки".
Будучи тонким политиком, знающим, как и когда использовать свое обаяние, Преториус брал скорее убеждением, чем напористостью. Правда, некоторые африканеры, характеризуя этого человека, склонялись к использованию эпитета "хитрый".
Сэр Гарри Смит, несомненно, разбиравшийся в людях, отзывался о нем как о "проницательном и здравомыслящем человеке". В то же время, Преториус мог внезапно ошарашить окружающих вспышкой необъяснимой раздражительности, действовавшей очень эффектно, поскольку она редко проявлялась.
Среди прочих достоинств, Преториус отличался завидным трудолюбием. Он интересовался и вникал даже в те нюансы жизни общины, которые другие лидеры Трека были склонны игнорировать. В целом, всматриваясь в этот период его жизни, мы видим перед собой умного, твердого организатора и великолепного тактика.
Преториуса, никогда прежде не бывавшего в Соиларе, уже через неделю избрали Командант-Генералом. Приняв должность, он сразу же приступил к организации коммандо, способного принести пламя войны и мщения в Зулуленд. Предыдущая попытка приструнить Дингаана сорвалась из-за взаимной ревности лидеров, теперь же, чуть ли не впервые, треккеры шли в бой под единым командованием.
В конце ноября Эразмус Смит прочел проповедь, закончив ее словами: "Господи! внемли и соверши, не умедли ради Тебя Самого", и коммандо Преториуса неспешно потянулось из Сооилара. Когда к нему присоединился отряд Ландмана из Порт-Наталя, общая численность белых достигла почти пяти сотен человек. Коммандо располагало достаточным количеством провизии и боеприпасов, для перевозки которых задействовали более шестидесяти вагонов. В поход также отправилось около сотни туземных рекрутов уже упоминавшегося Александера Биггара - бывшего капитана, участника наполеоновских войн. Биггар перебрался в Южную Африку еще 1820 году, в 1836 вместе с младшим сыном поселившись в Порт-Натале. К моменту похода Биггар успел потерять двоих сыновей, и у этого человека были свои счеты с Дингааном. Занятно, что буры обессмертили имя экс-капитана, окрестив горы, где опрокинулся его вагон, Биггарсбергом.
Огневую мощь буров существенно повышали три небольшие пушки, смонтированные на грубых самодельных лафетах. Коммандос разделились на пять отрядов, каждый под началом собственного командира, с которыми, что, в общем-то, не характерно для буров, Преториус отлично ладил. Пользуясь делегированной властью, Коммандант ввел строгую систему подчинения, радикально отличавшуюся от привычной треккерской вольницы. "Офицеры" в качестве отличия получили пистолеты, дисциплину в коммандо подтянули, и хотя люди периодически ворчали, что их Коммандант ведет себя, словно какой-то солдафон, боевой дух отряда оставался замечательно высоким.
Только теперь буры узнали, что значит находиться под началом Преториуса. Каждый вечер вагоны стягивали в большой круг, промежутки между ними перекрывали лестницами, а по периметру выставляли часовых. Один из коммандос удивленно-одобрительно записал в своем дневнике, что Командант-Генерал приказал, "после того, как все животные будут собраны в лагере, тщательно запереть все ворота и расставить ночные дозоры. Все команды выполнялись с высочайшей готовностью".
План Преториуса был достаточно прост. Он намеревался двигаться прямо к Умгунгундхлову, пока его патрули не нащупают зулусскую армию. Затем планировалось найти сильную оборонительную позицию и встретить противника, укрывшись за стеной вагонов. Он не собирался повторять ошибку Уйса у Италени, бросаясь в отчаянную атаку, способную обернуться западней.
Коммандо без инцидентов миновало место, где ныне располагается Ледисмит, и было радушно принято дружественным вождем, обитавшим у Сандейс-Ривер. Прием сопровождался многочисленными танцами туземцев, и это место впоследствии получило название Данскрааль.
9-го декабря 1838 года буры стали на берегах Васбанк-Ривер, прозванной так за обилие больших плоских камней, словно созданных для удобной стирки. В ходе всего похода Сарел Киллирс чувствовал себя в родной стихии. Эразмус Смит был далеко, и если Андрис Преториус являлся бесспорным мирским лидером коммандо, то среди его участников не было человека, способного оспаривать у Киллирса область божественного. Каждый вечер он проводил службу, завершая ее пламенными молитвами и ревностным пением псалмов. Он много думал о риске и сложности стоявшей перед треккерами задачи, часто обсуждая с Преториусом и командирами отрядов пути перепоручения их забот Всевышнему. Киллирс настойчиво склонял буров к коллективному обету, подобному обетам, даваемым Господу ветхозаветными персонажами.
За последующими событиями удобнее проследить по записям, оставленным одним из коммандос по фамилии Бантйес: "Воскресным утром, перед началом службы, - пишет он, - Главный Коммандант созвал всех, кто должен был проводить службу и попросил их предложить собранию искренне и ревностно, от всего сердца сообща молить Господа о помощи в борьбе с врагом. Он объяснил, что хочет воззвать к Господу Всемогущему, если такова будет всеобщая воля, и если Он дарует треккерам победу, дать обет построить дом в память о Его Великом Имени. Коммандант говорил, что нам следует просить Господа помочь в выполнении обета, и обещать занести день этой победы в специальную книгу, чтобы сделать его известным потомкам, и те могли бы в этот день благодарить Господа.
Киллирс, Ландман и Жубер, слушая эти слова, радовались в своем сердце. Они обратились к собранию и получили всеобщее согласие. После этого началась служба, и мистер Киллирс проводил ее в палатке Главного Команданта. Он начал с пения XXXVIII Псалма, с 12-го по 16-й стих, затем прочел молитву и двадцать четыре первых стиха Книги Судей. После этого молитву, в которой звучал упомянутый ранее обет Господу, с пылкой просьбой о Его помощи и содействии. Затем вновь был пропет 12-й и 21-й стих XXXVIII Псалма, и служба завершилась пением XXXIV Псалма. Вечером люди собрались вновь и спели несколько подходящих стихов. Мистер Киллирс опять произнес речь и торжественно прочел молитву".
Похоже, первоначально обет принесли в Данскраале, а затем повторили на нескольких службах в последующие дни. Одна из них состоялась у Васбанк-Ривер. Киллирс проводил службы, взобравшись на одну из пушек, и стоявшие перед ним треккеры ежедневно подтверждали свой торжественный договор с Господом. Горы, синевшие на севере, словно величавые безмолвные свидетели, слушали возвышенные слова и клятвы буров, обещавших Господу, в случае дарования победы над зулусами, возвести церковь и навечно сохранить память о дне битвы, как День Благодарения. В числе коммандос, принявших обет, были Биггар и еще один англичанин, в то время как пятеро буров воздержались из страха, что Господь обрушит свой гнев на их потомков, если те когда-нибудь нарушат клятву.
14-го декабря коммандо подошло к седлообразному холму, называвшемуся Гелато. Пока буры давали отдых лошадям, Преториус отправился на поиски места, подходящего для боя. Он хотел лично выбрать, где сразиться с армией зулусов, которая, как доносили разведчики, уже приближалась. Более всего ему приглянулся участок восточнее Гелато (вскоре переименованного в Вегкоп), где невидимый с равнины глубокий овраг (донга глубиной метра в три и такой же ширины) подходил к Нкоме-Ривер. По дну оврага тек достаточно быстрый и полноводный ручей. Сразу за местом впадения ручья река расширялась, образуя глубокую заводь, заросшую водорослями - Гиппопо-Пул, прозванную так за обилие обитавших там бегемотов. В этом районе Нкоме-Ривер преодолима лишь по двум дрифтам (бродам) в начале и конце заводи. Участок, ограниченный Гиппопо-Пул и донга, представлял собой прекрасную оборонительную позицию. С двух сторон она была настолько неприступной, что зулусам оставалось атаковать лагерь лишь в северо-западном секторе, при этом они неминуемо сбивались бы в плотную массу - идеальную цель для смертоносных ружей буров.
Осматривая выбранное место, Киллирс видел в этой естественной крепости Руку Господню. Позднее он писал: "Я должен особенно отметить, как Господь, в своей заботе о нас, привел нас в место, где было суждено состояться битве". К вечеру буры стянули свои шестьдесят четыре вагона в лагерь. С двух сторон он господствовал над донга и Нкоме-Ривер, находясь в шестидесяти метрах от них, в то время как третья сторона полумесяцем выгнулась на северо-запад.
Вагоны, как обычно, крепко сцепили между собой, промежутки перекрыли лестницами, а пространство между колесами затянули шкурами.
В лагерной стене оставили четыре прохода, быстро запираемых вагонами-воротами. Такое количество ворот требовалось, чтобы при приближении зулусов быстро загнать внутрь лагеря лошадей и тягловых волов (более тысячи животных). Орудие, которое Преториус привез с собой в Наталь, поставили на северо-востоке, второе прикрывало место впадения ручья в реку, третье, с любовью называемое "ou Grietjie" стояло в западном секторе лагеря.
На следующий день, 15-го декабря, после короткой стычки с разведчиками зулусов, Преториус, довольный, что до вечера удалось завершить все намеченные приготовления, вывел из лагеря сильный отряд треккеров, рассчитывая войти в контакт с противником. Замысел удался. Зловещая черная масса - около 15000 воинов - сконцентрировалась у холмов Нкуту. Преториус видел, как импи, пытаясь завлечь его в западню, откатились назад, надеясь повторить тактический прием, приведший к разгрому "Vlug Commando". Треккеры, в том числе и Киллирс, с равным рвением готовый разить врага и преклонять колени перед Господом, горели желанием немедля атаковать. Но Преториус был само хладнокровие. "Мы за ними не пойдем, - сказал он, - пусть они идут к нам". С легким раздражением, но отдавая Преториусу должное, Киллирс впоследствии записал: "позже я убедился, что лучшее из того, что мы могли предпринять в тот день - не предпринимать ничего".
Можно представить разочарование зулусских военачальников, увидевших, что Преториус отказался от битвы. Ндела созвал военный совет. От разведчиков, индуна знал, что буры устроили базовый лагерь на берегу Нкоме, и задним числом можно утверждать - в сложившейся ситуации ему представилась прекрасная возможность, расположив свои импи вокруг лагеря, взять треккеров в осаду, выжидая, пока голод, жажда или маета полнейшего бездействия не подтолкнут буров идти на прорыв. Но подобная манера войны была чужда воинственным зулусам, и Ндела, совершая большую тактическую ошибку, решил атаковать лагерь в ту же ночь. Импи получили приказ форсированным маршем следовать за отступавшими треккерами, а перед рассветом начать штурм вражеского лагеря. Возможно, план бы и сработал, не будь марш слишком долгим, а ночь настолько туманной и к тому же безлунной, что зулусские отряды постоянно теряли связь между собой. За остаток ночи Ндела сумел перевести через реку не более 5000 воинов, и рассвет застал его армию разделенной надвое.
Ожидая, пока основные силы переправятся на восточный берег, передовые отряды зулусов провели тревожные предрассветные часы, сгрудившись в донга, вблизи бурских вагонов. Свет подвешенных на шестах фонарей, размеренно-торжественные псалмы и гимны, исполняемые грубыми мужскими голосами, непроизвольно тревожили восприимчивые души диких воинов. По непонятной причине зулусы не отважились атаковать в темноте, и великолепная возможность внезапного нападения растаяла с первыми утренними лучами.
Буры, опасаясь, что низкий, стелящийся по земле туман позволит врагу скрыть начало атаки, также заняли боевые позиции задолго до рассвета. Но, несмотря на напряженное ожидание, они несколько опешили, услыхав звук, напоминавший шум дождя. Прошло несколько минут, прежде чем кто-то догадался, что это зулусские воины, возбуждая себя перед боем, стучат ассегаями по щитам, обтянутым воловьими шкурами.
Увидав главные силы Нделы, передовые отряды зулусов обрели дополнительную уверенность и, увлекаемые боевым азартом, бросились в атаку. К счастью для треккеров, это означало, что противник начал битву, когда большая часть черных воинов все еще находились на другом берегу полноводной реки. Трудно было избрать более верную дорогу к поражению. Эта утренняя атака может служить ярчайшей демонстрацией зулусской доблести, но в тактическом плане она выглядит чистейшим самоубийством.
Едва уловимо потянуло утренней свежестью, на восточных холмах за рекой чуть обозначился тонкий узор плоских крон акаций, приютившихся на вершинах таких же плоских холмов; звонкие трели птиц, проснувшихся и готовых приступить к делам насущным, огласили округу. Мгновенье спустя раскаленная кромка солнца огненной каплей вспорола чистый горизонт и залила мир алым светом, так что все вокруг на несколько секунд словно пропиталось кровью. Буры с облегчением заметили, что утренний туман быстро тает в солнечных лучах. "Воскресенье 16-го числа, - писал один из них впоследствии, - словно специально предназначалось для нас. Небо раскрылось, утро стояло чистое и яркое".
Блестя в лучах низкого, едва родившегося солнца, к лагерю устремилась плотная масса черных, мускулистых тел. Через мгновенье загрохотали ружья и пушки буров. Огромная толпа просто не оставляла пулям возможности пролететь мимо. Удар свинцовой метели, безжалостной косой проредивший боевые порядки зулусов, был настолько ужасен, что первая волна атакующих почти сразу же инстинктивно отпрянула назад. Затем, в течение двух жутких часов, зулусы бросались в заранее обреченные на провал попытки прорвать северную и западную стены лагеря. Но всякий раз эти атаки тонули в крови, а толпы нападавших рассеивались.
Коммандант Виссер впоследствии вспоминал: "хотя каждый из нас имел при себе два или три ружья, стволы от постоянной стрельбы раскалились". От нервного напряжения, шума и жары в головах защитников все смешалось, и никто из буров впоследствии не мог вспомнить деталей битвы, хотя историки предпринимали неоднократные попытки тщательно восстановить хронологию боя. Свидетельства участников иногда настолько разнятся, что нам трудно понять, что же в действительности происходило на берегах Нкоме-Ривер в тот далекий воскресный день 1838 года. Все детали растворились и утонули в запутанных обрывках воспоминаний о смертельной свалке, казавшейся вечной. Внимание каждого треккера было всецело приковано к своему участку боя, и каждый из них просто стрелял и стрелял, окутанный разъедающим глаза, удушливым пороховым дымом, оглохнув от грохота, ослепленный всполохами выстрелов. Один из участников писал: "в моей памяти от этой битвы не отложилось ничего, кроме стрельбы, людских причитаний, моря черных лиц и плотного дыма, стеной уходящего в небеса".
После каждой атаки следовала краткая пауза, во время которой пороховой дым успевал хоть немного рассеяться. Пока измученные боем треккеры приходили в себя, в зулусские отряды по узким бродам тонкой струйкой вливалось подкрепление из-за реки. Вместо умолкшего ружейного грохота, воздух оглашался стуком копий о щиты, топотом босых ног, воинственными возгласами и стоном раненых.
Одну из главных опасностей для буров представлял собственный скот, укрытый внутри лагеря. Шум битвы довел животных до исступления. Они в панике метались по лагерю, грозя опрокинуть вагоны и прорвать линию обороны изнутри. Если верить записям, Киллирс одним из первых осознал серьезность сложившегося положения. Взяв с собой несколько человек, он направился к южной стене лагеря и начал стрелять в плотные массы зулусов, укрывшихся в овраге. Гром выстрелов, как он и рассчитывал, отогнал скот от вагонов обратно к центру лагеря, а фланговый огонь, открытый Киллирсом и его товарищами вдоль донга, напоминал хладнокровный расстрел, став одной из наиболее бесчеловечных сцен, сыгранных в этой кровавой драме. Чрезмерная численность в данном случае сыграла с зулусами дурную шутку. Они настолько плотно сгрудились в тесном овраге, что не могли ни взобраться по крутым склонам, ни даже бросать ассегаи. Позвав добровольцев, Киллирс вышел из лагеря, и буры, став у кромки донга, перестреляли почти всех укрывавшихся там воинов.
По мере того как иссякал боевой запал зулусов, переправившихся ночью, в схватку готовились вступить импи, остававшиеся на восточном берегу. Когда треккеры перенесли свой огонь на них, пули, впившиеся в первые ряды, казалось, подействовал на воинов словно шпоры. Через броды устремилась новая черная волна, спешащая присоединиться к импи, ведущим бой. Но буры, выйдя из лагеря, выстроились на берегу и плотным огнем сумели отразить атаку. При всей кажущейся сумбурности боя, многоопытный Ндела продолжал держать в резерве три тысячи своих лучших воинов (Белые и Черные Щиты), выжидая, пока огонь буров ослабнет.
Несомненно, он знал, что делал. Преториус также начал волноваться, что треккерам не хватит боеприпасов. Взвесив все "за" и "против", он решил перейти в наступление. Конечно, Коммандант-Генерал шел на огромный риск, но он осознавал, что лучше нанести решающий удар сейчас, чем, затянув бой, остаться без пуль и пороха. Записи Преториуса донесли до нас его переживания: "Вам трудно представить, что творилось вокруг, - пишет он, - требовалось делать над собой огромное усилие, чтобы не потерять самообладание. Понимая, что необходимо продемонстрировать самую отчаянную решительность, я приказал одновременно открыть все четверо ворот, и, выйдя из них, наши всадники устремились на врага, одновременно ведя сильный огонь".
Итак, буры откатили вагоны, закрывавшие выходы из лагеря и предприняли две кавалерийские атаки. Всадники, пустив коней галопом, с воинственными криками устремились на врага. Ни первым, ни вторым ударами, наносившимися с северной стороны, треккеры не смогли смять зулусов. Но третья атака (в западном направлении) удалось. Три сотни всадников плотной массой врезались в правый фланг Нделы. Стреляя на скаку и сбивая воинов наземь, треккеры сумели рассечь импи противника пополам. Зулусы заколебались, и исход игры оказался в руках Преториуса. Утро едва началось.
Большая часть отряда, под предводительством самого Коммандант-Генерала, развернулась и устремилась вдоль берега Нкоме, расстреливая зулусов, осмеливавшихся приблизиться или искавших спасение в зарослях тростника. Воины Дингаана пытались укрыться в воде, но буры, медленно следуя вдоль берега, методично их отстреливали. Воды реки смешались с человеческой кровью, и с тех пор Нкоме получила прозвище Блад-Ривер - "Кровавая Река". Правда, некоторые треккеры считали, что ее следовало назвать "Река Утопленников", поскольку при бегстве в ее волнах утонуло несметное количество зулусов.
Лишь теперь Ндела бросил в бой свой последний резерв. Легендарные три тысячи Белых и Черных Шитов устремились к броду, но последнюю надежду индуны смяла дезорганизованная встречная толпа, пытавшаяся спастись от безжалостной бойни. Гвардия Дингаана так и не сумела повернуть колесо Фортуны, и огромная темнокожая масса, спотыкаясь и падая от изнеможения, рассыпалась во всех направлениях. Буры бросились преследовать и избивать бегущего противника, и вскоре звуки стрельбы затихли в отдалении. Трагическое представление на Блад-Ривер завершилось. На всем видимом пространстве не осталось ни одного туземца, способного стоять на ногах. Ян Уйс свидетельствует, что на площади квадрата со стороной в 400 ярдов треккеры насчитали 400 мертвых кафров. Можно представить, с каким воодушевлением взирал воинственный Киллирс на одну из самых трагических и впечатляющих картин Великого Трека - усеянные трупами врагов берега Нкоме. В одной из своих записей он отметил, что мертвые тела лежали вокруг лагеря "одно к одному, словно тыквы на плодородной грядке".
Бой у Блад-Ривер стал очередной демонстрацией превосходства огнестрельного оружия и правильной тактики над дикой доблестью. По оценкам Преториуса зулусы потеряли "три тысячи и несколько сотен". Ни один из буров не был убит, и лишь трое в ходе финального преследования получили ранения. В числе раненых был и сам Преториус, которому ассегаем проткнули запястье, повредив лучевую артерию.
Колесо возмездия совершило полный оборот. Ретиф, его люди, зверски убитые женщины и дети треккеров были отмщены. Занятно, что война с зулусами почти в точности повторила ход боевых столкновений с военной империей банту. Как и в Верхнем Вельде, все началось с предательской резни и закончилось кровавой местью.
Преследование заняло весь остаток дня. Лишь к десяти часам вечера последние всадники, едва державшиеся в седле от усталости, вернулись в лагерь. Казалось, теперь, после трудного, но удачного дня, Наталь принадлежит бурам. Смывая с лиц пыль и пороховую гарь, они даже не подозревали, что британские "красные мундиры" уже высадились в Порт-Натале, и что в тот самый день, когда они сломали хребет Дингаану, над, как они считали, их бухтой, взвился "Юнион Джек". Судьба распорядилась так, что не успели треккеры разделаться с одним противником, как из-за моря объявился другой, более грозный.
Преториус закончил день битвы отправкой двух пленных зулусов к Дингаану, вручив им в качестве охранной грамоты белое полотно, на котором написал свое имя. Он обращался к королю с предложением мира на условиях компенсации понесенного треккерами ущерба. Легко представить, с каким чувством удовлетворения Коммандант-Генерал этой ночью забрался в свой вагон и погрузился в сон.
Отдохнув сутки, треккеры, соблюдая повышенную осторожность на случай, если Ндела решится повторить попытку нанести удар, возобновили марш на Умгунгундхлову. 19-го декабря, вздымая фонтаны брызг, ликующие всадники беспрепятственно перешли Умхлатузи-Ривер и направились к королевскому "Великому Дворцу". По какому-то нелепому стечению обстоятельств один из коммандос решил развлечься, "неосмотрительно подстрелив ворону". Через десять минут и город, и дворец были охвачены пламенем.
После битвы на Блад-Ривер Дингаан со своим гаремом решил остаться в городе, надеясь договориться с победителями, но этот злосчастный выстрел испугал короля. Отдав приказ сжечь столицу, Дингаан исчез. На следующий день треккеры въехали в опустевший, выгоревший город и, словно ведомые свыше, направились к Ква Мативане. Увиденное наполнило их сердца ужасом и скорбью. Останки несчастных спутников Ретифа все еще пребывали на безмолвных скалистых склонах. Тела мумифицировались, и обтянутые задубевшей кожей черепа скалили свои белые зубы, словно пытаясь улыбнуться соплеменникам. Их почерневшие, скрюченные пальцы походили на когти хищных птиц. "Руки и ступни, - писал Киллирс, - были все еще связаны ремнями из крепкой бычьей кожи. Почти все трупы были насажены на колья толщиной в руку, так что острие кола находилось в груди". Тело Ретифа опознали по сатиновой рубашке и кожаной сумке, все еще свисавшей с костистого плеча. В этой сумке сохранился документ, которым Дингаан, десять месяцев тому, уступал Наталь треккерам. То, как им достались права на землю, показалось бурам знаком свыше. "Бумаги находились в хорошей сохранности, - рассказывал один из них, - словно хранились в закрытой коробке". Буры благоговейно собрали останки своих несчастных друзей и родственников и упокоили их в общей могиле.
Той ночью коммандо обосновалось вблизи холма Хломо Амубута, но спустя несколько дней, готовясь встретить Рождество и Новый Год, переместилось юго-восточнее на высокий гребень, господствовавший над Белой Умфолози. Подобно Наполеону в Москве, они сидели и ждали изъявления покорности со стороны зулусского короля. Когда стало ясно, что Дингаан не придет, треккеры решили, забрав весь королевский скот, вернуться к своим лагерям. Опасаясь, что оправившиеся от потрясения зулусы засели на соседних холмах и могут напасть в любой момент, буры непрерывно рассылали по округе патрули. Один из таких патрулей привел пленника, который, униженно заискивая, пообещал проводить белых в расположенное поблизости ущелье, где король якобы прячет свои стада. Преториус заглотил соблазнительную наживку и приказал готовиться к вылазке. Он планировал лишь угнать скот, а вместо этого спровоцировал серьезный бой. Через два дня после Рождества Коммандант-Генерал выступил в поход во главе трехсот конных треккеров и ста африканских рекрутов Биггара. Но раненное запястье не позволяло ему нормально управляться с лошадью, и Преториус решил вернуться, передав командование Карелу Ландману. "Ландман, - передает нам Преториус свой разговор перед отъездом, - обязательно вышли разведчиков вперед, по обе стороны от колонны". Не будем категорично судить, действительно ли Ландман слышал подобное предостережение, но если и слышал, то слишком скоро о нем забыл.
Если в ходе экспедиции к Блад-Ривер все работало с четкостью, просто необычайной в военном деле, то теперь, после победы и разорения Умгунгундхлову, треккеры расслабились и, как следствие, утратили бдительность. В беззаботном расположении духа они вступили в извилистое ущелье, ведущее к броду через Белую Умфолози. Впереди, там, где ущелье расширялось в долину, они уже видели открытое пространство с одиноким копи. Они заметили громадные стада, пасшиеся на равнине, и нетерпение, замешанное на алчности, все сильнее гнало буров вперед. Треккеры совершенно добровольно втягивались в ловушку, до жути напоминавшую западню у Италени.
Когда буры легким галопом спешили к желанной добыче, на склонах холмов, по обе стороны ущелья, возникли тысячи разрисованных, украшенных перьями воинов. Часть зулусских отрядов отрезала треккерам путь к отступлению, другие перекрыли брод. Даже "пасшийся" на открытом пространстве "скот" оказался зулусскими воинами, спрятавшимися за щитами из воловьих шкур. Поняв, что коммандо попало в серьезную переделку, Ландман не придумал ничего лучше, чем занять позицию на одном из холмов и дать зулусам бой. Но, к счастью, его помощник Ханс де Ланге оказался лучшим тактиком. "Посмотри на кафров! - закричал он, - как ты думаешь, сколько их? Скольких мы сможем убить, и насколько нам хватит пуль и пороха против такой толпы? На том холме нас ждет верная смерть. Вперед люди! Вперед! За мной!"
Ему не пришлось повторять дважды. Клич "sauve qui peut" (спасайся, кто может!) действовал безотказно во все времена. Буры галопом понеслись к броду, смяли пытавшихся им помешать воинов, и лишь проскакав несколько миль, остановились, чтобы оценить ситуацию. А она складывалась не лучшим образом. Враг находился совсем рядом, в то время как коммандо изрядно потеряло в силе, (шестьдесят бойцов, увидев брешь в рядах зулусов, ускакало, бросив товарищей на произвол судьбы). Следует отметить, что эти люди сохранили совесть и, устыдившись своего поступка, целые сутки не решались объявиться в лагере. Но и оставшиеся коммандос более не представляли собой компактного, сохранившего единство отряда. Они разбились на отдельные группы, растерянные, ошеломленные, страшащиеся быть отрезанными дикарями от основного лагеря.
После поспешного совещания треккеры решили уйти вверх по реке на северо-запад и лишь затем искать брод через Умфолози. Последовала двадцатикилометровая скачка наперегонки со смертью. Зулусы преследовали буров, не давая тем ни мгновенья передышки. Часть чернокожих использовала захваченных ранее лошадей, но и без этого, на изрядно пересеченной местности, пеший воин легко мог тягаться в скорости со всадником. Одна уставшая группа воинов тут же сменялась другой, свежей. Время от времени арьергард из двадцати-тридцати треккеров разворачивал коней и пытался остановить туземцев огнем. Лишь около трех часов пополудни беспорядочная толпа всадников нашла то, что слегка походило на брод, но к этому времени, пытаясь отрезать белых от противоположного берега, сюда успело сбежаться несколько сотен зулусов. Шестеро треккеров, замешкавшихся на вязком песчаном берегу, были убиты. В их числе и Александер Биггар, отправившийся в Зулуленд отомстить за смерть своих сыновей. Рекруты Биггара пострадали еще сильнее. Говорят, на берегах Белой Умфолози погибли семьдесят из них.
Узнав о постигшей экспедицию неудаче, Преториус выслал на помощь попавшему в беду коммандо людей и свежих лошадей, и вечером того же дня покрытые пылью, отупевшие от усталости и нервного напряжения участники набега въехали в базовый лагерь. Все же эти люди могли считать себя счастливчиками. Окажись они у второго брода пятнадцатью минутами позже, скорее всего, ни один из них не спасся бы. Ландману пришлось выслушать в свой адрес немало нелицеприятных слов от своих компаньонов, и в итоге "старый добрый человек, который никогда не замечал опасности" был смещен со своего поста.
Коммандо оставалось в лагере возле Умгунгундхлову еще несколько дней, давая возможность восстановить силы загнанным лошадям. Затем, поскольку не было признаков, что зулусы решатся покинуть свою твердыню, буры сожгли три расположенных поблизости крааля и отступили. Несмотря на потери, понесенные в последнем неудачном набеге, треккеры продолжали радоваться победе, одержанной у Блад-Ривер, и чувствовали себя вправе именовать свой отряд "Wen commando". Правда, они не сумели захватить Дингаана, зулусская армия, как показали последние события, не утратила боеспособность и подвижность, а количество добытого треккерами скота разочаровывало, будучи значительно меньше уведенного зулусами за последний год. "Главная цель коммандо, - сухо отмечает один из британцев, - захват скота, - не была достигнута, поскольку несколько лошадей и двадцать пять мушкетов, похоже, стали их единственной добычей". Ландман себя полностью дискредитировал, и Андрис Преториус, избежавший участия в близком к разгрому деле у Белой Умфолози, стал единственным предводителем, вернувшимся в Соилар с улучшенной репутацией. С тех пор треккеры говорили о нем, как о мудром не по годам бойце с львиным сердцем, человеке, подобном ветхозаветным пророкам.
Неспешно возвращаясь к своим стоянкам на Верхней Тугеле, треккеры с растущим беспокойством обсуждали ползущие по Наталю слухи о британских солдатах, обосновавшихся в Порт-Натале. Сотня "красных мундиров" в самом деле высадилась в Порту за две недели до событий на Кровавой Реке, и хотя бурам не составило бы труда сбросить в море этот небольшой отряд, треккеры ясно понимали, что за спиной маленького гарнизона маячит ненавистное Капское Правительство, а, в конечном счете, вся мощь Британской Империи. Именно поэтому эпопея "Wen commando" закончилась на минорной ноте, и можно лишь посочувствовать Сарелу Киллирсу, когда, добравшись после всех пережитых волнений до родного вагона, он сердито записал в своем дневнике: "По прибытии сюда мы были выбиты из колеи полученной прокламацией британского правительства, в которой сообщалось, что если мы отправимся в страну Дингаана и поднимем против него оружие, оно будет помогать Дингаану против нас".
НАТАЛЬ
Трудно отрешиться от ощущения величайшей несправедливости, явленной судьбой в отношении треккеров. Лишь только, преодолев множество испытаний, пролив реки крови и слез, они отвоевали себе место на земле Наталя, тут же последовали угрозы со стороны rooinek, или "красношеих", как африканеры часто называли британцев. Новый губернатор Капа принял решение о военной оккупации Дурбана.
С первых дней Великого Трека высшие должностные лица Колонии были озабочены интенсивной утечкой с Капа изрядной доли богатств и лучшего человеческого материала. Сэр Бенджамин Д'Урбан с нескрываемым раздражением писал в Уайт-Холл: "Предметом глубокого сожаления является факт, что большая часть эмигрирующих фермеров являются наиболее старыми и уважаемыми людьми округов, в которых они проживали, и по своей сути есть храбрые, терпеливые, трудолюбивые, дисциплинированные и религиозные люди. Это невосполнимые потери для Колонии, с какой бы стороны их ни рассматривать - как землевладельцев, защитников, налогоплательщиков страны, которую они покидают, и из которой они натуральным образом вывозят всю свою собственность и достояние, так же как движимое имущество (крупный рогатый скот, овец и лошадей)". Но принятые контрмеры, которые якобы могли помешать эмиграции, оказались нерешительными и половинчатыми. Трактовка "Акта о Наказаниях Мыса Доброй Надежды" от 1836 года подразумевала, что эмигранты не могут в одностороннем порядке отказаться от верности Короне, и что Британия может законно заявлять на них свои права на территориях, лежащих ниже 25-го градуса южной широты. В то же время не было предпринято ни одной решительной попытки провести положения данного документа в жизнь. Этот совершенно беззубый закон оказался неспособен предотвратить исход из Колонии лучших семей голландской крови.
Но в 1838 году, когда на Капе сэр Джордж Напьер сменил сэра Бенджамина Д'Урбана, правительство Колонии принялось действовать решительнее. Напьера, похоже, заботило не столько ослабление Колонии массовым оттоком эмигрантов, сколько конфликты треккеров с африканскими племенами, на чьи земли переселялись буры. Новый губернатор опасался, что неизбежные волнения, которые за этим последуют, могут докатиться до восточной границы Колонии, и считал, что скорейшее установление мира между треккерами и Дингааном более всего отвечает британским интересам в Южной Африке. Напьер принял решение оккупировать Дурбан по собственной инициативе, движимый скорее гуманными, чем политическими мотивами. Такова, по меньшей мере, официальная версия произошедшего. Но, чем бы ни руководствовался Напьер, этот шаг обеспечил ему сильную позицию и позволил, выступая в качестве посредника, эффективно противодействовать планам буров.
"Я решил овладеть Наталем, - объяснял губернатор впоследствии, - чтобы обозначить свое неодобрение действиям эмигрантов и создавать всевозможные препятствия на их пути". Контролируя единственный доступный треккерам порт снабжения, Напьер верил, что сумеет оказать на буров эффективное давление и удержать их от войны с зулусами.
Следуя принятому решению, Напьер отправил в Порт-Наталь корабль с сотней Хайлендеров (72-го полка) под командованием майора Самуэля Чартерса. 4-го декабря 1838 года, не встретив сопротивления, они высадились на земле Наталя. Через двенадцать дней, когда битва на Блад-Ривер была в самом разгаре, британцы завершили строительство форта и "под грохот больших орудий и ружей" над ним взвился "Юнион Джек", а майор Чартерс поднял бокал "за здоровье Королевы и своих друзей". Вопрос об аннексии всего Наталя пока не стоял в повестке дня, и Чартерс, соблюдая осторожность, в выпущенной прокламации сделал акцент на том, что зона оккупации распространяется лишь на две мили "от кромки бухты".
Когда новости о высадке настигли Wen commando, возвращавшееся из Умгунгундхлову, Киллирс угрюмо записал в своем дневнике: "нас ожидало новое бедствие ". Он чувствовал, что вероломные британцы вновь запускают пальцы в бурские дела. Единственным утешением Киллирсу служил факт, что Хайлендеры прибыли слишком поздно и не смогли помешать победе буров у Кровавой Реки. "Мы благодарим Господа Бога. Битва выиграна", - отмечал Киллирс несмотря на то, что часть его спутников придерживалась иного мнения.
Осознав, что британцы решаются на открытую аннексию Наталя, треккеры решили игнорировать присутствие солдат на побережье и принялись сочинять конституцию своей новой Республики. Они назвали страну Наталиа и избрали Фолксраад из 24 человек. Недолюбливаемый бурами Чартерс вскоре отбыл, передав командование капитану Генри Джервису, которого больше устраивала роль посредника на переговорах между треккерами и зулусами, чем надсмотрщика, противодействующего установлению африканерского правления в Натале. Дингаан, перебравшийся на берега Вуна-Ривер, также занял довольно умеренную позицию. Он согласился вернуть все стада, уведенные у треккеров и признать Тугелу границей между Наталией и Зулулендом. В то же время треккеры, не вняв призывам Джервиса, отказались присягнуть на верность Британской Короне, а Преториус даже заявил, что в случае необходимости готов отстаивать независимость новой республики с оружием в руках. Напьер, столкнувшись с подобной непреклонностью и не получая решительной поддержки со стороны Имперского Правительства, решил уступить. Джервису направили инструкции покинуть Порт и в Рождественскую Неделю 1839 года "красные мундиры" уплыли.
Наталианцы, естественно, посчитали эту эвакуацию свидетельством окончательного отказа Великой Британии от любых прав на Наталь. Прибывшие из Питермаритцбургатреккеры, заняли Дурбан, и, под аккомпанемент ружейной стрельбы, над заливом взвился влаг Республики Наталиа. Его цвета "напоминали голландские, но чередовались вертикально, а не горизонтально" - три горизонтально расположенных треугольника: красный, белый и синий.
Еще в ходе первой оккупации Дурбана наталианские буры активно расселялись по всей территории между Тугелой и Умзимкулу, а некоторые, не имея сил противиться треккерскому инстинкту, забрались даже за границы новой республики. Буры вовсю размечали границы новых ферм и заложили несколько поселений: у своей новой столицы - Питермаритцбурга, у Конгеллы (вблизи Наталь-Бей) и у Виинена - "места слез", названного так после Блоукрантской Резни (зулусы назвали его Ква Нобамба - "место, где мы их поймали"). Теперь, с уходом британцев, наталианское правительство чувствовало себя гораздо увереннее. Преториус, мечтавший о воссоединении треккерской общины, отправился за Дракенсберг, на переговоры с тамошними бурами. Он надеялся склонить сородичей в Трансоранжии, а при удачном стечении обстоятельств и упрямого Потгитера, к определенной форме политической федерации, сердцем которой стала бы Республика Наталия. В ходе переговоров было решено, что местные проблемы в вотчине Потгитера, опиравшегося на свои "столицы" - Винбург и Потчефстроом решаются в adjunkraad(совете), а два делегата от людей Потгитера будут представлять своих сородичей в наталианском Фолксрааде. Казалось, многолетняя мечта об объединенном африканерском государстве, имеющим собственный выход к океану, наконец, сбылась. 1840 и 1841 годы стали временем больших ожиданий и надежд. В том числе и надежды, что Великая Британия признает Объединенную Республику вуртреккеров.
К этому времени Преториус почувствовал себя достаточно сильным, чтобы отстранить от дел Эразмуса Смита, доставлявшего в последнее время множество хлопот. Постепенно пастор, вместе с его унылой, нагоняющей тоску манерой общения, канул в бездну пристрастия к алкоголю. Место духовного лидера треккеров занял более презентабельный Давид Линдли, чья миссионерская деятельность среди зулусов не осталась незамеченной. Весь 1841 год Линдли проводил в Питермаритцбурге (к тому времени состоявшем уже из восьмидесяти домов) службы во исполнение обета, данного треккерами перед судьбоносной битвой на Блад-Ривер.
В первые месяцы существования Наталии в ее воздухе, насыщенном сладким благоуханием трав, витали не менее сладкие запахи победы и оптимистичных упований. Тем не менее, даже в эти благословенные дни не все дела в новорожденной республике шли гладко. Фолксраад решал возникавшие проблемы медленно и, в общем-то, бессистемно. Буры не были бы бурами, не спорь они по поводу границ своих ферм и справедливости раздела скота, постепенно возвращаемого Дингааном. С черными работниками также имелись проблемы. Завоеванная страна в ходе Мфекане была почти начисто опустошена воинами Чаки, а новые фермы треккеров требовали слуг и работников. Теперь, зная, что зулусы больше не могут безнаказанно совершать рейды в эту часть Наталя, туземцы начали возвращаться на свои старые земли и изъявляли готовность работать на белых. В первое время, когда таких переселенцев было недостаточно, буры решали проблему, забирая себе африканских детей, как они утверждали - "сирот". Для соблюдения благопристойности треккеры именовали их "учениками". Обычно такие "ученики" выполняли на фермах обязанности пастухов.
Между Фолксраадом и Преториусом также постоянно возникали трения. Преториус, получивший пост Главного Комманданта, часто расходился во взглядах с законодательной властью, представители которой, следует отметить, чаще всего оказывались глухи и друг к другу. Джервис был прекрасно осведомлен о напряженных отношениях внутри наталианского правительства. Перед своим отплытием из Наталя британец писал: "касательно их объединения под единым руководством - я не вижу такой возможности, поскольку даже в Фолксрааде едва ли найдется два человека, согласных друг с другом. В равной степени они с трудом приходят к согласию при выборе мировых судей". Касаясь другой проблемы наталианцев - отрезвленной, но все еще грозной армии зулусов, Джервис отмечает, что: " самая главная цель буров - добиться мира с Дингааном. Но как это сделать? Они упоминают об этом, как о невозможном, и даже говорят, что их посланцы неизменно обрекались на смерть. Как следствие, они находятся в подвешенном состоянии, и я, имею все основания полагать, будут вынуждены вторгнуться в его страну, принудив Дингаана уступить и вести переговоры, или уничтожив его".
Касательно озабоченности Фолксраада дальнейшими планами Дингаана, Джервис, несомненно, был прав. Зулусы могли возобновить войну в любой момент. Змий был ранен, но еще жив, и натальские треккеры не могли чувствовать себя в безопасности, не сломив Дингаана окончательно. Данный вопрос постоянно тревожил треккеров. Линдли писал, что буры "больше боятся вероломства короля, чем его воинов, и сейчас опасаются Дингаана больше, чем когда находились с ним в открытой войне". В это же время Преториус откровенно записал в своем дневнике, что "страстно желает нанести последний смертельный удар этой присмиревшей собаке".
Отбытие Джервиса развязало бурам руки. К тому же, внезапно, как часто случалось в Африке, обстоятельства им подыграли. Мпанде - единокровный брат Дингаана - сбежал через Тугелу в Наталь вместе с семнадцатью тысячами своих людей. После обстоятельных переговоров, убедившись, что Мпанде действительно предал своего брата, буры признали его союзником, отведя перебежчику землю под поселение. На сомнительной в правовом отношении небольшой церемонии, состоявшейся в шатре у Питермаритцбурга, Мпанде провозгласили "Царствующим Принцем переселившихся зулусов". (В дальнейшем, будучи законным наследником Дингаана, Мпанде, как король зулусов, правил подданными до 1872 года).
Говоря о Мпанде, следует отметить, что, скорее всего, на измену его толкнули открытые угрозы Дингаана расправиться с братом, и можно не сомневаться, что переход на сторону буров был для Мпанде единственным шансом уцелеть. В то же время трудно восхищаться изменником, особенно когда тот не только крайне робкий, но и невероятно жирный. Из-за своей тучности "царствующий принц" едва мог ходить. Обычно сдержанный в оценках Генри Клоте, хорошо знакомый с Мпанде, описывает его как "ленивое изнеженное существо с объемом талии почти в 4 фута 6 дюймов (около 140 см)". Причем, сравнительно с большинством дошедших до нас сведений о Мпанде, это еще довольно лестная характеристика. Отдавая дань справедливости, следует отдельно упомянуть о французском путешественнике Адольфе Делегорже, придерживавшемся совершенно иного мнения. Он был настолько очарован принцем, что с галльским энтузиазмом распространялся о "бриллиантовых черных глазах, глубоко посаженых, хорошо очерченых", упоминал "высокий лоб, по краям которого начали появляться следы морщин, смело выпирающий нос, большой, часто смеющийся рот", и улыбку означающую "я понимаю". Француз также пишет о "квадратном подбородке, свидетельствующем о решительности, большой, правильно сформированной голове, сидящей на величественном теле, лоснящемся от округлостей, но такой благородной осанки, с такими отточенными жестами, что парижане решили бы, что в молодые годы Мпанде был частым гостем королевских дворцов".
Заключив союз с Мпанде, Фолксраад принялся выискивать повод для ссоры с Дингааном. Это оказалось не слишком затейливым делом, поскольку король отличался чрезвычайной нерадивостью в исполнении обязательств по возврату похищенного скота. После очередного негодующего протеста Фолксрада, за которым не последовало немедленного удовлетворения, Коммандант-Генерал получил инструкции немедленно отправиться в Зулуленд и "договориться" о возврате 40000 голов скота, а если разговор не сложится, то отобрать его силой, что, несомненно, означало втягивание Дингаана в решительную схватку.
14-го января 1840 года, учуяв бодрящий дух надвигающейся войны, особенно приятный теперь, когда большую часть тягот предстояло взвалить на себя зулусам Мпанде, Преториус перевел свое коммандо через Тугелу. При нем, в роли высокопоставленного союзника и заложника, находился сам "царствующий принц". Армию черных воинов, двигавшуюся немного севернее, параллельно бурам, вел индуна Нонгалаза, и жизнь Мпанде во многом зависела от лояльности этого военачальника. Треккеры направились почти по тому же маршруту, каким тринадцатью месяцами ранее шли к Блад-Ривер, но теперь коммандос пребывали совсем в ином расположении духа. Не было ни спешки, ни ощущения опасности. Скорость марша определяли пятьсот животных, которых буры вели с собой. Треккеры твердо верили в свое превосходство на поле боя и к тому же знали, что влияние Дингаана на зулусов слабеет. Таким образом, атмосфера в Beeste Commando (прозванного так, поскольку основной его целью была добыча скота), сильно напоминала атмосферу последней стадии корриды, когда бык уже фактически побежден и тореро готовится прикончить его одним ловким ударом клинка.
Дисциплина на марше также заметно отличалась от суровых правил предыдущего похода, но это ни в коей мере не касалось религиозных служб, остававшихся важнейшей частью всех военных мероприятий, предпринимаемых треккерами. Предпраздничная атмосфера сохранилась даже после вступления в Зулуленд. Делегорже, сопровождавший коммандо, рассказывает, что во время двухдневной остановки буры в свободное от пения псалмов время "проводили досуг, готовя пищу, развлекаясь бессмысленными играми наподобие борьбы, ведущейся безо всякого артистизма, или стремились блеснуть друг перед другом грубыми розыгрышами". Помимо прочего у Делегорже сложилось очень невысокое мнение о воинском мастерстве Преториуса. "Коммандант-Генерал, - довольно резко замечает он, - имел собственную систему тактики, заключавшуюся в том, что тактики не было вовсе".
29-го января коммандо достигло места битвы на Кровавой Реке, где произошел довольно странный эпизод. Преториус бросил решительный вызов Дингаану, казнив его главного советника - Тамбузу, попавшего в руки буров. Несколько ранее, узнав о готовящейся карательной экспедиции, Дингаан отправил Тамбузу к Преториусу со "взяткой" в 250 коров и просьбой дать ему больше времени для выплаты компенсации, о которой он ранее договорился с Джервисом. Дингаановского военачальника сопровождал слуга по имени Комбесана. По вполне очевидным соображениям Преториус предпочел считать этих двух человек не посланниками, а шпионами, и когда коммандо начало кампанию, Тамбуза и Комбесана сопровождали его закованными в цепи. Мпанде горячо ненавидел Тамбузу, и убеждал Преториуса, что именно Тамбуза в свое время подтолкнул Дингаана к бесчеловечной расправе с Ретифом и его людьми. Более того, он подговаривал короля убить самого Мпанде, что, по мнению "принца", было еще большим грехом. И теперь, возле каменной пирамиды, сложенной победителями в память битвы у Блад-Ривер, Преториус собрал военно-полевой суд, которому следовало признать Тамбузу виновным. Описывая состав суда, Делагорже сетует, что "он состоял лишь из судей и докладчиков", сравнивая это собрание "недалеких и жестоких людей" с "французским революционным трибуналом времен Террора". Читая заметки Делагорже, нетрудно представить, как проходило это действо: в глубокой тишине, опустившейся на поле былой битвы, идет неспешная беседа суровых и безжалостных бородатых судей. Тамбуза и Комбесана, стоящие перед ними и читающие в холодных глазах африканеров смертный приговор, коммандос, толпящиеся вокруг судилища и жадно ловящие каждое слово - разрозненные элементы легко складываются в живую мозаику. Тамбуза упорно отказывался защищаться. Он спокойно признал все обвинения Мпанде и с достоинством принял предопределенный смертный приговор, прося буров сохранить жизнь его слуге, который не свершил перед ними никакого проступка. Затем Преториус обратился к осужденному, учтиво сообщив, что, кроме их собственного, он получил приговор Господа. По словам одного из очевидцев, на нравоучения Преториуса Тамбуза ответил, что "у него есть лишь один господин - Дингаан, и что его долг - оставаться верным своему господину до конца, и что если он поступит так, то Хозяин там, наверху, если он есть, одобрит его поведение".
Итак, Тамбуза и Комбесана, обнаженные и связанные, были расстреляны. Какие бы доводы мы не приводили в оправдание поступка буров, он порочен по своей сути. Преториус, обычно относившийся к окружающим с сочувствием и учтивостью, вел несвойственную ему игру, и непроизвольно хочется найти этому объяснение. Пожалуй, мы столкнулись с единственным эпизодом, омрачающим биографию великого африканера. Может быть, он пытался закрепить лояльность Мпанде или желал отомстить за трагедию на Ква Мативане, а может, надеялся запугать и привести Дингаана к покорности без битвы.
Какими бы побуждениями Преториус не руководствовался, ясно, что он убил Тамбузу, следуя не эмоциям, а холодному расчету. К моменту расправы исход войны с Дингааном был фактически предрешен. Коммандос получили сведения, что Нонгалаза сумел втянуть воинов Дингаана в битву немного севернее Мкузе-Ривер и выиграл сражение, а остатки верных королю импи в беспорядке отступают к Понгола-Ривер. Бой был очень жестоким и кровавым. Если верить Линдли, погибли от шести до девяти тысяч зулусов, причем потери сторон были приблизительно равны. Дингаану пришел конец. Король бежал в Свазиленд, где вскоре, по просочившимся на юг слухам, встретился со своими богами. Вездесущий Каролус Трегардт, возвращаясь в Порт-Наталь после путешествия на север (в Эфиопию), подтвердил, что видел тело Дингаана через полчаса после гибели. Король пал в дикой стране, среди холмов Лебомбо, от рук враждебно настроенных родственников, но мы имеем все основания полагать, что без Преториуса дело не обошлось. Наконец-то треккеры завершили долгую борьбу с Дингааном, при этом истратив пули и порох лишь на то, чтобы пристрелить Тамбузу и Комбесану.
Мпанде получил заслуженную награду. 10-го февраля 1840 года Преториус провозгласил его королем зулусов, довольно остроумно заметив, что его протеже по поводу этого события "раздулся от радости с головы до пят". Четыре дня спустя, после небольшой чудаковатой церемонии, Мпанде взошел на трон. Коронация проходила довольно занятно. Наталианские должностные лица, облаченные в рясы, которые они таскали с собой даже в коммандо; Мпанде - тучный и гордый, важно рассевшийся в старом кресле, игравшем роль трона; его израненные в недавней битве воины, окружившие большим кольцом место проведения церемонии и внимательно наблюдающие за происходящим. Королевство Мпанде, в сравнении с землями его предшественника, радикально съежилось, поскольку Коммандант-Генерал провозгласил аннексию Наталией всей территории до Черной Умфолози и Сант-Лусия Бей. Новоиспеченный монарх обязался подчиняться Фолксрааду в Питермаритцбурге. Кроме того, Мпанде предстояло передать своим покровителям 41000 голов скота. Король прилежно выполнил обещание, и животных отправили в deel laager (распределительный лагерь), правда, следует отметить, что не весь скот туда прибыл. Один из бюргеров писал, что много скота было похищено "в необузданном эгоизме и жадности", а другой член коммандо добавляет, что к моменту распределения в лагере насчитывалось лишь 31000 голов. Тем не менее, Преториус имел все основания гордиться последней экспедицией, считая ее предвестием нового периода мира и надежды для юной республики треккеров.
Наталия и в самом деле расцвела. Мобильная фаза Великого Трека, похоже, завершилась, а натальские треккеры объединились в федерацию со своими забергскими сородичами. Кое-кто из британских обитателей Порт-Наталя выражал недовольство, но теперь их можно было спокойно игнорировать. Угроза со стороны зулусов исчезла и множество так называемых "послетрековых буров" устремилось в республику. Численность белого населения Наталии достигла четырех тысяч человек. Импровизированное Земельное Управление работало чуть ли не круглосуточно, отводя земли новым поселенцам, и ходили небеспочвенные слухи, что Уайт-Холл изучает вопрос признания Наталии. Туземная проблема, возникшая в связи с растущим притоком африканцев в Республику, казалось, могла быть решена проведением в жизнь политики раздельного проживания - сегрегации.
В этом контексте интересно рассмотреть решение африканерами проблемы сосуществования с банту, поскольку оно отражает их общий подход к расовым вопросам.
Как только, благодаря Wen Commando и Beeste Commando, зулусская угроза исчезла, в Наталь устремились тысячи африканцев. Благодаря бурам, уничтожившим хаос и страх смерти, банту стали массово возвращаться на земли своих предков. Но эти люди были слабо организованы, находились вне контроля какого-либо признанного вождя и, самовольно оседая в Натале, представляли серьезную проблему для новых хозяев страны.
Вместо бывших краалей многие туземцы предпочитали селиться на фермах, отведенных бурам. Во избежание перенаселения фермерских земель, треккеры решили ограничить количество "скваттеров" пятью семьями на ферму - цифрой, способной удовлетворить потребность владельца земли в рабочей силе без чрезмерного увеличения численности черного населения. Преториусу, как Коммандант-Генералу позволили поселить десять семей. Банту не имели избирательных прав и подчинялись многочисленным ограничительным законам. Например, туземцам, живущим на фермах, не позволялось ездить верхом, носить оружие или пить спиртные напитки без разрешения хозяина. Проблема с "переизбытком туземцев" решалась их изоляцией в резервациях, где они строго контролировались законом об обязательной паспортизации. К несчастью, некоторые из туземцев осели на землях, которые считал своими Факу - верховный вождь пондо, что имело далеко идущие последствия для молодой республики.
Но к концу 1840 года над Наталией нежданно-негаданно сгустились грозовые тучи. Фолксраад совершил стратегическую ошибку, втянув треккеров в то, что мы сегодня называем "международным конфликтом".
Обстоятельства сложились следующим образом: вождь бхака по имени Нкапайи или Нкапи - сосед племени пондо (Факу) обвинялся бурами в угоне скота. По распоряжению Фолксраада Преториус организовал карательную экспедицию. 19-го декабря 1840 года он пересек Умзимвубу-Ривер и атаковал крааль Нкапайи. По словам Киллирса "мы хорошо их наказали и взяли у них так много скота, что все пострадавшие от воровства были изрядно вознаграждены". Поступок треккеров вызвал бурю негодования у миссионеров, обитавших в Пондоленде, и на Капское правительство обрушился водопад доносов. Правда, Кап и без того принял бурский набег близко к сердцу, поскольку тамошняя администрация покровительствовала Нкапайе и Факу. Кроме того, Джорджу Напьеру сообщили, что в ходе набега коммандос убили сорок человек и увели в качестве "учеников" семнадцать детей. У губернатора тут же взыграли "цивилизаторские" инстинкты. Если ранее буры-эмигранты могли со всеми основаниями утверждать, что сражаются с африканцами в порядке самозащиты, то рейд против бхака в глазах Кейп-Тауна выглядел неспровоцированной агрессией, в ходе которой детей фактически увели в рабство. Более того, Напьер считал, что эпизоды подобного рода служат горючим материалом для новых конфликтов на шаткой и чувствительной к любым эксцессам восточной границе Колонии и неизбежно ведут к большим неприятностям. Все еще не в силах смириться с прошлогодней эвакуацией Порт-Наталя, Напьер отреагировал на представившийся повод молниеносно. В январе 1841 года он отправил капитана Томаса Чарлтона Смита (не путать с сэром Гарри Смитом) со 150 солдатами приободрить Факу и защитить его от треккеров. Но главной задачей "красных мундиров" (в случае если губернатору удастся, в соответствии со сделанным представлением, добиться от Колониального Офиса разрешения на аннексию), несомненно, являлось вторжение в Наталь.
Люди Смита провели в Пондоленде целый год, а Уайт-Холл все не решался на что-либо определенное. Для оккупации Наталя имелось несколько веских стратегических доводов: во-первых, она не допускала на побережье чужеродную силу, способную использовать Натальскую бухту как базу для создания угрозы морским коммуникациям с Индией; во-вторых, захват единственного выхода буров к морю позволял эффективно контролировать весь импорт треккерской республики; в-третьих, имелись сведения о богатых месторождениях угля во внутренних районах Наталя, и, наконец, британскую администрацию смущали намерения Фолксраада переселить избыток африканцев на земли между реками Умтамвума и Умзимвубу, которые Факу считал своими. Но в декабре 1841 года Напьер объявил, что оккупация Дурбана - дело решенное, а в начале 1842 года на подмогу Смиту прибыла еще одна рота Фузилеров, под командованием капитана Лонсдейла. Получив подкрепление, 1-го апреля капитан Смит повел свой разросшийся до 260 штыков отряд в Наталию.
Большую часть колонны составляли Иннискиллингские Фузилеры. Тридцать один человек носил зеленые мундиры Капских Конных Стрелков, остальные принадлежали к Саперам и Артиллеристам. Отряд сопровождали два небольших полевых орудия, гаубица, около двухсот слуг, шестьдесят "капских" фургонов, 600 голов скота и обескураживающее количество женщин с детьми. В колонне находился и Преподобный Джеймс Арчбелл со своей семьей, тот самый, что четырьмя годами ранее негодовал по поводу "злодейского" пленения Ретифом вождя Секоньелы.
Смит получил четкую инструкцию оккупировать Порт-Наталь, но Правительство колебалось относительно аннексии внутренних территорий. Еще в январе сэр Джеймс Стефен из Колониального Офиса угрюмо ворчал, что подобное предприятие "выбрасывает большие деньги на ветер, многократно увеличивая наши контакты и ответственность перед варварскими племенами, от которых не исходит ничего, кроме потребления денег, потерь человеческих жизней и войны - бесславной, невыгодной, приносящей одни беспокойства". Считалось, что Смит не задержится в Порт-Натале надолго. Его появление в бухте должно было удержать буров от заигрывания с другими державами и авантюр наподобие набега на Нкапайю.
Оставив стоянку в Пондоленде, Смит взялся за непростую задачу. С неуклюжим громоздким обозом ему предстояло пройти более трехсот километров по гористой и почти неисследованной земле, право на которую могло оспариваться враждебно настроенными к британцам бурами. Через каждый десяток километров путь отряду преграждала очередная вздувшаяся от ливней река. Первым настоящим препятствием стала широкая Умзимвубу. К этому моменту британцы еще не были утомленны, и доминирующее настроение вполне отражал бодрый девиз - "Мы идем побеждать!". Но с Умзимвубу у них начались неприятности. Трубач 27-го полка Джозеф Браун, к счастью, оставил занимательный отчет об этой, почти забытой, экспедиции Смита. Он начинает свой рассказ с того, что "две женщины были брошены в первую ночь и на следующий день". Затем мы читаем его сетования на то, что "солдаты сильно страдали от переходов по песку, который попадал в обувь и растирал ноги в кровь, а яркое солнце обжигало лица. Люди очень уставали, поскольку каждые четыре-пять миль марша приходилось чинить дорогу". От него же мы узнаем, что экспедиция преодолела не менее 122 рек и ручьев, и Браун постоянно отмечает, что из-за непрерывных дождей реки стали полноводными, и большинство из них британцам пришлось преодолевать вплавь. Некоторую остроту неизбежной скуке и тяготам перехода придавало опасение наткнуться на бурскую засаду и восхищение прекрасными пейзажами девственной страны. Купаясь на гигантских океанских пляжах, солдаты испытывали почти детский восторг. Для большинства из них все было внове, и люди с изумлением разглядывали встречавшиеся чудеса: огромные скелеты китов, лежавшие на берегу, стада антилоп, великолепных устриц, собираемых меж покрытых морской пеной скал... Жизнь брала свое, а люди оставались людьми. Женщины, сопровождавшие отряд, рожали (одна из них родила мальчика, другая девочку), а мужчины, находили время не только для службы, но и для охоты. Нам попадаются строки, что "один рядовой подстрелил трех антилоп и отдал их офицерам".
К Умкомаас-Ривер, где колонна отдыхала перед финальным броском, прибыла партия британских поселенцев из Порт-Наталя. "Вооруженные двустволками, клинками и пистолетами" поселенцы воодушевленно приветствовали прибытие британских войск и радовались перспективе скорого изгнания буров. Несколько дней спустя солдаты, не встретив никакого сопротивления, уже маршировали по Порт-Наталю. 3-го мая 1842 года они спустили республиканский триколор и подняли над своими палатками "Юнион Джек". Вопреки всем тяготам Смит отлично выполнил приказ. Началась вторая, как казалось вначале, временная оккупация Порт-Наталя, но обстоятельства повернулись так, что "красные мундиры" остались здесь навсегда.
Британцы разбили бивак на равнинной местности, восточнее хребта Береа, и принялись наблюдать за наталийскими треккерами, засевшими в миле от них у крошечного поселка Конгелла. Из дневника Брауна следует, что он больше опасался болезней, чем буров. Он ворчал, что вода в кемпе была "черна, как чернила, полна всякой живности, к тому же еще и воняла. Я очень боюсь, что это скоро унесет жизни многих из нас". Одновременно люди Смита начали строительство форта, прикрывшего Дурбан с севера (приблизительно в полутора километрах от берега) и заняли пустовавший форт "Виктория" на северном мысе Натальской бухты.
Капитан Смит, участвовавший еще в наполеоновских войнах, в том числе в битве при Ватерлоо, зарекомендовал себя решительным и опытным командиром. К тому же он долго служил в Южной Африке, хорошо изучив как сильные, так и слабые стороны буров. Смиту были прекрасно известны великолепные оборонительные возможности треккерских лагерей, и, привив эти знания на европейские методы фортификации, он и лейтенант Гиббс (Королевские Инженеры) возвели настоящую маленькую крепость. Британцы сцепили имевшиеся в их распоряжении вагоны, насыпали по периметру земляной вал и отрыли траншеи. Два орудия разместили по углам северной стороны, а одно по центру южной. Засев за валами, Смит почувствовал себя увереннее.
Три недели Смит и Преториус потратили на безрезультатные переговоры. Питермаритцбургский Фолксраад начал нервничать и даже пытался отозвать Преториуса, но его люди у Конгеллы были воинственно настроены и хорошо вооружены. Не проявляя открытой враждебности, они, тем не менее, всячески демонстрировали, что не собираются мириться с оккупацией бухты. Смит понял, что назревают крупные неприятности, и высматривал возможность внезапно захватить лидеров буров, но тех слишком хорошо охраняли. "Я просил Господа, - ворчал Напьер, - чтобы этого подлеца Преториуса схватили вместе с Бософфом, старым Розе и Бреда, но боюсь, они слишком хитры и трусливы и никогда не сунут нос туда, где их можно будет поймать".
Боевой задор буров в значительной мере объяснялся неожиданным прибытием в Наталь из Амстердама Йохана Арнольда Смеллекампа. Это событие ознаменовало начало странной и короткой интерлюдии в южноафриканской истории.
Сведения об африканских приключениях треккеров достигли Голландии и вызвали там немалый резонанс. Надеясь установить торговые отношения с соплеменниками, голландский купец Г. Г. Охриг снарядил шхуну с разнообразными товарами и отправил ее в Порт-Наталь. Корабль прибыл туда в конце марта, всего несколькими днями ранее выступления капитана Смита из Пондоленда.
На шхуне находился коммерческий агент по фамилии Смеллекамп, работавший на Охрига, упоминавшийся в судовых документах как второй помощник. Лишь только судно стало на якорь, "второй помощник" отправился в Питермаритцбург для переговоров с Фолксраадом. Его встретили с нескрываемым воодушевлением. Улицы маленького городка украсились многочисленными флагами. Энтузиазм буров был настолько велик, что когда закончились все имевшиеся у них флаги, в ход пошло белье. Наталианцы, принимая желаемое за действительное, решили, что прибытие Смеллекампа означает начало полномасштабной интервенции Голландии. Окрыленный внезапными почестями, агент скромно умолчал о своей реальной роли, и 25-го апреля 1842 года, когда Смиту с его солдатами оставалось еще несколько переходов до Порт-Наталя, впавший в эйфорию Фолксраад вручил Смеллекампу документ, предлагавший Наталию голландскому королю Вильяму Второму как колониальное владение.
Отметим, что не прошло и года, как король Вильям, извинившись перед Британией за "пустяковую суету" вокруг натальского вопроса, резко осудил действия Смеллекампа. Но все это время Преториус и его люди пребывали в твердой уверенности, что имеют европейских союзников и могут позволить себе проводить твердую политику в отношении британцев. Смеллекамп, очарованный оказанным ему гостеприимством, купаясь в фимиаме популярности, всевозможных домыслов и невероятных прожектов, отбыл с драгоценными документами в Голландию.
Тем временем, ввиду неминуемого вооруженного конфликта с британцами, Преториус обратился за помощью к забергским бурам. Хендрик Потгитер холодно принял его посланцев, оправдывая свое нежелание втягиваться в порт-натальские дела поведением Мзиликази, якобы опять вступившим на тропу войны. Похоже, федеральные связи между Питермаритцбургом и Потчефстроомом не выдержали испытания перспективой войны с Великой Британией. Однако гонцы Преториуса нашли теплый прием немного южнее, посетив Трансоранжию. Темпераментный Йоханнес Мокке пообещал поднять поселенцев, обитавших у Блумфонтейна и Каледон-Ривер, и привести их в Наталию на помощь соотечественникам. Но Преториусу надоело ждать.
В середине мая в Натальскую бухту вошли две британские шхуны "Пилот" и "Мазеппа", доставив Смиту провизию, боеприпасы и два восемнадцатифунтовых орудия. Преториус с беспокойством наблюдал за выгрузкой, все еще не решаясь сделать первый выстрел. Но 22-го мая он приказал своим коммандос увести британских тягловых волов, спокойно пасшихся возле форта, таким образом, лишив Смита возможности забрать остававшиеся на берегу имущество. Этот откровенно-враждебное мероприятие стало африканерской версией перехода Цезарем Рубикона.
Ответ Смита был быстрым и типично для британцев самоуверенным. Капитан решил атаковать лагерь буров у Конгеллы под прикрытием темноты. На первый взгляд в идее Смита не было ничего порочного, если не принимать во внимание висевшую в натальском небе яркую Луну, в лучах которой британцы виднелись как на ладони. Подобное обстоятельство не остановило Смита, и около полуночи 23-го мая 1842 года, он повел своих людей (около 120 пехотинцев) берегом залива, прихватив с собой два легких полевых орудия. Ни в одном виде военной операции внезапность не требуются больше, чем при ночной атаке, и, как опытному офицеру, Чарлтону Смиту это было хорошо известно. Но в ту злосчастную майскую ночь его орудия тащили волы - мощные, медлительные животные, постоянно понукаемые погонщиками, которые вопили и сыпали проклятиями, производя шум, способный разбудить мертвого. Несомненно, в этом был какой-то смысл, но какой - для нас остается загадкой. Изюминкой операции, по задумке Смита, была гаубица, установленная на баркасе, следовавшем параллельно маршруту движения отряда.
Вполне закономерно, что эта ночная атака, как и большинство подобных атак, заняла достойное место в скорбных анналах британской военной истории. Буры были настороже и поджидали солдат в густых зарослях на окраине Конгеллы. Открыв внезапный ожесточенный огонь, заставший британцев на марше, они быстро расстроили походную колонну противника. Фузилеры пытались отвечать, но не видели ничего, кроме вспышек выстрелов, в то время как сами, находясь на залитом Луной открытом пространстве, представляли собой великолепные мишени. Артиллеристы пытались ввести орудия в бой, но напуганные грохотом волы опрокинули пушки, внеся дополнительную сумятицу и еще более усугубив положение. С "секретным оружием" дело тоже не заладилось. Баркас с гаубицей сел на мель и надежда Смита так и не смогла вступить в бой. Кое-как восстановив порядок в колонне, Смит приказал немедленно отступать. Если говорить прямо, а не словами официальных реляций, то британцы фактически бежали с поля боя и едва успели укрыться в форте, который буры обстреливали до самого рассвета. Загнав противника в форт, треккеры выставили вокруг него пикеты и предложили Смиту сдаться. Капитан отверг предложение, но сумел выторговать суточную передышку в виде перемирия.
При отступлении Смит бросил на поле боя два орудия, шестнадцать убитых и тридцать одного раненого. Еще три человека утонули, перебираясь через реку. Из строя выбыли три офицера: лейтенант Уайт погиб, капитан Лонсдейл и лейтенант Таннард получили ранения. Последний своим спасением обязан воле Провидения. Будучи серьезно ранен в бедро, он упал в реку. Во всеобщей сумятице его исчезновение осталось незамеченным и лейтенант числился пропавшим без вести. Лишь на следующий день, какой-то Добрый Самаритянин нашел его без сознания на берегу и принес в форт.
Наталианцы имели все основания гордится собой. Они победили грозного противника подобно тому, как ранее одержали победы над зулусами и матабеле. "Мы захватили две прекрасные пушки и заряды к ним, - хвастался один из бюргеров, добавляя с легким лукавством, - и ни один наш человек не был убит или ранен" (на самом деле погиб, по меньшей мере, один треккер).
Смит совершил непростительную ошибку, ввязавшись в бой, которым не мог управлять. Теперь ему оставалось лишь смириться с осадой форта, заодно моля Господа о помощи. Но гораздо действеннее молитв оказался беспримерный рейд Дика Кинга, который, откликаясь на просьбу попавших в беду соотечественников, в одну из ночей улизнул из Порт-Наталя и отправился в Грехемстаун, расположенный более чем за тысячу километров. Невероятно, но Кинг добрался туда всего за десять дней. В Грехемстауне стояла рота 27-го полка. Командовавший ею капитан Дранфорд без промедления погрузил своих людей на борт шхуны "Конх" и направился в Дурбан. Одновременно сообщение о сложившейся ситуации отправили в Кейп-Таун. Полученные вести повергли Капских должностных лиц в состояние легкого шока, и было отчего. Впервые после наполеоновских войн, британские войска сошлись с африканерами в честной схватке и были побеждены. Следовало любым способом восстановить имперский престиж, и на Капе решили, что это можно сделать, лишь аннексировав обнаглевшую треккерскую республику. Таким образом, стычка у Конгеллы, незначительная сама по себе, стала знаковой вехой южноафриканской истории. В Порт-Наталь отправили фрегат "Саутгемтон" с четырьмя ротами 25-го полка и Собственными Его Величества Пограничниками под командованием полковника Клоте на борту.
Тем временем Преториус решил выкурить Смита из форта. Ранним утром 26-го мая буры, предприняв внезапную атаку, попытались овладеть фортом, но сохранявшие бдительность британцы отразили ее слаженным огнем. В качестве компенсации за неудачу, Преториус послал сотню треккеров захватить укрепление, расположенное на мысе. Крохотную крепость защищали 18 солдат и 7 колонистов. Командовавший ими сержант отклонил предложение о сдаче. Последовала перестрелка, стоившая жизни двум солдатам и одному штатскому. Еще два защитника получили ранения. Форт капитулировал и все имевшиеся в нем припасы, плюс восемнадцатифунтовое орудие, достались бурам. Треккеры также завладели продуктами и боеприпасами, остававшимися на берегу, а затем, захватили стоявшую в бухте "Мазеппу", арестовав капитана шхуны. 56 вагонов, под завязку нагруженных трофеями и 20 пленников с триумфом отправили в Питермаритцбург.
Понимая, что штурм главного форта будет стоить большой крови, Преториус пытался принудить британцев к сдаче. Надеясь сломить волю защитников и располагая внушительной артиллерией, треккеры подвергли позиции британцев длительному и ожесточенному обстрелу. Вот как описывал в письме к матери бомбардировку форта капитан Лонсдейл, чьи жена и дети разделяли с ним тяготы осады: "Я лежал в своей палатке с приступом лихорадки. Мы сделали для укрепления лагеря все, что могли ... Точно на рассвете буры салютовали из шестифунтового орудия. Ядро прошло сквозь палатку офицерского собрания, расшвыряв чайники, кастрюли и посуду во всех направлениях. Все бросились на свои места в траншеях, а буры продолжили непрерывный обстрел из четырех орудий и мушкетов, который не смолкал до самого полудня. Весь день Маргарет (жена) и Джейн (дочь капитана) провели на земле в палатке рядом со мной. Джеймс (сын) лежал в другой моей палатке под столом, когда шестифунтовое ядро разнесло столешницу, и щепки вонзились ему в лицо. По окончании обстрела офицеры подошли к нашим палаткам, ожидая, что найдут нас мертвыми. Я сказал, что если снова будет атака, мы все должны укрыться в траншее. Маргарет поднялась, оделась, и начала помогать одеваться мне. Я едва успел натянуть брюки, как вновь начался обстрел. Маргарет с детьми немедленно побежали в траншею, а меня в нее отнесли. Там лежа и сидя мы провели весь день. Огонь не прекращался пока не село солнце. Дети сильно проголодались. Джейн сказала, что в палатке остался кусок говядины и что она может за ним сбегать, но мы ей не позволили, боясь, что ее убьют. Тем не менее, она побежала и принесла мясо. Эту ночь мы провели в траншее ".
Смит и его люди провели в осаде двадцать шесть наполненных тревогой и неуверенностью дней. Правда, несмотря на периодические обстрелы, главным противником британцев были не треккеры (хотя после прибытия Мокке их численность возросла до шестисот бойцов), а угроза голода и болезней. 1-го июня бурывеликодушно разрешили женщинам и детям перебраться на "Мазеппу", стоявшую в заливе. Предложение было с благодарностью принято и двадцать восемь человек перешли на борт корабл. Через несколько дней команда потихоньку снялась с якоря и шхуна, осыпаемая мушкетными пулями, устремилась в открытое море. На борту было очень мало провизии, но это уже другая история...
К третьей неделе июня британцы насчитали 651 ядро, упавшее в их возведенное на скорую руку укрепление. Осажденные пребывали в жалком состоянии. 26 из них были ранены, люди получали половинную норму галет и десять унций (около трехсот грамм) лошадиного мяса в день. 25-го июня майор Смит считал себя счастливчиком, подстрелив на завтрак ворону.
Но избавление было рядом. В тот же день за баром появилась "Конх", а за ней по пятам "Саутгемптон", посеявший в рядах буров уныние грозным бортовым залпом. Наведенные на берег жерла орудий позволили "Конх" и четырем шлюпкам с десантом беспрепятственно войти в бухту. Преториус понял, что игра проиграна и сразу же снял осаду.
Последующие события тянулись вяло, словно в замедленном кино. Неторопливый характер консультаций и переговоров, решавших судьбу Наталя, можно легко понять, если принять во внимание отсутствие четкой позиции Колониального Офиса в отношении новой республики. Напьер не мог прийти к окончательному соглашению с бурами до получения определенных инструкций из Уайт-Холла. Они подоспели лишь через шесть месяцев со дня отправки запроса в Лондон. К тому же, необходимость в спешке отпала. За долгие месяцы ожидания, тянувшиеся с момента повторной оккупации Дурбана, республика Наталия расползлась на части, как кусок мокрой бумаги.
Питермаритцбургский Фолксраад потерял самообладание. Буры понимали, что их коммандо не сможет сдержать англичан, а Мпанде, поняв, в какую сторону дует ветер, принялся искать пути сближения с британцами и интенсивно наводить справки, может ли он, в случае войны с бурами, надеяться на поддержку "красных мундиров".
Как обычно, женщины треккеров оказались тверже мужчин - членов правительства. Одна из них - миссис Смит, пользовавшаяся всеобщим уважением жена Эразмуса Смита, долгие годы державшая в узде своего мужа, привела женскую депутацию к британскому представителю и, сопровождая свое выступление шумом и угрозами, заявила, что вместе со своими компаньонками скорее уйдет босой через Дранкенсберг, чем согласиться на его условия. К сожалению, решимость жен не смогла воодушевить мужскую половину наталианцев, и уже 15-го июля Фолксраад, взамен на амнистию, формально предложил передать республику под покровительство Британской Короны. Какое-то время натальские треккеры в Питермаритцбурге по инерции продолжали сами решать свои дела, но теперь они находились под неусыпным присмотром британцев, а Уайт-Холл презрительно отмахивался от страдальческих воззваний раскаявшихся в своем скоропалительном решении треккеров.
Наконец 12-го декабря 1842 года британский Кабинет Министров принял окончательное решение об аннексии Наталя, и в мае следующего года Напьер провозгласил эту территорию британской колонией. Следующей прокламацией Наталь аннексировался уже как округ Капской Колонии, управляемый вице-губернатором. Размером новая колония значительно уступала республике Наталия. К юго-западу, за Умзимкулу большой участок территории был переуступлен пондо, кроме того, от сюзеренитета освобождались зулусы. Таким образом, Мпанде с удовольствием обнаружил, что является суверенным правителем земель за Тугелой и Буффало-Ривер. В Питермаритцбурге обосновался британский гарнизон. Но окончательно надежды буров на независимость умерли, когда делегация, встречавшая Смеллекампа в Лоренцо-Маркес, вернулась с безрадостной новостью, что Голландия не имеет намерения поддерживать треккеров.
В декабре 1845 года, после прибытия в Питермаритцбург вице-губернатора Мартина Уэста, республика Наталия формально прекратила свое существование. Горький конец - через много лет после начала Исхода, после всех невзгод, лишений и подвигов, Фараон в лице британской администрации все-таки настиг и пленил треккеров.
Но многие из них отказались вернуться в подданство Британской Империи. Семья за семьей буры уходили от контакта с британцами, концентрируясь в округе Веенен, словно пытаясь найти моральную опору в тех местах, где более всего страдали. Затем их поскрипывающие на ухабах вагоны потянулись по Дракенсбергским проходам во все еще свободный Верхний Вельд. По тем самым проходам, которыми пять лет тому назад эти люди спускались в Наталь, окрыленные радостным ожиданием новой счастливой жизни. "Масса людей, - предупреждал майор Смит сэра Джорджа Напьера, - решительно настроены не подчиняться британскому правлению и уйти вглубь страны, стремясь оставаться вне нашей досягаемости". Он был абсолютно прав. За эти годы треккеры, несомненно, стали другими. Мученическая смерть Пита Ретифа, ужас Блоукрантца, самоотверженность Мартинуса Остхейзена, трагическая гибель Уйса в бою у Италени, победы на Блад-Ривер и у Конгеллы, ежегодно возобновляемый обет с Господом - в конце концов, спаяли буров в единый народ. События последнего десятилетия очаровали и увлекли треккеров, породив таинственную атмосферу чего-то высокого и манящего. Реальные деяния превратились в легенды, определявшие и выражавшие какую-то мистическую, смутно-объяснимую истину, невыразимую иным способом.
Но, кроме неприятия чужеземного правления и желания жить на свободе по собственным правилам, была еще одна причина, побудившая треккеров к исходу из Наталя (на так называемый "Второй Трек"). Этой причиной стало частичное разочарование в казалось изобильной стране. Сочные пастбища Наталя на деле были менее продуктивны, чем ожидалось, скот плодился на них не так хорошо, как на пастбищах Верхнего Вельда, а овец поражала какая-то неизвестная болезнь. В итоге треккеры вновь загрузили свои нехитрые пожитки в громадные вагоны, и Великий Трек возобновился. Тонкая струйка натальских эмигрантов постепенно превратилась в непрерывный поток, а центр треккерской активности вернулся на вотчину Потгитера - в Верхний Вельд.
Андрис Преториус оставался в Натале дольше других соотечественников. Он с большой неохотой думал о перспективе расставания с великолепной фермой у Веенена и необходимости переселения в страну, где правил его могущественный соперник Потгитер. Преториуса все еще не покидала надежда добиться от британцев более приемлемых условий аннексии. В сентябре 1847 года, преодолев более 1000 километров, он прибыл в Грэхэмстаун, надеясь изложить свои соображения Капскому губернатору сэру Генри Поттингеру. Преториус считал, что еще есть время и возможность прийти в Натале к взаимопониманию и предотвратить окончательный исход буров в Верхний Вельд.
Но Поттингер отказался даже встретиться с Преториусом, являя нам пример мелочного соблюдения бюрократических формальностей, изменивших ход национальной истории. Поттингер настаивал, чтобы Преториус представил ему свои соображения письменно, считая, что "не может посвящать время личным встречам" и, кроме того, у него "есть правило, доказанное всей длинной публичной жизнью, что письменное общение предпочтительнее, поскольку полностью устраняет взаимное непонимание". Преториус счел подобное отношение оскорбительным и вернулся домой сгорая от гнева и жажды мести. После этого он окончательно решился покинуть Наталь и эмигрировать в Верхний Вельд. С ним ушли почти все африканеры, еще остававшиеся в новой колонии.
Именно в этот момент сэр Гарри Смит сменил Поттингера в должности губернатора Капа. По предыдущей службе в Южной Африке он лично знал многих вуртреккеров, буры ему нравились, а многие из них испытывали к нему взаимную симпатию. Смит поспешил к Дракенсбергу, пытаясь в последний момент остановить Второй Трек. Здесь он встретился с бурами, пообещал им репарации и смог уговорить некоторых из них вернуться в Наталь. Но подавляющее большинство все-таки продолжили восхождение по дракенсбергским проходам. Их положение потрясло сэра Гарри до глубины души. Оставленные им строки наилучшим образом иллюстрируют характер людей, способных ради свободы пойти на любые жертвы. "В момент моего прибытия к подножью Дракенсберга, - пишет Смит, - я был ошеломлен, увидев, что почти все население, за малым исключением, поднялось в Трек! Эти семьи пребывали в жалком, полунищенском состоянии, равного которому я ранее не встречал, не считая сцен, имевших место при вторжении Массена в Португалию, когда все население театра военных действий покинуло свои дома и бежало. Мое сердце разрывалось на части. Я собрал всех мужчин через мистера Преториуса - проницательного, благоразумного человека. Он недавно посетил Колонию, чтобы изложить причины недовольства своих соотечественников Губернатору, который отказал ему в аудиенции. Вернувшись после столь длительного путешествия, мистер Преториус присоединился к Треку, поступив как гордый человек, переживший незаслуженное оскорбление. На этой встрече я чувствовал себя будто в собственной семье. Я выслушал различнейшие сетования и жалобы. Одни я считаю вполне обоснованными, другие - надуманными, но все присутствовавшие страстно желали проявления доверия и великодушия со стороны правительства. Я использовал все свое влияние, убеждая их задержаться хоть на какое-то время, на что они согласились. На встрече присутствовало 300-400 отцов больших семейств, и, слушая об их горестях, я видел пролитых слез больше, чем мог вынести. Многие из них восклицали: "друг наш, полковник Смит, мы жили мирно с правительством, которому подчинялись, но наша лояльность оказалась под подозрением, наши земли урезаны или отобраны, нам даже запретили их покупать. На нашей земле селятся кафры и смешиваются с нами. По этим причинам мы покинули наши дома, наши урожаи на полях и ломящиеся от фруктов сады, которые мы вырастили собственными руками. Теперь мы ищем дом в пустыне".
Жизнь подтвердила мнение Хендрика Потгитера касательно бесперспективности Наталя для поселения, но натальские буры могли утешиться мыслью, что там, за крутыми склонами Дракенсберга их по-прежнему ждут бесконечные просторы Верхнего Вельда.