И показала на родимое пятнышко на крохотном плече, похожее то ли на отпечаток пальца, то ли на след поцелуя маленьких губ.
В усугубленье беды, девчушка родилась под растущим месяцем в три четверти - а, значит, её седьмая полночь приходилась на полную луну, при свете которой серые соседи танцуют за порогами домов, подглядывают в окна и бросают в трубы сухие листья.
На шестой день позвали Ринату. Заплаканная мать боязливо протянула девочку, которую, после предупрежденья бабки, не спускала с рук ни на минуту, только изредка меняясь с мужем.
Его Рината хорошо знала: деревенский кузнец, он порой делал для неё тонкие железные вещи - иголки да острые ножи, без которых знахарке никак.
Рината приняла лёгонького, тёплого ребёнка и поглядела на него. За неполную неделю личико новорожденной разгладилось и округлилось, волосы зашелковились, глазки широко раскрылись, а ротик сложился в полуулыбку.
- Плачет много? - спросила Рината.
- Совсем почти не плачет, - прошептала мать. - Улыбается, ест да спит. Солнышко, а не дочка...
Она не хуже Ринаты знала: чем краше и лучше младенчик, тем сложнее будет его устеречь на седьмую полночь. А тут - всё одно к одному!
И, не выдержав страха, женщина тихо заплакала, утирая слёзы пелёнкой.
Муж, хмурый и серьёзный, спросил Ринату:
- Одна будешь справляться, или ещё кого позвать в помощь?
- Одна, - ответила Рината. - Или не слышал поговорку про семь нянек и дитя без глазу?
- А я? - спросила мать.
- В соседней комнате, - твёрдо сказала Рината. - При колыбельке ночью никого, кроме меня, быть не должно.
Муж замялся. Ринате он верил, конечно... а всё же, материнские руки не вернее ли будут? Женщина переводила взгляд с мужа на дочку, не зная, что сказать, только в тёмных её глазах стояли слёзы. Девочка тихо лежала на руках молодой знахарки, хлопая ресницами.
Рината ждала.
- А кормить дитя как же?
- Покормить принесу, - сжалилась Рината. - Но, пока сама из комнаты не выйду, порога не переступать, что бы вы ни слышали.
- Согласны, - решился кузнец за обоих.
Приобнял жену за плечи и с тяжким вздохом сказал:
- Всё сделаем, как ты велишь. Только убереги.
Перед закатом Рината обошла дом кругом, щедро засыпая собственные следы сушёным вьюнком и цветками примулы. Потом, с помощью молодого отца, подвесила над дверью скрещенные ветви рябины. Ожерелье из сушёных рябиновых ягод Рината надела на шею матери, остро жалея о том, что до августа, поры свежих гроздей, ещё далеко.
Заплела дверцу печи и оконные ставни той комнаты, где стояла колыбелька, красной шерстяной нитью. Браслет из тех же нитей навязала на ручку ребёнка.
Дом кузнеца, как водится, стоял поодаль от прочих - тоже нехорошо, мельком подумалось Ринате. Посреди деревни ей было бы куда спокойнее, чем здесь. Хоть и близко от дороги, и деревня вот она, за поворотом, рукой подать - но к забору подступает терновник и в окне колышутся вершины деревьев.
Ужинать сели после того, как солнце скрылось за краем неба, но до сумерек было ещё далеко: летний вечер долог и светел. Восток едва начал наливаться густой синевой, а на западе гасли последние отсветы заката, когда у дверей постучали. Мать вздрогнула, тут же крепче подхватив младенца. Хозяин поднялся навстречу нежданным гостям.
На пороге стояла женщина.
Полная, средних лет, одетая так, как одеваются все местные хозяйки, выходя из дома в люди. Подол юбки щедро осыпала дорожная пыль. Двое детей, мальчик лет восьми и девочка, двумя-тремя годами младше, тихо стояли рядом.
- Счастья вам, добрые хозяева! - поздоровалась женщина, трудно переводя дыхание. Лицо её было бледно, волосы на висках слиплись от пота. - Пустите переночевать?..
Отец искоса глянул на Ринату, та качнула головой. Он повернулся к стоящей за порогом женщине:
- Простите. У нас сегодня дочке семь дней. Не сможем мы вас приютить, поищите другой ночлег.
Женщина снова вздохнула, устало проводя рукой по лбу. На лице осталась грязная полоса. Девочка, державшаяся за её руку, тихо захныкала.
- Идти не может, - пояснила нежданная гостья, - ножку подвернула. Уж несла её, несла, сил нет. Из города мы идём, с ярмарки, думали, домой к ночи добраться, а вот же...
Теперь на Ринату смотрели оба, кузнец и его жена. Она понимала, что не по-людски это: выгонять на ночь глядя мать с малыми детьми, одного из которых к тому же надо нести на руках! А ведь другого ночлега они могут и не найти: вот-вот стемнеет, а ночью, да ещё в полнолунье, никто в здешних местах чужим дверей не откроет.
Рината рассматривала гостей. Всё в женщине, от мозолей на руках до заплат на рубашке, говорило о правдивости рассказанной истории, но Рината чувствовала, как внутри звенит колокольчик тревоги.
Уж больно неладно всё складывалось.
Женщина, держа за руки детей, стояла на крыльце, ожидая слов Ринаты. За время разговора она ни на шаг не приблизилась к дверям - из почтения к хозяевам дома? Или мешали ветки рябины, висящие над порогом?
- Как знаете, - проговорила Рината. - Но в дом я чужих сегодня звать не дам. Пусть на дворе ночуют.
- Мы и на дворе согласны, - заторопилась гостья, посветлев лицом.
- Нет, - возразил кузнец. - Не дело это, больному ребёнку под открытым небом спать. Отведу вас к сестре, в деревню, тут рядом. И дочку твою на руках понесу, а то, вижу, ты с ног валишься.
Хозяйка, передав младенца Ринате, вынесла благодарным гостям на двор что осталось от ужина. Рината подошла к её мужу.
- Надеюсь, у твоей сестры найдётся место и для тебя, - сказала она, - потому что до темноты вам никак не успеть, а после, уж прости, на порог я тебя не пущу. И упрашивать меня ты не станешь, если тебе дорог твой ребёнок.
- Так что же, - спросил он, - ты не знаешь способа отличить ведьмачий морок от живого человека?
- Если бы такой способ был, - отвечала Рината, - я бы его, верно, знала. Сплетни врут, у серых соседей нет ни поросячьих хвостов, ни козлиных копыт, ни полых затылков. У некоторых есть даже тени. Случись так, что кто-то придёт в твоём облике - ни я, ни твоя жена не заметим подмены. Поэтому, прошу тебя, не возвращайся до утра, если уж уходишь.
Кузнец кивнул, признавая её правоту: как ни страшно было оставлять жену одну, но выхода не было.
***
Зажгли свечи. Рината в последний раз проверила наговоренные узелки и попросила молодую мать:
- Давай дочку.
Поколебавшись, добавила:
- И не бойся. Попробуй поспать. Ни в коем случае не входи в комнату с колыбелькой, неважно, что тебе привидится.
- Поняла, - ответила мать.
Последний раз поцеловала девочку - и отдала Ринате.
Затворив дверь, Рината присела на деревянную скамью, покачивая ребёнка. Та спала. "Солнышко, а не дочка" - вспомнила Рината слова матери, и мысленно согласилась с ними. За такими младенцами ухаживать только в радость.
За стеной тихо напевала мать девочки - должно быть, сидела за шитьём. В печке трещал огонь. Ухнула сова, далеко, в лесу. Рината поняла, что прислушивается и попеняла себе: пустое.
По ногам дохнуло холодом, Рината вздрогнула. Наверное, где-то открылась дверь. Странно, вечером воздух был теплее парного молока, неужели погода поменялась так скоро? Окно закрыто ставнями, в узкую щель ничего толком не разобрать. Рината пригляделась, пытаясь понять, там, снаружи, по-прежнему ясно или небо заволокло тучами.
И застыла, глядя на морозные узоры, на глазах расцветающие на окне. Из углов потянулись, разрастаясь, белые лапы инея. По полу струилась позёмка.
Ринату заколотила дрожь. Она потянулась в колыбель за одеялком, укрыть ребёнка, чтобы та не замёрзла.
Колыбель доверху полна была снега - плотного, слежавшегося, словно принесённого сюда, в июнь, внезапно обернувшийся декабрём, из самого сердца мёртвого, пронизанного ветром леса.
Ребёнок завозился во сне, щёчки покраснели от холода. Дыхание Ринаты вырывалось изо рта клубами пара.
Нет способа отличить морок от реальности. Если мороз Ринате мерещится, делать ничего не нужно, только подождать, и наваждение рассеется. Но ведь серые соседи дружат с зимней стужей и вполне могут наслать настоящий холод - что тогда делать знахарке? Если она ошибётся, то утром родители откроют дверь и найдут насмерть замёрзших Ринату и младенца.
Рината встала и подошла к печке, в которой, как ей помнилось, пять минут назад трещали дрова. Печь была холодна, как лёд, и прикосновение к ней обожгло ладонь Ринаты. Рядом лежали поленья, можно разжечь огонь снова - и хоть немного согреться. Рината дёрнула дверцу, и её пальцы нащупали красную нить, опушенную инеем, нить, которую она сама навязала сюда совсем недавно.
Рината тряхнула головой, возвращая ясность мыслям. Печь не могла остыть так скоро. И снег в колыбель подбросить было неоткуда, даже если все зимние духи разом слетелись бы к этому дому и расселись под окнами.
Медленно, на ногах, плохо гнущихся от сковывающего движения холода, Рината вернулась и села на скамью.
Закрыла глаза и, покрепче прижав к себе тёплый, безмятежно сопящий свёрток, стала ждать, когда спадёт морок.
***
- Дай мне мою девочку, - попросила женщина. - Ты давно несёшь её и устал, а я отдохнула.
Кузнец без возражений передал ей ребёнка: он, в самом деле, успел устать.
- Далеко ли ещё до дома твоей сестры, добрый кузнец?
- Совсем близко. За поворотом будет старый вяз, а за ним...
Он почувствовал за спиной пустоту, обернулся, остановившись на полуслове, и никого не увидел.
Только где-то далеко, словно за холмом или под ним, раздался тихий смешок.
Кузнец повернулся и побежал назад - пусть знахарка его не пустит, пусть - но он сейчас нужен там, раз его попытались увести!
Тропинка вильнула и нырнула в лощину, в густые заросли орешника.
Мужчина замедлил шаги и остановился. Эта лощина была ему смутно знакома: она находилась далеко в стороне от той дороги, по которой кузнец шёл сегодня вечером. Как он мог тут оказаться?
Надо бежать домой. Скорее.
Вот только - куда бежать?
***
Негромко скрежетнуло, потом ещё раз. Рината открыла глаза. Было тепло, догорающая печь потрескивала поленьями. Она перевела дыхание.
Снова скрип.
Дрогнул огонёк свечи, всплеснулись тени. Рината почувствовала, как качнулся пол под ногами. Заскрипело теперь уже со всех сторон, стены выгнулись вовнутрь, словно кто-то огромный сгрёб домик и сжал его в кулаке, силясь раздавить.
Не выдержав напора, лопнул ставень, разлетевшись щепками, и оборванная сторожевая нить отозвалась в ушах Ринаты пронзительным звоном.
Лунный свет пролился в комнату, растёкся серебряной дорожкой по полу.
Один из углов комнаты поехал вверх: должно быть, тот великан, что тряс дом, собрался его поднять. С грохотом упал стол, кувшин с водой, стоявший на нём, разбился, брызнув осколками. Колыбель свалилась на бок и покатилась к печке. Лавка раскачивалась и подпрыгивала, а Рината не могла даже держаться за неё, руки были заняты ребёнком.
Если она упадёт, она может случайно уронить девочку.
Рината обхватила скамейку ногами, чувствуя себя сидящей на спине дикой лошади. Всё вокруг ходило ходуном, Рината поняла, что соскальзывает, попыталась ухватиться одной рукой, не удержалась - и полетела вниз, падая на пол почти ничком, помня только о том, что ни в коем случае нельзя разжать второй руки.
... Она очнулась на полу - просто поняла, что больше не падает невесть куда, а сидит, привалившись спиной к стене. Голова кружилась. Перевёрнутая лавка валялась рядом. Ставни разбиты, луна заливает неподвижную комнату. Колыбель и впрямь оказалась лежащей на боку, ближе к печи. Зато стол стоял, как ни в чём не бывало, и на нём - целёхонький кувшин. Огарок свечи потух, пустив к потолку сизую струйку дыма.
Занемевшая рука Ринаты накрепко прижимала к боку спящую девочку.
***
Кузнец остановился, споткнувшись о камень, невесть откуда подвернувшийся под ноги. Луна сияла в небе, яркая и безупречно круглая, вокруг казалось светло, как днём - вот только дорога тонула в густых тенях, теряясь между деревьев, петляла и исчезала где-то впереди, в холмах.
За камнем тропа разделялась на три... нет, на четыре. Кузнец потряс головой, пересчитал ещё раз. Пять тропинок уводили в разные стороны.
Он сел на камень и переобулся, надев на правую ногу башмак с левой, и наоборот. Вывернул куртку наизнанку, натянул, путаясь в рукавах.
Посмотрел вперёд ещё раз. Тропинок по-прежнему было пять. Кузнец выбрал среднюю и поспешил по ней.
Тропинка юркнула сначала вправо, потом влево - и, словно сжалившись, вдруг уткнулась в ту самую дорогу, с которой путник сбился дюжину минут назад. Вывела под старый вяз, где кузнец обернулся и увидел, что его спутники исчезли.
Он вздохнул, расправил плечи, развернулся и заторопился по знакомому пути, в сторону дома.
***
Ночь близилась к середине. В доме и за окнами стояла тишина, деревья замерли в безветрии, ни одна птица не пела.
Рината почувствовала, что её клонит в сон. Веки понемногу тяжелели, мысли потекли медленнее. Окружающее безмолвие казалась густым и вязким, как патока, оно липло к ушам и нагоняло дремоту. Рината встала: надо выпить воды, чтобы в голове прояснилось.
Она подошла к столу, взялась за кувшин и поднесла к губам.
Тень от кувшина осталась на месте. Рината моргнула. Тень сжалась, обретая плотность и форму, вытянулась - и пробежалась по столу, с негромким шорохом переставляя отросшие когтистые лапки.
Перед Ринатой сидела крыса, серая и длиннохвостая, рассматривала девушку, задрав мордочку. На крысиную голову, на манер шапочки, был надет цветок наперстянки.
- Отдай младенца, Рината, - проговорила крыса.
- Уходи, - ответила Рината, порадовавшись, что смогла спокойно отпить из кувшина и поставить его на место. - Не дам.
- Чего ты хочешь взамен?
Рината не стала отвечать, шагнула назад и уселась на лавку, не спуская глаз с незваной гостьи.
- Золота? - предположила крыса.
Она подошла к краю стола, волоча за собой хвост.
- Много золота, Рината. Сколько и не снилось деревенской знахарке.
Крыса поднялась на задние лапки, толкнула передними кувшин - тот свалился на бок, из него потоком хлынула вода.
Нет.
Воды в кувшине больше не было.
С тяжёлым стуком из него падали золотые монеты, сверкающие в лунном свете. Подпрыгивая, катились по полу.
Крыса соскочила со стола, обогнула быстро растущую груду золота и подбежала к Ринате:
- Посмотри. Разве один-единственный ребёнок не стоит таких денег? Ты больше никогда и ни в чём не будешь нуждаться, только отдай её нам.
Глухо звенели монеты.
Крыса встала на задние лапки и потянула передние к ребёнку.
Рината оттолкнула её ногой:
- Убирайся.
- Рината, глупая девчонка, - захихикала крыса, отскакивая в сторону. - Тебе мало золота? Чего же ты хочешь? Знаний, которые сделают тебя из простой знахарки настоящей ведуньей? Или, может, у тебя есть тайные желания? Ты ведь знаешь, что в наших силах заставить их сбыться!
- Убирайся прочь! - и Рината швырнула в крысу подвернувшимся под руку гребнем.
Крыса, снова захихикав, увернулась.
- Глупая девчонка, - повторила она, - соглашайся, пока не поздно. Если мы сумеем украсть младенца без твоего ведома, ты не получишь ничего - и будешь локти кусать!
Крыса ещё раз обежала вокруг кучи золота, скользнула в угол и исчезла.
Груда монет дрогнула, провалилась сама в себя и растаяла.
На полу осталось растекшееся пятно от пролитой воды.
Недовольно хныкнул во сне ребёнок, и Рината, опомнившись, разжала руки: она слишком крепко прижала к себе девочку.
На дорожку лунного света на полу комнаты упала тень. Девушка подняла глаза.
- Привет тебе, Рината, - голос женщины, стоявшей снаружи дома, у окна, был звонким и чистым, как плеск лесного ручья. - Подойди ко мне, дай на тебя посмотреть.
Рината сидела - молча, не двигаясь. Женщина, с головы до ног закутанная в серый плащ, подняла руку и поманила к себе.
- Ну же, - позвала она снова. - Неужели ты меня боишься?
Молодая знахарка встала с лавки и осторожно, опасливо ступая, подошла к окну.
- И тебе привет, - сказала она. - Я бы предложила тебе напиться, как положено по обычаю, но один из твоих слуг опрокинул кувшин и пролил всю воду.
- Ты хорошо помнишь наши обычаи, - отозвалась женщина. - Так сделай то, что они велят. Отдай мне ребёнка, которого ты держишь на руках. Девочку, что носит на левом плече нашу метку.
- Прости, - покачала головой Рината, - не отдам.
- Почему же? - спросила женщина. - Разве ей плохо будет у нас? Она будет спать на шёлке, есть на золоте!
- Её дом здесь.
- Она слишком мала для того чтобы понять, где её дом. Пройдёт год-другой, и девочка будет счастлива, много счастливее, чем тут. Ты ведь помнишь, каково это, Рината? Скажи: разве тебе плохо было у нас?
Рината не отвечала.
- Я часто вспоминала тебя, - женщина шагнула вперёд, вглядываясь в лицо Ринаты. - Ты была прелестным ребёнком, и мы все скучали по тебе. А ты - ты скучала, Рината? Я помню, ты так плакала, когда твоя мать уводила тебя из-под холма...
- Вы ни разу не навестили меня, - ответила Рината, отступая вглубь комнаты. - Никто из вас ни разу не навестил меня здесь, после того, как меня забрали.
- Мы не могли, - в голосе женщины слышалась искренняя печаль. - Мы дали твоей матери слово, что никто из нас больше не приблизится к тебе. Ты простишь нас? Поверь, я пришла бы, если бы могла.
- Я понимаю, - ответила Рината после долгого молчания.
- Скажи, - мягко спросила та, что стояла за окном. - Тебе хотелось бы вернуться?
Рината глубоко вздохнула:
- Нет, - она очень надеялась, что это слово прозвучало уверенно.
- Подумай, дитя моё. Ты выросла, и договор с твоей матерью давно истёк. Наша страна открыта для тебя, если ты только захочешь вернуться.
- Уходи, - попросила Рината.
Серая гостья негромко засмеялась.
- Подумай, Рината, - повторила она. - До утра ещё есть время. Если ты согласишься, мы заберём с собой и тебя, и младенца.
Женщина в последний раз пристально поглядела на Ринату - и направилась прочь от дома, к зарослям терновника на краю двора, подметая плащом землю. Там обернулась и звонко крикнула:
- И её, и тебя, Рината! Только скажи - да!
И пропала. С вершины дуба громко ухнула сова.
Разбуженная шумом девочка завозилась, захныкала, ворочаясь в пелёнках.
- Тише, тише, - прошептала Рината, не отводя взгляда от того места, где исчезла женщина.
Девочка не унималась, беспокойно вертела головой и открывала ротик.
Она, должно быть, голодна, поняла Рината.
Отвернулась от окна и направилась в хозяйскую спальню.
За дверью было тихо - тревоги и страхи за дочку и мужа не смогли побороть усталости молодой матери. Женщина спала, положив руку под голову, улыбаясь во сне. Рината тронула её за плечо:
- Я принесла ребёнка, её пора кормить.
Жена кузница сонно кивнула, открывая глаза, и приняла дочку.
Рината отвела взгляд. За окном по-прежнему было темно, но звёзды начинали бледнеть - в июне короткие ночи. Скоро утро. Под чмоканье и сопение ребёнка Рината думала о том, что сказала серая гостья.
Думала о себе.
... Когда её забирали, она, действительно, рыдала и цеплялась за тех, кого помнила с рождения и до семи лет. И не хотела, так не хотела идти с худой темноволосой женщиной, из глаз которой безостановочно катились слёзы. А после, уже дома, она часами сидела, забившись в угол, отказываясь разговаривать с той, кого не хотела назвать матерью.
Выливала на пол приготовленную для неё еду. Рвала и пачкала платья.
Только потом, много времени спустя, она узнала, что за те семь лет, что она, Рината, провела у серых соседей, её мать натерпелась такого, что рваное платье и еда, размазанная по полу, сходили за счастье.
Вместо новорожденного младенца матери Ринаты оставили подменыша - капризное, уродливое и злое создание. Старая знахарка велела: ухаживать, как за собственным ребёнком - и через семь лет идти на поклон к серым соседям с просьбой вернуть украденное дитя.
Мать Ринаты сделала это. Семь лет она ухаживала за существом, единственной целью которого было причинить тем, кто о нём заботился, как можно больше несчастий и бед.
Рината, после того как сама стала знахаркой, повидала подменышей - и ужасалась, представляя, чего стоили её матери эти годы.
... Первые месяцы она всей душой мечтала вернуться назад, к привычным играм, чудесным забавам и роскоши. Потом, когда поняла, что та жизнь потеряна навсегда, впала в отчаяние - и возненавидела мать, виновницу своей утраты. Немало времени понадобилось для того, чтобы ненависть уступила место привязанности.
И лишь совсем недавно, уже взрослая, Рината смогла почувствовать к матери нежность и благодарность - после того, как поняла, насколько же сильно та любила свою дочь все эти годы.
Любила так, как не умеет любить серый народец из-под холмов.
Хотела ли она теперь вернуться? Спать на шёлке, есть на золоте?
Нет. Никогда.
- Возьми, она поела.
Рината очнулась. Девочка больше не сопела, мать протягивала её Ринате. Молодая знахарка подошла к кровати и замерла.
... Улыбаясь, полусонная женщина держала на руках аккуратно, заботливо спелёнатое деревянное поленце с грубо вырезанным детским личиком.
Рот куклы кривился в ухмылке.
По кровати раскатились сухие ягоды рябины - должно быть, неловко повернувшись во сне, жена кузнеца порвала ожерелье.
За один миг между ударами сердца Рината поняла: если сейчас она закричит, и мать поймёт, что произошло, подмен станет свершившейся неизбежностью.
За окном прошелестел сухой, холодный смех.
Это ветер, твёрдо сказала себе Рината. Это всего лишь ветер.
Недрогнувшими руками она взяла свёрток, кивнула и сказала:
- Всё в порядке. Спи. До утра ещё есть время.
Мать повернулась к стенке и успокоено закрыла глаза.
Рината прошла в комнату, где стояла колыбелька, и плотно прикрыла за собой дверь. Развернула пелёнки, достала поленце. Расплела дверцу печи, отбросив ненужную больше нитку. Прогоревшие дрова едва тлели. Рината подбросила ещё.
И на кучу горячих углей, на самый верх, положила грубо тесаный кусок дерева с вырезанным подобием рожицы ребёнка с кривой ухмылкой.
Полыхнуло так, что она отшатнулась от дверцы. Посыпались искры, разлетелись по полу. Густой дым повалил из печи.
***
Кузнец, сбивший ноги в метаниях между холмами, стоял, переводя дыхание, под трижды проклятым вязом, отмечавшим середину пути между его домом и деревней.
Он возвращался сюда уже в шестой раз - а, может, и в седьмой, немудрено было сбиться. Словно заговорённые, тропинки сжимались и растягивались под его ногами, поляны и холмы играли в чехарду, выводя путника в самые неожиданные места. И, раз за разом, за очередным поворотом перед ним вырастал старый вяз.
Из-под корней дерева раздался тоненький голос:
- Кузнец, кузнец! Посмотри-ка, твой дом горит! - и голосок перешёл в хихиканье.