Шакалипи : другие произведения.

Николай Гумилёв "Змей": вайшнавские мотивы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Стихотворение "Змей" Николая Гумилёва с точки зрения вайшнавизма

   Как-то получается, что многое в творчестве Николая Гумилёва оказывается созвучно событиям в моей жизни. О чём-то писал (например о его стихотворении "Северный раджа" и свершившемся в то время моему обращению к вайшнавизму
   http://zhurnal.lib.ru/editors/editors/t/tkachenko_k_n/gumilevkrishna.shtml
  ), что-то является глубоко личным, интимным.
  
   Недавно приобретённый диск песен группы "Мельница" заставил вспомнить об одной неожиданной параллели, которая некогда поразила меня. На диске две песни на стихи Гумилёва (я замечаю что поклонники его объявляются в самых неожиданных местах), одна из них - на стихотворение "Змей".
  
  
   Ах, иначе в былые года
   Колдовала земля с небесами,
   Дива дивные зрелись тогда,
   Чуда чудные деялись сами...
  
   Позабыв Золотую Орду,
   Пестрый грохот равнины китайской,
   Змей крылатый в пустынном саду
   Часто прятался полночью майской.
  
   Только девушки видеть луну
   Выходили походкою статной, -
   Он подхватывал быстро одну,
   И взмывал, и стремился обратно.
  
   Как сверкал, как слепил и горел
   Медный панцирь под хищной луною,
   Как серебряным звоном летел
   Мерный клекот над Русью лесною:
  
   "Я красавиц таких, лебедей
   С белизною такою молочной,
   Не встречал никогда и нигде,
   Ни в заморской стране, ни в восточной.
  
   Но еще ни одна не была
   Во дворце моем пышном, в Лагоре:
   Умирают в пути, и тела
   Я бросаю в Каспийское Море.
  
   Спать на дне, средь чудовищ морских,
   Почему им, безумным, дороже,
   Чем в могучих объятьях моих
   На торжественном княжеском ложе?
  
   И порой мне завидна судьба
   Парня с белой пастушеской дудкой
   На лугу, где девичья гурьба
   Так довольна его прибауткой".
  
   Эти крики заслышав, Вольга
   Выходил и поглядывал хмуро,
   Надевал тетиву на рога
   Беловежского старого тура.
  
   Я уже отмечал ранее, что в творчестве Николая Гумилёва проявляются образы и мотивы, которые не могут быть объяснены его биографией, образом жизни, кругом знакомых и интересов. Поэт словно пифия начинает изрекать нечто, что внушает ему Иное, высшее по отношению к нему. А поэт добровольно умаляется до участи глашатая, отводя себе скромную участь виршеплёта, который вмещает непонятное ему самому видение в знакомую систему образов, в размер стиха и в рифму.
   Впрочем, поэт только тогда поэт, когда говорит не от себя, а через себя.
  
   Так и в этом стихотворении.
   Оно, вроде бы, привычно и лубочно, этакая стилизация с лукавинкой, в которой тонкий ценитель высокого стиля русского языка намеренно переходит на напевный народный говорок. Змей и белоснежные девы с лебединой походкой принадлежат народной традиции - чтоб было "покрасивше" и "пожалостнее". Для "жалости" - утопление несчастной девы, которая не переносит разлуки с милым. Мол, не прельщают её, сердешную, материальные блага, высокое социальное положение и ярко выраженное "либидо" нового сексуального партнёра. Сейчас бы нам пришёл бы на ум очередной сериал, в котором действуют похожие персонажи (не в смысле видовой принадлежности к летающим пресмыкающимся с органом речи - а по характерам и сюжетным коллизиям). Дореволюционная Россия с успехом заменяла сериальные страсти жалостливыми песнями, книжками и рассказами о несчастной любви, о коварных изменщиках и постылых старых мужьях, роковых неведомых красавцах, столетнем ожидании и тому подобному. Половозрелые девицы и женщины глубоко бальзаковского возраста имели все возможности пригорюниться и всплакнуть о тяжкой женской доли в кругу отзывчивых товарок. Надо отметить - в песнях наших пра-пра-бабок вопрос о выборе между "Любовью" (с большой буквы в начале и томным вздохом в конце) и выгодой решался однозначно и оптимистично - камнем в омут в том случае, если "Любови" не было. Хм...Сейчас, для реализации собственных гламурных чаяний, тусовка малолеток сама бы в полном составе запрыгнула на Змея, стоит ему только объявить свои условия контракта и объявить о начале кастинга. Вот нонче Змеи и не залетают к нам...
   "О времена, о нравы!" - повторим мы вслед за классиком и перейдём непосредственно к теме наших изысканий.
  
   Две последние строфы не выбиваются из общей тональности - и, в то же время, неожиданно придают совсем иной смысл умыканию девиц Змеем - охальником.
   Возникает образ "парня с белой пастушеской дудкой".
   В русском фольклоре пастушок - не самый популярный персонаж. Скорее он относится к антуражу, на фоне которого протекает сюжет. Тут он, скорее, появился из другого слоя культуры, спустился с пиитических высот пасторалей и русифицированных Аркадий. Там на тучных пажитях вольготно пасутся тучные коровки и страстные бычки, на солнце гудят отяжелевшие от мёда пчёлы, природа находится в вечном весеннем цветении, а обитатели заманчивой страны Пасторалии вечно юны, прекрасны и находятся в состоянии перманентной влюблённости. От этого обстоятельства выход поэтической продукции на душу населения является рекордным. Россия отдала дань этому общему увлечению в конце восемнадцатого и до половины девятнадцатого века: в политизированные и декаденствующие времена Гумилёва пастушок стал бы предметом насмешек. Поэт комбинирует два мелодраматических образа, не слишком скрывая собственную иронию.
   Но - вводит. Намеренно жёстко и кратко. Самовосхваление Змея сталкивается с непреодолимой преградой в виде парнишки, во всём противоположного ему - но побеждающего страшилище в незримом поединке. Против могущества и богатства - мелодия дудки и прибаутки, против искушения греховной любви с нелюбимым - чистая радость от единения с милыми сердцу подружками и проказником-пастушком. Змею не сладить с такой любовью. Ему не достанется ничего.
   Кто же это? И тут сквозь текст проявляется проказливая рожица другого пастушка с флейтой - Кришны.
   Ведь стихотворение - отражение его облика в синей ряби русского озера под низкой и блеклой северной луной, отзвук напева чарующей флейты. Где-то когда-то, на Земле - пять тысяч лет назад, сейчас - в неведомых измерениях и временах, гематитовой южной ночи в бездонные воды Ямуны опускаются лианы, на которых распускаются одуряюще пахнущие орхидеи, а в свете огромной луны пастУшки-гопи теснятся вокруг пленительного мальчугана с флейтой. У него нет ничего, кроме флейты, и эта малость заставляет девушек забыть о других людях. Они теснятся вокруг пастушка и жадно ловят его прибаутки и звук флейты. Они толкаются и бранятся за знаки внимания от него - или за то, что они считают таковыми. И не только милые девушки в обольстительно растрёпанных сари... Ему внимают суровые воины и умудрённые старцы, настораживают уши лесные звери и сама Луна осторожно опускается ближе, чтобы не упустить ничего из божественного танца.
   И демоны таятся в чащобах и глубинах, испытывая лютую злобу к божественному малышу, не подозревая, что именно эта ненависть является для них спасением. Ведь им всем предстоит умереть от руки возмужавшего Кришны - и тем обрести Освобождение. Малыш уже убил подводного змея Кали, обитавшего в Ямуне, освободил тем от прозябания в хищной и жалкой телесной оболочке, чтобы бессмертная душа очистилась муками смерти от греха жизни и в экстазе слилась со своим Освободителем.
   Пастушок, танцующий на голове (точнее - головах) поверженного им Змея - один из самых распространённых образов вишнуитской иконографии. Не минует эта судьба и нашего Змея - недаром он из Лагора, города в Индии.
  
   Стихотворение можно рассматривать и как эзотерическую притчу более высокого порядка - рассуждение о взаимоотношении души-дживы с Господом-Кришной и с Майей - материальным миром иллюзий. Именно так, как воспринимает сказания о пастушке Кришне и влюблённых в него гопи вайшнавская традиция - не как описание свального греха, а как взаимоотношения Бога и души человека, то есть беззаветной и безответной любви, которая через ужас временного отвержения достигает высшего наслаждения в единении с Абсолютом. В отличие от вайшнавской версии, которая рассматривает только внутренние причины расхождения и размежевания с Богом, в стихотворении описывается насильственное отторжение человека от того, во что он призван верить. Слишком уж разная судьба у стран-сестёр, Индии и России...
   Наверное, события 1918 года породили подобное ощущение безжалостной свирепой силы, вырывающей душу из привычного "собора"-хоровода душ вокруг Пастыря и уносящей к мирским славе, почестям и богатству. Примерно так выглядел соблазн крайнего вульгарного большевизма - отрекись от старого мира, от своей души, которой нет, и благодаря новым богам - науке и социализму - обрети все мирские блага. Но это же стихотворение даёт ответ вызову эпохи - лучше смерть, чем поругание, лучше забвение на морском дне, чем пресмыкание в богатых палатах.
   Не знаю, вольно или невольно, спустя три года сам Николай Степанович сделал свой выбор. Не в пользу Змея...
  
   Последняя строфа может читаться как реминисценция воззрений о другом воплощении Вишну - Раме, сыне Дашаратхи. Стрелок готовится отомстить за свою обиду - умыкание своей возлюбленной или жены -чудовищу, летящему по небу. В изложении Николая Степановича миф приобретает несвойственные индийской версии патриотические черты. Русский Рама - Вольга мстит не за поруху его кшатрийской чести, воровству жены бесом-Раваном, что составляет стержень первоначального эпоса о Раме и Сите. Он вступается в том числе и за неведомых ему русских дев.
   Любопытно, что ВольгА - простонародная славянская версия варяжских имён Олег - Ольга. Те, в свою очередь восходят к германскому имени-эпитету Хельга, комплексу представлений "святой", "светлый", "высокий", "божественный". Богатырь Вольга занимает второстепенное положение в круге былин. Хрестоматийный и куртуазный Алёша Попович, любимец девиц, прекрасный стрелок из лука, кстати, выглядел бы намного уместнее и вызывал бы необходимые ассоциации у читателя стихотворения. Почему-то поэту надо было подчеркнуть особое отношение персонажа к гОрнему миру. Небо грозится чудовищами - но оно же посылает и заступников.
   Аватары снисходят на землю... Интересно, как представлялось это девяносто лет назад в апокалиптическом восемнадцатом? Проявилось ли это видение в стихах и какова была судьба рукописи, которой не положено гореть?
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"