Тюрин Виктор : другие произведения.

Палач, шпион, убийца

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


  • Аннотация:
    15 век. Франция. Приключения попаданца во времена правления Людовика XI. Текст сырой. Критика приветствуется. 27.02.24 ------------------------------------ ДОБАВЛЕНЫ 3 и 4 ГЛАВЫ

  ПАЛАЧ
   Я - Франсуа, чему не рад,
   Увы, ждет смерть злодея,
   И сколько весит этот зад,
   Узнает скоро шея.
   Ф. Вийон
   ГЛАВА 1
   - Он живой! - закричал над моей головой чей-то громкий, молодой и звонкий голос.
   - Мать твою. Чего орешь прямо над ухом, - недовольно пробурчал я, собираясь открыть глаза и дать понять крикуну, что так делать неправильно, как на меня обрушилась сильная боль, причем настолько неожиданно, словно до этого она сидела в засаде и вот теперь решила напасть. Правда, спустя несколько секунд общее ощущение боли смазалось, разбившись на части: голову, левое плечо и ребра. Если ощущение боли дало мне понять, что я жив, то ожившая в памяти картинка собственной смерти, напрочь перекрыла все мои чувства и ощущения. Мозг, повинуясь чувству самосохранения, хоть и с опозданием, инстинктивно отдал команду и тело должно начать реагировать, исходя из сложившейся ситуации, но стоило мне открыть глаза и приподнять голову, как я застыл, впав в ступор. Мне многое пришлось пережить в жизни, но то, что сейчас видели мои глаза, не поддавалось никакому определению. Город в полмиллиона человек, наполненный домами, жителями и автомобилями, яркий и шумный, вдруг неожиданно исчез. Мой мозг умевший придумывать хитроумные комбинации и строить логические цепочки, автоматически выдал закономерную последовательность: больница - сильные болеутоляющие - горячечный бред. Вот только все четыре вида моих внешних ощущений говорили об обратном. Тянет сыростью - рядом река, слышно, как журчит вода, переваливаясь через камни. Дальше - поле, а за ним в километре - лес. Под руками - земля, трава. В пяти метрах - парнишка, лет четырнадцати-пятнадцати... в нелепом наряде, как у клоуна. Его худые ноги обтянуты двухцветными штанами в обтяжку, похожими на женские лосины. Нелепая короткая куртка зеленого цвета. На узком пояске у него висел нож и небольшая сумка, а в руке держал, приличных размеров, кожаный бурдюк. Если бросить взгляд от него левее, то можно увидеть чем-то нагруженные телеги, лошадей и два десятка людей, одетых также странно, как и этот парень. То, что сейчас видели мои глаза, не представляло собой прямой угрозы, может быть поэтому, глядя на эту умиротворяющую картину, я позволил себе растеряться. Когда я перевел взгляд на парнишку, тот вдруг попятился, положив при этом руку на рукоять ножа.
   - Кто ты и что с тобой случилось, добрый человек? - настороженно спросил он меня.
  Его вопрос словно встряхнул меня, заставив собраться, хотя я все рано ничего не понимал, хотя мозг автоматически уже перебирал варианты.
   "Переселение души? Другой мир? Другое время? Стоп. Он спросил меня на французском языке. Я же был в Испании, - мозг пока только фиксировал детали, но растерянность уже прошла, а значит пришла пора понять, что произошло на самом деле. Для начала мне надо было наладить доверительные отношения с аборигеном.
   - Не бойся меня, дружок. У меня такой странный вид из-за того, что меня ударили по голове, после чего я потерял память. Ну, не помню. Понимаешь? - при этом я постарался придать голосу доброжелательности.
  По выражению лица парня было видно, что тот пытается понять смысл сказанного мною. Несмотря на головную боль и жуткое напряжение, я неожиданно понял, что говорю сейчас не на современном французском языке, а на смеси местного языка с добавлением современных слов.
   "Осторожнее надо быть, - но судя по тому, что испуг в глазах подростка сменился удивлением, я был на правильном пути. С некоторым трудом, морщась от боли, отдавшейся в голове и ребрах, сел.
   - Не помнишь? Как это? Ты разве не сражался с разбойниками? - теперь, к его удивлению, прибавилось любопытство.
  Мне нужно было свести опасных для меня вопросов к минимуму, потому что реакция парня на сочетание слов "потеря памяти" была несколько странной, поэтому я решил проверить свое предположение.
   - Злодеи подкрались сзади и ударили меня по голове, после чего я потерял память.
   - Потерял... что?
  По его округлившимся глазам мне стало понятно, что подобные словосочетания еще не появились в местном обиходе или медицина у них в зачаточном состоянии.
   - Голова сильно болит и кружиться, - принялся я выкручиваться из создавшейся ситуации, - вот и говорю всякую ерунду.
   - Их было много? На тебя здесь напали?
  По его вопросам мне окончательно стало понятно, что вариант с потерей памяти здесь не пройдет, а если начну детально объяснять, то аборигены могут принять меня за дурачка или сумасшедшего.
   - Сзади напали, пока я отдыхал. Ударили по голове, схватили, но мне удалось вырваться и убежать. Они кинулись за мной, а я - раз - и в реку. После чего перебрался на другой берег. А где это произошло... даже не скажу. Вроде там, - и я показал рукой себе за спину.
  При моем объяснении на лице у парня проявилось самое настоящее участие, он даже сочувственно покивал головой: эти разбойники, они такие. Нападают, грабят честных людей, житья от них нет. Проявил сочувствие, значит страх окончательно исчез. Пришла пора осторожно собирать информацию.
   - Что это за местность?
  В глазах у парня снова мелькнула настороженность, какой-то непонятный этот человек, но все же начал объяснять: - Это земли монастыря святых братьев...
  Я не стал вдаваться в его объяснения, так как они мне ничего не давали, мне просто нужен был перерыв, чтобы окончательно осмыслить мое положение и прийти к окончательному выводу: меня закинуло в чужое тело, в прошлое. Паники не было, как и взрыва эмоций: да, мой мир перевернулся, но мне и раньше приходилось адаптироваться в экстренных условиях. Естественно, присутствовала растерянность и неопределенность ситуации, в которой я оказался, но она происходила от полного отсутствия информации.
   Историю Средних веков я когда-то учил в школе и благополучно забыл со всеми остальными школьными предметами, зато кое-что помнил из романов Вальтера Скотта. К этим познаниям я мог бы добавить фильм "Плоть и кровь" с Рутгером Хауэром о тех временах, но сейчас даже не мог вспомнить в какой стране происходили те события. Отсюда можно сделать несложный вывод: мои познания этого периода истории находятся на нулевом уровне.
   "Хорошо бы найти с аборигенами общие интересы... и при этом не нарваться на местные табу. Инквизиция, еретики, костры. Хм. Чтобы избежать ненужных расспросов, все же надо будет попробовать втолковать им, что я ничего не помню".
  Пока парень объяснял, что это за местность, я искоса бросил взгляды на кисти рук чужого тела, на мускулистые ноги в обтягивающих штанах. Стоило мальчишке закончил свои объяснения, я все же решился уточнить: - Это страна - Франция?
  Парень, не то, чтобы боялся меня, а скорее опасался, не зная, что этот странный человек может выкинуть, поэтому в ответ согласно кивнул. Мне были понятны его опасения и я поспешил его успокоить:
   - Не бойся меня, приятель. Я не причиню тебе ничего плохого.
  Судя по его виду мои слова его не слишком успокоили, да и чувство опасения так и не сошло с его лица. В прошлой жизни я бы без особых проблем нашел тему для разговора, а вот о чем говорить парнишкой из средних веков, не имел ни малейшего понятия. Как выбрать нейтральную тему для разговора с парнишкой из средних веков? Наше молчание несколько затянулось, но неожиданно заговорил сам парень:
   - Ты временами как-то странно говоришь. Вставляешь непонятные слова. Ты иноземец?
   "Нет, я идиот. Вставляю в свою речь современные слова, а это его естественно настораживает".
   - Наверно... У меня в голове все перемешалось. Даже свое имя забыл.
   - Ты не помнишь свое имя? - парнишка снова удивленно распахнул глаза. - Как так можно?
   - А ты сам помнишь, кто сейчас король?
   - Конечно. Христианнейший король Людовик XI. Храни его господь, - это было сказано с горделивой интонацией, говорящей о том, что он меня сейчас посчитал за дурачка, который не знает элементарных вещей.
   "Людовик XI? "Квентин Дорвард"! Шотландская гвардия! Карл Смелый! Арденнский вепрь! Вот только теперь попробуй пойми: все это выдумки автора или реальные события?! И какое это время?!".
  Все это мгновенно всплыло в памяти, но опять никакой конкретики с собой не несло.
   - А год сейчас какой?
  Парнишка напрягся и затравленно оглянулся, бросив взгляд на обоз, но все же ответил: - Я не понимаю, о чем ты говоришь, добрый человек.
   "Элементарный вопрос - и сразу прокол. Поверить не могу: неужели у них даже понятия года нет?".
  Только откуда мне было знать, что начиная с тринадцатого столетия для обозначения дат в Европе не использовались цифры даже в официальных документах. Вместо этого, чтобы датировать документ или событие, делались ссылки на святцы или на ближайший церковный праздник.
   - Спасибо, парень. Ты мне здорово помог, - при этом я постарался улыбнуться, как можно дружелюбнее.
  Подросток бросил на меня еще один взгляд, но уже не испуганный, а любопытно-задумчивый, после чего кивнул, развернулся и быстро зашагал к реке.
   Теперь передо мной стояли три задачи: осторожней выбирать слова в разговоре, войти в контакт с купцами и заняться собой, так как моя жизнь здесь напрямую зависела от физического состояния.
   Пощупал ребра, определил, что это ушиб, возможно от падения, потом осторожно поднял руку и неторопливо ощупал, раскалывавшуюся от боли, голову. Слипшиеся от крови волосы в районе затылка и правой части головы. Кулаки не сбиты, значит, драки не было, при этом автоматически отметил толщину запястий, что говорило о большой физической силе. Отметил глубокий порез на левом плече.
   "Удар ножом, от которого хозяин тела сумел увернуться. Если принять версию человека-торговца, то это могло быть элементарное ограбление. Интересно, соответствует ли моя одежда купеческому званию или нет? Ладно, пока буду придерживаться этой версии. Если судить по парню, то с логикой здесь не дружат, так что есть шанс проехаться народу по ушам, но главное, при этом не перегнуть палку".
   Снова бросил на себя быстрый взгляд. Мокрые штаны в обтяжку, полусапожки с острыми носами, в которых хлюпала вода, а на поясе болтались пустые ножны от ножа.
   В мое практично-циничное понимание жизни никогда не входило понятие чуда, так как все подчинялось анализу, логике и здравому смыслу, но теперь мне приходилось принять как факт, что я нахожусь в чужом теле. Ко мне снова вернулось чувство нереальности, впрочем, длилось оно недолго, так как уже не имело под собой основы, да расстраиваться повода не было: поменял смерть на жизнь.
   "Будет время, попробую с этим разобраться, а сейчас надо выживать, - я бросил взгляд в сторону стоянки. - Восемь груженых телег. Хозяйский возок с тентом. Приехали недавно, костер только-только разгорается. Людей... полтора десятка. Из оружия у охраны - мечи, копья и только у одного имеется лук".
  Двое возчиков сейчас занимались костром, а остальные, кто разговаривал, кто с явным любопытством смотрел в мою сторону, видимо пытаясь понять, кто я такой. Мимо меня, тяжело отдуваясь, протопал мальчишка, тащивший раздутый от воды бурдюк, при этом не замедлив бросить на меня новый любопытный взгляд.
   "Идти к ним или сначала привести себя в порядок?".
  Вот только принять какое-то решение я не успел, так как увидел, что ко мне направился один из охранников. В отличии от других солдат у него имелся шлем, по форме напоминавший металлическую шляпу с полями. Под ним был надет плотный матерчатый капюшон и все это сооружение фиксировалось на голове с помощью подбородного ремня с пряжкой. На широком поясе охранника висели меч и кинжал. Подойдя, остановился в трех метрах от меня, засунув большие пальцы рук за широкий пояс и стал довольно бесцеремонно меня рассматривать. Его шлем, потертая кожаная куртка с железными наклепками, облегавшая крепкие плечи и оружие, говорили о том, что передо мной не просто солдат, а начальник охраны. Об этом также говорил жесткий и уверенный взгляд человека, умеющего решать проблемы ударом меча. Сейчас он пытался понять, кто перед ним. Его широкие плечи и подтянутая фигура сорокалетнего мужчины довольно резко контрастировала с его лицом. Нездоровый цвет лица, черные пеньки сгнивших зубов, два рваных шрама на лице и перебитый нос еще раз подтвердили мои мысли о том, что медицина в этом времени находится в зачаточном состоянии. Вдобавок ко всему от него несло резким запахом пота и грязной одежды.
   - Ты кто? - с ходу спросил он меня.
   - Я только помню, что на меня напали сзади и крепко ударили по голове. Голова до сих пор сильно болит и кружится.
  Мой ответ охранника похоже не устроил и поэтому он обошел вокруг меня, после чего снова вернулся на прежнее место.
   - Голова разбита. Плечо порезано. Весь мокрый. Вплавь ушел? - вопрос охранника, судя по его задумчивому взгляду, был предназначен самому себе, поэтому я решил благоразумно промолчать.
   "Пусть порассуждает, зато потом мне будет легче свою версию строить".
   - На тебя напали и ограбили, судя по тому, что у тебя нет ни кошелька, ни лошади, ни оружия, - продолжил он констатацию очевидных фактов. - Сколько их? Как они выглядели? Ничего не вспомнил?
   - Я, наверно, задремал. Услышал шорох... и удар по голове. В голове словно каша, все путается, - снова повторил я сказанное раньше мальчишке.
  Начальник охраны на мои слова, похоже, не обратил ни малейшего внимания, зато внимательно прислушался к моим словам, после чего снова настороженно и цепко оглядел меня.
   - Ты какие-то непонятные слова говоришь. Вроде звучит по-нашему, но не понятно. Может ты, в самом деле, иноземный купец?
   "Парнишка, похоже, успел поделиться своими наблюдениями, - промелькнуло у меня в голове.
  Только я успел так подумать, как последовал неожиданный приказ:
   - Руки покажи!
  Сначала хотел спросить его, зачем ему это надо, но в последний момент передумал и просто протянул ему руки, ладонями вверх. Начальник охраны внимательно осмотрел их, потом разочаровано покачал головой.
   - Не солдат... и не ремесленник, - каким-то образом определил он, после чего принялся рассуждать вслух. - Может ты менестрель? Нет, у тех руки более изнежены. Или ты коробейник?
  Тут он шагнул ко мне и бесцеремонно залез мне рукой за шиворот, пошарил по одному плечу, потом по-другому, после чего отошел и только тогда ответил, причем не на мой вопросительный взгляд, а сам себе, только вслух: - Так и думал. Нет потертостей.
  Только тут я сообразил, что профессия коробейник, скорее всего, сочетается с коробом, которые те носят на плечах. В этом случае на плечах торговца должны сохраниться профессиональные потертости. А начальник охраны тем временем продолжил говорить, причем уже для меня: - Меня с толку сбивает твоя одежда, приятель. Ты одет, как зажиточный горожанин. Может ты, действительно, торговец и ехал с товаром в Амбуаз?
   - Торговец? Наверно.
  После моих слов начальник охраны посмотрел на меня, как на дурачка и снова задумался. Пока он раздумывал, что со мной делать, я попытался быстренько проанализировать ситуацию.
   "Вояке, похоже, без разницы, кто я. Для него главное выяснить: не опасен ли я? Определил, что не представляю. Теперь он пытается понять, что делать: взять меня прямо с собой или сначала доложить своим хозяевам. Надо ему помочь".
   - Сначала я хочу привести себя в порядок, а потом, если можно, подойду к вашему костру.
  Мое предложение его полностью устроило.
   - Приходи.
  Он развернулся и пошел к своим, а я - в противоположную сторону, к реке, одновременно оценивая свое поведение. Слишком все внезапно случилось, пришлось перестраиваться на ходу, импровизировать.
   "Торговец? Пусть для начала так и будет. Главное, как-то обозначить себя. Безопасная профессия, а значит, опасности для них не представляю. И вспоминать буду частями, потому что о полной потере памяти никто из них понятия не имеет. Могут посчитать за сумасшедшего и послать куда подальше".
  Мне еще много чего предстояло сделать, чтобы выжить в этом мире, но первые шаги уже сделаны. Впрочем, долгие годы работы за границей, под чужой личиной, из кого хочешь сделают первоклассного лицедея, а если к этому прилагаются анализ, быстрота мышления и хладнокровие, то из шпиона, как я теперь понимаю, может получиться неплохой попаданец.
   Зайдя за кусты, снова оглядел себя. В моей одежде преобладали зеленый болотного оттенка и ярко-синие цвета. Хотя все вещи были не новые, но в хорошем состоянии, так как ни заплат, ни сильных потертостей не наблюдалось. Исключение составлял разрезанный рукав у так называемой куртки. Кривясь от боли, снял ее, осмотрел.
   "Били ножом. Гм. Хотя... могли задеть и краем лезвия меча".
  Перед тем как раздеться, пытался посмотреть, что у меня в карманах, но их просто не было, при этом сразу отметил отсутствия кошелька и поясной сумки, что была у мальчишки.
   "Срезали. Значит, ограбление. Возможно, он действительно ехал в компании путников, которым доверял, раз подставил под удар затылок. После чего его ограбили, а когда поняли, что еще живой, попытались добить. Парень увернулся и бросился в реку. Грабители решили, что он утонет и поехали дальше. Ладно, что у нас тут еще?".
  Кроме серебряного крестика на шее, единственной памятной вещью бывшего хозяина тела имелся ключ, висевший на просмоленном шнурке. Снял, покрутил его в руках, снова одел веревочку на шею.
   "Мне это напоминает одну сказочку. Ключ есть, а дверца фиг знает где".
   Спустившись к реке, принялся раздеваться, причем очень медленно, так как пуговиц, как оказалось, у них не было и в помине, а вся одежда крепилась друг с другом с помощью веревочек. Старательно запоминая последовательность, разделся до трусов, так как их название "брэ" мне еще не было знакомо, после чего осторожно залез в реку. Несмотря на то, что вода оказалась довольно прохладной, вошел в реку по пояс, и только потом стал осторожно промывать от крови длинные волосы, которые никогда не носил в той жизни, после чего ополоснул лицо, а затем подойдя ближе к берегу, стал песком смывать пот с тела. Осмотрел порез, ничего серьезного, после чего несколько раз прополоскал рот. После водных процедур мне стало легче. Выйдя на берег, сел обсыхать на вечернем солнышке. Над рекой низко нависали толстые ветки какого-то дерева, скользили над самой водой стрекозы, где-то плеснула хвостом рыба. Глядя на окружающую меня спокойную и умиротворяющую картину природы, я вдруг неожиданно почувствовал, как закрученную внутри меня пружину начало понемногу отпускать. Только теперь я разрешил себе поразмышлять на тему о моем странном и непонятном перемещении в прошлое. В любой другой ситуации я мог бы набросать пару-тройку возможных вариантов развития событий, но только не в данном случае. У меня не было совершенно ничего, ни простой, самой элементарной информации, ни знаний особенностей местной жизни и психологии жителей. Плохая ситуация, но при этом не самая худшая. По крайней мере не стою на эшафоте под виселицей и не являюсь крепостным крестьянином у местного феодала. Еще немного подумал над фактом заброски, я довольно быстро нашел возможный ответ на вопрос: почему меня, русского человека, забросило не на Русь, а в средневековую Францию. Ответ лежал в хобби моего отца, который все свое свободное время посвящал поискам наших предков, пытаясь составить древо нашей родословной. Именно он раскопал, что один из наших предков, француз Шарль Ватель, прибыл в Россию в 1812 году, с армией Наполеона. Так случилось, что здесь он и остался, но не в земле, а в качестве мужа дочки мелкопоместного дворянина. Любовь - она такая... Вдруг что-то неожиданно ворохнулось где-то в глубине меня, словно под слоем пепла, некогда бывшего сознанием хозяина этого тела, вспыхнула и тут же погасла искорка, но мне и этого мига хватило понять, что это было имя. Этого парня звали Клод Ватель. Меня подобный факт только удивил, но не поразил, как если бы подобное случилось при других обстоятельствах, потому что за короткий промежуток времени со мной произошло слишком много странного и необычного.
   "Клод Ватель? Ладно, буду им. Только это, похоже, простое имя, не дворянское. Жаль, конечно, что не граф, но и на том спасибо".
   Подсохнув, стал неторопливо одеваться. Без привычки провозился со всеми этими завязками достаточно долго. Небо постепенно темнело, от воды потянуло холодком, запахи травы и цветов стали резче. Неожиданно ветер подул в мою сторону и до меня долетел запах дыма и чего-то вкусного. Не только я, но и мой желудок, уловил этот запах и обиженно заурчал.
   "Будем надеяться, что меня там покормят, - с этой мыслью я отправился к стоянке купцов. Уже на подходе быстро оглядел походный лагерь. Лошади были распряжены, стреножены и сейчас щипали траву, а возы были поставлены в виде туго согнутого лука. Чуть в стороне от возов, спиной к стоянке, опершись на копье, стоял часовой, глядя как на дорогу, так и на брод, через который совсем недавно переправился купеческий обоз. Двое других воинов, отложив копье и лук, сидели в компании возчиков у костра, над которым висел большой котел. Их громкий разговор, разбавляемый взрывами смеха, насколько я мог слышать, шел о какой-то совместной попойке и шлюхах. Облокотившись спиной на одну из телег, начальник охраны сейчас наблюдал за мной. Он снял только свою железную каску с подшлемником, а кинжал и меч так и висели у него на поясе. В метрах пяти-шести от костра на тюках с товаром сидели двое мужчин в возрасте, обоим судя по седине в волосах было далеко за сорок. О чем-то негромко разговаривая, они при этом смотрели на меня с нескрываемым интересом. Купцы, определил я для себя их статус. Оба были одеты чище и богаче, чем остальные обозники. Длинные одеяния, рукава с разрезами, остроносые башмаки с пряжками. На головах у обоих было надето что-то напоминающее восточный тюрбан с широким хвостом, который лежал на плече. Уже позже мне стало известно, что этот головной убор называется "шаперон". Опять же отметил, что на одежде ни пуговиц, ни карманов ни у кого не наблюдается, зато почти у каждого на поясе весела сумка. Причем все они были сделаны из различного материала и были разного цвета.
   У одного из купцов было худое, аскетичное лицо с впалыми щеками и длинным, узким подбородком, при этом он изредка морщился, похоже, от приступов боли.
   "Больной желудок или почки, - автоматически предположил я.
  Другой торговец имел простое, ничем не примечательное, лицо и небольшую бородку, но в отличие от своего компаньона на его головном уборе была приколота маленькая иконка какого-то святого. За спиной у них стоял мальчишка, который меня нашел. Стоило мне подойти ближе, как разговоры разом затихли, и все присутствующие повернули ко мне головы.
   - Здравствуйте, люди добрые! - поздоровался я, затем приложил руку к груди и чуть склонил голову. - Могу ли я присесть около вашего костра?
   - Садись, незнакомец, - разрешил мне купец с иконкой на шапке.
   - Франсуа нам сказал, что на тебя напали разбойники и разбили голову, поэтому ты теперь мало что помнишь. Это так? - следующим спросил меня купец аскетического вида.
   - Действительно, я много чего не помню, - осторожно подбирая слова, ответил я, потом добавил, - а судя по моему бедственному положению, все наверно так и было.
   - А как звать тебя? Или тоже не помнишь? - задал он мне новый вопрос.
   - Вспомнил. Клод Ватель.
   - Судя по твоим словам, некоторые из них мне непонятны, ты, похоже, прибыл издалека. Откуда ты? - задал мне новый вопрос купец с бородкой.
   - Не помню, - выдал я стандартный ответ.
  Купец с бородкой только открыл рот для нового вопроса, как вдруг неожиданно меня спросил один из возчиков: - Может ты, парень, приехал к нам из страны Кокань?
  Пока я удивленно хлопал глазами, кто-то за моей спиной продекламировал: - Кокань - страна, где все твое, куда ни глянь.
  После этих слов народ как-то сразу развеселился, со всех сторон послышались смешки и веселые выкрики: - Эй, парень! Ты обратную дорогу не забыл? Когда пойдешь обратно, меня возьми! И меня!
   - Я не знаю такой страны, - сказал я в полной растерянности, глядя на радостные лица людей, которые после моего ответа развеселились еще больше.
  Уже намного позже мне стало известно, что Кокань - это сказочная страна изобилия во французском фольклоре. Эта стихотворная сказка была весьма популярной среди простого народа. Страна винных рек и деревьев, на которых растут пироги, где все наоборот, там за труд наказывают, а за безделье платят деньги. Рассказ об этой стране ведется от лица человека, побывавшего в ней, но потом он ушел, а когда захотел вернуться, то не смог найти дорогу назад.
   - Посмеялись и хватит! - недовольно прикрикнул на своих работников купец с бородкой, а затем снова меня спросил. - А кто ты по вере, незнакомец?
  В ответ я достал из-под одежды крестик и продемонстрировал его народу.
   - Добрый католик, - заверил я людей, чтобы исключить любые сомнения в этой области. Мне не нужно было звание еретика и знакомство с инквизиторами. Хотя мое поспешное заявление полностью противоречило моим словам об отсутствии памяти, на это просто никто не обратил внимания. Даже начальник охраны, Франсуа, не насторожился, хотя по роду его службы, именно он должен быть особенно подозрительным к непонятным чужакам, наподобие меня.
   У меня были опасения, что люди при виде чужака насторожатся и будут сторониться, но вместо этого они приняли меня к себе, как приятеля. Легкость их общения выражалось в том, что они, совершенно не стесняясь, обсуждали меня, при этом отпуская грубые, но беззлобные, шуточки в мой адрес. Их простота, наивность и какая-то детская радость меня немало удивили. Насколько можно было судить по их реакции, то на данный момент я представлял для них своеобразное развлечение. Оно и понятно. Долгая дорога, скука - а тут бац! - и повстречался им непонятный и смешной человек. В отличие от них я, наоборот, напрягся: в моих словах не было ни связи, ни логики, а эти люди все воспринимали так, словно все так и должно быть. Как такое может быть? Уже позже я разобрался с этой непонятный на данный момент логической ошибкой. Все оказалось довольно просто: то, что выходило за рамки жизненного уклада этих людей, относилось к божьему вмешательству, а если что непонятно, так для этого есть святые отцы и церковь.
  Не успел я заверить людей в том, что я их единоверец, добрый католик, как из меня, совершенно неожиданно, вырвалась фраза на латыни: - Сonfitemini Domino quoniam bonus quoniam in saeculum misericordia eius.
  После чего я, еще толком не придя в себя, вслух автоматически перевел сказанную фразу: - Славьте Господа, ибо Он благ, ибо вовек милость Его.
  Все разом замолчали, уставившись на меня, а кое-кто, как я заметил, даже перекрестился.
   "Что это сейчас было?! - вопрос самому себе был задан, но подвергнуть анализу пока необъяснимый феномен мне помешал купец с бородкой.
   - Он латынь знает. Может бежал из монастыря? - сделал он свое предположение, причем обратился с этим вопросом не ко мне, а к своему компаньону. Тот в ответ только пожал худыми плечами.
   - Нет, сударь. Этот человек не монах, уж больно руки у него гладкие, к тому же он поджарый и жилистый, как уличный акробат, - неожиданно возразил ему старший охранник.
   - Фигляр?! - снова оживился народ. - Жонглер! Покажи нам фокусы! Спляши! Эй, прокатись колесом!
  Эти идиотские выкрики взрослых людей, ведущих себя, как дети, вместе с фокусом, которое провернуло мое новое тело, взвели во мне, словно затвор автомата, злобу. Нет, на моем внешнем виде это никак не отразилось, я даже сумел растянуть губы в резиновой улыбке. Все опять веселились, сыпались шутки, даже губы купцов кривились в легкой улыбке. Один только старший охранник не улыбался, задумчиво глядя на меня.
   - А может он студент университета? - вдруг неожиданно предположил он.
  Все разом замолчали и выжидающе уставились на меня.
   "Вы идиоты? Вам же русским языком сказано, что я память потерял".
  Говорить, понятное дело, ничего не стал, а просто снова пожал плечами.
   - Так мы это сейчас легко проверим, - с торжеством в голосе, вдруг сказал торговец с иконкой на шапке. Теперь все внимание людей сконцентрировалось на купце. Тот наклонился, пошарил в сумке, лежавшей у него под ногами, потом осторожно достал скрученный лист бумаги.
   - Подойди ко мне.
  Я встал, подошел и осторожно взял свиток. Развернул. Сердце радостно всколыхнулось, когда понял, что могу это прочитать, правда, с определенным трудом из-за странной каллиграфии. Запинаясь, я прочитал несколько строчек.
   - Умеет. Точно студент. Грамотный, - вразнобой подтвердило мое умение сразу несколько человек.
  Я отдал свиток, который купец сразу спрятал в свою сумку. Если до этого на меня смотрели с чуточкой настороженности, то теперь в глазах людей появилось уважительное любопытство. Я умел то, что не умели они, но при этом все равно у меня не было того, чему эти люди поклонялись - знатности, богатства и власти.
   - Вот, а я что говорил, - раздался голос Франсуа, в его голосе были слышны нотки торжества.
  Не успел народ признать меня студентом, как неожиданно раздался возглас "повара": - Похлебка поспела!
  Люди, мгновенно прервав обсуждения, сразу загремели посудой. Я получил вместе со всеми миску густой похлебки, в которой даже плавали пятна жира, кусок сыра и серого хлеба. Честно говоря, я даже не успел полностью ощутить вкус супа, как моя миска показала дно. Добавочной порции мне не дали, так как остальные едоки были голодны не менее меня, так что кроме стакана пива больше к ужину я ничего не получил. После чего, меня и парня отправили мыть котел и посуду.
   Когда мы вернулись, уже окончательно стемнело и многие уже спали, оглашая ночную тишину переливистым храпом. Купцы, в отличие от остальных обозников, лежащих на земле, забрались в свой возок и сейчас о чем-то тихо говорили. Я лег поближе к догорающему костру и глядя на угольки, стал анализировать свою первую встречу с аборигенами. Они приняли в свою компанию и почти поверили в ту легенду, которую сами же для меня и сложили.
   "Наивность? Да нет. Все они люди взрослые, с жизненным опытом. Скорее всего, тут действует ограниченность сознания и узость кругозора, а дальше они не лезут. Да и зачем, если все остальное им заменит вера в бога. Все это, более или менее, логично. Даже, наверно, с именем соглашусь. Обозначавшее его личность, намертво вбитое в сознание, оно могло сохраниться, но откуда выпрыгнула целая фраза на латинском языке? Или это говорит о том, что память прежнего хозяина частично сохранилась? Но почему именно латынь, а не какие-нибудь детские воспоминания? Может, я действительно беглый монах... или студент-богослов?".
  
   Рано утром, после завтрака, состоявшем из невообразимого месива, где главным ингредиентом были бобы, мы отправились в путь, а спустя час выехали на большой тракт. Интереса ко мне уже пропал, да и толку разговаривать с человеком, который отвечал одно и тоже: не помню. Зато теперь я знал, что встрече с обозом обязан недалеко стоявшему монастырю, в который купцы заехали для того, чтобы купить у монахов пару бочек сладкого вина.
   Когда утренняя прохлада ушла, дорожная пыль, поднятая копытами лошадей, лезущая в рот и в глаза, заставила людей окончательно замолчать. Купцы, сидя в своем возке, которым правил мальчишка, уже давно дремали.
   Все это время я шел сбоку от одной из телег, на которой сидел возчик, болтливый молодой парень, по имени Жак. Вот ему пыль не мешала болтать языком, правда, он постоянно сплевывал на дорогу. Именно он стал для меня источником основной информации. Обрадовавшись слушателю, он без умолку рассказывал о своих пьянках и бабах, но при этом быстро переключался, чтобы ответить на мои вопросы, правда при этом он каждый раз корчил удивленную рожу, словно говоря, что за странный тип, который не знает таких простых вещей.
   По сторонам дороги лежали поля, перемежаемые лесами и деревнями, на которых виднелись сгорбленные фигурки крестьян, одетые в серую ряднину, но при этом отметил, что многие из них имеют на одежде цветные заплаты. Красные, зеленые, желтые.
   "Местный дизайн?".
  Я покосился на возчика, но спрашивать его не стал, так неожиданно увидел, идущую нам навстречу группу людей. Путешественники были одеты в грубые рубахи и штаны, шли босиком и опираясь на посохи. Их лица, впрочем, как и наши, покрытые серой дорожной пылью, делали путников неотличимыми друг от друга. Через плечо у каждого из них висела большая тряпичная сумка, сшитая, насколько я мог судить, из мешковины, а на головных уборах было приколото множество оловянных блях с изображениями святых, но помимо этого и на балахонах и даже на сумках были пришиты то ли значки, то ли фигурки. Когда люди подались в сторону, освобождая дорогу, Жак пренебрежительно бросил: - Ишь, какие! Хотят быть святее святых. Шалишь, не получится.
   - Паломники? - высказал я догадку, что сразу было подтверждено кивком возчика. - А что у них за бляхи на одежде?
   - Это знаки посещения святых мест. Их многие монастыри продают или дарят. Скажу честно, по мне так это глупость ходить по святым местам. Я понимаю, если тебе нужно исцелиться от тяжелой болезни или еще какое горе в семье приключилось, и нет другого выхода, как надеяться на божью милость, то даже в этом случае я пойду в церковь и буду молить господа о ниспослании мне помощи. Знаешь, почему я так сделаю?
  Жак явно, по-детски, хотел, чтобы я его спросил.
   - Почему?
   - Наш священник в своей проповеди как-то сказал: для истинно верующего бог есть везде. Он вездесущ. Теперь ты понимаешь, что моя молитва придет к господу в любом случае, и ездить никуда не надо, - сейчас в его голосе звучало торжество, словно он прямо сейчас сделал эпохальное открытие. - Так зачем тратить свою жизнь на это? Кружка пива, хорошая компания и податливая девчонка, разве не ради этого мы живем?
   - Согласен. От пива я бы и сейчас не отказался.
  Жак, покопавшись под сиденьем, достал наполовину пустую кожаную флягу: - Глотни, приятель.
  Сделав несколько глотков, я вернул флягу. Возчик основательно приложился к горлышку, потом заткнул баклажку пробкой и бросил обратно под сиденье.
  Несколько минут я обдумывал смысл паломничества, пока в голову не пришла следующая мысль: - Раз они ходят туда-сюда по монастырям, то почему бы им не пойти в монахи?
  Парень засмеялся: - Да кто этих бездельников возьмет?
  Из его дальнейших объяснений, и к моему большому удивлению, стало понятно, что в монастыри людей со стороны просто так не брали. То есть можно постучаться в ворота, потом плакаться и бить себя в грудь, крича, что мой путь - это служение господу, но это не поможет, если ты, конечно, не редкий специалист в каком-либо ремесле, либо знаешь несколько языков и умеешь переписывать книги. Только в подобных случаях можно попасть в монастырь, а так, кроме миски жидкого супа, куска сыра и хлеба ты ничего не получишь.
   Пока я переваривал полученную информацию, мы догнали другой купеческий обоз, стоявший на дороге из-за сломанного колеса одной из телег. Задерживаться не стали, и только те, у кого были знакомые, коротко обменялись радостными криками и обещаниями при следующей встрече, как следует напиться. Купцы, в свою очередь, сухо поздоровались со своими коллегами, не выражая при этом особенных эмоций.
   "То ли конкуренты, то ли личная неприязнь, - подумал я, оценив их отношения.
   Вскоре нас обогнал королевский чиновник, сборщик налогов, с помощником и четырьмя конными стражниками и двумя наполовину загруженными телегами. На боку у помощника болталась большая кожаная сумка. Насчет него меня просветил опять же Жак, дополнив свою короткую речь ругательствами, из чего нетрудно было сделать вывод, что и в старые времена эту службу не любили. Дальше снова потянулась пустая дорога, не считая крестьян на полях на фоне парочки деревень, да далекого силуэта, то ли замка, то ли монастыря.
   С одной стороны, издалека все это смотрелось, как французская пастораль. Природа, крестьяне, птички поют. С другой стороны, если не считать зеленой травки и птичьих трелей, местные крестьяне вблизи выглядели далеко не так радужно. Особенно мужчины и женщины в возрасте. Морщинистые лица, впалые животы и натруженные руки. Нетрудно понять, что такой вид они приобрели от тяжелого труда, недоедания и некачественной пищи. Про местную гигиену мне даже думать не хотелось. От неприятных мыслей меня отвлек стук копыт, а затем всадник, обогнавший нас.
   - Глянь, Клод, королевская почта, - проинформировал меня возчик, прервав свой очередной рассказ о пьянке с приятелями.
   Проскакавший мимо нас всадник порадовал меня яркими цветами одежды и наброшенной сверху двухцветной накидкой, одетой сверху, блестевшей на солнце, кирасы.
   "Белый и красный. Королевские цвета? - сразу возник вопрос, но спрашивать не стал, чтобы окончательно не пасть в глазах Жана.
   Вскоре нам попался на глаза регулярный отряд королевских войск. Нам навстречу скакали около двух дюжин королевских лучников во главе с офицером. Все они имели красно-белые ливреи, которые подтвердили мое предположение, кроме того, на левой стороне груди у всех были нашиты какие-то значки. Насколько я мог предположить, так это были знаки, указывающие их принадлежность к какому-то определенному отряду. У каждого из них одной стороны седла был прикреплен лук, с другой - колчан со стрелами, а с пояса свисал короткий меч. Я проводил их глазами, потом спросил у возчика:
   - Жак, а в городе, куда мы едем, можно найти работу, хоть на время? Может, что посоветуешь?
   - Я, парень, в Амбуазе никого не знаю. Только скажу тебе честно, Клод: ты какой-то малость придурковатый, поэтому мало найдется желающих иметь такого работника. Хотя ты всегда можешь наняться на чистку общественных туалетов или подработать на кладбище у могильщика.
   - Я же читать умею, - принял я обиженный вид.
  Жак в ответ только пожал плечами.
   "Отличная перспектива - чистильщик общественных туалетов".
   Снова потянулся скучный и однообразный пейзаж из полей и лесов, пока я не разглядел на нижних ветвях дуба, росшего в метрах тридцати от дороги, пятерых повешенных. Судя по тому, что их лица были исклеваны воронами до полной неузнаваемости, а вместо глаз были черные дырки, висели они тут давно. Только когда мы подъехали поближе, я смог углядеть на стволе дерева какой-то вырезанный знак.
   - Жак, это что? - обратил я внимание возчика.
   - Разбойники, - в очередной раз удивленный моей тупостью, ответил мне Жак.
   - Да нет. Вон там, - и я ткнул пальцем в направлении значка. - Вырезано на стволе дерева.
   - А-а-а. Так это королевская лилия, - но увидев мой вопрошающий взгляд, продолжил пояснение. - Вырезается для того, чтобы все знали, что разбойники пойманы жандармами и повешены по королевскому указу.
  Как я потом узнал, "королевская лилия" - геральдический цветок лилии, входя в герб французской династии при Валуа и Бурбонах, считался эмблемой королевского дома.
  
   ГЛАВА 2
  
   Стены Амбуаза показались ближе к вечеру. До этого не сильно оживленная дорога постепенно стала наполняться народом. Навстречу нам все чаще стали встречаться пустые крестьянские повозки, а по обочинам дороги, по пути с нами, пастухи гнали с пастбищ в город стада овец и свиней.
   Стоило обозникам увидеть видневшиеся вдалеке городские стены, как они сразу оживились, а вслед за ними зафыркали, прядая ушами, лошади, словно почуяли, что их здесь ждет свежее сено и отдых. Меня, в свою очередь, тоже охватило нетерпение, которое состояло из любопытства человека, едущего в незнакомое место и тени надежды, что меня там могут узнать, раз я почему-то оказался в этих краях.
   Когда мы подъехали поближе, я увидел мост через реку, а на другой стороне раскинувшийся город с замком. Мне уже было известно, что это королевская резиденция. Высокие и мощные стены замка вздымались вверх. Линии тяжелых защитных контрфорсов постепенно переходили в стрельчатые окна зданий, украшенные орнаментом. Сам город был скрыт городскими стенами, над ними виднелись только крыши, печные трубы и церковные шпили. Сами стены, защищавшие город, имели шесть метров в высоту и толщину два с половиной метра и были сложены из могучих валунов, облицованных неровными блоками грубо обтесанного известняка.
   В отличие от торгового тракта, движение у города было более оживлено за счет телег с различным грузом, мелких торговцев и просто одиночек-путешественников. Стражники - королевские сержанты, стояли как на мосту, так и у городских ворот. Чем ближе мы приближались к городским стенам, тем больше замедлялся ход обоза, так как поток телег, двигавшийся в обе стороны, постоянно останавливался. То сцеплялись колесами телеги, то заартачиться осел, отказываясь идти, то наглые пешеходы пытались пролезть без очереди - начиналась ругань, а спустя какое-то время в ход шли кнуты и кулаки. В этих случаях стражникам на мосту приходилось выступать своеобразными регулировщиками движения. Я видел, как в одном из подобных случаев сержант не сразу, но довольно ловко пробился сквозь собравшуюся толпу, дал пинка одному крестьянину, древком алебарды огрел другого возчика, пригрозил третьему и через несколько минут движение вновь восстановилось. Переехав мост, мы оказались перед городскими воротами. В двух нависших над ними башнях и на крепостной стене, я увидел солдат-лучников, которые скучающими взглядами провожали поток из повозок и людей.
   Не успел наш обоз подъехать к воротам, как командир караула, чем-то похожий на нашего старшего охранника, вышел вперед, поднял руку в запрещающем жесте. Обоз встал. Двое стражников в шлемах, вооруженные алебардами и короткими мечами, не дожидаясь приказа, прошли вдоль обоза, шлепая руками по тюкам и стуча кулаками по бочкам. Вернувшись, замерли в ожидании решения своего непосредственного начальника, который сейчас стоял у возка, где сидели купцы и только после чисто номинальной проверки груза стал уточнять какие товары и куда купцы их везут.
   "Так это своего рода таможня, - только сейчас догадался я.
  Пока шел "таможенный досмотр" я крутил головой по сторонам. Из города все еще шел поток пустых телег и повозок крестьян, запряженных мулами, которые временами противно кричали. Селяне, судя по всему, весь день торговали на городских рынках и сейчас разъезжались по домам. Спустя пару минут мне это надоело, и я обратил внимание на сидевших на земле, по обеим сторонам ворот, бедолаг, которых по тем или иным причинам стража не пустила в город. Оборванные, покрытые серой пылью, они тянули руки и жалобно выпрашивали милостыню у проезжавших мимо путников и торговцев. Кто они такие, у меня не имелось ни малейшего понятия, но со временем мне стало известно, что средневековые города, время от времени, проводили чистку населения. Избавлялись от пьяниц, бродяг и нищих, которых просто выбрасывали за городские стены, с запретом возвращаться обратно.
   Глядя на них, я подумал, что на данный момент, мало чем отличаюсь от этих людей, так как у меня, кроме одежды, тоже ничего не было, но уже в следующую секунду грустная мысль исчезла, так как обоз начал движение, втягиваясь в проем широко распахнутых городских ворот.
   Город встретил меня шумной многоголосицей: он кричал, вопил на разные голоса, которые временами сливались в дикую какофонию. Над нашими головами, на верхних этажах домов, которые выступали вперед, нависая над головой, громко переговаривались соседи, интересуясь здоровьем друг друга или обмениваясь городскими сплетнями. Во все горло кричали, как узнал позже, зазывалы, рекламируя заведение или товар. На перекрёстке две кумушки ругались во весь голос, поливая друг друга бранными словами. Неожиданно, на соседней улице, раздался звук трубы, потом кто-то громким речитативом принялся излагать королевский эдикт, а в завершение всего, из-за угла здания вышел мальчишка, который крутил за хвост дохлую крысу и громко напевал похабную песенку. Второй неожиданностью для меня стала вонь. В переплетении узких улиц, где дома стояли впритык к друг другу, все местные запахи концентрировались, придавая удушливо-противный запах городу.
   Сначала мы ехали по довольно широкой улице, но вскоре завернули, потом проехали небольшой рынок, из-за позднего времени совсем пустой, и наконец остановились на небольшой площади, рядом с которой находился постоялый двор. Купцы вылезли из своего возка и сразу направились к широко открытой двери, а меня окликнул Франсуа, старший охранник. Когда я подошел к нему, он сказал:
   - Все, парень. Теперь ты сам по себе.
  У меня мелькнула мысль, чтобы было бы неплохо попросить у Франсуа или Жака пару мелких монет, вот только чувство самоуважения не дало мне это сделать, да и не стоило начинать новую жизнь с протянутой руки. Поблагодарив охранника, я махнул рукой Жаку и пошел, как говориться в сказках, куда глаза глядят.
   Обойдя дурно пахнущую лужу с кучей свежего навоза, я углубился в сплетение городских улиц. Впрочем, как я быстро понял, современного понятия улицы, как таковой, здесь не было. По обеим сторонам уложенной брусчатки или утоптанной земли шли, впритык к друг другу, двух-трехэтажные дома с расположенными на первом этаже лавками. Верхние этажи выступали один над другим, нависали над головой, закрывая небо и солнце, при этом создавая ощущение наступивших сумерек.
   "Интересно посмотреть, как там у них все внутри дома сделано. Наверно, каждый день, из-за любой мелочи, по лестницам туда-сюда бегают. Хм. Интересно. Печные трубы в домах полностью отсутствуют".
   Так я гулял, пока в какой-то момент не стало понятно, что я потерялся, совсем как маленький ребенок, оставшийся без мамы. Улицы, переулочки и тупики так причудливо переплетались и пересекались, что трудно было понять, идешь ты вперед или двигаешься по кругу. После того, как приличные дома стали все чаще превращаться в бараки с темными провалами вместо дверей и окон, грязи, мусора и крыс стало больше, а прилично одетые горожане совсем исчезли, стало понятно, что я ненароком забрался в местное гетто. Не став искушать судьбу, я развернулся и пошел обратно, ориентируясь на крики продавцов и зазывал.
   Разглядывая по пути горожан, я вскоре убедился, что Франсуа оказался прав: моя одежда мало чем отличалась от одеяний большинства проходящих мимо мужчин, но при этом было совершенно непонятно зачем мужикам рядиться в яркую, цветастую одежду и выглядеть похожим на циркового клоуна. Тут, надо сказать, на мое мышление накладывалась специфика моей прежней работы: быть одетым так, чтобы как можно меньше выделяться на фоне толпы. Здесь же все было наоборот, мужское население города предпочитало яркие, попугайные цвета. Правда, это относилось к зажиточной части населения: дворянам, купцам и богатым горожанам, так и их семьям. Судьи, писцы, городские чиновники, профессора из университетов носили тоги и плащи исключительно темно-синего и черного цветов. Ремесленники, подмастерья и прочий народ одевались исходя исключительно из своего заработка. Даже при простом анализе можно было понять, что одежда разделяет людей на группы и уже потом, разобравшись в этом вопросе, понял, что это условное деление на три основных сословия в Средневековой Европе. Духовенство. Дворянство. Остальной народ. Разделение людей, помимо одежды, подчеркивали различные украшения на одежде и оружии. Перья, пряжки, кольца, перстни, украшенное драгоценными камнями оружие. Все это богатство, выставленное напоказ, словно говорило окружающим людям, что их владелец богат и знатен, фактически определяя соответствующий статус человека в обществе.
   "В будущем, - усмехнулся я про себя, - это место займут крутые тачки и любовницы из модельных агентств".
   Мимо меня шли ремесленники в туниках и облегающих штанах-шоссах, спешили по своим делам хозяйки в белых чепцах и платьях-коттах, степенно шагали купцы в богатых одеждах, подбитых мехом, и деловито идущие в длинных черных одеяниях городские чиновники и профессора университета. Довольно много было в городе священников и монахов, одетых в коричневые или черные рясы. Один раз наткнулся на патруль городской стражи. Четверо сержантов, громыхая сапогами и лязгая железом, куда-то целеустремленно шагали.
   Подавляющее большинство людей, встречающихся мне по пути, шли пешком, но при этом нередко слышался на соседних улицах цокот лошадиный копыт и предупреждающие крики.
   Глядя по сторонам, я разглядывал не только людей, но и вывески-рисунки лавок. Кое-что мне было интуитивно понятно, вроде иглы и нитки над лавкой портного, а что-то для меня осталось загадкой, как нарисованная над дверью таверны, на деревянной доске, голова негра (уже потом узнал, что подобный рисунок обозначает название "Голова сарацина"). Большинство вывесок городских лавок были просты и понятны: на лавке винодела красовалась виноградная лоза, на вывеске аптекаря - три золоченые пилюли, а вывеска с лошадиной головойуказывала, что в лавке продается конская сбруя. В основном я угадывал каким товаром торгуют в лавке, но желтое, (как потом оказалось, золотое) сердечко требовало объяснений, правда стоило подойти ближе, как все стало на свои места - это был магазин женской одежды.
   Владельцы лавок, только пробегали по мне оценивающим взглядом, чтобы в следующую секунду начать искать глазами более денежного клиента, а стоило тому показаться в поле зрения, как хозяева начинали громко зазывать его, предлагая свой товар. Проходя мимо лавок, можно было видеть, как подмастерье кузнеца бьет молотом по наковальне, а ученик пекаря, орудуя деревянной лопатой на длинной ручке, вынимает из печи хлеб.
   Стоило мне пройти мимо очередной лавки пекаря и ощутить запах свежевыпеченного хлеба, как я почувствовал, что зверски хочу есть. Если до этого голод, притупленный новизной впечатлений, молчал, но теперь он завопил во всю мощь. Завтрак в виде тарелки бобовой каши с ломтем хлеба давно уже превратился в призрачное воспоминание для моего желудка.
   Неожиданно ударили колокола. Их многократный звон пронесся над городом.
   "Чего звонят? На молебен созывают? - вопрос остался без ответа, но при этом я отметил, что крики зазывал стихают, а хозяева готовятся к закрытию своих лавок. - Не понял. Неужели колокольный звон означает конец рабочего дня?".
  Как потом выяснилось, я оказался прав в обоих своих предположениях. За неимением городских часов, которые имелись только в Париже, торговцы использовали звон колоколов, звавших горожан к вечерней молитве, как сигнал к концу рабочего дня. Впрочем, мое недоумение тут же прошло, так как надо было решать насущные проблемы: еда и крыша над головой. Мысли были самые разные, начиная от элементарного воровства и мытья посуды в таверне до азартных игр и грабежа припозднившегося горожанина. Мытье общественных уборных и работу на кладбище пока решил, как вариант, не рассматривать.
   Вид церкви, мимо которой сейчас шел, подвигла меня на мысль: не поговорить ли о моем бедственном положении со священником? В принципе это был нормальный вариант в моем положении, вот только он имел один большой минус. Мои знания о католической вере, молитвах и обрядах стояли на нулевой отметке, к тому же я не знал, как сейчас обстоят дела с инквизицией и преследованием еретиков. Прокрутив в голове вопрос, я решил отложить его на время, пока не осмотрюсь в новом и чужом для меня времени, о котором не имел ни малейшего понятия. На первый взгляд люди здесь жили теми же проблемами, как и в будущем: деньги, работа, семья. Вот только разница понятий об окружающем мире сильно выделяла меня из толпы, поэтому должен был их скрывать, чтобы меня не посчитали за сумасшедшего, это также подчеркивало мое незнание элементарных вещей, о которых здесь знают маленькие дети. За примером далеко ходить и не надо, так как такой наивный и простодушный парень, как Жак, считал меня за придурка. Впрочем, было у меня такое подозрение, что остальные обозники считают точно также, как и возчик. Идя по улицам, я специально прислушивался к разговорам горожан на улицах, пытаясь у ловить их суть, но при этом далеко не все понимал, что имели в виду эти люди, обсуждавшие между собой элементарные бытовые и жизненные проблемы.
   Вывернув из очередного переплетения улиц, я вдруг услышал где-то недалеко от себя стук молотков и визг пилы. Похоже, в том направлении шло какое-то строительство. Первая мысль, которая у меня возникла в голове, стоило мне услышать эти звуках: - Может удастся подработать?".
  Ускорив шаг, я вынырнул из переплетения улочек и вдруг неожиданно для себя оказался на рынке, а на центральной городской площади, позади небольшой толпы зевак, окруживших деревянную конструкцию.
   "Так это же эшафот! - я сразу узнал деревянный помост. - То-то я слышал в обрывках разговоров людей о предстоящей казни".
  Незаметно огляделся. Центром этой площади был фонтан, украшенный лепниной, здесь же находилось трехэтажное здание городской администрации, украшенное фигурными башенками. Из того, что мне уже довелось слышать от возчика, именно в таких зданиях заседал мэр с городским советом, сидели чиновники и судьи. Пригляделся к работе плотников и понял, что о приработке можно не мечтать, они уже закончили строительство и собирали инструмент. Походил, попил водички у фонтана, слушая народ, который, в моем понимании, был излишне возбужден. Какое-то время разглядывал виселицу и непонятное сооружение в виде большого колеса, лежащего на помосте, после чего подошел к одной из групп горожан, чтобы послушать о том, что те говорят.
   - Андрэ, ты мне вчера говорил, что будут казнить... - тут один из мужчин показал приятелю три пальца, - разбойников и аптекаря Пьера Вилана, а сегодня Луи мне сказал, что их будет меньше.
   - Слушай больше своего глупого Луи! - вспылил его приятель. - Он просто болван и пустозвон.
  Отойдя от них, прошел немного дальше.
   - Бедный Пьер, он так любил свою жену. А она стерва....
   - Добрые люди, не подскажете: кого будут завтра казнить? - поинтересовался какой-то мужчина, видно только что подошедший, как и я, к толпе.
   - Откуда ты такой, незнающий, взялся? Из леса вышел? - усмехнулся кто-то в толпе. - Уже два дня как глашатаи на всех перекрестках громогласно объявили, что будут казнить разбойников из шайки Жака Рыжего и отравителя Вилана.
   - Папа, а Пьер Вилан, это тот аптекарь, который недалеко от нас живет? - неожиданно спросила девочка, лет восьми, у своего родителя.
   - Да, дочка. Только он уже там не живет. Пошли домой. Видишь, дождь собирается.
  Только сейчас я заметил, что стало резко темнеть, так как поднявшийся ветер пригнал откуда-то тучи, которые сейчас наползали на город. Честно говоря, я даже обрадовался тому, что скоро пойдет дождь, даже несмотря на то, что до сих пор не знал, где мне найти крышу на ночь. Просто появилась надежда, что ливень начисто отмоет вонючий и грязный город. Народ, что еще оставался на площади, при виде накрывающих город туч, стал быстро расходиться по домам. Где-то рядом затопали тяжелые сапоги и залязгало железо - шла городская стража. Я уже разворачивался, чтобы уйти и поискать себе хоть какое-то укрытие, как вдруг заметил, что двое бродяг выскользнув из переулка, кинулись со всех ног к эшафоту.
   "Не понял?! А теперь понял".
  Сам помост был обшит досками, но под лестницей оставалось незакрытое пространство. Только они протиснулись туда, как я кинулся за ними следом. Своим появлением я сначала испугал бродяг, заставив их отползти в самый дальний угол. В этот самый момент ударил гром, заставивший одного из бродяг перекреститься и начать читать какую-то молитву. Следом блеснула молния, а еще спустя несколько минут по доскам помоста застучали первые капли. Дождь постепенно набирал силы, уже хлеща по доскам изо всех сил. Кое-где вода стала просачиваться в щели, капая на булыжники, а когда одна из таких струек попала мне за шиворот, и я начал двигаться, ища более сухое место. Оно нашлось прямо под виселицей, где я стал устраиваться на ночь. С крышей определился, теперь можно и подумать, к тому же шептавшиеся в дальнем углу, между собой, бродяги не внушали доверия.
   Так как под помостом встать в полный рост было невозможно, поэтому сначала я услышал шарканье ног, а затем во мраке проявились две сгорбленные темные фигуры, подбиравшиеся ко мне. Не успел первый из них ко мне приблизиться, как моя согнутая нога резко выстрелила вперед, ударив по выставленной вперед руке с ножом. Даже в полутьме я увидел тусклый отблеск на его лезвии. Нападавший закричал от боли и рухнул на землю.
  Его подельник, испугавшись, отпрянул назад, чем я и воспользовался, кинувшись на грабителя с ножом. Было видно я ему сильно повредил руку, потому что тот, вместо чтобы оказать сопротивление, выставил левую руку ладонью вперед, в жесте защиты. Я ударил его кулаком в лицо, потом еще один раз. Под рукой что-то хрустнуло, а грабитель заорал от боли.
   - А-а-а! Не бей! Ты мне нос сломал! И руку... - загнусавил он, при этом подвывая от боли.
  Чуть отодвинувшись от него, я оперся рукой о землю и вдруг неожиданно ощутил под рукой нож.
   "Он же, сволочь, собирался меня зарезать, - вдруг мелькнула мысль и на меня вдруг накатила ярость и в следующее мгновение нож оказался у меня в руке. Стоило неудавшемуся грабителю почувствовать острие ножа на своей шее, как он, срывающимся от страха голосом, заныл: - Прошу, не убивай, не бери грех на душу. Христом богом заклинаю...
   - Заткнись, крыса, а то точно зарежу. Эй ты, придурок, - позвал я забившегося где-то в противоположном углу, второго бродягу, - живо иди сюда.
   - Деньги! Живо! - скомандовал я, когда трус подошел ближе. - Иначе обоих тут положу!
   - У нас нет ни денье, - проблеял трусливый бродяга. - Мы ничего сегодня не заработали. Наши святые покровители отвернулись от нас, грешников.
   - Деньги, собачье дерьмо! Или... - и я кольнул ножом в горло стонавшего бродягу.
  Тот сначала дернулся всем телом от боли и неожиданности и только потом чуть не плача, закричал: - Нет у нас ничего! Пустые мы! Клянусь святым Бонифацием!
   - Заткнулись оба! - прикрикнул я на них. - Тогда давайте, что есть ценного из вещей. Живо!
   - Вот. На. Возьми, - торопливо забормотал трус, протягивая мне свой головной убор. - Я ее совсем недавно украл. Она почти новая.
   - Не мучай меня больше, нет у нас ничего, - уже чуть ли не заплакал, лежащий у моих ног, бродяга.
  Судя по всему, у них действительно ничего не было, а значит, разжиться парой мелких монет мне не удалось. Неожиданно это вызвало у меня сначала всплеск разочарования, а затем новый взрыв ярости. Обычно я четко контролировал себя, но тут видно сказалось все, что произошло со мной за последние сутки: провал в прошлое, чужое тело, непонятная обстановка, голод, ночевка под эшафотом. Хотя я сумел взять себя в руки, но отголоски ярости чувствовались в моем голосе, когда злобно прошипел: - Исчезли. Прямо сейчас.
  Повторять не пришлось. Оба, причем довольно шустро, пролезли в отверстие под лестницей и исчезли за стеной дождя. Я вернулся на свое место. Покрутил шляпу в руках. Это был головной убор с высокой тульей, узкими слегка загнутыми полями и острым, выдающимся вперед, козырьком.
   "Хоть что-то. В крайнем случае, продам старьевщику за пару монет. Возможно, и нож тоже придется продать".
   Мои всплески эмоций были результатом не только внешних факторов, но и внутреннего дискомфорта. Главное для таких, как я - это подготовка и информация. Находясь на чужой территории, агентам приходится непрерывно изучать и анализировать окружающую обстановку, чтобы правильно оценивать степень опасности. Бдительность помогает реагировать на внешние угрозы, расставить приоритеты и оценить риски, а для того, чтобы свести риск к минимуму агент должен уметь "оставаться в тени", быть невидимым для противника. Только вот в данном случае я среди местного населения выглядел так, словно вышел голым на подиум.
   "Не о том думаешь, - отбросив ненужные эмоции и мысли, я попробовал слепить для себя образ Клода Вателя. - Если исходить из физического состояния тела и его атлетической фигуры, то я мог бы согласиться с Франсуа в том, что когда-то тот был акробатом и жонглером, вот только из меня почему-то выскакивают цитаты из библии, причем на латыни, да и читать умею. Беглец из монастыря? Может и так. Возраст пока можно оценить только ориентировочно... двадцать пять-двадцать восемь лет. Одет, опять же по словам охранника, как зажиточный горожанин. Так может, все-таки, торговец? А вот студента можно точно откинуть. Правда, ясности не больше стало. Хм. Может попробовать наняться в помощники к какому-нибудь купцу? Я знаю несколько языков. Хотя, знаю их современные варианты, но есть шанс, что получится так, как с французским. Военное дело, по любому отпадает, моя работа - тайная война. Интересно, как тут обстоит дело со шпионажем? Скорее всего, что никак. Стоп. А может мне пойти по медицинской стезе? Сравнительно неплохо знаю анатомию, немножко психологию и основы скорой помощи. Не мое это, да и перспективы сомнительные. К тому же непонятно, как у них обстоят тут дела с дипломами. А на сегодняшний день? Хм. Если грузчиком? Короче, надо думать, а сейчас спать".
   Проснулся я уже от громких звуков над своей головой. Солнце било сквозь щели, нарезая тонкими полосками утоптанную землю, а за деревянными досками были слышны громкие голоса людей. Я осторожно вылез из-под помоста, чем вызвал у местных зевак дружный смех. Они какое-то время показывали на меня пальцами и отпускали грубые шутки, но стоило мне отойти чуть в сторону, как внимание зевак снова вернулось к эшафоту. Надев "подаренный" мне головной убор, я теперь мало чем отличался от большинства горожан. В животе заурчало. Подойдя к фонтану, попил воды, затем снова вернулся к толпе зевак. Стоя позади людей, снова стал лихорадочно думать, как мне найти хотя бы временную работу.
   "Может в местный трактир попробовать устроиться? Кухонным рабочим. Или вышибалой".
  Обдумывая варианты, я смотрел, как мужчина на эшафоте, стоя на лестнице, налаживал петлю. Слишком резко потянувшись, покачнулся и чуть было не упал, но успел ухватиться за перекладину, правда, при этом выпустил веревку из рук и та, скользнув, упала на помост. Зеваки, которые смотрели за всеми приготовлениями, почему-то не стали ему помогать. Правда, при этом никто из толпы не смеялся и не отпускал шуточки о его неловкости.
   "Это, наверно, помощник палача. Вот только уже в возрасте дядька, - не успел я так подумать, как следом пришла другая мысль: - Может помочь человеку? Сделаю доброе дело, глядишь, монета перепадет... или покормят".
  Я решительно зашагал к помосту под удивленными взглядами зевак.
   - Тебе помочь?
  Мужчина уже начавший спускаться вниз по лестнице, замер, внимательно и при этом с явным удивлением посмотрел на меня. В толпе кто-то засмеялся, но почти сразу умолк.
   - Чужеземец?
   - Какая разница. Так тебе помочь?
   - Я палач, - сказал так, словно лязгнул металл.
   "Палач? А где маска? - автоматически сработал у меня в голове шаблон, оставшийся в памяти после просмотра пары-тройки исторических фильмов в далекой юности.
   - И что?
  Теперь уже палач озадаченно смотрел на меня. Его взгляд и воцарившаяся позади меня тишина, сказали мне, что я что-то делаю не так. Оглянувшись, увидел недоуменные взгляды людей и понял, что, произнеся несколько слов, тем самым, я сумел нарушить какое-то местное табу, но так как ни проклятий, ни угроз из толпы не последовало, то я решил ничего не менять в сложившейся ситуации, тем более, что впереди маячила миска супа, а если повезет, то еще пара мелких монет.
   - Помоги, если хочешь, - выдержав паузу, произнес палач.
  Я залез на помост, поднял веревку с петлей и подал палачу, после чего стал держать лестницу. Когда тот слез, то последовал его новый взгляд, но уже пристальный, цепкий и оценивающий.
   - Еще нужна моя помощь?
   - Не откажусь, - при этом палач хмыкнул.
  Судя по его саркастическому хмыканью, он такого странного и непонятного человека видел первый раз в жизни, впрочем, тоже самое можно было сказать и о толпе, которая при моем появлении зажужжала, как рой пчел. Затем, под руководством палача, я менял местами колышки на здоровенном колесе, вытаскивая и переустанавливая их в другие отверстия, при этом мне было слышно, как палач тихо ругал плотников, что деревяшек недостаточно, чтобы правильно растянуть преступника. Как я еще понял, у палача было очень плохое настроение, хотя при этом он умело скрывал эмоции.
   Выполняя мелкие указания палача, я продолжал краем глаза следить за людьми на площади. Их стало еще больше и вскоре в мою сторону стали тыкать пальцами, объясняя, вновь прибывшим, откуда взялся новый помощник палача. Так продолжалось до того момента, пока на площади не появился городской глашатай, который трижды протрубил, привлекая к себе внимание, затем не торопясь, повесил на ремешке свой горн через плечо, после чего достал из поясной сумки свиток. Подождал еще несколько минут, пока не соберется больше горожан, развернул бумагу и стал читать. Это были официальные изменения в казнь, из которых стало ясно, что один из разбойников, не выдержав пыток, умер, а второй преступник искренне раскаялся и теперь его ждет не четвертование, а петля. В итоге нам пришлось срочно добавить еще одну петлю на виселице. Стоило глашатаю дочитать текст до конца, как в толпе раздались негодующие крики, люди почему-то были недовольны внесенными изменениями.
   Палач еще раз прошелся по помосту, подергал веревки, проверил узлы, после чего повернулся ко мне и сказал: - У меня есть время, до того, как колокола пробьют полдень. Если ты не против, парень, то пошли со мной. Угощу пивом.
  При этом у него снова появился настороженно-недоверчивый взгляд, словно у бродячей собаки, которой нередко доставалось от людей.
   - Еще бы поесть было бы неплохо. Если можно.
   - Не только можно, даже нужно, - тут мне показалось, что в его голосе чувствовалось облегчение.
  Мы спустились с эшафота по деревянной лестнице. Палач шел впереди, а я за ним. К моему удивлению, толпа, резко отхлынув в обе стороны, освободила нам дорогу. Идя следом, я слышал, как люди громко обсуждали меня, ничуть не стесняясь: - Кто он такой? Помощник палача? А кому тогда сломали руку? Да нет, это какой-то бродяга. Почему бродяга? Одет, вроде, прилично.
   Углубившись в хитросплетение улиц, мы шли, держась как можно дальше от центра города с его лавками и тавернами. При этом было заметно, что палач держится поближе к стенам домов, при этом отметил, что те из горожан, стоило им его узнать, опускали глаза и торопливо переходили на другую сторону улицы, тогда как другие прохожие равнодушно проходили мимо. В голове метались различные догадки о том, что происходит, но пока было понятно только одно, что существует, пока не понятная мне, изоляция палача от общества, и теперь, она, в какой-то степени, касается меня.
   Спустя какое-то время мы дошли до городской стены. Судя по специфической вони в этой части города, нетрудно было предположить, что где-то недалеко находятся мастерские по выделке кожи.
   "Он что, где-то здесь живет? - поморщился я, когда мы проходили мимо громадных чанов с дубильным отваром.
  Далее пошли загоны для скота, которые сейчас стояли почти пустые. Судя по количеству дерьма, которое убирали два человека деревянными лопатами, забрасывая его на телегу, скота в этих загонах еще недавно было довольно много. У меня было предположение, что у города есть хотя бы пара ворот, но как оказалось, кроме обычных существовали еще и ворота для скота, через которые стада загоняли в город. Через них нас выпустила городская стража.
   За воротами, в тридцати метрах от городской стены, стоял возок, точно такой, какой видел у купцов, явно предназначенный для долгих поездок, а в двадцати метрах от него пасся стреноженный конь. На земле, опершись спиной на колесо сидел дюжий парень с перевязанной рукой. При виде палача он неуклюже вскочил.
   - Мастер! Вы быстро справились! - но тут он увидел, что палач пришел не один и, похоже, очень удивился. - А это еще кто такой?!
   - Чтоб тебе сдохнуть, дерьмо собачье! - неожиданно для меня, по крайней мере, мне так, казалось, уравновешенный и спокойный для своей профессии, палач вдруг обрушился на парня с жесткой руганью. Судя по всему, ему явно хотелось выпустить пар. Из его слов вперемешку с руганью, можно было понять, что эта сволочь и свинья по имени Жан, умудрился сразу по приезде в город сломать руку. - Почему только руку?! Почему тебе, ублюдок, башку не проломили?! Я бы тебя похоронил и сразу забыл, как о ночном кошмаре!
   - Мастер! - детина с трудом опустился на колени. - Прости меня! Черт попутал! Больше никогда не буду, клянусь святым Августином!
  Палач только плюнул в его сторону, затем обойдя, стоявшего на коленях, помощника, подошел к повозке.
   - Иди сюда, парень, - позвал он меня, копаясь в повозке. - Ага, вот и мешок.
  Он достал кусок отбеленного полотна, застелил его на земле, после чего достал из мешка уже нарезанную ветчину, половину каравая хлеба, круг колбасы, сыр, а в конце - кожаную флягу и две оловянные кружки.
   - Садись, ешь, - пригласил он меня. - Времени у нас немного, а мне надо с тобой еще поговорить.
  Я сел, глотая слюну, при виде такого изобилия. Жана палач не пригласил и тот, поднявшись с колен, теперь стоял, с несчастным видом, в стороне. Палач быстро налил пива в кружки, отломал себе кусок колбасы и стал неторопливо ее жевать, запивая пивом.
   - Тебя как зовут?
   - Клод Ватель.
   - По имени ты француз, но некоторые твои слова звучат странно. Хотя мне доводилось слышать, что на границе с Кастилией есть Страна Басков, так эти горцы считают, что говорят по-французски, но их мало кто понимает, - в ответ я смог только отрицательно помотать головой, так как рот был занят процессом скоростного пережевывания и поглощения пищи. - Откуда ты? И как здесь оказался?
  Как можно кратко я объяснил ему, что после удара по голове я частично потерял память. Его реакция оказалась довольно неожиданной. Он вдруг вскочил, зашел мне за спину и стал бесцеремонно рассматривать рану на голове, при этом спрашивать про сопутствующие ей симптомы, потом вдруг резко прервал свое обследование и сказал: - Очень интересный случай. Может нам еще удастся поговорить о нем, но сейчас мне хотелось задать один вопрос: ты веришь в проклятье палача?
   - Не верю, - проглотив кусок колбасы, подтвердил я, честно глядя ему в глаза, но при этом не имея ни малейшего понятия, о чем он сейчас меня спросил.
  Хмыкнув, палач на какое-то время задумался, потом сказал: - Ты, действительно, какой-то странный. Могу предположить, что это влияние раны на голове, но ты говоришь вполне разумно, не брызгая слюной и не размахивая руками. У тебя не было припадков?
   - Я не безумец, - резко отмел я его сомнения.
  Удовлетворенный моим ответом, он кивнул, как бы соглашаясь со мной, а потом неожиданно спросил:
   - Клод, тебе приходилось бывать на войне и убивать врагов, глядя им в глаза?
  По его вопросу нетрудно было догадаться, о чем пойдет разговор дальше. Его подмастерье сломал руку и ему срочно нужен помощник для работы на помосте. Мне никогда не доводилось делать что-либо подобное, но, с другой стороны, в моей прежней жизни "грязи" хватало, поэтому я решил, что час-полтора как-нибудь продержусь на эшафоте.
   "Во-первых, деньги, так как палач, вроде, жлобом не выглядит, а во-вторых, совместная работа сближает. Глядишь, что присоветует, а может даже насчет работы поможет, - подумал я о перспективах, а все одно, чувствовался под сердцем холодок. Так у меня обычно, бывало, когда поручали работу "с душком".
   - Приходилось.
   - Значит, крови ты не боишься, - подвел итог палач.
   - Не боюсь.
   - Меня зовут Пьер Монтре. Я палач города Тура. Сюда меня пригласил городской совет города Амбуаза для свершения правосудия, - официально представился он, при этом пристально глядя на меня в ожидании реакции.
   - Я уже это понял, - ответил я, прожевав очередной кусок ветчины. - От меня тебе что надо?
  Мои слова ему неожиданно понравились, при этом он даже как-то повеселел лицом.
   - Этот кусок собачьего дерьма, - он бросил злой взгляд на стоявшего парня, который сейчас со злым лицом наблюдал за тем, как я ем его пайку, - по приезде в город решил выпить пива, потом полез в драку, где безмозглому придурку повредили руку. Видно, господь решил меня за что-то наказать, наградив таким помощником. А, что тут говорить!
  Пьер, пренебрежительно махнул рукой в сторону Жана, потом перевел взгляд на меня и вдруг неожиданно спросил: - Ты добрый католик?
  Судя по всему, он спросил меня просто так, потому что по его лицу было видно, что он уже все решил для себя. Ни слова не говоря, я достал из-под ворота одежды крестик и показал палачу. Тот кивнул, потом прямо спросил: - Так ты мне поможешь?
  В принципе, я уже прокручивал в голове ответ на этот вопрос, и для себя решил, что в моем положении это хоть противное, но на данный момент, единственное решение моих проблем.
   - Да. Что надо будет делать?
  Пьер сначала вытер руки об импровизированную скатерть, после чего начал рассказывать о моих обязанностях, как помощника палача, четко и методично излагая в деталях то, что мне придется делать на помосте. В конце сказал: - Как видишь, ничего сложного, а если что, я тебе подскажу.
  Не успел палач закончить свои объяснения, как из ворот вышел мужчина в темно-синей одежде, наподобие римской тоги. С шеи у него свисала, падая на грудь, серебряная узорчатая цепь с какой-то бляхой на самом конце. Не дойдя до нас метров десяти, он остановился и официально заявил: - Я судебный пристав суда города Амбуаз Луи Куапель. Палач города Тура, Пьер Мотре, ты должен прямо сейчас приступить к своей работе согласно контракту, подписанному тобой с городским советом города Амбуаз.
  Палач, уже поднявшийся на ноги, коротко поклонился и сказал: - Я готов выполнить свою работу, господин судебный пристав.
   - Следуй за мной, палач города Тура, Пьер Монтре.
   - Клод, за мной, - тут же последовал короткий приказ Монтре.
  Провожаемый злым и удивленным взглядом Жана, которому явно пришелся не по душе, я направился следом за палачом. Мы шли друг за другом, причем Монтре выдерживал дистанцию в пять-семь метров, не приближаясь к судебному приставу. По дороге я заметил, что на улицах города почти не было видно народа, зато уже на подходе к центральной площади был слышен многоголосый шум. Только я подумал, что вряд ли мы тут протиснемся, ведь там все забито народом, как вдруг, идущий впереди нас, пристав, громко провозгласил: - Идет палач!
  Толпа тут же подалась в стороны, освобождая проход, и еще громче зашумела. Среди тупых выкриков и грубых шуток я вдруг услышал пару-тройку угроз и ругательств в адрес палача. Это было несколько неожиданно и естественно вызвало недоумение: - А палач-то здесь причем? Судил-то не он".
  Идя среди орущей и галдящей толпы, глядя на возбуждение на лицах людей, я при этом не думал о своей роли в кровавом средневековом шоу, а о том, что судьба, как в прошлой жизни, так и здесь, заставляет меня закладывать крутые виражи. Меня обсуждали, тыкали в мою сторону пальцами и отпускали шутки, хотя может быть это было потому, что я не шел, глядя перед собой, как Монтре, а бросал взгляды по сторонам. Меня не смущали ни крики, ни толпившиеся вокруг меня люди. Если бы так надо было, то я шел, улыбаясь, махая руками и приплясывая.
   Балконы и окна зданий, выходящих на площадь, были заполнены людьми. Судя по богатой одежде и дорогим украшениям, лучшие места были отведены богатым и уважаемым людям города. Многие из них, как мужчины, так и женщины, прихлебывали вино из серебряных кубков. В паре мест, возвышаясь над толпой, сидели на лошадях дворяне.
   Когда мы подошли к помосту, стало видно, что тот окружен городской стражей. Пристав, дойдя до лестницы, отошел в сторону, пропуская нас к лестнице. Не успел я ступить на помост, как Монтре мне шепнул: - Сними дублет и закатай рукава рубахи.
  Сделав, как он сказал, я встал рядом с ним и стал наблюдать, как он перебирает свой рабочий инструмент. Толпа, наблюдая за его действиями, то затихала, настороженно наблюдая, то начинала возбужденно шуметь, выражая свое недовольство тем, что начало казни затягивается. Впрочем, ожидание горожан не затянулось, вскоре появились новые действующие лица: судья, священник и глашатай. Пока последний зачитывал толпе за какие-такие прегрешения будут казнены трое преступников, палач шепотом повторил мне инструкции. Слушал я его в пол уха, так как мне было больше интересно послушать, за какие-такие черные дела будут казнить злодеев. Аптекарь, как оказалось, обвинялся в отравлении своей жены и ее любовника, а разбойники за убийства и грабежи на большой дороге. Не успел глашатай свернуть свою бумагу и сойти с помоста, как приехала телега с преступниками, сопровождаемая двумя конными стражниками. На бедолаг было жалко и в тоже время противно смотреть. Бледные лица, ввалившиеся глаза и дрожащие руки. Толпа встретила их появление оглушительным ревом. Только один из них, главарь разбойников, подталкиваемый в спину, сошел с телеги сам, а двух других пришлось вытаскивать из телеги и тащить на помост солдатам, так как ноги у них подгибались.
   Стоило преступникам оказались на помосте, как началась работа подмастерье палача. Сначала я поставил их всех на колени для того, чтобы злодеи могли в последний раз покаяться и прочитать молитву. К каждому из них подошел священник, выслушал их и дал прикоснуться губами к деревянному кресту, который держал в руках. Если разбойники громко каялись, даже с какой-то жадностью тянулись к кресту, то отравитель, маленький, худенький человечек, в отличие от них, до этого находившийся в прострации, словно очнулся, задергался, попытался вскочить, но со связанными руками это нелегко, поэтому он завалился набок. Мне пришлось его поднимать и удерживать на месте, потому что он все время порывался вскочить на ноги, а когда понял, что все бесполезно, дико заорал во весь голос:
   - А-А-А-А!!
  От него смердело страхом, потом и дерьмом. До этого шумевшая толпа мгновенно замолчала, с животным интересом наблюдая, как аптекарь, надрывая горло, дико орет. Я не знал, что надо делать в подобной ситуации, а оглядываться на палача, который стоял за моей спиной, посчитал неудобным. Проблему разрешил священник, который стоял в шаге от аптекаря и морщился от крика, резавшего ему уши. Он вдруг резко сунул тому крест прямо в лицо, тот вдруг замолчал, поцеловал его, а затем, сотрясаясь всем телом, безутешно зарыдал. В ответ толпа заулюлюкала, засвистела, взорвалась криками. Священник, тем временем, отойдя в сторону, встал вместе с судьей, а на его место вышел палач. Толпа, в нетерпеливом ожидании шоу, снова заорала. С трудом поставив аптекаря на подгибающиеся ноги, я подволок его к виселице. Пьер, отточенным движением, накинул ему петлю на шею, чуть затянул, затем замер в ожидании последнего слова отравителя, но тот просто тупо стоял на лесенке, тараща полные ужаса глаза в пространство. Выждав еще пару минут, палач сильным ударом выбил лесенку из-под ног аптекаря. Тело бедолаги дернулось раз, другой, третий и замерло, раскачиваясь на веревке. Секунда тишины закончилась, и толпа разразилась воплями восторга. Судя по всему, горожане получали немалое удовольствие от смерти своего ближнего. Пьер еще раньше предупредил меня, чтобы я не торопился тащить второго преступника на виселицу.
   - Дай людям всласть поорать, - сказал он, инструктируя меня. - А когда они малость поутихнут, то сразу тащи следующего преступника.
  Так я и поступил, выждал несколько минут и уже был готов поднимать на ноги разбойника, как раздался чей-то крик: - Гляньте, а наш аптекарь на дерьмо изошел!
  Толпа снова заржала, засвистела, отпуская грубые шутки. Неожиданно откуда-то из первых рядов чья-то сильная рука швырнула в качавшееся в петле тело аптекаря дохлую крысу. Трупик мягко ударился о тело и упал на доски, рядом с повешенным. Пьер чуть качнул головой в ее сторону. Быстро подойдя к крысе, я столкнул ее ногой с помоста, но при этом успел заметить, что на ее шее была завязана веревочная петля. Выждав еще пару минут, я помог подняться на ноги убийце и грабителю с большой дороги, после чего подвел к виселице. В отличие от аптекаря, разбойник решил покаяться перед народом. От волнения его голос перехватывало несколько раз, но его речь от этого только выиграла. Народ местами даже одобрительно шумел, слушая о душевных страданиях разбойника. Стоило ему закончить, как все повторилось: тело дергается в последний раз и замирает, раскачиваясь на веревке. Разогретая первой казнью толпа реагирует на новую смерть намного живее и энергичнее: люди машут кулаками, жестикулируют, показывая неприличные жесты и, конечно, орут. Я смотрю на их широко раззявленные рты, вижу их похабные жесты, слышу крики и все никак не могу понять, с чего их так забрало.
   Палач, словно режиссёр, ставящий пьесу, дал актерам доиграть акт, а затем приступил к заключительному финалу. Стоило в его руках оказаться кованому пруту, как разбушевавшееся толпа мигом утихомирилась и выжидающе замерла. Монтре качнул прутом в воздухе, потом сделал замах, словно примеряясь к его весу, после чего положил инструмент на место и легонько качнул головой в сторону последнего преступника. Я подошел к главарю, помог встать тому на ноги, затем разрезал веревки на руках. Он попробовал меня оттолкнуть, но руки затекли и плохо слушались, поэтому без особого труда я подтащил его к колесу и заставил на него лечь, слегка заломив ему руку. Тут на помощь мне пришел палач, а спустя пятнадцать минут главарь шайки был распят на колесе. Пока он корчился, дергая всем телом, раззадоренная толпа осыпала его ругательствами, сыпала грубыми шутками, распаляясь еще больше, при этом ей было плевать, что тому было страшно и не хотелось умирать, испытывая жуткие муки.
   - Богом заклинаю!! Убей меня, палач!! - вдруг дико заорал, не выдержав, преступник, продолжая дергаться всем телом на колесе. - Милосердия прошу!! Люди, сжальтесь надо мной!!
  Сочувствия его крики не вызвали, наоборот еще больше воспламенили, с нетерпением ждущую кровавого зрелища, толпу, которая уже начала торопить палача, увидев, что тот снова взял в руки металлический прут: - Чего стоишь, палач! Размахнись от души!! Врежь ему!!
  Пьер, не обращая внимания на крики, неторопливо прошелся вокруг колеса, словно присматриваясь, откуда ему начинать свою работу, потом остановился и посмотрел на судью.
   Уже потом я узнал, что судья, в данном случае, был своего рода наблюдателем от города, который должен был контролировать все действия палача и следить, чтобы те соответствовали выполнению всех пунктов договора. В большинство подобных контрактов, но только при сложной казни, которая проходила в несколько этапов, вносился пункт о том, что палач несет персональную ответственность за физическое состояние казнимого им человека, как ни смешно это звучит. Именно такой считалось колесование, где преступнику сначала ломали все крупные кости рук и ног, затем били в живот или грудь, чтобы сломать позвоночник, после чего изломанное тело поднимали на шесте и выставляли на всеобщее обозрение.
   В нашем случае палач должен был нанести тридцать (так определил суд) ударов железной палкой, переломав преступнику все крупные кости при этом не дать преступнику умереть раньше времени, но при этом существовал один нюанс - последовательность нанесения ударов. Если суд был готов проявить в последний момент гуманность, палач действовал как бы в обратном порядке, нанося сначала "удар милосердия" по шее или по сердцу бедного грешника, прежде чем приступить к дроблению конечностей уже мертвого тела. Такая изощренная казнь требовала от палача особого искусства, именно поэтому пригласили мастера своего дела, палача из столицы.
   Судья чуть кивнул головой, и палач взмахнул кованым прутом. Толпа замерла в ожидании, чтобы взреветь вместе с диким криком боли главаря. Новый крик боли - рев толпы! Еще один крик - дикий рев толпы!
   Когда стоишь, словно, на арене сумасшедшего цирка, где ломают на потеху публике одна за другой кости человеку, а вокруг тебя беснуются сотни людей, которые жаждут крови и страданий, ты, несмотря на свою тренированную психику, начинаешь понимать, что жить в мире, где жестокость - стандарт этого времени, придется непросто.
   Я опять смотрел на красные, от выпитого вина и возбуждения, рожи горожан, на их широко раскрытые рты с дырами от испорченных зубов, из которых сейчас вылетали ругань и крики. В какой-то момент мне показалось, что вид толпы отвлечет меня от жестокой картины, но вышло, наоборот. Мне стало так тошно, что впору было блевать. Бросил взгляд на Пьера. Его лицо ничего не выражало. Палачу на первый взгляд было лет сорок - сорок пять, широкие плечи, развитая мускулатура. Мне было неизвестно сколько лет он занимается своей работой, но методику этой казни он знал основательно, впрочем, как и анатомию человека.
  За время экзекуции главарь дважды терял сознание от боли и тогда мне приходилось приводить его в чувство, отливая водой. Еще один раз палач сделал передышку. Отложив кованый прут, он вытер пот, медленными глотками выпил кружку воды, потом постоял несколько минут. Толпа, тем временем, слушая хрипение уже сорвавшего голос главаря, возбужденно и радостно гудела. После короткого перерыва палач снова медленно и методично дробил кости под неумолчный рев толпы, возбуждение которой дошло до пика. Наконец все закончилось. Монтре, тяжело отдуваясь, выпил одну за другой две кружки воды. Я пригляделся к распятому на колесе преступнику: тот находился без сознания, но при этом был жив. Палач посмотрел на судью, тот ответил ему быстрым и одобрительным кивком: все прошло согласно контракту. Дальше, как оказалось, нас уже ничего не касалось. Я тщательно вытер железную палку палача, а затем сунул ее в большую полотняную сумку, после чего судебный пристав, сопровождая нас, расчистил дорогу. Толпа и не думала расходиться, продолжая таращить глаза на казненных преступников и смаковать подробности и детали.
  
   ГЛАВА 3
  
   Только отойдя метров сто от толпы, я обратил внимание, что судебный пристав, проведя нас, не остался на площади, а идет с нами дальше.
   Пройдя через "скотские" ворота, мы подошли к возку, возле которого топтался Жан с кислой физиономией. Увидев нас, он сделал шаг вперед, но тут же замер, наткнувшись на взгляд палача. Я видел, что ему любопытно, как все прошло, но при этом он не произнес ни слова. Остановившись, Пьер повернулся лицом к судебному приставу. Нервная дрожь, как следствие напряжения, охватившее меня во время казней, окончательно пропала и теперь мне было интересно, что будет дальше. Чиновник неторопливо достал из поясной сумки кошелек и... бросил его к ногам палача.
   - Пьер Монтре, палач города Тура, ты выполнил свою работу, согласно контракту. Это твои деньги. Считай, - голос городского чиновника был сух и холоден.
  Честно говоря, меня сильно покоробило подобное отношение. Человек приехал по их просьбе, свою работу сделал качественно, а к нему отношение, как к собаке. Тьфу на вас! В отличие от меня, палач, без малейшего следа возмущения, это было видно по его лицу, поднял с земли кошелек и высыпав монеты в ладонь, медленно пересчитал, после чего ссыпал их обратно в кошелек.
   - Здесь все, сударь. Как насчет еды?
   - Вам все скоро принесут, - отчеканил тот, потом развернулся и отправился обратно в город.
   - Ни здравствуй, ни прощай, - буркнул я недовольно.
  Пьер, услышав меня, только усмехнулся, потом резко повернулся к Жану и неожиданно закричал: - Вот смотри, харя свиная, на этого парня! Он чужеземец и никогда не занимался этим делом, а сделал все как надо! Ты, шлюхино отродье, только пиво жрать горазд, да шлюх трахать, больше не на что не способен!
  Впрочем, сейчас в его голосе звучали только отголоски той злобы, рвавшейся из него несколько часов назад. Я прекрасно понимал, что палачу нужна была разрядка после тяжелой и напряженной работы, от которой он еще окончательно не отошел. Жан, как мне показалось, принял привычную позицию - отступил подальше, вжал голову в плечи и опустил глаза в землю. Судя по привычности его движений, подобная сцена между ними происходила уже не в первый раз. Глядя на них, усмехнулся про себя, так как то, что случилось, мне было только на руку. Сломанная рука парня обернулась для меня ужином, к тому же я рассчитывал, что Пьер, который мне показался адекватным человеком, подкинет мне несколько мелких монет. Моя надежда, что меня здесь узнают, не оправдалась, поэтому я рассчитывал уехать с палачом в Тур, да и задерживаться мне здесь было нельзя: как оказалось, французы почему-то не сильно любят палачей и их добровольных помощников. К тому же я рассчитывал по пути, воспользовавшись его хорошим отношением ко мне, попробовать найти через него какую-нибудь себе работу.
   "Ведь должны быть у него знакомые или приятели при должностях? Должны".
   Спустя несколько минут палач угомонился, напоследок безнадежно махнув рукой в сторону провинившегося подмастерья, после чего залез в возок, где и улегся отдыхать. Жан, поднял голову, бросил взгляд в сторону возка, затем неожиданно для меня, злобно ощерился, непонятно с чего, решив показать какой он злой и страшный. В ответ на его грозную физиономию я только усмехнулся, после чего улегся на траву и закрыл глаза, оставив парня стоять в растерянности, а уже спустя пару минут услышал, как тот пыхтит и кряхтит, усаживая свое большое и рыхлое тело на землю.
   Отрицательных впечатлений и эмоций от сегодняшнего дня я получил слишком много даже для своей тренированной психики. Полностью расслабиться мешали, мелькавшие в памяти, картинки казни и беснующейся толпы.
   "Не люди, а стадо животных! Палач, бей от плеча! Бей от души! - даже сейчас меня внутри всего передернуло, стоило в памяти всплыть картинке с беснующейся и орущей толпой. - Вот дерьмо!".
  Неожиданно раздавшийся скрип ворот, разом оборвавший мои воспоминания и заставивший поднять голову, меня только обрадовал, особенно когда увидел, кто пришел. Это был совсем молодой парнишка, толкавший перед собой тачку. Стоило ему к нам приблизиться, как из возка раздался голос: - Клод, это нам еду привезли. Забери!
  Я вскочил на ноги. Парень при звуке голоса остановился и замер, глядя на меня с испугом. Стоило мне сделать пару шагов в его сторону, как он быстро попятился назад, при этом не сводя с меня глаз. Мне очень хотелось сделать ему козу, потом сказать: - Бу! - и проследить за его реакцией, но я сдержался. Сгрузив с тачки два небольших мешка и приличных размеров, еще горячий, большой горшок, закутанный в чистое полотно, я отошел в сторону. Парень, быстро подойдя к тачке, схватился за ручки и резко развернувшись, чуть ли не бегом покатил ее к воротам.
   - Еда еще горячая! Давайте есть! - известил я всех.
  Жан, поднявшийся на ноги и шумно сглатывающий слюну, вместо того чтобы подойти ближе, наоборот, отошел в сторону. Палач, в свою очередь, выбравшись из возка, снова достал кусок отбеленного полотна. Пока он его расстилал, я в два захода перенес к возку привезенную нам еду, затем стал доставать еду. Спустя несколько минут перед нами стоял горшок с тушеным мясом и овощами, исходящий паром, а вокруг него аппетитно расположились три круга колбасы, два каравая, приличный кусок ветчины, паштет, сыр и овощи, на которые я только брезгливо покосился. Репа, лук и чеснок. Помимо еды нам прислали две кожаные фляги, литра на три, каждая. Одна с пивом, другая с вином. Пьер уселся на землю, после чего сунул мне вторую ложку: - Ешь.
  Я посмотрел на Жана, пожирающего глазами разложенную еду, а затем перевел взгляд на Пьера, но сразу получил жесткий ответ на свой невысказанный вопрос: - Свинья и остаткам будет рада.
  Мне только и осталось слегка пожать плечами, после чего запустил ложку в горшок. Жан, услышав слова мастера, в очередной раз шумно сглотнув слюну, ушел за возок. Я ел, наслаждаясь, в одинаковой степени, как горячей едой, так и ее обилием. Пьер, открыл одну из фляг и налил нам в стаканы пива. Ели мы с завидным аппетитом, поэтому довольно скоро горшок показал дно.
   "Похоже, парень останется голодным, - констатировал я очевидный факт, но переживать по этому поводу не стал: получи, что заслужил. Паштет, который неожиданно оказался очень вкусным, я сумел осилить только на треть и только теперь почувствовал долгожданную приятную сытость. Пьер, съев кусок хлеба с паштетом, отломал кусок колбасы и продолжил неторопливо жевать, запивая пивом. Только дожевав колбасу, он позвал своего помощника: - Эй ты, пустая баранья голова! Иди сюда!
  Когда провинившийся прибежал, он выделил ему пайку - недоеденный им круг колбасы, остатки паштета, хлеб и кожаную флягу с остатками пива.
   - Забирай и исчезни! Чтоб мои глаза тебя не видели, свинячье отродье! - хотя это было сказано сердито, но былой злости в голосе уже не было.
  Парень, испуганно тараща глаза и неловко помогая себе искалеченной рукой, забрал продукты и снова исчез за возком. Я посмотрел ему вслед и подумал, что Жану при таком начальнике несладко живется. С другой стороны, если я все правильно понял в этой истории, бугай действительно придурок, раз так их подставил. Сам Монтре ни тупым убийцей, ни кровожадным маньяком мне не показался. Я наблюдал за ним. Палач, с ничего не выражающим лицом, честно выполнял свою работу, за которую ему платили деньги.
   Пьер поднялся и отойдя на несколько метров, приспустив штаны, отлил, затем приведя себя в порядок, вернулся и сел. Открыл вторую флягу, затем налил нам вина и порезал сыра. По его задумчивому лицу можно было понять, что он сейчас о чем-то думает, собираясь с мыслями для разговора со мной. И я догадывался, что он хочет мне предложить.
   Пьер, несмотря на свою невозмутимость, сегодня сильно перенервничал, так как его профессионализм, как палача, которым он очень гордился, причем не без основания, оказался под ударом и только какой-то непонятный парень сумел его выручить. К тому же, Клод, ему понравился, как человек, и теперь Пьеру хотелось выговориться, или как говориться, излить душу.
   - Знаешь, парень, тебя словно наш господь прислал мне в помощь. Давай выпьем за то, чтобы у нас все было хорошо, - выдал он стандартный тост, затем мы чокнулись оловянными кружками с налитым вином, затем выпили. Он тут же снова разлил вино в кружки, но пить не стал, а вместо этого стал рассказывать о своей жизни. Сначала у Пьера Монтре было все, как у людей. Жена и дочь. Вот только его жена умерла слишком рано, их дочери только-только исполнилось десять лет. Пьер сильно переживал из-за ее смерти и все свое внимание перенес на ребенка. Он, не стесняясь, рассказывал мне, каким милым и красивым ребенком была его деточка, и что, приходя с работы, он не мог налюбоваться своим прекрасным цветочком. Он делал все что можно, лишь бы у нее все было хорошо, а когда ей стукнуло пятнадцать лет, Пьер познакомил ее с неплохим парнем, сыном городского живодера. Я не стал спрашивать, почему именно с ним, а не обычным городским парнем, потому что и так было понятно, что живодеры, как и палачи, относились к самому низшему слою городского общества, а значит, искать невест и женихов они имели право только среди своих. Дело уже шло к свадьбе, как он вдруг узнал, что его любимая Абель сбежала с каким-то паршивым музыкантом. Это произошло во время праздника Тела Господня. Так Пьер Монтре одним махом лишился ученика, так как предварительно было получено согласие сына живодера стать подмастерьем палача, и любимой дочери. Следующим ударом для него стала смерть помощника, который был с ним уже несколько лет. Желающих освоить профессию палача долго не находилось, пока одно семейство, чтобы не сесть за долги в тюрьму, не отдало ему в ученики своего сына. Так у него полгода тому назад появился Жан.
   - Я думал сделать из него порядочного человека, но эту грязную свинью интересует лишь вино, азартные игры и шлюхи. К тому же у него лживый и паршивый язык. И самое плохое, что мы связаны друг с другом железной цепью, которой приковал нас друг другу городской совет. Будь прокляты эти жирные хорьки! Этого тупого мула мне навязал город, и я не могу отказаться от него, потому что в ином случае у меня не будет даже такого бесстыжего урода.
   Выпив еще пару стаканов вина, охмелевший Пьер сказал, что я ему понравился как человек без предрассудков, а затем спросил о том, что я собираюсь дальше делать.
   Я пожал плечами и сказал: - Пока не знаю.
   - Эти жирные свиньи (мне уже было известно, что Пьер очень не любит городской совет), уже давно обещают мне второго подмастерья. И что? Где он? Как хорошо можно делать свою работу, когда у тебя в помощниках такая тупая свинья, как Жан! Вот что я скажу тебе, парень, мне нужен толковый помощник! Вот ты мне скажи....
   "Так и знал, что все сведется к этому".
  Пока палач разглагольствовал, я стал быстро прикидывать плюсы и минусы предложения, которое вот-вот последует. При отказе я получу несколько монет, но при этом о поездке в Тур можно забыть, а оставаться в городе, где меня знают, как помощника палача, крайне неразумно. К тому же, меня, скорее всего, даже в город не пустят, ведь не зря палач торчит за городскими стенами. Из плюсов я получаю временную работу (мерзкую и отвратительную) и заработок, а вместе с этим время для адаптации в этом времени.
   - Но ты же прямо сейчас сказал, что только городской совет может назначить тебе помощника и определить ему денежное вознаграждение. Ты же не можешь, просто так, привести меня и сказать: это мой ученик.
   - Ха! Да мне плевать на них! Я все решу сам! Никому я не собираюсь докладывать! - разошелся опьяневший палач. - К тому же деньги ты будешь получать за работу подмастерья. А Жан или кто другой, это мое дело. Треть - ему, две трети - тебе. Поверь мне, я щедр, а это очень хорошая оплата! Тебе любой это скажет!
   - Верю я тебе, верю.
   - К тому же ты получишь кров и еду. Парень, в твоем положении сильно выбирать не приходиться и ты сам это понимаешь! - продолжал он напирать на меня.
  В принципе я уже решил согласиться и теперь старался выбить из него как можно больше преференций, сделав при этом скучную физиономию. Несмотря на хмель Монтре видел по моему лицу, что мне не сильно нравиться его предложение и решил подсластить пилюлю.
   - Ты получишь половину денег, что причитаются этому придурку за сегодняшнюю работу. Кроме того, я обязуюсь платить тебе за переработку, когда таковая случиться.
   - Ну, не знаю, - продолжил капризничать я. - Мне надо подумать.
   - Думай, парень. Но судя по твоему бедственному положению, ты себе ничего лучше не найдешь.
   - А сейчас что дальше делать будем? - поинтересовался я.
   - Сегодня ехать уже поздно. Будем отдыхать, а завтра поутру двинемся в путь. Дорога неблизкая.
  Чувство голода, которое меня постоянно мучило все эти дни, заставило поднять вопрос о еде.
   - А завтракать мы будем или уже поедим в дороге?
   - Это уже зависит от твоего решения, парень, - ехидно усмехнулся Монтре. - Если ты согласен пойти ко мне подмастерьем, то тогда я обязан тебя кормить, а если нет, то ты сам по себе.
   "Морда палаческая! - подумал я, но вслух сказал: - Я же сказал, что подумаю.
   - Думай, Клод, думай.
  Неожиданно мне в голову пришла мысль, и я не замедлил ее озвучить: - А почему казненного привязывают к колесу лицом вверх, а не вниз?
   - Смысл в том, что преступник должен смотреть в небо и ждать смерти, как Божьей милости.
  Он не ответил мне на вопрос, а выдал какое-то невнятное объяснение, но переспрашивать его не стал, так как уже понял, мне еще многое в этом времени придется понимать и осознавать по-новому. Хотя у меня накопилось много вопросов, задавать я их не торопился, так как сначала надо было определиться с работой. Пьер, похоже, решил, что мне надо подумать в одиночестве, так как встал и снова залез в возок. Спустя несколько минут, уже оттуда раздался его голос: - Продукты и вино положи в мешок. Он лежит в повозке.
  Сделал, как он сказал, после чего улегся в тени повозки. Солнце уже лежало на вершинах лежащих вдалеке холмах, изредка прячась за белоснежные курчавые облака. На виноградники и луга легла синеватая дымка, сильно запахло скошенной травой. И только сейчас я почувствовал, что полностью расслабился, а значит пришло время попробовать выловить из своей памяти все то, что я когда-то учил о Средних веках.
   "Война с Англией, судя по всему, закончилась давно. По крайней мере, о ней никто здесь и словом не обмолвился. Король Людовик XI. Отрицательный герой у Вальтера Скотта. Хитрый, подлый, лживый. мне ни о чем не говорит. Его заклятый враг - Карл Бургундский, но это если верить Вальтеру Скотту. Что еще помню? Столетняя война. Война Алой и Белой розы. Рыцари. Турниры. Духовенство. Дворянство. Еще вспомнил! Ян Жижка! Жил в Чехии! Он в пух и прах рыцарей разбил. В Германии были еще наемники -ландскнехты. А что сейчас делается на Руси? Кто там правит? Если Иван Грозный, то лучше туда не ехать. Впрочем, это, наверно, все, что я знаю про эти времена. То есть вообще ничего".
  Под эти мысли я заснул. Сколько времени проспал, не знаю, уже стемнело, когда на меня что-то упало, разбудив. На автомате я хотел это отбросить, как раздался насмешливый голос палача: - Это всего лишь плащ. Под утро роса выпадет. Промокнешь.
   - Я согласен, Пьер, - неожиданно вырвалось у меня.
   - Теперь я для тебя, Клод, мастер.
   - Как скажешь, мастер, - ответил я, заворачиваясь в плащ.
  
   Стоило рано утром пробить церковным колоколам, как нам привезли завтрак. Жареная рыба, каша, хлеб, пиво. Поев, мы занялись приготовлениями к отъезду, при этом Монтре сильно удивился моему неумению запрягать лошадь, но высказываться по этому поводу не стал.
  
  Еще полчаса и мы выехали на основной тракт, идущий в направлении Тура, при этом оказавшимся, к моему удивлению, столицей Франции. Сразу закралась мысль об альтернативном мире, но оказалось, что город Париж существует и до правления нынешнего короля выполнял роль столицы. Я облегченно вздохнул, но тут же решил, что для меня, с моими куцыми знаниями по истории, особой разницы нет.
   Сунув мне в руки вожжи, Пьер удобно улегся в возке, заставив скорчиться у заднего бортика, в неудобной позе Жана. Поведение палача унижало парня и заставляло того дико злиться, причем почему-то не на него, а на меня, что было видно по его бешеным взглядам, которые я временами ловил на себе.
   Пьер решил, раз дорога дальняя, значит есть время обучить своего, пусть и временного, подмастерья, основам ремесла палача, а заодно рассказать ему о некоторых аспектах и особенностях этой профессии. Надо отдать ему должное, он честно и объективно говорил как о плюсах, так и о минусах своей профессии, которых, как оказалось, было намного больше.
   - ... нас презирают, бояться и ненавидят, но мы, палачи, считаемся орудием справедливости среди мира, полного зла и насилия, - я уже хотел удивиться гладкой фразе с философским оттенком, как Монтре добавил. - Это не мои слова. Так мне сказал один умный человек, удостоивший меня своей беседой. Правда, хорошо сказано?
   - Хорошо, - согласился я с ним. - А главное, правильно.
   - А люди избегают меня, смотрят со страхом, словно я прокаженный. Только ведь убиваю не я, а убивает закон, - в его словах была слышна горечь.
   - Это люди, а как церковь смотрит на работу палача? - задал я осторожно вопрос.
   - Святая церковь дает нам полное отпущение всех грехов, совершенных при правильном исполнении своих обязанностей и праведном образе жизни.
   - Правильное исполнение обязанностей. Это как понять? - поинтересовался я, начиная понемногу интересоваться нюансами, которыми, похожа, полна профессия палача.
   - Это значит, что применять пытки я могу только по указанию судьи и ни в коем разе не причинять боль пытаемому по собственной прихоти.
   - Тут ваша совесть чиста?
   - Я чист. Могу поклясться в этом перед самим господом Богом. И если я грешен, так только в том, что не до конца верю об уготованном мне месте в царстве Божьем. Ведь как не посмотри, я лишаю людей жизни, а одна из десяти заповедей гласит: не убий. Как тут быть? Да и люди, в своем большинстве говорят, что гореть мне в геенне огненной. Кому верить?
   "Да, логики здесь никакой нет, но надо поддержать мужика".
   - Скажи мне: кто ближе к Богу? Церковь или люди, которые выдумывают всякие гадости, потому что боятся тебя?
   - Конечно, церковь.
   - Вот тебе и ответ на твой вопрос.
   - Да и я так понимаю. Головой и сердцем понимаю, что не сам казню преступников, а суд и закон, но иной раз слышу от людей обидные слова, и горечь обволакивает душу. Проклятье палача! Клеймо Сатаны! Все они верят, что, коснувшись меня на них перейдет проклятье! Это неправильно! К тому же мне доводилось слышать, что в чужеземных странах совсем другое отношение к палачам. Да я сам разговаривал с негоциантом из вольного города Гамбурга и своими ушами слышал, как тот рассказывал, что их палач уважаемый человек в городе и его боятся, то те люди, которые нечисты на руку. У нас, во Франции, почему-то все по-другому, и никто не может мне сказать, почему так выходит.
  В его голосе слышалась неприкрытая душевная боль, это вполне можно понять, но что мне было удивительно, так это слышать от человека подобной профессии довольно здравые рассуждения.
   "Стереотип. Палач - тупое животное и тому подобное. Ага! Как же! Получите палача - мыслителя!".
  Монтре явно ждал реакции на свои слова, поэтому я отреагировал так, чтобы ему понравились мои слова.
   - Я тоже не знаю, - сказал я. - Но если подумать, то к наказанию приговаривают судьи, а ты, мастер, выполняешь только то, что тебе скажут. Это же очевидно.
   - Вот ты понимаешь, а другие нет. Им проще назвать меня убийцей. Они говорят, что я проклят, что попаду в ад, а стоит глашатаю объявить о казни на площади, как все эти добрые и уважаемые люди, которые думают так про себя, начинают об этом судачить, при этом с нетерпением ожидают дня казни. Как можно после этого говорить о справедливости?
  Монтре видимо нравился мой живой интерес к тому, что он говорил, к тому же этому способствовало вино, которое он, время от времени, прихлебывал из фляги. Только я собрался ему посочувствовать, как он снова заговорил: - И если бы только ругали, а то ведь даже напали, хотели убить.
  Вот этому заявлению я даже не удивился, при подобном отношении народа к палачу. Тут что сумасшедших мало? Увидел палача, в мозгах перемкнуло и схватился за нож, который, кстати, как я уже заметил, здесь носят многие.
   - Может они просто хотели ограбить человека, не зная кто он? - поинтересовался я.
   - Это случилось два года назад, в канун дня всех святых. Я возвращался домой, когда на меня неожиданно напало двое грабителей. Один был с дубинкой, а другой с ножом. Я схватился за дубинку, без которой не выхожу в город, отбил удар, потом другой и вдруг вижу, как мне за спину заходит второй головорез с ножом. Понял, что дело плохо, бросился вперед, крича и зовя на помощь, что есть мочи. От неожиданности грабитель с дубинкой сделал быстрый шаг назад, не заметил и вступил в кучу свежего конского навоза, поскользнулся и упал. Я только успел ударить его дубинкой по голове, как на меня напал грабитель с ножом. Подставил под лезвие левую руку, а сам ударил его дубинкой. Злодей сумел увернуться, но я все же задел его по плечу. Он закричал и тут подоспела городская стража. Они проходили неподалеку и услышали мой крик. Тот вор с ножом убежал, а второго, которого я оглушил, забрала городская стража. На следующий день мы с ним снова встретились, но уже в камере пыток. Через час мне стало известно, что они не грабители, а убийцы, которые хотели убить именно меня. Франсуа Менье сознался, что он, вместе с Шарлем Бутье, хотели убить палача, так как тот, в свое время, повесил старшего брата Бутье, грабителя и убийцу.
   - И что дальше?
   - Шарля Бутье так и не нашли. Судя по всему, он сбежал из города. А Менье был повешен. При этом городские глашатаи официально объявили, что так будет с каждым, кто посягнет на жизнь палача города Тура.
   - Нескучная у тебя жизнь, мастер.
   - Знаешь, что я тебе скажу, Клод: я, Пьер Монтре, богобоязненный и достойный уважения житель города Тура, чтобы обо мне не думали другие люди, поэтому меня такие приключения совсем не радуют. После этого случая даже собрался городской совет, который решил, что мне надо нанять охранника. Я обрадовался, вот только рано, так как эти жирные свиньи только решили, что это надо сделать, но до сих пор не могут найти деньги для него. Ты понимаешь, Клод, эти вонючие свиньи лопаются от денег, но для меня у них не нашлось даже пару-тройку лишних монет, - сейчас в его голосе было столько детской обиды, словно со мной говорил не взрослый мужчина, а жаловался маленький ребенок. - Я же не просто так говорю. Вон в Париже палач ходит с двумя телохранителями, а для меня... Да что тут говорить! Эти свиные туши даже не дали мне денег на закупку свечей, дров и прочего, что мне положено по договору с городом. Вместо этого они решили, что городской совет будет сам мне это поставлять! Даже здесь решили заработать, поганые ублюдки!
   "Похоже, у Пьера совсем нет любви с городскими властями. Вон как он их чешет, и в хвост, и в гриву!".
   - А чем мне придется заниматься, мастер? - я повернулся к нему.
   - Держать в чистоте инструменты, разжигать и поддерживать огонь, поддерживать в исправном состоянии механизмы и помогать мне с пытками, - меня невольно передернуло при этих словах, но он видно не понял сути моей гримасы и поспешил успокоить. - Да не волнуйся ты так раньше времени. Когда придет время я тебе все подскажу и расскажу! Ты, похоже, более сообразительный, чем эта безмозглая свинья, значит, быстро разберешься что к чему!
  Я снова стал смотреть вперед.
   - Впереди крытая повозка, мастер. Вся такая яркая и разрисованная.
   - А эти, - раздался у меня из-за плеча голос Пьера. В голосе палача звучало то ли пренебрежение, то ли презрение. - Это акробаты и жонглеры. Едут на Королевскую ярмарку.
   - Королевская ярмарка?
   - Я и забыл, что ты не из наших мест. Два раза в год в городе Туре проводится Королевская ярмарка. На нее съезжаются не только наши купцы, но и негоцианты из германских княжеств, торговцы из Кастилии и Флоренции. Вот только плохо, что вместе с ними в город стекается всякая шваль. Воры, грабители, шлюхи и жулики и у городского правосудия, как и у меня, начинаются горячие деньки. Именно поэтому я до сих пор зол на этот кусок дерьма! Нас ждет столько работы... А! Даже говорить не хочу.
   Стоило нам догнать повозку с актерами и акробатами, как стала слышна веселая песня, которую пели в два голоса под бренчание какого-то музыкального инструмента. Самих певцов и музыканта я не видел из-за размалеванного полотна, натянутого на дугообразный каркас, зато увидел на облучке крепкого и плечистого парня, явно акробата, и сидевшую рядом с ним, миловидную девушку. Когда мы их стали обгонять, они заулыбались, увидев нас, а затем парень крикнул: - Уважаемые господа, ваши милости, проявите душевную щедрость! Не будет ли у вас лишней монетки для бедных артистов?!
   - Не будет! - сказал, как отрезал, палач.
  Он их явно недолюбливал, и мне была известна эта причина.
   - Тогда может, уважаемые господа, не откажутся посетить наши представления в славном городе Туре?! Мы будем выступать на прежнем месте, недалеко от борделя мадам Валери! Думаю, увидев настоящее искусство, вы не удержитесь и проявите к нам свою щедрость!
  Я с удовольствием слушал молодой, задорный голос молодой девушки. Будь у меня мелочь, точно бы не удержался и кинул им пару монет, хотя бы потому, что до этого момента особой радости в общении с этим миром я не чувствовал, но теперь глядя на веселые и задорные физиономии у меня на душе даже стало как-то веселее.
   - Будет лишняя монета - приду, - пообещал я девушке.
   - Я буду ждать! - крикнула она, весело рассмеявшись.
   - Не отвлекайся, слушай дальше, - недовольно буркнул палач, которому явно было не по душе мое общение с бродячими артистами. - Кроме основных обязанностей у нас...
  Видно, Пьеру давно не удавалось поговорить с человеком, который его понимал. Хотя у меня были определенные трудности с местным сленгом и спецификой его профессии, но при этом я довольно быстро схватывал общий смысл и в нужных местах разговора проявлял сочувствие или удивление. Впрочем, мое удивление не было наигранным, так как о жизни средневековых палачей я абсолютно ничего не знал, кроме того, что они рубят головы на эшафоте. Из его слов мне также стало известно, что палач, по нынешним временам, довольно неплохо зарабатывает, но это опять же зависело от трудоемкости и сложности пытки или казни. Если у работника топора и петли не было основной работы, что бывало крайне редко, и он хотел подзаработать, город представлял ему возможность заняться работой, за которую мало кто хотел браться. В частности, палачи иногда подрабатывали уборкой общественных уборных, присмотром за борделями или захоронением самоубийц. Кроме основной работы по уголовным делам ему приходилось работать и на церковь. Как оказалось, папа Иннокентий IV буллой "Ad extirpanda" узаконил пытки при расследовании дел по обвинению в ереси, приравняв еретиков, "убийц своих душ и осквернителей Господних таинств и веры Христовой", к разбойникам и грабителям, которых подвергали пыткам в светских судах. Однако в том же документе при применении пыток запрещались нанесение тяжких увечий (лишение конечности), убийство человека и пролитие крови, зато еретика сколько угодно можно было ломать на дыбе, дробить кости и суставы, пытать его водой, огнем и каленым железом.
   Помимо этого, палачу вменялось исполнять наказания по долгам и мелким правонарушениям, а если проще сказать: клеймить, пороть, отрезать уши и привязывать к позорному столбу. Для примера он мне рассказал о двух случаях домашних краж, которые произошли совсем недавно, прямо перед его поездкой в Амбуаз. Одна молоденькая служанка, в отсутствие хозяев, украла серебряные ложки, а им, по их возвращении, сказала, что видела вора, но не смогла его задержать. Хозяева ей не поверили и обвинили в краже. Стоило ей оказаться в пыточной камере, как она сразу призналась в содеянном и вернула ложки. Учитывая, что девушка не закоренелая воровка, при этом бедная и совсем молодая, ее приговорили к позорному столбу на сутки, пяти ударам плетью и изгнанию из города. Во втором подобном случае, слугу, который изворачивался и при этом пытался наговаривать на хозяев, приговорили к позорному столбу на двое суток, десяти ударом плети, отрезанию правого уха и изгнанию из города. Эту работу Пьер Монтре, так мне показалось, не любил, так как она шла по самым низким расценкам.
   Пока я мысленно пережевывал полученную информацию, палач успел задремать, и тогда мне пришлось заняться разглядыванием окрестностей, так как дорога пока была пуста. Поля с работающими крестьянами, деревни, стоящие в отдалении замки или монастыри. Спустя какое-то время мы догнали один купеческий обоз, затем другой, которые медленно катили в клубах пыли. Обогнав их, скоро догнал трех странствующих монахов, с котомками за плечами, которые, блестя на солнце выбритыми тонзурами, бодро шагали и оживленно о чем-то спорили. Они только проводили меня глазами, не прекращая свой диспут на религиозную тему. Впрочем, это я так решил, стоило мне услышать сказанную одним из монахов фразу по латыни. Потом была еще группа паломников, которая брела с унылыми и серыми от пыли лицами. Какое-то время дорога снова опустела, пока у нас за спиной не послышался топот лошадиных копыт и лязг железа.
   "Рыцари едут! - обрадовано подумал я.
  Во-первых, рыцарей в доспехах мне еще не приходилось видеть, а во-вторых, какое-никакое, а развлечение. Сначала я подал наш возок к обочине и только затем повернул голову назад. Нас догонял конный военный отряд, но это были явно не рыцари или я их не так представлял. Впереди ехал на лошади командир, причем, к моему разочарованию, доспехов на нем не было. Обычный дворянин, хорошо одетый. На голове пышный берет с перьями. На поясе меч и кинжал. Сразу за ним ехало трое то ли слуг, то ли оруженосцев, я пока в этом не разбирался. У них из доспехов была только броня на груди, а на поясах мечи и кинжалы. Один из них держал пику, на конце которой слабо трепыхался треугольный флажок. Цвета были синий и белый, но рисунок я так и не смог разглядеть. Второй вез щит и шлем рыцаря, а у третьего в седельных мешках что-то громыхало. Вслед за ними ехало на лошадях три десятка человек. Если первая дюжина всадников, была частично в доспехах, то на остальных были кольчуги, а из вооружения - луки. Еще я отметил, что вооружение у солдат было самое разнообразное. У одного напоминающее кирку, у другого шестопер, а у третьего, у седла, свисала булава, навершие которой было усеяно шипами. Несмотря на то, что поверх лат у солдат были наброшены легкие накидки красного цвета с белым крестом, их лица блестели от пота. Отряд проскакал мимо нас, подняв большое облако пыли.
   - Останови, пусть пыль осядет, - недовольно буркнул проснувшийся палач. - Заодно и перекусим.
   - Это кто? - не замедлил поинтересоваться я.
   - Королевские жандармы, - сердито и лаконично ответил мне полусонный палач, которого разморило на солнце. Его ответ мне опять ничего не сказал, но позже я узнал, что изначально жандармы (Gens d'Armes) были вооружённой конной свитой французских королей. Потом применение тяжеловооруженных всадников стало шире, им вменили функции полиции, и теперь бравым жандармам приходилось гоняться по дорогам и лесам Франции за разбойниками.
   Мы уселись в тени повозки, доедая остатки продуктов. Если мы с Жаном пили воду, которую набрали в роднике, по пути, то начальство запивало еду остатками вина. Отдохнув час, мы снова отправились в путь. Скоро я увидел две фигуры на обочине. Подъехав ближе, помахал приветственно рукой двум, сидевшим на траве, мелким торговцам - коробейникам, которые, похоже, обедали. Увидев мой жест, засмеялись и в ответ, замахали мне руками. Оставив торговцев за спиной и не видя больше ничего интересного для себя, я решил, что можно опять подумать о себе.
   В той жизни у меня были две отличительные способности, которые очень сильно помогали мне: быстрая адаптация к любой обстановке и легкость в изучении иностранных языков. Мои учителя, а затем и сама работа приучила меня смотреть меня на окружающий мир реально, без сантиментов, находя и используя слабости людей. Особых сложностей в общении с людьми я не видел, но, чтобы понять как низменные мотивы, так и душевные порывы человека этого времени, мне придется научиться смотреть на окружающий мир глазами средневекового человека, причем с учетом всеобъемлющей веры в бога, которой пронизаны все грани жизни человека, вплоть до его супружеских отношений с женой. Если я все правильно понимал, то церковь шантажировала людей, определяя достоин ли тот или иной человек шагнуть в врата рая, то есть церковники подменяли на земле святого привратника Петра у врат рая, запрещая или разрешая ему войти.
   "Мне бы не помешал экскурсионный тур по стране с опытным гидом, куда бы вошел рыцарский турнир, проживание в замке и очень-очень близкое знакомство с настоящей графиней. Впрочем, я бы даже не отказался от хорошего вводного курса лекций о политической и экономической расстановке сил в стране и за рубежом. Только зная весь расклад можно ставить перед собой реальную цель, а затем начинать искать пути к ее достижению".
  Мои мысли неожиданно перебило многоголосое, но нестройное, пение группы людей, которых, уйдя в свои мысли, я не сразу заметил. Спустя несколько минут наша повозка догнала группу молодежи, одетую кто во что горазд. Они пили пиво из кожаных фляг, которые передавали друг другу, и пели развеселую песню:
  Стены ходят ходуном,
  Пробки - вон из бочек!
  Хорошо запить вином
  Лакомый кусочек!
  Жизнь на свете хороша,
  Коль душа свободна,
  А свободная душа Господу угодна.
  Не прогневайся, Господь!
  Это справедливо,
  Чтобы немощную плоть
  Укрепляло пиво.
   Песня разбудила палача, который снова задремал и теперь недовольно заворочался. Я уже догадался, кто эти молодые люди, но все решил спросить: - Это кто такие?
   - Студенты, - ответил мне Пьер, не поднимая головы от свернутого под головой плаща, изображавшего подушку. - Пьяницы, драчуны и охальники. Впрочем, не все. Приходилось мне знавать, в свое время, среди них и умных, и усердных учеников.
   "Так вот за кого меня приняли обозники. Точно, пройдохи. Проныры и жулики, - подумал я, глядя на хмельные физиономии и хитро-вороватые глаза парней, идущих в клубах пыли. - И возраст у них разный. Вон тому крайнему, в коричневой одежке с красной заплатой, точно под тридцать".
   - Эй, люди! Почему вам не совершить богоугодное дело и не подвезти бедных студентов, надорвавших здоровье за время изучения разных наук! - закричал один из студентов.
   - Вас много, а лошадка одна! - ответил я.
  В ответ компания стала грубо шутить, кривляться и строить рожи. Впрочем, через несколько минут мы их обогнали, и вскоре студенты остались позади. Когда вдалеке показались городские стены, нас обогнала группа всадников - дворян в окружении слуг. Равнодушно скользнув глазами по нашему возку, они проскакали мимо, вздымая облако пыли. Мне было интересно посмотреть на них, отмечая детали и особенности нового для меня сословия. Первое, что мне бросилось в глаза, так это выставленное на показ богатство. У всех разноцветная одежда, расшитая узорами, на ногах мягкие сапоги с серебряными пряжками, на пальцы надеты перстни со сверкающими на солнце драгоценными камнями. Головные уборы украшены разноцветными пышными перьями. У каждого из них на поясе висел кинжал в богато украшенных ножнах. На лошадях - богатая сбруя, а седла были украшены серебряным галуном. В отличие от хозяев их слуги (которых было раза в три больше) были вооружены до зубов. Кольчуги, шлемы, мечи, арбалеты. Сразу, за спиной своих хозяев, ехали в ряд три оруженосца, уперев копья в стремя, на концах которых реяли флажки с гербами дворян.
   "Надо будет как-то геральдикой заняться, - пометил я себе в памяти, провожая глазами группу дворян.
   - Город уже виден. Скоро приедем, - сообщил я громко зевающему Пьеру.
   - Это хорошо, а пока остановись. Мне отлить надо.
  Справив нужду, мы вернулись в возок. Палач на этот раз сам сел на место возчика. Я не возражал, устроившись за его спиной. Не выдержав, все же задал вопрос, который так и крутился у меня на языке: - Мастер, а почему ты красный колпак не носишь?
   - Какой колпак? - при этом он так удивился, что даже повернулся ко мне.
   - Для того, чтобы лицо скрывать, - объяснил я ему.
   - Да это глупость какая-то, - сердито заявил он, а потом сел прямо. - Или где-то такие колпаки носят?
   - Не знаю, - секунду подумав, я задал новый вопрос. - А после ярмарки работы тоже будет много?
   - По-разному. Бывает, что даже несколько дней подряд не хожу на работу, правда, бывает это очень редко.
   При подъезде к городу мы свернули с главного тракта и поехали по проселочной дороге, которая шла вдоль городской стены. У меня и сомнений не было, что мы едем к "скотским" воротам. В город мы попали одновременно с большим стадом овец, которое пастухи пригнали с пастбища.
   Сначала мы ехали мимо многочисленных загородок со скотом. Не успел мой нос свыкнуться с этими чудными ароматами, как его сменил сладковатый трупный запах. Объяснять откуда он идет, мне не было нужды спрашивать, так как проезжая мимо кладбища, я видел, что некоторые ямы-могилы стоят открытые. На мой вопрос Пьер ответил, что свежих покойников не зарывают, как положено в одиночку, а кидают в глубокую яму, и слегка присыпают, в ожидании новых трупов. Только когда яма наполнится доверху, могильщики ее зарывают. Сразу за кладбищем оказался нищий район, чему я не удивился. Развалившиеся деревянные лачуги и полусгнившие бараки с соломенными крышами. Окон, как таковых в них не было, их заменяли небольшие отверстия. Уже потом узнал, что это сделано для того, чтобы удержать тепло зимой их можно было заткнуть сеном или тряпками. Кучи мусора, крысы и зловонные лужи дополняли картину нищеты и безнадежности. Обитатели трущоб, грязные и уродливые, при виде палача не отводили глаз, а просто смотрели. Кто равнодушно, кто с затаенной злобой.
   - Не советую здесь ходить после заката солнца. Тут ты быстро найдешь свою смерть, - при этом голос палача звучал просто и буднично. Он просто сообщил о факте, которые для него был обычен и естествен. Впрочем, насколько можно было судить, мы проехали по самому краю трущоб, так как те скоро закончились. Дальше дома пошли почище, появились лавки и таверны, затем мы проехали рядом с небольшой площадью, на которой раскинулся базар со множеством людей. Этот город, как и Амбуаз, представлял собой непонятный, хаотичный лабиринт из улочек и проулков, таких узких, что в них можно разойтись только двум горожанам. Позже, во время моих прогулок по городу, я понял, что в нем существовало только около десятка улиц, соответствующих понятию современного человека. При этом главной среди них было нечто вроде проспекта, пролегавшего от ворот к центру города и центральной площади, где находилась мэрия, а остальные вели к торговым рядам и рынкам.
   Когда Монтре, управляя лошадью, в очередной раз повернул за угол, я неожиданно увидел мрачное четырехэтажное здание с решетками на окнах и понял, что мы, наконец, приехали "домой". Не останавливаясь, проехали мимо тюрьмы и остановились у одноэтажного дома, сделанного из серого камня, левый угол которого обвевал зеленый плющ. Из трубы шел дым.
   "Не понял, - удивился я. - Кто там у него в доме? Женщина? Странно. Ведь он ни о ком не упоминал".
  
   ГЛАВА 4
  
   Стоило нам подъехать и вылезти из возка, как дверь открылась и в проеме действительно показалась женщина. У нее была хорошая фигура, выразительные глаза, пышные волосы, вот только сильно накрашенное лицо портило общее впечатление. Она быстро скользнула по нам глазами, но тут же задержала взгляд на мне.
   - А это кто?
   - Это Амелия, мой найденыш. Я нашел его под эшафотом.
   "Так ты у нас еще и юморист, - усмехнулся про себя я, при этом еще раз отметил, что Пьер Монтре, похоже, неординарный человек. Вот только насколько он уникален в своем роде, мне еще предстояло разобраться и выяснить.
   - Как? - в ее голосе было слышно удивление.
   - Сядем за стол, Амелия и....
   - Потом, Пьер, - перебила женщина палача. - К нам сегодня два богатеньких купца завалились и теперь соревнуются, кто больше моих кобылок покроет. Сам понимаешь, пригляд нужен. У тебя там сейчас Морион. Она накроет стол, а затем уйдет, уж больно сейчас у нас много работы.
   - Понимаю. Будет время, забегай.
   - Мог бы и не говорить, - женщина повернулась ко мне. - Красавчик, у тебя имя имеется?
  К этому моменту я уже сообразил, кто передо мной стоит.
   - Клод, мадам Амелия.
   - Не деревня, уже хорошо. Все, Пьер, я убедилась, что с тобой все в порядке, так что побегу, - с этими словами женщина быстро пошла по улице, не забывая поднимать юбки, обходя кучи свежего навоза или вонючую лужу.
   - Вы, двое, займитесь лошадью, я пока отнесу вещи в дом, - скомандовал Монтре, при этом, как я заметил, он хитро усмехнулся. Я огляделся. Конюшни здесь не было, а только коновязь. Подведя лошадь поближе, я ее распряг под прямым руководством Жана. Стоило нам разобраться с этим делом, как парень с силой ударил меня здоровой рукой в грудь, отбросив к стене дома, а затем попытался схватить за шею.
   - Ты, крыса....
   "Силушкой его бог не обидел, а вот умишка-то не дал, - подумал я, выкрутив ему руку, а затем со всей силы приложил его физиономией к стене дома.
   - А-а-а!! - закричал здоровяк от боли.
  Отпустил его, после чего сделал пару шагов назад. Он пошатнулся, потом развернулся и стали видны кровоточащие царапины на его лице, к тому же левая бровь была рассечена и кровь заливала глаз. Похоже от удара он плохо соображал, потому что, не разобравшись, сразу закричал: - Ах, ты, сволочь! Ты мне глаз выбил! Убью!
  Парень бросился на меня с занесенным кулаком, но я легко ушел от удара, при этом подставив ногу. Бугай, споткнувшись, со всей силы пропахал физиономией землю, при этом видно задел искалеченную руку, потому что просто взвыл от боли. Мне не хотелось его сильно уродовать, но зная наглую и тупую породу подобных ему людей, решил проучить его так, чтобы тот запомнил на всю свою жизнь. Я позволил ему встать. Судя по его искаженной болью физиономии, его ярость уже испарилась и желание продолжать драку исчезло, вот только я не собирался заканчивать урок. Быстрый шажок вперед и мой кулак врезается в его солнечное сплетение, после чего парень сгибается и наклоняется вперед, подставив мне подбородок под второй удар - локтем той же руки, от которого его голова откидывается назад и он, хрипя, снова падает на землю. Снова делаю шаг вперед, чуть наклоняюсь и спрашиваю Жана: - Как ты, мальчик? Не больно ушибся?
  В ответ тот хрипит, сопит, пытаясь восстановить дыхание, а в глазах страх.
   - Ладно, давай руку. Помогу подняться.
  Увидев его грязное, с потеками грязи и крови, лицо, я не мог не усмехнуться.
   - Ну и рожа у тебя, Жан. Есть вода?
   - Там, возле поилки ведро должно стоять.
  Пришлось повозиться с ним, пока, более или менее, не привел его в порядок.
   - Пошли.
  Когда мы зашли в дом, то увидели Пьера с кружкой вина, разговаривающего с молодой девушкой. Она была довольно миловидна, но слой белил на ее лице, и краска на щеках совсем ее не красили. Увидев нас, Монтре засмеялся, а потом спросил: - Подружились?
   - Ага, - ответил я. - У нас теперь с Жаном любовь до гроба.
   - Как? - сначала удивился Монтре, но, когда сообразил, что это шутка, снова весело рассмеялся. - Если ты его и дальше будешь так любить, то до гроба ему недолго осталось.
  Вслед ему засмеялась девушка: - Жан, жирдяй ты наш, тебя кто так отделал? Неужели этот красавчик?
  Здоровяк что-то невнятно пробурчал. Выражение обиды в сочетании с разбитой физиономией заставило мастера вместе с девушкой закатиться от смеха. Отсмеявшись, он сказал, показывая на стол: - Садитесь уже, шуты гороховые, пока все горячее.
  Девушка вскочила со своего места и захлопотала у печи. Тем временем, я быстро осмотрелся. Насколько я мог понять, в доме было две комнаты. Большая комната сочеталась вместе с кухней и столовой. Здесь был стол со стульями и печь, возле которой лежала маленькая поленница дров. В углу за печью стоял топчан, прикрытый лоскутным одеялом.
   "Ничего так, - подумал я. - Могло быть и хуже".
  Уселся. На столе, перед нами, лежала деревянная доска, на которой лежали нарезанные куски окорока, колбасы, сыра и хлеба. Рядом стояла глубокая миска с паштетом. Вино уже было налито в оловянные кружки. Еще минута и девушка принесла горшок, окутанный вкусным запахом, затем поставила на стол. Похлебка, даже на вид, была что надо, густая, пряная, наваристая.
   - Морион, садись с нами, - пригласил ее хозяин дома.
   - Нет-нет, не могу. Мне уже нужно бежать. Вот только еще стаканчик вина с вами выпью, да с мальчиком познакомлюсь. Тебя как зовут, красавчик?
   - Клод, а тебя Морион.
   - За знакомство, - произнесла тост девушка и выпила вино. - Надо будет с тобой поближе познакомиться.
   - Я не против, - усмехнулся я. - Можем прямо сейчас.
   - Ишь какой быстрый, - девушка лукаво улыбнулась. - Еще успеем. Мне сейчас работать надо. Все, я побежала.
  Не успела она подойти к двери, она вдруг резко остановилась и обернулась. - Совсем забыла. Там еще есть вареное мясо. Сами возьмите.
  В следующую секунду дверь за ней хлопнула.
   - Клод, тащи мясо, - скомандовал Пьер.
  После того как я на доске покрошил часть мяса, мы заправили им суп и стали есть. Вино, сытный обед, а главное, появившаяся в моей новой жизни определенность, окончательно расслабили меня, создав иллюзорное ощущение возвращения домой. Этот дом должен был стать для меня временным укрытием, дав возможность и время для освоения этого мира.
  Кроме этого мне, похоже, повезло с хозяином. Этот неглупый человек, возможно, даже образованный для своего времени, сможет дать мне начальный уровень информации. Мои странности его не сильно беспокоили, его больше заботила работа, которую он с таким тщанием делал. И тут ему был нужен смышленый помощник. Он его получил, а заодно душевного собеседника. Так что тут мы с ним очень подходили друг к другу.
   Если хозяин дома ел не торопясь, основательно и не отвлекаясь, впрочем, как и делал свою работу, то Жан жрал как свинья, чавкая и громко отрыгивая, не успевал съесть один кусок, как сразу хватал другой. Только я встал из-за стола, чтобы собрать посуду, как Пьер неожиданно спросил Жана: - Поел, кабан?
   - Да, мастер.
   - А теперь забирай одеяло и пошел вон. Спать будешь в сарае за домом. Вот возьми, - и он кинул перед ним на стол несколько монет.
  Пока я пытался понять, чем вызвано подобный приказ, Жан, похоже, ничуть не огорчившись, быстро сунул свернутое одеяло под мышку и исчез за дверью.
  Монтре заметил мой взгляд, брошенный вслед Жану, и пояснил: - У него хватает здесь приятелей - гуляк, а если повезет, может еще и шлюху подцепит. А ты садись давай, потом помоешь. Выпьем еще вина.
  Мы выпили еще по стакану вина, потом закусили сыром. Хозяин дома окончательно расслабился, благодушно глядя на меня, было видно, что ему явно хочется поговорить, но сам он почему-то начинать разговор не торопился.
   - У меня есть вопросы, мастер.
   - А я все ждал.... Давай задавай!
   - Похоже, что подмастерье палача люди не боятся. Это так?
   - И так, и не так. Как я уже говорил, простые люди верят, что палач проклят, поэтому боятся его и стараются не касаться ни его самого, ни его вещей. А подмастерье что? Он сам не казнит, значит, ему, как и всем остальным людям открыты врата рая, если он, конечно, не будет грешить.
   - Погоди, мастер. А виселица и колесо в Амбуазе? Ты же их касался.
   - Все очень просто. В Амбуазе есть могильщик и живодер, вот их и наймут снять трупы, когда придет время. Они же их потом и закопают.
  Да и денежки неплохие, сам должен понимать, заработают на веревках повешенных.
   - Это как?
   - Все время забываю, что у тебя с головой неладно. Дело в том, что у нас кусок веревки повешенного считается амулетом, который приносит удачу, - он взял паузу, затем усмехнулся и продолжил. - Знаешь, смотрю на тебя и вспоминаю свою маленькую дочку. Ей я с таким же удовольствием объяснял все эти простые вещи. И вот что удивительно, я вижу, что тебе действительно интересно то, что я рассказываю.
   - Да, мне интересно. Так что с подмастерьями?
   - Тут все от людей зависит. Большинство простых людей будет сторониться тебя, но не будет переходить на другую сторону улицы, как при виде меня. Чтобы было еще понятнее, приведу пример. Если мне стоит выпить в таверне вина или пива, то кружку, из которой я пил, обязательно разобьют, а твою могут и не разбить. Понял, что я хотел сказать?
   - Понял. А как же Жан?
   - Он просто тупой баран и не понимает, сколько раз ему это не объясняй. Он вколотил себе в дурную башку, что проклят и в рай не попадет, молись - не молись, поэтому пытается быть счастливым здесь и сейчас.
   - Понял.
   - Тебе вот понятно, а я его сколько раз палкой бил, думал хоть через боль что-то в голову войдет, да куда там. Все без толку!
   - А эти женщины? Похоже, твое проклятие их не сильно заботит?
   - Амелия является хозяйкой борделя. Сколько я ее знаю, она всегда была проституткой. Мы познакомились с ней в тот год, когда произошла битва при Монлери. Она тогда еще не была хозяйкой борделя, а одной из девушек. Я не знаю, что с твоей головой, но получается, ты не знаешь даже простых вещей. Палачи, живодеры, могильщики, проститутки. Все мы, словно, проклятые. Нас никто не зовет в гости, не приглашает в таверну выпить стакан вина.
  Поэтому что ей мое проклятие? Если она сумеет заработать достаточно денег, то купит себе таверну в том месте, где ее никто не знает. Может быть, заведет семью. А Морион ей почти как дочь. Захочет, так сама расскажет, как они познакомились. Иногда мы с ней просто болтаем, иногда приготовит мне что-нибудь вкусное, ну ты и сам должен понимать, что мужчине, время от времени, необходима женщина. Кроме того, ей и ее девушкам, я как лекарь оказываю услуги.
   - Мастер, ты лечишь людей? - удивился я.
   - Смотри ты, опять удивился, - усмехнулся хозяин дома. - Налей вина, да сыра подрежь.
   - Рассказывай мастер. Я тебя слушаю, - подтолкнул я Монтре к рассказу, подавая ему кружку с вином.
   - Отец, не торопясь, готовил меня к себе на замену, потому что у него тогда было два опытных подмастерья. Он был умным человеком и знал, что меня ждет, поэтому считал, что пока я молод, должен познать простые радости жизни. Вино, девчонки, веселая компания. Я и сам по себе был парень веселый и шебутной, так что меня не надо было подталкивать к развлечениям. Моя мать, очень богобоязненная женщина, была очень недовольна как я себя веду, а отец только посмеивался. Сначала я связался с компанией молодых шалопаев, пили, ходили к шлюхам, потом чисто случайно попал на диспут, где познакомился со студентами нашего университета. С ними мне было намного интереснее. Особенно сильно я сошелся со студентами-медиками. Кстати, забыл тебе сказать, что мой отец был в свое время неплохим лекарем. Он даже начал составлять медицинскую энциклопедию, но так и не закончил. Его увлечение медициной передалось мне, наверно поэтому я близко сошелся с одним из преподавателей, преподающих строение человеческого тела. Узнав, кто я, он предложил мне совершить низкий поступок. Я был молод, горяч, да и самому было интересно, что из всего этого получиться, поэтому без раздумья, согласился. Ты ведь знаешь, что вскрытие трупа и изучение его - это смертный грех? - я кивнул, соглашаясь, так как уже мог догадаться, что без церкви здесь в любом деле не обходится. - Мне было известно, где недавно закопали самоубийцу. Мы с парнями выкопали его труп и отнесли преподавателю. Тот дал нам денег и разрешил участвовать на его вскрытии. Это было противно, но и страшно интересно. С этого случая я принялся за изучение медицины, ходил на лекции, участвовал в диспутах. А с этим преподавателем, Жераром Леграном, я еще долго поддерживал отношения, пока он не уехал из города. До сегодняшнего дня у меня сохранились неплохие отношения с двумя бывшими моими приятелями-студентами, ставшие врачами. К чему я тебе это говорю. Ко мне довольно часто приходят люди с различными недугами, которым я помогаю, насколько хватает моего умения.
   - А как же проклятье палача?
   - Когда у человека болит так, что он света белого не видит, то он согласен к дьяволу на прием прийти, не то, что к палачу, с его проклятьем. Одни приходят и больше не появляются, а другие снова приходят. Правда, все они приходят под покровом ночи, чтобы, не дай бог, никто их не увидел. У меня от отца много записей осталось, да и сам за эти годы я много чего узнал.
   "Вот это фокус! Палач-лекарь. Никогда бы не подумал и судя по всему, это его любимая тема. Как говорили мои учителя: найдешь в человеке то, что его действительно интересует, считай, что ты ему уже наполовину друг".
  Теперь подгонять и задавать вопросы хозяину дома не было нужды. Из него потоком полились информация, вот только особого интереса для меня она не представляла.
   - В основе нашей медицины лежит наука о гуморах или соках. Ее основы заложили еще античные медики Алкмеон Кротонский, Гален, Гиппократ, Эмпедокл. Считается, что в организме человека выделяются разными органами четыре основные жидкости - чёрная желчь, жёлтая желчь, флегма (слизь) и кровь. Если их равновесие нарушается, это означает, что человек заболел. Например, избыток флегмы вызывает проблемы с лёгкими, отчего кашлем организм пытается избавиться от избытка слизи и восстановить равновесие.
   - Это... Хм. И как этот доктор определяет, какая у человека болезнь, когда эти... м-м... жидкости нарушаются?
   - Исследует место, где у человека болит. А еще по моче. По цвету и запаху.
   "Тут лучше не болеть. Так как с медициной здесь вопрос стоит так: лечить или пусть живет?".
   - Мастер, а ты что лечишь?
   - Рву зубы, чищу гнойники, вскрываю фурункулы, вправляю вывихи, готовлю мази от болей в спине и коленях. Могу с желудком помочь, когда он болит или его пучит. Помогаю излечиться от срамных болезней. Знаешь, парень, мне и такой работы хватает. Другими болезнями, как огонь св. Лаврентия или болезнь св. Иоанна я не занимаюсь. Для этого есть ученые лекари с патентами, - сейчас в его голосе чувствовалась горечь.
   "Парень хотел стать врачом, а стал палачом".
  
   Разбудил меня перезвон церковных колоколов. Пока я приводил себя в порядок, хозяин быстро оделся и стал накрывать стол для завтрака. Я ожидал появления обжоры Жана, но тот так и не появился, чему можно было только радоваться, так как от вчерашнего ужина не так много и осталось. Сыр, колбаса и хлеб. Мы доели, что оставалось, после чего Пьер закрыл входную дверь и мы отправились на "работу". Идти было недалеко, метров двести. Идя чуть позади Монтре, я видел, как привычно огибают палача горожане, спешащие в такую рань по своим делам, и пытался проанализировать свои ощущения. В общих чертах я представлял, что мне предстоит делать, но воображение делало свое дело, поэтому напряжение росло с каждым шагом, как я не пытался расслабиться. Потом я подумал, что зря сегодня позавтракал. Когда мы подошли к тюрьме, я неожиданно увидел, лежавшие на земле, корзиночки. К их ручкам были привязаны веревки, концы которых уходили в окна камер, забранных решетками, сквозь которые были видны бледные лица узников.
   - Корзиночки для подаяния? - уже догадавшись для чего они, поинтересовался я.
   - Да, так ты можешь проявить свое милосердие, которое зачтется тебе на небесах, когда придет твое время, - ответил он мне, в очередной раз поражая меня цветистостью и пафосом своих слов.
   Стражник, стоявший у входа в тюрьму, поздоровался с Монтре, покосился на меня, но препятствовать или что-либо спрашивать не стал. Мрачные, серые стены и влажный, тяжелый воздух обступили нас, стоило нам войти под своды этого мрачного заведения. Стражники и надзиратели, которые встречались нам по пути, не шарахались от палача, как от чумного, а по-приятельски здоровались с Монтре, при этом с нескрываемым любопытством разглядывали меня. Я, в свою очередь, с не меньшим любопытством смотрел по сторонам. Какое-то время мы шли коридором, по обе стороны которого находились камеры, забранные решеткой, в которых сидели десятки грязных, вонючих, одетых в лохмотья, людей. При виде нас они начинали кричать, умолять, ругаться.
   - Выпустите меня! Выпустите! Я... Не виноват! Я... Выпустите! - выл узник в камере, мимо которой мы шли. Обеими руками он вцепился в решетку, словно хотел выломать ее из стены. Другой, стоявший рядом с ним, молча смотрел на нас. В его глазах была пустота и безразличие. Из следующей камеры к нам тянулись грязные, с обломанными ногтями, покрытые язвами, руки, сопровождаемые криками: - Хлеба, ваши милости! Хлеба! Не дайте умереть с голода!
  Идущий нам навстречу тюремный надзиратель, кивнул нам, а затем заорал и стал лупить деревянной дубинкой по рукам, протискивающимся сквозь решетки камер: - Чертовы ублюдки! А ну, отошли от решетки, шлюхино отродье!
  Мрачная обстановка заставила меня еще больше напрячься. В конце коридора мы дошли до тяжелой, обитой железом, двери. Палач толкнул ее, и я увидел, при свете чадящих факелов, ведущую вниз каменную лестницу.
   "Дорога в преисподнюю, - невольно подумал я.
  По ней мы спустились в подвал тюрьмы, где находилась камера пыток. Пьер открыл дверь, за которой я увидел за плотную, непроницаемою глазом, стену мрака. У входа, в специальном креплении, горел факел, а прямо у двери стоял ящик, где беспорядочно лежали готовые факелы.
   - Бери факелы, зажигай и вставляй в крепления, - скомандовал палач, проходя вперед.
  Обойдя комнату по периметру, я зажег десять факелов, заодно оглядывая место своей будущей работы. Высокий арочный потолок, мрачные, серого камня, закопченные стены, которые, казалось, были пропитаны запахами пота, нечистот и горелой плоти. Больше всего меня впечатлили пыточные приспособления. Дыба, крюк на цепи, перекинутый через шкив закрепленный под потолком, который можно было опускать воротом под названием "страппадо", металлический стул с иглами. Треть одной из стен занимал громадный камин, рядом с которым лежала большая поленница уже наколотых дров. Чуть дальше находился стол, на котором лежали пыточные инструменты: клещи, щипцы и металлические прутья. Рядом с ним стояла жаровня. У противоположной стены, рядом с входной дверью, стоял длинный стол и три стула. На столешнице стояли два подсвечника, на три свечи каждый.
   - Сначала разожги камин. Когда придет помощник прево с писцом, зажжешь на столе свечи. И фартук одень. Вон там на гвоздике висит, - отдавал короткие команды Монтре. - Так будешь делать из-за дня в день.
  Подойдя, я, с определенной долей брезгливости, надел на себя кожаный фартук, похожий на те, что носят мясники на рынках, после чего занялся огнем. Пока я занимался камином, палач мне рассказывал, что мне надо будет делать при той или иной пытке, попутно объяснял действия пыточных станков. В конце придал себе суровый вид и строгим голосом сказал:
   - Усвой, Клод, раз и навсегда, пока я прямо не скажу тебе, что делать, никуда не лезь. Не дай бог тебе нанести вред или покалечить пытаемого без прямого указания! Меня тогда боровы из городского совета с дерьмом съедят!
   - Я постараюсь, мастер, - ответил я и подумал, что палач, похоже, тоже волнуется.
  Стоило раздаться шагам на лестнице, ведущей в камеру пыток, как я невольно оглянулся по сторонам: все ли в порядке. Красные отблески пламени отражаясь, дрожали на стенах, освещали дыбу с рыжими пятнами крови, скользили по цепям "страппадо" и матово-тускло блестели на металлических пыточных инструментах, разложенных на столе.
   "Чем не филиал ада?".
   Первым в дверь, неторопливо, вошел наш непосредственный начальник, заместитель прево Робер де Вилан, который выполнял обязанности официального следователя. Это был мужчина средних лет, с обычным лицом, а вот взгляд у него был острый и жесткий. Со слов палача мне было известно, что помощник прево являлся большим любителем женского пола и веселых компаний. Благодаря его необузданным страстям Монтре частенько приходилось лечить Робера от венерических заболеваний.
  Мы коротко поклонились ему, но тот никак не отреагировал на наше приветствие, но при виде меня, остановился, удивленный: - Ты откуда этого красавчика взял, Пьер? Неужели сумел обменять на своего жирного придурка?
   - Жан повредил руку, сударь. Пока не вылечится, этот парень, по имени Клод, будет со мной работать. Надеюсь, у вас не будет возражений, сударь?
  Заместитель прево небрежно махнул рукой, как бы говоря, мне все равно, после чего уселся за стол.
   За ним следом даже не вошел, а просочился в комнату, болезненного вида, худой, со впалыми щеками, писец. Я его хорошо рассмотрел, так как в этот момент с помощью лучины зажигал свечи. Мне Монтре уже объяснил, что Робер де Вилан находился здесь постоянно, а вот писцы, работающие с ним, время от времени, менялись. Сегодня, судя по данному мне описанию, пришел Андрэ Леруа. Он только скользнул по мне взглядом и сел на свое место, предварительно достав из сумки, а затем разложив на столе бумагу, чернильницу и перья. Писец серьезно болел желудком и тоже лечился у палача. Усевшись, он достал небольшой ножик и стал очинивать перья. Третий человек, пришедший с ними, остался стоять на пороге. Это был Дядюшка Гастон, главный надзиратель тюрьмы. Откуда он получил это прозвище я так и не узнал. Полный человек, с широкими плечами и круглым лицом, на котором постоянно играла полуулыбка. Как мне рассказал Монтре, большой обжора и любитель пива, он был душой любой компании, любил и умел пошутить. В отличие от других надзирателей, вооруженных дубинками, у него с широкого пояса свисал здоровенный тесак (или короткий меч), а в руке он держал связку ключей. Он улыбнулся мне, а затем подмигнул.
   - Андрэ, список, - коротко и недовольно буркнул Робер де Вилан.
  Писарь торопливо бросил очередное перо и ножик на стол, а затем стал шелестеть бумагами.
   - Вот, сударь. Первая, Маргарита Шеро. Следующим, Гастон, - он обратился к тюремщику, - приведешь убийцу и грабителя Луи Базена.
   - И живее, Гастон! Не заставляй меня ждать! - прикрикнул на него заместитель прево, явно чем-то недовольный.
   - Уже бегу, сударь, уже бегу, - и старший надзиратель исчез в проеме двери.
  Справился он довольно быстро. Позже я узнал, что женский блок находился на первом этаже, здесь же располагался лазарет, помещение для мессы, администрация тюрьмы, а также комната писцов. Верхние три этажа были отведены под мужчин-заключенных. Втолкнув в помещение невысокую худенькую женщину, надзиратель продолжал стоять в дверях, пока я не подвел ту к столу следователя и только после этого развернулся и ушел.
   - Маргарита Шеро, - в голосе заместителя прево была скука и равнодушие, - верно ли, что ты служанка дьявола, с помощью колдовского зелья отравила своего мужа, Анри Шеро?
   - Нет, ваша милость, нет! Он где-то пил с приятелями, а когда пришел домой, у него вдруг изо рта пошла пена и он умер! Так и было! На чем хотите поклянусь, ваша милость!
  Стоя за ее спиной, я видел, как женщину охватила нервная дрожь, при этом ее пальцы беспрерывно мяли и дергали дешевое, мятое и испачканное, платье.
   - Значит, сознаваться ты не хочешь. Жаль, - констатировал ее ответ заместитель прево. - Палач, приступай!
   - Дыба, сударь? - спросил Пьер Монте.
   - Да. Если не сознается, раз она ведьма, применишь раскаленные клещи.
   - Милосердия прошу, ваша милость! - рванулась из моих рук женщина. - Я не в чем не виновата!
   - Все вы так говорите, - сердито буркнул писец.
   Женщина не сопротивлялась, только истерически рыдала все это время. Вскоре она лежала, привязанная, на дыбе. Свет факелов ложился на ее худое тело, выгнутое дугой, на ее небольшую, напряженную грудь и кустик волос там, где сходились ноги.
   - Ваша милость, это не я! Меня оговорил наш сосед, рыбник Луи Ушар! Он хотел, чтобы я раздвинула под ним ноги! Это он, Ушар, отравил моего мужа! Не я, он!
   - Пусть так. Его показания против твоих, но что ты тогда скажешь о родителях Анри Шеро. Они тоже тебя оговаривают, ведьма? - заместитель прево поднес бумагу ближе к свечам. - Они принесли клятву на Евангелие, что видели не раз, как ты варила колдовские зелья, от которых их сын был словно пьяный.
   - Родители Анри? Клятву? - сейчас голос женщины был растерянный и слабый.
   - А что ты скажешь про городских стражников, которые тебя застали дома, рядом с умирающим мужем? Они тоже тебя хотели, ведьма, а потому оговаривают? Что ты на скажешь?
   - Не я!! - истерически, во весь голос, дико заорала женщина. - Я не ведьма!! Я не травила мужа!!
   - Палач, начинай! - отдал приказ Робер де Вилан Монтре. Тот кивнул мне.
  Защелкали шестерни дыбы, когда мы вдвоем нажали на рукоять. Веревки растянули Маргариту Шеро на столе, прижимая ее тело к острым иголкам под спиной. Женщина дико заорала.
   - А-А-А!!
   - Погоди, палач!
   - Маргарита Шеро, признаешься ли ты в убийстве своего мужа Анри Шеро по наущениям дьявола и с помощью колдовского зелья?
   - Не е ет!! Это не я а а!! Не я!! - надрывно закричала женщина. - Милосердия прошу!! Дева Мария, защитница, спаси и помоги мне!!
   - Андрэ, пиши. Не признает вину, несмотря на использование дыбы.
  Перо заскрипело по бумаге.
   - Палач, готовь раскаленные клещи.
  Монтре, взяв в жаровне свой инструмент, повернувшись к ней, подошел и щелкнул раскаленными до красна клещами прямо перед ее лицом. Раскаленный до красна металл окончательно сломал женщину. Она дернулась всем телом, застонала и неожиданно признала вину:
   - Признаюсь... Я отравила. Я ведьма.
   - Писец, пиши. Обвиняемая признает вину!
  Перо противно заскрипело по бумаге. В моей прошлой работе без подлых и грязных приемов никак нельзя было обойтись, но при этом я никогда не играл роль честного шерифа. На душе стало гадко и противно, словно я только что наступил в кучу дерьма.
   "Это не правосудие, а какая-то жуткая пародия на него. Скорее всего, женщину оговорил рыбник, который ее домогался. Взял и придумал сказку о колдовских зельях. Но тогда почему ее оговорили родители мужа? И почему стражники взяли ее на месте преступления. По наводке?".
   - Маргарита Шеро, признаешься ли ты, что по наущению дьявола и с помощью колдовской отравы убила своего мужа, Анри Шеро?
   - Признаюсь.
   - Продала ли ты душу дьяволу? Призывала ли ты его, чтобы подписать с ним договор?
   - Призывала. Признаюсь, - тихим и безжизненным голосом отвечала на его вопросы женщина.
   - У меня к тебе больше нет вопросов, - сказал заместитель прево. - Палач, ослабь веревку.
  Пьер поднял стопоры, медленно ослабляя веревки, - в противном случае боль возвращаемых на место суставов оказалась бы страшнее, чем причиненные ранее мучения. Маргарита заплакала, слезы потекли по ее щекам. Отвязав женщину от стола, я помог подняться, стараясь не смотреть на ее спину. Деревянные иглы дыбы были все в крови.
   - Оденьте ее.
  Я помог ей одеться. Женщина, казалось, ушла в себя, не на что, не обращая внимания, только по лицу пробегали судороги боли. Поддерживая ее, снова подвел ее к столу.
   - Милосердие призывает меня предупредить тебя, Маргарита Шеро, что после твоего признания тебя ждет виселица.
  Было видно, что ее психика надломлена и она, похоже, даже не услышала его слова, потому что не взглянула на Робера, продолжая безучастно смотреть в пол.
   Потом были еще два дела. Один из них по имени Луи Базен, грабитель и убийца, а второй - вор, который залез в дом и был схвачен ночной стражей, когда убегал. Если Луи сознался довольно быстро, то вор оказался крепким орешком и пройдя пытки, не сказал ни слова, поэтому его дело отложили на завтра. Как я понял, получив со временем своеобразный опыт, такие упрямые и неразговорчивые, тоже попадались, вот только их хватало ненадолго. Два- три дня, и они обычно ломались, давая признания. Закончив с делами этих двух злодеев, заместитель прево решил, что пора обедать, а следом за ним ушел писец.
   - Есть хочешь? - спросил меня Пьер.
   - Нет.
   - Ты крепкий парень, Клод. Не помню ни одного своего подмастерья, а их у меня было трое, кто бы так хорошо держался. Ладно. Робер не скоро придет, так что время есть. Пошли.
  Выйдя из здания тюрьмы, мы завернули за угол, и я увидел пасторальную картинку: клумбу с цветами и рядом стоящие две лавочки. На одной из них сидело два стражника, уже пожилые, с сединой в волосах. Они поздоровались с палачом, как старые знакомые.
   - Франсуа, как твоя спина? - спросил палач одного из них.
   - Пока не очень, но уже лучше. Спасибо тебе, Пьер.
   - Заходи, если что, - ответил Монтре и попросил. - Вы парня не дергайте. У него сегодня первый день.
   - Да все понятно. Пусть отдышится, - ответил Франсуа.
   Монтре пришел за мной где-то через час. У сидевшего на своем месте заместителя прево был весьма довольный вид, а вот насчет Леруа этого сказать явно было нельзя, было видно, что, время от времени, он морщит лицо от боли. Из четырех дел, которые были предложены к разбирательству, только одно заместитель прево отправил на доследование, а вот по последнему делу вышел курьез. Пришел Дядюшка Гастон и развел руками. Оказалось, что наш подозреваемый разбил себе голову о стену и сейчас с ним разбирается тюремный лекарь. Робер де Вилан расплылся в довольной улыбке и заявил. - На сегодня все.
  Проходя мимо, он неожиданно похвалил меня палачу: - Хороший тебе на этот раз помощник достался, Пьер. Ни разу не блеванул. Не то, что твой жирный болван Жан, который в первый день все здесь заблевал. Ха-ха-ха!
   Мы вышли из тюрьмы, а у меня из головы не выходила Маргарита Шеро. Дело в том, что причиной ее смерти станет не банальное преступление, а средневековая мистика.
   "Да это дикость какая-то! - возмущаться я мог сколько угодно, но только не в слух. - Обвинить женщину, что она заключила договор с дьяволом и варила колдовские зелья... Даже не знаю, как это можно назвать".
  Чувство отвращения к судилищу, в котором мне пришлось принять участие, никак не хотело проходить. Да, я понимал, что во Франции, как и в других странах, рассматриваются сотни таких дел и для судей и палачей это обычное дело. В следующую минуту мне в голову пришла одна мысль: - Мастер, а в суде есть люди, которые защищают обвиненных?
   - Есть. Адвокаты. Вот только эти крючкотворы стоят очень дорого, поэтому про них так говорят: если у тебя есть деньги, значит, есть шанс уйти от петли. К чему этот вопрос?
   - Просто интересно. Тогда расскажи, а как вообще судят у вас людей?
   Я уже догадывался, что Пьер Монтре был, по нынешним временам, довольно образованным человеком. Его интересовало многое, и он пытался найти ответы на вопросы там, где люди даже не пытались искать, очевидно сказывалась исследовательская жилка ученого. Во многих областях он совсем не разбирался, в других ошибочно верил неправильным выводам ученых прошлых веков, но в судебных делах он хорошо разбирался, сказывался большой практический и теоретический опыт. Исходя из его короткого, но предельно четкого, объяснения, стало понятно, что средневековому суду нет дела до расследования преступления: он все решает исключительно на основании тех доказательств, которые представляют ему стороны, а также согласно формам судопроизводства, установленными со времен римского права. В средние века в уголовном процессе клятва двух свидетелей влекла за собой окончательное осуждение обвиняемого, как если бы его застали на месте ограбления или над трупом жертвы, как в случае с Маргаритой Шаро, а длительное и формальное судопроизводство применялось лишь к сомнительным случаям, когда ответчик полностью отрицает проступок, в котором его обвиняют, но прямых свидетелей нет. Именно поэтому для средневекового судьи - большой соблазн довести преступника до признания кратчайшим путем, через пытки, которые считались одним из официальных путей для получения истины.
   - Пусть так, но если она ведьма, то почему ее не судит церковный суд?
   - В свое время папа специальной буллой приравнял еретиков к грабителям и разбойникам, то есть официально разрешил подвергать их пыткам в светских судах. Тоже касается и ведьм.
   - Тогда почему церковника не было при допросе? - не отставал я от него.
   - Зачем? Дело тут простое, поэтому инквизитор не нужен. Потом писец сделает копию с допроса, и бумагу отнесут в церковный суд. Я смотрю, ты переживаешь за эту женщину, парень. Дам тебе совет: никого не слушай, а просто выполняй, что тебе говорят. Это просто работа, парень.
  В ответ я только кивнул. Страдания людей, растянутые на часы, их истошные крики, неоправданная жестокость пыток - все это стало для меня серьезным испытанием. Совет, что мне дал палач, был правильный. В моей прежней жизни, так говорили учителя и кураторы: пропускай все сквозь себя, со временем привыкнешь.
   "Конечно, работа. Конечно. Ничего личного, это просто работа, так будут говорить в будущем. Да и временная она. Отработаю как-нибудь, - успокаивал я сам себя, вот только по ночам меня мучили кошмары, заставляя вскакивать, в холодном поту, несколько раз за ночь.
  

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"