Вселенная умирала. Многие звезды уже давно погасли и остыли, превратились в нейтронные звезды или черные дыры и слились с угольным космосом. Кое-где еще тускнели экономные белые карлики, сохранившие толику водородного топлива для своих реакций; но не грели и они. Их планеты, прежде обожженные последними судорогами своих светил, теперь представляли из себя холодные и мертвые шары, тянущие за собой подобно кометам хвосты из осыпающейся с них материи. Это была всепоглощающая тепловая смерть, торжество мировой энтропии и апокалипсиса. Процессы разложения и порчи обратить вспять невозможно: вы никогда не вернете гниющей груше зеленую вязкость созревающего плода, никогда не заставите дохлую кошку мяукать веселым котенком; Вселенной уготовано было окоченеть на долгие миллионолетия, постепенно остывая до абсолютного нуля. Что будет дальше, не знали даже Кормчие...
Ах да, Кормчие - единственная разумная раса во Вселенной, еще продолжающая свое существование. Единственная жизнь, еще наблюдающая за окончательной победой смерти. Как они выглядят? Как живут? Чем питаются? Вряд ли возможно описать это в точности - ведь с угасанием мира изменились даже его ранее незыблемые константы, и то, что когда-то было невозможным (например, сверхсветовая скорость), теперь стало доступным. Для тех, кто дожил. Кормчие дожили. Вообразите огромное существо с тонкими крыльями - что-то вроде доисторического птеродактиля, только во много, много раз больше, - свободно летающее от одной звезды до другой, опускающееся на ближайшие к ним планеты, замирающее на целые десятилетия и впитывающее всем своим телом последнее тепло догорающих звезд... Это и есть Кормчие.
Но не следует думать, будто они - всего лишь паразиты, которые питаются плотью разлагающегося хозяина. Кроме банального выживания у них есть и весьма благородная цель: собрать и сохранить все, что только было создано разумом в бесконечных галактиках и затерянных солнечных системах, все, что осталось от некогда процветавших цивилизаций, неважно на какой стадии развития и по какой причине их застигла гибель. Все - от булавки до галактического крейсера, от клинописных табличек до суперкомпьютеров - все нужно найти, изучить и законсервировать; возможно, когда-нибудь и кому-нибудь оно пригодится. Кормчие открыли отличный способ сохранения чего бы то ни было на миллиарды лет вперед: в недрах черных дыр, превратившихся на стадии тепловой смерти в вечные кунсткамеры, идеальные паноптикумы Вселенной. При абсолютном нуле даже Кормчие не смогут существовать, но их труд, их наследие способно будет дождаться новых Адама и Еву. По крайней мере, хоть какая-то надежда есть. А как бы поступили вы? Неужели бы просто махнули на все рукой и пассивно дожидались конца? Кормчие не махнули...
Сейчас один из них, назовем его Икаром, находился в системе крохотного белого карлика, который даже на ничтожном по космическим меркам расстоянии выглядел булавочной головкой, случайно приколотой к черной портьере галактики. Впрочем, у этого карлика еще оставалось несколько планет, на которых когда-то могла существовать жизнь. Одну из таких планет Икар уже посетил: хотя всю ее поверхность покрывала красная гористая пустыня, совершенные органы чувств Кормчего (а он воспринимал в широчайшим диапазоне от радиоволн до гамма-лучей, улавливал нейтрино, гравитоны и т.д.) зафиксировали на трехкилометровой глубине систему ходов и пещер, явно скрывающих в себе артефакты. Молнией Икар упал на красную планету, словно скальпель пронзил ее тело и очутился в закромах погибшей миллиарды лет назад чужой культуры. Осмотр и анализ были недолгими: почти все, что должно было сохраниться, сохранилось прекрасно, несмотря на бездну веков. Икар испытал настоящую радость, крайне редкую в его скитаниях. Обычно ему попадались планеты, с которых безжалостное время и космические катаклизмы стерли не только следы, но и саму память о некогда живших тут; в такие минуты печаль овладевала им, печаль, что целые цивилизации, миллиарды разумных особей, существовали напрасно и ушли в небытие, не оставив после себя ничего, кроме очень смутных и косвенных свидетельств...
Но здесь было иное. Икар, словно Картер в гробнице Тутанхамона, с восторгом изучал древние артефакты. Их предназначение было несомненным: сохранить все самое значительное о расе, некогда их создавшей, донести до далеких потомков или будущих археологов все самое лучшее и возвышенное, чем эта раса по праву гордилась. Здесь были изображения множества различных существ, зданий и механизмов; целые трактаты по всем областям знания, философии и богословия; гениальные творения местных поэтов и писателей; бесконечные списки имен, генеалогий и биографий... Все это множество раз дублировалось самыми изощренными способами; Кормчий, пожалуй, впервые встречал расу, столь зацикленную на сохранении своей памяти. Сведения были записаны на алмазах и других сверхтвердых камнях; внедрены в кристаллическую решетку брусков из ниобия и тантала; закодированы в полураспаде изотопов тория; нанесены на нанопластины, погруженные в низкотемпературную среду... Что-то разрушилось все равно, но оставшегося хватало с головой, чтобы восстановить подробную историю некогда могущественной цивилизации, овладевшей межпланетными перелетами, долголетием и построившей устойчивое и бесконфликтное социальное общество...
Икар принялся бережно собирать найденные артефакты. Он успел вовремя: красная планета была близка к разрушению, грандиозному распаду на груду метеоритных обломков - такого не вынесли бы даже сверхпрочные танталовые бруски. Но теперь память о дальновидной расе сохранится еще много миллиардов лет - в утробе черной дыры, - пока новые "кормчие" не восстановят ее во всем великолепии. Ибо ничего из того, что создано разумом, не должно пропасть, но всему надлежит уцелеть - вопреки бездушному космосу и костлявой руке времени.
Наконец, Икар взлетел над планетой, сделал словно прощальный круг, фиксируя теперь уже в своей памяти все обстоятельства столь примечательной находки, и взял курс на солнце. В складках его тела еще осталось достаточно места, а в записях обитателей красной планеты он нашел упоминания о жизни по соседству, на планете, которая когда-то была голубой. И хотя его органы чувств пока молчали, Кормчий не мог не попытаться отыскать хоть что-то и там. Ведь в этом был его долг и смысл существования.
Вскоре Икар уже кружил над тем, что некогда называлось голубой планетой. Разрушения и здесь были ужасны: дотла выжженная поверхность, высокий радиационный фон, разреженная и ядовитая аммиачная атмосфера. Впрочем, Кормчий на поверхности ничего и не искал - его интересовали недра. Прощупывая во всевозможных диапазонах глубины планеты, он медленно облетал ее, следуя за слабым солнцем. Два витка, три, пять - ничего. Никаких признаков бывшей жизни, никаких следов деятельности разума - если они и были, то давным-давно уничтожены безжалостной стихией. Слегка разочарованный, Икар уже рассчитывал улетать, как вдруг уловил едва заметное возмущение внутри древнего горного хребта - что-то геометрически правильное находилось под ним. Икар приземлился и тщательно просканировал находку. Сомнений не оставалось - под толщей породы был погребен рукотворный каменный массив. "Ну хоть что-то" - подумал Кормчий, готовясь к погружению...
***
- Князь Нижнего Египта, страж Нехена, херихеб, единственный друг фараона, чтимый Осирисом...
Вошедший быстрой походкой в зал мужчина в богатых одеждах нетерпеливым жестом прервал заунывный речитатив привратника. Он развел руки в стороны, улыбнулся и сильным баритоном поприветствовал стоявшего у окна старца:
- Великий Хорджедеф, да распрострет над тобой свои крыла Ра-Атум! Я только что от нашего господина, да живет он вечно! Признаться, я не совсем понял, что за гробницу он мне поручил соорудить. Что-то весьма и весьма грандиозное...
- Вот именно, почтенный Хемиун, весьма грандиозное, поэтому нельзя терять времени. - Старец жестом пригласил вошедшего присесть на подушки, придвинул кувшин с освежающим напитком и спросил:
- Ты помнишь, как Сенеферу строил свои пирамиды?
- Конечно, - кивнул Хемиун. - Я тогда был носителем царских сандалий. Эх, что было за времечко! Золото текло рекой, даже распоследний счетчик владел тремя дюжинами коз. Я нечасто, признаться, посещал Дахшур - туда так утомительно трястись по пыльной дороге! - но кажется, там что-то не заладилось с самого начала? Какие-то обрушения, инженерные просчеты? Может, прогневали предвечного Атума?
- Я верховный жрец Ра-Атума, - с досадой произнес Хорджедеф. - И мне ли не знать волю всемогущего бога? Даже его милостью не так то просто построить пирамиду высотой больше двухсот локтей. В одном случае мы выбрали неверный наклон, в другом - не рассчитали давление стен; однако все это в прошлом. Теперь мы научились строить. И по велению нашего господина Хнум-Хуфу, да живет он вечно, мы приступаем к возведению пирамиды, которая намного превзойдет своих предшественников. В ней будет не меньше трехсот локтей!
- Трехсот?! - удивился страж Нехена. - Неужели наш фараон, между нами говоря, пытается затмить таким образом славу своего великого батюшки?
Хорджедеф поморщился:
- Походы Хуфу не так победоносны, как его отца, а правление не так популярно; наверное, постройка столь грандиозного сооружения действительно принесет ему немало славы - только мне нет до этого дела. Идея великой пирамиды - целиком моя, а замысел - простирается значительно дальше, чем прославление одного, отдельно взятого царя.
- О мудрый Хорджедеф! Не сомневаюсь в величии твоих замыслов. Но поведай же их мне, недостойному!
- Для того и позвал. - Старый жрец отхлебнул напиток и продолжил:
- Скажи, князь, как ты собираешься воскреснуть для вечной жизни, когда Атум разрушит и создаст заново все сущее, а Осирис отворит врата Даат, мира мертвых, и освободит наши души?
- О, - оживился Хемиун, - моя гробница в Дахшуре уже построена - я приказал отделать ее внутри бирюзой, а снаружи белым известняком! Кроме того, у меня лучшие бальзамировщики...
- Миллионы лет, - покачал головой Хорджедеф. - Миллионы и миллионы лет плывет ладья Ра до другого берега. Что останется за миллионы лет от твоей бирюзы и твоей мумии? Твое тело истлеет - и ты лишишься кхат, твое имя сотрется - и ты лишишься рен, твоя гробница развалится - и ты лишишься ка и ба... Куда вернется твой бессмертный дух, кху, кого воскресит он?
- Но ведь вы, жрецы Ра-Атума, не оставите в беде мою скромную усыпальницу? - не растерялся Хемиун. - Не зря же я посылаю вам каждый год богатые подношения!
- Хотелось бы и мне также верить в могущество хем-нечер, служителей божьих, - проговорил Хорджедеф. - Увы, не только они, но и весь народ Та-Кемет, страны плодородного Хапи, не вынесут бремени божественных сроков. Другие племена придут на нашу землю, другие цари будут править ею, но и они, в свою очередь, падут и развеются прахом. Только нечто действительно величественное, равное деяниям богов, воплощающее в себе силу всего народа и его господина может противостоять пескам времени...
- Большая пирамида?! Вот как?! Но разве она спасет свое содержимое от тления? И потом, как она сможет воплотить в себе весь народ Та-Кемет? Ведь это царская усыпальница!
- Я все продумал. Я молился всем богам: и крылатой Маат, и древнему Птаху, и собакоголовому Анубису, и матери звезд Нут, и многим другим; я наблюдал ход небесных светил; я советовался с Ур Маа, Ур Сену и прочими верховными жрецами. Мы не будем бальзамировать нашего господина Хнум-Хуфу...
Хемиун издал возглас удивления. Хорджедеф невозмутимо продолжал:
- Я говорю тебе вещи, о которых знают и будут знать очень немногие. Но поскольку именно ты будешь непосредственно руководить всем строительством, тебе нельзя не знать это. Итак, когда придет время нашему господину воссиять звездой на небосклоне, мы смешаем его тело-кхат с известняковым раствором, которым будут крепиться друг с другом строительные блоки пирамиды. Таким образом вся гробница станет его мумией, великой, неуничтожимой, вечной миллионы лет, пока стоит этот мир. Но это еще не все. На каменных блоках мы выбьем имена-рен каждого из нас, вплоть до последнего крестьянина, и уложим эти блоки в самом основании, дабы даже разрушение пирамиды наполовину не повредило надписи. Таким образом весь народ Та-Кемет приобщится телу фараона и сможет воскреснуть вместе с ним, когда боги спустятся со звезд. Если мы это не сделаем, кто будет служить нашему господину в новом мире? - И старый жрец едва заметно улыбнулся.
- Удивительные вещи ты говоришь, мудрый Хорджедеф! - Начальник будущей стройки задумчиво отпил глоток. - Видано ли, чтобы фараона не бальзамировали, не наполняли растертыми благовониями, а напротив, растирали его самого в порошок и наполняли им какую-то строительную смесь?!
- Успокойся, почтенный Хемиун. Такова воля самого Хнум-Хуфу; к тому же вспомни: когда-то наши предки сжигали своих мертвецов и развеивали их прах в пустыне; не скажу, что одобряю такое поклонение Сету, но можно не сомневаться, что великая пустыня переживет все земные царства. Кто знает, не воскреснут ли из песчинок и наши отцы?
- Из песчинок? - Хемиун позволил себе хохотнуть. - Ну нет, этому не бывать! А где же тогда сохраняются их ка, ба, рен и прочее, что присуще любому из людей?
- Пожалуй, ты прав. Без заботы о своем посмертии и грядущем воскрешении как может жить человек? - Хорджедеф повернулся к окну, давая знать, что разговор окончен. Князь Нижнего Египта встал, поклонился и пошел к выходу. У дверей он оглянулся:
- А какое имя получит великая пирамида народа Та-Кемет?
- Ахет. Возрождение...
***
- Я же вам ясно объясняю: сегодня день раскопок! Никому нельзя! Господи, Рудольф, - невысокий кучерявый мужчина, решительно отталкивая галдящую толпу арабов всех возрастов, обратился к только что подошедшему, в руках которого была странная конструкция, упакованная в черную пленку, - они нас, кажется, принимают за каких-то особо важных туристов, ради которых даже закрыли для обычного посещения пирамиды. И наперебой предлагают эксклюзивные, по их мнению, вещи. Тут один старик - вот тот, видишь? - посулил мне подлинную мумию Хеопса! Каково?
- Я бы купил, - невозмутимо ответил Рудольф, протиснувшийся со своим свертком через толпу и теперь знаками показывавший одному из арабов, что он удостоен чести нести важный багаж. Остальные, завидев такую несправедливость, загалдели еще пуще. - Подумай, Жак, как бы обрадовались в Британском музее.
- Да чего уж мелочиться! - Кучерявый последний раз крикнул наседавшим "букра", то есть "завтра", махнул скучающим полисменам и зашагал рядом с коллегой и семенящим арабом. - Давай купим у него оптом: для Лувра, русского Эрмитажа, еще куда-нибудь. Не сомневаюсь, что таких "подлинных" мумий у него с десяток...
- Кстати, Жак, ты читал в последнем номере "Египтологического бюллетеня" статью Хавасса? Он утверждает, что нашел место погребения Хеопса - в одном из подземных затопленных залов, в трехстах метрах от великой пирамиды...
- Этот Хавасс совсем из ума выжил, - буркнул Жак. - Он скоро перекопает все плато.
- Ну, ему можно, - философски заметил Рудольф. - Он тут главный.
- И слишком этим злоупотребляет! В прошлом году каких-то поляков вообще не допустил к исследованиям. А у них из приборов всего-то была пара георадаров!
- Ага, георадары он особенно не любит.
- А твоего робота любит? - Жак кивнул на черный сверток в руках араба.
- Приходится. - Рудольф самодовольно улыбнулся. - За мной Берлин, Лейпциг, Мюнстер. Хавассу не по зубам славная немецкая египтология!
Так беседуя, двое археологов дошли до великой пирамиды, у северной стены которой притаился небольшой палаточный городок - временное пристанище ученых разных стран. Сегодня тут царило оживление: все плато Гизы было в их полном распоряжении. Кто-то тащил аппаратуру к Сфинксу, кто-то изучал гробницы-спутники, но главный интерес, безусловно, был направлен на громаду Ахет-Хуфу, таившую в себе немало загадок и вопросов. Где и как погребен фараон? Есть ли в пирамиде скрытые лазы и неразграбленные комнаты, полные сокровищ? Зачем ее построили столь огромной, затратив невероятные силы и средства? Каково ее основное предназначение? Гипотез было множество, удовлетворительных ответов - ни одного.
Пока Рудольф распаковывал принесенный сверток, Жак достал из переносного холодильника пару бутылок "кока-колы" и подал одну коллеге. Живительный напиток пришелся как нельзя кстати.
- Насколько твой новый робот может пробурить известняк?
- Метр - легко. Полтора - может быть. Надеюсь, перегородка будет не толще.
- А разрешающая способность камеры увеличена? В прошлый раз мы ни черта не разобрали в тех пикселях.
- Более чем. Не переживай, я уверен, что сегодня мы раскроем тайну южной шахты.
- Хотелось бы верить. Ты-то со своей "славной немецкой египтологией" можешь хоть сто лет тратить их деньги, и тебе слова не скажут, а мне в Париже уже намекнули, что урежут все гранты, если я и в этот раз не привезу из Египта ничего стоящего.
- Так переезжай к нам, - с немецкой невозмутимостью вымолвил Рудольф, затем громко крикнул "Готово!" вглубь палатки. Оттуда вышли два молодых человека, подхватили гусеничного робота, какие-то коробки и зашагали к пробитому еще в 820 году халифом аль-Мамуном входу в великую пирамиду. Друзья, допив "кока-колу", отправились следом.
- Merde! - выругался Жак, глядя себе под ноги.
- Что такое? - поинтересовался немец.
- Уронил крышечку от бутылки. Зарылась в песок. Теперь, пожалуй, и не найти.
- Оставь. Мусорить, конечно, не хорошо, но знаешь, сколько таких крышечек и прочего "добра" за день бросают туристы? Утром тут все прочешут уборщики...
Через полчаса археологи уже раскладывали свое оборудование в "Камере царицы", затем осторожно запустили телеуправляемого робота в узкий лаз, уходящий горизонтально в плоть каменного колосса. За его передвижением все с волнением следили, сгрудившись над экраном ноутбука. Вот показался крутой поворот вверх, ставший непреодолимой преградой для предыдущей машины, вот робот уже ползет дальше, ничуть не смущаясь наклона, вот он уперся в перегородку, выдвинул сверло, бурит... 40 сантиметров, 50, 70... Бур проваливается... В отверстие медленно вползает щуп с камерой и фонариком на конце. Затаив дыхание, археологи наблюдают открывшийся лаз шахты, бывший недоступным последние пять тысяч лет...
- Что там видно? - сипло спрашивает Жак, которому закрывают экран рослые помощники Рудольфа.
- Кажется, иероглифы... Надпись...
- Читай!
- Погоди... H-w-f... Вроде "хуф-хор", хотя надпись видна не полностью, шахта пересекает ее наискосок.
- Что значит "хуф-хор"?
- Это имя! Тут стоит определитель имени. Но оно не в картуше, значит это не имя фараона.
- Странно, зачем кому-то понадобилось выбивать свое имя на строительном блоке, погребенном под миллионами тонн камня?
- Может, это имя начальника смены? - Было не понятно, шутит ли Рудольф. - Ну, что-то вроде знака качества...
- Ладно, двигаемся дальше...
Теплым вечером того же дня археологи сидели рядом с палаткой, пили "кока-колу" и обсуждали недавние события и находки.
- Как думаешь, Рудольф, зачем на камнях выбиты разные имена?
- Я же говорю, огранщики отмечали "свои" блоки. А может, это что-то вроде системы меток, указывающих, куда какой блок класть.
- Хм, имена-метки... Жаль, наш лаз так и не привел никуда. Я все же надеялся, там будет подлинная камера фараона.
- Никуда не денется эта камера - найдем. Не мог же такой великий царь построить такую великую гробницу и не упокоиться в ней?
- А вдруг это и не гробница вовсе? Что если пирамида предназначена для совсем иных целей?
- Ну для каких же, Жак, для каких? - Рудольф примиряюще улыбнулся. - Астрономическая лаборатория? Храм? Маяк для пришельцев? В любом случае, я не вижу необходимости тысячам людей в течении двадцати-тридцати лет ворочать миллионами тонн камня, когда можно было обойтись куда более оптимальными проектами. Хотя, признаться, и для гробницы все это слишком грандиозно. Но тут хоть можно объяснить тщеславием фараона. Да-да, обычным, но таким могущественным тщеславием.
- Не знаю, Рудольф... - протянул Жак, глядя в густонаселенное небо Гизы. - Иногда мне кажется, что египтяне учитывали что-то, что мы сегодня позабыли. Ближе к звездам они были, что ли...
- Бросай мечтать о звездах, словно студентка какая-то. Пошли анализировать полученные результаты - там тебе материала наберется на десяток статей. Утрешь нос этому Хавассу...
***
Икар выпарил просторную пещеру над найденной пирамидой. Он осторожно уселся на рукотворную гору, будто гриф на чью-то добычу, и принялся изучать ее содержимое методично и внимательно. Стометровая толщина ее сплошного тела, хоть и изрядно попорченного временем, не была ему преградой. Он легко считал все имена и надписи, замурованные в каменных недрах, определил инструменты и технологии, которыми пользовались древние строители, отметил их познания в математике и астрономии, пусть не очень обширные, но явно подчиненные одной цели, одной сверхзадаче - создать совершенное произведение, способное выстоять бесчисленные века и пронести сквозь них память и надежду на возрождение.
"Мне невероятно повезло, - размышлял Икар сам с собою. - В одной заурядной солнечной системе мне попались сразу две цивилизации, каждая из которых была более озабочена вечным, чем сиюминутным, и делала все, чтобы эта вечность не прошла мимо. И хотя вторая из найденных рас не успела достигнуть своего расцвета, их орудия были еще весьма примитивными, а представления о мироустройстве - наивными, она не меньше первой достойна места в Хранилище разума, ибо уже на заре своей истории не побоялась бросить вызов времени и смерти. Жаль, я не могу узнать, что же погубило их: эпидемия, метеорит или война с народами, память которых не простирается дальше недолговечного дерева и прагматичных деяний?
В любом случае, я сберегу все знания о них и передам идущим за мной - кто знает, может, действительно грядет пересотворение мира и новая жизнь для тех, кто избежал забвения, кто сохранил свои имена и свое предназначение в круговороте хаоса и бессмыслицы? И тогда мы встретимся: я, Кормчий, и эти далекие, но такие близкие мне строители пирамид..."
Икар еще раз огляделся вокруг. Он собрал все рукотворное, что только смог найти, бережно упаковал все надписи и рисунки, материалы и пробы - можно было улетать. Одно только слегка смущало его: откуда взялся и для чего предназначался маленький круглый предмет из металла, который не должен быть еще известен этой расе, и с едва различимой надписью на совсем другом, чем их, языке: "Coca-Cola"...