Аннотация: Вариант 2-й. Рассказ был написан сразу после окончания школы, отредактирован на 4-м курсе универа. Но только стилистически. Никак сюжет менять не хотел. Пусть таким и будет.
Корабль этот смог сделать то, что до него смогли сделать лишь драккары норманнов - переплыть Океан. Корабль этот помог добраться европейцам до неизведанной прежде Вест-Индии, и до легендарной и сокрытой в тумане преданий Ост-Индии. Каравелла открыла европейцам остальной мир.
Прошли века. Люди жили и трудились, писали стихи и сжигали на кострах колдунов, мечтали и кричали о вредности мечты, бунтовали против спесивых феодальных господ и обращали в рабство своих собратьев, рождались и умирали, любили и ненавидели.
А потом люди, не все, но многие, стали мечтать о космосе. Одни ломали головы, как туда выйти, другие пытались себе представить, как будет тогда жить человечество, а третьи изредка об этом слышали и хмыкали: "Бывают же чудаки" или "Это было бы здорово".
И в те годы, когда трудился и мечтал Циолковский, когда ГИРДовцы проводили свои опыты, когда Королёва вытащили из лагеря и сказали: "Делай нам ракеты чтоб разбомбить империализм", а он стал делать ракеты для космоса, когда фон Браун убеждал своих американских хозяев в том, что надо лететь в космос, когда ввысь устремился Гагарин, когда бешеными темпами шла, а потом медленно спадала космическая гонка, когда над Землёй на смену "Салютам", "Скайлэбам" и "Миру" появилась тонкостенная, болтающаяся в пустоте МКС, в те годы страницы фантастических романов наполнились межзвёздными эскадрами будущего. Манёвренными яхтами для миллионеров со своими собственным, хоть и маломощным, но гипердвижком. Величественными линкорами, медленно, но верно зачищающими межзвёздное пространство десятками, а порой и сотнями лазерных пушек. Старыми, изношенными, воняющими даже в вакууме, но при этом поразительно живучими мусоровозами. Громадными круизными лайнерами в духе "Титаника" (только вместо айсберга - астероид). Быстрыми и юркими почтовыми корабликами. Эсминцами с могучими протонными торпедами в торпедных аппаратах. Научно-исследовательскими бригами, по уши капитана заваленными научной аппаратурой и стремящимися к неизвестным звёздам. Тяжёлыми и грузными грузовыми суднами.
Быть может так и будет - я не знаю. Но сомневаюсь - уж больно это похоже на наше прошлое и настоящее.
Но если так будет - то первыми к звёздам опять уйдут каравеллы...
Капитан каравеллы нервно стучал пальцами по стенке. Сам он висел в воздухе и правой рукой держался за поручень на одной стенке и стучал пальцами левой руки по другой стенке. Головой он был повёрнут в сторону, условно называемую полом, ногами - в сторону, называемую потолком. Невесомость.
Висел капитан в дверях кают-компании.
Помимо него в кают-компании находились:
Старший лейтенант Ганс фон Зонтер - аристократ, чьи предки в незапамятные времена грабили своих крестьян и соседних... да в общем то всех соседних - и крестьян и феодалов. Потом, когда Германия железом и кровью была объединена канцлером Бисмарком, фон Зонтеры дали рейху плеяду морских офицеров, которые однако, едва грянула Первая Мировая война, вновь ринулись грабить. На этот раз соседние народы. За что и получили от англичан под Ютландом и Доггер-банкой (правда, и сами англичане там сильно получили) и от русских у Моонзунда. Однако Зонтеры не исправились и пошли на службу к Гитлеру. За что вновь получили. Дав после этого множество морских офицеров флоту ФРГ, Зонтеры вдруг ударились в космос. И Ганс фон Зонтер был уже потомственным космонавтом.
Старший лейтенант Джон Ганди - штурман-астрогатор и выпивоха (но только на суше, в Пространстве - ни капли!). Фамилия ему досталась от индийской матери, а имя было подарено американским отцом. Почему так, он и сам не объяснит.
Второй механик каравеллы лейтенант Фрэнсис Морган, по прозвищу Юморист.
Корабельный врач Шарль Моллар - некая смесь сангвиника и флегматика. Поговаривают, что как-то на Марсе его вызвали на дуэль. Из-за женщины, разумеется. Стреляли по очереди. Вначале его соперник выстрелил два раза - первый раз промазал, а второй раз сжёг шляпу Моллара. Тогда Моллар улыбнулся, разрядил свой бластер в небо, сказал: "Я свои два выстрела сделал", и ушёл. И ещё и шляпу полусожжённую с собой забрал.
Мичман Максим Ведин по прозвищу Штирлиц. Прозвище своё он получил давно - ещё в школе. За любовь ко книгам Юлиана Семёнова о советском разведчике Штирлице. А потом оно прицепилось к нему и во флотском училище. Благо поступал он туда вместе со своими одноклассниками.
Мичман Пётр Тарасько. Новичок на каравелле. Всего месяц служит (а каравелла летает уже год).
Помимо них в экипаже были, но в кают-компании не присутствовали:
Старпом Артур Шипс. Старый служака, уже двадцать лет к своей печали остающийся старлеем.
Механик Алексей Броуль. Броуль - удивительный специалист - когда корабль заходит в космопорт, к нему немедленно идут за помощью и советом механики доброго десятка судов и кораблей. После чего они, нагруженные инструкциями о том, как починить привод в гипердрайве (по идее он вообще не должен ломаться, но ломается довольно часто) и как лучше настроить фазировку солнечной батареи, возвращаются на свои корабли и борются с поломками.
Шипс и Броуль находились на постах.
Капитан осмотрел всех и начал:
- Итак, господа, я собрал вас всех сюда оп думаю вам понятной причине.
В японских глазах капитана отражалось только спокойствие.
А вот пальцы нервно стучали по стене.
Причина действительно была всем понятна.
Из-за сбоя компьютера гипердвижок вынес их не туда. Они летели к Земле, а очутились в межзвёздном пространстве. Пространстве, в котором было пусто, и лишь звёзды, далёкие как никогда, молча светились в это пустоте.
Ганди двое суток искал ошибку в компьютере и знакомые звёзды в иллюминаторе.
Вроде как нашёл.
Гиперпрыжок - и они вновь в пустом и молчаливом пространстве.
Ганди молча проглотил свой, как он считал, позор, и вновь принялся искать.
Ещё один прыжок - и они вновь в пустоте.
Ситуация была препаршивая. Энергии хватало только на один гиперпрыжок. Ганди снова проделал все расчёты, десять раз их проверил и перпроверил, давал на проверку капитану и механику. Однако вероятность очередного попадания в пустоту оставалась. И тогда им конец - система жизнеобеспечения проработает от силы два дня (никак не хватит, чтобы зарядить аккумуляторы для нового прыжка), а продовольствия и вовсе кончилось - запасы были съедены, а вся поросль хлореллы сдохла от какой-то заразы. Если их выбросит у какой-нибудь звезды - будет легче - там много света, можно зарядить батареи. С пищей сложнее. Придётся съесть кожаное кресло капитана.
Если их выбросит в Солнечной системе - это будет спасение в любом случае. Даже на орбите Плутона света хватит, чтобы продержаться неделю. Главное в таком случае пускать сигнал SOS и приниматься за разделку туши кресла. Если же их выбросит у Земли, Марса, Венеры или Юпитера - это будет немедленное спасение и наилучший исход.
Оставался ещё один вариант спасения - если их выкинет у какой-нибудь научной станции у планет других звёздных систем. Но на это никто и не рассчитывал. Во-первых - они искали Землю, во-вторых - их слишком мало этих станций.
- Причина эта такова, - продолжил капитан, осмотрев лица экипажа, - Если мы опять окажемся в пустоте, то мы обречены. Я предлагаю сделать следующее, если это произойдёт, - и капитан стал говорить мерно и чётко, - Мы дадим радиограмму следующего содержания...
- Видим летающую тарелку, по уточнении ситуации сделаем доклад, - вздохнул Морган.
Рассмеялись. Шутка Моргана никому смешной не показалась, в том числе и ему самому, но слишком высоко было нервное напряжение всего экипажа, слишком высока была последние дни ответственность штурмана и капитана, слишком мало дела было у остальных. А смерть была слишком близка.
Всех как-то слегка отпустило напряжение.
- Помолчите, Морган, - сказал капитан.
- Слушаюсь, Ияэсу Рёсицнович.
- Так вот, - продолжил капитан, - В радиограмме мы сообщим, что мы, звёздная каравелла "Катя", заводской номер двести пять, бортовой номер триста шестьдесят два, имена и звания членов экипажа. И краткую историю нашего корабля после отлёта с Арканы.
Радиограмма будет лететь сквозь космос, и может через годы, а может и через века, её уловят чуткие приёмники и услышат люди.
- Затем вы напишите письма родным и близким... Сидите, вы напишите их после прыжка, если у нас не получится. Документы, письма, фотографии, ещё что-нибудь, что у вас найдётся, вы сдадите мне, я запру это в свой сейф и откачаю оттуда воздух для лучшей сохранности. Дальше вижу лишь один путь: самоубийство. Всех. Иначе умрём полубезумными от голода и холода. Я как капитан не могу этого допустить. Всем всё ясно?
- Ясно, ясно, Харумуки-сан, - ответил за всех Моллар.
- Эй там, на посту, вам всё ясно? - спросил капитан.
- Ясно, - ответил через переговорное устройство Шипс.
- Алексей Николаевич, а вам?
- Ясно, - так же ответил Броуль.
- Как там машины, всё в норме?
- Всё в порядке, товарищ кавторранг, - отозвался механик.
- Ладно, тогда по местам.
И первым на своё капитанское место отправился капитан второго ранга Харумуки Ияэсу.
За ним - остальные.
Оба мичмана направились на наблюдательный пост. Поднявшись туда, они заняли свои кресла и пристегнулись.
Перед ними красовалось несколько небольших окон из сверхпрочного стекла. Под одним из окон высвечивалась трёхмерная проекция радара.
- Наблюдатели - на посту, - доложил Ведин и выключил переговорное устройство.
Рядом с радаром поблёскивали циферблаты, лампочки и экраны множества приборов, улавливающих всевозможные излучения. В полутьме поста источниками света служили звёзды в окнах, приборы и радар. Тусклый, преимущественно синий свет от них отражали металлические погоны.
- Слушай, Макс, - вдруг заговорил Тарасько, - Я давно хотел спросить тебя: а чего ты каравеллу то так назвал?
Почему-то все каравеллы называли женскими именами - такая закрепилась традиция. А ещё была такая традиция: каравелле давал название младший по званию член её экипажа перед первым полётом.
Когда каравеллу с заводским номером 205 укомплектовали экипажем, то самым младшим по званию оказался Ведин. И Ведин дал каравелле название: "Катя".
- Я не знаю ни одной твой знакомой с таким именем. Или это что-то из истории?
Ведин средь своих знакомых славился любителем исторической науки.
- Да нет, при чём тут история. Просто это девушка, в которую я был влюблён. А, может, я её люблю и сейчас. Наверное. Не знаю. Я её не видел уже десять лет.
Тарасько проделал нехитрый арифметический расчёт и обалдел.
- Со школы что ли? - удивился он.
- Представь себе, да.
- Ну ты Штирлиц и дурак!
- Я знаю. Я, если честно, даже в любви по-человечески ей признаться не смог.
Если бы Тарасько мог разглядеть лицо Ведина, то он бы увидел, что оно выражало примерно следующее: "И вообще - я самый большой дурак во Вселенной".
- Ну ты и идиот! - выразил свои мысли Тарасько.
- Я знаю.
- Эй там, наблюдательный пост, - раздался из переговорного устройства голос капитана, - Что на радаре?
Ведин включил микрофон и ответил:
- Чисто. Здесь же межзвёздное пространство. Или вы забыли об этом, товарищ капитан?
- Ведин, не умничай, бережёного бог бережёт. Готовьтесь, стартуем через две минуты.
На окнах медленно закрылись внутренние ставни.
Каравелла молча плыла сквозь пространство. От её продолговатого туловища расходились в три стороны металлические ветви, состоящие из причудливого переплетения солнечных батарей и всевозможных антенн.
Невыносимо далеко светились звёзды.
Их свет шёл в это место многие сотни и тысячи лет, чтобы через столько же времени достичь различных планет: разных, но среди которых для экипажа каравеллы самой важной была одна - планета под названием Земля.
Яркая белая вспышка - и каравелла уже в подпространстве - близко, и вместе с тем неизмеримо далеко от места начала прыжка.
Фантасты прежних веков описывали подпространство как муть за иллюминатором. Иногда серую, иногда белую, иногда ещё какого-нибудь цвета.
Или вообще никак не описывали.
Те, что всё-таки описывали, были неправы. На самом деле подпространство для космонавтов - это яркий, слепящий глаза, ослепительно белый свет, который пробивает даже двухсантиметровые стальные ставни и закрытые веки.
Ганди раскрыл глаза.
Всё было словно в густейшем белом тумане.
О чём-то мигали приборы.
Ганди расстегнул ремень и оттолкнулся от кресла.
Подлетел к иллюминатору и, скорее наощупь, чем с помощью зрения, увидел, как он раскрывается.
Он смотрел туда и постепенно туман отступал и сквозь него стали проступать очертания знакомых по глобусам и картам береговых линий, голубизна океана и как-то хитро закрученные облака.
- Ну что там, что? - уже толпились сзади, и Ганди понял, что они спаслись, и что он плачет от счастья.