Тягур Михаил Игоревич
Центральная и местная печать С С С Р кануна Великой Отечественной войны: различия и взаимодополнение

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Понимаю, что заголовок, наверное, малопривлекательный и непонятный, поэтому сразу поясняю: речь идёт о весне-лете 1941 года и о пропагандистских мероприятиях по подготовке войны с Германией.

   Предисловие, написанное 20 декабря 2014 года.
  
   Статья была написана в декабре 2013-го года.
   Четвёртая статья из написанных в магистратуре, которую я выкладываю на "Самиздат". Предыдущие три:
  
   1. "Советские газеты как источник для изучения пропагандистских кампаний кануна Великой Отечественной войны".
   2. "Сталинская пропаганда: лекторы, темы, аудитория (1939-1941)".
   3. "Советские спецслужбы и партийные структуры: два подхода к выработке политической линии (на материалах сводок о настроениях населения за 1939-1940 гг.)"
  
   Но если к предыдущим трём статьям у меня особых претензий нет (по крайне мере, пока я не перечитал их внимательно), то вот в этой мне крайне сомнительным кажется вывод. Скажем так, он умозрителен и, по-моему, его трудно чем-то подтвердить. И поэтому у меня он сейчас вызывает сомнение и видится необоснованным.
   Если я начну делать новый текст на ту же тему, то чёрт его знает, когда я, при своей лени и наличии других дел, его сделаю.
   Поэтому решил всё же выложить эту статью, сопроводив её комментарием, этаким "постскриптумом", который, правда, оказался по размеру таким же, как сама статья.
  
   Собственно, сама статья:

Центральная и местная печать СССР кануна Великой Отечественной войны: различия и взаимодополнение.

  
   Для исследователей не теряют интереса механизмы функционирования пропаганды сталинского времени. Ведущую роль в ней занимала печать. О значимости, которая придавалась прессе руководством страны, красноречиво говорит тот факт, что в Управлении пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) перед Великой Отечественной при наличии пяти отделов более трети всех сотрудников работали в отделе печати [Невежин В. А. "Если завтра в поход..." Подготовка к войне и идеологическая пропаганда в 30-40-х годах. М.: 2007. С. 55; Невежин В. А. Синдром наступательной войны. Синдром наступательной войны. Советская пропаганда в преддверии "священных боёв", 1939-1941 гг. М.:1997. С. 38]. В 1940 году в СССР издавалось (не считая колхозных) 8806 газет [Чувиков П. А. Печать//Союз Советских Социалистических Республик. 1917-1967. М.: 1967. С. 380]. К ним относятся центральные (прежде всего "Правда" и "Известия"), а также региональные издания разных уровней - областные и районные газеты, низовая печать (многотиражки промышленных предприятий и вузов, колхозные газеты). Возникает закономерный вопрос: существовали ли в сталинском Советском Союзе накануне Великой Отечественной войны различия между газетами разных уровней, в чем они заключались, как коррелировали содержание и сюжеты изданий разных уровней.
   О том, что газетная политика отличалась разнообразием, впервые написал В.А. Невежин в своей книге "Синдром наступательной войны". Весной 1941 года советское руководство начало осторожно разворачивать антигерманскую пропагандистскую кампанию. Оказывается, 8 мая в выступлении перед редакторами центральных газет и журналов секретарь ЦК А. С. Щербаков указал на необходимость придерживаться "разделения труда" в публикациях прессы. Он заявлял: "а) "Правда" - одно. б) "Известия" - осторожнее. в) В "Труде" - посвободнее (особенно о положении трудящихся)". Что касается местной печати, то ей в той же речи предписывалось выступать "несколько свободнее" центральной [Невежин В. А. Синдром наступательной войны... С. 196]. По словам Невежина, Щербаков, подводя итоги боевых действий вермахта 1940-1941 гг., "акцентировал внимание на задаче "разоблачения мифа о непобедимости"" [Там же. С. 197].
   Эти же мысли воспроизвёл в направленных 10 мая в Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) "Предложениях о мероприятиях по освещению международного положения" заместитель заведующего печати НКИДа Н.Г. Пальгунов [Там же. С. 198]. По словам Пальгунова, "не затрагивая прямо и непосредственно Германию", советская пресса должна была подводить своих читателей к мысли, что победы вермахта обусловлены не его силой, "а военной и политической слабостью противников Германии". Одним из центральных сюжетов должно было стать описание поражения Франции. Для освещения этого сюжета рекомендовалось использовать книгу француза А. Симона "Я обвиняю" и роман И. Эренбурга "Падение Парижа". Примечательно, что докладчик ставил задачу перед областными (не центральными) газетами: откликнуться на роман Эренбурга рецензиями, подчёркивая, что "автор правдиво рисует социальный кризис, обусловивший быструю капитуляцию Франции" [Там же. С. 199-200]. Иначе говоря, тему поражения Франции предлагалось толковать в антигерманском ключе.
   Однако, приведя эти факты, В. А. Невежин не предпринял попытки проследить, как эти предложения реализовывались. Возьмём сюжет о поражении Франции и на его примере рассмотрим, действительно ли проводилась в жизнь установка на "разделение труда" советских газет, и, если она была реализована, то как именно. Отталкиваясь от этого, попытаемся выявить некоторые особенности сталинской информационной политики. Сравним центральные газеты и областную "Ленинградскую правду".
   Один из текстов, на который, по предложению Н. Г. Пальгунова, надо было опираться, - перевод книги А. Симона "Я обвиняю", - был напечатана в мартовском номере (за 1941 г.) журнала "Интернациональная литература" [Симон А. Я обвиняю! Правда о тех, кто предал Францию//Интернациональная литература. 1941. N3]. Автор, описывая политическую историю Франции в 30-е годы и события 1940 года, отмечал, что Франция вступила в войну внутренне расколотой, её верхи боялись народа, не хотели воевать с Германией, поэтому предали интересы страны. В предисловии к советскому изданию было написано: "Франция пала потому, что правящие её круги ставили свои классовые интересы выше национальных. Для финансовой олигархии... подлинным врагом был не тот, что угрожал целостности и независимости страны, а... французский народ" [Шпигель Ф. Путь к Компьенскому лесу // Интернациональная литература. 1941. N3. С. 87]. Однако пока ещё не было и намёка на антигерманское толкование этого сюжета. В том же номере журнала было напечатано сообщение о премьере оперы Чайковского "Чародейка" в Берлине и её успехе и восторженных отзывах германских газет [Хроника//Интернациональная литература. 1941. N3. С. 188].
   В апреле, когда начала осторожно разворачиваться антигерманская пропагандистская кампания (именно в этом месяце можно найти положительные материалы о ведущей войну с Германией Югославии; тогда же в кинотеатрах стали показывать антигерманский фильм "Александр Невский"), к книге Симона стали обращаться газеты. Издательство "Правда" печатало специальный бюллетень для областных и городских газет "Пресс-бюро", в котором размещались статьи, предназначенные для региональной прессы [Ознакомиться с бюллетенем можно в фонде групповой обработки Российской национальной библиотеки]. Областные газеты могли или перепечатать статью из него, или опубликовать свою на ту же тему и с теми же основными идеями. 18 апреля 1941 г. был набран очередной номер "Пресс-бюро", в котором разместили извлечения из последней главы книги Симона. Речь шла непосредственно о событиях 1939-1940 гг. Читатели должны были убедиться, что "французский бастион был подорван изнутри раньше, чем был захвачен извне". Редакция бюллетеня сообщала, что главу можно "печатать в одном номере либо в ряде номеров с продолжением" [Пресс-бюро. 1941. 18 апреля]. "Ленинградская правда" напечатала этот текст в двух номерах [Ленинградская правда. 1941. 25, 26 апреля]. При этом мы не найдём ни одного упоминания книги Симона в "Правде" и "Известиях" за апрель-июнь 1941 г.
   Другим важным для освещения темы текстом был роман "Падение Парижа" Эренбурга, первую часть которого поместили в мартовском номере журнала "Знамя", а вторую - в июньском [Эренбург И. Падение Парижа. Роман. Часть первая//Знамя. 1941. N3; Эренбург И. Падение Парижа. Роман. Часть вторая//Знамя. 1941. N6]. Как было отмечено выше, региональным изданиям следовало откликнуться на него рецензиями. Для областных газет редакция "Пресс-бюро" в мае разослала свой вариант отзыва на первую часть книги. В начале рецензии описывались страдания французского трудового народа, в которые он ввергнут проигрышем в войне. В поражении этом обвинялись правящие круги: именно они "боялись своего народа больше, чем позорного исхода войны" [Пресс-бюро. 1941. 22 мая]. В рецензии напоминалось, что французское руководство предало Испанскую республику, что оно шло на уступки внешнему противнику. Впрямую не говорилось, что немцы - враги. Но впрямую говорилось, что французы, которые в рядах интернациональных бригад дрались в Испании (советский читатель ещё должен был помнить многочисленные материалы прессы, посвящённые участию немцев в войне в Испании), защищали тем самым и Париж. К тому же упоминалось, что отрицательные персонажи романа, олицетворявшие реакцию, готовы были для борьбы с народом открыть границу противнику, "пусть порядок наведут враги" [Пресс-бюро. 1941. 22 мая]. Впрочем, "Ленинградская правда" к этому времени уже успела напечатать свою рецензию с напоминаем о том, что "до сих пор неистребимы во французском народе его славные национальные традиции, его революционные силы" [Ленинградская правда. 1941. 17 мая]. У читателя могли возникнуть мысли, что эти революционные традиции могли бы быть использованы против оккупантов (тем более, что в статье упоминалась революция 1789-1793 г., когда французам пришлось обороняться от внешних врагов).
   Между тем "Правда" на выход романа Эренбурга никак не реагировала. "Известия" напечатали рецензию, выдержанную в духе рекомендаций Пальгунова [Известия. 1941. 14 мая]. Газета наркомата обороны "Красная звезда" без комментариев напечатала отрывки из ещё неопубликованных второй и третьей частей романа Эренбурга [Красная звезда. 1941. 17, 29 мая].
   Можно подвести итог. "Правда" в апреле-июне 1941 года вообще не касалась темы разгрома Франции, "Известия" затронули её один раз, "Красная звезда" дважды, а "Ленинградская правда" - трижды. Гораздо больше внимания теме поражения Франции в это время уделяла газета "Труд". В ней полностью был напечатан текст книги Симона [Труд. 1941. 6, 9, 13, 18, 25 апреля] и три отрывка Эренбурга [Там же. 11, 16, 21 мая], кроме того публиковались статьи о положении трудящихся во Франции [Там же. 24 апреля, 11 мая]. Но и "Ленинградская правда" и "Труд" начали развивать эту тему раньше вышестоящих газет. Думается, "Труд" играл тут схожую с региональной прессой роль, поскольку был хоть и центральной газетой, но не официальным органом высших органов государства и партии. Как видим, областные издания и некоторые (с точки зрения политического руководства) "второстепенные" столичные газеты были предназначены для освещения более или менее острых тем.
   Более того, некоторые темы, по поводу которых не возникало опасений случайно отойти от генеральной линии, целиком отдавались на откуп региональной печати. Например, во время Советско-Финской войны по всей стране была развёрнута кампания сбора подарков для бойцов действующей армии (вспомним, Германия отрицательно относилась к действиям советской стороны в отношении Финляндии). В "Правде" нет ни одной публикации, связанной с этим сюжетом, в то же время в "Ленинградской правде" материалы появлялись регулярно [Ленинградская правда. 1939, 17, 18, 20, 23, 24, 26, 27, 28, 30 декабря. 1940, 1, 4, 5, 6, 8, 9, 10, 12, 26 января, 3, 8 февраля].
   Возникает вопрос о целях такой региональной дифференциации в газетной политике. В.А. Невежин цитирует "Предложения" Пальгунова, который указывал, что газеты не должны были дать "повода для выводов, будто в данный момент имеются какие-либо изменения в состоянии советско-германских отношениях", и тем более - "для каких бы то ни было дипломатических представлений". В дополнение к этому Невежин сообщает, что в 1941 г. подписка иностранцами на краевые, областные и районные газеты (кроме особо оговорённых) просто была запрещена Главлитом. Таким образом можно было пресечь проникновение за границу сведений (или даже намеков на них) о подготовке СССР к войне против Германии [Невежин В. А. Синдром наступательной войны... С. 198-199].
   Как видим, В.А. Невежин проблему сводит к дипломатической предосторожности. Но верно ли это? Сложно себе представить, что советские руководители всерьез опасались публикациями о внутренней слабости Франции в 1940 г. вызвать осложнения в отношениях с Германией. Думается, что такими способами сталинское руководство стремилось создать впечатление разноголосья советской прессы, изобразить, что в стране действительно существует возможность выражения разных мнений.
  
   Опубликовано: Столица и провинции: взаимоотношения центра и регионов в истории России: материалы Всероссийской научной конференции с международным участием. Выпуск 5. СПб.: ЛГУ им. А. С. Пушкина. С. 168-173.
  
   Постскриптум, написанный 20 декабря 2014 года.
  
   Хотя текст написан и не так уж давно, но уже вызывает у меня по ряду пунктов недовольство.
   Во-первых, не нравится кое-что в стиле и формулировках.
   Ну, например, фраза "О том, что газетная политика отличалась разнообразием...". Тут, лучше было бы сказать про разделение ролей между газетами, про дифференциацию их материалов. Но не про "разнообразие". Разнообразием тогдашние газеты всё-таки не отличались.
  
   Во-вторых, нужно бы сделать фактические дополнения. Тот же сюжет об Эренбурге рассматривать нужно подробнее (правда, я уже о нём писал, но нужно как-нибудь изложить его подробно и сразу весь в одном тексте - что я и собираюсь сделать, не знаю только, когда до этого руки дойдут).
   Тут же надо добавить как минимум один факт.
   В тексте упомянуто, что "Красная звезда" дважды в апреле-мае 41-го затронула тему поражения Франции. Но не сказано как.
   Было напечатано два отрывка из "Падения Парижа" Эренбурга [Красная звезда. 1941, 14 мая].
   Второй отрывок - из третей части. Он описывал Париж перед самым вступлением в город немцев, само это вступление, панику, потоки беженцев, их страдания. Впрямую говорилось, что германские самолёты бросали в колонны беженцев бомбы и что от этих бомб гибли дети. Публикация явно напоминала, что фашизм - это зло. Пусть и слова "фашизм" в ней не было.
  
   Ну и в-третьих, о выводе.
   Процитирую его:
   "Думается, что такими способами сталинское руководство стремилось создать впечатление разноголосья советской прессы, изобразить, что в стране действительно существует возможность выражения разных мнений".
   Нынче думается мне, что вывод этот мой - ерунда.
   Никаких подтверждений, что такая цель ставилась - нет.
   А вот то, что советский народ должен был показываться идейно сплочённым и монолитным, то есть единомыслящим, - отрицать не получится. И цель создать такое впечатление у пропагандистов точно была. Нет, конечно же утверждалось, что есть "свобода критики и самокритики", что никто никому (кроме как "классовому врагу") высказываться не мешает. Но всё это - только в рамках "генеральной линии". Только в рамках "монолитного единства". Специально создавать при этом с помощью второстепенных изданий иллюзию свободы слова - слишком уж хитро (да и не тянуло печатаемое на такую иллюзию).
   Тогда по каким мотивам решено было осуществить такое "разделение труда"?
   Во-первых, вспомним о чём писал Невежин:
   "В. А. Невежин цитирует "Предложения" Пальгунова, который указывал, что газеты не должны были дать "повода для выводов, будто в данный момент имеются какие-либо изменения в состоянии советско-германских отношениях", и тем более - "для каких бы то ни было дипломатических представлений". В дополнение к этому Невежин сообщает, что в 1941 г. подписка иностранцами на краевые, областные и районные газеты (кроме особо оговорённых) просто была запрещена Главлитом. Таким образом можно было пресечь проникновение за границу сведений (или даже намеков на них) о подготовке СССР к войне против Германии [Невежин В. А. Синдром наступательной войны... С. 198-199]".
   Советскую прессу пристально читали иностранные представители. Публикации "Правды" и "Известий" внимательно изучались дипломатическим корпусом и становились темами срочных донесений из посольств, расположенных в Москве.
   Скажем, о сообщениях ТАСС и вообще "тоне советской прессы" сообщал в Берлин немецкий посол Шуленбург [Оглашению подлежит: СССР-Германия. 1939-1941: Документы и материалы. М.: ТЕРРА - Книжный клуб. 2004. С. 351, 356-357].
   Внимательно их читали и советские дипломаты. И истолковывали их как руководящие указания о нашей внешней политике. Об этом можно узнать из опубликованных или цитируемых исследователями документов. Так, 15 мая 1939 года находившийся в Москве полпред в Германии Мерекалов писал временному поверенному в делах Советского Союза в Германии Астахову о появившейся в "Известиях" передовице как внесшей ясность "в вопрос о позиции СССР в международной политике". Полпред в США Уманский 2 июля 1939 года доносил о своей беседе с американским президентом, что в разговоре об англо-франко-советских переговорах "подробно развил Рузвельту нашу аргументацию в разрезе статьи Жданова" (речь идёт о напечатанной 29 тюня в "Правде" статье "Английское и французское правительства не хотят равного договора с СССР").
   [Документы эти цитирую по: Наджафов Д. Введение к пакту Молотова-Риббентропа // Военно-исторических альманах Виктора Суворова. Выпуск 1. М.: "Добрая книга". 2012. С. 74-75, прим. 48. на всякий случай оговорюсь. В данном случае неважны взгляды самого Наджафова, которые я не разделяю - он, например, "наступатель". Полагаю, кого-то насторожит название сборника, где опубликована его статья. Но и это не важно. Важно, что статья оформлена как и положено научной работе, цитирует он со всеми архивными ссылками, и, значит, цитировать незазорно. Тем более, что Наджафов, хотя и публикуется в таких сборниках, под редакцией Виктора Суворова и Дмитрия Хмельницкого, - профессиональный историк].
   Так что, действительно, из "Правды" и "Известий" антигерманские намёки убирали по дипломатическим соображениям.
   И не потому, что, как считают "наступатели", готовили нападение на Германию. А потому, что пытались разными внешнеполитическими ухищрениями оттянуть по возможности её нападение.
   После Зимней войны, когда планировалось захватить "Белофинляндию" за три недели, а пришлось воевать три с половиной месяца, а потом заканчивать, не добившись водружения красного знамени над Хельсинки, - после этого вряд ли в Москве могли рассчитывать успешно напасть на Германию и разбить её "малой кровью, могучим ударом".
   Но в то же время весной-летом 41-го было понятно, что Германия уже готовит агрессию против СССР.
   Разведка, вопреки старой советской легенде, "доложила неточно", в Москву поступала масса противоречивой информации и дезинформации, что там точно готовили немцы было плохо понятно, но чем дальше, тем больше становилось понятно, что война против СССР уже готовится и что рано или поздно, но она начнётся.
   И СССР в ответ тоже готовился к войне. Но при этом Москва предпочитала, чтобы эта война началась не рано, а поздно. И поэтому параллельно с подготовкой к войне в апреле-мае Сталин совершал все эти странные дипломатические телодвижения (генсековские объятья в апреле с немецким послом на вокзале и восклицания "Мы должны остаться друзьями...", Сообщение ТАСС от 13 июня и другие), рассчитывая подтолкнуть Гитлера к каким-то переговорам, как-то их затянуть, отодвинуть начало войны на месяц-два-три-больше...
   Но готовится к войне всё же надо было. И задача по пропагандистской подготовке ложилась на печать региональную или центральную-второспенную и на работников устной пропаганды.
   Во-вторых, в некоторых вещах центральная печать была осторожнее на случай какого-нибудь очередного резкого поворота в "генеральной линии". А региональная печать, наоборот, активнее. Чтобы и посыл нужный был донесён до основной массы населения, и чтоб в случае чего можно было ответственность свалить с ЦК и правительства на кого-нибудь другого.
   Методика уже была отработана. Вот что, например, пишет один из исследователей о пропаганде периода Большого Террора: "Нагнетание народного негодования, атмосферы всеобщей "бдительности" - задача центральной, а в большей степени [подчёркивание моё - Т. М.] местных газет". Это "оставляло за центральной властью право спросить за "перегибы" с местных партийных организаций и их боевых органов в случае изменения политического курса" [Кропачев С. А. "Большой террор" и его жертвы в зеркале советской пропаганды 1937-1938 годов // Российская история. 2011. N2. С. 118].
   Вот и тут, на тот случай, если всё-таки войны с Германией летом 41-го бы не началось, то оказалось бы, что центральная печать антигерманских высказываний себе почти и не позволяла. (Что? Какие-то намёки в областных газетах? Кто-то из лекторов-международников рассуждал о возможности скорой войны с Гитлером? Вот у них и спрашивайте, что они имели ввиду...)
   А попытка "изобразить, что в стране действительно существует возможность выражения разных мнений" - не то. Возможно, что и такая мысль у руководителей пропагандистского аппарата была. Но вряд ли. Для этого и центральной печати хватало. В той же "Правде" в уже упоминавшейся статье Жданова от 29 июня 1939 года, например, было написано: "Я позволю себе высказать моё личное мнение, хотя мои друзья и не согласны с ним". (Оцените - на первой странице главной газеты партии член Политбюро выражает "личное мнение"). Или, например, номер "Правды" от 1 ноября 1939 года. На первой странице - доклад Молотова о международном положении, в котором он выражает надежду что "Финляндское правительство пойдёт навстречу нашим минимальным предложениям..." А на второй странице - речь депутата Верховного Совета (и секретаря Ленинградского горкома) А. А. Кузнецова, который намекает, что при несговорчивости Финляндию может ждать участь Польши. Тон у них - разный. Один надеется на согласие, другой - угрожает. Вот вам разноголосье. В одном номере "Правды". Вот вам изображение дискуссии и разных точек зрения. Специально сочинять другие "голоса" областным и краевым газетам уже излишне.
   Нет, впечатление такого "разноголосья" могла у кого-нибудь из читателей и возникнуть. У очень внимательного читателя. И, может, как мысль о второстепенной задаче, у кого-нибудь из руководителей пропаганды и возникала идея таким методом "изобразить, что в стране действительно существует возможность выражения разных мнений". Но подтверждений, что такие мысли у этих руководителей были - нету. А даже если они и были, то явно на втором, третьем и четвёртом плане. А на первом - соображения внешнеполитические и соображения на тему того, как ответственным за нежелательные в случае изменения "генеральной линии" публикации можно было изобразить кого-нибудь не относящегося к высшему руководству партии и государства.
  
   Вот это, вывод, мне и вызывает, главным образом, моё недовольство этой статьёй. Но текст уже готов. А переделывать его - это делать новый.
   Поэтому выкладываю так, с этим поскриптумом. Пусть вывод этот остаётся как наглядный пример того, что бывает, если сроки написания статьи поджимают и вы не успеваете обдумать все появившиеся идеи и версии так тщательно, как стоило бы.
  
   Пост-посткриптум (24 декабря 2014 г.)
  
   Ну вот. Сбился в конце посткриптума на "может", "возможно", оговорки и неуверенный тон...
   Дурацкая привычка у меня - выражаться таким тоном.
   Сформулирую ещё раз.
   Вот я сделал в статье вывод: "Думается, что такими способами сталинское руководство стремилось создать впечатление разноголосья советской прессы, изобразить, что в стране действительно существует возможность выражения разных мнений".
   Так вот. Вывод это - чушь и ерунда, никак документально не подтверждаемая.
   Всё. Теперь точно - точка.
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"