В части II статьи "Был ли Сталин марксистом?" её автор д.ф.н. В.А. Рыбин, полемизируя с редакцией "ЭФГ", высказывает мнение о том, что в СССР были общественные классы "не только трудовые". Намекая на "спецраспределители", "загранпоездки" и т.п., он утверждает, что существовали и "классовое разделение", правда, в "некапиталистической" форме, и "социальная несправедливость", правда, не столь острая, как сейчас.
Причину возникновения подобного явления он усматривает в своеобразии начальных этапов социалистического строительства, когда "на первое место вышли задачи, связанные в основном с созданием материально-технической базы социализма, а сугубо "человеческие" проблемы надолго сдвинулись на второй план... В результате производственно-социальная цепочка: "технологическое разделение труда (специализация) - частная собственность (власть) - социальное разделение труда (классовая структура буржуазного общества) - капиталистическое государство", - обрела в обществе развивающегося социализма иной вид: "технологическое разделение труда (специализация) - управление (власть) - социальное разделение труда (классы социалистического общества) - социалистическое государство". В общем, звено "частная собственность" было заменено звеном "управление"...[конец цитаты].
И таким своеобразным способом В.А. Рыбин обозначает для читателя ту социальную группу в советском социалистическом обществе, которую он относит к нетрудовым классам.
Мысль, конечно, интересная, но доказательство её вызывает большие сомнения. Дело в том, что в цепочечных формализмах уважаемого В.А. Рыбина есть очевидный изъян. Он почему-то забыл, что частные собственники и при капитализме не обходятся без звена "управление", а собственность при социализме (в том числе и развивающемся) имеет отличный от капитализма характер - она становится общественной со всеми вытекающими отсюда следствиями (в частности, всё "вещественное и духовное многообразие" принадлежит всем гражданам общества, а не частным лицам). Иными словами, в производственно-социальных цепочках В.А. Рыбина пропущенными оказались звенья: "управление" (на третьем шаге у капитализма) и "общественная собственность" (на втором шаге у социализма), и в результате умозаключение выполнено с ошибкой, называемый в логике "подменой основания" (места сравниваемых звеньев-признаков искусственно смещены в цепочках под желаемый для автора вывод). А такое умозаключение квалифицируется в формальной логике как софизм. Понятное дело, что в этом случае сам вывод о том, что "власть" частных собственников при капитализме была заменена "властью" управленцев при развивающемся социализме, оказывается несостоятельным. Да и так понятно - это избранные всем населением Советы народных депутатов в СССР могли нанять или уволить управленцев, а вовсе не наоборот.
Ещё один изъян у В.А. Рыбина содержится в утверждении, что научно-технический прогресс может осуществляться "только по линии ... углубления технологического разделения труда".
Ответом на это при советском социализме, по его мнению, стало "нарастающее "огосударствление", что подменяло "снятие" общественного разделения труда противоположной тенденцией - бюрократизацией, нарастанием административных функций, углублением социального неравенства, [и даже] возникновением теневой экономики и пр." Фактические данные, которые бы свидетельствовали о такой корреляции, автором не приводятся - читателям предлагается верить на слово.
Но дело даже не в голословности, а в том, что в рассуждениях В.А. Рыбина упущенной оказалась диалектика специализации - универсализации процессов труда, связанная с НТП. Ведь хорошо известно, что процессы механизации и автоматизации производства приводят не только к появлению новых специальностей, но и к сокращению старых, связанных, в первую очередь, с ручным (у рабочих) и рутинным (у служащих) трудом. Одновременно происходит стирание различий между отдельными видами труда как в пределах одной профессии, так и между профессиями, а также интеграция смежных видов деятельности (в том числе исполнительной и управленческой). В частности, внедрение во второй половине 20 века в общественное производство (включая процессы управления) компьютерной техники способствовало всеобщей (по всему спектру специальностей) интеллектуализации и умственного, и физического труда без выделения новой специальности, скажем, "оператор компьютера". В результате компьютеризации и технико-экономической учёбы в трудовых коллективах логика действий управленцев стала доступной для понимания менее искушённым в вопросах управления людям, так что к моменту принятия "Закона о Государственном предприятии (объединении)" в 1987 году выборные органы предприятий - Советы трудовых коллективов - могли уже быть укомплектованы подготовленными в вопросах управления выдвиженцами и из рабочей среды. Естественно, последнее обстоятельство способствовало сдвигу вопросов производственного управления в область самоуправления (народовластия), а, следовательно, способствовало и стиранию разницы между технологической и социальной формами разделения труда, т.е. приводило к практическому решению вопроса (на который, по мнению В.А. Рыбина, науке в советское время ответить не удалось): "каким конкретно образом" эти формы разделения труда "переходят друг в друга".
И последнее. Если учесть, что управленцы, исполняя свои непосредственные функциональные обязанности, частной собственностью во времена СССР не обладали, то вычёркивать их из категории трудящихся и записывать в нетрудовой класс представляется, мягко говоря, лишённым каких-либо оснований. И в этом контексте редакция "ЭФГ" по своему права, когда говорит в комментарии к статье М.В. Бойкова в "ЭФГ" N 51-52/2009, что "в СССР классы де-факто перестали существовать", имея в виду, очевидно, отсутствие антагонистических классов, а также рассматривая отклонения от норм социалистической жизни (например, факты проявления теневой экономики)в аспекте глобального классового противостояния социализма и капитализма.
Действительно антагонистических противоречий между социальными группами в СССР не существовало. Подтверждение этому можно найти, например, в докладе "Бюрократия и власть в новой России: позиция населения и оценка экспертов", представленном общественности Институтом социологии РАН в ноябре 2005 года. Согласно этому докладу, советскому управленцу (при социализме!), по мнению россиян, были свойственны такие черты, как "патриотизм и ответственность" (можно ли такое сказать в отношении своего притеснителя-эксплуататора?), в то же время современный российский чиновник (при капитализме!), по их же мнению, "преимущественно равнодушен к людям, продажен и безответствен; причём ... патриотизм у российского чиновника по сравнению с советским ниже в более чем 10 раз" ("Нелюдимая бюрократия". - www.zrpress.ru или mba.ru).
Кстати говоря, на весь Советский Союз было всего 400 тысяч управленцев, что в 14 раз меньше, чем сейчас только в одной России ("Известия RU" от 11.11.2005). Численность рабочих в то время была примерно 80 млн. человек (Советский энциклопедический словарь. - М., 1984, с. 1086). Примерно 40 млн. человек (13,8% от 268,8 млн. - там же, с. 1246-1247) составляли объединенные в колхозы крестьяне и кооперированные кустари. В этом раскладе не "тянули" управленцы на категорию "общественный класс". Поэтому правильно поступали и советская наука, и советская практика (статистика), относя административно-управленческих работников (наряду с ИТР, научными работниками, врачами, преподавателями) к категории "служащих". В совокупности ещё с литераторами, музыкантами, художниками и представителями других непроизводственных профессий "служащие" входили в более широкую категорию - "трудовая интеллигенция".
Следует в связи с этим заметить, что в советской социологии в общем плане категория "интеллигенция" - в силу неоднородности своего состава, разной социальной среды своего происхождения (помещичья интеллигенция, буржуазная интеллигенция, крестьянская интеллигенция, рабочая интеллигенция) и примыкания разных её представителей к различным (в том числе и противостоящим друг другу в антагонистических обществах) общественным классам, интересы которых она обслуживает и выражает - рассматривалась как промежуточная или переходная социальная группа. Поэтому она справедливо характеризовалась понятием "социальная прослойка" или просто "социальный слой". То есть и с этой точки зрения попытка В.А. Рыбина превратить управленцев в "нетрудовой общественный класс", противостоящий "трудовым классам", не выдерживает критики.
А что касается "спецраспределителей, загранпоездок, талонов на автомобили, очередей на гаражи и других прав и привилегий", то они были не только у министерств и ведомств, но и у обычных предприятий. Для примера можно назвать хотя бы Московский ЗИЛ с его 100-тысячным трудовым коллективом (с иногородними филиалами - 120 тысяч), в распоряжении которого были: Дворец культуры, заводская клиническая больница и заводская поликлиника, стадион "Торпедо", бассейн, санатории в Ялте и Мценске, базы отдыха и пионерские лагеря в Подмосковье, Феодосии и Сочи, магазин "ЗИЛ-БЫТ". Его специалисты направлялись в загранкомандировки, а нуждающиеся в соответствующем лечении работники могли пользоваться путёвками на курорты соцстран и т.д., и т.п., и пр. Так что и этот аргумент тоже не тянет на доказательство наличия антагонистических социальных групп в СССР.
Таким образом, приведенные факты свидетельствуют о том, что и оценка труда советских управленцев, и решение сугубо "человеческих" проблем для трудящихся совсем не похожи на выражение "социальной несправедливости" или "социального неравенства" в СССР. Ну, а то, что с "преступными социальными элементами", в частности в сфере экономики, борьба была ослаблена в послесталинский период, особенно во время так называемой "перестройки", то это следует отнести на стратегически ошибочный курс поздней КПСС, взятый (не без подталкивания антисоветчиков из-за рубежа) на построение "рыночного" социализма, а вовсе не на какие-то внутренне присущие социализму факторы.