Какая-то гнида утверждает, что я слишком много пью. Даже не то, что я пью всякую гадость. А то, что я вообще пью слишком много. Это, дескать, сказывается на моем бюджете, на моем здоровье и на отношениях с окружающими. Я ей говорю, что только благодаря количеству выпитого я и могу воспринимать его, гниду, как вполне удобоваримый объект для дискуссии. Гнида не уступает. Кто это все-таки? Чего он такой неуступчивый? Я сосредотачиваюсь и вижу, что разговариваю с зеркалом. Этим закончила моя бабушка, вспоминаю я с неприятным осадком под ложечкой. Плохи твои дела, Тихий, говорит отражение. Не пора ли тебе завязать? Хотя бы на недельку?
И я завязываю. На недельку. Тут-то все и происходит.
-- Ты должен сыграть Зеленого Шершня, - говорит мне Косевич. - Ты же обещал мне помочь в трудную минуту? Вот она и наступила. Вернее, это счастливая минута, потому что я наконец-то сниму фильм без цензуры и давления продюсеров.
-- Ты же хотел снять фильм про каких-то уродов, которые не могут жить без телевизора? Там была еще сцена, где они захватывают в заложники профессора археологии, потому что он называет их ошметками мира потребления, -- профессора должен был играть я.
--Все это в прошлом. Нужен фильм о борце настоящем, а не о горстке недоумков, которые в конце концов погибают под обломками вино-водочного магазина. И этот борец - Зеленый Шершень, -- продолжает втирать Косевич, он работает на телевидении, умеет говорить штампами. - Слышал про Брюса Ли? Первая лента, кстати, сериал, называлась Зеленый Шершень. Это типа Бэтмена. Герой все время в маске и оставляет письмена на манер Черной кошки. Там еще какой-то белый красавчик действует, но герой-то - Брюс Ли. Я решил снять римейк. А ты получаешь главную роль.
Он уже выпил полбутылки, а я - в завязке. Оттого у меня возникает впечатление, что его не очень понимаю. Был бы я на той же ступени опьянения, что и он, были бы прения, а так - в одни ворота. Чем дальше текст, тем меньше знакомых слов.
-- Шершень, значит? В маске? Но почему я? Разве я похож на Брюса Ли?
-- Непохож. Поэтому маску снимать не будешь. Но драться придется. Мышцы у тебя есть?
Нет, положительно разговор наперекосяк.
-- Послушай, давай допивай бутылку и вали отсюда. Я сейчас в завязке, мне не до шуток.
-- Стой, стой, не обижайся.
Он объясняет, что камеру ему не дадут. Придется брать тайком. А как он соберет актеров? Я - другое дело, всегда на месте, всегда свободен, готов к съемкам. А если буду немного пьян, ничего -- монтаж дело исправит.
-- Послушай, -- продолжаю ныть я. - Я хочу устроиться на работу в редакцию. У меня будет испытательный срок и козел-начальник - все как у людей. Мне сейчас не до кино.
-- Две недели, всего две недели, Тихий! Я уже договорился с ребятами, они разместят фильм на сайте, через месяц ты будешь популярнее Шварценеггера. Наше независимое кино тоже должно пробивать себе дорогу на запад. И ты будешь вождем этого кино, знаменем, броневиком! Я тебе даже денег заплачу. Сто рублей - съемочный день. Идет?
Я задумываюсь. Новый Шварценеггер. Глупость, конечно. Но что в этом мире - не глупость?
-- Ладно, --говорю я. - Только без эротических сцен я сниматься не буду.
-- Так я и знал. У Брюса Ли эротических сцен не было. И у Шварценеггера тоже.
-- Ты знаешь, что такой раб амплуа? Долго ли я протяну, снимаясь в боевиках? Вон Ван Дамм уже старик, а все ногами машет. Я хочу иметь шанс на будущее.
-- В эротике?
-- В эротике.
Он говорит, что я буду все время в маске, зритель не узнает меня голого.
-- Зритель меня не волнует. Зрительницы - другое дело.
В конце концов, мы сошлись на компромиссе. Я сыграю роль насильника, которого потом отоварит Зеленый Шершень. Насильник, правда, свое дело уже сделает.
-- А как я сам себя буду отоваривать?
-- У нас будут спецэффекты.
Я примеряю костюм Зеленого Шершня. Это черное трико. Одно для верха, другое для низа. Я натягиваю его на свои чресла, потом смотрюсь в зеркало. Похоже на пидора. Или на Кощея Бессмертного. Я надеваю на лицо маску из шелка. Теперь я похож на пидора с садо-мазохическим уклоном.
-- Н-да, -- говорит Косевич скептически. - Костюмчик подкачал. Фигово.
У меня сердце падает. Я уже настроился быть Брюсом Ли и прорывом независимого кино на большие экраны, даже договорился о проценте с проката.
-- Ну что ж, времени мало, придется обогащать естественный облик накладками. Лариса!
Лариса - явно гримерша опытная. Взяла с собой поролон, ножницы и скотч. Поролон клеит мне на руки и на ноги, и на плечи тоже. Скоро я чувствую себя атлетом, только стоять неудобно. И дышать. Снова становлюсь перед зеркалом. Зрелище внушительное. Уж у Брюса Ли таких плеч не было. Голова только какая-то маленькая. Может, на нее тоже поролон наложить?
-- Ну-ка подними ногу, теперь другую, -- командует Косевич. - Н-да, опять не то, жаба какая-то получается. Размонтируй его.
Снова я стою перед зеркалом, как пидор в трауре.
-- Ну что же, придется отойти от исторической правды. Попробуем запасной вариант.
В черном кимоно я выгляжу получше, даже нравлюсь себе, надо будет после съемок заныкать костюмчик или выпросить в счет гонорара.
-- Ну-ка, затяни пояс, -- командует Косевич.
Я затягиваю. Зря затягиваю, снова лезет какой-то пидор.
-- Пояс долой! - командует Косевич. - Вот. Так и будешь действовать. Возьми сценарий. Как только съемка, я звоню. Предположительно завтра. В 11 вечера. Будь готов.
Кто интересно писал этот сценарий? Что это за фраза: "Зеленый Шершень всегда с тобой!" Я пытаюсь ее произнести без маски. Потом в маске. Дерьмо какое-то. Пионер какой-то. Очень хочется выпить. Был бы я под мухой, произнес бы. Правда, Косевич обещал дубляж. Нашел какого-то корейца с баритоном и акцентом. Но ведь выражение на лице он не сдублирует. Когда я говорю, у меня такой вид, будто я одолеваю запор стоя.
Звонок. Я выскакиваю на улицу и сажусь в трамвай. До места съемки полчаса, можно расслабиться, а я потею, как лошадь перед свадьбой.
-- Итак, внимание, -- говорит Косевич. - Нам разрешили всего два часа. Потом другая смена. Придется убираться. По ковру сильно не шастайте. Объясняю мизансцену. Главный негодяй дает указание подручному. Их слышит секретарша - дочь ученого-химика. Они ее вычисляют и похищают. При этом они не знают, что Шершень уже следит за ними. Негодяй - садись за стол, подручный -- склоняйся к нему через стол, секретарша -- наклоняйся к замочной скважине в приемной, Шершень стоит на подоконнике и подслушивает за портьерой. Тихий, не забудь снять кеды.
-- Что же я, босой буду стоять?
-- Вот тебе черные носки. Камера едет от задницы секретарши через дверь к заднице подручного, а потом к уху негодяя. Все одним дублем. Потом перебивка с руками.
Я влезаю на подоконник и встаю за портьеру. Вид отсюда открывается неплохой. Негодяй - какой-то заслуженный из драмтеатра выглядит солидно, ему нарисовали усы как у мафиози, подручный хлипковат, но подвижен, волосы расчесаны на пробор по-приказчиски, жалко, не видно секретаршу, но та уж точно при параде, слава богу, актрис в театральных училищах учат у нас на уровне Станиславского.
-- Тишина на площадке! Все готовы!? Мотор, камера! Начали, -- командует Косевич.
Оператор вываливается с камерой из-за двери и меланхолично сплевывает на ковер.
-- Что? Что? - звереет Косевич.
-- Эта дура такую юбку одела, что от ее трусов у меня фокус плывет. Блики наведенные.
-- Я же говорил никакого шелка! - взрывается Косевич. - Ладно, думаю, других у нее с собой нет, да и переодеваться некогда. Возьми точку поближе и повыше, избавься от этих трусов и задницы ее заодно. Вот так и рушится великий замысел.
Снова мотор, поехали. Оператор перемещается к уху мафиози.
-- Это поможет нам заграбастать уйму акций, --говорит подручный в камеру.
В общем, все проходит гладко, не считая того, что я как пень полтора часа простоял на подоконнике.
-- Хорошо сыграл, -- говорит потом Косевич.
-- Да меня же не снимали.
-- А помнишь ту щель между портьерами. Два раза снимали твой носок в этой щели. Хорошо стоял. Зловеще. Крупняки лица снимем потом в другом месте. Это кино, старик. Это не стихи твои. Здесь работает команда.
Сидим с секретаршей в приемной, съемочная группа разбирает декорации, таскает какие-то ящики, там, говорят, свет. Секретарша утирает слезы носовым платочком. Я думаю, что она в печали от синяка под глазом (подручный не рассчитал, когда запихивал ее в мешок), а она все еще переживает начало съемок.
-- Это он специально так сказал, козел, -- шипит она сквозь платок.
-- Кто?
-- Березов. Трусы у меня блестят. Шелк, видишь ли. Урод. Я все припудрила, ничего там не блестит. Вот, посмотрите. Блестит?
Задница у нее, что надо. А трусы не блестят, все в пудре. Действительно, козел этот Березов.
-- У меня тут блат с режиссером, -- доверительно говорю я ей, и кладу руку на коленку. - Могу шепнуть, Березову не поздоровится.
-- Спасибо, -- она слабо улыбается. - Актеры должны помогать друг другу. Ведь правда?
-- Правда, -- я убираю руку. - Мы - одна команда. А Березова я еще подловлю, пусть только к моим трусам привяжется. Пожалеет потом, крепко пожалеет.
У меня большие проблемы с растяжкой. Мне предстоит три схватки плюс основная разборка с главным негодяем. В двух ногами махать необязательно, а в последней я должен показать себя во всей красе. Ноги я поднимаю, как солдат после ранения в мягкие ткани.
-- А как заслуженный будет ногами дергать? - пытаюсь откреститься, но Косевича заусило.
-- Дмитрий Егорович - не Брюс Ли, он подлости при помощи холуев своих совершает, а у тебя холуев по сценарию нет. Все в твоих руках, вернее, в ногах.
Он приводит ко мне тренера. Тренера зовут Шуриком, он руководит секцией ушу, разводит детишек на двести рублей в неделю. Шурик критически осматривает мои данные, по роже видно, в секцию я его не попаду, это точно.
-- Ладно, -- говорит мастер. - Дело, конечно, гнилое, будем все имитировать, но сухожилия все-таки придется подготовить, а то не избежим либо вывиха, либо растяжения.
Да, Брюсу Ли приходилось нелегко. Неужели его тоже заставляли совершенствовать растяжку? Я разогреваю мышцы. Нужно приседать и разминать, подчинять мышцы, мышцы подчиняются плохо, можно сказать игнорируют мои усилия. Но это еще ничего. Я кладу на пол футбольный мяч и с ненавистью оглядываю его пентаграммы.
-- Поперечный шпагат - это самое простое. Кладешь мяч на пол. Расставляешь ноги по максимуму, потом начинаешь тянуться к мячу, поочередно расслабляя мышцы.
-- Чем тянуться?
-- Задницей, чем же еще. Представляешь себе, что ты должен сесть на него. Ноги все шире и шире, все ниже и ниже, пока не коснешься его задом.
-- Извращение какое-то.
-- Это работа с тобой - извращение.
Я пристраиваю зеркало из ванной к ножке стула. Мастер говорил, что нужно смотреть на себя в зеркало, получать положительные эмоции, укрепляя свое Дао. Некоторое время я отвисаю вниз задом, пытаясь получить хоть какое-то наслаждение от этого дебильного зрелища. Нет, ноги отказываются подчиняться, я и просто на свое рожу смотреть не могу, а тут соитие зада с мячом какое-то получается. Причем соитие неудачное. Придется зеркало убрать. Но это тоже оказывается идея фиговая, потому что я теперь не могу контролировать далеко ли моему заду до моего мяча. В тот момент, когда мне кажется, что я уже почти сел на него, я теряю равновесие, обрушиваюсь на пол и отшибаю себе копчик.
Сцена с уничтожением главного негодяя и его подручных будет неудачной. К такому выводу приходит Косевич и Шурик.
-- Может, дадим ему в руки японский меч, пусть режет их в капусту? - от безысходности предлагает Косевич.
-- Он себя порежет в капусту, -- мрачно отвечает Шурик. - Это не палкой махать. Видишь, у меня шрам на ноге? Вот, тоже пытался в самураев поиграть. К тому же меч у меня один, дорогой. А вдруг он сломает его обо что-нибудь?
-- Мне все это по хрен, -- вставляю я. - Давайте пока эротическую сцену снимем. Здесь ведь растяжка не нужна? Актрису подобрали? Вы хоть познакомьте нас до съемки, а то вдруг она мне не понравится, и у меня проблемы в кадре возникнут? Камера меня немного смущает.
Косевич ничего не говорит. Видимо, актрису он не нашел. А, может быть, он об актере думает, сейчас однополая любовь в моде, рейтинг нашему фильму точно поднимет. Напрасно я об этом подумал, все настроение сниматься вообще пропало. Зато возникло настроение выпить. Тем более, что неделю трезвости я одолел на пять.
Я начал пить где-то в районе обеда, Косевич завалился ближе к вечеру. Он выглядел неважно, уже конкретно датый. Принес бутылку дорогого французского коньяку, выпитую наполовину. На нем были туфли на босу ногу. Он снял их в коридоре и сразу прошлепал на кухню.
-- Сдал нас Березов, -- без предисловия начал он. - Под меня давно уже копали. Конечно, гений на ставке помощника режиссера - слишком дорогое удовольствие для этого паршивого канала. А тут еще камеру налево таскает. А может быть, и не Березов это. Может, напрасно я ему глаз подбил. Ладно, какая хрен разница. Все, встаем раком. Фасбиндер встал, Эйзенштейн, и мы тоже.
Мы пьем, а лучше не становится. Что тут скажешь? Вся неделя моего трезвого образа жизни коту под хвост, в редакции меня уже не ждут, вторым Шварценеггером тоже обломилось.
-- Ничего коньяк, -- через полчаса говорит Косевич. - Не паленый. Повезло.
-- Да, -- говорю я. - Хороший коньяк, как хорошая женская задница - большая редкость. Об этом даже Пушкин писал.
-- Он о ноге, кажется, писал, -- неуверенно возражает Косевич. - Хотя ведь ноги к заднице присобачиваются. Как, кстати, твоя растяжка?
-- Ничего.
-- Ты тренируйся, я все равно куда-нибудь пристроюсь. Мы кино доснимем. А знаешь что? - неожиданно оживляется он.-- Мы его так склеим. Без финала. Так даже круче, альтернативнее. Будто все уничтожила цензура, остались только куски какие-то. Я договорюсь с ребятами. Они пережмут материал, титры настрогаем, и в Интернет! Не куксись, Тихий! - он хлопает меня по плечу. - Скоро тебя на улицах будут узнавать, автографы продавать будешь.
Мы еще выпили. Приятная это вещь - после недели съемок в альтернативном шедевре уйти на неделю в запой. В качестве будущей звезды, разумеется. Брюс Ли меня бы понял.
Закончено 4.01.07г ИгорьТихий ( Legendary William Lee)