Тишин Василий Петрович : другие произведения.

Безумие на Белтэйн

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Никогда не любил футбол. А уж околофутбол тем паче далек от моих вкусов. Я терпеть не могу Лекуха, Уайт Смока и прочих праваков, и не только как человек полностью противоположных взглядов, но и как эстет и графоман. Без интереса пролистал Бримсона, с трудом прорвался через Кинга, а Касс Пеннант, хоть и классный человек, как писатель, на мой взгляд, отстает. И все же... Про околофутбол. И про феек. И про забастовки. И про тяжесть выбора. И что реальный враг может быть не там и не тем, чем кажется. Почему, собственно, нет? Погрузитесь в безумие на Белтэйн, друзья. Фанфик относится к моему любимому сеттингу "Подменыш: Греза" моего любимого Мира Тьмы.
   Феечки и околофутбол ― что может быть лучше?
  
   1.Красные
   Дзыыыыынь.
   Дзыыыыыыыыыыыыынь.
   Дзыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыынь.
   Мерси открыл глаза, осоловело захлопал ими, пытаясь осознать, где находится. Дом. Плоское рыло будильника уставилось прямо на него, на черном табло высветились девятка, двоеточие, единица и семерка. Мерси вздохнул и потянулся к телефону.
   ― Але?
   ― Колин Пер?
   ― Допустим, а кто говорит? ― голос был Мерси незнаком. От него веяло успешными продажами. Мерси продажи терпеть не мог.
   ― Это из агентства. Дом все еще продаете?
   Мерси улыбнулся:
   ― Да, конечно.
   ― Прекрасно... Во сколько вам было бы удобно принять потенциального покупателя?
  
   .
   Бабад закончил ночную смену и теперь шел, покачиваясь, играя своей завидной мускулатурой, в одних шортах, в руке банка некрепкого пива, глаза негра чуть опухли и покраснели после тяжелой работы.
   Довольно тепло. Весна вступила в свои права почти месяц назад, и теперь свободно гулялось в шортах и без майки. Афрокосички привольно струились по плечам и были одного цвета с кожей.
   Навстречу попался Майк, экспедитор.
   ― Эй, нигга, йо!
   ― Мир тебе, реднек, ― улыбнулся Бабад.
   ― Как дела, старина? Как отработалось? ― Майк стукнул кулаком в кулак Бабада.
   Негр погонял пиво во рту.
   ― Знаешь, могло быть и лучше. Если бы сраный босс повысил нам сраный оклад...
   Майк закрыл уши руками.
   - Бла-бла-бла! Я тебя не слушаю, хот-дог кушаю.
   Они поулыбались друг другу, затем лицо экспедитора вернулось к серьезности.
   ― Слушай... На футбол сегодня идешь?
   ― А как же.
   ― А не демонстрацию?
   ― Угу, ― кивал Бабад. ― Мы все на тебя надеемся.
   ― Да я знаю, черт... Но я вот работаю.
   ― А ты отпросись, ― серьезно сказал Бабад. ― Первое мая ― только раз в году.
   ― Я понимаю, но семья... ладно, до встречи на демо.
   ― Ага, бывай, реднек.
   .
   Турк и его братец Тарк стояли перед проходной завода. Турк был выше, шире в кости и с большой татуировкой в виде черной звезды на правой щеке. Тарк был поменьше, но и проворнее, и младше. На голове обоих красовались алые банданы, притом алый выглядел как-то странновато.
   Кроме них, тут были все рабочие с окрестностей. Проходная гудела рассерженным ульем. Охранник, в белой рубашке и черных брюках, похожий на трутня своей чуть полной мордой, равнодушно взирал на бунтарей.
   ― Как думаешь, братец, они пришлют скэбов? ― спросил Тарк. Турк пожал плечами:
   ― Нет, не посмеют. Иначе мы отсюда никогда не уйдем.
   ― Ну а если вдруг?
   ― Вдруг ― не бывает.
   На стоянке послышалось какое-то движение. Диалог братьев стих, они, как и все работяги, повернулись к синему внедорожнику, который невозмутимо припарковался рядом с воротами. На месте, подписанном "профсоюзному организатору".
   Из машины вылез дородный дядька за сорок, в шляпе ковбоя и с черным галстуком-веревкой. Кончики его усов смотрели вниз.
   Воцарилась тишина. Профсоюз смотрел на рабочих, те на профсоюз. Ни тебе искр, ни бурь с безумием, стороны давно знали друг о друге все, что стоит знать. Солнце, которому было еще далеко до зенита, бесстрастно блестело на трубах, автоклавах, бочках и прочей механической атрибутике предприятия. И заблестело на лысине профсоюза, когда тот снял шляпу.
   ― Так-так, вижу, всех вижу, ― сказал он. ― Стачкуете? Несмотря на то, что профсоюз обо всем договорился?
   Турк приложил могучие ладони ко рту и крикнул:
   ― Вот пусть профсоюз сегодня и работает!
   ― Да ты что? ― мелкие глазки профсоюза быстро отыскали носителя красной банданы. ― Зарплата будет повышена, но частично, и со временем. А сокращения ― вещь неизбежная, машины справятся лучше вас. Но Мистер Паттиссон...
   ― Вор и жулик, ― сказал кто-то из первых рядов. ― Он собирается пустить нас по миру!
   ― Это ложь, которую распространяют конкуренты, ― сказал профсоюз.
   ― Пора или нет? ― спросил Тарк и полез в рюкзачок.
   Турк посмотрел на солнце, прищурившись. Затем на профсоюз.
   ― Рано. Ждем старших.
  
   .
   Коп был силен, уверен в себе и наверняка, как пить дать, без разбору применял оружие при намеке на опасность. Форма ему страшно шла, сидела как вторая кожа. Пенто всегда враждовал с копами. Потому что не вышел лицом, и те постоянно цеплялись.
   ― Что ты тут делаешь? ― спросил коп и посмотрел на брюки Пенто.
   ― Тусуюсь, шеф, ― отвечал подросток грубым голосом. На нем было серое поло, зауженные джинсы были подкатаны, чтобы виднелись отличные красные ботинки. На секунду у копа возникла мысль, будто он выпачканы кровью, но слуга закона ее прогнал. Обычный маргинал, которому хочется выделиться.
   ― Что в карманах?
   ― Кошелек, ― отвечал бритоголовый.
   ― Кошелек? И только? ― наседал коп. ― Что же ты нервничаешь, если там просто кошелек?
   Пенто смотрел стражу порядка прямо в глаза, а сам намечал, в какую бы сторону парскнуть. Если добежать отсюда до парка... Или до центра...
   Плохо день начинается.
   ― Конечно. Вдруг ты хочешь оставить меня без него? ― сказал Пенто.
   ― Вы.
   ― А?
   ― Вы хотите, ― сказал коп и потянулся своей мощной рукой к карманам парня.
   Скин отступил на шаг, потом в его голове родился план.
   ― На самом деле... ― он что-то вынул из кармана, посмотрел по сторонам и подмигнул копу, придвигаясь ближе.
   Коп не отпрянул, явно не воспринимая бритоголового как угрозу. Пенто протянул ему кулак.
   ― Держите же... Это важно.
   Коп подставил ладонь. Оттуда выпал цветастый фантик.
   ― Не понимаю, что?..
   Офицер Сэм Хаблист сморгнул ― мир переменился. Сэм стоял посреди той же улицы, и в то же время...
   Бритый скинхед больше не был человеком. На копа смотрело лицо землистого цвета, с торчащими длинными остроконечными ушками, приплюснутым носом и ввалившимися щеками... Но хуже всего был рот. Нет, это скорее пасть. Огромная, жадная, зубы кривые, желтоватые, и наверняка очень мощные, как у лангольеров из чертова Стивена Кинга. Такой страсти Сэм не видел даже в Ираке. Офицер Хаблист отступил, напуганный, удивленный, ошарашенный. Он занимался спортом, бегал марафоны, был активистом и пропагандировал зож среди молодых. Дух Дяди Сэма аплодировал Сэму Хаблисту с небесного Капитолия.
   ― Ты все еще хочешь знать, что у меня в карманах? ― спросил Пенто, голос которого стал еще грубее и злобнее.
   Коп выпустил конфету из рук и потянулся к пушке.
   ― Не надо, ― сказал скин, ― на меня не подействует. И...
   Коп достал пушку. Чисто на инстинкте, и, надо сказать, несмотря на размер городка, этот инстинкт был куда полезнее, чем казалось на беглый взгляд.
   ― А, чтоб тебя, ― рявкнул Пенто и бросился за ближайший угол.
   И снова на голом инстинкте ― коп побежал следом.
  
   .
   Риелтор оказалась высокой, даже слишком, ей бы в баскетбол играть или, скажем, в волейбол. На ней был женский деловой костюм, приятно гармонировавший со светлой прической. Позади нее стояла пожилая парочка, муж еще ничего, а вот жена совсем расплылась.
   ― Здравствуйте, ― сказала риелторша. ― Это чета Донован, они бы хотели посмотреть дом.
   ― Рад вас видеть, ― попытался улыбнуться Мерси и отошел в сторону, пропуская их в дом.
   ― Спасибо. Итак, мистер и миссис Донован...
   В прихожей у Мерси было чисто и опрятно. Как и на всем первом этаже. Зато на втором...
   ― Простите, ― задребезжала женщина-Донован. ― Что это... на стене?
   ― Это? ― спросил Мерси и посмотрел на граффити. Некий усатый мужик с круглым лицом и бородой выглядел сердитым. ― Бакунин.
   ― Кто? ― удивилась женщина.
   ― Бакунин. Анархист.
   ― И зачем он здесь?
   ― Мне так захотелось, ― улыбнулся Мерси, жалея, что они не видят его истинную улыбку.
   ― Понятно, ― сказала женщина.
   Дальше был коридор трофеев. По негласному уговору, все, отнятое у ультрас и фанатов других фирм и корби, хранилось в коридоре у Мерси. На потолке, стенах, места было много, но и трофеев ― немало. Тут были все цвета радуги. Несколько огромных баннеров, сложенных во много раз, виднелись только кусочки. Фанатские шарфы, так называемые "розы", либо "цвета" ― аккуратно свернуты, заботливо приторочены, виднеются лишь символы. И свастик, различных рун, кельтских крестов среди них хватило бы на наряд целой толпы троллей.
   ― Ого, что это у вас? ― снова спросила женщина. Ее муж, похоже, растерялся и не знал, как реагировать. Он слишком ждал, что общее мнение сформирует и огласит жена. И тоже посмотрел по сторонам с удивлением и отвращением.
   ― Не бойтесь, это все я заберу, ― увещевал Мерси. Ад ― это другие. Мерси ненавидел общение. Он любил насилие.
   ― Да уж, будет хорошо, если заберете, ― говорила женщина- Донован.
   Потом были комнаты по сторонам и наконец ― собственная обитель Мерси, спальня. На стене висели ровно три куска ткани: в центре ― большой баннер Забияк, гордая птица-пеликан расправила свои крылышки на голубом кружке посреди алого поля. Справа от него висела чисто черная тряпка, без рисунка, зато подшитая с краев, что выдавало в нем больше, чем кусок ткани. Слева ― знамя из двух половинок, верхней черной и нижней красной, разделенных по диагонали.
   ― Ого, ― сказал мужчина, ― вы болеете за Забияк?
   ― Ни одного матча не пропускаю, ― отвечал Мерси.
   ― Я... ― начал мужчина, но жена прервала его:
   ― Извините, нам тут не нравится. Идем, Тоби.
   Донован-самец хотел что-то сказать, но уловил настроение жены и передумал.
   ― Идем, дорогая.
   ― Простите, ― встряла риелторша, ― но все это ведь убирается. Когда дом станет вашим, вы сможете все здесь поменять как вам удобно.
   ― Нас не интересует, ― сказала женщина и потащила мужа за собой.
   ― Мне очень жаль, ― сказала риелторша, когда супруги удалились.
   ― Уж мне-то как, ― прошипел Мерси, ― уже полгода продать не могу.
   ― Ладно, сегодня у нас еще гости. Может, снимите эти свои флажки?
   Мерси фыркнул:
   ― Они ― моя гордость.
   ― Понятно, ― сказала риелторша. ― Гордость для вас дороже дома?
   ― Не так, ― Мерси покачал головой, ― она для меня дороже жизни.
  
   .
   Бабад шел по своему району, перед демонстрацией надо перехватить хотя бы часок сна, подкрепить силы. Он, конечно, был фантастически здоровым и выносливым, даже по меркам потомственных грузчиков, но это было не единственным. Бабад любил спать. Особенно по ночам. Ночные смены бесили его, но Бабад был слишком спокоен, чтобы беситься открыто.
   Он лифтом поднялся на седьмой этаж, открыл дверь в свою берлогу и с порога был встречен Лексом. Лекс опустил биту, увидев, что это всего лишь друг.
   ― О, черт... прости. Я что-то перенервничал, ― сипло дышал мечтатель.
   Бита чуть подрагивала, Лекс весь вспотел.
   ― Да, бывает. И решил проломить мне голову? ― уточнил Бабад.
   Он всегда говорил так, словно взвешивает каждое слово на невидимых весах.
   ― Прости, прости же, ― Лекс опустил биту и сел прямо на циновку в прихожей. Волосы всклокочены, рубашка пропиталась солью, при этом шорт или штанов нет.
   ― Ты снова употреблял? ― спокойствия в голосе Бабада стало куда меньше. Он закрыл дверь.
   ― Нет, нет, не то. Я в завязке, теперь окончательно, Бадди! Тут другое.
   Лекс поднял тонкую руку, на которой синели узловатые вены. Кое-где следы уколов не сходили по сей день. Он указал битой на комнату Бабада.
   ― Там... Честно там опять кто-то ходил, пока тебя нет.
   Бабад опустил глаза и печально вздохнул. Ох, какой же он лопух. Правильно его в детстве дразнили каменной башкой...
   Но Лекс принял все на свой счет.
   ― Я понимаю, это странно... Но я правда слышал. И взял биту, мало ли...
   ― Все в порядке, ― сказал Бабад. ― Это просто ветер рамой стучит.
   ― Нет, ― покачал головой Лекс. ― Это не ветер. Шаги. Я слышал там шаги. И... словно челюстями клацали. И как будто... Кто-то повторял мое имя. Тихо так, утробно... Лекс, Лекс... ― мечтатель вскочил на ноги, вцепился тонкими руками в майку Бабада. ― Ты мне не веришь?
   Бабад спокойно поднял биту. Бабад медленно подошел к своей комнате, открыл дверь вторым ключом на связке. Лекс заглянул в берлогу Бабада. Как мило. Когда друг был рядом, Лекс не боялся никого и ничего.
   ― Странно... правда, окно... ― глаза Лекса наполнились слезами. Бабад бросил биту на кровать и обнял его. Лекс плакал.
   Бабад увидел Мишку. Мишка стоял посреди комнаты, скрестив плюшевые лапы с реальными когтями на груди, его шакалья морда насмехалась. Небольшой кусок живота снова отсутствовал.
   ― Я знаю, что я для тебя обуза... ― сказал Лекс, когда запас объятий был исчерпан.
   ― Не выдумывай, ― сказала Бабад. ― Ты мой друг. Мы с первого класса вместе. У тебя скоро все наладится.
   ― Может, мне сходить к психиатру? ― спросил Лекс.
   ― Прекрати. Мозгоправ отобьёт тебе остатки соображалки.
   ― А она у меня есть? ― Лекс почти кричал. ― Я слышал шаги, Бад, ебаные шаги!
   ― Это нормально, ― сказал Бабад, входя в комнату. Мишка было метнулся к Лексу, растопырив острые лапы. Бабад послал химере испепеляющий взгляд.
   ― Я ничего тебе не даю! ― взвыл Лекс. ― Ты даже не педик! Я тоже нет, но если бы ты попросил Бад, я бы для тебя...
   ― Не говори глупостей. Я твой друг. И это мой долг, ― сказал Бабад, ни один мускул на его лице не дернулся. Ему в спину дышала разъяренная химера, требуя крови. Впереди чуть не ревел друг-мечтатель, гламур которого помогал Бабаду не скатиться в бездну банальности.
   ― У всякой дружбы есть предел. И у нашей он тоже когда-нибудь наступит, ― понурил плечи Лекс.
   ― У тебя просто тяжелый период. Но он скоро кончится. Ты снова сможешь писать, ― сказал Бабад.
   ― Нет, ― сказал Лекс, ― никогда не смогу больше! Никогда! ― Лекс поднял руки, поднес их к лицу. ― Я забыл все буквы! Абсолютно все!
   Бабад положил черную ладонь на узкое плечо друга.
   ― Вспомнишь. Это не трудно. И скоро ты напишешь роман... И все сойдут от тебя с ума. Весь мир. Толстой автограф попросит.
   ― Толстой умер, ― вдруг оживился Лекс. ― Но... Ты правда в меня веришь?
   Верить. Глупый, глупый, глупый мечтатель! Если бы он видел то, что писал, глазами Бабада! Если бы зачаровать его и показать ему всю ту красоту, что он создает!
   Но нет, нельзя. Такая прекрасная голова легко поддастся безумию. И тогда Бабад потеряет не только холодильник, но и друга.
   Бабад разрывался, гадая, что ему важнее.
   ― Конечно. Я ведь тебя читал.
   ― Ты один, а больше никто не хочет.
   ― Брось, просто еще не пробил час. Но он скоро настанет, я гарантирую.
   ― Спасибо, ― сказал Лекс, уже спокойно, ― но я все равно слышал шаги. Я все время их там слышу! А потом ты открываешь и... погоди.
   Лекс отстранил Бабада, вошел в комнату. Бабад покачал головой, давая Мишке понять, что будет действовать решительно.
   ― Окно открыто. Оно могло хлопать, ― сказал Лекс.
   ― Возможно... Но я знаю, что слышал! ― почти вышел из себя Лекс.
   ― Послушай! ― проговрил китэйн. ― Я прошел с ночной смены. Я хочу подремать часок. А потом у нас митинг...
   ― Все ты со своими митингами, ― поежился Лекс, ― хочешь, чтобы тебя пристрелили, как тех черных парней, которых показывают по телеку каждую неделю?
   ― Не посмеют. От меня любая пуля отскочит, ― заявил Бабад.
   ― Дурак! Ладно, я пошел к себе.
   Лекс оставил Бабада одного. Тот медленно прикрыл дверь и тихо вставил шпингалет. Убедился, что Лекс не подслушивает, а действительно засел у себя. В бывшей комнате родителей.
   Мишка стоял за спиной Бабада. Шерсть на его плюшевом теле свалялась комьями, порой казалось, что между ними ползают блохи.
   ― Что ты делаешь? ― спросил Бабад негромко. Вдруг Лекс обманул его бдительность и сейчас, прямо сейчас его всклокоченные волосы за дверью.
   ― А что я делаю? ― низко пропела химера. ― Ты носишься с ним, как с писаной торбой!
   ― Только благодаря его воображению ты еще жив, болван! ― сказала Бабад. Когда чернокожий только проходил танец грез, Мишка был именно что мишкой ― маленьким, милым плюшевым винни-пухом, которого приятно тискать во сне. Годы шли. Когда Бабад окончательно принял, что является неблагим, химера стала такой как сейчас. Ее мех побурел, из мягкой медвежьей морды мультяшки вытянулось шакалье рыло, а прямо из плюша выросли длинные когти, по три на лапу. Мишка с первого дня невзлюбил Лекса. Порой даже тратил часть себя на зачарование. И Бабад постоянно сдерживал химеру, чтобы та сидела спокойно. ― А ты не думаешь, что это может мне надоесть?
   ― И пускай, ― прошипел Мишка. ― Пора сделать выбор.
   ― Что?
   ― Черта с два. Я всегда был с тобой! ― возмутился Мишка. ― А этот кретин для тебя значит больше!
   ― Вы оба для меня значите больше, ― говорил Бабад. ― Не волнуйся. Сегодня погуляем на славу. Завтра же Белтейн, ты в курсе?
   ― Ага, вы соберетесь во фригольде и будете бухать всю ночь?
   Бабад покачал головой. Раздеваться ему было лень, и он плюхнулся в кровать в чем был.
   ― Сперва этот фригольд надо отстоять!
  
   .
   Работники бастовали уже три часа, когда явился сам мистер Паттиссон. В белой сорочке, туго обтягивающей толстое брюхо, в коричневых брюках на ремне из крокодиловой кожи. Воротничок рубашки был расстегнут, виднелся жирный, похожий на скалистый уступ, кадык. Хозяин всего на свете вылез из новенького внедорожника, и за его спиной было двое амбалов в костюмах и при черных очках.
   ― Люди в черном, мать их туда, ― сказал Тарк и сам же заржал.
   Работяги хмуро смотрели на директора. Тот весело им улыбался. Профсоюз подошел к Паттиссону, но тот поднял руку, давая понять, что не сейчас.
   ― Дорогие мои, ― сказал Паттиссон, вставая прямо перед работягами. ― Друзья!..
   ― Какие мы тебе друзья? ― возмутился Турк.
   ― Самые обычные. Разве вы мне враги? ― изумлялся директор. - Вот видите, нет. И сами знаете, что нет. Теперь послушайте меня. Технический прогресс не остановить. Город должен двигаться вперед. А с ним будем двигаться и все мы...
   ― А детей мы кормить будем прогрессом? ― осведомился кто-то из старых работяг, проведших на заводе всю жизнь.
   ― Плоды прогресса лягут к нам в руки, ― обещал Паттиссон.
   ― Утром деньги, вечером прогресс! ― насмешливым голоском проговорил Тарк. Почему-то он особенно сильно раздражал директора. Турк понимал, почему, а вот сам директор не мог дать себе ответ в своих ощущениях.
   ― Это нормальная практика, механизировать труд, ― говорил Паттиссон.
   ― И людей на улицу выгонять тоже, ― заметил старик.
   ― Но что сделать, мы не можем рисковать предприятием! Без механизации мы вылетим в трубу, ― настаивал Паттиссон. ― Нет. Нам придется чем-то жертвовать, чтоб сохраняться на плаву.
   ― Так давай ты сам чем-нибудь пожертвуешь, ― насмехался Тарк.
   ― Чем же? ― спросил директор, но на его щеках уже стали ходить желваки.
   ― Например, тачкой, одеждой, шлюхами, к которым ходишь, ― развивал мысль брат Турка. ― Своим огромным окладом. Почему нет?
   Директор побледнел.
   ― Я тружусь, точно так же, как вы.
   Но Тарка уже было не заткнуть:
   ― В поте лица нашего!
   Директор подозвал к себе профсоюз. Они о чем-то шептались несколько минут. Директор требовал и наседал, профсоюз, похоже, не знал, что ему ответить.
   Тогда Паттиссон повернулся к дороге и махнул рукой.
   ― Сейчас попрут, ― сказал Турк и широко улыбнулся.
   И действительно ― поперли. Три полных штрейкбрехерами автобуса. Они двигались медленно, не спеша, видимо, чтобы никого не задавить.
   ― Ни фига, ― выкрикнул Тарк, и вот рабочие встали стеной. Тарк достал наконец из рюкзака черно-красный флаг на длинном древке и поднял его над трудящимися. Кое-кто косился и цвета ему явно не нравились, но большинство восприняло спокойно.
   Автобусы затормозили перед самыми рабочими.
   Турк огляделся по сторонам и где, интересно, самая свободная пресса в мире, когда тут такое творится? Конечно, писать, кто там из политиканов что сказал на званом вечере куда веселее, чем освещать скучные забастовки.
   ― Дайте проехать тем, кто действительно желает работать! ― надсадился Паттиссон. И маленькая скала его кадыка прыгала вверх-вниз.
   Шофер автобуса дал длинный гудок. Рабочие сцепились руками, никто не желал давать дорогу.
   ― Ну ладно, ― покивал директор, ― вы не хотите по-хорошему. Вы не хотите работать и уверенно идти в завтрашний день. Я вернусь сюда с полицией.
   ― Давно пора! ― крикнул Тарк. ― И с прессой. С долбаными камерами!
   ― Все тебе будет, Петерс, ― злобно проговорил директор и отошел к своему авто вместе с амбалами.
  
   .
   Пенто давно уже так не бегал. Следом несся обезумевший коп, и теперь идея сунуть ему наполненную гламуром бумажку не показалась Пенто такой уж привлекательной.
   ― Стой, гоблин! ― орал коп, и по физической кондиции он явно превосходил бритоголового. ― Стой, кому говорю!
   Но Пенто было не убедить. Народу в самый разгар рабочего дня было маловато, так что никто не мешал обутому в тяжелые ботинки китэйну нестись по улицам на всех парах. Вот он завернул за угол, прижался к стенке, чтобы отдышаться. А все недостаток спорта. Пенто больше любил курить траву и поглощать гламур, чем ходить в чертову качалку и мутузить грушу, как другие члены корби.
   Коп залетел за угол спустя минуту, и Пенто рванул с места, снова через двор, и хотя у него были довольно сильные ноги, он быстро вымотался. Потом ноги за что-то зацепились, и Пенто с размаху полетел прямо на мостовую. Он отделался ссадинами, кровью на локтях и коленях, но коп уже был рядом.
   Сэм приставил пушку к голове Пенто, рывком поднял его на ноги. В глазах офицера Хаблиста плескалось безумие. Да, пушка была приставлена к голове Пенто, но коп оглядывался по сторонам и не верил в увиденное. Он уже приметил нескольких диковинных созданий, те почуяли его взгляд, но ничего не делали. Мир Сэма трещал по швам, и только пушка в руке пока удерживала его части вместе.
   ― Что ты мне такое дал? ― проговорил Сэм. Эх, свидетелей почти не было, чтобы закричать, упрекнуть полицейского в безумии и тем самым спастись.
   Оставалось признать, что красный скин попал в переплет.
   ― Дал? ― осторожно спросил Пенто.
   Пушка больно вжалась ему в лицо.
   ― Не лги мне, подонок! Что ты такое?! Это твой мир, да? Вы среди нас? Вы инопланетяне? С Марса?
   Пенто рассмеялся бы, но ситуация получалась больно уж серьезной. Когда на тебя наведено дуло пистолета...
   ― Послушай, я тебя просто обкурил, и ты под кайфом. И ты тащишься, ― попытался улыбнуться Пенто, затем вспомнил, как выглядит в своем истинном обличье и попытался затянуть торчащие как попало зубы губами. Это было сизифовым трудом: мерзкий гоблин с кожей цвета земли шевелил толстыми губищами, обрамлявшими отвратительную здоровенную пасть на половину головы. То еще зрелище.
   ― Нет, ничего подобного, ― шептал Сэм Хаблист.
   ― Ты просто забыл! Когда я достал косяк, ― терпеливо пояснял красный скин, ― ты удивился так сильно, мол, я такой наглый, что не решился даже отобрать и нацепить на меня браслеты. А я так оп ― и тебе в харю. Ну, тебя и понесло.
   Пенто попытался рассмеяться, но больше походило на предсмертный хрип ржавой велосипедной цепи.
   ― Ты. Врешь, ― сказал коп и придвинулся к Пенто слишком близко. Черт, да Пенто никогда не видел оружия в такой близи от себя. Он, конечно, убивал химер и все такое, но чтобы ему самому грозила смерть?
   ― Нет, послушай... ― Пенто просиял. ― Я отведу тебя в одно место, и ты сможешь понять.
   Скин медленно повернулся спиной к стражу порядка, ожидая в любой момент получить кусок свинца. Мысленно досчитал до десяти.
   ― Что за место?
   ― Тут не далеко, ― отвечал Пенто, ― минут десять. Заброшенный диско-бар. Ну, его закрыли после той ночи танцев... Из-за байкеров, помнишь?
   Пенто не оборачивался, но был уверен, что коп кивает.
   ― Эй, вы! Да-да, вы, полицейский как-вас-там!
   Пенто зажмурился, потому что голос прозвучал неожиданно, и ему показалось, что сейчас коп нажмет курок. И тогда все...
   К ним приближалась молодая девушка, как отметил про себя Пенто, довольно привлекательная. Нет, не кит, и даже не мечтатель. Ну или скорее всего не мечтатель.
   ― Что вы делаете? Что вы несете? Что он такое? Вы в своем уме?
   Несколько секунд офицер Хаблист ловил ртом воздух, явно усомнившись в своих действиях. Потом снова взглянул на голову Пенто. В истинном облике он был не таким гладко бритым и ровным.
   ― А вы что, не видите? Это же монстр!
   ― Не вижу, ― сказала девушка. ― Я член молодежной правозащитной лиги, и вижу только копа, который уже целый час держит на мушке почти ребенка.
   ― Мне уже девятнадцать, ― проговорил Пенто.
   Коп скривился, но пушка все так же смотрела Пенто в лицо. Чуть пониже глаза.
   ― Он ― монстр. Он что-то дал мне, и я увидел его истинный облик. У него землистая кожа, острые уши, а хуже всего... пасть. Ужасная, мерзкая, страшная пасть! Мне жаль, что вы этого не видите, вы, видимо, просто слепы.
   ― Опустите свою пушку, ― голос девушки дрогнул. ― Сейчас же. Или я позвоню вашему начальству!
   А ведь копу достаточно просто сказать, что подозревает меня в травке в кармане, ― подумал Пенто. Но ему слишком надо держаться за привычную обыденность, где скин ― это такой элемент городского фольклора, крушащий лагеря мигрантов, но никак не землекожая тварь с острыми ушами.
   ― Он обычный парень! ― возмутилась девушка. И кожа у него не землистая!
  ― Полегче, ― прошипел китэйн, чувствуя, как его кожа в самом деле чуточку меняется. Нет, до растворения еще далеко, но одна эта фраза сделала его ближе к людям...
   Он отвернулся от ствола, старясь не делать резких движений.
   ― У меня в кармане травка, ― сказал он. ― Наденьте на меня наручники и тащите в участок.
   Теперь девушка косилась на него:
   ― Даже если так, у тебя, болван ты малолетний, есть права. С тобой должны обращаться, как с человеком. Ты бы не курил травку, если бы в тебе видели личность с самого начала! А так ты только укрепляешь мнение о себе... На самом деле травка тебе не нужна.
   В этот момент полицейский слишком сильно отвлекся на девушку. Пенто сделал одну из самых безумных вещей в своей жизни. Его рука быстро метнулась к копу, тот не успел среагировать, и хорошо, а то бравому офицеру было только чуть повернуться и стрельнуть, чтобы одним землистокожим стало меньше. Но он не успел. Промедлил. Отвлекся на защитницу прав.
   Пушка вылетела из рук копа, а Пенто, получивший телесную передышку, рванул куда глаза глядят.
   Пуля ударила в здание рядом с ним. Коп рычал и гнался следом.
   ― А ведь еще только полдень! ― проворчал Пенто.
  
   .
   Около полудня явилась следующая покупательница. Юбка была светлой и почему-то в ней ноги девушки смотрелись еще тоньше, чем, скажем, в брюках. Риелторша ослепительно улыбалась, словно не продавала дом, а пыталась переспать.
   ― Это мисс Лебраско, она желает осмотреть апартаменты.
   ― Рад видеть, ― проговорил Мерси, провел рукой по волосам и сделал прилагающий жест.
   Начали осмотр с подвала.
   ― Тут у вас есть, где развернуться, ― сказал мисс Лебраско с восхищением. Инструменты, всякий хлам, остатки ударной установки, старый велик, ящик с мелочью, набор побитых садовых гномов с выцветшей краской ― Мерси и не думал, что тут накопилось столько всего.
   ― Да, давно тут не убирался, ― сказал он.
   ― Вижу. Вы были заняты?
   ― Я работаю, ― проговорил Мерси. ― Я всегда занят.
   ― Но сегодня?
   ― Сегодня не работаю, ― покачал Мерси головой. ― Сегодня Первое мая.
   ― День солидарности трудящихся? И сегодня будут драться футбольные фанаты, ― уточнила мисс Лебраско.
   Мерси кивнул:
   ― Да, и поубивают друг друга, и разнесут весь центр. Валите уже.
   ― В смысле? ― улыбка риелторши стала несколько обескураженной. Мерси ткнул в носительницу светлой юбки пальцем.
   ― Она пришла не покупать. Она из газеты. Или с радио. Или даже с новостного канала.
   ― А? ― риелторша даже потускнела.
   ― Ну конечно, ― сказал Мерси.
   ― Вы правы, ― сказала журналистка, сбрасывая личину, ― но я спрашиваю вас про дом. Он перешел вам по наследству?
   ― Верно. Все закладные выплачены. Долгов нет. Все исправно. Купите? Устроите тут себе редакцию.
   ― Я не знаю, может быть это опасно ― покупать дом у главаря футбольной фирмы наших местных Забияк. Настоящей легенды.
   ― Не знаю, о чем вы, ― сказал Мерси. ― Это частная собственность, и я прошу вас уйти.
   Риелторша притихла и отступила в тень, наблюдая за развитием событий.
   Лебраско, если ее действительно так звали, долго смотрела на Мерси.
   ― Ну что вам стоит, ― проговорила она изменившимся голосом. ― Дайте мне интервью. Вы в курсе, что у дома дежурит патрульная машина? Все про вас все знают, мистер Пер. Вы могли бы хорошенько заработать. Написать книгу, например. Или дать мне интервью. Стать известным. Вы же постоянно говорите об угнетении бедных, о проблемах меньшинств, почему вы не хотите, чтобы вас услышали? Я написала бы статью...
   Мерси пожал плечами.
   ― Если это все, то вам пора, мисс Лебраско.
   Когда она оказалась за дверью, в штанах Мерси сама собой обнаружилась ее визитка. Мерси хотел сунуть ее в рот, как поступал с бесполезными вещами, но передумал и вернул в карман.
   ― Я не знала, честно, ― сказала риелторша. ― О чем говорила мисс Лебраско? Вы не просто ходите на футбол, но и деретесь после, да? Я не в курсе местных легенд.
   Мерси показалось, или теперь на него смотрели с интересом?
   ― Я никакая не легенда. Ищи мне дальше покупателя.
   ― Еще раз, извините, ― поджала губы риелторша.
   ― Еще раз, извиняю. Теперь пойди и приведи мне настоящего покупателя.
   ― Вы хотите сбагрить дом и переехать? Я смотрела. У вас нет другого жилья, ― глаза риелторши светились, ибо она сложила два и два. ― Вы устали и не хотите быть местной легендой.
   Мерси молчал не так долго, как в прошлую паузу. Он бы мог поведать, как появившиеся из ниоткуда ультраправые дежурили почти у него на крыльце. Как приходилось каждую неделю отирать граффити с разных стен дома. Как он подумывал о том, чтобы заложить кирпичом каждое гребаное окно, потому что слишком часто приходилось менять стекла.
   Ну а потом выяснилось, что он ― трижды траханая фея. Но даже тогда пришлось попотеть, отваживая правую нечисть от своего уютного берложища.
   ― Тебе пора искать мне покупателей, ― проскрежетал Мерси.
   Риелторша вдруг подошла к нему и положила руку на плечо.
   ― Простите. Больше я вас не подведу.
  
   .
   Демонстрация-шествие началась точно в два часа дня. Собралось не так много людей, около сотни, но для этакого захолустья ― приличная цифра.
   ― Что-то копов мало, ― заметил Мьяхан, настоящий полукровка-индеец. С длинными волосами, в обильно проклёпанной и увешанной нашивками джинсовой безрукавке поверх черной майки с буквами D и K. Он был одним из организаторов. Красные флаги отдельно, и их относительно мало. Больше черных, красно-черных, есть даже черно-фиолетовый. Бабад все еще мечтал о сне, перед глазами плавали не флаги, а цветные пятна.
   ― А? ― спросил он. Он все думал, как же заставить Мишку отвалить от Лекса.
   ― Говорю, мало копов, ― сказал Мьяхан. В его руке был мегафон. Они с Бабадом шли впереди всех. Бабад одел парадное красное поло и камуфляжные шорты. Позади них была растяжка. Издалека наблюдали разведчики правых, их тоже, несмотря на малолюдность городка, имелось достаточно, да и нападениями никто не гнушался.
   ― Что нам копы? ― шепнул Бабад. ― Сами себя защитим.
   ― Ты прав. Ладно, вернемся к нашим баранам...
   Мьяхан повернулся к колонне и начал, поднеся мегафон к губам:
   ― А теперь поприветствуем нашу фуру с пивом. Сейчас наши братья и сестры собрались возле завода мистера Паттиссона. Почти каждая семья в нашем городе имеет кого-то, кто там работает. И что собрался сделать Паттиссон? Выставить людей на улицу, заменив их машинами.
   ― Технофоб! Лентяй! ― надорвался правый подросток, набравшись смелости. Он крутился за спинами копов.
   ― Не создавай проблем, ― прорычал белый полицейский с большим брюхом и дубинкой в руках. - Иди себе.
   Но подросток слишком накачался смелостью:
   ― Вы защищаете врагов Америки! Сраных коммуняк! Лесбиянок и педиков!
   Мьяхан сделал вид, что не слышит и продолжил:
   ― Мы отвезем пиво для наших братьев и сестёр. Сегодня Первое мая, день, когда наши товарищи смогли добиться права на восьмичасовой рабочий день. Сегодня мы поминаем павших в той борьбе...
   ― Педиков и коммуняк! ― вставил подросток. На нем была кофта с рунами, руки держались в карманах.
   А Бабад скрестил пальцы за то, чтобы Майк решился. Что ему стоит! Всего-то лишний час задержаться и отвезти грузовик. Смех и грех, но на такую прорву народу не нашлось тех, кто имел права на вождение больших фур. Смех и грех.
   И вот они подошли к точке, где должен был появиться Майк. Жара. Печет уж совсем по-летнему. Статуя Иеремии Гастонгинса, основателя городка, держала в руке декларацию независимости, глаза чуть на выкате и похожи на вареные яйца.
   ― Эй ты, ниггер! ― прокричал украшенный рунами. Чернокожих в городке было мало, а те, кто был, держались от политики подальше, но не Бабад.
   ― Что тебе, белый? ― спросил Бабад.
   ― Убирался бы ты в Африку...
   ― Тогда же, когда ты в Европу, ― невозмутимо отвечал Бабад.
   Парень не нашел лучшего ответа, кроме как метнуться к Бабаду прямо через копов. Бабад встал, от демонстрации отделились еще несколько ребят, готовых заставить руноносца пожалеть. Но жирный коп успел раньше, схватив парня за шею и вывернув ему руки.
   ― У нас свободная страна, времена Пинкертона позади, дружок, ― сказал он, усаживая нацика в машину.
  Майка все нет.
   ― Что-то не так, ― сказал Мьяхан в перерыве между одной проникновенной речью и следующей.
   ― Да, не так, ― сказал Бабад.
   ― Да черт, если он не приедет...
   ― Спокойно, ― отвечал чернокожий. ― Все будет хорошо.
   Мьяхан уже повернулся и хотел рассказать еще об истории Первомая, когда фургон с пивом выкатил прямо к демонстрантам.
   Бабад готов был броситься на лобовое стекло и расцеловать его. За рулем сидел Майк, и он улыбался.
   ― Эй, нигга! Йо! Я пригнал!
   ― Молодчина, белоснежка, ― улыбнулся Бабад. ― Молодчина!
  
   .
   Тем временем на проходной стало не до смеха. Появилась тачка шерифа. Сперва одна машина. Вышедший носитель звездочки был невысокий, курчав, смуглокож, походил на итальянца из спагетти-вестернов. Вот-вот достанет пушку и начнет стрелять, выкрикивая про мамму мию, "маргариту" и лазанью.
   ― Мне нужно видеть ваше разрешение на стачку, ― сказал коп. Паттиссон встал рядом с ним, довольный, как распотрошивший туристическую стоянку енот.
   ― Какую стачку? ― спросил Тарк, на которого сама собой легла вся часть по общению с властью. И Турк с флагом в руке стоял рядом.
   ― Вы не вышли на работу, и не даете проехать автобусам с теми, кто хочет работать, ― сказал коп.
   ― Потому что нас всех собираются выкинуть на улицу, заменив машинами, ― говорил Тарк.
   ― Это повысит производительность.
   ― И твои доходы, ― кивнул Тарк. Он был демоном убежденности, ― но не наши. Куда нам прикажешь идти, Паттиссон?
   ― Вы ставите свое благо выше блага всего города!
   ― В самом деле! ― рассмеялся Тарк. ― А должны ставить твое.
   Штрейки вышли из автобусов, курили и говорили, преимущественно по-мексикански. Один из них, молодой, но уже усатый, пристально разглядывал демонстрацию.
   ― Эта фабрика ― моя собственность! ― свирепел директор.
   ― Неужели? ― фыркнул Тарк. ― А почему? Потому что у тебя широкие карманы, куда попадает все, до чего ты дотянешься длинными ручками? Потому что у тебя влиятельные друзья из администрации? Потому что ты хитрее и коварное нас всех? Первым набросился ― и съел?
   Эти слова пока что вызывали у трудящихся одобрение. Однако Турк знал, что рано или поздно братец перейдет к сути, и тогда...
   ― Почему именно тебе, а не всему городу? Раз уж в городе нет ни одной семьи, где бы хоть один человек не работал на тебя, жадная ты жопа! Убирайся вон, мы сами будем править фабрикой!
   ― Вы видите, шериф? ― усмехнулся Паттиссон, торжествуя: ― Призыв к отчуждению собственности.
   ― Эй, гринго, ― вмешлася усатый штрейк, рассматривавший рабочих.
   ― Что? ― спросил Тарк.
   ― Вы анархисты?
   ― Верно.
   Мексиканец что-то подумал себе, коротко кивнул и быстрым шагом направился к автобусам. Стал объяснять другим курившим латиносам. Паттиссон, шериф и полицейские с охраной наблюдали за его действиями с недоумением.
   Потом усатый вернулся к стачкующим и сказал:
   ― Мы с вами. Мы были не в курсе, что здесь затевается. Мы думали, воду мутят эти алчные профсоюзники. А если это наши братья-рабочие, мы всегда с вами. А ты, ― он указал пальцем в Паттиссона, и загнул что-то на своем языке, явно не очень пристойное.
   ― Я вам заплачу, ― покраснел директор.
   ― А нам плевать! Мы солидарны с другими рабочими.
   Усатый развернулся и пошел к своим.
   ― Тогда покиньте мои автобусы.
   ― Сейчас. Только отодвинем их, чтобы пиво могло проехать.
   ― Что? ― казалось, директора хватит кондрашка. Шериф нервно теребил провод рации, явно не зная, что делать.
   ― Что вы стоите!? ― заорал на него Паттиссон. ― Если сегодня не задушить этих гадов, то завтра никого будет не заманить на работу.
   Мексиканцы вывалили из автобусов и, взявшись все вместе, скатили все три к обочине. Водитель оторопело наблюдал за происходящим.
   А вот и фура. Она медленно двигалась, сопровождаемая демонстрацией. От города до проходной дошли не все. В ней было много пива, но не только. Палатки, спальные мешки, дрова, все, что нужно для долгой стачки. Погода была по-летнему теплая, но внутри фуры имелись дождевики и даже пуховики.
   А еще там имелось оружие. Ведь пулей и добрым словом можно добиться большего, чем просто добрым словом.
   ― Привет, старина Паттиссон, ― кивнул из кабины Майк. ― Как жизнь?
   ― Пошел к черту! ― побагровел босс, и достал платок, стал протирать жирную шею. ― Я поговорю с твоим боссом!
   Майк рассмеялся:
   ― После того, что мы тут сегодня устроили, ты еще думаешь, что кто-то посмеет меня уволить? Едва ль. Если только не хочет, чтобы перед его собственностью тоже кто-то ночевал.
   Паттиссон смотрел на шерифа. Шериф мял ремень, но что делать ― не знал.
   Из фуры выгружали пиво и припасы. Мексиканцы быстро наладила контакт с местными. Черно-красное знамя ходило туда сюда вместе с довольным Тарком, который то тут вдохновлял, то там воодушевлял. К рабочим и мигрантам присоединились демонстранты, и все вместе закипело. Возникали стихийные обсуждения, братания, хоровое пение.
   Паттиссон был в ярости, багровый как помидор, он орал не шерифа. Шериф округлял глаза и думал.
  
   .
   Пенто бежал как мог быстро. Безумный коп гнался за ним, и еще как минимум сутки его будет тяжело унять. А у Пенто заныли ноги. Чертовы говнодавы, мать их! Можно было взять просто берцы! Но как же, стиль, скины, вот это все...
   Он увернулся от очередной пули. Они с копом бежали почти по центру, и Пенто уже напривлекал внимания. Кто-то вызвал коллег копа. А Пенто бежал. И бежал. И бежал.
   Наконец он выдохся. Свернул не туда и оказался в полном тупике. Стена вверх, стена справа и слева, и только... Пенто был в отчаянии. Но он принялся напевать про дух шестьдесят девятого, про солидарность и прочие скиновские темы, и даже слегка отплясывал, махая тяжелыми ботинками во все стороны. Он знал, что стоит копу его увидеть ― и он его точно пристрелит. Второго шанса не будет...
   Пенто закончил танец и пение как раз когда офицер влетел в подворотню.
   И офицер Сэм Хаблист заморгал, гадая, куда делся паршивый гоблин.
   Он опустил пистолет. У стенки одиноко торчал мусорный бак, коп подошел к нему, и, не церемонясь, разрядил в бак полный барабан. Оттуда не донеслось ни звука.
   У полицейского уже поехала крыша. Он не отдавал себе отчета в том, что делал. Он был готов на что угодно, лишь бы прикончить окаянное отродье.
   Он открыл мусорный бак, но не увидел ничего, кроме черных пластиковых пакетов. Ему в лицо ударила жуткая вонь.
   Послышалась сирена. Его вызывали по радио.
   ― Ну нет, фигушки, ― сказал Сэм. ― Я не знаю, кто еще в это влез. Вам меня не заткнуть. Я вас всех, всех...
   Он вырвал рацию и бросил ее в мусорку. Сунул пистолет в кобуру и спешно направился прочь.
   Быстро домой, переодеться. Очень быстро, потому что если его в чем-то подозревают, а это наверняка, ведь у гоблинов есть связи в правительстве, так что следует поспешить.
   Нужно взять все пушки. И не только. Что может пригодиться на войне? Да что угодно. Офицер Сэм Хаблист собирался на войну. И пленные ему были не нужны.
   Он привлечет внимание. И все узнают правду...
   Пенто благополучно появился рядом с фригольдом. Старец из его кита, Бэйниль, стоял рядом с каким-то мальцом.
   ― О. Пенто! ― воскликнул Бэйниль. ― Явился? Рано еще.
   ― Ща такое было, ты не поверишь, ― сказал Пенто. Он отдышался, и теперь лыбился во все свои сто сорок зубов. ― Меня коп чуть не словил на травке.
   ― Ну? ― спросил Бэйниль, чуя подвох. На нем было старое кожаной пальто, все, естественно, алое. Под пальто одежды, насколько знал Пенто, не имелось, но проверить было невозможно ― Бэйниль ходил наглухо застегнутым.
   Рядом с ним тусовался малец, лет четырнадцати, белобрысый и чуть бледноватый, явно привыкший много сидеть за книгами или типа того. Пенто ощутил расходящиеся от него волны.
   ― Это что, новенький? ― спросил Пенто и облизнулся.
   ― Ага, ― поддержал Бэйниль. ― Прикинь, нашёлся недавно. Но кит пока неясен. Может, сатир. Или пак.
   ― Почему?
   ― Зверюг любит. Да, парень? Но ты не бойся, что мы такие страшные. Мы внутри, эта, добрые. А теперь пошли во фригольд, посмотришь, что почему...
   Пенто оскалился и пошел следом. Он потратил много гламура на прыжок и теперь желал как следует подкрепиться.
  
   .
   Когда раздался очередной звонок, Мерси сидел на диване, подложив под голову руки, и мечтал. Почти как те, с кого он стряхивал гламур, только крупнее, ярче. Он был феей, и даже несмотря на то, что являлся порождением кошмара, все равно грезил о добрых и светлых вещах.
   Мерси прошёл к двери и открыл, не поглядев ни в глазок, ни в окошко рядом с дверью, считая, что это опять настырная риелторша с очередной четой в кулаке.
   Он улыбался, но когда открыл дверь, улыбка сменилась оскалом.
   Там стоял Стив, благой эшу, раз в год появлявшийся в городе. На нем была синяя майка с логотипом "Специалистов" ― дурацкой морской волной. Джинсы-классика и белые кроссовки. Волосы короткие, аккуратные. За его спиной стояли два копа. Стив повернулся к ним и бросил:
   ― Отвалите.
   ― Договариваетесь о месте встречи? ― спросил один из полицейских.
   ― Ага, так что вам слышать не зачем, ― отвечал Стив.
   ― Полегче, мажорчик, ― сказал Мерси. ― Не у всех папаша крутой адвокат. Зачем ты пришел?
   Ходить в красном в день матча Забияк-Специалистов в северной части города, в районе частных богатых коттеджей и высокого среднего класса почти всегда было самоубийством. Там обитали давние враги корби, известного как футбольная фирма "красные Забияки". Отпрыски элиты общества, те, кто имел нормальные перспективы, без проблем поступал в колледжи и с малых ногтей умел считать деньги.
   Появиться в рабочих кварталах в синем означало почти тоже самое. И вот перед Мерси стоит наглый эшу, завалившийся прямо к нему.
   Если бы не два копа позади, Мерси уже повалил бы выродка и стал учить его политической географии города с помощью кулаков. "Голубая кровь", как называлась фирма футбольных хулиганов Специалистов, здесь не приветствовалась.
   Стив поднял руки, показывая, что они чисты. Мерси прекрасно знал, когда в кармане лежит что-то, кроме мобильника или бумажника.
   ― Я пришел не драться. Сегодня вечером этого дерьма будет навалом. Я пришел говорить.
   ― Ну зайди, ― пропустил Мерси. Наверняка тактика такова: он изобьет Стива, в дом вломятся копы, Мерси в тюряге и фиг ему, а не матч! И то, что после матча.
   ― Планов нет, ― сказал Стив. Он вошел и кивнул на дверь. Мерси прикрыл ее.
   ― Нет планов? Совсем? Ты просто зашел типа к старому корешу, да? ― ерничал Мерси.
   ― Нет. Не так, ― Стив смотрел прямо в глаза. В истинном облике его кожа была темнее, лоб выше, и украшен странными, но красивыми мистическими узорами. ― Слушай, уступи.
   ― Что?
   ― Фригольд. Уступи его.
   ― И почему я должен это сделать? ― спросил Мерси.
   ― Потому что сегодня вам не выстоять.
   ― Да ну? Как же так?
   Стив покачал головой:
   ― Синие собираются презреть клятву. На вас нападут с оружием.
   ― Вот как? Благие, да к тому же ши, ― и презреют клятву? ― поднял брови Мерси.
   ― Именно так. Благие. Безумные. Молодые. Ши. Ты слышал о новом графе.
   ― Слышал. Варич, ничего интересного.
   ― Все интересно, чертов идиот! Вас перебьют. Всех. И займут фригольд.
   ― А что на это скажет Греза?
   Нет, Стив определённо говорит искренне.
   ― А граф слишком туп, чтобы уважать ее. Я умоляю тебя ― уступи. Ты ведь можешь. Никто не пострадает. Вам никто не запретит ходить во фригольд. Просто теперь у него будет свой хозяин...
   ― А сейчас у него нет хозяина, ― сказал Мерси.
   ― Глупости, ― Стив говорил мягко и вкрадчиво, ― это ты. Очаг слушается тебя. У тебя сокровище.
   Мерси озарило. Его прозрения были похожи на хороший такой удар битой по голове.
   ― Ах вот оно что!
   Не тратя на Стива времени, он бросился наверх. Он успел. Двое парней застыли прямо посреди коридора с трофеями. Почти близко. Один из них был паком, второй ― богганом, обоих Мерси хорошо знал.
   Мерси протянул руку ― и в ней появился клинок. Его сокровище откликнулось, сразу став мечом. Богган Грехам и пак Билл замерли, но через минуту у одного появились два коротких кинжала, а второй достал из-за спины настоящий топор.
   ― Вы становитесь клятвопреступниками, благие, ― выпалил Мерси. Драки он любил, знал в них толк и никогда ни от кого не бегал. Даже когда еще не был феей.
   ― Мы забираем принадлежащее по праву, ― фыркнул пак. ― Отойди, шапка. А не то...
   - Уже отхожу, ― сказал Мерси и атаковал первым. Пак встретил его клинок топором, сверкнули искры, противники разошлись, Богган метнулся было вперед, но Мерси взмахнул мечом, и синий отпрыгнул назад, играя клинками. Пак зарычал, топор полетел сверху вниз, на этот раз Мерси не стал его встречать, а ринулся вперед сам, пропустив оружие и сделав выпад, метя прямо в сердце Грэхема. Тот отшатнулся.
   Сзади появился Стив. Его глаза блуждали среди трофеев, но в этот момент шапка оказался рядом и провел сокрушительный удар тупой частью клинка ему в челюсть. Стив схватился за лицо. Хулиганствующие, как правило, бойцы закаленные, так что на ногах он стоял крепко.
   ― Какой из них? ― спросил Грехам. ― Отдашь сам, или мы сами возьмем. Выбирай.
   ― Тот, который драл твою мамку! ― прорычал Мерси, размахивая клинком. Пат. Один против троих. В атаку особо не сходишь, но если действовать грамотно, то и тебе урона не причинят.
   А вот если они сообразят, что же является ключом к фригольду...
   ― Значит, теперь благие не очень по-благому действуют? ― надрывался Мерси. ― Пробуют выкрасть?
   ― Мы пробуем даже убить тебя, падаль, ― сказал Билл. На этот раз его топор столкнулся со стеной. А вот Мерси был быстрее и удачливее. Не зря он считался топ-боем бригады. Его клинок отсек парню химерическую руку, а вторым ударом распорол ему живот. Грехам округлил глаза и подался назад, зажимая рану. Топор до середины лезвия погрузился в пол. Богган бросился, оказавшись на достаточном расстоянии. Его кинжал прошил левое плечо Мерси, вызвав жгучую боль. С другой стороны навалился Стив, у него был длинный тонкий стилет, похожий по форме на собранный из позвоночных столбиков.
   Стилет почти попал в сердце. Кинжал почти попал в живот. Если бы в этот момент Мерси не впился в лицо эшу зубами, а ногой со всей силы не двинул брюхатому боггану в живот. Билли полетел кубарем. Эшу закричал, выронив от неожиданности стилет и отпрянул, держась за покалеченное лицо.
   Шапка быстро подошел к нему и насадил на химерическое лезвие. Стив вздрогнул, затем его тело осело на пол. Придется его душе подождать, пока банальность выпустит подлеца из объятий. Билл вскочил на ноги, и в два прыжка оказался возле окна. Он исчез за ним быстрее, чем сообразил Мерси.
   Но он выдал себя слишком громким вздохом. Мерси услышал дыхание за спиной и развернулся, выставив оружие. Оба кинжала напоролись на меч. Колено шапки врезалось Билли в пах, тот замычал, и шапка влепил ему хороший хук с левой, прямо в челюсть, так что синий отлетел к стенке.
   ― Еще минус один, ― развеселился шапка и химерический клинок отсек химерическую же голову Билли. Перед ним лежали три парня, только что ставшие обычными смертными. Мерси убил всех троих один, вполне себе честно, потому что втроем на одного ― тоже не так себе. Может, их напитают гламуром, и они вернутся с мыслью отомстить. Но, скорее всего, их бытность фей окончена.
   Мерси схватил осоловелых парней, Стива и Билли, за шкирки. Пока пак очухивался, забыв, где он и что тут делает.
   Мерси подтащил обоих к двери, распахнул ее и вытолкнул сразу двоих взашей:
   ― И больше тут не шарьтесь.
   Копы ощетинились:
   ― Что случилось, парни? Вы целы? ― спросил один из них у Стива. Тот заморгал глазами, словно не понимая вопроса.
   ― Да, целы, ― ответил он. ― Мы заходили поговорить.
   ― Я видел, как заходил только ты, ― сказал коп.
   ― Я тоже, ― подтвердил второй.
   Через пять минут шапка вытащил и бывшего пака.
   ― Да ладно, эти двое ночевали у меня. Чуть напились, только и всего. Теперь им пора домой, ― хмыкнул Стив. Внутри левого плеча зажигали маленькие свечки, но Мерси почитал такую боль сладковатой. Ты еще жив, раз способен болеть. Он подмигнул копам, и предоставил бывших фей их судьбе, отгородившись от мира закрытой дверью.
  
   .
   Бабад разыскал Тарка и Турка, называвших себя братьями, хотя родства в них не было. Тарк махал флагом и травил анекдоты, Турк кивал и ржал где полагается.
   ― Уф, тролляра! Как сам?! Я и не думал, что все пройдёт так гладко, ― сказал Турк.
   ― Ага, ― согласился Тарк.
   ― Славно, что так гладко. Не пришлось пока ни с кем драться, все такое... Это же прекрасно, ― сказал Бабад.
   ― А тебе лишь бы не драться! ― поддел Тарк.
   ― А мне лишь бы все проходило без сучка, без задоринки, ― парировал негр. ― Ладно, пора собираться, скоро матч.
   ― А нам еще столько надо успеть, ― хохотнул Турк.
   ― Мы успеем, ― заныл Тарк. ― Давайте еще чуть потусим!
   ― Нет, кончай. Надо добраться до города, уже час, ― настаивал Бабад.
   ― А потом Мерси затянет свою басенку, ― фыркнул Тарк. ― Почему рассказывает вечно он? Я бы мог лучше.
   ― Мог бы, но вот не можешь, ― заметил Бабад.
   ― Вот и могу, ― надулся Тарк. Но через минуту уже оттаял: ― Ладно, погнали.
   Флаг оставили тем из рабочих, кто сбирался ночевать. Его установили на палатке с краю лагеря, где всю ночь будут бренчать на гитаре и петь про солидарность. Большинство оставалось здесь. Другие, украшенные шарфами с красным, синим и белым, собирались на матч. Некоторые из них гоняли за корби, другие просто крутились рядом. И Тарк скликал всех, кто собирался посмотреть игру и задать жару после, и в такой компании трое фей двинули прочь.
   Пока им не попалась очень мрачная слуага, несмотря на юные годы, скрюченная и сварливая.
   ― Вот они, наши воины, ― бросила она шепотом. Трое отделились от толпы, чтобы ее поприветствовать.
   ― Хрена тут забыла, карга? ― беззлобно спросил Турк.
   ― Сам ты карга, ― ответила слуага. ― Есть новость.
   ― Ну? ― хором выдали все трое.
   ― Граф призвал войска. Вас будут бить не кулаками и не руками с ногами. Вас будут убивать.
   С минуту подменыши обдумывали слова шептуньи. Потом переглядывались.
   ― Ты гонишь, ведьма, ― буркнул Тарк. ― Клятва же.
   ― Граф идиот, плевал на клятву, ― сказала Карга.
   ― Граф, плюющий на клятву, ― попробовал Тарк слова на вкус. ― Звучит неплохо. Жаль, применимо почти к любому дворянину.
   ― Вообще, эти ваши побоища на весь город... Кому они нужны? Когда вы уже успокоитесь? Почему я должна прятаться в своем городе? А? из-за ваших разборок половина фей готова поубивать вторую!
   ― Это борьба власти и порядка, ― сказал Бабад. ― У них власть, у нас порядок. Но силы пока, увы, равны.
   ― Сегодня перестанут, ― шипела слуага. ― Они зайдут с тыла. Вас свяжут дракой для вида, а потом ударят в спину и всех перережут. Этот новый Варич, он тоже неблагой, как и мы.
   ― Резона врать ей как будто нет, ― заметил Бабад.
   ― Но я не верю, ― сказал Турк.
   ― А я в сомнениях, ― вставил Тарк. ― Давайте доберемся до своих, а там уже решим. Все вместе, как у нас принято.
   Карга закатила глаза, чуть шагнула прочь, в тень от беспородных травинок и диких злаков ― и исчезла из виду.
  
   .
   ― Это очаг, паря, ― поучал Бэйниль, показывая фригольд неонату. В такое время в заброшенном диско-баре было пусто, даже никто из подменышей не пришел. Пенто вдохнул гламура, впитывая в себя сколько влезет. Темный, но чаще светлый, потому что от темного, увы, бывают побочные эффекты. Но Пенто вдыхал весь, без разбора. Он был голоден.
   ― Очаг... ― повторил парень и протянул руку к пляшущему под диско-шаром химерическому костерку. ― Не жжется.
   ― Ну да, не жжется. Он и не должен, ну, если его попросить... Мы тут все анархисты, паря.
   ― Анархисты? ― спросил танцующий с грезами.
   ― Анархисты, ― кивнул Бэйниль. ― Мы считаем, что все разные, но все, эта, равные. Потому формально у нас над фригольдом хозяин ― Мерси, а на самом деле ― мы все. Мы лишь доверяем ему управление, но он нам не вождь. Если мы захотим, то передадим право управления другому.
   ― Но мы не хотим, ― язвительно вставил Пенто, который считал культ лидера фирмы несколько раздутым.
   ― Именно, потому что Мерси всегда думает обо всех и всегда советуется, ― с восторгом поддержал Бэйниль.
   ― Всегда и со всеми, ― передразнил Пенто. Он пропитался гламуром, и теперь мог колдовать направо и налево. Во всяком случае, так ему казалось.
   ― Со всеми и всегда, ― торжественно повторил старец. ― Наша коллективность ― залог того, что мы никогда не превратимся в то, чем стала аристократия.
   ― Но почему вы красные? Ведь красные ― это коммунисты, ― спросил мальчишка. ― Советский Союз там, Куба, все такое...
   ― Мы красные, потому что шапки, ― усмехнулся старец. У Пенто был готов ответ получше:
   ― Потому что это вызывает ненависть у богатых. На самом деле мы не коммунисты. Мы тут все на сто процентов... Ну может, на девяносто некоторые, анархисты.
   ― И сегодня у нас очень важный день, ― сказал старик. ― Сегодня мы будем биться с богатыми за фригольд. ― Старик подмигнул Пенто. ― Скоро вернется Мерси, придут все остальные, и мы будем веселиться, расскажем историю, а потом пойдем на стадион, болеть за наших... И подраться с ненашими.
   ― Я плохо дерусь, ― сказал танцующий с грезами.
   ― Это неважно, ― покачал головой Пенто. ― Когда окажешься в гуще драки, все придет само. Ты просто бей всех, кто попадется ― и тогда победим.
   ― Даже если рядом окажется Пенто, ― кивнул старик. ― Особенно тогда.
  
   2. Пир
   Всего в состав корби входило около пяти дюжин человек. Плюс те, кто присоединялся время от времени. Пять десятков ― это фирма, легендарные красные забияки, гроза всех, кто не с ними и кто не в союзе. Раза в четыре больше было ультрас, не все из которых предпочитали носить Фред Перри, Лакост и белые тапки с липучками. Нормальным делом был стоячие ирокезы, дреды, широкие штаны на сто размеров больше или длинные ухоженные волосы, сочетающиеся с косухой. Корби не делал различия между субкультурой принадлежностью тех, кто готов биться, ему нужно было только одно ― чтобы они, собственно, бились.
   Фригольд полнился гламуром. Несколько химер, в числе которых Мишка, тусовались здесь же, предвкушая. Одна из них лихо ползала по стенам, скаля ужасную пасть. Вторая спрятала голову в пол и постоянно вибрировала. Каждый проходящий мио подменыш считал своим долгом пнуть ее. Мишка Бабада точил когти о стенку и приговаривал:
   ― Наконец-то, наконец-то, наконец-то...
   Мерси выглядел как типовой шапка: огромная пасть, бритое на волосы лицо, плотно прижатые к голове уши-кинжалы, красная рубашка-поло с лавровым венком. Он пил пиво, стоя рядом с очагом. Сокровище болталось у него на штанах, слегка посверкивая отраженным от очага светом.
   Рядом стоял широкоплечий двухметровый тролль, его мощное тело бугрилось мышцами, казалось, они вот-вот порвут аналогичную красную рубашку-поло и камуфляжные шорты. Голову тролля украшали тонкие изящные рожки, а глаза светились темным, мрачноватым блеском.
   Здесь же сидел на полу, о чем-то беседуя с красным скином Пенто Турк. Турк был плечист, его темная, почти что коричневая кожа сочеталась с анчарного цвета клыками, верхние были покороче, зато нижние чуть длиннее, выпирают из-под губы, и каждый украшают несколько металлических колец. Как и все тут, он пьет пиво. Старец в красном пальто ― с длинными белыми бровями, острым крючковатым носом, два длинных и острых, как иглы клыка торчат из-под верхней губы, два из-под нижней, но если он оскалится, то будет видно, что у него такой весь рот.
   ― Где, мать его, Тарк? ― спросил Мерси, отхлёбывая холодное пиво.
   ― Где-где, пошёл нам за обедом, ― сказал Турк.
   ― Плохо, я волнуюсь... Ко мне сегодня залезли трое синих.
   Фригольд замер.
   ― Как ― залезли?
   ― Так! Двое через окно, один сам зашёл... отвлекал меня беседой. Я порешил всех трех.
   Повисло молчание. Старец ударил себя узловатой лапой по лбу:
   ― Да ведь это нарушение клятвы! Мы не можем убивать друг друга! Мы должны без смертей выяснять, чей фригольд, без убийств!
   ― Они первые начали, ― заявил Мерси не терпящим апелляций тоном. ― Что мне оставалось делать?
   ― Вряд ли они на это рассчитывали, ― сверкал темными глазами тролль с афрокосичками.
   Мерси помотал головой:
   ― Они ― нет. Этот новый Варич ― да. Он подослал их ко мне, послав нахер клятву. Знал, что я убью чертовых пиздюков.
   ― Но клятву, в итоге, нарушили мы... ― сказал старец. Рядом с ним, на тянущейся вдоль стенки стойке сидел малыш и беспечно трепал ногами. Его кризалис был в разгаре, скоро он вспомнит какого рода, а пока гуляет здесь с простолюдинами. Все для него в новинку, все в диковинку, но он не из тех, кто умеет хорошо выражать свои чувства.
   ― Нас предупредили, ― сказал Тарк, ― что сегодня они будут драться грязно. Нас окружат и сомнут числом.
   ― Я знаю, ― сказал Мерси. ― Этот эшу говорил мне тоже самое.
   ― Так выйдем и переубиваем их, ― проговорил тролль, рекомый Бабадом.
   ― Выйдем, перебиваем... Черт, даже если мы победим. Скоро сюда явится кто-нибудь из подхалимов Дэвида, этой шкуры... Или даже Мэйлиджа, этот еще большая шкура... призвать нас к порядку и подчинению... Мрази.
   Он отрыгнул, сплюнул на пол и смял жестянку руками, затем порвал ее на клочки и выбросил их.
   ― Где уже твой братец? Я жду не дождусь, ― сказал Мерси.
   ― Я не буду в этом участвовать, ― сказал Бабад.
   ― Как всегда. Тебе никто и не предлагает, ― Мерси пожал плечами.
   ― А меня сегодня чуть не сцапал коп, мать его, ― проговорил Пенто. ― Пришлось зачаровать ублюдка и сбежать.
   ― Но ты сбежал, и это хорошо... ― сказал Мерси.
   ― Да, это прекрасно, ― казалось, двое шапок сейчас бросятся друг на друга, но секунду спустя напряжение спало. Мерси достал из упаковки следующую банку, Пенто отвернулся, зажег косяк и принялся смолить. Ползающая по стенам смесь паука, мухи и слона вытянула два свои хоботка: длинный и тонкий и более широкий, похожий как раз на слоновий хобот, и принялась жадно ловить дым травки.
   ― А почему Мерси тут главный? ― тихо спросил мальчишка у старца.
   ― Его признает Очаг. Когда старый хозяин фригольда пропитался банальностью, мы все пробовали приказывать очагу, но фригольд признал только Мерси.
   ― А. Но я смотрю, он тут практически лидер...
   ― Конечно. Он прошел через то, что не снилось никому из нас.
   ― Через что же?
   Старик долго молчал словно собираясь с мыслями.
   ― Отец Мерси был коммунистом. Тем, которые любят советский союз, хотят диктатуры пролетариата и все такое. И самое страшное, он заявлял обо всем этом открыто. Он даже создал в городе ячейку компартии штатов. Все было хорошо, пока им не заинтересовались из комиссии про расследованию антиамериканской деятельности.
   ― А что это такое?
   ― Сейчас ― ничего особенного, просто кучка бездельников. Но тогда... ― Бэйниль погладил бороду, которой никогда не носил. ― Тогда они охотились на ведьм. Стоило им ткнуть пальцем ― и людей увольняли с работы. Лишали пособий и пенсий. А самых непримиримых ложили в психушки или запирали в тюрьмах под разными предлогами... Так вот, отцом Мерси заинтересовалась комиссия. Его уволили, начались проволочки с пособием, а напуганные работодатели отказывались его куда-то брать.
   ― И что он сделал?
   ― Ничего он не мог сделать. Вскоре его ячейка развалилась, его партийные друзья звали его перебраться в Нью-Йорк, под крылышко Москвы. Но отец Мерси уперся. Один ходил на демонстрации, на первое мая, например, как сегодня. Сам печатал листовки, сам клеил их... Его жена просто хотела мирной жизни, так что бросила мужа и вернулась к своим родителям. Его партийная ячейка развалилась, потому что никому не выгорало портить себе жизнь, даже несмотря на идеи... И отец Мерси остался один. Не знаю уж, как ему удалось сохранить у себя ребёнка, Мерси тогда было не больше годика... а потом, когда отец Мерси в очередной раз раздавал листовки, он подрался с копом. Мерси арестовали, посадили под замок.
   Мальчишка слушал, ловя каждое слово. Старик угрюмо молчал, и все карябал свою несуществующую бороду.
   ― Целую неделю Мерси был дома без еды. Он бы так и умер, потому что копы плевали на все крики и угрозы отца Мерси.
   Мальчишка выпучил глаза. Мерси поглощал очередную банку пива с таким видом, словно это была вода.
   ― И что?
   ― А вот что. К ним вломился грабитель. Самый настоящий. И обнаружил ребенка, который уже стал синеть от голода... Он вынес его, накормил, позвал прессу. И... это был редкий случай, когда история всколыхнула народ. Даже тех, кто не очень любил коммунистов. Отца Мерси выпустили тут же. О нем стали писать во всех газетах. И отец пошел в суд, и, это было поразительной редкостью, выиграл, добившись от правительства пожизненной компенсации. Дядя Сэм признал свою ошибку. Скажи мне, часто наше правительство сознается в неправоте? Вот то-то же. И отец Мерси как будто успокоился на многие годы. Но даже если ты оставил всех в покое ― все не оставят тебя. Общая эйфория и солидарность быстро сменились ненавистью, ― шапка покачал головой. ― Им били стекла, писали на стенах гадости, а стоило отцу Мерси куда-то выйти, как ему обязательно попадались те, кто пытался обозвать его, а то и побить. И знаешь что?
   ― А?
   ― Он держался. Он и не думал менять жилье. Он жил тут назло всем. Никто не мог объяснить, почему так его ненавидит, но ненавидели все. Его били, черт возьми, каждую неделю. На почте ему приходилось терпеть издевательства и смешки всех сотрудников. На почте, где работают одни алкоголики и неудачники. Поразительно... Мерси рос, видя все это. Когда отец умер, ему было семнадцать. У нас тут лютовал Ку-Клукс-Клан, и никто ничего не мог с ним сделать: пару раз даже убили негров. И Мерси перешло по наследству то, с чем жил его отец. Мерси попытался устроиться на работу после школы, но получил отказ, и ведь смог же обосновать, что ему отказали из-за его убеждений. И тоже получил от правительства пожизненную деньгу. И с тех пор никогда не работал. Зато активно общественничал. Проникся футбольным хулиганизмом... После этого мы стали болеть за соккерную команду. Черт, это оказалась действительно круто. Мы, шапки, хватаем любую молодежную субкультуру, из которой хотя бы потенциально получится сделать корби. Нам нужны те люди, которые не боятся насилия, и сами легко на него идут. Это и плюс, и минус, если ты понимаешь, о чем я.
   Юный подменыш кивнул.
   ― Так и завертелось. Мерси нашел себя. Помню, что было раньше. Но как только пришел он ― помнить стало нечего. Наши драки с синими с каждым годом были все эпичнее и злее. Например, в позапрошлом мы разнесли к чертям парк искусств. Вот это чудовище, Бабад, умудрилось выкорчевать скамейку и огреть ей хорошенько нескольких врагов, ― старик хохотнул. ― А я тогда классно напинал по яйцам одному из их молодеги... Словом, было весело.
   ― Понимаю, ― говорил мальчишка, ловя слова старика и затверживая их в памяти.
   ― Да... А в прошлом мы вломились на территорию синих. Когда они даже не ждали нас в гости. Мы напали, наотбирали у них тряпок, раздали весёлых люлей... Это была чистая победа.
   Он замолчал. Фригольд становился все шумнее, пламя очага делалось ярче, больше, и пиво лилось рекой.
   ― Но в этом году... не знаю. Слишком много наших полегло под банальностью. А у них как будто почти не убавилось, если не считать тех троих, что прикончил Мерси... Я даже не знаю, что будет в этом году. Надеюсь, ничего серьёзного и мы опять их уделаем.
   ― А зачем вам драться? Почему каждый Первомай?
   ― Ты услышишь об этом, ― пообещал старик. ― Мерси будет рассказывать. Но после трапезы.
   ― Трапезы?
   ― Ага, ― старик оскалился. ― Это еще одна добрая традиция.
   ― А я буду в ней участвовать? ― спросил юнец.
   ― Нет, она только для настоящих шапок. Когда ты вспомнишь свой кит, если он будет тот же, что у меня, то в следующем году сможешь приложиться.
   Мальчишка кивнул. Его восторг был на пределе. Все вокруг казалось новым, диким, незнакомым, и он впитывал каждую мелочь, подобно губке.
  
   .
   Все стихло, когда Мерси громко прочистил горло.
   ― Остаются только шапки. Все прочие ― на выход.
   Бабад, Тарк и еще несколько не-шапок кивнули и пошли прочь.
   ― Отвратительная традиция, ― сказал тролль. ― Какой шапка ее выдумал?
   ― Не этими началась, не этими и кончится, ― заверил Тарк. Они с братом поручкались, потом обнялись и произнесли клятву встретиться. Бабад фыркнул:
   ― Как будто на век расстаетесь, в самом деле.
   ― Не лезь не в свое дело, рогатый, ― отвечал Тарк. Пак и тролль прошли на выход.
   ― Все-таки мое сердце что-то чует, ― пробасил тролль, когда парочка была уже на улице. ― Что-то сегодня произойдет... персонально для меня.
  
   В помещении остались Бэйниль, Кирдо, Мерси, Тарк и еще пара шапок. Для небольшого городка ― достаточно много.
   ― Он готов? ― спросил Мерси.
   ― А как же, ― отвечал Тарк. Он прошел в дальнюю часть диско-бара, где имелся маленький, но до сих пор функционирующий стараниями Тарка и Бабада рефрижератор. Его открыли, и оттуда выгрузили части человеческого тела. Руки, ноги, туловище, голову, все было тщательно освежёвано, все было в засохшей крови. Мерси взял голову, Тарк ― левую руку, старик правую, Кирдо ― туловище, оставшиеся двое шапок взяли по ноге, и одному не хватило.
   Пламя очага, чувствуя, что скоро произойдет, взвилось выше, стало ощутимо горячее, и теперь походило на самый настоящий огонь. Шапки образовали вокруг него кольцо, каждый подхватил свою часть тела длинными металлическими щипцами и поднёс к пламени. Медленно стало оттаивать мясо, хотя ему и вредна всякая заморозка в принципе, шапок это не смущало.
   ― Бесят меня эти гребанные расисты, ― сказал наконец Кирдо. ― Они мало того, что украли у нас культуру, так еще и повсюду: среди копов, в политиках, в чинушах...
   ― Каждый чинуша и коп ― расист по умолчанию, ― изрек Мерси. ― Система придумана белым мужским меньшинством, чтобы держать под контролем всех, кто не согласен.
   ― У нас тут нет расистов, ― покачал головой Тарк. Растаявший лед превращался в воду и капал в очаг, тут же с шипением испаряясь. Химеры почуяли сладкий запах начинающего разогреваться мяса и подтянулись поближе. ― И никогда не будет. Потому что мы ― рабочие, а рабочие не имеют расы.
   ― Все рабочие ― негры ― добавил кто-то из шапок.
   ― И все-таки, у синих в кварталах не только ку-клукс-клан, эти еще куда ни шло. Там что-то новое зреет, но тоже правое, ― заметил Бэйниль.
   ― Плевать, ― покачал головой Мерси и медленно повернул над огнем голову человека. ― Мы разобьем их.
   ― Ты так и не сказал, что мы будем делать сегодня, ― напомнил Тарк.
   ― Как что? Побеждать, конечно, ― сказал Мерси.
   ― А вот знаете, что никогда не победит расизм, ― спросил Кирдо. ― Сраное американское общество! Серьёзно. Сколько бы мы ни боролись, чертовы негрофобы не угомонятся. Если бы их всех уничтожить... Знаю, не анархично.
   ― Почему? ― спросил Тарк. ― Мне казалось, что свобода ― для тех, кто уважает чужую, и углубляет свою. Эти свиньи класть хотели на всех, кроме своих вождей. Так пусть дохнут, нам какое дело?
   ― Нам такое, что расизм ― глубоко укоренившиеся заблуждение. Анархично было бы его снять, преодолеть, а не убивать носителей, ― заметил Мерси.
   Дискуссия продолжалась. Говорил то один шапка, то другой, все заворожённо смотрели, как мясо растаивает, затем начинает потихоньку покрываться хрустящей корочкой. Шапки не перебивали друг друга, давая высказаться каждому, и каждый словно развивал мысль предыдущего. В прошлом году беседовали о феминизме, и сокрушались, что в городе ни одной шапки женского гендера. В позапрошлом обещали провести гей-прайд, но в связи с тем, что в городке нашлось всего три или четыре гея и пара лесби, как-то не выгорело. Перед этим были индейцы. Да много чего было.
   Тем временем мясо приготовилось. Шапки одновременно убрали железяки, вдыхая аппетитный аромат человечины. Прожарилось на славу. Раньше приходилось делить тело на большее количество частей, но теперь ― почти всем хватило.
   ― Слышьте, ― вдруг сказал Мерси. ― А кто был охотником?
   ― Я, ― сказал Тарк. ― А чо?
   Мерси молча указал на голову. В одном месте сохранился неотсвежеванный кусочек кожи. Он чудом не запекся над очагом, чудом не выгорел.
   ― Это какого цвета?
   Старик оторвался от своей руки. Кирдо вовсю глодал туловище, и ему помогали трое других шапок, разделив мясо на четыре почти одинаковых части.
   ― Да блин, знаешь как трудно найти кого-то, кого не сразу хватятся, ― возмутился Тарк.
   Мерси возвел очи горе. Потом принялся не спеша соскребать зубами мясо с черепа.
   ― А по вкусу не хуже белого, ― сказал Мерси.
   ― Точно, ― с набитым ртом проговорил Кирдо. ― Мы же не гребанные расисты, чтобы считать черных менее вкусными.
   Но все же доедали в сокрушительном молчании.
  
   3. Как было прежде
   Всего чуть меньше двадцати подменышей, из которых только двое были благим, собрались вокруг очага. Почти у каждого было пиво. Тут сидели тролли, нокеры, был один слуаг, весь одетый в белое, и натянувший трусы поверх брюк, а черные как смоль волосы торчали из-под нереально черного котелка. Кроме Турка явились пак и пачиха, они сидели рядом, обнявшись, и весело всем улыбались. В воздухе пока еще висел запах мяса. Химеры пытались разгрызать кости, но у них ничего не выходило.
   Мерси долго хранил тишину. Потом обвел взглядом всех подменышей, заглянув в глаза каждому.
   ― Первый фригольд был здесь в незапамятные времена, когда городишко был еще меньше, чем теперь. Он был здесь, в тогдашнем здании бара, только на втором этаже. Его пробудил один пак, который и не задумывался, что когда-нибудь вернутся аристократы и попробуют отобрать. Простолюдины могли прийти сюда, повеселиться, рассказать истории, и подкрепить себя гламуром. Это было свободное, общее, лобное место, где уважали всех и каждого. Со временем фей делалось больше, возникли еще парочка мест, и там творилось то же самое. Шли годы, мы спокойно жили, делали свои делишки... Но в двадцатом веке кое-что изменилось.
   Все терпеливо ждали, когда он продолжит, только Кирдо что-то бубнил себе под нос.
   ― В двадцатом веке вернулись ши. И сразу стали главными. Они просто пришли, сказали: так, парни, вечеринка окончена. Теперь все наше. И все стало их. Большинство нас, простецов, олухи и идиоты, которые позволяют маленькой кучке уродов с мечами командовать всеми феями.
   ... Очаг разгорелся темно-фиолетовым, нездоровым свечением, и над ним вились несколько химер, играя в догонялки. Дурашливые и быстрые, они не сознавали всю серьезность момента.
   Фригольд был поделен на две половины. На одной было много простецов. Нокеры, шапки, слуаги, тролли, паки, да все киты вместе. С другой ― несколько ши и немного простолюдинов. Стороны смотрели друг на друга через призму очага, сжимая и разжимая кулаки и скаля зубы. В сущности, было крайне странно, что до сих пор не происходит кровопролития.
   Напротив очага стоял, всматриваясь в его завихрения, дворянин в позолоченном доспехе, украшенном изящными алыми каменьями. Он всматривался в огонь до тех пор, пока не увидел, что требовалось, затем начал:
   ― Итак, я, Аркибальд Карот, ши дома Скатах, явился сюда, чтобы засвидетельствовать примирение и окончанием боевых действий между простолюдинами и дворянством. Кто будет говорить от дворян?
   Вперед вышел невысокий, но широкоплечий ши в очках, удерживаемых небольшой химерой, сидящей на его носу. Простецы переглядывались, пока вперед не подался шапка с темно-зеленой кожей и огромными красными глазищами. Свежая кровь свернулась на брошке его куртки.
   ― Назовите себя, ― говорил представитель парламентской комиссии по налаживанию всеобщего мира.
   ― Щепка, ― пробасил шапка.
   Дворянин перевел взгляд на сородича.
   ― Тибольд Прекрасный, ― отвечал ши и поклонился. - Этот фригольд ― мой по праву.
   Шапка обернулся к своим:
   ― Вы явились сюда, начали махать своими зубочистками и доказывать, что теперь тут все ваше. А нам вот очень интересно с народом, а почему, собственно? По какому такому праву?
   ― Постольку, поскольку мы ― голубая кровь, ― надменно заявил Тибольд Прекрасный.
   ― И дальше что? А у нас кровь красная, как у всех. Мы не обязаны вас слушать.
   ― Этот фригольд является единственным в округе, который до сих пор не передан в мое ведение, ― продолжал Тибольд.
   ― И не будет, ― говорил Щепка. ― Он наш. И только наш.
   ― Мы явились, чтобы править и защищать!
   Щепка покачал головой:
   ― Нам не нужны ваша защита, милорд, сир или как вас там, ― он отмахнулся от расшалившихся химер. ― Мы прекрасно справляемся с этим сами. Мы отлично убиваем опасных химер, мы пускаем сюда всех и каждого, кто хочет и приходит с добрыми намерениями.
   ― Кроме хозяина фригольда, ― насупился Тибольд.
   ― Кроме узурпатора, пытающегося присвоить народное, ― мотал головой Щепка.
   ― Как ты смеешь? ― Тибольд подался вперед, но Щепка только шире оскалился.
   ― Прекратить, ― рыкнул Скатах, и выставил руки, расталкивая готовых подраться. ― Уже погибли трое китэйнов, и...
   ― И все трое ― ши, ― закончил Тибольд. ― Где ваша солидарность с нами? Почему мы должны равняться на хамье?
   ― Тебе и не придется, твоя светлость. Фригольд наш. Мы будем биться за него до конца.
   Тибольд усмехнулся, в его злых глазах заплясали искорки:
   ― Тогда ты умрешь.
   ― Стоп, ― вновь применил Правление Скатах. ― Слушайте внимательно. Никто никого не убьет. Мы решим все поединком. Здесь и сейчас.
   ― Ага, и победитель получит фригольд навсегда, ― произнёс Щепка.
   ― Отнюдь, ― сказал Скатах, поднимая вверх тонкий палец. ― Сторона-Победитель и Сторона-Побежденный будут драться каждый год, первого мая, то есть в сегодняшний день, отстаивая свое право на фригольд. Без оружия, только на кулаках. Когда один из ответчиков кончится, будет назначен другой, и так далее, и тому подобное... Клянитесь.
   Ши и шапка переглянулись и произнесли, глядя друг другу в глаза. Черные против красных. Большие и круглые против прищуренных и яростных. Огонь против воды. Земля против неба. Добро против зла?
   ― Клянемся, как вода вечно точит камни, как огонь всегда ест древесину, как Грезе не перестанется порождать химер, а людям ― делать гламур, клянемся во веки веков биться за фригольд, и передать клятву нашим последователям. Да будет так, покуда холода зимы не скуют все вечным холодом, и да не сгинет род фей. Победивший в этой схватке получает фригольд до следующего сезона, и так далее.
   Китэйны умолкли. Скатах отступил в сторону. Разошлись немногочисленные дворяне и многочисленные простецы. Очаг разгорелся ярче.
   Ши и шапка кружили, шапка уже сжал кулаки, ши изящно гарцевал на носочках, то поднимаясь, то опускаясь. И именно он нанес первый удар. Первый, принятый шапкой на кулаки. И тут же рука шапки обрушилась справа, намереваясь поставит в драке точку всего одним движением. Тибольд Прекрасный отпрянул, но получил кулаком в живот, затем чуть было не схлопотал справа в челюсть, но рука дворянина перехватила толстую конечность шапки. Тибольд весил килограмм на двадцать меньше и был как минимум на столько же сантиметров ниже. И все же на морде Щепки выступили толстые синие жилы, когда он пытался подавить дворянина весом.
   Колено Тибольда врезалось шапке в бок, справа, заставляя согнуться, изменить планы. Удар под кадык, затем троечка в корпус ― ши начал контранаступление. Шапка зарычал, принимая удары на руки, но один кулак нашел брешь, вклинившись прямо в нос шапки. В ответ грудь ши, а именно солнечное сплетение, познакомилось с рукой Щепки.
   Бойцы разошлись. Спустя минуту они скрестили кулаки снова, продолжая мутузить друг друга, а потом опять разошлись.
   Подменыши жадно следили за дракой. Все болели за своих, на холеных выбритых щеках бегали желваки, лапы тянулись расчесать окладистые бороды. Некоторые стали охать, когда свой боец пропускал особенно эффектный удар, и гикать, как только проводил в ответ что-то интересное. Вот треснула рука шапки, ударившись о наплечный щиток Тибольда, и шапка отпрянул. В ту же секунду нога врезалась ему в скулу, отбрасывая к краю. Прекрасный вкинул руки. Его нос был разбит, во рту стало чуть просторнее, он дважды прикусил щеку, а правый глаз совершенно заплыл. Не лучше выглядел и шапка, но к его внешности повреждения даже шли, как горе идут монументальность и твердость. Тибольд схватил Щепку за длинные волосы и впечатал костяшки правой руки в лицо, раз, другой, третий, четвёртый, Щепка упал на колени... Прекрасный ликовал, думая, что нокаут разрешит дело. Простецы утрутся, а через год он снова поколотит этого Щепку, и через год, и еще через один... Когда вдруг правый кулак шапки врезался ему в печень, левый в почки, ― одновременно, и с большой силой. Шапка обхватил дворянина двумя руками, сжал его со всей силы, так что глаза ши стали круглыми, большими, рот раскрылся, а шапка все сжимал, сжимал, сжимал...
   Кое-кто из дворян почти ломанулся вперед, надеясь помочь своим, но эффект правления заставил его замереть на месте. Куда больше простецов собиралось ринуться вперед и порвать графеныша на месте, но все то же правление держало их на расстоянии. Лорд Скатах бесстрастно наблюдал за происходящим, его эмоции остались далеко на собрании комиссии, которая поручила ему это дело.
   Тибольд размахнулся, широкий покатый лоб-валун врезался в лицо Щепки, точно между глаз и быстро отодвинулся, разминувшись с твердыми зубами китэйна. Щепка покачал головой, его объятия несколько ослабли, и голова снова врезалась ему в лицо. Его чуть задранный острый нос давно стал размазанной лепешкой, Щепке приходилось дышать через рот. И все же перед тем как разжать объятия, он сжал дворянина с такой силой, что у того треснули три ребра: два справа, одно слева. Осколки левого вошли в легкое, наполнив бок Тибольда, прозванного за свои ораторские способности Прекрасным, болью. Когда обе руки обрушились на голову Щепки, он смог отойти, носок тяжёлого ботинка шапки врезался прямо в левый бок дворянина. Тот взвыл и отпрянул, оступился, повалился наземь, из глаз капали злые слезы. Шапка подошел к нему, и двинул пяткой ботинка прямо в лицо, заставляя дворянина выключиться.
   Повисла тишина. Правление все еще не давало никому слишком бурно проявить эмоции или броситься на помощь своим.
   Щепка обвел всех тяжёлым взглядом. Теперь, когда адреналин драки сошел на нет, он пошатнулся, но поднял левую руку вверх.
  
   И так шло из года в год. Постепенно число дерущихся росло. Три на три. Пять на пять. Десть на десять... В дело вошли кастеты. Дубинки. Кистени. Но ничего колюще-режущего, максимум― утяжелённые перчатки.
   И каждый год битва за фригольд на первое мая становилась все зрелищнее и жестче. И каждый год кто-нибудь отдавал душу Грезе. Каждый год в течении тридцати пяти лет.
  
   Мерси закончил говорить. Очаг горел, вторя его словам. Простецы слушали.
   Мерси поднялся на ноги.
   ― Но сегодня всё кончится. Так или иначе. Не буду вам врать. Если мы победим, то скоро сюда придут тролли и всех переубивают. Если мы проиграем, то мы так и так будем мертвы. В обоих случаях ― мы проиграем. Что с того? Мы деремся. Следовательно, проиграть не можем.
   Бэйниль открыл люк в полу. Там было оружие. Огнестрельное и химерическое, и его было достаточно для небольшой победоносной войны.
   ― Мы никого не призываем с собой. Но неужели вы не хотите забрать с собой на тот свет кого-то из ублюдков?
   Весть о засаде разлетелась быстро. Никто не задавал вопросов. Все понимали. Все принимали. Было ли это продолжением классового антагонизма верхов и низов, благих и неблагих, добра и зла, богатства и труда? Конечно. Все это и еще большее.
   И все же китэйны колебались. Умереть легко. Жить и делать свое дело куда труднее...
   Сомнения разрешил один из слуагов, стороживших фригольд.
   ― Они уже на месте! ― орал он шепотом, вломившись в бывший диско-бар. ― У них оружие!
   ― Вот видите, ― улыбнулся Мерси. ― Сегодня будет славно.
  
   4. Они уже здесь
   В тот день полиция была на усиленном режиме ведения патрульной службы. Все горожане знали, что любители футбола как с цепи сорвутся, и были правы, не планируя на день ничего существенного и стремясь отсиживаться дома. Город ждал это первое число мая месяца с особым нетерпением, как ждут процедуру по удалению гнилого зуба, чтобы стать свободным от предвкушения грядущей боли. И прекрасно зная, что дурная генетика возьмет свое: через год процедуру придется повторить.
   Портал захлопнулся за спинами последних из корби. Большая поляна для пикников встретила фей вытоптанной травой и выстроившимися впереди врагами.
   Люди уже ждали. Человек пятьдесят. И около двадцати подменышей.
   С другой стороны выстроились столько же людей и чуть больше подменышей. Синие и красные. Мерси шел первым, сжимая химерический меч, одетый в полный закрытый доспех. Ши сверкали пластинчатой броней, столь же изящной, сколь и функциональной. Их химеры шипели и рычали, готовые броситься в атаку. Их люди были горячи и настроены решительно.
   Мишка, химера Бабада, рычал и скалил зубы. Летучая паукомуха жужжала, по ее жвалам стекал яд. Бабад нес рога Грунимира, одного из самых тролльских троллей при ши, отломанные в прошлой драке. Кирдо сжимал полутороручник. Бейниль, несмотря на старость, держал здоровенную палицу.
   ― Никакой пощады! ― ревел Мерси, приветствуя своих людей. ― Никакой жалости к врагам!
   ― Никакой! ― согласился мальчонка. Мерси заморгал, видя, что танцующий с грезами увязался следом.
   ― Ты что тут делаешь? ― спросил он.
   ― Как что? Буду драться с вами вместе, ― отвечал парень.
   ― Ты с ума сошел?
   ― Синие! Синие! Синие над всем миром! ― раздалось с другой стороны. Люди, подменыши и химеры понеслись вперед.
   ― Любовь и свобода! ― грянули красные и ринулись навстречу. Красные перчатки Мерси. Красное пальто Бэйниля. Бандана Тарка. Ботинки Кирдо.
   Но вперед шел не Варич. Войско синих вел Грунимир. В каждой его руке было по топору, и Мерси знал, какой тролль опасный противник. Но где же самый граф? Не видно. Готовит удар в спину! Мерси усмехнулся, когда вспомнил про это. Будет вам удар, господа хорошие. Такой, что не встанете.
   Красная и синяя толпы преодолели расстояние друг до друга. Завязалась рубка. Полетели на землю первые жертвы с обеих сторон. Мерси столкнулся с Грунимиром, Бабад кинул в того рогами, и огромный благой тролль зарычал, размахиваясь сразу обеими топорами. Мерси поднырнул под них, но он был чуть медленнее обычного из-за раны в плече. Грунимир отскочил, а выпад Мерси заблокировал. Рядом Бабад и другой тролль, незнакомый Мерси, принялись мериться силой ударов молотами. Тарк почти сразу лег, сраженный в упор тонким, как тростинка, но, видимо, мощным, как стена дворянчиком. Райан, кажется, отец ― владелец невнятной конторы и большой крохобор. Турк завизжал, видя сраженного брата, и налетел на Райана, легкий клинок против такого же длинного и тонкого.
   Мерси и Грунимир разошлись, потом тролль ломанулся в атаку, Мерси уклонился, еще и еще раз, затем быстрый выпад в бедро, но там оказался топор Грунимира.
   Бабад перехватил молот сородича своим и получил тупой частью оружия в живот. Однако его локоть с размаху вошел в челюсть собрата по киту. Тот пошатнулся. Этого хватило Бабаду, чтобы трижды лупануть парня по башке. Тот свалился, молот выпал из его рук, и на нем тут же схлестнулись двое людей.
   Вот мухопаук попался на копье другого ши, в темно-синем доспехе и высоком шлеме без забрала. Именно под шлем попал хоботок химеры, стремительно отросший. Ши отшатнулся, выронил копье, держась за лицо. Его повалил кто-то из парней в красном, стал избивать, пока ши не перестал сопротивляться. Он растворился. Растворилась и химера, потеряв гламурное подобие жизни.
   Мишка вогнал острые когти в бок рогатому сатиру. Тот с силой брыкнул, отбросив химеру назад, но уже через миг когти Мишки располосовали морду сатира, ставя на нем крест.
   Двое синих пинали лежачего паренька в красной рубашке-поло, он закрывал лицо и голову, но это не помогало. Здоровяк в красном провел силовой прием, повалив чуть более коренастого синего, и добил его мощным пинком в висок. В следующею секунду на него выскочил кто-то из троллей, несколько веков рубки, тролль превращает лицо человека в месиво, последней удар сверху, сзади, по затылку, человек вырубается... Рядом летят зубы изо рта кого-то из молодеги, ему не повезло схлестнуться с Небоскрёбом ― старейшим из Специалистов не-подменышей. Небоскреб торжествует, с упоением выбивая зубы изо рта парня, ломая ему челюсть и ставя фингалы под оба глаза. И только потом несется дальше, чертова машина, бывший спецназовец и нынешний торговец наркотой.
   Грунимир поскользнулся, шапка воспользовался этим и рассек ему бедро. Тролль взревел, отмахиваясь, шапка увернулся, зашел с другой стороны и срубил руку Грунимира. Он сам не ожидал, что так получится. Но гламурна конечность упала вниз, тролль развернулся, и шапка был недостаточно проворен, чтобы не схлопотать глубокую рану на всю грудь, правда, оставшуюся только на броне. Даже с одной рукой Грун был опасным противником. Обрубком он вырубил решившего помочь Мерси человека, и тот отшатнулся, а потом один из синих закончил дело.
   К тому моменту по половине бойцов с обеих сторон слегло. Вот пировал Мишка, разрывая плоть кого-то из благих паков. Вот свалился израненный Турк, попытался применить странствия, чтобы сбежать, где там. Ши пропорол ему бок, прижал своим скимитаром к земле и почти добил, когда ему в лицо врезалась покрытая кроссовкой модной марки нога кого-то из людей-Забияк. Турк, истекая кровью, пополз прочь, но через минуту силы его покинули. Еще одна душа отправилась искать новое тело.
   Бабад схватил синего человека в захват, хрустнули кости. Пятнистый леопард в броне прыгнул, подминая тролля под себя, его передние лапы прошили полный панцирь неблагого, добрались до плоти и теперь жадно копались в ней. Задние чиркнули по подставленным коленям. Пасть ринулась вперед, но Бабад выставил руку и мощные клыки зверя вонзились в нее, увязнув в жилистом и вкусном мясе подменыша. Тот схватился за ухо кошки-переростка и оторвал его, бросив прочь. Леопард отвлекся, его хватка отнюдь не была мертвой. Тогда Бабад схватил пасть химеры двумя руками, одной за верхнюю челюсть, другой за нижнюю. Латные рукавицы выдержали, а тролль потянул пасти в стороны. Химера завизжала, потом запищала, потом ее череп разделился, Бабад выкупался в крови не хуже шапок из грезы. Он скинул с себя тушу химеры, и ринулся воевать дальше.
   Слуаг, разодетый под Алекса из "заводного апельсина", отхватил рану на плече, на животе и теперь медленно агонизировал, поставив пустой взгляд вверх и ожидая, когда растворится. Рядом без половины химерической головы валялся бывший пак, жертва Бэйниля. Кирдо и какой-то ши одновременно пронзили друг друга клинками и теперь упали на землю. Небоскреб вырубили ещё двоих людей, повалил пытавшегося встать Бабада, Тролль шипел и прикрывался руками и ногами. Кто-то из махавшихся нокеров в красном лишился обеих ног, а потом цеп ши вошел ему в горло. Мерси воспользовался случаем, ударив ши мечом в спину. Тот вздрогнул. В ту же секунду его душа отправился туда, куда уходят сущности дворян.
   Грун погрузил топор в правое плечо Мерси, но был недостаточно быстр, чтобы отступить, и слишком вымотан, чтобы довершить начатое. Клинок рассек ему сердце, глаза тролля округлились, он крепко насел на острие, его рука сомкнулась на горле шапки, сжимая его со всей силы, и Мерси уже ощутил, как жизнь начинает его покидать. Хватка тролля была хваткой самих гор, сомкнувшихся над одиноким забоем, которые вот-вот похоронят незадачливых золотодобытчиков. У Мерси потемнело в глазах. Звон в ушах оказался эхом вертушки.
   Вдруг сзади возникла голову Мишки. Пасть раскрылась широко, почти как у красной шапки. И сомкнулась на голове Груна, довершая разгром.
   Со стороны лесочка, откуда появились силы корби, донеслись взрывы. Это засада ши пострадала куда сильнее, чем сама ждала. Химерические мины и ловушки сделали свое дело. Чуть больше бы времени, и...
   Сверху зашелестели вертушки.
   ― Расходитесь немедленно! Полиция! Всем стоять!
   ― Любовь и свобода! ― кричали оставшиеся на ногах красные. Их набралось немного, человек пять или шесть. Синих добивали. Мишка оторвал ГрУна от Мерси, и принялся пировать троллем. Мерси покачнулся, сем на землю, голова кружилась, он был изранен и выбит из колеи.
   Вот кричит уже пришедший в себя после конца своей души Тарк. Красные победили.
   А вот и копы. Те, кто все еще был на ногах, бросились в лес. Мерси встал, покачнулся, рядом плюхнулась граната, распространяя вокруг светлый удушающий газ. Прямо на Мерси из дымки вышел неонат. Его губы слабо шевелились. На голове показались четыре маленьких шишечки. Фавенок держался за рану на груди. Он увидел Мерси, улыбнулся ему и упал.
   Мерси встал. Он схватил парня на руки и метнулся к лесу. Из-под прорванной брони хлестала химерическая кровь. За спиной гавкали овчарки, ревели сирены полиции и скорой. Полиция набросилась на лежачих хулиганов, потом отволакивая их в свои фургоны. Сопротивлявшихся быстро урезонивали дубинками. Вот Бабад поднялся. Раненый, он схватил почти догнавшую его собаку за спину и, размахнувшись хорошенько, швырнул ее в полицаев.
   А вот Мишке повезло меньше. Сила банальности полицейских поставила на химере крест. Он даже в грезу уйти не успел.
   Мерси бежал из последних сил. А в тренированном теле их было ой как много. Лес сомкнулся за его спиной. Он не видел деревьев, не видел торчащих из земли корней, не видел пеньков и хлещущих в лицо веток. Кто-то ткнул ножом фавенка. Тот медленно умирал, и каждая секунда приближала его конец. И Мерси несся, презрев свою боль и усталость.
  
   5. Пиф-паф, ой-ой-ой
   Вечером, когда начало темнеть, Сэм Хаблист выполз из своего гаража. К дому подъехала патрульная машина, Фрэнки Поллуэй поправил ремень, и его напарница, Рейчел, выглядела неуверенной в себе.
   ― Эй, Сэм, ― окликнул Фрэнки. Он держал руку на пистолете. Рейчел растерялась. Она была очень доброй и чуткой, особенно для копа, девушкой. Она все еще не верила, будто Сэм мог свихнуться. И все же...
   У него в руке был дробовик на десять пуль. На поясе были два пистолета, а еще здоровенный боевой нож, такими хоть лес вали. Сэм содрал с одежды все знаки отличия, вместе с тканью, оставив зияющие дыры. Смотрелось странновато...
   ― Сэм... не дури, ― сказал Фрэнки Поллуэй. Сэм замер, его веки часто опускались и поднимались. Фрэнки направился к нему, показывая пустую руку, а второй судорожно сжимая пушку.
   ― Сэм, опусти оружие. Пожалуйста, Сэм. Не дури. Опусти оружие.
   Вот непруха! Днем Сэм гонялся по центру за невооруженным парнем и перепугал кучу народу, шмаляя в него. Теперь... Фрэнки боялся даже подумать, что планировал Хаблист теперь. И конечно он, Фрэнки, должен успокоить Сэма. Больше некому...
   Фрэнки уже был совсем рядом. Уже положил руку на ствол, собираясь забрать дробовик.
   Рейчел вышла из-за прикрытия легковушки. Это было ее самой большой ошибкой в жизни. Все остальное можно было поправить. Уйти из полиции в барменши, например. Или официантки. Или спортивные инструкторы. Но это...
   ― Я не знаю, на кого ты работаешь, ― сказал Сэм и вскинул дробовик. Прежде чем Фрэнки успел что-то предпринять, пуля из дробовика прошила его насквозь. Фрэнки согнулся, как груша, по которой ударили топором. Ему порвало живот, разворотило желудок, печень, почки и кишки, перебило позвоночник. Фрэнки умер не сразу, но довольно быстро.
   Его напарница, Рейчел, замерла, не зная, что делать. Вылетели из головы все прописные истины. Все вылетело из головы. А дробовик повернулся в ее сторону.
   Рейчел отбросило на машину. Разлетевшаяся дробь попала ей в сердце, мгновенно прикончив.
   Но Сэм не остановился, чтобы дать салют или укрыть ее тело американским полосато-звездчатым флагом. Он пошел дальше.
   Он стрелял. Он то и дело видел тварей, описать которых был не в силах. Тогда он делал остановки, стрелял в них, но пули не причиняли им вреда. Так, взрослая пара шла вдоль бордюра, спиной к Сэму. На углу жарил сосиски негр-повар. Шлюха кокетничала с парнем, договариваясь о цене минета.
   Странная тварь, наполовину таракан, наполовину гусеница, с гнусно торчащими из головы человеческими руками, замерла, фасетчатые буркальники уставились на Сэма.
   Тот вскинул дробовик и выстрелил. Чета Донован, вышедшая на вечерний променад, поймала дробь.
   Та прошла через тварь, даже не задев. Но Сэм выстрелил еще дважды. Щелчок ― гильзы летят прочь. Донован-мужчина, постанывая, подполз к своей жене, которая от болевого шока скончалась тут же. Все, чего он хотел ― убедиться, что она еще жива. Прежде чем он получил это, дробь прошила ему череп, вошла в мозг и соединила с женой в лучшем мире. Если допустить, что такой вообще есть.
   Тварь прыгнула. Сэм отбросил дробовик и выхватил нож. И тварь почти схватила его, когда нож прошел ее грудь, вышел из спины. Тварь дернулась. Жизнь медленно уходила из ее буркальников, вместе с бессмысленными конвульсиями тела, тварь дёрнулась пару раз и кончилась. Сэм брезгливо стряхнул ее с ножа.
   Негр не жарил больше сосиски. Те почернели и почти плавились, а сам негр забился под прилавок и просил пророка Мухаммада смилостивиться. Парень открыл дверцу для путаны, та быстро оказалась в салоне, так что сегодня у него был бесплатный ― и очень горячий из-за адреналина в крови ― секс.
   Сэм поднял дробовик. Он пнул тело твари и двинулся дальше. Он настигал их и кончал. Одну, вторую, третью, пятую, вскоре он сбился со счета. Его нож покрыла кровь, которую видел только он. Но для начала Сэм зачем-то стрелял. Ему было плевать, попадет он или потратит заряд впустую. Ему нравился звук выстрела. Он тащился от выпадающей гильзы. Он перезаряжал, к счастью, в сумке на поясе были патроны. Он стрелял.
   Возле памятника отцу-основателю городка он увидел человекообразную тварь с бледной кожей и скрюченным телом. Та вышла из тени, недоуменно воззрилась на Сэма и попыталась убежать, но пули бежали быстрее. Им не надо было отталкиваться от земли или набирать кислород в легкие. Бледная корюля всплеснула руками. На землю к подножию памятника грохнулось мёртвое тело.
   Миом проехал фургон с выписанными из столицы штата спецназовцами. Он развернулся, резко притормозил, но Сэм был уже готов. Когда первый в броне спецназа выпрыгнул, Сэм подскочил к дверце фургона и дважды выстрелил. Потом третий раз. Потом открыл огонь по коллегам внутри. Потом ушел в сторону, пропуская летящие пули. Когда их поток иссяк, снова сунулся в проем, отстрелял патроны, превратив оставшихся бойцов в трупы. Добивать раненых не стал. Перехватив оружие удобнее, он направился к месту, о котором говорил тот лысый уродец. Заброшенный диско-бар недалеко от центра. Теперь понятно, как получилось, что про него все забыли. Чертовы твари устроили внутри свое логово и не подпускали народ близко. Чтобы никто не раскрыл, что они там шабашуются. Но скоро этому придет конец. Уже очень скоро. Сэм натворил достаточно, чтобы город пробудился.
   Он подошел к забору, перемахнул через него и ступил на территорию рядом с Диско-баром. "Бешеный сурок", значилось на вывеске, некогда неоновой, а ныне потухшей. Офицер Хаблист дослал десять патронов внутрь оружия и подошёл к двери в бар. Конечно, она была открыта. Хаблист выбил ее пинком, просто так, для эффекта.
   На него уставился толстый, круглолицый, коренастый уродец в архаичном сюртуке и сандалиях. Не успел уродец и рта раскрыть, как подавился свинцом.
   Граф Бримсон из рода Варич подошел к очагу. С ним были трое его соратников, и они собирались получить свой фригольд. Скоро простецы будут осуждены как мятежники и заклеймены как клятвопреступники и убийцы. Город станет целиком в его ведении, и уж он знает, как им распорядиться. Варич улыбался. Он был высок, силен, но еще и отличным стратегом. Иначе было у этих одичалых простолюдинов не выиграть.
   Но чу, что это? Выстрелы? Грохот дробовика забил уши графа. Он обернулся, внутрь вошел офицер полиции. Форма точно была полицейской, если не считать сорванных шевронов и знаков отличия. И крови. Человеческой, химерической и подменышей.
   Граф Варич триумфировал недолго. Верный клятве Каштан потянулся за пистолетом, когда дробь поставила в его истории жирную точку. Каштан покачнулся, упал сперва на колени, потом навзничь. Варичу повезло чуть больше. Он метнулся прочь, пули разнесли очаг. Варич прижался к стенке, отскочил еще раз, когда разлетевшаяся дробь проделала дырки в стене. Он почти добрался до стенки, когда пули вошли ему в спину, остановленные внутренностями. Он замер, потому что просто не мог сдвинуться с места. Он и рад бы отползти, да какое там! Даже шевельнуться не выходит...
   ― Не надо, уродец, ― сказал коп и подошел к нему совсем уж близко. Поставил ногу на спину, причиняя сильнейшую боль. Варич орал бы, да с голосом случилось что-то не то.
   Не может быть. Проиграть, когда победа уже в руках. Поставить на колени последний настоящий анархистский фригольд Конкордии. И умереть в нем. И не знать, вернешься ты когда-нибудь в этот мир или нет.
   Тем временем дуло дробовика вжалось ему в череп. Перед тем, как оттуда вырвались пламя и металл, Варич почти зажмурился. А потом его череп разлетелся на осколки.
   Сэм Хаблист откинул голову назад и расхохотался. Ничего более безумного эти стены не слышали. Ничего боле безумного не слышал сам офицер. Дробовик раскалился от постоянного использования. Сэм присел сверху на тело уродца. И стал хохотать. И хохотал до тех пор, пока приехавшие на многочисленные жалобы горожан его бывшие коллеги не открыли по нему огонь на поражение.
  
   6. Гордость
   Бабад вернулся домой. Тролль был изранен, и просто чудо, что не напоролся на кого-то из копов в городе. Его броня нуждалась в ремонте, раны заживут нескоро. О Грёза, да он едва передвигал ноги. Сил хватило на то, чтобы открыть дверь и повалиться на пол.
   А там уже было занято. Посреди гостиной лежал Лекс. Точнее, туловище Лекса. Руки и ноги были отдельно, в разных частях коридора. Весь пол покрывала кровь мечтателя. Сам мечтатель был безнадежно мертв.
   Бабад знал, кто это сделал. Теперь понятно, почему Мишка держался подальше от неблагого. Не хотел сообщать такую радостную новость. Как же была сильна ненависть химеры, раз та потратила часть себя, чтобы расправиться со смертным... Бабад покачал головой. В темных глазах запечатлелись печаль и грусть. В следующую минуту он вырубился.
   Мерси вломился на станцию скорой, зажимая рану на теле фавенка. Из живота парня била настоящая кровь, захлестала фонтаном, и только скорость помогла Мерси домчать его оперативно.
   ― Тут ребенок ранен! ― заорал шапка, когда вломился в приемный покой. Покрытая кровью одежда была списана именно на это.
   Увы, в тот день в городе творилось форменное безумие. Больница, где в обычные дни принимали пару впавших в ипохондрию старушек, сегодня была переполнена. Феи, те, кто уцелел и те, кто стал людьми, живые и мертвые, просто люди, попавшиеся под руку психу-копу, развязавшему стрельбу в центре, несколько полицейских, разгонявших ежегодную драку футбольных хулиганов, и теперь находящихся в реанимации... Конечно, медперсонал был готов. И все равно, сбивался с ног, падал, нервничал, делал свою работу не так четко. Ножевые, переломы, обильная кровопотеря, уже было несколько смертей. Воистину, сегодняшний день войдёт в легенды.
   ― Потерпи, парень, ― говорил Мерси. ― Ты только потерпи, ладно? Ты же молодец, ты настоящий Забияка, ну? ― Мерси перевязал живот фавенка красно-бело-голубым шарфом, но роза уже пропиталась кровью. Парень смотрел на Мерси большими, округлившимися глазами, и в них было не так много боли.
   Мерси опустил фавна на каталку. Медсестры оттеснили его, торопливо поясняя по давлению, требуя что-то там вколоть, а потом каталка скрылась за поворотом белого коридора. Мерси остался в вестибюле, ему все чудилось, что парень по-прежнему у него на руках, все еще смотрит своими ясными серыми глазами и истекает кровью.
   ― Вот он, ублюдок, ― раздалось сзади. Мерси не успел обернуться, как ему на затылок обрушилась дубинка. Это был один из копов, дежуривших возле его дома. Мерси врезался раненым плечом в живот копа, взвыл от боли, потому что живот прикрывала броня. Тем не менее, коп не смог устоять и плюхнулся на спину. Мерси прижал его и стал бить здоровой рукой. Он бил по лицу копа до тех пор, пока не онемел кулак. Пока лицо не хлюпнуло после очередного удара. Пока Мерси выпрямился, а на земле остался булькать разбитой мордой полицейский.
   На него смотрели, как на психа. Двое копов возле стойки регистрации замерли, не зная, что им делать. Мерси сделал нетвердый шаг. Потом еще. И еще. Он прошел мимо, с костяшек на кафельный пол падали капли крови, Мерси пошатывался от свежего сотрясения. Его рот был открыт. Он не помнил, как добрался до своего дома. Но помнил, что сперва заглянул во фригольд. Тела в пластиковых мешках как раз погрузили в труповозку. Мерси издалека почувствовал, что особая атмосфера, связанная с разлитым в воздухе гламуром, улетучилась. И очаг погас. Он это знал. Единственное, что утешило ― как раз один из мешков для трупов был застегнут поверх лица Варича. Как он сел на диван на первом этаже в своем доме, не озаботившись прикрыть дверь. И как просидел на нем до того самого момента, когда в открытую дверь заглянул полицейский с фонариком.
   Ведь это был воистину безумный день. Коп не собирался рисковать. Собственно, ему до пенсии было всего-ничего. Проклятый коммуняка, анархист, или кто он там, избил Пита прямо в больнице. Еще он покалечил, а то и убил черт знает сколько людей во время драки.
   Этот офицер, Тод Смит, был тем самым копом, который упек отца Мерси за решетку после драки с ним. Дьявол, который собирался покончить с семейством Перов раз и навсегда.
   ― Только шевелись, ублюдок! ― закричал Тод, вломившись в открытую дверь. Медленно подошел он к дивану. Словом, когда все бегали за чертовыми футбольными фанатами, или ловили взбесившегося Сэма Хаблиста, Тод Смит заперся в уборной и просидел там, пока участок не стих. Но теперь, о, теперь пришел час проявить себя. Тод приблизился к сидящему неподвижно Мерси.
   ― Я сказал: руки за голову, тварь! ― проревел будущий пенсионер.
   Но парень не двигался. Тод подошел к нему и ткнул в лицо дулом. Несколько секунд Тод Смит глазел на самого Мерси, коммуниста, анархиста и черт знает кого еще. Потом он широко улыбнулся.
   ― Да ты никак подох, ― сказал он. Протянул пальцы к шее парня, и она уже успела остыть.
   Тод Смит улыбнулся. Крест на проклятых леваках был поставлен. Пушка заняла свое место в кобуре, и офицер Смит подтащил рацию к губам, чтобы сообщить диспетчеру.
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"