А ведь как оно бывает, когда предстоит впереди что-то неизведанное и пугающее, и такое, которое неизвестно чем еще закончиться может. А поговорить об этом отчего-то не хочется - может, оттого, чтоб не накликать чего? А может - оттого, что и непонятно в какие именно слова или вопросы все то, что внутри вертится - облечь уместнее всего будет? И очевидно именно по этой самой причине - внутри-то оно вертится, а вот до языка не доходит. И сорваться с него не может, чтобы прозвучать так чтоб слышно стало, потому что предварительно в мысль полноценную не сложилось. Но не по той причине - не сложилось - что не успело. А оттого, что непонятно что же складывать? Поскольку вертится внутри на уровне даже что не как, к примеру, таблетка от поноса вертится, а как туман под утро над болотом - висит. Висит-то, висит, а вот что это висит и зачем? - неясно. Туман, одним словом. Про то, что это испарения от воды, осадков и газов болотных - понятно, а вот отчего страшно до жути и вообще как-то нехорошо и тревожно на душе - не очень. Потому что то, что внутри вертится - пока что не только в мысли четкие не сложилось, но даже что и в зрительные и более менее понятные образы.
А складываются такие образы у каждого человека тоже по-разному. Приблизительно как с кулинарными предпочтениями этих молодых сотрудников экспедиции Павла Митридатовича. Один любит то, а другой это. Один сразу после того, как поест - зубы чистит, а второй наоборот перед едой их чистит, чтобы пища пищей пахла, а не всем тем, что за день надышал, а после обратно вдохнул, а что-то еще с позавчерашнего дня между зубов застряло. Один половые органы моет редко, хотя и е_ется часто. А второй наоборот половые органы моет часто, хотя е_ется и редко. А кто-то вообще не е_ется, потому что уже нае_ался. А кто-то может, и хотел бы е_аться, но не дают, потому что рано, потому что маленький. Вот и образы от этого у каждого свои появляются, и к каждому по разному приходят. Чтобы может быть потом в мысль облечься да нароком или ненароком совсем уже после с языка сорваться. А может быть у кого-то и ни во что не облечься - зато никто на всём свете не умеет сноровистей этого человека бегать дольше и быстрее всех в голом виде через парк средь бела дня, руками как, крыльями птица, размахивая и через разбитые стекла на асфальте специально набросанные с удивительной ловкостью перепрыгивая.
А у сотрудников Павла Митридатовича на этот счёт дела обстоят приблизительно так же, но только еще интереснее. Оттого, что учреждение, в котором они все трудятся само по себе малоопределяемое. И характер того, что ищут они, а после находят, а вот уже после классифицируют и обрабатывают - тоже не очень понятное. Слов-то, конечно, разных при желании подобрать для этого можно много - и все приблизительно подходить будут и будут верные и вполне себе правильные, но ни одно из них ни точным абсолютно не окажется, ни так чтоб всё и сразу.
Хотя и пробовали некоторые дать какие-то свои определения. Но лишь потом им становилось ясно, что ошиблись - и насколько. Потому что очень быстро оказывались такие определения - даже что и самые точные и сверхоригинальные - в огромном месиве из всех вообще определений, которые когда-то появлялись на земле у человека. И это было правильно, но вот для самого человека этот эффект оказывался неожиданно совсем обратным. Он думал, что его и только лишь его, и это очень-очень хорошо, а оказалось, что всеобщее и вовсе не его, да никогда его и не бывало - и это очень-очень хорошо. А то, что неожиданно и вдруг решил по какой-то вполне понятной, разумеется, причине - что его, так это он зря, напрасно, помутнение сознанья, наивность детская вдруг неожиданно обернувшаяся сразу старческим маразмом, а от этого уныние, трагедии, самолёт какой-нибудь с неба упал, в лес пошел, а там пчела в глаз укусила, на дорогу из леса вышел - в говно наступил, пока г_вно об асфальт вытирал - автобус уехал, следующего дождался - г_вном на весь автобус воняет, а когда уже почти до подъезда дошел - в подворотне пи_ды дали, да еще и неизвестно кто.
Но те, кто пробовал вот так, теперь вот так не пробуют. Поскольку слишком памятны всем остальным сотрудникам последствия и результаты предыдущих всех таких экспериментов. И что случилось с каждым, и вот отчего немного грустно остальным, кто иногда про это вспоминает, и отчего не кажется забавным пытаться дать всему какое-то одно определенье, а лучше сразу несколько - г_вно, х_йня, пи_да, зеленоглазое такси, е_ическая сила, сиреневый туман, неактуальная политика, непроизводные от производных от бесконечных, весь пол усыпан стружками после того как поработал целый слесарный цех, поля, переходящие в леса, потом опять в поля. Как будто речь идёт о бесконечном рулоне туалетной бумаги - такому нужному и такому полезному изобретению, которое при этом никак не повернется язык разобрать по отдельности на составляющие - потому что хотя каждый рулон такой - и особенный, и неповторимый, и может быть даже что и по длине разный, хотя и написана на нём и одна и та же цифра - например 56 - но при этом является всего лишь одним из многочисленных таких же рулонов (а если более широко - то и вообще всех многочисленных средств, выполняющих сходную функцию), а все вместе они и составляют некое единое целое - и с какого бы конца этого единого целого ты бы не оторвал себе кусочек, а все равно в результате - бац, и никакого г_вна на трусах! Но в этом собственно и всё.
И уж тем более не поступают так сотрудники Павла Митридатовича, которых он в эту свою экспедицию - такую важную для него - так долго и с многочисленными обдумываниями отбирал и в результате отобрал. Совсем и не пытаются они то, что невнятное в них бродит и в слова пока не облекается, каким-то чужеродным словом обозначить, которое лишь слово из всего обыкновенное из самого обыкновенного словаря по русскому (или любому другому) языку. А дожидаются, пока возникнут образы, потом возникнут мысли, после эти мысли объеденятся в более менее складные предложения, и вот только после этого можно этими предложениями пи_дить с каким-то другими людьми начинать о том, что там и где наболело, показалось, примерещилось и очень важным кажется. Вот каков же молодец Павел Митридатович! Сразу ясно отчего именно ему доверили такую ответственную и непростую экспедицию в пустыню Кара-кум, от которой народ и партия серьезных результатов ждут, хотя и понимают все - насколько это и опасно, и непредсказуемо, и помнят, чем закончилось там всё для самой первой иностранной экспедиции, участники которой - те, кто выжил, - в сумасшедшем доме обитают близ Лондона и ни о чем не говорят, да и вообще не говорят. Всё больше ухают как совы, прыгают как козочки, и стены говном мажут как художники.
А вот сотрудники Павла Митридатовича, вместо того, чтобы много и бесполезно разговаривать о том, что там кто думает о том, что их ожидает в этой экспедиции? И как кому кажется - что же там они найдут? И как кому кажется - сумеют ли они разгадать самую главную тайну того места, в которое направляются? И как кому кажется - в чем самая главная особенность и непонятность этого места? И как кому кажется - что же там произошло с участниками самой первой экспедиции, которые в живых остались только оттого, что их заметить сумели с пролетавшего над пустыней в тот момент аэроплана? И как кому кажется - случится ли нечто подобное с ними, или за прошедшие со времени той первой экспедиции и до нынешнего 1957-го года и место это изменилось, и вот та непонятная сила, которая в нём существует во что-то новое трансформировалась, и сделалась из враждебной наоборот доброжелательной и ничего плохого от нее им ждать не стоит? И возможно ли такое - что произойдет с ними то же самое, что и с Антипом Елизаровичем Рубинштейном, который в осла в полосатой попоне превратился? И если случится - то превратятся ли они тоже в ослов в попонах цвета своей одежды или у каждого будет своё животное, в которое он превратиться? И ежели так - то кем станет Лёвушка Ясноглазов? А кем Максимка? А кем станет Лизанька Тихая? А кем обернется сам Павел Митридатович? И уж тем более - какое животное вернется назад вместо товарища Странного?
Так вот вместо того, чтоб вести такие вот бесполезные разговоры и строить догадки, сотрудники Павла Митридатовича все как один сразу почти как стемнело - спать улеглись и быстро заснули. И для того это сделали, чтобы все то, что внутри их неясно блуждает и в мысли четкие пока не преобразилось, - сделалось ясными или хотя бы примерно понятными образами, на которые можно самому посмотреть перед тем, как кому-то рассказывать. И все же надо, конечно, понять - что сотрудники - люди совсем ведь еще молодые. И по этой причине спать они ложились все же с некоторым небольшим предвкушением тех самых образов, которые им должны явится.
Сам Павел Митридатович - недаром все же руководитель экспедиции - никакого такого предвкушения не испытывал, и спать лег совершенно обычно, как если бы был не в плацкарте, а у себя дома. Немного посмотрел в окно на темнеющие деревья, и иногда попадающиеся деревянные домики. Послушал стук вагонных колёс. Подумал, что он Дед Мороз.
А о чем думал на своей боковой полке товарищ Странный объяснить не смог бы сам товарищ Странный. Потому что к этому времени он уже спал.