К памятникам у меня отношение сложное. Ну, то есть мне нравится, что они есть, и что их много, и что к ним можно подходить, рассматривать и узнавать - кто это, и почему памятник этому человеку. Но сам при этом я к памятникам далеко не всегда подхожу. Возле некоторых могу годами мимо проходить и так и не узнать, кому это памятник? Или чему? И с мемориальными досками также. Во-первых, всех все равно не запомнишь. А во-вторых, не сторонник я вот этого обязательного - подойди, прочитай да еще и восхитись вдобавок тем, что этому человеку мемориальная доска есть, а вот тебе нет и вряд ли вообще когда-нибудь будет. Потому что этому человеку есть за что (там на доске обычно и написано - за что), а тебе - не за что, даже если и самое лучшее, что ты сделал в своей жизни вспомнить. А уж если самое худшее вспомнить - то там не то, что о мемориальной доске думать надо, а лучше и вообще ни о чём не думать - и уж точно не задавать вслух вопроса - почему этим мемориальная доска есть, а мне нет? Нет и не надо! Дольше жив будешь и дальше.
А с памятниками другая история. Если честно, то с детства мне в них больше всего нравилось то, что за ними можно было прятаться. Я в детстве вообще в прятки играть любил, в том числе и на открытых пространствах. Многие ребята в кустах прятаться любили. А я за памятниками. Я и сейчас за ними прятаться люблю. От полиции и от любопытных взоров. Одно время даже экскурсии по Москве водил - по кладбищам разным московским и просто по городским районам, где памятников много. Это в то время было, когда я людей особенно много убивал, а все неизвестного серийного убийцу искали. Вроде даже и нашли в результате кого-то, и даже признался. А сам я всё это время у всех на виду был и не скрывался совершенно - напротив памятники городские туристам приезжим показывал, ну или соотечественникам своим - москвичам, которые к культуре тянутся и иногда в свободное время парк старинный какой-нибудь посмотреть выезжают с усадьбой там, или цветы хотят возложить к памятнику какого-нибудь полюбившегося им поэта серебряного века, или наоборот из советской эпохи. Или на могилу сходить посмотреть актёра какого-нибудь, фильм с участием которого недавно по телевизору показали или передачу какую-нибудь о судьбе его горемычной, которая у многих талантливых русских людей часто складывается от характера их непоседливого, водки беленькой и холодненькой и происков иноземных - по преимуществу сионистских.
Вот возле таких памятников я их обычно и поджидал. Мне вообще культурные люди больше нравятся. Один памятник покажешь, потом второй, потом о литературе поговоришь, а там и сами не заметили, как где-нибудь в глубине кладбища оказались. Или на аллее безлюдной с кустами сирени, творчество Бунина там напоминающей или Куприна. А там и ограда кованая какая-нибудь замаячит в глубине с литьем особенным из девятнадцатого века, и общая ситуация романтичная, и барышня культурная, и камни бесхозные да и тяжелые на земле тут и там раскиданы повсюду - поднимай да бей изо всей силы по темечку, а когда охнет да упадёт - то и поцеловать можно. Не сильно, украдкой так. А потом, когда убедился, что мертва - тут и уходить надо, пока не увидели. И возбуждения от содеянного главное не показывать. Вроде как с обычной прогулки возвращаешься.
И много их - барышень культурных - перевидал я в то время, и камнями по темечку поубивал на укромных городских аллеях. И платья на них разного цвета были - и белое, и синее, и зеленое, и до земли самой почти сарафаны со стразами, и мини-юбки, нитями и бусинами перламутровыми украшенные. И каждый раз напоследок поцелуи с губ мертвеющих срывал украдкой, и слаще этих поцелуев ничего за всю жизнь и не знал я. Слаще они и хурмы шоколадной, и мороженого итальянского, и гонконгских вафель, разноцветной кондитерской обсыпкой украшенных. И памятники при этом почти все в городе перевидал, и могилы актеров известных, и усадьбы московские дореволюционные со статуями гипсовыми в парках и потемневшими каменными лестницами.
И вот одна такая статуя гипсовая и стала в результате причиной того, что я барышень живых убивать перестал, а начал изваяние дореволюционное красавицы одной вожделеть. Несмотря на то что сломанная статуя эта наполовину была, и руки одной у нее по локоть не было, и на спине му_ак какой-то синим маркером слово неприличное написал о том, что он про эту барышню в гипсе дореволюционным художником запечатленную думает.
А ведь и сам я от себя не ожидал, что натура моя к такому интересу обратиться может. Я же и в парке том приусадебном оказался по всегдашним своим делам - культурного кого выследить да и убить камнем каким-нибудь, но только после того, как все достоинства здешней архитектуры обсудим, да Баратынского вспомним, да и посетуем оба на то, что рисовать не умеем, потому как сплошной Поленов вокруг, а ведь не нужно никому, и уйдёт всё однажды прочь, и бурьяном сады зарастут, и останутся справа и слева такой красоты лишь помойки да супермаркеты.
Печально так смотрела эта статуя гипсовая, и я в тот день печальный был, и фильм вспомнил, где статую такую вот из сада с помощью черной магии оживляли да и оживили под конец, только счастья от этого никому не случилось. Ни влюбленному в статую, ни самой статуе, девицей живой оборотившейся, ни вообще никому. А потом все на тарантасе куда-то укатили, и лишь яблони в саду молчаливые оставались, а когда осыплются они, то варенье из яблок тех сварят. И ничего кроме варенья яблочного с лепестками розовыми для аромата от истории той мистической, чернокнижной и романтичной и не останется.
И вот подумал я тогда, что если бы и владел я черной магией по настоящему, так чтобы статуи такие оживлять и с ними потом романтические отношения строить, то может быть только эту одну бы и оживил. И женились бы мы с ней, и стал бы я ей памятники городские и чугунное литье на оградах старинных для красоты показывать, а не чтобы убить потом. А может, что и не стал бы даже что и оживлять, а то вдруг во мне снова желание убивать проснётся? И может что и просто лучше наведываться сюда иногда - в парке напротив на лавочке посидеть да может иногда душу излить. Объяснить, почему я до этого убивал много и постоянно, и почему в качестве жертв исключительно культурных барышень выбирал, стариною различной интересующихся.
И на самом деле - стал с той поры регулярно в парк этот приусадебный захаживать, и когда никого больше не было, представился изваянию этому, как в том веке, когда живая она была, принято было. И рассказывать про себя самое разное начал, и о причинах поступков своих, и о самих этих поступках. И нравилось мне то, что не осуждала она меня ни разу, и всё, что я не говорил - спокойно выслушивала, и как-будто понимала даже, как будто там, внутри изваяния этого гипсового живая душа ее до сих пор обитала и всё, что я рассказывал ей - воспринимала.
И ночи мои бессонные вдруг неожиданно спокойными стали. И спал я крепко, а еще изучением той эпохи увлекся. Чтобы было о чем поговорить, чтобы и она тоже понимала. А то ведь за три с половиной века много же переменилось в Москве. И метрополитен появился, и самолёты над городом летают, и интернет есть, и рок-концерты на открытых площадках по праздничным дням бесплатно посетить можно. И сам в результате не заметил, как начал думать постоянно одну и ту же своеобразную весьма мысль с этим изваянием связанную.
А что, если похоронить мне себя неподалёку от этого изваяния? Прямо здесь в этом парке приусадебном? И может тогда душа моя, и та ее душа, которая до сих пор в изваяние этом обитает и к этому времени про меня всё-всё знала, потому что я сам ей рассказал, как бы вместе окажутся и в небесном пространстве в вальсе вдвоём навсегда закружатся?
И в общем-то так и поступил. Пришел как-то ночью, когда все закрыто было, и никого не было. Выкопал могилку рядом со статуей этой, лёг в неё вместе с лопатой и землей себя забросал целиком так, чтобы с дорожек парка вообще не видно было, что кто-то здесь копал недавно. И уже когда весь сверху землей засыпанный оказался, то вонзил себе нож прямо в сердце, чтобы побыстрее умереть и вместе с нею оказаться.
И вот, как только умер - так сразу мы вместе и оказались.
И кружимся мы с тех пор в вальсе небесном вдвоём, и кружиться нам целую вечность.