Феофилакт прикатил практически сразу - где-то спустя полтора часа. Выскочил из тарантаса весь оживленный и взвинченный, потому что было очень ему интересно узнать - что же там такого разглядел Богуслав Олимпиадыч на его итальянских гравюрах и от чего на коротенькой записки, которая вместе с сопровождающим человеком к нему отослана была стояла краткая, но очень тайная и загадочная фраза:
- Феофилакт, приезжай ко мне в поместье как можно быстрее - у нас интересный гость по нашему делу.
И вот пока ехал Феофилакт Семирадов до соседнего поместья, то и размышлял всю дорогу - что же это за гость такой? Уж не тот ли паук, который на гравюрах нарисован, с этих гравюр сполз и совсем и не пауком оказался, а к примеру человеком? Итальянцем, к примеру. Сведущим одновременно в черной магии, строительном деле, писательском ремесле и очень сильно желающим и стремящимся помочь им переустроить соседское поместье помещика Ш... в итальянском красивом стиле, потому что сами они с Богуславом Олимпиадычем, несмотря на то, что сделать это очень сильно хотят, но не могут, потому что не умеют и не знают как. А этот вот гость - хотя он в прошлом и всего лишь нарисованный паук - откуда-то знает и умеет, и с превеликим удовольствием и усердием им в этом помогать собирается, потому что у них на итальянских гравюрах, которые в случайной книжной лавке куплены, так принято. И вздохнул тогда от мысли этой Феофилакт Олимпиадыч, в этот момент по дороге в тарантасе ехавший, да возьми и скажи вслух:
- А вот ведь насколько же мы похожи-то оказывается - мы, русские дворяне из Калужской губернии, и эти нарисованные на гравюрах итальянские пауки. Мы ведь точно так же, как и они, тоже стремимся с открытым сердцем и с помощью всех своих знаний и умений помочь совершенно незнакомым людям, даже если они и сами толком не знают еще, чего именно они хотят, и желают, и к чему именно стремятся. Но не оттого, что глупые они - эти незнакомые люди, или несамостоятельные какие-то, или слишком простецы приземленные - а наоборот оттого, что слишком уж всеохватно наиглавнейшее будоражащее их желание - потому как хотят они чтобы всё у них было хорошо. Это если даже не брать тех, которые хотят, чтобы всё вообще у всех и всегда было хорошо. А даже что и частных таких лиц - которые на всеохватное не замахиваются, а наоборот всю эту всеохватность исключительно на себе замыкают. Но и то ведь - совершенно неясно в таком случае - и для них в первую очередь - что же означает для них самих это вот самое "всё хорошо". Потому как, когда начинают пытаться думать об этом, то у них сразу же голова заболевает, а мыслей при этом никаких не рождается. А когда начинают всё делать совсем не думая, то даже и еще хуже получается - потому что начинает цепляться одно за другое, а другое за третье, а в результате откуда-то вдруг вылезает каким-то боком нечто совсем неизвестное, но при этом не хорошее, как ожидалось, а совершенно наоборот - плохое. И тут же всё превращает вместе с собой тоже в плохое, и только одни расстройства от этого, и только всё сразу не тем начинает казаться, и хочется из какого-нибудь французского пистолета застрелиться, а может быть и лучше даже и не самому, а чтобы кто-нибудь другой взял бы да и застрелил.
И проехал он еще минут пятнадцать после этой своей фразы молча, но спустя пятнадцать минут снова оживился и сделался весел. А всё отчего? Оттого ли, что посланный за ним сопровождающий крепостной мужик ответ ему дал на эту его вслух произнесенную сентенцию? Или оттого, что после произнесения этой сентенции вдруг пришла Феофилакту Семирадову какая-то потрясающая дельная мысль о том, как им взять да и устроить всё в Калужской губернии в итальянском стиле, чтобы красиво и с каналами, на которых гондолы плавают, а гондольеры песни про любовь поют долго и протяжно, и усы у них специальные, которые только гондольеры носят, и одеты они при этом в очень красивые штаны и шапочку? Поют они себе, и всем в округе слышно, а в самой гондоле сидят те, кто покататься в нее сел, и на каждом по венецианской маске надето. Это и для того, чтобы еще красивее было в Калужской губернии, а кроме того, чтобы и сама Калужская губерния слыла по всей России и земле самой таинственной и загадочной. Потому как нигде более в Российской Империи не увидишь такого, как увидишь в Калужской губернии, после того, как обустроят они все поместья в итальянском стиле - с гондолами, гондольерами и пассажирами в венецианских масках. А там, глядишь, и итальянских композиторов превеликое множество приедет в Калужскую губернию из Италии и здесь навсегда жить и творить и останутся. Потому что для чего им в Италию после этого возвращаться, если у нас здесь все станет так же, как и у них, но только гораздо-гораздо лучше. Потому как климат у нас совершенно другой, и зимой морозной станут каналы эти в лёд замерзать, и можно устраивать будет на них катания на санях, да или просто скользить на собственных валеночках, кожаными заплатками на пятках подбитыми, чтобы дольше служили и не рвались, потому что хорошие валенки свалять задачка непростая и занятие трудоемкое. Практические такое же, как и настоящую венецианскую маску изготовить, но только гораздо более серьезное. Потому что если поскользит по замерзшему каналу человек, надевший на лицо дорогую венецианскую маску, но на ноги при этом обувший плохо и второпях сваленные валеночки, то очень быстро упадёт он лицом, на котором маска венецианская об лёд, да и не останется от нее ничего, кроме осколочков, частично в лицо ему впившихся, и хорошо еще если не в глаз.
А тут впереди на дороге возле поместья и Богуслав Олимпиадыч показался вместе со своим гостем. И при виде их окончательно оживился Феофилакт Семирадов так, что даже с таратайки своей спрыгнул и навстречу им побежал, фуражку свою офицерскую на голове придерживая, чтоб не слетела, и не пришлось за ней возвращаться. А они вдвоем тоже навстречу ему побежали, но только гость тот, про которого Богуслав ему в записке написал, совсем медленно. И вот когда добежали, то обнялись широко и по дружески с Богуславом Олимпиадычем, потому что уже очень давно не виделись. И вот после этого присмотрелся Феофилакт к его гостю внимательно и понял, что он его совершенно прекрасно знает. Что никто это иной, как тот самый итальянский торговец в книжной лавке, в которой Феофилакт те гравюры купил. Но не успел поприветствовать, поскольку гость заговорил первым:
- Я вижу вы меня узнали, уважаемый Феофилакт Семирадов. Позвольте же мне наконец представиться - Я - Карло Паппини, итальянский магистр черной магии. Позвольте поблагодарить вас за то, что доставили купленные у меня гравюры в Калужскую губернию в целости и сохранности. Не удивляйтесь, пожалуйста, что я оказался в поместье вашего друга - русского колдуна Богуслава Олимпиадыча - раньше вас, это не потому что у меня лошади быстрее. Это оттого, что прибыл я сюда с помощью хрустального магического шара практически мгновенно. Для того, чтобы помочь вам перестроить поместье помещика Ш... в итальянском стиле, как на гравюрах. А вместе с ним и ваше, и Богуслава Олимпиадыча тоже, если конечно вы согласитесь.
И тогда сперва удивился очень Феофилакт Семирадов, но потом перестал удивляться и произнес следующее:
- Конечно же я согласен, уважаемый итальянский магистр черной магии Карло Паппини. И даже и не спрашиваю, откуда вы деньги на все это брать собираетесь, поскольку если вы и впрямь сумели переместиться сюда из итальянской книжной лавчонки, где мы с вами познакомились, в мгновение ока в нашу Калужскую губернию, то уж деньги и подавно для вас достать не проблема, и очень я теперь вдвойне рад нашему знакомству и повторной встрече. Хотя и очень интересно мне спросить - как именно вы их планируете достать?
Богуслав Олимпиадыч после этой фразы тоже согласно закивал головой, потому что ему тоже было интересно - где именно и каким образом собирается доставать итальянский чернокнижник Карло Паппини такую большую сумму денег в настолько короткое время. Но на это Карло Паппини ответил так:
- Проводите меня, пожалуйста, для начала, Богуслав Олимпиадыч, в ваш яблоневый сад. А вот уже после я вам отвечу.
- С удовольствием, - ответствовал Богуслав Олимпиадыч.
И они пошли в сторону сада, и когда показались вдалеке те самые яблоньки. То как-будто изнутри озарился светом каким-то необычным магистр Карло Паппини. И очень быстро побежал к этим яблонькам и начал их обнимать крепко-крепко. Так крепко, как если бы возлюбленную свою итальянскую обнимал, которая за несколько лет до того умерла, после того как зарезали ее на улице ночью на итальянской улице отравленным кинжалом его враги - подручные других итальянских чернокнижников. И наверное от этих нахлынувших чувств слезы из глаз его полились в огромном изобилии - и на листья этих яблонек, и на землю, где они росли, и на сами яблочки. И от этой картины даже как-то не по себе сделалось и Богуславу Олимпиадычу, и Феофилакту Семирадову. Потому что поняли они своей русской душой, что горе у человека, хотя он и тщательно его скрывает. И еще раз тогда подумал Феофилакт про то, о чем в таратайке своей на дороге по пути думал - про то, как много общего между ними - уроженцами Калужской губернии - и этим вот простым итальянским чернокнижником Карло Паппини. Но так подумал один только Феофилакт Семирадов. Потому что Богуслав Олимпиадыч этому времени уже не был так уверен в полной и абсолютной искренности намерений итальянского магистра Карло Паппини. И ему казалось, что у того есть собственный корыстный интерес в вопросе перестройки поместья помещика Ш... Помимо заявленной им платы в виде трех ведер их знаменитых калужских яблочек.
- Не советую тебе так уж сильно умиляться, Феофилакт, - произнес Богуслав Олимпиадыч каким-то необычным тоном, какого Феофилакт от него ни разу не слышал, - У этого магистра Карло Паппини в этом деле свои коварные планы, в которых мы с тобой. Да и помещик Ш... всего лишь разменные монеты. По зрелому размышлению - за те полтора часа, пока ты сюда добирался, я пришел к выводу, что главная его цель заключается в том, чтобы установить своё магическое влияние над нашими тремя поместьями с помощью переноса главного нашего богатства - знаменитых калужских яблочек на итальянскую почву. И тогда, когда они там вырастут, он сам, и его потомки смогут срывать с высаженных там у себя наших яблонек всего лишь одно - заметь, одно - лишь яблочко, надкусывать его и таким образом полностью управлять всеми живущими в Калужской области как механическими автоматонами, которые я в Петербургском салоне одном видел. И у меня есть одна идея - как именно взять и этого не допустить, но я думаю, что для начала нам стоит посоветоваться с помещиком Ш...
- А почему ты так решил, Богуслав Олимпиадыч, - спросил Феофилакт. - Или что-то послужило для тебя поводом усомниться в искренности намерений итальянского магистра черной магии Карло Паппини, который появился в нашей Калужской губернии в мгновение ока с помощью магического хрустального шара?
- Я усомнился в искренности его намерений, - твердо сказал Богуслав Олимпиадыч, после того, как он выдвинул свое главное условие - мы все трое обязаны будем взять себе тайные имена, которые он нам даст, войти в его собственный черный круг, и пообещать никогда не пытаться сделаться в этом его черном круге главнее его самого. Но почему мы - русские дворяне из Калужской губернии обязаны это делать? Я имею в виду, что в черный магический круг мы возможно и войдём, и тайные имена примем, но почему главным там должен при этом быть магистр Карло Паппини? И так ли он нам вообще нужен? Не проще ли нам разрубить его на куски да и закопать в трех наших поместьях под яблоньками? И создать таким образом свой собственный черный круг, в который будет вписан треугольник? Но только после того, как он проведет все нужные магические действия и переустроит наши поместья в итальянском стиле. С гондолами, с гондольерами, и с прекрасными торговками цветами с розами в волосах.
Феофилакт Семирадов в ответ ничего не сказал, а лишь внимательно посмотрел на крепко обнимающего двумя руками яблоневый ствол итальянского магистра черной магии Карло Паппини.