И когда он вернулся к себе в комнату и закрыл дверь, то, даже не глядя на гравюры, сразу обратился к Карло Паппини, предполагая, что тот в это время смотрит на него сквозь свой хрустальный магический шар, находящийся по ту сторону неизведанного мира в скрытой от посторонних глаз комнате итальянской книжной лавчонки:
- Уважаемый магистр Карло Паппини, итальянский чернокнижник. Это обращаюсь к вам я, Богуслав Олимпиадыч - ваш вчерашний собеседник из Калужской губернии. Удивительное дело, магистр Паппини, но всё и впрямь произошло за эту ночь и утро именно так, как вы мне и предсказали. Включая момент самоудовлетворения и холодный квасок с хреном. Посему я немедля по окончании завтрака направился в свою комнату, чтобы продолжить нашу беседу. Хотя, как я теперь понимаю, уместнее было бы назвать это началом обучения вашему чернокнижному искусству. И если надо, то я могу и колено преклонить и предварительно свою фамильную шпагу принести, чтобы вы посвятили меня в свои ученики, несильным ударом шпаги по плечу. Если это у вас так, разумеется, полагается. Или бы на лбу мне какой-нибудь знак нарисовали свежей кровью, смешанной с золой и измельченной змеиной шкуркой и лавандовыми цветками для запаху. Если у вас так, разумеется, полагается. Или бы предложили мне распить по стаканчику красного винца из вашего особого чернокнижного виноградника и произнести несколько фраз на латыни. Если у вас так, разумеется, полагается. Или может быть мне, как давеча ночью, снова раздеться голым и изобразить телодвижениями несколько морских фигур. Если у вас так, разумеется, полагается. Или может быть мне самостоятельно составить на бумаге с гербовой печатью текст нашего с вами договора о том, что я становлюсь вашим учеником и готов к тому, что со мной может в ходе этого обучения произойти что угодно - включая даже то, что я могу оборотиться вдруг каким-нибудь животным, которое необходимо для принесения в жертву. Если у вас так, разумеется, полагается. Или может быть мне следует предварительно несколько дней ничего не есть и не пить, и даже не ходить справлять большую и малую нужду, а вместо этого лежать ничком, уткнувшись лицом в пол. Если у вас так, разумеется, полагается. В любом случае, магистр Карло Паппини, я здесь пред вами стою с открытой душой, готовой для обучения, для принятия посвящения, для восприятия итальянской чернокнижной мудрости, для окончательной и бесповоротной с неизведанным миром близости. Доброе утро.
Однако, к большому удивлению и неожиданности для Богуслава Олимпиадыча, ответа не последовало. Никакого. Ответом была тишина, и более того - предпринятая спустя минуту нервная попытка Богуслава посоваться в неизведанный мир, как он обычно делал, тоже закончилась ничем. Неизведанный мир как будто не впускал его в себя. Если не сказать большего - он как будто вообще исчез. Имеется в виду, разумеется. Неизведанный мир, а не Богуслав Олимпиадыч. Богуслав-то Олимпиадыч как раз никуда не исчез, а растерянно стоял посреди своей комнаты, и ощущал он в эти минуту какую-то настолько полную и всепоглощающую пустоту, какой не испытывал никогда доселе. Потому что настолько искренним было это его обращение к итальянскому чернокнижнику с предложением себя в качестве ученика его премудрости, что никогда - наверное - доселе не был так искренен Богуслав Олимпиадыч ни с кем, и даже с самим собой. Разве что так же искренне он однажды в детстве врал, когда в семь лет случайно застрелил из отцовского пистолета (который тайком украл из кабинета) дворовую их курицу-несушку, а потом сказал, что это не он, а кто-то другой из кустов по ней стрелял. И даже потом, когда из неё уже суп сварили, а отец в тарелке в куске этой курицы пулю от своего пистолета нашёл и укоризненно на него посмотрел, всё равно продолжал так же самозабвенно и искренне, как недавно к маэстро Паппини обращался, утверждать, что не знает - откуда взялась эта пуля. И самое главное - сам в это искренне на тот момент верил. Возможно потому, что не укладывалась у него в голове вот эта вот вся история, и сам он казался себе не собой, а каким-то иным - не тем, который из кабинета пистолет дуэльный брал, а потом по курице стрелял, а потом еще и успел обратно прибежать и пистолет этот аккуратно на месте положить. А как-будто все это происходило во сне, или в каком-то нереальном состоянии, подобным одурманиванию, или как будто угорел возле печки и сам весь не свой целый день ходишь, не зная жив ты и в мире этом, или умер и в мире том, или между двумя этими мирами прочно застрял, а где именно - непонятно. И сейчас вот точно так же - не знал Богуслав Олимпиадыч, отчего не отвечает магистр Карло Паппини. И продолжал стоять растерянно, не произнося ни слова, и не выходя из комнаты.
А ответ на самом деле был прост. И почему не отвечал магистр Карло Паппини, и почему не получалось у Богуслава Олимпиадыча посоваться в неизведанный мир, как он обычно делал - иногда что и не в совсем трезвом виде, но при этом с достаточной легкостью. И причина заключалась в том, что был в данный момент накрыт специальным бархатным отрезом магический хрустальный шар итальянского чернокнижника Карло Паппини, а сам Карло Паппини отсутствовал в своей секретной комнате, уставленной алхимическими трактатами, потому что прогуливался по собственному саду, где росли апельсиновые деревья, со вполне определенной целью. Размышлял он о том, где бы именно высадить в этом саду в самом ближайшем будущем яблоньки, которые собирался он вырастить из косточек от тех самых знаменитых калужских яблочек, которые попросил у Богуслава Олимпиадыча и двух соседей его в качестве платы за то, что поможет им переустроить имение помещика Ш... на итальянский манер, основываясь на гравюрных изображениях, которые предварительно русскому офицеру Феофилакту Семирадову сам Карло Паппини и продал.
А вот для чего нужны были эти яблоньки калужские итальянскому чернокнижнику Карло Паппини вряд ли бы кто догадался с первого, а даже и с двадцать четвертого раза. Особенно если совсем в чернокнижии несведущ, или сведущ, но по верхам, приблизительно так же, как и Богуслав Олимпиадыч, только еще меньше разбирается. Потому как было некоторое время - приблизительно четыре года назад - магистру Карло Паппини одно очень необычное и пророческое видение в его магическом хрустальном шаре. Потому как явилось ему в этом шаре одновременно сразу четыре известных астронома. Точнее трех он знал хорошо, поскольку это были Галилео Галилей, Тахо Годи и Иоганн Кеплер. А вот четвертый был ему неизвестен и выглядел как-то достаточно странно - в колпаке с бородой, в очках, я совершенно определенно, что не европеец. И тогда Карло Паппини, поняв, что не просто так они сразу всей своей астрономической компанией к нему в магическом хрустальном шаре явились, задал троим ему известным такой вопрос, касаемо четвертого:
- Скажите, Галилео Галилей, Тахо Годи и Иоганн Кеплер, а что это рядом с вами за неизвестный мне человек такой стоит - в колпаке, с бородой? Потому что, раз он с вами, то значит он тоже великий астроном. Но тогда отчего же я не узнаю его?
И тогда ответили ему Галилео Галилей, Тахо Годи и Иоганн Кеплер:
- Не узнаешь ты его, потому что он еще не родился. А с нами он, потому что он тоже великий астроном, но только из далекой снежной России. И при рождении нарекут его Константином Эдуардовичем Циолковским, но в дальнейшем на родине будут любовно называть Калужским мечтателем. Потому что именно он, когда однажды станет прогуливаться по яблоневому саду в Калужской области, заслушается пение соловушков сереньких и придумает, как людям с Земли улететь к далеким звездам. Которые мы - другие великие астрономы - только пока что и можем, как наблюдать в телескоп. Но поскольку мы здесь в Европе не хотим, чтобы вся вполне заслуженная слава за это вот смелое и бесконечно новаторское астрономическое решение досталась этому вот русскому Циолковскому, который даже и не астроном, если уж совсем честно, а мы в результате стали выглядеть как какое-то непонятное говно, которое оказалось не в состоянии самостоятельно до этого додуматься, то мы придумали все вместе, как нам всем сообща их взять да и опередить. И вот для этого тебе - магистр черной магии Карло Паппини - необходимо раздобыть тех самых калужских яблочек, которые росли на тех яблоньках, с которых соловушки напели Циолковскому - как к звездам улететь. И если ты посадишь их здесь в Италии, то с большой долей вероятности - соловушки напоют об этом кому-нибудь здесь у нас, а не у них в России. И тогда к звездам первыми полетим мы - европейцы, а эти русские окажутся в жопе. Вот такой вот наш астрономический коллективный план.
И восхитился тогда магистр черной магии Карло Паппини настолько великолепной задумкой трех выдающихся астрономов, что даже обидно ему стало за то, что он не принимал в придумывании этого плана никакого участия. И очень ему тоже захотелось что-нибудь от себя добавить в эту придумку, и тогда он спросил у них так:
- А вот скажите, Галилео Галилей, Тахо Годи и Иоганн Кеплер - не имел ли этот самый Циолковский, который рядом с вами стоит. Но ничего не слышит, потому что он еще не родился, такой привычки, как обнимать ненадолго те яблоньки, с которых ему соловушки пели? Для того, чтобы силой их деревянной живой напитаться и энергии правильные получить?
Великие астрономы переглянулись и ответили:
- Ну, вообще-то имел. Потому что он так постоянно поступал. А что?
- Как же что, - воскликнул тогда обрадованный Карло Паппини, - Как что? Это же значит, что он на стволах этих яблонек оставил много своей слюны, слез, пота и других выделений. И значит, если суметь точно определить то место, где именно он ходил соловушек слушать, то можно на этом месте специальные магические чернокнижные знаки оставить на будущие века. И тогда в будущем часть этого его пота, слез и выделений попадут на эти скрытые в земле магические знаки. И таким образом установится прямая связь между тем, что станет происходить в голове Циолковского и тем, что станет происходить в голове у какого-нибудь человека, который станет заниматься чернокнижием в этом самом месте, где я выращу точно такие же калужские яблоньки. И этот вот Циолковский как бы с самого детства будет чувствовать, что где-то в другой стране существует вроде как вторая половина его единого существа, к которой он станет стремиться для полноценности. А тот, кто здесь станет заниматься чернокнижием - обратиться к нему посредством хрустального шара и пригласит к себе, рассказав о том, что это древняя традиция. И когда он приедет, то они вместе придумают это открытия, но как граждане Италии и вообще европейцы. А если он откажется, то его можно будет с легкостью и безо всякой жалости убить, потому что открытие уже будет совершено. Поняли?
- Поняли, - кивнули они, - Это ты очень хорошо придумал, магистр черной магии Карло Паппини. Так мы бы и сами не придумали.
- Одна загвоздка, - вздохнул Карло Паппини, - Как же узнать про то самое место, где именно эти яблоньки-то, на которых он соловушек слушать будет, в Калужской губернии растут?
Величайшие астрономы мира засмеялись:
- Ну, вот это-то как раз несложно. Мы же все-таки астрономы как-никак.
После этого они вынули каждый по подзорной трубе и посмотрели внутри хрустального магического шара в сторону России, а еще точнее в сторону Калужской губернии:
- Эти места сейчас находятся в поместьях калужских помещиков Изидора Афиногеныча Ш..., Богуслава Олимпиадыча - его соседа, и его соседа - русского офицера Феофилакта Семирадова. Который, кстати, вскоре собирается в Европу в составе армии Александра Суворова. Зайдет он и в твою книжную лавку, магистр Карло Паппини. Так что можешь уже сейчас начинать свои раздумья и приготовления к этой важнейшей для всего будущего Европы и мира операции.
И вот именно по этой причине ходил сейчас по саду итальянский чернокнижник Карло Паппини, выбирая подходящее место для будущих яблонек. И специально не торопился вступить в разговор с ожидавшим его по сторону хрустального шара Богуславом Олимпиадычем для того, чтобы нетерпение его сделалось совсем уж сильным, и не заметил бы он в его предложении никакого подвоха.