Аннотация: больно за тех, кого ненавидишь, и даже за тех к кому совершенно равнодушен... но только потом
Квартира.
* * *
Лена сидела на кухне и читала газету, когда пришла мама.
- ну что пишут?
- да так.
- а у меня новость, и печальная тоже, - мать ставила пакеты с надписью "Универмаг "Солнечный" на стул и вынимала из них всякую снедь.
- ну, говори, - лена оторвалась от чтения неинтересных событий где-то далеко отложила газету в сторону и посмотрела на мать.
- Лиза Петровна заболела.
- кто это?
- ну, Леночка, как кто это? тетка твоя, в Новосибирске.
Леночка тут же вспомнила. Да, тетка. Тетка, которой лет девяносто, и которая даже не пригласила войти в квартиру, давно, когда она еще поступала. А теперь Лена уже на пятом курсе и работает.
- это мне даже не печально. Она уже старая, и вообще она мне не тетка, я ее видела раза три от силы.
- конечно, она тебе не тетка, пятиюродных теток не бывает.
- ты сказала и печальная тоже, значит, есть еще не печальная.
- у нее никого нет, ни детей, ни сестер, она их всех пережила. Она заболела и вспомнила о тебе.
- вот так сразу и вспомнила? Она меня и на порог не пустила, и вспомнила.
- она тяжело болеет, а ей уже восемьдесят пять, денег на сиделку нет, ну это она так мне сказала, хотя может и, верно, нет, но у нее есть квартира, в больницу не хочет, сказала - умирать в собственном доме будет
- и? - Леночка подскочила и стала ловкими и верными движениями заваривать кофе.
- она оставит квартиру тебе, как ближайшей родственнице, но только если ты будешь за ней ухаживать, пока не помрет.
- ах, даже так? - Лена поставила чашки с кофе на стол.
- ну, что согласна? Ты ведь все равно в Новосибирске, квартиры нет, а так будет собственный уголок.
- я не знаю, мне на нее наплевать, если честно. Ужасная старуха.
- да уж, характер еще тот, всех перетрет, - мать помолчала и продолжила, - но ты решай сама. Придется нелегко, она вредная, да еще и больная.
- я подумаю.
- только думай не долго. Я ей сегодня должна звонить.
- хорошо, - и Леночка уже с чашкой кофе в руке опять уткнулась в недочитанную газету.
* * *
Она почти не думала. Это был ее шанс. Ее испытание. Старухе и впрямь не куда было податься. А Леночке с намечающимся замужеством квартира была нужна. Она зарабатывала не так уж и мало, но для того, чтобы купить квартиру нужно было больше, а так будет она за ней ходить, пока старушка не помрет, и квартира ей останется. Вот только совестно было от чего-то, хотя она ее и не знала почему; и то, как старуха с ней обошлась, было не самым приятным событием в ее жизни. Да, разве потащилась бы она к ней на другой конец города, если бы та не звонила? Нет, конечно.
Подумав еще немного, Лена согласилась.
Вечером мать позвонила и сказала, что Леночка приедет.
До начала учебы оставалось недели две, работа, уже новая должна была начаться только через месяц, но Лена выехала раньше, нужно было ухаживать за теткой.
* * *
На этот раз ждала долго, а когда послышался щелчок замка, и дверь открылась на цепочку, старуха, разглядев лицо девушки, сказала вместо приветствия: - а это ты, - можно было подумать, она ждала кого-нибудь другого, - почему так долго ехала?
- ну, извините, денег на самолет нет, - ответила Леночка, еще раз пораженная подобным гостеприимством.
- ну, что встала, заходи, - старуха теперь окончательно открыла дверь.
Девушка вошла, и тут же, без всякого предупреждения, запах непонятных лекарств резко вошел в ее нос и мозг. Сразу захотелось блевать. И это ощущение больше не покидало ее.
Старуха шла дальше в комнаты и уводила Леночку за собой.
Квартира было просторная, огромная, с высокими потолками и узкими окнами.
- садись, - Лиза Петровна указала ей на старое засаленное кресло, - садись, тебе говорю, - и сама тут же легла на диван, - вот помираю я. Ухаживать некому, да тебе мать все рассказала, зачем повторяться-то.
- ну, да рассказала, - Лена уже села в кресло, и всем телом ощутила холод старой чужой мебели.
- обрадовалась? Чего молчишь? Нет, что ли? Квартира большая. Три комнаты. Простору хватает.
Лена молчала, а что было говорить.
- ну, давай сразу на чистоту, квартиру я тебе оставляю, уже завещание оформила, ха-ха, так, что убивай хоть сейчас, - он еще раз засмеялась злобно и подвалено, но тут же захлебнулась кашлем.
- зачем вы мне все это говорите?
- как зачем, чтоб знала.
- чем вы больны?
- отек легкого, уже не откачают, и еще рак. И Сердце слабое. Месяц остался, под конец совсем дышать не смогу. Врачи не берутся, говорят старая, да я и есть старая. Так, что терпи, пока не помру, а потом твое время придет здесь царствовать.
- не говорите так больше, - Лена ненадолго замолчала и Лиза Петровна тоже молчала, - а какие лекарства нужны?
- да там все на полке, - старуха взглядом указала в конец комнаты, - потом посмотришь, а еще уколы какие-то, обезболивающие, чтоб... - она не закончила, и опять кашель охватил все ее тело и заставил молчать.
Лена ждала конца приступа. Но старуха сбилась и начала про другое.
- пенсию я тебе отдам, лекарства мне купишь, варить будешь, убирать, мать сказала, ты к чистоте приучена, но я сомневаюсь...
- не сомневайтесь, - почти зло сказала Лена, ее раздражал старухин тон, и еще больше запах. Она сначала не в полном объеме ощутила его, но когда старуха сказала про рак, лена поняла, что к запаху лекарств примешан еще и запах разлагающейся плоти, и затхлости, и еще чего-то странного и незнакомого, потому страшного - запах беды, она поняла это только потом. Лена продолжила, - у меня есть деньги на лекарства, в вашей пенсии нужды не будет.
но старуха ее не слушала и продолжала
- Деньги на похороны оставила. Список есть - позовешь. Хотя и не придет никто. А деньги твои мне не нужны.
Повисло молчание.
Старуха лежала на таком же старом диване, как она сама, и тяжело дышала. Ее лицо было сморщенным, желтоватого оттенка, а раньше в него влюблялись мужчины. Ее теперь уже бесцветные глаза, некогда голубого цвета глядели в потолок. Она производила довольно странное впечатление. Платье, как будто вырванное из семидесятых, теперь уже плотно облегало ее дряблое тело. Плечи были укутаны расписным платком, а на ногах были туфли - лодочки на небольшом каблучке. Все пальцы в золотых перстнях.
Лена знала, что такое рак, и удивлялась старухе: она была одета, словно собиралась гулять по проспектам, как гуляют старушки в Англии или Франции, хотя слабость не должна была давать такой воли - одеваться самой.
Да и комната была странная. Уже зашарпанные обои в непонятный мелкий цветочек производили убогое впечатление. И как отблески молодости на стенах висели фотографии. Их массивные рамки выдавали былое величие этих стен, но сами карточки, уже пожелтевшие от солнца и времени, кричали - все прошло, все прошло, прошло, прошло! Все в комнате было в тон этим мелким цветочкам на обоях - и ковры, и обивка мебели, и кашпо с завядшими цветами, и вазы тонкого фарфора, и завершала все это, разорванное в клочья, стертое временем в труху великолепная люстра с мелкими, наверняка хрустальными, звездочками-колокольчиками.
О, как здесь все давно закончилось: разговоры о высоком с незнакомыми людьми, приемы, мужчины в костюмах хорошей ткани и кроя, розы, розы, розы, музыка - увы. Пианино, верно, тоже расстроено, и тоже временем. Куда все это делось? И вот лежит женщина, старая, вся в морщинах, с трясущимися руками, прозрачными глазами, задыхающаяся от кашля и знающая, что впереди смерть... да, впереди смерть. Одинокая старая женщина, с причудами, с несносным характером, прожитыми временами, пережитыми детьми, мужьями, знакомыми и незнакомыми, и рядом чужая девочка, которая в надежде получить квартиру, теперь будет за ней ходить, пока смерть не настигнет старуху, и которая, наверное, терпеть ее не может, хотя и она сама ее не жалует. Плебейка!
- ну, что сидишь, иди на кухню приготовь поесть, убери посуду! Эта, Марья Владимировна, чертова кукла, которая ухаживала за мной, даже не соизволила вчера помыть посуду! Иди, иди, я хоть и умру, но голодать не хочу и перед смертью!
Лене становилось страшно от ее слов, от вида умирающего человека и от сознания того, что она знает - сама когда-нибудь умрет, и не хочет с этим мириться. Неужели и она так же будет лежать и ждать смерти, зная, что она обязательно случиться, мучаясь только одной мыслью - когда? - и желать лишь одного - не сейчас, пусть завтра, пусть послезавтра, но не сейчас.
Впечатление было самое ужасное, Лена даже представить не могла, как она будет за ней ухаживать и уже сотни раз пожалела, что согласилась. Но если не она, то кто? И потом квартира. Конечно, можно было бы точно также написать объявление, и уже на следующий день в ее двери бы стучались уже сотни таких же Лен, Кать, Юль, или поискать через знакомых, но есть ли у старухи вообще эти знакомые? Тем не менее, шаг сделан, и теперь придется терпеть, страдать и ждать. Она и сама сказала конец скоро, что же - подождем. И потом квартира, квартира. Квартира просто потрясающая. Конечно, время забрало самое лучшее, но ведь потом придет ее время и она сама все изменит. И Игорь, конечно, она могла бы жить у него, могла, но не хотела.
* * *
Кухня представляла еще более жалкое зрелище. Бедная раковина просто морщилась от трещин и ржавчины, занавески были цвета глаз их хозяйки, но посуда поражала великолепием - прекрасные фарфоровые тарелки, блюдца, чашки, с позолотой и без, расписанные яркими цветами, все они стояли немытыми в раковине и ждали Леночку и теплую воду.
Это не заняло много времени. Девушка все помыла и расставила на свои места, сварила легкий суп. А на другой стороне квартиры кашляла, задыхаясь, Лиза Петровна. Она попросила, есть. Леночка налила ей супу и принесла в гостиную.
- хорошо. Суп, надеюсь, не пересолила?
Старуха дрожащей рукой зачерпнула ложку и попробовала на язык и проглотила. Она помешала суп ложкой, сделала еще глоток.
- что остудить не могла? - она подняла ложку с супом на уровне глаз, а потом подула, - что? Боже! Да, как ты могла, бессовестная девчонка!
- что случилось?- Леночка подлетела к старухе.
- зачем ты положила лук, гадина? - старуха почти кричала, вернее, скрипела, как старая-престарая дверь, - ты положила лук, ты положила лук!!! - она вдруг подняла тарелку и выплеснула весь суп на пол, прямо на ковер.
- да, что вы творите? Как вы смеете меня обзывать? Если бы сказали про лук, я бы без лука варила, зачем вы вылили суп! Что за детский сад! - Лена кричала.
- мерзавка, грубиянка, убирай свой мерзкий суп!
- вы ели его, пока лук не разглядели, и ничего, все был в порядке!
- я отдаю тебе свою квартиру, так уж будь так добра - не груби мне!
- что? Если вы будите продолжать в таком же духе, я могу собраться и уйти, вряд ли еще какая-нибудь Марья Владимировна будет ходить за вами, знакомых у вас нет, и болезнь не даст вам найти кого-то еще - смотреть есть ли лук в супе!
- ах ты, дрянь! - в Леночку тут же полетели ложки и тарелка, которая упали в двух шагах, однако было понятно, кому они предназначались.
- значит вы так! Отлично, - Леночка тут же повернулась на своих выточенных ножках и, хлопнув дверью, ушла. Пока она спускалась по лестнице, из-за черной двери еще долго сыпались проклятья в ее адрес.
А вечером ей звонили незнакомые люди и сказали, что Лизе Петровне стало хуже.
Она тут же примчалась - взяла такси.
В комнате был врач, и что-то говорил Лизе Петровне, успокаивая ее.
Леночка даже не стала подходить к старухе и сразу направилась на кухню. Тут же приготовила суп, теперь уже без лука, хотя, очень сомневалась, что он ей понравится, но чем-то она должна была себя занять. В ее душе творилось непонятное, похожее на угрызения совести. Она говорила себе, что больше никогда не будет вступать с ней в споры, в конце концов, она старая и больная, это ее оправдание, но она, конечно, понимала, человеком надо быть всегда, даже в старости, и даже при смерти.
Зашел врач, мужчина средних лет и милой наружности.
- здравствуйте, так вы та самая Леночка, что ж будем знакомы, Дмитрий Алексеевич, - человек в белом халате протянул руку.
- что случилось?
- как обычно, ей плохо, это уже третий раз за неделю, она долго не протянет, может быть, недели две, может меньше, думаю, после сегодняшнего приступа она больше не встанет. Вы знаете - отек легкого - еще не так страшно, но помимо того у нее рак, а это уже страшнее. Дня через четыре одно легкое уже откажет, долго на втором она не протянет, а ведь она еще просит все время курить, не давайте. И будьте добры, выполняйте все, что она захочет, не травмируйте ее, если конечно не хотите ее скорой смерти. Я вполне понимаю жить с таким человеком невозможно....
- жить? - Лена не верила своим ушам,- как жить?
- она не сможет более ходить самостоятельно, у нее просто нет сил. Я составил список всех медикаментов для нее. Вы купите?
Лена не слушала врача, она была потрясена - ей придется жить в этом склепе с этой ненавистной старухой, ухаживать за ней и терпеть все ее выходки.
И уже плевать, что квартира, квартира. Хотя...
Нет, нет и нет. Это не для нее.
- извините, Дмитрий Владимирович...
- Алексеевич.
- ах, ну, да. Простите. Так вот Дмитрий Алексеевич, я не могу находиться с этой женщиной. Пусть она старая, пусть она больная, ее характер просто невыносим, я физически не смогу быть с ней рядом. Это... это ужасно. Сегодня она кидалась в меня супом и ложками, и все по одной простой причине - там был лук. А что случиться, если я добавлю в суп перец или чеснок?
- ну, во-первых, она не ест только лук, но не в этом дело. Да, она несносна, у нее было три сиделки, и все три не смогли пробыть здесь и трех дней. Каламбур, но так оно и есть. С другой стороны она вам оставляет квартиру...
- квартиру, квартиру... да, что вы все с ума с этой квартирой посходили?
- Нет, но вы поймите - у нее никого нет. Если бы я сегодня не зашел после обеда, она бы умерла.
Опасные слова так и вертелись на ее языке, и потом, если бы это случилось, всем было бы только лучше.
- я знаю, о чем вы подумали и это совершенно обычное желание - не стоит его пугаться, но в тоже время это ужасно, - врач помолчал, - Так вот, у нее никого нет, если вы так против, вам все равно придется пожить здесь два дня, может три, я кого-нибудь подыщу.
- я буду думать.
- но, сегодня вы просто должны остаться.
- хорошо.
- и, пожалуйста, даже если она вас обругает, накричит, больше не уходите...или случится приступ, или она умрет, конечно, если вы нее хотите ее быстрой смерти...
- что? Как вы смеете, конечно, не хочу!
- простите, если нагрубил, но только больше не кидайте ее.
- хорошо.
* * *
Был черный вечер, а она еще даже не заходила в комнату к старухе, слышала ее кашель, но не заходила. Необходимо было поесть, и ей тоже.
Когда-нибудь нужно было сделать этот шаг, перешагнуть через порог ее спальни, но она боялась, поэтому сидела и думала долго-долго, но так и не придумала ничего - ну, как нужно вести себя в такой ситуации, как? Грустно. А черт с ней, с этой старухой! В конце концов, разве она сделала что-нибудь плохое ей, разве накричала, обругала, разве это она кидалась ложками, супами, тарелками? Нет, так пусть же Лиза Петровна себя чувствует виноватой, хотя прекрасно понимала, что не чувствует, и прекрасно понимала: такое неизвестно откуда появившееся чувство вины не случайно.
Да, ей нужна квартира, да кому сейчас что не нужно, но разве только поэтому, из такой корысти она должна лебезить перед старухой, выполнять ее дикие прихоти и желания, слушать весь этот словесный смрад, упреки? Это унижение; старуха любит унижать, только зачем ей это? Но старуха одинока и больна, это спасает от вины. Все так и есть, но что же ей прикажите делать? Кто посоветует? Мать? Отец? Друзья? Нет, все они скажут одно - квартира нужна - терпи - терпи и не жалуйся, что ж будем терпеть, три дня, а там посмотрим.
Так поразмыслив еще чуток, пока разогревался уже остывший суп, ничего более умного и более верного она не нашла. Но страх, какой-то детский страх провинившегося ребенка не оставлял. Надо просто не думать, стать роботом, а потом уйти на кухню и читать.
Она вошла в комнату, держа в руках горячую тарелку супа. Лиза Петровна не спала, но даже не посмотрела в ее сторону. Ну и пусть, так даже лучше.
- Лиза Петровна вы будите есть? Я сварила новый суп, он уже без лука.
Она молчала.
- вам нужно поесть. Врач сказал...- но Лена не успела договорить, обжигающий взгляд хозяйки просто огненными стрелами вонзился куда-то внутрь и заставил замолчать. Леночка была потрясена - глаза Лизы Петровны просто вмиг стали черными-черными, уже не было в них тех блеклых образов покинувшей молодости. Они были просто злыми. Злыми и страшными. Она испугалась так, как боятся ведьм, призраков или еще кого из других, злых миров. Леночка зажмурилась. Но нет, ей не показалось.
- что встала, молчишь, что там врач сказал, надо есть? Помирать с полным желудком? Да хороший совет. Испугалась? Молчишь? Хочешь, чтобы и я замолчала. Помоги мне встать! Иди сюда, Господи, что за девчонка.
Старуха с ней заговорила, надо же. Леночка подскочила к столику около ее кровати, поставила суп и помогла старой женщине опереться на подушки.
- так-то лучше. Хочешь уйти? Никто тебя в этом даже не упрекнет, если был со мной знаком хоть издалека. Ну что же - это твое решение. Иди. Прямо сейчас, иди я тебе говорю, что опять стоишь. Можешь уходить, гуляй, - она кричала.
- но врач сказал, что подыщет другую сиделку, тогда я могу уйти.
- не нужна мне другая сиделка, - старуха сама взяла ложку, поставила тарелку на одеяло и стала жадно хлебать суп. Пока она ела, Лена не проронила и слова. И ни одной мысли не было в ее голове. Пусть даже самой глупой, самой дурацкой - не было. Она как загипнотизированная удавом мышка смотрела на нее и молчала. Лиза Петровна кончила свою трапезу и продолжила:
- ты можешь уйти, я тебе еще раз говорю, но ты сидишь и молчишь, смотришь на меня, будто я тут тебе цирк показываю. Думаешь - не потерпеть ли старуху, ведь квартирка достанется? Да?
- нет, я ни о чем не думала.
Леночка, да что же ты делаешь, сидишь, дышишь в пол глотка, слово боишься произнести, по-детски оправдываешься. Зачем тебе это надо? Да, и не надо вовсе, просто жалко ее немного, жалко, от того совестно будет, если уйдешь, но и жить в постоянной ругани с ней не хочешь. Вот и все. Надо поговорить.
- Лиза Петровна, вы себя довольно странно сегодня повели...
- что, ты мне тут, пигалица такая, что морали еще читать будешь? - ее голос опять срывался на крик, что в груди у Леночки сердечко сжималось в маленький камушек и билось быстро-быстро. Но нужно было смелости, ах какой она сейчас ребенок, что за чувства, что за страхи? Леночка? Леночка? Тебе уже двадцать два! Ты взрослая, большая, такая же, как она, сама решаешь, сама идешь, "как кот, который гуляет сам по себе" - и опять это детство из глубин кричит присказками. Стоп. Опомнись.
- Я не закончила ... - Леночка постаралась сказать это как можно тверже, но у нее это плохо вышло.
-да, кто ты такая...
- я не закончила, - теперь она произнесла ту же фразу с еще большей решительностью, - чтобы и впредь не было таких казусов, мы должны с вами обговорить все условия нашего с вами существования, без споров, без ругательств. Вы мне скажите все свои требования по уходу, и я буду их выполнять, и, если за три дня ничего подобного больше не случиться, я останусь.
- ты умная девочка, - голос старухи стал тоже твердым и, не смотря на возраст, даже звучным, - ты знаешь, что я не смогу одна, а умирать в грязи, среди этого смрада, или еще хуже в больнице, в чужих стенах мне не хочется, да и никому не хочется. Ты говоришь верно. Да у меня много причуд и список всех тебе все равно не составить, и большую часть тебе все-таки придется терпеть, но есть вещи, которых я не переношу. И если тебе будет легче, то я скажу.
"Наверное, у нее приступ разума", - никак по-другому Леночка обозвать это не могла. Она думала опять будет крик, много злых слов, проклятий, истерии близкой к помешательству, но ничего этого не было, и это было очень странно.
Спать Лена шла уже с более легким сердцем, нежели по приходу в этот чужой ей дом. Но зато в руках у нее было пять листов пожелтевшей бумаги, где ровным ее подчерком были записаны все самые главные условия, без которых сумасшедшая хозяйка этих стен жить не могла.
* * *
Теперь каждое утро начиналось с того, что Леночка бежала в магазин за продуктами, Лиза Петровна требовала, чтобы все было всегда самое свежее. Потом она готовила завтрак, тоже с хозяйскими причудами: ни в коем случае не должно было быть лука (это Леночка уже усвоила), любые каши она просто не переваривала и ненавидела всем сердцем, поэтому на завтрак все исключительно жарилось (но обязательно с двух сторон, до золотистой корочки и немного лимончика для вкуса). Потом Леночка шла будить хозяйку. Нежно. Без криков "подъем", или подобной чуши, и шторы, специально сдвинутые на ночь, следовало открывать не ранее, чем Лизавета Петровна помоется. Поэтому весь путь до ванны они проделывали в темноте, спотыкаясь о разбросанные бабулькой подушки, одеяла, бутылечки с лекарством и еще непонятно чем. Старуха громко ругалась и проклинала весь свет за свои страдания и Леночку, как главного их виновника. Потом, еле-еле усадив старушку на табурет в ванной, Леночка мчалась и поднимала те самые бутылечки, одеяла подушки, раздвигала глухие шторы и впускала в комнату томившийся свет. Когда та домывалась, в ее комнате уже стыл свежий завтрак, и она опять ложилась на свою кровать, и лежала, глупо уставившись в потолок, уже без Леночки.
В обед наступало время уколов и лекарств, потому как утром хозяйка просто на отрез отказывалась их принимать. Далее, как обычно, следовала сама трапеза со всеми непрекращающимися замечаниями по поводу пищи, и только после уборки и поливки всех засохших растений (которые старуха сказала можно оживить только водой) Леночка могла передохнуть до ужина, а потом все повторялось вновь и до ночи. В первый день Леночка даже не смогла никому позвонить, она не читала, не смотрела ее старый телевизор, почти не ела, и так вымоталась с этой бесконечной беготней по квартире, что забыла даже подумать о том, что предстоит завтра, а завтра было все то же самое, что и сегодня.
И потом было то самое завтра, и послезавтра, и послепослезавтра, и еще много дней долгих и мучительных, тягостных, нелегких для обеих женщин - старой, больной и молодой, еще совсем хрупкой.
Тот самый врач, Дмитрий Алексеевич заходил каждый день, и каждый раз сообщал, что сиделку найти не может, но пытается, хотя попытки его слабы, ведь работа-работа, он в ней как сетях и выпутаться все труднее и труднее, так, что если сиделка так необходима, то Леночке самой придется поискать. А еще Дмитрий Алексеевич порывался за ней ухаживать, но как все это выглядело нелепо в ее глазах и чувствах - немолодой врач, старуха в соседней комнате, и, конечно, любимый Игорь со своими веселенькими смсками, звонками, картинками, приглашениями поужинать и моралями по поводу всего этого мероприятия: и что она за ним как за стеной, и квартира, и противная карга ей просто не нужны, да, что там...
У нее временами просто кружилась голова от всей этой суматохи, от своих, почти сумасшедших, мыслей, от Игоря, от врача, от продавщицы в магазине напротив, от счетов за свет, от смсок, и больше всего от старухи, которая уже не стеснялась ни в действиях, ни в выражениях, ни в требованиях, да вообще ни в чем.
Нужно было сбежать от этого кошмара хоть на время.
* * *
После обеда, выполнив все приказы Лизы Петровны по складыванию глаженых полотенец в стопки, по помывке пола в ее комнате, Лена сообщила, что у нее встреча, и она должна идти, и Дмитрий Алексеевич придет с минуты на минуту и посидит с ней. После этого заявление старуха просто взбесилась, она не знала, как еще сделать больнее этой чужой ей девочке, и просто высыпала сахар на только что вымытый пол, но Леночка, уже привыкшая за неделю к таким выходкам, даже не отреагировала и ушла. Лена знала, что по приходу старуха будет лишь злобно шипеть, но такой ярости уже не будет. Она заметила еще одну странную особенность ее характера, Лиза Петровна могла кричать, ругать Леночку на чем свет стоит, но спустя немного времени вела себя, как и прежде, будто и не было этих криков.
Лена впервые за эту бесконечно долгую неделю смогла вырваться глубоко в город. У нее было совсем мало времени, всего шесть часов - до семи, такая пауза, бонус за хорошую игру со старухой в квартире.
Она успела все: и сходить в универ, и поговорить со Светкой, и поцеловать Игоря, и нормально поесть в пицце, и купить новое платье, словом все. А потом Игорь подвез ее к дому и долго не пускал, заставляя целовать его в сто первый раз. Он хотел подняться посмотреть на это больное и сумасшедшее чудовище, но Леночка ему запретила, и упорхнула, как мотылек на свет, чтобы сознательно гореть в этом кошмаре.
* * *
Опять был приступ, на этот раз - сердце. Скорая уже уехала.
Господи, ну почему, когда она уходит с этой старушенцией непременно что-то происходит, может, стоит уходить почаще, может, стоит бросить все это, найти сиделку и вернуться к тому цвету за окном?
Теперь старуха даже не вставала, и уколы теперь следовало делать каждые три часа, и ночью. Теперь ее боли будут усиливаться, теперь она еще больше будет страдать, а за одно еще и мучить Леночку своими предсмертными упреками, как последним шансом ухватиться за жизнь, вспомнить, какой она была.
Игорь Петрович сказал, что переночует, потому что возможно обострение и приступ.
Старуха спала. Леночка варила суп, а врач мешал своими разговорами думать, хотя и думать-то особенно было не о чем. Суп сварился и Лиза Петровна как-то кстати проснулась и попросила есть. Все было не так уж и плохо в этот вечер, но ночью она опять бредила, стонала, и Дмитрий Алексеевич делал ей уколы.
А Леночка не могла заснуть, и стала искать книгу читать. В душном августовском вечере было слишком много боли и много страхов. Лене было жаль Лизу Петровну, жаль ее старость, ее боль, ее скорбь по самой себе. Каково это знать о смерти? Пусть она стара, пусть, но само это знание, что конец так скоро, уже обязывает к пониманию жизни, пока она не испарилась из этого выжженного временем тела.
* * *
Ее любимый Булгаков, Достоевский, Толстой, все равно, в ряды, и почти по алфавиту, но пыльно. Старый абажур желтизной окрашивал электрический свет, и было трудно читать, а еще и от страха перед смертью, пускай чужого человека, но смертью. Лена ее никогда не видела, что она есть - эта смерть? Старуха с косой?- смешно и даже ей самой было бы обидно. Наверное, и смерть может обидеться на это сказочное, языческое, древнее, и почти детское о ней представление. Леночка не знала, куда себя деть, и стала смотреть в окно. Вошел Дмитрий Алексеевич.
- Лена, я должен уже идти, поздно. У меня завтра смена, то есть уже сегодня, я не могу быть на работе в полусонном состоянии. Но завтра я сразу же пришлю кого-нибудь.
- зачем вы помогаете ей?
- что?
Лена повернулась и посмотрела человеку в глаза.
- зачем вы помогаете этой насквозь пропитанной ядами старухе?
- ну, в конце концов, я же врач, а это само по себе обязывает помогать тем, кто в этом нуждается.
- нет, вы не из тех людей, кто кидается в воду ради человека первым...
- да, вы угадали, на самом деле, моя мать просила за ней присматривать, когда-то они были подругами, хорошими подругами. Но потом все кончилось. Я не знаю, что произошло. Но мать просто умоляла меня, словно она была перед ней виновата. Вот.
- теперь понятно.
- ничего не понятно, по крайней мере, мне. Мать ничего не говорит. Когда я попытался заговорить с Лизой Петровной, на меня вылился такой поток брани, что даже мне стало страшно. А я-то видел многое. И вообще просто удивительно, как после того, узнав, что я сын ее почти врага, она допускает меня к себе?
- ей просто не куда деваться, а самоубийство как освобождение от мук она никогда не совершит.
- но когда-то она пыталась. Два раза.
- как? - Лена просто оторопела, она не верила этим словам, но они звучали из уст человека, которому за это время она уже научилась верить.
- Вы удивлены? Я тоже был удивлен. Моя мать рассказала.
Лена молчала. Что-то потихоньку стало слышаться, стало проясняться, она не знала, что это, но понимала - загадка ужасного характера старухи вовсе не в ее беспомощности, не в ее болезни, не в ее годах, хотя и это играет роль, а в чем-то другом, уже навсегда утерянном и забытом среди старых пожелтевших стен и фотографий.
- я бы могла поговорить с вашей матерью? - вопрос прозвучал неоднозначно и немного глупо. Ах, Леночка, скажи, зачем тебе копаться в прошлом этой старухи, какие такие тайны ты хочешь вынести наружу? Она больна и умрет, и прошлое умрет вместе с ней, а ты будешь жить. Ты поменяешь обои, повесишь новые фотографии, купишь новую посуду. Но хотелось, хотелось узнать, понять, а больше всего отомстить, пусть теперь ее тайны принадлежат и Лене, о нет, она о них никому не скажет, и даже сама причина ее последних унижений умрет, так и пребывая в уверенности, что ее прошлое- это только ее прошлое. Нет, Леночка сделает это ради себя, чтобы перестать ненавидеть человека, которого даже не знает, но который мучает ее до крови.
* * *
Было утро. Все выполнено, как обычно. Новое правило - Ленино, уколы теперь будут и утром. Температура за ночь подскочила, и поэтому Леночка целый час не отходила от кровати - давала таблетки, ставила уколы, клала мокрое полотенце на голову. Лиза Петровна злилась, а Леночка не выспалась. Еще больше старуха разозлилась, когда увидела готовый шприц. Но Леночка мужественно вытерпела все упреки, и даже, о чудо, сумела сделать укол. Все-таки старухе было больно, раз она позволила сделать укол, потому как боль она ненавидела больше всего - "боль - агония перед смертью, ее призрак, я ее не люблю". Леночка дала ей с чаем снотворного - пусть поспит, а она пока навести ее бывшую подружку.
Дом она нашла сразу. Постучалась. Ей открыла боголепного вида пожилая женщина. Тот же старый стиль - кольца, бусы, крашенные волосы, ухоженные руки. Бабушка Лены никогда не была такой - ее бабушка была теплой и живой, а не воспоминанием прошлых лет и счастья. Леночка стала расспрашивать Нину Ивановну (а именно так ее звали) о подруге, но та молчала, как всякая женщина ее типа - они не такие простые, они не скажут больше, чем хотят произнести. Они холодны. Разговор вышел никакой, потому что говорила почти одна Лена, а разговаривать с собой она долго не могла, и не в этих стенах. Леночка стала собираться. Прощаясь, она спросила, что передать Лизе Петровне, и ответ ее поразил:
- передайте, что я искренне прошу ее о прощении, я не могу придти и сказать ей это, глядя в глаза, я не могу написать ей, так как бумага, не знает таких слов, я прошу у нее прощений, так словно, оказавшись посреди пустыни, молю ее о глотке воды, а это страшно. Она будет злиться за мои слова на вас, поэтому и вы меня простите.
Нина Ивановна захлопнула дверь, но даже сквозь эти доски и железо Леночка слышала ее нечастые всхлипы.
"Господи, да что за тайны между двумя старушками? - Леночка недоумевала, - что такое может схоронить прошлое, если даже настоящее не играет своей истинной роли". Лена впервые столкнулась с людьми, живущими только минувшим. Нет, она никогда не станет такой, хотя бы потому, что не знает, как это сделать.
* * *
Лиза Петровна спала слишком долго, и у нее был жар. С этим Леночка уже не могла ничего поделать. Дмитрий Алексеевич, как и обещался, прислал врача, молоденького паренька, видимо практиканта. Он, наверное, еще не научился воспринимать жизнь столь цинично, как его коллеги, и поэтому был мил, разговорчив и нежен. Старухе он понравился. Может она не такая уж и плохая? Ей тоже иногда нравятся люди. Паренек побыл совсем недолго и ушел. Леночка хотела посидеть на кухне в одиночестве, но Лиза Петровна сказала остаться.
Она лежала на кровати, распластанная, в своем старом, бордовом пеньюаре, вся пахнущая гноем, потом, и ветхостью, Леночка сидела напротив и ждала, что последует дальше, но старуху молчала.
- посмотри на мои ногти, - наконец произнесла Лиза Петровна, - она грязные, они неухоженные, это не мои ногти. Возьми в шкафчике в ванной набор для ногтей, там еще и лак стоит, и сделай мне маникюр.
Лена молчала. Это было просто невообразимо, больная старая, выбитая из сил, готовящаяся к смерти женщина хочет себе маникюр - нет, это слишком далеко зашло.
- зачем он вам, обычно в гроб с крашеными ногтями не кладут.
- ах, ты дрянь, в гроб уже меня загнать решила, да я теперь тебе назло не умру. Быстро сделай мне маникюр.
Лена вдруг поняла - да она просто ищет жизнь в ее прежних тонах, у нее был маникюр, и сейчас она хочет маникюр. Ну, пусть. Леночка принесла ее лаки, ее пилки для ногтей, но боялась приблизиться.
- что, опять встала, как вкопанная? Тебе, что в детстве прививку от столбняка не ставили? Или как?
- не кричите, я вам сделаю маникюр, - Лена со звуком поставила все эти миниатюрнее колбочки на тумбочку около кровати и сама так же тяжело села на стул около Лизы Петровны.
Старуха протянула ей руку. У нее была довольно гладкая кожа, только морщины и выпуклые вены выдавали возраст. Ногти были просто замечательные - длинные, ровные, словно она за ними все время ухаживала, но Лена-то знала - это не так, за все время, проведенное в этих, уже узких для нее стенах, она ни разу не видела, чтобы Лиза Петровна занималась своей внешностью, как молодая дама, следящая за гладкостью ногтей. Это было в ее крови. Хотя, вероятно, Лиза Петровна всегда следила за своей внешностью, столь, что спустя время кожа просто привыкла оставаться гладкой и ухоженной.
- у вас красивые ногти... - Леночка начала подпиливать их.
- я знаю, у меня всегда были красивые ногти, мои соперницы боялись меня, потому что они были еще и крепкие, как и мой характер.
Леночка вдруг что-то вспомнила - слова подруги Лизы Петровны - слова прощения.
- сегодня я была у вашей подруги, - Леночка осеклась: "а что сейчас будет? Она ткнет в меня пилкой для ногтей, будет кидаться лаками"; но, тем не менее, продолжила, тайна слишком влекла ее, - ваша подруга, мать Дмитрия Алексеевича, она слишком... - Леночка опять осеклась, она хотела, чтобы старуха сказала ей хоть что-нибудь, но та молчала, - Так, вот она просила прощения, и плакала, - но и это замечание не произвело на нее ни какого впечатления.
Леночка начала подпиливать ноготь на мизинце. Лиза Петровна опять ее поразила, она просто молчала, а ведь Леночка считала, что узнала ее характер достаточно, и по Лениным подсчетам крики должны были начаться еще минут пять назад, но их не было.
- может ей что-нибудь передать?
- нет, - Боже, она сказала - нет, СКАЗАЛА.
- нет - вы ее не прощаете, или нет - ничего не передавать?
- не передавать.
- хорошо.
Леночка стала подпиливать другую руку. На безыменном пальце было два обручальных кольца - она овдовела давно - золото было разного цвета, словно одно кольцо чистили, а другое нет. Чистили кольцо Лизы Петровны.
- вы не спросите меня - зачем я ходила к ней?
- мне это не нужно, мне все равно.
- но я скажу...
- мне не интересно...
- но все-таки я скажу, - Леночка на минуту замолчала и перестала заниматься ее ногтями, - Дмитрий Алексеевич сказал, что его мать - когда-то была вашей подругой, я даже не поверила, это просто не реально - или вы не всегда были такой? Вы ненавидите ее, словно, она сделала вам какое-то зло, словно она не разрубленный узел вашего прошлого. Вы прожили много лет, ненавидя ее, и все еще не сумели простить. Ваша смерть уже стоит у спинки кровати, а вы думаете не о людях, которых оставляете, а о ногтях.
-это все твои догадки обо мне, но они, увы, даже не похожи на правду, - она посмотрела на свои ногти и продолжила. - Ты решила разгадать меня, тебе не чем заняться? - голос Лизы Петровны был спокоен и тверд, как хорошая жесть, он звучал, почти пел, и глаза ее в этот момент были опять иссиня черными, - ты хочешь сделать меня добренькой хотя бы перед смертью? О, нет, не получиться, слишком много людей делали мне больно, и я им тоже. Мой характер - уже не реакция на действительность, он уже часть самой меня.
Леночка больше ничего не сказала, просто быстро докрасила ногти и вышла.
Ночью Лизе Петровне стало плохо. Она криком разбудила Лену, и сама попросила укол. Температура продолжала проигрывать свои пассажи. Леночка села у изголовья и стала ждать, когда хозяйка заснет, ей было жаль ее такой - не злой, разбитой, уставшей, обыкновенной, и еще более старой, чем прежде. Но Лиза Петровна не засыпала. Неожиданно она начала говорить, Лена сначала подумала - бредит, такое уже случалось, но нет, Лиза Петровна просто звала ее по имени.
- Лена, Лена - ты умная и хорошая девочка, ты меня прощаешь за мою старость, за мое зло, я и вправду очень злая старуха, нет, нет, молчи, я сейчас много хочу тебе сказать. Ты права. Я всегда заботилась больше о своих ногтях, чем о людях меня окружающих, это правда, я всегда была эгоисткой. Я думала над твоими словами, и поняла их истинный смысл. Мудрость приходит не со временем, ко мне она пришла сегодня ночью. Передай ей - я ее прощаю, и пусть она меня тоже простит, и ты простишь, потому, что уже прощала. Я же не умею прощать никого, этому меня никто не учил. И я сама учиться никогда не хотела. Но я ее прощаю. Прощаю... - Лиза Петровна захрипела, и Леночка кинулась поправлять ей подушки.
- я потрясена. Вы удивительный человек, вы удивляли меня все время, - Лена смотрела Лизе Петровне в глаза и говорила слова, которые чувствовала всем сердцем, - я вас не могу любить, уважать, или испытывать что-то еще кроме ежедневной привычки, появившейся совсем недавно, но вы меня удивляете, и в плохом и в хорошем, больше в плохом, но... и может, вам неприятно это слышать - но это правда, все до единого слова. Ваши слова, я обязательно передам, в них вся ваша жизнь.
- знаешь, когда-то я была красива, богата, умна. Да-да все это была я. И я влюбилась в человека, который не любил меня никогда, но поняла я это слишком поздно - уже были дети. И он мне изменял со всеми потаскухами, и так называемая моя подруга просто была одной из них. И я бы и не сказала ей ничего, потому что привыкла. Но она сама явилась и рассказала про эту интрижку. Знаешь, я могла терпеть, могла не замечать, но прощать не умла. Я не простила ни его, ни ее. Я и сама изменяла много раз, я спала со всеми его друзьями - я мстила, мстила, пока время не забрало у меня красоту, а вместе с ней и возможность мстить. Мы старели. Дети умерли слишком рано. Совсем молодые. Мои сыновья, - голос ее задрожал от слез, и тело содрогнулось, опять кашель. Теперь на платке виднелись пятна крови, но они обе знали - с этим ничего не поделать, и старуха продолжила, - Миша разбился, а Коля умер от туберкулеза, это самое ужасное - пережить своих детей, я возненавидела этот мир еще больше, ведь вся жизнь моя была заключена в них, я пыталась умереть, совершить самоубийство, но всякий раз меня спасали чужие руки, а когда умер муж, ведь с ним я так и не развелась, я осталась совсем одна. Я отвыкла от мира, от людей, я их дичилась, и как звереныш, кусала каждого, и помниться укусила и тебя. И ненавидела...
- да...
- я много потеряла и ничего не приобрела взамен, и почти ничему не научилась, и я не хочу умирать, так и не поняв, зачем жила.
- вы жили, чтобы сейчас простить вашу подругу. Теперь вы другая. Это ваше счастье. Понять, что умеете прощать от всего сердца.
- ты сама не веришь своим словам.
- нет, я верю. Каждый родился, что бы выполнить божественное начало - найти себя в мире, я не знаю, зачем живу, но узнаю, как и вы неожиданно. Вы простили - и вы счастливы, это миг, к которому вы шли восемьдесят лет, ведь, вы бы не говорили со мной, если бы не были сейчас спокойны, не чувствовали эту гармонию, это божественное тепло в мире.
- ты не веришь себе, хотя упорно хочешь верить, но все не так. Знаешь, когда я была маленькая, еще ребенок, я решила сбежать с важного урока. Я так и сделала, мне было стыдно, я видела свою вину, а сейчас мне кажется это таким милым и наивным, но тогда мой поступок пугал меня. Я спряталась в другом корпусе школы, и по случайности, или по определению моя учительница была именно там. Кроме меня никого из сбежавших с урока не поймали и не ругали. Потом я вспоминала этот случай и много других, и поняла, что не стоит слушать совесть, если хочешь совершить что-то против нее, иначе все равно будешь разоблачена, и я долго жила, словно совести у меня нет. А моя подруга, та самая, к которой ты ходила, она не умела по-другому, чего она хотела? Освободить себя от угрызений, от вины, она сделала больно, только ей самой стало легче. Но почему ради собственного облегчения стоит приносить боль другим? Я никогда не понимала этого, - она опять закашлялась.
Они помолчали, и Лиза Петровна продолжила:
- я знаю, что сейчас сделала правильно, рассказав тебе все это. Я знаю. Грустно, будет, если тайна смерти, которая мне откроется, на самом деле является просто пустотой... иди спать.
Лена так и сделала. Но еще долго думала о Лизе Петровне. И о самой себе, до утра задаваясь вопросом - зачем живет, ведь она и вправду не верила своим словам, сказанным, лишь ради успокоения отчаявшейся женщины. И она ни сколько не поменяла своего отношения к старухе, она так же оставалась ей чужой, она не любила ее, но научилась понимать, а это уже много.
* * *
Все последующие три дня Лизе Петровне становилось все хуже и хуже. Дмитрий Алексеевич бывал уже по несколько раз на дню.
Теперь она совсем не вставала и почти перестала говорить. По дому носился запах бинтов, спирта, таблеток, кала, смерти. У Лены просто кружилась голова, и она почти выбивалась из сил от этого зловония и беготни. Уколы теперь ставила каждые два часа. Организм старухи перестал вообще реагировать на окружающих, он разрушался, а душа еще не желала вырваться из этой оболочки, видимо действительно было что-то в это мире такое, что держало ее.
Лиза Петровна мучалась, не просто мучалась, а издыхала, и истязала вместе с собой и Леночку, и Дмитрия Алексеевича, и даже Игоря, которого никогда не знала, но который просто томился от жажды видеть Лену.
А Лена и боялась за нее и.... желала ей смерти, потому что нечеловечно так умирать - это страшно, это невыносимо страшно, а ночью Лена плакала.
Утро следующего дня началось вообще странно. Все вроде бы было по-прежнему, но дикий страх и паника - почти животные инстинкты не давали даже дышать. И Леночка, даже не умываясь, в ночной рубашке, как и была, кинулась в комнату к старухе.
Сердце бешено колотилось. Лена открыла дверь, и сразу же была сражена светом солнца, стрелявшего прямо в глаза. Окна были открыты - шторы одернуты, ветер летал по комнате, разбрасывая листы бумаги, прямо на открытой створке окна сидела птичка. Старухи не было на кровати. Лена подлетела к окну и тут же вскрикнула - на полу лежала Лиза Петровна. Ее глаза были открыты и глядели в потолок, рукой она обхватило свое горло, и рот ее был открыт - она задохнулась. На потрескавшихся губах запеклась кровь, и вялая умирающая муха ползала на щеке уже мертвого человека. Черты лица разгладились. В руках старухи была сигарета, выкуренная до фильтра, старая хорошая сигарета, а рядом валялась зажигалка - Лиза Петровна курила. Видимо она так делала иногда.
Лена не верила своим глазам, а слезы катились и падали со щек на рубашку. Леночка присела, отогнала муху и закрыла ладонью ее глаза. Лена нашла на столе две монеты и приложила их к глазам старухи, ей казался диким этот жест, но он был необходим, она не могла сделать по-другому. Вдруг стало больно. Смерть. Она впервые видит ее так рядом, смерть - она пронизала все тело старухи, выпрямила ее черты, разгладила морщины, очистила ее уставшее от мук тело и забрала душу.
Что-то похожее на отчаянье и пустоту затаилось глубоко внутри. А слезы все катились и катились, и падали, и щеки щипало от соли. И время как будто остановилось, замерло.
Странно теперь у Леночки было все, о чем, она мечтала - квартира, которую она так вожделенно ждала - теперь она была ее полноправной хозяйкой, и старуха, мучавшая ее столь много времени умерла, но сама она как будто повзрослела, как будто что-то умерло вместе с этой старухой. Ей уже не нужно было ничего, и больше всего - квартиры.
Старуха умерла. Может и она, когда-нибудь умрет так же?
Горько.
Разочарование.
Но солнце все светит, и неизвестная птичка чирикает, и Лена живет.
От этих мыслей она просто разрыдалась, но так и не смогла найти истинную причину своих слез.
Пустота - ее почти нельзя почувствовать, но она в сердце, как серная кислота она разъедает душу и - оставляет следы.
* * *
На следующий день Леночка сообщила Нине Ивановне, матери Дмитрия Алексеевича, что Лиза Петровна ее простила.