Первый Голос достославного и преизобильного города Хандварка, многоуважаемый Тигельхем ван Мармара, с утра пребывал в мерзейшем расположении духа. С того самого момента, как в двери его кабинета в городской ратуше ввалился благородный рейтер Уоллдроинг Бертеа с требованием совершить неприкрытую подлость. И теперь достойный сьёр Тигельхем собирался с духом, чтобы эту подлость совершить.
А что прикажете делать? С благородным рейтером спорить крайне тяжко, а в иной ситуации и попросту невозможно. Особенно, когда тот упрётся. А сегодня он именно упёрся. И давил, давил на городского главу со всей своей дурной силой, благо чем-чем, а силой Боги его не обидели.
Уоллдроинг Бертеа вообще был фигурой, можно сказать, выдающейся. Огромного роста, отменно упитанный, он распространял вокруг себя крепкую смесь тяжёлых запахов мужского и конского пота, псины и старого железа. Ну и перегара, а как же без этого. От его голоса дрожали стёкла, а от шагов - мебель. За тот час, что он пробыл в кабинете Первого Голоса, рейтер не присел ни разу, мотаясь взад-вперёд и постоянно нависая над Тигельхемом, словно какой-то поросший лишайником утёс. И говорил, говорил, говорил... Кряжистый дворф с окладистой бородищей по колено, за сто восемь лет сознательной жизни сделавший карьеру от подсобного рабочего в отцовской каменоломне до владельца солидной строительной компании, трижды выбиравшийся Голосом Хандварка, чувствовал себя рядом с этим человеком весьма неуверенно. Как, впрочем, и остальные жители города и окрестностей.
Благородный рейтер стискивал тугие кулаки величиной с пивную кружку и потрясал увесистыми щеками, густо расписанным сеткой багровых капилляров. Его свекольного цвета морда, перепаханная двумя глубокими рваным шрамами крест-накрест, казалось, вот-вот лопнет от злобы. Уж злобу-то Уоллдроинг Бертеа умел изображать мастерски. Можно сказать, все лицедеи Фаркрайна, подвизавшиеся в амплуа коварных злодеев, не имели сообща и доли рейтерского таланта в этой области искусства.
"Другая механика" должна быть выставлена из города. Сегодня же. За этими недоносками и так уже тянется длинный хвост некрасивых историй с кабацкими дебошами и пьяными драками. Да и соседи постоянно жалуются, что жить рядом с их лабораторией не только малоприятно, а и попросту опасно. Мало этого, прошлой ночью один из егерей благородного рейтера, мирно зашедший пропустить кружечку пива в "Увядшую печень", стал жертвой этой бешеной бабищи и сейчас лежит в постели с проломленным черепом, между жизнью и смертью. Чего ещё ждёт уважаемый Первый Голос? Взрыва в их лаборатории? Парочки новоиспечённых инвалидов? Неудачного заклинания, произнесённого лунной ночью на городском кладбище?
Крыть аргументы Бертеа, не переходя на личности, было крайне тяжело. Ситуация с "Другой механикой" была Первому Голосу хорошо знакома, жалобы он получал регулярно, и так же регулярно после прочтения клал в бездонную корзину с табличкой "Входящие", где макулатура копилась годами. Вообще жители Чернокнижного Закута строчили ябеды друг на друга с завидной регулярностью. Это, можно сказать, был их национальный вид спорта. Все эти подмастерья практикующих колдунов, криворукие алхимики и горе -механики считали себя непризнанными гениями и чуть что надувались друг на друга, а то и лезли в драку. Беспорядки в кабаках тоже случались постоянно, и что с того? Не раздувать же истории из рапортов городской стражи о том, что Медведиха в очередной раз в одиночку отлупцевала четверых пьяных в хлам гуртовщиков? Что же касается егерей благородного рейтера, то здесь разговор особый. Эти моральные уроды с отмороженными мозгами или вообще без таковых наводил ужас на всю округу, и слава Богам, что хоть кто-то разбил одному из них дыню. Да и в "Увядшую печень" добрые горожане не ходят, чтобы мирно выпить кружечку пива. В "Увядшую печень" ходят нажираться до свиного визга, бить посуду и чужие морды, а после мучительно блевать по углам. Раньше ещё ломали мебель, но недавно хозяин заказал гранитные столы и лавки.
Всё это Уоллдроинг Бертеа знал не хуже Трёх Голосов Хандварка, вместе взятых. И Тигельхем знал, что рейтер знает. А рейтер знал, что Первый Голос знает о том, что он, Бертеа, всё знает. И что все претензии -не более, чем предлог. Истина же состояла в том, что благородный рейтер был должен "Другой механике" серьёзную сумму денег, а платить не хотел.
Сын и наследник Уоллдроинга, молодой Хардилин Бертеа, с детских лет очень любил разного рода развлечения. В том числе не всегда безобидные для окружающих. Родитель редко ограничивал своего отпрыска, полагая, что помимо изнуряющих воинских упражнений у ребёнка должны быть в жизни какие-то забавы. Результатом стало то, что к двадцати годам юноша пресытился простыми радостями жизни, и его потянуло на откровенную экзотику. Кончилось всё, как и следовало ожидать, очень скверно.
Молодой Бертеа закрутил романчик с девочкой -ликантром. Вполне, кстати, симпатичной и вменяемой. И вздумал между прочим поразить общество, появившись с ней на большом званом ужине, который устраивали каждый год мастера ювелирного цеха. Девочка честно предупреждала, что ей в эти дни позарез нужно в лес, иначе будет худо. У женщин -ликантров их естественный цикл жёстко привязан к полнолунию, и раз в месяц прекрасная половина этого народа буквально звереет. Именно поэтому они так редко селятся в городах. Молодой балбес упёрся не хуже своего папаши: хочу, и всё тут! И на свою голову уломал девчонку остаться в городе.
В первую же ночь та, разумеется, взбесилась. Перекинулась в животную ипостась, отгрызла своему кавалеру правую руку по локоть, порвала в мясные лохмотья двух егерей и ушла в лес. Крепко искусав по пути двоих подвернувшихся служанок и нескольких горожан, у которых не хватило ума или прыти вовремя уступить дорогу. Благородный рейтер в ярости отрядил по горячим следам погоню, которую лично возглавил, но, разумеется, без толку. Доблестный борец с разбойниками, истребитель партизан и гроза мародёрских шаек битую декаду носился по лесам, а в результате перепуганную девочку нашли в какой-то совершенно беспросветной чащобе ракши из фельдпатруля. Что лишний раз доказало эффективность их службы охраны порядка. Беднягу допросили крепко, но аккуратно, а потом вынесли вердикт: невиновна. С ракшами не спорят, и семье Бертеа пришлось, как говорят в народе, умыться говном.
А "Другой механике" заказали протез для наследника. Потому что изготовлением эксклюзивных механических конечностей они как раз и прославились. Брали заказы очень редко, просили за работу совершенно неприличные деньги, но результат всякий раз поражал. На свою беду, в то время они в очередной раз сидели на мели, поэтому и подписали контракт. Очевидно, плохо себе представляя, с каким упырём их свела судьба.
Благородный рейтер Уоллдроинг Бертеа был из той новоявленной знати, чьи отцы или, в крайнем случае, деды верховодили разбойничьими шайками, командовали отрядами городской милиции или возглавляли подразделения окруженцев, оставшихся в живых после очередного вторжения из Таашура в Фаркрайн. Времена настали тревожные: прошло семьдесят лет с тех пор, как объединённая армия под командованием пророка Караннона с позором выперла экспедиционные корпуса Лиги и Шенка, вздумавших продолжить свою бесконечную грызню на земле Фаркрайна. Казалось бы, семь десятилетий - срок не маленький, однако ни один из альянсов мира Таашур не пожелал успокоиться. Не проходило и трёх лет, чтобы кто-то из них не вторгался то через горные перевалы, то высаживая десант на побережье. О завоевании речи больше не шло -из опустошённого войной и только начинавшего оправляться Большого Мира горячие головы лезли в благополучный Фаркрайн за добычей. Иногда им удавалось что-то хапнуть скорой рукой, иногда -нет, но после каждого такого набега толпы окруженцев и мародёров заливали кровью обочины трактов, перекрывая сообщение и терроризируя селян. Разумеется, ракши и городские дружины постепенно вылавливали их -до следующего вторжения. Но блюстителей порядка явно не хватало, а жить селянам хотелось каждый день и без перерыва. Вот тогда-то и появились Бертеа и им подобные.
Рейтеры на Западе, кёнинги на Севере, вольные воеводы на Юге и Востоке, вчерашние бандиты начали наводить порядок твёрдой рукой и, разумеется, не бесплатно. Благо кому-кому, а им-то сильные и слабые места разбойничьих шаек были хорошо знакомы. Деревенщина платила за охрану дань продуктами, а с торговцев они драли транзитный налог. Некоторые из благородных действовали совсем уже грязно: про Бертеа, к примеру, ходили упорные слухи, что некоторые грабежи и погромы устраивали их люди, что служило хорошим источником дохода и поводом для повышения дани. И все без исключения скупали по бросовой цене пустеющие земли, строили поместья и крепости, вмешивались в дела магистратов, подкупая или запугивая выборных. Расшатывали торговлю, заваливая рынки в бедных кварталах дешёвыми товарами низкого качества -рабский труд пленных в поместьях позволял снижать и снижать цены, разоряя свободных производителей. Лидеры вольных городов не первый год ломали мозги, как справиться с этой язвой, но пока ничего придумать не могли. Без профессиональных головорезов после первого же визита Шенка или Лиги страну надолго захлестнёт волна грабежей и убийств. Приходилось терпеть, идти на уступки наглым выскочкам и даже на откровенную подлость. Как, например, сегодня.
Тигельхем ван Мармара в очередной раз горестно крякнул, открыл тумбочку и достал низкую пузатую бутылку зелёного стекла. С визгом выкрутил плотно притёртую пробку и шумно глотнул три раза прямо из горлышка. Самогон двойной очистки на сорока пяти травах огнём прошёл по пищеводу, теплом растёкся из желудка по всему телу, мягко толкнулся в голову. Но на душе легче не стало. За последний час Первый Голос уже три раза прикладывался к бутылке, но помогало, прямо скажем, хреново. Ещё раз горестно крякнув, Тигельхем взял со стола медный колокольчик и с каким-то остервенением затряс им, выбивая из него совершенно омерзительное дребезжание.
Дверь тёмного дуба, щедро изукрашенная резьбой, бесшумно открылась, и в кабинет величественно вплыла Бельмиана. Запустив большие пальцы за пояс обширной тёмно-серой юбки, она потянула носом и изрекла:
-Опять к бутылке прикладывался. Ни стыда, ни совести.
Бельмиана была сама монументальность. Каменная физиономия, ослепительной белизны крахмальная блузка с глухим воротником, седые усики и крохотный клинышек бородки под нижней губой уложены волосок к волоску, толстые косы по-вдовьи закручены в две "баранки" на висках. Тигельхем проигнорировал критику личной секретарши и скрипучим голосом спросил:
-Пришли?..
-Давно уже. Совсем уже охамел, народный избранник: томишь людей под дверью, а сам бражничаешь. И не стыдно?
Первый Голос Хандварка молча принялся выбираться из-за стола. Бельмиану он воспринимал, как стихийное бедствие, с которым бороться невозможно. Она больше ста лет проработала в магистрате, пройдя всю карьерную лестницу от младшего делопроизводителя до личного помощника Первого Голоса. Победив на выборах, Тигельхем получил её в нагрузку к этому кабинету. А самое паршивое заключалось в том, что Бельмиана приходилась ему родной сестрой, и что хуже всего -сестрой старшей. Ещё в детстве будущий глава города частенько прятался от неё в чулане после того, как запускал милой сестрице под одеяло десяток тараканов. И сейчас у него иногда возникало такое же неистребимое желание спрятаться. Но чуланов планировка кабинета не предусматривала.
С трудом отодвинув Бельмиану с дороги, Тигельхем ван Мармара вышел из кабинета, пересёк приёмную и зашагал по коридору, гулко топая высокими горняцкими башмаками на толстой подошве. Другой обуви он не признавал. И то ли звук собственных уверенных шагов придавал ему решимости, то ли почтительные поклоны встречных клерков, но чем дальше, тем всё шире расправлялись его и без того непомерные плечи и всё выше задиралась густая борода. В зал публичных заседаний он вошёл живым воплощением Власти. Уселся в монументальное кресло, стоявшее на помосте и больше похожее на трон. И в первый раз как следует разглядел тех, кто за неполный год проживания в Хандварке успел превратиться в одну из бесчисленных городских легенд.
Перед ним, выстроившись в ряд, стояли трое. Стояли, словно сговорившись, в одинаковых позах: расставив ноги и засунув большие пальцы рук за пояса, чем сразу напомнили Первому Голосу Бельмиану. Набычились и молчали. От повестки в магистрат, доставленной вооружённым десятником городской стражи в сопровождении двух патрульных, добра ждать не приходилось.
Справа осадной башней возвышалась могучая орка, затянутая в походные штаны из некрашеной кожи боевого индюка и такую же безрукавку, в бесчисленных карманах которой уютно разместились ножи, маленькие стальные бумеранги и квадратные метательные пластины из чёрной бронзы. По законам Хандварка любой свободный налогоплательщик имел право носить в общественных местах личное холодное оружие длиной не более локтя. Количество его не оговаривалось, и это упущение орка использовала на полную катушку. Её арсенала хватало, чтобы в случае чего уложить половину дневной смены охранников ратуши, и не стоило забывать о том, что она способна наворотить голыми руками. Ибо один взгляд на могучую дочь Орды наводил на мысли о раздавленных черепах и переломанных конечностях. Колонноподобные ноги, вбитые в сапоги с оторочкой из медвежьего меха. Литой, словно чугунный зад, способный без малейшего ущерба раздавить матёрого ежа. Грудь, невольно вызывающая какие-то артиллерийские ассоциации. Голые руки в широких кожаных браслетах, покрытые ритуальными родовыми татуировками. Грозное впечатление портило только одно: орка была толстой. Не жирной, нет, а именно толстой. Грубая вощёная кожа безрукавки не могла спрятать изрядные складки на боках, и второй подбородок из-под клыкастой челюсти выглядывал вполне явственно. Именно из-за проблем с лишним весом, по слухам, она и покинула родные Йоранские степи. С младенчества мечтая о подвигах воительницы, она отказалась от судьбы хозяйки очага и матери будущих воинов, хотя сваты к родителям заходили не раз. Но и в двойной походной колонне ей места не нашлось: ни один, даже особо крупный гиеноволк не смогал выдерживать её вес в полном дневном переходе. Судьба пехотинца ей тоже не грозила: мешала одышка и совершенное неумение бегать дальше, чем на два перестрела. Зато в ближнем бою орка была поистине ужасна. С неслыханным усердием изучая всё, что касалось военного искусства, изнуряя себя ежедневным тренировками, не делавшими, впрочем, её стройнее, к своим тридцати годам Игресса Медведиха стала настоящей боевой машиной. В этой троице она была не только телохранителем, но и экспертом по военно-прикладному использованию странных изобретений своих коллег.
А ещё она, как ни странно, была симпатичной. Сам любитель женщин скорее упитанных, чем худощавых, Тигельхем рассматривал её с некоторым удовольствием. Клыки аккуратные и не слишком выпирающие, уши с гирляндами колечек и серёжек не сильно развесистые, и подбородок не чересчур смахивает на булыжник. А главное -глаза. Огромные карие глазищи, явно доставшиеся от какого-то предка из сумеречных Лесных кланов, обитавших некогда в непроходимых чащобах. Кроме того, по слухам, Игресса обладала характером весёлым и отходчивым. В драку зазря никогда не лезла, и частенько, своротив кому -нибудь нос, через десять минут уже хлестала с бывшим супротивником злую гномью вуотку. Вполне такая нормальная деваха. У Тигельхема она вызывала скорее симпатию, а также смутные ностальгические воспоминания о собственной горняцкой молодости.
Посредине, ссутулившись и глядя исподлобья, стоял пожилой гном, и вот он-то был поистине ужасен. Двадцать лет назад взрывом парового котла его изувечило настолько безнадёжно, что, казалось, из инвалидной каталки он не выберется до гробовой доски. Было чудом, что он выжил вообще. Толстыми чугунными осколками ему оторвало левую руку чуть ниже плечевого сустава, размолотило рёбра, а левую же ногу превратило в месиво из рваного мяса и переломанных костей. Струя раскалённого пара начисто лишила его большей части лица, каким-то невероятным образом пощадив глаза. Тогда он выжил только благодаря феноменальной витальности, свойственной всей его расе.
А через полгода он встал. На криво и не до конца сросшейся ноге, закованной в жёсткий стальной каркас, без которого она не выдерживала малейшей нагрузки, одной правой рукой он кое-как смастерил нелепую маску, чтобы можно было выходить на улицу. К моменту взрыва он уже окончательно расплевался со своими родичами и коллегами по цеху. Те упорно не желали принимать его неиссякающий фонтан всевозможных идей, от совершенно бредовых до граничащих с гениальностью. Он же не желал годами корпеть над одним и тем же проектом, вылизывая до идеала мельчайшие детали или, того хуже, клепать какие-то железки поточным методом только потому, что они пользуются спросом. Гордый одиночка, он выхаживался в госпитале при храме Железнорукого, а потом существовал на скудную пенсию Аварийного Фонда, куда четверть века предусмотрительно делал отчисления. Ему остро, до зарезу был нужен помощник, но никому не было интересно работать с инвалидом. И тогда искалеченный гном подобрал на улице человеческого беспризорного мальчишку, умиравшего от голода, и принялся его учить всему, что знал сам.
Первый протез получился откровенной железякой, годной только на то, чтобы прижимать заготовки к наковальне. Пришлось разрабатывать систему сменных насадок и манипуляторов. Мальчишка всеми правдами и неправдам отлынивал от работы в кузне, шляясь по каким-то сомнительным закоулкам, включая скотобойни и кладбища. Шисбах клял его на чём свет стоит, бывало, что и лупил, но вышвырнуть его обратно на улицу язык не поворачивался. Тем более что мальчишка начал где-то зарабатывать деньги, и вполне приличные для своего возраста. Так продолжалось до тех пор, пока четырнадцатилетний подросток не притащил своему наставнику аккуратно препарированную бычью мышцу. Совершенно мёртвую мышцу зарезанного быка, которая, тем не менее, сокращалась по желанию мальчишки и не собиралась протухать. Это была некромантия, и это было решение проблемы.
Управляемый подвижный протез открывал неслыханные перспективы. Мальчишка продолжал таскаться невесть где, то путаясь с некромантами, то ударяясь в прикладную алхимию, и фонтанируя идеями, которые поражали даже изобретательного Шисбаха. Кое-что удачно применилось на практике, появились неплохие заказы, и гном наконец начал заниматься собой.
Сейчас он стоял перед Тигельхемом, закованный в сложный силовой экзоскелет, напоминавший одновременно жуткое орудие пыток и доспех Рыцаря Тьмы. Из-под воронёных пластин, изукрашенных тонкой чеканкой, проглядывали какие-то маховички, шестерёнки, червячные и цепные передачи. Оставалось только гадать, какие сюрпризы мог скрывать этот адский механизм. А практика показывала, что прятаться там могло всё, что угодно. К примеру, городскому казначею, отморозившему ноги по пьяной лавочке, эти сумасшедшие запихали в протезы портативный самогонный аппарат и набор серебряной посуды на шесть персон. Причём упрятали так надёжно, что казначеева жена третий год не могла понять, где муж находит спиртное. А мародёров при встрече с начальником стражи вольного города Фрегии ждал сюрприз в виде упакованной в железную руку выдвижной шестиствольной митральезы револьверного типа. Любая деталь Шисбахова экзоскелета казалась зловещей и внушала смутную тревогу. Почему-то особенные опасения у Первого Голоса Хандварка вызывал кованый наколенник в виде хищной птицы, обхватившей крыльями ногу хозяина.
Но, разумеется, особенные эмоции вызывала гномова маска. Казалось бы, маска и маска, суровая такая личина, закрывающая левую часть лица, нос и обе челюсти. Но! У этой маски были усы и борода, искуснейшим образом выполненные из посеребрённой проволоки разной толщины. Потому что какой же гном без бороды? Досужие языки трепались, что некоторые волоски можно было вынуть из маски и соединить в удавку, которая легко отрезала голову. Другие, потолще, использовались как отмычка или каким другим способом. Это, конечно, слухи, а вот то, что в левую глазную прорезь маски иногда вставлялись кое-какие хитрые линзы -это Тигельхем знал наверняка.
Первый Голос умел ценить силу характера и стойкость в трудные времена. Поэтому Шисбах Железная Борода, сумевший встать со смертного ложа и победивший совершенно безнадёжное увечье, вызывал у него искреннее уважение. Несмотря на отсутствие основательности в делах, свойственной не только гномам, но и их двоюродным братьям дварфам.
Слева от гнома стоял человек. Высокий, худощавый, нескладный парень, одетый в щегольской однобортный полукафтан серого бархата с глухим воротником и большими накладными карманами, обшитыми галуном. Узкие чёрные брюки со штрипками и длинноносые лаковые туфли из кожи беспанцирной черепахи были последним криком моды в среде богатой городской молодёжи. Однако кафтан сидел на своём владельце как-то кривовато, топорщась на плечах; стрелки на брюках наглажены ломаным зигзагом, напоминая сапёрную траншею, а туфли запылились и скучали по бархотке. Вообще во всей его внешности сквозила какая-то несуразность. Даже квадратные очки в золотой оправе, и те сидели криво.
Жил он так же, как и носил одежду: странно, кривовато и непонятно для окружающих. Добившись в неполных пятнадцать лет впечатляющих успехов в прикладной некромантии, он бросил учёбу и переключился на алхимию. Потом ходил на публичные лекции к целителям, ассистировал при несложных хирургических операциях, штудировал трактаты по стихийной магии и изучал астрологию. Системы в его обучении не было никакой. Шисбах давно плюнул на его воспитание, а по достижении подопечным совершеннолетия и вовсе умыл руки.
Надо сказать, что все свои знания, судорожно выхваченные отовсюду на свете, Аркадий с удовольствием применял на практике. Лодырем он отнюдь не был, как и глупцом. Просто, будучи натурой пылкой, любопытной и увлекающейся, быстро загорался каким-то идеями и также быстро остывал, не доводя до ума и половины своих затей. В научной среде пяти городов на нём поставили крест, справедливо считая безнадёжным. Однако без его некромантии не было бы уникальных протезов, часто не уступающих живым конечностям. И это именно он изобрёл практически безопасную и мощную гремучую смесь, позволившую втрое уменьшить кассетные пиропатроны для пуска дизелей. В его голове бродило множество задумок одновременно, а арсенал просто ломился от самых неожиданных заклинаний и неординарных способов сделать врагу мучительно больно. В своей троице Аркадий Наперекосяк был самым опасным в бою -и даже не потому, что владел магией, а потому, что был абсолютно непредсказуем. Эмоции у Первого Голоса он вызывал неопределённые и сумбурные.
Все трое странных личностей и были тем самым производственно -коммерческим товариществом с ограниченной ответственностью "Другая механика", которое благородный рейтер Уоллдроинг Бертеа собирался кинуть на серьёзную сумму денег. С помощью и при непосредственном участи Первого Голоса Хандварка, достопочтенного Тигельхема ван Мармара.
Дворф солидно покашлял, прочищая горло, густо харкнул в объёмистую плевательницу и вынул из бездонного кармана своего кафтана пергаментный свиток, скреплённый сразу тремя разноцветными печатями на толстых шнурах. Ничто не оскверняло девственной чистоты хорошо выделанной и отбеленной телячьей кожи, но об этом мало кто знал. Обладая великолепной памятью и хорошо подвешенным языком, Тигельхем только делал вид, что читает свиток -для солидности. С этой же целью он в присутствии надевал очки в строгой железной оправе.
-Сегодня, тридцать восьмого числа месяца сьенда, -гулко забубнил он безо всякого выражения, -магистрат славного города Хандварка рассмотрел накопившиеся многочисленные жалобы в отношении возмутительного и неспокойного поведения следующих жителей: Шисбаха Железной Бороды, гнома; Игрессы из клана Зимнего Ветра, орки, известной под прозваньем Медведиха; Аркадия, человека без рода и фамилии, также известного как Аркадий Наперекосяк. Означенные личности, проживающие и работающие совместно, своими опасными и мерзкими опытами вызывают беспокойство добропорядочных соседей, а зловоние, исходящее из их жилища, и вовсе нестерпимо...
-Это для кого же, грешный хрен, зловоние нестерпимо?! -взорвалась Игресса, заорав низким вибрирующим контральто. -Может, для Маспрыдача Пороховщика, у которого цистерны со ссаками на тысячу бочек за мастерской прикопаны? Или для Хилтаиры Холодные Ноги с её трупохранилищем в погребе? Я про кожевенный квартал, грешный хрен, и вовсе молчу!
Тигельхем опустил свиток на целую пядь, левой рукой сдвинул очки на кончик монументального пупырчатого носа и посмотрел на возмутительницу спокойствия поверх оправы, как медикус на редкостного глиста. Орка поперхнулась и с лязгом захлопнула пасть. Внушительности Первому Голосу было не занимать.
-Также означенные личности были не раз замечены в пьянстве с дебошами, членовредительствами и прочими нанесениям ущерба, что многажды запротоколировано патрулями городской стражи. И, наконец, объединившись в товарищество с ограниченной ответственностью "Другая механика", безответственным образом недоплатили в городскую казну имущественного налога на сумму восемь ракшасовых векселей и пять гоблиновских. Учитывая всё изложенное, магистрат славного города Хандварка постановил считать означенных личностей персонами неблагонадёжными и к проживанию в городе совершенно непригодными. Засим предписывается Шисбаху Железной Бороде, Игрессе Медведихе и Аркадию Наперекосяку покинуть пределы Хандварка до наступления полуночи сего дня. Для взыскания налоговой недоимки через два часа к ним на дом явится магистратский оценщик, каковой и произведёт изъятие части имущества на указанную сумму. Если же означенные личности не смогут расплатиться или будут обнаружены в городских пределах после полуночи, совершенно всё их имущество будет конфискованы, а сами они будут позорно изгнаны в голожопом виде и с насилием.
Повисла тяжёлая пауза. Первым завопил Аркадий:
-Не, ну вы тут совсем охренели! Это ж прямое изгнание! Мы что, грабители или воры -рецидивисты, чтобы нас вот так выпирать?.. За всю эту лабудень, которую вы нам тут шьёте, положено штрафовать, и то не больше, чем на пару ракшасок с каждой морды!..
-Закрой свой рот, мальчик, -скрипучим голосом сказал гном, и Аркадий послушно заткнулся. -А ты, девочка, не вздумай даже пискнуть, пока я не разрешу.
Орка, которой калека не доставал до пояса, угрюмо покивала головой. В пиковых ситуациях переговоры вёл именно Шисбах, как самый опытный и хладнокровный. И там, где Аркадий с Игрессой через пару минут начинали драку, он умел находить компромиссы без потери лица и даже с выгодой.
-Я вот что скажу, достославный сьёр, -заскрипел гном, придавливая дворфа к его креслу тяжёлым взглядом из прорезей маски. -Мальчик прав, и с этим не поспоришь. А кроме того, у нас есть определённые обязательства перед некоторыми жителями города, и выполнить их до полуночи мы никак не успеем. Что, магистрат возьмёт на себя урегулирование этих шероховатостей?
-Магистрат возьмёт, -невозмутимо парировал Тигельхем. -Вам будет также разрешено возвращаться в город для решения всяческих имущественных споров, но не чаще, чем раз в год и только на три дня. Этого достаточно.
Гном помолчал с минуту, обдумывая ситуацию. Его спутники послушно переминались с ноги на ногу, не издавая ни звука. Наконец Шисбах заговорил, мерно роняя слова, словно заколачивая гвозди.
-Понятно даже безмозглой нежити, кто заказал эту музыку. Этот тип нам должен три тысячи ракшасовых вешек -любого на его месте жаба задушит насмерть. Грязная получилась история, Тигельхем, не находишь? И вот что я думаю по этому поводу. Если ты оставишь всё, как есть, мы-то, само собой, уйдём. Но хорошо от этого не станет никому, а наоборот, всем будет только плохо. И хуже всего -тебе, Первый Голос. Во-первых, свою собственную совесть из города не выгонишь, и вряд ли чем запугаешь. Ты же лицо потерял, Тигельхем! Как в зеркало смотреть собираешься?.. Во-вторых, ты потерял не только лицо, но и власть над городом. Сегодня это краснорожее чучело захотело избавиться от нас, завтра ему приспичит что-то другое, а там, глядишь, он и вовсе сядет тебе на шею. А скинуть его будет ой как непросто! И что самое смешное, сегодняшняя выходка ему тоже не пойдёт впрок. Рано или поздно кто-нибудь не выдержит и взорвётся. Или деревенские, или горожане, или ракши. И дело кончится кровищей, вот увидишь. Не привык ещё наш народец терпеть вот таких вот, с позволения сказать, хозяев. Ракшам не покорились, Шенк с Лигой выперли, а уж на всяких благородных как-нибудь управу найдём. Подумай над этим, и подумай крепко. Сроку тебе два часа. Если вместо оценщика заявится какой-нибудь чин из магистрата, пусть и небольшой, и объявит об ошибке в сегодняшнем решении, мы как-нибудь забудем про обиду. А с семейкой Бертеа разберёмся сами, будь спокоен. Короче, думай, Первый Голос, крепко думай и быстро. Времени у тебя мало.
Гном развернулся на пятках -гранитная плитка жалобно пискнула под стальным каблуком. Аркадий и Игресса последовали за ним, так и не произнеся больше без слова.
На улице во всю мощь разворачивалась неторопливая и кажущаяся бесконечной весна северного Таашура. Старые, почти столетние, корявые дубы, высаженные по периметру площади, уже начали закутываться в зелёный дым нежной крошечной листвы. Прохладный порывистый ветер доносил из-за городских стен запахи сырой земли и луговых цветов, в которые вплетались сладковатая вонь городских помоек и едкий торфяной дым, рождая непередаваемый букет. Жители Хандварка, избалованные двумя декадами безоблачной тёплой погоды, передвигались вальяжным прогулочным шагом, невзирая на разгар трудовых будней. Даже горгульи на фасаде огромной ратуши, больше похожей на дворец, казалось, блаженно щурились на солнце. Но, завидев две перекошенные морды и маску "других механиков", горожане утрачивали всякую вальяжность и прибавляли шагу, а каменные рожи скульптур приобретали некую хищность.
На углу площади Избранных и Восточного проезда стоял необычного вида асимметричный трицикл. Справа от водительского седла, на огороженной поручнем площадке, стояло вращающееся сиденье из листовой меди. Медведиха с размаху уселась в него -трицикл жалостно пискнул рессорами и накренился вправо. Орка пошарила в ногах, с лязгом открыла один из многочисленных железных ящичков и вытащила из него странную короткую аркебузу чрезвычайно внушительного калибра. У оружия напрочь отсутствовал замок с кремнем, но зато часть цевья напоминало небольшой ребристый поршень. Выглядело всё это необычно и весьма свирепо. Не то, чтобы кто-то угрожал троице прямо сейчас, просто у орки была полезная привычка действовать так, словно за её голову назначена солидная награда. Иногда это предотвращало серьёзные неприятности.
Шисбах, подойдя к трициклу, извлёк из недр своего экзоскелета узкую обойму длиной в две пяди. Через длинные прорези маслянисто поблёскивали плотно уложенные пиропатроны в гильзах из вощёного картона. Гном вставил обойму в пусковое отверстие и начал, постепенно ускоряясь, крутить ручку маховика. Разогнав его до нужной скорости, толчком дослал обойму в гнездо и опустил предохранительный флажок. Раскатисто прогремела короткая очередь выстрелов, и запущенный дизель ровно и уверенно застучал, выбросив из трубы струю чёрной гари. Железная Борода уселся в водительское седло, тяжестью экзоскелета уравновешивая тушу Игрессы.
Сложность пуска дизельного движка была причиной, по которой старинное изобретение до сих пор не получило широкого распространения на Таашуре. Нужно было обладать хладнокровием, твёрдой рукой и чувством скорости, чтобы запустить его с первой обоймы. Как правило, всеми этими качествами обладали опытные инженеры и механики, в большинстве своём гномьей расы. Неопытный или нервный водитель мог мучиться часами, сжигая обойму за обоймой, но так и не добиваясь ничего. Показателем мастерства было количество зарядов -большинство пользовались стандартными, на пятьдесят или шестьдесят патронов. Виртуозы делали себе укороченные, на два десятка. Шисбах обходился дюжиной.
Последним за спину гнома уселся Наперекосяк. Трицикл никак не отреагировал на его бараний вес. Железная Борода вогнал кованый сапог в гнездо коробки передач, лязгнули шестерёнки, и экзоскелет гнома превратился в элемент управления трициклом. Угрюмый механизм с рёвом и подвыванием скакнул с места, обманчиво медленно набирая скорость. Аркадий извлёк из кармана короткую толстую дудку и загудел, старательно раздувая щёки. Низкий вибрирующий гул почти на самой границе слышимого диапазона волной покатился по улице, заставляя прохожих в испуге прыгать на тротуар с проезжей части, а лошадей и вовсе вгоняя в тихую панику. Перед рокочущим трициклом словно катилась невидимая волна, сметая с его дороги все живые препятствия.
Чем дальше, тем улочки становились уже, а качество дорожного покрытия начинало напоминать об уличных боях с экспедиционным корпусом Лиги, что имели место тридцать шесть лет назад. Из канав, облицованных булыжником, разило тухлятиной, а весенний ветер больше не радовал ароматами луговых цветов. На стенах появились похабного содержания кривые надписи и откровенно гнусные рисунки. "Другая механика" въезжала в Чернокнижный Закут.
Трицикл остановился перед облупившимся фасада внушительного двухэтажного дома, к которому в глубине пристроился то ли флигель, то ли кирпичный сарай -с улицы было видно плохо. Медведиха слезла первой и, поколдовав с минуту над дверным замком, вошла в дом. Аркадий, сидя в седле боком, время от времени извлекал из своей дудки короткие замогильные стоны и отпугивал прохожих. Наконец открылась одна створка массивных ворот, Шисбах газанул, и механизм рванул с места, чуть не скинув Наперекосяка.
Орка с грохотом захлопнула ворота и обернулась к товарищам, наливаясь дурной кровью.
-Удушу глистоеда!.. -прорычала она, стискивая кулаки. -Через жопу наизнанку выверну! Он у меня кровавыми ошмётками три дня ссать будет! Печёнку через уши выдавлю!
-Выдавишь, а как же! -Аркадий слез из седла, пряча свою зловещую дудку в карман. -Когда встретишь. Только, думается мне, случится это не скоро. Вот скажи нам лучше, металлический папаша, -повернулся он к гному, -что сейчас-то делать будем?
-Собирать вещички, -спокойно сказал Шисбах. -И как можно скорее. Через два часа всё должно быть упаковано. Магистратскому оценщику вовсе не нужно лапать наше имущество, особенно некоторое. Берём только самое ценное, иначе не успеем. Мальчик, на тебе лаборатория и сырьё. Ты, девочка, увязывай барахло. Я пошёл готовить "Червягу".
-А что опосля? -Игресса наклонила голову к плечу, недобро прищурившись.
-А потом мы навестим благородного рейтера в его городском особняке.
-Да ну! -Аркадий лихо, с переливами присвистнул. -И кого ты там надеешься найти?
-Ну, всяко не самого рейтера с чадами и домочадцами. Это во-первых. И не "кого", а "что". Это во-вторых. А надеюсь я там найти компактного и хорошо ликвидного имущества на сумму в три тысячи ракшасовых вешек.
Наперекосяк злорадно хохотнул. Игресса плотоядно оскалилась и нечленораздельно заурчала. Гном, подбоченясь, оглядел своих младших товарищей и рявкнул неожиданно сильным, густым басом:
-А ну, за работу, дети мои! Через час начинаем грузиться!
И, развернувшись, с лязгом зашагал в сарай. Орка с человеком буквально наперегонки ломанулись в дом.
Половину первого этажа занимала жутко захламлённая лаборатория, она же по совместительству механическая мастерская. Аркадий выволок из-под громадного верстака длинный ящик, в каких обычно гномы перевозят заказчикам партии огнестрельного оружия, и откинул крышку. Ящик оказался набит крупной древесной стружкой. Алхимик принялся укладывать в него причудливую посуду, безо всякого порядка расставленную по столам и полкам, закапывая её в стружку. Не все колбы и реторты были пустыми -Аркадий без малейших колебаний выплёскивал разноцветное содержимое, часто весьма подозрительного вида, в сливное отверстие большой базальтовой раковины, стоявшей в углу. Такой ерундой, как ополаскивание посуды, он себя не утруждал. В изогнутой керамической трубе урчало и булькало, иногда что-то негромко бахало, и из отверстия поднимались разноцветные дымки. Один раз, после утилизации прозрачной чёрной, непрозрачной розовой и мутной зелёной жидкостей, звуки из слива стали почти членораздельными, и в них даже можно было услышать скорбные жалобы. Когда первый ящик заполнился, из-под стола с вытяжкой появился второй. В него полетели инструменты, все вперемешку -разнокалиберные клещи и весы с набором гирек, напильники и штангенциркуль, отвёртки и астролябия, свёрла и пинцеты, струбцины и хронометр. За одной из дверей обнаружилась кладовка, откуда был извлечён третий ящик, для банок и коробок с весьма разнообразным, иногда и зловещим содержимым, хранившимся в той же кладовке.
Игресса бесчинствовала на втором, жилом этаже. Иногда там что-то шумно падало и, видимо, ломалось; время от времени со звоном билось стекло, мягкие толчки сотрясали потолок и заставляли жалобно звенеть и качаться керосиновые люстры. Минут через двадцать Медведиха с жутким грохотом стащила по лестнице волоком громадный сундук, окованный железом. С минуту постояла рядом, переводя дух, и решительно отправилась за второй порцией. Когда она волокла из своей комнаты несколько совершенно непреподъёмных кожаных кофров с чем-то, судя по лязгу, металлическим, из лаборатории послышались жуткие звуки. Выло, стонало и плакало что-то явно неживое, словно разбираемые на запчасти механизмы перед гибелью обрели голос и разум. Орка, ничуть не смутившись, дотащила свою ношу до места назначения, шваркнула на пол рядом с сундуком, шумно отдышалась и только потом пошла в лабораторию.
Аркадий извлёк из каких-то закромов диковинный инструмент размером с конторку писца, похожий на помесь буфета и многоцилиндрового дизеля со множеством разнокалиберных выхлопных труб. Спереди у агрегата помещались три ряда клавиш, а внизу -мощная педаль, которую Наперекосяк усиленно давил ногой. Иногда он в задумчивости жал на клавиши растопыренными пальцами, извлекая из инструмента те самые заунывные звуки.
-Взять, что ли?.. -спросил он, не оборачиваясь. -Ведь почти готовая вещь, да и пыхтели мы над ней, считай, больше месяца...
-Возьми, возьми, -покивала орка. -Эта монстра -как раз то, без чего мы ну никак не обойдёмся в дороге. Опять же в лихую минуту какое оружие -любой злодей, как услышит, враз окочурится от зубной боли. Ещё советую деньгу зашибать: можно играть на похоронах у гоблинов иль отпугивать всяческую нежить в полнолуние.
-Ты мне просто завидуешь, -невозмутимо парировал Аркадий, извлекая особенно устрашающий аккорд. -Любому понятно, что у меня-то есть музыкальные способности, а твоими завываниями, и верно, впору только упырей на кладбище развоплощать.