Чудеса - там, где в них верят, и чем больше верят, тем чаще они случаются.
Дени Дидро.
Ч У Д О
" Чудо!" - часто слышится в автобусе, среди паломников, по поводу самых обыденных вещей и заурядных событии. Чудо, воспринимаемое, как фокус, раз - и неожиданно совершилось, сложнее осознаётся в виде медленного процесса, с исходной точкой ожидания, не замечаемого течения и достижения результата в отсутствии внешнего эффекта.
Началось всё где- то за полгода. Случайно, или в соответствии с темой, - чудесным образом, узнал о паломнической поездке на Леушинское стояние. О самом же существовании в Питере подворья Леушинского монастыря знал я давно . Именно в этом здании в советское время находился областной психоневрологический диспансер , где часто оказывался сильно контуженый , потерявший в войну всю семью ,от отчаяния и боли впадавший в неистовство мой батя.
Здесь, на восстанавливаемом подворье, я впервые увидел чудесный образ Богородицы Леушинской, называемый " Аз есть с вами и ни кто, же на вы" поразивший меня, знающего русские иконы - реалистично написанным ликом Богоматери, кажущимся знакомым с детства, напоминающим русские лица моих родных женщин, простым, теплым и ясным.
О самом же Леушинском монастыре я много слышал от бабы Мани, собиравшейся с девичьего возраста постричься в Леушине. Баба Маня - сестра моей бабушки, старшая из четырёх сестёр, в шутку по имени батьки звавшихся, на манер модных в то время певичек - "сёстры Фёдоровы". С четырьмя девками на полях страны деду Фёдору делать было нечего, он кормился от воды. Дед ставил и выбирал сети, а на вёслах " вечным двигателем" сидела баба Маня. Перед глазами стоят узловатые с ревматическими суставами, разбитые этими веслами и колхозной работой, бабушкины руки. Куда там в монастырь. Батька не благословил, и рад бы в рай .... но трое младших сестёр жрать хотят. В двадцать лет бабушка вышла замуж за вернувшегося с японской войны деда Афанасия .На вёсла села моя родная бабка Варвара. С мужем баба Маня жили хорошо, старики вспоминали замечательные герани на окнах их дома, чистоту отбеленных половиков и удивительные бабушкины пироги. Одна беда - Бог не давал детей. Теперь отпустить в монастырь она просит мужа. Мягкий дед Афанасий не перечит её намерениям, но как, то неожиданно заболевает и умирает году в двадцатом. Потом стать монахиней бабушке помешала власть, надо было ишачить в колхозе. Потом монастырь закрыли. На переселение в сороковом году, в только что отвоёванную у финнов Райволу, баба Маня поехала вместе с тоже овдовевшей к тому времени моей бабкой и тремя её детьми. К началу войны бабушка была ровесницей мне сегодняшнему - ей было 56 лет, а вся тяжесть эвакуации, возвращения, военной и послевоенной пахоты в колхозе была ещё впереди, как и пенсия в четырнадцать рублей, впервые полученная где-то под семьдесят. Моя мать и родная бабушка умерли рано, отец болел, вот так и случилось, что я вырос на руках у бабы Мани.
Зима. Утро престольного праздника. Бабушка вытащит из печи, выложит на холщёвое полотенце свои знаменитые пироги с грибами, брусникой и говорит:
- Лопай, неслух, умру поминать будешь.
Бабушка дожила до девяноста и умерла когда я был в море. Её хоронили без меня. Память об этих пирогах, чувство жалости, тоски, невозвратности и невозможности что - то изменить остаются постоянно во мне.
Леушинский Иоанно Предтечинский монастырь находился в восьми верстах от деревни Ягорба. Деревни, где жили все мои предки, деревни теперь затопленной на дне Рыбинского водохранилища, вместе с монастырем и сотнями других деревень. Тысячи разбросанных по миру жителей сделались какими-то Иоаннами Безземельными. Бог с ним с домами и добром ; впереди великая война - миллионы потеряют жизни , потеряна Родина ,утрачены "отеческие гробы" , потерян уголок земли где родился и куда возвращащаешся в мыслях с надеждой когда-нибудь оказаться там .
Хотелось исполнить желание отца, ушедшего в сороковом году в армию и вернувшегося с фронта уже в края иные.
Посмотреть на залитую водой Родину. Побыть рядом.
Послушать окающую, совершенно с иной мелодикой, верхневолжскую речь земляков.
Помянуть поколения неизвестных мне предков - крестьян - землепашцев и рыбаков, безвылазно живших на этой земле со времен Чурилы Пленковича и о которых в летописи осталось одно общее упоминание: "рать моложская прибежала на Куликово поле с опозданием, но порубиться успела славно".
Отдать ушедшим неисполняемый долг, отблагодарить, подаривших нам жизнь, не потерявших веру и передавших нам маленькую её частицу, не отнятую ни пионерской организацией, ни комсомолом, ни партактивом.
К месту сбора, к назначенным на отправление шести часам пятого июля, подбросил меня сын Серёга. Уютный дворик. Никого нет. В ожидании рассматриваю, как три бомжа аккуратно разбирают бачки, к завтрашней радости дворника, раскладывая мусор вокруг.
Собираются паломники. Наблюдаю. Маленькая девочка с матерью. На традиционный вопрос:
- "Здравствуй девочка. Как тебя зовут?" Вместо привычного:
- "Сам ты старый ....."
- " Настя". Приятно и не традиционно. Подходят несколько мужиков моих лет, один из них усиленно снимает на камеру. Четверо парней. Семейная пара. Ещё пара рука об руку - религиозное воспитание. Отрадно. Остальные женщины в возрасте 30 -50. Длинные юбки, косынки на головах. Крепкие бабы тащат здоровые сумки. Большинство знакомы меж собой, едут не в первый раз. Командует всем секретарь батюшки Катя. Удивительное сочетание монахини и бойкого менеджера с Мальцевского рынка - во всём чёрном, уголки рта опущены даже когда улыбается, передвигается бегом как капля ртути быстро и напористо. В восемь поднимаемся в храм, батюшка служит молебен, в начале девятого начинаем грузиться. Мне достаётся место в последнем ряду, коленки к ушам .Порадеем . Грузимся по формуле - количество мест +1,стенаниями всего автобуса сломив сопротивление водителей Николая и Сергея втиснули в автобус опоздавшего ветерана. Трогаемся. Присоединяюсь к обсуждающим чудеса. Батюшка сообщает об изменении маршрута, вместо поездки вокруг Рыбинского водохранилища едем к истоку Волги потом через Тверь и Углич в Брейтово. Приятное удивление всегда мечтал побывать у истока Волги. Чудесно.
Выехали из Питера, батюшка начинает читать акафисты. Батюшка- отец Геннадий Беловолов, лет сорока, высокий с хорошим лицом, борода с проседью, волосы завязаны в косицу. Вокруг глаз "ленинские" морщинки. Близорук? Нет - читает без очков, значит смешливый. На вопрос соседу:
- "А батюшка, из каких будет?" Сосед отвечает:
- " Из беглых. Филолог. Сотрудник музея-квартиры Достоевского "Удивление. Уважение. Интерес.
Проезжаем Любань, Мясной бор, Чудово, Новгород места знакомые по дотошно изучаемой истории Ленинградского фронта.
Сворачиваем с трассы, движемся по пустой дороге с близко подступившим лесом.
Собирается дождь, темно, засыпаю. Демьянск с его котлом проспал и проснулся когда свернули уже на проселок В полусне, километров восемьдесят трясемся, выбивая зубами рио-риту. Темная дрога, песчаная, в гору, деревья цепляются за автобус.
Вдруг выскакиваем на свет. Деревенские дома, вдали храм. Святоольгинский монастырь. Исток Волги. Разогнувшись, бегу умываться на исток - узенький ручеёк с красной от торфа водой из которого проблемно зачерпнуть воду даже в ладони. Одновременно с интересом осматриваюсь - знакомая еще по учебнику "Природоведения" беседка, оказавшаяся восстановленной часовней, рядом валуны с патриотическими надписями времён социализма позади прекрасный храм Преображения.
Выстраиваемся, идем к часовне служить молебен. С несвойственным мне благоговением несу икону. Совсем рассвело. Начался дождь, ноги сразу промокли. Проходим в храм .В храме ремонт в начальной стадии, на бетонном полу начинают мёрзнуть ноги, бегу к автобусу меняю носки, одеваю толстенную кофтень насильно всунутую дочкой, ни чего не мешает сосредоточиться на литургии. Настоятель храма седой, но с рыжей бородой батюшка, похожий на патера из фильмов о крещении Ирландии, уступает свою кафедру отцу Геннадию. Исповедуюсь. Батюшка не мурыжит. К причастию не иду, не готов, по обыкновению накурился. В церкви начинают собираться люди из подходящих туристских автобусов. Летом народу много, зимой священник остаётся один с тремя монахинями. Последний деревенский умер в этом году. Электричество есть, но транспорт и дороги зимой отсутствуют. Всё как при княгине Ольге. Зацикленный на войне, не могу себе ответить, были здесь немцы или нет?
Монахини усиленные нашими доброхотками подают в трапезной завтрак из чего- то привезенного Катей и из своих скудных запасов. Чувство благодарности и неловкости.
После полудня едем дальше, переезжаем Волгу -уже приличный ручей, минуем Осташков. Утверждение о том, что он самый столичный из провинциальных не оправдывается или не рассмотрел из- за пошедшего по-хорошему дождя. Начинаю знакомиться со спутниками. Сдуру несколько раз называю соседа Мишу Сережей, ни какой негативной реакции. Непоказное дружелюбие, как и у большинства. Минуя официальное представление, начинаю обращаться традиционно- сестра, брат. Чудно.
Батюшка, выполняющий функцию экскурсовода, на подъезде рассказывает историю города Ржева. О воине: были бои, огромные потери. Громаднейшие , батюшка, Ржев - стократный Невский пятачок. Не город - герой, город воинской славы , а огромная Русская Голгофа .
Полтора года 10 советских армий западного и калининского фронтов во главе с маршалом Жуковым безуспешно пытались ликвидировать Вяземско - Ржевский выступ - германский палец, направленный на Рыбинск.
Только после бесконечных неумелых атак, после Сталинграда и прорыва Ленинградской блокады ,3 марта 1943 года немцы оставили Ржев. Местные поисковики рассказывали ,что немецкие позиции покрыты гильзами в 3-4 слоя , перед ними 2000 брошенных останков красноармейцев, во избежание эпидемии закопанных немцами во рву перед их передним краем. После войны колхозные трактористы подкладывали под зад сковородки и снимали с тракторов крыши кабин, чтобы легче было вылететь, если напорешься на мину. На памяти Твардовский:
Я убит под Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте,
На левом,
При жестоком налете.
Я не слышал разрыва
И не видел той вспышки,
Точно в пропасть с обрыва-,
И не дна, ни покрышки...
Поднимаемся в Вознесенский собор, главный храм города, на горе на левом берегу Волги. Ставлю к распятию поминальную свечу. Паломники разошлись по огромному храму обсуждают буквально перед нашим приездом совершенное в канун праздника освящение предела Рождества Иоанна Предтечи.
Поехали. Старица. Остановились у стен Свято-Успенского монастыря. Стена белая, огромная закрывающая вид. Шесть вечера. Батюшка поскрёбся в огромные ворота и исчез за ними. Дождь усиливается, из автобуса вытряхиваются с неохотой. Волга в Старице течет в ложбине, оба берега связанные замечательной красоты мостом, зелёными откосами сходят к воде. Рядом со стеной памятная плита в честь адмирала Корнилова здешнего уроженца. Толпа под зонтиками упёрлась в ворота. Выходит отец Геннадий - договорился, впустят. Чудо, чудо - загалдели поезжане.
Старица, одно название чего стоит: Владимир Андреевич, Иван Васильевич, самозванцы татары, поляки, народные бунты - русское средневековье. Успенский Собор, лишь на тридцать лет моложе своего московского тёзки и очень на него похожий. Германо- советскими усилиями разоренный, но по чудесному вмешательству первых лиц страны ,получивший финансирование и реставрированный исключительно удачно. Иконостас, резьба и иконы замечательно стилизованы под старину, не хватает фресок и позолоты, было бы полное соответствие. В подклети усыпальница родившегося и скончавшегося здесь первого русского патриарха Иова.
Дальше без остановок к месту ночлега, вокруг Твери и, через чистые и ухоженные на пивном бюджете улицы Клина.
Ночью уже в Селихово. Быстро перекусив, в темноте, валимся спать на полу на ковриках, прямо в храме.
Сон - обморок. Просыпаюсь рывком. Мысль - спал в храме, такого не мог представить. Свет утренний, неясный , с высоты из под купола льется на фрески на ярусы икон в иконостасе на стены вплотную завешанные старинными образами. Странное непривычное чувство. Обалдел, как говорят мои птушники. Продираю глаза иду умываться , просыпаясь ,по всему храму , забавно сидят и стоят на карачках заспанные спутники.
Смотрю на храм снаружи. Замечательная саврасовская пятиглавка с колокольней. Построен и освящен в честь Ильи пророка в 1813 году, до этого был деревянным простоявшим 300 лет. На стене памятная доска, напоминающая о посещении храма патриархом Алексием. Могилы священников. Несмотря на раннее утро, перестраивая бытовой корпус , уже работают русские мужики. Солнце сквозь облака, свежо. Очень тёплое чувство. Чудесным образом, храм не закрывался в советское время отсюда и огромное количество старого письма икон с самыми необычными сюжетами , старинная утварь. Ощущение непрерывной целостности всего окружающего.
Быстро чай - автобус, едем в Конаково. Конаково и Селихово вотчина Кузнецова того самого знаменитого фарфоро - фаянцевого. Удивительным кажется сообщение, что производство вот - вот закроется, в стране не нужны постоянно бьющиеся дешевые чашки и тарелки. Название города Конаково , кажется забавным , старинным , русским . Нет, как и дурацкий Тутаев, оно происходит от фамилии подстреленного здесь красноармейца , а живут в нём переселённые жители затопленного города Корчева.
Совместная литургия и установка памятного креста в Корчеве первая официальная часть поездки. Литургия совершается в приспособленном под храм здании в районе новостроек. Очень тесно. Иконы, перевезённые из Селихова. Икон хватило бы ещё не на один храм.
Спускаемся к воде. Паломники, прихожане, несколько старожилов, помнящих, как им кажется Корчеву, местные казаки и телевизионщики. Грузимся на старенький пароходик "ОМ" и шлёпаем по воде около часа. Швартуемся к берегу у единственного оставшегося на суше дома Корчевы. Сразу по пояс в траве. Начинаем движение в сторону, когда то бывшего здесь кладбища. Во главе старожилы, трава выше головы. Память в буквальном смысле затянутая травой забвенья. Казаки прорубаются, строят мостки через канавы. Корчева в башке путается с Коряжмой. Старожилы теряют направление. Скрываются в траве разведчики .Крестный ход приобретает черты игры в индейцев .Чтоб подержать унывших паломников отец Геннадий достает святыню - крест Иоанна Кронштадского серебряный с камешками и дарственной надписью от прихожан . Прикладываемся к кресту. Батюшки решают вернуться и поставить памятный крест на берегу. Местный священник ведёт за руку совсем маленькую ужасно серьёзную внучку.
Устанавливаем крест. Служим молебен. Сосредоточенно держу икону, не замечая, как в руку кусает овод - рука в момент распухает, становиться пухлой, как у младенца. И больно и смешно.
Возвращаемся . С левого борта Конаковская ГРЭС и две огромные опоры, несущие провода через водохранилище. Как нынешняя реклама переклинивающая мозги, у меня в голове ещё остались до одури назойливые новости 60 годов - заложили, пустили первую очередь,вторую, завершили строительство Конаковской ГРЭС. Спрашиваю у казака:
- Служивый, помнишь, как строили?
- Нека, не помню.
Куда там , наверно ходил с Платовым в Индийский поход.
Прощаемся на пристани. Двухдневная непогода заканчивается крупным летним дождиком становиться тепло. Едем дальше. Навигатор путает водителей, несколько раз возвращаемся. Чувствуется близость Москвы, деревни, переросшие в дачные посёлки много востановленых храмов. Переезжаем канал имени Москвы. Памятники Дмитрова - крайней точки наступления немцев на Москву. С горы видна стоящая посреди водохранилища колокольня в Калязине.
Указатель "Храм Спаса на Нерли 6 км". Проезжаем, а жаль, всю жизнь хотел увидеть.
Спас - Угол имение Салтыкова Щедрина. Музей. До того как стать сатириком Салтыков - Щедрин был тверским вице - губернатором. Взяток не брал и быстро слетел с должности. Музей в храме, впечатление - устроители вообще не читали великого земляка.
Дорогой учитель, накрой меня своим чугунным вицмундиром!
Два щедринских персонажа из ГАИ останавливают автобус на границе Тверской и Ярославской области и, не смотря на охранительную молитву батюшки, выписывают водиле Николаю стольник штрафа. Чуда не произошло, тут "не тот товарищ правит бал ".
На закате переезжаем Волгу в Угличе. Множество храмов, сходящих к воде, сияние куполов в приглушенных вечерних тонах. Воодушевлённый батюшка предлагает спеть из волжского репертуара, запевает, толпа дружно подхватывает. Волжского репертуара хватает до Рыбинского водохранилища, на которое резко выскакиваем уже в сумерках. Едем вдоль берега.
Проезжаем удивительный объект - на карте деревня Борок. Крепкий не закрывающий вида европейский забор, очертивший приличную территорию. Десяток пятиэтажек . Нетиповые особнячки. Освещенные асфальтовые дорожки. Добротно, аккуратно, обособлено. В русской глубинке.
-Миша, что это?
-Воинская часть.
-Миша, ты вообще видел воинские части?
Разобрался уже дома, это Институт биологии внутренних вод АН СССР. Институт которым в течение двадцати лет командовал И.Д.Папанин. Папанин был жук ещё тот. Биологии во внутренних водах все меньше и меньше, не знаю как с научной работой, но материальная часть в превосходной степени.
Опаздываем, в Брейтово уже началось стояние - главная цель поездки. Отец Геннадий в движении начинает читать акафист святому Иоанну. Подъезжаем к полуночи, сходу без заминки вливаемся в толпу стоящих на берегу у часовни богомольцев. Отец Геннадий присоединяется к четырем служащим священникам .
Необычность происходящего мешает сосредоточиться на акафисте. Совершенно библейская картина. Сумерки. Слабое пламя свечей выхватывает из темноты очертания строений и контуры людей. Ветер, разнося пение и звуки колокола, нагоняет на берег волну, раздувая разожжённый рядом костёр, вокруг которого куча освещенных мерцающим пламенем детей. На востоке Венера ,напротив низкая Луна и по средине белесого неба четким рядом - фиолетовые облака , уменьшающиеся к горизонту и рваными очертаниями напоминающие крылья ангелов летящих над водой.
Дочкина кофта не согревает, хочется чаю и покурить. Нельзя, завтра причастие. В третьем часу с частью паломников ухожу спать в церковный дом. Батюшка и самые твёрдые стоят до пяти.
Утро. Иванов день - праздник, ассоциированный со страшной бабушкиной иконой цветущим папоротником и срединой лета. Деревня встает вместе с нами. Хоть батюшка и говорит, что в названии Брейтово татарские мотивы, мне кажется это чисто петровские штучки - Брей того! Брей этого! Деревни не разглядел, без долгих сборов в автобус. Не разглядел дом, который по рассказам хотели купить, когда встал выбор куда переселяться. Не хватило денег, поехали на Карельский перешеек. Может и к лучшему, ходил бы сейчас чисто бритым.
Весьегонск - восточная граница расселения веси, за Мологой жили уже словене. Всё перемешалось, но дореволюционный уклад, система хозяйствования, утварь, костюм лучше сохраняются в вепсских деревнях Ленинградской области. Здесь всё новодел. Кроме языка. Слушаю родной бабушкин выговор.
Треть города сохранилась, остальное ушло под воды разлившейся Мологи. Уровень воды низкий, в засуху из воды восстает затопленный город. В городе старики и дети ,взрослое население все за 300 км ,в Москве. Литургию стоим в кладбищенской церкви. Общая исповедь и долгожданное причастие. Идем через город на берег к поклонному кресту рядом с церквями, когда то превращенными в клуб и генераторную, а недавно ставшими совсем бесхозными.
Солнечно и тихо. Очень хорошо проходит молебен .Вечная память. После молебна все прикладываются к кресту Иоанна Кронштадского. Местный батюшка раздает подарки мальчишкам и девчонкам отличникам воскресной школы. Сидим, греемся у церкви, местный дед былинно рассказывает, о том, что особо рьяные верхолазы, сбивавшие церковные кресты, все как то дико и быстро умерли.
Едем дальше от Москвы, в глубинку по вполне сносным областным дорогам, о которых так много было пролито слез. Пересекаем Весьегонский и Бежецкий уезд, по местам, куда не то что немцы но и татары не добрались. За окном вырисовывается картина разорения, какой не видать проезжая по федеральной трассе.
Дороги теперь есть, но вокруг необрабатываемые, зарастающие кустами и борщевиком поля, заброшенная земля, которую веками так стремились получить крестьяне. Десятки пустых деревень. Крепкие дома с неосвещенными к вечеру окнами, а то и просто с высаженными рамами, заросшие по крышу бурьяном фермы. За все 3 тысячи километров встретили два стада коров.
Заброшенный, лишь недавно построенный агрогородок с дорогами, технологическими площадками, каменными коттеджами на две семьи, с огромной фермой, по фронтону которой выложено "Интенсификация - 90".
За поворотом абсолютно пустая деревня с одиноко стоящим по средине памятником, погибшим где-то на войне землякам. Ни мёртвых ,ни живых.
Если так везде в России, не смотря на речи симпатичных московских парней, надо спасаться. Пропадём. Бежать из городов и мешочничать негде .
А вот и сам Бежецк. Добежали. Аккуратный маленький городок. Все в прошлом.
Благовещенский женский монастырь - старые тополя, бытовые корпуса, в центре бывший приходской храм.
Останавливаемся у ворот. Зазвонил колокол. Удивление и мысль совершенно дикая
-" Не уж-то, нас с колоколами встречают? !...".
Проходим в ограду. Осматриваемся. Несколько монахинь, послушницы, мужики-строители, несколько девочек лет от 7 до 14. Девчонки, одетые по случаю праздника в одинаковые новенькие платьица уставного покроя. Как и все девчонки одетые в обновки втихаря что- то на себе рассматривают и поправляют. Дети из проблемных семей, живут в монастыре, нормально ходят в школу, но повадки монашеские без детского кривляния и суеты.
Выходит настоятельница - мать Александра. Преклонного возраста полная женщина, передвигается тяжело с помощью послушниц, лицо живое, глаза ясны, внимательные, лучистые, не хочется отводить взгляда.
Отец Геннадий приветствует настоятельницу. Матушка сразу приглашает обедать , в специально поставленную, из свежих досок , обтянутых полиэтиленом , летнюю столовую.
На столе штук шесть рыбных и овощных закусок, борщец, котлеты рыбные, выпечка, квас. Накануне говевший начинаю пускать слюни. Кроме обилия еды, меня, щепетильного в расчётах и привыкшего к предоплате, поражает ни чем незаслуженное безвозмездное внимание. Подают девчонки, серьёзно и старательно. Матушка говорит, что и готовили тоже в основном они. К концу трапезы завязывается общий разговор. Отец Геннадий на подъезде , загодя сказал, что мать Александра обладает даром убеждения, и не то что бы даром пророчества, но довольно безошибочным предвидением. Разговор идет о вере, о суетности мира, о привлекательной со стороны и тяжёлой в реальности монашеской жизни, о главной монашеской добродетели - смирении. Поражает ясное миропонимание настоятельницы.
Матушка, приглашает всех приехать ещё раз:
- Поезд ходит. От Питера 300 километров. Вы там живёте суетно .Потом поздно будет .Рассказывает о письмах , приблизительно одинаковых -70 лет, умирать страшно, примите.
- Куда? Всё в руинах. Нужны работники.
Девчонки, навострив уши, шустрят, убирая посуду.
Уезжаем на молебен у кладбищенской церкви.
Возвращаемся в монастырь, стол накрыт заново с той же аккуратностью и изобилием. Ужинаем. Вконец разморенные и сытые паломники отваливаются от стола .Теплый вечер, после нескольких дождливых дней. Прозрачный чистый воздух. Лучи солнца сквозь зеленую ещё влажную листву тополей. В моем ерническом сознании возникает дурацкое "Чаепитие в Мытищах".
Матушка продолжает удивлять, подозвав двух монахинь и девчонок приказывает им спеть.
-"Неправильно." Без возражений начинают снова, и так несколько раз.
Сначала поражает бестактность настоятельницы, потом доходит - дело не в пени, матушка показывает нам, досужим говорунам, заболтанное монашеское смирение. Не проста матушка Александра.
Монахини поют, вначале смутившиеся паломники, слушают, раскрывая рты. По окончании мокрые глаза и не уместные в монастыре аплодисменты.
Возникает удивительное чувство единения с поющими, с матушкой, с этим монастырём, с со всем Божьим миром.
Слежу за девчонками - дети, должны же что - то отчебучить. Не отчебучивают. Опираясь на свой скорбный ПТУшный опыт, обращаюсь к отвечающей за воспитание девочек матушке Сергии:
- Вам наверно легко с такими детьми?
- Очень трудно. Живём надеждой - людьми вырастут. Не пойдут в монахини - прибавится в Бежецке ещё несколько хороших семей.
С матушкой Сергией вхожу в храм. Она говорит, что в монастыре совершается особая треба - "сорокадневная лампада".
Дорогая баба Маня, вот как, чудесным образом, представилась возможность помянуть тебя и с лёгким сердцем и с подходящим моменту настроением помолиться о твоей душе.
Паломники, с батюшкой рассматривая иконы, долго ходят по вечернему храму. Пора прощаться, но уезжать не хочется. Выходим во двор идем к воротам, фотографируемся, паломницы, толпятся вокруг матушки, всем хочется её о чём- то спросить и услышать желаемый ответ. Прощаемся. Стесняясь, не делавший этого не когда ранее, неловко кланяюсь матушке в ноги. Садимся в автобус и долго на прощание машем. Слезы на глазах у паломниц и у провожающих. Чудо совершающееся незамечаемо.
В сумерках проезжаем Максатиху, опять подводит навигатор, очередной раз заблудились посреди России. Какой - то парнишка доброхот, на самой разлохматой "копейке" без номеров, вывозит нас на трассу и ещё некоторое время катит, впереди мигая габаритами. Ему, шалопаю, от этого весело, и нам весело и хорошо.
Дальше едем уже в ночи. Отец Геннадий просит в микрофон поделиться впечатлениями. С интересом слушаю. Замечательно рассказывает девчонка из Москвы, подвернувшая в самом начале поездки лодыжку и безропотно скакавшая с палочкой три дня. Я, профессиональный болтун -молчу. Засыпаю.
Проснулся, катим по утреннему Питеру - "Здравствуй Невский, здравствуй Кировский!" Первая группа выходит в Купчино, вторая у Московского вокзала, прощания и взмахи ручками. Почти пустой автобус подъезжает к подворью, сын уже на месте, встречает.
Прощайте, все кто был вместе. Делил. Помогал. Переносил. Сопереживал чудо. Прощайте дорогие паломники, прощайте отец Геннадий, прощайте Катя, прощайте водилы Сергей и Николай.