Молесуорт М. : другие произведения.

В стране рождественских елей

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Миссис Молесуорт писала не только и не столько "странные" рассказы и рассказы с привидениями. В основном, она писала разноплановые произведения для детей. В данном сборнике объединены три сказочные повести: "Комната с гобеленами", "В стране рождественских елей" и "В волшебном саду", одна из которых имеет самое непосредственное отношение к наступающему празднику. С НОВЫМ ГОДОМ!!!

  
  

The Tapestry Room

by Mrs. Mary Louisa Molesworth

London: Macmillan and Co., 1893.

СОДЕРЖАНИЕ

  
  
   ГЛАВА I. МАДЕМУАЗЕЛЬ ЖАННА
   ГЛАВА II. ПРИНЦ ШЕРИ
   ГЛАВА III. В ЛУННУЮ НОЧЬ
   ГЛАВА IV. РАДУЖНЫЙ ЛЕС
   ГЛАВА V. ЛЯГУШАЧЬЯ ЗЕМЛЯ
   ГЛАВА VI. "ПЕСНЯ ЛЕБЕДЯ"
   ГЛАВА VII. КРЫЛЬЯ И КОШКИ
   ГЛАВА VIII. БУРЫЙ БЫК ИЗ НОРРОВЫ
   ГЛАВА IX. БУРЫЙ БЫК (Продолжение)
   ГЛАВА X. БУРЫЙ БЫК ИЗ НАРРОВЫ (Окончание)
   ГЛАВА XI. СТАРАЯ ИСТОРИЯ ДУДУ
   ГЛАВА XII. ПРОЩАНИЕ
  

ГЛАВА I. МАДЕМУАЗЕЛЬ ЖАННА

  

"Вороне где-то Бог послал кусочек сыру".

ЛА ФОНТЕН

  
   Было холодно. Ах, как ужасно холодно! Так думал старый ворон, ковыляя взад и вперед по дорожке возле террасы позади дома - дорожке, которая была так приятна летом, с прекрасным видом на нижний сад, веселая с яркими, чопорно расставленными цветочными клумбами, такая теплая и одновременно затененная старыми деревьями, где троюродные братья ворона, грачи, занимались своими делами, надо признаться, не без шумной болтовни. "Глупые птицы", - с презрением называл их ворон, - разумеется, про себя, потому что никто не понимал, как он каркает, хотя он и был французским вороном и получил самое лучшее образование. Но сегодня он был слишком подавлен холодом, чтобы думать о своих родственниках или об их поведении. Он просто скакал или ковылял, - не знаю, как это назвать, - медленно и торжественно, вверх и вниз, по длинной дорожке, на которой снег лежал так густо, что при каждом прыжке он увязал все глубже и глубже, что очень раздражало его, уверяю вас, и заставляло его больше, чем когда-либо, желать, чтобы лето вернулось.
   Бедный старый ворон! Обычно он не был недоволен, но сегодня, надо признать, он был прав насчет холода. Было очень холодно.
   Несколько птиц, расположившихся неподалеку от ворона, тоже так думали, - это были три цыпленка, жившие в странном маленьком домике в углу двора, - и они теснее прижались друг к другу, устраиваясь на ночлег. Хотя было только половина четвертого пополудни, они решили, что нет смысла больше ждать изменения погоды к лучшему, поскольку даже самому маленькому лучику солнца не удалось пробиться сквозь свинцово-серое небо. И черепаха тоже так подумала бы, если бы могла, но она была слишком сонной, чтобы думать вообще, так как спряталась в свой панцирь в углу лавровой изгороди и мечтала о хороших жарких днях, которые, увы, прошли.
   И наверху, в старом доме, кто-то еще думал точно так же, - маленькая кто-то, кто, казалось, делала все возможное, чтобы сделать себя, особенно свой нос, еще холоднее, потому что изо всех сил прижимала его к ледяному оконному стеклу, смотрела на пустынный, заснеженный сад, думала, как холодно, и желала, чтобы снова наступило лето, и воображала, каково это, - быть вороном, как старый Дуду, - все сразу, перескакивая с пятого на десятое, как обычно думает смешной маленький мозг ребенка, - мадемуазель Жанна.
   В комнате становилось темно, и белый снег снаружи, казалось, делал ее еще темнее.
   - Мадемуазель Жанна, - послышался голос служанки, открывшей дверь. - Мадемуазель Жанна, что вы делаете у окна? Вы простудитесь.
   Жанна слегка вздрогнула, когда услышала, что к ней обращаются. Какое-то время она была совсем одна в комнате, и вокруг нее не было слышно ни звука. Она медленно отвернулась от окна и подошла к камину.
   - Если бы я простудилась, это было бы неплохо, - сказала она. - Я бы осталась в постели, а вы, Марселина, приготовили бы мне что-нибудь вкусненькое, и никто бы не говорил: "Не делайте то, мадемуазель, не делайте это". Это было бы очаровательно.
   Марселина была старой нянькой Жанны, а когда-то и ее матери. На самом деле, она была очень стара, и никто точно не знал, сколько ей лет, но Жанна считала ее очень-очень старой и однажды спросила, не была ли она также няней у ее бабушки. Любая другая, кроме Марселины, обиделась бы на такой вопрос, но Марселина была не такая, как все, и никогда ни на что не обижалась. Она была так стара, что уже много лет никто не замечал в ней никакой перемены, - она достигла именно такой разновидности старости, - как кресло, которое, возможно, когда-то было покрыто ярким шелком, но со временем и износом приобрело совершенно старый вид, который, кажется, никогда уже не станет хуже. Не то чтобы Марселина была скучной или серой на вид; наоборот, она была яркой и жизнерадостной, и когда на ней был новый чистый чепец, весь в красивых оборочках и складках вокруг лица, Жанна говорила ей, что она красива, очень красива, и что если она будет очень хорошей и всегда будет делать то, что просит Жанна, то она - Жанна - попросит ее быть няней для своих детей, когда вырастет леди и выйдет замуж за какого-нибудь очень хорошего джентльмена.
   Когда Жанна болтала подобным образом, Марселина обычно улыбалась; она никогда ничего не говорила, она просто улыбалась. Иногда Жанне нравилось видеть ее улыбку, иногда это раздражало ее, и тогда она говорила: "Почему вы так улыбаетесь, Марселина? Говорите! Когда я говорю, мне хочется, чтобы вы тоже говорили".
   Но все, что она могла заставить Марселину ответить, было: "Ну, мадемуазель, вполне достаточно того, что говорите вы".
   В этот вечер, - или, может быть, лучше сказать, в полдень, потому что, сколько бы ни показывали часы цыплят в маленьком домике в углу двора, на огромных часах, стоявших в конце длинного коридора у двери в комнату Жанны, было только половина четвертого, - в этот день Жанна была не так оживлена, как иногда в другие дни. Она села на пол перед камином и уставилась на огонь. На него было приятно смотреть, потому что дерево горело красным, и при малейшем прикосновении к нему пламени целая стайка прекрасных искр вылетала, подобно пчелам из улья, или стайке птиц, или, еще лучше, тысяче заключенных фей, спасающихся от какого-нибудь волшебного прикосновения. Больше всего на свете Жанна любила дарить это волшебное прикосновение. Кочерги не было, но она с таким же успехом управлялась с деревянной палкой, а иногда, когда была совершенно уверена, что Марселина ее не видит, носком своей маленькой туфельки. Как раз именно сейчас Марселина освободила волшебные искры, немного сдвинув поленья и положив новое сверху.
   - Какие они хорошенькие, правда, Марселина? - сказала Жанна.
   Марселина ничего не ответила, и, когда Жанна подняла на нее глаза, то при свете камина увидела, что она улыбается. Жанна подняла указательный палец.
   - Непослушная Марселина, - сказала она, - вы не должны улыбаться. Вы должны говорить. Я очень хочу, чтобы вы говорили, потому что мне скучно, и совершенно нечего делать. Я хочу, чтобы вы рассказывали мне истории, Марселина. Вы слышите, маленькая непослушница?
   - О чем же мне рассказать вам, мадемуазель? Вы уже давно узнали обо всем, что сохранилось в моей старой голове, а когда зерно перемолото, что может сделать мельник?
   - Принести еще, конечно, - сказала Жанна. - Я могла бы сочинять сказки, если бы захотела, а мне всего семь лет, в то время как вам - целых сто... неужели вам сто лет, Марселина?
   Марселина покачала головой.
   - Не совсем, мадемуазель, - ответила она.
   - В любом случае, вы уже достаточно взрослая, чтобы сочинять разные истории. Расскажите мне побольше о стране, в которой вы жили, когда были такой же маленькой, как я; о стране, названия которой вы никогда мне не говорили. О, мне очень нравится эта история о Золотой принцессе, запертой в замке у моря! Больше всего я люблю истории про принцесс. Я действительно хочу быть принцессой; помимо моего самого большого желания, я хочу быть принцессой. Марселина, вы слышите? Я хочу, чтобы вы рассказали мне историю.
   Марселина по-прежнему не отвечала. Она также смотрела на огонь. Внезапно, она заговорила.
   - Раз, два, три, - сказала она. - Скорее, мадемуазель, скорее, скорее. Загадайте желание, пока не погасла последняя искра. Скорее, мадемуазель.
   - О Боже, чего же мне пожелать? - воскликнула Жанна. - Когда вы говорите мне, чтобы я поторопился, у меня все вылетает из головы, но теперь я знаю. Я хочу...
   - Тише, мадемуазель, - снова быстро сказала Марселина. - Вы не должны произносить это вслух. Ничего страшного, все в порядке. Вы пожелали этого еще до того, как погасла искра. Это непременно сбудется, мадемуазель.
   Блестящие темные глаза Жанны смотрели на Марселину со смешанным выражением любопытства и уважения.
   - Откуда вы знаете, что это сбудется? - спросила она.
   В старых глазах Марселины, почти таких же ярких и темных, как у Жанны, появилось лукавое выражение, когда она ответила, важно покачивая головой:
   - Я знаю, мадемуазель, и это все, что я могу сказать. И когда придет время исполниться вашему желанию, вы увидите, что я была права.
   - Когда же оно придет, это время? - сказала Жанна, наполовину пораженная, наполовину возмущенная. - Феи вам что-то сказали, Марселина? Не то, чтобы я верила в существование фей - во всяком случае, сейчас.
   - Не говорите так, мадемуазель, - сказала Марселина. - В той стране, о которой я вам рассказывала, никто никогда не говорил ничего подобного.
   - А почему они этого не делали? Неужели они действительно видели там фей? - спросила Жанна, немного понизив голос.
   - Может быть, - ответила Марселина, но это было все, что она хотела сказать, и Жанна не могла заставить ее рассказывать ей сказки, и ей пришлось довольствоваться тем, что она сама придумывала их для себя, глядя на странные очертания горящих дров.
   Она была так занята своими фантазиями, что не услышала ни щелканья спиц Марселины, ни того, как старая няня встала со стула и вышла из комнаты. За несколько минут до этого почтальон позвонил в колокольчик у больших деревянных ворот двора - довольно редкое событие, потому что в те дни письма приходили только два раза в неделю, - но и этого маленькая Жанна не слышала. Должно быть, она задремала от тишины и жара камина, потому что вздрогнула, когда дверь снова отворилась, и голос Марселины сказал ей, что мать хочет, чтобы она спустилась в гостиную.
   - Ах, Марселина, - сказала Жанна, протирая глаза, - я не знала, что вы уходили. Чего хочет мама? Ах, Марселина, я хочу лечь в постель, я просто засыпаю.
   - Лечь спать, мадемуазель, когда нет еще и пяти часов! О нет, вы сразу же проснетесь, когда спуститесь в гостиную.
   - Я так устала, Марселина, - настаивала Жанна. - В эти зимние дни так скучно. Летом я ничего не имею против, потому что могу играть в саду с Дуду, черепахой и другими животными. Но зимой здесь так скучно. Я бы не устала, если бы у меня был маленький друг, чтобы играть со мной.
   - Не падайте духом, мадемуазель. Случались и более странные вещи, чем те, что вам скоро будет, с кем поиграть.
   - Что вы имеете в виду, Марселина? - с любопытством спросила Жанна. - Вы что-то знаете? Скажите мне, пожалуйста. Вы знаете, каким было мое загаданное желание? - с жаром добавила она.
   - Я знаю, мадемуазель, что мадам ждет вас в гостиной. Мы можем поговорить о вашем желании позже, когда я уложу вас спать.
   Она больше ничего не сказала, но пригладила мягкие темные волосы Жанны, которые никогда не были слишком растрепанными, потому что всегда были аккуратно заплетены в два хвостика, свисавших ей на спину, по тогдашней моде для маленьких девочек ее возраста и страны, и снова попросила ее не откладывая спуститься вниз.
   Жанна отправилась в путь. В этом огромном ветхом доме от ее комнаты до гостиной матери было действительно далеко. Предстояло пройти по длинному коридору, в одном конце которого находились покои Жанны, а в другом - комната, которая с самого детства вызывала у нее одновременно восхищение и благоговейный трепет. В ней висел гобелен, очень старый, местами выцветший, но с все еще отчетливо видимым рисунком. Проходя мимо этой комнаты, Жанна заметила, что она открыта, и слабый лунный свет, падавший на заснеженный сад, привлек ее внимание.
   - Из окна комнаты с гобеленом террасу видно гораздо лучше, - сказала она себе. - Интересно, что делает Дуду, бедняга. О, как ему, должно быть, холодно! Полагаю, Гриньян спит в норе в изгороди, и с цыплятами тоже все будет в порядке. Я весь день не видела Упе.
   Из всех трех цыплят Жанна больше всех любила Упе. Он получил свое имя из-за чудесного пучка перьев на макушке, который торчал прямо вверх, а затем снова опускался вниз, - что-то вроде маленького зонтика. Без сомнения, он был очень редким и замечательным цыпленком, и если бы я разбиралась в цыплятах, то могла бы многое рассказать вам о нем. Но я этого сделать не могу. Я могу только сказать, что он был самым странным существом, которое когда-либо клевало зерна на птичьем дворе; но как случилось, что Жанна так восхищалась им, я тоже не могу вам сказать.
   - Бедный Упе! - повторила она, пробегая через комнату с гобеленом к незанавешенному окну. - Я уверена, что ему было очень грустно без меня весь день. У него такое любящее сердце. Другие тоже хорошие, но не настолько любвеобильны. А у Гриньяна вообще нет сердца; я думаю, у черепах его не бывает; только он очень смешной, что почти так же приятно. Что же касается Дуду, то я действительно могу сказать, - он так высокомерен, как будто знает все на свете лучше, чем кто-либо другой. А, вот и он, старина! Ну, Дуду, - позвала она, как будто ворон мог услышать ее так далеко и через плотно закрытое окно, - ну, Дуду, как вы сегодня, мой дорогой господин? Как вам нравится снег и холод?
   Дуду преспокойно продолжал расхаживать по террасе. Жанна ясно различала его черный силуэт на фоне заснеженной земли.
   - Я иду вниз к маме, Дуду, - продолжала она. - Я очень люблю маму, но мне бы хотелось, чтобы она была мне не мамой, а сестрой. Я хочу, чтобы она превратилась в маленькую девочку, чтобы играть со мной, а папа превратился в маленького мальчика. Как забавно он будет выглядеть со своими седыми волосами, правда, Дуду? Ах ты, глупый Дуду, почему ты не хочешь поговорить со мной? Я бы хотела, чтобы ты поднялся сюда; на гобелене есть прекрасный замок и сад, где ты мог бы играть с двумя павлинами, - потому что как раз в этот момент луна, показавшись из-за облака, осветила одну сторону гобелена, который, как и сказала Жанна, представлял собой сад с различными любопытными обитателями. И когда колеблющийся свет поочередно осветил гротескные фигуры, маленькой девочке действительно показалось, будто они двигаются. Наполовину довольная, наполовину пораженная своей фантазией, она захлопала в ладоши.
   - Дуду, Дуду, - закричала она, - павлины хотят, чтобы ты пришел, они начинают прыгать, - и едва она произнесла эти слова, как в ушах у нее раздалось громкое карканье ворона, и, обернувшись, она, к своему изумлению, увидела Дуду, стоявшего на подоконнике снаружи, с блестящими глазами, хлопающего черными крыльями, как будто он хотел сказать:
   - Впустите меня, мадемуазель. Почему вы издеваетесь надо мной, зовя меня, если не хотите впустить?
   Изумленная, Жанна повернулась и убежала.
   - Он, должно быть, фэйри, - сказала она себе. - Я больше никогда не буду смеяться над Дуду, никогда. Он, должно быть, фэйри, иначе как бы он в одно мгновение поднялся с террасы на подоконник? И я не думаю, что фэйри-ворон - это хорошо; скорее всего, это что-то вроде беса. Я бы не возражала, если бы Упе был фэйри, - он такой нежный и любящий; но Дуду, это просто какой-то фэйри-людоед, он такой черный и важный. О Господи, как он меня напугал! Как он туда попал? Я очень рада, что не сплю в комнате с гобеленами.
   Когда она спустилась в ярко освещенную гостиную, ее щеки были так бледны, а глаза так испуганы, что мать очень встревожилась и нетерпеливо спросила, в чем дело.
   - Ничего, - поначалу ответила Жанна так, как это делают маленькие девочки, да и мальчики тоже, когда не хотят, чтобы их расспрашивали; но через некоторое время она призналась, что забежала в комнату с гобеленом, когда спускалась вниз, что в лунном свете фигурки выглядели так, будто они двигаются, и что Дуду взлетел на подоконник и закаркал на нее.
   - Дуду - на подоконнике комнаты с гобеленами! - повторил отец. - Невозможно, дитя мое! Да ведь Дуду никакими мыслимыми путями не мог туда забраться; с тем же успехом ты могла бы сказать, что видела там черепаху.
   "Если бы я позвала ее, может быть, она тоже пришла бы; думаю, что Дуду и черепаха большие друзья", - подумала про себя Жанна, потому что ее разум находился в странном смятении, и она ничему бы не удивилась. Но вслух она только повторила: "Я уверена, что он был там, дорогой папа".
   Тогда, чтобы успокоить девочку, ее добрый отец, хотя он был уже не так молод, как прежде, а плохая погода вызвала приступ ревматизма, поднялся наверх, в комнату с гобеленом, и тщательно осмотрел окно изнутри и снаружи.
   - Ничего, моя маленькая девочка, - доложил он. - Мастер Дуду, как обычно, ковылял по снегу, прогуливаясь по террасе. Кстати, я надеюсь, что слуги дадут ему немного мяса в такую холодную погоду. Я должен поговорить об этом с Эженом. То, что тебе показалось Дуду, моя маленькая Жанна, - продолжал он, - должно быть, ветка плюща, которую ветром сдуло на окно. В лунном свете и в отблесках снега вещи принимают странные очертания.
   "Но здесь нет ветра, плющ не растет так высоко, и плющ не умеет каркать", - снова подумала Жанна, хотя она была слишком хорошо воспитанной маленькой француженкой, чтобы противоречить отцу, сказав это.
   - Может быть, и так, дорогой папа, - ответила она.
   Но ее родители все еще выглядели немного встревоженными.
   - Она не совсем здорова, - сказала мать. - Наверное, у нее жар. Я должна сказать Марселине, чтобы она приготовила ей немного отвара; пусть она примет его перед тем, как лечь спать.
   - Не стоит! - сказал седовласый папа Жанны. - То, о чем мы говорили, будет гораздо лучшим лекарством, чем отвар. Ей нужно общество ее ровесников.
   Жанна навострила уши и вопросительно посмотрела на мать. Тут же в ее голове всплыло пророчество Марселины о ее желании.
   "Маленькая озорная Марселина! - подумала она про себя. - Она обманывала меня. Я думаю, она знала, что что-то должно произойти". - Мама, моя дорогая мама! - воскликнула она нетерпеливо, но почтительно. - Ты хочешь мне что-то сказать? Ты получила письмо из деревни, где живет маленький кузен?
   Мать Жанны нежно погладила ее по щекам, уже достаточно покрасневшим от возбуждения.
   - Да, дитя мое, - ответила она. - Я получила письмо. Именно для этого я и послала за тобой, - чтобы сказать об этом. Я получила письмо от дедушки Хью, с которым он живет с тех пор, как умерли его родители, и он принял мое приглашение. Хью будет жить с нами, как того хотела бы его мать. Его дедушка может отпустить его, потому что у него есть другие внуки, а Хью очень нужен нам, не так ли, моя Жанна? Моей маленькой девочке нужен маленький брат, - а я так любила его мать, - добавила она, понизив голос.
   Жанна не могла вымолвить ни слова. Ее лицо пылало от возбуждения, дыхание стало быстрым и прерывистым, казалось, она вот-вот заплачет.
   - Ах, мама! - это все, что она могла сказать... - Ах, мама! - но мать прекрасно поняла ее.
   - А когда он приедет?- спросила Жанна.
   - Надеюсь, скоро. Через несколько дней, но это сильно зависит от погоды. Говорят, снегопад в нескольких местах завалил дороги, но дед пишет, что хотел бы, чтобы Хью поскорее приехал, так как сам он должен уехать из дому.
   - И он всегда будет с нами? Будет ли он делать уроки со мной, мама, и ездить с нами на отдых летом?
   - Надеюсь, что так. В течение длительного времени, по крайней мере. И поначалу он будет заниматься с тобой, хотя, когда вырастет, ему, конечно, понадобятся другие учителя.
   - Он на год старше меня, мама.
   - Да, ему восемь лет.
   - И еще, мама, - добавила Жанна после некоторого раздумья, - какая у него будет комната?
   - Комната с гобеленом, - сказала мать. - Она самая теплая, а Хью довольно чувствителен и может ощущать здесь холод. А комната с гобеленом недалеко от твоей, моя маленькая Жанна, так что вы сможете держать свои игрушки и книги вместе. Только одно я не совсем поняла из этого письма, - продолжала мать Жанны, обращаясь к мужу, как она всегда делала в трудную минуту, - он был гораздо старше и мудрее ее. - Дедушка Хью говорит, что Хью попросил разрешения взять с собой домашнее животное, и он надеется, что я не буду возражать. Что это может быть? Я не могу прочитать это слово.
   - Наверное, маленькая собачка, - сказал отец Жанны, надевая его очки, взяв у жены письмо, - "домашнее животное"... а потом другое слово, начинающиеся с "с". Оно похоже на "свинку", но ведь не может же он привезти с собой поросенка... Нет, я тоже не могу его прочесть; надо подождать, пока он приедет.
   В ту ночь, когда Марселина собиралась уложить Жанну в постель, девочка вдруг обвила руками шею своей няни и так приблизила ее старое лицо, что оно оказалось на одном уровне с ее собственным.
   - Посмотрите мне в глаза, Марселина, - сказала она. - Посмотрите мне в глаза и признайтесь. Так вот, разве вы не знали, что мама получила сегодня вечером письмо, о чем в нем говорилось, и разве вы не знали, что мое желание сбудется?
   Марселина улыбнулась.
   - Знала, мадемуазель, - сказала она.
   - Ну, это доказывает, что я права, не веря в фэйри. Я действительно сначала подумала, что фэйри рассказали вам что-то, но... - внезапно она замолчала, вспомнив о своем приключении в комнате с гобеленом. "Дуду может быть фэйри, независимо от того, имеет ли Марселина какое-либо отношение к фэйри или нет", - подумала она. Конечно, к таким вещам лучше подходить с уважением. - Марселина, - добавила она после некоторого молчания, - есть только одна вещь, которая мне не нравится. Лучше бы маленький кузен не спал в комнате с гобеленом.
   - Не в комнате с гобеленом, мадемуазель? - воскликнула Марселина. - Но ведь это лучшая комната в доме! Вы ведь так любите истории, мадемуазель, - а ведь на стенах комнаты с гобеленом происходит бесконечное множество историй, особенно в лунную ночь!
   - Правда? - сказала Жанна. - Интересно, сумеет ли маленький кузен увидеть их? Если он это сделает, то должен будет рассказать мне. Это истории про фэйри, Марселина?
   Но старая Марселина только улыбнулась.
  

ГЛАВА II. ПРИНЦ ШЕРИ

  

"Я всегда буду брать свою морскую свинку с собой в церковь".

ДЕТСКИЙ МИР.

  
   Если в то время в хорошо отапливаемом старом доме с толстыми стенами, в котором жила Жанна, было холодно, то можете себе представить, как холодно было в грохочущем дилижансе, в те дни бывшем единственным средством передвижения по Франции. И для маленького мальчика, чей опыт долгих путешествий был невелик, оно действительно было довольно трудным. Но кузен Жанны, Хью, был очень терпеливым мальчиком. Его жизнь после смерти родителей была не очень счастливой, и он научился переносить неприятности, не жалуясь. И теперь, когда он ехал к добрым кузенам, о которых так часто говорила ему мать, к кузенам, которые были так добры к ней, когда у нее еще не было собственного дома, - его сердце было так наполнено счастьем, что, даже если бы путешествие было вдвое холоднее и неудобнее, он ничуть не пожалел бы об этом.
   Маленькое бледное личико смотрело из окна дилижанса на разные места, где тот останавливался, а довольно робкий голос спрашивал на ломаном французском, который был не совсем забыт с тех пор, как мать научила его своему родному языку, - немного молока для его "любимца". Животное, которое проделало весь путь из Англии на коленях, уютно устроившись на сене и вате в своей клетке, похожей на большую мышеловку, по-своему, конечно, чувствовало себя гораздо лучше, чем его бедный маленький хозяин. Но это было для него большим утешением: вид забавного маленького носика, высунувшегося между прутьями клетки, заставлял Хью чувствовать себя гораздо менее одиноким, а когда он раздобыл немного молока для своей морской свинки, то, казалось, это было единственным, что заботило его.
   И все же, это было долгое и утомительное путешествие, и бедный Хью очень обрадовался, когда его разбудили от неспокойного сна, или, скорее, дремоты, и сообщили, что они, наконец, прибыли. Это был город, где жили его друзья, и "мсье", добавил кондуктор, справлялся о нем - это был камердинер отца Жанны, посланный встретить его и отвезти в старый дом, где нетерпеливое маленькое сердце считало минуты до его приезда.
   Когда они, наконец, встретились, то с любопытством посмотрели друг на друга. Глаза Жанны блестели, щеки горели, все ее маленькое личико трепетало от радостного возбуждения, а она - не могла говорить. Теперь, когда маленький кузен действительно стоял перед ней, - она не могла говорить. Почему? Он оказался не совсем таким, как она ожидала; он выглядел бледнее и спокойнее, чем все мальчики, которых она видела, и - разве он не рад ее видеть? - разве он не рад, что приехал? - спросила она себя с некоторой опаской. Она снова посмотрела на него - его голубые глаза были очень милыми и нежными, и, несмотря на усталость, Жанна заметила, что он пытается улыбнуться и выглядеть довольным. Но он был очень усталым и очень застенчивым. Вот и все, в чем было дело. И его застенчивость заставила застесняться и Жанну.
   - Ты очень устал, кузен? - сказала она, наконец.
   - Спасибо, не очень, - ответил Хью. - Я немного устал, но не очень голоден, - добавил он, бросив взгляд на столик, где был накрыт для него небольшой ужин. - Я не очень голоден, но думаю, что Ниббл проголодался. Можно мне немного молока для Ниббла?
   Говоря это, он показал Жанне маленькую коробочку, которую нес, и она тихонько вскрикнула от удовольствия, когда сквозь прутья решетки увидела мягкий нос морской свинки, высунувшийся наружу и говоривший так же ясно, как если бы произносил слова: "Я хочу поужинать; пожалуйста, немедленно позаботься о моем ужине, девочка".
   - Ниббл! - воскликнула Жанна. - О, кузен, Ниббл - это твой любимец? Это же морская свинка! О, какой милый малыш! Мы не могли - по крайней мере, папа и мама - понять, кто он такой. А ты привез его сюда, мой кузен, потому что очень его любишь? Марселина, Марселина, о, дай нам немного молока для морской свинки - ах, посмотри, Марселина, какая она милая!
   Забыв про застенчивость, она заговорила так быстро, что иногда Хью с трудом понимал ее. Но лед все равно был сломан, и когда час или два спустя мать Жанны сказала ей, что она может отвести Хью наверх, чтобы показать ему его комнату, они побежали, держась за руки, как будто были близкими друзьями в течение многих лет.
   - Надеюсь, тебе понравится твоя комната, chИri, - сказала Жанна чуть покровительственным тоном. - Она рядом с моей, и мама говорит, что мы можем держать все наши игрушки и книги вместе в моем большом шкафу в коридоре.
   Хью молча посмотрел на Жанну.
   - Как ты меня только что назвала, Жанна? - спросил он после небольшой паузы.
   Жанна на минуту задумалась.
   - Мой кузен, разве нет? - сказала она. - Ах, нет, я помню, это было chИri. Я не могу произнести твое имя - я пыталась все эти дни; я не могу произнести его лучше, чем "Иу", что не очень красиво.
   Она скривила свой маленький розовый ротик самым смешным образом, пытаясь справиться с "Хью". Хью едва удержался от смеха.
   - Ничего страшного, - сказал он. - Мне гораздо больше нравится Шери. Мне это нравится больше, чем "мой кузен" или какое-нибудь другое имя, потому что, знаешь ли, - прибавил он, понизив голос, - я теперь припоминаю, - хотя и забыл, пока ты не напомнила, - что так называла меня мама.
   - Шери! - повторила Жанна, остановившись на полпути к лестнице, чтобы обнять Хью за шею с величайшим риском для равновесия всей компании, включая морскую свинку. - Тогда я всегда буду называть тебя так. Ты будешь моим принцем Шери. Разве ты не любишь сказки, кузен?
   - Ужасно люблю, - ответил Хью от всей души.
   - Я так и знала, - торжествующе сказала Жанна. - О, и я тоже! Марселина говорит, Шери, что комната с гобеленом, - это та комната, в которой ты будешь жить, - полна сказок. Интересно, найдешь ли ты хоть одну из них? Ты должен сказать мне, если это случиться.
   - В комнате с гобеленом? Я никогда не видел комнаты с гобеленом, - сказал Хью. - О, - добавил он, когда внезапное воспоминание поразило его, - это похоже на то, что давным-давно сделала та королева: с битвами и всем таким? Я имею в виду - все о Вильгельме Завоевателе.
   - Нет, - сказала Жанна, - этот совсем другой. Я видел его, так что я знаю. Это совсем не так красиво. Это просто длинные полоски полотна с причудливыми лошадьми и всякой всячиной. Совсем не красиво. Но зато я думаю, что картины на стенах твоей комнаты очень красивые. Вот она. Разве это не забавная комната, Шери?
   С этими словами она открыла дверь комнаты с гобеленом, потому что, болтая, они поднялись по лестнице и миновали коридор. Хью последовал за своей маленькой кузиной в комнату и остановился, оглядываясь вокруг со странным удивлением и удовольствием. Стены были хорошо освещены, потому что Марселина принесла наверх лампу и поставила ее на стол, а в большом старинном очаге ярко горел огонь.
   - Жанна, - сказал Хью после минутного молчания, - Жанна, это смешно, но, знаешь, я уверен, что видел эту комнату раньше. Кажется, я узнаю картины на стенах. О, как они хороши! Я не думал, что на гобелене изображено именно это. Ах, как я рад, что это моя комната, - неужели и твоя такая же?
   Жанна покачала головой.
   - О нет, Шери, - сказала она. - В моей комнате есть красивые обои - розы и тому подобное, тянущиеся вверх и спускающиеся вниз. Я очень рада, что моя комната не такая. Не думаю, что мне хотелось бы видеть всех этих забавных существ ночью. Ты даже не представляешь, как странно они выглядят в лунном свете. Однажды они меня очень напугали.
   Хью широко раскрыл свои голубые глаза.
   - Напугали тебя? - сказал он. - Я никогда их не испугаюсь. Они такие милые и забавные. Ты только посмотри на этих павлинов, Жанна. Они прекрасны.
   Жанна снова покачала головой.
   - Я так не думаю, - сказала она. - Терпеть не могу этих павлинов. Но я очень рада, что они тебе нравятся, Шери.
   - Жаль, что сегодня не полнолуние, - продолжал Хью. - Не думаю, что мне вообще стоило бы ложиться спать. Я лежал бы без сна и смотрел на все эти картины. Осмелюсь сказать, что при свете камина они тоже выглядят довольно мило, но все же не так красиво, как в лунном свете.
   - Да, сударь, - ответила Марселина, которая вошла в комнату вслед за детьми. - Лунная ночь - самое подходящее время, чтобы разглядеть их получше. В лунную ночь цвета снова выглядят довольно свежими. Мадемуазель Жанна никогда толком не рассматривала гобелен при лунном свете, иначе бы он понравился ей.
   - Я бы не возражала против этого, - сказала Жанна. - Шери, ты должен позвать меня как-нибудь вечером, когда он будет полнолуние, и мы вместе на него посмотрим.
   Марселина улыбнулась и казалась довольной, что было довольно забавно. Большинство нянек принялись бы бранить Жанну за то, что она мечтает о том, чтобы бегать по дому среди ночи, любуясь лунным светом на гобеленах или на чем-нибудь еще. Но ведь Марселина была довольно забавным человеком.
   - А морская свинка, где она будет спать, сударь? - спросила она Хью.
   Хью выглядел довольно расстроенным.
   - Не знаю, - ответил он. - Дома она спала в своем маленьком домике на балконе, который был прямо за моим окном. Но здесь нет балкона - к тому же, очень холодно, а она, знаете ли, очень странная.
   Он умоляюще посмотрел на Марселину.
   - Осмелюсь предположить, что, пока так холодно, мадам не будет возражать, если мы поместим ее в шкаф в коридоре, - сказала она, но Жанна перебила ее.
   - О нет, - сказала она, - ей было бы гораздо лучше в курятнике. Там хорошо и тепло, я знаю, и ее клетка может стоять в углу. Она не будет так одинока, и завтра я скажу Упе и остальным, что они должны быть очень добры к ней. Упе всегда делает то, что я ему говорю.
   - Кто такой Упе? - спросил Хью.
   - Это мой любимый цыпленок, - ответила Жанна. - Все они, конечно, очень милые, но он - самый лучший из всех. Он живет в курятнике с двумя другими маленькими цыплятами. O Шери, - добавила она, оглянувшись и увидев, что Марселина вышла из комнаты, - давай выбежим и заглянем на минутку в дом. Мы можем пройти через тоннель, а курятник совсем рядом.
   С этими словами она помчалась прочь, а Хью, держа в руках клетку со своей драгоценной морской свинкой, последовал за ней. Они пробежали по длинному коридору, в который выходили двери комнаты с гобеленом и комнаты Жанны в другом конце, через небольшую прихожую, а затем, - хотя они были наверху, но сад, построенный террасами, находился в этой части дома на одном уровне с первым этажом, - прямо в то, что маленькая Жанна называла "тоннель".
   Хью застыл неподвижно и смотрел вокруг с восторгом и изумлением.
   - О Жанна, - воскликнул он, - как это красиво! о, как это мило!
   Жанна резко остановилась на своем пути по тоннелю.
   - Что именно? - спросила она будничным тоном. - Ты имеешь в виду заснеженный сад?
   - Нет-нет, это тоже красиво, но я имею в виду деревья. Посмотри наверх, Жанна, только посмотри.
   Луны не было, но свет из окон лился туда, где стояли дети, и освещал прекрасные сосульки на ветвях над их головами. Потому что тоннель был чем-то вроде беседки - длинный крытый проход, образованный деревьями с каждой стороны, чьи ветви смыкались и переплетались над головой. И теперь, с их волшебным узором из снега и инея, эффект бесчисленных маленьких ветвей, образующих сверкающую крышу, был прекрасен и причудлив до крайности. Жанна подняла голову, как ей было сказано.
   - Да, - сказала она, - очень красиво. Если бы это был лунный свет, было бы еще красивее, потому что тогда мы могли бы видеть весь тоннель до самого конца.
   - Я не думаю, что это было бы лучше, - сказал Хью. - Темнота в конце делает его таким красивым, как будто это волшебная дверь в какое-то странное место - волшебную пещеру или что-то в этом роде.
   - Так оно и есть, - ответила Жанна. - Какие у тебя красивые фантазии, Шери! Но мне бы хотелось, чтобы ты мог увидеть тоннель летом. Тогда он очень красивый, со всеми этими листьями. Но мы должны бежать быстро, иначе Марселина позовет нас раньше, чем мы доберемся до курятника.
   Она снова тронулась в путь, и Хью последовал за ней, хотя и не так быстро, потому что Жанна знала каждый дюйм, а бедный Хью никогда раньше не бывал в саду. Однако идти было недалеко - курятник находился в маленьком дворике всего в нескольких шагах от тоннеля, и, ориентируясь по голосу Жанны впереди, а также по силуэту ее фигуры, темного на фоне снега, Хью вскоре оказался в безопасности рядом с ней у дверей курятника. Жанна ощупью нашла щеколду, подняла ее и уже собиралась толкнуть дверь и войти, когда Хью остановил ее.
   - Жанна, - сказал он, - уже совсем темно. Мы не можем видеть кур. Может быть, нам лучше подождать до завтра, а на сегодняшнюю ночь поместить Ниббла в шкаф, как сказала Марселина?
   - О нет, - сказала Жанна. - То, что здесь темно, не имеет ни малейшего значения. - С этими словами она открыла дверь и мягко потянула Хью за собой. - Послушай, - продолжала она, - в конце концов, когда дверь открыта, из кухонного окна льется свет, хотя очень и очень слабый. Смотри, Шери, вон в том углу спят Упе и остальные. Поставь сюда морскую свинку... так-то лучше. Здесь она будет в полной безопасности. Ты чувствуешь, что здесь совсем не холодно?
   - А здесь нет крыс или непослушных собак - ничего подобного? - с тревогой спросил Хью.
   - Конечно, нет, - ответила Жанна. - Неужели ты думаешь, что я оставила бы Упе здесь, если бы они были? Я сейчас же разбужу Упе и скажу ему, чтобы он был добр к маленькой свинке.
   - Но Упе спит, и, кроме того, откуда ему знать, что ты говоришь? - возразил Хью.
   Вместо ответа, Жанна издала что-то вроде свиста - наполовину свист, наполовину воркование. - Упе, Упе, - тихо позвала она, - мы принесли в ваш дом маленькую морскую свинку. Вы должны быть очень добры к ней - слышишь, дорогой Упе? А утром ты должен слететь вниз, заглянуть к ней в клетку и сказать, что очень рад ее видеть.
   Наверху, в том углу, где, как Жанна пыталась убедить кузена, можно было увидеть цыплят, послышался слабый, очень слабый шорох, и, обрадованная этим доказательством, что ее услышали, она торжествующе повернулась к нему.
   - Это Упе, - сказала она. - Милый малыш, он слишком сонный, чтобы кукарекать - он только слегка пошевелился, чтобы показать, что услышал меня. А теперь поставь клетку, Шери, - вот так, - и давай побежим назад. Твой питомец будет в полной безопасности, но если мы не поторопимся, Марселина отправится искать нас.
   Она нащупала руку Хью и, взяв ее, повернулась, чтобы уйти. Но остановилась и на мгновение снова просунула голову в дверь.
   - Упе, дорогой, - сказала она, - не впускай Дуду в свой дом. Если он попытается это сделать, вы должны налететь на него, отругать и поклевать.
   - Кто такой Дуду? - спросил Хью, когда они вместе бежали к дому по заснеженной садовой дорожке.
   - Он... - начала Жанна. - Тише, - продолжала она, понизив голос, - вот он! Я верю, он слышал, что я сказала, и он сердится. - Прямо перед ними на тропинке стоял старый ворон, как обычно, на одной ноге, хотя было слишком темно, чтобы разглядеть его. И когда Жанна заговорила, он издал резкое, внезапное карканье, заставившее обоих детей вздрогнуть, а затем намеренно отпрыгнул в сторону.
   - Это же ворон! - сказал Хью с удивлением. - Ах, какие у вас забавные животные, Жанна!
   Жанна рассмеялась.
   - Дуду не мой любимец, - сказала она. - Он мне не нравится. Сказать по правде, Шери, я его немного побаиваюсь. Я думаю, он что-то вроде фэйри.
   Хью выглядел очень впечатленным, но совсем не удивленным.
   - Неужели? - спросил он.
   - Да, - ответила она, - и я это знаю. И я не уверена, но Гриньян тоже. По крайней мере, я думаю, что Гриньян заколдован, а Дуду - злобный фэйри, который это сделал. Гриньян - это черепаха.
   - Да, - сказал Хью, - ты рассказывала мне о нем. Интересно, правда ли то, что ты думаешь, - задумчиво добавил он. - Мы должны попытаться это выяснить, Жанна.
   - Но мы не должны обижать Дуду, - сказала Жанна. - Он может превратить нас во что-нибудь - скажем, в двух маленьких мышек, - это было бы не очень приятно, правда, Шери?
   - Не знаю, - ответил Хью. - Я бы не возражал, если бы он в кого-нибудь нас превратил. Мы могли бы попасть в разные забавные места и увидеть всякие забавные вещи - не так ли, Жанна?
   Они оба весело рассмеялись при этой мысли и все еще смеялись, когда столкнулись с Марселиной у двери, которую оставили открытой в конце тоннеля.
   - Дети! - воскликнула она. - Мсье Шери и мадемуазель Жанна! Где вы пропадали? Вы бегали по снегу! Кто бы мог подумать?
   Ее тон был встревоженным, но не сердитым. Однако она поспешно подвела их к огню и тщательно осмотрела их ноги, чтобы убедиться, что туфли и чулки не промокли.
   - Марселина очень добра, - сказал Хью, с удивлением глядя на старую няню своими нежными голубыми глазами. - Дома бабушкина горничная страшно отругала бы меня, если бы я выбежал на снег.
   - Да, - сказала Жанна, обвивая руками шею старой няни и целуя ее то в одну, то в другую щеку, - она очень добра. Милая старушка Марселина.
   - Возможно, - задумчиво проговорил Хью, - она помнит, что в детстве любила делать такие вещи сама.
   - Я не верю, что вы когда-нибудь были маленькой девочкой, правда, Марселина? - сказала Жанна. - Мне кажется, вы всегда были такой же маленькой старушкой, как сейчас.
   Марселина рассмеялась, но ничего не сказала.
   - Спроси Дуду, - сказала она, наконец. - Если он фэйри, то должен знать.
   Услышав это, Жанна навострила уши.
   - Марселина, - торжественно произнесла она, - мне кажется, вы кое-что знаете о Дуду. О, расскажите нам, дорогая Марселина.
   Но больше ничего нельзя было вытянуть из старой няни.
   Когда дети разделись, Жанна попросила разрешения сбегать в комнату Хью, уложить его в постель и дать ему почувствовать себя как дома в первую ночь. В комнате не было лампы, но отблески огня странно плясали на причудливых фигурах на стенах.
   - Ты уверен, что не боишься, Шери? - сказала маленькая Жанна по-матерински, выходя из комнаты.
   - Бояться! Чего тут бояться? - удивился Хью.
   - Забавные фигурки, - сказала Жанна. - У этих павлинов такой вид, будто они вот-вот на тебя выпрыгнут.
   - По-моему, они выглядят очень мило, - ответил Хью. - Я уверен, что мне будут сниться приятные сны. Я заставлю павлинов как-нибудь вечером устроить вечеринку, Жанна, и мы пригласим Дуду и Гриньяна, и Упе, и двух маленьких цыплят, и Ниббла, конечно, и заставим их всех рассказывать сказки.
   Жанна захлопала в ладоши.
   - Ах, как весело! - воскликнула она. - И ты позовешь меня и позволишь мне услышать эти истории, не так ли, Шери?
   - Конечно, - пообещал Хью.
   И Жанна, довольная, умчалась к себе.
  

ГЛАВА III. В ЛУННУЮ НОЧЬ

  

- О Луна! Ночью я видел, как ты медленно плывешь,

И сияешь, такая круглая, над вершинами деревьев.

ДЕТСКАЯ ПРИРОДА.

  
   - И что же тебе приснилось, Шери? - спросила Жанна на следующее утро доверительным и таинственным тоном.
   Хью замялся.
   - Не знаю, - сказал он, наконец. - По крайней мере... - Он замолчал и снова замялся.
   Дети ели свой "маленький завтрак", состоявший из двух больших чашек крепкого горячего кофе с молоком и двух больших ломтей хлеба со сладким свежим маслом, которым славилась местность, где жила Жанна. Они были одни в комнате Жанны, и Марселина придвинула для них маленький столик поближе к огню, потому что в это утро было холоднее, чем накануне; ночью выпал свежий снег, и в саду не было видно ничего, кроме гладких округлых белых холмиков разной величины, а высоко в небе тусклая сине-серая завеса снежных облаков заставляла отшатнуться от окна, дрожа, как будто солнце ушло и никогда больше не вернется.
   Зато внутри, у ярко пылающего камина, Жанна и Хью чувствовали себя "очень хорошо", как выразилась девочка, - действительно, очень хорошо. И горячий кофе был очень хорош, гораздо лучше, подумал Хью, чем очень слабый чай, который служанка его бабушки обычно подавала ему на завтрак дома. Он медленно помешивал его ложкой, глядя в чашку, и в ответ на вопрос маленькой Жанны о том, что ему снилось, повторил: "Не знаю".
   - Но ведь что-то же тебе приснилось? - нетерпеливо сказала Жанна. - И ты не можешь рассказать мне об этом? Я думала, ты будешь рассказывать мне всякие смешные вещи. Ты сказал, что устроишь вечеринку с павлинами и всеми домашними животными и заставишь их рассказывать истории.
   - Да, - медленно произнес Хью. - Но я не могу их заставить - я должен ждать, пока они придут. Кажется, прошлой ночью мне снились какие-то странные вещи, но я не могу вспомнить. Мне показалось, что там много болтают, и один раз - будто я вижу ворона, стоящего в ногах кровати, но на этот раз я не спал. Мне очень хотелось спать, и я не понял, что он говорил. Он как будто хотел, чтобы я что-то сделал, а потом кивнул головой туда, где сидят павлины, и знаешь, Жанна, мне показалось, что они тоже кивнули. Разве это не смешно? Но осмелюсь предположить, что это был всего лишь отблеск - огонь догорел, а потом вдруг снова вспыхнул.
   - А что еще? - нетерпеливо спросила Жанна. - О Шери, я думаю, это замечательно! Расскажи мне еще что-нибудь.
   - Кажется, я больше ничего не помню, - сказал Хью. - После этого я заснул, и все пошло наперекосяк. Вокруг бегали цыплята, Ниббл и черепаха, а Дуду, казалось, все время разговаривал со мной. Но это была просто путаница; ты же знаешь, какие иногда бывают сны. А когда я проснулся, огонь совсем потух, и было совсем темно. А потом я увидел сквозь дверную петлю свет свечи Марселины, и она пришла сказать мне, что пора вставать.
   - О Господи, - сказала Жанна, - я надеюсь, что сегодня ночью ты снова увидишь сон.
   - Осмелюсь предположить, что мне вообще ничего не приснится, - сказал Хью. - Иногда я ложусь спать, и через минуту наступает утро. Мне это не очень нравится, потому что приятно просыпаться и чувствовать, как уютно в постели.
   - Но, Шери, - продолжала Жанна после нескольких минут молчания и еще нескольких кусочков хлеба с маслом, - есть одна вещь, которую я не понимаю. Речь идет о Дуду. Ты сказал, что это не сон, - ты в этом уверен. Как ты думаешь, он действительно был там, в ногах кровати? Может быть, свет огня и заставил тебя подумать, что ты видишь кивающих павлинов, но свет огня не мог заставить тебя подумать, что ты видишь Дуду.
   - Нет, - согласился Хью. - Я тоже ничего не понимаю. Если это и был сон, то очень странный, потому что я никогда в жизни не чувствовал себя таким бодрым. Вот что я тебе скажу, Жанна, когда я в следующий раз увижу Дуду в таком виде, я позову тебя.
   - Да, конечно, - сказала Жанна, - хотя я не уверена, что от этого будет много пользы. Дуду ужасно хитер.
   Она не сказала Хью о проделке ворона, хотя и не могла объяснить, почему. Может быть, ей было немного стыдно за то, что она так испугалась; может быть, она все еще немного боялась Дуду; а больше всего, я думаю, ей было очень любопытно узнать побольше о таинственной птице, и она решила, что лучше оставить Хью наедине с его собственными приключениями.
   "Если Дуду думает, что я рассказала Шери все о его странностях, - сказала она себе, - возможно, он рассердится, и больше не будет делать ничего странного".
   Снег все еще скрывал землю, - как я уже сказала, - плотной пеленой, даже более плотной, чем накануне. Но детям все равно было весело. Марселина и слышать не хотела о том, чтобы они куда-нибудь выходили, даже в курятник, но днем она принесла Ниббла, и они отлично поиграли с ним.
   - Он выглядит очень счастливым, правда, Шери? - сказала Жанна. - Я уверена, что Упе был добр к нему. Какая жалость, что домашние животные не могут говорить, не так ли? Они могли бы рассказать нам такие милые забавные вещи.
   - Да, - согласился Хью. - Я часто думал об этом, и, наверное, Ниббл мог бы заговорить, если бы захотел.
   - Упе тоже мог бы, я совершенно уверена, - сказала Жанна, - и я думаю, что Дуду и он разговаривают друг с другом. Ты и сам это увидишь, если понаблюдаешь за ними. Кстати, вот же они! - добавила она, вплотную приблизившись к окну, возле которого стояла. - Иди сюда, Шери, быстро, но очень тихо.
   Хью подошел ближе и выглянул наружу. Там было четыре птицы - самая причудливая группа, какую только можно себе представить. Упе с развевающимся пучком перьев сидел на верхней ступеньке короткой садовой лесенки, а рядом с ним, как обычно, сидели два других цыпленка. А внизу, на тропинке, стоял ворон, конечно, на одной ноге, склонив набок свою странную черную голову, и разглядывал маленькую группу над собой.
   - Глупая молодежь, - казалось, говорил он сам себе, но Упе нельзя было так унижать. С пронзительным криком, он спустился со своего насеста, подошел вплотную к Дуду, посмотрел ему в глаза и затем тихо зашагал прочь, сопровождаемый двумя своими товарищами. Дети наблюдали за этой сценой с величайшим интересом.
   - Похоже, они разговаривают друг с другом, - заметил Хью. - Интересно, что случилось?
   - Может быть, это из-за вечеринки, - сказала Жанна, - той самой, которую ты обещал устроить павлинам на стене и всем домашним животным.
   - Возможно, - ответил Хью. - Я уверен, что в этом замке должны быть красивые большие комнаты с множеством ступенек, ведущих туда, где стоят павлины. Тебе не кажется, что было бы неплохо попасть в этот замок и посмотреть, на что он похож?
   - Ну, конечно! - сказала Жанна, хлопая в ладоши. - Как бы мне этого хотелось! Ты мог бы сказать Дуду, чтобы он проводил нас, Шери. Возможно, это действительно сказочный дворец, хотя он только выглядит как картинка, и если Дуду - фэйри, он может знать об этом.
   - Я спрошу его, если представится случай, - согласился Хью. - Доброе утро, господин Дуду, - продолжал он, вежливо кланяясь ворону, который склонил голову в другую сторону и теперь, казалось, смотрел на детей тем же надменным взглядом, каким он смотрел на цыплят. - Доброе утро, господин Дуду, надеюсь, вы не простудитесь в такую снежную погоду. Видишь ли, лучше всего быть с ним очень вежливым, - прибавил Хью, обращаясь к Жанне, - потому что он обидится, если мы станем с ним шутить.
   - О да, - сказала Жанна, - лучше быть с ним очень вежливыми. Посмотри на него сейчас, Шери; разве он не выглядит так, будто знает, о чем мы говорим?
   К этому времени Дуду уже совершенно очевидно разглядывал их, склонив голову набок, а хромая нога торчала в воздухе, подобно трости.
   - Именно так он и стоял в ногах кровати, - шепотом сказал Хью.
   - И ты не испугался, Шери? - удивилась Жанна. - Мне всегда казалось, что Дуду совсем не похож на доброго фэйри, когда он наклоняет голову набок и вот так выставляет коготь. Тогда я вполне верю, что он злой чародей. O Шери, - продолжала она, схватив Хью за руку, - что нам делать, если он превратит нас в двух маленьких лягушек или жаб?
   - Наверное, нам придется жить в воде и питаться маленькими мерзкими червячками и мухами, - серьезно ответил Хью.
   - И всякой травой и зеленью, которая растет на поверхности грязных прудов, - сказала Жанна жалобно. - Как это можно есть вместо супа? О, Шери, мы должны быть очень вежливы с Дуду и постараться не обидеть его, а если он придет к тебе ночью, ты должен немедленно позвать меня.
   Но на следующую ночь и еще несколько ночей после этого не было слышно и не было видно г-на Дуду. Погода немного смягчилась, то есть снег постепенно растаял, и детям разрешили выйти в сад и навестить своих питомцев. Ниббл, казалось, чувствовал себя как дома в своем новом жилище, и теперь ему было позволено бегать по курятнику сколько угодно; и Жанна очень хвалила Упе за его доброту к маленькому незнакомцу, за которую цыпленок получил хорошее вознаграждение в виде кусочков, оставшихся на тарелках детей.
   - Видишь, какой он ручной, - сказала однажды Жанна, когда ей удалось уговорить Упе склевать крошки с ее руки. - Правда, он милый, Шери, с этим забавным пучком перьев на макушке?
   - Он ужасно забавно выглядит, - задумчиво сказал Хью. - Ты действительно считаешь его очень красивым, Жанна?
   - Конечно, - возмутилась Жанна. - Все мои любимцы хорошенькие, но Упе - самый хорошенький из всех.
   - Он, конечно, красивее Гриньяна, - сказал Хью, дружески подтолкнув черепаху, лежавшую у его ног, - но мне нравится Гриньян, он такой смешной.
   - Я думаю, что Гриньян должен знать очень много, - ответила Жанна, - он такой серьезный.
   - И Дуду тоже, - сказал Хью. - Между прочим, Жанна, - продолжал он, но вдруг замолчал.
   - Что? - сказала Жанна.
   - Пока мы разговаривали, мне вдруг пришло в голову, что прошлой ночью мне опять приснился Дуду; я пытаюсь вспомнить свой сон, но он совсем вылетел у меня из головы.
   - Какая жалость, - сказала Жанна. - Постарайся вспомнить. Может быть, он снова подошел и встал в ногах кровати, как в прошлый раз? Ты обещал позвать меня, если он это сделает.
   - Нет, не думаю, чтобы он это сделал. У меня такое чувство, что он и павлины на стене шептались друг с другом... они говорили что-то о нас... о тебе и обо мне, Жанна... кажется, так оно и было.
   - Может быть, они собирались устроить вечеринку и пригласить нас? - предположила Жанна.
   - Не знаю, - ответил Хью. - Скорее всего, нет. Это просто сон, будто я что-то услышал. Больше я ничего не помню, и чем больше пытаюсь вспомнить, тем меньше вспоминаю.
   - Ну, если ты вспомнишь что-нибудь еще, обязательно скажи мне. Я очень долго не спала ночью, но мне было все равно, поскольку за окном чудесно светила луна.
   - Светила луна? - повторил Хью. - Я этого не знал. Я постараюсь не заснуть сегодня ночью, потому что Марселина сказала, будто фигуры на стенах очень красивые, когда светит луна.
   - А если придет Дуду или ты увидишь что-нибудь смешное, ты обещаешь позвать меня? - сказала Жанна.
   Хью кивнул головой. У него не было ни одного шанса забыть свое обещание. Жанна напоминала ему о нем весь день, и когда дети поцеловались на прощание, она снова прошептала: "Не забудь позвать меня, Шери".
   Шери отправился спать с самыми лучшими намерениями, чтобы "вспомнить". Во-первых, он вовсе не собирался заспать, потому что, бросив последний взгляд в окно перед тем, как лечь в кровать, увидел мсье Дуду на дорожке террасы, по-видимому, наслаждавшегося лунным светом, но, как сильно подозревал Хью, замышлявшего какое-то озорство, поскольку голова его была сильно наклонена набок, а коготь так торчал наружу, что, по словам Жанны, это делало его похожим на очень озорного ворона.
   "Интересно, что Марселина имела в виду, говоря о лунном свете? - подумал Хью, ложась в постель. - Я вообще почти не вижу фигур на стене. Луна, должно быть, скрылась за облаками. Интересно, будет ли светлее в середине ночи? Не думаю, чтобы мне нужно было бодрствовать всю ночь, чтобы увидеть. Я легко могу проснуться. А сначала я немного посплю".
   Но этот короткий сон оказался таким долгим, что когда бедный Хью открыл глаза, то увидел Марселину, стоявшую возле его кровати и говорившую ему, что пора вставать, и что он опоздает к своему учителю, если сейчас же не оденется.
   - О Господи! - воскликнул Хью. - Какая жалость! Я собирался бодрствовать всю ночь, чтобы любоваться лунным светом.
   Марселина улыбнулась той самой улыбкой, которую Жанна называла забавной.
   - Думаю, вам будет очень трудно это сделать, мой маленький мсье, - сказала она. - Тем не менее, вы не так уж много пропустили вчера вечером. Тучи сгустились так, что у луны не было ни единого шанса. Но, возможно, сегодня вечером все прояснится.
   Этой надеждой Хью и должен был удовлетвориться, как и его маленькая кузина, которая сначала была очень разочарована тем, что он не может сообщить ей ничего удивительного.
   - Сегодня ночью, - сказала она, - я буду бодрствовать всю ночь, и если лунный свет будет ярким, я приду и разбужу тебя, соня Шери. Мне так хочется подняться по этим ступеням и войти в замок, где у дверей стоят павлины.
   - И мне тоже, - сказал Хью, несколько смущенный, - но если кто-то засыпает, то кто же в этом виноват? Я уверен, что ты тоже заснешь, если постараешься бодрствовать. Ничто так быстро не заставляет людей засыпать, как попытка бодрствовать.
   - Ну, тогда не пытайся, - сказала Жанна, - и посмотрим, что получится.
   Но когда наступила ночь, Хью, отчасти, может быть, потому, что ему особенно хотелось спать, - день был так прекрасен, что дети с удовольствием бегали взад и вперед по длинной террасе в саду, и это упражнение очень подготовило их обоих ко сну, когда пришло время, - последовал совету Жанны, уютно свернулся калачиком и заснул, не думая ни о лунном свете, ни о павлинах, ни о Дуду, ни о чем другом. Он спал так крепко, что, когда проснулся, ему показалось, будто уже утро, причем утро такое светлое, какого он не видел с тех пор, как приехал к Жанне.
   - О Господи! должно быть, уже очень поздно, - сказал он себе, протирая глаза. - Светло так, словно вернулось лето, - потому что вся комната была залита светом, - таким прекрасным светом, чистым и ясным, но в то же время мягким. Неудивительно, что Хью растерянно потер глаза - и только когда он сел в постели и огляделся вокруг, совершенно проснувшись, он увидел, что на самом деле это был лунный свет, а не солнечный, который освещал старую комнату с гобеленом и все, что в ней находилось, таким чудесным образом.
   - О, как это красиво! - подумал Хью. - Неудивительно, что Марселина сказала нам: мы должны увидеть гобелен в лунном свете. Я никогда бы не подумал, что это будет выглядеть так красиво. Даже павлиньи хвосты, кажется, приобрели новые цвета.
   Он наклонился, чтобы рассмотреть их получше. Павлины располагались, как обычно, по обе стороны лестницы, ведущей в замок. Но когда Хью смотрел на них, ему, конечно, показалось... разумеется, это была всего лишь его фантазия... - нет, это, скорее всего, была правда, - что их длинные хвосты стали еще длиннее и величественнее расстилались по земле - и вдруг - пух! на мгновение показалось, будто пронесся легкий ветерок, и - пух! - оба павлина распустили свои хвосты и теперь стояли с гордо поднятыми веерами за спиной, совсем как настоящие живые птицы, которыми Хью часто любовался в саду своего деда. Хью был слишком поражен, чтобы снова протереть глаза - он не мог ничего сделать, кроме как смотреть, и он смотрел изо всех сил, но мгновение или два спустя уже ничего не было видно. Павлины стояли неподвижно - так неподвижно, что Хью уже начал сомневаться, стояли ли они только что с раскрытыми хвостами, как он видел их, и не были ли эти самые хвосты, сейчас вытянувшиеся по земле, только плодом его воображения. Сильно озадаченный и немного разочарованный, он отвернулся, чтобы посмотреть на другую часть изображения, когда снова легкое движение привлекло его внимание. Что должно было случиться на этот раз?
   - Может быть, они снова распустили хвосты? - подумал Хью, но нет. По обе стороны от двери замка павлины торжественно сделали несколько шагов, затем остановились, - совершенно неподвижно, - но все же с каким-то выжидательным видом, как будто ожидали кого-то или чего-то. Долго ждать не пришлось. Дверь замка медленно, очень медленно отворилась, павлины шагнули еще немного вперед, и из дверей замка - замка, в который так мечтала войти маленькая Жанна - вышел кто, как вы думаете? Это был Дуду!
   Маленькая черная фигурка, черная с головы до ног, голова сильно склонена набок, лапа, - точнее, коготь, - торчала, как трость; он стоял между павлинами, прямо перед дверью, которая закрылась за ним, на верхней площадке высокой лестницы. Он стоял неподвижно с видом величественного достоинства, которое, казалось, говорило: "Вы впервые видите меня в моем законном качестве - монарха всего, что я вижу". И Хью почему-то почувствовал, что это невысказанное обращение адресовано ему. Затем, спокойно и с достоинством, ворон повернулся сначала направо, потом налево и серьезно поклонился двум павлинам, которые по очереди почтительно поклонились ему и отошли немного назад, после чего Дуду начал очень медленно и внушительно спускаться по ступеням. Как ему удалось сделать это так внушительно, оставалось загадкой, потому что, в конце концов, его спуск был, несомненно, серией прыжков, и все же он был очень величественным, и Хью наблюдал за ним, затаив дыхание.
   - Раз, два, три, четыре, - говорил Хью, бессознательно считая каждый шаг, пока ворон приближался, - сколько шагов! Пять, шесть, семь, - досчитал он до двадцати трех. - И что он теперь будет делать? - добавил мальчик, когда Дуду оказался у подножия лестницы и минуту-другую спокойно оглядывался по сторонам, словно обдумывая свои дальнейшие действия. Затем, - как ему это удалось, Хью сказать не мог, - он внезапно вышел из пейзажа на гобелене и через мгновение уже сидел на своем прежнем месте в ногах кровати Хью.
   Несколько мгновений он серьезно и внимательно смотрел на мальчика, потом вежливо поклонился. Хью, полусидевший на кровати, тоже поклонился, но ничего не сказал. Он вспомнил, что Жанна велела ему быть очень вежливым с вороном, и решил, что лучше будет не позволять себе никаких вольностей, а терпеливо ждать, пока он не услышит, что скажет господин Дуду. Потому что ему почему-то казалось само собой разумеющимся, что ворон может говорить - и он нисколько не удивился, когда, наконец, Дуду напыщенно откашлялся и начал:
   - Ты ждал меня, не так ли?
   Хью смутился.
   - Я точно не знаю. Я не совсем уверен. Да, кажется, я думал, что вы придете. Ну да! Пожалуйста, мсье Дуду, - воскликнул он, внезапно вскочив, - позвольте мне пойти и позвать Жанну. Я обещал ей, что сделаю это, если вы придете или если я увижу что-нибудь интересное. Позвольте мне сделать это. Я не задержусь ни на минуту.
   Но ворон склонил голову набок и довольно сурово посмотрел на Хью.
   - Нет, - сказал он. - Ты не можешь позвать Жанну. В настоящее время я этого не желаю.
   Хью почувствовал себя довольно сердитым. С какой стати Дуду считал себя в праве подобным образом приказывать ему?
   - Но я же обещал... - начал он.
   - Люди не должны обещать того, в чем они не уверены, - наставительно сказал ворон. - Кроме того, даже если бы ты побежал за Жанной, она не смогла бы прийти. Она всегда так далеко.
   - Далеко! - повторил Хью в изумлении. - Далеко! Маленькая Жанна далеко. О нет, вы, должно быть, шутите, Ду... прошу прощения, мсье Дуду.
   - Вовсе нет, - сказал Дуду. - Она далеко, гораздо дальше, чем ты или она думаете, хотя если бы ты вошел в ее комнату, то увидел бы ее маленькое розовое личико, лежащее на подушке. Ее нет дома.
   Хью все еще выглядел озадаченным, хотя и не так сильно.
   - Вы имеете в виду, что ее мысли далеко, я полагаю, - сказал он. - Но я могу разбудить ее.
   Ворон снова склонил голову набок.
   - Нет, - сказал он. - В настоящее время ты должен довольствоваться тем, что желаю я. А теперь скажи мне, чего ты хочешь. Почему ты хотел, чтобы я пришел к вам?
   - Я хотел... по крайней мере, я так думал, и Жанна тоже так сказала, - начал Хью. - Мы подумали, что вы, может быть, фэйри, господин Дуду, и что вы могли бы провести нас в замок на гобелене. Еще несколько минут назад он казался таким ярким и настоящим, - добавил он, повернувшись к стене, которая теперь была лишь слабо освещена лунным светом, и гобелен на ней ничем не отличался от того, который Хью видел днем. - Что сталось с прекрасным замком, господин Дуду? А павлины? Они снова сложили свои хвосты...
   - Ничего страшного, - сказал ворон. - Так ты хочешь посмотреть замок, да? - спросил он.
   - Да, - ответил Хью, - но не так, как Жанна. Именно этого она и хочет больше всего. Ей ужасно хочется осмотреть его. Я подумал, - добавил он довольно робко, - что мы могли бы устроить вечеринку в замке и пригласить Упе, ну, вы знаете, и перекусить.
   - Только, - сухо заметил ворон, - против этого есть одно маленькое возражение. Вообще-то, я, конечно, могу ошибаться, мои представления очень старомодны, - но, как правило, люди устраивают вечеринки в своих собственных домах, не так ли?
   Говоря это, он смотрел прямо на Хью, еще больше склонив голову набок.
  

ГЛАВА IV. РАДУЖНЫЙ ЛЕС

"Роза и аметист, золото и сумрак".

"ОДНАЖДЫ"

  
   Хью почувствовал себя обиженным. Как мне кажется, это вполне естественно. По крайней мере, я уверена, что на его месте мне тоже было бы обидно. Он не сказал ничего такого, что заставило бы ворона говорить в такой неприятной саркастической манере.
   "Жаль, что здесь нет Жанны, - сказал он себе, - она бы придумала что-нибудь, чтобы хоть немного сбить с него спесь".
   Но вслух он ничего не сказал, поэтому велико было его удивление, когда ворон холодно заметил в ответ на его невысказанные мысли:
   - Так ты думаешь, Жанна могла бы сбить с меня спесь? Признаюсь, я с тобой не согласен. Впрочем, не обращай на это внимания. Со временем мы станем очень хорошими друзьями. А теперь, как насчет посещения замка?
   - Я бы с удовольствием осмотрел его, - ответил Хью, решив, что, учитывая все обстоятельства, будет разумнее постараться забыть обиду. - Я бы очень хотел посмотреть замок, хотя мне хотелось бы, чтобы Жанна была со мной, но все же, - продолжал он, думая, что Жанна будет крайне разочарована, если он не воспользуется этой возможностью, - если вы будете так добры показать мне дорогу, господин Дуду, я хотел бы пойти, а потом, во всяком случае, я могу все рассказать Жанне.
   - Я не могу показать тебе дорогу, - сказал ворон, - я только страж на этой стороне. Но если ты будешь внимателен к тому, что я говорю, тебе все удастся. Вот, во-первых, пара стенолазов, надень их себе на ноги.
   Он протянул лапу с когтем, на конце которого, на узкой ленте, висели две круглые подушечки размером с миндальное печенье. Хью взял их и с любопытством осмотрел. Они были мягкими и эластичными, и сделаны из какого-то материала, похожего на индийский каучук, и точно такого же цвета, как его кожа.
   - Какие смешные! - сказал Хью.
   - Они сделаны по образцу стенолазов мухи, - заметил ворон. - Надень их - то есть, привяжи так, чтобы они были как раз посередине твоей ноги, разумеется, на ступне снизу. А теперь вылезай из постели и следуй за мной, - и прежде чем Хью понял, что делает, он обнаружил, что с величайшей легкостью идет прямо по стене туда, где начиналась длинная лестница, ведущая к замку на гобелене. На нижней ступеньке ворон на мгновение остановился.
   - Могу я теперь снять их? - спросил Хью. - Чтобы подниматься по ступенькам, они мне не нужны.
   - Снять их? - удивился ворон. - О Господи, конечно, нет. Когда они будут тебе не нужны, они не будут мешать, зато их не нужно будет снова привязывать, когда они опять понадобятся. Кроме того, хотя тебе может показаться, что это не так, по этим ступеням не так легко подняться, как ты думаешь. По крайней мере, без стенолазов.
   Ворон оказался прав, - со стенолазами Хью в мгновение ока оказался на верхней ступеньке лестницы перед дверью, из которой вышел Дуду. Павлины, стоявшие теперь уже совсем близко, казались ему крупнее обычных павлинов, но яркие цвета их перьев, какие он видел при ярком лунном свете, исчезли. Было достаточно светло, чтобы различить их силуэты, но и только.
   - Теперь я должен тебя покинуть, - сказал ворон, - но вы прекрасно поладите. Только запомни эти две вещи - будь терпелив и не снимай своих стенолазов; а если ты попадешь в затруднительное положение, позови меня.
   - Как же мне вас позвать? - спросил Хью.
   - Свистни тихонько три раза. А теперь, я думаю, пришло время идти дальше. Павлины.
   Павлины, по одному с каждой стороны двери, торжественно выступили вперед, приветствуя ворона с величайшим уважением.
   - Звоните, - сказал ворон, и, к удивлению Хью, каждый павлин поднял лапу и, взявшись за веревку звонка, - которых было две, по одной с каждой стороны двери, - энергично потянули их. Не последовало ни звука, но в тот же миг вспыхнул тот же мягкий, но яркий свет, который так восхитил Хью, когда он впервые проснулся, и который, как он теперь обнаружил, исходил не от луны, все еще мягко светившей в окно комнаты с гобеленом внизу, а из окон замка, у дверей которого он стоял. Он никогда раньше не замечал, сколько в нем окон. Они с Жанной заметили только дверь наверху лестницы, но теперь свет, льющийся сверху, был таким ясным и ярким, что казалось, будто весь замок должен быть прозрачным. Хью стоял в нетерпеливом ожидании того, что произойдет дальше, и уже собирался заговорить с вороном, находившимся, как ему показалось, рядом с ним, когда внезапный звук заставил его обернуться. Это открылась дверь замка, и в тот же миг два павлина, подойдя к нему, легонько подтолкнули его, каждый со своей стороны, так что Хью вынужден был войти. Он отнюдь не был против этого, но в последний раз оглянулся в поисках своего проводника. Однако тот исчез.
   На мгновение Хью почувствовал себя немного испуганным и сбитым с толку.
   - Жаль, что Дуду не пошел со мной, - сказал он. Но прежде чем он успел обдумать свои слова, то, что он увидел перед собой, настолько поглотило его внимание, что он забыл обо всем остальном.
   Это был длинный, очень длинный коридор, высоко под самой крышей, хотя и узкий, конечно, по сравнению с его длиной, но достаточно широкий для Хью, - даже для Хью и Жанны, взявшихся за руки, - чтобы идти по нему совершенно комфортно и удобно, потому что он был так красиво освещен! Осмелюсь предположить, что вы, дети, часто восхищались в Лондоне, Париже или каком-нибудь большом городе рядами газовых фонарей, освещающих по ночам мили какой-нибудь очень длинной улицы. Представьте себе эти огни бесконечно ярче и яснее, и при этом свет которых спокойнее, чем у любых ламп, какие вы когда-либо видели, и каждый из них разного цвета, от самого насыщенного малинового до самого мягкого бледно-голубого, и вы получите некоторое представление о том, как красиво выглядел длинный коридор перед Хью. Он с удовольствием зашагал по нему. "Ну, это само по себе стоит того, чтобы не спать столько ночей, - сказал он себе, - только мне очень хотелось бы, чтобы Жанна была со мной".
   Куда ведет этот коридор? Некоторое время он бежал, не думая об этом, так ему было интересно наблюдать за лампами и за тем, как красиво чередуются цвета; но через некоторое время он начал находить это немного однообразным, особенно когда заметил, что через большие промежутки времени цвета повторяются, и последовательность оттенков также время от времени начинается снова.
   "Я выучу их расположение наизусть, если останусь здесь еще хотя бы не надолго, - подумал Хью. - Пожалуй, я немного посижу и отдохну. Не то чтобы я устал от ходьбы, но могу же я немного присесть?"
   Он так и сделал, - сел на пол, потому что больше сидеть было не на чем, - и тут произошло нечто очень странное. Лампы стали двигаться вместо него, так что, когда он смотрел на них, впечатление было точно такое же, как и тогда, когда он бежал сам. Цвета сменяли друг друга в том же порядке, и Хью начал сомневаться, не обманывают ли его каким-то странным образом его собственные глаза.
   - В любом случае, я пробегу еще немного, - сказал он себе, - и если скоро не дойду до конца этого коридора, то развернусь и побегу в его начало. Я чувствую себя так, словно попал в калейдоскоп.
   Он поспешил дальше и уже начал подумывать о том, чтобы повернуть назад и бежать в другую сторону, как вдруг, - все в этом странном гобеленовом мире, в который он попал, казалось, происходило внезапно, - раздался звон колокольчика, чистый и серебристый, но не очень громкий, и в следующее мгновение - о Господи! все красивые цветные лампы погасли, и бедный Хью остался стоять в полной темноте. Он не знал, где находится, не знал, что ему делать; если бы ему не исполнилось восемь лет в свой последний день рождения, я думаю, он бы заплакал. Ему вдруг стало очень холодно, хотя перед тем, как встать с постели, он предусмотрительно надел красный фланелевый халат и до сих пор чувствовал себя довольно тепло. Однако мысль заплакать пришла ему в голову лишь на мгновение.
   - Я очень рад, что бедняжки Жанны здесь нет, - сказал он себе, чтобы поддержать свою храбрость, - она бы испугалась. Но поскольку я - мальчик, это не имеет значения. Но я все равно постараюсь найти дорогу. Наверное, это какой-то трюк Дуду.
   Несколько минут он храбро шел на ощупь и еще храбрее сдерживал слезы, когда до его ушей донесся какой-то звук. Это был крик петуха, резкий и пронзительный, но все же звучащий как будто вне того места, где он находился. Это очень ободрило Хью, который продолжал свой путь в темноте, очень довольный тем, что чем дальше он уходил, тем ближе и яснее звучал крик петуха, повторявшийся каждые несколько секунд. Наконец, он очутился в конце коридора; он знал, что так оно и есть, потому что путь ему был прегражден, а совсем близко, как ему казалось, раздавался пронзительный крик петуха. Он толкал и тянул некоторое время, но напрасно. Если в этом конце коридора и была дверь, - а она, несомненно, должна была быть, - кто бы сделал проход и так красиво украсил его лампами, если бы он вел в никуда? - это была дверь, ручку которой было очень трудно найти.
   - О Господи! - воскликнул Хью почти в отчаянии. - Что же мне делать?
   - Ку-ка-ре-ку, - прокричал петух. "Попробуй еще раз", - казалось, ободряюще говорил он. Наконец, рука Хью коснулась маленькой круглой ручки, и как только он коснулся ее, все вокруг снова озарилось тем же ясным, прекрасным светом, исходившим от тысяч ламп в длинном коридоре позади него. Но Хью даже не обернулся посмотреть на них - то, что он увидел перед собой, было восхитительно и удивительно.
   Дверь открылась, и Хью обнаружил, что стоит на ступенях, которые, по-видимому, были задним проходом к странному длинному коридору, в который он вошел из комнаты с гобеленом. Снаружи тоже было светло, но не так, как в чудесном ярком сиянии, исходившем из замка на другой стороне. Здесь был только очень мягкий, очень чистый лунный свет. Перед ним были деревья - казалось, что он стоит у входа в лес. Но, как ни странно, это были не зимние деревья, какие он оставил в саду дома Жанны, - голые и безлистные, а если и покрытые, то только рождественским одеянием из снега и сосулек, - эти деревья были одеты в прелестнейшую листву, свежую, зеленую и пушистую, которой не касались ни зимние бури, ни пронизывающие морозы. И в маленьком пространстве между дверью, в которой застыл Хью, и этими чудесными деревьями, словно ожидая его, стояла самая красивая, самая странная, самая восхитительная маленькая карета, какую кто-либо когда-либо видел. Она была открыта; подушки, которыми она была устлана, были из розового плюша - но не бархата, я думаю; по крайней мере, если это и был бархат, то какого-то удивительного вида, гладкий и мягкий, как бы вы его ни гладили; кузов кареты был чем-то похож на раковину моллюска; вы могли лежать в нем очень удобно, не ворочаясь и не напрягая шею или плечи ни в малейшей степени; и там имелись места только для двоих. Один из этих двоих уже удобно устроился; сказать ли вам сейчас, кто это был, или минутку подождать, когда я закончу описывать карету? Да, так будет лучше. Потому что самые смешные вещи о карете еще предстоит рассказать. На козлах, на месте кучера, как вы понимаете, с видом величайшей важности держа в одной лапе пару желтых шелковых вожжей, в расшитой золотом ливрейной шляпе, которая, однако, должна была иметь отверстие посередине, чтобы пропустить хохолок, потому что там он и красовался во всем своем великолепии, развеваясь над шляпой, словно драгунский плюмаж, - сидел или, скорее, стоял Упе; а сзади, подобно настоящим лакеям, расположились два других цыпленка. На них тоже были шляпы с золотыми галунами, и они имели вид торжественной благопристойности, не такой величественной, как у Упе, - потому что в их случае импозантный хохолок отсутствовал, - но все же был очень красив в своем роде. А кто, по-вашему, были лошади? Потому что их было две - или, правильнее сказать, лошадей совсем не было, но на том месте, где они должны были быть, стояли, запряжены тандемом, но не в ряд, морская свинка Ниббл и черепаха Гриньян! Ниббл располагался ближе к карете, а Гриньян стоял первым.
   Увидев их, Хью расхохотался так, что позабыл приглядеться к человеку, сидевшему в карете, лица которого он еще не видел, поскольку оно было повернуто в другую сторону. Но звук его смеха был слишком заразителен, чтобы сдерживаться - маленькая фигурка задрожала всем телом и, наконец, с радостным криком маленькая Жанна, - ибо это была она, - выскочила из кареты и бросилась на шею Хью.
   - Ах, Шери, - сказала она, - я не могла больше молчать, хотя мне хотелось скрывать лицо до тех пор, пока ты не сядешь в карету, чтобы сделать тебе сюрприз. Но мне было так приятно слышать твой смех - и я не смогла усидеть на месте.
   Хью был слишком удивлен, чтобы ответить. Он смотрел на Жанну так, словно не мог поверить своим глазам. А вот Жанна ничуть не удивилась! Для Хью это было самой большой странностью во всем происходящем.
   - Жанна! - воскликнул он. - Ты здесь! Но ведь Дуду сказал мне, что ты очень далеко...
   - Так и есть, - ответила Жанна, снова рассмеявшись. - И ты тоже, Шери. Ты даже не представляешь, как далеко ты находишься - за мили, и мили, и мили, только в этой стране нет камней, отмечающих расстояние. Тут все совсем по-другому.
   - Что ты имеешь в виду? - спросил Хью. - Откуда ты все это знаешь? Ты ведь никогда не бывала здесь прежде, не так ли? Я не совсем понял Дуду; он имел в виду, - как я его понял, - что твои мысли, или твое воображение, находятся далеко отсюда.
   Жанна снова рассмеялась. Хью почувствовал легкое нетерпение.
   - Жанна, - сказал он, - перестань смеяться и поговори со мной. Что это за место? Как ты сюда попала? Ты бывала здесь раньше?
   - Да, - ответила Жанна, - я думаю, что да, но я не знаю, как я попала сюда. И я не хочу ничего делать, кроме как смеяться и веселиться. Неважно, как мы сюда попали. Во всяком случае, это прекрасная страна, и разве тебе доводилось когда-нибудь ранее видеть что-нибудь более милое, чем маленькая карета, которую они прислали за нами, и разве не было приятно увидеть Упе и всех остальных?
   - Приятно, - сказал Хью, - очень приятно. Но кого ты имеешь в виду, говоря "они", Жанна?
   - Ах! - воскликнула Жанна. - Какой ты ужасный мальчик! Перестань задавать вопросы, и давай повеселимся. Смотри, Гриньян и маленькая свинка очень хотят ехать. А теперь прыгай ко мне - нам будет ужасно весело!
   Хью с готовностью сел в карету, хотя все же предпочел бы услышать от Жанны хоть какие-то объяснения происходящего.
   - Разве это не мило? - сказала Жанна, когда они оба уютно устроились на восхитительных мягких подушках.
   - Да, - согласился Хью, - сейчас здесь очень хорошо, но было не очень хорошо, когда я оказался совсем один в темноте этого длинного коридора. Поскольку ты, кажется, знаешь все обо всем, Жанна, я полагаю, что ты знаешь и об этом.
   Он говорил ворчливо, правда, совсем чуть-чуть ворчливо, но Жанна, к его удивлению, на этот раз не посмеялась над ним. Вместо этого она серьезно посмотрела ему в лицо со странным выражением в глазах.
   - Мне кажется, нам очень часто приходится искать дорогу в темноте, - мечтательно произнесла она. - И я об этом помню. Но, - продолжала она совершенно изменившимся голосом, и глаза ее весело заблестели, как будто они никогда в жизни не выглядели серьезными, - сейчас совсем не темно, Шери, а дальше будет совсем светло. Просто посмотри на прекрасную луну, которую видно сквозь листву. А теперь, давай поедем. Ну-ка, щелкни кнутом, Упе, и пусть наши "лошади" скачут так быстро, как только могут.
   Они тронулись в путь и, конечно, мчались плавно и быстро, но все же не так быстро, чтобы дети не могли полюбоваться красивой перистой листвой, когда та оказывалась рядом. Они ехали через лес - ибо деревья, которыми так восхищался Хью, были лесом, - все дальше и дальше, быстро, но плавно; никогда в жизни Хью не ездил таким восхитительным образом.
   - Упе - замечательный кучер! - воскликнул Хью. - Никогда бы не подумал, что он так хорошо умеет управляться с каретой. Откуда он знает дорогу, Жанна?
   - Здесь нет никакой дороги, так что ему незачем ее знать, - ответила Жанна. - Посмотри перед собой, Шери. Ты видишь, что здесь нет никакой дороги. Она появляется там, куда мы едем, так что мы не можем ошибиться.
   Хью посмотрел прямо перед собой. Все было так, как сказала Жанна. Деревья росли густо и близко, при этом тая, подобно туману, когда причудливая маленькая карета приближалась к ним.
   Хью с удивлением смотрел на них.
   - Разве это не настоящие деревья? - спросил он.
   - Конечно, настоящие, - ответила Жанна. - Просто они умеют меняться; это показывает, что мы уже в самом центре леса. Смотри, смотри!
   Хью смотрел во все глаза. То, что Жанна называла "изменением", было очень удивительным процессом. Деревья, которые до сих пор были очень яркого, нежного зеленого цвета, начали постепенно бледнеть, становясь сначала зеленовато-желтыми, затем канареечными, а потом и совсем белыми. Из белых они превратились в серебряные, сверкая, словно бесчисленные алмазы, а затем, медленно, в некоторого рода серебристо-серые, постепенно меняя окраску на серо-голубую и пурпурно-синюю. Потом начались новые превращения: став золотыми, они постепенно сменили цвет на глубокий, но яркий малиновый. Невозможно было бы перечислить все вариации, через которые они проходили. Я использую названия цветов и оттенков, которые знакомы вам, дети, но само название любого оттенка дает не вполне верное представление о том удивительном тонком различии между этими оттенками, - это так же трудно, как пытаться описать различия оттенков цвета груди голубя или неба на закате. И все это время сами деревья сохраняли ту же форму и листву, что и вначале, причем листья, - больше походившие на нежные папоротники, чем на обычные листья деревьев, - которыми была пышно одета каждая ветвь, казалось, купались в каждом новом цвете подобно тому, как лепестки цветка нежатся в потоке яркого солнечного света.
   - Ах, какая прелесть! - сказал Хью с глубоким вздохом. - Они похожи на фонари, только гораздо красивее. Я думаю, Жанна, что это, должно быть, страна красивых цветов.
   - Этот лес называется Радужным лесом. Я это знаю, - ответила Жанна. - Но я не думаю, что эта страна называется страной красивых цветов, Шери. Видишь ли, это страна очень многих красивых вещей. Если бы мы жили в ней всегда, мы никогда не увидели бы конца тем прекрасным вещам, которые в ней есть. Только...
   - Только - что? - спросил Хью.
   - Я не думаю, что это было бы хорошо - жить в ней всегда. Лучше иногда, как мне кажется. Потому что либо вещи не будут такими красивыми, либо наши глаза не будут видеть их такими через некоторое время. Но, ты видишь, Шери, деревья снова становятся обычными, и Упе останавливается. Должно быть, мы добрались до конца Радужного леса.
   - И куда мы поедем теперь? - спросил Хью. - Как ты думаешь, Жанна, нам надо выбираться отсюда? О, я, кажется, слышу шум воды! Ты слышишь его, Жанна? Где-то здесь должна быть река. Мне бы хотелось, чтобы лунный свет был немного ярче. Теперь, когда деревья не дают света, здесь довольно темно. Но как отчетливо я слышу шум воды! Послушай, Жанна, неужели ты совсем не слышишь его?
   - Слышу, - ответила Жанна. Но прежде чем она успела сказать что-то еще, они внезапно покинули волшебный лес; в одно мгновение все следы деревьев со странными листьями исчезли. Упе остановил своих "коней", оба цыпленка сошли с задка кареты и встали по обе стороны ее дверцы, очевидно ожидая, когда Хью и Жанна выйдут. И еще яснее и ближе, чем прежде, донесся звук быстро бегущей воды.
   - Мне кажется, мы должны выйти, - сказал Хью.
   - Да, - согласилась Жанна, робко оглядываясь по сторонам. - Знаешь, Шери, я чувствую себя немного испуганной. Это такое странное место, и я не представляю, что нам делать. Тебе не кажется, что нам лучше попросить Упе отвезти нас обратно?
   - О нет, - ответил Хью. - Я уверен, что все будет в порядке. Ты сказала, что хочешь повеселиться, Жанна, и, кажется, ты все должна знать. Тебе нечего бояться.
   - Нет, конечно, нет, - сказала Жанна, снова оживившись, - но давай подождем минутку, Хью, прежде чем выйти из кареты, и осмотримся. Разве это не странное место?
   "Это" была широкая и далеко простиравшаяся равнина, над которой мягко сиял лунный свет. Ни вдали, ни вблизи не было видно ни кустика, ни дерева, но все же это не было похоже на пустыню, потому что земля была сплошь покрыта прекраснейшим мхом, таким свежим и зеленым даже при лунном свете, что трудно было поверить, чтобы жаркое солнце когда-либо освещало ее. Тут и там, по всей этой огромной равнине, - по крайней мере, насколько хватало глаз, - внезапно из земли поднимались бесчисленные струи воды, похожие не столько на фонтаны, сколько на маленькие водопады, повернутые не в ту сторону; они устремлялись вверх с удивительной силой и шумом и снова падали на землю бесчисленными тончайшими нитями.
   - Похоже, как будто кто-то стреляет из водяного пистолета, правда? - сказал Хью. - Я никогда не видел таких странных фонтанов.
   - Пойдем посмотрим на них поближе, - предложила Жанна, собираясь слезать. Но прежде чем она успела это сделать, Упе издал пронзительный, довольно повелительный крик, и Жанна в изумлении замерла.
   - Чего ты хочешь, Упе? - спросила она.
   Вместо ответа, Упе спрыгнул с козел и каким-то удивительно ловким способом, прежде чем дети успели разглядеть, что он делает, распряг Ниббла и Гриньяна. Затем все трое выстроились в небольшую процессию и остановились в нескольких шагах от кареты, возле которой все еще стояли лакеи-цыплята. Хотя они и не могли говорить, их вид был красноречивее любых слов.
   - Они покажут нам дорогу, - сказал Хью, и с этими словами выскочил из экипажа, а вслед за ним и Жанна.
  

ГЛАВА V. ЛЯГУШАЧЬЯ ЗЕМЛЯ

  
   У них очень красивый остров,
   На котором они отдыхают по ночам;
   У них есть сверкающее озеро,
   По глади которого они плавают.

"ДВА ЛЕБЕДЯ"

  
   Маленькая процессия бесшумно двинулась вперед: первым шел Упе, с развевающимся, как обычно, хохолком, с довольным видом и очень важный; за ним, рядом, шли Ниббл и Гриньян - лапа в лапе, хотела я сказать; за ними - Хью и Жанна, а замыкали шествие два слуги-цыпленка.
   - Интересно, куда они нас поведут, - тихо сказал Хью. Все это: мягкий свет, странное одиночество великой равнины, где теперь, когда они немного привыкли к ней, журчание бесчисленных родников слилось в один ровный звук, торжественное поведение их странных проводников - повлияло на детей. Жанна больше не говорила о том, что ей "весело", но она не казалась ни испуганной, ни подавленной; она просто стала тихой и серьезной.
   - Как ты думаешь, куда они нас ведут? - повторил Хью.
   - Я не знаю... по крайней мере, не уверена, - ответила Жанна. - Но, Шери, разве не хорошо, что Упе и другие идут с нами, чтобы показать нам дорогу, потому что, хотя все здесь выглядит так красиво, мы идем, как мне кажется, по болоту. Я замечаю, что Упе старается держаться от фонтанов подальше, а как раз в тот момент, когда минуту назад я подошла совсем близко к одному из них, мои ноги начали проваливаться.
   - Со мной не случалось ничего подобного, - сказал Хью. - Возможно, это из-за моих стенолазов. Дуду подарил мне пару стенолазов, так что я могу передвигаться, как муха.
   - Неужели? - ответила Жанна, ничуть не удивившись и так, словно стенолазы были не более редки, чем калоши. - Он мне ничего не давал, но я попала сюда другим путем. Я думаю, что каждый попадает в эту страну по-своему, Понимаешь, Шери?
   - Вероятно, Дуду думал, что я смогу нести тебя, если нам повстречается место, куда ты не сможешь забраться, - важно сказал Хью. - Уверен, что я... - Он резко замолчал, потому что внезапный крик Упе заставил всех собравшихся замереть. Сначала дети не могли понять, почему их проводник остановился - ничего не было видно. Но, сделав несколько шагов к тому месту, где стоял Упе, Хью увидел вросший в мох у его ног камень с кольцом, точь-в-точь как те, о которых читают в "Тысяче и одной ночи". Упе стоял на краю камня, серьезно глядя на него, и каким-то образом ему удалось заставить Хью понять, что тот должен поднять его. В этом не было ничего особенного, мальчик усомнился только, хватит ли у него для этого сил, а потому, наклоняясь вперед и протягивая руку к кольцу, он шепнул Жанне:
   - Это становится похоже на настоящую сказку, не так ли, Жанна?
   Жанна кивнула, но вид у нее был озабоченный.
   - Боюсь, ты не сможешь его поднять, Шери, - сказала она. - Наверное, мне будет лучше встать сзади и ухватиться за тебя - кольцо недостаточно большое, чтобы мы оба могли просунуть в него ладони.
   Хью не стал возражать против ее предложения; Жанна обняла его за талию, а когда он потянул кольцо, она потянула его. Но это оказалось бесполезно, - камень даже не шелохнулся.
   - Попробуем еще раз, - сказал Хью, и они попробовали еще раз. Но нет - вторая попытка удалась не лучше первой, - и дети недоуменно переглянулись. Вдруг среди животных, стоявших кругом и наблюдавших за потугами детей, что-то зашевелилось; Жанна почувствовала, как кто-то слегка дернул ее за юбку - как это случилось, я не могу сказать, но, кажется, я забыла об одном: что, в отличие от Хью, в его красном фланелевом халате, она была гораздо лучше одета для приключений - в свою замечательную воскресную накидку, отороченную мехом, - и, оглянувшись, о чудо! она увидела Упе, ухватившегося за нее клювом, а за ним стоял Ниддл, обеими передними лапами обнимая пернатое тело Упе; Гриньян расположился позади морской свинки, вцепившись зубами в мех Ниббла, а два цыпленка в конце держались за Гриньяна и друг за друга каким-то неописуемым и чудесным образом. Это было похоже на то, как если бы они готовились к финальной части игры в "апельсины и лимоны" или в "лисицу и гусей"!
   Зрелище было настолько комичным, что дети изо всех сил старались сохранять серьезность; однако им это удавалось, из опасения, как бы животные не обиделись, если им покажется, будто они смеются над их добрыми намерениями.
   - Не то чтобы от них была какая-то польза, - прошептал Хью, - но все равно, они очень добры.
   - Я вовсе не уверена, что от них нет никакой пользы, - возразила Жанна. - Вспомни, как хорошо вел карету Упе.
   - Ладно, взялись, - сказал Хью. - Раз, два, три! - и с этими словами он сильно дернул - гораздо сильнее, чем требовалось, потому что, к его удивлению, камень сразу поддался без малейшего сопротивления, и все они упали друг на друга: Хью, Жанна, Упе, Ниббл, Гриньян и два цыпленка! Но никто из них не ушибся, и, с величайшим желанием увидеть то, что можно было увидеть на том месте, где прежде был камень, Хью и Жанна вскочили и подбежали к открывшемуся отверстию.
   - Там должна быть, - сказала Жанна, задыхаясь, - должна быть маленькая лестница, чтобы мы могли спуститься, потому что это так похоже на сказки "Тысячи и одной ночи".
   И, как ни удивительно, так оно и было! Дети не поверили своим глазам, когда внизу увидели винтовую лестницу из белого камня или мрамора с аккуратной медной балюстрадой сбоку, словно бы манившую их спуститься. Путь казался довольно хорошо освещен, хотя, конечно, они ничего не могли различить внизу, так как винтовые изгибы лестницы полностью заслоняли видимость.
   Упе прыгнул вперед и замер на верхней ступеньке лестницы, негромко кукарекая.
   - Он хочет сказать, что мы должны спуститься вниз, - понял Хью. - Мы спустимся?
   - Конечно, - ответила Жанна. - Я ничуточки не боюсь. Нам не будет весело, если мы не пойдем дальше.
   - Ну что ж, - сказал Хью, - я пойду первым, потому что я мальчик, - на всякий случай, знаешь ли, Жанна, если впереди нас ждет что-нибудь неприятное.
   И он пошел вниз, а Жанна следовала за ним по пятам.
   - Я думаю, Упе и другие идут за нами, - сказала Жанна с некоторым беспокойством. Но как только она произнесла эти слова, довольно пронзительный крик заставил ее и Хью резко остановиться и посмотреть наверх. Они увидели Упе и остальных, стоявших у края ямы. Упе издал еще один крик, в котором оба цыпленка присоединились к нему, а затем внезапно камень закрылся - и двое детей оказались одни в этом странном месте, ведущем неизвестно куда! Жанна вскрикнула; Хью тоже на мгновение испугался, но вскоре пришел в себя.
   - Жанна, - сказал он, - все должно быть в порядке. Я не думаю, что нам стоит бояться. Смотри, совсем светло! Свет поднимается снизу - там, внизу, он должен быть ярким и веселым. Дай мне твою руку; мы будем спускаться боком - так, чтобы мы могли держать друг друга за руки всю дорогу.
   Так, довольно странным образом, они спустились по длинной лестнице. К тому времени, как они добрались до ее конца, они уже порядком устали от бесконечных поворотов. Но теперь открывшийся перед ними вид был так приятен, что они забыли обо всех своих волнениях.
   У подножия лестницы они обнаружили маленькую дверцу, которая легко открылась. Они миновали ее, и перед ними открылось прекрасное водное пространство, окруженное холмами; дверь, которая закрылась за ними, казалось, была сделана из дерна холма и почти невидима. Было светло, как и сказал Хью, но не так, как от солнца или луны; мягкое сияние лилось отовсюду. Холмы по обе стороны воды, которая была больше похожа на спокойную реку, чем на озеро, мешали им видеть далеко; но возле берега, на котором они стояли, была пришвартована лодка - маленькая лодка с сиденьями для двоих и одной парой легких весел.
   - Ах, как мило! - сказала Жанна. - Здесь даже лучше, чем в карете. Садись, Хью, и давай спустимся вниз по реке. Лодка, должно быть, предназначена для нас.
   Они сели в лодку, и Хью, хотя до этого он греб всего раз или два в жизни, нашел это очень легким и приятным, так что они быстро и плавно поплыли по воде. Через некоторое время холмы стали приближаться, а широкая река постепенно превратилась в ручей, такой узкий и маленький, что даже их крошечная лодка не могла двигаться дальше. Хью был вынужден прекратить грести.
   - Я полагаю, мы должны высадиться здесь, - сказал он. - Дальше лодка все равно не пройдет.
   Жанна всматривалась вперед: прямо перед ними ручей или то, что от него осталось, почти исчезало в узком ущелье между холмами.
   - Шери, - сказала она, - я не удивлюсь, если ручей снова станет шире на другой стороне этого маленького узкого места. Не кажется ли тебе, что нам лучше попытаться вытащить лодку, чтобы потом мы могли снова сесть в нее?
   - Возможно, - сказал Хью. - Мы можем попытаться.
   Дети вышли. Жанна тянула лодку спереди, Хью толкал сзади. Она была так легка, что толкать ее не составляло никакого труда; вот только ущелье оказалось таким узким, что лодка, в конце концов, застряла.
   - Нам лучше оставить ее и идти дальше пешком, - сказал Хью.
   - Но, Шери, мы не можем! - воскликнула Жанна. - С того места, где я стою, я вижу, что немного дальше ручей снова становится шире. А скалы там очень крутые. Мы не сможем на них взобраться, а вода, мне кажется, очень глубокая. Там есть много маленьких ручейков, стекающих в ручей со скал, и лодка могла бы плыть, если бы мы смогли продвинуть ее немного дальше.
   - Но мы не можем, - сказал Хью, - она застряла.
   - О Господи, - вздохнула Жанна, - нам придется вернуться. Но как нам найти дверь в склоне холма, чтобы подняться по лестнице? А если мы все-таки поднимемся, как нам отодвинуть камень? И даже тогда нам придется идти через лес, и, возможно, мы не сможем найти дорогу среди деревьев, как это сделал Упе. О Шери, что же нам делать?
   Хью стоял неподвижно и размышлял.
   - Я думаю, - ответил он, наконец, - что пришло время посвистеть.
   И прежде чем Жанна успела спросить, что он имеет в виду, он трижды коротко и отчетливо свистнул и подождал, чтобы увидеть результат.
   Который оказался совершенно неожиданным. Хью не ожидал ничего иного, кроме внезапного появления, где-то и каким-то образом, самого мсье Дуду, огромного, как сама жизнь, - возможно, в этой странной стране сюрпризов, где они оказались, даже немного больше! Когда и как он появится, Хью совершенно не мог себе представить - он мог слететь с неба, мог выпрыгнуть из воды, мог просто внезапно предстать перед ними. Хью рассмеялся про себя при мысли об изумлении Жанны, но, в конце концов, именно Жанна обратила его внимание на то, что происходит.
   - Тише, Шери, слушай! - воскликнула она. - Что за странный шум! Что это может быть?
   Внимание Хью было так поглощено поисками ворона, что он не обратил внимания на звук, который услышала Жанна, и который усиливался с каждым мгновением.
   Это был тихий, шуршащий звук - словно бесчисленные маленькие лодки плыли по направлению к ним, или же купались бесчисленные маленькие феи; но только с каждым мгновением он становился все ближе и ближе, пока, наконец, со всех сторон, в лодку, в которой стояли дети, не вползло много-много маленьких ярко-зеленых лягушек, которые перелезли через борта и выстроились в линию вдоль краев самым упорядоченным образом. Жанна вскрикнула от ужаса и бросилась через лодку туда, где стоял Хью.
   - O Шери, - воскликнула она, - зачем ты свистел? Все из-за этого озорника Дуду. Я думаю, он собирается превратить нас в лягушек, поскольку считает, что я смеялась над ним. О Господи, что же нам делать?
   Сам Шери, хотя и не был так напуган, как Жанна, тем не менее, был не очень доволен результатом своего обращения к ворону.
   - Это действительно выглядит как жалкий фокус, - сказал он, - и все же я не думаю, чтобы эти существа хотели причинить нам какой-либо вред. И я еще не чувствую, что превращаюсь в лягушку. А ты, Жанна?
   - Не знаю, - ответила Жанна, немного успокоенная, - я не знаю, каково это - превратиться в лягушку; я всегда была маленькой девочкой и поэтому ничего не могу сказать. Я ощущаю себя довольно жутко, мне холодно, но, возможно, это только при виде лягушек. Какие у них смешные красные глаза. Что они делают?
   Она забыла о своих страхах, наблюдая за ними; Хью тоже во все глаза смотрел на лягушек, которые, выстроившись в ровные ряды вокруг борта лодки, принялись усердно работать над чем-то, чего дети не могли разглядеть в течение нескольких минут. Наконец, Жанна сказала:
   - Они возятся с нитками, Шери, у них много-много маленьких нитей. Должно быть, там, внизу, их поджидают другие лягушки.
   Так оно и было: каждая лягушка, казалось, сматывала со своего тела несколько нитей; эти нити ловил внизу кто-то невидимый и скручивал несколько раз, пока они не становились прочными, словно тонкая бечевка. И когда, по-видимому, лягушки решили, что они сделали достаточно канатов, они уселись, каждая твердо на двух задних лапах, держась за канат передними, и затем, - в следующий момент, - к великой радости детей, они почувствовали, что лодка начала двигаться. Она двигалась плавно, - почти так же плавно, как по воде, - не было ни толчков, ни рывков, как это могло бы быть, если бы ее тянули два или три грубых, крепких каната, потому что сотни крошечных канатов, сходившихся вместе, позволяли это.
   - Ах, какие они умные! - воскликнула Жанна. - Мы перемещаемся так же плавно, как если бы у лодки имелись колеса. Милые маленькие лягушечки. Я уверена, что мы им очень обязаны - не так ли, Шери?
   - И Дуду тоже, - заметил Хью.
   Жанна пожала плечами. Даже сейчас она не была полностью уверена в Дуду.
   Некоторое время лодка двигалась; проход между холмами был темным и мрачным, и хотя ручей становился шире, как заметила Жанна, они пока не могли воспользоваться веслами. Через некоторое время вдруг стало намного светлее; они миновали узкий проход и оказались всего в нескольких ярдах от неподвижной воды, окруженной деревьями, - казалось, это было нечто вроде горного озера, безмолвного и одинокого, отражающего от своей спокойной глади мягкое, серебристое, ровное сияние, которое с тех пор, как они вышли из двери на склоне холма, было единственным светом.
   А посреди этого озера лежал маленький островок, - идеальное гнездышко деревьев, длинные поникшие ветви которых свисали к воде.
   - Ну что ж, давай грести к острову, - с готовностью предложила Жанна, потому что к этому времени лягушки уже вытащили их на берег озера, и грести самим было уже нетрудно.
   - Во всяком случае, сначала мы должны поблагодарить лягушек, - сказал Хью, вставая. Он снял бы фуражку, если бы она была на нем, а так ему оставалось только вежливо поклониться.
   Когда он это сделал, все лягушки повернулись к нему лицами и слегка покачали головами, что, хотя и не очень грациозно, очевидно, означало признание любезности Хью.
   - Они - очень вежливые лягушки, - прошептал Хью. - Жанна, встань и поклонись им тоже.
   Жанна, которая все это время сидела, поджав под себя ноги, не выказала ни малейшего желания двигаться.
   - Я не люблю вставать, - сказала она, - потому что боюсь, как бы лягушки не забрались мне на ноги. Но я могу поблагодарить их и сидя. Лягушки, - добавила она, - лягушки, я вам очень признательна и надеюсь, что вы извините меня за то, что я не встала.
   Лягушки снова поклонились, что было очень любезно с их стороны; затем вдруг среди них что-то зашевелилось; те, что были на конце лодки, немного отодвинулись, и лягушка, которую дети до сих пор не замечали, вышла вперед и встала перед остальными. Она была больше остальных, ее цвет был ярко-зеленым, а глаза - ярко-красными. Она встала на задние лапы и вежливо поклонилась. Затем, прочистив горло, в чем была большая нужда, так как даже с этой предосторожностью голос ее звучал очень хрипло, она обратилась к детям.
   - Мсье и мадемуазель, - начала она, - очень рады тому, что мы для них сделали, - той небольшой услуге, которую мы им оказали. Мсье и мадемуазель, я и мои спутники... - "она должна была бы сказать: "мои спутники и я", - прошептала Жанна, - хорошо воспитанные лягушки. Мы знаем свое место в обществе. Мы не одобряем новомодных идей. Мы - лягушки, и мы не хотим быть ничем иным, и мы глубоко тронуты той честью, которую оказали нам мсье и мадемуазель своим визитом.
   - Она действительно очень хорошо говорит, - прошептала Жанна.
   - Прежде чем мсье и мадемуазель попрощаются с нами, прежде чем они покинут наши берега, - продолжала лягушка, взмахнув своими "верхними лапами", как впоследствии назвала их Жанна, - мы желаем дать им то, что я без всякой самонадеянности могу назвать угощением. Мсье и мадемуазель, без сомнения, знают, что в своем скромном роде мы - художники. Наша слабость, - точнее, наша сила, - это музыка. Наши квакающие концерты известны во всем мире, и по счастливому стечению обстоятельств, один из них вот-вот состоится, чтобы отпраздновать прощание, - отъезд в другую область, - певца, представителя семейства, чья слава гремит на протяжении многих веков. Мсье и мадемуазель, сегодня вечером мы впервые в этом столетии услышим "Песню Лебедя".
   - Песня лебедя, - повторил Хью несколько озадаченно. - Я и не знал, что лебеди когда-нибудь поют. Я думал, это просто старая поговорка, что они поют только один раз - когда умирают.
   Лягушка поклонилась.
   - Именно так, - подтвердила она, - это правда. И, следовательно, такое выступление смело можно назвать уникальным. Такая возможность выпадает очень редко - не более полудюжины раз, если вспомнить рассказы старейших из моих почтенных кузенов, жаб, - а что касается того, бывали ли когда-нибудь прежде человеческие уши потчеваны тем, чем вы сможете насладиться, вы должны позволить мне, мсье и мадемуазель, со всем почтением к вашей расе, - а мы, естественно, питаем к ней величайшее уважение, - выразить сомнение.
   - Немного трудно понять, что она имеет в виду, не так ли, Шери? - прошептала Жанна. - Но, конечно, мы не должны говорить этого вслух. Это может ранить ее чувства.
   - Да, - согласился Хью, - может быть. Но мы должны сказать что-нибудь вежливое.
   - Говори ты, - сказала Жанна, - я действительно не смею встать, а произнести речь сидя не так-то легко.
   - Мадемуазель Фрог, мы вам очень признательны, - начал Хью. - Пожалуйста, передайте это и всем остальным лягушкам. Нам бы очень хотелось послушать этот концерт. Когда он начнется, и где будет происходить?
   - Он будет происходить здесь, - напыщенно ответила лягушка. - Главный исполнитель живет на острове, который вы видите отсюда, а остальные расположатся на берегу вокруг озера. Если вы немного продвинетесь вперед и остановитесь примерно на полпути между берегом и островом, - то, я думаю, это место будет самым замечательным. Но прежде, - сказала она, заметив, что Хью собирается взяться за весла, - позвольте нам, мсье и мадемуазель, предложить вам немного подкрепиться после утомительного путешествия к нашим берегам.
   - О Господи! - прошептала в испуге Жанна. - Пожалуйста, скажи: "Нет, спасибо", Шери. Я знаю, что они принесут нам эту ужасную зеленую дрянь.
   - Большое вам спасибо, - сказал Хью. - Вы очень добры, госпожа Фрог, но, право же, мы не голодны.
   - Слегка подкрепиться, только и всего, - сказала лягушка, изящно и убедительно размахивая лапами. - Головастики, - произнесла она бодрым, властным тоном, - головастики, угощение для наших гостей.
   Жанна вздрогнула, но все же не могла не взглянуть с любопытством. Десятки маленьких головастиков запрыгали по бортам лодки, и каждая дюжина или около того из них несла большие листья кувшинок, на каждом из которых были расположены любопытные и изящные на вид маленькие пирожные и конфеты. Первое, что было подано Жанне, это аккуратные маленькие бисквиты размером с полкроны, соблазнительного насыщенного коричневого цвета.
   - Лепешки из ирисовой муки, - сказала лягушка. - Мы перемалываем их в муку на наших собственных мельницах. Вы найдете их очень вкусными.
   Жанна взяла одну и действительно нашла ее очень вкусной. Она взяла бы еще одну, но перед ней уже стоял второй поднос - полный листьев, с розовыми шариками.
   - Они сделаны из сахара водяной ежевики, - заметила лягушка с самодовольной улыбкой. - Без сомнения, вы удивлены деликатностью и утонченностью наших вкусов. Многие люди совершают прискорбную ошибку, полагая, что мы живем в склизкой воде и питаемся грязными насекомыми - ха, ха, ха! - в то время как наша кухня поражает разнообразием и изысканностью. Если бы не было слишком поздно в этом сезоне, я бы хотела, чтобы вы попробовали наши грибные паштеты и волован из икры пескарей.
   - Спасибо, - сказал Хью, - то, что мы ели, действительно очень вкусно.
   - Я не могу есть икру пескарей, - прошептала Жанна, с сомнением глядя на череду подносов с листьями, которые продолжали появляться. Она съела несколько менее необычных лепешек, которые, как сообщила ей лягушка, были сделаны из сердцевины тростника, поджаренного и измельченного, а затем сдобренного эссенцией болотных ноготков, и нашла их почти такими же вкусными, как миндальное печенье. Затем, когда они съели столько, сколько им хотелось, головастики дали каждому по листу чистейшей воды, которую дети выпили с большим удовольствием.
   - Теперь, - сказал Хью, - мы вполне готовы к концерту. Мне грести на середину озера, госпожа Лягушка?
   - Остановитесь на полпути между берегом и островом, - ответила та, - это будет самое лучшее место, - и так как к этому времени все лягушки, сидевшие на краю лодки, исчезли, Хью взял весла и поплыл туда, куда ему было указано.
  

ГЛАВА VI. "ПЕСНЯ ЛЕБЕДЯ"

  
   "...если бы я оказалась на этом берегу,
   То жила бы там в радости, обретя бессмертие".

ДЖИН ИНДЖЕЛОУ

  
   - Пожалуй, остановимся здесь - что вы на это скажете, госпожа Лягушка? - спросил Хью, убрав весла на полпути к острову. Но ответа не последовало. Лягушка исчезла.
   - Как странно ведут себя все эти существа, правда, Жанна? - сказал он. - Сначала Дуду, потом Упе и остальные. Они внезапно исчезают самым непонятным образом.
   - Наверное, им приходится исчезать, когда они нам больше не нужны, - ответила Жанна. - Осмелюсь предположить, что они обязаны это делать.
   - А кто их обязывает? - спросил Хью.
   - О, я не знаю! Наверное, феи, - сказала Жанна.
   - Ты имела в виду фей, когда говорила "они"? - снова спросил Хью.
   - Не знаю... может быть... не спрашивай, - ответила Жанна. - Феи, или духи снов, или что-то в этом роде. Неважно, кто, если они поступают хорошо по отношению к нам. Ведь и лягушки были очень добры, не так ли?
   - Да; теперь ты не будешь их так бояться, правда, Жанна?
   - Ну, я не знаю. Наверное, не буду, потому что они совсем не похожи на наших лягушек. Наши не такие ярко-зеленые, и глаза у них не красные, и говорить они не умеют. О нет, наши лягушки совсем не такие, как эти, Шери, - убежденно добавила она.
   - Так же, как наши деревья и все остальное, я полагаю, - сказал Хью. - Конечно, это забавная страна. Но тише, Жанна! Я думаю, что концерт вот-вот начнется.
   Они сидели совершенно неподвижно, прислушиваясь, но минуту или две звук, привлекший внимание Хью, не повторялся. Все вокруг них было погружено в тишину, за исключением того, что время от времени мягкий слабый ветерок, казалось, трепетал над водой, слегка возмущая ее поверхность. Странный ровный свет, озарявший все вокруг с тех пор, как дети вышли из дверей дома на склоне холма, стал теперь бледнее: он не был достаточно ярким, чтобы различить больше, чем можно разглядеть в осенних сумерках. Воздух был свежим и чистым, хотя и не холодным; поникший вид низко свисающих ветвей островных деревьев вызывал у детей меланхолическое чувство, когда они смотрели в ту сторону.
   - Мне это не очень нравится, - сказала Жанна. - Мне от этого грустно, а я хотела повеселиться.
   - Бедному лебедю, должно быть, грустно умирать, - сказал Хью. - Но я не возражаю против такого печального чувства. Я думаю, что это довольно мило. Ах! Жанна, Послушай, вот оно опять. Они, должно быть, собираются начать.
   "Это" было низким "звуком", который, казалось, пробежал по берегам озера, как предварительная нота, а затем полностью затих. Тотчас же со всех сторон зазвучала самая странная музыка, какую Хью и Жанна когда-либо слышали. Это было кваканье, но кваканье в унисон, и каким бы резким оно ни было, оно странным образом очаровывало - и это совершенно невозможно описать. Оно звучало то жалобно, то монотонно, но вместе с тем вдохновенно, подобно бою барабана, и дети слушали его с удовольствием. Оно продолжалось довольно долго, а затем прекратилось так же внезапно, как и началось; и затем снова, после нескольких минут совершенной тишины, оно возобновилось низким и ровным пением, - если это слово может быть использовано для кваканья, - ровном, равномерном кваканье, кваканье, как будто огромное количество странных инструментов издавали одну и ту же ноту так, что резкость смягчалась и терялась в единстве звука. Оно становилось все ниже и ниже, казалось, вот-вот совсем стихнет, когда с другой стороны, - с затененного деревьями острова в центре озера, - донеслась, сначала низкая и слабая, набирая странную силу по мере того, как крепла все сильнее и сильнее, песня лебедя.
   Дети слушали, затаив дыхание, в полной тишине, чудесные звуки, которые достигали их ушей, - звуки, которые не могут описать никакие мои слова, потому что они сами по себе были словами, рассказывающими о страдании и горе, о прекрасном и печальном, о странных фантастических снах, о солнечном свете и цветах, о летних днях, о ледяных ветрах с заснеженных холмов, о днях уныния и одиночества. Каждый и все вместе следовали в строгой очередности; но, в конце концов, все растаяло, все слилось в одну великолепную песню блаженства и торжества, радостной нежности и блестящей надежды, слишком чистую и совершенную, чтобы ее можно было вообразить иначе, как во сне. И когда до слуха детей донеслись последние чистые, насыщенные звуки, казалось, вместе с ними донесся звук крыльев, и, вглядываясь все пристальнее в сторону острова, они увидели поднимающуюся вверх белоснежную птицу - все выше и выше, пока, наконец, с последним звуком песни, она не исчезла и не растаяла в опаловом сиянии спокойного неба над головой.
   Дети долго смотрели ему вслед - пятно света, казалось, задержалось на некоторое время в небе, как раз там, где исчез лебедь, - почти, потому что белая птица, казалось, решила немного отдохнуть там, перед тем как снова вернуться на землю. Но это было не так. Медленно, подобно лучу угасающей звезды, свет мерк; не осталось и следа от полета лебедя; мягкий порыв ветра, словно прощальный вздох, пронесся над озером; дети отвели глаза от неба и посмотрели друг на друга.
   - Жанна! - сказал Хью.
   - Шери! - откликнулась Жанна.
   - Что это было? Это был лебедь или ангел?
   Жанна недоуменно покачала головой.
   - Не знаю, - ответила она. - Но это было чудесно. Ты слышал все, что он сказал, Шери?
   - Да, - ответил Хью. - Но никто и никогда не сможет повторить это снова, Жанна. Это - тайна.
   - Даже для лягушек, - добавила Жанна.
   - Даже для лягушек, - согласился Хью.
   - Но, - сказала Жанна, - я думала, что лебедь умрет. А это была не смерть.
   - Да, - раздался странный квакающий голос лягушки, внезапно появившийся на краю лодки, - да, дети мои, - повторила она со странной торжественностью, - для таких, как умирающий лебедь. А теперь еще раз, - ибо вы никогда больше не увидите меня и не вернетесь в эту страну, - еще раз, дети мои, я прощаюсь с вами.
   Она помахала на прощание лапой и ускакала прочь.
   - Шери, - сказала Жанна после недолгого молчания, - мне немного грустно и хочется спать. Как ты думаешь, может быть, я немного прилягу, - здесь совсем не холодно, - и немного посплю? Ты тоже можешь поспать, если хочешь. Я думаю, что у нас будет время, прежде чем мы поплывем обратно к берегу, только я не знаю, как мы протащим лодку через узкий проход, если все лягушки ушли. И, без сомнения, Упе и другие будут удивляться, почему нас так долго нет.
   - Мы можем снова свистнуть Дуду, если понадобится, - сказал Хью. - В прошлый раз он нам очень помог. Мне тоже хочется спать, Жанна, но все же я думаю, что мне лучше не спать совсем. Ты ложись, а я буду грести очень медленно и тихо, а когда ты проснешься, мы решим, свистеть мне или нет.
   Жанна, казалось, заснула в тот же миг, как только закрыла глаза. Хью продолжал грести спокойно, как и говорил, мечтательно думая о странных вещах, которые они видели и слышали в этой волшебной стране за гобеленовой дверью. Он не беспокоился о том, как они вернутся обратно; он очень верил в Дуду и был уверен, что все будет хорошо. Но мало-помалу его тоже начало клонить в сон; плеск весел и ровное дыхание маленькой Жанны, казалось, каким-то странным образом замедляли ход времени. Наконец, весла выскользнули из рук Хью; он лег рядом с Жанной, позволив лодке плыть по течению; ему так хотелось спать, что он не мог больше держаться на ногах.
   Но через минуту или две, когда он еще не совсем заснул и лежал, прислушиваясь к тихому дыханию девочки, ему показалось, будто он все еще слышит мягкий плеск весел. Чем больше он слушал, тем больше убеждался, что так оно и есть, и, наконец, любопытство его возросло до такой степени, что почти пересилило сонливость. Он открыл глаза ровно настолько, чтобы посмотреть вверх. Да, он был прав, лодка уверенно скользила вперед, весла делали свое дело, и кто, по-вашему, были гребцы? Дуду с одной стороны, а Упе - с другой, и они гребли так ловко, как будто никогда в жизни не занимались ничем другим. Хью ничуть не удивился; он сонно улыбнулся и повернулся на другой бок, вполне удовлетворенный увиденным.
   "Они вернут нас в целости и сохранности", - сказал он себе, и это было все, о чем он успел подумать.
   - Спокойной ночи, Шери, спокойной ночи, - было следующее, что он услышал или вспомнил.
   Хью приподнялся и потер глаза.
   Где же он был?
   Не в лодке, - не слышно было шума весел; свет, который он видел, не был светом той странной страны, где они с Жанной пережили такие странные приключения, - это был просто обычный лунный свет; а что касается того места, где он находился, - он лежал на полу комнаты с гобеленом, рядом с той частью стены, где стоял или висел замок с длинной лестницей, в который они с Жанной так хотели войти. А с другой стороны гобелена, можно даже сказать, изнутри замка, - раздался голос, который он слышал во сне, голос, который, казалось, разбудил его.
   - Спокойной ночи, Шери, - произнес он, - спокойной ночи. Я пошла домой другой дорогой.
   - Жанна, Жанна, где ты? Подожди! - воскликнул Хью, вскакивая на ноги. Но ответа не последовало.
   Хью огляделся. Комната казалась такой же, как всегда, и если бы он выглянул в окно, хотя этого он не сделал, то увидел бы старого ворона, расхаживающего на террасе, и в своей обычной философской манере наслаждающегося лунным светом; внизу, в курятнике, в углу двора, спокойно устраивались на ночлег Упе и его друзья; толстый маленький Ниббл крепко спал в своей клетке, свернувшись калачиком на сене; безмятежный Гриньян отдыхал в своем обычном углу под лавровым кустом. Все это Хью увидел бы и, без сомнения, немало бы удивился. Но хотя он не устал и не замерз, ему все еще хотелось спать, очень хотелось, и, еще раз оглядевшись по сторонам, он решил отложить дальнейшие расспросы до утра, а пока последовать совету Жанны, сказав ей на прощание: "Спокойной ночи".
   - В конце концов, - сказал он себе, забираясь в свою уютную постель, - в конце концов, постель очень хороша, хотя эта маленькая карета была ужасно веселой, а лодка даже еще лучше. Как забавно будет поговорить обо всем этом завтра утром с Жанной.
   Было довольно странно, когда наступило утро - по крайней мере, когда он проснулся и обнаружил, что оно наступило; было довольно странно видеть, что все выглядит самым обычным образом. Хью не успел как следует подумать, потому что его разбудил стук Марселины в дверь; она сказала ему, что он спал дольше, чем обычно. Хью, однако, так хотел увидеть Жанну и обсудить с ней их чудесные приключения, что его не нужно было торопить. Но, к его удивлению, когда он вошел в комнату Жанны, где, как обычно, был приготовлен для них "маленький завтрак" на столе у камина, Жанна сидела на своем низком стуле и пила кофе в своей обычной манере, нисколько не отличавшейся от той, какой она была всегда, не особенно спеша и, по-видимому, не имея сказать ничего особенного.
   - Доброе утро, Шери, - весело сказала она, - ты сегодня немного опоздал. Хорошо ли ты спал?
   Хью посмотрел на нее; в ее лице не было озорства; она просто имела в виду то, что сказала. От изумления Хью протер глаза и снова уставился на нее.
   - Жанна, - сказал он, совершенно сбитый с толку.
   - Ну, Шери, - повторила она, - в чем дело? Как забавно ты выглядишь! - Жанна, в свою очередь, тоже казалась удивленной.
   Хью оглянулся: старая Марселина уже вышла из комнаты.
   - Жанна, - сказал он, - так странно видеть тебя такой, как всегда. Почему ты ничего не говоришь о случившемся?
   - А что случилось? - спросила Жанна, по-видимому, сильно озадаченная.
   - Ну как же? А наши приключения - поездка в карете с Упе в качестве кучера, лестница, ведущая в лягушачью страну, лягушки, лодка, концерт, и, о Жанна! песня лебедя?
   Жанна широко раскрыла глаза.
   - Шери! Тебе снились все эти странные вещи? - спросила она.
   Хью был так обижен и разочарован, что чуть не заплакал.
   - Жанна, - ответил он, - это очень нехорошо так говорить, - и он отвернулся, огорченный и озадаченный.
   Жанна бросилась к нему и обняла за шею.
   - Шери, Шери, - сказала она, - я не хотела тебя обидеть, но я не понимаю, о чем ты говоришь.
   Хью посмотрел в ее темные глаза своими серьезными голубыми глазами.
   - Жанна, - сказал он, - неужели ты ничего не помнишь? Разве ты не помнишь, как деревья так красиво меняли свой цвет? Разве ты не помнишь угощение лягушек?
   Жанна так пристально посмотрела на него, что даже нахмурилась.
   - Мне кажется... мне кажется, - сказала она и замолчала. - Когда ты говоришь о деревьях, мне кажется, что я видела, как цвета радуги превращаются друг в друга. Я думаю, Шери, что часть меня была там, а часть - нет. Интересно, могут ли быть две меня? Но, пожалуйста, Шери, не спрашивай меня больше. Это меня сильно озадачивает, и я, сама того не желая, могу сказать что-то, что рассердит тебя. Давай лучше поиграем в наши обычные игры, и не будем думать о других вещах. Но если ты пойдешь куда-нибудь еще, попроси фей взять и меня, потому что мне нравится быть с тобой, Шери.
   Они поцеловались и забыли о случившемся недоразумении. И все же, Хью это показалось очень странным. До сих пор Жанне всегда хотелось поговорить о замке на гобелене, она была полна фантазий о Дуду, Упе и других животных и с нетерпением ждала рассказов Хью о его снах. Теперь же она казалась вполне довольной окружавшим их повседневным миром, восхищенной новым и прекрасным фарфоровым сервизом, который прислала ей крестная, и поглощенной приготовлением всевозможных чудесных блюд для большого кукольного пира, на который она посылала приглашения всем своим куклам, молодым и старым, уродливым и хорошеньким, безруким и безногим, как некоторые, и блестящим совершенством парижских туалетов, как другие. Ведь у нее, как и у большинства девочек, была огромная коллекция кукол, хотя она и не любила их так, как многие другие маленькие девочки.
   - Я думал, ты не очень любишь кукол. И это была одна из тех вещей, за которые я полюбил тебя с самого начала, - сказал Хью слегка обиженным тоном. Уроки закончились, и дети были заняты важным делом - приготовлением праздничного угощения. Хью не возражал против стряпни; он даже согласился на бумажный колпак, который Жанна смастерила для него по образцу колпака кухарки; он находил большое утешение в том, что взбивал яйцо, которое Марселина приготовила для них в качестве угощения, и огромное удовлетворение, наблюдая, как в одной из игрушечных кастрюль Жанны на камине в детской варится рагу из раздавленного чернослива, шоколадной пудры и хлебных крошек, которое должно было представлять собой "рагу а ля" - к сожалению, я не помню, а ля что именно.
   - Я думал, ты не любишь кукол, Жанна, - повторил Хью. - Было бы гораздо приятнее, если бы все животные присутствовали на нашем пиру. Мы могли бы посадить их на стулья вокруг стола. Это было бы здорово.
   - Они ни минуты не стали бы сидеть спокойно, - сказала Жанна. - Как забавно, что ты об этом подумал, Шери! Конечно, было бы весело, если бы они согласились; только представь себе, как Дуду и Гриньян помогают себе ножами и вилками, точно люди.
   Жанна расхохоталась, представив себе эту картину, причем так искренне, что Хью тоже не смог удержаться от смеха. Но все равно сказал про себя:
   "Я уверен, что Дуду и остальные могли бы сидеть за столом и вести себя как леди и джентльмены, если бы захотели. Как забавно, что Жанна забыла обо всем, что они делали! Но я больше ничего не стану ей говорить. Иначе мы можем поссориться. Жанн должно быть две, иначе "они", кто бы они ни были, не заставили бы ее забыть о путешествии в волшебную страну".
   А так как Хью, несмотря на свой возраст, был большим философом, то он решил просто весело провести время с маленькой Жанной. Праздник прошел с большим успехом. Куклы вели себя безукоризненно, и их хозяйка была склонна подшутить над Хью, когда в самом конце банкета, к его великому удовольствию, некая мадемуазель Зефирина, блондинка с льняными локонами и бирюзовыми глазами, вдруг опрокинулась: что-то нарушило ее равновесие, и она упала носом на стол.
   - Ах! Моя бедная Зефирина упала в обморок! - воскликнула Жанна, сильно встревоженная, и бросилась к ней на помощь, но ситуация от этого лучше не стала. Мадам Лили и Жозефина, две дамы средних лет, при виде этого печального зрелища, - или же Жанна просто задела их рукавом платья, когда наклонилась над ними, - тоже упали со своих стульев: одна, как и Зефирина, на стол, другая - на пол, увлекая за собой тарелку с рагу, стоявшую перед ней, в то время как внезапное падение ее подруги на стол довершило общее опрокидывание и проливание, начатое Зефириной.
   - О Господи! - воскликнула Жанна. - Все шоколадное рагу пролито, а взбитое яйцо смешалось с супом из апельсинового сока. О Господи! А я-то думала, что мы съедим все угощение сами, после того как куклы насытятся.
   - Да, - заметил Хью, - вот что получается, когда на твоих праздниках появляются дурацкие куклы. Животные бы так себя не вели.
   Но, видя, что бедная Жанна вся в слезах от такого несчастного окончания своего развлечения, он перестал поддразнивать ее и, сумев спасти некоторые остатки угощения, они вместе уселись на пол и дружно съели их.
   - По-моему, я не очень люблю кукол, - задумчиво сказала Жанна, доев последние крошки миндаля, который должен был представлять собой какое-то очень вкусное блюдо. ("Я ужасно люблю миндаль, а ты, Шери?") добавила она в скобках. - Нет, я не люблю кукол. Ты совершенно прав насчет них; они глупы, и ты не можешь ничего с этим поделать, потому что их лица всегда имеют одно и то же глупое выражение. Я не знаю, во что мне нравится играть больше всего. О Марселина! - воскликнула она, когда старая няня вошла в комнату. - О Марселина! расскажите нам историю; мы устали играть.
   - А мсье Шери тоже хочет, чтобы я рассказала историю? - спросила Марселина, с любопытством глядя на Хью.
   - Да, конечно, - ответил тот. - Но почему вы так странно смотрите на меня, Марселина?
   - Ну, - сказала Марселина, улыбаясь, - я думала только о том, что, может быть, мсье нашел в этом гобелене так много историй, что ему больше не нужны мои глупые старые сказки.
   Хью не ответил. Он гадал про себя, что же на самом деле имела в виду Марселина: знала ли она о чудесах, скрытых за гобеленом, или просто слегка поддразнивала его, - как иногда делала это, - по-доброму, но странно.
   - Марселина, - сказал он вдруг, - я вас не понимаю.
   - А себя вы понимаете, мой маленький мсье? - сказала Марселина. - Кто-нибудь из нас понимает себя? Все эти разные "я", которыми является каждый из нас?
   - Нет, - ответил Хью, - осмелюсь сказать, что мы этого не понимаем. Это очень озадачивает; все это очень озадачивает.
   - В деревне, где я жила, когда была маленькой девочкой... - начала Марселина, но Жанна перебила ее.
   - И с тех пор вы там ни разу не были? - спросила она.
   Марселина снова улыбнулась своей забавной улыбкой.
   - О Господи, конечно, была, - сказала она. - Часто, очень часто. Я не была бы так счастлива, как сейчас, если бы не бывала там часто.
   - Боже мой! - воскликнула Жанна. - Как странно! Я и понятия об этом не имела. Но вы все равно не были там много лет, Марселина. Я слышала, как мама на днях говорила одной даме, будто она не помнит, чтобы вы уезжали, даже на один день, - ни разу с тех пор, как она родилась.
   - Но, мадемуазель, мы не всегда знаем, что делают даже самые близкие нам люди. Я могла бы уехать и без ведома вашей мамы. Иногда мы далеко, хотя когда те, кто рядом с нами, думают, что мы близко.
   - Да, - сказал Хью, внезапно подняв глаза, - это правда, Марселина.
   То, что она сказала, заставило его вспомнить слова Дуду о Жанне накануне вечером, - о том, что она была далеко-далеко, и он почувствовал, что Марселина понимает многое из того, о чем редко упоминает.
   Но Жанна восприняла ее слова иначе. Она прыгнула к Марселине на колени и сделала вид, что бьет ее.
   - Ах вы, гадкая старуха, - сказала она. - Ах вы, гадкая старуха. Вы говорите такие вещи, чтобы озадачить меня, и знаете, что я этого не люблю. Возвращайтесь в свою страну, озорная старая Марселина; возвращайтесь в свою волшебную страну, или откуда бы вы там ни были, если вы и дальше собираетесь дразнить бедную маленькую Жанну.
   - Дразнить вас, мадемуазель? - повторила Марселина.
   - Да, дразнить меня, - настаивала Жанна. - Вы же знаете, я ненавижу, когда люди говорят о вещах, которые я не понимаю. А теперь расскажите нам историю, слышите, Марселина?
   Хью ничего не сказал, но когда взглянул на лицо Марселины своими синими глазами, то увидел, что старая женщина снова улыбнулась. Она, казалось, была готова начать, но тут с лестницы раздался голос слуги, сказавшего, что мама Жанны хочет видеть детей. Жанна тут же спрыгнула на пол.
   - Вы должны отложить эту историю на другой день, Марселина, - сказала она, выбегая из комнаты.
   - Я уже слишком стара, чтобы рассказывать сказки, - пробормотала Марселина то ли самой себе, то ли Хью, который медленно последовал за кузиной. Он на мгновение остановился.
   - Слишком стары? - повторил он.
   - Да, мсье Шери, слишком стара, - ответила няня. - Мысли приходят уже не так быстро, как раньше, да и слова тоже ковыляют, точно хромые на костылях.
   - Но, - робко возразил Хью, - вы никогда... я имею в виду, вы никогда не станете слишком старой, чтобы посещать ту страну, где так много историй?
   - Может быть, и нет, - сказала Марселина, - но даже если и так, возможно, я не смогу их рассказать. Отправляйтесь и поищите их сами, господин Шери; вы еще совсем не знакомы с замком на гобелене.
   Но когда Хью хотел спросить ее о чем-то еще, она не ответила, только улыбнулась и покачала головой. Поэтому мальчик медленно спустился вниз вслед за Жанной, недоумевая, что имеет в виду старая Марселина, наполовину озадаченный, наполовину довольный.
   "Только, - сказал он себе, - если я попаду в замок, Жанна должна пойти со мной, если хочет послушать сказки".
  

ГЛАВА VII. КРЫЛЬЯ И КОШКИ

  
   - И все их кошачьи жесты ясно говорили о том,
   Что то, с чем они столкнулись, не пустяк.

ЧАРЛЬЗ ЛЭМБ

  
   Прошло несколько дней, дети не вспоминали о приключениях, которые так озадачили бедного Хью. Через некоторое время он, казалось, потерял всякое желание говорить о них с маленькой Жанной; или, вернее, он почувствовал, что не может подобрать нужных слов, а если и сможет, то они не выразят того, чего он хочет. Он думал о странных вещах, которые видел, но это было так, словно он читал о них, а не видел и слышал их на самом деле, или как будто они случились с кем-то другим. Всякий раз, когда он видел Дуду, Упе и других домашних животных, он смотрел на них сначала как бы в полусне, задаваясь вопросом, были ли они тоже озадачены, или же, поскольку были фэйри на самом деле, их ничего не могло озадачить! Единственным человеком (в конце концов, он часто не мог удержаться от того, чтобы не смотреть на всех животных как на людей), единственным человеком, который, как он почему-то был уверен, понимал его, была Марселина, и это доставляло ему огромное удовлетворение. Она не говорила ничего необычного; она почти никогда даже не улыбалась "забавной" улыбкой, как называла ее Жанна; но иногда в ее голосе звучала какая-то едва уловимая нотка, и легкая улыбка скорее в глазах, чем на губах говорила Хью, что старая Марселина, фея она или не фея, знает все, - и ему было приятно так думать.
   Однажды вечером, когда Хью уютно устроился в постели, Марселина, как обычно, зашла к нему перед сном, чтобы погасить свет.
   - Давно уже не было лунного света, Марселина, не так ли? - сказал он.
   - Нет, сударь, не было, - ответила Марселина.
   - Он скоро вернется? - спросил Хью.
   - Тебе он так нравится, дитя мое? - сказала старая няня. У нее была забавная манера временами отвечать на один вопрос, задавая другой.
   - Да, - ответил Хью. - По крайней мере, когда я крепко сплю, мне все равно, лунный это свет или нет. Но вы же знаете, за что я люблю этот замок, Марселина, а на днях вы сказали, что я и наполовину не видел гобеленового замка, но мне очень хочется его увидеть, Марселина, вот только было бы лучше, если бы Жанна оказалась там со мной, поскольку не уверен, что смог бы хорошо рассказать ей о волшебных вещах, если бы она не была со мной. Она, кажется, не понимает моих слов, и я не думаю, что смог бы подобрать правильные... Вы понимаете, Марселина?
   Он приподнялся в постели, положил голову на локоть, которым опирался на подушку, и посмотрел в лицо старухи своими серьезными голубыми глазами. Марселина медленно покачала головой.
   - Да, - сказала она, - вы правы. Нужные слова подобрать очень трудно. Вы старше мадемуазель Жанны, мсье Хью, и для нее все по-другому. Но это не имеет значения - день приносит свои удовольствия и интересы, которые не годятся для лунного света. Вам бы не понравился такой обед, как тот, что вы едите каждый день, тогда, когда вы слушаете песню лебедя?
   - Нет, конечно, нет, - ответил Хью. - Я вижу, вы все понимаете, Марселина, лучше, чем кто-либо другой. Наверное, здесь все так, как я сказал: двое меня, две Жанны двое вас.
   - Всех по двое, - сказала Марселина, - но самое главное, чтобы каждый или каждая из двух были на своем месте.
   Она улыбнулась и уже собиралась уходить с лампой в руке, когда Хью позвал ее.
   - А лунные ночи скоро вернутся, Марселина? Скажите мне, пожалуйста. Я уверен, что вы знаете.
   - Потерпите немного, - ответила старая няня, - и вы все увидите сами.
   И хотя Хью испытывал некоторое нетерпение, ему все же пришлось закрыть глаза и заснуть. В ту ночь лунного света все равно не было.
   Но вскоре после этого его ожидал большой сюрприз.
   Как ни странно, в ту ночь Хью заснул, не вспомнив о приключениях позади гобеленового замка. Они с Жанной весело провели время; они наряжались и устраивали прелестные розыгрыши, - например, постучали в дверь гостиной и, когда им разрешили войти, представились двумя очень-очень старыми крестьянами, ковыляющими на палках, - Жанна в чепце и вязаной шали Марселины, Хью - в блузе и хлопчатобумажном ночном колпаке, так что мать Жанны чуть не подпрыгнула при виде этих причудливых маленьких фигурок. Затем Жанна нарядилась феей и притворилась, что превращает Хью в морскую свинку; они с Нибблом поднялись в детскую, Хью спрятался в шкафу и старался, чтобы его голос звучал так, словно им говорит Ниббл, и эффект от этой проделки был так комичен, что дети смеялись, пока не покатились по полу. Но едва они перестали смеяться, - хотя Марселина делала все возможное, чтобы заставить их посидеть спокойно хотя бы полчаса, прежде чем лечь спать, - как пришло время пожелать спокойной ночи и приготовиться ко сну.
   - Я не смогу заснуть, - сказал Хью, - и мне придется бодрствовать всю ночь.
   - О, нет, вы не сделаете этого, - ответила Марселина с улыбкой, уходя и унося с собой лампу.
   И, как ни странно, едва она закрыла дверь, Хью заснул - и заснул очень крепко. Он совершенно забыл о том, кто он такой, где он находится, и вообще, все на свете, - он просто крепко спал, без сновидений и без малейшего движения, потому что... Боже мой, я не знаю, сколько прошло времени, должно быть, несколько часов, когда - странным, внезапным образом, подобно тому, как это случалось с ним раз или два до того, как он просыпался в этой странной комнате с гобеленом, - он открыл глаза, словно пораженный электрическим током, и уставился перед собой, бодрый, словно перед тем совсем не спал.
   Что разбудило его, и что он увидел? Он едва ли мог бы сказать, что его разбудило, если бы не то, что он увидел и услышал сейчас. Голос, очень хорошо знакомый голосок, говорил с ним. "Шери, - сказал он, - Шери, я пришла за тобой. Но взгляни, что у меня есть для тебя". Перед ним стояла маленькая Жанна, - но такая, какой он никогда ее не видел. Она вся блестела и сияла - на ней было какое-то сверкающее белое платье, а талию обвивал прелестный серебряный пояс; рукава тоже были подвязаны серебряными лентами, и, что самое прелестное, к плечам были прикреплены два белоснежных крыла. Она была похожа на королеву фей или на серебристую птицу, превратившуюся в маленькую девочку. В руке она держала еще одну пару крыльев, точно таких же, как у нее самой.
   Хью удивленно посмотрел на нее.
   - Ты что, переоделась? В середине ночи? - спросил он. - Ой, как забавно! Но, Жанна, ты выглядишь очень красиво!
   Жанна весело рассмеялась.
   - Ну, тогда вставай скорее, - сказала она, - и я тебя тоже сделаю очень красивым. Только я не могу обещать тебе такой же головной убор, как у меня, Шери.
   Она слегка тряхнула головой, и только сейчас Хью заметил, что на ней надето что-то очень смешное, что поначалу, будучи черным, - ведь волосы Жанны тоже были черными, - не привлекло его внимания. Сначала он подумал, что это какой-то черный шелковый капюшон или шапочка, какие он видел у некоторых крестьян в Швейцарии, но, посмотрев еще раз, - нет, ничего подобного, - у головного убора имелась своя голова, и, когда Хью посмотрел на нее, она дерзко склонилась набок так, что Хью узнал бы ее где угодно. Да, это был Дуду, сидевший на маленькой гладкой головке Жанны так удобно, как будто он всегда был готов для использования в качестве шляпки.
   - Дуду! - воскликнул Хью.
   - Конечно, - ответила Жанна. - Ты же не думал, что мы могли отправиться без него, Шери.
   - Куда отправиться? - спросил Хью, который к этому времени уже сидел в постели, но все еще был сильно озадачен.
   - Наверх, в гобеленовый замок, - сказала Жанна, - куда мы так хотели попасть, хотя нам и пришлось ждать лунного света.
   Это заставило Хью взглянуть на окно, потому что он впервые задумался, почему в его комнате так светло. Да, свет лился в комнату чудесным потоком, и гобелен на стенах снова приобрел те прелестные оттенки, которые при дневном свете уже не были видны.
   Хью вскочил с кровати.
   - Это для меня? - спросил он, дотрагиваясь до крыльев, которые держала Жанна.
   - Разумеется, - ответила она. - Разве они не прелестны? Гораздо лучше, чем твои стенолазы, Шери. Я сама их выбрала. Повернись и дай мне их надеть на тебя.
   Она надела их ему через голову, - они, казалось, были привязаны к ленте, - и в одно мгновение крылья идеально легли на свое место. Они были так легки, что Хью едва замечал их, и все же он мог двигать ими - вперед и назад, быстро или медленно, как ему заблагорассудится - так же легко, как двигал руками. Хью был чрезвычайно доволен ими, но взглянул на свою маленькую ночную рубашку с внезапной тревогой.
   - Ты сказала, что я буду выглядеть красиво, Жанна, - заметил он. - Я не забочусь о себе, - мальчики не любят пышно одеваться, - но рядом с тобой я буду выглядеть довольно забавно, правда?
   - Подожди минутку, - сказала Жанна, - ты еще не готов. Я собираюсь тебя припудрить. Закрой глаза.
   Он так и сделал, а потому не мог видеть, что делает Жанна, но почувствовал на своем лице какое-то мягкое дуновение, а когда снова открыл глаза по просьбе Жанны, то увидел, к своему изумлению, что и он теперь одет в такую же красивую блестящую одежду, что и его маленькая кузина. Они выглядели точь-в-точь как два рождественских ангела на глазированном торте последнего дня Рождества.
   - Ну вот, - сказала Жанна, - теперь ты доволен? Ты даже не представляешь, как хорошо выглядишь. А теперь, Дуду, мы готовы. Мы должны лететь в замок?
   Дуду важно кивнул своей мудрой головой. Жанна взяла Хью за руку, и, хотя Хью не знал, как это делается, они все вместе взлетели на стену и оказались на террасе замка. На этот раз из окон не лился свет, и павлины стояли совершенно неподвижно на своем посту.
   - Они что, спят? - спросил Хью.
   - Возможно, - впервые заговорил Дуду. - Видишь ли, они ведут однообразную жизнь. Но у нас нет никакого повода беспокоить их.
   Они стояли прямо перед дверью, через которую Хью в прошлый раз вошел в длинный освещенный коридор. Пока они стояли в ожидании, дверь медленно открылась, но, к великому удивлению Хью, позади нее все было совершенно по-другому. Им открылся очень большой зал, выкрашенный белой краской. Сводчатый потолок казался таким высоким, что больше походил на небо, чем на крышу дома. Этот большой зал был совершенно пуст, но все же в нем не было холодно, и слабый приятный аромат распространялся по нему, словно невдалеке росли цветы.
   Хью и Жанна стояли, держась за руки, и смотрели по сторонам. Дверь, через которую они вошли, бесшумно закрылась, и когда они обернулись, то не увидели никаких признаков двери. Она каким-то образом скрылась среди панелей из белого дерева, образовывавших стены.
   - Как же мы теперь выберемся отсюда? - сказал Хью.
   Но Жанна только рассмеялась.
   - Нам незачем беспокоиться об этом, - сказала она. - В прошлый раз у нас не возникло никаких затруднений. Я хочу знать, что нам делать дальше? Я не вижу выхода из этого зала, и хотя здесь довольно мило, но совсем не весело. Дуду, я хочу, чтобы вы сидели спокойно, - вы все время двигаетесь у меня на голове, что очень неудобно, - и заставляете меня чувствовать себя так, словно на мне шляпка, которая постоянно сваливается.
   - Прошу прощения, мадемуазель Жанна, - с большим достоинством ответил Дуду. - Но ты иногда говоришь такие глупости, что совершенно невозможно сдержать свои чувства. Ты сказала: из этого зала нет выхода, в то время как он является входом куда угодно?
   - Но как же мы попадем в это куда угодно? - спросила Жанна.
   - Действительно! - сказал Дуду, словно теряя терпение. - Когда ты бегаешь взад и вперед по террасе в своей другой жизни, ты не стоишь на одном конце и не говоришь: "Дуду, как мне добраться до другого конца?" Ты двигаешь ногами, которые даны тебе для этой цели. А в нынешних обстоятельствах, вместо ног, вы, естественно...
   - Должны использовать крылья! - крикнула Жанна. - О, разумеется. Мы должны лететь. Но, видите ли, Дуду, мы привыкли иметь ноги, бегать и ходить на них, но иметь крылья - это для нас нечто новое.
   Дуду все еще смотрел, довольно презрительно, и Хью слегка потянул Жанну за руку.
   - Пошли, - сказал он.
   - Но куда же нам идти? - спросила Жанна.
   Дуду негромко каркнул.
   - Действительно, - повторил он. - И зачем только я здесь?
   - О, чтобы показать нам дорогу, конечно, - сказала Жанна. - Я полагаю, вы собираетесь управлять нами с моей макушки. Ну что ж, мы вполне готовы.
   Они отправились в путь. Полет на этот раз сам по себе доставлял немалое удовольствие, и чем выше они поднимались, тем легче и быстрее он становился. Зал был освещен с крыши, - по крайней мере, свет, казалось, шел из-под арок, таких высоких, что их очертания были едва различимы. Но был ли это дневной свет или что-то еще, дети не знали, а может быть, им и не приходило в голову подумать. Они просто тихо полетели дальше, пока Дуду внезапно не свернул в сторону, и они не оказались перед низкой резной дверью со ступенькой перед ней, достаточно большой, чтобы они могли стоять. Раньше они не замечали этой двери, - зал был так велик, а дверь по сравнению с ним так мала, и ступенька перед ней казалась маленьким выступом в резьбе, пока они не подошли к ней вплотную.
   - Не оборачивайтесь, - сказал Дуду, - а то закружится голова. Толкните дверь и сразу входите.
   Дети так и сделали. Дверь поддалась, и тут же, - в гобеленовом дворце все двери были ужасно воспитанными, - закрылась за ними. И то, что дети увидели теперь, было маленькой винтовой лестницей, самые нижние ступени которой располагались совсем близко от их ног.
   - Здесь, - сказал Дуду, - я вас покину. Вы не сможете заблудиться.
   Сказав это, он слетел с головы Жанны. Девочка слегка покачала головой; казалось, она вовсе не жалела, что освободилась от своего головного убора, ибо головной убор с претензиями - дело довольно неприятное.
   - Я не против, чтобы вы оставили мою голову в покое, Дуду, - сказала она. - Но вы могли бы для разнообразия пересесть на голову к Шери. Жаль, что вы покидаете нас.
   Хью удивленно посмотрел на Жанну. Он не мог понять, как это Жанна осмелилась так холодно говорить с вороном, - она, которая в их дневной жизни так опасалась его, что почти не подходила к нему, боясь, как бы он не превратил ее в мышь или не заколдовал каким-нибудь другим способом!
   - Я думаю, что это очень мило со стороны господина Дуду, проводить нас так далеко, - сказал он. - Если бы не он, мы бы никогда не попали в гобеленовый замок.
   - Нет, - ответил Дуду, - ты, определенно, не права. - Но он, казалось, не обиделся. - До свидания, - сказал он, - и если у вас возникнут неприятности, помните о прежней договоренности. Свистните три раза.
   - До свидания, - сказали изумленные Хью и Жанна. Потому что стоило им это произнести, никакого Дуду рядом не оказалось - он исчез.
   - Что за странная у него манера - так внезапно исчезать, - сказала Жанна.
   - И что же нам теперь делать? - спросил Хью.
   - Разумеется, подниматься по лестнице, пока не увидим, куда она ведет, - сказала Жанна.
   - С нашими крыльями это будет довольно неудобно, - сказал Хью. - Лестница такая узкая и извилистая.
   Жанна удивленно вскрикнула.
   - Крылья! - сказала она. - Но, Шери, у тебя нет крыльев!
   - И у тебя тоже! - ответил Хью.
   Дети уставились друг на друга, потом повернулись и посмотрели на свои плечи, как будто не могли в это поверить.
   - Очень жаль, - сказала Жанна. - Это все Дуду.
   - Ничего страшного, - поспешил успокоить ее Хью. - Он не забрал бы их, если бы они нам снова понадобились, и, право же, Жанна, чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что мы никогда не смогли бы подняться по этой лестнице с крыльями.
   - Может быть, и нет, - согласилась Жанна. - Во всяком случае, я не смогла бы взобраться на нее с Дуду на голове. Но давай продолжим путь, Шери. Ты не боишься? Я - ни капельки.
   - Я тоже, - ответил Хью. - И все же, это очень странное место. Жаль, что с нами нет Дуду, или Упе, или кого-нибудь из них!
   Они начали подниматься по крутой винтовой лестнице. Она оказалась настолько узкой, что о том, чтобы идти рука об руку, не могло быть и речи.
   - Эта еще хуже, чем лестница в страну лягушек, - сказала Жанна.
   Хью с торжеством посмотрел на нее.
   - Ну вот, Жанна, теперь ты вспомнила, - сказал он. - Я думаю, ты просто притворялась, будто думаешь, что мне все это приснилось.
   - Нет, - ответила Жанна, - ты не понимаешь, Шери. Сейчас я Жанна при лунном свете, а когда мы устраивали кукольный пир, я была Жанной при дневном свете. А ты ведь знаешь, что днем никогда не бывает лунного света.
   - Ну, конечно, я не понимаю, - сказал Хью. - Но вот что важно: как получается, что при лунном свете ты помнишь то, что произошло при дневном свете, если при дневном свете ты совершенно забываешь о том, что произошло при лунном свете?
   - Я не то чтобы совсем забываю, - сказала Жанна, - но все портится, когда смешивается. К тому же, многие вещи были бы совершенно испорчены, если их вынести на обычный дневной свет. Мне также кажется, что в лунном свете можно видеть дальше - и больше.
   Она стояла у подножия лестницы, на ступеньку или две выше Хью, и мягкий свет, который все еще каким-то таинственным образом, казалось, лился сверху, - хотя, если смотреть на винтовую лестницу, ее вершина казалась теряющейся во мраке, - и падал на ее хорошенькое личико. Волосы ее ниспадали на плечи и лежали темными волнами на белоснежном блестящем платье; а в глазах было выражение, которого Хью никогда раньше не замечал, словно она могла видеть далеко-далеко. Хью серьезно посмотрел на нее.
   - Жанна, - сказал он, - ты - настоящая загадка. Интересно, ты наполовину фея, или ангел, или сон? Я очень надеюсь, что ты не сон, когда ты находишься в лунном свете. Но, о Господи, я ничего не понимаю.
   - Перестань пытаться понять, Шери, - ответила Жанна, - и давай веселиться. Я люблю тебя, Шери, кем бы я ни была, ведь правда?
   Она повернулась к нему с такой веселой улыбкой на лице, что Хью тоже не смог удержаться от улыбки.
   - Пойдем скорее, - сказала она, - я так хочу узнать, куда ведет эта лестница.
   - Позволь мне пойти первым. Ты же знаешь, я мальчик, и будет правильно, если я пойду первым, потому что мы можем встретить что-нибудь, что может тебя напугать, - сказал Хью.
   Он встал перед Жанной, и они медленно пошли вперед.
   Идти быстро было невозможно. Никогда еще им не встречалось такой извилистой маленькой лестницы. Временами становилось темнее, так что они могли передвигаться только маленькими шагами. Казалось, они поднялись очень высоко, когда сверху донеслось слабое, тихое и жалобное мяуканье. "Мяу, мяу", снова мяукнул кто-то, а потом перестал.
   Дети посмотрели друг на друга.
   - Кошки! - сказали они одновременно.
   - Хорошо еще, - сказал Хью, - что никто из зверей не пошел с нами, потому что многие из них - птицы.
   Они поднялись по башенной лестнице, которая привела их в маленький зал, выкрашенный белой краской, подобно большому залу внизу. Он выглядел совершенно чистым, как будто его покрасили только вчера, и все же в нем было что-то странно старое, а в воздухе, казалось, витал слабый запах сухих розовых листьев.
   В этом маленьком зале, как раз напротив верхней площадки лестницы, имелась дверь, и по обе стороны от нее стояли кресла, тоже белые, с белой атласной подушкой вместо сиденья. И на каждом из этих стульев сидела самая красивая белая кошка. Единственными яркими пятнами в зале был блеск их зеленых глаз, когда они повернулись к детям.
   Жанна подошла поближе к Хью. Но причины для страха полностью отсутствовали. Кошки были настроены очень дружелюбно.
   - Мяу! - сказала та, что сидела справа.
   - Мяу! - сказала та, что сидела слева.
   Потом они посмотрели друг на друга и, наконец, как будто решившись, вытянули правую лапу. Что-то в том, как они это сделали, напомнило Хью и Жанне Дуду, когда тот стоял на одной лапе, а другую выставлял вперед, подобно трости.
   - Мяу! - повторили они, на этот раз обе вместе. А затем ясным, хотя и мяукающим голосом, правая кошка обратилась к детям:
   - Мадам ждет вас, - сказал он.
   Дети не знали, что ответить, поэтому они сказали: "Спасибо".
   - Она уже давно ждет, - сказала кошка слева.
   - Мне очень жаль, что мы заставили ее ждать, - сказал Хью, почувствовав, как Жанна толкнула его локтем. - Надеюсь, она не слишком долго ждала?
   - О нет, - сказала кошка, сидевшая справа, - совсем недолго, не больше трехсот лет.
   Жанна вздрогнула от изумления.
   - Триста лет, - хотела она сказать, но левая кошка перебила ее.
   - Вы не должны удивляться, - поспешно сказала она, и Жанна не могла понять, испугана она или рассержена, или и то и другое вместе. - Вы не должны удивляться. Здесь никто никогда не удивляется.
   - Здесь никто никогда не удивляется, - повторила кошка справа. - Вы же знаете, что это Замок Белизны. Вы уверены, что в вас нет ничего цветного? - добавила она с тревогой.
   Дети инстинктивно поднесли руки к головам.
   - Только наши волосы, - сказали они.
   - У меня, видите ли, светло-каштановые волосы, - сказал Хью.
   - А у меня чер... - начала было Жанна, но кошки, на этот раз одновременно, прервали ее визгом ужаса.
   - О, о, о! - они сказали. - Где ваши манеры? Вы никогда не должны упоминать это слово. У вас, мадемуазель, темные волосы. Вот правильное выражение.
   Жанна рассердилась и промолчала. Хью чувствовал себя обязанным защитить ее от обвинения в плохих манерах.
   - Вам незачем быть такими придирчивыми, - сказал он кошкам. - У вас такие зеленые глаза, какие только могут быть.
   - Зеленый цвет не считается, - холодно ответила кошка справа.
   - А откуда нам было это знать? - сказал Хью.
   - Не знаю, - ответила кошка слева.
   - Но ведь вы могли бы об этом подумать? - сказал Хью, который не был склонен уступать двум кошкам.
   - Возможно, - сказала кошка, сидевшая справа. - Но...
   Внезапно раздавшийся звук прервал ее, - словно кто-то передвигал скрипучую мебель.
   - Мадам прядет, - сказала кошка слева. - Как обычно в это время время.
   Обе кошки соскочили со своих кресел, и каждая, встав на задние лапы, начала открывать свою половинку двери, - потому что это была дверь на двух петлях, открывающаяся посередине, и самое смешное в этом было то, что одна сторона открывалась наружу, а другая внутрь, так что сначала, если только вы не стояли точно посередине, вы не могли отчетливо разглядеть, что находится внутри.
  

ГЛАВА VIII. БУРЫЙ БЫК ИЗ НОРРОВЫ

  
   "Нежная, прочная, белая,
   Да здравствует волшебная нить!"

ДЕТСКИЙ МИР

  
   Они не должны были удивляться! Жанна и Хью помнили это, но как же трудно было не удивиться!
   Сначала они увидели только еще одну белую комнату, маленькую, с любопытным заостренным вверху окном в углу. Но когда двери полностью открылись, стало видно больше. В противоположном углу, было точно такое же второе окно, перед этим окном помещалась прялка, а перед этой прялкой сидела на белом стуле седовласая дама.
   Она пряла и не подняла глаз, когда дети вошли. Она казалась полностью поглощенной своей работой. Поэтому дети стояли и смотрели на нее, а кошки спокойно стояли впереди, правая - перед Хью, левая - перед Жанной, не выказывая, конечно, ни малейшего удивления. Следует ли мне называть седовласую даму "старой" или нет, я не знаю. Без сомнения, она была стара, как мы понимаем старость, но все же, за исключением волос, она вовсе не выглядела таковой. Она была очень маленькой, одетой во все белое, и ее руки были самыми красивыми и маленькими, какие вы когда-либо видели. Но так как она не поднимала глаз, Хью и Жанна сначала не могли составить полное представление о ее лице. Они стояли, уставившись на нее, несколько минут, не говоря ни слова. Наконец, ситуация начала, особенно с точки зрения Жанны, становиться довольно глупой, поскольку детям не было позволено удивляться, и они застыли неподвижно, боясь, что кошки станут упрекать их в плохих манерах, если они сделают какие-нибудь замечания.
   В коне концов, Жанна слегка потянула Хью за руку.
   - Ты не хочешь поговорить с ней? - прошептала она очень, очень тихо.
   Обе кошки мгновенно подняли свои правые лапы.
   - Видишь? - ответил Хью, укоризненно глядя на Жанну. - Они начинают сердиться.
   Тут кошки резко повернулись и посмотрели на детей.
   - Мне все равно, - сказала Жанна. - Мне все равно. Это не наша вина. Они сказали, что она ждет нас, и пригласили войти.
   - Мне сказали, что это кошка, - неожиданно произнес мягкий голос. - И еще послышалось что-то похожее на "все равно".
   Тут же обе кошки бросились на пол, по-видимому, от горя.
   - Она кошка, - закричали они. - О, какая самонадеянность! И еще она сказала: "Мне все равно". О Господи! Кто бы мог подумать?
   Дама подняла голову и посмотрела на кошек и детей. На ее лице было странное выражение, как будто она только что проснулась. Глаза у нее были нежно-голубые, нежнее и мечтательнее, чем у Хью, а улыбка выглядела довольно грустно. Но выражение ее лица было очень... я не могу подобрать для этого подходящего слова. Казалось, оно задает тебе вопросы и в то же время знает о тебе больше, чем ты сам. Взглянув на нее, невозможно было отвести взгляд.
   - Тише, кошки, - сказала она. - Не говорите глупостей, это почти так же плохо, как удивляться.
   Кошки тотчас же снова уселись на свои места, такие спокойные и величественные, какими были раньше, а Жанна взглянула на Хью, как бы говоря: "Разве ты не рад, что она их немного пожурила?"
   Затем леди перевела взгляд с кошек на детей.
   - Все готово, - сказала она, - все нити прямые.
   Что они могли ответить? Они понятия не имели, что она имеет в виду, и боялись спрашивать. Очевидно, Белая дама была того же мнения, что и кошки, о том, что удивляться невежливо; очень вероятно, что задавать вопросы было еще и грубо.
   Жанна первая набралась храбрости.
   - Мадам, - сказала она, - не хочу показаться невежливой, но я очень хочу пить. Наверное, это связано с полетами, потому что мы к ним не привыкли.
   - Почему же ты не сказала этого раньше? - спросила дама. - Я могу дать тебе все, что ты захочешь. Все уже давно готово. Желаешь ли ты талую воду или молоко?
   - Молоко, пожалуйста, - сказала Жанна.
   Леди посмотрела на кошек.
   - Принесите, - тихо сказала она. Кошки побежали прочь; они распахнули дверь, как и прежде, но на этот раз оставили ее открытой, и через минуту вернулись, неся между собой белый фарфоровый поднос, на котором стояли две чашки прекрасного густого молока. Они поднесли его детям, которые взяли по одной и выпили с большим удовольствием. Затем кошки забрали чашки и поднос, унесли, вернулись и сели, как прежде.
   Дама улыбнулась детям.
   - Ну что, - спросила она, - вы готовы?
   Она была так добра в случае с молоком, что на этот раз набрался храбрости Хью.
   - Нам очень жаль, - сказал он, - но мы не понимаем, чего вы от нас хотите.
   - Хотите? - улыбнулась дама. - Да ведь вам ничего не остается, как только слушать. Разве вы не за этим пришли? Послушать истории, которые я сочиняю?
   У детей широко открылись глаза - надо полагать, скорее от удовольствия, чем от удивления, потому что Белая дама, казалось, ничуть не рассердилась.
   - О! - сказали они одновременно. - Это именно то, что вы прядете? Вы прядете сказки?
   - Конечно, - ответила дама. - А как вы думаете, откуда они берутся, все эти истории там, внизу? - Она указала вниз, в направлении лестницы и большого зала. - Да ведь я здесь уже... нет, вам было бы страшно услышать, как долго, по вашим меркам, я сижу здесь за прялкой. Я пряду у этого окна, затем зажигаю свет, и пряду у другого. Если бы вы только увидели клубок, который я спряла! А нити! Не часто такие маленькие дети, как вы, приходят сюда, но иногда это случается. Так что для вас все готово.
   - Как чудесно! - сказал Хью. - Но, наверное, иногда нити запутываются, и тогда запутываются истории.
   - Именно так, - подтвердила Белая дама. - Нити моих историй нуждаются в бережном обращении, но иногда люди грубо хватают их, рвут и путают, и тогда, конечно, они перестают быть красивыми. А теперь, готовьтесь слушать. Что бы вы хотели услышать? Первая история - это очень, очень старая сказка. Я пряла ее для ваших прапрабабушек; не хотите ли, чтобы я снова спряла ее для вас?
   - О, пожалуйста, - сказали Жанна и Хью одновременно.
   - Тогда сядьте на пол и прислонитесь головами к моим коленям, - сказала дама. - Закройте глаза и слушайте. Это все, что вам нужно сделать. Не обращайте внимания на кошек, они будут вести себя очень тихо.
   Хью и Жанна сделали, как она велела. Они склонили головы - гладкую черную маленькой девочки и белокурую кудрявую мальчика - на белое платье леди. Вы даже представить себе не можете, какое оно было мягкое и приятное на ощупь. Они погрузились в полусонное состояние; они закрыли глаза, и им не хотелось открывать их снова. Но на самом деле они не заснули; дама начала вращать колесо, и сквозь тихое жужжание послышался голос, но был ли это шум колеса или голос дамы, они сказать не могли. И это была старая-престарая история, которую рассказало им колесо.
  

ИСТОРИЯ ПРЯЛКИ

  
   - Слушайте, дети, - начало оно.
   - Мы слушаем, - сказала Жанна довольно раздраженно. - Не надо повторять это снова.
   - Тише, Жанна, - одернул ее Хью, - оно ничего не будет рассказывать, если ты будешь его перебивать.
   - Слушайте, дети, - повторил голос, и на этот раз Жанна промолчала.
   - Когда-то, очень давно, в прекрасном замке жила прекрасная Принцесса. Она была молодая и очень-очень красивая; это говорили все, кто ее видел. А еще она была единственным ребенком своих родителей, которые не отказывали ей ни в чем. При ее рождении, феи преподнесли ей ценные подарки - ни одно злое пожелание не было произнесено над ее колыбелью. Только фея, наделившая ее здравым смыслом и острым умом, обронила несколько слов, которые заронили смутное беспокойство в ее родителях.
   - Ей понадобятся мои подарки, - сказала фея. - Если она сумеет хорошо их использовать, то они и эти золотые шары очень ей помогут.
   И, целуя ребенка, она положила на подушку три прелестных золотых шарика, и как только малышка увидела их, то тут же радостно улыбнулась и протянула свои маленькие ручки, чтобы схватить их.
   Разумеется, это были волшебные шарики - сначала они были достаточно малы, чтобы маленькая Принцесса могла держать их в своих ручках, но по мере того, как она росла, они тоже увеличивались в размерах, пока, - когда ей исполнилось шестнадцать лет, - не стали размером с апельсин. Они были золотыми, но при этом не твердыми и не тяжелыми, и ничто не могло их испачкать или повредить. На протяжении всего детства, и в девичестве они были любимой игрушкой Принцессы. Она никогда не расставалась с ними, и к тому времени, когда выросла высокой и красивой девушкой, она научилась ловить их так же ловко, как индийский жонглер. Она могла удерживать их в воздухе одновременно, и никогда не позволяла ни одному упасть на землю. И все люди вокруг привыкли видеть свою прелестную Принцессу, когда она бродила по садам и лесам около замка, подбрасывая на ходу шары и снова подхватывая их без малейшего усилия.
   Помня слова феи, подарившей их, отец и мать, естественно, радовались ее любви к волшебному подарку, и всем во дворце было запрещено смеяться или говорить, что это совсем по-детски для взрослой принцессы, - так много играть с шариками, забавлявшими ее в детстве.
   Принцесса вовсе не была глупой. Она хорошо училась, и ей это нравилось; она была разумна, сообразительна и очень храбра. Так что никто не был склонен смеяться над ее милой забавой, даже если бы им и не запрещали этого делать. И она была так добра и весела, что если когда-нибудь во время своих прогулок встречала маленьких детей, которые смотрели на ее шары удивленными глазами, она заставляла своих дам остановиться, а сама подбрасывала шары в воздух, все выше и выше, ловя их снова, когда они летели обратно, и смеялась от удовольствия, видя, как маленькие существа восхищаются ее мастерством.
   Она была такой счастливой Принцессой, что яркие шары напоминали ей саму себя - готовую поймать каждый лучик солнца и сделать его пленником. И пока ей не исполнилось шестнадцать лет, ни одно облачко не омрачало ее сияния. Примерно в это же время она заметила, что король, ее отец, стал выглядеть озабоченным и серьезным, и его часто посещали гонцы из самых дальних частей его королевства. Раз или два она даже услышала оброненные слова, которых не могла понять, кроме того, что было очевидно, - в скором времени им грозит какое-то несчастье. Однако, желая избавить дочь от всех горестей, король и королева приказали не говорить ей о беде, постигшей страну, и Принцесса ничего не могла узнать, даже расспросив своих фрейлин или старую няню, которая до сих пор никогда не отказывалась говорить ей то, что она хотела знать.
   Однажды, гуляя по саду и играя, как обычно, своими золотыми шарами, она встретила девушку, которая, спрятавшись в кустах, горько плакала. Принцесса тотчас же остановилась, чтобы спросить ее, в чем дело, Но девушка только покачала головой и продолжала плакать, отказываясь отвечать.
   - Я не смею сказать вам, Принцесса, - сказала она. - Не смею. Вы добрая, и я не смею винить вас в своих несчастьях. Если бы вы знали все, то пожалели бы меня.
   И это было все, что она сказала.
   Это была хорошенькая девушка, примерно одного возраста и роста с Принцессой, и Принцесса, поговорив с ней, вспомнила, что иногда видела ее раньше.
   - Вы ведь - дочь садовника, не так ли? - спросила она.
   - Да, - ответила девушка. - Мой отец - королевский садовник. Но я уехала с бабушкой. Они только вчера послали за мной, чтобы я вернулась домой... и... и... о, на следующей неделе я должна была выйти замуж за молодого пастуха, который любил меня с детства!
   И с этими словами девушка снова разрыдалась, но больше не сказала ни слова.
   В это время гувернантка принцессы, которая немного отстала, - иногда, играя с шарами, Принцесса бежала очень быстро, - подошла к двум молодым девушкам, разговаривавшим между собой. И когда она увидела, кто была собеседница принцессы, ей стало не по себе.
   - Что она вам сказала, принцесса? - нетерпеливо спросила она. - Я вижу, это дочь садовника.
   - Да, - ответила Принцесса. - Она дочь садовника, и у нее большие неприятности. Это все, что я знаю, потому что она ничего не говорит мне, кроме того, что она должна была выйти замуж на следующей неделе, а потом начинает плакать. Хотела бы я знать, в чем ее печаль, потому что, возможно, я могла бы ей помочь. Я отдала бы ей все свои деньги, если бы это помогло ей, - и Принцесса, казалось, сама готова была заплакать.
   Но девушка только покачала головой.
   - Нет, Принцесса, - сказала она, - это мне не поможет. Это не ваша вина, но мне очень тяжело!
   Гувернантка казалась очень испуганной и резко заговорила с девушкой, упрекая ее за то, что она досаждает Принцессе своим горем. Принцесса была удивлена, потому что все ее дамы до сих пор, по желанию короля и королевы, поощряли ее быть доброй и сочувственной к тем, кто попал в беду, и делать все возможное, чтобы утешить их. Но так как ее также учили быть очень послушной, она не стала возражать, когда гувернантка попросила ее оставить девушку и вернуться в замок. Однако весь этот день Принцесса была молчалива и подавлена. Это был первый раз, когда тень упала на ее безмятежное счастье.
   На следующее утро, когда она проснулась, солнце ярко светило. Это был чудесный весенний день. Прекрасное настроение Принцессы, казалось, вернулось. Она сказала себе, что расскажет королеве-матери о своей встрече с бедной девушкой, и, без сомнения, королева придумает какой-нибудь способ помочь ей. От этой мысли ей стало так легко, что она велела своим слугам принести ей красивое белое платье, отделанное серебром, которое было сшито для нее еще накануне. К ее удивлению, девушки в замешательстве переглянулись. Наконец, одна из них ответила, что королева была недовольна платьем и отослала его, но что к вечеру будет готово еще более красивое, отделанное золотом. Принцесса была озадачена; она не была так глупа, чтобы заботиться о платье, но ей казалось очень странным, что ее мать поступила так с таким прекрасным платьем. Но еще больше удивилась она тому, что, как только она оделась, ей принесли послание от короля и королевы, в котором они просили ее весь этот день оставаться в своих комнатах и никуда не выходить по причине, которая должна быть ей объяснена позже. Она не возражала, так как была покорной и послушной воле своих родителей, но ей было странно и грустно проводить этот прекрасный весенний день взаперти в своих комнатах, тем более что в ее любимом будуаре, - башенке, выходившей окнами во двор замка, - она обнаружила плотно задернутые шторы, как будто была ночь, и гувернантка сказала ей, что это тоже приказ короля; Принцессу попросили не смотреть в окна. При этих словах она почувствовала некоторую досаду.
   - Я готова повиноваться моим родителям, - сказала она, - но мне бы хотелось, чтобы они доверяли мне, потому что я уже не ребенок. Какое-то несчастье грозит нам, я чувствую, и оно скрыто от меня, как будто я могу быть счастлива и спокойна, когда горе нависло над моими дорогими родителями или народом.
   Но ей ничего не объяснили, и весь этот день она сидела в своей темной комнате, печально играя золотыми шарами и размышляя о скрываемой от нее тайне. А ближе к середине дня из внутреннего двора донесся шум. Казалось, кто-то бегает взад и вперед, слышится топот лошадей и тяжелые шаги, а время от времени - слабый плач.
   - Отправляется ли сегодня король на охоту? - спросила она у своих дам. - И чей это плач я слышу?
   Но дамы только молча качали головами.
   К вечеру все, казалось, успокоилось. Принцессу, как обычно, попросили присоединиться к родителям, и ей принесли бело-золотую мантию. Она с удовольствием надела ее и сказала себе, что, в конце концов, никакого страшного несчастья быть не может, потому что иначе не было бы признаков радости, которые она заметила, проходя по дворцу. Никогда еще ее родители не были такими нежными и любящими. Казалось, они смотрели на нее так, словно никогда прежде она не была дорога им так, как сейчас, и принцесса была так тронута этими доказательствами их любви, что не решилась беспокоить их вопросами, на которые они, возможно, не хотели отвечать.
   На другой день во дворце все шло своим чередом, и Принцессе казалось, что все испытывают общее чувство, словно какая-то великая опасность благополучно миновала. Но это длилось недолго; дня через три в замок снова явился запыленный и утомленный быстрой и тяжелой ездой гонец; лица помрачнели; король с королевой, по-видимому, снова были подавлены горем. Но Принцессе опять ничего не было сказано.
   Она бродила по садам и замковым угодьям, играя, как обычно, со своими шарами, но с грустью размышляя, что представляет собой эта таинственная беда. И когда она проходила мимо птичьего двора, то услышала звук, который, казалось, соответствовал ее мыслям - кто-то плакал. Принцесса обернулась, чтобы посмотреть, кто это. Она увидела молодую девушку примерно своего возраста, которую очень хорошо знала в лицо, потому что она была дочерью королевской птичницы, и принцесса часто видела, как она гоняла стада индеек или гусей на поля или кормила красивых петухов и кур, которыми королева очень гордилась.
   - В чем дело, Бруна? - спросила Принцесса, поверх калитки. - Крысы съели какого-нибудь маленького цыпленка, или твоя мать отругала тебя за то, что ты разбила несколько яиц?
   - Ни то, ни другое, Принцесса, - сказала девушка сквозь рыдания. - Цыплят никогда не едят, и мама редко ругает меня. Моя беда гораздо хуже, но я не осмеливаюсь рассказать ее вам - вам, как никому другому на свете.
   А гувернантка Принцессы, подошедшая как раз в этот момент, опять выглядела очень испуганной и встревоженной.
   - Принцесса, - сказала она, - что за привычку вы приобрели: болтать со всеми этими глупыми девицами. Немедленно возвращайтесь со мной во дворец.
   - Я и раньше часто разговаривала с Бруной, - мягко сказала Принцесса, - и никто меня за это не упрекал. Она - красивая девушка, и я знаю ее всю свою жизнь. Кто-то говорил, что она помолвлена с одним из охотников моего отца, и я хотела спросить, правда ли это. Может быть, они слишком бедны, чтобы пожениться, и потому она плачет.
   Бруна услышала, что сказала Принцесса, и заплакала еще сильнее.
   - Ах да, это правда! Но теперь я никогда, никогда не выйду за него замуж.
   Но гувернантка Принцессы не позволила ей расспрашивать дальше. Она поспешила обратно в замок, и Принцесса, более чем когда-либо уверенная в том, что речь идет о какой-то таинственной беде, не смогла получить никаких объяснений.
   В ту ночь она не видела короля и королеву, а на следующее утро случилось нечто странное - ее белая с золотом мантия исчезла. И все, что ее слуги могли сказать ей, было то, что ее забрали по приказу королевы.
   - Значит, - сказала Принцесса, - от меня и вправду скрывается какая-то беда.
   А когда она вошла в свою башенку и обнаружила, как и прежде, что все окна закрыты, так что она не может ничего увидеть снаружи, она села и заплакала от горя и тревоги.
   И снова, около полудня, раздался тот же шум. Во дворе слышался топот лошадей и тяжелые шаги, и сквозь все это доносился слабый, сдавленный плач. Принцесса больше не могла выносить это. Она раздвинула занавески, открыла ставни и выглянула наружу. Из окна ей был хорошо виден двор. Как она и подозревала, он был полон людей; ряды всадников выстроились по бокам, а впереди, на ступенях, стояли король и королева и смотрели на странный предмет. Это был огромный бык: никогда еще принцесса не видела такого быка. Он был темно-коричневого цвета и нетерпеливо рыл землю перед собой, а на спине у него сидела молодая девушка, на которую Принцесса взглянула с удивлением. На мгновение ей показалось, что это она сама, и что ей снится сон! Девушка была одета в белое с золотом платье Принцессы, но лица ее не было видно, так как оно было закрыто густой вуалью, а множество женщин и слуг, стоявших вокруг, горько плакали. Как, очевидно, и сама девушка. Огромный бык нетерпеливо дернулся, девушка схватила его за рога, чтобы не упасть, и он помчался со страшной скоростью; раздался громкий крик, наполовину от страха, наполовину от радости, при виде того, что он убегает.
   В эту минуту Принцесса услышала, как кто-то приближается к ее комнате. Она поспешно задернула занавески и села, играя своими шарами, как будто ничего не видела.
   Она никому не сказала ни слова, но задумалась; в тот же вечер за ней прислали отец и мать, которые, как всегда, встретили ласково, оказывая всевозможные знаки самой нежной привязанности. Несколько дней прошло спокойно, а Принцесса все еще пребывала в задумчивости.
   И вот однажды вечером, когда она сидела со своей матерью, король вдруг вошел в комнату в величайшем смятении и, не видя Принцессы, так как уже смеркалось, воскликнул:,
   - Мы опять потерпели неудачу. Мы не смогли обмануть чудовище. Оно клянется, что не прекратит бесчинствовать, пока не получит настоящую Принцессу, нашу любимую дочь. Оно появилось снова, еще более разъяренное, чем когда-либо; оно вырывает деревья с корнем, разрушает дома людей, топчет их поля и наполняет страну ужасом. Что же делать? Люди говорят, что больше не могут этого выносить. Девушка Бруна была найдена в синяках и крови на обочине дороги далеко отсюда, и она говорит то же, что и дочь садовника, о ярости монстра, обнаружившего, что его обманули.
   Королева пыталась помешать королю рассказывать все это, но он был слишком взволнован, чтобы заметить ее знаки, и действительно, достаточно было нескольких слов, чтобы Принцесса поняла все. Она встала со своего места и подошла к нему. Увидев ее, король в отчаянии всплеснул руками. Но принцесса спокойно сказала: "Отец, ты не должен ничего скрывать от меня".
   И родителям пришлось ей все рассказать. В течение многих недель ужасное чудовище, которое она видела во дворе, наполняло страну ужасом. Оно внезапно появилось в отдаленной части королевства - как говорили, из страны за морем под названием "Норрова" - и опустошило ее, ибо, хотя на самом деле не убивало и не пожирало, оно вырывало деревья, вытаптывало посевы и наводило ужас на всех, кто попадался ему на пути, как и говорил король. А когда его умоляли о пощаде и возвращении в свою страну, оно проревело голосом, похожим то ли на человеческий, то ли на рев быка, - что оставит их в покое, как только король отдаст за него замуж свою дочь.
   Гонец за гонцом прибывал во дворец с просьбой о помощи. Были посланы войска, чтобы схватить чудовище и заключить его в тюрьму. Но это оказалось бесполезно - его нельзя было поймать. Ничто не могло успокоить его, кроме обещания Принцессы, а так как было ясно, что он не простой бык, а существо, наделенное магической силой, то страх деревенских жителей перед ним был безграничен. Они угрожали восстанием, если не будет найдено какое-нибудь средство избавить их от ужасного гостя. Тогда король созвал самых мудрых из своих советников, и, видя, что сила бесполезна, они решили прибегнуть к хитрости. О том, чтобы отдать Принцессу, не могло быть и речи, и была выбрана хорошенькая девушка примерно ее возраста и роста - дочь садовника, та самая, которую Принцесса застала оплакивающей свою судьбу, - одета в одно из прекрасных одеяний своей госпожи, и послана весть быку, что его требование будет удовлетворено. Он примчался. Со всех сторон замок охраняли солдаты, хотя они прекрасно знали, что их сила против него - ничто. Король и королева, притворяясь, будто оплакивают потерю своей дочери, сами передали ему фальшивую принцессу.
   Она вскочила ему на спину, и он помчался вместе с ней - вверх по холму, вниз по долине, по каменистой и гладкой земле, через реки и леса, - сказала девушка, - все быстрее и быстрее, пока, наконец, не наступил вечер, и он не остановился и не заговорил с ней в первый раз.
   - Сколько сейчас времени, дочь короля? - спросил бык.
   Девушка на мгновение задумалась. Затем, забыв о своем притворном положении, она бездумно ответила:
   - Должно быть, уже поздно. Примерно в это время мой отец собирает цветы, чтобы украсить обеденный стол короля и королевы.
   - Раз, два, три, прочь! - ревел бык, каждый раз грубо встряхивая девушку и в последний раз сбросив ее со спины. - Тебе должно быть стыдно, дочь садовника, выдавать себя за настоящую Принцессу.
   С этими словами он оставил ее, избитую и напуганную до полусмерти, на земле, а сам бросился прочь; куда - она не знала. Только через два дня несчастная дочь садовника нашла дорогу домой, радуясь, что снова оказалась в безопасности.
   Тем временем ужасы и разрушения, вызванные страшным быком, возобновились, и, как и прежде, к королю постоянно прибывали гонцы, умоляя его найти какие-нибудь средства для защиты своих несчастных подданных. Король и королева были почти вне себя от беспокойства. Они твердо решили только одно - ничего не говорить Принцессе.
  

ГЛАВА IX. БУРЫЙ БЫК (Продолжение)

   ...И она
   Рассказала им историю старинную историю.

МЭТЬЮ АРНОЛЬД

  
   - Она так отважна, - сказала королева, - что легко себе представить, как она поступит, если узнает об этом.
   - У нее такое доброе сердце, - сказал король, - она может посчитать своим долгом принести себя в жертву нашему народу.
   И бедные король и королева горько заплакали при одной только мысли об этом, а всем придворным дамам и слугам Принцессы было приказано ни в коем случае не допустить, чтобы она услышала хотя бы намек на эту ужасную историю. И все же случилось так, что у нее появились подозрения при виде плачущей Бруны. Ничего другого не оставалось, как снова попытаться обмануть чудовище; и Бруна, еще более красивая девушка, чем дочь садовника, была на этот раз избрана изображать Принцессу. Но все произошло точно так, как и в первый раз. Бурый бык умчался со своей добычей, весь день несчастная Бруна тряслась на его спине, и снова, когда наступила ночь, он остановился на том же самом месте.
   - Сколько сейчас времени, дочь короля? - спросил он.
   Глупая Бруна, радуясь возможности немного отдохнуть, поспешно ответила:
   - О бурый бык, должно быть, уже поздно, я ужасно устала. Наверное, сейчас моя мать относит все яйца, отложенные за день, на королевскую кухню.
   - Раз, два, три, прочь! - взревел бык, каждый раз грубо встряхивая дочь птичницы, и, в конце концов, сбросив ее на землю. - Как тебе не стыдно, дочь птичницы, называть себя настоящей Принцессой.
   С этими словами он бросился прочь, разъяренный, и с того дня снова начались разрушения и ужасы, а Бруна нашла дорогу домой, вся в синяках и слезах, чтобы поведать о случившемся с ней.
   Такова была история, рассказанная теперь принцессе, и когда она слушала, на ее лице появилось странное выражение решимости и мужества.
   - Остается только одно, - сказала она. - Это ребячество - пытаться обмануть существо, которое явно не то, чем кажется. Отпустите меня. Поверьте, это самое лучшее, что можно сделать. Даже если я погибну, это будет во благо стране. Пусть лучше случится так, чем наши люди будут изгнаны из своих домов, а страна опустошена, и счастливая жизнь навсегда покинет ее.
   У короля и королевы не нашлось другого ответа, кроме слез. Но Принцесса оставалась непреклонной, и они были вынуждены сделать то, на что она решилась. К чудовищу был послан гонец, чтобы в третий раз сообщить ему, - его условия будут приняты, и остаток дня все провели во дворце в слезах и причитаниях.
   Как ни странно, только одна Принцесса не проронила ни слезинки. Она казалась такой же веселой, как всегда; она играла своими золотыми шарами и старалась успокоить своих скорбящих родителей; она была так храбра и полна надежд, что бедные король и королева невольно почувствовали себя немного утешенными.
   "Это хороший знак, что она никогда не переставала играть со своими шарами, - говорили они друг другу. - Кто знает, может быть, предсказание феи сбудется, и шары каким-то образом помогут ей спастись?"
   - Они - мой острый ум и здравый смысл, - сказала Принцесса, смеясь, потому что ей часто рассказывали о словах феи.
   И король, и королева, и все придворные дамы и господа смотрели на нее с удивлением, восхищаясь ее мужеством, но удивляясь тому, что у нее хватало духу шутить в такую минуту.
   На следующее утро, в обычное время, явился ужасный гость. Он медленно прошел по замковому двору и остановился у главного входа, нетерпеливо потряхивая своей огромной головой. Его не заставили долго ждать; двери распахнулись настежь, и на верхней ступеньке лестницы, ведущей вниз, показалась молодая Принцесса, бледная, но решительная, с распущенными по плечам белокурыми волосами, сверкая золотыми шарами, медленно спускавшаяся по ступенькам и подбрасывавшая их на ходу. И, в отличие от фальшивых принцесс, она была одета во все черное, без единого драгоценного камня или какого-либо украшения - ничего, кроме шаров, и еще ее волосы блестели в солнечном свете. На этот раз не было ни солдат, ни толпы плачущих друзей; горе короля и королевы было теперь слишком реальным, чтобы показывать его, и Принцесса попросила, чтобы никто не видел, как она уходит.
   Бурый бык стоял неподвижно, точно ягненок, ожидая, когда она сядет на него, а затем тихим шагом тронулся в путь. Принцессе не нужно было держаться за его рога, чтобы не упасть, настолько плавным был его шаг. И все время, пока она ехала, она мягко подбрасывала свои шары в воздух, ловя их, когда они падали. Но бурый бык не произнес ни слова.
   Солнце поднялось высоко в небе и изливало на непокрытую голову девушки весь жар своих лучей. Но едва только она почувствовала это, они достигли леса, где зеленая тень летних деревьев стала приятным укрытием. А когда они снова вышли из леса на другой его стороне, солнце уже клонилось к закату; вскоре оно скрылось за горизонтом, и наступил вечер. Как и прежде, бурый бык остановился.
   - Дочь короля, - сказал он таким нежным, хотя и глубоким голосом, что Принцесса вздрогнула от неожиданности, - который час? Скажи мне, дочь короля, молю тебя.
   - Бурый бык, - ответила Принцесса без малейшего колебания, потому что те, кому нечего скрывать, всегда бесстрашны и готовы говорить правду. - Бурый бык, уже поздно. Должно быть, король и королева, мои отец и мать, уже сидят за своим одиноким ужином и думают обо мне, потому что в этот час я обычно спешила к ним, бросая на ходу свои прелестные шарики.
   - Благодарю тебя, истинная Принцесса, - сказал бык прежним тоном и поспешил дальше.
   Вскоре наступила ночь; бедная Принцесса так устала и хотела спать, что сама не заметила, как ее хорошенькая головка опускалась все ниже и ниже, пока, наконец, она крепко не заснула на широкой спине быка, положив свою белокурую голову между его рогами.
   Она спала так крепко, что не заметила, как он остановился; но ей приснился странный сон. Словно бы кто-то осторожно поднял ее и положил на кушетку, и ласковый голос прошептал ей на ухо: "Спокойной ночи, моя прекрасная принцесса".
   "Это, наверное, был сон", - сказала она себе. Откуда у быка могут взяться руки, чтобы поднять ее, или как такое грубое, свирепое существо, как он, может быть таким нежным и добрым? Да, наверное, это был всего лишь сон, потому что, проснувшись, она увидела огромного монстра, стоящего рядом с ней на своих четырех ногах, как обычно; и все же это было странно, потому что она обнаружила, что лежит на восхитительном мшистом ложе, и самый мягкий и сухой мох был собран вместе в качестве подушки, а рядом с ней стояла чашка свежего молока и лежала лепешка овсяного хлеба для ее завтрака. Откуда это взялось? - спросила она себя, с аппетитом завтракая, потому что ничего не ела со вчерашнего утра. Она начала думать, что бык, в конце концов, не так уж плох, и гадала, уж не в волшебную ли страну он собирается ее увезти. И, думая об этом, она подбросила свои шары, которые лежали рядом с ней, в воздух, и утреннее солнце поймало их блеск и, казалось, заставило его снова танцевать на ее ярких светлых волосах. Внезапная фантазия овладела ею.
   - Лови, - сказала она быку, бросая в него шар. Тот вскинул голову, и, к ее удивлению, шар зацепился за один из его рогов.
   - Лови, - повторила она, и он поймал второй.
   - Лови, - сказала она в третий раз. Великан поймал его зубами, точно собака, осторожно поднес и положил у ее ног. Она взяла шар и робко погладила его по голове, и никто из тех, кто видел нежное, трогательное выражение, которое появилось в его больших круглых глазах, не поверил бы, что это и есть то жестокое чудовище, о котором рассказывали. Он не произнес ни слова, - казалось, у него уже не было сил говорить, - но знаками дал понять Принцессе, что пора продолжать путь, и она, как и прежде, вскочила ему на спину.
   Весь этот день бык мчался дальше, но Принцесса уже привыкла к своему странному скакуну и чувствовала себя менее усталой и испуганной. Когда солнце припекало, бык непременно находил укромную тропинку, где деревья заслоняли их от яркого света, а когда дорога была неровной, он замедлял шаг, чтобы ее не трясло.
   Поздно вечером Принцесса услышала далекий шум, который по мере того, как они двигались, казалось, становился все громче и громче.
   - Что это такое, бурый бык? - спросила она, почему-то немного испугавшись.
   Бурый бык поднял голову и огляделся. Да, солнце зашло, и он мог говорить. Глубоким голосом, он ответил:
   - Море, дочь короля, море, которое приведет нас с тобой в мою страну Наррову.
   - И как же мы переправимся через него, бурый бык? - сказала она.
   - Не бойся, - ответил он. - Положи голову и закрой глаза, никто и ничто не причинит тебе вреда.
   Принцесса сделала так, как он велел. Она слышала, что шум волн приближался все ближе и ближе, холодный ветер дул ей в лицо, и она, наконец, почувствовала, как ее огромный "конь" нырнул в воду, потому что она плеснулась ей на руку, свисавшую вниз, а потом она услышала, как бык, задыхаясь и фыркая, смело поплыл вперед. Принцесса съежилась на его спине; она совсем не хотела промокнуть. Но она не испугалась. Она привыкла к движению своего огромного "коня" и, крепко зажмурив глаза, не замечала, как близко от нее вода, и ей казалось, что она просто спит. Через некоторое время она и в самом деле крепко заснула, и ей приснилось, будто она сидит у окна в своей маленькой башенке, ощущая легкое дуновение ветерка.
   Когда она проснулась, то была одна. Она лежала на кушетке, но на этот раз не из мха, а из самого богатого и мягкого шелка. Она потерла глаза и огляделась. Была ли она в замке своего отца? Неужели ее молодость и мужество смягчили сердце чудовища и заставили его отнести ее обратно в счастливый дом? На мгновение ей показалось, что так оно и есть, - но нет, когда она снова огляделась, ни одна из комнат ее старого дома не была так прекрасна, как та, в которой она очутилась. Даже большой зал ее матери, который она всегда считала таким великолепным, не мог сравниться с тем, что она видела. Он был не очень большим, но больше походил на сказочную страну, чем все, что она когда-либо себе представляла. Самые красивые цветы росли вдоль стен, тут и там фонтаны с нежным ароматом освежали воздух, пол был покрыт коврами самых богатых оттенков и нежной фактуры. Среди цветов пели птицы, в мраморных бассейнах резвились золотые и серебряные рыбки - это была самая настоящая сказочная беседка. Принцесса села и огляделась по сторонам. Не было видно ни души, не раздавалось ни единого звука, кроме журчания фонтанов и тихого щебета птиц. Она восхищалась, но была очень голодна, а так как долгий сон освежил ее, она больше не чувствовала желания оставаться на кушетке. Поэтому она пересекла комнату и подошла к занавеске, которая, как ей показалось, скрывала дверь. Она отодвинула занавеску, дверь за ней была уже открыта; она оказалась во второй комнате, почти такой же красивой, как и первая, и освещенной точно так же разноцветными лампами, свисавшими с потолка. И, к ее великой радости, перед ней был уже накрыт стол для ужина с всякими вкусными фруктами, и хлебом, и пирожными, и всем, что только могла пожелать юная Принцесса. Она была так голодна, что тотчас же села за стол и вдруг с удивлением обнаружила, что он накрыт на двоих!
   - Может быть, бык придет ужинать со мной? - сказала она себе, улыбнувшись этой мысли. - Приходите, если хотите, мистер Бык; я нахожу ваш дом очень красивым и благодарю вас за гостеприимство.
   И едва она произнесла эти слова, голос, который почему-то показался ей знакомым, ответил:
   - Благодарю вас, милостивая Принцесса, за ваше разрешение. Без него я не смог бы войти к вам так, как сейчас, - и, подняв глаза, она увидела, что в другую дверь, которую она не заметила, входит совершенно неожиданный посетитель.
   Это был не бык, а молодой Принц, такой же, как наша красавица Принцесса, которая, подобно другим молодым девушкам, иногда мечтала о том, как он приедет на великолепном коне, окруженный своими спутниками в галантных нарядах, чтобы просить у ее родителей ее руки. Он был хорошо сложен и мужествен, с приятным выражением лица, и одет, конечно, безупречно. Принцесса с досадой взглянула на свое простое черное платье, и ее прекрасное лицо вспыхнуло.
   - Я не знала, - начала она. - Я думала, что не увижу никого, кроме бурого быка...
   Принц весело рассмеялся. Он, естественно, был в хорошем расположении духа, как всякий человек, который после десяти лет, проведенных в ужасном и отвратительном обличье, вел себя как грубый и угрюмый бык, а не как благородный джентльмен, вдруг снова принял свой прежний человеческий облик.
   - Я был быком, - сказал он, - но вы, Принцесса, изменили меня. Как могу я выразить вам свою благодарность?
   - Вы мне ничего не должны, - мягко ответила Принцесса. - Я сделала это, чтобы спасти своих родителей и наш народ. Если я сослужила вам службу, то для меня это достаточная награда. Но, - прибавила она, - жаль, что я не захватила с собой несколько красивых платьев. Должно быть, вам неприятно видеть эту уродливую черную шляпку.
   Принц просил ее не беспокоиться о таком пустяке - для него она была прекрасна, как день, в любом наряде. Они поужинали, хотя Принцессе показалось странным, что она сидит одна за столом с молодым человеком, которого никогда прежде не видела.
   А после ужина ей вдруг пришла в голову странная мысль.
   - Лови, - сказала она, вынимая первый шар из кармашка своего платья, где она всегда носила их, и бросила его через стол принцу с обычным своим искусством, не разбив посуду и не задев лепестков цветов, которыми она была украшена.
   Принц ловко поймал его, а когда она бросила второй, снова крикнув: "Лови!", он вернул ей первый, оставив свободной руку для третьего.
   - Да, - сказала принцесса, продолжив эту игру некоторое время. - Я вижу, что вы настоящий принц, - как ни странно, он был так же искусен в игре, как и она сама.
   Они долго играли с ее шарами, подбрасывая их все выше и выше, не давая ни одному из них упасть, и смеялись от удовольствия, словно дети.
   Вдруг Принц вскочил со своего места, и лицо его стало печальным и серьезным.
   - Я должен идти, - сказал он, - час моей свободы миновал.
   - Идти? - с удивлением и огорчением молвила Принцесса, потому что нашла принца очень приятным собеседником. - Вы должны идти? И оставить меня здесь одну?
   Она выглядела так, будто вот-вот заплачет, и Принц выглядел так, словно тоже вот-вот заплачет.
   - Увы, Принцесса! С вами я почти забыл о своей печальной судьбе, - сказал он, а потом объяснил ей, что много лет назад он был заколдован злой феей, которая поклялась отомстить его родителям за какое-то воображаемое оскорбление, нанесенное ей. Ему пришлось принять облик быка и сеять ужас повсюду, куда бы он ни пошел; и это заклятие должно было оставаться в силе до тех пор, пока он не встретится с прекрасной Принцессой, которая по своей доброй воле вернется с ним в его страну и будет относиться к нему дружелюбно.
   - Тогда все в порядке! - радостно воскликнула Принцесса. - Почему же у вас такой грустный вид?
   - Увы! Нет, - вздохнул Принц, - чары разрушены лишь частично. Я могу принимать свой естественный облик только в течение трех часов каждый вечер после захода солнца. И так должно быть еще три года. После этого, если ваша доброта будет продолжаться так долго, мой облик вернется ко мне насовсем. Но в течение этого времени вам придется жить одной, за исключением тех трех часов, которые я могу проводить с вами в этом моем заколдованном дворце. Вам не будет причинено никакого вреда, все ваши желания будут удовлетворены невидимыми слугами; но для такой молодой и прекрасной Принцессы, как вы, это будет суровое испытание, и я чувствую, что не имею права просить вашего согласия.
   - И ничего нельзя сделать? - сказала Принцесса. - Ничего такого, что могло бы сократить срок действия заклятия?
   - Ничего, - с сожалением ответил Принц. - Любая попытка сделать это приведет к ужасным последствиям. Я сбрасываю свою ненавистную кожу на закате, но через три часа я должен снова надеть ее.
   Он бросил взгляд в угол комнаты, где, - Принцесса не заметила этого раньше, - лежала грудой коричневая бычья шкура.
   - Отвратительно! - сказала Принцесса, сжимая свои прелестные ручки. - Мне хотелось бы сжечь ее.
   Принц побледнел от страха.
   - Тише, Принцесса! - попросил он. - Никогда не произносите таких слов. Любой опрометчивый поступок имел бы самые ужасные последствия.
   - Какие же? - с любопытством спросила Принцесса.
   Принц подошел к ней ближе и тихо ответил:
   - Что касается меня, то в этом случае я бы, вероятно, никогда больше вас не увидел.
   Принцесса покраснела. Но, учитывая, что он провел десять лет в облике быка, ей показалось, что манеры Принца не заслуживают осуждения, и она пообещала ему, что подумает над его словами и к следующему вечеру сообщит ему о своем решении.
   Ей захотелось заплакать, когда она снова очутилась совсем одна в огромном чужом дворце, потому что ей было всего шестнадцать лет, хотя она была такой храброй и веселой. И все же, ей не на что было жаловаться. У нее не возникло ни одного желания, которое тотчас не исполнилось бы, ибо власть во дворце по-прежнему принадлежала Принцу. Она нашла в том, что, очевидно, было предназначено стать ее гардеробной, все, что только могла пожелать молодая Принцесса в виде платьев, каждое из которых было красивее другого; туфель из шелка и атласа, изысканно вышитых в соответствии с ее платьями; кружева и шали, ленты и перья, драгоценности всех мыслимых видов в гораздо большем изобилии, чем столь благоразумная молодая леди находила необходимым. Но, полагая, что если она будет пользоваться всеми этими прелестными вещами, то это доставит удовольствие Принцу, она старалась развлечься ими и находила довольно интересным в первый раз в своей жизни выбирать самой. Ее завтраки и обеды, а также все мыслимые и немыслимые виды изысканной и вкусной пищи появлялись всякий раз, когда она желала чего-нибудь подобного; невидимые руки открывали окна и закрывали двери, зажигали лампы, когда наступал вечер, укладывали ее длинные светлые волосы более искусно, чем любая смертная девушка, и мягко расчесывали их, когда она хотела, чтобы ночью они были распущены. На столах появлялись книги на всех языках, которые ей хотелось прочитать, так как принцесса была хорошо обучена, а также материалы для рисования и вышивки, в которых она была очень искусна. В общем, жаловаться было совершенно не на что, и следующий день прошел довольно приятно, хотя, надо признаться, юная Принцесса часто ловила себя на том, что считает часы до захода солнца.
   Точно в указанное время появился принц, но, к огорчению своей гостьи, казался измученным и встревоженным.
   - Не грозит ли вам какое-нибудь новое несчастье? - спросила она.
   - Нет, - ответил Принц, - но сегодня я едва мог вынести волнение, ожидая услышать ваше решение. Никогда еще за все эти ужасные годы мои страдания не были так велики, никогда еще я не испытывал такого отвращения к отвратительному обличью, в котором вынужден пребывать.
   Глаза Принцессы наполнились слезами. Если что-то и могло решить ее судьбу, то именно глубокая жалость, которую она сейчас испытывала к несчастному принцу, сделала это.
   - Я приняла решение! - воскликнула она. - Три года скоро пройдут, а я пока буду развлекать себя теми прелестными вещами, которыми меня окружают. Кроме того, я буду видеть вас каждый день, и предвкушение вашего освобождения от заклятия поможет мне переносить ожидание.
   Невозможно передать восторг Принца. Он сразу стал таким же веселым и оживленным, как и накануне. Они с Принцессой поужинали вместе, а потом развлекались волшебными шарами, и вечер прошел так быстро, что Принцессе показалось, будто вместо трех часов прошел всего один, когда он встал, сказав, что его время истекло. Было грустно видеть, как он уходит, вынужденный, не по своей вине, вернуться к своему ненавистному обличью; но все же, бедный бурый бык с облегченным сердцем бродил по округе в течение следующих двадцати одного часа.
   С другой стороны, одинокие часы Принцессы были наполнены радостью от мысли, что она может освободить его от власти ужасных чар, ибо все, что она видела в нем, только усиливало ее симпатию и уважение.
   Итак, время шло. Принцесса все больше и больше привыкала к своей странной жизни и с каждым днем все больше привязывалась к Принцу, который со своей стороны ничем не мог доказать ей свою благодарность. В течение многих недель он никогда не упускал случая прийти к ней, как только солнце опускалось за горизонт, и три часа, проведенные вместе, компенсировали обоим одиночество оставшегося дня. И всякий раз, когда Принцесса начинала роптать, ее терпение и мужество восстанавливались, стоило ей только подумать о том, насколько тяжелее приходится принцу в этом испытании. Она проводила свое время в приятных и интересных занятиях, в то время как он был вынужден скитаться по миру как ненавистное чудовище, избегаемое всеми представителями рода человеческого, которых ему случалось встречать.
   Иногда они проводили часть вечера в прекрасных садах, окружавших дворец. Однажды, когда солнце уже клонилось к закату, Принцесса ждала прихода Принца, но чем дальше, тем большая тревога охватывала ее. Прошло обычное время его появления. Она бродила взад и вперед по тропинке, по которой он обычно подходил к замку, и подбрасывала на ходу свои шары, ибо не раз он издали видел их блеск и узнавал по ним, что она ждет его. Но в этот вечер она ждала и смотрела напрасно, и, наконец, охваченная странным беспокойством, она повернула к замку, чтобы посмотреть, не пришел ли он с другой стороны, и поспешила назад, когда тихий стон достиг ее ушей, заставив ее сердце на мгновение почти перестать биться от ужаса.
  

ГЛАВА X. БУРЫЙ БЫК ИЗ НАРРОВЫ (Окончание)

  
   "И они жили долго и счастливо". -
   Таков конец этой истории.
  
   Принцесса собралась с духом и повернулась на звук. Казалось, он доносился из небольших зарослей кустарника, мимо которых она проходила. Минуту или две она ничего не могла различить, но другой стон привел ее в нужное место, и там, к своему ужасу и отчаянию, она увидела бедного Принца, лежащего на земле, мертвенно-бледного. Сначала ей показалось, что он без сознания, но когда она с криком бросилась к нему, он открыл глаза.
   - Ах! - произнес он слабым голосом. - Я уже не надеялся остаться в живых. Как хорошо, что вы пришли искать меня, Принцесса; иначе я мог бы умереть здесь, так и не увидев вас снова.
   - Но вы не можете умереть, - со слезами сказала Принцесса. - Неужели ничего нельзя сделать?
   Он попытался сесть, и когда Принцесса принесла ему воды из источника в саду, ему стало лучше. Но его правая рука была сильно повреждена.
   - Как это случилось? - спросила Принцесса. - Я думала, никакое смертное оружие не способно нанести вам рану. Это было моим единственным утешением в эти одинокие дни, наполненные ожиданием.
   - Вы правы, - ответил принц, - когда я бык, ничто не может повредить мне, но в моем собственном обличье магия не охраняет меня. Весь день за мной гнались охотники, увидевшие во мне, наверное, ценную добычу. Я был в ужасе от того, что час заката застанет меня далеко от дома. Я приложил все усилия, чтобы вернуться вовремя, но, увы! Меня одолевала усталость, от которой не спасают никакие чары. У входа в этот сад я увидел, как исчезло солнце, и упал в изнеможении, как раз, когда стрела поразила мою правую руку в момент моего превращения. Все, что я мог сделать, это заползти в эти кусты, и вот я лежу здесь, благодарный за спасение от моих преследователей, но больше всего благодарный счастливой случайности, Принцесса, которая привела вас сюда.
   Принцесса, глаза которой все еще были полны слез, помогла ему добраться до дворца, где перевязала ему руку и заботливо ухаживала за ним, потому что, несмотря на свою молодость, она научилась многим полезным вещам в замке своего отца. Рана была не очень серьезной, Принц больше страдал от истощения и усталости.
   - Если бы я мог провести здесь день или два спокойно, - печально сказал он, - я бы быстро поправился. Но, увы! это невозможно. Я должен покориться своей жестокой судьбе. В эту ночь я постараюсь ограничиться лесом, где, быть может, мне удастся спрятаться от охотников, которые, без сомнения, будут разыскивать меня.
   Он тяжело вздохнул, и на сердце у Принцессы стало очень грустно.
   - У меня осталось чуть больше часа, - сказал он.
   - Да, - ответила та, - поспите, если сможете; я не буду вам мешать.
   А когда она увидела, что он заснул, она пошла в другую комнату, где в углу лежала бычья шкура, которую Принц принес с собой с того места, где она спала с него, когда зашло солнце.
   Принцесса смотрела на нее с жестоким выражением, сильно отличавшимся от обычного нежного взгляда ее красивых глаз.
   - Отвратительная вещь! - сказала она, пнув ее своей маленькой ножкой. - Интересно, как бы мне от тебя отделаться? Даже если бы это грозило Принцу возможностью никогда более меня не увидеть, не уверена, что это не было бы лучше для него, чем вести такую ужасную жизнь.
   И когда ее воображение нарисовало ей бедного Принца, вынужденного в чудовищном обличье бродить всю ночь, усталого и беззащитного, ее возмущению не было предела. Она забыла, где находится, забыла о магической силе, которая окружала ее, забыла обо всем, кроме своего горя и тревоги.
   - Отвратительная вещь! - повторила она, еще раз пнув шкуру. - Лучше бы ты сгорела дотла.
   Едва она произнесла эти слова, как внезапный звук, похожий на раскат грома, сотряс воздух; вспышка молнии, казалось, скользнула мимо нее и осветила кожу, которая в одно мгновение превратилась в пепел, словно обожженная перчатка. Слишком пораженная поначалу, чтобы знать, радоваться ей или нет, Принцесса в недоумении смотрела на результат своего пожелания, когда хорошо знакомый голос заставил ее обернуться. Это был Принц, спешивший к ней с выражением наполовину гнева, наполовину печального упрека на лице.
   - О, Принцесса, Принцесса, - воскликнул он, - что вы наделали? Еще немного терпения - и все было бы хорошо. А теперь, я не знаю, увижу ли вас когда-нибудь снова.
   - О, Принц, простите меня, я не хотела, - всхлипнула бедная Принцесса. - Я постараюсь сделать все, чтобы это случилось, и тогда все будет хорошо.
   - Ищите меня по ту сторону ледяного холма и стеклянного моря, - сказал Принц, но не успели эти слова слететь с его губ, как раздался второй удар грома, страшнее первого. Принцесса в полуобморочном состоянии опустилась на землю. А когда она снова открыла глаза, Принц, дворец, все исчезло. Она осталась одна, совсем одна, на голой вересковой пустоши; надвигалась ночь, и холодный режущий ветер замораживал кровь в ее венах. Она была одета в простое черное платье, в котором совершила свое странное путешествие верхом на буром быке.
   "Наверное, это сон, - подумала она, - страшный сон", и снова закрыла глаза. Но нет, это был не сон, вскоре к ней вернулось мужество, и она начала спрашивать себя, что же ей делать.
   "Ищи меня за ледяным холмом и стеклянным морем", - сказал Принц, и она встала, чтобы начать свое утомительное путешествие. Когда она поднялась, ее рука наткнулась на что-то твердое в складках платья; это были ее золотые шары. С величайшим удовольствием она вынула их из кармана и стала рассматривать. Они были такими же яркими и красивыми, как всегда, и ей вдруг вспомнилось пророчество феи.
   - С моими шарами и моим острым умом я одолею злые силы, направленные против моего бедного Принца, - весело сказала она себе. - Смелее! Все будет хорошо.
   Но ее ожидали тяжелые испытания. Принцесса отправилась в путь. Ей пришлось пройти много утомительных миль по болоту, холодный ветер дул ей в лицо, зыбкая поверхность уходила из-под ее нежных ног. Но она шла все дальше и дальше, пока, наконец, не наступило утро, и она не увидела перед собой дорогу, окаймленную с одной стороны лесом, потому что она достигла самого края пустоши. Пройдя совсем немного, она подошла к маленькой жалкой лачуге, из которой доносились приглушенные жалобы. Принцесса подошла к двери и заглянула - очень старая женщина сидела, съежившись, в углу, плакала и причитала.
   - Что случилось? - спросила Принцесса.
   - Увы, - ответила старуха. - Я не могу разжечь огонь, и мне очень холодно. Либо дрова мокрые, либо силы покинули мои бедные старые руки.
   - Позвольте мне помочь вам, - сказала Принцесса. - У меня достаточно сильные руки.
   Она взяла дрова, ловко разложила их в камине, но как раз в тот момент, когда она выбирала две самые сухие щепки, чтобы потереть их друг о друга, добывая огонь, один из ее шариков выпал из кармана. Он упал на сложенные дрова, и тотчас же в трубе заплясало яркое пламя. Принцесса взяла свой шар и спрятала его обратно в карман, ободренная этим доказательством его магической силы. Старуха подошла к огню и протянула к нему свои иссохшие руки.
   - Что я могу сделать для вас, моя прелестная леди, - спросила она, - за вашу доброту?
   - Дайте мне чашку молока, чтобы освежиться перед дорогой, - сказала Принцесса. - И, может быть, вы знаете что-нибудь о дороге, которую мне нужно найти. Есть ли где-нибудь поблизости ледяной холм и стеклянное море?
   Старуха улыбнулась и кивнула головой два или три раза.
   - Вы должны идти семь дней, - сказала она, - прежде чем увидите их. У подножия ледяного холма раскинулось стеклянное море. Ни один смертный без посторонней помощи никогда не пересекал одно и не поднимался на другой. Вот, возьмите эти башмаки - с ними вы сможете спокойно пройти по стеклянному морю, а с этим посохом вы сможете взобраться на ледяной холм. - И с этими словами она протянула Принцессе пару деревянных башмаков с причудливой резьбой и короткую заостренную палку. Принцесса с благодарностью приняла их и хотела было поблагодарить старуху, которая, как она теперь поняла, была феей, но та остановила ее. - Не думайте, - сказала она, - что ваши трудности закончатся, когда вы достигнете вершины ледяного холма. Но все, что я могу для вас сделать, - это дать вам этот орех, который вы должны открыть в минуту вашего глубочайшего замешательства.
   И когда Принцесса протянула руку за орехом, старуха исчезла.
   Освеженная и ободренная, Принцесса покинула хижину, захватив с собой три подарка, и приготовилась встретить все опасности своего путешествия с непоколебимым мужеством.
   Невозможно описать все, что она пережила за те семь дней, что прошли, прежде чем она достигла стеклянного моря. Она видела странные и удивительные вещи, потому что в те дни мир был совсем не таким, как сейчас. Она часто чувствовала себя усталой и голодной, благодарной за чашку молока или корку хлеба тем, кто попадался ей на пути. Но мужество никогда не покидало ее, и наконец утром восьмого дня она увидела перед собой сияющее в солнечном свете огромное безмолвное стеклянное море, о котором ей рассказывали.
   Было безнадежно пытаться пересечь его без помощи феи, потому что оно было отполировано ярче любого зеркала и так твердо, что кости юной Принцессы не выдержали бы падения на его поверхность. Но с волшебными башмаками никаких трудностей не возникло, потому что едва Принцесса сунула в них ноги, как они превратились в коньки, - самые замечательные коньки, - потому что обладали способностью позволять своему владельцу скользить с величайшей быстротой. Принцесса никогда в жизни не каталась на коньках и была в восторге.
   "Ничего не может быть приятнее такого катания", - сказала она себе, и почти пожалела, когда ее скольжение через стеклянное море закончилось, и она оказалась у подножия ледяного холма.
   Она посмотрела вверх едва ли не с отчаянием. Ей предстоял ужасный подъем, потому что холм казался неприступным, так круты были его склоны из твердого, чистого, сверкающего льда. Принцесса посмотрела на свои ноги, Волшебные башмачки уже исчезли; она взглянула на посох, который все еще держала в руке - как палка могла помочь ей подняться на такой холм? - и наполовину с нетерпением, наполовину с недоверием отшвырнула его от себя. Палка тотчас же принялась вытягиваться, становясь все шире и шире, - зарубки в дереве расширялись, - пока не приняла форму грубо сделанной лестницы, зацепившейся за лед острым шипом на конце, и Принцесса, устыдившись своего уныния, без труда взобралась по ступеням, а когда она достигла верхней, лестница подобралась и снова вытянулась перед ней, так что она могла продолжить восхождение.
   Она храбро двигалась вперед. Подъем занял много времени, несмотря на то, что у нее была волшебная помощь; когда она достигла вершины холма, наступила ночь, и если бы не свет звезд, она не знала бы, куда идти. Перед ней простиралась длинная равнина - ни одно дерево или кустарник не были видны на ее широком пространстве. Здесь не было никакого укрытия, и принцесса вынуждена была идти все дальше и дальше, потому что ветер был очень холодным, и она не смела позволить себе отдохнуть. Эта ночь и следующий день были самыми трудными во всем путешествии и казались еще более трудными, потому что Принцесса надеялась, что стеклянное море и ледяная гора будут худшими из ее трудностей. Не раз у нее возникало искушение расколоть орех, последний из подарков старухи, но она сдерживалась, говоря себе, что, возможно, ей придется столкнуться с чем-то худшим, и шла все дальше и дальше, почти мертвая от холода и усталости, до самого вечера. Наконец, далеко впереди она увидела мерцающие огни города и, ободренная этим зрелищем, собралась с духом и двинулась дальше, пока не упала от усталости у дверей маленького домика на его окраине. Старая женщина с добрым лицом вышла из дома и пригласила ее войти и отдохнуть.
   - Вы выглядите очень усталой, дитя мое, - сказала она. - Вы идете издалека?
   - О да! - ответила бедная Принцесса. - Я почти умираю от усталости. - И действительно, она выглядела очень несчастной. Ее прекрасные белокурые волосы были растрепаны и перепачканы, бедные маленькие ножки исцарапаны и покрыты волдырями, черное платье порвано и растрепано - она больше походила на нищенку, чем на принцессу. Но все же, ее манера говорить и поведение показывали, что она не та, за кого себя выдает, а когда она умылась и причесалась, старуха посмотрела на нее с восхищением.
   - Жаль, что у вас нет платья получше, - сказала она, - ведь тогда вы могли бы пойти со мной посмотреть, как в городе празднуют свадьбу нашего Принца.
   - Ваш Принц сегодня женится? - спросила Принцесса.
   - Нет, не сегодня, - ответила старуха. - Самое странное, что пока неизвестно, кто станет его невестой. Принц только недавно вернулся, потому что в течение многих лет он был заперт волшебным заклинанием в прекрасном дворце на севере, но теперь, когда чары разрушены, и он вернулся к своим родителям, они хотят видеть его женатым. Но он, должно быть, все еще находится под каким-то заклятием, говорят они, потому что, хотя у него есть все, что может пожелать сердце, он всегда печален и молчалив, и как будто думает о чем-то далеком. И еще он сказал, что не женится ни на одной принцессе, кроме той, которая умеет ловить по три золотых шара за раз, словно юные принцессы воспитываются жонглерами! Тем не менее, все принцессы во всем мире стараются изо всех сил ловить шары, а завтра должен начаться великий пир, и та, которая ловит лучше всех, будет избрана из всех принцесс невестой нашего Принца.
   Бедная Принцесса с бьющимся сердцем слушала старуху. Не было никаких сомнений в том, кто был Принцем этой страны.
   "Я пришла как раз вовремя", - подумала она, потом встала и, поблагодарив хозяйку за доброту, сказала, что ей пора идти.
   - Но куда же вы пойдете, бедное дитя? - спросила старуха. - Вы выглядите слишком усталой, чтобы идти дальше, а в течение двух или трех дней все эти радости сделают страну неприятной для молодой девушки, путешествующей в одиночку. Оставайтесь со мной, пока не отдохнете.
   Принцесса со слезами на глазах поблагодарила ее за доброту.
   - Мне нечем вас вознаградить, - сказала она, - но когда-нибудь я смогу это сделать. - И она с благодарностью приняла ее предложение.
   - А завтра, - добавила старуха, - вы должны принарядиться как можно лучше, и тогда мы пойдем смотреть веселье.
   Но принцесса не спала всю ночь, думая о том, что ей следует сделать, чтобы предстать перед своим Принцем.
   На следующий день старуха вышла пораньше, чтобы узнать все о празднике, и вернулась очень взволнованная.
   - Пойдемте скорее, - сказала она. - Толпа так велика, что никто не заметит вашей бедной одежды. И, действительно, среди всех хорошеньких девушек не найдется ни одной, красивее вас, - прибавила она, с восхищением глядя на Принцессу, которая поправила свои прекрасные волосы, как могла привела в порядок свое грязное платье и теперь, отдохнув и освежившись, выглядела еще милее, чем когда-либо. - На праздник прибыли три принцессы, - продолжала она, - первая с юга, вторая с востока, третья с запада, и все они, говорят, красивее одна другой. Испытание золотыми шарами должно состояться в большом зале дворца, и один мой друг обещал мне место у одного из окон, выходящих на него, чтобы мы могли видеть все целиком. - И Принцесса, словно во сне, встала, чтобы сопровождать старуху со своими шарами и драгоценным орехом в кармане.
   Они пробрались сквозь толпу и встали у окна, как и обещала старуха. Принцесса посмотрела вниз, на огромный зал, великолепно украшенный и уже заполненный зрителями. Внезапно зазвучала труба, и вошел Принц, что вызвало бурное ликование. Увидев его, выглядевшего таким странно бледным и печальным, что едва узнала, - Принцесса не смогла сдержать слез.
   - Что случилось? - спросила старуха.
   - Кто-то наступил мне на ногу, - сказала принцесса, боясь привлечь к себе внимание. И старуха больше ничего не сказала, потому что в этот момент еще один звук труб возвестил о прибытии принцесс, которым предстояло пройти испытание шарами. Первая была высокой и темноволосой, с волосами цвета воронова крыла и блестящими, сверкающими глазами. Она была одета в платье насыщенного кукурузного цвета и, заняв свое место на возвышении, огляделась вокруг, как бы спрашивая: "Кто может соперничать со мной в красоте или мастерстве?" Это была принцесса юга.
   Вторая тоже была высокой, с густыми каштановыми волосами, блестящими глазами и румяными щеками. Она была одета в ярко-розовое платье и улыбалась, выходя вперед, - уверенная в себе и своей привлекательности. Она была принцессой востока.
   Третья двигалась медленно, как будто ей было все равно, что о ней думают, настолько она была уверена в своем превосходстве. На ней было голубое платье, лицо бледное, а глаза холодные, хотя и красивые. Волосы у нее были рыжеватые, но все же она тоже была красива. И она была принцессой запада.
   Принц низко поклонился каждой, но улыбка не осветила его серьезного лица, а его взгляд лишь на мгновение задержался на каждой прекрасной принцессе, когда та приближалась.
   - Неужели это все? - спросил он тихим голосом, как будто ожидая еще чего-то. И когда ему ответили: "Да, это все", - на его лице отразилась еще более глубокая меланхолия, чем прежде; он, казалось, был совершенно равнодушен ко всему, что его окружало.
   Затем началось испытание. У Принца было три золотых шара, он протянул по одному каждой принцессе. Они взяли их, и каждая бросила свой шар ему обратно. Затем, один за другим, быстро, словно молния, он бросил все три желтой принцессе. Она поймала их и опять бросила ему; он снова вернул их, но она поймала только первый, а второй и третий упали на пол; Принц с низким поклоном отвернулся от нее, и ее гордое лицо побагровело от гнева. У розовой принцессы получилось не лучше. Она так смеялась, как будто хотела показать свою уверенность, что уронила третий шар, даже при первом броске, а когда Принц отвернулся и от нее, она снова засмеялась, хотя на этот раз ее смех был совсем не веселым. Затем вперед вышла холодная голубая принцесса. Она ловила шары лучше, но при третьем броске, когда один из них полетел выше других, она не вытянула руку, и шар упал на землю, а когда Принц отвернулся также и от нее, воцарилась глубокая тишина.
   Внезапно раздались возгласы.
   - Четвертая Принцесса! - закричали люди, а старухе, стоявшей у окна, так не терпелось увидеть новоприбывшую, что она не заметила, как ее спутница исчезла. Последняя наблюдала за неудачей двух первых принцесс, а затем, увидев, что происходит, тихо пробралась сквозь толпу в укромный уголок за большими колоннами зала. Там, дрожащими от нетерпения руками, она вытащила из волшебного ореха, который расколола своими прелестными зубками, чудесное волшебное одеяние безупречной белизны. В одно мгновение черное платье упало к ее ногам, и прекрасное белое платье, словно по волшебству, заняло его место. Никогда еще принцесса не одевалась так поспешно, и никогда еще ее туалет не был столь удачен. И когда раздался крик: "Четвертая принцесса", она направилась к входу в зал. Она быстро пробиралась через толпу, расступавшуюся перед ней с удивлением и восхищением, потому что на ходу она бросала перед собой, ловя на ходу, свои золотые шары. Ее светлые волосы развевались по плечам, белое платье блестело, будто снег, ее милое лицо, раскрасневшееся от надежды и нетерпения, было похоже на лицо счастливого ребенка, ее глаза видели только одну фигуру, стоявшую в дальнем конце зала, - фигуру Принца, который, когда крик достиг его ушей, шагнул вперед с надеждой, в которую едва осмеливался поверить, протягивая руки, в то время как она подходила все ближе и ближе.
   Но она ускользнула от него, а затем, заняв место, где прежде стояли другие принцессы, она бросила свои шары, один, два, три; в одно мгновение они были пойманы Принцем и вернулись к ней, словно вспышки молнии; шары продолжали двигаться от Принца к Принцессе и обратно, снова и снова, не падая, как будто связанные невидимыми нитями, пока, наконец, из толпы не раздался громкий крик, и Принц не представил собравшимся свою прекрасную невесту, свою истинную Принцессу.
   Все беды были забыты, люди радовались, за исключением, может быть, трех неудачливых принцесс, которые утешали себя тем, что в этом замешано волшебство, и, возможно, так оно и было. Были посланы гонцы, чтобы позвать на свадьбу отца и мать Принцессы, которые все это время пребывали в сомнениях и тревогах за судьбу своего дорогого ребенка. И добрая старуха, приютившая ее в нищете и горе, также не была забыта.
   Голос смолк; минуту или две дети сидели молча, не зная, услышат ли они что-нибудь еще. Как ни странно, по мере того, как рассказ продолжался, им все больше и больше казалось, что это говорит голос Марселины, и, наконец, Хью поднял голову, чтобы взглянуть, не она ли - та самая Белая дама, на коленях которой покоилась его голова. Жанна тоже подняла глаза, и оба ребенка вскрикнули от удивления. Белая дама исчезла, и на ее месте действительно оказалась Марселина. Белая комната, белые стулья, белые кошки, прялка и остроконечные окна - все исчезло, и вместо них появилась старая Марселина с ее вязальными спицами, мягко и размеренно стучащими, что почему-то ассоциировалось у Хью с его воспоминаниями о мягком жужжании колеса, ее аккуратном чепце с оборками вокруг лица, ее яркими темными глазами, улыбающимися детям. Хью испытал такое разочарование, что крепко зажмурился и попытался продолжать спать, если это действительно был сон. Но его уловка оказалась бесполезной. Он прижался лицом к мягкому белому фартуку Марселины и попытался представить себе, что это волшебное платье волшебницы, но тщетно. Ему пришлось сесть и оглядеться.
   - Ну, - сказала Марселина, - тебе понравилась эта история?
   Хью посмотрел на Жанну. Значит, это не могло быть сном - если бы он спал, то, конечно, не услышал бы никакой истории. Однако он ничего не сказал, - он подождал, что скажет Жанна. Та нетерпеливо вскинула голову.
   - Конечно, понравилось, - ответила она. - Это прекрасная история. Но, Марселина, как вы превратились в саму себя - да и были ли это все время вы? Почему вы не оставили нас с Белой дамой?
   Хью был вполне доволен сказанным Жанной, и нисколько не возражал против того, что Марселина заняла место Белой дамы. Жанна слышала все то же самое, что и он, - и больше его не волновало ничего. Он радостно вскочил - они были в комнате Жанны, у камина, и на них обоих были красные фланелевые халаты.
   - Как они сюда попали? - спросил он, дотрагиваясь до рукава своего.
   - Да, - поддержала его Жанна. - И где же наши крылья, миссис Марселина?
   Та только улыбнулась.
   - Я сходила за вами, - сказала она, - и, конечно, не хотела, чтобы вы простудились, возвращаясь к себе.
   Это было все, что они услышали, после чего она отвела их в постели, и они оба крепко проспали до утра.
  

ГЛАВА XI. СТАРАЯ ИСТОРИЯ ДУДУ

  
   Это была не сказка,
   Но только случилось это в давние-предавние времена.

ДЕТСКАЯ ПРИРОДА

  
   Это кажется странным, но так оно и было. На следующий день дети почти не говорили друг другу о своих новых приключениях. Хью, однако, был доволен, что на этот раз маленькая Жанна ничего не забыла; Жанна дневного света и Жанна лунного света были одинаковы. И все же он чувствовал, что если будет много говорить об этом, если будет настойчиво убеждать Жанну в своей правоте, то все испортит. Это все равно, что грубо схватить нити волшебной паутины, испортить их и обнаружить, что от них ничего не осталось. Теперь он был вполне доволен тем, что все это было похоже на прекрасный сон, о котором они оба знали, но о котором не следовало говорить в повседневной жизни.
   Но кое о чем он все-таки вспоминал. Ему очень хотелось научиться бросать шары, как принцесса из сказки о буром быке, и несколько дней, когда они выходили на улицу, он заглядывал в витрины игрушечных магазинов, чтобы посмотреть, нет ли там золотых шаров. Наконец, Жанна спросила его, что он все время ищет, и он ей честно ответил.
   Она согласилась с ним, что "золотые шары" - замечательная игрушка, но боялась, что ничего подобного найти не удастся.
   - Это были волшебные шары, Шери, - серьезно сказала она.
   - Да, - ответил Хью, он знал, что это так; он, конечно, не ожидал найти точно такие же шары, но все же не понимал, почему бы им не найти хоть какие-нибудь золотые шары. Было много красных, синих и зеленых шаров. И он не понимал, почему здесь не должно быть золотых.
   - Золото очень дорогое, - сказала Жанна.
   - Настоящее золото, конечно, - согласился Хью, - но есть много вещей, которые выглядят как золото, при этом не будучи настоящим, - рамы для картин, обложки книг и многое другое.
   - Да, - сказала Жанна, - и все же, я не вижу, из чего можно было бы сделать шары.
   Тем не менее, она присоединилась к поискам Хью, и много раз, выходя из дому, они вместе заглядывали не только в игрушечные лавки, но и в витрины странных старинных сувенирных лавок, которых в древнем городе, где находился дом Жанны, было немало. И вот однажды они рассказали Марселине, что именно им так не терпелось найти. Она покачала головой. В этой стране нет таких игрушек, сказала она, но не посмеялась над ними и, кажется, не посчитала их глупыми. И она посоветовала им довольствоваться самыми красивыми шарами, какие только можно найти, из хорошей гладкой кожи цвета буйволовой шкуры, замечательной работы, не слишком мягкие и не слишком твердые. А в солнечном свете, сказала Жанна, они и впрямь казались блестящими и золотистыми.
   В течение нескольких последующих дней дети только и играли, что в эти шары, утром и вечером, проявляя терпение и настойчивость, и вскоре достигли больших успехов. Поначалу Жанна была проворнее, но Хью был так терпелив, что вскоре сравнялся в мастерстве с ней, а потом даже стал выказывать большее.
   - Мне кажется, Шери, - сказала Жанна однажды вечером, когда они играли уже довольно долго, - мне кажется, что наши шары все больше становятся похожи на волшебные. С каждым днем мы играем в них все лучше и лучше.
   - Возможно, это наши руки становятся похожими на волшебные, - ответил Хью. - Но становится слишком темно, чтобы играть дальше.
   Они играли в комнате с гобеленом, поскольку Марселина сказала им, что там просторнее; она большая, а маленькая кровать Хью в углу не занимает много места. Уже смеркалось, потому что дни были еще не очень длинными, хотя зима почти закончилась, и они играли довольно долго. Сказав это, Хью бросил последний шар высоко в воздух, выше, чем обычно, потому что, хотя Жанна подпрыгнула, стараясь поймать его, она все равно промахнулась. Шар упал на пол позади нее.
   - Ах, Шери! - воскликнула она с упреком. - Это был первый раз, когда я не смогла поймать шар. О Господи, но куда же он мог подеваться?
   Она наклонилась, собираясь отыскать его; через мгновение Хью был уже рядом с ней. Они ощупывали все вокруг, ползая на четвереньках, но пропавший шар оказалось не так-то легко найти.
   - Должно быть, он укатился за гобелен, - предположил Хью, отодвигая угол занавески рядом с тем местом, где стояли они с Жанной. В тот же миг они оба вскрикнули от удивления. Вместо голой стены, которую они ожидали увидеть за гобеленом, их взору предстала лестница - довольно узкая, идущая прямо вверх, без изгибов и поворотов, освещенная наверху странной лампой, свисавшей на длинных цепях с высокой крыши, которую они не могли видеть.
   - Это что, новая часть дома? - воскликнул Хью. - Жанна, ты знала, что за гобеленом есть лестница?
   - Нет, конечно, нет, - ответила Жанна. - Наверное, это часть нашего дома, но я никогда не видела ее раньше. Пойдем наверх, Шери, и посмотрим, куда нас приведет эта лестница? Может быть, это другой путь к башне Белой леди, и она расскажет нам другую историю?
   - Нет, - сказал Хью, - я не думаю, что она ведет к ее башне, и я не думаю, что мы снова сможем найти дорогу туда. Мне кажется, она имела в виду, что мы больше никогда не сможем туда попасть. Но мы можем подняться по этой лестнице и посмотреть, что там, Жанна.
   Как раз в этот момент случилась забавная вещь. Они услышали легкий шум и, подняв глаза, увидели, как по лестнице, ступенька за ступенькой, словно кто-то запустил его сверху, спускается потерянный шар, или то, что дети считали потерянным шаром, потому что, когда Хью бросился вперед, поднял его и протянул Жанне, та посмотрела на него с удивлением.
   - О, Шери, - воскликнула она, - он превратился в золотой.
   Так оно и было, или, по крайней мере, он превратился во что-то похожее на золото.
   - Шери, - продолжала Жанна, и в глазах ее заплясали веселые огоньки, - я уверена, что это еще один путь в волшебную страну или в какое-нибудь другое странное место, подобное тому, что мы видели. Идем же!
   Дети схватили друг друга за руки и поспешили вверх по лестнице. По ступенькам подниматься было легче, чем по винтовой лестнице, ведущей в башенку Белой дамы, и очень скоро они оказались наверху первого пролета. Там, взглянув вверх, они могли видеть крышу. Она представляла собой что-то вроде купола; цепи, на которых висела лампа, были прикреплены к центру, но остальная часть крыши была стеклянной, и через нее дети видели небо, уже совсем темное, с усеивавшими его бесчисленными звездами.
   - Пойдем, Шери, - сказала Жанна. - Я думаю, эта лестница приведет нас на крышу дома.
   Так оно и было. Когда они взбежали по последним ступенькам, наверху открылась дверь, и из нее вышла знакомая фигура.
   - Дуду! - воскликнула Жанна с некоторым разочарованием.
   - Вы не ожидали меня увидеть? - спросил ворон. - Ну, я подумал, что вам будет интересно подняться сюда и посмотреть на звезды.
   - Так оно и есть, - сказал Хью, стараясь загладить резкость Жанны. - Но, видите ли, мы подумали, - по крайней мере, мы надеялись, - что встретим здесь новые приключения, особенно когда увидели прыгающий по лестнице золотой шар.
   - Чего же вы ожидали? - снова спросил Дуду, склонив голову набок. - Наверное, вы думали встретить здесь фею, или заколдованную принцессу, или что-то в этом роде. Что за странные существа - дети.
   - Послушайте, Дуду, - ответила Жанна, - не надо так говорить. Любим мы чудеса или нет, но мы столкнулись с ними именно благодаря вам. Это вы привели нас в страну лягушек, и все такое, и это вы привели нас послушать историю Белой леди. Так что вы не должны смеяться над нами, - и найти для нас новое приключение, теперь, когда вы привели нас сюда.
   - Приключения растут не на каждом дереве, мадемуазель Жанна, - заметил Дуду.
   - Дуду тоже встречаются не везде, - парировала Жанна, - но так как у нас есть вы, то, видите ли, наши приключения зависят от вас. Я знаю, что вы можете найти для нас еще хотя бы одно, если захотите.
   Дуду покачал головой.
   - Нет, - ответил он, - есть много вещей, которые я не могу сделать. Но выходите на крышу, мы можем поговорить там.
   Он повернулся к двери, через которую вошел, и она открылась сама собой. Ворон выскочил наружу, и дети последовали за ним. Они оказались, как и сказал Дуду, на крыше дома, то есть, какой-то его части. Она больше походила на крышу маленькой башни или башенки.
   Несколько мгновений Хью и Жанна стояли молча, глядя на сверкающие звезды над головой. Было не холодно, воздух казался особенно свежим и сладким.
   - Здесь довольно мило, не так ли? - сказал Дуду.
   - Да, очень, - ответил Хью. - Мы очень благодарны вам за то, что вы привели нас сюда. Правда, Жанна?
   - Да, - согласилась Жанна, - помимо фей и приключений, это тоже интересно.
   - Я часто прихожу сюда по ночам, - сказал Дуду. - Интересно, сколько тысяч раз я здесь был?
   - Неужели вы такой старый, Дуду? - удивилась Жанна. - Такой же старый, как Белая дама?
   - Пожалуй, - неопределенно ответил Дуду, словно размышляя вслух. - Да, - продолжал он, склонив голову набок, - я полагаю, что вы назвали бы меня очень старым, хотя Белая леди сочла бы меня совсем ребенком. Да, в свое время я видел странные вещи.
   - Что? - воскликнули дети в один голос. - О, расскажите нам хотя бы о некоторых из них. Если бы вы рассказали нам сказку, Дуду, это было бы так же интересно, как приключение.
   - Сказки, - ответил Дуду, - не по моей части. Я мог бы рассказать вам кое-что из того, что видел, но не уверен, что это заинтересует вас.
   - О да! - воскликнули дети. - Конечно, это будет интересно. Здесь так хорошо и тепло, Дуду, - гораздо теплее, чем в доме.
   - Тогда садитесь, - сказал Дуду, - вот здесь, в этом углу. Вы можете прислониться к парапету, - крышу опоясывала низкая стена, - смотреть на звезды и слушать меня. Ну что ж, когда-то, давным-давно...
   - Сто лет назад? - перебила его Жанна.
   - Примерно так, я полагаю, - небрежно ответил ворон. - Не могу сказать с точностью до двадцати или тридцати лет. Так вот, однажды - помню, это был очень жаркий день, и я поднялся сюда, чтобы немного подышать свежим воздухом; я стоял на краю парапета, наблюдая за молодыми леди, которые прогуливались взад и вперед по дорожке, и думал, как они хороши в своих белых платьях с голубыми поясами, завязанными под мышками, как на портрете вашей прабабушки в молодости в большой гостиной, мадемуазель Жанна.
   - Я помню его, - сказала Жанна. - У нее красивое лицо, но мне не кажется, что ее платье очень красивое, Дуду.
   - Вашей прабабушке, мадемуазель Жанна, тоже вряд ли понравилось бы ваше платье, - ответил Дуду со странным хрипом, который должен был означать смех. - Это одна из тех вещей, которые очень поразили меня в моих наблюдениях, - странные представления людей об одежде. Конечно, вы не так удачливы, как мы, имея ее готовой, но все же я не могу понять, почему вы постоянно ее меняете, а не возьмете что-нибудь за образец, которого бы придерживались всегда. Но я бы сказал, что лучше все-таки перья.
   - Не думаю, - возразила Жанна. - Это было бы очень скучно: каждое утро, когда вы просыпаетесь, и каждый раз, когда вы выходите из дома, или друзья приходят к вам, или что-то в этом роде - было бы очень скучно никогда не задумываться: "Что мне надеть?" или спланировать, какие цвета будут хорошо смотреться вместе. Но уж конечно, месье Дуду, я не хотела бы быть одетой, как вы, только в черное - будто всегда идешь на похороны.
   - Это дело вкуса, мадемуазель, - ответил Дуду так дружелюбно, что Хью снова удивился его вежливости по отношению к Жанне, которая, конечно, была не очень вежлива с ним. - Что касается меня, признаюсь, я всегда питал большое пристрастие к белому цвету, - в силу контраста, я полагаю, - и это возвращает меня к рассказу о том, как прекрасно выглядели в тот день ваша прабабушка и ее сестра, прогуливаясь взад и вперед по дорожке в своих белых платьях.
   - Моя прабабушка! - воскликнула Жанна. - Вы же сказали: "наши юные леди".
   - Пусть будет наши юные леди, - ответил Дуду. - Хотя одна из них была вашей прабабушкой, мадемуазель, и не только вашей, но и месье Шери, а другая, конечно, вашей пра-тетушкой. Я помню, что в этом доме, который так долго был домом одной семьи и всегда - моим домом, было много "наших юных леди". За триста-четыреста лет можно многое увидеть. Да! Итак, как я уже говорил, я стоял на краю парапета, глядя на молодых леди и одновременно любуясь ими, солнцем и цветами в саду, когда вдруг услышал звук открывающегося окна. Это было не одно из окон нашего дома. У меня очень чуткий слух, и я сразу это понял, поэтому оглянулся посмотреть, что же это за окно. В те дни за нашим садом было не так много домов, как сейчас. Примерно в то же время ваш прапрадедушка продал часть земли, и были построены дома, - но тогда их было только два или три, - выходившие на одну сторону сада. Одним из них был большой высокий дом, сдававшийся внаем разным семьям, часто приезжавшим в город, или приехавшим ненадолго для воспитания своих детей, или по какой-то другой причине. Вскоре я обнаружил, что окно было открыто именно в этом доме. Оно находилось на втором этаже и выходило на маленький балкон, который располагался не очень высоко над террасой. Я посмотрел, кто открыл окно, и через несколько мгновений увидел, как из него робко выглядывает хорошенькое личико маленькой девочки. Это была совсем маленькая девочка, ненамного старше вас, мадемуазель Жанна, но не такая, как вы, потому что у нее были светлые волосы, мягкие голубые глаза и красивое лицо, как у месье Шери. Это была маленькая английская девочка. Она выглянула наружу, а потом, убедившись, что за ней никто не наблюдает, тихонько вышла на балкон и, забившись в угол, где ее почти не было видно, села, во все глаза глядя на наших хорошеньких леди. Неудивительно, подумал я; это были очень хорошенькие молодые леди, и было приятно видеть их вместе, когда они ходили взад и вперед, взявшись за руки, и оживленно разговаривали, иногда прерывая разговор веселыми взрывами мягкого девичьего смеха. И все это время одинокое маленькое существо на балконе сидело и с тоской смотрело на них, прижавшись бледным личиком к решетке, а простое черное платье почти скрывало ее от посторонних глаз.
   - Как они счастливы, эти хорошенькие юные леди, - сказала себе одинокая девочка. - Как бы я была счастлива, если бы у меня была сестра, потому что мне не с кем поговорить и не с кем поиграть, а если я скажу, что мне грустно, тетя рассердится. О мама! Почему ты ушла и оставила меня?
   - Ты все это слышал отсюда, с крыши? - спросила Жанна. - Боже мой, Дуду, у вас, должно быть, хороший слух.
   - Конечно, я уже говорил вам об этом, мадемуазель, - сухо ответил Дуду. - У меня слух был лучше, чем у вашей прабабушки и ее сестры, потому что они ничего не слышали, даже когда бедная девочка набралась смелости просунуть свое личико между перилами и спросить очень тихо и робко:
   - Мадемуазель, могу ли я спуститься и погулять с вами? Я так устала быть здесь совсем одна.
   Но они ее не слышали. Они слишком много говорили о празднике своей матери, который должен был состояться через несколько дней, и о том, что они должны были приготовить для нее. Бедная девочка просидела там больше часа, глядя на них тоскующими глазами, но не смея обратиться к ним громче. Мне было очень грустно видеть ее, и когда, наконец, наши леди ушли, и ей пришлось оставить надежду привлечь их внимание, мне стало еще грустнее, потому что она выглядела такой разочарованной, и глаза ее были полны слез; я был очень расстроен из-за нее, и все время прокручивал в голове, что я мог бы предпринять, чтобы сделать ее счастливее. Некоторое время я размышлял об этом и, наконец, решил, что первым делом нужно побольше разузнать о маленькой незнакомке и о причине ее горя. С этой целью я расположился на следующее утро прямо под окном кухни ее дома, что легко было сделать, прыгнув с балкона, и, прислушиваясь к разговору слуг, я скоро узнал все, что хотел знать. Как я и предполагал, это была маленькая английская девочка. Ее мать незадолго до этого умерла в Италии, и теперь она находилась на попечении тетушки своей матери, пожилой и строгой дамы, которая ничего не понимала в детях и не заботилась о том, чтобы сделать бедную маленькую Шарлотту счастливой. Так что это была печальная жизнь для девочки, чей отец тоже умер; и так как из разговоров слуг я понял, что она была хорошей и нежной маленькой девочкой, я почувствовал к ней еще большую жалость, чем прежде; и когда я прыгнул обратно на балкон, я посмотрел, нет ли ее у окна. Да, она стояла там, прижавшись лицом к стеклу, и смотрела в сторону террасы, без сомнения, желая узнать, не выйдут ли наши юные леди снова. Я пропрыгал перед окном взад и вперед два или три раза, чтобы привлечь ее внимание, и улыбка осветила ее маленькое бледное лицо, когда она увидела меня.
   - Добрый день, мистер Ворон, - вежливо поздоровалась она. - Вы пришли ко мне? Это очень любезно с вашей стороны, потому что мне не с кем играть. Но, о! если бы вы могли сказать этим хорошеньким юным леди, как бы мне хотелось погулять с ними по саду, как я была бы счастлива!
   Я поклонился ей в знак понимания того, что она сказала, но не был уверен, что она это заметила, поскольку она продолжала говорить своим тихим голоском.
   - Бедный старый ворон, - сказала она. - Как жаль, что вы не умеете говорить, потому что, если бы умели, я могла бы послать через вас весточку этим хорошеньким молодым леди. - И хотя я медленно ходил взад и вперед по балкону и очень вежливо кланялся каждый раз, когда проходил мимо нее, она, казалось, ничего не понимала.
   - Почему же вы молчали? - перебила его Жанна. - Вы же прекрасно говорите со мной и Шери. Разве вы тогда не умели говорить, Дуду?
   Ворон хмыкнул, откашлялся и прочистил горло.
   - Не стоит, мадемуазель, - ответил он, - вдаваться во все эти объяснения. Если бы вы были так добры и позволили мне продолжить мои воспоминания, не прерывая меня, я был бы вам очень обязан. Я предупреждал вас, что у меня нет никаких забавных историй, просто воспоминания о сценах из моей прошлой жизни. Если вы предпочитаете, чтобы я ушел, вам стоит только сказать об этом.
   - О, нет, нет. Пожалуйста, продолжайте! - воскликнула Жанна, видя, что ворон действительно может уйти. - Мне кажется, ваша история очень интересна, и я обещаю больше не прерывать вас.
   - Так вот, - продолжал Дуду, - я поклонился, как уже говорил, очень вежливо два или три раза и, наконец, улетел, все еще думая о том, как бы мне услужить бедной девочке. В тот же день наши юные леди снова вышли на террасу, но пробыли там недолго, и маленькой девочки на балконе не было видно, хотя она, вероятно, выглядывала в окно. На следующий день шел дождь, и на следующий за ним - тоже, так что я ничего не мог поделать. Но потом опять наступил прекрасный солнечный день, - я хорошо его помню, - и наши юные леди вышли, чтобы насладиться им, подобно цветам и птицам. Вышла и одинокая маленькая черная фигурка, снова спрятавшаяся за перилами балкона, с тоской глядя на сад внизу, который ей, должно быть, казался чем-то вроде рая. Я направился к террасе и медленно пошел впереди молодых леди, медленно и торжественно, прямо перед ними, потому что хотел привлечь их внимание.
   - Какой сегодня особенно торжественный вид у Дуду, - сказала одна из них другой.
   - Да, - согласилась та, - как будто у него что-то на уме. Ты задумал что-нибудь неприличное, Дуду?
   Я повернулся и укоризненно посмотрел на нее. Я не обиделся, я знал, что она просто шутит, я был выше всяких обвинений, но все же есть темы, шуток на которые лучше избегать; в общем, я едва ли посчитал это замечание хорошим тоном, и мадемуазель Элиана не замедлила заметить это.
   - Бедный старина Дуду! - воскликнула она. - Неужели я тебя обидела? Но скажи мне, почему у тебя такой серьезный вид?
   Я снова взглянул на нее, а затем, уверенный, что она и ее сестра внимательно наблюдают за мной, вскочил на стену рядом с домом маленькой незнакомки, перепрыгнул через перила балкона и, обнаружив, как и ожидал, мою маленькую подружку, скорчившейся в углу, издал громкое, резкое карканье, как будто что-то случилось. Шарлотта испуганно вскочила, и молодые леди, с любопытством наблюдавшие за мной, впервые обратили внимание на ее маленькую фигурку.
   - Да ведь у Дуду там есть друг! - воскликнула мадемуазель Жанна - ваша прабабушка, дорогие мои. - Мадемуазель, - обратилась она к маленькой девочке, чья маленькая черная фигурка казалась не намного больше моей, когда мы стояли рядом, - мадемуазель, не бойтесь нашего старого ворона. Он не причинит вам вреда.
   - Я не боюсь, благодарю вас, - ответил нежный голосок девочки. - Он уже приходил ко мне раньше. Я только вздрогнула, когда он издал этот странный звук. Но, о мадемуазель, - продолжала она, умоляюще сложив руки, - вы не представляете, как бы мне хотелось спуститься в ваш сад и поиграть с вами или, по крайней мере, - она вдруг вспомнила, что такие взрослые молодые леди уже не в том возрасте, чтобы просто играть, - погулять и поговорить с вами. Я наблюдала за вами столько дней, и мне так одиноко. Но я не осмеливалась заговорить с вами, пока вы не заговорите со мной.
   - Мы никогда вас не видели, - сказала мадемуазель Элиана. - Мы бы и сейчас вас не увидели, если бы Дуду не вел себя так странно, словно хотел представить нас друг другу.
   Я был очень горд, когда мадемуазель Элиана сказала это. Это всегда было удовольствием для меня: знать, что меня понимают. И я почувствовал еще большую гордость, когда девочка ответила, с благодарностью глядя на меня:
   - Как это мило с его стороны! Должно быть, он понял, что я сказал ему в шутку на днях. Но, о мадемуазель, - продолжала она. - Могу я спуститься к вам?
   - Вы можете спуститься? Вы уверены, что ваша матушка не будет возражать? - спросила мадемуазель Жанна.
   - У меня нет матери, - печально сказала девочка, - а тетя не будет возражать, я знаю. Она никогда не возражает против того, что я делаю, если я не шумлю.
   - Но как же вы спуститесь? - повторила мадемуазель Жанна. - Если только Дуду не возьмет вас на спину и не слетит вместе с вами!
   - О, я легко могу спуститься, - сказала девочка. - Я часто думала об этом. Я могу перелезть через перила в этом конце - смотрите, здесь есть выступ, на который я могу поставить ногу. Затем я могу постоять минутку снаружи и спрыгнуть - если вы подойдете поближе, чтобы я не скатилась с террасы.
  

ГЛАВА XII. ПРОЩАНИЕ

  
   "Один за другим они улетели.
   Далеко в небесную синеву,
   В лучшую страну, в горний день..."

ДЖИН ИНГЕЛОУ

  
   - Маленькая Шарлотта перелезла через перила, - продолжал Дуду, - но не спрыгнула с другой стороны, потому что мадемуазель Элиана, которая была высокого роста, обнаружила, что, стоя внизу, она может дотянуться до ребенка и передать его мадемуазель Жанне, стоявшей чуть ниже. Они пошутили по этому поводу, и это помогло им быстро подружиться. Шарлотта не была застенчивым ребенком, она слишком много путешествовала и видела слишком много людей, чтобы быть застенчивой, а наши юные леди, кроме того, были так добры и веселы, что ни одна маленькая девочка не могла бы почувствовать себя рядом с ними чужой. Она бегала по саду в величайшем восторге; ее новые подруги показывали ей свои любимые уголки и позволили сделать букет из тех цветов, которые она любила больше всего; а когда им надоедало ходить, они все вместе присели, и Шарлотта рассказала леди историю своей короткой жизни. Это была грустная маленькая история; ее отец умер, когда она была совсем маленькой, а мать, чье здоровье никогда не было хорошим после потрясения, вызванного его смертью, уехала в Италию с тетей, которая ухаживала за ней, в надежде, что она поправится. Но в течение двух или трех лет, когда ей иногда, казалось, становилось лучше, а иногда хуже, она неуклонно слабела и в конце концов умерла, оставив свою бедную маленькую девочку почти одну, "потому что старая тетушка теперь, - сказала Шарлотта, - всегда больна, хотя и не так больна, как раньше мама", - добавила она, потому что, как бы плохо мама ни чувствовала себя, ей всегда нравилось, чтобы ее маленькая девочка находилась рядом с ней, и ей никогда не надоедало слушать все, что она говорила.
   - И сейчас, - сказала девочка, - я всегда одна, и это так печально. Я часто наблюдала за вами с балкона и хотела бы спуститься к вам. Но теперь, если вы позволите мне навещать вас каждый день, я буду так счастлива.
   - Она была милой маленькой девочкой, такой милой, простой и любящей. Она покорила сердца наших юных леди своими прелестными манерами и забавным английским акцентом. Они расцеловали ее в обе щеки и сказали, что будут очень рады, если она станет спускаться к ним в сад, когда увидит их с балкона, если она уверена, что тетя не будет возражать. Они объяснили, что не могут пригласить ее в дом, пока их мать и тетя не познакомятся. Но, конечно, этого случиться не могло, - как прекрасно понимала маленькая Шарлотта; ибо в те времена, - заметил Дуду мимоходом, - вежливость и церемонность соблюдались гораздо строже, чем сейчас, к сожалению.
   - Однако маленькая английская девочка, - продолжал он, - была рада и разрешению спускаться в сад. Не проходило и дня, чтобы она не присоединялась к ним. В тот год стояло чудесное лето - я прекрасно помню его. Никогда солнце не светило так ярко, как в те дни. Может быть, дело в том, что я старею; может быть, печальные дни, последовавшие вскоре после этого, оставили тень в моей памяти и туман у меня на душе, который с тех пор никогда полностью не рассеивался; как бы то ни было, я не помню такого яркого и прекрасного лета, как то, о котором рассказываю. Веселый смех маленькой Шарлотты часто слышался на террасе, когда она бегала наперегонки с собакой мадемуазель Элианы, или плела венки из ромашек для темных волос мадемуазель Жанны. Доброта и дружеское общение - вот все, что ей требовалось, чтобы стать счастливым ребенком. Но приятное лето угасло, и с первыми осенними днями пришла новая печаль. Однажды утром, еще до того, как мы обычно встречались в саду, я увидел ее на балконе; лицо ее снова было похоже на ту маленькую бледную Шарлотту, которую я впервые увидел, а глаза покраснели от слез. И так как, по счастливой случайности, леди вскоре вышли, причина скоро была объяснена.
   - Я уезжаю, мои дорогие юные леди! - воскликнула Шарлотта, бросаясь в их объятия. - Мне только что сказала об этом тетя. Через несколько дней мы возвращаемся в Англию. В Англию, где у меня нет друзей, где я снова буду совсем одна. О, мадемуазель Элиана! О, мадемуазель Жанна! Что я буду делать без вас, без вашего прекрасного сада, без вашей доброты, без бедного старого Дуду, без цветов и всего остального?
   Они утешали ее, как могли, мои добрые юные леди, чьи сердца всегда были полны сочувствия. Но слезы навернулись на их собственные глаза, когда они увидели, насколько реальным и острым было горе маленькой девочки.
   - Может быть, ты еще приедешь к нам, маленькая Шарлотта, - сказали они. - Твоя тетя так много путешествовала, что вряд ли захочет навсегда остаться в Англии. И ты всегда найдешь нас здесь - во всяком случае, зимой; обычно летом мы проводим несколько месяцев в нашем замке, хотя этим летом у нашего отца были дела, которые вынудили его остаться здесь. Если бы не это, мы не виделись бы так часто.
   Но Шарлотту это не утешило. Она была уверена, что ее тетя никогда больше не будет путешествовать. Только сегодня утром она сказала, что, как только вернется в Англию, поселится там на всю оставшуюся жизнь, потому что уже слишком стара, чтобы путешествовать.
   - А меня, - добавила Шарлотта, снова заливаясь слезами, - отправят в английскую школу, как только тетя все уладит.
   - Но ты будешь счастливее в школе, дорогая, - сказала мадемуазель Элиана. - У тебя будут подруги твоего возраста.
   - Мне не нужны подруги моего возраста. Я никогда не буду любить своих подруг так, как моих дорогих мадемуазель Жанну и мадемуазель Элиану, - всхлипнула Шарлотта, и единственное, что утешило ее, было то, что обе молодые леди нашли для нее среди своих маленьких сокровищ очень красиво расписанную "бонбоньерку" и причудливую маленькую шкатулку, с наперстком, ножницами и тому подобными вещами, которые она обещала им хранить всегда, как память об их доброте.
   - Бедняжка на следующее утро вышла с тетиной горничной и купила на память две вещицы: флакончик духов для мадемуазель Жанны и веер для мадемуазель Элианы. Она потратила на них все деньги, какие у нее были, и в эту самую минуту, - добавил Дуду, - флакончик с духами лежит внизу, в большом старом туалетном ящике твоей матери, который она получила от дедушки. Что стало с веером, я сказать не могу.
   Прошло несколько дней, и однажды холодным унылым утром бедная Шарлотта в последний раз перелезла через перила, чтобы обнять своих подруг и попрощаться с ними. Она могла бы войти через дверь и увидеть их в гостиной; конечно, ни ее тетя, ни мать наших юных леди не стали бы возражать против этого, так как она уезжала, хотя между семьями не было никаких отношений. Но Шарлотте это не подошло бы; именно в саду она впервые увидела своих подруг, и в саду она должна была попрощаться с ними. Я при этом присутствовал, - продолжал Дуду, - и это было очень трогательно. Если бы я умел проливать слезы, думаю, что в тот момент я бы заплакал. И Шарлотта, без сомнения, тоже поцеловала бы и обняла бы меня, если бы я поощрял что-то подобное. Но, к счастью, возможно, для сохранения моих перьев и моего достоинства, у меня совсем другая натура.
   Дуду откашлялся и на мгновение прервался, чтобы передохнуть. Затем он продолжил.
   - Наконец, прощание закончилось, и маленькая Шарлотта уехала - уехала за море, в холодную дождливую Англию. По крайней мере, та зима была там холодной и дождливой, потому что даже здесь было холодно и дождливо; произошло много перемен, и тени странных событий уже слегка омрачали будущее. На следующий год наша прелестная мадемуазель Жанна вышла замуж и уехала с мужем из старого дома, который впоследствии стал ее домом, и домом ее детей, потому что мадемуазель Элиана так и не вышла замуж, и его унаследовали сыновья ее сестры. Но это не имеет никакого отношения к моему рассказу, потому что я хотел рассказать вам только то, что касается дружбы наших юных леди с маленькой незнакомкой. Шли годы, как и всегда, независимо от того, приносят ли они в мир счастье или несчастье, и тени, о которых я упомянул, становились все гуще и темнее. Затем, наконец, начались страшные дни - разразилась буря, наш счастливый, мирный дом, вместе с сотнями и тысячами других, был разрушен, а его добрые обитатели вынуждены были бежать. Мадемуазель Жанна покинула дом своего мужа, где дела обстояли еще хуже, чем у нас, со своими мальчиками, в поисках безопасного убежища, что, увы! нельзя было найти и здесь. Ибо всем пришлось бежать - моему бедному старому хозяину, каким бы старым он ни был, его старой жене, нашим юным леди и мальчикам - всем пришлось бежать, и, столкнувшись с опасностями, о которых, я надеюсь, никто из их потомков никогда не узнает, они нашли безопасное убежище. А потом им пришлось пережить новое несчастье, потому что прошли месяцы, прежде чем они получили известия о муже бедной мадемуазель Жанны, вашем прадеде, - которым вы можете гордиться, моя маленькая мадемуазель Жанна, - ибо он оставался на вверенном ему опасном посту, пока не исчезла всякая надежда. Тогда, переодевшись, он сумел бежать и благополучно добрался до этого места, надеясь найти здесь кого-нибудь, кто мог бы сказать ему, где находятся его жена и дети. Но никто ничего не мог сказать ему - дом был пуст, не осталось ни одного слуги или служанки, кроме меня, но что, увы! что я мог сделать? Он был измучен и истощен, бедняга; он прятался в доме несколько дней, выползая в сумерках в страхе и трепете, чтобы купить буханку хлеба, полагаясь на свою маскировку и на то, что его не очень хорошо знают в городе. Но я думаю, что он умер бы, если бы долго оставался в таком положении, потому что душевные терзания добавились к прочим его страданиям, поскольку он ничего не знал о том, что стало с вашей прабабушкой и его детьми.
   - Она была хорошей женой, - продолжал Дуду после еще одной небольшой паузы. - Я имею в виду нашу мадемуазель Жанну. Как раз в тот момент, когда ее бедный муж совсем пал духом, начав думать, что все они, должно быть, умерли, что ему ничего не остается, как тоже умереть, она вернулась. Она путешествовала одна, совсем одна, наша хрупкая юная леди, которой в прежние дни едва разрешалось выходить на улицу, из Швейцарии в старый дом, со странной верой, что если где-нибудь и найдет его, то только здесь. И она была вознаграждена. Худшие из ужасных дней миновали, но все же необходимо было маскироваться, и мадемуазель Жанна вернулась в платье одной из крестьянок - платье, в котором она бежала. Но он узнал ее - несмотря на переодевание, он узнал бы ее в чем угодно, а она - узнала его. И в тот вечер, проведенный вместе в опустевшем доме, несмотря на все ужасы, которые остались позади, несмотря на все опасности, которые ждали их впереди, муж и жена были счастливы.
   Дуду снова замолчал. Дети, слишком заинтересованные, чтобы что-то сказать, жадно слушали.
   - Продолжайте, дорогой Дуду, - наконец, тихо прошептала Жанна.
   - Проблема безопасности по-прежнему стояла очень остро, - продолжал Дуду. - Они не осмеливались долго оставаться там, где были, но и не осмеливались уйти. Мсье был слишком слаб, чтобы выдержать дальний путь, а их совместное путешествие могло привлечь внимание.
   - Если бы мы могли добраться до моря, - сказала мадемуазель Жанна (я бы назвал ее мадам, но это прозвучало бы как-то неестественно), - там мы могли бы найти корабль, который доставит нас в Англию или Голландию, а уже оттуда мы найдем дорогу к нашим близким.
   Но мсье покачал головой.
   - Это невозможно, - ответил он. - У меня нет сил пройти даже четыре лиги до моря, а найти корабль, который бы нас доставил, - это просто невозможно. У нас почти нет денег. Здесь, по крайней мере, у нас есть кров и еще немного су на хлеб. Жанна, любимая, ты должна решиться снова покинуть меня - одна, ты могла бы найти безопасную дорогу.
   - Я никогда не покину тебя, - сказала Жанна. - Мы умрем вместе, если это необходимо. Мальчики в безопасности - мои отец, мать и Элиана позаботятся о них. Я никогда не покину тебя.
   - И месье больше ничего не сказал, но я видел, - он думал, что скоро умрет, что отсутствие утешения и еды скоро истощит остаток его сил, и что его бедная Жанна в конце концов будет вынуждена отправиться в обратный путь одна. В тот вечер они сидели в конце дорожки на террасе - возле балкона маленькой Шарлотты; вечер был тихий, - на свежем воздухе он казался менее унылым и несчастным, чем в доме; издалека доносились голоса детей, игравших на старых улицах, а совсем рядом все еще пели птицы - ведь дети будут играть, а птицы будут петь, что бы ни случилось. Внезапно раздавшийся совсем рядом звук заставил мадемуазель Жанну поднять глаза. И я тоже, потому что стоял рядом с ними на террасе, удивленно поднял глаза, почти воображая, что это сон. Потому что мы услышали - и мадемуазель Жанна, и я это поняли - звук открывающегося на балкон окна, через которое маленькая английская девочка выходила встречать своих друзей. Мы смотрели и не верили своим глазам. На балкон вышла молодая дама, вернее, молодая девушка, потому что она была высокой и стройной, а светлые кудри обрамляли ее милое свежее лицо. Какое-то мгновение она стояла, озадаченно глядя на нас, а потом с внезапным криком, прежде чем мы успели сообразить, что она делает, перемахнула через перила и бросилась к нам.
   - Мадемуазель Жанна или мадемуазель Элиана! - воскликнула она. - Кто вы? Потому что я уверена, это одна из вас! И вы не мертвы - не все умерли и бежали - есть еще Дуду. Ах, как я рада, как я рада, что приехала!
   Смеясь и плача одновременно, она бросилась в объятия мадам, а мсье смотрел на нее с изумлением.
   - Вы меня узнаете? - воскликнула она. - Я - ваша маленькая английская Шарлотта. Смотрите, вот бонбоньерка, - она вынула ее из кармана. - А вы - мадемуазель Жанна. Теперь я вас узнаю - даже если бы на вас было двадцать крестьянских шапок, я бы вас все равно узнала. Но как вы худы и бледны, моя бедная Жанна! А это - ваш муж? Я знала, что вы вышли замуж. Я читала об этом в газетах много лет назад. Знаете ли вы, что прошло пятнадцать лет с тех пор, как я уехала? Я тоже замужем. Но сначала скажите мне, почему вы здесь, и почему вы так одеты, почему у вас такой грустный вид и почему мсье выглядит таким больным? Расскажите мне все. Вы можете доверять мне; возможно, мой муж и я сможем быть чем-то полезны вам. Вы можете мне поверить, - заметив, что мадам и ее муж недоуменно переглянулись, - не так ли, Дуду? - добавила она, повернувшись ко мне. - Скажите мадемуазель Жанне, что она действительно может мне доверять.
   Я захлопал крыльями и каркнул.
   - Вот видите, - сказала Шарлотта, и все рассмеялись.
   - Дело вовсе не в недоверии, мы полностью доверяем вам, - ответила мадам, - а в том, что вы видите нас здесь, - и вы видите все. Нам нечего рассказать, кроме обычной печальной истории, которую рассказывают во многих, некогда счастливых, французских домах. Но объясните мне, дорогая Шарлотта, как вы здесь оказалась? Это так странно, так необычно.
   Шарлотта объяснила. Ее муж был моряком. Чтобы быть рядом с ним, она отправилась в Испанию в начале революции и оставалась там до тех пор, пока ему не приказали вернуться домой. Теперь, когда террор утих, для них, как для иностранцев, в этом было мало риска. Она уговорила мужа, чье судно из-за какого-то незначительного происшествия на море вынуждено было бросить якорь в соседнем порту, позволить ей приехать и посмотреть на старый город, на старый дом или, вернее, на сад, который она все еще так любила. - Дом, в котором мы жили, - сказала она, - был пуст. Я легко нашла вход и выход на балкон, как вы видели. Мне пришла в голову дикая мысль, что, может быть, я увижу или услышу что-нибудь о вас. И все же, я почти боялась спросить, ведь произошли такие ужасные вещи, - добавила Шарлотта, содрогнувшись.
   - Но я рад сообщить, что нашу юную леди не ожидало больше ничего ужасного, - продолжал Дуду. - Добросердечная Шарлотта и ее муж сумели оказать величайшую услугу мадемуазель Жанне и ее мужу. Они благополучно доставили их в порт и на борт судна, на котором служил муж Шарлотты, и не прошло и нескольких недель, как они снова встретились со своими детьми и старыми мсье, мадам и мадемуазель Элианой в их доме в Швейцарии.
   - Ах, как я рада! - воскликнула Жанна. - Я ужасно боялась, что ваша история плохо закончится, Дуду.
   - Это еще не конец, - сказал Дуду.
   - Разве нет? - удивилась Жанна. - О Господи, тогда, пожалуйста, расскажите нам ее окончание. Надеюсь, бедный муж мадемуазель Жанны...
   - Ты имеешь в виду своего прадеда, - поправил Дуду.
   - Моего прадеда, нашего прадедушку, потому что он также и прадедушка Шери, как вы сказали. Я очень надеюсь, что ему стало лучше. Так ли это, Дуду?
   - Да, - ответил Дуду, - ему стало лучше, но не вполне. Однако он прожил некоторое количество лет, - достаточно долго, чтобы увидеть, как выросли его сыновья, и вернуться - после смерти наших старых мсье и мадам - в свою страну вместе с женой и невесткой. Но вскоре, будучи еще далеко не стариком, он умер. Затем наши юные леди, уже немолодые, вернулись через некоторое время в дом своего детства; и здесь они жили вместе спокойно, относясь ко всем доброжелательно, время от времени радуясь визитам двух сыновей мадам, которые стали взрослыми, женились и обзавелись собственными домами. Время шло тихо и спокойно, и мало-помалу волосы мадам совсем-совсем поседели, а мадемуазель Элиана стала слегка прихрамывать при ходьбе из-за ревматизма, и когда они медленно расхаживали взад и вперед по террасе, мне трудно было поверить, что это действительно мои хорошенькие леди в белых платьях и голубых лентах полувековой давности. Ведь прошло всего тридцать пять лет со времени последнего визита их английской подруги. Ей тоже, если она жива, должно быть, больше шестидесяти. Они больше никогда о ней не слышали. В спешке и волнении их последней встречи они забыли спросить у нее ее адрес, поэтому не могли написать. Возможно, она написала бы им в старый дом, надеясь, что найдет их здесь, но если это и случилось, - они так и не получили письма. И все же, они часто говорили о ней и никогда не смотрели на балкон в конце террасы, не вспомнив о тех давних днях.
   Однажды осенним вечером, тихим и благоуханным, две старые дамы медленно прогуливались по своей любимой дорожке, когда слуга пришел сказать, что их спрашивает какая-то дама. Но чтобы не беспокоить их, добавил он, гостья будет рада увидеть их в саду, если они позволят. Гадая, кто бы это мог быть, мадам и ее сестра не знали, что делать, когда заметили чью-то фигуру, приближавшуюся к ним.
   - Я не могла ждать, - сказала гостья, почти дойдя до них. - Мне так хотелось еще раз увидеть вас на старом месте, дорогие подруги, - и они сразу узнали ее. Они узнали в состарившейся и изможденной, но все еще милой женщине, свою хорошенькую подругу детства. Она сказала, что пришла попрощаться с ними. Она направлялась на юг - не жить, а умереть, потому что болела, и дни ее были сочтены.
   - Мой дорогой муж умер несколько лет назад, - сказала она. - Но мы были очень счастливы вместе, и эта мысль утешает меня. А мои дети - они угасли один за другим. Так что теперь я уже старуха, и совсем одна, и я рада скорой встрече с ними. Мои друзья хотели, чтобы я уехала на юг, потому что я всегда любила солнечный свет; там умерла моя маленькая дочь, и, возможно, там смерть будет для меня более легкой. Но по дороге я хотела попрощаться с вами, дорогие мои, давние друзья, которых я всегда любила, хотя мы так мало были вместе.
   Они взяли друг друга за руки, нежно и спокойно, три старые леди, и нежно поцеловали друг друга в увядшие щеки, по которым скатилось несколько слезинок. И, шепнув своей старой подруге не "до свидания", а "до свидания, до свидания в лучшей жизни", мои леди снова расстались с ней.
   Она умерла через несколько месяцев; они получили известие о ее смерти. Они дожили до старости - им обоим перевалило за восемьдесят, когда они умерли с разницей в несколько дней. Но я никогда не прохаживаюсь по террасе, не вспоминая о них, - добавил Дуду, - и в целом, мои дорогие, даже если бы у меня был выбор, не думаю, что хотел бы прожить еще двести или триста лет в мире, где перемены происходят так быстро.
   Хью и Жанна некоторое время молчали.
   - Спасибо, дорогой Дуду, - сказали они хором.
   Дуду склонил голову набок.
   - Вас зовет Марселина, - сказал он деловым тоном. - Бегите вниз. Взгляните на красивые звезды над головой, прежде чем идти. Прощайте, мои дорогие.
   - Спокойной ночи, Дуду, и еще раз спасибо, - сказали дети и поспешили прочь.
   Они без труда вернулись в комнату с гобеленом и стояли посреди комнаты, недоумевая, как сюда попали, когда появилась Марселина.
   - Мы были с Дуду, - объяснили они ей, прежде чем она успела что-либо спросить. - Он рассказал нам чудесную историю - даже лучше, чем сказочные приключения.
   Марселина улыбнулась и, казалось, была довольна, но совсем не удивлена.
   - Случилось нечто странное, - сказал на следующий день отец Жанны. - Я очень расстроен из-за этого. Старый ворон Дуду исчез. Садовник сказал мне, что со вчерашнего дня его нигде нет. Они напрасно искали его повсюду. Мне очень жаль - он так долго жил в нашей семье - боюсь даже сказать, как долго, ведь мой отец помнил его еще ребенком.
   Дети переглянулись.
   - Дуду ушел! - тихо сказали они.
   - Больше нам некому будет рассказывать истории, - прошептал Хью.
   - И у нас больше не будет сказочных приключений, - сказала Жанна.
   - Он может вернуться снова, - с надеждой произнес Хью.
   - Думаю, что нет, - ответила Жанна, качая головой. - Разве ты не помнишь, Шери, что он сказал о нежелании оставаться здесь дольше?
   - И он сказал "прощайте", - печально добавил Хью. - Боюсь, что он действительно не вернется.
   Но если он когда-нибудь все-таки вернется, дорогие дети, и если вы захотите услышать то, что он расскажет, я обещаю непременно передать вам его рассказ.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

CHRISTMAS-TREE LAND

BY MRS MOLESWORTH

London

MACMILLAN AND CO.

1884

  
  

СОДЕРЖАНИЕ

  
   ГЛАВА I. БЕЛЫЙ ЗАМОК
   ГЛАВА II. В ЕЛОВОМ ЛЕСУ
   ГЛАВА III. ТАИНСТВЕННЫЙ ДОМ
   ГЛАВА IV. ВОЛШЕБНОЕ ХОЗЯЙСТВО
   ГЛАВА V. ИСТОРИЯ КОРОЛЕВСКОЙ ДОЧЕРИ
   ГЛАВА VI. ИСТОРИЯ ДОЧЕРИ КОРОЛЯ (Продолжение)
   ГЛАВА VII. ВИНТОВАЯ ЛЕСТНИЦА
   ГЛАВА VIII. БЕЛИЧЬЕ СЕМЕЙСТВО
   ГЛАВА IX. СОБРАНИЕ ПТИЦ
   ГЛАВА X. ВОЗДУШНОЕ ПЛАВАНИЕ
   ГЛАВА XI. ОРЛИНОЕ ГНЕЗДО
   ГЛАВА XII. РОЖДЕСТВЕНСКИЕ ЕЛИ
  
  
  

ГЛАВА I. БЕЛЫЙ ЗАМОК

  

"Путь был долгим, долгим, долгим, подобно путешествию в сказке".

МИСС ФЕРЬЕ

  
   Это не был их родной дом, и это было легко заметно по нетерпеливым взглядам, любопытным и удивленным, на двух маленьких лицах внутри тяжелой дорожной кареты. Но лица были серьезны, а в глазах читалась усталость, ибо путешествие вышло долгим и было предпринято не ради удовольствия. Приближался вечер, день выдался довольно мрачным, но по мере того, как свет медленно угасал, по небу распространялось мягкое розовое сияние. Некоторое время они ехали по плоской однообразной местности; потом, когда земля начала подниматься, возница сбавил скорость, и дети, сами того не замечая, впали в полудрему.
   Когда карета остановилась, чтобы дать лошадям время передохнуть, они проснулись и огляделись. Вид совершенно изменился. Теперь они находились на возвышенности, потому что дорога петляла между холмами, которые со всех сторон окружали открытое пространство - что-то вроде долины, в центре которой поблескивало нечто белое. Но это не сразу привлекло внимание детей. Холмы, поднимавшиеся все выше и выше, от основания до вершин покрытые елями, бесчисленными, словно звезды в ясную морозную ночь, заставляли их удивляться и восхищаться. У девочки перехватило дыхание от странного трепета удовольствия, смешанного с благоговением.
   - Ролло, - сказала она, схватив брата за рукав, - это страна рождественских елей!
   Минуту или две Ролло молча смотрел в окно, а затем вздохнул.
   - Да, Майя, - согласился он, - я никогда не смог бы представить себе такое. Вообрази, только вообрази, как бы они выглядели, если бы были освещены!
   Майя улыбнулась.
   - Не думаю, чтобы даже феи оказались способны на это, - ответила она.
   Но тут их тихий разговор был прерван. Двое слуг, пожилой мужчина и молодая румяная женщина, глаза которой, несмотря на цветущий и здоровый вид, были полны слез, сошли со своего места на задке кареты.
   - Господин Ролло, маленькая леди, - сказали они в один голос, - вон там находится замок. Кучер только что показал его нам.
   - Белые стены, которые просвечивают сквозь деревья, - добавила девушка. - Марк не видит их так хорошо, как вижу я.
   - Мои глаза уже не те, что прежде, - извиняющимся тоном произнес старый слуга.
   - Я тоже вижу, - воскликнули одновременно Ролло и Майя. - Мы скоро будем там?
   - Еще час, - ответил Марк. - Возница говорит, что дорога сильно петляет.
   - Мы и так уже провели в дороге много-много часов, - печально произнесла служанка Нанни.
   - Будем надеяться на яркий огонь и радушный прием, когда приедем, - весело сказал старый Марк. - Если мастер Ролло и мисс Майя не слишком устали, то мы тем более не должны жаловаться, - добавил он укоризненно, понизив голос и повернувшись к Нанни. Но Майя услышала его слова.
   - Бедняжка Нанни, - ласково сказала она. - Не грустите так. Все изменится к лучшему, когда мы приедем туда, и вы сможете распаковать наши вещи и привести их в порядок.
   - Но тогда Марку придется покинуть нас, а кто знает, какой прием нас ожидает в этой чужой стране! - снова зарыдала Нанни.
   В этот момент возница оглянулся, давая понять, что лошади отдохнули, и он собирается ехать дальше.
   - Ну же, девочка, поторопись, - сказал Марк, воздержавшись от упреков в присутствии их маленьких хозяина и хозяйки.
   Возница тронул лошадей; те, казалось, знали, что приближаются к дому, и двинулись быстрым шагом, весело позвякивая колокольчиками на сбруе.
   Веселый звук, быстрое движение произвели свое действие на настроение детей.
   - Это странная страна, - сказала Майя, откидываясь на подушки кареты, словно устав рассматривать окрестности. - И все же, я не вижу, почему мы должны быть здесь так уж несчастны.
   - И я тоже, - отозвался Ролло. - Нанни глупа. Она не должна называть эту страну чужой. Для нас она не может быть такой, ибо это страна наших предков.
   - Но это было так давно, Ролло, - возразила Майя.
   - Это не имеет значения. Мы - одной крови, - твердо сказал мальчик. - Мы должны любить, даже не зная почему, то место, которое было их домом - холмы, деревья... Ах да, и прежде всего - эти чудесные леса. Они, кажется, существуют вечно, как звезды, Майя.
   - И все же я не думаю, что они такие же красивые, как леса, в которых растут разные виды деревьев, - задумчиво сказала Майя. - Они скорее странные, чем красивые. Представь себе, что они всегда, зимой и летом, видят, как солнце встает и садится, чувствуют, как дождь и хлопья снега падают на их ветви, и все же никогда не двигаются, никогда не меняются. Я не хотела бы быть деревом.
   - Но они меняются, - не согласился Ролло. - Ветви вянут, а потом снова отрастают. Должно быть, это все равно, что надевать новую одежду, и за этим, я думаю, очень интересно наблюдать. Представляешь, как было бы смешно, если бы наша одежда таким же образом росла на нас.
   Майя весело рассмеялась.
   - Да, - ответила она, - представляешь, просыпаешься утром и смотришь, не удлинились ли у нас рукава! Наверное, именно об этом и говорят деревья.
   - О, им, должно быть, есть о чем поговорить, - сказал Ролло. - Подумай, какие картины открываются перед ними в облаках, ведь они растут так высоко. И звезды по ночам. И потом, все существа, которые живут в их ветвях и под корнями, - птицы, белки, полевые мыши и...
   - Да, - перебила его Майя, - иногда у тебя бывают довольно забавные мысли, Ролло. В конце концов, осмелюсь сказать, что это не так уж и глупо, - быть деревом. Больше всего мне нравятся белки. Я действительно люблю белок! Теперь ты видишь замок лучше, Ролло? Он должен быть с твоей стороны.
   - Сейчас я его совсем не вижу, - ответил Ролло, выглянув наружу. - Не знаю, Майя, почему ты так решила. По-моему, он как раз на твоей стороне.
   - И вовсе нет, - сказала Майя. - Он не может быть с моей стороны. Он где-то там, под той округлой вершиной холма, - думаю, мы оба увидим его через минуту. Смотри, Ролло, показалась луна! Я очень надеюсь, что мы будем часто видеть здесь луну. Это было бы так красиво - деревья выглядели бы почти черными. Но на что ты так смотришь, Ролло?
   Мальчик снова втянул голову в карету.
   - Должно быть, там кто-то живет, - сказал он. - Я вижу поднимающийся дым - сейчас его почти не видно, свет стал таким тусклым, но я уверен, что видел его. Где-то там, среди деревьев, должен быть маленький домик.
   - О, как мило! - воскликнула Майя. - Мы должны это выяснить. Интересно, кто в нем живет - гномы или лесные духи? В таком уединенном месте не могут жить люди.
   - Гномам и лесным духам не нужны хижины, и они не разводят костров, - ответил Ролло.
   - Откуда ты знаешь? - И Ролло не знал, что ответить. - Осмелюсь сказать, что гномы любят иногда подниматься наверх для разнообразия, а лесные духи иногда замерзают и любят погреться. Как бы то ни было, я постараюсь найти этот дом и посмотреть, кто в нем живет. Надеюсь, она позволит нам гулять так часто, как мы захотим, Ролло.
   - Она... кто? - недоуменно спросил мальчик. - О, наша леди кузина! Да, надеюсь, - но он вздохнул, и на этот раз вздох был печальным.
   Майя теснее прижалась к брату.
   - Кажется, я немного забылась, Ролло, - прошептала она. - Не представляю, как я могла забыть, хотя бы на мгновение, все наши беды. Но отец хотел, чтобы мы постарались быть счастливыми.
   - Да, я знаю, - ответил Ролло. - Я очень рад, если ты хотя бы иногда будешь чувствовать себя счастливой, Майя. Но для меня все по-другому, я ведь намного старше.
   - Всего на два года, - перебила Майя.
   - Ну и что? Я все равно чувствую себя намного старше тебя. И потом, мне придется заботиться о тебе, пока отец не вернется домой, но и тогда я по-прежнему буду чувствовать себя старше.
   - Как бы я хотела, чтобы мы могли сами заботиться друг о друге, - сказала Майя, - как бы я хотела, чтобы мы жили одни в маленьком домике, а не в замке леди Венельды. Конечно, с нами также может жить Нанни, но только для того, чтобы разжечь огонь и приготовить ужин, кроме кремов, пирожков и пирожных - которые я буду делать сама. А еще она могла бы убирать комнаты и мыть посуду, - я терпеть не могу мыть посуду, - а все остальное мы делали бы сами, Ролло.
   - Но больше делать попросту нечего, - улыбнулся Ролло.
   - Нет, нет. Нам, знаешь ли, понадобится корова, петухи и куры; о них мы должны позаботиться сами, хотя Нанни может сбивать масло. Ты не представляешь, как это утомительно - взбивать масло; я однажды попробовала в прошлом году, и у меня так болели руки. А еще - у нас будет сад, и его надо будет содержать так, чтобы в нем всегда, круглый год, росли клубника и розы. Разве это не очаровательно, Ролло?
   - Да, но это, конечно, невозможно сделать вне волшебной страны, - ответил мальчик.
   - Неважно. Какое это имеет значение? Когда человек желает, он может желать чего угодно.
   - В таком случае, со своей стороны, я предпочел бы снова оказаться в нашем собственном доме, и чтобы нашему отцу не пришлось уезжать, - сказал Ролло.
   - Ах, да! - сказала Майя и замолчала, и на лицах обоих детей снова появилось серьезное выражение.
   Они собирались выглянуть наружу, чтобы посмотреть, не показался ли снова замок с белыми стенами, но теперь было слишком темно, чтобы что-то разглядеть, и они тихо сидели по углам. Вдруг они почувствовали, как колеса покатились по мощеной дороге; карета поехала медленнее, и через минуту-другую они остановились.
   - Мы уже приехали? - спросила Майя. Но Ролло, выглянув наружу, увидел, что они остановились только у задней двери ограды. Старик, сгорбленный и слабый, вышел из увитого плющом домика, круглого и высокого, как маяк, похожего на башенку, когда-то пристроенную к главному зданию, и поспешил вперед, чтобы открыть калитку, которая распахнулась, заскрипев петлями. Возница обменялся с ним несколькими словами на местном языке, который дети понимали лишь немного, а затем карета покатила дальше, все еще медленно, потому что дорога поднималась вверх, и даже если бы было светло, то ничего не было бы видно, кроме двух высоких стен, густо покрытых вьющимися растениями. Через минуту-другую они снова остановились, открылась еще одна калитка, - на этот раз быстрее, - потом колеса покатились по ровной земле, возница остановился перед дверью, и перед глазами детей предстали белые стены.
   Дверь была уже открыта. Марк и Нанни сошли с другой стороны, потому что у самого входа стояла фигура, в которой они сразу узнали хозяйку дома, вышедшую навстречу своим молодым родственникам. Двое старых слуг, старше Марка и в поношенных ливреях, спустили лестницу и открыли дверцу кареты. Ролло вышел, подождал немного, чтобы помочь сестре, которая последовала за ним, а затем, держа ее за руку, низко поклонился их кузине Венельде.
   - Добро пожаловать, - сразу же сказала она, наклоняясь, чтобы поцеловать Майю в лоб, и одновременно протягивая руку Ролло. Ее манеры были официальными, но не чопорными. - Вы, должно быть, устали с дороги, - сказала она. - Ужин готов в столовой, а потом, без сомнения, вы будете рады отдохнуть.
   - Да, спасибо, кузина, - ответили дети, и когда она повернулась, чтобы показать им дорогу, они осмелились взглянуть на хозяйку, хотя их все еще ослеплял казавшийся очень ярким свет после длительной темноты снаружи. Леди Венельда не была ни молода, ни стара, и никто не мог себе представить, чтобы она когда-либо отличалась от той, какой была сейчас. Она была высокой и худой, одетой просто, но имела вид человека, привыкшего командовать. Ее седые волосы были увенчаны высоким белым чепцом, а несколько ключей, прикрепленных к поясу, позвякивали, когда она шла; ее походка была твердой и решительной, но не грациозной, а голос - довольно твердым и холодным, хотя и не резким. Ее лицо, которое Ролло и Майя разглядели лучше, когда она обернулась, чтобы посмотреть, следуют ли они за ней, было частью ее фигуры, бледной и худой, ничем особенно не примечательным, кроме хорошо очерченного орлиного носа и пары очень ярких, но не нежных голубых глаз. И все же, в целом, она не из тех, кого можно бояться, решил Ролло. Может быть, она и не была слишком снисходительной или доброй, но в ее лице и взгляде не было ничего жестокого или хитрого.
   - Вы можете подойти к огню, дети, - сказала она, как будто это было проявлением особой благосклонности, и Ролло с Майей, застывшие, словно не зная, что делать, подошли к огромному камину, в котором тлели обуглившиеся дрова, излучавшие добродушный жар, хотя они и терялись в гигантской решетке, выглядевшей достаточно глубокой и широкой, чтобы зажарить быка.
   Их глаза с любопытством блуждали по огромной комнате или залу, в котором они оказались. Он, как и длинный коридор, в который выходило большинство комнат дома, был выкрашен полностью в белый цвет (или вымыт до сверкающей белизны); единственное, что нарушало мертвое однообразие, было необычайное количество оленьих голов с рогами, прикрепленных высоко вверху через равные промежутки. Эффект был странный и варварский, но не совсем неприятный.
   - Сколько здесь должно быть оленей! - прошептала Майя брату. - Видишь, даже стулья сделаны из их рогов.
   Она была права. То, что Ролло сначала принял за ветви деревьев, грубо скрученных в спинки и ножки стульев, на самом деле было рогами нескольких видов оленей, и он не мог не восхищаться ими, хотя и думал про себя, как грустно представлять себе количество прекрасных созданий, которые должны были быть убиты, чтобы удовлетворить причудливый вкус его предков в мебели; но он ничего не сказал, и леди Венельда, хотя и заметила внимательные взгляды детей, тоже ничего не сказала. У нее не было привычки поддерживать разговор с молодыми людьми. Она была воспитана в строгости и искренне верила, что так будет лучше.
   В этот момент во дворе громко звякнул колокольчик. Не успел он умолкнуть, как дверь отворилась, и в комнату торжественно вошли две дамы, обе неопределенного возраста, одетые совершенно одинаково, в сопровождении двух старых джентльменов, о которых нельзя было сказать, чтобы они были совершенно одинаковы, так как один был чрезвычайно высок и худ, а другой чрезвычайно низок и толст. Впоследствии дети узнали, что это были две фрейлины, или компаньонки, леди Венельды, ее капеллан и врач. Все они подошли к ней, мужчины поклонились, а дамы сделали реверанс; затем отодвинулись, словно ожидая, когда она займет свое место за длинным столом, прежде чем сесть. Леди Венельда взглянула на детей.
   - Как это случилось? - начала она, но потом, словно вспомнив что-то, остановилась. - Конечно, они только что прибыли, - сказала она себе. Затем, повернувшись к одному из старых слуг, сказала: - Проводите молодого джентльмена в его покои, чтобы он мог привести в порядок свою одежду, прежде чем присоединиться к нам за ужином. А вы, Дельфина, - продолжала она, обращаясь к одной из древних девиц, которая вздрогнула, как от удара розгой, - будьте так добры, сделайте то же самое для этой молодой леди. На этот раз, - добавила она в заключение, обращаясь к детям, - трапеза будет задержана на десять минут, но только на этот раз. Пунктуальность - это добродетель, которую нельзя преувеличить.
   Ролло и Майя переглянулись, затем оба последовали за своими проводницами.
   - Моя кузина сердится на меня? - робко спросила Майя. - Мы не знали... мы ничего не могли поделать. Полагаю, возница ехал так быстро, как только мог.
   - Конечно, конечно, мадемуазель, - взволнованно ответила Дельфина. Бедняжка, когда-то она была француженкой - давным-давно, в дни своей юности, о которой почти забыла. Но она все еще сохраняла некоторые французские выражения и привычку соглашаться со всем, что ей говорили, что, по ее мнению, свидетельствовало о прекрасном воспитании. - Конечно, мадемуазель ничего не могла поделать.
   - Тогда почему моя кузина сердится? - спросила Майя, снова подняв на нее свои яркие карие глаза.
   - Миледи Венельда сердится? - повторила Дельфина, несколько смущенная тем, как примирить свою преданность покровительнице, к которой она была привязана, с учтивостью по отношению к Майе. - Ах, нет! Моя госпожа никогда не сердится. Простите мою прямоту.
   - О, тогда, наверное, я ошиблась, - сказала Майя с заметным облегчением. - Я полагаю, некоторые люди просто кажутся сердитыми, когда они не сердятся, пока не узнаешь их поближе.
   А потом Майя, у которой был философский склад ума, заставила Нанни поспешно снять накидку и привести в порядок волосы, чтобы она могла спуститься к ужину: "Потому что я ужасно голодна, - добавила она, - и внизу очень смешно, Нанни, - продолжала она. - Это будто что-то из книги, написанной сотни лет назад. Теперь я вполне понимаю, почему отец велел нам всегда говорить "наша кузина" и тому подобное. Разве это не смешно, Нанни?"
   Настроение Нанни, казалось, улучшилось.
   - Конечно, здесь не так, как дома, мисс Майя, - ответила она. - Но, смею сказать, мы прекрасно поладим. Они кажутся очень добрыми и дружелюбными внизу, на кухне, и там готовился очень хороший ужин. И потом, я не из тех, кто всегда ожидает самого худшего, что бы там ни говорил этот старый брюзга Марк.
   Майя уже собиралась уходить. Она остановилась лишь на мгновение, чтобы оглядеть комнату. Та была большая, но довольно скудно обставленная. Стены белые, как и весь дом, пол отполирован, словно зеркало. Маленькая кровать Майи без занавесок в углу выглядела непропорционально маленькой. Девочка слегка вздрогнула.
   - В этой большой пустой комнате очень холодно, - сказала она. - Надеюсь, ваши с Ролло комнаты недалеко от моей.
   - Не знаю, как мастер Ролло, - ответила Нанни, - но моя комната вот, - и она открыла дверь, ведущую в маленькую комнату, аккуратно, но просто обставленную.
   - О, это очень мило, - одобрительно сказала Майя. - Если комната Ролло также недалеко, мы не будем чувствовать себя одинокими.
   Ее сомнения вскоре рассеялись, потому что, когда она открыла дверь, из комнаты напротив появился Ролло.
   - Так вот где твоя комната, - сказала Майя. - Я не видела, куда вы пошли. Я разговаривала с мадемуазель Дельфиной. Я так рада, что ты поблизости, Ролло.
   - Да, - сказал Ролло. - Эти большие пустые комнаты не похожи на наши у нас дома. Я чувствовал бы себя довольно одиноко, если бы находился в другом конце дома.
   Потом они взяли друг друга за руки и медленно спустились по белой каменной лестнице без ковра.
   - Ролло, - сказала Майя, многозначительно кивнув головой в сторону столовой, - как ты думаешь, она нам понравится? Как ты думаешь, она будет добра?
   Ролло заколебался.
   - Думаю, она будет добра. Отец сказал, что так и будет. Но я не думаю, что она заботится о детях, так что нам придется вести себя очень тихо, и все такое.
   - Самое лучшее - это долгие прогулки по лесу, - сказала Майя.
   - Да, если она позволит, - с сомнением ответил Ролло.
   - Хорошо, я скажу тебе, как это устроить. Мы покажем ей, что мы ужасно хорошие и разумные, и тогда она не будет бояться отпускать нас одних. О, Ролло, эти чудесные еловые леса! Нам не будет скучно, если только мы сможем бродить по ним!
   - Ну что ж, тогда давай попробуем, как ты говоришь, показать, какие мы хорошие и разумные, - согласился Ролло.
   И, приняв это мудрое решение, дети отправились ужинать.
  

ГЛАВА II. В ЕЛОВОМ ЛЕСУ

  
   ... Таил тот лес укромных мест немало,
   ... всюду виделись по кругу
   Могучие стволы на фоне дёрна.
   Китс*
   ----------------
   * Китс, "Эндимион", пер. Евгения Фельдмана.
  
   Ужин был величественным и торжественным действом. Детей посадили по обе стороны от кузины и угощали такими блюдами, какие она считала подходящими, не спрашивая, что им нравится. Но они не были привередливыми, и даже в своем собственном доме привыкли к гораздо большей строгости, чем в наши дни, мои дорогие дети, потому что это были еще те дни, когда маленькие люди должны были "видеть, но не слышать", "говорить, когда с ними заговорят", но не иначе. Таким образом, Ролло и Майя не считали, что с ними обходятся очень строго, тем более, если судить по их блестящим глазам, им доставляло удовольствие наблюдать за странными, напыщенными манерами слуг леди Венельды и замечать, чтобы потом, вместе, обсудить странный и причудливый фарфор и серебро, покрывавшие стол, и даже еду, какую, - помимо того, что она была очень вкусной, - им прежде никогда не доводилось пробовать.
   Время от времени хозяйка обращалась к ним с несколькими словами об их путешествии, о здоровье отца, когда они расстались с ним, и тому подобными вещами, на которые Ролло и Майя отвечали с большой учтивостью. Леди Венельда казалась довольной.
   - Я вижу, они хорошо воспитаны. Моя кузина не пренебрегла ими, - сказала она тихим голосом, словно разговаривая сама с собой, что было ее привычкой. Ролло и Майя обменялись друг с другом взглядами, которые свидетельствовали о том, что они, конечно, слышали ее слова, и каждый понял взгляд другого так же хорошо, как если бы другой сказал это вслух, и смысл его был: "Все правильно. Если мы будем продолжать в том же духе, то скоро получим разрешение гулять в одиночестве".
   После ужина леди Венельда велела детям следовать за ней в комнату, которую она называла своей комнатой отдыха. Это было довольно красивое помещение в дальнем конце длинной белой галереи, но не похожее на те, которые дети уже видели. Стены не были белыми, и были увешаны гобеленами, что придавало комнате гораздо более теплый и уютный вид. Однако даже здесь не удалось избавиться от бедного оленя, потому что гобелен, висевший по всей комнате, изображал сцену охоты, и Майя чуть не заплакала, когда, рассмотрев его при дневном свете, увидела несчастных животных, преследуемых жестокими собаками и всадниками позади них, нахлестывающими своих лошадей и, очевидно, кричавших собакам, чтобы те не упустили добычу. Весьма любопытно было выбрать такой предмет для будуара леди, но вкусы леди Венельды руководствовались только одним правилом - глубочайшим уважением и почтением к своим предкам, и поскольку те сочли нужным украсить таким образом самую красивую комнату в замке, ей никогда не пришло бы в голову изменить это.
   Она уселась на украшенную оленьими рогами кушетку под одним из окон, из которого днем открывался прекрасный вид на чудесный лес, но теперь он был скрыт довольно потертыми занавесками выцветшего голубого цвета; единственный свет в комнате исходил от керосиновой лампы странной формы, подвешенной к потолку, освещавшей лишь отдельные части гобелена и слишком тусклой, чтобы можно было читать или работать. Но хозяйка замка проводила в своей комнате отдыха не так уж много времени и редко выкраивала час-другой для чтения, поскольку была очень занята и практична, распоряжалась своими обширными владениями исключительно сама и мало заботилась о развлечениях и занятиях, которые доставляют удовольствие большинству дам. Она поманила детей к себе.
   - Вы, наверное, устали, - любезно сказала она. - В вашем возрасте, помнится, благородный граф, мой отец, однажды взял меня с собой в путешествие, длившееся два или три дня, и когда я прибыла к месту назначения, то проспала двенадцать часов, не просыпаясь.
   - О, но нам не придется спать так долго, - хором сказали Ролло и Майя. - К завтрашнему утру мы вполне отдохнем, - на что леди Венельда улыбнулась, явно довольная, хотя они говорили так быстро, что едва не перебили ее.
   - Это хорошо, - сказала она. - Тогда я немедленно сообщу вам, как я намерена распорядиться вашим временем, хотя и предполагала наказать, чтобы вас не будили до восьми часов. В котором часу вы встаете дома?
   - В семь, леди кузина, - ответил Ролло.
   - Это не очень рано, - заметила она. - Однако, поскольку вы доверены мне лишь на время, я не могу распорядиться всем так, как мне хотелось бы.
   - Мы могли бы встать пораньше, - поспешно сказала Майя. - Но, возможно, не завтра, - добавила она.
   - Сначала я расскажу вам о своих желаниях, - надменно произнесла леди Венельда. - В восемь часов в часовне читают молитвы домочадцам. В девять часов вы поступаете в распоряжение мадемуазель Дельфины на один час. В десять часов вы поступаете в распоряжение капеллана на два часа. В двенадцать вы можете полчаса погулять по саду вокруг дома. В час мы обедаем. В два часа вы поступите в распоряжение мадемуазель Дельфины еще на один час. С трех до пяти вы можете гулять со своими слугами. Ужин в восемь; а потом вы сможете решить, чем хотели бы заняться на следующий день.
   Ролло и Майя переглянулись. Это было не так уж плохо, но все же звучало довольно сурово. Ролло набрался храбрости.
   - Если мы встанем пораньше и успеем сделать все порученные нам дела, то можем ли мы иногда погулять подольше? - спросил он.
   - Иногда - да, если позволит погода, и вы будете очень трудолюбивы, - ответила их кузина.
   - А, - добавила Майя, ободренная этим успехом, - можем ли мы иногда гулять одни по лесу? Мы так любим лес, - продолжала она, всплеснув руками.
   Если леди Венельда и испытывала к чему-нибудь слабость, то именно к лесам. Они были для нее чем-то вроде святилища, посвященного памяти ее народа, потому что сосновые леса этой страны воспевались с тех пор, как появились свидетельства их существования. Поэтому, хотя она была несколько удивлена вопросом Майи, она все же любезно ответила:
   - Они действительно прекрасны, дитя мое. Красивые и чудесные. Они стоят в своем торжественном величии век за веком, видя, как поколение за поколением наш народ уходит, а они остаются. Только они и я, дети мои. Я - последняя из оставшихся.
   Голос ее дрожал, и могло показаться, что в ее голубых глазах блеснула слеза. Майя, да и Ролло тоже, очень жалели ее.
   - Дорогая кузина, - сказала девочка, робко коснувшись ее руки, - разве мы с вами не родственники? Пожалуйста, не говорите, что вы совсем одна. Это звучит так печально. Пусть мы с Ролло будем как ваши маленькие мальчик и девочка.
   Леди Венельда снова улыбнулась, и на этот раз ее лицо действительно стало мягким и нежным.
   - Бедные дети, - сказала она тем особенным тихим голосом, которым всегда разговаривала сама с собой и, по-видимому, забывала о присутствии других, - бедные дети, они тоже страдали. У них нет матери! - И, повернувшись к Майе, которая все еще нежно гладила ее руку, добавила: - Благодарю тебя, дитя мое, за твое невинное сочувствие, - произнесла она своим обычным тоном. - Я рада, что ты здесь. Ты скрасишь мое одиночество, и в то же время, я уверена, не узнаешь ничего дурного из воспоминаний этого древнего дома.
   Майя не совсем поняла ее, но так как тон был добрым, она осмелилась повторить, целуя руку кузины на прощание:
   - И вы позволите нам побродить по лесу, если мы будем очень трудолюбивы, не так ли? А иногда мы сможем бродить там целый день?
   Леди Венельда улыбнулась.
   - Все будет зависеть от вас, дитя мое, - сказала она.
   Но Ролло и Майя поднялись наверх, чтобы лечь спать, очень довольные тем, как обстоят дела.
   Они собирались проснуться очень рано и попытались уговорить Нанни пойти с ними утром на прогулку перед молитвой, но Нанни была осторожна и не собиралась торопиться.
   - Я очень устала, мисс Майя, - сказала она, - и я уверена, что вы очень устали, если позволяете себе так говорить. Я надеюсь, у вас будет хороший долгий сон.
   Она была права. В конце концов, на следующее утро Ролло и Майя едва успели допить кофе с булочками, как большой колокол во дворе своим звоном призвал к молитве, и им пришлось спешить в часовню, чтобы не опоздать. После молитвы, мадемуазель Дельфина и старый капеллан по очереди занимались ими, но к двенадцати часам, когда им разрешили отправиться на прогулку и подышать свежим воздухом перед обедом, они почувствовали себя еще более сонными и усталыми, чем накануне.
   - Я не хочу сейчас идти в лес, - печально сказала Майя. - Я так устала, гораздо больше, чем от домашних уроков.
   - Я тоже, - сказал Ролло. - Я не знаю, что со мной, - и он с печальным видом уселся рядом с сестрой на скамейку, выходившую окнами в чопорный голландский сад.
   - Ну-ну, дети мои, - раздался рядом чей-то голос, - почему вы не бегаете, а сидите, словно два старых инвалида?
   - Мы так устали, - сказали дети в один голос, глядя на вновь прибывшего, оказавшегося не кем иным, как невысоким, полным пожилым джентльменом, которого им представили как врача леди Венельды.
   - Устали; ну, конечно, вы ведь проделали долгий путь.
   - Дело не только в этом. Мы бы не так устали этим утром, если бы не уроки. Французский у мадемуазель Дельфины очень сложный, - сказала Майя, - а мистер... я забыла его имя... капеллан говорит по-латыни совсем не так, как я учила раньше, - добавил Ролло.
   Старый доктор внимательно посмотрел на них обоих.
   - Ну-ну, дети мои, не падайте духом. Что бы вы сказали, если бы я попросил леди Венельду устроить вам небольшие каникулы, прогулки в лес и никаких уроков?
   Эффект был мгновенным. Дети вскочили и захлопали в ладоши.
   - О, спасибо, спасибо, мистер... доктор, - сказали они, потому что не знали его имени. - Да, именно этого нам и хотелось бы. Идти в лес всего на час-другой совсем не интересно. И, о, мистер доктор, попросите нашу леди кузину об одном свободном дне в неделю - как было у нас дома. Так приятно просыпаться утром и знать, что никаких уроков делать не надо! А в остальные дни мы будем прилежно учиться.
   - Ну что ж, - сказал старый доктор, - посмотрим.
   Он кивнул головой, улыбнулся и был так похож на добродушную старую сову, что Ролло и Майя почувствовали надежду.
   За обедом, когда они, как обычно, заняли свои места по обе стороны от кузины, не было произнесено ни слова. Затем леди Венельда с очень серьезным видом повернулась к детям.
   - Я рада слышать, что вы были внимательны на уроках, - сказала она, - но, без сомнения, вы все еще несколько утомлены путешествием. Мой добрый врач считает, что несколько часов свежего воздуха пойдут вам на пользу. Поэтому я буду рада, если вы проведете весь день в лесу - сегодня уроков больше не будет.
   - О, спасибо, спасибо, - повторили дети, а Майя взглянула на кузину, подумав, не обнять ли ее и не поцеловать ли, но леди Венельда выглядела такой чопорной и величественной, что она почувствовала, как мужество покидает ее.
   - Целовать ее лучше только наедине, - сказала она потом Ролло, и он согласился.
   Но они забыли обо всем, - поскольку находились в приподнятом настроении и испытывали чувство восторга, - когда через полчаса оказались с Нанни на пути к вожделенному лесу.
   - В какую сторону мы пойдем? - спросила Майя, и действительно, это был сложный вопрос. Ибо лес располагался не с одной стороны, но со всех, и тянулся - насколько хватало глаз; и это был чудесный лес. Белый замок стоял на возвышенности, в центре круглой долины, так что, чтобы добраться до внешнего мира, нужно было сначала спуститься, а затем снова подняться; вход в лес, таким образом, оказывался пологим, поскольку замковый холм был лишен деревьев, начинавшиеся только у его основания.
   - В какую сторону? - повторил Ролло. - Не вижу, какое это имеет значение. Мы окружены лесом со всех сторон.
   - Кроме одного места, - сказала Майя, указывая на дорогу, по которой они пришли, сверкающую, словно белая лента, среди деревьев, немного редких в том направлении.
   - Ну, мы туда и не пойдем, - пожал плечами Ролло, но прежде чем он успел сказать что-то еще, Майя перебила его.
   - О, Ролло, пойдем туда, где мы видели маленький дом. Нет, я не имею в виду, что мы видели дом, но мы видели поднимающийся дым, и пришли к выводу, что там непременно должен располагаться дом. Это было... Дай-ка посмотреть... - И она попыталась найти нужное направление. - Да, он должен находиться по левую руку... вон в той стороне, - и она указала, где именно.
   Ролло, казалось, не особенно заботился о реальном или воображаемом доме, но так как для него все дороги были одинаковы, видя, что все они ведут в лес, он не возражал и через несколько минут они все, в тени леса, медленно поднимались вверх. Было еще теплее, чем накануне; для ранней весны погода стояла очень мягкая. Приветливое послеполуденное солнце проглядывало сквозь ветви, земля была чудесно сухой, и их шаги отзывались приятным треском, когда под ногами ломались бесчисленные маленькие веточки, которые, вперемешку с мхом и остатками прошлогодних листьев, образовывали прекрасный ковер для ходьбы.
   - Давайте остановимся на минутку, - сказала Майя, - и осмотримся. Как это восхитительно! Какие цветы будут расти здесь через некоторое время! Примулы, я уверена, и фиалки, а позже барвинки и цикламены, я полагаю.
   Вздох Нанни прервал ее.
   - Что случилось? - спросили дети.
   - Я очень устала, мисс Майя, - сказала бедная Нанни. - Я еще не оправилась от путешествия и так боялась опоздать сегодня утром, что встала не знаю как рано - на кухне мне сказали, что их хозяйка очень сердится, если кто-нибудь опаздывает. Думаю, если я присяду на эту красивую, покрытую мхом, землю, то действительно засну.
   - Бедняжка Нанни! - рассмеялась Майя. - Ну, садитесь, только, по-моему, вам лучше не спать, а то вы простудитесь.
   - Здесь, среди деревьев, как-то чудесно тепло, - сказала Нанни. - Ну, тогда, может быть, я останусь здесь, а вы с мастером Ролло поиграете? Вы ведь не уйдете далеко?
   - Если мы заблудимся, вы получите хорошенький нагоняй, - ехидно заметил Ролло.
   - Не дразни ее, Ролло, - сказала Майя и, понизив голос, добавила: - Если ты это сделаешь, она будет настаивать на том, чтобы пойти с нами, а нам будет так весело побегать вдвоем. - Потом повернулась к Нанни: - Не бойтесь за нас, Нанни, мы не заблудимся. Вы можете прилечь и поспать час или два, если вам хочется.
   Дети отправились дальше вдвоем. То тут, то там среди деревьев виднелись тропинки или что-то похожее на тропинки, одни уходили вверх, пока совсем не терялись из виду, другие - вниз, и все - выглядели очень заманчиво.
   - Я бы хотела исследовать все их одну за другой, а ты? - спросила Майя.
   - Думаю, все они ведут в никуда, - философски заметил Ролло.
   - Но у нас есть вполне конкретное место, куда нам нужно попасть, - сказала Майя. - Я хочу найти дом. Я уверена, что он должен быть где-то здесь.
   - Вверху или внизу - как ты думаешь? - спросил Ролло. - Послушай, Майя, давай ты спустишься вниз, а я поднимусь наверх, и потом мы снова встретимся здесь и скажем, нашли ли мы дом или пережили ли какие-нибудь приключения, как сказочные брат и сестра.
   - Нет, - сказала Майя, придвигаясь ближе к Ролло, - я не хочу ходить одна. Знаешь, хотя лес такой красивый, и в нем никого не видно, о лесах всегда ходят разные странные истории. Возможно, в них живут странные существа, хотя мы их и не видим. Вероятно, гномы и брауни, и, возможно, лесные духи. Но я думаю, что гномы - это самое страшное, не так ли, Ролло?
   - Не думаю, что это страшно, - ответил он. Но он был добрым мальчиком, поэтому не посмеялся над Майей и не заговаривал больше о том, чтобы гулять поодиночке. - В какую же сторону мы пойдем?
   - О, нам лучше подняться наверх. Внизу лес не может тянуться далеко, потому что мы поднимались почти по прямой. Мы бы сразу вышли из него.
   Поэтому они продолжали подниматься, но подъем быстро становился все более пологим, а вскоре и совсем закончился.
   - Мы не могли так быстро добраться до вершины, - сказал Ролло. - Должно быть, это что-то вроде площадки на склоне холма. Впрочем, я начинаю понимать Нанни, - нам тоже хорошо было бы отдохнуть, - и с этими словами он растянулся во весь рост. Майя тут же последовала его примеру.
   - Если мы будем много отдыхать, то ничего не найдем, - сказала она.
   - Нет, - согласился Ролло, - но это неважно. Разве здесь не хорошо, Майя? Все точно так, как рассказывал нам отец, правда? Запах елей такой восхитительный.
   Было очаровательно свежо и спокойно, и чувство таинственности, навеянное темной тенью высоких деревьев, стоявших бесчисленными рядами, - как они стояли веками, - и тишина, нарушаемая только случайным падением ветки или трепетом листа, произвели на детей впечатление, которое они не могли выразить словами. Это было своего рода облегчение, когда легкий шорох в ветвях над головой привлек их внимание, и, взглянув вверх, они увидели ярко-коричневый пушистый хвост белки, ускользающий из поля зрения.
   Майя вскочила и захлопала в ладоши.
   - Белка, Ролло! Ты ее видел?
   - Конечно, видел, но тебе не нужно так шуметь. Мы могли бы увидеть ее снова, если бы вели себя тихо. Интересно, где ее дом?
   - Не знаю. Но мне очень хотелось бы увидеть беличье гнездо и малышей, сидящих в ряд, с орехами в передних лапах! Как хорошо было бы иметь дар понимать все, что животные говорят друг другу, правда?
   - Да, - сказал Ролло, и вдруг замер. - Майя, - воскликнул он, - мне кажется, я чувствую запах горящего дерева! - Он втянул носом воздух. - Не удивлюсь, если мы оказались рядом с домом.
   - О, тогда пойдем, - нетерпеливо сказала Майя. - Да, я тоже чувствую этот запах. Надеюсь, это не дом горит, Ролло. Ах, нет, смотри, это, должно быть, костер, - потому что, пока она говорила, на тропинке показалась дымящаяся куча листьев и сухих веток, а в следующее мгновение, в нескольких ярдах дальше, они, действительно, увидели дом.
   Как интересно он выглядел! Место, на котором он стоял, было очищено от деревьев, и пространство, огороженное забором из переплетенных ветвей, представляло собой подобие сада. Очень красивого маленького садика. Были видны клумбы, уже пестревшие ранними цветами, а также аккуратные ряды овощей и фруктовых деревьев. Дом был построен из дерева, но выглядел теплым и приветливым, с высокой крышей и довольно узкими длинными окнами. Маленькая тропинка, чопорно окаймленная густым, похожим на мох растением, вела к закрытой двери. Из трубы не шел дым, не было слышно ни малейшего звука. Дети посмотрели друг на друга.
   - Какой милый домик! - прошептала Майя. - Но, Ролло, как ты думаешь, там кто-нибудь есть? Может быть, он заколдован?
   Ролло отошел на несколько шагов и остановился, глядя на таинственный дом. Вокруг не было слышно ни звука, не имелось ни малейшего признака жизни, и все же, все было в таком идеальном порядке, что невозможно было подумать, что в доме никто не живет.
   - Наверное, тот, кто в нем живет, ушел, - сказал Ролло.
   - Интересно, заперта ли дверь? - спросила Майя. - Я так хочу пить, Ролло.
   - Посмотрим, - ответил Ролло, и дети вместе открыли крошечную калитку и направились к двери. Ролло взялся за щеколду; она поддалась его прикосновению.
   - Она не заперта, - сказал он, оглянувшись на сестру, и осторожно приоткрыл дверь. - Можно мне войти? - спросил он.
   Майя вышла вперед, ступая на цыпочках.
   - О, Ролло, - прошептала она, - а если он заколдован, и мы никогда больше не выберемся отсюда?
   И все же, она подходила все ближе и ближе к соблазнительной полуоткрытой двери.
  

ГЛАВА III. ТАИНСТВЕННЫЙ ДОМ

  
   Действительно, домик очень милый,
   Сказала Розалинда Фанни.
   Но он кажется немного странным,
   Надеюсь, в нем нет никакого волшебства.

ЛЕСНЫЕ ФЕИ

  
   Ролло толкнул дверь еще немного, и еще. Не было слышно ни звука, не раздалось голоса, спросившего, чего они хотят; дети собирались с духом, пока, наконец, дверь не оказалась достаточно приоткрытой, чтобы они могли заглянуть внутрь. Они увидели аккуратную, простую, чрезвычайно чистую маленькую кухню. Ролло и Майя, еще раз оглядевшись вокруг, еще мгновение поколебавшись, вошли.
   Пол был посыпан песком, мебель оказалась простой, без прикрас, но в комнате имелось что-то неописуемо изящное и привлекательное. В очаге не горел огонь, но все было готово для его разжигания, а на столе, покрытом совершенно чистой, хотя и грубой скатертью, стояли тарелки и чашки для трапезы. Казалось, она была рассчитана на троих. Буханка коричневатого хлеба и кувшин с молоком были единственными припасами. Майя осторожно шагнула вперед и с тоской посмотрела на молоко.
   - Как ты думаешь, Ролло, было бы неправильно отпить немного? - спросила она. - Я так хочу пить, а здесь, должно быть, живут хорошие люди, потому что тут так опрятно, - но в этот момент, заметив три стула, придвинутые к столу, а также три чашки и три тарелки на нем, она с тихим криком отпрянула. - Ролло, - воскликнула она, и глаза ее заблестели, наполовину от страха, наполовину от возбуждения, - кажется, мы попали в домик трех медведей.
   Ролло расхохотался, хотя, по правде говоря, не был уверен, шутит его сестра или говорит серьезно.
   - Чепуха, Майя! - сказал он. - Да ведь это было сотни лет назад. Ты же не думаешь, что с тех пор медведи все еще живы? Кроме того, есть отличие. Видишь, здесь два стула поменьше и одно кресло. Две маленькие чашки и одна большая. Если бы здесь жили медведи, все было бы наоборот. Мне кажется, здесь живут двое детей и один взрослый.
   Майя, казалось, немного успокоилась.
   - Как ты думаешь, можно мне выпить молока? - спросила она. - Я так хочу пить.
   - Я думаю, можно, - сказал Ролло. - Видишь ли, мы можем вернуться и заплатить за него в другой раз, когда они будут дома. Если бы у нас были деньги, мы могли бы оставить их здесь, на столе, чтобы показать, что мы честные. Но у нас их нет.
   - Да, - согласилась Майя, наливая молоко и стараясь не пролить его на скатерть, - ни фартинга. О, Ролло, - продолжала она, - какое вкусное молоко! Не хочешь ли немного?
   - Нет, я не хочу пить, - ответил он. - Видишь ли, Майя, здесь есть еще одна маленькая кухонька... для мытья посуды... что-то вроде посудомойни, - с этими словами он открыл еще одну дверь.
   - И еще, Ролло, - сказала Майя, оглядываясь, - видишь, там маленькая лестница. О, давай поднимемся наверх.
   Казалось, это был случай "заплатил пенни, плати и фунт". Чувствуя себя как дома, дети решили немного осмотреться. Они поднялись по крошечной лестнице и были вознаграждены тем, что нашли две маленькие спальни, обставленные одинаково и, хотя опрятные и изысканно чистые, такие же простые и незатейливые, как кухня.
   - В самом деле, Ролло, - сказала Майя, - этот дом мог быть построен феями для нас двоих, и посмотри, разве это не странно? Кровати совсем маленькие, как наши. Я не знаю, где спит тот взрослый, для которого внизу стоят кресло и большая чашка.
   - Может быть, здесь есть еще одна комната, - сказал Ролло, но, поискав, они обнаружили, что здесь больше ничего нет, и снова спустились на кухню, еще больше озадаченные тем, кому мог принадлежать этот странный маленький домик.
   - Мы вернемся сюда сразу же, как только сможем, - сказала Майя, - и расскажем тому, кто здесь живет, о том, что взяли молоко, - и они вышли из домика, тщательно закрыв за собой дверь и калитку, и направились туда, где оставили Нанни. Это заняло у них больше времени, чем они ожидали, - либо они ошиблись дорогой, либо забрели дальше, чем предполагали. Но Нанни не испытывала из-за них беспокойства, потому что еще до того, как они подошли к ней, они увидели, что она наслаждается мирным сном.
   - Бедняжка! - воскликнула Майя. - Она, должно быть, очень устала. Я никогда не видела ее такой сонной. Проснитесь, Нанни, проснитесь, - продолжала она, нежно тронув служанку за плечо. Нанни вскочила, протирая глаза, но вид у нее был очень бодрый и веселый.
   - Мне снился такой чудесный сон! - воскликнула она.
   - Значит, вам не интересно, что мы делали? - спросил Ролло.
   - Благослови вас Господь, нет, сэр, - ответил Нанни. - Вы ведь не так уж долго отсутствовали? Никогда еще я так прекрасно не высыпалась. Должно быть, в воздухе этого леса есть что-то такое, что заставляет человека спать. И такие чудесные сны! Мне снилось, будто я вижу даму, одетую во все зеленое, - темно-зеленое и светло-зеленое, - как ели весной, и с длинными светлыми волосами. Она наклонилась ко мне и улыбнулась, словно собираясь что-то сказать, но тут я проснулась и увидела мисс Майю.
   - А как вы думаете, что мы видели? - спросила Майя. - Самый милый маленький дом, какой только можно себе представить. Точно такой, в каком мы с Ролло хотели бы жить в полном одиночестве. И там никого не было, правда, странно, Нанни?
   Нанни была очень впечатлена, но, услышав о приключении детей, немного испугалась.
   - Надеюсь, ничего страшного не случится, - сказала она. - Если бы это был дом ведьмы... - И она вздрогнула.
   - Чепуха, Нанни, - сказал Ролло, - у ведьм нет таких домов, таких светлых, и такого чистого и вкусного свежего молока.
   Но Нанни было не так легко успокоить.
   - Надеюсь, ничего страшного не случится, - повторила она.
   По удлиняющимся теням они поняли, что приближается полдень, и что если они не хотят опоздать к обеду, то должны как можно скорее вернуться домой.
   - Не стоит опаздывать - сегодня нам позволили выйти в первый раз, - глубокомысленно заметила Майя. - Если мы вернемся вовремя, возможно, леди Венельда скоро позволит нам прийти снова.
   Они вернулись вовремя и спустились в столовую, выглядя очень свежими и опрятными, когда их кузина вошла туда в сопровождении своих дам.
   - Вы прекрасно выглядите, - любезно сказала леди Венельда.
   - Да, вы выглядите даже еще лучше после прогулки, мои маленькие друзья, - сказал старый доктор. - Ну-ка, расскажите нам, что вы думаете о наших лесах теперь, когда увидели их изнутри.
   - Они прелестны, - с энтузиазмом воскликнули дети. - Я хотела бы жить там, - продолжала Майя, - и, о кузина, мы видели прелестный маленький домик, такой опрятный и красивый! Интересно, кто там живет?
   - Значит, вы ходили в деревню, - заметила леди Венельда. - Я не думала, что вы пойдете туда.
   - Нет, - сказал Ролло, - мы не ходили ни в какую деревню. Это был домик совсем один, вон там, - и он указал, где.
   Леди Венельда выглядела удивленной и немного раздраженной.
   - Я не знаю ни одного уединенного дома. Я не знаю никаких домов, кроме тех, что в моей деревне. Вы, должно быть, ошиблись.
   - О, конечно, нет, - сказала Майя, - мы не могли ошибиться, потому что мы...
   - Молодые люди не должны противоречить старшим, - ледяным тоном произнесла леди Венельда, и бедная Майя не осмелилась сказать больше ничего. Она была очень благодарна, когда старый доктор пришел ей на помощь.
   - Может быть, - сказал он добродушно, - может быть, наши юные друзья присели в лесу и немного вздремнули, и им приснился этот таинственный дом. Вы знаете, миледи, что аромат наших восхитительных лесов, как говорят, способствует этому.
   Ролло и Майя переглянулись. - Это правда, - казалось, говорили их взгляды, потому что слова старого доктора заставили их вспомнить прекрасный сон Нанни. Не то чтобы они спали, нет, это невозможно.
   Все в доме было таким реальным и естественным. А кроме того, как потом сказала Майя Ролло, "людям не снится одно и то же в один и тот же момент, как если бы они читали сказку", с чем Ролло, конечно, согласился.
   И все же, в то время они не жалели, что их кузина подхватила идею доктора, потому что она казалась очень раздосадованной, прежде чем он предложил ее.
   - Конечно, - любезно ответила она, - это все объясняет. Я часто слышала об этом качестве наших чудесных лесов. Без сомнения, несмотря на усталость, дети заснули, сами того не заметив. Но молодые люди никогда не должны противоречить старшим.
   Дети не смели больше ничего говорить, да и в тот момент это было бы бесполезно.
   - Она не поверила бы ни единому нашему слову, - сказала Майя, когда они поднимались по лестнице в свои комнаты. - Но нехорошо, когда тебе не разрешают ничего такого рассказывать. Отец всегда нам верит.
   - Да, - задумчиво произнес Ролло. - Я не совсем понимаю, почему леди Венельда так рассердилась за нас. Мне очень не хочется возвращаться в дом без разрешения, - по крайней мере, не сказав ей об этом, - и все же мы должны сходить туда. Было бы ужасно не заплатить за молоко.
   - Да, - сказала Майя, - и те, кто в нем живут, могут подумать, что там были грабители, пока они отсутствовали. Да, мы должны вернуться!
   Но они были удивлены тем, что услышали от Нанни, когда сказали ей об этом.
   - О, мастер Ролло и мисс Майя! - воскликнула она. - Мы должны быть очень благодарны, что сегодня с вами ничего не случилось. Я разговаривала на кухне о том, где вы были, и, о, это, должно быть, жуткое место! Никто не знает, кто там живет, хотя говорят, что это ведьма. И самое странное, что очень немногие вообще видели этот дом. Некоторые видели его и рассказывали о нем другим, а когда отправлялись искать, то не находили никакого дома. Собственная горничная леди Венельды - одна из тех, кто была полна решимости найти его, но так и не смогла. И сама миледи была так расстроена этим, что однажды отправилась искать его, - ибо никто не имеет права жить в лесу вот так, без ее разрешения, - и она хотела заставить людей, кто бы они ни были, покинуть лес. Но все это было бесполезно. Она искала повсюду и целый день бродила по лесу без толку, потому что не нашла никакого дома. С тех пор она так обидчива, что, если кто-нибудь осмелится упомянуть о доме поблизости, - кроме тех, которые в деревне, - это ее очень расстраивает.
   Ролло и Майя переглянулись, но что-то заставило их почувствовать, что им лучше больше ничего не говорить Нанни.
   - Поэтому я умоляю вас никогда не говорить о доме моей госпоже, - закончила Нанни.
   - А мы и не хотим говорить с ней об этом, - сухо сказал Ролло.
   - Надеюсь, вы больше не захотите туда пойти, - настаивала горничная. - Что бы я сделала, если бы ведьма схватила вас и превратила в синих птиц или зеленых лягушек, или во что-нибудь ужасное? Что бы сказал мне ваш папа? О, мисс Майя, скажите мастеру Ролло, чтобы он больше туда не ходил.
   - Не бойтесь, - сказала Майя, - мы сами о себе позаботимся. Я вполне могу обещать вам, что мы не будем превращены в лягушек или птиц. Но не говорите больше об этом сегодня, Нанни. Мне так хочется спать, и я не хочу видеть во сне ужасных ведьм.
   И это было единственное, чего Нанни смогла добиться.
   На следующее утро Ролло и Майя провели большой совет. Им не нравилась мысль о том, чтобы больше не ходить в дом, потому что они чувствовали, - было бы неправильно не объясниться насчет молока, - и, кроме того, у них был мотив, который странная история Нанни нисколько не уменьшила, - пребольшое любопытство.
   - Было бы стыдно не заплатить за молоко, - сказал Ролло. - Я буду чувствовать себя неловко всякий раз, когда буду думать об этом.
   - И я тоже, - сказала Майя, - даже больше, чем ты, потому что это я его выпила! И я так хочу узнать, кто там живет. Я уверена, что там должны быть дети, из-за маленьких кроватей, стульев, чашек и всего остального.
   - Если они все для детей, то я не знаю, что там для взрослых, - сказал Ролло. - Возможно, это какие-то карлики, кто там живут.
   - Ах, как интересно! - воскликнула Майя, хлопая в ладоши. - О, мы должны вернуться и все выяснить!
   Она вздрогнула, потому что в тот момент, когда она произнесла эти слова, позади них послышался голос:
   - Вернуться, дети мои, куда?
   Они прогуливались взад и вперед по террасе с одной стороны замка, куда мадемуазель Дельфина отправила их подышать свежим воздухом между уроками, и были так поглощены разговором, что не слышали и не видели, как к ним подошел старый доктор. Именно его голос заставил Майю вздрогнуть. Оба ребенка выглядели довольно испуганными, когда увидели, кто это, и поняли, что он подслушал их разговор.
   - Куда вернуться? - повторил он. - О чем вы говорили?
   Дети все еще колебались.
   - Нам не хотелось бы говорить вам об этом, сэр, - откровенно признался Ролло. - Вы сказали бы, что это просто фантазия, как и вчера вечером, а мы знаем, что это не фантазия.
   - А, насчет дома? - холодно спросил старый доктор. - Не бойся, расскажи мне об этом, будь то фантазия или не фантазия. Иногда фантазия - не так уж плохо.
   - Но это была не фантазия, - сказали оба в один голос, - только нам не хочется говорить об этом, из боязни огорчить нашу кузину, и мы не хотим возвращаться туда без разрешения, и все же мы должны вернуться.
   - А зачем? - спросил старый доктор.
   Тогда Майя рассказала о молоке, добавив также о тех странных вещах, которые Нанни слышала в комнате для слуг. Старый доктор внимательно слушал. Его лицо выглядело вполне довольным и добродушным, и все же они видели, что он вовсе не склонен смеяться над ними. Когда они закончили, он, к удивлению детей, ничего не сказал, но достал из кармана письмо.
   - Вы узнаете этот почерк? - спросил он.
   Ролло и Майя радостно воскликнули:
   - О да, это писал наш отец. Вы его знаете? Вы знаете нашего отца, мистер доктор?
   - Я знаю его, - ответил тот, спокойно вытаскивая содержимое конверта, - я знаю его с тех пор, как он был намного меньше, чем вы оба сейчас. По моему совету он послал вас сюда на некоторое время, и посмотрите, что он дал мне для вас.
   Говоря это, он показал им маленькую сложенную бумажку, лежавшую внутри письма. На ней были слова: "Для Ролло и Майи. Отдать им, когда посчитаете нужным". Я думаю, что время пришло, - продолжал он, - так что читайте, что он хочет сказать вам, дети мои.
   Они быстро развернули записку. Внутри было написано не так уж много - всего несколько слов.
   "Дорогие дети, - говорилось в ней, - если у вас возникнут какие-нибудь затруднения, спросите совета у моего дорогого старого друга и советчика доктора, и вы можете быть уверены, - вы сделаете то, что понравится вашему отцу".
   - В таком случае, дайте нам совет, мистер доктор. Мы можем вернуться в дом, не говоря больше об этом леди Венельде?
   - Да, - ответил старый доктор. - Вы можете идти в лес, куда захотите. Никакого вреда вам от этого не будет. Бесполезно говорить о доме леди Венельде. Она не сможет ничего понять, потому что не может его найти. Если вы найдете его, то не узнаете там ничего дурного, и ваш отец будет очень рад, если вы пойдете туда.
   - Значит, вы думаете, что мы скоро сможем снова пойти туда? - нетерпеливо спросили дети.
   - Вы всегда будете отдыхать один день в неделю, - сказал доктор. - Вам не стоит ходить туда слишком часто. Когда вы занимаетесь, дети мои, занимайтесь прилежно. А я прослежу за тем, чтобы вы хорошо отдыхали.
  

ГЛАВА IV. ВОЛШЕБНОЕ ХОЗЯЙСТВО

  
   С криком первых петухов
   Просыпаются сестрицы,
   Обливаются водицей
   И бегут доить коров.
   В доме дружно прибирают,
   Масло свежее сбивают,
   Для лепешек пресных
   Вымешивают тесто,
   Курам зернышки бросают
   И садятся за шитье*.

БАЗАР ГОБЛИНОВ

  
   -------------------
   * Кристина Россетти (1830-1894), "Базар Гоблинов". Перевод Бориса Ривкина.
  
  
   Как показалось детям, следующие несколько дней тянулись довольно медленно. О новой экспедиции в лес не было и речи. Кроме того, у них было много занятий, так что короткие прогулки в окрестностях замка оказались единственным, на что у них оставалось время. Они виделись со старым доктором только во время еды, но он всегда улыбался им, как бы уверяя, что не забывает их, и призывая к терпению.
   Но был один человек, который, конечно, ничуть не жалел, что дети не возвращаются в лес, и этим человеком была Нанни. То, что она услышала от слуг о таинственном доме, сильно напугало ее; она была уверена, что, если они снова пойдут туда, с ними случится что-то ужасное, и все же она была так предана им, что, как бы ни была напугана, ей никогда не пришло бы в голову не последовать за ними, куда бы они ни пошли. Но день проходил за днем, и больше о доме не было сказано ни слова, так что она вздохнула свободно. Тем сильнее было ее огорчение, когда однажды днем, всего через шесть дней после последней прогулки, Ролло и Майя в самом приподнятом расположении духа бросились наверх после уроков.
   - Ура доктору! - крикнул Ролло, и Майя уже собиралась присоединиться к нему, как вдруг вспомнила, что, если они поднимут такой шум, леди Венельда пришлет узнать, в чем дело.
   - Завтра у нас будет свободный день, Нанни, - объяснили они, - и мы проведем его в лесу. Ты пойдешь с нами и возьмешь с собой в корзинке какую-нибудь еду для нас.
   - Очень хорошо, мисс Майя, - ответила Нанни, благоразумно воздерживаясь от упоминания дома в надежде, что они забыли о нем, - это будет очень мило, особенно если день будет погожий, но если нет, то вы, конечно, никуда не пойдете.
   - Не знаю, - лукаво ответил Ролло. - Зеленые лягушки не боятся дождя.
   - И синие птицы тоже, - добавила Майя. - Если бы они испугались, то могли бы улететь.
   При этих роковых словах бедная Нанни смертельно побледнела.
   - О, дети мои, - воскликнула она, - о, мастер Ролло и мисс Майя, прошу вас, не шутите над такими вещами. И, умоляю вас, не ищите дом этой ведьмы. Если вы не пообещаете мне, что не станете делать этого, мне придется пойти и рассказать об этом миледи, как бы она ни сердилась!
   - Ничего подобного, моя хорошая девочка, - раздался голос за дверью. - Не стоит забивать себе голову такой ерундой. Ролло и Майя не пойдут туда, где им могут причинить вред. Я знаю о лесах лучше, чем вы или эти глупые слуги внизу. Леди Венельда только сказала бы вам не вмешиваться в то, что вас не касается, если бы вы пошли и сказали ей что-нибудь. Отправляйтесь в лес со своими маленькими хозяином и хозяйкой без всяких опасений, моя хорошая девочка, и если воздух вас усыпит, не бойтесь вздремнуть. Ни вам, ни детям не будет причинено никакого вреда.
   Нанни застыла в изумлении, со слезами на глазах и широко раскрытым ртом глядя на старого доктора, потому что это он, конечно, последовал за детьми наверх и подслушал ее увещевания. Она выглядела так комично, что Ролло и Майя едва удержались от смеха, когда она наконец обрела дар речи.
   - Конечно, если ученый доктор одобряет, мне нечего сказать, - покорно произнесла она, но не удержалась и добавила: - Я только надеюсь, что ничего плохого из этого не выйдет.
   Ролло и Майя бросились к доктору.
   - Ура! - воскликнули они. - Мы так рады, что вы поговорили с этой глупой Нанни. Она верит всему тому вздору, о котором болтают здесь слуги.
   Доктор снова повернулся к Нанни.
   - Не бойтесь, - повторил он. - Все будет хорошо, вот увидите. Но послушайте моего совета: ничего не говорите здешним слугам о развлечениях ваших маленьких господина и госпожи. Чем меньше сказано, тем меньше пересудов. Леди Венельде было бы неприятно думать, что им позволено ходить туда, где их может постигнуть беда.
   - Хорошо, сэр, - кротко ответила Нанни, хотя все еще выглядела подавленной. Она не могла не вспомнить, что перед отъездом старый Марк тоже предостерегал ее от излишней болтовни.
   Следующее утро выдалось чудесным. Дети отправились в путь в самом приподнятом настроении, перед которым не устояла даже Нанни, нагруженная корзиной с провизией для обеда. Прежде чем они ушли, леди Венельда позвала их в свой будуар и, поцеловав, пожелала им хорошего отдыха.
   - Это все из-за милого старого доктора, - сказала Майя. - Видишь ли, Ролло, она не велела нам не ходить в дом - я уверена, он все уладил.
   - Да, наверное, - согласился Ролло и через минуту-другую добавил: - Знаешь, Майя, хотя я, конечно, не верю в то, что ведьмы превращают людей в зеленых лягушек или в какую-нибудь другую чепуху, но мне кажется, что в этом доме есть что-то странное.
   - Что-то "странное"? Что ты имеешь в виду? - спросила Майя, выглядя крайне заинтригованной. - Ты имеешь в виду что-то связанное с феями?
   - Не знаю... не уверен. Но посмотрим, - сказал Ролло.
   - Если мы сможем его найти! - воскликнула Майя.
   - Я уверен, что мы его найдем. Именно из-за этого я и думаю, что тут что-то странное. Должно быть, это правда, что некоторые люди не могут его найти.
   - Нехорошие люди? - с опаской спросила Майя. - Ты же знаешь, Ролло, мы тоже иногда бываем непослушными.
   - Нет, я не имею в виду нехороших людей. Я имею в виду тех людей, которым наплевать на фей, лесных духов и тому подобное - людей, которые называют все это чепухой и вздором.
   - Понимаю, - сказала Майя. - Возможно, ты прав, Ролло. Ну, в любом случае, это не помешает нам найти его, потому что мы, конечно, верим в волшебство, не так ли, Ролло? А как же Нанни? - продолжала она, потому что Нанни отставала на несколько шагов и не слышала, о чем они говорили.
   - О, что касается Нанни, - холодно сказал Ролло, - я не удивлюсь, если она снова вздремнет, как предсказал старый доктор. Во всяком случае, она не может вмешиваться в наши дела после того, как он разрешил нам идти, куда нам заблагорассудится.
   Они приостановились, чтобы дать Нанни время догнать их, и Ролло предложил ей помочь нести корзину. Она ответила, что корзина не тяжелая, и она вполне могла бы нести ее одна, но все равно выглядела довольно уставшей, поэтому дети шли рядом с ней, весело болтая о пикнике в лесу, который они собирались устроить, так что постепенно Нанни забыла свои страхи перед таинственным домом и больше не думала о нем.
   Это был даже более чудесный день, чем тот, почти неделю назад, когда они впервые посетили лес. Сегодня было больше солнечного света, и погода с каждым днем становилась все лучше; прелестные маленькие новые зеленые иголочки начинали проглядывать среди более темной зелени, которая уже выдержала натиск суровой зимы и морозных ветров.
   - Какие красивые елочки! - сказала Майя. - В солнечном свете они не кажутся ни тусклыми, ни мрачными, хотя свет проникает сквозь них лишь немного. Смотри-ка, Ролло, - воскликнула она, указывая на одну из них, которую капризная позолота усыпала почти целиком. - Разве она не похожа на настоящую рождественскую елку?
   - Ты имеешь в виду, украшенную огнями? - сказал Ролло. - Это была бы самая подходящая Рождественская елка для семьи великанов, и если бы я мог взобраться так высоко, то как раз подошел бы для фигуры ангела наверху. Давайте накроем стол у подножия этого дерева - оно выглядит таким красивым, и здесь сухо. Я уверен, Нанни, - продолжал он, - вы будете рады избавиться от корзины.
   - Она не тяжелая, мастер Ролло, - сказал Нанни, - но все-таки странно, как только я попадаю в этот лес, меня так клонит в сон... вы не поверите.
   Ролло и Майя с улыбкой переглянулись, но ничего не сказали.
   - В любом случае, нам лучше пообедать, - заметил Ролло, опускаясь на колени, чтобы распаковать корзину, содержимое которой оказалось очень вкусным.
   - Как весело, правда? - спросила Майя, когда они съели почти столько холодной курицы, хлеба, пирожных и фруктов, сколько хотели. - Как это здорово - делать то, что нам нравится, и говорить то, что нам нравится, вместо того чтобы сидеть прямо на стульях, словно две куклы, говорить только тогда, когда к нам обращаются, и все такое... как было бы хорошо, если бы мы каждый день обедали в лесу!
   - Думаю, через некоторое время нам это надоело бы, - сказал Ролло. - В холодную погоду и в дождь это было бы совсем не весело.
   - Я бы не возражала, - сказала Майя. - Я бы построила теплую маленькую хижину и покрыла ее мхом. Мы жили бы, как белки.
   - Откуда ты знаешь, как живут белки? - спросил Ролло.
   Но Майя не ответила. Ее мысли к этому времени приняли другое направление - мысль о маленьком домике напомнила ей о доме в лесу.
   - Я хочу пройти дальше в лес, - сказала она, вскакивая. - Пойдем, Ролло, посмотрим, что там. Нанни, вы ведь можете остаться здесь и собрать корзину?
   - Вы ведь не задержитесь надолго, мисс Майя, - печально начала Нанни. - Вы не станете...
   - Мы не превратимся в зеленых лягушек, если вы об этом, Нанни, - перебил ее Ролло. - Вспомните, что сказал старый доктор, и не беспокойся. Нам никто не причинит здесь никакого вреда. Но если уж вам так хочется спать, почему бы вам не вздремнуть, как вы это сделали в прошлый раз? Может быть, вам снова приснится прекрасная леди.
   Нанни выглядела наполовину убежденной.
   - Я ни в чем не виновата, - сказала она. - Я сделала все, что могла. Я могу остаться здесь, потому что знаю, вам больше нравится бродить в одиночестве. Но я не собираюсь спать - не смейтесь, мастер Ролло, я нарочно захватила с собой вязанье, - и она вытащила из кармана чулок и клубок шерсти.
   Дети двинулись в путь. Они не были уверены, в каком направлении находится дом, потому что сбились с пути, но у них имелось смутное представление, что, продолжая подниматься вверх, - так как они все еще находились на склоне, - они выйдут на ровное место, где видели дым от горящих листьев. Они не ошиблись, так как прошли всего несколько минут, когда подъем прекратился, и, оглядевшись, они убедились, что оказались перед знакомыми деревьями возле дома.
   - Сюда, Ролло, я уверена, - сказала Майя, бросаясь вперед. Она была права - в следующее мгновение они вышли из леса как раз рядом с домом. Он выглядел точно так же, как и раньше, за исключением того, что снаружи не горел огонь, а вместо этого из маленькой трубы поднимался тонкий столб дыма. Калитка маленького сада тоже была открыта, словно приглашая их войти.
   - Хозяева должны быть дома, кто бы они ни были, - сказал Ролло. - Видишь, Майя, на кухне горит огонь.
   Майя побледнела. Теперь, когда они действительно были на месте, она начала бояться, хотя и не знала, чего именно. Странные намеки Нанни снова пришли ей в голову, и она, дрожа, схватила Ролло за руку.
   - Ах, Ролло, - воскликнула она, - а вдруг это правда? Про ведьму, я имею в виду... или, может быть, они узнали про молоко и очень рассердились?
   - Что ж, мы ничего не можем с этим поделать, - твердо ответил Ролло. - Мы сделали все, что могли, вернувшись, чтобы заплатить за него. Кошелек у тебя, Майя?
   - Да, он у меня в кармане, - сказала она. - Но...
   Она остановилась, потому что как раз в этот момент дверь дома открылась и показалась фигура. Это была не "старая ведьма", не людоед или гоблин, а молодая девушка - немного старше Майи, какой она казалась, - остановившаяся с приветливым, хотя и довольно серьезным выражением лица. Взглянув на них темными глазами, она мягко произнесла:
   - Добро пожаловать, мы вас ждали.
   - Ждали нас? - воскликнула Майя, которая обычно обретала голос быстрее, чем Ролло. - Но как вы могли нас ждать?
   Она сделала шаг или два и теперь стояла впереди брата, глядя в лицо девушки с удивлением в ярко-голубых глазах, отбросив назад длинные светлые локоны. Мальчики не очень наблюдательны, но Ролло не мог не заметить, какую прелестную картину они представляли. Крестьянская девушка с темными косами и смуглым лицом, одетая в короткую красную юбку и маленький свободный белый корсаж, стянутый вокруг талии кожаным поясом, и Майя - в довольно чопорном платье с оборками из цветного ситца, какие часто носили тогда дети, и в шляпке с большими полями.
   - Как вы могли ожидать нас? - повторила Майя.
   Ролло с большим любопытством подошел поближе, чтобы услышать ответ.
   Девушка улыбнулась.
   - Ах, - сказала она, - есть тысячи способов узнать многое из того, что должно произойти. Валдо слышал, что вы прибыли в белый замок, и моя крестная уже рассказала нам о вас. Потом мы обнаружили, что молоко исчезло, и...
   На этот раз вмешался Ролло.
   - Нам было очень неловко, - сказал он, - что мы не могли ничего ни у кого спросить. - "Чтобы заплатить", - хотел добавить он, но что-то в лице девушки заставило его изменить конец фразы.
   - За это не нужно было платить, - быстро сказала она и снова улыбнулась, словно прочитав то, что он хотел сказать, по его лицу. - Не говори так. Мы были рады, что смогли вам помочь. Кроме того, оно не наше - у нас с Валдо нет ничего, это все - нашей крестной. Но входите... входите... Валдо пошел за хворостом и сейчас вернется, и наша крестная тоже скоро будет здесь.
   Слишком удивленные, чтобы задавать вопросы, - на самом деле их было так много, что они не знали бы, с чего начать, - Ролло и Майя последовали за девушкой в маленькую кухню. Она выглядела такой же опрятной и изящной, как и в прошлый раз, - и даже ярче, потому что в камине горел очаровательный маленький огонь и ощущался слабый приятный запах свежеобжаренного кофе. Стол был накрыт так же, как и раньше, но с добавлением тарелки хрустящих на вид маленьких пирожных или печенья, а вместо двух маленьких чашек и блюдец стояли четыре, а также одна большая, которую дети видели раньше. Это было слишком много, чтобы Майя могла промолчать. Она резко остановилась и уставилась на них в еще большем изумлении.
   - Как! - воскликнула она. - Ты же не хочешь сказать... простите, я не знаю вашего имени.
   - Силва, - тихо ответила девушка, но с веселой улыбкой на лице.
   - Силва, - продолжала Майя, - ты же не хочешь сказать, что поставила для нас эти две чашки, поскольку знала, что мы придем.
   - Это крестная, - ответила Силва. - Она сказала нам вчера. Так что мы были очень заняты, чтобы закончить всю нашу работу и хорошо провести воскресный день. Валдо больше нечего делать после того, как он принесет дрова, а я испекла эти маленькие пирожки сегодня утром и поджарила кофе. Крестная велела нам приготовить его пораньше, чтобы у нас было достаточно свободного времени. А вот и Валдо! - радостно воскликнула она.
   Ролло и Майя обернулись. В дверях стоял мальчик с шапкой в руке и приятной улыбкой на румяном лице.
   - Добро пожаловать, друзья мои, - сказал он с некоторой серьезностью, несмотря на улыбку.
   Он был таким симпатичным мальчиком, - примерно на столько же старше Ролло, насколько Силва была старше Майи. Сразу можно было сказать, что это брат и сестра, - в глазах у них было такое же ясное и вместе с тем серьезное выражение, такой же здоровый румянец, такая же прямая осанка и небрежная грация у Валдо в его одежде, предназначенной для походов в лес, как у Силвы в ее красивом, хотя и простом деревенском девичьем платье. Они выглядели такими, какими были, - истинными детьми прекрасного леса.
   - Спасибо, - после минутного колебания ответили Ролло и Майя. Они не знали, что еще сказать. Силва взглянула на них. Казалось, она обладала удивительной способностью читать на их лицах мысли, мелькавшие в их головах.
   - Не сочтите странным, - быстро проговорила она, - что Валдо называет вас "мои друзья", и что мы оба говорим с вами так, словно давно знакомы. Мы знаем, что мы не такие, как вы, - я имею в виду, мы не могли бы быть с вами такими, как здесь, там, где вы живете, - и тут она снова улыбнулась - странной, светлой и вместе с тем какой-то грустной улыбкой, которая делала ее лицо таким милым, - и поэтому не нужно думать об этом. Крестная сказала, что лучше всего помнить, мы - всего лишь четверо детей, и когда вы увидите ее, вы почувствуете: всегда лучше следовать тому, что она говорит.
   - Нам не нужно видеть ее, чтобы почувствовать, что нам нравится, когда вы называете нас своими друзьями, - хором воскликнули Ролло и Майя. Слова исходили из их сердец, и все же, почему-то они были удивлены тем, что смогли произнести их с такой готовностью. Ролло протянул руку Валдо, тот сердечно пожал ее, а маленькая Майя, подойдя вплотную к Силве, тихо сказала:
   - Поцелуй меня, пожалуйста, дорогая Силва.
   Так началась их дружба.
   И первым результатом оказался тот, что Майя разговорилась.
   - Я так много хочу у тебя спросить, - начала она. - Можно? Вы с Валдо живете здесь одни и всегда жили здесь? И ваша крестная живет здесь, потому что на днях, когда мы обошли весь дом, мы увидели только две маленькие кровати и две маленькие вещи, кроме большого стула и большой чашки с блюдцем? И...
   Но тут ее перебил Ролло.
   - Майя, - сказал он, - тебе не следует говорить так быстро. Силва не смогла бы ответить на все эти вопросы сразу, даже если бы захотела, а может быть, и не хочет отвечать на все. Невежливо спрашивать так много.
   Майя невинно взглянула в лицо Силве.
   - Я не хотела показаться грубой, - сказала она, - но, видишь ли, я не могу не удивляться.
   - Мы не возражаем, спрашивайте о чем угодно, - ответила Силва. - Но я не думаю, что смогу рассказать вам все, что вы хотите знать. Вы и сами в этом убедитесь. Мы с Валдо живем здесь уже давно, но мы жили здесь не всегда!
   - А ваша крестная? - продолжала Майя. - Мне так хочется узнать о ней. Она живет здесь? Это ее люди называют ведьмой? - Майя чуть понизила голос на последнем слове и с опаской посмотрела на Ролло. Не подумает ли он, что говорить о ведьмах еще грубее, чем задавать вопросы? Но Силва, казалось, не возражала.
   - Да, они называют ее так, - тихо ответила она. - Но, понимаете, они ее не знают. Я не думаю, что ей было бы все равно, если бы ее назвали ведьмой. Кофе готов, - она, пока говорила, продолжала хлопотать, - не присядете ли вы за стол?
   - Мы не очень голодны, - сказал Ролло, - потому что пообедали в лесу. Но кофе так хорошо пахнет, - с этими словами он сел на стул. Майя, однако, колебалась.
   - Не будет ли более вежливо, - обратилась она к Силве, - немного подождать вашу крестную? Ты сказала, что она скоро приедет.
   - Она не любит, когда мы ее ждем, - сказала Силва. - Мы всегда готовим ей место, потому что иногда она приходит, а иногда нет - мы никогда не знаем. Но она говорит, что лучше всего делать это каждый раз, чтобы не терять попусту времени.
   - Не думаю, что мне это нравится, - сказала Майя. - А тебе, Ролло? Если бы отец собирался навестить нас, я хотела бы знать об этом как можно раньше и все спланировать.
   - Но это не совсем одно и то же, - сказала Силва. - Твой отец далеко. А наша крестная никогда не бывает далеко, - просто знать, что она может прийти в любое время, как солнце или ветер.
   - Ну, может, и так, - сказала Майя. - Думаю, я пойму, когда увижу ее. Как хорош этот кофе, Силва, и эти маленькие пирожные! Твоя крестная научила тебя делать их такими милыми?
   - Не совсем, - ответила Силва, - но она учит меня все делать хорошо. Она учит меня замечать, как приятно делать все правильно - совершенно правильно, как и должно быть.
   - И ты всегда так поступаешь? - воскликнула Майя, очень впечатленная. - Что касается меня, то я очень часто ужасно неопрятна, и иногда мои тетради полны клякс и ошибок. Жаль, что у меня нет такой крестной, Силва.
   - Ну, теперь она у тебя будет. Она учит незаметно. Но и я не идеальна, и Валдо тоже! На самом деле это так - а если бы мы думали, что это не так, нам было бы доказано, что мы ошибаемся.
   - Кроме того, - сказал Валдо, - все, что мы должны делать, - очень просто и легко. Мы ничего не знаем о мире, но мы учимся всему, что должны были бы делать и узнать, если бы жили там.
   - А вы хотели бы там жить? - спросила Майя. Валдо и Силва заколебались. Затем оба с серьезным выражением в глазах, которое иногда появлялось у них, ответили в один голос: "Не знаю", но Валдо через минуту-другую добавил: "Если бы это было так, то было бы правильно, если бы нам это понравилось".
   - Да, - тихо сказала Силва. Но что-то в их тоне озадачило и Ролло, и Майю.
   - По-моему, вы оба наполовину фэйри, - нетерпеливо воскликнула Майя. - Я вас совсем не понимаю.
   Ролло чувствовал то же самое, хотя, будучи более внимательным, чем его младшая сестра, он не любил выражать свои чувства так свободно. Но Валдо и Силва только весело рассмеялись.
   - Нет, нет, конечно, нет, - повторили они несколько раз, но Майя, казалось, совсем не была убеждена и продолжала настаивать на том, что дети, которые не были наполовину фэйри, не могут жить сами по себе и так прекрасно справляться со всем, когда легкий шум в дверях и внезапное выражение удовольствия на лице Силвы заставили ее резко замолчать и оглянуться.
   - А вот и она, - хором воскликнули Валдо и Силва. - Ах, крестная, дорогая, мы так рады. Они тоже пришли, Ролло и Майя пришли, как ты и сказала.
   И с этими словами они бросились к вошедшей. Крестная наклонилась и поцеловала обоих в лоб.
   - Милые дети, - сказала она и повернулась к двум незнакомцам, которые смотрели на нее во все глаза.
   - Неужели это ее глупые люди называют ведьмой? - сказала себе Майя. - Может быть, и так, но я не знаю... Разве можно назвать ее ведьмой?
   Она была стара, - в этом не было никакого сомнения, по крайней мере, так казалось на первый взгляд. Ее волосы были совершенно белыми, а лицо - очень бледным. Но самым замечательным в ней были глаза. Майя не могла сказать, какого они цвета. Казалось, они меняли свой цвет с каждым ее словом, с каждым новым выражением лица. Как ни стара она была, глаза были очень яркими и красивыми, очень мягкими и милыми, хотя и не такими, - сказала Майя потом Ролло, - какие я хотела бы видеть, если бы была непослушной; когда она вошла в маленькую кухню, девочке показалось, что она немного сутулится и выглядит не намного больше Силвы. И вся она была скрыта темно-зеленым плащом, почти такого же цвета, как самая темная хвоя елей.
   "Вряд ли ее можно было бы увидеть, если бы она гуляла по лесу, - подумала Майя, - разве что лицо и волосы у нее такие белые, что блестят, словно снег".

ГЛАВА V. ИСТОРИЯ КОРОЛЕВСКОЙ ДОЧЕРИ

  
   Она нежная и милая;
   Ее сердце - как бутон розы,
   Мягкое, прекрасное и нежное.

МАЛЕНЬКИЕ НАСТАВЛЕНИЯ

  
  
   Крестная повернулась к маленьким незнакомцам. Две пары голубых глаз по-прежнему смотрели на нее. Ее глаза выглядели очень добрыми и нежными, и все же очень "видящими", когда она взглянула на них.
   "Наверное, - подумала Майя, - она может сказать все, о чем мы думаем", и Ролло подумал примерно то же самое, но ни один из них не испытывал ни малейшего страха перед ней.
   - Ролло и Майя, дорогие дети, - сказала она, - мы так рады вас видеть.
   - И мы очень рады быть здесь, - сказали они, - но ...
   - Вы недоумеваете, откуда я знаю ваши имена и все о вас, не так ли? - сказала она, улыбаясь. - Большинство детей этому удивляется, но разве не приятно быть удивленным?
   Это была новая мысль. Подумав, они начали понимать, что в этом что-то есть.
   - Думаю, что да, - ответили оба в один голос, слегка улыбаясь.
   - Если бы вы знали все обо всем и могли видеть все насквозь, у вас не осталось бы никакого интереса. Ничего такого, что можно было бы узнать или вообразить. О, какой скучный мир!
   - Нам следует узнать вас или полюбить? - спросила Майя. Она говорила серьезно, но в ее глазах мелькнуло легкое веселье, которое тут же отразилось в глазах крестной.
   - Как вам угодно, - ответила она, - но прежде всего вы должны поцеловать меня.
   Ролло и Майя поцеловали мягкое белое лицо. Оно было очень мягкое, и от крестной исходил какой-то свежий, сладкий аромат, как будто они находились в комнате, полной фиалок, только это было еще приятнее. Она улыбнулась и достала из корзинки на руке, которую они не заметили, несколько крошечных букетиков весенних цветов, перевязанных бело-зеленой лентой, - такая прелесть, о, такая прелесть!
   - Значит, вам нравятся мои цветы, - сказала она. - Неудивительно, вы никогда раньше не видели ничего подобного. Они - из другой страны. Вот, дорогие, ловите, - и она подбросила их в воздух; все четверо детей прыгали и метались, стараясь собрать больше других. Но, в конце концов, когда они пересчитали свои сокровища, оказалось, что каждый получил по три.
   - О, как мило! - воскликнула Майя. - Можно нам взять их с собой, крестная? - Казалось вполне естественным называть ее так, и Майя сделала это, не задумываясь.
   - Конечно, - ответила крестная, - но помни, не выбрасывай их, когда они покажутся засохшими. Они не увянут по-настоящему, и если потом выставить их на солнце, они, - по крайней мере, некоторые из них, - снова станут совершенно свежими. И даже когда они высохнут, у них будет восхитительный аромат; на самом деле, чем старше они становятся, тем больше в них очарования - так думают многие, и я с ними согласна.
   Ролло и Майя смотрели на свои цветы с каким-то благоговением.
   - Значит, это волшебные цветы? - полушепотом спросили они. - Вы сказали, что они - из другой страны. Вы тоже оттуда, крестная? Вы что, фея?
   Крестная улыбнулась.
   - Можете думать так, если хотите, - сказала она. - Представьте себе, что вам больше нравится, и вы не сильно ошибетесь, но волшебная страна - это только маленькая часть той, другой страны. Вы поймете это, став старше.
   - А мы когда-нибудь туда поедем? - спросила Майя. - Вы возьмете нас с собой, дорогая крестная? А Валдо и Силва когда-нибудь были там?
   - О, как много вопросов сразу! - воскликнула крестная. - Я не могу ответить на столько вопросов. Ты должна довольствоваться тем, что узнаешь кое-что сама, моя маленькая девочка. Путь в другую страну у каждого свой. Окажешься ли ты там когда-нибудь? Да, и много-много раз, я надеюсь.
   Майя радостно захлопала в ладоши.
   - Ах, как мило! - сказала она. - И когда же? Можно нам поехать прямо сегодня? Ах, Силва, пожалуйста, попроси крестную отвезти нас туда сегодня, - воскликнула она, в нетерпении хватая Силву. Но та только улыбнулась и посмотрела на крестную; и почему-то, когда на обоих лицах появились улыбки, - на молодом, ярком, насыщенного цвета, и старом, совсем белом, если не считать чудесных, прекрасных глаз, словно оно было сделано из снега, - они были странно похожи.
   - Силва научилась быть терпеливой, - сказала крестная, - и поэтому она все больше и больше узнает другую страну. Ты должна последовать ее примеру, маленькая Майя. Не расстраивайтесь. Откуда вы знаете, что вы уже не на пути туда? Что ты об этом думаешь, мой мальчик? - продолжала она, повернувшись к Ролло, который стоял чуть позади них, прислушиваясь, но ничего не говоря.
   Ролло поднял голову и улыбнулся.
   - Я хотел бы сам найти дорогу,- ответил он.
   - Правильно,- сказала крестная. А Майя чувствовала себя все более и более озадаченной, поскольку ей казалось, что Ролло понимает смысл слов крестной лучше, чем она.
   - Ролло, - воскликнула она почти с упреком.
   Ролло повернулся к ней с некоторым удивлением.
   - Ты понимаешь, а я нет, - сказала она, слегка надув хорошенькие губки.
   - Нет, - сказал Ролло, - не понимаю. Но мне нравится думать, что когда-нибудь я все пойму.
   - Правильно,- снова сказала крестная. - Но это скучный разговор для вас, маленькие люди. Что сегодня, Силва? Что может сделать для тебя старая крестная?
   Силва выглянула в окно.
   - Скоро наступит вечер, - сказала она, - а Ролло и Майя не могут оставаться после заката. Осталось совсем немного времени, крестная, - идти куда-то уже некогда.
   - Ну, я не знаю, - ответила крестная. - И все же... первый визит. Так чего же ты хочешь, дитя мое?
   - Давайте сядем вокруг камина, потому что немного прохладно, - сказала Силва, - и вы, дорогая крестная, расскажете нам сказку.
   Глаза Майи и Ролло тоже заблестели. Крестной не нужно было спрашивать, понравится ли им это. Она придвинула большое кресло поближе к камину, и четверо детей, молча, собрались вокруг нее, ожидая, когда она начнет.
   - В моем плаще слишком тепло, - сказала она и подняла руку, чтобы расстегнуть его у шеи и немного ослабить. Он не совсем спал; темно-зеленый капюшон все еще отбрасывал тень на ее серебристые волосы и нежное лицо, однако вполне достаточно, чтобы острые глаза Майи увидели, платье под ним - из прекрасной малиновой ткани, не бархата и не атласа, но богаче и мягче, чем то и другое. Оно мерцало в свете огня с каким-то изменчивым блеском, который был очень необычным, и Майе почти казалось, что она видит блеск бриллиантов и других драгоценных камней.
   - Можно мне погладить ваше прелестное платье, крестная? - Та вздрогнула; она, казалось, не заметила, как сильно покраснела, и на мгновение Майе стало немного страшно. Но тут крестная снова улыбнулась, девочка почувствовала себя вполне счастливой, и сунула руку в складки плаща, пока не добралась до мягкого материала под ним.
   - Погладь его как следует, - сказала крестная.
   - О, как мягко! - восхищенно воскликнула Майя. - Из чего он сделан? Это не бархат и даже не плюш. Крестная, - продолжала она, снова озадаченно наморщив лоб, - это почти как перья. Может быть, вы не только фея, но и птица?
   Крестная рассмеялась. Вы никогда не слышали ничего более красивого, чем ее смех. Это было что-то вроде... нет, я никогда не смогу сказать вам, на что это было похоже... немного похоже на множество крошечных серебряных колокольчиков, и мягкое дуновение ветерка, и трель жаворонка, - все вместе. Дети тоже не могли удержаться от смеха, услышав его.
   - Называй меня, как хочешь,- сказала крестная. - Птица, или фея, или блуждающий огонек, или даже ведьма. Многие люди называют меня ведьмой, и я не возражаю. Только, дорогие мои, - и тут ее милый, нежный голос стал серьезным и даже немного грустным, - никогда не думайте обо мне иначе, как о той, которая любит вас и хочет сделать вас счастливыми. И никогда не верьте, будто я сказала или сделала что-то такое, что может помешать вам поступать правильно и помогать другим. Это единственное, что может меня огорчить. Мир полон людей, которые не видят вещи правильно, и обвиняют других в том, что есть их собственная вина. Так что иногда вам будет довольно трудно. Тем не менее, не забывайте моих слов.
   - Нет, - пообещала Майя, - мы не забудем, хотя и не вполне их понимаем. Но когда-нибудь мы их поймем, не так ли?
   - Да, дорогие мои, так и будет, - сказала крестная.
   - А сейчас, - сказала Силва, - это не имеет значения. Нам не нужно думать о трудностях, ожидающих нас в мире, дорогая крестная, пока мы здесь - так далеко от него.
   - Не надо, - согласилась крестная, и это прозвучало почти как вздох, если бы можно было поверить, что крестная может вздыхать! Но даже если так оно и было, то исчезло в одно мгновение, и с самой прелестной и счастливой улыбкой крестная повернулась к детям.
   - А теперь, дорогие мои, - сказала она, - для вас настало время слушать.
   Четыре фигуры придвинулись еще ближе, четыре пары глаз были устремлены на милое белое лицо, на котором, пока она говорила, начал проступать легкий розовый румянец. Было ли это отражение огня или нет, Майя не могла решить, и ясный голос крестной продолжал:
   - Однажды ...
   - Когда-то, - перебила Силва, - скажи "когда-то".
   - Однажды, когда-то, давным-давно, - повторила крестная, - хотя, кстати, откуда ты знаешь, что я не собиралась этого говорить? Так вот, когда-то, давным-давно, жила-была дочь короля.
   - Принцесса, - перебил другой голос, на этот раз Майи. - Почему бы вам не сказать "принцесса", дорогая крестная?
   - Потому, - ответила крестная, - что мне больше нравится называть ее королевской дочерью.
   - И больше не перебивайте, пожалуйста, - хором сказали Валдо и Ролло, совершенно забыв, что на самом деле сейчас перебивают именно они.
   - И, - продолжала крестная, не заметив, что ее прервали, - она была очень красива, очень мила и добра, хотя у нее было все на свете, о чем могла мечтать даже королевская дочь. Вы, кажется, удивлены моим "хотя", дети? Нет ничего более трудного, чем думать о других, - что является просто иным словом для обозначения "милый и добрый", - если человек не знает, что значит иметь неудовлетворенное желание. Но так было и с Ориоль, ибо так звали прекрасную девушку. Хотя она всю жизнь была окружена роскошью и вниманием, хотя никогда не видела на своем пути даже смятого розового лепестка, сердце ее все еще оставалось нежным, и она сочувствовала страданиям других, когда узнавала о них, как будто они были ее собственными.
   - Кто знает? - тихо говорила она сама себе. - Кто знает, может быть, когда-нибудь и меня постигнет горе, и тогда я буду рада найти доброту и сочувствие!
   И когда она так думала, в ее глазах появлялось такое выражение, от которого старая няня, нежно любившая ее, вздрагивала и крестилась.
   - Я никогда не видела такого взгляда, - шептала она, хотя и так, чтобы Ориоль могла ее услышать, - я никогда не видела этого взгляда, кроме как в глазах тех, кто рожден для горя.
   Но время шло, и горести по-прежнему обходили Ориоль стороной. Она выросла высокой и стройной, с золотистыми белокурыми кудрями вокруг лица, что придавало ей детский, невинный вид, как будто она была моложе своего настоящего возраста. И с годами ее нежность и сочувствие к страданиям, казалось, становились глубже и сильнее. Это был верный путь к ее сердцу. На поляне неподалеку от замка у нее была любимая беседка, куда она каждое утро ходила кормить и ухаживать за своими питомцами, из которых самым любимым был нежный маленький олененок, которого она однажды нашла в лесу, покинутым своими товарищами, так как он повредил ногу и больше не мог идти за ними. Ориоль и ее нянька с трудом отнесли его домой и ухаживали за ним, пока он снова не выздоровел и не смог снова бегать и прыгать так же легко, как раньше. И вот, однажды утром, Ориоль со слезами на глазах повела его обратно в лес, где нашла.
   - Вот, мой олененок, - сказала она, - ты свободен, как воздух. Я не стану держать тебя в плену. Поспеши к своим друзьям, мой олененок, но не забывай об Ориоль, и если ты окажешься в беде, приходи к ней за помощью.
   Но олененок не двигался. Он нежно потерся об нее и посмотрел ей в лицо глазами, которые почти говорили. Она не могла не понять, что он хотел сказать.
   "Я не могу оставить тебя. Позволь мне всегда быть рядом с тобой", - вот что он пытался выразить. Ориоль позволила ему следовать за ней домой, и с того дня он всегда жил в ее беседке и никогда не был так счастлив, как тогда, когда резвился вокруг нее. У нее были и другие домашние животные - множество разных птиц, ни одну из которых она не держала в клетке, потому что всех их она так или иначе спасла и защитила, и, подобно олененку, они отказывались покидать ее. Самыми милыми, пожалуй, была пара лесных голубей, которых она однажды выпустила из ловушки, в которой они запутались. Это было самое прекрасное зрелище на свете - видеть каждое утро Ориоль в своей беседке, олененка, трущегося своей мягкой головкой о ее белое платье, и воркующих ей лесных голубей, сидящих по одному на каждом плече, в то время как вокруг ее головы порхала стайка разных птиц - все они были обязаны своей жизнью и счастьем ее нежной заботе. Там был дрозд, которого она нашла полуживым, выпавшим из гнезда; искалеченная ласточка, оставленная своими товарищами во время зимнего перелета. Бегал, хотя все еще хромая на одну лапу, ручной кролик, которого она спасла от собаки, и множество других невинных созданий, - все с такими же историями, и каждый соперничал с другими, чтобы выразить благодарность своей дорогой хозяйке, когда она стояла там, а солнечный свет пробивался сквозь ветви и освещал ее милое лицо и яркие волосы.
   Но лето и солнечный свет не могут длиться вечно, и со временем горе пришло к Ориоль, как и к другим.
   Ее мать умерла, когда она была совсем маленькой, а отец старел. Но он не беспокоился о будущем своего единственного ребенка, ибо уже давно было решено, что она выйдет замуж за следующего наследника его короны, принца Хэлберта, поскольку по законам этой страны, женщина не могла править. Ориоль не видела Хэлберта много лет, когда они еще детьми играли вместе; но она с нежностью вспоминала его веселым мальчиком и, ни о чем не заботясь, мечтала стать его женой.
   - Почему бы мне не полюбить его? - сказала она себе. - Я еще не знала никого, кто не был бы добр и нежен, а Хэлберт будет еще более добр ко мне, чем кто-либо другой, потому что он будет моим королем и господином.
   И когда настал день, в который принц должен был вернуться, чтобы снова увидеть ее, она ждала его спокойно и без дурных предчувствий. Поначалу все выглядело так, как она себе представляла. Хэлберт был мужественен и красив, у него было открытое лицо и обаятельные манеры, он был предан своей нежной кузине. Старый король был в восторге, и Ориоль сказала себе: "Что я сделала, чтобы заслужить такое счастье? Как я могу в достаточной мере выразить свою благодарность?"
   Она стояла в своей беседке, когда думала так, окруженная, как обычно, своими любимцами. Вдруг среди деревьев, в некотором отдалении, она услышала звук шагов и в то же время голос, который она едва узнала, говоривший грубо и резко.
   - Прочь с дороги, дворняжка, - сказал он, а затем раздался звук удара, сопровождаемый жалобным воем.
   Ориоль бросилась вперед, и в следующее мгновение наткнулась на Хэлберта; его лицо было темным и хмурым, а бедная маленькая собачка лежала, истекая кровью, у его ног.
   - Хэлберт! - воскликнула Ориоль. Ее кузен вздрогнул; он не слышал, как она подошла. - Это сделали вы? Вы ударили маленькую собачку?
   Хэлберт повернулся к ней; он покраснел от стыда, но попытался отшутиться.
   - Ничего страшного, - сказал он, - с этой тварью сейчас все будет в порядке. Ужасная маленькая дворняжка! Она выскочила на меня вон из того домика, завизжала и залаяла как раз в тот момент, когда я с нетерпением спешил к вашей беседке, принцесса.
   Но Ориоль едва ли слышала его попытки оправдаться. Она стояла на коленях перед бедной собакой.
   - Ах, Фидо, - сказала она, - милый маленький Фидо, разве ты меня не узнаешь?
   Фидо слабо попытался помахать хвостом.
   - Это ваша собака? - пробормотал Хэлберт. - У меня не было... ни малейшего представления...
   Но Ориоль ответила словами, поразившими его.
   - Моя собака, - сказала она. - Нет. Но какое это имеет значение? Вы жестокий человек!
   Потом она отвернулась от него, а собачка, тяжело дыша и истекая кровью, лежала у нее на руках. Хэлберт был поражен выражением ее лица.
   - Простите меня, Ориоль, - воскликнул он. - Я не хотел причинить вред этому существу. Я тороплив и вспыльчив, но не следует так сурово наказывать за минутную неосторожность.
   - Это не было неосторожностью. Это была жестокость, - медленно ответила Ориоль, поворачивая к нему бледное лицо. - У человека должна быть жестокая натура, если он в раздражении может сделать то, что сделали вы. Прощайте, - и она уже уходила, когда он остановил ее.
   - Что значит "прощайте"? Вы ведь не всерьез? - воскликнул он. Но Ориоль посмотрела на него с негодованием.
   - Не всерьез? - повторила она. - Никогда в жизни я не была так серьезна! Прощайте, Хэлберт.
   - И больше вы меня не увидите? - воскликнул он.
   - Я никогда больше не увижу вас, - ответила Ориоль, - пока вы не научитесь сочувствовать страданиям своих ближних, а не усугублять их. И кто может сказать, наступит ли когда-нибудь этот день? А потому - прощайте, Хэлберт.
   Принц стоял как громом пораженный, глядя на ее хрупкую фигурку, исчезающую среди деревьев. Он чувствовал себя как человек во сне. Но потом, когда он постепенно осознал, что все это явь, его вспыльчивость полыхнула гневом на Ориоль, насмешкой над ее нелепостью и преувеличением, и он попытался поверить своим словам, что ни один мужчина не может быть счастлив с такой причудливой и неразумной женой, и что ему не о чем жалеть. В глубине души он злился на себя, хотя и не признавался в этом, и сознавал также, что Ориоль верно поняла его натуру. Он был эгоистичен и совершенно безразличен по отношению к другим, и поэтому недалек от того, чтобы стать действительно жестоким. Он, как и Ориоль, всю свою жизнь был окружен роскошью и потворством своим желаниям, но не привык, как она, сочувствовать другим и смотреть на свои собственные блага так, чтобы делиться ими с теми, у кого их нет.
   Ориоль сдержала свое слово. Она больше не видела Хэлберта, хотя король, ее отец, сделал все возможное, чтобы поколебать ее решимость. Она оставалась непреклонной. Так будет лучше для них обоих, повторила она. Это убьет ее, если она станет женой такого человека, и не принесет ничего хорошего ему. Итак, принц Хэлберт удалился, скорее в горьком и гневном негодовании, чем в печали, и жизнь Ориоль вернулась к той, какая была до его прихода.
  

ГЛАВА VI. ИСТОРИЯ ДОЧЕРИ КОРОЛЯ (Продолжение)

  

"Я заколдован, и только ты можешь снять с меня заклятие".

"Ворон", братья Гримм.

  
   - По крайней мере, так казалось, но на самом деле все было совсем по-другому. Ориоль испытала потрясение, которое глубоко переживала и не могла забыть. Ей тоже было грустно видеть отчаяние и разочарование отца, и иногда она спрашивала себя, не ошиблась ли, приняв столь поспешное решение. Но вид маленькой собачки Фидо, которая выздоровела, хотя и потеряла один глаз, всегда рассеивал эти опасения. "Человек, который мог быть так жесток к безобидному маленькому существу, быстро разбил бы мне сердце", - говорила она себе, а иногда и отцу. И по мере того, как шло время и приходили известия, что принца Хэлберта все больше и больше боятся и не любят в его собственном королевстве из-за растущей жестокости его характера, старый король научился быть благодарным тому, что его дорогая Ориоль не находится во власти такого человека.
   - Но что будет с тобой, моя дорогая, когда меня не станет? - спросил как-то он.
   - Не бойся за меня, - заверила его Ориоль. - Я не боюсь за себя, дорогой отец. Ведь я могла бы спокойно жить в лесу с моими дорогими животными. Если бы у меня была маленькая хижина, и Фидо, чтобы охранять меня, и Лелло, мой олененок, и маленький кролик, и все мои красивые птицы, я была бы совершенно счастлива!
   Лесничий, которому принадлежал Фидо, умолял Ориоль оставить его у себя, потому что еще до того, как ее ранили, собачка научилась любить ее и выскакивала ей навстречу, радостно виляя хвостом, когда она проходила мимо домика ее хозяина, стоявшего на пути к ее поляне. Но хотя Ориоль не боялась за себя, она часто чувствовала себя очень несчастной, когда думала о своем народе, прежде всего - о бедных и беззащитных, находящихся во власти такого короля, каким был бы Хэлберт после долгого и мягкого правления ее отца. Но делать было нечего, и она молчала, боясь омрачить еще большим горем и тревогой последние дни старого короля.
   Да, это были его последние дни, потому что через год после злосчастного визита Хэлберта отец ее умер, и прекрасная Ориоль осталась одна.
   Ее горе было велико, хотя король был очень стар, и она знала, что вскоре им придется расстаться. Но у нее было не так уж много времени, чтобы предаваться ему, потому что еще до того, как ее отца положили в могилу, ее печаль была потревожена странными и неожиданными событиями.
   Все началось со странного сна, который приснился Ориоль в ту самую ночь, когда умер ее отец.
   Ей снилось, что она, как обычно, сидит в своей беседке со своими любимцами. Она чувствовала себя бодрой и счастливой и совсем забыла о смерти отца. Вдруг ее друзей что-то испугало, - птицы подлетели к ней поближе, кролик забрался ей под юбку, олененок и Фидо испуганно смотрели на нее, и не успела она оглянуться, как их ужас получил объяснение. Послышался страшный звук, приближающийся к ним, страшное рычание медведя, и в следующее мгновение чудовище было уже в нескольких ярдах. Даже тогда, во сне, первой мыслью Ориоль были ее животные. Она обхватила руками всех, кого могла обнять, и спокойно стояла, наблюдая за ужасным зверем со слабой надеждой, что если она не выкажет страха, то он пройдет мимо. Но он подходил все ближе и ближе, пока она почти не почувствовала его горячее дыхание на своем лице, как вдруг, к ее изумлению, чудовище исчезло, а на его месте стоял принц Хэлберт и смотрел на нее с выражением глубочайшего страдания.
   - Я сам навлек это на себя, - сказал он. - Я заслужил это, но пожалей меня, о Ориоль! Милая Ориоль, пожалей и прости меня
   Крик неудержимого горя сорвался с его губ, и в этот момент Ориоль проснулась, обнаружив, что ее глаза мокры от слез, а сердце сильно бьется от страха и горя.
   - Что могло заставить меня подумать о Хэлберте? - сказала она себе. - Должно быть, вчера, когда посыльные отправились в путь... - И тут все всплыло в ее памяти, которая в первый момент пробуждения была смущена, и она вспомнила смерть отца и свое одиночество, и едва высохшие слезы снова навернулись ей на глаза.
   - Есть ли какие-нибудь новости от принца Хэлберта? - спросила она у своих слуг, когда те явились по ее зову. И когда ей сказали "нет", она почувствовала странное беспокойство. Ибо сразу же после смерти старого короля, которая, все-таки, оказалась внезапной, были посланы гонцы, чтобы вызвать его преемника, и они уже должны были вернуться.
   День продолжался, а о них ничего не было слышно; все стали думать, что, наверное, что-то случилось, пока поздно ночью эти опасения не подтвердились возвращением гонцов с встревоженными лицами.
   - Прибыл ли принц? - Это был их первый вопрос, и когда им сказали, что его никто не видел, они объяснили причину своего вопроса.
   Хэлберт, уже осведомленный о болезни старого короля, быстро приготовился отправиться в путь со своими приближенными и теми, кто прибыл за ним. Они ехали всю ночь, и если бы не случилось ничего непредвиденного, они закончили бы свое путешествие на рассвете. Но принц вышел из себя из-за своего коня, нервного и беспокойного животного, неподходящего для такого раздражительного человека.
   - Мы встревожились, - рассказывали гонцы, - увидев, как принц яростно хлещет и пришпоривает бедное животное, которое, обливаясь кровью, уже не понимало, что от него требуется, и наконец, обезумев от боли и ужаса, помчалось бешеным галопом; догнать его было невозможно. Мы следовали за ним, как могли, ориентируясь по сломанным ветвям и потревоженной земле, которые, благодаря яркому лунному свету, могли различить. Но, наконец, там, где деревья стали расти гуще... - Тут говоривший, который рассказывал об этом самой Ориоль, заколебался, - исчезли даже эти следы. Мы искали во всех направлениях; когда луна зашла, мы дождались рассвета и возобновили поиски. Но все было напрасно, и, в конце концов, мы решили ехать дальше, надеясь, что принц, возможно, нашел дорогу раньше нас.
   - Ужасно! - воскликнула Ориоль, забыв все свое негодование против Хэлберта при мысли о том, что он лежит, возможно, раненый и беспомощный на какой-нибудь лесной тропинке, которую пропустили искавшие его. - Мы должны немедленно послать всадников во все стороны, чтобы попытаться найти его.
   Капитан, командовавший маленьким отрядом, поклонился, но ничего не сказал, и, казалось, не очень надеялся на успех новых поисков. Ориоль была поражена его поведением.
   - Вы что-то от меня скрываете, - сказала она. - Почему у вас такой безнадежный вид? Даже в самом худшем случае, даже если принца нет в живых, его нужно найти.
   - Мы тщательно все осмотрели, - ответил офицер. - Везде, куда можно было проникнуть, мы не оставили без внимания ни одного квадратного ярда.
   - Там, где это было возможно, - повторил Ориоль, - что вы имеете в виду? Вы же не хотите сказать... - Она тоже заколебалась, и ее бледное лицо стало еще бледнее.
   Капитан взглянул на нее.
   - Я вижу, вы угадали наши страхи, принцесса, - тихо сказал он. - Да, мы почти не сомневаемся, что несчастный принц оказался в заколдованном лесу, откуда, как вам хорошо известно, никто и никогда не возвращался. Хорошо, что его родители не дожили до этого дня, потому что, хотя он сам навлек на себя эту беду, нельзя не испытывать жалости к такой судьбе.
   Казалось, Ориоль не в состоянии была ответить. Но она приказала, несмотря на все услышанное, выслать всадников на поиски во всех направлениях.
   - Мой бедный отец, - сказала она себе. - Я рада, что он избавлен от этой новой печали о Хэлберте. - И когда воспоминание о странном сне вернулось к ней, она добавила: - Бедный Хэлберт, - содрогнувшись при этих словах.
   Ибо заколдованный лес был ужасом для всей страны. На самом деле, о нем ничего или почти ничего не было известно, и тем сильнее были благоговейный трепет и ужас. Он располагался на пустынном участке земли между двумя грядами холмов, и никто никогда не проходил через него, потому что не было видно ни единой тропинки, которая вела бы в него. Но дольше, чем кто-либо из ныне живущих мог припомнить, о нем говорили как о месте, которого следует бояться и избегать, и путешественники, проходя мимо, рассказывали, что они слышали крики, вопли и стоны из мрачной чащи. Говорили, что в замке, расположенном в самом центре леса, живет волшебник, который использует всевозможные уловки, чтобы завлечь людей туда, откуда они уже никогда не смогут вырваться. Было известно, что некоторые все-таки поддавались искушению войти в лес, но никто с той поры их больше не видел и не слышал. Никто никогда не видел волшебника, никто даже не был уверен в его существовании, но когда в округе случалось какое-нибудь несчастье, вроде неурожая или необычной болезни, люди непременно говорили, что за всем этим стоит лесной волшебник. И Ориоль, подобно всем остальным, испытывала ужас перед этим местом и его хозяином.
   - Бедный Хэлберт! - много раз повторяла она себе в тот день. - Если бы я могла что-нибудь для него сделать!
   Отряды всадников, которые она послала, возвращались один за другим с одними и теми же вестями, - принца никто не видел и ничего не слышал о нем. Но ближе к вечеру дровосек принес в замок кусок ткани, который, как было установлено, был оторван от мантии принца, и который он нашел зацепившимся за ветку дерева. Когда его спросили, где, он заколебался, что само по себе было ответом.
   - Недалеко от границы заколдованного леса, - сказал он, наконец, понизив голос. Но это было все, что он мог сказать. И с этого момента все потеряли надежду. Больше ничего нельзя было сделать.
   - Принц так же потерян для нас, как и наш добрый старый король, - говорили все в день похорон отца Ориоль. - Для него было бы гораздо лучше, если бы он тоже мирно спал среди своих отцов, чем оказаться там, где он сейчас.
   Казалось, для его народа было бы лучше, если бы это было так. Невозможно было назначить преемника Хэлберта в качестве короля до тех пор, пока не пройдет определенное время, которое будет считаться доказательством его смерти. А поскольку следующий наследник короны был всего лишь младенцем, живущим в далекой стране, задержка дала возможность нескольким соперничающим претендентам начать смуту, и через несколько месяцев после смерти старого короля некогда счастливой и мирной стране угрожали война и вторжение с разных сторон. Тогда главы государств посовещались и решились на смелый шаг. Они пришли к Ориоль, предлагая ей корону, заявляя, что предпочитают ниспровергнуть законы страны, - хотя они существовали уже много веков, - и сделать ее, если понадобится, своей королевой острием меча, чем принять в качестве суверена кого-либо из тех, кто не имеет на это права, или ребенка, который будет королем лишь номинально.
   Ориоль была поражена и сбита с толку, но твердо отказалась.
   - Я - дочь короля, но не королева. Я не чувствую себя пригодной к тому, чтобы править, - ответила она, - и никогда не смогла бы, зная, что занимаю место, на которое не имею права.
   Но когда депутаты попросили ее обдумать этот вопрос, и когда она подумала о несчастьях, ожидающих народ, если что-то не будет предпринято быстро, то согласилась обдумать это и сообщить о своем решении на следующий день.
   И вот, он наступил; Ориоль была готова, ожидая депутатов. Их надежды возросли, когда они увидели ее, потому что на ее лице появилось выражение, которого не было накануне. Она стояла перед ними в своем длинном траурном одеянии, но талия ее была опоясана золотым поясом, и золотые украшения сияли на ее шее и руках.
   - Это хороший знак, - прошептали послы, заметив также яркий и полный надежды свет в ее глазах, и замерли, затаив дыхание, ожидая ее ответа. Но он оказался совсем не тот, какого они ожидали.
   - Я пока не могу согласиться на то, что вы хотите от меня, - сказала Ориоль, - Но будьте терпеливы. Сегодня я отправляюсь в путешествие, из которого надеюсь вернуться с хорошими вестями. А до тех пор, я умоляю вас сделать все возможное, чтобы все было мирно и спокойно. И я обещаю вам, что если я потерплю неудачу в том, что я предпринимаю, я вернусь, чтобы стать вашей королевой.
   Это было все, что она могла сказать. Она заявила, что ей запрещено говорить больше. И она казалась такой решительной, что послы, хоть и не без ропота, были вынуждены согласиться ждать ее возвращения и удалились, обмениваясь тревожными взглядами.
   Ориоль немедленно начала готовиться к таинственному путешествию, о котором говорила. Ее приготовления были странными. В первый раз после смерти отца она сняла черное платье и оделась во все белое. Затем она поцеловала свою старую няню и попрощалась с ней, сказав ей в то же время, чтобы та держалась мужественно и не боялась, на что старая дама не могла ответить без слез.
   - Я не настаиваю на том, чтобы вы рассказали мне все, принцесса, - сказала она, - поскольку вам это было запрещено. Но если бы я могла пойти с вами...
   Ориоль покачала головой.
   - Нет, дорогая няня, - ответила она. - Голос в моем сне сказал: "Одна, если не считать твоих немых друзей", - вот все, что я могу тебе сказать, - и, еще раз поцеловав бедную няню, Ориоль пустилась в путь, - никто не знал куда, - и она позаботилась, чтобы никто не последовал за ней. Некоторые из ее слуг видели, как она шла к своей беседке, и обратили внимание на ее белое платье. Но они так привыкли к тому, что она одна ходит к своим питомцам, что больше об этом не думали. Ибо никто не знал, что за вызов получила Ориоль. Накануне ночью, ворочаясь без сна, так встревоженная обращенной к ней просьбой, она, наконец, заснула, и опять ей приснился странный сон. Ей показалось, что она видит своего кузена; он казался бледным и измученным горем и страданием.
   - Ориоль, - сказал он, - только вы можете спасти меня. Хватит ли у вас мужества? Я прошу этого не только для себя, но и для нашего народа.
   И когда во сне она хотела заговорить, слова не приходили; она почувствовала только, что протягивает руки к Хэлберту, словно хочет дотянуться и спасти его.
   - Тогда идите, - сказал его голос, - но идите одна, если не считать ваших немых друзей. Никому не говорите, но и не бойтесь.
   Но едва только он произнес эти слова, он, казалось, исчез, и снова ужасный, задыхающийся рев, который она слышала в своем прежнем сне, достиг ушей Ориоль; в следующее мгновение появился ужасный облик чудовища, и, дрожа от ужаса, она проснулась. И все же, она решила откликнуться на призыв Хэлберта. Она никому не сказала об этом, кроме своей старой няньки, которой сказала только, что ее вызвали во сне, чтобы она пришла, но что с ней ничего не случится. Она оделась в белое, как лучшее предзнаменование успеха, и когда пришла в свою беседку, все ее бессловесные создания радостно приветствовали ее. Итак, с Фидо, олененком Лелло и крольчонком, резвящимся у ее ног, с лесными голубями на плечах и со всей странной компанией птиц, порхающих вокруг нее, Ориоль отправилась в путь, сама не зная куда.
   Зато ее питомцы это знали. Всякий раз, когда она чувствовала себя растерянной, Фидо слегка дергал ее за платье, а затем бежал вперед, лая, или Лелло смотрел ей в лицо своими умоляющими глазами, а затем поворачивал голову в определенном направлении, в то время как птицы иногда исчезали на несколько мгновений, а затем с громким чириканьем и трепетом снова появлялись немного выше, как бы уверяя ее, что они должны были посмотреть, правильно ли она идет. Так что, когда наступила ночь, Ориоль, очень усталая, но не обескураженная, очутилась далеко от дома в той части леса, которую никогда раньше не видела, хотя с дрожью говорила себе, что, возможно, уже находится в стране чародея.
   "Ну и что, даже если это и так? - подумала она. - Я не должна падать духом, выполняя свою задачу".
   Она размышляла, как ей провести ночь, когда резкий лай Фидо заставил ее оглянуться. Она последовала туда, откуда он доносился, и нашла маленькую собачку у двери хижины, искусно спрятанной среди деревьев. Вслед за своими питомцами Ориоль вошла в нее, как вдруг, словно ее потянула невидимая рука, дверь захлопнулась. Но она забыла о страхе, удивившись тому, что увидела. Хижина была сделана из сплетенных вместе ветвей деревьев и полностью выстлана мхом. В углу весело горел небольшой костерок, потому что ночи были еще холодные; маленький столик был накрыт белоснежной скатертью, а на ней - разложены фрукты и лепешки и стоял кувшин свежего молока, а ложе из мягчайшего мха, покрытое меховым ковриком, очевидно, должно было послужить постелью Ориоль. С другой стороны хижины было положено сено для животных, а в углу было приготовлено что-то вроде решетки из веток, чтобы на ночлег могли устроиться птицы.
   - Как это приятно! - сказала Ориоль, опускаясь на колени, чтобы согреться у огня. - Если это и заколдованный лес, то я не думаю, чтобы он был ужасным местом, а волшебник должен быть очень добрым и гостеприимным.
   Когда она поужинала и убедилась, что ее питомцы получили все, что хотели, она легла на кушетку из мха, собираясь как следует отдохнуть, и полная надежд, и вскоре крепко заснула. Она проспала несколько часов, когда внезапно проснулась, хотя и не могла сказать, что ее разбудило. Но, оглядев хижину при мерцающем свете костра, который еще не совсем погас, она увидела, что все ее питомцы проснулись, и когда она тихонько позвала: "Фидо, Фидо", маленькая собачка, а за ней олененок и кролик прокрались к ней через хижину, и когда она дотронулась до них, то почувствовала, что все они дрожат, а птицы, казалось, пытаются спрятаться, забившись в угол. И прежде, чем Ориоль успела спросить себя, что это может означать, их страх был объяснен, поскольку из темноты снаружи донесся звук, который она дважды слышала во сне - ужасный, задыхающийся рев чудовища! Он становился все ближе и ближе. Ориоль знала, что выйти она не сможет. Она обняла бедные маленькие дрожащие создания, решив защищать их до последнего. Внезапно раздался громкий стук в дверь, как будто на нее навалилось какое-то тяжелое существо, и Ориоль задрожала еще сильнее, ожидая, что дверь вот-вот распахнется. Но таинственная рука, закрывшая ее, сделала это надежно. Дверь не поддавалась. Послышалось тихое отчаянное рычание, а затем все стихло, пока несколько минут спустя откуда-то издалека не донеслось еще одно рычание, и тогда Ориоль почувствовала, что опасность миновала: зверь исчез, потому что, хотя она и не видела его, она была уверена, что это не что иное, как чудовище из ее снов. Бедные животные снова забились в свой угол, а Ориоль, удивленная быстротой, с которой прошел ее ужас, вернулась на свое ложе и сладко заснула.
   Когда она проснулась, солнце уже стояло высоко в небе; дверь была приоткрыта, и в хижину вливался мягкий сладкий ветерок. Все было в порядке: только что разожженный маленький костер, остатки вчерашнего ужина убраны, и приготовлен соблазнительный маленький завтрак. Ориоль с трудом верила своим глазам. - Должно быть, кто-то вошел, пока я спала, - сказала она, и Фидо, казалось, понял, что она имела в виду. Он вскочил, виляя хвостом, и очень обрадовался, когда Ориоль села за маленький столик, чтобы съесть то, что ей подали. Все ее питомцы казались счастливыми, насколько это было возможно, и совершенно забыли свой страх. Итак, после завтрака Ориоль созвала их всех и снова отправилась в путь. Куда ей идти, она не знала; она повиновалась призыву, и теперь ожидала, что еще ей будет сказано сделать. Животные, казалось, думали, что они добрались до конца своего путешествия, и прыгали и порхали вокруг в лучшем расположении духа. И даже сама Ориоль чувствовала, что невозможно быть грустной или встревоженной. Никогда еще она не видела ничего прекраснее, чем лес с его бесчисленными тропинками между деревьями, каждая из которых была более соблазнительной, чем другая; солнечный свет, заглядывающий сквозь ветви, прекрасные цветы всевозможных форм, каких она никогда раньше не видела, прекрасные птицы, щебечущие среди деревьев, маленькие белочки и кролики, играющие вокруг, и грациозные олени, которых она время от времени замечала.
   - Ах, - воскликнул Орель, - это вовсе не ужасный заколдованный лес! Это прекрасная сказочная страна.
   - Вы говорите правду, - произнес голос рядом с ней, и она вздрогнула. - Для таких, как вы, это волшебная страна наслаждений. Но для меня!.. - И прежде чем Ориоль успела опомниться от удивления, перед ней предстал принц Хэлберт! Как же он изменился! Едва она узнала его, как все прочие чувства исчезли, и осталась одна только жалость.
   - О, бедный Хэлберт, - воскликнула она, - я нашла вас! Где вы были? Почему вы выглядите таким несчастным и больным?
   Ибо Хэлберт казался всего лишь опустошенной тенью прежнего себя. Его рваная одежда свободно висела на нем. Его лицо было бледным и худым, а глаза печальными и безнадежными, хотя, когда он увидел жалостливое выражение на ее лице, в них появился блеск.
   - Ах, Ориоль, как хорошо, что вы пришли! Из жалости ко мне, который так мало этого заслуживает. Но хватит ли у вас сил сделать все необходимое, чтобы освободить меня из ужасного рабства?
   - Объяснитесь, Хэлберт, - ответила Ориоль. - Что вы имеете в виду? Какое рабство? Я ведь ничего не знаю, даже если это действительно заколдованный лес.
   Хэлберт взглянул на солнце, поднявшееся высоко в небе.
   - У меня всего четверть часа, - сказал он. - Я бываю свободным только час до полудня.
   И потом он как можно быстрее рассказал, что с ним случилось. Попав во власть невидимых духов заколдованной страны, чей гнев он уже давно навлек на себя своей жестокостью по отношению к тем, кто был ниже его, среди которых были и бедный маленький Фидо, и несчастная лошадь, упавшая замертво под ним, как только они оказались в лесу, его наказание было объявлено ему голосом во сне. Оно было ужасно. В течение двадцати трех часов из двадцати четырех, которые составляют день и ночь, он был обречен бродить по лесу в обличье ужасного чудовища, наводя ужас везде, куда бы он ни пришел.
   - Внешне я должен быть таким, каким был прежде в душе, - с горечью сказал он. - Вы не можете себе представить, насколько страшно видеть, как нежные невинные зверушки в ужасе убегают от меня, хотя я скорее умру, чем покалечу одну из них. И даже вы, Ориоль, если бы увидели меня, то тоже бросились бы в ужасе прочь.
   - Я видела вас, - ответила она. - Я дважды видела вас во сне, и теперь, когда я знаю все, я не буду бояться вас.
   - Вы действительно так думаете? - нетерпеливо воскликнул он. - Ваша жалость и мужество - моя единственная надежда. Ибо я обречен продолжать эту ужасную жизнь - возможно, сотни лет, - пока двенадцать бессловесных животных не сядут мне на спину и не позволят унести их из этого леса. В отчаянии, услышав эту фразу, я подумал о вас и ваших любимцах, над которыми я издевался и дурно обращался больше, чем вы думали. Они так любят вас и доверяют вам, что, возможно, вы заставите их сделать это. Но я боюсь, что у них не хватит мужества.
   - Нет, - сказал Ориоль, - не нужно бояться. А Фидо очень снисходителен. Смотри, - продолжала она, обращаясь к собачонке, - вот бедный Хэлберт, он хочет, чтобы ты его полюбил. Погладь его, Хэлберт, - и когда принц ласково сделал это, Фидо посмотрел ему в лицо задумчивыми глазами и начал робко вилять хвостом, в то время как Лелло и кролик приблизились, а птицы порхали, щебеча над их головами. Это была красивая картина.
   - Видите, - сказала Ориоль, поднимая свое светлое личико от ласк добрых маленьких созданий, - видите, Хэлберт, какие они нежные и любящие! Это будет нетрудно. Во многих отношениях они мудрее нас. Но я никогда больше не смогу поверить, что лесные духи злые или озорные. Скорее, теперь я считаю их добрыми и доброжелательными. Какими счастливыми кажутся все существа, находящиеся под их опекой!
   - Я знаю не больше, чем сказал вам, - сказал Хэлберт, - но я тоже думаю, что они должны быть добры, как бы жестоко ни наказали меня, ибо я заслужил это. И, несомненно, все те, кто, как говорят, исчез в лесу, содержались здесь с благими намерениями. А таким, как вы, Ориоль, нечего бояться ни в какой стране, и никаких духов. Но я должен идти, - воскликнул он. - Я бы не хотел, чтобы вы увидели меня в другом обличье. Вы должны поразмыслить над тем, что я сказал, и подготовиться к этому.
   - И когда же я увижу вас снова? - спросила она.
   - Сегодня вечером, на закате, у дверей вашей хижины вы увидите... увы, не меня! - прошептал он и через мгновение исчез.
   На закате того же дня Ориоль сидела у двери маленькой хижины, окруженная своими животными. Она ласкала их даже больше, чем обычно, так ей хотелось подготовить их к странной задаче. Она даже говорила об этом с Фидо и Лелло, смутно надеясь, что они хоть что-то поймут, хотя в ответ Фидо только вилял хвостом, а Лелло терся об нее своим мягким носом. Но вдруг оба навострили уши и, прижавшись еще теснее к своей госпоже, задрожали от страха, а птицы приблизились испуганной стаей.
   - Глупые птицы, - сказала Ориоль, стараясь говорить своим обычным веселым тоном, - чего вам бояться? Медведи не едят маленьких птиц, и вы можете улететь в одно мгновение. Но, конечно, я не хочу, чтобы вы улетели, - и она свистнула и позвала их, одновременно лаская и ободряя животных, чей чуткий слух раньше нее уловил ужасный рев, который теперь раздавался все ближе и ближе, и, несмотря на всю свою решимость, Ориоль не могла сдержать дрожь, когда в поле зрения появилась фигура чудовища. "А вдруг это не Хэлберт? - подумала она. - А что, если все это проделки духов этой заколдованной страны, чтобы уничтожить меня?" От этой мысли она чуть не упала в обморок, когда ужасный зверь приблизился. Он был отвратителен, а его рев делал его еще более отвратительным. Его большой красный язык свисал изо рта, глаза, казалось, сверкали от ярости. Ориоль делала все, что могла, чтобы удержать своих питомцев рядом с собой; она чувствовала, что ужас отнимет у нее всю власть над ними.
   - О, Хэлберт, - воскликнула она, - это вы? Я знаю, что вы не можете говорить, но не можете ли вы подать какой-нибудь знак, чтобы показать мне, что это вы? Мне так страшно.
   Она вскочила, словно собираясь убежать. Чудовище, стоявшее рядом с ней, еще шире раскрыло свою огромную пасть и издало отчаянный рев. И тут ему пришла в голову мысль - он согнул свои неуклюжие колени и потерся огромной головой о землю у ее ног; к Ориоль вернулось мужество. Она погладила его по голове, и он издал слабый стон облегчения. Затем постепенно, с величайшим терпением, она уговорила животных подойти поближе и, наконец, посадила Фидо и Лелло на огромную спину зверя. Но хотя теперь они казались менее испуганными, они не остались там, а снова спрыгнули и прижались к ней. Это было бесполезно; после нескольких часов, по крайней мере, так казалось Ориоль, потраченных на попытки, ей пришлось от них отказаться.
   - Я не могу этого сделать, Хэлберт, - сказала она. Ответом ей был стон. Но тут ее осенила другая мысль.
   - Я сама залезу вам на спину, - воскликнула она, - и тогда, может быть, мне удастся уговорить животных остаться там.
   Бедный зверь попытался наклониться еще ниже, чтобы Ориоль было проще забраться ему на спину. Ей удалось это без особого труда, и сразу же Фидо, Лелло и кролик, увидев, что она сидит верхом, также вскочили на спину чудовища, потому что не не хотели оставаться одни. Лесные голуби с воркованием слетели с ветки, где они укрылись из страха, и уселись ей на плечи. Ориоль подняла голову, позвала и свистнула других птиц. Те спустились, словно заколдованные, и расположились вокруг нее, все семеро, на мохнатой спине зверя.
   - Прочь, Хэлберт! - крикнула Ориоль, дорожа каждым мгновением, и зверь пустился в путь. Ему было тяжело. Он двигался так неуклюже и так быстро в своем рвении, что это было похоже на землетрясение. Но когда он время от времени останавливался и издавал низкий жалобный рык, словно прося прощения у Ориоль за то, что так ее тряс, она всегда находила в себе силы сказать: - Прочь, Хэлберт, не думай обо мне!
   И вот, наконец, после нескольких часов этого ужасного путешествия, во время которого сердце Ориоль не раз подступало к горлу при малейшем признаке волнения среди животных, они достигли границ заколдованной страны, и когда тяжело дышащий зверь вышел из леса со своей странной ношей, бедная Ориоль без чувств соскользнула с его спины. Ее задача была выполнена.
   Когда она пришла в себя и открыла глаза, ее первой мыслью была мысль о звере, но он исчез. Однако Фидо, Лелло и все остальные были рядом; собака лизала ей руки, олененок прижимался к ней, а чуть поодаль стояла фигура, которую она, казалось, узнала, хотя та уже не была такой несчастной, как в последний раз, когда она видела ее. Это был Хэлберт, сильный, красивый и снова счастливый, но с выражением нежности, смирения и благодарности в глазах, какого никогда не было в прежние дни.
   - Хэлберт, - сказала Ориоль, садясь и протягивая ему руку, - все в порядке?
   - Все в порядке, - ответил он, - вы сами это видите. Но, о, Ориоль, как я могу отблагодарить вас? Всей моей жизни не хватит...
   - Не нужно благодарить меня, - перебила его Ориоль. - Лучшей наградой для меня будет радость вернуть моему дорогому отечеству короля, первой целью которого теперь, я уверена, будет счастье подданных, - и ее глаза засверкали от радости при этой мысли.
   Она была права. Ничто не могло превзойти радость народа по поводу возвращения Ориоль, и благодаря ее заверениям о его изменившемся характере, люди вскоре научились доверять своему новому королю, как он того заслуживал.
   Никто и никогда не узнал истинной истории его исчезновения, но все восхищались и уважали благородное и бескорыстное мужество Ориоль, бросившей вызов опасностям заколдованного леса. Все ее питомцы дожили до глубокой старости и имели все удобства, о которых только могли мечтать. Говорили, что единственным горем Хэлберта было то, что он долго не мог убедить Ориоль исполнить желание ее отца, выйдя за него замуж. Но несколько лет спустя из далекой страны, где происходили эти события, дошли слухи о том, что прекрасная "королевская дочь" наконец согласилась стать женой короля теперь, когда она знала, что Хэлберт достоин ее любви.
   И если это правда, то я не сомневаюсь, что это было сделано - для их счастья, а также для счастья их подданных, в число которых я включаю и двенадцать верных животных.
  

ГЛАВА VII. ВИНТОВАЯ ЛЕСТНИЦА

  
   "Но дети, для которых все - игра,
   И что-то новое должно случаться каждый час,
   Все находят настолько странным, что они
   Ничему не удивляются".
   ГНЕЗДО ФЭЙРИ
  
   Крестная замолчала. На некоторое время воцарилась тишина.
   - Надеюсь, это было правдой, - сказала Майя. - Бедный Хэлберт, я думаю, он заслужил счастье. Я думаю, что Ориоль была довольно... довольно... сердита, не так ли, Силва?
   Силва задумалась.
   - Нет, - ответила она. - Я не выношу людей, которые жестоко обращаются с маленькими животными. О, - и она всплеснула руками, - если бы только Ролло и Майя могли увидеть наших друзей в лесу! Разве не так, крестная?
   - Всему свое время, - загадочно сказала крестная.
   Майя посмотрела на нее.
   - Крестная, - сказала она, - какая вы забавная! Мне кажется, вы больше всего на свете любите озадачивать людей. Есть так много всего, о чем я хочу спросить вас. Кто жил в лесу? Был ли это волшебник? Я думаю, что это было бы гораздо приятнее, чем невидимые духи, хотя и довольно дружелюбные. И кто это приготовил завтрак Ориоль, закрыл дверь и все такое? Я уверена, что вы знаете, крестная. Мне кажется, вы сами бывали в заколдованном лесу. Это так?
   Крестная улыбнулась.
   - Возможно, - ответила она. Но когда Майя продолжила расспросы, она больше ничего не сказала. - Оставь некоторые загадки без разгадок, - таков был ее ответ. - Помни, что в этом тоже есть удовольствие.
   А потом она посадила Майю к себе на колени и поцеловала ее так нежно, что девочка не могла больше ворчать.
   - Вы очень смешная, крестная, - повторила она.
   Внезапно Ролло вздрогнул.
   - Майя, - воскликнул он, - боюсь, мы забыли о возвращении домой, о ждущей нас Нанни и обо всем остальном. Должно быть, уже очень поздно. Это так странно, - добавил он со вздохом, оглядывая милую маленькую кухню, - я, кажется, забыл, что это не наш дом, а ведь мы здесь всего час или два, и ...
   - Да, - согласилась Майя, - я чувствую то же самое. В самом деле, Ориоль и ее питомцы кажутся мне теперь куда более реальными, чем леди Венельда и белый замок.
   - И старый доктор, и все твои уроки, - сказала крестная, и дети почему-то перестали удивляться, что она все обо всем знает. - Но ты прав, мой мальчик, хороший мальчик, - продолжала она, обращаясь к Ролло. - Всему свое время, а теперь пора возвращаться в другую жизнь. Попрощайтесь друг с другом, дети мои, - и когда они сделали это - очень неохотно, можете быть уверены, - она взяла Ролло за одну руку, Майю за другую, - Валдо и Силва остались стоять у двери дома, провожая их, - и повела через небольшую поляну в уже темнеющий лес.
   - Вы пойдете с нами туда, где нас ждет Нанни? - спросила Майя.
   - Нет. Но я отведу вас коротким путем, - сказала крестная, которая с тех пор, как они вышли из дома, казалась обыкновенной старой крестьянкой, сгорбленной и маленькой, по крайней мере, для того, кто не заглядывал достаточно глубоко под ее странный капюшон, чтобы увидеть ее чудесные глаза и блестящие волосы, и кого никто не заподозрил бы в чудесном малиновом платье под длинным темным плащом. Майя продолжала смотреть на нее со странным выражением на лице.
   - Что случилось, дитя мое? - спросила крестная.
   - Я не совсем понимаю, - ответила Майя. - Я не совсем уверена, крестная, не боюсь ли я вас немного, очень немного. Вы так изменились. В доме вы казались мне чем-то вроде юной феи-крестной, а сейчас... - Она замялась.
   - А сейчас я кажусь тебе очень старой?
   - Ну да, - сказала Майя.
   - Тогда вот что. Я скажу вам правду, какой бы странной она ни казалась. Я очень стара - старше, чем вы можете себе представить, и все же я молода и всегда буду молода.
   - В волшебной стране... в другой стране, вы хотите сказать? - спросил Ролло.
   Крестная обратила на него свои блестящие глаза.
   - Не только там, мой мальчик, - ответила она. - Но и здесь... везде... я и стара, и молода.
   Майя слегка вздохнула.
   - Вы очень добры, крестная, - сказала она, - но вы очень загадочны. - Больше она ничего не успела сказать, потому что в этот момент крестная остановилась.
   - Смотрите, дети, - сказала она, указывая на маленькую тропинку между деревьями, - я провела вас коротким путем, как и обещала. В конце этой тропинки вы найдете вашу верную Нанни. И это еще не конец короткого пути. Через двадцать шагов прямо в том же направлении вы выйдете из леса. Пройдите по маленькому мостику через ручей, и вам нужно будет только подняться на крошечный холм, чтобы оказаться у заднего входа в замок. Все будет хорошо, а теперь прощайте, мои дорогие, до следующего вашего отпуска. У вас есть цветы?
   - О да, - воскликнули оба, поднимая красивые букеты, - но как же нам...
   - Не беспокойтесь о том, как вам встретиться со мной снова, - перебила она, улыбаясь. - Мы встретимся, вот увидите, - и, прежде чем они снова успели удивиться, она отвернулась от них, помахала на прощание рукой и исчезла.
   - Ролло, - сказала Майя, протирая глаза, как будто только что проснулась, - Ролло, это все реально? Тебе не кажется, что ты спишь?
   - Нет, - ответил Ролло. - У меня такое чувство, - он кивнул в сторону дома, - что все это было настоящим, а замок, и наша кузина, и Нанни, - все это на самом деле ненастоящее. Ты ведь и сама так сказала.
   - Да, - задумчиво произнесла Майя, - пока я была там с ними, я чувствовала то же самое. Но сейчас - нет. Это кажется ненастоящим, но я не хочу начинать забывать их.
   - Понюхай свои цветы, - сказал Ролло, - может быть, поэтому крестная и подарила их нам.
   Майя подумала, что это хорошая идея.
   - Да, - сказала она, просунув свой маленький носик как можно глубже в благоухающие цветы, - да, Ролло, память возвращается ко мне, когда я нюхаю цветы. Я думаю, это потому, что платье крестной пахло точно так же. О да! - Она закрыла глаза. - Теперь я чувствую ее мягкое платье, слышу ее голос, вижу Валдо, Силву и милую маленькую кухню. Как я рада, что ты вспомнил о цветах, Ролло!
   - Но мы должны бежать, - сказал Ролло, и они так и сделали. Не успели они пробежать и нескольких шагов, как появилась внушительная фигура Нанни; она выглядела очень довольной.
   - Вы отсутствовали недолго, мастер Ролло и мисс Майя, - сказала она, - но, полагаю, пора возвращаться домой.
   - А вы хорошо провели день, Нанни? - тихо спросил Ролло. - Сколько чулок вы связали?
   - Сколько? - повторила Нанни. - Ну, мастер Ролло, вы шутите. Вы отсутствовали не больше часа, но это странно, - должно быть, это из-за елей, - как только я сажусь в этом лесу, я сразу засыпаю! Не успела я сделать и двух стежков, как у меня закружилась голова, и мне пришлось отложить вязанье, чтобы спицы не попали мне в глаза. И мне снились такие приятные сны.
   - Опять о прекрасной даме? - спросила Майя.
   - Думаю, да, но я не уверена, - ответила Нанни. - Мне снились всевозможные красивые вещи. Цветы и птицы, и я не помню что еще. И цветы пахли так же, как розы вокруг окон маленького домика моей матери. Я могла бы поверить, что нахожусь там.
   Ролло и Майя переглянулись. Они были уверены, что все это дело рук крестной. Как умно с ее стороны знать, о чем мечтает Нанни.
   К этому времени они уже вышли из леса. Свет был ярче, чем среди деревьев, но все же было легко увидеть, что с тех пор, как они покинули Нанни, прошло больше "часа".
   - Боже мой, - воскликнула она, немного испугавшись, - кажется, уже позднее, чем я думала! А нам еще далеко идти, - продолжала она, оглядываясь, - право, - и ее румяное лицо побледнело, - я, кажется, не знаю точно, где мы. Должно быть, мы вышли из леса другим путем... О Боже, Боже...
   - Не пугайтесь так, Нанни, - сказал Ролло, - идите за мной.
   Он вышел на тропу, о которой им говорила крестная, Майя и Нанни последовали за ним. Тропа немного поворачивала и изгибалась, но когда они добрались до вершины, там, прямо перед ними, блеснули белые стены замка, а еще несколько шагов привели их к черному входу на террасу, через которую они часто выходили и входили.
   - Ну, конечно! - воскликнула Нанни. - Вы умный мальчик, мастер Ролло. Кто бы мог подумать, что есть такой короткий путь, и я действительно не могу понять, каким путем мы вернулись. Но раз уж мы все здесь в нужное время и нас не будут ругать, я рада этому, каким бы путем мы здесь ни оказались.
   Когда они шли по террасе, их встретил старый доктор.
   - Хорошо отдохнули? - спросил он.
   - О, очень, - ответили Ролло и Майя, глядя ему в лицо, на котором, как они и ожидали, увидели полу-таинственное, полу-игривое выражение, которое уже знали и которое, казалось, говорило о том, что их старый друг понял гораздо больше, чем хотел показать.
   - Вы нашли какие-нибудь красивые цветы? - спросил он с улыбкой. - Хотя сейчас еще довольно рано, особенно для душистых, не так ли?
   - У нас есть кое-что, - быстро сказала Майя и оглянулась, чтобы убедиться, что Нанни все еще рядом. Она пошла дальше, поэтому Майя вытащила свой букет и показала его. - Разве они не милые? - спросила она.
   Старик прижал их к лицу почти с такой же любовью, как и сама Майя.
   - Ах, как это мило! - пробормотал он. - Они возвращают в прошлое! Береги их, дитя мое. Знаешь как?
   - Да, она сказала нам, - ответила Майя. - Вы знаете, кого я имею в виду, не так ли, мистер доктор?
   Старый доктор снова улыбнулся. Майя вытащила из букета два или три цветка, и Ролло сделал то же самое. Потом они сложили их вместе и предложили своему старому другу.
   - Благодарю вас, дети мои, - сказал он, - я буду думать о вас и вспоминать о вас, когда почувствую их сладкий запах.
   - И даже когда они завянут и засохнут, господин доктор, - с жаром сказала Майя, - запах, по ее словам, будет еще слаще.
   - Я знаю, - сказал доктор, кивая головой. - Слаще, я думаю, но он приносит с собой и печаль; очень часто, увы! - прибавил он так тихо, что дети не могли разобрать слов.
   - Нам пора идти, Майя, - сказал Ролло. - Должно быть, скоро ужин.
   - Да, - сказала Майя, - но сначала, господин доктор, я хочу узнать, когда у нас будет еще один отпуск? Леди Венельда не даст нам его, пока вы ей об этом не скажете.
   - Всему свое время, - ответил доктор, на что Майя слегка надулась.
   - Не люблю, когда все приходит вовремя, - сказала она.
   - Но ты не можешь упрекнуть меня в том, чтобы я хоть раз забыл свое обещание, - сказал старый доктор.
   - Нет, конечно, - с готовностью подтвердил Ролло, и Майя, немного устыдившись, убежала, улыбаясь и махая рукой доктору.
   Леди Венельда не задавала им никаких вопросов и не делала никаких замечаний, кроме того, что она рада такому прекрасному дню для прогулки по лесу. Она казалась вполне довольной тем, что дети были здоровы и сидели прямо на своих стульях, не разговаривая во время еды, и никаких жалоб от учителей на них не поступало. Так ее воспитывали, и она считала, что в ее случае это было очень хорошо. Но она была по-настоящему добра, и дети не чувствовали себя одинокими и больше не скучали, ожидая посещения леса. На самом деле, у них появилось еще одно развлечение, потому что теперь они могли разыгрывать историю, рассказанную им крестной, а так как у них не было других домашних животных, им удалось подружиться с замковым котом, очень достойным и солидным, который должен был играть роли Фидо, Лелло и кролика - все вместе; в то время как птицы были представлены пучками перьев, которые они собирали на птичьем дворе, а большой пушистый ковер, с которым они путешествовали, превратил Ролло в несчастное чудовище. Это было очень забавно, но через несколько дней они стали мечтать о других товарищах.
   - Если бы Силва и Валдо были здесь, - сказал Ролло, - как бы нам было весело! Интересно, чем они занимаются весь день, Майя?
   - Мне кажется, они очень много работают, - ответила Майя. - Я знаю, что Валдо ходит рубить деревья в лесу неподалеку, а Силве нужно заботиться о доме, готовить, стирать и все такое. Но я бы назвала это приятной работой, в отличие от уроков.
   - А по-моему, рубить деревья - самое веселое занятие на свете, - сказал Ролло. - Такая работа не может быть такой утомительной, как уроки.
   - Уроки, уроки! К чему все эти разговоры об уроках? Неужели вы так ужасно перегружены работой, мои бедные дети? Что вы скажете насчет прогулки со мной по лесу для разнообразия? - раздался голос рядом с ними, и дети вздрогнули.
   Это был доктор. Он вышел из-за угла так, что его не заметили, потому что они играли на террасе в течение получаса между уроком французского с мадемуазель и истории с капелланом.
   - Погулять с вами, господин доктор! - воскликнула Майя. - О да, это было бы здорово. Но сегодня не выходной, и...
   - Откуда вы знаете, что не выходной, моя дорогая юная леди, - перебил ее доктор. - Откуда вы знаете, что я не объяснил вашей уважаемой кузине, что ее юные подопечные в последнее время много потрудились, и что было бы лучше отпустить их на прогулку? Если вы не можете мне поверить, бегите и спросите саму леди Венельду; а если верите, не спрашивая у нее, тогда давайте отправимся немедленно!
   - Конечно, мы верим, - в один голос воскликнули Ролло и Майя, - но мы должны сходить за нашими теплыми сапогами, куртками и шляпами получше, - добавила Майя, собираясь уходить.
   - Не стоит, - остановил ее доктор. - Вы одеты вполне подходяще. Пойдемте, - и, не дав детям времени даже на еще одно "но", он зашагал прочь.
   Однако, к их изумлению, он повернул к дому и вошел в него через боковую дверь, которую дети никогда раньше не замечали, и которую он открыл маленьким ключом.
   - Доктор, - начала Майя, но он только молча покачал головой и зашагал дальше, Ролло и его сестра последовали за ним. Он провел их по довольно узкому коридору, где они никогда прежде не бывали, затем, открыв дверь, сделал им знак пройти вперед, и когда они это сделали, он тоже вошел и закрыл за ее собой. Это была странная маленькая комната - очевидно, кабинет доктора, потому что одна ее сторона была полностью заполнена книгами, а с другой стороны, сквозь стеклянные дверцы высоких шкафов в стене, можно было разглядеть всевозможные таинственные инструменты, химические трубки и шары, высокие бутылки, наполненные разноцветными жидкостями, и многое другое, на что дети едва успевали взглянуть. Но доктор, очевидно, привел их сюда не для того, чтобы нанести ему визит. Он коснулся пружины сбоку от книжных полок, и открылась маленькая дверца.
   - Пойдемте, дети, - сказал он, - это еще один короткий путь. Не бойтесь, и следуйте за мной.
   Полные любопытства, Ролло и Майя двинулись вперед. Доктор уже исчез, то есть исчез весь, кроме головы, потому что от маленькой двери вниз вела винтовая лестница, и вскоре Ролло, а за ним и Майя шаг за шагом следовали за своим старым другом, держась одной рукой за толстый шнур, заменявший перила. Было почти совсем темно, но они не боялись. Они полностью доверяли старому доктору, и все, что они видели и слышали с тех пор, как приехали в белый замок, увеличило их любовь к приключениям, но не уменьшило их мужества.
   - Боже мой, - сказала Майя через некоторое время, потому что ей никогда не было легко долго молчать в чьей-нибудь компании, - это вовсе не короткий путь! Кажется, мы уже довольно долго спускаемся все ниже и ниже. У меня начинает кружиться голова от того, что я так часто хожу по кругу. Сколько нам еще идти, прежде чем мы выйдем, мистер доктор?
   Но ответа не последовало, только легкое восклицание Ролло прямо перед ней, а затем внезапная вспышка света в темноте заставила Майю моргнуть и на мгновение закрыть глаза, чтобы избежать ослепительных лучей.
   - До свидания, - произнес голос, который, как она знала, принадлежал доктору. - Надеюсь, вы хорошо проведете время.
   Майя открыла глаза. Она почувствовала, как Ролло взял ее за руку и слегка потянул вперед. Она открыла глаза, но тут же снова закрыла их от изумления.
   - Ролло! - воскликнула она.
   - А ты говорила, что это не слишком короткий путь, - со смехом ответил Ролло.
   Неудивительно, что Майя была поражена. Они стояли в нескольких шагах от двери домика! Солнце ярко освещало маленький садик и выглядывало из-за деревьев, перед которыми оказались дети.
   - Откуда мы пришли? - спросила Майя, растерянно оглядываясь.
   - Отсюда, я думаю, - сказал Ролло, постукивая по стволу большого дерева рядом с собой. - Я думаю, мы вышли из двери, скрытой в этом дереве.
   - Но мы все время спускались, - сказала Майя.
   - Сначала, но потом мне показалось, что мы идем вверх; должно быть, мы спустились с холма, а потом поднялись в дерево.
   - О, я уверена, что мы не поднимались, - сказала Майя. - У меня, конечно, кружилась голова, когда я ходила круг за кругом, но я уверена, что могла бы сказать, если бы мы поднимались.
   - Ладно, не бери в голову. Если крестная - ведьма, то доктор, по-моему, волшебник. Но, как бы то ни было, мы здесь, и это главное. Давай быстрее, Майя, ты не торопишься узнать, дома ли Валдо и Силва?
   Он побежал к дому, Майя - за ним. Дверь была закрыта. Ролло постучал, но ответа не последовало.
   - Ах, как будет жаль, если их не окажется дома! - сказала Майя. - Постучи еще раз, Ролло, погромче.
   Ролло так и сделал. Ответа по-прежнему не было.
   - Что же нам делать? - спросили дети друг у друга. - Было бы ужасно, если бы нам пришлось вернуться домой и упустить возможность отдохнуть.
   - Мы могли бы остаться в лесу одни, - предложил Ролло.
   - Это было бы очень скучно, - печально сказала Майя. - Я не думаю, что старый доктор проводил нас сюда, не зная, будут ли они здесь. Если он так много знает, он мог бы это выяснить.
   Внезапно Ролло вскрикнул. Он стоял и возился с замком.
   - Что такое? - спросила Майя.
   - Дверь не заперта. Что, если мы войдем? Это не повредит. Они нисколько не рассердились на нас за то, что мы в первый раз вошли и выпили молоко.
   - Конечно, нет, - ответила Майя, - они нисколько не обидятся. Мне казалось, что все это время дверь была заперта. Открой ее, Ролло. Я не могу дотянуться так высоко, иначе давно бы обнаружила, что дверь не заперта.
   С некоторым трудом Ролло открыл дверь.
   Все в крошечной кухне выглядело так, как они видели в последний раз, только, если это было возможно, еще аккуратнее и чище. Майя огляделась, словно ожидая увидеть, как Валдо или Силва выскочат из-под стульев или из-за шкафа, но внезапно бросилась вперед. Ее внимание привлек какой-то белый предмет на столе. Это был лист бумаги, на котором круглыми четкими буквами было написано:
   "Крестная будет здесь через четверть часа".
   - Видишь, Ролло, - торжествующе воскликнула Майя, - это должно быть предназначено для нас. Как хорошо, что мы пришли! Я не против подождать четверть часа.
   - Но эта бумага могла пролежать здесь весь день. Возможно, она предназначена Валдо и Силве, - сказал Ролло. - Ты же помнишь, они нам говорили, что крестная приходит к ним только иногда.
   - Мне все равно, - сказала Майя, усаживаясь на один из стульев с высокой спинкой. - Я подожду четверть часа и просто посмотрю. Крестная делает все не так, как другие, и я уверена, что это послание для нас.
   Ролло больше ничего не сказал, но последовал примеру Майи. Они сидели, как две маленькие статуэтки, - единственное, что их отвлекало, было тиканье часов, - и смотрели, как длинная стрелка медленно ползет вниз по делениям широкого циферблата, показывавшего четверть часа. Четверть часа показались им очень долгими. Майя так мало привыкла сидеть неподвижно, за исключением тех случаев, когда она была занята уроками, которым она была обязана уделять свое внимание, что через несколько минут ее голова начала клониться и, наконец, так дернулась, что она вздрогнула.
   - Боже мой, неужели четверти часа еще не прошло? - воскликнула она.
   - Нет, не прошло и пяти минут, - сказал Ролло довольно сердито, так как считал, что это очень скучный способ провести выходной, и он лучше пошел бы в лес, чем сидел здесь и ждал. Майя снова откинула голову на спинку стула.
   - Предположим, мы досчитаем десять раз до шестидесяти, - сказала она. - Это займет десять минут, и если ее не будет, я не буду просить тебя ждать дольше.
   - Мы видим часы, - сказал Ролло. - Не вижу смысла считать вслух.
   Майя больше ничего не сказала. Вздремнула ли она еще немного, не вздремнул ли и сам Ролло, я сказать не могу. Все, что я знаю, это то, что как раз в тот момент, когда стрелка часов достигла четырнадцати минут с того момента, как они начали смотреть на нее, оба вскочили на ноги и посмотрели друг на друга.
   - Ты слышишь? - спросила Майя.
   - Это карета! - воскликнул Ролло.
   - Как могла карета проехать через лес? Здесь нет достаточно широкой тропы.
   - Но это же карета, - и, чтобы покончить с этим, оба бросились к двери.
   Это, действительно, была карета, двигавшаяся очень быстро, без труда перемещаясь между деревьев, такой она была маленькой. Два крошечных пегих пони, которые тянули ее, покачивали волнистыми гривами, маленькие колокольчики на их шеях мягко звенели. Забавная мысль пришла в голову Майе, когда она смотрела на нее. Она была похожа на игрушку, предназначенную для ребенка какого-то великана, которая свалилась с одной из огромных рождественских елок, ожидая, когда ее украсят к празднику Санта-Клауса! Но самым странным зрелищем для них было то, - когда карета подъехала достаточно близко, - что они увидели: ее управляет сама крестная. Она и впрямь выглядела так комично, взгромоздившись на маленькое сиденье, щебеча что-то своим лошадям, и, казалось, стала такой маленькой, ах, такой маленькой! Иначе как бы она вообще села в карету, не слишком большую для двухлетнего ребенка?
   Она подъехала и величественно остановилась прямо перед тем местом, где стояли дети.
   - Садитесь, - сказала она, небрежно кивнув, но не поздоровавшись.
   - Но как... - начала Майя. "Как мы с Ролло можем сесть в этот крошечный экипаж?" - эти слова были готовы сорваться с ее губ, но почему-то прежде, чем она начала их произносить, они растаяли, и почти не зная как, она обнаружила, что садится на заднее сиденье маленького фаэтона, а Ролло - рядом с ней; в следующее мгновение кнут крестной щелкнул, и они тронулись.
   Они летели так быстро, о, так быстро! Казалось, не было времени подумать, удобно им или нет, или как они сумели так хорошо поместиться в экипаже, или о чем-нибудь еще; их захватило восхитительное ощущение полета, которое доказывает, что им, должно быть, было очень удобно, не правда ли? А странный кучер, не колеблясь и не задерживаясь, пробирался между огромными соснами, так что дети не боялись удариться о массивные стволы, хотя становилось все темнее и мрачнее, а ели, конечно, никогда не казались такими огромными.
   "А может быть, мы действительно стали меньше?" - подумала Майя, но ее мысли тут же прервал веселый крик крестной:
   - Держитесь, дети, мы сейчас прыгнем.
   Крестная была, конечно, в прекрасном настроении. Если бы не ее голос и блестящие глаза, выглядывавшие из-под капюшона, дети вряд ли узнали бы ее. Она была похожа на маленькую озорную старую фею, а не на мягкое, нежное, таинственное существо, которое так нежно ласкало их и рассказывало им на днях милую историю о нежной Ориоль. Майя снова почувствовала себя немного испуганной, но настроение Ролло поднялось, его щеки порозовели, а глаза заблестели, хотя он тоже был очень добр к Майе и обнял ее, чтобы она не упала, готовясь к прыжку кареты, хотя они и не знали, через что именно. Но все обошлось просто чудесно; не только пони, но и карета, казалось, обрела крылья по этому случаю, и не было ни малейшего толчка, только странное чувство подъема, а затем мягкого опускания, и дальше, дальше, через деревья и кустарник, быстрее и быстрее, как, конечно, никогда прежде не скакал ни один пони.
   - Ты боишься, Ролло? - прошептала Майя.
   - Ни капельки. С чего бы это? Крестная может позаботиться о нас, и даже если бы ее не было, никто бы не испугался, летя вместе с этими великолепными маленькими пони.
   - Через что мы перепрыгнули? - спросила Майя.
   Крестная услышала ее и обернулась.
   - Мы перепрыгнули через ручей, - сказала она. - Разве ты не помнишь маленький ручеек, который протекает через лес?
   - Ручей, который мы с Ролло переходим по камням? Это очень маленький ручеек, крестная. Я думаю, карета могла бы проехать, не подпрыгнув.
   - Тише! - сказала крестная. - Мы въезжаем в лес, и я должна ехать осторожно.
   Но она не стала ехать медленнее; становилось все темнее и темнее по мере того, как деревья все больше и больше приближались друг к другу. Оглядевшись по сторонам, дети увидели, что никогда еще не забирались так далеко в лес.
   "Интересно, когда мы увидим Силву и Валдо", - подумала Майя, и эта мысль, казалось, принесла ей ответ, потому что как раз в тот момент, когда она пронеслась у нее в голове, из-за деревьев раздался ясный голос:
   - Крестная, крестная, не уезжай далеко. Мы здесь, и ждем вас.
   - Валдо и Силва! - воскликнули дети. Пони внезапно остановились, они выскочили и попали в объятия своих друзей.
   - Ах, Валдо! Ах, Силва! - воскликнули они. - У нас была такая поездка! Крестная примчала нас сюда, словно на крыльях ветра.
   Силва кивнула.
   - Я знаю, - сказала она, улыбаясь. - Нет никого веселее крестной, когда она в таком настроении. Вы можете радоваться, что оказались здесь. Она могла бы отправиться дальше... - Силва замолчала, не зная, как назвать место.
   - Куда? - спросили дети.
   - Да хоть на луну, хоть на звезды, хоть на дно морское, хоть куда-нибудь, что взбредет ей в голову! - рассмеялась Силва. - Потому что, знаешь ли, она может отправиться куда угодно.
   - Она и правда может? - воскликнула Майя. - О, какие чудесные истории она может рассказать нам! Крестная, крестная, вы слышите, что говорит Силва? - продолжала она, оборачиваясь туда, где, как ей казалось, стояли карета, пони и крестная. Но...
  

ГЛАВА VIII. БЕЛИЧЬЕ СЕМЕЙСТВО

  
   "Какая прелесть!
   Прыгнем снова?"
   ДЕТСКИЙ МИР
  
   Крестной не было. Она, карета и пони исчезли. Майя изумленно открыла глаза и рот и застыла. Валдо, Силва и Ролло не могли удержаться от смеха, - такой забавной она выглядела. Майя почувствовала себя немного обиженной.
   - Не вижу ничего смешного, - сказала она. - Особенно ты, Ролло. Разве ты совсем не удивлен?
   - Не думаю, чтобы меня что-нибудь могло удивить в крестной, - ответил Ролло. - Кроме того, я видел, как она уезжала, пока ты целовалась с Силвой. Она, конечно, умчалась, как ветер.
   - Кстати, где мы? - спросила Майя, впервые оглядевшись. - И что мы будем делать, Силва?
   - Мы собираемся нанести визит, - сказал Силва. - Мы с Валдо уже обещали это сделать, когда получили известие о вашем приезде, поэтому крестная сказала, что вернется и заберет вас.
   - Но кто сообщил вам о нашем приезде? - спросила Майя.
   - Один из почтовых голубей крестной. Ах, я и забыла, вы их еще не видели!
   - А куда мы направляемся?
   - Мы проведем день с беличьим семейством. Это недалеко отсюда, но нам следует поторопиться. Они ждут нас уже некоторое время. Показывай нам дорогу, Валдо, ты знаешь ее лучше всех.
   В лесу было темно, но не так темно, как тогда, когда они ехали с крестной, потому что несколько шагов вывели их на небольшую поляну, похожую на ту, где стоял дом, только поменьше. Мшистая трава здесь была особенно красива, - такая яркая, зеленая и мягкая, что Майя наклонилась, чтобы пощупать ее.
   - Полагаю, сюда никто никогда не ходит? - спросила она. - Мох такой красивый, наверное, потому, что никто никогда не топчет его?
   - Никто, кроме нас и белок, - подтвердила Силва. - Иногда мы играем с ними здесь, но сегодня мы увидим их в их доме. Временами они устраивают вечеринки, и тогда приглашают своих кузенов с другой стороны леса. Но я не думаю, что кто-нибудь из них придет сегодня.
   Силва говорила так просто, что Майя не могла подумать, будто она смеется над ней; и все же было очень странно говорить о белках, как о людях. Майя, однако, не могла больше спрашивать, потому что внезапно Валдо окликнул их:
   - Вот мы и пришли! Силва, вы слишком далеко.
   Ролло и Майя оглянулись, но не увидели ничего, кроме деревьев. Валдо стоял прямо перед одним из них и, когда остальные подошли к нему, легонько постучал по стволу.
   - Три раза, - сказал Силва.
   - Я знаю, - ответил он. Затем он постучал еще дважды; Ролло и Майя смотрели на него во все глаза. Но именно их уши первыми услышали ответ на стук Валдо. Внутри дерева послышался быстрый топот, похожий на топот множества маленьких ножек, затем со скрипом, как будто петли немного заржавели, дверь, сделанная так искусно, что никто не мог бы догадаться, что она там есть, - поскольку она была покрыта корой, как и весь ствол, - медленно открылась изнутри, показывая темное углубление, достаточно большое, чтобы один ребенок мог пролезть в него на четвереньках.
   - Кто пойдет первым? - спросил Валдо, поднимая свою маленькую красную шапочку и глядя на Майю.
   "Какие у него хорошие манеры", - подумала она, а вслух сказала: - Я думаю, вам лучше пойти первыми, пожалуйста. - Хотя она и не хотела признаваться в этом, появление темной дыры немного встревожило ее.
   - Но мы не можем все залезть туда,- сказал Ролло.
   - О да, - ответил Валдо. - Я пойду первым, и когда я крикну "Все в порядке", один из вас может войти за мной. Проход сразу становится шире, - во всяком случае, там много места, - вот увидишь, - и, пригнувшись, очень ловко пролез в отверстие, и через мгновение послышался его голос, хотя и довольно приглушенный, выкрикивающий: "Все в порядке". Ролло, не желая отставать, полез следом, и Майя, которая втайне дрожала, утешилась, услышав, как он крикнул: "Ах, как красиво!" - и когда Силва попросила ее лезть следом, сказав: "Давай же, Майя, я буду последней", - она отважно нырнула в темную дыру. Несколько мгновений она шарила руками, пока голоса мальчиков не вывели ее на короткую лестницу, по которой она легко взобралась, а потом увидела мягкий свет и поняла, почему Ролло воскликнул: "Ах, как красиво!"
   Они стояли у входа в длинный коридор, достаточно широкий, чтобы двое могли спокойно идти рядом. Он был сплошь устлан мхом и покрыт ковром, а свет падал с крыши, хотя это казалось странным, потому что крыша была увита каким-то ползучим растением, растущим слишком густо, чтобы можно было хоть что-то разглядеть. Мох обладал сладким свежим ароматом, напомнившим детям аромат цветов их мира, и, кроме того, он был восхитительно мягким и в то же время пружинистым.
   Валдо и Ролло выбежали навстречу девочкам, потому что Силва быстро последовала за Майей.
   - Разве это не чудесное место? - спросил Ролло, подпрыгивая на месте. - Мы могли бы бегать здесь весь день.
   - Да, но нам следует поторопиться, - сказала Силва. - Нас ждут. Но мы все равно можем побежать наперегонки, потому что идти нам еще далеко. Вы с Валдо начинаете первыми, а потом Майя и я.
   Так они и сделали, и никогда не было соревнования приятнее. Они чувствовали себя так, словно у них на ногах появились крылья, так быстро они двигались, причем, совсем не уставая. Галерея оглашалась их смехом и веселыми криками, хотя их шаги по моховому полу не издавали ни звука.
   - Что за звук мы услышали после того, как Валдо постучал? - неожиданно спросила Майя.
   - Это были белки. Им всем приходится бежать вместе, чтобы открыть дверь, - ответила Силва. - Коридор ведет в их дом. Но теперь вы сами все увидите. Это конец галереи.
   "Это" оказалось круглым помещением, выстланным мхом, как и коридор, с широким круглым отверстием в крыше, из которого, пока дети стояли в ожидании, спустилась корзина с моховыми подушками, достаточно большая, чтобы вместить всех сразу. Они вошли, и тотчас же корзина снова поднялась и остановилась на том, что в обычном доме можно было бы назвать следующим этажом. И еще до того, как она остановилась, можно было увидеть целую массу коричневых голов, с нетерпением наблюдавших за ними, и множество маленьких коричневых лапок, протянутых, чтобы помочь гостям выйти.
   - Добрый день, добрый день, - пропищало множество пронзительных голосов. - Добро пожаловать в Беличью страну. Мы так долго ждали вас, с тех пор как прилетел почтовый голубь. И ужин уже готов. Желудевые лепешки так вкусно пахнут, а каштановые пирожки такие аппетитные.
   - Спасибо, спасибо, миссис Буши! - сказал Силва. - Я уверена, что они будут превосходны. Но сначала я должна представить наших друзей и вас друг другу. Майя и Ролло, это миссис Буши, - и когда она сказала это, самая толстая и суетливая из белок склонила голову и взмахнула хвостом, что означало самый изящный реверанс. - Мистер Буши... - Она замолчала и огляделась.
   - Увы! мой дорогой муж сегодня мучается подагрой, - сказала миссис Буши. - Вчера он слишком много упражнялся. Я уверена, вместо того, что взобраться на верхушку дерева один раз, он сделал это двадцать - он такой подвижный, знаете ли; поэтому он отдыхает в столовой; но вы скоро его увидите. А вот и мои дорогие дети, мисс Силва. Подойдите, мои дорогие, вам нечего стесняться. Посмотрите на их хвосты, - хотя я и не должна так говорить, - но вы когда-нибудь видели такие хвосты? - И светлые глаза миссис Буши заискрились материнской гордостью. - Вот они, все девять: Клев, Скрэмбл, Банчи, Фрискит и Уифф, - мои дорогие мальчики; и Кламберина, Флаффи, Тосси и милая маленькая Карлетта, - мои не менее любимые дочери.
   После чего каждый из девяти, выстроившихся в ряд, так же склонил голову и взмахнул хвостом, как миссис Буши, хотя, конечно, с несколько меньшим совершенством и искусством, чем их дорогая мама.
   - Ах, какие манеры, какие милые манеры! - доверительно шептала она Силве и Майе.
   Майя чуть не задохнулась от смеха.
   - Хотя я говорю так, как не следовало бы говорить, я уверена, что вы, юные леди, должны быть довольны их милыми манерами.
   - Мы очень довольны, дорогая миссис Буши, - сказала Силва. - Я уверена, что они прекрасно научились склонять головы и красиво махать хвостами.
   - Прекрасно, - подтвердила Майя, и миссис Буши, казалось, осталась очень довольна.
   - Ну что, приступим к ужину? - спросила она. - Я уверена, что вы проголодались.
   - Да, пожалуй, - сказал Валдо, - и я знаю, что ваши каштановые пирожные очень хороши, миссис Буши.
   Ролло и Майя переглянулись. Каштаны очень хороши, но на что будут похожи каштановые пирожные? Кроме того, сейчас не сезон для каштанов; они, должно быть, очень старые и черствые.
   - Откуда у вас каштаны? - спросила Майя, и миссис Буши покровительственно посмотрела на нее.
   - Ах, конечно, - сказала она, - юная леди не знает всего о наших волшебных шкафчиках и обо всех новейших усовершенствованиях. Конечно, это ее первый визит в Беличью Страну, - добавила она ободряюще, - так что мы можем сделать скидку. А теперь ведите меня, мои дорогие, ведите меня, - сказала она своим девяти сокровищам, которые тут же бросились бежать, прыгая и резвясь, пока Майя не расхохоталась снова; она, Силва, Ролло и Валдо последовали за ними в столовую, где в конце длинного узкого стола, уставленного всевозможными странными блюдами, украшенными листьями папоротника, уже сидел в моховом кресле папа Буши, а его хвост развевался над ним, подобно зонтику.
   - Прошу прощения, мои дорогие юные друзья, - начал он несколько низким и все еще скрипучим голосом, - за то, что принял вас таким образом. Миссис Буши наверняка принесла мои извинения. Этот несчастный приступ подагры! Боюсь, я слишком склонен к активным действиям, слишком!
   - Увы, - сказала миссис Буши, качая головой, - я уверена, что если мистер Буши собирается забраться на верхушку дерева, то делает это раз двадцать.
   - Но что случится, если он не станет этого делать? - воскликнула Майя.
   Миссис Буши посмотрела на нее и ахнула, мистер Буши закрыл глаза и замахал лапами, как бы говоря: "Мы должны извинить ее, она не хотела сказать ничего такого", а все молодые Буши пригнули головы и тихонько пискнули - очевидно, Майя сказала что-то очень удивительное. Наконец, немного овладев собой, миссис Буши тихо сказала, оглядываясь вокруг в поисках сочувствия:
   - Бедное дитя! Такое прискорбное невежество, но мы должны извинить его. Вообразите, что она не знает... Вообразите, что кто-нибудь не знает, что будет, если мистер Буши не заберется на верхушку дерева!
   - Так что тогда случится? - спросила Майя, не уверенная, чувствует ли она себя обиженной или нет, но не склонная сдаваться.
   - Бедное мое дитя,- сказала миссис Буши самым торжественным тоном, на какой был способен ее скрипучий голос, - настанет конец мира!
   Майя уставилась на нее, но что она собиралась сказать, я не знаю, потому что Силва ухитрилась слегка ущипнуть ее в знак того, что ей лучше больше ничего не говорить, и миссис Буши, чувствуя, что выполнила свой долг, попросила всех занять свои места за столом. Блюда, поставленные перед ними, выглядели так комично, что Ролло и Майя не знали, что ответить, когда их спросили, что они будут есть.
   - Яблоко, пожалуйста! - сказала Майя, увидев, наконец, что-то знакомое. Но когда миссис Буши уговаривала ее попробовать каштановый пирог, она не захотела отказываться, и, видя, что Валдо и Силва стараются есть, как белки, поднося обе руки ко рту, словно лапы, они с Ролло сделали то же самое, что, очевидно, дало семье Буши лучшее представление о том, как их воспитывали. Каштановые лепешки были довольно хороши, но бедный Ролло, отважившись на жареные желуди, которые вкусно пахли, не мог не скривиться. Ужин, однако, скоро кончился, и тогда Валдо и Силва очень вежливо попросили разрешения подняться "на дерево", что на беличьем языке было почти то же самое, как если бы они попросили выйти в сад, и миссис Буши, извинившись, что не сопровождает их из-за домашних забот, а мистер Буши, сославшись на свою подагру, велели своим девяти милым бельчатам проводить гостей наверх.
   Началось настоящее веселье. Короткая лестница вывела их наружу. Девять Буши бегали и прыгали, визжа и болтая с величайшим добродушием, за ними, медленнее, следовали четверо детей. На мгновение, - когда Ролло и Майя оказались на ветке совсем рядом с верхушкой дерева, хотя, как ни странно, она оказалась достаточно широкой, чтобы им было удобно, - у них закружились головы, и они испугались.
   - Как ужасно высоко мы забрались! - воскликнула Майя. - Ролло, я уверена, что мы стали меньше. Никогда еще деревья не казались такими большими. У меня кружится голова, когда я смотрю вверх или вниз.
   - Ты скоро привыкнешь, - сказал Валдо. - Как мы с Силвой. Посмотри на Буши, Майя, разве они не забавны?
   И Майя забыла о своих страхах, наблюдая за девятью молодыми белками. Если бы с ними была миссис Буши, ее материнское тщеславие было бы удовлетворено восхищением, вызванным их подвигами. Это действительно было самое забавное и красивое зрелище в мире - видеть их прыжки. Ни один танцор на канате не был и вполовину так ловок. Они взобрались по ветвям на самую верхушку дерева, и вдруг - раз! - оказывались далеко внизу, там, где стояли дети. В следующее мгновение, подобно коричневой молнии, они снова были наверху, метались туда, сюда и повсюду, так что казалось, будто все дерево оживало. Немного успокоившись, они пискнули детям, чтобы те присоединились к ним; Валдо и Силва тотчас же сделали это, так как привыкли к такой эксцентричной гимнастике, а Ролло и Майе они показались почти такими же ловкими, как и сами белки, поскольку, держась за лапы и хвосты своих товарищей, они прыгали, карабкались и скользили вверх и вниз. Так что через некоторое время новички тоже набрались смелости и обнаружили, что такие прыжки, как и многое другое, не так уж и трудны, как казались поначалу. Они смеялись и кричали, и, подобно белкам, пищали от удовольствия! Я не думаю, чтобы когда-либо раньше дети так веселились. Представьте себе удовольствие покачиваться на ветке так высоко в полной безопасности, потому что там были девять белок, готовых поймать вас, если вы поскользнетесь, а затем рука об руку или, скорее, рука об лапу, танцуя вокруг ствола, прыгая по двое с ветки на ветку, - девять белок и четверо детей - веселая дюжина. Было очень весело скользить вниз по дереву, словно по майскому шесту, потому что Буши умели обвиваться вокруг него, чтобы не задеть торчащие ветки, что было действительно очень умно. Так что, когда вдруг посреди всего этого послышался звон маленького серебристого колокольчика, и они все замерли, глядя друг на друга, Ролло и Майя почувствовали себя весьма раздосадованными тем, что их прервали.
   - Ну же, - сказала Майя, - почему все остановились?
   - Нас зовут, - хором ответили Валдо и Силва. - Мы должны идти. Спокойной ночи всем вам, - обратились они к белкам. Если бы их мать была там, я думаю, они обращались бы к Кламберине и ее братьям и сестрам более церемонно. - До свидания, и спасибо вам за удовольствие.
   - До свидания и спасибо, - сказали Ролло и Майя, не зная, следует ли им пожать лапы, или это не по-беличьи. Но прежде чем они успели сообразить: "Скорее, - произнес голос позади них, который они сразу же узнали, - соскользните с дерева", - и они соскользнули вниз, все четверо, хотя, бросив один взгляд вверх, они увидели девять белок, сидящих в ряд на ветке, каждая с носовым платком у глаз.
   - Бедняжки, - сказала Майя, - какие они нежные!
   - Они всегда так делают, когда мы уходим, - сказал Валдо. - это часть их манер. Но они очень добродушны.
   - А где крестная? - спросила Майя, когда они снова оказались на твердой земле. - Разве не ее голос говорил с нами на дереве и велел спуститься?
   - Да, - сказала Силва, - но она говорила через переговорную трубу. Я и сама не знаю, где она. Она может быть далеко. Но это не имеет значения. Мы можем сказать, что делать. Приложи ухо к земле, Валдо.
   Валдо так и сделал.
   - Они едут? - спросила Сильва.
   - Да, - ответил Валдо, вставая, - они сейчас будут здесь. - И не успел он замолчать, как послышался приятный звон колокольчиков, приближавшийся с каждой секундой все ближе и ближе, пока дети, к своей радости, не увидели маленькую карету и крошечных пегих пони, которые, пританцовывая, приблизились к ним и остановились, ожидая, когда они сядут.
   - Но где же крестная? - воскликнула Майя. - Как же мы доберемся домой без нее?
   - Не беспокойся, - сказал Валдо, - она часто одалживает нам с Силвой своих пони. Я могу отвезти тебя домой в полной безопасности, вот увидишь. Майя и Силва, вы садитесь сзади, а мы с Ролло сядем впереди.
   И они отправились. Это была не совсем такая поездка, как прежде. Валдо не совершал никаких прыжков - я думаю, никто, кроме самой крестной, не смог бы этого сделать! - но все равно она была очень приятной.
   - Ах, Силва, - воскликнула Майя, - как бы я хотела, чтобы нам не пришлось возвращаться в белый замок, к леди Венельде и нашим урокам! Я так хочу, чтобы мы всегда жили в домике с тобой и Валдо.
   Силва немного огорчилась, когда Майя заговорила подобным образом.
   - Не говори так, Майя, - сказала она. - Крестной это не понравится. Мы хотим сделать вас счастливыми, пока вы здесь, а не раздражать ее. Если бы вы с Ролло всегда жили в доме, вам бы это и вполовину не нравилось так, как сейчас, когда вы приходите лишь иногда. Вы скоро устанете от этого, если не будете усердно работать, как мы с Валдо.
   - Вы много работаете? - с некоторым удивлением спросила Майя.
   - Да, конечно. Вы видите нас только во время игр. Валдо каждое утро в шесть часов уходит к леснику на другой конец леса, я каждый день ношу им обед, а потом остаюсь там и работаю на молочной ферме, пока вечером мы вместе не возвращаемся домой.
   - Но у вас иногда бывают каникулы, - сказала Майя.
   - Да, конечно, - улыбнулась Силва. - Об этом заботится крестная.
   - Как? - спросила Майя. - Она знакома с лесником и его женой? Может, она приходит и просит их дать вам отпуск?
   - Нет, - улыбнулась Силва. - Не могу сказать, как она это делает. У нее есть свои способы делать все. Как, например, она добивается отпуска для вас?
   - Она это делает? - удивленно спросила Майя. - Да ведь леди Венельда никогда о ней не говорит. Как ты думаешь, она ее знает?
   - Не могу тебе сказать, - Силва снова улыбнулась той же странной улыбкой, что и раньше, и почему-то, когда она так улыбалась, она напоминала Майе саму крестную, - но она знает кого-то в белом замке, и кто-то там знает ее.
   - Старый доктор! - воскликнула Майя, хлопая в ладоши. - Я уверена, что ты имеешь в виду старого доктора. Ах, вот как это бывает, не так ли? Крестная посылает к старому доктору, или пишет ему, или... или... я не знаю, что... он узнает, что нам нужен отпуск, и... О, я думаю, он как-то справляется!
   - Да, - сказал Силва, - но пока у вас есть отпуск, все в порядке. Когда крестная говорит нам о том, что мы должны сделать, или о том, что она устроила для нас, мы очень довольны, не спрашивая ее о мелочах.
   - Понимаю, - сказала Майя, - но ведь ты, Силва, не такая, как я.
   - Конечно, - согласилась Силва, - но было бы совсем нехорошо, если бы все были одинаковы. Это одна из тех вещей, которые всегда говорит крестная.
   - Да, вроде того, что она говорит о том, как глупо было бы, если бы мы знали все, тогда нам больше не над чем было бы ломать голову и нечему удивляться. Иногда приятно удивляться и ломать голову, но не всегда. Сейчас я не думаю ни о чем, кроме удовольствия ехать так быстро, когда колокольчики этих милых маленьких пони звенят всю дорогу. Мне будет очень жаль, если я доберусь до дома, но у нас не будет времени войти, Силва. Нам придется поспешить домой, чтобы не опоздать к ужину.
   Как только она сказала это, Валдо резко остановился.
   - В чем дело? - спросила Майя. Она разговаривала с Силвой и не заметила, куда они направляются. Теперь она огляделась вокруг, и ей показалось, что она узнала вид деревьев, которые были гораздо менее густы, чем в середине леса. Но прежде чем она успела подумать об этом, голос рядом заставил ее и Ролло вздрогнуть.
   - Ну что, молодые люди, - произнес он, - надеюсь, вы хорошо провели день? Вы тоже, Валдо и Силва? Я уже давно не видел вас, дети мои.
   Это был, конечно, голос доктора. Все четверо выскочили из маленькой кареты и побежали к своему старому другу, потому что, к удивлению Ролло и Майи, двое лесных детей, казалось, знали его так же хорошо, как и они сами.
   Он, казалось, был рад видеть их всех, и его доброе старое лицо сияло от удовольствия, когда он гладил кудрявые головы мальчиков и Майи, и нежно гладил красивые гладкие волосы Силвы.
   - Но вы должны вернуться домой, - сказал он Валдо и Силве. - Спокойной ночи, дети мои, - и, быстро попрощавшись со своими маленькими друзьями, брат и сестра снова вскочили в крошечную карету, и в следующее мгновение звон колокольчиков затих вдали, а Ролло и Майя стояли немного печально, глядя в ту сторону, где они исчезли.
   - Вам понравилось? - спросил старый доктор.
   - Очень, - хором ответили они. - Нам было так весело. - Но прежде чем они успели сказать своему старому другу что-нибудь еще, он прервал их.
   - Вы тоже должны поспешить домой, - сказал он. - Видите, где вы? Поднимитесь по тропинке направо, и вы выйдете на обычное место сразу за замковой стеной.
   Ролло и Майя поспешили последовать его словам.
   - Какой он странный! - сказала Майя. - Похоже, ему все равно, чем мы занимаемся, - он никогда не спрашивает ничего, кроме того, хорошо ли нам.
   - Ну и какое это имеет значение? - спросил Ролло. - Я люблю говорить только с самими собой о тех странных вещах, которые мы видим, когда бываем с Валдо и Силвой. Интересно, что они нам покажут и куда поведут в следующий раз?
   - Мне это тоже интересно,- сказала Майя.
   - Валдо говорил что-то об орлах, которые живут в высоких скалах на краю леса, - сказал Ролло. - Он не совсем так выразился, но говорил так, словно сам был там. Не хотелось бы тебе посмотреть орлиное гнездо, Майя?
   - Хотелось бы, - с готовностью ответила Майя. - Но я не думаю, что это так называется, Ролло, есть другое название.
   - Да, кажется, есть, но я его не помню, - ответил он. - Но ничего, Майя, мы уже у ворот. Надо бежать и готовиться к ужину.
  

ГЛАВА IX. СОБРАНИЕ ПТИЦ

  
   ...А затем раздался звук,
   Внезапный стремительный взмах множества крыльев.
  
   Детей не спрашивали, где и как они провели день. Леди Венельда ласково смотрела на них, когда они садились за стол, и целовала их, когда они прощались, как будто была ими очень довольна. Они не жалели о том, что легли спать, потому что, как бы ни была восхитительна беличья гимнастика, она несколько утомительна, особенно для тех, кто к ней не привык, и я могу заверить вас, что Ролло и Майя крепко спали в ту ночь; благодаря чему, без сомнения, они проснулись на следующее утро свежими, как жаворонки.
   Все уроки были сделаны к удовольствию учителей, так что после обеда, когда они с Нанни отправились на свою обычную прогулку, они встретили старого доктора на террасе, и он добродушно кивнул им.
   - Насколько я вижу, - сказал он, - отдых вам не повредил.
   - И скоро у нас будет еще один, не так ли? - спросила Майя, чей маленький язычок всегда был слегка несдержан.
   - Всему свое время, - сказал старик, а так как до сих пор у него была хорошая память, дети чувствовали, что могут доверять его словам.
   Сегодня они не пошли в сторону дома. Хотя им об этом не говорили, они поняли, что когда крестная захочет видеть их или устроить какое-нибудь развлечение для них и своих лесных детей, она найдет способ дать им знать, и желание угодить ей и повиноваться ей, которое они чувствовали, казалось даже сильнее, чем если бы ее желания были записаны в простых правилах. И когда Нанни была с ними, они старались не говорить ни о доме, ни о своих друзьях, потому что она ничего не могла понять, и только беспокоилась и боялась. Но все же мысли о Валдо и Силве, о крестной, о доме, обо всех удовольствиях и забавах, которые они пережили, казалось, никогда не покидали их. Она витала вокруг них, как впечатление счастливого сна, который, кажется, делает день ярче, хотя мы едва можем сказать, как.
   Весна теперь наступала быстро, а что может быть прекраснее весны в лесу? С возрастающим теплом и солнечным светом аромат сосен, казалось, пропитывал воздухе, первоцветы и фиалки открывали глаза, а птицы над головой щебетали в своем совершенном счастье.
   - Как можно быть таким жестоким, чтобы стрелять в них? - спросила Майя однажды днем, примерно через неделю после визита к белкам.
   - Не думаю, что кто-нибудь станет стрелять в этих крошечных птичек, - сказал Ролло.
   - Боюсь, что в некоторых странах так и есть, - сказала Майя. - Не здесь, - не думаю, что крестная разрешила бы. Я думаю, что в этих лесах никто ничего не может сделать против ее воли, - продолжала она, понизив голос и взглянув в сторону Нанни. Но молодая женщина спокойно вязала, с выражением полного удовлетворения на розовом лице.
   - Ролло, - продолжала Майя, - подойди ко мне поближе. Я буду говорить шепотом, - и Ролло, который, как и его сестра, растянулся во весь рост на земле, покрытой толстым ковром из крошечных сухих бурых шипов, упавших с елей зимой, не вставая, подтянулся на локтях, пока не оказался достаточно близко, чтобы услышать тихий шепот Майи.
   - Лентяй, - сказала она, смеясь. - Подойти для тебя слишком трудно?
   - Слишком много хлопот, чтобы встать, - ответил Ролло. - Что ты хочешь сказать, Майя? По-моему, в этих лесах есть что-то такое, что усыпляет, как говорит Нанни.
   - Я тоже так думаю, - сказала Майя, и в ее голосе послышались сонные нотки. - Я просто хотела поговорить о наших друзьях.
   - Не бойся, Нанни не слышит, - сказал Ролло, не двигаясь.
   - Мне просто интересно, не пришлют ли они за нами в ближайшее время - может быть, они приготовили нам какое-нибудь новое развлечение. Кажется, мы очень давно их не видели.
   - Всего неделю, - сонно ответил Ролло.
   - Что ж, неделя - это большой срок, - продолжала Майя, - и я уверена, что все это время мы очень хорошо учились, и никому не приходилось нас за что-то ругать. Ролло...
   - О, как бы я хотел, чтобы ты дала мне немного поспать, - сказал бедный Ролло.
   - Очень хорошо! Я не буду говорить, если ты хочешь спать, - сказала Майя слегка обиженным тоном, - хотя должна сказать, что это очень глупо с твоей стороны, когда мы все утро сидим взаперти на уроках, и у нас есть только час, чтобы погулять.
   Но больше она ничего не сказала, потому что к этому времени Ролло уже спал, а стук вязальных спиц Нанни становился все тише и тише, пока Майя, оглянувшись, чтобы понять, почему та остановилась, не обнаружила, что Нанни тоже поддалась влиянию леса. Она спала и, несомненно, видела приятные сны, потому что на ее добродушном лице играла широкая улыбка.
   "Как глупо!" - подумала Майя. А потом она стала гадать, какое развлечение сможет найти, пока не придет время возвращаться домой. - Потому что мне не хочется спать, - сказала она. - Наверное, оттого, что солнечный свет пробивается сквозь кроны деревьев, у меня немного слепит глаза. А так как мне не с кем поговорить, то я постараюсь прочитать французские стихи, чтобы завтра утром повторить их для мадемуазель Дельфины.
   Французское стихотворение было длинным и скучным. Оно называлось "Жалоба пастушки на пропажу овец", и Майе было нелегко выучить его, потому что, как и многие другие вещи, которым в то время учили детей, оно не была ни интересным, ни поучительным. Но если это и не принесло ей никакой пользы, то это был урок терпения, и Майя усердно работала над этим. Она начала повторять его про себя с самого начала тихим монотонным голосом, закрыв глаза, полулежа, полусидя, прислонившись головой к стволу одного из больших деревьев. Ей вдруг показалось, что стихи удивительно хороши. Никогда еще они не казались ей такими музыкальными. Ей действительно доставляло большое удовольствие тихонько шептать эти строки, и совершенно бессознательно они, казалось, становились такими, какие ей часто пела перед сном няня, когда она была совсем маленькой девочкой, пока, к своему удивлению, Майя не обнаружила, что поет тихим, но милым голосом.
   "Никогда не думала, что умею так красиво петь, - подумала она про себя, - надо рассказать об этом Ролло". Она действительно забыла о том, что он спит рядом с ней, забыла обо всем, кроме красоты своей песни и наслаждения своим вновь открывшимся талантом. И она все пела и пела, как заколдованная принцесса, хотя о чем она пела, она уже не могла сказать, пока вдруг не осознала, что поет не одна - или, по крайней мере, не без аккомпанемента. Ибо все ее пение, то возвышаясь, то мягко опускаясь, было сладкой трелью, более чистой и нежной, чем звук бегущего ручья, более мягкой и нежной, чем музыка любого инструмента, который Майя когда-либо слышала.
   "Что это может быть?" - подумала Майя. Она почти решилась открыть глаза, чтобы посмотреть, но удержалась от смутного страха, что если сделает это, то, возможно, спугнет музыку. Но бессознательно она перестала петь, и как раз в этот момент новый звук, словно от бесчисленных крыльев рядом с ней, заставил ее забыть все из любопытства увидеть, что это было. Она открыла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть летящую вниз огромную стаю птиц - птиц всех форм и цветов, хотя ни одна из них не была очень большой, - самая крупная была размером с попугая. Рядом лежал Ролло, крепко спящий, посреди толпы пернатых существ, и что-то - инстинкт, который она не могла объяснить, - заставило Майю быстро закрыть глаза. Она не боялась, но была уверена, что птицы не подошли бы так близко, если бы не думали, что она тоже спит. Поэтому она оставалась совершенно неподвижной, прислонившись головой к стволу дерева и закрыв лицо рукой, так что могла выглядывать между пальцами, хотя все еще казалась спящей.
   Трепет постепенно прекратился, и огромная стая птиц мягко опустилась на землю. Затем послышалось отчетливое щебетание, которое, к восторгу Майи, слушавшей во все уши, постепенно складывалось в понятные ей слова.
   - Как ты думаешь, им понравилась наша музыка? - пропищала какая-то птица или несколько птиц одновременно, - сказать было невозможно.
   - Думаю, что да, - ответил кто-то другой. - Он, - и Майя поняла, что они говорили о Ролло, - слышал это, но смутно, - он далеко. Но она была ближе к нам и не забудет этого.
   - Они кажутся хорошими детьми, - сказала более писклявым тоном черно-белая птица, подпрыгивая немного вперед. Майе она показалась чем-то вроде ворона или вороны, но ей не понравился ее покровительственный тон.
   - Хорошие дети, - сказала она себе. - Какое дело старой вороне говорить о нас, как о хороших детях!
   - Ах да! - ответила маленькая коричневая птичка, усевшаяся на ветку прямо над головой Ролло. - Если бы это было не так, можете быть уверены, она не имела бы с ними ничего общего, вместо того чтобы делать их счастливыми, как только может, и отдавать приказы по всему лесу, чтобы их развлекали. Я слышал, они очень хорошо повеселились на днях у белок.
   - Ах, в самом деле! Вечеринка?
   - О нет, просто играли. Если бы это была вечеринка, наши услуги, конечно, были бы востребованы.
   - Естественно, - ответила маленькая коричневая птичка. - Конечно, без вас, мистер Кроу, ни одно музыкальное представление не было бы полным.
   Старая черная птица хихикнула. Она казалась весьма польщенной и, очевидно, собиралась ответить своему маленькому смуглому другу какой-нибудь любезной речью, когда ее прервал мягкий воркующий голос. Это был лесной голубь, который с двумя или тремя товарищами подпрыгнул к ним.
   - Что же нам делать? - спросил он. - Не спеть ли нам для них сонную песенку? Они все еще спят.
   Старый ворон взглянул на детей.
   - Думаю, на сегодня с них хватит музыки, - сказал он. - Я думаю, нам следует серьезно посоветоваться о том, что мы можем сделать для их развлечения. Не стоит позволять белкам быть единственными, кто проявляет к ним внимание. Кроме того, дети, которые приходят в наш лес и развлекаются, никогда не грабя гнезда, не ловя бабочек и не вызывая ни малейшего беспокойства даже у зайца, - такие дети заслуживают награды.
   - Что мы можем для них сделать? - прощебетала бойкая малиновка. - Мы дали им концерт, который произвел такой эффект, - и она покровительственно кивнула в сторону Ролло и Майи, - что они уснули.
   - Прошу прощения, - дерзко сказал воробей. - Они спали еще до того, как началась наша серенада. Она должна была усыпить их. Таково было ее желание.
   - Несомненно, - раздраженно ответил ворон. - Мистер Воробей всегда лучше всех осведомлен о делах в высших кругах. И, конечно, учитывая его всемирную славу певца...
   - Никаких споров, никаких сатирических замечаний, джентльмены, - вставила птица, которая еще не произнесла ни слова. Это был черный дрозд, и все слушали его с уважением. - Мы не должны подавать пример ничего, кроме мира и единства, этим нашим спящим гостям, иначе они могут вынести самое ошибочное представление о наших привычках и принципах и о счастье, в котором мы живем.
   - Конечно, конечно, - согласился ворон. - Это была всего лишь безобидная шутка, мистер Черный Дрозд. Мой юный друг Воробей еще не совсем избавился от... легкой резкости тона, приобретенной, почти бессознательно, долгим пребыванием в городах.
   - А вы, мой уважаемый друг, - заметил воробей, - естественно, - но мы все можем сделать скидку друг для друга, - не совсем не склонны каркать. Но все это пустяки, нисколько не мешающие подлинному братству и добрым чувствам, в которых мы все живем вместе на этой благодатной земле.
   Тихое, но общее жужжание или, скорее, щебетание аплодисментов приветствовало эту речь.
   - А теперь к делу,- сказала малиновка. - Что же нам устроить для развлечения наших юных друзей?
   - До моих ушей дошло замечание, - наверное, мне следует пояснить, что у некоторых членов моей семьи есть маленькое гнездышко прямо под карнизом замка, и... и... Я время от времени слышу обрывки разговоров - не то, конечно, что мы привыкли подслушивать, - конечно, никого из моей семьи нельзя заподозрить в этом, - но, как я уже говорил, до моих ушей дошло замечание, что наши юные друзья хотели бы посетить то, что на человеческом языке называется дворцом нашего короля, - то есть орлиное гнездо на вершине леса, - сказала ласточка, неловко приподнимаясь на одной ноге и оглядываясь в поисках одобрения.
   - Нет ничего проще, - ответила малиновка. - Мы очень признательны вам за ваше предложение, мистер Ласточка. Если оно встретит одобрение в высших кругах, я голосую за то, чтобы мы его приняли.
   Еще один одобрительный щебет приветствовал эту речь.
   - А когда состоится визит? - тихо спросил вяхирь.- И как он будет осуществлен?
   - Когда - не нам решать, - ответила малиновка. - Что касается способа, то я, конечно, думаю, - путешествие по воздуху было бы чем-то новеньким и прекрасным развлечением. И это, сложив крылья все вместе, мы легко можем устроить. Первое, что мы должны сделать, - это представить идею на утверждение, а затем мы можем снова собраться вместе и обсудить детали. Но теперь, я думаю, мы должны лететь, чтобы вернуться в наши гнезда. Кроме того, наши юные друзья скоро проснутся. Им не следовало бы видеть нас здесь в таком количестве. Это может их встревожить.
   - Это правда, - согласился ворон. - Их образованием в некоторых отношениях пренебрегли. Они не пользовались необычными преимуществами Валдо и Силвы. Но все же... по-своему они очень хорошие дети.
   Эти последние слова так разозлили Майю, что, забыв притворяться спящей, она встала, чтобы дать старому ворону отпор.
   - Ах вы, дерзкий старый каркун, - начала она, но, к ее изумлению, ни ворона, ни птиц нигде не было видно! Майя потерла глаза - или ей это приснилось? Нет, это невозможно. Но все же, как птицы улетели так быстро, без малейшего трепета или суеты, и менее чем за полсекунды? Она повернулась к Ролло и встряхнула его.
   - Ролло, - сказала она, - просыпайся, ленивый мальчишка. Куда они все подевались?
  

ГЛАВА X. ВОЗДУШНОЕ ПЛАВАНИЕ

  
   Как чудно-светел мир надзвездный,
   Как нежно ветер там поет,
   Но нам нельзя скользить над бездной, -
   Уж ночь идет!*

Шелли

  
   ---------------
   * "Два духа". Перевод К.Д. Бальмонта.
  
   - О чем ты говоришь? - спросил Ролло, садясь и, в свою очередь, протирая глаза. - Куда это и "кто" подевался?
   - Птицы, конечно, - ответила Майя. - Ты не мог быть настолько глуп, Ролло, чтобы не увидеть их.
   - Я спал, - сказал бедный мальчик, выглядя немного пристыженным. - Что это были за птицы? Ты их видела? У меня странное чувство, - он помедлил, глядя на Майю, словно та могла это объяснить, - как будто они мне приснились... как будто я слышал во сне какую-то музыку. Что ты видела, Майя? Скажи же мне.
   Майя описала ему все, и он слушал с величайшим интересом. Но в конце он сделал замечание, которое вызвало у нее негодование.
   - Мне кажется, ты тоже спала, - сказал он. - Никто никогда не слышал, чтобы птицы разговаривали.
   - И все же, ты сказал, будто слышал что-то во сне? То есть, нам обоим приснилось одно и то же?
   - Но мне не снилось, что птицы разговаривают, - возразил Ролло. - Они не могут говорить.
   Майя взглянула на него с величайшим презрением.
   - А белки умеют говорить? - спросила она. - Поверит ли кто-нибудь всему, что мы видели и делали с тех пор, как оказались в этой стране рождественских елок? Подумай о наших поездках в карете крестной, подумай о том, как мы пробирались сквозь ствол дерева, подумай о самой крестной, с ее чудесными манерами и прекрасным платьем, и все же она может выглядеть как бедная старуха! Как ты думаешь, поверит ли кто-нибудь во все это? А мы знаем, что все это правда, и все же - ты не можешь поверить, будто птицы могут говорить! О, ты слишком глуп.
   Ролло улыбнулся; он не казался раздосадованным.
   - Не вижу ничего, что могло бы помешать тому, что ты все-таки видела сон, - сказал он. - Но иногда сны бывают правдивы.
   - Неужели? - в свою очередь озадаченно спросила Майя. - Ну и что толку было тогда говорить о том, будто птицы не разговаривают? В таком случае, просто подожди и увидишь, не сбудется ли то, что я тебе сказала. Я отправлюсь с ними, Ролло; если птицы прилетят за нами, чтобы мы могли увидеть орлов, я отправлюсь с ними.
   - Я тоже, - холодно ответил Ролло. - У меня никогда не было ни малейшего намерения не лететь с ними. Но нам пора домой, Майя, уже поздно, а ты ведь знаешь, что сегодня нам не следует задерживаться надолго.
   - А где Нанни? - спросила Майя.
   - Может быть, она улетела вместе с птицами, - лукаво предположил Ролло. Но мгновение или два ни он, ни Майя не могли избавиться от некоторого беспокойства, потому что Нанни нигде не было видно! Они звали ее и кричали ей, и, наконец, в ответ раздалось что-то вроде ворчания, которое привело их туда, где, совершенно скрытая небольшой кучкой хвороста, лежала Нанни, вытянувшись во весь рост и моргая, как будто она не имела ни малейшего представления, где находится.
   Едва увидев их, она вскочила.
   - О, мне так стыдно! - воскликнула она. - Что на меня нашло? Я так крепко уснула, как раз когда думала, что должна связать такой замечательный чулок для мастера Ролло! Ах, какая я все-таки ленивая! Но уверяю вас, мисс Майя, когда я присела, то присела не здесь; я сидела вон там, - и она указала на другой пень неподалеку. - Я совсем не спала и так быстро вязала... В лесу живут феи, мисс Майя, - добавила она, понизив голос. - Я думала об этом много раз, и теперь уверена в этом больше, чем когда-либо. Не думаю, что нам вообще стоит приходить сюда.
   - Тогда нам некуда будет идти, - сказал Ролло. - Не понимаю, почему вы должны бояться фей, Нанни, даже если они существуют. Они никогда не причиняли нам вреда. Не причинили и теперь, не так ли?
   Но хотя она не могла не согласиться, Нанни не выглядела счастливой. Она была из тех людей, которые не любят того, чего не понимают. Майя слегка потянула Ролло за рукав, давая ему понять, что лучше больше ничего не говорить, и они быстро зашагали обратно к замку.
   Несколько дней все шло как обычно, хотя каждое утро, когда она вставала, и каждый вечер, когда ложилась спать, Майя задавалась вопросом, не придет ли вызов в ближайшее время. Она обошла весь замок, заглядывая под карниз, чтобы найти ласточкино гнездо, но ей это не удалось, и неудивительно, потому что одинокое гнездо было спрятано в углу, куда не могли проникнуть даже острые глаза Майи, а ласточки вылетали и залетали через дыру в парапете крыши, о которой никто не подозревал.
   - Я знаю, что здесь есть ласточки, - сказала она Ролло, - потому что видела их. Но я не представляю, где они живут.
   - Нанни сказала бы, что это феи, - улыбнулся Ролло. Он был более терпелив, чем его сестра, и совершенно уверен, что крестная не забудет их. И мало-помалу Майя стала следовать его примеру, особенно после того, как Ролло однажды сказал, что он заметил, - отдых и развлечения всегда приходили тогда, когда они усерднее всего трудились на уроках и меньше всего думали об отдыхе и развлечениях. Этот совет Майя приняла близко к сердцу, и в течение нескольких дней трудилась так прилежно, что мадемуазель Дельфина и старый капеллан могли отзываться об обоих детях только превосходно, а леди Венельда улыбалась им так любезно, что они были уверены, - ее следующее письмо отцу будет самым удовлетворительным.
   Однажды вечером - это был чудесный весенний день, - когда Ролло и Майя, как обычно, церемонно попрощавшись с леди Венельдой, медленно шли по огромному коридору, белому, как и весь замок, который вел в их комнаты, какой-то звук в одном из окон заставил их остановиться.
   - Что это было? - спросила Майя. - Это было похоже на громкое хлопанье крыльев.
   Ролло выглянул в окно. Уже почти стемнело, но глаза у него были быстрые.
   - Это были крылья, - сказал он. - Целая стая птиц только что вылетела из-под крыши.
   - Ах, - сказала Майя, загадочно кивая головой, - я так и думала. Что ж, Ролло, я не собираюсь сегодня спать, а ты - как хочешь.
   Ролло покачал головой.
   - Я проснусь, если будет, для чего просыпаться, - сказал он. - Я уверен в этом гораздо больше, чем ты в том, что не уснешь.
   - Ну, я не могла бы заснуть, если бы думала, что мне будет из-за чего просыпаться, - сказала Майя.
   Вскоре они оба оказались в постели. Ролло положил голову на подушку, не беспокоясь о том, чтобы не заснуть. Майя, напротив, старалась держать глаза широко открытыми. Стояла лунная ночь; предметы в комнате выделялись резкой черной тенью на фоне яркого сияния, казалось, принимая странные фантастические формы, которые заставляли ее каждую минуту вздрагивать, чувствуя уверенность, что она видит кого-то или что-то рядом со своей кроватью. И каждый раз, когда она находила это ошибкой, она испытывала новое разочарование. Наконец, устав от ожидания неизвестно чего, она отвернулась лицом к стене и закрыла глаза.
   "Какие они все глупые! - сказала она себе. - Крестная, и птицы, и Валдо, и Силва, и старый доктор, и все остальные. Они не имеют права обещать нам что-нибудь, а потом не исполнять своих обещаний. Я больше не буду об этом думать, не буду. Я считаю, что все это притворство".
   Но вы, я уверена, согласитесь со мной, что со стороны Майи это было не очень разумно!
   Наконец она заснула, и, как и следовало ожидать, гораздо крепче, чем обычно. Когда она проснулась, - это был глубокий сон без сновидений, - с чувством, что в течение некоторого времени кто-то звал ее, и она просыпалась очень медленно.
   - Что такое? - крикнула она, садясь в постели и пытаясь сморгнуть сон. - Кто здесь?
   - Майя! - раздался голос. Голос, который, казалось, доносился откуда-то издалека и в то же время доносился до нее так же ясно, как любой звук, который она когда-либо слышала в своей жизни. - Майя, ты готова?
   Майя вскочила.
   - Крестная, это вы меня зовете? - спросила она. - О да, это, должно быть, вы! Я буду готова через минуту, крестная. Если бы я только могла найти свои туфли и чулки! О Боже! о Боже! а ведь я собиралась бодрствовать всю ночь. Я так долго вас ждала.
   - Я знаю, - произнес голос, на этот раз совсем рядом с ней, - ты слишком ждала меня, - и, оглянувшись, Майя увидела в лунном свете - прямо в лунном свете, как будто яркие лучи исходили от нее, - призрачную серебристую фигуру, совсем не похожую на крестную, какой она ее знала до сих пор, но которая, - она поняла это через мгновение, - не могла быть никем другим. Майя обняла ее и поцеловала.
   - Да, - сказала она, - теперь я совершенно уверена, что это вы, а не сон. Ни у одного сна нет таких нежных щек, как у вас, крестная, и никто не целует так, как вы. Ваши поцелуи похожи на фиалки. Но что же мне делать? Я должна немедленно одеться?
   Крестная нежно обняла ребенка. Казалось, она гладит ее.
   - Ты одета, - сказала она. - Одежда, которую ты обычно носишь, слишком тяжелая, поэтому я захватил кое-что с собой. Тебе не нужны туфли и чулки.
   Но Майя смотрела на себя с таким удивлением, что почти не слышала, что та говорит. "Одета" - да, действительно! Она была одета так, как никогда в жизни, и хотя вертелась и гладила себя, как маленькая птичка, гордящаяся своим оперением, она не могла понять, из чего сшито ее платье и какого оно цвета. Это был бархат, или атлас, или плюш? Зеленый или синий?
   - Я знаю, - радостно воскликнула она, наконец, - это то же самое, из чего сшито ваше красное платье, крестная! О, как хорошо, и мягко, и тепло, и светло - все вместе! Мне кажется, что я могу подпрыгнуть до самого неба.
   - А чтобы тебя там не видели,- сказала крестная, - твое платье небесного цвета, Майя. Но когда ты закончишь любоваться собой, мы должны идти - остальные уже давно готовы. Они не ждали меня слишком долго, как ты, и поэтому были готовы намного быстрее.
   - Ты имеешь в виду Ролло? - спросила Майя. - Ролло, Силву и Валдо?
   Крестная кивнула.
   - Я тоже готова, - сказала Майя.
   - Дай мне руку, - сказала крестная и, крепко взяв ее, подвела Майю к окну. К удивлению девочки, оно было распахнуто настежь. Крестная, все еще держа ее за руку, тихонько свистнула - раз, два, три. А потом они стояли и молча ждали.
   Постепенно стал слышен мягкий, шелестящий, приближающийся звук. Майя стояла совершенно неподвижно, затаив дыхание от любопытства посмотреть, что будет дальше. Звук становился все ближе и громче, если можно употребить слово "громкий" для такого мягкого и нежного звука. Майя вытянула шею.
   - Вот они, - сказала крестная, и в этот момент в поле ее зрения появился большой предмет, похожий на корабль с двумя большими парусами, плывущий по воздуху, а не по морю; словно управляемый невидимой рукой, он медленно подплыл к окну и остановился.
   - Что это? - воскликнула Майя, не совсем уверенная, - несмотря на крепкое объятие крестной, - не испугалась ли она, потому что даже сама крестная выглядела странно призрачной и нереальной в лунном свете, а большая воздушная лодка не была похожа ни на что, что Майя когда-либо видела наяву или во сне. Внезапно она радостно подпрыгнула, потому что увидела то, что развеяло все ее страхи. Там, посреди огромных парусов, сидели в чем-то вроде повозки и радостно махали ей руками Ролло, Силва и Валдо.
   - Иди сюда, Майя, - позвали они, - птицы прилетели за нами. Среди подушек для тебя найдется уютное местечко. Иди же.
   Майя уже собиралась спросить, как ей это сделать, когда почувствовала, что крестная быстро тянет ее вперед.
   - Прыгай, дитя мое, и не бойся, - сказала она, и Майя прыгнула, сама того не сознавая, потому что, прежде чем она успела спросить или подумать об этом, Силва поцеловала ее, а мальчики помогли удобно устроиться на ее месте.
   - Все в порядке, мы можем лететь, - крикнул Валдо, и тотчас же странный корабль поднялся в воздух.
   - Но, крестная, - воскликнула Майя, - где же она? Разве она не полетит с нами?
   - Я с тобой, дитя мое, - ответил ясный, хорошо знакомый голос крестной. Но откуда он исходил, Майя сказать не могла.
   - Крестная ведет нас, - тихо сказала Силва, - но мы ее не видим. Она не хочет, чтобы мы ее видели. Но она позаботится о нас.
   - Но где же мы? - растерянно спросила Майя. - Что это за странный корабль или воздушный шар, на котором мы находимся? Что заставляет его двигаться?
   - Посмотри поближе, и ты все увидишь, - сказала Силва. - Посмотри на паруса.
   И Майя, взглянув, увидела в ярком лунном свете нечто более странное, чем все странные вещи, которые она когда-либо видела в стране рождественских елей. Паруса были сделаны из огромной стаи птиц, которые так или иначе держались вместе. Потом Силва объяснила ей, что все они цепляются когтями за большую раму, вокруг которой расположены в соответствии со своими размерами, и все они машут крыльями в такт движению судна по воздуху, как при равномерном движении нескольких пар весел в лодке по морю. И постепенно, пока Майя смотрела и понимала, до ее ушей донесся тихий шепот - это был взмах множества пар крыльев, когда они все вместе рассекали воздух.
   - О, милые, милые птички! - воскликнула она. - Они все спланировали сами, я уверена. О, Силва, разве это не прекрасно? У тебя когда-нибудь был такой парус в воздухе?
   - Не совсем такой, - сказала Силва.
   - Мы летали по воздуху, - загадочно ответил Валдо.
   - Правда? - нетерпеливо спросила Майя. - О, расскажите нам об этом!
   Но Ролло положил руку ей на плечо.
   - Тише, - тихо сказал он, - птицы сейчас запоют, - и прежде чем Майя успела спросить, откуда он это знает, зазвучала песня.
   - Закройте глаза, - сказал Валдо, - давайте все закроем глаза. Тогда песня будет звучать гораздо красивее.
   Остальные последовали его совету. Вы не можете представить себе ничего более восхитительного, чем ощущение парения - ибо это было больше похоже на быстрое парение, чем на что-либо другое, - быстро плывущее по воздуху, со сладкими певучими голосами, слившихся в идеальном ритме, так что даже странные звуки, которые время от времени прорывались сквозь другие - карканье вороны, которая была вполне довольна тем, что она одна дирижирует басами, или внезапный крик совы, которая с трудом подавляла свой тон, - казалось, не омрачали эффекта целого. Дети не разговаривали; они чувствовали, что это им совершенно не нужно. Они держали друг друга за руки, и Майя положила голову на плечо Силвы в полном довольстве. Это было похоже на прекрасный сон.
   Постепенно музыка смолкла, и в тот же миг в воздухе отчетливо прозвучал хорошо знакомый голос крестной. Казалось, он доносится откуда-то сверху, и все же он звучал очень близко.
   - Дети, - сказала она, - мы поднимаемся выше. На какое-то время станет холоднее, потому что мы должны поторопиться, чтобы успеть к рассвету. Хорошенько укутайтесь!
   И пока она говорила, на их головы опускалась большая мягкая ворсистая шаль или мантия. Мягче, пушистее и легче, чем любой пух или овечья шерсть, которую когда-либо видели или чувствовали, и теплее, потому что детям стоило только слегка потянуть или погладить ее в любом направлении, и она устраивалась там самым удобным образом, обволакивая их, как нежная рука матери, укрывающая малышей на ночь.
   - Должно быть, это крестная укладывает нас, хотя мы ее не видим, - сказал Ролло.
   - Дорогая крестная, - произнесла Майя, и все вокруг, даже птицы, казалось, присоединились к ней, словно эхо, повторив: "Дорогая крестная".
   Стало холоднее, гораздо холоднее, но хорошо защищенные дети, уютно устроившиеся на подушках своей воздушной лодки, не почувствовали этого, разве что любопытная Майя высунула свой острый маленький носик, очень быстро убрав его обратно.
   - О, здесь так холодно, - сказала она. - Мне кажется, мой нос сейчас отвалится. Потри мне его, Силва.
   - Я же говорила, что будет холодно, - снова послышался голос крестной. - Оставайся там, где лежишь, Майя; думаю, мне нет нужды предупреждать тебя сейчас. Обожженный ребенок боится огня. Я скажу тебе, когда придет время выглянуть.
   Майе стало немного стыдно за свое беспокойство, и всю оставшуюся часть пути она вела себя совершенно спокойно. Особенно когда через несколько минут птицы снова запели - на этот раз еще тише и нежнее, так что это было похоже на колыбельную песню. Спали дети или нет, я не могу сказать. Я не думаю, что они могли бы сказать это сами, но в любом случае они были очень спокойны в течение долгого времени после того, как серенада закончилась.
   И тут снова, - яснее и звеняще, чем прежде, - прозвучал голос крестной.
   - Дети, просыпайтесь! Уже рассветает.
   И когда странная воздушная лодка медленно сбавила скорость и поплыла вниз по направлению к каким-то огромным утесам почти точно под тем местом, где находилась, четверо детей сели, сбросив волшебную мантию, которая так хорошо защищала их, и уставились во все глаза, как могли, на удивительную красоту открывшегося перед ними зрелища.
   Ведь они приплыли в орлиное гнездо как раз вовремя, чтобы увидеть восход солнца!
  

ГЛАВА XI. ОРЛИНОЕ ГНЕЗДО

  
   "Там, где в небесной вышине
   Видят солнце величественные орлы".
  
   Вы когда-нибудь видели восход солнца? Я надеюсь на это; но все же, я уверена, что вы никогда не видели его с того места, на которое крылатые проводники осторожно высадили детей тем ранним летним утром.
   - Выпрыгивайте, - сказал голос, которому они все научились повиноваться, когда воздушная лодка остановилась в нескольких футах над скалой. И дети, которые до сих пор не замечали земли, над которой они парили, потому что их глаза были прикованы к розовым, лазурным, изумрудным и золотым краскам раскинувшегося перед ними, подобно сказочному калейдоскопу, неба, взялись за руки и бесстрашно прыгнули неизвестно на что. И как только они это сделали, с прощальным щебетом птицы захлопали крыльями, воздушная лодка быстро поднялась и исчезла из виду.
   Все четверо посмотрели друг на друга.
   - Неужели крестная уплыла на ней? Я думала, она останется с нами, - разочарованно воскликнула Майя.
   - О, Майя, - сказала Силва, - ты совсем не понимаешь крестную. Но мы не должны стоять здесь. Ты знаешь дорогу, Валдо?
   Там, где они стояли, была, как я уже сказала, скала, неровная и голая, хотя ниже ее бока были покрыты невысоким тимьяном. И позади них дети увидели прекрасную холмистую местность, прекрасную, хотя и безлесную, потому что вереск, папоротник и утесник, покрывавшие ее, казались мягкими и пышными, особенно в свете солнца, отражавшегося от неба.
   Но Валдо повернулся в другую сторону. Он прошел немного по твердому голому камню, который, казалось, внимательно рассматривал, пока вдруг не остановился и не постучал по земле маленькой палочкой, которую держал в руке.
   - Должно быть, где-то здесь, - сказал он. Остальные трое детей окружили его.
   - Вот, - воскликнула Сильва и указала на маленький белый крест, вырезанный в камне у их ног.
   Валдо опустился на колени и нажал на точку точно в центре креста. Сразу же большая каменная плита, образующая нечто вроде двери, но закрытая так плотно, что никто не заподозрил бы ее существование, открылась внутрь, обнаружив лестничный пролет. Валдо огляделся.
   - Это короткий путь к скале, - сказал он. - Мне спуститься первым?
   - Да, а я буду следующим, - сказал Ролло, нетерпеливо бросаясь вперед.
   Затем последовали Силва и Майя. Лестница была короткой. Через несколько мгновений они очутились в скалистом проходе, достаточно широком, чтобы спокойно идти один за другим, и не темном, так как свет проникал через маленькие отверстия, проделанные через равные промежутки в крыше. Коридор сильно извивался и поворачивал, но вдруг Валдо остановился и крикнул:
   - Вот мы и пришли! Разве это не стоит того, чтобы посмотреть?
   Проход превратился в галерею, с одной стороны которой была только скала, а с другой - перила, чтобы защитить идущих по ней от возможного падения, потому что они находились прямо на поверхности огромного утеса, далеко внизу которого они могли различить вершины своих старых друзей-елей. И, насколько хватало глаз, простирались вдаль, на мили, мили, мили, то поднимаясь, то снова опускаясь, рождественские ели!
   Проход внезапно оборвался. Он заканчивался чем-то вроде полочки в скале, и чуть выше в стене, за этой полочкой, дети увидели два больших круглых отверстия, вырубленных в скале: это были окна орлиного гнезда.
   Валдо прошел вперед и трижды постучал своей маленькой палочкой по гладкой блестящей каменной стене. Но остальные, хотя и внимательно следили за происходящим, не могли видеть, как открывается дверь - то ли она втягивается внутрь, то ли вкатывается вбок. Все, что они увидели, - это то, что прямо перед ними, там, где мгновение назад была поверхность скалы, огромная арочная дверь приглашала их войти.
   Валдо огляделся, но ничего не сказал. Остальные трое поняли это и последовали за ним через дверь, которая, так же таинственно, как и открылась, теперь закрылась за ними. Но то, что это было так, они почти не замечали, - так они радовались тому, что видели перед собой. Это была самая красивая комната или зал, какую только можно себе представить, - крыша поднималась очень высоко, и свет проникал через два круглых окна, о которых я вам рассказывала. И все, - крыша, стены, пол - было сплошь покрыто тем, что на первый взгляд дети приняли за какой-то очень красиво вышитый бархат. Но бархата там не было. Ни одна вышивка никогда не демонстрировала изысканной нежности оттенков, сливающихся друг с другом, словно самые нежные музыкальные тона, от чистейшего белого через каждый серебристый оттенок до богатейшего пурпурного или от глубокого огненно-алого до розового, бледнее первого румянца персикового цветка, в то время как тут и там радужные венки сияли, подобно звездам на ночном небе. Именно эти венки открыли тайну.
   - Да ведь это все перья! - воскликнула Майя.
   - Да, - сказала Силва, - я забыла. Я никогда не была здесь раньше, но крестная рассказывала мне об этом.
   - А где... - начала было Майя, но ее прервал какой-то звук. Это было хлопанье крыльев над их головами, и, подняв глаза, дети увидели двух огромных птиц, медленно летящих вниз, туда, где они стояли, хотя откуда они прилетели, не было видно.
   Они опустились и встали рядом, сложив свои огромные крылья, в то время как их пронзительные глаза изучали гостей.
   - Мы рады приветствовать вас, - произнесли они, наконец, тихим мягким голосом, который удивил детей, чьи головы были полны мыслей о том, что орлы свирепы и их единственный голос - крик. - Мы ждали вашего визита, о котором нас предупредили наши птицы. Мы приказали приготовить для вас угощение, и надеемся, что оно вам понравится.
   Валдо, который, по-видимому, был сегодня главным церемониймейстером, выступил немного вперед.
   - Мы благодарим вас, - тихо сказал он, отвешивая свой лучший поклон.
   Королева-орлица подняла свое огромное крыло - левое крыло - и указала им на место среди перьевых занавесок, где, хотя они и не заметили этого прежде, теперь увидели блестящую серебряную ручку.
   - Вон та лестница ведет на балкон, нависающий над обрывом, - сказала она. - Там вы найдете наших уважаемых слуг, сокола и ястреба, которые доставят вам все необходимое. И прежде чем вы уйдете, мы с королем надеемся показать вам кое-что из этой части наших владений. До свидания! Солнце ждет, чтобы мы пожелали ему доброго утра.
   И медленным, величественным движением две странные птицы расправили крылья и поднялись вверх, где, хотя глаза детей внимательно следили за ними, они исчезли, неизвестно, как и куда.
   Затем Валдо повернул серебряную ручку и открыл дверь, за которой, как и сказала королева орлов, они увидели лестницу, ведущую прямо вверх. Она вела на балкон, вырубленный в скале, но тщательно устланный мхом, с деревянными сиденьями и деревянным столом, на котором были разложены четыре покрывала, очевидно, предназначенные для четверых детей. Две птицы, большие, но гораздо меньше орлов, стояли сбоку, каждая с салфеткой на крыле, которая так забавляла детей, что они с трудом отвечали на чрезвычайно достойное "почтение", с которым ястреб и сокол приветствовали их. И они очень обрадовались, когда две служанки расправили крылья и перелетели через край балкона, очевидно, собираясь принести посуду.
   - Интересно, что нам дадут поесть? - спросила Майя. - Надеюсь, это не будут сырые кусочки бедных маленьких ягнят. В книгах по естественной истории всегда пишут, что орлы едят именно это.
   - Только не орлы этой страны, - сказала Силва. - Я уверена, что вы никогда не читали о них в своих книгах. Наши орлы не жестоки и не свирепы, они никогда не станут есть маленьких ягнят.
   - Но они должны были убить много маленьких птиц, едят они их или нет, - сказала Майя, - чтобы получить такое количество перьев.
   - Убить маленьких птичек! - закричали Силва и Валдо одновременно. - Убить собственных подданных! Майя, о чем ты думаешь? Как будто какое-нибудь существо, живущее в Стране рождественских елей, может убить другое! Ведь перья - это подарки птиц королю и королеве. Они хранят все, которые выпадают, и приносят их раз в год, - и это делается уже много лет.
   - Как мило! - ответила Майя. - Я очень рада, что орлы так добры. Но они не такие смешные, как белки. У них такой торжественный вид.
   - Они должны быть величественными, - сказал Валдо. - Они не похожи на белок, которым нечего делать, кроме как прыгать.
   - Прошу прощения, - сказал Ролло. - Ты забыл, что миру настанет конец, если мистер Буши не заберется на верхушку дерева?
   - А что будет, если орлы перестанут следить за солнцем? - спросил Валдо.
   - Не знаю, - нетерпеливо ответила Майя. - Расскажи нам, Валдо.
   Валдо посмотрел на нее.
   - Я знаю столько же, сколько и ты, - сказал он. - Может быть, солнце заснет, и тогда настанет путаница.
   - Ты смеешься надо мной, - сказала Майя довольно обиженным тоном. - Не понимаю, как я могу знать все; если белки, орлы и все здешние существа отличаются от всех остальных, как я могу знать?
   - А вот и закуска! - воскликнул Ролло, подняв глаза; остальные также увидели, что сокол и ястреб снова летят назад, неся между собой большую корзину, из которой, поставив ее рядом со столом, они ловко ухитрились клювами и когтями взять всевозможные вкусности, которые разложили на столе. Ягненка не было ни сырого, ни жареного, потому что вся трапеза состояла из фруктов. Плоды всех видов, о которых дети когда-либо слышали, а также те, названий которых они даже не знали, но которые были вкуснее, чем вы, никогда не пробовавшие их, можете себе представить.
   - Видишь ли, королю и королеве орлов незачем убивать бедных маленьких ягнят, - сказала Силва. И Майя согласилась с ней, - что никто из тех, кто может получить такие фрукты, не должен желать никакой другой пищи. Пока она говорила, наверху раздался тот же тихий шорох, который они слышали раньше, и снова две большие величественные птицы опустились рядом с ними. Четверо детей вскочили на ноги.
   - Большое спасибо за восхитительные фрукты, орлиный король и орлиная королева, - сказала Майя, которая редко оказывалась второй в произнесении речей.
   - Мы рады, что они пришлись вам по вкусу, - сказал король. - Их доставили из многих далеких стран, - стран, о которых вы, возможно, даже и не слышали, но которые нам кажутся не такими уж странными и далекими.
   - Вы так далеко улетаете? - спросила Майя, но орлы только сверкнули на нее своими чудесными глазами и покачали головами.
   - Мы не можем рассказывать тебе то, чего ты не сможешь понять, - сказал король. - Те, кто может смотреть на солнце незамутненным взором, должны видеть многое.
   Майя слегка отстранилась.
   - Они меня пугают,- прошептала она остальным. - Они такие величественные и таинственные.
   - Но это не должно тебя пугать, - сказала Силва. - Ролло не боится.
   - Ролло - мальчик, - ответила Майя, как будто это решало вопрос.
   Теперь Валдо указал на несколько ступенек в скале, ведущих еще выше.
   - Орлы хотят, чтобы мы поднялись туда, - сказал он. - Мы сможем смотреть над лесом, далеко-далеко.
   Так они и сделали, потому что ступеньки вели далеко вверх, пока не закончились на другом каменном выступе прямо на склоне утеса. Отсюда огромные еловые леса казались лишь темными пятнами далеко внизу, в то время как вдалеке простиралась с одной стороны огромная равнина, по которой ехали дети, когда впервые попали в белый замок, а с другой - далекие очертания горных хребтов, серо-голубые, тускнеющие, становящиеся все более размытыми, пока сами облака не стали казаться более реальными.
   Здесь, на краю огромных голых скал, было холодно, очень холодно. Красота восходящего солнца потускнела, сменившись прохладной свежестью раннего летнего утра; мир, казалось, еще спал, и дети слегка поежились.
   - Не думаю, что мне хотелось бы всегда жить так высоко, - сказала Майя. - Здесь очень одиноко и очень холодно.
   - Если бы у тебя были такие же глаза, как у орлов, тебе пришлось бы носить перья, как у орлов, - ответила Силва. - а если бы у тебя были такие же глаза, как у них, я думаю, ты никогда не чувствовала бы себя одинокой. Можно было бы увидеть так много.
   - Интересно... - сказала Майя и замолчала.
   - Что ты хотела сказать? - спросил Ролло.
   Глаза Майи смотрели вдаль, на равнину, как будто, подобно орлам, они могли видеть на таком расстоянии.
   - Мы приехали оттуда,- сказала она. - Интересно, не оттуда ли приедет отец, чтобы забрать нас? Как ты думаешь, орлы узнают, когда он придет? как ты думаешь, они увидят его издалека?
   Силва молча оглядела равнину, и в ее темных глазах появилось что-то, чего не было в голубых глазах Майи.
   - Майя, - укоризненно воскликнул Ролло, - Силва плачет. Ей не нравится, что ты говоришь о нашем отъезде.
   В одно мгновение руки Майи обвились вокруг шеи Силвы.
   - Не плачь, Силва, не надо, - сказала она. - Когда мы уедем, ты и Валдо тоже поедете с нами - мы попросим нашего отца, не так ли, Ролло?
   - А крестная? - спросила Силва, снова улыбаясь. - Что бы она сказала? Мы ее дети, Майя, и дети леса. Мы не смогли бы жить, как вы, в великом мире людей там, далеко. Нет, мы всегда можем любить друг друга, и, может быть, вы с Ролло будете иногда приезжать из мира, чтобы повидаться с нами, но мы должны оставаться в нашей стране.
   - Не думай об этом... Не говори об этом сейчас, - сказала Майя. - Лучше бы я ничего не говорила о приезде отца. Я думаю, он не придет еще очень долго, а когда мы видим тебя и Валдо, нам никогда не бывает скучно. Только в замке нам дают столько уроков, и все такие чопорные и сердитые, если мы хоть чуть-чуть опаздываем. О Господи!.. Я совсем забыла... Не опоздаем ли мы сегодня к завтраку? Крестная придет за нами?
   - Мы сейчас возвращаемся домой, - сказал Валдо. - Но сначала мы должны попрощаться с орлами. Вот они, - пока он говорил, две королевские птицы спустились вниз и уселись на самом краю утеса, головокружительную высоту которого они не замечали, устремив взор далеко вперед.
   - Там они всегда сидят и смотрят, - тихо сказал Валдо, и дети пошли вперед, пока не оказались на расстоянии всего в несколько шагов. Дальше идти было бы небезопасно.
   - Прощайте, царь и царица, - сказали они все вместе, и орлы, медленно обернувшись, хотя и не двигаясь с места, ответили своими серьезными голосами:
   - Прощайте, дети. Мы будем следить за вами, хотя вы, возможно, и не узнаете этого. Прощайте.
   Затем Валдо повел остальных вниз по каменной лестнице, по которой они поднялись наверх, - вниз, мимо балкона, где они ели фрукты, пока не оказались в устланном перьями зале.
   - В орлах есть что-то печальное, - сказала Майя. - Ты думаешь, их печалит то, что они так много видят?
   - Возможно, - сказала Силва. - Иди сюда и сядь в этом уютном уголке. Смотрите, для каждого из нас найдется кресло из перьев - вам не кажется, что здесь немного прохладно?
   - Да, возможно. Но скажи мне, знаешь ли ты, почему орлы печальны?
   - Я думаю, они скорее серьезны, чем печальны, - ответила Силва. - Осмелюсь сказать, что наблюдение делает их такими.
   - Почему? Видят ли они так далеко? Они видят всякие вещи? - спросила Майя с благоговейным трепетом. - Они похожи на фей, Силва?
   - Точно не знаю, - ответила Силва. - Но я думаю, что они очень мудрые, и еще - что они многое знают.
   - Но они не могут знать так много, как крестная, а она не грустит, - сказала Майя.
   - Иногда бывает, - ответила Силва. - Кроме того, у нее есть дела поважнее, чем у орлов. Им остается только наблюдать - она все исправляет. Когда-нибудь ты поймешь лучше, - добавила она, видя, что Майя озадачена. - Но разве не холодно? О, смотрите-ка, это для того, чтобы закутаться, - потому что как раз в эту минуту на них опустился, неизвестно откуда, большой мягкий пушистый плащ или ковер, который так чудесно согревал их во время воздушного путешествия.
   - Залезайте под шаль, - крикнула Майя мальчикам, и все дети придвинулись поближе друг к другу и плотно закутались в чудесный плащ.
   - Но разве мы не скоро поедем домой? - спросила Майя. - Я так боюсь опоздать.
   - Крестная все знает, - сказал Валдо. - Она специально прислала нам этот плащ. Нам ничего не остается, как сидеть спокойно, пока она не скажет, что нам делать. Я не возражаю, потому что мне почему-то хочется спать.
   - Думаю, что и я тоже, - сказал Ролло, и хотя Силва и Майя были менее готовы допустить это, я думаю, что они, должно быть, чувствовали то же самое, потому что так или иначе через две минуты все четверо удобно спали и больше ни о чем не думали, пока мягкий чистый голос не прошептал им:
   - Дети, пора просыпаться.
   - Пора домой! Птицы опять прилетели за нами? - спросила Майя, протирая глаза и озираясь. Ей ответил тихий смеющийся голос:
   - Птицы... о каких птицах вы говорите? Ты еще не проснулась, Майя, а я уже давно говорю тебе, чтобы ты проснулась.
   Это был Ролло.
   - Я думала, что это крестная, - сказала Майя. - Я слышала, как она сказала: "Дети, пора просыпаться", и мне показалось, что мы все еще на скале. Как мы вернулись, Ролло?
   Ибо они вернулись назад. Майя лежала в своей маленькой кроватке в белом замке, а рядом с ней стоял Ролло в своем обычном платье. Где Валдо и Силва, где зал с перьями, где чудесные платья, в которые крестная одела их для воздушного путешествия? Майя посмотрела на Ролло с разочарованием в глазах.
   - Мы вернулись, - сказал он, - и это все, что можно сказать об этом, насколько я могу судить. Но перестань, Майя, не смотри так грустно. Нам было очень весело, и мы должны быть очень хорошими после этого, чтобы угодить крестной. Сегодня прекрасный день, и после того, как мы закончим наши уроки, мы сможем немного побегать. Вставай - ты ведь ни капельки не устал, правда? Я - нет.
   - Я тоже, - сказала Майя, медленно приходя в себя. - Но мне как-то грустно. Боюсь, мы еще долго не увидим их, Ролло.
  

ГЛАВА XII. РОЖДЕСТВЕНСКИЕ ЕЛИ

  

Сегодня ночью ангелы снизойдут с небес.

Святочная песня

  
   В последний раз мы видели их в начале лета. Сейчас середина зимы, декабрь. И в той местности, о которой я вам рассказала, где расположен белый замок и где происходили приключения двух его маленьких гостей, зима наступает всерьез. Я могла бы рассказать вам о многом другом, - о радостных летних днях, которые они провели со своими лесными друзьями, о многих чудесах, с которыми их познакомила крестная, пока они не узнали почти столько же, сколько сами Валдо и Силва, о странных счастливых существах, которые жили в этой чудесной Стране рождественских елей, да и в других странах тоже. Ибо, когда дни снова стали короче и стало слишком холодно для воздушных путешествий, исследований пещер и посещений многих других обитателей леса, о которых я не могу вам рассказать, начался сезон рассказов крестной, которые, я думаю, дети находили столь же восхитительными, как и все остальное. О, какие чудесные истории рассказывались у яркого камина в изящной кухне Силвы! Как много узнали они о лесных и водяных феях, о гномах и эльфах! О, какие чудесные песни пела крестная своим волшебным голосом - голосом, не похожим ни на один, какой когда-либо слышали дети! Это была настоящая волшебная страна, в которую она привела их, - волшебная страна, где не было ничего уродливого, жестокого, подлого или фальшивого, хотя обитатели ее были странными и фантастическими по форме и речи, детьми радуги и тумана, нереальными и все же реальными, как воздушные замки, которые строятся для нас в небе, или музыка, которая вплетается в голос журчащего потока.
   Но и этим счастливым временам пришел конец - и начало этого конца стало ощущаться, когда выпал первый снег и страна рождественских елей покрылась густой белой мантией, которую она всегда носила, пока мягкое дыхание весны не сдувало ее снова.
   - Надвигается буря, надвигается сильная буря, мои дорогие, - сказала однажды крестная, прядя для них своей невидимой прялкой чудесные сказки. Она отошла от камина и стояла у открытой двери, глядя на белый пейзаж, и когда она обернулась, детям показалось, что ее собственное лицо стало белее обычного - волосы, по крайней мере, точно были белее. Оно утратило тот золотистый оттенок, который иногда приобретало, - так что в такие минуты невозможно было поверить, что крестная стара, - и теперь она казалась совсем крошечной старушкой, маленькой и хрупкой, как будто сама была сделана из снежинок, и лицо ее выглядело встревоженным и почти печальным. - Надвигается буря, - повторила она, - вы должны поспешить домой.
   - Но почему у вас такой грустный вид, дорогая крестная? - спросила Майя. - Мы можем спокойно вернуться домой. Вы можете позаботиться об этом. Ничто и никогда не причинит нам вреда, когда вы о нас заботитесь.
   - Есть вещи, которые я не могу сделать, - сказала крестная, улыбаясь, - вернее, не сделала бы, даже если бы могла. И все же, иногда это меня огорчает.
   Четыре пары глаз в тревоге устремились на нее. Они чувствовали, что крестная думает о чем-то особенном, хотя и не знали о чем, и первая мысль, пришедшая им в голову, была недалека от истины.
   - Крестная! О, крестная! - воскликнули все голоса одновременно, так что они звучали как один. - Вы же не хотите сказать, что мы больше не увидимся?
   - Еще нет, дорогие, еще нет, - ответила крестная. - Но проходят и счастливые, и печальные времена. Так и должно быть. И, в конце концов, зачем волноваться? Те, кто любит друг друга, встретятся снова так же верно, как пчелы встретятся с цветами.
   - На Небесах, крестная? Вы имеете в виду - на Небесах? - спросила Майя тихим голосом и с выражением в глазах, говорившим, что она вот-вот расплачется.
   Крестная снова улыбнулась.
   - Иногда даже раньше. Не смотри так печально, моя прелестная Майя. Пойдемте. Я должна доставить вас домой до того, как разразится буря. Целуйте друг друга, мои дорогие, но это еще не прощание. Вы скоро снова будете вместе - раньше, чем вы думаете.
   Никому и в голову не приходило не делать, - причем, сразу, - то, что велела им крестная. Ролло и Майя ласковее, чем обычно, попрощались со своими дорогими Валдо и Силвой, а затем крестная, взяв каждого за руку, отправилась в обратный путь.
   Все было так, как она сказала, - духи бури витали в воздухе. Сквозь шум ветра, треск ломких от мороза ветвей и далекие крики птиц и других существ, спешивших укрыться в своих гнездах или норах, доносился другой звук, о котором дети знали, но никогда прежде не слышали собственными ушами, - странный, неописуемый звук, не похожий ни на ропот далекого моря, ни на грохот грома, ни на вой урагана, но все же напоминающий все это.
   - Это голос бури, - тихо сказала крестная. - Молитесь милостивому Богу, мои дорогие, за тех, кто путешествует по суше или по морю. А теперь прощайте! Эта тропинка между деревьями выведет вас к воротам замка, и никто не причинит вам вреда. До свидания!
   Она немного задержалась на последнем слове, и это побудило Майю задать вопрос.
   - Мы ведь увидимся снова, дорогая крестная? И вы тогда расскажете нам, почему вы печальны?
   - Это пройдет вместе с бурей, потому что все к лучшему, - мечтательно сказала крестная. - Когда проходит одна радость, приходит другая. Запомните это. Только истинная радость никогда не проходит. Держитесь в укрытии, дети мои, пока буря не уляжется, и тогда... - Она снова замолчала.
   - Тогда? Что же тогда? О, расскажите нам, - настаивала Майя. - Знаете, дорогая крестная, в белом замке очень скучно, когда нам нельзя выходить. Леди Венельда заставляет давать нам еще больше уроков, чтобы мы не проказничали, говорит она, и мы не очень возражаем. Лучше делать уроки, чем ничего. О, крестная, мы были бы здесь так несчастны, если бы не вы, Валдо и Силва!
   Крестная погладила Майю по голове и улыбнулась, глядя ей в глаза. И что-то именно тогда, - был ли это последний луч заходящего солнца, спешащий к спокойному небу, пока буря не началась? - озарило чудесным сиянием ее собственное лицо и волосы крестной. Она была похожа на красивую молодую девушку.
   - Ах, какая вы хорошенькая! - вполголоса проговорили дети. Но они слишком привыкли к этим странным переменам во внешности крестной, чтобы удивляться, как удивились бы многие.
   - Через три ночи настанет канун Рождества, - сказала крестная. - Когда ляжете спать, выгляните на снег и увидите моего посланца. И помните: если одна радость уходит, приходит другая. И никакие истинные радости никогда не проходят.
   И пока они слушали ее слова, она исчезла! Держась за руки, гадая, что все это может означать, дети повернули на тропинку в снегу, которую она им показала, и через несколько минут благополучно вернулись домой.
   Хотя и не слишком скоро, - едва они оказались в укрытии, но началась буря. Завывал ветер, сыпал мокрый снег и град, слышался даже отдаленный раскат грома или что-то похожее на него, - духи бури делали все по-своему в эту ночь и на следующий день; а когда наступила вторая ночь и суматоха, казалось, прекратилась, на самом деле, она только изменила свою форму, потому что снег снова начал падать, все сильнее и сильнее, пока не стал таким глубоким, что трудно было поверить, - мир когда-нибудь снова вырвется из его безмолвных холодных объятий.
   И белый замок больше не казался белым. Среди окружающей чистоты он казался серым, грязным и мрачно стыдящимся самого себя.
   Прошло три дня, приближалась третья ночь.
   - Снег перестал падать и, кажется, затвердел, - сказала леди Венельда в тот день. - Если так будет продолжаться и дальше, то завтра дети могут выйти. Нехорошо молодым людям так долго быть лишенными свежего воздуха и физических упражнений. Но это суровая зима. Я только надеюсь, что у нас больше не будет этих ужасных бурь, прежде чем... - Но тут она внезапно замолчала, потому что разговаривала со старым доктором и не заметила, что Ролло и Майя стоят рядом.
   Дети с удовлетворением увидели, что снег перестал падать, потому что, хотя они и верили в то, что крестная может сделать то, что не может никто другой, они не совсем понимали, как она может послать им сообщение, если ужасная погода продолжится.
   - Мы могли бы смотреть всю прошлую ночь, ничего не видя, - сказала Майя, - шел такой снег. И если крестная собирается куда-нибудь нас отвезти, Ролло, то хорошо, что сегодня погода успокоилась. Помнишь, она боялась, как бы мы не попали в бурю.
   - Потому что в этом не было необходимости, - ответил Ролло. - Буря началась, когда мы уже были дома. Я уверен, что она могла бы предотвратить любую бурю, если бы действительно хотела взять нас куда-нибудь. Сейчас придет Нанни, Майя... Как только она уйдет, позови меня, и мы вместе поищем.
   Майе удалось убедить Нанни, что она, - Нанни, а не Майя, - очень хочет спать в этот вечер, и ей лучше лечь, не дожидаясь, пока настанет время раздеть Майю. Я не совсем уверена, что Нанни сразу же отправилась спать, потому что слуги уже развлекались рождественскими играми и весельем в большой кухне, где камин был размером с небольшую комнату, и ей, естественно, хотелось присоединиться к веселью. Но все, о чем заботилась Майя, - это остаться наедине с Ролло. Она позвала его, и тогда дети в сильном волнении отдернули занавески и, погасив свечи, стояли, держась за руки, и смотрели, что будет дальше. Луны не было видно, но она, должно быть, все равно светила, едва скрываясь за тонкими облаками, потому что мягкий свет, усиленный отражением чистого снега, освещал все вокруг. Но ничего не было видно, кроме гладкого белого пространства, ограниченного на некотором расстоянии от дома деревьями, покрывавшими замковый холм, чьи очертания казались странно фантастическими, наполовину окутанными своим белым одеянием.
   - Там никого... ничего нет, - разочарованно сказала Майя. - Должно быть, она забыла.
   - Забыла... никогда! - укоризненно сказал Ролло. - Когда это крестная нас забывала? Подожди немного, Майя, ты такая нетерпеливая.
   Несколько минут они стояли в полной тишине. Вдруг в ветвях послышался легкий, очень слабый треск - такой слабый, что, если бы все не было совсем тихо, его не было бы слышно, - и дети посмотрели друг на друга в нетерпеливом ожидании.
   - Это Силва или Валдо? - шепотом спросила Майя. - Она сказала, что это будет ее посыльный...
   - Тише! - предостерегающе сказал Ролло.
   Из тени невысоких кустов, окаймлявших лужайку, показалась изящная маленькая фигурка. Это была малиновка. Она неподвижно стояла посреди заснеженной лужайки, склонив голову набок, словно в глубоком раздумье. Вдруг послышался тихий, низкий, но очень странный свист, и птичка, казалось, вздрогнула, как будто это был сигнал, который она ждала, а затем без колебаний прыгнула вперед в направлении детей.
   - Ты свистел, Ролло? - шепотом спросила Майя.
   - Нет, конечно, нет. Я как раз хотел спросить, не ты ли это сделала, - ответил Ролло.
   Но теперь малиновка привлекла все их внимание. Она остановилась прямо перед их окном, а затем посмотрела на них с самым безошибочным видом приглашения.
   - Мы пойдем с ней, я уверена, что пойдем, - сказала Майя, начиная приплясывать от волнения, - но как нам добраться до нее? Все двери внизу будут закрыты, а прыгать слишком высоко.
   Ролло, высунувшийся из окна, чтобы получше разглядеть малиновку, вдруг с озадаченным видом снова втянул голову.
   - Это очень странно, - сказал он. - Я уверен, что сегодня утром ее там не было. Смотри, Майя, видишь верхушку лестницы чуть-чуть в стороне от окна? Я мог бы легко добраться до нее.
   - Я тоже, - сказала Майя, выглянув наружу. - Все в порядке, Ролло. Она велела поставить ее для нас. Посмотри на малиновку - она все знает. Иди первым, а когда спустишься, крикни мне.
   Через две минуты голос Ролло сообщил, что все в порядке. Майе было бы совсем нетрудно спуститься, если бы она двигалась довольно медленно, что она и сделала, и, к своей великой радости, вскоре оказалась рядом с братом.
   - Боже мой, мы забыли наши шляпы и куртки, - воскликнула она. - Но ведь не холодно... как такое может быть?
   - Ты не забыла... Что это на тебе? - спросил Ролло, глядя на нее.
   - А ты... что на тебе? - в свою очередь спросила Майя. - Да ведь на нас обоих плащи, что-то вроде той шали, какая была у нас в воздушном путешествии, только они совсем-совсем белые.
   - Как снег - нас не видно. Они не хуже плащей-невидимок, - весело рассмеялся Ролло.
   - И они так хорошо сидят... Они, кажется, приросли к нам, - сказала Майя, поглаживая себя. - О, Ролло! - воскликнула она, наполовину обрадованная, наполовину испуганная. - Они растут, или мы растем, или что-то растет. У тебя на плечах вырастают маленькие крылышки, настоящие белые крылышки - они становятся все больше и больше с каждой минутой.
   - И на тебе они тоже растут, - воскликнул Ролло. - Ну, через минуту-другую мы сможем взлететь. В самом деле, мне кажется, я уже немного умею летать, - и Ролло начал хлопать своими белыми крыльями, как только что оперившийся и довольно неуклюжий лебедь. Но через минуту или две Майя и он обнаружили, - возможно, благодаря примеру малиновки, которая все это время парила прямо над головой, взад и вперед, как бы говоря: "Делайте, как я", - к их великой радости, что они вполне справляются; никогда, я уверена, две маленькие птички не учились летать так быстро!
   Теперь все было ясно - нетрудно было следовать за их верным маленьким проводником, который летел впереди, время от времени откидывая назад свою милую головку, чтобы посмотреть, правильно ли летят две странные белые птицы, доверенные ее опеке. Интересно, к какому племени или роду отнесли бы их ученые мужи этой страны, если бы кто-нибудь увидел этих двух странных существ, несущихся в холодном зимнем воздухе?
   Но детей это совсем не заботило. Никогда - о, никогда, даже если бы я говорила об этом в течение ста лет, - я не смогла бы дать вам представление о том, как восхитительно уметь летать! Все прежние детские радости казались им пустяком. Поездка в коляске крестной, лазанье с белками, парус в воздухе - все казалось пустяком по сравнению с этим. Это было так очаровательно, что Майя даже не испытывала желания говорить об этом. И они летели все дальше и дальше, пока малиновка не остановилась, не повернулась и, глядя на них, не начала медленно спускаться вниз. Ролло и Майя последовали за ней. Они коснулись земли прежде, чем осознали это; казалось, что на мгновение они растаяли в снегу, окружившем их со всех сторон, а затем, как будто проснувшись, они снова обнаружили себя бескрылыми, но все еще в своих теплых белых одеждах, стоящими у подножия огромного дерева - ибо они были, очевидно, на границе огромного леса.
   Малиновка исчезла. Мгновение или два они стояли неподвижно в недоумении; может быть, по правде говоря, даже немного испуганные, потому что внизу было гораздо темнее, чем наверху; действительно, им казалось, что если бы не сверкающий снег, словно бы излучавший свой собственный свет, было бы совсем, совсем темно.
   - Ролло, - дрожащим голосом произнесла Майя, - держи меня за руку, не отпускай. - "Что нам делать?" - хотела добавить она, но звук, нарушивший тишину, заставил ее промолчать.
   Сначала это был тихий, далекий звук, но постепенно он становился все отчетливее и ближе. Это были детские голоса, поющие сладкую и хорошо знакомую рождественскую песню, и почему-то в припеве в конце каждого куплета Ролло и Майе казалось, что они слышат свои собственные имена. - Идем, идем, - эти слова звучали отчетливее всего. Они больше не колебались; они побежали, бесстрашно нырнув в темный лес, и хотя было темно, они не встретили никаких затруднений. Как по волшебству, они избегали каждого ствола и пня, которые могли бы причинить им боль, пока, запыхавшись, но с каким-то странным трепетом в сердце, не почувствовали, что их обнимают и сердечно целуют, а пение, которое постепенно затихало, сменилось взрывом веселого смеха. Конечно, это были Валдо и Силва!
   - Не открывайте глаза, - кричали они. - Еще мгновение, и вы сможете открыть их.
   - Но они же не закрыты, - возразили дети.
   - Разве нет? Пощупайте их, - сказал Валдо, и Ролло с Майей, подняв руки, убедились, что это правда. Их глаза были не только закрыты, но и, казалось, поверх них протянулась тончайшая нить.
   - Мы не смогли бы открыть их, даже если бы захотели, - сказали они, но я не думаю, что они возражали, и они позволили Валдо и Силве увлечь их еще немного дальше, пока те не остановились.
   - Сейчас, - закричали они, тонкая нить оборвалась, и двое детей застыли с широко открытыми глазами, глядя на чудесную сцену вокруг.
   Казалось, они стояли в центре круглой долины, от которого земля со всех сторон постепенно поднималась вверх. И вокруг них, выстроенные самым аккуратным образом, были ряды и - ярусы, пожалуй, сказала бы я, - рождественских елей, - самых настоящих рождественских елей всех видов и размеров. Некоторые были украшены самыми великолепными игрушками, некоторые - попроще, некоторые - с немногочисленными подарками, и те, которые не были украшены ничем. Но все они были ярко освещены разноцветными свечами - и все они были с рождественским ангелом наверху. И ничто из того, что Ролло и Майя когда-либо видели в форме сказочной куклы, не было так прекрасно, как эти ангелы с их сверкающими крыльями и милыми, радостными любящими лицами. Я думаю, когда они немного оправились от своего первого изумления, красота ангелов поразила их больше всего.
   - Да, - сказал голос рядом с ними в ответ на их невысказанную мысль, - да, у каждого дерева есть свой ангел. Не всегда можно увидеть его истинную красоту - иногда можно подумать, что это всего лишь бедная, грубо раскрашенная куколка. Но ангел все равно есть. Хотя увидеть их можно только в собственном саду Санта-Клауса.
   - Мы сейчас в саду Санта-Клауса, дорогая крестная? - тихо спросила Майя.
   - Да, дорогие. Он - мой очень старый друг, один из моих самых старых друзей. И он позволил мне показать вам это зрелище. Немногие дети видят его. Завтра ночью, тысячи деревьев будут доставлены по назначению, и вокруг каждого соберется группа счастливых маленьких лиц, которые так любит мой старый друг.
   - Но, крестная, - практично сказала Майя, - разве свечи не сгорят? Разве не жалко держать их зажженными только для нас? И, о Боже! сможет ли Санта-Клаус вовремя упаковать их и отправить? Надеюсь, он не задержал их слишком надолго, только чтобы доставить нам удовольствие?
   Крестная улыбнулась.
   - Не утруждай этим свою маленькую головку, - сказала она. - Но разве вам не любопытно узнать, где ваша собственная рождественская ель? Среди всех этих бесчисленных деревьев, не найдется ли одной и для вас?
   Майя и Ролло посмотрели в глаза крестной, - они улыбались, но что-то в их выражении было непонятно. Внезапно на все опустилась какая-то тьма - тьма почти полная по сравнению с интенсивным светом миллионов свечей, которые мерцали всего мгновение назад, - хотя постепенно, по мере того как их глаза привыкали к ней, появился тот же мягкий слабый свет, что и в завуалированных лунных лучах, который они заметили раньше.
   - Теперь, - сказала крестная, - идите прямо, прямо сквозь деревья, - ибо они все еще были посреди леса, - пока не дойдете до того, что вас ждет. Но сначала поцелуйте меня, мои дорогие, - долгим поцелуем, потому что это прощание, - и поцелуйте также своих маленьких друзей, Валдо и Силву, потому что в этом мире можно надеяться, но никогда нельзя быть уверенным, что прощание не будет надолго.
   Слишком испуганные ее тоном, чтобы разрыдаться, как они уже были готовы, дети бросились друг другу в объятия.
   - Мы должны увидеться снова, мы должны; о, крестная, скажи, что мы увидимся! - закричали все четыре голоса. А крестная, держа их всех вместе на руках, казалось, шептала:
   - Я надеюсь.
   И затем, почти не чувствуя, что Валдо и Силва мягко, но непреодолимо отдалились от них, Ролло и Майя снова оказались одни, рука об руку посреди леса, как они часто стояли раньше. Не дав себе времени сообразить, что они попрощались со своими милыми маленькими друзьями, они пустились, как велела им крестная, бежать прямо сквозь деревья, где при ясном, хотя и мягком свете им казалось, что перед ними открывается маленькая тропинка. До тех пор, пока вдруг на мгновение свет, казалось, не исчез, оставив их почти в темноте, которая снова была так же неожиданно рассеяна удивительным сиянием, распространяющимся и увеличивающимся, так что сначала они были слишком ослеплены, чтобы различить, откуда оно исходило. Но ненадолго.
   - Смотри, Ролло, - воскликнула Майя, - смотри, вот и наша рождественская елка!
   Это была она, - самая прекрасная, что они когда-либо видели, - сияющая светом и сверкающая всеми прелестями настоящего детского сердца.
   - Мы должны только взглянуть на нее, - сказала Майя, - ее нужно упаковать и отправить нам, конечно, как и все остальные. Но, - она резко остановилась, - кто это, Ролло, - продолжала она, - стоит у дерева? Может быть, это сам Санта-Клаус пришел посмотреть, все ли в порядке?
   - Санта-Клаус! - воскликнул хорошо знакомый голос. - Действительно, Санта-Клаус! Это твое новое имя для меня, моя Майя?
   Затем раздался радостный крик, - крик двух маленьких любящих сердец, - крик, который весело отозвался эхом в лесу и, хотя разбудил множество маленьких птичек, уютно спрятавшихся в самых теплых уголках, которые они смогли найти, никто не подумал ворчать, кроме, я думаю, старой совы, которая очень возражала против любого нарушения ее ночных прогулок и размышлений.
   - Папа, папа, милый папа! - раздался крик. - Папа, ты вернулся к нам. Вот что имела в виду крестная, - сказали они вместе. Их отец, очень довольный, держал их в своих объятиях, как будто он никогда больше не отпустит их.
   - Значит, вы научились понимать, что значит крестная, - сказал он. - Но поцелуйте меня еще раз, только сейчас, мои милые, а потом идите домой и спите до утра. И держите в секрете, что вы видели меня сегодня вечером.
   Он снова поцеловал их, и прежде чем их мягкие детские губы оторвались от его лица, странное мечтательное чувство овладело ими. Ни Ролло, ни Майя больше ничего не знали и не думали о том, где они находятся и как сюда попали.
   А потом их разбудил, - сначала Ролло, потом Майю, - радостный голос Нанни, стоявшей у их постели.
   - Проснитесь, проснитесь, - сказала она, - потому что в этот счастливый сочельник вас ждет самый прекрасный сюрприз.
   И даже без ее слов они знали, что это такое - они знали, кто ждет их внизу, и весь их благоговейный страх перед леди Венельдой не мог помешать им броситься к отцу и обнять его так, что он чуть не задохнулся. Но леди Венельда, должна признаться, сама была слишком счастлива снова увидеть своего родственника, чтобы сердиться на них. И ее радость, как и радость доброго старого доктора, была еще больше усилена благодарностью, которую они получили за заботу о детях, которых, по словам отца, он никогда не видел такими радостными и цветущими.
   А через несколько дней они вернулись с ним в свой счастливый дом, и что тогда? Они когда-нибудь снова увидели крестную, Валдо и Силву? Я могу только ответить, как сама крестная: "Надеюсь, да, надеюсь и думаю". Но как и где... ах, этого я сказать не могу!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

An Enchanted Garden

Fairy Stories

By Mrs Molesworth

Published by T. Fisher Unwin.

London, 1892

  
  

СОДЕРЖАНИЕ

  
   ГЛАВА ПЕРВАЯ. КРАПИВНИК
   ГЛАВА ВТОРАЯ. ПОСТУКИВАНИЕ
   ГЛАВА ТРЕТЬЯ. СМОТРИТЕЛЬНИЦА
   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ИСТОРИЯ О ТРЕХ ЖЕЛАНИЯХ
   ГЛАВА ПЯТАЯ. ИСТОРИЯ О ТРЕХ ЖЕЛАНИЯХ (Продолжение)
   ГЛАВА ШЕСТАЯ. ИСТОРИЯ О ТРЕХ ЖЕЛАНИЯХ (Окончание)
   ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ПРИНЦЕССА ЛЕТА
   ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ПРИНЦЕССА ЛЕТА (Продолжение)
   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. РОЖДЕСТВЕНСКИЙ СЮРПРИЗ
   ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ВОЛШЕБНАЯ РОЗА
   ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ВОЛШЕБНАЯ РОЗА (Продолжение)
  
  

ГЛАВА ПЕРВАЯ. КРАПИВНИК

  
   - Нет, - сказала Аликс, - этот план - совсем не хороший. Он просто глупый. Если у тебя нет идей получше, Рейф, нам больше не стоит об этом говорить.
   Рейф выглядел и чувствовал себя очень обиженным.
   Ему было десять, ей - девять. Но обычно она брала на себя инициативу составления планов; не всегда, как я осмелюсь предположить, - вы и сами увидите это, когда познакомитесь с детьми получше, - но в основном. Они были милой маленькой парой, и постоянно были вместе: на уроках, в играх, во всем. Конечно, это еще и потому, что они были намного моложе других братьев и сестер в семье, и трудно было представить Рейфа без Аликс или Аликс без Рейфа. Впрочем, нет особого смысла размышлять о том, что могло бы быть, или о том, что бы быть не могло, если только не с целью, чтобы лишний раз напомнить: нужно быть благодарными за то, что есть. И поэтому достаточно сказать: не требуя чего-то большего, они были очень счастливыми детьми.
   Тем не менее, время от времени у них возникали проблемы, и одну из них они обсуждали прекрасным весенним утром, сидя в саду под своим любимым деревом, - великолепным падубом, - в углу большой лужайки, пожалуй, самым красивым местом у стен их дома.
   Это был прекрасный день, солнечный, яркий и веселый, полный маленьких прелестей почти столько же, сколько каждый из грядущих летних! В этом, я полагаю, и заключается подлинный секрет очарования весны - обещание и надежда, что дальше каждый день будет лучше предыдущего. Воздух был пропитан радостью и весельем, щебетали птицы, улыбались ранние цветы и что-то нежно шептал среди ветвей легкий ветерок. Но лица детей были мрачными.
   То, что случилось с ними, можно ыло назвать самым настоящим несчастьем. Никто больше не мог рассказать им никакой интересной и захватывающей истории! Они уже перечитали все свои книги, и даже не по одному разу, а, кроме того, читать книгу не так интересно, как слушать рассказчика. По крайней мере, не тогда, когда на одну книгу приходилось сразу два читателя. Конечно, Рейф и Аликс попробовали найти выход из сложившейся ситуации, но чтение вслух им не понравилось, а просмотр страниц был и того хуже. Им никогда не удавалось добраться до конца страницы одновременно, и тогда тот, кто добирался до последней строчки первым, начинал ерзать или пытался каким-нибудь образом поторопить другого, что приводило к неприятным результатам. И, кроме того, в настоящее время не могло идти и речи о книгах с историями, потому что, как я уже сказала, дети не по одному разу перечитали все книги, какие у них были.
   До сих пор, возможно, они были немного избалованы тем, что им рассказывали истории. Папы, бывший старым солдатом, рассказывал о замечательных приключениях; у мамы было несколько прекрасных историй из того времени, "когда она была маленькой девочкой". И старшие братья и сестры тоже были очень добры, особенно если Рейф или Аликс, или оба, - как иногда случалось, - заболевали. Но их истории в основном были почерпнуты из книг; время от времени, увы! они оказывались уже известными детям, и хотя те совсем не возражали против них по этому поводу, - я заметила, что детям книжная история нравится больше, если она кем-то рассказана, - это не всегда было приятно для рассказчика - Эны, или Джин, или Эрика, когда он приезжал домой из колледжа. Потому что Рейф и Аликс были чрезвычайно разборчивыми.
   - Нет, - говорил один из них, как раз когда Эрик добирался до самой захватывающей части истории о грабителях, - вход во внутреннюю пещеру был с левой стороны; или, если Джин описывала платье своей героини, - оно не было зеленым - я помню, что оно было ярко-голубым с крошечными бутонами роз, - на что Джин иногда отвечала: "Послушайте, дети, если вы будете меня прерывать, я не смогу продолжать", а Эрик уходил с ворчанием и говорил им, чтобы они сами придумывали себе истории.
   Так случилось накануне вечером, и именно это навело Рейфа на мысль, о которой так пренебрежительно отозвалась Аликс.
   - В таком случае, - сказал он, - давай тогда придумывать истории друг для друга - ты для меня, Аликс, а я для тебя?
   Это звучало довольно мило, но ей этого совсем не хотелось.
   - Я точно знаю, какими они будут, - сказала она, - всего лишь смесь тех, которые мы слышали или прочитали. Возможно, это могло бы развлечь каких-нибудь незнакомых детей, но не нас самих. Я знаю все, что знаешь ты, а ты прекрасно знаешь то, что знаю я. Так что это было бы совершенно глупо.
   И Рейфу нечего было возразить.
   Наступили пасхальные каникулы, - Пасха в тот год была такой поздней, какой только могла быть, - и погода стояла такая прекрасная, что действительно казалось, будто наступило лето. Можно было бы подумать, что дети должны были быть довольны, но это было не так. У них не было уроков, и целых две недели ничего, что они должны были бы делать, - и это, на мой взгляд, приводило их в уныние больше всего. Во время долгих летних каникул мисс Брандер, их гувернантка, всегда поручала им много дел, ровно столько, чтобы придать приятный вкус отдыху в остальное время, и чтобы они не чувствовали, что поводья безделья болтаются у них на шеях, как у сбежавших пони. Но даже без этого летом все было по-другому, потому что они обычно уезжали на море или в какое-нибудь красивое место на месяц или около того, чтобы сменить обстановку, а вдали от дома в новом месте время редко тянется медленно.
   На эту Пасху оно, безусловно, тянулось очень медленно. Были и другие причины, по которым маленькая пара чувствовала себя немножко забытой и немножко уставшей от самих себя. Все взрослые были необычайно заняты, потому что Эна собиралась выйти замуж в июне; и она и их мать, или она и Джин всегда куда-то ходили, чтобы что-то заказать, или высказать свое мнение о ремонте красивого старого дома, в десяти милях или около того, который должен был стать ее новым домом. И хотя Эна была очень добра, когда у нее было время, а их новый будущий брат постоянно давал обещания о визитах, которые они должны были наносить своей сестре, и о том, какое веселье их ожидает, все же это казалось далеким, а пока Рейф и Аликс чувствовали себя немного не в своей тарелке. Я не уверена, но они просто немного завидовали новому брату. "Он брат, но не настоящий", - сказала Аликс однажды, когда ее чувства были взбудоражены. Боюсь, они чувствовали себя так, словно он каким-то образом вывел из себя их обоих.
   Итак, теперь вы понимаете, почему Рейф и Аликс, мрачные, сидели под падубом, хотя солнце светило достаточно ярко, чтобы разогнать облака и туман как внутри, так и снаружи, - как, безусловно, решил бы любой.
   Несмотря на пренебрежение Аликс, через минуту или две Рейф снова поднял глаза.
   - Тогда почему бы тебе не придумать план получше, если тебе не нравится мой? - предложил он. - Всегда легко сказать, будто что-то не годится (что чрезвычайно верно!). Но почему бы тебе самой не придумать что-то, что понравится нам обоим?
   Аликс повернулась к нему. Она сидела на краю деревянной скамейки, болтая ногами, - что было нетрудно, так как они едва доставали до земли, - и смотрела на густо растущие ветви над головой. Но теперь она посмотрела на Рейфа; он немного забеспокоился, - не собирается ли она обидеться на его слова?
   Нет; она слышала, что он сказал, но не обиделась и не рассердилась.
   - Я знаю, чего мне хотелось бы, - сказала она. - Ты помнишь, Рейф, историю о белой леди, которая жила в комнате на самом верху какого-то замка и сочиняла разные истории? Они каким-то образом исходили из ее прялки, и дети могли слышать их, когда садились на пол рядом с ней. О, если бы мы могли найти что-нибудь подобное!
   - Это была фея, - с сомнением произнес Рейф. - По крайней мере, белая леди была феей, а на самом деле, я полагаю, их не существует.
   - Все так говорят, - фыркнула Аликс, - но я не совсем понимаю, почему их не может быть. Если их никогда не было, то почему о них рассказывают сказки? И еще я знаю - папа сам сказал это однажды, когда рассказывал... как это называется? - что-то вроде сказки, которую рассказывают снова и снова с давних пор... леге...
   - Ты, наверное, имеешь в виду легенды, - сказал ее брат. - Да, я помню, как папа рассказывал нам о некоторых очень странных вещах, которые он слышал в Индии.
   - И еще он сказал, что в каждой стране есть сказки, - продолжала Аликс. - Так что, по моему убеждению, что-то должно было быть с самого начала, иначе никаких сказок попросту не было бы!
   Для Рейфа это прозвучало очень убедительно - Аликс, безусловно, умела найти нужные слова.
   - О! - сказал он с глубоким вздохом. - Если бы нам только повезло встретить кого-нибудь достаточно старого, который помнит, как появились самые первые сказки - кого-нибудь вроде белой леди...
   Дети минуту или две сидели молча, глядя перед собой. Внезапно на коротко подстриженном зеленом газоне появилась крошечная фигурка крапивника, очень смелого, потому что птичка бесстрашно приблизилась на очень близкое расстояние к брату и сестре, а затем, замерев, казалось, принялась смотреть на них своими яркими глазами; ее маленькая головка понимающе склонилась набок.
   - Рейф, - нетерпеливо воскликнула Аликс, хотя и тихим голосом.
   - Аликс, - в свою очередь воскликнул Рейф.
   Затем они посмотрели друг на друга, думая об одном и том же.
   - Рейф, - прошептала Аликс, в то время как крапивник все еще стоял там, глядя на них, - просто посмотри на него; это не птица, это фея - или, по крайней мере, если и не фея, то у нее есть какое-то сообщение для нас от одной из них.
   Крапивник несколько раз прыгнул, все еще посматривая на них. Дети соскользнули со скамейки и тихо двинулись за птичкой, не говоря ни слова. Та двинулась дальше, подпрыгивая и вспархивая невысоко над землей, затем снова подпрыгивая, пока таким образом не провела их через широкую лужайку к нескольким кустам в дальней стороне. Здесь небольшая тропинка, едва заметная, если не подойти к ней вплотную, вела через кусты в сад, используемый в качестве своего рода питомника для молодых деревьев, через который тянулась аллея, известная под названием "Тропа Лесной Леди". Но это сегодня она превратилась в обычную тропинку, потому что немногие ходили этим путем, хотя рассказывали, что в старые времена здесь была хорошая дорога, ведущая к дому, которого больше не существовало.
   Дети перелезли через низкую ограду и, к своему восторгу, увидели крапивника на дорожке перед ними, совсем немного впереди. Но теперь он стал вспархивать повыше и прыгать быстрее, чем раньше; чтобы не отстать от него, им приходилось бежать, и все-таки они иногда совсем теряли его из виду на минуту или две. Но они не отставали - они были слишком нетерпеливы и взволнованы, чтобы тратить время на разговоры. Так они бежали несколько минут, пока, наконец, как раз в тот момент, когда Аликс собиралась остановиться, Рейф внезапно дернул ее за руку.
   - Остановись, Аликс, - задыхаясь, пробормотал он, - по правде говоря, бежать ему было сложнее, чем его сестре, потому что Рейф был спокойного нрава и не склонен к подобным упражнениям. - Остановись, Аликс, и посмотри на старые ворота.
   Они оба стояли неподвижно и смотрели. Птица уселась на верхней перекладине полуразрушенных деревянных ворот, между двумя прочными столбами, - бывшими когда-то входом в прекрасный сад старинного дома.
   Насколько прекрасен был сад, не знали ни дети, ни кто-либо из ныне живущих, ибо даже самые старые жители этой части страны могли лишь смутно припомнить, как их бабушки и дедушки, или, возможно, прадедушки и прабабушки, рассказывали, что когда-то Ледивуд-Холл был местной достопримечательностью.
   Крапивник захлопал крыльями, затем вспорхнул и улетел. На этот раз дети почему-то почувствовали, что бесполезно пытаться следовать за ним.
   - Он улетел навсегда, - печально сказал Рейф, но глаза Аликс блестели.
   - Ты глупый, - сказала она. - Разве ты не видишь, что он нам сказал? Мы должны искать... что-то или кого-то, я не знаю, в саду Леди. - Ибо так называли территорию исчезнувшего дома. - Я думаю, что с нашей стороны было очень глупо не додуматься до этого самим, потому что это вполне сказочное место.
   - Если это так, - сказал Рейф, - феи, должно быть, слышали наш разговор и послали крапивника сообщить нам об этом.
   - Конечно, - сказала Аликс, - именно это я и имею в виду. Возможно, крапивник и сам - фэйри.
   - Пойдем дальше? - спросил Рейф. - Нет, - потому что как раз в этот момент ясно различимый звук колокольчика донесся до них со стороны их собственного дома, - потому что нам пора обедать. - Обед был важным событием в глазах Рейфа, даже если предстояло искать фей.
   - Ах, - вздохнула Аликс. - Как быстро прошел день. Нам нужно возвращаться, или нас будут искать и все узнают; но ты ведь понимаешь, Рейф, если это имеет какое-то отношение к феям, мы должны держать случившееся в секрете.
   Рейф глубокомысленно кивнул.
   - Конечно, - ответил он. - Как ты думаешь, когда нам лучше всего прийти? Сегодня днем мы идем на прогулку с няней, но она никогда не отпустит нас одних.
   - Нет, - сказала Аликс со вздохом, потому что прогулка с няней была не очень интересным делом. - Но вот что я тебе скажу, Рейф: если я смогу поговорить с мамой сегодня вечером, хотя бы минутку, я спрошу ее, нельзя ли нам завтра взять что-нибудь с собой на обед и не приходить до чая - как мы иногда делали прошлым летом; потому что дни такие теплые и солнечные, как будто сейчас июнь. Я думаю, она нам позволит.
   - Я очень надеюсь, что она это сделает, - сказал мальчик.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ПОСТУКИВАНИЕ

  
   Детям не очень повезло с няней. Возможно, из-за этого они чувствовали себя одинокими и скучали, когда казалось, что для этого нет никаких реальных причин. Она была хорошей женщиной и хотела быть доброй, и их мать полностью доверяла ей. Но она старела и уже порядком устала от детей. Ей пришлось воспитывать так много детей - четырех старших братьев и сестер Рейфа и Аликс, а до них - их кузенов и кузин. И я не думаю, что она действительно очень любила детей, хотя и была предана им. Она ни в малейшей степени не понимала причуды детей и многие из их маленьких привычек и слишком любила говорить: "Ерунда и чепуха, мастер Рейф" или "Мисс Аликс", - в зависимости от обстоятельств.
   Прогулка в этот день была бы не более оживленной, чем обычно, но дети были так переполнены своими новыми идеями и такими оживленными, что через некоторое время няня присоединилась к их разговору или, по крайней мере, охотно отвечала на их вопросы.
   Ибо, хотя, конечно, у них не возникло ни малейшего желания открыть ей свою тайну, у них было слишком много мыслей, чтобы не говорить об этом.
   - Вы когда-нибудь видели фею, няня? - спросила Аликс, и, к ее удивлению, та ответила совершенно серьезно:
   - Нет, моя дорогая. Я полагаю, было время, когда их можно было увидеть, но оно давно прошло. В наши дни у людей слишком много забот, чтобы думать о феях или волшебной стране.
   Но в целом этот ответ казался довольно обнадеживающим.
   - Вы, наверное, слышали о феях, - сказал Рейф. - Вы можете вспомнить какие-нибудь истории о них?
   Няня никогда не была сильна в рассказывании историй.
   - О Боже, нет, мастер Рейф, - ответила она, - я никогда не знала никаких историй, кроме тех, какие написаны в ваших книгах гораздо красивее, чем я могла бы их рассказать. Я, возможно, слышала обычные деревенские разговоры, когда была ребенком. Моя старая бабушка, которая жила и умерла здесь, в деревне, сказала бы, что для тех, кто хотел бы их поискать, самым лучшим местом была бы территория старого дома дальше по аллее - там иногда видели что-то странное и слышали странные звуки. Ее мать слышала там прекрасное пение, когда была девочкой; а однажды, когда корова случайно забрела туда на ночь, после того, как вышла оттуда, она стала вдвое упитаннее, чем раньше, и ни у одной другой коровы молоко не было таким хорошим, как у нее.
   Дети посмотрели друг на друга.
   - Я удивлен, что они не загнали туда всех коров, - сказал практичный Рейф. - Почему они этого не сделали, няня?
   - О Боже, мастер Рейф, я ничего не могу вам сказать. Это была всего лишь старая сказка. Вряд ли в ней содержался какой-то смысл.
   - А кому принадлежал старый дом? Кто в нем жил? - спросила Аликс.
   - Этого никто не знает, - сказала няня. - Это было слишком давно, чтобы помнить. Но это место всегда было необычным. Видели бы вы цветы, расцветающие там летом. Некоторые из них выглядят красивее, чем если бы они росли под присмотром опытного садовника; и совершенно точно, что поблизости нет такого леса, где было бы так много соловьев.
   К сожалению, няня не могла сказать ничего больше, просто потому, что ей больше нечего было сказать.
   - Я действительно верю, Рейф, - сказала Аликс, когда они сидели вместе после чая, - что старый сад - своего рода вход в сказочную страну, и что он ждал, когда мы это узнаем.
   Ее глаза сияли от нетерпения, и Рейф тоже был очень взволнован.
   - Я очень надеюсь, что мама позволит нам завтра погулять одним, - сказал он. - Видишь ли, Аликс, с феями нужно быть очень осторожными - все истории говорят об этом. Мы должны вести себя очень вежливо, чтобы никоим образом не обидеть их.
   - Ты всегда осторожен, - отозвалась Аликс с легким презрением, - пожалуй, даже слишком. Конечно, мы будем очень вежливы и позаботимся о том, чтобы не повредить ни одно из растений, но нам нужно проявить хоть чуточку смелости. Ты, - продолжала она, - можешь даже считать, что они пригласили нас. Именно это сообщил нам крапивник. Я только надеюсь, что они не обидятся на нас за то, что мы не пришли сегодня.
   - Если они добрые феи, - глубокомысленно заметил Рейф, - а я думаю, что так оно и есть, - им бы не понравилось, если бы мы были непослушными; а ты знаешь, что мама всегда требует от нас вернуться домой, как только мы услышим звон колокольчика.
   - Да, - согласилась Аликс, - это правда.
   Я думаю, мамино сердце было особенно мягким в тот вечер. В последнее время она так мало видела детей, что ей было их немного жаль, и по этой причине она была склонна исполнить любое их желание. Так что им не составило труда получить ее разрешение отправиться завтра в сад. Кроме того, этому благоприятствовала установившаяся чудесная погода, как это иногда случается даже в Англии в начале года.
   Итак, на следующее утро они отправились в путь, неся маленькую корзинку с провизией и большой зонтик, полные нетерпения и волнения по поводу того, что может их ожидать.
   Дети не пересекли лужайку, как это было накануне, потому что не хотели, чтобы кто-нибудь видел, в какую сторону они пошли. Это добавляло приятной таинственности экспедиции. Поэтому они вышли прямо через парадные ворота и, пройдя по большой дороге примерно четверть мили, вошли в небольшой лес, который огибал заросшую травой аллею, и из которого они выбрались, всего в нескольких ярдах от входа в пустынный сад, где они в последний раз видели крапивника.
   Вид столбов ворот напомнил Аликс о птице, и она остановилась с некоторым опасением.
   - Рейф, - сказала она, - как ты думаешь, может быть, нам следовало подождать ее у падуба? Я как-то не подумала об этом раньше.
   - О нет, - покачал головой Рейф, - я уверен, что мы поступили правильно. Мы пришли туда, куда она нас привела. Ей не нужно было дважды показывать нам дорогу! Феи не любят глупых людей.
   - Можно подумать, ты очень много знаешь о феях, - сказала Аликс, которая не хотела, чтобы ей что-то объясняли, хотя ей нравилось объяснять другим. - В таком случае, тебе лучше решить, что нам делать.
   - Я думаю, мы найдем крапивника за воротами, - предположил Рейф, и они продолжили свой путь в тишине.
   Проникнуть на территорию не составило труда, поскольку, хотя ворота на ржавых петлях были слишком тяжелы для детей, чтобы сдвинуть их с места, между ними и столбами, где дерево сгнило, имелось пространство, через которое им было легко пролезть. Сначала пролез Рейф, затем он протащил корзину, потом Аликс и, последним, в щель проскользнул большой зонтик.
   Прошло много времени с тех пор, как они были в саду Лесной Леди, и когда они снова оказались в нем, то постояли минуту или две, оглядываясь вокруг. Конечно, это было любопытное место; в самой его красоте было что-то странное и похожее на сон.
   То тут, то там отчетливо прослеживались старые тропинки. Главная аллея, или подъездная дорога, как мы теперь ее называем, ведущая туда, где стоял дом, все еще была заметна совершенно отчетливо, хотя сам дом полностью исчез - не было видно даже остатков руин, так как весь камень и дерево, из которых он был построен, уже давно вывезли, чтобы использовать в других местах.
   Но дети сразу увидели, где на самом деле стоял старый Холл - большую квадратную ровную площадку, окаймленную с трех сторон широкой террасой, заросшей травой; в двух или трех местах виднелись каменные ступени, которые некогда вели вниз на нижнюю площадку, рассказывавшие свою собственную историю. Вдоль передней части этой площадки, как бы поддерживая ее, все еще стояла очень прочная каменная стена, фундамент которой скрывала земля. Дети медленно шли, пока не оказались у подножия этой стены, а затем снова остановились. Она была около пяти футов высотой; казалось, их что-то влекло к ней, но они не знали почему - возможно, потому, что это был единственный оставшийся фрагмент, доказывавший, что некогда здесь стоял дом, в котором жили люди.
   - Могу себе представить, - сказала Аликс, поднимая глаза, - как дети бегали по террасе наверху этой стены, а их мамы и няни говорили им, чтобы они были осторожны и не упали. Тебе не кажется забавным, Рейф, думать, что в мире всегда были дети?
   - Я бы еще представил, как мальчики иногда прыгали вниз, - добавил Рейф. - Я бы хотел попробовать, но сегодня не буду, потому что обещал маме позаботиться о тебе, а если я вывихну лодыжку, то мне будет нелегко это сделать.
   Они забыли о своей маленькой ссоре и даже - на мгновение - о крапивнике.
   Его нигде не было видно.
   Что же было делать?
   - Если бы мы искали просто хорошее место для нашего пикника, - сказал Рейф, - ничто не могло бы быть лучше, чем эта стена. Если к ней прислонить раскрытый зонтик, то получится что-то вроде палатки.
   - Но мы ищем не только место для пикника, - нетерпеливо ответила Аликс. - Что нужно сделать, это поискать вокруг, пока мы не найдем что-нибудь необычное, потому что я совершенно уверена, - крапивник не зря привел нас сюда; и потом, вспомни, что об этом саде нам говорила няня.
   Слова Аликс заставили Рейфа встряхнуться, потому что он был немного ленив и подумывал о том, что было бы неплохо расположиться поудобнее и пообедать. Но теперь, после слов Аликс, у него появилась идея.
   - Давай пройдем вдоль стены, - сказал он, - и внимательно ее осмотрим.
   - Я не знаю, что ты ожидаешь найти, - пожала плечами Аликс. - Это обычная стена, ничего больше.
   По крайней мере, так казалось с того места, где они стояли.
   - Ладно, я буду осматривать землю, на случай, если где-нибудь в камне закреплено кольцо, как в "Арабских ночах". Для фэйри, это обычное дело, - сказала Аликс.
   - Очень хорошо, - согласился Рейф, - ты можешь заняться этим, а я буду постукивать по стене, - не кажется ли она где-нибудь пустой.
   Так они и поступили; только теперь корзину несла Аликс, а Рейф - зонтик, поскольку именно им он и стучал по стене.
   Некоторое время никто из них не произносил ни слова. Глаза Аликс были прикованы к земле. Раз или два, когда та выглядела грубой и неровной, она наклонялась, чтобы рассмотреть ее поближе, но ничего не находила, и ей приходилось выслушивать ворчание Рейфа, которому она мешала. Чтобы избежать этого, она пошла на несколько шагов впереди него, так что, когда в нескольких ярдах от конца стены ее брат внезапно остановился, она этого не заметила, пока не услышала, как он зовет ее тихим, но нетерпеливым голосом.
   - Что там? - спросила она, задохнувшись от волнения, и поспешила обратно.
   - Аликс, - сказал он, - кто-то стучит с другой стороны. Слушай.
   - Дятел, - поспешно сказала Аликс, - или эхо твоих ударов.
   Она сказала это, даже не успев подумать, какую глупость говорит. По правде, ей не совсем нравилась мысль о том, что Рейфу достанется честь и слава открытия, если это действительно было открытие.
   - Дятел, - повторил Рейф. - Что за чушь! Могут ли дятлы стучать внутри стены? А эхо не стало бы ждать, чтобы отозваться, пока я закончу постукивать. Нет, этот стук таков, как будто кто-то отвечает мне. Вот, послушай.
   Он постучал три раза, медленно и отчетливо, затем замер. Да, конечно же, раздалось то, что действительно казалось ответом. Три четких, резких коротких удара - даже более отчетливых, чем те, которые он нанес ручкой зонтика. Теперь Аликс была совершенно убеждена.
   - Это похоже на маленький серебряный молоток, - сказала она. - О, Рейф, возможно, мы и в самом деле нашли что-то волшебное! - Ее яркие глаза вспыхнули нетерпением.
   Рейф не ответил. Казалось, он внимательно слушал.
   - Аликс, - сказал он, - постукивание продолжается - сначала немного дальше, а потом оно возвращается снова, как будто для того, чтобы указать нам дорогу. Должно быть, это делается специально.
  

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. СМОТРИТЕЛЬНИЦА

  
   - Давайте послушаем еще, - сказала Аликс, немного подумав.
   Они стояли, как я уже сказала, в нескольких ярдах от конца стены, и звук, казалось, вел их туда. Когда они дошли до угла, постукивание прекратилось. Но дети не унывали.
   - Фэйри всегда так делают, - сказала Аликс, как будто всю свою жизнь она дружила с существами, о которых говорила. - Они дают подсказку, а потом ждут, пока вы сами догадаетесь, что нужно делать дальше. Нам нужно все тут хорошенько осмотреть.
   Рейф приступил к поискам: он ощупывал и толкал большие, твердые на вид камни, которыми заканчивалась стена.
   - Аликс, - воскликнул он, - один из этих камней немного подается, давай толкнем его вместе.
   Да, не было никаких сомнений в том, что камень немного поддавался. Дети толкали изо всех сил, но в течение некоторого времени единственным результатом было незначительное смещение камня вперед-назад. Рейф немного отступил, чтобы отдышаться и более внимательно осмотреть камень.
   - Там может быть какая-то пружина или петля, - сказал он, наконец. - Дай мне зонтик, Аликс.
   Затем он крепко прижал его острием к боковой стороне камня, и повел его вниз по известковому шву, который, казалось, соединял его с соседним в стене. Ему не нужно было давить сильно, потому что, когда он добрался до середины линии, камень внезапно поддался, повернувшись внутрь так быстро и резко, что Рейф чуть не упал вперед на зонтик; перед ними открылась квадратная темная дыра.
   Аликс тут же заглянула внутрь.
   - Рейф, - воскликнула она, - там внутри что-то вроде ручки; может, мне попробовать ее повернуть?
   Она сделала это, не дожидаясь его ответа. Ручка двигалась довольно легко, и дети обнаружили, что два или три камня, завершающие ряд до земли, ниже того, который уже открылся, на самом деле были всего лишь тонкими плитами, соединенными вместе и образующими маленькую дверь. Это было похоже на двери, которые вы иногда видите в библиотеке, - снаружи выглядящие как ряд книг.
   Теперь перед ними открылся проход, и они без колебаний прошли через него. Им пришлось немного пригнуться, но, оказавшись внутри, было легко стоять прямо и даже рядом. Аликс схватила Рейфа за руку.
   - Давай крепко держаться друг за друга, - прошептала она.
   Несколько шагов они прошли почти в полной темноте, потому что дверь за ними бесшумно закрылась. Но это было в порядке вещей и вполне соответствовало представлениям Аликс о фэйри.
   - Я надеюсь, - продолжала она, - что мы не попали в пещеру, куда крысолов увел детей. Это могло бы каким-то образом открыть доступ в Англию, хотя я думаю, что Гамельн был в Германии; но, конечно, здесь нечего бояться, не так ли, Рейф? - При этом ее сердце колотилось так сильно, что было готово выскочить из ее груди.
   Ответом Рейфа было что-то вроде ворчания, выражавшего сомнение, но, как нам кажется, вовсе не страх. Возможно, это был самый безопасный ответ, который он мог дать при весьма необычных обстоятельствах. Но, без сомнения, для обоих было большим облегчением, когда, - прежде чем они успели по-настоящему спросить себя, напуганы они или нет, - перед ними появился слабый свет, становившийся все сильнее и ярче по мере того, как они шли, пока, наконец, они не смогли ясно разглядеть, в каком месте находятся.
   Это был короткий, довольно широкий проход, похожий на небольшой туннель. Свет был красноватого оттенка, и вскоре они узнали причину этого. Он пробивался из внутренней комнаты, дверь которой была приоткрыта; в ней ярко горел огонь, а у очага сидела маленькая фигурка.
   Дети посмотрели друг на друга, затем подались немного вперед, чтобы увидеть больше. И хотя они почти совсем не шумели, маленькая фигурка, казалось, знала, что они приближаются. Она подняла голову, и хотя ее лицо было частично скрыто капюшоном алого плаща, почти полностью скрывавшим ее, они увидели, что это была очень старая женщина.
   - Добро пожаловать, мои дорогие, - сразу же сказала она. - Я так долго ждала вас.
   Ее голос, хотя и странный, - почему странный, дети не могли бы сказать; возможно, потому что он, казалось, доносился издалека, и еще потому, что им казалось, - они часто слышали его раньше, - побудил их сделать шаг вперед.
   - Доброе утро, - начала Аликс, но затем замолчала. Было ли сейчас утро, или вечер, или ночь, или что-то еще? Трудно было поверить, что всего несколько минут назад они стояли наверху под теплым солнцем, овеваемые мягким весенним ветерком, играющим среди свежей зеленой листвы, и птицами, поющими над головой. Все это казалось сном. - Прошу прощения, - снова начала маленькая девочка, - я совсем не знаю, что должна сказать, но спасибо вам за то, что вы так любезно со мной разговариваете. Как вы узнали, что мы придем?
   - Я слышала вас, - ответила старая женщина. - Я слышал ваши шаги вчера у ворот, и я знала, что вы придете сегодня снова.
   К этому времени Рейф тоже обрел дар речи.
   - Это вы послали крапивника? - сказал он.
   - Не думай об этом сейчас, - ответила она. - У меня много гонцов; но что еще лучше, у меня хорошие зрение и слух, несмотря на то, что я так стара. Я знаю, чего вы от меня хотите, и если вы будете хорошими детьми, то не будете разочарованы. Я готовилась к вашему приходу.
   - Вы хотите сказать, что у вас есть истории, которые вы можете нам рассказать? - радостно воскликнули дети.
   - Конечно, - ответила она с улыбкой. - Хороша бы я была, если бы у меня не нашлось историй для вас.
   Все это время, должна вам сказать, старая женщина деловито вязала. Ее спицы издавали легкие серебристые щелчки, но в этом звуке не было ничего беспокойного; время от времени ее слова, казалось, попадали в такт с ним. Что она вязала, они видеть не могли.
   Аликс глубоко вздохнула.
   - Как хорошо! - сказала она. - А мы можем приходить сюда каждый день и оставаться столько, сколько захотим? Может быть, вы иногда будете приглашать нас на чай? И...
   - Аликс! - сказал Рейф тоном упрека.
   - Нет, нет, - улыбнулась хозяйка. - Пусть она говорит. Всему свое время, любовь моя, - добавила она, обращаясь к Аликс, и щелчки спиц, казалось, повторили слова: "Всему свое время", словно маленькую песенку.
   Тем временем Рейф, который иногда был более наблюдательным, чем Аликс, поскольку говорил меньше ее, осматривал комнату. Я думаю, что ее лучше всего можно описать как очень уютную кухню, но, в отличие от многих кухонь, она была свежей и ни в малейшей степени не слишком теплой. В воздухе витал странный, приятный аромат, который наводил на мысль о сосновом лесу. Позже дети узнали, что этот аромат исходил от камина, поскольку он топился еловыми шишками, большая куча которых была аккуратно сложена в углу.
   Вдоль дымохода свисала цепь с крючком на конце, к которому была прикреплена ярко-красная медная кастрюля; маленький чайник из того же металла стоял на белоснежном камне очага. Стены комнаты были из грубого камня, более красного цвета, чем стены снаружи, или же они казались такими из-за света камина. За тем местом, где сидела старуха, висела плотно задернутая занавеска травянисто-зеленого цвета; там не было ни лампы, ни свечи, но света от камина было вполне достаточно. Вдоль одной стены тянулся деревянный комод, на полках которого были расставлены чашки, тарелки и кувшины самых причудливых форм и цветов, какие только можно себе представить. Я расскажу вам об этом позже. Там также была скамья с очень странной лоскутной подушкой, но кроме нее и кресла-качалки, на котором сидела старая женщина, - я забыла сказать, что она сидела в кресле-качалке, - единственными сиденьями были два маленьких трехногих табурета. Середина пола была покрыта циновками, каких дети никогда не видели; пол был темно-коричневого цвета и наводил на мысль о тропинке, усыпанной опавшими осенью листьями.
   Добрый тон старой женщины побудил Рейфа заговорить.
   - Могу я спросить вас об одной или двух вещах, - сказал он, - прежде чем вы начнете рассказывать нам истории?
   - Сколько захочешь, мой мальчик, - весело ответила она. - Я не обещаю, что отвечу на все - это совсем другое дело, - но ты все равно можешь спросить.
   - Это так загадочно, - сказал Рейф, немного поколебавшись. - Я не думаю, что это озадачивает Аликс так сильно, как меня; я думаю, она знает о волшебных вещах больше меня. Мне хотелось бы знать, давно ли вы здесь живете. Вы всегда жили здесь - даже когда здесь стоял старый дом, и в нем были люди?
   - Не всегда, - ответила старая женщина. - Очень, очень долго? Да, дольше, чем вы могли бы понять, даже если бы я объяснила это! Задолго до того, как старый дом снесли? На самом деле, задолго до того, как старый дом вообще был построен! А сейчас я здесь смотрительница.
   - Смотрительница! - повторил Рейф. - Но здесь нет дома, за которым нужно присматривать.
   - Тем не менее, о многом нужно позаботиться, - ответила она. - Подумайте обо всех существах в саду, птицах и бабочках, не говоря уже о цветах и деревьях. Ах, да! у нас, смотрителей, очень много работы, каким бы странным вам это ни показалось. А еще истории... даже если бы у меня не было никаких других дел, они заняли бы все мое время. За ними нужно очень внимательно следить. Вы едва ли поверите, в каком состоянии они иногда возвращаются домой, когда выходят на прогулку - порванные, перепачканные, с волочащимися хвостами, или, - что еще хуже, - одетые в такую вульгарную новую одежду, что их собственная мать, - а меня вполне можно считать их матерью, - едва может их узнать. Нет, нет, - и она покачала головой, - у меня здесь есть много того, за чем нужно присматривать.
   Аликс выглядела довольной. Она вполне понимала старую женщину.
   - Ах! - воскликнула она. - Это похоже на то, что папа рассказывал нам на днях о легендах; разве ты не помнишь, Рейф?
   Рейфа был немного озадачен, но воспринял все спокойно. Он почему-то забыл, какие еще вопросы собирался задать. Яркие глаза старой женщины, когда она смотрела на него, вызывали у него ощущение приятного спокойствия.
   - У вас уже есть история для нас? - спросила Аликс.
   - Раз, два, три, четыре, - сказала старая женщина, считая стежки. - Я заканчиваю ее, моя дорогая; она сейчас будет готова. Но что у тебя в корзинке? Это ведь твой обед, не так ли? Вы, должно быть, проголодались. Не хотите ли чего-нибудь поесть, пока ваша история будет готова?
   - Вы вяжете эту историю? - спросила Аликс, выглядя очень удивленной.
   - О Боже, нет! - сказала старая женщина, улыбаясь. - Вязание нужно совсем для другого. Оно удерживает ее в нужном виде, иначе она может запутаться, если я ее не удержу. А теперь, открой свою корзинку и давай посмотрим, что у тебя есть на обед. Поставь ее на стол, и сама достань тарелки и кувшины.
   - В ней нет ничего особенного, - сказала Аликс, - просто несколько сэндвичей, два яйца вкрутую и несколько кусочков пирога.
   - Очень вкусные вещи, - сказала пожилая женщина, когда Аликс распаковала маленькие свертки и разложила еду на тарелки, которые Рейф вынул из комода. - Но если ты заглянешь в мою кладовую, то, может быть, найдешь немного фруктов, которые неплохо подойдут на десерт. Что бы вы сказали о клубнике со сливками?
   Она кивнула в сторону угла кухни, где имелась маленькая дверца, которую дети раньше не замечали, так аккуратно она была вделана в стену.
   Открытие ее стало еще одним сюрпризом; "кладовая" сильно отличалась от комнаты внутри. Это была небольшая беседка, настолько покрытая зеленью, что сквозь листву не было видно, что происходит снаружи, хотя солнечный свет умудрялся проникать в нее здесь и там, и было отчетливо слышно щебетание птиц.
   На каменной плите стояла странной формы корзина, наполненная... о! какой чудесной клубникой! а рядом стояла миска с соблазнительными желтыми сливками; это были единственные съестные припасы, которые можно было увидеть в кладовой.
   - Клубника! - воскликнул Рейф. - Только представь, Аликс, а ведь сейчас только апрель.
   - Но мы же в Волшебной Стране, глупый мальчишка, - сказала Аликс, - или, по крайней мере, где-то очень близко к ней.
   - Быстрее, дети, - донесся из кухни голос старой женщины. - Принеси клубнику, Аликс, а Рэйф пусть возьмет сливки. У вас не будет времени на историю, если вы будете попусту его терять!
   Это заставило их поспешить обратно, и вскоре они уже сидели за столом, аккуратно разложив перед собой все вкусные вещи. К счастью, они не были жадными детьми, ибо, как всем известно, у волшебного народа мало что вызывает больший ужас, чем жадность; и они тоже были воспитанными детьми. Закончив, они снова аккуратно упаковали свою корзинку, и Аликс спросила, не следует ли им вымыть тарелки, которые им одолжили, что, похоже, понравилось старой женщине, потому что она улыбнулась и ответила, что в этом нет необходимости.
   - Мой фарфор отличается от того, какой вы когда-либо видели, - сказала она. - Ну-ка, тарелки, - добавила она; а затем, к удовольствию детей, раздался легкий стук, и вся посуда снова оказалась на своих местах, сияя так же чисто и ярко, как и до того, как ее использовали.
   Не оставалось никакого сомнения в том, что они и в самом деле оказались в Волшебной стране.
  

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ИСТОРИЯ О ТРЕХ ЖЕЛАНИЯХ

  
   - А теперь нам хотелось бы послушать историю, - попросила Аликс. - Можно нам сесть поближе к вам, миссис... Ах! Как нам вас называть?
   - Как вам угодно, - ответила старая женщина, улыбаясь.
   - Я знаю, - воскликнула Аликс, - миссис Смотрительница, так можно? Это довольно красивое имя, если подумать.
   - Да, - согласилась та, - и таким должно было бы быть имя каждого, если бы каждый выполнял свой долг. Нет никого, кому не о чем было бы заботиться.
   - Нет, - с задумчивым видом согласился Рейф. - Я полагаю, что нет.
   - Придвиньте два маленьких табурета поближе ко мне - один справа, другой слева; и, если хотите, можете положить головы мне на колени, от этого вы не будете слышать хуже.
   - О, это прекрасно, - сказала Аликс, - это похоже на детей и белую леди. Вы знаете о белой даме? - продолжала она, внезапно встрепенувшись.
   Миссис Смотрительница кивнула.
   - О да, - сказала она, - она моя родственница. Но вы не должны больше болтать, если хотите услышать историю.
   И дети сидели совершенно тихо. Щелк, щелк, щелкали вязальные спицы.
  

ИСТОРИЯ О ТРЕХ ЖЕЛАНИЯХ

  
   Так называлась первая из историй миссис Смотрительницы.
   Когда-то давным-давно в домике на опушке леса жили две сестры. В некотором смысле это было довольно уединенное место, хотя не далее чем в миле располагался старый город, в котором проживало много дружелюбных людей. Но оно было таким обособленным, что редко кто из горожан проходил мимо домика или заботился о том, чтобы навестить сестер, хотя они были хорошими и красивыми девушками, которых очень уважали все, кто их знал.
   Ибо лес пользовался дурной славой. Казалось, никто точно не знал, почему о нем сложилось такое дурное мнение, но так оно и было. Даже в ясные долгие летние дни городские дети, чтобы собрать букеты красивых лесных цветов, шли в маленькую рощицу, не сравнимую по красоте с лесом, вместо того, чтобы рисковать оказаться в тени его деревьев, хотя идти до рощицы было в два раза дольше, чем до леса. Молодые люди и девушки, летними вечерами, хотя иногда и оказывались на его окраинах во время своих прогулок, никогда не испытывали искушения сделать нечто большее, чем постоять минуту или две, глядя на его покрытые травой поляны. Только сестры, Арминель и Хлоя, иногда заходили в лес, - пусть и ненадолго, и не без некоторого страха и трепета.
   Но у них не было никаких опасений относительно того, что они живут от него так близко. Привычка значит очень много, а здесь, в домике на лесной опушке, они провели всю свою жизнь. Бабушка, которая заботилась о них с тех пор, как они остались сиротами в младенчестве, сказала им, что нет нужды бояться, пока они любят друг друга и выполняют свой долг. Тем не менее, она никогда не отрицала, что огромный лес был довольно-таки жутким местом.
   Его история, насколько кто-либо знал ее, была такова. Давным-давно, когда многое в мире отличалось от того, что есть сейчас, великаны, могущественные и сильные, была хозяевами леса, и пока они были справедливы и добры к своим более слабым соседям, все шло хорошо. Но через некоторое время они стали гордыми и деспотичными и совершили несколько очень жестоких поступков. За это у них была отнята сила, и в наказание они стали такими же слабыми и ничтожными, какими были раньше их соседи. Время от времени, как говорили о сельской местности, одного или двух из них видели, - жалких маленьких карликов. И увидеть их было тем, чего следовало опасаться, ибо считалось, что это верный признак скорой беды.
   Но бабушка слышала больше, чем это, хотя где, когда и как, она не могла вспомнить. Чары, наложенные на лесных гномов, не должны были длиться вечно; что-то когда-нибудь должно было разрушить их, хотя она и не знала, что именно.
   - И никто не знает, - говорила она время от времени, - как можно помочь бедным созданиям. Возможно, существует также и причина, по которой вы живете здесь, дети. Храните любовь и жалость в своих сердцах и никогда не позволяйте никакому страху помешать вам совершить добрый поступок, если вам представится возможность совершить его.
   До сих пор, хотя они продолжали жить в старом домике после смерти бабушки, никогда не забывая о том, что она сказала, Арминель и Хлоя никогда не видели своих странных соседей. Правда, раз или два они видели маленькую фигурку, убегающую прочь, когда они отваживались пройти немного дальше, чем обычно, по лесным тропинкам, но это могло быть всего лишь какое-нибудь дикое лесное существо. Иногда их охватывало странное любопытство; им хотелось увидеть одного из гномов своими собственными глазами, и они часто говорили об этом долгими зимними вечерами, когда им нечем было развлечься.
   Но так они разговаривали только друг с другом. Со своими друзьям в городе, - у них там были друзья, с которыми они виделись раз в неделю в базарный день, - девушки никогда не болтали о лесе или гномах; а когда их спрашивали, почему они продолжают жить в странном и одиноком месте, они улыбались и отвечали, что это их дом, и они чувствуют себя в нем счастливее, чем где-либо еще.
   Так оно и было. Поначалу они были очень заняты, потому что их масло, яйца и домашняя птица ценились больше, чем другие, какие только можно было достать далеко или поблизости. Арминель была молочницей, а Хлоя - птичницей, и в конце каждой недели они подсчитывали свои заработки, желая узнать, кто из них заработала своим трудом больше. К счастью для их чувства взаимной любви, до сих пор их заработки были почти равны, ибо невозможно сказать, что может послужить причиной ссоры, даже между самыми близкими друзьями.
   Однако, случилось так, что дела у них пошли не так хорошо. Наступила поздняя осень, с непрекращающимися сильными дождями, а когда они все-таки прекратились, внезапно раньше времени, как показалось, наступила зима, и животные сильно страдали из-за этого. Коровье молоко кончилось раньше, чем Арминель ожидала этого, и некоторые планы, которые она строила на будущее, похоже, оказались расстроены. Она надеялась накопить за зиму достаточно денег, чтобы весной купить еще одну корову, - тогда у нее был бы запас масла для своих покупателей в городе круглый год. И с курами Хлои дела тоже шли не очень хорошо. Одна или две из них умерли, а оставшиеся не могли высидеть достаточно цыплят. Хуже всего было то, что и яиц с каждым днем становилось все меньше.
   Эти несчастья очень огорчили сестер; они стали раздражительными и вспыльчивыми, каждая упрекала другую и при этом заявляла о том, что сама справилась со своим делом лучше.
   - Это все из-за твоего недостатка предусмотрительности, - сказала Арминель Хлое однажды в базарный день, когда корзина с яйцами оказалась наполовину пустой. - Всем известно, что куры перестают нестись с первыми холодами. Тебе следовало отложить некоторое количество яиц в горшочки несколько недель назад, когда их было много.
   - Мои клиенты не любят яйца из горшочков, - сказала Хлоя. - До сих пор у меня всегда был довольно приличный запас свежих, за исключением недели или двух перед Рождеством. Откуда мне было знать, что этот год будет отличаться от других? Но если ты так удивительно мудра, то почему ты не пригнала Земляничку в дом на месяц раньше обычного? Очевидно, что она простудилась. Тебе не стоит смеяться над моими яйцами, посчитай-ка лучше свои кусочки масла. Вряд ли у тебя окажется больше половины того, сколько было два месяца назад.
   - Когда у тебя самой все будет в порядке, тогда и будешь придраться ко мне, - резко сказал Арминель.
   И они почувствовали такую неприязнь друг к другу, что всю дорогу до рынка и обратно шли по разным сторонам дороги, не говоря ни слова.
   До сих пор такого никогда не случалось.
   Когда они вернулись домой, было уже темно, поскольку день выдался пасмурный и дождливый. Бедные девочки чувствовали себя усталыми и несчастными, потому что каждой было грустно вдвойне оттого, что ей приходилось переживать свою беду в одиночку. А кроме этого, нет ничего более утомительного, чем плохое настроение.
   Арминель устало опустилась на стул. Огонь в камине угас; в домике было очень холодно; единственная маленькая свеча, которую зажгла Хлоя, давала слабый свет. Арминель глубоко вздохнула. Хлоя, у которой было очень мягкое сердце, пожалела ее и, поставив корзинку, попыталась развести огонь.
   - Оставь это, - сказала ее сестра. - С таким же успехом мы можем лечь спать без ужина. Я слишком устала, чтобы ужинать; к тому же, нам, похоже, придется привыкать к скудной пище. Полагаю, ждать лучшего не приходится.
   - Не нужно терять надежды, - сказала Хлоя, настойчиво продолжая свои усилия. - Все может снова наладиться. Я продала свои яйца дороже, чем когда-либо прежде. Похоже, что с курами у всех дела идут плохо. Сейчас я разведу огонь и приготовлю хороший горячий кофе, - и тогда тебе станет лучше.
   Но Арминель было не так-то легко утешить.
   - Если ты хорошо продала яйца, то я не могу сказать этого про свое масло, - вздохнула она. - Марджери, экономка из замка, говорит, что больше не возьмет у меня ничего, если я не смогу пообещать столько же, сколько в прошлом году. Она сказала, что не хочет покупать масло у нескольких продавцов, а моего для двух дам не хватит.
   - Я уверена, что масла у тебя вполне достаточно для двух дам, - сказала Хлоя.
   - Да, но если я не оставлю немного масла для других моих клиентов, они найдут других продавцов и не вернутся ко мне, когда у меня его снова будет много, - ответила ее сестра, которая, казалось, была полна решимости смотреть на вещи с черной стороны.
   Затем, к несчастью, несмотря на заботу Хлои, от холода и сырости в камине из него повалил дым; огромные облака вырвались наружу, почти заполнив кухню.
   - Я бы хотела, чтобы ты позволила мне лечь спать, - поспешно сказала Арминель; терпение Хлои иссякло, и она в ответ назвала свою сестру злой и неблагодарной.
   Несомненно, дым был очень неприятным. Арминель широко распахнула окно, чтобы проветрить кухню. Ветер дул из леса, который раскинулся по эту сторону дома. Все вокруг выглядело темным и мрачным, и Арминель слегка вздрогнула, выглянув наружу. Внезапно она вздрогнула.
   - Хлоя, - сказала она, - ты это слышала?
   - Что? - спросила Хлоя.
   - Крик... Да, вот он снова, как будто кто-то попал в беду.
   Хлоя слышала, но, по причине мрачного настроения, в ней проснулся дух противоречия.
   - Ничего страшного, - сказала она. - Это просто заяц или какое-нибудь дикое существо; они часто кричат, - и она повернулась к столу, где готовила кофе.
   Но хотя теперь в комнате почти не было дыма, и огонь немного разгорелся, Арминель не закрыла окно. Она все еще стояла около него, прислушиваясь. И снова раздался странный, пронзительный, но слабый крик, безошибочно говоривший о муках, - но зверя ли, или человека, она сказать не могла. В этот раз Хлоя тоже замерла с чайником в руке, пораженная больше, чем раньше.
   - Сестра, - решительно сказал Арминель, - это не заячий визг, это нечто худшее. Возможно, какой-нибудь ребенок из города забрел в лес и заблудился. Такое вполне могло случиться. Этот лес не похож на другие. Кто знает, что может ожидать того, кто в нем заблудился?
   - Но даже если это и так, то что мы можем сделать? - спросила Хлоя. - Мы не всемогущи. - Она сказала так потому, что сохранила самообладание, а вовсе не из-за трусости или безразличия, потому что, как и ее сестра, она была и храброй, и доброй.
   - Помнишь, что сказала наша бабушка? - сказала Арминель, и повторила слова бабушки: - "Никогда не упускайте возможность совершить добрый поступка; вам не причинят вреда, пока вы любите друг друга и выполняете то, что должны сделать". Я пойду в лес одна, если ты не пойдешь со мной, - продолжала она и, говоря это, повернулась к двери.
   - Конечно, я пойду с тобой, - сказала Хлоя, снимая мантию и капюшон, которые висели на гвозде. - Закрой окно, Арминель, - добавила она. - Я оставлю кофе на плите. Сейчас огонь разгорелся, и, когда мы вернемся, у нас будет светло и тепло.
   Они вышли на улицу, закрыв за собой дверь, и снова услышали крик. Несмотря на усталость после долгого дня на рынке, сестры пустились бегом. Два или три поля лежали между ними и опушкой леса, земля была очень неровной, но они были проворными и уверенными в себе. И все время, пока они бежали, доносились крики, все более слабые, но более отчетливые, и вскоре они смогли различить слова: "Помогите! Друзья мои, помогите!"
   - Видишь, это не заяц, - сказала Арминель.
   - Действительно, нет, - ответила Хлоя, и, хотя обе почувствовали страх, побежали быстрее.
   Крики, - становившиеся все реже и теперь смешивавшиеся со стонами, - служили им ориентиром. Вскоре они оказались среди деревьев, двигаясь скорее инстинктивно, так как было почти совсем темно. Внезапно сквозь ели пробился луч лунного света, и в нескольких шагах перед собой они увидели лежащий на земле маленький темный предмет, корчащийся и стонущий.
   Деревья здесь были не такими густыми. Место было похоже на небольшую поляну. Девочки осторожно шагнули вперед, держась друг за друга.
   - Это, - прошептала Арминель, - О, Хлоя, это один из гномов.
   - Не бойся, - пробормотала Хлоя в ответ, хотя ее собственное сердце билось очень сильно. - Похоже, он сейчас не в том состоянии, чтобы причинить нам вред, если только это не какой-нибудь обман.
   Стоны прекратились, и когда они приблизились к странной фигуре на земле, та казалась совершенно неподвижной. Лунный свет стал ярче. Они наклонились и осмотрели карлика. Его глаза были закрыты; его лицо было морщинистым и коричневым; он был коричневым с головы до ног. На нем была меховая шуба, почти такого же цвета, как его собственная кожа.
   Арминель подняла одну из его странных когтистых рук; отпустила, и та снова упала рядом с ним.
   - Мне кажется, что он мертв, - сказала она. - Я и не знала, что гномы могут умереть. Что нам делать, Хлоя? Мы не можем оставить его здесь, на случай, если он еще жив.
   - Боюсь, мы должны отнести его домой, - ответила Хлоя. - Да, боюсь, что мы должны это сделать, потому что видишь, Арминель, он открывает глаза, - добавила она, когда две яркие черные бусинки внезапно взглянули на них.
   - Нимбо, Хьюго, - раздался слабый, хриплый голосок. - Вы здесь? Нет? - Гном еще шире открыл глаза и попытался сесть. - Нет, - продолжал он, - это не мои товарищи! Кто вы? - И он вздрогнул, как будто от страха.
  

ГЛАВА ПЯТАЯ. ИСТОРИЯ О ТРЕХ ЖЕЛАНИЯХ (Продолжение)

  
   Это было очень неожиданно, увидеть, что гном их испугался. И это придало сестрам смелости заговорить с ним.
   - Мы услышали ваши крики, - сказала Арминель, - в нашем домике. Он далеко, за полями, но мы услышали их. В чем дело? Что с вами случилось?
   Маленький человечек застонал.
   - Я упал, - ответил он, - с ветки дерева, под которым я сейчас лежу. Я взобрался наверх, чтобы стряхнуть несколько больших еловых шишек, и потерял равновесие. Мне очень больно. Я чувствую, что весь покрыт синяками. Даже не знаю, как мне вернуться к своим товарищам, - и снова он застонал.
   Очевидно, он был не очень храбрым гномом; возможно, храбрость народа была утрачена вместе с его ростом! Но сестрам было очень жаль его.
   - У вас что-нибудь сломано? - спросила Хлоя, бывшая очень практичной.
   Карлик повернулся к ней, с множеством вздохов и стонов.
   - Нет, - ответил он, - думаю, я только сильно ушибся и ужасно замерз. Я лежал здесь долго, очень долго. Я не могу вернуться домой; он за много миль отсюда, в центре леса.
   Арминель и Хлоя задумались. Им не очень нравилась мысль о том, что это жуткое существо проведет ночь под их крышей, хотя они больше не верили в возможность того, что он их разыгрывает. Если даже один вид гнома приносил несчастье, чего они могли ожидать от появления в доме одного из заколдованного народа? Но слова бабушки снова пришли им на ум.
   - Вы должны пойти с нами к нам домой, - сказали они одновременно. - Мы можем, по крайней мере, предоставить вам кров и тепло, а ночной отдых, вне всякого сомнения, пойдет вам на пользу.
   - У нас также есть мазь от ушибов, которую нас научила делать бабушка, - добавила Хлоя.
   Гном вздохнул с облегчением.
   - Девушки, - сказал он, - у вас никогда не будет причин пожалеть о вашей доброте. Я знаю ваш домик. Вы не можете этого знать, но мы часто наблюдали за вами. Я думаю, что смогу дойти туда пешком, если каждая из вас подаст мне руку.
   Они с некоторым трудом подняли его на ноги. Он был таким маленьким, едва доставая им до локтей, что, в конце концов, им пришлось почти нести его между собой. Но они, казалось, добрались домой гораздо быстрее, чем пришли, хотя шли медленно. Гном знал каждый шаг на этом пути, и его странные, похожие на бусинки глаза пронзали темноту, как будто был полдень.
   - Немного правее, - говорил он, или: - Несколько шагов влево, там лучше.
   И почти прежде, чем они поняли, где находятся, они оказались перед дверью своего домика. Ветер стих, все было тихо и спокойно, внутри кухни царил уют, огонь горел ярко и весело.
   - Ах, - сказал маленький человечек, когда они усадили его на табурет перед очагом, - как хорошо! - И он протянул свои маленькие коричневые руки к красноватому сиянию. - Я давно не видел такого огня, и очень давно не был в такой комнате.
   Но потом он замолчал, а сестрам не хотелось спрашивать, что он имел в виду.
   Хлоя занялась кофе, который вскипел в мгновение ока; а в кладовой, к своему удивлению, - когда она вошла, чтобы принести хлеб, предназначенный для ужина сестер, - она обнаружила кусок масла и кувшин сливок, о которых она и не подозревала. Она была очень довольна, потому что и она, и Арминель были очень гостеприимны, и ей было бы жаль, если бы им нечего было подать гостю, кроме сухого хлеба и кофе с обезжиренным молоком.
   - Арминель, - сказала она, возвращаясь на кухню, - к счастью, ты забыла сливки и масло, потому что теперь мы можем накормить нашего гостя хорошим ужином.
   Арминель выглядела весьма удивленной.
   - Сегодня утром я взяла с собой на рынок все масло, которое там было, и я никогда не держу сливки, кроме как для нашего воскресного угощения.
   Но их ожидал еще один сюрприз.
   Арминель, в свою очередь, пошла в кладовую.
   - Хлоя! - крикнула она, - посмотри, что ты забыла. Яйца! - И она показала три больших, красивых коричневых яйца.
   - Я не знаю, откуда они взялись, - сказала Хлоя. - Я уверена, что их там не было, когда я упаковывала свою корзину. Кроме того, ни одна из моих кур не несет яиц такого цвета.
   - Неважно, - сказал карлик, - они есть, и этого достаточно. Теперь у нас будет омлет на ужин. Омлет и горячий кофе! Такой ужин вполне годится для самого короля.
   Он, казалось, понемногу становился бодрым и жизнерадостным, и больше не жаловался на свои ушибы, когда сидел, греясь в приятном тепле огня. Вскоре ужин был готов, и все трое провели приятный вечер; маленький человечек задавал сестрам много вопросов об их жизни и занятиях. Они рассказали ему все о своих нынешних бедах, и он посоветовал им не падать духом и никогда не забывать совета их доброй бабушки.
   - Вы знали нашу бабушку? - удивленно спросили они.
   - Я слышал о ней, - вот и все, что он сказал; и хотя им было любопытно узнать больше, они не решились расспрашивать его.
   После ужина они постелили ему на кухонном диванчике, где, по его словам, ему было бы удобнее всего спать.
   - А теперь, спокойной ночи, - добавил он, - утром я уйду, прежде чем вы проснетесь. Ваша доброта так освежила меня, что я уверен, - я смогу без труда добраться домой.
   Говоря это, он слегка вздохнул.
   - Я был бы рад сделать все, что в моих силах, в обмен на вашу доброту, - продолжил он. - Некоторые вещи все еще в моей власти. Я могу предложить вам загадать три желания, которые при определенных условиях будут исполнены.
   Глаза сестер заискрились от восторга.
   - О, тысячу раз спасибо, - сказали они. - Пожалуйста, скажите нам, что мы должны делать, и мы в точности выполним ваши слова.
   - Три желания - это все, что я могу сделать, - ответил он. - По одному каждой; но исполнение их зависит от третьего, с которым связана тайна, и эту тайну вы должны открыть для себя сами. Ключ к ней, я надеюсь, вы найдете в ваших собственных сердцах.
   - Мы сделаем все возможное, чтобы найти его, - сказала Арминель. - Если это связано с нашей любовью друг к другу, вы можете доверять нам. Мы с Хлоей никогда не ссоримся.
   Но внезапно, сказав это, она вспомнила, что произошло утром и покраснела, почувствовав, что взгляд карлика устремлен на нее.
   - По крайней мере, - поспешно добавила она, - я бы сказала, что мы редко ссоримся, хотя, боюсь, наши затруднения в последнее время немножко повлияли на наши характеры.
   - Ваше будущее будет зависеть от вас самих, - сказал гном.
   Сестры легли спать, полные надежды, с нетерпением ожидая следующего дня, когда они смогут решить, как использовать подарок своего странного гостя.
   - Я не могу уснуть, - сказала Арминель, - я все время думаю о трех желаниях.
   - Я тоже, - отозвалась ее сестра. - Ты загадаешь первое, Арминель, а я - второе. А над третьим нам придется поразмыслить.
   - Мне не составит труда загадать свое желание, - сказала Арминель. - Но ты, Хлоя, будучи младшей, должна, конечно, отчасти руководствоваться моим советом.
   - Ничего я не должна, - ответила Хлоя. - Гном ничего не сказал о старшей или младшей и...
   В этот момент громкий храп с кухни напомнил им, что их гость все еще там.
   - Дорогая, дорогая, - сказала Хлоя. - Что бы он подумал, если бы услышал, как мы уже начинаем ссориться? Мы должны быть осторожны.
   Но Арминель не была готова отступить, и нельзя сказать, что могло бы случиться, если бы ее голова в этот момент не коснулась подушки, и она крепко заснула. Хлоя последовала ее примеру.
   На следующее утро они проснулись позже обычного, чувствуя себя вполне освеженными и отдохнувшими.
   - Я никогда в жизни так крепко не спала, - сказала Арминель. - Я полагаю, это из-за того, что я очень устала.
   - Не думаю, - покачала головой Хлоя. - Мне кажется, что наш гость имел какое-то отношение к тому, что мы так быстро заснули, - чтобы предотвратить наши ссоры. Теперь, Арминель, что бы мы ни делали, давай помнить его предупреждение.
   - Конечно, я не хочу ссориться, - ответила ее сестра. - Нам вовсе не нужно было появление здесь гнома, чтобы сказать нам, - будьте хорошими друзьями. Но, в конце концов, его обещание исполнить наши желания может оказаться чепухой. Мне хочется проверить это. Интересно, кстати, там ли он еще?
   Нет, гном ушел; маленькая кровать, которую они приготовили для него на диване из нескольких дополнительных одеял и подушек, была аккуратно сложена. Огонь уже был зажжен и ярко горел, чайник пел на камине - в комнате присутствовали следы того, что ее тщательно подмели и вытерли пыль, а окно было слегка приоткрыто, чтобы впустить свежий утренний воздух.
   - Добрый маленький гном! - воскликнула Арминель. - Мне бы хотелось, чтобы он почаще навещал нас и помогал нам.
   Они сели завтракать в прекрасном расположении духа, а когда трапеза закончилась и они вышли, то обнаружили, что добрые услуги гнома не ограничились домом. Корову была сытно накормлена и выглядела вполне благополучной и довольной; то же самое можно было сказать и о курах, курятник был вычищен, и уже, несмотря на ранний час, в соломе лежало несколько прекрасных кремово-белых яиц.
   Все это выглядело очень обнадеживающе.
   - Не может быть никаких сомнений, - сказала Хлоя, - что наш гость, хоть он и карлик, обладает добрым сердцем и волшебной силой. Я уверена, что его обещаниям можно верить. Но помни, Арминель, первые два желания не будут исполнены, если мы не договоримся о третьем. Что нам делать?
   - Я предлагаю, - ответила Арминель, у которой было достаточно здравого смысла, - чтобы мы занялись своими обычными делами до сегодняшнего вечера. У каждой из нас будет время определиться со своим собственным желанием, и каждая из нас сможет предложить что-то для третьего. В конце концов, нам нужно загадать его вместе.
   Хлоя согласилась.
   В течение дня они мало разговаривали друг с другом, но когда стало темнеть, девушки закончили свои дела и вместе сели у огня.
   - Теперь мы можем спокойно поговорить, - сказала Хлоя. - У нас впереди весь вечер.
   - Мне хватило бы и пяти минут, - ответила Арминель. - Я сразу же придумала, чего пожелать. Мне весь день хотелось рассказать тебе об этом, но я подумала, что лучше придерживаться нашего решения, принятого сегодня утром.
   - Как странно! - сказала Хлоя. - Я могу сказать то же самое про себя. Я почти сразу определилась со своим желанием. Скажи мне, чего хочешь ты, и я скажу тебе, чего хочу я.
   - Мое желание, - ответила Арминель, - иметь еще одну корову. Я думаю, что предпочла бы корову серовато-коричневого цвета, - такую милую и хорошенькую, - которая давала бы молоко круглый год.
   - Замечательно! - воскликнула Хлоя. - Мое желание похоже на твое. Ибо то, что мне нужно, - это дюжина кур, и чтобы каждая в течение года обязательно несла по яйцу каждое утро. Таким образом, у меня было бы столько свежих яиц, сколько я только могу пожелать, и достаточно, чтобы их можно было отложить про запас, когда я захочу. Некоторые из моих нынешних кур - очень хорошие наседки, и они прекрасно высидели бы их.
   - Я думаю, твое желание очень хорошее, - сказала Арминель. - Но теперь что касается исполнения. Мы ясно выразили наши пожелания, но пока нет смысла идти искать новую корову в сарае или кур в курятнике, поскольку, увы! нам осталось еще загадать третье желание! Что бы мы могли пожелать?
   - Может быть, новый курятник? - предложила Хлоя. - Моим бедным курам не очень удобно в старом, и было бы правильно устроить их поудобнее; так что это было бы хорошим желанием.
   - Не больше, чем пожелать теплого сарая для моих коров, - возразила Арминель. - Коровы требуют гораздо большего ухода, чем куры. Думаю, это как раз то, чего мы должны пожелать.
   - Уверена, это не так, - сказала Хлоя. - По крайней мере, если ты хочешь коровник, то я хочу курятник.
   - Чепуха, - воскликнула Арминель. - Я уверена, гном имел в виду, что мы должны прийти к согласию в том, чего мы хотим. И если бы ты была более покладистой и бескорыстной, ты бы согласилась со мной, Хлоя.
   - Могу сказать о тебе то же самое, - холодно произнесла Хлоя.
   И хотя они продолжали разговаривать до самого сна, они не пришли ни к какому решению. На самом деле, я боюсь, что между ними было произнесено немало резких и недобрых слов, и они уснули, не пожелав друг другу спокойной ночи. Казалось, дар гнома принес им только несчастье.
  

ГЛАВА ШЕСТАЯ. ИСТОРИЯ О ТРЕХ ЖЕЛАНИЯХ (Окончание)

  
   Они проснулись утром в более спокойном состоянии духа, понимая, какими глупыми были.
   - Хлоя, - сказала Арминель, когда они сидели за завтраком, - мы вчера вечером чуть не поссорились; а если мы поссоримся, то, конечно, никогда не узнаем секрета третьего желания; и всем нашим надеждам придет конец. Давай спокойно подумаем, каким может быть третье желание. Пожалуйста, напомни мне, каковы были точные слова гнома?
   - Он сказал, что мы должны найти ключ в наших собственных сердцах, - ответила Хлоя. - Это, конечно, означает что-то доброе.
   - Возможно, он имел в виду, что это должно быть что-то, что принесет пользу нам обеим, - сказала Арминель. - В чем мы одинаково нуждаемся? О! Я знаю; предположим, мы хотим иметь хороший запас дров на зиму. Это, безусловно, пошло бы на пользу нам обеим.
   - Попытка не повредит, - согласилась Хлоя, - поэтому я согласна с желанием получить кучу дров.
   Глаза Арминель сверкнули.
   - Думаю, наша догадка оказалась правильной - воскликнула она, вскакивая. - Выходим немедленно, чтобы посмотреть, Хлоя.
   Но, увы! куча хвороста для зимнего времени в углу двора осталась того же размера, что и накануне. Никаких новых звуков веселого кудахтанья не доносилось до них из курятника, а Земляничка стояла одна в своем стойле.
   Желания все еще оставались неисполненными.
   Сестры вернулись в дом довольно удрученные.
   - Что же это может быть? - спросила Арминель, и на этот раз предложение сделала Хлоя.
   - Предположим, мы пожелаем, чтобы медные монеты, которые мы отложили для нашей рождественской благотворительности, были превращены в серебро, - сказала она. - Это было бы добро для очень бедных людей, которым мы пытаемся немного помочь.
   - Как хочешь, - сказала ее сестра, - но я сомневаюсь, что от этого будет какая-то польза. Если мы раздадим то, что досталось нам даром, такая благотворительность мало чего стоит.
   Она была права. Когда они открыли маленькую коробочку, в которой лежали монеты, они остались медными, как и раньше, так что и на этот раз не было смысла искать снаружи новую корову и кур. Весь день они продолжали думать сначала об одном, потом о другом, без всякого успеха; их обычная работа пострадала от их небрежения, и они легли спать усталые и подавленные.
   На следующий день им пришлось работать вдвойне, чтобы доделать все, не сделанное накануне, и им пришли в голову одна или две новые идеи, которые они тут же проверили на практике, увы! с тем же результатом.
   - Мы напрасно тратим наше время, - наконец сказала Арминель. - Боюсь, правда заключается в том, что гном просто сыграл с нами злую шутку.
   Хлоя была вынуждена признать, что, похоже, ее сестра была права.
   - Постараемся забыть обо всем этом, - сказала Арминель. - Должно быть, это действительно правда, что общение с гномами приносит только несчастье.
   Но хотя она говорила так, когда Хлоя проснулась ночью, то услышала, как ее сестра тихо плачет.
   "Бедная дорогая Арминель, - подумала Хлоя, хотя старалась лежать совершенно неподвижно, будто спала. - Как мне ее жаль. Если бы у меня появились мои куры, я бы постаралась сделать все, чтобы утешить ее".
   Но, конечно, поскольку серовато-коричневая корова не появилась, не появились и волшебные куры, для сестер настали тяжелые времена. Молоко Землянички убывало с каждым днем, как и количество яиц, пока, наконец, перед ними не замаячила тень самой настоящей нищеты. Им было почти стыдно выходить на рынок, так мало они могли предложить своим покупателям. Никогда еще они не были так несчастны.
   Но даже во время беды может случиться что-то хорошее. Их привязанность друг к другу становилась все сильнее, и чувства ревности угасали по мере того, как каждая все больше и больше жалела свою сестру.
   - Если бы мы тогда не пошли в лес, - сказал Арминель однажды вечером, когда все выглядело очень мрачно, - уверена, что ни одна из этих неприятностей не постигла бы нас. Я начинаю верить всему, что было сказано об этих несчастных карликах. Очень мило с твоей стороны, дорогая Хлоя, не винить меня во всех наших несчастьях, потому что это я услышала крики в лесу и заставила тебя пойти со мной, чтобы посмотреть, в чем дело.
   - Как я могу винить тебя? - ответила Хлоя. - Мы сделали это вместе, и это было то, чего хотела бы бабушка. Если бы мы не пошли, то всегда упрекали бы себя в том, что не совершили доброго поступка, и даже сейчас, - даже если предположить, что мы страдаем от зла, причиненного нам гномом, - лучше жить в страдании с чистой совестью, чем в достатке с не чистой.
   Ее слова немного успокоили сестру. Они нежно поцеловали друг друга и легли спать, конечно, с грустью в душе, но стараясь надеяться на лучшее.
   Ночью Арминель проснулась. Комната была ярко освещена лунными лучами, и, взглянув на спящую сестру, она увидела следы слез на бледном лице Хлои.
   - Бедная моя сестра! - сказала она себе. - Она плакала и скрыла от меня свои слезы. Мне ничего не нужно, если бы только дорогая Хлоя могла иметь своих кур. Я могла бы вынести разочарование по поводу моей коровы. Как бы я хотела, чтобы это было так.
   Когда эта мысль промелькнула у нее в голове, ее охватило сладкое чувство покоя и удовлетворения. Она закрыла глаза, почти сразу же заснула и крепко спала.
   Очень скоро после этого, в свою очередь, проснулась Хлоя. Она тоже села и посмотрела на сестру. На спящем лице Арминель была улыбка, которая тронула Хлою едва ли не больше, чем следы слез на ее собственном лице тронули ее сестру.
   "Бедная дорогая Арминель, - подумала она. - Возможно, ей снится ее коричневая корова. Как мало я переживала бы из-за своих собственных кур, если бы могла видеть ее счастливой. О! Как бы я хотела, чтобы у нее была ее корова!"
   И, подумав об этом, она тоже, как и ее сестра, заснула с чувством покоя и надежды, каких не испытывала уже давно.
   Зимнее солнце уже начало свое дневное путешествие, когда сестры проснулись на следующее утро, - намного позже обычного. Арминель первой почувствовала, что что-то произошло.
   - Хлоя! - воскликнула она. - Мы проспали. Только посмотри, какое ясное утро! Как это могло случиться?
   Хлоя открыла глаза и с улыбкой огляделась по сторонам.
   - Да, действительно, - ответила она. - Можно представить, что уже наступило лето; я так замечательно спала и видела такие приятные сны.
   - Я тоже, - ответила ее сестра. - И я так голодна!
   В этом не было ничего удивительного, потому что они легли спать почти без ужина, и в кладовой почти ничего не было на завтрак.
   - Я тоже голодна, - сказала Хлоя. - Но я боюсь, что у нас на завтрак почти ничего нет. Однако я чувствую себя замечательно, хотя и не знаю почему.
   Хлоя оделась немного раньше сестры и поспешила на кухню, чтобы разжечь огонь и приготовить то, что там было. Но как только Арминель собралась последовать за ней, она вздрогнула от крика Хлои.
   - Сестра! - позвала она. - Иди скорее! Посмотри, что я нашла!
   Она стояла в кладовой, которая служила им также молочной. Арминель поспешила войти. Там стояла Хлоя, ее лицо порозовело от удовольствия и удивления, в руках она держала корзину, полную красивых больших яиц того же насыщенного коричневого цвета, что и те, которые так таинственно появились в вечер визита гнома.
   - В конце концов, - сказала Хлоя, - я верю, что маленький человечек хотел нам добра. Должно быть, это он прислал эти яйца. О, Арминель! давай попробуем еще раз раскрыть тайну третьего желания!
   Но Арминель, казалось, не слышала, что говорила ее сестра. Ее глаза в изумлении были прикованы к каменной плите позади того места, где стояла Хлоя. Там стояли две большие миски, до краев наполненные свежим молоком; прошло много недель с тех пор, как в домике видели такое зрелище.
   - Хлоя, - это было все, что она могла сказать, указывая на них своей сестре.
   Хлоя ничего не сказала; она выскочила на улицу в сопровождении Арминель. Им обеим пришла в голову одна и та же мысль, и они не ошиблись в ней. Там, в коровнике, в до сих пор свободном стойле рядом с Земляничкой, стояла самая милая маленькая корова, которую вы могли себе представить, серовато-коричневая, гладкая и шелковистая, как будто она действительно только что прибыла из сказочной страны. Она обратила свои большие мягкие карие глаза на Арминель, когда счастливая девушка подбежала к ней, и издала низкое мягкое "му-у-у", как бы говоря: "Ты моя дорогая хозяйка. Я знаю, что ты будешь добра ко мне, и взамен я обещаю тебе, что ты найдешь во мне лучшую из коров".
   Но Арминель только ласково погладила ее, а затем поспешила на птичий двор.
   Там их также ждало приятное зрелище. Там суетились двенадцать прекрасных белых кур, и когда Хлоя приблизилась к ним, красивые создания побежали к ней с приветственным кудахтаньем.
   - Видишь, они знают, что принадлежат тебе, Хлоя, - сказала Арминель. - Они просят свой завтрак! Смотри, что это за мешок в углу? Это похоже на кукурузу.
   Так оно и было, и в следующий момент Хлоя бросила добрую пригоршню зерен новым и старым курам, которым в последнее время доставалось не слишком много еды.
   Сестры вернулись на свою маленькую кухню, но, хотя теперь у них было много яиц и свежее молоко для кофе, они чувствовали себя слишком возбужденными, чтобы есть.
   - Как это могло произойти? - спросила Арминель. - Хлоя, ты загадывала что-нибудь, не сказав мне?
   - А ты? - в свою очередь спросила Хлоя. - Одной из нас, пожелавшей чего-нибудь, было бы недостаточно. Все, что я знаю, это то, что ночью мне было так жаль тебя, что я сказал себе: если бы только твое желание могло исполниться, я бы отказалась от своего собственного.
   - Как странно! - воскликнула Арминель. - То же самое случилось и со мной. Я проснулась, увидела следы слез на твоем лице, и у меня мелькнула мысль, что если бы твое желание могло исполниться, я была бы счастлива.
   - Вот мы и разгадали секрет гнома, - сказала Хлоя. - Каждая из нас должна была забыть о себе ради другой; и карлик действительно оказался хорошим другом.
   Было бы трудно описать счастье, которое теперь царило в домике, или гордость, с которой сестры отправились на рынок в следующий раз со своими до верху наполненными корзинами. И всю зиму было одно и то же. У маленькой коровы никогда не кончалось молоко, количество яиц не уменьшалось, и о сестрах стали говорить, что у них самое лучшее масло и куриные яйца в округе.
   Однажды вечером, когда снова наступила весна, сестры прогуливались по опушке леса; все выглядело спокойным и мирным; земля была покрыта ранними лесными цветами, маленькие птички тихо щебетали, устраиваясь на ночлег.
   - Как здесь мило, - сказала Арминель. - Теперь я чувствую, что совершенно не боюсь леса и даже целой армии гномов, если бы мы их встретили.
   - А мне бы снова хотелось увидеться с тем гномом, - вздохнула Хлоя. - Я хотела бы поблагодарить его за то счастье, которое он нам подарил.
   Это было желание, которое они часто выражали и раньше.
   - Почему-то, - сказала Арминель, - мне кажется, что гномы больше не обитают в лесу. Все здесь намного ярче и менее мрачное, чем было раньше. Кроме того, если бы наш друг все еще был где-то поблизости, не могу отделаться от мысли, что мы должны были бы его увидеть.
   Когда она произнесла эти слова, они услышали шорох рядом с собой. Там, где они стояли, было много подлеска, и в течение минуты или двух они ничего не видели, хотя звук продолжался. Затем внезапно из-за деревьев появилась маленькая фигурка и предстала перед ними. Это был их друг карлик.
   На первый взгляд он выглядел почти так же, как тогда, когда они видели его в последний раз; но в тот момент, когда он начал говорить, они почувствовали разницу. Его голос был мягким, а не резким и хриплым; его взгляд перестал быть затравленным и подозрительным, придававшим ему тогда такое несчастное выражение.
   - Я рад, что вы пожелали увидеть меня снова, - сказал он ласково.
   - О да, действительно! - воскликнули сестры. - Мы никогда не сможем достаточно отблагодарить вас за то счастье, которое вы нам подарили.
   - То же самое я могу сказать и в отношении вас, - сказал маленький человечек, - ибо, открыв секрет, который принес вам счастье, вы сделали для других то, о чем вы и подумать не могли. Чары, от которых я и мои друзья так долго страдали, теперь, когда один из нас смог принести реальную пользу существам из народа, который много веков назад стал жертвой нашей жестокости, разрушены. Мы навсегда покидаем лес. Юношам и девушкам больше не нужно бояться прогуливаться под этими древними деревьями, а маленьким детям в ужасе шарахаться от каждого шороха в листве, боясь увидеть кого-нибудь из нас.
   - Вы снова станете великанами? - с любопытством спросила Арминель.
   Гном улыбнулся.
   - Этого я не могу вам сказать, - сказал он, покачав головой, - да и какое это имеет значение? В какой-нибудь далекой стране мы снова будем счастливы, потому что усвоили преподнесенный нам урок.
   И прежде чем сестры успели что-либо сказать, он исчез, с тем же самым легким шорохом в кустах. Затем все стихло, пока слабое "ту-уит..." совы, проснувшейся вдалеке, и первый проблеск лунного света среди ветвей не предупредили Арминель и Хлою, что им пора возвращаться домой.
  

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ПРИНЦЕССА ЛЕТА

  
   В маленькой кухне тоже воцарилась тишина, когда голос старой женщины смолк и перестали стучать ее вязальные спицы.
   Первой заговорила Аликс.
   - Это была прекрасная история, - сказала она. - Нам с Рейфом будет о чем поговорить. Так интересно представить, чего бы мы хотели, если бы нам представилась такая возможность.
   - Боюсь, вам не стоит задерживаться и обсуждать это здесь, - сказала старая женщина. - Вам уже... пора... домой, - и каким-то образом ее голос, казалось, превратился в нечто вроде пения, и спицы снова начали щелкать, хотя и очень слабо, словно где-то вдалеке.
   Что случилось?
   Аликс почувствовала, что вот-вот заснет. Она потерла глаза, но голос Рейфа, прозвучавший ясно и отчетливо, разбудил ее.
   - Аликс, - говорил он, - разве ты не видишь, где мы? - И, подняв глаза, она обнаружила, что они с братом сидят на заросшем мхом камне в старом саду, недалеко от ворот, через которые крапивник пригласил их войти.
   Наступал вечер. Ощущение, что пора ложиться спать, казалось, уже витало в воздухе. Доносились негромкие голоса птиц; легкий прохладный вечерний ветерок заставил детей слегка вздрогнуть, хотя это означало всего лишь пожелание им спокойной ночи.
   - Это похоже на конец истории, - сказала Аликс. - Пойдем домой, Рейф.
   А потом была рассказана вторая история, и сейчас вы узнаете, как это случилось.
   Для Рейфа и Аликс наступили счастливые дни; погода стояла очень хорошая и мягкая, и они много играли в старом саду, с каждым днем становившемся все красивее.
   - Я думаю, нам сейчас даже нечего пожелать, - сказала Аликс однажды днем, когда, устав от игры, они с братом отдыхали на остатках деревяннкой скамейки, которую они нашли под деревьями. - Мы так хорошо проводим время, Рейф, не так ли? С того самого дня!
   Почему-то они не очень много говорили друг с другом о своем визите к старой Смотрительнице; но время от времени они развлекались, придумывая, чего бы они пожелали, если бы встретили гнома, обладающего магической силой.
   Рейф некоторое время не отвечал. Он смотрел вверх, в сплетение ветвей над их головами.
   - Тише, - прошептал он. - Ты слышишь эту птицу, Аликс? Я никогда раньше не слышал подобного голоса.
   - Двух голосов, - поправила его Аликс, так же шепотом. - Я уверена, что это две птицы, разговаривающие друг с другом.
   - Похоже на то, - согласился Рейф. - О, Аликс, разве ты не хотела бы понять, о чем они говорят?
   - Да, - сказала его сестра. - Мне очень хотелось бы, чтобы мы могли понимать язык птиц. В их щебете должен быть какой-то смысл. Он звучит так, как будто... Послушай, Рейф, - продолжала она, - они приближаются к нам, - и так оно и было. Все еще щебеча, птицы слетели вниз, пока не сели на ветку не очень высоко над головами детей.
   Внезапно Аликс схватила Рейфа за руку.
   - Сиди тихо и не шевелись, - прошептала она. - Мне кажется, что если мы будем слушать очень внимательно, то сможем понять, о чем они говорят.
   Она почти затаила дыхание, так ей не терпелось узнать это; Рейф тоже сидел совершенно неподвижно. И Аликс не ошиблась. Некоторое время до ушей детей доносилось щебетание птиц. Постепенно, однако, щебет изменялся, подобно тому как голос, слышимый вдалеке, по мере приближения превращается из шепота в слоги и слова.
   Одна птица отвечала другой; на самом деле между ними шла оживленная дискуссия.
   - Нет, нет, - сказала первая. - Говорю тебе, что теперь моя очередь начинать. У меня уже есть готовая история, точно такая, какую я слышала там, в солнечных землях, от одного из моих товарищей, и я должна рассказать ее немедленно, пока не забыла.
   - Моя тоже готова, - ответила другая птица. - По крайней мере, почти. Мне просто нужно... обдумать несколько небольших моментов, и я так же, как и ты, хочу развлечь этих милых детей. Однако было бы плохим примером для них, если бы мы начали ссориться из-за этого, поэтому я уступлю. Я полечу на другую ветку, повыше, чтобы немного подумать без помех, в то время как ты можешь спрыгнуть еще ниже и привлечь их внимание.
   Аликс и Рейф с улыбкой посмотрели друг на друга, когда одна из птиц слетела вниз и села на ветку еще ближе к ним. Там она захлопала крыльями и прочистила горло.
   - Чип, чип, - начала она. По крайней мере, так это прозвучало бы для любого другого, но дети знали, что это означает: "Добрый день".
   - Спасибо, - сказали они. Конечно, это был не совсем ответ на "добрый день", но они хотели поблагодарить птицу за ее доброе пожелание.
   - О, я вижу, вы уже все знаете, - сказала птица. - И, если вы не возражаете, я бы предпочла, чтобы вы не делали никаких замечаний. Это прервет нить моего повествования.
   Дети хранили полное молчание. Видите ли, нужно быть очень осторожным, когда птица рассказывает историю; вы не можете схватить ее, усадить в кресло, - как если бы она была человеком, - и уговорить развлечь вас.
   - Моя история называется, - начала птица, - "Принцесса лета", - и она снова прочистила горло.
   Давным-давно в одной стране далеко на севере жили король и королева, у которых было все, что они могли пожелать, кроме наследника трона. Когда я говорю, что у них было все, что они могли пожелать, это не значит, что у них вообще не было проблем. Королева считала, что их у нее много, а у короля была одна, которая была более реальной, чем любая из ее воображаемых. Его жена была ужасной ворчуньей. Она была ворчуньей по натуре, и, кроме того, ее сильно избаловали в детстве.
   Но поскольку она была очень красива и могла быть очень милой и очаровательной, когда пребывала в хорошем настроении, король без памяти влюбился в нее, когда путешествовал по миру, и убедил ее покинуть свой собственный дом на солнечном юге, чтобы сопровождать его в его северное королевство. Там у нее было много всего, что могло сделать ее счастливой. Ее муж был предан ей, и пока длилось первое яркое лето, она почти перестала ворчать, но когда пришла зима, лютая и ветреная, как это всегда бывает в тех краях, она почувствовала себя очень несчастной. Она дрожала от холода и вместо того, чтобы собраться с силами и бросить вызов морозам, закуталась в свои меха и сидела с утра до ночи, съежившись у огромного камина. Напрасно король пытался убедить ее покататься с ним в его прекрасных санях, запряженных самыми быстрыми оленями, или принять участие в катаниях на коньках и прочих веселых зимних развлечениях его двора.
   - Нет, нет, - капризно восклицала она. - Это убило бы меня, если бы я сделала что-нибудь в этом роде.
   И хотя с каждым летом она становилась прежней, с возвращением каждой зимы печальная история повторялась.
   Шли годы, и на недовольную молодую королеву обрушилась еще одна, более серьезная беда. У нее не было детей. Она так страстно желала иметь ребенка, что иногда почти забывала о других причинах для жалоб и перестала меланхолично высматривать признаки приближения зимы, как делала обычно. Так что однажды поздней осенью она действительно забыла о своем страхе перед холодом настолько, что продолжала гулять по территории дворца, хотя над головой собирались густые и тяжелые снежные тучи.
   Она была одна. Ибо, пребывая в самом печальном настроении, она не могла вынести рядом с собой никого, даже самых верных из своих фрейлин.
   - Если бы только у меня был маленький ребенок, мой собственный милый маленький ребенок, я бы никогда больше ни на что не жаловалась.
   Без сомнения, она имела в виду именно то, что сказала. И я должна сказать, что если бы она жаловалась только на холодную северную зиму, я действительно могла бы найти в своем сердце жалость к ней, - не то чтобы я сама испытала такое несчастье (и птица слегка вздрогнула), но я могу представить, насколько оно должно быть ужасно. Моя подруга, от которой я узнала эту историю, часто описывала мне ее страдания, потому что видела все сама, поскольку не смогла улететь на юг из-за поврежденного крыла.
   Когда королева произнесла свое желание, она подняла глаза вверх и была поражена, увидев, что уже падают снежинки; она повернулась, чтобы поспешить в дом, восклицая на ходу:
   - Подумать только, зима уже на носу; теперь я буду лишена даже удовольствия прогуляться по саду. Но если бы у меня был маленький ребенок, с которым я могла бы играть и заботиться, даже унылая зима не показалась бы мне долгой. Для меня все было бы ярким и солнечным.
   - Ты уверена в этом? - раздался голос рядом с ней, и, подняв глаза, королева увидела прекрасную женщину с золотыми волосами, увитыми цветами. Но ее лицо было несколько бледным, и она куталась в красновато-коричневую мантию, словно защищаясь от холода.
   - Я - Дух Лета, - сказала она. - Я хорошо знала тебя в детстве на юге, и здесь я тоже наблюдала за тобой, хотя ты об этом не догадывалась. Твое желание будет исполнено. Когда я вернусь в свой северный дом, я принесу тебе ребенка, о котором ты так мечтаешь. Но помни, что дар не приведет к длительному счастью, если ты не преодолеешь свою привычку ворчать. Мой брат, могущественный Дух Зимы, хотя и добрый, верный и преданный, тем не менее, суров. Он уже слышал твой ропот, и если, когда твое желание исполнится, ты все еще продолжишь ворчать, я трепещу за судьбу твоего ребенка.
   Королева едва могла говорить, так переполняла ее радость.
   - Спасибо, о, спасибо, милый дух, - сказала она. - Я постараюсь исправиться и никогда больше не буду роптать.
   - Я верю в это, - ответила фея, - потому что, если ты забудешь о своем обещании, случится следующее. Малейшее прикосновение снега отдаст ребенка во власть моего сурового брата, таково будет твое наказание. Поэтому будь осторожна! А теперь я должна поспешить прочь. Я слишком надолго задержалась в этом году, и хотя мы с братом доверяем друг другу, он не терпит вмешательства.
   И едва она это сказала, грациозная фигура, казалось, растаяла в розовой дымке, и почти в тот же миг холодный порыв ветра, гонящий перед собой снежинки, налетел сзади, чуть не сбив молодую королеву с ног.
   "Это, должно быть, сам Дух Зимы", - подумала она, торопливо входя в дом.
   Но ее щеки были розовыми, а глаза блестели. В тот вечер во дворце шептались, что впервые у молодой королевы был храбрый и бесстрашный вид истинной дочери севера. И та зима была самой счастливой из всех, которые король и его жена когда-либо проводили. Едва ли с губ королевы сорвался хоть малейший шепот недовольства, и в своем стремлении завоевать расположение Зимнего Духа она часто каталась на санях и участвовала в других развлечениях, в которых до сих пор отказывала себе в холодное время года. Не раз слышали, как она выражала восхищение заснеженными горами или чудесными северными закатами и ясным, усыпанным звездами небом.
   Тем не менее, она с большим нетерпением ждала возвращения теплых и солнечных дней. И Дух Лета оказался верен своему обещанию. В самое прекрасное утро того года родилась маленькая принцесса, самая красивая малышка, какую когда-либо видели, с темно-голубыми глазами и маленькими золотистыми кудряшками по всей голове.
   - Настоящее дитя лета, - сказала счастливая королева.
   - И сильная, чтобы быть храброй и наслаждаться зимой, - добавил король. - Она должна стать настоящей принцессой севера, какой, я надеюсь, быстро становится ее мать, - с улыбкой продолжил он.
   Но его слова не понравились королеве. С появлением ребенка, хотя она была так рада его рождению, своенравный дух молодой королевы начал возвращаться. Она, казалось, думала, что принцесса должна принадлежать только ей, что народ и даже король, которые, естественно, чувствовали, что имеют к ней отношение, должны уступать во всем, что касалось ребенка, воле его матери. Однажды она даже выказала недовольство, случайно услышав, как некоторые из ее дам восхищались прекрасным цветом волос ребенка и говорили, что это выдает в ней истинную дочь севера.
   - Ничего подобного, - возразила королева. - Это показывает лишь то, что она - дитя солнечного света и лета. Моя милая Роза! - так, в угоду королеве, назвали малышку.
   В целом, однако, пока длилось лето, королева была слишком счастлива со своим ребенком, чтобы роптать о чем-либо по-настоящему, но один или два раза, когда она, возможно, была готова это сделать, рядом с ней проносился легкий ветерок, нежно шепча: "Берегись!", и она понимала, что Дух Лета присматривала за ней.
   В первую зиму жизни ребенка она была настороже, и все шло хорошо, за исключением тех случаев, когда король время от времени упрекал свою жену в чрезмерной заботе о ребенке, если погода была совсем суровой.
   - Ты хочешь убить ее? - сердито отвечала королева.
   - Я хочу сделать ее храброй и выносливой, как все дочери нашего народа, - ответил король.
   Но, не желая огорчать жену, он больше ничего не сказал, подумав, что пройдет еще некоторое время, маленькая девочка научится ходить и бегать, и тогда он приучит ее к пронизывающему и бодрящему воздуху северной зимы.
   Однако, каким-то странным, таинственным образом принцесса, хотя и была ребенком, казалось, понимала, что чувствовал ее отец. Было замечено, что еще до того, как она смогла заговорить, она начинала ворочаться на руках у своей няни и радостно протягивать свои маленькие ручки при виде непрерывно падающих снежинок. Раз или два, когда ее касался порыв морозного воздуха, она радостно смеялась, вместо того чтобы съежиться или задрожать.
   Но чувства королевы были так хорошо понятны, что никто не осмеливался рассказать ей об этих явных признаках того, что маленькая Роза чувствовала себя в стране снегов как дома.
  

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ПРИНЦЕССА ЛЕТА (Продолжение)

  
   Зима прошла, и снова наступило лето - второе лето в жизни ребенка. Принцесса росла, как цветок, и была счастлива, как бабочка. Никогда еще не было более милого и веселого ребенка. Королева боготворила ее, и король любил ее так же нежно. Лето прошло очень счастливо.
   Однако, к сожалению, теплые погожие дни в том году закончились необычно рано. Птицы улетели на юг, цветы поникли и увяли.
   Королева замечала эти знаки с замиранием сердца. Стоя однажды холодным утром у дворцовых окон, она смотрела на серое осеннее небо и глубоко вздыхала.
   - Увы, увы! - сказала она. - Красота и великолепие лета снова уходят.
   Она не знала, что король вошел в комнату и стоял у нее за спиной.
   - Нет, - весело отозвался он. - У тебя нет причин так грустить. У нас нет цветов, но у нас есть наша маленькая Роза, прекрасная как зимой, так и летом.
   Он хотел как лучше, но было бы разумнее, если бы он помолчал. Королева нетерпеливо повернулась к нему.
   - Это не так, - сердито сказала она. - Роза похожа на меня. Она любит лето и солнечный свет! Я не верю, что она пережила бы эти ужасные северные зимы, если бы не моя постоянная забота и внимание. И это беспокоит меня очень сильно; это измучает меня до смерти, прежде чем она вырастет. На самом деле, бывают моменты, когда я почти жалею, что она вообще родилась. Жизнь в этой стране - это жить наполовину. Если бы я знала это, я бы ни за что не приехала сюда.
   Хотя королева бывала недовольна и жаловалась, редко случалось, чтобы она так поддавалась своему темпераменту. Король был глубоко обижен и разочарован, и он вышел из комнаты, не сказав ни слова. Он всегда был добрым и терпеливым, и это привело в чувство.
   "Как неправильно с моей стороны огорчать его своими необдуманными словами, - подумала она с раскаянием. - И..." - Внезапный ужас охватил ее. Что она сказала? Что она сделала? И в ее памяти всплыло предупреждение феи: "Если ты забудешь о своем обещании, малейшее прикосновение снега отдаст ребенка во власть моего сурового брата, и ты понесешь ужасное наказание".
   Бедная королева вздрогнула. Ее возбужденному воображению, когда она взглянула на небо, показалось, что оно приобретает зловещий серый цвет, предвещавший снег.
   - О, милый Дух Лета! - воскликнула она. - Прости меня и попроси своего брата простить меня.
   Но печальный вой холодного ветра, бродящего среди деревьев на территории дворца, был единственным ответом; Дух Лета была далеко.
   Позже в тот же день небо снова прояснилось, и в течение некоторого времени холод не усиливался. Но было бы трудно описать, что пришлось испытать королеве. Бесполезно было надеяться, что зима пройдет без снега, ибо так далеко на севере ничего подобного никогда не случалось. Тем не менее, вне всякого сомнения, ее приход, казалось, задерживался, и предсказатели погоды чувствовали себя в чем-то виноватыми. Королева начала надеяться, что, возможно, ее призыв к Духу Лета все-таки был услышан. Все заметили ее бледный и встревоженный вид; все также обратили внимание, какой нежной и безропотной она стала. Она так стремилась загладить свою вину, что однажды, когда король заметил, что, по его мнению, очень неправильно, чтобы принцессу так оберегали от открытого воздуха, как это было в последнее время, королева, хотя и со страхом и дрожью, отдала приказ вынести ребенка.
   - Я сама буду сопровождать ее, - сказала она слугам; поэтому маленькую принцессу завернули в ее дорогие меха и посадили в ее крошечную колесницу, запряженную козами, а королева шла рядом с ней.
   Маленькая девочка смеялась от восторга и болтала по-детски обо всем, что видела. Она казалась маленькой пленницей, внезапно выпущенной на свободу, ибо последние несколько недель бедняжка провела в специально подготовленных комнатах, куда не мог проникнуть ни один глоток воздуха снаружи.
   "Ибо кто знает, - думала королева, - не сможет ли какая-нибудь крошечная снежинка попасть в дымоход или через малейшую щель в окне".
   Сегодня, несмотря на ее тревогу, счастливое личико ребенка ослабило тревоги матери.
   - Конечно, - сказала она себе, - это должно быть знаком того, что я прощена и что все будет хорошо.
   И чтобы угодить своей маленькой дочери, она пошла с ней дальше, чем намеревалась, и даже немного углубилась в сосновый лес, огибающий территорию дворца с одной стороны, - ее любимое место для прогулок летом.
   Няня принцессы подобрала несколько еловых шишек и дала их маленькой девочке, которая радостно бросала их и требовала еще. Все были так заняты игрой с ней, что не заметили, как над верхушками высоких елей небо потемнело и затянулось тучами, пока странный, холодный порыв ветра не заставил королеву закутаться в мантию и с тревогой посмотреть вверх.
   - Мы должны поспешить домой, - сказала она, - становится холодно.
   - Да, действительно, - ответила одна из дам, - это почти похоже на...
   Но королева прервала ее; она не могла вынести даже упоминания этого рокового слова.
   - Закутайте принцессу! - воскликнула она. - Прикрой ее, лицо и все остальное! Неважно, если она заплачет! Моя дорогая, мы сейчас будем дома. Холодный ветер не причинит тебе боль, - добавила она, обращаясь к маленькой девочке.
   Затем они поспешили обратно во дворец так быстро, как только можно было заставить коз двигаться, и даже сама королева бежала очень быстро, чтобы не отстать от маленькой кареты.
   Они были уже недалеко от дворца, когда пошел снег, хотя было ясно, что он не за горами; и королева начала надеяться, что ничего плохого не случится, как вдруг принцесса Роза, до сих пор лежавшая спокойно, с озорным криком откинула шаль, закрывавшую ее лицо. В этот самый момент начали падать первые снежинки. Маленькая принцесса широко раскрыла глаза, когда увидела их, и улыбнулась, как будто в знак приветствия; и, увы! прежде чем испуганная королева успела накинуть покрывало, которое сбросил ребенок, одна маленькая снежинка упала на ее щеку, растаяв и превратившись в крошечную каплю, похожую на слезу, хотя маленькая принцесса все еще улыбалась.
   Королева подхватила ребенка на руки и, хотя ее сердце почти перестало биться от ужаса, бросилась вверх по длинным лестничным пролетам, по всем большим залам и коридорам, словно обезумев, не останавливаясь даже для того, чтобы перевести дух, пока не добралась до апартаментов принцессы и не укрыла ее в комнатах, специально приготовленных для нее зимой.
   Но была ли девочка в безопасности? Не было ли уже слишком поздно? Королева, трепеща от ужаса, откинула меха и шали, в которые была завернута малышка, почти ожидая увидеть ее изменившейся каким-то странным образом, возможно, даже мертвой; и с облегчением увидела, что маленькая Роза осталась прежней - милой и улыбающейся во сне. Потому что она крепко спала.
   "Милый, драгоценный ангел", - подумала бедная мать, укладывая ее в маленькую кроватку, как раз в тот момент, когда дамы, няни и фрейлины вошли в комнату.
   - Она всего лишь спит, - шепотом сказала королева. - С ней ничего не случилось - она сладко спит.
   Дамы уставились на нее - поведение королевы было таким странным, что они не могли ее понять.
   - Она слишком беспокоиться о ребенке, - сказали они друг другу. - Это не приведет ни к чему хорошему, - поскольку они думали, что все это произошло из-за глупого страха королевы, - как бы маленькая принцесса не простудилась, - и они покачали головами.
   Но королева казалась подавленной и взволнованной. Много раз в тот день она возвращалась, чтобы посмотреть, все ли в порядке с маленькой Розой - малышка выглядела образцом здоровья, но... она все еще спала.
   - Я полагаю, свежий воздух так повлиял на нее, - сказала старшая няня поздно вечером, когда королева пришла снова.
   - Но она ничего не ела с середины дня, - с тревогой сказала мать. - Я думаю, если она не проснется через час, тебе придется ее разбудить.
   Няня была с этим согласна. Но два часа спустя, во время следующего визита королевы в детскую, она услышала странную новость. Няня пыталась разбудить ребенка, но все было напрасно. Маленькая Роза просто мило улыбнулась и перевернулась на другой бок, даже не попытавшись открыть глаза. Казалось жестоким беспокоить ее, потому что ей так хотелось спать.
   - Я думаю, мы должны позволить принцессе выспаться - дети иногда любят поспать, - сказала няня.
   И королева была вынуждена согласиться на это, хотя у нее появилось странное замирание в сердце, и даже король, когда пришел посмотреть на свою маленькую дочь, почувствовал себя неловко, хотя и старался говорить весело.
   - Без сомнения, она проснется утром бодрой и веселой, - сказал он.
   Наступило утро, - зимний дневной свет севера понемногу проникал в детскую принцессы через единственное окно с толстым стеклом, - и вместе с ним сумел проскользнуть крошечный румяный солнечный лучик, чтобы поцеловать принцессу в ямочку на щеке, но ребенок все еще спал, - так крепко, как будто ночь только начиналась. Дело приняло серьезный оборот.
   Все попытки разбудить ее оказались бесполезны. Король, королева, дамы, няни, а за ними придворные врачи и ученые мужи всех мастей - старались изо всех сил. Были приглашены все, кого можно было пригласить, и выслушаны советы всех, кто мог их дать, и по мере того, как шли дни, были испробованы сотни разных способов. К лицу малышки поднесли нюхательные соли с самым сильным запахом, но принцесса лишь чуть-чуть вздернула свой маленький носик и отвернулась. Звонили в колокола, пригласили всех музыкантов, которых можно было отыскать, чтобы они играли сразу все в ее комнате; собрали всех домашних собак по соседству и заставили их рычать и лаять друг на друга рядом с ней; в качестве последнего средства ее подняли с постели и погрузили в холодную ванну - но она даже не вздрогнула!
   Заплаканная королева, дамы и няни снова завернули ее и уложили обратно в постель, где она казалась такой же довольной, как и всегда, в то время как все они сели рядом, чтобы хорошенько поплакать, что, к сожалению, также было совершенно бесполезно.
   - Она заколдована, - сказал самый умный из всех врачей, и со временем все согласились с ним. Даже сам король был вынужден думать, что за всем этим кроется что-то в этом роде, и, наконец, королева, не в силах больше выносить угрызения совести, рассказала ему о Духе Лета, умоляя его простить ее за то, что своим недовольством и ропотом она навлекла на него такое великое горе.
   Король был очень добр, но очень серьезен.
   - Теперь я понимаю, - сказал он. - Дух Лета сказала тебе правду. Наш северный Дух Зимы действительно суров и неумолим; мы должны подчиниться - если мы будем терпеливы и смиренны, возможно, в будущем даже его холодное сердце может растаять при виде наших страданий.
   - Только я заслуживаю этого, - рыдала бедная королева. - Самое худшее во всем этом - знать, что я навлекла на тебя это горе, мой дорогой муж.
   И она так раскаивалась, что почти забыла думать о себе - никогда еще она не была такой милой и любящей женой. Она делала все, что могла, чтобы угодить и развеселить короля, скрывая от него множество горьких слез, которые пролила, часами сидя рядом со спящим ребенком.
   Зима была ужасно суровой - никогда еще снег не лежал так густо, никогда порывы ветра не бушевали и не выли так яростно. Часто королева думала про себя, что духи бури, должно быть, приходят в ярость от одного ее присутствия в их владениях.
   "Они могли бы пожалеть меня теперь, - думала она, - теперь, когда я так сурово наказана", но она безропотно переносила зимние холода и ужасы, заставляя себя выходить в одиночку в самую суровую погоду с какой-то надеждой угодить Духу Зимы. Ах, если бы она могла увидеть его, обратиться к нему!.. Но в течение многих месяцев он сохранял свою ледяную власть - часто действительно казалось, что теплое время никогда не вернется.
   А затем, внезапно, однажды ночью мороз ослаб; мягкий ветерок сменил яростные порывы; пришла весна. И, что удивительно, на следующее же утро королева была разбужена громким шумом и голосами у своей двери; дрожа, сама не зная почему, она открыла ее; и старшая няня упала к ее ногам, смеясь и плача одновременно. Принцесса проснулась!
   Да, вот она, что-то щебечет по-детски, улыбающаяся и румяная, словно ничего не случилось. Она протянула руки к матери, называя ее "мама" самым восхитительным образом; она узнала своего отца; она очень хотела позавтракать. О! невозможно описать радость ее родителей и ликование во дворце!
   Все лето маленькая Роза бодрствовала, - то есть днем, - совсем как другие дети. Она была такой здоровой, сильной и счастливой, какой только может быть ребенок. Но, - лето не может длиться вечно; снова вернулась осень, принеся с собой признаки приближающейся зимы, и однажды утром, когда няня пошла будить принцессу, она обнаружила, что это бесполезно - Роза снова спала, с улыбкой на лице, спокойная и довольная, но увы! никто не мог ее разбудить! А потом вспомнили, что ночью выпал первый снег.
   Больше для того, чтобы удовлетворить королеву, чем в надежде на то, что это принесет какую-либо пользу, все попытки, какие принимались в прошедшем году, были повторены, но безуспешно. И постепенно огорченные родители ребенка смирились с печальной истиной: их дочь должна была принадлежать им только половину своей жизни; в течение полных шести месяцев из каждых двенадцати она должна была находиться в некотором смысле так далеко от них, как если бы зимний монарх уносил ее в свой ледяной дворец.
   Но нет, все было не так плохо, как могло бы быть. И королева, которая быстро училась радоваться своим счастливым моментам, а не ворчать по поводу своих бед, улыбнулась сквозь слезы, когда сказала королю, какое это счастье, что они могут видеть своего драгоценного ребенка - целовать его в мягкую теплую щеку каждое утро и каждый вечер.
   И так это продолжалось. Весной принцесса снова проснулась, яркая, здоровая и живая, и во всех отношениях на шесть месяцев старше, чем когда заснула; так что, увидев ее летом, никто не мог бы догадаться о странных чарах, лежавших на ней. Она стала самой милой и очаровательной девушкой в мире; только одно всегда огорчало ее, и это было любое упоминание о зиме, особенно о снеге.
   - Что это такое? - спрашивала она иногда. - О чем они говорят? Покажите мне эту замечательную вещь! Где она растет? Я хочу это увидеть.
   Но никто не мог объяснить ей, и в такие моменты в ее голубых глазах появлялось очень странное выражение.
   - Я должна это увидеть, - сказала она. - Когда-нибудь я уеду и буду путешествовать долго-долго, пока не найду его.
   Эти слова огорчали ее мать больше, чем она могла выразить словами; и она осыпала свою дочь подарками и сокровищами, цветами, певчими птицами и прекрасными вышитыми платьями - все это должно было заставить ее думать о солнечном свете и лете. И какое-то время подарки радовали девушку, пока она снова не покачала головой и не пробормотала: "Я хочу увидеть снег".
   Так, один за другим, шли годы, пока Розе не исполнилось шестнадцать. Каждую зиму у королевы появлялась слабая надежда, которая, однако, становилась все слабее и слабее, - что чары, возможно, будут разрушены. Но этого не случалось. О принцессе ходили странные истории - одни говорили, что она переодетая ведьма; другие, что у нее не было сердца; третьи, что она превращалась в птицу или какое-то животное в течение половины своей жизни - так что соседние принцы, несмотря на ее красоту, боялись просить ее руки. И это принесло ее родителям новое горе. Потому что она была их единственным ребенком.
   - Что с ней будет после того, как мы умрем? - говорили они. - Кто будет заботиться о нашей любимой дочери и защищать ее? Кто поможет ей править нашими подданными? Ни один народ не останется верен государю, который бодрствует только полгода. Начнутся восстания и мятежи, и, возможно, нашего ангела Розу казнят или прогонят.
   И они так переживали из-за этого, что волосы и короля, и королевы поседели задолго до времени. Но Роза только больше любила их из-за этого, потому что она слышала, как кто-то сказал, - белые волосы похожи на снег; хотя она держала эту фантазию при себе, поскольку знала: королеву очень сильно беспокоит, если она когда-либо упоминает это странное, таинственное слово.
   Она была так прекрасна, что художники приезжали из многих стран только для того, чтобы увидеть ее лицо и, если возможно, получить разрешение написать ее портрет. И один из этих портретов попал ко двору короля, бывшего дальним родственником ее отца и слышал странные вещи, сказанные о принцессе. Он был очень зол из-за этого, потому что у него было двое сыновей, и он боялся, как бы они не влюбились в это прекрасное лицо. Поэтому он приказал уничтожить портрет до того, как старший принц, который был в гостях, вернется домой.
   Но слуге, которому надлежало сжечь портрет, было так жаль это делать, что он просто спрятал его в чулане; и туда, как было угодно судьбе, однажды зашел младший принц в поисках котенка своей сестры, который заблудился; ибо он был принцем добрым и очень любил свою сестру.
   В тот момент, когда он увидел портрет, он влюбился в изображенную на нем принцессу. Он стал спрашивать и узнал все, что ему могли рассказать. Затем он оделся для путешествия и пришел попрощаться со своим отцом.
   - Я отправляюсь, - сказал он, - просить руки принцессы Розы. - И, несмотря на все, что мог сказать король, твердо держался принятого решения.
   - Если она ведьма, - заявил он, - то пусть я лучше умру от ее руки, чем выберу себе в жены другую принцессу.
   И среди слез и причитаний он отправился в путь.
   Его с большим восторгом приняли при дворе родителей принцессы Розы, хотя он приехал скромно, без всякой пышности, так как, не теряя времени, рассказал королю и королеве о причине своего визита. Зная, что он был принцем, достойным стать мужем принцессы, они были вне себя от радости, услышав о его решимости.
   - Я надеюсь, - сказала королева, - все будет хорошо. Но, как вы, несомненно, слышали, наше дорогое дитя, несмотря на свою красоту и доброту, зачаровано.
   После этого она рассказала ему обо всем, о чем он уже слышал самые невероятные толки.
   Он с облегчением узнал, что чары были не самые страшные, и заявил, что это не изменило его намерений, а скорее усилило его любовь к принцессе. И когда он впервые увидел ее (она показалась ему намного красивее в жизни, чем на портрете), то почувствовал, - посвятить ей свою жизнь будет самым малым из всего, что он мог для нее сделать, даже учитывая наложенные на нее чары.
   - И кто знает, - сказал он себе, - может быть, такая любовь, как моя, найдет способ освободить ее от них?
   Принцесса также полюбила его. У нее никогда прежде не было спутника, столь близкого к ее возрасту, и последние дни лета прошли очень счастливо, пока не пришло время, когда принц решил, что может рискнуть попросить ее стать его женой.
   Они прогуливались по террасе перед замком, когда он это сделал. Это был прекрасный день, но после полудня стало прохладно; и пока принцесса слушала его слова, рядом с ними пронеслось холодное дуновение ветра.
   Принцесса вздрогнула; зная о тревоге королевы за нее, принц поспешно предложил им вернуться в дом; но Роза посмотрела на него со странным блеском в глазах, которого он никогда прежде не видел, и такая же странная улыбка появилась на ее лице.
   - Для меня это новая жизнь, - сказала она. - Неужели вы не можете понять, вы, который сам - дитя севера? Да, принц, я выйду за вас замуж при одном условии, что вы покажете мне снег, но ни при каком другом.
   Затем она повернулась и, не говоря больше ни слова, медленно пошла обратно во дворец.
   Принц Орсо, так его звали, чувствовал себя ужасно расстроенным.
   "Она зачарована, - подумал он. - Она просит меня сделать то, что, вероятно, убьет ее или навсегда разлучит со всеми, кто ее любит".
   И король с королевой, услышав его слова, были почти так же расстроены, как и он.
   Но в ту ночь принцу приснился странный сон. Ему казалось, будто он идет по лесу неподалеку от замка, когда снова холодный порыв ветра, еще более ледяной, пронесся мимо него, и он услышал голос, обращающийся к нему. Это был хриплый и суровый голос.
   - Орсо, - сказал он, - ты такой же глупый, как и все остальные. Неужели ты ничего не понимаешь? Посмотри, что вышло из нарушения данного мне обещания, мне, который, в конце концов, любит своих многочисленных детей так же нежно, как и моя сестра. Оставь принцессу на волю ее собственного сердца и не смей вмешиваться.
   Затем с грохотом, подобным грому, дух продолжил свой путь. Принц проснулся и обнаружил, что окно его комнаты было разбито силой внезапно поднявшейся бури.
   Но на следующее утро все снова было спокойно. Казалось, возвращается более мягкая погода; и королева выглядела посветлевшей; но что касается принцессы, она по-прежнему была молчалива и печальна. И так продолжалось несколько дней.
   Наконец принц больше не мог этого вынести. Однажды днем, оказавшись наедине с принцессой, он внезапно повернулся к ней.
   - Принцесса, - сказал он, - не можете ли вы дать мне другой ответ? Вы должны знать, что я охотно пообещал бы вам все, что вы пожелаете, но я не смею связывать себя тем, что, возможно, может причинить вам какой-то вред.
   Роза нетерпеливо повернулась к нему.
   - В том-то и дело, - сказала она. - Я всегда слышу отговорки, когда прошу о том, чего я действительно желаю. Чем я отличаюсь от других? Почему я так часто слышу о том, что другие, кажется, понимают, а мне этого не объясняют? Я больше не ребенок; в своих снах я вижу вещи, которые не могу выразить словами; и каким бы прекрасным ни был мир, я чувствую, что знаю его лишь наполовину. Я тоскую по тому, что они называют зимой, и по тому, что они называют снегом. И только холодный ветер, который я почувствовала раз или два, приносит мне новую жизнь и наполняет меня странной радостью.
   Принц колебался. Он прекрасно понимал ее, потому что сам принадлежал к тому же храброму и выносливому народу. И все же предчувствия королевы заставляли его трепетать. Слова принцессы напомнили ему о его собственном сне, и ему снова показалось, будто он услышал голос сурового Духа Зимы. И словно в ответ на его неуверенность, в этот момент рядом с ними среди деревьев раздался вой холодного ветра, и над головой начали собираться зловещие облака.
   Лицо принцессы просветлело.
   - Ах, - воскликнула она, - это снова приближается!
   - Я боюсь этого, - сказал Орсо; и в своем страхе за нее он схватил ее за руку и поспешил бы вернуть ее во дворец.
   Но в этот момент над их головами, недалеко от того места, где они стояли, раздался пронзительный крик, и, взглянув вверх, они увидели хищную птицу, сжимающую в когтях птицу поменьше. С ужасным усилием пленнице удалось высвободиться, но она была тяжело ранена; и когда Роза с большим беспокойством смотрела вверх, она увидела, как та, слабо трепеща, упала на землю. Все остальное было забыто.
   - Бедная птичка, - воскликнула она. - Пустите меня, принц; я должна найти ее там, где она упала, или ее ждет жестокая смерть в медленных страданиях.
   Принц отпустил ее руку; он не осмелился удержать ее, хотя мог бы это сделать.
   - Оставь ее на волю ее собственного сердца, - прозвучало в его ушах.
   Почти сразу она скрылась из виду среди деревьев, которые росли очень близко; почти в тот же момент, к его ужасу, что-то холодное и мягкое коснулось его лица, и, подняв глаза, он увидел, что это были густо падающие снежинки. Если случилось несчастье, было слишком поздно спасать ее; но он устремился вперед в невыразимой тревоге.
   Прошло некоторое время, прежде чем принц увидел девушку; на его призывы не последовало никакого ответа; но, наконец, он заметил что-то голубое на земле. Это было платье принцессы; и там, действительно, неподвижно лежала она - ее глаза были закрыты, на лице была милая улыбка, а в своих ладонях она нежно сжимала маленькую раненую птичку.
   И теперь я могу сказать вам, что эта раненая птица была той подругой, от которой я узнала эту историю; ибо, как вы услышите, у нее было много возможностей узнать все это.
   Орсо бросился на землю рядом с принцессой.
   - Ах, - воскликнул он, - моя неосторожность убила ее. Как я смогу осмелиться встретиться лицом к лицу с королем и королевой? О! Дух Зимы, ты обманул меня.
   Но как только он произнес эти слова, принцесса открыла глаза.
   - Нет, принц, - сказала она. - Я не мертва. Я даже не сплю. Я испытала странную радость, от которой, казалось, на мгновение у меня перехватило дыхание, и я, должно быть, упала, сама того не заметив. Но сейчас я чувствую себя сильнее и счастливее, чем когда-либо в своей жизни, теперь, когда я увидела и почувствовала прекрасный снег моей собственной страны, теперь, когда я вдохнула зимний воздух, о котором всегда мечтала, - и она вскочила на ноги; ее голубые глаза сияли от восторга, и она выглядела прекраснее, чем когда-либо прежде.
   - Орсо, - продолжала она, наполовину застенчиво, - вы сделали то, о чем я вас просила; вы позволили мне увидеть снег, - и она протянула руку, которая, хотя и была белой, казалась розовой по сравнению с маленькими хлопьями, которые падали на нее.
   Принц был вне себя от радости.
   - Но, - сказал он, - я думаю, что на самом деле вам лучше поблагодарить бедную маленькую птичку и ваше собственное доброе сердце.
   - Бедная маленькая птичка, - ответила она, глядя на нее. - Она не мертва. Я сделаю для нее все, что в моих силах! Давайте поспешим домой, принц, чтобы я мог перевязать ее крыло. Мои отец и мать сейчас очень беспокоятся за меня.
   Они вместе вернулись во дворец. Один взгляд на принцессу, когда она вошла, осыпанная снегом, показал королеве, что чары наконец-то рассеялись. И радость ее невозможно было описать никакими словами.
   Моя подруга медленно выздоравливала. Она провела всю зиму во дворце, - принцесса Роза нежно ухаживала за ней, - и улетела только тогда, когда вернулись теплые солнечные дни. Она по-прежнему навещает принца и принцессу каждое лето, чтобы выразить свою благодарность, и говорит мне, что во всех своих путешествиях редко видела более счастливую семью, чем ее друзья в старом дворце далеко-далеко на севере.
   - Спасибо вам, - сказали дети, - большое вам спасибо!
   Но услышала их птица или нет, они не могли сказать - она уже улетела.
  

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. РОЖДЕСТВЕНСКИЙ СЮРПРИЗ

  
   В течение нескольких дней история о заколдованной принцессе давала Рейфу и Аликс достаточно поводов для разговоров, а также для игр, потому что они придумали игру, в которой Аликс должна была впасть в зачарованный сон, если Рейфу удастся коснуться ее веткой с листьями, которые изображали снежинки; но так как она бегала очень быстро, это было не так просто, как кажется.
   Кроме того, к этому времени пасхальные каникулы закончились, и уроки начались снова. Однако у детей было не так уж много уроков, они были предоставлены себе большую часть дня, и оставались верны старому саду как своей любимой игровой площадке. Так что несколько часов каждого дня, - по крайней мере, каждого погожего дня, - они проводили там, и хотя они больше не видели старую Смотрительницу, и им не удалось снова найти потайную дверь в грубой каменной стене, как бы они ни искали ее, все же у них иногда возникало странное, таинственное, приятное чувство, что она знала о них, - знала, что они там, и, возможно, даже подглядывала за ними через какое-то скрытое отверстие.
   Для них было бы большим несчастьем, если бы им пришлось отказаться от посещения сада. Но, к счастью, их няня скорее одобряла их игру там. На территории Лесной Леди с ними никогда не случалось никаких происшествий, они не падали и не набивали себе шишек, как это часто случается, когда дети остаются одни. Кроме того, они никогда не ссорились в старом саду, и, возможно, именно это было причиной того, что с ними не случались никакие неприятности.
   Они росли "вполне заслуживающими доверия", как сказала няня их матери, и теперь им вряд ли было нужно регулярно гулять под присмотром, чему няня была очень рада, так как это позволяло ей спокойно заниматься своим рукоделием.
   Так что сложившаяся ситуация устраивала всех.
   Но через некоторое время дети начали думать, что для Смотрительницы пришло время рассказать им еще одну историю, и задавались вопросом: уж не забыла ли она о них или, может быть, она куда-нибудь ушла? Не было смысла искать потайную дверь; они только ранили пальцы и уставали, без какого-либо результата. И, в конце концов, они пришли к выводу, что если миссис Смотрительница не хочет, чтобы они ее нашли, то бесполезно пытаться сделать это, и что если она захочет, то найдет способ и средства позвать их.
   - Если, конечно, - сказала Аликс, - она не ушла. Возможно, она в некотором смысле похожа на птиц. Я имею в виду, может быть, она уходит летом, когда цветы уже пышно цветут и не требуют такого ухода, как когда только начинают распускаться. Она совсем не похожа на обычного аккуратного садовника, - она не желает, чтобы они росли аккуратно, и чтобы в этом убедиться, достаточно просто оглядеться вокруг.
   - И все же, она должна как-то заботиться о них, - задумчиво ответил Рейф, - потому что, как тебе известное, люди обращают внимание, как мало сорняков во владениях Лесной Леди, а в разгар лета полевые цветы просто замечательны. И еще птицы - здесь соловьи поют лучше, чем где бы то ни было еще.
   Аликс подняла глаза. Они сидели на своем любимом месте, под сенью высоких деревьев.
   - Если бы у нас была хоть капля здравого смысла, - сказала она, - мы бы уже давно убедились в том, что в этом месте есть что-то волшебное, еще до того, как крапивник привел нас сюда.
   Упоминание о крапивнике заставило ее кое-что вспомнить.
   - Рейф, - продолжала она, - знаешь ли ты, что я видела маленькую малиновку, прыгавшую вокруг нас последние день или два и щебетавшую так, словно она нас в чем-то укоряла. Я забыла тебе сказать. Интересно, может ли она что-нибудь рассказать нам, потому что, если ты помнишь, было две птицы, которые хотели рассказать нам истории.
   - Веро... - начал Рейф в своей неторопливой манере.
   Но прежде чем он успел произнести "ятно", сестра схватила его за руку.
   - Тише! - прошептала она. - Вон она.
   Да, она была там, и "она" была малиновкой.
   Она прыгала перед ними минуту или две, время от времени наклоняя голову набок и как бы оглядываясь на них через плечо, словно проверяя, привлекла ли она их внимание. Затем она немного подлетела и устроилась на ветке недалеко от них, издавая странный тихий щебет.
   - Я верю, - сказала Аликс все еще шепотом, - я верю, что она хочет, чтобы мы заговорили с ним.
   - Попробуй, - ответил Рейф.
   - Уважаемая малиновка, - сказала Аликс отчетливо, хотя и тихо, - вы прилетели к нам? Может быть, у вас есть известие для нас от миссис Смотрительницы?
   Птица укоризненно посмотрела на нее. Я не знаю, посчитала ли она эти слова невежливыми, но если судить по тому, как она держала голову, любому было ясно, что она не совсем довольна.
   Затем последовала череда щебетаний, и постепенно, как и раньше, благодаря полной тишине, а щебетании начали проявляться обрывки слов, а затем и сами слова. По правде говоря, если бы кто-нибудь прошел мимо, он или она вообразили бы, что Рейф и Аликс спят. Ибо они сидели, как младенцы в лесу на картинке, - голова Аликс покоилась на плече брата, а его рука обнимала ее, - совершенно неподвижно. Но они, конечно, не спали, потому что две пары их глаз были прикованы к маленькой красногрудой птичке над ними.
   - Значит, вы совсем забыли обо мне, - меланхоличным тоном, совсем не соответствовавшим веселой маленькой малиновке. - Я уступила своей подруге и позволила ей первой рассказать свою историю. Полагаю, вам теперь неинтересно слушать мою.
   - О, дорогая малиновка, конечно, мы хотим услышать ее, - запротестовала Аликс. - Но мы не знали, что вы хотите нам ее рассказать.
   - Я следила за вами все эти дни. Я уверена, что вы, возможно, видели меня, и я спрашивала вас, снова и снова, не хотите ли вы меня послушать.
   - Но, видишь ли, дорогая малиновка, мы не могли понять, что ты говоришь. Требуется немало времени, чтобы привыкнуть к... к твоей манере говорить, знаешь ли, - сказала Аликс. Она очень боялась еще больше ранить чувства маленькой птички.
   - Я боюсь, что это не настоящая причина. Вы, наверное, решили, что история малиновки наверняка окажется глупой. Видите ли, я не из тех прекрасных путешествующих птиц, - ласточек, крапивников и прочих, - которые проводят зиму на юге и так много знают о мире. Я обычная домашняя птичка. Здесь я вылупилась, здесь я живу и намерена жить до самой смерти. Это правда, что моя история очень глупая. У меня нет важных знакомых, таких как короли, королевы и принцессы, и я никогда не бывала при дворе, ни на севере, ни на юге, так что вы знаете, чего можете ожидать.
   Она казалась немного огорченной, но менее обиженной, чем была раньше.
   - Пожалуйста, начинай, - сказал Рейф. - Я уверен, что нам понравится твоя история. Нам вовсе не хочется все время слышать одно и то же.
   Малиновка прочистила горло.
   - Как бы то ни было, - начала она, - я могу поручиться за правдивость моего рассказа, так как это случилось со мной. Я не услышала его ни от кого другого. И я назвала его "Рождественский сюрприз".
   После того, как она снова прочистила горло, малиновка продолжила.
   - Я часто замечала, - сказала она, - что все, чего у нас нет, все, что не принадлежит нам или не с нами в данный момент, - это то, что мы ценим больше всего. Это относится как к птицам, так и к людям, и это часто связано с временами года. В отсутствующем есть большое очарование. Зимой мы всегда с нетерпением ждем весны и лета; жарким летом мы думаем о прохладных тенистых осенних днях, о веселых огнях и веселых забавах, которые приносит Рождество. Я сейчас говорю о мужчинах, женщинах и детях, но про нас, птиц, можно сказать то же самое, хотя вы, возможно, и не думаете об этом. А из всех птиц, думаю, мы, малиновки, больше всего симпатизируем людям. Мы действительно любим Рождество; нам приятно знать, что о нас вспоминают в это время года - как друзья посылают открытки с нашими изображениями, как наши фигурки помещают на ваших рождественских елках и каждый старается сделать для нас что-нибудь доброе. И за исключением очень легкомысленных людей, о нас, как правило, хорошо заботятся. В суровую зиму о нас редко забывают. Я сама, - и тут она важно нахохлилась, - я сама могу это подтвердить. Неподалеку от владений Лесной Леди есть по меньшей мере дюжина домов, где я всегда могу найти хороший завтраке из крошек.
   - Но, - начала Аликс довольно робко, - пожалуйста, не обижайтся, что я тебя перебиваю, но разве миссис Смотрительница не присматривает за птицами? Я думала, что она здесь для того, чтобы заботиться обо всех живых существах в этом саду.
   - Именно так, именно так, - поспешно сказала малиновка, - я далека от того, чтобы жаловаться. Я бы не променяла свой дом на дворцовый сад. Но, как я уже сказала, я думаю, что мы, малиновки, очень сочувствуем вам, людям. Человеческие существа меня чрезвычайно интересуют. Мне нравится изучать их характеры, и я довольно хорошо знаю обычаи многих моих бескрылых соседей. И поэтому у меня есть истории, которые я могу рассказать, - из моих собственных наблюдений, как вы понимаете. Ну, как я уже говорила, мы часто любим размышлять о том, что в настоящее время нам не принадлежит, и, поскольку сегодня выдался день, довольно жаркий для этого времени года, я осмелюсь предположить, что вам будет интересно мысленно перенестись в Рождество. Большинство моих историй о людях относятся к этому времени года, потому что именно тогда мы с вами наиболее близки. Рождество, о котором я собираюсь вам рассказать, было, что называется, "старомодным", - хотя меня поражает, что снежное, морозное, очень холодное Рождество быстро становится "новомодным" - ах, каким холодным оно было! Тогда я была молодой птичкой; я в первый раз узнала, что такое мороз и снег, и, несмотря на мои перья, могу вам сказать, сильно мерзла. И все же мне нравилось Рождество; я была сильна и энергична, и я начала знакомиться с домами по соседству, - в некоторых из них можно было почти наверняка найти перед окном завтрак.
   Там был очень большой дом, закрытый в течение некоторого времени, поскольку владельцы находились за границей. Перед домом имелась очаровательная терраса, и мы с друзьями часто сожалели, что он не был заселен. Потому что терраса выходила на юг, освещалась солнечными лучами, и была для нас самым лучшим местом. И вот, однажды утром, наше желание исполнилось. Ко мне, в большом волнении, прилетела моя кузина.
   - Дом снова открыт, - сказала он мне. - Лети скорее. В окнах, выходящих на террасу, видны огни, и люди, очевидно, готовятся к веселому Рождеству. Без сомнения, они нас не забудут, но стоит напомнить им, чтобы они угостили нас крошками.
   Я полетела с ней и увидела, что все именно так, как она сказала. Дом выглядел совсем по-другому; он стал светлым и веселым, а в одной комнате за завтраком собралась большая компания. Мы, - ибо там собралось несколько птиц, - некоторое время прыгали вверх и вниз по террасе, но на нас никто не обращал внимания. Поэтому одна за другой мои спутницы улетели, заметив, что нет смысла попусту тратить здесь время; они заглянут сюда снова в другой день, когда, возможно, вновь прибывшие подумают о них. Но я осталась; Я была не очень занята, будучи молодой птичкой, и мне захотелось увидеть кого-нибудь из семьи, которая так долго отсутствовала, потому что я обладаю тем, что некоторые люди называют "любопытством"; но сама я скорее описала бы это как наблюдательность и заинтересованность.
   Я подобралась поближе к окну столовой и заглянула внутрь. Там было несколько взрослых людей, но только двое детей; две маленькие девочки, очень красиво одетые, но худые и бледные, с недовольными выражениями на лицах. Через некоторое время, когда трапеза закончилась и все встали из-за стола, дети подошли к окну вместе с молодой леди и встали, глядя наружу.
   - О, как холодно, - сказала одна из них, дрожа, - я бы хотела, чтобы папа и мама не возвращались в Англию. Индия мне нравится гораздо больше.
   - Я тоже, - сказала другая маленькая девочка. - Я не хочу идти гулять, когда так холодно. Нам и вправду нужно идти, мисс Медоуз? И все же я не знаю, что делать в доме. Я устала от всех наших игрушек. У нас будут новые на следующей неделе, когда наступит Рождество; и это хорошо.
   Молодая леди, которую они называли мисс Медоуз, выглядела довольно встревоженной. В глубине души она думала, что у детей и так уже слишком много игрушек, и была уверена, что они устанут от новых еще до того, как они у них появятся.
   - Если бы не игрушки, мне совсем не нравилось бы Рождество, - сказала первая маленькая девочка. - А вам, мисс Медоуз?
   - На самом деле, Норна, дорогая, ты думаешь совсем не так, - сказала она. - Я просто уверена, что в глубине души ты совсем по-другому относишься к нему - и Айви тоже. И вы обе знаете, почему.
   - О да, я знаю, что было бы неприлично не любить Рождество, - сказала Норна, выглядя немного пристыженной. - Тем более, если ты живешь в в Англии. Мама рассказывала нам, как праздновалось Рождество, когда она была маленькой, и это звучало очень мило - колядки, и множестве кузенов и кузин, собирающихся и играющих вместе, подарки. Но у нас нет кузенов и кузин, с которыми мы могли бы поиграть. А у вас, мисс Медоуз, есть кузены и кузины, там, дома?
   На мгновение глаза мисс Медоуз стали довольно странными. Она отвернулась на полминуты, а потом снова повернулась, стараясь казаться прежней.
   - У меня много братьев и сестер, - сказала она, - а это даже лучше, чем кузены и кузины.
   Это было ее первое Рождество вдали от дома, и она провела всего несколько дней с Норной и Айви.
   - Как бы я хотела, чтобы они у нас были! - вздохнула Норна, которая всегда хотела того, чего у нее не было.
   - Есть некоторые вещи, которые вы можете иметь, и они могли бы поднять вам настроение, - сказала мисс Мидоуз. - Возможно, еще слишком рано говорить об этом, но разве у вас нет подарков, чтобы подарить их кому-нибудь?
   - Нет, - вздохнула Айви. - У мамы есть все, что ей хочется, и у нас тоже. Глупо дарить друг другу подарки только для того, чтобы сказать, что это подарки.
   - Да, - сказала мисс Медоуз. - Я думаю, что это так. Но...
   Она больше ничего не сказала, потому что в этот момент Айви коснулась ее и тихо прошептала:
   - Смотрите, вон там - самая настоящая маленькая рыжая малиновка. Давайте не будем ее пугать.
   Глаза девочки заискрились от удовольствия; она выглядела совсем по-другому.
   - Это первая настоящая малиновка, которую мы здесь увидели, - сказали она и Норна вместе.
   - Бедная маленькая птичка! - сказала их гувернантка. - Она, должно быть, голодна, если сидит здесь и не улетает. Давайте разбрасывать крошки каждое утро, дети. Я уверена, что ваша мама не будет возражать. Эта терраса - великолепное место.
   Предложение им очень понравилось. Я на некоторое время спряталась в плюще, а когда снова выпорхнула, для меня уже был приготовлен восхитительный завтрак. Поэтому я слетела вниз и начала клевать крошки, выразив при этом свою благодарность в благовоспитанной манере. Окно все еще было открыто, и я услышала несколько слов, которые мисс Медоуз пробормотала себе под нос:
   - Как бы мне хотелось, чтобы они могли оказать небольшую услугу для других в это первое Рождество, - сказала она. - Они были бы намного счастливее, бедняжки! Дорогая малиновка, я благодарна тебе за то, что ты напомнила мне - нужно не выбрасывать крошки, а отдавать их птицам.
   Она выглядела такой милой, что у меня потеплело на сердце, и я пожалела, что не могу ей помочь. И в этот момент меня осенила идея. Вы скоро услышите, что это было.
   В то утро мне предстояло нанести еще один визит; на самом деле я как раз собиралась это сделать, когда волнующие новости о доме привлекли меня туда. Но теперь я полетела в маленький домик, где мне всегда были рады. Это был очень маленький коттедж на окраине той же деревни, в которой располагался большой дом недавно вернувшейся семьи. В этом коттедже жила супружеская пара и двое их детей - мальчик и девочка. Они всегда были бедны, но старательны и бережливы, так что домик выглядел светлым и уютным, хотя и таким голым, - а дети аккуратными и румяными. Но теперь, увы! все изменилось к худшему. С их отцом-дровосеком произошел несчастный случай, и он стал калекой; и бедной матери приходилось работать, не покладая рук, чтобы не попасть в работный дом. Я взяла за правило посещать коттедж каждый день; это их радовало, и обычно для меня оставалось немного крошек. Но этим утром, - не то, чтобы это имело для меня значение после моего хорошего завтрака в большом доме, - крошек не оказалось; а когда я присела на подоконник маленькой кухни и заглянула внутрь, - там все было скучно и безрадостно. Огонь не был зажжен; двое детей, Джем и Джойс, сидели, скорчившись, на скамейке у пустой каминной решетки, как будто хотели немного согреться теплом друг друга. Они выглядели замерзшими и измученными; но когда увидели в окне меня, их лица немного просветлели.
   - А вот и малиновка, - сказала Джойс. - Бедная птичка! сегодня утром у нас для тебя ничего нет.
   Маленькое стекло в окне было разбито и заклеено бумагой, но угол был оторван, и поэтому я могла слышать, что они говорили.
   - Совсем ничего, - сказал Джем, - мы сами ничего не ели - со вчерашнего обеда. И здесь так холодно.
   Я стояла неподвижно на одной ноге и щебетала, что мне очень жаль. Я думаю, они поняли меня.
   - Мама ушла к фермеру Бантри, - сказала Джойс, как будто была рада, что у нее есть кто-то - "даже птица", как сказали бы некоторые люди, которые очень мало знают о нас, - чтобы рассказать о своих бедах. - Она прибирает там к Рождеству и получит шиллинг и, может быть, немного еды, - добавила она. - А мы пытаемся снова заснуть, чтобы скоротать время.
   - Вчера было два шестипенсовика, - печально сказал Джем, - и на один мы могли бы купить немного угля, а на другой - немного хлеба и чая. Но доктор сказал, что у отца должно быть что-то... (Джему было всего пять, а Джойс восемь) странное - я забыл название - какое-то лекарство. Итак, мама, купила это, отец сейчас спит; но мы ничего не ели.
   - И мама говорит, что Рождество наступит на следующей неделе, - добавила Джойс. - На прошлое Рождество у нас были новые туфли и мясо на ужин.
   Мне было очень жалко их. Джойс говорила глухим, прерывистым голосом, который совсем не походил на детский. Но я надеялась, что смогу помочь им больше, чем простым щебетанием, поэтому я улетела.
   - Малиновка не захотела остаться, - печально сказал Джем.
   Позже в тот же день я встретила мать детей, бредущую домой. Она выглядела усталой, но в руке у нее была корзина, так что я надеялась, что жена фермера дала им что-нибудь, что на некоторое время поможет им.
   У меня возник план. Поздно вечером того же дня, облетев весь особняк и заглянув во множество окон, я устроилась на плюще, - плющ покрывал большую часть стен, - прямо перед одним из них на втором этаже. Это было окно детской спальни. Я с тревогой ждала, боясь, что у меня не будет шанса попасть внутрь; но, к счастью для меня, огонь немного дымил, когда его зажигали вечером, чтобы молодые леди могли одеться, и няня чуть приоткрыла окно, так что я влетела, очень осторожно, чтобы меня не заметили. Я нашла очень уютный уголок на краю картины в темной части комнаты, и там у меня было время вздремнуть, прежде чем Норна и Айви легли спать. Затем, когда на ночь все стихло, я слетела вниз и заняла свое место в изголовье кровати Норны; а когда я провела около часа рядом с ней, я мягко перелетела к ее сестре; и хотя я почти все время щебетала, мой голос был таким тихим, что никто, войдя в комнату, не заметил бы этого; или если бы они это сделали, то, вероятно, подумали бы, что это верещит сонный сверчок, наполовину разбуженный приятным теплом огня.
   Но я щебетала не только затем, чтобы у моих маленьких друзей был спокойный сон (малиновка снова склонила голову набок и нахохлилась). Дети (сказала она), человеческие существа очень мало знают о себе. Вы, например, вообще ничего не знаете о том, что с вами происходит, когда вы спите, или о том, что такое сны на самом деле. Вы говорите о том, что бываете "сонными" или "полусонными", как будто это означает что-то очень глупое; в то время как иногда, когда вы полностью спите, вы намного мудрее, чем когда бодрствуете. Впрочем, это не мое дело - учить вас вещам, которые вы, возможно, не должны понимать в настоящее время, но вот что я могу вам сказать: если бы я сидела на ваших подушках ночью, когда вы спите, и щебетала вам по-своему, вам было бы нетрудно понять меня. И вот что случилось с двумя маленькими девочками за несколько ночей до их первого Рождества в Англии. Они думали, что им приснился чудесный сон, - каждой из них в отдельности, - и они никогда не знали, что малиновка, которая вылетела из окна рано утром, прежде чем кто-либо заметил ее, имела к этому какое-то отношение.
   Я (ибо, конечно, это была я) снова устроилась на плюще у окна столовой, частично, - я это допускаю, - с целью позавтракать; частично же и главным образом, чтобы посмотреть, что произойдет.
   Они не забыли меня, - нас, возможно, должна я сказать, потому что несколько других птиц собрались на террасе, благодаря новостям, которые я распространила, - и как только те, кто был внутри, встали из-за стола, мисс Медоуз и ее две маленькие спутницы подошли к окну, которое они открыли, и выбросили великолепную тарелку крошек. Этим утром было не так холодно. Я подскочила к ним поближе, потому что хотела услышать, о чем они говорят, стоя у открытого окна, когда все взрослые люди покинули комнату.
   На бледных маленьких личиках было написано нетерпение, когда девочки наперебой старались о чем-то рассказать.
   - Да, мисс Медоуз, это было просто замечательно. Нам с Айви приснилось одно и то же. Я верю, что это был сказочный сон.
   - И, пожалуйста, позвольте нам попытаться узнать, есть ли поблизости такие бедные дети, как эти, - сказала Айви. - Я не думаю, что это невозможно, не так ли, мисс Медоуз?
   Мисс Мидоуз покачала головой.
   - Боюсь, дорогая, что в городе или деревне нередко можно встретить детей, таких же бедных, как те, о которых вам приснился сон. Но когда мы сегодня выйдем на прогулку, то попытаемся кого-нибудь спросить. Было бы просто прекрасно, если бы вы могли сделать что-нибудь для других людей даже в это ваше первое Рождество в Англии.
   Она сама выглядела довольно яркой и энергичной; и когда примерно через час все трое отправились по дороге в деревню, я заметила, что они оживленно разговаривали, и что Норна и Айви слегка подпрыгивали, когда шли по обе стороны от своей доброй гувернантки; и я должна признаться, мне было приятно думать, что именно я стала причиной этого.
   Мисс Медоуз большую часть своей жизни прожила в деревне и привыкла к деревенским обычаям. Поэтому она собиралась пойти в деревню и там попытаться собрать немного информации о всех самых бедных семьях. Но я не собиралась позволять им заходить так далеко, - на самом деле, нет, - я знала, что мне нужно делать.
   Коттедж моих маленьких друзей, Джойс и Джема, находился примерно на полпути между домом и деревней, а деревня располагалась в доброй миле от большого дома. От большой дороги к коттеджу вела тропинка. Как только все трое достигли развилки, Айви тихонько вскрикнула.
   - Мисс Медоуз, Норна, - сказала она, - смотрите, малиновка. Я уверена, что это наша малиновка. Вы так не думаете, мисс Медоуз?
   Гувернантка улыбнулась.
   - Здесь очень много малиновок, Айви, дорогая. Маловероятно, что это та же самая. Видите ли, мы, люди, слишком невнимательны, чтобы отличить птиц одного вида друг от друга.
   Но, как вы знаете, Айви была права.
   - Давайте пройдем за ней немного по дорожке, - сказала она. - Она прыгает и оглядывается на нас. Интересно, здесь ее дом?
   Нет, это был не мой дом, но это был дом моих маленьких друзей; и вскоре мне удалось проводить маленькую компанию до ворот коттеджа.
   - Какой милый коттедж, - сказала Норна; и так он выглядел с первого взгляда. Но через минуту или две она добавила: - О, посмотрите на эту маленькую девочку, какая она худенькая и бледная!
   Это была Джойс. Мисс Медоуз окликнула ее и в своей доброй манере вскоре заставила маленькую девочку рассказать ей кое-что об их бедах. Сегодня к их несчастьям добавилось еще одно, потому что Джем так сильно обморозил ноги, что не мог двигаться. Гувернантка убедилась, что в коттедже нет никакой болезни, которая могла бы навредить Норне и Айви, и они вошли, чтобы проведать бедного Джема, а мисс Медоуз поднялась наверх, чтобы поговорить с прикованным к постели отцом. Когда она снова спустилась, ее лицо выглядело очень печальным, но в то же время и светлым.
   - Дети, - сказала она, как только они снова вышли на дорогу, - я не думаю, что нам нужно идти в деревню. Мы нашли то, что искали.
   Затем она рассказала им, что оставила сообщение дровосеку, попросив его жену прийти поговорить с ней этим вечером в доме.
   - Я знаю, что ваша мама не будет возражать, - сказала она. - Я расскажу ей все об этой семье, как только мы вернемся домой. Ей понравится, если вы попытаетесь что-нибудь сделать для этих бедных детей, - что было совершенно верно. Хозяйка дома была доброй и нежной; но долгие годы в Индии немного отучили ее от английских привычек.
   Итак, в тот вечер, когда жена дровосека пришла в большой дом, состоялся большой совет. И в течение нескольких последующих дней, поскольку до Рождества осталось всего несколько дней, Айви и Норна были так заняты, что у них не оставалось времени ворчать на холод или жалеть, что они не вернулись в Индию, хотя они все-таки находили время прыгать и танцевать по коридорам и петь стихи из гимнов, которым их учила мисс Медоуз.
   С того дня дела в коттедже пошли на лад. Но я хочу рассказать вам именно о рождественском утре.
   Джойс и Джем проснулись рано, - задолго до рассвета, - но они лежали тихо и разговаривали шепотом, чтобы не разбудить своего бедного отца или усталую мать. Не было никого, кто мог бы услышать их, кроме маленькой малиновки, которой удалось прокрасться накануне ночью.
   - Сегодня Рождество, Джем, - сказала Джойс, - и у нас будет жаркий огонь. Маме прислали немного угля из большого дома, и я верю, что у нас будет мясо на ужин.
   Джем вздохнул от удовольствия. Он едва мог в это поверить.
   - Пойдем в церковь, как на прошлое Рождество, Джойс? - спросил он. - Вот только мои ботинки такие ужасные, что я не знаю, как смогу в них ходить.
   - Как и мои, - сказала Джойс. - Но, возможно, если дороги будут очень сухими, мы сможем туда дойти.
   И так они болтали, пока, наконец, первые лучи зимнего дневного света не начали проникать в маленькую комнату. Дети огляделись вокруг - у них почему-то возникло ощущение, что в рождественское утро все не может выглядеть совершенно по-прежнему! Но то, что они увидели, было чем-то очень замечательным. На полу возле окна лежали два очень больших свертка из коричневой бумаги; и Джойс, вскочив с кровати, чтобы посмотреть, что это такое, увидела, что к каждому была приколота карточка; и на одной карточке было написано "Джойс", а на другой - "Джем".
   - Джем, - воскликнула она, - это, должно быть, феи, - и дрожащими пальцами они развернули пакеты.
   Трудно передать вам их восторг!
   Там было новое платье из теплой льняной ткани для Джойс и вельветовый костюм для Джема, ботинки для обоих, чулки и носки, два великолепных красных одеяла, одно из которых связала Айви, а другое Норна; книжка с картинками для каждого, пакет апельсинов и красивый домашний пирог.
   Никогда еще дети не были так счастливы, никогда еще не было у них такого рождественского сюрприза.
   Я была так довольна, что больше не могла прятаться. Я вылетела и, усевшись на подоконник, запела рождественскую песню на свой лад. И я должна сказать, что дети меня поняли.
   - Дорогая малиновка, - сказала Джойс, - знаешь, Джем, я действительно верю, что она - фея! Я бы не удивилась, если бы она каким-то образом сказала добрым маленьким юным леди прийти и навестить нас.
   Последовала пауза. Рейф и Аликс немного подождали, чтобы убедиться, что малиновка закончила, а затем подняли глаза. Та не спешила улетать, как другая птица.
   - Большое тебе спасибо, дорогая малиновка, - сказали они. - Это действительно очень красивая история; и потом, так приятно знать, что это - чистая правда.
   Малиновка выглядела довольной.
   - Да, - сказала она, - но мой рассказ закончен. Это очень простая, обычная история, но я видела все случившееся собственными глазами. А теперь, я думаю, что сейчас должна попрощаться с вами, хотя не могу сказать, что мы можем встретиться снова. - И она улетела.
   - Рейф, - сказала Аликс, - помимо всего того, что делает мама, и что она позволяет нам иногда помогать бедным людям, разве не было бы здорово, если бы мы нашли детей, для которых могли бы что-то сделать?
   - Да, - согласился Рейф, - я думаю, что это вполне возможно.
  

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ВОЛШЕБНАЯ РОЗА

  
   Шли дни, недели и месяцы, пока снова не наступило лето. А потом почти прошло и оно; наступил август, и через день или два Рейф и Аликс должны были отправиться на несколько недель к морю. Они, конечно, были очень довольны, и все же, отъезд всегда сопровождается легкой грустью, особенно из собственного дома, пусть даже и на короткое время. Они обошли весь сад, прощаясь, а также посетили конюшни, птичий двор и все знакомые места.
   Они уже собирались возвращаться, когда Аликс вдруг пришло в голову неожиданное предложение.
   - Рейф, - сказала она, это был вечер накануне того дня, когда они должны были уезжать, - давай тоже попрощаемся со старым садом. И если мы встанем поближе к углу стены и очень громко позовем, миссис Смотрительница, возможно, услышит нас. Кажется таким забавным, что мы больше никогда ее не видели. Я думаю, она должна была быть в отлучке.
   - Не знаю, - ответил Рейф. - У меня иногда было такое же чувство, как у тебя, Аликс, а иногда - что она оставалась там все время.
   - И в таком случае, конечно же, это она попросила птиц рассказать нам свои истории, - сказала Аликс, - так что мы должны быть ей очень признательны. Только подумай, какие замечательные игры мы придумали, послушав их; и какие замечательные подарки мы начали готовить для бедных детей на Рождество. Я думаю, Рейф, что нам никогда не было скучно с тех пор, как мы стали играть в саду Лесной Леди.
   Рейф вполне согласился с ней, и они направились вниз по аллее и через хорошо знакомые старые ворота. Это был первый раз, когда они оказались на пустынной территории так поздно вечером. Ибо они уже давно пили чай, и скоро им предстояло ложиться спать; кусты и деревья в сумерках начали казаться темными и таинственными, а луна, - она была полной только наполовину, - мерцала среди ветвей, подобно жемчужине.
   - Мы не должны задерживаться надолго, - сказал Рейф.
   - Няня не будет возражать, если мы придем немного позже обычного, так как она занята сборами, - ответила Аликс. - И все еще очень жарко, по крайней мере, в помещении. Прошлой ночью я не могла заснуть, хотя сбросила все, кроме одной простыни. Мне казалось, я вот-вот сварюсь. И когда я сказала об этом маме, она ответила, что нет смысла ложиться спать только для того, чтобы ворочаться, и что мы могли бы немного посидеть.
   - Я надеюсь, что на море будет прохладнее, - сказал Рейф.
   - Это почти наверняка так и будет, - ответила Аликс. - Ах, если бы там было так же прекрасно, как сейчас здесь. И этот ветерок - такой освежающий.
   Они стояли возле обнесенной стеной террасы, когда она говорила, и ветер с протяжным вздохом пронесся сквозь деревья. Сначала это действительно было похоже на вздох, но постепенно он превратился в мягкий смех, который не затихал, а становился, по мере того как они слушали, все более и более отчетливым. А потом это прозвучало так, словно доносилось не из-за деревьев над головой, а откуда-то из-под земли. И это был, в конце концов, не ветер, потому что к этому времени все было совершенно, странно тихо. Дети посмотрели друг на друга; они привыкли к странным вещам, происходящим в саду. Они просто стояли неподвижно и ждали, что будет дальше.
   Смех прекратился, и вместо него раздался голос, и голос стал яснее, когда потайная дверь в стене, которую они так часто искали, открылась, и из темного коридора вышла маленькая фигурка в красном плаще с капюшоном, - миссис Смотрительница. Она все еще смеялась, и ее смех был таким ярким и звонким, что дети тоже засмеялись, хотя и не знали почему.
   - Итак, вы уезжаете, мои дорогие, - сказала миссис Смотрительница. Они даже не заметили, как она оказалась возле них. Старая женщина снова рассмеялась.
   - Пожалуйста, если это не прозвучит невежливо, мы хотели бы знать, над чем вы смеетесь, - сказала Аликс.
   - Всего лишь маленькая шутка, моя дорогая; всего лишь маленькая шутка, которую я придумал для себя. Видите ли, я слышу так много забавных историй. Их рассказывают мне все: ветер и дождь часто болтают со мной, а также птицы, пчелы и все остальные, которых вы называете живыми существами. И море, ах! у моря тоже иногда есть, что рассказать.
   - Мы едем на море, - сказал Рейф.
   Миссис Смотрительница кивнула.
   - Я знаю, - ответила она, - я знаю почти все о своих друзьях. Я думала, вы придете попрощаться перед отъездом. Я так долго ждала вас. И если есть что-то, о чем вы хотели бы, чтобы я позаботилась, пока вас не будет, вам нужно только сказать мне.
   - Спасибо, - сказали дети. Но Аликс не чувствовала себя вполне довольной.
   - Миссис Смотрительница, - сказала она, - вы не должны говорить так, словно мы приходили к вам один-единственный раз. Мы приходили очень часто, но так и не смогли найти дверь. И мы всегда помнили, как вы были добры, попросив птиц рассказать нам свои истории.
   - Я знаю, моя дорогая, - сказала старая жензина. - Я слышала вас по ту сторону стены. Но иногда я очень занята, слишком занята, чтобы принимать посетителей. Хотя сегодня вечером я свободна, и здесь становится прохладно. Пойдемте со мной и расскажите мне о том, куда вы собираетесь.
   - Мы не должны задерживаться надолго, - сказали дети. - Мы вышли позже обычного, но весь день было так жарко, что нам разрешили погулять еще немного.
   - Я провожу вас домой. Не волнуйтесь, - сказала миссис Смотрительница. Она направилась к стене - казалось, она почти не прикасалась к ней; дверь открылась, и они последовали за ней по маленькому коридору в кухню.
   Огонь в камине был приятно тусклым; занавески были раздвинуты, и через открытое окно лунный свет, гораздо более ясный и полный, чем в саду снаружи, падал на маленькое озерцо, в котором неспешно плавали два или три белоснежных лебедя. Рейф и Аликс чуть не вскрикнули от удивления, но миссис Смотрительница только улыбнулась.
   - Вы не знали, какой вид открывался из моего окна, - сказала она, усаживаясь в кресло-качалку и выдвигая два стула, - по одному с каждой стороны, - для детей. - Да, он прекрасен при свете луны, а завтра ночью вы увидите еще более прекрасное зрелище - бескрайнее море.
   - Вы любите море? - спросили они.
   - Иногда, - ответила миссис Смотрительница.
   - Вы сказали, что оно рассказывало вам истории, - сказала Аликс. - Не могли бы вы рассказать нам одну из них? Понимаете, когда мы уедем и будем бродить по берегу, наблюдая за набегающими волнами, мы сможем вспоминать ее.
   Миссис Смотрительница с минуту молчала.
   Затем она произнесла, и ее голос звучал довольно грустно:
   - Я не могу рассказать вам ни одной из историй, которые мне рассказывает море. Они вовсе не веселые, и вам лучше услышать их от него самим, когда вы станете старше. Но я расскажу вам небольшую историю, если хотите, о существах, живущих в море. Вы когда-нибудь слышали о русалках?
   - О да! - с жаром воскликнули дети. - Часто. В наших книгах встречаются чудесные истории о них, и когда мы будем на море, нам очень хочется их увидеть.
   Миссис Смотрительница улыбнулась.
   - Я не могу обещать вам, что вы когда-нибудь их увидите, - сказала она, - но вы услышите мою историю. Сядьте поближе, оба, и положите головы мне на колени.
   - Вы сегодня не вяжете, - заметила Аликс. - В прошлый раз спицы каким-то образом помогли нам лучше услышать историю; это было похоже на то, как если бы мы оказались далеко-далеко.
   - Все будет хорошо, не волнуйся, - сказала старая женщина. И, говоря это, она нежно гладила детей по головам. Затем их охватило однажды уже испытанное странное чувство; им показалось, что они где-то далеко; они совсем забыли о том, что уже почти пора спать, и о том, что завтра уедут; они просто погрузились в историю, которую начал рассказывать ясный голос миссис Смотрительницы.
   - Она называется "Волшебная роза", - сказала старая женщина, - но это история о тех, кто живет в море. Внизу, глубоко под волнами, где все очень спокойно, расположена страна водяных существ. Странные вещи случались там и раньше, - внизу, среди морского народа. О некоторых, кого считали утонувшими, там заботились, и они прожили свою жизнь еще долго после того, как те, кто знал их наверху, ушли. Ибо морской народ живет долго; то, что люди считают возрастом, для них всего лишь молодость; их дни следуют друг за другом в спокойствии, которое люди едва ли могут себе представить. Они и сейчас живут так, как жили их предки, - когда люди жили в лесах, задолго до того, как появились дома или города, или дороги, или что-либо из того, что вы сейчас считаете самым обычным.
   Но у морского народа тоже иногда случаются неприятности, и моя история имеет отношение как раз к такому случаю. Королева, - прекрасная королева морской страны, - заболела, и король пребывал в отчаянии. Должна сказать вам, что королева не совсем принадлежала к морскому народу - так, по крайней мере, считалось. Ее бабушка, - или, возможно, прабабушка, - была земной девушкой, которая утонула в море маленьким ребенком; ее вернули к жизни, и морской народ заботился о ней; а когда она выросла, король полюбил ее за красоту и выбрал своей невестой. Конечно, она ничего не помнила о своей родной земле, но все же в ней, в ее детях и в детях их детей были странные черты, напоминавшие о том, откуда они пришли.
   И теперь, когда молодая королева была так больна, одна из этих странностей дала себя знать.
   - Я умру, - сказала она. - Я, несомненно, умру, если не вдохну аромат розы - темно-красной розы, такой, какую любят земные девушки. Это пришло ко мне в моих снах. И хотя я никогда их не видела, я знаю, на что это должно быть похоже, и я чувствую, что жизнь вернулась бы, - жизнь и сила, которые быстро угасают, - если бы я могла вдохнуть ее изысканный аромат и зарыться лицом в ее мягкие лепестки.
   Они были поражены, услышав ее слова. Придворные врачи сначала сказали, что ее рассудок немного смущен, этим словам не стоит придавать значения. Но она продолжала повторять одну и ту же просьбу, и король, очень любивший ее, наконец, не мог больше этого выносить.
   - Все это происходит из-за глупости вашего предка, женившегося на девушке с суши, - сказал один из врачей, чувствуя себя бессильным помочь, как и все остальные.
   Но, боюсь, морские врачи не очень мудры, потому что у них слишком мало опыта. Очень редко случается, чтобы кто-нибудь из морского народа заболел. И поэтому, поскольку им нечего было предложить, а самым разумным для себя они сочли рассердиться. Но на короля это не подействовало.
   - Что бы это ни было, - сказал он, - я твердо решил, что желание королевы будет исполнено, если это вообще возможно. Что это за вещь, о которой она просит? - что такое роза?
   Врачи не знали, но, видя, что король говорит серьезно, дали обещание выяснить. И после долгих совместных консультаций и поисков в своих научных книгах они действительно кое-что выяснили. Королева, тем временем, успокоенная обещанием мужа, что все будет сделано для исполнения ее просьбы, немного поправилась; по крайней мере, в течение нескольких дней ей не становилось хуже, что можно было посчитать за улучшение. На четвертый день мудрецы попросили аудиенции у короля, чтобы рассказать ему о том, что они обнаружили.
   Король ждал их с нетерпением.
   - Ну, - сказал он, - вы выяснили, что королева подразумевает под розой? И если да, то как это раздобыть?
   Они смогли довольно хорошо описать, что такое роза; потому что, конечно, внизу, у них есть сады и цветы, хотя и очень отличающиеся от наших. Но оставалась большая трудность. Даже если бы у кого-нибудь хватило смелости выплыть на поверхность и отправиться на сушу в поисках цветка, и даже если бы тот был добыт, как можно было принести его, живой и благоухающий, королеве?
   - Почему бы и нет? - спросил король. Ибо он никогда не поднимался на поверхность моря. Один из законов морского народа гласит, что их царственный род должен оставаться внизу, поэтому он ничего не знал ни о земле, ни о том, что там растет.
   Ученые мужи объяснили ему, что без воздуха и под воздействием соленой воды океана цветок земли должен быстро увянуть и умереть; и по мере того, как король слушал, его лицо становилось все печальнее и печальнее. После нескольких минут молчания один из врачей заговорил снова. Видите ли, они никогда не спешили, потому что считали, - если экономно расходовать слова, то это только добавляет им достоинства.
   - Нам пришло в голову, - сказал он, - что было бы неплохо посоветоваться с мудрой женщиной моря - древней русалкой, которая живет в пещере Анемонов. Не то чтобы советы представительниц ее пола были очень полезны, но древняя русалка прожила долго и...
   - Конечно! конечно! - нетерпеливо воскликнул король. - Она - та самая особа, которая может нам помочь. Почему я не подумал о ней раньше? Почему... история гласит, что она была кормилицей человеческой прародительницы королевы, когда, будучи ребенком, та появилась среди нас.
   - Лучше бы она держалась подальше, - пробормотал мудрейший из мудрецов, хотя говорил слишком тихо, чтобы король мог услышать.
   Король приказал немедленно приготовить свою колесницу и самых быстрых коней, - это были дельфины, - и тронулся в путь.
   До пещеры Анемонов плыть было довольно далеко. Как бы мне хотелось дать вам хоть какое-то представление о чудесных вещах, мимо которых проплывал король на своем пути - коралловых рощах и лесах огромных ветвистых морских водорослей всех форм и цветов, странных существах, на которых он едва взглянул. Ибо, конечно, это не было для него чудесным, и сегодня его ум был так полон своих забот, что ему было бы трудно что-либо замечать или чем-либо восхищаться.
   Мудрая морская женщина была дома. Сердце короля забилось быстрее обычного, когда его ввели в ее присутствие, но не из трусости, а потому, что он очень беспокоился о своей горячо любимой жене. И хотя он был королем, он склонился перед древней русалкой так низко, как будто был одним из самых смиренных своих подданных.
   Выглядела она очень странно. Русалки, как рассказывают вам ваши истории, часто очень красивы, и, возможно, эта пожилая дама была такой в свое время, но сейчас она казалась мумией русалки; ее волосы были похожи на тонкую глазурь инея зимним утром; ее глаза были так глубоко посажены, что вы едва могли их видеть; чешуя на ее хвосте потеряла весь свой блеск. И все же в ней было что-то достойное, и она приняла короля так, словно была вполне готова к его визиту. Она нисколько не удивилась. Очень мудрые люди, будь то на суше или в море, никогда не удивляются, и она слушала историю короля так, как будто знала о ней все.
   - Да, - ответила она тонким квакающим голосом, похожим на лягушачий, - ты хорошо сделал, что пришел ко мне. Когда человеческое дитя, прабабушка королевы, была доверена моему попечению, я изучила ее судьбу и судьбу ее потомков. Морской змей был моим поклонником в те дни, и он был очень любезен. Он отметил положение звезд, когда поднялся наверх, и сообщил мне о нем. По нему мы узнали кое-что о будущем. Я читала, что потомок женского пола земной королевы должен был заболеть смертельной болезнью еще молодым, и что его жизнь может быть спасена только вдыханием аромата земного цветка, который они называют розой, что добыть его окажется нелегко, и что с этим связаны некоторые условия, которые я не смогла полностью понять. Все, что мне известно, - цветок должна найти красивая юная русалка, но первые усилия не увенчаются успехом. Теперь ты знаешь все, что я должна тебе сказать. Прощай, тебе нельзя терять времени.
   И больше мудрая русалка не сказала ни слова.
   Королю пришлось откланяться. Дельфины доставили его домой еще быстрее, чем привезли к пещере, потому что в ушах у него зазвенели слова: "Тебе нельзя терять времени". И все же он не знал, что делать. Условия, о которых ему сказали, были достаточно трудными, потому что выплыть на поверхность было не так-то легко, ибо, хотя океан всегда спокоен внизу, в стране морского народа, никто не знает, насколько бурным и яростным он может быть наверху. А для молодой красивой русалки такое предприятие потребовало бы большого мужества. Это было совершенно против обычаев морского народа.
   Ибо старые истории и легенды, которые мы слышим о прекрасных существах, которых видели плавающими по воде, расчесывающими волосы и поющими странные мелодии, были правдой только в очень давние времена. Теперь, когда человечество распространилось и увеличилось настолько, что в мире осталось всего несколько уединенных мест, и мало берегов, где обитают только чайки и дикие птицы, дочери океана остаются в своих владениях, отчего в наше время многие люди вообще не верят в их существование.
   Король направился прямо в покои королевы, где она лежала в окружении своих фрейлин. Она спала, и хотя была бледной и худой, ее лицо было очень милым и прекрасным, ее золотистые волосы сверкали на мягких подушках из морского мха, на которых она лежала. Даже в том виде, в каком увидел ее король, она была красивее любой из окружавших ее русалок.
   И все же некоторые из них были очень красивы. Взгляд короля остановился на двух, считавшихся самыми очаровательными среди придворных королевы. Их звали Ила и Орона. Внезапная мысль осенила короля.
   "Я прикажу объявить, что любая молодая красивая русалка, которая отправится на поиски красной розы, - лекарства для королевы, - получит великую награду", - подумал он, и эта идея вселила в него надежду. И когда он склонился над спящей королевой, та улыбнулась и прошептала что-то, как будто ей снился сон.
   - Дар любви, - были единственные слова, которые он мог различить. Но он воспринял эту улыбку как доброе предзнаменование.
   На следующее утро среди прекрасных юных русалок царило большое волнение. Ибо было объявлено, что та из них, кому удастся принести страдающей королеве цветущую и благоухающую красную розу, будет вознаграждена жемчужным ожерельем, считавшимся одной из самых дорогих драгоценностей короны, и что, кроме того, счастливая русалка займет самое высокое положение среди всех морских дам после королевы.
   Ила и Орона были прекрасны и отважны, и еще до того, как день стал на много часов старше, они предложили себя для выполнения этого поручения. Король пришел в восторге, а поскольку Ила была старшей из них двоих, было решено, что она должна попробовать первой. Она получила множество комплиментов за свою смелость, и король горячо поблагодарил ее. Она выслушала все, что ей было сказано, но Ороне, которая была ее избранной наперсницей, призналась, - она никогда бы не подумала о попытке достать розу, если бы не ее страстное желание обладать ожерельем, которым она часто восхищалась, видя его на светлой коже молодой королевы.
   - Я сделаю все, чтобы получить его, - сказала она. - Ничто в мире не восхищает меня так сильно, как жемчуг, но если я его получу, Орона, я обещаю иногда одалживать его тебе.
   - Большое спасибо, - ответила Орона, - но я не люблю драгоценности так, как ты. Если у меня будет шанс найти розу, - то есть, если ты потерпишь неудачу, - моим мотивом будет не ожерелье, а положение самого высокого ранга после королевы. Это меня волнует гораздо больше.
   Обе русалки, однако, держали свои амбиции в секрете от всех остальных и спокойно принимали похвалы, которыми их осыпали.
   И уже на следующий день Ила отправилась в свое путешествие вверх.
  

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ВОЛШЕБНАЯ РОЗА (Продолжение)

  
   Оно показалось Иле трудным и утомительным, потому что русалка не привыкла так долго плыть вверх, и ей не нравилось терять время, отдыхая в пути. Но когда, наконец, она добралась до поверхности, то, удивленная увиденным, совершенно забыла об усталости. Стоял прекрасный летний день, солнце было восхитительно теплым, и когда русалка лежала на гладких камнях недалеко от берега, она могла совершенно ясно видеть зеленые поля, деревья, дома и сады, граничащие с побережьем. Она даже могла видеть, как некоторые люди идут рядом, и ей казалось, что их манера двигаться крайне неуклюжа и неловка.
   "Слава Богу, я русалка, а не женщина, - подумала она. - Я не могу поверить, чтобы что-то, что можно найти на суше, было так же прекрасно, как наши морские сокровища. Как великолепно выглядели бы крупные жемчужины ожерелья в этом ярком свете! Когда они будут моими, я обязательно приплыву с ним сюда, чтобы увидеть, как они блестят на моей шее в лучах солнца".
   Ее мысли были так заняты драгоценностями, что она почти забыла, зачем приплыла. Внезапно вид нескольких красных цветов на дереве, растущем у самой кромки воды, напомнил ей о том, что она должна была здесь сделать, и Ила огляделась, размышляя, как ей лучше всего раздобыть розу. Мудрецы описали ей этот цветок; они даже нашли рисунок одной из них в книге о растениях этой страны, так что она очень хорошо знала, какой та должна быть и что у нее должен быть восхитительный аромат. Но это было все, и хотя она видела поля и сады неподалеку, она не знала, как до них добраться. Внезапно, взглянув в другую сторону, она увидела судно, стоявшее на якоре неподалеку от берега. Между судном и берегом сновали маленькие лодочки, нагруженные корзинами и ящиками. Ила тихо поплыла к нему, стараясь почти полностью оставаться под водой, чтобы ее не заметили.
   Когда она подплыла совсем близко к кораблю, то увидела, что к ней приближается одна из маленьких лодок; эта лодка была наполнена цветами, и греб только один мальчик. Корабль готовился к увеселительному путешествию, и лодки доставляли все, что могло понадобиться из украшений и провизии. Мальчик подплыл совсем близко к судну, а затем, бросив веревку на палубу, перепрыгнул сам, чтобы позвать кого-нибудь помочь ему выгрузить цветы.
   Русалке представилась прекрасная возможность - она подплыла к лодке и, протянув руку, вытащила из корзины, наполненной розами всех цветов и оттенков, самую красивую, какую только увидела. Она не сомневалась, что это роза, потому что ощущала ее аромат даже на некотором расстоянии от лодки. В этот момент мальчик обернулся и вскрикнул от ужаса, увидев белую руку, берущую цветок из корзины с розами; и еще долго после этого на побережье ходила история о том, что дух кого-то, потерпевшего кораблекрушение, являлся в этой части залива.
   Но Ила только посмеялась над испугом мальчика и поплыла так быстро, как только могла, радуясь своей удаче. Она осторожно спрятала розу в складках своего прозрачного платья и, вдохнув ее аромат, поспешила во дворец.
   "Жемчуг мой, - думала она с ликованием, забыв о бедной королеве. - Я уже чувствую его гладкое прикосновение к своей коже; с таким украшением, я, несомненно, буду самой красивой русалкой, какую когда-либо видели".
   Но, увы! надеждам Илы не суждено было сбыться!
   Не успела она опуститься на дно моря, как поспешила во дворец и сразу же попросила аудиенции у короля. С нетерпением ожидая ее возвращения, он вышел в холл, где она стояла.
   - Я нашла ее, - воскликнула русалка, ее рука скользнула в складки ее платья и извлекла... что-то маленькое и мятое... несколько жалких листьев, мокрых и бесцветных, без запаха или аромата - бедный жалкий призрак того, что когда-то было великолепной розой!
   Лицо короля вытянулось. Ила вскрикнула от отчаяния.
   - Я несла ее так осторожно, - сказала она.
   - Твои заботы были напрасны, - ответил король. - Очевидно, какое-то условие не было выполнено. Как ты достала розу?
   Она рассказала ему все, и Орона, которая последовала за ней, жадно слушала.
   - Может быть, - сказал король, - ты взяла ее, не заплатив. Жаль, что я не подумал об этом.
   Но его надежды возродились, когда он вспомнил, что "первая попытка не увенчается успехом". И, слишком озабоченный, чтобы думать о разочаровании Илы, он повернулся к Ороне.
   - Теперь, - сказал он, - попробовать предстоит тебе. Но ты должна взять с собой плату.
   - Да, - спокойно произнесла Орона, - я подумала об этом. Я выберу две или три из наших самых ценных раковин, поскольку мне сказали, что редкие раковины очень ценятся жителями суши. Я не удивлена, что Ила была наказана за то, что взяла не принадлежавшее ей, не заплатив за это.
   Она выглядела такой спокойной и уверенной, что король почувствовал, - ей должна сопутствовать удача. В тот день было слишком поздно отправляться в путь, и Орона сделала это на следующее утро. Она была гораздо более деловитой, чем Ила; когда она вынырнула на поверхность, вместо того, чтобы тратить время на мечты о жемчужном ожерелье, она поплыла вдоль залива так близко к берегу, как только осмелилась, оглядываясь по сторонам. Наконец, она подплыла к небольшому ручью, который, выбившись из-под земли и устремившись к морю, превращался в речку, берега по берегам которой росли деревья. Русалка поплыла по нему, пока, попробовав воду, не обнаружила, что та почти полностью утратила свой солоноватый привкус. Это поразило ее, так как никто из жителей моря не мог прожить много часов в пресной воде, и она подумала, что ей стоит повернуть назад. Но как раз в этот момент она увидела, что в нескольких ярдах впереди ручей внезапно повернул; и, проплыв еще немного, она обнаружила красивый парк, через который он протекал, скрываясь еще дальше впереди из виду.
   А недалеко от того места, где сейчас находилась Орона, стоял красивый коттедж, окруженный садом; здесь в изобилии росли цветы - и среди них розы, всех цветов и оттенков. Ибо это был коттедж садовника, и ему нравилось иметь лучшие образцы цветов, за которыми он ухаживал, возле своего собственного дома.
   Русалке было легко выбрать и сорвать красивую розу, потому что рядом никого не было, поскольку она приплыла к саду ранним утром. Орона тщательно выбрала розу, не слишком распустившуюся, и завернула ее в несколько больших зеленых листьев, которые она нашла растущими на берегу. А в том месте, где сорвала цветок, она положила две великолепные раковины, которые принесла в качестве платы.
   Радуясь, как прежде ее сестра-русалка, Орона поплыла обратно со всей возможной быстротой. Она благополучно добралась до своей страны и с улыбкой торжества вошла в большой зал дворца, где король ждал ее с большим нетерпением.
   - Мне это удалось! - воскликнула она, вытаскивая свой пакет из листьев. Снаружи все выглядело достаточно зеленым и свежим, но, увы! внутри был все тот же жалкий маленький бесцветный комочек, какой Ила принесла накануне; нет, из двух увядших цветов сегодняшний был даже еще меньше похож на розу, чем предыдущий!
   Орона в ярости стиснула руки; лицо короля исказилось в полном отчаянии, так как состояние королевы этим утром ухудшилось.
   - Увы, увы! - воскликнул он, отворачиваясь, - это безнадежно.
   Но среди тех, кто слышал его слова, была та, кто не удовлетворилась жалостью по отношению к бедному королю.
   Это была маленькая русалочка по имени Крисса. Она была моложе Илы и Ороны и занимала гораздо менее высокое положение; на самом деле она была всего лишь служанкой королевы. И, вероятно, никто не назвал бы ее красивой, если бы его попросили описать ее. Но, тем не менее, она была удивительно мила и больше всех на свете любила свою королеву. Конечно, как и все остальные, Крисса слышала о поисках розы, которая должна была вылечить королеву; и теперь ее посетила мысль: может ли она, никому не известная, попытаться, в свою очередь, принести свежий и душистый земной цветок, который один обладал волшебной силой спасти жизнь ее царственной госпожи? Возможно, удача будет сопутствовать именно третьей попытке, подумала Крисса, - и этот цветок стал бы истинным "даром любви", как продолжала бормотать бедная королева.
   Она решила попробовать; и поздно вечером, просто из страха быть замеченной, - хотя и была настолько незначительной личностью, что вряд ли бы ее хватились, - Крисса отправилась в путь. По своей природе она не была такой сильной или смелой, как Ила и Орона; она очень мало знала о чем-либо, кроме своего собственного морского дома, так как с ней обращались как с ребенком, и она никогда не слышала историй и описаний верхнего мира, какие часто рассказывали, чтобы развлечь королеву и ее дам. Неудивительно, что ее бедное маленькое сердечко чуть не подвело ее во время долгого путешествия на сушу в темноте. И сначала, когда она поднялась на поверхность, там было так же темно, как и внизу. Но пока она лежала, тяжело дыша, сомневаясь, правильно ли поступила, поднялась сюда, наверх, - над морем засиял чудесный свет, наполнивший ее надеждой и радостью. Это была луна - серебристая лампа медленно выплыла из-за облаков, и русалочка чуть не вскрикнула от восторга.
   - О, прекрасный свет, - сказала она, - спасибо, что пришел на помощь мне. Подскажи, что делать; я последую твоему указанию, - и блестящая полоска на воде засияла, как бы приглашая ее следовать по ней.
   Русалка быстро поплыла в направлении земли, вся в сиянии света; и девушке - земной девушке - стоявшей у своего окна летней ночью показалось, будто ей чудится странное видение, и она едва ли знала, бодрствует или спит.
   "Уже поздно, - подумала она. - Мне пора ложиться спать, иначе мне может почудиться неизвестно что".
   Но прежде чем лечь на свою маленькую кроватку, она осторожно сняла красивую красную розу, приколотую к ее корсажу, и поставила ее в стакан с водой, поцеловав при этом, потому что это был первый подарок ее жениха.
   Бедная Крисса добралась до берега; но хотя лунный свет все еще сиял бледно, чисто и ясно, он не помог ей. Ибо сияние теперь распространилось по всей земле; и перед ней простирался крутой и скалистый берег, за которым, - очень далеко, как показалось русалке, - она смутно различала деревья и кусты и что-то еще среди них.
   "Это может быть дом, в котором живут земляне, - подумала она. - И там, возможно, растут эти цветы, которые они называют розами. Но как мне туда добраться? и как бы я нашла цветок, если бы оказалась там?"
   И все же она должна была попытаться. Медленно, с трудом она проползла немного вверх по берегу, цепляясь руками за камни; затем остановилась передохнуть и снова двинулась в путь. На самом деле, сад располагался не очень далеко, но бедной Криссе ее путешествие казалось ужасным: она могла продвинуться всего на несколько ярдов за раз, после чего ей требовалось отдохнуть. Ночь почти миновала, близился рассвет, когда русалочка, задыхающаяся и измученная, - ее нежные руки были в синяках и кровоточили, - в последний раз остановилась, не в силах двигаться дальше, на лужайке прямо под окном, откуда молодая девушка видела ее в лунном свете, как что-то странное, плывущее к берегу.
   Хиби, так звали девушку, проснулась рано и, взглянув на свою розу, распахнула окно и выглянула наружу, чтобы полюбоваться восходом солнца.
   "Как это прекрасно, - подумала она, - и как я счастлива!" - ведь ее помолвка состоялась только накануне.
   "Дорогая роза, я буду хранить тебя всегда, - даже когда ты увянешь, - всегда, пока..."
   Тихий всхлип или стон прямо под окном испугал ее. Что бы это могло быть? Наклонившись, она сначала не увидела ничего, кроме длинного клубка блестящих волос, покрывавших какой-то невидимый предмет, потому что волосы Криссы были похожи на золотой плащ.
   - Что это? Кто там лежит?
   Слабый голос ответил:
   - О, леди, мне кажется, я умираю! Я пролежала здесь всю ночь, истерзанная и истекающая кровью, а никто из моего народа не может прожить много часов на суше.
   Наполовину испуганная этими странными словами, наполовину испытывая жалость, Хиби поспешила наружу. Окно выходило на небольшой балкон, а ступеньки вели вниз, в сад. Она была бы слишком напугана, чтобы приблизиться к Криссе, - потому что, хотя о русалках на побережье ходило множество старинных легенд, прошли поколения с тех пор, как их действительно видели, - если бы не милое выражение лица и глаз маленькой русалки, казавшейся умирающей. Это придало Хиби смелости подойти к ней, и она быстро принесла мазь и ткань, чтобы перевязать ее порезы и синяки. Затем Крисса, задыхаясь, рассказала свою историю.
   - Если бы я только могла отнести розу королеве, - сказала она, - я бы не возражала против того, чтобы умереть; хотя мы живем по пятьсот лет, а жизнь прекрасна.
   - Увы! - сказала земная девушка, - в нашем саду нет роз, почва им не подходит; и прежде чем я смогу раздобыть для тебя одну, боюсь, ты умрешь. Но, - и она сделала над собой огромное усилие, - я сделаю для тебя то, что, как мне казалось, я никогда не смогу сделать, - всего несколько минут назад. Я подарю тебе свою собственную розу - первый подарок моего любимого.
   И с этими словами она побежала обратно в свою комнату и вернулась, держа в руке свежую и цветущую красную розу.
   Она поцеловала ее, отдавая Криссе.
   - Неси исцеление в своем аромате, - прошептала она. И, как ни странно, едва только аромат цветка достиг русалки, та каким-то волшебным образом начала оживать. Ее глаза заблестели, когда она поблагодарила Хиби за ее щедрую жертву.
   - Я чувствую, - сказала она, - что условия выполнены. Моя королева будет спасена.
   Но глаза Хиби смотрели поверх полей, туда, где волны набегали на берег.
   - Приближается прилив, - сказала она, - теперь тебе не придется так далеко идти. Но я должна помочь тебе. Крепко обхвати меня за шею, и я отнесу тебя к ближайшему ручью, а по нему ты достигнешь соленой морской воды, которая для тебя то же, что для нас этот свежий, благоухающий воздух.
   Маленькая Крисса сделала, как ей было сказано, и Хиби, подняв легкую ношу на своих сильных юных руках, понесла дочь странного неизвестного народа моря так нежно, как если бы она была ее собственной сестрой. Ибо, в конце концов, каждая из них любила и была готова на пожертвование ради любви.
   Предсказание старой русалки сбылось. Крисса добралась до дворца морского короля, чувствуя себя сильнее и лучше, чем когда отправлялась в путь, и роза тоже, казалось, обрела свежую красоту и аромат от соприкосновения с волнами. Как только почти умирающая королева вдохнула ее аромат, к ней начали возвращаться силы, и через несколько часов она выздоровела.
   Никакая награда не была бы слишком велика для короля и королевы, чтобы наградить русалочку; но она не просила ни о чем, кроме как быть служанкой своей госпожи.
   Говорят, - так, по крайней мере, шептали волны, рассказавшие мне эту историю, - что где-то в океанских глубинах, где-то в чудесном дворце, все еще цветет цветок земли - красная роза, наделенная волшебным даром здоровья и исцеления.
   Голос миссис Смотрительницы смолк. Минуту или две дети не шевелились. Затем она нежно положила ладони им на головы, и они встрепенулись.
   - Какая прекрасная история, - сказала Аликс со вздохом удовлетворения. - Как вы думаете, дорогая миссис Смотрительница, может быть, мы когда-нибудь увидим Криссу, когда будем купаться?
   Миссис Смотрительница покачала головой.
   - Мы бы просто посмотрели на нее; возможно, она иногда подплывает к берегу - мы могли бы увидеть ее лицо среди прибоя. Вы могли бы послать ей сообщение с одной из рыб, которых вы знаете, миссис Смотрительница?
   Старая женщина улыбнулась.
   Внезапно, Рейф вздрогнул.
   - Я совсем забыл, - сказал он. - Наверное, мы пробыли здесь очень долго? Что скажет няня?
   - Неважно, - сказала миссис Смотрительница. - Помните, я обещала проводить вас домой, - и она снова погладила их по головам.
   И это было все, что произошло, пока...
   - Тебе пора вставать, моя дорогая; сегодня ты едешь на море, помни, - прозвучало сначала у одной маленькой кровати, а затем у другой.
   - Мы очень поздно вернулись вчера вечером? - спросили дети за завтраком.
   - Не думаю, чтобы очень, - ответила няня. - Но, видите ли, я не могу сказать точно, поскольку нашла вас обоих раздетыми и крепко спящими в кроватях, когда вернулась с ужина. Вы действительно преподнесла мне сюрприз.
   Рейф и Аликс посмотрели друг на друга и улыбнулись. А няня подумала, что они просто были довольны той шуткой, которую сыграли с ней.
   Поездка на море была восхитительной. Но прежде чем она закончилась, произошло неожиданное. Отец детей, - очень умный человек, - был назначен на важный пост за пределами Англии. Им пришлось собираться в большой спешке, и Рейф и Аликс с тех пор ни разу не возвращались в загородный дом, где они были так счастливы большую часть своей жизни. И теперь дом этот был от них очень далеко.
   Они часто говорят об аллее Лесной Леди и заявляют, что, когда вернутся в Англию, то обязательно отправятся туда и попытаются найти старую Смотрительницу. Но я почти не надеюсь, что им это удастся, потому что, к сожалению, это место было куплено и там все изменилось. На месте старого был построен новый дом, а стена была срыта. Я уверена, что миссис Смотрительницы там больше нет.
   Тем не менее, я думаю и надеюсь, что Рейф и Аликс могут снова встретить ее когда-нибудь и где-нибудь в другом месте.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"