Тимофеев Сергей Николаевич : другие произведения.

Пока дверь закрыта

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Прочитал и решил поделиться. Это сборник рассказов в стиле классических (на мой взгляд)ghost story (не мистика и не ужасы, это самостоятельный жанр!!!), неизвестного автора начала XX века о маленьких происшествиях в одном из колледжей Кембриджа.

  
  
  
  
  
  
  
  

When the Door is Shut

  
  

and

  
  

other ghost stories by 'B'

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Magdalene College Magazine

1911-1914

Contents

"The Strange Case of Mr Naylor" (June 1911), "When the Door is Shut" (June 1912), "The Strange Fate of Mr Peach" (December 1912), "Quia Nominor" (June 1913), and "The Hole in the Wall" (June 1914), "The Hare" (December 1914), "The Stone Coffin" itself (December 1913)

СОДЕРЖАНИЕ

   Странный случай с мистером Нейлором
   Пока дверь закрыта
   Странная участь мистера Пича
   Ибо зовусь я...
   Отверстие в стене
   Заяц
   Каменный гроб
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

СТРАННЫЙ СЛУЧАЙ С МИСТЕРОМ НЕЙЛОРОМ

  
   В библиотеке Колледжа в Магдалене имеется, или, во всяком случае, имелась, прекрасная копия того не лишенного любопытства сорта литературы, к которым относится "Битва за душу человека" Маттеуса Грондобургенсиса (Кронберга?). Подзаголовок длинен и сложен - gesticulationibus Daemonum, и т.д. Книга эта наполнена всякого рода нелепостями различного сорта - заклинаниями, колдовскими приемами, волшебными формулами и т.д. Копия, насколько мне помнится, была прекрасна: выполнена на толстой шершавой бумаге, с большими полями, в желтом пергаментном переплете, с рукой, сжимающей меч, и диадемой, - гербом какого-то французского графа, - на титульном листе. В то время я имел обыкновение ежедневно посещать библиотеку и разбирать книги; она стояла, кажется, на нижней полке в дальней комнате, под окном.
   Когда я взял ее в руки, из книги выпало несколько листков бумаги, исписанных убористым почерком. Я исследовал то место, откуда они, по всей вероятности, выпали, и оказалось, что какое-то время назад два листа, видимо, были скреплены вверху и по боковому краю, поскольку остался белесый след, а затем выпавшие странички помещены в образовавшийся тайник. Клей, или то, чем они были скреплены, со временем утратил свои свойства. На предыдущей странице содержалось знаменитое заклинание Quam bonus, и др., "как помочь мятущемуся духу обрести спокойствие".
   Покрытые неровными строками листки, как оказалось, представляли собой неряшливо написанный дневник, и были вырваны из книги. Датировались они, насколько я могу судить, началом восемнадцатого столетия. Записи начинались с середины предложения. Приведу несколько выдержек из него прежде, чем дам свои комментарии.
   "...несмотря на плохие новости из дома, я ухитрился прекрасно провести время с Гиббсом и Лестрейнджем. Когда они ушли, я допил свой поссет (горячий напиток из молока, вина и пряностей), прохладный и свежий, и уже принялся было задергивать шторы, перед тем как отправиться спать. Бросив взгляд на Пон-ярд [так прежде называли сад] - стояла прекрасная лунная ночь - я приметил фигуру человека, явно мне незнакомого, в длинном черном плаще, возле террасы, где пышно растут кусты Caslamon [?]. Он держал в руках какой-то белый предмет и, казалось, внимательно его рассматривал. Меня это несколько удивило, однако, была ли то тень от дерева или еще что, не придал этому большого значения".
   Далее следовало несколько записей, типа: "Снова видел человека, неподвижного, как прежде. Мне это не нравится".
   Затем автор дневника, как кажется, решил пролить свет на странные посещения и привлек к этому одного из своих друзей.
   "Пригласил Гиббса к себе, взглянуть на странную фигуру, которую видел достаточно отчетливо, и спросил, видит ли он что-нибудь. Он ответил, что ничего, и так странно посмотрел на меня, что я был вынужден взять с него обещание никому ничего не рассказывать. Жаль, что я выбрал именно его, поскольку он болтун. Он обещался держать язык за зубами".
   Видение, кажется, несколько расстроило душевное состояние автора дневника, и он, по-видимому, начал воспринимать его как некое предупреждение, ниспосланное ему свыше. Следует довольно длинный фрагмент довольно беспристрастного самоанализа. Затем появляется запись, в которой фигурирует Битва за душу человека.
   "Взял в библиотеке Битву за душу человека и много читал. Бог свидетель, насколько я обеспокоен".
   Ночь или две спустя он решает перейти к решительным действиям.
   "Выпросив ключ от Террасы у старого Ригга, я, на трясущихся ногах, отправился прямо к месту, где появлялся необычный визитер. Человек был уже там, но темнота, окутывавшая его подобно плащу, становилась все разреженней, по мере моего приближения. Все-таки мне удалось разглядеть то, что он держал в руке - маленькую белую кость. Когда я подошел ближе, моим глазам представилось ужасное зрелище, бросающее меня в дрожь, стоит только вспомнить. Лицо, очень бледное, с черными пятнами вместо рта и глаз, как бы висело в воздухе. Однако, стоило мне еще приблизиться, как все исчезло".
   Затем следует любопытная вставка:
   "Обнаружил сегодня странные записи в Битв., оставленные, как мне кажется, одним из тех, кто столкнулся с видением прежде меня. В одном месте было помечено "Изгот. Kal. Mart. Студ. Нейлор", в другом - "Рассчитать и изготовить". Но что привело меня в сильнейшее негодование - здесь шла запись о костях, настолько отвратительная, что я не решаюсь повторить ее".
   Последнее замечание относилось, без сомнения, к тому отвратительному колдовскому действу, которое содержится в сноске на 342 странице Битвы за душу человека. Автор дневника решил проконсультироваться с одним из преподавателей Колледжа.
   "Я отправился к доктору Саммерсу, и, испытывая большую неловкость, рассказал ему о видении. Он внимательно выслушал меня, посмеялся и посоветовал мне отказаться от плотных ужинов и курения, а также поменьше читать. Когда же я спросил его, был ли среди глав Колледжа кто-нибудь по имени Нейлор, он повернулся ко мне и как-то очень странно смотрел на меня в течение минуты или двух, держа в руках книгу, а затем сказал совершенно неожиданное - сказал, что поинтересуется у нынешнего главы; ответ, как мне показалось, ни к чему не обязывающий".
   Кажется, он продолжил свое расследование.
   "Сегодня, поскольку занятий у меня не было, я попытался поговорить со старым Риггом о мистере Нейлоре. Ригг не принадлежал к членам совета Колледжа, но долго жил здесь и много делал для обучающихся. Он красил террасу и упал в обморок. Было предпринято много усилий, чтобы пресечь ненужные расспросы, и они увенчались успехом".
   Затем следует:
   "Глава Колледжа вызвал меня и посоветовал оставить мои изыскания. Больше он ничего не сказал, но, казалось, едва сдерживает раздражение".
   Конец истории неизвестен. Сознание автора дневника, по всей видимости, настолько расстроилось видениями, что он обрел способность различать призрак даже в безлунную ночь. "Кости его, кажется, слабо светятся, и даже искрятся".
   Под конец он решил обратиться к пастору, имя которого не упоминает, жившего в городе, возможно, священника собора Св. Илии. "Рассказал пастору всю свою историю от начала до конца, и он пообещал избавить меня от видений".
   "Мы вместе отправились через Медный зал и Ворота на Террасу, где он оставил меня, наказав молиться. Затем он прошел вперед один, и некоторое время я слышал его громкий голос, а затем внезапно до моего слуха донеслось: "Господь всемогущий!" Он вернулся бледным, дрожащим, я заметил изобильно выступившие капли пота на его лице. Затем мы пошли к нему домой, где я исповедался и получил отпущение грехов. Он сказал мне, что это было трудным делом, и что события подобного рода не проходят бесследно, но..."
   На этом записи обрываются. Что происходило дальше, за отсутствием фактов, можно лишь догадываться. В метрической книге собора Св. Илии "Колледжа Магдалены M.A." имеется запись о похоронах мистера Нейлора. Но был ли автор дневника, очевидно, студент, знаком с оккультными материями прежде, чем начались видения, названные им "плохими новостями", было ли видение плодом его воображения, или навязчивой идеей, порожденной нарушенной психикой, со всей определенностью сказать невозможно. Вынужден признать, что краткость и простота изложения придают всей истории неоспоримое правдоподобие, даже при отсутствии возможности узнать окончание истории.
   Помню, что когда я перевернул последнюю страницу, меня охватил озноб. Я пролистал Битву за душу человека и нашел еще несколько заметок, сделанных рукою мистера Нейлора; причем мне показалось, что по мере изучения книги, те тревоги, которые он испытывал, все более влияли как на смысл замечаний, так и на почерк. Больше я ничего не мог сделать; что станется с книгой, меня заботило мало. Я вернул ее на прежнее место, в пыльный угол нижней полки под окном, поместив рукопись среди его страниц. Я не смог их уничтожить, книгу и дневник, но я надеюсь, что кто-то, обладающий меньшей чувствительностью и большей разумностью, чем я, все же предаст книгу и дневник очищающему пламени!
  
  
  
  

ПОКА ДВЕРЬ ЗАКРЫТА

  
  
   При сносе дома на улице Магдален, по ту сторону Старого Домика, под тонким слоем штукатурки обнаружился большой прочный дымоход красного кирпича, эпохи Тюдоров, с характерными опорами и желобами, свидетельствующими о том, что некогда здесь возвышался внушительный особняк. Он стоял невдалеке к северу от нового здания, в нескольких ярдах позади ограды. Позади дымохода, имевшего наклон по направлению к церкви св. Илии, еще различался фрагмент древней стены, с многочисленными окнами, а еще далее на север - проем. Вне всякого сомнения, это были остатки Медного зала, здания некогда почтенных размеров, располагавшегося на небольшом пятачке, именуемом Зеленый квадрат, с аллеей лаймовых деревьев, тянущейся на восток по направлению к Пон-ярду, ныне носящего название Сад Товарищества. Дома на Честертон-роуд примыкали к Зеленому квадрату и служили ему как бы границей. Этот участок, принадлежавший Колледжу, был несколько расчищен в конце восемнадцатого столетия и стал частью улицы. Вне всякого сомнения, оставшийся проем в стене был свидетелем двух трагедий, случившихся здесь в то время.
   Первый случай вполне обычен, но странным образом перекликается со вторым событием, описанным в любопытной книге Томаса Пека "Предметы телесные и духовные", в главе, носящей название "О грязном и неуклюжем скрытном домогательстве". Описано оно неряшливо, смутными намеками, Пек явно постарался затруднить его идентификацию. Впрочем, в одной из регистрационных книг Колледжа имеется запись, проливающая на него некоторый свет. Эта запись озаглавлена "Относительно смерти м-ра Ричарда Маулэверера" и содержит некоторые факты, скудные сообщения и комментарии. Написана она от первого лица - некоего "студента Беллами, члена Товарищества Колледжа Магдалены" и, насколько я могу судить, сделана в день похорон мистера Маулэверера. Из этих двух источников у меня сложилась история, довольно связная, за исключением одного-двух мест, впрочем, также достаточно очевидных, и я поведаю ее вам без излишних экскурсов.
  
   Мистер Ричард Маулэверер происходил из хорошей уорчестерской семьи и родился в 1705 году. Он прибыл в Магдалену в 1723, как студент, не получающий стипендии, и особо не утруждал себя учебой; в 1726, не без вмешательства какого-то влиятельного лица, был избран членом совета колледжа в фонде Спендлафа с присвоением какой-то степени. Здесь он долго не задержался, и через некоторое время исчез, унаследовав некую земельную собственность; далее о нем ничего не известно вплоть до 1756 года, когда он появился в Кембридже и взял в аренду Медный зал; в это время он уже был человеком состоятельным, держал верховых лошадей и имел степень бакалавра. Он поселился в Медном зале со слугой и старой домохозяйкой. Он был сердечно принят членом совета колледжа, магистром, Томасом Чапменом, будучи, по всей видимости, с ним в дальнем родстве; близким другом его стал, однако, Джон Беллами, также член совета колледжа, ровесник Маулэверера и человек весьма общительный. Про мистера Беллами можно было сказать, что никто никогда не видел его пьяным, но также что никто никогда не видел его вполне трезвым; вместе с тем, это был вежливый и остроумный человек, не позволявший себе грубых выражений, хороший рассказчик и душа компании, если не страдал от приступов подагры, мучивших его время от времени. Завтракал Маулэверер обычно в Зале, после утренней прогулки, а полуденное время проводил в комнате отдыха. Был он сильным, приветливым человеком, скупым на слова, ценил юмор, но упрям до чрезвычайности, раз составив о чем-нибудь мнение.
   Войдя в Медный зал с улицы, вы оказывались в маленьком мощеном холле, свет в который попадал сквозь два узких высоких окна по обе стороны двери. Слева и справа располагались две комнаты; позади холла, напротив входной двери, была еще одна дверь, позади которой находился небольшой кабинет, в котором мистер Маулэверер проводил большую часть времени. Здесь также были два окна, разделенные значительным пространством, одно из которых выходило на лаймовую аллею. Справа располагался камин, а слева дверь и короткий проход, выводивший в сад, настолько короткий, что казалось, сад примыкает непосредственно к комнате. Если бы вы оказались на улице позади дома, то увидели бы два окна кабинета и три окна спальной комнаты над ним; между окнами кабинета, прямо под центральным окном спальной комнаты из кирпича была выложена любопытная композиция, напоминающая колонну.
   Мистер Маулэверер нашел комнату темной - пышная летняя листва пропускала слишком мало света; ему пришло в голову, что когда-то в комнате было еще одно окно - в центре, и, действительно, нашел его, скрытое деревянными панелями, исследовав пространство между двумя оставшимися. Панели были удалены. В образовавшемся проеме оказалась дубовая дверь, усеянная гвоздями и дополнительно укрепленная; щели были тщательно прошпаклеваны; но что вызвало любопытство мистера Маулэверера, - две широкие свинцовые пластины, шедшие одна снизу до верху, другая пересекала ее посередине под прямым углом, в виде креста; на обоих виднелись какие-то странные геометрические фигуры. Когда дверь была очищена с внешней стороны, то оказалось, что и на ней, как и на внутренней, имеются точно такие же свинцовые пластины. Мистер Маулэверер решил, что дверь должна открываться свободно, и пластины удалил.
   Как кажется, в тот самый день, когда это было сделано, мистер Маулэверер получил записку от старого члена товарищества Иисуса, мистера Хинде. Он отправился повидаться ним, но вскоре вернулся, спросил о свинцовых табличках и забрал их с собой, после чего их больше целыми никто не видел. Вернулся он несколько обеспокоенным и, кажется, в тот же самый вечер поведал мистеру Беллами смутную историю, рассказанную ему мистером Хинде, об убийстве, случившемся в Медном зале приблизительно семьюдесятью годами ранее. Обстоятельства происшедшего были неясны. Какая-то женщина, жившая в Медном зале со своим мужем, частенько напивавшимся до скотского состояния, однажды подверглась его нападению, побежала к дому и попыталась запереть дверь; негодяй силой распахнул ее и убил несчастную топором, после чего был осужден и должным образом повешен в Хантингтоне. Мистер Хинде, по его словам, советовал ему без промедления вновь закрыть и запечатать дверь, но он не согласился этого сделать, поскольку закрытая дверь создавала для него значительные неудобства.
   В первый же день после открытия двери произошел любопытный случай; в комнату влетела птица, словно бы преследуемая ястребом, с громким криком, и разбилась насмерть, ударившись о висевшее напротив двери зеркало, разбив его и оставив большие кровавые пятна. По прошествии недели случилось новое происшествие. Мистер Маулэверер, открывая дверь, заприметил какое-то существо, выглядывающее из-за угла - существо оказалось небольшой обезьяной, с белыми зубами и большими глазами; она злобно глядела на него и сделала попытку проникнуть в дом, но мистер Маулвэрер оказался быстрее - он встал на пороге, широко расставив ноги; существо бросилось к ближайшему лаймовому дереву и проворно на него вскарабкалось, так что мистер Маулвэрер не мог его видеть, только слышать, как оно шипело и шуршало в ветвях. Решив, что это одна из двух обезьян, принадлежавших доктору Лонгу, преподавателю в Пембрук Холле, мистер Маулвэрер отправился туда, чтобы проверить, насколько верны его предположения, и нашел их вполне уютно расположившимися в своих клетках, что, однако, мало его успокоило.
   Неделей позже у мистера Маулэверера состоялся довольно странный разговор с мистером Беллами в комнате последнего. Он сообщил мистеру Беллами, что был разбужен посреди ночи шумом шагов, доносившимся снизу, из обеденной комнаты. Он спустился вниз и обнаружил там нечто, дурно пахнущее, "до тошноты".
   - Что это было? - спросил мистер Беллами.
   - Не знаю, - ответил мистер Маулэверер, и добавил после паузы: - Не уверен, но мне показалось, что это был медведь!
   - Господи помилуй! - воскликнул мистер Беллами и поставил кружку с элем, уже было поднесенную к губам. - Почему медведь?
   - Видите ли, - медленно, словно собираясь с мыслями, произнес мистер Маулэверер, - оно было приблизительно такого же размера и очень тяжелое; оно раскачивалось при перемещении взад и вперед; а когда оно мягко и тяжело ступало по полу, я слышал слабый стук, как если бы оно при ходьбе выпускало когти.
   - Боже милосердный! - невольно вырвалось у мистера Беллами.
   - Хуже всего, - продолжал мистер Маулэверер, словно бы получая некоторое облегчение от своего рассказа, - было, когда я подошел к этому огромному, дурно пахнущему отвратительному чудовищу, и оно дыхнуло на меня своим горячим дыханием... Фу! - мистера Маулэверера передернуло от отвращения; он взял свою кружку и выпил.
   Мистер Беллами помолчал в задумчивости, а затем сказал:
   - Я слышал о человеке, собственно говоря, это был мой родной дядя, который видел змей там, где их не было и в помине; но то, что случалось с ним, случалось при несколько иных обстоятельствах; к тому же, я не думаю, чтобы он при этом ощущал змеиный запах!
   - С меня хватит! - с неожиданной яростью вскричал мистер Маулэверер. - Мне не нужны ни звери, ни птицы, ни куры, ни еще что-либо в этом роде; я очищу от них свой дом и сад! Клянусь Богом, я это сделаю!
   - Я бы поступил точно так же! - поддержал его мистер Беллами. - Однако, чем же закончилось ваше приключение?
   - Монстр убрался восвояси, - сказал мистер Маулэверер. - Через холл, кабинет, а потом я потерял его из виду. Дверь в сад оказалась открытой, хотя я точно помню, что закрывал ее.
   - На вашем месте, я рассказал бы обо всем ректору, - успокаивающим тоном произнес мистер Беллами, и разговор на этом был закончен.
   Еще неделей позже - в ночь на воскресенье после описанных событий - мистер Маулэверер не обедал в холле, а весь день провел в своем кабинете; дверь снова была скреплена болтами. Утром он виделся с мистером Хинде. Слуга был озадачен, поскольку из кабинета исходил такой запах, словно там что-то кипятили. Мистер Маулэверер наскоро перекусил чем Бог послал, а с наступлением сумерек вернулся в свой кабинет; причем слуга рассказывал, что руки его были вымазаны грязью и чем-то белым.
   Позднее той же ночью слуга был разбужен внезапным шумом в саду. Ночь была лунной; он вскочил с кровати и выглянул в окно. Он увидел мистера Маулэверера, мчавшегося, как прежде никогда в жизни, к дому, с ужасным криком. За ним гналось что-то большое и темное. Мистер Маулэверер проскочил в дверь, захлопнул ее и закрыл; минуты две-три стояла тишина, пока создание топталось под дверью. Затем раздался громкий треск; слуга сбежал вниз и с великой поспешностью направился в кабинет. Он увидел открытую дверь и опрокинутый стол. Он зажег свет и обнаружил мистера Маулэверера лежащим на полу, ногами к двери, с глубокой раной посреди лба. Мистер Маулэверер был мертв. Больше никого в кабинете не было. Когда тело исследовали, то обнаружилось, что руки с внутренней стороны покрыты чем-то белым, вроде извести, кусок извести также валялся на ковре. В саду было найдено пожарное ведро, валявшееся в траве на аллее, в дырах и измятое; здесь же неподалеку были найдены следы костра и камни с потеками расплавленного свинца.
   Другая вещь, привлекшая внимание, была надпись на внутренней стороне двери, накарябанная в спешке куском извести; состояла она из нескольких греческих слов:
  

Rusai hemas apo tou ...*

  
   В конце надписи имелась длинная черта, как если бы дверь подалась как раз в тот момент, когда писавший выводил последнюю букву.
   Мистер Хинде скончался на следующий день в своей квартире от паралича. Полагали, что его конец ускорили полученные им новости о смерти мистера Маулэверера.
   Было проведено короткое расследование и вынесен вердикт, что причиной смерти мистера Маулэверера явилось падение, случившееся в результате апоплексического удара. Я полагаю, что это не так! Он мог упасть после случившегося апоплексического удара, но что произошло с ним после того, как он упал? Смею со всем основанием утверждать, что все случилось после того, как мистер Маулэверер упал без сознания, когда дверь была открыта.
  
   * [Alla] rusai hemas apo tou [ponerou] - "но избави нас от лукавого": строка из молитвы Господа нашего (Матфей VI, 13; Лука XI, 4) на греческом языке. Притча Иисуса о запертой двери ("...не беспокой меня, двери уже заперты..."), следующая после Молитвы Господа (Лука, XI, 5-10) играет здесь важную роль, особенно в связи с названием рассказа. Хотя проблемы мистера Маулэверера начались только после того, как дверь была открыта, вызваны они были, вне всякого сомнения, тем, что двери души его, по причинам, нам неизвестным, оказались закрытыми для Бога.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

СТРАННАЯ УЧАСТЬ МИСТЕРА ПИЧА

  

1

  
   Преподобный Фрэнсис Ледбеттер, магистр искусств, бывший казначеем Колледжа Магдалены в 1786 году, представлял собой высокого, худого, сморщенного человека с длинным острым носом, которого даже в самые жаркие дни, казалось, бил озноб, ходившего прихрамывая; человека, чей желудок был настолько слаб, что позволял ему лишь горячий хлеб и кружку молока в своей комнате, лишая удовольствия ужинов в профессорской, где подавали подрумяненные тосты с сыром и кружку пряного эля; но при всем том, а возможно, вследствие этого, серьезного и богобоязненного человека, верного товарища и приятного собеседника. Его уважали и даже, можно сказать, немного любили те, кто хорошо его знал, не взирая на излишнюю твердость и педантичность в споре.
   При первой встрече многие были склонны отнести мистера Ледбеттера к разряду зануд, чья речь насквозь пропитана лицемерием; он был способен на длительные рассуждения о милосердии и, в особенности, о том, как благосклонно к нему Провидение; его плохое здоровье было благосклонностью Провидения, и хромающая походка также, поскольку охраняли его, первое - от буйной компании за бутылкой красного испанского вина, к которому он имел сильную склонность в юности; в то время как вторая - от столь же сильной в юности страсти к полевым спортивным состязаниям, в особенности к стрельбе, "занятию, способствующему очерствлению души, - говаривал Ледбеттер. - Сколько драгоценнейшего времени я с легкостью мог бы потратить впустую, проводя его таким образом, помимо очевидной бесполезности снижая и без того скудные доходы Колледжа". Тот, кто хорошо знал мистера Ледбеттера, мог заметить иронию в глубине его глаз, когда он произносил эти слова, что выдавало его, в общем-то, веселую натуру; его дружбой дорожили, обращались к нему с различными вопросами и прислушивались к его мнению, а кроме того он всегда готов был тратить свое время, стараясь личным участием облегчить чужие неприятности.
   Однажды утром мистер Ледбеттер занимался какими-то важными делами вместе со своим старым другом, мистером Бартоном, экономом колледжа Св. Иоанна, чья комната располагалась над передними воротами колледжа. Комната, в которой они находились, имела два окна, выходящие на запад и на восток, а также четыре маленькие двери, ведшие в четыре башенки над воротами. Войти в комнату можно было, поднявшись по небольшой лестнице; другая вела в спальню мистера Бартона. Речь шла о делах; мистеру Бартону понадобилась какая-то финансовая книга и он, подойдя к одной из дверей, на несколько мгновений исчез из виду. Мистер Ледбеттер, будучи в высшей степени любопытным человеком, последовал за ним.
   - Что вы там делаете, мистер Бартон? - поинтересовался он.
   - Видите ли, в этом месте я держу свои финансовые отчеты, - донесся изнутри приглушенный голос мистера Бартона.
   - Не будет ли позволено одной любознательной душе войти? - поинтересовался мистер Ледбеттер. - Мне кажется, я просто умру от любопытства, если не увижу, что располагается за всеми четырьмя дверями.
   - Сделайте одолжение, достопочтенный сэр, - сказал мистер Бартон.
   Мистер Ледбеттер, согнувшись, протиснулся в низкий проход и обнаружил себя в довольно необычном месте. В нижней части башенки, свет в которую проникал через небольшие смотровые оконца, располагались полки, над которыми к верху башенки шла труба грубой кирпичной кладки, с осыпавшейся местами штукатуркой.
   - Странное место, честное слово! - сказал мистер Ледбеттер. - Грустно видеть столь нерациональное использование полезного пространства: кому могло прийти в голову ухлопать немало денег на возведение башни, чтобы потом отдать ее во владение финансовым книгам и паукам; лучше было бы устроить здесь голубятню, или, скажем, хранить здесь что-нибудь длинное, удилища, например, или гусарские пики.
   Мистер Бартон рассмеялся и ответил, что никаких пик для хранения у него не имеется, а что касается голубей, то он не хотел бы, чтобы они своей возней мешали ему спать.
   - Вы правы, - сказал мистер Ледбеттер, - они неподходящая компания; просто мне нравится подыскивать применение самым бесполезным вещам; я был бы просто счастлив иметь подобное место в своих апартаментах в Магдалене; если использовать шкив и корзину, из него мог бы получиться превосходный склад.
   Они вышли и вернулись к работе, пока мистер Ледбеттер не поднялся, чтобы идти.
   - Сегодня или завтра ко мне должны приехать, - сказал он. - Помните мистера Пича, одного из членов совета моего колледжа, а в настоящее время викария Эштонского храма? Он отправляется в Кембридж и собирается задержаться у меня на несколько дней. С нетерпением жду возможности с ним пообщаться; возможно, увы, его нельзя назвать общительным, зато он человек серьезный, основательный, прямодушный; и когда он преисполнен желания светской беседы, мы садимся с ним рядышком и наши души наполняются счастьем общения! О, его речи исполнены святости, даже несмотря на плотно набитый желудок. Поистине, дружба с ним - подарок судьбы!
   Мистер Бартон улыбнулся, впрочем, невесело.
   - Я знаю его, - объявил он, - и не могу сказать, что он пользуется моим уважением; между нами, честно говоря, возникали некие трения; он грубо обошелся со мной; я был опекуном некоего молодого человека, приходившегося кузеном мистеру Пичу. Молодой человек скончался, и часть принадлежавшего ему состояния перешла к мистеру Пичу. Был ли он разочарован в размере доставшейся ему доли, или же просто чрезмерно высокого о себе мнения, не знаю, - но он счел возможным обвинить меня в неумелом ведении дел и даже полном пренебрежении своими обязанностями, в то время как я не только потратил уйму времени, но и предостаточно усилий, чтобы состояние не было основательно сокращено услугами проворных адвокатов. Мистер Пич повел себя не как джентльмен; когда я стал излагать дело во всех подробностях, со всем терпением, на какое был способен, он заявил, что вместо пустых слов я мог бы предоставить ему бумаги, доказывающие, что я не жулик, и что на мне лежит не криминальная, а всего лишь моральная вина за нанесенный ущерб!
   - Так, так, - сказал мистер Ледбеттер, - согласен с вами, это было чрезвычайно грубо с его стороны; но бедный мистер Пич - вспыльчивый человек, весьма невоздержанный на язык. Нисколько не сомневаюсь, что он вовсе не намеревался вас обидеть, и постарался бы загладить свою вину, если бы знал как! Теперь, когда я знаю о случившейся между вами стычке, я готов примирить вас, если вы того пожелаете.
   - Нет, нет, - сердито произнес мистер Бартон. - Он и в самом деле думал то, о чем сказал. Мы расстались врагами, и я сказал ему, что если бы у меня случились доказательства того, что он плохо отзывался кому-либо обо мне, то я подал бы на него в суд как на клеветника; повторяю: мы расстались врагами; я не испытываю к нему никаких добрых чувств; он - плохой человек; а вы - слишком доверчивы и наивны!
   - Фи, мистер Бартон, не говорите так! - сказал мистер Ледбеттер. - Христианин должен быть готовым прощать, если сам хочет обрести прощение; разве не делаем мы хуже себе, плохо отзываясь о других? Каждый из нас не безгрешен.
   - Видите ли, - произнес мистер Бартон, - если хотите знать, то я полностью с вами согласен; но мне все же кажется, что есть грешники, и есть грешники! Впрочем, если ваше суждение верно, а это вполне может статься, то все равно - оставим все как есть и предоставим мистера Пича самому себе.
   - Я не могу оставить все как есть! - сказал мистер Ледбеттер. - Я бы хотел, чтобы вы помирились.
   - Но я этого не хочу! - отрезал мистер Бартон. - Простите меня, дорогой сэр, но давайте оставим препирательства; я не собираюсь заводить дружбу с мистером Пичем, а если будет хоть малейшая вероятность встретить его на улице, я проживу затворником все то время, пока он не уедет в Кембридж.
   - Вы несправедливы! - сказал мистер Ледбеттер. - Все же, я буду надеяться, что вы измените свое мнение. Мистер Пич прибудет ко мне около полудня - он едет из Хитчина - надеюсь, вы согласитесь встретить его со мной и забудете прошлые обиды.
   - Бог свидетель, - отрезал мистер Бартон, - я не попадусь на эту приманку. Я не пойду встречать мистера Пича. Его манеры дурно пахнут, он - мерзкий мошенник и грубиян; если бы я его встретил, мне было бы трудно удержаться, чтобы не поколотить его палкой!
   Мистер Ледбеттер ничего не сказал в ответ, а только вздохнул и в знак прощания кивнул головой.

2

  
   Мистер Ледбеттер вернулся в свои апартаменты и полуденные часы провел за чтением, отвлекаясь печальными размышлениями по поводу слов мистера Бартона. На самом деле, одной из причин, по которой он пригласил мистера Пича заглянуть к себе, была как раз мысль примирить его старых друзей. Он не стал обедать, а ограничился несколькими маленькими кусочками рыбы; приблизительно в шесть часов вечера слуга принес горячие закуски, которые поставил перед огнем. Это должно было быть ужином мистера Пича. Здесь же расположились две бутылки вина: кларета и портвейна. Осмотрев все и придя к выводу, что этого вполне достаточно для утоления голода мистера Пича, он отправился вместе со слугой осмотреть комнату, приготовленную для гостя. Убедившись, что огонь в камине жарко пылает, он отпустил слугу, с тем, чтобы тот вернулся, когда необходимо будет распаковывать вещи гостя.
   - Он должен прибыть с минуты на минуту, - сказал мистер Ледбеттер, - и думаю, что после ужина рано отправится спать, поскольку наверняка будет утомлен длительной поездкой.
   Слуга удалился, а мистер Ледбеттер остался сидеть у огня, время от времени переворачивая блюда, чтобы они оставались теплыми. В восемь часов мистер Пич не прибыл; мистер Ледбеттер прогулялся к воротам и взглянул вверх и вниз по улице; солнце зашло, спустился туман, настолько плотный, что едва можно было различить дома напротив; немногочисленные прохожие внезапно появлялись из дымки словно привидения; привратник никого не видел; вернулся слуга, но мистер Ледбеттер вынужден был вновь отослать его, наказав вернуться через час; в девять часов мистер Пич также не прибыл. "Возможно, он рискнул пойти пешком, - сказал мистер Ледбеттер, - и, поскольку туман застал его в дороге, он может несколько задержаться. Уверен, что ничего плохого не случилось. Вам больше не нужно приходить. Я подожду его до двенадцати и, когда он прибудет, мы все сделаем сами. Я с удовольствием сам помогу ему распаковать чемоданы!" И мистер Ледбеттер невольно подумал, сколько же интересного может быть в чемоданах других людей.
   Около десяти часов мистером Ледбеттером овладело странное волнение. Кончики волос покалывало, один или два раза он явственно слышал, будто кто-то входит в комнату; один раз вроде бы кто-то позвал его - он вышел и некоторое время постоял во дворе. "Что-то я разнервничался! - сказал он самому себе. - Должно быть, это из-за той говядины, что я съел на завтрак. Я поступил легкомысленно, и вот справедливое возмездие за мою жадность; ох, моя бедная, греховная натура! наказание за проступок и в самом деле не заставило себя долго ждать".
   В полночь мистер Ледбеттер отправился к воротам и дал указание привратнику еще немного подождать. Но тот отказался караулить мистера Пича ночью; тогда мистер Ледбеттер вернулся в свою комнату, добавил огня, еще раз подогрел ужин и вино. Затем он пожевал корку хлеба, сотворил длинную молитву за тех, кто путешествует, водным ли путем, или по суше, и отправился спать.
  
  

3

  
   Ночью мистера Ледбеттера преследовали кошмары. Ему виделось какое-то мрачное место, озаренное слабым мерцающим светом; затем он обнаружил себя внутри кирпичной башни, сильно смахивающей на башенку, примыкающую к комнате мистера Бартона; на дне ее клубился сумрак, нечто вроде полупрозрачной туманной дымки. Над ним, под крышей, перемещалось тусклое пятно, создаваемое горевшей лампой, и нечто темное, раскачивающееся из стороны в сторону. А потом, когда глаза его несколько привыкли к темноте, он разглядел то, что потрясло его до глубины души; он почувствовал, как во рту у него разом пересохло от охватившего его ужаса; это была фигура человека, полураздетого и как будто кем-то преследуемого; его лицо и плечи были окровавлены; он размахивал руками, словно от чего-то отбивался; глухим, сдавленным голосом произнес он имя Господа, а затем дважды прокричал, и в каждом слове слышалась мука: "Помогите, во имя Господа, помогите!" Потом что-то, кажется, очень тяжелое, налетело и поразило его; он обессилено осел и больше не двигался.
   Мистер Ледбеттер проснулся от собственного крика, дрожащим, слабым, с чувством дурноты и смертельной тоски, весь покрытый потом. Он не знал, кто или что ему привиделось. Единственное, в чем он был уверен, это то, что все случившееся происходило в башне мистера Бартона. Но постепенно мысли его приходили в порядок, он сознавал, что привидевшееся ему было всего лишь кошмаром, вызванным, скорее всего, диетой, разговором с мистером Бартоном, оставившим неприятный осадок, и долгим ожиданием мистера Пича. Он уверял себя, что его расстроенное воображение сослужило ему плохую службу, превратив в ночной кошмар виденную днем маленькую пустую кирпичную башенку. Впрочем, заснуть снова он так и не смог, и долго лежал, перелистывая Библию; поднялся на рассвете и поспешил к утренней службе в часовне, которая дала ему небольшое облегчение. Прошел день, мистер Пич так и не объявился.
  

4

  
   На следующий день мистер Ледбеттер, чрезвычайно обеспокоенный отсутствием мистера Пича, предпринял некоторые шаги. Он послал курьера в Хитчин, в гостиницу, где мистер Пич мог заночевать. Затем, взяв небольшую коляску, отправился по дороге, по которой тот мог путешествовать, останавливаясь в каждой деревне и проводя дознание. Он узнал, что человек, похожий по описанию на его друга, миновал Харстон в полдень; к седлу у него был привязан небольшой чемодан. В Трампингтоне он снова услышал о нем, а затем и в Грантчестере, где местный житель сказал ему, что видел путешественника, очень медленно продвигавшегося в тумане. Должно быть, он опасался сбиться с дороги, поскольку он окликнул его и спросил, далеко ли до Кембриджа. Больше никаких сведений ему получить не удалось.
   На следующий день события развивались, что называется, от плохого к худшему. Прибывший из Хитчина курьер доставил новости относительно мистера Пича: он заночевал в тамошней гостинице и отправился в путь рано поутру. Тогда мистер Ледбеттер отправился к городскому констеблю и поведал ему свои опасения; там он узнал, что лошадь без всадника, со сбитыми ногами и многочисленными повреждениями была найдена на Силвер-стрит в ночь, когда должен был прибыть мистер Пич. Мистер Ледбеттер осмотрел лошадь и седло, которое оказалось сделанным в Троубридже, неподалеку от Эштонского храма; вне всякого сомнения, это была лошадь мистера Пича; сам мистер Пич исчез бесследно; осмотрели все окрестные дороги, но никаких следов найдено не было.
  

5

  
   В тот же день он отправился со своими проблемами к мистеру Бартону и рассказал ему всю историю. Мистер Бартон казался потрясенным и скованным, не склонным к разговорам и обсуждениям. Мистер Ледбеттер также чувствовал себя разбитым и утомленным, а потому поначалу ему пришло на ум, что мистера Бартона терзают угрызения совести по поводу его далеко не лестных высказываний о человеке, которого, возможно, постигло тяжелое несчастье.
   Но затем ужасная мысль поразила мистера Ледбеттера, настолько ужасная, что в течение минуты или двух он не мог выговорить ни слова. Ему показалось, как перед его мысленным взором проходит следующая картина: усталый человек, на лошади, проезжавший мимо ворот колледжа, вдруг на что-то решился, спешился, прошел в ворота, поднялся по ступенькам и постучал в двери; ему открыли; состоялся обмен фразами, вспыхнула ссора; затем он увидел двух людей, сцепившихся в схватке; видение полностью захватило его; теперь он знал, он был полностью уверен, что знал, чью фигуру он видел под крышей башни.
   Он настолько погрузился в свои мысли, что не сразу заметил бледность мистера Бартона и его взгляд, недоуменный и тревожный.
   Не до конца осознавая, зачем ему это нужно, мистер Ледбеттер осведомился хриплым голосом:
   - Мистер Бартон, могу я снова взглянуть на вашу башенку?
   Мистер Бартон, как ему показалось, нахмурился, у него задергался глаз; однако он взял себя в руки и неестественно громко ответил:
   - Мою башенку, сэр? Пожалуйста, сделайте одолжение. Почему бы и нет, сэр, почему бы и нет? Однако, должен признаться, ваше желание кажется мне несколько странным.
   Мистер Ледбеттер поднялся по ступеням, прошел через комнату и, распахнув дверь, увидел, что книги размещены по-иному, а буфет вымыт и вычищен.
   - Что вы здесь делали? - запинаясь, спросил мистер Ледбеттер.
   - Что я здесь делал? - резко и почти грубо отозвался мистер Бартон. - Ваше поведение выглядит по меньшей мере странным, сэр! Мне стало стыдно за беспорядок, и я привел здесь все в порядок, сэр! Все вымыл и почистил! Я что, совершил нечто недозволенное?
   Мистер Ледбеттер молча смотрел на него. Его утомление не позволяло ему выстроить картину в единое целое, но в нем крепла уверенность, что случилось что-то ужасное. Он обессилено опустился в кресло и сказал:
   - Дорогой мистер Бартон, у меня было видение, кошмарное видение, в котором ужасную роль сыграла ваша башенка... Мистер Бартон, расскажите мне все; обещаю, что я никому не скажу ни слова из того, о чем вы мне расскажете... если приступ безумного гнева охватил вас... все мы не более чем бедные черви, но Господь дал каждому из нас возможность обрести прощение и благодать.
   Он украдкой взглянул на мистера Бартона, стоявшего бледным, с открытым ртом, казалось, готового вот-вот разразиться гневной тирадой; но тот сдержался и сказал:
   - Мистер Ледбеттер, сказанное вами звучит странно и дико; я отказываюсь вас понимать. Вы расстроены, дорогой сэр, неприятности и беспокойства вас подкосили. Позвольте мне предложить вам бокал вина и попросить немедленно вернуться домой и отдохнуть. Этот несчастный... - Мистер Бартон замолчал, затем продолжал: - Разрешите мне проводить вас до дома, вы ведь разрешаете? А когда вы как следует отдохнете, мы вновь вернемся к этой теме.
   - Нет, нет, - запротестовал мистер Ледбеттер, - я чувствую себя просто прекрасно; если кто-то из нас болен, так это вы; слово, одно только слово, дорогой сэр, - и пусть это будет слово раскаяния; одно только слово - и вы обретете прощение и благодать!
   - Ваше состояние меня ужасно беспокоит, - сказал мистер Бартон, - и я не готов ничего с вами обсуждать; успокойтесь, сэр; идите домой и отдохните; сейчас вы не в состоянии говорить; даю вам слово, что, когда вы отдохнете, я расскажу вам все, что думаю об этом деле.
   Мистер Ледбеттер бросил на него короткий взгляд; отказался от вина, предложенного ему мистером Бартоном, равно как и от предложения проводить его, и побрел домой, с тяжелыми мыслями, в смятенном состоянии духа.
  

6

  
   Об исчезновении мистера Пича стало известно за пределами Кембриджа, что вызвало многочисленные пересуды по всей округе. Любители поговорить частенько собирались в старом ветхом здании гостиницы, именуемой Энвил Инн, в честь древнего, но, увы! угасшего семейства. Она располагалась в Честертон Лейн, напротив церкви Св. Илии, фасадом выходя на Грин Пил, а углом на Магдален Пон-ярд, ныне Сад Стипендиатов или Товарищества. Это было высокое, убогое, зловещее здание с фронтоном, на котором висела разбитая вывеска. Ворота гостиницы открывались на восток и вели во двор, тянувшийся и петлявший между домами. Хозяин гостиницы, крупного телосложения, с бегающими глазами и обходительными манерами, любитель поговорить, не сильно заботящийся о своей репутации; он знал всех окрестных браконьеров и мелких торговцев, проживавших поблизости от Кастл Хилла, и, вероятно, проворачивал с их помощью кое-какие не вполне законные делишки. Это он обнаружил лошадь без всадника на Силвер-стрит, и теперь ежевечерне повторял свой рассказ своим посетителям.
   - Туман был хоть глаз выколи, а холод пробирал до костей, - вещал он в один из вечеров окружившим его пьянчужкам, - можете держать пари, что это не так, и останетесь без единого пенни! Жуткий холод, такой, что зуб на зуб не попадал; я как раз вышел к воротам и услышал стук копыт где-то на Хэмптон-стрит. Что-то здесь не так, сказал я, только пьяный или сумасшедший отправится верхом в таком тумане, рискуя сломать себе шею; да-да, именно так я и сказал, только не вслух, а про себя. Я отправился на звук, но все никак не мог найти в тумане всадника; я пошел быстрее, я, если захочу, могу ходить побыстрее многих, и вот вижу их под деревьями; точнее, не их, а ее, потому что там была только лошадь, без всадника; я сказал себе, что-то здесь не так, должно быть, случилось что-то ужасное; я вернулся на Силвер-стрит, осмотрел лошадь и обнаружил, что она вся в поту и окровавлена. Тогда я успокоил ее, привел кое-как в порядок и отвел в караульное помещение; на следующий день я пошел к мэру, и рассказал ему все так, как сейчас рассказываю вам; а его милость и говорит: " Вы - человек, Кейт, вы - прекрасный человек, в этом не может быть сомнений; у вас все в порядке со зрением и слухом, а кроме того, вы также милосердный человек, Кейт, в этом тоже нельзя усомниться; что уж говорить, какое бы счастье было для города, если бы в нем жило больше людей, подобных вам!" Так сказал его милость, и другие, кто там был, сказали так же...
   Раздались жидкие хлопки, а затем чей-то голос произнес:
   - Вне всякого сомнения, мистер Кейт, все так и было, как вы говорите; а каково ваше мнение, мистер Кейт, насчет джентльмена, который ехал, или, вернее, должен был ехать на лошади?
   - Если вы хотите знать мое мнение, - ответил Кейт, пожимая плечами, - то вот что я отвечу; я могу сказать, что он упал, а могу сказать, что он не падал; могу предположить, что кто-то нанес ему удар умышленно, а могу предположить, что этот удар был нанесен по ошибке; в любом случае мы ни на шаг не приблизимся к разгадке.
   - Это правда! - согласился кто-то. - Ни на шаг - это правда. Мы знаем только то, что знаем, и ничего больше. Ударил его кто-то или не ударил, упал ли он сам по неосторожности или не упал, ничего этого мы сказать не можем!
   - Вот именно, сэр, - заметил мистер Кейт, - вы благоразумный человек, как и его милость. "Вы, ей-Богу, прекрасный человек, - сказал он мне, - в этом нет никакого сомнения"; но я ничего не сказал в ответ его милости; в тех случаях, когда тебя хвалят, лучше всего помолчать, - это верно; "каким счастьем было бы для города, если бы в нем проживало побольше таких людей, как вы, Кейт", сказал он; и я опять ничего не ответил, джентльмены, но вот что я хочу спросить: "ведь это я нашел лошадь, так или не так? Но правильно ли я поступил, или неправильно? И как я должен был поступить?" Вот что меня терзает, джентльмены. Вспомните, это была ужасная ночь, такая холодная, что мороз пробирал до костей...
   После чего история повторялась с самого начала.
  

7

  
   Неделей позже - относительно мистера Пича никаких новостей по-прежнему не поступало - мистер Ледбеттер несколько пришел в себя, но все еще оставался в мрачном настроении. Он написал письмо мистеру Бартону,- письмо осталось без ответа. Страх ужасного открытия довлел над ним; и хотя никаких доказательств тому не имелось, видение преследовало его и не давало ему покоя. Пытался ли он отвлечься работой, или раскрывал книгу, - сразу возникали мысли о пустой башенке и борющихся фигурах. Свет наверху, что это было? И чем было то тяжелое, которое упало? Он не мог ответить на эти вопросы; он только с ужасом вспоминал о свежевымытых полках, о лестнице и страдании, столь явно проступавшем на лице мистера Бартона. Он даже наведался к Св. Иоанну, но мистер Бартон переехал куда-то в предместье и не оставил адреса; это выглядело более чем подозрительно.
   В его обязанности входило хотя бы раз в течение недели посещать с целью проверки ремонта некий старый дом на Магдален-стрит. Это была старая, покосившаяся многоквартирная развалина, работы здесь начались некоторое время тому назад; мистер Ледбеттер прошел на задний двор, чтобы взглянуть на обратную сторону дома. На востоке возвышались мрачное и зловещее здание Энвил Инн и вязы позади него.
   Пока он стоял, смрад, - ужасный, тошнотворный, невыносимый, - окутал его удушающей дымкой.
   - Откуда идет этот запах? - повернулся он к мистеру Холлидею, арендатору, стоявшему рядом с ним. - Необходимо сию же минуту убрать ту мерзость, от которой он исходит.
   - Я точно не знаю, сэр, - отозвался арендатор. - Кажется, он исходит со двора мистера Кейта - я уже говорил с ним по этому поводу и страшно его рассердил; он объяснил, что сушил что-то в своем саду, и что через день-два все будет в полном порядке. Но в этом есть нечто настораживающее, что мне не нравится, сэр, - там ночью слушался шум, словно кто-то работал лопатой, всю ночь, копал и копал.
   - Хорошо, я сам переговорю с мистером Кейтом, - заявил мистер Ледбеттер. - Нельзя позволить ему безнаказанно травить соседей. Я никогда прежде не сталкивался с более ужасным запахом; Колледж должен об этом позаботиться.
   - Буду весьма признателен Колледжу, сэр, - сказал арендатор. - Поскольку мистер Кейт не принадлежит к числу тех людей, с которыми просто иметь дело.
  

8

  
   Мистер Ледбеттер отправился к мистеру Кейту. Он нашел его стоящим во дворе гостиницы, глядящим на запад; тот выглядел озабоченным, и несколько странно повел себя, стоило мистеру Ледбеттеру заговорить, приняв чрезвычайно любезный вид и притронувшись к своей шляпе.
   - Мистер Кейт, - строго сказал мистер Ледбеттер, - я пришел, чтобы поговорить с вами относительно ужасного запаха на вашем дворе. Колледж не может допустить, чтобы так продолжалось и дальше. Мистер Холлидей сообщил мне с ваших слов, что вы здесь что-то высушиваете. С вашего позволения, это должно быть немедленно удалено.
   Он произнес это, проходя во двор, владелец гостиницы следовал за ним.
   - Они лежат вот здесь, под навесом, - подобострастно произнес мистер Кейт, - я немедленно уберу их, сэр, обещаю вам, - я даже не мог подумать, что запах будет настолько сильным - я и вправду не мог даже подумать об этом! Надеюсь, Колледж не будет преследовать бедного человека, дела у которого идут плохо, и он вынужден искать иные способы заработать себе на жизнь; я всего лишь попробовал заняться дублением, сэр, ничего больше.
   Мистер Ледбеттер с неудовольствием оглядывался по сторонам. В воздухе завис тяжелый смрад.
   - Что вы здесь делаете, мистер Кейт? - спросил он спустя некоторое время, - такое впечатление, что вы занимаетесь строительством?
   И он указал тростью на кучу, по всей видимости высохшего раствора, и лопату около нее.
   - Всего лишь немного извести, - ответил Кейт со странной интонацией, - это для того, чтобы уничтожать отходы, сэр.
   - Мне кажется, запах идет из колодца! - сказал мистер Ледбеттер, указывая на отверстие в земле, окруженное кирпичной кладкой, с желобом для стока воды.
   Мистер Кейт странно взглянул на него и провел рукой по лбу.
   - Кажется, вода стала непригодной, - произнес он, - но я положу этому конец; через день-два все будет исправлено, если Колледж даст мне это время; это была моя ошибка, сэр, я признаю. Я полагал, что могу выдубить несколько кож, сэр, не причинив никому вреда; это была моя ошибка, сэр, и я чрезвычайно сожалею.
   - Хорошо, - сказал мистер Ледбеттер, - очисткой следует заняться немедленно - надеюсь, что когда я завтра утром навещу вас, то все будет в полном порядке. Если же нет, я сам займусь очисткой; Колледжу не нужны неприятности. Мы должны соблюдать чистоту и порядок, мистер Кейт, а также быть внимательны к другим, даже в отношении запахов, если сами хотим в будущем получить прощение.
   - Да, сэр, - отозвался мистер Кейт. - Именно так! Получить прощение!
   При этом он снял шляпу и держал ее в руках, словно прощение должно было сию же минуту пролиться на него подобно дождю с неба.
   - Завтра утром все будет в полном порядке, сэр, клянусь вам, - подобострастно заявил он.
   Когда они шли обратно через двор, и владелец гостиницы, казалось, дышал более свободно, мистер Ледбеттер сказал:
   - Вы не слишком хорошо выглядите, мистер Кейт, это ужасное зловоние плохо действует на вас, должно быть, вы и сами это чувствуете. Кстати, кажется, ведь это вы обнаружили лошадь бедного мистера Пича?
   - Да, сэр, - отозвался мистер Кейт, - я нашел ее там, на дороге, в тумане; что же до того, что вы говорили, сэр, будто я себя нехорошо чувствую... Такое время года, сэр, да к тому же химикаты для дубления, да еще неудачная торговля; а еще был ужасный холод, когда я той ночью бродил в тумане...
   В этот момент из дома вышла молодая женщина, со старым пальто в руках; она встряхнула его, словно вытряхивая пыль, и бросила вниз, на стоявшую во дворе скамейку. Едва мистер Ледбеттер увидел это пальто, как у него разом перехватило дыхание; это было старомодное пальто для верховой езды, с длинными полами, сине-зеленого цвета, поношенное и несколько полинялое. Но он ничего не сказал, кивнул хозяину гостиницы и, резко развернувшись, быстро пошел прочь.
   Мистер Кейт так и стоял со шляпой в руках, ожидая, пока мистер Ледбеттер не выйдет на улицу. После чего схватил пальто и, разразившись проклятьем по адресу девушки, стоявшей на пороге, скрылся в доме. Затем он направился в пристройку, выкатил тачку и, тяжело вздыхая, словно и в самом деле был тяжело болен, отправился вниз по улице. Полчаса спустя он вернулся с полной тачкой извести; вернувшись в таверну, взял кувшин пива, и устало, как после изнурительной работы, присел у камина; так, потягивая пиво, он и задремал в своем кресле.
   Мистер Ледбеттер, выглядевший очень слабым и бледным, вернулся в Колледж; некоторое время он пребывал в смятении, а затем отправился, прихрамывая, в город.
  

9

  
   Той же ночью, около трех часов, когда луна клонилась к закату, а все огни в окнах домов были давно погашены, небольшая группа людей, продвигаясь осторожно, приблизилась к темной стене кладбища возле собора Св. Илии. Двое из них принесли на своих плечах какой-то выглядевший тяжелым сверток, подвешенный к жерди; остальные подходили поодиночке и присоединялись к этим двум, пока их, в тени стены, не собралось восемь человек. Они едва обменивались несколькими словами, да и то шепотом. Спустя приблизительно четверть часа два человека, один из которых прихрамывал, в широкополых шляпах и плащах, осторожно приблизились со стороны Колледжа Магдалены. Подойдя, они остановились и переговорили с двумя другими, расположившимися по обе стороны узкого прохода, называвшегося Медным, который вел на Магдален-стрит. Затем они все вместе присоединились к группе, стоявшей напротив Энвил Инн, о чем-то переговорили и, как только часы на башне Св. Марии пробили половину четвертого, те двое, что подошли последними, и те двое, что прежде караулили проход, пересекли улицу и громко постучали в двери гостиницы.
   После короткой паузы они постучали снова; окошко, выходившее на улицу, распахнулось, в нем показалась голова, и визгливый женский голос осведомился, что им нужно.
   - Будьте любезны встать и отпереть дверь, мадам, - раздался спокойный и властный голос, - не задавая лишних вопросов. Именем короля!
   Окно закрылось, в доме вспыхнул свет, дверь открылась и на пороге показалась молодая растрепанная женщина, представившаяся как миссис Кейт. После короткого разговора с пришедшими, она была связана, но сопротивления не оказала. Дверь во двор распахнулась, вошли люди, ожидавшие снаружи. Заслышав шаги, человек, что-то делавший во дворе при свете фонаря, погасил фонарь и быстро направился к лестнице, прислоненной к стене. Теперь люди прошли во двор и молча ждали; молодая женщина стояла возле них.
   На улице раздались шаги; вошли те двое, которые прежде стояли в Медном проходе; между ними шел мистер Кейт, связанный, с непокрытой головой, и, очевидно, насмерть перепуганный, что-то хрипло говоривший и часто облизывавший губы.
   Теперь, когда все были в сборе, последовали некоторые распоряжения. Прихрамывавший джентльмен, который был никто иной как мистер Ледбеттер, с молодой женщиной и двумя из пришедших проследовали в дом. Мистер Кейт рванулся было к жене, но ему воспрепятствовали, и все, что ему удалось, так это бросить на нее многозначительный взгляд. Оставшиеся проследовали к колодцу. Зажгли фонари, и в их свете все увидели кучу белого порошка - извести - возле колодца, и торчащую в ней лопату; край колодца был также засыпан известью. Принесенные сверток развернули, внутри оказались два длинных шеста, подобных тем, которые используются для плавания на лодках-плоскодонках, с металлическими крючьями на концах. Зловоние из колодца исходило ужасное; джентльмен в плаще, который оказался мэром города, весьма уважаемый человек, прижал к лицу носовой платок; то же самое сделали некоторые из присутствующих. Двое, взяв в руки шесты, подошли к колодцу и, погрузив крюки в воду, принялись водить ими, пока что-то не нащупали. Но, что бы это ни было, оно раз за разом срывалось с крюков и вновь погружалось в воды колодца. Наконец, все же, это "что-то" было надежно зацеплено и поднято к краю колодца; смрад стал невыносимым. Люди подались ближе, подошел мэр, как раз в тот самый момент, когда из колодца появилось нечто бесформенное, покрытое слизью и известью, размером с человека. Мэр отвернулся, бледный и обеспокоенный, несколько раз сплюнул на землю, достал трубку и табак и закурил, часто втягивая дым; некоторые из присутствовавших поступили так же. "Нечто", извлеченное из колодца, положили на разостланные холсты, обернули и обвязали. Кто-то сходил за тележкой, на которую и поместили "нечто", холст быстро пропитался водой, и она где струйками, а где крупными каплями стекала на землю.
   Вскоре их негромко позвали в дом; мэр прошел в слабо освещенный бар и обнаружил здесь странную сцену. Мистер Кейт сидел в кресле, смертельно бледный, его глаза, казалось, вылезли из орбит, время от времени он начинал натужно кашлять. На столе стоял раскрытый чемодан, лежали некоторые предметы одежды. Молодая женщина стояла рядом, ломая руки в отчаянии.
   Мэр вытащил два листа бумаги - это были два ордера; затем он заявил, что должен задать несколько вопросов и пояснил, что некий Томас Пич, пропавший в пределах или поблизости Кембриджа десятью днями ранее, и найденная лошадь, принадлежавшая, как известно, пропавшему, послужили причиной произведенного расследования; далее он сказал, что мистеру Ледбеттеру, казначею Колледжа Магдалены, который увидел во дворе Энвил Инн пальто для верховой езды и опознал его как принадлежащее исчезнувшему лицу, выдано разрешение для проведения обыска.
   Мистер Ледбеттер на это заявил, что обыск в доме был произведен согласно распоряжению мэра, и что в процессе обыска были найдены спрятанные в шкафу чемодан и личные вещи, принадлежавшие мистеру Пичу.
   Далее снова заговорил мэр. Он сказал, что тело, изъятое из колодца во дворе, вне всяких сомнений является останками мистера Пича; что мистер Кейт, владелец гостиницы, был замечен работающим у колодца, попытался бежать через Медный проход и был схвачен находившимися там констеблями. Он отдает распоряжение взять под стражу мистера Кейта и его жену и препроводить в городскую тюрьму, где над ними будет свершен суд. Если им есть что сказать в свое оправдание, то пусть говорят сейчас, если у них есть объяснение тому, что здесь произошло, пусть объясняют сейчас; однако он должен предостеречь их, что все, ими сказанное, будет использовано во время суда.
   Некоторое время царила мертвая тишина, затем мистер Кейт, сделав над собой усилие, заговорил низким, хриплым голосом.
   - Это ужасно, ваша милость, это выглядит просто ужасно, в этом не может быть сомнения, и все же, видит Бог, все на самом деле не так плохо, как кажется. Джентльмен, которого, как вы говорите, звали мистер Пич, прибыл в гостиницу поздним туманным вечером десять дней тому назад. Он сказал, что направляется в Колледж Магдалены и попросил позаботиться о его лошади. Мы вместе прошли во двор, и здесь его лошадь споткнулась о деревянный щит и свалила стоявшие прислоненными к стене бревна; она, наверное, испугалась, взбрыкнула и ударила бедного мистера Пича копытами в голову и грудь; он упал навзничь, а она умчалась со двора. Рядом никого не было; я отнес джентльмена в дом и уложил на кровать, а сам отправился ловить его лошадь и поймал ее на Силвер-стрит; затем я вернулся и увидел, что джентльмен лежит в той же позе, как я его положил, с окровавленной головой; я снял с него одежду, осмотрел и увидел вмятину под ухом, в месте, куда угодило копыто, и другую большую рану на его груди; и еще я увидел, что он мертв, безнадежно мертв. Представьте, что я должен был испытывать. Я знаю, что мой дом пользуется плохой репутацией, это чудовищная ошибка, и моя репутация тоже не на высоте, и все это только потому, что я беден, сэр, и только потому. Я подумал, что лучше мне скрыть все происшедшее и молчать об этом. Конечно, лучше бы мне этого не делать, но я совершенно потерялся, сэр, а потому я столкнул его в колодец и спрятал его вещи, а утром понял, что совершил ошибку, и вынужден молчать, потому что если меня спросят, зачем я бросил его в колодец, то мне нечего будет ответить. Это правда, как перед Богом, ваша милость, и я не сделал ничего плохого, так сказать, в некотором смысле.
   Голос несчастного дрожал, говорил он тихо, но было видно, что слова его произвели впечатление - объяснение, по крайней мере, выглядело логичным.
   И тут случилось неожиданное. Мистер Ледбеттер, также бледный как смерть, подался вперед и, вытянув руку, произнес:
   - Кейт, вы лжете - вы сказали полуправду, а это еще хуже, чем ложь. Господин мэр, этот человек лжет.
   - Полегче, полегче, мистер Ледбеттер, - сказал мэр. - Мистер Кейт довольно ясно изложил свою версию происшедшего. Если вы обвиняете его во лжи, то вам следует привести доказательства вашей правоты.
   - Хорошо, - ответил мистер Ледбеттер, - мой бедный друг не умер. Когда его бросили в колодец, он пытался бороться за свою жизнь: он призывал Господа, он дважды просил помочь ему во имя Господа. Этот человек что-то бросил в него сверху, что-то, что оглушило несчастного, он скрылся под водой и захлебнулся. И если вы спросите меня, откуда мне это известно, то я отвечу, что видел это собственными глазами и слышал собственными ушами, - и добавил торжественным тоном, воздев руки к небу, - духовными!
   Никто не произнес ни слова. Стояла мертвая тишина, затем послышался звук, словно бы что-то треснуло. Владелец гостиницы, сложившись пополам, выскользнул из кресла, с глухим стуком упал на пол и замер. Его жена закричала.
   - Джон, это правда, признайте это... вы ведь сказали мне то же самое, когда той ночью вернулись со двора...
  

10

  
   Минул год. Мистер Ледбеттер и мистер Бартон сидели по обе стороны пылающего камина в небольшом кабинете дома пастора близ Эштонского собора. Здоровье мистера Ледбеттера несколько пошатнулось после описанных выше событий, он был вынужден покинуть Кембридж и жил теперь близ Эштонского собора, где мистер Бартон навещал его время от времени.
   - Да, - произнес мистер Ледбеттер, - это была комната бедного мистера Пича, и большая часть мебели осталась от него. Кто бы мог подумать, что он так скоро покинет нас, а я стану жить в доме, где прежде жил он? Воистину, пути Господни неисповедимы.
   Мистер Бартон поморщился и сказал:
   - После того, что вы пережили в Колледже!..
   Мистер Ледбеттер улыбнулся и кивнул. Помолчав, он произнес:
   - Мне не хочется говорить о тех грустных событиях, их лучше всего предать забвению. И все же, мне хотелось бы спросить вас кое о чем.
   - Спрашивайте, - сказал мистер Бартон.
   - Тогда первый вопрос, - начал мистер Ледбеттер. - Помните тот день, когда я зашел к вам и спросил, почему вы вымыли шкаф и убрались в башенке? Почему вы тогда повели себя так странно?
   - Этому есть простое объяснение, - ответил мистер Бартон. - Во-первых, я скверно себя чувствовал. Вы не поверите, но я был страшно угнетен тем, что так грубо отзывался о бедном мистере Пиче - хотя, правду сказать, он и совершил в отношении меня дурной поступок - и даже отказался от примирения с ним; а кроме того, извините за излишнюю, может быть, прямоту - ваши вопросы, дорогой мистер Ледбеттер, выглядели настолько странно, что я испугался, не повредились ли вы рассудком - ибо здравый смысл изменил вам!
   Мистер Ледбеттер улыбнулся.
   - Что ж, вполне естественно! - сказал он, затем добавил: - Теперь второй вопрос, он адресован вам столько же, сколько и мне. Я часто спрашиваю себя, как случилось, что в своем видении я спутал колодец с вашей башенкой. Это удивительное сходство совершенно сбило меня с толку. В самом ли деле это было следствием того, что в тот день я навестил вас в вашем жилище, которое так врезалось в мою память, или же сам дьявол вмешался, чтобы смутить меня и выставить в неприглядном свете, или же это было вмешательство Божественного Провидения, с какою-то непонятной для меня целью, ибо как случилось, что я так легко поддался самым мерзким подозрениям в отношении такого прекрасного человека как вы?
   Мистер Бартон слегка наклонил голову.
   - Кто знает? - произнес он. - Что касается меня, то я не верю в возможность последнего, впрочем, равно как и вообще в дьявола!
   - Ну, ну, - сказал мистер Ледбеттер. - Что касается последнего, то в его отношении мы имеем свидетельства не только в Священном Писании, но и, увы! - в наших небезгрешных душах.
   Помолчав, он продолжил.
   - Я снова и снова спрашиваю себя, почему ему было позволено обратиться ко мне - в том, что с просьбой о помощи он обращался именно ко мне, в том не может быть никакого сомнения. Но я ведь тогда не мог ему помочь; впрочем, это позволило отомстить его убийце - и мне это нравится менее всего!
   Мистер Бартон ничего не сказал, и мистер Ледбеттер продолжил.
   - И вот я задаюсь вопросом, в самом ли деле участь его была столь жестокой; он был призван внезапно, это правда, и смерть его была неожиданна, мучительна и ужасна; но с другой стороны, все свершилось быстро, и так ли уж стоит задумываться нам о наших бренных телах? Я хочу сказать, что может быть и в самом деле скорое обретение жизни лучшей, вечной, пусть израненным и в грязном колодце, предпочтительнее томительного ухода озлобленным и напуганным, лежащим на смертном одре с подернутым к подбородку одеялом?
   И мистер Ледбеттер, улыбнувшись своим мыслям, помешал дрова в камине.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ИБО ЗОВУСЬ Я...

  
  
  

1

  
   Мистер Джон Байрон, состоявший членом совета колледжа Джона Смита в Магдалене до самой своей смерти, последовавшей в 1788 году, на шестьдесят третьем году его жизни, как кажется, был человеком в высшей степени непрактичным. Он получил право вести адвокатскую практику, будучи еще совсем молодым человеком, и за все время практики ему довелось вести одно-единственное дело, - и то, полученное скорее добротой Колледжа, - арендатора, обвиненного в вырубке и продаже частного леса. Это все, что я могу сказать со всей определенностью, поскольку сам мистер Байрон неоднократно упоминал о нем в разговорах; это вовсе не означает, что он не вел другие дела, просто о них он никогда не говорил. Он влачил довольно скудное существование в Лондоне на средства Товарищества, а затем возвратился в Кембридж, где его, собственно, никто не ждал. Колледж вновь помог ему, на этот раз он выступил в качестве лектора, но и здесь потерпел полную неудачу, поскольку оказался не только не способен увлечь аудиторию, но даже поддерживать в ней мало-мальский интерес. Лишившись и этой должности, он большую часть времени проживал в собственном доме. Однако, и это следует отметить, несмотря на очевидную некомпетентность во всех практических занятиях, тщеславие его не знало границ.
   Мистер Байрон был безмерно горд своим именем, внешним видом, к слову - весьма неряшливым, своим опытом, предельно небольшим, но более всего умением вести беседу, достигшим такой степени утомительности, что невозможно описать. Речь его была одновременно пространна и запутанна, приправлена некоторым количеством бородатых анекдотов, так что его компании старались избежать все по-настоящему веселые люди. Он считал себя свободомыслящим человеком, и весьма презрительно отзывался относительно мыслительных способностей своих собеседников; кроме того, скуп, чревоугодлив и до чрезвычайности неряшлив; его жилет являл собой как правило редкостное сочетание пятен соуса и пива, так что его (мистера Байрона) никак нельзя было назвать украшением стола. Не имея ни к кому естественной привязанности, его нисколько не заботило, насколько он неприятен окружающим, мистер Байрон проводил жизнь размеренную, совершая утренние прогулки по городу и пристально рассматривая встречных знакомых, а по вечерам проводил время в своей комнате, в одиночестве и раздражении на весь белый свет; так проходила его жизнь, не отягощенная событиями.
  

2

  
   Как-то мистер Байрон, встретив в столовой университета некоего посетителя, учтивого и бесхитростного философа, обладавшего всевозможными познаниями во всевозможных областях, по своему обыкновению, заговорил с ним о деле против арендатора Колледжа, которое ему удалось блестяще разрешить, а затем продолжил пространной повестью о древности семейства, к которому он имел честь принадлежать, и о красоте своего имени, происхождение которого терялось во тьме веков, так что никто не мог сообщить его начала, на что философ рассмеялся и ответил, что не видит в этом никаких затруднений. Имя, пояснил он, скандинавского происхождения, обычное в Норвегии, где оно произносится как Bjom, что означает медведь. Голова медведя, по его словам, была изображена на гербе семейства; на что мистер Байрон заметил, что на его гербе изображено три полосы на красном фоне и русалка.
   На это посетитель вежливо заметил, что мистер Байрон, должно быть, родственник знаменитого лорда, а мистер Байрон, в свою очередь, сказал, что, хоть он и не тщеславен, но, тем не менее, верит в то, что лорд Байрон происходил из какой-нибудь младшей ветви его семейства. Посетитель продолжил разговор о тех странных путях, которыми некоторые животные и домашние птицы оказались на гербах знатных семейств, о странных обычаях, распространенных прежде среди Северных племен, запрещавшим любому члену племени причинять вред животному, считавшемуся покровителем племени, и "смею предположить, мистер Байрон, - сказал посетитель, - что некоторым из ваших предков пришлось несладко при встречах на охоте с медведями, которых им запрещалось убивать".
   "Весьма вероятно, весьма вероятно", - согласно кивнул мистер Байрон, рассерженный тем, что нить разговора ускользает у него из рук, и принялся рассказывать истории из жизни своего семейства, касавшиеся его величия, и в особенности величия прадеда, представшего в изложении мистера Байрона весьма известным человеком, хотя на самом деле торговал свечным маслом в Ипсвиче; впрочем, факт этот остался вне рамок изложения. Присутствовавшие при беседе предпочли бы рассказы философа, но мистер Байрон не дал ему второго шанса и утомлял всех своими повествованиями все обеденное время.
  

3

  
   День или два спустя, мистер Байрон, как обычно, совершал утреннюю прогулку по городу, и, по привычке, разглядывал прохожих, когда приметил небольшую группу людей в углу рынка. Он поспешил туда, чтобы посмотреть, что вызвало такой интерес, и растолкав собравшихся, увидел в центре круга двух, по виду, иностранцев, и с ними большого бурого медведя. Медведь был одет в пальто, на голове его был котелок, а на плечах шест, который он придерживал своими длинными когтями. На вид дружелюбный и послушный, повинуясь командам, он приплясывал, неуклюже приседая и подскакивая на коротких лапах. Небольшие глаза и красный язык, мелькавший среди острых зубов, показались мистеру Байрону весьма любопытными, и он продолжил пробираться вперед, пока не оказался внутри кольца. Медведь шел, пританцовывая, но когда приблизился к мистеру Байрону, приблизился настолько, что мистер Байрон мог ощутить сильный и резкий запах зверя, то вдруг остановился, что было воспринято мистером Байроном как признак любопытства, бросил свою палку и потянулся к нему, словно к старому знакомцу. Мистер Байрон, охваченный внезапным ужасом, слабо вскрикнул. Один из иностранцев позвал медведя, тот немедленно поднял свою палку, и продолжил пританцовывающие движения. А мистер Байрон, вдруг почувствовав сильное отвращение к происходящему, выскользнул из толпы, чувствуя себя больным, слабым и полностью опустошенным. У него было такое чувство, что он избежал некой смутной опасности, не вполне ясной, если бы медведь сумел обнять его, не вмешайся иностранец. Случай не шел у него из головы те несколько дней, которые он чувствовал себя разбитым, почти не спал, и часто вспоминал о маленьких медвежьих глазках и красном языке между острыми зубами. Он отказался от своих обычных утренних прогулок по городу и совершал их в саду Колледжа.
  

4

  
   Неделю спустя, ночным часом, случилось так, что мистер Байрон внезапно пробудился от сна в своей кровати, что стало частым явлением. Его комната располагалась на первом этаже, в южной части здания суда, неподалеку от дома прислуги. Он пробудился со странным неприятным ощущением, как если бы кто-то или что-то коснулось его руки; ему казалось, он чувствует горячее и зловонное дыхание на своем лице; и, что еще более повергло его в ужас, запах медведя, тот самый, который он ощутил на рынке. Поначалу он не осмеливался пошевельнуться, затем, набравшись храбрости, зажег свечу и, все еще дрожа, осмотрелся. Все вокруг выглядело так, как должно было выглядеть; он поднялся и, со свечой в руке, вышел в маленькую неудобную гостиную, а затем прошел к дальней двери, которая оказалась заперта. Чувствуя себя более уверенно, он открыл буфет, в котором хранил бренди, выпил, и вскоре почувствовал прилив отваги. Часы монотонно пробили три; мистер Байрон вернулся на свое ложе, но заснуть так и не смог, и был чрезвычайно рад, когда сквозь занавеси пробился первый солнечный луч, а среди плюща за окном защебетали воробьи.
  
  

5

  
   Наступили каникулы, ученики разъехались, равно как и большая часть преподавателей. Мистер Байрон остался бы в Колледже один, если бы не декан, старый человек, подверженный дремоте настолько, что разговаривать с ним было бесполезно, и один или два обеда прошли в унынии. Но мистер Байрон не мог сдержаться и постепенно, слово за слово, поведал старому декану историю своей встречи с медведем и свои ночные видения. Старик слушал его невнимательно, и заявил, что подобные видения весьма неприятны, и самое лучшее, что мистер Байрон может сделать, это выбросить их из головы. "Это вредная вещь, - медленно, скрипучим голосом, произнес декан, - когда человеку мерещатся бродячие медведи и тому подобный рогатый скот. Это расстройство рассудка, мистер Байрон; есть одна старая история по поводу некоего семейства, имени которого я припомнить не могу, главе которого являлась иногда в видениях большая белая птица, прямо к нему в комнату - а это очень плохо. У нас нет преподавателей в Колледже, которых посещали бы в глухой ночной час видения птиц или каких-нибудь лесных чудовищ. Это - плохая вещь, мистер Байрон, это - предзнаменование. В такой момент человек должен читать Священное Писание и молиться; но мне почему-то кажется, что у вас нет намерения делать ни то, ни другое".
   Мистер Байрон сказал, что, по его мнению, крепкое пиво или бренди в таких случаях помогают намного действеннее, но декан уже склонил голову и ничего не сказал по этому поводу, впрочем, как не сказал более ничего ни по какому поводу.
  

6

  
   Мистер Байрон вскоре остался один в Колледже, поскольку декан отбыл, и пребывал в скверном расположении духа. Он перестал обедать и довольствовался тостами и чаем, в который добавлял бренди. Он перестал ходить в столовую и основную часть времени проводил в своей комнате, барабаня пальцами по столу. В это время он начал вести записи в небольшой записной книжке о событиях, воспринятых им чрезвычайно близко. Как следует из этих записей, он не был в мире с самим собой, и сожалел о потраченной впустую эгоистичной жизни; были здесь также записи, касавшиеся странных происшествий с некоторыми семействами, глупые рассказы времен его детства и юношеского возраста, которые не имели ни начала, ни конца, к примеру такой: "Когда я гулял в саду, в вспомнил, как Марджори подошла ко мне, показала груши, которые ей дала госпожа Викерс, и предложила мне; но я отказался и предложил ей сыграть на них в игру, которую мы называем паттл-поттл; я жульничал, выиграл у нее все груши, съел их да еще смеялся над нею, так что она расплакалась. Мне жаль, что я обманул Марджори. Она умерла 8 апреля 1748 года, от ангины, но это было много позже. Я плохо относился к ее мужу, он так скверно разговаривал со мной..." И тому подобный вздор, без какого-либо порядка. Через несколько страниц записи были сделаны трясущейся рукой, линии строк налезали друг на друга: "Это самая плохая вещь, которая когда-либо приключалась со мной в жизни, но я никак не могу описать ее, поскольку, боюсь, не знаю, что это. Может быть, Господь пожалеет и пощадит меня, и простит мне неверие мое. Вот как это случилось: я проснулся встревоженный, как мне кажется, около трех часов ночи (это было в среду, мне кажется, - но я в этом не уверен, как не уверен и в остальном), поднялся и услышал, как кто-то ходит, взад-вперед, снаружи моей комнаты; кто-то, кто трижды пытался открыть дверь, она прогибалась и трещала, но выдержала. Затем я услышал, как кто-то фыркнул под дверью, и почувствовал запах, который не могу описать, поскольку он вызывает у меня отвращение... - О Господи, я погиб! - О Господи! Снова я услышал его; оно фыркало и дышало под дверью. Все это время я стоял неподвижно, не осмеливаясь пошевелить ни одним членом, одеревеневший и похолодевший. Медленно светало, стало тихо, наконец, я набрался мужества и отворил дверь. В комнате царил полумрак, но - о Господи! Как я только могу писать об этом - Господь смилостивился надо мною; медведь стоял, как я и опасался, ссутулившись, напротив двери, и смотрел на меня своими маленькими глазками; я видел красный язык между острыми зубами. Это был конец. - О Господи, что мне делать? Я затворил дверь, но ослабел настолько, что вынужден был ползти к моему ложу; этот ужасный смрад преследует меня: оказывался ли когда человек в положении более ужасном, чем я? О Господи!
   Эта запись заканчивается неразборчивыми каракулями, которые, кажется, представляют собой переданные по памяти фрагменты Псалма XCV, "Живущий под покровом".
   Имеется еще только одна запись, сделанная двумя днями позже. "Дальше ничего не произошло, и ужас понемногу схлынул; но мне никак не удается изгнать запах чудовища из комнат, моя одежда пропиталась зловонием, равно как и моя еда. Слишком много времени я провел в закрытом помещении. Я должен покинуть и место и уехать как можно дальше; мне нужна другая жизнь, и другая диета, и - молитва, может быть, это мне поможет. Я не осмелюсь обратиться к врачу, а если обратиться к священнику - то не знаю, с чего начать. Я не могу избавиться от мысли, что меня ждет несчастье, но даже не могу предположить, какое именно. Наверное, сегодня слишком поздно, я просто боюсь изменить свою жизнь. Если бы это случилось со мной лет двадцать назад! Проклятие моей семьи пало на меня, и я сам в этом виноват. Если бы у меня был хоть один друг, хоть один близкий человек, к которому я мог бы обратиться, у меня оставалась бы надежда. Если бы моя маленькая Марджори были жива, она поняла бы меня..."
  
  

7

  
   Развязка наступила стремительно; но все, что я смог найти - это краткая заметка-некролог относительно мистера Байрона, которая была опубликована в Журнале для Джентльменов от 20 июля 1788 года, двумя днями позже случившегося. Содержание ее было таково:
  
   "18 июля, в гостинице Рыба и Утка, Коттэнхэм, скончался мистер Байрон, преподаватель Магдаленского Колледжа, Кембридж, остроумный и всеми уважаемый человек. Ему смерть произошла в результате несчастного случая. Указанный джентльмен, находившийся в превосходном здравии, по своему обыкновению, совершал утреннюю прогулку в окрестностях Кембриджа, где постоянно проживал. Утром 18-го июля два норвежских моряка, известные как Свайн и Бам, водили по улицам Коттэнхэма обученного медведя, когда мистер Байрон внезапно показался из переулка. Медведь, без видимой причины, не нашедшей объяснения, вырвался и сделал движение, будто хочет обхватить мистера Байрона, застывшего рядом в нерешительности. Он попытался убежать, когда медведь оказался рядом с ним, но упал на землю, и зверь схватил его. Его сразу же вызволили, но он, казалось, был охвачен ужасом, от которого не оправился, и умер тем же полднем.
   На допросе, который был учинен Свайну, одному из владельцев медведя, тот показал, что зверь всегда отличался хорошим поведением и что ему без опасений можно было оставить самого маленького ребенка. Он сказал также, что, действительно, поведение животного показалось ему странным: он вел себя так, будто распознал в мистере Байроне старого знакомого, и желал выразить ему чувство привязанности, но никак не вражду. Было решено, что медведя следует умертвить, но Свайн воспротивился этому, утверждая, что медведь с ним уже давно, и что он является единственным средством, с помощью которого он добывает себе средства к существованию; кроме того, доктор заявил, что мистеру Байрону не было нанесено ни малейшего вреда, то поэтому мистер Катлак, судья, изменил свое решение в пользу Свайна и позволил ему уйти. Мистер Байрон будет похоронен на кладбище Св. Петра в Кембридже, в присутствии тех, кто знал его и искренне сожалеет о его кончине".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ОТВЕРСТИЕ В СТЕНЕ


~ 1 ~

  
   - Послушай, Мэлон, что с тобой происходит?
   - А с чего ты взял, будто со мной что-то происходит?
   - Ты сильно изменился - стал раздражительным, нервным - назови это как хочешь!
   - А тебе не кажется, что человек имеет право некоторое время быть не в форме, без того чтобы на это тут же обратили внимание?
   Говоривший первым ничего не сказал, и только внимательно смотрел на товарища, который почувствовал себя несколько неуютно под этим взглядом.
   Два студента расположились в большой уютной комнате на втором этаже, окна которой выходили на передний двор Колледжа. Спрашивавший, его звали Джим Редфорд, и это была его комната, высокий, худой, добродушный юноша, с лицом, на котором одновременно читались лень и ум. Вид его говорил о том, что он идет по жизни легко и находит ее интересной. Второй юноша, Гарри Брэдли, был невысокого роста, крепко сбитый, с взлохмаченными волосами; таким, как правило, и давали прозвище Мэлон за некоторое сходство с этим плодом. Оба второй год учились в Магдалене, были соседями и дружили.
   К сказанному для полной ясности следует прибавить, что число студентов Колледжа на время происходящих событий, а именно начало шестидесятых годов, не было максимальным. Например, шесть комнат, выходившие на лестницу, равно как и комнаты первого этажа были сданы в аренду, свободной оставалась только одна комната, в которой и поселился Джим Редфорд. Выше, из двух мансард одна была свободна, а другую занимал Гарри Брэдли; его мансарда располагалась над незанятыми комнатами, в то время как пустующая мансарда находилась над комнатой Редфорда.
   Стоял майский солнечный день, время было за полдень; студенты пили чай в комнате Редфорда, удобно и красиво меблированной, не без некоторой роскоши.
   Так они молча пили чай, потом Брэдли сказал:
   - Да, Джим, ты прав! Нет смысла огрызаться и рычать, это глупо - я действительно чувствую себя не в своей тарелке, и это трудно объяснить - но я попробую это сделать. Я хотел рассказать и прежде, но не видел в этом особого смысла, и все же, наверное, это следовало сделать.
   Джим поерзал в кресле и взглянул на Гарри, который явно был взволнован.
   - Да ладно, старик, - сказал он, - не торопись, всему свое время.
   Но Гарри уже начал.
   - Помнишь, с месяц назад или около того, по правде сказать, это была среда, 21 апреля, когда я имел несчастье свалиться с лестницы? Я поскользнулся на узкой ступеньке наверху, сразу за углом, скатился и набил себе шишку? Я думаю, тогда все и началось; не вполне уверен, но на следующий день... - Он осекся и мрачно посмотрел на Джима. - На следующий день начались видения. Это ужасно! - продолжал он. - Я не могу нормально спать. В половине случаев я не сознаю, сплю я или нет, а видения, или что они там такое, возникают и пропадают.
   Джим наклонился вперед и сказал:
   - Да, это чертовски скверно, что ты не можешь нормально выспаться! А что это за видения, о которых ты говоришь?
   - Если бы это было так просто! - отозвался Гарри. - Они не похожи ни на что, виденное мною прежде, они смутные и нечеткие, но всегда повторяются; понимаю, это звучит глупо, но я говорю правду. Погоди немного, я соберусь с мыслями.
   Он на мгновение задумался, нахмурив брови. Затем продолжал.
   - Я вижу себя в каком-то небольшом местечке, возможно, деревне, неподалеку от моего дома - оно называется Киркби - это первое, что всегда приходит мне на ум, хотя я и затрудняюсь сказать, почему; впрочем, это не имеет никакой связи с тем, что происходит потом. И вдруг, в середине видения, - я чувствую это, - начинает что-то возникать. Я не знаю, кто это или что это, но он... или оно - проявляется, как кажется, очень осторожно, как если бы все вокруг было погружено во тьму и оно продвигалось на ощупь; оно чего-то опасается, может быть, того, что его увидят, и что-то несет. Я не могу понять, что это - все очень размыто и неясно. Что-то красное, с рисунком; это как-то очень напоминает Вергилия. Мне сложно это описать. Какой-то том или рукопись. Вероятно, это книга, и в то же время не книга. Этот предмет тяжелый, но я никак не могу понять, что это такое, поскольку человек, который несет его, не хочет, чтобы я об этом знал. Мне кажется, что ему самому неприятен этот предмет.
   Он замолчал и покачал головой. Потом сказал.
   - И вот он подбирается ко мне вплотную; он отталкивает что-то ногой, а затем кладет руки на пол, и я не понимаю, что он делает. Я не вижу его, только слышу. Проходит, кажется, целая вечность. Затем я слышу шум, странный шум, громкий, но приглушенный, поодаль - глухой звук, и, кажется, щелчок; меня охватывает ужас. Это хуже всего. Смертельный ужас. Не знаю, почему; а затем я вдруг осознаю, что человек исчез.
   Иногда в этот момент я просыпаюсь, весь в поту, меня трясет; но все бесполезно, я ничего не могу поделать; я не могу остановить это, и спустя время все повторяется. Мне никогда не удается понять, что же происходит. Я вижу странные вещи; палка или стержень - желтого цвета, яркий, но покрытый пятнами, обвитый чем-то белым, и что-то похожее на крюк, два крюка, вроде тех, на которые в кладовой подвешивают мясо, и странный звук, похожий на приглушенное царапание; это кажется бессмысленным; потом я слышу вздох; во всем этом нет никакого смысла - и меня снова охватывает ужас, но этот ужас какого-то иного рода, а еще я вижу людей, сидящих в ярко освещенной комнате вокруг стола; они обсуждают что-то чрезвычайно важное; но это происходит не всегда, - а потом все повторяется; человек, ползущий ко мне, звуки, бросающие меня в дрожь, и мягкое царапание...
   - Какое странное видение! - произнес Джим, наклонившись вперед; на его лице было написано любопытство. - И это все? То есть, я хочу спросить, и больше ничего не происходит?
   - Нет, - ответил Гарри, - больше ничего, и это самое плохое. Звучит по-дурацки, но ведь и в самом деле все происходит как-то по-дурацки; я скоро сойду с ума; ночь за ночью, все повторяется и повторяется, и я никак не могу отделаться от мысли... - Он осекся, с выражением отчаяния.
   - Отделаться от мысли?.. - спросил Джим.
   - Я имею в виду, а как вообще люди сходят с ума? - отозвался Гарри. - Постоянно думают об одном и том же, не в силах забыть или отвлечься, снова и снова - и это сверлит им мозг - о том, что их терзает и мучает. Видишь, я понимаю, что происходящее ужасно, - и я не в силах что-либо изменить! Что скажешь? Можешь ли ты помочь мне советом, я так несчастен!.. - Он неожиданно замолчал.
   - Думаю, у тебя нет желания нанести визит врачу? - спросил Джим.
   - А что толку? - откликнулся Гарри. - Никаких иных причин обратиться к нему у меня нет, а рассказать ему об этих видениях я просто не могу...
   - А днем с тобой такого не случается? - спросил Джим.
   - Никогда, - ответил Гарри. - Я не люблю оставаться один в моей комнате - ты, наверное, заметил, что я почти всегда спускаюсь сюда. Я чувствую в своей комнате что-то плохое, и в то же время чувствую, что это плохое мне ничем не угрожает; ощущение такое, будто я встал на пути чего-то, что должно было произойти, и помешал этому.
   - А ты не хотел бы взять отпуск и на некоторое время съездить к домашним? - спросил Джим. - Мне кажется, это могло бы помочь.
   - Нет, - сказал Гарри. - Сейчас - нет; мой дом далеко, а экзамены на носу. Так что я вынужден оставаться здесь.
   Джим ненадолго задумался. Затем предложил:
   - А как ты отнесешься к тому, чтобы просто сменить комнату? Мне кажется, это можно было бы провернуть без всяких хлопот. Почему бы тебе не перебраться в пустующую мансарду? А оправдаться перед Купером труда не составит. Его, кроме арендной платы, ничего не волнует. Если же ты поселишься у меня прямо над головой, то в случае чего сможешь просто стукнуть в пол, - и я поднимусь. Мне и в самом деле кажется, что это было бы лучшим выходом из положения.
   Гарри несколько оживился, но затем снова отрицательно покачал головой.
   - Я, конечно, был бы рад сменить комнату, - сказал он, - но если за это придется платить, то я не дам и пол-пенни.
   - Тебе ничего платить не придется, - ответил Джим. - Вещей у тебя немного, так что мы можем перенести большую часть сами. Единственно, в пустых комнатах нужно прибраться. Мы можем попросить кого-нибудь помочь нам, час или два, не более; и сегодня вечером ты уже будешь жить в новой комнате. Что скажешь?
   - Это действительно прекрасный выход из положения, - отозвался Гарри. - Мне не хотелось бы расставаться. Мне хотелось бы быть рядом. Но что я скажу Куперу?
   - Просто скажи, что твоя комната тебя не устраивает, и ты хотел бы ее сменить на лучшую, - сказал Джим. - Он славный парень и не будет против. Держу пари, он скажет: "Вне всякого сомнения, мистер... э-э-э... все в порядке; конечно же, другая комната намного комфортнее..." - Он весьма похоже изобразил достопочтенного наставника, и Гарри улыбнулся.
   - Пожалуй, завтра же я так и поступлю, - произнес он. - А эту ночь проведу у тебя - ведь это была твоя идея!
   - А я поднимусь к тебе и переночую на твоей софе, - сказал Джим. - Это меня несколько развлечет. Ты можешь позвать меня, в случае надобности.
   - А что ты обо всем этом думаешь? - спросил Гарри.
   - Думаю, в этом нет ничего сверхъестественного, - ответил Джим. - Мне кажется, это результат падения с лестницы и удара головой; как следствие - у тебя все перемешалось, и то, что ты помнил, и то, что случайно где-то видел, но не заострял на этом внимания - короче, все это не более, чем нелепости, время от времени возникающие в твоей голове. Старина, все будет в полном порядке! Даже сейчас ты выглядишь гораздо лучше, чем когда пришел!


~ 2 ~

  
   Джим поступил в соответствии с собственным предложением; он расположился на софе в комнате Гарри и преспокойно уснул. Разбудил его крик, доносившийся из соседней комнаты; он зажег свечу и отправился туда. Гарри лежал на спине, вцепившись руками в скрученное одеяло, тяжело дыша, с красным лицом. Вид его не понравился Джиму, внезапно его охватило странное чувство, ощущение словно бы присутствия чего-то сверхъестественного - прямо у него за спиной. Он резко повернулся, но ничего не увидел, кроме голых белых стен, вешалок и платья на них. Не желая испугать Гарри своим внезапным появлением, он тихо приблизился к нему, аккуратно коснулся плеча и тихо позвал по имени. Гарри открыл глаза и сел, его трясло.
   - Боже мой! - сказал он. - Прочь, прочь!.. Умоляю, оставьте меня в покое...
   Узнав Джима, Гарри облегченно вздохнул и откинулся на подушки.
   - Ах, это ты! - произнес он. - Это было ужасно! Все повторилось, все было как прежде, и это было ужасно!
   - Ничего, старина! - успокаивающе сказал Джим. - Постарайся просто лечь и заснуть. Я сяду здесь в кресле, ты ведь не будешь возражать, если я покурю?
   Он пододвинул кресло, уселся, завернулся в плед и закурил. Гарри снова уснул; но сон его был беспокойным, он метался, один или два раза вскрикнул. Джим не стал его будить; и лишь когда стало светать и первые птицы защебетали среди листвы, Гарри успокоился. Тогда Джим тихонько вышел из комнаты, вернулся к себе и тоже лег спать; но уснуть ему не удалось, он лежал с открытыми глазами, удивляясь и размышляя. Такой ход событий ему не нравился.
  

~ 3 ~

   На следующее утро Гарри заявил, что провел ужаснейшую ночь, худшую, чем когда-либо прежде; но он был готов заняться переездом; и в тот же день, двое служащих и плотник, приданных им в помощь, перенесли мебель, повесили картины и занавески. Старый управляющий против переезда не возражал.
   - Мне всегда казалось, сэр, - говорил он, - что в той, прежней, комнате, есть что-то неприятное, если можно так выразиться. И я частенько спрашивал себя, почему вы не хотите поменять ее. Но в мои обязанности не входит давать вам советы. А еще я думал, сэр, что если вы не хотите этого сделать, то она вас, если можно так выразиться, полностью устраивает.
   Гарри был в восторге от переселения, и заявил, что чувствует себя значительно лучше; Джим пожелал ему спокойной ночи и напомнил, что он может постучать в пол, если что-то будет не так; ночь и в самом деле прошла спокойно, а утром Гарри, спустившись к завтраку, объявил, что он прекрасно выспался.
   - Кое-какие прежние видения повторились, - сказал он, - но не более того. Ты понимаешь, кого я имею в виду. Он ползал где-то рядом - но меня не беспокоил.
   В течение утра, Джим, который был решительным молодым человеком, отправился в город и поведал все своему знакомому врачу, доброму старику, который внимательно его выслушал.
   - Вы совершенно правы, мистер Редфорд, - заявил он по окончании рассказа. - Весьма разумно! Я бы не стал настаивать, чтобы ваш друг пришел ко мне, пока вы не увидите результатов произведенной перемены. Думаю, вы правы, говоря о последствиях ушиба. Ему требуется отдых, отдых, и еще раз отдых; его состояние не настолько плохо, и я рискну предположить, это поможет ему отвлечься от своих мыслей. В его положении думать нужно о чем-нибудь обычном, заурядном, если он не слишком обременен заботами; предложите ему заняться спортом, однако, не переусердствуйте; а через некоторое время улучите минутку и зайдите ко мне сказать, как он себя чувствует. Полагаю, скоро все будет в полном порядке.
   И действительно, жизнь стала налаживаться. Гарри перестали беспокоить видения, к нему вернулось прежнее расположение духа, зато настал черед Джима. Он тщательно записал все, что мог вспомнить о видениях - почувствовав влечение к исследованию проблемы, он целиком посвятил себя ей. Он обнаружил множество старых записей и бухгалтерских книг в библиотеке, и изучал их с великой тщательностью. Он упросил управляющего дать ему ключи от двух пустующих помещений и скрупулезно осмотрел бывшую спальню Гарри; то, что он делал, в одно прекрасное утро вызвало его беспокойство и повергло в сомнение, так что он раз или два принимался убеждать себя оставить свои изыскания. Это привело к тому, что он стал замкнутым.
   Однажды он позвал плотника и аналогичным образом исследовал комнаты, располагавшиеся напротив его собственной. Стены этих комнат, находившихся дальше от входной двери, и, таким образом, непосредственно под перегородкой, отделявшей верхнюю мансарду, были панельными. Он попросил плотника, и тот с величайшей осторожностью снял панели в углу комнаты, вблизи окна, так что место, над которым располагалась кровать, стоящая в мансарде, оказалось более или менее расчищенным. Обнажились пыльные стены, с гирляндами паутины, которые он, осторожно очистив, тщательно осмотрел.
   Наконец расследование его было закончено. Он договорился с управляющим, что комнаты вновь будут надежно заперты, и в тот же вечер исписал несколько листов бумаги, подводя итог своим трудам. Когда он закончил, то внимательно прочитал все написанное от первой до последней строки и оглянулся вокруг, всем своим видом выражая полное удовлетворение.
  

~ 4 ~

  
   В тот же день Гарри сдал последний экзамен. Уже второй вечер они проводили вместе. Гарри был в приподнятом настроении, здоровье его начало восстанавливаться, он подшучивал над задумчивостью Джима.
   - Можно подумать, что мои проблемы перешли к тебе! - говорил он.
   Но на следующее утро, когда Гарри предложил совместную прогулку, Джим отказался:
   - Ты уверен, что теперь с тобой все в порядке, Мэлон?
   - Абсолютно, - заверил его Гарри, - а что случилось?
   - Тогда садись, - предложил Джим, - и позволь поведать тебе историю, которая, я думаю, тебя заинтересует. - Он достал свои записи. - Ты не будешь против, если я задам тебе пару вопросов по поводу твоих видений?
   - Ни в коей мере, - ответил Гарри, - это меня даже позабавит - ей-Богу; хотя ничего хорошего в них не было.
   - Есть вещь, которую я не понимаю, - начал Джим. - Ты говорил, что с началом видения у тебя появлялись мысли о местечке, неподалеку от твоего дома. По твоим словам, его называют Киркби. Я ничего не смог о нем узнать.
   - Ну да, - сказал Гарри, - Киркби Бассет - сокращенно Киркби.
   - Киркби.. как? - резко произнес Джим.
   - Киркби Бассет! - пояснил Гарри. - Там несколькими милями далее есть Киркби Лестрейндж, но мы всегда называем Киркби Бассет просто Киркби.
   - Прекрасно! - воскликнул Джим и хлопнул ладонью по столу. - Этого мне как раз и недоставало! Теперь все становится на свои места!
   - Взгляни сюда! Обрати внимание. В 1826 году здесь жил человек по имени Бассет - экстравагантный тип, как я полагаю, попавший в затруднительное положение. Он нуждался в деньгах. Бухгалтерская книга с его долговыми обязательствами хранилась в ящичке для денег, который стоял на столе у секретаря. И вот однажды он пропал без вести. Помимо бухгалтерской книги пропали деньги, как полагают, упакованные в мешки, приготовленные для курьера.
   Бассет занимал комнату, которую сейчас занимаю я. Обе мансарды пустовали. Тот, кто похитил деньги, был, естественно, Бассет. Нет-нет, не перебивай! Он держал ящик у себя день или два, но когда пропажа обнаружилась, он испугался. Он завернул его в кусок бумаги, - не знаю, почему, но, как ты сам увидишь, - у него были на это причины; затем завернул в старый шейный платок, красный шейный платок-бандану с выцветшим узором, который он взял, как я полагаю, в чьей-то комнате. Затем он раздобыл ключ от пустующей мансарды - той, в которой жил ты, - и однажды поздно ночью, прокравшись по лестнице, пробрался в твою спальню, сдвинул кусок обшивки и положил туда ящик с деньгами; однако он не догадался осмотреть это место, прежде чем класть ящик. Здесь в стене есть дыра, которая соединяет это помещение с гостиной; половые доски не достают стены, и все, что туда ни положить, провалится между панелями в гостиную. Так вот, когда он положил туда ящик, тот упал и произвел громкий звук внизу.
   Он страшно испугался, думая, что разбудил спящего в нижней комнате; но, как я предполагаю, этот стук его не разбудил.
   Он был в ужасном состоянии. Я не вполне в этом уверен. Я даже не уверен, взял он деньги или нет. Думаю, что, скорее, нет. Той ночью он больше ничего не предпринимал, а вернулся в постель.
   Наутро он решил, что должен вернуть ящик во что бы то ни стало; и я полагаю, он тщательно продумал, как это сделать. Он стащил крюк, на котором подвешивают мясо, и приделал его к старому шесту для гардин; затем он пропихнул его в отверстие и попытался зацепить ящик; думаю, ему это не удалось; случилось так, что он выпустил шест из рук и не смог достать его; осознав, что теперь уже ничего не поделаешь, он махнул на все рукой, вернул панели назад и закрепил их, как смог. Что случилось дальше, я не знаю.
   Джим на мгновение прервался, Гарри с нетерпением смотрел на него.
   - Ну да, - сказал он, - более или менее все сходится, но что там было на самом деле, нам остается только гадать. У тебя есть какие-нибудь доказательства, или ты просто решил поиграть в детектива?
   - Хочешь все увидеть сам? - спросил Джим, поднимаясь. - Тогда идем.
   Гарри последовал за ним; Джим вышел на лестничную площадку и распахнул дверь напротив. Затем взглянул на Гарри.
   - Ты абсолютно уверен, что хочешь это видеть? - произнес он. - Для тебя это будет весьма неожиданным.
   - Уверен ли я? - отозвался Гарри. - Давай все же доведем дело до конца!


~ 5 ~

  
   Джим открыл дверь, ведущую в комнату напротив, они вошли; после этого Джим осторожно притворил ее. Они оказались в просторной комнате, лишенной всякой мебели. Стену напротив скрывали панели, часть которых была удалена. Джим указал на предмет, лежавший на полу вплотную к стене. Гарри подошел и склонился над ним. Это был небольшой сверток, обернутый выцветшей красной материей, покрытый пылью. Из-за тех панелей, что все еще оставались на стене, выглядывал тонкий металлический стержень со следами бронзового покрытия; на том конце, который упирался в пол, был привязан большой двойной крючок для подвешивания мяса, привязанный к шесту куском белой веревки от гардин.
   - Я все оставил как есть, - сказал Джим, - и ни к чему не прикасался. Ну что ж, давай посмотрим, что там внутри.
   Он взял сверток, положил его на подоконник и, развязав грубый узел, расправил. Внутри оказался предмет, обернутый в белую бумагу и перевязанный красной лентой. Он развязал ленту. Открылась надпись и старый ящичек для денег, покрытый черным лаком.
   - Погоди минуту, - сказал Джим. - Давай-ка посмотрим.
   Надпись, по внимательном исследовании, оказалась фрагментом латинского гекзаметра, в стиле Виргилия. Вверху имелось имя: Седли.
   - В самом деле, мне встречалось это имя, - сказал Джим. - Погоди, что там на носовом платке?
   Он перевернул его и увидел буквы: Г.П. Седли.
   - Ну вот! - сказал Джим. - Это последнее звено, или почти последнее! Как видишь, он взял у Седли и бумагу, и носовой платок. Он знал, что возникнут подозрения, и эти подозрения возникнут относительно него!
   Затем Джим принялся за ящичек. Он был довольно тяжел, и когда Джим потряс его, внутри что-то зазвенело.
   - Ну да, - сказал Джим, - как я и предполагал, он не взял деньги. Давай вскроем его и посмотрим!
   Он аккуратно сложил бумагу и платок; они были мятые, запачканные, местами порванные. Затем взглянул на Гарри, застывшего в каком-то странном оцепенении.
   - Боже мой! - произнес Гарри. - Видения начинают возвращаться ко мне - по крупицам, но все яснее и яснее! То, что он чувствовал около этой стены, и то, что чувствовал после!
   Они вернулись в комнату Джима, который, после минутной возни с замком, открыл его и вывалил содержимое на стол - несколько золотых монет, гиней и соверенов, немного серебра и меди.
   - Сосчитаем! - сказал Джим, и они тщательно пересчитали содержимое. В сумме оказалось 32 фунта 4 шиллинга и 8 пенсов. Джим порылся на своем столе, нашел старую бухгалтерскую книгу и показал Гарри такую же сумму, записанную на одной из страниц. Надпись читалась с трудом. "Эта сумма, находившаяся в ящике для сбора денег, исчезла из комнаты Дж. Файнинга мая 10 числа, 1826. Взносы были собраны повторно. Вор остался не найденным".
   Они в молчании смотрели друг на друга. Затем Гарри сказал:
   - Этот человек, Бассет, что с ним стало?
   Джим опять покопался в бумагах и протянул ему вырезку. Это был некролог, двухлетней давности, в котором сообщалось о смерти мистера Генри Бассета, Фрайарс Нортон Холл в графстве ***, который, как писала газета, был выпускником Магдаленского колледжа, Кембридж, и получил ученую степень в 1826 году. В некрологе говорилось о нем как об активном члене магистрата, состоявшем во многих благотворительных организациях.



~ 6 ~

   Прошло несколько дней; мы снова застаем друзей в комнате, сидящих в полной тишине; затем Гарри сказал:
   - Пусть меня повесят, если я что-либо понимаю, Джим! Не нравится мне все это, вся эта мистика; с другой стороны, не могу представить себе, чтобы все это было простым совпадением или игрой воображения. А хочется думать именно так.
   - Да, - сказал Джим, - вне всякого сомнения, так было бы лучше! Все выглядит весьма мрачно! Думаю, что старик мог бы найти себе более достойное занятие, чем являться сюда подобным образом. Странные идеи приходят ему в голову; похоже, он окончил свои дни старым добрым человеком, и все-таки возвращается сюда, и бродит здесь, около этой своей старой шкатулки; но что хорошего он может сделать, скажи на милость, что? Он не может вернуть деньги, потому что люди, у которых он их украл, давно умерли. В результате следствия никто не пострадал. Давай скажем, что просто нашли эти деньги, и все вернем казначею. Бесполезно что-либо рассказывать, нам никто не поверит или сочтут, что мы сошли с ума.
   - Ладно, а что ты думаешь об этом? - спросил Гарри.
   - Что думаю? - откликнулся Джим. - Для меня все выглядит так, будто нет большого различия между мертвыми и живыми. Думаю, всю жизнь старика волновала и беспокоила эта касса и мысленно он к ней возвращался не раз и не два: не похоже, чтобы он просто так смирился с утратой, наверное, миллионы раз он обдумывал случившееся и укорял себя за дурацкий поступок; это настолько вошло у него в привычку, что даже после своей смерти он постоянно возвращается сюда и беспокоит нас. Сказать правду, я испугался за тебя; но все оказалось именно так, как ты и рассказывал; причина не в тебе - на твоем месте мог оказаться любой.
   - Но ведь он умер два года назад, - сказал Гарри, - и почему это вдруг является ко мне с того света?
   - Да, для тебя это стало ударом, - отозвался Джим. - В этом у меня сомнения нет. Такие вещи необъяснимы; ты будто бы задел какую-то воображаемую затычку, и все хлынуло в образовавшееся отверстие подобно воде. Может быть, ты случайно вспомнил что-то, что долгие годы хранилось в твоей памяти. И я благодарен - да-да, искренне благодарен судьбе, что не случилось ничего более худшего! Но, честно говоря, я не думаю, что старик хотел причинить тебе какой-либо вред, ему было просто не до тебя.
   Они немного помолчали, затем Гарри сказал:
   - Мне становится как-то не по себе, когда я начинаю обо всем этом задумываться, о том, что тени могут свободно уходить и возвращаться по своему желанию. Неужели мы и вправду оказались в центре всего этого, Джим?
   Джим серьезно посмотрел на него.
   - Да, - ответил он. - Думаю, это так. Думаю, мы оказались в самой гуще каких-то необъяснимых событий; впрочем, как мне кажется, мы еще легко отделались и какое счастье, что подобные вещи случаются так редко!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ЗАЯЦ

-1-

   Дик Бремвелл, первокурсник, едва прибыв в Магдалену, был направлен швейцаром в комнату, чьи двери выходили на лестницу G, с правой стороны переднего двора. Позаботиться о меблировке он возможности не имел, поскольку прежний владелец комнаты неожиданно решил не возвращаться в Кембридж, и Дик был извещен об этом по телеграфу за день или два до приезда. Комната располагалась на первом этаже, неподалеку от улицы; в ней было два высоких окна, одно выходило на реку, а второе во двор. Без каких-либо картин, без мебели, унылый стол, три ужасных стула, сломанный диван, выцветший и полинялый ковер и такие же шторы, - комната выглядела в высшей степени не приспособленной для жилья. Пахло дымом и чем-то затхлым, и было еще что-то, что Дик определил для себя как нечто недружелюбное, может быть, даже зловещее. Все это ему не понравилось, и он даже пожалел, что согласился поселиться в этой квартире.
   Он стоял посреди комнаты, со все возрастающим отвращением, когда кто-то произнес позади него, громко и отчетливо:
   - Да, вы, может быть, удивлены, сэр - мистер Бремвелл, я полагаю - мне не нужно видеть выражение вашего лица, чтобы понять, о чем вы думаете - вы несомненно недовольны тем, что видите, и полагаете, что так быть не должно.
   Дик обернулся и увидел полную пожилую даму в капоте, с улыбкой на лице, стоявшую перед ним с метлой в руке.
   - Миссис Хамфри, сэр, я буду убираться в вашей комнате, - сказала она, по-прежнему мило улыбаясь, и продолжала с видимым удовольствием: - Да, сейчас эта комната выглядит бедно, если не сказать большего; но она не так уж и плоха для проживания, могу сказать вам по своему опыту, а я работаю здесь тридцать лет, и те джентльмены, которые жили здесь до вас, получали ее с такой же обстановкой, и почти всегда реагировали на нее так же, как и вы, сэр, не лучше и не хуже. Вам здесь понравится, сэр, несколько картинок на стенах, что-нибудь еще в этом роде - и комната уже не покажется вам такой ужасной.
   Миссис Хамфри, которую с незапамятных времен звали не иначе как Матушка Непоседа, хлопотала по комнате, указывая, где, что и как можно сделать, чтобы придать комнате некое подобие уюта. Дик сразу почувствовал симпатию к старушке, довольно приятной, несмотря на торопливую речь и постоянные перескакивания с пятого на десятое. Невольно следя за ее перемещениями, он вдруг заметил в углу комнаты нечто любопытное. С виду это напоминало небольшой камин, заложенный кирпичом и покрытый штукатуркой, со следами резьбы времен Тюдоров на каменном своде, своей верхней частью похожий на дверь, если только и в самом деле не был дверью, а нижней частью на пару футов приподнимавшийся над полом. Это был странный объект, и Дик, желая рассмотреть его повнимательнее, приблизился и остановился перед ним.
   - А это еще что такое? - спросил он.
   - Ох, сэр, не обращайте на это внимания, - ответила миссис Хамфри. - Это дверь, должно быть, оставшаяся с тех времен, когда здесь, как говорят, жили монахи, и вела она в их собор или же... - впрочем, все равно, куда, в течение многих лет в этой комнате жили христиане, слава Богу!
   По всей видимости, миссис Хамфри имела в виду протестантов.
   - И что они здесь делали? - снова спросил Дик.
   - Если вы хотите знать мое мнение, сэр, - сказала миссис Хамфри, - то мне чрезвычайно неприятно, что они когда-то здесь жили, - но что это так, в этом не может быть сомнения, - а мистер Симпсон рассказывал мне, - он казначей, сэр, очень приятный человек, - что они здесь и колдовали, и занимались всякими непотребными делами, а что в добавок ко всему они совершали здесь какие-то языческие обряды, так в этом у меня нет никаких сомнений!
   История в изложении миссис Хамфри обещала быть интересной, подумал Дик, но не успел расспросить подробнее, поскольку Матушка Непоседа указала ему на удобный платяной шкаф, который, по ее уверениям, никогда не подвергался нашествию мышей, истинного проклятья прочих комнат в колледже, сэр, можете мне поверить. Здесь работает миссис Брэдли, сэр, она убирает комнаты по лестнице Q, и такая болтушка, что не приведи Господи; так вот только вчера она мне рассказывала, что ее мыши больше всего любят солодовый ликер, а я только посмеялась, и сказала ей в ответ, что мои мыши не употребляют ничего кроме бакалеи, и всего того, что по вкусу мышиной природе. Вы только подумайте, солодовый ликер!
   И миссис Хамфри от души рассмеялась.
   - Я склонна думать, что те самые мыши, которые так любят солодовый ликер, носят юбку - хотя и не в моих правилах обсуждать с молодыми джентльменами детали женской одежды!
   Дик громко рассмеялся, миссис Хамфри ответила одобрительной улыбкой. Ей понравилась такая реакция на ее шутку.
   - Именно так, сэр, - объявила она. - А теперь мы немного приведем в порядок вашу комнату, и скоро вы ее не узнаете!
   Дик Бремвелл знал двух-трех человек в Колледже, но они еще не прибыли - он приехал раньше них на день или два, чтобы получить комнату. Он распаковал чемодан, доложил о себе преподавателю, пообедал в холле вместе с немногочисленными, тихими и предупредительно вежливыми первокурсниками; а скучный вечер провел в своей пустой комнате, написав одно или два письма, а затем попытавшись читать. И все-таки, в комнате было что-то не так. Что именно? Он не знал. Что-то мрачное и зловещее. Он слышал стук карет, проезжавших по улице, комната словно дрожала от этого стука; слышал звуки шагов во дворе, обрывки разговоров. Но взгляд его постоянно возвращался к нише с резьбой, большей частью скрытой густыми слоями краски. Казалось, в ней что-то спрятано, заложено кирпичами, замуровано и забыто, но не уничтожено полностью. С виду - всего лишь маленькая испорченная дверь, думалось ему. Ну что ж, понаблюдаем за ней, решил он и передвинул стол, поставив его прямо напротив ниши. Затем уселся и принялся читать, время от времени бросая взгляды на дверь, не изменится ли чего, и на что это будет похоже, и ему иногда казалось, будто что-то с зловещим интересом рассматривает его, скрываясь в маленькой нише.
  

-2 -

   Дик окончательно переселился в Магдалену, и скоро чувства одиночества и дискомфорта понемногу оставили его. Он нашел, что первокурсники, в общем, не так тихи и вежливы, как ему представлялось. Его друзья, второй и третий год жившие здесь, были рады видеть его, и вскоре он почувствовал себя почти как дома. Он был открытым и веселым молодым человеком, без причуд и предрассудков, и готов принять людей такими, какими они хотели казаться; он не был заносчив, но не был и заискивающим, и во всех своих товарищах видел равных себе. Он совершенно преобразовал свою комнату, развесил картины, расставил кресла, книги и всякие безделушки, и товарищи частенько навещали его в то время, когда Дик не был особенно занят. И все же он никак не мог преодолеть какую-то неприязнь к ней, даже обнаружив, что шумы с улицы перестали ему мешать. Маленькая дверь не давала ему покоя. Поставить перед ней стол не было никакой возможности, поэтому он закрыл ее занавесом; но тут же обнаружил любопытный эффект: когда он сидел, обернувшись к ней спиной, у него возникало чувство, будто позади него что-то или кто-то возникает, даже склоняется над ним. Если в комнате присутствовал кто-то посторонний, все было в порядке; но если предстояло провести вечер в полном одиночестве, он передвигал кресло и садился так, чтобы занавес находился прямо напротив него. Не раз и не два он задумывался над тем, как бы открыть ее, но это было очевидно сложным делом, - кирпич был положен на совесть, - сломать кладку было чрезвычайно хлопотно. И не было никого, с кем бы он мог посоветоваться.
   Как-то вечером он сидел в обществе полдюжины друзей. Вскоре они ушли, он остался один. Он сел в кресло напротив ниши, закурил и взял в руки книгу; вечер был холодный, огонь горел еле-еле. Он поднялся, чтобы пошевелить дрова и подкинуть немного угля. Он положил трубку на каминную полку, когда краем глаза заметил как нечто, выскользнув из ниши, промчалось по комнате. Это был любопытный объект, насколько он мог судить - но в комнате стоял полумрак, и объект исчез прежде, нежели он смог его хорошенько разглядеть. Размером он был примерно с зайца, и даже, казалось, имел длинные уши; он не отталкивался всеми четырьмя лапами, а перекрещивал при движении заднюю пару с передней. Объект мелькнул, и исчез в тени. Сказать, что он был удивлен - значит ничего не сказать. Он был поражен, он испытывал ужас, граничащий с отвращением. Существо, казалось, вырвалось из плена. Мгновение он стоял, глядя на то место, где оно исчезло, а потом его охватило безумное желание бежать, найти кого-нибудь, обо всем рассказать, хотя он и не понимал толком, что тут можно рассказать. Все же он взял себя в руки и решил, что это существо, должно быть, обыкновенная кошка, пробравшаяся в комнату из сада. Взяв в руки кочергу, он принялся тщательно обыскивать комнату. Он пошарил кочергой под диваном, посмотрел под скатертями, постучал по полу тут и там, но нигде не было ни единого следа живого существа - и лишь потом обратил внимание на то, что окно в сад было закрыто. Он начал было проделывать те же действия в своей спальне, но через несколько минут убедился, что и там ничего нет. Решив, в конце концов, что ошибся, он отправился спать. Но уснуть ему не удавалось; он пробовал читать, ворочался, и все никак не мог заставить себя потушить свет, а время от времени ловил себя на том, что с опаской поглядывает в сторону двери в гостиную. В конце концов, сон сморил его; проснувшись, первое, что он обнаружил, была полностью оплывшая свеча, а первый звук, который он услышал, был стук каминных щипцов в руках миссис Хамфри. С утренними лучами уверенность вернулась к нему, и он, посмеявшись над собственными глупыми страхами, обозвал себя ослом.
   Однако, когда миссис Хамфри зашла перед завтраком кое-что прибрать, он почувствовал непреодолимое желание поговорить с ней.
   - Миссис Хамфри, - начал он, стоя перед камином, - мне бы хотелось кое о чем вас спросить. Возможно, это выглядит глупо, но мне хотелось бы знать...
   - Ах, - прервала его миссис Хамфри. - Я знаю, что вы собираетесь сказать, сэр, можете не продолжать. Как только я вошла и увидела вас, я сразу поняла, что что-то случилось... И я сказала себе: "У мистера Брамвелла была беспокойная ночь, и у него, наверное, разболелась голова"; именно так я себе и сказала, будьте уверены.
   Дик невесело улыбнулся.
   - Ну, раз вам все известно, миссис Хамфри, - сказал он, - то мне ничего не нужно вам рассказывать. Просто скажите мне, что вы об этом думаете?
   - Полагаю, сэр, - начала миссис Хамфри, - вы видели то, что все называют зайцем, - допустим, ну и что тут такого, сэр? Он ведь не причинил вам никакого вреда, эта мелочь, сэр. Я видела его с полдюжины раз, и некоторые другие джентльмены, которые жили в этой комнате, тоже - но это не тот случай, когда об этом следует распространяться, если вы спросите моего совета. Как-то раз я рассказала о нем казначею, сэр, так он заявил, что это полнейшая чушь, посоветовал заниматься своим делом и не распускать понапрасну язык. Так и было, можете быть уверены! А одно из моих правил, сэр, это не говорить о том, чего я не понимаю, поскольку если вы так поступаете, то многие разводят руками и намекают на бутылку виски или что-нибудь в этом роде. Но я женщина непьющая, сэр, по крайней мере, не больше других в этом заведении, и я сама ясно видела зайца. И мистер Макинс, который жил здесь до вас, он тоже видел зайца, хотя никогда не прикасался к спиртному. Но я никогда не слышала, чтобы он, этот заяц, хоть кому-то когда причинил какой-либо вред. Он иногда бегает здесь, вот и все.
   - Но что это? - спросил Дик.
   - Если вы хотите знать мое мнение, сэр, - ответила миссис Хамфри, - это какая-то магия старых монахов, пропади они пропадом! Их не следовало пускать в колледж, говорю я вам, - это была ошибка!
   - Мне оно не нравится, - заявил Дик.
   - Раз уж я начала, сэр, так дайте мне договорить, - сказала миссис Хамфри. - Я смотрю на это дело так. Пусть себе бегает, эта штука, если у нее есть ум. От этого здравомыслящим людям не будет никакого вреда. И я бы обращала на нее внимания не больше, чем на обыкновенную курицу.
   - Ну, не знаю, - протянул Дик. - Мне становится как-то не по себе. Думается, мне следует поговорить об этом с учителем.
   - Послушайтесь моего совета, сэр, - сказала миссис Хамфри, - и ничего об этом не говорите - люди могут подумать, что у вас не в порядке с головой, если вы начнете рассказывать о зайце, который в полночь выскочил у вас из двери и бегал по комнате. Никаких зайцев в колледже быть не может! Попомните мои слова, сэр, он не причинит вам никакого вреда; вы сами причините себе вред, если будете задумываться над этим да еще приметесь рассказывать. На свете есть много странного, и это всего лишь один из таких случаев. Выбросьте это из головы, вот мой совет!
   - Вы совершенно правы, миссис Хамфри, - вздохнул Дик. - Я никому ничего не стану рассказывать. Теперь, когда я знаю, что и вы, и другие его видели, мне на него наплевать.
   - Вот и прекрасно! - воскликнула миссис Хамфри. - Если мы оставим его в покое, то и он оставит нас в покое. Излишнее любопытство в подобных вещах только вредно.
  

-3 -

   Дни текли за днями, и проблема с зайцем постепенно оставляла Дика, и чем больше он думал о ней, тем совет держать язык за зубами казался ему более и более мудрым. А осознание того, что другие тоже видели призрак, снимало камень с его души, особенно если учесть, что одним из таких наблюдателей была веселая и здравомыслящая Матушка Непоседа. Было бы чрезвычайно неприятно думать, что в данном вопросе он был исключением и подвергся психическому воздействию. Дик отличался очень простыми и очевидными взглядами на жизнь, и вовсе не интересовался потусторонним. Более того, сама атмосфера комнаты, казалось, становилась день ото дня все более дружелюбной.
   Тем не менее, спустя приблизительно недели четыре, вновь стало накатывать тревожное чувство, только в какой-то новой форме. Вряд ли он мог выразить свои ощущения словами, но это как если бы кто-то, неизвестно где и как, искал возможности общения с ним. Он ничего не видел и не слышал, но когда оставался один, в самой атмосфере возникало нечто безмолвной мольбы. Оно не пугало, нет, скорее вызывало предчувствие необычных событий. В нем не было даже намека на недоброжелательность, скорее, кто-то, или что-то, пыталось дать ему знать о своем присутствии. Оно не мешало ему в его занятиях; и если бы он мог правильно подобрать сравнение, то скорее всего сравнил бы его, это что-то, с приветливой собакой, которая ненавязчиво сидит рядом, в ожидании прогулки.
   В один из дней ощущение это было очень сильным; сильным настолько, что, сидя один в своей комнате, поздно ночью, он раз или два быстро поднимал голову, словно ожидая увидеть поблизости что-то очень знакомое. Стоило ему лечь спать, как оно стало почти осязаемым, и хотя он не смог бы описать его, это ощущение, он заснул с неясными мыслями, своеобразным приглашением к диалогу, наполовину сформировавшимся в его мозгу - что-то вроде: "Хорошо, скажи мне, если можешь, можешь ли ты хоть что-нибудь?" Это было подобно уступке его воли той настойчивой просьбе, которой он, однако же, полностью не доверял. Поздно ночью, когда вокруг не раздавалось ни звука, он очнулся от сна, или, вернее сказать, очень яркого видения.
   Он видел большую комнату, скромно обставленную, с тяжелыми деревянными балками на потолке и побеленными стенами. Вдоль стен стояли скамьи, сидели какие-то темные фигуры; но это было всего лишь фоном, который он помнил слабо. Его внимание привлекла определенная группа. Старик, в свободном темном одеянии, чисто выбритый и имевший вид аскета, не лишенный благородства, но словно бы охваченный глубоким недоумением и беспокойством, сидел за столом, откинувшись на спинку стула, скрестив руки; по обе стороны от него сидели еще двое, одетых так же; по их бритым головам он понял, что это монахи. Напротив этих троих, по другую сторону стола, стояла фигура, сразу приковавшая к себе внимание Дика и вызвавшая у него сострадание. Это был молодой человек, почти мальчик, с красивыми чертами лица, но, как можно было судить по полуоткрытым губам, темным теням под глазами и бледному лицу, охваченный сильной тревогой и страхом. Но, что более всего удивило и поразило Дика, - на руках он держал зайца, видимо, совершенно не боявшегося людей. Передними лапами тот опирался на руку мальчика, его уши стояли торчком, а взгляд широко раскрытых карих глаз направлен на старика в центре. Старик начал говорить тихим, серьезным и полным сожаления голосом. То, что он сказал, Дик едва разобрал, но, по всей видимости, это было оглашение какого-то решения. Как только он закончил говорить, начал говорить мальчик, торопливо, словно стараясь дать какие-то пояснения и высказывая какие-то просьбы. Старик, сидевший в центре, покачал головой и посмотрел сначала на одного, а затем на другого, сидевших рядом с ним. Один нахмурился и отрицательно покачал головой, другой положил руки на лежавшие перед ним бумаги и произнес несколько слов.
   Затем две темные фигуры, до сих пор остававшиеся на заднем плане, вышли вперед и встали возле стола; и сразу же вслед за тем, по знаку, поданному стариком, приблизились к мальчику, который низко поклонился сидящим; его стражи также поклонились, после чего мальчик был уведен. Как только они покинули комнату, старик, принимавший решение, встал и подал знак остальным; все упали на колени. Вопросы были заданы, ответы получены; они застыли неподвижно, в тишине, и оставались в таком положении до тех пор, пока стражи не вернулись, уже без мальчика; последовало несколько коротких фраз, после чего все в молчании разошлись.
   У Дика было ощущение, что на его глазах свершилось нечто мрачное и торжественное. Чувства всех участников разыгравшейся сцены были, очевидно, глубокими, как у людей, которые, несмотря на природное сострадание, обязаны подчиняться суровым правилам; у Дика не было сомнений в том, что наказание, которому был подвергнут мальчик - ничто иное как смерть.
   Проснулся он в подавленном и тревожном состоянии, и в то же мгновение почувствовал, что его ждут в соседней комнате. Он зажег свечу и, подняв ее высоко над головой, поспешил туда; но здесь стояла тишина и все было так, как тогда, когда он ее оставил. Он взглянул на маленькую нишу, и, как только он сделал это, оттуда выскочил заяц. Однако, вместо того, чтобы, как обычно, пересечь комнату и скрыться, он застыл внизу ниши, и устремил взгляд своих желтых глаз на Дика. Потом на краткий миг показалась стоящая призрачная фигура. Узнать ее - об этом не могло быть и речи; более того, он не мог хорошенько ее разглядеть, но готов был поклясться чем угодно, что стоящая перед ним фигура - мальчик из его видения. Нечетко очерченный контур, висящий в воздухе, подобный отражению на темном стекле; он видел протянутую руку мальчика, указывающую на нишу, а затем раздались странные звуки, подобных которым он никогда прежде не слышал, слабые и едва различимые, бесконечно далекие - не слова, нет, только крик, отчаяния, мольбы о помощи... потом обе фигуры медленно растаяли в воздухе.
   К своему изумлению, Дик не испытал ужаса; то есть, был один момент невыносимого страха, сковавшего тело ощущением присутствия бестелесного, а затем вдруг наступило успокоение и уверенность в том, что ему надлежит сделать. Он вернулся обратно в кровать, ощущая полную безопасность и все более и более уверяясь в том, что абсолютно точно понял цель визита странного гостя, лег, немного поворочался и спокойно уснул; и так спокойно проспал до самого утра.
  

-4 -

  
   Утром Дик энергично взялся за работу. Он посетил магазин архитектора-декоратора, который помогал ему обустроить комнату, и попросил прислать в Колледж каменщика в тот же день, сказав, что хотел бы кое-что доделать. Когда каменщик прибыл, Дик продемонстрировал ему замурованную нишу и попросил пробить ее насквозь. Здесь оказалась кирпичная кладка и штукатурка, причем Дик, к своему удивлению, заметил глубоко процарапанные странные знаки, напоминающие пятиконечные звезды. Были подняты несколько досок пола, и позади ниши показалось углубление, уходившее вниз. Были удалены кирпичи, которые его закрывали. Обнажился небольшой темный проход, ведущий в стену, пахнуло затхлым и спертым. Дику удалось, под каким-то надуманным предлогом, на четверть часа отослать каменщика; он взял настольную лампу, метлу и совок, и очистил проход. В основном здесь скопилась мелкая белая пыль. Но среди пыли он нашел несколько костей, совершенно целых и сломанных, а также несколько зубов. Он сложил их в коробку, а затем, когда каменщик вернулся, они вновь заложили нишу кирпичом, оштукатурили и сменили занавеси. Дик слышал, как несколько человек подходили к его двери, а затем снова уходили; однако, все было закончено к обеду, и он отправился в столовую с чувством огромного облегчения. Вечер он провел в комнате у друзей, а поздно ночью, вернувшись к себе, упаковал в солому и обернул бумагой коробку с пылью и костями, спрятал ее в укромном месте и лег спать, проведя ночь совершенно спокойно, должно быть, в первый раз за все время пребывания в Колледже.
   Через несколько дней семестр закончился, и Дик отправился домой, прихватив коробку с собой. Викарий прихода того местечка, где жил Дик, был старым другом его семьи, и он знал его еще с детства. Звали его Джон Марш. Викарий был ценителем древностей, добрым и умным человеком. Дик отправился к нему и сказал, что в Колледже, в комнате, где он проживает, обнаружил кое-что любопытное, чего не может объяснить, и спросил, не может ли он принести и показать найденное.
   Викарий попросил более подробных объяснений, но Дик твердо сказал, что прежде хотел бы показать находку. Он открыл ящик, который принес с собою, и вскоре его содержимое оказалась на газетах, на большом дубовом столе викария, специально очищенном для этой цели. Викарий принялся осторожно ворошить пыльные останки.
   - Хм, - произнес он, - это кости - ну да, человеческие кости! зубы, я полагаю - да-да, зубы, юноши или девушки, лет двадцати, или даже меньше. Хм, а это что такое? Это зубы какого-то маленького грызуна, кролика, как я полагаю. Впрочем, нет, они слишком велики! Должно быть, это заяц. Костяные пуговицы, кусочки материи, по всей видимости байка или саржа. А это что такое?
   Он извлек из останков грубое металлическое распятие.
   - Очень интересно! - пробормотал он. - Начало пятнадцатого столетия, как мне кажется - четки! - да, кажется, приделанные к распятию - хорошо... кажется, это все!
   Он повернулся к Дику и глянул на него поверх очков.
   - Странная находка! - сказал он. - Я склонен предположить, что все это некогда было монахом, а если говорить точнее, - молодым монахом. Но я не понимаю, каким образом здесь очутился заяц. Не мог же монах проглотить его целиком! Хотя в этом случае мы бы знали вероятную причину смерти! Мне кажется, нам следует передать все эти останки коронеру!
   Дик рассказал ему всю историю находки, от начала до конца. Викарий слушал его с все возрастающим удивлением. Задал несколько вопросов и сказал:
   - Кто-нибудь еще об этом знает?
   - Ни единая душа, - ответил Дик.
   - Прекрасно, - сказал викарий, - это было весьма разумно с твоей стороны! Я все обдумал, и вот что решил: я попрошу пономаря выкопать яму на кладбище, сложу в нее останки, и прочту несколько молитв - когда никто не будет меня видеть. Если бедный молодой человек и был погребен по христианскому обычаю, в чем я лично сомневаюсь, - это уже не имеет никакого значения!
   Затем он сказал:
   - Но что делать с распятием, пуговицей и четками?
   - Оставьте их у себя, - просто сказал Дик.
   Викарий просиял, в нем проснулся собиратель древностей.
   - А ты уверен, мальчик мой, что не хочешь сохранить их у себя?
   - Ни в коем случае, - Дик содрогнулся.
   - Хорошо, пусть будет так, - произнес викарий. - Мне кажется, что мы столкнулись с весьма интересным делом! Но, Дик, послушай моего совета, - он поднял кверху палец, - больше никаких снов и видений!
   Больше они не разговаривали на эту тему, пока в один из дней, прогуливаясь с викарием около церкви, тот указал ему на холмик земли в тихом укромном месте под тисами.
   - Он покоится там, - сказал викарий, - все, что осталось от его бренной оболочки! Бедный мальчик! Ну, будем надеяться, что для него все закончилось!
   А еще через несколько дней, уже после своего возвращения в Магдалену, Дик получил от викария письмо.
  
   Викариат Стэндиша
   20 января 18...
   Дорогой Дик,
   Мне кое-что удалось раскопать, и я не думаю, чтобы это было хорошо. Ознакомься с тем, что я нашел в Регистере Кройленда, некоторые сохранившиеся фрагменты. Они написаны на ужасной латыни, и ты вряд ли смог бы перевести их самостоятельно. Это всего лишь незначительные фрагменты, относящиеся к середине 15-го века или около того:
   "...великая беда с новичком, опечалившая нас, брат Павел, любимейшим из всех, на кого возлагались большие надежды, ибо он совращен Сатаной в магические практики и действа, проклятые Господом. Настоятель сам отправился туда, чтобы узнать и исследовать случившееся на месте. Свидетельств немного, но они, как и предполагалось, отвратительны; нет никаких сомнений в том, что злой дух посещает его, приняв образ зайца, ибо было замечено, что ум его и способности поистине дьявольские, поскольку намного превосходят заячьи, которые, как известно, есть существа глупые. Будучи призван к ответу и покаянию, он был нем и упорствовал, но, когда к нему поднесли святые реликвии, был и сам удивлен и подавлен, слыша зайца, произнесшего человеческим голосом: "Я есть Сикоракс проклятый". Когда все присутствовавшие видели и слышали достаточно, настоятель осудил его, борясь за спасение его души, быть замурованным заживо, наказание для тех, кто прибегает к магической практике, что и было исполнено немедленно, с великим страхом и трепетом, во славу Матери Церкви. Отец настоятель предупредил, чтобы никто и никогда не раскрыл места его погребения, под страхом отлучения от церкви. И это было сделано над ним, и подобно тому, как сказано о пророке Моисее, никто не знает где гроб его и до сегодняшнего дня..."
   На этом фрагмент заканчивается, я предоставляю тебе сделать свои выводы; а также дает мне возможность подумать - мы сделали все, что могли.
   Поверь мне, дорогой Дик, любящему тебя, твоему старому другу
   Джону Маршу.
  
   Дик сидел и размышлял о прочитанном, когда чей-то голос вывел его из задумчивости.
   - Простите, сэр, - сказала миссис Хамфри, - но я видела, что вы делали с дверью. Я знаю, что мой долг - сообщить об этом казначею, но я буду держать язык за зубами, можете быть в этом уверены; к тому же, мне кажется, воздух в комнате стал намного свежее; и еще кажется, что бедное маленькое существо больше здесь не появится. Все в порядке, говорю я! Даже если это был заяц, мозги которого отличались от обычного, так что с того! И я возьму на себя смелость поблагодарить вас, сэр, за то, что вы сделали, ибо это было правильно и уместно; давно пора было дать этим старым монахам от ворот поворот, так сказать.
   И миссис Хамфри, коротко рассмеявшись, отправилась по своим делам.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

КАМЕННЫЙ ГРОБ

  

~ 1 ~

   Год 1754, месяц октябрь. В часовне Магдалены все лето проводились ремонтные работы под руководством гениального мистера Коллинза, Клэр Холл - и по этой причине к началу Пасхи персонал Колледжа был размещен в церкви св. Илии, располагавшейся неподалеку.

~ 2 ~

  
   Мистер Добри, казначей, крупный грубоватый человек, навестил Корт солнечным осенним днем. Рабочие сновали с досками и брусьями у дверей часовни. Сопровождавший казначея маленький тощий человечек в рыже-черном, взиравший на него сквозь большие роговые очки, был мистер Джейнвэй, ректор Колледжа. Вскоре они подошли к дверям и остановились, разглядывая здание.
   - Вы только взгляните! - произнес мистер Джейнвэй, явно любуясь увиденным. - Я просто не верю своим глазам! Какие большие перемены, вне всякого сомнения! И какой строгий дизайн!
   Перемены, вне всякого сомнения, были значительными! Из здания в готическом стиле с открытой крышей, такими, какими мы видим их сейчас, гений мистера Коллинза сотворил нечто, более похожее на, если можно так выразиться, столовую римского консула, чем на христианскую церковь. Вместо открытой крыши был оштукатуренный потолок с тяжелой лепниной. Классическая арка охватывала святилище, а восточное окно было скрыто скульптурой на колонне-постаменте. Пол, по последней моде, был вымощен черным и белым мрамором.
   Мистер Добри выглядел довольным.
   - Не так уж сильно все и изменилось, - сказал он. - Может быть, потому, что я наблюдаю за работами с самого их начала. Мне кажется, все смотрится весьма достойно!
   - Во имя всего святого, а что обо всем этом думает Мастер*? - спросил мистер Джейнвэй.
   - Этого я вам сказать не могу, - довольно резко ответил мистер Добри.
   - Но ведь он наблюдает за ходом работ? - снова спросил мистер Джейнвэй.
   - Мастер... - сказал мистер Добри. - Насколько мне известно, посещал часовню всего лишь пару раз, когда работы только начались. Один раз он прибежал, без парика, в засаленной рясе, и в грубой форме отчитал рабочих за создаваемый ими шум - можно подумать, что подобные работы производятся в тишине! По его словам, его сильно беспокоила бухгалтерская отчетность. Однажды он повстречал в часовне мистера Коллинза, когда были начаты резные работы по карнизу. Он заявил мистеру Коллинзу, что совершенно не понимает, зачем нужны все эти фигуры святых и ангелов, но что они кажутся ему каким-то совершенным излишеством. Затем он засмеялся и сказал, что это, должно быть, эффект, производимый штукатуркой, но мистер Коллинз был сильно огорчен. Так что пока ему есть к чему придраться и, следовательно, за это не заплатить, Колледж может вполне на него положиться. Он поручил все заботам пребендария Дархема, говорят, это было на прошлой неделе, и это, собственно, все, что он сделал.
   - Так, так, - неодобрительно пробормотал мистер Джейнвэй.
   - А теперь, - произнес мистер Добри, войдя в часовню, - пойдемте со мной, я продемонстрирую вам кое-что любопытное. Около шести недель назад рабочие укладывали плитку на пол, один из них подошел ко мне и сказал, что они обнаружили нечто. Вот здесь, на этом самом месте. - Он топнул ногой по полу, и продолжал. - Когда я подошел, то увидел, что они обнаружили и раздробили на куски крышку каменного гроба, и я велел им убрать несколько обломков. Смею вас уверить, что нам открылось странное зрелище! Там лежал человек; голова его покоилась в нише, специально вырубленной в камне, одетый в расшитое платье, цветом напоминающее цвет бабочек - таких, оранжево-коричневых, каких вы можете видеть летом сидящими на цветах - с изображениями и картинами, вотканными в материю. Плоть сгнила, череп, покрытый чем-то, напоминающим остатки волос, мрачно взирал на нас темными глазными впадинами. Сомневаюсь, чтобы он лежал там с дней основания монастыря, и это мне не очень понравилось. Я нагнулся и поднял платье, но оно пылью выскользнуло у меня из пальцев, оставив лишь несколько цветных нитей. Кости были покрыты плесенью, и, за исключением бедренных, чрезвычайно хрупки. "Ну, - сказал я, - чем меньше мы будем на это смотреть, тем лучше!" Затем я взял веник и смел к одному концу гроба все, что там находилось - остатки костей, и одежды, и прах; так что образовалась небольшая кучка. Я вынул череп из ниши, и он тоже рассыпался в прах. Но когда я орудовал веником, то услышал звон; нагнувшись, я поднял маленькую чашу и блюдо из какого-то темного металла, и большой кольцо с голубым камнем - все имело отношение к папству и, следовательно, выглядело недостойно в моих глазах. Я отнес их в свою комнату и собираюсь отослать мистеру Грею в Пембрук Холл, он разбирается в подобных вещицах. Затем я сказал каменщикам, чтобы они вынесли остатки разбитого гроба во двор, а прах бросили в какую-нибудь дыру, а это место аккуратно засыпали землей и утрамбовали. Я думаю, что поступил правильно: скатертью дорога!
   - Боже мой! - задумчиво произнес мистер Джейнвэй. - Это странная история... очень странная история! Однако, мистер Добри, прошу меня извинить, мне не кажется, что вы поступили правильно. Я думаю, что человек, кем бы он ни был и какую бы веру не исповедовал, имеет право на упокоение - мне так кажется, но это всего лишь мое мнение!
   - Фи! - пожал плечами мистер Добри. - Сколько хлопот из-за старых папистских костей! Я из сторонников славной Реформации, и я бы очистил храм от всех подобных нонконформистов, будь моя воля. Одна мысль о том, что эти останки находятся у меня под ногами, способна была бы отвратить меня от молитвы. Я удивляюсь вам, мистер Джейнвэй, в самом деле удивляюсь!
   - Хорошо, хорошо! - поспешил согласиться мистер Джейнвэй. - В конце концов, каждый вправе иметь собственное мнение; я всего лишь хотел сказать, что не вполне одобряю, как вы с ним обошлись. Может быть, он был несчастным человеком, поскольку умер, так и не познав свет истины. Может быть, у него просто не было такой возможности.
   - Искреннее изучение Слова могло бы открыть ему всю мерзость его заблуждений, - наставительно заметил мистер Добри. - Я протестант, родился и умру протестантом, и у меня нет времени на возню со старыми мумиями.
   Мистер Джейнвэй вздохнул и больше не сказал ни слова; еще немного постояв, они ушли.


~ 3 ~

   Случилось так, что приблизительно через неделю мистер Добри проснулся вдруг ночью в своей комнате, располагавшейся в правом углу на первом этаже здания, представавшего перед вами, стоило только войти в ворота. Он проснулся наполовину от страха, наполовину от гнева, что кто-то потревожил его сон; ему показалось, он слышит, как кто-то тихо передвигается по его комнате, свет в которую попадал через единственное маленькое высокое окошко в глубокой нише, взглянув через которое можно было видеть реку, часть улицы и несколько домов, стоявших параллельно колледжу. Занавесей на окне не было, и мистеру Добри показалось, что он видит призрачную фигуру, движущуюся вдоль панелей, в слабом лунном свете.
   Мистер Добри был смел, как лев. Он сел на постели и вскричал громким голосом: ЭЙ, ЧТО ТАКОЕ? ОЛА-ЛА! КТО ЗДЕСЬ? ЭЙ, ЧТО ТЫ ТАМ ГОВОРИШЬ? ЧТО ТЫ ТАМ ДЕЛАЕШЬ, БРАТЕЦ?
   Голос его эхом отозвался в маленькой пустой комнате, и стих, оставив по себе гнетущее молчание. Никто не двигался, никто ничего не говорил. Он нащупал свечу и зажег ее, затем встал с постели и, в ночном колпаке и ночной рубашке, осмотрел все, поначалу в спальне, затем гостиную и прихожую, даже шкафы, но нигде не обнаружил признаков ничего живого. Он был сердит на себя за свой страх, и пришел было к выводу, что стал жертвой какого-то розыгрыша, но дверь оказалась крепко заперта, и никто, по всей видимости, не мог пробраться этим путем, а окна во двор благополучно закрыты ставнями.
   Поутру, после завтрака с традиционной кружкой пива и утреннего туалета, он почувствовал себя значительно лучше и отправился к мистеру Джейнвэю, чьи комнаты располагались во втором корпусе, напротив его собственных. Он застал мистера Джейнвэя с чашкой кофе, погруженным в чтение, и, присев рядом, тщательно подбирая слова, поведал ему о своем ночном приключении. Мистер Джейнвэй кивнул головой и коротко ответил, что он тоже иногда страдает от тревожных снов, стоит ему только слегка перегрузить желудок за ужином.
   - Пустые ночные грезы, вот и все! - добавил он утешительно.
   - Может быть! - угрюмо пробормотал мистер Добри. - Но, думаю, кто-то все-таки был в комнате. И это отложилось у меня в голове более ясно, чем тот сон, который мне снился, и который я никак не могу до конца припомнить.
   - Что же вам снилось? - спросил мистер Джейнвэй.
   - Что снилось? - переспросил мистер Добри. - Не могу сказать вам точно - но это был дурной сон. Я оказался в каком-то тупике между какими-то зданиями. Это были дома, как мне теперь кажется; и нечто темное, вроде как с мешком на голове, очень уродливое, прямо передо мной. Теперь я припоминаю, что на нем было надето что-то черное, или белое, или черно-белое - то ли мантия, то ли стихарь. Это нечто повернулось ко мне; лицо его было белее белого; теперь мне кажется, что у него не было глаз; оно что-то сказало мне, как мне показалось, это была латынь, очень низким голосом; и еще мне кажется - оно было сердито - да, сэр, оно было очень сердито, это создание!
   - Мой дорогой сэр! - сказал мистер Джейнвэй, глядя на мистера Добри поверх очков. - Это чрезвычайно запутанная и скверная история! Но почему вы так разволновались из-за какого-то дурного сна, мистер Добри? Это кажется мне весьма и весьма странным.
   - Видите ли, сэр! - вскричал мистер Добри с внезапным гневом. - Мне кажется, что сегодня утром вы для меня - весьма и весьма неподходящая компания. Я прихожу к моему старому другу, чтобы хоть немного приободриться, а он только и может сказать, что у меня что-то не в порядке с головой или с желудком. Не очень-то любезно с вашей стороны, сэр! И я так и не услышал вашего мнения!
   - Послушайте, сэр, - ответствовал мистер Джейнвэй, - не будьте столь раздражительны! Есть нечто, что приводит меня в мрачное расположение духа, когда вы рассказываете о вашем сне, и мне становится просто не по себе. Вам больше не следует думать об этом, сэр. Пусть это будет одним из мимолетных видений, которые посещают нас, одиноких мужчин, по мере накопления лет и с ними все большего ощущения этого нашего одиночества.
   Мистер Добри поднялся, бросил вокруг себя мрачный взгляд, покачал головой и вышел без единого слова. Как обычно, он занимался своими делами, но вдруг обнаружил, что настроение день ото дня только ухудшается. Он мало ел и почти ни с кем не говорил, хотя прежде не отличался молчаливостью. Спал он урывками, и теперь, стоило ему только остаться в комнате одному, как ему начинало казаться, будто кто-то что шепчет ему на ухо, или же ему казалось, будто его кто-то зовет; его товарищи по Колледжу начали испытывать в отношении него некоторое беспокойство, удивляясь, почему он иногда пристально смотрит в угол комнаты, или вдруг резко оборачивается, идя по улице, хотя улица позади него была совершенно пустынна.

~ 4 ~

  
   Однажды, пасмурным дождливым днем в конце ноября, мистер Добри все время провел у себя в комнате. Уже стемнело, когда он вдруг вспомнил, что собирался дать указание каменщику, работавшему в Колледже, относительно плитки на крыше. Он вышел на улицу; все вокруг было тихо, моросил слабый дождь. Он миновал ворота и свернул налево, вниз по переулку, и отправился в его конец, к пруду, где находился дом каменщика.
   Войдя во двор, он обнаружил каменщика, с фонарем в руке разглядывавшего сваленные в кучу камни. Мистер Добри начал было говорить, но оборвал себя на полуслове. Он почувствовал недовольство, увидев лежащий на земле фрагмент надгробия - камень, в котором должна была покоиться голова.
   - Почему он здесь? - резко спросил он.
   - Потому что, сэр, - ответил каменщик, - что вы сами велели мне взять его и разбить на части, я просто пока не успел этого сделать.
   - Что там такое, внутри? - громко спросил мистер Добри.
   Каменщик поставил лампу на место и взялся за долото. Несколькими ударами он раскрошил камень, но внутри ничего не оказалось, за исключением отверстия, о назначении которого мистер Добри предпочел не задумываться.
   - Здесь ничего нет! - сказал каменщик.
   - Да, - отозвался мистер Добри, - здесь действительно ничего нет - я отчетливо это вижу. Мне показалось... какая-то тень... Но я, конечно, не думаю...
   Он замолчал, повернулся на каблуках и ушел, так и не отдав распоряжений относительно крыши. Каменщик стоял с фонарем в руке, глядя, как он уходит со двора. Затем покачал головой и скрылся в доме.
   Мгновение спустя мистер Добри торопливо шел по переулку. Было очень темно, дождь разогнал людей по домам. С правой стороны от него неясно проступали стены Колледжа, он мог видеть несколько освещенных окон, расположенных в верхних этажах. Дома по левой стороне, все как один, выглядели мрачными и неуютными. Он поспешил дальше, пока не приблизился к дверям своей квартиры, выходившим на улицу.
   Вдруг в окне его собственной спальни, прямо над ним, но никак не перед, медленно проступили голова и плечи мужчины, укутанного, как показалось мистеру Добри, в пестрый плащ, черно-белый, с капюшоном на лице, но не скрывавшем его, так что была видна мертвенная желтая белизна, подобная обожженной глине, с черными отверстиями на месте глаз. Раздался слабый, едва различимый голос, произнесший слова, мукой отозвавшиеся в ушах мистера Добри: "Quare inquietasti me ut suscitarer?"(**) Больше мистер Добри ничего не услышал. Он упал на мокрую дорогу, во весь свой рост, перевернулся на спину и застыл, глядя в небо невидящими глазами. Таким его и нашли утром: вытянувшимся, неподвижным, с застывшим взглядом, устремленным в небо...
   --------------
   (*) (Примечание автора) Доктор Чапмэн.
   (**) Цитата из Вульгаты, 1-я Царств 28, V.15 - в Библии короля Джеймса приводится как: "Для чего же ты спрашиваешь меня?" С этими словами призрак Самуила обращается к царю Саулу, будучи вызван Аэндорской волшебницей.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"