---- Про то, как мы поехали на юг.

Когда мне было тринадцать лет, моя тетя Вера, сестра мамы, уехала подработать официанткой на черноморском курорте. Она была не замужем и могла ехать, куда угодно. Бабушка ее отпустила.

Тетя Вера слала оттуда замечательные письма: рассказывала о тропических красотах Сочинского побережья и о городке Хоста - там она устроилась в столовую санатория "Мыс Видный". Открытку отправила с видом этого самого санатория, как он белеет на горе у синего моря, а внизу - пляж. Синяя такая открытка.

Тетя Вера очень звала нас в гости. "Когда еще на море побываете, - писала она, - а пока я здесь, дешевый угол найду, еда, опять же, бесплатная". Это была правда, в том смысле, что на море мы никогда не были - я и мои два братишки - нам не светило путешествовать в ближайшие лет сто. Мама ужасно не любила ездить дальше бабушкиной деревни. Но тут она соблазнилась.

И вот мы - мама, я, братья Жора и Игорь, совсем еще маленький, дошкольник - сели в поезд и поехали.

Тащились долго, почти двое суток. Бабульки на перронах уже не удивляли - привычный вид. Бабки бегали у вагонов с разной едой, с солеными огурцами и теплой вареной картошечкой в укропчике, с ведрами или стаканами вишни и смородины, а в Россоши вдоль перрона стояли продавцы с разноцветными медами в банках и здоровенными, вкусно пахнущими золотыми рыбинами. После второй ночи мы стали подъезжать к морю. Появились горы, а горы - это по-настоящему интересно. Мы не отрывались от окон, высовывали руки, щупали и нюхали необычный голубой воздух юга.

Но вот показалось море.

Вы, наверное, ездили к Черному морю, и знаете, каково это - увидеть его в первый раз. Это вам не какая-то грязно-желтая мель Финского залива. Цвет у Черного моря был такой голубой, что даже зеленый, и такой светлый! Представляете, синее небо, а ниже - потрясающее такое сияющее море, как будто масляной краской намазали, в которых белила!

Даже мама смотрела. Хотя ее ничем не удивить.

Да, маму морями не проймешь. Забегая вперед, скажу: в гостях у моря она продержалась ровно трое суток.

Тетя Вера встретила нас на вокзале и отвела маму с братьями на съемную квартиру, а меня взяла к себе. Видели бы вы эту квартиру! Поднимаешься в гору по бесконечным ступенькам часов двести, пока не сдохнешь, и там тебе дают спать в проходной комнатке, где только две кровати и тумбочка у окна, и все. А мимо постоянно шныряют люди - туда-сюда, туда-сюда. Обалдеть. Мне-то хорошо: тетя Вера берет меня с собой в общежитие. Там можно спать "вальтом" на одной кровати, а кровать довольно широкая.

Бедные братишки мои успели чуть-чуть в море искупаться. Только Игорь тут же простудился. Не понимаю, как можно простудиться на море! Но он смог. У брата, вообще-то, хронический гайморит. А еще он очень реагирует на мамины настроения. Мама, конечно, была недовольна квартирой и при этом начала плакать! Наверное, она представляла раньше, что будет жить в особняке с террасой или в шикарном номере, в здании санатория. Маме стало себя жалко. Кто ее разберет, молчит, плачет, ничего не объясняет, и так всегда. Тетя Вера пыталась сестру успокоить. Говорила, что в такое время вообще угла не найти, а это жилье - по знакомству. Говорила, что им повезло, дешево. Но мама у нас упрямая. Папа говорит, что если уж что-то войдет в ее голову, то все, глуши мотор. А тут еще и брат приболел.

Так что они вскоре уехали. Им пришлось. А я осталась, чему была очень рада. Целый месяц с любимой тетей Верой! Если бы меня забирали с собой, я бы, честное слово, где-нибудь спряталась на вокзале и все равно осталась. Я тоже упрямая. Как мама.

---- Про поцелуи, про секс и про соседок по комнате.

Общежитие у тети Веры двухэтажное, и из каждой комнаты, даже на первом этаже, есть выход на широкие лоджии, где тоже можно спать. Оно стоит на горе, так что первые этажи очень похожи на вторые. Все так заросло банановыми листьями, маленькими веерными пальмами и всякими там лианами, что не подобраться. Если бы кто-то захотел влезть, ему было бы одинаково трудно, что на первый этаж, что на второй. Конечно, если он не обезьяна.

В большой комнате на втором этаже, где мы жили, четыре кровати, а посередине - круглый стол.

Моя тетя самая старшая из девчонок в комнате. Все довольно взрослые, но Вера старшая. Она скрывает свой возраст: ей двадцать восемь, а она говорит, что двадцать один. Конечно, я ее ни разу не выдавала, я ее люблю, к тому же теть Вера красотка каких мало, особенно, когда цепляет на голову накладной черный "хвост" поверх настоящего, надевает коротенькую плиссированную юбочку и туфельки с ремешком поперек стопы, но уже видно, что ей замуж пора. От женихов отбоя нет, но тетя Вера ищет подходящего. Она сбежала от бабушки, чтобы та ее не контролировала, а то бабушке ни один жених не нравился.

- Называй меня просто Верой, - просила она, - а то - Тювера, Тювера! Представляешь, если б я была Аней, ты звала бы меня Тютяной?..

Теть Вера голосисто смеялась. Это она умела. От ее смеха и мертвый мог проснуться.

Вот, например, дома был случай, когда знакомые сватали ее за человека, который вышел из тюрьмы. Договорились, и жених ждал ее на улице у подъезда. Мне тогда захотелось посмотреть, я тайком выбралась, а за мной увязался Жорик. Он вообще мой хвостик. Теть Вера подошла к тому человеку, а мы с Жоркой стали подсматривать.

Тот жених оказался ужасно некрасивый. Неулыбчивый. Настоящий тюремщик. Мне, честное слово, даже жалко стало теть Веру, что ей приходится с ним разговаривать.

Они говорили, Вера при этом хохотала, но как-то без вдохновения. Наверное, ей было жалко тюремщика, и она хотела его развеселить. Конечно, жених ей не нравился, нам это было ясно. Ну что она сделает - плюнет и уйдет? Нет. Она стояла, шутила и хохотала.

Вера его все же развеселила. Мужик разок улыбнулся. Даже такой унылый, из тюрьмы.

Потом Вера вежливо с ним распрощалась. Знакомым она сообщила, что жених ей не понравился. А они почему-то думали, что понравится. Странные люди! Если тетя Вера "перестарок", так что теперь ей - за кого попало выходить?..

А тот тюремщик взял и повесился после этого. Вот как бывает. Мне его даже жалко. Несмотря на то, что такой некрасивый.

И все же улыбнулся перед смертью, она его рассмешила. Вера такая - луч света в темном царстве.

Я не понимала, зачем ей вообще знакомиться? У нее и так от женихов отбоя нет. Но тетя Вера периодически устраивала себе тоску по какому-нибудь бывшему. Сейчас на тумбочке у нее стоит почти семейная фотография: теть Вера с каким-то старым женихом. Он так ничего себе: стрижка с боковым пробором, лицо преданное, как у собаки, голову склонил ей на плечо. И теть Вера - покорная такая, рабыня Изаура. Зря она держит это фото. Он же все равно ее бросил. Гулял-гулял тут, на отдыхе, а потом оказалось, что женат. Но Вера все равно держит под носом фотографию этого жениха. Лицо у него благонадежное, что ли?..

В компаниях с ней чаще всего Виктор, шофер с турбазы. Но тетя Вера почему-то всерьез его не воспринимает. Ей виднее. Виктор веселый, не вписывается в схему положительного и солидного жениха. Она с ним просто проводит время. А мне Виктор нравится. Он бы ей подошел.

Из соседок по комнате самая молодая - Фаина. Ей восемнадцать. Она красотка, делает начесы и свои голубые глаза делает с очень длинными черными стрелками. Фаинка похожа на Элизабет Тейлор. Дома у нее - многодетная семья, старший брат - тоже в Хосте, в мужском общежитии. На тумбочке - фотография братьев и сестер. Самый младший брат - красавчик Олег - старше меня всего на год, ему четырнадцать. Я тайно влюблена в него, такой он красивенький, беленький, обалдеть. Когда никого нет, я беру фотографию, рассматриваю поближе и целую. Стыдобушка!

Напротив спит библиотекарша Надюша. Ей двадцать, она очень умная, читает нам книжки вслух, "Анжелика - маркиза ангелов"" и тому подобное. Телевизора у нас нет, поэтому мы с удовольствием слушаем про то, как какой-то старичок склоняет молодую Анжелику к сожительству, про ее стоны и прочее. Я тоже слушаю. Тетя Вера боится за меня, но мне все до лампочки, честное слово. Я вообще на слух не воспринимаю. Картинка с поцелуем - это меня еще может завести, да, а секс - ерунда, честное слово.

Однажды, когда тетя Вера еще работала в парикмахерской, я стащила у нее журнал с такой картинкой, где двое целуются. Конечно, таких картинок миллионы, но на меня именно эта произвела впечатление. Может, потому, что не просто фото с потным мясом, а нарисованная картинка, настоящая: широкая спина мужчины и в объятиях у него тонкая девица; лиц не видно, видны только волосы. Оба одетые. Очень взволновала меня та картинка.

Не знаю, почему она мне так понравилась, но только я ее аккуратно вырезала из журнала, свернула и спрятала к себе под подушку. Я даже нервничала, чтоб никто не увидел, вот как я боялась.

С поцелуями у меня такая история, если, конечно, говорить о поцелуях с мальчиками: когда я была во втором классе, меня поцеловал Костик из нашего двора. Он жил с нами в одном доме, и зимой мы ходили друг к другу в гости. Но у нас ему было не по себе: носки его шерстяные были дырявые, а он этого стеснялся.

Мы играли в прятки в его квартире. Костик нашел меня за дверью и поцеловал в щеку. Это было здорово и необычно. Потому что секрет. Я на всю жизнь запомнила. Это же был первый поцелуй, как у Тома Сойера!

В следующем году мы с подружкой Наташкой прочитали про Тома Сойера, как он целовался со своей Бэкки Тетчер, и Наташка мне призналась, что Костик целовал и ее тоже. Я сказала: ну и что. И рассказала ей про себя. По секрету. А она мне говорит:

- Ну, это давно было, в прошлом году. Он тебя разлюбил, и теперь меня любит.

Ох, и обидно же мне было! Я тогда чуть с ней не поссорилась!

Но еще через год я попала в больницу с аппендицитом, взяла реванш. Костик подарил мне апельсин и признался, что снова любит только меня, потому что ему тоже вырезали аппендикс, как и мне. Так что я выиграла у Наташки. А потом родители Костика переехали, и больше у нас во дворе такого романтического ухажера не появлялось. Одни болваны остались. Обыкновенные мальчишки.

Так что рассказами о сексе меня не проймешь. Ерунда это, скажу я вам по совести, в сравнении с поцелуем! Я так теть Вере и объяснила, чтоб она не волновалась. Она вообще человек не конфликтный, очень не любит качать права, что читать, что слушать, вот я ее и успокоила.

Я настолько к этому равнодушна, что Фаина взяла меня в компанию, когда пошла записываться на аборт. Хотела избавиться от ненужного ребенка. Все ее жалели и называли дурой, а она оправдывалась: "Я не виновата, что он мне так сильно понравился!" И так далее. А они говорили, что нельзя из-за курортников здоровье портить. Курортники никогда не женятся.

Я смотрела на теть Веру: почему же она тут, на курорте, жениха ищет? Что-нибудь одно - или курорт, или жених. Она растолковывала мне, что нельзя вступать с женихами в близкие отношения.

- Видишь, что с Фаиной случилось? Заруби себе на носу: голову никогда отключать нельзя.

Отпустила меня Фаину на аборт записывать, чтоб тот ужас лучше в памяти закрепился. Но он не закрепился, потому что на записи были в основном старые тетки. Я даже удивилась. Целая очередь из старушек. Оказывается, они тоже сексом занимаются. Невероятно. Ну и как тут ужас закреплять?..

Две тетки посмотрели на меня с жалостью и покачали головами. Одна спросила: "И ты, маленькая, на аборт? Бедное дите". Я безмерно удивилась. Видно, приняли за шестнадцатилетнюю. Неужели я похожа на красотку Фаину? Я такая страшная, что от меня мальчишки разбегутся, если я задумаю что-нибудь с ними сделать. "Нет, - говорю, - вы что. Я тут за компанию".

На третьей койке жила Валя. Ей исполнилось двадцать четыре, и она водила на балкон шофера Васю. Вернее, принимала его прямо на балконе: он залезал на второй этаж, как обезьяна. Так что я его даже ни разу не видела. Валя говорила: "Мужчина должен быть немного красивее обезьяны". Встречи с "обезьяной" у нее происходили раз в неделю.

- Боже мой, что я скажу твоей маме, если это тебя испортит, - сокрушалась теть Вера каждый раз, когда Валя отправлялась спать на балкон.

Балкон плотно затворялся, становилось душно, кислород не поступал, но его недостаток никак не мог меня испортить. Я была в этом уверена и успокаивала тетю:

- Ничего это меня не испортит. Подумаешь!

----- Про русский мат.

Валя работала в санатории на водных процедурах и частенько позволяла мне поваляться в жемчужно-хвойной ванне с пузырьками. К тому же она рассказала про месячные и прокладки, а то я думала, что их используют для осушения мокрой обуви. У нас в Питере зимой постоянно мокрая обувь. Приходится покупать чуни резиновые с мягким верхом, или по две пары сапог - на смену: пока одни сохнут, другие носятся.

И она вовремя мне все рассказала, скажу я вам. Про это. Потому что "дела" у меня начались сразу по моем приезде домой с моря. И если бы я не знала, я бы жутко испугалась. Представляете? Мама мне никогда ничего не рассказывала. Я бы подумала, что умираю из-за испорченных почек, или еще что-то подобное. Типа, что меня кто-нибудь во сне изнасиловал. Я, знаете ли, еще и не то могу придумать. Воображение у меня ого-го.

Так что Вале за это отдельное спасибо. Правда, она ругалась, как паровоз. Ой... Как сапожник.

У нас возле дома жил сапожник, нерусский, в будочке, но он никогда не ругался, честное слово. Он больше молчал. А от Вали я вообще мат впервые в жизни услышала. Не поверите? Стыдно сказать, но это так. Когда услышала, я хохотала, как сумасшедшая, правда! На меня мат так действует до сих пор. Как услышу матерщину, так и хохочу. А сама не могу произносить. Это, наверное, нервное. Например, люди разобьют что-нибудь: "Е...мать, вот с... недорезанная", вы понимаете, кому это адресовано?.. Себе же. Обалдеть. Разве не смешно? Или вот "б", да "б" через каждое слово. Я потом специально узнавала: слова "болоть", "болтать" и "болото" одного корня, означают что-то зыбкое, неустойчивое и ненужное, лишнее. Например, болтун - человек, говорящий попусту. Так что, когда человек пересыпает свою речь словом "б", сам признается, что она несерьезная, а он - болтун. А если тетеньку так назовет, то это значит, всего-навсего, что она несерьезная тетенька. Послание "нах" и "вп" в древности даже считалось вполне приличным. А слово "сволочь" вообще придворного происхождения: царская сволочь, архиерейская сволочь - просто свита. Хотя, это слово уже не матерное. И вот, несмотря на изыскания, я все равно продолжаю истерически хохотать, когда кто-то ругается. Есть, наверное, все-таки в мате что-то еще, чего я не знаю - энергетическое.

Я была в нашей комнате пятой, как запасное колесо. Я старалась быть никому не в тягость. Развлекала, как могла. Пела, плясала, рассказывала анекдоты про дистрофиков и сумасшедших и изображала сценки, а в здании санатория играла им на пианино. Девчонкам стоило только пожелать: "Наташ, изобрази!" и я накидывала на плечи покрывало, становилась в позу и начинала вещать какой-нибудь тупой монолог типа: "Синьор, вы меня жестоко оскорбили, бла, бла, бла, не забуду до конца своих дней..." и так далее. Типа: "Умри, несчастная!" Напоследок я закидывала по-гамлетовски покрывало на плечо, вынимала "шпагу из ножен" и задирала подбородок. Все дико хохотали и хлопали в ладоши. Непонятно почему. Я еще и не то могла наговорить. Такой у меня язык. Главное, расслабиться: он как начнет плести чего-нибудь, сыпать цитатами - сама не могу уследить, честное слово.

Да и как их не развлекать, если я, бывало, по целым дням сидела дома одна, а все были на работе. Можно было, конечно, пойти на море, чтобы скоротать предобеденное время, но море быстро надоедает. Это знают все, кто жил там подолгу. Особенно местные. Если компания есть, еще ничего. В компании и покупаться можно, и побеситься, полежать на спине в море. Плавать в море легко, вода сама держит, не то, что в реке. Я там и научилась. Можно и понырять вниз головой, если кто-то ноги подкинет, чтоб направление задать. Медузы, правда, мешают под волнорезом, склизкие они, жгутся, но это ничего, можно изловчиться и попасть между ними. Лишь бы компания была. А так - скучно. Лежишь, нюхаешь горячие голыши, синие от солнца, дышишь бромом или глотаешь через нос морскую воду, когда пытаешься нырнуть, чтоб на рыб поглазеть. Тоска.

Я с завистью смотрела на местных мальчишек. Они стайкой подлетали к волнорезу в одних рваных шортах и с воплями сигали в воду, как есть; потом, набаловавшись, выпрыгивали из воды и уносились в пальмовые дебри городка, не отжимая штанов - вода на них тут же высыхала. Ох, как я им завидовала!..

У них были дела, им было не скучно.

----Про обед, отрезанную голову, вампиров и зомби.

Когда я с утра не ходила на море, я просыпалась поздно, медленно собиралась и шла в санаторий на обед.

Надо было спуститься с одной горы и взобраться на другую.

Наша гора довольно высокая. Мы жили на середине подъема. Каменные ступени, сделанные неизвестно кем и когда, вели наверх. Бесконечный лестничный пролет. Мы как-то с тетей поднялись немного выше, ради любопытства, но так и не одолели вершину: нашли дикий яблоневый сад, набрали яблок и вернулись домой.

Ближе к морю лестница делается положе и экзотичнее. Начинаются тропики. По бокам идут лавровые кусты, над которыми вечером летают медленные светляки. Пальмы становятся больше, их волосатые стволы соседствуют с магнолиями, разливающими кругом сладкий аромат огромных странных белых цветов. Лестница внизу упирается в серпантин-шоссе, в остановку автобуса под названием "Звездочка". Где-то там, в стороне, прячется санаторий с таким названием.

Еще ниже белый город в красивой дуге бухты. Справа на излучине лукоморья, на большой крутизне, санаторий "Мыс Видный", куда я направляюсь. Я перехожу ручей по деревянному мостику и иду немного городом, напичканным "инопланетянами" - так я называю отдыхающих: с ними невозможно наладить контакт, они довольные и чужие. Самодостаточные, как говорит теть Вера. Если бы я умерла на месте, они, наверное, и не заметили бы. Не для того они сюда приехали, чтобы замечать грустные вещи, например, что кому-то плохо, или человек безмерно скучает, или у него нет друга и не с кем поговорить. За неделю люди желают получить максимум удовольствий за свои деньги. Они купили билет на сказку, им реал не нужен. А я бесплатно у тети живу, мне не понять, каково это.

В Хосте есть одно кафе, я туда захожу, когда иду мимо. Там посреди зала - дерево. Настоящее, большое. Они крышу сделали вокруг ствола, а крона дерева - над крышей. Здорово, честное слово. У корней - искусственный ручеек. Я туда захожу и выпиваю сока, потому что у меня есть немного денег. Внутри противно пахнет харчо с вареным луком, его везде на юге подают. Знаете, такое - с перцем и бараниной. Но я терплю. Захожу туда только из-за дерева. А то видишь крону, а ствол - нет. Хочется и на ствол посмотреть. Как он там поживает, в темноте, бедный, без своей кроны? Не скучно ли ему там одному?..

Потом я поднимаюсь на вторую гору по серпантину шоссе. Эта дорога - не трасса, она заканчивается наверху, за санаторием. Днем машин нет, и нерусские не пристают, а вечером ни одна машина не проедет, чтоб не остановиться. Поэтому вечерами санаторские не ходят одни. Но сейчас я одна. На мне короткая красная юбка и розовая безрукавка. В волосы я напихала цветов, как испанская танцовщица фламенко.

Иду и подпрыгиваю, достаю до веток. Кругом трещат цикады. Что это такое - цикады? Кто их знает. Звук сочетается с приторным, берущим за сердце аптечным запахом инжира. Он цветет красными цветочками, но они облетают быстро, как у яблонь. Очень красивый цвет, яркий, с малиновым оттенком. У дороги растут неинтересные белые цветы. Вообще, цветов кругом, на деревьях - видимо-невидимо. Дорога асфальтовая, голубая, не побитая жарой. По ней даже в гору легко идти, и хочется бежать, несмотря на то, что наверх и в шлепанцах.

Подхожу к санаторию. Дворец с дороги выглядит не так внушительно, как с моря. В нем шесть этажей, а отсюда, с дороги - всего три. Но какие! Огромные окна, залы с переходами. Мне разрешают играть в холле на пианино. Во дворе видно вход в кинотеатр, куда мы с тетей Верой ходим бесплатно, если дежурит знакомая Раечка.

Я слоняюсь по залам совершенно беспрепятственно. Наверх, в столовую, мне еще рано: работники кушают после отдыхающих, чтоб домой сумки набрать с остатками. Еду мы с тетей не покупаем. Лучше лишний раз на экскурсию съездить. И вот я слоняюсь, жду. Иногда кто-нибудь появляется из коридоров и просит: "Ну, изобрази чего-нибудь, Наташа!" Я бегу к пианино и наяриваю.

Репертуар мне заказывают скудный: на первое "Цыганочку", на второе - "Полонез Огинского", на третье - "В мире животных", на четвертое - что-нибудь из фильмов или "Лунную сонату". Иногда я играю "Элизу" Бетховена или подбираю что-нибудь посовременнее, но получается не очень: с импровизацией у меня плохо. Мне легче спеть, чем сыграть. Простой не обученный народ доволен, что ни играй. Это удивительно! Если бы у меня учителя в музыкалке были такие, было бы здорово.

Наверху заканчивается обед. Я осторожно выглядываю и выхожу из укрытия.

Со столов убирают. Столовая огромная, как футбольное поле, с колоннами и рядами столов. Между ними ездят двухэтажные телеги для посуды. Я подключаюсь к работе.

Тетя Вера сажает меня кушать. На столе табличка: "Диета N5". Мне накидывают разных тарелок, на выбор. Я выбираю фруктовый суп с рисом, котлету с макаронами и сок. Суп просто объедение. Кому скажи - не поверят, что я ела сладкий суп. В нем плавают кругленькие разваренные изюмины. Вкус секретный, неотразимый, со специями. Дома такой ни за что не сваришь: получится компот с рисом, ерунда. Я пробовала.

Потом иду гулять до ужина или сажусь читать книжку из Надиной библиотеки на открытом балконе столовой, под зонтом. Балкон считается на шестом этаже, но, в сущности, это сотый этаж, потому что внизу - бездна крутого ската горы, поросшей лесом. В этом лесу Фаина сделала бедного ненужного ребенка. Поэтому лес под горой - страшный и унылый. Не хочется даже смотреть на него.

Еще ниже - цветные пляжи и синее море до самого горизонта. Стоишь на этом балконе - как в вертолете. Море кажется огромным. Кажется, что горизонт круглый, как земной шар. Где-то там - граница с Турцией. Белые точки кораблей, яхты - везде.

Я читаю "Голову профессора Доуэля". Это хорошая книжка. Там одной бабе с отрезанной головой пришивают чужое тело, и она начинает по-другому думать из-за этого. А мужик, который раньше любил другую, от которой тело, и не знает о ее гибели, встречает на корабле эту и не может понять, почему она ему нравится. Ведь башка-то у нее чужая.

Я подумала: а где же тогда душа? Она сохранялась в голове той бабы, а потом перешла в тело другой? Но говорят, что душа - в крови. А кровь ей, наверняка, сто раз переливали. Понятно, почему эта двойная тетка долго не жила. У нее организм так и не смог разобраться, чья душа преобладает, проще говоря - кто хозяин.

В этом плане я задумалась о зомби, а также о вампирах. Если бы душа была только в крови, тогда любой мог бы стать зомби. Помер человек, накачали его чужой кровью - и все. Бегает. Вернее, бродит, вытянув руки и глядя в потолок, как слепой. Я-то здорово могу изображать зомби. Честное слово. Могу даже так живот поджать, что ребра как у скелета видны. Зрители в ужасе разбегаются.

Значит, дело не только в крови. Душа, наверное, пронизывает всего человека. Говорят же: "жизнь оставила его". Душа вышла с последним выдохом. "Последний выдох господина ПэЖэ"... Вот представить, что душу можно затолкать обратно, сложно. Ну, а если в тело затем вползает какая-то другая сущность и начинает управлять им, как лейтенант Рипли роботом? Нет, не получится. Кнопочек нет. Не предусмотрено. Глупость все это - зомби и т.д. Если уж бояться - так это, наверное, людей, которые сами разрешают собой пользоваться, как инструментом.

Бывает еще коллективный вирусный разум. Каждый вирус берет на себя управление определенной клеткой организма. Наверное, киношники имели в виду именно это, когда придумали заражение от зомби. Но я читала в одной книжке, что вирус - это всего лишь идея. Информационная кодировка. Не живое существо, а единица информации. Тогда понятно, что такое зомби, это человек, одержимый какой-то идеей. Просто больной. Но душа все равно у него своя, он не умер! И вампиров не бывает, кроме энергетических, так что мертвых бояться нечего, вот и все.

Однако, девчонки любят бояться. Медом их не корми, дай побояться. Я не такая. Мне больше нравится пугать.

В лагере, помню, любили рассказывать "черные сказки". Перед сном, или на пляже между заходами в воду. Замерзнем в воде, ляжем в кружок носами друг к другу, загребем горячий песок под грудь, чтоб согреться, и кто-нибудь начинает: "В одном черном-черном лесу стоит черный-пречерный дом. А в этом черном-черном доме на черном-черном столе стоит черный-пречерный гроб. А в черном-пречерном гробу..." и так далее, с развитием сюжета, в итоге рассказываешь про вылетающую по ночам черную руку, пока все друг в друга не вцепятся и не заорут хором от страха. Прикольно.

Однако, я отвлеклась.

А мужик тот, что на корабле в книжке, который любил тело тетки с чужой головой, он был хороший. Мне его жалко стало, когда он шрам у самозванки на шее увидел и узнал, что его девушка мертва. Получается, его любимая, оставшись без головы, общалась с ним после смерти, только сказать ничего не могла - у нее рта не было. Но она могла жестами показать, как она его любит, и как ей жаль с ним расставаться. Она его, наверное, сердцем узнала. Поэтому, наверное, и он ее узнал.

Наверное, душа находится в сердце.

Да, здорово некоторые писатели пишут. Такие мне нравятся. Сидишь, думаешь, время быстро проходит. Вот уже и ужин.

Меня опять из столовой прогоняют в залы для отдыха. Люди не должны меня видеть среди отдыхающих, раз я левая. Дочитываю уже в холле.

----Про любовь.

После ужина мы с Верой остаемся на вечерний кефир. Начальство доплачивает тем официанткам, кто в 11 вечера раздает отдыхающим стаканы с кефиром, поэтому мы иногда остаемся. Чтоб убить время, пробираемся в кинотеатр.

Там идут "Звуки музыки". Обожаю этот фильм. Одна монашка работает гувернанткой в семье с семью детьми, и у них нет мамы, а только отец, капитан флота. Потом этот отец влюбляется в гувернантку и женится на ней. Это мюзикл, все поют.

Я этот фильм могу смотреть его хоть сто тысяч раз, честное слово! В фильме Джулия Эндрюс такая изумительная. Прямо как моя тетя Вера. Правда, тетя Вера не поет. Я прижимаюсь к ней, беру за руку. Тетя Оля, когда приезжает к нам домой - обязательно выходит во двор и заводит игры со всеми. Только я ее ужасно ревную. Я цепляюсь за ее руку и говорю, что это моя тетя, когда совсем уж невтерпеж. Единственное, за что я ее прощаю в таких случаях - она любит больше всех именно меня, а на братьев такого внимания не обращает. Жорик фаворит папы, Игорек - мамы, так что, думаю, это справедливо, да? Я бы сдохла, честное слово, если бы меня никто не любил. Ведь у каждого ребенка должен быть человек, который любит его больше других. Или хотя бы не показывает, что он любит кого-то сильнее.

Вот эта Мария из "Звуки музыки" умела всех одинаково любить. А их было целых семеро, да еще и папаша!

Знаете, когда всех любят одинаково, то они и между собой будут дружить, верно?..

Бог всех любит одинаково. Но люди думают, что это не так. Они врут. Им просто хочется чужую игрушку, а как ее взять? Надо сказать, что Бог тебе не дал такую, поэтому не любит, вот и все, тогда можно обидеться и отнять.

Конечно, и я обидчивая, если говорить честно. Но не из-за игрушек, правда! Я бы и свои отдала, если бы видела, что взрослые стараются не показывать, кто у них любимчик.

Вот, например, играем мы с Жорой в шашки. Папа обязательно подойдет и подскажет ему. Ну хоть бы раз не подошел! Не такой уж Жора и дурак, чтобы ему подсказывать. Но папа не желает, чтобы я выигрывала. Вот скажите по совести, вы бы не распсиховались? И не побили бы брата?..

Да если бы я у него честно выиграла, я бы его сама и утешила, могла бы и поддавки устроить, а так остается только побить. Ничего не поделаешь.

Эти дети из фильма, они такие дружные! Прямо сдохнуть можно. Я в жизни такого не видала. Поэтому хочу сама подобных детей воспитать, штук десять. Думаю, я бы справилась. Правда, бабушка утверждает, что мне это только сейчас кажется. Она вообще детей как класс считает злом. А сама пятерых вырастила, в том числе тетю Веру и мою маму.

Бабушка говорит, как ни воспитывай, все равно выйдет Бог знает что. Я не согласна и хочу это доказать.

И тете Вере пошло бы иметь много детей. Она так похожа на Марию! Тоже почти монахиня. Даже молится иногда.

Мария - бывшая монахиня, поэтому она такая хорошая. Она там без конца молится. Меня вот учили разным молитвам: "Отче наш", "Богородице Дево...", "Верую" и т.д., но мне больше всего нравится - да простят меня учителя воскресной школы - та, которую произносит Джули Эндрюс за столом. Она говорит:

- Господи, благодарю Тебя за все, что Ты даешь нам.

И все. На все случаи жизни молитва.

Но главное - любовь.

Надо будет завести побольше детей, чтобы было, кого любить. Уж я постараюсь любить всех одинаково. Единственная проблема - где берут подходящих папаш...

Мы выходим из кинотеатра, не дожидаясь конца, пора готовиться к кефиру. Уже темнеет, синий сумрак. Откуда-то звучит задумчивый Элвис Престли. Белые цветы испускают ночные ароматы. Сильно пахнут разноцветные шары гортензий: белые, розовые, а особенно, кажется, голубые, такие, как планета Земля.

Фонари еще не включили, и мы пробираемся по неприбранным дорожкам к лифту. Дорожки обсыпаны кирпичной крошкой, совсем не красной в темноте и коричневыми толстыми листьями магнолий, которые можно пинать. Мы бежим, смеемся и играем в футбол. Это отвлекает от чудесного фильма и возвращает к действительности. Нет, не все так плохо и у нас!..

Наверху, прямо на гигантском балконе, в 23 часа отдыхающие подтягиваются пить кефир - кто с танцев для всяких там пенсионеров, кто - из кинотеатра. Мы вывозим двухэтажные тележки. Бутылки - внизу, стаканы - наверху. Открываем бутылки и наполняем стаканы для желающих.

Отдыхающие соревнуются, кто больше выпьет. Некоторые пьют по шесть стаканов. Но постепенно веселая толпа редеет. Кто-то из официанток остается у тележек, остальные отправляются мыть стекло. Я пользуюсь моментом и не иду ни туда, ни сюда. Я просто начинаю бегать.

Отлично помню тот сумасшедший бег. Свет полосами пробивается из-за занавесок стеклянной стены, отделяющей зал от балкона, и одна полоса поперек, из посудомоечной. Темные дорожки между столами похожи на взлетные полосы. Что-то случилось с силой притяжения. Я ношусь в носках по скользкому паркету и с разгона вхожу в летучие прыжки, все летучее и летучее. Наконец, я лечу, вращаюсь в фуэте, снова разгоняюсь и лечу почти в шпагате. Что это, не знаю. Я летала, честное слово! Не верите?

Я и сама теперь не верю. Такое счастье было один раз в жизни. Больше полетов у меня никогда не было. А в шестнадцать я даже с тарзанки сорвалась, такая корова.

Наверное, Бог что-то сделал с гравитацией. Мне казалось, если бы я тогда спрыгнула с балкона, я бы улетела к морю и приземлилась на какой-нибудь яхте. Вот богачи бы удивились. Подумали, что я ангел, или Наташа Ростова, или типа того. Но я ужасно боюсь высоты, поэтому никогда бы не прыгнула. В детстве меня напугал свистком тепловоз, проехавший под мостом, где я стояла. А может, еще от чего-то, но боюсь высоты я страшно. Наверное, такой будет моя смерть.

После кефира мы берем сумки и идем домой, человек шесть. Наша стайка бежит вниз по светлеющей в редких неоновых фонарях дороге. Машины с нерусскими, конечно, останавливаются.

Нас много, мы неуязвимы. В темноте мелькают белые икры и пятки в босоножках. Мы пытаемся петь и выкрикивать веселые куплеты. Запах цветов отовсюду. Летают флегматичные светляки, абсолютно лишенные страха. Движется в темноте Надя-библиотекарша,рассказывает страшную историю, как кого-то где-то поймали. Но это далеко, не у нас! Мы слушаем и немножко боимся. От этого уютно.

Меня охватывает чувство общности и мирового порядка. Только что я летала одна, а сейчас я часть целого. И я не знаю, что лучше.

----Про игры и Верино пиво.

Сегодня мы с теть Верой выспались и едем в Сочинский театр. У нее выходной.

От скуки и чтоб сделать приятное, я срисовала с фотографии портрет старого жениха в величину альбомного листа. У меня здорово получается срисовывать с фотографии, но красавчик Олег, брат Фаины, никогда у меня не получается.

Он сегодня приезжал к Фаине и зашел за ней к общежитию, а я подсматривала из окна коридора, со второго этажа. Мальчик меня не заметил. Если бы увидел - я бы, наверное, умерла, честное слово. Он такой красавчик!

Потом мы позавтракали, нарядились и отправились в Сочи.

Город Сочи длинный, тянется по побережью. Едешь, на изгибах видно, какие красивые постройки на горе, белые. Про Сочи даже песня есть: "Мой белый город ля-ля-ля...", красивая песня. И солнце ослепительное.

Мы попали в театр в самую жару, это было приятно. Там прохладно. Игра актеров мне не очень понравилась, хотя и взяли они хорошую пьесу - "На всякого мудреца довольно простоты" Островского. Народу в зале было мало. Зимой, наверное, больше.

Вот раньше мы в цирк ходили с Фаиной и Олегом, так это было - да! Там были два клоуна, просто чудо какие смешные. Мы хохотали так, что слезы текли, честное слово. Даже смеяться не могла, просто выла, и живот болел. Я тогда Олега впервые увидела, не разговаривала, так и не успела поговорить. Это потом я влюбилась, в фотографию. Но хохотала так сильно я, наверное, из-за него, нервное это у меня было, что ли? Уж слишком он красивый, прямо "пятнадцатилетний капитан".

После театра мы с Верой гуляем по городу. Удивительно, сколько у нее знакомых там. Казалось бы, отдыхающими все кишмя-кишит, но местные все равно видят друг друга в толпе, как в перископ.

Мы поболтались с ней возле поющего и танцующего Фонтана, показали всем красивое новое тетиверино платье, прошлись по магазинам и добрели до автовокзала. Обычно мы садимся в Хосту там. Иногда - на второй остановке, по дороге. Но сейчас Вера едет до определенной точки на побережье, где стоит бочка с хорошим пивом. Она любит разливное. Там и знакомых встретишь.

Быстро стемнело. Мы стоим возле бочки на колесах и слушаем "Мой белый город". У Веры радиоприемник "Океан", она его с собой везде таскает. Теперь-то она с плеером ходит. Жить не может без музыки. А тогда мы крутили колесико и находили любую песню. Теть Вера сразу обнаруживает компанию - она очень легко знакомится - и пьет пиво из большой стеклянной кружки, а я жую сухую таранку. Это мое лакомство. У нас в семье все дети конфетам предпочитают вяленую рыбу, конечно, без пива. Пиво тетя Вера мне не дает, но и не запрещает, просто дала разок попробовать, а это оказалась гадость!

И вот мы стоим над пляжем, я плюю в темноту костями от рыбы, Вера кокетничает с новыми знакомыми, пьет запрещенное у меня дома пиво, хорошо! Иногда она обнимает меня и закрывает глаза рукой.

Она всегда так делает, ужасно мне нравится. Когда я была маленькая, мы часто гуляли с ней, я - с закрытыми ее рукой глазами. Мы, дети, страшно любили теть Верины приезды. Особенно я. Мы с Верой любили друг друга безумно, прямо с моих пеленок. Вера рассказывала, что она даже просила меня у мамы - насовсем забрать, когда Жорик родился.

Когда Вера приезжала, я бежала к дверям и повисала на ней, за мной на теть Веру набрасывался Жора - он все делал как я, а потом и малыш Игорек, когда подрос. И вот мы висели на ней, как груши, а она смеялась.

Вы не представляете, какой у нее смех! Она чемпион по смеху, честное слово, не вру! Не в смысле громкости, а по количеству счастья. Не знаю, может, это только я так чувствую. А может, это так и есть. Тетя Вера умела доставлять радость! Только потом, когда замуж вышла и родила, в ней словно лампочка перегорела. Но не будем о грустном. Говорят, с лампочками так бывает. Если они перегорают, то требуется заменить.

Если рассуждать в этом направлении, то с Марией из "Звуков музыки" наверняка случилось то же самое, когда она в будущем своего ребенка родила, но мы этого никогда не узнаем, это же кино. И слава Богу.

Так вот, я вспоминаю, когда Вера приезжала, мы в первый же вечер шли гулять только вдвоем. Не по делам, а так.

Это была наша игра: тетя Вера обнимала меня за плечи и закрывала глаза. Она водила меня по темному городу в самых разных направлениях. Задача была такая: неожиданно мы останавливались, она открывала мне глаза, и я должна была угадать, где нахожусь, не поворачивая головы. А заводила она меня носом прямо в какую-нибудь стену. Это было здорово, особенно, если я отгадывала место.

Она обычно приезжала дня на два, или просто с ночевкой, играла с нами во дворе, а если была зима, то мы дома играли в разные словесные игры, например: "Вам барыня прислала туалет. В туалете - сто копеек, сто рублей. Черное с белым не берите, "да" и "нет" не говорите, вы поедете на бал?.." А дальше надо было отвечать на кучу дурацких вопросов, только следить, чтобы выполнялись вышеперечисленные условия. Почему туалет? Почему в нем деньги? Какой бал? Эти вопросы поднимать считалось неприличным, сохранялась сакральность. Вы отвечали "не знаю", "поеду" или "не поеду". Ответы "да" и "нет" означали проигрыш. Кто-то, как правило, Жора, прокалывался сразу, мы смеялись. Но брат никогда не обижался.

Или вот была игра, одноразовая, на новичка. Тебе задавали разные вопросы, а ты должен был отвечать только: "И я!"

"Я пошел в зоопарк!" - "И я!" Дальше заводила рассказывал про свои похождения в зоопарке, стараясь усыпить бдительность игрока мелкими подробностями, тот неизменно отвечал "и я". Потом говорил: " Я кормил животных помоями!" - "И я!" - "Никто не ел, только свиньи!" - "И я!" Тут человек видел, что прокололся.

В тот день, когда мама со скандалом уехала домой с моря, тетя Вера устроила мне праздник. Мы пошли на морвокзал и уплыли в ночное путешествие по морю. Добрались в темноте до самой турецкой границы. Ее все равно не видно, эту самую границу. Я на катере все накопленные за год анекдоты ей рассказала. Так мне было хорошо тогда с моей Верой...

После пива мы сели на автобус, проехали свою остановку "Звездочка", и вышли дальше, на "Голубой горке", забрать наших девиц с танцев.

Забрали.

Бежим по ступенькам домой - вниз, потом вверх - переговариваемся, юбки короткие, по дорожкам желтые блики от листьев. Теть Вера говорит, что у меня крепкие лодыжки, а у нее плохие, тонкие. Я словно впервые вижу свои ноги, верю ей и даже как будто начинаю уважать себя. Умом я не согласна, что тонкие лодыжки хуже, но мне приятно. Дома я слышу одно: "Ты некрасивая. Зря вертишься перед зеркалом, не поможет". Даже брат говорит, берет пример с родителей. Теть Вера никогда так не скажет. Но и она считает меня забавной с моим носиком. Смеется: "Ох и нос, на двоих рос, одному достался". Может быть, они думают таким образом уберечь меня от секса? Но это ерунда, наоборот надо. Если тебя ценят, тогда и ты себя будешь ценить, побережешь себя. А так неправильно! Захочется доказать обратное.

Вера часто называет меня красавицей. Просто тетя Вера любит меня. А я - ее. И мне никого больше не надо.

----Про Лупоглазого, или как я потерялась.

Однажды я потерялась.

Мы тогда с Верой гуляли по Сочи, как обычно во время ее выходных на выезде. Мы даже оделись одинаково. Она - во все белое: шорты и блузку без рукавов. Я по ее примеру тоже надела шорты, темно-розовые, яркие такие, и желтую футболку.

Мы сделали все дела, выполнили поручения по покупкам и должны были идти на остановку. Шли по аллее с толстенными платанами. Тут Вера встретила знакомую и разговорилась с ней.

Они обсуждали продажу станка для париков и шиньонов. Обе были бывшими парикмахершами.

- Я тебе подешевле продам, - говорила знакомая, хохлушка, - шо ж я, не понимаю? Какие у тебя гроши? Только ты сделай из моей косы парик.

- Хочешь резать косу? - ужасалась теть Вера.

- А шо мне з ней робить? Знаешь, сколько ухаживать, Вера? Ходить жарко! Пропади она пропадом, сострыгу. Хотела продать, но так лучше будет, нехай.

- Ой, Оля! - сокрушалась Вера, - не стриги! Я не куплю у тебя! Красота какая! - и она хватала косу профессиональными руками. - Фактура! Дура ты!

- Не трави душу! Все равно отрежу, решила же, так все!

Пока они препирались, я отошла к прилавку посмотреть бижутерию. Я долго смотрела, все ждала, когда теть Вера ко мне подойдет. Но она все не шла, и я обернулась.

В толпе никого не было.

Наверное, Вера подумала, что я сама пошла на остановку. Я поплелась туда, но там теть Веры не было. Я раз шесть прошлась от остановки к автовокзалу и обратно.

Стемнело.

Потом я разревелась. Жалко себя стало, как маленькую. Бедный ребенок один в незнакомом городе. Ходит и плачет.

Никогда я раньше не терялась. Подобное чувство я испытала лишь однажды, когда мне было девять. Меня тогда с ночевкой отправили в дом крестного. Крестный был слепой, потерял зрение на производстве серной кислоты. Родители его пожалели и назначили крестным, хотя он и не крестил меня вовсе, крестила бабушка-соседка тетя Нюся. Родители вначале и не знали, но она потом призналась. Боялась, что у них неприятности на работе будут.

Ох, и плохо же мне было у того крестного! Все было не так, как дома. Начать с того, что его жена пошла к нему в ванную потереть спинку. У нас дома так не делается, чтоб взрослые лезли друг к другу в ванную, честное слово. Очень неприятно.

Я в то утро проснулась рано, лежала, как на иголках, и боялась. Хотелось в туалет. Чувство было такое, будто меня собственные родители отдали на усыновление. Утром я должна была идти в спортивную школу, мне надо было переодеться в костюм, но негде, весь ужас заключался в этом. Сначала я стеснялась вставать, а потом они начали бродить и разговаривать со мной. Я спала в общем зале, вся на виду. Черт знает, как сложно одеваться в присутствии чужих людей, даже если тебе девять, а крестный слепой. Вне дома я могла раздеваться лишь в таком месте, где была тетя Вера или мои родители. Даже у бабушки я соглашалась на это, только если знала, что скоро с работы придет Вера, зацокает каблучками в конце улицы, среди звезд, сядет со мной полуночничать борщами и варениками под навесом, где разговор и тихое пиление сверчков. С тетей Верой - хоть на край света!..

Я вообще стеснительная. Не могу раздеваться на людях. Я стеснялась даже в ясельной группе, там на даче всех выводили на пляж голыми, а я отказывалась снимать трусы. Тогда уже понимала. Это так же мерзко, как теряться.

В детском саду у нас была воспитательница, которая любила наказывать детей снятием трусов. Звали ее Нина Павловна, но мы звали ее Паловна, от слова "палка". Злая была. Она во время тихого часа делала странные вещи. Когда кто-нибудь не спал, мигом бросалась наказывать. Больше всего доставалось одному толстому мальчику, не помню как его и звали. Она снимала с него трусы. Я всегда пряталась под подушку, чтобы не смотреть, но однажды увидела толстую жалкую попу.

Однажды Паловна и с меня чуть не сняла. Но я держалась за трусы мертвой хваткой! Не знаю, отчего, может, из-за хватки или от немого ужаса в глазах - я чуть сознание не потеряла от напряжения - она не сделала этого. Я очень не люблю переодеваться на людях. Голый человек и потерянный человек - одно и то же.

Я брела по длинному перегону ставшего чужим города, от автовокзала к остановке и обратно, и плакала, плакала. И никому не было до меня дела.

Не заметили.

Становилось холодно. Я села на скамью возле отъезжающих в Хосту автобусов и стала рассматривать людей. Нельзя было зайти в здание вокзала погреться. Нельзя было отклониться с пути, на котором могла встретиться тетя Вера.

Ко мне подсел дяденька лет тридцати, может меньше, в общем, я таких боюсь. Он со мной заговорил, спросил, где родители. Я ему не ответила, а он опять спросил, не глухонемая ли я.

- Нет, - говорю, - почему.

- А чего ты тогда плачешь?

Не люблю таких, они ни то, ни се: ни взрослые, ни дети. Что с ними делать? Обычно такие стесняются с детьми разговаривать, не умеют. Но не все.

У нас во дворе был один такой, он умел разговаривать. Познакомились на стадионе возле дома. Нам было лет по шесть, помню, крутились на металлических ограждениях, висели, а они там в футбол гоняли, ребята почти взрослые. Мы девчонки наглые, нам, шестилетним красоткам, хотелось их в смущение привести. Возраст у них был дурацкий - лет по шестнадцать, вот мы с ними и заигрывали. Ребята, в основном, не обращали внимания на мелюзгу, а этот парень - мы тут же прозвали его Лупоглазым - ласково с нами обошелся и даже поговорил. После этого мы за ним косяком бегали, дразнили: "Лупоглазый, Лупоглазый!" Любили его ужасно, проходу не давали.

Вот таким ребятам надо учителями становиться или воспитателями. Я вам говорю: они очень редкие, такие парни. Один на миллион, честное слово.

Мне показалось, что и этот, на вокзале, был из таких.

Я промолчала и заревела погромче. Если бандит, испугается - заберут в милицию за то, что пристает к ребенку. А если хороший, еще больше пожалеет и все. Помочь все равно не может. Не пойду же я с ним за ручку?

Видимо, он это понял, осознал, что не пойду. Умный.

- Потерялась, небось? - спросил.

Я кивнула и вытерла рукой сопли. Платка у меня не было.

Тогда он встал и ушел. Мне вдруг стало горько. Страшное одиночество навалилось, словно провалился в тартарары на сто километров вглубь. И сидишь там один в середине Земли, и звезд не видно.

Я подняла зареванное лицо и посмотрела на звезды. Они растерянно смотрели на меня в ответ. На их фоне нарисовалось лицо Лупоглазого номер два. Оказывается, он ходил в здание вокзала и купил мне носовой платок. Удивительный человек.

- Так куда тебе ехать? - спросил Лупоглазый-два.

- До "Звездочки", мне в Хосту надо, - захныкала я. Вдруг уйдет снова.

Потом он сделал все просто и гениально. Подошел к бабушке-кондуктору и рассказал ей про меня, и кондуктор взяла меня на борт. Автобус все равно полупустой. Кондукторша подошла ко мне.

- Дите, что ж это такое! - запричитала она, - почему ты не попросилась сразу? Я тебя давно тут приметила. Думала, где ж та мамаша, курва.

- У меня денег нет, - про курву я постаралась пропустить мимо ушей.

- А куда тебе ехать-то?

- Мне до "Звез-вездочки", - я икнула и от счастья принялась икать без остановки.

Меня посадили на заднее сиденье и повезли к тете Вере. Я сидела и смотрела назад, на парня. Зря я не спросила, как его зовут. Я его даже не поблагодарила. Потом мне много хороших людей попадалось, некоторые поворачивали колесо судьбы, выводили из ада, но этот был первый, спасибо ему. И хотя такие люди один на миллион, все равно они чаще встречаются, чем маньяки-убийцы. Или примерно поровну.

На "Звездочке" меня встречали. Пол-общежития подняли по тревоге, а некоторые даже в Сочи поехали меня искать. Человек десять стояли на остановке, честное слово, не вру. И мужчины были. Хотя общежитие женское.

Тетя Вера меня обняла и совсем не ругала. Она не такая. Она понимала, что я пережила. Рожа у меня была, как мяч. После стольких слез - а как вы думали.

----Про Витю, про то, как Вера меня бросила, и про ужасное открытие.

У тети Веры появился новый жених, Слава Злобин. Это было не удивительно, надо же ей когда-то замуж выходить.

Я его видела. Пошла с ней на свидание, а потом сказала, что у меня дела и все такое, и вернулась домой. Я просто на него ходила смотреть.

Настоящий принц, честное слово. Блондин. Красавчик. Но лицо мне не понравилось. Нет, он, конечно, хорош, но только не понравилась она при нем. Лицо у Веры стало такое, будто она не наипрекраснейшая тетя Вера, а какая-нибудь, извините, Раечка. Поясню: наша Раечка вылитая служанка, прачка и жалкий киношный контролер, у нее из-за комплекса неполноценности нет мужа, зато есть нагулянный ребенок Руслан, и вид у нее виноватый, даже передо мной. Ужас!

Очень мне не понравилось ее лицо. Вера была совсем на себя не похожа. Это не предвещало ничего хорошего. Жених при таком раскладе никогда не узнает, какая наша Вера отличная девушка и прекрасный человек. Да она фея, руки которой не стоит и десять таких Злобиных!

Вы можете подумать, что я пристрастна, но дело не в этом. Я сразу поняла, что он не ее тип. Что он ее околдовал. Надо же, Вере столько лет, а она все еще не избавилась от иллюзий! Мне даже обидно за нее иногда бывает, честное слово.

Я ждала Веру со свидания и сразу сказала, чтобы она не вздумала заводить с этим Злобиным ребенка. У него и фамилия плохая. Но Вера рассердилась и не стала со мной разговаривать.

А потом она пропала.

Ее не было целую неделю. Я страшно беспокоилась.

В нашей комнате только Вера работала официанткой и кормила всех. Девчонки работали на процедурах, Надя в библиотеке, так что есть мне было нечего. По вечерам меня девчонки кормили, чем Бог послал, но все было покупное, а ходить кушать без Веры в санаторий я не решалась.

Доходили слухи, что ее видели в яблоневом лесу со Злобиным. Я радовалась, что она живая.

По утрам я варила себе манную кашу без молока, насыпала в нее много сахара. Все равно это была гадость. Больше никаких круп не наблюдалось.

А вечером третьего дня я от скуки вышла во двор общежития в мрачном настроении и нашла там знакомого парня, Витю. Я его едва знала. Мы как-то раз ходили в мужское общежитие на день рождения к брату Фаины и там познакомились.

- О, - сказал он, - бэби! Привет! А я как раз думал, как тебя позвать. А, думаю, лучше покараулю, а то неудобно такого ребенка вызывать.

Я очень удивилась и была польщена.

- Принес привет тебе от Веры, забегали они тут, - огорошил он. - Она просила тебя покараулить, мелочь. А я что, рад помочь. Она мне помогала.

- Любезно с ее стороны, - холодно ответила я, гордо так.

- Ты на нее не обижайся, Нат. Авось все обойдется.

Голос его был сочувственный, и я встревожилась.

- А что, он такой, этот жених, да? Есть, чего опасаться? Он не убьет ее? - спросила я про Злобина.

Выглядел Виктор моложаво, лет на шестнадцать. Хотя, раз работал шофером, наверное, был старше.

На мой вопрос он не ответил. Видно было, что получил инструкции. Я стала кокетничать, черт знает, зачем, наверное, с горя:

- А сколько тебе лет, Витя? - и зачем, спрашивается, мне знать, сколько лет этому работяге?..

- Мне? - Виктор застеснялся. - Мне двадцать один годик. Может, пойдем погуляем, мелочь?

Я не отказалась. С ним было не страшно. Веселый такой, румяный. Чем-то похож на Костика из детства с его романтическими поцелуями.

- Сейчас я переоденусь, старичок, и пойдем, - сказала я.

- Эй, я не старичок!

- Тогда и я - не мелочь.

- Ладно.

Я без спросу надела Верино красивое платье - все равно спросить не у кого - и мы пошли гулять среди вечерних магнолий и гортензий.

Мы с тетей Верой почти одного роста. Она маленькая вообще такая. Моя мама говорит: "Маленькая собачка до старости щенок", грубо, конечно, но про нее. А я, наоборот, быстро расту. Так что платья ее уже могу надевать, только она не особо мне дает. Я ведь ребенок, могу затрепать.

Витя взял меня за руку, и мы побежали. Черт его знает, почему так приятно бежать за ручку! Со мной никто так лет с пяти не бегал.

Я вот все чертыхаюсь, а ведь папа нам запрещает говорить это слово, так что приношу свои извинения, если кому неприятно.

Мы с Витей чинно гуляли по вечерам несколько дней. Он кормил меня в кафе и даже заворачивал мне остатки на утро. Он массу денег на меня извел, на еду и на аттракционы. Возил в дендрарий и фотографировал. Говорил, что он шофер и много зарабатывает, поэтому может себе позволить. Так что я даже Веру простила за то, что она меня бросила.

А в последний день перед ее появлением и моим отъездом домой Витя меня поцеловал.

Виновата, я сама его спровоцировала. Мы гуляли по берегу моря, в безлюдном месте. Море волновалось, а ночь была черная. Мы вышли на волнорез.

Море билось в темноте и рассыпалось брызгами. Мне почувствовалась в этом связь с танцем, и я стала танцевать. Понимаете, я дома хожу на бальные танцы, куда я только не хожу, ну и туда тоже. Там для общего развития нам и цыганочку показали, вот я ее продемонстрировала. Думала покрасоваться, показать, что я знаю разные танцы. Юбкой трясу, подбегаю к Вите, отбегаю, красиво, аж самой нравится, как волна.

А он возьми и поцелуй. Я в шоке.

Понимаете, меня так никто еще не целовал - в губы. Вроде противно, а вроде бы и нет.

Чтобы разобраться с этим, мы пошли и сели на скамейку, чуть повыше пляжа. Там люди какие-то проходили, и я их боялась, а он - нет.

Витя долго меня целовал, я так и не поняла, почему у меня такие непонятные ощущения. Тогда он залез мне под кофточку и стал трогать грудь. Это был ужас. У меня даже в животе забулькало и дыханье сперло. Хотелось плакать и орать, как белуга, и звать на помощь, но самой было не сказать: хватит. Я вспомнила Фаинку и ее мертвого ребенка и только бормотала: "Я сейчас заору. Вон люди идут". А он мне на это сказал:

- Ну и что. Людям до нас нет дела. Людям никогда ни до кого нет дела. Запомни это. Люди - это зло.

Представляете? Хорошо, что он больше ничего не делал, потому что строго следовал инструкциям тети Веры - не трогать. А то я была, как сумасшедшая дура.

Меня поразило тогда величайшее открытие. Такие вещи, как поцелуи и объятия, имеют парализующий эффект, их можно совершать с человеком, к которому не испытываешь никаких чувств! А я-то думала, что это может произойти, только когда намучаешься в страстях. Жуткое это открытие, скажу я вам, честное слово.

Счастлив тот человек, который впервые поцеловался по любви и тут же женился. Интересно, многим так везет?.. У них мир с ног на голову не встает, а таким и остается, как надо: большим, целым и прекрасным.

Остальное - упрощенка. Раздвоенная, расстроенная, а потом разбитая и размноженная...

Появилась тетя Вера, как ни в чем не бывало. Просто пришла.

Я никогда не смела ее осуждать. Это было бы святотатством. Но в те дни у меня зародилось гадкое сомнение в ее исключительности.

Это сомнение зрело много лет, пока я не дала себе отчет, что моя прекрасная тетя Вера - не фея, а обыкновенный человек. Может быть, отчасти из-за того поцелуя она и стала обыкновенной? Или я. Ненужный поцелуй и ненастоящая фея.

Тетя Вера вышла замуж разумно, после тридцати, и не за Злобина. Вышла удачно, у нее родились свои дети. Но эти дети не знали ту светозарную фею, им не повезло. Мне их было жаль.

Уезжала я домой другим человеком. Витя не знал, что я уезжаю, и пришел в гости в белой рубашке, с цветами, глупый, несчастный человек. Цветы мы оставили в комнате, а сами ушли на вокзал. Девчонки все пошли, потому что поезд был вечерний. Они потом собирались на свои глупые танцы.

Я стояла на площадке вагона, а провожающие смотрели на меня и виновато улыбались. Непогрешимая тетя Верочка, красотка Фаина с тонкой талией и толстыми стрелками ресниц, умница Наденька, мечтавшая стать Анжеликой, добрая-предобрая рыжая Валя и Витя с красным, смущенным лицом. Он закатал рукава и держал в руке приемник "Океан". По-моему, он плакал. А я - нет. Я ничего не чувствовала. Мне было тринадцать.

Я приехала домой и заявила маме, что я вовсе не страшная и теперь точно знаю, что смогу выйти замуж. И что теперь меня никто в этом не разубедит.

Мама с тех пор злится на тетю Веру и винит ее во всем происходящим со мной зле.