Аннотация: по мотивам пьесы С. Беккета "В ожидании Годо".
Текст опубликован в немецком альманахе "Без цензуры" (Unzensiert) ? 18.
Абсурдистская мини-пьеса в стиле Постмодерн.
По мотивам пьесы Самюэля Беккета (Бекетта)
'В ожидании Годо'
В ожидании кофе
Действующие лица:
Владимир Диди - главный герой.
Эстрагон Гого - другой главный лирический герой.
Официантка - Официантка.
Пол Коффи - канадский хоккеист Пол Коффи.
Раневская - Любовь Андреевна Раневская.
Фанни Гиршевна Фельдман.
Солнце - Сергей Безруков (а кто же ещё?)
Завсегдатаи питейного заведения.
Acte premier.
Девятое число. Осенний вечер стремительно надвигается на городской пивной погреб Бюргербройкеллер.
Владимир. Что вы пишете?
Эстрагон. Ничего особенного - записки на манжетах.
Владимир. Как это? Вы же в футболке и чиркаете карандашом по салфеткам!
Эстрагон. Это да: мой издатель подстерёг меня в пятом часу, содрав сюртук вместе с рубашкой и золотыми часами, обещался всё издать в лучшем виде к Рождеству.
Владимир. А сможет?
Эстрагон. С него станется! Недавно раздел на улице ничем не примечательного старика, а потом издал повесть 'Шинель'. Не читали-с? Очень рекомендую-с!
Владимир. (Указывая тростью.) Каково будет ваше суждение о табличке?
Эстрагон. (Читает вслух.) 'Уважайте друг друга. Уступайте барные кресла и сидячие места пожилым людям, инвалидам, пассажирам с детьми и беременным женщинам'.
Ужасная табличка! Почему пожилые - 'люди', а 'с детьми' - 'пассажиры'?
Владимир. А почему 'беременные женщины', а не родитель 1 и родитель 2?
Эстрагон. А если 'первый родитель' - мужчина - это разве не сексизм, доминирование и унижение родителя 'два', 'три' и всех прочих?
Владимир. Какой же он 'родитель один', если ещё только 'беременный'? И как отличить беременного мужика от любителя пива?
Безобразие! Звоните во Всемирную лигу сексуальных реформ!
Владимир. Ты счастлив? (Эстрагон колеблется.) Ты слышишь?
Эстрагон. Да, сударь.
Владимир. Так как?
Эстрагон. Не знаю, сударь.
Владимир. Ты не знаешь, счастлив ты или нет?
Эстрагон. Нет, сударь.
Владимир. Совсем как я. Живописный вид. (Подходит к бару, смотрит в сторону публики.) Живописный вид. (Поворачивается к Владимиру.) Пойдём.
Владимир. Мы не можем.
Эстрагон. Почему?
Владимир. Мы ждём кофе.
Эстрагон. Ах, да! Пауза. Официантка! Когда же принесут кофе?
Официантка. А когда вы купите тот бирюзовый лифчик со стразами, что помогали выбирать полтора часа в примерочной на прошлой неделе?
В трактире Демута, девчонки расстёгивают кофточки на три пуговки, а я только на две! Это дискриминация!
Эстрагон. Оленька, а на какие чаевые вы каждый месяц выигрываете джек-пот в лотерее "Фарслотто"?
Официантка. Это деньги моим сестрам на серьги и билеты в Москву. И вообще, вас много, а я одна, ожидайте заказа!
Владимир. Сударыня, нимфам из 'Демута', весь город подаёт чаевые!
Намедни, капитан Лебядкин рассказывал, как регулярно раскланивается с ними в казино Монако. Ваши сёстры; Маша и Марина, срывают не только банк, но и многое из надетого на себя и господ офицеров!
Владимир делает руками над пустой чашкой таинственные пассы. Из кухни выезжает мужчина на роликовых коньках, в форме хоккейного клуба 'Красные Крылья Детройта'. Над цифрами семь и семь написано слово 'Coffey'.
Пол делает пас Владимиру, и выкатывается на улицу в поисках утраченного времени или Бобби Орра.
Эстрагон. Кофе не будет. Вздыхает и уходит в курительную комнату. Звучит выстрел. Официантка бросается ему вслед. Появляется через минуту, держа в руках мёртвую чайку.
Владимир. А где Эстрагон?
Официантка. Он улетел, но обещал вернуться.
Завсегдатаи заведения доходят до кондиции и выходят на улицу устраивать пятничный пивной путч. В качестве транспаранта и живого щита берут Владимира и официантку.
Acte final
Из дамской комнаты выходит Любовь Андреевна, с белым порошком на носу и в декольте. Разговаривает сама с собой на безупречном французском, понятном только русскому дворянину и специалистам по нормандским диалектам, до падения редуцированных гласных.
Раневская. (Подходит к двери, трогает за ручку). Заперто. Уехали... (Садится на диван.) Про меня забыли... Ничего... я тут посижу... А Леонид Андреич, небось, шубы не надел, в пальто поехал... (Озабоченно вздыхает.) Я-то не поглядела... Молодо-зелено! (Бормочет что-то, чего понять нельзя.) Жизнь-то прошла, словно и не жила... (Ложится.) Я полежу... Силушки-то у тебя нету, ничего не осталось, ничего... Эх ты... недотёпа!.. (Лежит неподвижно.)
Слышится отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный. Наступает тишина, и только слышно, как далеко в Булонском саду топором стучат по дереву.
Комната заливается ярким светом, и через распахнувшееся окно входит солнце русской поэзии.
Солнце. Прошу прощения за опоздание. Сола Монова и прочие девочки - на вызовах, всё приходится делать самому... А где Маяковский, чаи и варенье?
Любовь Андреевна. Однако же надо пить кофе. Спасибо тебе, спасибо. Я так рада, что ты еще жив.
Солнце. Виноват-с, сударыня, а это точно город Пушкин, Акулова Гора, дом 7, дача Владимира Владимировича?
Раневская. Нет, Путин здесь редко бывает, это Париж.
Солнце. Что за чертовщина? Всё врут календари, а теперь ещё и навигаторы?!
Любовь Андреевна Раневская. Это Париж. Посмотрите сюда. Как вам прелестный вид на Дом Инвалидов? Люблю смотреть на вываливающихся из его окон старух. Когда вываливается шестидесятая шестидесятилетняя старуха, мне надоедает смотреть, и я иду спать. А вы как боретесь с бессонницей?
Солнце. От бессонницы хорошо помогают женщины и дуэли. После сатисфакции с дамой или мерзавцем-кавалергардом, спишь как убитый.
Раневская. Ох, доведут вас мамзели и дуэли до чёрной речки Стикса!
Простите, вы не знаете, когда закончится пьеса? Мне в Париж, срочно, по делу...
Солнце. Любовь Андреевна, голубушка, вы и так в Париже!
Любовь Андреевна Раневская. Мне непременно нужно на кладбище Пер-Лашез, приглядеть себе место и ценник.
Нынче стать мёртвой душой - такие хлопоты и расходы! Не приведи Господи разориться на собственных похоронах! Увидеть Париж и умереть - вот ведь какая оказия!
Солнце. Помилуйте, какой Пер-Лашез!? Антонпалыч Вас уже обессмертил! Вы никогда не умрёте, но памятник, на всякий случай, вам уже воздвигнут. Начинает декламировать:
И славна будешь ты, доколь в подлунном мире,
Жив будет хоть один калмык...!
Извините, я пока ещё работаю над переводом Горация...
Раневская. Подождите, получается, эта музыка будет вечной, даже если не менять батарейки? И пьеса закончится только на последнем калмыке?
Солнце. Гм, Любовь Андреевна, снимите с меня пальто. Ужас как жарко. Должно быть к дождю. Кстати, а где Маяковский? Соблазнил меня органическими чаями с вареньем а-ля натурель, а самого и след простыл? Нехорошо-с! Ей Богу не хорошо-с!
Любовь Андреевна. Так они за новомодными панталонами для Лилички отправились, а после изволили ехать обучать будущее 'Сопротивление' маршировать левой... Они с самим Де Голем на дружеской ноге!