...Кажется, еще немного- и начнешь по-собачьи скулить от выматывающей, почти физической боли, от невозможности осознания, от напряжения нервов- и при этом понимаешь, что необходимо что-то делать, шевелиться: обступают - вернее, наступают на тебя- какие-то бесполезные дела, бытовые заботы, ненужные люди...И надо как-то держаться, не закричать, не разрыдаться, не дать знать...быть незаметным, иначе-хищный блеск любопытства, алчность сострадания - этого уж вынести будет совсем невозможно. Один на один -с невыносимым, рвущимся наружу, неуемным...и помощи неоткуда, помощи!...не думать о ней...не думать о ней, не думать о ней...
Как это возможно? Когда из-за угла каждой мысли выглядывает воспоминание ? Когда каждый взгляд дает толчок новой ассоциативной цепочке, на конце которой, подобно сверкающему кулону- всегда Она... Как? Когда в потоке людей вдруг услышишь имя, звук, слово, увидишь предмет, уловишь запах- и нет сил сдержаться... и , чтобы обнявшая тебя тяжесть не придавила к земле, напрягаешь все мышцы, застыв посреди толпы, почти не ощущая толчков, замечаний, отдавленных ног... Как? Когда город - ЕЕ город, он помнит ее быстрые шаги, ее легкие касания, ее любовь...как можно забыть?...
Гранит набережной... Она любила трогать его, утверждая, что камень еще помнит прикосновения поэта, что гулял тут полтора века назад. Я смеялся. Я смеялся над ней, жалкий идиот...Что мне осталось...что мне осталось делать теперь? Я ходил и трогал руками, казалось, все предметы в городе...Здесь она любила сидеть, как всегда, обвив одной ногой другою, а тут я целовал ее прохладные губы, а она смеялась, смеялась... Где-то, наверное, еще остались следы ее каблуков, где-то -память ее прикосновений...Гранит набережных, статуи, деревья - если вы и правда помните тепло ее рук- отдайте его мне! На что он вам, ветреным, равнодушным... А мне...Если бы еще хоть раз...Не поддаться боли в груди, малодушно отпустив ускользающий из памяти образ, а догнать, схватить за подол ее исчезающей тени, развернуть к себе, взглянуть в ее всегда бледное лицо... Верните, верните ее мне! Верните...Верните, без нее невозможно, нет, так просто не может быть, чтобы без нее...
Не думать...не думать...Как?
Когда, мешая слезы с утренним чаем, ты думаешь, что сегодня тот самый день, когда тебе станет хоть немного- но легче...и вдруг, с оглушительной ясностью видишь ее: знакомым жестом откидывает с лица прядь, смотрит на тебя и , как ей было свойственно, неожиданно смеется: солнечному утру, предстоящей прогулке- и сразу хочется завыть, этот вой- животный, первобытный- разрывает твои связки, твои мышцы, которые тщетно, из последних сил, сопротивляются этой разрушительной волне, пытаясь сохранить остатки цивилизованного, человеческого - всего того, что теперь тебе совершенно не нужно и безразлично... но- по инерции, по привычке собираешь себя в горсть, сжимаешь зубы , едва дыша из-за спазмов в горле. Ты отменяешь все дела, встречи, звонки...Как судьба отменила твою радость, счастье, отменила саму твою жизнь. Только темнота, темнота...Она была воспитанной девочкой. И уходя, как учили, выключила за собой свет.
Если бы я мог, я бы так же отключил свое сердце. Чтобы не трепыхалось, не задыхалось там, на дне моей тоски, не играло бешеным смычком по жилам боли. Не мешало мне сосредоточится, прессом воли выжать из бурелома мыслей каплю спокойствия, как я мог когда-то...Но сейчас это оказалось невозможным.
В этот раз это не был привычный ручеек беспокойства или речушка сомнений, то есть то, что можно было обуздать, усмирить, возведя берега железобетонной логики. Сейчас это было стихийное бедствие, из разряда тех непобедимых явлений природы (сель, наводнение, извержение вулкана, падение высохшего лепестка на гранит ее могилы), находясь в эпицентре которого, бесполезно куда-то бежать, пытаться спастись,собирать ценные и не очень вещи, да ты и не успеешь- наводнение вроде этого настигает мгновенно: пара минут и ты уже сидишь на крыше своего дома и прибывающая вода, облизываясь, пробует твои ноги, прежде чем сожрать тебя всего. И нет никакого смысла вспоминать, как были уютны вечерние обьятия любимого кресла, как нежно льнула к телу новая рубашка; но не вспоминать невозможно: вот оно проплывает, это кресло, потемневшее от воды, а вон в том водовороте мелькнул прощальный взмах белого манжета. Но ты не распускаешь слюни, нет. Ты сидишь уже по колено в воде, продрогший (с нелепыми мыслями вроде той, что если ты сейчас не утонешь,то все равно скончаешься- от пневмонии) и приступы панического страха чередуются с обреченной отстраненностью, когда остается только махнуть рукой на свою жизнь или молиться (что одно и то же, но во втором случае у тебя есть хоть какое-то занятие; впрочем, мы же знаем, что ты никогда не верил в бога, так вот сиди теперь, упрямый кретин, и вылавливай из потока отчаяния ее платья, записи, книги... может, это скрасит последние часы твоей жизни.)
Но так проходит день, два- и ничего не происходит. Вода не прибывает и не спадает; ты смирился, воля твоя сломлена, ты рад бы уже со всем этим расстаться- ан нет. Единственная твоя мысль- что опять наврали, как врали всю жизнь: про то, что есть жизнь хороша, что есть смысл, что существуют сильные люди...Обманывали, что бог есть, обманывали, что его нет... вот и про ад все неправда. Удушающая жара, котлы, сковородки, все эти скудоумные домыслы...а на самом деле- все наоборот: разлитое по всей вселенной море безнадежности, в центре которого ты (где-то мы уже это видели, впрочем ты совершенно не на горе Арарат, а неудобно сидишь на скате своей крыши)- лишенный всего: имущества, воли, права на выбор... И сознание медленно выключается, возможно только для того, чтобы всего этого не чувствовать. Тогда не будет ничего, пустота, темнота, тишина...
А завтра я проснусь, с трудом открою воспаленные глаза, натяну рубашку, штаны, лицо- и выйду в мир призраков за хлебом. Мертвецам тоже нужен хлеб, правда, совсем немного. Господи, несуществующий всевышний, посмотри, что ты наделал? Посмотри, осознай, ужаснись!!!..Боже...тебе не стыдно? Тебе- или кто там у вас сейчас главный- всем вам, проклятые, бесчувственные, заигравшиеся твари- вам не стыдно? За что за что за что? ЗА ЧТО?! Почему? Почему-она...Почему- без нее?
Почему я сижу один- бледен, небрит, уставясь перед собой, удерживая тяжесть головы руками...И хочется схватить этот нагло поблескивающий перед тобой стакан и швырнуть его в стену; потом тарелки, чашки - одну за одной, каждую, все!- , жадно насыщаясь энергией уничтожения, пока в мире не останется ни одной проклятой посудины. Потом стулья: с сухим хрустом, смачно; оконные стекла: лихой взрыв и затем- мелодичное звучание внизу; шкафы, столы, диваны: широко размахиваясь, со всей силы, не уворачиваясь от летящих щепок...И затем - самое неудобное, самое мешающее, налитое болью...вспороть грудную клетку, вывернуть ребра, достать-красное, нелепое, сжать в руке, задавить, успокоить...
Но ты продолжаешь сидеть, спеленав себя в тугой кокон боли, из которого уже никогда не родится бабочка счастья, не развернет свои радужные крылья- внутри только сухой черный прах неудавшейся жизни. Нет надежды нет надежды нет надежды нет надежды нет надежды нет надежды нет надежды нет надежды нет надежды ...нет Ольги.
И думаешь: мне этого не одолеть, не пережить, не вынести и, в то же время, с ненавистью к себе понимаешь, что и одолеешь, и переживешь, и вынесешь- тебе не оставили выбора. Жизнь отныне никогда не будет жизнью, но существование...- ты не можешь его прервать, ты только можешь малодушно ждать, пока это сделают высшие силы: пожалеют, добьют...но этого никогда не произойдет, сколько ни жди, так что ты будешь двигаться, дышать (потом, через много лет, когда игла боли, на которой ты сидишь, затупится- даже, возможно, сможешь смеяться), ты, запрограммированный на потребление еды, воды, солнца, робот...Жалкий тюфяк, набитый соломой не первой свежести... Прячущий свою душу от ежедневных нападок обреченности, заблудившийся в паутине отчаяния человек, боящийся лечь спать, чтобы не столкнуться во сне со своим несбывшимся счастьем.