Благодарен за помощь в написании Мел, без которой навряд ли смог написать эту историю
Она уже не помнила, когда все началось. Когда сладкая патока женского счастья и любви начала перерастать в кромешный Ад семейной жизни. Когда счастье, подаренное любовью, начало становиться кандалами на сердце, когда его жизнерадостность окрасилась багровыми тонами жестокости, когда началась тьма ужаса, затопившего ее душу.
Муж пил, не работал - все легло на ее нежные женские плечи. Семья, дом, уют - о котором так мечтают все девушки - все пошло прахом. Любая, даже счастливая со стороны семья, прячет свои тайны. Вот и у этой семьи были тайны. Жена старалась, тянула как могла. Работала за двоих. Работа не жаловала - постоянные нервы и переживания. Дом, в котором ее ждал пьяный муж. Пряталась, убегала, запиралась в своей комнате и рыдала.
Потом не выдержала, собрала все силы в кулак и решила выйти из комнаты, образумить, успокоить, поговорить. Зря она надеялась, что сможет докричаться до него, зря надеялась, что ее слова смогут на него повлиять. В результате, боясь позора, "скорую" вызывать не стала: сама останавливала свою, сочащуюся из ран кровь и бинтовалась. Слезы пропали. Плакало лишь сердце кровавыми слезами, но его некому было успокаивать.
Она уже не помнила, когда начала после каждого скандала и побоев, после оскорблений и унижений смотреть в окно, на соседний дом. Там, в окнах напротив, жила пара. По-настоящему счастливая пара. И всякий раз, когда молча стонала ее опустошенная, выжженная под основание душа, когда самооценка снижалась ниже и ниже - там, напротив, они обнимали друг друга. Нежно так, трогательно. Во всем ощущалась внимательность друг к другу. Взгляда не возможно было оторвать от этой пары. Только потом она рассмотрела, что это были два мужчины. Открытие сильно поразило ее. Бытовавшее в ее окружении мнение о манерности геев, не укладывалось в рамки того, что она видела перед своими глазами. Настоящая семья! Душевные отношения, уважение! Любовь. Это было когда-то и у нее. Она и правда любила, даже сейчас еще любила мужа, несмотря на побои, на оскорбления, на то, что в постели - и там он делал ей больно, упиваясь границей ее удовольствия и страха. Она его любила, хоть получала любовь лишь тогда, когда он трезвел, продавал пустые бутылки и возвращался домой, как побитая собака, просить прощения. Ему нужна была не ее любовь, а то, что прицепом к ней шло: домработница, приносящая в семью деньги и бесплатная давалка в постели.
А за окном один обнимал второго, когда возвращался с работы. Оба готовили на кухне, дурачились и целовались, обнимали друг друга за плечи и шли в спальню. А она все стояла и смотрела в окно. В те моменты она смотрела на мир счастливыми глазами одного из них и сердце оттаивало.
На работе очередная нервотрепка, плавно перерастающая в другую. Тянули нервы и жили, но только и это ей приносило счастье, глупое мазохистское счастье - не думать о муже, о доме, о том, что ждет ее за границей работы. Подвернулся счастливый случай -- у знакомого нашелся бинокль. Глупость, но теперь уже можно будет Их рассмотреть поближе, приблизить себя к ним, окунуться глубже в их жизнь. Принесла домой находку -- довольная. Дома снова пьяный муж. И снова начали пропадать ее вещи. Что бы ни купила, все уходило на выпивку. Бинокль пришлось прятать подальше, поглубже, чтобы и он, такое дорогое и ценное, для души ценное, не ушел в дырявую глотку. Снова скандал и побои, с ножом кидался -- остановился, но поздно. Завелся с пол-оборота, как будто ждал этого, ждал когда она придет, когда скажет хоть что-то. Словно всякий раз хотел доказать свою значимость через унижение собственной жены.
Унижать уже дальше нечего. Она сама потеряла себя, потеряла любовь, свою жизнь, свою душу, перестала следить за модой, внешностью - не за что было и не ради кого. Как пустая скорлупка осталась, высушенная до предела. Мечты больше не касались ни дома, ни работы. Она витала где-то там, в придуманных наскоро мирах, почерпнутых ею из книг, прочтенных в транспорте, в фильмах, просмотренных в те счастливые моменты, когда муж был еще в относительном адеквате. О работе и о семье сам мозг отказывался думать -- блокировал.
Новый скандал, и она снова бинтует раны, ставит компресс на едва контурируемый синяк. Когда закончила -- муж уже в отрубе лежал на диване. Запах алкоголя, перегара, блевотины и сигарет въелся в стены и потолок, в редкие предметы мебели еще не разбитые или не пропитые ее супругом. А ведь после каждого скандала он обещал пойти работать, обещал содержать и помогать ей. А потом с новой силой его накрывала собственная несостоятельность, и он начинал бухать.
Бинокль искал ту квартиру, те заветные окна, в которых, слава богу, еще горел свет. Она рассмотрела их, хоть не в подробностях, но рассмотрела: примерно одного роста, один с коротким ежиком, он посдержаннее был, а второй с вьющимися волосами, оба казались спортивными, красивыми. Да чего греха таить -- на фоне ее мужа все, кто без пивного брюшка и ухоженные -- были красивые. Обоих женщина видела на улице или в магазине, когда вечером, возвращаясь с работы, или заскакивала в центр, посещая распродажу.
Шли дни, а может и недели -- время для нее стало чем-то монотонно не связным - сюрреалистическим. На улице как-то повстречала того, что с курчавыми волосами; вроде бы и ничем не выделяющийся, простой мужчина лет около тридцати, но он внутренне сиял, светился тем светом, что у нее давно уже угас. Муж постарался задуть его, уничтожить. Она смущенно улыбнулась и поздоровалась, он ответил ей приветливой улыбкой и уважительным кивком. Он ведь не знал, что для нее представляла его жизнь, а у женщины на душе потеплело, запело. Даже несмотря на то, что лето уже перешло в осень, похолодало и ветер пробирал, а все равно в душе потеплело -- разлилось по венам светлое счастье. Они еще пару раз встретились за пару недель. Встречался и тот, что с ежиком. Спокойный, такой же сдержанный, и тоже приветливо, хоть и всегда удивленно, отвечал на приветствие.
И снова работа. На которой еще пару дней после случайной встречи помогало это сказочное воспоминание. Муж как раз возобновил попытки вернуться к нормальной жизни. Казалось, во всем мире снова началась весна. Но недолго суждено этой весне было быть. После очередного отказа в работе, супруг по новой запил. Вернувшись с работы, жена нашла в квартире еще нескольких таких же моральных уродов, как и ее благоверный. А когда вошла на кухню, поняла, что теперь даже единственная отрада пропала. Она с тоской посмотрела на дом напротив. В тех окнах было все темно.
Через пару часов, ближе к полуночи, когда собутыльники поразбредались кто куда, вновь начался скандал. И снова с ее нечаянно пророненного слова, о работе, муж взбесился. Швырял в несчастную пустыми бутылками, орал, крыл матом, унижал, потом схватил за волосы и начал тягать по квартире, рассказывая ей, чья это собственность и что она должна благодарить только его, что живет тут, а не с ее "притыренной мамашей".
Когда они дошли до кухни, он швырнул ее на пол, указывая место, где ей положено быть. Тоскливый взгляд ее глаз упал на разоренный тайник. В душе что-то хрустнуло, заскрежетало, обломилось. Еще пару минут сидела на холодном кухонном полу, поднялась и взглянула в окно, словно ища последней поддержки.
В окнах уже загорелся свет. Там отчетливо был виден свой, домашний скандал. Перед ее глазами все поплыло. Не ведая, что творит, она как-то встала, на автомате умылась, омывая раны, заклеила их, оделась, взяла сумку и вышла во двор за своим домом, туда, куда выходили подъезды соседнего дома. Она сама не понимала, что она делает и почему, сами ноги ее туда несли.
Из подъезда вышел тот, что коротко стриженный - Ежик, озираясь по сторонам, с красными воспаленными глазами и не видящим взором остановился на грязной дорожке. Поздняя и промозглая осень. Дождя нет, одна только морось, от которой не спрячешься под зонт, которая пробирает до мозга костей. И ветер -- холодный, колючий, раздевающий оказавшихся на дворе прохожих. Так и стоят он и она друг напротив друга. Оба без эмоций на лицах, а у обоих в душе, в сердце эти эмоции рвут все, почище этого ветра.
- Здравствуйте.
- Вечер добрый.
- Простите, я видела...
Слова застряли в ее горле. Перед ней стоял один из тех, кто уже более года спасал ее разум от полного разрушения, а она не в силах была сказать ему "Спасибо". Оборванная струна в сердце немым эхом отдавалась по всему телу.
Не проронив ни слова, оба направились в сторону ближайшего кафе. Подальше от глаз, в хоть какое-то убежище. Не важно, что это будет. В этот момент отчего-то оба отчетливо знали, что их объединяет не один район города или любовь к какому-то блюду или музыкальному стилю, даже не любовь к одному человеку, их объединяла одна боль. Одна единственная, разлитая по венам и отравившая обоим душу. У боли нет общего, у боли есть только жертвы. И эти жертвы шли бок о бок сейчас, аккуратно переступая с одного сухого островка на другой, чтобы окончательно не погрязнуть в осенней холодной грязи. Уже подходя к тихой и скромной забегаловке, расположенной в подвале жилого дома, он поскользнулся, а она подставила свою руку, потом поморщилась от сильной боли -- побои давали о себе знать.
- Простите.
- Ничего страшного, - выговорила и попыталась спрятать за улыбкой болезненные ощущения.
- Вы сами-то как? У вас что-то болит? - теперь уже он брал ее за локоть.
А она не отвечает, лишь потирая свежий синяк, не видный под курткой и свитером.
- Нет, все это... пустое.
Вот и кафе, безлюдное, сумрачное и тихое. Столик в самом углу как для них -- спрятанный от посторонних глаз. Взяли кофе и чай, а еще пирожные. Сидели друг напротив друга и тихо жевали. Тишина угнетала.
- Послушайте, - она осеклась, глядя в его глаза, сделала глубокий вдох и начала говорить.
Слова так и лились из нее. О том, как когда-то она увидела их в окне и как полюбила наблюдать за ними, признаваясь в самых постыдных мыслях, в вопросах, которые накопились за это время, а потом и в том, почему она так ждала увидеть свет в их комнатах. А он сидел и чуть улыбался, грустил, иногда поглядывая на нее, на то, как на ее не плакавших уже более года глаза стали наворачиваться слезы. Его рука легла поверх ее руки и нежно сжала.
- Поплачьте, - тихо, одними губами произнес мужчина и опустил голову. На его глазах тоже блестели слезы.
Так и просидели еще полчаса. Зазвонил его сотовый. Мягкая мелодия заставила обоих встрепенуться. Мужчина не глядя сбросил звонок, снова положил ладонь на ее руку, поднял красные глаза, шмыгнул носом и горько улыбнулся. Так же горько и фальшиво, какой была ее улыбка там, на улице, в тот момент, когда он держал ее за больной локоть.
- Вы думаете, - он запнулся. Так же как она набрал воздуха в легкие и продолжил: - Вы все думаете, так просто быть геем? Знаешь, почему говорят, что мы с любым готовы? Нет, мы не с любым -- просто порой у нас выбора нет. Ты почему сразу не ушла от мужа? Бил тебя? Оскорблял? Ты к маме не вернулась. Почему?
- Действительно. Почему? - она замялась. Его рука, не отпускавшая ее, придавала силу. - Стыдно потому что. И я надеялась... - повисла долгая пауза. Она задумалась: что ее на самом деле останавливало? Стыд перед окружающими, которые скажут: "Женская доля такая". Женская... возможно. А возможно, что все это всего лишь боязнь остаться одной, не делать сложный выбор, не давать возможности подругам шептаться у тебя за спиной. Осуждение, боязнь одиночества - все это дорога в ад. - Стыдно и страшно.
- И это было настолько страшно, что терпела?
Женщина затряслась. Она снова начала плакать. Нет, не плакать. Она рыдала. Сильно и громко. Сейчас ее не заботило, что она сидит перед... перед незнакомым собственно человеком, перед человеком, который по идее и женщинами не интересуется, а может, даже и ненавидит их.
Он начал говорить тихо. Она не сразу поняла, что это -- исповедь. Он рассказывал о болезни в детстве с неблагозвучным названием "свинка". О набожных родителях, которые все спускали на волю своего дорогого господа и не дали лечить своего сына. О том, что в итоге врачи развели руками и лишь констатировали: "Как все запущено". И что как бы потом он не лечился, чтобы не предпринимал - без толку. О том, что он сам в какой-то мере -- кастрат, евнух, хоть и не импотент. Но и с этим не всегда все хорошо и это все сидит в голове. А еще он и не гей, не чувствует себя им. Хотя, проживает со своим...
Тут мужчина замялся. Он сам не знал, как это назвать. Жить половой жизнью, делить одну жилплощадь, за которую совместно выплачивали кредит, готовить друг другу еду, совместно убирать в квартире, вещи вместе стирать, любить одни и те же передачи и увлекаться одним и тем же, иметь общий круг друзей и знакомых -- и сейчас задумываться над тем, как это назвать. Ведь они даже импровизированную свадьбу сыграли через год после знакомства. "Муж"? Сейчас это слово его было как-то некстати, в свете рассказанной ею истории. Муж... они мужья друг другу, поддерживают, уважают, верят. Да, и он верил, что муж его любит. Иначе, почему бы он на него постоянно ворчал, обвиняя в холодности?
- Да, в холодности и скованности, потому что до сих пор не мог свыкнуться с мыслью, что только мужик может меня понять. Да, холоден потому, что тихо ревную и боюсь за то, что мой муж встречается со своими друзьями - геями. Боюсь, что он уйдет к ним, и не могу унять отвращения к некоторым его друзьям, особенно к тем, с кем он когда-то спал. Скоро очередная годовщина, а мы не знаем, что делать: кого пригласить и стоит ли отмечать. Кредит и текущие покупки на зиму отнимают много средств. А тут еще меня по новой начинает клинить и ревность и чувство собственной неполноценности. Боюсь, что снова наговорю всем гадостей и Ему в первую очередь.
- Глупости, - теперь она сжимала его руку, - разве ты неполноценный? Глупый ты, а я... это я - неполноценная, слабая и глупая. Столько терпеть, столько бояться.
Слез больше не было. Кофе давно выпито. А заведение закрывалось.
- Куда ты сейчас?
- Сама не знаю. Честно, не знаю. К матери вернуться не могу. Она в другом городе. Денег совсем нет, - со стыдом призналась женщина.
- Пойдем.
Они поднялись, он расплатился, отвергая всякие ее возражения, и повел к ним домой. По пути рассказал, что тоже был женат. Что жена была красивой, что в определенный момент захотела детей, что ее матушка совсем ему мозг выела своими придирками, тесть, тот его за человека не считал, постоянно попирая низкооплачиваемой работой, твердил что "не может позволить его дочери жить с таким чмом". Хотя мужчина верил, что это не слова тестя, а тещи - злобной, мелочной женщины. Вот и разошлись. Потом вот этот поворот с изменением ориентации. Родители наглухо от него отвернулись - противоестественно все, и точка. Обидно до слез было. За все обидно. За хлесткие слова отца о том, что Господь все видит, что он за ним "смотрел", а теперь сын его, Господа, предал.
- Не перестаю задавать вопрос: а где этот Господь был, когда у меня болячка случилась? - мужчина со злостью сжал кулаки. - Мать сказала, что он меня покарает. Ну и пусть! А я не вернусь!
Женщина шла молча. Бога для нее давно не было - это все сказочка, оправдание. Ее муж тоже частенько по пьяни упоминал веру. Особенно тот момнт, что женщина - существо низшее. Сердце снова сжалось. Снова все нахлынуло. И страшные вопросы, которые не давали ей жизни: "Что делать?", "Что люди скажут?", "Как она без него, без квартиры, а возможно, и без работы?"
Тем временем мужчина что-то набирал по мобильному. Спрятал телефон, поднял взгляд, всматриваясь в темноту ночи. На его лице была мягкая, нежная улыбка. Даже сейчас она видела в нем тот свет, который согревал ее через окно. Возможно, именно сейчас она ощутила счастье.
Они поднялись в квартиру. Сердце женщины билось с бешеной силой. Мужчина пошарил в кармане, доставая ключи. Не успел. Дверь открыл второй - курчавый.
Повисла немая сцена. Коротко стриженный первый пошел на встречу, без стеснения обнял своего мужа и поцеловал. Долго, властно, но и тепло, целовал. А она стояла и смотрела. Ее дыхание перехватывало от увиденного, тело цепенело, а на глаза наворачивались слезы. Сколько же этой воды накопилось в ней, за это время? Сколько их не выплаканных, спрятанных в глубине сознания еще предстоит пролить? Ну и пусть. Пусть лучше они прольются как сейчас: на счастье.
Долгий разговор за столом на кухне. Второй понял все и принял. Обещал свою помощь и поддержку. Женщину поселили в пустой комнате. Пока пьяницы не было дома, забрали последние ее вещи - сумку с вещами: все что не пропито, все что осталось от нескольких лет жизни. Она работала, приносила деньги наравне с остальными, оплачивая свою комнату, готовила наравне со всеми, стирала, но только свое. А они помогли, отогрели и дали надежду на то, что и она может быть счастливой. Ведь, как оказалось, для счастья ей не надо много.
Новый год еще праздновали вместе, отмечали ее новую работу. А на масленицу - отмечали ее переезд и начало новой жизни. Остались друзьями, ходили в гости, она всегда с собой брала большой пирог собственного приготовления, и они дарили ей всякие безделушки. Она хвасталась новыми вещами, а они делились впечатлениями. Она вновь начала смотреть в сторону мужчин, и потом начинались долгие телефонные разговоры, по поводу того, как себя вести и что одеть, сказать, сделать. У них тоже были кризисы в жизни, когда то тот, то второй на ночь занимали ее диван в свободной комнате, а она потом, утром, отчитывала их обоих за опрометчивость.
Моя милая девочка, хоть ты давно уж не девочка, твое сердце настрадалось, покрылось рубцами-шрамами. Не бойся сделать шаг, не бойся общественного мнения, не бойся того, что тебе скажут подруги, и что на тебя будет ворчать твоя мать. Не бойся посторонних, бойся своего страха, бойся своего бессилия, своей слабости. Ничье мнение не стоит твоих слез, твоей боли. Не всегда на твоем пути окажутся добрые люди, которые возьмут за руку и выведут из той клоаки, в которую тебя завела твоя жизнь. Просто не бойся. Себя, своего решения не бойся - оно достойно быть, так же как и ты - достойна: быть счастливой наравне со всеми. Не бойся, что скажет твой муж и что будет тебе угрожать - пойми, что оставить как есть, это пойти в Ад. Нужно только раз потерпеть, чтобы собрать силы и душу, поставить крест на том, что тебя убивает сейчас и тяготит, и начать жить. Для себя. Это тяжелее всего - сделать первый шаг. Не бойся споткнуться, мы все когда-то падали, но мы поднимались, нас тоже порицали и обвиняли, отлучали от веры и от родных, гнали взашей, плевали нам вслед. А мы жили и живем сейчас. Мы создаем свою жизнь, не стыдимся своего, мы с этим живем. Мы создаем свое счастье своими руками.
И помни, в реальной жизни нет "хеппи энда". Жизнь состоит из темных и светлых полос, а конец ее - это смерть. Не спеши себя хоронить, спеши жить, любить. Не удача с одним, не говорит о твоей никчемности и ничтожности. Ведь в жизни, как в лотереи не все победители.
