- Стало быть, на даче Федотова вы теперь будете? - осведомился сторож, подозрительно разглядывая печати на пропуске.
- Мы, кто ж еще? - заверила его Савелишна, одарив приветливой улыбкой.
- А разве тут дачи продаются? - сторож послюнявил большой палец и зачем-то провел им по вклеенной фотографии.
- Нам полагалась, - Савелишна кивнула на Михалыча, который молча сидел за рулем старенькой "семерки". - Ему, вот, выдали.
- Вечно им положено то, что не положено, - глубокомысленно проворчал сторож. - Ладно, езжайте.
Он вернул пропуск и нажал на кнопку. Шлагбаум загудел, дернулся и медленно открылся.
Дачный поселок "Южный" находился в весьма живописном месте прямо на берегу реки. Его окружал лиственный лес, который славился грибными местами. На краю поселка находилось чистейшее озеро, из которого, по слухам, можно было спокойно пить, так как "местные народ интеллигентный и в воду не гадют" (как гордо сообщил им случайный попутчик, которого они подвозили из города до соседней деревни, чтобы хоть немного окупить затраты на горючее). Попутчик также сообщил, что "тамошние дачники" - народ образованный и с простым крестьянином пить не желает. А потому социально чуждый и даже, вполне возможно, "голосует не за наших". Поэтому держаться от них следовало бы подальше.Напоследок незнакомец пригласил их "как-нибудь на чаек", усердно подмигивая Михалычу, и пообещал гораздо более подробно поведать о здешних "городских" обитателях местных дач. Савелишна пообещала "как-то заскочить" и вытолкала его из машины, позволив себе наконец облегченно вздохнуть.
Дача с виду была довольно неприметной. Небольшая бревенчатая хибара с покосившимися окнами. Вокруг нее весьма обильно произрастали сорняки. И даже деревья в небольшом фруктовом саду, почувствовав сладость свободы, позволили себе легкий беспорядок.
- Глянь сколько работы! - обрадовалась Савелишна, по-хозяйски уперев руки в боки и жадно разглядывая свой новый земельный участок.
- Угу, - угрюмо проворчал Михалыч, совершенно не разделявший радость своей супруги, и поспешил скрыться внутри хибары, несколько минут провозившись с замком. Но увиденное внутри никак не добавило оптимизма: всего одна небольшая комнатка со старой раскладушкой и табуретом. В одном углу находилась буржуйка, в другом - древний массивный стол, на котором стояла электроплитка. Стены были окрашены в белый цвет с голубоватым оттенком. Местами краска слезла, обнажая почерневшие бревна.
- Ничего, что нам стоит рай построить? - оптимистично заверила Савелишна, внимательно изучая аскетичное убранство хибары. - Мы с тобой и не через такое прошли.
С этим Михалыч соглашался, хоть и со вздохом. Оставшийся в городе сын нашел себе очередную возлюбленную и настоятельно потребовал от них освободить жилплощадь, сбросив им дачу с барского плеча. Их многолетние старания все-же увенчались успехом. Приемный сын смог выбиться в люди и даже стать большой шишкой. Но только полюбить их так и не смог, постоянно напоминая то о родительских обязанностях, то о том, что на усыновление не напрашивался.
- Как думаешь, он будет нас навещать? - вдруг беспокойно спросила Савелишна. Михалыч нахмурился и промолчал.
- А ведь тяжело нам будет попервой без телевизора-то, - Савелишна вдруг присела на табурет и жалобно уставилась на Михалыча. Тот засопел и отвел взгляд.
- Все злишься на меня, да? - грустно сказала Савелишна, пытаясь сдерживать слезы. - А мне очень, очень хотелось иметь своих детей. Но я же тебя не бросила?
Михалыч молча развернулся и вышел во двор.
- Привет и наилучшие пожелания хозяину! - вдруг раздался на улице чей-то бодрый, зычный голос, - Новоселье отмечаете? А почему с такими кислыми лицами?
Высокий розовощекий бородач, одетый в ярко-зеленую дутую куртку, завел Михалыча под руку обратно в хибару.
- Привет хозяюшке! А что я принес, - он сунул руку за пазуху и извлек оттуда батон, бутылку вина и палку колбасы.
- А холодильника у вас нет, что ли? - заметил бородач, оглядевшись по сторонам. - Ладно, дам вам свой из летней кухни. Все равно гниет без дела. Нож и стаканы хоть есть?
Савелишна открыла большую хозяйскую сумку и извлекла оттуда нож и две надбитые чашки. Затем взяла батон и колбасу и молча принялась готовить бутерброды.
- Кстати, совершенно забыл представиться. Апполион Митрофанович Грек, ваш новый сосед. Грек - это фамилия, - бородач отвесил учтивый поклон и осторожно сел на раскладушку. - Стало быть, вы теперь тут обитаете?
Михалыч кивнул головой в ответ.
- Знавал я Федотыча, - мечтательно произнес бородач. - Бывало, засядем с ним вот за этим самым столом, и до поздней ночи байки травить. Душевный был человек. На гитаре играл. Кстати, а где гитара?
Михалыч пожал плечами.
- Катька видать забрала. Дочь его, закройщица шестого разряда.
Бородач сунул руку под раскладушку и вытащил оттуда ночной горшок.
- А это, значит, побрезговала. Вы, кстати, не вздумайте его выбросить. Удобства тут во дворе, а ночи ух какие темные.
Бородач сунул горшок обратно и вытер руку о куртку.
- Ну что, прильем новосельице?
Он умелым движением вытащил из бутылки пластмассовую пробку и разлил вино по чашкам.
- А что вы мрачные такие? Я не вовремя, или как?
- Да мы все же думали, что тут как-то покультурней будет. Хотя бы мебель нормальная, - сказал Михалыч.
- И телевизор, - добавила Савелишна.
- Так мы это быстро организуем, - заверил их бородач. - Тут у народу знаете сколько ненужных вещей накопилось?
- Да мы и сами вроде как ненужные вещи, - вздохнула Савелишна, уже не будучи в силах сдержать накопившиеся слезы.
- Не понял? - бородач удивленно посмотрел на Михалыча.
- Понимаете, сын приемный у нас... - и Михалыч вкратце рассказал об их нелегкой судьбе и о том, как они тут оказались. Незнакомец молча выслушал его рассказ.
- Мда... Ой, да уже вечер! - вдруг спохватился он. - Вам спать пора, а я тут засиделся. Давайте, соседушки. До завтра.
Бородач поднялся, отвесил на прощанье очередной поклон и удалился.
- Эх, какой хороший человек, - вздохнул Михалыч.
- А мне не понравился. Ты его куртку видел? Какой нормальный мужик наденет зеленую куртку? - рассудительно сказала Савелишна, подозрительно косясь на дверь.
Утром следующего дня их разбудил громкий и настойчивый стук.
- Принимай подарки, хозяин! - послышался знакомый зычный голос. Михалыч тихонько выругался и, наспех напялив на себя какую-то одежду, вышел во двор.
- Ну ничего себе! - присвистнул он. Во дворе стоял старенький раскладной диван, холодильник, комод и относительно новый телевизор.
- Нравится? - спросил довольным голосом бородач.
- Где же ты раздобыл такое добро?
- Там, сям... Говорю же, тут многие свезли из города кучу барахла.
- Так ты украл, что ли? - испугался Михалыч. Бородач возмущенно фыркнул:
- Вот еще! Походил, поспрашивал. Мне даже диван помогли донести.
- И сколько мы должны? - с опаской спросил Михалыч.
- Да бросьте! Или у вас погреб набит деньгами? Тогда другое дело.
- А тут есть погреб?
- Конечно есть! - бородач завел Михалыча за лачугу, протаптывая тропинку в высоких густых сорняках.
- Вот, - он указал на деревянный люк у самой стены. - Только внутри я не бывал и что Федотыч там хранил понятия решительно не имею.
Михалыч поднял люк и заглянул в дыру. Деревянная лестница уходила куда-то в темноту.
- Глубокий погреб.
- Это можете не сомневаться. Федотыч вообще изрядным перфекционистом был. Раз погреб - значит глубоко, раз комната - значит строго квадратная. А вы заметили, что на раскладушке дыры симметричные?
Михалыч удивился, но промолчал. Отметив про себя, что относительно дыр нужно бы проверить ради интереса.
- Кстати, а где он умер? - поинтересовался он. - Не в раскладушке ли?
- Кто умер? - растерялся бородач.
- Федотыч.
- Когда?
- То есть? - изумился Михалыч. - Нам же его дачу дали.
- Так это дочка старика в город забрала, - рассмеялся бородач. - Опомнилась вдруг, что тяжко ему тут по хозяйству справляться. Возраст ведь.
- Чего же дочка дачу себе не оставила?
- А ей не положено. Так мы обновки будем в дом заносить или как?
- Будем конечно!
Михалыч вернул люк на место и они с бородачом направились обратно ко входу.
- Божечки, откуда это? - всплеснула руками Савелишна, когда мужчины заносили в дом очередную обновку.
- А это с миру по нитке, - сказал бородач. - Надо же ваш быт обустроить как-то.
- Как же мы рассчитаемся-то за все?
- Бросьте, это ненужные вещи, - бородач махнул рукой, будто отгонял навязчивую муху. - Скажи лучше, хозяюшка, куда комод ставить.
- Вон туда, - кивнула Савелишна, деловито уперев руки в боки.
Наконец мужчины управились с вещами. В хибаре сразу стало намного уютнее.
- Не знаю даже, как вас благодарить. Хотите кофе? - Савелишна включила электроплитку и поставила на нее чайник. - У нас настоящий, крупного помола.
- Потом как нибудь, бежать надо, - сказал бородач. - Кстати, ежели надумаете наш поселок посмотреть, могу устроить вам настоящую экскурсию.
- Спасибо, - сказал Михалыч. - Мы как раз собирались пройтись. Особенно пруд ваш хотелось бы посмотреть, я ведь рыбак.
- А рыбы в нем нет, - бородач почему-то вздохнул. - И вода холодная, не искупаться.
- Родники, наверное, - предположил Михалыч. - Странно только, что рыбы нет.
- Я и сам за рыбкой скучаю. Помнится, знатным рыбаком был. Без щук домой не приходил, а уж мелочи - килограммами. Соседские коты потом неделю на рыбу смотреть не могли.
- Это когда в озере рыба была?
- До переезда еще. Я в Женеве жил раньше. Не той, которая... Хутор такой был в средней полосе. Сейчас его уже нет: кто уехал, кто помер. Вот в тех краях находится пара озер: одно большое, другое поменьше. Озера в лесу спрятаны, туда кроме местных никто не ходил. Хотя сейчас, наверное, и они уже чья-то собственность.
2. Знакомства
Ближе к обеду, управившись наконец с домашними делами, Савелишна, собрав в кулак все свое мужество и харизму, сумела вытолкать упирающегося Михалыча, более всего желавшего провести появившееся свободное время на новом диване перед телевизором, на ознакомительную прогулку.
- Ты пойми, мы ведь уже не молоды, - увещевала она его. - Не осталось у нас столько времени, чтобы просиживать его зря.
Михалыч для виду сопротивлялся, но прекрасно понимал всю бесполезность этих попыток, желая таким образом скорее придать себе солидности. Но надолго его не хватило и уже скоро он, обутый в старые пыльные шлепанцы, уныло плелся за бодро вышагивающей Савелишной, разглядывая окружающие дачи.
В основном это были небольшие, но добротные домики с участком, на котором помещался маленький огород и пара-тройка фруктовых деревьев, создававших некое подобие сада. Забор, разделявший участки, был тесно облеплен плющом и выглядел красивой зеленой изгородью, в которой то тут, то там виднелись разноцветные калитки.
- Привет новоселам! - тощий старик в детской панамке помахал им из-за забора. - Это вы на бывшей даче Федотова определены? Нам Грек уже про вас порассказывал.
- И тебе привет! - Савелишна помахала ему в ответ. - Говоришь, не успели приехать, а о нас уже сплетни водят?
- Да нет, Грек не такой, - рассмеялся старик и шаркающими шагами подошел к своей калитке, остановившись под тенью орехового дерева. - Приходил, спрашивал, нет ли чего лишнего, потому как вас в голом доме одних оставили. Я диван ему отдал. Он, как жена умерла, только место занимал. А места у нас немного. Я вот сливу посадить удумал, так видите - негде.
Савелишна участливо закивала головой, рассматривая причудливой формы яблони. Дед тем временем продолжал:
- Раньше хоть дети изредка наведывались. Но сейчас уехали в Барнаул, восемь лет уже как не звонят, не пишут. Не знаю, что там у них, нужно ли им чего. Чуствую, что вроде все хорошо. И оно, знаете, легче. Берег диван раньше; думал, где же им заночевать, если в гости приедут. Но восемь лет... Чего его дальше беречь? Для моли разве... А хотите вам лука дам? Вроде и сажал немного, а получилось столько, что мне и за год не съесть. Ведь пропадет...
- Как тебя звать, боец? - строго спросила Савелишна, нахально перебивая словоохотливого старика.
- Меня? А я и забыл совсем, что не представился. Привык, что все меня знают. Я тут давно, уже почти всех пережил, кого раньше меня сюда определили. И ведь интересные люди были, с такими судьбами. Говорю: пишите книгу, какая ни какая память потомкам. Зачем? - отвечают. Потомкам, мол, и своих забот будет достаточно...
- Имя! - гаркнула Савелишна. Дед замолк и уставился на нее непонимающими глазами, что-то соображая.
- А-а-а, имя? - наконец рассмеялся он. - Мое, что ли?
- Твое, чье же еще?
- Так меня Антоном зовут. Только так ко мне никто не обращается. Степанычем называют, уже привык. На Антона могу и внимание не обратить.
- Вот что, Степаныч, - Савелишна с размаху хлопнула его по плечу так, что тот попятился от неожиданности. - Ты свои мысли да истории в кучу собери и загляни к нам вечерком. В прохладе за чашкой чая мы все и обсудим, чего сейчас на солнце жариться? Да и тебе оно неполезно никак.
- Зайду, обязательно зайду! - просиял старик. - Заодно и схрон проверим, где Федотыч спиртное держал. Он тут роман с Нюськой завертел, а та противницей была и перегара на дух не переносила. Вот и приходилось ему все в схроне держать да втайне от нее принимать. Выпиваем с ним, бывало, калитка скрипнет...
- Все, боец, до вечера. - Савелишна взяла Михалыча за руку и, помахав деду рукой на прощание, потащила прочь.
- Батюшки, так вот вы какие! - всплеснула руками шедшая им навстречу немолодая женщина, которую, впрочем, еще нельзя было назвать старухой. - А я иду и думаю, кто это? А потом вспомнила: Грек же о вас рассказывал. Как вам комод, не громко скрипит? А то я этот скрип уже на дух не переносила. Все хотела выкинуть, да руки не доходили. А тут Грек... Думаю, а что, вещь вроде добротная, не развалина, послужит еще. А что скрипит - так другим, может, оно совсем не так по ушам ездить будет.
- Противно скрипел, - согласилась Савелишна. - Михалыч его сегодня полдня смазывал солидолом. Теперь как новенький.
- Хорошо все-таки мужика дома иметь! - с легкой завистью произнесла женщина, разглядывая Михалыча.
- Обращайся, одолжу если надо, - подмигнула Савелишна.
- А не страшно в чужие руки его доверять? Он мужчина завидный.
- Да у нас уже столько всего было, что теперь ничего не страшно.
- А мой меня сразу бросил, как располнела после родов, - вздохнула женщина. - Сказал, что больше его не привлекаю. И ушел к вертихвостке этой, Вике. Но я свое удовольствие получила, она так его выжала, что три раза порывался вернуться. На порог не пускала. Потом спился и пропал где-то. А может на улицу выгнала, когда нового хахаля себе нашла. Он сам говорил как-то, что третьим мужем был у нее. А о первых двух кроме того, что они козлы редкие, так и не узнал ничего.
- А ребеночек как, к отцу не тянулся? - спросила Савелишна.
- А нет моего... ребеночка, - женщина вдруг покраснела от волнения и из глаз ее брызнули слезы. - Увезла его невестка к своим родителям. Спился он там. Последний раз письмо получила... "Мама, мне так плохо". До сих пор стоит перед глазами.
Савелишна с третьей попытки нащупала руку Михалыча и крепко сжала ее с такой силой, что тот крякнул от боли. Затем, осторожно обойдя рыдающую женщину и не спуская с нее наполненных жалостью глаз, быстрым шагом повела мужа прочь, оставив ту наедине со своими переживаниями.
- Ну чего ты, чего, - смущенно ворчал Михалыч, неловко оглядываясь по сторонам.
- Сухарь! Ты хоть знаешь, что значит для матери потерять своего ребенка? - сквозь слезы кричала на него Савелишна, вытирая зареванные глаза видавшим виды кружевным платком.
- Ну люди же смотрят, - оправдывался Михалыч.
- А пусть смотрят! Я женщина, мне положено.
- Да вы никак Надьку встретили, что ли? - бодро уточнил знакомый голос, от которого Савелишне сразу стало немного легче. - Надька у нас такая, кого хошь в слезу прошибет. Небось и про письмо рассказала, и невестку хаяла на чем свет стоит.
Грек навис над ними, словно гора, и широко улыбался, сверкая зубами. В руках он держал старомодную сетку, в которой лежала буханка хлеба, пакет молока и сосиски.
- Продукты в пакетах задыхаются, - пояснил он, заметив удивленный взгляд Михалыча.
- А вы еще тот мужлан, товарищ Апполион, - сказала Савелишна, размазывая слезы по щекам. - Не боитесь, что вас за такое накажут и в следующей жизни вы станете женщиной?
- Только если сумеют найти мужчину, который заслужил наказание мной, - парировал Грек и рассмеялся. А Надька просто большая собственница. Она сыну продыху не давала, названивала по сто раз в день, когда те жили на квартире. Бегала постоянно то на кухне похозяйничать, то порядок навести. Ну какая жена такое выдержит? Вот и увезла его подальше. Так Надька и там умудрялась их достать. Пока сыну наконец не надоело и он перестал отвечать на письма и попросил больше не звонить. Теперь она усердно ищет тех, кто ее пожалеет. Мы уже привыкли, а вы новенькие. Потому на вас и набросилась.
- Да-а-а, дела, - протянул Михалыч и задумчиво почесал затылок.
- А вы как думали? - подмигнул ему Грек. - Говорил же, дождитесь - устрою экскурсию. Уж при мне бы она не рискнула.
- Да не хотели беспокоить вас почем зря, - сказала Савелишна. - У вас же свои планы наверно имеются.
- А еще у меня обязанности, - строго произнес Грек и посерьезнел. - Пойдемте провожу вас домой. Заодно расскажу, как мы тут живем.
3. Община
- Так уж сложилось, что народ у нас особенный. - говорил Грек, бодро шагая по улице и размахивая сеткой с продуктами. Низкорослая Савелишна едва поспевала за ним, не отпуская руку Михалыча, который хоть и был ростом под стать Греку, но давно отвык от такого ритма ходьбы.
- Там, за границей поселка, мы никому не нужны: ни родным, ни друзьям. У каждого за плечами своя история, по которой можно писать слезное бульварное чтиво. Поэтому жаловаться у нас не принято, так как в ответ могут накатить такими воспоминаниями, что мало не покажется. Да и привыкли на эту боль не обращать внимания.
Савелишна внимательно слушала, краем глаза замечая, как из-за заборов на них с любопытством смотрят престарелые дачники и приветливо машут рукой. Она вглядывалась в их счастливые лица и думала: "Может и мы с Михалычем научимся чувствовать такое же счастье? Как же тяжело на него смотреть, чувствовать боль, которую он вогнал глубоко в себя..." Она грустно глянула на Михалыча. Тот шагал рядом, опустив голову, и сосредоточенно слушал. Грек тем временем продолжал:
- Каждый из нас понимает, что его некому пожалеть, некому поддержать, ему некому помочь. Поэтому мы стараемся друг для друга быть родными людьми. Беречь друг друга, помогать, делиться. Ведь я далеко не все вам принес, что предлагали. Все бы на вашей даче не поместилось. Выбрали самое нужное, добротное. Правило у нас тут простое: нужна помощь - проси, не стесняйся. Но если к тебе придут и попросят - не увиливай, а помоги, если можешь. Потому что иначе никак, человек один пропадет. Да вы и сами об этом знаете, вы же из города к нам приехали. Слыхали, небось, как иногда приходится доживать одиноким старикам при полном безразличии окружающих.
- Разве тут у вас и по грядкам не воруют, и войн за межу не ведут? - поинтересовалась Савелишна.
- Чужие сюда не ходят. Поселок для бывших партийных, до сих пор охраняется. А свои как-то не рискуют. Потому что во-первых, потом никто и на порог не пустит, а во вторых, можно же попросить, если очень надо. Только учтите: лентяев у нас тоже не жалуют и содержать вас не будут. А если чего не понимаете в огородничестве - так с удовольствием помогут и подскажут.
Грек остановился и, повернувшись к Михалычу и Савелишне, вдруг навалился на них, обняв за плечи. Михалыч почувствовал, как сетка с продуктами несильно стукнула его ниже спины.
- Понимаете, - проникновенно произнес Грек: - Люди тут разные, и грехи у каждого имеются. И обманывали, и тащили что плохо лежит. И завидовали, и воевать с другими пытались. Но горе - оно человека меняет. Да и ближе к старости уже по другому смотришь на многое. Поэтому даже не сомневайтесь: люди тут хорошие и безобидные. Большая, дружная семья. И вы нам теперь как брат и сестра.
Грек отпустил их и весело подмигнул Михалычу:
- А вон там, за поворотом, наше озеро, - он махнул рукой в сторону узкого переулка. - Рыбы там, как я говорил уже нет. И вода холодная, но очень чистая. Питьевая и весьма полезна для здоровья. Поэтому, говорят, партийные это место для поселка и выбрали. И вам советую оттуда пить, будете здоровыми и бодрыми, прям как я.
- А аптека у вас есть? - спросила Савелишна. Они уже почти пришли домой. Вернее в то место, которое отныне стало называться их домом.
- За это даже не беспокойтесь, - заверил Грек. - С этим нам повезло. Тут и магазин с дешевыми ценами есть, и аптека, и даже больница вон, - Грек показал на белоснежную верхушку здания, что торчала из-за деревьев где-то на другом конце поселка.
- И откуда же у вас такая благодать?
- От партийных еще. До сих пор ничего не растащили и не разбазарили. И на врачей какие-то деньги выделяются.
Остаток дня Михалыч провел на диване, уткнувшись в телевизор и с наслаждением вытянув ноги, уставшие от длительной ходьбы. Савелишна суетилась на кухне не столько готовя ужин, сколько размышляя о разном, примеряя на себя чужие судьбы. "Интересно, как он там? - то и дело подумывала она, поглядывая на Михалыча в открытую дверь. - Видимо все еще пытается принять, все еще заставляет себя смириться. Привык всю жизнь за всех решать, а тут за него все решили и списали в утиль. Чужие дети родными не станут..."
Савелишна тяжело вздохнула.
"Хотя у других, вон, родные не лучше. Им, наверное, куда больнее, чем нам. Пойти, попробовать его успокоить, что ли?"
Савелишна снова выглянула на Михалыча сквозь открытую дверь и, немного поколебавшись, решила все же его не беспокоить.
Они совершенно не заметили, как настал вечер. Михалыч намертво прикипел к телевизору, а Савелишна тихонько плакала, отвлекаясь на кипящий в кастрюле борщ. Боль постепенно уходила, и ей становилось легче.
- Дома есть кто? - вдруг раздалось из-за двери и тихо скрипнули ржавые петли.
- Вот же хозяйственники! Совершенно забыли их смазать, - Савелишна немедленно взяла себя в руки и, наскоро вытерев лицо кухонным полотенцем, приготовилась встречать гостей.
4. Визитер
- Привет приемным родителям, - вошедшая фигура в ярком спортивном костюме и с пухлой кожаной барсеткой под мышкой небрежно махнула рукой. - Как вы тут обживаетесь?
- Пашка, ты? - всплеснула руками Савелишна, не веря своим глазам, и тут же спросила с надеждой и волнением в голосе: - Соскучился таки?
Приемный сын взял со стола банку молока, которой угостила их соседка, живущая через дорогу, забежав на минутку поздороваться и одолжить немного соли, и жадно отпил из нее большими глотками.
- Вижу, обживаетесь, - заключил он и поставил банку на стол.
- Михалыч, смотри кто к нам приехал! - не унималась Савелишна. Михалыч продолжал смотреть телевизор, как будто ничего не слышал и не замечал.
- Дуется? - уточнил вошедший.
- Привет, отец! - крикнул он, заглянув в комнату. Михалыч не ответил, только сделал телевизор погромче.
- Ну и пусть. Вобщем, я заехал не просто так.
- А что случилось, сынок? Хочешь есть? - не дожидаясь ответа, Савелишна взяла глубокую миску и, насыпав в нее борща, поставила перед ним.
- Спасибо, - вошедший взял ложку, отломил себе кусочек хлеба, лежащего в хлебнице на столе, и принялся за еду.
- Я по делу к вам, - сказал он с набитым ртом. - Собирайте вещи, завтра будем вас к теще в деревню переводить. Она одна, ей тяжело. Вместе вам будет легче.
- Ты чего, сынок, - удивилась Савелишна. - Мы же только привыкать начали, а ты нас уже забрать отсюда хочешь.
- Я не хочу, - вошедший отломил от хлеба еще один кусок. - Но когда вам дачу здесь пробивал, шеф на это место внимание обратил. Оказывается, он вообще был не в курсе, что тут такое есть: природа, озеро. Заповедные места, вобщем. Он их себе приглядел, хочет тут особняк построить. Как у людей чтобы, с парком, фонтанами, и все такое прочее. Документы уже подготовил, и на днях вас будут сносить.
- Как сносить? - испугалась Савелишна и, почувствовав, как от волнения стало легонько покалывать в груди, растерянно спросила: - А их куда?
- Грека, Степаныча, Надьку ту же... Им ведь некуда идти, они никому не нужны.
- А мне-то что? - пожал плечами вошедший. - У них свои дети есть, а я вам свой приемно-родительский долг отдаю. А молоко тут, кстати, вкусное.
Он снова отпил из банки и вытер рот рукавом.
- Вобщем, пакуйте вещи, готовьте свой драндулет и завтра в десять выезжаем.
Вошедший поднялся и собрался на выход.
- Подожди, а где же ты заночуешь? Домой-то путь неблизкий, - схватила его за руку Савелишна.
- А у местного губернатора тут особняк недалеко. Он давно меня приглашал. Говорит, даже коньяк особенный для этого приберег. У него и заночую.
Вошедший грубо высвободил руку, вышел на улицу и громко хлопнул за собой дверью.
- Что же нам делать, Ваня? - дрожащим голосом спросила Савелишна, застыв у входной двери и едва сдерживая свои слезы. Михалыч выключил телевизор, поднялся с дивана и неспеша обул свои тапочки.
- Зови. Всех, - решительно сказал он.
Встревоженные жители поселка потихоньку собирались на улице около их двора. Грек, к которому Михалыч обратился за помощью, вместе с Савелишной обходили дачи и звали людей на сходку.
- Что случилось? - недоуменно спрашивали они друг у друга.
- Говорят, нас выселять будут, - отвечали что-то слышавшие краем уха.
- К нам приезжал... - он на минутку запнулся и поправился: - приезжали сейчас из города предупредить, что на днях сюда пригонят технику, чтобы снести поселок для строительства какого-то особняка.
- Какого особняка? - ахнул кто-то. Люди стали недоуменно перешептываться.
- Начальник нашего сына захотел себе тут дачу построить, - сказала Савелишна и в который раз расплакалась.
- Мы должны защищаться! - продолжал Михалыч. - Пусть они не думают, что можно просто прийти и взять то, что понравилось.
- А что мы можем, в нашем-то возрасте? - в сердцах выкрикнул Семеныч, которого Савелишна тут же узнала по голосу.
- Что можем - то и будем делать, - пылко ответил Михалыч, сверкая глазами. - Ломать машины, не пускать их на территорию. Требовать помощи у журналистов, чиновников, людей в конце-концов. А что еще остается?
Собравшиеся мрачно молчали. Савелишна незаметно подошла к нему, ласково обняла за плечи и нежно, успокаивая, стала гладить по голове.
- Рыцарь ты мой, романтик с больших дорог. Всю жизнь воевал, и сейчас рвешься в бой с ветряными мельницами, - тихо сказала она.
- Ну а что еще можно сделать, что ты предлагаешь? - упорствовал Михалыч.
- Можно? - Грек вышел из толпы и жестом пригласил Михалыча и Савелишну занять место среди остальных. Те послушно повиновались.
5. Свет
- Скажите, Иван, вы уверены, что у вас все получится? - спросил Грек, обращаясь к Михалычу. - Если ваши родные выбросили вас сюда, как никому не нужные вещи, то неужели чужие люди будут пытаться вас защитить? И разве не эти самые чужие люди пригонят сюда технику, узаконят передачу земли, лишат кооператив собственности?
Михалыч молчал и тяжело сопел, отводя взгляд.
- Давайте будем честны до конца, - продолжил Грек. - Никто не прийдет, ничего толком не сделает. Кто-то напишет статью, кто-то выскажет возмущение. Нам сначала будут сочувствовать, а вскоре забудут о том, что произошло.
- Значит, это конец? - спросил кто-то из собравшихся упавшим голосом.
- Да, это конец.
Грек замолчал и обвел взглядом окружающих, внимательно вглядываясь в их лица. Дачники переглядывались между собой. Кто-то из них не выдержал и тихо заплакал.
- Думаю, пришло время рассказать всю правду. Пошли, - Грек уверенным жестом пригласил толпу за собой и зашагал по дороге.
- Человек - удивительное существо, - говорил Грек, стараясь идти не спеша, чтобы старики могли за ним успеть. - Вроде бы обладает разумом, но совершенно не желает смотреть в собственное будущее. Люди боятся старости. Втайне надеются, что она обойдет их стороной. Поэтому родные выбросили вас из своей жизни, будто последнюю страницу рассказа, окончание которого они боятся прочесть.
Грек подошел к перекрестку и свернул в узкий переулок, ведущий к озеру.
- Мы долго наблюдали за вами. Ждали, что человек поменяется. И в конце-концов не выдержали и создали этот поселок, собирая сюда тех, кому больше некуда идти. Мы видели, как вы менялись. Как становились ближе, добрее, отзывчивее. Как сглаживались ваши углы. Вы вдохнули в нас надежду на то, что человек способен измениться. Пусть даже на это потребуются тысячи лет.
- Апполион, простите, о ком вы сейчас говорите? - спросила Савелишна, не совсем его понимая.
- Увидите, все увидите. Тем более, что мы пришли.
Они остановились на берегу озера, который был залит светом полной луны. Ночь выдалась безветренной, и лунная дорожка на воде была ровной и гладкой. Казалось, по ней можно было пройти на другой берег и совершенно не обмочить ног.
Грек достал из кармана какое-то устройство и провел над ним рукой, перебирая пальцами. Со дна озера вдруг ударил яркий свет, в одно мгновение ослепивший привыкшие к полутьме глаза собравшихся дачников, отчего те зажмурились, а кое-кто даже прикрыл лицо рукой.
Где-то внизу раздался нарастающий гул, земля под ногами задрожала. Тихо зашумели листья стоящих на берегу ив. Вода вдруг резко начала убывать, и прямо со дна медленно поднялся огромный металлический циллиндр с закругленным верхом, занимая собой все пространство, где ранее находилось озеро. Внезапно циллиндр замер, и гул прекратился. Часть стены перед ними словно упала вниз, обнажив залитый ярким светом проход.
- Что это? - спросила изумленная Савелишна, заглядывая вовнутрь.
- Ковчег, на котором я заберу вас домой. В этом мире мы больше ничем не можем вам помочь.
- А где он, этот дом? - поинтересовался Михалыч.
Вместо ответа Грек указал пальцем куда-то в небо и Савелишна заметила, как блеснули слезы в его глазах под ярким светом луны.
- А какой он? - спросила она.
- Родной, - тихо ответил Грек и, обратившись к собравшимся, громко произнес: - Да вы проходите, не стесняйтесь.
Ошарашенные дачники; старики, забытые всеми и выброшенные людьми за обочину жизни, послушно направились внутрь циллиндра, с живым детским интересом разглядывая все вокруг и перешептываясь между собой, пытаясь справиться с нетерпением.
6. Эпилог
- Ну вы че, готовы? - молодой человек в спортивном костюме и с пухлой барсеткой под мышкой толкнул покосившуюся дверь старой хибары.
- Але, вы где?
В хибаре было пусто. Разве что пронзительно жужжала муха, настойчиво пытаясь вылететь наружу сквозь оконное стекло.
Молодой человек закрыл дверь и вышел на улицу.
- Папа? Мама? - крикнул он, встревожив сонных ворон, которые ответили громким карканьем.