Часть 2. Поиски.

15.

Фершампенуаз. Март 200...года

Март бесновался. Метели одна за другой бушевали почти каждый день. Столбик термометра едва опускался до минус десяти градусов, но, выходя на улицу, все кутались в многочисленные одежды, таким холодным и пронизывающим был ветер. Олег вышел из своей "конторы" и зашагал домой. Днем он созвонился с Герасимом, и они договорились встретиться у того дома. Герасим жил в предвкушении грандиозных событий. В конце марта, перед началом пасхального поста решено было сыграть его с Эльвирой свадьбу. Недавно состоялось сватовство, на котором присутствовали родители и самые близкие родственники. Олег, как будущий свидетель, тоже был там.

Прошло несколько недель с тех пор, как они вызывали дух его прадеда. Герасим, отвлекшись на подготовку к свадьбе, больше не спрашивал о дальнейших действиях, и Олег размышлял, не обиделся ли друг на него за скрытность. Ведь они раньше никогда ничего друг от друга не утаивали. За последнее время Олег и сам не предпринял никаких действий. Лишь несколько раз посидел в библиотеке, читая краеведческую литературу.

Бандиты тоже себя никак не проявляли. Правда, пару раз он замечал, когда шел с работы, что за ним осторожно пристраивается какая-то чужая машина. Но через некоторое время автомобиль тихо исчезал. Его не трогали. А может, эта ненавязчивая слежка ему привиделась. Он уже не знал, что и думать. Но раз нет бандитов, лучше о них не вспоминать. Скорее всего все таки вняли его угрозам и утихомирились. Но интуиция все же подсказывала Олегу, что они всего лишь замерли, в ожидании дальнейших его действий.

Зайдя однажды к Герасиму, он застал у друга Эльвиру. Та уже обосновалась в доме на полных правах. Фактически она переехала к Герасиму, перетащив сюда все свои вещи. Многочисленная косметика громоздилась на трюмо в спальне. Родители Герасима уступили ее молодым, а сами перешли в бывшую детскую.

Олег, который хотел поговорить с другом на забытую тему о кладе, теперь сник. Уж при Эльвире, падкой на всякие украшения и мечтавшей о богатстве, никак нельзя было про это говорить. Но он все же попытался.

- Пойдем покурим, - позвал он его в коридор.

- А Герасим теперь не курит, - беспардонно вмешалась в их разговор Эльвира. - Мы так решили, чтобы ребенку не навредить.

- Ребенку? - Олег вопросительно глянул на Герасима.

- Да. Я жду ребенка, - ответила за него Эльвира. - Что тут такого? Наши отношения давно стали серьезными.

- Поздравляю! - растерянно пробормотал Олег, - Давай тогда просто поговорим.

- А тут что, нельзя говорить? Что еще за секреты от любимой жены? - возмутилась Эльвира.

- Ну, пока еще не жены...- усмехнулся Олег.

- Пока! Недолго осталось ждать.

- Да, крепко она тебя охомутала, - похлопал Олег друга по плечу, когда они, несмотря на ворчание Эльвиры, все-таки вышли на веранду.

- Да это она так, поворчит и перестанет. Она вообще-то добрая.

- Да уж. Ну, ты сам выбрал себе такую судьбу.

- Какую "такую"?

Олегу не хотелось обижать друга. Но на язык так и просилось хлесткое "подкаблучник". Как же этого балагура Герасима угодило связаться с этой стервой? Но он промолчал. Лишь отмахнулся:

- Да ладно, проехали. Давай про другое поговорим. Весна, хоть и холода, все же берет свое. Скоро растает снег, можно будет действовать.

- Но ты же сам не хотел мне ничего рассказывать,- упрекнул Герасим.

- Я не могу показать тебе сам клад, но ведь поехать туда и искать его мы можем вместе.

Олег вкратце изложил другу, где примерно им нужно вести поиски. Герасим слушал внимательно, идея найти сокровища вновь овладела им, казалось, он забыл обо всем на свете. К реальности их вернула все та же Эльвира.

- Ну, и долго вы будете здесь сидеть на холоде? Герасим, ты же только вчера кашлял, у тебя такое горло слабое, идите в дом.

- Да, сейчас зайдем, - улыбнулся Герасим ей.

- Ну ладно, я уж пойду, не буду вам мешать, - Олег попрощался и, несмотря на протесты Герасима, уговаривавшего друга остаться попить чаю, пошел домой. Какое-то нехорошее предчувствие зародилось в душе. Не нравилась ему эта Эльвира, хоть ты тресни. Хотя вроде бы ничего такого уж плохого он о ней не мог сказать. Но что-то подсказывало Олегу, что и ничего хорошего она Герасиму не принесет.

Придя домой, он все продолжал размышлять на этим. Какая-то лживость сквозила во всех словах Эльвиры. Наверное, она и про беременность наврала, чтобы женить Герасима на себе? Но какой ей смысл было врать, если Герасим и так с первых дней знакомства привязался к Эльвире, словно приклеенный. Или она его приворожила, рассуждал Олег. С нее станется. Вон какая черноглазая. Как бы то ни было, что-то тут не так, подсказывала его интуиция. Олег решил раскинуть карты. Он достал хранившуюся на книжной полке специальную гадальную колоду, которую никому и никогда не давал.

"Герасим - червовый король, - рассуждал Олег, раскидывая карты, - Что же у тебя предстоит в ближайшее время? Шестерка крестей - дорога. Допустим, Герасим любит ездить в город на базар. Тем более им с Эльвиркой предстоят свадебные покупки. А вот эта восьмерка червей рядом с пиковым валетом - какой-то серьезный разговор с казенным человеком. К чему бы это? Может, начальник на работе с какими-нибудь претензиями. Но на работе Герасима очень ценят. Специалист он классный, особенно в компьютерах, его все сотрудники за это уважают. Ладно, разберемся. А вот и пиковая дама рядом легла, и любовь ее - пиковая девятка. Что тут скажешь, Эльвирка везде и всюду рядом с ним. Следующие две карты, вышедшие из колоды, еще больше озадачили Олега. Пиковый туз в сочетании с пиковой же шестеркой. Смерть! Но чья? Эльвирки? Герасима? Или кого-то еще?"

Олег уже пожалел, что взял в руки карты. Все равно ничего не узнал, только вопросов добавилось. Теперь придется переживать - кому карты предсказали смерть. Он смешал колоду. Правильно говорят, что лучше не заглядывать в будущее, слишком страшными могут быть пророчества. Лучше жить и не знать, что тебя ждет.

Попив чаю, он еще немного посмотрел телевизор. Но мысли его были далеко от происходящего на экране. Он все размышлял о кладе, о счастливом и одновременно несчастном Герасиме и о страшном предсказании карточной колоды. Олег не заметил, как прямо на диване в зале и заснул. Телевизор, поставленный им на автоматическое отключение, через некоторое время послушно "вырубился", в доме наступила тишина. Все спали, никто не слышал, как к заднему двору тихо подошли двое.

- Давай, быстро, нечего тут телиться, - тихо проворчал один, одетый в потрепанную куртку.

- Погоди, зажигалку не найду, - забеспокоился второй, в такой же потрепанной одежде.

- Нам еще нужно успеть смыться, пока не заметили!

- Успеем! - мужик, закрывая от ветра небольшой огонек, осторожно поджег рукав старой фуфайки и бросил его в сторону небольшого, оставшегося с зимы стожка сена.

- А точно загорится? - спросил его другой.

- Не боись! Будет долго тлеть, а потом полыхнет - мама дорогая! Так что давай, сматываемся, пока не принялось.

Они тем же путем, что и пришли сюда, убежали. Мартовская метель быстро замела следы, оставшиеся на снегу.

Олегу снился странный сон. Будто идет по какому-то незнакомому лесу, а впереди - плывет, не касаясь ногами травы, какая-то молодая женщина, очень красивая и статная. Она оглядываясь, манит его за собой. Олег проходит через какие-то непролазные кустарники, цепляющиеся за одежду колючками, ветки деревьев ударяют по лицу. Но упорно идет и идет за этой неведомой женщиной. Хотя и не знает, зачем он это делает.

Тропинка, виляя, ведет вглубь леса. Женщина то пропадает вдали, то вновь, как призрак, появляется совсем рядом.

- Олег! Встань! Ты должен встать! - обращается она к нему.

О чем она говорит? Ведь он и так стоит?

- Встань, проснись! Пришла беда! Проснись же!- женщина стоит совсем близко и тормошит его за плечо.

Олег проснулся. В комнате тихо, все спят. Но что-то его насторожило. И это чувство тревоги было необъяснимым и вроде бы беспричинным. И тут он услышал треск на улице. Подбежал к окну - на задах сараев полыхало сено. Олег, натянув быстро рубашку и штаны и разбудив родителей, бросился на улицу.

16.

САРАШЛЫ. Апрель 1918 года.

"Из огня да в полымя!" - снова вспомнил Михаил поговорку, вооруженные красноармейцы ворвались в дом. Но он уже был готов к встрече. На крыльце, под навесом Михаил спрятал свою винтовку. И сейчас, когда бойцы в новеньких буденовках выводили его на улицу, он специально замешкался, будто закурить собрался.

- Да погодите, мужики, дайте хоть прикурить, - весело сказал он красноармейцам и подумал: " А сейчас я вам дам прикурить!" Выхватив из-под навеса заряженную винтовку, он быстро передернул затвор и выстрелил в старшего из бойцов. Остальные, растерявшись, присели, лишь один стал отстреливался, спрятавшись за стоявшей во дворе телегой. Михаил подбежал к бойцам, ударил одного прикладом, другого коленом под дых, забрал у них винтовки. Третий тоже примолк, больше не стрелял. Видно, патронов им выдали не так много, не рассчитывали на особое сопротивление с его стороны. А может, красным, как и дутовцам, просто не хватало боеприпасов. Так или иначе, но это сыграло ему на руку. Михаил связал пленников. Настя, выглядывающая все это время в щелочку приоткрытой двери, вышла на крыльцо.

- И что мы теперь с ними будем делать?

- Ничего. Пусть пока тут посидят, - завязывая очередной узел на руках одного из пленников, сказал Михаил. - Свои их быстро найдут. А ты пока собери мне вещи, уходить мне надо.

- А как же мы? На кого ты нас оставляешь?! - запричитала Настя.

- Тише! Не шуми! Вас никто не тронет. Оставайтесь. Уляжется - вернусь. Корова, свиньи есть, хлеба я тоже припрятал в огороде, сама знаешь где, так что прокормитесь. А от меня, похоже, ни белые, на красные не отстанут.

- И куда же ты подашься?

- Пока не знаю. Но здесь оставаться уже нельзя. Может и семья пострадать, ребятишки ведь ни при чем.

Настя вздохнула и пошла собирать мужа в дорогу. Она приготовила ему в узелке сменную одежду и положила нехитрую еду: каравай ржаного хлеба, испеченного накануне, большой шматок сала, несколько луковиц да горсточку соли, завернутую в тряпицу.

Выйдя из дому, Михаил оседлал последнего коня. Всех, что были, лошадей забрала эта проклятая война. Вот и сегодня красноармейцы забрали еще одного.

- Пахать будете на быках, - обратился он к Насте.

- Так ты что, до весны не вернешься? - Настя прильнула к нему всем телом. - Неужели насовсем нас покидаешь?

- Вернусь, родимая, вернусь, - он нежно поцеловал жену, погладил ее уже совсем округлившийся живот. - Но как скоро это будет... Пока мне нужно сохранить то, что мне велено хранить. Эту тайну я должен передать дальше. Но пока этому не время. Сами они без меня не найдут сокровища. А значит, я должен быть далеко от этих мест.

Он вскочил в седло. Еще раз наклонился, поцеловав жену. Настя крепко ухватила его, не желая отпускать. Но Михаил мягко освободился, хлестнул нагайкой коня и умчался в ночь. Лишь топот копыт раздавался некоторое время в темноте. Но и он через несколько минут стих. А Настя, прижимая к губам кулак, чтобы не зарыдать, все стояла, прислушиваясь - может, возвратится...

Пленных красноармейцев она растолкала, велев подняться. Один из них был ранен, но легко, тоже мог передвигаться сам. Она вытолкала их за калитку и закрыла ее на засов.

"Да, мир перевернулся", - вспомнила Настя слова Михаила, когда они покупали портрет государя. Тогда она не поняла значения этих слов. Таким незыблемым казалось ей существующее мироустройство. Неужели все вот так пошло прахом? Люди потеряли нажитое. Империя катится в пропасть. Черт с ней, со страной! Вот как бы нам с ребятишками теперь выжить. Скоро пахать, сеять хлеб. Там придут сенокос, жатва. Как справиться в поле без сильных мужских рук? Конечно, старшие дети немного подросли и уже помогают во всем. Не только присматривают за младшими, но и вовсю помогают по хозяйству. Напоить коров, телят, лошадей - это забота хозяйственного степенного Иллариона. Доить буренок помогает шустрая, острая на язык Полинка. А Дашутка, Павлик и Гришанька прибираются в доме, хозяйничают в огороде.

Зайдя в дом, Настя присела на скамейку. Тихо спали, кто на полатях, кто в горнице, дети. До рассвета оставалось совсем немного. Скоро начнется новый день. Первый день без Михаила... Она так привыкла к его надежному плечу, которое всегда рядом, что никогда не задумывалась, что можно остаться одной с детьми. "А ведь живут вдовы без мужей, растят детей, как-то перебиваются, - размышляла Настя, успокаивая себя, - что ж я без причины-то кознюсь. Мой-то живой, просто уехал на время. Раз так надо, что ж теперь поделаешь". Успокоенная этой мыслью, Настя легла, решив поспать. Вставать доить коров придется рано, надо хоть немного выспаться.

Но сон не шел. Перед глазами проносилось прошлое. Как любовалась она Михаилом на летних вечеринках, а он совсем не обращал на нее внимания. Как неожиданно заслал к ним сватов. Родители Насти на некоторое время растерялись, когда к ним в дом с громким стуком вошла тетка Агафья и бойко скомандовала: "Посадите меня на подушки! В ноги дайте мне пенек!" Это означало, что пришли сватать. Настя тогда решила, что, может, это старшую сестру - Галину - сватает соседский Петр, с которым она дружит почти год. Ей и в голову не приходило, что шутливые Мишкины слова на последних посиделках, что он скоро женится, относятся к ней.

Родители повели димче - дорогую сваху в дом, усадили на пуховую подушку, подложили под ноги березовую чурку.

- У нас есть сын, у вас - дочь, - важно продолжала тетка Агафья. - Семейство у него небольшое, живет он хорошо, отдайте за него вашу дочь.

- Так какую? У нас три дочери, - развели руками Петр Иванович и Дарья Селивестровна.

- Как какую? Вы что, не знаете? Настю, конечно!

Родители переглянулись. Настя, выглядывавшая из кухни, шмыгнула обратно.

- Ну, ты, Настька, даешь! - усмехнулись Галинка с Марией, наблюдавшие за происходящим с нескрываемым интересом. - А все скромничала. Значит, вы уже с Мишкой давно договорились?

- Ничего мы не договаривались, - нахмурилась Настя. - Но в душе у нее все ликовало.

- Ну, так какой ваш ответ? - спросила в это время в горнице у родителей важная димче.

- Это надо у дочери спросить, согласна ли она, - ответил Петр Иванович.

- Так зовите ее, спросим!

Вошла Настя. Галина с Марией тоже зашли в горницу, но остановились поодаль.

- Ты согласна, доченька? - обратилась к ней мать.

- Да, мама.

- Она согласна, а вы что скажете? - спросила димче у родителей.

- И мы не будем против дочкиного счастья, - улыбнулся отец.

И закрутилась предсвадебная круговерть. Родители давно приготовили ей приданое, и сама Настя на посиделках вместе с другими девушками вышивала полотенца, а теперь ей нужно было сшить и вышить узором льняную рубашку для жениха и льняные штаны. Потом приехали родители Михаила, чтобы договориться о помолвке, которая состоялась через две недели. А уж там назначили день свадьбы, которую решено было провести в октябре, после жатвы.

И вот накануне собрались в доме Насте все ее подружки на девичник. Затопили предсвадебную баню. То же самое происходила и в доме Васильевых. Здесь на мальчишник и очищающую баню для жениха собрались дружки Михаила.

Всю ночь не спала Настя. Ей не верилось в свое счастье. Неужели Мишка, на которого заглядывались все девушки в селе, решил жениться именно на ней. А вдруг это злая шутка? И он не придет завтра? Тогда вся ее семья навеки будет опозорена.

На улице начало светать. А Настя все не сомкнула глаз.

- Вставай, дочка, пора готовиться, - подошла к ее кровати мать.

- Да я и не сплю уже, - вздохнула Настя.

- Уж слышала я, как ты всю ночь вертелась, - мать обняла ее за плечи. - Не переживай, все будет хорошо.

Вскоре нарядно одетая Настя сидела в горнице на скамье. На улице раздался лай собаки. В окно было видно, как к дому подъехала тройка лошадей. И через некоторое время в дом с дружками вошел Михаил.

- Проходите, гости дорогие, - пригласила их мать. Она взяла Михаила под руку и провела в горницу.

- Лучшую овцу из нашего стада подарю тебе, - сказала она, усаживая жениха на подушки.

Взяв в руки масло, она помазала ему голову.

- Будь так же сладок и мягок для своей жены, как сладко и мягко это масло.

Лихо прокатились они тогда на тройке по селу. Радостные мальчишки бежали им вслед. Михаил нежно обнимал ее за плечи. Потом молодежь вновь подъехала к Настиному дому. Она вошла и переоделась в привезенную Михаилом нарядную одежду для церкви. Подружки помогли одеть ей на голову свадебный убор - сурэке. Красивый чепец - мэленчек - скрывал теперь ее волосы, которые теперь были заплетены не в две, а в одну косу. Украшения из монеток - жикэлек - тихо позванивали серебром. А потом они отправились в храм на венчание.

Долгая служба пролетела как одно мгновение. Слова батюшки звучали словно где-то вдали, в глазах стоял туман. "Неужели все это происходит со мной! - стучала в голове мысль. - Уж не сон ли это? А вдруг я сейчас проснусь, и все исчезнет?" Настя искоса поглядывала на стоящего рядом Михаила. "Нет, наверное, все-таки не сон. Прилетело и ко мне счастье!"

А потом был пир. Сначала в доме жениха, затем у Настиных родителей, потом по нагайбакскому обычаю еще гости звали к себе, даря подарки. Больше недели шла веселая гулянка. А сейчас остались лишь одни воспоминания.

"Лишь бы все нормально было с Михаилом, - подумала Настя, закутываясь в одеяло. - Лишь бы ничего не случилось, и он вернулся живой".

- Господи, благослови, спаси и сохрани! - пошептала она. И тут резкая боль пронзила в низу живота. Настя охнула. Схватки! А ведь еще почти два месяца нужно было ходить. Значит, не терпится ее дитю появиться на свет.

- Полинка! Илларион! - позвала она детей. Те, сонные свесили головы с полатей. - Бегите за повитухой, кажется, пришел срок. Ребятишки тут же шустро оделись и, несмотря на ночь, побежали за помощью.

17.

КАЗАНЬ. Сентябрь 1533 года.

На следующий день по дворцу разнеслась весть. Схвачен один из джигитов, сопровождавших Сеюмбике. Царица догадывалась о ком идет речь. Значит, Гузель под пытками рассказала все. Интересно, какое ему предъявят обвинение? Ведь Шигали так не хочет быть осмеянным...

Вошла служанка и, поклонившись, поставила поднос с кушаньями. Она тут же повернулась, чтобы удалиться, но Сеюмбике жестом остановила ее.

- Эй! Как там тебя!

- Зайтуна, госпожа.

- Зайтуна, подойди. Расскажи мне, пожалуйста, что творится во дворце. Я сижу тут целый день в этой проклятой комнате и ничего не знаю!

Зайтуна покорно поклонилась и, приблизившись на несколько шагов, замерла в подобострастной позе, наклонив голову.

- Что именно хочет узнать госпожа? Я всего лишь служанка, я пыль у ваших ног, госпожа.

- Скажи мне, кого там опять арестовали и за что.

- Все покрыто мраком тайны, госпожа, - Зайтуна опасливо обернулась, боясь, как бы кто из стражи, стоящей у дверей, не услышал ее слов.

- Ну, так что же говорят во дворце? - нетерпеливо спросила Сеюмбике.

- Я не знаю, что правда, а что ложь, но среди слуг говорят, что люди Ташбулата схватили одного из ваших джигитов - Тахира.

Сеюмбике ожидала, что служанка скажет именно это. Но она втайне надеялась на лучший исход. Теперь, после ее слов, надеяться больше не на что. Тахиру не остаться в живых, она не сомневалась, что его будут пытать и уже пытают долго и мучительно. Шигали не поскупится здесь на самые изощренные и изуверские способы, чтобы отомстить обидчику.

- Так за что же его схватили?- преодолела подступивший к горлу комок Сеюмбике.

- За измену, госпожа, - Зайтуна опять оглянулась на дверь, опасаясь стражников, и тихо прошептала.- Говорят, он...

Тут за дверью раздались шаги. Зайтуна, быстро повернувшись, схватила поднос и выбежала в дверь, столкнувшись с входившим в покои Ташбулатом. Начальник стражи грозно глянул на растерявшуюся служанку, но ничего не сказал. Лишь попросил у Сеюмбике разрешения войти. Та милостиво кивнула.

- О! Моя госпожа! Вот и миновала опасность! Я могу обрадовать тебя, Великий Хан полностью раскрыл дерзкие планы заговорщиков. Они схвачены и во всем признались.

- Что же замышляли эти подлые люди? - из последних сил старалась казаться спокойной Сеюмбике.

- Это наглые изменники! Да обрушится на них гнев Великого Хана! Они хотели отравить тебя, госпожа, и твоего мужа - Великого Шигали-Хана. В вещах подлой коварной служанки был найден яд. А один из твоих охранников хотел поднять руку на самого Хана. Он хотел заколоть его кинжалом, когда тот проходил мимо. Наша стража вовремя схватила его, когда он уже достал кинжал из ножен!

"Возможно, это и ложь, - размышляла Сеюмбике, слушая восклицания Ташбулата, но, может быть, и правда. Тахир ведь как-то говорил сгоряча, что убьет Шигали. Наверное, он решил осуществить задуманное". Сейчас об этом размышлять не было смысла. Тахира уже не спасти. Вот если бы раньше они бежали вместе куда-нибудь в Персию или Хорезм, а еще лучше в далекие неизведанные страны. Тахир как-то рассказывал ей, что в соседней России немало пустующих земель среди лесов, где никто не живет. Они иногда мечтали о побеге, но так и не решилась. Ведь если бы они убежали, ее отец - ногайский мурза Юсуф - не перенес бы позора.

- Почему сегодня трубят? - спросила, оторвавшись от своих размышлений, Сеюмбике начальника стражи, шедшего почтительно чуть сзади.

- Я как раз хотел тебе сказать, моя госпожа, но не решился прерывать твоих раздумий, что сегодня назначена казнь этим изменникам. Ровно в полночь их предадут смерти. Великий Хан распорядился, чтобы его жена обязательно присутствовала при этом.

Сеюмбике собрала все силы, чтобы не расплакаться. Она медленно вдохнула воздух и так же медленно выдохнула, стараясь держать себя в руках.

- Конечно, мне интересно посмотреть на смерть этих подлых предателей, - спокойно, глядя в глаза Ташбулата, произнесла она. Ей показалось, что в прищуренных черных глазах начальника стражи блеснула лукавая усмешка. Или только показалось? Неужели этот мерзавец все знает, возможно, только догадывается. Шигали вряд ли стал бы делиться с ним такими секретами, он никому, даже самым близким родственникам не доверял. А родственников Шигали боялся больше всего. Сколько было отравлено и зарезано их, как потенциальных претендентов на престол, сколько вспорото животов с этой же целью их беременным женам, сколько утоплено в арыках крошечных младенцев, знает только Великий Хан... Но Ташбулат не был даже самым дальним родственником, он был всего лишь преданным, как собака, слугой. Хотя всякая преданность изменчива, когда дело касается власти и денег...

Они, спустившись по длинной череде дворцовых лестниц, вышли в сад. Здесь в тени веранды на подушках полулежал Шигали. Красивый лиловый шелковый халат его был подпоясан длинным поясом. Золотые перстни с огромными дорогими каменьями были почти на каждом пальце. Он махнул рукой, и Ташбулат, с поклонами, пятясь, ушел назад. Кивком головы Хан велел Сеюмбике присесть рядом. Она покорно подчинилась. Некоторое время Шигали молчал, отхлебывая из пиалы зеленый чай. Поставив пиалу и даже не глядя в ее сторону. Поставив пиалу, он откинулся на приготовленные служанкой подушки и закрыл глаза. Казалось, он мирно спит. Но Сеюмбике знала, что это всего лишь еще одно ухищрение, чтобы испытать ее терпение. Что ж, она подождет.

- Я уничтожу сегодня твоего хайвана, - вдруг, резко открыв глаза, произнес он. Это было так неожиданно, что Сеюмбике вздрогнула.

- Что, жалко стало? - усмехнулся он. Сеюмбике предпочла не отвечать на этот вопрос. Больше всего ей сейчас хотелось убежать куда-нибудь в самые дальние комнаты дворца и закричать от безраздельного горя. Но она должна сохранять свое достоинство. Только бы он не заметил, как предательски дрожат ее руки.

- Я рада, мой господин, что предатели обнаружены и будут казнены, - стараясь говорить как можно спокойнее, произнесла она. - Твои решения всегда мудры и справедливы.

- Если бы ты так думала на самом деле, хитрая чертовка, - усмехнулся Шигали, - Но на самом деле ведь у тебя совсем другие мысли.

Он вдруг резко повернулся и схватил ее за подбородок, повернув лицом к себе.

- Отвечай, ты все еще думаешь об этом мерзавце? Тебе жаль его?

Но Сеюмбике решила и дальше держать свои мысли при себе.

- Я покорна тебе во всем, что тебе еще надо от меня?

- Мне нужен наследник, и желательно не один, - жестко сказал он. - Сегодня после казни этих подонков мы займемся с тобою их зачатием.

- Хорошо, мой господин, - покорно склонила голову Сеюмбике.

- А сейчас уйди с глаз моих, - махнул рукой Шигали. Сеюмбике, поспешно вскочив, удалилась в свои покои.

18.

ФЕРШАМПЕНУАЗ. Март 200..года.

Горело сено, сложенное на задах. Уже занимался и сарай. Олег, наспех одевшись, выбежал во двор, велел родителям позвонить пожарным. Схватив вилы, он подбежал к горящему стожку. Не обращая внимания на крики встревоженной матери и жар полыхавшего пламени, он воткнул вилы в середину стога и, навалившись на черенок, стал изо всех сил отодвигать полыхавшую массу. Огненный жар пыхнул в лицо. Он почувствовал, как волосы начали плавиться, обдавая запахом гари. Олег натянул на голову полушубок. Поднатужившись, он немного сдвинул его с места. И затем, шаг за шагом, упираясь в вилы, отталкивал горевшее сено все дальше. Нестерпимый жар жег лицо. Он едва успевал уворачиваться от языков пламени и летевших прямо на него многочисленных искр. Остановившись отдышаться, Олег обернулся. Сзади отец обливал водой стену сарая. Мать подавала ему ведра. Он снова навалился на вилы. Хорошо еще, что попались с достаточно длинным черенком, те, которыми они завершают стога, складывая сено на задах. Если бы второпях схватил короткие, то не смог бы так приблизиться к огню.

Подъехала пожарная машина. Бойцы быстро и деловито раскрутили шланги, и вот уже под напором холодной струи огонь стал уменьшаться, а потом и совсем потух. Лишь сено еще некоторое время обиженно дымилось. Пожарные добросовестно залили его большим количеством воды и, подождав некоторое время, уехали. Несмотря на поздний час, начали собираться любопытные. Некоторые останавливались около двора, поглядывая на происходящее издали, другие заходили во двор, подходили ближе, участливо интересовались причинами пожара. Прибежали испуганные соседи, сараи которых примыкали вплотную. Они с напряжением смотрели на действия пожарных, но постепенно успокаивались, видя, что большому пламени распространиться не дали, оградив огонь в самом начале. Через пару часов, когда пожарные, убедившись, что опасности повторного вспыхивания нет, удалились, стали расходиться и люди. Обследовав территорию, пожарные сразу заметили ошметки обгоревшего рукава.

- Вот, скорее всего, и причина пожара, - сказали они, подняв закопченный рукав.

Отец, стоявший рядом с Олегом, пожал плечами.

- Да вроде никому мы зла не делали. За что нас поджигать?

- Это уж не нам судить, - пожали плечами пожарные.

А Олег задумался. Родители его действительно никогда ни с кем не скандалили, с соседями и всеми родственниками жили дружно. Может, причина в нем? Или опять эти бандюки? Как же от них отвязаться?

Уставший и грязный от копоти, Олег зашел в дом. Наспех умывшись, он лег. Сон не шел, и он слушал, как на кухне родители долго обсуждали причины пожара. Они горевали о том, чем же теперь будут кормить скотину. Весной сено дорогое, на пенсию не купишь. Он слушал их и вдруг вспомнил, что проснулся он от того, что его кто-то разбудил. В голове мелькали отрывки сна, какие-то образы, которые он мучительно пытался связать воедино. "Встань! Ты должен встать! Пришла беда!"- звучал в голове мягкий, но настойчивый женский голос. Но лица Олег никак не мог вспомнить. Так он и заснул.

Утром, придя на работу, он занялся обычными делами. Но ему мешали коллеги постоянными расспросами о происшествии. Складывалось впечатление, что весь Фершампенуаз сбежался ночью к их дому, так много слухов и подробностей породил пожар.

- Сено-то хоть немного удалось сохранить? - сочувствовали одни.

- Скотину уберегли? - интересовались другие.

- А это правда, что был поджог? - спрашивали наиболее любопытные.

Олег как можно более вежливо отвечал, что все нормально, сено, мол, купим, скотина цела. Про поджог он ничего говорить не хотел, только пожимал плечами. Но мысли о пожаре не давали ему покоя, на работе он снова размышлял об этом. Кому надо было поджигать их? В Фершампенуазе у них нет врагов. Конечно, были кое-какие трения с некоторыми родственниками, но они давно забыты, и за примирение выпита не одна бутылка мутного нагайбакского самогона...

Позвонил по сотовому Герасим. Он также, придя на работу, узнал новость и теперь тревожился за друга. Олегу пришлось опять отвечать на те же самые вопросы.

- Нет, сено купим. Скотина цела. Не знаю, может, и поджог...

Герасим, чувствуя, что у друга "неразговорчивое" настроение, пообещал в обед или вечером забежать к нему и положил трубку.

В кабинет зашел начальник и, зыркнув на любопытствующих строгим взглядом, сказал:

- Ты уж сегодня иди домой. Мало ли что... Работы особой нет. Наверное, ночь не спал. Отдохни...

Олег и вправду почувствовал, что сильно устал. Так сильно, что сейчас бы с удовольствием лег спать. Он, облегченно вздохнув, вытолкал всех из кабинета, закрыл его и поспешил домой.

На улице было солнечно. Погода после холодных, пронизывающих насквозь, ветров внезапно утихомирилась. Потеплело. Солнышко пригревало. И если с утра еще был морозец, то после обеда проезжавшие машины уже месили шинами растаявший на дороге снег. Сейчас еще было рано, и Олег, стараясь не скользить в своих модных ботинках, осторожно шел по краю улицы. Мимо сновали взад и вперед машины. Он, уступая им дорогу, залезал почти в сугроб, иначе на заметенных снегом улицах было не разойтись. Какая-то машина, ехавшая сзади, замедлила скорость и стала ехать рядом. Олег повернулся. Серебристое "Рено" с затонированными стеклами медленно двигалось рядом. Он остановился. Машина тоже встала. Олег ждал, что же будет дальше. Снова попытаются бить? Неужели не побоятся среди бела дня?

Стекло машины медленно опустилось, и Олег узнал одного из бандюков.

- Ну что, еще будешь артачиться? - спросил хмурый мужик, сидевший за рулем. - В следующий раз подпалим так, что из дому не вылезешь. Дверь подопрем-то.

- В окно вылезу, - огрызнулся Олег, сплюнув на снег.

- Ну-ну... Но ты лучше подумай хорошо. А то ведь у тебя мама с папой есть, подружка опять же. Жалко, если они пострадают...

- Я же сказал вам, что ничего не знаю, - почти прокричал Олег.

- А в Остроленку зря, что ли, съездил?

Олег удивился. Значит, они давно следят за ним. Скорее всего, с самого начала, просто он не замечал.

- И что вам от меня нужно?

- Мы же ясно объяснили тебе, придурок, скажешь, где клад, отстанем.

Олег мрачно молчал. А бандит продолжал:

- Пока что мы видим, что ты засуетился, так что Босс велел немного подождать, не трогать. А потом приступим по полной программе.

- Босс? Разве он в тот раз не умер? - почему-то спросил Олег.

- Это был не Босс, а Бригадир, - тут другой ткнул его локтем в бок, чтобы не сболтнул чего лишнего, и бандюк ухмыльнулся. - Да это вовсе не твоего ума дело. Ты раскручивайся. А мы подождем. От нас ведь не уйдешь...

- Как вы меня достали, уроды! - Олег вдруг почувствовал, как его охватывает словно какое-то бешенство. Все побелело перед глазами, он сжал до боли зубы. Астральная рука вновь с острыми когтями начала вытягиваться из его груди. Она постепенно удлинялась, пока не достигла одного из бандитов. Он мысленно напрягся и схватил этой рукой мужчину за горло. Тот, вытаращив от ужаса глаза, стал задыхаться, пытаясь ухватить невидимое препятствие. Водитель, ухмылявшийся на своем сиденье, обернулся, понял, что происходит что-то неладное, стал трясти дружка.

- Рвем отсюда, - прохрипел тот из последних сил. Водила резко надавил на газ, и машина, урча, укатила.

Олег словно очнулся от сна, машина уехала, угроза миновала. Опять он не смог контролировать свои возможности, опять поддался гневу. Он был озадачен. Значит, они давно за ним следят. Скорее всего, с самого начала, просто он по своей задумчивости не замечал ничего. Олег медленно побрел домой.

Родители, прибиравшиеся на сеновале, удивились его приходу. Он хотел помочь, но мать, видя, что Олег выглядит неважно, прогнала его в дом. Зайдя, он тут же лег на диван и заснул глубоким, но тревожным сном. Ему снова приснилась эта загадочная черноволосая женщина.

Незнакомка склонилась над ним, едва не задевая красивыми кудрявыми, черными, как смоль, локонами. Она внимательно смотрела на него. Потом улыбнулась. И выпрямившись, поманила за собой. Роскошные царские покои были вокруг. Слуги в цветастых халатах сновали вокруг. У широких дверей застыла свирепая стража. Внезапно все куда-то исчезло, словно растворилось в воздухе. Они очутились в темном, сыром подземелье. Длинный, узкий коридор, петляя, вел в неизвестность. Женщина плавно шла впереди, держа в руках взявшийся откуда-то факел. Сворачивая время от времени в еще более узкие боковые коридорчики, она то удалялась, то опять оказывалась вблизи, словно призрак, мгновенно пролетая через тугой, спертый воздух.

- Ты должен запомнить этот путь! - внезапно обратилась она к Олегу.

"Запомнить этот лабиринт! Это просто немыслимо! Отсюда никто живым не выйдет!" - подумал он, но вслух ничего не сказал. Но женщина, словно прочитав его мысли, улыбнулась:

- Да, живым отсюда, и правда, еще никто не выходил, - Олег похолодел от страха. - Никто из непосвященных. Те, кто были посвящены в мою тайну, эти несколько избранных из разных поколений вашей народности, они хранили тайну и никого не допускали к сокровищам.

У тяжелой двери женщина остановилась. Нажав на одну из выемок, отворила тяжелую дверь. Они вошли в темное большое помещение.

- Я показывала его всем, кто должен стать хранителем сокровищ, - произнесла Сеюмбике.- Теперь время пришло показать его тебе. Ведь ты очень хотел этого, так?

Она строго глянула на Олега. Он почувствовал, как замирает, упав куда-то в пятки, его сердце.

- Я не осуждаю тебя за излишнее любопытство, - вновь улыбнулась Сеюмбике. - Оно свойственно всем юношам.

Они подошли к стоявшим на небольшом возвышении сундукам. Она легко приоткрыла крышку одного из них. Тяжелый, кованый сундук до краев был наполнен переливавшимися от огня факела драгоценными камнями невиданных размеров. Жемчуг, золотые и серебряные кольца, колье и диадемы, украшенные бриллиантами, рубинами, сапфирами, сверкали в полутьме. Олег зачарованно смотрел на все это богатство.

- Здесь хранятся мои драгоценности, - сказала Сеюмбике, махнув рукой на сундуки. - Все это мое приданное, что дали родители к свадьбе.

Она опустила крышку сундука. В помещении даже стало как будто темнее.

- Но не в этих сокровищах тайный смысл, - вновь обратилась она к Олегу.- Если что-то из этих побрякушек пропадет, я не буду так переживать. Главное - сохранить скипетр желаний.

- Скипетр желаний? - впервые смог произнести Олег пару слов. - А что это такое?

- Как ты любопытен, юноша! - захохотала Сеюмбике, и Олег проснулся.

19.

САРАШЛЫ. Апрель1918 года.

На утро Сарашлы (Остроленка) вновь были под властью белых, выбивших-таки, хоть и, вероятно, ненадолго, красноармейцев из села. Настя заснула лишь под утро, уставшая и и вымотанная от этих преждевременных родов. Бабка Авдотья, совсем состарившаяся, прибежала по зову детей довольно быстро. Настя к тому времени, наученная предыдущим опытом, все-таки пятерых родила, приготовила все необходимое - согрела воды, вытащила из сундука чистое тряпье. Схватки скручивали пронизывающей болью. Настя набирала ртом воздух и, прислоняясь к чему-нибудь, чтобы не упасть, терпела. Вот и бабка Авдотья.

- Ложись, миленькая, ложись! Что ж ты ходишь? Без тебя все приготовим! - заворчала она. Прогнав детей в горницу, повитуха стала помогать роженице. Сколько прошло времени в мучительных болях, Настя уже не соображала. Ей казалось, что это длилось вечно. И уже не осталось сил, а Авдотья все уговаривала ее - "тужься, тужься сильнее". Наконец слабый писк синенького сморщенного младенца раздался в комнате. Настя тяжело дышала. Не было даже сил спросить - кто же родился. Бабка, перерезав пуповину и обмыв ребенка, поднесла его к Насте.

- Вот тебе помощница будет на старости лет! Дочка у тебя!

Через некоторое время уставшая, изможденная Настя забылась тяжелым сном. Бабка Авдотья, наказав детям присматривать за ребенком, ушла.

Но уже на рассвете Настя проснулась. Сказалась повседневная привычка, ведь надо доить корову, кормить семью. Но, проснувшись, сразу почувствовала - встать сил еще нет. Крикнула Полинку. Та быстро прибежала, подала ребенка, который как раз проголодался и, прильнув к набухшей молоком груди, стал жадно сосать.

- Полина, вы уж сами по хозяйству управьтесь, я не смогу пока. Подои корову. Илларион пусть тебе поможет. И кушать потом сваришь.

- Ладно, нэнэу, мы все сделаем! Не беспокойся, - дети собрались около нее, с любопытством глядя на крошечную сестренку. А Настя все думала про Михаила. Вот не привелось ему поглядеть на дочурку.

"Что же я им скажу про отца",- горевала женщина, прижимая к груди малышку. Та старательно чмокала. А потом, пошевелив губами, еще немного бессмысленно посмотрела вокруг и, закрыв глазки, уснула. Настя осторожно положила ее рядом.

" Как же там Михаил? Где прячется? Куда подался?"- терзалась она размышлениями.

В окно Настя увидела, как к ней спешит соседка Агафья. Та через несколько секунд постучалась в дверь и, не дожидаясь разрешения, вошла в дом.

- Х?лл?р? (Как дела?) - вместо приветствия спросила она.

- Хорошо.

Увидев Настю, лежащую на кровати Агафья удивилась.

- Что, разрешилась уже? Тебе же вроде еще не скоро срок был?

- Видно, Богу так угодно, - кратко ответила Настя. Она решила не посвящать Агафью в события прошедшей ночи. Соседка была болтлива, и доверять ей особо не стоило.

- А Михаил-то твой где? Что-то не видно. Всегда в это время уже во дворе копался.

Двор Агафьи выходил крыльцом к их двору, разделял их лишь небольшой забор из горбыля, так что соседка почти всегда была в курсе их повседневной жизни, кололи ли они скотину, праздновали что-то или ругали ребятишек - до всего у Агафьи было дело. Она, бывало, встанет на крыльцо и, подперев руки в бок, деловито смотрит на происходящее, забывая подчас о своих заботах. Вот и сейчас Агафья интересовалась явно неспроста. Может, что-нибудь слышала ночью? Выстрелы ведь не скроешь...

- Куда-то уехал по делам, - ответила Настя на ее вопрос.

- А то я ночью-то проснулась, стреляют где-то поблизости, в вашей стороне. Не у вас случайно?

- Наверное, опять красные отстреливались, - пожала плечами Настя.

- А я-то что пришла! - вдруг встрепенулась Агафья,- Ведь Васильев Федор вам родственник?

Настя ненадолго задумалась.

- Дальний. Он Михаилу троюродный брат, а что?

-Так ведь Федор дочку свою, Татьяну, за Дутова выдает. Говорят, он давно уже сватался. Но отец согласия пока не давал. Но теперь вот Дутову отходить надо, опять его красные прижали со всех сторон. Люди говорят, пойдут в Китай. Вот в воскресенье в церкви будет венчание. Вот бы сходить, посмотреть... Я вот и хотела тебя позвать-то, вместе пойти, да куда тебе сейчас ходить...

- Не до этого мне, - махнула рукой Настя. - А ты сходи, потом расскажешь.

Еще немного порассуждав о том, о сем, соседка ушла. А Настя, присев у окна, вновь задумалась о муже.

...Недолго ехал той ночью Михаил. Вроде бы и старался держаться перелесками, обходя дороги, но все же не уберегся от случайной встречи. Несколько верховых замаячили на горизонте. Он понял, что его тоже заметили. Так как Михаил как раз въехал на пригорок и в спину ему светила полная луна. Попробовал стегнуть лошадь и ускакать, но рядом сразу засвистели пули. "Не успею. Пристрелят и имени не спросят". - подумал он и потянул лошадь за уздцы. Через некоторое время всадники поравнялись с ним.

- Кто таков?

Михаил не успел даже ответить, как один из них произнес:

- Да это наш, остроленский казак, Михаил Васильев. Я его знаю, он мой родственник.

Михаил по голосу узнал своего троюродного родственника - Федора.

- Куда ехал? - продолжал спрашивать офицер.

- От красных уходил, - сказал Михаил, и это была чистая правда. О том, что он и от белых прятался тоже, конечно, промолчал.- Сегодня ночью ворвались ко мне в дом, хотели забрать, пришлось отстреливаться.

- В деревне сейчас наши, можешь не прятаться, - сказал Федор.

- Поехали с нами, - распорядился офицер.

Михаилу ничего не оставалось, как поехать вслед за верховыми.

- Оружие при себе? - вновь обратился к нему офицер.

- Казак без оружия не казак, - хмуро ответил Михаил. Офицер усмехнулся и, стегнув лошадь, пустил ее легкой рысцой. Остальные поехали вслед за ним. Федор, как будто бы присматривая за ним, ехал рядом.

Ехали молча. Дозорный отряд осматривал окрестности. Красные отступили, укрепившись в Касселе. Пока они, изможденные последним боем, вряд ли бы пошли вновь в атаку. И все же излишняя предосторожность не мешала. Проехав еще несколько верст по березовым колкам, группа всадников въехала в село.

... Венчание проходило как будто в спешке. Но Татьяна не обижалась. Она понимала, что у ее суженого такая судьба. Он военный. Она не сразу полюбила Александра Ильича. Полнолицый, раскосый, словно кипчак какой-то, он сначала не привлек ее внимания. Она лишь фыркала и, засмеявшись, убегала, когда Александр Ильич, зайдя в дом, делал ей "городские" комплименты. Непривыкшая к такому выражению мужского внимания - деревенские парни ухаживали грубовато и неумело, она постепенно приглядывалась к этому странному человеку. Слова, что Дутов говорил ей, казались Татьяне мудреными. Он читал какие-то замысловатые стихи. Про некоторых авторов Татьяна еще слышала, про других узнавала впервые.

Началось все с того, что Дутов остановился в их доме, оборудовав там штаб своего войска. Семья переместилась в одну комнату, а горнице теперь жил Александр Ильич. Здесь же он проводил совещания военного совета. Татьяна, украдкой подглядывая за этим, удивлялась его мудрости и умению предвидеть события на несколько шагов вперед. Так он почти всегда правильно предполагал, где красные нанесут очередной удар. Вот только сил для отпора оставалось все меньше и меньше. Поэтому и венчание решено было произвести без излишней помпы.

В последнее время в церковь в воскресенье приходило не так много народу. Сторонники красных ударились в безбожие, а тем, кто еще верил, было не до служб, шли напряженные бои. Поэтому в это воскресенье в остроленской церкви народу было не так много. Лишь близкие родственники невесты, несколько офицеров из окружения Дутова да горстка особо богомольных старушек.

Они стояли у алтаря. Батюшка читал молитву. Обряд шел своим чередом. Золоченые венчальные короны помощники священника держали над их головами. Скрипнула дверь, в церковь забежал какой-то солдат, подойдя к одному из офицеров, отдал честь и начал вполголоса что-то торопливо докладывать. Дутов искоса глядел на них. Офицер, отпустив солдата тихим шагом, стараясь не шуметь, подошел к жениху и невесте. Став позади, он наклонился к Дутову и прошептал:

- Александр Ильич, красные приближаются, скоро перейдут в наступление. Отряд дозорных вступил с ними в бой, но надолго они их не задержат.

Дутов кивнул и офицер отошел.

- Побыстрее, батюшка, завершайте, - обратился он к священнику. Тот понимающе кивнул. Татьяна, которая видела подошедшего офицера, но не расслышала его слов, догадалось - что-то случилось. Она сжала за локоть суженого, вопросительно глядя в глаза. Но он, повернувшись, только улыбнулся:

- Все хорошо, дорогая.

Когда венчание было закончено, Дутов под руку с молодой женой вышел из церкви вместе с офицерами. Перекрестившись, надел папаху. Вдруг взгляд его упал на одного из казаков, стоявших вместе с другими неподалеку. "Я же его велел расстрелять",- мелькнуло в голове. Александр Ильич, проходя мимо, пристально посмотрел на него. Казак смутился. Дутов остановился:

- Как этот стервец здесь оказался? Я же велел его расстрелять.

- Ваше высокоблагородие! Как же расстрелять?! Это же наш, остроленский казак - Михаил Васильев. Он всегда верой и правдой служил царю и Отечеству, - вступился за него испуганный Федор.

- Ладно, потом разберемся. Сейчас мне не до этого, - махнул рукой Дутов и, улыбнувшись жене, сказал:

- Пойдем, дорогая. Нам надо еще собрать вещи. Дорога предстоит длинная.

20.

КАЗАНЬ. Сентябрь 1533 года.

Огромная красная луна с чуть откусанным краешком взошла над стенами дворца. На площади перед ханским дворцом гремели барабаны. Глашатаи, завывая громкими, но уже осипшими от напряжения голосами, зазывали людей на площадь. Весть о предстоящей казни разнеслась быстро. Народ охотно шел поглазеть на предстоящее событие, не так часто на площади происходит прилюдная казнь. Чаще преступникам лишь отрубают руку, выдавливают глаза, отрезают уши, нос или язык, в зависимости от характера преступления и воли Великого Хана. Сегодня же было объявлено, что изменников казнят. Народу было интересно, каким способом Великий Хан это сделает. Способы казни были также самыми разнообразными. Изменников могли повесить, посадить на кол, им, в конце концов, могли отрубить голову. Предугадать, какой способ выберет Хан, было практически невозможно, и все же с утра люди обсуждали это между собой.

Сеюмбике лежала, уткнувшись в подушку, и изо всех сил сдерживалась, чтобы не расплакаться. Она должна присутствовать при казни. И, конечно, ни Шигали, ни прислуга не должны видеть ее с заплаканным лицом. Она будет гордой и надменной. Поэтому Сеюмбике до боли сжимала зубы и тихонько, чтобы не услышали слуги, стонала.

Попросив разрешения, в покои с низким поклоном вошел Ташбулат.

- Госпожа, Великий Хан велел тебе спускаться. Сейчас будут начинать казнь.

- Хорошо. Я готова, - коротко бросила в ответ Сеюмбике.

Она поправила растрепавшиеся волосы, и, опустив чадру, вслед вышла. Ташбулат, поклонившись, пропустил ее вперед.

На улице было свежо. Яркие звезды покрыли небосклон. Сотни факелов, которые держали стражники, освещали небольшую дворцовую площадь. Люди толпились у каменного помоста. "Сколько крови впитали эти камни", - почему-то подумала она.

С противоположной им стороны к месту казни привели троих преступников. Сеюмбике узнала Тахира и Гузель. Третий - измученный пытками и едва державшийся на ногах мужчина - был ей неизвестен.

- Кто это несчастный? - спросила она, обернувшись, у Шерали.

- Это известный вор. Сегодня его поймали с поличным. Он хотел украсть кошелек с золотом у очень достойного господина, - пояснил начальник стражи. - Поскольку руку за воровство ему уже отрубали, то сейчас отрубят голову. Поистине люди не понимают, что милость Великого Хана не безгранична.

На Тахира страшно было смотреть. Один глаз его заплыл, все лицо представляло собой кровавое месиво. Одежда на нем была почти вся разорвана и сейчас висела на плечах изодранными лохмотьями. Гузель мастера пыток пощадили больше, скорее всего, она просто сразу, не выдержав первой боли, все рассказала...

По двое стражников вели под руки качающихся и еле волочащих ноги преступников. Их окружала усиленная стража с обнаженными саблями. От беспрерывного грохота барабанов у Сеюмбике уже начала раскалываться голова. Несчастных затащили на помост, на котором уже стоял, приготовив свой тяжелый топор, палач. Глашатаи огласили решение:

- Велика мудрость Великого Хана Шигали. Сегодня он дарит милость одному из приговоренных!

Толпа взревела ликованием. Помилование так возвышало правителя в их глазах. Конечно, Великий Хан примет мудрое решение...

Она, услышав о помиловании, замерла. Кого же решил помиловать ее муж? Уж, конечно, не Тахира. Обидчика он никогда не оставит в живых. Может, пощадит Гузель? Девушка ведь ни в чем не виновата.

Глашатаи продолжали громко оглашать решение:

- Юзбаши Тахир, стражник Великой царицы Сеюмбике, подлый изменник, предавший свою госпожу, - кричали глашатаи. Сеюмбике затаила дыхание... - приговорен к смерти!

Служанка Гузель, предавшая свою госпожу, подлая изменница, приговорена к смерти! Вор и грабитель Ишмурза, воровавший имущество у честных и благородных людей, приговорен к смерти!

Барабаны застучали еще чаще. Толпа затихла. Сейчас произойдет самое интересное. Она старалась дышать как можно ровнее. Тахир даже не глядел в ее сторону. А ей так хотелось встретиться с ним на прощанье взглядом. Палач подошел к Тахиру и занес топор. Шигали едва заметно кивнул головой. Взмах - окровавленная голова покатилась по камням. Толпа ахнула. Темно-алая кровь обагрила камни, стекая вниз по ним тонким и страшным ручейком. Шигали повернулся к жене, но Сеюмбике усилием воли выдавила из себя улыбку. Хотя сама была на грани обморока. В глазах потемнело, и она резко вдохнула свежий ночной воздух, чтобы прийти в себя.

- Мудрое решение, мой господин, - с трудом проговорила она.

Палач подошел к Гузель и вновь занес топор. Она замерла, жалобно глядя в ее сторону.

- Прости меня, госпожа! Я ни в чем не виновата! - закричала она.

Сеюмбике закусила губу. Нельзя проявлять жалость на глазах у людей. Она должна оставаться в их глазах твердой и непреклонной. А ведь они с Гузель стали настоящими подружками, доверяли друг другу самые сокровенные тайны. Палач медлил, глядя на Шигали. Еще один кивок головы - и вот уже длинная коса ее бывшей служанки валяется в луже крови. Толпа ахнула. Многие думали, что милость Хана относится как раз к этой беззащитной девушке.

Вот и следующая жертва. "Неужели Шигали помилует этого прожженного вора?" - засомневалась Сеюмбике. Палач занес топор. Шигали едва заметно махнул рукой и глашатай прокричал:

- Хан дарует жизнь этому человеку!

Шигали кивнул:

- Отрубить ему еще одну руку, теперь он не сможет воровать!

Толпа взревела ликованием. Какое мудрое решение принял Великий Хан! Вору оставлена жизнь, но он не сможет продолжать свой преступный промысел.

- Слава Великому Хану!

- Да пребудет мудрость его в веках! - ревела толпа. Кто-то пытался броситься в ноги Хану, чтобы поцеловать его сапоги, но стражники быстро растолкали толпу, освободив проход для движения ханской свиты.

Казнь завершилась. Шигали в окружении стражников направился во дворец. Сеюмбике покорно шла чуть позади своего мужа, высоко и гордо подняв голову. А в горле стоял комок невыплеснутых рыданий. И сейчас ей снова нельзя будет поплакать. Ведь Шигали обещал прийти сразу после казни. Чуть поодаль от них, сзади шел, степенно ступая, Ташбулат. Начальник стражи на протяжении всей казни, как велел ему хозяин, наблюдал за царицей, но даже намека на жалость к преступникам не углядел. Жена Хана, как он сделал вывод, вела себя безупречно. То ли она действительно согласна с решением Великого Шигали, то ли настолько хитра, чтобы скрывать свои чувства. Так или иначе сейчас для доклада хозяину у начальника стражи не имелось никаких фактов и даже намеков на недостойное поведение его жены. Но Ташбулат был уверен, неспроста Великий Хан дал ему такое указание, значит у него есть какие-то подозрения, и он, верный пес Ташбулат, сделает все, чтобы угодить своему владыке.

Народ еще немного потолкался на площади, наблюдая, как стражники складывают в плетеные корзины головы жертв, а тела стаскивают с помоста и грузят на небольшую арбу, запряженную упрямым ишаком. Когда тела погрузили на арбу, туда же поставили корзину с головами. Погонщик стегнул спесивого ишака, тот, поупрямившись, зашагал, таща за собой нелегкий груз. Сеюмбике была уже во дворце, и она не могла видеть, как погонщик ишака проводил в последний путь двух самых близких ей людей. Через некоторое время улицы города опустели. Люди, посмотрев казнь, торопились разойтись по домам. В такой поздний час запрещено находиться на улице. Этот ханский указ соблюдался всеми от мала до велика. Нарушивших запрет ждало тяжкое наказание, вплоть до смерти. Поэтому почти сразу после казни над городом воцарилась тишина, нарушаемая лишь лаем заблудившихся собак да тихими разговорами дозорных, обходящих узкие улицы.

21.

ФЕРШАМПЕНУАЗ. МАРТ 200..года

Во дворе у Герасима, как обычно в субботу, топилась баня. Эльвира пошла последней, после всех, сославшись на то, что в жаркой ей теперь мыться нельзя. Герасим согласился, помылся после родителей один и сел пить чай. Позвонил Олег. Он и забыл, что сегодня обещал зайти к нему, да Эльвира запудрила мозги своими свадебными приготовлениями. То взялась подсчитывать, сколько будет родственников с обеих сторон. "Надо непременно одинаковое число, - утверждала она, - Чтоб никому не было обидно". Герасим во всем соглашался с ней. Так в суете предсвадебных забот прошел день. Теперь, когда Олег позвонил сам, Герасиму стало стыдно, что он даже не поинтересовался, как дела у друга после пожара. Поэтому сразу вначале разговора Герасим сказал:

- Давай не по телефону. Я как раз к тебе собираюсь прийти.

Он крикнул матери, возившейся на кухне, чтобы передала Эльвире, что он ненадолго сходит к Олегу, оделся и вышел во двор. Выйдя на крыльцо, достал из кармана зажигалку, чтобы прикурить. Но огонек зажигалки так и не зажег сигарету. Рука Герасима замерла. Он явственно слышал смех Эльвиры. "Что это она в бане хохочет?" - удивился он. Сойдя с крыльца подошел к дверям бани. Послышался мужской голос, а затем снова - смех Эльвиры. Он обомлел. С кем это она там? Герасим осторожно, стараясь не выдать себя, сделал пару шагов к окошку. Но оно изнутри было занавешено шторками. Через них видны были только фигуры. Вот смеющаяся Эльвира, а вот какой-то мужик.

Герасим стоял в нерешительности. Схватить топор и ворваться. Глупо. Она найдет, что сказать в свое оправдание, скажет, что она не хотела, что ее изнасиловали... Нет, поступим по-другому.

Герасим сбегал в сарай и притащил высокую лестницу. Осторожно, стараясь не шуметь, приставил ее к стене бани. Тихонько залез и, дотянувшись до трубы, засунул в нее прихваченную с собой тряпку. Слез, поставил лестницу на место. В бане продолжали смеяться. "Смейтесь, смейтесь", - злорадно подумал Герасим. Он подпер дверь лопатой. Окошки в бане были настолько малы, что в них не только весь человек, но и голова бы не пролезла. Баня была построена его родителями давно и была крохотным сооружением, где едва могли поместиться двое, а троим было уже тесно. Поэтому Герасим не сомневался, что Эльвире и ее любовнику, кто бы он ни был, не выбраться. Он вышел со двора и пошел к другу.

Олег сидел дома и листал бабушкин дневник. Он размышлял о приснившейся ему женщине. Неужели это сама Сеюмбике показала ему свои сокровища?! Последствия пожара уже почти ликвидировали. Отец выписал в совхозе в счет зарплаты корма, и теперь скотинка в стойле мирно жевала ароматный сенаж.

Олег рассказал Герасиму про последние события - пожар, намеки бандитов и про сон. Герасим слушал вроде бы заинтересованно, но как-то отстраненно, казалось, он думал о чем-то своем.

- Что мутный такой, с Эльвиркой поссорились? - спросил он друга.

- Ты знаешь, похоже, я убил ее, - вдруг тихо сказал Герасим.

- Что?! Что ты с ней сделал?!

Герасим рассказал. Олег вскочил.

- Что ж ты, придурок, молчал?! Может, они живы еще! Побежали!

Герасим словно проснулся ото сна.

- Да? Думаешь, живы?

- Давай, быстрее шевелись. Может, еще успеем спасти.

Друзья побежали по темным, вечерним улицам Фершампенуаза. Олег первым добежал до их дома. Забежав во двор, кинулся прямо к бане. Отпиннув лопату, раскрыл дверь. На улицу вывалились два безжизненных тела. Подбежал Герасим.

- Отец! - только и сказал он. Олег посмотрел на второе тело. Да, это был отец Герасима.

- Что стоишь, делай Эльвирке искусственное дыхание, а я отцу попробую помочь, - крикнул Олег и сильными рывками начал давить мужчине на грудь, чередуя с вдыханием воздуха в безжизненный рот. Герасим повторял его действия, приводя в чувство Эльвиру. Через некоторое время она закашляла и открыла глаза, усилия Олега пока были напрасными.

- Давай их в дом занесем, что ж мы на земле. Перепуганная мать заплакала, когда они втащили в дом Эльвиру и отца.

- Мать, "скорую" вызывай! - сказал хмуро Герасим. И, помедлив, добавил: - Только не говори, что они вместе были. Не надо сплетни распускать.

Мать, тихо плача в скомканный платок, набрала номер телефона и сбивчиво вызвала врачей. Эльвира уже совсем пришла в себя и громко откашливалась с тяжелыми рвотными позывами. Герасим, несмотря на все ее "старания", не обращал на нее внимания. Теперь они вместе с Олегом старались привести отца в чувство. Но все было напрасно. Во дворе залаяла собака, послышался шум подъезжающей машины. Через несколько секунд в дом вошла фельдшер.

- Что случилось? - она подошла к отцу, взяла руку, прощупывая пульс.

- В бане плохо стало, - ответил Герасим, - мы уж поздно хватились, думали, он в стайке копается.

Фельдшер кивнула, прислушиваясь:

- Уже ничего сделать нельзя. Он мертв.

В голос зарыдала мать. Герасим сжал кулаки. Ведь получается, это он погубил своего отца. Пусть ненароком, из-за этой проклятой Эльвирки. Предупреждал его Олег, что от нее ничего хорошего не дождешься.

- Надо везти в морг, на экспертизу, устанавливать точную причину смерти, - Фельдшер закрыла свой чемоданчик и вышла.

Мать продолжала плакать. Герасим обнял ее за плечи. Олег не знал, что ему делать. И мешать не хотелось, и уйти тоже было неудобно.

- Герасим, подойди, пожалуйста, - позвала из другой комнаты Эльвира. Он встал и пошел туда.

- Что с отцом? - спросила она, когда Герасим вошел в комнату.

- А ты не знаешь? - съязвил Герасим. - Умер отец.

Он хотел выйти из комнаты, но Эльвира попросила:

- Погоди... Как же теперь наша свадьба? Придется отложить. А ведь многих уже позвали, столько куплено...

- Свадьбы не будет, - отрезал Герасим.

- Ты хочешь сказать, сейчас не будет...

- Не будет совсем! А ты можешь прямо сейчас собираться и уходить.

Эльвира присела на кровати.

- Что значит уходить? Ты меня выгоняешь. Ты во всем случившемся винишь меня? Но это не так!

- Конечно! "Не виноватая я, он сам пришел", так что ли? Ладно, некогда мне тут с тобой рассусоливать. Надо машину срочно искать, отца в морг везти, потом похороны готовить. Можешь не переживать, про то, что ты была там в бане с ним, я никому рассказывать не собираюсь. Пусть это будет на твоей совести.

- А как же наш ребенок? - пустила в ход Эльвира последний козырь.

- Что ж, буду платить алименты, - и он вышел, притворив за собой дверь.

Олег, слышавший, что разговор в соседней комнате проходит на повышенных тонах, радовался, что Герасим наконец-то проявил характер. Он не знал, чем закончился разговор, но спросить друга, вышедшего из комнаты, не решился. Но Герасиму, видно, нужно было поделиться.

- Всё, - тихо сказал он, садясь на табурет.

- Что всё? - не понял Олег.

- Всё кончено. Отца нет. Свадьбы не будет. И все из-за меня.

- Не вини себя. Ты же не знал, с кем она там была.

- Но ведь она тоже могла умереть, а вместе с ней и наш ребенок.

- А ты уверен, вообще что она беременна? Она что, вместе с тобой ходила к гинекологу или показывала тебе результаты теста?

- Ничего она мне не показывала. Просто сказала и все.

- И ты поверил. А может, она просто сомневалась, что ты женишься на ней. Может, хотела окрутить тебя.

- Да. Я сомневалась! - войдя вдруг в комнату, сказала Эльвира.

Олег не успел даже удивиться, как Герасим, схватив лежащий в ящике стола нож, заорал:

- Ах ты, сволочь! - и бросился на Эльвирку. Та с визгом побежала назад. Олег, вскочив, повалил Герасима на пол.

- Дурак! В тюрьму из-за этой стервы захотел?!

Он вырвал у друга нож и положил его обратно в стол.

- А ты собирайся и уматывай отсюда побыстрее! - крикнул он Эльвире.

- Вы еще оба пожалеете! - сверкнула та глазами, когда, уже одевшись, подошла к двери.

22.

САРАШЛЫ. Апрель 1918 года.

Хорошее настроение Дутова, не желавшего в день свадьбы расстраивать молодую жену, и поддержка Федора спасли Михаилу жизнь. Он остался в его армии, которая спешно отступала, пробираясь на восток. Вместе с ними пришлось уходить и Михаилу. Он даже не успел попрощаться с женой. А ведь знал уже, что она родила. Слухи по селу распространяются быстро. Но забежать домой не было времени. Лишь через пробегавших мальчишек передал ей весточку. Но кто знает, вдруг эти пострелята не выполнят его поручения? И будет тогда его Настена переживать, не зная, где ее муж и что с ним. Но Михаил зря сомневался. Мальчишки тут же послушно побежали к Васильевым.

- Тетя Настя! - закричали они, подбежав к высоким воротам, закрытым изнутри. Теперь, боясь всех и вся, Настя закрывалась даже днем.

- Что вам? - подошла она, услышав детские голоса.

- Тетя Настя! Нас дядя Миша прислал к вам.

- Михаил? Что с ним?

- Да ничего. Он велел передать, чтоб вы не переживали. С ним все хорошо, он с Дутовым ушел.

"Значит, все-таки не удалось спрятаться", - вздохнула Настя, а вслух сказала:

- Ох! Спасибо, мои хорошие, добрую весть вы мне принесли. За это дам вам кучт?н?щ (гостинец- прим. авт.).

Ребятишки заулыбались. Настя, вернувшись в дом, наложила в подол фартука несколько горячих дурщмаков (ватрушек - прим. авт.), которые только вынула из печи. Мальчишки, обжигая ладошки, взяли угощение, вежливо поблагодарили Настю и побежали дальше по своим мальчишеским делам.

Конница Дутова отступила к станице Париж. В селе останавливаться не решились, красные могли догнать в любой момент, и тогда снова пришлось бы принимать бой. А бойцы, измотанные постоянными перестрелками, хотели хоть немного отдохнуть. Поэтому Александр Ильич почувствовал себя намного спокойнее, когда они въехали в густой сосновый бор за селом. Сюда красные, по крайней мере, ночью, не сунутся.

Войско стало располагаться на ночлег. Разбили палатки, расставили часовых. В середине кашеварил на полевой кухне отрядный кашевар Петька Ишмаметьев. Он тоже был из нагайбаков, поэтому частенько радовал боевых товарищей разными вкусностями национальной еды. Сегодня Петька изрядно устал, но в закромах его оставалось еще много всяких продуктов. И он решил побаловать казаков, уставших от переходов и боев. Умудрившись неизвестно каким способом накатать тесто, он сварганил такой сочный и жирный бишбармак, что даже сам Дутов его похвалил за расторопность.

Михаил тоже с удовольствием поел. "Как там Настена, как ребятишки?" - вновь пришли на ум мысли. К нему подсел со своей порцией Федор.

- Ну что, казак, загрустил? Где наша не пропадала? Прорвемся! - похлопал он Михаила по плечу.

- Да, что-то невесело, - усмехнулся Михаил. - Да и с чего веселиться-то? Драпаем, как крысы расстревоженные. Пройдем так через всю Россию-матушку, а что дальше?

- Говорят, собираемся уйти в Китай, - ответил Федор.

- Что ж нам теперь в России даже места не найдется? Помирать на чужой сторонке не хотелось бы, - вздохнул Михаил и стал выскребать со дна котелка остатки вкусного варева.

- Может, все еще и образуется, - предположил Федор. - Не все ж красным удача будет. Может, и мы когда-нибудь соберемся с силами да вдарим им так, что чубы затрещат.

- Сомневаюсь я что-то, - Михаил облизнул ложку и положил ее в вещмешок.

Покушав, стали укладываться спать. Михаил не стал ложиться в палатке. Не хотелось спать в духоте. Решил отдохнуть на свежем воздухе. Постелив хвойные лапы возле костра, он прилег на них, с головой укрывшись шинелью. Винтовку положил рядом, а под голову пристроил свой вещмешок. Бойцы у костра еще тихо о чем-то переговаривались, а он, уставший от событий и впечатлений, быстро уснул.

Проснулся Михаил от раздавшихся в лесной тишине выстрелов. Это часовые подняли тревогу. Он поднял голову. В лагере началась суматоха. Все бегали, на ходу одеваясь, беспорядочно стреляли. Дутов пытался навести порядок, расставляя вместе с другими офицерами солдат на круговую оборону.

Стреляли со всех сторон. Видимо, красные все же решились атаковать дутовцев прямо в лесу. Они тихонько пробрались к войску и начали окружать его. Часовые, заметившие неладное, подняли тревогу, но было уже поздно. Красные, хоть и немногочисленным отрядом, имели преимущество внезапности. Не сразу Дутову удалось навести порядок в переполошившемся войске, не ожидавшем удара. Много за эти минуты погибло его бойцов, спросонья не разобравшихся в ситуации.

Михаил, схватил винтовку, сполз со своей хвойной постели и, используя эти ветки в качестве укрытия, тоже начал отстреливаться. Он внимательно присматривался, где за соснами мелькнет красноармейская буденовка, и стрелял не торопясь, наверняка. Пули свистели вокруг. Михаил огляделся. Большинство казаков залегли, отстреливаясь. Так долго им не продержаться. Надо уходить. Но куда? Со всех сторон красные.

Он чуть приподнял голову. У телеги ожесточенно стрелял Федор. Михаил пополз к нему.

- Ну что, брат, будем делать? Надо отходить, долго не продержимся, - спросил он.

Федор, откинувшись на спину после удачного выстрела, прохрипел:

- Так это верная смерть! Тут же подстрелят.

- Отходим! - раздалась команда, переданная по цепочке. Офицер, залегший неподалеку, махнул им рукой, зовя за собой. Михаил и Федор поползли, прижимаясь к земле. Как оказалось, с одной из сторон дутовцам удалось образовать коридор, оттеснив красных. Здесь и решили прорываться все вместе. Кони в переполохе разбежались, и теперь придется надеяться только на свои ноги. Но пока даже и на ноги встать нельзя. Такой плотный обстрел устроили красные. Косили и из пулемета, и из винтовок. Михаил полз вслед за Федором. Внезапно острая боль пронзила плечо. Он вскрикнул. Федор оглянулся:

- Что с тобой?

- Да зацепило, кажется. Ты иди без меня, я уж тут останусь, - сказал Михаил, чувствуя, как вместе с потоком льющейся из раны крови уходят и последние силы.

- Ну, что ты говоришь, - Федор вернулся, разорвал исподнюю рубашку и перевязал раненого.

- Да брось ты меня. Вместе не уйти, - простонал Михаил. Яркие звезды в небе над ним вдруг потускнели, и он провалился в темноту.

"Вот она какая, смерть", - только и успел подумать.

23.

ФЕРШАМПЕНУАЗ. Март 200...года.

Когда Эльвира ушла, Олег подошел к другу.

- Знаешь, я почему-то предполагал, что дело плохо кончится. Даже на картах как-то раз гадал, и вышло - чья-то смерть.

Герасим удивленно поглядел на него.

- Ну, я тогда не понял, к кому это относится. А вот видишь, сбылось. Карты никогда не врут.

- Ладно, черт с ней, с Эльвиркой, надо машину искать, отца везти в морг, - махнул рукой Герасим.

- Да ты уж посиди дома, мать успокой. А то она не знает, что и думать, скажи, что Эльвирке плохо стало в бане, он ее спасал, и сам задохнулся, а то будет теперь, после смерти плохо о нем думать. А он ведь наверняка не виноват, эта стерва явно сама его заманила.

- Да я тоже так думаю. Никому не надо говорить, что они там были вместе. Эльвирка, скорее всего, не проболтается. Зачем ей себя позорить? Так что просто всем скажем, что ему в бане плохо стало.

- Ты матери-то ничего не говорил?

- Про что? Про то, что они были вместе? Это она и сама поняла.

- Нет, что это ты их запер?

- Нет, про это ничего не сказал.

- Правильно. В общем, ты сиди, а я побегу, найду машину.

Олег, позвонив домой, предупредил родителей, рассказав о несчастье. Оделся и вышел на улицу. На крыльце он глянул в сторону бани. "Герасим сказал, что забил чем-то трубу, - вспомнил он, - Как бы это ему не повредило. Олег вернулся в сени и, приоткрыв дверь, позвал друга.

- Про трубу-то ты забыл! Ведь останешься виноватым!

- Я и так виноват, пускай забирают! - хмуро произнес Герасим.

- Дурак! Виновата во всем эта стерва, ты действовал, можно сказать в состоянии аффекта, ничего не соображал, - возразил Олег. - Ведь не стал бы ты просто так запирать в бане своего отца! Давай, тащи лестницу.

Герасим принес лестницу, Олег быстро взобрался на нее и, пошарив рукой в трубе, вытащил тряпку, которую на всякий случай положил к себе в карман. Потом побежал к знакомым водителям. По дороге в одном из переулков забросил тряпку в чей-то огород, вымыл на колонке замаравшиеся в копоти руки и побежал дальше. Этой же ночью тело отца Герасима было доставлено в морг. Утром пришел следователь из прокуратуры. Герасим уже заученно повторил ему рассказ о том, что отцу стало плохо в бане.

- Он что, у вас сердечник был, на учете состоял? - спросил следователь, заполняя протокол.

- Да нет, он вообще не болел, в больницу даже ни разу не обращался, - ответил Герасим. Мать при этих словах опять вытерла платком набежавшие на глаза слезы.

- А он мылся один? Обычно муж с женой ходят в баню вместе? - обернулся следователь к матери Герасима. Она, растерявшись, жалобно смотрела на сына и не знала, что ответить.

- Они сначала помылись вместе, - хмуро ответил за нее Герасим, а потом отец решил еще раз сполоснуться перед сном.

- Понятно,- следователь еще некоторое время что-то писал в протоколе. - Прочитайте и распишитесь.

Он протянул протокол матери. Та взяла документ, но слезы застилали глаза. Все расплывалось, и мать, передав бумаги сыну, попросила следователя:

- Пусть он почитает, я плохо вижу, не разберу ничего.

Герасим вслух прочитал написанное, дал матери расписаться и затем расписался сам. Положив протокол в кожаную папку, следователь, попрощавшись, вышел.

Через два дня на похороны отца собралась вся многочисленная родня Герасимовых родителей. Они оба были коренными жителями Фершампенуаза. Поэтому и у отца, и у матери было много двоюродных и троюродных родственников, бывших коллег по службе и друзей. Эльвирка как ни в чем не бывало пришла на похороны и вместе с другими женщинами хлопотала на кухне, помогая готовить поминальный обед. Герасим не стал перед людьми устраивать скандал, хотя ему очень хотелось выгнать ее. Но он делал вид, что не замечает, игнорируя старание бывшей невесты привлечь к себе внимание. Все прошло баз заминок, как обычно и бывает на похоронах. Родные и коллеги помогли во всем. И вот уже комья земли летят, падая со стуком на крышку гроба. Герасим тоже, поддерживая под руку мать, подошел к куче земли. Они взяли ее и кинули несколько пригоршней, за ними стали кидать землю все родственники и друзья. Потом заработали лопаты, и вот уже небольшой могильный холмик с деревянным крестом, усыпанный венками и искусственными цветами, возвысился рядом с другими на кладбище. Постояв еще некоторое время, люди стали расходиться по машинам. "Хорошо, что хоть сюда эта дура не приперлась, - подумал Олег про подружку Герасима. Он видел, как она хотела тоже забраться в машину, где рядом с гробом сели самые близкие. Но Герасим грубо отстранил ее, сказав что-то. Эльвирка широко раскрыла глаза, видимо, не ждала от безответного Герасима такого отпора и, пожав плечами, отошла в сторону.

После похорон Олег приходил к Герасиму каждый день, чтобы как-то отвлечь друга от мрачных мыслей. Про клад пока уже не говорили. Олег не решался тревожить друга ерундой, когда у него тяжело на душе. В один из вечеров, когда они сидели в спальне, а мать, закончив работу по хозяйству, смотрела телевизор, кто-то постучал в дверь. Мать пошла открывать.

Вошла Эльвира со своей матерью.

- Здравствуй, сваха! - с порога заулыбалась Вера Юнусовна, мать Эльвиры.

- Какая я тебе сваха? - проворчала мать, прекрасно знавшая о прекращении отношений между их детьми.

- Как какая? Раз Эльвира - невеста вашего сына, значит, мы свахи. Так у добрых людей принято.

Олег и Герасим пока решили не вмешиваться в разговор и лишь, подойдя к двери, слушали, что происходит в другой комнате.

- Это у каких таких добрых людей? - злорадно произнесла мать Герасима. - Что-то я тут никого не вижу из добрых людей!

- Что это ты, сваха, так на нас. Дочка ждет ребенка от Герасима, а вы нос воротите. Не ожидала я от вас такого. Ладно бы сказали, что из-за похорон свадьба переносится, а то ведь совсем прогнали ее. Что она такого плохого сделала?

- Что она сделала?! Ты еще спрашиваешь? - мать вскочила от возмущения. - А что разве она тебе ничего не рассказывала?

- А что она мне должна была рассказать? - удивилась Вера Юнусовна.

- А вот ты у нее спроси! - ткнула мать пальцем в сторону засмущавшейся Эльвирки. Обе женщины разом повернулись в ее сторону. В комнату вошли Олег с Герасимом.

- Да, пусть она при всех расскажет правду, - тихо произнес Герасим.

Эльвирка вдруг всхлипнула, вскочила со стула:

- Что я должна говорить? Ничего я не скажу, сами все знаете!

- Мы-то знаем, а вот мать твоя думает, что ты такая розовая и пушистая, - усмехнулся Олег.

Вера Юнусовна, ничего не понимая, глядела то на мать Герасима, то на друзей. Эльвирка продолжала стоять, отвернувшись к окну.

- Что же ты молчишь, рассказывай, как все было, - вновь потребовал Герасим.

- Что вы все ко мне пристали?! Да пошли вы все! И не нужна мне эта свадьба! -Эльвирка, схватив свою куртку, выбежала во двор. Вера Юнусовна, ничего не понимая, удивленно последовала за ней.

- Туда ей и дорога, - усмехнулся Олег. - Вот она и показала свои зубки. Хорошо, что до свадьбы. А представь, что бы ты делал, если бы вы уже расписались, тогда впилась бы она в тебя, как клещ, и пила бы твою кровушку.

Герасим только вздохнул в ответ. Расстроенная мать пошла на кухню и долго гремела там, переставляя с места на место посуду.

24.

Окрестности с. Париж. Апрель 1918 года.

Александр Ильич находился в смятении. Он не ожидал, что красные нападут ночью. По всем правилам военной стратегии такого хода не предполагалось. Но большевики военного искусства не изучали. А он, видимо, следует так полагать, находится в плену избитых штампов. Что ж, с серьезным и наглым противником и вести себя нужно так же нагло и дерзко.

Дутов с горсткой бойцов смог-таки прорваться через оцепление, но из его когда-то сильного войска осталось едва несколько десятков казаков. Сейчас он выслал в разведку несколько казаков, чтобы определиться с путями отступления. Теперь оставался один выход скрываться в казахских степях, чтобы собрать людей, силы для предстоящего отпора удара очередного красных.

Александр Ильич прикидывал силы. Сейчас главное - избегать столкновений с противником. Потому что еще одного серьезного боя им не выдержать. К тому же раненые, которых они успели прихватить, выходя из леса, являлись серьезной обузой. Но бросить бойцов на растерзание красным он не мог. Сегодня бросишь ты, завтра бросят тебя. И Дутов принял решение:

- Раненых отвезти в село, пристроить по хатам, - распорядился он. - Капрал, вы отвечаете за это.

- Так точно, ваше благородие, - отдал честь усатый старый капрал Афанасий Иванов.

Две брички в сопровождении троих верховых, одним из которых был Федор Васильев, присматривавший за Михаилом, тронулись в сторону села. Париж ранним утром только еще просыпался ото сна. Красных, по данным разведки, в селе пока не было. Но, соблюдая все меры предосторожности, казаки, оглядываясь по сторонам, въехали на крайнюю, ближнюю к лесу улицу. Брички остановились. Верховые подъехали к нескольким избам, стали стучаться в ворота. Кто-то их прогнал, здесь в бою погиб сын-красноармеец. Кто-то просто не открыл, боясь быть ограбленным. Наконец удача улыбнулась. Какая-то полуглухая старушка отворила дверь и пустила казаков. Она после недолгих переговоров, обрадованная тем, что ей сунули немного денег, разрешила оставить Михаила. Остальных раненых распределили по совету старушки по другим домам, куда она указала.

...Снова эта женщина звала его за собой. Она плавно шла по лесу, так, словно не было перед ней никакого бурелома. А Михаил едва мог продираться через густые ветки.

- Ты не оставил хранителя, - сказала вдруг она. Сказала так тихо, одними губами, словно легкий ветерок прошелестел, задев его по щеке. Но Михаил почему-то расслышал и понял ее.

- Я не успел, - хотел он объяснить, что второпях, в суете побега не сделал главного, не передал своего секрета жене или кому-нибудь из детей.

- Я знаю, - улыбнулась Сеюмбике.- И не виню тебя. У вас идет война. Что ж, видно моим сокровищам суждено пребывать в забвении еще много лет. Еще не родился тот, кто станет следующим хранителем.

Она махнула рукой, словно прощаясь, и растворилась в голубой дымке ночного тумана. Михаил очнулся. Первое, что он увидел, - белый, потрескавшийся от времени, крашеный потолок, с широкими балками поперек. Такой же, как у них дома, но чужой. Где он? Михаил вспомнил последние события: отступление, бой, ранение. Потом Федор волок его на себе, а потом он потерял сознание. Что же произошло? Или Федор доволок его куда-то, или бросил и его подобрали красные?

- Эбий, дяденька открыл глаза! - услышал Михаил детский голос, раздавшийся где-то рядом.

Он попытался оглядеться, но малейшее движение вызывало резкую боль. В комнату вошла женщина, она склонилась над ним. Это была довольно пожилая старушка, сморщенное ее лицо улыбнулось беззубым ртом:

- Проснулся, балам! Вот и хорошо. А я-то уж думала, не дотянешь ты до утра. Но ты, видно, крепкий оказался, - лопотала она по-нагайбакски.

- Эбий, дяденька, наверное, кушать хочет, - снова где-то рядом с кроватью пропищал малыш.

- И правда! Вот старая ворона! Заморила голодом гостя! Сейчас я тебе, сынок, принесу покушать.

Старушка, шаркая ногами, но довольно шустро вышла из комнаты. Через некоторое время она вернулась, держа в руках расписную пиалу.

- Вот шурпы тебе приготовила, - она присела на край кровати и, приподняв Михаилу голову, стала осторожно деревянной ложкой поить его. Горячая ароматная шурпа из сочного гусиного мяса, словно разливаясь по организму, сразу придала больному бодрости и сил. Он немного повеселел.

- Рахмет, бабушка.

- Так ты быстро пойдешь на поправку, - сделала старушка многозначительный вывод, - раз кушать начал, значит, силы будут. Ты - крешен, урус?

- Крешен.

- Это хорошо, значит, можно с тобой по-своему разговаривать, а то ведь я по-русски совсем не умею.

Он еще что-то хотел спросить, но после сытного супа стал одолевать сон.

- Ты поспи, поспи, балам, тебе это полезно, а я пойду, не буду мешать, - видя, что он засыпает, пошептала старушка и вышла из комнаты.

Ароматный запах гусиного бульона напомнил ему дом. Гусей они, как и большинство казаков -нагайбаков, держали в большом количестве. С утра стада белых птиц выгоняли на реку пастись. За гордыми птицами, рьяно защищавшими от чужаков свое пушистое потомство, приглядывали ребятишки и пожилые женщины, подгоняя их к реке длинными прутиками с привязанными к ним яркими ленточками. К осени гусиная молодь подрастала, и с первыми крепкими морозцами начинался массовый забой. Тут и приходило время каз-?месе, "гусиной помощи".

С детства помнил Михаил этот обряд взаимопомощи, когда по очереди собирались все родственники и знакомые, чтобы помочь ощипывать гусей. Пар стоял в доме, где на нагретой печи ошпаривали завернутые во влажные тряпки тушки гусей. А потом - с пылу, с жару - шустрые женщины как можно быстрее, пока гусь не остыл, старались побольше ощипать с него перьев и пуха. Весь пух отделялся, высушивался и складывался для изготовления перин и подушек на приданое. Маленький Мишка все тогда вертелся под ногами, мешая матери и помогавшим ей женщинам. И мать все пыталась прогнать его на улицу, но Мишка прятался под стол, откуда с любопытством высовывал голову. В волосах его запутался пух, который валялся по всей кухне и Мишка все пытался стряхнуть его с себя, но ничего не получалось. Одна из соседок засмеялась:

- Вот еще один б?пк? (гусенок - прим. авт.), весь в пуху, - и тихонько ущипнула его за бок. Мишка, залившись смехом, опять шмыгнул под стол.

...Дрема постепенно охватывала Михаила. Перед глазами проносилось детство. "Может, я умираю, - подумал он. - Что-то вся жизнь вдруг вспомнилась". Проснулся он только поздно вечером. Осторожно, превозмогая боль, повернул голову, огляделся. В сумраке комнаты он ничего не мог разглядеть. Услышав шевеление (может она и не была настолько глухой, как притворялась), в комнату вошла старушка. Она снова покормила его. А потом присела рядом, сложив на коленях жилистые, обтянутые сухощавой смуглой кожей.

- Ты сам из чьих-то будешь? - спросила она.

- Васильев я, Михаилом звать. С Остроленки.

- А, Сарашлы. А я одна уж давно живу. Вроде и семья большая была. Да вот сыновья, кто войну с германцами, кто в гражданскую - все погибли. Остались только снохи да внуки. Да они живут все в своих домах. Зовут к себе, конечно, да мне одной спокойнее. Что ж я им буду мешать... Когда понянчиться надо, то и так оставляют. Вот Мишутка, тот часто прибегает.

- Тезка, значит.

- Ага. А у тебя семья есть или ты вольный казак?

- Есть и жена, и дети, пятеро у меня их было, недавно вот шестой родился.

Старушка поила его какими-то горькими отварами, лечила настоями и мазями рану. Через несколько дней Михаилу стало легче. И он решил собираться. Не оставаться же у хлебосольной старушки навсегда. Только вот куда пойти? Вернуться домой - сочтут дезертиром, догонять своих - еще сложнее, где же их теперь искать.

- Ты, я вижу, в путь собрался, сынок, - зайдя в комнату, старушка протянула ему его вещмешок. - Вот тут вещи твои. Да я еще на дорожку положила покушать.

- Спасибо, бабушка, - он обнял и поцеловал старушку в щеки. Та смахнула слезу.

- Береги себя, тебя ведь тоже дети ждут. Повоюешь и возвращайся домой...

- Ладно, эбий. Так и сделаю. Вот только знать бы, куда наши ушли, - Михаил задумался. О своих планах никто ему не говорил, и он даже не мог догадываться, где сейчас хоронятся остатки отряда Дутова. Да и пешком много не поищешь. "Пойду на восток, - решил Михаил после недолгих раздумий, - Вроде бы Федор говорил, что они собираются в этом направлении двигаться. Где-нибудь да встретимся". Он попрощался со старушкой и вышел в промозглую, холодную весеннюю ночь.

25.

КАЗАНЬ. Июнь 1534 года.

Лежа на широкой кровати, Сеюмбике тяжело дышала. Она никак не могла прийти в себя. Вроде бы и наступило облегчение после мучительных и долгих родов. И в то же время она чувствовала страшное опустошение, как будто ей выпотрошили душу какой-то грубой и грязной рукой. Служанки хлопотали около младенца, а она не могла даже найти силы посмотреть на него. "Вот и дождался Шигали наследника", - подумала она. Сеюмбике решила не доверять ребенка кормилицам и приказала поднести его. Служанки тут же выполнили просьбу. Маленький черноволосый младенец смешно шевелил розовыми ручонками, выбившимися из-под покрывал, в которые его заботливо закутали. Почувствовав материнское тепло, он зашевелился в поисках и тут же жадно стал сосать молоко. Сеюмбике улыбнулась.

Быстрым шагом в покои вошел Шигали, кивком головы показав служанкам удалиться. Те покорно и торопливо выбежали из комнаты. Шигали подошел к кровати, поглядел на сосущего молоко малыша. Некоторое время молчал. Она тревожно ждала.

- Я не знаю, мой ли это ребенок, - хмуро начал Шигали. - Но они будет наследником. Назовем его Утямыш. И пусть он прославит наш род.

Постояв еще некоторое время, Шигали молча развернулся и вышел из комнаты. Сеюмбике была в растерянности. О том, что не только Шигали может оказаться отцом ребенка, она не думала. Тахира нет, неужели тогда, сентябрьскими ночами, он все же оставил память о себе. Сеюмбике почувствовала, что беременна, через некоторое время после свадьбы, о чем сразу же сказала Шигали. Но ведь и после связи с Тахиром тогда прошло очень мало времени. Как же теперь узнать, кто отец ребенка?

Она пристально посмотрела на малыша. Он, наевшись, мирно посапывал, радуясь материнскому теплу. И тут словно молния пронзила Сеюмбике, на мочке уха малыша она заметила крошечное пятнышко. Такое же родимое пятно было у Тахира. Она прижала малыша, слезы тихо скатились по щекам. Хоть и не довелось ей испытать счастья жить с любимым, но Бог, видно, услышал ее молитвы, и от Тахира остался сын. Она вырастит его достойным своего отца...

Вошедшие в комнату служанки, осторожно взяв ребенка, переложили его в красивую резную колыбельку, что Шигали заказал заранее. Ее пока не показывали Сеюмбике и лишь после родов внесли в комнату. Колыбелька понравилась ей. Не слишком маленькая, но и не тесная, она была вырезана из редких пород дерева, которые по специальному заказу привезли в Казань. Лучшие мастера трудились над кроваткой будущего наследника престола. О том, что может родиться девочка, Шигали почему-то не думал. И, кто знает, может, если бы так случилось, то надолго ханская жена попала бы в опалу.

С этого дня Сеюмбике как будто расцвела. Теперь у нее был смысл жизни. И дни в ханском дворце уже не текли так бесцветно. Ребенок заполнил все уголки ее потухшей было души. Она вновь почувствовала радость жизни. Вот он - тот цветочек, который нужно холить и лелеять, вот ради чего и стоит жить! Дни полетели быстро.

Весть о том, что у хана родился сын, быстро облетела окрестности. Глашатаи по всем городам и кишлакам оглашали радостную весть. По этому случаю на площади в Казани вновь было устроено праздничное угощение. Знатные люди торопились в ханский дворец, чтобы преподнести подарки будущему правителю. Дорогие персидские ковры, позолоченное оружие, стройные холеные аргамаки лучших кровей - все это приносили и привозили к ханскому дворцу. Шигали был доволен. Никто не посмеет сомневаться, его ли это сын и действительно ли он наследник престола. А если у него и есть какие-то сомнения, то он о них промолчит. Знать бы только самому правду. Но ведь эта чертовка Сеюмбике никогда не скажет ему ее. Пусть даже это и не его сын. Что это меняет? Для всех он - наследник престола, и он вырастит его таким - жестким и умеющим повелевать людьми. А все женские ласки ему ни к чему. Они только портят мужчину, делают его мягким и бесхарактерным.

Так рассуждал Шигали, лежа на топчане в тени деревьев сада. Немного поразмышляв, он решил, что женское влияние вряд ли будет благотворным для сына. Надо оградить его от жены. А это можно сделать лишь изолировав их друг от друга. В том, что это необходимо, Шигали не сомневался. Сейчас он раздумывал лишь над тем, как практически это осуществить, чтобы не наделать лишнего шума. Отослать Сеюмбике в дальнюю провинцию было бы слишком, это вызовет ненужные слухи. Но и оставлять здесь тоже нельзя - его жена ни за что добровольно не расстанется с ребенком, она, как волчица, вцепится в него. Пока они никому не говорил о своих планах, чтобы жена не узнала о них раньше времени от пронырливых слуг. Ведь найдутся такие, кто решит ей угодить. Тем боле Шигали знал о восторженном отношении его поданных к Сеюмбике. Она была всенародной любимицей, и затевать против нее какие-то интриги было опасно. Эти людишки, хоть и уважающие его, могут внезапно взбунтоваться. Если с их любимицей что-нибудь случится.

"А если просто отравить ее? - рассуждал Шигали. - Кто узнает, отчего она умерла. Скажем всем, что не выдержала родов... Но опять-таки это ее братец, Юнус, может докопаться до истины. И зачем я его поставил на мангытское место?"

Юнус, приехавший вместе с сопровождением ханской невесты, согласно обычаям, был назначен на этот высокий пост и теперь был среди нескольких наиболее знатных людей в правительстве ханства. Сбрасывать его со счетов тоже не стоит. Юнус не позволит, чтобы его сестру отослали куда бы то ни было. И он, скорее всего, не даст ее в обиду.

Шигали прикидывал все варианты. Он хан, в его руках все карты. Но портить отношения с ногайцами тоже не хотелось. Ведь он взял в жены Сеюмбике именно для укрепления взаимоотношений с этими непредсказуемым и плохо ему подчиняющимся, независимым народом. Ногайские беки, хотя и были формально в дружественных отношениях с казанским ханством, все же иногда проявляли свой характер и даже смели выдвигать условия. разговаривая с ним, как с равным. А беклярибек Юсуф, отец Сеюмбике во время последнего их разговора после Курултая прямо намекнул на не очень-то внимательное отношение Шигали к жене. Да, с тех пор, как Шигали узнал о беременности жены, он почти не появлялся в ее покоях, проводя ночи с наложницами. Не из-за того, чтобы уберечь жену от возможных осложнений беременности. Просто он после того, как узнал об измене, охладел к ней и теперь считал, что его долг выполнен - появление наследника обеспечено. Это отношение видела вся прислуга, кто-то из них мог доложить Юсуфу. Ведь сама Сеюмбике вряд ли бы стала жаловаться отцу, в этом Шигали был уверен.

Он хлопнул в ладоши. Через несколько секунд из-за деревьев появился верный Ташбулат. Подойдя к своему господину, он поклонился и изобразил на лице подобострастное внимание. Шигали поманил его пальцем, приглашая подойти поближе. Ташбулат подчинился.

- Ближе, - нервно бросил Шигали, давая понять, что разговор предстоит серьезный, и нужно позаботиться о том, чтобы их никто не услышал. Хотя такое в ханском дворце почти невозможно. Стоит кому-нибудь затеять какую-то интригу, как об этом многим становится известно. Кажется, что и дворцовые стены, и деревья ханского сада здесь имеют уши и глаза...

Ташбулат наклонился к хану, продолжая стоять. Шигали быстрым шепотом стал ему что-то говорить. Несмотря на то, что Ташбулат очень удивился услышанному, ни один мусскул на его лице не дрогнул. За время своей службы во дворце он привык ко всякому, и тем более слуге не пристало удивляться необычности приказов господина. Он молча кивал в знак согласия, а когда Шигали закончил, с поклоном отошел и, оставаясь незамеченным, продолжать держать хана в поле зрения.

Все должно было произойти под покровом ночи. И, веселясь вечером с наложницами, Шигали предвкушал, как завтра разнесется по дворцу весть о смерти Сеюмбике. Но радость его была внезапно прервана. Какой-то шум за дверью заставил его насторожиться. Казалось, там идет борьба. Он подбежал к двери и, распахнув ее, увидел, что начальник стражи и несколько его солдат лежат с рассеченным горлом в последних предсмертных конвульсиях. А на него с насмешкой, покачивая обнаженной саблей, глядит его двоюродный брат Джан-Али. Визг наложниц, раздавшийся сзади, привел растерявшегося было Шигали в чувство. Он попятился, хватаясь за саблю, но тут же со всех сторон на него навалились люди Джан-Али.