-Девочки, просыпаемся! - в палату заглянула дежурная медсестра. Лариса поступила в отделение ночью, но так и не смогла уснуть до утра, хотя острой боли уже не было, зато одна из соседок храпела так, что даже стекла резонировали. Ларисе было одиноко и неуютно, хотелось домой, как когда-то давным-давно в пионерском лагере, куда она попала первый раз в жизни.
--
Доброе утро, старушки, - несоответствующим своему раскатистому храпу, высоким тонким голосом приветствовала та, из-за которой Лариса так и не смогла уснуть.
--
А в нашем полку прибыло, - осторожно потягиваясь, сказала соседка по кровати Ларисы. - Ну что за жизнь, даже потянуться, как следует нельзя.
--
Не привередничай, есть хоть какая-то жизнь, и, слава Богу! Давайте лучше познакомимся. Вас как зовут? - обратилась к новенькой третья женщина.
--
Лариса, - тихо и грустно ответила та.
--
А меня Катерина.
--
Меня Инна, - продолжила соседка.
--
А меня Лена, - прозвенела храпунья.
--
Вы тоже из этих, из перенесших? - спросила Инна.
--
Что перенесших? - не поняла Лариса.
--
Как что! Инфаркт, конечно. Здесь почти у всех один диагноз, - разъяснила Инна.
--
А, нет, у меня предынфарктное состояние.
--
Вам повезло, а Вы грустите. Может все и обойдется. Пред - оно всегда лучше, чем после, - уверяла Ларису Катерина.
--
Ну не всегда, конечно, - пропела Инна.
В палату вошла медсестра, раздала таблетки, сделала уколы. Начинался очередной день непредсказуемой больничной жизни...
Лариса лежала под капельницей уже час и думала. Думала о своей жизни, о том, правильно ли она все делала, раз вот теперь попала сюда. Росла, как все, училась, как все. Не красавица, но фигура хорошая до сих пор. Активная была всегда, особенно в отношениях с мужчинами. Нет, навязываться она себе не позволяла , но если человек ей нравился, всегда находила способы его к себе привязать. Мужа своего будущего она впервые увидела на городском пляже. То, как он подошел к воде, нырнул и поплыл, оказалось достаточным для того, чтобы у Ларисы сначала что-то защекотало в животе, а потом она решила, что этот красавец будет ее. Все так и случилось, парень, и сам был не прочь завести новое знакомство, да еще с такой грациозной брюнеткой. Лариса быстро изучила его слабые стороны и заиграла на них, как музыкант-виртуоз. Уже через полтора месяца они снимали квартиру, которую, правда, сама Лариса и нашла, и организовала. А через семь месяцев праздновали скромную, но все же свадьбу. Жалко, что не было у нее белого свадебного платья, символа безоговорочной мужской капитуляции, но победу свою она ощущала сполна. Всеобщий любимчик теперь принадлежал только ей одной. Эх, если бы кто-то тогда дернул за рукав, остановил, сказал: "Ты с ума сошла! Брось его, это кака! Всеобщее - значит ничье!" Хотя в тот момент своего триумфа она никого слушать бы не стала...
-Ларис, а ты замужем? - вырвала ее из воспоминаний Инна.
-Да, уже двадцать пять лет.
-Ух, ты! Серебряная свадьба. Отгуляли уже?
-Нет, юбилей через неделю. Должен был быть.
-Да ладно тебе, не переживай! Ну, попозже справите, подумаешь проблема! А я вот всего год замужем.
-Как это? - невольно вырвалось у Ларисы.
-Что, стара я для молодоженки, да? - лукаво прищурилась Инна. - А вот так! Двадцать лет в любовницах числилась. Сначала балдела от своего статуса: сплошная романтика, цветочки, подарочки, в общем, чистая любовь, как мне казалось тогда. Любовничек мой был человеком умным, успешным, красивым. Все у него в жизни было хорошо. Но кобелина знатный! Я сразу просекла, в каком месте у него слабина. Постель, конечно, у нас с ним была головокружительная. Таких мужиков у меня не было ни до, ни после него. И он во мне нуждался еще как! Его бедная женушка и не подозревала, поди, от кого зависит мир в ее семье: он становился просто невменяемым, если по каким-то причинам не удавалось переспать со мной.
--
А может, не только подозревала, но и знала все, - вступилась за чужую жену Лариса, поскольку сама она проходила все это не однажды, и сразу чувствовала появление на горизонте очередной мужниной любовницы.
--
А что же никак не реагировала? Ни разу даже не позвонила мне.
--
Да не считала нужным унижаться, например. Или считала, что не велика беда, пусть гуляет, может, она сама тем же увлекалась. Да мало ли может быть причин!
--
Ну, может ты и права. Только жила я так, жила, а потом во мне что-то перещелкнуло. Не верьте, девочки, ни одной бабе, которая говорит, что не хочет она замуж, что ей в любовницах лучше. Рано или поздно возникает потребность стать законной, ходить, если хочется, нечесаной, и плевать на его настроение сегодня, если у самой критические дни. В общем, до жути хочется быть не идеальной и рядом с любимым.
--
Ну, и как же ты стала женой? - вступила в разговор Лена, до этого молча слушавшая монолог Инны.
--
Да сам Господь подарил мне мужа. Все просто и банально: как встретились в гостях у общих знакомых, так больше, считай, и не расставались. Он мне как рука: вроде бы и не думаю постоянно и огнем не горю, а без него не смогу. Я знаю.
--
Видимо, это и есть любовь, - печально вздохнула Лена, - А у меня так и не получилось встретить такую любовь. Кому нравилась я, совсем не увлекали меня. А серединки на половинки я не признавала, думала: "Зачем это я буду размениваться по мелочам, я найду, я выберу лучшего из лучших". Но с каждым уходящим годом эта мысль становилась все нереальней и нереальней. Так и живу бобылихой.
В палату вернулась Катерина, мрачная и тихая, и молча легла на кровать.
--
Ну что сказали? - обратилась к ней Инна.
--
Да ничего утешительного. Не выписывают меня. Еще неделю продержат точно.
--
Ну и лежи себе отдыхай! Куда тебе торопиться? Дома все равно никто не ждет, - пыталась утешить ее Инна, но эффект оказался противоположным: Катерина заплакала.
--
У нее муж умер два месяца назад, вот сердечко и не выдержало, - шепнула Инна Ларисе.
...Бывали минуты, когда Лариса мысленно желала смерти своему мужу, хотя и любила его. Только безмерное отчаяние рождало такие мысли. Рано или поздно Лариса узнавала об изменах супруга, но никогда не подавала вида, раз и навсегда решившая для себя, что в подобных ситуациях, если не можешь человека бросить, единственный способ не унизиться самой и не скатиться до грязных оскорблений, это делать вид, что ничего не произошло, все по-прежнему хорошо. Но это внешне, а что бушевало в такие периоды у нее внутри, известно одному черту. Это было безумно трудно, но представить свою жизнь без Саши она не могла. Какой никакой, а ее, и только ее, законный муж. А "эти" все по номерам и очередности: первая, третья, да хоть сотая, а жена единственная. Да и Саша не стремился что-либо кардинально менять в своей жизни, видимо, его и так все устраивало...
--
Катя, Катюша, ну, успокойся, - гладила ее по голове Лена.
--
Да нельзя ей переживать, и так кардиограмма неважная. Ну, Катенька, все наладится, - продолжала Лена.
--
Что может наладиться, когда его нет, и больше не будет никогда! Понимаешь, НИКОГДА?! А мне тогда что тут делать? Я хочу к нему! - рыдала уже в голос Катерина.
--
Да ты с ума сошла! Что ты говоришь! - ужаснулась Лена.
--
Катя, а дети? У тебя же есть дети! Это у меня их нет, а я все равно хочу жить. И это ты мне утром говорила: " Есть хоть какая-то жизнь, и то хорошо". В нашем-то положении! Мы все на волосок от другого мира. Но нам рано еще туда, ты слышишь?! - не выдержала Инна.
--
А дети уже выросли, и я им не нужна! - уже почти кричала Катерина.
На шум в палату прибежала медсестра, оценила обстановку, убежала снова и вернулась уже со шприцами. Вколола всем, кроме Ларисы, по уколу, Лене и Инне больше для профилактики, хотя и они уже лили слезы, а Катерине по острой необходимости. И только Лариса, распятая капельницей, казалась спокойной. У нее хорошая тренировка по выдержке, но из уголков глаз все же тихо струились соленые ручейки.
Часы посещений, как обычно, с пяти до семи. Это особое время в больничном распорядке. Это лакмусовая бумажка твоей необходимости и состоятельности в жизни. И нигде, как в больнице, и может быть, в пионерском лагере в родительский день, не ощущается просто-таки космическое одиночество, если к тебе никто не приехал. К Лене пришла подружка с кипой глянцевых журналов, чтобы болящая не скучала. К Инне ее молодой муж с цветами. Он, конечно, не был таким уж юным, на вид лет за пятьдесят, но общались они подстать своему семейному стажу - нежно и трепетно. Держались за руки, он ей что-то шептал на ухо, и Инна просто таяла от этих, одной ей принадлежавших слов. Много ли надо женщине, чтобы чувствовать себя счастливой! Хотя бы иногда.
Прошел час из двух отведенных под встречи с близкими. К Катерине пока никто не пришел, и к Ларисе тоже. Обе вышли в коридор, чтобы, якобы, не мешать общению соседкам по палате со своими посетителями. Но обе были напряжены и явно ждали, когда же и к ним придут. Здесь, в больнице, это очень важно, может быть, даже выздоровление пациентов зависит от визитов родных и любимых. Ну вот, и к Катерине пришел сын, широкоплечий красавец с кучей пакетов с гостинцами, и они побрели в дальний конец коридора к окну. Лариса тоже повернулась к окну, у которого стояла. На улице сыпал огромными хлопьями пушистый снег. Она вспомнила, что без малого четверть века назад, в день их свадьбы была точно такая же погода, и ее розовый костюм, выступавший в роли свадебного платья, припорошило снегом, когда они фотографировались во дворике Дворца бракосочетаний, и на фотографии она получилась все же в почти белом воздушном наряде. Потом снег, конечно, растаял, как и что-то в их отношениях, оставив лишь след на фотобумаге.
--
Привет, - услышала она за спиной до боли родной голос и обернулась.
--
Привет.
--
Ну, как ты тут? Как себя чувствуешь, как условия? - засыпал вопросами Саша.
--
Да ничего, все терпимо. Ты как? Завтракал сегодня или так и ушел на работу голодным? - поинтересовалась Лариса, зная эту привычку мужа: если она завтрак не подаст, он так и уйдет, ничего не поев.
--
Да ты не волнуйся за меня, я и на работе могу перекусить.
--
Как дома? Феликса-то бедного хоть кто-нибудь выгулял?
--
Да, Маруська гуляла с ним утром, и, судя по ее не проснувшемуся виду, далось ей это нелегко.
--
Ну и хорошо, что все хорошо, - улыбнулась Лариса.
--
Как я рад, что ты улыбаешься, - Саша прижал Ларису к себе. - Я так вчера испугался за тебя. И за себя тоже.
--
А за себя-то почему?
--
Да не смогу я без тебя, - так просто сказал Саша такие важные для Ларисы слова. От них даже ее усталому и больному сердцу стало легче.
--
Не волнуйся, я поправлюсь.
Лариса пошла проводить Сашу до выхода из отделения. На площадке у лифтов стояла Катерина с сыном. По тому, как она обняла и поцеловала его, показалось Ларисе, что Катерина прощается навсегда. "Тьфу ты, подумается же такое", - Лариса быстро отогнала нехорошую мысль. Проводив родных, Катерина и Лариса вместе вернулись в палату, где Инна, счастливо улыбаясь, созерцала букет, а Лена, тоже, в общем-то, довольная, листала новые журналы. Лариса подошла к окну, чтобы еще раз увидеть мужа. Вот он вышел, обернулся, нашел глазами жену, хотя они и не договаривались, и помахал ей рукой. Лариса помахала в ответ, и на ее движение к окну подошла Инна, посмотреть, кому это так улыбается соседка. Увидев, с кем Лариса общается, она вздрогнула и отступила на шаг назад. Хорошо, что никто не заметил странноватого поведения Инны, особенно Лариса, потому что тот, кто махал ей рукой, был не кто иной, как тот самый незабвенный бывший любовник Инны, про которого она сегодня и откровенничала с соседками по палате. Но этого, к счастью, не узнает никто.
--
Девочки, угощайтесь, - Катерина раскладывала принесенные пакеты с гостинцами по кроватям соседок.
--
Катя, спасибо, конечно, но не стоит, нам же тоже принесли. Лучше давайте устроим пир в честь нашего скорейшего выздоровления, - предложила Лариса.
--
А давайте, - поддержали ее соседки.
Через пять минут больничные тумбочки ломились от угощений. Тут были и ароматные домашние котлетки, и отварная картошечка, и всевозможные фрукты и сладости. Даже "выпить" нашлось: разнообразные соки и даже какой-то чудодейственный травяной настой, принесенный подругой Лены. "Девчонки" с аппетитом уплетали вкусности, смеялись, что-то рассказывали друг другу. Особенно жизнерадостной выглядела Катерина, но к ночи ей неожиданно стало плохо. Прибежавший дежурный врач, сделав кардиограмму и посмотрев результат, быстро распорядился отвезти Катерину в реанимацию. А Лена, Инна и Лариса еще очень долго не могли уснуть. Молча лежали в темной палате и мысленно молились за Катерину. Да и за себя тоже, ведь человеческая жизнь - штука ненадежная.
На рассвете Катерина умерла. Она хотела этого, а, как известно, чего хочет женщина, того хочет Бог. Она хотела быть с любимым. Не на этом свете, так на том. Таково уж женское начало. И женский конец.