Аннотация: Казань 2020 г. Большой Концертный Зал им. Сайдашева.
Никогда еще ни один концерт не собирал столько зрителей. У входа в Концертный Зал сутра стояла уже толпа, ведь многие не рисковали днем ходить по городу. На крыше замерло пять стрелков: кому-то сегодня придется пожертвовать своими удовольствиями во имя общего блага. Неделю назад у входа в здание на последнего оставшегося в живых виолончелиста напал очередной мутировавший представитель городской фауны, и концерт был под большим вопросом. Сегодня рисковать уже нельзя.
На афишах было написано "Последний концерт. Объединенный Казанский оркестр объявляет о роспуске". Хотя, по сути, что там распускать. Первый год после Атома концерты проводились каждые две недели, чаще всего при пустом зале. Потом на звуки подтянулись оголодавшие собаки и хищники, вырвавшиеся из небольшого зверинца. Приходилось отстреливаться прямо во время игры, а это уже нарушало слаженность оркестра. Когда на охрану зала вышли все десять скрипок, дирижер сломал палочку и швырнул ее в угол. Он не будет работать в таком бардаке. Он не может дирижировать душегубами, которые посменно срываются с места и бегут на крышу: отстреливать собак и тигров. Да, кажется, это когда-то были тигры.
Тогда появилась идея - нанимать охрану на время концерта. С тех пор на крыше дежурили здоровые молодчики, которые две недели подряд упивались до косых глаз, но в день концерта честно отстреливали собак. Собаки тоже оказались не промах. Спустя пол года они четко усвоили, что подбегать к зданию из которого гремит музыка, чревато плачевными последствиями. С тех пор они оставались в тени домов на противоположном конце улицы и тихонько подвывали в такт. Где-то из глубины дворов им вторили рычаньем тигры. По непонятной причине зверей влекла музыка. Дирижер с грустью называл их самыми верными слушателями, однако предпочитал без автомата с ними не встречаться.
Через два года от оркестра, который большую часть времени отсиживался в подвалах концертного зала, осталась ровно треть. Музыканты не сильно задумывались о последствиях лучевой болезни. Поскольку, особым здоровьем они и раньше не отличались, то участившиеся смерти списали на перенесенный стресс и плохое питание. Гораздо больший урон наносили встречи с собаками, нападения змей, а так же гигантских насекомых, во время коротких вылазок за провиантом. Предсказания ученых оказались ошибочными - после Атома все звери как один не начали отращивать по пятой ноге или третьему глазу. Никто не покрылся шипами или чешуей. Просто под палящим солнцем все процессы пошли быстрее. Чахлые и забитые городские животные начали расти как на дрожжах, а скоро к ним присоединились и водные жители. Они тоже полезли под ласковое солнышко, которое грело всех без разбору. Грело, заставляя кровь бежать по жилам быстрее, наполняя мышцы энергией. Оркестранты то и дело натыкались на выбросившихся из Волги морских гадов, которые тщетно пытались приспособиться к наземной жизни. У некоторых это получалось. Те же, кому не везло, дополняли меню оркестра фтором.
Еще через год, когда все музыканты уже окончательно полысели, постоянно сплевывали кровь и говорили только шепотом, к оркестру пришла слава. Не известно как, но о концертах, которые проходили теперь уже раз в месяц, прознали жители окраин. И медленно-медленно они стали подтягиваться на выступления. Дирижер был тронут, но жизнь в здании, осажденном собаками, сильно изменила его подход к любимому делу. Теперь для него музыка стала не отдушиной, а способом заработка. Рассудил он совершенно верно: других развлечений в городе не было, так что уцелевшие жители всеравно придут. Придут, что б на час отвлечься от настоящего, вспомнить о прошлой красивой жизни, когда женщины носили обтягивающие платья, красили губы и даже душились: капельку на шею, капельку на запястье и капельку на ложбинку между грудей.
Женщины... Дирижер и сам хотел бы вспомнить то время, когда у подъезда его ждали поклонницы, когда все его прихоти выполнялись, когда он и сам был о-го-го. Что поделать, времена менялись. Если б сейчас его скрипачи побежали отстреливать собак, он бы не счел это кощунством. А вот играть для этой огрубевшей толпы забесплатно - теперь это казалось ему невозможным. Терять музыкантов во время вылазок за продуктами, платить охране самому... Увольте.
Зрителям четко была указана такса, и, при том, не малая. Кто-то приносил продукты, алкоголь, лекарства, топливо... Их сажали высоко-высоко и дальше амфитеатра не пускали. А вот ценителям достался партер. Они приносили ему одежду, сигары, посуду, украшения, часы, хрусталь, меха - все атрибуты прежней роскошной жизни. Конечно, дирижер распределял все это между оркестрантами, но большая часть оседала у него самого.
Теперь на концерт нельзя было явиться просто так: от женщин требовалось вечернее платье и обязательно парик. Дирижера страшно раздражали лысые женские головы и все это знали. Мужчины пускали только в костюмах, а оружие сдавалось при входе. Подобный церемониал напоминал дряхлеющему дирижеру о временах давно ушедших.
В тот самый день, о котором идет речь, планировался действительно последний концерт. Накопленное позволяло дирижеру и его команде прожить, не вылезая из подвала еще лет двадцать, а на большее они и не рассчитывали. Мероприятие обещало быть очень торжественным, цены подняли выше обычного, однако все понимали, что другого шанса не будет, и заплатили. Компания у входа собралась самая разношерстная, с окраин города выбрались даже бывшие сельчане, которые скромно топтались в тени подъезда, поправляя самодельные платья.
Зал гудел в ожидании, все оживленно обсуждали музыкантов, которые поочередно выходили и рассаживались за пюпитры. И было что обсуждать: толстые, лоснящиеся оркестранты, увешанные цепями и медальонами, украшенные перстнями, крайне нелепо смотрелись на фоне обшарпанных стен и пыльных занавесей. Появился дирижер и, выждав, пока овации утихнут, взмахнул палочкой...
Искушенный слушатель сразу понял бы, что оркестранты давно не сыгрывались, сбивались с такта и безбожно врали. Хор собак за стенами вторил им. Однако же, никто из зрителей никогда не посмел бы, даже если б и разбирался в музыке, сделать замечание или раскритиковать музыкантов. Выбирать не приходилось.
На задних рядах не прекращался восторженный шепот. Только одна пухловатая селянка в старом облезлом рыжем парике иногда охала и поглаживала зажатую между колен сумку. Там лежало вяленое мясо, которое она принесла, что б расплатиться за вход, однако хватило и пуда сахара. Мясо, видимо, было не очень свежим, потому по всему залу распространялся слабо уловимый запах. Таким он был только для людей, собаки же шли за женщиной от окраины, но пока она была в компании соседей напасть не решились.
Обычно всю "плату" сразу же спускали в подвал, потому собаки быстро теряли след еды. В этот раз они хорошо чувствовали мясо. Мясо, которое нестерпимо зовущее пахло из душного зала. Мясо, которое с каждым мгновеньем затухало все больше, а в голодных собачьих пастях скапливалась слюна. Грязные затекшие глаза их подметили, что охранники на крыше не смотрят в их сторону. На крыше за все эти годы привыкли к тому, что животные не приближаются к Концертному Залу.
Собаки одна за другой, воровато озираясь потрусили вдоль стены ко входу: там стоял всего один охранник, но он смотрел в другую сторону. Первый пес тихо поднялся на задние лапы и молниеносно вцепился в шею человека. Тот вскрикнул, захрипел, пасть животного быстро наполнилась кровью, но тело уже обмякло. Собака с отвращением отпустила труп - бывшие друзья человека не стали есть их даже после Атома. Собак интересовала еда, мясо животных - все то же, чем они питались раньше.
По пыльным лестницам, которые никто уже много лет не убирал, стая поднялась наверх. На запах. Дирижер не заботился о комфорте своих зрителей, не заботился и об обрушающемся здании Концертного Зала: подвал цел, набит под завязку - и слава Богу.
Запах. Тяжелый душный мясной запах. Под какофонию оркестра собаки вошли в зал и огляделись: мясо сладко звало их. Звери начали "проверку" - сначала в углу зала не поняли, что происходит, потом завизжали женщины, послышались мужские крики. Люди побежали. Собаки равнодушно догоняли их, перегрызали глотки, что б люди не мешали им своим криком, а потом внимательно обнюхивали. Мясо. Где мясо? Где они его прячут? Музыканты прекратили играть. Зал ревел, но люди были беспомощны, ведь все оружие они оставили на входе. Собаки прыжками догоняли каждого, с хрустом вцеплялись в позвоночник, а потом швыряли обмякшие тела на пол. Дирижеру и его заплывшим музыкантам не хватило ловкости и сноровки что бы убежать вниз, к спасительному подвалу. Через десять минут крики стихли, люди перестали мешать собакам, и те, наконец, нашли заветную сумку.
Собаки вытащили старую замызганную авоську на центр сцены. Мяса было мало, хватило его только самым сильным, которые с урчанием разодрали сумку и все в миг проглотили. Собаки послабее деликатно сидели в стороне и тянули запах носами.
Мясо закончилось. В зале стояла тишина, повсюду валялись тела со свернутыми шеями, на сцене вповалку лежали старые инструменты, подвал ломился от запасов еды. Собаки сидели в зале того самого дома, который привлекал их целых семь лет. Привлекал не запахом мяса, не складом провианта, а дивными звуками. Музыкой, которая год от года становилась все хуже и хуже, потому что музыканты забыли - зачем они играют.
Маленький серый пес, который был голоднее остальных, грустно вздохнул и заскулил. Сперва тихо, а потом громче, протяжнее. К нему присоединились остальные, и вот уже весь зал наполнился пронзительным унылым собачьим воем. Охранники на крыше поняли, что случилось, но изменить уже ничего не могли.
Собаки пришли в Концертный Зал, и хор их зазвучал так слаженно. Музыка лилась из покинутого дома.