Я проснулся. Иногда мне кажется, что я могу не спать неделями, а потом спать долго-долго. Когда устаешь - не существует дня и ночи. Сегодня, или может вчера (смотря сколько я спал) мне исполнилось 17. А значит жить мне осталось от 3 до 5 лет. За это время я должен составить пару и продолжить род (так это у нас принято называть). Моей жене будет 15, ведь она должна успеть родить 3 детей до того как умрет. Моя очередь стать отцом подошла только в 17 лет. Что ж - и это неплохо - зато теперь я буду спать не на путях, а в техноложке. Примерно с такими мыслями я вылез из палатки, куда вмещался лишь спальный мешок и ящик со сменой белья и одежды.
- С днем рожденья, Рыжий, - окликнула меня Оля, обходящая пути. Значит, не проспал. Сегодня.
- Спасибо! Много набрала?
- Да нет, - поморщилась она, - пара ведер. Из-за них даже никто отдельно подниматься не будет, потом выкинут.
Оля дежурила сегодня по путям - она собирала слизней с потолка, которые непонятно как ежедневно там оказывались. Вобщем, они никому не мешали, хоть в пищу были и непригодны, просто когда их становилось слишком много - они с чавканьем падали повсюду - на голову, в тарелки. Обходчики менялись ежедневно и собирали их после ночи со стен, а утром или днем ведра поднимали на поверхность с другим мусором и выбрасывали. На слизней слетались вороны... Птицы эти были необычайно жирны и флегматичны - регулярный стол развращал и делал их несколько неповоротливыми. А воронами их прозвали за карканье - это были обычные волжские рыбы (признаюсь сразу, ни рыб, ни птиц не видел сам никогда), которые году в 22 начали вылетать из Волги, да так и остались на суше - эволюция в каком-то смысле. Так что, наши вороны были покрыты чешуей, на груди у них раздувались жабры, а размерами они были с пятилетнего ребенка.
Оля... Оле было 16, но она уже была в паре, так что ее кандидатура отпадала сразу, а жаль. Росли мы вместе, родителей не помнили оба, точнее Оля говорит, что еще слабо-слабо помнила папу, но я думаю, что это она себе придумала. Ее отец умер в 21 год (если судить по записям), а ей тогда было 3. Последние пол года он, должно быть, уже не вставал, ну, а так как, Олина мама умерла годом ранее, ее отец сразу переехал из техноложки обратно на пути. С 2 лет я знаю Олю. С 2 лет мы жили в "саду" и никто из нас и наших сверстников (за очень редким исключением) не видел и не помнил своих родителей. Когда идешь по путям на прогулку - разве смотришь по сторонам на скорчившиеся фигуры тех, кто уже отслужил свое, отжил, отдал все. Говорят, в наше детство свой век доживали праотцы, но это больше легенда.
Никого старше 24 я вообще никогда не видел. Это был очень редкий случай долгожительства, но никто не завидовал. А чему завидовать? 20 лет хватало с лихвой.
Мимо меня прошли "садовские" группы - они шли на станцию гулять, значит уже вечерело и пора было выходить на смену - лохматые с каждым днем наглели все больше. С 10 лет и до настоящего момента (как вышел из "сада") я был охотником на котов. За последние годы их становилось все больше и больше, и если крыс мы приручили и разводили, то коты ежедневно совершали набеги на наши фермы. Крысы в отличие от нас, были покрыты колючей белой шерстью, но на вкусовых качествах мяса это никак не отражалось. Самым главным в этом деле была совершенно уникальная скорость с которой они плодились, потому 20 загонов с крысами вполне могли прокормить нашу колонию и никогда не пустели. Откуда же взялись коты - никто не знал. Вероятно тогда, еще много лет назад, кто-то успел сбежать под землю. Коты были двух пород, но каждый из них был ростом с 7-летнего ребенка. Были абсолютно лысые, но дело было не в радиации - говорили, что это потомки каких-то особенных лысых котов, которых хозяева возили с собой (вот взяли, видимо, и в тот день). Лысые нападали группами по 6-7 штук, ломали загородки, душили крыс и уносили с собой. Страшнее были лохматые, которые, падая из вентиляционной шахты на голову могли запросто снять скальп. Эти нападали по одному и чаще на фермеров, потому в последние годы фермеры ходили по парам. Лохматые же, несмотря на все предосторожности, нападали из самых неожиданных мест: они или поднимались откуда-то снизу или ползли из боковых проходов. Ходили они бесшумно и ориентировались так хорошо, что шли иногда с закрытыми глазами, так что свет фонаря не всегда засекал их - коты были грязно серые. В последнее время они начали нападать уже и на небольшие группы фермеров. Крысятники они просто разоряли, крыс душили, но не ели, а когда пропал один фермер, шептались, что дело в котах, но по мне это были байки ( к слову, фермеру было 22 - он вполне мог помереть сам, а потом уже его растащили). Я вообще не склонен верить слухам, потому как жизнь наша проста и четко выверена, ничего необычного не бывает. Вот люди и маются со скуки.
Станция была залита лучами заходящего солнца, а потому на ней уже появлялись дети - примерно по 30 человек из каждого возраста, больше нельзя. Вообще наша жизнь была настолько строго регламентирована, что число колонистов практически не изменялось с годами - большее число просто бы не выжило (с одной стороны - жизнь в туннелях, с другой - туристы и прочая нечисть, а теперь, вот, и коты). Кроме того, для выполнения основной нашей цели нужно было ровно столько, сколько нас там было.
***
- Сережа, я больше не могу, это абсолютно бесполезно. Каждый день ты выходишь на поверхность, каждый день тебе все хуже и хуже. Сколько нам осталось? Почему они не пустили нас к себе? Я готова валяться в ногах - пусть не меня, пусть Мишку возьмут.
- Прекрати. Ты прекрасно знаешь - почему они не возьмут никого.
- Это бесчеловечно.
- Это пустой разговор. Мы здесь чужие. Такими и останемся навсегда. Я хочу, что б мой сын выжил.
- Где выжил? - она сорвалась на крик, - где ему здесь выживать? Какой здесь радиационный фон? Как ты ему поможешь, когда у тебя у самого уже голова болит практически без перерыва сутками? 3 года! Понимаешь, 3! Он мог уже пойти в 9 класс, а чем он занимается?
- Он бы и там не мог пойти в 9 класс. Все. Я ушел к выходам.
Она зло сжала кулаки и подумала, что мужчины всегда уходят от разговора, но умеют подать это очень красиво и совершенно непринужденно. Словно ушли по делам. Выругалась и инстинктивно провела рукой по голове. Волосы она давно состригла, когда они только начинали выпадать. Сейчас местами голову покрывал рыжий пушок, лез он клоками и очень напоминал лишай.
Сережа дошел до поста и сел к костру. У каждого входа на станцую Аметьево в туннеле сидело по группе из 4-5 человек, но группы между собой не общались. Раз в час фонарями подавались короткие сигналы - чаще было нельзя, что б не привлекать внимание.
Сереже было 37 лет и в Казанском метро он оказался совершенно случайно, так же, как и его товарищи. Однажды они с женой и сыном собрались и поехали туда на экскурсию (хотя, если честно, Сережа подгадал по времени с футбольным матчем). Когда прозвучал сигнал "атом" они ехали в полупустом вагоне метро по совершенно пустынным станциям - ветка была небольшая и ездили в метро чаще всего именно туристы, хотя планы по расширению метро были большие. Уже копались новые туннели к станциям. Сейчас эти туннели были основным источником бед. Только тот факт, что Аметьево была в центре ветки хоть как-то ограждало ее обитателей, хотя, аметьевцем доставалось итак - это была единственная наземная станция метро, потому для жизни практически непригодная - жизнь протекала в туннелях и под электродепо.
По обе стороны от Аметьево находились жилые станции, пусть неглубокие, но все же. Сережу, как и других туристов очень быстро выгнали с них, окрестив всех "москвичами", потому что в войне все считали виновными именно москвичей, неважно, кем они были на самом деле. А кем могли быть обыкновенные туристы, собравшиеся в Казани? Это были заурядные врачи, программисты, менеджеры, несколько учителей... Те, кто до войны назывались "средним классом" и не могли себе позволить поехать на отдых даже в Турцию. И вот все приезжие остались жить в туннелях у Аметьево, а потом уже и в технологических помещениях под депо. Жители станции медленно, но верно вырождались - лысели, харкали кровью, мучились головными болями, но жили. И теплилась надежда, что когда-нибудь их пустят на жилые станции, забыв про причины войны, остановившей жизнь наверху.
Со стороны правого туннеля, уходящего к Суконной слободе, пробился луч света.
- Два, еще два, один... Что за черт? Что за сигнал, не понима...
Раздался крик, выстрелы, затем еще один. Никаких инструкций - что делать в таком случае, никогда не было - со стороны сытой Суконной нападений не было да и быть не могло - никому Аметьевская со своими умирающими жителями не была нужна. Сережин патруль был на том же пути, но со стороны Горок. Опасности ждали со станции, но никак не из метро, бежать ночью через станцию никто не рискнул бы. Выстрелы и крики продолжались не долго. Потом загрохотал левый туннель, но кричали там уже дольше. Там жили семьи.
Утром впервые за три года со стороны Суконной по залитым кровью туннелям пришли парламентеры... Просить помощи.
***
Крысятники находятся в наших северных туннелях на пути к Суконной слободе - вот где, говорят, настоящая сытая жизнь. Попасть, на нее, правда, никак нельзя - за 500 м до станции стоит патруль и никогда никого не пропускает. Кто-то, говорят, пробовал. Неудачно, видимо. Вообще, быть охотником не так сложно - 300 метров крысятников, пара замурованных дверей подсобок - вот, вобщем, и все. Света, правда, мало, потому ходишь всегда с фонарем, и когда находишься у одного края фермы - в другом непроглядная мгла. Ну, и фермеры копошатся, но у них свои дела, я с ними не разговариваю. Наверху загрохотало.
- Опять машинисты? - нервно подхихикнул и подмигнул мне фермер.
Я не ответил. Я не люблю эти байки про железную дорогу наверху. Я не люблю фермеров - это не мужчины, а жалкие трусы. Я не верю в слепые туннели, я не верю в упырей, я вообще не верю во всю эту нечисть. Глупые сказки, рассказанные старшими, пока дети вечерами гуляют по станции и смотрят на мелькающие тени. Почему вечерами на станции? Что б привыкали, полчаса, час - а потом уже можно и на поверхность. Лязг снаружи - так это депо гремит, а не поезда ходят через Ометьево к Казанскому вокзалу. Но не буду же я это объяснять взрослому человеку.
Молча я прошел к выходу из туннеля, но лязг продолжался. Просто смешно представить, что кто-то действительно наверху разъезжает по железной дороге. Ветер, просто ветер. Хотя интересно, не скрою. Эх, если б не пост...
У входа на станцию кто-то зашумел, кто-то закричал... и зазвонил Колокол. Ночью он звучал совершенно невозможно, но этот звук мы все хорошо знали - кто-то шел на станцию, кто-то просил открыть ворота. Ночью выходить не решался никто - пока станцию не обшили листовым железом, не оставив небольшие узкие окна, даже на платформе никто не появлялся, чего уж говорить про поверхность. А Колокол звонил и звонил...
- Открывай! - закричали где-то, - все на подмогу!
Я схватил свой калаш и побежал к воротам. Там совсем истошно и обрываясь бился Колокол, а за воротами явно шла борьба - грохотали выстрелы и слышалось мерное жужжание. Сантиметр за сантиметром поднимались ворота. Пять, десять, двадцать, тридцать, сорок... Три фигуры нырнули под них... Это было не жужжание. Это были приседальщики - наши трое гостей отбивались от них, и один из приседальщиков сидел на спине у человека, заползающего к нам на станцию.
- Стреляй!
- Не стрелять, ты в него попадешь!
Мы никогда не стреляли в людей, а пришедшие к нам были именно люди, хоть и необычайно высокие - под два метра, наверное!
- Закрывай ворота!
- Приседальщик! Приседальщик!
Один из незваных гостей вскочил и начал прикладом сбивать приседальщика, всю глубже впивающегося всеми лапами в его товарища.
- Да что вы стоите-то!
Оцепенение спало, но в этот момент приседальщик уже отпустил пришельца и пошел скакать по станции, и невообразимо жутко стало, когда его лоснящееся белесое тело на сгибающихся, как у кузнечика ногах, попрыгало-заприседало к жилым южным туннелям. Кто-то выстрелил, но не попал и приседальщик взмыл в воздух. Летал он значительно быстрее, чем ходил и как раз с тем самым мерзким жужжанием, которое мы слышали. Стрелять вверх было еще опаснее, потому что можно было разбить купол, потому все начали убегать со станции. Убегали с нее и дети, все в тот же южный туннель. Заметил это, к сожалению, не только я, но и приседальших: с леденящим душу жужжанием он опустился на пути перед убегающими "садовцами"... И пошел "приседать", пронзая своими мощными лапами детей. С каждым шагом, нависая над вопящей от ужаса группой, он нанизывал и мял их. Вой стоял невообразимый, но стрелять никто не решался - ведь если ты попадешь в ребенка - это трибунал...
Хлопок - и вместо головы приседателя остались одни ошметки, а он стал опускаться на рельсы. Стрелял один из наших ночных гостей... Он то не знал про то, сколь мы ценим детей на нашей станции, как растим и лелеем их. Он не знал, что из-за их ночного визита погибли будущие проводники.
То, что творилось дальше описать не просто сложно, но и невозможно вовсе. Спустившихся с поверхности повели к коменданту, а станция огласилась воплями отчаянья. Дети были для нас самым главным, а по вине ночных гостей семеро из них погибло, а шестеро было покалечено. На путях лежал убитый приседатель, и уже начали расползаться по станции миазмы от его тела...
***
- А теперь внимательно слушай и запомни - находиться на этой станции нельзя точно так же, как и на всех старых. Скоро все дети будут рождаться с раковыми опухолями, и жить... ну допустим 25 лет. Когда метро только начали строить, его закладывали очень неглубоко, году к 2008 ситуация изменилась. Запомни, никогда не бойся слепых туннелей, сторонись Волги, обходи Эсперанто. Уходи и никогда не возвращайся. Шесть лет назад с севера пришла большая беда, как мы тогда думали. Но мы боролись не с тем врагом. Шанса на спасение практически нет, но ты должен рискнуть. Есть большой недостроенный узел на Московской, что с ним точно, не знает никто. Это один из слепых туннелей. Но если есть надежда, то она именно там. Иди и никогда не возвращайся. Уходи быстрее, я не могу рассказать тебе все, но ты сам потом поймешь. Может быть потом и мы выберемся. Я вел тетрадь... но иди. Если ее найдут при тебе, ты никогда не дойдешь до Московской
***
- Зачем вы пришли? - комендант окинул взглядом высокие фигуры пришельцев. Скафандры они так и не сняли, и сейчас стояли только без противогазов, - из-за вас погибли дети, и за это мы будем наказаны. Ваш приятель ранен и вряд ли уже выживет, приседальщик если не рвет, то пускает яд.
- Мы знаем. Он уже умер. Мы пришли вывести вас отсюда и найти хранителя. Я заплачу. Вот, - распахнул рюкзак один из пришельцев, - антибиотики, спирт, мыло. Глаза коменданта жадно загорелись. В свои 19 лет он второй раз в жизни видел настоящее мыло. - И еще. Я прощаю вас. Ведь это я вам нужен, а не вы мне.
На душе у коменданта нехорошо засвербило, что-то вспомнилось... Он бросил взгляд на охрану - трое, да еще он против двоих пришельцев... а в каждом под два метра росту... и чего они такие высокие... Ладно, аметьевцев больше... Комендант подал сигнал рукой, и после недолгой схватки аметьевцы задыхаясь сидели на пришельцах.
- В карцер в Северном. И сигнал на Суконную. Началось.
Скоро должно было светать, потому я все ждал конца дежурства. Через станцию идти совсем не хотелось - там продолжался плач. После перестрелки я вернулся к крысятнику и слушал шепот напуганных фермеров. Приседальщика они сразу же "наградили" лишней парой лап и светящейся головой. Завтра, должно быть, у него будут уже несколько пар крыльев и 2 головы...
- Охотник, инструкция 18. Фермеры, инструкция 14!
В проходе появились 5 фигур. Инструкция 18, это значит временно я выполняю функции фермеров. Вобщем, это не сложно - крыс уже кормили, так что я только смотрю за порядком. То, что и у фермеров есть инструкции я не знал. Они внезапно закопошились, зашептались и пошли вслед за группой на север по тоннелю. Когда все поравнялись со мной, я увидел - трое наших вели двух пришельцев. Оба были необыкновенно высокими и показались мне довольно старыми. Один из них. Проходя мимо меня, удивленно приподнял бровь. А может мне показалось, не знаю. Но было одно от чего я не мог оторвать взгляда - его волосы. У него были волосы!!! И не просто проплешины, а настоящий тугой хвост. Волосы подвивались и отсвечивали чуть золотистым цветом. Я смотрел как завороженный. Минут через 10 мне показалось, что скрипнула дверь, хотя я знаю, что в северных туннелях они все замурованы. А потом раздался отдаленный гул.
Через час моя смена закончилась, и я пошел через станцию к себе на пути - там меня уже ждали. Точнее, не то, что бы ждали, но просто поставили перед фактом - обыск и конфискация. Ужасно оскорбительно залезать в палатку, расписавшись перед этим в ведомости, что, мол, с обыском согласен. Что у меня можно искать? Где искать то, главное - у тех, кто живет на путях ничего не бывает. Мы - обслуживающий персонал танкодрома (он же электродепо, он же техноложка) - у нас даже книг своих нет.
Залез - все как обычно, только грязно. Я перебрал тряпки в ящике - все на месте. Да и вообще, сомнительно, что бы мои носки кого-то заинтересовали. Хотя... Именно они-то, выходит, и заинтересовали. Когда я складываю их после стирки, то всегда заворачиваю пару - один в другой, что б не путать. Сейчас носки почему-то лежали порознь. Я начал всё перебирать - вот носки, вот футболка еще, опаньки...
Логично предположить, что б это было двойное дно. Но это было не просто дно. Ящик был старый, из под чего уже не знаю. Перешел мне он еще от отца, и у основания был укреплен брусками - и изнутри и снаружи. Докопавшись донизу я увидел, что бруски были оторваны и оказались полыми изнутри. Столько лет живу с этим ящиком - и ни разу не поинтересоваться...Черт. Посмотрел каждый брусок - ничего. За этим они и приходили. Хотя! Есть!
В одном из брусков лежала тоненькая, свернутая в рулон тетрадочка - листов на 12 не больше. Ну, самая обыкновенная - скучно зеленого цвета с абсолютно бесполезной теперь таблицей умножения. На тетради значилось Љ4. Я задернул полог и, хотя мне и пора было уже собирать вещи для переезда в техноложку, достал фонарь и решил выяснить - что же вызвало столь неожиданный обыск.
К большому моему сожалению, листы тетради отсырели, потому прочитать я смог далеко не все, да и исписаны были всего 5 страниц. Крупным таким почерком - писали в темноте. И написано было не понятно о чем - это была явно середина или даже уже конец...Чем больше я читал, тем больше у меня болела голова - мне даже показалось, что я ощущаю, как у меня растет опухоль. Записи казались иногда безумными, иногда просто непонятными. Но вот то, что мне удалось прочесть.
19 июня 2019.
Опять говорили про Глаза. Наверное, пускают какой-то газ- иначе объяснить массовое помешательство не могу. Настя беременна. Это самое страшное, что могло только случиться. Какого урода она родит для Корпуса.
6 августа 2019.
Из Туннеля к парку не вернулся четвертый общий отряд. Из Корпуса пришли агитаторы. Мишка дурак - ерепенится, что пойдет в туннель.
Дальше пропуск.
4 февраля 2020.
Коля родился с опухолью, но рыжий. Настя умерла. Я ухожу в слепой туннель. Мишка уже большой. Я не верю в слепые туннели - надо искать. Глаза туннеля - это какой-то газ, дурман, трава - не знаю что. С Мишкой уже говорили из Корпуса - наверх пойдет.
3 апреля 2020.
Голова болит... Совсем не то направление. Надо было пройти не 1, а 5 станций. Слепой засасывает, а в конце что - не знаю. Были бы Глаза - не отпустили. Совсем не то направление.
Очень много не смог прочитать
15 сентября 2020.
Надо записать - иначе забуду. Есть сигнал - 5 долгих гудков - после него открывают. Только надо очень сильно поверить - потому что показать может разное. Все туннели имеют выход, но каждый свой. Проспект победы строили без лестниц не просто так - одна из воронок находится там. Пока стоят эскалаторы бояться нечего. Как только запустят механизм - надо уходить в туннель. Главное - что б из Корпуса никто никогда не добрался до Горок, ни до Победы.
Пропуск
Из Суконной, из слободки
К нам от корпуса две сводки:
Не пришел назад отряд-
Новых два послать велят.
Снова пропуск
7 ноября 2020.
За Мишку стало совсем неспокойно - после заселения электродепо Корпус практически не скрывается. Я не знаю - КАК они это делают. Никого из наших уже почти не осталось, а где-то к 25-27 все гарантировано умирают. Я не знаю - воздух это или что-то еще, но иногда мне кажется, что этот воздух разъедает меня изнутри и гонят его со Слободки. Наша борьба с туннелями была только прикрытием. Если там что-то и есть, то не Глаза. Или не такие глаза. А Мишка должен жить.
1 декабря 2020.
Сегодня он пришел такой нелепый. Все плакал, просился к нам. Плюнул и прогнал эту гниль. Что я там говорил про слепые туннели? Бред. Умерло все. Настя умерла, все умирают. Каждый день. Урод такой - глаза светятся, скулит, помирает, говорит, в одиночестве. Пару десятков сожрал, да не прижились.
24 февраля 2021.
Мишке надо уходить. Коля урод - ему всеравно. Ему мозги уже промыли. А этот сопротивляется. В конце каждого туннеля надо искать выход. В метро можно выжить, нормально, не так как мы, как ублюдки. Мишка соображает, но из Корпуса к нему уже присматриваются. А если пытать будут - все скажет. Нельзя ему знать. Но сына угробить не дам. Ради Насти. Коля-то уже ИХ. Ничего не сможет. Он уже не человек. А я скоро уйду.
27 февраля 2021.
Там наверху ходят поезда!
Меня зовут Коля. И я урод? Мне промыли мозги? Глупость какая. Я даже обиделся. Из написанного я знал только Глаза, ну что-то еще про Корпус может-быть. Время еще оставалось, я спрятал тетрадь опять в брусок и пошел уже было к отстойнику, где раньше ремонтировали поезда, но вспомнил и пошел в левый южный туннель. На станции как раз поднимали приседальщика и отмывали кровавые пятна. Днем в скупом освещении с улицы все смотрелось особенно жутко. Станция непривычно молчала.
В правом южном жили такие одиночки как я, а в левом находилась библиотека, столовая, комендантская, комнаты свиданий, оружейная, ну и все остальное. Я шел в библиотеку - там нас когда-то учили читать, считать и всему остальному. Библиотека, к слову, начала собираться в моем детстве и все обрастала и обрастала. Стоит отметить, что литература была там достаточно однотипная - много физики и химии, библия, да и, пожалуй, все. Редко-редко встречались развлекательные и легкомысленные книжонки - они, признаться, пользовались особенной популярностью. Библиотекарем был Максим Витальевич. Он был одним из самых старших, ведь он почти никогда не поднимался на поверхность. Двадцать четыре года - тогда мне это казалось вечностью. Я знал его очень давно - целых 10 лет. Еще ребенком я учился у него, авторитет Максима Витальевича был для меня непререкаем. Потому с вопросами я пришел к нему.
- А, Коля. Заходи. Давно не было. Я думал. Ты уже в техноложке. Или ты и впрямь? По старой памяти зашел?
- Нет-нет, Максим Витальевич, я здесь. Я, скорее, попрощаться зашел, ну и так, с вопросом. Мы когда еще мелкими были - нам как сказку - про Глаза Туннеля рассказывали. Врали, конечно же, но все-таки. Не могли же просто пугать.
- Вот интересно, как тебя в эту степь занесло-то. Глаза... Ну говорят по Глаза всякое, да. Говорят про мор 22 года. И, дескать, мор потому, что полез народ в слепые туннели - чего уж они там искали - никто не знает.
- Слепые, это недостроенные?
- Ну да, ну и туннель слепой, значится, на манер червя. Тот тоже, вроде как, и без глаз. Но ориентируется неплохо.
- А наши туннели тогда какие?
- Наши обычные - у них выходы есть, они человеком освоены. А слепые, собственно, как в 2013 бросили, так они своей жизнью и зажили. Слепые не слепые, но человека чувствуют. И вот в 22 году народ с Аметьевской пошел в слепой к Парку Культуры... Да не перебивай - там пересадка должна была быть с Суконной слободы, ну и как-то они прошли не заходя на станцию по боковым туннелям. Дальше что было описать нормально никто не мог - пришли назад единицы - задыхались, все пытались объяснить что-то. Как в туннеле туман вдруг пошел, а откуда - не ясно, он ведь вниз уходил, а не наверх. А после тумана все по-разному говорят... Кто-то голоса слышал, кто-то звон, кто-то песни петь начал... Сошлись только в одном - народ как безумный пополз вглубь тумана. Начал рвать на себе кожу, давить глаза, корчиться.. Те, кто ближе были - выползли, приползли обратно... Ну и принесли заразу на Аметьевскую. Тогда, говорят, умерли все, кто старше 15. Младших то, "сад" так называемый, на техноложке в карантин посадили - вот все и выжили. Я вот с вами тоже - по молодости лет.
- Так Глаза-то здесь причем?
- Ну а это все как раз они и есть, говорят. Увидели нас, не понравилось им, ну и.. Отторгли туннели что-ли. С тех пор в туннели никто и не суется
- А другие?
- Ну а кто ж их знает. Фанатикам с Горок и Парка соваться некуда - они вообще не вылезают по слухам. А Центр.. Центр, говорят, нас ото всего этого и защищает. Ты про перегон с Кремлевской до Козьей слободы слышал?
- Ну что-то туманно. Да, Максим Витальевич, вы же знаете мое к этому отношение. Я во все эти страшилки не верю.
- Как раз знаю. Потому меня и удивил, собственно твой вопрос. Перегон до Козьей - страшный перегон - под Волгой проходит. Говорят, где водовороты над туннелем, там он вроде как обычный. А как проходит кто из центральных группами по одному, так в стену и втягивает, да не совсем. Утянет по половину - и натекает, натекает слизь какая-то. И вот там заживо гниет в стене, хватает проходящих. Цепляется. Пробовали этих вмурованных отстреливать, пробовали отковыривать - еще хуже стало. Кого выковыряли - так и ходят по туннелю в наростах, на проходящих мимо бросаются. Ну и всякое еще бывает.
- Максим Витальевич, вот, неужели вы во все это верите? Ну откуда такие слухи нелепые? Ну это же детей пугать. И, главное, зачем это? Аметьево закрыто ото всех. Мы здесь снабжаем все метро - а народ всеравно слушает глупости какие-то.
- Это не глупости. И если нас не пускают в Центр, то и на то есть причина. К нам же из Центра приходят - вот и рассказывают.
- Ну, допустим, ну а Корпус - что такое?
Лицо Максима Витальевича изменилось.
- Ты меня, Коль, под монастырь не подводи, незачем тебе знать что это. В техноложку собирался? Вот и иди. А у меня тут еще дела есть.
Из библиотеки я вышел с четким убеждением, что есть что-то важное, что я не знаю. И мое представление об Аметьевской, как о выверенной и необходимейшей сердцевине метро пошатнулось. Но если честно, пошатнулось оно больше всего из-за слов отца. Потому что я не урод.