Я знаю Лину уже лет пять. Очень высокая, стройная девушка, с приятными чертами лица, короткой стрижкой и в очках. Такой она, однажды вечером, за компанию с одногрупницей моего брата, появилась на пороге моего дома. Мы проговорили весь вечер, они осталась ночевать, благо квартира у нас большая и место было, а часов в одиннадцать на сотовый Ирины, ей подруги, стала звонить женщина и требовать Лину к телефону.
-Да, мамочка, со мной всё нормально, я в гостях, было поздно, я не уехала. Утром? Конечно. Часов в восемь буду дома.
Я ещё тогда спросила:
- А сколько тебе лет то?
-Двадцать четыре.
Я пожала плечами.
Было что-то странное в её движениях и действиях, но что, я тогда не понимала, и не стала особо обращать на это внимание. Тем более, что на некоторое время она исчезла из моей жизни.
В следующий раз мы столкнулись с ней, когда поехали с сестрой в Архыз. Мы ждали Ирину, но та не появилась, и мы, как новички, решили держаться Лины, тем более, что к тому времени она была опытным туристом, имела разряд и Архыз знала достаточно хорошо. С ней был её брат. Некое полу аморфное существо, с пустыми и блёклыми глазами. Тусклый и словно присыпанный пеплом. Тогда я отметила, что не смотря на то, что брат и сестра абсолютно разные, что-то общее у них проскальзывает. Но я опять не придала этому особого значения. Мало ли... Родственники всё-таки.
Не скажу, чтобы мы сразу стали с ней подругами, она изначально не относилась к тому типу людей, с которыми я схожусь быстро и надолго. В Архызе она общалась в основном с Ксюшкой, моей сестрой, которая при слове "грибы" впадает в транс и готова часами кланяться земле-матушке в поисках оных. Я же трогала деревья, лазила по буреломам, часами сидела на берегу реки. Вечером они с восторгом приволакивали пакеты с полу раздавленными и покорёженными опятами, синим корнем и сыроежками. Самозабвенно нанизывали их не ниточки и развешивали в комнате.
-Странный нынче Новый год, -думала я, в очередной раз нечаянно задевая рукой одну из длиннющих гирлянд.
В одной комнате нас было всего - лишь семь человек.
Тогда то я, первый раз в своей жизни, увидела Владимира, брата Лины, пьяным. Такое не забывается. Это абсолютно невменяемое тело ворвалось в комнату, когда мы переодевались, снеся при этом косяк двери напрочь. Дверь рухнула вместе с ним. Он, достоверно изобразив жабу на мелководье, стал на нас материться и обзывать, брызжа во все стороны слюной. Лина тихо подошла, подняла его, успокоила и уложила на кровать.
Глаза у неё были какие-то уставшие и грустные.
-Он редко пьёт. Только когда мама не видит. Она у нас строгая.
Глядя на это скверно пахнущее нечто, я раз и навсегда поняла, к чему может привести жёсткий контроль над человеком, пусть даже с самыми благими намерениями - к деградации и полному отсутствию самодисциплины.
Дверь он так и не починил. После нашей совместной поездки, Лина стала появляться у нас достаточно часто. Как то раз мы разговорились.
-Обожаю ездить на велосипеде, но никак не могу его себе купить, -огорчённо вздохнула я.
-А я себе купила в прошлом году. Только он весьма большой.
Представив ста восьмидесяти сантиметровую Лину на трёхколёсном велосипедике я улыбалась минут десять.
-По фигуре и одёжка.
-Хочешь дам покататься? Могу даже на неделю или на месяц, всё равно он мне пока надоел.
Естественно, я согласилась.
-Приходите с Ксюшкой ко мне в гости, заодно и велосипед заберёшь.
Квартира оказалась трёхкомнатной, достаточно чистой, только немного захламлённой. Мама и бабушка Лины на первый взгляд показались весьма милыми женщинами. Мама щебетала, угощала вкусным вареньем, чаем с травами. Демонстрировала соленья, маринады, которыми была заставлен весь пол. Холодильник был забит всякими вкусностями. Линка приволокла из подвала зёлёное чудо с рулём и педалями, на котором я сразу же решила прокатиться.
В этот день на мне было довольно таки нарядное платье, которое, правда, хорошо тянулось и туфли на удобном каблуке. В приподнятом настроении, я гоняла по двору и твёрдо решила и домой поехать на именно на велосипеде. Когда мама Лины вышла нас провожать, меня обжог взгляд, который она на меня бросила. Но он так не подходил той замечательной женщине, которая только что была так мила и обходительна, что я обозвала себя мнительной дурой и постаралась о нём как можно быстрее забыть. А зря.
По дороге домой я сломала руку.
Больница первая.
Первое проявление материнской любви.
Весной следующего года Линка примчалась как то ко мне сияющая и чрезвычайно довольная жизнью.
-Знаешь, я тут с такими потрясающими людьми познакомилась! Я записалась на курсы Норбекова, чтобы улучшить себе зрение. Ну надоело в очках всё время находится, понимаешь? Я уже тренинг прошла, у нас завтра выпускной вечер, просили привести знакомых, вдруг кому-нибудь это тоже пригодится.
-Лина, у меня стопроцентное зрение. Зачем мне какие-то курсы? -Я была в полном недоумении.
-На меня посмотришь, мы будем там выступать, потом угощу тебя чаем с пирожными. Ну приходи, а!
В зале кинотеатра 'Октябрь' было человек сто, что несколько меня удивило.
На сцене выступали сначала ведущие тренинга - милая девушка и улыбчивый парень с темным ёжиком волос.
Мне понравилась их манера общения с людьми. Никакого пафоса. Никакой неестественности. Уверенные движения. Открытый взгляд. Правильная речь.
Подошедшая Лина чертовски хороша в облегающем тёмном платье со стразами. Очков на ней не было.
-Нравится? - я никогда не видела её столь счастливой.
Я кивнула.
-Оль, мы танцевать учились! Закрываешь глаза и чувствуешь своё тело. Это так здорово! Я всё время комплектовала, рост у меня немаленький, всё думала, как кто на меня посмотрит, представляешь себе, этакая дёргающаяся дылда. А вчера так оторвалась!
Я смотрела на неё, всю лучащуюся радостью и тихо мурлыкала от удовольствия.
-Мне так повезло, что я сюда попала!
После курсов Линка засветилась по иному. Появилась какая-то неуловимая грация в её движениях, изменился взгляд. Но она не хотела останавливаться на достигнутом, ей нужно было что-то большее. Она стала ассистенткой на следующих норбековких курсах, хотела пройти тренинг для преподавателей, часто перезванивалась с теми людьми, у которых начала своё обучение. Очков я на ней я с того вечера так и не видела.
Но тут произошло то, что, как я сейчас понимаю, не могло не случится.
Но это я понимаю только сейчас. Тогда мы все были в полном недоумении.
Лина - исчезла.
Каюсь, тревогу я начала бить только через неделю. Звонила ей домой дня три, никто не брал трубку. Но я была настойчива. Однажды вечером, когда всё-таки удалось дозвониться, бабушка её, сварливым таким голосом, высказала мне, что порядочные люди в восемь часов вечера уже никому не звонят, и вообще Лина спит.
Сказать, что я была удивлена, не сказать ничего. Во-первых, тоном бабушки, всё-таки мы были с ней знакомы. Во-вторых, тем, что Лина в восемь часов вечера спит. Она, как натура деятельная, ложилась спать, ну минимум в десять. Может, она заболела и не хочет, чтобы её тревожили? Но какая-то смутная тревога первый раз коснулась моего сердца. Через некоторое время, все уже были слегка на взводе. Я сходила к Лине на работу, где мне сказали, что она на больничном. Я ещё подумала, чем это можно было заболеть таким, чтобы три недели сидеть дома. А вечером совершенно случайно встретила её подругу Марию,с которой мы познакомились в Архызе.
-Ты случайно не знаешь, что с Линкой? Не звонит, не появляется. На работе сказали, что заболела.
-Понятия не имею. Но я как то на днях разговаривала с её мамой по телефону, она сказала, что Лина сейчас в деревню уехала.
-Мне такого никто не говорил. Только бабушка мне показалась какой-то нервной слегка.
Мы пожали плечами и разошлись. Лина так и не появилась. И не появлялась. Целых четыре месяца.
Я пишу сейчас, а у меня на глазах слёзы. Нет, не жалости. Злости. Может быть даже не себя. Может на весь мир. Но с другой стороны я понимаю, что это было её испытание. Жёстокое и моей точки зрения, просто чудовищное.
Не знаю даже как описать своё состояние, когда Лина, наконец, появилась на пороге нашей квартиры. Это полное, с тусклыми глазами, спрятанными за толстыми стёклами очков, и сальными волосами существо, лишь отдалённо напоминало ту красавицу, с которой я была знакома некоторое время назад. Двигалась она словно во сне, и так медленно, что казалось, что слышен скрип давно несмазанного механизма. Я просто стояла и смотрела. В голове не было ни одной мысли. Разумной, тем более.
-Кто там пришёл? - высунула нос Ксюшка.
-Лина. -голос был у меня пугающе безжизненным.
-Линка! - Ксюха пулей выбежала в коридор, на ходу вереща: - Ты где была? Мы по тебе так соску.... Что с тобой?
-Может, вы меня впустите?
Голос её был грубым, а слова вялыми и неповоротливыми. Я тряхнула головой и, так, окончательно не придя в себя, помогла ей раздеться. Ксюха уже тащила её в свою комнату и заботливо усаживала на диван.
Я даже не знала, имею ли я права спрашивать, чем она больна. То, что серьёзно - казалось мне бесспорным. Люди так сильно просто так не меняются, да ещё за такое короткое время. То, что она не заразна, тоже мне казалось однозначным, Линка бы никогда не подставила близких ей людей. Не в её природе. Что же случилось? Что случилось? Что случилось? Мысль чёрным дятлом гоняла меня по кругу. Что случилось?
Линка устроилась на диване, сложила руки на выпирающем животе ,и, блуждая взглядом по розовой от обоев стене, наконец сказала:
-Я боюсь, что после того, что я вам скажу, что со мной было, вы больше со мной и общаться то не захотите.
Ксюха, которую вид Лины убил, так же как и меня, сузила глаза и бросила:
- Если у тебя СПИД, так все мы смертны. И следов проказы у тебя я что-то не наблюдаю. Рассказывай, а мы сами посмотрим, общаться нам с тобой или нет.
- Я долго не решалась к вам придти, всё думала, что сказать, и решила, что вам расскажу всё с самого начала.
Ей сначала было тяжело говорить, но потом она увлеклась.
-Вы в курсе, что мы здесь в городе организовали что-то вроде норбековского клуба. Собирались вместе, разговаривали, делились результатами и так далее, и однажды мы с одним из парней из клуба разговорились, я спросила чем он занимается, и он сказал, что уже три года как в сетевом маркетинге. И норбековские технологии ему очень помогли в его работе. Пригласил меня на семинар и презентацию. Мне к тому времени уже достала работа бухгалтера. Честно, терпеть её уже не могла. Захотелось чего-то другого, более насыщенной жизни, захотелось попробовать свои силы. Ну и денег заработать, кто же отказывается. Первоначальный взнос за то, чтобы стать полноправным членом компании с полным пакетом документов и некоторым количеством препаратов стоил 300 долларов. Эти деньги у меня были. Я копила на компьютер.
Когда я рассказала об этом маме, она как-то странно себя повела, сначала поддакивала, а потом замолчала и резко вышла из комнаты.
А я тем временем собралась и пошла на клуб. Через некоторое время раздался стук, и вошли мама с братцем. Мама с порога стала всех обвинять в том, что они де промывают мозги её бедной девочке, она это долго терпела, но когда из неё стали ещё и деньги тянуть, терпению материнскому пришёл конец. Бедная девочка, то есть я, стояла как громом поражённая. Она взяла меня за руку и сказала:
-Всё. Ты идешь со мной домой и больше сюда не приходишь. Иначе я на них в милицию заявлю.
И тогда я сказала:
-Никуда я с тобой не пойду. Я уже достаточно взрослая, чтобы решать, что мне делать и куда тратить свои же деньги.
-Свои? А кто тебя кормил всё это время? Обстирывал, а? Да ты за собой даже убрать как следует не можешь. Взрослая она. Домой. Быстро.
-Никуда я не пойду.
Она покачала головой и вышла. Тогда я ещё не знала, что она с братом ждёт меня у выхода.
Когда я вышла, она снова вцепилась в мою руку и начала уговаривать
-Ты же хорошая девочка, не отдавай им деньги, они секта, они с тебя последние трусы снимут. Знаешь, какие страсти по телевизору про них рассказывают.
-Про норбековцев?
-Про секты. И мозги тебе уже промыли. Чего это ты им свои деньги то отдаешь?
-Мама, норбековцы к деньгам не имеют никакого отношения, я же рассказывала.
-Бедная моя девочка, ну не хочешь рассказывать не надо. Отдай мне деньги.
-У меня, их уже нет.
-Пойди и верни.
-Нет.
-Тогда я сама пойду их заберу.
-Этотого человека там нет.
-Адрес мне давай, по-хорошему.
-Мама, зачем ты меня позоришь? Ничего я тебе не дам.
-Тогда ты сейчас же со мной к нему поедешь.
-Не поеду.
-Поедешь. Вовочка, помоги.
Когда на меня начала надвигаться фигура моего брата у меня в голове что-то щелкнуло, к горлу подкатил ком, я вырвала руку и побежала. Я бежала изо всех сил, слёзы застилали мне глаза. Вдруг я ощутила страшный удар в бок, я упала, покатилась, в это время мой брат начал заламывать мне руки. Я отбивалась и кричала минут пять, а мама, которая к этому времени уже оказалась рядом, уверяла прохожих, что я сумасшедшая и у меня приступ. Они вдвоём запихнули меня в такси. И с этого дня я попала под домашний арест. Мне не позволяли подходить к телефону, выходить из дома. Всё это время мама, которой я привыкла доверять во всём, убеждала меня, что я подверглась чуть ли не гипнозу, что у меня проблемы и меня нужно лечить. Вы знаете выражение : 'Вода камень точит?' Видимо что-то сдвинулось во мне под её давлением, но до конца я так и не сдалась. И однажды заявила, ей, что она не имеет права так со мной обращаться, всё-таки я совершеннолетняя. Тогда то и произошло событие, которое и привело меня к моему нынешнему состоянию.
Однажды утром, на пороге нашей квартиры, появились люди в белых халатах.
-Девочка моя в секту попала, никого не слушает, ничего не хочет, буйная, брата знаете как избила, когда он ей помочь хотел.
Безразличный взгляд человека в белом скользнул по мне.
-Поехали.
Сердце сжалась в комок.
-Я не сумасшедшая.
-Вот в больнице и проверят, мы же сначала диагноз ставим, и только потом лечим. Если здоровая - отпустим. Ну что согласна?
Я подумала, что если врачи докажут моей маме, что я здорова, она наконец-то меня отпустит из-под домашнего ареста.
-Хорошо, но только на обследование.
-Вот и договорились. Вот здесь подпиши.
В это время Ксюха с расширенными от ужаса глазами слушающая всю эту историю, подскочила, опрокинув при этом горшок со своим любимым цветком.
-И ты подписала?
-Да. Я ей верила. Понимаете. Всё таки, она моя мама.
Лина в этот момент выглядела такой несчастной, что мне впервые в жизни захотелось убить человека. И, поверьте мне, это желание возникает у меня до сих пор. Для меня она даже имени не имеет, не заслужила. Так, принадлежность. Мама Лины.
-Меня привезли в больницу, и, как только я попала в палату, сделали серию уколов. Сразу стали 'лечить'.
-То есть никакого обследования, никакой диагностики? - Ксюха задохнулась от гнева.
-Нет. Мне соврали. Этот кошмар продолжался три месяца. Я была в закрытом отделении. С решётками на окнах и дверях. Когда меня выписывали, рекомендовали моей маме таблетки, которые бы держали меня в относительной покорности. Где-то недели две назад я прекратила их пить, то есть я делала вид, что пью, а потом их выплёвывала. А когда у меня в голове чуть-чуть прояснилось, я решила пойти к вам. Больше мне некуда идти. За это время, мама отвадила всех моих подруг. Если вы сейчас скажите, чтобы я ушла, я уйду.
-Сидеть. - я редко бываю в ярости. Честно. - Никуда ты не пойдёшь. Знаешь, я буду чувствовать себя всю жизнь самой натуральной поганкой, если позволю тебе сейчас уйти. Чай будешь?
И тогда Лина расплакалась.
Между первой и второй.
Междумирие.
Когда мама Лины заявила мне буквально следующее:
-С тебя всё началось, вот ты мне её и возвращай!
Она была в чём-то, была, безусловно, права.
И, пусть её больное сознание, совершенно напрасно, связало меня с норбековцами, к которым я не имею никакого отношения, пусть она считает меня главой мафии, которая раскинула свои щупальца вплоть до Москвы, что совершенно не соответствует истине, и бандершей, держащей под своим контролем всех, с кем я имею дело, пусть, это её сугубо личное дело.
Но тогда в тот день, видя, что сотворила с Линой больница, я поняла, что этой женщине я не позволю ни над кем так издеваться, пусть даже над собственной дочерью. Может быть, решающим аргументом было то, что Лина сама ко мне пришла. Пришла за помощью. Иногда я думаю, знай, я в тот момент, на что я добровольно подписалась, пошла ли я тогда на этот шаг. И понимаю, что пошла бы.
Другое дело, справилась бы Линка сама? Может быть, и справилась. Может быть. Но тогда решение было уже принято. Раз и навсегда.
Есть у Макса Фрая в 'Хрониках Ехо' эпизод, когда Макс разделил с человеком его боль, благодаря чему тот остался жив. Я разделила с Линой тот ужас, в который превратилась её жизнь. Добровольно. Хотя могла от всего отказаться и уйти в любой момент. Честно, мне иногда хотелось. Очень. Но я не ушла.
И полностью успокоюсь только тогда, когда Лина действительно станет самостоятельной и свободной от маменькиной опеки, которая вела её к инвалидности. Инвалидности, которую мамочка уже прописала ещё одному своему ребёнку. Володе. Старшему брату Лины. Но у него не было ни единого шанса вырваться. Ни единого.
Владеющий миром
Я эту историю узнала далеко не сразу. Лина сначала рассказала далеко не всё. Может, всё-таки стеснялась, может ещё что. Теперь, когда я знаю историю брата Лины почти полностью, меня захлёстывает, нет, не ярость, беспомощность. Этому человеку уже не помочь. Потому, что он уже не верит никому кроме мамы. Для неё, это высшее проявление сыновней любви. И пусть он правда уже инвалид, я уверена, что у него, в его тридцать четыре года, никогда не было и не будет семьи, ни одна женщина не согласилась ещё жить в одном доме с его замечательной, хозяйственной, милой мамой. Он всё равно самый лучший. Он её слушается. Беспрекословно. Этого же она ждёт от Лины. А Лине сейчас уже двадцать девять. Когда она в первый раз посмела ослушаться маму, ей было двадцать пять. Это ей и помогло. Может быть, даже спасло. Повторяю, у Вовы такого шанса не было, потому что первый раз он попал в больницу в тринадцать лет. Он, в отличии от спокойной Лины в детстве был чрезмерно активным мальчиком. Это показалось его маме ненормальным.
Владимир. Владеющий миром. Судьбе было угодно, чтобы этот человек оказался буквально с рождения под домашним арестом. С самым любящим и беспощадным тюремщиком из всех, кого только можно представить. Мама. Это тёплое слово разбивается об образ той, которую я называю МамаГа.
Да, некоторые родители чрезмерно заботятся и опекают своих отпрысков и даже пытаются навязать им свою волю. Эта проблема отцов и детей не затрагивает лишь очень немногих. Но с таким маниакальным стремлением полностью подчинить себе своих же детей якобы для их блага, я лично встречаюсь впервые. И, надеюсь, больше не встречусь. Потому что МамаГа уникум. Тупая, но хитрая, наделённая колоссальной внутренней силой, даром предвидения и внушения, обладающая звериным чутьём и без стеснительной навязчивостью. Из неё бы вышла чудовищная религиозная фанатичка. Именно такие люди стояли у основ инквизиции, именно такие люди составляли ядро НКВД. Миру повезло, что она реализуется в локальном масштабе, что ей нужна власть только над двумя. Её отпрысками. Её плотью и кровью. Только вот им не повезло. Крупно.
Владимир. Владеющий миром. Я с омерзением вспоминаю тридцатилетнего борова с пустыми и мутными сальными глазками. С омерзением и жалостью.
Однажды Линка показала мне фотографию. Обыкновенную чёрно-белую фотографию, где они с братом сидят на мотоцикле. Мальчишка с открытой задорной улыбкой и лучистыми глазами, с залихватски сдвинутым шлемом и упрямо вздёрнутым подбородком и девчонка с надутыми губами. Она хотела сесть за руль. Я плакала над этой фотографией. Злыми, беспомощными слезами. Володе тогда было двенадцать лет.
Я не летописец. Нет, у меня способностей настойчиво описывать всё как оно было. Я не могу и не хочу быть объективной. В сознания врываются образы, захлёстывают эмоции.
Я снова хочу написать не о Лине. Я хочу написать о её отце.
Однажды, совсем недавно, по просьбе Лины, я набралась наглости и пошла к нему на работу. Мы давно просили Лину с ним связаться, но видимо то, что все годы внушала им с братом мама, не прошло даром. То ли она стеснялась, то ли боялась, мало ли. А я пошла.
Он ушёл от МамаГи когда Лине было два года. То есть 27 лет назад. Сейчас он уважаемый человек, профессор. У него замечательная семья, трое своих детей, жена, которую он до сих пор любит и уважает.
Мы разговаривали с ним часа два, хотя изначально он отнёсся к моему визиту весьма прохладно и смотрел на меня с большой долей подозрения. Многое из того, что я услышала, частично мне рассказывала Лина, но что-то явилось для меня большим откровением.
Они познакомились на новогоднем вечере, он, подающий надежды специалист и она, милая, хозяйственная, добрая девушка, у которой была квартира и местная прописка. Поженились они в марте. То есть времени на то, чтобы ему как следует узнать свою избранницу, просто не было. Хозяйкой она действительно была замечательной. Хорошо готовила, он всегда был чисто одет, в доме был уют. Живи себе и радуйся. Тревогу он начал бить тогда, когда родился первенец. Сын. С самого начала его мягко, но настойчиво отстранили от воспитания. Что ему совершенно не понравилось. Потом дело стало приобретать совершенно другой оборот. Как-то раз, МамаГа услышала, что младенцам полезно есть фруктовое пюре. С этого момента она заставляла своего маленького крохотного сына каждый день съедать по пол литра этого самого продукта. Чтоб здоровее был. Сначала мальчик просто кричал. Потом у него пошла сыпь, и его положили в больницу. "Наследственность дурная" - вздыхала МамаГа.
В один из вечеров, отец не выдержал, схватил сына на руки и сбежал. Уехал с ним в другой город. Но к тому времени молодая женщина уже знала - у нас самое лучшее государство в мире, оно всегда придёт на помощь обиженным.
Возвращали его и угрозами и уговорами. Обещаниями и посулами. Вернули. А через неделю он услышал:
-Ну что, теперь ты понял, что всё будет, по-моему?
Всё так и было. Он полностью ушёл в работу, с головой, чтобы не видеть, как воспитывают его сына.
Мальчика берегли, холили и лелеяли. На улицу выводили на поводке. Вы когда-нибудь видели маленьких болонок на цветных поводках? Он крепится не на шее, а на груди. Крест-накрест. Вот так выгуливали Вовочку, чтобы не упал, чтобы грязь в рот не тянул, чтобы....Беспощадная материнская любовь.
Когда МамаГа сообщила, что ждёт второго ребёнка, отец был в ужасе. Он достаточно категорично заявил, что против этого шага, на что ему ответили:
-А кто ты такой, а? Я решила рожать и буду.
В этот день он ушёл второй раз.
Когда Линка родилась, он вернулся и постарался хоть что-нибудь сделать для своих детей. К сожалению, совладать с характером МамыГи ему было не под силу. И тогда он сказал:
-Всё, я и детей не спасу, и сам погибну здесь. И ушёл окончательно. За ним ходили, угрожали, МамаГа приходила к нему на работу по несколько раз на день. Он уехал к чёрту на кулички, куда-то во Фрунзе, что ли. Она его достала и там. И тогда он принял единственно верное решение - женился ещё раз. Сколько пришлось выдержать его новой жене, одному богу известно. Кем только её не обзывали, какими только эпитетами не награждали. Лина до последнего была уверена, что именно эта женщина разрушила крепкий союз её мамы и папы. Хотя всё было далеко не так. Во время бракоразводного процесса отец пытался отсудить сына, если удастся, то и дочь. МамаГа говорила Лине, что это для того, чтобы алименты не платить. Я грустно улыбнулась. Никакие алименты не покроют реальное воспитание и содержание ребёнка. Естественно суд стал на сторону матери. Она работает, у неё квартира. Она на хорошем счету. Никто его не послушал. Детей ему не отдали.
А Вовчик тем временем начал расти и показывать свой норов, который был у него ой каким непростым. Он терпеть не мог подчиняться, кому бы то ни было, удирал на рыбалку, и вёл самый, что ни на есть, разгильдяйский образ жизни, с точки зрения мамы. Сначала она пыталась его наказывать. Бесполезно. Запирать. Бесполезно. Он убегал в форточку. Его деятельная натура искала выхода. По-моему он был нормальным живым мальчишкой. Он дружил с детьми, у него была любимая девочка, которая ждала его достаточно долго. И, когда мама поняла, что справиться с ним одной ей не под силу, она убедила его в том, что быть таким, ненормально и положила в психбольницу. С первого раза подавить искромётного и активного ребёнка никому не удалось. И, поэтому, Вовчик побывал в этом заведении девять раз. Когда отец пришёл к нему в больницу, и спросил:
-Ты правда считаешь себя сумасшедшим? Мой сын, сумасшедший. Я в это не верю.
Вовчик потупился и сказал:
-Маме виднее.
Что получилось в итоге...Человек, который ведёт растительный образ жизни. Мама устроила его работать у себя под боком и до сих пор бегает проверять как он там, бедненький, всё ли у него в порядке, а он в развитии так и остановился. На тех пресловутых тринадцати годах. А ему уже тридцать четыре.
-Когда Лине исполнилось восемнадцать лет, - вспоминает отец, я встретился с ней и попросил её, чтобы она немедленно куда-нибудь уезжала. Подальше от мамы. Лина, закончившая школу достаточно хорошо, могла поступить куда угодно. На что она ответила, что мама считает, что ей никуда уезжать не нужно, и в Ставрополе много достойных учебных заведений, и вообще, как он смеет что либо о её маме говорить плохое.
Я всё ещё пытался. Но меня не услышали. Не захотели услышать.
Они правда любили свою мать. Володя и Лина. И любят. Многие ошибки, которые Линка совершила за последнее время, были возможными как раз из-за того, что она не могла поверить, что столь близкий человек, как мама, может быть способен на такие действия по отношению к своим детям, в частности к ней.
МамаГа тоже их любит. Сильно. Но вот только понимание этой любви у неё иное. Она хочет, чтобы всё было как лучше. Искренне верит в нашу медицину. Думает, что, подчиняя и контролируя, она поступает правильно, а все остальные просто не понимают, что она всего лишь прилагает все силы для того, чтобы оградить своих детей от ужасов этого мира.
Она правда так думает.
И нет у меня в арсенале подходящей эмоции, чтобы описать моё отношение ко всему этому. Просто нет. Жалость. Нет. Ненависть? Нет.
Иногда я думаю, что к таким явлениям нужно относиться вообще без эмоционально. Я же не буду злиться на зиму, потому, что она холодная, или обижаться на неё, или желать, чтобы её не было. Всё равно это бесполезно. Я лучше буду с ней просто считаться, и оденусь потеплее. Так и здесь. Я просто считаюсь с этой женщиной. Никогда не списываю её со счетов. Никогда не позволяю себе расслабиться или не принять её в расчёт. Пусть, иногда вспыхивают эмоции, но они не могут захлестнуть меня и выбить меня из колеи. Научиться бы этому Лине, но, увы, ей сложнее, ведь МамаГа, всё таки, её мама. Мама. Мама.
Если мама думала, что больница поможет ей вернуть ту послушную и милую девушку, которой Лина была до того как попала в эту "ужасную секту", то она крепко ошиблась. Самой главным и доминирующим чувтвом, которое после того события испытывала её дочь - была обида. Тяжёлая, глубокая беспощадная обида. Линка не могла спокойно смотреть на себя в зеркало, ей, всю жизнь до этого худенькой, было невыносимо наблюдать там ту тушу, в которую она превратилась. Ей было трудно двигаться. Она с трудом выговаривала слова. И я, иногда, видела, какой ненавистью вспыхивают её глаза.
В этот период они стали очень много ругаться. МамаГа и Лина.
Первый телефонный звонок Лины, мне на работу, я запомню на всю жизнь. Сколько их потом было, я не берусь считать. Много. Очень много.
-Оль, - её голос вздрагивал и истерично дрожал, -она сказала, что положит меня туда ещё раз. Что убедит врачей, что меня не долечили и положит. Она стала мне этим угрожать всё время, по каждому поводу. Я боюсь. Слышишь, я больше не хочу туда. Не хочу!
Все кто меня знают достаточно близко, терпеть не могут во мне одну черту: вместо того, чтобы выслушать жалобы на судьбу и участливо похлопать по спинке со стандартными словами утешения, я начинаю давать практические советы по решению проблемы, или предлагаю реальную помощь.
Вот и тогда, я поступила точно так же. Начала искать выход.
И я не придумала ничего лучшего, как предложить ей тактику партизанской войны.
- Лин, первое. Ты должна постепенно свести скандалы к минимуму. Не иди в открытое столкновение. У неё все преимущества. Просто говори:
- Да, мамочка.
И делай всё по своему.
Второе, не позволь своему страху перерасти в панику. Пожалуйста. Тогда ты просто ни о чём больше не сможешь думать как о том, что ты снова попадешь туда. Хорошо?
Третье. Постарайся начать контролировать свои действия, и слова. Знаю, сложно, но в твоей ситуации иного выхода нет.
Хорошо?
Мне всхлипнули в трубку.
-Хорошо. Оль, можно я тебе буду звонить? Приходить к Вам часто мама запрещает, говорит, вы плохо на меня влияете, а сама я чувствую, что не справлюсь пока.
-Звони. Я буду рада тебя слышать.
-Правда? Всхлипывания в трубке стали чуть-чуть тише.
-Правда. Только учти, тебе придётся стать сильной. Иначе ты просто не справишься.
-Я стану. Обязательно. Сильной.
-Я верю.
Больница вторая.
Запах безумия.
Слово...
Как много значит слово. С него всё начиналось им и закончится.
Медленно, но верно Лина начала отходить от больницы. Ей вернулась нормальная речь, она срезала волосы, она задалась целью, похудела и опять стала походить на высокого симпатичного мальчика. Ей, постепенно, но верно начали возвращаться силы. И тогда она решила, что пришло время, играть по своим правилам, и заявила МамеГе, что уходит из дома, и будет жить у меня. После того, как она перевезла вещи и принялась обживать новую территорию как истинная кошка, ей стало казаться, что всё уже будет хорошо, но она опять недооценила маниакальную настойчивость своей мамы.
Так как где я живу, МамаГа знала от Вовчика, который пару раз приходил в гости, она начала наносить визиты. Причём цель, насколько я видела, у неё была одна - опустить Лину в моих глазах. Каких только гадостей она про неё не говорила. Причём, как рассказывала потом Лина, точно так же обливалась грязью я. Именно тогда я узнала, что я бандерша, что я глава секты и так далее. Как потом оказалось, она прошлась по моим соседям и рассказала, какая я плохая, её бедную девочку настраиваю против семьи, звонила в милицию, заявляя, что у меня там притон и так далее. Но об этом я узнала гораздо позже. Линку страшно бесили её визиты, что показывало мне, что её проблема с мамой далеко не решена. Она вспыхивала и пыталась спорить, а делать этого совершенно не стоило. Я успокаивала её как могла. И во время, и после визитов МамыГи. Но нервы у неё, всё-таки, были не к чёрту, после всех этих событий, да и понятно. Но она держалась.
А я, в надежде, что слова могут помочь, говорила:
-Лина, единственное, что отличает не сумасшедшего человека от сумасшедшего - это наличие контроля над своими поступками, и, желательно, мыслями. Можно как угодно воспринимать мир, это, если уж на то пошло, личное дело каждого. Ведь всё равно, как бы кто ни старался, невозможно заставить всех мыслить одинаково и видеть одно и то же. Но ты точно должен знать, что ты живёшь в мире с людьми и согласовывать свои действия с их действиями. Это называется адекватностью.
Я верила, что единственное спасение Лины в самоконтроле, но, к сожалению, эта штука совсем не просто даётся в руки. Я без ума от сэра Лонли Локли, из Ехо, именно за то, что он смог полностью подчинить свою жизнь своей воле. Но всем всё время хочется пойти более лёгким путём, решить всё разом. Разрубить Гордиев узел.
Больница вторая.
Исчезающие и исчезающее.
Не видеть, не вспоминать, не думать...
Я так долго пыталась всё понять. Знала, что это невозможно, но так хотела.
То, что произошло тогда, я не понимаю до сих пор.
Может, потому, что не хочу признаваться, даже себе, в том, что усталость и желание, чтобы меня просто оставили в покое, возобладало над всем. Я не боюсь угрызений совести. Незачем мне такая роскошь. Я делаю выводы. И они не утешительны. Судьба моя, спасибо ей, совсем недавно предоставила мне возможность поступить в подобной ситуации по иному. И я поняла, что мне тогда, весенним вечером ,не хватило. Терпения. Уверенности в своих силах, уверенности, что я права. Я засомневалась. И предала. Лину. Себя. Свои представления. Я струсила.
Всю неделю перед этим Лина была в приподнятом настроении, чем-то увлечённо занималась. Что-то всё время делала. Я не сразу обратила внимания на странный лихорадочный блеск её глаз, на резкие движения, отрывистую речь. Ещё утром я была уверенная в том, что всё хорошо. Как же я ошибалась.
Почему-то, я помню, что вечером, часов в шесть было уже темно. Значит, был слишком тёплый март.
Зачем она пришла тогда, ко мне на работу, я так и не выяснила. Может, ей нужна была помощь, может по какой-нибудь причине ещё. Но тогда то, мне одного хватило одного взгляда на Лину, чтобы понять, что с ней что-то явно не так. Я не знаю, как объяснить, что я почувствовала, но кроме как 'запахом безумия' это не назовёшь. Она смотрела и не видела, точнее, видела что-то такое чего явно не было в этом мире. Она говорила о вещах, которые я понять не могла, как ни пыталась. Сказать, что я испугалась, значит не сказать ничего. Я видела, что достучаться до неё сейчас очень сложно, практически невозможно. Но она ведь пришла. Ко мне. Значит, я должна была попытаться. Я и попыталась. Не сделала. Попыталась. Именно поэтому, все мои пытки-попытки были обречены на провал. Я с самого начала не верила, что что-то могу сделать. С самого начала, я признала, Лина действительно сумасшедшая.
Паника до добра никогда не доводит, а я была в панике, судорожно пытаясь найти хоть какое-нибудь решение, сделать хоть что-нибудь. Что-нибудь. Я говорила ей о самоконтроле, и понимала, что сама себе не верю, пыталась её встряхнуть и даже накричать, но все мои попытки разбивались о выражение её глаз. Такие глаза должны быть у инопланетян. Бездонные, всё понимающие, бесконечно глубокие и совершенно не человеческие. Отчаянье, заставило меня судорожно искать хоть какой-нибудь выход. Я вспомнила, что как раз в это время проходят курсы Норбекова, что там есть те, кто знает Лину . Я надеялась, что они, уверенные в себе люди, знающие, многое из того, о чём я только догадываюсь, смогут вывести её из этого состояния. Помогут. Когда мы зашли в зал старого кинотеатра, Линка, действительно, немного ожила. Девушки, которые в это время ассистировали на курсах, выскочили из зала сразу же, как только я им намекнула, что требуется их помощь. Но, увы.... Почему-то они сразу попытались Лину успокоить. Говорили умные слова. Обнимали. А я уже чувствовала. Понимала. Что это уже не поможет. Что нужно сделать что-то другое. Совершенно.
Гораздо позже, я написала стихотворение, в котором была строчка - 'нет выхода из лабиринта - взлетай.'. А тогда, я как загнанная крыса, бегала по лабиринту, тыкалась в стенки, и не возникало у меня ни малейшей мысли, о том, что может как раз сейчас, вот в эту самую минуту, пора отращивать крылья.
Линка, поначалу ожившая, опять потухла. А потом резко сорвалась с места и выбежала на улицу. Не знаю почему, но меня в тот момент охватила странная уверенность, что бежать за ней не нужно. Что рано или поздно она сама придёт. Я спокойно села в маршрутку и поехала домой. Как ненадолго мне хватило мне этого спокойствия. Такого верного и настоящего.
Всё только начиналось.
Я всегда поражалась чутью Мамыги. Если бы я не знала его природу и не сталкивалась с этим ранее, меня бы оно просто испугало. Но, увы. Я её опасаюсь, знаю, насколько велика та сила, которую она даже не осознаёт, но бессознательно пользуется. Даже попадаю под действие этой силы. Но, я её не боюсь. Может, только это позволило мне не послать Лину в своё время подальше со словами:
-Иди ты, девочка со своими проблемами подальше, мне и своих хватает.
Как сделали многие другие.
Лина, как-то назвала свою маму танком. В этом она, безусловно, права. В МамеГе нет мудрости, ума и дальновидности, ей это не дано, и слава богу. Но она берёт тем, что обрушивается на мешающую ей проблему, всей тяжестью своей силы. Сдавливает так, что продохнуть некогда. Малейшая трещина неуверенности, малейшая слабость или сомнение чувствуется ею, и она, не задумываясь, бьёт именно туда. Я не люблю одержимых. Но, я ими, иногда, восхищаюсь. Правда. Основой нашей жизни, кто бы что ни говорил, является наша вера. Но вера, это слишком нематериально. Её не пощупаешь, не попробуешь на вкус, проявления её можно списать на случайности и недоразумения. Человек всегда в чём-то сомневается. В себе, в своих силах, в своей правоте. Одержимые не сомневаются никогда. Поэтому они побеждают. Побеждают, нас, сомневающихся, пусть долю секунды, но эти секунды, порой, стоят очень многого.
В этот день я сомневалась. Я сама, своими глазами видела, насколько странно и безумно ведёт себя Линка. Это только потом я поняла, что её подвигло на такое поведение. Она просто устала притворятся. Ведь тот самый пресловутый самоконтроль, на который я чуть ли не молилась в своё время, и который проповедовала ей с неистовством сродным, хоть и отдалённо, с одержимостью, в основе своей - притворство. Если задуматься, кто может похвастаться тем, что был когда-либо самим собой? Отпускал себя полностью? Даже на вполне безобидные дурачества, окружающие крутят пальцем у виска. Нужно вести себя прилично. Прилично возрасту, положению, образованию, полу, цвету волос, одежде и так далее. Мы - в плену условностей. Мы в плену у ритуалов, смысла которых уже не знаем, но продолжаем им бездумно следовать. Зачем? Чтобы нас поняли. Приняли за своего. Похожего. Взяли в стаю. Настоящая 'белая ворона' не та, которая по иному выглядит. Это ещё можно простить, пусть не сразу, но принять. Но вот если человек ведёт себя не как все, не выполняет негласных, но беспощадно основательных правил, его будут давить, стаскивать с небес на землю и тыкать в неё носом, уничижительно смотреть в след. Такие люди обречены на одиночество до тех пор, пока не сломаются, пока пристыжено не присоединятся к тем, кого больше, не станут жить как все. Как все нормальные люди.
На тот момент я считала себя продвинутой личностью, поэтому мне втройне стыдно. Стыдно потому, что я не захотела брать на себя ответственность за Лину, ту странную Лину, от которой веяло безумием. Я испугалась. И в этот момент думала только о себе. И боялась, что не справлюсь, что МамаГа была права в своё время. Что просто так, никто в эту чёртову больницу, всё-таки, не попадает. Я повелась на паутину здравого смысла и общепринятых представлений. Я поступила так, как проще. К счастью, жизнь мне доказала, что проще не значит лучше. Но это было потом.
Когда я вернулась домой, МамаГа с Вовчиком уже ждали меня у дверей. И меня это даже не удивило.
-Где Лина? Уже поздно, а мне она срочно нужна.
-Не знаю, - честно ответила я и попыталась закрыть дверь перед их носом. Не удалось.
-Она придёт сегодня?- МамыГа была как всегда настойчива и бесцеремонна.