Очередной переезд застиг меня врасплох. Хозяйка квартиры разъяснила, что нежданно из загранкомандировки возвращается ее сын и дала мне неделю на сборы. Поскольку о характере командировки хозяйского отпрыска мне давно поведали соседи, я сочла виновницей моих неприятностей, объявленную по случаю 100-летнего юбилея парламентаризма в России амнистию. Покидать обжитую за два с лишним года жилплощадь не хотелось, но договор найма у нас был устный, юридической силы не имеющий, и спорить в такой ситуации у меня не было оснований. Да и желание встретиться с потомком многоуважаемой Нины Константиновны тоже не возникало. Потому, в спешном порядке, я перевозила пожитки к согласившейся ненадолго приютить меня подруге.
Передав в руки грузчиков очередную партию коробок, я огляделась. Из моих вещей остались только набитая доверху барахлом дорожная сумка и компактная раздвижная кушетка, кочевавшая со мной с одной съемной квартиры на другую. Комнаты я обычно снимала с мебелью, но помыслить спать в чужой кровати не могла. Мнительная я очень.
Для того чтобы со спокойным сердцем покинуть временное пристанище, осталась самая малость. Я достала из кладовки веник, смела им из четырех углов к центру, собрала все в совок и опрокинула в бельевой ящик кушетки, приговаривая вполголоса: "Хозяин-Домовой, пойдем со мной. Будем жить - не тужить, с тобою дружить, дом наш холить - сторожить"...
Именно так учила меня бабушка в те далекие времена, когда она была еще жива, а я значилась непослушным ребенком, выезжающим на каникулы в деревню и норовящим покорить макушки окрестных деревьев - летом, и все заснеженные вершины - зимой. В награду за подобные подвиги получала непременный нагоняй от деда, который хоть и был сентиментально добр, но вида не подавал, а напротив - напускал на себя строгость.
Мне живо представился долгий зимний вечер, потрескивающий в печке уголь, и отблески пламени сплетаются в причудливые узоры на стене, освещая комнату мягким и теплым светом. Нежные бабушкины руки, поглаживающие мою голову, ее тихий ласковый голос с хрипотцой:
- В каждом доме обитает домовой. Он защитник и покровитель жилища. Он огонь в печке поддерживает и за скотиной присматривает. Любит когда в доме мир и согласие, не хочешь домового сердить, не кричи и не ругайся. Если распахнешь широко двери, он непременно на пороге сторожит, злых духов не пускает и нехороших людей отваживает.
- А почему я никогда его не видела?
- Он без надобности не показывается, только если об опасности предупредить хочет... Видела, как кот Васька по дому иной раз носится, озорничает? Это с ним домовой играет.
Будучи ребенком впечатлительным, я бабушкины истории на ночь про обитающих вокруг нас духов слушала, затаив дыхание. Как было не поверить в леших и домовых, в русалок и водяных? Меня совсем не пугало подобное соседство, потому как доброму человеку, по уверениям бабушки, опасаться было нечего. Почерпнула я и несколько нехитрых правил житья в согласии с соседним миром, оказания ему подобающего уважения и использования себе во благо и в защиту.
Покидая деревенские просторы, я возвращалась в шумный мегаполис, безвозвратно оторванный от природы, развращенный благами цивилизации, где неизбежно зарождалось сомнение в истинности бабушкиных рассказов. И чем старше становилась, тем чаще задавалась вопросом: "А может это просто сказки и глупые суеверия?"
Так к пятнадцати годам в домового я верила не больше, чем в Деда Мороза.
Именно с таким скептическим настроем и прибыла к старикам на очередные летние каникулы. Мама, изрядно натерпевшись моих выходок за долгий учебный год, всякий раз отправляя меня в деревню, прикрывалась удобной теорией о пользе свежего воздуха, втайне радуясь короткой передышке. А мне, чьи интересы давно переросли рамки размеренной деревенской жизни, оставалось только смириться с неизбежной ссылкой.
Дед, встречающий меня на перроне, был изрядно озадачен моей кислой физиономией. Однако он широко раскинул руки, приглашая меня в объятия, ничем не выдав своего удивления. Прижавшись к морщинистой щеке, я устыдилась собственной черствости и попыталась загладить вину дружелюбным приветствием:
- Здравствуй дедуля. Как поживаешь?
- Помаленьку, с божьей помощью, - ответил дед, снимая с моего плеча дорожную сумку.
- Ты что там кирпичи привезла? - прокомментировал он, ощутив тяжесть поклажи.
- Нет, гантели, - отозвалась я.
Дед хитро прищурился, по лицу расползлась знакомая улыбка, озарявшая его всякий раз при возникновении шальной мысли.
- Физкультурой решила заняться? Силы девать некуда? - риторически осведомился он. Настроение его заметно улучшилось. Я неуверенно закивала, спешно пытаясь забрать сумку, но дед отвел мою руку в сторону.
- Не надо, - пояснил он, - я тебе занятие поинтереснее найду.
- Сегодня первая тренировка,- услышала я спросонья на следующее утро, сотрясаемая крепкой дедовой рукой. - Вставай соня, петухи уже пропели, - не унимался старик, невзирая на мои вялые протесты. Я нехотя приподнялась и уставилась на деда, как на умалишенного.
- Для утренней зарядки самое подходящее время, - с хитрой улыбкой парировал дед. - Одевайся и выходи к завтраку, иначе голодная поедешь.
- Куда поеду? - опасливо поинтересовалась я.
-Там узнаешь, - ответил дед, покидая комнату.
Оспаривать бредовые дедовы идеи было малоэффективно, и я рассудила, что безопаснее тихо повиноваться и посмотреть, чего он задумал.
Через полчаса, погрузившись в старый дедов "Урал" с коляской, мы тряслись на ухабах пыльной грунтовой дороги, и неожиданно встали посреди огромного дикого луга.
- Что заглох? - издевательски справилась я.
- Нет приехали. Станция "Вылезай-ка".
- Не похоже на спортзал, - продолжала я подначивать.
- Это только на первый взгляд. А ты в корень зри, - отозвался дед, протягивая мне небольшой серп. Я ошарашено уставилась на пролетарское орудие. - Сено будем заготавливать, - радостно пояснил дедушка.
Я косить, оно и понятно, не умела. Дед охотно продемонстрировал, как аккуратно траву в пучок собирать и срезать. Дело было нехитрое, но через полчаса работы, мой городской, неприученный к сельскому труду организм, заявил о себе болью в пояснице и нытьем утомившихся мышц рук.
А предок, знай себе, косой машет, оставляя сбоку пласты сена, образующие незамысловатый узор из ступенчато уложенных друг на друга небольшим радиусом слоев. И только усмехнулся, увидев как я, обессилев, повалилась в ворох скошенной колючей травы на отдых:
- Енто тебе не гантельки тягать, - и расплылся в ехидной улыбочке "я ж тебе говорил!"
Такого позора моя упрямая натура не вынесла и, превозмогая усталость, я принялась резать-косить с удвоенной силой. Обуреваемая положительно влияющим на продуктивность работы упорством, я не сразу заметила извилисто ползущую в густой траве змею и лихо срезала у нее над головой очередной пучок. Не спустив такого нахальства, гадюка, собравшись в спираль, оттолкнулась всем телом, и голова с широко разинутым ртом и двумя ядовитыми отростками устремилась в сторону моего низко склоненного лица. Не успев даже отклониться, я подсознательно приготовилась к боли, но внезапно налетевший резкий порыв ветра отбросил змею далеко в сторону. Удивляясь своему чудесному спасению, я медленно разогнулась, поправляя взлохмаченные стихией волосы, и услышала громкий, возникающий из пустоты, захлебывающийся кашель. А следом - такой же неведомый, сиплый голос:
- Передай брату Домовому, что брат Полевой заболел.
Я ошарашено огляделась. Дед продолжал воодушивленно работать, как будто и не было ничего. Я подумала, уж не причудилось ли мне все, но найденная в нескольких метрах в стороне умерщвленная, связанная узлом гадюка вернула веру в собственное здравомыслие.
Уехали мы в начале одиннадцатого, не дожидаясь солнцепека. Неверно истолковавший мое угрюмое молчание, как признак поражения, родственник, дружески хлопнув меня по плечу, всю дорогу довольно мурчал под нос незатейливый мотив.
Вернувшись в дедовы владения, я уличила момент, когда в доме было пусто, и вышла на середину зала, недоумевая, как передать послание. В помощь мне вспомнилось изобилие виденных русских народных сказок и, подняв руку выше головы, я с размахом поклонилась в пол со словами:
- Брат Полевой передает брату Домовому, что приболел.
После секундной паузы, заставившей меня почувствовать себя безмерно глупой, я услышала спешный топот на чердаке. Затем послышался скрипучий звук распахивающегося настежь окна и распевное прерывистое завывание сквозняка...
С тех пор я пытаюсь с доможилом дружить. Уходя, наказываю, чтобы дом сторожил. Обыщусь чего, прошу дедушку не шалить и вернуть потерю. Перед всяким большим праздником оставляю ему угощение за старания по дому. Переезжая непременно зову его с собой.
Может, это и глупое суеверие, но домовых нужно беречь!
Иначе, того и гляди, проникнет в жилище некто нечистых помыслов, пока хозяева, разинув рты, открывают настежь двери.