Тарасова О.В. : другие произведения.

Абхазский серпантин

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   АБХАЗСКИЙ СЕРПАНТИН
  
  
   Любая история начинается с предыстории.
   Жизнь состоит из разных историй. Из больших и малых, значительных и не очень. Из веселых историй и грустных. Каждый день переплетаются интересные и обыденные события. И судить о происходящем можно лишь по свежести ощущений. Это сродни "ложки, что дорога к обеду". А порой забавная история кажется забавной именно в эту проходящую минуту, а через день недоумеваешь - и как же подобное обстоятельство могло забавлять прежде? То ли для этого необходимо соответствующее настроение, либо подходящая компания.
   В моей предыстории и самой истории то и другое обстоятельство присутствуют. А начиналось всё с активной подготовки к празднику. Празднику особенному и ежегодно имеющему место быть - это обычное и привычное дело, как вдох и выдох. Как стон и вздох. Как радость бытия, так и огорчение по поводу быстротечности времени.
   Этот праздник не для меня, но он мой. Потому что родителей именно в этот день угораздило произвести меня на Свет. Надо сказать, что наше семейство особенное. У нас всё, не как у людей. Всё, с какими то приключениями.
   Моя жизнь началась с приключения. Выдался праздник. Большой и светлый, солнечный и теплый, как Мир, Труд, Май. Но моя мама решила совместить два знаменательных события - праздник всей страны и праздник семейный. Для взрослых хлопотно накрывать два стола с небольшим промежутком во времени. Им проще - один раз отгремели фанфары и - довольно. А каково самому имениннику? То ли радоваться застолью после демонстрации, то ли самому, стоя на стульчике, демонстрировать память шестилетки - наизусть читать " Вещего Олега". Это сейчас я страдаю провалами в памяти - тут помню, тут - не помню, а в былые времена...
   Сейчас я могу завершить пространное вступление, и вспомнить времена, когда пребывала в поре - ещё не зрелость, но уже и не юность.
   В моей жизни было много необычного - и хочется верить, что еще будет. Но тот день рождения запомнился обилием цветов и дракой. Между прочим, дрались из-за меня. На моей памяти один единственный раз. Впрочем, не следует забегать вперед.
   Сначала, всё шло по заранее известному сценарию: обычная подготовка к застолью. Списка гостей не предполагалось. Можно смело загибать пальцы - благо у нас с мужем на двоих пальцев, аж двадцать. На экстренный случай в запасе имелось еще с десяток нашего пятилетнего сына.
   В порыве откровенности могу сообщить следующее: наши друзья веселые, открытые люди. Открытые, как и двери нашего дома. Поэтому трудно сказать, кто именно первым поднимет бокал вина за именинницу, за её половину, за детей. И это будет не единожды, потому что всегда будут припозднившиеся и опоздавшие. Штрафная доза непременно будет выпита, опять же, за виновницу торжества. И первые два-три тоста повторятся бесконечное множество раз, как по накатанной колее.
   Единственное, что не повторится - мои двадцать девять лет, и то обилие цветов, которое к утру превратится в подобие цветочного магазина. Все, словно сговорившись, принесут по двадцать девять гвоздик. Ровно по количеству прошарканых лет. И только один незваный гость принесет чуть меньше. Но этому гостю достанется больше всех.
   Ах, Рубен, Рубен. Моя первая неосмысленная любовь. Любовь горшковая и лошадная.
   У нас, живущих по соседству, до детского сада был один горшок, и одна на двоих белая лошадка с красным седлом, но, почему-то, с синей гривой.
   В классе первом семья Рубена переехала на постоянное местожительство в столицу. Но каждое лето они возвращались в родной город, о котором сложено немало песен и анекдотов. О море в Гаграх, о пальмы там же!
   Тост, который провозгласил гость, был следующего содержания:
   - Желаю вам как можно скорее разойтись, потому что мне пора жениться.
   Если бы мой муж выпил чуть меньше, он бы посмеялся над этим шутливым пожеланием. Если бы чуть больше - пропустил мимо ушей. Но количество градусов в организме соответствовало шкале 40 градусов по Цельсию ( в данном случае, Фаренгейт не котируется), поэтому всё закончилось не так радужно, как хотелось. Глаз Рубена засиял всеми цветами радуги. Чуть позже, когда разбитый нос Рубена приводился в порядок, новоявленный Отелло извинялся за то, что были нарушены законы кавказского гостеприимства.
   Неприятное обстоятельство вскоре забылось, и праздник продолжался в обычном порядке - ели, пили, говорили. И говорили, как правило, " за жизнь". А жизнь была не рафинированная. На магазинных полках вовсю резвились мыши, обгрызая не картонные коробки с провизией, а талончики, по которым под счет выдавались продукты. Но терпеть оставалось не так уж и долго, потому что заманчивое слово "Перестройка" через год-другой будет звенеть в ушах.
   В тот период небезызвестный лозунг "спасение утопающих - дело рук самих утопающих" активно привносился в жизнь. Кто хватался за соломинку, кто за бревно, но наш Рубен ухватился за собственное дело. У обычного музыкального редактора, оказалась необычная деловая хватка. Рубен пытался организовать небольшое предприятие по изготовлению товаров народного потребления. Приобрел пару-тройку дешевых вязальных машинок семейства "Северянка" и наладил общение с поставщиками дешевой пряжи.
   Мне в наследство от тетушки досталась вязальная машинка того же семейства, и посему, волей-неволей, наши интересы пересеклись. Пока мы мило общались, изредка прерываясь на перекусон с запивоном, мой супруг устраивал стрельбу глазами в нашу сторону, активизируя слух на полный прием информации.
   Так уж посчастливилось, что я в семье не единственная. Мои родители, люди неординарные, отличились в первый раз рождением дочери. Ничего особенного в этом факте нет, разве что день рождения сестры пришелся, в аккурат, на день рождения отца. Вот уж умел делать человек подарки! Ни жену не обделил, ни себя. Это надо же было так рассчитать, чтобы одну дочь подарить себе, а вторую - матери. Мама у меня была активным членом партии, секретарем парторганизации, женщина строгая и идейная. Именно поэтому я досталась ей в подарок на 1 Мая. Но отец относился к нам обеим ровно. Если одна из нас делала что-то неправильно или допускала свойственные всем детям оплошности, он кричал: "Мать, посмотри, что твоя дочь натворила!" Если кто-то отличался примерным поведением, отец горделиво говорил: "Это же моя дочь!"
   Я так резко переключилась на разговор о сестре, потому что в моей истории она одна из главных действующих лиц.
   В детстве мы росли не очень дружно - сказывались пять лет разницы. Её всегда раздражала манера малолетки вклиниваться в разговоры девочек подросткового возраста и, сидя под столом, напрягать слух. Всегда интересно знать - кто в кого влюбился, кто из-за кого настрадался, кто кого бросил. Но с годами мы стали дружнее, несмотря на разницу в возрасте и отличие привязанностей. Если я предпочитала шоколад и сладости, моя сестра находила удовлетворение в мясных и рыбных продуктах.
   После замужества она уехала в Подмосковье, но традиция присутствовать на её дне рождения ещё долго оставалась для меня главной.
   Именно в тот майский вечер и обсуждалась эта тема. Мы с Рубеном договорились до того, что я обязательно состыкуюсь с ним в дни своего экскурса по Подмосковью, и приобрету партию пряжи для индивидуальной деятельности. Если не получится с бизнесом, то порадовать обновками ближних можно всегда.
   Не могу даже предположить, о чем думал мой дорогой супруг, однако, после праздника, он взял с меня слово, что отпуск я проведу где-нибудь подальше от Златоглавой. Можно поехать в Киев, можно посетить родственников и друзей в Астрахани, никто не возражал против вояжа по Сибири и Дальнему Востоку (благо, страна большая, родни много, можно направить стопы в любое место нашей необъятной Родины). Но упаси Боже в тот год появиться на дне рождения сестры!
   Что уж тут греха таить. Я человек не жадный, могу дать все, что угодно. Что там какое-то слово! Но если вам так хочется - пожалуйста, берите. Это самое Слово мой супруг и взял. Но я, несмотря на то, что не отличаюсь примечательной внешностью, домовитостью, и у меня нет патологической тяги к ведению домашнего хозяйства, все-таки, женщина. А что у женщины на языке, вовсе не значит, что и на уме у нее то же самое. Ни до Рубена, ни до его бизнеса, ни до его ниток мне не было никакого дела. Но побывать за столом у сестры - это святое.
   Почему я чувствовала себя вольготно? Только потому, что никогда целиком и полностью не зависела от мужа в финансовом отношении. Профессия моя вполне мирная и востребованная. Поэтому, всё, что я умудрялась заработать с четырех до шести вечера, это принадлежало исключительно для личных целей. Остальное - всё в дом, всё в дом.
   Кстати, выбор профессии дался мне нелегко - помог случай.
   В юном возрасте я стала свидетелем неприятной сцены в больнице, где проходила обследование. Искали массажиста долго и тщетно, и медсестра преклонного возраста (разумеется, глазами малолетки), лет, эдак, сорока сетовала. Мол, массажисты деньги гребут лопатой, они востребованы, а она, до самой пенсии так и будет носить в лабораторию на анализы банки с мочой, да спичечные коробочки с содержимым более существенным.
   Словом, жизни простой медсестры в курортном городе, пусть и славном, не позавидуешь. Но пока существует диагнозы остеохондроз и сколиоз, массажист не будет сидеть без работы.
   Через год я позорно провалила алгебру на вступительных экзаменах в Институт рыбного хозяйства в городе на Волге, то бишь, в Астрахани. Чтобы родители не провалились от стыда и могли гордо смотреть в глаза своим многочисленным знакомым, я поступила на вечернее отделение медицинского училища. Мама была счастлива. Что ни говори, а в доме медицинский работник никогда не будет лишним. Отец, всю жизнь мечтавший иметь сына, по поводу моего поступления сказал коротко: "Молоток!", что означало, молодец.
   Но белый медицинский халат, всего лишь символ чистоты и нравственности побуждений. И только медик знает, как надоедает бесконечная стирка и глажка этого атрибута. Будь моя воля, я бы распорядилась изменить форму одежды для медработков. Для этих целей более применим синий халат технаря - не так хлопотно. Помыкавшись по "нижним эшелонам власти", досыта наевшись лозунгом "подай, принеси, выйди вон", я срочно вспомнила разговор двух медсестер в курортной больнице, и решила сменить больничные коридоры на отдельный кабинет. С тех пор канули в вечность банки с мочой и спичечные коробки с более существенным содержимым. Так у меня появилась не только хорошая работа, но и постоянный заработок.
   Одно только плохо. Почувствовав относительную финансовую независимость, я так и не научилась обращаться с деньгами. Плохая привычка - будет день, будет и пища, со временем изрядно подпортила мне жизнь. Но это будет потом.
   А пока, зная о том, что в дороге я очень невнимательна к содержимому собственных карманов, и у меня в них никогда ничего не задерживается, нахожу оптимальное решение. Что может быть проще, чем, понадеявшись на почтовых работников, обеспечить плавную перекачку денег из своего кармана под пристальное внимание сестры!
   Слово, данное мужу, остается словом. Вылетело - не поймаешь. Но вылетало оно не по моему желанию, а по его настоянию, поэтому дело оставалось за малым. Главное, рассчитать так, чтобы хватило времени пообщаться с друзьями в Астрахани, погулять в Подмосковье на дне рождения сестры. О каких расходах может идти речь, если тебе позарез надо отдать дань семейной традиции, и благополучно упасть в объятия мужа, встречающего рейс 402 "Астрахань - Сочи"?
   Я люблю этот город. Город моей юности. Хотя, ничего примечательного в нем не было. Астрахань 80-тых - это пыль, необычайная жара летом, а зимой - лютый холод. Это, большей частью, приземистые, покосившиеся домишки, с окнам, из которых видны только ноги до колен, и ботинки с налипшими комьями грязи. Вместо привычных тротуаров - дощатые настилы. Но сам центр города прекрасен. Здесь старинный Кремль соседствует с величественным Домом быта "Кристалл". И все же, особой гордостью города является кинотеатр "Октябрь". Не в каждом городе существуют кинотеатры, в котором расположены четыре кинозала. В просторном фойе разбит парк с многовековыми пальмами, да и уютное кафе пользовалось немалой популярностью. Одним словом, весьма привлекательный город.
   Встреча с подругой выдалась теплой. И не просто теплой, а горячей. Сначала мы говорили. Потом говорили и пили. Потом говорить не могли, и пить тоже. Дело дошло до того, что моей подруге привиделись инопланетяне, пока я старательно искала возле выгребной ямы сливной бачок. Что поделать - городскому человеку трудно адаптироваться к некомфортабельным условиям полугорода-полудеревни после употребления бутылки коньяка. После сорока минут тщетных поисков, я обнаружила свою подругу с вытаращенными глазами и поднятыми вверх руками.
   Я подняла глаза, и хмель начал выветриваться с поистине космической скоростью: над самой головой неоновым светом сияли два прожектора. Чуть поодаль - ещё три. Трудно сказать, что это было. Фары машины над головой могли появиться только в том случае, если бы мы обе находились в горизонтальном положении. Но то, что мы стояли на ногах, пусть и не совсем твёрдо, это - однозначно.
   Пришлось и мне воздеть руки к небу. Так, на всякий случай. Нет, мы не хотели, чтобы нас подобрали космические пришельцы для своих опытов. Что ни говори, а два сознательных существа, всё-таки, не лабораторные крысы. Не хотели, чтобы нас забрали и в качестве путешественников - нас и земная жизнь вполне устраивала, но прикоснуться к энергии Космоса - в самый раз.
   - Любань, - сдавленным голосом, прошипела я. - Это глюки?
   - У нас с тобой одинаковые галлюцинации, - Люба отвечала шёпотом, и почти трезвым голосом. Её бутылка на свежем воздухе выветривалась быстрее.
   - Конечно, мы же с тобой за одним столом сидели, и пили одинаково. Кстати, у тебя в туалете кто-то сливной бачок свистнул.
   - Какой бачок? Его там никогда и не было.
   - Как же так? А если мороз минус тридцать, тогда как?
   - Молчи! Тут такие дела творятся, а она о чем? Насыщайся, один раз в жизни инопланетяне прилетают, да и то не к каждому.
   Я опустила затёкшие руки.
   - С меня достаточно. Пойдём домой, холодно.
   - А мне не достаточно. Хочешь - иди.
   - Это нам мерещится. Нет никаких пришельцев. Вот, перебор - есть. А агрегатов нет. Это всё иллюзии - хочешь, я сейчас в эту иллюзию булыжник швырну? - Я наклонилась, чтобы подобрать подходящий камень, но как только моя рука нащупала камень, удобно лежащий в ладони, я отключилась. Не могу сказать, как долго длилось состояние "не стояния", но самолёт улетел без меня.
   -Ну, ты, мать, даёшь! - Любаша старательно и обильно смачивала холодную тряпку, чтобы приложить её к моему пылающему лбу. - Здорово!
   - Что здорово? У меня голова раскалывается, а ты радуешься. Не по дружески как-то.
   - Я не об этом. Здорово, говорю, тебя шарахнуло. Думала, самолётом тело твоё отправлять придётся, или здесь прикапывать.
   - В честь чего?
   - Ты когда за булыжником нагнулась, из этого агрегата такой луч мощный вылетел, я чуть не ослепла. Думала, ты в землю на полметра укопаешься.
   - Люба, я всё понимаю, но твои бредни про инопланетян, чистой воды - белая горячка.
   - Это у тебя горячка. Температура за сорок, с кем-то воевать собралась, пришлось даже привязать. Видишь? - Люда показала на бинт, привязанный к кровати. Я из-за тебя чуть не поседела.
   - Ты поседеешь - никто и не заметит.
   Люба была жгучей блондинкой. Причем, блондинкой натуральной. Кто говорит, что отсутствие должного пигмента в организме напрямую указывает на недостаточность мозгового вещества? С серым веществом у Любани было в порядке. Два высших образования и кафедра биологии педагогического института - неплохое тому доказательство.
   - Мне в Москву надо. Какое сегодня число?
   - Какое бы ни было - я билеты сдала. Так что, поездка отменяется. А инопланетяне всё-таки были. Мы когда тебя с соседом тащили, он, чуть было, к тебе не присоединился. Пришлось ему вместо нашатыря коньяку накапать. Для поправки организма.
   - Нашла, кому довериться! Он же каждый день такой, какие мы в тот день были.
   - Не скажи. Второй день трезвый ходит. Баба Нюра на радостях курицу зарубила. Тебе бульон, болезной, принесла. Говорит, в доме праздник. За столько лет супруга трезвым увидела. А то забывать начала, какие у него глаза - вечно залитые.
   - А чего живёт с таким?
   - Нас с тобой не спросила.
  
   Моя горячка прошла так же неожиданно, как и началась. Но, не даром говорят - что не случается - всё к лучшему. Дней через десять я полностью в этом убедилась.
   Первое, что я испытала, сойдя с трапа самолёта - это состояние шока, сменившееся полным недоумением. Меня встречали. Причём, встречали со всеми почестями.
   Нет, красной дорожки никто не стелил, никто не выстраивал по ранжиру почётный караул. Но я испытала душевный трепет, заметив в толпе встречающих знакомое лицо.
   За время моего отсутствия это лицо ничуть не изменилось, разве что было тщательно выбрито. Не знаю, на каких именно кровях замешан мой супруг, но щетина у него растёт странным образом - неровными клочками, как у Хаджи Насреддина. Поэтому густая борода, какая, по обыкновению, бывает у художников и геологов - не про нас.
   Непорядок состоял в следующем - в руках любимого были цветы. Что в этом особенного, можно подумать, эка, невидаль. Но для того, чтобы недоумённо пожать плечами, надо знать моего супруга. Во-первых, он никогда не нёс цветы открыто.
   Это же стыдно, показаться на глаза знакомым с букетом цветов! Гораздо проще дать супруге денег, и пусть сама выбирает, какие понравятся. Или, на худой конец, спрятать букет за отворот куртки.
   Что и говорить, если на собственную свадьбу он явился не только без цветов, но и опоздав на пару часов! И что меня удержало от того, чтобы не только сорвать очаровательную шляпку невесты, но и от решения забыть о замужестве - до сих пор понять не могу. Объяснение было сногсшибательным - жених попросту проспал.
   Это же надо было - в то время, как невеста не могла заснуть несколько ночей кряду, жених благополучно отсыпался после весело проведённого мальчишника!
   Во-вторых - в руках супруга были тюльпаны. Не просто тюльпаны - а тюльпаны голландские. И это в то время, когда голландским цветочным бизнесом ещё и не пахло.
   Моё состояние было близко к состоянию обморочному. Наверняка, женщины, невольно косившиеся на букет, рисовали в своём воображении женщину, которой предназначалась эта прелесть. Представляю, какое их ждало разочарование, когда они увидели, кому он преподнёс эти шикарные цветы.
   Надо сказать, что в моей одежде преобладает спортивный стиль. Это значит, что на мне была спортивная куртка, джинсы, и кроссовки, не раз промокавшие под дождями. Что касается парикмахерской, то я редкий гость в подобном заведении. Я не бахвалюсь тем, что не признаю косметики, просто аллергические проявления, в свое время, изрядно потрепали нервы. И для того, чтобы успокоиться, я решила вообще не украшать себя, предъявив обвинение в скупости.
   А как иначе? Если на тебе красивые серёжки - к ним, непременно должны подбираться колечко и кулончик, естественно, на красивой цепочке. Но, как быть, если подобные ювелирные украшения никак не вписываются в спортивный стиль? Значит, вместо спортивной сумки, нужна изящная женская сумочка. Отсюда следует цепочка потребностей - к сумочке платьице, или костюм. К костюму полагаются туфли, но такие, которые бы гармонировали и с сумкой, и с костюмом. Но много ли можно пройти на каблуках? Естественно, женщина, если уж создание данного пола претендует на это звание, должна выходить из машины, и, желательно, не из "Запорожца". И, скажите на милость, простой смертный на одной зарплате способен потянуть подобную прелесть? Ни за что!
   Поэтому, что бы не загружать голову серёжками, кулонами, каблуками - я ограничиваюсь удобными брюками и любимыми кроссовками. И тут случается непредвиденное - цветы не согласились с моими убеждениями скряги. И я чувствую, что в глубине души во мне медленно, но упорно просыпается женщина. Мне становится безумно стыдно и брюк, и кроссовок, и спортивной сумки за плечами.
   - Я тебя удивил? - Муж склонился к самому уху.
   - Нет, сразил на повал, - шепчу я в ответ, потому что горло перехватывает спазм.
   - У меня новости! - продолжает он тихо. - Я завтра уезжаю.
   - Хорошо, что не сегодня. Цветы в честь отъезда?
   - Нет, это благодарность за то, что ты не поехала в Москву.
   Я ожидала всего, только не подобного оборота событий. Уже вечером, за чашкой вечернего кофе, мне докладывали обстановку.
   - Ты представить себе не можешь, что я пережил. Приезжает свояк и говорит: - Дружок, есть работа. Поедем, посмотрим?
   Отчего не посмотреть, если дело стоящее? Вот, я и поехал. Только порог переступил, а твоя сестрица с порога - где ты? Должна, мол, приехать. И деньги переслала, и телеграмму дала. Я ничего не пойму, стою, как дурак. Я же знаю, что ты в Астрахани. А она одно заладила - приедет. Обещала, значит, приедет. Не было такого, чтобы семейные традиции нарушались. В день её рождения, признаться, до последнего момента ждал. Кто в дверь звонит - я, как собака, в сторону двери кидаюсь. И думаю - приедешь - убью. А ты не приехала. Значит, на роду написано - долго жить будешь.
   Вот тогда я и задумалась. А что было бы, если бы мы за тем столом встретились? Даже страшно подумать! От нервов я похудела на полкилограмма, потому что его поездка в Москву приходилась, как раз во время моего предполагаемого визита.
   Только не надо думать, что мой супруг только и делает, что убивает по поводу и без повода. Вообще-то, мой добрый, высокий симпатичный брюнет, и мухи не обидит. У нас за четверть века ни одного серьезного скандала не было. Ну, поломаем чего-нибудь из мебели. Признаться, я этим больше грешу, а он сидит спокойно, и улыбается. Вот чего не переношу, так это его улыбки. Такой очаровательный мужчина становится, что руки опускаются. Так, на весь дом, и кричу:
   - Прекрати улыбаться, я же разозлиться не могу!
   А он, зная об этой особенности, всегда улыбается.
   Посудите сами, разве можно нормально поскандалить в такой обстановке?
  
   И всё-таки, я ему отомстила. Отомстила жестоко и изощрённо. Что может быть страшнее незапланированной поездки для домоседа?
   Незапланированной поездкой оказалась свадьба любимой племянницы в славном городе Ленинграде. Нет, я не оговорилась. Именно в Ленинграде, потому что Петербургом ещё и не пахло. Вот, как давно это было!
   Славный город! Город, полный медовых воспоминаний, потому что именно в этом городе мы побывали в свадебном путешествии. Причём, не обошлось без экспромтов.
   Наши экспромты всегда отличались особой красочностью.
   Что значит молодость? Пора нелепых ошибок, безрассудных поступков, надежд на высокие идеалы о воздушной, необыкновенной любви. Вот этой самой любви у меня было предостаточно. У меня был и принц на белом коне, и космонавт, и геолог, и художник - и всё в одном лице. В лице моего милого супруга. И когда меня, шутя, спрашивали, какого мужчину я предпочту - старого, но богатого, или молодого, но бедного? Я неизменно отвечала - собственного мужа. Что поделать? Любовь зла, и козлы этим пользуются.
   Но, как обычно водится, предмет моей любви изначально был предметом яростной идиосинкразии. Я терпеть не могла моего будущего супруга по одной простой причине - я была с ним знакома еще до той поры, когда он впервые был облачён в пелёнки, то есть, до его рождения.
   Ничего мистического в этом нет. Всё гораздо прозаичнее. Наши родители дружили семьями: матери вместе склоняли мужей, а те, в свою очередь, частенько вели беседы "за жизнь" в самом излюбленном месте - в близлежащей пивной.
   Так или иначе, но, будучи беременной, моя будущая свекровь несла меня на руках, приговаривая:
   - Если у меня родится сын, хорошо бы поженить детей.
   Могла бы и промолчать. Но ей простительно. Она у меня свекровь, каких искать не надо - бесполезно. Во-первых, таких свекровушек в природе не существует. Во-вторых, она сразу же потребовала называть её мамой. В-третьих, она всегда держала мою сторону в любых семейных передрягах, больших, средних и малых, особенно, если я была не права. А надо сказать, я была неправа всегда.
   Единственное, в чём я была права, так это в том, что высказала предположение: при нормальной невестке и свекровь может стать человеком.
   Это сейчас я с ней на "ты", и порой сама задаюсь вопросом - кто же из нас свекровь? Судя по тому обстоятельству, что у нас растёт сын, репетировать роль свекрови я начала рановато. Знать, к положенному сроку, эта роль будет отточена досконально.
   Но, несмотря на то, что моя вторая мама заслуживает гораздо большего знакомства, я несколько отвлеклась.
   Так вот, мой домосед с ужасом думал о поездке в славный город Ленинград. Что касается меня, то я была безмерно счастлива. Особенно в тот момент, когда сообщала любимому о том, что из Ленинграда мы будем возвращаться из Москвы. Поезд "Красная стрела" всегда может решить проблему отсутствующих билетов на самолёт из Ленинграда. А уж из Москвы уехать не проблема.
   Это была маленькая, безобидная, но подлость. Я добилась своего - лишила человека безмятежного отдохновения после свадебных изысков. Но, надо отдать должное - два дня, проведённые у сестры, компенсировали его недовольство. Пока мы с сестрой мило общались, наши мужья не теряли времени даром. Где они бродили эти пару дней - и до сей поры остаётся загадкой - мы с сестрой не очень-то заметили их отсутствия, предоставив мужчинам право плыть по течению. Всё-таки, экспромт.
  
   Но в жизни так случается, что одно событие, исходит из события предыдущего. Они текут плавно, почти в параллели, но, исходя один из другого, накручивая особенную спираль, образующую связку - цепочку причинно-следственной зависимости. Своего рода, серпантин.
   Моё коварство не осталось безнаказанным.
   Милый решил взять реванш. И он его взял. Получив приглашение от родственников, мы поехали на очередную свадьбу.
   Ах, что это была за свадьба! Весёлая и зажигательная, но без жениха и невесты. Что поделаешь, так получилось.
   В каждой стране, будь то Автономная Республика бывшего СССР, или страна СНГ, суть обычаев и традиций остаётся неизменной. Так было и есть на Украине. Так было и есть на Кавказе.
   Два полюса столкнулись неожиданно. Не даром говорится - в чужой монастырь со своим уставом не ходят. С этим можно согласиться, если традиции и обычаи не противоречат общепринятым законам гостеприимства. И кто может знать, где и кем приняты эти самые негласные законы?
   Тот закон, который нам был продемонстрирован, резко отличался от тех законов, к которым привыкли южане.
   Никогда не думала, что два человека могут перевернуть привычное течение жизни далёкой деревни, расположенной на стыке трёх границ - молдавской, украинской и румынской. Мне, любителю путешествий, не довелось лицезреть далёкие просторы Дальнего Зарубежья. Но с каким трепетом я смотрела на Дунай, за которым виднелись владения Дракулы!
   Но это относится к области лирики. Жизнь упорно демонстрировала свою прозаичность.
   Признаться, мы с мужем не сразу сообразили, зачем нас приглашали на эту свадьбу. При встрече сразу было оговорено:
   - Мы не вас, мы маму ждали.
   Помощи не требовалось - рабочих рук было достаточно. В церковь на венчание не попали: места в машине не хватило. Ясное дело - на почётных гостей мы не тянули. Этих почётных оказалось предостаточно. На передний край выдвинулись высокие личности. Директор мясокомбината, заведующий местного универмага (или сельпо?), члены местной администрации сидели по правую руку жениха. Остальные теснились на задворках.
   Но это было вечером. Днём, слоняясь без дела, мы знакомились с местными достопримечательностями, даже не подозревая о том, что являлись объектом обсуждения среди обывателей деревни.
   Возвращаясь из магазина, мы стали не просто свидетелями, а непосредственными участниками небольшого приключения. На первый взгляд, ничего особенного не было в том, что у забора паслись три козы. Козы, как козы. Красивые животные с жёлтыми глазами, равнодушно поглядывали на нас. Быть рядом, и не погладить очаровательную козочку было бы неразумным. Я сделала первый шаг, чтобы воплотить в жизнь своё намерение. Но этот простой жест едва не обошёлся дорого.
   Я не могу сказать, что чувствовала, когда, наклонив большую голову почти к самой земле, выставив вперёд мощь закрученных рогов, прямо на меня нёсся баран. Надо было прислушаться к инстинкту самосохранения, и, говоря современным языком, делать ноги. Мои намерения были вполне миролюбивы, но о намерениях неожиданно рассвирепевшего животного можно было лишь догадываться.
   Уже потом выяснилось, что коз пасёт баран, а стадом овец верховодит козёл. Непонятно, как такое возможно, но вникать в превратности разнообразия природы нет смысла. Достаточно факта. Возможно, этот факт присущ исключительно данной деревне.
   Тем же вечером подвыпившая компания дружно поднимала тосты за здоровье молодых, и тут выяснилось, что добрая половина деревни, оказывается, имеет родственные связи. Но в этих связях приходилось разбираться мне, потому что милый, столкнувшись с дядькой в неприятии интересов, активно залил своё разочарование крепким напитком.
   Ссора произошла на пустом месте. Не сошлись обычаи. Хотя, я упоминала что-то о чужом монастыре и про уставы, но сразу переключиться невозможно.
   На Кавказе, если празднуют во дворе при открытой калитке, любой может заглянуть на огонёк, и ничего в этом предосудительного не будет. Здесь же всё сложилось иначе. Мой муж находился с краю - ему и досталось. Случайный прохожий изъявил желание поднять стопочку водки за здоровье молодых. На просьбу мужа сесть за стол не отреагировал, и тот поднёс стопку у самых ворот. Этот факт не скрылся от зорких глаз хозяина, и через пять минут, дядька проводил воспитательную беседу. Мой муж не мог понять, почему надо отказывать в просьбе человеку? Ведь испокон веков существует понятие - стучащему - да откроется, просящему - да воздастся. А тут, получается, не открывается, и не воздаётся.
   В итоге, заморский гость утопил в горючей жидкости непонимание. А я, сидя за столом рядом с худенькой молодой женщиной, пыталась выяснить, кто есть кто. Неожиданно выяснилось, что сидящая рядом женщина приходится моему мужу троюродной сестрой. По большому, Кавказскому счёту, это родство близкое. Поэтому мы договорились о встрече утром для более тесного знакомства. Однако, здесь мне пришлось удивиться, когда женщина произнесла:
   - Там, за огородами, увидите круглый дом, он один такой. Не ошибётесь.
   Понятия о геометрии у нас обычное - круглое должно быть круглым. Всё-таки, интересно узнать, как выглядит "круглый" дом. На следующее утро, испытывая озноб от вечерних излишеств и от апрельской прохлады, мы, стоя за задней калиткой, выходящей на огороды, пытались узреть нечто подобное на окружность. Наши познания в геометрии меркли по сравнению с понятиями местных жителей. Время шло, а в поле зрения круглого дома не обозначалось.
   Не знаю, что на огородах делал пожилой мужчина, но в ответ на наш вопрос, он долго смеялся. Как выяснилось - практически, у всех жителей деревни, дома напоминают постройки барачного типа - две-три комнаты подряд, а дальше следуют подсобные помещения - от кухни, до ванной комнаты.
   Круглый дом, это обычный, квадратный дом, а не дом барачного типа.
   Родственница встретила нас настороженно. Казалось, вчера она погорячилась с предложением, но мы, люди простые, непривередливые. Нас полы неметеные не волнуют, отсутствие достойной сервировки на столе не напрягает. Достаточно яичницы и стакана вина.
   За незатейливым обедом незаметно прошло время, и ближе к вечеру появился первый гонец - нас приглашали к свадебному столу. Идти "в люди" отчаянно не хотелось. В результате бесшабашной весёлости заезжих гостей, гонец задержался. Потом пришёл следующий, и тоже задержался. У нас, пусть было и скромно, но весело.
   Так часто бывает - не важно, что на столе, главное, атмосфера, царящая за столом. За нашим столом была так весело, что к вечеру в тесной комнатушке не хватало места - свадьба переместилась из-под накрытой брезентовой палатки в квадратный дом, единственный в деревне. Даже визит дядюшки, отчаявшегося дождаться и гонцов, и гостей, не мог нарушить весёлье.
   Мой супруг, человек достаточно щедрый и душой, и кошельком, отправился поздравлять новобрачных, и преподнёс такой дорогой подарок в денежном эквиваленте, что был посажен между директором мясокомбината и Секретарём Облисполкома.
   Ранним утром, уезжая первым и единственным рейсовым автобусом, пытались отбиться от подарка сестры - чёрного козлёнка с серебристыми серёжками на ушках. Мы плохо представляли, как перевозить это чудо природы в самолёте. И совершенно бессмысленно загружать самолёт мешками грецких орехов и семечек.
   До сих пор, как наяву, слышу растроганный голос родственницы:
   - Мы думали, вы паны...
   Что касается дядюшки и тётушки, то провожать они нас так и не вышли. И, как подозреваю, дело было не в том, что часы показывали четыре утра.
   Эта свадьба оказалась единственной, запомнившейся надолго. Масса впечатлений, ощущений, самобытность обычаев и сложность межличностных отношений оставили свой след. И, несмотря ни на что, след тёплый.
  
   &&&&&&&&&&&
  
   Сквозь сон донесся пронзительный, испуганный голос:
   - Блин, проспали! Давай, давай, шевелись!
   - Кофе варить? - Едва ворочая языком, проскрипела я, и с трудом приоткрыла слипшиеся веки.
   Мой супруг, пытаясь в спешке попасть в штанину камуфляжных штанов, забавно пританцовывал.
   - И кофе, блин, вари. И на завтрак чего-нибудь сообрази. Да пошевеливайся! Разлеглась тут, как корова.
   Вот про корову он сказал чуть тише, в надежде, что я не услышу. Знает, шельма, что я не поборник клеветы. Да, могу согласиться, веса я чуть-чуть имею. Если брать в килограммах, то звучит солидно. Если в пудах, - один к шестнадцати - всего ничего. Лично мне выгодно в пудах. Вот муженьку хуже - он пребывает в легчайшей весовой категории.
   Вообще-то, мне он симпатичен: высокий, стройный, жилистый, и ест немного. Я помогаю по мере сил. Отдыхаю за двоих, ем за двоих, ему же остается самая малость - работать за троих. Вот он и работает, вернее, работал.
   Он работает оператором на почте (хорошо, что не оператором машинного доения), а в душе - свободный художник. Он не просто ценит красоту, но имеет свой взгляд на вещи. Однако, возникает вопрос. Что же такого особенного он увидел во мне? Не красавица, фигура, можно сказать, несколько непропорциональна. Но если он приверженец абстракционизма, в этом моей вины нет.
   Он все любит делать по вдохновению. Временами не прочь заняться резьбой по дереву.
   В доме у нас достаточно его произведений - от вырезанных из дерева бронтозавров, до инкрустированных картин. Хоть устраивай персональную выставку. Впрочем, одна выставка у нас уже есть. Даже две. Одна передвижная.
   Эта "выставка" в высоту метр семьдесят пять, основа - обувь сорок второго размера с высоким подъемом, и довольно симпатичная. Не пьющая, не курящая, работающая на батарейках без подзарядки, то есть, со встроенным аккумулятором. На ее "оформление" ушло чуть больше двадцати лет. В результате, оба организатора выставки довольны.
   А вот со второй, реальной выставкой морских раковин, дело обстояло несколько иначе. Эта никуда не перемещается, кушать не просит, но денег потребляет не меряно, и растет вширь.
  
   - Где мои сапоги?
   - Где снимал, там и стоят.
   - А где я их снимал?
   - Спроси что-нибудь полегче.
   Нет, дело вовсе не в том, что накануне было много выпито. Дело в отсутствии света.
   Только потом, лишившись элементарных благ, которых раньше не замечал, осознаёшь, что значит цивилизация! Но нет света, следовательно, нет и воды. Сколько трудов стоит рано подняться, занять очередь за водой у родничка, и без лифта втащить эти вёдра далеко не на второй этаж. И так несколько ходок в день.
   Но к этой теме мы ещё вернёмся. А пока я радуюсь, что могу сварить настоящий кофе и предложить на завтрак пару яиц. Он не знает, откуда взялось это добро, но я не буду ему говорить.
   А пока вставать не хочется. Не потому, что лень выпростать тело в холодную непротопленную комнату и проводить мужа на работу, а в том, что через несколько минут, он перекинет через плечо автомат, и уйдёт на войну. И так хочется, чтобы остановилось время! Но оно неумолимо бежит вперёд, не обращая внимания на наши желания. И Колесо Судьбы, набирая обороты, распускает свой серпантин событий.
   Мой милый друг, не уходи
   Побудь со мной ещё немного
   В моей истерзанной груди
   Живою птицей бьёт тревога
  
   А за окном бушует дождь
   И непогода в бурном танце
   Счастливый случай, сбереги
   Недобровольного скитальца!
   И если доведётся ему вернуться, я расскажу, что на днях продала одну дорогую раковину. И хорошо, что он этого не заметил. А если и заметил, то хорошо, что промолчал и не задавал никаких вопросов.
  
   Это случилось давно. Так давно, что я стала сомневаться, а было ли это на самом деле? За двадцать лет столько произошло событий - светлых и трагических, что невольно задаешься мыслью - неужели все это происходило именно с тобой, а не с другим человеком? С одной стороны посмотришь, все было, словно вчера. С другой стороны, кажется, прошла целая вечность. Но те ощущения до сих пор остались со мной.
   Женщина остро чувствует перемены. Так и я почувствовала перемену в настроении мужа. Он стал более замкнут, подчеркнуто вежлив в те минуты, когда замечал меня. Казалось, у него появилась тайна. Нет, не та тайна, которая прячется за ширмой напускной веселости и бесшабашности. А та, которая живет в душе, и которую никуда не спрячешь. Семья для него существовала, но уже не занимала главенствующего положения. Мы больше не составляли единого целого, а как бы примостились рядом. Это чувствовалось остро.
   Что, тут, таить, за мной числится грешок - я чрезмерно ревнива. Два сапога - пара. Но в этом вопросе дело обстояло несколько иначе - мы были не парой, а двумя сапогами на одну ногу. Конечно, это обстоятельство тщательно скрывалось и скрывается от посторонних глаз. А тут еще мой суженный стал пропадать. И не просто пропадать, а пропадать ближе к вечеру. Он не говорил:
   - Я пошёл по делам.
   Он говорил:
   - Я пошел к Володе.
   При этом брился у зеркала особенно тщательно и очень долго. Потом обряжался в парадно-выходную форму одежды, и удалялся. Не на час или два, а почти до утра. При этом, у него хватало наглости смотреть мне прямо в глаза, и утверждать, что времени, мол, не заметил. Вообще-то, я не замечала за ним признаков садизма, но во всем его поведении сквозила издёвка. Это какую надо было иметь выдержку, чтобы и намека не проскочило на "невинные" шалости!
   Издевался он довольно долго - почти год. В конце - концов, моя нежная нервная система не выдержала, и я изъявила желание посмотреть в глаза этой самой "Володе".
   На удивление, милый сразу же согласился нас познакомить. Надо ли говорить, с каким трепетом я собиралась на эту встречу!
   Нашему сыну в ту пору было чуть больше года, поэтому, ненадолго отлучаясь, я вверила наше сокровище бабушке.
   - Посидите часок, мы не надолго.
   То ли моя свекровь обладала способностью предвидеть будущее, то ли обладала достаточным жизненным опытом, но она тяжело вздыхая, отвечала с кроткой смиренностью:
   - Накормлю, спать уложу, а дверь на цепочку закрывать не стану - зачем вставать?
   - Ну что вы, мама, мы же не надолго!
   - Как знать, - раздалось в ответ.
   Вот именно, как знать? Как знать, что, впервые переступив порог дома Володи, который действительно оказался Володей, а не Валентиной, или Верой, я впервые посмотрю на часы в половине пятого утра.
   Это было нечто!
   Во всю прихожую, на стеллажах, оформленных подстать ювелирных витрин с должной подсветкой, во всём великолепии лежали морские раковины. Это теперь в любом южном городе на каждом шагу продаются морские раковины, а в конце восьмидесятых, когда большая часть границ была не просто " на замке", а на замке большом и амбарном, раковины доставлялись в Россию контрабандным путём, и даже на Птичьем рынке продавались из-под полы.
   Этот вид коллекционирования называется оригинально и загадочно: конхиломания. Всем известно, что меломан сходит с ума по музыке, и с первых аккордов любого произведения в состоянии назвать не только композитора, но и год создания, и группу, или оркестр, исполняющий эту музыку. С кино - то же самое. Но конхиломания называется так потому, что в состав раковины входит составляющий элемент, именуемый конхилоном.
   Я была так поражена этой экзотической красотой, что не могла восторженно не реагировать на произведения, созданные великим кудесником - природой. Я попросту потеряла дар речи. Вот когда я поняла состояние своего мужа. Но почему он не поделился своими впечатлениями сразу, а заставил меня томиться неведением, сомнением, и, в конце - концов, никому не нужной, бесполезной ревностью?
   Ответ был прост и банален - цена данного увлечения.
   - Господи, да причём здесь цена? - наивно вопрошала я.
   - Как это при чём? Допустим, пришёл я домой и рассказал о том, что увидел. Ты скажешь - я тоже хочу посмотреть.
   - Конечно, скажу. Почему бы не посмотреть?
   - Да потому что я тебя знаю - ты заводная, не остановишься. А знаешь, что эта раковина - он показал пальцем на одну неприметную, с виду, ракушку, - стоит четыре моих зарплаты?
   - Вот эта? - Мой голос не смог скрыть презрительного пренебрежения.
   Маленькая раковина бордового цвета скромно лежала в стороне.
   - А ты посмотри. Володя, покажите ей вот эту, если можно, поближе.
   - Пожалуйста. - Мужчина невысокого роста с лукавой улыбкой в глазах, - аккуратно приподняв стекло, достал ракушку и лупу. Положив ракушку на лист белой бумаги, поднёс к свету.
   - Смотри. Она называется Шапка Мономаха.
   И я увидела то, что сложно было рассмотреть при недостаточно хорошем освещении и без лупы.
   Перед глазами предстала Корона Императора, Шапка Мономаха. Название было вполне заслужено. Бордовый фон, на котором спиралевидно чередовались мельчайшие вкрапления белого и чёрного цветов в чёткой геометрической пропорции, придавал раковине вид не только изысканный, но и величественный. Я увидела чудо собственными глазами. Но говорить об этом бессмысленно - это надо видеть. И этим надо болеть.
   Болезнь оказалась заразной, что болели мы ею ни много, ни мало, а целых семь лет. И если бы не печальные события, эта была бы болезнь более затяжной. Но, подозреваю, что наше заболевание находится в стадии ремиссии.
   Это была самая увлекательная, самая лучшая болезнь. Во время неё жизнь не текла - она била ключом. И эта жадность в добывании очередной порции лекарственного средства, оказалась самой благостной. Болезнь заставляла действовать активно, изощрённо, и, в конце - концов, избирательно.
   Но в первый год этой этого наркотического опъянения, мы, два взрослых человека, казалось, впали в детство. Мы радовались каждому новому приобретению и с нетерпением ждали встречи с Володей, который, глядя на нас взглядом, которым обычно смотрят на тяжелобольных людей, объяснял все тонкости нового ремесла, и ценность определенного экспоната. Я жадно впитывала всю информацию, кидаясь во все тяжкие, вплоть до подборки конхилонного мусора. Но неожиданно, кто-то внутри меня сказал коротко и резко:
   - Стоп!
   Я остановилась, как лошадь, мчащаяся галопом, останавливается перед глубоким оврагом.
   Так дело не пойдёт. Мои извилины заработали в полную силу. Для того, чтобы коллекция приобрела вид солидный и достойный, а не напоминала мусорную свалку, необходимо две вещи - первое, надо её систематизировать. Второе - укомплектовать. Но как укомплектовать, если маленький город подразумевает тесный и узкий круг общения? Значит, надо этот самый круг расширить.
   На ум пришёл близкий родственник, двоюродный брат, живущий во Владивостоке. Ах, Владивосток, Владивосток! Город призрачной мечты детства. Впрочем, если вспоминать все детские мечты, то любой город был вожделенной мечтой. Я мечтала побывать везде, при этом не собиралась ограничиваться рубежами нашей Родины. Но мечты ты так и остались мечтами, разве что, с небольшой поправкой: теперь я живу заграницей, именуемой Ближним Зарубежьем. Чёрт побери, надо было конкретизировать свои мечты и желания! Кто знал, что в этой жизни сбывается самое заветное?
   Я написала брату о нашем увлечении. Брат не стал писать в ответ ни о погоде, ни о работе, ни о своих привязанностях. Он просто прислал посылку, битком набитую раковинами. Здесь были экспонаты, довольно-таки, редкие и ценные. Сколько стоит раковина, в которой чистого перламутра чуть больше килограмма?
   Лично я не знала. Володя тоже затруднялся ответить на этот каверзный вопрос, но ответ дал случайный гость.
   Молодой человек занимался поделками из перламутра и реализовал кольца, серёжки и браслеты в многочисленных киосках, благо в курортном городке таковых больше, чем достаточно.
   Я видела, как загорелись глаза ювелира, когда он увидал Мраморную Турбину. И сказал свою цену. Мы с мужем одновременно попытались присесть на диван, и в один голос сказали:
   - Нет!
   Нас не смутила цена, которая, несмотря на свою весомость, могла быть существенно занижена. Смутило то, что эта раковина окажется распиленной, и поделки из неё появятся на прилавках. Непонятно, почему природная красота, должна трансформироваться в красоту, созданную человеческими руками?
   Постепенно, год за годом, мы обрастали связями с другими коллекционерами. И связи эти были довольно-таки интересными. И только один человек упорно не желал знакомиться с нашими экспонатами. Володя за семь лет так ни разу и не удосужился взглянуть на дело рук своих.
   Я ему отомстила. Отомстила за то, что на наших полках оставались пальто, сапоги, сумки. Словом, всё, что зарабатывалось, спускалось на причудливые раковины с защитным слоем, именуемым конхилоном. Свекровь хваталась за голову.
   - Господи, такие деньжищи - и на что? Вы хоть думаете, что делаете? Два идиота на одну семью - это много. Это просто немыслимо!
   А что она могла сказать, если мне позвонила Люба из Астрахани, и сообщила, что на кафедре биологии появился неплохой экземпляр дальневосточного краба, который, студенты всё равно раздербанят? А долго ли собраться? Только подпоясаться. И почему бы не слетать на один день за экземпляром дальневосточного краба? Для нас это было просто, но для моей свекрови - непонятно.
   Надо признать - мой муж немногословен. Единственное, что может развязать ему язык - это поговорить о раковинах.
   Книги и каталоги, выходящие по данной тематике, преимущественно издаются на английском языке, куда примешивается и латынь. В школе моя половина изучала французский язык, но я сомневаюсь, что он помнит что-либо, кроме - парле ля франсе? Так или иначе, но мой английский был ниже плинтуса, а латынь - чуть выше, да и то ограничивалась специфическими названиями медикаментов. Требовалось исправлять погрешности, и я засела за словари. На свет божий прорисовывалась информация - где впервые раковина обнаружена, каких размеров достигает, и как влияет освещение на её окраску. Я переводила, а мой муж блистал объёмными познаниями и красноречием. Я скромно варила кофе, встречала гостей - именитых и не очень, и была счастлива.
   С некоторых пор мы не гонялись за количеством. На первое место вышло качество. Но нашего опыта в подобных делах было недостаточно. Поэтому, я сделала проще.
   У Володи мы стали бывать реже - сказывался побочный эффект нашего увлечения. Раковины были дорогие, и требовалось повышать своё благосостояние. Мы активно погрузились в работу.
   Я смотрела на раковины, а слышала то, что он хотел бы иметь Владимир. На это и делался акцент при покупке очередного экземпляра. Ну и запросы у этого Володи, - думала я, выкладывая за раковину два или три наших совместных оклада.
   Коллекция преобразилась. Теперь, по прошествии семи лет, она оказалась внушительной.
   Так могло бы продолжаться бесконечно. Но один поставщик чудным образом оставил нас без своего внимания.
   Мой брат из Владивостока решил проведать родственников. Он нанёс визит вежливости, долго и внимательно рассматривал коллекцию, и уехал восвояси. Через месяц мы получили посылку, в которой находилась одна скромная раковина, а большую часть посылочного ящика занимали рыбные консервы.
   Мы с мужем переглянулись. Что называется, братец попал, а вместе с ним попали и мы. Однако, он любезно пригласил нас в гости, чтобы мы могли на берегу Японского моря поискать то, что занимает наше воображение.
   Володя, всё-таки, зашёл в гости. Пока я варила кофе, волнуясь в ожидании приговора, который вынесет мэтр нашему детищу, он внимательно осматривал экспонаты. В его глазах читалась обида.
   - Какую змею пригрел, - бросил он в пространство, и ушёл, так и не пригубив свой кофе.
   Но обижался он недолго - около года. Потом его обида растворилась в кровавых буднях, и он забыл о ней.
   Я говорю о кровавых буднях, потому что всю жизнь мы прожили в Гаграх. Но не всегда под пальмами был беззаботный мир. Но, не будем забегать вперёд.
  
   Володя ушёл с сердечной маетой, а мы остались с мечтами о далёком Востоке, который так и называется Дальним Востоком.
   Подтянув потуже ремни, немного охладив свой пыл добытчиков редких экспонатов, мы занялись коллекционированием денежных знаков. Путь предстоял не близкий, искушений много, поэтому наше родное государство взяло на себе все заботы о наших доходах. Мы открыли вклад на предъявителя, потому что в семье царило взаимное доверие. Мы предполагали одно, а на деле вышло другое.
   Моё сердце не ёкнуло в томительной тоске, когда муж, загадочно улыбаясь, задал каверзный вопрос.
   - Как ты думаешь, дорогая, если есть возможность приобрести вещь, нужную в хозяйстве, но очень дорогую, надо брать самим или вскладчину?
   - Ты собрался что-то покупать?
   - Нет, но мне интересно, есть ли смысл приобретать машину одну на двоих?
   - Глупости! Зачем брать одну телегу и впрягать двух лошадей? Один - в лес, другой по дрова. Переругаетесь, тем дело и кончится. А что ты задумал?
   - Лично я - ничего. Двое хотят машину. Ни у одного, ни у другого таких денег нет. Вот и советуются, стоит ли стыковаться?
   - Не стоит. Пусть на такси ездят. Содержание столько обходится, что потом конфликта не избежать.
   - Хорошо. Так и передам, чтобы на такси ездили. Значит, одной лошади удобнее тянуть одну телегу. Я понял.
   Нет, не ёкнуло тогда моё сердце. Только летом до меня дошло, что той нелепой телегой с этими лошадями, будь они трижды неладны, я погубила собственную мечту.
   Весна, весна! Время пробуждения природы и начало реализации планов.
   Владивосток - город закрытый. Для того, чтобы приобрести билет, надо побегать по инстанциям за разрешением, или за визой. Приглашение уже было, дело оставалось за малым.
   - Ну, дорогой, давай сберкнижку, пойдём деньги снимать. Думаю, должно хватить и на билеты, и на прожиточный минимум.
   Почти две тысячи удалось за зиму наскрести. Сусеки оказались не хилыми, только в голове крутилась сумма. Один билет до Владивостока стоил 104 рубля. Как сейчас помню, что на двоих денег хватало с лихвой.
   - Нет у нас денег. - Милый выдохнул и улыбнулся своей очаровательной улыбкой, которая, впрочем, показалась мне несколько неестественной.
   - Нет денег? - До меня не сразу дошёл смысл сказанного. - Как это - нет денег?
   - Прости, любимая, так получилось. Сама посмотри. - Он протянул мне сберегательную книжку, в которой аккуратным почерком был выведен остаток - 44 рубля 20 коп.
   Сначала я молчала, потом открыла рот и выдала всё, что думала. А думала я ровно на тысячу восемьсот, приплюсовав и злополучные 44 рубля 20 копеек.
   Часа через полтора, я угомонилась, глядя на разбитые тарелки.
   В то время о феншуе ничего не было слышно, но традиции, известные издавна, гласили, что не желательно в доме хранить треснувшую тарелку или чашку с отколотой ручкой. В любом доме найдется такая посуда.
   Народ наш богат на выдумки. Тарелку можно подставить и под цветочный горшок, а чашку можно для чего-нибудь и приспособить. К примеру, для снятых на ночь зубных протезов.
   В этом смысле, наш дом не исключение. Но треснувшие тарелки выбрасывать жалко - под цветочными горшками таковые уже имеются. Поэтому тарелки на выброс лежали отдельной стопкой.
   Сейчас они пригодились. И пар выпустила, и от бракованной посуды, пусть и частично, но избавилась.
   - Всё? Успокоилась? Пошли, к морю прогуляемся. Я тебе кое-что покажу.
   - Ещё не всё? Уже показал. Розовую мечту похоронил. Плакал Владивосток.
   Я оплакивала свою мечту, в то время, как Владивосток не подозревал о моём существовании.
   Но на морском берегу, подходя ближе к лодочной станции, я припомнила, о чём когда-то спрашивал мой милый.
   Он подвёл меня к белоснежной красавице с яркой бирюзовой полосой. Она стояла в небольшом ангарчике, и ждала своего часа. Что и говорить - лодка была хороша. Но я к ней была расположена так же, как злая мачеха к падчерице. Не надо напоминать, на какой волне состоялось наше знакомство.
   Лодка - лодкой. Но сердце ревнивицы тоскливо сжалось, когда я увидала приложение к этой самой лодке.
   К ней прилагался сарайчик для отдохновения после морской прогулки или утомительной рыбалки. С виду - вполне приличная сараюшка. Но когда я проникла во внутрь, сердце ухнуло вниз. Теперь можно было смело выгонять супруга - он не останется под открытым небом. Внутренняя отделка напоминала каюту. Даже штурвал, примостившийся на стене, придавал помещению вид романтический. Тут же и уютный диванчик, стол, два стула. Что же, вполне подходящее гнёздышко для взрослых утех.
   Муж смотрел на меня загадочно.
   - Впечатляет?
   - Уже кого приводил, или я первая? - сорвалось у меня с отчаянием.
   - Ты первая и последняя.
   - Последняя у попа жена.
   - Как скажешь. Может, когда-нибудь и приведу.
  
   Лето выдалось жарким. Муж пропадал на море, катая отдыхающих то на водных лыжах, то на водных санках, смастерённых им собственноручно.
   Моё сердце тоскливо ныло. Не утешало даже то, что за лето собранных денег оказалось достаточно, чтобы по осени посетить Дальний Восток, но прежнего настроя уже не было - перегорело.
   Теперь меня заботила не столько лодка, сколько сараюшка.
   Говорят, мужчины поэтапно проходят три возрастных периода: водка, лодка и молодка; кино, вино и домино; кефир, зефир и тёплый сортир. Как тут не переживать, если мой муж находится в периоде первом? Тем паче, что у него есть и водка, и лодка. Вопрос состоял в наличии молодки. Ладно бы одна, а если их несколько? Здесь есть, над чем задуматься.
   Лето, знамо дело - период отпусков. У каждого южанина есть родственники. Ни я, ни мой супруг не являемся исключением. Слава Богу - не детдомовские.
   В летний августовский день к нам приехал погостить родственник. Высокий, красивый молодой человек лет двадцати пяти. Не пьющий, умеренно курящий.
   Но местные жители не могут и при всём желании пополнить когорту отдыхающих. Сезон, на то и сезон, чтобы к зиме подготовить достойную встречу следующего сезона - и так - из года в год. Мы заняты работой, отдыхающие, соответственно - отдыхом.
   И надо было мне в тот день придти домой раньше обычного.
   Мой визит был незапланированным. Гости тоже никого не ждали. Картина Репина "Приплыли" оказалась впечатляющей. Два тела, извивающиеся в любовном экстазе - вещь достойная просмотра в ночное время и, преимущественно без свидетелей, разве что в кругу узком. Но неприятно, когда действие разворачивается средь бела дня, да ещё на супружеских простынях.
   - Тебе что, своей кровати не хватает, - вырвалось у меня помимо воли.
   Молодой человек забыл, что надо делать дальше. Вероятно, он никогда не бывал застигнутым врасплох. Он смотрел куда-то мимо меня изумлённым, растерянным взглядом.
   Я оглянулась. Позади меня стоял хозяин дома.
   - Брысь отсюда. Сейчас мать на перерыв придёт, - рявкнул он.
   Девица собралась так быстро, что ей мог позавидовать бравый солдат бессрочной службы. Мы даже не успели разглядеть её лица. Но лицо незадачливого ухажёра было белее стенки.
   - Ты что делаешь? - Хозяин занялся воспитанием великовозрастного юнца. - Соображать надо. Не мог ключи от причала попросить? Сам видел - место тихое, удобное, - но тут же осёкся, вероятно, он вспомнил, что я нахожусь рядом, и не являюсь глухим пнём. - А это - сожги. - Он кивнул на постельное бельё. - Нечего здесь заразу распространять. На моем диване спят какие-то... Хорошо, что он не договорил. И так ясно.
   Но милый и не предполагал, что своей запоздавшей рекомендацией пробудил во мне первобытные инстинкты собственника.
   Можно представить, какие картинки рисовало воображение, воспалённое ревностью. Особенно, если учитывать, что недавно происходило на собственном диване. Но, всё течёт, всё меняется.
   Старательно убеждая себя в том, что нет ничего страшного, если мужчину иной раз потянет на сладкое - не всё же довольствоваться кислыми щами - я усыпляла свою ревность. Успокоенный зверь притих, и уже, было, совсем заснул, когда на пороге появилась смущённая подружка. В смятении, она едва не заламывала руки.
   - Даже не знаю, говорить, или нет. Сама понимаешь, вопрос деликатный. Я к тебе очень хорошо отношусь.
   - Не знаешь, с чего начать - начни с главного. Если, конечно, есть, что сказать.
   - Есть, - вздохнула она. - Ты только не нервничай. Твой с кралей налево подался. Мой муж пришёл, сказал, что они в каютке на причале развлекаются.
   На мгновение я потеряла дар речи. Но всего лишь на мгновение. Не знаю, как ведут себя другие женщины в подобной ситуации, но я рассмеялась. И в моём смехе не было ничего истерического. Я просто от души смеялась.
   - Представляю, - я вытерла невольные слёзы, - они втроём неплохо смотрятся. - Или вчетвером?
   Подруга смотрела на меня с изумлением.
   - Ты чего?
   - Да так, только человек, составляющий им компанию, может знать конкретно, чем в каютке занимаются. Зная твоего мужа, никогда бы не подумала, что он способен подглядывать в окна.
   Она недоверчиво посмотрела на меня.
   - Знаешь, надо втроём попробовать. Ты нам своего не одолжишь? Ему, наверное, не впервой роль третьего исполнять. Впрочем, не беспокойся, я сама его об этом попрошу.
   - Тьфу! Ты дура.
   - Почему это - дура? Мы же с тобой подруги. Почему же нам ближе не познакомиться? Будем ещё теснее дружить. Семьями.
   Я услышала в ответ, как хлопнула за нею входная дверь.
   Дверь захлопнулась. Я села на стул, не зная, куда девать руки. И что прикажете делать? В подобной ситуации оказалась впервые. Первая мысль была прозаична, как классический рассказ.
   Меня утешало только одно - я имею непосредственное отношение к медицине и кое- что смыслю в физиологии. Но утешение было слабым. Полигамные мужчины, моногамные женщины, кто разберёт, кто из представителей рода человеческого полигамен, а кто нет?
   - Так, сегодня денёк удался на славу. Заработал. - Милый положил большую стопку мятых червонцев и трёшек на холодильник.
   - Чем заработал?
   - Как обычно, - он изобразил искреннее недоумение. - Кормит лодочка, кормит. Считай, мы корову приобрели. Дойную. А ты всё нос воротишь. Ни разу с ветерком не прокатилась. Чего упрямишься?
   - Пошли сейчас.
   Он ненадолго задумался. Спускать лодку на воду не так-то просто, хотя, существуют и подъёмники. Но мне надо было что-то делать, иначе извилины могут закипеть. Как бы дров не наломать.
   - Давай перекусим, и - айда.
  
   И всё-таки, я была не права. На самом деле оказалось здорово. Лодка неслась навстречу закату, и солёные брызги не сильно били в лицо, смешиваясь со слезами. Плакать не хотелось, но слёзы катились по щекам непроизвольно. О чём были эти нечаянные слёзы, я и сама не знала - то ли от известий подруги, то ли по несбыточной мечте. Но душу отпустило.
   Я не стала устраивать истерику. Просто промолчала. В жизни всякое бывает. В моей, вот, случилось. Но случилось ли на самом деле, или это были досужие домыслы "доброжелателей"? Об этом я так и не узнаю.
  
   Жизнь катилась по накатанной колее. Один день сменялся другим, но я помню ТОТ день.
   Если бы мне, пусть и за два дня до этих событий сказали, что я услышу свист пуль и разрывы снарядов не по телевизору, не по радио, а на самом деле, я бы никогда не поверила. Но от сюрпризов никто не застрахован. Хорошо, когда сюрприз приятен. Но если этот сюрприз является началом катастрофы, которая унесёт с собой тысячи жизней, и тысячи оставшихся в живых, будут годами расхлёбывать её последствия, то радости испытывать не приходится.
   Но порой мы не обращаем внимания на мелкие знаки, намёки, на те предостережения, которые посылает судьба. Нет, недостаточно кроткого шепотка. Надо обязательно, чтобы был рупор. Чтобы это предупреждение звучало громко и внятно, открытым текстом, а не боязливой недосказанностью.
   Я вспомнила письмо, в котором моя подруга из Кутаиси, писала о том, как она всех нас любит, как за нас переживает, как желает добра и мира. И аккуратно вопрошала, не хотим ли мы переехать в Россию, сменить обстановку и начать новую, яркую жизнь? Писала и о том, что, несмотря, ни на что, она всегда будет нас помнить, и сетовала на то, что очень нехорошо, когда паны дерутся, а у холопов чубы летят.
   Какие холопы, какие чубы, какие паны? Признаться, недоумённо пожимая плечами, я вертела в руках письмо из далёкого города Кутаиси.
   Это было в мае месяце.
   Два месяца спустя, увидев на улице первый танк, я рванулась домой, и судорожно всхлипывая, перечитывала то письмо. Теперь, задним числом, стало ясно, о чём в нём говорилось. Но я читала его другими глазами, с душевным надрывом. Чуть позже, когда синеватое пламя быстро поглощало ровные строчки письма, написанного с орфографическими ошибками, я чувствовала, что горит не письмо. Синим пламенем, горела прошлая жизнь. Пусть со своими неурядицами, пусть суетная, но мирная.
   Мы не стояли на пороге войны. Мы ворвались в неё стремительно, на полном ходу споткнулись о безысходность.
   Вот тогда-то и почувствовалась острая зависимость от обстоятельств. И жизнь, которая была ценной, в один миг потеряла значимость. И всё-таки, то, что сейчас принято называть грузино-абхазским конфликтом, трудно назвать конфликтом. Ещё труднее назвать войной.
   Нет определения, которое могло бы с точностью охарактеризовать данный период. Но для нас, обывателей, происходящее казалось тяжким беспросветным сном.
   Наше поколение шестидесятых, воспитанных на фильмах о Великой Отечественной войне, выработало своё представление об армии, где дисциплина и порядок стояли на первом месте. Дедовщина, если таковая и имела место быть, была завуалирована, прикрыта надёжным покрывалом молчания руководящего состава.
   Но, когда видишь людей в камуфляжной форме, с небрежно свисающим ремнём, с расстёгнутой курткой, а то и вовсе с голым торсом, разукрашенным татуировками, обвешанных оружием с ног до головы, и при этом беспечно попивающих пиво, становится не по себе.
   И что можно ожидать от вооружённого человека, если его глаза бессмысленно впиваются в твоё лицо?
   Сравнение с армией подобного подразделения весьма отдалённое. И поэтому город кажется оккупированным не действующей армией, а армией анархистов, где даже Батька залил зоркие глаза изрядным количеством спиртного.
  
   Володя появился поздним августовским вечером.
   - Ребята! Что будем делать?
   - А что делать?
   - Вы своё сокровище, куда девать будете? Я в Адлер перевожу. Если желаете, у меня в машине места хватит, давайте, и ваше добро переправим.
   - Ты у кого оставишь?
   - У друзей.
   - Нет, мы не рискнём.
   - А как прятать будете?
   - Зачем? - Я соображала туго. - Неужели, всё так серьёзно?
   - Вы, что, сами не видите, что происходит? Сегодня ещё спокойно. Но для мародёров замков не существует. Не мне вам рассказывать, сколько это стоит, - Володя ткнул пальцем на полки с раковинами.
   - Знаешь, я подумала. Обычно, если вещь прячут, значит, она имеет ценность. Но если оставить на виду, никто и внимания не обратит. Я не думаю, что среди НИХ есть эстеты.
   - Глупо! Посмотри, это же целое состояние!
   - Кто знает цену этого состояния? Им и в голову не придёт. Вот чего не боюсь, так это того, что раковины растащат. Не чувствую опасности. Вот тут, - я постучала себя кулаком в грудь. - Спокойно тут.
   - Ну, как знаете. Стоит ли рисковать? Надеюсь, вы знаете, что делаете.
   Знаем, не знаем, стоит ли теперь говорить об этом? Дело было вовсе не в безрассудстве. Просто, в нашем окружении не было никого, кому можно было бы вверить наше сокровище.
  
   В один день мы остались без работы. Оставались считанные дни перед тем, как закрыть двери своего кабинета. Кабинета уютного и просторного.
   Я не была хозяйкой этого кабинета. Хозяйкой была стройная женщина, живая и подвижная. Глядя на неё можно было сказать: - Вот это - женщина!
   Такими женщинами не становятся, такими рождаются. В работе она была пунктуальна и, можно сказать, педантична. Работалось под её началом спокойно, и единственное, что иной раз приносило беспокойство, её молчание, и укоризненный взгляд, если что-то делалось не так. Этот взгляд был гораздо красноречивее слов. Поэтому, чтобы лишний раз не сталкиваться с этим взглядом, приходилось быть более внимательной. Со временем, мы сработались так, что понимали друг друга без слов.
   Наш кабинет был расположен таким образом, что врач и медсестра редко встречались - два кабинета разделяла стеклянная дверь, и каждый занимался своим делом спокойно и без суеты.
   Я её так и называла - мой Доктор. Называю так и теперь. Стоит ли говорить о том, что двадцать лет мы дружим. И не просто дружим, а дружим семьями. Мой сын вырос на её глазах. Её дети выросли на глазах моих.
   Поначалу, мы приглядывались друг к другу, и наши отношения сводились к сугубо деловым. Но моё отношение к ней существенно изменилось после одного случая.
   Можно себе представить, что ты большую часть времени проводишь с человеком на одной территории, делишь с ним обед, пьёшь чай, и даже не подозреваешь о том, что в данное время её ребёнок находится в реанимации. Что скрывается за внешним спокойствием? Одному Господу Богу известно.
   Силе воли и крепости нервов можно позавидовать. Но чего это стоит?
   Всё личное оставалось за порогом дома, и долгое время медленно, шаг за шагом, я шла к этому порогу. Пришло время, и я переступила этот порог.
   Надо ли говорить, как трогает душу знак внимания? Лично меня любое внимание трогает.
   Казалось бы, незначительный эпизод, но какой теплотой он откликается в душе!
   Много было эпизодов, которые остались в памяти. Взять, к примеру, случай с раковиной. Кто мог знать, что человек, воспитанный в строгих правилах и скромный, совершит совсем нескромный поступок? Мало кто, находясь в отпуске, будет выпрашивать у знакомых редкую раковину, которой нет ни в одном каталоге. Но мой Доктор способен на подобные жесты, и надо видеть, как горят глаза дарителя в торжественный момент вручения подарка.
   Доктор - человек, счастливый на находки.
   Случалось, мы семьями проводили время на пикниках. Места у нас, слава Богу, замечательные. Обычно мы проводим время на излюбленном и обжитом месте в ущелье на берегу реки.
   Что может быть прекраснее равномерного шума водопада, в брызгах которого, яркими бликами играет солнце. Или дороги, змейкой ведущей через густые заросли самшита, дерева, тяжесть которого не выдерживает вода - оно тонет. Что может быть лучше скал, холодных и молчаливо строгих? Только дым костра и дурманящий аромат шашлыка, щекочущий ноздри.
   Но случаются исключения из правил. Порою требуется смена обстановки, и никому не ведомо, какой сюрприз может преподнести природа туристам, впервые решившим изменить правилам.
   Обычно, находка попадается на глаза, и сердце трепетно замирает - неужели это я нашёл? Та знаменитая находка не попалась на глаза.
   Мы поднялись на высоту почти в тысячу метров над уровнем моря. Естественно, передвигались мы не пешком, а на машинах.
   Гора встретила неприветливо. Облака, и без того низкие, казалось, касаются головы. Но это были не облака, а густой туман, спустившийся неожиданно и вдруг. Так же неожиданно он и рассеялся.
   Шашлыки находились на такой стадии готовности, когда все мысли поглощены одним - скорее взять в руки шампуры и насладиться изысканным вкусом. Но это наслаждение лучше воспринимать сидя.
   Мы расположились подальше от костра, и каждый нашёл себе место по душе - кто сел прямо на землю, кто нашёл полено - благо, валёжника вокруг предостаточно. Доктор хотела примоститься на большом камне, и никак не могла занять удобного положения.
   - Да что это такое! - Голос прозвучал чуть резко, возможно потому, что шампур был уже в руках, но сидеть на неровном камне было неудобно.
   Чтобы освободить себе посадочное место, она отшвырнула ногой камень, и тот, неожиданно для всех, раскололся.
   - Ребята, вы только посмотрите! - забыв про своё любимое блюдо, она указывала на камень.
   Не знаю, как другие, но мы с мужем забыли обо всём на свете - и о шашлыках, и о беспечно играющих детях. Я чувствовала, что сердце моё сейчас остановится. Нет, нашему взору не открылись сокровища природы. Это не был самородок. Это был аммонит.
   Аммонитами принято считать окаменелости, или камни, со следами давно умерших организмов. Но никаких следов на камне не было. Это была окаменелая раковина, вернее, её сегмент, длинной около двадцати сантиметров. Об истинных размерах данного экземпляра стоило лишь догадываться. Самая, что ни на есть, раковина. Настоящая!
   Все мысли крутились вокруг находки. Можно спокойно воспринимать то, о чем пишут в учебниках и иных печатных изданиях о том, где, предположительно плескались воды океана.
   Но, держа в руках немое свидетельство течения времени и устойчивости мироздания, трудно осознать, что именно в эту минуту ты стоишь вовсе не на горе, почти на тысячу метров выше уровня моря, а на дне того самого моря.
   Море отошло назад, подобно ослабленному воину, уступающему свои позиции великому могущественному Времени, или обмельчало? Может, просто испарилось? И сколько лет назад эта гора являлась морским дном? Трудно осознать, что речь шла не о тысячелетиях, а о миллионах лет. Сколько было тех самых миллионов? Два? Три? Десять?
   Раковина молчала. И теперь молчит, служа немым свидетельством таинства Времени.
   Я помню взгляд Доктора, радостно-удивлённый, и помню взгляд, когда, протягивая мне находку, она сказала коротко:
   - Это вам, ребята. Подарок.
   Но я не удивилась, несмотря на ценность подарка, потому что знала, что испытывает человек, делая подарок, в который вкладывает душу.
   Он испытывает счастье.
   Помнится, когда-то, я подарила Доктору маленькую раковину, с таинственным названием ципрея Арабика. Небольшая, овальной формы, напоминающая по ощущениям фарфор, она удобно умещалась в ладони.
   - Ты не представляешь, какая она уютная и тёплая. Душу греет. Возьмёшь её в ладошку, и успокаиваешься, - делилась Доктор своими впечатлениями.
   Я в ответ понимающе кивала головой - мне ли не знать? В душе я теперь посмеиваюсь. Что же, мне удалось передать эстафету, принятую от Володи.
   Доктор не избежала печальной участи жертвы конхиломании. И теперь, когда я разглядываю её, пусть небольшую, но со вкусом подобранную коллекцию, испытываю чувство горделивой радости.
  
   Кто мог предположить, что именно Доктор станет причиной появления моих первых седых волос. Я никогда не рассказывала ей о том случае, когда два дня неведения казались вечностью, и страх потери стал остёр. Эти дни стали первыми, и потом таких дней стало гораздо больше - они растянулись на месяцы.
   Но тот первый опыт был страшен.
   Случилось это в самый первый день, когда страшное слово "война" материализовалось и постепенно, час за часом, фантом стал проявляться, показывая своё истинное, зловещее лицо.
   Доктор с семьёй отправились в отпуск. Начало лета ещё не предвещало беды. Их семья находилась на Украине и 15 -го августа они должны были вернуться.
   На своей машине, они возвращались домой в полном неведении, что над мирной маленькой страной сгустились тучи и грозились пролиться тяжёлым свинцовым дождём. Первые капли того дождя уже окропили землю.
   За кого переживать, если не за близких и друзей? Границы ещё не было. Вернее, уже была, но, так скажем, прозрачная, потому что из Абхазии в Россию можно было пройти и проехать беспрепятственно. По дороге уже тянулись люди. Здесь были и отдыхающие, спешно покидающие город. Были и те, кто не решился лишний раз, испытывая судьбу, играть в Грузино-Абхазскую рулетку. Уезжающих было гораздо больше, чем приезжающих. Сюда ехали те, кто возвращался домой. Но тогда они ещё не знали, куда возвращаются.
   Первая кровь только стала проливаться. Всё ничего, если бы не первые слухи. Испорченный телефон заработал в полную силу. Существует служба - ОБС. Перевод данной абравиатуры означает - Одна Баба Сказала. Одна-то сказала, другая, не разобравшись, понесла дальше. Слухи разрастались снежным комом. И надо же было такому случиться, что я повстречала знакомую женщину, которая, боязливо оглядываясь, склонившись к самому моему уху, шептала:
   - Ты не представляешь! Ты просто не представляешь, что случилось! Бежать отсюда надо, пока всех нас не поубивали.
   - Толком говори, что случилось?
   - Неужели ты не слышала? Сейчас одна женщина рассказывала, что неподалёку от Гантиади семью расстреляли. Они на своей машине из отпуска возвращались. Муж с женой и двое детей. Никого не пожалели. Это кошмар!
   - Местных расстреляли?
   - Наших, гагринских. Девочки, говорят, такие хорошие были.
   - Погоди-ка, девочки, говоришь? А машина какая?
   - Жигули, красного цвета. Всё понимаю, грузины с абхазами разбираются, но русских зачем расстреливать?
   Она что-то ещё говорила, но её голос вибрировал в ушах ровным фоном. Слов я не слышала, потому что перед глазами прорисовывалась ужасная картина. Красного цвета "Жигули", именно такая машина у Доктора, и две девочки.
   Принять сплетню, как истинное утверждение, и нести её дальше, или забыть об этой информации? Но куда нести? Готовить мать Доктора, прошедшую Великую Отечественную Войну, к страшному известию, или переждать пару дней?
   Решив, что с подобными вестями торопиться не следует, я направилась домой. Первый стакан водки, выпитый залпом, не принёс ожидаемого результата. Я была трезвой, как стёклышко. Второй стакан тоже пошёл, как вода. Стоит ли переводить продукт, если он не приносит желаемого эффекта? Что называется, не забрало.
   Два дня прошли в тягостном ожидании. Ни о какой работе не могло быть и речи, разве что сотрудники дружно отбывали рабочие часы, бестолково слоняясь по опустевшим коридорам санатория.
   Долгожданный звонок раздался к вечеру следующего дня. К счастью, семья Доктора не пострадала. А из головы не выходили четыре человека, чья жизнь оборвалась так трагично и нелепо.
   А в эти дни по городу носились машины со снятыми крышками багажников, потому что перевозимый груз был негабаритный. В багажниках, весело смеясь от беззаконного и безнаказанного разгула, сидели вооруженные до зубов бандиты.
   Подобная картина была не нова.
   Два дня назад, весёлая компания проводила досуг в ущелье. Ещё утром город жил обычной, размеренной жизнью. Ярко светило солнце. На пляжах нежились отдыхающие, регулярно сновали машины и рейсовые автобусы. Ничего не предвещало беды.
   Выйдя из ущелья, нашим глазам предстала несколько иная картина. Час прошёл в томительном ожидании автобуса. Ни одной машины за это время не появилось в поле зрения. Не было ни таксистов, ни частников, желающих подзаработать. На улице не было даже случайных прохожих. Оставалось недоумевать, что же могло произойти такого, отчего вымер весь город? Не пели птицы, и замершая вдруг природа, своим тягостным безмолвием наполняла душу тревогой.
   Оставалось одно - идти пешком. Путь был неблизкий, километров пять. Впрочем, по большому счёту, это не много. Но когда путь пролегает через безмолвный город, создаётся впечатление, что находишься в потустороннем мире, где всё привычное кажется искажённым и тоскливым.
   Первое, что мы увидели, мчащуюся на большой скорости машину со снятыми дверцами, битком набитую людьми. Машина напоминала дикобраза, потому что из неё подобием иголок, торчали то ли палки, то ли ружья.
   Оставалось недоумённо пожать плечами и прибавить шагу.
   Дома нас встретили гробовым молчанием, и отец, бледный, как сама хозяйка преисподней, выдавил из себя страшное слово:
   - Война.
   Конечно, не было вины отца в том, что кто-то по каким-то причинам решил развязать кровавую бойню. У каждого своя правда. Но на память невольно пришли слова отца, когда он, наблюдая за шалостями детей, беззлобно твердил:
   - Избаловали вас, паразиты. Второй Сталинград нужен, чтобы почувствовали.
   Вот уж поистине, дошли слова до Бога. Нет, война началась вовсе не потому, что пожилому, но не старому ещё человеку, хотелось пожелать своим избалованным детям лихой годины. Это пророчество началось гораздо раньше. Даже в Великой Книге всех времён и народов, говорится, о том, что " сын на отца, брат на брата".
   Кажется, такое уже было. Причём, по меркам истории совсем недавно, году, эдак, в семнадцатом. История сделала небольшой виток, и вновь завела свою шарманку. И если в семнадцатом году была одна большая бойня, то в конце двадцатого века, возникали небольшие, мелкоочаговые заморочки. Перечислять немного: Карабах, Приднестровье, теперь дошла очередь и до Грузии. Впрочем, Чечня тоже не осталась в стороне. Одним словом, в конце столетия Смерть решила позабавиться и подкорректировать чёрные списки. К ней присоединился и сам Сатана, решив воспользоваться моментом, и посмотреть, сколько падших душ прибавится в его чертогах. Подозреваю, что таковых было немало.
   Смешалось всё - сон и явь, ночь и день. Время то неумолимо неслось на полной скорости, то, замирая, останавливалось.
   Одно дело - Карабах. Это далеко, и лично ни к тебе, ни к твоим переживаниям не относится. Да, можно посетовать на несправедливость, подумать над двумя правдами братских азербайджанского и армянского народов, но всё это проходит вскользь, поверхностно. Потому что одно дело слышать выстрелы за надёжной ширмой кинескопа, другое дело, когда пули противно посвистывают у тебя над ухом.
   Мы помним про красных комиссаров и белых офицерах. Здесь нового ничего не было придумано, разве что в городе появились "повязочники". Единственное различие - белые повязки на головах грузинских военных, а позже появились повязки зелёные - именно в этом и состояло различие между двумя противоборствующими сторонами. Без повязок и не разберёшь, кто есть кто. Да и как тут понять, когда большинство браков смешанные, и грузины прекрасно владеют абхазским языком, а абхазы - грузинским.
  
   Сарафанное радио, не разобравшись, вещало.
   - Девочки, вы не представляете! Оказывается, раненых сортируют. Сейчас полный автобус с раненными проезжал, и у всех, как у одного - ранение в голову! Все перебинтованные. Это ужас, что творится!
  
   Пока город был наводнён "гастролёрами", мы собирали личные вещи и забирали трудовые книжки, где чёрным по белому было написано - уволен в связи с сокращением штатов. Штаты сокращались стремительно. Но за штатным расписанием стояли люди. Обычные люди обычного курортного города, которым предстояло хлебнуть необычной каши, замешанной кем-то на политической кухне.
   Это там, наверху, делаются большие дела, но как обидно, что делаются эти дела руками маленьких людей. И кто считается с ними, с их жизнью, с их исковерканными судьбами?
   Оставалось одно - придерживаться традиций и держаться вместе. Почему? Потому что сказки идут из народа. Народная мудрость имеет отношение к самой жизни, а не к национальной принадлежности. Есть грузинская сказка. Суть её сводится к следующему.
   Старик, умирая, призывает своих сыновей, и просит разломать веник. Никто не смог этого сделать, хоть юноши были крепкие и сильные. Тогда старик развязал веник и по одной веточке легко справился с поставленной задачей. Вот и получается, что старый, немощный старик одолел, если не в силе, то в мудрости, троих здоровых и крепких парней. Мораль такова - если держаться вместе и дружно, не страшен никакой враг.
  
   А пока я еду в служебном автобусе, крепко прижимая к себе корпус большой акустической гитары.
   Я не умею играть на гитаре, хотя всегда мечтала у костра, возле туристической палатки перебирать струны гитары. Вот где веет романтикой! Но в моём окружении никто не умеет играть, вот и приходится перебирать струны методом тыка - здесь звучит, здесь не звучит.
   Это инструмент попал ко мне странным образом. Отправляя Доктора в отпуск именно в тот злосчастный год, я решила зря времени не терять. Гитара - инструмент тихий, скромный. Не беда, если я в обеденный перерыв немного поупражняюсь. Тем более, что мне её одолжили, в аккурат, на время отпуска моего непосредственного шефа.
   Сколько себя помню, всю дорогу пыталась за кем-то угнаться. В истории с гитарой я пыталась угнаться за своей первой любовью.
   Невысокий, худощавый парнишка с именем Есенина, прекрасно владел инструментом. Причём, мальчик был так начитан, что наизусть декламировал большие отрывки из поэм. Я читала то, что читал он, потому что надо было почувствовать, чем дышит человек, при виде которого сердце начинало замирать. Надо было разговаривать с ним на его языке - на языке Пушкина и Лермонтова. Нет, я не буду ограничиваться коротенькими отрывками, я выучу всю поэму, целиком. Ах, молодой человек, вы предпочитаете Маяковского? У вас сегодня настроение не лирическое? Пожалуйста, будет вам Маяковский. Вы играете на гитаре!
   Да, это не Маяковский. Здесь тоже требуется глина для обработки - если не томик стихотворений именитых поэтов, то гитара.
   Кстати, вы не покажете мне пару аккордов? Ничего, если я немного попользуюсь вашим инструментом? Спасибо. Я верну по первому требованию.
   Как я страдала, набивая мозоли на нежной коже подушечек пальцев, но инструмент не поддавался. Я не могла понять - почему? Ведь у меня хороший музыкальный слух и я три года справлялась со скрипкой. И фортепиано меня не пугало, а тут... Наверное, я слишком усердствовала.
   Моя любовь смотрела на меня снисходительно и понимающе, но любила не меня. Классический треугольник - он был влюблён в мою подругу, а мне оставалось стремиться быть для него интересной, если и не быть рядом, то, хотя бы, приблизиться.
   На гитаре я так и не научилась играть. Тогда не научилась.
   После окончания школы он женился на интересной женщине, старшей его на тринадцать лет. Женщина с высшим гуманитарным образованием гораздо привлекательней малолетки. Но что-то у них не сложилось - то ли он не справился с ролью мужчины, присущей любому главе семейства в плане материального обеспечения семьи, то ли она растоптала его своим гуманитарным образованием.
   Мальчик женился во второй раз. Вторая попытка не увенчалась успехом. Третья тоже не принесла покоя его романтической душе. Как теперь понимаю, философствовать на диване гораздо проще, чем обеспечивать семью. Но, возможно, я слишком тороплюсь с выводами.
   Через пять лет он, наконец-то, вспомнил обо мне, но ласковые слова, перемешанные со стихами, мой слух уже не радовали, и душа больше не трепетала.
   А почему? Потому что случается, что жизнь готовит нам большие разочарования. И хорошо, что это случается, пусть и болезненно, но раньше.
   Та встреча оказалась случайной. Вернее, не встреча. Я увидела предмет своего обожания на рынке, в толпе у лохотрона. Никто не знает, откуда появились первые напёрсточники.
   Одно время была модной такая игра. Вокруг стола, на котором размещалась какая-то непонятная таблица, толпились люди. При удачном стечении обстоятельств можно выиграть неплохую сумму. Одним везло меньше, другим - больше. Он и работал тем "другим", то есть, помогал желающим легко расстаться с трудом добытым капиталом. Мир не нов. Жажда быстрой и лёгкой наживы притупляет бдительность. Конечно, эта история выглядела неприглядной, но, усыпляя бдительность других, он, невольно пробудил бдительность мою.
   Единственное, что меня удивило, так это лёгкость, с которой я пошла дальше. Любовь улетела так стремительно, что я не успела ощутить ни сердечной маеты, ни душевного смятения. Я разрубила этот узел легко и радостно. Может быть потому, что это была не любовь, а обычная юношеская влюблённость.
   Мы встретились на улице через много лет, совершенно случайно. Сама не знаю почему, но я попросила одолжить гитару на месяц. Он принёс инструмент незамедлительно. А через несколько дней мир окунулся в военную горячку. С тех пор гитара находится у меня, потому что её хозяина я больше так и не видела.
   С любым предметом связана какая-нибудь история. С этой гитарой была история, которая едва не обернулась трагедией.
   Кстати, эта гитара была не единственной в моём распоряжении. Давным-давно, когда я ещё была молода, весела и беззаботна, подвернулся случай обзавестись старенькой гитарой. Мне её подарила кума за ненадобностью. Но для меня это был царский подарок. Идя к трапу самолёта, прижимая к груди гитару, я мечтала о том, как буду перебирать струны на очередном пикнике. Вокруг ничего не существовало - ни ветра, подгоняющего в спину, ни виднеющегося вдали лайнера. Я неслась в заоблачные выси мечтаний. Но мечты не вечны. Я вынуждена была приземлиться. И приземлиться на гитару всем своим весом. Кто виноват, что надо смотреть под ноги, даже если идёшь по взлётному полю? На ровном месте может споткнуться любой конь, что о четырёх ногах. Но у меня было две ноги, и непонятно что пред глазами. И вот гитара оказалась подо мной. Нет, ей неведомо ничего из того, о чём мечтала незадачливая хозяйка. Гитара - вещь неодушевлённая до тех пор, пока её струн не коснуться пальцы. Моя пышная грудь коснулась хрупкого корпуса, и на этом закончилось всё - дека гитары оказалась раздроблена. С тех пор она не звучала. Склеенная кое-как, она висела на стене, как напоминание о мечте, которой не суждено было сбыться. С тех пор я знала одно - если идёшь по взлётному полю, нечего взлетать к облакам раньше самолёта.
   Но я не об этом. Я хотела рассказать, как подарок бывшего возлюбленного едва не сыграл в моей жизни роковую роль.
   Тот день можно забыть только при полной амнезии. Но я его помню так, словно всё происходило не со мной, а с каким-то другим, вовсе незнакомым человеком. Рассудок не взял на себя миссию стороннего наблюдателя, он отсорбировался полностью и существовал в параллели со мной.
   Я не помню, какая была погода в тот день. Помню, что мне надо было узнать, как чувствуют себя родители. Да и судьба собственного сына, оставленного так некстати в гостях у бабушки с дедушкой, беспокоила основательно. Тогда у нас ещё не было телефона, и звонить приходилось с позволения соседей. На лестничной площадке был лишь один телефон. Впрочем, в то утро он был свободен так же, как и квартира, потому что хозяева, оставив двери открытыми, скрылись в неизвестном направлении.
   Будь я на их месте, тоже бы не осталась в родных стенах, но у меня была защита серьезная. Она зарегистрирована в паспортных данных в графе национальность. Но зайти в чужой дом в отсутствии хозяев нереально. Мало ли что пропадёт, потом долго и нудно придётся доказывать, что ты зашёл в дом просто позвонить, а не прихватить с собой предмет кухонной утвари. Учитывая это обстоятельство, я попросила соседку составить мне компанию.
   Пройти десять шагов было не так-то просто - свист пуль доносился с улицы и парализовывал страхом. Казалось, они пролетают прямо над ухом. Я боялась представить, что же творится на улице. Конечно, можно было и проверить, но на улицу никого не выпускали во избежание несчастного случая. На первом этаже стоял парнишка, совсем ребёнок, и со слезами в голосе просил:
   - Я прошу, не выходите, вдруг случайно зацепит. Пуля - дура.
   Очень скоро я в этом убедилась. Причём, не один раз. Но об этом - чуть позже.
   Соседка, женщина строгая, согласилась составить мне компанию. Надо ли говорить, с каким чувством мы переступили порог пустой квартиры? Я не успела набрать номер, как дверь с шумом распахнулась, и на пороге возникли два вооружённых парня. Один был с автоматом, другой держал в руках незнакомый предмет. Мы внимательно изучали друг друга - они не ожидали увидеть двух женщин славянской внешности. Мы, в свою очередь, о национальности нежданных гостей не думали.
   Они оба были чернявы и заросшие щетиной по самые брови, и от этого казались страшными до умопомрачения. У одного на руке красовался кусок зелёной тряпки. У второго такая же тряпка была повязана на голове. Как я упустила из вида, что соседка училась в Тбилиси? Долгое время, находясь среди грузин, она впитала в себя специфический акцент, который, как известно, не исчезает полностью, а в период душевного волнения лезет наружу. Этот акцент теперь и вылез.
   Она произнесла только одно слово, но с ярким, специфическим акцентом:
   - Наши?
   Этого оказалось достаточно. Молодые люди кинулись к нам, и принялись автоматами оттеснять в спальню.
   - Ваши мужья наших жён и матерей... - Говорили они горячо и быстро, но когда я почувствовала на себе тяжесть чужого тела, невольно вырвалось:
   - Я так не могу. Может, познакомимся? Или мужа пригласим?
   Упоминание о муже мигом отрезвило напавшего.
   - Где он?
   - Дома, где же ещё?
   Парень рванулся по комнатам, опрокидывая стулья. Он казался совершенно обезумевшим.
   - Где он?
   - В соседней квартире. Мы соседи, позвонить зашли.
   - Вы не хозяева?
   - Нет. Говорю же - соседи.
   - А хозяева где?
   В ответ оставалось только пожать плечами.
   - Документы!
   Он сказал это таким тоном, что я, казалось, слышала голос фашиста, требующего аусвайс.
   - Документы дома. Пойдём, покажу.
   Конечно же, выбегая на минутку, я не закрыла дверь. Даже не заметила, каким образом в квартире оказался второй парнишка. Но поразило меня не это. Поразили звуки, которые доносились из зала. Звуки звонкой акустической гитары казались прекрасны на фоне звука свистящих снаружи пуль, и в то же время, нелепы. Я оглянулась. Старшого не было - он пошёл проверять документы соседки. Удобно устроившись в кресле, я слушала музыку. Это было не просто бряцание дилетанта. Он действительно играл, и играл хорошо.
   - Документы! - Раздалось над самым ухом.
   - Да подожди ты, дай послушать!
   - Я сказал - документы, - я почувствовала, как в мою грудь упёрлось твёрдое дуло автомата. - Учти, я нервный. Мы семерых потеряли!
   Парнишка перестал играть.
   - Ты документы проверил?
   - Нет, я гитару увидел.
   - Гитару увидел? Дурак! Дом осмотрел?
   - Нет.
   Второй долго и горячо выражал свои соображения по этому поводу на незнакомом языке. Это оказались чеченцы.
   И тогда мне стало страшно. Только вчера, перед самым наступлением, нам по сарафанному радио передали, что первыми будут чеченцы, и рассказывали, какие бесчинства чинили наёмники. Богатое воображение рисовало и отрубленные головы, отрезанные уши и носы, выколотые глаза. Взгляд невольно скользнул по поясу, на котором красовался большой нож. Хорошо ещё, что он был в кожаном чехле. Следов крови не наблюдалось, но сглотнуть слюну пришлось - во рту пересохло.
   - Кушать будете? - Вырвалось у меня помимо воли.
   Чеченец внимательно посмотрел на меня. В разговор вмешалась свекровь, забирая из его рук свой паспорт.
   - Может быть - чаю?
   - Чаю можно.
   Это казалось поразительным. Они расслабились так, словно за окном не свистели пули, словно в это утро они не потеряли семерых товарищей, словно не врывались с дикими безумными глазами в соседнюю квартиру, и несколько минут назад не упирали дуло автомата в грудь невооружённого человека.
   Два парня сидели за столом, и пили тёплый чай. Обыденная картина, вполне мирный разговор, и только соседка, зашедшая следом за чеченцем, утирала невольные слёзы.
   - Как здесь оказались? - Спрашивала моя свекровь, заботливо подставляя ближе к ним тарелку с сухарями.
   - Смотри, а они богатые! - Молоденький парнишка смотрел на стену лоджии широко раскрытыми, восхищёнными глазами.
   - Ты о чём, Али?
   - Смотри - гитара!
   Вид разбитой гитары привёл в восторг нежданного гостя.
   - Продай! - Он смотрел на меня взглядом, полным ожидания.
   - Не могу. Подарок. Из Москвы везла.
   - На лётном поле упала прямо на гитару. Столько лет зря висит, место занимает. - Муж решил поддержать визитёра.
   - Можно? - Не дожидаясь ответа, Али снял со стены гитару и провёл пальцами по струнам. Звук был глухой, неживой, да иначе и быть не могло. Парень поморщился, как он зубной боли. Внимательно осмотрев инструмент, сделал заключение.
   - Пойдёт. Отремонтировать можно. Правда, прежнего звука не будет. Но это лучше, чем ничего. Сколько хочешь? Не стесняйся, любые деньги дам.
   - Не продаётся. Подарок.
   - Тогда подари.
   - Не могу. Ты глухой?
   - Я не глухой. Я её всё равно возьму. Только не хочу, чтобы меня возле дома с ней видели. Если заберу, люди подумают, что это трофей. Если подаришь или продашь, мне спокойнее будет. Я-то знаю, что не украл, и не силой взял.
   - А ты попробуй, возьми силой. Пристрелишь?
   Муж дёрнул меня за рукав, призывая к благоразумию.
   - У тебя две гитары? Две. Я же не новую хочу, а старую. Представляешь, я её отремонтирую. Обниму её нежно, как женщину, и она запоёт, когда заплачет. Представляешь, что значит музыка? Сколько сердец она согреет, сколько печали заглушит!
   Его слова лились, как музыка. Он говорил сердцем, и я чувствовала, как сентиментальная слеза набежала на глаза. Как-то не состыковывались его слова с тем образом бравого вояки, который был нарисован случайной знакомой. Слушая его, трудно было представить этого человека, отрезающего несчастному пленнику уши. По спине прошел озноб. Не приведи Бог оказаться его врагом.
   - Забирай, - сказала, как отрезала.
   Он растеряно хлопал густыми тёмными ресницами. Видно, не ожидал, что я так резко оборву его песнь.
   - Правда? Не шутишь?
   - Я повторять не люблю.
   - Арби, она мне гитару подарила!
   И только теперь, когда я увидела в его глазах телячий восторг, опешила. Да он же совсем ребёнок! С толку сбивала густая многодневная щетина. Кавказцы выглядят старше своих лет.
   - Сколько тебе лет? - Спросила я.
   - Я уже старый, - он звонко засмеялся собственной шутке. - Двадцать.
   - В армии служил?
   - Три месяца на свободе.
   - Вот как? А где служил?
   - В Хабаровске. У нас же как - вырос на юге - служи на Севере. Моря не видел, значит, во флот иди. Плохо видишь - будешь наводчиком. Всё наоборот.
   - Ты чисто говоришь, почти без акцента. В Хабаровске тренировался?
   - Нет. У меня мама русская. У Арби, - он кивнул на товарища, - тоже мама русская. Только он старше намного. Сейчас жёны другие - рожать не хотят. Мои родители на двоих остановились.
   - Нас в семье шестеро, - вставил слово немногословный Арби.
   - А я о чём говорю? Сказал мужчина - рожай, и куда она денется? Всё равно родит. А моя мама наполовину украинка. Упрямая. Сказала - больше рожать не буду. Всё. На этом точка.
   - Родители знают, что ты здесь? - Свекровь потирала ключицу.
   - А кто знает? Я матери сказал, что поехал к другу сарай строить. В Сибирь. Она думает, я в тайге кедры корчую. А я под пальмами греюсь.
   - Греется он, видите ли. А если, не приведи Бог, - я перекрестилась, боясь выразить свои мысли вслух.
   - Родителям и сестры хватит. Только, я умирать не собираюсь. Знаешь, кем я хочу стать? Как наяву вижу - я под куполом цирка, на канате, с гитарой и с завязанными глазами. Без страховки! Ещё и сальто сделаю. Вот с вашими делами разберёмся, и я этот номер сделаю. Мамой клянусь!
   Сердце тоскливо сжалось. Почему-то подумалось о матери Али, которая уверена в том, что сын строит в Сибири сарай.
   - А ты ради денег воюешь? - Я повернулась к Арби, и тут же прикусила язык, поздно сообразив, что вопрос бестактен.
   - Нет. Деньги не главное. Я Афган прошёл. Воевал в Карабахе, теперь у вас. Здесь разберёмся, приеду домой, крышу подправлю, сёстрам помогу, и - дальше. Мужчина должен быть при оружии. И умирать должен с оружием в руках.
   - А как же семья? Хозяйство?
   - Жениться всегда успеешь. Деньгами помогаю. Пусть рабочих нанимают, строятся, а моя работа... - он не договорил, и любовно погладил автомат, лежащий на коленях. - Не могу без оружия. Это, как наркотик.
   - Смерть, как наркотик?
   Я видела, как побледнел мой муж, испуганный моей дерзостью.
   - Ты считаешь, что я убийца? Я убиваю за деньги? Это моя работа. Я получаю за свою работу. Кто виноват, что я хорошо делаю своё дело? На всё воля Аллаха. Смерть, рано, или поздно, приходит ко всем. Но я защищаю тех, кто просит моей помощи. Ты друзьям помогаешь? Надо будет, я и тебе помогу.
   - За деньги?
   - Если ты - мой друг, а у тебя не будет денег, я помогу. Если жив буду. Слышишь? Стрелять перестали. Нам ещё дом проверить надо.
   - Вы каждую квартиру проверяете?
   - Нет. Мы...- Али поднял глаза от гитары.
   - Нам пора. - Голос Арби налился металлом. - Пошли!
   Они поднялись из-за стола.
   - Мать, спасибо. Чай твой душу отогрел. Будет случай, зайдём, если вы не против. А ты, сестра, извини, что нагрубил. Нервы. До свидания.
   - Послушай, ты на гитаре напиши, что мне даришь. А то подумают, что украл или силой взял, - Али протянул мне гитару.
   - И что написать?
   - Просто дату напиши. Этого хватит. - Арби уже подошёл к двери.
   2 октября было увековечено на поломанном корпусе. Али нежно обхватил гитару и в мечтах был далеко. Где -то под куполом цирка, на канате.
   - Сынок, ты под столом свою железяку оставил. - Свекровь осторожно тронула парня за рукав.
   - Ой, я и забыл! - Он наклонился, и подхватил железную болванку.
   - Голову бы лучше забыл, - Арби вспылил.
   Я смотрела вслед полукровкам, и думала о том, как тесен стал мир. Есть ли в природе люди с чистой, несмешанной кровью? А вслух сказала, закрывая за ними дверь:
   - Не будет он на гитаре играть.
   - С чего ты взяла? Мусор пожалела? - Муж сокрушённо покачал головой. - Он под столом от счастья противотанковую гранату забыл. А ты, мать, чего напомнила? Так бы в доме хоть какое оружие было бы!
   - Нет, не пожалела. - Я вернула разговор в прежнее русло. - Война для мальчишки, как игра. Такие игры плохо заканчиваются.
   - Не каркай.
   Нет. Я не каркала. Просто, болело сердце. Это была странная, непонятная боль. Теперь я знаю, что это такое - это предчувствие беды.
  
   Стрельба возобновилась с новой силой, и стихла только к вечеру, когда окончательно стемнело. Незапертая дверь распахнулась, и вошёл сосед.
   - Вы не представляете! У меня чуть душа в пятки не ушла. Мамку едва не убили!
   - Господи, как это?
   - У вас выпить есть? Мне немного, стресс снять. Так вот. Перестрелка идёт полным ходом. Мать на диване лежит. Я - в другой комнате. Вдруг, слышу, треск разбитого стекла. Представляете, пуля пролетела от её головы сантиметрах в двадцати, отрекошетила в потолок, и пошла плясать по всей квартире. Как пчела. Я не трус, но ощущение не из приятных.
   - Надо думать!
   - Я побежал, - сосед поставил опустошённую стопку на стол. - Думаю, завтра будет продолжение. Говорят, ещё город не взяли. Стадион остался, возле милиции. Что там творится! Настоящая бойня!
   - Я пошла, - я решительно направилась к выходу.
   - Куда пошла?
   - Домой. Если вы не забыли, мои живут возле стадиона.
   - И что ты сделаешь? У них подвал надёжный. Будет жарко, есть где спрятаться. А ты пока дойдёшь, в историю влипнешь. Комендантский час ещё не отменили.
   - Какой комендантский час? Кто его отменять будет? Ты сам не видишь, что на улице творится?
   - Тем более - сиди, и не дёргайся. Или ты считаешь, что мне на сына наплевать? Один из нас должен думать головой.
   - Можно подумать, я не думаю!
   - Я сегодня посмотрел, как ты думаешь. Я бы на месте того чеченца тебя бы два раза пристрелил. Вот уж правда - Бог убогих любит.
   - Это я-то убогая?
   - А кто ещё?
   - Ребята! Хотите, моё мнение? Сидите на месте, и не ругайтесь. А я пойду.
   Сосед ушёл. Свекровь ушла к соседке, а я решила помыть посуду, до которой с самого утра не доходили руки. Но едва я подошла к мойке, сердце замерло. Внимание привлёк звук за окном, леденящий душу, знакомый по кадрам документальной военной хроники. Казалось, я смотрела на саму себя со стороны. Видела, как медленно поворачиваю голову в сторону окна. Видела темнеющий фон вечернего неба и ало-красный продолговатый предмет, медленно плывущий за окном.
   Невидимая сила отшвырнула меня к стене, и я с трудом удержалась на ногах. Следом раздался голос мужа:
   - Ложись!
   - Я ещё посуду не домыла.
   - Кажется, в дом попали, - сказал он тоскливо
   - Нет, не попали. Нас бы уже завалило.
   - Я не про наш дом. Я про дом Гришки.
   - Что с Гришкиным домом?
   Муж молчал. Я прошла в зал, и выглянула в окно. Гришкиного дома, расположенного от нашего дома метрах в ста, не было. А наутро мы узнали, что от Гришкиного дома остались одни руины, но от самого Гришки, и от его близких, не осталось ничего.
  
   Утро выдалось жарким. Свист пуль начался с рассветом. К нему присоединился звук незнакомый, но тяжелый. Этот звук сопровождался сотрясением двери.
   - Чёрт! - Муж подскочил, как ужаленный. В ту ночь мы спали не раздеваясь, если, конечно, дрёму в кресле, можно назвать сном.
   - Что это? - Спросила я, старательно вытирая чистый стол.
   - Гранатомёт. Подозреваю, на нашей площадке. Идиотизм! Они рискуют.
   - Чем рискуют?
   - Детский сад. Ты ничего не понимаешь? Гранатомёт - огневая точка. Она вызывает огонь на себя. Точка на нашей площадке. Ещё вопросы есть?
   - Есть. Ты слышишь ещё более глухой звук? Он реже, но более жёсткий.
   - Нет, не слышу.
   - Вот, опять бабахнуло.
   - Теперь слышу. Пойду, гляну.
   Он вышел, и вернулся минут через пятнадцать. Выстрелы прекратились.
   - Ты всех поразил одним взглядом?
   - Ты была права. У нашего дома установили гаубицу. Пришлось объяснить, что к чему. Видите ли, у них отсюда обзор хороший. Хорошо ещё, так обошлось.
   - Ещё не обошлось. Кстати, ты матушку не видел? Куда старушка запропастилась?
   - Как перестрелка началась, она к соседям ушла. У нас угловая квартира, а там звуки не такие откровенные. Не так страшно.
   Он не договорил. Раздался оглушительный взрыв. Комнаты наполнились едким дымом. Раздался звук битого стекла и треск рам. Пол заходил ходуном.
   - Это у нас? - Голос меня не слушался.
   - Не знаю. Дым рассеется, посмотрим.
  
   - Нет, это не у нас! Где противогаз? - Муж носился по квартире со скоростью гончей на охоте, заглядывая в самые невероятные места.
   Если и есть в доме противогаз, то в стиральной машине его вряд ли можно обнаружить. То же касается и старого электрического самовара, которым в последний раз пользовались в девичестве моей бабушки.
   - Откуда у нас противогаз?
   - И не один. Парочка где-то была.
   - О чём ты говоришь?
   - Давай потом. Надо по этажам пробежаться. Это с нашей стороны ухнуло. Наверное, на пятом.
   - Но там же...
   - Вот и я говорю. Это у твоей подружки рвануло. Посмотрим, есть кто живой.
   Если кому и надо было бежать, то только не мне. Я бы с радостью, но у меня началась болезнь, о которой стыдно говорить.
   Вместо того, чтобы бежать вместе с мужчинами по этажам, я страдала от нечаянной болезни.
  
   - Всё нормально! - Муж вбежал в квартиру радостный, словно ему сделали хороший подарок. - Все живы, здоровы. Только запасы пострадали. Представляешь, всё, что на зиму закрывали, коту под хвост пошло. Банка огурцов и осталась. Короче, нас пригласили на день рождения. Представляешь, лежит наш дядя Максим на новенькой мебели - 10 августа купили. Твоя подруженька папашу силком из кроватки вытаскивает позавтракать. Он только вышел из спальни, а тут как шарахнет! Нет больше мебели. Вернее, она есть, но вся, как решето. Если бы не завтрак, мы бы сейчас по комнате его потроха собирали. Они сейчас осколки собирают. Два ведра уже набрали. Хорошая штука - Алазань.
   - Что?
   - Ничего.
   - Не хочешь объяснять, тогда скажи, откуда у нас противогазы? Ты что, заранее готовился к боевым действиям?
   - Ага, готовился. Готовился сорвать урок по начальной военной подготовке и стянул все пять противогазов. У нашего военрука был противный голос, и он кричал так, будто объелся горохового супа:
   - Газы! - Тьфу, как вспомню... И всё же, хорошо, что дядю Максима хоронить не надо. Значит, долго жить будет. Интересно получается - он дочку породил, а она ему жизнь сохранила. Представь, что было бы, задержись он в комнате, хотя бы несколько секунд? Вот это судьба!
  
   Перестрелка на улице вновь усилилась.
   - Да брось ты свою тряпку. - Милый сидел в кресле, и против обыкновения, курил в комнате. - Постирай что-нибудь. Или бельё погладь, иначе в столе дырку протрёшь.
   - Что-то у нас сегодня гостей нет.
   - Давай, мы сходим. К примеру, к твоим родителям. Самое время. Пока стрельба не улеглась.
   - Пошли, - я решительно направилась к двери, словно, только этого и ждала.
   - Остынь. Я пошутил.
   - Он ещё шутит! Я сейчас тоже пошучу - гитару возьму.
   - Только не это!
   Нет, меня Боженька слухом не обидел. Он обидел моего мужа - обделил терпением. Он мог выдержать всё, кроме жалких потугов дилетанта. Да и как тут справится, если я даже не знаю, как называется та или иная струна?
   - На гитаре учиться долго, - милый тяжело вздохнул. Мне кажется, что сейчас надо сделать то, что не успел сделать при жизни.
   - Ты собрался помирать?
   - Кто его знает? Всё может быть. Ты что не успела сделать?
   - Всё так плохо? Постой - постой, - я заметила на столе бутылку водки, опустошённую наполовину. Неизвестно, сколько в ней было до того, как она появилась на столе, но, вероятно, выпито было достаточно, чтобы пессимистическое настроение брало вверх.
   - Итак, что мы не успели сделать? - Муж был настойчив.
   Мне оставалось составить ему компанию, чтобы он мог оставаться на плаву, как можно дольше. Обошлись без стопок. Наверное, надо иметь подходящую компанию, или соответствующее настроение, чтобы пить прямо из голышка.
   - Не знаю, что не успел сделать ты, а я не осуществила три основных пункта. Не научилась пить, курить, и не успела наставить тебе рога. Кстати, ещё не побывала во Владивостоке.
   - Дорогая, ты, всё-таки, язва. Но я могу тебе помочь. Пить ты начнёшь сейчас. Впрочем, уже пьёшь. Как последний алкаш - из горла. Курить - не проблема. Держи сигарету.
   Я взяла в руки сигарету. Курить не хотелось, и не умелось, но марку держать надо было. Хотя, кому и что я собиралась доказывать?
   - С рогами дело плохо. Я не занимался в кружке художественной самодеятельности, поэтому, не способен на роль сантехника.
   - Почему сантехника?
   - Классический приём. Что может быть проще - вылил на пол ведро воды, сунул в руку хахаля ключ, и докажи, что он только что не устранил течь?
   - Значит, на роль сантехника ты не тянешь?
   - Я сейчас ни на какую роль не тяну. А вот с твоим Владивостоком действительно проблема. Не видать тебе Владика, как своих ушей.
   - Я тебе благодарна. Но учти, тебе пить хватит.
   - Это начало. Продолжение будет вечером. Идём к Максиму. У него хороший коньячок припрятан. Был припрятан. Говорит, лучше сейчас самим выпить, чем не достанется никому. Кстати, у нас тоже запасы на исходе.
   - Конечно, на исходе. Вы с мужиками на вахту всё перетаскали. Будто, последний день живёте.
   - Каждая секунда может быть последней. А на вахту мне через два дня заступать.
   - Можно подумать, - я закашлялась от сигаретного дыма, который нечаянно попал в лёгкие. - Тьфу, как вы эту гадость курите? Для вас вахта - манна небесная. Мальчишником называется. Нам с девчонками тоже надо что-то придумать. Этакое - вахтенное.
  
   Конечно, вахта дело хорошее. Можно сказать, - полезное. Начиналось всё просто. Когда стали выходить на работу мародёры под лозунгом - "Война всё спишет", мужчины выходили охранять свои этажи. Кто мог, сообща ставили на первом этаже чёрного хода металлические решётки, или баррикадировали двери. Опыт подсказывал, что сообща можно сделать охрану дома более надёжной и не столь обременительной. Мужики установили график дежурств, и устраивались на первом этаже высотки, чтобы посторонние были в поле зрения. Брали с собой бутылочку, закусочку, кто-то прихватывал нарды, кто-то карты. Словом, дежурство проходило с толком. Общение было приятным и вскоре, установленного графика многие не придерживались - ходили в охотку. Новостей много, тем для обсуждения предостаточно. Так или иначе, но с того дня с дежурствами было покончено.
   Мало-помалу, в городе становилось спокойнее. Выстрелы звучали гораздо реже, но смелости выйти из дома не хватало. Страха не было. Было просто жутко от зрелища, которое так и стояло перед глазами.
   Теперь, когда было тихо, можно было без страха выглянуть в окно, чтобы не стать жертвой случайной, шальной пули, той самой, которая дура. Это была ошибка. С тех пор я избавилась от проявления такого естественного чувства, как любопытство.
   Фильм ужасов характерен тем, что кошмар вызывает двойственное чувство - он и отталкивает, и притягивает одновременно. Так и я, выглянув в тот день в окно, замерла. Ясный, погожий день играл солнечными брызгами свободы. Но на фоне внешнего благополучия, реальность оскалила свои окровавленные челюсти. Медленно, от дома к дому ехал самосвал, за которым следовала мусорная машина с высокими бортами. Подбирали трупы. Мусорная машина была заполнена наполовину, и в нее, со всего маха, словно брёвна, забрасывали окоченевшие тела. Самосвал тоже служил для перевозки груза 200, с той лишь разницей, что тела подбирались аккуратно и бережно.
   Обозрение красот сверху имеет и положительные и отрицательные моменты. Видно, как из подъезда выносили тело мальчика, который совсем недавно слёзно уговаривал не выходить на улицу особенно нетерпеливых жильцов. У ступенек лестницы лежал мужчина преклонных лет, сжимающий в руке палку. Этот товарищ не подходил под категорию военнообязанного.
   Я вспомнила этого старика. Всего два дня назад он шёл мимо дома в тот момент, когда я уговаривала мальчишку выпустить меня на улицу, под свинцовый дождь, от которого в природе не существует зонта.
   - Отец, я прошу, зайди в дом.
   - Мне, сынок, все равно. Пусть сразу убьют. Это лучше, чем помирать от голода.
   Тот старик был не единственный, кто желал быстрого ухода из мира живых в мир мёртвых. Ему повезло гораздо больше, чем иным пожилым людям, судьба которых решила испытать их силы и терпение.
   У любой монеты ли, медали ли, две стороны. И тут уж как повезёт, какой стороной обернётся медаль или монета к обладателю. Недаром говорят, что не случается, всё к лучшему. Но что хорошего можно найти в ситуации, когда приходится балансировать на тонком канате над двумя ипостасями - между жизнью и смертью? Что может быть хорошего в отчаянии и безысходности? Что хорошего можно увидеть не из окна собственного дома, разгромленного или разграбленного накануне, а из окна съёмной квартиры? Оказывается, страшные отцовские слова, сказанные с беззлобной интонационной окраской: "Вам второй Сталинград нужен, совсем избаловались", оказались пророческими. И тогда стало понятно, что данный свыше конфликт, является своеобразным экспериментом. Неясным остаётся вопрос, кто тот великий экспериментатор - Бог, Дьявол, или эти мощнейшие силы одновременно решили поставить точку на своеобразном "Титанике"?
   Как бы там ни было, а выход один - держаться, по возможности, вместе. Это означало - и котёл вскладчину, и тепло вскладчину, жизнь вскладчину. Только так, спуская к общему котлу продукты, у кого какие остались, когда никто не считал, кто принёс больше, кто меньше, кто подсел к столу с пустыми руками, кто не пришёл, мучительно терзаясь от неожиданного осознания своей нищеты, только так, а не иначе. Когда много лет одежда с чужого плеча, когда... Впрочем, много и всякого было этого "когда", но именно между ними определилось главное - ценность каждого участника того или иного события.
   Вот и сорваны все маски с друзей, недругов, недоброжелателей, любимых и просто случайных знакомых. Вот когда припомнился анекдот, смысл которого сводится к следующему - тонет пароход, и глас небесный вещает: - Долго я вас всех собирал. И вот мы, собранные вместе на одном пятачке, в одной маленькой стране, зависли в невесомом пространстве. Пространство, пусть и невесомое, но не безжизненное. И оставалось только одно - если не жить, то выживать в надежде на иную участь - благополучную.
   Кто может сказать, в чём это самое благополучие заключается - в возможности не делить десять сосисок на восемь человек за праздничным столом, или испытывать великую радость оттого, что эти сосиски лежат на столе? Или делить два оладика на четверых, испытывая радость оттого, что можно вообще что-то делить? Или радоваться тому, что удалось продать то, что осталось в наследство от бабушек и дедушек, и радоваться, что вырученных денег за фамильное золото и серебро хватит на пару недель относительно сытой жизни?
   Одно дело - молодёжь. Другое дело - старики. И тот старик, бездыханно лежащий возле ступеней многоэтажного дома, наверняка, мечтал дожить свой век спокойно и безмятежно в окружении родных и внуков. Именно такое будущее он рисовал в своём воображении, когда был чуть моложе, ещё полон сил, и пока не взял в руки трость. Но его планы и мечты не состыковывались с планами Судьбы ни на его счёт, ни на счёт ему подобных. Вот тогда стали открываться окна, и краткие минуты полёта ставили многочисленные точки в мечтах и надеждах тех, кто поверил в безысходность.
   И трудно было не поверить, когда утренний дождь оставил на улицах кровавые лужи. Трудно не поверить, когда над головой раздаётся пронзительный звук низко летящего истребителя, или, как его называют - "сушки". И только психологический блок, защитивший разум от безумия, сработает с неожиданной пронзительностью - это сон! Это невозможно, чтобы подобное происходило на самом деле. Но это не было сном. И это происходило на самом деле.
   Чередой потянулись дни, плавно переходящие в недели, месяцы и годы, но самое яркое впечатление тех страшных, первых дней заключалось в осознании закона, именуемом законом невероятности.
   Это случилось на следующий день после того, как отзвучали последние выстрелы, и на обозрение обывателей была предоставлена картина последствий недавней баталии.
   Накануне санаторий представлял собой плацдарм боевых действий. Мало того, что в ход была пущена лёгкая артиллерия в виде гранатомётов, но и летали пташки размером поболее гранат. Парочка снарядов не пролетела мимо здания, и разрушительные последствия отзывались в душе кошмарной несправедливостью. Трудно представить, что во врачебном кабинете, развороченном снарядом, среди нагромождения кирпичей, битого стекла, под слоем цементной пыли уцелеет пузатый стеклянный графин.
   Он стоял на столе целый и невредимый, а рядом, в нескольких сантиметрах, на том же столе покоились куски штукатурки, обвалившиеся с потолка в момент взрыва. Хрупкое стекло не пострадало, чего нельзя сказать о кирпичах и бетоне. В это трудно поверить. Это надо видеть собственными глазами, и осознать, что в безысходность следует поверить за одну секунду до смерти.
   Эта дама постоянно напоминала о себе. Как ни странно, но свой кровавый отчёт она начала не с тех, кого я знала, с кем росла и с кем работала, а со случайного знакомого, которому я сделала подарок.
   Уборка заняла целый день. Транспорта не было, и нам пришлось идти пешком через весь город. Мы шли молча, группа вчерашних тружеников, а ныне - безработных. Но, несмотря на это печальное обстоятельство, следовало выполнить долг, именно поэтому, не считаясь с внутренними переживаниями, с отсутствием транспорта мы старались привести в порядок те стены, которые ещё хранили память о дне вчерашнем, о мирном дне.
   Первое, что я увидела, войдя в дом, был начищенный до блеска автомат, стоящий у стены дулом вверх и пару пыльных солдатских ботинок. С лоджии доносились голоса. При виде оружия внутри похолодело, но страха не было, потому что не может быть ничего безобиднее оружия, находящегося на приличном расстоянии от хозяина.
   - У нас гости, - отозвался хозяин дома, не поднимаясь с маленького стульчика. Недавний гость чечено-русского происхождения, тасовал изрядно потрёпанную колоду карт. Мужчины играли в карты, а столом им служила табуретка.
   - Привет, почему машинка без присмотра? - Я имела ввиду автомат.
   - Кого бояться? - Арби расправил хлипкие плечи. - Все под Аллахом ходим. Я пришёл сказать, - глаза его потемнели ещё больше, - что Али не будет играть на гитаре. Она ему не нужна. Ему уже ничего не нужно. Гитару я не принёс. Она сгорела в бэтээре. Они сгорели все - и Али, и Артур, и гитара. Я пойду. Спасибо. Не знаю, почему я пришёл? Наверное, - он так и не высказал своей мысли, только в дверях, зашнуровав ботинки, сказал:
   - Почему ты нас не испугалась? Я вчера весь день думал, так и не понял.
   - Боже мой, - вздохнул хозяин, - нашёл, на что время переводить. Посмотри на неё внимательно. Она же дура. Только дураки ничего не боятся.
   - Издеваешься? Ну-ну, поиздевайся.
   Я не обиделась. На кого обижаться? Но задумалась, вероятно, активизировалась та извилина, которая, как я полагала, имелась в наличии.
   Проводив гостя, я сварила кофе на спиртовке. Трудно сказать, сколько прошло времени - два или три дня с тех пор, как посредством сарафанного радио поползли слухи о предстоящем наступлении. Само слово - наступление, казалось нелепым.
   Вспомнилось, как я зашла в гости к знакомой.
   - Ты ничего не слышала? - Спросила меня женщина средних лет, мать двух дочерей на выданье.
   - О чём? - Я слушала в пол уха, пытаясь выудить из коробки конфету.
   - О наступлении. Говорят, первого числа начнётся.
   - Мало ли, что говорят. Всех слушать, нервов не хватит.
   Она посмотрела на меня сокрушённо, но ничего не сказала. Гораздо позже до меня дошло, что для беспокойства у неё было гораздо больше причин, чем у меня. Тогда я и предположить не могла, что её страх окажется обоснованным. Пройдут всего лишь сутки, а её муж будет расстрелян в собственном дворе.
   Если учитывать, что наш интернациональный мирок жил в миру, да в ладу, то теперь наметившийся раскол не давал гарантий на спокойное и мирное сосуществование. Конечно, политические дебаты на семейных кухнях были остры, как отточенные самурайские мечи. Иначе и быть не могло.
   У кавказских народов, ровно, как у всех южан, сильно развито чувство семьи. Но браки, зачастую, были смешаны. И если в книге всех книг -Библии - говорится о том, что сын на отца, брат на брата, то в нашем случае, при разделе политической посуды, каждый член семейства отстаивал свою чашу. Это в российских семьях принято акцентировать при ссоре, что-то наподобие - твоя родня такая рассякая, на что в ответ оппонент вытаскивал свой козырь, к несчастью, того же достоинства, что и у спорщика: - Нет, это твоя родня такая рассякая.
   Здесь, в краю широкой души и быстрых горных рек, когда положительные эмоции выплёскивались из берегов с меньшей силой, нежели эмоции отрицательные, страсти стремительно накалялись. Разговор выплёскивался за рамки семейных отношений, и быстро переходил с отдельных личностей на решение национальных вопросов.
   Если взрослые отстаивали свои интересы и своё мнение, то детям ничего не оставалось делать, как подобно мячикам от пинг-понга, метаться от матери к отцу, от отца к матери, а дальше, по этапу - от бабушек к дедушкам и заканчивалось "междусобойчиками".
   Кухонь уже не хватало. Прения выносились на обсуждение по дворам и задворкам. Но шумный разговор на улицах привлекал внимание случайных прохожих. У этих прохожих была боль подобная, поэтому многие друг друга понимали. Конфликт зашёл в тупик. Как поделить общую кухню так, чтобы всем было хорошо и уютно? Но делёжки не получалось. Страсти накалились до предела. Лозунг был прост, как общение двух братьев (или сестёр), отстаивающих свое первенство и главенствующую роль: не хочешь по-хорошему, будет, по-моему.
   Трудно понять, кто прав, кто виноват, но, как говориться в пословице: "У тебя своя, правда, у меня - своя. Так, где же она?" Если одни, доказывая свою правоту, взялись за оружие, то их оппоненты, не ожидая подобного коварства, взялись за то, что первое попадалось под руку.
   Под руку попадались охотничьи ружья и палки.
   История не единожды доказывала, что горские народы во все времена славились воинственностью. Кто виноват, что за многовековую историю, маленький пятачок райской земли, подвергался многочисленным набегам не только чужестранцев, но и иноверцев. Оружие оружием, однако, кровь немного перемешалась, что укрепило боевой дух горцев. Земли, пусть не много, а уж если разглядывать Абхазию на Карте Мира, то и вовсе пустячок. Это для кого-то, но для немногочисленного народа, это Родина.
   Помнится, в преданиях, поверьях говорилось о том, что если народ мал, но борьба справедлива, то победа всегда будет на стороне справедливости. Но не следует далеко заходить в дебри истории. Достаточно вспомнить, как во Вторую Мировую войну, желающие пополнить ряды армии сами обеспечивали себя арсеналом. Здесь обороняющиеся были поставлены в подобные условия. Надо, так надо. Спорить было некогда, надо было срочно вооружаться. Безалаберное отношение к военной службе противоборствующей стороны предоставляло возможность заменить палки и ружья на автоматы и более серьезную технику.
   Через месяц после первого крупнокалиберного разговора, об успехах обороняющейся стороны можно было судить не понаслышке.
   Сверху видно всё. Сверху - это вид из окна, которое выходит на крыши пятиэтажных домов и на море.
   Помнится, в детстве, когда ещё у многих не было такой роскоши, как телевизор, бегали в кинотеатр, единственный в городе. Очереди - неимоверные, и преимущество ребятишек заключалось в том, что быстрота, натиск, и умение просачиваться через толпу награждалось вожделёнными билетами. Фильмы о Второй Мировой войне захватывали ребят. "Анжелика - маркиза ангелов", " Три мушкетёра" будут пользоваться нашим вниманием чуть позже, а пока сила и мужество стоит на первом плане. Краски войны захватывали воображение.
   И если бы мне кто-то сказал, что, вступая в зрелость, я буду слышать треск автоматных очередей наяву, я бы не поверила. Я не поверила своим глазам, когда над морем появились два вертолёта. Казалось бы, ничего особенного в этом не было. Над морем и прежде летали вертолёты, особенно в период штормов - требовалась помощь незадачливым пловцам. Будучи "под мухой", они пытались показать чудеса храбрости. Но стихия не терпит безрассудства. Трудно и подсчитать, скольким храбрецам море преподнесло один-единственный урок, который оказался контрольной.
   Два вертолёта неслись навстречу друг другу, и тогда казалось, что ещё немного - и они столкнутся.
   Мы сидели за столом и праздновали устройство моей подруги на работу. Какое это счастье, в такое время человеку с высшим образованием устроиться уборщицей в банке за чисто символическую плату. Пусть её зарплаты хватит на пять буханок хлеба, но это лучше, чем совсем ничего.
   - Ты посмотри, что творят! - Муж налил очередную стопку коньяку. - Куражатся, как на трассе. Что хотят, то и делают.
   - Не скажи, дорогой. На трассе не разгуляешься. Весь город - одна улица, два светофора, и одна баня.
   - Не одна баня, а одна душевая, - поправляют меня.
   - Без разницы. В воздухе простор неограничен. Знай, рули, куда душа пожелает. Уже полчаса развлекаются.
   - Ничего себе! - Крикнул муж, сидящий лицом к горам, тыча пальцем в окно. "Ничего себе" - это я заретушировала фразу, которую он выкрикнул в пространство - воспитание не позволяет цитировать автора.
   Женщины никогда не отличались быстротой реакции. Обучаясь вождению, они реагируют на команду "газ", добросовестно отжимая педаль тормоза, и наоборот. Но тогда, одурманенные коньяком, мы с подругой беспомощно озирались по сторонам. Это долго рассказывать, на деле всё произошло гораздо быстрее.
   Вертолёт вспыхнул ярким пламенем. Машина неподвижно замерла в воздухе и стала падать в море. Но падала как-то странно - совсем не так, как в кино. Вертолёт падал жёлто-красным огненным шаром, оставляя за собой дымный след, напоминающий хвост кометы.
   Скоро всё было кончено - рассеялся и сизоватый дым над буйной лесной зеленью, выхваченный неожиданно обострившимся боковым зрением. На море разошлись круги, и только уцелевший вертолёт, направляющийся к границе, становился всё меньше и меньше.
   Мы замерли. От приподнятого настроения не осталось и следа, ведь на наших глазах оборвалась чья-то жизнь.
   Кто знает, почему из двух вертолётов был подбит именно этот? Счастье улыбнулось другому лётчику. Фортуна переменчива, и для того, чтобы остановиться на полном ходу, нет необходимости брать в руки оружие. Как ни беги, а любой дойдёт до финишной ленточки, едва последняя крупица песка упадёт в индивидуальных песочных часах.
   Это уже потом можно будет составлять список трагических случайностей, или - закономерностей? И возникнет масса вопросов: почему одному суждено пройти по минному полю без сапёрного штыря, и вернуться невредимым, а другого настигнет шальная пуля в собственной ванной.
   Она залетит в раскрытое окно, пробьёт тонкую фанерную дверь, куражась, разобьёт зеркало, и настигнет лоб жертвы с такой скоростью, что та не успеет осознать происходящее. И таких примеров масса.
   Сотни, тысячи жертв. Жестокая правда жизни. Язычество превалирует. Жертвенные костры разгорятся со страшной силой. Нет, никто не будет кидать в огонь живых людей. Это прерогатива мёртвых. Но дома запылают, и будут гореть до тех пор, пока не истлеют последние головешки деревянных перекрытий. И никто не будет тушить пожары, вспыхивающие то здесь, то там. И только пожарные будут стоять в полной боевой готовности, ревностно наблюдая за тем, чтобы случайная искра, озорно увлечённая ветром, не стала причиной пожара близлежащего дома.
   Нет, не случайно жгли дома в первые дни освобождения. Это были поминальные костры по нежеланному и обременительному прошлому. Так или иначе, но трудно сказать, кто был инициатором этого действа. В этих кострах бушевала ярость и безысходность, потому что несколько десятков тысяч человек были убиты, исчезли семьи, иные были заживо замурованы в сточных трубах. Небольшой народ маленькой страны получил долгожданную свободу, и ещё долго искрами тех костров будут убаюкиваться и ненависть, и душевная боль.
   Слухи о зверствах наступающей армии анархистов будут передаваться из уст в уста, обрастать подробностями, когда достоверными, когда излишне ложными, и трудно определить, где правда, а где вымысел.
   Но трудно не поверить девушке, которой чудом удалось убежать из селения. И уже на безопасном расстоянии, после зрелища расстрела мирных жителей, согнанных на край села, она будет извиваться в родовых муках, и завернёт свою девочку в ту единственную одежду, которая была на ней в момент побега - в шёлковую комбинацию. Понадобиться трое суток, чтобы пробраться горами до города с новорождённым младенцем на руках, питаясь теми дарами, которые предоставит осенний лес.
   Матери будут искать мальчишек, сбежавших на фронт. Те не будут ждать, когда им выдадут оружие. Они будут добывать его наравне со взрослыми, так же, как добывали оружие их отцы и деды.
  
   Испокон веков доказывается дуальность мира внешнего, и внутреннего. Рядом с горем - веселье, рядом со слезами - смех. Война - для кого-то беда, для кого-то - мать родная.
   Для подлости не существует национальной принадлежности, не существует её и для геройства. Именно поэтому кто-то проливал кровь за высокую идею, а кто-то, прикрываясь той самой идейностью, по ночам грабил знакомых и соседей, сменив дневную маску на чёрную маску с прорезью для глаз. И, Господи, спаси и сохрани в борьбе за собственное имущество невзначай сорвать с головы зловещую маску! Сколько было их, так и не встретивших рассвета за многие годы!
   Было. Было многое. Война спишет всё - и грабежи, и отправленные от причала баржи с награбленным добром, и сброшенных с вертолёта в море раненных и убитых. Море очищается гораздо быстрее, чем память и душевные терзания. Для внутренних переживаний не существует срока давности. Разве что, с годами боль притупится, но иной раз, случайно разбереженная рана вновь даст о себе знать.
   Но как быть тем, у кого двойственность является не чертой характера, а в буквальном смысле слова, смешана с кровью?
   Каждому было дано право на выбор. Кто-то, едва начался свинцовый дождь, уехал в Россию, чтобы не ввязываться в боевые действия. Это не значит, что на чужбине они были ограждены от забот, сопряжённых с тяжёлым положением.
   Экономическая блокада надолго превратила маленькую страну в многонациональное гетто. Многим приходилось выживать, и тогда своевременная помощь уехавших, без преувеличения, служила единственной реальной возможностью жить.
   Те, кто не был замешан в противоборстве победителям, вернулся в родные края. Но отголоски национального конфликта долго продолжались по ту сторону реки Псоу. Две войны, реальная и информационная, значительно отбросили развитие страны на многие годы назад. Цивилизация казалась недосягаемой, как унесённый ветром воздушный шарик. Сарафанное радио оказалось не менее мощным оружием, чем реальное огнестрельное оружие. Но пока оно набирало обороты, жизнь продолжалась.
   Месяцами не было света, месяцами не было воды, и счастье, что родников в черте города достаточно. Руку помощи протянула и сама природа. Не воспользоваться её дарами могли лишь немощные, и самые ленивые.
   Первая военная зима оказалась на редкость суровой. И случалось то, что не случалось редко. На юге не так часто выпадает снег. Но в ту зиму, казалось, сама природа продолжила экзамен на выживание.
   Война началась именно в тот период, когда подготовка к зиме ещё не начиналась. Многие так и не успели заполнить закрома провиантом. Да это и не удивительно. Разгар курортного сезона предполагал активную работу. Что поделать, если это издержки образа жизни, и своеобразная мзда за проживание в истинном раю.
   Однако, порой обстоятельства бывают щедры.
   Если раньше по квартирам ходила разбитная братия, захватывая не только добро, но и определяя новое место жительства, подходящее и по вкусу, и по размаху.
   Власть поменялась, и после освобождения города, вернулись настоящие хозяева. Многие не могли осознать весь размах трагедии, разразившейся под сенью пальм.
   Почти два месяца свет давали один раз в день, на два часа. Вернее, один раз в ночь. Либо с двенадцати до двух, либо с двух до четырёх утра.
   Впрочем, не следует выверять график подачи электроэнергии, не обязательно сидеть при загашенном огарке свечи, и, подобно сонной курице клевать носом, не обязательно ставить будильник. Можно спокойно ложиться спать, потому что автоматные очереди, рассекающие ночь, станут привычными. Этот будильник нет необходимости хлопать рукой. Он смолкнет сам, едва притупится радость оттого, что свет, наконец-то, дали.
   Подобно многим новорождённым, у взрослых постепенно менялось мироощущение. Слово "надо" стало главенствующим. Надо силком выдёргивать себя из тёплой постели в холодное, неотапливаемое помещение. Надо со слипающимися глазами готовить завтрак, обед и ужин. Как говорится, три - в одном флаконе. Надо лихорадочно думать о том, как минимумом продуктов накормить семью. Надо научиться не думать о еде, и отказывать себе в самом необходимом. Хотя бы, запастись хвойными палочками, чтобы ими заменить привычную чистку ротовой полости. Надо найти хоть какую-то работу. Надо без копейки в кармане умудриться оплатить учёбу ребёнка в школе. Надо дождаться милого с позиции. Да мало ли чего надо, если моральная загруженность такая, что даже не удивишься найденным в холодильнике домашним тапочкам, на поиски которых ушло три дня.
   Природа-матушка в трудную минуту всегда придёт на помощь. Уповая на её щедрость, забываешь, что чувство благодарности является основной составляющей полученной благодати. Можно восхищаться красотами окружающего мира, и, тут же, подняв восторженные глаза к синему, бесконечно прозрачному небу, бросить на землю фантик от конфеты, или запустить в цветущий куст ежевики пивную бутылку.
   Лес встречает по разному - когда одаривает урожаем грибов, когда насмешливо смотрит вслед незадачливому искателю.
   Порой бывает так, что ранее приобретённый опыт, становится необходимым в силу сложившихся обстоятельств.
   Кто мог подумать, что простое увлечение тихой охотой станет основным способом для пополнения закромов?
   Как начинаются увлечения? С его Величества Случая. Представьте себе мирную беседу двух соседей.
   - Чем завтра занимаешься? - спрашивает соседка за чашечкой кофе.
   - Как обычно. Суббота, она и в Африке суббота. Стирка, уборка, глажка - ничего особенного.
   - Развлечься хочешь?
   - По-моему, завтрашних развлечений вполне хватит. Ты хочешь предложить занятия повеселее?
   - На дворе весна. С мамой за грибами собираемся. Думала, ты нам компанию составишь.
   - Можно подумать, у нас грибы водятся. Я в Сибири набрала лукошко, оказалось - поганки. Так что, на поганки у меня нюх особый. Насчёт нормальных грибов - не уверена.
   - Думаешь, я тебе позволю семью перетравить? Уже тридцать лет грибами занимаюсь.
   - Надо подумать. Если свекровь с ребёнком останется, тогда я - за. Можно подумать, мне охота домашними делами заниматься.
   - Если надумаешь, подъём в пять утра.
   - С ума сойти! В пять утра я девятый сон вижу.
   - Ну, дорогая, у тебя есть выбор, - хохотнула соседка. - Досматриваешь свой сон, и занимаешься стиркой. Или идёшь на тихую охоту.
   - Что тихо - с этим я согласна. Но что это - охота... А если рано вставать не охота?
   - Великий русский язык! Словом, ждать не будем. Звони.
   Легко сказать - звони! Встань ни свет, ни заря. Хорошо ещё, звонить надо в дверь напротив.
   Наступившее утро я встречала в полунаркотическом состоянии. Глаза упорно не желали открываться. Я передвигалась на ощупь, стараясь не потревожить спящих, но при этом умудрилась перебудить весь дом. Сначала, я выронила из рук термос. Мысленно выразив мнение по поводу собственной неловкости, я быстро привела в порядок ляпсус, и уже после, почти на выходе, опрокинула не только стул, но и себя любимую. Тогда пришлось выразиться громче.
   Хорошее, надо сказать, начало. Ещё из дома не вышла, а уже налицо повышенная склонность к травматизму. Но, к счастью, кроме ушиба голени особенных повреждений не обнаружилось. Выбор остался. Либо, учитывая неудачное начало, оставаться дома, либо выполнять задуманное.
   Меня ждали. Пожилая женщина лукаво смотрела на меня серыми глазами, и загадочно улыбалась. Признаться, мне было не до улыбок. Думаете, я заметила красоты природы? Ни в коем случае. Для начала следовало проснуться. Но ни мягкий рассвет, ни крутая дорога в горы, не смогли пробудить во мне древнейшие инстинкты охотника-тихарика. Только проливной дождь, начавшийся неожиданно, согнал остатки сна.
   Тропинка, узкая и скользкая, вела дальше и дальше. Волей-неволей приходилось смотреть под ноги, и подобно акробату, балансировать на грязевой жиже, чтобы не уподобиться свинье. Тут уж не до сна. Мало-малу, я привыкала к ощущениям мокрой курицы. Промокшая до нитки, с прилипающей к телу футболкой, хлюпая водой, которая набралась в сапоги, я вспоминала своих родителей, родителей соседушек, и маму тех грибов. Путь казался бесконечным, и я бесконечно сожалела о том, что предпочла этот поход тазу со стиркой.
   Но это были ещё цветочки. Ягодки ждали впереди. Эти ягодки обозначались сильнейшей головной болью.
   Придя домой, обхватив голову руками, я стонала, и знала, что этот поход был первым и последним. Ещё раз пройти по такому пути? Нет, увольте.
   - Ты бы выпила чего, - свекровь смотрела на меня без ехидства и с чисто материнским сочувствием.
   - Да выпила уже, - я показала на пустую упаковку анальгина. - Не помогает.
   - Ты не то пьёшь. Надо пятьдесят грамм пропустить, и головную боль, как рукой снимет, - муж явно издевался над болящей женой.
   - У мужиков один способ лечения от всех болезней, - свекровь сокрушённо покачивала головой.
   - Напрасно смеётесь. Я серьёзно говорю. На, пей, - он протянул мне стопку греческого коньяка.
   - Не буду, итак, дурно.
   - К ночи ещё хуже будет, - заверил меня милый.
   - Изверг, душегуб, - приговаривала я, от головной боли не чувствуя ни вкуса, ни запаха напитка.
   - Вот, мама, полюбуйся, - хлещет коньяк не хуже того мужика. А сама только и говорит: - Я не пью, я не пью. Алкоголичка. - Констатировал супруг, оказывая мне явную поддержку, наливая и себе янтарную жидкость.
   На огонёк заглянула соседка. В её руках дымилась тарелка с жареными грибами.
   - Вот, занесла отведать.
   - Когда набрать успели? - Изумилась я. За весь поход не заметила, чтобы они хоть раз пригнулись к земле.
   - Пока ты по матушке ругалась.
   - Я ругалась? - От возмущения головная боль прошла. - Ничего подобного.
   - Мне можешь не говорить. Это тебе казалось, что про себя выговаривала. А слышно было за версту. Хочешь сказать, не было?
   - Не было.
   - Было, дорогая, было. Что у вас за пир? - Соседка заметила на столе бутылку.
   - Давай, с нами. Мы лекарство принимаем. Совсем больная пришла. Криком кричала - башка болит.
   - Не башка, а голова.
   - Это у других голова.
   - Будешь меня обижать, в леса уйду - дорогу уже показали. Давай своего лекарства. Капель триста.
   - Вот, что я говорил? Алкоголичка.
   - Я сказала тридцать. Оговориться нельзя?
   - Не оговориться, а помечтать, - поправил меня супруг, услужливо ухаживая за соседкой.
   - Мы с мамой уже приняли. Это обязательно. Ей предлагали, а она - ни в какую.
   - Чужих людей стесняется. Хочет показать, какая она белая и пушистая.
   - Я извиниться хочу, - соседка вздохнула. - Как ноги?
   - Ноги? Как и голова. В полном ауте. - Забыв о правилах приличия, я лежала на диване, закинув ноги вверх.
   - Это всё мама. Говорит, давай соседушку по полной программе прогоним. Вот и прогнали.
   - Что значит - по полной программе?
   - Километров тридцать по горам, не шутка, да ещё в первый раз.
   - Тридцать? - У мужа глаза полезли на лоб. - Тогда понятно. Нет, здесь одной бутылкой не отделаешься. А я думаю, с чего её так рассыпало?
   - Обычно, мы короткой дорогой ходим, километров пятнадцать. Маме трудновато.
   - Маме сколько лет? Семьдесят? - Свекровь собирала на стол. - Мне интересно, она ещё с вами пойдёт?
   - Я что, ненормальная? Извините, - пришлось опомниться, потому что рядом находилась соседка.
   - Мы, в принципе, привычные. Каждую субботу ходим. Маме такие походы с трудом даются. Вот и решили, если у меня напарница будет, значит, ей спокойнее. Охота, это наркотик. Разве что, пользы больше, да и в доме всегда белки натуральные. Не хуже мяса.
   - В грибах разбираться надо.
   - За тридцать лет ни разу не ошиблись. Согласитесь, ошибка дорогого стоит.
   - Конечно, дороже не придумаешь. Впрочем, я немного отойду, и ещё разок пройдёмся. Если и в другой раз так же будет, я плюну и на белки, и на грибочки.
   - Человеку за семь десятков перевалило, и то ходит, а она расстоналась. Не стыдно? - Свекровь усмехнулась.
   - Мама, можно подумать, вы без ума от грибов. Что-то я не наблюдала у вас подобной привязанности, - я не понимала, к чему клонит свекровь.
   - А кто из вас за грибами ходил? Вам всё готовое подавай. На тарелочке, - она кивнула в сторону тарелки с грибами. - Нет, чтобы пойти, принести, на зиму запасы сделать.
   - Лично мне грибы даром не нужны, - милый, закатив глаза от удовольствия, наколол вилкой гриб. - Сами парьтесь. Я лучше на готовое приду. Вы грибочки принесёте, я водочки поставлю. И всем будет хорошо.
   Много лет действительно было хорошо. Оказывается, собирать грибы - целая наука. Не каждый маслёнок норовит попасть на сковородку. Прячется в траве, под листвой, как разведчик в тылу врага.
   Не даром говорится " Кто рано встал, тому Бог дал". Ранним утром, когда лес едва проснулся, предрассветные сумерки ласковы. Пение птиц не назойливо гармонично. Ни одного лишнего шума и шороха, разве что шуршание пожухлой хвои на тропинке выдаёт присутствие посторонних, да тяжёлое сбившееся дыхание. Впрочем, это дыхание слышно лишь нам двоим. Разговор ни о чём, начавшийся в начале пути, не только неуместен, но и обременителен. Трудно идти в гору, влача собственный вес, и пустой рюкзак через пару часов пути кажется непомерно тяжёлым. Постепенно сознание растворяется в окружающей среде и слияние с природой даёт ощущение сопричастности и к пению птиц, и к дыханию леса, где становятся различимы и едва слышный шорох ползущей змеи, и быстрые перемещения мышки-полёвки.
   Поначалу неконцентрированный взгляд не в состоянии различить гриб под упавшим листом, но постепенно зрение становится острее и ноги сами несут к тому месту, где для тебя припрятан сувенир. Дело за малым - наклониться и отрезать жирную, мясистую ножку. Но бывает, что гриб, хороший снаружи, изнутри изъеден нахальным и вездесущим червячком. Разочарование, пусть и мимолётное, но касается души, и только внутренний голос старается восстановить справедливость: лес кормит не только людей. Червяк проснулся раньше, и первым начал трапезу. Что же, это закон "джунглей". Вот и приходится стараться быть первым.
   Охота затягивает, завораживает и постепенно приходит тот опыт, который в дальнейшем позволит наслаждаться самим процессом.
   Складывается ощущение, что не ты ищешь гриб, а он находит тебя. Впервые, игра в прятки раздражала. Хотелось найти грибов побольше. Но все поиски были напрасны. Грибы упорно не хотели показываться на глаза. Моя напарница, ласково приговаривая, срезала одну ножку, за ней следующую, и бывали моменты, когда она и вовсе не поднималась, а так и ходила с согбенной поясницей, напоминая вещунью.
   - Вот, видишь, - говорила она, рукой обводя небольшое пространство вкруг себя, - на этом пятачке ищи. Ищи хорошенько, поговори с ними. Они откликнутся.
   Едва ли не на четвереньках я обследовала квадратный метр сантиметр за сантиметром, но не было даже намёка на присутствие грибов.
   - Нет здесь ничего, пошла я дальше.
   Но как только я переместилась, вздрогнула от резкого окрика:
   - Стой!
   Возглас был таким, что я не только остановилась, но едва ли не подняла руки вверх.
   - Не шевелись. Смотри, гриб пропустила.
   То, что предлагала мне соседка, оказалось сделать не так-то легко. Не сдвигаясь с места, развернувшись корпусом на 180 градусов, я посмотрела на землю. У самого каблука, на виду, рос гриб. Небольшой, но очаровательный. Одно непонятно - как он там оказался? Минуту назад я облазила этот пятачок и вдоль и поперёк, а тут, перед глазами, он появился, словно по мановению волшебной палочки.
   - Мистика какая-то! Я же не слепая.
   - Не в тебе дело. Говорят, что грибок не каждому показывается. Ты здесь смотрела, да не видела. А он тебя перехитрил и мне на глаза попался. Значит, для меня предназначался.
   - Правильно. Ты и забирай. Получается, что смотри под ноги, не смотри, а твоё от тебя никуда не уёдёт.
   - Вот именно.
  
   Бывали и другие дни. Азарт дело неблагонадёжное. И каждый раз, поднимаясь по писку будильника, в голове роятся мысли - как сегодня сложится? Увижу или не увижу?
   Поначалу, грибы попадались редко, словно насмехаясь над неопытностью охотника, но изредка, снисходительно показывались на глаза, как дар за усердие: сначала один, потом другой, потом кучкой. Дальше больше, будто испытывали на прочность: кто кого?
   Порой казалось, дело вовсе не в жажде выиграть соревнование со строптивыми представителями флоры. И пришёл такой день, когда, едва вошла в лес, грибы стали попадаться один за другим. Хорошая охота способствовала повышению настроения, но, вместе с тем, давала возможность новых ощущений - тайных и непонятных чувств, тебе несвойственных. Всегда казалось, что я человек не жадный, но азарт показал своё тёмное нутро. Когда в поле зрения возникает обилие грибов, таких разных, невольно замечаешь, что нож и ты больше не составляете единое целое. Остриё ещё не надрезало ножку, а глаза уже в поиске очередной жертвы. Что это? Жажда наживы, или право выбора? Тогда садишься на сырую, ещё не согретую солнцем землю, и задумываешься, как мог маленький, ничего не значащий эпизод всколыхнуть целую бурю чувств. Заставил задуматься над тем, чего раньше и в мыслях не было.
   - А лес тебя принял. - Соседка, идущая за мной следом, лукаво улыбалась.
   - Как это - принял?
   - Урожаем делится. Помнишь, поначалу ты ничего не видела, а теперь домой с пустым рюкзаком не приходишь.
   - Конечно, ты думаешь, я за грибами хожу? Ничего подобного. Я хожу ради оправданных пятидесяти грамм коньяка. Буду сидеть дома, и тянуться к рюмке - меня не поймут. А так, вроде, кормилица пришла, сам Бог велел. Я же их не ищу. Они сами ко мне в рюкзак лезут.
   Кое в чём я не лукавила. Я говорила правду. Когда присматриваешься к траве, к листочкам, устаёшь быстро. Глаз замыливается, причём, ранние лучи солнца, отбрасывают солнечные блики на жёлтой опавшей листве и создаётся впечатление, что это не листок, а грибок. Тогда приходится накручивать лишние метры.
   Согласитесь, когда идёшь по тротуару, физическая нагрузка сведена к минимуму, но когда эти же метры перекладываются на пересечённую местность, начинаешь понимать, что одет не по сезону - становится слишком жарко. И тогда ярко красная куртка снимается с плеч и завязывается на поясе, и ты чувствуешь, как медленно тают килограммы и рассасывается целлюлит. Расправляются плечи, меняется осанка, и ощущения внутренней мышечной свободы необыкновенно радует. И тогда становится ясно, что тихая охота, это совокупность положительных эмоций, новых ощущений, яркость впечатлений. Потому что весной ты наблюдаешь, как просыпается лес. Как летом, изнывая от жары, он одаривает сухим жарким воздухом и изнуряет солнцем, а осенью, агонируя, одаривает щедрым урожаем, как будто благодарит за то, что ты столько времени дышал одним с ним воздухом и даёт то, что ты будешь ценить и вспоминать, находясь в зимней разлуке. Первые признаки осени - это не пожухлая трава, не изобилие грибов, а паутина. Едва лица коснётся воздушная, чуть липкая нить, и уже можно смело утверждать - пришла осенняя пора.
   Запахи леса острые, резкие, и порой многие не хотят идти в лес только потому, что опасаются змей. Но эти жёлтые толстые шланги безопасны. Змея никогда не будет бросаться первой, если не почувствует угрозу. Она способна защитить и себя и тебя одним запахом.
   Возле её норы специфический запах распространяется чуть более пары метров. Этот запах не лёгкий, едва уловимый, а острый и неприятный. Тем более, что известен многим, даже тем, кому ни разу не пришлось побродить по лесу.
   Признаться, я не могу сказать, что мужики имеют нечто общее с классом пресмыкающихся, скорее, поведенческие характеристики больше присущи женщинам, но, тем не менее, запах, распространяющийся возле змеиной норы, очень напоминает острый запах мужского пота подмышками, обильно забитый цветочным дезодорантом. Такой запах резко бьёт в нос в жаркий полдень в битком набитом автотранспорте. Поэтому змеиная нора чувствуется "за версту".
   Однако, для самых отчаянных это обстоятельство на азарт не влияет. Когда перед глазами приличная кучка лисичек, можно не обращать внимания на эти самые признаки присутствия ползущих гадов. Да и как устоять против такого соблазна? Какие змеи?! Какие предостережения? Я вас умаляю! Лисички заслуживают особенного внимания хотя бы потому, что в обиходе этот гриб называют "еврейским" - он практически не уваривается и червячки обползают его седьмой дорогой.
   Вместе с тем приходит и опыт. Зная грибные места, можно безошибочно находить потайные дары и не обязательно заглядывать под каждый листок. Главное, отпустить себя, "отпустить ноги", и они сами приведут тебя к цели, потому что грибы манят тебя беззвучно, на чисто интуитивном уровне.
   Прислушиваясь к запахам леса, улавливаешь специфический аромат сырости и плесени, а значит, что надо покрутиться в этом районе.
   Кто-то сказал, что грибы это не просто живые организмы, а являются представителями не только другого мира, но и иной цивилизации.
   Космические пришельцы. Кто знает, как выглядят инопланетяне? Зелёненькие человечки или серо-буро-малиновые, двуногие или одноногие? Можно только предполагать, наверняка сказать никто не может. Инопланетян никто не видел, но грибы порой, затевают игру в прятки. Они прячутся листвой, беря в союзники солнечных зайчиков. Поначалу эта игра забавляет. Азарт нарастает стремительно. Надо же - опять ошибка! Очень легко перепутать освещённый солнцем лист со шляпкой гриба.
   Постепенно я привыкла к лесу, и регулярные субботние походы стали необходимостью не только физической, но и душевной. Именно в лесу проходишь курс полной релаксации.
   Лес тоже привык ко мне и отвечал приветливым теплом. Хотя, мой внешний вид способен шокировать даже безмолвных обитателей леса. На фоне угасающей листвы я выгляжу ярким пятном. Традиционная форма одежды - красная куртка, синие брюки и зелёные сапоги с небольшим каблуком.
   Однажды я едва не стала жертвой охотничьего азарта. Всем известна сказка про Машеньку, которая увлеклась сбором грибов и зашла в тёмный лес так далеко, что потеряла дорогу домой. Нет, я не потеряла дорогу, потому что это в принципе невозможно. Город расположен вдоль моря. Но согласитесь, море напоминает лужу после дождя лишь на снимках со спутника. Но где бы вы ни были, как бы вы далеко не зашли в лес, если нет тумана, вы всегда найдёте дорогу обратно.
   Исключение составляет дождливая погода. Пелена серого, плотного дождя визуально изменяет место, и та дорога, которой вы хаживали несчётное количество раз, в дождливый день становится неузнаваемой.
   Дождь в субтропической зоне особенный. Это нескончаемые ливневые потоки, которые очень скоро образуют небольшие ручейки, стекающие с горных склонов, пробивая себе небольшие русла. Но во время затяжных дождей, эти ручейки наливаются такой силой, что, сливаясь с горной рекой, в состоянии смести всё на своём пути - от подмытых водой высоковольтных линий до скота и домов, расположенных неподалёку от реки.
  
   Дождь застал неожиданно. Не прошло и пяти минут, как промокшие до нитки мы с соседкой почувствовали, что дальше идти нет смысла. Даже грибы, которых было в изобилии, попадаясь на глаза, не манили.
   Только под проливными струями субтропического ливня можно с полной отчётливостью представить, как чувствует себя мокрая кошка или мокрая курица. Ощущение не из приятных. Шерстяные штаны прилипают к телу и затрудняют ходьбу из-за излишней влаги. Куртка неприятно липнет к телу, в сапогах булькает вода. И что прикажете делать? Выход один - раздеваться и сушиться. Звучит абсурдно, но, тем не менее, терять нечего.
   Под сваленным большим деревом неясной породы разложены и отжатые куртки, и штаны, из сапог вылита вода. Когда кончится дождь - неизвестно. От нечего делать можно просто прогуляться под дождём в виде, приближенном к эротическому. Прошу прощения, но кого можно встретить в лесу да ещё в такую погоду? Встречи маловероятны - это из области фантастики, поэтому, оставшись в длинной футболке, в сапогах на босу ногу, с рюкзаком, болтающимся на шее, я отправляюсь собирать грибы. Как нарочно, они попадаются то тут, то там. Голову можно не поднимать - азарт дело особенное. Единственное, что заставляет находиться в постоянном движении - это холод. Но это состояние длиться недолго. До той поры, пока в поле бокового зрения не попадают... нет, не грибы на толстой ножке, а две пары мужских сапог. Не очень приятно, когда полуобнажённую молодую женщину застают мужчины, да ещё в весьма пикантной позе "аки полы моют". Это состояние можно с полной ответственностью отнести к состоянию шоковому. Я медленно выпрямляюсь, и вижу перед собой двоих мужчин средних лет, с ружьями на плечах, стволы которых опущены вниз.
   Кто мог знать, что в такую погоду им вздумается охотиться, ровно, как и нам пойти по грибы? Нет, страха я не чувствовала. Я не чувствовала ничего, потому что в моей душе, как и в мозгах, образовался полный вакуум.
   - Заблудилась? - Спросил мужчина, что постарше.
   - Нет, грибы собираю.
   - Тогда ты далеко отошла.
   Я оглянулась, и почувствовала в груди неприятный холодок. Местность была незнакомой. Вероятно, охотник что-то прочёл в моих глазах. Он повернулся ко мне боком и рукой указал направление:
   - Дойдёшь до того дерева, потом возьмёшь вправо. Метров через триста будет поваленное дерево.
   Я плохо ориентировалась. Но когда добралась до поваленного дерева, дождь почти закончился.
   Соседка встретила меня настороженно.
   - Где ты ходишь? С ума сойти можно!
   Я посмотрела на её посиневшие губы. Зуб на зуб не попадал - у неё от холода, у меня от запоздалого страха.
   - Ты никого не встретила? - Спросила она как бы невзначай, пока я пыталась ногой попасть в мокрую штанину.
   - Встретила. Полжизни оставила.
   - Как ни странно, но бывает и петух кудахчет.
   - Не знаю, как кудахчет петух, а я конкретно чуть не взвыла! Два амбала прямо на меня вышли, а я почти в ниглеже. Нарочно не придумаешь.
   - Это точно. Я когда их увидела, почему-то подумала, что вы встретитесь. Это маловероятно, но тебе повезло.
  
   Вот уж точно, мне повезло. Можно думать и гадать сколько угодно, но в жизни бывает всякое. Однако, охотники на дичь - это не романтически настроенные молокососы. И всё же, невольно напрашивается мысль - Кавказ есть Кавказ.
   Странное переплетение взаимоисключающих вариантов. Отношение к женщине на Кавказе своеобразное. По многим обычаям женщина не имеет права садиться за общий стол с мужчинами. Невеста скромно стоит в углу ( я не говорю о времени настоящем, я говорю о временах прошлых), не имеет права первой заговаривать со свёкром, если не получит на то разрешения. И всё же, наряду с устоями, отношение к женщине всегда было бережным, более того - почтительным.
   Мужчина, обидевший женщину, становился не просто изгоем, а порой его прегрешение искупалось кровью. Человек, осквернивший род насилием, не имел права на существование.
   Суд чести, это не просто суд в общепринятом смысле. В наших краях судьбу провинившегося решал сход фамилии. Именно старейшины объявляли свой приговор.
  
  
   Осень была в самом разгаре, но в тот год и мыслей не было отправиться по грибы. Мало ли какой сюрприз может быть припрятан в траве в виде мины или растяжки, или недобрый люд посмотрит многозначно вслед двум особам. Словом, о лесе и не мечтали. Пару лет этот блок полностью отсутствовал.
   Времена выдались не совсем благополучные, но если быть откровеннее и честнее, хочется просто сказать "ПИ...". Словом, были именно такие времена. Однако, после освобождения Гагры, многие были ошарашены неординарной ситуацией.
   Как только отключили свет, на второй день по городу были открыты некоторые точки - в подвалах иных домов и квартир находились такие сокровища, о которых и мечтать было трудно. Там были складированы и продовольственные товары, и, как поговаривали, оружие. Стало быть, готовились серьёзно и основательно. Не знаю, как насчёт оружия, но продовольственные товары раздавались направо и налево - кто успел, тот и съел.
   Счастливых было много. Волшебное слово "халява" обеспечивало временное благополучие. Я прочувствовала всем нутром благостное состояние удовлетворения от халявы, которая, как правило, сваливается сверху. Мне халява сверху не свалилась. Недаром говорится, судьба и за печкой найдёт. Конечно, это неудачное сравнение, но когда на пороге нашего дома возникла пожилая женщина с трёхлитровой банкой талого мороженого, на сердце стало теплей. Неужели, в такое время о тебе и твоей семье кто-то вспомнил, и позаботился по мере своих возможностей? Пожилому человеку трудно пройти лишних пару метров по ровному тротуару, но ради тебя потрудился подняться далеко не на первый этаж, причём, не с пустыми руками.
   Признаться, мы были нетрезвы. Который день активно уничтожались и продукты питания, и спиртные запасы. Уничтожалось так, будто жизни осталось так мало, что до очередного понедельника не дотянуть.
   Преисполненные чувством благодарности, присутствующие набросились на лакомство, которое в таком количестве никто из нас не употреблял со времён сопливого детства. Оставшуюся сладкую массу хранить было негде - нет света, следовательно, и холодильник стоял без надобности - ещё не опустошенный, но уже бесполезный. Но, право слово, не выбрасывать же такое богатство.
   Вот когда я блеснула кулинарными способностями! Оладьи на основе мороженого. Кто может похвастаться подобной роскошью? Я похвасталась. Но дело вовсе не в составляющих компонентах.
   Сейчас мне будет стыдно, но я вынуждена признаться. Мой отец бесподобный, добрейшей души человек, обладал кучей талантов. К примеру, большую часть своего времени он проводил на кухне, но не с целью поглощения пищи, а с целью её изобретения. Я не оговорилась, именно изобретения, а не приготовления. Профессиональный повар, он на кухне преображался. Несмотря на солидный вес, передвигался плавно и быстро, походка его напоминала танец. Более того, он музицировал. И не просто музицировал. Звук ножа по разделочной доске напоминал какую-то мелодию - это была то Лезгинка, то узнавалась ария Одарки. Едва заслышав звук точащегося ножа, со всей округи сбегались кошки.
   Он работал поваром в Доме Творчества. Я не помню, чтобы он декламировал стихи, читал наизусть отрывки из поэм, мог на слух отличить стиль Достоевского от самобытного языка Гоголя. Он сам был поэтом и художником одновременно. Оформление тортов достигало совершенства. О вкусе я уже не говорю.
   Помню его, приходящего с творческих вечеров. Правда, после подобных вечеров его походка была не танцующей, а скорее, плавающей. Он шёл по улице неестественно прямо, боясь поскользнуться, но едва переступал за родную калитку, начиналась качка. На вопрос, чей, на этот раз, был творческий вечер, он называл только два имени - Оленькин, или Женькин. Кто такая Оленька мы не знали, но это имя он произносил мягко, и взгляд его наполнялся бесконечной нежностью.
   На ум приходили мысли - это когда мы с сестрой стали постарше - что эта Оленька к литературе не имеет никакого отношения. Однако, пришёл день, когда отец, вернувшись с работы, сидел, раскачиваясь, и вытирал слёзы. Потом достал с книжной полки небольшой томик стихов с дарственной надписью, и любовно гладил серую обложку.
   Оленька имела к литературе непосредственное отношение, а фамилия её была не русская, но звучная - Ольга Берггольц. Что касается Женьки, то я не имею право фамильярно отзываться о всемирно известном поэте, но отец, которому тот проиграл в бильярд бутылку водки, полагаю, это право имел.
   Бесконечно долго и бесполезно он передавал мне свой опыт. Кто знал, что перед изготовлением бисквита необходимо мыть руки с тщательностью хирурга, готовящегося к ответственной операции? Отец знал. Бисквит вымешивается только руками, и кондитер должен почувствовать тот момент, когда необходимо остановиться. И учил контролировать процесс. Но едва я, с замирающим от волнения сердцем, заглядывала в стеклянное окно духовки, поднявшийся бисквит тут же оплывал и напоминал жалкий, кривой блин. Отец в отчаянии разводил руками, и говорил:
   - Нет, это бесполезно. На тебя даже государственные продукты переводить жалко.
   Что и говорить, дело прошлое. Отец никогда не ходил на работу с сумками. Даже на лёгкую летнюю рубашку, в изнуряющую летнюю жару, он накидывал широкий пиджак. Дело было не в том, что вечерняя прохлада резко контрастирует с горячей и душной кухней, просто за поясом он носил необходимые на вечер продукты. Если его и можно было обвинять не в правомочных действиях, то по сравнению с теми, кто выносил с кухни полные сумки, пара коржиков для меня, пачка масла и жареная курочка, были сущей безделицей.
   Оладьи в моём исполнении порождали массу шуточек со стороны домашних. Мало того, что они напоминали резиновые бляшки, есть их было решительно невозможно. Даже моя старая собака на одну такую бляшку тратила минут двадцать. А если это "произведение искусств" подбросить, то оно бы прыгало подобно резиновому мячику.
   Словом, оладьи на основе мороженого перебили все мыслимые рекорды. И, как ни странно, с тех пор я пеку прекрасные оладьи, потому что мороженное, так и осталось в моём воображении.
   Что касается грибов, отец мог их приготовить так, что только человек знающий или при готовке стоящий рядом, может знать, что ест грибы, остальные будут уверены в том, что поглощают мясо.
   Мясо, мясо. Было время, когда я мечтала о мясе, как о глотке воды в знойный день. Годы проходили сумбурно, каждый день непредсказуем и самобытен и хотелось хоть одним глазком посмотреть в беспросветную мглу будущего. И как хотелось, чтобы это будущее, было бы светлым, или, на худой конец, чуть-чуть светлее.
  
   Теперь работа была. Более того, её хватало, но пару лет зарплату не платили и вместо зарплаты ничего не давали. Это с кухни что-то унести можно. Из больницы можно вынести усталость, раздражение, и горечь оттого, что кого-то не сумел вытащить из лап костлявой.
   События чередовались так быстро и с такой эмоциональной насыщенностью, что жизнь похожа на полёт стрижа - неровного и стремительного. И, тем не менее, можно многое успеть сделать. Рассиживаться было некогда.
   Городок наш небольшой, большей частью, все друг друга знают, если не по именам, то в лицо непременно. И случается, идя по опустевшему, практически мёртвому городу, нет-нет, а заглянешь на огонёк к знакомым и столкнёшься с несколько смущённым взглядом хозяйки, потому что на стол поставить нечего, да и кофе с некоторых пор стал товаром дефицитным. Лично меня это не смущало.
   Подруг у меня много. К примеру, на близлежащий рынок я хожу долго. Порой, можно за какой-то мелочевкой ходить три- четыре часа, а то и больше. Там поговоришь о погоде, там о здоровье и знакомого и всех его близких, обсудить насущные проблемы, коих у всех предостаточно, и, как правило, схожих.
   Разговоры самые что ни на есть, обыденные. Мы обменивались об ощущениях прошедших горячих дней. Но эта тема не поднималась громко и остро. Каждый пытался осмыслить происходящее, потому что всё казалось нереальным, непредсказуемым.
   Но проку от этого осмысления нет. Казалось, что может быть страшнее наблюдать за действиями противника, который ведёт с тобой смертельную игру, а ты этого не просто не понимаешь, а не осознаёшь полноту трагической ситуации.
   Нет, мы были не единственными, кто наблюдал за последними минутами неизвестного лётчика, погибшего в момент взрыва. Но все кто видел этот эпизод, могут смело утверждать, что наблюдали несколько иную картину, нежели, скажем, мы. А всё потому, что смотрели с другого ракурса. Я смотрела с высоты, а кто-то наблюдал за происходящим снизу.
   Моя подруга живёт возле самого моря. И перед её глазами разворачивалась трагедия по импровизированному сценарию
   Дело происходило днём. Хлёсткий, резонирующих звук вертолетных лопастей, разносится далеко. Невольно проскальзывает любопытство - и что это вы там делаете? А сознание не воспринимает боевой вылет боевых машин, как реальную угрозу. Ситуация не похожа на игру в песочнице, тем не менее, трое взрослых людей, взобравшись на крышу сарайчика, пытаются комментировать полёт "ласточек" над морем.
   - Смотри, что он делает! Сейчас они столкнуться, - говорит одна.
   - Вы, девочки, не переживайте, это обман зрения. На самом деле, они друг от друга на приличном расстоянии. Целоваться не будут.
   - Тогда понятно. С ума сойти!.
   - Девочки, я вам сейчас бинокль принесу. Так интереснее.
   Мужчина спустился с плоской крыши, и скоро вернулся. Морской бинокль то и дело перекочёвывал из одних рук в другие. Но любоваться зрелищем пришлось недолго. Один из вертолётов развернулся тупой мордой к берегу. Две дымчатые полосы зыбкой дорожкой обозначали путь снарядов от вертолёта к берегу, и после раздались два глухих взрыва. Снаряды упали в море, так и не коснувшись береговой линии. Вертолёт развернулся, но любопытных безумцев на крыше уже не было - их, как ветром сдуло.
   - Ты что, сразу не понял? - Подруга с трудом приходила в себя. Не очень приятно осознавать, что минуту назад она пыталась заглянуть в лицо смерти. - Ты же мужчина.
   Её свояк вытер со лба капельки пота.
   - Я сразу не сообразил. Боюсь, он на второй заход зайдёт.
   - Ты хочешь сказать, что он не пожалеет для нас железа? И почему именно для нас?
   - Бинокль. Солнце бликует. Вот он и засёк. Мы ушли, а второго залпа не последовало. Значит, всему причиной этот блик.
   - Какой-то блик, - подруга вздохнула. - А может, это просто обстрел? И ему нет дела до бликов?
   Над головами троицы стремительно, и пронзительно резонируя, пронёсся истребитель, а уж потом раздался взрыв. Вертолёт, охваченный пламенем, упал в море.
   Через несколько дней она будет сидеть на веранде второго этажа, и пить с матерью свежезаваренный чай. А вокруг будут свистеть пули.
   Когда началось наступление, её мама вышла на веранду не для того, чтобы удовлетворить своё любопытство. Разум отказывался воспринимать перестрелку, как реальное событие. Если для кого-то лучшим музыкальным сопровождением считается музыка Баха или Бетховена, то в то утро её мама предпочла свистящий звук пуль.
   - Мама, ты с ума сошла! - подруга влетела открытую веранду в ночной рубашке в поисках исчезнувшей матушки.
   Та преспокойно сидела за столом и пила чай.
   - Что ты делаешь? Зайди в дом!
   Но мать не обращала на неё внимания.
   - Я кому говорю?
   - Почему я должна бояться? Я в их дела не вмешиваюсь. Вот, чай пью.
   - А если случайная пуля?
   - Что же, я уже достаточно пожила.
   - Мамочка, это же... Это же...Хорошо, я сейчас к тебе выйду. - Подруга прошла на кухню, и налила себе стакан чая.
   Они сидели вдвоём и прислушивались к неприятным резким очередям.
   Вышла вторая сестра.
   - Что происходит? - Но как только увидала мирно пьющих чай родственников, едва не потеряла сознание. Если то, что она видела, можно было назвать психозом или безумием, то и ей самое время присоединиться. Кто знает, передаётся ли безрассудство по наследству?
   Теперь они сидели втроём. Трудно сказать, чем они руководствовались, пуская себе в кровь адреналин, но логика матери оказалась до простого смешной.
   - Они сами по себе, мы сами.
   И, слава Богу, что чаепитие обошлось без трагических последствий. А на тротуаре в позах естественных и не очень естественных, лежали трупы. Не только военных, но и мирных граждан.
  
   А в это время, в полукилометре от дома подруги, а подвале одного из домов, сидели четыре человека. Три женщины были одеты в чёрное. Они не были ни молоды, ни стары, причём, в полусумраке подвала трудно определить возраст. Рядом с ними сидел пожилой мужчина, и раскачивался из стороны в сторону.
   - Курить хочу! - говорил он тихо, со страдальческими нотками в голосе.
   - С ума сошёл? Если не от пули погибнем, то задохнёмся.
   - Какая разница? Всё равно конец один. Когда будет - неизвестно, а курить хочется сейчас. Я второй день без сигарет. Забыли про меня.
   - Забыли, как же, - одна из женщин покачала головой. - Совсем без курева одурел. Ты не слышишь, что на улице делается?
   - Мне надоело здесь сидеть! Я мужчина, а не курица на насесте.
   - Если бы не упрямился, был бы далеко отсюда.
   - А вы чего остались? Откуда знать, кто наверху - наши, не наши? Сейчас только гадать остаётся. А я хочу курить.
   - Вот заладил. Надоело. Сначала, никуда не поеду, потом - всё надоело, сейчас - курить хочу. Как я с тобой устала! Сорок девять лет мучаюсь.
   - Знаешь, что? Какого чёрта сама осталась? Что за меня уцепилась? Я тебя не брошу, мы с тобой вместе помрём, - передразнил мужчина супругу. - Или нас вместе убьют. Я в этом подвале уже второй месяц сижу, а твой племянник не удосужился сигарет принести.
   - Кто тебя просил сидеть здесь? Чего ты боишься? Наши только пришли, а ты в подвал забрался. Кто тебя трогал?
   - Молчи, женщина, что ты понимаешь! Тебе твой Гамсахурдия, как папа родной. Ты дальше своего носа не видишь. Война начинается, война и заканчивается. Откуда знаешь, кто верх возьмёт? Я здесь родился и вырос. Для меня они все одинаковые, что грузины, что абхазы. Против кого воевать?
   - Кто бы говорил! Ты грузин, тебе не может быть всё равно.
   - А я говорю - всё равно. Это тебе надо было рот открывать: наши в городе - дорогие, золотые. А теперь в подвал забралась. Иди, становись рядом со своими. Тебе что, плохо жилось? Чего у тебя не было? Ума у тебя не было, нет, и не будет.
   - Можно подумать, у тебя есть. Ты даже не грузин, - в её тоне сквозило пренебрежение, - ты рачинец.
   - Да, я рачинец, а ты грузинка высшего сорта. Вы, мегрельцы, всегда были выше других на целую голову. Почему ты вышла замуж за рачинца?
   - Я вышла? Родители выдали. Всегда удивлялась, откуда у нас трое детей?
   - Может быть, хватит? - Спросила до сих пор молчавшая женщина. - Грузины, рачинцы, мегрелы. Осталось только здесь разбираться. Голова болит. Я уже два дня не ела.
   - Кто мешает? - Мужчина вздохнул. - В этой жизни всем что-то надо. Одному поесть, другому покурить, третьему поругаться. Пойду я за сигаретами.
   - С ума сошёл? Сиди на месте.
   - Тебе-то что? Пристрелят - одним рачинцем меньше станет. - Мужчина поднялся.
   - Чёрт с тобой, иди, только дождись, когда стрельба стихнет. Убьют - кто хоронить будет?
   - Ни один человек наверху не остался. Подберут и закопают.
   Осторожно открыв дверь подвала, мужчина вышел на улицу, и зажмурился от яркого солнечного света. Прикрыв рукой глаза, постепенно привыкая к солнечному свету, он направился на центральную улицу. Но едва шагнул за угол, как в живот ему упёрлось дуло автомата. Мужчина инстинктивно поднял руки вверх. Перед ним возник невысокий заросший парень. Мужчина не знал, чего испугался больше - холодного ствола, упирающегося в живот, или чёрных глаз-буравчиков, заглядывающих прямо в душу. Он не мог понять, кто перед ним. И запоздало заметил на рукаве тёмную тряпку, пропитанную кровью до такой степени, что невозможно было определить, какого цвета она была изначально. Внутри похолодело ещё больше, когда стало ясно, что эта тряпка никогда не могла быть белого цвета.
   - Ты кто? - Спросил парень хриплым голосом.
   - Я пятнадцать лет пел в абхазском хоре, - чётко, почти по-строевому ответил мужчина.
   - Мне без разницы, где ты пел. Кто ты?
   - Рачинец.
   - Хорошо, что не грузин. Иди домой отец, случайно зацепят, плохо будет.
   Мужчина оцепенел, соображая, что пуля, находящаяся в стволе, оказалась предназначенной не для него.
   Он развернулся, и, позабыв о сигаретах, направился к дому.
   Рачинец, он и есть рачинец. Его счастье, что на пути повстречался чечен, которому нет смысла разбираться в национальных тонкостях. В его сознании вбито одно - грузин враг, а остальные - так, его не касается. Но если бы на месте чеченца оказался абхаз, пуля бы в стволе не осталась.
   Как хорошо, что он вспомнил о том, что пятнадцать лет пел абхазские песни. И всё-таки, он был рачинец.
   Особенность этой нации заключается в том, что её представители крайне медлительны. Почти так же, как и люди прибалтийских наций - латыши, эстонцы.
   Нет, - мужчина был доволен и собой, и мысленно восхвалял Бога, который ниспослал ему навстречу человека несведущего. Но, подходя к подвалу, чуть поодаль заметил труп мужчины, лежащего вниз лицом. Рядом, у самой руки убитого, валялись две пачки сигарет. Мужчина подошёл ближе. Сигареты оказались той же самой марки, которые он курил. Он наклонился, чтобы разглядеть убитого, и почувствовал, как ноги стали ватными. Дыхание остановилось. Он узнал в убитом своего племянника. Неужели, из-за его привычки к табаку, племянник лишился жизни? Разве это равнозначно - две пачки сигарет на одной чаше весов, и человеческая жизнь - на чаше другой?
   Мужчина встрепенулся и, не сдерживая обильных слёз, принялся в исступлении давить каблуком сигареты, словно вымещал на них всю боль за подобную несправедливость.
   Немного успокоившись, он вошёл в подвал, сел, прислонившись спиной к холодной кирпичной стене, и уставился на тусклую лампочку, которая не могла полностью осветить подвал.
   - Ну, как там? Что там? Взял сигареты? - Наперебой расспрашивали женщины, но мужчина не отвечал. Он смотрел на вольфрамовую нить, которая неожиданно стала белой от резкого скачка напряжения, и погасла. Он хотел поднять руку к груди, чтобы ласковым поглаживанием утихомирить сердечную боль, но она повисла безвольной плетью. Он так и не понял, что лампочка сгорела чуть позже, чем в его глазах померк свет.
   Старуха Смерть коварна, и коварны пути её к цели. Пришёл срок, и уже не имеет значения, погибнет человек от пули, или не выдержит сердце. Смерть может настигнуть и в полутёмном подвале, и на улице, и в собственной постели. Порою кажется, что она не страшна. Она просто приходит в то время, когда силы на исходе, а она лишь подаёт благодать в виде последнего глотка воздуха, за которым следует покой и Ничто.
   А многие не только не боятся её появления, но и торопят эту встречу, семимильными шагами бегут ей навстречу, чтобы утонуть в море бесконечного покоя, устав от тяжкого бремени бытия.
   Это самое бремя бытия даёт возможность почувствовать свою тяжесть тогда, когда проходит пора босоногого детства, когда нет возможности спрятаться за спины родителей, когда сам становишься чьей-то стеной. Кому-то приходится взваливать эту ношу раньше, кому-то позже. Кто-то уходит из жизни, так и не взвалив подобную ношу.
   Говорят, что человек чувствует приближение смерти. Кого-то она предупреждает о своих намерениях зайти в гости, кто-то подобные звонки оставляет без внимания. Суть не меняется.
   Закончились и воздушные налёты, бандитские набеги мародёров мало-помалу продолжались, но не столь активно. Даже язык не поворачивается сказать фразу, больше похожую на военную сводку: " Линия фронта отодвинулась за реку Бзыбь". Что это значит? Это значит, что пока линия фронта отодвигалась, гибли люди, как с одной стороны, так и со стороны другой.
   Река Бзыбь впадает в море. Она ещё сыграет немаловажную роль, и роль трагическую. А пока, суть да дело, линия фронта отодвигается ближе к грузинской границе. Неизвестно, кто на что надеялся, уходя в Россию, кто в чём был, прихватив из всего имущества лишь скудные сбережения и документы, но многие оставались. Многие даже не собирали сумки со своими пожитками.
   Мы не собирали. Нам не куда было идти, и не к кому. По той простой причине, что страх остаться на улице без крыши над головой, или гнездиться на чужой ветке, преобладал над всеми мыслимыми и немыслимыми доводами. Или имелась ещё парочка веских причин оставаться на месте.
   - Ты уже собралась? - Спрашивала меня Доктор, пытливо глядя на меня своими большими серыми глазами.
   - И не думала, - отвечала я как можно равнодушнее.
   - О ребёнке подумала?
   - Подумала, но всё равно не собиралась. А вы собрались?
   - Так, на всякий случай. Всё только самое необходимое, что можно в руках унести. Колготки в первую очередь положила. Вроде бы, мелочь, а скоро холода настанут. Потом колготок не купишь.
   Я смотрела на неё и удивлялась. Вспомнилось, как она шла под бомбёжкой со старенькой матерью по улице. Так получилось, что вся эта история с наступлением застала её в дороге. А ведь только накануне, она сама предупреждала меня о готовящемся наступлении, и говорила о том, что день накануне него может быть самым счастливым в череде дней других. Тогда я не обратила внимания на её слова. Но они оказались почти пророческими.
   Я ещё не знала, что мой малолетний сын будет подползать под шквальным огнём к калитке, чтобы взять у убитого автомат, потому что в хозяйстве оружие может пригодиться - мало ли чего. Я ещё не знала, что мальчишка научится различать по выстрелам марку автомата - 5.45 или 7.62, отличать взрыв от гранаты, от взрыва гранаты, выпущенной из гранатомёта. Женщины подобных тонкостей не различают. Не знала, что он научиться чистить отцовское оружие, с закрытыми глазами разбирать и собирать автомат. Много их было, таких мальчишек, лишённых детства. Нам ещё повезло, посмотрел Боженька в нашу сторону - наш папа вернулся, но многие дети родятся после того, как погибнут их отцы. Уже потом, на берегу моря я увижу детишек, которые вместо тортов и булочек из песка будут лепить могильные холмики - это могилка отца, это - дедушки, это дяди и старшего брата. И сравнивать, у кого таких холмиков больше.
   Доктор отправит своих детей к бабушке на Украину, и многие, даже не знакомые люди заберут чужих детей. Моего ребёнка не забрал никто. Я с ним не уехала, значит, это мой выбор, значит, так надо. Но ни одной минуты не пришлось задавать себе вопроса - Как ТАМ мой ребёнок? Чем он питается? Как он учится?
   Он был рядом. И это было счастье.
   Никто не знает, что хорошо, а что плохо. Иногда случается так, что в безвыходной ситуации, когда отчаяние становится невыносимым, едва справляешься с нахлынувшими чувствами и эмоциями. Но потом, когда время притупит остроту ощущений от одной стрессовой ситуации, с улыбкой вспомнишь предшествующие перипетии, и подумаешь - а ведь выдержал ТО, значит, выдержишь и ЭТО. Как ни крути, но всё одно - легче.
   Жизнь учит. Мы учим детей, но случается, что эти великие манипуляторы учат и нас, взрослых.
   Я не помню, чтобы мой сын сказал, что он хочет чего-нибудь съестного или сладкого. Лично я всегда была неравнодушна к сладкому. Но самый лучший наркотик - это шоколад.
   Но случилось событие, после которого я надолго не просто забыла о любимом лакомстве, но и долго не могла смотреть в его сторону.
   Совершенно случайно я нашла работу, вернее, мне нашли работу. Просто пришли и спросили:
   - Место есть. Пойдёшь работать?
   - Конечно, пойду.
   Дежурства суточные. Работать некому, поэтому о соблюдении трудового законодательства речи не велось. Надо работать через сутки в сутки, значит, надо работать. Работать со взрослыми, пожалуйста. Работать с детьми, тоже не против.
   Первое дежурство выдалось относительно спокойным. Доктор пришла в детское отделение с цветком розы. Полураспустившийся бутон был неказист, но от него веяло теплом, потому что подарен был от всего сердца. Впоследствии, стала понятна разница между подарком обязательным, и подарком от всего сердца.
   Роза простояла так долго, что удивлялась я этому обстоятельству десять лет. Почему десять? Потому что этот цветок не распустился, не осыпался. Ровно двадцать один день он простоял в той же цветовой гамме, так, будто был срезан только вчера. Потом, казалось, не засох, а мумифицировался. Он так и смотрелся - необычайно живой и тёплый. Рука не поднималась выбросить это необъяснимое чудо природы.
   Лишь по чистой случайности, ребёнок, пришедший в гости, потянулся рукой к цветку и оторвал от стебля бутон. Но что же, ведь десять лет он меня радовал.
   Работать в детском отделении непросто, но планы у нас с Доктором были далеко идущие. Но до их осуществления оставался почти год.
   С таким трудом набранные килограммы стремительно таяли. Постоянные дежурства, между ними частная работа осуществляли вожделенную мечту об изящной классической фигуре. Конечно, к классике 90-60-90 я не подобралась, потому что на тот момент это обстоятельство прошло вторым планом, а на первом плане стояла иная проблема - натаскать воды и заморить червячка, который активизировался с необычайной силой и часто, и упорно сосал под ложечкой. После бессонных ночей, едва ли не валилась с ног.
   Больничная жизнь особенная. В прежние, мирные времена, благодарные больные за внимание старались ответить тем же вниманием. Выражалось оно, когда в денежном эквиваленте, когда в незначительных подарках и сувенирах.
   Но были не те времена. Ни о деньгах, ни о сувенирах не думали. А чего думать, когда известно, что у пациентов в кармане то же самое, что у тебя - дырка от бублика.
   Но случилось так, что благодарная мамаша презентовала мне маленькую шоколадку. Мне и сейчас стыдно за то, что я не отнесла лакомство сыну, а насладилась шоколадом сама. Конечно, сказать - насладилась, это сказать очень громко. Шоколадка была так мала, что я практически не почувствовала вкуса. На следующий день мой сын попал в гости. Из гостей он принёс точно такую же шоколадку. Но есть её не стал. Он разделил её на три части и сказал:
   - Это бабушке, это маме, это мне. А папе не надо - папа кофе пил.
   Съеденная накануне шоколадка встала поперёк горла, и горькое чувство стыда не отпускало очень долго. Что делать, я получила хороший урок.
  
   Больница кипела, как растревоженный улей. В приёмное отделение то и дело привозили раненых и на стенах висели списки. Списки погибших ребят висели обособленно. Народ со всего города стекался в больницу. Мало ли, может, кто-то из родных или знакомых попал в эти списки.
   И всё же, я бы поставила памятники при жизни тем девчатам, которые работали именно в приёмном отделении. Это, без преувеличения, была передовая. Они первыми, не считая "Скорой помощи", попадали "под раздачу".
   Всем известно, война - дар небес. Дар смертельный, опасный и непредсказуемый в своей жестокой реальности.
   Кто сказал, что любой мужчина рождается героем? Кто сказал, что в каждом человеке живёт трус? Кто сказал, что человек, надевший военную форму, непременно становится бойцом в полном смысле этого слова? Кто определил ту грань, ту черту, тот порог, переступив который обычный человек проявляет чудеса храбрости, а иной предаётся постыдной слабости?
   Нет, суть не в этом. Суть в том, что на поле боя одни условия. В мирной жизни условия другие. И не так-то просто переключиться с одной волны на другую, особенно за тот короткий промежуток времени, когда невозможно адаптироваться, за те пять дней мирной жизни, которые сменят боевую пятидневку. И только те, кто на своей шкуре испытал все прелести "горячей" пятидневки, знают истинную цену происходящего. Они живут кратко - ровно момент настоящий, и они проживают этот момент в полную силу, не прикрываясь, обнажённые душой, как оголённые провода под током высокого напряжения. Они не будут прикрываться напускной вежливостью или показным хамством. Они такие, какие есть - резкие и мягкие, добрые и злые, но здесь, в больнице, сразу видно, кто думает о себе, кто о других.
   И эту разницу не только видят медики, они ощущают на собственной шкуре.
   Как часто бывало, при поступлении новой партии раненых, сопровождающие, горячо и эмоционально просили бросить все дела, всех больных, и оказать помощь вновь поступившим.
   Для многих не существовало надписи - "Посторонним вход воспрещён", или, тем паче -"Операционная".
   Трудно представить, что человек в трезвой памяти, добровольно полезет под горячую пулю. Конечно, были и боевые сто грамм, межбоевые пол-литра, и, чего греха таить, была и "весёлая травка", и игла. Чего только не было, потому что происходящее безумие, когда на глазах твоего товарища разносит на куски мина, способно лишить рассудка. Вот и приходилось притуплять сознание, утихомиривать разум. Кто, как и чем предпочитает.
   Но случались вещи и гораздо более страшные, как разгул распоясавшейся братии.
   Во все времена, Красный Крест считался неприкосновенным. Медики, как и священники, хранимы Богом от лихой напасти. Но бывали дни, когда Бог слегка придрёмывал, и тогда объектами нападения могли быть и священнослужители, и медработники.
   Вероятно, в те горячие дни, когда разгулявшийся Сатана вершил своё беззаконие, Бог не просто придремал, а заснул.
   Я не знаю, откуда бралась "дурь" там, на передовой, но здесь, в городе, достать её было практически невозможно. Разве что слегка потребушить людей в белых халатах. Первыми под раздачу попадали сотрудники "Скорой помощи" и приёмного покоя.
   Халатов было предостаточно, но людей для тех самых халатов не хватало. Поэтому, случалось, что врачи или фельдшера выезжали без напарников. Работать было " весело", потому что, порой, одурманенные алкоголем или наркотиками парнишки вызывали "Скорую" на себя. Зачастую, этот вызов звучал так.
   - "Скорая". Что у вас случилось?
   - Мне плохо (пи...), приезжайте.
   - Ваша фамилия?
   - Ты что, меня не знаешь(пи..)?
   - Нет, не знаю. Скажи адрес.
   - Ты что, не знаешь (пи...) где я живу?
   - Нет, не знаю.
   - Меня там всё равно нет, я у Нурика сижу. Ты знаешь, где Нурик живёт?
   - Нет, не знаю.
   - Почему?
   Этот диалог, или диалог ему подобный, может продолжаться до бесконечности. Но основная задача, не только отвечать на вопросы страдающего и жаждущего суррогатного счастья человека, но заболтать его до такой степени, чтобы он забыл, зачем звонит. Иногда получалось. Главное, не разозлить, не вывести из себя, не оскорбить и не послать его к такой-то матери, потому что ты можешь не знать, где живёт его приятель Нурик, но человек на том конце провода знает, где в этот момент находишься ты.
   Пути Господни неисповедимы. И кто знает, пустит он в ход "инструмент", с которым никогда не расстаётся, или нет.
   Но время сглаживало острые углы, мало помалу пробивались ростки вежливости и всплески воспитания, о котором, был момент, забыли напрочь, вновь появлялись на поверхности.
   Однако, всё это надо было и пережить, и перетерпеть. И медики переживали подобные моменты, и терпели; и я вместе с ними, потому что из относительно спокойного детского отделения, я перебазировалась в горячую точку - на "Скорую помощь".
   Впрочем, горячо было не только в больнице, горячо было в каждом доме, в каждой квартире, на каждой улице.
   Моя семья вклинилась в эти "пятидневки". Стоя у дверей военкомата, мы с Доктором провожали моего милого не на развлекательную прогулку, а на войну. А до этого...
   - Ну что, проводы делать будем? - Доктор не считала, что моя семья, это моя семья, а её семья - это её семья. Мы были вместе не только на работе, но и вне неё.
   - Какие ещё проводы? - Я отвечаю автоматически, не задумываясь.
   - Да, - Доктор вздыхает, - плохо дело. Ты разве не знаешь? Вспомни, как раньше на фронт провожали? Все собирались, накрывали стол, и говорили тёплые слова. Не для того, чтобы наесться, напиться, а для того, чтобы человек знал, что его любят и ждут. И будут ждать. От того, как проводят, многое зависит. Так что, давай подумаем, как мы это сделаем.
   А что, собственно говоря, тут думать? Надо, так надо. Традиции положено соблюдать. И не важно, какое настроение.
   Не могу сказать, что проводы удались. Не мне судить. Знаю одно, что за здоровье и счастливое возвращение было выпито столько, что в этой продукции можно было искупать и заспиртовать виновника "торжества" в полный рост.
   Жизнь предоставляет массу возможностей проявить себя. Лично я, могу всё. "Плавать брассом, спорить (почти) басом, дрова рубить". Могу пошить костюм-двойку, но как шить лифчик, я и понятия не имела.
   Дело было, аккурат, 31 декабря. Канун Нового Года. К тому времени, света если и не было, то с небольшими перебоями. Свечи, керосиновые лампы, блюдца с подсолнечным маслом и фитилём всегда наготове. Так было и в первый год новой, неведомой жизни.
   Милый появился на пороге в полной боевой готовности. Что называется - не ждали. Нет, безусловно, мы ждали, но не такого заявления, с которым он появился на пороге.
   Муж был краток.
   - Мне нужен лифчик.
   Моя челюсть так и осталась неподвижной. Всё понимаю - если бы он сказал, что мечтает о женщине без лифчика, я бы ещё поняла. Но ему был нужен сам лифчик.
   - Мой не подойдёт? - Я попыталась съязвить.
   Только теперь до него дошло, что его заявление звучит несколько странновато. Во всяком случае, через минуту, выслушав его объяснение, я поняла, что эта Новогодняя ночь будет особенной.
   Ещё бы! Он имел ввиду не принадлежность женского туалета интимного характера, а предмет, отнюдь не излишний при всяком бое.
   Когда мой милый переступил порог дома, на часах было восемь часов вечера. Времени было в обрез - к утру сложная конструкция должна была быть готова.
   Для людей несведущих могу пояснить, что лифчик шьётся из брезента. На спине накладные карманы для автоматных магазинов, спереди два таких же кармана, и десять кармашков для упаковок с патронами. Согласитесь, шить брезент занятие не из лёгких. Присобачить кучу накладных карманов нестандартного размера, да ещё так, чтобы магазины вытаскивались легко, тоже непросто. Так же дело обстоит и с патронами. Не думаю, что достать патроны во время боя то же самое, что достать из кармана пачку сигарет.
   Всё смешалось в доме "Обломских". Для начала надо было найти раскладушку, причём не весёленькой, цветастой расцветки, а ядовито-зелёного. Или, на худой конец, серого цвета.
   Какое счастье, что в нашем доме этажей много, да и квартир на площадках по пять штук. Хлама на площадках хватает. Много квартир пустовало, разве что на дверях с выбитыми замками, с дырами, в которых гулял ветер, а теперь забитых гвоздями намертво, мелом или краской красовалось одно слово - ЗАНЯТО.
   Как ни странно, но раскладушка нужного цвета нашлась быстро. За это выпили. Потом достали старую, но в отличном состоянии швейную машинку, и заранее обложились и свечами, и керосиновой лампой, и блюдцами с подсолнечным маслом и самодельными фитилями. Так, на всякий случай. И признаться, не зря. Ибо в эту ночь свет отключали несколько раз. Карманы и кармашки вымеряли и выкраивали, предварительно проконсультировавшись с соседкой. Где не было опыта, там была голова.
   Плотный брезент поддавался плохо. Скоро, пальцы были истыканы иголкой, приходилось пристрачивать кармашки по нескольку раз. Здесь было всё - и слёзы, капавшие на брезент, лёгкие мазки крови от проколов иглы, крепкое словцо, вернее, череда слов, которых не надо было скрывать - они вырывались сами по себе, непроизвольно, неприкрытые и безобразные, как и то безобразие, которое прошлось по нашим судьбам.
   Рассвет приближался неумолимо. Как я завидовала Золушке! Уж лучше перебирать фасоль, горох, бобы, чечевицу, только не сидеть всю ночь за шитьём лифчика.
   Оставалось пять дней. Всего пять дней, до того момента, когда мой муж, вместе с двумястами бойцами своего батальона, пойдёт в первое, январское наступление. У него за спиной будет не только необходимый комплект боеприпасов, но и переносная рация весом не в один, и не два килограмма.
   И он будет ползти в глубоком снегу не много, ни мало, а пять километров под шквальным огнём противника. Лифчик промокнет насквозь. Почти насквозь промокнет и бушлат.
   Я этого пока не знаю. Не узнаю ни пятого января, ни, к примеру, двадцатого апреля, а почти через двенадцать лет. Я много чего долго не буду знать, потому что мой муж немногословен. Но ребята из его батальона весёлые балагуры, не всегда трезвые, зачастую одурманенные непонятно чем, но с ними почему-то спокойно.
   Двери дома почти всегда открыты. Мало ли, когда в отсутствие хозяина забредёт гость. Может, кто-то принесёт весточку. Кто-то заглянет, когда хозяин будет дома и скажет:
   - Братан, одолжи лифчик. Мамой клянусь, туда-сюда смотаемся, и я верну.
   Ох, уж эти фетишисты! Они не единожды брали лифчик, но неизменно возвращали его, если и в сохранности, то не обязательно в целости. Каждый раз на нём появлялась дырочки и опалинки. Он ветшал быстро.
   Но однажды, мне принесли лифчик вместе с шоколадкой, вложенной в карман для магазина с левой стороны. Но ещё была одна особенность. Я не знала, чему больше радоваться, любимому лакомству, или тому, что на кармане была большая дырка, и только магазин, не позволил пули достичь чьего-то сердца.
   - Знаешь, сестрёнка, - исполнял для меня рапсодию невысокий худощавый брюнет, улыбаясь беззубым ртом, - я понял, почему твой лифчик счастливый. Сердце в безопасности, а со спины легкие защищены. Он напоминает бронежилет.
   - Все лифчики одинаковые, - я держала в руках тряпку, которую принять за брезент можно было лишь условно. Изменился и цвет. Из цвета густой болотной тины он превратился в цвет песка под вечерним солнцем пустыни. Края обмахрились, и теперь вид его был жалок.
   - Пора его выбросить, - я не могла скрыть сожаления.
   - В таком случае, я возьму. Память будет. Как-никак, а жизнь спас.
   - Ага. Ты на почётном месте повесишь лифчик, а друг твой что должен повесить на гвоздь?
   Мы смеялись все вместе громко, но не весело. Продолжать было необязательно - мы понимали с полуслова.
   После мартовского наступления в госпиталь стали поступать раненые. Их было много. И среди них были наши знакомые, друзья, одноклассники.
   Мы с мужем прошли в палату, где на одной койке лежал мой одноклассник с ампутированной правой рукой. На другой койке возлежал наш общий приятель, и, несмотря на не радужную ситуацию, в этой палате было веселее, чем в других. Хотя, могло и показаться, что этот всеобщий смешок мог быть и нервного происхождения.
   - Ребята, вы представляете, я взял ключи от хаты! Никогда не брал, а тут взял.
   - Ты замок смени, а их на гвоздик повесь. Память будет.
   - Как тебя угораздило?
   Вопросов было много, но мы, вновь прибывшие, были не в курсе происшедшего. Судя по всему, мы были не первыми, и не последними, которым бойцы поясняли ситуацию. Ничего особенного в этом не было, но ключи, случайно оказавшиеся в кармане, оказали своему хозяину неоценимую услугу.
   - Короче, ползу я по обочине дороги. Ни (пи...) не видно. Настроение паршивое, холодно. Кое что отморозил. Хорошо ещё, наследник есть, а то бы фамилия на (пи...) пропала. Вижу, шакал на меня идёт. Я ему, мол, пошёл (пи...), а тот прямо на меня прёт. Откуда я знаю, что у него на уме? Короче, я его из автомата, очередью долбанул. Обрадовался, что глаза в темноте не светятся. (Пи..) полный, короче, какой-то (Пии) в засаде сидел, рванул гранату. Да только по ключам осколок прошёлся. Я чуть не (пи...) Короче, если бы не ключи, остался бы без достоинства.
   Что может быть важнее сохранённого достоинства? Я говорю не о мужском достоинстве, а о достоинстве вообще.
   Как говориться, Бог не даёт испытания не по силам. Так сколько надо этих самых сил?
   Моя швейная эпопея закончилась на том самом лифчике. Много лет я не могла вообще пользоваться простым предметом, именуемым коротко - иголка. Обычная швейная иголка стала камнем преткновения. Если меня просили пришить пуговицу, я искала массу поводов, чтобы увильнуть от этого занятия. Причём, я не только не знала причины подобного нежелания, но и не пыталась разобраться в сути этой проблемы.
   Я стала ходить исключительно в брюках по одной причине - колготки вещь крайне ненадёжная и, учитывая некоторые обстоятельства, часто покупать их не было возможности.
  
   Подруг у меня много. Среди них и простые домохозяйки, и учителя. Как-то раз, сидя у соседки за чашечкой кофе, в дверь позвонили. На пороге стояла наша общая знакомая, а по совместительству, классный руководитель моего сына.
   - Позвонить надо. Сказать, что на работе задерживаюсь.
   - Правильно, мы будем пить кофе, и при этом утверждать, что находимся на работе. Мило.
   - Но я действительно иду на работу! Сегодня родительский комитет, а телефон не работает. Я могу позвонить?
   - Конечно!
   Она вошла в квартиру и увидала мое сокровище, которому в ту пору было лет тринадцать.
   Любая мать хочет видеть в своём ребёнке очаровательное, милое и вежливое существо. Я всегда считала и считаю сына таковым, однако в тот момент котёнок показал свои коготки. Он даже не поздоровался, потому что сосредоточенно пришивал оторванную пуговицу.
   - Чем это ты занимаешься? - Классная дама смотрела на мальчишку во все глаза. - Неужели ты умеешь обращаться с иголкой?
   В ответ моё чадо, волчонком поглядывая из-под чёлки, встрепенулось.
   - Поживёшь с моей мамой, и посуду мыть научишься.
   Что поделать, если у ребёнка такая мама, ему приходится самому восполнять её пробелы.
   В чём-то, он, может быть и прав. Насчёт посуды парень погорячился. Я терпеть не могу грязной посуды.
   Мы все родом из детства. В нашей семье было строгое правило. Будни для работы, выходные - отдых. Исключение - летний период. Что поделать, здесь уже идёт другой разговор. Для кого-то лето - пора отпусков, для нас, южан, самое время для работы. Без выходных, сплошные неурочные часы.
   Но каждую субботу родители ходили в кино на последний сеанс. Мы с сестрой по очереди дежурили на кухне. И если, не приведи Бог, в раковине оставалась посуда в то время, как мы мирно посапывали в подушки, доставалось обоим. Если один получал нравоучения по графику, негласно установленному, другой получал вне графика. Так, на всякий случай, чтоб неповадно было.
  
   Время шло в двух плоскостях. С одной стороны оно тянулось медленно, с другой - неслось стремительно. Но мы находились вне времени, вне пространства, вне прав, вне государств.
   Первая граница существенно отличалась от нынешней. На реке Псоу грузины установили шлагбаум. Этот полосатый шлагбаум и разделял и разделяет два разных мира. Казалось бы, расстояние небольшое - несколько километров, но сколько различий! Сколько барьеров - от языковых до характерных нравов и обычаев. Этот злополучный шлагбаум не просто разделял, он на много лет назад отбросил развитие маленькой, никем непризнанной страны.
   Это сейчас можно не выпускать мобильного телефона из рук, но тогда ни о мобильниках, ни о компьютерах не могло быть и речи.
   Большое гетто, где заложниками ситуации стали никому не нужные люди разных национальностей.
   Зачастую, оставшиеся без средств к существованию, люди стремились просто выжить. Вот где поистине оказалось - хлеб нам насущный. Ни больше, ни меньше. Хлеб. Я помню тот хлеб, за которым выстраивались длинные очереди, где в ожидании люди, знавшие друг друга в лицо, общались, сходились и знали друг друга по именам.
   Это был самый вкусный хлеб, замешанный из разных сортов муки, отрубей, овса и манки. В ход шло всё, что попадалось под руку, вплоть до ржавых гвоздей, не говоря уже о крысином помёте. Выдавалось по две булки хлеба на руки. Поэтому в очередь подтягивались все члены семьи, кроме лежащих больных.
   Вот тогда и началась жёлтая лихорадка, именуемая мандариновым сезоном.
   В моём саду растут мандарины, но если в течение года я съедаю хотя бы одну штуку, это уже хорошо. Так насмотрелась на эти жёлтые шарики, что теперь всё равно, содержат они какие-то витамины, или служат данью воспоминаниям о безоблачном детстве, когда золотистые сладкие плоды поглощались в не мерянном количестве до тех пор, пока желтизной не покроются лицо и руки.
  
  
   До сих пор спрашивают - живут ли в Абхазии грузины? Я помню показательный суд. Почему показательный? Потому что на открытом заседании суда перед началом процесса судья сказал:
   - Прошу обратить внимание, наш суд показательный. Пусть и ходят разные слухи, но на нашем заседании присутствуют - судья - грузин. Прокурор - грузин, адвокат грузин, подсудимый тоже грузин. А что касается русских народных заседателей, то они могут подтвердить этот факт.
   Прошу прощения за короткое отступление, но следует вернуться к проблеме женщин. Казалось бы, какие проблемы у женщин? Это мужчины, с оружием в руках защищают свой дом, свою землю. Женщины защищали и свой дом, и своих детей. У них была своя война. И если женщин на фронтах было мало, это не значит, что линия фронта чётка разграничена. Фронт был везде.
   В дни наступления не один подвал, в котором умер рачинец, был обитаем. Таких подвалов было много. Собирались на время обстрела и женщины с детьми, и старики, и случайные люди, которых перестрелка застала врасплох вдали от дома.
   Вся трагедия происходящего казалась такой нереальной, что можно припомнить и такой эпизод.
  
   - Дорогая, у меня новости, - приятельница разговаривает со своей сотрудницей по телефону.
   - Хорошие?
   А как же иначе? Чего хорошего можно ждать от создавшейся ситуации, когда человек чувствует себя в подвешенном состоянии?
   - Как ни странно, хорошие. Зарплату привезли. Учителям вчера выдавали. Сегодня будут давать нам, детсадовским. Ты придёшь?
   - Ты ещё спрашиваешь? Конечно, приду. Потом ко мне зайдём кофейку выпьем.
   - Нет, не могу. Инжир собирать надо. Сама знаешь, портится прямо на ветках. Или птички склюют. Давай лучше, ко мне пойдём. Сама наберёшь, сколько унести сможешь. Варенье сваришь.
   - Хорошо. Уговорила. Тогда, до завтра.
   Утром, чтобы не толкаться в большой очереди сотрудников, приятельница приходит к детскому саду одной из первых. Издали слышатся странные, непривычные для уха хлопки. Улицы пустынны. Изредка пробегают мужчины в камуфляже с оружием на перевес. Их немного, но один вид настораживает.
   Хлопки становятся отчётливее и звучат чаще.
   В положенное время детсад не открывается и две женщины в смятении переглядываются.
   - Почему никого нет? - Спрашивает приятельница сослуживицу.
   - Кто его знает? Впрочем, мне немного неспокойно. На улице странно. Тихо как-то, как перед дождём. Наверное, ливень будет.
   - Может быть. Сегодня и людей-то нет. Наверное, все на рынке. Сейчас на рынке одни продавцы стоят.
   - А те кто не стоит, пытаются получить зарплату. У меня перед деньгами всегда левая ладонь чешется, а в этот раз и не думает. Наверное, ложная тревога. Неужели, обманули? Копейка всегда кстати. Мне надо сахар купить, пока инжир не прокис.
   Противный свист коснулся слуха обеих и тут же стих.
   Приятельница пальцем потёрла ухо.
   - Надо же, уже в ушах свистит. Неприятно. Наверное, давление подскочило.
   Другая женщина недоумённо посмотрела на неё и сказала:
   - И у меня свистит. Может, хватит ждать? Пошли ко мне.
   - Пошли. Ты ничего не слышишь? Сначала хлопушки реже взрывали. Эти дети такие неугомонные. Откуда у них столько?
   - Наверное, на какой-то склад нарвались. Видала, сколько магазинов с разбитыми витринами стоит? Мой два ведра пластиковых приволок и пару спортивных костюмов. Говорит, все брали, и он взял. Правда, размер мне не подошёл - брюки узковаты.
   - Не беда, поху... - приятельница остановилась на полуслове. - Чёрт, это же не хлопушки. Слышишь? Это же стреляют!
   Стрельба началась так близко и так часто, что женщины, не сговариваясь, побежали к дому, инстинктивно пригнувшись. Свист пуль над головой стал чаще и назойливее.
   - Ой, мамочки, во дворе же дети! Я сюда шла, они все на улице гуляли.
   - У них...родители... - Женщина с трудом ворочала языком.
   Приятельница остановилась, переведя дыхание, склонилась, упёршись руками в колени.
   - Всё, не могу больше!
   - Быстрей! Потом отдыхать будем.
   К счастью, бежать было недалеко. Вот и двор. Но почему вперемежку с детьми во дворе столько автоматчиков? Они загоняли ребятишек в подвал пятиэтажки.
   - Мать вашу! Родители где?
   Я просто не буду акцентировать внимание на (пи...) потому что несколько слов терялись в их изобилии.
   - Чеченцы идут! Прячьтесь, люди! Чеченцы идут.
   - Чего орёшь? - Приятельница, профессионально собирая в кучу бегущих и орущих детей, одновременно пыталась остановить пожилую худощавую женщину. Но та, словно взбесившаяся лошадь, неслась галопом дальше, с выпученными от страха глазами.
   Тем не менее, выпустив страх на свободу, она умудрилась перепугать женщин, да и не мудрено. Много ли надо, если страх, давно поселившийся в сознании, только ждал небольшого толчка, маленькой искры, чтобы потом вылиться в виде ужаса?
   Но паника угасла, так и не начавшись. Рядом были перепуганные дети.
   Двор опустел. Автоматчики заняли позиции. Очереди застрекотали с отчаянной силой. И моя приятельница, загородив поход спиной, прижимала к себе чьего-то ребёнка - насмерть перепуганную девочку с коротко стриженными, взлохмаченными волосами. Женщина поглаживала тёмную взъерошенную голову ребёнка, и обе они вздрагивали от выстрелов, раздающихся в непосредственной близости. Дети, а их было с десяток, сидели тихо, кто на корточках, то прямо на холодном бетоне, от которого тянуло сыростью.
   По воле случая, пожилая женщина оказалась в одном подвале с моей приятельницей и ещё с несколькими женщинами.
   - Ты чего так чеченцев боишься? - спросила пожилую женщину, одна из присутствующих дам.
   - Как не бояться? Говорят, носы и уши отрезают, - и, обведя взглядом притихших присутствующих, не стесняясь детей, добавила так, словно ведала миру страшную тайну, - а ещё насилуют.
   Наступила мёртвая тишина, такая, которая бывает перед особенно сильным порывом ветра, и тут же оглушительный хохот заполонил всё пространство небольшого помещения. Женщины смеялись так, словно это был последний смех в их жизни. Лёгкий, беззлобный, он вскоре стих. Одна из присутствующих женщин, вытирая накатившиеся на глаза слёзы, продолжая всхлипывать, спросила:
   - Тебе-то чего бояться? Подумаешь!
   Так уж принято на Кавказе. Когда люди долго общаются, стираются возрастные грани, и нет ничего особенного в том, если молодая особа будет общаться с пожилым человеком на "ты". Но есть ещё одна особенность, о которой уже говорилось. В маленьком городе нет секретов. Мир слишком тесен, чтобы тайна, доверенная, пусть даже ветру, не достигла чьих-то ушей.
   Все знали, что пожилая женщина, несмотря на свой, далеко не юношеский возраст, была девственницей. Откуда просочилась эта информация, никто уже не помнил, но об этом знали все. Знали и другую историю, как именно женщина лишилась своей невинности.
   В жизни случаются такие неприятности, как болезни. Грипп, это банально, хоть и страшно. Ангина - тоже, так себе. Нашу героиню настигла другая напасть. Женская болезнь, требующая хирургического вмешательства.
   Братья отвезли сестру в Москву на проверку к какому-то светилу. Поговаривают, что, проводя осмотр, врач опешил.
   - Что, что это такое? - Он не мог скрыть своего изумления.
   - Где - что? - Переспрашивала больная.
   - Там, - доктор глазами указал направление, о котором не принято говорить вслух. - Вы девственница?
   Женщина, которой в ту пору было за сорок, смущённо смотрела на доктора.
   - Это плохо?
   - Ну, почему же - плохо. Скорее странно. В моей практике это редкость. Но, к сожалению, операцию делать надо. И, извините, после операции вы девственницей уже не будете.
   - Как это? А если я замуж выйду? Что я мужу скажу? Как потом братьям в глаза смотреть буду? Стыдно!
   Вот уж не знаю, кто был свидетелем того разговора, но, поговаривают, дело обстояло именно так.
   Женщина замуж не вышла. Наверное, ей было стыдно выходить замуж после того, как её искусственным способом лишили того, что она ценила превыше всего.
  
   Бог каждому отмерил причитающуюся меру испытаний.
   Никто не отрицает, что справедливость - особа, спрятавшаяся под шапкой-невидимкой. Все о ней знают, но в глаза мало кто видел. Вот и ищут её, где надо и не надо.
   Согласитесь, мало справедливости в том, что буквально минуту назад человек был жив, ходил, дышал, сидел рядом с тобой, и вот уже лежит, бездыханный, свернувшись калачиком, как спящий ребёнок.
   В такие минуты всё существо охватывает недоумение. И это ВСЁ? Так быстро, так неожиданно и так просто? Неужели, это может случиться с любым человеком, в любую минуту?
   Нет, с такой постановкой вопроса решительно не хотелось соглашаться. По той причине, что это несправедливо.
   Несправедливо и то, что человека увольняют с работы только потому, что его национальность не устраивает начальство. Конечно, трудно требовать от человека здравомыслия и трезвости рассудка в экстремальной ситуации. Трудно судить о его психической уравновешенности, когда общая беда выбивает из привычной колеи, когда нет различия между человеком, как таковым, и его национальностью. Раз ты грузин, значит - враг.
   Если амбиции ставятся в красный угол или воздвигаются на пьедестал, добра не жди.
   Всю историю человечества искусство и политика шли параллельно. Если когда и пересекались их пути, то до глобальных катастроф дело не доходило.
   Но разве человеческая жизнь не глобальная катастрофа в формате родных, близких и друзей?
  
   - Какая девчонка! Боже, какая девчонка! - Мой милый, едва переступив порог после очередной пятидневки, скинул бушлат прямо в ванну. Следом отправились и сапоги.
   Мне оставалось только вздохнуть. Теперь, когда воды нет, он, видите ли, набрался наглости засорять ванну песком и глиной. Разве это мыслимо? Ему что, моря мало? Хорошо, что это я думала про себя, а если бы выдала свою тираду вслух? Наверняка, летела бы сама до самого синего моря пущенной стрелой.
   Помню, я пережила настоящий шок, когда увидала те самые сапоги и бушлат после первого возвращения с передовой.
   Ни цвета, ни фасона разглядеть было невозможно за толстым слоем рыжей глины. Такая же глина была и на сапогах. Милый, не снимая амуниции, прижал меня к своему бушлату, и мне пришлось вдыхать запах земляной сырости. Безусловно, радости и счастья было много. Как ни крути, а это было первое возвращение. И стирка предполагалась большая - один бушлат прополоскать вручную чего стоит. А тут ещё личные вещи после столь бурных объятий требовали рук прачки.
   Он поздно сообразил, на что обрёк любимую супругу, и мягко улыбнувшись чёрными бусинками глаз, сказал просто:
   - Извини.
   Я его простила. Он себе - нет. Поэтому наша стирка проходила в четыре руки - пока я смывала комья глины с бушлата, он носил воду с родника, текущего в метрах двухстах от дома. К счастью, очередь ему выстаивать не пришлось - при его появлении женщины расступались.
   Сделав несколько ходок, он высказал всё, что думал о чьих то матерях, отцах, и, оказалось, желал связи с породами многих одновременно.
   В нём заговорил голос кавказского мужчины. Давным-давно, ещё в детстве, приходилось наблюдать, как рыночную площадь пересекала женщина с полными сумками, а впереди неё гордо вышагивал супруг. Кстати, в руках у него ничего не было.
  
   - Всё! Сама за водой ходи. Они на меня, как на папуаса смотрят.
   Боже, какую чушь он нёс! Как могут смотреть женщины на мужчину, только что вернувшегося с передовой? Могу смело отдать голову на отсечение, если ошибусь в своих выводах. Я понимала их зависть. У зависти нет различия в цвете. Это сегодня я счастлива, а завтра, точно таким же взглядом буду провожать чужого мужа. Я одна из тысяч таких же женщин, и этим следует гордиться.
   Я искренне сочувствую другим женщинам, потому что война многогранна. И всех комбинаций судьбы, её хитросплетений предусмотреть и предугадать невозможно. Но...
   Только тот не воевал, кто с первых дней войны перешёл Российскую границу, кто был ранен, и те, которые уже погибли.
   А тех, кто делал вид, что воевал, было так мало, что не следует удостаивать их вниманием. Бог всем судья.
   К слову, он всё же ходил за водой, но в очереди не показывался, а терпеливо ждал меня за ближайшими кустами, подальше от женских пытливых взглядов.
   С тех пор сердечные объятия при встрече автоматически отменились. До тех пор, пока грязный бушлат не отправится в ванну.
  
   Первый раз я услышала имя незнакомой девушки, и впервые в жизни моего сердца не пронзил укол ревности.
   - Что девчонка творит! - Муж смаковал желудёвый напиток, закусывая его луковицей. На картошку он даже не смотрел - это сыну. - Я такого не видел. Прикинь, здоровых мужиков подняла. Такая каша была, головы не поднять, а она при полном боекомплекте, с медикаментами, ещё автомат раненого прихватила. Даже стыдно стало. Лично мне было стыдно. Признаться в этом не стыдно, а там... Ирку потом мужики чуть не порвали - за козлов.
   - Она медсестра?
   - Какая там медсестра! Раньше шприц в глаза не видела.
   - И что она там делает?
   - Доказывает, что человек.
   - Не поняла, как это?
   - Она грузинка. Сына одна воспитывает. Пацану лет двенадцать, точно не знаю. Сидела, работала себе спокойно. А потом уволили, сказали, что грузины своё место должны знать. Вот она и оказалась на месте. Вернее, в этой ж... Ей пацана растить, а она впереди паровоза прёт. Если что и хотела доказать - двести раз доказала.
   - Извини за глупый вопрос - мужики не пристают?
   - Ты что! Кто только подумает - башку оторвём, мамину маму хором сделаем. Ирка не по этой части. Во втором батальоне тоже девчонка есть. Кстати, в соседнем доме живёт. Вот оторвила, так оторвила, - он хохотнул.
   - Эта по мужской части?
   - Одного не пойму. У тебя что, антенна на один канал настроена?
   - Просто интересно. Если бы всё своими глазами видела, тебя бы не расспрашивала. Между прочим, в отличие от вашей Ирки, я шприцов видела-перевидела.
   - Извини, дорогая, но ты себя с Иркой не сравнивай. У неё характер. А ты такое счастье имеешь, что пуля, которая будет лететь в противоположную сторону, траекторию полёта изменит. Ты на ровном месте спотыкаешься.
   - К твоему сведению, я по горам лучше хожу, чем по тротуару.
   - На своём месте сиди. За родителями смотри.
   - Иркино место там, а моё, значит здесь?
   - Глупости не говори, а если надумаешь, я тебя сам пристрелю.
   Бравировать можно сколько угодно. Признаться, у меня и в мыслях не было порываться на передовую. В этом не было необходимости. Военный билет есть. Надо будет, призовут. Тем, более, что я практически постоянно нахожусь в госпитале.
   Уж сколько девчат там побывало - и посменно, и постоянно - пересчитать трудно. В одном мой милый прав - за родителями надо смотреть. Я не была слугой двух господ. Я успевала крутиться между тремя господами, если не больше.
  
   Мы познакомились не случайно. Молодая женщина, чуть старше меня, ухаживала за больной дочерью в детском отделении. Её история мало, чем отличается от историй других женщин. Единственное, что отличает, это наше общение с далеко идущими последствиями.
   Как в народе говорят - рука руку моет, а обе - лицо. Общение не сводилось к обоюдной выгоде.
   Тот день запомнился ей надолго. Он врезался в память так остро, как остро отточенный нож врезается в дерево. Нож можно вытащить, но на коре останется зазубрина. С годами зарастёт и она, но память об этом событии всё равно останется.
   Что может быть радостнее и светлее события, которого ждёшь не один день? Она ждала этого дня долго. В этот день был подписан приказ о её назначении.
   Утром столичный город был светел, и так же светло было на душе. Совещание длилось долго. Она принимала поздравления и, выходя из здания театра, крепко держала в руках пластиковую папку с документами, среди которых лежал и приказ о назначении.
   Отойти далеко от парадной двери не успела. Из-за угла, навстречу ей выехал танк. Сначала подумалось, что появление военной машины случайно. Мало ли, кто куда едет? К примеру, заслышав бешеную сирену пожарной машины, многие скептически улыбаются, ненароком припомнив, что пожарники заливают машину не водой, а пивом.
   Женщина опешила, когда из боевой машины, с автоматом наперевес, вывалился "бравый солдат" в таком состоянии, будто только что в одиночку опустошил эту самую пожарную машину. За ним следом появился другой. Они поднимались по ступеням здания, но она успела спрятаться за колонной. Так, на всякой случай. Будь они чуть-чуть трезвее, заметили бы её, но, на счастье, они не были внимательны.
   Город был пуст. Оставалось недоумевать, отчего вокруг так тихо, неуютно и тревожно? Она обратила внимание, как резко поменялась погода. Неизвестно откуда взявшийся ветер нагнал громаду туч, и теперь тёмное, почти чёрное небо, грозило пролиться дождём.
   Она заметила машину, ощетинившуюся дикобразом. И, что называется, дворами, с трудом добралась до дома.
   Её дом, стоящий при самом въезде в город у Гумистинского моста, встретил свою хозяйку разрушенными стенами, поверх которых бесформенной грудой железа лежала крыша.
   Дома, который достроили в прошлом году, и совсем недавно закончили отделку, не было. В это трудно было поверить. Неужели, глаза её обманывают? Она подошла ближе. Пощупала стену. Обошла дом, и тут увидела невестку, которая копошилась у дальнего угла сада.
   - Что случилось? Все живы? Никто не пострадал? Где дети? - У неё было много вопросов, которые страшно было задавать, но ещё страшнее - услышать ответ. Но рано или поздно, а задавать эти вопросы надо.
   - Не знаю. Мы в панике. - Невестка говорила с ярко выраженным абхазским акцентом, хотя черты лица выдавали в ней славянку. - Мужчины ушли. К сожалению, им оставаться нельзя. Тебе тоже. Я вещи, что нашла, собрала. На первое время хватит.
   - Где дети?
   - Ушли.
   - Как это - ушли? Куда ушли?
   - Если успеют - завтра перейдут границу. Если нет, останутся в Гаграх.
   - Постой, что-то не пойму. Всё так неожиданно.
   - Грузины железную дорогу охраняют. Хотели мост взорвать, а попали в дом. Эх, - женщина вздохнула, - некогда разговаривать. Я хочу, чтобы ты засветло успела. К знакомым не ходи. Держись ближе к лесу - если что, Бог даст, спрячешься, - она протянула сложенный листок бумаги.
   - Здесь адреса записаны. Я попросила незнакомую женщину детей взять. Получится, она их отправит к своим родственникам. А искать будем по этим адресам. Долго думать некогда было.
   - Ты что мелешь? Посмотри, дорога пустая, ни машин, ни людей.
   - Из города два выхода. Второй - морем. Многие думают, что мост взорван, посты стоят. А эти архаровцы так перепились, что себя не помнят. Во всяком случае, те, которых я видела. Не понимаю, что с ними воевать? Всё утром началось. Не понимаю, как ты ничего не заметила? И выстрелов не слышала?
   - Нет, по радио слышала, что усилили охрану железной дороги, - но это - охрана? - Женщина трясущейся рукой указала на разрушенный дом.
   Невестка посмотрела на неё внимательно.
   - Очнись, это война.
   - Какая война? А где люди?
   Невестка крепко её обняла, поглаживая ровную спину.
   - Кто в лесу, кто по подвалам прячется. И тебе пора. Ты у нас в городе человек заметный. К детям иди, только адреса не потеряй. Запомни на всякий случай.
   - А ты?
   - Я, в отличие от тебя, человек маленький, высоких постов не занимаю. И если ты не забыла - я русская. Бог даст, не тронут. Побуду с родителями, потом я вас найду. Я эти адреса и после смерти повторить на память смогу.
  
   Люди, где люди? Вот здесь и начинается самое странное. Два противоборствующих лагеря пошли друг на друга войной. О мире не могло быть и речи. Они готовы были перегрызть друг другу глотки, задушить голыми руками, но в целом, никто никогда не признается, что творилось в его доме те два страшных месяца разгула. Никто не признается, что творилось после того.
   Ни одна грузинская семья не признается, что в подвале его дома или в сарае, два месяца будет жить абхаз. И ни один абхаз не признается, что приютил грузина, а потом тайно, используя мыслимые и не мыслимые связи, переправил того через границу в Россию. А потом ещё долго будут передавать хозяевам сохранённые вещи. А ведь это не просто риск. Это риск смертельный. Хотя, можно отделаться лёгким испугом или мелкими травмами.
  
   Вот тебе и орёл, вот тебе и решка. Друг, независимо от национальности, оставался другом. Сосед, если он, конечно, сосед миролюбивый, оставался соседом.
   Тогда Ирина не знала, где её дети, кому на попечительство отдала их невестка. Надо было действительно торопиться. Она не помнила, как шла по дороге, но её спутанное сознание улавливало малейшие шумы и шорохи. Она гнала прочь тревожные мысли. Что с мужем, она не знала, где он находится, она тоже не знала. Возьми сейчас её в плен даже под самыми страшными пытками она не сможет ничего сказать. И от этой мысли стало немного спокойнее. Оказывается, неведение, это прекрасно! Они никому не сможет причинить вреда - ни мужу, ни племянникам, ни детям. Разве что, самой себе, но это было не существенно.
   Как бы там ни было, а она найдёт своих детей и, придёт время, встретится с невесткой. Только вот мужа она больше не увидит.
   Мы встретились тогда, когда её девочка была в тяжёлом состоянии. Простуда, перешедшая в двухстороннее воспаление лёгких, переносились тяжело.
   Со временем врач назначил массаж. На этой почве мы и познакомились.
   Беженцы поселились в полуразрушенном пансионате. Это помещение представляло собой жалкое зрелище. Подтёки по стенам от протекающей крыши, являли собой тёмную серую жижу, штукатурка отваливалась кусками. Кое- где не было дверей. Не все окна были застеклены. Проёмы окон прикрыты фанерой. Узкие коридоры завалены вещами, битой посудой, досками и прочим мусором. И среди этого хлама мотались дети, играя в войну.
   И только в комнатах, где жили беженцы, было относительно чисто. Об уюте не могло быть и речи, потому что вряд ли может быть уютно на периферийной перевалочной базе. И тем не менее, к тому самому уюту женщины стремились.
   Во дворе пансионата стояли котлы. Я не знаю, сколько их было на самом деле, но в поле зрения попадало только два. В этих двух огромных котлах варился неизменный горох. Месяц, два, три - всё тот же горох. Это было что-то, потому что "музыкальный" суп, все же лучше, чем совсем ничего.
   Безусловно, у меня была работа, но рано или поздно, а курсовое лечение подходит к концу. Но за период лечения, я уходила из пансионата с двумя трёхлитровыми банками неизменного гороха.
   Чувства были двойственные. С одной стороны, стыд, которому я искала оправдание тому, что ныряю в котёл, предназначенный для беженцев, был постоянен и не отпускал. С другой стороны, было радостно оттого, что я смогу принести домой съестное, попутно проведать подружек. Чем ближе я подходила к дому, потом к дому родительскому, тем легче становилась ноша.
   Мне не обязательно было идти в пансионат за отработанным супом. Я могла придти и просто так, зная, что мне не откажут. Но просить...
   Кажется, для меня это самое трудное
   Я помню последний визит в пансионат.
   - Ну что, подруга, мы не прощаемся. Завтра заходи. Только, не забудь тару принести. То, что курс прошли, это к делу не относится. Мы тебе всегда рады.
   - Кстати, ты Сухум хорошо знаешь? - спросила невестки Ирины, откладывая в сторону вязание.
   - Не очень. В детстве часто бывала. Теперь редко.
   - Ты знаешь мост?
   Да кто тот мост не знает? Я знала.
   - Наш дом самый первый, возле моста. Правда, сейчас он разрушен.
   - Кажется, там, в одном дворе два дома, - я напрягала память.
   Совсем недавно я перешла работать на "Скорую", и, буквально на днях, сопровождая больного в стольный град, проезжала по злополучному мосту, середина которого была подремонтирована досками. Всё-таки, досталось, мосту. Снаряд мимо не пролетел.
   - Это с дороги так кажется. На самом деле, наш дом визуально дальше. Я к чему говорю. В тот день, я у стены закопала бутылку французского коньяка. Подумала, что когда вернёмся домой, обязательно откопаю. Немного осталось. Так что давай, не стесняйся.
   - Хорошо, стесняться не буду, но приехать не обещаю.
   - Тогда, как получится. Но я не обещаю, что он станется, если ты будешь год ехать.
   Прихватив тяжеленные банки с супом, я направилась домой. Маршрут был известен. Первая перевалочная база у Доктора. Я мечтала, ах, как я мечтала поставить на пол свою ношу, разогреть пальцы, в которые больно впивались тонкие ручки сумок.
   Но Доктор встретила меня так, словно её только что подхватил и понёс мощный порыв ветра.
   - И где ты ходишь? - Её голос звенел.
   Я только-только поставила сумки на пол, и выдохнула:
   - Гуманитарка.
   - Тебя уже обыскались, дуй домой. Твоего отца парализовало, а ты где-то ходишь.
   Можно подумать, что после этих слов я вспорхнула бабочкой? Ничего подобного. Мне захотелось сесть прямо на пол, рядом с банками. Но Доктор продолжала.
   - Всё будет хорошо. Он, правда, врача трёхэтажным матом обложил.
   Я не знала, что страшнее. То, что отца парализовало, или то, что мой очаровательный папа, дамский угодник, обложил женщину нехорошими, бранными словами.
   - Она тебе сама расскажет. Я подробностей не знаю.
  
   На "Скорой" было оживлённо. Пока отец спал сном праведника, Эммочка, милый очаровательный доктор, встретила меня более, чем приветливо.
   - Ну, как он? - Спросила она голосом, к которому надо привыкнуть, потому что он звучал басами нижнего регистра.
   Эммочку только за глаза звали Эммочкой и то не все. Женщина неопределённого возраста, крупная, дородная дама, практически не выпускающая изо рта сигарету, с больными ногами являла собой монументальное изваяние. Её голос так же монументален.
   Впоследствии, когда она звонила мне домой, муж, поднимая телефонную трубку, неизменно говорил:
   - Тебя мужик какой-то спрашивает.
   Я понимающе улыбалась. Если мужской голос милому не знаком, значит, это может быть только Эммочка.
   Кстати, мой муж был в неё тайно влюблён, вернее, в то искусство, которым она владела в совершенстве. Он, как истинный ценитель прекрасного, по достоинству ценил её талант: она божественно готовила.
   В городе не было ни одной женщины, которая её не знала, или не слышала о ней. Эммочка была гинекологом, причём, гинекологом хорошим. Ветер перемен, как и многих нас, занёс на " Скорую". О "Скорой помощи" мало кто отзывается лестно. Конечно, кого везут, того и погоняют. Нас погоняли. Кто хотел, когда хотел, и куда хотел. Но Эммочку так просто не погонишь. Получив вызов, она спокойно докуривала сигарету. Садясь в машину, прикуривала сигарету следующую, и, степенно выпустив в воздух струйку дыма, говорила коротко:
   - Поехали.
   - Вы не переживайте, я думаю, всё обойдётся. - Говорила она между глубокими затяжками.
   Надо признаться, что она со всеми говорила исключительно на "вы". Для дочери профессора панибратство было неприемлемо.
   - Хочу извиниться. Нехорошо получилось, - я краснела и бледнела от чувства неловкости.
   - Не стоит. Это не он, это болезнь. Но, признаться, - она хохотнула, - я слегка растерялась ( вот уж не думала, что она на такое способна). Говорю ему: - Сожмите руку. А в ответ он мне что-то про мать. Но это хорошо. Значит, быстро пойдёт на поправку.
  
   Отец действительно поправлялся быстро. Он и сам сокрушался по поводу своей выходки, но пытался объяснить, как и почему случился подобный казус. А дело было так. Доктор проводит осмотр, измеряет давление, проверяет рефлексы. Но отца заботит другое.
   Свою молодость он провёл бурно, как и любой мужчина, живущий на юге. У него, как у всех мужчин, в жизни было три периода. Он вошёл в тот, третий период, когда поступки, свойственные юности и зрелости, а именно - выпивка, курево и женщины, - уже не радовали. Семнадцать лет он придерживался сухого закона, не курил. И, как человек откровенный, без ложного стеснения заявлял, что женщины его не волнуют так, как волновали прежде.
   Доктор занимается своим делом, а отец разбирается своими мыслительными изысканиями.
   " Столько лет не пью, не курю, с женщинами дела не имею. И за что мне это наказание? Это же ... , и что-то про мать. И по случайному совпадению, последние слова вылетели, как птички из открытой клетки, и пришлись, аккурат, на просьбу доктора пожать руку.
   Слова в нашей жизни играют очень большую роль. Не даром говорят - слово лечит, слово и калечит. Конечно, приятно слышать и ласковое слово, и нежное воркование. Но почему-то, в самые напряжённые моменты, изо рта вылетают именно грязные слова? Мало того, что вылетают, они так прочно заседают в подкорке, что даже в бессознательном состоянии иная особь рода человеческого будет выражаться по матушке. И всё же, странно, почему из уст одного человека крепкое словцо вылетает действительно грязно и пошло, а из уст другого - почти очаровательно. Наверное, это зависит от внутреннего содержания человека.
   Так вот, из уст моего отца, милого и очаровательного человека, эти слова вылетали почти красиво, и не так резали слух.
  
   Для Эммочки подобные слова были неприемлемы вообще. Она не ругалась даже тогда, когда для этого были все основания.
  
   Власть под сенью пальм менялась не так часто, как в период Гражданской войны и постреволюционный период. Там были белые и красные, здесь - белые и зелёные. Когда Гагра была освобождена, власть белых повязок канула в прошлое.
   Если раньше уходили абхазы, оставляя своё имущество на произвол судьбы, то теперь, то же самое сделали и грузины. Если человек уходит, оставляя всё, что имел и чему радовался, что говорить о животных?
   Хозяева ушли, а Казимир остался. Это было настоящее имя восточно-европейской овчарки, оставленной на произвол судьбы. Казимир - это полное имя собаки. Я не оговорилась - кличка - это не для Казимира. Красивый пёс с умными, человеческими глазами, стал не сыном полка, а сыном "Скорой помощи". Теперь его звали уменьшительно-ласкательно - Казя.
   Что и говорить, были времена, когда "Скорая" была не только передовой по оказанию экстренной медицинской помощи, но и маяком для люда нечистого и страдающего от недостатка средств для искусственного стимулирования нервной системы. У нас, конечно, были наркотики, но на строгом учёте, и лимитированные по количеству. Только это сложно было объяснить, тем, кто хотел острых ощущений.
   Наркотиков было мало, желающих много. Но это вовсе не означало, что волшебное зелье будет использовано не по назначению. Всё-таки, "Скорая помощь" рассчитана на больных. Объяснять страждущим было сложно и периодически, сотрудники передовой выдерживали бурный натиск особенно нетерпеливых. Были угрозы, оскорбления и обвинения в черствости. Просили и со слезами на глазах, просили вежливо, пытались уговорить красиво, и не очень. Вот это "не очень красиво" означало, что доктора и фельдшера после беседы будут прикладывать холодные примочки, чтобы синяки не так сильно расплывались. Пусть это обстоятельство не так часто, но всё же случалось.
   Казю бросила хозяйка. Под дождём остался Казя. До костей он весь промёрз, к "Скорой помощи" прирос.
   Как только появилась на станции собака, хождения прекратились. Казя лежал на кушетке, спокойный, и почти безучастный, но один вид собаки наводил страх. Конечно, собаку можно пристрелить, но только не у нас. И не потому, что это территория больницы, а потому что наш край - край охотников. Вероятно, именно поэтому к собакам такое трепетное отношение.
   Я этого не знала до тех пор, пока моя собака не погибла под колёсами случайно проходящей машины. Моя собака никогда не выбегала на улицу, тем более, на проезжую часть. Но у медработников рабочее время не лимитировано.
   Нельзя быть медиком в чёткие рабочие часы - с девяти утра, до девяти утра следующего дня. Это вечно востребованная профессия, без перерыва на обед, без ограничений в ночное время и вне дежурства.
   Соседке, живущей через дорогу, надо было сделать укол. Я побежала оказывать помощь, но не привязанная собака побежала вслед за мной. Улица была пустынна. В то время машины почти не ездили. Альфе не повезло. Её сбила машина. Кто знает, где и когда нас поджидает несчастье?
   Ребята, сбившие собаку, не уехали. Они оттащили тельце с проезжей части на обочину, и крутились возле неё до тех пор, пока я не вышла. Уличные фонари не горели, а южные ночи, особенно тёмные. Мне неудобно было нести собаку, и одновременно светить фонарём под ноги. Ребята развернули машину, и светили фарами до тех пор, пока я не зашла во двор.
   Уже позже мне разъяснили, что убить собаку большой грех, и если человек собьёт собаку, члена семьи может постичь та же участь, если пристрелит - соответственно, их близкий может погибнуть от пули. Не знаю, откуда взялось это поверье, и верно ли это, но "в каждой избушке свои погремушки".
   Как бы там ни было, но Казя был застрахован от несчастья. Понадобилось совсем немного времени, чтобы мы зажили спокойно.
   И всё-таки, как не грозна была собака, каждому есть чего бояться. Казя боялся грозы. Возможно, отблески молнии его так не пугали, как пугали раскаты грома.
   В любом учреждении есть небольшое помещение, именуемое туалетом. Туалетная комната никогда не отличалась пространственной широтой. Зачастую, простите за пикантные подробности, это помещение, где сложно было определить длину и ширину, потому что и то и другое было чуть больше метра. И если, в большинстве случаев, в туалет следует заходить задом, потому что с разворотом могут возникнуть сложности, то в наш туалет следовало проходить боком. А людям с внушительной фигурой, боком протискиваться.
   Эммочка обладала фигурой внушительной.
   Ещё раз простите за подробности, но для того, чтобы лучше проникнуться ситуацией, следует немного рассказать о некоторых особенностях. Как говорилось прежде, часто не было света. Единственный дизель, работающий в извечно аварийном режиме, мог обеспечивать энергией операционные и родильное отделение. Остальные службы сидели при свечах и керосиновых лампах. Помещение отапливалось собственным дыханием.
   На юге в жаркие дни ощущается повышенная влажность. В холодные дни - промозглая сырость едва ли не в два раза преумножает ощущение холода, пробирает, что называется, до костей. Днём, ещё, куда ни шло, но ночью самым большим благом было забиться под кучу ароматно пахнущих плесенью одеял, и мечтать о том, что никто не потревожит. Этим мечтам зачастую не доводилось сбываться. Иной раз потому, что болезнь не учитывает ни особенности погодных условий, иной раз потому, что холод и звук проливного дождя, стимулируют мочевыводящую систему. Эти два обстоятельства действуют, в основном, на людей пожилых.
   Зачастую, спали, не раздеваясь. Эммочка не придерживалась этого правила. Во первых, в силу привычки, во вторых, наблюдения и жизненный опыт говорили о том, что ощущения холода, пусть и действуют отрезвляюще, но как благостно, чуть промёрзнув, нырнуть в тёплую постель. В этом случае теплообмен происходит быстрее. Можно было снять брюки, но колгот не снимал никто.
   Итак, была гроза. Сверкала молния, за которой следовал раскат грома. Молнии били часто, следовательно, часто и гремело. В ту ночь гремело, практически без остановки. Лил проливной дождь. Эммочка выпростала из-под груды одеял своё тело, и беспрестанно чиркая зажигалкой, направилась в дамскую комнату. Естественно, дверь никто не закрывал, да какой в этом был смысл, если в такую темень и собственного носа различить невозможно.
   Бригада проснулась не от раскатов грома, а от визга, писка, крика, собачьего лая. Словом, какофония звуков поражала разнообразием и эмоциональной окрашенностью. Создавалось впечатление, что недобрые люди забрались на "Скорую" и одновременно резали, душили, жги и издевались над всей бригадой, вместе с собакой.
   Кто с фонариком, кто с зажжённой свечой, кто, чиркая спичкой, бросились на эти звуки.
   Оказалось, Казя, испугавшись грозы, нашёл самое безопасное место. Он забился в угол за унитазом. Эммочка, не ведая о присутствии собаки, не рассчитала, и ненароком наступила на собаку. Почувствовав плоть непонятного происхождения, она испуганно закричала. Казя в долгу не остался. Мало того, что его пугают звуками, ещё по нему и ходят. И он стал делать то же самое, что делала Эммочка. Только крика у него, естественно, не получилось. Эммочка от страха и темноты потеряла все ориентиры, и если дверь и была открыта, то женщина двинулась к противоположной стене, начисто позабыв о зажигалке. Не до того было. Казя пытался рвануться к дверям, но Эммочка, метнувшаяся к стене, не давала возможности развернуться большому телу собаки. Так они и метались, два титана на пятачке, чуть больше квадратного метра, да ещё с унитазом, занимающим добрую половину помещения. Когда сбежался народ, глазам предстала такая картина - Эммочка забилась в угол за унитазом, а Казя сидел непосредственно в нём.
   Стресс - дело поправимое. Естественно, при такой погоде всегда найдётся горючая смесь. Кстати, снабжение чисто медицинским спиртом было таким скудным, что его постоянно не хватало. Благо, в нашем регионе, богатом виноградом, всегда производилась и производится чача. Чистый естественный продукт двойной перегонки зачастую не отдавал резким запахом сивушных масел, и расщеплялся в организме без остатка, поэтому можно было позволить себе снять стресс старинным способом, и не беспокоиться о том, что все окружающие будут знать, как именно ты лечил свою нервную систему.
  
   Я уже упоминала, что голос у доктора был низким, прокуренным и очень запоминающимся. И никогда, разговаривая по телефону, нельзя было подумать, что подобный глас может принадлежать женщине.
   Случалось, голос подводил её в самый неподходящий момент. Но один случай доказывал, что большинство болезней обусловлены не органическими изменениями в организме, а слабой нервной системой.
   Представьте - ночь. Тёмная, безлунная ночь нависает над городом зловещим куполом. Окна отбрасывают в сгущающуюся темноту слабые отблески горящих свечей и керосиновых ламп. В ночи растворяются и дома, и плоды цивилизации не столь резко бросаются в глаза. И тогда, максимально приблизившись к Средневековью, когда горели лучины и лампады, поражаешься, насколько спокоен этот живой свет. Хочется смотреть на свечу и наслаждаться треском чёрного, обуглившегося фитиля.
   Город спит. Почти все забылись тяжёлым сном, и только болезнь, подкравшись исподволь, заставляет человека трепетно ожидать помощи.
   - Поехали, - доктор потянулась в машине, сгоняя остатки сна, и, затушив сигарету, завернула окурок в бумажный пакетик. Плотно сжала его пальцами, чтобы убедиться в том, что пакетик не загорится.
   Машина неслась по тёмному городу. Дом, к которому подъехала "Скорая", был мрачен, как заброшенная трущоба. В светлое время суток можно было увидеть серые, неприглядные стены высотки, изнутри картина выглядела не радужно. Казалось, что дом стоит без крыши, ибо и ступени, и стены и пол были залиты водой. Обойти глубокие лужи и не замочить ноги, было не реально. Оставалось желать вёсельной лодки. К лифту подходить не было смысла, потому что много месяцев простоя окончательно вывели технику из строя, да и отсутствие света предполагало нелегкий подъем на шестой этаж. Для молодецких ног шесть этажей - не предел физических возможностей, но с больными ногами, с тяжёлым ящиком и со свечкой в руках, это не просто. Санитаров не было.
   Жизнь разбилась на две части - до ТОГО и после ТОГО. Но существовало и ВО ВРЕМЯ ТОГО.
   Во время того - работать, практически, было некому. Не хватало ни врачей, ни фельдшеров, о санитарах и речи не было.
   Водитель смотрел сочувственно вслед доктору, которому не мог помочь поднести тяжёлый ящик. Действовал запрет оставлять машину без присмотра. Мало ли кому вздумается покататься по пустынному городу.
   Едва доктор зашла в подъезд, как следом метнулись две тени. Водитель, прихватив монтировку, выскочил из машины.
   Двое подвыпивших мужчин, смотрели на него добродушно.
   - Ты что, братан, шутки шутишь?
   - Ребята, поклянитесь мамой, что доктора не обидите.
   - Доктора? Какого доктора? Так вы на вызов приехали? Какой этаж?
   - Шестой.
   - А нам на восьмой. Мы помочь можем, - они скрылись в темноте подъезда, и их быстрые шаги гулко отдавались по лестничным пролётам.
   - Доктор! Сундук поднести? - Один, догнав Эммочку, подхватил ящик.
   - Спасибо, - с чувством произнесла она, облегчённо вздохнув.
   - Тяжело? Чего дома не сидится? Сидел бы у окна с пивком, под воблочку. Не жизнь, а рай.
   Попутчики плохо ориентировались в темноте. Как назло, свечи у доктора не было, в фонарике села батарейка, поэтому единственным источником света служили короткие и ритмичные световые эффекты от зажигалки.
   - Пивко, это хорошо. Я предпочитаю коньяк.
   - Губа - не дура. Сейчас коньяк где раздобудешь?
   - Пить вредно.
   - Вам, докторам, виднее. Вот, чёрт, - мужчина споткнулся. - Здесь ступенька узкая, ещё навернёшься. И как они строили? Наверное, водки перебрали.
   - Ты лучше скажи, - второй медленно поднимался следом, - по какой части? У меня сестра по ушам специалист, а зубы рвёт. В сердце разбираешься?
   - Во всём разбираюсь. Это "Скорая помощь". Какой этаж?
   - Четвёртый.
   - Перекур, - Эммочка достала сигареты.
   И только сейчас, разглядев при свете зажигалки лицо врача, мужчина стушевался.
   - Извините, доктор, обознались.
   - Ничего страшного. Мы люди привычные.
   На шестом этаже, благополучно распрощавшись, мужчины направились дальше. Всё так же чиркая зажигалкой, доктор пыталась определить номер нужной квартиры. Но ни на одной двери номера не были обозначены. Оставалось одно - стучаться в первую попавшуюся дверь.
   К сожалению, в два часа ночи не получится добиться результата осторожным царапаньем двери. Она стучала во все двери подряд, но никто не открывал. Биться с толком, это одно дело. Биться безрезультатно - радости нет никакой. Казалось, весь этаж вымер.
   Ранним утром раздался резкий и пронзительный звук телефона. К телефону попросили позвать доктора.
   - И что? А совесть? Следующий раз я вам бандитов устрою!
   Как оказалось, звонили родственники ночного страдальца. Доктор раздражённо бросила трубку на рычаг, и закурила сигарету. Первую, с которой начинался новый день.
   - Вы представляете, они услышали на площадке разговор, и решили, что пришли грабить. Я похожа на шестерых мужиков? Интересно, и когда они посчитать нас успели?
   Что и говорить, у страха глаза велики. Страшно было каждый день. Страшно было, когда в квартиру могли вломиться вооружённые люди. Правда, сия участь наш дом миновала по той причине, что двери мы не закрывали. Не потому что ждали людей недобрых с распростёртыми объятиями, а потому что ждали вестей. Но гости были разные. Жданные гости, и нежданные, те, которые хуже татарина. Не знаю, как обстояли дела у славян с татарами, но с нашими гостями было не хлопотно. Главное, сидеть спокойно.
   Небольшой опыт с чеченцами в тот день на память не пришёл. Вернувшись с суточного дежурства, пробежавшись с десяток километров по городу по делам важным и не очень, я сидела в кресле, вытянув натруженные ноги на маленьком детском стульчике. Рядом в кресле сидела любимая свекровь.
   Я говорю любимая свекровь без иронии. Конечно, я не подарок, но уверена, что при такой невестке как я и свекровь может стать человеком. Стычек у нас никогда не было по той простой причине, что я всегда была права. Камнем преткновения был супруг. Нет, мы не делили несчастного, потому, что это бессмысленно. Мой муж единственный сын матери, которая умудрилась воспроизвести его на свет в сорок лет. Благодаря этому обстоятельству женщина продлила себе молодые годы. Но между молодыми случается всякое. Кто прав, кто не прав мы можем разбираться долго и упорно, но моя свекровь всегда придерживалась женской солидарности, и если я и была неправа, она всегда стояла на моей стороне, а может быть, делала вид.
   Но как-то раз мы с мужем повздорили до битья чашек. Чашки были красивые, но сожаление о содеянном пришло позднее.
   - Что вы грызётесь, определитесь как-нибудь. Устала я, - мягко верещала женщина, - Хоть разводитесь.
   - Ага, сейчас. Вот сейчас встану и побегу разводиться. Вы думаете, вашего сына не подберут? Не засидится в холостяках, можете не волноваться. Это мне ничего не надо - у меня дом есть, крыша есть, ребёнок есть. А придёт такая же стерва, как я, у которой ни дома, ни крыши не ребёнка, и скажет - на фиг мне свекровь нужна, давай квартиру разменяем. Ваш сыночек разменяет, в этом можете не сомневаться. И что? Вас в однокомнатную запихнут, а годков уже достаточно нащёлкало. И что? Кто придёт проведать? Молодые? Я вас умаляю - этот молодой и сейчас под утро приходит. Вот получится, при новой невестке помрёте, как свекровь, при мне - как человек. Разницу улавливаете?
   Свекровь разницу уловила. Но в каждой шутке есть доля шутки. С тех пор она не заводила разговор о разводе.
   Так вот, сидели мы с ней при выключенном телевизоре, купленном перед самой войной, и молчали. Сил не было шевелить языком. А впереди ждала стирка. Бушлат с сапогами откисали в ванной. Сегодня муж пришёл с позиции и, прихватив с собой автомат, отправился к друзьям, забрав с собой сына. Все пять дней он не находился дома - гораздо позже причина его постоянных отлучек стала понятна. Он уходил из дома намеренно, чтобы не привыкать, потому что уходить было тяжело. Каждый раз он уходил, и каждый раз, как последний. Война - дама капризная, и кто знает, не станет ли этот приезд домой последним? Мы и прощались своеобразно. Не было ни стенаний, ни слёз, ни объятий. Просто махали друг другу рукой, и я старательно внушала себе, что он вышел в магазин за сигаретами. Пошёл, да где-то задержался дней на пять. Что же, у мужиков бывают и более длительные загулы.
   Мы со свекровью не заметили, как двое незнакомцев зашли в квартиру. Они быстро прошлись по комнатам. Один остановился возле новенького телевизора.
   - Работает? - Наглец спросил, даже не поздоровавшись.
   - Света нет, а так работает.
   - Это хорошо. Документы давай, - обратился ко мне.
   - Сам возьми. Мне вставать лень.
   - Где?
   - Поищи.
   Подошёл второй, и что-то шепнул на ухо моему собеседнику.
   - Автомат где?
   - С - я назвала всем известное имя - кофе пьёт.
   - Извини, сестра, мамаша, ты тоже извини. Мы адресом ошиблись.
   Они вышли так же тихо, как и зашли.
   Мы со свекровью продолжали молчать. Всё произошло так быстро, что этот визит казался нереальным.
   - Зачем они приходили? - Свекровь, наконец, проявила любопытство.
   - Ограбить хотели.
   - А чего не ограбили?
   - По-моему, один в ванну заглянул, амуницию увидел. Решили не связываться.
   - А зачем документы на телевизор спрашивали?
   Конечно, моя свекровь постоянно сидит дома, на улицу не выходит, откуда ей было знать, что здесь им этот телевизор без надобности. Кто его купит, если денег ни у кого нет? Но к тому времени уже существовала граница, и без документов ничего нельзя было провозить. Конечно, провозили всё, что хочешь - и оружие, и наркотики, но телевизор - не иголка, его в карман не положишь.
   Так уж случилось, но воевали люди разные. Холостые и женатые, разведённые и вдовые, люди порядочные и не очень. Нельзя стороной обойти воров, убийц и наркоманов. Людей выросших на Кавказе и бежавших из России по разным причинам. Словом, публика воевала самая разношёрстная.
   Повидала я многих. Многие приходили в наш дом. Но ни один из них не переступил порог с плохими намерениями.
   День рождения никто не отменял. Гостей не предвиделось. Эта тема вообще не обсуждалась. Сидели со свекровью тихо и мирно, никого не ждали, никого не звали. Но, случается, что твои планы никак не состыковываются с планами других людей. Не обязательно кого-то приглашать в гости за пустой стол, достаточно и того, что они сами себя пригласят.
   Свекровь сошла с лица, когда в дом шумной толпой вошли люди в камуфляжной форме. Сколько их было так сразу и не скажешь.
   - Посторонись, - они первым делом деликатно пододвинули женщину к стене, словно она могла преградить им путь.
   Она посторонилась, и стала лихорадочно думать, с какой стороны у неё сердце. Его -то найти проще, чем килограмм картошки в закромах. Впрочем, это было смешно. Мужчин было человек пятнадцать. Высокие и низкие, но все одинаково худые и заросшие, быстро заполнили помещение. За ними шлейфом тянулся стойкий и резкий запах табака, к которому примешивался своеобразный сладковатый запах. На двух раздвинутых столах по мановению волшебной палочки появилась немудрёная закуска. Сказать немудреная, это ничего не сказать. И консервы, и мясо, и сыр, и соленья, всё то, о чём и мечтать не приходилось, лежало на столе. В это трудно было поверить. Если ребята хотели удивить, то у них это получилось.
   Получилось так, что впервые за всё время я подумала о тех вещах, которые были особенно ценны для меня. Глядя на раздухарившуюся братию, я обратила внимание, что двое из всей толпы особенно пристально разглядывали коллекцию морских раковин.
   Ни одна из них не была спрятана. Они красовались на книжных полках, аккуратно разложенные на красном и синем велюре. Правда, не было должной подсветки.
   Я не помню их имён, но они что-то долго обсуждали, отчаянно жестикулируя. Потом один из них вышел, оставив входную дверь открытой. Не знаю для чего, но я направилась к оставшемуся любителю красоты. Помню, что-то ему говорила, а глаза лихорадочно отыскивали пустующее место среди раковин. Я полагала, что нельзя доверять всем, кто переступает порог твоего дома, особенно если люди внешне не внушают доверия, и когда у них основательно "залито за воротник". Но первичный скорый осмотр показал, что все раковины на своих местах.
   Удивиться мне пришлось часа через полтора. Вошёл недавно ушедший гость. Он тяжело дышал, с трудом приходя в себя от быстрой ходьбы. Поманил меня на лоджию, улыбаясь счастливой улыбкой.
   - Это тебе, - выдохнул он, аккуратно и бережно, доставая из подсумка небольшой свёрток. - Подарок.
   - Решил на память пару лимонок подкинуть? - съязвила я
   - Можно и лимонок. У меня, кстати, пистолет есть, не хочешь? Для самообороны сгодится.
   - Нет, не хочу. Я хорошо стреляю.
   - Давай так. Попадёшь в бутылку - дам это, - он по-прежнему держал свёрток. - Не попадёшь, всё равно дам.
   - Нет, шуметь не будем. Ночь уже, только стрельбы и не хватало. Решат, что мы здесь совсем увлеклись. Так что, не томи, что там?
   Парень не стал сопротивляться. Ему и самому хотелось развернуть тряпицу, как можно скорее. Это было видно по глазам. Но когда он развернул свёрток, я едва не упала от неожиданности.
   Четыре раковины были хороши собой, но не представляли никакой ценности. Но пятая. Пятая заслуживала внимания. Я жалела, что Володя этого не видит. Боялись потерять, а на деле, как оказалось, приобрели.
   Я не спрашивала, откуда у вояки оказались эти раковины. Для этого не надо было быть ни ясновидящей, ни гадалкой, достаточно пройти теми дорогами, по которым проходил он.
   Волей-неволей, в первые дни всеобщей неразберихи и паники, когда по городу проносились сайгаками мародёры, из многих квартир выбрасывалось всё, что было не нужным. Смотря, кто и что считал не нужным. Много раз, проходя по коридорам, я видела валяющиеся раковины. Среди них были и довольно-таки редкие, ценные экземпляры. Возможно, эти единичные и разрозненные раковины были случайными сувенирами, подаренными друзьями на память. Возможно, их обладатели и не представляли их ценности, но я помню, тот зуд нетерпения в ладонях, когда сознание раздваивалось, и два голоса отчаянно сопоставляли "за" и "против".
   - Что особенного? Валяется ракушка, бесхозная, никому не нужная. Да кому в голову придёт обвинять в мародёрстве? Не в квартиру же заходишь, никто не видит.
   - Почему обязательно кто-то должен видеть? Я-то знаю, что не имею права брать, потому что она чужая. Потому что её хранили, как память.
   - Тот, кто хранил, уже давно уехал, сбежал, чего же ты боишься?
   - За любой оставленной вещью - слёзы и сожаление. Неважно, как эта вещь попала в дом - подарили её, купили ли. Но, оставляя всё, что нажито, несчастный оставляет и проклятия. Нужны ли в твоём доме чужие проклятия, чужие слёзы, даже если они скрываются за красотой?
   Именно страх впустить в дом чужие проклятия, и останавливал от подобного шага. Кто знает, может, не стоило, и теперь принимать в дар сомнительный подарок. Не из дома же их принесли. Кто знает, нашли ли их на улице, в коридоре, или вломились в чужую квартиру в присутствии хозяев, об этом спрашивать не принято.
   Стоило решать - брать подарок, или не брать? Обидится ли даритель на твой отказ, или нет смысла бояться проклятий, которые улыбающийся парень уже нанизал на свою энергетическую оболочку, как бисер?
   - Не бойся, не ворованные, - он словно прочёл мои мысли. - В крайнем случае, продашь.
   Я почувствовала с безысходным отчаянием, как загорелось лицо то ли от смущения, что на этом самом лице так просто можно было прочитать мысли, то ли от стыда. Я не удивилась прозорливости гостя, я была поражена.
   Веселились до утра, на отрыв. Никто не смотрел на часы. Снизу никто не стучал, пытаясь утихомирить разошедшуюся разбитную братию - квартира пустовала. Квартира сверху тоже была бесхозной.
   У меня нет привычки бродить по пустующим квартирам. Только единожды я попала в подобную квартиру.
   У меня с соседушками всегда складывались нормальные человеческие отношения. Это после 14 августа на длительный период прекратились минутные пробежки на этажи в поисках необходимого продукта - классический перехват. Перехватывать луковицу или морковку было стыдно. Не те, как говорится, времена.
   На второй день после встречи с чеченцами, я поднималась домой по чёрной лестнице. Не знаю, что меня потянуло заглянуть на площадку этажом ниже. Квартира расположенная прямо, смотрела на меня пустым дверным проёмом. Нет, дверь не была снята с петель. Она была выбита, и беспомощно болталась на верхней петле. Вероятно, окна были либо открыты, либо выбиты, потому что тянуло сквозняком. И от этого дверь скрипела, как несмазанная телега.
   Как вкопанная, я остановилась на пороге. Ноги дальше не несли. Да и куда? Если здесь, на полутёмном пяточке прихожей, раскуроченной и развороченной, оборвалась жизнь. Нет не конкретная биологическая жизнь, а жизнь прежняя. С невзгодами и неудачами, с радостями и печалями. Только теперь передо мной предстала страшная картина брошенного дома. Дома, у которого больше не было хозяйки - матери-одиночки с пятилетней девочкой на руках.
   На полу, среди разбросанных книг, и вещей, валялся открытый альбом с фотографиям. На одной фотографии молодая женщина в белом платье, держала за маленькую ручонку девочку с копной чёрных волос, перетянутых алым бантом. Но потрясло не это. Яркий солнечный снимок был перепачкан следом солдатского сапога, или, быть может, ботинка. Это уже не существенно. Существенным было то, что незамужняя женщина, одна воспитывающая ребёнка, ушла из дома, в чём была, взяв с собой самое ценное - ребёнка. А как уходили беженцы, мне довелось видеть - кто с сумками, кто с чемоданами, кто с пустыми руками. Кто уходил пешим, кто на машинах, но связывало их одно - они стали бездомными. Каждого ждала своя участь, предназначенная звёздами и провидением. Одних ждали нормальные бытовые условия в окружении родственников, выправленные документы, других - чужие ветки в чужих гнездовьях.
   Случалось, люди незнакомые, которые волею судьбы именно в тот горячий август оказались в беззаботном времяпрепровождении под сенью пальм, стали свидетелями большой трагедии маленькой страны. Уезжая из города, кто спешно, кто в спокойной рассудительности, уповая на то, что не имеют к конфликту никакого отношения, а следовательно, чувствуя себя в полной безопасности, забирали детей тех, у кого останавливались на отдых. Дружба, замешанная на этих обстоятельствах, служила большим, чем обычные дружеские связи. Эти чувства годами оставались сродни родственным связям, нерушимым и крепким, которые продолжаются по сей день.
   Я помню руки своей соседки. Мозолистые руки были истыканы иголками. Нет, эти уколы не были последствиями чудовищных пыток. Это были следы добровольной, вернее, вынужденной пытки.
   Она шила обувь. У неё не было машинки, и поэтому она шила обычной сапожной иглой по одной -две пары за ночь. Днём работала на почте, тщательно драя полы. Что и говорить, не повезло ей в личной жизни. Так случилось, что никто не знает имя настоящего отца дочери женщины-одиночки. Может, кто и знает, но об этом история умалчивает.
   Нельзя судить о нации в целом по отдельным индивидуумам. Но наблюдения личные и разговоры кумушек позволили сделать выводы о том, что грузины являются истинными ценителями женской красоты. Они умеют ухаживать за женщинами красиво, чувственно, и если у них налаживается побочная связь с женщиной, они заботятся о ней так же, как о супруге, впрочем, не забывают и о детях своей пассии. Признаться, долго не могла понять выражения: "Открывать двери ногами". Почему именно ногами? Со смешком объяснили - потому что руки заняты.
   У одинокой женщины с ребёнком не было не только друга-грузина. У неё не было никого. Но это не мешало ей растить ребёнка.
   Я не знаю, куда она ушла в тот роковой для многих день, что было у неё в руках. Гораздо позже, лет через десять, отголоском сарафанного радио донеслась весть о её дальнейшей судьбе. Не могу утверждать, что слухи эти являются достоверными, но мне бы очень хотелось, чтобы именно так и было.
   Она добралась до Москвы, и некоторое время нелегально работала на рынке. Там и случилась судьбоносная встреча с человеком, моложе неё на несколько лет. Но это не помешало ей переехать в одну их азиатских стран Ближнего Зарубежья. Как бы там ни было, но те же языки утверждают, что она начисто вытравила из своей памяти слово - нищета. И, слава Богу!
  
   За каждой дверью протекает обособленная жизнь, в которую тебе нет доступа. Лишь изредка слегка приоткрываются двери, впуская тебя в другой мир со своими устоями, традициями, давая возможность почувствовать сопричастность к событиям. Это вовсе не означает, что ты подглядываешь в замочную скважину. Просто на какое-то время переплетаются невидимые ниточки, которые связывают, пусть ненадолго, но надёжно.
   Как потом выяснилось, снаряд, попавший на пятый этаж, не прошёлся сквозняком по судьбам. Тот выстрел оказался случайным. Нелепость, виной которой был обыкновенный кровосос, а именно - комар.
   Через шестнадцать лет в случайном разговоре мне поведали, как наводчику сел на нос комар. Отмахиваясь от назойливой мошки, наводчик задел какую-то систему - я человек, несведущий в военной технике - и сбил прицел. Смещение на небольшой градус послужило причиной трагедии в семье моей подруги.
   Беда не том, что были уничтожены запасы консервации, и не в том, что пострадала мебель вместе с телевизором. Беда в том, что мать подруги решила занавесить пробоину одеялом. Пусть на улице ещё не холодно, но осень есть осень. Не удержавшись на табуретке, женщина при падении ударилась головой. Что же, случается и такое. Но во время боевых действий, в то время, как больница переполнена ранеными, мало кто будет обращать внимание на банальное сотрясение мозга.
   Дня через три, ночью, когда сон особенно крепок, в нашу дверь постучался дядя Максим. Он стоял в майке и семейных трусах. Просьба его в то момент казалась нелепой - он просил разбудить жену, которая почему-то не хотела просыпаться. Он даже не сообразил, что она уже не проснётся никогда.
   Этим тягостным событием был обусловлен срочный приезд подруги из Москвы, которая вывозила детей. Честно говоря, есть счастливые города, когда сердце трепещет в ожидании поездки. Есть города, в которые не хочется ехать ни при каких условиях, потому что воспоминания и ассоциации совсем не радужные. Для моей подруги таким городом стала Москва. То ли стечение обстоятельств, то ли так на роду было написано, но мою подруженьку дом не отпускал. Он привязывал её до такой степени, хоть волком вой.
   Она и выла. Выла не один раз. Во время следующей поездки на заработки она похоронила сестру. Во время третьей - любимого человека. Бог любит троицу. Но страх суеверия надёжно поселился в душе. Казалось, терять больше нечего. Но оставались отец и сын, поэтому рисковать не хотелось.
   Москва. Город надежд, город, где исполняются желания, город - испытание. Именно здесь проходят тестирование те, кто покинул родные места давно, и те, кто приехал совсем недавно в погоне либо за счастьем, либо за длинным рублём. Кому-то нужна дорога, выложенная долларовыми купюрами, кому-то достаточно заработать хотя бы на хлеб насущный.
   Моя подруга не пыталась достать звезду с неба - семья осталась на её хрупких плечах. Что может сделать женщина без должного образования? Впрочем, не в этом дело. Дело в том, что, похоронив мать, она осталась дома - отцу требовалась моральная поддержка. Уезжать было нельзя, потому что в любой момент на дверях квартиры могла появиться надпись - ЗАНЯТО. Это в худшем случае. В лучшем - хозяев могли ждать голые стены.
   Словом, жизнь продолжалась и протекала в новом, незнакомом русле, где каждый день был полон сюрпризов. И эти сюрпризы не доставляли радости.
  
   Вы знаете, когда я впервые потеряла совесть и перешла на "ты" со свекровью? Нет, мы не пили на брудершафт. Не объяснялись в любви, не говорили друг другу ласковых слов. Мы ждали. Ждали единственного и неповторимого мужчину.
   Мартовское наступление, о котором мы, простые бабоньки и не подозревали, стремительно приближалось. Это была первая пятидневка, с которой он не пришёл во время. Если к трём прибавить пять, соответственно, будет восемь. Следовательно, если человек ушёл третьего, то придти должен восьмого. Но то, что 8 Марта в календаре числится днём женским, мы позабыли начисто. Признаться, об этом даже и не думалось - голова была занята совершенно другими мыслями. И всё же, праздник состоялся.
   На приглашение Доктора отпраздновать Международный Женский День, я согласилась с неохотой. Да и куда там! Вопрос, что нести с собой к столу уже не волновал - выше головы не прыгнешь. Это первое время стеснялись признаться в несостоятельности, потом, рассудив, что вина не наша, а так сложились обстоятельства, немного успокоились.
   Я помню тот праздничный торт. Как он был необыкновенно вкусен, хотя и немудрён в исполнении: обычный хлеб, разрезанный поперёк, смазанный случайно сохранившейся банкой сгущёнки. Но мысли были заняты не трапезой. Хотелось придти домой и удостоверится в том, что дома меня уже ждут.
   Домой я добралась, но он так и не пришёл. Последующие дни тоже проходили в томительном ожидании. Но работу никто не отменял.
   В детском отделении находились двое детей: двухлетняя девочка была переведена из реанимации, и вместе с ней, за компанию, находилась и старшая сестричка, которую не с кем было оставить дома.
   На календаре обозначилась дата - тринадцатое марта.
   Уложив спать детей, придремала и мать.
  
   Я увидела стремительно входящего в отделение отца девчушек. Он же являлся и однополчанином мужа.
   - Вася! Мой где?
   - Да нормально всё. Жив, здоров, привет передаёт, но придти не сможет. Никого не отпускают.
   Вася был небольшого роста, плотный мужичок лет сорока пяти, заросший и совсем не страшный. Признаться, я подозревала, что на самом деле это его второе имя. Принято давать детям двойные имена - одно имя указывалось в паспорте, другое - предназначалось для "домашнего пользования" - сохранившаяся до наших дней дань язычеству. Вероятно, для того, чтобы человек не был подвержен сглазу. Странная маскировка.
   Так уже было: десять лет просидела с человеком, можно сказать, за одной партой, а настоящее имя узнала при выдаче аттестата.
  
   - Почему не отпускают? Сегодня уже тринадцатое число.
   - Я на пару часов приехал. Хотел детей увидеть. Кто его знает, как сложится, - Вася смотрел на спящих детей увлажнёнными глазами.
   - Хочешь - разбуди. Им торопиться некуда - отоспаться успеют, - признаться, я не знала о чём говорить.
   - Нет, не надо будить. Так тяжелее.
   - Что за настроение? - Старайся не старайся, а бодрости в голосе неоткуда было взяться.
   - Не знаю. Раньше такого не было. Я пойду, - он осторожно прикрыл дверь палаты, стараясь, чтобы та не скрипнула.
   - Пойдём, чаю попьем.
   - Не хочу. Пока. Ты не говори, что я приходил - переживать будет. Обидится, что не разбудили.
   Васю я больше не видела. Он погиб через неделю, пополнив чёрный список.
  
   Через два дня сарафанное радио принесло весть о наступлении. Само слово звучит страшно. Одно дело - обороняться, другое дело - идти напролом, исполняя роль "пушечного мяса". Но ребята шли.
   Не могу сказать точно, когда оно закончилось, но бойцы медленно и вразнобой возвращались домой. Кто с перевязанной рукой, кто с пропитанной кровью повязкой на голове, кто хромал. Они приносили разные вести.
   Женщины бегали от дома к дому в надежде узнать что либо о близких, и список любопытствующих редел быстро. Одни уходили с блеском в глазах, узнав, что сын, муж или брат находятся в госпитале и были счастливы, что те живы.
   Сколько себя помню, никогда не переставала удивляться, как женщины воспринимают известия. Они кричат. В этом крике столько боли, что, кажется, и твоё сердце разорвётся. Этот крик-плач слышен издалека и не надо было спрашивать, что случилось. Было ясно - эту семью посетило горе.
   Впервые узнав о плакательщицах, я была поражена. Мы шли со знакомой женщиной на сочувствие. Прервав разговор, при подходе к дому, где лежал покойный, женщина приостановилась, и глубоко вдохнув, закричала, царапая при этом лицо. Признаться, я оторопела. Она кричала так, словно у неё отобрали часть собственной души; ещё немного, и она сама умрёт от горя.
   В России не принято держать покойного в доме. На Кавказе другие обычаи и устои. Покойный лежит не в морге, а дома. Более того, если человек безнадёжно болен, его забирают умирать домой. Но если он умер в больнице, принято тянуть обычную нитку, обозначающую путь от места смерти к дому. Именно по этой нити душа находит дорогу.
   Друзья и знакомые личным присутствием выражают соболезнование, а в день похорон всех усаживают за поминальный стол. Неважно сколько будет народу - двадцать человек или двести.
   Но времена меняются и сейчас подобный плач редкость. Скоро уйдут последние плакательщицы, и ещё один обычай канет в лету.
  
   Ребята приходили, но никаких известий не было. В итоге, нас, ждущих жён, становилось меньше.
   К кому-то вернулись мужья. Кто-то получил горькое известие. И тем и другим уже было проще, потому что у них была определённость. Неведение хуже всего, потому что мысленная карусель - жив, ранен, убит - способна свести с ума.
   В тот период я не стеснялась. Что поделать, к тому времени я уже не захлёбывалась сигаретным дымом, а дымила исправно, размеренно и тайно. Я успокаивала себя тем, что моё курение не является следствием испорченности нрава, а тем, что сигареты заглушают чувство голода.
   Весть о том, что пришёл домой близкий друг мужа, пронеслась со свойственной стремительной скоростью. Не чувствуя под собой ног, я пошла на разведку.
   За накрытым столом - что Бог послал, сидело счастливое семейство. Товарищ был ранен в голову, и, судя по отёчности и синяку во всё лицо, на ближайшее время он отвоевался.
   Едва увидев меня в дверях, он поднялся и, отведя глаза в сторону, сказал:
   - Не видел. Его никто не видел. На той стороне был четыре дня назад.
   Та сторона, это за рекой, за Гумистой. Но четыре дня назад, когда наступление было закончено, все вернулись. Неужели, пропал без вести?
   Это было страшнее, чем известие о гибели.
   Я помню, как пропадали ребята, и никто не мог сказать - попали они в плен, или погибли. Опять-таки, неведение хуже всего. Рассказывали, что попасть в плен страшнее, чем погибнуть.
   Стоя у дверного косяка, я пыталась переварить информацию. Ко мне подошёл парень. Он отвоевался давно - ещё двадцать третьего февраля. Ещё не окрепший после ранения, в котором он потерял глаз и приютил в голове двадцать шесть осколков, он протянул мне сигарету.
   - Покури. Ещё возьми. Тут, - он протянул мне почти пустую пачку, - мало осталось. На ночь хватит.
   Затянувшись дымом, добавил:
   - Знаешь, я бы не пришёл домой, если бы обо всех не узнал. Подожди пару дней.
   Ближе к вечеру ко мне заглянула подружка.
   - Сейчас Заур вернулся. Между прочим, невредимый. Так что, не всё потеряно.
   - Мама, посидите с ребёнком, мы с Танюшкой к Зауру сходим. Может, узнаем чего.
   - Со своим сама сиди. Я своего выкормила, вырастила, теперь оплакиваю, - я могу представить, что творилось у неё на душе, но держалась она стойко, не было стенаний и слезливых истерик. Что и говорить, несмотря на физическую хрупкость, она оказалась крепким орешком.
   И всё же, лучше бы она молчала.
   - Нельзя раньше времени оплакивать. Вот когда принесут, вот здесь положат, - я указала рукой на диван, - вот тогда и будем оплакивать.
   Это сейчас я говорю, как разумное существо. В тот вечер, я говорила почти то же самое, но, сколько было в мой пространный монолог вложено неформальной лексики, сказать трудно. Подруга смотрела на меня широко открытыми глазами, свекровь тоже.
   - Пошли, - Я ухватила Татьяну за рукав куртки, - и с силой хлопнула дверью и долго пыталась отдышаться.
   - Ну, мать, ты даёшь! - Только и сказала она.
   - Я что, нервов не имею? Кукла деревянная?
   - Я не о том, я половины тех слов не знаю.
   - Теперь знаешь!
  
   Вечером, сгорая от стыда за свою несдержанность, я тихонько проскочила в свою комнату. Не спалось.
   Над изголовьем дивана висели, да и сейчас висят, ножи. Мастеровой мужчина в своё время сам делал к клинкам деревянные и костяные ручки. Над самой головой висит нож с рукояткой из рога какого-то животного. Сам по себе нож тяжёлый, да и рукоять весит прилично.
   Я вздрогнула от страшного грохота. Показалось, что в квартире разорвалась граната. На подушке, как раз там, где должна была находиться моя голова, осталась внушительная вмятина. Непонятно каким образом этот нож сорвался со стены, упал на подушку, отрекошетил в печку и грохнулся на пол. Печка едва не рассыпалась.
   - Мама, ложитесь спать. К утру придёт! - я кричала, как резаная. Свекровь, прибежавшая на шум, долго разглядывала вмятину на подушке.
   - Слышите, нож упал, значит, мужчина торопится! - Я вспомнила старую примету - упавший нож - мужчина в дом.
   - Хорошо, что ты не легла, - задумчиво протянула свекровь, и добавила:
   - После того, что мне говорила, можешь не выкать.
  
   Он действительно торопился. С утра я не находила себе места. Больных в отделении не прибавилось, поэтому слоняться по коридору без дела было муторно. Жена Васи сделала причёску, нарядилась и в приподнятом настроении ждала своего мужа.
   - Мой сегодня придёт! Я уже вещи собрала - дома долечиваться будем. Неужели всё кончилось?
   Не прошло и часа, как женщина подбежала ко мне, крепко обняла и, счастливо улыбаясь, сказала:
   - Беги домой. Говорят, твой вернулся. А моего убили.
   Её рассудок поставил мощную заслонку и не позволил сразу осмыслить всю информацию. Признаться, впервые пришлось задуматься о том резерве, который нам предоставляет организм в экстремальных условиях. И всё же, внешний вид женщины давал повод усомниться в здравости её рассудка, но это уже не важно - каждый защищается, как может. Даже если не всё и сознаёт.
  
   Сарафанное радио не ошиблось. Мой муж действительно пришёл. Не просто живой, а целый и невредимый. В это трудно было поверить, особенно после того, что пришлось пережить ребятам, попавшим в окружение. Небольшая горстка бойцов четверо суток пробивалась к своим. Пробивалась с минимумом боеприпасов, без провианта и единственное, о чём говорил мой муж, похудевший и напоминающий бельевую верёвку, что самое высшее благо - это вода. Не чистая родниковая вода, не ключевая, а вода из болотца, сверху подёрнутая ряской и пахнущая тиной.
   Сам он старается не говорить о временах прошлых. Но ребята, видевшие его только что вышедшим из реки в обнимку с раненым парнишкой, рассказывали, как встречали бойцов в те дни.
   Река несла не только свои воды, но и скрытую угрозу. Так уж случилось, что ослабленные бойцы не все могли справиться со стихией. Мой муж был не ранен, но обессилен. Рядом с ним оказался раненный незнакомый боец.
   Трофей может быть разным, но для выходящих из боя, ценным было одно - оружие и боеприпасы. И у того и у другого на шее болтались трофейные автоматы. Последний рывок оказался самым трудным. Умирать не хотелось во все времена, но теперь, когда оставалось так близко к цели, утонуть было обидным вдвойне. Им не надо было говорить, они понимали, что поодиночке не справятся с рекой, да и вдвоём это было под большим вопросом.
   Брод и бурлящая река понятия несовместимые. Местами уходили под воду с головой и тогда, рассчитывая силы, избавлялись от оружия.
   Тут уж никто не смотрел, снимается с шеи ремень табельного или трофейного оружия. Муж мой выбросил табельное оружие. После долгих разбирательств он сдал трофейный автомат вместо табельного.
   Если учитывать время года и холодную воду бурлящей реки, унесшей немало жизней, бойцов отогревали спиртом, и сразу накрывали одеялами. Но кто-то из ребят, увидев его, шатающимся от голода, протянул булку хлеба. Крепко обхватив буханку, он не выпускал её из рук. И ночью, когда забылся сном, все попытки забрать у него хлеб оказались безуспешными.
  
   Никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. Мудрые люди говорят: не радуйся, когда найдёшь, не плачь, когда потеряешь.
   Мы теряли и находили. Но на тот период, мы теряли гораздо больше, чем находили. К примеру, можно потерять деньги - это значит, не потерять ничего. Не знаю, кем это придумано, но без металла " презренного" и не туда, и ни сюда. Но денег не было. Работали без зарплат, ребята на передовой тоже не получали денег, и только одними молитвами и надеждами были сыты. И Бог посылал тот мизер, который и помогал держаться на плаву. Тем не менее, единственной потере, которой я радовалась - была потеря веса. Что может быть лучше подножного корма, при помощи которого стремительно таяли с трудом накопленные килограммы.
   Лес. Вот когда пришлось вспомнить те короткие субботние репетиции. Ничего не случается просто так. Соседушки мои, приручая лес, приручили и меня в своих корыстных целях. Но на деле выигрыш был обоюдный. После смерти матери, моя соседка не осталась без напарницы, а я приобрела неплохой опыт охотника-тихарика.
   Однако, в лес мы ходили не часто, особенно в "горячий период" потому что боялись и диверсантов, случайных, залётных недоброжелателей, и, на худой конец, мин, которые могли быть заложены и на отдалённых тропах, и на тропах коровьих.
   Ох уж эти коровьи тропы!
   На Кавказе в тот период осталась одна порода - абхазская ребристая. На рёбрах этих особей можно было играть так же свободно, как играли прежде на гуслях или на арфе. Самая выступающая часть этих животных бросалась в глаза. А именно, это и были глаза. Недаром говорят, коровьи глаза. Глаза данной породы казались ещё больше по той причине, что несчастное животное, вечно искало корм. Для коров тоже действовал лозунг - спасение утопающих, дело рук самих утопающих. Наши коровы не только выдерживали экзамен на выживаемость, но ещё и летали. Нет, летали они не в переносном, а совершенно в прямом смысле.
   В доказательство могу привести не одного свидетеля, а всю нашу славную "Скорую помощь".
   Много случалось разных историй, но история с летающей коровой поистине взбаламутила весь персонал больницы, потому что для начала следует провести короткий экскурс в жизнь нашего скромного заведения. Наш край славен тем, что у нас могут происходить совершенно нереальные вещи.
   После того, как власть установилась, и установилась надолго, постепенно, больница стала заполняться людьми не только военными, но и мирными. Статус госпиталя больше не действовал. Мирная жизнь постепенно вступала в свою колею. Но сначала эта колея была вязкая и неустойчивая, как грязь после Всемирного потопа. Устанавливалась она с большим трудом. Не хватало ни рук, ни медикаментов, ни продовольствия.
   Именно поэтому часто мы выезжали за границу, перевозя особенно тяжёлых больных.
   Водители наши тоже имели своё, водительское "счастье". Особенно удачливы были два водителя. Один, зная все ямки на трассе, неизменно попадал в свою, им облюбованную ямку. Каждый раз, проезжая мимо, он во всеуслышание говорил:
   - Сейчас будет ямка.
   Как бы он не пытался её объехать, неизменно попадал левым передним колесом в эту самую ямку, потом ту же ямку опробировывало и левое заднее колесо. Машину пару раз сотрясало, и все получали законный, основательный массаж "пятой точки". Но это счастье было мизерным, по сравнению со счастьем второго водителя. Тот попадал не в ямки, а в истории покруче и чаще. Ездить с ним было не удовольствием, а испытанием на прочность нервной системы.
   Предстояла перевозка тяжёлой больной в славный город Сочи. Бригада собралась толковая, мобильная. Быстро больного загрузили, быстро собрали необходимые документы, быстро кинули клич, кому, что надо приобрести на российском рынке из продовольствия для сотрудников, и двинулись в путь. Но ни одного заказа не было выполнено, больной так и не добрался до больницы.
   Дорога пролегала ровная. Ничто не предвещало беды. Но та поездка запомнилась надолго. Запомнилась потому, что все убедились - летающие коровы существуют. На ровной трассе, по правую сторону, за невысоким каменной стеной, защищающей дорогу от оползней, находился крутой склон. Вся живность была на вес золота. Это касалось и кур, и свиней, и индюков, о коровах говорить не стоило - это целое состояние.
   И вот, это самое состояние, отнюдь не мягко приземлилось на узкий капот скоропомощного РАФа. Никто сразу не понял, что произошло. Глухой удар, и последующий дождь из стекла, мощно обрушился на водителя и впереди сидящего фельдшера.
   Пока ошарашенная бригада приходила в себя от потрясения, появился представитель Госавтоинспекции. Старый охотник, тем более, человек кавказский, не будет ходить без ножа. Нож охотничий - предмет особого разговора. Этот человек отличался и тем, что в разговоре его слышался явный абхазский акцент, несмотря на то, что фамилия у него была славянская.
   На Кавказе много встречается непонятного, необъяснимого, но, как правило, люди в этом регионе очень быстры и в суждениях, и в поступках, и быстрота реакции зависит сугубо от окружающей обстановки.
   Охотничий нож быстро и по-деловому сделал свою работу, а именно - несчастное животное не мучилось долго только потому, что острие ножа,.. Впрочем, не следует вдаваться в кровавые подробности, но в результате некоторых манипуляций, задняя нога несчастного животного быстро перебазировалась в багажник его машины.
   - Быстро отсюда, - бросил он через плечо.
   - Как? - Спросил изумлённый водитель.
   - Я сейчас эту корову в больницу привезу. А вам лучше уезжать, пока хозяева не объявились.
   Прикинув, чем может закончиться встреча с хозяевами летающей коровы, водитель развернул машину, в душе смирившийся с тем, что останки несчастного животного до больницы не доедут.
   Представитель власти сдержал слово. Он привёз корову в больницу, где та и была представлена в виде гуманитарной помощи для больных и страждущих.
   Надо сказать, что в те времена, на больничной кухне обеды уже не варились, а доставлялись в виде гуманитарной помощи, закреплённой за одним из пищеблоков.
   Краем уха довелось слышать о разразившемся скандале с хозяевами коровы, потому что любой может доказать свою правоту. Прежде всего, виноват хозяин, который не привязал корову на том злополучном склоне. Но лучше бы он молчал, потому что ему не только не вернули давно съеденную корову, но и обязали ремонтировать повреждённую машину.
  
   Так уж повелось, что цвет одежды в нашем регионе - чёрный. Сложные взаимоотношения с вероисповеданиями наносили свой отпечаток. Когда-то давно, абхазами было принято христианство. Но частые войны, и смута среди народов, привносили свои несладкие плоды. Персам и туркам не давали покоя берега Чёрного, а прежде Понтийского моря. Частые набеги, смешение кровей, порой раскалывали небольшую страну на части. Именно поэтому в одной семье можно наблюдать и христианские и мусульманские обычаи.
   Так уж случается, что люди умирают в период военных действий и послевоенное время гораздо чаще, чем в мирное время, но родственники "седьмой воды на киселе" всё равно считаются близкими. По сути, всем маленьким народам присуща необыкновенная сплоченность, иначе в трудный час трудно в одиночку решать жизненно важные проблемы. Не успеют оплакать одного родственника, как следом умирает другой. Вот и приходится плавно переходить из одного траурного платья в другое.
   Если по христианским обычаям отмечают девять и сорок дней, то по мусульманскому календарю отмеряют семь дней и 52 дня. Если семья каким-то образом смешана, то при наличии согласия отмечают и сорок дней, и пятьдесят два дня. Но если в подобных вопросах бывают и разногласия, то в плане меню подобных столов, подобных разногласий не наблюдается. Что похороны, что свадьбы, всё это обходится без горячего. Рыба, соленья и мамалыга ( кукурузная каша) - обязательные блюда.
   На свадьбу обязательно режется бычок.
   После военных действий, свадеб было гораздо меньше, чем похорон, но случались и они. В такие дни дежурить на " Скорой" было счастьем. А всё потому, что сварить бычка в одном котле нереально. Котлов, как правило, заводилось два. Но мясо уже сварено, а куда девать бульон? Естественно, на "Скорой" помощи в больших флягах перевозился и бульон для больных. Но, направляя машину на "питательный вызов", зачастую главный врач делала словесную приставку:
   - Девочки, себя не забудьте.
   Вот уж про себя мы не забывали. Такие дни особенно радовали.
  
   Никто не виноват, что правилами и законодательством предполагается находиться на дежурстве от "звонка до звонка". Это правило распространяется и на тот период, когда над городом летает истребитель, небезызвестная "сушка", и вертолёт, и если куча вооружённых людей врывается в отделения и заполоняет всю больницу, то есть, проводит " зачистку".
   Само слово звучит грубо и страшно - зачистка. Всё дело в том, что население города многонациональное, и в день освобождения города, на дежурстве были и грузины.
   Вот их всех, без исключения, невзирая на смешанность крови абхазскими, русскими, украинскими вкраплениями, собрали у стены.
   Для наглядности картины можно добавить и то, что сей объект, находится не по единственной центральной трассе города, а чуть поодаль, ближе к горам.
   Больница небольшая, перед самой войной реконструированная. Расширялись со знанием дела - если два этажа это мало, значит, нужно достроить до шести этажей. Но ввысь можно строить сколько угодно. А вот вширь - никак не получается. Поэтому, надо использовать те ресурсы, которыми обладает местность. Горы, есть горы, но сколько себя помню, подъезд к больнице был ограждён высокой каменной кладкой, вдоль которой росли и до сих пор растут платановые деревья. Листья платанов чем-то напоминают листья клёна, разве что к осени просто опадают, но не окрашиваются в столь яркие цвета.
   Однако, среди этой красоты, в ряд были выстроены представители противоборствующей национальности. Для чего - объяснять не надо. Девять граммов самосуда - и проблема была бы решена. Да не тут то было.
  
   Всем известно из исторических сведений, что грузины были заселены на территорию Абхазии. Это были выходцы из Сванетии, Кахетии, Мигрелии. Маловероятно, что пришлые люди уходили с земель своих предков по доброй воле. Маловероятно, что и армяне, и греки, приплясывая Шалохо и Сиртаки (национальные танцы), покидали свои дома для того, чтобы те были заняты переселенцами. Однако, следует заметить, что случалось, мы были поражены, когда наш знакомый оказывался совершенно не тем, кем мы его привыкли считать. К примеру, дядя Валико, на коленях которого я выросла, оказался Владимиром с армянской фамилией, но я помню, что с греками он говорил на греческом, с грузинами - на грузинском, с абхазами - на абхазском языках, но ни в пору босоногого детства, ни теперь, я не придавала значения национальным тонкостям.
   После его гибели - его застрелили в собственном доме вместе с женой и тремя детьми из-за двух коров - отец рассказал, что он был сыном армянина и русской женщины, которых насильно выселили из города в начале тридцатых годов. Семья не могла взять его с собой из тех соображений, что он был слишком мал, и мог не выдержать длительного изнуряющего пути. Именно поэтому его и отдали на воспитание в абхазскую семью. Подобные истории можно было слышать и о греках, у которых от греков осталась только память тех, кто брал ребёнка на воспитание.
   Ни те, ни другие не собирались нарушать планы Генералиссимуса.
   С Богами не спорят. Не спорят даже представители местной аристократии. Конечно, в наши дни трудно определить представителя аристократии, и только по княжеским фамилиям было ясно, перед вами простой пахарь, или потомок княжеского рода.
   Но в тот день Она спорила с Богами. Она была представителем княжеского рода. Пожилая женщина, главный врач больницы, не стала ни умалять о пощаде своих подчинённых, она молча встала в одну шеренгу c обречёнными.
   Абхазия - страна небольшая. Не успел выполнить команду "газы" (прошу простить за пикантную подробность) в одном конце города, на другом конце уже знают, кто, что съел.
   Именно, исходя из этих соображений, любой человек, даже из глухих горных сёл, прекрасно знал, кто встал в эту шеренгу смертников.
   - Не стрелять, - раздалась зычная команда. - Я прошу вас выйти из шеренги!
   - Не выйду, - седовласая женщина держалась с достоинством. - Кто бы они ни были, они мои подчинённые. Значит, моё место рядом.
   - Последний раз прошу - отойдите в сторону, иначе, выведу силой. - У мужчины, распоряжающегося расстрелом, нервно дёргалась щека.
   - Вы же мужчины. Пристало воевать с женщинами - воюйте. Вы военные, а мы - медики. У каждого свой долг. Стреляйте.
   Нет, авторитет на Кавказе - вещь непреложная. Кто не знает нашего главного врача? Её знают все - и из нашего города, и из города областного, и их глухой деревни.
   Ни у одного солдата не поднялась рука, не дрогнул палец на курке. Все арестованные были отпущены.
   Кто-то бессильно сполз по стене, не удержавшись на ватных ногах. У кого с ногами было покрепче, просто прислонился к стене: трудно поверить в счастливое избавление от смерти. Но страх пережитого надолго остался в душе каждого, прибавив и седых волос, и желания бежать, как можно дальше из города, потому что никто не мог поручиться, что эта временная отсрочка случайна, и пуля всё равно настигнет: не сегодня, так завтра.
   Эти нечаянные пули настигали и простых жителей, кто не захотел уехать, кто уехать не успел, тех, кто был виноват, кто виноватым себя не считал, кто виноватым не был. По горячке было сотворено много бед.
   О чём думали те, кто по праву рождения оставался чужим в месте, которое считал родным? Теперь, когда глаза одной оставшейся в городе женщины закрылись навсегда от естественной смерти, и прошедшие годы - достаточный срок давности, можно вспомнить и тот случай, свидетелями которого была я одна.
   С шестого этажа больницы вдаль виден и вокзал, расположенный в паре километров от больницы, и простор полей, где проходила тайная тропка в период грузинской оккупации. Словом, обзор достаточно хороший. Можно любоваться и багрянцем рассвета, и багрянцем заката, но можно и ужасаться совсем не минным зрелищем. Мало хорошего в том, что как на ладони видишь вертолёт, который несётся ужаленной стрекозой прямо на тебя. Но ты уже не просто медицинский работник, ты человек сведущий, и в состоянии различить, заправленная эта "стрекоза" под самую завязку боеприпасами, или нет.
   Мы смотрим из окна прямо на вертолёт. Был бы бинокль, можно было бы различить лицо лётчика. Но смотреть в лицо летуна, желания нет - в эти минуты мысли заняты другим: пальнёт или нет?
   Он не пальнул. Развернулся, и двинулся по направлению к полям.
   Стоящая рядом женщина, казалось, не замечала моего присутствия. Она смотрела на улетающий вертолёт с такой тоской, что я поняла - у неё не было более страстного желания, чем вернуть прошлые времена. Что именно скрывалось за этим желанием?
   Я плохо знаю языки. Но грузинский язык был обязательным в нашей школьной программе, поэтому, понимаем всё, а сказать не можем.
   Я поняла всё, что шептала эта женщина. От того, что я поняла, легче не стало. Стало ясно, что каждый день она будет мечтать о том, чтобы вернулись времена прежние, двухмесячной давности. А шептала она исступленно, не замечая меня, рядом стоящую:
   - Дорогие, милые, возвращайтесь. Я прошу - только возвращайтесь!
   Он не вернулся. Они не вернулись. Во всяком случае, таких попыток было много. Мы так и остались жить на пороховой бочке - кто в ожидании лучших времён, кто в ожидании возврата прежней власти.
  
   Вот уж поистине, пути Господни неисповедимы. Порой дежурства проходили спокойно и буднично, насколько могут проходить спокойно в то время, как машина "Скорой помощи" стоит без бензина, потому что оный продукт чётко лимитирован, и не всегда была возможность оказать помощь больному.
   Но так уж устроен человек, что собственная беда всегда воспринимается острее, потому что твою рубашку, ту, что близка к телу, никто в стирку не заберёт. И куда там до чужих проблем и до какого-то бензина?
   Гораздо проще кричать в трубку диспетчеру, что родственник больного имел, имеет и будет иметь связь с матерью диспетчера, и лично с самим диспетчером, если в течение минуты тот не отправит машину на выезд. Трудно объяснить, что машина, если в бензобак подкинуть две десятки бумажных денег или мелочь, вряд ли поедет. Непонимание подобного рода возникали частенько. То же непонимание имело место и в том случае, если машина уже находится на вызове.
   Казусы случались разного рода. Можно представить такой разговор.
   - Молодой человек, я запишу адрес, и как только машина подъедет, мы отправим её к вам.
   - Я не могу ждать! Ему очень плохо! Срочно пришлите врача.
   - Бригада на вызове. Дайте ваш адрес, я передам вызов, и доктор приедет раньше.
   - Мы не можем ждать!
   Разговор начинает принимать агрессивный характер. Требования вызывающего становятся настойчивее, диспетчер начинает нервничать. Потом, в сердцах бросает трубку на рычаг, и к противоположной стене, в пространство, несутся крепкие слова.
   - Чем самому ехать, бери своего больного, и вези в приёмный покой!
   Диспетчер уже на нервах, но это не повод для того, чтобы нарушать свой размеренный уклад.
   Машина одна обслуживает и город, и район, вызова порой, случаются парные, поэтому скоро ожидать возвращения бригады не приходится. Вечер уже в разгаре, можно немного и вздремнуть. Только возбуждённый после неприятного разговора разум, никак не может успокоиться и мысли, подобно шарику от пинг-понга, начинают метаться от одной извилины к другой: - А что, если и впрямь приедет?
   - Зачем?
   - Тогда сразу привезёт больного в приёмный покой.
   -А что, если?
   - Ни "если", а ложись и спи.
   - Дверь проверь, закрыта ли?
   Мало-помалу диспетчер успокаивается, и ложится на диван, не изменяя своим привычкам.
   А привычка у пожилой медсестры особенная. Многие работу воспринимают, как дом родной, особенно, если проводишь на работе целые сутки. Иные, по нескольку дней не выходили за стены родного медицинского учреждения только потому, что так было надёжней и безопаснее.
   Этому диспетчеру повезло. Она была наполовину грузинкой, наполовину абхазской. Ей не приходилось приноравливаться к политическим переменам власти. И среди тех, и среди этих, она была своим человеком, что называется, "в доску". Владение двумя разными языками было впитано с молоком матери и с воспитанием отца. Таким образом, бояться было нечего и некого.
   Учитывая, что работа - дом родной, диспетчер приносила из дома свою постель, в которой располагалась вполне уютно, вдыхая аромат родного дома, а не больничную сырость. Но, существует и "но". Над изголовьем, на вбитый и закруглённый гвоздь, вешался белый халат. Сама диспетчерская представляла собой отдельную комнату с маленьким окошком посередине, и поэтому посторонних глаз можно было не стесняться. А раз так, то можно под халатом носить всё, что вздумается - хоть макси, хоть мини, хоть бикини. Но наш диспетчер не отличалась модернистскими настроениями, и носила под халатом удобные рейтузы. И тепло, и уютно.
   Дело шло к ночи.
   Накинув на гвоздь крючок, повесив на загогулистый гвоздь халат, пододвинув поближе к изголовью табурет с телефоном, диспетчер прилегла на диван, накрывшись тёплым одеялом.
   Сколько прошло времени, сказать трудно, однако, из состояния полудрёмы, её вывел стук в дверь и дерзкая, отчаянная брань.
   Вечерний посетитель легко открыл входную дверь, добрался с криками до двери диспетчерской и этот шум, доносившийся до диспетчерских ушей, со страху казался необыкновенно громким ещё и потому, что резонировал эхом от пустых высоких стен, застревал под потолком, и возвращался обратно, обволакивая всё вокруг.
   - Где, - дальше следовали слова про мать, и всех родственников, взятые со всей породой вместе. - Где машина? Где ваши б..?
   Он сорвал дверь диспетчерской с дряхлого крючка, и, размахивая автоматом, остановился, как вкопанный, вытаращив глаза.
   Он был молод, хорош собой, но от него несло резким запахом перегара.
   Рука, державшая автомат на вскидку, медленно опустилась, и он плавно сел на тумбочку, стоявшую возле двери.
   Диспетчер, испуганно подскочившая с дивана, не успела застегнуть халат, и теперь стояла перед молодым человеком, сверкая большим, ничем не прикрытым бюстом, в панталонах до колен. От растерянности она то и дело запахивала и распахивала халат, то скрывая, то обнажая свои прелести, и твердила одеревеневшими губами:
   - Все б... на вызове, я одна здесь. Все на вызове.
   Молодой человек и сам растерялся, но на счастье обоих, раздался звук подъехавшей машины.
   Надо отметить, что молодой человек забыл и про свои болезни, и про болезни своего друга, и всё закончилось мирно. Только не для самого диспетчера. С тех пор, как только по телефону особенно агрессивный товарищ угрожал лично посетить станцию "Скорой помощи" в целях разборки, она не ждала, пока тот привнесёт в жизнь свои намерения. Со скоростью, несвойственной человеку пожилого возраста, она бросалась на чёрную лестницу, и бежала без остановки с первого этажа, до самого шестого. Но, к счастью, подобное случалось нечасто.
  
   "Скорой помощи" доставалось по первое число. Особенно в те моменты, когда мы не могли оказать помощь по первому требованию. Люди, едва отошедшие от боевых действий, раздражённые, уставшие, не желали мириться с чужими проблемами. А проблем хватало у всех.
   Так уж случилось, что по национальной принадлежности работали люди разные. И те, кто постоял у каменной стены, долгое время не могли придти в себя от пережитого потрясения. Но времени на реабилитацию не было. Иные решали свои проблемы своеобразно: они сутками не выходили из стен медицинского учреждения, ища в них и защиту, и опору.
   Как-то довелось подсчитать количество входящих звонков на четыре часа. Пришлось остановиться после двухсот пятидесяти. Какой смысл считать дальше, если за эти часы в голове начинают трезвонить колокола? Звонки случаются разного толка - от принятия вызова, до звонков, типа, который час? Конечно, в те времена счастливых, которые не наблюдают часов, было мало, поэтому, практически весь город взял на себя смелость выяснять время по самому лёгкому номеру - 03. Меня всегда интересовало, а номер 02 так же прост? Оказалось, что прост, но не настолько популярен.
   В сутках, как известно, 24 часа. Но если человек в течение пяти суток берёт на себя смелость дежурить без выходных? Можно представить, что творится в этой воспалённой голове.
   В голове нашего диспетчера, добровольно освободившего для других свободное время, творилось, Бог весть что. В тот период, когда несчастную женщину стало основательно заклинивать, и она, уже без звонка, бежала к телефону, чтобы ответить на несуществующий звонок, мы решили освободить её на пару суток от добровольного заточения. В вечерние часы попутным вызовом она была отправлена домой к доктору. К себе домой она идти боялась по вышеизложенной причине.
   Доктор, молодой педиатр, тридцати пяти лет отроду, после дежурства, мечтала лечь в собственную постель. На кровати, стоящей рядом, расположилась и диспетчер.
   Сон был крепок и основателен. Но кто знает, что может присниться человеку с перегруженным разумом?
   Люди часто идут на поводу у других. Доктор поддалась на провокацию диспетчера.
   Чтобы полнее представить подобную картину, следует проникнуться ситуацией. Представьте глухую ночь, особенно тот промежуток её, который называется собачьей вахтой. Человеку несведущему, можно пояснить, что собачья вахта, это тот период, когда в ночной глуши, все звуки особенно резкие, кажутся ещё резче. Это тот период с трёх до пяти, когда утро ещё не заявило о себе, а ночь является полноправной хозяйкой. В это время особенно страдают люди, подверженные заболеваниям сердца и лёгких. Именно в этот период, когда природа крепко спит перед пробуждением, диспетчер проснулась от телефонного звонка.
   - Ирочка, на вызов. - Она подошла к доктору, и нежно тронула за плечо. - Сердечный приступ. На Кемпинг надо.
   Кемпинг, это по городским меркам, конец географии, новый, недавно отстроенный микрорайон.
   Это сейчас там есть и торговый центр, и магазины, а тогда не было даже толковой дороги, и водители, размешивая грязь, спотыкаясь колёсами о рытвины и ухабы, вслух выражали свои мысли. Содержание этих мыслей не следует озвучивать.
   - Ирочка, ты не знаешь, как найти водителя?
   - Не знаю. Где мой халат? Ничего найти не могу.
   - Свечку зажги.
   Они обе крутились по просторному помещению, и когда трепещущее пламя свечи осветило огромный комод из тёмного дерева со старинной резьбой, шкаф и трюмо, доктор выдохнула:
   - Чтобы я тебя два дня на работе не видела!
   Только теперь диспетчер открыла глаза. Конечно, ей приснился телефонный звонок, приснился несуществующий больной. Вероятно, она так и не отошла от рабочего момента, и прихватила его с собой в обыденную, нерабочую обстановку. Что касается доктора, то та спросонья не поняла, что находится в собственном доме, в собственной постели.
   Она выполнила свою угрозу и не выпускала диспетчера из дома двое суток, давая возможность отдохнуть.
   Работали на пределе. Со мной было нечто похожее, когда сон смешивается с явью. И, находясь телом в собственном доме, душой ты находишься всё там же, на передовой. И реагируя на особенно ранний звонок, поднимая трубку, вещаешь сдавленным охрипшим голосом: - "Скорая помощь". А там, на конце провода, извинившись, опускают трубку, а потом перезванивают, и спрашивают:
   - "Скорая" домой вернулась?
   Но об одном случае, я могу сказать только сейчас. За давностью лет, можно признаться если не во всех смертных грехах, то в их малой части.
   Опять ночь. За окном дождь. Вызовов не много, поэтому спишь в расслабленном состоянии, близком к нирване.
   - "Скорую" можно вызвать?
   - Что у вас случилось?
   - Давление высокое. Что только не делали, ничего не помогает.
   - Сейчас запишем... Записали, ожидайте.
   Я поднимаюсь, бужу доктора, бужу водителя, отправляю на вызов бригаду и сажусь у окна. Так уж заведено. Не заснёшь до тех пор, пока бригада не вернётся. Почему-то кажется несправедливым, если ребята не спят, а ты в тепле посапываешь в обе дырки.
   Проходит час. Раздаётся тот же звонок.
   - Не знаю, бригада уже выехала. Как не приехали? Они уже должны вернуться. А может, что-то случилось? Сами понимаете, это машина.
   Через полчаса тот же звонок. Я начинаю нервничать, и хожу из угла в угол, старательно отмеряя шаги. Может, уже подъехали?
   Я выглядываю на улицу, и сердце замирает - под дождём стоит машина. Когда они успели приехать? Неужели я пропустила этот момент? А как же вызов? Почему те продолжают названивать?
   Осторожно заглядываю в ординаторскую. Доктор спит сном праведника. Вот ещё чего не хватало - приехать, и даже не сказать!
   - Что там на вызове?
   - Каком вызове?
   - Вы же только с вызова приехали!
   - Да никуда мы не ездили. Зачем разбудила?
   - Я же на вызов посылала. Криз гипертонический.
   - Если бы посылала, мы бы поехали.
   Стало ясно, что бригада мирно посапывала в обе дырки, пока я сидела у окна. Пришлось объясниться. Доктору пришлось прикрывать мою расхлестанную голову. Оказывается, всё действо, за исключением последнего, происходило во сне. Но тот сон был настолько реален, что в это было трудно поверить. К моему счастью, к счастью несчастного больного, всё обошлось. Вызов был, хоть и обоснованным, но не столь серьёзным. Мы оба, я и больной, родились под счастливой звездой.
  
   Случались эксцессы более серьёзные и, отчасти, комические. Хотя, с какой стороны посмотреть.
   Было время, когда по безлюдным улицам по ночам ходили вооружённые люди. Да мало ли было ночных посиделок, обмен впечатлениями, мнениями, планированием будущего. Вот и приходилось засиживаться допоздна за бутылочкой вина.
   Обратный путь иной раз был близок, но опасен всегда. Никогда не знаешь, кого можно встретить на пути. И не всегда, при виде прохожих, хватались за автоматы и пистолеты. И в случайном прохожем трудно было сразу разглядеть охотника за оружием.
   Кавказские фамилии специфические, и для непривычного человека режут слух. Но случается, что человеку, пусть и на короткое время, присваивают фамилию чужую, а порой, и вымышленную.
   Наверняка, сколько буду жить, столько и буду помнить фамилию Габлия. И не потому, что она такая распространённая, а потому, что с ней связана одна история. Вернее, истории было две. Эти истории переплелись между собой странным образом.
   Возле стадиона, в глухую ночь, был убит молодой человек. Нет, он никому ничего плохого не сделал. Никого не оскорбил, никого не обидел, просто, он был вооружён. Кому-то захотелось поиграть с оружием. Для того, чтобы приобрести подобную игрушку, надо быть либо родственником, либо хорошим знакомым, либо... В том случае, как поговаривали, имело место быть третье "либо". Вопрос вооружения был решён просто и имел трагические последствия. Удар кирпича по голове оборвал жизнь паренька. Его оружие перекочевало к новому владельцу. Пострадавшему было около двадцати лет, именно поэтому он и не сориентировался по ситуации.
   " Скорой помощи" в ту ночь оказывать помощь было бессмысленно, ибо ни один смертный с того света не вернулся.
   Буквально через неделю, поступил аналогичный вызов.
   Доктор ездила одна, без фельдшера, но история, которую она поведала по возвращению, отдавала комичностью.
  
   - Ну, зачем ходить так поздно? В два часа ночи надо дома сидеть, а не по улицам прогуливаться. Ты же знаешь, что сейчас не безопасно. Знаешь, возле стадиона парнишку убили. А всё, как говорят, из-за автомата. - Доктор, перевязывая раненного, молчать не могла.
   - Знаю, он мой родственник. И его не из-за оружия убили, а из-за девушки.
   - У него другая фамилия.
   - Я лучше знаю свою фамилию. Моя фамилия - Габлия.
   - Разве?
   Доктор опускает глаза в сопроводительный лист, а там, рукой диспетчера, выведено: Кебения Гурами с матерью.
   Кебения Гурами - это понять можно, но что делать с матерью - это вопрос.
   - Кто вызов делал?
   - Я - донёсся голос с кухни голос жены Гурама.
   - Мы делали. Жена объясняла, объясняла, а там курица сонная сидит, ничего понять не может. Ну, я и послал её к такой-то матери.
   - Видать, хорошо послал, раз она тебя так увековечила. Вместе с матерью.
   Естественно, Гурам простил полусонному диспетчеру и сонливость, и ошибку с написанием фамилии. А мы невольно подумали, что если бы мы фиксировали всех, кто нас куда-то и к кому-то посылал, согласно посылам, то все носили бы странные абхазские фамилия с налётом русской неформальной лексики.
  
   Но помимо "Скорой" у многих было определённое задание. Этим заданием была выживаемость. Зарплата была не только мизерной, но ещё и задерживалась на пару лет. Можно согласиться, что свои крохи ты получишь, но когда? Это вопрос времени. И как дотянуть до этого КОГДА, если кушать хочется всегда?
   Вот тогда на помощь приходило второе, а то и третье дыхание. Это "дыхание" имело цвет. И цвет этот был жёлтым. Жёлтым, как сочный плод, как солнечный свет, свет самой жизни, одним словом - цвет мандарин.
   Ах, мандарин, мандарин, мандарин. Сколько было перетаскано сумок, рюкзаков, баулов - и представить страшно. Но нам, имеющим свои сады, пусть и не большие, было гораздо проще, чем тем, кто жил в квартирах. Что и говорить, жизнь на земле, это нечто особенное. Это дом, который требует гораздо больших затрат и физических, и материальных, но он же и даёт возможность продержаться на плаву.
   Как потопаешь, так и полопаешь. Порой приходилось топать гораздо больше, чем лопать, но та, что умирает последней, всегда находилась рядом. От надежды не стоит отказываться даже в крайнем случае. Мы отказываться не собирались. Мы собирались выжить любой ценой, потому что у нас было ради кого коптить небо.
   Вот тогда-то и пришлось узнать цену гордости, и усмирять не в меру разнузданную гордыню.
   Вот когда пришлось осознать в полной мере, что ты Никто и зовут тебя - Никак. Там, на границе, мы все оказались бесправными, никому не нужными. Конечно, власть наделяет людей особыми привилегиями, но по нашу сторону привилегий не было. У меня с границей было время нелюбви.
   Эта нелюбовь была обусловлена отношением солдатиков, стоящих на стороне России, к старикам.
   Была страна. Могучая, крепкая сильная. А рядом страна маленькая, всего-то три сотни километров, да и то вдоль морских берегов - не развернуться.
   Гетто, оно и в Африке гетто. Да и как назвать иначе, если долгое время, впрочем, за шестнадцать долгих лет, так и не налажена почтовая связь. Здесь письма не идут... Газеты? Можно было смело спрашивать - а что это такое?
   Информационный голод гораздо хуже чувства голода. Аппаратура не выдерживала скачков напряжения. Только-только нить накала свободно подлежала рассмотрению, как тут же мощный белый свет за одну минуту выбивал и пробки, и стабилизаторы. Словом, оставалось довольствоваться тем, что есть.
   И вдруг видишь старые газеты, связку которых достал с чердака для растопки печки. Чтиво! Настоящее. И вот старый "Труд" зачитан до дыр. Потом передан другому под чёткое обещание вернуть. И читали, и возвращали. И некоторое время тоска по прошлой жизни теребила старые, обострённые ситуацией, раны. Но если в руки попадалась свежая газета или, к всеобщей радости, журнал, радости не было предела.
   Что творилось в мире, заставляло содрогнуться. И тогда становилось ясно - в подобной неразберихе выживала не только маленькая страна, но и страны, имеющие вес и авторитет гораздо больший.
  
   Оставались за гранью нищеты те, кто проработал на производстве сорок лет, кто чуть меньше. Когда меня спрашивали, сколько получает наш пенсионер, я говорила только правду - 2 рубля 50 копеек. Для сравнения - булка хлеба стоила 2 рубля. Растянем эту булку на месяц. Правда, получается здорово? Как хочешь, так и грызи тот заплесневелый сухарь.
   Молодости свойственна мобильность. Собрался - и в путь, на пост, с мандаринами, но человеку пожилому, которому не только килограмм, но и себя нести трудно, как быть? И идёт пожилая женщина на почту за переводом от родственников, чтобы по пути купить немного продуктов, зайти в аптеку.
   Но для начала надо перейти границу. Самый длинный мост в мире, который измеряется не количеством метров, а часовым поясом. В то время, разница во времени составляла час.
   Молодой парнишка, глядя на женщину, стоящую в толпе других женщин, сказал:
   - Куда лезешь, с... старая?
   Эта женщина - моя мать. Человек с огромным стажем партийного работника, впервые в жизни теряется, и, глядя на него красивыми голубыми глазами, делая вид, что не расслышала, переспрашивает:
   - Это ты меня сынок, спрашиваешь?
   - Тебя, тебя. Стой, и не рыпайся. Придёт старший, всех пропущу.
   Приходит старший, но парнишка, пропуская всех, старательно отстраняет её в сторону, мешая пройти, и через пару минут вновь закрывает проход. Она пройти не успела. Так и стоит рядом в бессильной растерянности. А он смотрит на неё глазами, полными торжества от своей значимости. Это торжество не скрыть, потому что его хлипкая грудь выпячивается вперёд, и в осанке чувствуется самодовольство оттого, что он, молодой и здоровый, в состоянии унизить пожилую больную женщину. Вот она, сила власти!
   - Счастья и здоровья твоей матери, сынок, - говорит мама, и поворачивается с тем, чтобы уйти домой. Но в последний момент оборачивается, и бросает через плечо фразу, от которой лицо парнишки становится бордово-красным:
   - Не приведи Бог матери иметь такого сына, как ты. Лучше вообще детей не иметь.
  
   Три дня она не вставала. Перенесённый стресс сказывался во всей отрицательной красе. Признаться, я думала, она не встанет вообще. Эмоции хлестали через край, и не обошлось без того, что рикошетом неприятие одного индивидуума отразилось на всей его братии.
   А эта братия была весьма весома в своём количественном составе.
   Надо ли говорить, что профессионал, он и есть профессионал. Таможенники, пограничники, и люди, имеющие отношение к связям с общественностью, от природы умны, проницательны и способны безошибочно определить внутреннее состояние человека, встречающегося на их пути. Порою кажется, что они все, без исключения, оканчивают курсы экстрасенсов. Не успеешь подумать: "Ах, ты, такой, разэтакий", и его взгляд тут же выхватывает тебя из многолюдной толпы, и глаза блюстителя спецслужб уже загораются особым блеском: "Дорогой, иди сюда - стой там".
   Остаётся одно - менять тактику. А это значит, что следует нарисовать на лице улыбку, смотреть в глаза, честно и открыто, невинно моргая ресницами, изображая всем своим видом очарование.
   Но этот номер не проходит. На каких волнах передаются не нарисованные на лице эмоции, а те истинные чувства, внутренние, которые прячутся в глубине души?
   И опять - "Иди сюда - стой там".
   И идёшь, и стоишь, и только нервный смешок пробивается исподволь, что привлекает его внимание ещё больше.
   Ах, граница, граница! Как ты величественна, необходима. Но почему так странно и непонятно теряется грань между необходимостью защищать рубежи Родины от людей недобрых, и унижать людей мирных и безобидных, зачастую, отчаявшихся?
   И всё же, когда чувство обиды притупляется, начинаешь копаться в мотивах поведения и, как оказалось, ты не учитывал одного фактора - человеческого. Так уж принято, что любой человек зачастую смотрит на другого со своей колокольни и не думает о том, что и у другого есть такая же колокольня. А не является ли его поведение защитной реакцией?
   Если вдуматься, так ребята выполняют свою работу. Молодой человек, постоянно видя перед глазами людей отчаявшихся, ничем не может помочь. И он вынужден часами смотреть в глаза осуждающих его людей. Не думаю, что это просто. У него тоже есть нервы. Случается, сдают и они.
   Купи-продай - вечная тема. Одно дело, когда в ход идут ярко-жёлтые плоды со своего сада и совсем другое дело, когда надо эти же мандарины "пройти по собранному". Для начала надо наняться к тому, у кого есть мандариновые сады. Расчёт производился, когда товаром, когда деньгами.
   Можно взять разрешение на сбор после сбора основного. А можно этого разрешения и не брать. Деревья большие, глаз замыливается, поэтому всегда можно наполнить рюкзаки. Это мелочи, по сравнению с тем, что ожидает впереди. А впереди - граница. Граница 90 -х, это не граница. Это песня, поэма. Правда, песни и поэмы в кавычках.
   Вот уж поистине чувствуешь себя в большом обезьяннике, расположенном в райских кущах. Разве до красот, если толпа такая плотная, что ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни ахнуть, ни охнуть. Прутья решёток, ограждающих проезжую часть от тротуара, погнуты, местами выломаны. Кто может протиснуться - протискивается. Кто не может - полный вперёд верхом. Глядишь, то тут, то там через решётку перелезают женщины, подчас в таком возрасте, что, кажется, они нянчили внуков во времена царя Гороха.
   Случается, пройти через границу и вовсе невозможно. Не только в этот день, но и на день следующий. Вспыхивали костры, возле которых оставались ночевать женщины, потому что немыслимо возвращаться в Сухум или ещё дальше затем, чтобы вновь тащить товар. С утра, едва на противоположной стороне появлялось движение, костры гасили и толпа с отчаянной обречённостью, давя друг друга, плотной стеной сбивалась у решётки. Нервы на пределе, на пределе и силы. И кто знает, сколько человек так и не смогли выбраться из толпы. Нет, не было ужасной картины передавленных рук и ног, достаточно инфаркта или гипертонического криза.
   Дети на посту - предмет особого разговора. Сколько килограмм может поднять десятилетний мальчишка? Пять? Десять? Пятнадцать? Это не просто поднять. Это значит, надо пробиваться сквозь толпу, активно работая не только локтями, но и всем корпусом. Но на мосту нет возраста, нет пенсионеров, нет ничего напоминающего: что вы, что вы, только после вас! Есть решительные действия, отдавленные чужой груженой тачкой ноги, есть сдавленные рёбра, и есть толпа, где теряется человеческий облик. Только тот "съел", кто настойчивее, сильнее, наглее. Или проворнее. Мальчишки были проворнее.
   Они не ждали, когда их придавит и обездвижит толпа. Нормальные герои всегда идут в обход.
   В обход, это значит, что надо с наружной стороны взобраться на мост и, удерживаясь за широкие перила руками, медленно продвигаться по узкому бетонному карнизу. Высота небольшая. Но внизу, под мостом, не пуховая перина, не взрыхлённая земля, а камни.
   Рюкзак тяжёлый и если сорвался, падать придётся головой вниз. Груз не даёт возможности исполнить акробатический этюд, поэтому выжить после подобного падения не реально.
   Учиться жизни можно на чужих примерах. Таких примеров много, но почему-то урок не идёт впрок. Скорее всего, потому, что кажется, именно ты можешь избежать печальной участи, потому что ты не такой как все. Ты сильнее, ты ловчее, ты удачливее. Но удача - дама капризная.
   Дети падали, а родители проклинали и мост, и границу, и всех и всё подряд. Но жизнь шла своим чередом. Многие не выдерживали прессинга и возвращались обратно.
   И тогда обочина дороги усеивалась горками жёлтых помятых плодов. Горьких плодов.
   Мы с подругой вливались в эту толпу часто. Так часто, что продолжалось это не день, не два, а месяцы. Месяцы, которые казались годами.
   И продолжалось это из года в год до тех пор...
   Впрочем, не следует забегать вперёд.
   Однако, осень заканчивается. Заканчивается и мандариновый сезон. Впереди очередная холодная зима, но она не страшит. Весна страшнее.
   Когда всё зацветает, воздух наполняется ароматом всё тех же цветущих мандариновых садов, наступает пора обречённости. Деньги, вырученные за сезон, стремительно растаяли, как тает снег под лучами солнца, а впереди вновь маячит оскал безысходности. Наступает очередной сезон. Всё та же жёлтая лихорадка, но только более ароматизированная: сезон мимозы.
   Если есть желающие покончить жизнь самоубийством, то этот способ вполне безобидный. Перенасыщенный резкий запах сгнившей мимозы, царящий над постом, резко бьёт в нос и затрудняет дыхание. Весенняя картина поста напоминает картину осеннюю с той лишь разницей, что груз более габаритный и дышать можно только через раз. Это не для слабонервных.
   Впрочем, слабые нервы здесь ни причём, потому что никто не отменял инстинкт самосохранения. Кушать хочется не только от торгового сезона к сезону следующему, а каждый день и, желательно, два раза.
   Я не знаю, что на уме у пограничников, когда они принимают непосредственное участие в происходящем. Так или иначе, но их застывшие каменные лица не выражают ничего - ни сочувствия, ни сострадания, ни раздражения. Редко когда у солдатика мелькнёт в глазах что-то человеческое, но усилием воли он тут же гасит этот проблеск и стоит уже равнодушный к мольбам пожилых женщин.
  
   У него нервы, у тебя нервы. У него нервы сдали, у тебя от нервов ничего не осталось. Вот тогда и хочется оторваться от злободневных проблем и обыденности, и хочется верить в чудеса. И чудеса случаются. Главное, что ты их заметил, не прошёл мимо.
   В санатории едут люди по разным причинам - кто-то желает поправить здоровье, кто-то едет восполнить пробел в личной жизни, заретушировав этот самый пробел случайной недолгой встречей, в робкой надежде, что это окажется не просто краткосрочный курортный роман, а основание для отношений более серьёзных, судьбоносных. Порой, так оно и случается, правда, редко.
   Кто-то, подпольно желает поправить своё материальное положение. Вот здесь всё зависит от навыков и талантов, умения и удачи. Но так хочется не только отдохнуть, но ещё и проявить практические способности восполнить материальный ущерб от приобретения путёвки.
   Хорошие мастера парикмахерского искусства не забудут взять свой рабочий инструмент, благо, тот спокойно уместится в дамской сумочке. На пляже, активно подставляя бока горячему южному солнцу, в незатейливой беседе раскроют секрет своего материального благополучия. И к вечеру, прихватив немудреные принадлежности, будут нырять из номера в номер, основательно приводя в порядок, загорелых дам к вечерним танцам, или снаряжая тучных матрон в ресторан.
   Имеющие склонность пользоваться людским любопытством к таинственному и мистическому, иные бросают в сумку колоду карт.
   Кстати, не понимаю, как люди могут видеть то, что скрывается за покровом обычного восприятия.
   В годы юности, меня буквально атаковала цыганка, и без всяких "позолоти, деточка, ручку", вынесла свой суровый приговор: "Жить тебе до двадцати девяти лет". Она сказала - и забыла. А у меня эта информация отложилась чётко. Когда тебе неполных двадцать лет, ещё девять лет кажутся такими долгими и бесконечными, поэтому особо беспокоиться не стоит - это же целая вечность! Когда тебе уже двадцать восемь, в душе возникает тревога и беспокойство - как, УЖЕ остался год? Или ЕЩЁ год? Именно два этих понятия и определяют склонность к пессимистическим или оптимистическим настроениям, а именно: уже всё, конец, или ещё есть время?
   Ах, как права была та цыганка! Как она была права!
   Для человека смерть является той чертой, за которой следует конец жизненного цикла, связанный с переходом в Небытиё. И всегда ставится вопрос, подобный такому, как - есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе? Перефразируем наш вопрос так - есть ли жизнь после смерти, нет ли жизни после смерти? Ответ на этот вопрос единственный и неприемлемый для смертного: сложить ручки на грудной клетке и лечь в красивый ящик. Но кому расскажешь о своём единственном опыте?
   Одним словом, чем ближе подкатывалась роковая дата, тем острее проявлялась потребность упиться и забыться. Потом пришлось остановиться и успокоить себя тем, что подобное обстоятельство неминуемо для каждого - кому раньше, кому позже - какая разница?
   Потом всё встало на свои места.
   Благополучно перевалив за эту дату, я жила дальше, мысленно насмехаясь над пророчеством цыганки. Но тридцать лет мне так и не стукнуло. Вернее, тридцать-то стукнуло, но та жизнь больше меня не касалась. Она осталась в памяти, как беззаботное время, потому что своё тридцатилетие мне пришлось встречать в компании людей, облачённых в военную форму, заросших и страшных на вид, но настроенных вполне миролюбиво.
   Вот тогда и стало понятно, что жизнь имеет несколько этапов. Для кого-то она от начала и до конца тянется ровно, в одном направлении, с лёгкими всплесками больших и малых волнений, не связанных с животным страхом безысходности и ожидания насильственного конца
   Для иных прежняя жизнь заканчивается резко, как обрыв крутого склона, за которым следует глубокая пропасть. Сорвавшись в эту пропасть, пострадавший лихорадочно цепляется за мелкие уступы, порой поражаясь, как можно удержать свой вес на такой неустойчивой, шаткой поверхности.
   Кстати, о птичках.
   Наш край славится тем, что пересечённая местность имеет свои романтические плюсы. Учитывая то обстоятельство, что кавказские мужчины резко отличаются от мужчин живущих в больших и малых городах, имеют склонность к истинным мужским привязанностям - к охоте. Так вот, каждый второй на Кавказе - охотник со стажем. Случается, что охотничье ружьё они берут в руки, едва оторвавшись от материнской груди. Иные так и застревают в лесах, спокойно ориентируясь без компаса в лабиринтах охотничьих троп. Они-то и рассказывают невероятные истории, связанные с охотой. К примеру, трудно догадаться, что раненный медведь в состоянии провисеть над пропастью более двух часов, удерживаясь одним ногтем за расщелину в скале.
   Вот где проявляется жажда жизни!
   Безусловно, охотничьих баек ходит немыслимо много. К примеру, одна байка дядюшки Максима, того самого, который попал под артобстрел в собственной квартире, запомнилась.
   В день моего очередного дня рождения, я получила шикарный подарок. Убитого медведя на сто пятьдесят килограмм мяса вместе со шкурой. Вам когда-нибудь дарили медведя? Нет? А мне такое счастье улыбнулось. Как здорово, когда есть чем поделиться! Можно, прихватив мясцо, наведаться кому-то в гости, и вкусить свежеприготовленное мясо, которое по вкусовым качествам являет собой нечто среднее между свининой и говядиной.
   Дядя Максим, наслаждаясь ароматом деликатеса, решил вспомнить былое время молодости.
   Внешность у него вполне обычная, не геройская. Невысокого росточка, худощавый, с прямым, птичьим носом, он сидел, вальяжно облокотившись на стуле, и бил себя кулаком в грудь.
   - Вы что, думаете, я всегда был старым? Э, нет! Я тоже был молодым и ходил на медведя.
   - Да ты ружьё-то мог удержать?
   Глядя на него, трудно было представить, что он ходил по горам при полном снаряжении охотника.
   - Я? Это вы толпой на зверя ходите. Вот, молодёжь пошла! Мы как ходили. Помоешься мылом хозяйственным, день не куришь, не пьёшь, чтобы запахи его не раздражали, и сидишь в засаде. Можно и день и два просидеть, но если он запах учует, всё. Пиши - пропало.
   Как-то раз, пошёл я на охоту. Иду по тропе. День погожий, солнечный, птички поют. Даже забыл, зачем шёл. Вдруг, слышу позади дыхание. Тяжёлое такое, неприятное. Оборачиваюсь - а там медведь! Да ещё так близко - полметра нету. И что делать? Ружьё вскинуть не смогу, - он слишком близко. Выстрелить - и подавно. Ножа тоже нет. Да и что я сделаю этим ножом? Такую махину разве одним ударом завалишь? Он, чертило, на две головы выше меня, а в плечах - вообще в расчёт не беру. Вот, думаю, мне бы рогатину!
   Мы прыснули от смеха. Где дядя Максим, где рогатина! Он, судя по телосложению, разве что на рогатину устрицу подцепить сможет. Но он, не обращая на нас никакого внимания, продолжает экскурс в прошлое.
   - Это я так говорю пространно, а на деле, все мысли быстро проносятся. И что мне делать? Остаётся только одно. Я, глядя ему прямо в глаза, говорю: - Да пошёл ...
   - Да ну! Прямо так и сказал?
   - А что оставалось?
   -А он?
   - Что - он? Он повернулся и пошёл.
   -Ладно, дядя Максим, заливать. Можно подумать, он так речь понимает, что направился по назначению.
   -Я и не заливаю, а вот, чего уж тут греха таить, штаны-то я залил, и, пожалуй, не только.
   - Он решил, что лучше пойти туда, куда ты его послал, чем нюхать. - Смех стоял оглушительный. Но мужчина не обиделся. Он смотрел на нас хитренько, и мне даже показалось, что он нарочно придумал эту историю, чтобы добавить в проходящий вечер остроты и пикантности.
   Но мы немного отошли от темы, поэтому, постараемся вернуться. Итак, что движет Солнце и Светила?
   Физики, химики, лирики - кто только не пытался ответить на этот вопрос. Пытались ответить и те, кому доступна связь с непознанным. Кто знает, что у таких людей в голове?
   Были у меня и встречи с подобными людьми. На самом деле, их много. Одни демонстративно афишируют свои способности. Другие осторожно раскрывают свой внутренний мир, для того, чтобы их не посчитали людьми, сошедшими с ума. У кого есть желание выставлять себя кандидатами для заключения в специализированные лечебные заведения? Есть и такие, которые свои способности выставляют не просто напоказ, а реально пытаются поправить своё материальное состояние.
   Одна особа даже не пыталась таким образом обогатиться. Она сидела в номере, наслаждаясь южными красотами, а деньги текли к ней рекой. Что персонал санатория, что отдыхающие, все тянулись ручейком в её номер, чтобы она, разложив на столе замысловатую колоду, раскрывала каждому его судьбу. Ну, что тут поделать, многие желают знать, что будет. Вы думаете, что я - особое исключение? Ничего подобного. Я, как и многие, желала знать своё будущее. Правда, однажды мой кабинет посетила одна дама лет выше среднего и, лукаво улыбаясь, предложила:
   - Хотите, я поведаю вам будущее?
   - Конечно! - Подобный вопрос не обсуждается.
   Доверчиво протянув ей руку, я слушала оракула.
   - Посмотрите, видите эту линию? Эта линия говорит о том, что вы человек удачливый, но домосед (как бы не так!). Но в жизни вам падает большое путешествие. Судя по всему, вас ждёт большая вода. Это значит, что вы отправитесь в круиз.
   Господи, как заманчиво! Перед глазами так и стоит лайнер, совершающий кругосветное путешествие. Я с детства помню его название - Шота Руставели.
   Женщина замолчала, и поперёк широкого лба залегли глубокие складки. Она сокрушительно покачала головой.
   - Ай, как неприятно! Корабль затонет. В живых никого не останется, но вы выплывите.
   Я смотрела на неё вопрошающе.
   - Такое, как вы, не тонет.
   Она зажигательно засмеялась, довольная собственной шуткой. Но мне было не до смеха. Было обидно, что путешествие так и не состоится, но ещё обиднее было то, что меня сравнили с тем, что не тонет.
   Бог с ними, с шутниками. Но я всё-таки, хочу рассказать о той женщине, которая прекрасно совмещала приятный отдых с полезным времяпрепровождением. Единственное, когда она ложилась на мою кушетку, вся сжималась, и я чувствовала, что она чего-то боится. Тем не менее, ложась, она с притворной усталостью сообщала:
   - Как я устала! Всё идут и идут, идут и идут. Это так утомительно!
   Что поделать, я от природы человек скромный, и навязываться лишний раз не буду. Хотя бы потому, что человек сетует на занятость. Но как быть с неутолённым любопытством?
   Вокруг меня сновали сотрудницы, и наперебой делились впечатлениями о том, как карты поведали о прошлом, и приоткрыли занавес будущего. Их глаза горели лихорадочным блеском, и можно было догадаться, что стенами санатория они не ограничатся. И, скорей всего, завтра или в ближайшие дни, в заветную дверь постучится кто-нибудь из местных жителей. Так оно и случилось. Женщина принимала всех - кого надо и не надо, но только от меня бежала, как чёрт от ладана. Едва соскочив с кушетки, она стремительно закрывала дверь с другой стороны.
   Её отпуск подходил к концу. Моё любопытство достигло критической точки кипения.
   - Что ты маешься? - Мой Доктор открыла дверь кабинета, и привычно облокотилась о край кушетки. - Хочешь, я с ней поговорю?
   - Зачем? У меня у самой язык есть.
   - Почему ты молчишь? Я уже два раза была, и ничего. Кстати, мне она сама предложила.
   - Обойдусь и без будущего, - я старалась говорить ровно, но нотки обиды скрыть было невозможно.
   Перед окончанием работы, таинственная гадалка зашла в кабинет.
   - Пойдём, посмотрим, что день грядущий нам готовит.
   Я послушно поплелась следом, хотя, теперь уже было всё равно - перегорело.
   - Ну что, - она смотрела в карты с напряжённым вниманием. - Замуж выйдешь дважды. Второй будет иностранцем. Короче, остаток жизни проведёшь под пальмами возле бордюра собственного бассейна.
   - И всё?
   - Разве этого мало?
   Я уже не то что разочарованная, а вообще никакая. Второй раз замуж я не собиралась. Разводиться в нашей семье не принято. Уж если пойдёт красавец налево, как иные женщины старшего поколения утверждают - не обмылок, не сотрётся.
   Мой папа тоже святостью не отличался. Кстати, я об этом узнала тогда, когда у меня у самой уже был ребёнок. Его "левая история" выплыла случайно.
   Лето, пора гостевая. Как правило, у нас отдыхали девушки, женщины, бабушки. Я, имею ввиду, что дамы попадали к нам в дом в девичестве, и годами продолжали свои наезды, поэтому многих мы воспринимали не как отдыхающих, а как друзей. Признаться, плату в обычном виде с них не брали. Просто созванивались, списывались и вместе с телами отдыхающих, в годы правления дефицитом, следом тащились и ковры, и стиральные машины, холодильник, вплоть до мебели.
   Нас, детей, раздражала не только стирка, но и уборка. Кому отдых, кому работа. Народ лился сплошным потоком. Кому не хватало места, те располагались на день-два таборным способом. Было, пусть суетно, но весело. Развлекаются все, как умеют. Кто-то травил анекдоты, кто-то горланил песни после пары-тройки графинов вина, заботливо поставленных отцом. Кто-то появлялся под утро, после первых петухов, стараясь проскочить незамеченными, чтобы не было проблем со строгим хозяином.
   Наш хозяин вставал рано. Хотя, я подозреваю, что он не всегда ложился спать.
   Случалось, переворачивали кофейные чашки и медитировали на тему, что ждёт? Но ноу-хау в гадальных экспериментах порой заставляло одних смущаться, других веселиться, иных признаваться во всех смертных грехах.
   Способ данного гадания состоял в следующем. Брались новые, не заточенные карандаши в количестве шести штук. Цвет и форма значения не имеют. Двое садились друг против друга и делали рамку. У одного в руках три карандаша, у другого - тоже. Два карандаша удерживались параллельно друг друга, а третий, удерживаемый перпендикулярно, составлял основу. Образованные две рамки соприкасались встык без напряжения. Вызывался дух, которому задавались произвольные вопросы. Неизвестно, какие силы заставляли карандаши при положительном ответе подниматься вверх, образуя угол. При отрицательном - вниз. При ответе неопределённом - карандаши разъезжались в разные стороны или сводились вместе. Одним словом, когда делать нечего...
   Папе делать было нечего. Карандашей не было. Но мастеровой мужчина, если женщина с горящими глазами просит, в состоянии решить любую проблему. Надо исходить из того, что есть под рукой. Под рукой оказались не карандаши, а прутья старой детской кроватки, диаметром почти полтора сантиметра.
   Распилить шесть палочек труда не составляло.
   - Я сейчас вам покажу развлекалочки. Спиритоиды несчастные! - Откуда ему, человеку несведущему, знать, что такого слова вовсе не существует, а в восьмидесятых годах понятие медиум, как такового, отсутствовало начисто.
   Тем не менее, нарезав палочки, он вещал.
   - Поверю только тогда, когда на мои вопросы ответит правильно. Кто у вас сегодня дежурит? Наполеон? Пётр Первый, или Дунька с трудоднями?
   Вопрошающие уселись в кружок, любопытствующие встали вокруг. Не помню кто, но двое держали то, что существенно отличалось от карандашей.
   - И вы считаете, что дух справится с этими поленьями? - Хохотнул отец.
   - Для духов ничего невозможного нет. Иваныч, давай свой вопрос.
   - Такой вопрос - и вслух? Про себя можно?
   - Иваныч, ты весь как на ладони, чего тебе про себя-то? - Раздался голос Петра, его старинного друга.
   - Ладно, пёс с ним. Вслух, так вслух. Я изменял жене?
   Присутствующие весело переглянулись, и замерли в ожидании.
   Один из держащих брёвна, спросил.
   - Дух, скажи, пожалуйста, изменял Иваныч жене?
   Палочки некоторое время находились в горизонтальной плоскости, потом стремительно взлетели вверх и разъединились.
   Хохот стоял оглушительный.
   -Вот, Иваныч, теперь ясно, чем ты в молодые годы занимался! Бедный дух, аж от возмущения подкинулся.
   Мама, стоящая в стороне, улыбалась одними губами. Но в глазах смешинки не было. Конечно, кому приятно, когда таким замысловатым образом семейные тайны выдаются на всеобщее посмешище.
   Кто-то набрался наглости.
   - Если мы про папочку всё узнали, давайте зададим этот же вопрос, только про супругу.
   - Я верю. Теперь уже верю. Может не надо? - Притворно смущаясь, восстал отец.
   Кто-то поддержал предложение.
   - Почему бы и нет? Дело-то давнее. Сейчас уже можно. А вдруг женщина сама за себя отомстила? Тебе, Иваныч, не интересно?
   - Я мужчина. Мне сам Бог велел, но женщину компрометировать - не мужское дело.
   - Чего уж там, задавайте вопрос. Мне и самой интересно.
   Теперь мама лукавила. Она всегда была женщиной не робкого десятка, но тут дело тонкое, щекотливое.
   Духу задали тот же вопрос.
   Палочки долго были неподвижны. Вероятно, сказывались нестандартные размеры палочек.
   Поначалу, одна сторона медленно поднялась вверх. Так медленно, словно духу были присущи какие-то эмоции. Другая часть так же медленно поползла вниз. Это могло означать неопределённость.
   - Вот-вот, - кто-то сдержанно хохотнул. - Повезло тебе, Иваныч. Ты рога насаживал направо и налево, а твои росли только в мыслях.
   Моя мама от природы была женщиной красивой, и отец внешне ей проигрывал. Конечно, в вопросах внешности совершенно бессмысленно устраивать соревнование между мужчиной и женщиной. Но она, в виду того, что часто была вынуждена появляться на людях, всегда выглядела безупречно. Красота её была строгой и холодной. На таких, обычно, не женятся. Караулить собственную жену, и отбивать её у поклонников - радости мало.
   Но отец был неотразим в своём обаянии, а по сему, не беспокоился. Впрочем, мой отец обладал таким редко встречающимся даром, как ясновидением. Долгое время мы с сестрой терялись в догадках, откуда ему известно о том, что происходило с нами за пределами дома.
   К примеру, он мог безошибочно назвать настоящую цену купленных сапог, и сколько было переплачено спекулянтам. Кто из нас с кем в каком кафе сидел, что заказывали, и кто расплачивался. При этом всегда приговаривал:
   - Это вы матери можете говорить всё, что угодно. Со мной этот номер не пройдёт.
   Номер действительно не проходил. Теперь-то я знаю, как это всё происходит.
   Для того, чтобы знать, с какого урока сбежал сынок, что получил, купался ли в море в начале апреля, не обязательно ходить в школу на беседу с учителем. Достаточно поднять телефонную трубку и через полчаса будешь знать не только о том, что тебя интересует, но и узнаешь обо всех городских новостях.
   Новости распространяются с поистине космической скоростью. Главное, верно определиться с выбором абонента. Сарафанное радио работает без обеденного перерыва и без выходных. Но это не значит, что в нашем городе живут исключительно сплетники. Безусловно, могут поведать и о значительном происшествии, но с оговоркой:
   - Только никому не говори!
   И молчим, никому не говорим о том, что на передовой, между двумя окопами происходил приблизительно такой разговор:
   - Эй, вы, там! Среди вас (фамилия, имя) есть?
   - Есть. А что?
   - Дядя просил передать, что всё хорошо! Пусть не волнуется!
   Или что-то в этом роде.
   Трудно представить, что происходило там, на переднем крае, но случай с двумя группами противоборствующих сторон не мог оставить равнодушным никого.
   Как-то, в безлунную ночь, встретились две группировки. Южные ночи отличаются тёмной глубиной.
   - Стой, кто идёт! - Окликнул тот, кто заметил, вернее, ощутил присутствие людей.
   - Свои!
   - Какой батальон?
   - Первый.
   - Мы из третьего. Как у вас дела?
   - Так же, как и у вас.
   - Провианта хватает?
   - Хватает. Вши замучили.
   - Эти сволочи всех мучают. Говорят, надо дымом одежду окуривать.
   - Глупости. Дым не поможет. Вши не пчёлы. Одежду дезинфицировать надо.
   - Какая дезинфекция! Когда нас перестреляют, не известно, закопают или так бросят. На худой конец из одной ямы общак сделают.
   - Пока перестреляют, эта зараза живьём схавает. На этот пир надо Белую Лису пригласить.
   В воздухе повисла тягостная тишина.
   В это время из-за туч робко выглянула луна. На рукаве одного мелькнула белая повязка, потом другая, третья, но бойцов было гораздо больше. Зелёные повязки на фоне камуфляжа неразличимы.
   Никто не понял, каким образом произошла рокировка. Люди с белыми повязками быстро сгруппировались. Их оказалось около десяти человек. Бойцов с зелёными повязками надёжно скрывала ночь, и только смутные очертания угадывались на тёмном фоне мандаринового сада.
   Стало ясно, что автоматы приведены в боевую готовность.
   Их темноты раздался голос:
   - Где-то рядом должен быть колодец. Либо вместе воды выпьем, либо перестреляем друг друга. Говорят, лев на антилопу у водопоя не нападает.
   Две группы проследовали дальше и, так и не испив из колодца воды, разошлись в разные стороны. Вероятно, в эту ночь все они оказались заговорёнными от пули.
   В чью-то сторону смотрел Бог, кого-то обделял своим вниманием. Но то, что были заговоренные, ясно, как Божий день.
   Мой муж был не только заговорён, но и отмолен. Мы использовали все варианты
   Молитва Живые Помощи, переписанная несколько раз, обёрнутая целлофаном, вшивалась в одежду - в брюки, гимнастёрку, бушлат и даже в подкладку голенища солдатских ботинок. Так, на случай, если какой-то атрибут одежды будет находиться не на обладателе.
   Но с моим мужем случилась и другая история, поистине мистическая. Признаться, в те времена я не верила ни в мистику, ни в колдовство. Но на каких дорогах произойдёт встреча с таинственным, неведомо.
   Так случилось, что мой муж о существовании сводных братьев и сестры узнал в двадцать лет. Они жили в одном городе, но никогда не общались. Узнав о родственниках, он пытался наладить с ними контакт, но все попытки пресекались на корню. Оставив всякую надежду на общение с роднёй, он забыл об их существовании, и жил, как и прежде - без них. Не хотят, это их право.
   Можно представить, что он ощущал, когда к "Икарусу" на котором бойцы отъезжали на передовую, к нему подошла блондинка. Она не спрашивала ни имени, ни фамилии, но подошла прямо к нему, и передала спичечный коробок.
   - Я жена твоего старшего брата. Возьми это, но ни в коем случае не смотри, что там. Всегда носи при себе. Никому не показывай, никому в руки не давай. И ничего не спрашивай! Так надо.
   Об этой встрече я узнала через полтора года. И только тогда, когда закончились боевые действия, он рассказал несколько историй, в которые трудно было поверить. И если бы он не был непосредственным участником, я бы не верила до сих пор.
   Как ведёт себя заговорённый человек? Каким чувством, или каким местом он ощущает опасность?
   Можно поговорить с однополчанином, перекурить, и, отойдя на пару метров, пригнуться от звука разрывающейся рядом мины. Оглянувшись назад, содрогнуться от ужаса: от собеседника остался сапог с окровавленным месивом, который раньше был ногой.
   Можно приехать на смену, "перетирать" новости за пятидневку. И что-то заставит выйти в тот момент, когда беседа проходит на пике страстей. Через минуту стены блиндажа содрогнутся, и тогда перед глазами предстанет страшная картина: кто-то из четверых будет удерживать руками вываливающиеся кишки. Другой будет держаться за лицо, но когда он отнимет руки, в ладонях останется вытекший глаз. Третьего вынесут из блиндажа с осколочным ранением, а из спины будут торчать щепки из сруба. Четвёртому медицинская помощь уже не нужна. И только пятый, вышедший из блиндажа за минуту до трагедии, впервые вспомнит о странном спичечном коробке, переданным незнакомой женщиной.
   Можно вдыхать аромат шашлыка. Ещё пара минут, и можно снимать шампура из веток орешника. Но что-то подмывает отойти и встать за дерево. Мирная картина таковой только кажется, но на душе неспокойно. Ничего не предвещает беды, но дух противоречия крепок. Мясо уже готово, но к импровизированному мангалу ноги не несут.
   - Чего встал? Не видишь, мясо уже готово. Духан такой, что слюни текут.
   - Не ходи туда.
   - Почему? Ты хочешь угли грызть?
   Не успел мужик договорить, как знакомый звук мины пригибает к земле, но тому, кто стоит за деревом осколки мины вреда не причиняют. Вреда нет и тому, кто только подошёл. Но ни от мангала, ни от шашлыка ничего не остаётся. Это и есть - прямое попадание. Отборный мат стоит над поляной. Мужики не думают о том, что два человека могли погибнуть. Это уже в прошлом. Пронесло - и, слава Богу! Но мясо ведь было почти готовым! Какая несправедливость!
   Несмотря на то, что снабжение в армии было достаточно неплохим, иной раз бойцам хотелось отведать домашней кухни.
   Местные жители хватались за голову, не досчитавшись кур, поросят или коровы. Но роптать было бесполезно. Скотина и живность, порой, разбегалась сама. Не все хозяева могли присматривать за своим хозяйством: одних уж нет, другие были далеко. Животные и птица, оставленные без присмотра разбредались по окрестностям и питались, кто, чем мог. Куры и свиньи не травоядны. Но обо всём не расскажешь, это зрелище не для слабонервных.
   Но были и хозяйские животные.
   Нет, жителей никто не грабил, никто не приставлял автомат к груди. Бойцы просили. Да и как откажешь? Передний край - он и в Африке передний край. И кто знает, может быть, та домашняя курица, тот поросёнок для кого-то окажется последним лакомым кусочком в жизни. Понятие несоизмеримое - живность, которая предназначена для удовлетворения голода и человеческая жизнь.
   Но случалось, когда хозяин с мольбой в голосе говорил:
   - Ребята! У меня два бычка осталось и корова А было восемь. Может, скотина разбежалась, может, её миной накрыло - я не знаю. Не забирайте! Каждый день приходите - молока всегда дам, поесть, выпить - пожалуйста, но скотину оставьте!
   При желании общий язык можно найти всегда. И находили.
  
   Время шло. Пережитое оставило глубокие раны и на телах многих, и в душе каждого, кто вольно или невольно прикоснулся к трагедии. Но состояние эйфории витало в пространстве.
   Победителей не судят. Впрочем, судить нельзя никого - не суди и не судим будешь. И всё же, становится больно оттого, что видел то, чего видеть не хотелось.
   Во все времена давалось три дня победителям для того, чтобы они могли в полной мере ощутить радость победы. Победа была уже в руках, но много жизней просочилось сквозь холодные пальцы Смерти после неё.
   Три дня эйфории - закон для победителей, сложившийся много веков назад. Город находится во власти победителей три дня. Но во времена Средневековья было гораздо проще. Впрочем, кто его знает, как оно было на самом деле?
   Как уходит отчаявшийся побеждённый, если он не остался на пороге с простреленной грудью или головой? Что чувствует, когда знает, что после его ухода в его дом войдёт вооружённый человек?
   Минировались машины, двери, шкафы. И вновь гибли люди.
   Вот когда приходит пора учиться на чужих ошибках! И только те, кто не в состоянии переступить за порог обиталища бывшего врага, останется охранять "стрелку", сидя в машине.
   По-разному складывались отношения между людьми.
   Синдром вины. Выжившие в этой войне, потерявшие друзей, зачастую испытывали это ложное чувство. Надо было смотреть в глаза матерям и отцам погибших ребят, и чувствовать себя виноватым в том, что выжил, словно, сложив голову, было бы легче.
   Многие ребята, пережившие все тяготы военных будней, не выдерживали мирной жизни. Оказалось, разрушенные и сгоревшие дома восстанавливать легче, чем зализывать душевные раны. Каждый варился в собственном соку душевных проблем, и в этом вопросе помощи ждать было неоткуда.
   В южном крае много винограда. Именно из него делаются такие замечательные напитки, как вино и чача. Вот в чём топятся все чувства - и пресловутое чувство вины, и разочарование, и безысходность. Казалось, всё - выжил, живи да радуйся. Но время остановилось. Многие так и остались на передовых. Нет, речь идёт не о тех, кто погиб, а о тех, кто оказался затерянным во времени.
   Эти "затерянные" не всегда довольствовались спиртными напитками. Для усмирения душевной боли требовались вещества существеннее алкоголя. Случалось, не спасали и они. Многие не просто вели себя неадекватно в минуты помутнения рассудка - они действительно сходили с ума.
   Те, кто не лишился рассудка, и, слава всевышнему, таковых было большинство, привыкали к новой жизни.
   Женщины по-прежнему занимались мандаринами, мужчины - охотой.
   Охота - это не тогда, когда охота выползать из тёплой постели и в дождливую погоду месить грязь на близлежащих полях, а тогда, когда надо. Признаться, в краю изобилия, не всегда пролетает перепёлка и заглядывает в дуло охотничьего ружья. Её надо поднять. Пусть, это и не штанга, которую надо поднимать в рывке, но дело непростое. Одним словом, это собачье дело. Поэтому в городе так много охотничьих собак.
   Ещё в малолетстве ребята ходили за перепёлками с фонариками и с большим сачком. Ничего сложного в этом нет. Пёстрая птичка незаметна, и когда её в глаза бьёт свет, она не активна - сидит себе в траве, вот тут-то не следует теряться - накрывай сачком смело.
   . Мальчишки мальчишками, но мужчина с сачком - это пародия. И какой, скажите на милость, он мужчина, если к зрелому возрасту не обзавёлся ружьём? Так уж заведено, что у мужского населения страсть к охоте заложена генетически, ещё со времён охоты на мамонтов. Но в горах Кавказа мамонты не водятся. Водятся и кабаны, и джейраны, медведи и живность гораздо меньшего калибра.
   Охотиться можно по разному. Мой отец всегда пылал страстью к охоте. Однако, его часто можно было видеть с удочкой на берегу моря, или...Впрочем, помню случай, когда отец принёс с рыбалки морского окуня с ценником магазина "Океан". А о перепёлках он говорил конкретно.
   - Эх, помню былые времена! Пойдёшь на перепёлку с фонариком, природа, ночь тёмная и перепела. Сколько хочешь, каких хочешь - всё по тридцать копеек. А сейчас перепёлка дорогая пошла. Эта птичка, как хорошая курица стоит. Да, дороговато сейчас охота обходится.
   Надо признаться, дело прошлое, что уж тут говорить, но в доме был старый обрез. Это сейчас я знаю, что оружие надо регистрировать и иметь при себе охотничий билет. О регистрации детям думать не положено, охотничьим билетом никто в нос не тыкал, но обрез был. Отец следил за ним очень ревностно - не даром говорят - мужчины до самой старости дети. Уж лелеял отец и пестовал старый обрез. Может, именно с ним и ходил на перепёлок, но в доме битой птицы я никогда не видела.
   Так вот, случились у нас времена горячие. Я - к отцу.
   - Бать, у тебя где-то обрезуха была. - Я не стала тянуть быка за рога и начала без предисловий.
   - Ну, была. Тебе зачем?
   - Как зачем? Обороняться.
   - Вот как? - Отец изобразил на лице недоумение. - Возьми да обороняйся. В мастерской валяется.
   Я опрометью бросилась в мастерскую. Ещё бы, отец позволил взять оружие! Признаться, в школьные годы я занималась стрельбой из мелкокалиберного оружия, именуемого в народе мелкашкой. Зачем стрелять по мишени из передаваемой из рук в руки винтовки, когда можно сорок минуть просидеть в кулинарии за чашечкой кофе и наворачивать пирожные?
   Двадцатипятиметровый тир представляет собой узкий коридор, в конце которого расположена мишень, подсвечиваемая лампочкой. Лампочку сбить просто, но чтобы заставить преподавателя сокрушённо хлопать себя по бокам, надо перебить проводку. Три-четыре занятия, и мне больше нет необходимости ходить на занятия по стрельбе.
   Старательно исследуя мастерскую, я не нашла и следов обреза.
   - Что ты копаешься? Нашла?
   - Нет, не нашла.
   - Глаза разуй, вот же она! - Отец указал пальцем на обрезную пилу.
   - Какая пила? Я же тебя про обрез спрашивала, - я едва не захлебнулась от возмущения. Жалко было даром потраченного времени.
   - Ты сказала - обрезуха. А обрезуха - это пила, а не обрез. Следующий раз общайся по-человечески. А обреза у меня нет.
   - Так, был же. Ты же сам мартовских котов отстреливал. Я помню.
  
   Кошки в доме были всегда. Я действительно помнила, как во время кошачьих свадеб во дворе собиралось несметное количество котов. Ладно бы, сидели молча. Но когда приходится сутками напролёт наслаждаться серенадами, нервишки начинают пошаливать.
   Отец, приняв летчицкую дозу домашней чачи, выходил на охоту. Нет, не потому, что не любил животных, просто, пытался отпугнуть женихов резкими звуками выстрелов. Это помогало, но не надолго. Через пару часов концерт продолжался. Случалось, рука дрожала, и по утру, так, чтобы дети не видели, отец выносил несчастного концертанта, но сам после этого весь день ходил смурной. Тогда ему на глаза лучше было не попадаться.
   Что поделать, если так устроен человек: лучший способ защиты - нападение.
   - Был, да сплыл. Сама знаешь, какие нынче времена. Если, не приведи Бог, оружие найдут в доме - хлопот не оберёшься. Я обрез отдал.
   - Кому отдал?
   - Тому, кто хлопотать не боится. Кстати, ты своему муженьку скажи, чтобы зашёл. Дело есть.
   - Когда он будет - не знаю.
   - Вот когда будет, тогда пусть и зайдёт.
   В очередной приезд с позиции зять зашёл к тестю. Мужчины долго шушукались. Мой муж порой отрицательно мотал головой, но глаза горели алчным огнём. Признаться, меня разбирало любопытство. Подобно акуле, я ходила кругами вокруг них, постепенно сужая кольцо.
   - Хватит крутиться. Шила в мешке не утаишь. Пошли.
   Мы вошли в мастерскую вслед за отцом. Он, долго копаясь среди инструментов, достал продолговатый промасленный свёрток.
   - Вот, раздобыл по случаю.
   В свертке оказался новенький блестящий ствол от двуствольного ружья.
   - И где тебе тот случай подвернулся?
   - Жаль, приклада нет, - разочаровано протянул муж, любовно поглаживая ствол.
   - На...он тебе нужен. Говорю же, продашь. - Отец распрямил затёкшую спину. - Я своё уже отохотил. Не продашь, так на ружьё променяешь. Кто знает, может, ты охотником станешь.
   - Я по жизни охотник. Иногда сам в роли дичи выступаю.
   - Что поделать, кто какое счастье имеет. Так что, бери ствол, а применение найти всегда можно.
   - Жаль, батя, ты обрез отдал, - мой муж тяжело вздохнул.
   - Дался вам этот обрез! Если вам так игрушки нужны, есть у меня одна штуковина. - Отец порылся в закромах, и достал пистолет. У меня отвисла челюсть.
   - Ну, ты даёшь! Где это ты так вооружился? Чего у тебя только нет!
   - В Греции всё есть. Но это для тебя лично, - он вложил пистолет в мою ладонь.- Что ты за женщина? Я понимаю, пацана хотел, но ты увлекаешься. Оружие ей подавай.
   Я вертела в руках маленький пистолетик, так напоминающий игрушку.
   - Шутник ты, однако, - я не могла скрыть разочарования. - Смотри, папочка лялечке игрушку подарил - я протянула мужу газовый пистолет. - И что мне, мух им отпугивать?
   - Вот, дура баба. Боёк подточить, вот эту канитель чуть-чуть срезать, - отец тыкал пальцем в мелкие детали - потом зафигачишь туда пульку от мелкашки - и все дела.
   - Подумаем. Но твоя дочь и оружие вещи не совместимые. Она, когда злиться, посуду бьёт, представь, если эта игрушка на видном месте окажется?
   - Вот, моя дочь! - отец улыбнулся и посмотрел на меня ласково. - Вас, мужиков, строить надо. Совсем распустились.
   - Можно подумать, ты сам не мужик, - зять слегка подкуснул тестя.
   - Я - другое дело. На меня ровняться будешь - не пропадёшь.
   В этом отец был прав. Нет ничего, чтобы отец не мог делать своими руками. Любое дело делалось им играючи. Тому есть доказательство - дом, который от фундамента до крыши он построил сам.
   - Ладно, подержал - и хватит, - я хотела взять в руки пистолет, но муж деловито засунул его в карман бушлата.
   - Дома отдам.
   Домой мы пришли, но больше я своего подарка не видела. На вопросы он отвечал коротко:
   - Сколько раз говорил - потерял. Не знаю.
   Только, я ему не верила. Может, и вправду потерял.
   Что говорить, кто-то теряет, кто-то находит.
   Как-то раз мой муж пришёл домой в состоянии крайнего возбуждения.
   - Мать, наливай, у меня новости.
   Это слово - наливай, приводило меня в бешенство только потому, что большинство ребят, вернувшихся с войны, безбожно пили. Вместо того, чтобы благодарить Боженьку за то, что отвёл от них беду, они гневили его тем, что испытывали ложное чувство вины, за то, что вернулись живыми, а не сложили головы, как их товарищи.
   - Представляешь, за это стоит выпить.
   - Хватит, ты уже не пьёшь, а хронически похмеляешься.
   - Молчи, женщина! Представляешь, - он назвал имя нашего друга, - решил огород вскопать, а нашёл автомат. И знаешь где? В жизни не догадаешься. Не там, где огород, а где дорожка. Он решил дорожку в другом месте проторить, а то место вскопать. Ну и вскопал. Может, и нам есть смысл огород перелопатить? Может, отец обрез прикопал от греха подальше?
   - Вот пойди, и вскопай. Чем по друзьям шлындрать, лучше делом займись.
   - Можно подумать, я не занимаюсь!
   - Если ты ходишь по полям со своим ружьём, это не значит, что делом занимаешься.
   - Бога не гневи, женщина! Да, я на охоту хожу. Когда-нибудь пустой приходил? Или ты перепёлку не ела?
   - Да сыта я твоей перепёлкой по самое горло! К перепёлке иногда хлеб нужен. Простой хлеб. Не могу я больше этим птичьим жиром давиться!
   - Что, заелась? Ты знаешь, сколько эта перепёлка в ресторанах стоит?
   - При чём здесь рестораны? Пока её почистишь - не то, что есть не захочешь - смотреть противно!
   Конечно, почистить одну-две пичужки особого труда не составляет. А если их штук пятьдесят? Напрашивается вывод - почему бы не продать?
   Продать-то можно. Но можно и простоять на рынке целый день без толку - были времена, когда у большинства в карманах гулял ветер. Вот тогда случались бартерные сделки - на хлеб, крупы, а случалось, собирались вскладчину за большим столом - кому что Бог послал.
   Надо признать, что дети народ непосредственный. Не знаю, кто научил нашего сына деликатности, но если мы попадали к кому-то в гости, он смотрел не на стол, а на меня. И только с моего молчаливого согласия протягивал руку к съестному.
   Бартер не всегда правил бал.
   Бал правила дружба. Так уж случалось, что несколько семей жили общими проблемами и заботами, их решали сообща. Если находился лишний кусочек вкусненького, он никогда не убирался про запас - с лёгким сердцем его относили друзьям, у кого есть дети. Лишний кусочек не оседал и там. Его делили и отправляли дальше по этапу. Пусть мало, пусть только на язык - но все вместе.
   Сейчас, когда море обыденности накрыло своей волной и собираться стали гораздо реже, остаётся вспоминать о тех днях, когда душа ликовала оттого, что не изменил себе, сумел устоять перед скаредностью. Хотя, разумное распределение запасов нельзя назвать скаредностью.
   Не год, не два муж промышлял охотой. Не год и не два приходилось ощипывать дичь. К тому же, хороший результат охоты - особая гордость охотника. Как приятно пройти по городу, когда на поясе на всеобщем обозрении столько перепёлки, что и не сосчитать.
   Это я, стоя в дверях, чувствовала, как подкашиваются ноги - предстояла работа. Впрочем, жёны охотников достигли совершенства в обработке дичи. Навык, отработанный до автоматизма, имел положительные моменты - массу высвобожденного времени.
   Медаль имеет две стороны. С одной стороны приятно похвастаться результатами своего труда. Со стороны другой, все знают, что сегодня в твоей семье будет неплохой ужин. Кто-то усмехнётся в усы, кто-то, старательно выждав пару часов, заявится в гости. Эти кто-то придут и сегодня, и завтра, и послезавтра. Именно в те дни, когда на поясе охотника много дичи.
   Но в один прекрасный день я взвизгнула от радости - на поясе мужа сиротливо болтались две перепёлки.
   - Неужели? Слава Богу!
   Быстро обработав дичь и прибрав за собой грязь, которая имеет место быть независимо от количества улова, я напевала незатейливую песенку. Но как только были завершены последние штрихи, муж с удовольствием достал подсумок и вывалил на стол ещё штук сорок.
   - Рано радуешься, - нотки коварства слышались в его голосе.
   - Что? Что это такое?
   Его ответ поразил меня в самое сердце.
   - Сегодня хочу поужинать в кругу семьи.
  
   Какое счастье, что перепелиная охота, от силы, два месяца в году. Заканчивается и она. Вот тут-то уже не до жиру. Хотя бы что-то принёс!
   День без дичи, два, запасы подходят к концу.
   -Что, утка не летает?
   - Нет, она уже умная стала. Как только ночь, она в кугу прячется. Им по птичьему радио передали - опять валить будут.
   - Совсем ничего?
   - Совсем. Только поганками все поля утыканы.
   - Поганками, говоришь? Ты хоть одну штучку принеси, я посмотрю, может, это хорошие грибы.
   - На навозных кучах? Не буду я там копаться.
   - Меня возьми, я сама гляну.
   - Ага, я тебя раз возьму, надо мной мужики всю жизнь смеяться будут. Кто с жёнами на охоту ходит?
   - Никто не ходит, а ты пойдёшь.
   - Как бы не так!
  
   Что собой представляют женщины? Женщины, такой народ, который может вывернуться из любого неприятного положения. Главное, чтобы для этого был повод. А повод можно придумать всегда.
   Для меня неприятным положением была обработка птицы. Лично я помню, когда отец ходил на охоту или на рыбалку, мама и близко не подходила - он обрабатывал сам.
   Мой муж и мой отец - это не одно и то же. Поэтому, придя с охоты, он садился в кресло, потому что сил дойти до дивана не было.
   Однажды охота была особенно удачной - он принёс не много ни мало, а тридцать штук лысух.
   Это такая птичка, которую невозможно почистить. С неё надо стаскивать шкуру.
   - Давай, делом займись, - муж завалил всю кухню птичками.
   Часа четыре ушло на то, чтобы обработать, потом пару раз без лифта спуститься к крану, чтобы промыть это дело. А уж потом сеть, вытянуть ноги, и посочувствовать хирургам, которые часами стоят у операционного стола.
   - Мы с ребятами завтра коптить будем.
   - Хорошо, что я на дежурстве.
   - Я вам занесу, если смогу.
   Вот это он верно заметил - если смогу.
   Процедура копчения не сложна, но по времени длительная. Большая партия целиком в самодельную коптилку не помещается, следовательно, процесс наблюдения достигает максимальной отметки.
   Надо тщательно проверять готовность - и чтобы оценить эту готовность по пятибалльной шкале, следует ориентироваться по шкаликам. Сначала счет идёт на стопки, потом на бутылки, потому что когда процесс копчения начинают двое, ненароком заглянет третий, даст совет, а там ещё и ещё.
   Муж принёс копчёную лысуху на станцию "Скорой помощи" да так и остался до утра.
   - Доброе утро, девочки. Если оно доброе.
   - Давайте после смены к нам заедем - позавтракаем.
   - Не получится, - милый даже закашлялся от смущения.
   - Почему это?
   - Нету птички. Матери половинку занёс, сюда, кажется, принёс. Вот и всё.
   - Как это - всё? - Моему возмущению не было предела
   Муж старательно прикрывал рукой кофейные чашки, давая тем самым понять, что я не дома.
   - Хорошо, дома поговорим.
   - Всё, доброе утро кончилось, - обречённо вздохнул он.
   Популярно объяснив мужу причину своего недовольства, я обещала, что больше к птице не прикоснусь. Он поверил.
  
   Время шло, а дела по-прежнему не сдвигались с мёртвой точки. Это сейчас можно смело утверждать, все без исключения жители маленькой страны участвовали в программе "Последний герой", с единственной разницей в том, что не было трансляции по центральному телевидению.
   Однажды, супруг пришёл домой после неудачной охоты, промокший под дождём, злой, как чёрт.
   - В холодильнике пусто, решил поганок прихватить. Плохой гриб - выбросим. Хороший - значит, хорошо. Из подсумка в таз полетели грибы. Нет, не просто грибы - шампиньоны. Чуть примятые, но это были именно они.
   После того, как я вспомнила маму, папу, всех родственников, я сказала:
   - Не стыдно?
   - Ты толком объясни, чего сразу ругаться?
   - Поганки говоришь? Сколько лет прошу - принеси, посмотрю. Ремень подтягивает, а сам шампиньоны ногами пинает. Совести в тебе нет!
   - Правда, что ли?
   - Конечно! Посмотри сам, - и начинаю объяснять разницу между поганкой и шампиньоном.
   - Не верю! Зови соседку. Ей поверю - тебе нет.
   - Чего ты боишься?
   - Ещё отравишь. Давай, зови. Если и вправду шампиньоны - гулять будем!
   Мы погуляли в тот вечер на славу. К утру, едва занялся рассвет, муж побежал по грибы. Да не один. Поле большое, всем хватит. Хватило всем. После того налёта поля уже не давали обильного урожая, и не потому, что его вытоптала группа архаровцев. Жители близлежащих к полю домов быстро оценили своё территориальное преимущество.
   В наших краях раньше на грибы особо внимания не обращали, возможно, поэтому многие до поры до времени стороной обходили деликатес, растущий на навозных кучах.
  
   Интересно, почему в чужом доме всегда вкусно? Тот же самый хлеб, то же самое масло в гостях имеют другой привкус?
   Шампиньоны - это хорошо, но пришло такое время, когда ели то, на что брезговали даже смотреть. Для меня таким продуктом питания была ондатра. Помню, как впервые наш охотник принёс ондатру. Я знала, что водяная крыса съедобна, но чтобы её готовить самой! Избави Боже. Не избавил.
   Внешний вид этой божьей твари достоин кадров фильма ужасов. Можно представить моё состояние, когда супруг сказал тоном, не терпящим возражения:
   - Помоги!
   - Да я на неё смотреть не могу, не то чтобы прикасаться.
   - Куда ты денешься! Хватай за задние лапы, мне шкурку надо снять. Один не справлюсь.
   - А ты к дверному косяку привяжи.
   - Как?
   - Очень просто. Вбиваешь два гвоздя, верёвочку - и вперёд.
   Вероятно, в моём тоне слышалось столько неповиновения, что спорить было бесполезно. Вбил два гвоздя, привязал ондатру, и принялся разделывать тушку, при этом высказываясь крепко, но не зло. Остро отточенный нож соскочил, и по пальцу заструилась кровь.
   Если бы мне сказали, что человек, прошедший войну и всяко-разно повидавший, грохнется в обморок от вида собственной крови, я бы не поверила. Но поверить пришлось. Не распластанному на полу телу, а по той мертвенной бледности, которая была на лице того самого тела. Вероятно, вся кровь устремилась к порезанному пальцу.
   Приведя его в чувство, я обещала, что спущу эту тушку в мусоропровод. Но когда мне популярно объяснили, что меня спустят в тот же мусоропровод следом за ондатрой, пришлось оказать содействие.
   Резкий специфический запах дичи бил в нос. Преодолевая чувство брезгливости, преодолевая тошноту, закрыв глаза, я держала злополучную тушку. Страшно и неприятно было в первый раз. Потом была тушка вторая, третья, десятая, словом, привыкала. Готовить было проще. В этом деле я толк знала.
   - Какое сегодня число? - Муж отчаянно потирал затылок. - Ты не забыла, что сегодня идти на день рождения?
   - Не забыла.
   - Что дарить будем?
   - Даже не знаю. К Доктору можно и без подарка. Нас поймут.
   - Я этого не понимаю. В холодильнике что-то есть?
   - Есть. Ты же вчера четыре крысы принёс.
   - Молодец, смекаешь. Давай так - нам две штуки приготовь, две штуки отнеси. Пусть что хотят, то и делают.
   Было бы сказано. Только я не знаю, как Доктор отнесётся к подобному подарку. Конечно, медицинского работника трудно удивить, но лично мне такой подарок пришёлся бы не по душе. Оставалось только завуалировать ужастик. Какая разница - готовить две штуки или четыре? И человеку не хлопотно.
   Понятное дело, стол от яств не прогибался, но было весело. Кукурузная каша, именуемая мамалыгой - традиционное блюдо за столом кавказцев и ондатра.
   - Возьми рецепт. Человек в глаза этой дичи не видел, а как вкусно приготовил! Учись, мать. - Мой супруг ел и нахваливал.
   Долго пелись дифирамбы по поводу кулинарных способностей хозяйки. Интересное дело, он каждый день употреблял в пищу оный продукт в том же исполнении, да не далее, как пару часов назад, и даже не заметил, что всё это из одной кастрюли. Мы с Доктором, переглядываясь, едва сдерживали смех. Наконец, она не выдержала.
   - Дорогой, я знаю, что ты хорошо ко мне относишься, но к этому произведению я никакого отношения не имею. Свою жену хвали.
   Это лицо надо было видеть.
   - Девочки, скажите, что вы пошутили.
   - Нет, не пошутили.
   Оправившись от смущения, он заметил:
   - Значит, мне крупно повезло. Приду домой, а там такая же вкуснятина.
   Вот уж не думала, что в отрицательном смысле меня способна впечатлить только ондатра. Меня впечатлила и другая дичь.
   С водой всегда были проблемы, да и сейчас случаются. Но во время, когда посещение туалета предполагало дополнительную ходку к роднику за водой, работают другие принципы.
   - Туалетная бумага есть? - Спросил муж, собираясь на очередную охоту.
   - Закончилась.
   - А газеты есть?
   - Ты охотиться будешь, или газеты читать?
   - Я что, всё объяснять должен?
   Нет, объяснять мне ничего не надо было, а съязвить? Как без этого? Без этого никак не обойтись. Иначе, какое разнообразие в семейной жизни?
   - Зато, я теперь знаю, почему ты так часто на охоту ходишь. Одно хорошо - мне сегодня на сутки, значит, сойку почистишь сам.
   - Сойку, не сойку, а что попадётся. Если что, я тебе на работу занесу. Там толпой навалитесь, быстрее дело пойдёт.
   - Ещё чего вздумал! Ты принеси, обработай, приготовь, нас вызови, и мы окажем посильную помощь. В этом можешь не сомневаться.
   - Кто сомневается? На готовое любой горазд.
   Ещё не настало время обеда, как раздался телефонный звонок.
   - Алло, "скорая"?
   - Скорая помощь.
   - Помощь нужна. Сегодня вечером - хаш.
   Хаш - особое блюдо. Как говорил мой отец - ухо, горло, нос - всё остальное, и хвост. Ясное дело, из птицы хаш не приготовить.
   - Что вы сегодня притащили?
   - Приедешь - узнаешь.
   День выдался тяжёлый. В тот вечер мы на хаш так и не попали, но утром, когда я пришла с работы, мой супруг загадочно улыбнулся.
   - Открой холодильник.
   - Сам говорил - хаш, хаш, а сделали холодец?
   Я открыла дверцу холодильника и поняла, что этот хаш я есть не смогу. Это была не ондатра. Это было хуже. На меня, прямо из холодильника смотрели тоскливые, почти человеческие глаза косули.
   - Сволочи вы, такую красоту не пожалели. И как рука поднялась?
   - Дорогая моя. Это жизнь. Не ты, так тебя. Закон природы.
   - Какой закон? Тебя что, косуля растерзать собиралась?
   - Меня нет, а дружка нашего лишила удовольствия.
   - Господи, чем вы на охоте занимаетесь?
   - Поднялись мы высоко. Там, где снег лежит. Хорошо ещё - низко лежит. Ходили, ходили - всё пусто. Приятель говорит: - Пока ты небеса разглядываешь, я в кусты занырну.
   Только занырнул, тут же - два выстрела подряд. И кричит: - Я их взял! Я их взял! Кого, как ты думаешь, он взял? Он только штаны спустил, на него две косули вышли. Он их сразу снял, и забыл, зачем в кусты заходил. Это я тебе так, для хохмы, рассказываю, только ты никому не говори, в каком он виде их подстрелил - ребята засмеют.
   Что поделать, иной раз бывали и забавные истории. К примеру, пошли наши мужички на охоту. Птицы нет. Наши охотники такие азартные, что всю дичь распугали на год вперёд. Но что это за охотник, если из ружья ни разу не выстрелит?
   Они и выстрелили. Правда, не по птичкам, а по рыбе. На канавах, которых на полях предостаточно, размножается лобан. Или сазан? Врать не буду, потому что не сильна в ихтиологии. Одним словом, рыба поднимается к поверхности воды и пускает пузыри. Ребята заметили и двух крупных рыбин подстрелили. Одно дело - подстрелили и тихо домой. Другое дело, когда улов (или отстрел?) удачный, можно кому-нибудь и похвалиться. Но, что сказано одному, тут же будет передано другому - и поехало, понеслось.
   В тот день я дежурила. Возвращаюсь с дежурства неспешно, наслаждаюсь прогулкой и, возле самого дома, встречаю знакомого. Он не заядлый охотник, но в охотничьем деле толк знает.
   - Представляешь, - говорит он со смешком. - У нас в городе новости.
   - Кто-то женится?
   - Да нет, - он отчаянно махнул рукой. - Просто хохму расскажу. Два придурка пошли на охоту, да от нечего делать рыбы настреляли. Ты прикидываешь, что с той рыбой будет, если её с близкого расстояния шмальнуть? В рыбу стрелять! Вот, идиоты!
   - Идиоты, не идиоты, а мне та рыба понравилась. И даже очень.
   - В смысле?
   - Та рыба на моей сковородке жарилась.
   Я с удовольствием наблюдала, как медленно вытягивалось лицо знакомого, на котором отражалось удивление, смешанное со смущением.
   - Так это твой на рыбу охотился?
   - Мой.
   - Это...Это надо же было придумать! Ну, молодец! Я всегда говорил, что он не пропадёт!
  
   Конечно, в райском краю пропасть можно только в двух случаях - в случае крайней лени или немощи. Природа сама позаботилась. Только человеческая природа оказалась гораздо жёстче.
   Испокон веков происходили малые драки и большие войны. Но когда ты знаешь, ради чего дерёшься, это проще. Жизнь, как горизонтальная платформа на вертикальном основании по центру. Чуть-чуть переместился - и шаткая поверхность вынуждает балансировать. Кто-то удерживается, кто-то нет. Впрочем, человеку на то и даны мозги, чтобы думать, решать, вершить.
   Рано или поздно всё заканчивается. Закончились и горячие дни. Дальше ждала другая жизнь, казалось, всё впереди - ведь уже нет постов, нет тягостных дней и ночей ожидания близких, но царящая неопределённость исподволь подтачивала силы не хуже того червя, который случайно попал в кадку для цветов и подтачивает корни.
   Есть то, что лежит на поверхности на всеобщем обозрении, и есть то, что скрыто от посторонних глаз, то, что выползает на поверхность не при поверхностном осмотре, а при более пристальном внимании.
   Пламя конфликта вспыхнуло и угасло. Угасло так же быстро, как прогорает керосин, выплеснутый на огонь. И остаётся черный дым и тлеющие до бесконечности угли. Можно дождаться, когда истлеют и они. Но этот костёр разожжен не на пикнике, где ты проведёшь, от силы, день.
   Один день, приятно проведённый в весёлой компании, это маленький отрезок времени. Он пройдёт незаметно, ибо таких дней может быть много. На них не акцентируешь внимания, разве что порой приятные воспоминания ложатся на душу легко и радостно.
   Но как относиться к проходящим годам чёрного пикника? Это не день, не неделя отдыха под пальмами. Это годы. Годы уходящие, вычеркнутые из твоей жизни. И только переходя границу, понимаешь, как безнадёжно отстал от цивилизованной жизни. Дни ускоряют свой бег, и каждый год можно возводить в квадрат. Квадрат утраченного времени.
   Нет, нельзя сказать, что одному хуже, другому лучше. Не даром говориться - в каждой избушке свои погремушки. Или тараканы? Лучше там, где нас нет.
   И никто не знает той действительности, которая нас окружает до тех пор, пока не окунёшься в эту самую действительность. Не так, чтобы бросить скользкий взгляд по поверхности, а заглянуть глубже. Кто знает, как оно на самом деле?
   Страна пыталась реанимироваться. Мало-помалу стали посещать старые друзья, знакомые. Кто смелее, кто отчаяннее переходили границу. Казалось бы, ничего сложного. Но я стояла перед пожилой женщиной, торгующей семечками возле самой границы.
   - Женщина, вы куда идёте?
   - В Абхазию.
   - Господи, спаси и сохрани! Там грабят, насилуют, убивают. Вот недавно...
   - Я давно там живу. Не ограбили, не изнасиловали, и, как видите, не убили.
   Женщина обрывает свою речь и смотрит на меня недоверчиво. Но я не оглядываюсь. Грабят. Надо только включить телевизор - а где не грабят? Где не насилуют? Где не убивают?
   Новости, новости. Смерть смерти рознь. Когда слышишь о том, что акула-людоед растерзала человека - мороз по коже. Когда слышишь, что погиб человек в автомобильной катастрофе, тоже мороз, но не такой, потому что есть разница быть растерзанным острыми зубами хищника, или умереть от болезни, или невидимых глазу внутренних повреждений. Но если сопоставить статистику - акула двадцать раз в году позавтракала - она ужасна. И триста тысяч, а то и больше в год погибло в ДТП, это воспринимается, к сожалению, как само собой разумеющееся.
   Естественный отбор происходит всюду и везде. Жертвы естественного отбора природы и жертвы цивилизации - это горький, неизбежный процесс. Как жаль, что мы не хотим учиться на чужих ошибках. Что это, свойственное качество любого мазохиста - нарываться на неприятности, потом сетовать на то, что происходит именно так, а не иначе и страдать, страдать, страдать. Неужели эти страдания заложены в нас генетически? И так хочется оторваться от реальности, уйти от неизбежного, скрыться за завесой таинственного.
   И уходим, и скрываемся. Но неизбежное - оно потому и неизбежно, что должно произойти. Но зачем ждать завтра, когда жить следует сегодня и сейчас, потому что завтра на голову может свалиться кирпич.
   Уход от реальности каждый предпочитает свой собственный, кому как Бог на душу положит. Или Дьявол?
   Дождь лил третьи сутки кряду. Но не следует отсиживаться дома, потому что есть дети, которым трудно объяснить, отчего на тарелке корочка хлеба и ничего более.
   Волка ноги кормят. Надо привыкать к мирной жизни только потому, что выжил в лихую годину. Но кто сказал, что период разрухи, особенно в период перестройки, период лёгкий? А кому сейчас легко?
   И опять начинается пора мандаринового сезона. Опять жёлтый груз оттягивает руки и рвёт мышцы. Но надо, значит, надо. А куда ты денешься?
   На пост. Вдруг повезёт? Повезло.
   Моя подруга со своей приятельницей были довольны. Пусть погода и подкачала, но в кармане шуршали бумажки, и от этого было легче на душе. Спокойнее.
   Осенние сумерки, да ещё при небе, сплошь затянутом тучами, создавали иллюзию позднего вечера.
   В редкие раздрызганные маршрутки садились с опаской. Один внешний вид вызывал беспокойство, но когда на ходу старую колымагу трясло, казалось, что участвуешь в конкурсе самоубийц. Таксисты не стояли в очереди, не ждали, пока соберётся народ. Кто смог отбить пассажиров, тот отбивал, и тут, на трассе, требовалось особое мастерство дипломатии.
   Старая маршрутка тащилась по горной расхлестанной дороге. Скрипел металл, надрывно, истерически взвизгивая, скрипели дворники. На полпути машина остановилась. Нет, не потому, что испортилась окончательно. А потому что сзади раздался жуткий треск и скрип тормозов.
   Из подъехавшей машины вывалился мужчина средних лет. Он был не брит ровно столько сколько пил. А выпито, судя по взгляду, было не мало.
   Он широко распахнул дверцы РАФа, и зычно крикнул:
   - Народ! Все в мою машину! Быстро, быстро, пересаживаемся. Я тороплюсь!
   Народ всколыхнулся.
   Что случилось, неужели их маршрутка сломалась, не доехав до места назначения?
   Нет, всё было гораздо проще. Не набрав пассажиров, он решил заработать на ходу. Здесь, на Кавказе принято расплачиваться с водителем перед выходом. Работаем, так скажем, на доверии. Это по ту сторону границы пассажир сел, заплатил, и - поехали. Здесь всё иначе - сел, поехали, а вот, бывает, и не заплатил.
   - Мы ещё встретимся. Спасибо, брат!
   - Конечно, - водитель слегка покачивал головой, но не сетовал. Что же, со всяким бывает.
  
   - Пересаживайтесь, мне ждать некогда!
   - Слушай, что случилось? - Наш водитель пытался разобраться со сложившейся ситуацией.
   - Я что, домой должен пустой ехать? Пусть пересаживаются!
   Водитель пытался восстановить справедливость, но автодорожный пират никак не хотел мириться с убытками. Он достал гранату, и, вращая глазами, закричал:
   - Быстро пересаживайтесь!
   Некоторые вышли из машины, но никто не испытывал желания ехать с пьяным, да ещё и вооружённым человеком.
   Никто не знает, что на ухо ему шептал трезвый водитель, какие нашёл слова. Но пират спрятал гранату и деловито направился к своей машине, покачиваясь, как ялик на волнах бушующего моря.
   Все сели на свои места, только водитель, отъехав с десяток метров, остановился, закурил, и сказал:
   - Извините, я докурю.
   Его руки тряслись. Только через полчаса он сумел совладать с собой.
   После этого случая девочки опасались дороги и, по возможности добирались автобусом. Но не всегда попадался транспорт. Случалось, приходилось идти пешком. А это не один, не два километра.
   Вот тогда и следует уповать на Его Величество Случай - на случайную попутку. Голосуй, не голосуй - это ещё не всё. Можно полчаса стоять с вытянутой рукой, и никто не остановит. Можно просто идти, а рядом остановится машина.
   Девочки шли по дороге уже не надеясь, что кто-то остановится. Рядом остановилась машина.
   - Девочки, вам в Гагру?
   - В Гагру.
   - Садитесь. Мы вас быстро домчим.
   Девочки расположились на заднем сиденье, ещё не осознавая, что кроется за этим "быстро домчим".
   Машина рвану с места, как скаковая лошадь, в карьер. На влажном покрытии асфальта агрегат мотало, как мотает бабочку порывом ветра.
   Подруга нечаянно опустила глаза в пол, и содрогнулась. На полу валялась граната. Её приятельница тоже заметила смертоносный металл. Девочки переглянулись.
   - Муляж? - Шёпотом спросила одна другую.
   - Скорей всего, - так же тихо отвечала другая.
   Она подняла гранату, и поняла, что это был далеко не муляж. Положить гранату на пол она уже не смогла - пальцы отказывались повиноваться мозговому приказу. Подруга смотрела в пол и поняла, что граната, это ещё не всё. На полу машины, из-под резинового коврика торчал использованный шприц. Судя по состоянию водителя и его товарища, сопоставив необходимость гнать машину на предельной скорости, стало ясно, что этим шприцом пользовались совсем недавно.
   - Остановите здесь, - чуть громче положенного попросила подруга, когда они подъезжали к дому.
   - Как скажете.
   Отчаянно взвизгнув тормозами, машина остановилась. Её слегка занесло. Девочки вышли из машины, даже не подумав об оплате. Об этом не думали и водитель с товарищем.
   - Ну, как, девочки? Быстро домчались?
   Девочки машинально глянули на часы. С момента посадки до конечного пункта время отстучало одиннадцать минут. Если учитывать дорогу, на которую при нормальном условии приходится ровно в три раза больше, то домчались очень быстро.
   Девочки вошли в дом. Молча посидели, и так же молча, гостья ушла от своей приятельницы. Слов не было. Было то, что принято называть шоком, потому что находиться одиннадцать минут над пропастью без страховки - это особое испытание.
   Испытаний было много. В русло мирной жизни вливаться особенно тяжело. То, что можно списывать на военное время, больше не играло роли. Надо было срочно отходить от эйфории. Этот процесс был затяжным. Если учитывать, что девочки находились в шоке после непродолжительной поездки, то можно представить, как должны были отходить люди после состояния хронического дистресса, который продолжался почти полтора года.
   Многие считали, что находятся на особом положении. И это особое положение давало им право чувствовать себя героями, рассчитывающими на привилегии.
   Привилегий не было. Гуманитарная помощь от Красного Креста была.
   Поквартально, четыре раза в году, город жил особенно возбуждённо - пришла гуманитарка. Фуры с красными крестами двигались под сопровождением взглядов. По точкам, где предполагалась раздача гуманитарной помощи, с вечера возникали очереди. Несмотря на то, что все пенсионеры и малоимущие были на счету, не верилось, что этой помощи хватит всем.
   Пенсионеры, инвалиды мирно проводили часы ожидания в совместных беседах. У кого что болит, тот о том и говорит. В этих очередях можно было услышать всё, что пожелает душа. Кто, кому, сколько, почём, за что. Кого, кто, когда, зачем.
   Мирно беседовали до тех пор, пока не подъезжала фура, и иностранцы протягивали полосатую красно-белую ленту - заграждение. И тут начиналось столпотворение. Люди моментально забывали, что пять минут назад мирно беседовали. Теперь, когда благополучие было так близко и уже не призрачно, хотелось как можно скорее взять его в руки и уже не выпускать драгоценные сахар, масло, муку, фасоль, словом то, что теперь считалось изобилием.
   И лишь на следующий день становилось ясно, скольким людям эта гуманитарная помощь становилась без надобности. Некоторые старики умирали, кто через день, кто через два, кто в ту же ночь.
   Умирали и из тех, кто, наконец, добился пенсии на российской стороне - уж не знаю, какими правдами и неправдами. Но, прожив пару-тройку месяцев, человек, длительное время находившийся на пределе физических и психических возможностей, расслаблялся. И напрасно. Ни психика, ни организм не могли выдержать этого перехода. Казалось, вот оно счастье. Теперь осталось только жить, да радоваться. Но во многих семьях вместо радости, приходилось надевать чёрный траурный наряд.
   Я понимаю одно - в этой жизни я ничего не понимаю. Не понимаю, почему существует такое понятие, как отработанный материал? Растёт благосостояние молодой страны, но пенсионеру его пенсии хватает, в аккурат, на пять булок хлеба, и десять коробков спичек. Наверное, для того, чтобы один раз до отвала наесться хлеба, и заняться самосожжением.
   Кто в этой жизни достоин большего? Наверное, тот, кто даёт.
  
   Вся жизнь в ожидании. Сначала ждали окончания войны, потом ждали благополучия. Ещё немного, и мы войдём в привычное русло исключительного кавказского гостеприимства. Но каждую весну, едва стает первый снег, тревожные звоночки он неугомонных соседей, волной отбрасывали назад все надежды и мечты. Состояние неопределенности, состояние анабиоза, при котором нервы натянуты, как струны. Чуть тронь, и струна лопнет, и вновь зазвучит мелодия неопределённости.
   И диву даёшься, когда соседи, ссорящиеся на кухне, выйдя за пределы коммунальной квартиры, вновь милы и приветливы друг с другом, как будто ничего плохого между ними не было. Рядом живут и грузины, и абхазы, рядом работают и никто не бросает ни на кого злобных взглядов. Но так продолжается до тех пор, пока не пересечена черта - черта границы.
   Но как хочется перейти ту черту, за которой остался дом.
   Дом. Это не просто стены, крыша, окна. Это тот мир, который лелеял и пестовал тебя, то место, где тебя окропляют морские брызги, смывая с души многопластовую грязь, это воздух, насыщенный йодом, придающий сил и бодрость. Это небо, ночное небо в котором мерцают особенно яркие звёзды, прозрачные, как алмазы.
   Дом, это место, куда хочется вернуться ни на день, ни на неделю, а навсегда.
   Заполнился особенно погожий день, когда волна билась о прибрежную полосу вяло, чуть лениво. Море после полудёнки готовилось ко сну. Вечер выдался ясный. Недавно отгремел салют Победы, в воздухе ещё витали надежды и сквозь пелену безысходности начинали проблёскивать мечты.
   В такой вечер не хочется думать о работе. Хочется сидеть под густой кроной лавровишни, растущей в больничном дворике, что только-только отцвела, хочется делиться планами и мечтами.
   - Бригада, на вызов! - Диспетчер кричит прямо в окно.
   - Куда, - почти в унисон спрашиваем мы с Доктором, с сожалением прерывая беседу.
   - В КПЗ.
   Это заведение, мягко говоря, любить не за что. Уж больно мрачными эмоциями пропитаны стены. Настолько мрачными, что, входя в помещение, становится до дрожи жутко. Вид решётки угнетает так же, как угнетают стены, пропитанные сигаретным дымом, да так, что табачная смола сплошь покрывает стены. Сам дым кумарит под потолком и через пару минут начинает болеть голова от отсутствия свежего воздуха.
   Тут, кому хочешь, станет плохо.
   Тот вызов запомнился тем, что было плохо человеку постороннему, случайно оказавшегося на берегу моря.
   Человек, как человек. Грешным делом, подумала, что ему досталось от кого-то по первое число - глаза его были покрасневшими и слезливыми. Я не сразу поняла, что мужчина плакал.
   - Случилось что?
   - Надо товарища в чувство привести. Пьяный он сильно. Документов нет, где живёт - не говорит.
   - Сейчас приведём.
   Сильнодействующие пять капель нашатырного спирта на полстакана воды - отрезвляющее средство, за неимением лучшего, вскоре привели человека в чувство.
   Его история поразила.
   Гагринца волею судьбы занесло в Сочи. Пообщавшись с друзьями, перебрав градусов, он не излечился от страшной болезни - ностальгии. Вот уж и вправду говорят - пьяному море по колено. Я не знаю, как ему море, но две границы оказались по щиколотку. Это было нереально - перейти две границы без документов, при этом, не таясь и не скрываясь. Место для релаксации он выбрал самое, что ни на есть, подходящее - прямо перед входом в милицию.
   На счастье, мужчина оказался в стороне от дел военных, поэтому его вновь переправили через границу.
  
   Между тем граница жила своей обычной жизнью. Это была своеобразная жизнь, в которой одновременно хватало места, и было тесно. Почему? Я помню шок, который испытала, услышав в толпе женщин украинскую речь. Нет, не специфический говор, а настоящий украинский язык. Когда заветная калитка закрывалась, колышущееся человеческое море успокаивалось, и вновь люди могли не только слушать, но и слышать собеседника.
   Нам, живущим здесь, было трудно, но мы были дома. Украинцы, белорусы, и русские из глубинки стояли в общей толпе, и ровно, как и мы, тащили тележки, точно также пробиваясь к заветной калитке. И тогда становилось понятным, отчего они здесь месят грязь и тянут жилы. Значит, в этом есть смысл. Значит, есть заработок. И только тогда становится ясно, что не от хорошей жизни они встали в один ряд с нашими тачечниками.
   И сейчас приходится видеть, как женщина тянет огромную тележку с упакованным спальным гарнитуром, впрягшись, как бурлак, тянет её в горку, а потом, с пригорка, отчаянно тормозя ногами, пытается сдержать эту громаду своим хрупким, жилистым телом. Вот и думаешь стоит ли это того, чтобы покидать родной дом. Эта женщина знает. Но тогда, в общей толпе, нет разделения между вашими, и нашими. Там все равны и потому действует непреложный закон отчаяния - кто сильнее, кто наглее.
   Решётка, или как её называли - обезьянник, напоминала решётку в зоопарке. Признаться, порой, приходилось одёргивать мысли о том, что в местах, где присутствует толпа, остаётся мало что человеческого. И тогда красный крест на машине "Скорой помощи" не играет никакой роли.
   К сожалению, приходилось в белом халате лезть на эту решётку, и убеждать людей в том, что в "Скорой помощи" находится тяжёлый больной, а не тонна мандарин. Бывали и такие моменты, когда в голове одна мысль - довезти больного, во что бы то ни стало - только довезти. И тогда не знаешь, каким богам молиться, разве что, руки подложить. Время - на вес золота. Но когда смотришь на живое колышущееся, бушующее людское море, понимаешь, что не пробиться.
   И тогда, отчаявшись пробраться, лихорадочно куришь, совершенно не стесняясь, что могут увидеть знакомые, коих на посту - масса. И водитель, тяжело вздохнув, направит машину прямо на сумки, баулы, тележки. Кто не успел убрать - тот опоздал. Хорошо ещё, если кто успеет отскочить. И тогда водитель, спасающий жизнь ребёнка - с одной стороны - находчивый малый, с другой - сволочь, скотина, и вообще - нелюдь.
   Неужели надо только так - силой, напором, натиском, колёсами? Только тогда способ продвижения эффективен.
   Признаться, я не любитель ненормативной лексики и в присутствии Доктора никогда не выражаюсь. И только единожды, на посту, я прилюдно солировала бранными словами.
  
   Что главное для пианиста? На этот вопрос один ответ - руки. Для меня руки то же самое, что руки для пианиста. Нет, я не белоручка - не холю, не лелею, но берегу от травм.
   В тот день - не уберегла, а всё из-за того, что подверглась "синдрому толпы". Это тот момент, когда хода назад нет. Только вперёд! И попутала меня нелёгкая лезть напролом? Но представьте себе, как обидно, когда до заветной калитки остаётся всего полшага, но крупная женщина, хотя подозреваю, что надето на ней было больше, чем весит она сама, застряла вместе с тележкой. Образовалась давка. Кто-то старательно оттеснял меня назад. Но куда там! Я вижу цель и чтобы удержаться, хватаюсь рукой за железный столб. Мужчина с той стороны, скорей из тех, кто контролирует проход, закрывает калитку и мои пальцы остаются между столбом и острым краем калитки. Я кричу не столько от боли, сколько от обиды. А как иначе, если только вчера пациент рассчитался со мной авансом. Это означало, что если я останусь без рабочей руки, деньги надо возвращать, впрочем, как и возвращаться самой восвояси. Что поделать, у медиков аванс брать не принято. Взял вперёд - к гадалке не ходи - обязательно какая - нибудь пакость случится.
   Мужик продолжает давить на калитку и не может понять, почему задвижка не срабатывает. Пальцы немеют, боль доходит до кончиков волос.
   - Открой калитку, зараза, - начинаю я верещать хорошо поставленным голосом. Голос у меня зычный. Дед, как-никак, певец оперетты, правда, местного значения, плюс еженедельные репетиции в лесу.
   В лесу я не просто кричу, а кричу во весь голос, да и дома приходится тренироваться.
   За кавказскими столами - кто был, тот знает - разговор после третьего стакана вина идёт на повышенных тонах. И не потому, что за столом ругаются - они так разговаривают. Мужчины говорят много и долго, и все хотят, чтобы их слушали. Поэтому всё общение сводится к тому, кто кого перекричит. Порой, приходится и женщинам вставлять своё слово.
   Мужчина не понимает, почему у меня глаза лезут на лоб и вместе с тем изо рта вырываются непристойные слова, причём в таком изобилии, что застрявшая женщина шарахается в сторону. Надо же, и место нашлось!
   Доктор уже перебралась на ту сторону и находилась в недоумении. Потом начинает понимать, что дело не в том, что нашу пару разбили. Наконец, мужчина замечает мою прижатую руку, и, открывая калитку, рывком выхватывает меня из толпы.
   - Что, больно? Бинт, зелёнку? От столбняка?
   Можно подумать, всё это есть в его кармане.
   - Да пошёл ты, - говорю я сквозь зубы.
   - Извини, сестрёнка, я не нарочно.
   - Ладно, что уж теперь.
   А теперь - ничего. Остаётся замотать платком три пальца, и попрощаться с работой.
   С пациентом мы распрощались, а шрамы на пальцах остались до сих пор.
  
   Есть ли предел человеческим возможностям? Могу смело утверждать, что такого предела не существует. Есть такие моменты в жизни, которые стараешься забыть, как страшный сон. А есть моменты такие, что оседают в памяти с такой прилипчивостью, что не вытравить и калёным железом.
   - Бригада, на вызов! - Сколько раз я слышала эту фразу - не подлежит статистике. И каждый выезд особенный. Запоминается и ложный вызов, когда тебя рывком вырывают из тёплой, пригретой телом постели и кидают в промозглый холод ночи. Ночи тёмной, как сама преисподняя, потому что нигде нет света, и звенящую тишину ночи нарушает шелест дождя. Или того хуже - проливного тропического ливня.
   Запоминается вызов, на котором тебя кусает бездомная собака, случайно оказавшаяся возле машины. Было несколько летальных исходов от бешенства. После того укуса я рискнула и не провела профилактическую прививку от бешенства. Собака тоже не прививалась. Интересно, пострадала ли она?
   Не вычеркнуть из памяти и мужчину, грызущего стаканы. Причём, это не фокус. Этот хруст стекла при соприкосновении с зубами забыть трудно. Запоминается Доктор.
   Ещё бы! Такое разве забудешь?
   Мы едем на вызов. По предварительным данным - отравление ядом - БИ - 58.
   Этот препарат применяется для опрыскивания мандарин.
   Можно пить водку, чачу, вино. Можно привыкнуть к тому, что женщины, словно сговорившись, считают своим долгом подальше от благоверных спрятать питейный продукт. Но если хочется выпить, можно залезть куда угодно, в самое невероятное, укромное место и при этом перепутать бутылки.
   Двое мужчин проводили время в приятной беседе. Вероятно, тема была злободневной, раз не хватило продукта. Решили добавить. Поискали, нашли, добавили.
   Искали одно, а нашли и добавили вовсе не то, что хотели. Стандартная стопка - как раз смертельная доза этого препарата. Но надежда умирает последней.
   Когда мужчины сообразили, что выпили что-то не то, каждый вёл себя по-разному. Один побежал промывать желудок, другой принялся не просто читать нравоучения жене, какая она, мол, нехорошая - намеренно решила отравить, но, для пущей убедительности пустил в ход кулаки.
   В одной машине везли обоих. Жены сидели рядом. Не могу сказать об их состоянии, но мужьям было совсем худо. Настолько худо, что на полпути я сказала всего одно слово - остановка. Водитель не только не остановился, но и прибавил газ. Доктор, сидящая впереди коротко бросила в маленькое окошко, разделяющее салон:
   - Адреналин!
   В такой обстановке, когда секунда имеет свойство растягиваться в час, я замешкалась. И немудрено: машину мотыляло из стороны в сторону. Сидя на корточках между больным и ящиком, трудно насадить внутрисердечную иглу на шприц, не только набрать препарат.
   Кто думал, что несчастный уйдёт на ходу?
   - Что ты копаешься?
   Задача оказалась не из лёгких, но когда я задрала рубашку несчастного, Доктор выхватила у меня из рук шприц и, подобно шпажисту всадила иглу туда, куда надо - в межреберье.
   - Есть пульс!
   - Всё, завели. - Доктор примостилась рядом, сложившись едва ли не пополам.
   До реанимации их доставили живыми, но доза была слишком большой.
   Выйдя из приёмного покоя, я спросила:
   - И как вы умудрились в салон попасть?
   Я точно помнила, что машина не останавливалась.
   - И правда.
   Водитель встретил нас приветливо.
   - Вы как? Нормально?
   - Нормально, а что?
   - Я, чуть было, не остановился. На повороте показалось, Доктор из машины вывалилась. Только что была рядом, и - нет. Потом оглянулся, а вы там обе копошитесь. Доктор, повторить сможете?
   - Попробуем.
   Мы пробовали разные варианты, но ни один не подошёл - окошко было слишком мало, чтобы в него мог пролезть взрослый человек. Наши экспериментальные попытки могли бы ввергнуть в шок знатоков Кама-сутры. Вероятно, в салон она не перелазила, а заныривала. Но как это получилось, до сих пор понять не могу. Вероятно, в её крови на тот момент было слишком много адреналина.
  
   Больничные истории - это нечто особенное. Это то, что скрыто от глаз, потому что, когда близкому человеку плохо, тут уж держись. И держаться приходилось. А иначе нельзя.
   Это сейчас, когда прошло столько лет и мир устаканился, можно допустить некоторую фривольность в изложении, но на тот момент, когда к виску водителя приставлен пистолет и в пространство летит угроза:
   - Если с моим ребёнком что-то случиться, я тебя пристрелю!
   - Если тебе станет легче - стреляй.
   Наш водитель человек спокойный и невозмутимый. Но кто знает, что скрывается за этим кажущимся безразличием?
   Бригаду могли увезти к больному и на частной машине.
   Вот тут точно адреналина хватает на всех.
   - Как это бензина нет? Я сейчас приеду, я вам устрою!
   И устраивали.
   - Сейчас, вы нас обслужите, а потом я с вами разберусь. С горы сброшу! Пристрелю! Бензина у вас нет, и где вы целый день катаетесь?
   И едешь с таким товарищем в машине, а в голове роем проносятся варианты - пристрелит, сбросит с обрыва? И думаешь...Господи, о чём только не думаешь! Но это всего лишь угроза. Но кто знает?
  
   - Почему нет? Я же звонил вам. Диспетчер сказал, что этот препарат у вас есть.
   - Давно уже нет.
   - Да я вас сейчас...
   И в живот упирается дуло ружья. Вот здесь уже мысль конкретная и одна. Заряжено ружьё, или нет?
   От меня ружьё отклоняется в сторону Доктора.
   - Что сидишь?
   Она действительно сидит спокойно, сложив руки на коленях, подобно прилежной ученице.
   - Я за что кровь проливал?
   Тут уже я, не выдержав, пытаюсь протиснуться между Доктором и дулом ружья.
   - А мой муж за что кровь проливал? Чтобы его жену к стенке ставили? Два года без зарплаты, по этажам! Ты что, один такой? Да на ... такая работа сдалась!
   Он успокаивается неожиданно, как-то сразу, и говорит беззлобно, словно ни слов бранных не говорил, ни ружьём перед носом не размахивал.
   - Ну, хоть что-нибудь уколите.
   Мы спускаемся к машине. Руки отчаянно трясутся.
   - Справились? - Спрашивает водитель, пытаясь определиться с нашим настроением.
   - Ты чего не вышел? - Устало спрашивает Доктор.
   - Он выходил.
   - Ты откуда знаешь?
   - Слышала, как два раза дверца хлопнула.
   - Сначала думал, вы не справитесь. Потом, когда она рот открыла, понял, что мне там делать нечего.
   Нет, я, в принципе, человек спокойный. Просто не люблю пьяных и агрессивных. Руководствуясь принципом: любое действие вызывает противодействие, я упрямо лезу на рожон, как будто получить в лоб пулю для меня предел мечтаний.
   Вредности во мне тоже нет. Но вот, иной раз нечистый путает.
  
   - Бригада, на вызов!
   Бригада вновь с сожалением выползает из-под лавровишни и едет на вызов. Случай не сложный. На фоне алкогольного перебора поднимается высокое давление. Вот она, вилочка! Один препарат можно, другой нельзя. Но помощь-то оказать надо. Надо размочить товарища, и успокоить. Иначе, он покоя родне не даст. И что делать? Доктор сочувственно смотрит на близких.
   - Извините, мы ему мочегонное сделали.
   - А спать он не будет? Сделайте что-нибудь! - жена умоляюще сложила руки на груди.
   - Нет, не будем. Вы уж потерпите. Всё равно когда-нибудь угомониться.
   - Пока он угомониться, мне уже "скорая" не поможет.
   - Доктор, что мы теряем? - Я встреваю в разговор. Сделаем - и все дела! Пусть спит и пусть... Впрочем, продолжать не следует.
   Сделали. А через три дня мы встречаемся с Доктором на смене.
   - Ну, что, допрыгалась? Отвечать-то мне пришлось.
   - Случилось что? - Я чувствую, как в груди поднимается тревога.
   - Ты не учла одного. Мы с тем товарищем рядом живём. Вчера его встречаю, а он меня чуть ли не грудки хватает.
   - Что вы, - говорит, - со мной сделали?
   Я прикидываюсь овечкой и спрашиваю:
   - А что мы такого сделали?
   А он отвечает:
   - Спать хочу, сил нет. И в туалет хочу, тоже сил нет. Дальше продолжать?
   - Нет, продолжать не надо. Что из того, если он авансом роль тяжелобольного прорепетировал?
   Дай Бог, чтобы никому не понадобилась ни подобная репетиция, ни тяжёлая болезнь!
  
   От болезни никто не застрахован. Она настигает неожиданно, исподтишка. Мало ли кто перебрал, кто понервничал. Наш горячий народ любит фейерверки. Праздник должен быть шумным, веселым, зажигательным. Зажигательным во всех смыслах - и в прямом, и в переносном.
   Случались и несчастные случаи - в кого-то из гостей попадала шальная пуля, когда-то, пусть и очень редко, не к месту, и, совсем некстати, взрывалась граната. Раз в году и веник стреляет, что уж тут говорить об оружии.
   Гуляют у нас весело, пьют много. Соревнования в этих делах выглядят своеобразно - либо это стаканы, наполненные вином и выставленные в ряд, либо вазы с таким же содержимым. Особенно, во время свадеб.
   Признаться, я чувствую себя спокойней, когда поступает вызов, и ты знаешь, что там во всю гуляет свадьба, если ты со своей бригадой, на машине, и всегда можешь уехать во свояси. Но случается, что по каким-то причинам нет машины, и тогда приходится решать дилемму - ехать вместе с Доктором на частной машине, или отправлять её одну. Мало ли, что может случиться. Всегда можно объяснить, почему нет машины, но бригада на месте. Труднее объяснить, почему машина есть, но бригада отсутствует.
   Так уж случается, что счастливые часов не наблюдают. Наши люди счастливы, и поэтому не наблюдают ни часов, ни расстояний. Время летит незаметно. Когда на перевозку берут машину, то говорят:
   - Тут, совсем рядом, километр за поворотом.
   Возвращаясь через пару часов, водитель поясняет, что лучше сразу уточнять, где именно находится тот самый поворот. Порой, "тут недалеко, пять минут надо", оказывается, что надо пять минут, только не учитывают, что про час они запамятовали.
   Обслуживание вызова на частной машине - это сказка. Проходит час, другой, третий, а Доктора всё нет. Закрадывается тревога - что могло случиться?
   Почему-то, в первую очередь в голову лезут непрошенные нерадостные мысли. Неужели на трассе превысили скорость? Нет, плохие новости доходят быстро.
   Я не помню ни одного случая, когда аварийная машина и пострадавшие оставались без внимания проезжающих мимо водителей.
   В такие моменты все забывают обо всех делах, и первый попавшийся, не зависимо от возраста и национальности, перекладывает пострадавшего в свою машину, и привозит в больницу. Все разбирательства будут позже - кто виноват, почему это случилось, и кто кого будет ремонтировать.
   И так горько становится от мысли, что железку отремонтировать можно, но с того света ещё ни один человек не вернулся.
   И опять-таки, не хотим учиться на чужих ошибках. И каждый лихач уверен, что если несчастье может случиться, то только не с ним.
   Время идёт. Машины с Доктором нет. Остаётся только сожалеть, что не записан номер частной машины - где искать, с кого спрашивать?
   - Вечер добрый, - номер 02 набирается после нескольких тревожных часов. - Со "Скорой помощи" беспокоят .
   - И что, - выслушав, дежурный вздыхает. - Да знаю я, где эта свадьба... Какая машина? Понял. Не волнуйтесь, он парень нормальный. Сами знаете -пока из-за стола не встанут, не привезут.
   Дежурный оказался прав.
   - Вы на часы смотрели? - Это первый вопрос. Второй вопрос - всё ли в порядке - можно не задавать. Итак, яснее ясного, что всё в полном порядке.
   - Мы моральный ущерб возместим! - Водитель частной машины приносит пакет. И мне кажется, что сейчас и здесь будет своя свадьба. - Молодцы, ребята. Мы доктора за стол приглашаем, а она говорит - мы всегда вместе ужинаем. Вот, вам собрали. Что? Какая милиция?.... Обижаешь, нет оскорбляешь! Мы что, звери?... Что может случиться? Да я водить начал раньше, чем научился ходить!
  
   В этом месте следует верить. Машин в наших краях много. И удивляешься, когда за рулём видишь мальца, который едва достаёт до педалей, но ничего не видит, потому что предел его обзора близок - панель приборов. Не менее удивительно, когда видишь за рулём пожилую женщину, которая настолько стара, что права получала в тот период, когда по незаосфальтированным дорогам ездили на арбах. Кряхтя, она выползает из машины, и идёт еле-еле, опираясь на палку. И совсем недавно пришлось наблюдать бабушку на мотоцикле.
   Предел же моих мечтаний - самокат.
   Ещё не забыты пустынные улицы, когда в течение дня увидишь пару-тройку машин. Да и прохожие были редки.
   И всё же, первый городской автобус на трассе заставляет оборачиваться.
   Что может сравниться с чувством, когда ты вновь можешь позволить себе сесть в такси? Какие испытываешь ощущения, когда переходишь границу налегке, как у нас говорят - сквозняком. О чём думаешь, когда видишь первый поезд "Сухум-Москва", украшенный белыми шарами? Он медленно катил по рельсам и нескончаемый трубный звук, как победный клич вновь воскреснувшего мамонта, оглашал окрестности. Не знаю, кто и что в тот момент ощущал, но лично я плакала, и почему-то стеснялась этого проявления сентиментальности.
   Неужели, мы возвращаемся к тому времени, когда улицы будут вновь заполнены отдыхающими, а не отчаянными смельчаками-одиночками. Неужели мы вспомним о законах истинного кавказского гостеприимства и научимся укрощать амбиции?
  
   Время шло. Наступал очередной Новый Год. Если раньше этого праздника ждали с нетерпением, готовились загодя, то теперь этот праздник был не столь волнителен, как прежде. Но жить год от года становилось веселее. Веселее, потому что чем дольше времени проходило после тех событий, тем большими надеждами жила маленькая, непризнанная страна.
   Новый год праздник особенный, но в наших краях он проходит специфически. Это значит, что куранты ещё не пробили двенадцать часов, а гости и хозяева уже давно проводили и давно встретили Новый год. Обычай встречать Новый Год дома - это своеобразная дань традиции. Но прежде, чем добраться до домашнего стола, надо поздравить друзей и знакомых. В нашем городе столько друзей и знакомых, что всех обходить, даже не присаживаясь за стол, поднять бокал шампанского стоя, чисто символически, понадобятся не одни сутки.
   Но в дом не принято идти с пустыми руками. Пусть маленький сувенир, парочка конфет детям - это в обязательном порядке.
   В тот год мой муж решил не размениваться по мелочам.
   - Я на охоту, - сказал он, закидывая на плечо ружьё.
   - Очень хорошо! Только предупреждаю - много не неси, я чистить не буду, мне некогда.
   - Нет, принесу ровно столько, сколько вчера выпил.
   - А ты вчера много выпил? Ругаться не буду, мне надо сориентироваться.
   - Шесть.
   - Шесть? Пойдёт. Это немного.
   Ближе к обеду он вернулся. На подвесках болталось явно не шесть уток.
   - Можешь не считать - тринадцать штук. Но честно - выпил шесть. Это к Новому году. Чтобы не заводиться - девчонкам раздай. Пусть сами чистят. Я перекушу, и в горы.
   - Опять на охоту?
   - Лучше в горы, чем поздравляться.
   Город наш небольшой - вдоль моря узкая полоска и тут же начинаются горы. Раньше мне казалось, что Гагра - это одна улица. Но сколько переулков! Оказывается, когда привык смотреть в одной плоскости, боковое зрение не срабатывает до тех пор, пока не появится надобность. Надобность появилась только тогда, когда попала на "Скорую помощь". Пришлось расширять свой кругозор. И это было здорово! Вот когда оказывается, что родной город не так уж и знаком.
   Через два часа муж вернулся. Пришлось чистить сойку.
   - Я пошёл.
   Ружьё болталось на привычном месте - на плече.
   - Что, опять?
   - Дома не хочу сидеть.
   - Ты ноги ещё не убил?
   - Я ноги давно уже убил.
   Собаку ждать не надо. Она уже крутилась возле его ног, и чуть ли не облизывала ствол ружья. Что поделать - порода-то охотничья.
   Помесь пойнтера и спаниеля появилась у нас недавно. Породу мы определили сами - с понтом сеттер. Из всего выводка она одна была гладкошерстной. Это и хорошо. Но держать в квартире собаку - это верх издевательства. Признаться, для нас она была членом семьи. И более того, её день рождения приходился на тот же день, что и день рождения сына.
   Я долго сопротивлялась появлению собаки. Но меня убеждали недолго - есть разница приносить с охоты пять перепёлок, или пятьдесят? Впрочем, собака неплохо экономила на патронах - она брала перепёлку с лёта.
   Это была наша любимица, и не только моя - муж в ней души не чаял. Конечно, появление в доме двадцатидневного щенка принесло не только бурю радости, но и море хлопот.
   Муж достал из кармана маленькое рыжее существо и почётно вручил мне вместе с пипеткой.
   - Не буду я лялькой заниматься.
   - Будешь. Куда ты денешься?
   И ушёл. Не знаю, где он ходил, но пришёл далеко за полночь, к тому же, более, чем в хорошем расположении духа.
   Раньше времени оторванный от мамки щенок не мог успокоиться.
   - И что с ней делать? - спросила я под утро, едва открывая, слипающиеся от бессонницы глаза.
   - Ты к груди прижми, она и успокоиться. С ума сошла? Куда ты собаку в постель тащишь? Сейчас привыкнет, потом не отвыкнет.
   - Я что, так и буду всю ночь сидеть?
   - Зачем сидеть? - Он отвернулся к стене, и зевнул. - К печке ложись, она ещё не остыла.
   Спорить сил не было. Расстелив на полу у печки меховую лётчицкую куртку, подаренную зятем, я разместилась на полу.
   Печка. Сколько холодных вечеров проведено возле живого огня!
   Надо заметить, что при слабом напряжении в электросети, когда свет пламени свечи гораздо ярче обычной лампочки, бессмысленно включать электрокамин. У многих появились "буржуйки". Сделанные из простой жести печки не могли служить долго. От силы - пару лет, и надо думать о новой. Кто-то складывал печку из кирпича прямо в квартирах. В топку шло всё - от сушняка, собранного в лесу, до паркета - не все могли ходить в лес.
   Не было бы счастья, так несчастье помогло. У нас была печка чугунная, добротная, хоть всю жизнь топи, доставшаяся нам в наследство. Наследство горькое, но каждый раз, затапливая печку, мы добрым словом вспоминали её хозяина.
   Этот человек был старинным приятелем моего отца и отца мужа. Родители дружили, дети тесно общались. Судьба эту семью не хранила. Сын погиб в последние дни войны, отец был убит и сожжён в собственном доме. Его жена, жившая в деревне, отдала за ненадобностью эту печку, а может, и по причине того, что останки её мужа лежали возле этой печки. Кому нужны воспоминания, от которых хочется избавиться?
   Так или иначе, но печка служила свою добрую службу, а мы с собакой, как две собаки, провели возле неё не мало вечеров и ночей.
   Джулька не привыкла к дивану. Она привыкла ко мне. И когда я ложилась на диван отсыпаться после дежурства, она неизменно ложилась мне на живот, свернувшись маленьким рыжим комком. С каждым днём этот комок становился тяжелее, но диван по- прежнему оставался запретной зоной. Со временем, задняя часть тела собаки сползала на диван, и несчастное животное, вздрагивая, просыпалось, и в ужасе укладывалось на место.
   Что поделать, дети растут быстро. Прошло совсем немного времени, и она надёжно и надолго обосновалась на медвежьей шкуре.
   В субтропиках повышенная влажность. Настолько, что порой достигает ста процентов. Такие дни особенно сырые и промозглые, и плюсовая температура переносится, как минусовая. Как не утепляйся, кажется, что ты весь пронизан сыростью. Вот и получается - летом знойная, несусветная жара, зимой невообразимый холод.
   Может быть, именно поэтому трудно определить возраст. Многие, несмотря на преобладание стрессового фактора, выглядят гораздо моложе своих лет. Отопления нет до сих пор. Тяга к уюту и к комфорту не позволяет топить печь, потому что и со светом стало лучше, и белить потолки после зимней топки - не набелишься, но есть особая прелесть в том, что ложишься спать в помещении, где лоджия прогревается до 4-х градусов. Этакие куколки в анабиозе.
  
   Я всё понимаю, одного не могу понять, как может охотничья собака панически бояться воды?
   - Знаешь, она под дождь выходить не хочет. Лужи стороной обходит. Купание для неё смерти подобно.
   - Ну и что? Зато на охоте на дождь внимания не обращает. Любую птицу из канавы достанет. Золото, а не собака.
   - Милый, ты про неё рассказываешь? Или мы говорим о разных собаках?
   - Если бы она могла бы говорить, она бы рассказала, как вы, девочки, на прогулку ходите.
   Я опешила.
   - Интересно, и как это мы с ней ходим?
   - Интересно? Тогда слушай. Сначала, вы пьёте кофе на пятом этаже, потом на шестом, на седьмом бываете реже. И сколько раз ты кофе пьёшь?
   - Это она тебе рассказала?
   - А кто же ещё? Вывел я её, а она чуть возле Зоськиной квартиры поводок не оборвала. То же самое было и на шестом этаже. На седьмом она задумалась, но была не в настроении. А уж про восьмой этаж я и говорить не буду.
   Это была правда.
   - Так что, дорогая, Джулька тебя спалила.
   Что же, спалила, так спалила.
  
   Однако, присказка несколько затянулась. Пора вернуться к Новому Году. К тому году, когда были нарушены все традиции, и меня ожидала масса новых эмоций и впечатлений.
   В тот день мой муж трижды ходил на охоту. Собака, притомившись, спала, что называется, без задних ног.
   Устала и я отвечать на вопросы, куда подевался мой муж. Вся поздравительная нагрузка легла на мои плечи. Казалось, ещё час, и случится заветное - празднование Нового Года в тесном семейном кругу.
   Узкого круга не получилось. Зашли гости, присели за стол. Но оставалось ещё полчаса. Таких быстротечных и бесконечно долгих. Что можно успеть за полчаса? Многое, к примеру, взять с собой сына и пройти с визитом вежливости по этажам. Так, мимоходом.
   Вояж закончился быстро. Вернувшись, я обнаружила дверь закрытой. Это был нонсенс. В такую ночь никто дверей не закрывает. У меня и в будние-то дни она частенько открыта, а тут, как на грех.
   Не помогли кулаки, не помогли пущенные в ход ноги, не помог и хорошо поставленный голос. За дверью никто не отзывался. Думай, что хочешь. Думала я одно - это надо же было так набраться, чтобы не реагировать на невообразимый шум.
   Соседи отреагировали быстрей. На площадке собралось много народа.
   - Что не пускают? - Смешливо спрашивали одни. - Заходи к нам!
   - А почему бы не к нам?
   - Слушай, у нас и за столом места хватит, и под столом тоже.
   Словом, такую массу предложений я не получала никогда в жизни. На душе уже не было ни злости, ни раздражение. На душе пели соловьи.
   - Нет, спасибо! Я ещё успею ко всем зайти - ночь длинная. Сейчас сына пристрою.
   Я направилась на пятый этаж пристраивать сына.
   - А ты скоро - Встретила меня хозяйка, широко открывая дверь. - Не пускают?
   - Видеть не желают. Я к тебе до утра.
   - Классно!
  
   Пришлось ненароком вспомнить детство. У родителей было много друзей и дети не далеко ушли друг от друга по возрасту. Так уж водилось, что один год мы встречали в одной семье, расположившись цыганским табором. Кому не хватало места, укладывались на пол. Следующий год - в семье другой. И так - по этапу, и так - по кругу.
   Потом эта традиция изжила себя. Но пельмени остались.
   Собирались семьями и лепили пельмени - даже не считали, уж слишком много их было. Потом садились за стол. Оставшиеся пельмени замораживались и ждали своей очереди.
  
   Никто не смотрел на время. Хозяин дома придремал в кресле. Телевизора не было, язык от разговоров раскалился до предела, и пришла пора определяться с ночлегом. Дети давно спали в отдельной комнате.
   - Так, подруга, раздвигай диван. - Подруга деловито отодвигала от дивана стол. - Мой до утра в кресле точно проспит, так что, располагайся.
   Пришлось чуть-чуть вспомнить старые добрые времена, когда спать ложились не раздеваясь.
   Надо сразу сказать, что с подругой мы находимся в разных весовых и ростовых категориях. Она так мала ростом, что "метр с кепкой в прыжке" - это про неё. Но одна отличительная особенность есть - у неё непропорционально большая грудь. Я не буду вдаваться в собственные анатомические особенности, но...
   Но на переполненный желудок спать ложиться безрассудно - всё равно не заснёшь. На бок не повернуться. Проще спать сытым пельменем, то есть, на спине.
   Уже было достаточно поздно (или рано?), когда я почувствовала на своей груди чужие мужские руки.
   - Рехнулся? - Рявкнула я, и звонкая пощёчина нарушила утреннюю тишину.
   Хозяин дома, не разбираясь, кинулся к дверям. Подруга кинулась вслед за ним.
   - Ты куда? Вернись!
   Он стоял посреди прихожей, растерянно озираясь.
   - Вот, чёрт, бабы, с ума сойти! Пойдём, стресс снимать. - Он вернулся в комнату, пододвинул стол к дивану, и посмотрел на свои руки.
   - Вы не представляете, что я за эти секунды передумал. Чувствую, что-то не то, а понять не могу. Что за дама? Где я? Помню чётко - домой пришёл и никуда не выходил. Может, картинка выпала.
   Подруга вытирала набежавшие от смеха слёзы.
   - Вот, подкидной. Оказывается, декораций менять не надо. Достаточно действующие лица местами переложить. Что, рыльце в пушку?
   - Да ну, вас, бабоньки. Я даже протрезвел.
   - Я представляю, как бы ты из чужой хатки скакал, если из дома так рванулся.
   - Теперь думать буду.
   Остаток утра прошёл веселее, чем весь вечер накануне. От моего плохого настроения не осталось и следа. Уже утром, стучась в родную дверь, я пыталась сделать строгое лицо, но у меня ничего не получалось.
   Муж открыл дверь и понял, что обороны держать не придётся.
   - Ты извини, я так устал, что гости, как пришли, так и ушли. Дверь нечаянно захлопнулась.
   - При чём здесь дверь? С Новым Годом!
   - Кстати, твоя знакомая звонила. "Скорая" без бензина, а мужу совсем плохо. Просила подойти.
   - Я скоро. - Надевая плащ, автоматически положила в карманы мандарины и апельсины. Благо, карманы глубокие. Не идти же с пустыми руками. Я не чувствовала раздражения, потому что заранее знала - просто так беспокоить не будут. Мужчина действительно был болен, и, как я подозревала, жить оставалось ему не так уж и много.
   Муж, вероятно, за тот год, что мы не виделись, порядком соскучился, и, против обыкновения, проводил меня до лифта. Это пришлось кстати.
   Дверь лифта захлопнулась, он начал опускаться и тут же застрял. Я лихорадочно стучала по кнопкам, хотя знала, что это бесполезно - отключили свет.
   - Ты ещё здесь?
   - Здесь. И что будем делать? Лифтёр или гуляет, или отсыпается.
   - Будешь издеваться, или будешь спасать?
   - А чего тебя спасать? Надеюсь, в карманах не пусто? Посидишь на диете, глядишь, и заветная мечта исполнится - похудеешь.
   - Хватит, доставай уже.
   - Это ты меня достала. Сиди в этом карцере. Я пошёл.
   Я слышала нарочито громкие шаги, и думала, что он ушёл совсем. Но через минуту дверь лифта открылась.
   - Ага, сидишь? А дальше что?
   Действительно, а что дальше? Знает, что я панически боюсь высоты. Лифт застрял очень неудачно. Сверху пространство было небольшим, вряд ли я в него пролезу. Снизу достаточно высоко, чтобы прыгать. Впрочем, подставь он табуретку, я была бы не в восторге - табуреток и стульев я тоже боюсь.
   - Дальше - сама. Я тебе дверь открыл, а ты думай - сверху или снизу?
   - Что значит - думай? Тяни.
   - Значит, я ползать должен?
   - А я что, должна прыгать?
   - Я один не вытяну.
   - Зови подмогу.
   - И кого я найду? Большинство сегодня сами себя найти не могут.
   - Значит, иди на пятый. Точно знаю - кое-кто не спит.
   Вдвоем мужчины меня высвободили. Но плащ был в таком виде, в каком и должен быть после сухого мытья полов.
   - Да, мать, я не думал, что ты боишься темноты до такого состояния.
   - До какого состояния?
   Муж опустил глаза на уровень карманов, вернее, чуть ниже. Нет моей вины в том, что мандарины и апельсины не выдержали оказываемого давления моим телом. Впрочем, не будем говорить о том, какая создавалась иллюзия, но...
   Как говориться, как проведёшь встречу Нового года, таким он и будет. Он таким и был: непредсказуемым, весёлым. Следует заметить, я не поленилась подсчитать, сколько раз в том году я застревала в лифте. Это было моё любимое число - тринадцать. Словом, тот год был музыкой.
  
   Музыка. Я люблю музыку. Предпочитаю музыку классическую. Я вовремя бросила музыкальную школу и, возможно, тем самым сохранила желание порой садиться за инструмент. Конечно, и опыта и практики было маловато. Была гитара, но иногда так хочется услышать живой звук фортепиано. Причём, у меня была мечта - небольшой синтезатор.
   Но так уж случалось, что сначала мы не успевали за ростом цен, а потом мечта улетела в заоблачные выси на недосягаемое расстояние.
   Но, кто знает, кто знает...
   Ничто не вечно под Луной. Пришла пора и нашему телевизору показать свой характер. Он потускнел красками и порой замолкал. Пришлось позвать на помощь соседа, который был мастером по ремонту телевизоров.
   - Всё, готово!
   - Как готово? Пять минут - и все дела?
   - Дело мастера боится. Нет, нет, что ты, какие деньги? Обижаешь.
   - А за стол?
   - За стол можно.
   Настроение было хорошим, отчего бы не спеть? Ведь после третьей не возбраняется и петь. Я взяла в руки гитару. Стало веселее, но гость сидел задумчивый.
   - Раз тебе не нравиться, петь не больше не буду!
   - Нет, я не поэтому. Подожди, я сейчас.
   Он ушёл, и вскоре вернулся. В руках его был аккордеон.
   - Вот здорово! Гуляем!
   - Нет, это тебе - подарок.
   Мне стало не по себе.
   - Подарок? Мне?
   За словом я в карман не полезу, поэтому добавила, обращаясь к мужу:
   - У нас новшество - мастера работу делают и подарками одаривают. У нас ничего больше не сломалось?
   - Наглая ты, - заметил муж, - человека бы постеснялась. - Ты извини, - это уже относилось к соседу, - но мы такой дорогой подарок принять не сможем.
   - Не сможем, - вторила я эхом, и в душе сожаления не было - я никогда аккордеон в руках не держала.
   - Мне он без надобности. И денег за него не платил. Это подарок.
   - Правильно, тебе подарили, а ты передариваешь. Человек тебе от души.
   - Нет, это я от души, а мне он, - сосед замялся. - Короче, трофейный аппарат.
   Лучше бы он молчал. Но он не знал, как я отношусь к этому вопросу. Хорошо, что я сразу не стала высказывать своего мнения.
   - Я ничего не потерял. Из вещей. Брата мне никто не вернёт. Ребята попросили в машине посидеть, вы сами знаете, зачем. Потом дали мне этот аккордеон. Просто, чтобы что-то дать. Отказываться неудобно - ещё неправильно поймут. А играть я не умею. Вот пусть твоя жена учится - у неё слух есть. Потом приду, послушаю.
   Почти год я терроризировала инструмент. Задача оказалась не из лёгких. Даже собака пыталась закрыть уши, пока я, растягивая меха, растягивалась вместе с ними.
   В один из вечеров, когда я пыталась сыграть на аккордеоне "польку-бабочку", в нашу дверь раздался звонок.
   На пороге стояли нежданные гости. Какими судьбами моих одноклассников занесло к нам на огонёк, я не могу сказать, но начало вечера прошло в приятной, дружеской обстановке. Один из ребят увидел аккордеон. Глаза его загорелись. Он взял инструмент, и, к моему величайшему удивлению, стал играть не просто сносно, а хорошо.
   - Сколько я нас помню, не знала, что ты учился в музыкальной школе, - не удержалась я.
   - Я частные уроки брал. Что только родители не сделают, чтобы привязать ребёнка к дому.
   Вот уж не думала, что этот сорвиголова, от которого страдал весь педагогический коллектив школы, мог привязываться к дому только при помощи аккордеона.
   - Жаль, у меня инструмента нет. Иногда так хочется пробежаться по клавишам. - И он быстро пробежался по клавишам, так, как давно хотел.
   - Когда в нашу хату обнесли, я думал, что возьмут то, что берут обычно. Но переть в окно аккордеон - это что-то.
   - Этот ты занесёшь через дверь.
   - Не понял.
   - А что тут понимать? Забирай.
   - Как забирать?
   - Под мышку, на плечо, какая разница? Я всё равно играть не умею.
   - С ума сошла? Это же немец!
   - Ну и что? У тебя отчим тоже немец, если я не ошибаюсь.
   - Спасибо! Моя благодарность не вписывается в мои возможности. Век не забуду, - он любовно гладил инструмент, а у меня внутри прошла тёплая волна - как приятно, оказывается, дарить человеку то, при виде чего у него горят глаза.
  
   Невольно припоминаются случаи, когда и мне дарили. Таким подарком был подарок от сестры.
   Это было ещё до войны, когда мы с мужем бросились во все тяжкие в поисках редких раковин. Мы с сестрой не просто забрели на Птичий рынок. Мы шли туда целенаправленно. Глаза разбегались от изобилия контрабандных раковин. Но у меня была назначена встреча, сумма оговорена. Причём, я успела прихватить пару-тройку интересных раковин. В кошельке осталось только на дорогу, в сумке - предел мечтаний, что ещё надо человеку для полного счастья?
   Но кто знал, что моим мечтаниям найти предел не так-то просто.
   Я увидела раковину, название которой с латыни переводится, как обожжённая. Она так и напоминает деревяшку, едва прихваченную огнём. Их всего несколько видов. Но этот ценный экспонат продавался за бесценок. Сорок рублей для такого экспоната не деньги. Всего-то половинка зарплаты среднестатистической медсестры. Но по тем временам...
   Я не умею возвращать купленный товар. Раковины, которые минуту назад так радовали, больше не грели душу. Перед глазами стояла редкая раковина и до смешного маленькая цена. Обидно! Вот уж поистине, поспешишь, людей насмешишь.
   Растерянно озираясь по сторонам, я поняла, что осталась одна. Сестры рядом не было. И куда она запропастилась? Я же могу заблудиться. Но это мелочи, по сравнению с тем, что мне может не хватить на обратную дорогу в пригород, если я начну плутать.
   Она подошла сзади, неслышно, и тронула меня за плечо.
   - Что, испугалась?
   - Конечно! Каменные джунгли не по мне.
   Это сейчас я хорошо ориентируюсь на местности, а тогда...
   Сестра раскрыла ладонь, а на ладони лежала она - ципрея оникс. Та самая, редкая, очень красивая и ценная раковина. Но для меня она бесценна.
  
   Слово за слово, разговор катился в привычном русле. Второй гость, вернувшийся из России, расспрашивал, как дела, как живём, чем дышим. Прошло пять или шесть лет после знаменательных событий. Разговор о тех днях не поднимался. Мы с мужем всегда избегали этой болезненной темы. По негласному соглашению, эта тема была запретной. Но гость вышел на разговор первым.
   - Вы думаете, вы одни здесь постреливали? Я тоже порох понюхал.
   Вот это уже стало интересным.
   - Каким образом? - Насторожился муж. Уж он-то знает, кто, где находился и кто в окопах и блиндажах кормил вшей.
   - Я был в Чечне.
   Повисла пауза. До сих пор не могу понять, какая муха меня укусила.
   - Наёмник, - выдохнула я.
   Он отрицательно мотнул головой.
   - Контрактник.
   - Не вижу разницы. И как так получилось? - Я не унималась, чувствовала, что меня начинает захлёстывать волна безрассудства. Это то состояние, когда меня лучше держать на привязи.
   - Детей надо было кормить.
   - Почему здесь не воевал?
   - Надо было детей вывозить. Четырнадцатого началось, на следующее утро мы выехали.
   - Значит, как задарма дом защищать - о детях думаем. А потом, когда они подрастают и больше нуждаются в родителях, берёмся за автомат. За деньги детей сиротить можно?
   - Ты на чьей стороне?
   -Я на стороне здравомыслия. А если бы тебя убили?
   - Случись что, о них государство бы позаботилось.
   - Спихнуть своих детей на плечи государства? Это - в крайнем случае, а промежуточный вариант ты не рассматривал?
   - Какой?
   - Промежуточный. Увечный, калечный, контуженый. На плечи жене и детям? А что? Они уже подросли. Самое то. Есть, кому за папочкой присмотреть. Что, в России работы найти нельзя?
   - Нельзя. Ты сама пробовала?
   - Чего я только не пробовала. И, как курица, на своём насесте сижу. В моём курятнике зерно само не сыплется.
   - У тебя родственники в России.
   - Согласна. А про жернова Перестройки ты слышал? Моя сестра - вдовая, в долгах, как в шелках сидит. Тебе сумму назвать? Между прочим, у неё ребёнок есть. И она женщина. Достаточно того, что в самое тяжёлое время, когда зять, царство ему небесное, был жив, мои родители нужды не знали. Мы всю дорогу сами выколупывались.
   - Хватит! Если мы сейчас начнём разбираться, в такие дебри залезем, не выберемся. - У моего мужа заходили желваки на скулах, явный признак недовольства.
   - Ты меня осуждаешь? - Одноклассник смотрел на меня в упор. И почему его так интересовало моё мнение?
   - Опять заводитесь? - Муж нервничал.
   - Нет. Не осуждаю, пытаюсь понять.
   Дальше разговор не клеился. Гости ушли, но в душе осталось щемящее чувство тоски. Скорей всего, ему не следовало касаться этой темы. Может быть, он сам искал себе оправдания?
   Так или иначе, но много лет я не вижу его в городе, и не слышала, чтобы он приезжал. Наверное, в этом есть и доля моей вины.
   Но после его ухода, когда лихорадочно было выкурено несметное количество сигарет, муж сказал:
   - У тебя две проблемы.
   - И какие же?
   - Ты не хочешь понять, и не умеешь прощать.
   - Значит, этому надо учиться.
   - Вот и учись.
  
   Приходилось многому учиться заново. Жизнь то и дело задавала задачки. Эти уроки были тяжёлыми и неприятными. Так хотелось оторваться от реалий будней и верить в то, что есть другой мир. Мир особенный, необычный, завораживающий.
   Мы болели. Болели не только душой, но и физически. Случалось, я встречала своих одноклассниц в таком жутком виде, что хотелось посмотреть на себя в зеркало - неужели и на меня годы наложили такой же отпечаток?
   Но из зеркала на меня смотрело моё собственное лицо, и я, привыкшая к своему отражению, не видела существенных изменений. Разве что мои волосы темнели, в то время, как у моих подруг они седели.
   Мандариновые сады, обнесённые женщинами, как зайцами капустные грядки, несли не только надежду на лучшее, но приносили массу неприятностей. Кое-кто падал, кое-кто простужался, кто-то надрывался. Словом, закон оборотной стороны медали работал в полную силу.
   Заболеть просто, а вот лечиться было делом сложным. Долгое время обходились без лекарств, без самого необходимого.
   Выгуливая собаку, я автоматически завернула на пятый этаж. Дверь открыл сын подруги.
   - Мама в нарды играть не сможет. Заболела.
   Нарды, нарды. Необыкновенная игра, игра непредсказуемая. В этой незамысловатой игре ничего не зависит от тебя. Всё зависит от того, какой выпадет камень. Масса комбинаций, таких непохожих и оригинальных. Надо уметь проигрывать. Я проигрывать умею, потому что порой и проигрыш бывает красивый. Такой красивый, что понять может только тот, кто сам находит прелесть и очарование в этой игре.
   К сожалению, я игрок. Нет, я не из тех, кто построил дом на выигрышные деньги, хотя, поговаривают, в наших краях построен не один такой дом.
   Когда мне попадается интересный партнёр, игра теряет счёт, потому что в спичечном коробке закончились спички. Одно знаю наверняка - это проверено, первые пять партий я выигрываю. Потом долго и отчаянно проигрываю. И тогда я старательно убеждаю себя в том, что я только пришла. И если формула самовнушения срабатывает, последующие пять партий можно не беспокоиться.
   Мы с подругой, в свободное время играли до тех пор, пока мужья не устраивали нам разгон. Приходилось быть бдительными - пока одна раскладывала фишки, другая поглядывала из окна, обозревая окрестности. Выход можно найти из любой ситуации. К примеру, усадить мужчин за один стол и благополучно разместиться за столом другим. Но чаще, заметив из окна одну из половин, бросались в рассыпную, кто к плите, кто к корыту со стиркой. У кого какие дела остались недоделанными.
   Но если подруга не в состоянии играть, значит, дело действительно плохо.
   - Болеем?
   Больная лежала на диване, свернувшись калачиком, и что-то бурчала себе под нос. Прислушавшись, я услышала только одно слово - мандарины. Это слово звучало несчётное количество раз. Приложив руку к её разгорячённому лбу, я поняла, что моя подруга где-то на верхушках деревьев обносит жёлтые шары.
   - Ты чего сразу не позвал? Простынь давай, - мальчишка стоял рядом.
   - Зачем?
   - Так надо.
   Ясное дело, если под руками нет лекарств, есть очень простое средство - холодное обёртывание. Не пожалев воды, я ждала, пока простыня высохнет на теле подруги.
   - Ты что делаешь, садистка?
   Наконец-то я услышала не только что-то членораздельное, но и осмысленное.
   - Смерти моей хочешь?
   - А с кем я играть буду? Да я тебя как зеницу ока беречь должна. Кстати, что это ты всё о мандаринах?
   - Кто его знает? Вчера в сад ходила. Хорошо набрала. Переход тяжёлый был, а цены нет. Вдоль дороги выбрасывают. Хорошо, что не покупала. Немного дорогу оправдала.
   - Так оправдала, что сегодня в лёжку?
   - Всё ничего. Но как глаза закрою, всё равно мандарины вижу.
   - Ясно, значит, замкнуло. Ты думай о бабочках. Если тебе лучше, я пойду. Через полчаса спущусь.
   - Обещай, что больше не будешь простынь мочить.
   - Посмотрим. Ты у нас за йога сойдёшь. На тебе простыня сохнет быстрее, чем на батарее.
   - Наши батареи давно льдом покрылись. Их впору вместо холодильника использовать.
   - Отпусти меня. Собаку отведу и спущусь.
   Когда я спустилась, подруга окончательно пришла в себя. Лоб уже не пылал, да и выглядела она гораздо лучше.
   - Как ты? - Спросила я, садясь на пол возле дивана.
   - Нормально, но, - она хихикнула. - Представляешь, стала я думать о бабочках, а они, подлые, на мандарины, на мандарины.
   - Здорово тебя скрутили.
   - Говорят, сейчас рыжики пошли. Отойду немного, за грибами сходим?
   - Чтобы бабочки на рыжики садились?
   - Какая разница. А грибы - это здорово.
   - Нет, моя дорогая, я устала ходить по серпантину. Отдохнуть надо. В будущем году сходим.
   - В будущем, так в будущем.
  
   Наступил очередной Новый Год. Так уж случается, что у работающих в смене по чёткому графику - сутки на работе, трое дома, дни недели значения не имеют. Не имеют значения и праздники. Каждые четыре дня понедельник и три воскресения подряд. И случается так, что дежурства приходятся на праздники. В этом есть особая прелесть. Иногда неплохо отдохнуть от дома в горячую праздничную пору.
   Кажется, ничего нового не происходит, потому что никто не изменил понятия - как встретишь Новый Год, так его и проведёшь.
   Как ещё можно проводить время на работе? Только в ожидании вызова, и горечь оттого, что вынужден вставать из-за стола, добавляет лёгкую досаду.
   Что поделать, существуют вещи не очень приятные - закон подлости никто не отменял. А как ещё можно назвать прерванный обед, ужин, утренний процесс кофепития?
   Можно часами сидеть без дела, но как только приходит пора обеда, поступает вызов, которому в спину дышит второй, а то и третий. Казалось, больные целый день только того и ждут, когда бригада соберётся к столу.
   Бригаде проще. Сели и уехали, а диспетчер-то остался. Существует неписаный закон - только вместе. Этот пункт никто не оговаривал, он возник сам по себе, и никогда, ни в одной смене, ни у одного диспетчера не возникало желания оторваться от коллектива.
   В праздничные дни, кажется, люди не болеют - они заняты. Конечно, это я утрирую, но, как правило, день проходит спокойно и остаётся робкая надежда, что и остаток ночи мы проведём без эксцессов.
   На часах половина одиннадцатого вечера. Осталось совсем немного до Нового Года. Всё спокойно. Одиннадцать - всё спокойно. Стол уже накрыт, есть и традиционная бутылка шампанского, подаренная благодарными больными на прошлом дежурстве, с оговоркой:
   - Девочки, на Новый Год, за моё здоровье поднимите.
   Двадцать пять двенадцатого - сейчас будем поднимать. Но поднять не пришлось. Раздался телефонный звонок.
   - Два варианта, - Доктор сама подходит к телефону, - либо поздравляют, либо вызывают. Третьего не дано.
   Сработало! Сработал очередной закон очередной подлости. Вызов.
   - Бригада, на вызов! - Доктор призывает к исполнению служебного долга.
   - Может, советом обойдёмся? Или чуть позже поедем? - Диспетчер сочувствует искренне. В его голосе слышится тоска. Он тоже в курсе того, что как встретишь Новый Год, так его и проведёшь.
   - Ожёг лица, шеи, груди. И синтетическое платье.
   - Тогда быстрей ехать надо. Может, к двенадцати успеете.
   Мы опомнились. До боя курантов осталось чуть больше получаса, а путь не близкий, пусть и в черте города, но всё равно в конце географии
   Этаж тринадцатый ( и что это мне всё чёртова дюжина попадается?) кстати, без лифта. Никогда мы так быстро не бегали. Бежали, порой перескакивая через ступеньку, не останавливаясь, и, как эстафетную палочку передавали друг другу тяжёлый металлический ящик.
   Больная, сорокапятилетняя женщина в квартире находилась одна. Не будем вдаваться в подробности о той страшной картине, которая была перед нами, но было ясно, что несчастную женщину оставлять дома нельзя. Самостоятельно идти она не могла. Оставалось прибегнуть к старому, испытанному методу - нести на одеялах. Но нас двое и ко всему прочему - тяжёлый ящик.
   Время неумолимо бежало вперёд, а мы пытались его догнать.
   В приёмный покой мы ворвались подобно урагану, и так же стремительно умчались, обещав оформить документацию чуть позже. И всё же, мы попали в промежуточный вариант - бой курантов уже начался, но ещё не закончился. Так что, тот Новый Год мы встретили очаровательно. Единственное, что запомнилось чётко - это лица девочек из приёмного покоя, которые выпорхнули бабочками из-за накрытого стола. Одним словом, хлопотное дело - медицина.
   Диспетчер, прикинув маршрут и все связанные с ним обстоятельства, пожал плечами и, почесав затылок, сказал просто:
   - Ничего себе!
   А я сделала для себя вывод. Как много можно успеть сделать за короткий промежуток времени! Если, конечно, захотеть, если постараться. Жизнь такая длинная! И такая короткая! Вот она, ещё одна загадка времени.
   Время неумолимо движется вперёд и где-то, в закоулках памяти прячутся разные истории, которые порой всплывают на поверхность из пены житейского моря, заставляя то плакать, то улыбаться, то задумываться.
   Да и как тут не задуматься, если каждая встреча таит в себе столько загадок, что невольно ощущаешь себя тонкой нитью, которую судьба вплетает в узор чужой жизни, который не дано увидеть в законченном виде. Это называется сопричастностью.
   Сопричастность к событиям в жизни человека, с которым тебя столкнула судьба, пусть ненадолго, пусть на какие-то часы, но эти часы особенные. Порой, они скрываются под толстым слоем событий более значительных и о них тебе случайно напомнят. Напомнить могут не сегодня, не завтра, а через годы.
  
   Плохое настроение бывает у каждого человека. День на день не приходится. Отдыхающих стало больше. Цены на рынке растут пропорционально наплыву туристов. Можно идти по городу, низко опустив голову и изредка отбрасывать ногой камушки. Не так, как в детстве, озорно и весело, когда в голове одна забота - ловко подфутболить камешек, а машинально, думая о чём-то своём, житейском.
   - Вас подвезти? - Раздаётся над ухом приятный баритон.
   Я поднимаю голову и вижу перед собой высокого мужчину. Он улыбается в усы, улыбаются глаза, и создаётся впечатление, что он только и мечтал о том, чтобы подвезти мрачную особу.
   - Посмотрите, какой хороший день, а вы такая грустная.
   У меня нет настроения поддерживать беседу, и я ловлю себя на мысли, что мужчина мне незнаком и совсем не похож на человека, который ищет себе спутницу на вечер.
   - Мне в другую сторону.
   - Отвезу, куда скажете. Я вас мечтал увидеть пятнадцать лет, но если бы мы встретились тогда...
   В голосе послышались угрожающие нотки, но эта угроза была смешливой. Его глаза по-прежнему улыбались.
   - Простите...- Я силилась вспомнить его лицо, но напрасно. Конечно, если мы и встречались, то это было пятнадцать лет назад. Сколько воды утекло!
   - Вы мою жену в роддом отвозили. На УЗИ сказали, что у нас будет мальчик. У меня две девочки было, я сына ждал. А вы сказали, что будет девочка.
   - Прямо так и сказала?
   - Руку на живот жене положили, и сказали, что будет девочка. Я ещё посмеялся. С техникой спорить бесполезно. Но родилась девочка. Пришлось ещё раз в роддом ехать.
   Кавказ - дело такое же тонкое, как и Восток. В мужчинах генетически заложена программа продолжения рода.
   Странное дело, я вспомнила ту ночь, вероятно потому, что не так часто приходится перевозить рожениц в роддом. Случай вспомнила, а лицо мужчины так и осталось за плотной ширмой времени. Перевозка продолжалась минут десять - город-то небольшой, но память о ней осталась, как я подозреваю, не на один десяток лет.
   Что и говорить, эта встреча была приятной.
   У белых халатов есть одна особенность. Без халатов нас редко узнают на улице, словно, переодевшись в повседневную одежду, лишился визитной карточки. Но случается, что, узнав тебя, люди торопливо переходят на другую сторону улицы, старательно делая вид, что тебя не замечают. Поначалу, это было непонятно, но потом всё встало на свои места.
   Животные любят бескорыстно. Их чувства проявляются просто и трогательно. Собака виляет хвостом, преданно смотрит в глаза, и порой, улыбается. Как очаровательна улыбка собаки! Пожалуй, это всё, что она может дать.
   Человеку непременно надо подкрепить свои тёплые чувства чем-то материальным. Неважно чем: будь-то букет цветов или коробка конфет. И почему-то важно чувствовать себя независимым, и ужас быть кому-то чем-то обязанным вносит свои коррективы во взаимоотношения. Материальный мир прорастает крепкими корнями, и эти корни, подобно щупальцам спрута, опутывает всё и вся вокруг.
   С этим пришлось столкнуться в то время, когда за хлебом выстраивались длинные очереди.
   Что может быть важнее здоровья? Можно представить, что чувствует человек, которому оказали помощь в трудную минуту, но он так и не смог выразить благодарность в денежном эквиваленте, или подкрепить её материально.
   Бытует мнение, что медицинские работники до такой степени привыкли купаться в благодарностях, что уже не ждут, когда им предложат тот самый эквивалент, но и проявляют в этом вопросе излишнюю требовательность.
   Всем трудно, а кому легко? Но это не повод градировать несчастных страдальцев на перспективных и бесперспективных. Кто знает, может самый последний бомж на деле окажется принцем? Может, провидение проводит, так называемую проверку на "вшивость"? Проверяет, до какой степени морального разложения ты уже дошёл.
   Метод сопоставления играет с тобой в прятки. Так уж случается, что иному человеку кажется, если у него ничего нет за душой, значит, вокруг него одни бедные. И наоборот.
  
   Близился вечер. Осенний ветер бил в лицо, а с веток лавровишни под напором воздушных потоков осыпались перезрелые плоды. Нет, в такую погоду не посидишь под деревом, наслаждаясь свежим воздухом и приятной беседой. В ожидании дождя лучше сидеть в помещении, и, тоскливо поглядывая в окно, обжигаться горячим чаем.
   - Алло, "Скорая"! Есть кто-нибудь живой?
   Из коридора доносится звучный глас, и дверь распахивается рывком.
   - У вас перевозка. Нужно сопровождение.
   - Что случилось?
   - Мужик с инжира упал. Черепно-мозговая травма.
   - Чей больной?
   - Какая разница?
   - Большая. Ваш больной - вы и сопровождайте. У нас город без "Скорой" остаться не может.
   - Мы уже договорились. Вам частную машину оставят. Тут, до Сухума рукой подать. За три часа обернётесь.
   Спорить не приходится. Машину подают в приёмный покой и медсестра, передавая документы, говорит.
   - Представляешь, мужики перебрали и полезли инжир пилить. Наш-то свалился. Не знаю, довезёшь ли.
   - Чего пугаешь? Дописывай, транспортабельный больной или нет, а то беды не оберёшься. У него хоть родственники есть?
   - Говорят, есть сестра, но она на работе. Ей уже сообщили. Если на трассе под машину будет женщина кидаться, подберёте.
   - Значит, я одна поеду?
   - Сестру подберёте, значит, будете вдвоём. А там, сама знаешь, мужчины найдутся, выгрузят.
   Водитель на улице отводит меня в сторону.
   - Откажись, пока не поздно. Боюсь, не довезёшь.
   - Почему?
   - Говорю, откажись. Скажи, живот болит, что-нибудь придумай.
   Глядя на водителя, начинаю понимать, что он действительно переживает за эту поездку.
   Это со стороны может казаться, что дело шофёра баранку крутить. Но водитель "Скорой" - это не просто водитель. Не надо говорить, с кем он постоянно имеет дело, и это обстоятельство всегда накладывает свой особый отпечаток.
   - Ничего у меня не болит. Поехали!
   - Как знаешь, я предупредил.
   - На дорогу внимательно смотри - женщину надо подобрать, - я усаживаюсь в салон, рядом с больным.
   - Надо - подберём.
   Сестра оказалась женщиной молодой, нервной.
   - Вы не знаете, там всё платно? Я даже денег не взяла.
   - За это не надо переживать. Там разберёмся. В случае чего, домой съездите, он же завтра из больницы не сбежит.
   Больной и не думал сбегать из больницы. Он пытался сбежать по дороге. Не из машины, а из жизни. Дважды машина останавливалась на обочине. Дважды сестра оглашала салон своими стенаниями, но в тот день боженька не спал. Он смотрел на нас своим всевидящим оком, и, в конце концов, я облегчённо вздохнула, когда мы подъезжали к воротам больницы. Как говориться, главное - довезти. Больного мы довезли, хотя, признаться, уверенности в благополучном исходе предприятия после первой остановки не было.
   - Извините, - женщина смотрела на меня виноватым взглядом, и беспомощно разводила руками, - я ничем не могу вас отблагодарить. Прямо с работы ушла. Сами понимаете.
   - Понимаю. Давайте, я вам денег дам. До утра, если что, хватит. А потом разберёмся.
   - Нет-нет, здесь я сама разбираться буду. В кошельке немного есть.
   Попрощавшись, я села в машину, расслабленно облокотилась о спинку сиденья.
   - Фу, пронесло!
   - Везучая ты. Я думал, не довезём.
   - Чего такого ты не сказал? Раньше ты от поездок не отговаривал.
   - Знаешь, с инжира просто так не падают. Это единственное дерево, на котором лежит проклятье.
   - Это уже интересно!
   Мне действительно было интересно. Сколько бы случаев не рассказывали, но с любой высоты можно упасть и дело может закончиться простыми ушибами. Травмы после падения с этого дерева заканчиваются, в большинстве случаев, тяжёлыми переломами, а то и летальным исходим. Всё, как говориться, или ничего. Одно я знала наверняка - наш пациент обречён на инвалидность.
   - То, что он упал - мелочь по сравнению с тем, что случилось, когда мы его грузили. Его друзья опрокинули носилки, и он своей головой пересчитал ступеньки. Я думал, он умрёт тут же. Считай, что случилось чудо. Кстати, сестра рассчиталась?
   - Нет, она была без денег.
   - Понятно.
   Конечно, не хлебом, как говориться, единым. Случалось, благодарные больные что-то клали на карман. Это означало ровный счёт. Пусть рубль, но и он пополам.
   - Ты не заметила? - Водитель улыбнулся. - Тебе всегда попадаются беспонтовые больные.
   - Как-то внимания не обращала.
   На подобные вещи я действительно не обращала внимания, потому что ещё с детства была приучена - что отдал - к тебе вернётся, что не отдал - потерял.
  
   Закончилась эта смена, потом другая. Тот случай постепенно выветрился из памяти. Прошло некоторое время, и возле станции "Скорой помощи" остановилась шикарная машина. Спросили меня. С сожалением, встав из-за стола, я вышла в коридор. Меня ждала женщина. Что-то знакомое было в её облике. Помню, что где-то мы встречались, но где именно?
   - Вы меня не помните?
   - Мы знакомы?
   - Мой брат с инжира упал, вы его в Сухум везли.
   Я вспомнила. Такое не забывается. Женщина передала мне два конверта.
   - Это вам и водителю.
   Не надо было обладать даром ясновидения, чтобы догадаться, что в конвертах.
   - Я не могу взять денег. Это лишнее, да и дело прошлое. Кстати, как наш больной?
   - Слава Богу, живой. Ему поставили пластину 6 на 8. Говорить начал, только уж очень вспыльчивый стал. Взрывается по пустякам.
   Мы спорили несколько минут, перебрасывая конверты, как мячики из рук в руки. В конце концов, я поняла, что женщина настойчива в желании подбросить мзду и сопротивление бессмысленно.
   Раскрыв свой конверт, водитель удивлённо присвистнул.
   - Здесь же две зарплаты! Не можешь ты без приключений. Вечно у тебя салют - сначала ни хрена, потом до хрена.
   Никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. Брать или не брать? Между взяткой и благодарностью существенная разница. Но если отбросить меркантильный настрой и посмотреть на ситуацию с другой стороны, нельзя не удивляться, почему человек, в доме которого достаток и благополучие, вежливо проводит тебя до дверей, мило улыбнётся, и скажет:
   - Мы ещё встретимся.
   И почему одинокая старушка, зажимая локоть после внутривенной инъекции, покопавшись в белье, достанет носовой платок, и, аккуратно развязав узелки, будет отсчитывать мелочь, чтобы выразить свою благодарность.
   Сколько раз приходилось попадать в "вилку" - один не даёт, с другого не возьмёшь. А кому-то хочется ещё и дать из своего кармана. И при этом обыватели, столкнувшись на своём примере с чьим-то меркантильным восприятием жизни, будут всех мести под "одну гребёнку". И будут переходить улицу только потому, что в своё время они не смогли выразить свою благодарность, которая оказалась сродни невыплаченному долгу.
  
   Так уж случилось, что у каждой смены есть свой больной. Кажется, что кто-то ждёт, когда наступит время дежурства, и ближе к ночи набирает заветный номер 03.
   - Девочки, это опять я. Извините, вы не сможете подъехать?
   Всем известно, что хроник наблюдается в поликлинике и его лечение подробно расписано. Но нет лекарства против одиночества.
   В небольшом, шестиквартирном доме, который больше похож не на жилое строение, а на сарай, живёт одна-единственная женщина. Невысокая грузная женщина, в морщинах которой угадывается прежде смешливый нрав, осталась одна. Миссия её была простой - охранять стены и немудреный скарб от непрошенных гостей. Она немногое могла дать своим детям, которые в это время жили в Петербурге.
   Дети растут, и можно понять женщину, которая в лихую годину отказалась от переезда, потому что очень уж стойкой оказалась привычка к родным стенам. К старому телевизору, который давно уже не работал, к кухонному столу, на котором стояла пол-литровая банка, исполняющая роль подсвечника.
   - Почему к детям не едете? Одной тяжело, да ещё и без соседей.
   - Тяжело. Не могу от дома оторваться. Да и зачем детей своей болезнью обременять? Не хочу их лишний раз беспокоить.
   Тяжёлая мысль, неприятная, эгоистичная невольно копошится в мозгу. А посторонних людей обременять можно? Доктор угадывает направление моих мыслей и знаками призывает к молчанию. Я едва сдерживаюсь, потому что глаза отчаянно слипаются, а мы вынуждены выслушивать душещипательную историю чужой жизни. Причём, не один раз.
   - Я ночами не сплю. Всё сижу на кухне, перечитываю старые письма, и жду новых. И боюсь.
   - Чего же вы боитесь?
   - Боюсь, что умру в одиночестве, сидя на этом стуле.
   - Зачем об этом думать? Вам ещё жить и жить. - Доктор выслушивает больную, желает удачи и, выходя от женщины, светит под ноги тусклым фонариком. Мы не успеваем спуститься, как фонарик гаснет, и мы погружаемся в кромешную тьму. И только на ощупь, неуверенно спускаемся по деревянным стёртым ступеням, которые отчаянно скрипят, наводя ещё большую тоску и уныние.
   Я знаю сколько их, тех ступенек, но во тьме сбиваюсь со счёта, и, не рассчитав, едва не падаю, с трудом удерживая равновесие.
   - Вот, чёрт! - Непроизвольно вырывается у меня. - Так и ноги недолго переломать! Как собаки под дождём ходим и утешаем!
   - Тебе не стыдно? - Доктор старается пробудить во мне дремлющее милосердие. -Поставь себя на её место. Одна, со своими страхами.
   - И куда дети смотрят? Мать не жалко?
   - Причём здесь дети? Это её решение.
   - А мы причём?
   - Однако, ты злая.
   - Будешь тут доброй. Времени, два часа ночи, я спать хочу! А ещё неизвестно, какая ночка будет.
   Доктор молчит, но я догадываюсь, как она на меня сердита, потому что даже в темноте чувствуется, как от неё исходит внутреннее недовольство.
   Так прошла зима, холодная, дождливая, неустойчивая. Самое неприятное, когда в природе идёт перелом - зима отчаянно пытается отстаивать свои права, и не желает передавать эстафету весне.
   Однажды диспетчер передаёт мне телефонную трубку.
   - Это наша больная. Поговори с ней.
   - Наше время. Почему всегда к ночи? Ладно бы часов в десять, в одиннадцать вечера, а то в первом часу. Мне что, колыбельную спеть? Буди Доктора сам.
   - Поговори, Доктор просит.
   Я перехожу на городской телефон и, что называется, вишу на трубке пару часов. Ничего нового я не слышу, и, признаться, мне жаль того времени, что оторвано от сна.
   Уже утром я спрашиваю у Доктора.
   - Почему же мы не поехали, а ограничились телефоном?
   - Не хотелось её видеть.
   Доктор сказала, и осеклась. Да и у меня непроизвольно прошёл по коже мороз. Мы поняли друг друга без слов.
   Никто, кроме нас двоих не знал этой приметы.
   В отчаянии, люди хватаются за соломинку. Наши больные во время беседы почему-то всегда пытались удерживать руку Доктора в своих ладонях, словно её рука могла отвести неминуемую беду.
   Но я знала, если Доктор не присядет на край кровати больного, или одёрнет руку, значит, в этом доме скоро будут слёзы. То же самое случается и тогда, когда она не захочет поздороваться со знакомым. Так уж приметили, что её нежелание общаться с человеком, напрямую связано с его жизненным циклом.
   Через три дня мы шли на смену.
   - Мне наша больная покоя не даёт.
   - Всё из-за того, что мы не поехали?
   - Возможно.
   Дежурный врач встретил нас приветливо.
   - Доброе утро, девочки, если оно доброе.
   - Как дежурство?
   - Хуже не бывает. К вашей больной не успели. Приехали, дверь открыта, а она на кухне сидит. Так, сидя, и умерла.
   Случилось то, чего она так боялась.
   Ушёл человек, а я осталась, и долго корила себя за то недовольство, которое порой случалось. Проще было бы его не допускать, тогда бы и совесть не мучила.
  
   Всё проходит. Остались позади бессонные ночи. Теперь остаётся только вспоминать свои вынужденные походы по серпантину и подножный корм. Сессапариль, в простонародии экала, простая колючка, на деле - чистый энергетический продукт, который в былые времена экспортировался во Францию. В ней собрана практически вся таблица Менделеева. В наших краях она до сих пор ценится особенно.
   А что особенно ценится в жизни? И что такое счастье?
   Возможно, это прогулки по серпантину, ведущему в горы. Возможно, встречи со старыми друзьями, или воспоминания. А может быть, это каждый обыденный день, насыщенный событиями, в которых много удивительного и загадочного.
  
   Жизнь продолжается. Она подбрасывает свои задачки, сложные и не очень, и, что называется, бьёт ключом. Как говорят, бьёт, гаечным ключом N32, и всё по голове. Когда попадает по темечку, когда промахивается. А мы всё ходим по улицам, и видим, как восстанавливаются разрушенные дома, перекрываются разноцветными металлическими покрытиями протекающие крыши, как грибы после дождя растут маленькие магазинчики и многоэтажные гостиницы. Видим, как благоустраивается город, и подстригаются высокие пальмы.
   Тяжёлое время осталось позади, и там же, в далёком прошлом постепенно растворялось то, что помогало нам справляться с общей бедой. С ОБЩЕЙ. Теперь же настали другие времена. И по-прежнему актуален лозунг: спасение утопающих - дело рук самих утопающих.
   Только читаешь его с другого ракурса.
   Мы выдержали испытание войной, выдержали испытание бедностью. Так дай нам, Боже, выдержать испытание благополучием!
  
  
  
   ##################################
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   134
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"