Одна моя знакомая девушка, попросила меня написать одну историю, которую я ей рассказал. Она сказала, что в ней так много трогательного и очаровательного, что должно получиться очень интересно, ну или круто...
Мы жили втроем, моя мама, бабушка и я. Жили мы в однушке улучшенной планировки, такие вот с большой кухней, кладовкой и огромной лоджией. Мое детство протекало большей частью в глубоком кресле в компании книг, альбома для рисования, который я кое-как мостил на узких подлокотниках кресла и игрушки "Карлсон". Карлсон был моим другом и советником во всех моих делах и забавах. Я приемный ребенок в семье, и кроме моей мамы в семье меня особо не любили. Бабушка в пылу спора с моей мамой, которая в сорок лет, все же решилась брать ребенка из детского дама, заявила довольно резко, что лучше уж жить совсем без детей, чем брать неизвестно кого из детского дома.... Там сплошные будущие преступники и моральные уроды, говорила она, размахивая корявыми пальцами. Как вы понимаете, отношения с бабушкой у меня не складывались. Она конечно смерилась, но отношение ко мне она не скрывала. Я ее раздражал, но будучи взрослой, она пыталась это скрывать, что в прочем ей не особо удавалось. Во двор меня тоже не особо пускали, думая, что я натащу в дом всякой заразы. Друзей у меня тоже не было, но не по тому, что я не хотел дружить... скорее мне просто запрещали, домой я никого пригласить не мог, сам ходить в гости не мог - не пускали, а во дворе или школе, меня контролировали и тыкали носом с кем дружить, а с кем нет. Вы сейчас подумаете, что я плачусь или скулю о своем несчастном детстве,... но это не так, это просто маленькие составляющие - моей, насыщенной детской жизни, такие же, как и стояние на гречке в углу на коленях, за любую провинность, или... как мои побеги из дома. И вот по случаю отсутствия друзей, нормального досуга, у меня осталось только рисование, чтение книг, рассматривание альбомов с фотографиями и.... Карлсон. Карлсон, опять повторюсь, был для меня самым близким другом, я мог часами ему рассказывать свои истории, он знал, как у меня дела в школе на много лучше взрослых. Мы с ним играли, читали.... Иногда я ему зачитывал особо понравившиеся моменты, а он своими пластиковыми с облезлой краской глазами смотрел на меня в немом восторге, соглашаясь с каждой моей мыслью и словом. Как вы понимаете, он был не многословен и умел слушать. В каком-то смысле я был счастлив. Меня не трогали, я развивался самостоятельно, особо не шалил по случаю четко разработанной системы наказаний, не избаловался, и любое в мою сторону доброе дело воспринималось мною как праздник. Я тогда был в первом классе, я старательно писал в тетрадочку домашние задания,вел дневник погоды, и хотя совершенно свободно читал и в слух и про себя, все равно, по слогам проговаривая каждую букву, радовал маму по вечерам. Мама много работала, брала всякие подработки и по вечерам выводила рейсфедером на кальке какие-то чертежи со сложными таблицами. Мне редко ее удавалось заполучить в свои игры, единственно время, когда мы были с ней наедине и болтали обо всем на свете, это когда каждый вечер перед сном - гуляли. Наши прогулки стали своего рода ритуалом. И в дождь и в стужу, мы собирались и делали небольшой, пеший круг по находившемуся рядом с нашим домом - скверу. Мы не спеша шли, и я спрашивал про жизнь и все, что у меня копилось, задень.... Иногда мама отвечала, а иногда просто просила помолчать. Для меня эти прогулки были самым лучшим поощрением в моей тогдашней жизни. Много воды утекло с тех пор, а я как сейчас помню эту дорожку с редкими фонарями и мамин голос, к которому я прислушиваюсь сквозь зимнюю шапку, ловя каждое слово...
Под новый год в классе все были в возбужденном состоянии. Всем раздали роли, и мы готовили новогодний утренник. Я был зайцем в запутанной новогодней истории, и роль у меня была не из последних. Я учил стихи для своего персонажа, усерднее гимна страны, который мы учили примерно в это же время по программе родной речи. Наш утренник предполагался проходить в актовом зале, в назначенное время там должны были собраться наши родители и обязательно должен был прийти директор. Мы не могли оплошать, я сообщил маме о столь ответственно мероприятии, и мама меня огорошила тем, что не придет, она работает, и ей нет возможности прийти посмотреть нашу постановку. Я был очень расстроен, как в прочем практиковалось с моими школьными мероприятиями, никто уже не задавал мне вопросы - где твоя мама или родители. Но я, чувствуя высокую степень ответственности, еще задолго до первых репетиций знал свою роль наизусть. Новогодняя кутерьма в школе, бумажные флажки, снежинки, вырезанные из бумаги.В одно утро, к школе подъехал грузовик, из него свисал хвост огромной елки. Ее долго выгружали, потом тащили по коридорам и в конечном итоге установили в актовом зале. Пахло до одурения хвоей, весь коридор был усыпан мелкими веточками и иголками. Мы раскрыв рты заглядывали в распахнутые двухстворчатые двери зала, пытаясь ничего не пропустить из происходящего. Со старой, высотой чуть не до потолка, деревянной стремянки - украшали елку. Шары, сосульки, бумажные фонарики, флажки, гирлянды... это было волшебство. На следующий день один из моих одноклассников принес в школу большую игрушку. Его родители часто выезжали за рубеж, и привозили всякие диковинные игрушки, чем он неимоверно гордился, и не упускал возможности похвастать - принеся очередную в школу. На сей раз это была игрушка в виде яркого и красочного арлекина. Я особо не разбирался, кто это был, для меня этот персонаж был обычным, знакомым мне со сказок - ПЕТРУШКОЙ. Я зачарованно смотрел на яркий костюм, на фарфоровую голову, на нарисованные глаза, нарисованные так, что были совсем как настоящие, на оборки костюма, на взрыв и буйство красок, на бубенчики на шапочке-колпачке... я влюбился в эту игрушку. Я смотре на нее как будто это было все, что мне нужно в жизни. Я еле досидел до конца уроков, и еле упросил приятеля дать мне подержать в руках... его...петрушку... я понял, что у меня никогда не будет ничего даже близко похожего, и от этого становилось на сердце еще горше. Памятуя о том, что мне не дарят никогда,ТО, что я хочу, я все же, в этот раз решил попробовать, и долго готовился к разговору с мамой. Я мысленно проговаривал все. Как я скажу и, что пообещаю сделать для того, что бы у меня появилась такая игрушка. Я строил разговор, сам рассказывал и сам себе отвечал, прикидывая в голове, что мама может ответить. Что бы я ни просил на день рождение или на новый год, все игнорировалось, и, как правило, я получал новый свитер или в лучшем случае книгу. Подарками меня не особо радовали, да и некому было радовать.... Меня одаривала только мама. Бабушка считала, что совершенно не к чему баловать ребенка, и тем более у нее был РОДНОЙ свой внук от маминой сестры, и вот там конечно надо было выкладываться. Разговор о петрушке я решил завести на нашей традиционной прогулке. Время тянулось медленно, и я боялся, что вдруг мама сегодня не захочет со мной гулять, а вдруг она приболеет и не сможет выслушать мою просьбу. Я умел ждать и проработал еще несколько вариантов КАК мне донести до мамы, насколько я хочу такого друга. Дома я не мог об этом с ней поговорить, если услышит бабушка, то она меня просто запозорит разговорами, о том, зачем такому взрослому молодому человеку игрушка. Когда мама переступила порог, на ее вопрос как дела в школе, я ответил вопросом - мы пойдем сегодня гулять на ночь. Все вроде складывалось удачно, и я в назначенное время уже одевался в валенки и теплую шапку. Мы вышли, мама, как всегда посетовала на холодный ветер, и я чуть не забился в истерике, когда она сказала, что сегодня может и не стоит гулять. Напряжение в моей голове было просто не выносимо, но когда она взяла меня за руку, и ласково спросила, что я хотел ей сказать... я совершенно не по плану, который так скрупулезно строил в голове весь день, выпалил ей в трех предложениях, все что я хотел сказать. Нет, я не просил, не умолял, я просто рассказал про эту игрушку, про бубенчики на колпачке, про шаровары с люрексом, про алую курточку...и про почти человеческие глаза на скуластом веселом лице....
Мама, молча выслушала и наконец, вздохнув, завела речь, что у нее нет возможности купить такую игрушку, и что за границу, где они продаются, она не может поехать, говорила еще, что то про деньги и про то, как они тяжело достаются, про то, что не надо завидовать и не надо расстраиваться...
Я по тону ВСЕ понял, если бы она просто меня отговаривала, или сказала, НЕТ, можно было бы, что-то предпринять, и пробовать, пробовать, пробовать.... Но по тому каким тоном она говорила, я ВСЕ понял. Я спрятал голову поглубже в воротник своего зимнего пальто, и пошел, рядом считая шаги, что бы отвлечься от грустных мыслей....
Шли дни, я уже не вспоминал про наш разговор, да и про петрушку я тоже заставил себя забыть, мне про многое приходилось в то время забывать. Новогоднее настроение сделало свое дело, на улицах попадались дед морозы со снегурочками. В витринах магазинах появились новогодние украшения, а на зданиях иллюминация. До нового года оставались считанные дни, в школе прошел наш утренник, его не омрачил даже тот факт, что мамы не было. Мне был вручен паркет с конфетами, которые я не ел, но по наставлению бабушки я тут же их спрятал и в конце праздника, понес домой. Нас распустили на новогодние каникулы. Настроение было отличное. Четверть я закончил на все пятерки и теперь когда на кухне бабушка начнет хвастать оценками своего настоящего внука у меня будет чем ответить. И перспектива провести с мамой несколько дней вместе, дома тоже была очень приятной. Вечером, попив на ночь чаю с конфетами, которые я принес, семья разбрелась спать, только мама чего-то не ложилась и копошилась на кухне. Я не придал этому особого значения, ибо она частенько сидела ночами на кухне, что-то читая, или вписывая в книгу какие-то цифры и буквы. Это было обычным делом. Среди ночи я проснулся, мне хотелось в туалет, я вынырнул из-под одеяла и босиком начал красться в туалет. Что бы дойти до туалета, надо было пройти через прихожую и мимо кухни. В кухне горел свет, дверь была приоткрыта, и через мамино плечо я увидел, что она, что-то старательно мастерит. На столе были разбросаны кусочки ткани, газеты, цветная бумага, клей в баночке тоже стоял там же. Я чтобы меня не увидели, проскользнул в туалет, а когда вышел, дверь в кухню была наглухо закрыта. Следующий день был канун нового года, в доме готовились. Я помогал украшать елку. Бабушка хлопотала на кухне, должны были прейти родственники. Я пытался не мешать и не путался под ногами. Спрятавшись под елку, я представлял, что уже новый год, и я ищу свой подарок. Мысли рисовали игрушечную железную дорогу, танк на батарейках, или карту мира во всю стену.... Вечером пришли гости, мой двоюродный брат, тетя и какая-то женщина, мамина подруга. Она мне подарила упаковку цветных карандашей, и я пошел в комнату подальше от всех разрисовывать свой альбом - новыми карандашами. В десять вечера меня погнали спать, да я и сам был очень не против....Я ждал утра, мне все же не так часто выпадали подарки и тут праздник ожидания подарка был в самом разгаре. Мама меня поцеловала и ушла на кухню, где продолжали веселиться взрослые. Еще долго сквозь сон я слышал как кто-то громко, кого-то поздравлял, как звенели, соприкасаясь, бокалы, которые жили в шкафу в обычное время. Как шумел транзистор, стоящий на холодильнике и как в нем пела популярная в то время Пугачева....Но сон все же унес меня, и мне снилось море, снились большие птицы с черными глазами, солнце и тепло....
Утром я открыл глаза с чувством, что праздник наступил, что сегодня особенный день. Во мне все трепетало. Я оттягивал мгновение, наслаждался еще скупым светом с окна. Я краешком глаза посмотрел под елку. Я знал, что там меня ждет подарок. Не дыша, сполз с кровати и на цыпочках подошел к лесной красавице, возвышающейся в углу комнаты. К ведру, обернутому белой тряпкой, в котором стояла елка, прислонившись, сидел... ПЕТРУШКА. Да, он самый... ну не такой как у моего друга, но очень похожий и главное на много лучше. Он был самодельный. Именно его мама, пару дней назад мастерила на кухне поздно ночью. И он был в точности, таким как я его, описывал в своих рассказах, на той прогулке. На нем была курточка, сшитая из моей старой рубашки, и шаровары из маминого домашнего халата, и колпачок с бубенчиками. Голова была сделана из папье-маше и раскрашена гуашью. На меня глядели нарисованные глаза чуть раскосые, но по настоящему, как настоящие. Я сидел, прижавши к себе этого петрушку и не было счастливей мальчика на всем белом свете....