Акимова Алла Николаевна : другие произведения.

О творчестве на Земле и в мирах иных. Что говорят об этом философы и эзотерики

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 4.53*6  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Книга содержит размышления философов и эзотериков, посвященные проблеме творчества во всем разнообразии его смыслов и проявлений, того творчества, которое, по их глубокому убеждению, движет - в единстве с любовью - каждого человека и все человечество по ступеням вечного бытия. Эта книга для тех, кто увлекается философскими проблемами, в особенности в их сочетании с откровениями эзотериков и духовидцев - вестников иных реальностей, вносящих свой особый вклад в осмысление проблемы творчества - и не только человеческого - как "Божественной прерогативы духа" (Даниил Андреев). СПб, Издательство писателей "Дума", 2008. - 568 с.

А. Н. Акимова

О творчестве на Земле и в мирах иных. Что говорят об этом философы и эзотерики

  
  
   Се, творю всё новое.

Откр. (21:5)

Предисловие

   В начале 90-х гг. прошлого, XX века на нас, читателей, хлынул поток неожиданных, ранее немыслимых публикаций: русские религиозные философы, "возвращенная" художественная литература, западные писатели, до того времени запрещенные, эзотерические тексты... Их ошеломляющая новизна требовала особенного внимания - появилась привычка делать выписки из прочитанного. С годами таких выписок скопилось немало. Перечитывая их недавно, я заметила, что они, выражаясь учено, "корреспондируют" между собой, а говоря проще - перекликаются, дополняют, объясняют самих себя и соседей, стихийно складываются в некую общность. Возникло желание эту общность обозначить. Ею оказалась тема т в о р ч е с т в а во всем разнообразии своих смыслов и проявлений, эта "божественная прерогатива духа" (Даниил Андреев), которая вместе с любовью движет человечество вперед и выше. Разумеется, исчерпать тему невозможно. Это всего лишь несколько ее аспектов... Надеюсь, это "собрание текстов" будет полезно любознательному читателю.
   [Приношу извинения за несоблюдение строгих библиографических канонов. Выписки в свое время делались исключительно для себя, для "внутреннего употребления"...]
   Несколько слов о выборе авторов и самом повороте темы. Обращение к размышлениям философов, разумеется, ни у кого не может вызвать возражения: многие из них касались глубинной природы творчества. Конечно, на этих страницах представлены немногие, чаще всего здесь встречаются имена русских религиозных философов последней трети XIX и первой половины XX веков, взгляды которых наиболее близки обозревателю - Вл. Соловьева, о. Павла Флоренского, Николая Бердяева, Сергия Булгакова, Николая Лосского, Ивана Ильина...
   Но почему философы и эзотерики? Правильно ли такое объединение? Не антинаучно ли оно? Ведь многие современные философы и ученые отказываются принимать эзотерические тексты всерьез. По мнению Е. Зориной - исследователя этой проблемы - "для современной отечественной философии эзотеризм пока еще "terra incognita"; в ней критическое отношение преобладает над исследовательским.
   Попытки встать на эту "землю" часто истолковываются как дефекты философского знания, выраженные в его ремифологизации и психологизации, а философские тексты с теологическим и мифопоэтическим компонентом все еще воспринимаются как "браконьерство на полях философии".
   Поэтому превращение эзотеризма в ощутимый элемент русской культуры в конце XX века, - замечает исследователь, - было расценено культурологами, большинством философов и ученых как "оккультный Ренессанс", "примитивизация" сознания эпохи кризиса.
   В этой же манере, но в своих интересах, православные идеологи также отказываются от эзотеризма, считая его неоязычеством и оккультизмом.
   Таким образом, наука и теология проявили недюжинную солидарность в критике эзотеризма. Для научного мышления эзотеризм вненаучен, для теологии - внерелигиозен и слишком гностичен, словом, он неудобен всем" (Е.Зорина. Русская метафизика и эзотерическая традиция. XX век). И это происходит несмотря на то, что эзотеризм уже давно стал частью мировой культуры, его корни уходят, как известно, в глубокую древность. Не составляет исключения и русская культура, которая все больше "напитывается смыслами философской эзотерики. Больше того, эзотеризм конца века (XX-го - А.А.) выступает одним из культурно-мировоззренческих механизмов адаптации культуры Востока и Запада. То, что общественная психология неспособна воспринять в качестве узко специализированного философского знания, она воспринимает через эзотерику - идеи онтологии духа, единство космоса и разума, гармонии разума и духа и т.п." (Указ. соч.).
   [См. также раздел "Творчество на Земле и его связь с иными мирами: эзотеризм земного творчества".]
   Кроме того, не будем забывать, что есть ещё эзотерическая философия, "явление всё ещё редкое", - убеждён Владимир Грушецкий, автор замечательного послесловия, озаглавленного "Человек синей эпохи", к первому изданию трактата Даниила Андреева "Роза Мира" (1991):
   [В. Грушецкий является также автором не менее интересного и значительного предисловия ("Несколько слов вначале..."), а также и переводчиком (в соавторстве с Н. Григорьевой) эпопеи Дж. Р. Р. Толкиена "Властелин Колец" (изд. "Северо-запад", 1991), что совсем не случайно, так как эта эпопея, а ещё более "Сильмариллион" есть безусловное свидетельство духовидческих прозрений, в которых, конечно же, эзотерическая философия занимает своё достойное место.]
   "В истинной же своей сути эзотерическая философия так же мало популярна, как и экзотерическая, так как требует фундаментальных знаний, чёткой и напряжённой работы организованного сознания, да к тому же и вполне определённого образа жизни, построенного на основных принципах изучаемого предмета. Несмотря на это, видимо, время поставить вопрос: что же всё-таки делать с накопленным к данному времени огромным массивом эзотерических знаний о Земле, человеке и Вселенной? До недавнего времени как материалистической, так и идеалистической "академической" философии удавалось делать вид, что этого массива попросту не существует, что каждый отдельный Гермес-Трисмегист, Орфей, Платон, Бёме, Экхарт, Свёденборг, Вл. Соловьёв, а теперь и Даниил Андреев существовали и творили не как вестники иной реальности, не как представители мощной, пронизывающей времена и народы традиции, а как частнозаблуждавшиеся мистики, не заслуживающие серьёзного анализа ни в части космогонических, ни в части эсхатологических или нравственных построений, а критика их работ - ниже достоинства "серьёзного учёного". Сейчас такая позиция становится всё менее убедительной" ("Человек синей эпохи". - В кн.: Даниил Андреев. Роза Мира. Метафилософия истории, 1991).
   Несомненно, что как раз сегодня эзотерические тексты, как и сама эзотерическая философия, должны занять свое законное место среди других - философских, научных трудов - при исследовании самых серьезных проблем, встающих перед современным человечеством, в том числе и проблемы творчества.

Часть I

  

Творчество и бытие. Онтологические проблемы творчества

   Творчество - понятие широкое. Всё, что вызывает переход из небытия в бытие, - творчество.

Платон "Пир"

  
   В нас, как говорит древний поэт, в нас, а не в звездах небесных и не в глубоком Тартаре обитают вечные силы всего мироздания.

Владимир Соловьев "Чтения о Богочеловечестве"

  
   Существование нашей Вселенной началось с Акта Творения. Творение, творчество первозданно присуще любой форме существования. Не повторение, но развитие, совершенствование, в о с х о ж д е н и е. Только при этом оправдана жизнь, в том числе и человеческая.
   Творчество не есть временной акт, но вечная необходимость Божественной природы. "Я так же необходим для Бога, - любил повторять Майстер Экхард, мистик 13-14 вв., - как Бог необходим для меня. В моем познании и в моей любви Бог познает и любит Себя". Но познание в его сокровенном выражении есть акт творчества, так же как актом творчества является рост и проявление человеческой души, осознание себя, цели своего прихода в этот мир и многое, многое другое, что связано с бытийственными, или - как это называют философы - онтологическими проблемами человеческой жизни, то есть самыми насущными, коренными, фундаментальными, имеющими непреходящее значение в любые эпохи, для всех стран и народов, для каждого отдельного человека. Но творческий акт - это не только нечто цельное, выражающее в с е г о человека, всю его суть, но и действие, направленное на другого, для другого, нечто, созидаемое "для други своя".
   "...мы слишком увлечены частной волей, мгновенным действием, последствиями прошлого в данное время. Но частное приобретает ценность только благодаря всему тому, частью чего оно является, из чего выходит и к чему движется. Мы слишком озабоченны действием или результатом его.
   Но истинное следствие, которого ищет душа, это рост, проявление, расширение области и способности действия, блаженства бытия, творения и самотворения не только для себя, но и для других, с которыми ее становление и радость едины" (Шри Ауробиндо Гхош).
   Осмысление понятия "творчество" и самого творческого процесса в истории человечества бесконечно разнообразны. Лев Гумилев, создатель учения об этногенезе, видел, к примеру, творчество как проявление пассионарности, которую он, в свою очередь, определял как "врожденную способность абсорбировать энергию внешней среды и выдавать ее в виде работы... Творческое сгорание Гоголя и Достоевского, добровольный аскетизм Ньютона, надломы Врубеля и Мусоргского - это тоже проявление пассионарности" ("Этногенез и биосфера земли").
   Другие мыслители подчеркивают метафизическую значимость творчества, которое является оправданием смысла человеческой жизни. Не случайно русский философ Николай Бердяев своей ранней работе "Смысл творчества" дал подзаголовок "Опыт оправдания человека". Творчество - это источник и сила, "рычаг преобразования мира" (Даниил Андреев), наконец, через творчество, так же как через откровение и озарение, можно познать Бога, "который есть весь динамика и жизнь" (митрополит Антоний Сурожский).
   Настоящее творчество "онтологично по своему характеру - оно преобразует среду своего обитания путём гигантского напряжения, связанного с выведыванием тайн бытия и построением архимедовых рычагов реального прогресса" (Александр Панарин. Православная цивилизация в глобальном мире).
   Существенно, что в определение "что есть человек" обязательной составляющей входит творческий акт. Вот как определяет, что такое человек, философ и священник Сергий Булгаков: "Человек есть существо общественное, человек есть существо мыслящее, человек есть существо "пиетическое" в греческом смысле слова, то есть творчески действующее в мире. Это третье определение наиболее полно выражает сущность человека, ибо, как говорит русский мыслитель Федоров, "мир дан человеку не для поглядения, а для действия...". Человеку дано осуществлять свою человечность - быть существом пиетическим, творчески действующим в мире - не пассивно, а активно, и от этого долга человек не может уклониться" ("Догматическое обоснование культуры").
   Разностороннее осмысление творческого акта мы находим у философа Николая Бердяева, для которого "тема о творчестве, о творческом призвании человека, - как он сам признавался, - была основной темой жизни": "Постановка этой темы не была для меня результатом философской мысли, это был пережитый внутренний свет, внутреннее озарение" ("Самопознание. Гл.: Мир творчества, смысл творчества и переживание творческого экстаза", в дальнейшем - "Самопознание").
   Главное для философа - не оправдание творчества (что разумеется), но о п р а в д а н и е т в о р ч е с т в о м. "Обыкновенно... тему о творчестве неверно понимают. Ее понимают в обычном смысле культурного творчества, творчества художественных произведений, писанных книг и пр.... Но моя тема совсем иная, гораздо более глубокая. Я совсем не ставил вопрос об оправдании творчества. Творчество не нуждается в оправдании, оно оправдывает человека, оно есть антроподицея [оправдание бытия человека], это есть тема об отношении человека к Богу. Тема об отношении к человеческой культуре, к человеческим ценностям и продуктам есть уже вторичная и производная" ("Самопознание").
   Это, по мысли Бердяева, предъявляет особые требования к человеку-творцу. Он непременно должен быть личностью, "подлинная природа которой в том, что она - центр творческой энергии. Вне творчества нет личности. Спасается для вечности творческая личность. Утверждение спасения против творчества есть утверждение спасения пустоты, небытия...
   Творческий инстинкт в человеке есть бескорыстный инстинкт, в нем забывает человек о себе, выходит из себя... Творчество всегда есть потрясение, в котором преодолевается эгоизм человеческой жизни...
   Таков замысел Божий о человеке, что природа человеческой личности творящая... Творчество есть обнаружение любви к Богу и к божественному, а не к миру сему... Творчество есть обнаружение богоподобной природы человека..." Именно тогда оно становится не временным актом, но, по мысли философа, "происходит вне времени. Во времени лишь продукты творчества, лишь объективизация... Но пережитый творческий подъем, экстаз, преодолевающий различие субъекта и объекта переходит в вечность... Для царства Божия творчество человека необходимо. Царство Божие приходит и через творчество человека. Это и будет чаемая эпоха Духа... В глубине это есть дерзновение сознания о нужде Бога в творческом акте человека, о Божией тоске о творящем человеке. Творчество есть продолжение миротворения" ("Самопознание").
   Еще и ещё раз философ подчеркивает онтологический аспект творческого акта: "Тема о творчестве не есть тема о творчестве культуры, о творчестве человека в "науках и искусстве", эта тема более глубокая, метафизическая, тема о продолжении человеком миротворения, об ответе человека Богу, который может обогатить самую божественную жизнь" ("Русская идея", 1946).
   Философ повторяет, как не трудно заметить, мысль Майстера Экхарда, высказанную более шести веков тому назад, но нисколько не устаревшую.
   Опять и опять возвращается Бердяев к этой теме, ставя вопрос о творчестве как о самом глубинном мистическом акте: "Идея человека есть величайшая Божия идея. Человек ждет рождения в нем Бога. Бог ждет рождения в нем человека. На этой глубине должен быть поставлен вопрос о творчестве. Необычайно дерзновенна мысль, что Бог нуждается в человеке, в ответе человека, в творчестве человека, но без этого дерзновения откровение Богочеловечества лишается смысла" ("Самопознание").
   По сути, речь идет о Бого-сотворчестве - теме, которая наиболее полно и обстоятельно раскрыта также современником XX века, духовидцем и поэтом-вестником Даниилом Андреевым в трактате "Роза Мира". Но прежде чем говорить о таком творчестве, которое есть "порыв в бесконечность", "несет в себе просветление и освобождение" (Бердяев), которое "входит в круг религиозного идеала, обожения, преображения мира" (Светлана Семенова), необходимо сказать о том, что немало современных мыслителей и ученых вовсе не разделяют этот взгляд на человеческое творчество.
   Они, разумеется, не отказывают человеку в его праве и возможности творить, но видят истоки его именно и только в ч е л о в е ч е с к о м разуме и человеческих способностях, которыми п р и р о д а наградила человека в ходе эволюции. "Человек есть стадное животное с развитым разумом, способным к творчеству" (Николай Амосов. Мое мировоззрение). Характерно, что известный академик, размышляя о разуме, сознательно ограничивает предмет: "Опускаться в мироздание не глубже, чем биология, и не поддаваться мистике экстрасенсорных явлений". Отсюда и его вывод, процитированный выше.
   Такой подход в отличие от первого, вселяющего веру, дающего надежду, пессимистичен, даже трагичен: творческие усилия человечества, считают его адепты, обречены в конечном счете на уничтожение. Известный английский философ-материалист Бертран Рассел, объясняя религиозное чувство страхом: "Религии основаны, на мой взгляд, прежде всего и главным образом на страхе. Страх - вот что лежит в основе всего этого явления, страх перед таинственным, страх перед неудачей, страх перед смертью...", - далее делает закономерный для себя вывод: "Человек есть продукт действия причин, не подозревающих о цели, к которой они направлены; его рождение, рост, его надежды и страхи, его любовь и вера суть результат случайного сцепления фактов... все вдохновение, весь блеск человеческой жизни обречены на то, чтобы исчезнуть... храм человеческих достижений будет погребен под обломками Вселенной". Да и о каком даре Бога человеку может идти речь, если, как утверждает профессор философии университета в Буффало (США) Пол Курц, широко известный светский гуманист, сопредседатель всемирной зарубежной организации секуляристов [секуляризация - процесс освобождения культуры от религиозного влияния] и неверующих: "Утверждения о бытии Бога невразумительны или в высшей степени невероятны", так же, впрочем, как и то, что "обращение к мистике, откровению или чуду основывается на принципиально не подтверждаемых суждениях... и атеисты, и гуманисты не признают основательность мнений о существовании души после смерти тела... Со смертью мозга сознание, дух, или "душа" уничтожаются". ("Гуманизм и атеизм; о сходстве и различиях").
   Кроме неверия в существование высших Провиденциальных сил - сил Света и Самого Бога, современного человека подстерегает ещё одна опасность, на которую указал философ Александр Панарин: "Творец, похититель космического огня, онтологический мистик и алхимик, выпытывающий тайны природы, сменился компьютерно оснащённым оператором, занятым поиском готовых рецептов и открытий в Интернете. Этот тип полагает, что переработка выброшенных в Интернет отходов глобального информационного пространства в конечном счёте более рентабельна и чревата меньшими рисками, чем первичное творчество. А главный риск видится в том, что духовное производство классического типа требует романтических пассионариев духа, лишённых "либеральных" черт остуженности, осмотрительности и равнодушно-всеядного законопослушания" ("Православная цивилизация в глобальном мире", 2002).
   Насколько оптимистичнее, глубже, проницательнее, возвышеннее, насколько ближе к подлинной Реальности и законам бытия принципиально иное понимание творчества. Например, то, которое всю свою жизнь исповедовал французский ученый и богослов Пьер Тейяр де Шарден. Вот как говорит об его "основной интуиции" Александр Мень: "Суть его интуиции - видение мира как живого организма, пронизанного Божеством и устремленного к совершенству... У корней эволюции он видит творческие силы (речь о знаменитой радиальной творческой энергии - основе, по мысли Шардена, эволюции - А.А.), которые как бы свернуты, скрыты и разворачиваются постепенно в ходе развития" ("Истоки религии").
  
   Новые горизонты в понимании творчества открываются, если рассматривать его как процесс взаимодействия земного плана с мирами инобытия, чему посвящены многие и многие страницы трактата Даниила Андреева "Роза Мира", несомненно одни из самых убедительных и вдохновенных. Вообще, в этом трактате, как нам кажется, два "центра", две главные темы. Одна связана с Христом, с Логосом, Демиургом нашего Планетарного космоса. Через Христа и с Христом идет Даниил Андреев как духовидец и вестник в своем постижении жизни на Земле и за ее пределами. Эта та "ось", на которой держится весь трактат и все миропонимание духовидца. Вторая тема в трактате - это творчество. Именно через т в о р ч е с т в о, его онтологические, метафизические и мистические характеристики выходит автор на множество проблем, вопросов, реалий, раскрывая их по-новому. С другой стороны, эта тема дает возможность анализа и самого трактата с новой стороны. И не только "Розы Мира", но и поэзии Даниила Андреева, его мировосприятия в целом
   [Об этом далее в разделе ""Вдаль, с посланцем иных миров". - О жизни и творчестве Даниила Андреева".]
   Онтологические характеристики творческих способностей человека, по Даниилу Андрееву (в их неразрывной связи с метафизикой и, как мы увидим далее, с мистикой), состоят в следующем: творчество - это право и долженствование; это свойство, врожденное монаде,
   ["Монада - первичная, неделимая духовная единица, богорожденная либо богосотворенная..." ("Роза Мира"); в других эзотерических и религиозных системах - "Высшее Я", Атман, Фраваши, Искра Божия, Ядро...]
   а это значит - это божественный дар, которым обладает каждый; именно с творчеством связано понимание абсолютной и относительной ценности человеческой личности. Все эти определения органически взаимосвязаны, одно вытекает из другого.
   Прежде всего, творчество - это раскрытие потенций, заложенных в каждой душе. "В каждом из нас живет гений - мы даже не подозреваем об этом. Нам нужно понять, как помочь проявиться ему вовне; он там, внутри, и просит только об одном - дать ему возможность проявиться, мы должны открыть ему дверь" (Шри Ауробиндо, Мать. Психическое существо). "Творчество, как и любовь, не есть исключительные дары, ведомые лишь избранникам. Избранникам ведомы праведность и святость, героизм и мудрость, гениальность и талант. Но это лишь раскрытие потенций, заложенных в каждой душе... Пучины любви, неиссякаемые родники творчества кипят за порогом сознания каждого из нас" ("Роза Мира").
   Да, к сожалению, как мы знаем, творческие способности открываются далеко не у всех, живущих на Земле, "кипят" до поры до времени "за порогом сознания", но ими обладает к а ж д ы й, все без исключения. Более того, все мы обладаем правом на творчество, но вместе с тем и д о л ж е н с т в о в а н и е м, что обязывает человеческую личность раскрывать свои творческие потенции уже во время своей земной жизни. С этим связано другое - глубочайшее откровение мистического эзотеризма: каждый приходит на Землю, чтобы получить и усвоить именно для него необходимые уроки или, иначе говоря, исполнить именно ему предназначенную миссию. Миссии эти удивительно разнообразны. По сути, они затрагивают все, абсолютно все проявления человеческих жизней, всю деятельность - отсюда и неисчислимое разнообразие творческого выражения человеческой души. Миссии не только бесконечно разнятся между собой по характеру деятельности, но и по своим масштабам, по значимости, по влиянию на судьбу нескольких человек, на многих, на целые народы, на всю Землю... Осознание своей миссии может быть понято и как призвание, и как долженствование, оно может ясно осознаваться буквально с первых лет жизни, как это было, например, у Моцарта, можно интуитивно его чувствовать, выбирая спутника жизни, профессию - "дело жизни". Можно осознать свою жизненную задачу во второй половине своего срока пребывания на Земле, даже на склоне лет... Но можно и не осознать того, что тебе предназначено изначально, точнее, того, что выбрало наше Высшее "Я" (Атман, монада), для данной конкретной жизни. Еще раз спросим: какое это имеет отношение к проблеме творчества? Самое прямое: если человек занимается тем, ради чего он явился на Землю, он не может не быть человеком творческим. Творчество - это еще и то, чем х о ч е т с я заниматься, что дает радость и силу, что дается легче, чем что-либо иное. (Это, конечно, не означает, что творчество - это всегда нечто "легкое и радостное", о чем речь далее).
   Деятельность по призванию и деятельность по необходимости называется на Востоке сахаджа-кармой и асахаджа-кармой. Естественно при этом, говорит Аватар нашей эпохи [См. "Приложение"], что "только в деятельности, являющейся самой вашей природой, вы сможете обрести силу духа; если же эта деятельность лишь принятая на себя обязанность, вам будет трудно выдержать беспокойство и страдания" (Шри Сатья Саи Баба. Гита вахини).
  
   Даниил Андреев в своем трактате "Роза Мира" выдвинул критерий абсолютной и относительной ценности человеческой жизни. Это творчество и любовь в их неразрывном единении: "Именно в том факте, что личность содержит единоприродные с Божеством способности творчества и любви, заключена ее абсолютная ценность. Относительная же ее ценность зависит от стадии ее восходящего пути, от суммы усилий - ее собственных и Провиденциальных - затраченных на достижение ею этой стадии, и от того, в какой степени она эти способности Бого-сотворчества и любви выявляет в жизни..." ("Роза Мира").
   "Бого-сотворчество", "врожденность творчества монаде", вспомним, что человек создан "по образу и подобию Божьему", право человека на творчество - провозглашая эти важнейшие постулаты, Даниил Андреев с горечью замечает: "Что касается творчества, то его врожденность монаде не сознавалась совсем, даже понятия такого не было, а конкретным видам творчества, доступным человеку, не придавалось значения, исключая религиозное творчество в у з к о м с м ы с л е: духовное делание, богословие, храмовое строительство, культ...
   Я до сих пор не могу понять, каким образом эта воистину божественная способность человека не встретила должного отношения к себе ни в одной из старинных религий... Кажется, только в Элладе умели боготворить не только произведения искусства, но и самую творческую способность, именно творческую, а не производительную... и даже венчать апофеозом великих деятелей искусства. Печально и странно, что после угасания Эллады творческий дар перестал привлекать к себе взор религий, не осмыслялся больше ни онтологически, ни метафизически, ни мистически. Под влиянием односторонне понятой семитической идеи о том, что после шести дней творения наступило успокоение Божественного творческого духа, даже вопрос о дальнейшем творчестве Самого Бога богословская мысль предпочитала обходить стороной, и речение Божества, запечатленное в Откровении Иоанна: "Се, творю все новое", ["И сказал Сидящий на престоле: се, творю все новое. И говорит мне: напиши, ибо слова сии истинны и верны". (21:5)] - осталось единичным взлётом, единичным прозрением. К человеческому же творчеству установилось и вовсе подозрительное отношение, как будто гордыня, в которую может впасть человек-творец, более опасна и гибельна, чем творческое бесплодие" ("Роза Мира").
   Не один Даниил Андреев сетует по этому поводу. О подозрительном отношении, например, церкви к человеческому творчеству, даже о трагедии, "мучительности проблемы", порождающей "расколы между церковью и миром, духовным и мирским, сакральным и светским" размышляет Николай Бердяев: "Взаимоотношения между путями человеческого спасения и путями человеческого творчества есть самая острая проблема нашей эпохи. Церковь занята спасением, творчеством занят светский мир
   [Разумеется, здесь необходимо уточнение, которое и делает Даниил Андреев (см. выше). Существует, как известно, творчество в области религии, в котором, конечно же, церковь принимает самое активное участие. См. об этом далее в разделе "Религиозное творчество".]. Творческие дела, которыми занят светский мир, не оправданы, не освящены церковью. Есть глубокое пренебрежение, почти презрение церковного мира к тем творческим делам в жизни культуры, в жизни общества, которыми полно движение, происходящее в мире. В лучшем случае творчество допускается, попускается, на него смотрят сквозь пальцы, не давая ему глубокого оправдания. Спасение есть дело первого сорта, творчество же есть дело второго и третьего сорта, приближение к жизни, а не самое существо ее" ("Спасение и творчество").
   Ставя таким образом проблему спасения, философ убежден, что "оно возможно не только через искупление грехов, но и через творчество". И в этом он абсолютно прав. А вот с другим его постулатом о том, что "для дела искупления и спасения можно обойтись без творчества" (там же), хочется не согласиться: искупление, исправление ошибок ("грехов", как это принято называть в религиозных сообществах), если понимать последнее как процесс просветления, обСжения себя и мира, процесс само-сотворения, в конечном итоге, разве это не есть творчество в его высшей ипостаси?
  
  
  
   Наша творческая деятельность не может иметь высшей цели, как воплощать в ощутительных образах это изначальное создание и провозглашенное единство небес, земли и человека.

Вл. Соловьев "Смысл любви"

  
   Основой единства людей является божественность человека.

Шри Сатья Саи Баба

   Даниил Андреев справедливо считает, что земная жизнь человека являет собой такой этап, на котором способности к т в о р ч е с т в у и л ю б в и уже могут и должны распространяться на окружающее, его совершенствуя, "преодолевая тенденцию к изолированности, как бы она ни выражалась" ("Роза Мира"). На многих страницах трактата такие понятия как "любовь" и "творчество" стоят рядом. Но есть еще одно понятие - "единение", без которого процесс творчества как движение души ввысь, как просветление себя и мира, существовать не может. Иначе говоря, е д и н е н и е в л ю б в и и т в о р ч е с т в е на всех этапах человеческой жизни и, как мы увидим далее, не только земной и не только человеческой - э т о ф у н д а м е н т а л ь н о е у с л о в и е с у щ е с т в о в а н и я и р а з в и т и я В с е л е н н о й. При этом важно философски и эзотерически осмыслить эти понятия: "единение", "стремление к единству", "слияние в творчестве и любви". Многим за этим видится потеря личного начала, растворение при переходе в иные миры во всеобщем, безличном. Об этом размышлял в свое время и такой чуткий мыслитель и глубоко верующий человек, как Пьер Тейяр де Шарден. Подчеркивая, что "личное" в нас есть всегда "элемент" (монада)", он утверждал: "Мы обычно представляем себе великое Единое в виде огромного океана, поглощающего струйки индивидуального бытия; моря, растворяющего крупицы соли, огня, в котором исчезают соломинки... Соединиться с ним - значит потерять себя. Но ведь этот образ ложен... он противоречит всему, что предстало мне со всей очевидностью в ходе моего пробуждения к вере.
   Нет, Единое - это не все поглощающая бесконечность... Оно, как и мы, есть главным образом средоточие, обладающее всеми свойствами центра. А средоточие может возникнуть и поддерживать свое существование только в том случае, если оно будет не уничтожать центры, а укреплять их по своему подобию. Раствориться во Вселенной для человеческой монады - это значит стать сверхличностной" ("Как я верую").
   Ещё раньше как философ и духовидец размышлял об этом Вл. Соловьёв:
   "Если для меня, находящегося по сю сторону трансцендентного мира, известный идеальный предмет является только как произведение моего воображения, это не мешает его полной действительности в другой, высшей сфере бытия. И хотя наша реальная жизнь находится вне этой высшей сферы, но наш ум не совсем чужд ей, и мы можем иметь некоторое умозрительное понятие о законах её бытия. И вот первый, основной закон: если в нашем мире раздельное и умозрительное существование есть факт и актуальность, а единство - только понятие и идея, то там, наоборот, действительность принадлежит единству или, точнее, всеединству, а раздельность и обособленность существуют только потенциально и субъективно...
   Бог как единый, различая от Себя Своё другое, т.е. всё, что не Он Сам, соединяет с Собою это всё, представляя Себе его вместе и зараз, в абсолютной совершенной форме, следовательно, как единое... Это совершенство, которое для нас ещё только осуществляется, для Бога, т.е. в истине, уже есть действительно. То идеальное единство, к которому стремится наш мир и которое составляет цель космического и исторического процесса, оно не может быть только чьим-нибудь субъективным понятием (ибо чьим же?), оно истинно есть как вечный предмет любви Божией, как Его вечное другое. (Вл. Соловьёв. Смысл любви, 1892).
   О глубочайшем единении как конечном смысле всякого божественного бытия по-своему свидетельствует учёный и эзотерик Роберт Монро, который в середине 50-х годов XX века создал специальный институт для исследования паранормальных явлений (Институт Монро, США). Он на собственном опыте пережил попытку слияния своей личности с Целым: "...теперь я знаю, кто я, кем я был с самого начала, всегда... беспокойная частичка Целого, которая хочет вернуться, но продолжает жить, пытаясь выразить себя в делах, в творчестве, в созидании, в щедрости, в росте, в умении отдать больше, чем взять, и, прежде всего, в пылком стремлении вернуться к Целому с подарками, дарами любви... парадокс единства и неразрывности одной частицы. Я помню Целое... Я и есть Целое... Я - частица, но во мне есть вся полнота Целого...
   Взлёты и падения осознания и разумности, снова и снова, в течение долгих тысячелетий... реинкарнации, новые жизни... сумма всего этого и есть подарки, которые нужно отнести Целому..." (Роберт Монро. Окончательное путешествие, пер. с англ., 1999).
   При этом сам творческий процесс можно рассматривать как успешное развитие более комплексных и высоких по уровню достижений через объединение прежде разделенных вещей" (Барбара Энн Бреннан. Руки Света, 1987).
  
  
  
  
   Даниил Андреев утверждает, что творчество - это движение человеческой души по вертикали вверх, то есть возвышение души и движение человека по горизонтали, то есть расширение ее объема. Это справедливо, но главное здесь именно "движение по вертикали", так как подлинное, светлое творчество неразрывно связано с духовностью, в ней - его истоки и его бесконечное разнообразие. Творчество духоподъемно.
   Барбара Энн Бреннан, говоря о необходимых условиях для исцеления от различных недугов, также указывает на связь между творческими способностями и духовным опытом: "Процесс исцеления становится процессом эволюции личности и развитием творческих способностей. Он становится духовным опытом". Больше того, нашей основной, то есть онтологической потребностью она называет "творческое выражение нашего внутреннего ядра" (нашего Высшего "Я", монады, Атмана -А.А.) ("Свет исцеляющий", 1993).
   "Одухотворение", как часто мы употребляем это понятие, не вникая в его этимологию, в его звучание, но ведь буквально "одухо-творение" это - "творение духом", "творение духа", "через дух".
   Даниил Андреев слагает подлинный гимн духовному творчеству: ""Дух дышит, где хочет"
   ["Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа", (Евангелие от Иоанна (3:8)). См. также раздел "О духовности".] ...Сознание нового типа слышит голоса откровения и в гимнах Вед и Эхнатона, и в высоком духовном парении Упанишад, и в прозрениях Гаутамы Будды и Рамануджи, Валентина и Маймонида, и в гетевском "Фаусте", и в музыкальных драмах Вагнера, и во многих строфах великих поэтов - слышит его не менее явственно, чем в песнопениях Иоанна Дамаскина и в литургии Василия Великого
   [- Веды - священные писания Древней Индии, почитаемые как откровения великих провидцев. До нас дошли четыре Веды: Ригведа, Яджурведа, Самаведа и Атхарваведа;
   - Упанишады - индийские Священные писания, выражающие метафизику Веданты, "Окончания Вед". Основная их тема - недвойственность: Атма, Брахман;
   - Эхнатон (Аменхотеп IV): "В XIV веке до нашей эры была произведена первая в мировой истории попытка сделать отчётливо формулированный солнечный монотеизм всенародной религией. Это произошло в Египте, и исполинская фигура фараона-реформатора до сих пор возвышается над горизонтом минувших веков, как образ одного из первых пророков в истории. Какое полное одиночество должен был испытывать этот гениальный поэт и провидец, заканчивая свой вдохновенный гимн Единому божеству трагической жалобой: "И никто не знает Тебя, кроме сына Твоего, Эхнатона!"
   Впрочем, понимать эту жалобу с абсолютной буквальностью нельзя: был, по крайней мере, один человек, разделявший это одиночество. Роль царицы Нефертити, его жены, как вдохновительницы и участницы религиозной реформы вряд ли может быть кем-либо преувеличена. Эта изумительная женщина прошла по золотистым пескам своей страны посланницей того же небесного света, что и её супруг, и уже давно они оба, неразрывно связанные творчеством и божественной любовью на всех путях, достигли высочайших миров Шаданакара" ("Роза Мира");
   - Рамануджа - основатель и проповедник "видоизменённой адвайты" (философии недвойственности), жил в Индии в XI в.;
   - Валентин - один из представителей раннего гностицизма, ок. 160 г. отлучен от церкви, умер в 160 г. в изгнании на о. Кипр;
   - Маймонид (1135-1204) - еврейский средневековый философ и врач, автор многих трудов по иудаизму, философии и медицине, ратующий за объединение веры и разума; последователь Аристотеля;
   - Иоанн Дамаскин (конец VII - VIII вв.) - византийский богослов и философ, защитник иконопочитания, автор догматического сочинения "Точное изложение православной веры" и православных гимнов, за что был прозван "Златоструйным". Его жизнь и творчество нашли своеобразное отражение в русском искусстве в поэме А. К. Толстого "Иоанн Дамаскин" (1858), на текст которой композитор С. И. Танеев написал кантату для солистов, хора и оркестра. Что касается поэмы, то вот что говорит о ней в своём трактате Даниил Андреев: "Кто другой в русской литературе выразил с такой ясностью, обоснованностью, силой и пламенностью, как Толстой в своём "Иоанне Дамаскине", ту идею, что искусство вообще и искусство слова, в особенности, может быть выражением высшей реальности, верховной Правды, дыхания миров иных и что поэт, осуществляющий свой дар вестничества, выполняет этим то, к чему он предназначен Божественными силами?" ("Роза Мира");
   - Василий Великий (ок. 329-379) - знаменитый богослов и учитель церкви, автор литургии, доныне звучащей в православных храмах. Ныне, по свидетельству Даниила Андреева, вместе с пророками Иезекиилем и Даниилом, поднимается в сферы высшие, чем даже Синклит Мира.]
   ... Более того, оно слышит его в собственной глубине и жаждет его воплощения в совершенных формах" ("Роза Мира"). Что же необходимо для того, чтобы это воплощение, тем более - в совершенных формах - было осуществлено, то есть какие условия должны быть созданы, чтобы каждый воспользовался своим правом на творчество?
   Проблема осуществления на практике творческих потенций, присущих всем без исключения, совсем не так проста в своем решении. Прежде всего, укажем на существующее общественное мнение (а точнее, заблуждение, как это будет видно из дальнейшего): якобы изначально, божественным предопределением, установлено с самого рождения неравенство людей, которое связано именно с родом их деятельности, в том числе и творческой. Наиболее отчетливо, по мнению западных ученых, это выразилось в системе каст (первоначально - варн) издавна, с незапамятных времен, существующих в Индии, что в глазах этих учёных выглядит "пережитком", знаком ее отставания от "передовых" стран, а также главным препятствием в осуществлении творческих потенций, права на творчество в самом широком толковании этого понятия.
   Обратимся за разъяснением к Первоисточнику, послушаем, что говорит об этом Господь Кришна своему другу Арджуне на поле Куру [Сегодня гениальный текст "Бхагават Гиты" - одного из величайших памятников человечества - провозглашен заново. Его дал нам Аватар нашей эпохи Шри Сатья Саи Баба в "Гите вахини" (См. "Приложение").]
   "Но, Арджуна, есть один способ восстановления дхармы (праведности) - задачи, ради которой Я пришел. Это установление четырех варн (сословий) в соответствии с деятельностью и качествами людей. Система варн важна для порядка в мире. Ее значение нелегко понять. Некоторые ошибаются, полагая, что она причина волнений и разделения людей. Если рассудить до конца, то станет ясна действительная правда. Умозаключение о бесполезности варн показывает лишь невежество. Такое суждение создает путаницу. Я установил этот порядок, чтобы содействовать благополучию мира, локакшеме. Варны помогают человеку заняться свойственными ему делами и так найти себя. Без этого человек не сможет достичь счастья ни на мгновенье.
   Для успешной деятельности варна как дыхание. Те, кто одарены саттвагуной (благостью, чистотой, гармонией), постигшие принцип Брахмана, Брахмататтвам, ведущие духовную, нравственную жизнь, помогающие другим достичь блаженства осознания их действительной природы, - брахманы. Те, кто стоят на страже правильной политической системы, закона, справедливости, а также благополучия и процветания страны, нравственного порядка, установленного для людей, держащие под своей властью злых и безнравственных, приходящие на помощь слабым и страдающим, - это кшатрии.
   Те, кто запасают и поставляют широким слоям населения жизненные средства, необходимые для счастливой физической жизни, - это вайшьи. Те, кто закладывают фундамент человеческого благополучия, служа и предоставляя физическую силу, - шудры. Так Я установил эти четыре варны. Если эти варны исполняют отведенные им обязанности, человечество будет развиваться всесторонне. В результате такой системы достигается разделение служения; человек ведет счастливую, гармоничную жизнь для людей, без всяких горя и страха. Эта система - пример милости, дарованной Господом Бхарате (Индии).
   Люди Бхараты воистину счастливы, поскольку на каждое действие они смотрят только как на исполнение Его указания, как на ведущее к Его милости. Над этим необходимо задуматься. Это важно. Указание Бога сейчас в великой опасности - его ни во что не ставят. Если правители изменят облик варн, мир не обретет того благополучия, к которому стремиться. Многие люди утверждают, что Бхарата пришла в печальное состояние лишь из-за системы варн. Но этим людям необходимо тихо посидеть какое-то небольшое время и поразмыслить над вопросом: "Не выжила ли страна именно благодаря этой системе? Не пришла ли она в печальное состояние, поскольку система была ослаблена?.." Конечно, правда, что система уклонилась с верного пути и пошла в ложном направлении, это отмечали многие великие люди. Но это не может быть достаточным поводом, чтобы выбросить ее за борт. Ведь если нога исполняет работу руки, а голова - функцию стоп, это не повод для отсечения рук и ног. Нужно пытаться исправить положение, а не уничтожать саму систему...
   Данная система важна не только для Бхараты, но для всего мира. Она существует и в странах за пределами Индии. Название ее может быть другим, действие - то же самое... Но в Бхарате варны определяются рождением, в других же частях мира они определяются кармой, работой, которой занят каждый. В этом отличие. Среди брахманов, которым была оказана честь составить первое сословие, можно найти многих, оставивших истинный путь и пошедших низкими путями. А в четвертой варне, среди шудр, можно найти много тех, кем движут святые идеалы, высокие духовные устремления, людей, стремящихся достичь чистоты ума как средства осознания". (Шри Сатья Саи Баба "Гита вахини. Поток Божественной песни"). То, что говорит Господь Кришна, разумеется, касается не только индийской системы варн, но основных принципов человеческой жизни во все эпохи. Что же до якобы сословного ограничения деятельности человека, думается, теперь не осталось ни малейшего сомнения, что это не свидетельство запрета, неравенства, умаления, - Бог любит всех, у него нет предпочтений - но Божественный умысел, п о м о г а ю щ и й человеку выразить себя во всей творческой полноте, это (перечитайте последний абзац) - как раз обожествление л ю б о й деятельности, если она совершается во благо других и очищает самого человека, укрепляет его сердце.
   Стоит вспомнить, что по поводу "химеры равенства" говорил Иван Ильин: "...люди от природы неравны; и в этом не "беда", а дар Божий. Нам надо только верно узнавать этот дар и верно с ним обходиться. Верно, - т.е. соответственно, справедливо" ("Идея ранга" - "Наши задачи", 1950).
   Что же - на практике неравенства в осуществлении творческих потенций каждого не существует? Увы! Прав Даниил Андреев, когда говорит о каждом из нас как о способном к творческому волеизъявлению, но утверждать равенство возможностей в осуществлении этого права в современных условиях, как и в былые исторические эпохи, пока не приходится. В земной жизни это право непросто ни осуществить, ни даже признать за каждым, и на это есть причины как субъективного, так и объективного характера.
   Прежде всего, человек зачастую не готов проявить себя во время земной жизни в полную силу (как утверждают эзотерики, это может быть "молодая душа", которой в череде воплощений еще предстоит усвоить многие уроки, накопить необходимый опыт, приобрести навыки, умения, способности, в том числе и к земному творчеству)а человек не может уклониться". С другой стороны, само общество в своем историческом развитии еще не сумело подняться до такой степени развития, когда будут созданы необходимые социальные, правовые, материальные и прочие условия для всеобщего творчества. Как образно говорит Даниил Андреев, "нельзя сидеть при лучине с раздутым от голода животом, с необогащенным ни одною книгою мозгом, с оравой голодных и голых ребят и творить "духовные ценности" ("Роза Мира").
   В общественном мнении по отношению к человеку-творцу пока еще нет и не может быть соблюдено равенство: "Существование Пушкина важнее для русской поэзии, чем существование миллионов, пишущих плохие стихи" ("Роза Мира"). Разумеется, далее следует необходимое уточнение: "Это не значит, что ценность людей измеряется т о л ь к о их отношением к поэзии...", но что касается поэтического творчества и его значения для метаистории России, то здесь спорить не приходится. Это утверждение, несомненно, ограничивающее право каждого на творчество и на свободу его выражения, есть не отсутствие демократизма у автора "Розы Мира", но указание на неизбежное следствие предшествующих исторических эпох, включая, как уже говорилось, и современность. Все это, по мысли Даниила Андреева, обязательно будет преодолено в будущем, когда все ограничения для проявления свободного вдохновенного творчества будут сняты. Но замечательно, что Даниил Андреев как духовидец и вестник, как глубокий мыслитель, метаисторик, человек, бесконечно любящий свою "последнюю" родину [Сам Даниил Андреев говорит в трактате о том, что перед тем, как родиться в России (в 1906 г.), он дважды рождался в Индии, к которой всю последнюю жизнь питал глубокую любовь и интерес.]
   видит не только в будущем России (об этом еще пойдет речь далее), но и в ее прошлом немало великих творческих свершений, причем, принадлежащих не только гениям и талантам, праведникам, полководцам, святым - "соли" Земли, но и народным множествам.
  
  
  
   Здесь встает еще одна онтологическая проблема - как соотносится между собой творчество "избранных" и творчество "масс"; в чем, наконец, разница между творчеством и трудом, в котором творчество народных множеств находит свое выражение по преимуществу.
   Разница между трудом и творчеством, если вдуматься, не так уж велика. Обратимся к свидетельству языка, одного из самых эзотерических и богодухновенных явлений в человеческой жизни. Про творчество нельзя сказать (как про труд) - рабское, подневольное, тяжкое, однообразное, монотонное, безрадостное. Но вот про труд, в свою очередь, можно сказать - радостный, вдохновенный, свободный, новаторский, и это будет уже не просто труд, но труд творческий. Труд - традиционный способ существования, творчество его меняет, совершенствует, одухотворяет. Даниил Андреев тонко подметил разницу в отношении к труду и к творчеству: "Уважение к человеческому труду и благоговение перед человеческим творчеством" ("Роза Мира").
   Философ Иван Ильин в своё время проницательно заметил, как много значит радостный труд в человеческой жизни и насколько неосновательна "извечная" мечта части человечества о том времени, когда не надо будет работать, а "молочные реки в кисельных берегах" потекут сами собою: "У людей с незапамятных времён есть вожделенная мечта, сказочный сон о "блаженной" стране, где царит изобилие во всём... и где не надо работать: "Там, говорят, всё даётся человеку само собою без всяких телесных и духовных усилий; стоит только захотеть, и желание уже исполняется в полное удовольствие; счастливые бездельники всё время наслаждаются; всюду валяются ленивые дураки и предаются своим хотениям невозбранно...". Эта ребяческая и, скажем прямо, порочная мечта лелеется человечеством давным-давно; она не изжита и поныне. Жизненный идеал сводится здесь к обеспеченному, наслаждающемуся ничегонеделанию. У всех одно единое призвание навеки - убивать время ленью. Ненужное накопление жизненных сил без достойной затраты их и без радостей труда. Бессмысленное прозябание и растрата жизни без любви и служения. Всеобщее тунеядство в мировом масштабе. Внутреннее оскудение от внешнего изобилия. Пассивное пересыщенное отупение вместо творческого подъёма. Подмена радости наслажденчеством. Измена жаждущему, преодолевающему, созидающему духу. Вожделенное сновидение полуживотного. Презренная утопия, достойная лягушек в тенистом болоте.
   [Как едко высмеяла народная мудрость такие "вожделенные сновидения": "Эх-ма, кабы мне да денег тьма - купил бы я воз соломы и валялся б, как свинья". И это при том, что сам труд народных масс был зачастую так тяжёл физически, требовал таких неимоверных усилий...] Отречение от собственного духовного достоинства. Вызов, обращённый к Богу... Здоровому человеку труд нужен, как воздух, как уважение к себе самому, как радость, как молитва" ("Путь к очевидности" - гл. "Хвала труду").
   Конечно, здесь идёт речь именно о творческом труде, в который "человек вкладывает себя целиком, он весь в движении и напряжении - от скрытых побуждений инстинкта до высших способностей духа. Всё сосредоточивается в направлении на единую цель, всё переживает подъём и полёт... Холод восторга проносится в душе. Дух "уже знает" нечто такое, чего он ещё не постиг, а сердце поёт заранее и не сомневается в победе. Тогда человек начинает чувствовать себя орудием высших сил..." (там же).
   Можно подойти и с другой стороны: труд как удел "масс" и творчество как удел "избранных", но с этим как раз решительно нельзя согласиться. Лучшее опровержение этой мысли - так называемое устное народное творчество, фольклор, который есть гениальное по форме выражение народного духа, с о б о р н о е творчество народа. Разумеется, народное творчество - это не только фольклор, оно может быть бесконечно разнообразным. С особой теплотой говорит Даниил Андреев о тех близких ему странах, где жизнь "пронизана артистичностью, повседневным участием масс в творчестве высокоэстетических ценностей, интенсивными духовными исканиями и тем душевным теплом, которое найдешь только в странах, где веками царил нравственный климат, создаваемый огромными водоемами духовности... Не интеллектуализмом, а именно духовностью веет от всевозможных проявлений народной жизни в Индийской и Индо-малайской метакультурах: и от пронизанных внутренним светом изумительных ремесел, и от народного искусства, и от отношения "человека массы" к жизни и смерти, и от мистерий и героических эпопей, которые целыми ночами представляются на жалкой площади в любой, самой захудалой деревне" ("Роза Мира").
   Прекрасны в трактате страницы, посвященные разнообразному, духовно насыщенному творчеству российского народа, "человека массы", - тому творчеству, которое исполнено любви к Богу и людям и приводит в посмертии в Небесную Россию: человек-творец, творящий жизнь вокруг себя и в себе, становится непременным ее "насельником":
   "В монастырях Киевской и Московской Руси, так же как и в обителях более поздних времен, проходили незаметно свою жизненную тропу не светочи святости, но тихие души, менее богатые дарами, молча и смиренно вносившие свою лепту в религиозное творчество, в соборный труд духа.
   Во все эпохи по дорогам России брели странники и искатели, сказители и бандуристы, безымянные творцы сказок и духовных стихов, песен и легенд, никем не записанных утраченных рассказов о героях своего времени и его идеалах. А чудесные мастера сканного [скань - (от древнерусского "скать" - сучить, свивать) вид ювелирной техники], оборонного или иконописного дела, плотники-строители чудесных теремов, смиренных деревянных церквей и весело разукрашенных изб, влюбленные в свой труд каменщики, столяры, гончары, ткачи, ювелиры, переписчики, работавшие в мастерских, приказах, кельях и под открытым небом, чьи создания, отмеченные радостью творчества и горячей любовью к жизни, веселили и радовали целые поколения...
   Во все эпохи русской истории тысячи мужиков-огнищан, смердов, тяглых крестьян, крепостных и вольных, просто и чисто проживших свой век, совершали труд посевов и жатв как возложенный на них Богом долг, с благоговением и благодарностью к Матери-Земле, и умирали простой и ясной смертью, веруя и простив всех.
   Во все эпохи тысячи матерей несли свой крест, воспитывая людей, достойных имени человека, и в служении этому делу полагавших смысл своей жизни. Разве это не одно из самых высоких творчеств?
   Когда начали строиться школы, сотни людей бросали привычный круг и образ жизни и уходили - хочется сказать, спускались - в народные низы, замуровывая себя на всю жизнь в захолустья, среди непробудного невежества, где не с кем было перекинуться живым словом: все ради просвещения непросвещенных. А врачи, работавшие по одному на целый уезд? А герои-доктора на эпидемиях? А те из революционеров, кто был движим не фанатизмом, ненавистью и жаждой власти, а живой любовью к людям и скорбью от созерцания скорбей народа? А те из священников, которые в меру данных им от Бога даров, являли образец ясной и чистой жизни, взращивая во множестве простых сердец лучшее, что в этих сердцах было?..
   Нет возможности перечислить те пути на Земле, которые ведут в Небесную Россию. Среди просветленных Небесной России лишь ничтожное меньшинство известно нам, знакомым с историей нашей Родины. Имена остальных ничего не скажут нашей памяти..." ("Роза Мира").
  
  
  
   О связи между творчеством народных множеств и избранных его представителей, чьи имена, перефразируя Даниила Андреева, "много говорят нашей памяти", толкуют различные исследования, справедливо утверждая, что эти связи многообразны, плодотворны, фундаментальны - избранники не могут творить в пустоте, без "почвы", без образца, как в случае с фольклором. Все мы помним слова Пушкина о народных сказках: "Что за прелесть эти сказки, каждая есть поэма", но можно привести еще более убедительный пример. Загляните в сборник, составленный в XIX веке Владимиром Далем "Пословицы русского народа", 1862. Это сконцентрированный многовековой опыт - житейский, бытовой, но и нравственный, религиозный, мистический, выраженный кратко, афористично, образно, то есть с той простотой совершенства, которая сродни гениальности.
   А вот что говорит о самой сути народного творчества Андрей Платонов: "...народное творчество, будучи работой миллионов, имеет жизненный опыт безграничный. Что не вполне удалось одному человеку, другой восполнит, а третий доведёт до совершенной простоты и глубины, потому что народ охватывает всю действительность не только в ежедневном труде, в борьбе и пространстве, но и в памяти своих поколений и во времени - народ бессмертен. Отдельные гениальные художники отлично знали это свойство, присущее лишь народу, - создавать совершенные художественные произведения, свойство, обусловленное массовым опытом народа и способностью его копить в себе сокровища своей души" (рецензия на сб. "Творчество народов СССР", 1938).
   Вместе с тем, как бы ни восхищались мы соборным творчеством народных множеств, развитие человечества есть постепенный и все более ускоряющийся переход от "роевого" мирочувствования, коим выражением оно является, - к индивидуальному, точнее - личностному осознанию (и ответственности!), что имеет непосредственное касательство и к проблеме творчества. Даниил Андреев как духовидец видит подоплеку этого процесса, и это касается любой, не только творческой, деятельности "человека массы" и человека, уже осознающего себя как личность, "высококультурного мастера". Разница в их творчестве (деятельности) зависит от характера воздействия Провиденциальных сил, их инвольтации (влияния, побуждения). Действие "человека массы" подчинено, как правило, "зову" бессознательного - "зову бессловесному, но непререкаемому, поднимающемуся из глубины души". Иное воздействие - через "головокружительное озарение", "поток ослепительных образов" - испытывает "развитая личность, яркая индивидуальность" ("Роза Мира").
   Иначе говоря, ход развития человечества таков, что на арену истории выходит и все более в ней укореняется человек-творец, осознающий свое место в жизни, свои права и долженствование, свою личную ответственность. И это есть настоятельная потребность нашего времени и условие совершенствования земной жизни.
   Значение творчества таким человеком и в его собственной жизни и в жизни социума осознается со всей полнотой, в том числе и как окрыляющая возможность выразить непреходящую новизну жизни: "Самое главное, самое высокое для меня, - признается Борис Пастернак в письме бенгальскому поэту и публицисту Амия Чакраварте, - щедро, отважно и оригинально прожитая жизнь, сполна воплотившаяся в сгустке на века рассчитанных открытий, в уникальной и зримой н о в и з н е науки и искусства, - новизне самой жизни, - каждой жизни - повсюду и всегда".
   Судьба такого человека-творца иногда становится олицетворением некоего органического сочетания: творчества, ориентированного "во вне", запечатленного в литературе, музыке, градостроительстве и тому подобном, в деятельности, направленной на служение людям, и творчества, обращенного "вовнутрь", то есть творчества своей собственной жизни как таковой, с а м о с о т в о р е н и я.
  
   В нем [Сократе] был луч истинного света, открывающий и себя самого, и чужую тьму.

Вл. Соловьев "Жизненная драма Платона"

  
   Если тварь хочет быть сотворенной в еще большей степени, она должна трудиться.

Пьер Тейяр де Шарден "Божественная среда"

  
   Высшее творчество человека есть устроение своей личности и всей своей жизни, иначе говоря, духовная жизнь, невозможная без помощи свыше. Оно заключается в том, что человек очищает свою душу и жизнь от всего злого и воспринимает, сколь может, свет Божественной любви.

Епископ Александр (Семенов-Тян-Шанский) "Православный катехизис"

  
   В замечательной работе "Жизненная драма Платона" Вл. Соловьев - на примере великого философа - размышляет о том, что связывает воедино творчество конкретного человека на протяжении всей его жизни: "Собственное начало единства Платоновых творений нужно искать не в Сократе... и не в отвлеченной теоретической половине Платонова существа... а в самом Платоне как целом, живом человеке. Конечно, настоящее единство - здесь. Менялись возрасты, менялись отношения и требования, душевные настроения и самые точки зрения на мир, но все это менялось в живом лице, которое оставалось самим собою и своим внутренним единством связывало все произведения своего творчества... Сам Платон как герой своей жизненной драмы - вот настоящий принцип единства Платоновых творений".
   О глубочайшем единстве творчества "вовне" и творчества своей жизни, самосотворения, или "лицетворения" (Сергий Булгаков), свидетельствует уже в Новые времена, в недавно ушедшем XX веке биография о. Павла Флоренского. Сам Флоренский говорил о процессе самосотворения, называя его "искусством из искусств", как о "проработке собственной личности и возведении её из сырой натуралистической слитности в перл создания, где всё оформлено и проявлено" ("Имяславие как философская предпосылка").
   Вот воспоминания друга о. Павла - Сергия Булгакова. Вчитаемся в эти удивительные по проницательности строки. Здесь все верно и значительно. Прежде всего, Сергий Булгаков говорит о том, что было главным для о. Павла, почему именно так, а не иначе выстроил он свою жизнь: "Не умею передать словами то чувство Родины, России великой и могучей в судьбах своих, при всех грехах и падениях, но и в испытаниях своей избранности, как оно жило в отце Павле. И, разумеется, это было не случайно, что он не выехал за границу, где могла, конечно, ожидать его блестящая научная будущность и, вероятно, мировая слава, которая для него и вообще, кажется, не существовала. Конечно, он знал, что может его ожидать, не мог не знать, слишком неумолимо говорили об этом судьбы Родины, сверху донизу, от зверского убийства царской семья до бесконечных зверств насилия власти.
   Можно сказать, что жизнь ему как бы предлагала выбор между Соловками и Парижем, но он избрал... Родину, хотя это были и Соловки, он захотел до конца разделить судьбу со своим народом. Отец Павел органически не мог и не хотел стать эмигрантом в смысле вольного или невольного отрыва от Родины, и сам он и судьба его есть слава и величие России, хотя вместе с тем величайшее ее преступление.
   Из всех моих современников, которых суждено было мне встретить за мою долгую жизнь, он есть величайший...
   Отец Павел был для меня не только явлением гениальности, но и произведением искусства: так был гармоничен и прекрасен его образ...
   Самое основное впечатление от о. Павла Флоренского было силы, себя знающей и собою владеющей. И этой силой была некая первозданность гениальной личности, которой дана самобытность и самодовлеемость при полной простоте естественности и всяческом отсутствии внутренней и внешней позы, которая всегда есть претензия внутренней немощи...
   В научном облике о. Павла всегда поражало полно овладение предметом, чуждое всякого дилетантизма, а по широте своих научных интересов... он более всего напоминает титанические образы Возрождения: Леонардо да Винчи и др.... Я знал в нем математика и физика, богослова и философа, филолога и историка религии, поэта, знатока и ценителя искусства и глубокого мистика...
   ["Сверхчеловеческую эрудицию обнаруживает Флоренский в области философии, богословия, лингвистики и математики..." (Н.Лосский. Преемники Вл. Соловьева).]
   Духовным же центром его личности, тем солнцем, которым освещались все его дары, было его священство... Настоящее творчество о. Павла не суть даже книги, им написанные, или его мысли и слова, но он сам, вся его жизнь, которая ушла безвозвратно из этого века в будущий. И только те, кто верят и знают, что жизнь творчества продолжается и за гробом, что и там возможно участие в жизни здешней, те имеют христианскую надежду его встретить в родине вечной, в России умопостижимой, в веке грядущем, в котором ничто ценное не пропадает, но умножается и дела праведные идут за ним". ("Священник о. Павел Флоренский").
   [Приведем также свидетельство известного художника А.Г. Фаворского: он, обращаясь к внукам Флоренского, вспоминает конец ноября 1937 года, общие бараки Соловецкого Кремля у Рыбных ворот: "Ваш дедушка на Соловках был самый уважаемый человек - гениальный, безропотный, мужественный философ, математик и богослов. Мое впечатление о Флоренском, да это и всех заключенных мнение, бывших с ним, - высокая духовность, доброжелательное отношение к людям, богатство души. Все то, что облагораживает человека. (Игумен Андроник, П. Флоренский. Павел Александрович Флоренский - В сб.: "Писатель и время", 1991)]
   Заметим, что в этих глубочайших, пророческих, пронизанных любовью к другу и России строках открывается нам и сам автор - русский философ, священник Сергий Булгаков, насильно высланный из России в 1922 г., сумевший в изгнании сделать для родины необычайно много, также сотворивший свою жизнь, выразивший себя в своих сочинениях столько же, сколько и в служении людям.
   В своем трактате Даниил Андреев свидетельствует о посмертной судьбе замечательных творцов русской культуры, среди которых и Сергий Булгаков: "Я мог бы, - говорит духовидец, - перечислить несколько имен деятелей русской культуры и истории, которые вступили в Небесную Россию за последние сорок лет... Итак, имена некоторых из тех, кто не имел нисходящего посмертия и сразу после смерти в Энрофе (в трактате имя нашего, земного слоя - А.А.) вступил через миры Просветления в Синклит ["Синклиты - обитающие в затомисах (Небесных странах - А.А.) метакультур сонмы просветлённых человеческих душ" ("Роза Мира").]: Лесков, Римский-Корсаков, Ключевский, Гумилев, Волошин, Рахманинов, Анна Павлова, Сергей Булгаков, Иоанн Кронштадский, патриарх Тихон, цесаревич Алексей Николаевич, несколько творцов и тысячи героев, погибших от руки Сталина. Очень немногие из имен тех, кто вступил в Синклит после кратковременного пребывания в верхних чистилищах: Фет, Л.Андреев, Александр Блок, Шаляпин, Александр II, Константин Романов, академик Павлов" ("Роза Мира").
   Что же до посмертной судьбы о. Павла Флоренского, то она настолько удивительна, что сам духовидец, когда ему было о ней сообщено, не мог поверить, что не ошибся и правильно принял это потрясающее сообщение, настолько поразителен по быстроте и духоподъемности путь, проделанный о. Павлом в посмертии. Вот что говорит об этом Даниил Андреев: "Из числа просветленных, взошедших в Небесной России на особенную высоту, мне известно, - свидетельствует духовидец, - несколько имен: Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Лев Толстой, Алексей Константинович Толстой, Достоевский, Аксаковы [Братья Иван и Константин, сыновья известного русского писателя XIX века Сергея Тимофеевича Аксакова.], Витберг, Кутузов, не пользующийся мировой известностью и рано умерший гравер XVIII века Чемесов. Ближе остальных к великой трансформе [преображению, переходу в более высокие миры], уводящей в Небесный Иерусалим и в Синклит Мира [Небесный Иерусалим - великий трансмиф Христианства; Синклит Мира - один из высочайших миров нашего Планетарного космоса, куда "могут досягать величайшие человекодухи... Избранные из избранных, составляющие ныне Синклит человечества, числом своим не превышают, кажется, тысячу человек". ("Роза Мира").], подошли к настоящему времени Лермонтов, Владимир Соловьев, император Иоанн VI, а также два духа, чьи имена вызвали мое удивление, но были два раза твердо произнесены: Шевченко и Павел Флоренский.
   За все время существования русского затомиса через него в Синклит Мира поднялось несколько десятков человек, из которых мне известны следующие имена: Владимир Святой, Ярослав Мудрый, Антоний и Феодосий Печерские, летописец Нестор, дружинник Сергий - автор "Слова о полку Игореве" [Не пора ли обратить внимание на это свидетельство духовидца, в первую очередь, филологам и учителям! Со школьных лет застряла в нас фраза: "Автор этой поэмы неизвестен". Теперь, наконец, мы узнали имя гениального русского поэта и можем целенаправленно, что называется, "поимённо", почтить его память.], Александр Невский, Сергий Радонежский, Андрей Рублев, Нил Сорский, Ломоносов, Александр Благословенный, Амвросий Оптинский, Серафим Саровский". ("Роза Мира"). Вот поистине подлинный апофеоз творческих усилий и великих свершений в земной жизни, предпринятых во благо русского народа и всего человечества.
   Конечно же, этот духоподъемный процесс происходит во всем мире. Вот еще одно свидетельство духовидца, теперь уже о других странах, сверхнародах и метакультурах
   [Сверхнарод - "группа наций или народностей, объединённых общею, совместно созидаемой культурой" ("Роза Мира").
   Метакультура, по Даниилу Андрееву, - культура, творимая сверхнародом; непременно включает земной слой его обитания, затомис, Небесную страну и нижний, демонический слой (шрастр), а также слои Просветления и слои Возмездия данной метакультуры. "Характер этих миров в каждой из метакультур варьируется в зависимости от хода метаисторических процессов" ("Роза Мира").]
   "Из Монсальвата и Эдема (по Даниилу Андрееву - Небесные страны Северо-Западной и Романо-католической метакультур - А.А.) в Синклит Мира вошли к нашему времени уже многие, свыше ста человек. Еще больше дала древняя и огромная метакультура Индии. Кажется, последним, взошедшим в Синклит Мира до 1955 года был Рамакришна; таким образом от момента его смерти в Энрофе до вступления в эти наивысшие сферы протекло около 70 лет. Но чаще на такой подъем уходят целые столетия... Еще выше этих сфер скоро поднимутся из Синклита Человечества пребывающие там давно пророки Иезекииль и Даниил, а также Василий Великий" ("Роза Мира").
   Вот среди каких величайших имён стоит ныне имя о. Павла Флоренского. Его духоподъёмный путь поистине ошеломляет. Напомним, он был расстрелян в 1937 году, трактат "Роза Мира" был закончен Даниилом Андреевым в 1958 году, а это значит, что самое большее - это всего 21 год, которые понадобились русскому гению, одному из величайших человекодухов, когда-либо воплощавшихся в России, стремительно вознестись в эти высшие миры нашего Планетарного космоса. Вот воистину удивительный пример того самосотворения, о котором шла речь выше.

Культура и цивилизация. О духовности

   Культура есть не что иное, как общий объем творчества человека. Если же творчество - высшая, драгоценнейшая и священнейшая способность человека, проявление им божественной прерогативы духа, то нет на Земле и не может быть ничего драгоценнее и священнее культуры, и тем драгоценнее, чем духовнее слой культуры, данная область культуры, данное творение.

Даниил Андреев "Роза Мира"

  
   Задача культуры - дело богочеловечества, то есть очеловечение мира и обожение человека. В этом смысле задание культуры совершенно беспредельно - Христос явился истинным человеком и совершил вочеловечение мировой жизни.
   Мы должны творить, религиозно любя то дело, которое делаем, чтобы наши дела были камнями, приносимыми для строительства Царства Божия. Недостижимым пределом культурного творчества есть Царство Божие". (Сергий Булгаков. Догматическое обоснование культуры).
   Глубокое онтологическое обоснование самого понятия "культура" мы находим в работе о. Павла Флоренского "Философия культа": "Культура, как показывает этимология слова cultura от kultus, ядром своим и корнем имеет культ. Cultura, как причастие будущего времени, подобно natura, указывает на нечто развивающееся. Natura - то,что рождается присно, cultura - что от культа присно отделяется, - как бы прорастание культа, побеги его, боковые стебли его. Святыни - это первичное творчество человека; культурные ценности - это производное культа". С этой точки зрения необходимо осмыслить процесс творчества культуры и отличие её от цивилизации.
   Как по-разному проявляет себя человек, отдельная нация, все человечество, когда они т в о р я т культуру и тогда, когда участвуют в создании цивилизации. О разнице между культурой и цивилизацией в свое время сказал русский философ Георгий Федотов. По мысли Федотова, "культура - царство идеальных ценностей" ("Национальное и вселенское"), в ее основе лежат философско-эстетические ценности, а в основе цивилизации - научно-технические элементы, поэтому их цели и задачи, да и сам процесс их созидания глубоко различен: "Что должно считать истинной или достойной целью культуры? Цивилизация слагается из роста технических и научных знаний плюс прогресс социальных и политических форм. В основе этого понимания лежит завещанная утилитаризмом идея счастья или, вернее, удовлетворения потребностей. Человеческая жизнь не имеет другого смысла, и комфорт, материальный и моральный, остается последним критерием цивилизации.
   Все мы помним отчаянную борьбу против такой идеи цивилизации, которую повели в России Достоевский и Толстой...
   ...мы теперь противопоставляем культуру цивилизации, понимая первую как иерархию духовных ценностей. Цивилизация, конечно, включается в культуру, но в ее низших этапах.
   Культура имеет отношение не к счастью человека, а к его достоинству или призванию. Не в удовлетворении потребностей, а в т в о р ч е с т в е, в п о з н а н и и, в с л у ж е н и и в ы с ш е м у т в о р и т с я к у л ь т у р а (-А.А.). В дисгармонии она рождается, протекает нередко в трагических противоречиях, и ее конечное стремление к гармонии вечно остается неудовлетворенным. Но высшее напряжение творчества народа (или эпохи), воплощенное в его созданиях или актах, одно оправдывает его историческое существование".
   Философ убежден, что "единственный смысл существования нации - в ее творчестве; в открытой ею истине, в созданной красоте, в осуществленной или прозреваемой ею правде. Хотя и сказано, что "суббота для человека", но человек - для Бога! "Суббота" относится к цивилизации". ("Письма о русской культуре", 1938-1939).
   Еще раньше почувствовал эту онтологическую разность культуры и цивилизации, опасность последней для развития "внутреннего", творческого человека другой русский философ - Николай Бердяев. "Торжество буржуазного духа привело в XIX и XX веках, - пишет он в своей работе "Смысл творчества" (1916), - к ложной, механической цивилизации, глубоко противоположной всякой культуре. Механическая, уравнивающая, обезличивающая и обесценивающая цивилизация с ее дьявольской техникой, слишком уж похожей на черную магию, есть лжебытие, призрачное бытие, вывернутое бытие. Буржуазная цивилизация есть предел некосмичности мира. В ней гибнет внутренний человек, подменяется внешним, автоматическим человеком. Цивилизация развила огромные технические силы, которые по замыслу должны уготовить царство человека над природой. Но технические силы властвуют над самим человеком, делают его рабом, убивают его душу... В колоссальной технической цивилизации точно выпущены на свободу злые демоны, мстящие падшему человеку... Цивилизация не осуществляет царственной мечты человека" ("Смысл творчества: Опыт оправдания человека").
   Сергий Булгаков прямо противопоставляет "путь цивилизации" и "путь творчества": "...открываются два пути для осуществления творческих способностей человека: путь цивилизации и путь творчества (культуры). Цивилизация есть приспособление к условиям культурной жизни. Культура - творческое отношение человека к миру и к самому себе, когда человек на свой труд в мире налагает печать своего духа" ("Догматическое обоснование культуры").
   Несколько иначе, хотя, по сути, о том же, говорит о разнице между культурой и цивилизацией современный ученый и эзотерик, владеющий нетрадиционными методами изучения действительности:
   "Анализируя пути духовного развития и обновления, я... протестировал взаимодействие понятий "культура" и "цивилизация"... культура возникает как результат устремления к Божественному как к высшему символу единства. Только после сформирования единства возможно разобщение, материализация или то, что мы называем цивилизацией.
   Культура определяет непрерывное духовное обновление народа, цивилизация работает на физическое обновление.
   Культура создает цивилизацию, но на определенном этапе цивилизация начинает отрицать и разрушать культуру.
   Для того чтобы процесс остался непрерывным, необходимо накопление духовных ценностей, в обществе должны существовать структуры, отвергающие только физическое, материальное благополучие и готовящие потенциал для нового подъема культуры...
   Интересны параметры самих понятий "культура" и "цивилизация" с точки зрения энергетической. Культура: сознательная агрессия плюс десять, подсознательная - минус двести десять; цивилизация: сознательная агрессия - минус пятьдесят, подсознательная - плюс пятьдесят. Это энергетически подтверждает, что культура направлена на созидание, цивилизация несет элементы разрушения...
   Развитие всегда идет через разрушение предыдущих структур, только в созидании этот процесс находится под контролем. Иначе: если в фундаменте разрушения лежит духовное начало, то и разрушение созидает, когда же это начало исчерпано - разрушение выходит из-под контроля, становится злом... Поэтому цивилизации, которые израсходовали духовность, уничтожают себя и все вокруг" (Сергей Лазарев. Диагностика кармы, 1993).
   "Культура направлена на созидание...". Вот почему прав современный русский писатель и философ Юрий Мамлеев, утверждающий, что "народ, создавший... великую культуру, никогда не погибнет... Из всей мировой истории - истории Греции, Рима, Индии, истории древних народов - мы знаем, что те народы, которые создавали древнюю культуру, никогда не гибли" ("День литературы", 2006, март).
  
  
   Стоит обратить внимание на то, как по-разному воспринимается будущее человечества с точки зрения достижений цивилизации и культуры. Первая, как считают современные философы и эзотерики, ведет к духовной инволюции, вторая - дает надежду на эволюционный путь развития. Иначе говоря, сосредоточение внимания на тех признаках общественного и социального, технического развития, которые принадлежат к цивилизации, неизбежно порождает пессимизм: "За технологическую цивилизацию придется платить и платить по большому счету, потому что все эти изобретения были совершены при нарушении важных скрытых законов природы и ее равновесия, о которых знали древние. Древние жрецы отлично понимали, что может быть такой ход развития, когда путем рационального знания вы получаете контроль над внешней стороной природы. При этом происходит нарушение внутренних законов. Природа связана с так называемым астральным миром, т.е. с более "тонким" миром, чем наш, с промежуточным миром, и вторжение в природу может привести к тяжелейшим последствиям. Природа - это живое существо...
   Вся современная стандартная западная ментальность основана, по существу, на убеждениях, что наш физический мир - замкнутая система, из которой нет выхода. И вся реальность заключена, как в тюрьму, в этот видимый мир. Вне его ничего нет. То, что лежит за его пределами, - это даже не платоновские тени, а вообще нечто абсолютно неизвестное, которое не принимается во внимание...
   Как только замкнутая система разрушится, тогда полностью рухнет вся эта современная цивилизация, которая основана на примитивных иллюзиях, выдаваемых за здравый смысл. Культ денег, культ обыденной жизни и массовой культуры неизбежно ведет к идиотизации жизни, что является проявлением текущей духовной инволюции в ее наиболее карикатурной форме" (Ю. Мамлеев. Судьба бытия - путь к философии. - "Вопросы философии", 1992, N9). Об этом в свое время говорил о. Павел Флоренский о народах Европы: "...под ударами судьбы у них разрушится питающая их позитивизм внешняя цивилизация комфорта" ("Диалектика").
   Юрий Мамлеев, ссылаясь на знаменитого французского философа Ренэ Генона, говорит о том, что "вхождение в цивилизационную стадию истории связано с так называемым "затвердением" материального мира, когда, благодаря новой направленности человеческого разума на интерес к чисто материальному миру, нарушился контакт с более тонкими мирами (так как космос и разум связаны друг с другом), что привело к абсолютизации материального мира. Параллельно проходила утрата знаний и понимания традиционных религий. В конце концов изменился сам человек...
   Генон считал, что западная цивилизации, точнее, современная цивилизация (ведь она возникла на Западе) обречена, ибо целью истории является не колбаса или компьютеры, а человек. Современная же западная цивилизация, по его мнению, оказалась препятствием для духовной реализации человека, ибо она подчинена контртрадиции, в которой все ценности перевернуты и обратны нормальной духовной традиции...
   Критика Геноном современной цивилизации наиболее убедительно выражена в знаменитой книге "Царство количества и знаки времени". Под современной цивилизацией Генон подразумевает цивилизацию, развившуюся на Западе, начиная с эпохи Возрождения и кончая нашим временем, в котором ее черты и ее итог наиболее ярко выражен. (Ю. Мамлеев, цит. соч.).
   Иначе говоря, пути цивилизации и пути культуры - разные пути. Первая гораздо "моложе" исторически. Как говорил Вл. Соловьев, "нужно было, чтобы тысячи и тысячи поколений совокупленным собирательным трудом создали ту культуру, те нравственные и умственные построения, без которых задача индивидуального перерождения не могла бы быть не только исполнена, но и задумана" ("Смысл любви").
   "Задача индивидуального перерождения" на нравственной и умственной основе - вот та цель, которую способна выполнить только культура.
   Подчеркнём, в приведённых высказываниях речь идет о противопоставлении культуры и цивилизации. Иное - сущностное - определение, что такое цивилизация как "особая форма совместной жизни множества обществ в течении многих веков" выдвигает Александр Зиновьев, который считает, что наука до сих пор не дала "достаточно точного определения понятия "цивилизация" в соответствии с критериями логики и методологии".
   Мыслитель с точки зрения строгого социологического смысла различает "три уровня социальной эволюции человеческих объединений: предобщества, общества и сверхобщества. Цивилизации возникают лишь на уровне обществ. Они образуются из обществ, но сами обществами не являются. Это объединения обществ, но не любые, а лишь особого рода. Они обладают следующими признаками. Между входящими в цивилизацию обществами имеют место различного рода контакты, взаимодействия, связи. Какая-то часть из них живёт совместной исторической жизнью. Эта часть меняется: одни объединения исчезают, другие появляются... Но во все периоды имеют место какая-то совместимость и преемственность, непрерывность существования каких-то её компонентов... В результате совместной жизни они оказывают влияние друг на друга, одни что-то заимствуют у других или навязывают им что-то своё. Таким путём они совместными усилиями создают нечто общее, что в тех или иных формах и размерах развивается у них по отдельности, делает их сходными в этих отношениях, социально родственными... Эти сходные черты охватывают все основные аспекты объединений - власть, хозяйство, идеологию, культуру...
   Цивилизация не вечна. Но конец цивилизации не обязательно есть прекращение жизни тех обществ, из которых она построена. Это могут быть изменения в эволюции человеческих объединений, в результате которых возникают новые объединения, отличные по социальному типу от цивилизации... объединения более высокого социального уровня - сверхсообщества... Скорее всего, эпоха социальных явлений типа цивилизаций уходит в прошлое" ("Что мы теряем". - "Литературная газета", 2006, NN11-12).
  
  
  
   Размышляя над тем, что такое культура, разные авторы рассматривают проблему с разных точек зрения. Вот только несколько высказываний на эту тему, как нам кажется, очень характерных, тем более что они принадлежат и философам, и богословам, и деятелям искусства, и ученым; как нашим современникам, так и представителям всего XX века.
   "Рост мира есть культура" - А.Блок; "Культура есть культ разумения" - Г. Шпет; "Культура есть язык, объединяющий человечество, среда, растящая и питающая личность" - о. Павел Флоренский; "Культура - производитель существования" - Б.Пастернак. "Понятие "культура" отличается необыкновенной сложностью; легче определить понятие "наука", "искусство", "быт"; культура - цельность, органическое соединение многих сторон человеческой деятельности... культура есть стиль жизни, и в этом смысле она есть творчество самой жизни, но не бессознательное, а осознанное; культура определяется ростом человеческого самосознания; она есть рассказ о росте нашего "я", оно - индивидуально и универсально одновременно; она предполагает пересечение индивидуума и универсума; пересечение это и есть наше "я", единственно данная нам интуиция" - Андрей Белый ("Путь культуры"). "Сама культура, по сути, живой суперорганизм, космическая жизнь духа, реализующая себя на материале нашей планеты, материале жизни и деятельности населяющих ее людей" - д-р философских наук Вадим Розин.
   А вот замечательно глубокое наблюдение о том, как может "работать" культура в современную эпоху и в чем отличие ее от так называемой "массовой культуры": "Если культура разнесена по отдельным сусекам - она не работает. Она не может защитить человека, не может выполнить свою терапевтическую функцию. Общество в целом отлучено от подлинной культуры и довольствуется ее суррогатом, именуемым "массовая культура", который только пародирует семантическую Вселенную, созданную тысячелетиями" (Василий Налимов. В поисках иных смыслов).
   Итак, подлинная культура стоит на фундаменте духа. Только такие творения культуры переживают века. Это о них говорил Сергий Булгаков: "Великие творения человеческого духа подобны горным вершинам. Их бессмертные пики поднимаются перед нами все выше и выше, чем дальше мы от них отходим" ("Природа в философии Вл.Соловьева"). Стоит напомнить еще раз: цели и задачи культуры, сам способ ее существования - это "служение высшему" (Г.Федотов), "духовное обновление" (Н.Бердяев), "духовное развитие и обновление" (С.Лазарев), космическая жизнь духа" (В.Розин), "божественная прерогатива духа" (Д.Андреев)... Но что такое духовность?
  

О духовности

  
   Все, что человек любит, входит вместе со светом в понятие духа его, в особенности же, когда любимый предмет есть истина, ибо всякая истина есть свет... Душа человека есть только жизнь человека, а дух его есть самый человек, земное же тело, в которое он облечен на земле, есть только орудие, посредством которого дух этот, то есть самый человек, приспособляясь к миру природному, действует в нем.

Эммануэль Сведенборг "О небесах, о мире духов и об аде"

  
   Ложная духовность есть отрицание плоти, истинная духовность есть перерождение, спасение, воскресение.

Вл.Соловьев "Смысл любви"

  
   Андрей Тарковский был уверен в том, что если у искусства есть обязанности, то в наше время одна из них - напоминать о том, что человек существо духовное, часть бесконечного духа великого и что это нужно осознать в высоком, гордом смысле этого слова. Осознать, чтобы понять, откуда мы появились и куда идем. Без этого человек жить просто не сможет. А если эти вопросы его заинтересуют, то это уже важно, потому что означает начало пути. Человек, который однажды подумал: откуда и куда он идет - человек не потерянный, духовно спасенный. Он уже не сможет жить, как раньше ("Творчество как поиск духовного пути").
   Развернутое определение духовности в форме апофатической ("не то, не то и не то...") дает индийский философ и подвижник Шри Ауробиндо Гхош: "Духовность не есть интеллектуальность, не идеализм, не поворот ума к этике, к чистой морали или аскетизму; это не есть религиозность или страстный эмоциональный подъем духа - даже не смесь всех этих превосходных вещей.
   Умственная вера, эмоциональное устремление, регулирование поведения соответственно религиозной или этической формуле, не являются духовными достижениями или испытаниями...
   Духовность в своей сущности есть пробуждение внутренней действительности нашего существа, нашей души, - внутреннее устремление познать, почувствовать и отождествить себя с нею, войти в контакт с высшей действительностью, имманентной [присущей, свойственной] в Космосе и вне Космоса, а также в нашем существе... соединится с ней, и как следствие этого контакта и соединения - преобразить все наше существо, превращая его в новое существо, в новую личность, в новую природу".
   В свете этого высказывания понятной становится исчерпывающее определение духовности Бхагавана Шри Сатья Саи Бабы - Аватара нашей эпохи: "Истинная духовность состоит в гармонии мысли, слова и дела... Духовность - это осознанность, это целостное знание... Духовность - это единение с Богом".
   Итак, человек выступает одновременно как творец своего внутреннего духовного мира и в то же время как творец культуры: "Божественная стихия, вливаясь в человека, создаёт его духовный характер, а развёртываясь в его делах и созданиях, слагает духовную культуру народа" (Иван Ильин. Творческая идея нашего будущего. Об основах духовного характера).
   Здесь возникает закономерный вопрос: что считать в культуре духовным, а что нет?.. Всякое ли проявление культурной жизни человечества соотносится с понятием "духовность"?
   Обратимся к трактату Даниила Андреева "Роза Мира", в котором идет речь о том, что мы в нашем сознании часто производим подмену понятий, и за духовность принимаем то, что относится к иному понятийному ряду: "Мы сваливаем в кучу гуманитарные науки, искусство, общественные проявления деятельности человека, этику, религию, философию - и объявляем все это "духовной" культурой... Эту аберрацию можно было бы назвать дикарской, если бы в ней не были повинны цивилизованные люди...
   ...здесь перед нами два совершенно различных ряда явлений: духовный и интеллектуальный. Почти вся область науки и тем более техники принадлежит ко второму ряду; в него входят также философские, эстетические и моральные построения в той мере, в какой они высвобождаются из-под представлений и переживаний иноприродного, иноматериального, запредельного, духовного в точном смысле этого слова. В той же точно мере входят в него общественные движения, политические программы, экономическая и социальная деятельность, даже искусство и художественная литература.
   Духовный же ряд состоит из человеческих проявлений, находящихся в связи именно с понятием многослойности бытия и с ощущением многообразных нитей, которыми связан план физической жизни с планами иноматериальными и духовными. Сюда полностью относятся области религии, спиритуалистической философии, метаистории, магии высокой этики и наиболее глубокие творения литературы, музыки, пространственных искусств...
   Подмена двух этих понятийных рядов не случайна. Ее смысл и цель - вывести человеческую психику из области высших ценностей в область ценностей утилитарных" ("Роза Мира").
   При этом нужно учитывать, что "духовность, - как пишет Василий Налимов, - не изобретается. Мы черпаем ее из глубины своего сознания. Она запечатлена опытом всего человечества, всего исторического прошлого. Но вот что важно: духовность никогда не дается нам в виде некоторой окончательной формулы. Она должна непрестанно заново реинтерпретироваться [возникать, содержательно обновляясь] в контексте проблем настоящего. В этом суть и смысл культуры. Культура развивается, если интерпретация удается, и гибнет, если догматизируется" ("В поисках иных смыслов").
   В заключение обратимся ещё раз к мудрости Аватара нашей эпохи. Вчитаемся в эти божественные откровения, которые помогут нам выйти в осмыслении таких понятий, как духовность и культура, духовность и философия, даже - духовность и повседневность в их единстве с творчеством - на иной, всеобъемлющий уровень. Но сначала приведем Его грозное предупреждение о ситуации в современном мире, которое заставляет нас еще глубже задуматься о насущной необходимости продвижения по духовному пути: "В этот решающий для истории мира час, когда демонические силы страха и тревоги, несправедливости и неравенства бушуют в дикой ярости, долгом каждого человека является овладение духовной силой, помогающей выдержать бурю" (речь, от 20 января 2003).
   "Человеческая жизнь не мыслима без культуры (самскрити). Культура - это образ жизни. Понятие самскрити означает усовершенствование...
   Человек не должен оставаться на том уровне, на котором он был в момент рождения, а должен суметь проявить в себе изначально заложенную в нем божественность.
   Способность любить - это божественное качество человека. Следует проявить ее не только по отношению к людям, но и к птицам, животным - ко всем живым созданиям. Истинная культура - это расширение границ любви, развитие более широкого видения мира.
   Часто говорят о культуре и духовности, как о двух разных понятиях. Настоящая культура - это квинтэссенция истинной духовности.
   Духовность - неотъемлемая часть абсолютно всех культур разных стран и народов.
   Культура - это часть и отражение всепроникающей и всеобъемлющей духовности, и ваше восприятие мира должно стать таким же всеобъемлющим, то есть духовным.
   Между тем, что вы называете "житейским" и "святым", не существует разрыва, это всего лишь две грани единой неделимой Реальности, или Истины.
   Человеку... для полноценной жизни, как ростку двух семядолек фасоли, необходима энергия как физического, так и духовного развития.
   Эти два аспекта не могут существовать отдельно и независимо друг от друга. Связь между ними неразрывна и очень сложна. А результатом их суммы является то, что вы называете "культурой".
   Люди, которым не хватает широты видения мира и универсальности взглядов, поверхностно видят в культурах разных стран лишь различия, порой даже воображаемые ими.
   Истинная мудрость состоит в том, чтобы открыть для себя единство, лежащее в основе всех мировых культур, и распознать его за кажущимся разнообразием".
   Бхагаван Шри Сатья Саи Баба говорит далее о соотношении духовности и повседневности, обращаясь к авторитету древнего ведического знания, которое ныне вновь стало доступно человечеству милостью Самого Аватара: "Самая важная часть Гиты - опустить бесценную древнюю мудрость до земного уровня и поднять мирскую жизнь до уровня высочайшей мудрости, Бхагават Гита несет Веданту [Веданта - завершение Вед, изначальных священных писаний, философская монистическая система, обучающая наивысшему знанию - знанию Абсолюта.] в повседневную жизнь, и поднимает повседневную жизнь до уровня Веданты. Она не только вносит философию и духовность в повседневную жизнь, но также повседневную жизнь в философию и духовность. Таким образом она примиряет духовность с повседневной жизнью" ("Сатья Саи Гита"). И еще: "Духовная жизнь - это не тема для пустой болтовни... Это действительно жизнь, проводимая в Атмане (Духе). Это переживание чистой ананды (блаженства); это просто другое имя Полной Жизни" ("Прашанти вахини")
   И, наконец, вот что говорит Саи-Аватар о духовности и философии в их неразрывном единстве:
   "Философия - отражение свойств интеллекта. Духовность - зеркало нашей души.
   Если не работает сердце, то какой смысл в том, чтобы иметь голову? А если голова есть, то какая от нее польза, если нет сердца?
   Насущная необходимость - при помощи интеллекта осознать философские истины. После того, как вы их усвоите, можно сделать попытку обратиться к своему сердцу и таким образом вступить на духовный путь. Первая ступень - информация. Вторая - трансформация.
   Незрелы представления, что якобы между философией и духовностью существуют принципиальные различия. Философия и духовность взаимосвязаны и неотделимы друг от друга.
   Сущность и основа всех религий, единственная их цель и назначение, а также "соль" любого учения, исходящего от умов самых различных философов - только одна. Эта цель - поиск божественной истины и бессмертного духа".
  
   К великому сожалению, сегодня многие идут по жизни в состоянии "духовной тьмы", не осознавая ни своей истинной сущности, ни цели самой жизни, не говоря уже об участии в жизни творческой. Как сказано в стихотворении Даниила Андреева "века идут, а дрема та же, та же..." Приведем в заключение разговора о духовности и культуре отрывок из этого замечательного стихотворения, в котором с потрясающей силой передана мольба о духовном пробуждении:
   "...Шумит Кедрон холодной водовертью.
   Спит Гефсимания, и резок ветр ночной...
   Прискорбна есть душа Моя до смерти;
   Побудьте здесь и бодрствуйте со Мной, -
   Но плотный сон гнетет и давит вежды,
   Сочится в мозг, отяжеляет плоть;
   Усилием немыслимой надежды
   Соблазна не перебороть -
   Не встать, не крикнуть...
   Из дремоты тяжкой
   Не различить Его кровавых слез...
   Боренье смертное, мольба о чаше
   Едва доносится... Христос!
   Века идут, а дрема та же, та же,
   Как в той евангельской глуши...
   Освободи хоть Ты от стражи!
   Печать на духе разреши!.."

Даниил Андреев "Двенадцать евангелий" (1931-1951)

Роль символа и мифа в постижении миров иных

   Подлинное творчество имеет своим заданием истинность бытия, а не правдоподобие казания.

о. Павел Флоренский

  
   Не всегда необходимо, чтобы истинное телесно воплотилось, достаточно уже если его дух веет окрест и производит согласие, если оно как колокольный звон с важной дружественностью колышется в воздухе.

Гёте "Максимы и рефлексии"

  
  
   Каковы законы творчества, в чём отличие творчества, которое "дублирует действительность", от его противоположности? Вот как говорит об этом о. Павел Флоренский на примере живописи: "Не дублирование действительности, а постижение её архитектоники, её материала, её смысла, которые открываются глазу художника через живое соприкосновение с реальностью, через вживание и вчувствование в реальность". Причём, это не та реальность, которая лежит на поверхности, но та глубинная суть бытия, которую стремится выразить творец.
   Флоренский, поясняя свою мысль, сравнивает театральную декорацию, только "знаменующую действительность её видимостью" - "это обман, хотя бы и красивый" - с чистой живописью, которая "есть или, по крайней мере, хочет быть прежде всего правдою жизни, жизнь не подменяющую, но лишь символически знаменующую в её глубочайшей реальности. Декорация есть ширма, застящая свет бытия, а чистая живопись есть открытое настежь окно в реальность" ("Обратная перспектива"). Поражает гениальное прозрение философа, который видит возможность выражения этой р е а л ь н о с т и с помощью "символов, её знаменующих". Удивительно точное и ёмкое определение.
   [Флоренский мечтал о создании "словаря символов" - универсального собрания, которое дало бы человечеству энциклопедический словарь священной символики. Уже в 20-х годах XX века были, как известно, предприняты попытки осуществить этот замысел. ]
   Именно они способны, будучи "окном подлинности", пропустить через себя "свет бытия", сделать непостижимую иначе Реальность - "Первообраз" - видимой, осязаемой, существующей для остальных, а не только для самого творца. Реальность, которая выражает собой истинную правду о бытии, точнее, и есть сама эта истинная правда.
   Для того чтобы осуществилось "символическое знаменование первообраза через образ, который воплощается, в первую очередь, уже средствами художественной техники" (о. Павел Флоренский), необходимо сотворение самого символа.
   Иначе говоря, постижение миров инобытия невозможно с помощью рассудочных, умозрительных построений. Как известно, трансцендентная природа Божественности находится за пределами умственного понимания. Как утверждает Флоренский, "лазурь вечности" бывает видна "только сквозь зияющие трещины человеческого рассудка". Без озарений, без откровений, данных свыше, без помощи Провиденциальных сил постичь её невозможно. Сотворение символа необходимо, чтобы передать, изобразить постигнутое, в том числе передать наивысшее знание, то, что на Востоке зовётся джняной (санскрит), полученное непосредственно - внечувственно и внерассудочно. Как выразить и описать это "невыразимое"?
   Там, где это связано с попыткой передать Божественные откровения, с попытками постичь Абсолют, то есть Бога в Его высшей, трансцендентной ипостаси, был найден особый путь - путь отрицания, или апофатической теологии: "Бог - это не то, не то и не то...", так как, - утверждал Григорий Нисский, святой IV века, (его изречение приводит о. Павел Флоренский в своей магистерской диссертации "Столп и утверждение Истины. Опыт православной теодицеи [Теодицея (греч. - справедливость) - разрешение противоречия между всемогуществом Бога и существованием зла.]..."): "Кто, увидев Бога, понял, что он видел, это значит - не Его он видел". Ранее этого Платон сказал: "Уразуметь Бога сложно, а изречь - невозможно". Тем не менее, существует и катафатическая теология, которая берётся говорить о Боге путём позитивных утверждений, либо по аналогии, но неизбежно метафорически. Метафора (греч. - повозка), то есть то, что "везёт от наблюдаемого к постигаемому", входит органической частью в понятие символа.
   Что такое символ, как он связан с процессом мифотворчества - об этом размышляли многие теологи, философы, творцы искусств.
   "Символ есть неразличимое тождество общего и особого, идеального и реального, бесконечного и конечного" (Алексей Лосев. Очерки античного символизма). "Символ - это такая реальность, которая больше себя самой" (о. Павел Флоренский. Об имени Божием). "Символ - это нечто, являющее собой то, что не есть он сам, большее его, и однако существенно через него объявляющееся" (он же, "Имяславие как философская предпосылка").
   Закономерно, что Карл Юнг ставит в один ряд визионерство и символ, объясняя одно через другое: "Визионерство есть подлинное первопереживание... Оно есть истинный символ, иначе говоря, форма выражения для неведомой сущности... Символ выражает то, что мы лишь предчувствуем, но точно не знаем. В нём есть возможность развёртывания содержания путём домысливания, воображения, ассоциативных связей" (Карл Юнг. Психология и поэтическое творчество).
   На символ можно посмотреть и как на "способ косвенного выражения культурного содержания, которое имеет глубоко архаическую природу, дописьменное происхождение, является способом сохранения памяти коллектива и обладает смысловой и структурной самостоятельностью" (Юрий Лотман. Символ в системе культуры).
   Если последнее определение идёт вглубь истории, причём истории, если можно так выразиться, "материалистической", то следующее определение, как и у Юнга, одухотворенно и, на наш взгляд, замечательно, так как схватывает суть происходящего процесса: "Символ это то, что даёт изображению д е й с т в о в а т ь теми же энергиями, что и изображаемое" ("Из рассказов А. Ф. Лосева", записано В. Бибихиным). Его смысл станет ощутимее, если мы припомним слова Флоренского об иконе: "Икона, будучи я в л е н и е м, энергией, светом некоторой духовной сущности, а точнее сказать, благодатью Божией, есть больше, чем хочет считать её мысль, выдающая себе аттестат трезвости". И далее философ объясняет, к а к и п о ч е м у происходит процесс перетекания энергии: "Ведь всегда мы общаемся с энергией сущности и через энергию сущности - с самой сущностью, но не непосредственно с последней" ("Иконостас"). Думается, это определение символа с точки зрения тех энергий, которые в нём аккумулированы, - одно из самых перспективных.
   Неисчерпаемость самого понятия рождает, как мы видим, разнообразие подходов в его истолковании. Больше того, целый ряд мыслителей отводят символу главенствующую роль в принципе, прежде всего, "в сфере искусства и мифологии, но наряду с этим за ним утверждается известная общефилософская значимость и даже мировоззренческая: существует характерное тяготение к древнему символистскому мирочувствованию, для которого сам Универсум весь и повсюду символичен, природа, искусство, человек - суть символы или знаки и из таковых состоят...
   Разнообразны сферы бытования символа, из коих главные суть язык, миф и религия, искусство... Согласно позиции последовательного символизма, символы пронизывают весь мир культуры, все области человеческой активности. "Человек есть существо, созидающее символы", говорит Кассирер [Немецкий философ, автор фундаментальных исследований, посвящённых проблеме символа и мифа.], и подобные же суждения нетрудно найти и у Флоренского, и у Лосева" (д-р физ.-мат. наук С. Хоружий. Арьергардный бой. Мысль и миф Алексея Лосева).
   Отметим, что символ является связующим звеном между опытом отдельной личности и культурным наследием. Кроме того, он - наглядное выражение потусторонней правды бытия. Это очень хорошо видно на примере древнерусской иконописи.
   Древнерусская икона вообще являет собой поразительный пример искусства "всегда глубоко символического", "какого-то своеобразного священного реализма, который позволяет в посюстороннем увидеть потустороннее" (Евгений Трубецкой). Примером такого поразительного умения древнерусских иконописцев изобразить соприкосновение двух миров - нашего и горнего - может служить икона святого Георгия Победоносца, изображение его "громового облика": "И ослепительное блистание его вихрем несущегося белого коня, и огневой пурпур его развевающейся мантии, и рассекающее воздух копьё, которым он поражает дракона, всё это указывает на него, как на яркий одухотворённый образ Божьей грозы и сверкающей в небе молнии... Здесь мы видим аскетического всадника, управляющего одухотворённым конём. Конь этот - явление не стихийной, а зрячей силы; это ясно изображено в духовном выражении его глаз, которые устремлены не вперёд, а назад, на всадника, словно они ждут от него какого-то откровения" (Евгений Трубецкой. Два мира в древне-русской иконописи).
   Последнее размышление о духовной связи всадника и коня особенно впечатляет, так как вспоминаешь о другом всаднике и о другом коне, о которых идёт речь в "Розе Мира" Даниила Андреева: о том великом человекодухе, который был во время жизни на земле императором Александром I, Благословенным, и, развязав все кармические узлы ещё при жизни, стал Архистратигом Небесного Кремля. Это он возглавляет все битвы между Синклитом России и античеловечеством. У него есть помощник и друг: "Мчащимся светлотуманным всадником, чьё приближение вздымает в телесной среде тех миров как бы искрящиеся волны силы и радости, проносится он с ангелами, с даймонами, с воинствами Синклита к стенам Друккарга (цитадели российского античеловечества - А.А.). Он - всадник, но его конь прекрасен и высокоразумен - одно из существ животного царства, поднявшееся выше Хангвиллы (мира просветлённых животных - А.А.). И смысл совместно одолеваемых ими дорог и совместно совершаемых ими битв есть смысл союза между просветлённым человечеством и просветлённым царством животных" ("Роза Мира").
   Удивительное подтверждение той самой символически выраженной "правды бытия", о которой уже шла речь.
  
  
  
   Замечательно, что бытование символа неразрывно связано с бытованием мифа, а без них обоих невозможны такие сферы человеческой деятельности, как творение имени, речи человеческого общения, произведений искусства, наконец, само религиозное творчество.
   Вот как объясняет близость, например, слова и мифа Алексей Лосев: "Слово всегда выразительно, оно всегда есть выражение, понимание, а не просто вещь или смысл сами по себе. Слово всегда глубинно перспективно, а не плоскостно. Таков же и миф" ("Диалектика мифа").
   Теоретик и практик семиологии Ролан Барт заявляет, что "миф - это слово... разумеется, не какое угодно слово... Миф представляет собой коммуникативную систему, некоторое сообщение... это форма, способ обозначения... Мифом может стать всё, что покрывается дискурсом. Определяющим для мифа является не предмет его сообщения, а способ, которым оно высказывается...". Причём, по Барту, "слово", "язык", "дискурс" - любая значимая единица, вербальная или же визуальная; им может быть вещь, статья в газете, любое изображение и т.д., ведь: "даже сами вещи могут быть речью, если они что-нибудь значат". Иначе, философ говорит уже не просто об языке, но о метаязыке (см. Ролан Барт. Мифологии, пер. с фр., 2000). Обратим внимание, Барт, в отличие от русских религиозных философов в своих размышлениях о мифе (точнее о мифах) и слове, как правило, не выходит за пределы земного плана.
   О взаимосвязи, корни которой, как уже отмечалось, в мирах иных, в мирах горних, идёт речь в работах об именах о. Павла Флоренского ("Имяславие как философская предпосылка"), Сергия Булгакова ("Философия имени"), Николая Лосского ("Имяславие"). При этом подчёркивается, что творение символа и мифа в любой из этих сфер не есть сочинительство, то есть нечто надуманное.
   Приведём размышление о. Павла Флоренского об именах, где он говорит о невозможности их придумывания, сравнивая эту "дерзкую затею" с невозможностью возникновения ещё одной мировой религии: "Их надо открыть, и это открытие даётся, и то чрезвычайно редко, лишь высочайшему духовному творчеству... Имён не придумаешь, и существующие имена суть некоторый наиболее устойчивый факт культуры и важнейший из её устоев. Воображать себе отвлечённую возможность придумывания имён есть такая же дерзкая затея, как из существования пяти-шести мировых религий выводить существование ещё скольких угодно..." ("Имяславие как философская предпосылка").
   То же самое необходимо сказать о творчестве религиозном. [См. также раздел "Религиозное творчество".] Индийский подвижник и мыслитель, любимый ученик Рамакришны Парамахамсы, Вивекананда подчёркивал естественность их возникновения: "Мифы и символы любой религии есть выражение естественной потребности души на ранней стадии её развития.
   Чрезвычайно важно отметить, что колоссы духа порождаются только теми религиозными системами, которые опираются на богатую мифологию и ритуализм. Самые фанатические формы религий, стремящиеся искоренить всё поэтичное, прекрасное и утончённое... подтачивают опору, на которой держится духовная крыша".
   Заметим, что ранняя стадия развития души не есть примитивная стадия. "Мифологический период" развития человечества чрезвычайно богат и насыщен. Приведём размышления о. Александра Меня, тем более значительные, что он опирается и на опыт религиозных философов, своих предшественников. Его интересует сходство и различие мифа и легенды, и в том числе их связь с реальными историческими событиями и их место в современном мире:
   "Миф следует отличать от легенды, хотя обычно эти два понятия смешивают. Легенда есть узорно расшитая оболочка, в которой память народа хранит воспоминание о действительно бывших событиях, сказания греков о Троянской войне и еврейские сказания о патриархах - яркие примеры легенд. Прежде к легендам относились с излишним скептицизмом. Археология показала, что они почти всегда содержат историческую основу. Достаточно привести пример раскопок Трои или Миносского дворца.
   Миф - это язык, на котором древний человек говорит о самом важном для себя. Древние евреи не создавали абстрактных схем, они мыслили картинами, образами, они прибегали к мифотворчеству. Миф - это "недифференцированное единство религии, поэзии, науки, этики, философии" (Б. Вышеславцев. Миф о грехопадении). То, что открывалось внутреннему взору человека, он выражал в пластической символике мифа. Часто случалось, что исторический факт, став легендой, превращался в миф. Но тогда он обретал уже новое бытие не просто в качестве воспоминаний о прошлом, а как образ непреходящей истины. Таким мифом стал Исход из Египта. Историческое событие было для Израиля подлинным Богоявлением. Поэтому исход превратился во вневременной символ праздника Пасхи, в знак непрекращающегося действия промысла в жизни человека.
   "Не человек создаёт миф, - говорил о. Сергий Булгаков, - но миф высказывается через человека" (С. Булгаков. Свет Невечерний). Это не парадокс. В мире, действительно, усматривается образ подлинного тайноведения. И это относится не только к вершинам Откровения, но и ко всякому духовному постижению. Полнота сокровенной реальности не может вместиться в прокрустово ложе сухих отвлечённостей и интеллектуальных схем. Поэтому, как справедливо утверждает Н. Бердяев, "язык духовного опыта есть неизбежно символический и мифологический язык, и в нём всегда говорится о событиях, о встречах, о судьбе" (Н. Бердяев. Философия свободного духа).
   Миф не есть форма только древнего мышления. Он и поныне присутствует во всякой действенной религии и живой философии. Во всех философских системах основная, первичная интуиция мыслителя выражена в своеобразном мифе. Отличие древнего мифа от нового заключается лишь в материале, из которого он складывается. Если в новый миф входит опыт современной души, то древний облекается в декоративные формы сказания, столь близкого и понятного людям тех эпох.
   Даже тогда, когда библейский миф говорит о каких-то исторических событиях, он не есть история в прямом смысле этого слова. Его можно назвать олицетворённой метаисторией, картиной, выражающей вдохновенное видение смысла вещей.
   Но если миф не есть история, его тем не менее нельзя считать вымыслом. Те, кто думает так, повторяя вслед за Смердяковым: "Про неправду всё написано", доказывают лишь свою неспособность приподнять пёстрый покров сказания, чтобы увидеть его глубинный смысл. Миф греков о Прометее, индийцев о Пуруше, персов о борьбе Ормузда и Аримана - это не просто плоды фантазии, а великие мифы человечества, воплощающие религиозное постижение и мудрость народов.
   В своё время говорили, что Израиль не создал мифов. Для одних это было свидетельством высоты его религиозного сознания, для других - доказательством творческой бедности народа. На самом же деле Библия свободна лишь от вульгарной мифологии, которая есть проекция в сферу мифа человеческих пороков и страстей; но миф в высоком смысле слова, миф - икона и миф - символ, составляют самую основу Ветхого Завета. Творение мира, Завет с Богом, Исход, День Ягве, Царство Мессии - всё это боговдохновенные мифологемы, заключающие в себе истины Откровения" (Александр Мень. Магизм и единобожие).
  
   [Сравним эти размышления с точкой зрения современных исследователей: "Евангелий, вошедших в состав Нового Завета - четыре. Но кроме них имеется множество не канонизированных, отвергнутых церковью, так называемых апокрифических (тайных) Евангелий.
   Они говорят о том, что вовсе не сразу и небезусловно евангельский Учитель стал восприниматься как Бог.]
  
   Замечательно, что Александр Мень говорит о мифе как "олицетворённой метаистории". Здесь подспудно возникает перекличка и с "Розой Мира" Даниила Андреева [Есть сведения (об этом упомянуто в примечаниях к собранию сочинений Александра Меня, т. 7), что Мень был в какой-то мере знаком с трактатом Даниила Андреева, принимая его в той части, где шла речь о стихиалях и - в меньшей степени - об уицраорах, демонах государственности.]
   и с эзотерической традицией в целом.
  
  
  
   Одним из самых плодотворных является, несомненно, взгляд на мифологическое творчество именно как на творчество эзотерическое, так как задача выражения духовного мира иначе не решается. И хотя Бердяев утверждает, что "культура по природе символична, в ней даны лишь символы, знаки иного, духовного мира, но сам этот мир непосредственно реально не достигается", задача художника-эзотерика, вестника, в том и состоит, чтобы если не достигнуть, то запечатлеть и выразить мир иной, мир горний прежде всего (хотя это могут быть и "миры возмездия" как показал, например, творческий опыт Данте и Даниила Андреева) в их сосуществовании и взаимодействии с нашим миром. Ведь именно для этого и творятся символы и мифы. Тем более, что, как утверждает Флоренский, "в явлениях горнего нет ничего просто данного, не пронизанного смыслом, как нет и никакого отвлечённого поучения, но всё есть воплощённый смысл и осмысленная наглядность" ("Иконостас"). Для того чтобы обрести эту "осмысленную наглядность" и передать "воплощённый смысл" творцы находят самые разные пути.
   Об одном из них, связанном со сновидениями, размышляет Флоренский. Пожалуй, никому из мыслителей, обращающихся к проблеме зарождения символа, не удалось так проникновенно прочувствовать и растолковать связь между сновидением и зарождением и формированием символа, его отличия от сновидческой "шелухи".
   Во время сна, считает философ, душа переходит из сферы в сферу,
   [Заметим, что для мыслителя "сферы" - это не фазы сна, но разные области инобытия, где во время сна путешествует душа человека.]
   отправляясь в путешествие по иным мирам, чтобы, напитавшись впечатлений и опыта, потом "вспомнить" об этом в художественном творчестве, но переход "через границу" может нести в себе разные творческие потенции как символические, так и натуралистические: "Так, в художественном творчестве душа восторгается из дольнего мира и восходит в мир горний. Там без образов она питается созерцанием сущности горнего мира, осязает вечные ноумены
   [Ноумен (греч.) - умопостигаемое, в противоположность феномену, данному в опыте и постигаемому чувствами.
   вещей и, напитавшись, обременённая ведением, нисходит вновь в мир дольний. И тут, при этом пути вниз на границе вхождения в дольнее, её духовное стяжание облекается в символические образы - те самые, которые будучи закреплены, дают художественное произведение. Ибо художество есть оплотнившееся сновидение.
   Но тут, в художественном отрыве от дневного сознания, есть два момента, как есть два рода образов: переход через границу миров, соответствующий восхождению, или вхождению в г о р н е е, и переход нисхождения долу. Образы же первого - это отброшенные одежды дневной суеты, накипь души, которой нет места в ином мире, вообще - духовно неустроенные элементы нашего существа, тогда как образы нисхождения - это выкристаллизовавшийся на границе миров образ мистической жизни. Заблуждается и вводит в заблуждение, когда под видом художества художник даёт нам всё то, что возникает в нём при подымающем его вдохновении, раз только это образы восхождения: нам нужны предутренние сны его, приносящие прохладу вечной лазури, а то, другое, есть психология и сырьё, как бы ни действовали они сильно и как бы ни были искусно и вкусно разработаны.
   Вдумавшись, нетрудно различить и те и другие по признаку времени: художество нисхождения, как бы оно ни было несвязно мотивировано, очень телеологично [целеполагающее], кристалл времени во мнимом пространстве; напротив, при большей даже связности мотивировки, художество восхождения построено механически, в соответствии со временем, от которого оно отправлялось. Идя от действительности в мнимое, натурализм даёт мнимый образ действительного, пустое подобие повседневной жизни; художество же обратное - символизм - воплощает в действительных образах иной опыт, и тем даваемое им делается высшею реальностью" ("Иконостас").
   Другой путь - это творение символов в процессе мифотворчества, при этом оба понятия - миф и символ, как уже отмечалось оказываются связаны самым тесным образом: "Символ тоже мифичен, совпадает с мифом" (Алексей Лосев. Диалектика мифа): "Миф - это, вольно выражаясь, оживший символ" (Вяч. Иванов), то есть символ в действии.
  
  
  
   Мыслители давно заметили, что мифы, как и символы, не есть нечто случайное. Поражает близость внутренней структуры мифов по всему миру, и это сходство невозможно объяснить, как утверждали материалисты, некиим страхом, присущим всем одинаково перед непознанными силами природы, скорее здесь действует иная закономерность, подмеченная Флоренским: "Можно сказать, чем онтологичнее видение, тем общечеловечнее форма, которою оно выразится, подобно тому как священные слова о самом таинственном самые простые: отец и сын, рождение, сгнивающее и прорастающее зерно, жених и невеста, хлеб и вино, дуновение ветра, солнце с его светом" ("Иконостас").
   Как и в случае с символом существует взгляд на миф как на обязательную составляющую любых проявлений человеческой жизни, так называемая "абсолютная её мифологизация", когда миф рассматривается "как непременная принадлежность, как непременный Источный Слой любого миросозерцания в любую эпоху", а не только "на раннем этапе или примитивном уровне сознания". Алексей Лосев утверждает, что человеческому опыту присуща мифичность "начиная с мифичности самих первоэлементов этого опыта, восприятия цвета и звуков". Более того, философ "утверждает мифичность самой ситуации человека" (С. Хоружий. Арьергардный бой. Мысль и миф Алексея Лосева).
   Придавая мифу всеобъемлющее значение, Лосев утверждает, что "на свете только мифы и существуют"; что "миф - необходимость, - прямо нужно сказать, - трансцендентально-необходимая категория мысли и жизни; и в нём нет ничего случайного, ненужного, произвольного, выдуманного или фантастического. Это подлинная и максимально-конкретная реальность. Он - не выдумка, а содержит в себе строжайшую и определённейшую структуру и есть л о г и ч е с к и, т. е. п р е ж д е в с е г о, д и а л е к т и ч е с к и, н е о б х о д и м а я к а т е г о р и я с о з н а н и я и б ы т и я в о о б щ е" ("Диалектика мифа").
   Вместе с тем, мыслитель не сомневается, что миф, хотя он "чувственно явлен и физически осязаем", есть в то же время нечто особое: "в нём есть и его природе свойственна некая о т р е ш ё н н о с т ь и некая и е р а р х и ч н о с т ь... он нечто высшее и глубокое в иерархическом ряду бытия" (там же).
   Алексей Лосев, автор, кроме "Диалектики мифа", таких работ, как "Проблема символа и реалистическое искусство", "Знак. Символ. Миф", "Очерки античного символизма и мифология" и многих других, увы, не дождался выхода фундаментального труда, над которым работал не одно десятилетие: "Античная мифология с античными комментариями. Собрание первоисточников, статьи и комментарии. Энциклопедия олимпийских богов", изданного в 2005 г. - уникального, поистине беспрецедентного издания, в котором "Греко-римский мифологический мир представлен в поэтических, исторических и философских текстах, которые охватывают почти тысячелетнюю традицию".
   В предисловии к этой книге говорится о том, что "проблема мифа присутствует в творчестве А. Ф. Лосева на протяжении всей его жизни, особенно концепция историко-социального развития мифотворчества, которую автор смог выразить в книгах 50 - 80-х гг. Он не имел возможности воплотить её в строгой и систематической форме, но зато создал невиданное по насыщенности и объёму собрание переводов греческих и латинских текстов, многие из этих текстов никогда не переводились и не издавались на русском языке" (А. А. Тахо-Годи. Античная мифология А. Ф. Лосева. Предисловие. Указ. соч.).
   Автор предисловия касается такой фундаментальной проблемы, как сущность и происхождение мифа: "На эту тему написаны горы книг, существует множество теорий, объясняющих и в целом, и в деталях разные аспекты происхождения, сущности, развития, значения, влияния, интерпретации мифологии, издаются специальные энциклопедии и мифологические словари на всех языках, учёные собрания мифологических текстов и популярные сборники. Но от этого изобилия текстов не становится легче...". Далее автор кратко и обоснованно говорит об отличии мифа от легенды, сказки, религиозных воззрений... "Миф... рождается стихией самой первобытной жизни, обоснованной через самое же себя. Древняя мифология - предмет неоспоримой реальности. Она возникает и развивается ещё до религии..." (Указ. соч. Предисловие).
   Вместе с тем, нельзя не заметить, что в предисловии прослеживаются тенденции, свойственные прежним временам в объяснении истоков тех или иных мифопоэтических явлений: "Античный миф... основан на непосредственно-чувственном восприятии мира и обобщении этого восприятия в целое единство, расцвеченное вымыслом (- А.А.)... Мифотворчество поражает нас буйством фантазии..." (там же). Так же советские исследователи говорили о великих "Рамаяне" и "Махабхарате" индийского народа, идя в их анализе "по горизонтали", не замечая их духоподъёмности и божественного смысла, их связи с мирами иными.
   В известном смысле всеобъемлющее значение придаёт мифу и Даниил Андреев. Так, например, говоря о творчестве, он не сомневается, что "в конце концов любой человеческий образ, созданный великим писателем, композитором, художником, длящий свою жизнь в сознании и подсознании миллионов и становящийся внутренним достоянием каждого, кто этот образ воспринимает творчески, - любой такой образ есть образ мифический" ("Роза Мира"). Вместе с тем, он как духовидец свидетельствует ещё и ещё раз о глубочайшей связи земного мифотворчества с запредельным бытием. Истоки этого мифотворчества там. Так, например, именно существование величественнейших стихиалей воздушной влаги, гроз, ураганов воспринималось издавна и запечатлелось "в древних мифологемах народов, вызывая в их творческом воображении титанические образы громовников: Индра, Перун, Тор" ("Роза Мира"). Ещё более величествен в трактате другой образ - символ "запечатлённый в камне": "Как ни объясняли бы историки символику египетского сфинкса, метаистория всегда будет видеть в нём эмблему того, кто совмещает в себе природу Великого Зверя с мудростью выше человеческой". ("Роза Мира") - речь здесь об одной из семи Верховных стихиалей нашего Планетарного космоса, "Царе Всех Животных Царств" - брате Заранде ("Роза Мира").
  
  
  
   Толкование духовидца выходит, как мы видим, за все традиционные границы. Он сам предупреждает о том, что традиционное употребление слова "миф" не совпадает с тем значением, которое в него вложено в трактате. Речь о том, что по Даниилу Андрееву, каждый сверхнарод обладает своим мифом. Предания, культ, религиозные догмы, философия, памятники словесности, изобразительное искусство, кодекс нравственности, государственно-политические установления, обряды, бытовой уклад, обычаи - всё это есть выражение неких общих образов, некой суммы представлений, которые передают отношение сверхнарода к земной жизни, но кроме того - к трансфизическим и духовным мирам. Это и есть миф данного сверхнарода.
   Если всё это остаётся в пределах одного сверхнарода, то это национально-религиозный миф именно этого сверхнарода. Даниил Андреев называет такие мифы: египетский, древнеиранский, древнегерманский, еврейский, галльский, ацтекский, инкский, японский... Но внутри сверхнародов может существовать миф национальный, и даже не один, как миф отдельной народности, входящей в состав сверхнарода. Они локальны и не входят ни в какую другую систему. Например языческие мифы славянских, финских, тюркских племён... Мифы сверхнародов, которые объединяются в ходе исторического и метаисторического
   ["Метаистория - ныне находящаяся вне поля зрения науки... совокупность процессов, протекающих в тех слоях иноматериального бытия, которые, пребывая в других видах пространства и в других потоках времени, просвечивают иногда сквозь процесс, воспринимаемый нами как история... метаисторическое чувство, метаисторический опыт... вплетается то и дело в творческий процесс: и художественный, и религиозный, и социальный, и даже политический" ("Роза Мира").]
   развития, могут дать общие мифы сверхнародов. Например, мифы Юго-западного: Романо-католического сверхнарода; сверхнарода Северо-западного: германо-протестантского; сверхнарода Российского... Они связаны нравственной и метаисторической общностью.
   Мифы сверхнародов могут объединяться и в более общие системы, создавая многообъемлющие учения, объединяющие многие сверхнароды на большой глубине. Тогда возникают мифы великих международных религий: системы индуистская, буддийская, христианская, мусульманская. (Иудаизм - национально-религиозный миф одного сверхнарода). Кроме прочего, в понятие общего мифа сверхнарода, по Даниилу Андрееву, входит "в лице его наиболее творческих представителей" осознание сверхнародом "некоей второй реальности, над ним надстоящей, в которую он сам входит частью своего существа и в которой таится руководство его становлением и корни его судьбы". Даниил Андреев называет эту "вторую реальность" трансмифом.
   Миф каждого сверхнарода динамичен, подвижен во времени, конечно, он загромождён "массой случайного, неточного, антропоморфного, примитивизирующего, просто неудачного", но он развивается и поздние его фазы, как правило, ближе к трансмифу, так как само творческое и воспринимающее сознание становится "тоньше, богаче, зорче, шире".
   "Сверхнароды, пока они существуют в Энрофе, не завершают творение своих мифов никогда. Меняются формы выражения; в качестве выразителей на историческую арену выступают новые человеческие группы; от анонимных творцов фольклора и обряда задача мифотворчества переходит к мыслителям и художникам, к чьим именам поднимаются волны народной любви, но миф живёт. Живёт, углубляясь, наполняясь новым содержанием, раскрывая в старых символах новые смыслы и вводя символы новые - сообразно более высокой стадии общего культурного развития воспринимающих - во-первых, и сообразно с живым метаисторическим развитием самого трансмифа - во-вторых" ("Роза Мира").
   Это указание на непременную связь мифа со своим трансмифом делает для нас эту многоаспектную картину ещё более полной, даёт возможность прикоснуться к трансфизическим глубинам. Кроме этих, если можно так сказать, "общетеоретических" сведений духовидец обращает наше внимание на одни из самых значимых - и любимых им самим - мифов в истории и метаистории отдельных сверхнародов. Для Северо-западной метакультуры это миф о Монсальвате, благословенной Небесной стране, где хранится священная чаша Грааля. Как известно, он находит своё отражение в литературе средневековой Европы, сначала во Франции XII века (Кретьен де Труа. Персиваль, или повесть о Граале), затем в Германии XIII века (Вольфрам фон Эшенбах. Парциваль). Это произведение легло в основу одноимённой оперы Вагнера в 1882 г.). Даниила Андреева с юных лет влекла эта тема. (См. раннюю его незаконченную поэму "Песнь о Монсальвате", стихотворение "Титурэль", 1934). В основе этого мифа лежит предание о том, как Иосиф Аримафейский, член Синедриона и тайный последователь Христа, собрал во время распятия Его кровь в чашу, которая затем была вручена страннику Титурэлю. В "Розе Мира" духовидец свидетельствует, что сам Титурэль - не мифическая личность, но действительно существовавший в своё время на Земле человек, который впоследствии принял на себя водительство Небесным Монсальватом, который сам и основал.
   Одним из самых светлых и символически значимых в русской культуре является сказание о невидимом граде Китеже, отражённое в музыкальной мистерии Римского-Корсакова.
   [Опера Н. А. Римского-Корсакова "Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии" была поставлена на сцене Большого театра в Москве в 1907 году.]
   Вот его мифическое истолкование в "Розе Мира". Отталкиваясь от реальной подоплеки: "Сказание отразило в преображённом виде суть раскола так, как она рисовалась его лучшим мечтателям, созерцателям и "поэтам сердца"", Даниил Андреев раскрывает его глубинный смысл и значимость в метаистории России. "Естественно, что именно в глухих заволжских лесах, издревле озарённых лампадами скитского жития угодников Божиих, поместило сказание этот город праведных на берегу Светлояра. Его связь с внешним миром осуществляется через город Малый Китеж, вынесенный на границу степей, символ исторической церкви с её человеческими слабостями - той исторической церкви, подлинную духовную сущность которой скрывает от ищущих душ, замутняет, искажает мглистый, плотный и чувственный православный эгрегор [Эгрегоры - иноматериальные образования, возникающие из некоторых психических выделений человечества над большими коллективами ("Роза Мира").]. Под ударами внезапно нахлынувшего внешнего врага историческая церковь гибнет "без боя, с великим позором". Но, конечно, гибнет не вся: дева Феврония, олицетворение Идеальной Души, овеянная той поэзией, которая может исходить от Навны (условное имя идеальной Соборной Души российской метакультуры по Даниилу Андрееву - А.А.) и только от неё, вступает через страдальческую смерть в Великий Китеж... Великий Китеж телесно беззащитен: небольшая рать его героев принимает мученический венец в битве под Керженцем. Тогда, в ответ на жаркую молитву всего народа перед Великой Заступницей, город таинственно погружается на дно Светлояра, "в жизнь вечную" - переходит в иную сферу бытия.
   Сказание... до неузнаваемости идеализировало действительность, да; но этим самым оно дало образ несравненно более глубокий, долговечный и универсальный, чем само историческое явление раскола: мистерию народа, культуры или отдельной души, чья неприкосновенная внутренняя святыня, оберегаемая иерархиями Света, остаётся недоступной никакому самому могущественному врагу, уходя в таинственную духовную глубь от любого вторжения, от любого вражеского прикосновения" ("Роза Мира").
   Сравним, как это же событие нашло отражение в поэзии Даниила Андреева:
   ...Враг близок: от конского ржания
   По рвам, луговинам, курганам,
   Сам воздух - в горячем дрожании
   Сам месяц - кривым ятаганом...
  
   О, рабство великого плена!
   О, дивных святынь поругание!..
   И Китеж склоняет колена
   В одном всенародном рыдании.
   Не синим он курится ладаном -
   Клубами пожаров и дымов...
   - Спаси, о благая Ограда нам,
   Честнейшая всех херувимов!
  
   Как лестница к выси небесной,
   Как зарево родины плачущей,
   Качается столп нетелесный,
   Над гибнущей Русью маячущий.
   - О Матере Звёздновенчанная!
   Прибежище в мире суровом!
   Одень нас одеждой туманною,
   Укрой нас пречистым покровом!
  
   И, мерно сходясь над народом,
   Как тени от крыльев спасающих,
   Скрывают бесплотные воды
   Молящих, скорбящих, рыдающих.
   И к полчищам вражьим доносится
   Лишь звон погружённого града,
   Хранимого, как дароносица,
   Лелеемого, как лампада.
  
   И меркнет, стихая, мерцая,
   Немыслимой правды предверие -
   О таинствах Русского края
   Пророчество, служба, мистерия.
   Град цел! Мы поём, мы творим его,
   И только врагу нет прохода
   К сиянию града незримого,
   К заветной святыне народа.

Из стихотворения "Большой театр. Сказание о невидимом граде Китеже". 1950.

   А вот пример великого символа из другого культурного ареала. Мифология пронизывает всю культуру великой Индии. Всем известно о том громадном значении в жизни индийского народа на протяжении тысячелетий, которое имела и имеет великая Ганга в его духовной жизни. "Ганга - дочь неба и земли, привлечённая в Бхаратаваршу [Страну легендарного царя Бхараты, то есть на индийскую землю.] покаянием царя, который, стремясь умилостивить предков, обеспечил благосостояние и спасение своим детям и детям детей на веки вечные.
   Ганга, богиня, прославляемая в легендах и летописях, необходимая в каждом индийском доме с незапамятных времён для освящения ритуалов, совершения обрядов, для заклинания от всякого зла, очищения от любого греха, воспетая поэтами, увековеченная в искусстве, воплощённая в архитектуре, чудесными символами влившаяся в скульптуру, прекрасной девой вошедшая в живопись, звенящая музыкой, почитаемая как колесница блаженства, Ганга, чью блистательную историю шепчут вечерами миллионы матерей, баюкая на коленях своих малышей, - горделиво несёт свои воды, напоминая всем о духовной миссии Индии, о её величии" (Н. Кастури. Сатьям. Шивам. Сундарам, т. 1).
   Удивительное подтверждение значимости мифа о великой реке мы находим в "Розе Мира" Даниила Андреева, который, повествуя о Небесной Индии, то есть затомисе, "его величии и мощи" - "затомис Индийской метакультуры самый могучий из всех затомисов Шаданакара [нашего Планетарного космоса]", свидетельствует: "Через весь затомис течёт Небесная Ганга: для Индийской метакультуры она имеет то же двойное значение, что Небесный Нил для Египетской", [то есть] это и великая одухотворённая стихиаль ["Стихиали - духи природы, связанные с её стихиями по преимуществу, но не обязательно" ("Роза Мира").]
   земной Ганги, и Соборная идеальная Душа индийского народа.
   Думается, это свидетельство визионера и вестника поможет нам, современным рационалистам, глубже осознать реальность и духоподъёмность мифологического творчества, его значимость для нас.
   [Ещё Бердяев сетовал в своё время на "ограниченность буржуа, которому в принципе глубоко чуждо символическое миросозерцание" ("О духовности и буржуазности"). С тех пор не так уж многое изменилось. Больше того, сегодня "символическое миросозерцание" оказывается не нужно даже творцам искусства, точнее - тем из них, кто подменил подлинное творчество созданием так называемых "концептов", "объектов", "артефактов", "симулякров" и тому подобного, объявляя это "новым словом" в искусстве и литературе и не сознавая (а, может быть, как раз сознавая!), что они уводят современного человека в "подменный" мир, в мир "кажимости, а не истинности бытия" (Флоренский). Истинность же бытия, как известно, всегда являлась и является целью высокого искусства, чему как раз и призваны служить миф и символ. Впрочем, изменения происходят. Проблема соприкосновения с Реальностью с большой буквы, осознание подлинности и не-подлинности бытия постепенно становятся для деятелей искусства и мыслителей актуальными. (См., например, размышление на эту тему американских авторов в сборнике "Прими красную таблетку. Наука, религия и философия в "Матрице", русск. пер. - 2003).]
  
   Вообще вопрос - как современному человеку относиться к мифам, возникшим в незапамятные времена, - совсем не так прост. Кроме обычного, обывательского неверия, кроме отношения к мифотворчеству как свидетельству богатой народной фантазии, нас может подстерегать и другая ошибка - слишком буквальное восприятие мифов, когда мы забываем о необходимости их символического истолкования. От такого восприятия нас предостерегает Бхагаван Шри Сатья Саи Баба: "Вы несерьёзно относитесь к нашим мифам, потому что склонны воспринимать их буквально, и значит поверхностно...". Далее Он растолковывает символическую многогранность мифических имён и понятий: "В индийской культуре любое слово кроме явного имеет и скрытый смысл... Имя Яма [В индийской мифологии бог Смерти.] употребляется также в значении "время". Рождение тела, его рост, его постепенное разрушение и гибель - все эти процессы происходят во времени. Время замрёт - и не станет ни рождения, ни смерти. Поскольку именно время вызывает все изменения, включая и смерть, то есть разрушение тела, то само время стали называть богом Смерти. Время ещё называют "потомок Солнца". Неужели бог Солнца, как человек, имеет семью - жену и сына? Следует учесть, что само понятие времени возникло в связи с восходом и закатом солнца. Поэтому время и называют сыном Солнца" ("Летние ливни в Бриндаване").
   Вот ещё одно Его удивительное высказывание: "В Абсолюте, конечной Реальности, в Брахме, в Боге, - нет ни противоположностей, ни полюсов, ни противоречий. Поэтому Он представлен самым современным мистическим символом - сферой.
   Когда же первозданное желание: "Я - Един, пусть стану многим" ("Экохам бахусьям") нарушает священное равновесие Единого, сфера разделяется надвое, и мы получаем эллипсоид. Лингам - это эллипсоид. Единый принцип стал Шивой - Шакти, принципом первичной поляризации позитивного и негативного".
   Ещё один замечательный пример символического истолкования целого произведения даёт нам Аватар нашей эпохи, милостью которого древний текст одного из великих эпических творений - "Рамаяны" - вновь пришёл к людям, просияв нетленной мудростью и совершенством. [См. Шри Сатья Саи Баба. Рамакатхараса вахини. Сказание о жизни Рамы, (русск. пер. 2004).]
   Как известно, "Рамаяна" пережила не века, но тысячелетия со времени своего появления и оказала поистине величайшее воздействие на многие поколения, прежде всего, в самой Индии, а со временем - и далеко за её пределами... "Рамаяна" отнюдь не одинока, она стоит в одном ряду с такими величайшими творениями духа, как Зенд-Авеста, Библия, Коран... В самой Индии её место рядом с Бхагават Гитой, Бхагаватой (Шримад Бхагаватам), Упанишадами. В них - великие откровения и то Божественное знание, которое приходило и приходит на Землю через пророков, святых, посвящённых.
   Конечно, "Рамаяну" можно прочитать по-разному: как увлекательное повествование о необычайных событиях и приключениях, как рассказ о великой битве героев с демонами - ракшасами... Драматический сюжет держит в напряжении буквально от первой до последней страницы. Ошеломляет обилие персонажей, их речи и поступки, накал их чувств и переживаний - порой они даже могут показаться чрезмерными современному читателю. Вспомним сцену прощания царя Дашаратхи с Рамой, Ситой и Лакшманой перед их уходом в изгнание или его же объяснение с царицей Кайкеи. Но потом осознаёшь, что это высшее, предельное выражение человеческих переживаний свидетельствует о глубине и силе внутренней - духовной - их жизни.
   Для русского читателя непривычны, интересны и познавательны обряды и ритуалы, нравы и обычаи старинной - индийской - жизни, так непохожей на нашу... Нельзя не восхищаться художественным мастерством, с которым "выстроен" этот многоярусный и многоликий мир, глубине "подтекста" произведения. Так, например, все эти ритуалы, обряды, обычаи не только дань традиции. В повествовании они играют особую роль: освещают и освящают жизнь героев эпоса, придают ей смысл и открывают им обратный путь в иные миры, откуда они и пришли на Землю, чтобы исполнить свои особые миссии.
   И тут происходит самое удивительное, происходит именно потому, что вся "Рамаяна" символична, а значит существует для каждого из нас. Вчитываясь, погружаясь в жизнь тех давних - индийских - времён с их законами, наставлениями и правилами, начинаешь понимать, что, оказывается, речь идёт о нас, о нашей жизни здесь и сейчас: об отношении нынешних отцов и детей, мужей и жён, правителей и их подданных, то есть - в переводе на современный язык - государства, власти и народа; о том, что такое верность долгу и своеволие, беззаветная преданность и утверждение велений собственного "эго", своего личного хотения и самости. Ключевое слово "Рамаяны" - "дхарма" (санскрит), то есть праведное поведение человека в любых, самых драматических и трагических обстоятельствах; исполнение своего долга служения Богу и людям, невзирая ни на какие препятствия. Шри Сатья Саи Баба подтверждает наши догадки: ""Рамаяна" утверждает идеалы жизненных отношений и предлагает способы для реализации высочайших целей человеческой жизни... Текст "Рамаяны" вобрал в себя руководство по праведному поведению во всех ситуациях и во всех условиях; он учит, как оправдать рождение человека, как осуществлять управление государством, как регулировать реакции людей и как создавать законы, которые могут контролировать и совершенствовать устремления" (Сатья Саи Баба. Рамакатхараса вахини).
   "Рамаяна" многослойна и многозначна, одновременно прозрачна и символична, что требует при чтении особого умения - умения воспринимать те символы, которыми насыщены её страницы и которые на протяжении времён делают её необходимой и живой для любого поколения, для всех людей Земли, независимо от их расовой, национальной, культурной или социальной принадлежности. Вот как толкует символы "Рамаяны" Сам её Божественный автор: "Рамаяна - история без конца. В каждой жизни разыгрывается Рамаяна... Кто такой Дашаратха? Дашаратха был императором Айодхьи. Слово дашаратха [Здесь и далее санскрит.] означает тело, имеющее десять чувств. Эти десять чувств - пять кармендрий (органов действия) и пять джанендрий (органов познания). Дашаратха - колесница, ведомая десятью чувствами. Кто такой Равана? Равану описывают как демона с десятью головами. Эти десять голов - шесть врагов человека (вожделение, гнев, жадность, безрассудность, гордыня и ревность), манас (ум), будхи (интеллект), читта (воля) и ахамкара (эго). Так как эта десятка присутствует в каждом человеке, все люди являются на самом деле Раваной! Тот, кто отсекает эти десять голов, становится Рамой. Только Бог может отрубить эти десять голов. Когда человек вверяет себя Богу, все эти десять голов исчезают, и он сливается с Рамой...
   Рамаяну вашего сердца - вот что вам надлежит пережить, а не расчленять её как ментальный феномен. Читая и размышляя, вы почувствуете, как её тайный смысл озарит вас, когда ваш разум очистится её возвышенными идеями. Не увлекайтесь миром материальных вещей: они тают раньше, чем оказываются у вас в руках. Ищите сат - неизменное! Ищите чит - состояние сознания, неподвластное атакам страстей - чистое, свободное от эгоизма и духа стяжательства. Только тогда вам откроется свет, и вы сможете озарить путь другим. Ищите блаженство - плод премы (любви) выше всякой привязанности. Будьте как пчёлы, летающие вокруг цветка славы Господней и пьющие сладкий нектар Его милости в безмолвном восторге!" ("Сатья Саи говорит. Беседы Бхагавана Шри Сатья Саи Бабы", тт. 2, 25).

Творчество на Земле и его связь с иными мирами: эзотеризм земного творчества

  

   Все-все, что ни видит взор, все имеет свое тайное значение, двойное существование и иную, заэмпирическую сущность. Все причастно иному миру; во всем мир иной отображает свой оттиск.

Павел Флоренский "Общечеловеческие корни идеализма"

  
   Я не только верю во все сверхъестественное, но, собственно говоря, только в это и верю. Клянусь четой и нечетой, с тех пор как я стал мыслить, тяготеющая над нами вещественность всегда представлялась мне не иначе, как некий кошмар сонного человечества, которого давит домовой.

Вл.Соловьев (Из письма Ник. Ник.Страхову, 2 марта 1884).

  
   В свое время Достоевский прозорливо сказал: "Многое на земле от нас скрыто, но взамен того даровано нам тайное сокровенное ощущение живой связи нашей с миром иным, с миром горним и высшим, да и корни наших мыслей и чувств не здесь, а в мирах иных. Вот почему и говорят философы, что сущности вещей нельзя постичь на земле. Бог взял семена из миров иных и посеял на сей земле и взрастил сад Свой, и взошло все, что могло взойти, но взращенное живет и живо лишь чувством соприкосновения своего с таинственным миром иным; если ослабевает или уничтожается в тебе сие чувство, то умирает и взращенное в тебе. Тогда станешь к жизни равнодушен и даже возненавидишь ее. Мыслю так" ("Братья Карамазовы. (Из бесед и поучений старца Зосимы").
   Связь с мирами иными существовала на всем протяжении человеческого бытия на планете Земля. Основатели мировых религий, пророки и духовидцы, наиболее чуткие музыканты, поэты, художники, архитекторы несли благие вести из этих миров людям, и эзотеричность их творчества ощущалась с незапамятных времен. Иначе говоря, эзотеризм - отнюдь не новое явление в истории духовной культуры.
   Нам не повезло: долгие десятилетия наша жизнь была оторвана от вселенского начала, не было у нас доступа и к эзотерике [Эзотеризм - это тип духовного опыта, эзотерика - сами тексты, этот опыт описывающие.]. Как свидетельствовал в начале 90-х гг. XX в. - математик, философ, эзотерик - Василий Налимов: "Интерес к эзотерическому - (тайному) - сегодня очень велик. Множество экстрасенсов, теоретиков и практиков, которых мы видим на телеэкранах, в клубах, на многолюдных встречах - не просто изумляет - пугает. Литературой (и порой самой безграмотной) - "о тайном" наводнились уличные прилавки.
   И все же за волной естественного человеческого любопытства к таинственному и необычному можно увидеть и более глубокие истоки. Это знак времени.
   Человек в нашем сверхматериальном, сверхамистичном мире чувствует, что такому восприятию приходит конец.
   Он инстинктивно или сознательно тянется к иным знаниям, к иным - скрытым до поры - возможностям своего собственного сознания, которые помогли бы ему раскрыть новые формы бытия, новые его смыслы, дать возможность ощутить гармонию, которая пронизывает Вселенную...
   Когда монах-теолог из бенедиктинского монастыря на международной конференции дает всем медитацию, а свое выступление называет: "Медитация - раскрытие христианского эзотеризма" - это знак времени". ("В поисках иных смыслов", 1993).
   Правда, обилие эзотерических публикаций отнюдь не означает, что они стали доступнее. Современный исследователь проблемы отмечает: "Постепенно эзотерические идеи и доктрины становятся "открытыми" и в этом смысле приобретают известную экзотеричность (публичность). Парадокс заключается в том, что как раз "доступным" от свободного обращения в обществе такой текст не становится (не теряет скрытых тайных смыслов), а зависит от состояния сознания субъекта, его восприятия и его нравственных качеств... Т в о р ч е с к о е о с в о е н и е э з о т е р и з м а может быть только личностно-индивидуальным" (Е.Зорина. Русская метафизика и эзотерическая традиция. XX век). Об этом же, по сути, речь идет у Налимова. Он справедливо замечает, что возникла новая форма эзотеризма: "Раньше эзотеризм охранялся тайной. Знания передавались изустно - только посвященным, доверенным. (Можно добавить - только от учителя к ученику -А.А.). Теперь все публикуется. Но эзотеризм охраняется непониманием. Каждый может по-настоящему понимать только что-то в своей узкой области. Все достижения культуры, взятые в целом, недоступны никому.
   Если же недоступно многообразие культуры, то без этого невозможно взаимопонимание.: не на что опереться. Содержание современной культуры грандиозно. Но все разнесено по отдельным закромам. Что знает современный психолог о философски звучащих достижениях математики, теоретической физики, космогонии? А что знает он о духовном опыте древних культур? Многие ли математики обращают внимание на мировоззренческое звучание идей в своей области знания? ("В поисках иных смыслов")
   Эзотеризм, по мнению ученого, вписывается в общую парадигму современной культуры как один из важнейших ее элементов. Больше того, без него нельзя решать важнейшие задачи современности: "Одной из центральных проблем ближайшего будущего станет проблема расширения коллективного сознания. Нужно будет направить усилия на овладение всем достоянием культуры... Перейти от подготовки специалистов к подготовке культурного человека...
   Нужно будет существенным образом изменить всю систему воспитания и образования. Преодолеть искусственно созданную брешь между рациональным и иррациональным началами нашего сознания" (там же).
   Но вот что замечательно: даже если из прочтения эзотерического текста не следует его понимания, дух и энергия этих текстов все равно совершают определенную работу в тех, кто их читает. Это вселяет большие надежды. Сегодня эзотеризм действительно все более превращается в ощутимый элемент культуры. Чем более осознанно будет восприниматься это превращение, тем успешнее будет наше продвижение по духовному пути.
   Напомним, некоторые ученые заявляют, что интерес к эзотеризму - это не что иное, как "примитивизация сознания в эпоху кризиса"; "оккультный ренессанс", "неоязычество" и т.д. Что он - ненаучен с точки зрения научного мышления, внерелигиозен с точки зрения теологии [См. "Предисловие"].
   Что касается науки, то о. Павел Флоренский - гениальный ученый - сказал: "Наука - тоненькая корочка опознанного над пучиной огненной лавы иррационального". Знаменательно, что, как замечает ныне исследователь эзотеризма, "плоды трудов современных ученых, неожиданно для них самих, совместились с герметизмом и эзотерическим гносисом... Обсуждаются внечувственные (теоретические) и сверхчувственные (эзотерические) знания, их общность... Наука, философия и метафизика могут служить друг для друга источником новых идей, интересных поворотов мысли, источником вдохновения. Некоторые объекты эзотерической философии оказались объектами науки - паранормальные явления, кризисные состояния сознания, биоэнерготерапия и другие...
   Незаметно личное мировоззрение ученого меняется, следом меняются научные программы. Сообщения ученых о нестандартных гипотезах появляются в эзотерических изданиях. А новые факты и оригинальные мысли ученых оказываются совместимыми с классическими эзотерическими текстами" (Е.Зорина. Русская метафизика и эзотерическая традиция. XX век). Происходит то, что Василий Налимов назвал "переоткрытием эзотерических знаний наукой". Кстати, математические идеи самого ученого осознаются как методы описания миров инобытия. (См. указ. соч.)
  
   Наука и эзотеризм связаны куда теснее, чем кажется на первый - поверхностный и предубежденный - взгляд. Именно в светлых мирах инобытия, а не в логически выверенных построениях разума - источники вдохновенных открытий ученых. Обратимся за доказательствами к размышлениям математика и мыслителя Виктора Тростникова. Критикуя постулаты "науки как мировоззрения", он отказывается принимать среди других такое базисное ее основание как рационализм. "Его абсурдность открылась математике - той самой науке, на которой он пытался утвердиться. Пока идеологи внушали нам, что возможности человеческого разума безграничны, а мы радовались этому и распевали "нам нет преград ни в море, ни на суше", математическая логика, в которой разум сконцентрирован в наиболее сжатом виде, начала выяснять, так ли это на самом деле..." Опустим доказательства - логические и выверенные - математика и философа, нас интересуют те выводы, к которым они ведут: "Математики доказали, что само понятие истинности логически невыразимо. Это означает, что посылать дедуктивный метод на поиск истины - то же самое, что сказать ему: "Иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что". "Выводимость формул" такая важная при постижении математических закономерностей, находится на нижней ступеньке бесконечной лестницы, а истинность располагается где-то над всей лестницей". [Здесь В. Тростников цитирует мнение известного математика Ю. Манина.]
   В общем, расстояние от выводимости до истинности настолько грандиозно, что, говоря в целом, ролью строгой логики в деле познания можно просто пренебречь. Похоже, она нужна лишь для придания результату общепринятой и убедительной формы, а механизм получения результата совсем иной. Недаром от математиков можно услышать фразу: сначала я понял, что теория верна, а потом начал думать, как бы ее доказать". (В.Тростников. Научна ли "научная картина мира. - "Новый мир", 1989, N12). Замечательное признание! Но на что же тогда опираются эти ученые в своем творчестве, природу которого объяснить не могут? Где источник этих знаний? Он - в мирах иных, сам же творческий процесс - "мгновенный", "непосредственный" - минует логическую разумную стадию. Поэтому он так трудно и поддается объяснению: единственное объяснение - "Я просто знаю". То, что давно известно в эзотеризме, сегодня признается и наиболее чуткими учеными, которых становится все больше и которые уверены, что сам источник творчества не может существовать в материальном мире. Виктор Тростников, например, упоминает в своих размышлениях еще одну теорему, требующую введения понятия "актуальной бесконечности" - "бесконечности, существующей как реальный объект сразу всеми своими элементами. Ясно, что в материальном мире, - утверждает ученый, - она пребывать не может, но в том дополнительном пространстве, где парит наша мысль, она существует, и не только существует, но, как удостоверяет нас теорема Париса-Харингтона, является необходимым источником творчества" (цит. соч).
   Василий Налимов, ссылаясь на мнение еще одного математика, Ж.Адалифа, утверждает, что открытия в математике - это всегда озарения! Ответ надо звать, и он приходит. Надо быть настроенным или так: стать тем инструментом, на котором Бог исполнит Свою мелодию ("В поисках иных смыслов"). Кстати, Налимов выдвинул неожиданное, но правдоподобное предположение о том, что мистики прошлого, реинкарнируясь, продолжают свое дело как ученые. (В.Налимов. Канатоходец, 1994)
   А вот признание физика Ф.Капры о том, что физическое знание может быть не только понято, но и пережито:
   "Когда я сидел на берегу, в моем сознании всплыли ранее приобретенные знания: я "у в и д е л" каскады энергии из открытого космоса, в которых с ритмической пульсацией возникали и исчезали частицы; "у в и д е л", как атомы различных элементов и моего собственного тела участвуют в космическом танце энергии; я почувствовал ритм этого танца и услышал его звучание, и в этот момент я узнал, что это и есть танец Шивы - Владыки Танца [Шивы Натараджи], почитаемого индуистами (Ф.Капра. Дао физики: исследование параллелей между современной физикой и мистицизмом Востока).
   Познание с точки зрения эзотеризма воспринимается не только как разумный и рациональный процесс, но как синтез откровения и человеческой интуиции. Интересно, что такие разные люди, как русский писатель и метафизик Юрий Мамлеев и эзотерик и целитель американка Барбара Энн Бреннан, рассматривая пути такого познания, фактически единодушны в своих выводах: "не только Откровение является источником такого рода знания, но и собственное усилие человека, но не в форме рациональных попыток и обобщений, а в форме активизации так называемой сверхрациональной интуиции, интуитивного познания, которое относится к компетенции уже сверхрационального знания. Это познание сверхчеловеческое, то есть м г н о в е н н о е п о з н а н и е т о г о, ч т о т ы х о ч е ш ь п о з н а т ь (- А.А.) (Из интервью Ю.Мамлеева "Судьба бытия - путь к философии"). "Высшее чувственное восприятие... включает в себя все наши пять нормальных чувств: зрение, слух, осязание, вкус и обоняние, а также дополнительные чувства. Одно из этих чувств - интуиция - является неясным ощущением знания, таким, как смутное знание того, что произойдет хорошее, но вы не знаете, что именно... [Это то, что обычно называют предчувствием.] Еще одним таким чувством является то, что я называю непосредственным знанием. Это чувство дает нам полную и специфичную информацию непосредственно... При непосредственном знании мы не можем сказать, каким образом нам стали известны те или иные сведения. М ы и х п р о с т о з н а е м" (- А.А.) ("Свет исцеляющий").
   При этом Энн Бреннан дает детальное описание самого протекания этого процесса, который есть, прежде всего, не осознание "нечто", привнесенного извне и даже "не вытягивание из себя" творческой энергии, но "устранение препятствий творцом ли, познающим ли внутри собственного существа": "Все люди способны научиться черпать силы из этого внутреннего источника - внутренней божественной искры. Процесс этот в большей степени представляет собой устранение внутренних препятствий, чем "вытягивание из себя" созидательной энергии. Когда блоки удалены, созидательная сила устремляется из глубин, точно вода из артезианского колодца. Любому писателю и художнику знакомы усилия, необходимые для устранения препятствий на пути творческого процесса. Как только такой блок убран, процесс созидания картины или написания книги течет словно река.
   Так происходит и с учеными, пытающимися разрешить ту или иную проблему. В рациональном уме находятся все данные. Рациональный ум силится отыскать ответ, но не может. После хорошего сна, каких-либо сновидений и определенной деятельности правого полушария мозга о т в е т п р о с т о п о я в л я е т с я. Творческая сила оказалась освобожденной посредством внутреннего процесса отпускания. Снятия зажимов, что позволило энергии течь... Освобождение этой созидательной силы приводит нас к совершенству во всем, чем бы мы ни занимались" (там же).
  
   Что касается "внерелигиозности" эзотерического опыта с точки зрения теологии, то и здесь есть что возразить. Опыт современных эзотериков, духовидцев, в первую очередь, таких, как Даниил Андреев, например, является опытом именно христианского откровения. Да и русские религиозные философы настоятельно обращают наше внимание на то, что "богословие и мистика отнюдь не противополагаются, напротив, они поддерживают и дополняют друг друга". (Н.Лосский. Очерк мистического богословия восточной церкви). "Мистикой называется внутренний (мистический) опыт, который дает нам соприкосновение с духовным, Божественным миром, а также и внутреннее (а не внешнее только) постижение нашего природного мира... Мистический опыт имеет объективный характер, он предполагает выхождение из себя" (Сергий Булгаков). "Христианский мистический опыт транслируется религиозной философией как истинно мистический, глубоко интимный, неповторимый, эмоционально и интеллектуально окрашенный. В своем учении о Боге и Его связи с миром русские философы полагались не столько на выводы, сколько на опыт личного общения с Богом" (Н.Лосский. История русской философии).
   О необходимости личного опыта и собственной интуиции говорил в свое время Эммануэль Свёденборг: "Не верьте мне лишь на том основании, что я видел небеса и ад, беседовал с ангелами... Верьте мне, так как я говорю вам то, что скажут вам собственное сознание и интуиция, если вы прислушаетесь к ним" ("Ангельская мудрость: о Божественной любви и мудрости").
   Чтобы поверить, необходим именно "личный опыт трансцендентного, данный не только в умозрении, но и в ощущении (перцепции). В этом-то и сложности - если нет своего опыта соприкосновения с и н ы м - с тем, что называют трансфизическим, трансперсональным. Василий Налимов называл его "континуальным", то есть опытом общения в измененных состояниях сознания". (Е.Зорина. Русская метафизика и эзотерическая традиция. XX век).
   Измененные состояния сознания возникают у человека по-разному, и это может оказаться, как предупреждает Е.Зорина, "палкой о двух концах". Они могут возникнуть в результате "деятельной помощи Провиденциальных сил", при участии "друзей сердца" (Даниил Андреев), либо наработаны с помощью психотехнологий (гипервентиляция, рейки, гипноз и самогипноз, синхронизация работы полушарий головного мозга - опыты Института Роберта Монро в США и т.д.). Е.Зорина опасается, что в этих случаях путь может оказаться "не то чтобы не истинным, но не идущим вверх". Опасность действительно существует. Самое же главное то, какую цель преследует человек, занимаясь медитацией, рейки и т.п. На Востоке это осознали в незапамятные времена, где учитель предупреждал ученика об опасности приобретения так называемых "сиддхи" - "побочного" продукта поисков Бога в йогической практике достижения самадхи, измененных состояний сознания. Для того чтобы избежать искажений на этом пути, необходимы ясный разум, чистый, нравственный образ жизни, самоконтроль.
   Исследователи предлагают еще и такое деление: медиумизм и медиаторство, или пассивное, бессознательное восприятие иной реальности и восприятие целиком сознательное, управляемое, с попыткой его осмысления, то есть творческое.
   А вот еще один - и очень значимый критерий истинности мистического опыта: "Если переживание данного состояния ведет к деградации личности (психологической, физической, социальной, профессиональной, интеллектуальной), то его следует отнести к патологическому. Если же такой деградации не наблюдается, или же наоборот, трансперсональный опыт стимулирует творческое развитие и реализацию личности, то его, безусловно, нельзя отнести к психопатологии" (Е.Торчинов. Религии мира. Опыт запредельного).
   Иначе говоря, сложность включения эзотеризма в культуру действительно велика. Тут необходимо глубокое знание того, что было открыто в древности. Как уже говорилось, "эзотеризм не новое явление в истории духовной культуры человечества. У него много образов и связанных с ним форм духовной практики: ритуалы посвящения в "особое знание" (инициации), греческие касты, закрытые школы и сообщества" (Е.Зорина. Русская метафизика и эзотерическая традиция. XX век).
   И кроме того, подчеркнем еще раз - чистые помыслы: "чистые руки и чистое сердце" - и, конечно, помощь Провиденциальных сил.
  
  
  
  

О природе творческого вдохновения

   ...Мир духовный, невидимый, не где-то далеко от нас, но окружает нас, и мы - как на дне океана - тонем в океане благодатного света. Однако по непривычке, по незрелости духовного ока, этого светоносного царства мы не замечаем, часто не подозреваем его присутствия и только сердцем невнятно ощущаем общий характер происходящих вокруг нас духовных течений.

Павел Флоренский "Иконостас"

  
   Попасть в это "светоносное царство", прикоснуться к миру духовному нам помогают поэты, художники, музыканты, архитекторы - те творцы культуры, у которых прикосновение к миру горнему переживается как творческое озарение, как вдохновение. Наиболее чуткие из них воспринимают льющиеся откровения из "родимых глубин бытия", узнавая в них "давно знакомое, давно жданное человеческим сознанием...как забытую, но втайне лелеемую память о духовной родине" (Павел Флоренский. Иконостас). Понятным в этом свете становится утверждение философа: "Мысль, слово, форма и звук важнее, выше практических материальных вещей, ибо имеют более близкое отношение к цели культуры, к самому смыслу существования нации... Место мыслителя и художника непосредственно вослед за святым и рядом со священником в неформальной иерархии" (Георгий Федотов. Письма о русской культуре).
   О близости художника-творца к божественному началу, о сути творчества и его истоках свидетельствует признание Бориса Пастернака. По рассказу его сына осенью 1952 года писатель был увезен в больницу с тяжелым инфарктом миокарда. Опасность и близость конца он воспринял как весть об освобождении. Позже, в письме к Н.А.Табидзе он рассказал: "В минуту, которая казалась последней в жизни, больше, чем когда-либо до нее, хотелось говорить с Богом, славословить видимое, ловить и запечатлевать его. "Господи, - шептал я, - благодарю Тебя за то, что ты кладешь краски так густо и сделал жизнь и смерть такими, что Твой язык - величественность и музыка, что Ты сделал меня художником, что творчество - Твоя школа, что всю жизнь Ты готовил меня к этой ночи". И я ликовал и плакал от счастья".
   Не правда ли, это признание освещает особым светом все творчество писателя, становится понятным неслучайность появления таких стихотворений из цикла "Стихи из романа", как "Рождественская звезда", сами истоки вдохновения поэта.
   Многие творцы прошлого отчётливо осознавали влияние мира горнего на земное творчество и не раз обращались к этому миру за помощью и вдохновением. Вот одно из таких свидетельств, которое приводит в своей книге Чезаре Ломброзо: "Гайдн приписывал таинственному дару, ниспосланному свыше, создание своей знаменитой оратории "Сотворение мира": "Когда работа моя плохо продвигалась вперёд, - говорил он, - я, с чётками в руках, удалялся в молельню, прочитывал "Богородицу" - и вдохновение снова возвращалось ко мне" (Чезаре Ломброзо. Гениальность и помешательство. - В кн.: Чезаре Ломброзо. Преступный человек).
   Бывает и так, что творческий человек теряется в догадках, где кроется источник вдохновения, под влиянием чего, какой нездешней силы он творит, в то же время отчётливо осознавая, что такое руководство несомненно существует. Вот признание американского писателя Генри Миллера: "...Струя вырывалась как молоко из кокосового ореха, я был совершенно ни при чём. Руководил кто-то другой, я работал только передающей станцией... Текст поступал прямой трансляцией из небесной студии... Очень часто поток накатывал на меня по ночам, я вскакивал, хватал бумагу и часами записывал фразы, почти непонятные мне самому. Я терял ощущение времени, забывал всё на свете. Словно в каком-то трансе записывал я предложение за предложением, не имея ни малейшего представления о том, что последует дальше. А перечитывая эти страницы, я, их автор, был так же поражён, как, вероятно, и читатель" (цит. по ст. И. Козырева "Кто говорил с Генри Миллером?" - ж. "Чудеса и приключения", 2006, N1). "Эту неизвестную силу, побуждающую к литературному творчеству, Миллер называл то Голосом, то Другим, то Диктующим контролёром. Когда мысли приходили уж очень быстро и он просто не успевал записывать, то "довольствовался роскошью сознания, что написал книгу только в голове". Именно эти "ненаписанные" книги писатель считал самыми лучшими, а те, которые удалось материализовать, "лишь бледным, слабым отражением ненаписанных". Это состояние Миллер называл "волной благодати" и видел в ней не то руку Бога, не то своего скрытого внутреннего существа.
   По его признанию, не без робости ставил он свою фамилию под созданным таким странным образом произведением и был твёрдо убеждён, что "мы ничего не создаём сами, что э т о приходит через нас на Землю". Именно поэтому он всегда категорически отказывался что-либо сокращать, поправлять, изменять, твёрдо убеждённый, что, так как текст ему не принадлежит, он не в праве в него вмешиваться" (там же).
  
  
  
   Философ Александр Панарин убеждён, что "вдохновение воспринимается творческой личностью как благодать, как дар свыше, который ничем ни заменить, ни возместить нельзя" ("Православная цивилизация в глобальном мире", 2002).
   Русский мозаичист Игорь Литвиненко, награждённый Золотой медалью "За выдающиеся заслуги в области реставрации" на европейской выставке "Denkmal - 2006" - он восстановил мозаику Царских врат собора Воскресения Христова - "Спаса на крови" (Петербург) - также нисколько не сомневается в природе творческого вдохновения: "В творчестве многое приходится делать по наитию, искусство - это область духа. А вот кто тебя вдохновляет - серьёзный вопрос. Говоря о мозаиках Спаса, всегда подчёркиваю - не я это сделал, это м н о ю сделано" ("Кто тебя вдохновляет. Петербургский реставратор - лучший в Европе". - "АИФ - Петербург", 2006, N 47).
   О природе творческого вдохновения размышлял и Александр Мень, правда, смягчая свои прозрения спасительными, как ему казалось, "как бы" и "почти": "Вдохновение великого художника или поэта всегда заключает в себе нечто таинственное, почти мистическое. Человек-творец как бы устремляется в запредельные сферы, в которых как живые созерцает открывшиеся ему образы. Нередко эти образы как бы преследуют художника, приходя извне, и настойчиво требуют своего воплощения. Часто художественные произведения превосходят по своей глубине и значительности даже мышление своего создателя. Именно поэтому для художников их творения - живые существа, которые могут им казаться реальней и дороже настоящих людей (и не только авторам, но и читателям). В этом смысле каждое великое человеческое творение, будь то реквием Моцарта или "Божественная комедия" Данте, можно назвать вдохновением свыше" ("Магизм и единобожие").
   А вот поэт Алексей Константинович Толстой в гениальном стихотворении без всяких умолчаний и сокрытий открывает нам суть того "таинственного, мистического" (А.Мень), что лежит в основе вдохновенных прозрений творца:
   Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты
   создатель!
   Вечно носились они над землею, незримые оку.
   Нет, то не Фидий воздвиг олимпийского
   славного Зевса!
   Фидий ли выдумал это чело, эту львиную гриву;
   Ласковый царственный взор из-под мрака бровей
   громоносных?
   Нет, то не Гете великого Фауста создал, который
   В древнегерманской одежде, но в правде великой вселенской,
   С образом сходен предвечным своим от слова до слова!
   Или Бетховен, когда находил он свой марш похоронный,
   Брал на себя этот ряд раздирающих душу аккордов,
   Плач неутешной души над почившей великою мыслью,
   Рушение светлых миров в безнадежную бездну хаоса?
   Нет, эти звуки рыдали всегда в беспредельном пространстве,
   Он же, глухой для земли, неземное подслушал рыданье...

(1856)

   В каждом виде искусства это проникновение в иные миры, творческое их отображение с помощью того, что на человеческом языке называется вдохновением, - происходит по собственным законам, хотя основная закономерность, о которой шла речь, одна и та же.

  
  
   "Был Эру, Единый, что в Арде зовется Илуватар; и первым создал он Айнуров, Священных, что были плодом его дум; и они были с Ним прежде, чем было создано что-либо другое. И Он говорил с ними, предлагая музыкальные темы; и они пели перед Ним, и Он радовался... И пришло время, когда Илуватар созвал всех Айнуров и задал им мощную тему... И голоса Айнуров, подобные арфам и лютням, скрипкам и трубам, виолам и органам, и бесчисленным поющим хорам, начали обращать тему Илуватара в великую музыку; и звук бесконечно чередующихся и сплетенных в гармонии мелодий уходил за грань слышимого, поднимался ввысь и падал в глубины... и отзвуки музыки хлынули в Ничто, и оно уже не было Ничем..." (Дж.Р.Р.Толкиен. Сильмариллион).
   "Когда на заре жизни ангелы пробудились на небе, они запели, и с их пением начал создаваться мир. Ангелы, понимающие Божественные законы, создали Вселенную под верховным руководством Божественного Духа и выразили это величественное творение в музыке. Поэтому в музыке сокрыты великие законы мироздания" (Петр Донов. О музыке).
   Удивительна "похожесть" этих речений, родившихся, без сомнения, совершенно независимо друг от друга... Вот еще несколько откровений болгарина Петра Донова о музыке, сохраненных его учениками (одним из них был Оврам Микаэль Айванхов): "Божественный Дух творит музыкально. Можно сказать, что музыка, в которой звучит гармония чисел, есть материализованное движение Духа... Музыка - дыхание души. Душа дышит посредством музыки. Музыкальный мир - это среда, через которую душа проявляет себя на земле. Без среды, образуемой миром музыкальных тонов, душа и дух человека не могут проявиться. Любовь без музыкальной среды тоже не может проявиться. А Любовь - это великая реальность жизни... Все в природе вибрирует, и вибрации эти распространяются как музыкальные волны. Все в природе - музыка. Она звучит в журчании ручьев и рек, в вечно волнующейся воде морей и океанов, музыка носится в воздухе, слышится в дуновении ветра. Своя музыка есть в шуме листвы, в пении птиц, в голосах животных. Когда ветер раскачивает деревья в лесу, человек с тонким слухом слышит величественную мелодию их звуков. Когда в человеке пробуждается космическое сознание, развиваются способности, позволяющие более тонко различать цвета, тоны и звуки, он улавливает величественную симфонию, звучащую в мировом пространстве. Он слышит мировую музыку, которая переполняет Вселенную от края до края. Тогда человек способен осознать глубокий смысл жизни" (там же).
   Даниил Андреев как духовидец называет нам тот мир в нашем Планетарном космосе, откуда льются эти божественные звуки. Это "Ро" - один из миров "Высокого долженствования" - огромные поющие кристаллы, их эхо - прекраснейшие произведения музыки в Энрофе, в Олирне, у даймонов, даже в затомисах" ("Роза Мира").
   [Энроф - слой нашего обитания, Олирна - первый слой миров Просветления, затомисы - Небесные страны; даймоны - крылатое человечество, обитающее в своем слое и опередившее нас в продвижении по пути восхождения к Божественному ("Роза Мира").]
  
  
   Приведем другой пример влияния ("инвольтации" - Даниил Андреев) мира горнего, теперь уже на ж и в о п и с ц а. В работе "Иконостас" Павел Флоренский цитирует рассказ друга Рафаэля Донато Д'Анжело Браманте о том, как создавалась Сикстинская Мадонна: "...от самого первого побуждения к живописи он питал в себе необоримое желание живописать Деву Марию в небесном Ее совершенстве, но никогда не смел доверять своим силам...
   Однажды ночью, когда он во сне молился Пресвятой Деве, что бывало с ним часто, вдруг от сильного волнения воспрянул он ото сна. Во мраке ночи взор Рафаэля привлечен был светлым видением на стене против самого его ложа; он взглянул в него и увидел, что висевший на стене еще недоконченный образ Мадонны блистал кротким сиянием и казался совершенным и будто живым образом. Он так выражал свою божественность...
   Чудеснее всего, что Рафаэль нашел в нем именно то, чего искал всю жизнь и о чем имел темное и смутное предчувствие...
   Видение навеки врезалось в его душу и чувство, и вот почему удалось ему живописать Матерь Божию".
   Сам же Флоренский оставил нам истолкование гениальной иконы Рублева "Троица", которое раскрывает нам божественную связь с миром горним с поразительной проникновенностью. Поистине, само это описание - свидетельство все той же благодатной связи:
   "Нас умиляет, поражает и почти ожигает в произведении Рублева внезапно сдернутая перед нами завеса ноуменального мира [ноуменальный - умопостижимый в противовес феноменальному, данному в опыте и постигаемому чувствами.
   Он воистину передал нам узренное им откровение... Среди этого безмирия, растлившего Русь, открылся духовному миру бесконечный, невозмутимый, нерушимый мир горнего мира... любовь, струящаяся в вечном согласии, в вечной безмолвной беседе, в вечном единстве сфер горних. Творческое содержание иконы - этот неизъяснимый мир, струящийся широким потоком прямо в душу созерцающего, эта ничему не равная лазурь, более небесная, чем само небо, эта премирная тишины безглагольности, эта бесконечная друг перед другом покорность... Человеческая культура, представленная палатами, мир жизни - деревом и земля - скалою, все мало и ничто - перед этим общением неиссякаемой, бесконечной любви, все лишь около нее и для нее, ибо она есть... сама безусловная реальность" ("Иконостас").
   После вышесказанного становится понятным следующее утверждение о. Павла Флоренского: "Из всех философских доказательств Бытия Божия наиболее убедительно звучит именно то, о котором даже не упоминается в учебниках, примерно оно может быть построено умозаключением: "Есть "Троица" Рублева, следовательно, есть Бог" ("Имена").

  
  
   Поразительные свидетельства о связи творчества в области архитектуры с иным миром мы находим в "Розе Мира" Даниила Андреева. Он утверждает, что гениальные зодчие интуитивно улавливают отблески архитектурных творений, которые находятся в одиноком, пятимерно-пространственном слое, Фонгаранде, "где пребывают шельты ["Первый из материальных облачений монады... Не сама монада... но именно шельт является тем "я", которое совершает свое странствие по низшим слоям ради просветления... Монада - первичная, неделимая, бессмертная духовная единица" ("Роза Мира").]
   этих великих творений": "...создание в Энрофе их отражений гениальными зодчими, интуиция которых уловила отблески Фонгаранды, дает им эфирное тело: внутри физического сосуда здания возникает оно из многолетних излучений человеческих тысяч и миллионов. Если прошло достаточно времени и такое тело успело создаться, гибель физического сосуда в Энрофе уже не имеет трансфизического значения: шельт, пребывавший в Фонгаранде, облекся эфирным телом и перешел в один из затомисов...
   В Фонгаранде пребывают преимущественно шельты творений храмового и дворцового типа. Имеется, например, один грандиозный праобраз православных монастырей, один праобраз египетских пирамид, зиккуратов, гопуррамов Южной Индии, католических аббатств, рейнских замков. Но есть шельты и некоторых индивидуальных зданий, например, соборов Св. Петра, Василия Блаженного, китайского Храма Неба, даже Версальского и Царскосельского дворцов. Есть и такие, как шельты Лондонского парламента и Петербургского Адмиралтейства" ("Роза Мира").
   Что касается нашей страны, то Даниил Андреев свидетельствует, что в России духовное знание о своем небесном праобразе и двойнике - Небесной России, или Святой Руси, с раннего времени выражалось по-преимуществу как раз в зодчестве, в строительстве архитектурных храмовых ансамблей по одному и тому же образцу [См. об этом в разделе: "Религиозное творчество"], что не может не указывать на то, что "мы имеем здесь дело с фактором иррациональным, может быть с д у х о в н ы м в к у с о м сверхнарода [Напомним, "Сверхнарод - группа наций или народностей, объединенная общею, совместно создаваемой культурой" ("Роза Мира").
   Корни же духовного вкуса уходят в неисследимые его глубины, к закономерностям, связующим сверхнарод с надстоящей над ним второй реальностью" ("Роза Мира").

Настает тишина, как холодок по коже,

Сквозь облетевший сад, сквозь

предвечерний шум

Спокойно и легко подумаю:

О Боже,

Ты это сочинил, я это

запишу.

Макс Жакоб

   Примеры эзотерической поэзии, в том числе русской, можно множить и множить: "Недаром же великая русская литература началась с оды "Бог", не случайно на первых же ее страницах пламенеют потрясающие строфы пушкинского "Пророка" ("Роза Мира"). Прибавим сюда многие стихотворения М.Лермонтова, Ф.Тютчева, А.Фета. Вот одно из них, исполненное поразительного и, главное, абсолютно верного предчувствия:
   Не тем, Господь, могуч, непостижим
   Ты пред моим мятущимся сознаньем,
   Что в звездный час Твой светлый серафим
   Громадный шар зажег над мирозданьем...
   Нет, Ты могуч и мне непостижим
   Тем, что я сам, бессильный и мгновенный,
   Ношу в груди, как оный серафим,
   Огонь сильней и ярче всей Вселенной.

Афанасий Фет

   По мысли Даниила Андреева, особенно много таких стихотворений у Алексея Константиновича Толстого, который был не просто поэтом, но поэтом-вестником. Строфы его стихотворения "Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель" духовидец считал образцовыми и добавлял: "...по глубине трансфизического прозрения это стихотворение еще далеко от некоторых других шедевров А.Толстого. Кто другой в русской литературе выразил с такой ясностью, обоснованностью, силой и пламенностью, как Толстой в своем "Иоанне Дамаскине" ту идею, что искусство вообще и искусство слова в особенности может быть выражением высшей реальности, верховной Правды, дыхания миров иных и что поэт, осуществляющий свой дар вестничества, выполняет этим то, к чему он призван Божественными силами?" ("Роза Мира"). В XX веке это стихи Бориса Пастернака, Николая Рубцова,
   [Как писал о поэзии Николая Рубцова в 1977 году Вадим Кожинов: "В поэзии Николая Рубцова есть отблеск безграничного, ибо у него был дар всем существом слышать ту звучащую стихию, которая неизмеримо больше и его самого, и любого из нас, - стихию народа, природы, Вселенной. Поэт стремился внести в литературу не самого себя, а то высшее и глубинное, что ему открывалось" (В кн.: Н.Рубцов. Стихотворения). В то время вряд ли яснее можно было указать на связь поэта с мирами иными. ]
   Вениамина Блаженных, самого Даниила Андреева, о котором речь впереди. Список имен отнюдь не исчерпан...
   Вот, к примеру, стихотворение Бориса Чичибабина о первых русских святых Борисе и Глебе:
   Ночью черниговской с гор Араратских
   Шерсткой ушей доставая до неба,
   Чад упасая от милостей братских,
   Ныне и присно, по кругам Синая,
   По полю русскому, в русское небо,
   Ни колоска под собой не сминая,
   Мчатся лошадки Бориса и Глеба.
   Мы видим, что действие разворачивается на границе двух миров - земного мира и мира инобытия, как и во временном отношении - на границе реального времени (совершившееся убийство братьев Святополком, за что он получил прозвище "Окаянный") и вечности - "ныне и присно"... Это мгновение соединяет жизнь земную и вечную, и мы, благодаря поэту, становимся причастны этому. Лошадки с братьями уходят в мир иной, и каждая строфа несет в себе множество смыслов и символов, которые отчасти поддаются расшифровке, если знаешь, о чем идет речь
   ["Гора Арарат (святая или высокая гора) - Армянская гора, на которой остановился Ноев ковчег; Синай - пустыня и гора каменистой Аравии, куда пришли израильтяне в третьем месяце по выходе из Египта. Там был обнародован Закон Божий Израилю. Явился Господь там во Славе Своей" ("Полный православный богословский энциклопедический словарь", тт 1,2).]
   Но поэзия потому и поэзия, что никакое толкование не в силах ее исчерпать и "объяснить". Почему лошадки скачут "ночью черниговской с гор Араратских", таких далеких от черниговщины, если следовать обычной географической логике? Может, потому, что отблески святой горы "освещают", пронизывают черниговскую "ночь", а, может, поэту важно, чтобы мы поняли, о т к у д а начинается путь в иные миры двух братьев? Почему "по кругам Синая"? Зачем поэт дважды в одной строке повторяет: "по полю русскому, в русское небо"? Не потому ли, что речь о первых, именно русских православных святых?
   А вот как изображает поэт само движение братьев в запредельное: здесь и "шерстка ушей" лошадок, достигающих небес, и несмятые колоски под копытами лошадок... Само движение "по кругам Синая" исполнено глубокого и неоднозначного смысла - по спирали поднимаются лошадки с братьями "ныне и присно". И, наконец, именно лошадки, а не могучие кони, уносят братьев в жизнь вечную. "Лошадки", "шерстка ушей", "колоски" - все это рождает в нас чувство нежности и, подспудно, жалости за прерванные молодые жизни...
   Часто на помощь творцу, который пытается выразить запредельное, "иное", невыразимое, приходят мифы и символы. [Об этом см. в разделе: "Роль символа и мифа в постижении миров иных".] Случается это и в поэзии, но в ней, как мы видим, есть для этого и свои средства. Вот еще один удивительный пример такого чисто художественного, изобразительного решения. В стихотворении Бориса Пастернака появляются ангелы, они идут в людской толпе поклониться новорожденному Иисусу. Но ведь они невидимы, "незримы", как заявляет сам поэт. Но чудо поэзии делает их для нас явственными, буквально осязаемыми:
   По той же дороге, чрез эту же местность,
   Шло несколько ангелов в гуще толпы.
   Незримыми делала их бестелесность,
   Но шаг оставлял отпечатки стопы.

"Рождественская звезда"

   Разумеется, не всякое творчество связывает нас с миром иным, горним. Множество гениев и обычных талантов "свободны, - как говорит Даниил Андреев, - от задания возвещать и показывать сквозь магический кристалл искусства высшую реальность" ("Роза Мира"). Более того, визионерство и, одновременно, его отсутствие могут заявить о себе даже в одном и том же произведении. Карл Густав Юнг считал, что между первой и второй частями "Фауста" Гете "лежит пропасть" именно по этой причине. Справедливо отметив, что "тот, у кого нет предрасположенности к "оккультным" материям, видит в визионерском переживании "богатую фантазию", "поэтические причуды" или поэтическую вольность" [Именно так, как уже отмечалось, в советские времена наши ученые-индологи, великолепные, как казалось бы, знатоки предмета, толковали Божественные откровения, запечатленные в великих "Махабхарате", "Рамаяне", "Бхагавате" ("Шримад Бхагаватам").], Юнг утверждал: "Визионерство - подлинное первопереживание, что бы ни полагали на этот счет поборники рассудка.... Оно не представляет собой нечто произвольное, нечто вторичное, некий симптом, - нет, оно есть истинный символ, иначе говоря - форма выражения для неведомой сущности". ("Психология и поэтическое творчество"). Определяя разницу между творчеством обычным и визионерским, тем, что Даниил Андреев называет творчеством "вестников", Юнг далее указывает на то, что первый, обычный тип творчества, имеет истоки "в областях человеческого опыта, из психологического переднего плана, наполненного наиболее сильными переживаниями. Это творчество всегда вращается в границах психологически понятного. Всё: от переживания и до творческого оформления проходит в сфере прозрачной психологии". Не то во втором случае. Типология творчества визионерского совершенно другая. Прежде всего сам "материал", то есть переживание, подвергающееся художественной обработке, не имеет в себе ничего, что было бы привычным; он наделен чуждой нам сущностью, потаенным естеством, и происходит он как бы из бездны дочеловеческих веков или из миров сверхчеловеческого естества...
   Потрясающее зрелище мощного явления повсюду выходит за пределы человеческого восприятия, и представляет, разумеется, художественному творчеству иные требования, нежели переживание переднего плана. Последнее никогда не раздирает космических завес...
   Переживание второго ряда снизу доверху раздирает завесу, расписанную образами космоса, и дает заглянуть в непостижимые глубины становящегося и еще не ставшего". (Указ. соч)
   Поэтесса Мария Аввакумова нашла свое название творчеству, возникающему в результате "переживаний второго ряда" (Юнг): "Так возникли новые стихи. В них - мое стремление к "вертикальной поэзии", поэзии прямого луча в отличие от горизонтальной поэзии... Представьте себе график системы координат. Одна распластана материей, другая вовлечена в сферу духа. Поэзия прямого луча имеет дело с запредельным, это поэзия взаимодействия космоса и поэта: поэт воспринимает тончайшие вибрации космоса, он живет как бы на кончике луча, связывающего его с чем-то... превышающим его... Об этом говорить трудно, да и не нужно, скажу только, что я переживала эту связь уже не однажды. А что касается терминологии, так она моя и не моя: есть что-то подобное у Григория Померанца, у Даниила Андреева" ("Беседа с поэтессой Марией Аввакумовой", 1990).
   Действительно, у Григория Померанца есть глубокие размышления об этом, в частности, он говорит об особенном значении запредельного творчества для спасения страны в эпохи кризиса, когда мир распадается и возникает особая нужда во внутренней опоре: "Есть ли ядро в нашей литературе? В искусстве? Я чувствую поиски внутренней опоры в музыке Пярта, Шнитке, Артемова, в живописи Вейсберга и Казьмина, в стихах Аввакумовой и Миллер, Липкина и Панченко, Миркиной и Блаженного (последние имена почти незнакомы: они вышли из безвестности только в 1990-1991 гг.). Но круг явлений шире, и мне кажется, что он ширится...
   Социальный кризис и кризис культуры располагают к личному духовному кризису, к метафизическому, религиозному, мистическому кризису (я ставлю рядом несколько близких слов, чтобы подчеркнуть общее в них во всех). Так было в прошлом. Когда старая Россия зашаталась (после 1856 г.), публика вдруг поняла Тютчева с его метафизическими безднами. И сегодня внезапно возник интерес к стихам, которые 20 лет тому назад наталкивались на сопротивление...
   Великие духовные движения Осевого времени
   [Осевое время - термин философа Карла Ясперса, так он обозначил времена от VIII в. до II в. до Р.Х., особенное внимание уделяя VI в. до Р.Х. Речь идет о тенденциях, возникших в евразийском мире от Китая до Греции благодаря конфуцианству, даосизму, буддизму, джайнизму, израильскому пророческому движению, ионийской философии... (См. К.Ясперс. "Истоки истории и ее цель". Вып. 1, 2).]
   возникли как ответ на кризис, на разрушение канонов племенных культур, на раскрывшуюся бездну. И сейчас пропасть, раскрывшаяся перед Россией, не может не вызвать духовный ответ" ("Учиться падать", 1992).
   Даниил Андреев назвал такое творчество вестничеством и сам дал его образцы, "связал в своем сердце мир человека с миром инобытия" (В.Грушецкий), кроме того, он создал, если можно так сказать, своеобразную "теорию" вестничества, впервые дал определение этому многогранному, трудно поддающемуся классификации, но фундаментальному для понимания человеческого творчества явлению.

О вестничестве и вестниках

   Исследователь творчества Даниила Андреева Борис Романов говорит о природе поэтического вдохновения, которое "во все времена в русской поэзии ощущается как божественная, в той или иной мере сакральная. Пушкин говорит, что вдохновение является, "когда Божественный глагол// До слуха чуткого коснется", Е. Баратынский называет дар "поручением"...
   Вводимое Даниилом Андреевым понятие в е с т н и ч е с т в а возвращает нас к сакральному пониманию миссии искусства. Того искусства, которое единственное только и может передать своим языком весть об "иных мирах", о высшей правде.
   Если, по словам отца Павла Флоренского, "икона имеет целью вывести сознание в мир духовный", показать "тайные и сверхъестественные зрелища", то вестник, не претендуя на культовую принадлежность и каноничность своих созданий, в сущности, стремится к тому же..." ("Вестник другого дня". - ж. "Урания", 1996, N6).
   Для чего вводит Даниил Андреев понятие "вестничества"? Для того, чтобы объяснить суть творчества тех художников, которые творят по велению свыше: "Вестник тот, кто возвещает и показывает сквозь магический кристалл искусства высшую реальность", без прикосновения к которой невозможно постигнуть истинность бытия. Вестники - это "посланники Провидения", "посланники высокой духовности", а само вестничество - это "синтез художественного творчества и духовного подвига". Вестники ощущают, что "ими и через них говорит некая высшая, чем они сами, и вне их пребывающая инстанция... Истины высшей реальности преломляются подчиненной реальностью Энрофа. Если на человека возложена миссия проповедничества этих истин и их преломлений, долг их проповедничества языком художественных образов, если к художнику послан ради этого даймон [О даймонах см. раздел "Бого-сотворчество иерархий Света"]
   - художник не может не чувствовать (с той или другой степенью отчетливости) его инспирирующее воздействие. Характер этого чувства и способы его выражения могут видоизменяться как угодно, но в основе всегда будет обнаруживаться одно и то же: переживание некоторой, вне личности художника пребывающей, силы, в него вторгающейся и в его творческом процессе себя выражающей" ("Роза Мира").
   Даниил Андреев, вводя понятие "вестничества", отграничивает его от понятий гениальности и таланта, подчёркивая при этом, что он "характеризует не то, что должно быть, а то, что наличествует в действительности как факт": "Смешно и дико было бы предъявлять ко всякому художнику требование: раз вестнику свойственно то-то, старайся быть таким же. Гениальность и талант сами по себе, не совмещённые с даром вестничества, являются, однако, тоже божественными дарами, но иначе вручаемыми и содержащими другие потенции.
   Трансфизическое отличие просто гения и просто таланта от вестника есть большая или меньшая, но всегда л и ч н а я одарённость натуры; талант и даже гениальность - это такие общечеловеческие способности, которые в данной личности достигли высшей степени развития, чем в других, благодаря особенностям её психофизической структуры; особенности же эти телеологически обусловлены формирующей работой тех или иных Провиденциальных сил над шельтом, астралом, эфиром и физическим телом. Никакой даймон к такому художнику не послан, никакая муза ему ничего не внушает и никто невидимый не трудится над тем, чтобы приоткрыть органы его духовного восприятия. Такой человек, будь он талантлив или гениален, не может переживать сверхличной природы своих вдохновений по той простой причине, что такой сверхличной природы у этих вдохновений нет. Если мы встречаемся с подобными утверждениями в устах молодого, не достигшего ещё зенита дарования, то здесь надо предположить одно из трёх: либо это действительно юный вестник, либо перед нами дарование, вставшее в позу вестника и сознательно или бессознательно копирующее осанку великих творцов искусства, либо же, наконец, мы имеем дело просто с безобидным литературным приёмом, подобным выродившимся в пустую риторическую фигуру обращениям поэта к музе" ("Роза Мира").
   Не раз в своём трактате, говоря о вестниках, Даниил Андреев указывает на роль даймонов в их творчестве, которые "снимают запоры с хранилища творческого импульса", чтобы "поток оплодотворяющих впечатлений устремился в лоно художника" ("Роза Мира").
   Но и этого не достаточно: хотя роль даймонов велика, автор "Розы Мира" говорит о "напряжённых длительных усилиях" всех Провиденциальных сил, для того чтобы художник мог творить как вестник: "...требуется неустанная, задолго до его физического рождения начинающаяся работа над материальными покровами его монады со стороны херувимов, даймонов, стихиалей, демиурга сверхнарода и его Соборной Души, со стороны Синклита метакультуры и Синклита Мира. Потому что приоткрытие духовных органов его существа - без этого вестничество невозможно - опять и опять повторяет Даниил Андреев, - процесс необычайно трудоёмкий, более трудоёмкий, чем вручение любой, самой мощной, художественной гениальности" ("Роза Мира").
   Ещё раз подчеркнём, что когда речь идёт о творчестве, любом, не только вестника, автор "Розы Мира" говорит о в р у ч е н и и с в е т л ы м и, П р о в и д е н ц и а л ь н ы м и с и л а м и, д а р а т в о р ч е с т в а ч е л о в е к у и это, конечно, имеет принципиальное, онтологическое значение в понимании самой сути человеческого творчества на Земле.
   Итак, "вестник - это тот, кто будучи вдохновляем даймоном, помогает людям почувствовать сквозь образы искусства в широком смысле этого слова правду и свет, льющиеся из иных миров". Даниил Андреев даёт нам возможность лучше понять суть вестничества, сравнивая также творчество вестников и пророков. Вестник действует только через искусство и в этом его отличие от пророка, "хотя эти понятия близкие, но не совпадающие... Пророк может осуществлять свою миссию и другими путями - через устное проповедничество, через религиозную философию, даже через образ своей жизни" ("Роза Мира").
   Духовидец не скрывает, что "если бывают вестники Провидения, нетрудно догадаться, что культурно-исторический процесс не обходится и без тёмных вестников. Правда, в области искусства таковых встретишь нечасто, да и встретив, не сразу распознаешь их истинную природу. О тайнах демонического начала они редко говорят открыто и прямо... Чаще деятельность тёмных вестников имеет негативный характер: они развенчивают и осмеивают духовность в истории, в искусстве, в религии, в жизни, в человеческой душе" ("Роза Мира").
   Одни из самых проникновенных, ошеломляюще новых для нас - те страницы "Розы Мира", которые посвящены творчеству таких гениев русского народа, как Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Лев Толстой, Достоевский...
   [Почему литературе отдаётся пальма первенства, объясняет высказывание Юрия Мамлеева: "По моему глубокому убеждению, искусство, в частности, литература, в некоторых случаях может быть важнейшей сферой выражения метафизики и философии. Важнейшей именно потому, что образ может быть "выше" идеи, ибо он более многопланов, более парадоксален, чем просто мысль. Поэтому литературный текст нередко бывает более глубок в философско-метафизическом отношении, чем собственно философский текст (или, по крайней мере, равноценен ему)" ("Судьба бытия". - ж. "Вопросы философии", 1993, N11).]
   Здесь "теория" вестничества перетекает в "практику" - глубочайший анализ, истинность которого не подлежит сомнению и радует нас, прочитавших за свою жизнь не одно исследование их "жизни и творчества"...
   Трансфизический метод, предложенный духовидцем, сопряжение русской истории с её метаисторией, с высшими целями и задачами, решить которые предназначено именно России, позволяет увидеть наших великих писателей во всей мощи их творческих сил и, одновременно, их трагедийности.
   "Ни в одной литературе не проявилось так ярко, глубоко и трагично, как в русской, ощущение того духовного факта, что вестнику недостаточно быть великим художником. Вот в этом отношении великая русская литература действительно стоит особняком... Не только наши гении, но и многие носители меньшей одарённости, каждый на свой лад, высказывали эту мысль. То она отливалась в форму требования гражданского, даже политического подвига: призыв этот звучит у Радищева, у Рылеева, у Герцена, у Некрасова, у шестидесятников, народников, и т.д. вплоть до большевиков. То художественную деятельность совмещали или пытались совместить с проповедничеством православия: началось это со славянофилов и Гоголя и завершилось Достоевским. То, наконец, художники слова предчувствовали, искали и находили либо, напротив, изнемогали в блужданиях по пустыне за высшим синтезом религиозно-этического и художественного служения: не говоря уже о том же Гоголе и Льве Толстом, вспомним и задумаемся об Алексее К. Толстом, Гаршине, Владимире Соловьёве, Блоке, Вячеславе Иванове; вспомним о прорывах космического сознания, отображенных в творчестве Ломоносова, Державина, Тютчева; найдём в себе достаточно зоркости, чтобы усмотреть готовность сделать первый шаг по духовному пути в рано оборвавшихся биографиях Грибоедова, Пушкина, Лермонтова; в образах лесковских праведников и в горячей вере этого живописца религиозного делания; обратим внимание на глубокое чувство и понимание Христа у Леонида Андреева, которое он пытался выразить в ряде произведений и в первую очередь в своём поразительном "Иуде Искариоте", - чувство, всё время боровшееся в душе этого писателя с пониманием тёмной, демонической природы мирового закона, причём эта последняя идея, столь глубокая, какими бывают только идеи вестников, нашла в драме "Жизнь человека" выражение настолько отчётливое, насколько позволяли условия эпохи и художественный, а не философский и не метаисторический склад души этого писателя... Проследим далее всё ту же вестническую тенденцию, хотя и искаженную, в антропософском учительстве Андрея Белого; в бредовых идеях Хлебникова о преображении земли и в его сумасшедших мечтах - стать правителем земного шара для этой цели; в гражданском подвиге уходившего всё глубже в религиозность Гумилёва; в высокой попытке Максимилиана Волошина - определить свою личную линию художника и современника революций и великих войн религиозно-этической заповедью: "в дни революции быть человеком, а не гражданином".
   Недаром же великая русская литература началась с оды "Бог". Не случайно на первых же её страницах пламенеют потрясающие строфы пушкинского "Пророка"! Общепринятое толкование этого стихотворения сводится к тому, что здесь, будто бы, изображён идеальный образ поэта вообще; но такая интерпретация основана на ошибочном смешении понятий вестника, пророка и художественного гения. Не о гении, вообще не о собственнике высшего дара художественной одарённости, даже не о носителе дара вестничества гремит этот духовидческий стих, но именно об идеальном образе п р о р о к а. Об идеальном образе того, у кого раскрыты с помощью Провиденциальных сил высшие способности духовного восприятия, чьё зрение и слух пронизывают сквозь весь Шаданакар сверху донизу и кто возвещает о виденном и узнанном не только произведениями искусства, но и всею своею жизнью, превращающейся в житие. Это тот идеальный образ, который маячил как неотразимо влекущая цель перед изнемогавшим от созерцания химер Гоголем, перед повергавшимся в слезах на землю и воздевавшим руки к горящему над Оптиной Пустынью Млечному Пути Достоевским, перед тосковавшим о всенародных знойных дорогах странничества и проповедничества Толстым, перед сходившим по лестнице мистических подмен и слишком поздно понявшим это Александром Блоком" ("Роза Мира").
   Разумеется, вестничество - это не только русское, но мировое явление: "Античная трагедия, например, стоит под знаком если не ясного осознания, то, во всяком случае, настойчивого чувства необходимости возвещать и утверждать реальность высшего порядка. Персидская поэзия в лице Фирдоуси, Саади, Низами, Руми являет собой созвездие мистических гениев, учителей души. Вся индийская литература сплошь, от ведических гимнов до Рабиндраната Тагора, - это океан религиозно-этических откровений, выраженных языком художественных образов. Ни малейшего исключения не составляют ни гении западного средневековья от Эшенбаха до Данте и Петрарки, ни гении Испании - Сервантес и Кальдерон, ни великие поэты Англии - Шекспир, Мильтон, Шелли, Кольридж, Китс, не говоря уже о корифеях литературы немецкой и скандинавской... Действительно особняком в этом отношении стоит литература французская, удивительно бедная вестничеством [Духовидец связывает это обстоятельство с "общей метаисторической трагедией Франции", о сути которой он подробно говорит в трактате.]... Сколь высоко ни оценивали бы мы уровень художественной одарённости Бальзака, Флобера, Мопассана, Франса, никакого признака вестничества мы в их творениях не обнаружим; оно сказывается лишь у очень немногих писателей позднего периода Франции: у Шатобриана, Гюго, может быть, у Малларме. Последним, над чьими произведениями ещё мерцал иногда отражённый признак вестничества, был, по видимому, Ромен Ролан" ("Роза Мира").
   Не забудем, что это написано в середине 50-х годов прошлого века. С тех пор, будем надеяться, появились новые вестники, не говоря уже о тех известных зарубежных писателях, которые по тем или иным причинам пришли в Россию сравнительно недавно, в произведениях которых абсолютно явствен для нас мотив вестничества. Здесь можно назвать Клайва Стейплза Льюиса с его замечательными "Хрониками Нарнии" и, конечно же, его соратника и соотечественника Джона Рональда Руэла Толкиена.
   Задумаемся, зачем понадобились Толкиену эльфы, гномы и прочее "население" волшебных сказок, мифов, преданий и саг в его эпопее "Властелин Колец"? Такие привычно сказочные и мифические сущности пришли в произведение совсем не только из сказок и мифов (здесь, кстати, возникает другой вопрос - а откуда пришли они в сами сказки и мифы), но изображены писателем и учёным, который, конечно же, был великолепным профессионалом, знатоком всех этих мифических и фольклорных персонажей, как они запечатлены в кельтских преданиях и легендах, в скандинавской "Старшей Эдде", в сказаниях о короле Артуре и рыцарях круглого стола, о Нибелунгах, о Персифале и Лоэнгрине... Но Толкиен, кроме того, был визионером, и не просто визионером, но именно вестником, то есть тем, кто в художественных образах повествует о своих визионерских прозрениях, о чём свидетельствует и его главное, хотя и менее популярное произведение - гениальный "Сильмариллион".
   Вот что говорит об этом Владимир Грушецкий: "Существуют разные точки зрения на творчество Толкиена. По нашему мнению, мы имеем дело с прекрасной работой визионера, связавшего в своём сердце мир человеческий с миром инобытия... Поэтому не печаль вечной утраты, а надежда истинного обретения звучит в последних главах "Сильмариллиона"... Такая связь во все времена живёт в сознании поэтов и живописцев, художников в широком смысле слова, стремящихся методами искусства дать людям возможность приобщиться к высшей правде и высшему свету, льющемуся из миров иных".
   Во "Властелине Колец", как известно, действие разворачивается в Средиземье, которое есть, по сути, средоточие многих миров: "Элронд говорил, - признаётся нам один из персонажей эпопеи, - что этот Лес из Древнейших Времён. Он был, когда люди ещё не пробудились, а здесь бродили лишь Перворождённые".
   Гэндальф, вспоминая о схватке с Барлогом, признаётся: "Мы продолжали сражение там, где время нашего мира ещё не родилось..." И далее: "Я остался на вершине ни жив, ни мёртв. Тьма была вокруг, мысли и время перестали существовать, и я бродил по дальним дорогам, о которых ничего не могу сказать... Но путь мой в этом мире не завершён, я был послан назад". Кстати, в "Сильмариллионе" есть краткое упоминание о том, что Саруман, Гэндальф, Радагаст и "двое в лазоревых плащах (истари)" были в своё время посланы именно в Средиземье из иного мира. Ещё один из многочисленных примеров: Фарамир, узнав о путешествии хоббитов в Лориэн, предупреждает: "Опасно смертным переходить грань между мирами. Никто не выходит оттуда таким же, каким вошёл". Итак, Средиземье - это не просто одна и та же Земля, наша Земля в одном слое. Толкиену, кстати, как и Льюису - перечитайте его "Последнюю битву" ("Хроники Нарнии") - была ведома многослойность Вселенной и нашего Планетарного космоса.
   Сила Толкиена-художника и его находка в эпопее "Властелин Колец" в том, что он объединил эти миры в пространстве и времени, подчинив всё главному стержневому событию - борьбе с Сауроном всех сил Света против сил Тьмы.
  
  
   Как уже говорилось, вестниками могут быть не только писатели, но и творцы других видов искусств. Если в их творчестве "веет, - по словам Флоренского, - радостная в е с т ь (- А.А.) из родимых глубин бытия, забытая, но втайне лелеемая память о духовной родине", то это, несомненно, творчество вестника. При этом, как говорит философ, чем "онтологичнее духовное постижение, тем бесспорнее принимается оно как что-то давно знакомое, давно жданное человеческим сознанием" ("Иконостас").

О Бого-сотворчестве на Земле и в мирах иных, горних

   Бого-сотворчество есть светлое творчество всех монад восходящего потока Вселенной, от человека, стихиалей и просветленных животных до демиургов Галактики, исполинов невообразимого величия. Вот почему так часто здесь встречается слово "демиург", в старинных религиях почти не употреблявшееся. Демиурги -все, кто творит во славу Божию, из любви к миру и его Первотворцу.

Даниил Андреев "Роза Мира"

  

О Бого-сотворчестве на Земле

  
   От ясного детства
   до мудрого старчества,
   В семье и в содружествах,
   в трудах живых,
   Да станут вседневным
   Бого-сотворчеством
   Деянья людей
   и дыхания их!

Даниил Андреев "Железная мистерия"

   Наиболее глубокое определение понятия "Бого-сотворчество" мы находим в трактате "Роза Мира" Даниила Андреева, а в его поэзии - удивительные строфы, раскрывающие величественность этого процесса. Разумеется, и прежде мыслители задумывались над этой стороной творчества, пытались выстроить некий "творческий ряд" от человека к Богу и обратно. Приведем некоторые высказывания по этому поводу. "Творчество человека не есть требования человека и право его, а есть требование Бога от человека и обязанность человека. (Напомним, что Даниил Андреев говорит о том, что творчество человека - это и право его, и долженствование - А.А.). Бог ждет от человека творческого акта как ответа человека на творческий акт Бога". (Николай Бердяев. Самопознание).
   "Бог почтил человека тем, что дал ему часть в собственном творческом деле. И поэтому творчество имеет религиозную ценность... Человек сам себе задан для того, чтобы творческим усилием осуществлять свой предвечный образ. Это на значит, что творчество человека отождествляется с Божиим творчеством, потому что Божие творчество извлекает бытие из пустоты.
   [Этот постулат нуждается в уточнении. Есть, как известно, и иное утверждение: "Бог творит из Себя". Кстати, в свое время Вл. Соловьев с иронией заявил по поводу первого утверждения: "Таким понятиям, что Бог, сделавший мир из ничего и т.д., перестают уже учить и в начальных школах" ("Три разговора. Краткая повесть об антихристе")", правда, в другой своей работе он находит нужным объяснить, как он понимает это "ничего": "Бог творит Вселенную из ничего, то есть из чистой потенции бытия или пустоты, последовательно наполненной, воспринимающей от действия Божия реальные формы умопостигаемых вещей" ("Смысл любви"). Заметим, что в современной науке появилась новая теория - физического вакуума, первоосновы всего, что существует в мире, обладающего громадной, поистине невообразимой потенцией. (См. об этом также в разделе: "Наука и религия, пути сотворчества в новое время").]
  
   А человек творит из Божественной полноты. Человек призван быть со-творцом мира, человек продолжает раскрытие Божественного замысла о мире" (Сергий Булгаков. Догматическое обоснование культуры).
   Откровения современного эзотерика подтверждают размышления философов: "Назначением воплощения является развитие осознания себя божественным со-творцом Вселенной. (Барбара Энн Бренннан. Свет исцеляющий).
   По-своему причастность Бого-сотворчеству выражают деятели искусства. "Я отношусь к своему творчеству, как к молитве. Оно - моя обязанность, мой долг". (Андрей Тарковский. Из интервью "Творчество как поиск духовного пути").
   "Человек призван уподобиться именно творческой, деятельной природе Бога", - заявляет современный мыслитель Светлана Семенова. Она же вспоминает мысль Бердяева, который "говорил о восьмом дне творения, что станет совместным Бого-человеческим творчеством" (" О пламенном хоре, которого нет на Земле". - "Новый мир", 1996, N 10).
   Итак, "уподобление человека творческой природе Бога", "Бого-человеческое творчество"; "творчество как молитва"; "человек - со-творец мира", "со-творец Вселенной" - все это, несомненно, имеет самое непосредственное отношение к понятию "Бого-сотворчество" Даниила Андреева. Что же нового вносит мыслитель и духовидец? Прежде всего, чеканные формулировки, касающиеся фундаментальных основ понятия и, вместе с тем, потрясающую конкретику в описаниях и истолкованиях реальных проявлений Бого-сотворчества. И не только людей, но и других - светлых - иерархий нашего Планетарного космоса. Разумеется, р е а л ь н ы х для тех, кто верит Даниилу Андрееву и принимает его духовидческие прозрения.
   [Чтобы лучше осознать всю глубину такого подхода, сопоставим эти высказывания с тем, что говорится о творчестве в "Философском словаре (1991г.), хотя и переработанном и дополненном, - как указано в этом 6-ом уже издании словаря - но не отказавшегося от привычного материалистического и "марксистско-ленинского" толкования проблемы творчества: "Творчество - процесс человеческой деятельности, создающей качественно новые материальные и духовные ценности.
   Т. представляет собой возникшую в труде способность человека и доставляемого действительностью материала созидать (на основе познания закономерностей объективного мира) новую реальность, удовлетворяющую многообразным общественным потребностям. Виды Т. определяются характером созидательной деятельности (Т. изобретателя, организатора, научное и художественное творчество и т. п.). Идеализм рассматривает художественное Т., как божественную одержимость (Платон), как "животворное дыхание бессознательного" (Э. Гартман), как мистическую интуицию (Бергсон), как проявление инстинктов (Фрейд). Согласно марксистско-ленинской теории, в процессе творчества принимают участие все духовные силы человека, в т. ч. воображение, а также обретаемое в обучении и практики мастерство, необходимое для осуществления творческого замысла. Возможности для творческой деятельности зависят от общественных отношений. Социализм, преодолевая отчуждение труда и человеческих способностей, существующие в обществе, основанном на частной собственности, создает условия для развития всех видов творчества и развития творческих способностей у каждой человеческой личности".]
   Поскольку творчество не есть только индивидуальное усилие: человек-творец существует и творит в материальном социуме, то это уже всегда - со-творчество, которое, как уже отмечалось, выступает как один из магистральных путей, ведущих к осознанию Единства всего сущего, и тогда оно неизбежно перетекает в Бого-сотворчество, закономерно при этом преодолевая границы земной жизни, продолжаясь в мирах иных, горних. Иначе и не может быть, ведь творчество, повторим, это высший дар Бога человеку и одна из непременных составляющих миссии человека. И если философы осмысляют этот процесс, проникая умозрительно и интуитивно за пределы существования человека-творца на земном плане, то Даниил Андреев предоставляет нам свидетельства о продолжении творческого существования в иных, светлых мирах - в посмертии - как духовидец, вестник. Возможность осознать творческий процесс как непрерывность, возможность увидеть участие в этом процессе, кроме людей, иных обитателей нашего Планетарного космоса позволяет Даниилу Андрееву прийти к более глубокому осмыслению творчества на Земле как Бого-сотворчества:
   "Всякое творчество, кроме демонического, совершаемого во имя свое и для себя есть Бого-сотворчество; им человек поднимает себя над собой, обоживая и собственное сердце, и сердца других... У Бога всеобъемлющая любовь и неиссякаемое творчество слиты в одно. Все живое, и человек в том числе, приближается к Богу через три божественных свойства, врожденных ему: свободу, любовь и Бого-сотворчество. Бого-сотворчество - цель, любовь - путь, свобода - условие...
   Творчество человека превращается в Бого-сотворчество с той минуты и в той мере, в какой его непреодолимый творческий импульс направляется усилием его воли и веры не на достижение тех или иных эгоистических целей - славы, удовольствия, материального успеха, служения жестоким и низменным учениям - но на служение Богу любви". Кроме того, что с любого творца, по утверждению Даниила Андреева, не снимаются требования общечеловеческой этики, есть и еще непременные условия: "не закапывать свой дар в землю и не употреблять его во зло, то есть не растлевать духа".
   Еще и еще раз говорит духовидец о том, что любовь, свобода и творчество - это та триада, которая необходима, чтобы исполнился смысл человеческой жизни как продвижения по пути к Богу. У Даниила Андреева есть очень глубокое замечание о том, в чем суть пребывания человека на Земле: "Земной отрезок космического пути восходящей монады являет собой такой этап, на котором ее способности к творчеству и любви уже могут и должны распространяться на окружающую ее природную и искусственную среду, ее совершенствуя, то есть преодолевая в этой сфере тенденцию к изолированному самоутверждению частей и частиц за счет других" ("Роза Мира"). Если в основе подлинного творчества лежит то, что Флоренский называл "первичной интуицией бытия" - стремление к содружеству, то как раз "самоутверждение" за счет других, изолированность от других являются питательной средой такого творчества, которое философы называют "лжетворчеством"".
  
  
  
  
   Смысл Бого-сотворчества становится еще понятнее при сопоставлении его с творчеством темным, инспирированным демоническими силами - ведь и эти силы по великой милости Творца не лишены творческого дара. Николай Бердяев называет такое творчество "злым"; "Не всякое творчество хорошо. Может быть злое творчество. Творить можно не только во имя Божие, но и во имя дьявола. Но именно потому нельзя уступать творчество дьяволу, антихристу... Творчество не всегда бывает истинным и подлинным, оно может быть ложным и иллюзорным! Человеку свойственно и лжетворчество. Человек может давать ответ не на призыв Бога, а на призыв Сатаны" ("Спасение и творчество"). Как актуальны, увы, сегодня эти мысли философа.
   На тех же позициях стоит и Даниил Андреев. "Самоутверждение за счет других", "творчество во имя свое и для себя" - вот начало, исток того творчества, которое духовидец называет демоническим, противоположным по самой своей сути Бого-сотворчеству: "Демоническое творчество на Земле, среди людей, - это такое творчество, которое направлено на умножение страданий живых существ, печатание развращающих книг, уничтожение животных ради развлечения, чревоугодия или так называемый "научной пользы" ("Роза Мира"). Разумеется, этот перечень неполон, но суть всегда одна. Даниил Андреев называет такое творчество дикостью, атавизмом и объясняет, почему оно возможно в принципе: "Если нет любви к Богу, а свобода, которой Творец наградил все монады, истекающие из Его глубины - потому и свобода, что она заключает возможность любого выбора" - может привести и - как показывает исторический и метаисторический опыт - приводит к тому, что деятель становится исполнителем темной миссии [См. об этом также раздел "О творчестве темных иерархий и их влияние на земное творчество".]
   Чаще сознательный переход на сторону темных сил происходит с теми, кто жаждет власти над людьми, для кого эта власть превыше всего. Это, как правило, люди, принявшие на себя темную миссию. Впрочем, в искусстве, как и в науке, встречаются такие темные вестники, - свидетельствует Даниил Андреев, - которые лишены темных миссий и становятся глашатаями темного просто вследствие личных заблуждений" ("Роза Мира").
   Духовидец рассказывает об открывшейся ему подоплеке творчества композитора Александра Скрябина, в частности, о его произведении "Поэма экстаза": "В Бога он веровал и по-своему Его любил, самого себя считал Его вестником и даже пророком, но с удивительной легкостью совершал подмены, став жертвой собственной духовной бесконтрольности, и превратился в вестника Дуггура [В трактате - один из слоев прибывания демонических стихиалей, тесно связанный с ни чем не озаренной сексуальностью человечества ("Роза Мира").]..." При этом, утверждает Даниил Андреев, вступает в действие, кроме обычной человеческой кармы, карма творчества, которая накладывает на творца особые обязательства, и именно творчество, а не личные качества творца оказывает решающее влияние на его судьбу. Карма творчества решительно превалирует над тем, что можно называть кармой обычного человеческого бытия: "Создание "Орлеанской девственницы" отягчило карму Вольтера неизмеримо сильнее, чем десятки его неблаговидных поступков в личной жизни" ("Роза Мира"). ["В героикокомической поэме "Орлеанская девственница" (1735)..., посвященной Жанне д` Арк, Вольтер развенчивает религиозную легенду о святой спасительнице Франции и зло смеется над религией и духовностью" (Большая советская энциклопедия, 1971).]
   Если же эта карма не развязана во время земной жизни, то переносится в посмертие, причем незнание этих законов не освобождает творца от их исполнения.
   Еще один - трагический пример - творческий и жизненный путь М. Горького, который в результате ряда неверных шагов, совершенных, главным образом, после возвращения из эмиграции в начале 30-х годов - чего стоит, например, его лозунг: "Если враг не сдается, его уничтожают", провозглашенный писателем в самый разгар "классовой борьбы" в 30-е годы - в посмертии вынужден был отрабатывать эти свои деяния в одном из миров Возмездия. Об этом - провидчески и сострадая своему крестному отцу [О том, что Горький был крестным отцом Даниила Андреева, см. "Автобиография красноармейца Андреева Данила Леонидовича, бойца команды погребения 196 Краснознаменной стрелковой дивизии". - В кн.: "Даниил Андреев в культуре XX века", 2000.]
   - написал Даниил Андреев в своем стихотворении, посвященном открытию памятника Горькому в 1951 году на площади у Белорусского вокзала в Москве. Приведем это удивительное духовидческое стихотворение:
   Все было торжественно-просто:
   Чуть с бронзы покров соскользнул,
   Как вширь, до вокзала и моста,
   Разлился восторженный гул.
  
   День мчится - народ не редеет:
   Ложиться венок на венок
   Слова "О Т П Р А В И Т Е Л Ь С Т В А" рдеют
   На камне у бронзовых ног.
  
   Но, чуждый полдневного свету,
   Он нем, как оборванный звук:
   Последний, кто нес эстафету
   И выронил факел из рук.
  
   Когда-то под аркой вокзала,
   К народу глаза опустив,
   Он видел: Россия встречала
   Его, как заветнейший миф.
  
   Все пело! Он был на вершине!
   И, глядя сквозь слез на толпу,
   Шагал он к роскошной машине
   Меж стройных шеренг ГПУ.
  
   Все видел. Все понял. Все ведал.
   Не знал? Обманулся?.. Не верь:
   За сладость учительства предал
   И продал свой дар. А теперь?
  
   Далеко, меж брызг Укарвайра,
   Гоним он нездешней тоской,
   Крича, как печальная кайра,
   Над огненной ширью морской.
  
   Все глуше мольбы его, тише...
   Какие столетья стыда,
   Чья помощь бесплотная свыше
   Искупит его? и когда?
   "К открытию памятника"
  
   [ "Какие столетья стыда?" - Заметим, в "Розе Мира" духовидец, говоря о таких мирах Возмездия, как Грэгр, Укарвайр, Пропулк, свидетельствует: "К счастью, время здесь течет гораздо быстрее. Весьма известному писателю наших дней, виновному, конечно, не в осознанном садизме, а в подмене идеалов, в извращении идей, в отравлении множества сознаний ложью, казалось, например, что он здесь пробыл не десять лет, как это было по времени Энрофа (то есть нашего земного слоя - АА), а всего несколько дней". Есть основания полагать, что "известный писатель" - это Горький.]
   Но справедлива ли такая судьба? Особенно по отношению к таланту, даже гению, который может исходить из самых лучших побуждений. Даниил Андреев приводит два поистине трагических примера таких неизбежных кармических отработок, но уже, увы, в посмертии: "Изображение Репиным убийства Грозным своего сына, завязало такой узел, которого Репин не развязал до сих пор; развязывать его приходится в Друккарге - противостоящем Небесному Кремлю шрастре античеловечества России, где Грозный находится сейчас как пленник и раб.
   [Напомним, что "Роза Мира" была закончена в 1958 году. С тех пор произошло множество эпохальных событий в метаистории России и всего мира. В частности, есть обнадеживающие сведения, что некоторые пленники Друккарга получили освобождение. Впрочем, об освобождении тех из них, кто в конце 50-х гг. прошлого века поднял восстание, говорит в "Розе Мира" и сам Даниил Андреев.]
   Еще хуже с "Поверженным Демоном" Врубеля - поразительнейшим, уникальным случаем демонического инфрапортрета... Для развязывания этого узла Врубель вынужден был спускаться в Гашшарву к ангелам мрака [В трактате - один из основных слоев демонического Антикосмоса в нашей планетарной системе.]
   Страшно выговорить, но, может быть, было бы лучше, несмотря на гениальность этого творения, если бы оно погибло в Энрофе". [Напомним, в трактате - имя нашего физического слоя - понятие, равнозначное понятию современной астрономической Вселенной ("РозаМира").]
   Эти творческие трагедии - свидетельство того, что интуиция творца - на то он и творец - должна быть особенно обострена, а чувство ответственности за содеянное намного превышать средне - человеческое, как, например, у Шаляпина, который "был глубоко прав, постясь и молясь после исполнения роли Мефистофеля", так как "всякое бесконтрольное соприкосновение с миром тьмы чревато грозными осложнениями", тем более, если этот мир "рисуется не под разоблачающим и предупреждающим углом зрения, а как идеал" ("Роза Мира").
   Какое грозное предупреждение современным деятелям: как творцам подлинного искусства, так и тем авторам многочисленных поделок в литературе, кино, на телевидении, которые - ничтоже сумняшеся - делают героями своих произведений либо самих представителей темных сил, либо смакуют последствия их воздействия на земную жизнь: это криминальные сериалы, изображения насилия и т. п. - все, что якобы повышает зрительский рейтинг. Далеко не всегда присутствует в таких произведениях "разоблачающий угол зрения", о котором говорит духовидец. Такое "искусство" опасно и для тех, кто его творит, и для тех, кто его воспринимает. Кармические последствия и в том, и в другом случае неизбежны, но, разумеется, бСльшая ответственность лежит на том, кто творит, каковы бы ни были его добрые намерения, если они по своей направленности антибожеские, последствий не избежать. Тому пример - экранизация романа Михаила Булгакова "Мастер и Маргарита". Роман полон стремления к свету, а создатели сериала, возвысив Воланда, сделав его чуть ли не соратником Иешуа Га-Ноцри, уводят зрителей во тьму. Вот еще одно свидетельство из того же ряда. Константин Эрнст, главный руководитель первого канала телевидения и продюсер кинофильмов "Ночной дозор" и "Дневной дозор" откровенно удивлен "бестолковью западных журналистов", которые "не считывают главную конструкцию" этих блокбастеров: "Для них это битва добра и зла, а мы не позиционируем темных и светлых (их противостояние, их контакты между собой лежат в основе сюжета кинофильмов - АА) как добро и зло. Темные - это гораздо более свободные люди, они позволяют себе быть такими, какими хочется. А светлые более фрустированные [фрустрация (лат.) - обман, пустые ожидания, расстройство]
   у них слишком много обязательств, они чувствуют ответственность за огромное количество людей. Темные разрешили себе не иметь этих ограничений, они живут для себя, а светлые выглядят задерганными невротиками, которые пытаются всем сделать хорошо". (Цит. по ст.: Ж.В. "Много шума из ничего. Блеск и нищета "Дневного дозора". - "Литературная газета", 2006, N 1) Поразительное по откровенности признание. Ведь уже в сами понятия "Светлые" и "Темные" вложено такое огромное содержание, такие всечеловеческие традиции, что, как там ни растолковывай, уничижительное отношение к "Светлым", отрицательная их трактовка работает только на пользу темных сил, хочет этого автор или нет.
  
  
  
   Поистине, горизонты творчества людей Земли распахнуты духовидцем в "Розе Мира" до запредельных пространств. Собственно, уже из приведенных выше примеров видно, как велика ответственность всякого творца, но и, вместе с тем, как таинственна, порой совсем непредсказуема мистическая связь между земным творчеством и иными мирами.
   К счастью, трагическими примерами эта связь отнюдь не исчерпывается. Светлое творчество, хотя и не лишенное мук поисков, сомнений, титанических усилий, непосредственно ведет создателя-творца в высшие миры - в Небесные страны, затомисы метакультур.
   Кроме того, недовершенное на Земле может быть завершено в посмертии, когда творцу даруется счастье полного осуществления своего замысла, возможность довести его в буквальном смысле слова до небесного совершенства в горнем мире, как это случилось, как уже говорилось, с зодчим Александром Витбергом, "когда-то приступившим к сооружению храма Тела, Души и Духа на Воробьевых горах" - по повелению Александра 1 - в честь победы над Наполеоном. Он "испытал крушение своего замысла, изгнание, забвение и нищету", но "теперь - свидетельствует Даниил Андреев, - творит высочайшее, что есть в Небесном Кремле..." ("Роза Мира").
   Больше того, если человек уходит с земного плана, а затем - в новом рождении - возвращается обратно, именно его творческая жизнь и деятельность в предыдущем воплощении (как, заметим, и чистота его помыслов), играют решающую роль в его новой судьбе. Есть интересное свидетельство светлого учителя Микаэля Оврама Айванхова о том, что как раз высоты, достигнутые в предыдущих рождениях теми, кого мы ныне чтим как апостолов, позволили стать им учениками Иисуса: "Церковь полагает, что ученики были безграмотными и невежественными людьми, которых Иисус отыскал среди рыбаков. Да, именно так, Иисус был слеп и выбирал, кого придется. Если бы только они знали, кем были ученики Иисуса в других воплощениях! Они были пророками, царями, и среди них был даже Соломон. Да, среди 12 апостолов был Соломон. И кем же был Соломон? Естественно, он был уже не таким, как прежде! У него отняли весь его блеск, всю его славу, потому что он жил в слишком большой роскоши; но все-таки, так как он обладал незаурядными качествами и большими знаниями, ему отвели место подле Иисуса ("Центр хара").
  
  
  
  

О Бого-сотворчестве в посмертии

  
   ... необходимо, чтобы после телесной смерти человек продолжал жить, творчески проявляться и приобретать все новый и новый опыт.

Николай Лосский "Учение о перевоплощении"

   Александр Мень в своей работе "Истоки религии" справедливо утверждает: "Посмертие невозможно представить себе пустым бездействием, томительной и однообразной "прогулкой в райских садах" - оно является процессом непрерывного становления и восхождения к вечному совершенству".
   Коснемся одного из фундаментальных положений трактата Данила Андреева, в котором духовидец объединяет - именно в творческом созидательном процессе - всех просветленных представителей нашего Планетарного космоса. В " Розе Мира" есть удивительно емкое определение: "миротворящие иерархии", то есть иерархии, т в о р я щ и е м и р. Человек в посмертии, если кармический груз не увлекает его в миры нисходящего ряда, принимает в этом творческом процессе непременное участие, ведь, как говорит Николай Лосский: "Полнота бытия в Царстве Божием не есть сверхвременной покой. Наоборот, члены этого Царства проявляют высшую степень творческой деятельности, созидающей всё новые и новые бесконечно сложные содержания бытия..." ("Ценность и бытие").
   Бого-сотворчество на Земле - это только первая, хотя и чрезвычайно важная ступень творческого бытия человека. Если человек уходит с земного плана в горнии миры, там оно неизбежно продолжается и обретает самые разные и возвышенные формы. Это и работа над преображением своего тела - тех его оболочек, которые присущи нам в этих мирах; это и постепенное раскрытие органов духовного воспринимания; это, наконец, выбор своей дальнейшей судьбы: либо еще одно или несколько воплощений в земном слое (если карма развязана, то это возвращение на землю с определенной миссией, как было с самим Даниилом Андреевым) либо конец пути перевоплощений, замена его путем восходящих преображений по многомерным слоям, участие в их творческом созидании и помощь оставшимся на земле.
   Работа над своим преображением в посмертии, особенно в первое время после перехода в светлые миры, это главное творчество для большинства земного человечества в этот период. При этом душа, точнее - человекодух начинает воспринимать воздействие вышестоящих иерархий и, в отличие от жизни на Земле, чувствует их помощь уже осознанно, что намного ускоряет процесс просветления. Для самой души творчество в посмертии заключается прежде всего в работе по самосовершенствованию и самопросветлению, то есть - насыщению духом, в буквальном смысле: о д у х о - т в о р е н и ю тех оболочек монады, которые совершенствуются в светлых мирах. Эти оболочки, кроме физической плоти, остающейся на земле, продолжают свое восхождение по мирам Света. Провиденциальная помощь в этих мирах разнообразна и зависит от накопленного ранее опыта во время земной жизни, от усвоенных (или н е усвоенных) уроков и тех знаний, которые душа приобрела во время жизни в нашем мире.
   И если одни "с легким дыханием, едва касаясь земли тех миров" - как Александр 1 Благословленный - восходят через миры Просветления в Небесные страны и выше, так как начали свою духоподъемную работу еще на Земле, а "степень просветления, достигнутая здесь, предопределяет быстроту восхождения, совершаемого там ("Роза Мира"), то другие должны задержаться в первом из миров Просветления, даже если их кармические обязательства отработаны.
   Им-то и необходима помощь сил Света. Мотив помощи не раз возникает на страницах трактата. Отводя упреки, Даниил Андреев предупреждает: "Это так же естественно, как помощь ребенку и так же мало уничижает тех, кому помогают" ("Роза Мира"). Хотя миры Просветления изображены в трактате, пожалуй, наиболее обстоятельно - духовидец хорошо запомнил свое там пребывание после смерти в Индии около 300 лет тому назад до своего рождения в России в 1906 году - рассказано в "Розе Мира" и о тех, кто творил на Земле и продолжил свое творчество в затомисах, то есть Небесных странах метакультур человечества. И если в мирах Просветления идет работа по усовершенствованию, если можно так сказать, своей собственной личности, то в Небесных странах творчество начинает, условно говоря, "социализироваться", то есть становится совместным, направленным на благо других. Правда, духовидец предупреждает, что для нас творчество обитателей затомисов "постижимо в минимальной степени и невыразимо в человеческих понятиях" ("Роза Мира"), хотя каждый из творцов неповторимо своеобразен, связан с земной культурой породившего его сверхнарода и зачастую продолжает свое творчество, начатое во время земной жизни: "Те, кто эту культуру созидали здесь, продолжают свое творчество, измененное, конечно, сообразно иным условиям того мира или тех миров, через которые теперь проходит душа человека-творца" ("Роза Мира").
   Самому Даниилу Андрееву, не только духовидцу, но и поэту-вестнику, были особенно близки и внятны творения наших литературных гениев XIX века, им посвящены, пожалуй, одни из самых проникновенных, овеянных сыновней любовью, страниц трактата "Роза Мира". При этом Даниил Андреев выступает как новатор, открывает нам трансфизический и метаисторический смысл их творчества. Чтобы лучше понять уникальность такого подхода, необходимо вслед за духовидцем, сказать о трансфизическом смысле разных видов и жанров искусства и литературы. Далеко не всякое искусство такой смысл приобретает.
   Пейзажная живопись, например, только в тех случаях, когда художнику удается почувствовать самому и передать в своих картинах "сквожение" сквозь наш физический слой иного мира - мира обитания духов природы ("стихиалей" в "Розе Мира"), существование которых, кстати, не было загадкой для человечества с незапамятных времен, что нашло свое отражение в мифах, фольклоре, обрядах разных народов. Либо, как это умел делать Николай Рерих, дать почувствовать через краски и линии ландшафты иных слоев нашего Планетарного космоса и даже присутствие в них неведомых для нас обитателей этих слоев.
   Иначе с театральным искусством, трансфизическое значение которого зависит от того, с каким миром, с каким инобытием более связано театральное действо, несет ли оно в себе духовное просветление: "Отрицательное отношение к этому искусству со стороны христианской религиозности... вызвано было тем, что христиане древности и средних веков своим, если можно так сказать, религиозным чутьем бессознательно ощущали соседство сценического искусства с древним оргиазмом... с темным демоническим миром... Спектакль "Жизнь Человека" по пьесе Леонида Андреева, (отца Даниила Леонидовича Андреева -А.А.) был вреден и для автора, и для исполнителей, и для зрителей, потому что лишен того, что древние называли кАтарсисом. Все же сценические действа, проводящие актера и зрителя через катарсис - духовный подъем и хотя бы кратковременное просветление, - глубоко оправданы". ("Роза Мира").
   Уместно здесь вспомнить, какое глубокое и поистине трансфизическое определение катарсису дал в свое время Николай Бердяев: "Так называемые "классические" в смысле совершенства продукты творчества всегда говорят о мире ином, чем эта мировая действительность, и упреждают преображение мира. В этом упреждении преображения мира смысл искусства, поэтому искусство имеет катарсическое и освобождающее значение" ("Самопознание").
   Еще более трансфизическое взаимодействие присуще поэзии, в первую очередь лирической, что и понятно, так как именно "лирика есть подлинное откровение души человеческой... в настоящей лирике более чем где-либо (кроме музыки) душа художника сливается с данным предметом или явлением в одно нераздельное состояние" (Вл. Соловьев. О лирической поэзии). Поразительное предвидение. По свидетельству Даниила Андреева, существует нечто вроде души лирического произведения среди тех песен, романсов, гимнов, которые наиболее значительны и талантливы. Эти "души" абсолютно не антропоморфны, то есть не похожи на человека. Скорее, это как бы "волокна тумана" различных оттенков и музыкального звучания - "тонко-материальные сгущения, пребывающие в различных слоях в зависимости от своего содержания" ("Роза Мира"). Самое главное - они взаимодействуют и со своим творцом, и с читателями или слушателями, просветляя и одухотворяя, возвышая своей лучезарностью, если они таковы с момента создания.
   Если же стихотворения унылы, исполнены отчаяния, зависти либо ненависти, насыщены низменными страстями - они понижают духовный уровень всех, кто с ними соприкасается, а "для творца становятся проклятием" ("Роза Мира"). Но, пожалуй, самое неожиданное для людей творческих, да и для всех, кто не мыслит себе жизни вне искусства и литературы, это те сведения в трактате, что касаются творчества земных гениев, которые создают художественные образы непреходящего значения. По свидетельству духовидца, самые значительные из них (разумеется, не все) имеет свои "метапраобразы", как их называет Даниил Андреев и связаны поистине мистической связью со своими создателями. Понимая сугубую новизну, отсутствие даже каких-либо намеков на эти сведения у эзотериков и духовидцев прежних времен, Даниил Андреев предваряет рассказ об этом обращением к читателю: "Здесь я подхожу к факту, который неизбежно вызовет почти в каждом, читающем эту книгу, вспышку отрицания и даже возмущения..." Кто же такие "метапраобразы", где они обитают, в каких мирах? Речь у духовидца идет, действительно, об ином мире - мире четырехмерного пространства с временными потоками также отличными по своему числу от земных, в котором обитают крылатые люди - даймоны. Мир даймонов намного обогнал нас в своем развитии. Об их творческой помощи нашим гениям и талантам будет сказано далее. [См. раздел "Бого-сотворчество иерархий Света"]
   Но в мире даймонов существуют также другие обитатели, "представители другой расы, меньшей по численности, отставшей в своем развитии... Эти бескрылые существа почти не отличаются от человека... (их) можно определить как метапраобразы некоторых героев мировой литературы и искусства Энрофа. Случается, - поясняет "механизм" этого процесса Даниил Андреев, - что интуиция художников Энрофа, свойственная, впрочем, лишь гениям, прозревает в Жерам (в трактате - мир их обитания - А.А.), созерцает какое-либо из этих существ и приводит к созданию его отражения в человеческом искусстве" ("Роза Мира").
   Духовидец предупреждает, что только за очень небольшим количеством образов художественной литературы и искусства стоят метапраобразы из мира даймонов: "Обычно за теми, кого мы называем типами и за очень крупными индивидуальностями... Большинство живописных и скульптурных портретов, созданных в нашем мире, метапраобразов лишены, это портреты людей, не более. Но такие произведения, как, например, Джиоконда, кроме своего человеческого прототипа, связаны именно с праобразами из Жерама, постигнутыми интуицией гения. Отсюда необычайная значительность этих шедевров и сила их воздействия... Суриковская боярыня Морозова обладала метапраобразом в Жераме, как и некоторые из второстепенных персонажей этого полотна"... ("Роза Мира")
   Даниил Андреев называет такие значимые для русского человека имена, как Андрей Болконский и Пьер Безухов, княгиня Марья и Наташа Ростова, Чичиков, Собакевич и Плюшкин, а также гетевская Маргарита, Дон Кихот, Венера Милосская ... Все они имели своих метапраобразов в мире Жерама.
   Удивительно и то, что не только творцы произведений искусства и литературы, но и все мы, кто воспринимает их творения, участвуем в мистическом действе, связанном с дальнейшой реальной судьбой метапраобразов в иных мирах, при условии, что наше восприятие - т в о р ч е с к о е. Дело в том, что когда возникает на Земле отражение метапраобраза в произведении искусства, то "это отражение становится как бы магическим кристаллом, который концентрирует излучения людей, возникающие в часы творческого восприятия; эти излучения, восходя в Жерам, дают метапраобразу силы для развития" ("Роза Мира").
   Вот как описывает этот процесс духовидец на примере образа Андрея Болконского. (Обратим внимание на такую деталь, как существование на земном плане эфирного тела литературного героя!):
   "Образ Андрея Болконского воспринимался и творчески сопереживался миллионами людей, читавших эпопею Толстого. Психическое излучение этого людского множества необычайно усилило этот объективно существующий, созданный Толстым эфирный образ Андрея, а для метапраобраза, связанного с ним, он стал одним из материальных облачений, чем-то вроде его эфирного тела, чем-то необходимым ему для дальнейшего развития, как бы наполняющим новыми горячими силами и полнотой жизни его существо..." ("Роза Мира").
   В свою очередь и метапраобраз через произведение искусства влияет на воспринимающее его человеческое сознание, поднимая и одухотворяя, либо принижая, лишая жизненных сил...
   Многие знают по своему читательскому опыту, что, например, повести и, тем более романы Достоевского требуют большой затраты энергии, больше трех-четырех страниц за раз осилить сложно, особенно что касается судьбы так называемых "инфернальных" героев. Теперь понятно почему. Как мы видим, трансфизический "обмен" между метапраобразами и людскими множествами посредством произведений искусства и литературы - факт обоюдоострый и еще более повышает духовную ответственность наших гениев. При этом, разумеется, и здесь с полной силой проявляется кармическая "взаимозависимость", и если героям произведений не удается преодолеть в себе зло, одержать победу над своими страстями, то это сказывается самым печальным образом на метапраобразах: "Самоубийство Ставрогина и Свидригайлова, творчески и метамагически продиктованное Достоевским, сбросило пра-Ставрогина и пра-Свидригайлова в Урм... (в трактате - наименование чистилища в мире даймонов - А.А.)" ("Роза Мира"). Что касается самого творца, автора конкретного произведения, то он не может быть свободен не только от кармической связи с отраженными им метабраобразами, но и от кармической ответственности за их судьбу: "После смерти в Энрофе художника-творца метапраобразы его творений в Жераме видят его, встречаются с ним и общаются, ибо карма художественного творчества влечет его к ним. Многим, очень многим гениям искусства приходится в своем посмертии помогать праобразам своих героев в их восхождении. Достоевский потратил громадное количество времени и сил на поднимание своих метапраобразов. К настоящему моменту все герои Достоевского уже подняты им: Свидригайлов в Картиалу (в трактате - мир просветленных даймонов, их Небесная страна - А.А.), Иван Карамазов и Смердяков достигли Магирна - одного из миров "Высокого долженствования". Там же находятся Собакевич, Чичиков и другие герои Гоголя,
   [В "Розе Мира" есть удивительно глубокое объяснение желанию Гоголя продолжить "Мертвые души". Это было вещее предчувствие того, что он будет обязан помочь на восходящем пути тем, кому дал когда-то имена Собакевича, Плюшкина, Чичикова... Это была попытка "художественно предварить так называемое обращение главных персонажей "Мертвых душ", то есть их сознательное вступление на восходящий путь. Несовершенное в жизни совершается художником в посмертии и на этот раз" ("Роза Мира").]
   Пьер Безухов, Андрей Болконский, княжна Марья и с большими усилиями поднятая Толстым из Урма Наташа Ростова... Гетевская Маргарита пребывает уже в одном из высших слоев Шаданакара, а Дон Кихот давно вступил в Синклит Мира, куда скоро вступит и Фауст... Чем значительней созданный художником человекообраз, тем больше возможности открывает он перед метапраобразом" ("Роза Мира").
  
  
  
   Разумеется, все выше сказанное только одна грань посмертного творчества земных корифеев "после всех искуплений, просветлений и трансформ". Кстати, наиболее чуткие земные гении предощущали саму возможность продолжать деятельную, творческую, хочется сказать, "профессиональную" жизнь в посмертии: "Иоганн Себастьян Бах в конце жизни заявлял, что теперь впервые он чувствует внутренний дух музыки и хочет иметь возможность заново начать исследование его" (Николай Лосский. Учение о перевоплощении). Что это как не "вещая надежда, которая не обманывает" (Даниил Андреев) на возможность продолжить свое творчество в горних мирах. Творчество это, как мы видим, бесконечно разнообразно.
   Именно Даниилу Андрееву мы обязаны тем, что имеем теперь представление о замечательном творческом посмертии наших гениев и талантов, тем, что наше восприятие их земного творчества в связи с новой перспективой также обогатилось, углубилось во много раз.
   "Достоевский, - свидетельствует духовидец, - стал Вергилием спящих по кругам инфрафизики - без светлого водительства эти путешествия чреваты духовным срывом... Тот, кто был Толстым, теперь не водительствует, кажется, никем из живущих по кругам Шаданакара... На высотах метакультуры он творит иное, - то, что для тех слоев еще грандиознее, чем "Война и мир" - для нас... Я не знаю, - признается духовидец, говоря о Лермонтове, - через какие чистилища прошел в посмертии великий дух, развязывая узлы своей кармы. Но я знаю, что теперь он - одна из ярчайших звезд в Синклите России, что он невидимо проходит между нас и сквозь нас, творит над нами и в нас и что объем и величие этого творчества не представимы ни в каких наших предварениях. Там же творит другие творения другое светило: тот, кто был столетие назад нашим милым, родным Гоголем... Возрастает блаженство гамаюнов и сиринов, (ангелов Российской метакультуры -А.А.), когда они видят те эпопеи, которые творят там великие души, прошедшие в последний раз по Земле в обликах Державина и Пушкина, Лермонтова и Гоголя, Толстого и Достоевского, Рублева и Сурикова, Глинки и Мусоргского, Казакова и Баженова..." ("Роза Мира"). Как мы видим, этот ряд включает в себя не только литературных гениев. В 1950 году, во Владимирском централе, Даниил Андреев написал стихотворение, посвященное Российскому Синклиту и его творцам:
   Я слышу четче с каждым годом -
   Не сердцем, не рассудком, нет -
   Синклит над русским сверхнародом,
   Его огни и странный свет.
  
   В раздумьи, созерцаньи, бденьи,
   На чутких тропах к забытью,
   И в тонком хладе вдохновенья
   То излученье узнаю.
  
   Оно струится от полотен,
   С клавиатур, камней, страниц;
   Пред ним плотской состав - не плотен,
   Меж ним и волей - нет границ.
  
   Внося беззвучно, с постоянством,
   За мыслью мысль на лист ума,
   Оно не знает ни пространства,
   Ни слова тусклого "тюрьма".
  
   Творцы, кого мы звать привыкли
   Давно замкнувшими свой круг,
   Творят в ином, высоком цикле
   И в душу смотрятся, как друг.
  
   О, если б только сроки! сроки!
   О, лишь успеть бы до конца,
   До первых нимбов на востоке
   Осуществить свой долг гонца!
   1950

  
   Как ни величественны, как ни прекрасны деяния корифеев в Синклитах метакультур, творческая жизнь не только доступна, но, в буквальном смысле, неизбежна для всех обитателей горних миров. И здесь снова напомним, что творчество не исчерпывается созданием разнообразных произведений искусства, а так же любым творческим движением, направленным во вне, в мир. Это и создание себя, самосотворение, о чем уже шла речь ранее.
   После ухода с физического плана, после осознания ошибок, - процесса, необходимого для души, начинается, как уже отмечалось, ее просветление, преображение в высших мирах. Каждая душа продолжает творить самое себя. В чем ей помогают те, кого духовидец называет "друзьями сердца", то есть светлые иерархии и те человекодухи, которые уже прошли этот путь: "Праведная душа в посмертии не успокаивается в блаженстве, но деятельно соучаствует в просветлении мира. Всеми силами души, раскрывшимися в посмертии, она помогает живущим и нижестоящим в их восходящем движении" ("Роза Мира").
  
  
  
  
   Но не только самосотворение является предметом творческих усилий человека "массы", тех безымянных представителей "народных множеств", которые чисто и праведно прожили свою жизнь на Земле и в посмертии взошли в Небесную страну своей метакультуры. В трактате Даниила Андреева есть замечательное свидетельство на этот счет: "Затомисы медленно строятся совместными усилиями иерархий, героев, гениев, праведников, но и широчайших, способных к творчеству народных множеств... тех незаметных героев нашей жизни, которые прошли в глубине народа, не оставив следа ни в летописях, ни в преданиях - лишь в памяти тех, кто их знал или слышал о них от живых свидетелей... Думать иначе, то есть вообразить Синклит метакультуры в виде некоего собрания "знаменитостей", значило бы доказать, что наш нравственно-мистический разум спит еще крепким сном" ("Роза Мира").
   Больше того, это совместное, всеобщее творчество не кончается и тогда, когда заканчивается земная история определенного сверхнарода, когда его исторический путь завершается на Земле, как это случилось с древними цивилизациями: "миллионы его бессмертных монад продолжают свое восхождение от одной высоты мирового познания и творчества к другой" ("Роза Мира").
   Но только строительством своих Небесных стран людское посмертное творчество на современном этапе развития человечества уже не ограничивается. Конечная цель существования затомисов - их объединение, чему, как свидетельствуют Даниил Андреев, должно способствовать строительство единой для всех Небесной страны, которую духовидец называет Аримойей. Замысел ее, даже некий "великий чертеж" уже существует и принадлежит тому великому человекодуху, который прошел в свое время по земным путям последний раз в облике Заратуштры [Заратуштра (Зороастр) VI в. до Р.Х. - один из величайших пророков в истории человечества, заложил основы светлейшей религии, получившей название зороастризма.].
   Поистине грандиозны творческие усилия, творческий труд созидания, который пронизывает высшие слои нашего Планетарного космоса. Замечательно, что не только Даниил Андреев, которому были даны знания об этом, но и другие мыслители, по сути, говорят о том же самом. Вот, например, духовидческое прозрение Пьера Тейяра де Шардена о том, как целенаправлен и насыщен творческий процесс во Вселенной, начиная с земного плана бытия: "Мир созидается. Это важная истина, которую нужно усвоить в первую очередь...
   На первый взгляд может показаться, что люди и их судьбы разбросаны по Земле наугад или, по крайней мере, весьма капризным образом, очень легко предположить, что каждый из нас мог бы с одинаковым успехом родиться раньше или позже, в том или ином месте, счастливцем или неудачником, как если бы мир от начала и до конца своей истории образовывал в пространстве и времени какую-то огромную цветочную клумбу, где цветы могут быть заменены по прихоти садовника. Эта мысль, очевидно, неверна. Чем более человек размышляет, привлекая на помощь все, чему, каждая по-своему, могут научить нас: наука, философия, религия, тем более начинает понимать, что мир надо воспринимать не как конгломерат частиц, искусственно соединенных друг с другом, а скорее как некую органическую систему, одушевленную присущим ей мощным движением роста. Проходят века, и становится очевидным, что некий всеобъемлющий план действительно медленно осуществляется вокруг нас. Во Вселенной идет какой -то процесс, решающий ее судьбу, более всего похожий на беременность и роды, - рождение духовной реальности, создаваемой душами и той частью материи, которую они увлекают за собой" ("Божественная среда").
   Этот всеобъемлющий план, и не только в масштабе всей Вселенной, но и нашего Планетарного космоса, действительно, существует: "Подготовка в любви и взаимопонимании к творению Небесной страны всечеловечества, священной Аримойи, вот узы, связующие ныне Синклиты и грады метакультур. Величайшие из детей человечества, завершив творение в своих священных градах, выходят за метакультурные пределы: поднимаясь в Синклит Мира как бы с разных сторон, они встречаются, наконец, но еще задолго до его достижения. Мир их встречи - Гридруттва - белый чертог, где творится ими общий план восхождения человечества - великий творческий план.
   Дальнейший подъем приводит в такие слои, где их мудрость и мощь превосходит мудрость и мощь демиургов (великих богорожденных монад, которые призваны руководить - вместе с Соборными Душами становлением отдельных свернародов. Их деятельность находит свое выражение главным образом в истории и метаистории - А.А.). Высший провиденциальный план, который мы сквозь историю можем различать как бы за частными планами демиургов, есть отражение их творческого труда. Это - Синклит Мира. Он со-творит, во всей ясности духовного сознания, самому Планетарному Логосу...
   Синклит Мира - это, - свидетельствует Даниил Андреев, - избранные из избранных, составляющее ныне Синклит человечества, числом своим не превышают, кажется, тысячу человек. Уже не имея человеческого, в нашем смысле слова, облика, они добровольно принимают высшее, просветленное его подобие, когда спускаются в нижележащие слои. Пространство же между брамфатурами солнечной системы они способны преодолевать со скоростью света, несомые его лучами" ("Роза Мира"). Но и это еще не последний мир для величайших человекодухов в нашем Планетарном космосе. Есть еще те, кого духовидец называет "Элитой", "Совершенными", и кто воочую видит "наивысшую ступень лестницы Шаданакара для любой из его монад как богорожденных, так и богосотворенных". Этот мир Даниил Андреев условно именует "Мировой Сальватэррой"": "Все провиденциальное в истории Шаданакара, в истории человечества и отдельной души - от Сальватэрры. Здесь сосредоточивается низлияние высших космических Сущностей, выражающих себя как в становлении звездных миров, так и в нашем становлении. "Небесных воль блистающий кристалл" - формула, применяемая к Мировой Сальватэрре не только поэтически. Непрерывные волны благодати и силы изливаются из этих высот, из этих глубин..." ("Роза Мира").
   Духовидец приводит некоторые имена тех великих человекодухов, которые достигли этого мира и "теперь со-творят Планетарному Логосу. Ради помощи нижестоящим они покидают Элиту Шаданакара и, осуществляя миссии, объять которые не в состоянии самый высокий мистический разум человека, сходят путем рождения в затомисы. Они принимают здесь такие же просветленные тела, как и у братьев Синклита, но несравненно превосходят их быстротою вхождения в полноту духовной силы и масштабами своего "Я". Их пути в затомисах похожи на пути гениев среди всего остального человечества, но Синклиты предуведомлены об их рождениях и ждут их с радостью и ликованием" ("Роза Мира").
   Итак, чем выше по светлым мирам поднимается в посмертии человек, тем грандиознее становится его творческое участие в бытии всего нашего Планетарного космоса. При этом - подчеркнем еще раз неизменную истину - "стартовой площадкой" становится именно земная жизнь. Как раз об этом и свидетельствуют те последние человеческие имена, которые называет духовидец: "Эхнатон, Зороастр, Моисей, Осия, Лао-Цзе, Гаутама Будда, Махавира, Ашока, Чандрагупта Маурия, Патанджали, Нагарджуна, Самудрагупта, Канишка, Шанкара, Аристотель, Платон, все апостолы, кроме Павла, Титурэль, Мария Магдалина, Иоанн Златоуст, Августин, Франциск Ассизский, Жанна д'Арк, Данте, Леонардо да Винчи", - величайшие из величайших творцов в духоподъемной истории человечества.
   [Эхнатон (см. примечание на стр. 19).
   Моисей - согласно Библии - предводитель израильских племён, призванный Богом Яхве вывести израильтян из фараонова плена. Получил на горе Синай божественные скрижали с 10 заповедями. Признаётся пророком в иудаизме, христианстве и мусульманстве. В "Библейском справочнике" (автор Генри Геллей, русск. пер. 1996) о нём говорится, как об "одном из великих мужей дохристианского мира. Он возглавил племя рабов и в невероятных условиях объединил их в сильную нацию, которая изменила направление всей истории мира";
   Осия - в Ветхом Завете - пророк Северного царства.Период его пророчества (прибл.) от 760 до 720 гг. до Р.Х. "Обличал священников, царя и весь народ, которые "восстали" против Бога, погрязли в грехах... В книге Осии преобладают четыре главных мысли: идолопоклонство Израиля, его безнравственность, его пленение и восстановление... Греховное поведение народа было невероятным. Всё же Осия не переставал говорить им, что Бог любит их. Удивительная книга" (Генри Геллей "Библейский справочник", русск. пер. 1996);
   Лао Цзе (Лао Дзы - "Мудрый старец"), Ли Эр (V - IV вв. до Р.Х., древнекитайское царство Чу) - согласно легенде, старший современник Конфуция, автор знаменитого трактата "Дао - Де - Дзин" - "Путь высшей добродетели, приводящий к чистоте", в котором утверждалось, что познать Дао - значит слиться с Ним, проповедовалось недеяние, умение принимать течение жизни;
   Гаутама Будда, принц Сиддхартха, Шакьямуни (отшельник из рода Шакьев) 623-544 гг. до Р.Х., основатель буддизма;
   Махавира, Вардхамана (Великий герой) - VI в. до Р.Х., основатель джайнизма;
   Ашока, Прядарши, 272-232 гг. до Р.Х., знаменитый индийский царь, заботился о нравственно-религиозном воспитании народа, ратовал за уважение ко всему живому, почитание старших, веротерпимость, правдивость. После победы над государством Калингой выбрал путь религиозного благочестия. После длительного царствия, одного из светлейших в истории, принял буддийский сан;
   Чандрагупта Маурья, дед Ашоки, основатель царства Маурья, громадной империи, после блестящего царствования отрёкся от трона, ум. в 300 г. до Р.Х.; (См. также "Творчество истории. Раздел II", стр.
   Патанджали, II в. до Р.Х., философ, основатель системы "йога", автор знаменитой "Йога-сутры";
   Нагарджуна, приблиз. II в., философ, теолог, поэт, реформатор буддизма;
   Самудрагупта (ок. 330-380) - индийский царь, расширил границы государства Гуптов почти на всю Северную Индию, поэт и музыкант;
   Канишка (78-123) - царь Кушанского царства, покровитель и защитник буддизма;
   Шанкара, 788-820 гг., религиозный философ, реформатор индуизма, создал знаменитые комментарии к "Упанишадам", "Веданта-сутре", "Бхагават Гите", автор более 400 произведений, многие в стихах. Основатель философии Адвайта-Веданты, Недвойственной Веданты;
   Аристотель (384-322 до Р.Х.) - великий древнегреческий философ, ученик Платона, воспитатель Александра Македонского. В своих философских и научных сочинениях - таких, как "Метафизика", "Физика", "Этика", "О возникновении животных", "О душе", "Политика", "Риторика", "Поэтика" и др. - охватил все отрасли знания своей эпохи, создал учение об основных принципах бытия, в котором Бог является "Перводвигателем мира". Его "глубоко продуманная и всеобъемлющая по замыслу система философии, совмещающая в себе выводы гениального метафизического умозрения с данными разнообразного научного опыта, оказала громадное влияние на всё последующее развитие философско-научных систем" (Д. Миртов);
   Платон (ок. 427, Афины - ок. 347 до Р.Х.) - великий древнегреческий философ, ученик Сократа. Оказал громадное влияние на всю европейскую философию. Сочинения Платона: "Апология Сократа", "Федон", "Пир", "Федр", "Государство", "Тимей", "Парменид", "Критий" и др. (по форме это главным образом высокохудожественные диалоги, в большей их части беседу ведёт Сократ) - "обширная лаборатория мысли" (Алексей Лосев).
   Основой всякого бытия, по Платону, является "Единое", лишённое признаков, не имеющее начала и конца и т.п. Оно выше всякого бытия. В этом источнике скрываются не только "идеи" ("эйдосы") вещей, их духовные первообразы, но и сами вещи. Второй член "Триады" Платона - ум (нус), третий - "мировая душа", которая объединяет "ум" и телесный мир. Индивидуальная душа есть образ и истечение "мировой души". К этой триаде примыкает "Космос", который в совершенстве воспроизводит вечный первообраз. Среди других глубочайших прозрений философа - учение о познании, в том числе как о воспоминании души о своей Небесной Родине, где душа непосредственно воспринимала всякую идею;
   Мария Магдалина, т.е. родом из г. Магдалы - последовательница Иисуса Христа, "жена-мироносица", ей первой явился Иисус после воскресения;
   Св. Иоанн Златоуст (347-407) архиепископ Константинопольский, проповедник христианства, автор множества произведений богословского характера ("Шесть слов о священстве" и др.), в том числе сокращённого чина литургии, называемой литургией Иоанна Златоуста;
   Бл. Августин (353-430) - учитель христианской церкви, оказавший огромное влияние на развитие богословской жизни на Западе. Впервые выдвинул так называемые антропологические вопросы, т.е. об отношении человека к Богу; автор многих трудов, в том числе "О граде Божием", автобиографического произведения "Исповедь";
   Св. Франциск Ассизский (Джованни Бернардоне, 1181 или 1182 - 1226) - итальянский религиозный деятель и писатель, основатель ордена францисканцев - "братства нищенствующих монахов", автор многих сочинений: "Похвала добродетели", "Похвала Богу", "Похвала творению" и др. (см. также раздел "Религиозное творчество" - "Подвижники и святые, их вклад в религиозное творчество";
   Жанна д'Арк (1412 - 1431) - национальная героиня Франции, Орлеанская Дева; возглавила борьбу против англичан во время Столетней войны, была сожжена по обвинению в ереси, канонизирована в 1920 году;
   Данте Алигьери (1265 - 1321) - великий итальянский поэт и духовидец, автор поэмы "Комедия", которую в конце XIV в. назвали "Божественной". Поэма состоит из 3-х частей: "Ада", "Чистилища" и "Рая". Первые переводы на русский язык появились в конце XVIII - начале XIX вв., классическим признан перевод Михаила Лозинского (1945);
   Леонардо да Винчи (1452 - 1519) - гениальный итальянский живописец, скульптор, архитектор, учёный - экспериментатор и инженер, оказавший громадное влияние на развитие мировой культуры и науки.]
  
  
   Приведём ещё одно потрясающее воображение свидетельство духовидца о том, до каких божественных высот в творчестве поднимаются в посмертии человекодухи: "Спаситель и Его великие друзья в неустанной борьбе с силами Противобога преобразили целые системы миров во всех метакультурах, из кругов вечных страданий превратив их в чистилища; величайшие из просветлённых, те, кто входит в Элиту Шаданакара, творили и творят изумительнейшие миры. Напомню, что основы Уснорма, слоя вечного богослужения всех человечеств Шаданакара, созданы тем великим духом, который в последний раз прошёл по земле в образе апостола Иоанна Богослова. Невозможно забыть также, что планы таких миров, как Небесная Россия, романо-католический Эдем, византийский Рай, Монсальват, сотворены великими духами, известными нам под именами апостолов Андрея и Петра, Иоанна Крестителя и легендарного, запечатлённого только в эзотерических сказаниях Титурэля" ("Роза Мира").
  
  
  
   Ну, а остальное человечество? Все мы, обычные, в общем-то земляне, живущие своими будничными заботами и делами. Каков наш вклад во всеобщее творческое бытие?
   Оказывается, "всеобъемлющий план" под силу осуществить только всем сообща, в единстве творческих усилий. По свидетельству Даниила Андреева, все мы начинаем свое существование в этой Вселенной как сотворенные Богом монады, проходя путь своего становления в разнообразных мирах для приобретения самых разных уроков. Таких монад в нашей Вселенной неисчислимые множества - в отличие от монад богорожденных, их, например, в нашем Планетарном космосе единицы, и это духи неимоверной мощи и величия. Так вот, оказывается, и наше существование имеет значение для всей Вселенной и коренная наша задача - именно т в о р ч е с т в о, а через него - просветление себя и окружающего мира: "Творческий труд, ведущий к просветлению Вселенной, - вот задача каждой монады, кроме демонических, среди же людей демонических монад нет. Человеческие монады осуществляют этот труд в низших мирах, подлежащих их просветляющему творчеству, создавая там для себя материальные облачения и через эти облачения воздействуя на среду соответствующих слоев... Если бы не было богосотворенных монад с их сознанием и бытием, не могла бы возникнуть и никакая материя, ни органическая, ни неорганическая" ("Роза Мира").
   Поразительное утверждение: мы - с о - т в о р ц ы мира, он зависит и от нашего существования и творчества. Отсюда следует, как необычайно важно помнить, насколько значительна и ответственна земная жизнь. Начинать всегда необходимо именно здесь - в нашем физическом слое: начинать верить в себя и в Бога. Без этого, даже если душа кармически не отягощена, она очень сильно замедляет свое продвижение по светлым мирам. Творческая деятельность во время земной жизни, целенаправленная к Богу, во много раз ускоряет этот процесс. Недаром эзотерики и духовидцы предупреждают нас о значительности земной жизни и о важности уроков, которые мы здесь получаем.
   Итак, творчество человека в посмертии - прекрасная страница в жизни нашего Планетарного космоса, но совершенно естественно, что творчество в высших мирах не ограничивается только деяниями тех, кто были на Земле людьми.

Бого-сотворчество иерархий Света

  
   Речь пойдет о тех обитателях светлых миров нашего Планетарного космоса, кто непосредственно соприкасается с миром земной жизни, таких, как даймоны, стихиали (духи природы), ангелы, а также о тех, кого Даниил Андреев предлагает называть не "богами", поскольку богов много, но Бог един, а "великими иерархиями", чьё творчество лучезарно и полно глубокого провиденциального смысла. Эти великие иерархии под разными именами, так или иначе, издавна знакомы человечеству, их творческая деятельность нашла отражение в мифах и легендах, запечатлена в преданиях разных стран, народов, эпох.
   [Можно называть их и "великие духи", но, говорит Даниил Андреев, "слово "дух" может в ряде случаев повести к недоразумениям, ибо многие из этих богов суть не духи, а могучие существа, обладающие материальной воплощённостью, хотя и в других, трансфизических слоях бытия" ("Роза Мира").]
   Было бы чрезвычайно плодотворно рассмотреть эти источники под интересующим нас углом зрения - сотворчества всех обитателей нашего Планетарного космоса светлой направленности в его целокупности. Пожалуй, именно Даниилу Андрееву, как никому другому, удалось сказать здесь новое слово, что и не удивительно, так как именно духовидец и поэт-вестник, осознавший свою миссию, обладает необходимыми для этого возможностями.
   Мы недаром упомянули слово "миссия", хотя сам Даниил Андреев признавался, что не слишком его жалует: "Слово "миссия" на русском языке звучит книжно и лишено поэзии", но именно этим словом он обозначает "специальные задания, поручаемые отдельным душам для осуществления в Энрофе" ("Роза Мира"). Разумеется, в целом миссия самого духовидца неизмеримо глубже и разностороннее, отнюдь не ограничивается рассказом о творчестве в его связях с мирами иными, тем не менее, как уже говорилось, проблема творчества как "процесса трансфизического и мистического" - это одна из магистральных тем и трактата "Роза Мира", и его поэзии.
  
  
  
  

Даймоны и их участие в творчестве земных гениев и талантов

  
   Когда я ночью жду её прихода,
   Жизнь, кажется, висит на волоске.
   Что почести, что юность, что свобода
   Пред милой гостьей с дудочкой в руке.
  
   И вот вошла. Откинув покрывало,
   Внимательно взглянула на меня.
   Ей говорю: "Ты ль Данту диктовала
   Страницы Ада?" Отвечает: "Я".

Анна Ахматова "Муза", 1924

  
   Уже шла речь о значении творчески одарённых представителей человечества для истории и метаистории. Причем, творцов в самом широком смысле слова: деятелей литературы и искусства, полководцев, героев, водителей народных множеств, которых Даниил Андреев называет "родомыслами". От их деяний зависят во многом судьбы громадных метакультур на протяжении огромных периодов времени. Вот почему так внимательны к этим творцам Провиденциальные силы: "Поэтому к ним посылаются даймоны, поэтому их оберегают херувимы, и поэтому же демонические силы борются за каждую пядь их жизни и за каждое движение их души" ("Роза Мира"). Обратим внимание на последнее утверждение. Увы, вновь и вновь приходится говорить об этом. Вот ещё одна из существеннейших причин трагически сложившихся творческих и жизненных судеб гениев, даже рано оборванные жизни многих из них. Исход борьбы светлых и тёмных сил зависит от многого, в том числе - в первую очередь - от собственного усилия и собственного прозрения человека-творца.
   Конечно, не только творцы культуры, но в с е носители светлых даров получают всемерную помощь свыше. Эта помощь разнообразна, в том числе, - по свидетельству духовидца,- к конкретной человеческой личности, которая выдаётся по своим врожденным способностям воспринимать светлую инспирацию (а если быть более точными, уже приобретшей эту способность в предыдущих инкарнациях), посылается даймон. Часто это происходит ещё в детские годы, но может случиться и в зрелом возрасте.
   [Хорошо известны случаи, когда человек, многие годы отдавший какой-либо службе, уже в зрелом возрасте начинает рисовать, лепить, сочинять музыку, стихи или прозу, причём это отнюдь не графоманство, а настоящее творчество. Не есть ли эти, действительно редкие, по-своему, исключительные случаи, подтверждением данного высказывания.]
   "Посланцы из мира крылатого человечества, где миссия Христа была победно завершена и само это человечество безмерно опередило нас в своём духовном развитии, даймоны видят одну из своих главных задач в помощи нижерасположенным, отстающим, вообще подлежащим подниманию слоям бытия. Бодрствуя над людьми, обладающими светлым даром, то есть специальной миссией, даймоны становятся проводниками, через которые льётся в разум и волю человека воздействие Провиденциальных начал.
   Именно ощущением их присутствия вызваны к жизни такие устойчивые представления, как убежденность многих гениальных поэтов в присутствии вдохновляющих муз, религиозных деятелей - в сопутствовании им ангелов-хранителей, а некоторых мыслителей - в воздействии на них д а й м о н о в в совершенно буквальном смысле, как это и было в случае с Сократом" ("Роза Мира").
   В чём же конкретно заключается участие даймона в земном творчестве? По свидетельству Даниила Андреева, он "снимает запоры с хранилища творческого импульса, заложенного в вестнике, как и во всяком человеке, и этим способствует тому, что в творческое лоно художника устремляется поток оплодотворяющих впечатлений жизни, отливаясь в тот или иной образ, во многих случаях - в человеко-образ. Дальнейшая же работа даймона над астралом вестника преследует цель ослабления косности тех эфирно-физических преград, которые отделяют человеческое сознание от высших способностей, заложенных в астральном теле..." при этом работа даймона может быть сосредоточена на пробуждении первоначально какой-нибудь одной из способностей: "на духовном зрении или слухе, на глубинной памяти, на способности созерцания космических панорам и перспектив, на способности высшего понимания других душ человеческих - можно назвать это способностью духовного анализа, - и, наконец, на способность к Любви в самом высоком смысле этого слова", как это было например с Чеховым, чьей "миссией было пронизание искусства слова любовью к людям в такой мере, к какой только приближались Диккенс и Достоевский... Чехов стоял на совершенно прямом пути... работа даймона была устремлена на раскрытие в нём дара высшей любви, и когда эта фаза работы была бы завершена, остальные способности раскрылись бы одна за другой с потрясающей быстротой! К 70 годам Чехов являл бы собой образец сочетания гениальности и святости. Этому помешала только смерть в 44-летнем возрасте, - только она" ("Роза Мира").
   [Далее речь пойдет по преимуществу о помощи даймонов творцам литературы и искусства. О религиозных деятелях и о творцах истории см. в разделах: "Религиозное творчество" и "Творчество истории".]
  
  
  
  
   Заметим, даймоны работают именно с теми творцами литературы и искусства, кого Даниил Андреев называет вестниками. Иные гении и таланты также получают творческую помощь Провиденциальных сил, телеологическая, то есть целенаправленная, работа над материальными облачениями их монад также ведётся, но уже другими представителями высших иерархий и по-другому.
   Если же к творцу послан даймон, то художник не может не чувствовать его вдохновляющего воздействия, хотя это чувство может быть выражено по-разному. Не только творец, но и мы, воспринимающие это творение, ощущаем его воздействие, хотя, увы, не всегда. С какой горечью, даже негодованием пишет Даниил Андреев о русской критике последнего столетия
   [Напомним, трактат "Роза Мира" закончен в 1958 году.]
   , которой "надо было утерять всякую способность к пониманию духовной реальности, чтобы не уразуметь черным по белому написанных, прямо в уши кричащих свидетельств об этой реальности в лермонтовских стихах. Надо окаменеть мыслью, чтобы не додуматься до того, что Ангел, несший его душу на землю и певший ту песнь, которой потом "заменить не могли ей скучные песни земли", есть не литературный приём, как это было у Байрона, а факт. Хотелось бы знать: в каком же ином поэтическом образе следовало бы ждать от гения и вестника свидетельств о даймоне, давно сопутствующем ему, как не именно в таком?.." ("Роза Мира").
   Правда, если речь о Лермонтове, то в этом случае уже не только даймон "работал" с поэтом. В трактате "Роза Мира" мы находим уникальные свидетельства о предсуществовании того великого человекодуха, который пришел в начале XIX века на русскую землю и отразил этот свой опыт в творчестве: "...лермонтовский Демон - не литературный приём..., а попытка художественно выразить некий глубочайший, с незапамятного времени несомый опыт души, приобретённый ею в предсуществовании от встреч со столь грозной и могущественной иерархией, что след этих встреч проступал из слоёв глубинной памяти поэта на поверхность сознания всю его жизнь...
   Лермонтов - мистик по существу ...мистик, если можно так выразиться, милостью Божией: мистик потому, что внутренние его органы - духовное зрение, слух и глубинная память, а также дар созерцания космических панорам и дар постижения человеческих душ - приоткрыты с самого рождения и через них в сферу сознания просачивается вторая реальность; реальность, а не фантастика" ("Роза Мира").
   Говоря о "предсуществовании" поэта, духовидец в другом месте трактата уточняет: Лермонтов из породы титанов не в переносном, а в буквальном смысле слова, то есть он - один из тех, кто в незапамятные времена принадлежал к одному из первых человечеств нашего Планетарного космоса - к титанам, которые "обликом напоминали нас, но были огромными и великолепными ...в мире, напоминавшем наш Энроф, только пока ещё сумрачном, их фигуры двигались на фоне сине-серого свинцового неба, по склонам и выгибам пустынных гор, их совершенствуя" ("Роза Мира"). Судьба титанов оказалась трагической. Неудивительно, что те из них, кто после длительного искупления своей ошибки, выбрали Энроф для своего воплощения, поражают мощью своего творчества, достигая гениальных в нём высот. Вот некоторые из этих имён, кроме Лермонтова, которые приведены в трактате: Эсхил, Данте, Леонардо да Винчи, Микельанджело, Гёте, Бетховен, Вагнер, Ибсен, Лев Толстой.
   Возвращаясь к воздействию даймона на творческую личность, отметим, что "отнюдь не поэтическим приёмом, а свидетельством о подлинных трансфизических фактах являются обращения многих поэтов к их вдохновителям - даймонам, других - к их музам. Не знаю, - говорит Даниил Андреев, - существовали ли в затомисе Олимпе девять сестёр Аполлона - весьма возможно и это, - но то, что даймоны женственной природы, музы, или мужественной природы - Сократовы даймоны в узком смысле этого слова - способствовали раскрытию творческих глубин в личности наших художников и мыслителей, не подлежит никакому сомнению. Только материалистическая слепота может заставлять проходить мимо бесчисленных свидетельств об этом со стороны наших поэтов, прозаиков, музыкантов, философов, начиная с Сократа и ещё раньше, кончая Гоголем и Александром Блоком". Вот почему всем им было свойственно "переживание некоторой, вне личности художника пребывающей силы, в него вторгающейся и в его творческом процессе себя выражающей" ("Роза Мира").
  
  
  

Творчество стихиалей и их связь с миром земной жизни

  
   Не то, что мните вы, природа,
   Не слепок, не бездушный лик -
   В ней есть душа, в ней есть свобода,
   В ней есть любовь, в ней есть язык...

Ф. Тютчев

  
   Тема творческого взаимодействия духов природы и человека является частью громадной темы - Человек и Природа, которой в трактате Даниила Андреева отведено очень большое место. Духовидец провидчески осознаёт её колоссальную значимость для существования земного человечества и всю сложность отношений между человеком и природой, как в прежние времена, так и в современности.
   Конечно же, лучшие представители человечества понимали это и раньше, больше того, сумели рассказать в своих созданиях: музыкальных, живописных, поэтических - о живом и творческом взаимодействии человека и природы. Вот два поэтических шедевра на эту тему.
   Один принадлежит поэту XIX века Алексею Константиновичу Толстому, которого Даниил Андреев по праву причислил к когорте поэтов-вестников:
   И просветлел мой темный взор,
   И стал мне виден мир незримый,
   И слышит ухо с этих пор,
   Что для других неуловимо.
   И с горней выси я сошёл,
   Проникнут весь её лучами,
   И на волнующийся дол
   Взираю новыми очами.
   И слышу я, как разговор
   Везде немолчный раздаётся,
   Как сердце каменное гор
   С любовью в тёмных недрах бьётся;
   С любовью в тверди голубой
   Клубятся медленные тучи,
   И под древесною корой
   С любовью в листьях сок живой
   Струёй подъемлется певучей.
   И вещим сердцем понял я,
   Что всё, рожденное от Слова,
   Лучи любви кругом лия,
   К нему вернуться жаждет снова.
   И жизни каждая струя,
   Любви покорная закону,
   Стремится силой бытия
   Неудержимо к Божью лону.
   И всюду звук, и всюду свет,
   И всем мирам одно начало,
   И ничего в природе нет,
   Что бы любовью не дышало.
   Другое стихотворение принадлежит представителю XX века - Борису Пастернаку:
   ...Стихает ветер, даль расчистив.
   Разлито солнце по земле.
   Просвечивает зелень листьев,
   Как живопись в цветном стекле.
   В церковной росписи оконниц
   Так в вечность смотрят изнутри
   В мерцающих венцах бессонниц
   Святые, схимники, цари.
   Как будто внутренность собора -
   Простор земли, и чрез окно
   Далёкий отголосок хора
   Мне слышать иногда дано.
   Природа, мир, тайник Вселенной,
   Я службу долгую твою,
   Объятый дрожью сокровенной,
   В слезах от счастья отстою.

"Когда разгуляется"

   Не трудно заметить, как усложнился образный язык поэзии, но главный мотив всё тот же: сыновнее горячее чувство, пронизанное любовью к той живой природной среде, в которую Господь поместил человека.
  
  
   Знание о существовании стихиалей - духов природы, существовало уже в древности, хотя было ещё неотчетливым: им придавали человекообразный вид, воспринимали их как нечто раз навсегда данное, не подлежащее развитию и трансформации. Свои обязанности по отношению к духам природы человечество видело главным образом в их восхвалении. Тёмных стихиалей, которые также воспринимались, пытались умилостивить с помощью различных обрядов и жертвоприношений.
   Но оказывается, что творческое взаимодействие человека с духами природы светлой и даже промежуточной направленности
   ["Промежуточная группа" - это те стихиали, чьи монады в светлейшем мире, но ход их развития оказался по разным причинам омрачён ("Роза Мира").]
   не только возможно, как утверждает духовидец, но просто необходимо.
   Их бытие - а это лары, пенаты, эльфы, гоблины, тролли, гномы, а для русского человека - домовые, лешие, кикиморы, гуменники и прочая, и прочая - с давних, ещё языческих времён отчётливо воспринималось народными массами. Многие обряды, приметы, правила общения с ними сохранялись в народной среде долгие века, дожили отчасти и до наших дней. Их бытование отражено не только в фольклоре - там их законное место, но и в литературе и искусстве всех стран и народов. Вот только один, но чудесный пример:
   Поместья мирного
незримый покровитель,
   Тебя молю,
мой добрый домовой...
   Останься, бедный страж,
в наследственной сени
   Постигни робостью
полуночного вора
   И от недружественного взора
счастливый домик сохрани.

А. Пушкин

   В трактате "Роза Мира" Даниил Андреев подчёркивает, что на современном этапе мы должны отказаться от тех представлений, которые были ранее: "Древние антропоморфизировали свои представления о стихийных божествах; мы больше не ощущаем потребности придавать стихиалям человекоподобный образ.
   Древние смотрели на эти миры, как на нечто раз навсегда данное и неизменное; мы отдаём себе отчёт в факте их эволюции, хотя и непохожей на эволюцию нашего органического мира, и будем стремиться постичь её пути.
   Древние могли переживать связь с отдельными слоями стихиалей, но неотчётливо разграничивали их друг от друга, а о путях становления этих монад у них не возникало даже догадок. Собственно говоря, они не обладали ясным представлением о множественности этих слоёв. Для нас же множественность и взаимосвязь этих слоёв и пути становления обитающих там монад делаются объектом трансфизического познания.
   Древние были не в состоянии нарисовать общую картину планетарного космоса; мы гораздо чётче дифференцируем каждый слой и включаем его, со всеми его специфическими особенностями, в общую панораму Шаданакара.
   Древние не могли примирить веру в эти миры с верой в Единого; для нас - между обеими этими верами нет никакого противоречия.
   ...свои духовные обязанности по отношению к стихиалям древние видели в умилостивлении их и восхвалении, - и только; мы же будем стремиться осуществлять нашу связь с ними в готовности участвовать в их играх и творчестве, в привлечении их благодействующего участия в нашу жизнь... и, наконец, в нашей собственной помощи светлым стихиалям и в работе над просветлением тёмных".
   Стихиали одухотворяют нашу природу, без них она мертва и безжизненна. Их творчество бесконечно разнообразно и не обязательно напрямую связано с людьми, хотя "человек для них не безразличен: их отношение к каждому из нас определяется его отношением к Природе". Стихии Энрофа - внешний круг среды их пребывания. "Кажется, только поэзии и музыке удавалось до сих пор выразить эту взаимосвязь стихиалей и стихий, эту дивную жизнь их в веселье, игре, любви и радости. Достаточно вспомнить гениальные страницы Вагнера - так называемый "Шелест леса", где не ветер уже проносится над морем деревьев и зацветающими лугами, но сами стихиали целуют этим ветром друг друга и прекрасную землю" ("Роза Мира"). Действительно, в искусстве, пусть во многом и интуитивно, отражено - и не раз - бытие благих духов природы. Глубочайшей поэзией и любовью овеяны строки самого трактата, им посвященные. В них запечатлён опыт общения духовидца с этими духами во время его многочисленных и любимейших скитаний по лесам Брянщины, степям Украины, югу России... приведём рассказ о двух таких встречах: "Лично у меня всё началось в знойный летний день 1929 года вблизи городка Триполье на Украине... я поднялся на гребень очередного холма и внезапно был буквально ослеплён: передо мной, не шевелясь под низвергающимся водопадом солнечного света, простиралось необозримое море подсолнечников. В ту же секунду я ощутил, что над этим великолепием как бы трепещет невидимое море какого-то ликующего живого счастья. Я ступил на самую кромку поля и, с колотящимся сердцем, прижал два шершавых подсолнечника к обеим щекам. Я смотрел перед собой, на эти тысячи зелёных солнц, почти задыхаясь от любви к ним и к тем, чьё ликование я чувствовал над этим полем. Я чувствовал странное: я чувствовал, что эти невидимые существа с радостью и с гордостью вводят меня, как дорогого гостя, как бы на свой удивительный праздник, похожий на мистерию и на пир..." ("Роза Мира").
   Нечто похожее пережил духовидец в брянских лесах, встретившись с небольшой лесной речкой, "жемчужиной мироздания, прелестным Божьим дитём": "И когда горячее тело погрузилось в эту прохладную влагу... я почувствовал, что какое-то невидимое существо, не знаю из чего сотканное, охватывает мою душу с такой безгрешной радостью, с такой смеющейся весёлостью, как будто она давно меня любила и давно ждала. Она вся была как бы тончайшей душой этой реки, - вся струящаяся, вся трепещущая, вся состоящая из прохлады и света, беззаботного смеха и нежности, из радости и любви" ("Роза Мира").
   Творчество стихиалей так или иначе затрагивает многие стороны человеческой жизни. Одни из них пестуют корни и семена нашего земного слоя - "вокруг каждого зерна мягко мерцает живая аура", а эти духи "ворожат над семенами и корнями, как над колыбелями..."; другие насыщают нашу атмосферу энергией - "для них гроза - есть творчество, а ураган - полнота их жизни". Но есть ещё и стихиали верховные, "прекрасные, выокоблагие существа невыразимого величия", чьё творчество имеет громадное значение для всех обитателей нашего Планетарного космоса, для его трансфизики и для его метаистории.
   Даже творчество тёмных стихиалей, хотя и не всех, может иметь провиденциальное значение для нашего мира обитания, как, например, деятельность "буйных и страшных стихиалей магмы", которые не воспринимают существование человека в принципе, но независимо от своей воли способствовали изменению лика Земли, а тем самым и развитию растительного и животного царства.
   Со светлыми же стихиалями, как свидетельствует Даниил Андреев, мы общаемся, хотя зачастую бессознательно, в игре и творчестве, как, например, с "дивными стихиалями Нивенны", о близости которых свидетельствует "лёгкий морозец, тихо падающий мягкий снежок, иней на деревьях и чувство восторженной радости... А тех из нас, - говорит Даниил Андреев, - кто сохранил в душе вечнодетское начало, стихиали Нивенны любят особенно нежно...". Духи свежевыпавшего снега, духи деревьев, лугов и полей, ветра и рек наиболее близки человеку, они благи, полны радости, веселья, любви, которыми готовы поделиться с нами, они "благосклонны к нам", как свидетельствует духовидец, если мы приходим к ним с чистыми помыслами. Научиться осознанно вступать с ними в общение, "учиться воспринимать шум лесного океана, качание трав, течение облаков и рек, все голоса и движения видимого мира как живое, глубоко осмысленное и дружественное" - вот прекрасная цель для современного человека. А ещё ощутить как бы "сквожение" нашего физического слоя, соприсутствия рядом с нами иных миров. Разумеется, и здесь нам на помощь приходят носители провиденциальной воли, "невидимые друзья сердца", чьими усилиями раскрываются в человеке органы духовного воспринимания. "Большего счастья, - свидетельствует духовидец, - чем полное раскрытие внутреннего зрения, слуха и глубинной памяти, на Земле нет". Но это - явление чрезвычайно редкое, чаще органы духовного воспринимания "приоткрываются на узкую, то и дело снова притворяющуюся щель. Но и такой приоткрытости достаточно, чтобы уже началось сквожение физического мира" ("Роза Мира").
   Большинство из нас лишены и этого, но знать о таких возможностях, прилагать собственные усилия для достижения этих благих целей, просить в этом помощи Светлых сил - не только никому не возбраняется, но становится сегодня для каждого насущной необходимостью.
   Разумеется, то, что говорит Даниил Андреев о духах природы как духовидец - неповторимо и уникально. Вместе с тем, права Светлана Семёнова, которая видит в идее "просветления и преображения природы" Даниила Андреева его глубокую связь с той "активно-эволюционной, активно-христианской мыслью", что называется "русским космизмом". Эта мысль "основывается на чувстве нравственной ответственности человека за судьбу земли, "меньшой твари", что предполагает качественно иной уровень взаимоотношений человека и природы. Он в корне отличен от теперешней иллюзорной власти над природой, гордынного её покорения, что на деле сводится лишь к нещадной её эксплуатации, глобальному истощению, нарушению экологического баланса планеты, (то, что Даниил Андреев называл превращением природы в анти-природу)" ("Письмена о преображении мировом". - В кн.: "Даниил Андреев в культуре XX века", 2000)
  
  
  
   Нет нужды говорить, каковы ныне последствия хозяйственной деятельности человека и какими природными катаклизмами отзывается, не может не отзываться на неё Мать-Земля. Да, природа двойственна, она не только источник радости, красоты и света, но и "арена буйствования демонических стихиалей" ("Роза Мира"). Тем более она требует к себе бережного и сознательного отношения, понимания закономерностей происходящих в ней процессов, одухотворения, то есть умения прикоснуться к душам тех, кого материалистическая наука считала "бездушными", "неразумными", а если и существующими, то только на потребу людей. Утилитарный подход к природе сегодня решительно невозможен. Задача творческого общения с природой - сбережение, усиление красоты, любование ею, душевное с ней общение. Это, конечно, не означает, "что силы природы нельзя обращать на пользу человека, это значит только, что наряду с этим должно совершаться и обратное: обращение сил человека на пользу - и духовную пользу природе" ("Роза Мира"). Ведь даже тёмные стихиали, по свидетельству духовидца, могут меняться под воздействием человека: "Излучения светлой духовности людей действуют на тёмных стихиалей разительно. Они отступают, частично перерождаясь... Вот отчего нас так поражает различие между реками, одинаково протекающими по странам тропического пояса, но в одном случае - вьющимися по непроходимым лесам, почти не обитаемым людьми, как Амазонка и Ориноко, а в другом - орошающими страны с высокой духовной, именно духовной, а не технической культурой...
   Реки Индии и Индо-Малазии - кормилицы и благодетельницы этих стран, и надо увидеть их собственными глазами, чтобы ощутить эманацию необъяснимого мира, дружественности и каких-то нездешних прохлады и тепла, веющих над их водами. Это - следствие неосознанного нами воздействия очищенных, смягчённых и устремлённых к свету человеческих душ - излучения народов, века и тысячелетия по их берегам обитавших, со всею своей возраставшей и накапливающейся духовностью..." ("Роза Мира").
   Разумеется, творческое взаимодействие человечества со стихиалями продолжается и в горних мирах. Так, в первом из миров Просветления, в Олирне, всемерная помощь оказывается в посмертии тем, "кто был слишком замкнут в личном", чья душа слишком ещё узка и тесна. Они принимают в себя лучи и голоса космоса, раздвигая границы своего "Я". А помогают им в этом прекрасные стихиали Орлионтаны, величественные духи горных вершин, особенно тем, чьи творческие способности были парализованы невежеством: "Они льют в созерцающих струи своих сил... и способности души раскрываются там в дни и годы непосредственного лицезрения Вселенной и торжественного величия других миров" ("Роза Мира").
   Если уж зашла речь о творческом взаимодействии и о творческой ответственности человека по отношению к природе, нельзя не сказать и о наших нынешних отношениях с животным царством и о тех задачах, которые были возложены на это царство Светлыми силами.

Творческое взаимодействие человека и животного царства

  
   Каждый из вас пробивался вверх: от камня - к растению, от растения - к животному, от животного - к человеку. Не скатитесь обратно к облику зверя, поднимитесь к Божественности, сияющей блеском любви.

Шри Сатья Саи Баба

  
   Одни из самых пронзительных и взволнованных страниц трактата "Роза мира" посвящены судьбе животного царства на Земле и его отношениям с человечеством как на протяжении всей истории, так, в особенности, на современном, якобы цивилизованном этапе. Даниил Андреев глубоко убеждён, что эти отношения нуждаются в безотлагательном пересмотре: "В ряду аксиом, ясных для меня как дважды два, одно из первых мест занимает вот эта: в подавляющем большинстве случаев (исключая только самозащиту от хищников, паразитов да случай отсутствия других источников питания) умерщвление и тем более мучительство животных безобразно, недопустимо, недостойно человека. Это - нарушение одной из тех этических основ, лишь твёрдо стоя на которых, человек имеет право называться человеком" ("Роза Мира").
   Духовидец решительно против охоты и рыболовства как спорта, как развлечения, ничем этически не оправданного: "У нас нет а б с о л ю т н о н и к а к о г о п р а в а покупать наши удовольствия ценою страданий и смерти живых существ"; он против того, чтобы учёные проводили опыты на "живом материале", и, конечно же, за вегетарианское питание. В этих своих воззрениях, глубоко выношенных и даже выстраданных, [См.: "Роза Мира", Собр. Соч. в 3-х тт. Т 2. с 215-216] Даниил Андреев, к счастью, не одинок. Этих взглядов сегодня придерживаются и другие: "Душевные муки животных длятся не один год (зачастую только, чтобы удовлетворить садистское любопытство, результаты которого никому не приносят пользы или известны любому разумному ребёнку).
   Отвратительная жестокость, чинимая над сотнями миллионов в высшей степени разумных и чувствительных существ, будь то использование их в целях медицины или психологии, промышленности или коммерции, косметики, изучения пестицидов, других исследований, разработки химического или бактериологического оружия... лазерного или ядерного воздействия, военных ранений и т.д. Список слишком велик.
   Насколько удивлены и испуганы были бы люди, если бы те, кто стоит выше нас в духовной иерархии, великие учителя, помазанники Божии, в ответ на наши мольбы о помощи... стали бы использовать нас в жестоком спортивном состязании или эксперименте ради их собственного интереса! К какой стороне святости, имеющей или не имеющей форму, человек мог бы обратиться ради успокоения, руководства, понимания и - главное - любви? А ведь человек - Христос среди животных..." (Пегги Мейсон, Рон Ленг. Сатья Саи Баба - Воплощение любви, глава: "Саи Баба и животное царство").
   Что касается вегетарианства, то человечество только выиграло бы от этого. Арахисовый протеин, которым кормят животных в Англии, равен годовому рациону 13 миллионов детей...потери белка оцениваются более чем в 80%. Если его дать непосредственно людям, потери при обработке составят 10 - 15%. "Без этой мании поедать трупы бесчисленных наших кротких травоядных "меньших братьев", у нас все равно было бы достаточно пищи для каждого, и исчезло бы огромное количество заболеваний" (там же).
   Пегги Мейсон цитирует Аватара нашей эпохи: "Животные существуют не ради снабжения пищей человеческих существ. Они отрабатывают свои жизни в этом мире. Когда человек умирает, лисы и другие звери могут съесть его тело, но мы приходим в этот мир не для того, чтобы обеспечить едой питающихся падалью. Человек поедает животных, но животные появились здесь не для того, чтобы стать пищей человека. А мы взяли за правило питаться мясом".
   Пегги Мейсон продолжает: "Баба подтвердил, что человек навлекает на себя "очень плохую карму" своим безнравственным, неэтичным, бездуховным обращением с царством, стоящим ниже нас по эволюционной лестнице: "Вселенная,- учит Аватар, - Тело Божие, все создания - облачения Божии. Любите Бога, и вы увидите Бога в каждом Его творении" (там же).
  
  
  
   Судьба животного царства и его метаисторическое значение приоткрываются нам в трактате "Роза Мира". Удивительны, неожиданны те его страницы, где говорится о задачах, которые были на него возложены изначально Провиденциальными силами: "Энроф был предназначен именно для животного царства, то есть для множества монад, сходивших своими шельтами
   ["Шельт - первое из материальных облачений монады... именно шельт является тем "я", которое совершает своё странствие по низшим слоям ради их просветления" ("Роза Мира").]
   сюда для того, чтобы приступить к великому творческому деянию: просветлению материальности трёхмерного слоя" ("Роза Мира"). Духовидец прикасается к метафизической и мистической эволюции этого царства, включая и эволюцию человека, раскрывает причины трагических неудач этой эволюции.
   Немалое место отведено нынешнему отношению к миру животных в целом, отдельным его видам, в частности тем, с которыми можно и нужно работать уже сегодня. Духовидец говорит также о науке будущего - "зоогогике", то есть педагогике животных, включающей и зоопсихологию.
   [Определённые шаги в этом направлении уже сделаны выдающимися учёными и, одновременно, писателями второй половины XX века, такими, как Конрад Лоренц, Джеральд Даррел, Джой Адамсон... а ещё раньше, как известно, о судьбе животного царства и необходимости бережного к нему отношения писали Джонатан Свифт, Альфред Брем, Джек Лондон, Фарли Моуэт, Сеттон Томпсон, а среди русских писателей Лев Толстой, Тургенев, Чехов, Мамин-Сибиряк... В XX веке - Игорь Акимушкин, Евгений Чарушин, Николай Сладков...]
   Суть нового отношения к животным, как мечтается Даниилу Андрееву, будет состоять не только в том, чтобы уберечь их от мучительства и убийства человеком, что обязательно, но и в том, чтобы всячески помочь животному царству "в деле его совершенствования, в сокращении путей и сроков этого совершенствования".
   В трактате развёрнута убедительная программа, требующая от человечества именно творческого труда - "труда бескорыстного, вдохновляемого не нашими узкими материальными интересами, но чувством вины и чувством любви, возрастающей любви, слишком широкой, чтобы замкнуться в рамках человечества.
   [Вот как объясняет истоки этого чувства вины духовидец: "Цель просветления трёхмерной материальности продолжала стоять перед Провиденциальными силами. Так как животное царство оказалось к этому неспособным (из-за вмешательства тёмных сил - А. А.), по крайней мере, на обозримый вперёд отрезок времени, были созданы предпосылки к тому, чтобы из него выделился один вид, могущий скорее и успешнее справиться с этой задачей. Выделение этого вида имело характер стремительного рывка вперёд. При этом родительский вид, от которого отделился новый, прогрессирующий, послужил ему как бы трамплином для прыжка. И чем стремительнее был рывок вперёд человеческого рода, тем дальше откатился назад родительский вид, служивший трамплином. Позднее этот вид сформировался в отряд обезьян - трагический образец регресса. Таким образом, наш скачок от зверя к человеку был оплачен остановкой развития бесчисленного множества других существ" ("Роза Мира").]
   Любви, которая сумеет решить проблемы, кажущиеся неразрешимыми теперь... Сумма страданий, приносимых человеком, уменьшится колоссально, а ведь именно в этом и состоит задача. Соответственно увеличится сумма приносимого добра, выражаясь по-индусски - према сагар, океан любви. Лев, возлежащий рядом с овцой или ведомый ребёнком, - отнюдь не утопия. Это будет. Это - провидение великих пророков, знавших сердце человечества. Не в вольерах, даже не в заповедниках, а просто в наших городах, парках, рощах, лугах, не страшась человека, а ласкаясь к нему и с ним играя, работая с ним вместе над совершенствованием природной и культурной среды и над развитием своего собственного существа, будут обитать потомки современных зайцев и тапиров, леопардов и белок, медведей и воронов, жирафов и ящериц... И придут поколения, которые будут с содроганием узнавать из книг, что не так давно человек не только питался трупами умерщвляемых им животных, но и находил удовольствие в подлом их подкарауливании и хладнокровном убийстве" ("Роза Мира").
   Конечно, и прежде существовали такие представители человечества, как Франциск Ассизский, Серафим Саровский, те, кого мы зовем святыми и праведниками, которые не только дружили с медведями, львами, волками, но осознавали иной, более высокий, уровень долга человека по отношению к животному царству.
   "Сердце Франциска было переполнено любовью, и его любовь к человеку сопровождается и особенным образом освещается его любовью ко всякой твари. Нужно, впрочем, иметь в виду, что эта любовь к твари всегда имеет у него отношение к Творцу... Чтобы выкупить ягнёнка, которого ведут на бойню, он отдаёт свою зимнюю одежду... Братскою любовью, которую он вносит в отношение к человеку, он обнимает и весь низший мир творений" (сб. "Подвижники").
   [Глава о Франциске Ассизском - это компиляция из четырёх авторов: Т. Терье. Франциск Ассизский; М.Стако. Святой Франциск Ассизский; Г.К. Честертон. Вечный человек; А. Сикори. Портреты святых.]
   Это и не удивительно, святые подвижники следуют древним заветам христианства относиться к животным как к меньшим братьям.
   Кстати, как известно, впервые так назвал животных именно Франциск Ассизский. "Но и за тысячи лет до него, - пишет современный исследователь, - в вавилонском "Сказании о Гильгамеше" прозвучали слова в защиту животных. Индийский царь Ашока издал первые законы об охране животных. В китайской книге XI века сказано: "Обращайтесь человечно с животными, не причиняйте боли насекомым"... В России наказывали извозчиков за жестокое обращение с лошадьми; в народе была примета - кто убьёт кошку, тому семь лет счастья не видать" (Александр Яблоков. Точка возврата позади. - "Знание - сила", 2006, N 3).
   Что касается христианства, то бережное и любовное внимание к животным, да и ко всякой живой твари, нашло своё чудесное выражение в православных иконах. Как утверждает Евгений Трубецкой, "можно привести целый ряд иконописных изображений на темы: "Всякое дыхание да славит Господа", "Хвалите имя Господне" и "О Тебе радуется, обрадованная, всякая тварь". Там можно видеть всю тварь поднебесную, объединенную в прославлении: бегающих зверей, поющих птиц и даже рыб, плавающих в воде. И во всех этих иконах тот архитектурный замысел, которому подчиняется вся тварь, неизбежно изображается в виде храма -собора: к нему стремятся ангелы, в нём собираются святые, вокруг него вьётся райская растительность, а у его подножия или вокруг него толпятся животные. Насколько тесно этот радостный мотив нашей иконописи связан с её аскетическим мотивом, это ясно для всякого, кто хоть сколько-нибудь знаком с нашими и греческими "Житиями святых". И тут, и там мы одинаково часто встречаем образ святого, вокруг которого собираются звери лесные и доверчиво лижут ему руки. По объяснению св. Исаака Сирина здесь восстанавливается то первоначальное райское отношение, которое существовало когда-то между человеком и тварью... А со стороны человека переворот в отношении к низшей твари ещё полнее и глубже. На смену тому узкоутилитарному воззрению, которое ценит животное лишь в качестве пищи или орудия человеческого хозяйства, здесь идет то новое мироощущение, для которого животные суть меньшие братья человека" (Евгений Трубецкой. Умозрение в красках, 1916).
  
  
  
   Разумеется, не только в христианстве существуют такие заветы. Даниил Андреев обращает наше внимание на то, что есть целая страна, в которой издавна поклонялись корове, что не могло не вызывать недоумения, а то и насмешек в других странах. А ведь "в основе этого поклонения - глубочайшие прозрения индийского народа, свидетельства его высокой духовности" ("Роза Мира").
   Что значит это поклонение корове и в каком ряду духовных величин оно пребывает? Вот как объясняет нам суть этого поклонения Аватар нашей эпохи - Шри Сатья Саи Баба:
   "По нашей традиции здесь, в Бхарате, у вас есть пять матерей. Кто же эти матери? Первая и главная мать - Дехамата, или родная мать, которая вас родила. Она произвела вас на свет, всеми силами заботилась о вас и жертвовала всем, чтобы вырастить вас и дать всё необходимое. Она, несомненно, достойна почтения. Вторая мать - Гомата, Мать-корова. Она даёт молоко, которое питает и наделяет силой ваше тело. Вы должны быть благодарны корове. Третья - Бхумата, Мать-земля. На этой земле мы живём. Мы обрабатываем её и выращиваем урожай, мы добываем из земли все полезные ископаемые. Четвёртая мать - Ведамата, Мать-Веда, Мать - святое слово. Веды учат вас смыслу и цели жизни, указывают вам духовный путь. Мы должны быть признательны Матери-Веде, как и всем другим матерям. Пятая мать - Дешамата, Мать-родина. Ваша культура, традиции, богатейшее наследие - всё это заключено здесь, в стране, где вы родились" ("Сатьопанишад, или Упанишада истины", т. 1).
   К сожалению, такое отношение к животным ещё не стало нормой для всего человечества, хотя надежда есть. На Западе, ещё в XIX веке, были предприняты попытки социально и законодательно оформить отношения человека и животных: "...идея покровительства животным зародилась в Великобритании, в 1825 году. И тамошнее общество защиты животных опекалось самой королевой Викторией... В России общество, подобное "аглицкому", возникло уже позже, в1865г. То было "Общество сострадания животным"... Министерство внутренних дел России приняло первые в истории "Правила обращения с животными", а одновременно с ними "Устав о наказаниях". Для живодёров предусматривались штрафы и арест" (В. Смирнов. Государство Зэков).
   О том, что ситуация небезнадежна, свидетельствует "Всеобщая декларация прав животных", торжественно провозглашённая 15 октября 1978 г. в Париже, в ЮНЕСКО, в которой утверждаются права животных, как домашних, так и диких, на жизнь, уважение, заботу со стороны человека: "Жизнь любого животного имеет право на уважение; Дикое животное имеет право свободно жить в естественных условиях и в них размножаться; Животное, находящееся в зависимости от человека, имеет право на содержание и заботу; Оно ни в коем случае не должно быть брошено или неоправданно и необоснованно предано смерти; Экспериментирование над животными, причиняющее физическое и психическое страдание, является нарушением прав животного; Любое действие, вызывающее без необходимости смерть животного, а также любое решение, приводящее к такому действию, является преступлением против жизни; Массовое истребление диких животных, загрязнение и разрушение биотипов являются актами геноцида; Система народного воспитания и образования должна быть нацелена на то, чтобы человек с детства понимал и соблюдал права животного", - вот некоторые из статей этой декларации, которая в свою очередь была дополнена "Международной конвенцией по проблемам содержания домашних животных", принятой государствами- членами Совета Европы. Остаётся только эти разумные и справедливые законоположения внедрить в повсеместную практику во всех странах, без малейшего исключения. Задача грандиозная, требующая неустанного творческого труда всего человечества.
   К сожалению, человечеству пока похвастаться особо нечем, несмотря на все законы и декларации. Истребление диких животных всё более наращивает темпы, многие их виды уже безвозвратно исчезли, человечество, по мнению современного публициста, прошло ту "точку возврата", когда ещё можно было сохранить животный мир нашей планеты: "В горных республиках СНГ - Киргизии и Таджикистане иностранцам разрешают охотиться даже на занесённых в Красную книгу мира, то есть находящихся на грани истребления горных баранов - архаров... при этом отстреливают в первую очередь самых крупных, сильных, красивых животных, страдает генетический фонд...
   Немалый вклад в истребление фауны нашей планеты вносят традиции, суеверия и так называемая "восточная медицина", изготовляющая лекарства из конечностей или внутренностей животных: тут и лапы гималайского медведя, и медвежья желчь, и жир сурка или барсука, и рога оленей и носорогов. Но крупных животных в тысячи раз меньше, чем людей, и даже если всех их "переделать на лекарства", - для всего человечества не хватит...
   Под гул моторов сотен миллионов автомашин, поездов, самолетов, кораблей, под безумный грохот эстрадных оркестров, под речи бессильных экологов, под слёзы "зелёных" люди добивают своих "меньших братьев". Процесс этот не остановим, необратим. С защитой крупных животных мы безнадёжно опоздали на несколько веков, как ни горько, как ни трагично это сознавать..." (Александр Яблоков. Точка возврата позади. - "Знание - сила", 2006, N 3).
   К этому, увы, приходится добавить и безобразное отношение к тем, кого мы называем "домашними животными", которые выращиваются на потребу человечества. И речь здесь даже не о вегетарианстве (решение об этом каждый человек принимает сам), но об условиях современного их содержания. Так называемое "интенсивное животноводство" привело к тому, что участь этих существ стала поистине ужасна. Для того чтобы снизить затраты на их содержание, побыстрее получить прибыль, абсолютно не принимаются в расчет ни физиологические, ни - тем более - душевные их потребности. В статье, недаром озаглавленной "Зверское бесправие", приведены ужасающие примеры того, на какое мучение обречены эти животные от рождения до уничтожения, ведь, как доказали учёные, боль животное чувствует не меньше, чем человек. Вот один, и не самый страшный пример: "... поросёнка заточают в станок, который позволяет ему делать только шаг вперёд и шаг назад...но свинья - очень общительное животное, такое содержание сводит их с ума. Они на фермах начинают грызть даже металлические прутья. Ведь поросята в природе, как дети - бегают, играют, роют землю..." (беседа с Еленой Марычевой, директором Центра защиты прав животных "Вита". - "Парламентская газета", 2005, N 144).
   Правда, на Западе набирает силу движение не только за экологически, но и за э т и ч е с к и ч и с т о е питание, когда люди не хотят покупать продукты, полученные в результате такого зверского содержания животных. "Человеколюбие к мелким скотам" (Достоевский) должно сегодня стать повсеместным и обязательным для всех.
  
  
  
   О том, что человечеству срочно необходимо пересмотреть в принципе своё отношение к животному царству, ещё и ещё раз говорит нам Даниил Андреев. Вот его духовидческие прозренья о посмертии высших животных. Они могут служить ещё одним весомым аргументом в решении этой проблемы.
   Речь о тех животных, которые за время земной жизни сумели развязать свою карму, как личную, так и родовую. Их посмертие, - свидетельствует духовидец, - прекрасно. Они идут в высшие миры, туда, где их "бессознательная земная мудрость" преобразуется, и они "предстают там просветлёнными и высокоразумными". На этих путях они встречаются с другими обитателями высших миров, как, например, в Уснорме, - слое вечного богослужения, принимая участие в общей молитве Господу, затем их "ставшие души", то есть души, восполнившие себя до конца, полностью преобразившиеся, насыщенные духом, идут в их собственные высочайшие миры... Если мы будем об этом помнить, то не позволим себе бездушно относиться к нашим меньшим братьям.
  
  
  

Ангелы и их творчество

   Если вы хотите, чтобы небо, ангелы, пришли вас обучить, найдите кого-нибудь менее знающего, чем вы, и немедленно начните просвещать его, давайте ему свет. Это отразится в невидимый мир, и вы притянете светящихся существ, которые начнут в свою очередь просвещать вас.

Оврам Микаэль Айванхов

   О бытии тех, кого в христианстве называют ангелами, свидетельствуют многие с глубокой древности: "Древние индийские, египетские, персидские и китайские тексты рассказывают о "силах Бога", которые персонифицированы в форме метафизических существ, причем некоторые из них даже являются антропоморфными... В долгой истории нашей планеты было много культур с мифологическими фигурами, выполнявшими космологические функции посредников между непостижимым Богом и враждебным миром" (Майкл Ньютон. Предназначение души. Жизнь между жизнями, пер. с англ. 2002).
   Деяния этих существ запечатлены в мифах, преданиях, сказаниях и легендах, а также в таких великих источниках как Библия, Коран... Вот лишь несколько примеров из Ветхого и Нового Заветов, разумеется, всем известные: трое ангелов явились Аврааму у дуба Мамврийского; ангел удержал руку патриарха, готового принести в жертву единственного сына; с ангелом всю ночь боролся библейский Иаков; вспомним и об увиденной Иаковом лестнице, соединившей небеса и землю, по которой поднимались и спускались сонмы ангелов; ангелы спасли трёх праведников в печи огненной, а пророка Даниила во рву со львами; Архангел Гавриил был послан с благой вестью к будущей Богоматери; ангелы возвестили Захарии о рождении сына, ставшего Иоанном Крестителем; ангел, а потом и многочисленное небесное воинство, явились пастухам при рождении Иисуса; ангелы служили Ему в пустыне; ангел (в Евангелии от Иоанна говорится о двух) был в гробнице Иисуса, когда туда пришли жёны-мироносицы. В "Деяниях Апостолов" говорится о том, как ангел вызволяет Петра из темницы... Современный экзегет Е. Торгунов к евангельским деяниям ангелов добавляет ещё одно. Он толкует неясное место в Евангелии от Марка, которое всегда вызывало немало вопросов. Речь идёт о том мгновении, когда воины схватили Иисуса, "тогда, оставивши Его, все бежали. Один юноша, завернувшись по нагому телу в покрывало, следовал за Ним, и воины схватили его. Но он, оставив покрывало, нагой убежал от них" (14:50, 51, 52). Это был не человек, утверждает Е. Торгунов, но ангел, посланник Небес. Сияние, исходившее от него, было принято за человеческую наготу, а покрывало, оставленное им, - то самое, в которое потом завернули тело Иисуса, то есть знаменитая плащаница. Упоминание об этом загадочном "юноше" есть только в Евангелии от Марка, хотя в Евангелии от Луки тоже появляется ангел - но немного раньше и с другой миссией: во время молитвы Иисуса на горе Елеонской перед арестом "явился к Нему Ангел с небес и укреплял Его" (22:43) (может быть, речь об одном и том же ангеле?).
   Ангелы являлись не только пророкам, святым, праведникам, но и обычным людям на протяжении всей истории человечества вплоть до наших дней. Хотя не всегда и не везде их называли "ангелами", то есть буквально "вестниками" (греч., латынь), но и "посланниками" (евр.), в Каббале - "магидами"... Современные эзотерики, например, называют те высшие сущности, которые приходят к людям, чтобы помочь, вызволить из беды, охранить от напасти, внушить уверенность и мужество - "гидами", "наставниками", "водителями", "старейшинами", "проводниками", но суть от этого не меняется, она всё та же, что запечатлена в христианской молитве: "Ибо ангелам Своим заповедает о тебе: охранять тебя на всех путех твоих...".
  
  
  
  
   Ангелология - особенно много внимания ей уделяли в Средние века - обширна и разнообразна. "Посланцы Божии", "Небесное воинство", "Служители" - кто только не размышлял на протяжении веков об их бытии и сущности. О них писали Ориген, св. Августин, Фома Аквинский... Из мистиков - Майстер Экхард, Яков Бёме, Эммануэль Свёденборг...
   Сошлёмся на православное богословское определение, кто такие ангелы: "... В собственном смысле ангелами называются в св. Писании сотворённые Богом высшия человека, бесплотные, духовные существа, одарённые высшим разумом, свободною волею и большим могуществом, всегда предстоящие перед престолом Божиим, служащие Ему и прославляющие Его и посылаемые в служение спасения человеков. Ангелов великое множество, и разные степени. Кроме добрых ангелов, есть и злые, отпавшие от Бога, о которых также многократно говорит св. Писание, но как о врагах нашего спасения" ("Полный православный богословский энциклопедический словарь", т 1). Кроме того, ангелами могли называться и люди - "пророки, священники, епископы церквей и др. вестники из людей..." (там же).
   Приведём ещё определения, кто такие ангелы, из "Православного катехизиса"
   [Катехизис (греч. - "изустное наставление") - обучение истинам христианской веры; краткое изложение учения церкви в форме вопросов и ответов.]
   составленного епископом Александром (Семёновым-Тян-Шанским): "Сотворенный Богом невидимый мир, или небо, это Ангелы. Они являются орудием Божия промысла и вестниками Божией воли. Священные Писания раскрывают их действия в решительные для человеческого спасения моменты истории. Ангелы - это могучие бестелесные духи, личности или умы. Они сотворены иерархически, вместе они составляют единство, или Собор, а разделяются они на "воинства". Ангелы называются также "вторыми светами".
   Предполагают, что каждое творение, и роды, и виды его имеют своего Ангела: например Церкви, народы, семьи, природные стихии. Ангел отдельного человека называется Ангелом-Хранителем. Он помогает человеку в деле его спасения и оберегает его. Церковь знает целые службы Ангелам и отдельные к ним молитвы. Ангелы "с нами невидимо служат" во время Божественной литургии...
   ["Однажды, когда преподобный Сергий (Радонежский - А.А.) совершал литургию в сослужении двух священников, Исаакий и другой ученик увидели сослужающего ему четвёртого - светоносного мужа в блистающих ризах... "О чада любимые! Если Господь Бог вам открыл, смогу ли я это утаить? Тот, кого вы видели, - ангел Господен; и не только сегодня, но и всегда, по воле Божьей служу с ним я, недостойный. Но то, что вы видели, никому не рассказывайте, пока я не уйду из жизни этой" (Георгий Федотов. Святые Древней Руси, 1931).]
   Ангелы света не могут творить зла, они всецело определены к добру и ему служат, но вполне свободно, сами избирая наилучшие пути к осуществлению воли Божией.
   К невидимому миру принадлежат также падшие ангелы, или духи зла".
   Не раз земное искусство обращалось к "ангельской теме". В православной иконописи их бытие запечатлено во многих признанных шедеврах: "Ангел златые власы", гениальная "Троица" Андрея Рублёва, "Благовещение"... Ангелы представлены в живописи, скульптуре, музыке, наконец, в литературе. От Данте, Шекспира, Джона Мильтона, Гёте, Уильяма Блейка, Рильке, Пастернака до повести Анатолия Кима "Белка", в которой ангелы-хранители стайкой, со слегка помятыми крыльями, появляются из туннеля метро, сопровождая людей, едущих в вагоне подземки. Но, как бы ни велась речь об ангелах: в возвышенном стиле молитвы, оды, поэмы или в слегка юмористическом тоне в повести современного писателя, главное в том, что ангелы призваны помогать и служить людям.
   "Со времени первохристианства небесные силы видимо и слышимо входили в человеческую жизнь и естественны были... харизматические явления, единящие, в служении Церкви, верующих людей с миром невидимым. Близость ангельского мира, как благословенного источника помощи Божией нам (о чём даже не все христиане догадываются) остаётся, конечно, и в наши дни. Она есть явление тех нравственных и духовных пророчеств, о которых предупредил Спаситель в словах: "Отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому" (Иоанна 1, 15). Царство Сына Человеческого делает неизбежным явление и на земле Церкви Небесной" (архиепископ Иоанн Сан-Францисский (Шаховской). Вера и достоверность).
  
  
  
   Вл. Соловьёв в своё время писал: "Само монашество считает и называет себя чином ангельским; истинный монах носит образ и подобие ангела, он есть "ангел во плоти", за величайшим монахом западного христианства св. Франциском Ассизским остаётся прозвание "pater seraphicus (отец серафимов)", при этом в теологии утвердилось мнение, что ангелы существуют при людях и для людей, и в своём развитии человек превзойдёт ангелов. С христианской точки зрения, - продолжает философ, - ангел не есть высшее из созданий: он ниже человека по существу и назначению, - человека, каким он должен быть и бывает в известных случаях. Представительница христианского человечества признаётся царицей ангелов, а у апостола Павла читаем, что все истинные христиане будут судить и ангелов. Ангелы же не судят людей, а лишь исполняют при них службу Божию. Если человек по существу и преимуществу есть образ и подобие Божие, то носить образ и подобие служебного духа может быть для нас лишь временною, предварительною честью" ("Жизненная драма Платона").
   "Служебные духи", "проводники Божьей благодати", приносящие с небес благие вести людям... Если вдуматься, за этими возвышенными определениями скрывается непризнание за чинами ангельскими деяний творческих. Наиболее четко эта точка зрения выражена Николаем Бердяевым: "Ангельское начало есть начало, посредствующее между Богом и человечеством, начало пассивно-медиумическое, передающее Божью энергию, проводник Божьей благодати, а не начало активно-творческое. Начало активно-творческое предоставлено человечеству" ("Спасение и творчество"). Конечно, лестно для человечества, но справедливо ли по отношению к ангелам?
   Иное толкование ангельских деяний находим мы у Даниила Андреева. Прежде всего в "Розе Мира" содержится основополагающее утверждение: ангельское человечество - это первое по времени человечество нашего Планетарного космоса: "Когда-то они обитали в слоях более плотной материальности, хотя и не в Энрофе; та эра предшествовала эре титанов. ... И так как материальность этих существ не была отравлена... восхождение ангело-человечества не было омрачено никаким срывом" ("Роза Мира"). Мы не в состоянии понять и осмыслить содержание их жизни теперь, в просветлённых мирах, только можем уловить те стороны их деятельности, которые имеют непосредственное отношение к нам. При этом духовидец подчёркивает именно творческое участие ангельских иерархий в жизни людей и всего Планетарного космоса. Он не отрицает того, что Херувимы, Серафимы и Престолы - представители так называемого "низшего" ангельского круга, несут охранительные функции. Херувимы призваны охранять людей, увы, не всех: вопреки христианскому канону, утверждает духовидец, не у каждого из нас есть ангел-хранитель за правым плечом, а только у тех людей, кто пришёл на Землю с особой, светлой миссией. Серафимы - "хранители некоторых человеческих содружеств: церквей, религиозных общин, некоторых этических объединений, очень немногих городов - тех, духовная целостность и нравственная чистота которых имеет особое значение в глазах Провиденциальных начал... Престолы, чей облик схож с нашим представлением об архангелах... - хранители наций. Их много: духовное становление каждой нации охраняется целым сонмом этих блистающих существ" ("Роза Мира"). А вот Ангелы Высшего Круга - светлые иерархии огромной силы, по утверждению духовидца, это те, чьими творческими усилиями создаётся материальность трёх-, четырёх- и пятимерных слоёв нашего Планетарного космоса.
   Астралы (в христианстве - Власти) творят материальность нашего мира обитания, Силы - творцы материальности мира даймонов, Господства - миров Просветления (кроме первого из них - Олирны), Начала творят материальность Небесных стран, затомисов. Материальность ещё более высоких миров творится Архангелами - "теми самыми, кем становятся после трансформы сирины, алконосты и гамаюны" Небесных стран христианских метакультур: Рая, Эдема, Святой России... Кроме того, физические тела людей создаются с помощью ангельских иерархий: "они творят самую материю", нашу плоть. Духовидец предупреждает: "Знаю, что излагаемое совершенно не совпадает с традициями христианской ангелологии, несмотря на общность названий. Мне жаль, что это так. Но я пишу не от себя и не могу вносить изменений до тех пор, пока на это не укажет единственный Голос, которому я доверяю полностью" ("Роза Мира").
   Как мы видим, духовидец подчёркивает именно творческое, а не служебное только участие ангельских иерархий в жизни нашего Планетарного космоса.
  
  
  
   Современная эзотерическая литература об ангелах обширна, но это, главным образом, рассказы об отдельных, хотя и поразительных случаях помощи людям или даже людским коллективам в тех или иных критических ситуациях. Софи Бэрнхэм, которая много лет посвятила этой теме, приводит множество рассказов очевидцев о встречах с ангелами наших современников, помощи ангелов людям, особенно детям: "Когда Мэрилин пересекала улицу по дороге в школу, на неё наехал автомобиль, и она была подброшена высоко в воздух. Её родители беспомощно наблюдали, как она упала на мостовую и покатилась к большому незакрытому канализационному люку. Но вместо того чтобы свалиться (а это казалось неизбежным), она вдруг задержалась прямо на краю люка. Родители рассказали эту историю доктору, и все они изумлённо качали головами. Что внезапно остановило девочку на самом краю люка, в который она катилась с такой быстротой? С софы раздался голос Мэрилин, полный удивления: "Разве вы не видели огромного красивого ангела, стоящего в люке? Это она протянула руки и удержала меня, когда я падала" (Софи Бэрнхэм. Книга ангелов, пер. с англ., 1994). "Я слышала, - пишет в другом месте автор, - что во время Второй мировой войны союзники были обязаны своей победой ангелам, сражавшимся на их стороне... Но самая драматическая из военных историй, "Песнь о Роланде" нашего века, связана с ангелами под Монсом в Бельгии. Их посещение произошло между 26 и 28 августа 1914 года, во время первых боёв мировой войны... Французы видели архангела Михаила. (Или то была святая Жанна?) С непокрытой головой скакал он в золотых доспехах на белом коне, размахивая мечом. Британцы воспринимали его как святого Георгия... И его видели не один, не два человека... Один раненый сказал, что в критический момент отступления от Монса он увидел "ангела с распростёртыми крыльями, подобного сияющему облаку" между наступающими немцами и союзниками, и в этот момент натиск немцев ослабел..." (там же).
   Таких случаев немало. Есть, например, поразительные свидетельства и об участии небесного воинства на стороне наших войск во время взятия Кенигсберга в годы Великой Отечественной войны, как когда-то - в битве Александра Невского на Чудском озере...
   А вот рассказ о том, какую помощь могут оказывать небесные помощники (автор называет их гидами) в совершенно конкретной области, целительстве: "В состоянии пробуждённого сознания, - свидетельствует Барбара Энн Бреннан, - я обычно вижу Хейоана [Один из первых наставников, пришедших на помощь целительнице в самом начале её деятельности. Его имя означает: "Ветер, шепчущий истину сквозь столетия" (Барбара Энн Бреннан. Свет исцеляющий).]
   стоящим справа и несколько сзади меня. Он примерно 10 - 12 футов ростом (один фут-30,30 см - А.А.), светло-голубой, золотой и белый по цвету. Когда я передаю информацию от Хейоана (больному - А.А.), наши сознания сливаются и становятся одним целым. При этом моё аурическое поле увеличивается до 20 футов.
   Много раз после работы на канале Хейоана в течение часа или двух меня брали в комнату света, где за большим длинным столом располагалось множество гидов. Они мне показывали большие синьки проектов, которые должны реализоваться в будущем... На последнем семинаре в Санта-Фе я встретилась с группой гидов, которые назвали себя Советом Света. По-видимому, они обладают огромным запасом силы. Они сидели кружком, у ног каждого стояла свеча. По-видимому, у них есть планы строительства центров целительства по всему миру. Мне очень интересно, как осуществится такое пожелание, это произойдёт в своё время" (Барбара Энн Бреннан. Свет исцеляющий).
   В заключение приведём чудесное стихотворение Ивана Бунина:

Ангел

   В вечерний час, над степью мирной,
   Когда закат над ней сиял,
   Среди небес, струёй эфирной
   Вечерний ангел пролетал.
  
   Он видел сумрак предзакатный,
   Уже синел вдали восток -
   И вдруг услышал он невнятный
   Во ржах ребёнка голосок.
  
   Он шёл, колосья собирая,
   Сплетал венок и пел в тиши,
   И были в песне звуки рая -
   Невинной, неземной души.
  
   "Благослови меньшого брата, -
   Сказал Господь. - Благослови
   Младенца в тихий час заката
   На путь и правды, и любви!"
  
   И ангел светлою улыбкой
   Ребёнка тихо осенил
   И на закат лучисто-зыбкий
   Поднялся в блеске нежных крыл.
  
   И точно крылья золотые
   Заря пылала в вышине,
   И долго очи молодые
   За ней следили в тишине!

1891

  
  
  
  

Творчество Планетарного Логоса - верховного демиурга нашего Планетарного космоса

  
   Выше мира обитания ангелов идут, по свидетельству Даниила Андреева, такие миры, о которых духовидец, по его собственному признанию, может говорить "ещё суше, ещё протокольнее": "Да, это миры тех великих сущностей, которые мы не имеем возможности назвать иначе, как великими иерархиями; многие из них были в своё время объектами почитания в религиях различных стран. В образах египетского, вавилонского, греческого, древнегерманского, ацтекского, в некоторых аспектах верховных божеств пантеона индийского отразились - хотя лишь до определённой степени - эти возвышенные существа, но не такими, каковы они теперь, а такими, какими они были, вернее, какими представлялись сознаниям постигавших их народов в те далёкие времена. За века, протекшие со дня возникновения и расцвета их культов в Энрофе, эти иерархии поднялись на наивысшую высоту" ("Роза Мира"). Кроме этих величайших творцов метаистории нашего Планетарного космоса нужно назвать и демиургов - водителей сверхнародов разных стран [См. о них в разделе "Творчество истории. Раздел II".].
   Итак, наш Планетарный космос с самого начала своего возникновения строится, преобразуется, т в о р и т с я совместными усилиями Провиденциальных сил, в том числе и высочайшими представителями метабрамфатуры, то есть посланцами Вселенной, друзьями и помощниками из нашей Галактики. И здесь возникает закономерный вопрос: происходит ли это спонтанно, "само по себе" или есть Некто, кто всех ведёт, сплачивает, поднимает ввысь, насыщает энергией, посылает творческий импульс... Иначе говоря, осуществляет демиургическую деятельность именно в нашем Планетарном космосе - Шаданакаре. Ответ мы находим в трактате Даниила Андреева "Роза Мира".
   "Великая богорождённая монада, божественный разум нашей брамфатуры,
   ["Брамфатура - система разноматериальных слоёв, которыми обладают почти все небесные тела. Они объединены в одно общностью процессов, в них протекающих" ("Роза Мира").]
   древнейшая, самая первая из всех её монад". Такое определение даёт духовидец тому великому представителю Божественных сил, который изначально призван водительствовать нашим Планетарным космосом (брамфатурой), от самого начала его существования. Творческий импульс дан ему Самим Первоверховным Творцом, путь становления во Вселенной, как и само рождение Богом, абсолютно для нас непостижимо, трансцендентно, но творчество может быть явлено в озарениях пророков, святых, наконец, духовидцев и вестников. Разумеется, лишь фрагментарно, не до конца и в той его части, которая касается непосредственно метаистории самой брамфатуры.
   Даниил Андреев свидетельствует, что "Логос Шаданакара совершает абсолютно непостижимый для нас путь восхождения и творчества по космической лестнице", говорит о том, что ни одной брамфатуры нашей Вселенной, исключая демонические, нет и не может быть без такой богорождённой монады: "Ибо одна такая монада появляется в каждой из брамфатур на заре её и на всём протяжении становления всех её сакуал ["Сакуала - система двух или нескольких разноматериальных слоёв, тесно связанных между собой структурно и метаисторически" ("Роза Мира").]
   остаётся средоточием Провиденциальных сил и Божественного Духа" ("Роза Мира"). Именно творчество Логоса сделало возможным сошествие "множества юных богосотворённых монад, которые устремлялись из Вселенной в новый мир". С их участием началось творение светлых слоёв и прекрасных законов, "чуждых страданию, смерти, и какой бы то ни было тьме"; создавались, наконец, первые человечества нашего Планетарного космоса: ангельское, затем человечество титанов, даймонов... "Однако,- с горечью констатирует духовидец, - это творчество не смогло предохранить Шаданакар от вторжения тёмных сил", и с тех пор в нём ведётся неустанная борьба светлых и тёмных сил, которая, увы, в известной степени исказила его судьбу.
   Далее Даниил Андреев повествует о таких этапах творческого пути Планетарного Логоса, как Его нисхождение в мир даймонов, которое "превратилось в апофеоз", и этот мир "сумел вступить на путь последовательных просветлений"; затем о Его "подготовительном спуске", в мир земной жизни около 7000 лет тому назад, когда "Он был великим учителем", и было основано "глубокое и чистейшее эзотерическое учение, брошены первые семена, перенесённые ветрами истории на почву других стран и культур: в Индию, в Египет, в Китай, в Иран, в Вавилонию" ("Роза Мира"). И, наконец, о Его вочеловечивании, а точнее - о Его выражении, - как уточняет духовидец, - в облике Иисуса Христа.
   Ныне мир обитания Планетарного Логоса - Мировая Сальватерра (название условное) - "средоточие и вершина Шаданакара... Всё провиденциальное в истории Шаданакара, в истории человечества и отдельной души - от Сальватерры. Здесь сосредоточиваются низлияния высших космических Сущностей, выражающих себя как в становлении звёздных миров, так и в нашем становлении.
   "Небесных воль блистающий кристалл", - говорит Даниил Андреев, - формула, применимая к Мировой Сальватерре не только поэтически. Непрерывные волны благодати и силы изливаются с этих высот, из этих глубин. Чем помогут нам приблизиться к представлению о них такие слова, как сияющий благовест или звучащее сияние?.. Даже то, что пыталась выразить библейская легенда о лестнице Иакова, заканчивается здесь, пройдя сквозь весь Шаданакар. Великие сущности и великие существа восходят и сходят ступенями материального бытия от Сальватерры к земле и от земли к Сальватерре. Она есть сердце планеты и её внутреннее Солнце. Сквозь неё и только сквозь неё раскрываются выси, шири и глуби Духовной Вселенной, объемлющей и звёздные архипелаги, и океаны Метагалактики, кажущиеся нам столь пустынными...
   Духовная Вселенная невыразима ни на каком языке и может быть пережита, конечно, лишь в отдалённейших предчувствиях. Наивысшие духовные восхищения у мистиков христианства, высшая ступень экстаза у индусов, "абхиджна" Будды - всё это суть состояния именно этих отдалённых предчувствий...
   Когда человечество - физическое и уже внефизическое - закончит свой колоссальный цикл, когда закончат его и все царства планетарной Природы, они полностью совпадут с этим планетарным раем. Тогда начнётся раскрывание Мировой Сальватерры, как цветка, в готовый принять её простор Духовной Вселенной. Солнце Мира будет сиять над этим цветком, принимая в свои небеса его благоухающее излучение.
   Но последняя цель будет и тогда ещё безмерно далека; ныне же она лежит за пределами какого бы то ни было, самого ослепительного предчувствия" ("Роза Мира").
   По понятным причинам духовидец не часто в своих прозрениях выходит за пределы нашего Планетарного космоса. Тем более ценны те краткие сведенья, которые мы встречаем в трактате, повествующие о дружеском участии представителей иных брамфатур либо даже самой метабрамфатуры, то есть Вселенной как таковой, в нашем бытии: "В длящейся многие миллионы лет истории Шаданакара (стоит обратить внимание на это высказывание! - А. А.) имели и имеют место активные воздействия других брамфатур: или более мощных, чем наша, или стоящих впереди нас в своём развитии, или, наконец, соизмеримых с нами по своим масштабам и ступеням восхождения...
   Было время, когда земля представляла собой полурасплавленный шар, а другие слои Шаданакара, исчислявшиеся ещё однозначными цифрами, только создавались великими иерархиями макробрамфатуры..."
   Пришельцы с других брамфатур, "великие помощники и друзья светлых сил Шаданакара", высочайшие существа, которые без труда преодолевают космическое пространство, принимали непосредственное участие в становлении нашего Планетарного космоса.
   В трактате есть одно, как бы косвенное свидетельство о творческих деяниях тех, кто действует уже в масштабе Вселенной: духовидец ссылается на поэму английского автора Эдвина Арнольда "Свет Азии" (1879), в которой повествуется о жизни принца Сиддхартхи, ставшего Буддой, и, в частности, о Его прозрении в высшие миры, так называемой "абхиджне". Вот это место в вольном переводе Даниила Андреева: "Он видел Владык Света, которые держат миры невидимыми узами, а сами покорно движутся вокруг более могущественных светил, переходя от звезды к звезде и бросая непрестанное сияние жизни из вечно меняющихся центров до самых последних пределов пространства" ("Роза мира").
   Кроме того, утверждает духовидец, есть ещё "великий центр нашей Галактики, скрытый в Энрофе от нас тёмными облаками космической материи". Это Астрафайр - "исполненная потрясающего великолепия светящаяся туманность, как бы т в о р я щ е е л о н о (-А.А.) нашей Вселенной" (там же).
   Заметим, о ком бы из представителей светлых иерархий ни говорил духовидец, всегда речь идёт о творчестве, а точнее - о Б о г о - с о т в о р ч е с т в е , которое, скреплённое узами любви, является главной движущей силой существования и развития всей Вселенной.
   Итак, речь о величайших иерархиях нашего Планетарного космоса, начиная с самого Планетарного Логоса, и их творческой демиургической деятельности. Казалось бы, мир земной жизни, творчество отдельного человека, не много значат для этих высоких сущностей и миров их обитания. Трактат "Роза Мира" замечателен тем, что свидетельствует как раз об обратном. Оказывается, наше творческое участие в просветлении Шаданакара много значит для миров горних, миров Света. "...излучения духовной радости, религиозного восторга и благоговения становятся тончайшим материалом для творчества затомисов, сорадование восполняет жизненные силы ангелов, излучения высокой любви между мужчиной и женщиной поднимаются в те миры, которые обозначены здесь как "Волны Мировой Женственности", ... с о с т р а д а н и е, в д о х н о в е н и е, т в о р ч е с к и й п л а м е н ь л ю д е й (-А.А.) укрепляет обитель Логоса Шаданакара" ("Роза Мира").
   Повторим ещё раз: "сострадание, вдохновение, творческий пламень" подлинного человеческого созидания - вот тот укрепляющий, соединяющий всё в одно непрерывное духовное целое "материал", который необходим, оказывается, самому Планетарному Логосу. Поистине поразительное духовидческое откровение, которое никого не может оставить равнодушным. Оно одно, как нам кажется, способно пробудить в каждом человеке творца.
   Увы, этому прекрасному признанию в трактате предшествует нечто иное: "...излучения зависти, скупости, алчности, злобы восполняют убыль жизненных сил в стане демонов..." - грозное предупреждение и, одновременно, свидетельство, что всё в нашем Планетарном космосе взаимосвязано, не существует само по себе, что все мы, каждый из нас, - о т в е т с т в е н н ы за то, что в нём происходит.

Божественное творчество: Бог-Творец и мы

  
   Творческая сила Бога на самом деле не лепит нас, словно глину. Это огонь, оживляющий тех, кто к нему прикасается, животворящий Дух.

Пьер Тейяр де Шарден "Божественная среда"

   У Бога всеобъемлющая любовь и неиссякаемое творчество слиты в одно... Божественное творчество само ограничивает Творца, оно определяет Его могущество той чертой, за которой лежит свобода и могущество его творений.

Даниил Андреев "Роза Мира"

  
   "Творение Божие", "Божья тварь" - как часто мы произносим эти слова, не осознавая их глубинной сути. А ведь в них указание на возможность прикосновения к той тайне, которая от века занимала и занимает человечество: как постичь Бога, Того, Кого мы называем "Один, без второго", "Абсолют", "Брахман", "Христос", "Аллах"... - "Творца и зиждителя Вселенной, истока и устья мирового потока жизни" ("Роза Мира"). Бог-Творец проявляется в мире, открывает Себя через Своё творчество, совершаемое в любви, через Свои творения.
   Правда, как не без лёгкой иронии говорит Саи-Аватар, "некоторые люди пытаются доказать, что мир - не творение Господа, а результат естественной природной эволюции. Но настаивать на этом бессмысленно, так как не бывает следствия без причины". Далее Он по Своему обыкновению приводит самый простой пример для доказательства этой основополагающей истины о бытии и творчестве Бога: "Как для составления гирлянды нужен человек, который взял бы иголку и нанизал бы на нитку цветы, так должен существовать Некто, Кто соединил бы воедино материю и энергию" (Шри Сатья Саи Баба. Летние ливни в Бриндаване, 1993).
   Невозможно - по крайней мере на нынешнем этапе развития человеческого сознания - охватить и понять Божественное творчество во всех его проявлениях и ипостасях: ведь это равно постижению бытия всей Вселенной. Вот что говорится, например, о творчестве Бога в "Православном катехизисе", составленном епископом Александром (Семёновым-Тян-Шанским): "В отношении мира сверхсущный и неприступный Бог имеет особый образ бытия, который выражается в том, что Бог творит мир, промышляет о нём и открывается ему... Бог сотворил мир как бы по некоторому плану, и всему сотворённому соответствуют Божественные образы, или особые Божественные мысли. Впрочем - это не только мысли, но и слова Божии. И потому они имеют творческую силу, так как Словом Божием мир сотворён. Слово Божие - Логос - это Сын Божий. В отношении сотворённого мира Слово Божие есть Слово всех слов, Смысл всех смыслов, Премудрость Божия, так как в Нём заключены мысли о всём творении".
   Даниил Андреев свидетельствует о творчестве Бога как духовидец: "Дух творится только Богом и эманирует из Него", кроме того, никто другой, кроме Господа не способен сотворить, тем более - породить - ни одной монады: "...Среди многочисленных слоёв Шаданакара есть многомерный мир, где пребывают человеческие монады - неделимые и бессмертные духовные единицы, высшие Я людей. Творимые Богом и только Богом, а некоторые (немногие) таинственно рождаемые Им, они входят в Шаданакар, облекаясь наитончайшей материей, - её правильнее было бы назвать энергией...". Напомним, по определению Даниила Андреева, "монада есть первичная, неделимая, бессмертная, духовная единица, богорождённая либо богосотворённая. Мироздание являет собою неисчислимое множество монад и многообразные виды материальностей, создаваемых ими" ("Роза Мира"). Монады богорождённые - это духи неимоверной творческой мощи и величия, которые, как свидетельствует духовидец, изначально призваны водительствовать брамфатурами и галактиками. Можно предположить, что это те из богосотворённых монад, которые в предыдущем эпицикле существования Вселенной прошли свой путь до конца и после махапралайи, времени великого отдыха, участвуют в Божественном созидании и творчестве уже как монады богорождённые.
   Для постижения сути творческих процессов во Вселенной, как и в нашем Планетарном космосе, знания о Духе и монадах, о духовности и материальности имеют принципиальное значение: "Дух в своём первичном состоянии, не облачённый ни в какие покровы, которые мы могли бы назвать материальными, представляет Собою субстанцию, которую мы не точно, а лишь в порядке первого приближения можем сравнить с тончайшей энергией. Духовны только Бог и монады - бесчисленное множество богорождённых и богосотворённых высших Я [ В других религиозных и эзотерических системах - "Искра Божия", "Атман", "Фраваши", "Ядро"...]
   неделимых духовных единиц; они разнствуют между собой степенью своей врождённой потенциальной масштабности, неисчерпаемым многообразием своих материальных облачений и дорог своей жизни. Высоко поднявшаяся монада может быть там, здесь, во многих точках мироздания одновременно, но она не вездесуща. Дух же Божий воистину вездесущ - Он пребывает даже там, где нет никаких монад, например, в покинутых всеми монадами руинах брамфатур. Без Него не может существовать ничто, даже то, что мы называем мёртвой физической материей. И если бы Дух Божий покинул её, она бы перестала быть - не в смысле перехода в другую форму материи или в энергию, но совершенно" ("Роза Мира").
   Прозрения духовидца подтверждаются тем, что говорит Аватар нашего века: "Дух, Атман, присутствует везде и во всём. Он не имеет ни конца, ни начала. Он неизменен. Ему известно всё; Он может достигнуть всего; у Него нет признаков. Он - единственный, цельный, неделимый, Один, без второго. Бог, обитающий во всех как Параматман, Великий Принцип Духа, не имеет атрибутов. Он выше трёх ограничений: пространства, времени и причинности. Дух есть всё. Нет ничего, что бы не было Духом. Дух не ограничен ни вещественностью, ни именем, ни формой".
   Обратим внимание также и на постулат: "Духовны только Бог и монады" (Даниил Андреев). Не здесь ли истоки провидческого знания о том, что человек создан по образу и подобию Божьему? "Подобие" монады Богу - именно в Духе, только в Нём. Будем при этом помнить, что бытие в образе человека - всего лишь один из этапов, который проходит монада (высшее "Я", Атман) в своём развитии, лишь один из множества уровней личностного сознания.
   Итак, Господь творит Дух, творимые же Им монады создают различного вида материальности, точнее - иноматериальности (если сравнивать с тем, что мы понимаем под материей на Земле). А это значит, что творение и само бытие не может состояться без монад, что делает их, как уже говорилось, участниками творческого процесса во Вселенной.
   Заметим, что объединяет Господа и монады - это сам а к т т в о р ч е с т в а, созидание в самом высоком, первоначальном, бытийственном его значении. Это позволяет нам ещё раз убедиться в верности определения творческого процесса как процесса онтологического, который, наряду с любовью, ведёт всё мироздание к совершеннейшему единству в масштабе Вселенной.
   Как уже отмечалось, единение в акте творчества есть только одно из проявлений всеобщего принципа единства, главенствующего в мироздании. При всём неисчислимом многообразии своих проявлений стремление к единению один из фундаментальных законов существования.
   [По иным законам, увы, протекает бытие и творчество - на определённом этапе бытия Вселенной - тех монад, которые "в незапамятные времена" (Даниил Андреев) отпали от Творца (См. об этом в разделе "О творчестве тёмных иерархий и его влиянии на земное творчество").]
   Этот закон проявляется и в отношениях между Духом и материей. При этом те материальности, которые создаются монадами, не есть, по свидетельству духовидца, нечто отличное и противоположное Духу, как это обычно воспринимается обыденным сознанием. Разница между ними скорее не принципиальная, но стадиальная. Эти прозрения Даниила Андреева находят авторитетнейшее подтверждение. Вот что говорит об этом Саи-Аватар: "Каждый субъект материального мира, падартха, исполнен Божественным Духом, Парартхой. Хотя материя и Дух кажутся нам различными, в действительности они едины. Материя, как низко организованная субстанция, черпает свою энергию и жизненную силу в Духе. Поэтому материя и Дух тесно переплетены и взаимосвязаны".
   Итак, задача каждой светлой монады, или Высшего "Я", своим творческим соучастием в бытии просветлять и одухо-творять, то есть н а с ы щ а т ь Д у х о м, "низко организованную материю" и через эту свою деятельность достигнуть наивысшей стадии духовной полноты и единения через творчество и любовь, следуя тому высочайшему идеалу, который являет нам Божественная Троица, "извечно и присно соединяющаяся в творческой любви" ("Роза Мира").
  
  
  
   Ещё и ещё раз говорит Даниил Андреев о том, что единение в творчестве и любви есть непременное условие бытия, того "мирового потока жизни", который творится совместно: миром движет "любовь к жизни, как к мировому потоку, творимому Богом, иерархиями и человеком, благословенному во всём, от созвездий и солнц до электронов и протонов, во всём, кроме демонического, прекрасному не только в нашем слое, но и в сотнях других слоёв и жаждущему нашего участия в нём во имя любви" ("Роза Мира").
   В нашем Планетарном космосе на высших планах его бытия творчество находит свой глубинный смысл, преобразуясь в совершеннейшее единство, становится наглядным, выражается уже не только как духовное, внутреннее стремление, но буквально: в том мире, в котором, по Даниилу Андрееву, пребывает Синклит Мира, "исконное несходство между великими творениями человеческого гения и великими созданиями Природы уже не имеет места, ибо оба начала слились наконец в непостижимом для нас синтезе" ("Роза Мира"). И так вплоть до наивысших миров нашего Планетарного космоса, в которых "и человечество Энрофа, и человечество даймонов, и человечество Луны, и ангелы, и стихиали, и даже животное царство, чей метафизический смысл являл собой столь глубокую загадку, находят своё наивысшее оправдание, своё окончательное преображение в лоне этого высшего рая, совмещающего покой и могущество, блаженство и творчество, совершенство и беспредельное движение дальше и дальше по ослепительному пути" ("Роза Мира").
   "Высшее единство" - это то, к чему, по словам Даниила Андреева, ведёт монады вселенский план Провидения. Чем выше ступени их бытия, тем более совершенным оказывается их единение, их сближает любовь к Богу и к друг другу. И далее следует замечательное пророчество: "И когда каждая из них погружается в Солнце Мира и с о-т в о р и т Ему (- А.А.) осуществляется единство совершеннейшее: слияние с Богом без утраты своего неповторимого "Я"...
   О невозможности "утраты своего неповторимого "Я" в процессе творчества, как одной из наивысших ценностей бытия, говорит и Николай Лосский: "Всякий творческий акт в Царстве Божием вносит в состав его новое бесконечно сложное и н д и в и д у а л ь н о е (-А.А.) содержание, т.е. представляет собою нечто неповторимо своеобразное и в пределах мирового бытия незаменимо ценное" ("Ценность и бытие", 1931).
   "При этом, - утверждает Даниил Андреев, - чем выше ступень каждого "Я", тем полнее совпадает его воля с творческой волей Господа. И когда оно, начав свой космический путь с простейших форм живой материи, минует ступени человека, демиурга народов, демиурга планет и звёзд, демиурга галактики, оно через Бога-Сына погрузится в Отца, и воля его полностью совпадёт с Отчею волею, сила - с Отчею силой, образ - с Отчим образом и творчество - с Отчим творчеством...
   Будут сменяться века, потом эоны, наконец, брамфатуры и галактики; каждый из нас, рано или поздно, достигнет Плеромы - божественной Полноты - и вступит в родимое Лоно уже не только как дитя, но как брат Божий" ("Роза Мира"). "Как брат Божий"!
   Вот свидетельство на эту же тему современного эзотерика, на духовидческий опыт которого мы уже не раз ссылались. Барбара Энн Бреннан говорит лишь об одном из таких этапов восхождения - собственно земного человечества, но и тут наблюдается та же закономерность: переход от состояния "дитяти" - через приобретённый опыт и творчество - к осуществлению себя как "брата Божия": "Существует различие между связью с ядром (в терминологии автора, т.е. с монадой, высшим "Я" - А.А.) в младенческом возрасте и приобретённой в результате жизненного опыта. Та, ранняя связь с ядром является бессознательной. Связи с ядром, которые мы устанавливаем в течение жизни, осознанные.
   У взрослых людей связь с их ядром, которая устанавливается через жизненный опыт, создаёт осознанное ощущение их внутренней божественной природы. Взрослые осознают, что они являются искрами божественного света во Вселенной" - и как итог: "Назначением воплощения является развитие осознания себя божественным со-творцом Вселенной" ("Свет исцеляющий").
   Замечательно о том же в своё время сказал Сергий Булгаков, призывая человека к "сыновнему" творчеству: "Человек должен творить не как Прометей и не как раб, но как сын" ("Догматическое обоснование культуры"). То есть не противопоставлять себя Божественности, не бунтовать ("Прометей"), но и не склоняться перед ней буквально ("раб"), но испытывать, творя, доверительное и родное - именно сыновнее - чувство и ничего не бояться, потому что "Бог творит всё во благо человека. Он не делает ничего, что могло бы причинить вред и страдание человеку" (из кн.: "Беседы с Бхагаваном Шри Сатья Саи Бабой").
   По-своему ту же благодатную мысль выразил Пьер Тейяр де Шарден в статье "Как я верую": "Бог, я убеждён, не скрывается, чтобы мы его искали, так же Он не заставляет нас страдать, чтобы возросли наши заслуги. Наоборот, склонившись к поднимающемуся к Нему творению, Он изо всех сил трудится над тем, чтобы освятить и просветить его.
   Как мать (заметим, всё та же "семейная" терминология - А.А.) следит Он за своим младенцем. Но мой взор ещё не в состоянии его различить. Возможно, потребуются целые эпохи для того, чтобы наши глаза открылись для света" ("Божественная среда"). По сути, о том же ещё раньше сказал Вл. Соловьёв, возводя сыновство человека Богу на новую - социальную - ступень: "Истинная будущность человечества, над которой нам надлежит потрудиться, есть вселенское братство, исходящее из вселенского отечества через непрестанное моральное и социальное сыновство ("Русская идея", 1888).
  
  
  
   "Бог... изо всех сил трудится" - да, Господь трудится и творит непрестанно, ибо без этого невозможно никакое бытие: "Учти, о Арджуна, что у Меня нет необходимости исполнять какую-либо работу нигде в трёх мирах, - говорит Кришна своему другу и ученику. - Меня ничто не вынуждает. И всё же Я всегда занят деятельностью. Подумай об этом. Если Я откажусь от действий, Вселенной больше не будет" (Шри Сатья Саи Баба. Гита вахини. - "Поток божественной песни"). Как сказал об этом Даниил Андреев в одном из лучших своих стихотворений: "Вся жизнь - это танец творящего Бога..."
   Приведём это прекрасное стихотворение целиком:
   Порхают ли птицы, играют ли дети,
   С душою ли друга скрестится душа -
   Ты с нами, Ты с ними - невидимый Третий,
   Невидимый хмель мирового ковша!
  
   Проносятся звёзды в мерцаньи и пеньи,
   Поля зацветают и рощи цветут,
   И в этом объемлющем Землю круженьи
   Я слышу: Ты рядом, Ты близко - вот тут.
  
   И в солнечном зное играющих далей,
   И в шумном лесу, и в народной толпе
   Как будто мельканье крылатых сандалий,
   Вбегающих по золочёной тропе.
  
   И если в торжественном богослуженье
   Я слышу про Женственность - тайну Твою,
   Невидимых ангельских служб отраженье
   В движеньях служителей я узнаю.
  
   Становится чистой любая дорога,
   Просвечивает и сквозит вещество...
   Вся жизнь - это танец творящего Бога,
   А мир - золотая одежда Его.

1935

Часть II

О трагедийных истоках творчества

   Мистерия творчества не противопоставляется мистерии искупления, она есть другой момент духовного пути, другой акт мистической драмы.

Николай Бердяев "Самопознание"

  
   В настоящее время всё человечество находится в состоянии, возможно, величайшего кризиса в истории человека. Этот кризис угрожает самому существованию и, возможно, творческой миссии человека на этой планете.

Питирим Сорокин "Основные черты русской нации в двадцатом столетии"

  
   Знаменательное название выбрал для своей книги о двух русских гениях Андрей Белый: "Трагедия творчества. Достоевский и Толстой" (1911). Кстати, он же определил творчество как "пророчество о последней цели жизни". Действительно, творчество как деяние не может не нести в себе элементы драматические, даже трагедийные. Трагическая неудача может постигнуть творца благодаря сопротивлению, если можно так сказать, "внешней среды", то есть из-за каких-то, казалось бы, объективных причин. Таких, например, как слишком мягкий грунт на Воробьевых горах в Москве, где должен был стоять храм Тела, Души и Духа в память победы в Отечественной войне 1812 года. Проект храма молодого архитектора Александра Витберга, как уже говорилось, в своё время был признан лучшим, но так и не был осуществлён на земном плане.
   Подлинное творчество, по словам философа Александра Панарина, требует предельного напряжения. Многим творцам знакомы мучительные сомнения в своём даре, даже порой - и не так уж редко - отказ от творческих свершений в результате потери веры в себя, в своё предопределение. Они забывают при этом, что те таланты, которые даны Богом человеку, никто не имеет права "зарывать в землю". А измена творческому призванию ради людской славы, успеха, денег, наконец... Вспомним повесть Гоголя "Портрет" и её героя - художника Пирогова.
   Но есть и другие, метафизические истоки творческих трагедий, о которых много размышляли философы. Вот как объяснял истоки трагедии творческого акта Николай Бердяев: "Не возможна творческая мысль, если нет сферы проблематического, нет мучительных усилий решить новые вопросы, нет искания истины, которая не падает сверху в готовом и застывшем виде, нет борений духа...
   Творчество для меня, - продолжает философ, - не столько оформление в конечном, в творческом продукте, сколько раскрытие бесконечного, полёт в бесконечность; не объективация, но трансцендирование. Творческий экстаз (творческий акт всегда есть extasis) есть порыв в бесконечность. Отсюда возникла для меня трагедия творчества в продуктах культуры и общества, несоответствие между творческим замыслом и осуществлением" ("Самопознание"). При этом, добавим, замысел, как и требования к себе, могут быть настолько высоки - как это случилось, например, с живописцем XIX века Александром Ивановым, который более 20 лет посвятил работе над картиной "Явление Христа народу", или Виктором Васнецовым, который писал картину "Богатыри" целых 30 лет, - что становятся сами по себе источником мучительных переживаний для творца, ведь "человек творческого труда меряет себя на основании внутренней самооценки" (Александр Панарин. Православная цивилизация в глобальном мире, 2002).
  
  
  
   Одна из высших целей творчества - охватить и выразить всё многообразие мира в е г о е д и н с т в е, соединить в творческом акте "прекрасного разрозненные части", - то, что мы называем е д и н е н и е м  в т в о р ч е с т в е и л ю б в и. Но сама неимоверная сложность этой задачи не может не ощущаться наиболее чуткими творцами. Невозможность идеального её решения воспринимается ими как величайшая трагедия. Об этом гениальные строки Георгия Иванова:
   Душа черства. И с каждым днём черствей. -
   Я гибну. Дай мне руку. Нет ответа.
   Ещё я вслушиваюсь в шум ветвей,
   Ещё люблю игру теней и света...
   Да, я ещё живу. Но что мне в том,
   Когда я больше не имею власти
   Соединить в создании одном
   Прекрасного разрозненные части.
   На языке религиозной философии метафизическую трагедию творчества, кроме Бердяева, выразил и Сергий Булгаков. Их позиции во многом схожи. По Булгакову трагическая раздвоенность в творчестве возникает "в результате грехопадения", когда "происходит борение духа и плоти - аскетическое противоборство двух возможностей для творчества человека: с одной стороны, человек, подчиняющийся стихиям мира, живущий жизнью этих стихий, с другой - человек, борющийся со стихиями и осуществляющий образ Божий в себе" ("Догматическое обоснование культуры"). В свою очередь Бердяев связывает "глубокую трагедию человеческого творчества", вплоть до "его роковой неудачи", с тем, что оно разворачивается "в падшем мире": "Творческий акт в своей первоначальной чистоте направлен на новую жизнь, новое бытие, новое небо и новую землю, на преображение мира. Но в условиях падшего мира он отяжелевает, притягивается вниз, подчиняется необходимому заказу, он создаёт не новую жизнь, а культурные продукты большего или меньшего совершенства". В результате, как считает философ, "создаются книга, симфония, картина, стихотворение, социальное учреждение, то есть творчество символическое, а не реалистическое, так как оно даёт лишь знаки реального преображения. Реалистическое творчество было бы преображением мира, концом этого мира, возникновением нового неба и новой земли. Творческий акт есть акт эсхатологический, он обращён к концу мира... Можно ли перейти от творчества совершенных произведений к творчеству совершенной жизни? Творчество же нужно тут понимать как моральное совершенствование... Речь о реальном изменении этого мира" ("Самопознание").
   Заметим, как "от обратного" толкует здесь Бердяев творчество символическое и реалистическое. Он говорит о той высшей Реальности преображённого мира, к которой - ещё и ещё раз подчёркивает философ - ведёт путь не только искупления, но и творчества. Это для него есть последнее откровение философской и религиозной мысли о творчестве.
   Ещё один поворот в теме связан с так называемыми "смирением" и "гордостью", точнее - гордыней, которая может обуять творца. Такая опасность действительно существует, но зачастую религиозно-догматическое мышление, предостерегая творца от впадения в гордыню, начинает относиться подозрительно к творческому акту как таковому, о чём с горечью и не без иронии размышляет Бердяев: "Гордо, заносчиво и дерзновенно быть философом и поэтом, - замечает мыслитель. - Где уж мне, грешному, дерзать на духовное совершенствование, на мужество и высоту духа, на достижение высшей духовной жизни. Сначала нужно победить грех смирением. На это уйдёт вся жизнь и не останется времени и сил для творческой духовной жизни... Упадочное смирение создаёт систему жизни, в которой жизнь обыденная, обывательская, мещански-бытовая почитается более смиренной, более христианской, более нравственной, чем достижение более высокой духовной жизни, любви, созерцания, познания, творчества, всегда подозреваемых в недостатке смирения и в гордости" ("Спасение и творчество").
   Но как ни убедительны доводы философа, гордость человека-творца, создателя, за своё творение действительно может перерасти в гордыню, в чувство своего избранничества, в презрение к окружающим... И хотя, как утверждает Даниил Андреев, "последние века западных культур, столь богатые проявлениями гениальности во всех областях искусства, в науке и в философии, научили нас многому. Научили они нас и благоговейному отношению к человеческому творчеству и уважению к человеческому труду", оборотной стороной этого процесса, - чему способствовал "безрелигиозный дух этих эпох", - было как раз то, чего боялись старинные религии: "Человеку-творцу сделалась свойственна гордыня своим творческим даром, как если бы самый этот дар он создал себе сам" ("Роза Мира"). Правда, как отмечает духовидец, "эта самостность свивала себе гнездо не столько в душах подлинных гениев и тем более духовных вестников, сколько в ряду второстепенных деятелей наук и искусств" ("Роза Мира").
   Разумеется, при всём том, что "гордыня, в которую может впасть человек-творец, менее опасна, чем творческое бесплодие" (Даниил Андреев), проблема эта существует. Более того, порой она перерастает в драматическую, даже трагическую по своим последствиям - в творчество во имя своё, а такое творчество - это первая ступень, ведущая творца "вниз". Происходит неизбежное искажение творческого импульса. Даниил Андреев, говоря о таких творцах, "ослеплённых самими собой", о мастерах, "созидающих во имя своё", называет их "рабами самости": "Их личная карма, утяжелённая гордыней и самоослеплением, осложнённая понижением моральных требований к себе ("мне позволено больше всего, потому что я выше всех") - увлекает такую личность в посмертии прочь и прочь от Синклита метакультуры" ("Роза Мира").
  
  
  
   Многие опасности, подстерегающие творческую личность, коренятся в самой бытийственной природе творчества. Поэтому их так трудно преодолеть. Необходима духовная зрелость, нравственная осмотрительность, чтобы понимать, что неизбежность самовыражения - а никакое творчество без этого невозможно - сама по себе таит опасности и ловушки.
   О своеобразии творчества в современном мире, о разнообразии его проявлений, о связи человеческого творчества с Господним замыслом о человеке, а также об опасностях творческого своеволия и ловушках самовыражения размышляет Алла Александровна Андреева, человек, которому так многим обязана современная, да и будущая Россия. Она сохранила, сберегла, а затем напечатала сочинения своего мужа - гениального духовидца, поэта-вестника и мыслителя Даниила Андреева. [См. раздел: "Вдаль с посланцем иных миров". - "О жизни и творчестве Даниила Андреева".]
   Но и сама Алла Александровна - живописец, автор замечательной автобиографической прозы "Плаванье к Небесной России", человек истинно православный, глубоко осознаёт, что такое творчество, каковы истоки трагизма, в нём коренящиеся: "Господь, сотворивший нас, всех нас, потому, что в каждого Он вложил душу... создал нас по Своему образу и подобию. Это значит, что Он - Творец - каждому из нас дал способность к творчеству. А точнее - не способность, а обязанность творчества.
   Творчество - это вся жизнь. Нет ничего вне творчества.
   Все человеческие отношения: мужа и жены, братьев, сестёр, друзей, товарищей по работе или по оружию, - только тогда складываются в своеобразное произведение искусства, когда они пронизаны совместным творчеством.
   Всякое строительство - материальное или духовное - есть область мужского творчества. Всякое приведение хаоса в гармонию, вплоть до уборки дома - предназначение женщины. Можно без конца перечислять разные области, я не смею касаться богослужения, это уже высшее проявление творчества.
   Обычно же творчеством называют работу в области искусства. Так вот, теперь о том, что понимается под этим словом - о работе в искусстве.
   Сейчас очень распространена и, по-видимому, во всём мире, идея человеческого творчества как самовыражения. Я думаю, что это идея совершенно греховная. Если задуматься глубоко о сути отношений Творца и творения, то сознанию неминуемо предстаёт образ того, кто был создан Первоангелом, и стал первым Падшим ангелом, именно впав в грех самовыражения...
   Творчество человека искусства есть попытка проникновения в Господние законы, в Божественный порядок, в смысл жизни, направленной к Богу. И дело художника, применяя свои способности, искать возможность выразить эти законы - в музыке ли, в стихах или в живописи.
   Если я пишу пейзажи, то хочу, насколько хватит сил, передать Божий замысел этого пейзажа, ту гармонию, которую Творец вложил в него... И работа над портретом - это попытка проникнуть в замысел Творца, в мир невидимый, в душевный мир того, чей образ пытаешься передать. При этом я стараюсь найти, что в этом человеке соответствует тому, что задумал Господь...
   Как бы я ни старалась строго передать только то, что задумано Господом, я всё равно смотрю своими глазами, пишу или рисую своими руками, значит, даже абсолютно не думая о самовыражении, вкладываю свою личность в то, что вижу. И вот тут возникают ошибки. Эти же ошибки появляются у любого художника... В каком-то плане это можно назвать самовыражением, то есть выражением личности художника. Но только тогда, когда эта личность существует. Вырабатывается же она (или не вырабатывается) всей жизнью: нашими действиями, отношением с людьми, молитвой, размышлениями, всем, чем наполнено существование на Земле.
   Мы по нескольким тактам узнаём Бетховена, Листа, Шопена, по двум строчкам Пушкина, Лермонтова - это звучание Божьей воли, передаваемой глубокой личностью...
   Дар, который Господь даёт художнику в любой области искусств - страшный дар. Может быть, правильнее назвать его доверием Божьим. Наличие такого дара, таланта обязывает к огромной ответственности. И проблема каждого художника не самовыражение, а создание образа, в этом предмет его работы.
   Так Господь даёт нам способность творить, как возможность прийти к Нему и указать путь для других людей.
   Художник - музыкант, поэт, живописец - даёт форму того, что существует, но не имеет формы и не может действовать на Земле. Это относится как к светлым образам, так и к тёмным. И именно в этом ответственность художника: давать земную форму образам, льющимся из светлых миров, и не давать её тому, что рвётся из миров тёмных.
   Ответственность заключается в том, чему даёт форму художник - Свету или Тьме, работает он во Славу Божию или в помощь дьяволу...
   Это не значит, что надо писать только сладкие картинки и сентиментальную музыку. Но это значит, что за каждый создаваемый образ мы Господу ответим так же, как за то, что сделали за свою жизнь с душой, Им данной" (Алла Андреева. Ответственность дара. - ж. "Урания", 1996, N 10).
   Как мы видим здесь опять-таки, выраженная глубоко и проникновенно, на основе личного - выстраданного - опыта, звучит мысль о том, что такое Бого-сотворчество и почему оно так необходимо на Земле: только в нём спасение для истинного художника, который, именно потому, что его творчество есть всегда поиск высшей истины, не может не прикасаться на своём творческом пути к трагедийным истокам бытия.

Творчество и свобода

   Через развитие творческих дарований и творчества осуществляется свобода человека. Труд, исключающий это, есть рабский труд. Невозможность творческого труда по призванию калечит человеческую личность.

Епископ Александр (Семёнов-Тян-Шанский) "Православный катехизис"

  
   Что такое творчество в его отношении к свободе? Не свобода для творчества как необходимое условие осуществления творческих потенций каждого, о чём уже шла речь, но именно проблема творчества в её детерминированности (обусловленности) самим бытием и его законами. Иначе говоря, каковы связи между творчеством и свободой человеческого духа (Высшего "Я", монады, Атмана), творчеством и свободой человеческой воли и - уже в зависимости от этого - свободой человеческого выбора, поступка, осуществления замыслов, в том числе и творческих.
   Чтобы ответить на эти вопросы, прежде необходимо поставить другие: свобода - возможна ли она для человека на земном плане? В какой мере? Чем обусловлена и от чего зависит?
   Что касается свободы воли человека, сошлёмся на откровение Аватара нашей эпохи, Бхагавана Шри Сатья Саи Бабы. Когда Его спросили: "Свами! Сегодня все говорят о свободе воли. Действительно ли у нас есть свобода воли?" Бхагаван ответил: "У человека нет свободной воли. Свободой воли обладает только Бог... Свобода - это независимость от всего внешнего. Тот, кто нуждается в содействии другого человека, или вещи, или условия, становится их рабом. Абсолютная свобода недоступна для кого бы то ни было в этом мире его земного существования. Поскольку само значение смертной жизни на земле - это взаимоотношения с другими и зависимость от других. Чем меньше желаний у человека, тем больше его свобода. Следовательно, абсолютная свобода - это полное отсутствие желаний...
   Будучи рабами чувств, как можете вы заявлять о свободе воли? Только Бог свободен и потому только Он обладает свободой воли, и именно поэтому свобода воли - исключительно божественный атрибут... Сегодня каждый считает, что у него есть свобода воли, позволяющая делать то, что ему угодно и что под маркой этой свободы воли он может принимать любые решения... Используя свободу выбора, вы можете прийти к успеху или неудаче, приобретению или потере. Если вы преуспели, то становитесь заносчивым и эгоистичным. Если вам не повезло, вы расстроены и разочарованы. Но Божественная воля - это трансцендентное явление. То, что вам следует сделать, - это просто подчиниться ей. Это означает готовность и способность встречать и принимать с радостью всё, что случается в жизни, плохое и хорошее, с чувством, что в конечном итоге это принесёт вам благо. Вам нужно принимать это как Божий дар. Это истинные мудрость и преданность (джняна и бхакти). На самом деле вы не знаете, что хорошо для вас. Бог знает обо всём и обо всех - все "когда", "почему", "что", и "как". Всё случается согласно божественной воле. Если вы это знаете и искренне в это верите, если действительно полностью предались Божьей воле, вас никогда не охватит эйфория, эгоизм, заносчивость, огорчение, подавленность и разочарование.
   Божественная воля присутствует в вас в виде совести, напоминая вам об ответственности. Это внутренний голос (антарвани). Но вы игнорируете его, не придаёте значения его призывам и посланиям и оттого страдаете. Когда ум направлен внутрь, когда интеллект созвучен первозданному принципу, а чувства держатся под строгим контролем, вы можете ясно услышать внутренний голос, который есть не что иное, как голос Бога. Божественная воля - это "генеральный" план Бога" ("Сатья-упанишада").
   Какое исчерпывающее объяснение! Ведь в нём не только раскрыт смысл понятия, но и указан п у т ь, ведущий - ни много, ни мало - к освобождению от цикла рождений и смертей. При этом, если вчитаться, речь вовсе не об отрицании высшей свободы, что дарована Богом человеку и напрямую связана с такой категорией, как совесть. Более того, высшая, подлинная свобода, говорит нам Аватар, открывается на пути следования голосу своей совести, внутреннему голосу, который, оказывается, и есть голос Бога. При этом важно учитывать ещё одно важное обстоятельство, о котором напоминает современный эзотерик: "Если идея следовать Господней воле вызывает напряжение из-за необходимости делать нечто навязанное со стороны, то вы ещё не вышли за рамки негативного представления о Боге, как о Божестве, устанавливающем правила. Истина в том, что воля Господа покоится в вашем собственном сердце. В той степени, в которой наш свободный выбор соответствует внутренней Божественной воле, мы действуем и проявляем себя в согласии с нашим истинным Я. Эта воля основывается на силе, находящейся внутри. Она опирается на собственную сознательность, а не на обвинение, на свободу для всех, а не на контроль над другими..." (Барбара Энн Бреннан. Свет исцеляющий).
   В трактате "Роза Мира" есть специальная главка "К вопросу о свободе воли", в которой автор рассматривает множество факторов - материальных, трансфизических и мистических, - от которых зависит, не может не зависеть, человеческая воля, что вовсе не отнимает у человека его свободу, но требует считаться с этими факторами: "Никто не возмущается этим принижением человека перед природой и исторической необходимостью. Никто не вопиет о рабстве человека закону тяготения, закону сохранения материи, закону эволюции, законам экономического развития и т.д. Все понимают, что в рамках этих законов остаётся всё же достаточный простор для проявления нашей воли" ("Роза Мира").
   Особое внимание Даниил Андреев уделяет "механизму" воздействия на волю человека тех сил, которые издавна принято называть "высшими"; "То необъятное и бесконечно многообразное, что объединяется выражением "высшие силы", воздействует на нашу волю не столько путём сверхъестественных вторжений, сколько при помощи тех самых рядов, тех законов природы, эволюции и т.п., которые мы... условились считать объективными фактами. Эти ряды фактов в огромной степени определяют наше сознание, и не только сознание, но и подсознание, и сверхсознание. Отсюда и возникают те голоса совести, долга, инстинкта и пр., которые мы слышим в себе и которые видимым образом определяют наше поведение. Таков механизм связи между "высшими силами" и нашей волей.
   Правда, иногда имеют место явления, которые субъективно могут казаться нарушением законов природы "высшими силами". Это называют чудом. Но там, где такие явления действительно совершаются, а не оказываются аберрациями, там происходит вовсе не нарушение естественных законов "произволом" высших сил, а проявление этих сил через ряд других законов, нам ещё не ясных" ("Роза Мира").
   Таким образом, проблема свободы человека - свободы его воли, выбора, решения, свобода всех проявлений его жизни и деятельности, решается только на самом высшем - Божественном уровне. Только соединяясь со своим высшим "Я", только следуя голосу совести, человек становится подлинно свободным.
   Необходимо добавить, что на земном плане свобода воли прямо противоположна своеволию. "Философия, в сочетании с учением о свободе воли, -утверждает Николай Лосский, - устанавливает, что каждый индивидуум сам созидает свою судьбу и ответственен за все детали своего поведения: он не имеет права и основания сваливать вину за свои недостатки на среду, на исторические условия, которые сложились до его появления на свет, на семью, в которой он родился, на наследственность и т.п." ("Учение о перевоплощении").
   [Если же прислушаться к утверждениям эзотериков о том, что личность, достигшая определённого уровня развития в череде перевоплощений, сама выбирает время, в котором хочет родиться, место рождения и родителей, для того чтобы получить совершенно определённые и именно ей необходимые уроки за время данной земной жизни, то эти постулаты философа приобретают ещё более глубокий смысл.]
   Современный философ, рассматривая проблему свободы с точки зрения социальной, также подчёркивает значимость собственного устроения своей судьбы и роль в этом процессе "самодеятельного духа": "Мы можем прояснить имманентное содержание свободы. Она воплощает собой высший тип социальности, в котором всякое внешнее принуждение и понукание снимается внутренним напряжением последовательного к себе - в силу высокой самооценки и достоинства - самодеятельного духа" (Александр Панарин. Православная цивилизация в глобальном мире, 2002)
   Такой - социальный - подход возможен и даже необходим, когда речь идёт о творчестве, ведь "человек-творец является предметом социальной среды, общественно-экономических, политических условий, уровня культуры, географического положения всей группы действующих эстетических принципов. Но лишь тогда мы можем говорить о творчестве, когда внутри этих заданных условий происходит акт творчества свободной личности, которая сокрушает все условности" (Жан Клод Маркадэ. Художественное творчество, творческая жизнь. - В кн.: "50 / 50. Опыт словаря нового мышления", 1989). Самые глубокие русские философы действительно рассматривали проблему свободы человека в связи с его творчеством не только и не столько как проблему социальную, но как проблему онтологическую, метафизическую и мистическую в совокупности.
   О свободе и творчестве, о дерзновении творческого акта, о его связи с замыслом Бога о человеке говорит Николай Бердяев. Вчитаемся в эти строки, в чём-то парадоксальные, даже противоречивые, но, несомненно, обнадёживающие: "О творчестве человека верно то же, что и о свободе человека. Свобода человека есть требование Бога к человеку, обязанность человека по отношению к Богу. Но Бог не мог открыть человеку то, что человек должен открыть Богу (в этом, по мысли философа, и свобода - А.А.). Проблема творчества была для меня, - признаётся Бердяев, - связана с проблемой свободы... Творческий акт человека и новизна в мире не могут быть поняты из замкнутой системы бытия. Творчество возможно лишь при допущении свободы, не детерминированной бытием, н е в ы в о д и м о й из бытия. Свобода вкоренена не в бытие, а в "ничто", свобода безосновна, ничем не определяема" ("Самопознание").
   Как видим, это иная точка зрения, отличная от той, что приводилась выше, но далее Бердяев, объясняя свою позицию, начинает сближаться с вышесказанным: "Творчество есть творчество из ничего, то есть из свободы... Творческий акт человека нуждается в материи, он не может обойтись без мировой реальности... Критики приписали мне нелепую мысль, что творчество человека не нуждается в материи, в материалах мира... Но творческий акт человека не может целиком определяться материалом, который даёт мир, в нём есть новизна, не детерминированная извне миром. Это и есть элемент свободы, который привходит во всякий творческий акт. В этом тайна творчества. В этом смысле творчество есть творчество из ничего... Я признавал, что творческие дары даны человеку Богом, но в творческие акты человека привходит элемент свободы, не детерминированный ни миром, ни Богом. Творчество есть ответ человека на призыв Бога... Творческий акт всегда был для меня прорывом свободы через необходимость" (там же).
   О творчестве и свободе размышляли Николай Лосский и Сергий Булгаков. "В моей философии, - признаётся Лосский, - особенно подчёркнуто понятие творческой свободы существ, из которых состоит мир...". Творческое участие в Божественной жизни есть, по мысли философа, исполнение воли Божией, но не принудительное, а именно свободное: "Члены Царства Божия живут не только пассивным созерцанием славы Божией, но и творческим участием в Божественной жизни, когда исполняют волю Божию" ("Учение о перевоплощении"). В своих размышлениях философ соединяет любовь и творчество в таком их качестве как свобода, - свобода проявления человеческой личности прежде всего. Как любовь, утверждает Лосский, есть свободное проявление человеческой личности, ибо "принудительная любовь, например, любовь к Богу, вынужденная угрозами наказания или обещаниями наград, была бы любовью не к Богу, а к наградам", так свободно и творческое проявление человека: "Бог сотворил мир только как совокупность субстанциальных деятелей, наделённых сверхкачественною творческою силою, и предоставил им свободно вырабатывать тип жизни" (там же).
   Замечательно, что само отсутствие в Священном писании темы творчества (вспомним сетования Даниила Андреева по этому поводу) [См. раздел "Творчество и бытие. Онтологические проблемы творчества". Напомним, что точка зрения Даниила Андреева не совпадает с позицией философов, о которых идёт речь. Он не связывает это отсутствие с проблемой свободы.] для Сергия Булгакова есть как раз знак свободы, дарованной человеку Богом: "Совершенно неуместно и неубедительно ссылаться на отсутствие в Священном писании указаний на пределы, границы и характер человеческого творчества. В Слове Божием ничего о нём не сказано: цели человеческого творчества определяются свободой, заложенной в человеке - и на этом основании не могут быть детерминированы в Писании" ("Догматическое обоснование культуры").
   С этим согласен и Николай Бердяев: "В священном писании мы не находим откровения о творчестве человека. Это не открыто, а сокрыто Богом... Дерзновение творчества было для меня, - признаётся мыслитель, - выполнением воли Бога, но воли не открытой, а сокрытой, оно менее всего направлено против Бога" ("Самопознание").
   Ещё одним и, может быть, по-своему самым убедительным подтверждением творческой свободы является творчество, которое, в отличие от светлого, провиденциального, можно назвать тёмным, демоническим или "лже-творчеством" - не в смысле графоманских или иных подделок, но в смысле его н а п р а в л е н н о с т и, во имя чего, точнее, во имя чьё оно совершается. Во имя Бого-сотворчества или во имя своё. Всем обитателям нашей Вселенной предоставлена свобода выбора и, увы, не все, как свидетельствует история и метаистория, сделали и делают светлый выбор, продвигаясь по своему творческому пути.
   Но даже и в этом случае всё далеко небезнадёжно. Что касается человека, то, по мысли Николая Лосского, "спасение грешника не может быть осуществлено путём дарования ему и з в н е чистоты сердца. Собственным свободным усилием должен он преодолевать в себе зло. Но всемогущий, всеведающий и всеблагой Бог помогает ему на этом пути, не нарушая его свободы, именно ставя его в такие условия, в которых собственный опыт его откроет ему глаза на ничтожество и постыдность зла, на величие и красоту добра" ("Учение о перевоплощении").
   Этот постулат имеет касательство не только к проблеме спасения, но и к проблеме творчества. Собственный с в о б о д н ы й опыт - вот то необходимое условие, среди многих других, для осуществления тех творческих потенций, которые дарованы всему миру Божественными силами.

О творчестве тёмных иерархий и их влиянии на земное творчество

  
   Творчество есть менее всего поглощённость собой, оно всегда есть выход из себя. Поглощённость собой подавляет, выход из себя освобождает.

Николай Бердяев "Спасение и творчество"

   Бессильно зло; мы вечны; с нами Бог.

Вл. Соловьёв

  
   Сначала несколько слов о том, возможно ли для человека какое-либо творчество, когда он, отягощённый грузом кармы, отправляется в посмертии в низшие миры для её отработки, расставшись с физическим телом на Земле. [Напомним, в разделе "О Бого-сотворчестве на Земле и в мирах иных, горних" уже шла речь о тех условиях, которые способствуют "отемнению" человеческого творчества во время земной жизни.]
   Казалось бы, ни о каком творчестве не может идти речь в мирах низшего ряда, куда, по свидетельству Даниила Андреева, отправляются в посмертии те, кто должен отработать свои кармические долги. Уже первый из таких миров, самый близкий к земному плану, - духовидец называет его Скривнусом, - "не знает ни любви, ни надежды, ни радости, ни религии, ни искусства; никогда не видел он и детей". (Вот те высшие человеческие, земные и, одновременно, божественные ценности, которые одухотворяют нашу жизнь в Энрофе). Нескончаемый труд не тяжёл, скорее унизителен, так как лишён смысла: "чинить никому не нужную ветошь, мыть что-то вроде измазанных маслом и грязью склянок, надраивать металлические обломки... Самое неотступное из мучений Скривнуса - это скука безысходного рабства, это нудность труда, это отсутствие перспектив, каких бы то ни было" ("Роза Мира"). Чем ниже спускается душа по мирам Возмездия, тем более она теряет даже способность творить некое подобие одежды: "В большинстве слоёв эфирное тело само излучает облегающую его ткань: ту, которую мы заменяем одеждой. И если в мирах Просветления она прекрасная и светящаяся, то в Мордоре творческая ущербность его обитателей позволяет создавать только эфирные клочья. Впрочем, подобное нищенское рубище облекало астрально-эфирное существо искупляющего уже в Ладрефе" [Мордор, Ладреф - названия миров чистилищ, низших по отношению к первому из них - Скривнусу (см. трактат "Роза Мира").] ("Роза Мира").
   Узнавая об этом, начинаешь глубже осознавать, какова цена наших ошибок, совершаемых во время земной жизни, и что значит для человека творчество, свобода творить, сама возможность осуществлять на деле свои творческие потенции - этот воистину божественный дар, дар Бога человеку.
   Итак, творчество в низших мирах для человека невозможно. Но есть одно исключение - это необходимость совершения того деяния, которое требует, может быть, наивысших творческих усилий: осознание своих ошибок и искупление их перенесёнными страданиями.
   А вот для тех, кого Даниил Андреев называет "демоническими иерархиями", творчество в этих низших мирах, в Антикосмосе в целом, который они с о т в о р и л и, и возможно, и осуществимо.
  
  
  
   Прежде чем говорить об этом творчестве и его особенностях, необходимо, вслед за Даниилом Андреевым, сказать о том, откуда в мире то, что мы называем "злом" и чем обусловлены творческие потенции его представителей: "Господь творит из Себя, - говорит духовидец. - Всем истекающим из Его глубины монадам неотъемлемо присущи свойства этой глубины, в том числе абсолютная свобода. Таким образом, божественное творчество само ограничивает Творца, оно определяет Его могущество той чертой, за которой лежат свободы и могущества Его творений. Но свобода потому и свобода, что она заключает возможность различных выборов. И в бытии многих монад она определилась их отрицательным выбором, их утверждением только себя, их богоотступничеством. Отсюда то, что мы называем злом мира, отсюда страдание, отсюда жестокосердные законы и отсюда же то, что эти зло и страдание могут быть преодолены... Становление свободных воль, которое представляет собой Вселенная, санкционировано Богом. Из наличия множества свободных воль проистекла возможность отпадения некоторых из них; из их отпадения проистекла их борьба с силами Света и создания ими Антикосмоса, противопоставляемого Космосу Творца" ("Роза Мира"). Вот первопричина, по которой, согласно утверждению духовидца, не может быть утрачена способность к творчеству и демоническими монадами. Свободная воля, свобода выбора лежит в основе творчества и этих сущностей. Иное дело, что и целеполагание, и эмоциональная окраска такого творчества совершенно другие: "Бого-сотворчество не вызывает у них ничего, кроме предельной враждебности". Каждый демон "творит только ради себя и во имя своё", а демонические способности, необходимые для этого, - "способности к тиранствованию, мучительству и самоутверждению за счёт остальных живых существ" ("Роза Мира").
   Вспомним одного из персонажей гениального "Сильмариллиона" Дж. Р. Р. Толкиена: "Извратить или уничтожить всё новое и прекрасное, что ни появлялось на свет, всегда было главным желанием Мелькора" - главного представителя тёмного воинства в этом произведении писателя. Более известный ныне посланник тьмы Саурон из его эпопеи "Властелин Колец" - всего лишь третьестепенный ученик Мелькора (другое его имя Моргот). Не персонифицированное ли это изображение Люцифера, он же Денница?
   "Масштабы творчества представителей тёмных сил зависят от их потенций", при этом "каждая демоническая монада, от величайших до самых малых, лелеет мечту стать владыкой Вселенной; гордыня подсказывает ей, что потенциально сильнее всех именно она... Бог отдаёт Себя; противобожеское начало стремится вобрать в себя всё. Вот почему оно есть, прежде всего, вампир и тиран, и вот почему тираническая тенденция не только присуща любому демоническому Я, но составляет неотъемлемую его черту" ("Роза Мира").
   Даниил Андреев, обращаясь к самым истокам демонического творчества, предупреждает, что оно начиналось именно на просторах Вселенной: это были события вселенского порядка и говорить о них что-либо невозможно, "кроме обнажённой констатации некогда совершившегося факта: в незапамятной глубине времён некий дух, один из величайших, называемый нами Люцифером или Денницей, выражая неотъемлемо присущую каждой монаде свободу выбора, отступил от своего Творца ради создания другой вселенной по собственному замыслу. К нему примкнуло множество других монад, больших и малых. Созидание ими другой вселенной началось в пределах этой. Они пытались создавать миры, но эти миры оказывались непрочны и рушились, потому что, восстав, богоотступнические монады этим самым отвергли любовь - единственный объединяющий, цементирующий принцип" ("Роза Мира"). Тем не менее, деятельность тёмного воинства кое-где во Вселенной оказалась небезуспешной, к тому же они сменили тактику: начали вторжение в миры, созданные отнюдь не ими. В число этих миров попала частично и наша Галактика.
   Естественно, куда более подробно духовидец описывает события, связанные непосредственно с нашим Планетарным космосом, в частности, вторжение тёмных полчищ в Солнечную систему, битвы в ней сил Света с силами Тьмы. Также он рассказывает о тех акциях, которые предприняли демонические сущности, чтобы упрочить своё положение в нашей брамфатуре: создание собственных слоёв обитания, неоднократные попытки подчинить себе светлые слои и их обитателей, утяжелить законы мироздания. Это и было их творчеством.
   По понятным причинам духовидец больше внимания уделяет той стороне деятельности тёмных иерархий, которая имеет непосредственное касательство к жизни земного человечества, их воздействию на людей, в том числе - на их творческие потенции. Уже отмечалось влияние "тёмных даймонов" на земных гениев и талантов - художников, музыкантов, учёных... Духовидец приводит примеры последствий таких влияний: "...тёмных вестников мы чаще встречаем не в искусстве, а в философии и в науке. Это, например, Бэкон, одним из первых утвердивший полный и окончательный отрыв науки от какой бы то ни было этики и какой бы то ни было духовности; Конт, противопоставивший всем существующим религиям свою религию "левой руки" - свой рассудочный, выхолощенный, мертвяще-холодный "культ Человечества", основанный на целой системе скользких и обескрыливающих сердце подмен. Таковы же Штирнер, чья "этическая" система подрывает корни какой бы то ни было морали ножом высшего критерия "Я хочу"; Ницше, своим идеалом сверхчеловека исказивший и профанировавший тот идеал совмещения в одной свободной личности наивысшей одарённости с наивысшей силой и наивысшей праведностью, который должен был бы уясниться сознанию его эпохи, если бы не он; Маркс, ухватившийся за одно из колёс передаточного механизма, каким является экономика, и провозгласивший его единственность и верховность. В науке же тёмными вестниками, носителями тёмных миссий, являются не деятели с крупным именем, с гениальной одарённостью, но второстепенные учёные, интерпретаторы и исказители глубоких научных теорий..." ("Роза Мира").
  
  
  
   На землян оказывают влияние и те сущности, которых духовидец называет "анти-человечеством" - их имя "игвы", - которые давно уже создали в мирах низшего ряда, шрастрах, свою цивилизацию. При этом Даниил Андреев утверждает, что их наука и техника обогнали по своему развитию земные науку и технику, а вот искусство, представленное скульптурой, архитектурой, музыкой, танцами, хотя и существует, но его развитию "препятствует рассудочный характер их психики и слабая эмоциональность" ("Роза Мира").Тем не менее, они пытаются влиять и порой небезуспешно на человеческое творчество и в этом направлении. Так, например, в шрастрах "наибольшее развитие получила архитектура. Города сформировались из сооружений сверхчеловеческих размеров, но голых геометрических форм. Частично - это скалы, выдолбленные изнутри и облицованные снаружи. Кубы, ромбы, усечённые пирамиды блистают облицовками красного, серого и коричневого цветов" ("Роза Мира"). Не напоминает ли нам это известное сооружение на Красной площади в Москве? Даниил Андреев считает, что возникновение и распространение в 20-е - 30-е гг. XX века того стиля в архитектуре, который получил название "конструктивизма" - это не что иное, как целенаправленное воздействие игв на творческие потенции земных архитекторов: "Потребовалась усиленная инспирация творческого подсознания людей светлыми силами Фонгаранды, [Напомним, "Фонгаранда - пятимерно-пространственный слой, где пребывают души великих творений архитектуры, здесь они обладают способностью движения и роста, их изменения состоят в совершенствовании" ("Роза Мира").] чтобы человеческое зодчество не подчинилось внушениям, поднимавшимся из шрастров, и не превратило города Энрофа в жалкие подобия стереометрических городов игв" ("Роза Мира"). Ведь что такое конструктивизм в своём обнажённом виде? Среди прочего, это плоские крыши тех строений, в которых сегодня обитает в городах большинство из нас. Это попытка лишить людей возможности восприятия божественной энергии. Сравним эти плоские крыши с куполами-луковками православных церквей, с коньками крестьянских изб или старинными русскими теремами - идеальными "приёмниками" светлой энергии.
   Другой, уже более современный пример: по свидетельству Даниила Андреева, в городах игв "бушует и музыка, преимущественно шумовая, для нашего уха звучащая какофонией, но иногда поднимающаяся до таких ритмических конструкций, которые способны заворожить и некоторых из нас. Ещё большую роль в жизни игв играет танец, если применимо это слово к их безобразным вакханалиям. И их демонослужения, сочетающие поразительные световые эффекты, оглушительное звучание исполинских инструментов и экстатический пляс-полёт в пространстве четырёх координат, превращаются в массовые беснования..." ("Роза Мира"). Увы, не напоминает ли нам это описание современную молодёжную дискотеку, с триумфом шествующую ныне по всему земному шару, которая совсем не похожа ни на аристократические балы, ни на польки и кадрили, тем более - на хороводы деревенских жителей в прежние времена.
   Тёмные силы, как мы видим, не только пытаются навязать человечеству чуждые ему эстетические критерии, их цели куда изощрённее и опаснее: подчинить самоё творчество людей силам тьмы.
   Подражание в процессе земного творчества, его подчинение тёмным инвольтациям не только опасно, но и нелепо. Ведь само творчество сил тьмы по своей сути подражательно. В нём отсутствует новаторство, которое есть одно из бытийственных, онтологических признаков подлинного творчества. Подражательность, невозможность сотворить своё, неповторимое, доселе небывалое, вот то, что свидетельствует об ущербности творчества демонических сущностей. Недаром говорится, что "дьявол - обезьяна Бога".
   "Господь творит новые и новые монады, демоны же не способны сотворить ни одной. Еще и еще раз Даниил Андреев подчёркивает творческую скудость демонических начал: "Ничего самостоятельного измыслить не удавалось - можно было только отдаться законам мышления "по противоположности" и рисовать себе картины, зеркально-искажённо противопоставляемые силам и путям Провидения" ("Роза Мира"). Отсюда противопоставление Космосу Антикосмоса, Бого-человечеству - дьяволо-человечества, Христу - антихриста... Мы уже упоминали, что те миры, которые они создавали, оказывались недолговечными (разумеется, не по человеческим меркам), так как единственный цементирующий и созидающий принцип во Вселенной - это любовь. Даже та материальность, которую творили демонические иерархии, была ущербна в своей основе: агга, сотворённая ими, состоит, по свидетельству Даниила Андреева, из элементарных частиц, которые неделимы и мертвы, в отличие от сиайры, материальности, творимой светлыми иерархиями, элементарные частицы которой одушевлены, то есть насыщены духом и даже частично разумны.
   В заключение хотелось бы обратить внимание на то, каким мощным движителем является тяга к творчеству, заложенная Божественным провидением в свои создания. Ведь в конечном итоге именно стремление выразить свои творческие потенции, хотя и ложно направленные, подвигло, согласно свидетельствам посвящённых, так называемого Люцифера, или Денницу, на бунт и отпадение от Бога (Кстати, не с этим ли связано осторожное, даже подозрительное отношение старинных религий к творческим потенциям, о котором с горечью говорили и Николай Бердяев, и Даниил Андреев). Но ведь в то же время это непреодолимое творческое стремление есть потенциальная возможность возрождения, как проницательно говорит об этом Николай Лосский: "Даже предельное возможное в мире зло сатанинского характера не есть зло абсолютное. Не надо забывать, что сатана есть личность, сотворённая Богом, и потому все первозданные свойства сатаны (сверхвременность, незамкнутость в себе, сверхкачественная творческая сила, свобода и т.п.) суть добро, не разрушенное даже и падением этого существа и таящее в себе возможность возрождения его. Конечная цель этого существа есть, как и наша, достижение абсолютной полноты бытия, но крайняя гордыня приводит его к богоборчеству и стремлению пересоздать мир по своему плану" ("Бог и мировое зло", 1941).
   С другой стороны, деяние Люцифера - урок и предостережение всем творцам: если они творят во имя своё, в мире возникает и крепнет зло, если во имя Божие - мир становится прекраснее, в нём умножается и крепнет любовь, единение, гармония.
   В заключение процитируем две строфы из жизнеутверждающего, божественного стихотворения Вл. Соловьёва "Имману-эль", строчка из которого вынесена в один из эпиграфов к этой теме:
   ...Да! С нами Бог - не там, в шатре лазурном,
   Не за пределами бесчисленных миров,
   Не в злом огне, и не в дыханье бурном,
   И не в уснувшей памяти веков.
  
   Он здесь, теперь - средь суеты случайной,
   В потоке мутном жизненных тревог.
   Владеешь ты всерадостною тайной:
   Бессильно зло; мы вечны; с нами Бог.

Вл. Соловьёв

  

Религиозное творчество

  
  
   Великий духовный подъём и великая творческая мысль, особенно мысль религиозная, всегда выковывается страданиями народов и великими испытаниями.

Евгений Трубецкой "Два мира в древнерусской иконописи"

  
   В основе религиозного творчества, которое выражает себя в бесконечно разнообразных формах, всегда лежит то, что Сергий Булгаков называет "живым религиозным опытом". "Иначе,- считает философ, - вся история человечества, что касается религиозного его самосознания, превращается в какую-то совершенно неразрешимую загадку или просто нелепость" ("Свет Невечерний. Созерцания и умозрения", далее - "Свет Невечерний"). Этот опыт непосредственного общения в духе с миром горним, божественным запечатлён в Священных преданиях и Священных писаниях, таких величайших творениях разных стран и народов, как Бхагават Гита, Зенд-Авеста, Библия, Коран... В них - великие откровения и то божественное знание, которое приходило на Землю через величайших пророков, святых, посвящённых.
   Почему же религиозные догматы, обряды, верования так не совпадают между собой, "разнствуют,- как говорит Даниил Андреев, - и по вертикали и по горизонтали?" В своём трактате он анализирует причины этих расхождений, "неизбежных в содержательной стороне религий". Они зависят от исторического времени, в котором складывались и бытовали, от особенностей народоустройства и национального менталитета, даже от климата и географического положения... Наконец, - и это наиважнейшее - от той или иной миссии, которая была поручена силами Света определённым народам, от того, что "Бог думает о них в вечности" (Вл. Соловьёв).
   Несомненно одно: "Все народы как-то видели и знали свои божества, знали о них не из одного "катехизиса". В подтверждение этой своей мысли Сергий Булгаков обращается к опыту ветхозаветных пророков: "У пророков Израиля мы постоянно встречаем такие слова: "и сказал мне Бог". Приходилось ли нам когда-нибудь задумываться над этими словами? Пытались ли мы понять их, хотя отдалённо переведя эти слова на свой религиозный опыт? "И сказал мне Бог"! Что это: неужели же только галлюцинация, самообман, шарлатанство, литературный приём, или... А если правда... если правда, что написано в этих книгах: Бог говорил, а человек слушал, слышал... и слово Божие звучало громче, чем все громы мира..." ("Свет Невечерний").
   Религиозное творчество соборно, длится в течение тысячелетий, обоживая саму Землю, преображая и освящая её. Удивительный тому пример - православный Афон: "Афон, - пишет современный исследователь, - занимает особое место во вселенной Православной Церкви, являясь самым строгим и верным хранителем её традиций, обладателем множества святынь и свидетелем подвигов сонма преподобных...
   Для православных Святая Гора - это огромный монастырь, своего рода большая икона, где святость присуща не только мощам, иконам и церкви, но и земле, небу, деревьям, наконец, людям - подвижникам Афона.
   По преданию, гористый полуостров... был взят под свой омофор [Омофор (букв.) - плат с изображением креста, отличие архиерея, символизирующее спасение Христом рода человеческого, в переносном смысле - божественное покровительство, защитный покров.] Божьею Матерью, отчего его часто называют "земным уделом Богородицы" (Михаил Талалай. Святая гора Афон. - В кн.: "Русские храмы и обители в Европе", 2005).
   Религиозное творчество находит для своего выражения тысячи разнообразных форм. И хотя в основе его всегда соприкосновение - личное, непосредственное - с миром горним, происходить оно может по-разному, в зависимости как раз от личности самого творца. А это значит, что не только пророки, святые, праведники призваны к религиозным свершениям на этом поприще.
   Иначе говоря, религиозное творчество - не только то духопознание, которое запечатлено в святых преданиях, религиозных трактатах, храмовом строительстве или иконописи. "Ave Maria" Шуберта, ода Державина "Бог", а не только "Троица" Рублёва - это тоже религиозное творчество. Вл. Соловьёв называл такое творчество теургическим. Это выражение духовной потребности передать другим с в о ё знание и чувствование Бога, с в о ё к Нему отношение. Такое творчество облагораживает, поднимает ввысь творца, позволяет и нам - его воспринимающим - подниматься над собой, прикасаться изнутри к сокровищницам духа. По мысли Даниила Андреева, именно в этом, например, кроется величие гениальных творений русской литературы.
  
  
  
  

О храмовом зодчестве и иконописи как
"выражении духовного вкуса сверхнарода"

  
   Говоря о религиозном творчестве любого сверхнарода, невозможно не сказать о той его области, которая непосредственно связана с отправлением того или иного культа. По убеждению Даниила Андреева, эта область творчества - "факт иррациональный", корни его "уходят в неисследимые глубины, к закономерностям, связующим сверхнарод с надстоящей над ним второй реальностью" ("Роза Мира"). Знания об этой "второй реальности", то есть о Небесных странах метакультур, каждый народ выражал по-своему. Народ русский - главным образом в строительстве храмов, в том храмовом зодчестве, которое, начиная с XI века и по век XVIII с поразительной последовательностью воспроизводит, совершенствуя его, один и тот же образ: "Это - архитектурный ансамбль, осью которого является белый кристалл - белый собор с золотыми куполами и столпообразной колокольней, вокруг него - сонм часовенок и малых церквей, часто многоцветных, но почти всегда златоглавых; далее - палаты, службы и жилые хоромы и наконец кольцо могучих защитных стен с башнями. У их подножия - излучина реки.
   Этот мотив возникает над Днепром в начале XI столетия, сейчас же повторяется под Волховом, а затем варианты его начинают множиться: в Пскове, Смоленске, Владимире, Переяславле, Чернигове, Ростове, Коломне, Нижнем Новгороде, Устюге, в Троице-Сергиеве, в больших и малых городах и совсем без городов; во множестве монастырей и кремлей; в следующие эпохи он достигнет своего апофеоза в Кремле Московском" ("Роза Мира").
   И уже не вызывает удивления, что эмблема Небесной России, а каждая Небесная страна, говорит духовидец, - имеет такую эмблему, они неповторимы, отражают глубинную суть сверхнарода и его метакультуры, - "это розово-белый город со множеством храмов на высоком берегу над синей речной излучиной" ("Роза Мира").
   [Заметим, как современная технократическая эра пытается утвердить себя своими "храмами", возносящимися над обычными человеческими жилищами, - небоскрёбами и тому подобным, поражающими и подавляющими человека. А ведь архитектура через свои "пространственные образы" - один из мощных языков культуры, влияющих на широчайшие народные массы. Увы, как замечает современный исследователь, "здесь у нас сегодня абсолютный вакуум. Символ этой пустоты - строящиеся в Москве здания, которые венчают маленькие башенки в виде пустого металлического каркаса. Архитектура - вещь беспощадная, вся дурь и идейная пустота сразу и обнажается" (Феликс Разумовский. Кризис беспочвенности. - "Литературная газета", 2004, N 2).]
   Что касается русских икон и фресок - киевских, суздальских, новгородских - Даниил Андреев о них упоминает как о связанных напрямую со становлением и развитием на Руси искусства, причастного к христианскому мифу, который постепенно становится всё более независимым от Византии: "Иконописные образы новгородской школы поражают иногда бурной динамикой и такой смелой, почти современной остротой, какие были совершенно чужды, даже враждебны византийской традиции с её статуарностью" ("Роза Мира").
   Вместе с тем в трактате есть замечание, что называется "от противного", которое помогает постичь своеобразие византийской и русской иконописной школы. Даниил Андреев говорит о некоей "энрофизации [Напомним, что Энроф в системе мира Даниила Андреева - имя нашего, земного, слоя обитания, который, впрочем, по своим размерам равен астрономической Вселенной.] то есть некоем "оземлении" представлений о высших мирах нашего Планетарного космоса, которое оказалось свойственно эпохе Ренессанса и которое привело "на путь не обогащения мира религиозных идей, прозрений и чувств, а его обеднения за счёт извергаемых из него элементов мистериальных, магических, а также за счёт ослабления роли элемента религиозно-эстетического" ("Роза Мира"). Этот процесс затронул на Западе многих творцов. Духовидец видит в этом инспирацию (влияние, воздействие) тех тёмных сущностей на деятелей искусств, которых он называет "тёмными даймонами". В этом смысле, утверждает Даниил Андреев, "не вполне чисто даже творчество Рафаэля" (там же). Как мы знаем, религиозному искусству Византии и Святой Руси, в первую очередь, именно иконописному, этот путь "энрофизации" оказался совершенно чужд. Достаточно, например, сравнить "Мадонну" Рафаэля и икону Владимирской Божьей Матери, чтобы понять, о чём речь.
   Поразительно, как много общего во взглядах Даниила Андреева на храмовое творчество и искусство иконописи с его предшественниками - исследователями древнерусской иконописи Евгением Трубецким и о. Павлом Флоренским, посвятившими несколько своих работ в первой четверти XX века русской иконе и храмовой архитектуре.
   По мысли Флоренского, икона - это окно в мир горний: "Икона имеет целью вывести сознание в мир духовный. Свидетельство же о мире духовном есть по воззрению всей древности философия. Вот почему истинные богословы и истинные иконописцы равно назывались философами" ("Иконостас"). Что касается Е. Трубецкого, который дал целостное истолкование - художественное, историческое и богословское - древнерусской иконе, то он считал древнерусскую иконопись лучшим созданием народного гения: "Здесь наша народная душа явила самое прекрасное и самое интимное, что в ней есть, ту прозрачную глубину религиозного вдохновения, которая впоследствии явилась миру и в классических произведениях русской литературы. [Какое совпадение со взглядами Даниила Андреева на классическую русскую литературу в её высших образцах, как на религиозное творчество.] Достоевский сказал, что "красота спасёт мир". Развивая ту же мысль, Соловьёв возвестил идеал "теургического искусства". Когда слова эти были сказаны, Россия ещё не знала, какими художественными сокровищами она обладает. Теургическое искусство у нас уже было. Наши иконописцы видели эту красоту, которою спасётся мир, и увековечили её в красках. И самая мысль о целящей силе красоты давно уже живёт в идее явленной и чудотворной иконы... Нет ни малейшего сомнения в том, что эта иконопись выражает собою глубочайшее, что есть в древнерусской культуре. Более того, мы имеем в ней одно из величайших мировых сокровищ религиозного искусства" ("Умозрение в красках", 1915).
   Философ объясняет, почему Россия Достоевского и Вл. Соловьёва ещё не знала о своих духовных сокровищах: "...до самого последнего времени икона была совершенно непонятной русскому образованному человеку. Он равнодушно проходил мимо неё, не удостаивая её даже мимолётного внимания. Он просто-напросто не отличал иконы от густо покрывавшей её копоти старины. Только в самые последние годы у нас открылись глаза на необычайную красоту и яркость красок, скрывавшихся под этой копотью" (там же).
   Заметим, упрёк адресован "русскому образованному человеку", а вовсе не народу (хотя, как известно, на Руси и бытовала поговорка: "Годится - молиться, не годится - горшки покрывать), ибо именно его долгом и обязанностью было вернуть России понимание её религиозных древних сокровищ, что и произошло на рубеже XIX - XX вв., когда древняя икона, благодаря появившейся тогда технике её очистки, предстала перед обществом во всём своём великолепии и глубине не только как драгоценный исторический памятник, но и как выражение сути народного духа: "В ней мы находим, - пишет Евгений Трубецкой, - полное изображение всей внутренней истории русского религиозного и вместе с тем национального самосознания и мысли. А история мысли религиозной в те времена совпадает с историей мысли вообще" ("Россия в её иконе").
   Но философ видит в древней иконе не только выражение национального самосознания, что само по себе имеет громадную ценность, но и мистическую глубину, которая через неё открывается, а также глубину творческого прозрения и творческой мысли.
  
  
   Икона меня пишет, а не я её пишу.

Сергей Осипенко,
современный иконописец

  
   Эти глубины не есть только достояние исторического прошлого. И ныне появляются иконописцы - "иконники", как их когда-то называли в старину, которые продолжают традиции русского иконописания, глубоко осмысляя сам процесс создания иконы: "Иконописание - церковное служение, а не творчество в том смысле, как его понимают светские художники... Стараясь как можно глубже проникнуть в тайны иконописи, нужно рассматривать лучшие образцы, и только тогда, после приобщения к достигнутому до тебя, и самому можно что-то привнести. Всякий иконописец во все времена непременно вносил личный духовный опыт в своё творчество, но существуют церковные иконографические каноны, переступать которые никакой иконописец не имел ни власти, ни потребности. Иконописный канон только дисциплинирует творца". Эти высказывания принадлежат одному из самых одарённых современных иконописцев - архимандриту Зинону, чья судьба "вовсе не была усыпана розами. Недолгим, к величайшему сожалению, выдалось его пребывание в Псково-Печёрском монастыре, который с его приходом, казалось бы, начал открывать новую страницу в своей истории и где созданные им иконы и фрески вступили в зримое противоречие с пышным декором и бутафорией нынешней обители. А из Спасо-Мирожского монастыря, где он вслед за этим стал настоятелем, архимандрита и вовсе изгнали за "преступную" связь с католиками" (Беседа Саввы Ямщикова с о. Зиноном "Икона ничего не изображает, она являет...". - "Литературная газета", 2005, N 39-40). В заголовок этой публикации вынесен ответ о. Зинона на вопрос собеседника о том, что же является смыслом иконы: "Икона ничего не изображает, - говорит о. Зинон, - она являет. Она есть явление Царства Христова, явление преображённой, обоженной твари, того самого преображённого человечества, которое в своём лице явил Христос... Князь Евгений Трубецкой говорит, что не мы смотрим на икону - икона смотрит на нас. К иконе надо относиться как к высочайшей особе: было бы дерзостью заговорить с нею первым, нужно стоять и терпеливо ждать, когда она соизволит заговорить с нами. Икона есть свидетельство Церкви о Боговоплощении, о том, что Бог вошёл в мир, воплотился, соединился с человеком настолько, что теперь каждый может вырасти в меру Бога и обращаться к нему, как к Отцу" (там же).
   А вот ещё одно свидетельство о. Зинона о самом бытовании икон и их значении в исторической жизни именно России: "Если говорить об иконе, то она нигде так не была распространена, как в России. Летописцы, наряду с событиями государственного значения, отмечали и построение храмов, создание и перенесение, даже поновление икон. Святую Русь без преувеличения можно было бы назвать Русью иконной. У царя Алексея Михайловича в образной палате хранилось 8200 подносных икон и 600 икон ветхих. В Благовещенском соборе Кремля было около 3 тысяч икон. Каждая крестьянская семья, даже самая бедная, имела образок в красном углу. В иных домах им отводились целые комнаты. Назывались они крестовыми или моленными. Иконы помещались над крыльцом и на специальных столбах на перекрёстках дорог вдоль тракта. Было чрезвычайно развито иконное дело..." ("Хождение ко святой горе", беседа В. Шикина с иконописцем архимандритом Зиноном. - "Литературная учёба", 1990, кн. 6).
   Иконописные шедевры древности. Необходимо сказать о том, что, увы, нескольким поколениям в советской России они были доступны скорее в музейных залах, чем в храмах. Характерно, что замечательное стихотворение Даниила Андреева в том числе и о русских иконах озаглавлено: "В Третьяковской галерее" (1950). Это знак времени.
   Конечно, процесс "изъятия" религиозного искусства как такового коснулся не только икон. Как метко заметила Светлана Семёнова: "... рублёвскую "Троицу", перед которой тысячами молились в Троице-Сергиевой лавре, вырывают из храма и помещают в музей, изымают из летописного свода, религиозно-воспитательно осмысляющего историческое движение народа, отдельные сказания, повести и выделяют их в "литературу" и т.д. ("Оправдание России. Эскиз национальной метафизики". - "Вопросы литературы", 1990, январь).
   Но иконы вне храма, в музее, это, по строгому выражению о. Павла Флоренского "не иконы, а лишь шаржи на них". В своей работе "Храмовое действо как синтез искусств" (1918 г.) он подробно обосновывает свою позицию: "Не редко эстетическое недомыслие и недочувствие, по которому икона воспринимается как самостоятельная вещь, находящаяся обычно в храме, но с успехом могущая быть перенесённой в аудиторию, в музей, в салон или уж не знаю куда. Я позволил себе назвать недомыслием этот отрыв одной из сторон церковного искусства от целого организма храмового действа синтеза искусств, как той художественной среды, в которой и только в которой икона имеет свой подлинный художественный смысл и может созерцаться в своей подлинной художественности. Для художественного бытия иконы освещение её должно быть то самое, в виду которого она написана. Это освещение в данном случае - отнюдь не есть рассеянный свет художественного ателье или музейной залы, но неровный и неравномерный, колышущийся, отчасти может быть мигающий свет лампады...
   Икона может созерцаться как таковая только при этом струении, только при этом волнении света, дробящегося, неровного, как бы пульсирующего... - света, который всеми воспринимается как живой, как греющий душу, как испускающий тёплое благоухание...[ Соблюдается ли это условие в современных, электрифицированных храмах - другой вопрос.]
   Икона оживает только в соответственных условиях и, напротив того, мертвеет и искажается [в] равномерном, спокойном, холодном и сильном освещении музея...
   При церковном освещении лики, т.е. горние облики, живое явление иного мира, первоявление, "UrphДnomena", - сказали бы мы вслед за Гёте. В храме мы стоим лицом к лицу перед платоновским миром идей, в музее же мы видим не иконы, а лишь шаржи на них". [А вот что говорит по тому же поводу наш современник - о. Зинон: "Рождаясь из литургии, икона является её продолжением, и живёт она только в богослужении, равно как церковное пение, облачение, архитектура" (Беседа Саввы Ямщикова с о. Зиноном "Икона ничего не изображает, она являет...". - "Литературная газета", 2005, N 39-40).]
   Обратим внимание на дату написания работы - 1918 г. Это попытка вразумить неразумных, предупредить уничтожение духовной опоры страны.
   [Кстати, многие из признанных шедевров до сих пор не возвращены в церкви именно по той причине, что в музеях за десятилетия сложилась система их сбережения и реставрации. (Правда, в Третьяковской галерее ныне есть домовый храм, в котором созданы особые условия для хранения иконы Владимирской Божьей Матери, с которой, как с образца, началась, как известно, русская иконопись). Но если помнить, что говорил Флоренский, если осознавать, что святыней для народа они могут быть только в храме, а не в музее, то наступило время их возвращения на исконное место. Тем более, что церковь сегодня уже в силах нести за их сбережение полную ответственность. Пример тому - возвращение в 2004 году Тихвинской иконы Божьей Матери после долгих скитаний на чужбине в Тихвинскую обитель.]
   Но ход истории был таков, что помещение икон в музеи, как оказалось, ещё не было крайней степенью беды. Сколько храмов, сколько икон были уничтожены за последующие десятилетия. Речь не об иконах домашних, сберегаемых верующими вопреки нешуточной опасности, но много ли было среди них образцов высокой иконописи, разве что некоторые, взятые тайком из разрушаемых церквей и потаённо хранимые... Но ведь и "простые", "обычные" иконы, не представляющие "художественной" ценности - это тоже намоленные святыни. Каким-то непостижимым, поистине мистическим образом судьба уничтожаемых икон, колоколов, храмов, их насильственный трагический уход с земного плана стал знаком, символом, может быть - самым выразительным - трагического распада в революционные и последующие годы прежних духовных основ жизни страны.
   Вспомним, что с горечью и иронией писал о судьбе русских икон в 1967 году Владимир Солоухин в своей замечательной книге "Письма из Русского музея": "Привезённые из разных мест, чёрные, грязные, шелушащиеся, вспученные от сырости, местами осыпавшиеся иконы... Если бы перед вами на столе (музейного реставратора - А.А.) оказалась икона, которой пятьсот лет и которую только что привезли из колхозного зерносклада, где она загораживала собой разбитое церковное окно, не пуская в склад ни сырого осеннего ветра, ни косого майского ливня, ни сыпучего январского снега, ни летучей июльской пыли... Икон в запасниках тысячи. Красота, которая тонко была распределена по всей русской земле, теперь соскоблена скребком, подобно позолоте, и собрана в горсти. Горсть в запасниках Третьяковки (около шести тысяч штук), горсть вот здесь, в подвалах Михайловского дворца (четыре тысячи), горсть, допустим, в Ярославском областном музее, горсть в Вологодском музее. А потом уж, после крупных городов, пойдут поскрёбышки: в Суздале, где-нибудь в Тотьме, в Шенкурске, в Городце... На земле же, откуда соскрёбано и соскоблено, а то и просто смыто, остались кучи щебня, бурьян, иногда омертвевшие, обезглавленные кирпичные помещения, где держат керосин, овёс, корм для свиней, свежеободранные бараньи и телячьи шкуры". Поистине апокалиптическая, но, увы, абсолютно правдивая картина минувших десятилетий XX века после 1917 года.
   Евгений Трубецкой надеялся, что открытие русской древней иконы заново (напомним, это сказано в 1916 г.) "озарит своим светом не только прошлое, но и настоящее русской жизни, более того - её будущее" ("Два мира в древней русской иконописи"). На первый взгляд, этого не случилось. Но именно на первый взгляд. Несмотря на все страдания, выпавшие в прошлом веке России, мы сегодня осознаём: свет этот не исчез бесследно, он - с нами, в нас, по-прежнему как надежда на будущее. Замечательно, что явленным символом самой возможности возрождения России стала именно икона - чудотворная икона Божией Матери, названная "Державной", посланная стране Провиденциальными силами, когда Николай II отрёкся от престола.
   [Характерно признание представителя русской Зарубежной церкви, настоятеля храма в Вашингтоне, протоиерея Виктора Потапова: "Нас с детства учили, что эта икона, явившаяся в день отречения Государя от престола, как бы взяла на себя власть в России в знак того, что когда-то в будущем Россия снова станет домом Пресвятой Богородицы. И мы всегда в это верили" (Валерий Коновалов. Возвращение - "Российская газета", 2007, N 250).
   И, конечно, закономерно, что для зримого выражения "обретённого Русской православной церковью единства" - речь о долгожданном восстановлении канонического единства в Русской церкви, прерванного после революции, - была выбрана именно эта икона для участия в "удивительной акции": "Никогда ещё ничего подобного не предпринимала ни наша, ни какая-либо другая Церковь. Икона Божией Матери "Державная" в сопровождении Московского патриархата и хора Сретенского монастыря отбыла из Москвы и посетила один за другим храмы в Нью-Йорке, Джорданвилле, Бостоне, Торонто, Чикаго, Вашингтоне, Сан-Франциско, Мельбурне, Сиднее, Женеве, Берлине, Мюнхене, Лондоне и Париже. После чего благополучно вернулась в Москву.]
  
  
  
  
  
   Две ветви творчества - иконопись и храмовое строительство - неразрывно связаны. Икона и храм - это соборное целое. Сам же храм "гораздо больше, чем дом молитвы, это целый мир, собранный воедино благодатью" (Евгений Трубецкой. Россия в её иконе). Итак, икона и храм - это один из ярчайших примеров религиозного творчества нашего народа на протяжении столетий.
   [Мы обратились к православной иконописи и храмовому искусству. Но могли бы с таким же основанием указать на готические храмы, мозаичные панно, фрески, иконы и скульптуры религиозной тематики западного католицизма, а ещё далее в глубь тысячелетий - на многочисленные храмы и изваяния индуизма и буддизма, в которых эта ветвь религиозного творчества потрясает своей художественной мощью, передающей духовное напряжение религиозной жизни исповедующих их народов.]
   Но недаром Флоренский свою гениальную работу назвал "Храмовое действо как синтез искусств": "В храме, говоря принципиально, - утверждает философ и богослов, - всё сплетается со всем: храмовая архитектура, например, учитывает даже такой малый, по-видимому, эффект, как виющиеся по фрескам и обвивающие столпы купола ленты голубоватого фимиама, которые своим движением и сплетением почти беспредельно расширяют архитектурные пространства храма, смягчают сухость и жёсткость линий и, как бы расплавляя их, приводят в движение и жизнь... Вспомним о пластике и ритме движения священнослужащих, например, при каждении, об игре и переливах складок драгоценных тканей, о благовониях, об особых огненных провеиваниях атмосферы, ионизированной тысячами горячих огней, вспомним далее, что синтез храмового действа не ограничивается только сферой изобразительных искусств, но вовлекает в свой круг искусство вокальное и поэзию - поэзию всех видов, сам являясь в плоскости эстетической музыкальною драмой. Тут всё подчинено единой цели, верховному эффекту катарсиса этой музыкальной драмы, и поэтому всё, соподчинённое тут друг другу, не существует или, по крайней мере, ложно существует, взятое порознь".
   Становится понятным то благоговейное отношение к православному богослужению, тот духовный восторг, который испытал Даниил Андреев, когда весной 1928 года пришёл в церковь Покрова в Левшине на пасхальную заутреню и впервые остался на раннюю обедню: "Эта служба, начинающаяся около 2 часов ночи, ознаменовывается, как известно, чтением - единственный раз в году - первой главы Евангелия от Иоанна: "В начале бе Слово". Евангелие возглашается всеми участвующими в службе священниками и дьяконами с разных концов церкви, поочерёдно, стих за стихом, на разных языках - живых и мёртвых. Эта ранняя обедня - одна из вершин православного - вообще христианского - вообще мирового богослужения. Если предшествующую ей заутреню можно сравнить с восходом солнца, то эта обедня - настоящий духовный полдень, полнота света и всемирной радости" ("Роза Мира"). Не удивительно, что во время именно этого богослужения духовидец пережил то состояние, которое он назвал "метаисторическим озарением". Оно было связано "как бы с панорамой всего человечества и с переживанием Всемирной истории как единого мистического потока, оно, сквозь торжественные движения и звуки совершавшейся передо мной службы, дало мне ощутить тот вышний край, тот небесный мир, в котором вся наша планета предстаёт великим Храмом и где непрерывно совершается в невообразимом великолепии вечное богослужение просветлённого человечества" ("Роза Мира").
  
  
  
  

О молитвенном творчестве

   Органической частью религиозного творчества являются молитвы, которые издавна слагались человечеством на разных языках в разных концах Земли: от ведических мантр и песнопений, санкиртанов, великого индийского народа, от эпохи псалмопевца Давида вплоть до нашей современности. Сергий Булгаков определяет молитвенное творчество как "духовное художество", "умное делание", которое осуществляется сполна в самом акте - молитве и богослужении" ("Свет Невечерний"). Зачем нужна молитва? Вот что говорил об этом Вл. Соловьёв в своих лекциях, прочитанных в Петербурге в 1878 году и названных впоследствии "Чтения о Богочеловечестве": "Убедившись в бессилии нашей доброй воли, ищешь другую волю, которая не только хочет добра, но и обладает добром, а значит и нам может сообщить силу добра.
   Такая воля есть... Она возвещает о себе нашу душу в вере и соединяет нас с собою в молитве.
   Молитва есть первое дело и начало всякого истинного дела...
   Благодать обращает нас к Богу, а мы только соглашаемся на такое обращение своей волей, и в этом - сущность молитвы".
   Глубоко, всеобъемлюще обосновывает потребность в молитве философ Иван Ильин, связывая её с жаждой божественной благодати: "Все люди и все народы - знают они о том или не знают - слагают свою жизнь, свои дела, свою историю перед лицом Божиим. Им светит божественная благодать. Им даются дары Духа Святого. Божество не только пребывает в над- мировом состоянии, как искомый и молитвенно призываемый центр тяготения; оно кроме того реально излучено и непрерывно излучается в мир, в человеческую душу и во всю человеческую жизнь, сообщая ей действительную реальность, интенсивность и глубину бытия, энергию действия, способность к духовному творчеству. Божественная стихия, вливаясь в человека, создаёт его духовный характер, а развёртываясь в его делах и созданиях, слагает духовную культуру народа.
   Именно в этом - смысл дивной христианской молитвы к Святому Духу: "Прииди и вселися в ны..."
   Кто из нас не чувствовал себя коснувшимся этой божественной благодати, её веяния, столь лёгкого и трепетного, пока душа ещё не обратилась к ней, столь мощного и победного, как только душа обратится и предастся ей с любовью и радостью?
   Один осязает её в молитве благодарности и зова; другой - в священном холоде вдохновения... тот - в непреклонной борьбе за родину; другой - в умилении любви или во властном, непререкаемом зове совести, а третий в целительном пении и ритме музыки или в сиянии живописного образа" ("Творческая идея нашего будущего. Об основах духовного характера", 1934). Отсюда один шаг к пониманию того, что молитва - это не только молитвословие в его строго очерченных канонических формах. Обращение за помощью к силам Света может быть выражено по-разному, тем более, что, по свидетельству Даниила Андреева, "Провиденциальные силы на страже всегда. Они всегда готовы прийти на помощь каждому из нас. Они постоянно трудятся над каждым из нас - над его душой и его судьбой. Каждая душа - поприще их борьбы с демоническим началом, и вся жизнь души - непрерывная цепь выборов, встающих перед "я", выборов, усиливающих или парализующих помощь ему со стороны светлых начал.
   Душа подобна путнику, перебирающемуся через шаткий мост. С другого берега протягивается к ней рука помощи, но чтобы принять эту помощь, путник должен протянуть руку и сам. Такой рукой, протягиваемой навстречу силам Света, является каждый благой выбор, каждый правый поступок и каждое светлое движение души, и в том числе молитва. В этом и заключается зерно ответа на вопрос: зачем молитва? И зачем богослужение?
   Слово "молитва" я употребляю здесь в очень широком смысле, - уточняет Даниил Андреев.- Это и уединённая беседа души с Богом или с сотворящими Ему силами Света; это и состояние умиления, благоговения и духовного восторга, охватывающее сердце при созерцании Прекрасного, Высокого или Великого, это и тот катарсис, через который поднимают душу человека окрыляющие произведения искусства; это и участие её в очищающих и возвышающих действиях храма" ("Роза Мира").
   Итак, молитва как таковая может быть келейной и соборной, безмолвной, творимой в глубине сердца, и высказанной вслух, может быть канонической и выраженной своими словами, то есть быть сугубо личным обращением к Высшим силам. Главное, чтобы она творилась от чистого сердца, в предельной сосредоточенности и отрешённости от того, что в православии называется "житейским попечением".
   Совсем недаром звучит в церкви этот призыв во время службы: "Всякое ныне житейское отложим попечение". Как свидетельствует духовидец, "молитвы творят светлый эфирный покров, необходимый для деятельности народоправителей (демиургов - А. А.) на Земле". Но если молитвы совершаются в сердечном и умственном рассеянии, то, увы, они не идут высоко, и формируется то, что Даниил Андреев называет "эфирными эгрегорами", которые, поднимаясь темно-фиолетовыми облаками над молящимися, обессиливают молитвы, лишают их действенности. Они становятся "невидимой преградой между душой верующего и трансфизической сущностью церкви" ("Роза Мира"). Есть удивительно глубокое и трагическое - по содержательной своей сути - наблюдение архиепископа Иоанна Сан-Францисского (Шаховского): "Подумать только, более 100000 пастырей молились до революции за Императора и его семью, а Святой Дух Божий прошёл мимо этих молитв" ("Вера и достоверность").
   А вот другой пример, уже о силе молитвы. У Льва Толстого есть небольшой рассказ "Три старца" с подзаголовком "Из народного сказания".
   ["Сюжет сказания принадлежит к числу очень распространённых и широко известных как в устных, так и в письменных источниках" (Собр. Соч. Л. Н. Толстого, т.10, 1982).]
   Содержание его вкратце таково: архиерей, прослышав, что на маленьком северном острове одиноко живут три старца, посетил их, чтобы научить молиться правильно, ведь старцы не знали даже молитвы "Отче наш": "Скажите мне, как вы спасаетесь и как Богу служите - сказал архиерей... И улыбнулся старший, древний старец, и сказал: "Не умеем мы, раб Божий, служить Богу, только себе служим, себя кормим". - Как же вы Богу молитесь? - спросил архиерей. И древний старец сказал: "молимся мы так: трое Вас, трое нас, помилуй нас!.." Но вот когда старцы с помощью архиерея выучили молитву "Отче наш" и корабль поплыл дальше, случилось непредвиденное: "Оглянулся кормчий, ужаснулся, бросил руль и закричал громким голосом: - Господи! Старцы за нами по морю, как посуху, бегут!..
   - Забыли, раб Божий, забыли, - сказали старцы, догнав корабль, - твоё ученье. Пока твердили - помнили, перестали на час твердить, одно слово выскочило - забыли, всё рассыпалось. Ничего не помним, научи опять...
   - Доходна до Бога и ваша молитва, старцы Божии. Не мне вас учить. Молитесь за нас, грешных!
   И поклонился архиерей в пояс старцам. И остановились старцы, повернулись и пошли назад по морю. И до утра видно было сияние с той стороны, куда ушли старцы".
   [Совершенно не случайно в книге "Автобиография йога", давно признанной классической, её автор Парамахамса Йогананда (Мукунда Лал Гхош) считает необходимым напомнить своим читателям сюжет этого рассказа, причём, в переложении Николая Рериха: "Великий писатель-романист Лев Толстой написал чудесный рассказ "Три отшельника". Его друг, Николай Рерих, вкратце пересказал эту историю так: "На одном острове жили три старых отшельника..." (и т.д.)
   Сам факт внимания к этому удивительному сказанию Льва Толстого, Николая Рериха и Йогананды, чьи имена в истории мировой культуры говорят сами за себя, кажется поистине примечательным.]
  
  
  
  
   У всех народов есть особые молитвы, любимые всеми верующими, обладающие великой благодатной силой. В Индии это "Гаятри мантра", в которой, по словам Аватара Шри Сатья Саи Бабы "заключена вся сущность Вед. Тонкая энергия Гаятри мантры удаляет негативные склонности и прививает добродетели. Она дана вам как "третий глаз", раскрывающий ваше внутреннее зрение". Это ОМ - Пранава мантра, "изначальный звук, рождённый вибрациями творения, проявившийся как выражение воли лишённого атрибутов Абсолюта, Брахмана. Это Бог в форме звука... это истинная Реальность, стоящая за этой относительной реальностью, майей (иллюзией)". [См. "Приложение".]
   В православии - это молитва "Отче наш", данная самим Иисусом (от Матф. 6; 9-13), молитва "Богородице, Дево, радуйся...". И ещё одна, особая, так называемая "умная молитва": "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя".
   "При кажущейся внешней простоте этой молитвы она требует особого сосредоточения и определённой подготовки. Эту молитвенную практику называют "умной молитвой". Возникновение её относят к началу монашества, а некоторые исследователи считают, что она возникла ещё раньше - во времена апостолов. Произнесение имени Иисуса Христа почиталось равносильным Его присутствию. На пути этого молитвенного подвига различается немало ступеней. Высшей почиталась та, на которой молитва становилась "самодвижущей", то есть звучала помимо гласного произношения в сердце подвижника - средоточии духовной жизни человека. На этой ступени молитва становится постоянной, не прерываясь даже во время сна. Достижение высших молитвенных состояний сопровождается экстатическими состояниями, а также видением "умного, или Фаворского", света. В Византии эта молитвенная практика получила развитие у исихастов-молчальников" (С. Бычков. Комментарии. - В кн.: Георгий Федотов. Святые древней Руси, 1990).
   Первое упоминание об этой молитве на Руси содержится в "Поучении Владимира Мономаха". "Этой молитве не нужны ни особое время, ни место, ни книги, ни молитвенные символы, ни храмы, ни богослужения, ни слова... Молитва эта совершается в сердце. Это не просьбы к Богу, а чистое созерцание, что святители издавна практиковали. Это вершина всего молитвенного искусства - непрестанное повторение имени Божьего. Это путь к богообщению и боговедению". Так пишет архимандрит Киприан в предисловии к книге "Откровенные рассказы странника духовному своему отцу" (Сергиево подворье, 1948) - проникновенной, удивительной книге, которая в конце XIX - начале XX вв. пользовалась громадной популярностью, распространялась и в рукописном виде и печатно, выдержала несколько изданий. Её автор остался неизвестен, хотя на этот счёт и делались различные предположения, но его бесхитростный и чистый рассказ о своей жизни, которую преобразило приобщение к Иисусовой молитве, так же воздействует на современного читателя, как и в позапрошлые времена.
   В прекрасной поэме Максимилиана Волошина "Святой Серафим" (1919) несколько строф посвящено этой молитве:
   Стала жизнь его
   Одною непрерывной
   Ни на миг не прекращаемой молитвой:
"Господи Иисусе, Сыне Божий,
Господи, мя грешного помилуй".
Ею он звучал до самых недр,
Каждою частицей плоти,
   Как звучит
   Колокол
Всей толщей гулкой меди,
И как благовест -
Тяжёлыми волнами
В нём росло и ширилось познанье,
   Плоти мира - грешной и единой...
  
   [Отсылаем к антологии, подготовленной Всемирным Русским Народным Собором и издательством "Вече" "Молитвы русских поэтов XI - XXI век", которая "свидетельствует о том, что великая русская культура не утратила свой дар вестничества, выдержала самое тяжёлое испытание последних трёх столетий - секуляризацию" ("Тысячелетие русских молитв". - "Литературная газета", 2007, N 52).]
   Кстати, поэтические строки, посвящённые молитве, нередки в русской поэзии.
  
   Приведём отрывки из двух стихотворений, одно из них уже стало классическим, второму, мы уверены, ещё предстоит стать таковым. Первое - это лермонтовская "Молитва":
   Я, Матерь Божия, ныне с молитвою
   Пред Твоим образом, ярким сиянием,
   Не о спасении, не перед битвою,
   Не с благодарностью иль покаянием,
   Не за свою молю душу пустынную,
   За душу странника в свете безродного,
   Но я вручить хочу деву невинную
   Тёплой заступнице мира холодного...
  
   Второе стихотворение - "Молитва Богоматери за Россию" Даниила Андреева из его поэмы "Рух" (1952), жанр которой сам автор обозначил так: "Симфония о великом Смутном времени":
   - О Матере Пренепорочная!
   Заступница землям гонимым!
   Ты светишь звездой полуночною,
   Хранишь омофором незримым.
   Утиши единством неложным
   И буйство, и злое горение,
   Конец положи непреложный
   Конечному разорению!..
   Но совершенно удивительный образец высочайшей поэзии, результат соборного творчества народа на протяжении веков, мы находим на страницах магистерской диссертации о. Павла Флоренского "Столп и утверждение истины. Опыт теодицеи" (1914). Страницы его работы, посвящённые Богородице, сотканы из молитвенных величаний Божией Матери, содержащихся в церковных песнопениях, и из названий явленных Её икон:
   [Эти названия выделены о. Павлом Флоренским курсивом, церковные величания даются в кавычках.]
   "Тип действительной чистоты - Пречистая и Преблагословенная Матерь Господа, Смиренная в Своей вечной чистоте, Чистая в Своём неизменном смирении. В Ней, Невесте Духа Святого, вечно Им очищаемой, бьёт живой источник мировой чистоты, "Источник присно текущего разума". В Ней бьёт ключ воды живой, утоляющей всякую жажду и заливающей в душе огнь геенский; и потому с Ней Церковь взывает, вопия: "Очистилище миру, Богородице" и "Всего мира Очищение". Ведь это Она - "тёмное полчище страстей и похотей наших прогоняющая"; это Она - "столп огненный, от искушений и соблазнов мира нас покрывающий", "столп огненный, среди мглы греха всем нам путь спасения показующий"; это Она - от страстного "запаления огненного росою молитв своих избавляющая". Если Господь - Глава Церкви, то Кроткая Мария, - "Подательница божественные благости", - воистину Сердце Ея, чрез которое Церковь разносит членам своим Жизнь, Вечность и дары Духа, истинная "Живото-дательница", истинный "Живо-носный Источник". Ведь Мария "Госпожа все-непорочная", "едина чистая и благословенная", "благодатная", "единая нетленная и добрая голубица". Она - Живой Символ и Начаток очищающегося мира, "Чистительная"; Она - "Неопалимая Купина", объятая пламенем Духа Святого, живое предварительное явление Духа на землю, тип пневматофании [Пневма - дуновение, дыхание, дух, Божественный Дух.]. Как Дух есть Красота Абсолютного, так Богородительница есть Красота Тварного, "миру слава", и Ею украшена вся тварь: "Радуются земнородные, о божественной Твоей Славе красящеся", т.е. "Украшающиеся Твоею божественною славою, земнородные радуются", потому что красота, воспринятая в сердце, есть радость. И красота Мира, в благоговейном трепете им созерцаемая, есть Радость Мира, "Нечаянная Радость" его, "Умиление" его, "Отрада и Утешение" его, "Сладкое Лобзание", которым Мир Дольний лобзает Мир Горний. Это - "Радость всех радостей", как заповедал нам называть икону "Умиления" Серафим Преподобный, - ту самую икону, которую о д н у т о л ь к о он имел в своей келии и пред которой он спасался. Богородица - Радость и "радости мира Ходатаица". В созерцании небесной Красоты - "Утоление Печали"; "Всех Скорбящих Радость", "В скорбех и печалях Утешение". Богородица - "Заступница усердная", Она - "Взыскание Погибших", "Споручница грешных", "Умягчение злых сердец". Она "Призирает на печали", Она - "Скоро-послушница", "Услышательница", "Избавление от бед страждущих", "Милостивая Целительница". Она - Ангел-Хранитель мира. Она - "Покров" миру "ширший облака", "Одигитрия" (или "Путеводительница") его, то огненным, то облачным столпом ведущая мир к Стране Обетованной, в "жизнь вышнюю"; Она - "Нерушимая Стена", защищающая мир, "Избавительница" его. Она - "всей Вселенной крепкое Заступление". Ею и чрез Неё радуется вся тварь и человеческий род. Поём ведь: "О Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь, ангельский собор и человеческий род, освящённый в храме, и раю словесный, девственная похвало, - о Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь, слава Тебе".
   Богородица - прекрасный цветок земли, "Неувядаемый" и "Благоуханный Цвет". Она - Носительница Софии, - "Небо Одушевлённое" и "Небо умное", "Благодатное Небо", т.е. Горний Мир, Иерусалим Небесный, отпечатлевшийся в Пречистой душе Девы... Она центр тварной жизни, точка соприкосновения земли с небом. Она - Избранная, Царица Небесная и, тем более, Земная..."
   Это, действительно, образец соборного, воистину народного православного творчества. Но и русская классическая литература не прошла мимо. Напомним, например, как прекрасны страницы замечательной автобиографической повести Ивана Сергеевича Шмелёва "Лето Господне" (1934 - 1944) которые посвящены Иверской иконе Божьей Матери: "Иверскую, Царицу Небесную принимаем... - ...Ма-тушка... Царица Небесная... Иверская Заступница... Отец и Василий Васильич, часто крестясь, берут на себя тяжёлый кивот с Владычицей, скользят в золотые скобы полотенца, подхватывают с другого краю, - и, плавно колыхаясь, грядёт Царица Небесная надо всем народом. Валятся, как трава, и Она тихо идёт над всеми. И надо мной проходит - я замираю в трепете... и вот уже Она восходит по ступеням, и лик Её обращён к народу, и вся Она блистает розово озарённая ранним весенним солнцем.
   - ...Пресвятая Богород-ице... спаси на...ас!.. К Тебе прибегаем... яко к Нерушимой Стене и предста... тельству...у...
   Вся Она - свет и всё изменилось с Нею, и стало храмом. Тёмное - головы и спины, множество рук молящих, весь забитый народом двор - всё под Ней. Она - Царица Небесная. Она - над всеми... Она, Благодатная, милостиво на всё взирает.
   ... Призри благосе - рдием, всепетая Богородице...
   ... Пресвятая Богород - ице... спаси на...ас!
   Пылают пуки свечей, густо клубится ладан, звенят кадила, дрожит синеватый воздух и чудится мне в блистанье, что Она начинает возноситься. Брызгает серебро на всё, кропят и берёзы, и сараи, и солнце в небе, и кур с петухом на штабеле, а Она всё возносится, вся - в сиянии" (гл. "Царица Небесная").
   Остаётся только к этим духовным гимнам и чистейшим молитвам добавить, что говорит Даниил Андреев в своём духовидческом трактате о Той, "светлейшей из всех богосотворённых монад, пребывающих в нашем Планетарном космосе, что стала Матерью Планетарного Логоса, Который выразил Себя на Земле в Иисусе Христе: "За эти века Богоматерь Мария исполнила Своё восхождение из мира в мир. Помощница всех страждущих, особенно всех мучающихся в преисподних, всеобщая Заступница и великая Печальница за всех и вся, Она, так же как Её Сын, пребывает в Мировой Сальватэрре [Напомним, этим условным именем духовидец обозначает наивысший мир нашего Планетарного космоса.]
   принимая для нисхождения в другие слои светозарно-эфирное облачение" ("Роза Мира").
  
  
  
   "Умная молитва" - не просто молитва, это ещё и медитация, которая, вопреки расхожему мнению, свойственна не только религиозному Востоку. Конечно, на Востоке, в особенности в Индии, эта практика существует тысячелетия и осуществляется повсеместно. Как учит Аватар нашей эпохи: "Молитва приближает вас к Богу, медитация привлекает Бога спуститься к вам". Но и в христианстве мистическое общение с Богом достигалось многими. Современный исследователь справедливо замечает, что краткой молитве "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя" "отводилось в монашеском "келейном правиле" совершенно особая роль. Её многократное и размеренное - в такт дыханию с одновременным перебором узелков лествичных чёток - произнесение позволяло постепенно отрешиться от внешнего мира. Цель этой медитации состояла в том, чтобы, сосредоточив все мысли и чувства на образе Спасителя, вступить с Ним в мистическое общение. В практике афонских, а вслед за ними и русских монахов этот "путь к Богу" получил название "умного делания"" (Николай Борисов "И свеча бы не угасла...").
   Правда, этот путь, как предупреждает Церковь, чреват - тем более, для обычного верующего - опасностью впасть в так называемую "прелесть", бесовское искушение. Поэтому он требует особенного сосредоточения, чистоты сердца и помыслов. Здесь особое значение имеет мистический опыт святых подвижников Древней Руси: "Нельзя забывать, - говорит Георгий Федотов, - что величайшее столетие русской святости (XV в.) проходит под знаком мистической жизни и что у истоков её стоит никто другой, как преподобный Сергий" ("Святые Древней Руси", 1931).
   Знания о мистических озарениях наших величайших святых, их опыт общения в Духе с миром горним особенно необходимы современному человеку. К сожалению, хотя этот опыт широко освещён, он всё ещё недостаточно истолкован. Сошлёмся на мнение о. Александра Меня, которое мы находим в сборнике воспоминаний, посвящённых этому выдающемуся богослову: "Характерна точка зрения о. Александра на преподобного Серафима Саровского: он подчёркивал, что как мистик этот великий святой ещё совсем не изучен, не познан реальностью православной повседневности, его высказывания и предсказания вообще никем не истолкованы (А. Бессмертный-Анзимиров. Пастырь Сергиева края. - В кн.: "И было утро... Воспоминания об отце Александре Мене", 1992). Хотя, разумеется, эти истолкования могут проводиться лишь до известных пределов. Прав Георгий Федотов, который, отдавая должное мистическим откровениям преподобного Сергия Радонежского, предупреждает о некоем "пределе", встающем перед теми, кто пытается разгадать тайны его мистических откровений: "В лице Сергия, - пишет философ, - мы имеем первого русского святого, которого в православном смысле этого слова можем назвать мистиком, то есть носителем особой, таинственной духовной жизни, не исчёрпываемой подвигом любви, аскезой и неотступностью молитвы. Тайны его духовной жизни остались скрытыми для нас. Видения суть лишь знаки, отмечающие неведомое" ("Святые Древней Руси", 1931).
   Вместе с тем, в наше время - именно в связи с явным ростом эзотерических способностей (имеются в виду способности подлинные, а не лживые действа "магов", "колдунов" и "целителей") только ссылки на опасность впадения в "прелесть" явно недостаточно.
   В этом плане чрезвычайно плодотворен подход, который предложили философы и богословы о. Павел Флоренский и Сергий Булгаков, написавшие совместное послесловие к публикации мистических откровений Анны Николаевны Шмидт в 1916 году: "Как бы ни отнеслись к откровениям А. Н. Шмидт по существу, но нельзя удовольствоваться относительно их одним формальным отводом - ссылкой на "прелестность". Понятие "прелести", которое применяется с лёгким сердцем в подобных случаях в религиозной литературе, ничего не поясняет именно вследствие лёгкости и широты своего применения (С. Булгаков, П. Флоренский. Анна Николаевна Шмидт (1851-1905). - В кн.: Анна Шмидт. Третий завет, 1916).
   Эти размышления нужны нам и сегодня. Разумеется, церковь права, предупреждая об опасности "прелестных" состояний и требуя "трезвления", но не слишком ли широко толкуется понятие "прелести"? По мнению современного священника, бесы "стараются прельстить человека, явившись ему в образе ангела света, мудрого учителя и наставника, предлагают ему различные гностические и философско-мистические системы, носящие отпечаток мудрости, но не Божественной, а плотской, человеческой, и в конце концов приводящие... к общению с сатаной" (священник Родион. Люди и демоны: образы искушения современного человека падшими духами, 1991).
   Оставим без комментариев начало высказывания, но как быть, например, с "гностическими и философско-мистическими системами", ведь их немало и они такие разные. К тому же, откуда автору известен источник происхождения всех этих систем? Не напоминает ли такой подход без всяких доказательств тот самый обскурантизм (по-русски - мракобесие), который уже не раз служил тормозом на путях религиозного творчества.
   Куда более плодотворна, на наш взгляд, позиция упомянутых философов, которые, конечно же, понимают опасности, подстерегающие визионеров, носителей новых духовных знаний, но пытаются найти критерии оценки мистических откровений нового времени: "Поскольку "прелесть" определяется только отрицательно, то будучи весьма важным в смысле церковной дисциплины и в целях практической аскетики, обвинение "в прелести" перестаёт иметь какое бы то ни было теоретическое значение. "В прелести" - это значит "не авторитетен; к словам его надо относиться с большой опаскою" и т. п... Вне всякого сомнения, что к "откровениям" А. Н. Шмидт надо относиться с большой опаскою; да и всё, что не получило одобрения Церкви - таково же, и всякое откровение до признания его Церковью, должно рассматриваться как подозрительное или проблематическое. Но при всём том останется ещё теоретический вопрос: "Как возможно это явление?" И в этом смысле откровения А. Н. Шмидт, истинные или ложные, равно представляют теоретическую проблему. Даже в последнем случае большую, ибо если нам сравнительно понятно, как может открываться истина, то гораздо менее понятно, как может возникнуть подобие истины, имеющее свою глубину и свою культурную ценность и в то же время пустое в свете благодатного содержания. Проблема мистической видимости и есть проблема прелести, которая не только не разрешена, но даже приблизительно не ставилась на обсуждение" (С. Булгаков, П. Флоренский. Анна Николаевна Шмидт (1851-1905). - В. кн.: Анна Шмидт Третий завет, 1916г.).
   ""Прелесть" как мистическая видимость" - какое глубокое и точное определение. Сама же суть этих размышлений о природе мистических откровений и их отличия от состояний "прелестных" нам ещё пригодится, когда пойдёт речь о творчестве духовидца и вестника Даниила Андреева. [См. раздел ""Вдаль, с посланцем иных миров". - О жизни и творчестве Даниила Андреева".]

Подвижники и святые, их вклад в религиозное творчество

  
   Неверно, что подвижники и святые только спасались, они также творили, были художниками человеческих душ.

Николай Бердяев "Спасение и творчество"

  
   Могучая сила, оздоровляющая душу, таится в биографиях великих людей - социальных реформаторов, искателей научной истины, творцов прекрасных образов. Однако, все эти подвижники духа, как бы ни были велики их заслуги, не воплощают в себе предельного совершенства, доступного человеку: они углубляют лишь ту или другую сторону духовности. Только те носители духа, которые целью своей жизни поставили устремление к самому осуществлённому идеалу Добра, к самому Богу, дают образ всестороннего совершенства - воли, чувства и ума и зачинающегося уже на земле преображения реальности. Как живые прообразы целости духа, они более, чем другие носители духовной жизни, способны привлекать массы людей на путь служения добру. (Николай Лосский. Преподобные Сергий Радонежский и Серафим Саровский (по поводу книги Б. Зайцева и книги В. Ильина).
   Никакое религиозное творчество невозможно без тех, кого мы называем праведниками, подвижниками, святыми, а также пророками и бодхисаттвами.
   [Бодхисаттва - "буквально - тот, чья светлая сущность, саттва, стала разумом, бодхи". В отличие от пророка, который "пытается внести частицу вечной правды в жизнь общества... бодхисаттва никогда не гневается, не основывает никаких царств. Царство его не от мира сего. Он оставляет время таким, какое оно есть и показывает, что в любое время можно жить в глубочайшей тишине и свете. ... бодхисаттва - ответ на космическое зло, которое человеку невозможно устранить, можно только понять - и освятить изнутри. Пророк - ответ на историческое зло..., на несправедливость, с которой можно и нужно бороться, когда становится невыносимо" (Григорий Померанц. Нужно ли покаяние?). Иное определение мы находим у Даниила Андреева: "Дхиани-бодхисаттвы - это высшие иерархии, осуществляющие водительство людьми буддийских метакультур" ("Роза Мира"). Правда, здесь речь идёт не просто о бодхисаттве, но о дхиани-бодхисаттве.]
   Это те, кто творит свой жизненный подвиг изо дня в день в течение всего срока, отпущенного им на Земле, превращая жизнь в житие, совершаемое во имя Божие. В духе подвижник достигает высшего творчества, становясь помощником Самого Господа. Их души, как говорит Александр Мень, "действительно инструменты богопознания" ("Истоки религии").
   Их имена ныне чтимы во всём мире. О каждом из них имеются неоспоримые свидетельства их жизненных подвигов. Эпоха, страна, их религиозные воззрения неповторимо своеобразны. Объединяет их одно: Бог для них - это "к о н к р е т н а я р е а л ь н о с т ь", все они живут для Него и в Нём.
   Таков, например, Рамакришна Парамахамса (Гададхар Чатерджи, 1836-1886). Вот что сказал о нём Махатма Ганди: "Полуграмотный жрец при храме богини Кали в Дашкинешваре, в окрестностях Калькутты, который проповедовал поклонение Богу в самых простых формах, достиг высших духовных состояний, поочерёдно проходя практики основных мировых религий. Его жизнь позволяет нам увидеть Бога лицом к лицу. Прочтя историю его жизни, нельзя не придти к убеждению в том, что Бог реален, а всё остальное - иллюзия. Рамакришна был живым воплощением Божественности".
   А вот слова о нём индийского философа и аскета Шри Ауробиндо: "Шри Рамакришна представляет собой синтез всех духовных лидеров в одном лице... Он прожил величественную жизнь сверхсознания, которая сама по себе свидетельствует о безграничности потока, несущего нас к Океану... Столь великое рождение предваряет великие события".
   Даниил Андреев, в свою очередь, свидетельствует, что в посмертии Рамакришна всего за 70 лет достиг того высочайшего слоя инобытия, высшего, чем Небесные страны, затомисы, - он называет его "Синклитом Мира", или "Синклитом Человечества", - на подъём в который великим человекодухам необходимы, как правило, целые столетия.
   Другой пример уже из Западного полушария - святой Франциск Ассизский (1181 или 1182 - 1226): "Какой счастливый поворот в истории подвижничества представляет собой личность Франциска... Франциск являл собой принцип полного смирения и свободы от всего мирского... Он жил в постоянной молитве, словно сам был молитвой... Бог был для него конкретной реальностью, и в мыслях своих он никогда не удалялся от Него, ибо жил в Нём... Если же он чувствовал, что должен сделать что-то, то немедленно переходил от молитвы к действию, хотя и не особенно различал их... Это была молитва дела, заготовленная в беседе с Богом... Этот свет, озарявший и согревавший личность Франциска, эта внутренняя гармония, которую он ощущал в себе самом и находил в мире, были источником пробудившейся в нём и излившейся в мир поэтической струи. Известный католический писатель Озанам видел в религиозном гении Франциска творческую силу, создавшую всё итальянское художество, вдохновившую Данте и живописца Джотто, а также того великого зодчего, который создал в память Франциска чудный готический храм в Ассизи" ("Святой Франциск Ассизский" - В кн.: "Подвижники"). [Базилика святого Франциска в Ассизи, возведённая в XIII веке, занесена ЮНЕСКО в список мирового наследия.]
   Не удивительно, что ныне тот великий человекодух, который прошёл по Земле в последний раз в облике Франциска Ассизского, пребывает, по свидетельству духовидца, выше Синклита Мира, в том слое нашего Планетарного космоса, выше которого только сферы обитания Планетарного Логоса, верховного водителя нашей брамфатуры, Пресвятой Девы и Великого Женственного Духа.
  
  
  
   В русских святых мы чтим не только небесных покровителей святой и грешной России: в них мы ищем откровения нашего собственного духовного пути. Верим, что каждый народ имеет собственное религиозное призвание, и, конечно, всего полнее оно осуществляется его религиозными гениями. Здесь путь для всех, отмеченный вехами героического подвижничества немногих. Их идеал веками питал народную жизнь; у их огня вся Русь зажигала свои лампадки.

Георгий Федотов "Святые Древней Руси"

  
   Радость моя! Стяжи себе дух мирен, и тысячи вокруг тебя спасутся.

Серафим Саровский

   "За всё время существования русского затомиса через него в Синклит Мира... который со-творит во всей ясности духовного сознания самому Планетарному Логосу... поднялось несколько десятков человек, из которых мне известны, - говорит Даниил Андреев, - следующие имена: Владимир Святой, Ярослав Мудрый, Антоний и Феодосий Печерские, летописец Нестор, дружинник Сергий - автор "Слова о полку Игореве", Александр Невский, Сергий Радонежский, Андрей Рублёв, Нил Сорский, Ломоносов, Александр Благословенный, Амвросий Оптинский, Серафим Саровский" ("Роза Мира").
   Как видим, среди этих "ярчайших светильников земли русской" названы те, кто своей подвижнической, воистину святой жизнью на протяжении столетий спасал, вдохновлял и направлял страну. Говоря о русском XV веке, Евгений Трубецкой обращает наше внимание на то, что "исключительно богатые сокровища духовного опыта были явлены миру целым поколением святых: духовным родоначальником этого поколения является не кто иной, как сам преподобный Сергий Радонежский... величайший представитель целого поколения русских подвижников" ("Россия в её иконе").
   Ещё раз подчеркнём, что особая роль принадлежит преподобному Сергию Радонежскому: "Раньше русский народ знал Россию преимущественно как место страдания и унижения. Святой Сергий впервые показал её в ореоле божественной славы, а иконопись дала яркое изображение явленного им откровения" (там же).
   Философу первой четверти XX века вторит писатель и историк второй его половины:
   [Литература о преподобном Сергии Радонежском обширна и разнопланова: от канонического "Жития Сергия", созданного Епифанием Премудрым, его учеником, очерка историка В. О. Ключевского, написанного к 500-летию со дня рождения святого, а котором историк сказал: "Россия будет жить, пока лампада Сергия будет гореть", книги о нём писателя Бориса Зайцева "Преподобный Сергий Радонежский" (Париж, 1927) и т.д. вплоть до современности. См., например, исследование Николая Борисова "И свеча бы не угасла" (1991), которое легло в основу его книги "Сергий Радонежский" (серия ЖЗЛ, "Молодая гвардия", 2005).]
   "Лучшие стороны русского национального характера, прослеживаемые в нашей истории и доныне, заложены именно им. Это абсолютное, непреложное следование избранным принципам, работоспособность и такая же абсолютная, при должной строгости, доброта, спокойная деловитость, нарочитое, принципиальное отсутствие позы, внешней значительности во всех своих действиях, одинаковость в обращении с высшими и низшими и, тоже абсолютный, жертвенный патриотизм. Разумеется, эти качества были и во всём народе, и даже два века крепостного права их не вполне исказили, но Сергий как бы огранил, означил, обработал эти свойства и дал их, через себя, как идеал.
   Сергий создал традицию общежительных монастырей, где отсутствие личной монашеской собственности разрушало социальные перегородки; то есть в этой важнейшей области культуры (средневековый монастырь - это тогдашний университет) открывалась дорога для выдвижения на руководящие духовные посты представителей всех классов и групп тогдашнего кастового общества" (Дмитрий Балашов. Кто мы и куда идём?).
   А вот одно из последних свидетельств внимания к творческому наследию преподобного - и что особенно радует - среди молодых наших современников. По свидетельству Александра Ципко, в своё время Пётр Струве и Николай Бердяев размышляя о той эпохе, которая последует после падения коммунизма призывали будущую молодёжь чтить благочестие и духовный подвиг Сергия Радонежского. И вот ныне "молодые российские консерваторы, авторы "Русской доктрины", спустя 80 лет как бы в ответ называют свой труд "Сергиевским проектом" в честь игумена земли русской... Как видно, нить национальной истории не оборвалась" (Александр Ципко. В ожидании Гагарина. - "Литературная газета", 2006, N1).
   Что касается преподобного Серафима Саровского, то он почти наш современник в истории. (В духе все святые подвижники - наши современники, и нам, и всем временам). И не только потому, что XIX век куда ближе нам, чем век XV, но и потому, что святой был канонизирован в начале XX века (в 1903г.), события которого он предвидел в своих чудотворных пророчествах, и потому, что в конце этого века мощи святого, утраченные в революцию, были вновь обретены.
   ["И вот случилось чудо: в 1991 году мощи святого Серафима нашлись! И где - в фондах музея атеизма в Ленинграде! Обретение и перенос мощей в Серафимо-Дивеевский монастырь... происходили при огромном стечении народа и вылились в христианский праздник - это был знак воскресения веры, религиозного Возрождения. Звонили во все колокола... Удивительное совпадение - именно в эти дни произошло обретение полного списка волошинской поэмы о святом Серафиме..." (В. Шенталинский. Осколки серебряного века. - "Новый Мир", 1998, N6).]
   Серафим продолжил традиции так называемого старчества, начало которому на нашей земле положили Антоний и Феодосий Печерские (XI в.). Вот как пишет об этом один из современных исследователей, указывая на эту - почти буквально во времени осуществляющуюся - преемственность. Он ведёт речь о житии архимандрита Паисия Величковского, так много сделавшего для устроения монашеской жизни, а также известного своими переводами с греческого творений святых отцов: "15 ноября 1794 года умирает Паисий, а 20-го того же месяца, то есть через день после того, как над развёрстой могилой старца в последний раз пропели "вечную память", иеромонах Саровской пустыни Серафим, как бы продолжая его деяния, впервые уходит в "дальнюю пустыньку", лесную келью в шести верстах от монастыря. Вернулся он оттуда через 16 лет уже "великим старцем", человеком, стяжавшим неслыханную после Сергия и Кирилла [Сергия Радонежского и Кирилла Белозерского, его ученика, основавшего Кирилло-Белозерский монастырь]. популярность и репутацию "самого великого подвижника благочестия последних времён"... Вся последующая жизнь преподобного Серафима известна ныне всему христианскому миру... Он творит и популяризирует "умную молитву", он, наконец, учит, что смысл жизни христианина - в "стяжании Святого Духа", то есть в достижении того состояния мистического просветления, которое так ценят исихасты всех поколений (В. Криволапов. Оптина пустынь, её герои и тысячелетние традиции).
   В XIX веке, особенно во второй его половине, громадное влияние на всех, кто с ними соприкасался, оказали оптинские старцы, "духовные вожди", лучшие представители русского монашества того времени.
   Недаром Георгий Федотов поставил рядом Оптину пустынь и Саров: "С XIX века в России зажигаются два духовных костра, пламя которых отогревает замёрзшую русскую жизнь: Оптина пустынь и Саров. И ангельский образ Серафима (напомним, о святых подвижниках говорили - "земной ангел" и "небесный человек" - А.А.), и оптинские старцы воскрешают классический век русской святости" ("Трагедия древнерусской святости". - ж. "Путь", 1931, N27).
   С оптинскими старцами искали встречи Гоголь, который утверждал: "Никогда я не видел таких монахов. С каждым из них, мне казалось, беседует всё небесное", Иван Киреевский, Достоевский, Лев Толстой, Вл. Соловьёв, Константин Леонтьев, Вас. Розанов, поэт К. Р. - великий князь Константин Константинович Романов...
   Старчество воспринималось как школа православности и духовного совершенства. "Старчество утверждало межсословное, надконфессиональное единство... В этом ещё одна причина того, почему в Оптину ездили самые проницательные и самые "народные" из наших соотечественников, уповавших на свободное, ненасильственное сближение и примирение сословий и веривших в грядущее всемирное братство народов" (В. Криволапов. Оптина пустынь, её герои и тысячелетние традиции).
   Даниил Андреев в своём трактате объясняет разницу между праведностью и святостью и говорит о том, почему жизнь подвижника "весомее" жизни обычного человека, а так же что значит "духовное делание" не только для нас, землян, но и для всего нашего Планетарного космоса: "Формы праведности разнообразны, зависят от времени, места, человеческого характера...
   Праведность - в негативном аспекте - есть такое состояние человека, устойчивое и оканчивающееся только с его смертью, при котором его воля освобождена от импульсов себялюбия, разум - от захваченности материальными интересами, а сердце - от кипения случайных, мутных, принижающих душу эмоций.
   В позитивном же аспекте праведность есть проницание деятельной любовью к Богу, людям и миру всей, внешней и внутренней, деятельности человека" ("Роза Мира").
   При этом, отдавая дань великим именам, нужно помнить, что в монастырях Киевской и Московской Руси, в особенности в средневековье: тогда на Руси, как скажет духовидец, было "целое звёздное небо праведников", но и в обителях более поздних времён вершили свой духовный подвиг не только светочи святости, но и те, кого Даниил Андреев называет "тихими душами, менее богатые дарами, но чистые и просветлённые, те, кто молча и смиренно вносили свою лепту в соборный труд духа" ("Роза Мира"). Конечно, существование таких праведников как Серафим Саровский или Нил Сорский, о котором духовидец говорит как о человеке "с тончайшей душевной организацией, истинном поэте скитского жития, носителе настоящей святости, в полном смысле слова - сосуде духовности" ("Роза Мира"), необычайно важно для истории и метаистории: "Аскетическому пути русская культура - правильнее, метакультура - обязана своими величайшими праведниками... Но в метаисторическом отношении существование не только Нила Сорского или Серафима Саровского, но и праведников меньшей высоты, меньшего духовного величия, меньшего непосредственного влияния на народную психологию и нравственность, даже праведников, может быть, оставшихся нам совершенно неизвестными, важнее для метакультуры, чем прозябание тысяч людей духовной середины" ("Роза Мира").
   Говоря о праведниках и их роли в национальном самоопределении, нельзя не упомянуть о таком своеобразном жизненном подвиге, как юродство: "Необычное обилие "Христа ради юродивых", или "блаженных" в святцах Русской Церкви и высокое народное почитание юродства до последнего времени, действительно, придаёт этой форме христианского подвижничества национальный русский характер. Юродивый так же необходим для Русской Церкви, как секуляризованное его отражение, Иван-дурак - для русской сказки. Иван-дурак, несомненно, отражает влияние святого юродивого, как Иван-царевич - святого князя" (Георгий Федотов. Святые Древней Руси, 1931).
   В трактате "Роза Мира" мы находим утверждение, что "праведность не есть только плод монашеской аскезы, но высшая ступень нравственного развития, тот же, кто превысил и её - уже не праведник, а святой": "Дар святости есть такой же дар, как гениальность или как та незыблемая ось героического душевного склада, которая делает человека способным не на отдельный героический акт (на это способны многие), но на превращение своей жизни в героическую повесть" ("Роза Мира"). К такому человеку, по словам духовидца, как и к поэту-вестнику или к родомыслу, также посылается даймон, чаще всего с детства, реже - в зрелом возрасте. И если поэт ощущает присутствие музы, то человек, обладающий даром святости, ощущает постоянную опеку. Это тоже даймон, только посланный с иными целями. Он оберегает, хранит своего подопечного в буквальном смысле слова. Хорошо известно чудесное предание из жизни маленького Прохора Мошнина. Он взобрался на самый верх колокольни - её вместе с церковью построили по обету его набожные родители - и упал оттуда на землю. Но ангелы своими крыльями поддерживали его и ребёнок - будущий святой Серафим, даже не ушибся.
   Стремление творчески преобразить своё существо, достигнуть внутреннего совершенства, ведёт праведника на так называемый "узкий путь". Именно метаисторик позволяет глубже понять, в чём смысл этого "узкого пути": "Только материалист не видит в нём никакой цены, обвиняя в эгоизме, в себялюбивом устремлении к спасению тех, кто выбирает путь "кельи и затвора"... Внутреннее делание вообще, а келья и затвор в особенности, раскрывают в человеке то, благодаря чему становится возможным служение человечеству и помогание ему из уединения; но и этого мало: религиозное мировоззрение не может задумываться о жизни на земле в отрыве её от потустороннего продолжения; в продолжении же этом именно праведник получает возможность, больше чем кто-либо другой, пользоваться теми сильнейшими духовными орудиями, теми средствами помощи человечеству и всем дольним мирам, теми средствами борьбы с тёмным началом, которые он выстрадал и выработал в себе за десятки лет самосоздания и самоочищения...
   Для метаисторика не может быть сомнения в том, способствует ли вообще жесткая дисциплина этого пути мистической связи человека с высочайшими инстанциями духовного мира" ("Роза Мира").
   Конечно, аскеза имеет громадное значение и для самого отшельника: "Так называемый "Узкий Путь" (а варианты Узкого Пути содержатся во всех верховных религиях) не только предизбавляет восходящего от посмертных спусков в чистилища и страдалища души, но и сокращает его пребывание в мирах Просветления. Ибо часть того труда над просветлением материальных покровов своей монады, который большинству из нас приходится совершать уже по ту сторону смерти, подвижники совершают здесь. Степень просветления, достигнутого здесь, предопределяет быстроту восхождения, совершаемого там.
   Праведность, как высшая самоотдача себя человечеству во имя Божие, есть безупречное и бескорыстное Ему служение... Если на Узкий Путь человек встаёт из страха перед возмездием или из-за мечты о личном, себялюбивом, замкнутым общении с Божеством, его победы не имеют цены. Никакого Божества, дарующего в награду своим верным рабам блаженное созерцание Его величия, нет...
   Нельзя представить себе праведную душу, после кончины успокоившуюся в бездеятельном блаженстве. Всеми силами своей души, в том числе и такими, которые раскрываются только после смерти, праведник будет осуществлять помощь живущим и нижестоящим в их восходящем движении. Это так же естественно, как помощь взрослого ребёнку, и столь же мало, как эта помощь, умаляет или уничижает тех, на кого направлена" ("Роза Мира").
  
  
  
   Разумеется всё, сказанное выше, относится не только к православным, вообще христианским праведникам и святым. Примеры такого рода мы найдём у многих народов мира. О святых и отшельниках Тибета рассказывает, например, в своих книгах Лобсанг Рампа.
   [Этот автор приобрёл мировую известность замечательной автобиографической повестью "Третий глаз" о своём детстве и отрочестве в начале XX века в столице Лхасе и её монастырях. Затем последовала серия произведений, продолживших автобиографическую тему. Всего на русском языке опубликовано более 14 книг самой разнообразной тематики. Пользуются популярностью такие произведения как "Ты вечен", "Жизнь с ламой (история кошки, рассказанная ею самой)". К сожалению, доверие, возникшее поначалу к книгам, издающимся под именем Лобсанга Рампы, чем дальше, тем более утрачивается. Возникает ощущение, что эти книги теряют свою духовную и эстетическую сущность, свою, если можно так сказать, мистическую "логику", не говоря уже о том, что в них множество повторов... События, о которых в них повествуется, становятся всё более фантастическими (например, в книге "Полёт на Венеру"), меняется сам стиль повествования, из которого исчезает неповторимое обаяние, присущее первым книгам, в особенности, "Третьему глазу", меняется даже сам характер рассказчика - главная удача автора в его первой повести, он становится всё более безликим и однообразным.]
   Особенно богата ими с древних времён история и метаистория великого индийского сверхнарода. "Индия, - по свидетельству Даниила Андреева, - оказалась единственной культурой Энрофа, неуклонно развивающейся по высокоэтичному пути" ("Роза Мира"). Именно из индийского затомиса поднялись в высочайший мир нашего Планетарного космоса те великие ныне человекодухи, которых мы знали на земле как Гаутаму Будду, Махавиру, Ашоку, Чандрагупту Маурью, Патанджали, Нагарджуну, Самудрагупту, Канишку, Шанкару. [См. также раздел "О Бого-сотворчестве в посмертии".]
   На протяжении веков и тысячелетий божественные ведические знания передавались брахманами от учителя к ученику, а множество святых подвижников и аскетов умножали духовные сокровища страны. Назовём имена подвижников XIX - первой половины XX вв. Мы уже упоминали Рамакришну Парамахамсу, добавим имя его ученика Свами Вивекананды, а также такие имена как Лахири Махасая, Шри Юктешвар - о них рассказал Парамахамса Йогананда в своей книге "Автобиография йога" (1945). В XX веке стали известны во всём мире имена философа и аскета Шри Ауробиндо, который ушёл в затвор в 1924 году и аскета Шри Рамана Махарши. Оба оказали громадное влияние, в том числе - по примеру Вивекананды и Йогананды - и на западных духовных искателей.
   Это дживан мукты, освобождённые души, все кармы которых были сожжены огнём джнаны, божественным знанием, а побуждения к деятельности выжжены мудростью, которую они обрели. У них нет более нужды в предписаниях и запрещениях, видхи и нишедхе. У них нет необходимости в садхане, духовной практике, такой как дана, благотворительность, дхарма, добродетельная, праведная жизнь, тапас, воздержание. Всё то, что они делают, ощущают или думают, будет божественно, свято, добродетельно, благотворно для человечества. Земля, по которой они проходят, становится священной; каждое слово, которое они произносят, будет словом Бога (Сатья Саи Баба. Гита вахини (Поток божественной песни).
   А вот последний по времени пример: жизнь в гималайской пещере группы подвижников-аскетов, которая - по просьбе Аватара нашей эпохи - началась в 1984 году и продолжается по настоящее время. Об этом рассказано в книге "Сатья Саи и Нара-Нараяна Гуфа-ашрам" (в дальнейшем - "Гуфа-ашрам"; русск. пер. 1993).[ Гуфа-ашрам - пещерный монастырь; Нара-Нараяна - два легендарных мудреца, олицетворяющие единство человека и Бога.]
   Рассказ самого руководителя Гуфа-ашрама (имя его остаётся неназванным) лёг в основу этого удивительного повествования: "Всё сказанное им, - признаётся повествователь, - производило впечатление, что мы живём не в эпоху Кали-юги, а в Сатья-югу. [То есть не в "железный", а в "золотой" век.] А если Кали-юга и существует где-либо, то только в лабиринтах невежества, в которых блуждает человек из-за своих воображаемых страхов" ("Гуфа-ашрам").
   Кто же они - эти современные подвижники и какова цель их отшельничества, отъединения от мира? Двоим из участников в начале аскезы было по 108 лет [Священное число в индуизме.], "они были старше других не только годами, но и духовным опытом и духовным знанием... У них было хорошее здоровье. Остальные были примерно одного возраста и приехали из Непала и Митхилы. [Город на севере Индии.] Все были образованными людьми, занимались искусством или наукой, а некоторые были удостоены степени доктора философии. Все были молоды, в возрасте от 30 до 35 лет. В области духовного образования они в совершенстве знали Священные писания и хорошо ориентировались в древней индийской культуре... Все они принадлежали к знатным, преуспевающим и любящим семьям. Все движимы в жизни высокими идеалами. Никто не страдал мирскими привязанностями. Когда Бхагаван Баба велел им передать богатство и имущество наследникам в течение трёх лет и раздавать всё это время милостыню, обещая, что Он будет заботиться о нуждах своих подданных, они с почтением приняли это повеление и считали себя исключительно счастливыми. Они необыкновенно быстро распорядились своим состоянием, составляющим миллионы рупий. Это ещё раз доказывает, что они действительно великие личности, возвышенные благодаря духовному прогрессу в своих предыдущих рождениях" (там же).
   Далее в книге рассказано о божественном сосуде - прасад-патре, или акшая-патре, [Прасад - освящённая пища; акшая - безграничный; патра - сосуд. (Здесь и далее - санскрит)]
   который им вручил Аватар, чтобы они не заботились о пропитании: "... тот сосуд, который Я вам даю, не нуждается ни в молитве, ни в том, чтобы туда что-нибудь клали. Более того, когда Я замечу, что вы голодны, необходимая пища сама собой появится по Моей Божественной воле. Вы получите не только приготовленные блюда, но также молоко, фрукты, сок и всё прочее, что вам будет нужно. Вы отправитесь жить в уединённую и необитаемую пещеру в Гималаях с этим сосудом. По Моим указаниям практикуйте высочайшую форму медитации, которая приведёт к самадхи
   [Самадхи - "состояние полного единения субъекта, объекта и процесса медитации; состояние временной самореализации" (Джон С. Хислоп. Беседы с Бхагаваном Шри Сатья Саи Бабой, 2005).]
   и непосредственно соединит вас с Духом, Атмой. То, чего вы не сумели достигнуть в предыдущей жизни, вы совершите теперь" ("Гуфа-ашрам").
   Группа достигла пещеры в Гималаях, рядом со священным озером Урваши Кунд, которую выбрал для них Саи-Аватар. Далее рассказано о божественном и строгом распорядке дня, посвящённом ведическим ритуалам, молитвам, песнопениям (бхаджанам) и медитации. Таков образ жизни этих подвижников и аскетов на протяжении вот уже многих лет. Но для чего всё это, в чём смысл этих регулярных медитаций и длительной аскезы, для чего необходима практика "высочайшей формы медитации"?
   Ещё раз вспомним, что говорит по этому поводу Даниил Андреев: "...принудить встать на Узкий Путь может не духовный эгоизм, не жажда личного спасения при холодном безразличии к другим, но понимание, что на Узком Пути раскрываются такие дары, которыми праведник будет помогать миру из уединения более действенно, чем сотни живущих в миру, и которые в посмертии становятся такой силой, что перед нею преклоняются даже могучие демонические иерархии" ("Роза Мира").
   Действительно, такое подвижничество имеет самое прямое касательство к будущему, причём не только самих отшельников, н о в с е г о м и р а, его просветлению, обожению, иначе говоря, приближению сроков вступления человечества в Сатья-югу, светлую эпоху всемирного братства, единения и любви. Наша ссылка на эту книгу будет неполной, если не упомянуть ещё о том, что Саи-Аватар Сам посещает своих преданных; и кроме того: "Хотя жизнь в ашраме проходила в строгой дисциплине, но время от времени оживлялась посещением великих мудрецов, живущих в лоне Гималаев в течение более пятисот и даже тысячи лет" ("Гуфа-ашрам"), имена которых и краткие истории их судеб и подвижничества приводятся, в свою очередь, в книге. Среди них, например, Махаватар Баба: "Читатели, наверно, уже хорошо знакомы с вышеупомянутой личностью. В "Автобиографии йога", написанной Парамахамсой Йоганандой, есть много возвышенных упоминаний о нём. Множество искателей высокого порядка как в Индии, так и за границей стремились к нему за указаниями. Считается, что ему больше тысячи лет. Махаватару Бабе приписывают возрождение древней садханы крия йоги" [Садхана - духовная практика; крия йога - разновидность йоги. См. об этом: Парамахамса Йогананда. Автобиография йога.] ("Гуфа ашрам").
   Заметим, эта книга не о легендах, не о преданиях, но современный, тщательно аргументированный и выверенный рассказ о современных же событиях, происходящих на глазах свидетелей и очевидцев, которым нельзя не верить.
  
  
  
   Монашество некогда имело своё высокое назначение, но теперь пришло время не бегать от мира, а идти в мир, чтобы преобразить его.

Вл. Соловьёв, Из письма Екатерине Владимировне Романовой, 2 авг. 1873

  
   Итак, путь аскезы, "затвора", может существовать и действительно существует - по свободному выбору человека - и в наше время, даруя благо и самому подвижнику и всему миру. Но это, как уже говорилось, путь "узкий", путь для немногих, избранных.Он не отменяет тех задач, которые встают - и должны быть решаемы в любую эпоху - перед народными массами, чьё участие в р е л и г и о з н о м т в о р ч е с т в е не менее необходимо человечеству, чем творчество святых, подвижников, аскетов. Весь народ не может уйти в затвор или монастырь, не может и не должен бежать от мира. Его обязанность - жить в этом мире и по-своему, в том числе религиозно, преобразовывать его. Как, каким образом? Чтобы ответить на этот вопрос с точки зрения задач именно нашего времени мы должны обратить внимание на то, что говорят мыслители о сути и назначении религии. Только тогда мы сможем хотя бы отчасти приблизиться к пониманию целей и задач религиозного творчества на нынешнем этапе исторического и метаисторического развития. Чрезвычайно плодотворны, как нам кажется, в этом плане размышления Даниила Андреева.
   Духовидец указывает на причины, из-за которых религия не сумела выполнить как должно своего предназначения. Само же это предназначение он понимает, как "увеличение суммы мирового добра, труд на пользу всемирного просветления": "Сохранились ли ныне потенции религии; не зашла ли эволюция её в тупик; имеется ли возможность сочетать религиозную мысль с бесспорными тезисами науки; возможно ли действенное и прогрессивное влияние религии на осмысление жизненного материала новых эпох и непосредственно на современную жизнь?" - на все эти вопросы мы находим в трактате аргументированные и убедительные ответы.
   Прежде всего Даниил Андреев отвергает самую мысль о том, что религия устарела или реакционна по своему существу, называя такой взгляд на религию предрассудком. (Вспомним, в какое время это было написано, не удивительно, что с таким отношением к религии приходилось спорить).
   Конкретные же религиозные формы неизбежно должны быть приведены в соответствие с задачами и потребностями нового времени с учётом изменившейся психологии людских множеств.
   Даниил Андреев отдаёт должное христианству как религии, обладающей громадной потенцией: "Изначально христианская церковь была призвана стать устьем могучего духовного потока, низливавшегося в человечество с планетарных высот" ("Роза Мира") - но постепенно на исторических путях эту потенцию теряющей: "Драма исторического христианства заключается в том, что ни одна из церквей не превратилась в форму совершенного народоустройства, способную выразить и осуществить завет христианства, его мистический и этический смысл... Историческая неудача всех трёх христианств сводилась, как известно, к тому, что и католичество, и византийское православие, и, позднее, протестантские церкви остались только церквами, и притом не с большой, а с малой буквы. Печальна и поразительна аберрация сознания некоторых членов этих церквей, которые принимают их за единую вселенскую мистическую соборность" ("Роза Мира").
   На близких позициях стоял в своё время и Бердяев, который видел в распространении "воинствующего безбожия расплату за рабьи идеи о Боге, за приспособление христианства к господствующим силам" ("Русская идея").
   Ещё раньше о неудаче христианства на примере православия византийского говорил Вл. Соловьёв. Он видит самые главные причины этого в общественной, социальной деятельности церкви, точнее - в её бездеятельности на этих поприщах: "Была внутренняя, духовная причина падения Византии... То, во что верили византийские народы, было истинно, но истинную идею они понимали и применяли неверно. Она была только предметом их умственного признания и обрядового почитания, а не движущим началом жизни... Действительное правоверие и благочестие требует, чтобы мы сколько-нибудь сообразовывали свою жизнь с тем, во что верим и что почитаем... Но в Византии именно отрицались сами жизненные требования, не ставилось никакой высшей задачи для жизни общества и для государственной деятельности... В течение всей собственно византийской истории... нельзя указать ни на одно публичное действие, ни на одну общую меру правительства, которая имела бы в виду сколько-нибудь существенное улучшение общественных отношений в смысле нравственности, какое-нибудь возвышение данного правового состояния сообразно требованиям безусловной правды... ничего такого, на чём можно было бы заметить хотя бы слабые следы высшего духа, движущего всемирную историю" ("Византизм и Россия", 1896). Вряд ли эти мысли философа в их глубинном значении потеряли свой смысл и для духовной жизни Нового времени.
   Что касается Даниила Андреева, то его духовидческий опыт даёт ему возможность понять причины этой не только исторической, но и метаисторической драмы: "В нашей брамфатуре (то есть в нашем Планетарном космосе - А.А.) церкви человечества являются феноменами, полными своеобразия. Вершинами они дотягиваются до подножия Мировой Сальватэрры, а в Энрофе существуют как замкнутые объёмы, опирающиеся на ограниченные участки внутри культуры, внутри государственности, внутри быта, внутри человеческой души" ("Роза Мира").
   Главная - метафизическая - причина такого состояния церкви "в прерванности миссии Иисуса Христа, но отсутствие серьёзных, искренних и чистых попыток в этом направлении, - убеждён духовидец, - вина самих церквей как исторических сообществ" ("Роза Мира").
   Говоря о постепенной утрате христианством, в том числе и русским православием, творческой пассионарности, духовидец в то же время подчёркивает громадное - и именно метаисторическое значение, полное провиденциального смысла, самого факта обращения Руси к православному вероисповеданию, приобщение её к христианскому трансмифу. Как сказал об этом же ранее Вл. Соловьёв: "Пророческие лучи великого будущего озаряли первые шаги нашей истории". Это был творческий подвиг, совершённый первым среди родомыслов русского средневековья - князем Владимиром, "деятелем поистине титанического масштаба", тем, кого народ провидчески назвал "Красным Солнышком" - "прозвище, не переводимое на другие языки, так как только в русском, кажется, допустимо применение к солнцу ласкательной формы", замечает Даниил Андреев.
   Уже в XI веке об этом, поистине трансцендентном деянии сказал митрополит Иларион Киевский в своём знаменитом "Слове о Законе и Благодати" (1038) - "одном из самых проникновенных, гениальных творений русской литературы и мысли" (Вадим Кожинов):
   ...вера благодатная на всей земле простёрлась,
   и до нашего народа русского дошла,
   и Закона озеро пересохло,
   Евангельский же источник наводнился
   и всю землю покрыв, до нас разлился...
   Самоё прикосновение к христианским ценностям высшего порядка "таило в себе, - свидетельствует Даниил Андреев, - неисчерпаемый источник духовных сил, давало могучий толчок импульсам внутреннего самосоздания... Мощно вливался в сознание народа христианский миф, чаруя и привлекая сердца образами Вседержителя, Пречистой Девы и святых, некогда восходивших на высоты праведности из тёмных недр еврейства и Византии. От святынь Иерусалима и Афона, от куполов Царьграда устремлялись белые лучи, согревая душу и приобщая её к радости православного творчества: ионическому деланию, подражанию житиям угодников, восхищению в области духа, смирению, храмостроительству, посту" ("Роза Мира").
   Понять, почему же со временем начинает происходить "творческое оскудение православия", почему "церковь всё больше отстаёт от требований и запросов эпохи", а церковная иерархия всё больше "смотрит на себя как на хранительницу незыблемых и исчерпывающих истин, независимых от смены времён и человеческих психологий" ("Роза Мира") - значит убрать препятствия на пути тех творческих начал, которые изначально дарованы церкви Высшими силами.
   Чтобы возродить творческие потенции, необходимо осознать, что нельзя, как говорит Георгий Федотов, "считать идеалом православия реставрацию старины, но найти в нём источник свободы для творческого отбора в старых сокровищах. ("Будет ли существовать Россия?", 1929).
   Об этом не уставали думать и другие мыслители XX века. Характерно, что первый номер журнала "Путь", который стал издаваться в Париже с 1925 года, открывался редакционной статьёй "Духовные задачи русской эмиграции" (её автором был Николай Бердяев), в которой одной из главных тем была тема обновления православия: "Внутри православия может быть творческое, возрождающее и обновляющее течение, отвечающее новым запросам. Положение Православной Церкви в мире резко, катастрофически изменилось, и перед ней стоят новые задачи. Образуется новый уклад православной души, более активный, ответственный, творческий, более могущественный и бесстрашный...
   Исключительное понимание христианства как религии личного спасения, отрицание творческого отношения к вопросам жизни всечеловеческой и всемирной, неразрешённость в христианском духе вопросов культуры и социального устроения и является источником страшных расстройств в христианском мире" (ж. "Путь", 1925, N1).
  
  
  
   Речь, разумеется, не об одном только православии. Не менее подвержены ортодоксальному охранительству в области религиозной мысли и дела другие конфессии, и не только христианские. Почему это происходит и как этого можно избежать объясняет Пьер Тейяр де Шарден: "Какой бы божественной и бессмертной ни была Церковь, ей не удастся полностью избежать общей для любых организмов необходимости периодически омолаживаться. Юношеская фаза экспансии завершается ослаблением и прекращением всякого роста.
   И причину спада, на которую жалуются энциклики [энциклика - послание папы римского ко всем католикам], говорящие, как в наше время "охлаждается вера", бессмысленно искать в чём-либо другом. Дело в том, что христианство существует уже две тысячи лет, стало быть и для него (как и для любой другой физической реальности) наступил момент обязательного омоложения путём вливания новых элементов" ("Божественная среда").
   По-своему и очень образно говорит о преклонении перед прошлым индийский философ и аскет Шри Ауробиндо: "Поистине это преклонение перед прошлым есть нечто прекрасное и страшное! В конце концов, Божественное - бесконечно и развёртывание истины - это, возможно, бесконечный процесс... а не содержимое ореха, которое полностью уже извлечено пророком или мудрецом, первым расколовшем скорлупу, в то время как остальным ничего уже не остаётся, как религиозно раскалывать ту же скорлупу снова и снова" (Сатпрем. Шри Ауробиндо, или Путешествие сознания).
   Но самое главное, как нам кажется, о том, почему нельзя жить "оборотясь назад" и что значит "вырастать в новую меру" в познании Божественного, сказал митрополит Антоний Сурожский: "Один из писателей IV века, святой Григорий Нисский, говорил, что если мы создаём полную, цельную картину всего, что узнали о Боге из Священного Писания, из Божественного Откровения, из опыта святых, и вообразили, что эта картина даёт нам представление о Боге, - мы создали идола и уже не способны дознаться до настоящего, Живого Бога, который весь динамика и жизнь.
   И то же самое можно сказать о философских мировоззрениях: как только философское мировоззрение делается "абсолютной истиной", не может быть поставлено под вопрос, это значит, что человек уже не верит ни в прогресс, ни в возможность углубления, а живёт как бы оборотясь назад, глядя на то, что когда-то было сказано, обнаружено, объявлено незыблемой истиной, будто смотреть вперёд незачем, опасно... Это трусость перед жизнью, это страх перед истиной, это отрицание многогранности и глубины самой реальности.
   И то, что я говорю сейчас о науке, о философии, можно сказать также и о религиозных мировоззрениях - не в том смысле, что Бог меняется, а в том, что мы можем с громадной радостью и вдохновением проходить мимо наших детских, юношеских представлений, представлений ещё не зрелых для того, чтобы вырастать в новую меру познания Живого Бога, не выразимого до конца никакими картинами, никакими определениями" ("Человек перед Богом").
  
  
  
   Заметим, что, говоря об "антиисторизме религиозного сознания и мира религиозных чувств, которые становятся словно обязательным каноном религиозной мысли", Даниил Андреев противопоставляет этому "официальному антиисторизму церковного миропонимания... иррациональную тягу к апокалиптической форме познания
   ["Апокалипсис - один из видов откровения: откровение не областей универсальной гармонии, не сферы абсолютной полноты, даже не круга звёздных или иных космических иерархий; это - откровение о судьбах народов, царств, церквей, культур человечества и о тех иерархиях, кои в этих судьбах проявляют себя более действенно и непосредственно: откровение метаистории... Он отвечает на жгучие запросы судьбы, брошенной в горнило исторических катаклизмов" ("Роза Мира").]
   к метаистории", которую он видит "в духовных и творческих биографиях светских православных писателей и мыслителей: Гоголя, Хомякова, Леонтьева, Достоевского, Владимира Соловьёва, Сергея Булгакова" ("Роза Мира"). Имена писателей упомянуты здесь совсем не случайно. Более того, Даниил Андреев считает, что ту роль, которая должна была в XIX веке принадлежать церкви, взяла на себя русская литература в её лучших образцах, чем и заслужила право называться великой и гениальной.
   Церкви же недостало свободного творческого отношения к религиозным догматам и обрядам, которые были выработаны ею "на давно минованных стадиях общего культурного сознания" ("Роза Мира"). Потребность взглянуть по-новому на "окостенелый круг христианской догматики" (там же) ныне становится всё более ощутимой.
  
  
  
  

О религиозных догматах и обрядах

  
   Мы - хранители церковных преданий.

Митрополит Кирилл "Слово пастыря" (беседа на телевидении 9 июля 2005)

  
   В стихотворении, полемически озаглавленном "ИерАрхия", Даниил Андреев с горечью писал:
   Ждало бесплодно человечество,
   Что с древних кафедр и амвонов
   Из уст помазанного жречества
   Прольётся творческий глагол.

Все церкви мира - лишь хранители

   Заветов старых и канонов;
   От их померкнувших обителей
   Творящий Логос отошёл.

   Он зазвучит из недр столетия,

Из катакомб, с пожарищ дымных,

Из страшных тюрем лихолетия,

   По сотрясённым городам;

Он зазвучит, как власть имеющий,

В философемах, красках, гимнах,

Как вешний ветер, вестью веющий

   По растопляющимся льдам...
  
   Творческое отношение к религиозным догматам и обрядам в наше время, как и к самой церковной доктрине в целом - насколько это возможно и необходимо? Неужели прав философ Александр Панарин, утверждающий, что "...официальная церковь в России эклезиастически остыла, выродилась в обычный институт, сочетающий вероисповедальные ритуалы с духом казёнщины" ("Православная цивилизация в глобальном мире", 2002).
   Религиозные верования, догмы, обряды, которые составляют основу любого вероисповедания, двойственны по самой своей природе, так как реальная мистическая связь человека с Божественным осложнена чисто человеческим фактором. Неизбежна аберрация человеческого воспринимающего сознания, на которое накладывает свой отпечаток эпоха, нравы и обычаи бытовой жизни, национальные особенности и т.п. Это всё то, что митрополит Антоний называет "детскими и юношескими представлениями", которые со временем должны уступить место представлениям зрелым. Но процесс этот отнюдь не прост, требует, прежде всего, сознательного к себе отношения и творческой свободы.
   Сегодня в России, безусловно, начался и идёт, всё нарастая, мощный процесс возрождения религиозного отношения к жизни. Но это возрождение осложнено тем, что многие пришли к вере после большого перерыва, а то и впервые. Эти неофиты, ревностно исполняя обряды, принимая устоявшиеся каноны как извечно данные, тем не менее зачастую остаются, если можно так сказать, "во внешнем круге" религиозной жизни. Обрядоверие без внутреннего постижения духовной его сути мало что даёт для истинного продвижения по божественному пути. Не говоря уже о том, что "внешнее" понимание религиозно-нравственных ценностей опасно формализмом, лицемерием, ханжеством, душевной чёрствостью.
   [Тем более странно, когда такую чёрствость проявляют сами служители церкви. Вот реальный случай имевший место в одном из петербургских храмов весной 2005 г. По свидетельству очевидца в храм прибежали две пары, прося их обвенчать перед уходом юношей в армию. Им было отказано в просьбе - по причине торопливости, необдуманности этого важнейшего шага в жизни, отсутствии серьёзной душевной к нему подготовки? Нет, у них не хватило денег на венчание. Как говорится, без комментариев.]
   Тем не менее, вина лежит не только и не столько на конкретном человеке, с детства в силу исторических причин отторгнутого от религиозного воспитания и религиозных знаний, сколько на церковном сообществе в целом. Вместе с тем, сегодня религиозное творчество масс в самом высоком смысле этого понятия, приобщение к ценностям подлинной и современной религиозной жизни, то есть отвечающей потребностям именно нашей эпохи, становится поистине насущной задачей, без решения которой нельзя ожидать подлинного духовного возрождения страны.
   Главная роль в решении этой задачи принадлежит здесь, безусловно, самой церковной иерархии, только церковному сообществу под силу возглавить и осуществить так необходимый процесс религиозного обновления.
   Конечно, в церковной среде ныне идёт по нарастающей движение в этом направлении, растёт озабоченность "отсутствием, - как называет это диакон Андрей Кураев, известный религиозный публицист, - миссионерского беспокойства у православных иерархов", в особенности, по отношению к молодёжи: "Если молодые люди находятся вне церкви, наши обычные проповеди, столь уместные под сводами наших древних храмов в окружении наших традиционных прихожан, до них ну никак не долетят, а значит и ни в чём не убедят. Значит, люди церкви после молитвы с бабушками должны пойти в места обитания молодёжи для разговора с ней...
   Вместо молодого миссионерского дерзновения - бабушкины страхи. Молодой ставит вопрос: "Как сделать?", пожилой - "Как бы чего не сделать, не навредить!".
   Оттого и получается, что любимый внутрицерковный проповедник бывает абсолютно непонятен и неприемлем для аудитории светской. И наоборот - миссионеры вызывают аллергическую реакцию у традиционных прихожан...
   Веру Церкви, её молитву, её стиль благочестия, её язык молитвы и её календарь никто не собирается трогать. Но вне храма, в "прихрамовом дворике", в пространстве контактов Церкви и светской культуры надо увидеть пространство для поиска экспериментов и ошибок..." ("Крест демографический и миссионерский". - "Литературная газета", 2005, NN 49-50).
  
  
  
   В свое время Александр Мень провидчески писал: "Читая сегодня грозные речи Иисуса, направленные против фарисеев и книжников, многие христиане усыпляют свою совесть, думая, что они относятся лишь к верхушке иудейского общества I века. Но тогда за этими речами остался бы только исторический, преходящий смысл. Между тем каждое их слово полностью приложимо к недостойным представителям любой религии или церкви, к их самодовольству, ханжеству, консерватизму, обрядоверию... Извращение веры, гордыня, дух культового формализма, расчёты "задобрить" Бога исполнением внешних уставов живучи, как и все человеческие грехи. Древних фарисеев больше нет, но отнюдь не умерло само "фарисейство" ("Сын Человеческий").
   Чтобы стали яснее новые пути религиозного творчества, необходимо оглянуться на уже пройденное, осмыслить опыт прошедших веков не только с точки зрения истории, но и метаистории, что и делает в своём трактате Даниил Андреев. При этом именно христианская, православная Россия становится главным предметом его внимания. Прежде всего, считает духовидец, необходимо понять и принять, что "духовные реки, которыми питались корни православной праведности, - оскудели.
   Из рабской психологии, из убожества требований и стремлений, из узости кругозора, из нищеты проистёк и паралич духовно-творческого импульса... Народ, в лице крупнейших представителей доказавший духовную свою одарённость, глубину и размах религиозных возможностей, в массе своей за много веков не произвёл духовных движений, более осмысленных, чем старообрядчество... Паломничество, странничество, келейное молитвенное делание да мистериальное приобщение масс к трансмифу христианства через богослужения и таинства" - эти "бесшумные подводные течения, только они ещё свидетельствовали, что церковь не умерла". Всё это, считает духовидец "следствия векового рабства масс и политики империи" ("Роза Мира"). Уже в XVIII веке "всё реже возникают фигуры чистых и высоких пастырей душ, - по наблюдению духовидца, - высветливших собственное сердце и покоривших собственное естество. В XIX веке уже лишь несколько человек - преподобный Серафим Саровский, Феофан Затворник, Амвросий и Макарий Оптинские - уподобляются образам тех святых, которыми так богата была земля в предыдущие столетия". Примеров подвижничества и святости становилось всё меньше, а церковь всё больше утверждалась в сохранении "власти над умами строго очерченных, аподиктически [аподиктический (греч.) - доказательный, убедительный, неопровержимый] выраженных, не подлежащих развитию статуарных догм... Православная русская церковь, столько веков водительствующая обществом в духовном отношении... оказалась неспособна выдвинуть в эпоху Александра III ничего, кроме уже известного "самодержавия, православия, народности"". При этом, как замечает Даниил Андреев, все три компонента выступали "в самом сниженном, обездушенном смысле..."
   Духовидец указывает именно на "общее творческое оскудение православия": "Год за годом церковь всё более отстаёт от требований и запросов быстро меняющихся эпох, причём это отставание даже возводится в некий принцип: церковная иерархия смотрит на себя, как на хранительницу незыблемых и исчерпывающих истин, независимых от смены времён и человеческих психологий. Но так как этот взгляд не подкрепляется ни безупречностью жизни самих пастырей, ни интенсивностью их духовного делания, ни мудрыми их ответствованиями на порождённые новыми эпохами вопросы социальные, политические или философские, то авторитет и значение церкви стремительно падают" ("Роза Мира"). Не удивительно, что религиозно ориентированные философы, писатели, общественные деятели пробовали на рубеже XIX и XX веков начать диалог с церковью, но последняя, управляемая Синодом под руководством Константина Победоносцева, очень неохотно откликалась на подобные инициативы. Их взгляды на задачи церкви в новое время, их отношение к "статуарным церковным нормам" прежних времён было для верховных кругов церкви абсолютно неприемлемым, воспринималось как недопустимое покушение на древние устои.
   Вспомним запрет на печатание в России работы Вл. Соловьёва "Россия и Вселенская церковь", провозглашение анафемы Льву Толстому, недолгое существование религиозно-философских собраний (1902-1903 гг.) под председательством епископа Сергия, ректора Петербургской Духовной Академии (впоследствии патриарха Московского). Со стороны интеллигенции в собраниях принимали участие Дм. Мережковский, Вас. Розанов, А. Карташев... На этих собраниях центральной, как писал Бердяев, "стала тема об отношении церкви к культуре и общественной жизни. Всё, что говорили представители светской культуры, предполагало возможность нового христианского сознания, новой эпохи в христианстве. Это было трудно допустить иерархам церкви, хоть бы и наиболее просвещённым. Для представителей духовенства христианство давно стало повседневной прозой, искавшие же нового христианства хотели, чтобы оно было поэзией...
   Около 1908 года в России образовалось религиозно-философское общество, в Москве - по инициативе С. Н. Булгакова, в Петербурге, - говорит Бердяев, - по моей инициативе, в Киеве - по инициативе профессоров Духовной Академии. Религиозно-философское общество сделалось центром религиозно-философской мысли и духовных исканий. В Москве общество называлось "Памяти Вл. Соловьёва". Это общество отражало нарождение в России оригинальной религиозной философии. Для него характерна была большая свобода мысли, несвязанность школьными традициями. Мысль была не столько богословской, сколько религиозно-философской... Философия совсем не ставилась в зависимость от богословия и от церковного авторитета, она была свободна, но внутренне зависима от религиозного опыта. Религиозная философия охватывает все вопросы духовной культуры и даже принципиальные вопросы социальной жизни" ("Русская идея").
   [Кстати, Бердяева, в конце концов, за "богохульскую статью" приговорили к ссылке, от которой его спасла Февральская революция.]
   Попытка русской интеллигенции поучаствовать в обновлении церкви, конечно же, абсолютно не затронула "народные массы", так называемый "простой народ" (хотя такое привычное на первый взгляд словосочетание вообще вряд ли приемлемо)
   [Заметим, что именно в эти годы Чехов дал такое определение, что такое "народ": "Все мы - народ и всё лучшее, что мы делаем, есть дело народное" ("Из записных книжек"). Как глубоко и современно для всего XX века это высказывание гениального писателя.]
   "низшие" сословия, прежде всего - крестьянство, которые любили читать лубочные издания "Посредника" о приключениях "Бовы-королевича" и царевича Иосафа, (как это ни удивительно на первый взгляд, его история "повторяет каноническую историю Гаутамы Будды". См. А. Коринфский "Народная Русь", 1901),
   [Разумеется, это совсем не значит, что культура "низов", в первую очередь, культура крестьянской среды, ограничивалась только лубочной литературой. Как свидетельствует Марина Громыко в своём замечательном глубоком исследовании "Мир русской деревни" (1991) о культуре русских крестьян XVIII-XIX веков, большое значение в жизни крестьян - разносторонней и творческой по самой своей сути, - имела книжная культура в целом: "Разнообразны были пути проникновения книжной культуры в крестьянскую среду. Это и сохранение старинных рукописных и первопечатных книг, и новейшие подписные издания, и принесённая разносчиком-офеней лубочная литература. Книжная культура шла от церкви и школы, от семей, тщательно сберегавших глубокую духовную старину...".]
   посещали воскресные и праздничные службы, соблюдали посты, а в эпоху исторической катастрофы часть того же народа приняла активное участие в противобожеской революции и антихристианской братоубийственной войне, а потом - в разрушении храмов, уничтожении икон, расстрелах священнослужителей... И эта часть, в д р у г потерявшая веру, вовсе не была немногочисленной.
   Справедливости ради отметим, что уже лет через 10-12 после революции, когда начались массовые репрессии, пусть не ко всем, но всё же пришло осознание того, как пишет современный исследователь, "почему с нами случилось всё то, что случилось": "Наши далёкие предки в отличие от нас всегда твёрдо знали, почему. "За грехи наши", говорили они о нашествии злой Орды и других бедах.
   За грехи наши. Из российских безбожных интеллигентов XX века это поняли единицы. Простой народ оказался зорче. Есть свидетельства, что многие крестьяне, которых в коллективизацию погнали куда Макар телят не гонял, восприняли это как Божью кару за своё поведение в Гражданскую войну, за измену присяге, дезертирство, грабежи усадеб, за поругание святынь. Они даже писали в письмах из Котласа, из Приобья и других подобных мест, что вот тогда, десять лет назад, они от Бога отвернулись, а нынче Бог отвернулся от них" (Александр Горянин. Как это могло случиться?! - "Литературная газета", 2007, N 40). Кстати, в этой же статье приводится глубокое - онтологическое - объяснение причины потери веры у части народа в 1917 году: "...сразу после отречения Николая II резко сократилось число солдат, подходивших к исповеди, об этом пишут многие мемуаристы. Сотни тысяч солдат восприняли "отставку" царя как разрешение их от воинской присяги, которую они принесли Богу, царю и Отечеству. Простые люди, особенно из крестьян, видели в присяге страшную клятву, нарушить которую означало попасть в ад. После 2-го марта большинство из них сочли себя свободными от этой клятвы. Они ничего не были должны не только царю, но и Богу. А нередко даже и Отечеству. Солдаты, в чьих душах произошло крушение веры, дезертировали первыми. Дезертиры сыграли важнейшую роль в событиях 1917 года...
   Какова была доля людей с таким настроением? Вычислить сегодня уже невозможно. Главное - их оказалось достаточно для катастрофы. Потрясение у них прошло быстро, они первыми начали требовать всё и сразу. Для большевиков они стали незаменимым тараном в деле сокрушения исторической России - гораздо более мощным и безотказным, чем "сознательные рабочие". Они и выпущенные по щедрой амнистии Керенского уголовники..." (там же).
  
  
  
   Итак, наступила новая эпоха, прокладывались новые - безбожные - пути. Как с горечью писал поэт Сергей Клычков:
   Наш путь - железная дорога.
   И нет уж ни дорог, ни троп,
   Где человек бы встретил Бога,
   И человека - Бог.
   Но разве в таком развитии событий нет вины самой православной церкви, т а к окормлявшей свою паству, что именно этот ход событий стал возможен. Как сказал Николай Бердяев: "В положении христианства до катастрофы была неправда и ложь, которая и вызвала катастрофу" ("Русская идея"). В русской церкви в эту эпоху довлел "тип уставного благочестия", "обрядового исповедничества", имела место "удушливая теплица бытового православия" (Георгий Федотов).
   Как напишет позже об этом времени архиепископ Иоанн Сан-Францисский (Шаховской): "Мы - православное священство и иерАрхия русской Церкви - безмерно грешны в своём нерадении о спасении русского человека и ответственны более чем кто-либо за то, что произошло и происходит ныне с ним" ("Революция Толстого". - "К истории русской интеллигенции", 1975).
   Разумеется, здесь указаны только некоторые из множества причин социальной и духовной катастрофы, но нет сомнения: сильная, авторитетная церковь, осознавшая задачи, диктуемые новым временем, сменившая язык проповеди с ортодоксального на "огненный" (Евгений Трубецкой), обновившая свои догмы, могла бы более успешно исполнить своё христианское и гражданское предназначение.
   [Любопытную и характерную деталь подметил наш современник: "Как могло случиться, что благообразные мальчики из богобоязненных семей, все трое в детстве - певчие церковного хора: и Молотов, и Сталин, и Ворошилов - связали свою жизнь с партией бесконечного русского террора, довели его до всех мыслимых и немыслимых высот" (Александр Ципко. Революция для вождей. - "Литературная газета", 2005, N25).]
   Сказанное ничуть не умаляет героизма и жертвенности тех православных верующих и самих священнослужителей, которые предпочли принять мученический венец, чем отказаться от своих убеждений: как известно, многие из них были расстреляны, другие пошли в лагеря, уцелевшие влились в так называемую катакомбную церковь, не мало было и тех, кто молился дома, украдкой, но иконы не снимал, несмотря ни на что.
   [Об этом в течение долгих десятилетий нельзя было ни говорить, ни писать, можно было только помнить. Теперь появляется всё больше публикаций и исследований на эту тему, что закономерно. Приведём одну из таких публикаций:
   "... Расстреливали отца Орнатского вместе с его двумя сыновьями. Его спросили: "Кого сначала убивать - вас или сыновей?" Батюшка ответил: "Сыновей". Пока расстреливали юношей, он читал "отходную". А вот его самого красноармейцы казнить неожиданно отказались. Тогда к батюшке подошёл вплотную молодой комиссар и выстрелил в него из револьвера в упор" (Валерий Коновалов. Смерть философа. - г. "Труд-7", 2006, N106). И далее в этой же статье рассказывается о жизни протоиерея Философа Николаевича Орнатского (1860-1918) - духовном сыне и любимом ученике Иоанна Кронштадтского, ближайшем сподвижнике патриарха Тихона, сыне простого сельского священника из Новгородской губернии, который стал "одной из ярких фигур в российском обществе... Моральный авторитет отца Философа возрастал от любого дела, за которое он брался. Работая в Думе, он помогал строительству ночлежек, богаделен, сиротских приютов, собирал на эти цели средства и контролировал их расходование. Через его руки проходили огромные суммы денег, а он перегружал себя частными уроками, чтобы прокормить свою большую семью. У них с матушкой Еленой было десять детей... С приходом большевиков протоиерей Философ стал выступать с проповедями ещё активнее, чем прежде..." (там же).]
   Иначе говоря, речь о церковных институтах, а не о подвигах веры, о которых так хорошо сказала Алла Андреева, человек глубоко верующий: "С расстояния многих прожитых лет я думаю, что более героического отрезка времени - и это ведь 70 лет - не было в истории русской Церкви" ("Плаванье к Небесному Кремлю"). Кстати, ей же принадлежит свидетельство, которое много говорит об особенностях внутренней религиозной жизни в советской России: "Наша оторванность от храма Божия скорее всего была вызвана тем проклятием молчания и разобщённости, которое лежало на всей стране. И на нас тоже... Мы ходили не в храм, а в Большой зал консерватории. Концерты были прекрасные, и мы ходили слушать музыку с совершенно религиозным чувством" (там же).
  
  
  
  
   Ныне, когда исчезли все препятствия, возвращение в церковь происходит очень по-разному и далеко не без сложностей. Может быть, как это ни странно на первый взгляд, особые трудности испытывает русский образованный человек, в недавнем прошлом - атеист или агностик либо выросший в такой семье. Сегодня полезно ещё и ещё раз обратиться к опыту таких священников как Александр Мень, Николай Голубцов или Дмитрий Дудко, которые в недавние годы оказали громадное влияние именно на этот слой советского общества: немало творческих людей пришли в церковь под влиянием их проповедей и самого образа жизни. Деятельность о. Александра Меня, принявшего в 1990г. мученический венец, - богослова, философа, проповедника, автора замечательных трудов - ныне у всех на слуху. Менее известна деятельность о. Николая Голубцова или о. Дмитрия Дудко, которые труждались на той же стезе, что и о. Александр. Писатель Владимир Крупин в заметке "Памяти отца Дмитрия Дудко" спрашивает, "почему к этому по внешнему виду и по манере поведения совершенно сельскому батюшке так тянулась творческая интеллигенция, особенно писатели: чему он мог научить? Тому, чего добился сам своей многотрудной жизнью, - поставить талант, данный Богом, на службу Богу. Отец Дмитрий очень много натерпелся в своей жизни и от государственных, и от церковных властей. Но и за тех, и за других он молился и благодарил Бога за свои страдания... Присутствие отца Дмитрия в творческой жизни России было и остаётся очень благотворным" ("Литературная газета", 2004, N27). Замечательное признание.
   Итак, многообразие человеческих характеров, путей и судеб, формирующих неповторимый жизненный опыт отдельного человека, не может не приниматься во внимание современной русской церковью, которая обращается со своим научанием и проповедью к православному верующему в наше время. Это тем более важно понимать, что существуют и глубинные, можно сказать, онтологические причины, которые нельзя не учитывать, так как они серьёзно затрудняют церковное обновление и религиозное творчество. О них в своё время говорил Георгий Федотов, который укрупнил проблему о т д е л ь н о г о характера, призывая к осмыслению т и п и ч е с к о й составляющей русской христианской души, хотя и понимал трудность решения этой задачи: "Есть столько же типов русского христианства, - утверждает философ, - сколько исторических типов русского человека, а может и ещё больше. Если каждый народ по-своему переживает христианство, то и каждый культурный слой народа имеет свой ключ к христианству или, по крайней мере, свои оттенки. Впрочем, в русской душе не приходится говорить об оттенках: все противоречия её встают в необычной обострённости. Попробуйте выразить в одной формуле религиозность преподобного Сергия или протопопа Аввакума, митрополита Филарета и Достоевского. А что если прибавить сюда православный фольклор и религию Толстого?" ("Письма о русской культуре"). Хотя XX обезбоженный век прошелся катком по русским душам и несколько сгладил, точнее - "утрамбовал" эти противоречия, тем не менее он не смог до конца их уничтожить. Их и сегодня необходимо учитывать.
  
  
  
   Ещё одна проблема, которая нуждается в сознательном к себе отношении, это восприятие церковными кругами творчества как такового.
   Проблема эта давняя, о ней в своё время много размышлял Николай Бердяев. В работе "Спасение и творчество" он призывает освятить творческий труд человека: "Церковь занята спасением, творчеством же занят светский мир... Но подавление человеческого начала, недопущение его своеобразного творческого выражения, есть ущербление христианства как религии Богочеловечества... По воскресеньям мы ходим в церковь. Шесть дней в неделю мы отдаём нашему творческому труду. И наше творческое отношение к жизни остаётся неоправданным, не освящённым, не соподчинённым творческому началу жизни".
   Разрыв между творчеством и религией переживается философом как жизненная драма, в которой вина лежит и на церкви: "Бурное творческое движение происходило в мире, в культуре. В церкви же на долгое время наступила сравнительная недвижность, как бы окаменение и окостенение. Церковь начала жить исключительно связью с прошлым, то есть выражала лишь одну сторону церковной жизни. Церковная иерархия стала враждебна к творчеству, подозрительна к духовной культуре, принижает человека и боится его свободы, противополагает путям творчества пути спасения.
   Во всей остроте поставлена религиозная проблема о человеке, о его свободе и творческом призвании. И это есть не только проблема мира, проблема, выношенная и вымученная в современной культуре, это есть также проблема церкви, проблема христианства как религии Богочеловечества...
   Церковь существует для спасения отдельных душ, но не интересуется творчеством жизни, преображением жизни общественной и космической... Церковь была равнодушна не только к строительству жизни культурной и общественной, но и к строительству жизни церковной" ("Спасение и творчество").
   С таким подозрительным отношением к творчеству и культуре в целом приходится встречаться и поныне. "Я знаю, что существует точка зрения людей, считающих себя ортодоксальными православными и отрицающих все проявления, кроме поста и молитвы..." - свидетельствует уже в конце XX века Алла Александровна Андреева. Естественно, что для неё такой подход абсолютно не приемлем: "Эта точка зрения равносильна отрицанию культуры, и я, конечно, далеко не единственная, для кого отрицание культуры равно отрицанию религии.
   Религия и культура - два крыла, а с одним крылом полёт невозможен. И как существует религиозное подвижничество, так же существует равное ему подвижничество в области культуры" ("Плаванье к Небесному Кремлю").
   Подозрительное отношение к творчеству, желание истолковать это творчество с высших, как кажется самим истолкователям, и единственно правильных позиций отнюдь не ушли в прошлое. Так, например, ныне почему-то вошло в обычай судить о художественном творчестве не по его собственным законам, но с точки зрения сугубо религиозной, уточним - православной. Необходимо, чтобы - буквально - изображаемое писателем "было тождественно христианскому понятию". Не удивительно, что многие великие русские писатели XX века такого суда не выдерживают. Пример, ставший хрестоматийным, - истолкование фигуры Иешуа Га-Ноцри в романе Михаила Булгакова "Мастер и Маргарита", которая рассматривается как искажение образа Иисуса Христа, данного в Евангелиях.
   Если Даниил Андреев видел в русской классической литературе XIX века полноправную преемницу церкви, взявшую на себя труд духовного просветления и просветительства, то современный автор не только не видит особых заслуг в русской литературе века XX, но и укоряет (мягко выражаясь) писателей в том, что они в своих произведениях не следуют православным канонам: "От православия Платонов далёк... В христианстве - Бог не содержит в Себе качеств мира. Он неотмирен... Платонов низводит Бога в мир, причём это "низведение" не тождественно христианскому понятию кенозиса, схождению Бога в мир... Герой рассказа "Юшка", юродивый, сносит поношения и бедность не Христа ради, что и сделало его собственно юродивым, а ради других людей - односельчан и дочери. С точки зрения христианской герой рассказа служит, говоря словами апостола Павла "твари, а не Творцу". А это, по определению апостола, является признаком язычества".
   Тот, кто читал этот рассказ Андрея Платонова - один из самых пронзительных среди его гениальных рассказов, действительно, буквально пронзённый всеобъемлющей любовью к людям и миру, - будет удивлён, если не ошеломлён этим упрёком, который высказан не просто заурядным критиком, но автором шеститомного исследования, посвящённого русской литературе, доктором филологических наук, доктором богословия, профессором Московской Духовной Академии Михаилом Дунаевым. Впрочем, подобного суждения удостоился не только Андрей Платонов. "За пределами догматов православного вероучения" остались, по мысли М. Дунаева, Михаил Пришвин, Владимир Вернадский, Николай Фёдоров, Вл. Соловьёв, Сергий Булгаков, Павел Флоренский... В принципе положительно оценив творчество Александра Солженицына, М. Дунаев, разумеется, находит и у него существенные недостатки: "Не нравственную Россию нужно строить, но православную (не опасно ли такое противопоставление и, вообще, как его прикажете понимать? - А.А.).
   [Заметим, святейший патриарх Алексий II говорит об этом с противоположных позиций: "Христианские идеи достоинства, свободы и нравственности в своей взаимосвязи создают уникальный код европейского сознания, обладающий неиссякаемым созидательным потенциалом в личной и общественной жизни... Не считаясь с нравственностью, в конечном итоге мы не считаемся со свободой. Нравственность представляет собой свободу в действии... Милосердие не возникает там, где люди не чувствуют своей ответственности за сограждан. Оно - результат воспитания, в том числе и в духе традиционной христианской нравственности..." (Из выступления святейшего патриарха Московского и всея Руси Алексия II на сессии Парламентской ассамблеи совета Европы. - "Литературная газета", 2007, N 41).]
   Признаёт ли Солженицын единственную истину - православную? Солженицын как будто не хочет отвечать на такой вопрос прямо... А порой и откровенно прорывается: утверждение о правоте всех религий обращено к Богу Вселенной... Не деист ли он?" (М. Дунаев. Православие и русская литература, т. VI, 2004). Вот уж, воистину, большего греха, чем признание сегодня "правоты всех религий" быть не может. Автор этого обширного исследования абсолютно убеждён в, прямо скажем, незавидной участи критикуемых им русских писателей, учёных, мыслителей, большинство из которых, правда, давно и твёрдо причислены к гениям России Нового времени. Они, по убеждению М. Дунаева, позволили себе "пренебречь осмыслением русского начала вне церкви и православия, что неизбежно ведёт к тёмной духовности" (там же).
   Пренебрежение, скажем в свою очередь, спецификой художественного творчества, попытки свести его к канонам православия и, как правило, осудить, становится ныне почти что обязательным условием, неким знаком, даже символом приобщения к церковной жизни.
   Современный исследователь литературы Алексей Шорохов метко назвал таких учёных "новообращёнными филологами": "Среди немногих сильнодействующих инъекций, ожививших содержательное поле новейших литературных изысканий, первое место по праву принадлежит новому (т.е., разумеется, "старому", "возрождённому", "дореволюционному", и т.д.) христиански-православному взгляду на проблематику, образный строй и другие "скелеты" литературных произведений классики и современности. Имена Розанова, Страхова, Ильина в трудах новообращённых филологов мелькают сегодня столь же часто, как во время оно - имена Маркса и Энгельса. И едва ли не по сходным причинам. Православие сделалось сегодня в филологии такой же неотъемлемой частью "истеблишмента", как и в политике". ("Тургенев: Русский ответ откладывается... Культурно-исторические типы Запада и Россия". - "День литературы", 2005, N9).
   Такая позиция "новообращённых филологов", стремление поверить художественную гармонию "алгеброй" статуарных церковных догм без внимания к духовной их сути, оборачивается поверхностными, но отнюдь не безобидными выводами. Таковы, например, несколько статей, посвящённых последнему произведению Леонида Леонова "Пирамида", над которым писатель работал более 20 лет, "роману-наваждению", как назвал его сам автор: "Православный Символ веры, - пишет критик романа, - излагающий главные догмы христианского вероучения, состоит из 12 членов. Нетрудно убедиться, что буквально все они опровергаются в "Пирамиде". Поэтому определение идей романа как "еретических" неточно... Ни одна ересь не полагала в основу тезис о преступности деяний Создателя, не включала в своё исповедание веры обвинительных актов Творцу. Пафос религиозных идей романа, наполненных эсхатологическими ожиданиями "другого" - антихриста, не еретический, а богоборческий... Новый синедрион, новое судилище над Христом - в который уже раз в ушедшем веке - совершилось на духовном пространстве Руси Святой" (А. М. Любомудров. Суд над Творцом (Роман "Пирамида" в свете христианства). - В сб. "Роман Л. Леонова "Пирамида". Проблемы миропонимания", 2004). Выводы, скажем прямо, устрашающие. Хорошо, что в этом же сборнике есть статьи, в которых этот сложный, полифонически звучащий разными голосами роман, проанализирован с единственно возможных и плодотворных позиций - как х у д о ж е с т в е н н о е произведение со своими х у д о ж е с т в е н н ы м и законами и логикой.
   Такие обвинения, предъявляемые творцам искусства, не есть явление исключительное. Так, например, известный учёный-филолог Юрий Лотман в своё время отозвался об образной системе поэзии Бориса Пастернака, как о "весёлом торжествующем сатанизме" (?!- А.А.) [К этой же проблеме, увы, нам придётся ещё обратиться, когда пойдёт речь о творчестве Даниила Андреева.]
  
  
  
   ...подходить ко всяким догматам и тезисам динамически, уметь понять всякий тезис как звено в цепи религиозно-исторического развития.

Даниил Андреев "Роза Мира"

  
   Заметим, как часто, критикуя "инакомыслящих", критики исходят не из духа православия, но опираются на его догматы, те самые "статуарные нормы", которые возникли на "давно минованных" (Даниил Андреев) исторических путях.
   Важно осознавать место и значение того или иного обряда и ритуала, на отправление которых и на само их возникновение часто влияет "человеческое, слишком человеческое". Вл. Соловьёв назвал такое творчество "сочинением сомнительных догматов", а Даниил Андреев "человеческой шелухой", ратуя за "высвобождение трансфизического зерна" из религиозных догм, которое бы помогло от этой "шелухи" избавиться.
   Многое поможет нам понять в этом плане трагический опыт Византии, которая явилась "праматерью" нашего православного обряда, как и всей православной доктрины Нового времени. Он глубоко проанализирован в статье Вл. Соловьёва, недаром названной "Византизм и Россия", где философ не только размышляет над причиной падения Византии, но предупреждает Россию о грозящих ей опасностях, если не будет учтён трагический опыт её предшественницы, образно выражаясь - "крёстной матери" русского православия в деле устроения церковной жизни.
   [В трактате "Роза Мира" есть замечательная сцена, в которой раскрывается метаисторическая подоплёка связи Византии и России, когда демиург Византии в присутствии Яросвета и Навны, то есть демиурга Российского сверхнарода и его Соборной Души, распахнул ряды надстоявших над византийским затомисом небес и они "узрели воочию предельную высоту христианского трансмифа и сквозь Небесный Иерусалим вступили в общение с Богом. Так совершилась их первая в Шаданакаре встреча с Тем, Кого видеть лицом к лицу могут лишь богорождённые монады. Так демиург Византии посвятил их в свою тайну - тайну, действенно претворить которую в формах человеческой жизни он не сумел. Теперь он передавал её им к а к с в о и м н а с л е д н и к а м (- А.А.)" ("Роза Мира").]
   Прежде всего Вл. Соловьёв говорит о тех частных разногласиях в обрядоверии, которые послужили поводом для великого разъединения христианских церквей: "В восточной половине христианского мира издревле употреблялся для евхаристии квасной хлеб, но пока вселенское значение церкви и её таинств ясно понималось восточными христианами, никому не приходило в голову свой частный обычай возводить на степень общеобязательного требования, и установившийся в западных странах противоположный обычай - употреблять для евхаристии пресный хлеб - никого не соблазнял на Востоке и нисколько не мешал полному общению с Западом. Но с развитием византизма взгляды изменились, и в XI веке спор об опресноках кончается разделением церквей. Привходящая подробность обряда принимается за существенное условие таинства, и особенности местного обычая приписывается общеобязательность вселенского предания.
   Значению спорного вопроса, свидетельствовавшего об умалении и измельчании религиозного смысла, соответствовало и качество аргументов. Превосходство квасного хлеба доказывалось тем, что он есть хлеб живой, одушевлённый; ибо он имеет в себе соль и закваску, сообщающую ему дыхание и движение, тогда как латинский опреснок суть хлеб мёртвый, бездушный и даже недостойный называться хлебом, будучи как бы "кусками грязи". (Вот откуда пошло выражение "квасной патриотизм" - А.А.). Можно только пожалеть, что преимущества жизненности и соли остались в квасном хлебе, а не сделались отличительными свойствами византийского ума. Впрочем, действительное основание в пользу употребления квасного хлеба, очевидно, было то, что оно есть свой, греческий обычай, - тогда как употребление опресноков есть обычай чужой, латинский. Этот господствующий мотив невольно выказывается в постановлении константинопольского (патриаршего) синода, произнесшего анафему на папских легатов и на всю западную церковь" ("Византизм и Россия").
   Философ подчёркивает, что внутренняя духовная причина разногласий вовсе не заключалась в "ложном предмете веры", но только в ложном отношении к самому христианству: "истинную идею они принимали и применяли неверно". И далее следует чёткая и ясная формулировка: "Она (то есть эта идея - А.А.) была только предметом их умственного признания и обрядового почитания, а не движущим началом жизни" (там же). Далее философ говорит о том, что поскольку в Византии отрицались самые жизненные требования христианства, не были поставлены высшие задачи ни для жизни общества, ни для государственной деятельности, то Византия погибла: "Конечно, не потому, что была несовершенна, несовершенство есть общий удел, а потому, что не хотела совершенствоваться...
   Россия... вместе с православием получила и церковный византизм, т.е. известный традиционализм и буквализм, утверждение временных и случайных форм религии наряду с вечным и существенным, местного предания наряду со вселенским".
   Далее, говоря о роли патриарха Никона, о его буквальной приверженности всему византийскому - сам о себе он говорил, что он - "грек по вере", Вл. Соловьёв ещё и ещё раз обращает наше внимание на опасность подмены "живой религиозной истины буквализмом местного предания" (там же).
   Кончилось всё это, как известно, расколом, и хотя греческие патриархи, вызванные в Москву, осудили деяния самого Никона, но Московский собор 1666-67 гг. "предал русских старообрядцев торжественному и беспощадному проклятию, как преступников, подлежащих и церковным и "градским" казням. В этом печальном деянии, - пишет Вл. Соловьёв, - наряду с греками участвовала и вся русская иерархия, и нанесла самой себе роковой удар... стала зараз недолжным образом в служебное отношение к государству и в притеснение - к народу" (там же).
   Философ приводит постановление Собора вселенских патриархов, состоявшееся в Константинополе "в лето 7101", то есть в 1593 году, где сказано буквально следующее: "Так как православная церковь завершена (достигла совершенства) не только со стороны догматического учения, но и со стороны церковной дисциплины..." и т.д. В то, что "это совершение обнимает собою безусловно всё в церкви и не допускает изменения в малейших подробностях" (Вл. Соловьёв), увы, поверили многие. Это убеждение оказалось тормозом на путях развития русской церкви, препятствием для религиозного творчества, что не могло не сказаться на исторических и метаисторических судьбах страны.
  
  
  
   Поиски совершенства церкви в прошедшем, принятие его за вершину церковного знания, свойственно, разумеется, не только христианским конфессиям. Обратимся к несколько неожиданному свидетельству - книге Бенджамена Хоффа "Дао Винни Пуха" (русск. пер. 2004), где под внешне полушутливой оболочкой ведётся разговор о вполне серьёзных вещах: "Конфуцию жизнь вообще представлялась довольно кислой. Он полагал, что связь времён прервалась и что жизнь, устроенная человеком на земле, не соответствует тому, что предначертано Небесами всему существующему. Он считал необходимым свято чтить предков и соблюдать старинные обычаи и церемонии, во время которых император, Сын Неба, играл роль посредника между бесконечностью космоса и конечностью земного существования. Конфуцианство выработало целую систему чрезвычайно сложных ритуалов на все случаи жизни; эти ритуалы складывались из тщательно рассчитанных жестов и шагов, точно отмеренного количества придворной музыки и строго определённых фраз и оборотов. До нас дошла поговорка, сложенная о Конфуции: "Если циновка лежит неровно, Учитель не сядет на неё". Это показывает, сколь неукоснительно конфуцианцы соблюдают установленный порядок". Стоит отметить, что книга Хоффа - современный образец размышлений на сложные, в том числе связанные с религией темы, обращённые к самому широкому читателю. В почти шуточной, внешне непритязательной форме в ней говорится об истинах, содержащихся в даосизме. Она - о пути Дао, о пути постижения смысла жизни, её законов, которые, оказывается, можно раскрыть и с помощью классической детской повести Алана Александра Милна "Винни Пух и все-все-все" (1924). Конечно, это становится возможным потому, что эта, действительно детская книга (первоначально она была рассказана писателем своему маленькому сыну) сама прикасается к фундаментальным основам бытия, в ней представлено всё разнообразие человеческих характеров и принципов поведения в различных ситуациях. Эту её особенность остроумно и изящно использует Б. Хофф, делая с её помощью убедительными и внятными постулаты даосизма и указывая на опасность слишком буквального и механического выполнения ритуалов и обрядов давно минованных эпох.
  
  
  

- Можете ли вы описать догму?

- Изымите зерно духовной истины из любой

веры, тогда всё, что останется, и есть догма.

Миролюбивая странница

   Чем быстрее мы согласимся, что нет обрядов более правильных и менее правильных, нет вероисповеданий более приближенных к Божеству и менее приближенных, что все религии мира обладают тем или иным знанием о мирах иных, все - в той или иной степени - движутся по пути постижения истины в её относительном выражении, все, абсолютно все, нуждаются в обновлении, если не сказать - реформировании своих постулатов согласно новым задачам эпохи, а более всего - в понимании необходимости сердечного движения навстречу друг другу - тем быстрее двинется человечество дальше и выше по духовному пути.
   Необходимо понять, как утверждает Даниил Андреев, что "ошибочность религиозных догматов заключается, по большей части, не в их содержании, а в претензиях на то, что утверждаемый догматом закон имеет всеобщее, универсальное, космическое значение, а утверждаемый догматом факт должен исповедоваться всем человечеством, ибо без этого будто бы нет спасения... Для единения зачастую необходимо только отказаться каждой из сторон от претензий на универсальную исключительность своей идеи" ("Роза Мира").
   Даниил Андреев даёт объяснения как духовидец, почему разнствует понимание религиозных откровений, которые закреплены в определённых догматах у разных народов.
   "Религиозные разногласия, - утверждает духовидец, - основаны на несовпадении духовного опыта великих визионеров, на том, что при созерцании некоторых объектов с различных точек Шаданакара, под различным духовным углом, созерцатели видят данный объект в различных аспектах... Не противореча друг другу по существу, не сталкиваясь друг с другом в необозримом духовном космосе, христианство и индуизм, буддизм и ислам, иудейство и религия шинто говорят о р а з н о м, о разных, так сказать, духовных странах, о разных сегментах Шаданакара; ограниченность же человеческая толкует это как противоречия и объявляет одно из учений истинным, а остальные - ложными...
   Религии... разнствуют между собой не в силу истинности одной из них и ложности остальных, а по двум совершенно другим координатам. А именно: во-первых, в силу различных ступеней своего восхождения к абсолютной истине, то есть сообразно убыванию в них субъективного, эпохального элемента. Это стадиальное различие можно условно назвать различием по вертикали; во-вторых, они разнствуют между собой в силу того, что они говорят о разном, отражают различные ряды объектов познания. Этот род различий - различий сегментарных - можно условно назвать различиями по горизонтали...
   Есть тезисы, утверждаемые всей группой высокоразвитых религий, хотя и с различной степенью чистоты и силы. К их числу принадлежат: тезис о единстве Бога, о множественности различных духовных иерархий, о множественности разнозначных миров, о бесконечной множественности становящихся монад, а также о существовании некоего общего нравственного закона, который характеризуется посю- или потусторонними воздаяниями за совершённое человеком в жизни...
   ...поскольку какая-либо духовная истина может быть воспринята только определённым складом познающего сознания... телеологический процесс в религиозной истории человечества заключается отчасти именно в том, чтобы воздействием исторических и биографических факторов отшлифовать сознание отдельной личности, народа, расы, эпохи таким образом, чтобы сделать его способным к восприятию данных истин, данной трансфизической реальности. Другим же индивидуальностям, народам, расам, эпохам такое, отшлифованное определённым образом, сознание и его религиозный опыт могли казаться странными, искажёнными, чреватыми всякого рода аберрациями" ("Роза Мира").
   Вот один пример, но, как говорит Даниил Андреев, чрезвычайно яркий. Это идея перевоплощения, или реинкарнации, "глубоко присущая индуизму и буддизму, имеющаяся в эзотерическом иудаизме (Каббала), идея эта отвергается ортодоксальным христианством и исламом" ("Роза Мира").
   Приверженцы идеи перевоплощения считают, что без неё необъяснимы многие существенные повороты человеческой судьбы, а сама жизнь человека на земле становится лишённой смысла. Вот как в лёгкой шутливой манере, присущей его глубоким книгам говорит об этом Оврам Микаэль Айванхов: "Почему один богат, красив, умён, другой - беден, болен... На то воля Бога! Господь "капризничает"? Одним даёт - у других отнимает по Своему хотению? Но если так, почему потом Он наказывает тех же? Сначала им недодал, а потом за то же и наказал (да ещё и навечно осудил).
   С понятием реинкарнации всё преображается. Бог всеблаг, мы сами ответственны за свою жизнь. Господь, будучи мудрым и терпеливым, говорит: "Хорошо, они разбивают себе головы, они страдают, но это ничего, так как Я ещё дам им и от Моих богатств и от Моей любви...".
   Если вы не принимаете идею реинкарнации, то у вас никогда не будет ясности в ваших ситуациях, в событиях вашего существования, в том, как надо работать на последующую жизнь. Вера в реинкарнацию - один из фундаментов нравственности, так как основана на знании законов...
   Каждое событие вашей жизни (рождение, женитьба, встреча, несчастный случай, успех) - имеет своё основание, более или менее удалённую причинность. Когда вы поймёте, что всё, что вам приходится переживать, это результат сделанных вами в прошлом нарушений, то это станет влиять на ваши чувства - вы перестанете возмущаться, не захотите решать свои проблемы ненавистью или насилием, вы не будете обвинять людей в ваших несчастьях...
   До 4 века христиане верили в реинкарнацию, как и евреи, египтяне, индусы, тибетцы... Эта вера позволяла всё растягивать на долгие времена и люди не торопились улучшаться. Отцы церкви решили их подтолкнуть, чтобы улучшить за одну жизнь и уничтожили веру в реинкарнацию. Но, увы, улучшения не произошло, а люди стали невежественными" ("Человек, овладевающий своей судьбой").
   В свою очередь Даниил Андреев даёт несколько иное истолкование идее перевоплощения. Признавая сам факт перевоплощения - "преобладающая часть монад движется всё-таки по этому пути", он говорит о том, что это - "не есть универсальный закон", он не обязателен д л я в с е х - стран, народов, индивидуумов. В частности, для святых и подвижников христианства - а ведь именно через них шло на землю в первую очередь знание о мирах иных, о посмертной судьбе человеческой души и т.д. - этот путь оказался не характерен. Их души могли рождаться здесь один раз, до этого приобретая знания и просветляясь в иных мирах, чтобы в нашем мире просверкать звездой праведности и человеколюбия.
   В другом случае духовидец указывает на целенаправленную работу Провиденциальных сил среди индийского народа: "Телеологические силы работали много веков, затратив неимоверный труд на ослабление у многих его представителей средостения между дневным сознанием и глубинной памятью - хранилищем воспоминаний о путях души до момента последнего воплощения". (Напомним - сам Даниил Андреев такой памятью обладал в полной степени и именно о предшествующих жизнях в Индии, что, конечно, совершенно не случайно). Он учит различать "семя" религиозной идеи, то есть её основу, то общее для всех, что в ней есть, что всего устойчивее в веках, от её оттенков, вариантов, деталей, разновидностей, которые зависят от специфики воспринимающего сознания, эпохальных особенностей, метаисторических задач и т.п.
   В чём же "семя" идеи о перевоплощении? Это учение о некоем Высшем "Я", (монаде, Атмане), "совершающем своё к о с м и ч е с к о е становление или известный отрезок его по ступеням последовательных существований в нашем физическом слое. Всё остальное, как то: духовно-материальная природа и структура перевоплощающегося, та или иная зависимость перевоплощений от закона кармы, распространение принципа перевоплощений также на мир животных или отрицание такого распространения - всё это лишь варианты, разновидности основной идеи. И понятно, что в этих вариантах и деталях можно больше и чаще столкнуться с подлинными аберрациями, чем в её семени...
   ...да, такой путь становления имеет место, ничего принципиально неприемлемого для христианства и ислама в существе этой идеи нет - кроме разве того, что об идее перевоплощений до нас не дошло никаких высказываний основателей христианства и ислама (что, впрочем, само по себе ничего не доказывает, так как в Евангелие и Коран попало, как известно, далеко не всё, что они говорили)" ("Роза Мира").
   Как нам кажется, эти высказывания духовидца чрезвычайно важны. Это магистральный путь к объединению религий светлой направленности, религий "правой руки", как называет их Даниил Андреев.
   Стоит внимательно перечитать те страницы его трактата, где он подробно и доказательно анализирует причины религиозных, в том числе - догматических расхождений. Итак, одна из них - "неправомерная абсолютизация какого-либо тезиса". Но есть и другая - "историческая и психологическая причина": "Неправомерное отрицание чужого утверждения только на том основании, что мы не располагаем положительными данными по этому вопросу" ("Роза Мира").
   Даниил Андреев не боится затронуть расхождения с другими религиями в таких основополагающих постулатах христианства как признание или отрицание Троичности Бога, исповедание культа святых, догмат о Божественности Иисуса Христа.
   "Всем известно, что остальные религии либо соглашаются на признание Иисуса пророком в ряду других пророков, либо игнорируют Его, иногда даже энергично отрицая Его провиденциальную миссию. Христианство же, со своей стороны, опираясь на слова своего Основателя о том, что никто не приходит к Отцу иначе, как через Сына, отрицает возможность спасения для всех нехристиан". Духовидец предлагает рассмотреть каждое речение Христа, приведённое в Евангелиях, принимая во внимание: "говорит ли Он в данном случае как Вестник истин духовного мира или же как человек. Ибо нельзя представить, чтобы Иисус во все мгновения своей жизни говорил только как Вестник и никогда - просто как человек. Вряд ли подлежит сомнению, что в его скорбном восклицании на кресте: "Отче, Отче, вскую Меня покинул?" - запечатлена мука одной из тех минут, когда он, Иисус, человек, переживал трагедию оставленности, трагедию прерыва связи своего человеческого "я" с Божественным Духом; а в учении Его, изложенном на Тайной вечере, всё время слышится, как за местоимением первого лица предполагается Бог-Сын, Мировой Логос. Такому разделению речений Христа на две группы следует подвергнуть все слова Его, сохранённые Евангелием. Совершенно очевидно в таком случае, что и слова Его о том, что никто не приходит к Отцу иначе как через Сына, следует понимать не в том сниженном, суженном, оплотнённом и безжалостном смысле, что не спасётся будто бы ни одна душа человеческая, кроме христиан, а в том величественном, истинно духовном, космическом смысле, что всякая монада, восполнившая себя до конца, погружается в глубины Бога-Сына, Сердце и Демиурга Вселенной, и только через этот всезавершающий акт возвращается к своему истоку, к Богу-Отцу, непостижимо отождествляясь Ему и всей Пресвятой Троице ("Роза Мира").
   Даниил Андреев приводит замечательную мысль, высказанную в XIX веке индусом Кешуб Чандер-Сеном, представителем религиозно-философской общины Брахма-Самадж, который сказал, что "мудрость индуистов, кротость буддистов, мужество магометан (так у Даниила Андреева - А.А.) - всё это о т Х р и с т а. Очевидно, - говорит духовидец, - под этим именем он понимал, конечно, не историческую личность Иисуса, а Логос, Себя в Иисусе Христе выразивший преимущественно, но не исключительно. В этой идее нащупывается, на мой взгляд, - убеждён духовидец, - путь к такому углу зрения, на котором могут придти к взаимопониманию христиане и многие течения восточной религиозности" ("Роза Мира").
   Всё сказанное, несомненно, свидетельствует, что разногласия в вероучениях могут и должны быть сегодня истолкованы с новых духовных позиций, их причины проанализированы, что явится шагом к устранению этих разногласий.
  
  
  
   Мыслители и эзотерики нового времени не только указывают на возможность преодоления догматических разногласий, но и на необходимость отказа от некоторых из догматов как от ошибочных, совершенно несогласуемых с высшим принципом бытия Вселенной - принципом любви, верой в то, что Бог есть Любовь и нет в Нём никакого зла. Прежде всего, речь о проблеме возмездия, о вечных муках (вдумайтесь, почувствуйте - в е ч н ы х ! ), ожидающих грешников, совершивших "временные прегрешения". Как говорит Даниил Андреев, "вечное возмездие за временное нарушение..."
   Несколько раз возвращается духовидец к этой поистине жгучей проблеме, недоумевая, как вообще могли возникнуть т а к и е представления и как сумели они просуществовать так долго без изменений: "Религиям семитического корня свойственно стремление возложить ответственность за жестокость законов на Божество. Как ни удивительно, но не вызывала протеста, даже просто не осознавалась самая жестокость, по крайней мере, жесткость законов возмездия. С непостижимым для нас спокойствием даже праведники христианских метакультур мирились с представлением о вечных страданиях грешников. Абсурдность вечного воздаяния за временное зло не волновала их разум, а совесть - непонятно как - удовлетворялась идеей о предвечной незыблемости, то есть безысходности этих законов. Но то состояние разума и совести миновало давно. И нам кажется кощунственным слышать, будто этот закон в том виде, как он существует, создан по божественному произволению...
   Как это ни чудовищно для нас, но даже вечные мучения грешников в аду не вызывали в большинстве адептов этих [старинных - А.А.] религий стремления к тому, чтобы просветлить мировые законы, в том числе и закон возмездия, или кармы. Вечное возмездие за временное нарушение их казалось справедливым актом божества или, во всяком случае (как в брахманизме), непререкаемым и абсолютно непреодолимым законом" ("Роза Мира"). Разумеется, не только Даниил Андреев прикасается к этим проблемам. Ещё в 1878 году в своих лекциях "Чтения по философии религии", названных затем "Чтения о Богочеловечестве" Вл. Соловьёв выступил против догмата о вечных мучениях, который, как известно, был утверждён Вселенским пятым собором в 553 году (второй Константинопольский): "Вступив в борьбу с древним миром язычества, христианство в этой борьбе очень недолго держало себя так, как должно было держать в силу нравственного принципа, данного в Евангелии, именно принципа любить врага своего и делать добро ненавидящим.
   Уже во II веке, например, один из представителей христианства, знаменитый Тертуллиан в одном из своих сочинений со злобным наслаждением описывает как язычники, преследующие христиан, в будущей жизни будут мучаться в аду и как их мучения будут увеличивать вечное блаженство христианских праведников. Главная причина, почему этот догмат утвердился в борьбе христиан с язычниками, в которой христианство не могло удержаться на высоте христианского нравственного долга" (по документу в архиве Вл. Соловьёва - ж. "Символ", Париж, 1992 N28).
   Один из самых глубоких исследователей творчества Николая Фёдорова Светлана Семёнова обращает наше внимание на то, как неординарно и спасительно для всех подходил к этой проблеме замечательный русский философ в работе "Супраморализм или Всеобщий синтез (то есть всеобщее объединение)", опубликованной в 1902 году: "Конец истории в форме Страшного суда и "осуждения одних (грешников) на вечные муки, а других (праведников) на созерцание этих мук" представляется мыслителю "в высшей степени печальным и безотрадным", а потому оказывается позволительно думать, "что пророчество о Страшном суде условно, как пророчество пророка Ионы, [Пророчество о гибели Ниневии, жители которой раскаялись и были спасены; пророчество, таким образом, не исполнилось] как и всякое пророчество, ибо всякое пророчество имеет воспитательную цель". Ту же воспитательную и предостерегающую цель имеет, полагает Фёдоров, и пророчество творца Апокалипсиса. В статье Светланы Семёновой приведена также точка зрения Георгия Федотова, выраженная им в работе "Эсхатология и культура", в которой он горячо одобрил мысль Фёдорова: "Идея Фёдорова об условном значении пророчеств явилась для нас настоящим освобождением. Как все гениальные идеи, она так проста, что, раз приняв её, кажется непонятным, как можно думать иначе". "История в таком видении, - соглашается С. Семёнова, - не открывается резко апокалиптической катастрофой, за гранью которой спасение светит лишь горстке праведников. "Форма конца" может мыслиться уже не как катастрофа, а как преображение" (Светлана Семёнова. Вера, пришедшая в разум истины). Ещё раньше эту мысль Фёдорова в журнале "Путь" оценил Бердяев: "Понимание Апокалипсиса как угрозы, как предупреждения, притчи, как условного, а не безусловного, то есть зависящего не только от Бога, но и от человека - самое глубокое у Фёдорова, самое гениальное" ("Религия воскрешения").
   Сам Николай Бердяев, которого, как уже отмечалось, всегда волновала проблема творчества, посмотрел на идею Страшного суда и на возможность спасения от вечных мук и вечной гибели именно со стороны влияния этой идеи на человеческую психологию и творчество: "Судебное понимание мирового процесса, судебное понимание искупления, созидание ада, спасения избранных и вечной гибели всего остального человечества, выражено, главным образом, в западной патристике... Для классической греческой патристики христианство не было только религией личного спасения. Она направлена была к космическому пониманию христианства, выдвигала идею просветления и преображения мира, обожения твари. Лишь позже христианское сознание стало более дорожить идеей ада, чем идеей преображения и обожения мира...
   Христианство, понятое как религия личного спасения от вечной гибели через смирение, привело к панике и террору... При такой духовной настроенности, при таком состоянии сознания очень затруднено творческое отношение к жизни. Не до творчества, когда грозит вечная гибель. Вся жизнь поставлена под знак ужаса, страха. Когда свирепствует чума и ежесекундно грозит смерть, человеку не до творчества, он исключительно занят мерами спасения от чумы... Иногда и христианство понимается, как спасение от свирепствующей чумы... Творчество человека, знание, искусство, изобретение, усовершенствование общества и пр. и пр. нужно не для личного спасения, а для осуществления замысла Божьего о мире и человечестве, для преображения космоса, для Царства Божьего, в которое входит вся полнота бытия.
   Человек призван быть творцом, соучастником в Божьем деле миротворения и мироустройства, а не только спасения" ("Спасение и творчество").
  
  
  
   Мы видим, какие непростые задачи должно ныне решать церковное сообщество. Разумеется, всё это требует серьёзной подготовки, весомых богословских и философских обоснований, а ещё - самого осознания необходимости перемен. В обновлении нуждается как вероучительная сторона церковной жизни, так и сам язык общения церкви с верующими мирянами и со всем обществом в целом. И речь не о церковно-славянском языке, "лексической иконе русской культуры" (игумен Вениамин (Новик)), который до сих пор звучит в православных храмах, как доныне звучит санскрит в храмах индуистских и пали в буддистских... Речь о языке общения церковной иерархии с остальным русским миром, решение тех, зачастую болезненных проблем, которые копились так долго. Вот мнение культуролога, анализирующего те процессы в нашей жизни с начала 90-х гг. прошлого века, которые затронули и православную церковь: "Со времени падения коммунистического режима ни в одном секторе нашего общества не произошло покаяния за 70-летие неправды, творимой каждым классом, каждой социальной силой по-своему.
   Что касается церкви, призванной быть инициатором в этом процессе, то она лишь сдержанно (Алексий II) упомянула о прошлом своём "коллаборационизме" с богоборческой властью.
   Упоминание это можно, конечно, принять за факт покаяния, но при этом нужно учесть, что никаких "плодов покаяния" оно не принесло, никакого развития на деле не получило, не повлекло за собой даже "кадровых чисток".
   Между тем, на дальнем Западе, в цитадели католицизма навстречу 2000-у году собирается чрезвычайный консисторий, чтобы критически обозреть и осознать ошибки, совершённые независимой церковью - и не за 70 подневольных лет, - а за неохватный и давно ушедший этап истории. Звучит призыв понтифика Иоанна Павла II к христианам всего мира "устроить к наступающему юбилею экзамен своей совести" и встретить его с раскаянием в душе и с критическим осознанием "того, что произошло в последнее тысячелетие". Возглавлять процесс покаяния перед прошлым будет церковь. Так, она намерена, как утверждает папа, пересмотреть отношения между религией и наукой, включая, в частности, своё поведение в деле Галилея; повиниться за применение насилия в "религиозных войнах, в трибуналах инквизиции и в других формах нарушения прав личности"...
   А нашу советскую историю не то что нужно вспоминать, но невозможно забыть, да и многие её деятели - налицо и при исполнении служебных обязанностей. Но сама не пережив метанойи [покаяния], как могла церковь помочь покаяться народу? И это главный корень неудач постсоветской истории.
   "Германское чудо" возникло из очищения народного духа от национал-социализма. У нас же... гангрена осталась внутри...
   Церковь до сих пор не вышла к обществу со сформулированными идеалами, и Россия со своей тысячелетней православной историей в момент своего самоопределения оказалась без христианского ориентира... церковь... заняла изоляционистскую позицию, оставив в сердцевине общества духовную пустоту.
   Вневременность - это наследие старой православной психологии индивидуального спасения, которую Константин Леонтьев звучно именовал "трансцендентным эгоизмом".
   Солженицын заметил, как неуместна религиозная отрешённость, когда страна находится в судорогах.
   Идейные страсти церкви сосредоточились не на очищении от злокозненного и поныне живого социального соблазна, а на борьбе с инославными за былое монопольное положение в стране" (Р. А. Гальцева. Всё дело в нераскаянности и отрешённости. - В кн.: "Россия и современный мир. 2").
   Это мнение - оно появилось в печати в 1995 году - почти обвинительный приговор. Но дело даже не в том, справедливо оно полностью, частично или совсем несправедливо. Тем более сегодня: за протекшие годы многое изменилось и меняется на наших глазах. Но само появление такого мнения есть знак того, что церковь и общество нуждаются во взаимопонимании, в постоянном - и откровенном - диалоге, одинаково необходимым для обеих сторон, чтобы успешно решались насущные задачи современной - как религиозной, так и светской жизни.
   Об этом же свидетельствует и письмо 10 академиков президенту России (июнь, 2007), грозно озаглавленное: "Политика РПЦ МП - консолидация или развал страны" (в печати оно получило название "Обращение Гинзбурга - Алфёрова"), в котором именитые академики озабочены "возрастающей клерикализацией российского общества... активным проникновением церкви во все сферы общественной жизни... Церковь уже внедрилась в вооружённые силы, СМИ рекламируют религиозные церемонии окропления новой боевой техники, спускаемые на воду надводные и подводные корабли окропляются в обязательном порядке, увы, не всегда это помогает. Широко освещаются религиозные церемонии с участием высокопоставленных представителей власти. Всё это примеры активной клерикализации страны...".
   Письмо, как известно, вызвало многочисленные полемические отзывы в СМИ. (См., например, выступление известных деятелей науки, искусства и литературы "Вера и знание - не антагонисты" (офиц. сайт газеты "Советская Россия", 05.09.2007)), это лишний раз свидетельствует о том, что проблема взаимоотношения и, главное, взаимопонимания общества и церкви ещё ждёт своего решения.
   Что касается творческого переосмысления фундаментальных постулатов, догматического обоснования вероучительных истин, то здесь необходимо твёрдо помнить следующее: что бы мы сами ни думали по этому поводу, как бы ни были близки нам и понятны размышления об этом богословов, философов, эзотериков - все эти проблемы, как совершенно справедливо говорит об этом Даниил Андреев, смогут получить своё окончательное решение только тогда, когда "Восьмой Вселенский собор (или несколько последовательных соборов) не рассмотрят весь объём старой догматики и не внесут в него ряд тезисов, основанных на духовном опыте последней тысячи лет. Пока же этого не случилось, можно только в е р о в а т ь так, как подсказывает совесть и собственный духовный опыт, и работать для воссоединения церквей, для разрешения всех недоумений" ("Роза Мира").
  
  
  
   Вера, пришедшая в разум истины.

Светлана Семёнова

  
   Особое место в движении церкви к современности, в том, что Даниил Андреев называет "духовной религиозной динамикой", принадлежит самому процессу познания "религиозных провидческих истин". Обратим внимание, как озаглавила уже цитированную выше статью Светлана Семёнова: "прийти в разум истины" (Вл. Соловьёв), согласовав её с верой, действительно необходимо. Духовидческое познание и истинная вера возможны только на путях высшего разума, на санскрите его называют "буддхи" - духовный разум, в отличие от "манаса", рассудка, или низшего разума.
   Наивно думать, что пророческие откровения, знания о мирах иных, о творчестве высших иерархий нашего Планетарного космоса в их связи с жизнью на Земле - то, что по Даниилу Андрееву входит в понятие "метаистория", - что это всё давалось людям только в минувшие, далёкие от нас эпохи и целиком запечатлено в "старинных преданиях", свято оберегаемых церковью от всяких посягательств и пересмотров. Неужели Провиденциальные силы оставляют современное человечество без поддержки и помощи? Тем более было бы странно, если бы творческий процесс, в том числе, и в области религиозной, остановился бы, замер на определённом - минованном - этапе истории и метаистории. Нет, он неостановим, вечен, есть, как уже не раз отмечалось, сам способ существования Вселенной.
   Даниил Андреев в своём трактате - и это кажется нам величайшей его заслугой - говорит о методах познания - трансфизических, метаисторических. Но начинает он с размышления о сходстве и различии научных и религиозных методов. При этом, хотя он и укоряет науку за "наивные тезисы материализма", свойственные ей в недалёком прошлом: утверждение первичности материи по отношению к сознанию, принципиальную познаваемость Вселенной с одновременным указанием на её вечность и бесконечность и т.д. - тем не менее, он отдаёт должное её методике. В науке: "непрерывный процесс накопления относительных частных истин и их усовершенствование, уточнение. На очередной стадии отвергаются обычно не ряды накопленных ранее фактов, а лишь их устаревшее толкование... В истории религий господствуют, к сожалению, иные обычаи... Вместо преемственно сменяющих друг друга осмыслений не подвергающихся сомнению духовных фактов, мы видим чаще всего, как на очередной стадии религиозного развития отвергаются ряды ранее постигнутых относительных, частных истин, а свой, новый ряд их, со включением некоторого числа старых, выдаётся за абсолютное. Это наблюдение особенно справедливо по отношению к смене так называемых языческих религий системами монотеизма...
   Зерно относительной истины... зерно познания "от нас" той или иной области трансфизического мира имеется в каждой из религий, и каждая такая истина драгоценна для всего человечества" ("Роза Мира"). Итак, не отвергать, а переосмыслять ранее узнанное: именно этот принцип позволяет снять очень многие противоречия, возникающие в религиозном сознании людских множеств.
   Свои возможности взаимодействия на путях познания высших истин есть у религии, обогащённой философией. Громадный вклад в этой области принадлежит русским религиозным философам, к наследству которых мы сегодня и обращаемся в первую очередь. Чего же они хотели? Как сказал Даниил Андреев о Вл. Соловьёве: "подвести под богословское учение православия базис современной положительной философии", соединить "веру и разум". Приведём размышления самого Вл. Соловьёва на эту тему, высказанные им в частном письме близкому ему по духу человеку, с которым он мог говорить более откровенно: "Спрашивается прежде всего: от чего происходит это отчуждение современного ума от христианства? Обвинять во всём человеческое заблуждение или невежество - было бы очень легко, но и столь же легкомысленно. Причина глубже. Дело в том, что христианство, хотя безусловно-истинное само по себе, имело до сих пор вследствие исторических условий лишь весьма одностороннее и недостаточное выражение. За исключением только избранных умов, для большинства христиан было лишь делом простой полусознательной веры и неопределённого чувства, но ничего не говорило разуму, не входило в разум. Вследствие этого оно было заключено в несоответствующую ему, неразумную форму и загромождено всяким бессмысленным хламом. И разум человеческий, когда вырос и вырвался на волю из средневековых монастырей, с полным правом восстал против такого христианства и отверг его. Но теперь, когда разрушено христианство в ложной форме, пришло время восстановить истинное. Предстоит задача: ввести вечное содержание христианства в новую, соответствующую ему, то есть разумную безусловно форму. Для этого нужно воспользоваться всем, что выработано за последние века умом человеческим: нужно усвоить себе всеобщие результаты научного развития, нужно изучить всю философию. Это я делаю и ещё буду делать...
   Всё великое развитие западной философии и науки, по-видимому, равнодушное и часто враждебное к христианству, в действительности только вырабатывало для христианства новую, достойную его форму. И когда христианство действительно будет выражено в этой новой форме, явится в своём истинном виде, тогда само собой исчезнет то, что препятствует ему до сих пор войти во всеобщее сознание, именно его мнимое противоречие с разумом. Когда оно явится как свет и разум, то необходимо сделается всеобщим убеждением, - по крайней мере, убеждением всех тех, у кого есть что-нибудь в голове и сердце" (из письма Екатерине Владимировне Романовой, 1873)
   О взаимодействии "сердца и разума", равно необходимых в творческом религиозном процессе, размышляет и Николай Бердяев, определяя разницу между богословом и философом, который обращается к религии: "Чистый богослов мыслит от лица Церкви и опирается главным образом на Священное писание и Священное предание, он принципиально догматичен, его наука социально организована. Религиозный философ принципиально свободен в путях познания, хотя в основании её лежит духовный опыт, вера. Для религиозного философа откровение есть духовный опыт и духовный факт, а не авторитет... Религиозная философия предполагает соединение теоретического и практического разума, достижение целостности в познании. Это есть познание совокупностью духовных сил, а не одним разумом... Философское познание есть познание целостным духом, в котором разум соединяется с волей и чувством и в котором нет рационалистической рассечённости" ("Русская идея").
   Итак, "истинное состояние" христианства, которое поможет ему обрести "истинную форму", по убеждению философов, невозможно без "вхождения в разум". Сказанное относится, конечно же, не только к христианству, но и к любой религии "правой руки" (Даниил Андреев).
   Здесь необходимо задаться вопросом: обладает ли какая-либо из мировых религий всей полнотой истины?
   Вот, например, выношенные убеждения современных представителей церкви:
   "Я, например, считаю, что только наша вера истинная, а все остальные - ложные" (А. В. Антонов, гл. редактор старообрядческого журнала "Церковь"). "Православие - единственно истинное религиозное мировоззрение... В православии - полнота истины, и это постигается не рассудком, а верою" (М. Дунаев. Православие и русская литература). Но ведь существенная причина торможения творческих потенций церкви как раз в решительном неприятии других вероисповеданий, твёрдое убеждение, что именно в данном - вся полнота религиозной истины. Это убеждение, возникнув по исторически сложным причинам в глубине веков, дожило до современности почти без изменений. В том числе в православии. При этом другие христианские конфессии, даже, казалось бы, близкие по духу, вызывают к себе у части православных верующих и иерархов церкви негативное отношение именно из-за их сугубого "неправославия". Что уж говорить, например, об индуизме или буддизме...
  
  
  
   Но если заходит речь об истинном состоянии, истинной форме чего-либо, возникает настоятельная потребность определиться с самим понятием "истины": что понимать под истиной и какие методы необходимы для её достижения. Совершенно не случайно глава трактата Даниила Андреева, которая называется "Отношение к религиям", начинается с сакраментального вопроса о том, "что есть истина". Только при этом условии можно осознать, истинны ли - и если истинны, то в какой мере, - религиозные представления и имеет ли право какая-либо конфессия заявлять, что обладает всей полнотой божественных знаний.
   "Как часто, - говорит Даниил Андреев, - употребляем мы слово "истина" и как редко пытаемся определить это понятие. Не смутимся же, однако, тем, что повторяем, в сущности, вопрос Пилата и попытаемся в меру наших сил разобраться в этом понятии. Истинными называем мы ту теорию или то учение, которые, на наш взгляд, выражают неискаженное представление о каком-либо объекте познания. В точном смысле слова, истина есть неискаженное отражение какого-либо объекта познания в нашем уме. И сколько существует на свете объектов познания, столько же может существовать истин.
   Но объекты познания познаваемы от нас, а не из себя. Следовательно, истина о любом объекте познания, познанном от нас, должна быть признана истиной относительной. Истина же абсолютная есть отражение такого объекта познания, который каким-либо субъектом познан "в себе". Такое познание принципиально возможно лишь тогда, когда противостояние объекта и субъекта снято; когда субъект познания отождествляется с объектом. Абсолютная истина универсальная есть неискаженное отражение в чьём-либо сознании Большой Вселенной, познанной "в себе". Абсолютные истины частные суть неискаженные отражения какой-либо части Вселенной, - части, познанной "в себе".
   Естественно, что Абсолютная истина Большой Вселенной может возникнуть лишь в сознании соизмеримого ей субъекта познания, субъекта всеведущего, способного отождествиться с объектом, способного познавать вещи не только "от себя", но и "в себе". Такого субъекта познания именуют Абсолютом, Богом, Солнцем Мира.
   Бог "в Себе" как Объект познания, познаваем только Собою. Его Абсолютная истина, как и Абсолютная истина Вселенной, доступна только Ему.
   Ясно, что любая частная истина... для нас доступна только в относительном варианте... все наши "истины", суть, строго говоря, лишь приближения к истинам...
   Я высказываю мысли, - признаётся духовидец, - которые после Канта должны, казалось бы, быть общеизвестными и общепринятыми. Однако, если бы они были усвоены каждым религиозно чувствующим и религиозно мыслящим человеком, ничьи претензии на личное или коллективное познание Абсолютной истины, ничьи претензии на абсолютную истинность какой-либо теории или учения не могли бы иметь места... И тот факт, что таким всеведением не обладает ни один человеческий коллектив и ни одна личность, лишний раз показывает беспочвенность претензий какого бы то ни было учения на абсолютную истинность" ("Роза Мира").
   Духовидец утверждает, что "многообразию мира религиозных чувств соответствует и многообразие методов религиозного познания". На самых важных из них, тех, которые "имеют наибольшее творческое значение на текущем историческом этапе", Даниил Андреев останавливается подробно. Он глубоко убеждён, что религиозное творчество обязательно должно быть "обогащено метаисторическим познанием". Он понял это на собственном опыте и рассказал, пожалуй, впервые в истории визионерства, о самом процессе познания, обогащённого духовидением.
   Перечитайте те страницы трактата, на которых идёт речь о трансфизическом, метаисторическом и вселенском методах познания, даются их точные определения, раскрыты последовательные этапы, которые названы "озарением", "созерцанием" и "осмыслением" тех духовидческих откровений, которые воспринимаются визионером и которые сам Даниил Андреев (потому что он основывается на личном опыте, о чём неоднократно заявляет в трактате) переживал на протяжении всей жизни и особенно интенсивно в период тюремного заключения.
   [Хотя духовидческий опыт Даниила Андреева, конечно же, во многом уникален, вместе с тем, он не субъективен и подчиняется определённым закономерностям, проявляющимся в творчестве и других визионеров. Вот как описывает акт озарения Даниил Андреев: "Содержанием этого акта является молниеносное (- А.А.), но охватывающее огромные полосы исторического времени переживание нерасчленимой ни на какие понятия и невыразимой ни в каких словах сути больших исторических феноменов" ("Роза Мира"). Сравним это признание с тем, что говорит о духовидческих прозрениях Якова Бёме Николай Бердяев: "В мистическом гнозисе Бёме сокрыты неисчислимые богатства. Ему многое открылось как в блеске молнии (- А.А.)" (Николай Бердяев. Новые книги о Якове Бёме. - ж. "Путь", 1926, N5).]
   Даниил Андреев не раз в своём трактате говорит о том, что совсем не хочет, чтобы его воспринимали как некоего основателя нового учения или как "основоположника великого дела". Наоборот, он неоднократно по разным поводам предупреждает, что "серьёзное вникновение исследователей, стоящих на высоте современной физиологии и психологии, в огромную апокалиптическую литературу, в автобиографические свидетельства духовных авторов и некоторых религиозных деятелей, имевших опыт подобного рода, непредубеждённое изучение и обобщение материала, на основе которого удалось бы заложить фундамент гносеологии религиозного и, в частности, метаисторического познания, овладеть механизмом этого познания..."требует усилий многих и многих.
   Духовидец понимает, что это - дело будущего, притом неблизкого, но ведь его миссия и состояла в том, чтобы способствовать приближению этого светлого будущего. Он уверен, что процесс постижения потусторонней реальности, а значит и более верного постижения действительности и законов бытия, будет углубляться. "Я убеждён, - признаётся духовидец (напомним, эти строки написаны в середине XX века и сегодня мы можем свидетельствовать, что его ожидания оправдываются на наших глазах), - что не только в России, но и во многих других краях земли - в первую очередь, кажется, в Индии и Америке - происходит тот же процесс: та же грандиозная потусторонняя реальность вторгается в человеческое сознание, сначала - сознание единиц, потом сотен, чтобы позднее стать достоянием миллионов. Да, теперь, в эту самую минуту, люди, ничего не знающие друг о друге, иногда разделённые огромными пространствами и рубежами государств, иногда - лишь стенами нескольких домов, переживают потрясающие прорывы сознания, созерцают трансфизическую высь и трансфизическую глубь, и некоторые силятся - каждый сообразно личным способностям и складу души - выразить или хоть приближённо отобразить этот опыт в творениях слова, кисти и музыки. Не знаю сколько, но, по-видимому, уже немало людей стоят в этом потоке откровения. И моя задача, - добавляет духовидец, - выразить его так, как переживаю его именно я - и только" ("Роза Мира").
   Даниил Андреев говорит о гносеологии религиозного познания и его особенностях как духовидец. Замечательно, что ряд современных мыслителей и эзотериков, как, например, американка Барбара Энн Бреннан, к работам которой мы уже не раз обращались, подходят к проблеме познания высших истин также с точки зрения если не метаистории, то определённо - метафизики [См. раздел "Творчество на Земле и его связь с иными мирами: эзотеризм земного творчества"], а мыслитель и писатель Юрий Мамлеев убеждён, что необходимо вести речь не просто о познании, как таковом, но и о расширении сознания, иначе - о возникновении "сверхрациональной интуиции", необходимой для постижения Реальности, данной в откровении, для чего необходимо "собственное усилие человека, но не в форме рациональных попыток и обобщений, - говорит философ, - а в форме так называемой сверхрациональной интуиции, интуитивного познания, которое относится к компетенции уже сверхрационального разума, познание сверхчеловеческое, т.е. мгновенное сознание того, что ты хочешь познать" ("Судьба бытия - путь к философии". - ж. "Вопросы философии", 1992, N9).

Религиозное творчество и задачи социального преобразования

   Церковь, в собственном смысле этого слова, представленная священной иерархией, связует человечество с Богом через исповедание истинной веры и через благодать таинств. Но если вера, которую Церковь возвещает христианскому человечеству, есть вера ж и в а я и если благодать таинств есть благодать д е й с т в е н н а я, то и богочеловеческий союз, являющийся следствием их, не может быть ограничен и с к л ю ч и т е л ь н о религиозной областью, но должен простираться на все общественные отношения людей, перерождать и преобразовывать их социальную и политическую жизнь.

Вл. Соловьёв "Россия и Вселенская Церковь"

  
   "Нынешнее православное движение отмечено консервативным реставраторством (что, безусловно, хорошо для начала), - отмечала Светлана Семёнова в работе, написанной ещё во времена "застоя", - православная Церковь лишь поддерживает своё существование, не допуская никакого повышения качества осознания своей роли и задачи... настоящее будущее принадлежит христианскому движению в Церкви, если они (то есть - "мыслящие, чувствующие и ищущие люди", о которых говорит автор работы - А.А.), возрождаясь, будут восходить на высшую ступень, в просветлённое, глубокое сознание христианства как Дела...
   Иначе Церковь обречена на "буксование", ещё одно повторение цикла, пустой поворот исторического колеса" ("Оправдание России. Эскиз национальной метафизики". - "Вопросы литературы", 1990, январь).
   Понятие "христианство как Дело" - многогранно и всеобъемлюще, недаром современный мыслитель пишет "Дело" с заглавной буквы. Разумеется, входит сюда и такой аспект, как социальное служение.
   В трактате "Роза Мира" Даниил Андреев не раз прикасается к проблеме религиозного творчества как социального служения, всесторонне исследуя эту проблему, такую важную для современного человечества: "Религия обращалась ранее лишь к "внутреннему человеку", учила лишь личному совершенствованию... Старинные религии усматривали мерило относительной ценности личности в степени выполнения ею предписаний данного религиозно-нравственного кодекса. Религии аскетической окраски наивысшей ступенью полагали святость, понимая под нею чистейший образец иноческого служения либо мученичество за веру... Другие религии, не склонные к аскетизму, как ислам и протестантизм, видоизменили этот идеал, расширили его и вместе с тем снизили, сделали его более доступным, более народным, вплоть до исполнения нескольких заповедей по отношению к Богу, к государству, к ближайшему окружению, к семье и, наконец, к самому себе. Приходится повторить, что ни та, ни другая группа религий задач преобразования общества и тем более природы ни перед кем не ставила. Сообразно этому представления и о долженствовании личности оставались ущербными и узкими. Естественно, что подобные задачи, но в крайне упрощенном виде, были поставлены, наконец, учениями безрелигиозными. Провозглашался сниженный и противоречивый этический идеал... Вспомнили старую формулу: "цель оправдывает средства" - и, опасаясь провозгласить ее с честной откровенностью, стали пользоваться ею практически... Впереди рисовалось лишь царство материальной сытости, купленной ценой отказа от духовной свободы, многомиллионными гекатомбами человеческих жизней и сбрасыванием в низшие слои Шаданакара миллиардов душ, отдавших за чечевичную похлебку свое божественное первородство" ("Роза Мира"). Но, как справедливо утверждает Вл. Соловьёв, "земные интересы и права только тогда имеют своё настоящее значение и достоинство, когда они связаны и согласованы с вечностью и вечным благом" ("Византизм и Россия").
   Для Даниила Андреева несомненно, что возрождение и спасение человечества немыслимо вне религии, но свое предназначение в современном мире любая из религий может выполнить только тогда, когда выйдет за границы "строго очерченных статуарных догм" и старинных ритуалов в живую современную жизнь, учитывая ее запросы и потребности. Это касается и христианства.
   "...Нередко слышишь: "Христианство не удалось". Да, если бы оно всё было в прошлом, можно было бы говорить, что в социальном и всемирно-нравственном отношении оно не удалось. "Религия не удалась". Да, если бы религиозное творчество человечества исчерпалось тем, что уже создано, религия в только что упомянутом смысле действительно не удалась бы.
   А пока справедливо говорить об этом только так: добиться существенного уменьшения социального зла старые религии не могли, так как не располагали необходимыми для этого материальными средствами, и отсутствие этих средств вызвало их отрицательное отношение ко всем подобным попыткам. Этим был подготовлен безрелигиозный этап цивилизации. В XVIII веке пробудилась социальная совесть. Социальная дисгармония была наконец прочувствована и осознана как нечто недопустимое, оскорбляющее, требующее преодоления. Конечно, это находилось в связи с тем, что начали появляться недостававшие для этого материальные средства. Но старые религии не сумели этого понять... не пожелали возглавить процесса социального преобразования, и именно в этой косности, в этой умственной лени, в этой идейной неподвижности и узости - их тягчайшая вина. Религия дискредитировала себя своей вековой беспомощностью в этом отношении, и не приходится удивляться противоположной крайности, в которую впала Европа, а затем и другие континенты: преобразованию общества чисто механическими средствами при полном отказе от духовной стороны того же процесса. Нечего, конечно, удивляться и итогу: потрясениям, каких не видал мир, масштабам жертв, какие никогда не рисовались даже в бреду, и такому снижению этического уровня, самая возможность которого в XX веке представляется до сих пор многим мрачной и трагической загадкой. На старые религии падает в значительной степени ответственность за глубину и упорство последующего безрелигиозного этапа, за духовную судьбу миллионов душ, которые, ради борьбы за справедливое мироустройство, противопоставили себя религии вообще и этим вырвали корни своего бытия из лона мировой духовности" ("Роза Мира").
   Увы, все это: и потрясения, и снижение этического идеала, и многое другое, о чем говорит духовидец, вовсе не ушло в прошлое, это свойственно, как мы видим, и новому, XXI веку, только приобретает иные формы. А если еще добавить все более разгорающееся противостояние на религиозной якобы почве, то картина явно окажется далекой от идиллии, которой некоторые из нас ожидали с приходом нового тысячелетия, как это уже случалось в истории. Так в начале XX века "большинство философов и писателей считали, что этот век будет веком мира, любви, бесконечного прогресса" (Юрий Мамлеев. Судьба бытия - путь к философии. - "Вопросы философии", 1992, N9).
   Религиозное сообщество современности, к каким бы конфессиям ни принадлежали его члены, не может не понимать, что реформирование только социальных институтов, само по себе архисложное, не приведет к желанному оздоровлению и просветлению мира.
   Что касается того "безрелигиозного этапа", о котором говорит духовидец, то он, будем надеяться, уходит в историю, в том числе и в России. Вспомним, как в недавнем прошлом один из персонажей известного романа (многие, к сожалению, до сих пор принимают его за главного вершителя событий и судеб и в Москве, и в мире), стоя на московском бульваре у Патриарших прудов, с испугом (разумеется, деланным) "обвел глазами все вокруг дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть по атеисту" (Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита). Ныне число атеистов, как уже говорилось, пошло на убыль. Русские православные люди, как и представители других конфессий, получили наконец полную свободу открыто заявить о своем отказе от материалистического мировоззрения. Особая статья - атеизм части научного сообщества, отрицающего веру в Бога с научных и философских позиций [См. об этом в разделе "Наука и религия - пути сотворчества в новое время"].
   Сам же факт прихода в церковь большого числа неофитов, даже своеобразная мода на посещение богослужений не есть еще безусловное благо само по себе. Нельзя не согласиться с мнением главного редактора старообрядческого журнала "Церковь" А. В. Антонова: "В нашем обществе есть опасность принять за религиозность некую имитацию. Под религиозностью я понимаю реальную мистическую связь человека с Богом... Нынешняя волна увлечения внешней религиозностью даже препятствует истинному возрождению религии.
   Человек может думать, что если он начал ходить в храм и исполнять обряды, то он уже стал религиозным. На самом деле он может еще крепче духовно спать на подушке псевдорелигиозности".
   К тому же нужно помнить, что "среди людей, способных к религии, приблизительно 10-15%. Это те, кто обладает особой способностью к религиозной жизни и указывает путь к Богу... Остальные поступают так, как принято в данном обществе. Они могут стать верующими по-настоящему (как люди, не обладающие музыкальными способностями, полюбить, посещая филармонию, классическую музыку" (Борис Раушенбах. Возвращение к нормальному состоянию, 1995).
   Что касается "моды" на церковное богослужение (а этот оттенок несомненно присутствует в современной жизни нашего общества), желания поучаствовать в крестных ходах, совершить паломничество по святым местам, приложиться к мощам святителей и праведников земли русской, то согласимся с мнением церковного пастыря: "Понятие моды теряет свой негативный смысл, если речь идет о чем-то хорошем... В вопросе веры такое тоже возможно. В целом, я думаю, что мода на православие, это то, чего не хватает нашей стране... Смысл религии - не в мелочном исполнении каких-то обрядов, а в том, чтобы душа открылась навстречу Богу... Людям, которые приходят в церковь и жалуются, что им сложно отстоять всю службу, я так и говорю: устал стоять - посиди. Тяжело сидеть - приляг. Главное, будь в церкви... Если они сердцем почувствуют, что в церкви их приняли с любовью, то, возможно, в другой раз придут в храм уже не из-за моды и постепенно станут настоящими христианами" ("Православие: мода или необходимость. Беседа с протоиереем Аркадием Шатовым. - "Аргументы и факты", 2005, N24).
   Осознать, кто же такие "настоящие христиане" не так-то просто, столь многое включает в себя это понятие. Например: "Если рабочий забивает гвоздь правильно, кладет асфальт по правилам и т.д., то он поступает ответственно перед Богом и людьми. Это и есть одно из начал истинной религиозности, проявляющееся прежде всего в труде. А если он побывал в храме, а завтра пьяный производит халтуру, то кому нужна такая "религиозность". Не приходится спорить с этим утверждением, тем более, что оно принадлежит не кому-нибудь, а главному редактору старообрядческого журнала "Церковь", ведь именно "староверы", или "старообрядцы", издавна славились на Руси своим истовым отношением к труду и кристальной честностью как раз в том, что ныне принято называть "бизнесом".
   Здесь мы прикасаемся к той стороне религиозного мироотношения, включающего поведение и - шире - сам образ жизни, которое проявляется в обычной повседневности, затрагивает напрямую жизнь социума в самых разных ее аспектах.
   О важности и необходимости для нового времени религиозного творчества в широком смысле слова размышляет Даниил Андреев. В его трактате - поистине чеканные формулировки о взаимосвязи религиозного и общественного служения: "Истинная религиозная деятельность есть своего рода общественное служение, а истинное общественное служение есть в то же время религиозная деятельность.
   Никакое религиозное делание, даже подвиг инока, не может быть изолирован от общего, от труда на пользу всемирного просветления; и никакая общественная деятельность, кроме демонической, не может не влиять на увеличение суммы мирового добра, то есть не иметь религиозного смысла.
   Биение социальной совести, действенное социальное сострадание и сорадование, неустанные практические усилия ради преобразования общественного тела человечества..." ("Роза Мира").
   Необходимость т а к о г о религиозного служения осознавалась и приветствовалась лучшими умами России. По сути о том же говорил в свое время Вл. Соловьев: "Самоё нравственное начало предписывает нам заботиться об общем благе, так как без этого заботы о личной нравственности становятся эгоистичными, т.е. безнравственными. Нравственный принцип должен непременно воплотиться в общественной деятельности... Человек есть животное общественное, бСльшая часть его страданий и нужд имеет характер коллективный, или, по крайней мере, зависит от причин общественных, настоящая целесообразная помощь от этих страданий и нужд также принимает характер общественной деятельности и никак не может быть удержана в границах личной нравственности, личной святости...
   Если русский национальный идеал действительно христианский, то он тем самым должен быть идеалом общественной правды и прогресса, т.е. практического осуществления христианства в мире. Идеал, не требующий такого осуществления, не налагающий на нас никаких общественных обязанностей, сводится к пустым и формальным словам. Нельзя поклоняться христианской истине и при этом смириться с антихристианской действительностью, как с чем-то неизменным и неотвратимым. Истинный христианский идеал русского народа есть вместе с тем широкая практическая задача, обнимающая все общественные отношения, внутренние и внешние". ("Русская национальная идея (по поводу статьи Н.Я.Грота в "Вопросах философии и психологии").
   Философ приводит в пример деятельность "русских писателей, общественных деятелей, государственных людей, положивших свою душу в великое дело освобождения (от крепостной зависимости - А.А.)... Свою любовь к народу эти люди доказали тем, что действительно пожалели его и помогли ему, свою верность христианскому нравственному началу они доказали тем, что поработали над его практическим осуществлением...
   Великий акт 19 февраля был подвигом истинно-христианским, несмотря на то, что никто не наклеивал на него этого ярлыка и что официальные представители церкви не принимали в нем никакого деятельного участия... Ведь они стремились к осуществлению общественной правды здесь, на земле, а по утверждению наших моралистов, русский народ в эту земную правду не верит, и его идеал будто бы исключительно царство Божие на том свете" (там же).
   Еще более глубоко к этой проблеме Вл. Соловьев прикоснулся в своей второй речи о Достоевском, произнесенной 1 февраля 1882 года. Он указывает на то, что если во внутренней индивидуальной жизни у подлинно верующих "Христос является как высший нравственный идеал, религия сосредоточивается в личной нравственности, и все дело полагается в спасении отдельной души человеческой, то и в таком христианстве есть истинная вера, но здесь она еще слаба: ее достает только на личную жизнь и на частные дела человека. Это есть христианство домашнее. Оно должно быть, но его недостаточно. Ибо оно оставляет весь общехристианский мир, все дела - общественные, гражданские и международные: все это оно оставляет и передает во власть антихристианских начал. Но если христианство есть высшая, безусловная Истина, то так не должно быть. Истинное христианство не может быть только домашним, как и только храмовым: оно должно быть вселенским, оно должно распространяться на все человечество и на все дела человеческие. И если Христос есть действительно воплощение истины, то Он не должен оставаться только храмовым изображением или только личным идеалом: мы должны признать Его как всемирно-историческое начало, как живое основание и краеугольный камень всечеловеческой Церкви. Все дела и отношения общечеловеческие должны окончательно управляться тем же самым нравственным началом, которому мы поклоняемся в храмах и которые признаем в своей домашней жизни, т.е. началом любви, свободного согласия и братского единения.
   Такое вселенское христианство исповедовал и возвещал Достоевский".
   Нельзя не заметить, как совпадают мысли Вл.Соловьева с тем, что говорит Даниил Андреев: "Нельзя думать в современном мире только о личном спасении, нельзя, чтобы импульс социального сострадания и активное стремление к просветлению мира оказывались бы в параличе" ("Роза Мира"). Совпадают и их взгляды на вселенскую миссию Христа, вспомним, например, откровения духовидца о Планетарном Логосе, "который выразил Себя в Иисусе Христе преимущественно, но не исключительно". То есть в тех духовидческих прозрениях, которые открываются на путях трансфизического и метаисторического познания.
   Вообще, читая и перечитывая труды Вл.Соловьева, - и это совсем не "тяжкий" труд, недаром Даниил Андреев говорит о "кристальной ясности языка даже чисто философских его работ", находя истоки этой ясности в "личной скромности и глубоком целомудрии" философа, - понимаешь, как близок он Даниилу Андрееву в своих размышлениях и чаяниях. То есть, конечно же, наоборот: это Даниил Андреев близок философу, идет во многом з а н и м, но и дальше, что естественно, так его духовидческий опыт был и шире, и дольше по времени... В главном - они единомышленники, что и не удивительно - это русские духовидцы, которых питала одна культурная почва и любовь к одной родине.
   [Хотя главное свидетельство близости Даниила Андреева и Вл. Соловьева - в самом трактате "Роза Мира" (заметим, кстати, что самая первая официальная его публикация в России ("Новый мир", 1989, N2) содержала те главы из "Розы Мира", в которых говорилось о Лермонтове, Блоке и Вл. Соловьеве), сошлемся на воспоминания друзей Даниила Андреева: "Даниил высоко чтил философию Владимира Соловьева и глубоко верил в Бога" (В.М.Василенко. Далекие ночи); "Чем он был богат, так это только книгами. Большая часть стен в его комнате была уставлена шкафами и полками с книгами... В простенках между шкафами - фотографии его любимых писателей и в первую очередь Владимира Соловьева, которого он любил и почитал чрезвычайно". (И.В.Усова. Даниил Леонидович Андреев в моей жизни). ]
  
   Ныне, как известно, более 80% населения страны, согласно данным социологического исследования, относит себя к православной культуре. Это естественно, ведь православие "вошло за столетия в жизнь русского общества настолько, что наши атеисты думают и ведут себя по-православному, все наши пословицы, поговорки, представления о том, что хорошо, что плохо - по духу своему - православные" (Борис Раушенбах "Возвращение к нормальному состоянию"). Обезбоженные десятилетия не сумели уничтожить этот православный дух. Вот почему еще "проблема социального устроения человечества, задача преобразования его социального тела" (Даниил Андреев) невозможны без активного участия православной церкви. Без нее невозможно "осуществление общественной правды на земле" (Вл. Соловьев), что понимает сама церковная иерархия. Как сказал митрополит Кирилл: "Церковь вышла из своих православных храмов" - и даже более образно: "Церковь вышла из некоего культурного гетто" ("Слово пастыря - слово спасения", беседа на телевидении, 2005, 27 июля). Все активнее ее участие в жизни таких социальных институтов, как образование, СМИ, армия и т.п., в Интернете создан сайт "Россия Православная", на телевидении - канал "Спас", существует и православное издательство "Вече"...
   Создан школьный курс "Основы православной культуры", учебное пособие "Православие - культурнообразующая религия страны", получившее одобрение Минобразования... Правда, здесь все далеко не бесспорно. Многие общественные деятели, как и представители иных вероисповеданий, ратуют скорее за чтение в школах курса по истории религии. Эта позиция кажется нам более приемлемой по многим веским причинам.
   Приведём здравое, как нам кажется, и обоснованное мнение нашего современника: "Религиозное воспитание - это прежде всего семейное воспитание. Семья как основа гражданского общества - вот для кого русская церковь должна быть главным опекуном. Только через семью могут быть по-настоящему усвоены и переданы христианские ценности. Но семья - это трудный орешек, она в глубоком кризисе (не только в России), здесь церковь не ждут, сюда трудно достучаться. И поэтому церковь пошла туда, куда двери можно открыть легко. При помощи государства.
   Школа - это искушение русской церкви. Это соблазн лёгкого пути вместо пути, покрытого тернием. Но это губительный соблазн... Государство в деле укрепления веры плохой помощник. С его помощью легко запрячь, да трудно ехать. Став частью обязательной школьной программы, православие потеряет себя для целого поколения, превратившись для него из веры в предмет, в строку в школьном расписании... Место русской церкви не за тёплой пазухой у государства, не в уютных школьных классах, а в изъязвленном, израненном гражданском обществе, в семье с отчаявшимися матерями и заблудшими отцами. Отдавайте кесарю кесарево, а Богу Богово! Отдавайте и не жалейте.
   А что же школа? Школа должна заниматься своим делом. Воспитывать уважение к религии - любой - и религиозную толерантность. Школа и церковь должны быть рядом и действовать в деле воспитания рука об руку. Но не надо пытаться подменить одно другим, ничего хорошего из этого не выйдет. Ни для школы, ни для церкви, ни для России" (Владимир Пастухов. Чему нас учат семья и школа? - "Аргументы недели", 2007, N11). [К счастью, это понимают ныне многие. Так в 2007 г. издано пособие для школьников 10-11 кл. "История религий" под ред. чл.- корр. РАН А. А. Сахарова. Это обнадёживает.]
   Даниил Андреев, мечтая о том времени, когда расцветет религиозно-научное и религиозно-художественное творчество, надеялся, что при этом огромное внимание будет уделено вовлечению в это русло детей и юношества. Мысли духовидца о том, как это возможно осуществить, сегодня особенно актуальны: "О, религиозный элемент ни в коем случае не может навязываться и преподноситься в виде надоедливых рацей и сухих схем, внедряться в сознание в качестве готовых и неукоснительных моральных норм. Он действует вглубь: он развивает в человеке чувство прекрасного, чувство великого, чувство глубокого и высокого, чувство метаисторическое и чувство космическое, любовь к культуре и любовь к природе, любовь к человеку и всему живому, восприятия мира как ряда просвечивающих сквозь друг друга слоев. И из этого формирующегося мироотношения органически возникают и определяются этические и религиозные требования к самому себе... Религиозно-этическое и религиозно-художественное воспитание учтет, надо полагать, прискорбный опыт таких архаических дисциплин, как, например, печальной памяти "закон Божий". Не замкнутым в неподвижные кристаллы догматики, не затиснутым в одну узенькую дисциплину, непримиримо противоречащую всем остальным, должно оно быть, а действительно воспитанием, пронизывающим и освещающим все... наряду с развитием собственного религиозного мира чувств в душе ученика требуется и наличие у него систематически приобретенных религиозных знаний. Мне думается, - размышляет Даниил Андреев, - что такие знания ученик мог бы черпать из специальной дисциплины - всеобщей истории религий, излагающей со всею объективностью, какая только возможна, духовную эволюцию человечества" ("Роза Мира"). По сути перед нами концепция программы религиозного воспитания детей и молодежи, будем надеяться - в недалеком будущем.
  
  
   Личное участие в религиозной жизни и религиозном творчестве требует, как и в прежние времена, многого: овладение знанием, по возможности более полным, которое выработало человечество в этой области жизни духа на долгих путях своего развития. Понимание закономерностей поступательного хода истории, знания потребностей с о в р е м е н н о г о человеческого общежития, наконец, свободы, обеспеченной как социально (в том числе законодательно), так и духовно, то есть возможности следовать с в о и м представлениям о жизни души и духа, которые у каждого неповторимо своеобразны, и не боятся при этом быть обвиненным в ереси и даже сатанизме. Решительно необходимы (как раз именно для того, чтобы свободно ориентироваться во всем накопленном человечеством религиозном наследстве) и знакомство с историей мировых религий, а не только вероисповедания родного окружения, и умения по-новому взглянуть на старинные вероучительные догматы, увидеть их таинственную связь с самыми современными научными представлениями и многое другое.
   Главное же - способность заглянуть в собственную душу и понять именно ее. Речь, разумеется, не об эгоистическом "самовыражении" или потакании "самости", которые есть не что иное, как "духовная нечистота", но об умении руководствоваться с в о и м духовным опытом, опереться на с в о й духовный разум, осознать именно свою миссию, которую ты и никто другой должен исполнить в этой жизни. Конечно, это совсем непросто, но само понимание необходимости такого осознавания - первый шаг на духовном пути в наше время.
   При этом необходимо учитывать, что человек, который уже встал на этот путь, будет сопротивляться всякому навязыванию, всякому духовному насилию, не приемля без разъяснений, "чтС должно, а чтС не должно" и почему; "веруй так и только так", "думай о Боге, молись ему так и только так..."
   Обратимся к мнениям, высказанным по этому поводу современными мыслителями и учеными:
   "Мы живем в открытом мире, в котором выбор духовного пути - личное дело каждого, и общим может быть только одно - готовность к диалогу, перекличка разных путей, ведущих к единому Богу в общем деле духовного возрождения страны. (Григорий Померанц. Нужно ли покаяние? 1995).
   "Народ без религии, я в этом уверен (исторические прецеденты были) существовать не может. Вера дает осмысленность существованию. Если у человека нет опоры в Боге, то он перестает себя чувствовать причастным к течению истории. В этом смысле Россия, как и другие государства, находится в состоянии глубокого кризиса... Но если религиозность все-таки возродится (заметим, и в 2003 г., когда это было сказано, возрождение религиозности для мыслителя и ученого есть еще дело будущего - А.А.), она, я думаю, будет другой. Я не имею в виду догматы. Но есть некий духовный опыт, который в разные времена свой. Даже если произойдет возвращение к православию, это уже будет другой народ, обратившийся в православие. Если же духовного изменения не случится, рано или поздно мы станем свидетелями "заката России" (Игорь Шафаревич. Испытание "проклятым вопросом". - "Литературная газета", 2003, N44).
   Еще более радикально мыслит Василий Налимов: "Почему в нашей стране, - спрашивает он, - раньше во что бы то ни стало надо было быть марксистом, а теперь во что бы то ни стало православным?! А почему нельзя быть просто свободным мыслителем?!" (из выступления памяти Даниила Андреева; заметим, именно Налимову принадлежит мнение, что Даниил Андреев был не только поэтом и мыслителем, но и свободным теологом).
   Здесь, по сути, уже идет речь не столько о религиозном настоящем, сколько о будущем, которое видится мыслителями как мистическое постижение и мистическое преображение Земли. Кстати, этот путь вовсе не отвергается истинным православием (вспомним исихастов).
   Сергий Булгаков в работе "Мистика в православии" писал: "Мистикой называется внутренний (мистический) опыт, который дает нам соприкосновение с божественным миром, а также и внутреннее (а не внешнее только) постижение нашего природного мира... Мистический опыт имеет объективный характер, он предполагает выхождение из себя, духовное касание или встречу". "Духовное касание" - какое удивительно точное и, одновременно, чуткое определение нашел богослов и философ.
   О христианском опыте как мистическом говорит и Николай Лосский: "Христианский мистический опыт транслируется русской религиозной философией как истинно мистический, глубоко интимный, неповторимый, эмоционально и интеллектуально окрашенный... В своем учение о Боге и Его связи с миром русские философы полагались не столько на выводы, сколько на опыт личного общения с Богом" ("История русской философии").
   Итак, будущее - в мистическом постижении и мистическом преображении Земли. Причем, существует мистика и "мистика". Такой чуткий к мистическим откровениям мыслитель, как Николай Бердяев, тонко их различает. Справедливо считая, что "религиозная ортодоксия заключает в себе сильный элемент религиозного материализма, который есть наиболее авторитарный элемент религиозной жизни", философ признается: "Мне свойственно первичное мистическое мирочувствование и по сравнению с ним момент в собственном смысле организованно-религиозный - уже вторичен. Экхард, Я.Бёме, Ангелиус Силезиус мне ближе, чем многие учения церкви. Я верю в существование универсальной мистики и универсальной духовности... Мистика гностического и профетического толка мне всегда была ближе, чем мистика, получившая официальную санкцию церкви и признанная ортодоксальной, которая, в сущности более аскетика, чем мистика" ("Самопознание").
   Мыслители нашего времени придерживаются сходных позиций. Академик Борис Раушенбах хочет "чувствовать себя частью Вселенной... Я это ощущение сопричастности ко Вселенной называю религиозным чувством... В отношении религии каждый сам добровольно делает свой выбор, религиозное чувство не может быть обязательным для всех" ("Возвращение к нормальному состоянию").
   Культуролог Григорий Померанц признается: "Я - человек нецерковный. Я верю в мировой религиозный процесс, который создал племенные религии, пробился сквозь них к религиям мировым и сегодня пробивается к какому-то еще неведомому воплощению вселенского духа.
   Я думаю, что это будет не новое вероисповедание, а новый дух существующих вер, сложившихся с национальными культурами. Я нахожу задачу, сформулированную у Г. П. Федотова: "Мы не спрашиваем, какой вы веры, но какого вы духа". Я нахожу ту же задачу в философии диалога М. Бубера, в идее диалога вероисповеданий, где дух любви царит над различием словесных икон. Говорят, что образование несовместимо с верой. Меня именно образование толкнуло к вере. Я не мог вынести бездуховной бездны пространства, времени и материи. Меня мучил паскалевский страх бесконечности. Его расшевелили во мне русские продолжатели Паскаля: Тютчев, Толстой и Достоевский. Не имея никакой религиозной подготовки, не зная слова "медитация", я в начале 1938 года занялся медитацией и после 3 месяцев духовных усилий прорвался к чувству духовной бесконечности, с которой сливалось мое "Я".
   Мне помогали Писания разных народов, но больше всего книги о личном духовном опыте". ("Нужно ли покаяние". - В кн.: "Россия и современный мир. 2" 1995).
   О процессе становления этого "нового духа существующих вер" свидетельствует, как уже отмечалось, Даниил Андреев: "Дух дышит, где хочет". Уверенность в том, что откровение в послеапостольские века осеняло только отцов церкви и кристаллизовалось во Вселенских соборах, остается в том типе сознания, который находит адекватные себе формы в старых христианских конфессиях, - и только в нем. Сознание нового типа слышит голоса откровения и в гимнах Вед и Эхнатона, и в высоком духовном парении Упанишад, и в прозрениях Гаутамы Будды и Рамануджи, Валентина и Маймонида и в гетевском "Фаусте", и в музыкальных драмах Вагнера, и во многих строфах великих поэтов - слышит его не менее явственно, чем в песнопениях Иоанна Дамаскина и в литургии Василия Великого [См. раздел "Творчество и бытие. Онтологические проблемы творчества"]. Более того, оно слышит его в собственной глубине и жаждет его воплощения в совершенных формах... Голос звучит не с церковных кафедр, а из повседневности... настанет день, когда эти голоса будут услышаны.
   Слишком долго ждало человечество, что новый голос раздастся с церковных кафедр и амвонов. Все существующие вероисповедания оказались способными лишь к сохранению древнего содержания и древних форм. Голос звучит, откуда не ждали: из глубины повседневности, из безвестных квартир в гуще больших городов, из тюремных камер [Напомним, это написано в годы сталинских репрессий], из одиноких полуночных комнат, из лесной глуши. Его глашатаи не рукоположены священниками Запада или Востока. И ни у православных патриархов, ни у римского первосвященника, ни у теологов протестантских церквей не получило признания то, что они говорят. Но будет день, и ими возвещенное станет тем средоточием, у которого сойдутся и теологи, и патриархи, и первосвященники всех религий и, забывая о древних разногласиях, скажут: да" ("Роза Мира"). Что это - очередная ересь, как считают некоторые? Или предчувствие того грядущего, когда верующие придут к пониманию, что Бог един и что путей, ведущих к осознанию этой абсолютной истины - много.
  
  
  
  

Осознание единства всех религий - творческая задача современности

   Океан един и неделим, но тут он называется Северным морем, а там - Южным. Точно так же Господь, Океан милости, Един, но Ему приписывались различные имена соответственно веку и эре. Священные реки, стремящиеся достичь океана, текут со всех сторон; точно так же и человечество ищет Господа через различные духовные дисциплины... Человечество может обрести счастье только через единство, а не через многообразие.

Бхагаван Шри Сатья Саи Баба "Прашанти вахини"

   Даниил Андреев в своем трактате призывает нас к осознанию правоты всех светлых религий, как он называет религий "правой руки": "Пусть христианин вступает в буддийский храм с трепетом и благоговением: тысячи лет назад народы Востока, отделенные от очагов христианства пустынями и горными громадами, постигали через мудрость своих учителей истину о других краях мира горнего. Сквозь дым курений здесь мерцают изваяния высоких владык иных миров, и великих вестников, об этих мирах говоривших людям.
   Пусть мусульманин входит в индуистский храм с мирным, чистым и строгим чувством: не ложные боги взирают на него здесь, но условные образы великих духов, которых поняли и страстно полюбили народы Индии и свидетельство о которых следует принимать другим народам с радостью и доверием.
   И пусть правоверный шинтоист не минует неприметного здания синагоги с пренебрежением и равнодушием: здесь другой великий народ, обогативший человечество глубочайшими ценностями, оберегает свой опыт о таких истинах, которыми духовный мир открылся ему - и никому более" ("Роза Мира").
   Истины, почему разнствуют между собой религиозные догматы и вероисповедания человечества, должны быть востребованы сегодня, пожалуй, как никогда ранее, - ведь понимание этого способствует диалогу различных религиозных конфессий. Согласимся с академиком Борисом Раушенбахом: "Нельзя, чтобы разные конфессии вели борьбу между собой. А если эта борьба происходит, то это атавизм, это очень опасно" ("Возвращение к нормальному состоянию", 1995).
   "Примитивизм, узость и теснота культурного, общественного и религиозного сознания" должны остаться в прошлом, как и та нетерпимость - "ожесточенная, узкая, лишенная всякой мудрости, [которая] проявляется всякий раз, когда христианским церквам или, по крайней мере, тем, кто говорит от их имени, доводится высказывать свое суждение по вопросам индусских, китайских, японских, тибетских систем. Столь же нетерпимы и две другие религии семитического корня [то есть иудаизм и ислам]" ("Роза Мира").
   Увы, еще и сегодня это наблюдение духовидца актуально. Для многих и ныне попытки объединения кажутся не более чем "беспорядочным синтезом": "Искать пути к примирению (с католиками - А.А.) - это прекрасно, но можем ли мы закрыть глаза и не видеть, что параллельно ведутся точно такие же попытки примирения с протестантизмом, иудаизмом, исламом, буддизмом? И нас не может радовать, что современные католики включают в свой беспорядочный синтез и Православную церковь тоже". ("Великий раскол". Беседа с протоиереем Александром Шаргуновым. - "Литературная газета", 2004, N37). Вот еще одно свидетельство, как непросто научиться "усиленно соверовать всем религиям". (Даниил Андреев).
   Поэтому не может не радовать противоположная тенденция, она, например, явственно заявила о себе во время проведения Дней Духовного Согласия, которые состоялись в столице Казахстана Астане 16-18 октября 2006 года. (Заметим, как многообещающе звучит само название этой встречи). Приведём часть выступления учёного-арабиста, автора перевода Корана на русский язык, Валерии Прохоровой: "Вера в Бога - она либо есть, либо её нет. Но человек в угоду себе совершил огромный грех. Он на вере в Бога построил институты веры. Человек привык функционировать в различных институтах - юридических, финансовых, политических, культурологических и так далее. Вот эти институты веры, построенные на вере в Бога, нас и разделяют. А мы должны взять из писаний ту единственную канву фундаментальных заветов и запретов, которые нам ниспосланы Всевышним. Если мы начнём читать ведические писания, буддийские, христианские, иудейские, то увидим, что фундаментальная канва одна и та же" (Лариса Трунина. На языке мира и согласия. - "Литературная газета", 2006, N46).
   Нельзя не обратить внимания и на программное выступление патриарха Алексия II на сессии Парламентской ассамблеи Европы, в котором глава русской церкви заявил о том, что "русская православная церковь отдаёт себе отчёт о том, что в Европе и в мире существуют другие религиозные мировоззрения. И мы готовы к диалогу, - говорит патриарх, - с их приверженцами, равно как и с представителями секулярного взгляда на жизнь. Одновременно мы убеждены, что ни одно мировоззрение, включая секулярное, не может настаивать на своей монополии ни в Европе, ни в мире. Вот почему мы считаем недопустимым изгнание религии из публичного пространства. Настало время признать, что религиозная мотивация имеет право на существование, в том числе в публичной сфере. Для того, чтобы избежать возможных столкновений различных мировоззрений, и нужен серьёзный межкультурный диалог при самом активном участии представителей традиционных религий и секулярного мира" ("Нравственность представляет собой свободу в действии". Выступление Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II на сессии Парламентской ассамблеи Совета Европы. - "Литературная газета", 2007, N41).
  
  
  
   В свое время Вл. Соловьев много размышлял о вселенской церкви, ратовал за осознанную христианскую политику, цель которой "свободное единение человечества в Церкви Христовой: эта цель не может быть достигнута, пока самый первообраз вселенского единения на земле - видимая Церковь - пребывает разделенною. Поэтому первая задача христианской политики есть восстановление церковного единства. Но чтобы это дело - соединение церковных обществ - было делом христианской политики, оно должно проистекать прямо из религиозно-нравственных побуждений и ими руководствоваться. Целью здесь во всяком случае должно быть духовное единение церковных обществ, а все остальное должно служить лишь средством к этой цели" ("Великий спор и христианская политика").
   Итак, возможно ли ныне объединение поначалу хотя бы христианских конфессий - то, что Вл.Соловьев называл "новой формой христианства", а также - "христианством, которое вошло во всеобщее сознание"? А если возможно, то на какой почве и как скоро? Когда, как мечталось Даниилу Андрееву: "преграды между мировыми религиями будут убраны или, по крайней мере, понижены... а догматика: христианская и других религий "правой руки" - окажутся не исключающими друг друга, а взаимодополняющими".
   Как видим, духовидец отнюдь не первый говорит об этом. Уже и до него великие умы недавнего прошлого не только предчувствовали необходимость религиозного единения, но и обосновали его неизбежность. Замечательное признание встречаем мы в "Автобиографии" о. Павла Флоренского (1927). Он размышляет об этом не только как священник и богослов, но и как ученый, который находит подтверждение своим убеждениям в строгой науке: "Мои занятия математикой и физикой привели меня к признанию формальной возможности теоретических основ общечеловеческого религиозного миросозерцания. (Идея прерывности, теория функций, числа). Философски же и исторически я убедился, что говорить можно не о религиях, а о религии, и что она есть неотъемлемая принадлежность человечества, хотя и принимает бесчисленные формы". (Игумен Андроник, П.В.Флоренский. Павел Александрович Флоренский 1882-1937. - В кн.: "Писатель и время". Сб. документальной прозы, 1991).
   А вот точка зрения современного мыслителя на то, что ныне называется экуменизмом: "Экуменизм вовсе не сводится к религиозному эсперанто. Скорее, к умению читать на разных языках...
   Экуменизмом обычно называют движение за согласие христианских церквей. А суперэкуменизмом можно назвать диалог христианства с нехристианскими религиями. Речь в обоих случаях идет о диалоге, т.е. о взаимном понимании (а не организационном объединении), устранении явно ошибочных мнений друг о друге...
   Именно об этом шла речь в решении II Ватиканского совета "О переходе к диалогу"... Диалог - это процесс, в котором встреча развивается в сторону лучшего взаимопонимания между людьми и культурами... Экуменизм находит свою основу в апофатике: негативная теология строит свое отношение к Богу по ту сторону всех определений, а следовательно - и споров, какое определение лучше... Эта традиция представлена у Майстера Экхарда, Джордано Бруно, в книге С.П.Франка "Непостижимое", в поздних трудах Л.Шестова.
   Определенность вероисповедания создается его положительным (катафатическим) богословием, с ним связаны нравственные правила, которые проповедуются верующим, а отрицательное богословие (доступное людям непосредственного религиозного опыта) не дает религии застыть в вопросах и ответах катехизиса.
   На уровне катехизиса все религии несовместимы друг с другом, на уровне апофатики важна только глубина религиозного опыта, все слова теряют значение и различия между вероисповеданиями отступают на второй план". (Григорий Померанц. Из опыта самоучки. - "Литературная газета, 1996, N40).
   Своеобразное и глубокое обоснование самой возможности объединения религий мира на основе более фундаментальной, чем экуменизм, мы находим в размышлениях Юрия Мамлеева, который, со ссылкой на Ренэ Генона, призывает к возвращению традиций "Вечной Мудрости" (Sophia Perrenis), говорящей, что "в подоснове всех мировых религий лежит единое духовное течение, которое можно назвать Традицией, мировой эзотерической традицией.
   Представьте себе такую картину. Бог изображается в виде солнца, а лучи, исходящие от Него - религии. Важный нюанс заключается в том, что чем ближе к земле, тем больше эти лучи расходятся между собой. Но у Солнца, при переходе к Абсолюту, эти лучи всё более и более сходятся, всё более сливаются в нечто единое...
   Это всё, что угодно, но только не экуменизм. Экуменизм - чисто социальное явление, ориентация на сближение церкви и людей разных религий. Здесь же говорится о том, что в самой глубинной подоснове религий лежит определённое метафизическое знание, которое было дано человеку высшими силами или получено другими способами, не только через Откровение" ("Судьба бытия - путь к философии". - "Вопросы философии", 1992, N9).
   Что касается утверждения о том, что "в основе всех мировых религий лежит единое духовное течение", то подтверждение этой мысли мы находим в трактате Даниила Андреева о нисхождении демиурга нашего Планетарного космоса на земной план, которое предшествовало Его выражению в Иисусе Христе и произошло около 7000 лет назад в Гондване:
   [Гондвана - под этим именем в трактате нужно понимать, - уточняет Даниил Андреев, - "не тот незапамятно древний материк, который задолго до человека существовал в Индийском океане, - но метакультуру, очагами которой в Энрофе были Ява, Суматра, Южный Индостан и некоторые города, ныне покоящиеся на дне моря. Время существования Гондванской культуры - шесть и более тысячелетий до рождества Христова" ("Роза Мира").]
   "Там Он был великим учителем. Однако человечество ещё не было готово принять духовность, низливавшуюся через воплощённый Логос. Было основано лишь глубокое и чистейшее эзотерическое учение, брошены первые семена, п е р е н е с ё н н ы е в е т р а м и и с т о р и и в п о ч в у д р у г и х с т р а н и к у л ь т у р (- А.А.): в Индию, в Египет, в Китай, в Иран, в Вавилонию. Воплощение Логоса в Гондване ещё не носило характера такой полноты, какая позднее проявилась в Иисусе Христе; оно было, в сущности, подготовкой" ("Роза Мира").
  
  
  
   Для воссоединения конфессий необходимо поначалу, чтобы "истины и опыты различных религий гармонически дополняли друг друга", чтобы была понята необходимость и сама возможность "со-верчества со всеми народами в их наивысших идеалах" (Даниил Андреев), а также осознано, ради чего необходимо объединение.
   Одна из задач объединения и последовательность ее решения сформулирована в трактате "Роза Мира": "Воссоединение христианских конфессий и уния всех религий Света ради общего сосредоточения всех сил на совершенствовании человечества и одухотворении природы". Понятно, что это невозможно без разносторонней подготовки, включающей как богословское, философское, психологическое и культурное осмысление проблемы, так и выработку организационных методов для ее практического решения.
   Чтобы лучше понять, каковы перспективы религиозного творчества, чтС необходимо осознать современному человеку для единения, в том числе и религиозного, обратимся к всеобъемлющему учению Аватара нашей эпохи, который постоянно уделяет внимание этой проблеме. "В наше время люди сеют рознь, приписывая различные имена и формы безымянному, бесформенному и лишенному качеств Богу. Это серьезная ошибка. Верующие делят Божественность на части. Они не понимают единства Бога, занимаясь в результате пустыми спорам и пререканиям". (Беседа Шри Сатья Саи Бабы 8 марта 2005 г.)
   Аватар в своих беседах на протяжении многих лет обращает наше внимание на то, что "все религии - это просто различные пути к одному и тому же познанию высшей истины и осознанию вездесущего Бога. Те, кто говорят, что индуизм, буддизм, христианство, ислам и т.д. - различные религии, выдают этим свою ограниченность, а также неправильное понимание слова религия. Слово "религия" означает "реализация". И поскольку реализация одинакова для всех людей, независимо от типа веры, которую они практикуют, отсюда логически следует, что все религии - это одно целое, а выражаясь более точно, существует только одна религия...
   "Я верю". Это отправная точка религии и духовности. Но во что вы верите? Неважно, во что люди верят в разных религиях. Каждая религия подходит тем людям, которые путешествуют по данному пути. Обычно их религиозный путь зависит от рождения в той или иной семье, в этой части мира или в других дальних странах. Следовать религиозным верованиям родителей, будь то христиане, индуисты, мусульмане, буддисты или последователи любой другой религии, - обычное явление...
   Каждая религия служит определенной цели. Нет ни одной религии, которая была бы выше или предпочтительнее другой. Религия - это приглашение заглянуть за пределы ближайших и ограниченных рамок материального мира, посмотреть вне его и установить связь между одним человеком и другим, между одной кастой и другой, между одной верой и другой.
   Сегодня некоторые церкви воюют друг с другом. Они сошли с духовного пути и борются за существование точно так же, как хитрые политические партии. Все это неправильно. Люди запутываются и теряют дорогу, даже веру в Бога.
   Дети Мои, следуйте своей религии, но смотрите на нее как на путь, параллельный любой другой религии. Все эти разнообразные пути приглашают в путешествие обратно к Богу. Ибо во что бы вы ни верили и чему бы вас ни учили верить, существует только один Всевышний Бог - Господь и Создатель Вселенной, и вы - Его дети. Вы происходите от Него, и вы возвращаетесь к Нему. Ваше путешествие может длиться много веков во времени, но конец неизбежен, ибо существует лишь одно высшее предназначение.
   Поэтому учитесь терпимости в своей религии, не отвергайте другие верования. Их надо видеть такими, какие они есть: дороги, ведущие к одному и тому же конечному предназначению. Перескакивая с одного пути на другой, из одной религии в другую, некоторые могут получить какую-то помощь, но это не будет конечным решением проблемы. Нет кратчайшего пути для достижения цели, нельзя ускорить ее достижение...
   Придерживайтесь своей веры и традиций, но не позволяйте религиозным различиям овладеть вами. Осознав единство всех религий, вы сможете развить в себе любовь, и тогда вы будете обладать прямым видением Бога... Верьте в то, что все люди движимы одним и тем же Богом, все вероисповедания прославляют одного и того же Бога, а лучшим способом поклонения Ему является любовь...
   Учение Господа является универсальным, несмотря на разницу в верованиях. Бог - это любовь, и Он пребывает в сердце каждого человека. Бог и Любовь - это ОДНО. Это отправная точка для каждого человека - заглянуть в себя и найти Бога внутри, затем высвободить все обилие любви, которое храниться в вашем сердце. Пусть эта любовь течет свободно, она преобразует вас и вашу жизнь, помогает вам на том пути, который вы изберете...
   Все религии учат одной главной дисциплине: избавлению от эгоизма, прекращению погони за мелкими удовольствиями. Любая религия учит человека наполнять существо свое славой Божьей и изгонять узкое самодовольство. Она обучает его методам непривязанности и различения, чтобы он мог устремиться ввысь и достигнуть освобождения.
   Верьте же, что все сердца движимы одним лишь Богом единым, что все имена Его и все образы Его, какие только человек может помыслить... Взращивайте это отношение единства между людьми всех верований, всех стран и континентов...
   Все религии дарят сердцу блаженство, все религии очищают ум от низости, все религии дают отвагу слабым и нерешительным" ("Летние ливни в Бриндаване, 1990").
   То, что в учении Аватара говорится о религии как космическом законе, позволяет глубже понять природу религиозного чувства и поведения, осознать, почему в принципе возможно религиозное единение человечества:
   "Все формы жизни и все религии принадлежат Господу. Он присутствует в любом образе, которому вы поклоняетесь.
   Множество существ обитает в бесконечной Вселенной... но от других человека отличает два качества: наличие религии, предполагающей правильное поведение, и божественной мудрости. Если эти качества отсутствуют в человеке, он ничем не отличается от других живых существ.
   В первую очередь следует разобраться в религии как космическом законе. Религия учит нормам поведения и принципам общения, с помощью которых человек может достичь духовного и социального развития. Соблюдение этих принципов называется религиозным поведением.
   Однако же космический закон и наказывает тех, кто склонен препятствовать ему или содействует отклонению от него. Космический закон оберегает хранящих его. Он приносит победу тем, кто следует его принципам. Космический закон действует во все времена и он - один для всех. Через него раскрывается сокровенный смысл Духа. Космический закон - это то, что идет от сердца в виде чистых, возвышенных идей и реализуется в праведном поведении. Кратко его суть можно выразить словами: поступай с ближними так, как хочешь, чтобы поступали с тобой...
   Люди сражаются во имя религии. Какой позор! Ни одна религия не учит вас говорить неправду, вредить, убивать. Все религии подчеркивают важность любви, братства, самопожертвования, мира, истины. Есть только одна религия - религия любви. Есть только один язык - язык сердца. Есть только одна каста - каста человечества. Есть только один Бог и Он - вездесущ". ("Летние ливни в Бриндаване, 1973").
  
  
  
  

Новые пути религиозного творчества

   Духовность вдохновляет человека заглянуть в себя, посмотреть на себя и подумать, какова связь между тем, что он считает истиной и им самим. Важно выяснить истину о Боге, о себе и о своей взаимосвязи с Богом.

Шри Сатья Саи Баба

  
   Исповедуемая мною религия Св. Духа шире и вместе с тем содержательнее всех отдельных религий; она не есть ни сумма, ни экстракт из них, как целый человек не есть ни сумма, ни экстракт своих отдельных органов.

Вл. Соловьев Из письма Василию Васильевичу Розанову, 1892

  
   О насущной необходимости обновления религиозной мысли размышлял в свое время Николай Бердяев: "Необходимо установить различие между русской творческой религиозной мыслью, которая по-новому ставит проблему антропологическую и космологическую, и официальным монашески-аскетическим православием, для которого авторитет "Добротолюбия" стоит выше авторитета Евангелия. Новым в творческой религиозной мысли, столь отличной от мертвящей схоластики, было ожидание, не всегда открыто выраженное, новой эпохи в христианстве, эпохи Святого Духа" (Николай Бердяев. Русская идея). Не бесплодный эклектизм, но новый духовный опыт, обогащенный трансфизическим и метаисторическим знанием, как свидетельствует Даниил Андреев, способен ныне обогатить религиозное творчество, насытить его новыми идеями, приблизить к постижению истины.
   Еще раз повторим, это возможно в том случае, если под религией подразумевать принципы и законы духовной жизни, а не обычаи, обряды и т.п., разделяющие, а не объединяющие человечество. Как уже говорилось, истоки такого творчества в мирах Света, в мирах горних, примеры чего мы находим, начиная с древних времен и до наших дней.
   Вспомним об апостолах, которые стали примером "подлинного мессианства на земле", пережили после сошествия на них Духа Утешителя "высшее религиозное вдохновение и заговорили всеми языками мира". (Евгений Трубецкой "Старый и новый национальный мессианизм").
   Умение воспринимать воздействие миров горних можно называть по-разному, ощущать различно [См. раздел "О Бого-сотворчестве на Земле"].
   Индийский посвященный прошлого века Парамахамса Йогананда называл это "прямым восприятием": "Очищайте ум от догматических теологических дебрей, - говорил он, следуя заветам святого учителя Лахири Махасая, - погружайтесь в светлые, целящие воды прямого восприятия. Приводите себя в созвучие с подлинным внутренним руководством; у голоса Божьего есть ответ на всякую дилемму в жизни". Далее Йогананда продолжает не без иронии: "Несмотря на то, что человеческое искусство - способность ввергать себя в беду - кажется бесконечным, безграничная любовь Бога оказывается не менее находчивой". ("Автобиография йога", 1945)
   По сути, о том же - о прямом восприятии и об искусстве самопознания - рассуждает современный мыслитель, приводя в пример творчество такого мистического поэта, как Эрих Мария Рильке: "Если человек чувствует Целое, как сказал Рильке - в его "Импровизации на тему каприйской зимы" или в его "Письмах о Боге", он может не изучать никаких священных книг, а просто читать их, как читают стихи, и узнать в опыте пророков свой собственный опыт. Его углубление в религию есть углубление в себя". (Григорий Померанц. Из опыта самоучки. - "Литературная газета", 1996, N40).
   "Сознание нового типа осознает законы духовной жизни, находя их в собственной глубине и жаждет их воплощения в совершенных формах" (Даниил Андреев), причем не обязательно в художественных (музыкальных, живописных, словесных). По свидетельству духовидца, "усиливается душевная потребность в таких таинствах, о каких не могли тосковать ни отцы великих христианских церквей, ни установители и творцы внехристианских культов. И не только таинств. Потребность эта распространяется на всю область священнодействий. Душа тоскует по соборным молитвам, возносимым к таким инстанциям невидимого мира, которых не могли осознавать творцы древних религиозных форм. Она жаждет обрядов, которые освящали бы и благословляли всю жизнь: не только движение человеческой души по вертикали вверх, то есть душевное возвышение, но и движение человека по горизонтали, то есть расширение им объема своей души" ("Роза Мира").
   В трактате мы находим прямое указание на то, что "корни" обрядов, которых жаждет просветленная человеческая душа в иных, горних мирах: "Некоторым таинствам и обрядам наших религий, например, таинствам венчания, знакомого в том или ином виде всем народам, мы создаем подобия событиям народоводительствующих иерархий" ("Роза Мира") [Смотри об этом в разделе "Творчество истории. Раздел II"].
   Становится понятно, в чем уникальность тех знаний, которые открываются нам в трактате. Еще убедительный пример. Когда-то Вл. Соловьев ратовал за "всечеловеческую Церковь", "вселенскую Церковь", предчувствуя необходимость ее возникновения на Земле. Даниилу Андрееву было дано увидеть ее небесный прообраз, действительно единый для всего земного человечества. И не только земного человечества, не только обитателей Земли.
   В памяти духовидца отчетливо сохранились воспоминания о слое Уснорм (хотя он признается, что не сумел услышать звучание названия более точно), - являющем собою всеобъемлющий храм, предназначенный для вечного богослужения человечества. "О, не только человечества! Здесь присутствовали, кажется, миллионы существ, и - не знаю сколько - вероятно, больше половины из них никогда не были людьми и не должны были становиться ими. Здесь были просветленные души стихиалей и просветленные души животных, здесь были дивные даймоны и ангелы разных кругов. Когда мы читаем в Апокалипсисе пророчество о высокоразумных животных, обступивших алтарь иного мира и совершающих служение, это, может быть и символ, но это также намек на реальность - ту реальность, которой во времена автора Апокалипсиса еще не было. Потому что Уснорм, как всеобщий храм, есть осуществление замысла именно того великого человекодуха, который в последнее свое воплощение на Земле был апостолом Иоанном Богословом" ("Роза Мира"). Какое грандиозное и поистине божественное творческое дерзновение, воплотившееся пусть и в потусторонней для нас, но реальности! Ему подстать творения других апостолов: "Невозможно забыть... что планы таких миров, как Небесная Россия, Романо-католический Эдем, византийский Рай, Монсальват [Монсальват - затомис, то есть Небесная страна Северо-западной метакультуры. ("Роза Мира"), сотворены великими духами, известными нам под именами апостолов Андрея и Петра, Иоанна Крестителя и легендарного, запечатленного только в эзотерических сказаниях Титурэля" ("Роза Мира").
   Что касается Уснорма, то, по свидетельству духовидца, "если молящихся там были миллионы, то предстоящие у престола Храма исчислялись тысячами, потому что каждый, достигший сакуалы "Высокого долженствования", делается в Уснорме одним из предстоящих, будучи затем сменяем следующим.
   Самые возвышенные, самые благостройные служения в храмах верховных религий - лишь слабые отблески, отзвуки вечной литургии Уснорма. Да, в этой литургии участвует слово, но это не воспроизводимый у нас язык Синклита Мира, где слова - не просто отдельные звуки, но как бы смысловые аккорды, а иные из них являются в то же время вспышками и переливами света. В этой литургии участвует как элемент движение, небесный прообраз священного танца, но в Уснорме - пять измерений, и движение совершается не по горизонтальной плоскости, как у нас, а по всем пяти измерениям пространства. В литургии участвуют как элементы свет и цвет, но дать понятие о цветах, сверх семи цветов, воспринимаемых нами, нет никакой возможности... Что можно сказать о духовных благоуханиях?.. Это - первый мир, где восходящий воспринимает не материальные уже, а чисто духовные излучения..." ("Роза Мира").
   Именно из Уснорма духовидец узрел то, что назвал "творящим лоном нашей Вселенной": "Вращение планеты вокруг оси проявляется и здесь, и, по-видимому, тогда там стояла ночь, потому что я смутно помню исполненную потрясающего великолепия святящуюся туманность, как если бы надо мной впервые раскрылось явно для зрения творящее лоно нашей Вселенной. То был Астрафайр, великий центр нашей Галактики, скрытый в Энрофе от нас темными облаками космической материи" ("Роза Мира")
   Еще выше мира вечного богослужения расположены "трансмифы мировых религий". Это "высшие аспекты верховных религий" [это аспекты христианства, буддизма, иудаизма, зороастризма и индуизма], которые Даниил Андреев воспринял в образе грандиозных пирамид из светящегося хрусталя разных цветов: "всего их пять, а шестой в Шаданакаре никогда не будет... О, конечно, - уточняет духовидец, - трансмифы "в себе" трансцендентны для нас; возможно, что "в себе" они не имеют сходства ни с какими геометрическими формами, но моего сознания они коснулись именно как исполинские хрустальные пирамиды и, по-видимому, в наличии именно таких образов есть глубокий смысл" ("Роза Мира"). Но если в высших мирах существуют как прообразы мировых религий пять различных пирамид, можно ли надеяться на какое-нибудь религиозное единение на Земле, и где искать его основу? Ответы на эти вопросы прежде всего мы находим там, где Даниил Андреев более подробно говорит о самом близком ему в этом воплощении трансмифе - христианском
   [До того, как родится в 1906 г. в России, Даниил Андреев, как уже упоминалось, дважды рождался в Индии: "последний раз около 300 лет назад", вот почему он так любил Индию (в детстве его даже называли "индоманом"), чувствовал необыкновенную близость к ее культуре, глубоко воспринимал ее духовные сокровища.]
   "Небесном Иерусалиме", объясняя его содержательную суть, хотя и предупреждает, что понятийный ряд здесь почти бессилен. "Небесный Иерусалим - это то, что стоит за такими утверждениями христианского учения, которые общи и для католиков, и для православных, и для лютеранина, и для абиссинца... "Утверждения", - сказал я, но это не точно, потому что это единое для всех, общее для всех почти невозможно выразить в словесных формулах. Небесный Иерусалим - высший слой Синклитов христианских метакультур, и все же это еще не Церковь. Церковь - это высшие миры Шаданакара" ("Роза Мира").
   Именно в этих высших слоях пребывания Единой Церкви нашего Планетарного космоса нужно искать основу всеобщего и исчерпывающего единения и одухотворения: "Океаны многократно просветленной и одухотворенной материи колышутся вокруг... И человечество Энрофа, и человечество даймонов, и человечество Луны, и ангелы, и стихиали, и даже животное царство, чей метаисторический смысл являл собой столь глубокую загадку, находят свое наивысшее оправдание, свое окончательное преображенное бытие в лоне этого высшего рая, совмещающего покой и могущество, блаженство и творчество, совершенство и беспредельное движение дальше и дальше по ослепительному пути" ("Роза Мира").
   "Беспредельное движение дальше и дальше" - вот закон вселенской жизни.
   В одной из православных молитв есть прошение о даровании "блаженного упокоения". Если речь идет о достижении нравственного совершенства, высшего духовного состояния, единения с Богом, современный человек готов принять эту молитву. Но если понимать "упокоение" как синоним бездеятельности - конечно же, нет! Несомненно прав духовидец, говоря о бесконечном совершенствовании на духовном пути.
  
   Как часто, рассказывая о высших и наивысших мирах нашего Планетарного Космоса, Даниил Андреев - в меру познанного им самим, а еще более поведанного ему "друзьями сердца", - ведет речь о творчестве, и не только религиозном, точнее - непрестанно расширяя границы самого понятия "религиозное творчество", обогащая его опытом запредельным, опытом миров Света.
   Духовидец обращает наше внимание на грандиозный творческий процесс, длящийся уже две тысячи лет в нашем Планетарном космосе: созидание "в первые века христианства новых просветляющих слоев... убыстривших движение многих миллионов просветляемых"; смягчение законов возмездия и постепенное преобразование страдалищ в чистилища, с тем, чтобы затем сделать их, как говорит Даниил Андреев, "врачевалищами", "возникновение и расцвет блистающих затомисов христианских метакультур с их многолюдными, все светлее и светлее становящимися Синклитами... В христианском культе, - сетует Даниил Андреев, - не найти ни единого намека на то, в чем заключался восходящий путь, деятельность и творчество Иисуса Христа после той Его трансформы, которая упоминается в Евангелии как вознесение. А между тем с этого дня прошло свыше 19 веков: Спаситель и Его великие друзья в неустанной борьбе с силами Противобога преобразили целые системы миров во всех метакультурах... величайшие из просветленных, те, кто входит в Элиту Шаданакара, творили и творят изумительнейшие миры". Во главе этих божественных деяний "Тот, Кто был на Земле Иисусом Христом и Чья творческая мощь возросла неизмеримо за протекшие века" ("Роза Мира").
   Как жаль, что христианские конфессии умалчивают об этом. Неужели творческое начало, так мощно и неповторимо выразившее себя в Иисусе Христе, далее никак не проявлялось, к примеру, в мирах иных? Но если официальная церковь до сих пор молчит об этом, то предчувствие этих грандиозных свершений живого Христа озаряло творчество наиболее чутких и глубоких мыслителей, мистически одаренных писателей, богословов.
   Не случайно Вл. Соловьев в своей второй речи 1 февраля 1882 г. памяти Достоевского отмечал как заслугу писателя, что "Христос не был для него только фактом прошедшего, далеким и непостижимым чудом. Если так смотреть на Христа, то легко можно сделать из Него мертвый образ, которому поклоняются в церквах по праздникам, но которому нет места в жизни. Тогда все христианство замыкается в стенах храма и превращается в обряд и молитвословие, а деятельная жизнь всецело остается нехристианскою". Несколькими годами ранее в лекциях о Богочеловечестве философ предлагает обращаться к образу Христа для поверки своей совести, этот божественный "рецепт" основан именно на восприятии и вере в ж и в о г о Христа "какой он и есть": "Стоит только перед тем, как решиться на какой-нибудь поступок, имеющий значение для личной или общественной жизни, вызвать в душе своей нравственный образ Христа, сосредоточится в Нем и спросить себя: мог ли Он совершить этот поступок; или - другими словами - одобрит Он его или нет, благословит меня или нет на его свершение?
   Предлагаю эту проверку всем - она не обманет. Во всяком сомнительном случае, если только осталась возможность опомниться и подумать, вспомните о Христе, вообразите Его себе живым, каким Он и есть, и возложите на Него все бремя со всеми другими, не для того, конечно, чтобы развязать вам руки на всякую мерзость, а для того, чтобы вы, обратившись к нему и оперевшись на Него, смогли удержаться от зла и стать в этом сомнительном деле проводниками Его несомненной правды".
   В воспоминаниях об о. Александре Мене мы находим драгоценное свидетельство по сути о том же: "Главное для отца Александра было присутствие Христа в мире после Воскресения - и не в туманные исторические времена, а в наше время, здесь и теперь".
   Конечно же, невозможно представить себе присутствие в мире бездеятельного Христа, "восседающего на облаках небесных".
   Еще и еще раз мы убеждаемся в том, что именно т в о р ч е с т в о во всем многообразии своих проявлений и форм, неотъемлемо присуще бытию как нашего Планетарного космоса, так и всей Вселенной, частью которой мы являемся. Этот онтологический постулат не вызывает сомнений у философов и эзотериков Нового времени.
  
  
  
  

О чудотворстве

  
   Чудеса не противоречат природе, они противоречат лишь тому, что нам о ней известно.

Блаженный Августин

  
   ...И образ мира, в слове явленный...
   И творчество, и чудотворство!

Борис Пастернак

  
   Как своеобразная и возвышенная ветвь религиозного творчества существует на Земле то, что называют "чудотворством", подвластное подвижникам, святым и посвященным, не говоря уже о тех чудесах, которые запечатлены в Евангелиях или о таких, как появление чудотворных икон и Самой Божьей Матери
   [Это, например, явления Богоматери Сергию Радонежскому и Серафиму Саровскому: "Сергий увидел Богоматерь не "духовными", а "телесными" очами. Дева Мария явилась ему не в "тонком сне", не одним только голосом свыше, а наяву и так сказать "лично". Это подчеркивал и автор "Жития Сергия"... Для самого Сергия встреча с Богоматерью и апостолом была, конечно, вершиной его земной жизни, его мистических озарений... Примечательно, что Сергий вопреки обыкновению не стал скрывать своего видения. Он слишком хорошо понимал его великое - с точки зрения христианского мистика - значение. Русская церковная история еще не знала такого рода чудес... Гораздо чаще случались на Руси "явления" икон Богоматери, творивших чудеса... (Николай Борисов. И свеча бы не угасла ...).
   Первый раз, по святоотеческому преданию, Божья Матерь явилась юному Прохору Мошнину - будущему Серафиму Саровскому - вместе с апостолом Иоанном, сказав: "Этот нашего рода".]
   в том числе и в Новое время. Наиболее известные из них - в Фатиме и Междугорье, но были и другие. Кстати, явление Божьей Матери в Фатиме было воспринято мировым сообществом как символ объединения мира и всех религий. Сюда же можно отнести такие явления, как самообновление старинных икон, мироточение...
   Нельзя не сказать и о чудотворной силе молитвы, таких примеров в истории человечества немало. Приведём один из них, зафиксированный документально.
   "Зимой 1888 года, 5 января, в Крещенский сочельник, около трёх часов ночи жители села Кашкаранцы были разбужены странным и пугающим гулом, надвигавшимся со стороны моря, сила которого угрожающе нарастала. Когда же гул перешёл в страшный грохот, похожий на пушечную канонаду, и жители села с факелами высыпали из домов, то им открылась ужасающая картина. Со стороны моря на Кашкаранский берег надвигались горы льда небывалого размера. Ледяные массы "возвышались горными уступами на 5 и даже 8 сажен высоты" (как было отмечено в "Записках Русского географического общества" в 1891 г. - А.А.), что в переводе на метрическую систему составляет 10,5 и 17 метров соответственно...
   Самым странным при этом являлось то, что не было никаких объективных причин для движения льда на берег, равно как и для появления гор столь фантастической высоты. Стояла спокойная зимняя погода "при тихом северо-западном ветре" (там же - А.А.). Изучавшие впоследствии этот факт исследователи так и не нашли сколько-нибудь вразумительного объяснения причин того небывалого явления. Это что касается научной, мирской оценки фантастического природного явления.
   Что же относительно духовной, мистической подоплёки происходившего, то налицо некий небывалый всплеск извечного и жестокого противостояния между благодатной силой христианских святынь и мрачной злобой сил тьмы, безраздельно владевшей этими землями с незапамятных времён...
   Как только жители села осмыслили весь ужас происходящего, было решено срочно послать в Варзугу за священником... К моменту прибытия в Кашкаранцы отца Михаила Истомина жители села пребывали в состоянии полного смятения и ужаса. Ледяные горы успели поглотить 27 амбаров со съестными припасами и рыболовными снастями, 11 бань и шесть дворов с хлевами. Лёд приступил к уничтожению жилищ поморов - два ближайших к морю дома вместе со скотными дворами превратились в труху. Ледяные громады уже нависали над церковью.
   Священник обратился к народу, призвав всех собраться в церкви и всем миром вознести молитву ко Господу о спасении Кашкаранцев. Люди молились так, как не молились ещё никогда в жизни - всем сердцем и со слезами. Из Тихвинской церкви жители вышли крестным ходом с иконами, крестами и хоругвями. Впереди несли главную надежду и святыню села - Тихвинскую икону Божьей Матери - давнюю заступницу Кашкаранцев и всего Русского Севера.
   И вот люди встали перед ледяными громадами. Впереди держали икону два помора - староста села и дьячок церкви. Священник запел, и люди горячо подхватили самую любимую народную песнь - молитву православных христиан ко Пресвятой Богородице: "Царица моя Преблагая, надежда моя Богородице..."
   Рокочущая, страшная и неумолимая ледяная стихия приблизилась вплотную к стоящим насмерть в своей вере людям. Кто-то стал отодвигать назад детишек, пряча их поглубже в толпу. Люди смыкали ряды и пели. Казалось, ещё мгновение - и ледяные глыбы обрушатся со страшной высоты и раздавят наивных смельчаков...
   И тут вдруг что-то произошло, что-то изменилось. Люди не сразу даже поняли что. А это просто наступила тишина - лёд встал. Он даже двинулся назад, как бы пятясь, отступая от необоримой силы христианской веры, и, наконец, окончательно затих.
   Какое-то время люди стояли, замерев и затаив дыхание. Прислушивались, боялись поверить, что это наваждение, весь кошмар этой ночи закончился, что их молитва услышана, и Господь сохранил родные Кашкаранцы заступничеством Божьей Матери Тихвинской..." (игумен Митрофан (Баданин). Предание о Тихвинской церкви, что в селе Кашкаранцы на Терском берегу Белого моря. - "Святыни Кольского Севера", вып. 1. 2007)
  
  
  
   В христианстве творению чудес противопоставляется магия, или "оккультные упражнения", которые не одобряются церковью испокон века. Такой подход правомерен, но, увы, под "магией и оккультизмом" зачастую принимается и то, что существует в других мировых религиях и учениях "правой руки", которые, как уже говорилось, и сами-то порой объявляются бесовством. А значит и все чудотворство, свойственное его высшим адептам, относится к тому же ведомству. Вместе с тем, есть один безошибочный критерий: "Магия утилитарна и корыстна по самому своему существу" (Даниил Андреев). Глубоко и обстоятельно говорил об этом о. Павел Флоренский: "В общении человека с запредельным магическая и религиозная установка существенным образом разнятся. В религии человек переживает Божество как свободную личность, с которой возможен диалог, которую можно просить, умилостивлять, от которой можно требовать и т.д. Как область свободы религия непременно предполагает момент неопределенности и риск: результат диалога с Богом принципиально непредсказуем, религиозная вера - не уверенность, но доверие, основанное на любви. Напротив, в мире магии господствуют жесткие причинно-следственные отношения: словесная формула или магический обряд с необходимостью влекут за собой желаемый магом результат. Магическая формула никоим образом не есть просьба: она более чем приказ, и сродни силе, приводящей в движении тело материального мира" ("У водоразделов мысли").
   Современная православная церковь стоит на тех же позициях: "Магия - это использование сил для достижения конкретных целей. Это идея достижения духовной цели без духовного совершенства. Первый путь - совершенство и достижение через него спасения. Он предполагает связь с Богом. Агностик - это не верующий в Бога, не хотящий знать о Боге. Его цель - достижение счастья сейчас, в этой жизни, то есть жить комфортно сейчас... Цель - получить блага, потреблять. Иметь - в этом цель жизни. Увеличению планки потребления способствует все - телевидение, модные журналы и т.д. Современная цивилизация призывает нас к этому. Но к счастью это не приводит, так как не дает спасения... Путь магии и путь безбожия - это путь в никуда". (Митрополит Кирилл. Слово пастыря. - беседа на телевидении, 2005, 9 июля).
   Еще один критерий подлинного чудотворства - нежелание предавать творимые чудеса огласке. Хорошо известна, например, просьба преподобного Сергия Радонежского не рассказывать о возвращении им к жизни отрока. Конечно, свидетели подобных явлений старались сделать их достоянием верующих, понимая, что это укрепляет их дух, как это было с видением Сергием Куликовской битвы, его общением на расстоянии с епископом Пермским Стефаном, известным христианским миссионером,
   ["Однажды Стефан, уже будучи епископом, ехал из Перми в Москву. Он очень торопился и потому решил навестить Сергия на обратном пути и все же, проезжая мимо обители на расстоянии "яко поприщ 10 или яще" (то есть 10 или более верст), он остановился. Повернувшись в сторону Троицкого монастыря, Стефан низко поклонился и произнес, обращаясь к Сергию: "Мир тебе, духовный брате!" В это время Сергий сидел с братией за трапезой. Внезапно он встал и, поклонившись, ответил на приветствие: "Радуйся и ты, пастух Христова стада, и мир Божий да пребывает с тобою!" После этого он вновь сел на свое место и продолжил трапезу" (Николай Боисов. И свеча бы не угасла...)]
   или рассказом служки Мотовилова о стяжании Серафимом Саровским Духа Святаго, свидетелем чего стал сам Мотовилов.
   У подлинного подвижника, в отличие от практикующих магию, никогда нет стремления д о б и в а т ь с я способности творить чудеса. Более того, в Индии, например, достижение паранормальных способностей, сиддхи, вообще не приветствуется. Духовный учитель советует не обращать на них внимания, как на побочный продукт при достижении учеником Реализации - освобождения от череды перевоплощений или переживания различных ступеней самадхи. [Самадхи (санскрит) - состояние полного единения субъекта, объекта и процесса медитации, состояние временной самореализации. (Джон С. Хислоп. Беседы с Бхагаваном Шри Сатья Саи Бабой, 2005)] и уж, конечно, всегда эти способности используются только во благо людям и миру [Отдельная великая страница - чудотворство Аватара нашей эпохи Бхагавана Шри Сатья Саи Бабы (см. "Приложение")]. Еще и еще раз нужно подчеркнуть, что только чистая душа и чистая цель освящает применение этих способностей на практике.
   Сегодня это последнее утверждение приобретает особое значение в связи с тем, что в мире "начался и идет по нарастающей" (Даниил Андреев) некий процесс, связанный с тем, что все большее число людей в разных странах начинают приобретать так называемые паранормальные способности.
   Уже Даниил Андреев всесторонне и обстоятельно проанализировал, почему это происходит, в чем духовные истоки этого феномена, ратуя за возникновение, точнее широкое распространение м е т о д и к и овладения этими способностями, необходимыми, как он глубоко убежден, человеку нашего времени: "Следует напомнить, что давно уже заложены основы такой методики познания и овладения материальностью, усвоение которой неразрывно связано с духовным самосовершенствованием человека, с просветлением его этического облика. Впереди брезжит даже возможность таких исторических стадий, когда эта методика придет к некоторому первенствованию. Я подразумеваю не столько дискредитированные, вследствие ряда недоразумений, понятия магии и оккультизма, сколько понятие духовного делания. Различные системы и школы этого рода имеются во всех высокоразвитых религиях. Разрабатывая веками практические приемы воздействия воли на человеческий организм и на внешнюю материю и подводя человека к этому лишь после длительной нравственной подготовки и многостороннего искуса, они поднимали и поднимают сотни, может быть, даже тысячи людей до того, что в просторечии именуется чудотворчеством. Эту методику, крайне трудоемкую и вызывающую жуткую ненависть современных филистеров, отличает один принцип, науке чуждый: принцип совершенствования и трансформации собственного существа, вследствие чего физический и эфирный покровы личности становятся более податливыми, эластичными, более послушными орудиями воли, чем у нас. Этот путь приводит к таким легендарным якобы явлениям, как телесное прохождение сквозь предметы трехмерного мира, движение по воздуху, хождение по воде, мгновенное преодоление огромных расстояний, излечение неизлечимых и слепорожденных и, наконец, как наивысшее, чрезвычайно редкое достижение - воскрешение мертвых. Здесь налицо овладение законами материальности и подчинение низших из них высшим, нам еще неизвестным. И если в XX столетии большинство из нас успевает прожить всю жизнь, так и не столкнувшись с бесспорными случаями подобных явлений, то из этого вытекает не то, что подобных явлений не бывает, и не то, что они принципиально невозможны, но лишь то, что условия безрелигиозной эры - культурные, социальные и психологические - до такой степени затрудняют изучение и усвоение этой методики (особенно на Западе и еще больше в странах социалистического лагеря), что сводят количество подобных случаев к немногим единицам". ("Роза Мира"). Напомним, что это написано в середине прошлого столетия. Ныне нужно признать, что паранормальными способностями владеют уже многие, а отнюдь не единицы. Как отражение этого неординарного процесса (и, одновременно, его стимулирование) в последней трети XX века появилась и в России (в других странах это произошло ранее) обширная эзотерическая литература. Среди произведений поверхностных и конъюнктурных, ориентирующихся на модный спрос, есть и те, которые принадлежат авторам, заслуживающим доверия [Назовем, например, из зарубежных авторов произведения Ричарда Баха "Чайка, по имени Джонатан Ливингстон" (кстати, каким-то чудом переведенная и опубликованная в ж. "Юность" еще в советские времена), "Иллюзии, или приключения Мессии, который Мессией быть не хотел" и др.; книги целительницы Барбары Энн Бреннан, астрального путешественника и исследователя Роберта Монро...]
   Если Даниил Андреев сожалел, что определенной методикой общения с мирами иными обладают лишь единицы, то сегодня речь уже не только о том, как р а з в и т ь, тем более, приобрести такие способности, сегодня все больше тех, кто ими обладает изначально, с рождения. В последние годы серьезно заговорили о так называемых "детях индиго", названных так потому что в их аурах преобладает именно этот цвет, а также - "метадетях", "суперсенсах": "Внешне это ребята как ребята, только живей, активней, любознательней сверстников. Начиная с младенчества они мало устают, едят также меньше положенного и в еде капризны. Да и вообще своевольны и независимы. Рано начинают ходить и ползать. Задают вопросы, на которых у взрослых часто нет ответа. В детском саду и в школе их сразу зачисляют в вундеркинды. Они ловят информацию на лету, мгновенно усваивают новое, поражают воспитателей и учителей предсказаниями погоды, угадыванием будущих событий, определяют, не пробуя, некачественную пищу, начинают диагностировать и лечить руками, читают мысли окружающих". (Евгений Панов. На смену нам идут солнцееды. - ж. "Чудеса и приключения", 2005, N7).
   [Ещё более удивительный рассказ о появлении "чудо-детей" мы находим в книге Говарда Мёрфета "Огни дома" ("Свет домашнего очага", русск. пер. 2004), посвящённой Бхагавану Шри Сатья Саи Бабе]
   Если же еще прибавить к этим, все более увеличивающимся свидетельствам открытия современных ученых, которые все чаще подтверждают, хотя и по-своему, откровения мистиков и эзотериков, то становится ясно, что это не случайность, а целеполагающее (телеологическое) воздействие Провиденциальных сил на нынешнее человечество, о котором предупреждал, к восприятию которого готовил нас Даниил Андреев.
   В заключение приведем пример чудесного проникновения в будущее русского религиозного живописца XX века Павла Корина: "Широко известен эскиз общей композиции картины П. Д. Корина "Реквием" или "Уходящая Русь". "Загадка картины, считают искусствоведы, это триумвират первосвятителей-патриархов, в каждый исторический момент такая фигура может быть только одна, а на полотне их три. В центре патриарх Тихон (1917-1925), справа - патриарх Сергий (1943-1944), слева - патриарх Алексий (1945-1970). А ведь, напомним, эскиз был создан художником в 1935-1939 годы. И все-таки самое невероятное - это изображение в правой части эскиза 25-летнего иеромонаха Пимена - следующего Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси (1970-1990)". ("Водолей - знак России", 1992).
  
  
  
  
  

Наука и религия - пути сотворчества в новое время

  

   Ах, поскорей бы наука медленная
   Доволочилась до этой правды!..

Даниил Андреев "Олирна"

   Чем глубже погружается современная наука в тайны Вселенной, тем чаще она открывает истины, давно открытые человечеством на религиозных и эзотерических путях. Этот процесс сближения, благодатный для всех, безусловно, будет продолжаться и далее, убеждая современного человека - во многом всё ещё материалиста и агностика, привыкшего доверять научным постулатам безоговорочно, - в истинности духовных откровений, иначе говоря, научая его новым путям, ведущим к Богу.
   Разумеется, часть современных учёных, как, например, лауреат Нобелевской премии академик Виталий Гинзбург - основатель Общества научного атеизма и председатель комиссии Академии наук по изучению паранормальных явлений (разумеется, с целью их разоблачения) прямо заявляет о том, что религиозная вера для них неприемлема.
   А вот другой академик, Борис Раушенбах, придерживается иных взглядов: "Такое понятие, как "целостное мировоззрение" включает в себя две части: "научную" и "вненаучную". Если держаться только научного знания, то это даёт лишь половинное ощущение мира. Живёт действительно полноценной жизнью лишь тот человек, который обладает возможностью пользоваться обеими половинами... Человек, который имеет способности к религии, к религиозному восхищению, к ощущению существования Бога - он своей жизнью, поведением, размышлениями обогащает не только себя, но и общество... Образованность не мешает религиозной вере" ("Возвращение к нормальному состоянию", 1995).
   Логично вспомнить, как в своё время высоко оценил именно "людей веры" Вл. Соловьёв, противопоставив им "людей факта". "Люди факта живут чужой жизнью, но не они творят жизнь. Творят жизнь люди веры. Это те, которые называются мечтателями, утопистами, юродивыми, - они же пророки, истинно лучшие люди и вожди человечества" ("Чтения о Богочеловечестве"). Нет нужды напоминать, что хотя как раз к фактам и к строгому научному доказательству апеллирует прежде всего научное сообщество, далеко не все учёные являются атеистами.
   Архиепископ Иоанн Сан-Францисский (Шаховской) в своё время не приминул заметить: "Ньютон даже снимал шапку, когда в его присутствии произносили слово Бог. Другие большие мыслители и учёные человечества - как Флеминг, Гейзенберг, Планк, Нильс Бор, если не снимали, как Ньютон, шапок своих буквально, говоря о Боге Живом, то снимали они шляпу символически, благоговейно говоря о своей вере в Бога" ("Московский разговор о бессмертии", 1972).
   Действительно, хорошо известно, что такие учёные с мировыми именами как Ньютон, Паскаль, Фарадей были ещё и богословами, что Ломоносов называл веру и знание дочерьми одного Отца; что религиозными людьми были Эйнштейн, Бор, Планк, для которого религия была, как он сам признавался, опорой его жизни, Пьер Тейяр де Шарден... А среди работ Циолковского были и такие: "Воля Вселенной", "Неизвестные разумные силы", "Существа выше человека"...
   Чарльз Паунц, создатель лазеров, утверждал: "Цель науки - отразить порядок во Вселенной... Цель религии - постижение цели и смысла её, а также того, каким образом мы связаны с Богом". При этом большинству крупных учёных, как справедливо считает Даниил Андреев, "научная эрудированность не мешала обладать личной религиозностью, не мешала им создавать яркие спиритуалистические системы философии" ("Роза Мира"). Всё дело в том, что хотя многие тезисы классических религий, как уже отмечалось, не выдерживают экзамена современной науки, новое познание - метаисторическое и трансфизическое, "не покрывая области научных знаний, по существу не противоречит науке ни в чём, а в некоторых вопросах превосходит её выводы" (там же).
   Конечно, это вовсе не значит, что все учёные, в том числе современные, разделяли и разделяют эту точку зрения. Есть и такие, как уже отмечалось, которые непоколебимо убеждены, что "достижения современной мировой науки базируются на материалистическом видении мира. Вопрос этот давно решён и в этом смысле нам совершенно не интересен. Ничего иного в современной науке просто нет. Прекрасно высказался на эту тему известный американский физик, лауреат Нобелевской премии С. Вайнберг: "Опыт учёного делает религию совершенно несущественной. Большинство учёных, которых я знаю, вообще не думают на эту тему. Они настолько не размышляют о религии, что даже не могут считаться активными атеистами". Так на что же нам предлагают менять монополию материалистического видения мира?" - задают риторический для себя вопрос 10 известных академиков в знаменитом письме президенту России (июль, 2007). Право на существование, убеждены авторы письма, "имеют только знания, добытые современной наукой. Н и к а к о й а л ь т е р н а т и в ы э т и м з н а н и я м н е с у щ е с т в у е т (- А.А.)" (там же).
   Тот же факт, что далеко не все выдающиеся учёные мира, в том числе и лауреаты самых престижных научных премий, стояли и стоят на этих позициях, - не беда. Этому есть объяснение: "Постоянным доводом клерикалов является то, что "многие крупные учёные" (кавычки автора высказывания - А.А.) были верующими людьми. Однако это доказывает только большую "пластичность" человеческого разума, когда в головах людей уживаются взаимоисключающие положения... Совершенно правы академики (см. выше - А.А.), утверждающие, что "все достижения современной науки" - и техники, - добавлю я, - "базируются на материалистическом видении мира". Как и все перспективы человечества" (д-р техн. наук Виктор Дубровский. В поддержку академиков. Перспективы человечества основаны на материализме. - г. "Дело", 2007, N32). Минуя "весомость" аргументации, заметим, что, будь это так на самом деле, "перспективы человечества", выражаясь языком "научно-техническим", очень быстро приблизились бы к нулевой отметке.
   Как тут не вспомнить ещё раз Даниила Андреева: "Научный метод познания, - предупреждает духовидец, - претендует на гегемонию... Приходится сказать сразу и без обиняков: сколько иллюзий ни создавали бы на этот счёт энтузиасты научного метода, но ни единственным методом познания, ни единственным методом овладения материей он никогда не был, не будет и не может быть" ("Роза Мира").
  
  
  
   Сегодня это начинают понимать многие. Так, например, о переменах в отношениях науки и религии, точнее, науки и православия, свидетельствуют материалы Всемирного Русского Народного Собора (1998), прошедшего в Свято-Даниловом монастыре в Троице-Сергиевой лавре во главе с патриархом Алексием II . Его темой было: "Вера и знание: проблема науки и техники на рубеже столетий". Обсуждалось множество проблем, как то: компьютерные технологии, глобальные информационные системы и их влияние на современное общество, клонирование живых существ и т.п. и отношение к этому православной церкви. Замечательное признание прозвучало в речи президента Академии наук Юрия Осипова: "Саентическое мировоззрение, претендовавшее на универсальную парадигму, которая заменила бы религию, конечно, не состоялось".
   Невозможно удержаться, чтобы не привести ещё одно мнение по поводу связи науки и религии, тем более замечательное, что оно тоже принадлежит доктору т е х н и ч е с к и х наук: "Многие учёные уже пришли к выводу, что в рамках исключительно материалистического мировоззрения происхождение и связь разума с остальным миром не объяснить, что настало время взглянуть на мир и наполняющий его разум, как на единое целое. Как доказал в своей теореме о неполноте рациональных систем Курт Гедель, мир без иррационального начала не полон.
   И эту связь между рациональным и иррациональным нам позволяет осуществить Учение Христа. Таким образом, наука, имеющая в своём основании Учение Христа, становится религией цивилизованного человека, а религия Христа - это основа для полной науки о нашем мироздании". (д-р технич. наук, проф. Игорь Острецов. Разум бессмертен. - г. "Завтра",2007, N39).
   Начинает ныне возрождаться и такая научная дисциплина, как научная апологетика - искусство доказывать верность религиозного миропонимания, опираясь на материал науки, которой в своё время в совершенстве владел о. Павел Флоренский, читавший соответствующий курс в Московской Духовной Академии. А вот современный пример её возрождения - замечательная работа академика Бориса Раушенбаха "О логике триединости" (ж. "Вопросы Философии", 1990, N 11), в которой "общему месту в недавних сочинениях пропагандистов атеизма о том, что Троичность божества противоречит арифметике" и т.п. противопоставлены логически выверенные, строго математические доказательства, исключающие саму "несообразность" этого понятия: "Непостижимым, - делает вывод учёный, - является вовсе не логическая структура Троицы (она вполне разумна), а кардинальное качество Троицы, жизнь Бога в Самом Себе".
   Учёный-математик и философ Виктор Тростников, который также активно участвует в возрождении этой науки, так как "эта линия русской науки была насильственно оборвана и возродилась сравнительно недавно", убеждён, что необходимо на новом уровне решать проблему "соотношения веры и знания": "Когда наука была молодой, и одерживала первые успехи, у неё закружилась голова от собственного мнимого всесилия, и она объявила свою монополию на истину. Сейчас, войдя в пору зрелости, она узнала больше и стала медленно, но верно возвращаться к тому миропониманию, которое было когда-то дано человечеству через Откровение. Но возвращаться уже на новом уровне, наполняя общие религиозные и этические истины конкретным содержанием, что-то уточняя и дополняя. И именно понимание этой динамики должно помочь нам правильно решить вновь ставший актуальным вопрос о соотношении веры и знания. Во-первых, динамично само понятие "знания". И если вчера в него входило лишь рациональное постижение, то сегодня оно начинает охватывать уже и "метатеории" - изучение условий постижения интуитивного и даже "сверхъестественного"... Всякий волен избрать тот путь к Истине, которым ему легче пойти, важно, чтобы имелось само стремление к Истине. В современной науке-исследовании такое стремление есть... Похоже, всё-таки прав был Бердяев: атеизм оказался лишь диалектическим моментом Богопознания" (Виктор Тростников. Научна ли "научная картина мира". - ж. "Новый мир", 1989, N 12).
   Мыслитель прав - возвращение науки к "миропониманию откровения", но на новом для неё уровне, мы сегодня действительно наблюдаем, примеров тому много. Особенно они убедительны в современных математике и физике. Хорошо известный богословский постулат: "Бог создал мир из ничего", сегодня уточнён. Как утверждает академик Геннадий Шипов, один из создателей теории физического вакуума, причём, "...вакуум уже не является синонимом понятия "пустота". Он плотен, высокоэнергетичен. Подсчитано, что энергии, заключающейся в одном кубическом сантиметре вакуума, достаточно, чтобы обеспечить потребности всего населения Земли...
   ...скорость света - предел только для электромагнитных взаимодействий. А в торсионной теории используются другие поля, у них нет предела скоростей. Связь на основе этих полей будет мгновенной и к тому же адресной. У каждого человека своя информационная матрица, столь же неповторимая, как отпечатки пальцев. Поэтому все люди смогут связываться друг с другом, практически не затрачивая ни энергии, ни времени". (Савелий Кашницкий. "Пустота" на вес золота. - ж. "Чудеса и приключения", 2005, N 5).
   Другой пример, фактически о том же, связан с теоремой физика Дж. С. Бёля, сформулированной им в 1964 году, о взаимосвязи субатомных частиц, превосходящей пространство и время, согласно которой всё, происходящее с одной частицей, воздействует на другие частицы. Воздействие это мгновенно, не зависит от скорости света, что опровергает теорию Эйнштейна. "Сейчас, - комментирует это открытие современный эзотерик, - теорема Бёля подтверждается экспериментально... Мы пытаемся выйти за пределы двойственности волна / частица. Если физики узнают принцип действия этой одновременной взаимосвязи, мы сможем осознать свою одновременную связь с миром и друг с другом... понять и увидеть, что наши мысли, ощущения (энергетические поля) и поступки воздействуют на мир в большей мере, чем мы предполагали раньше... Сверхсветовая взаимосвязь может существовать на высшем плане реальности" (Барбара Энн Бреннан. Руки Света).
  
  
  
   Возвращаясь к размышлениям Виктора Тростникова, обратим внимание на его утверждение об отличии "науки-исследования", от "науки-мировоззрения". "Под единой вывеской науки, - убеждён мыслитель, - разместились два совершенно разных предприятия". Наука-исследование - это "объективно-достоверное знание, максимально проверенное по содержанию и максимально систематическое по форме". Наука-мировоззрение - это "так называемая научная картина мира". Если к первой нет претензий, то философские презумпции, которые лежат в основе науки-мировоззрения, - учёный называет их редукционизмом, эволюционизмом и рационализмом, истолковывая эти определения с учётом накопленного научного и философского опыта, - "в корне неверны. Это ложная картина мира, на которой мы выросли сами и растим своих детей, причина наших бед и кризисов" (Виктор Тростников. Научна ли "научная картина мира". - ж. "Новый мир", 1989, N 12). Ещё более значительны доказательства, которыми оперирует учёный, утверждая, что современная наука свидетельствует о бытии Божием: "положительным утверждением квантовой физики является тезис, что наивысшая реальность бытия есть универсальная пси-функция, управляющая всей Вселенной как единой и целостной системой, то есть а к т у а л ь н а я б е с к о н е ч н о с т ь в ф у н к ц и и о б ъ е к т и в н о г о т в о р ч е с т в а. Положительное утверждение молекулярной биологии состоит в тезисе, что жизнь всякого отдельного существа организуется текстом ДНК, представляющим фрагмент какого-то бесконечно мудрого Слова, обладающего полнотой. Положительным утверждением математической логики служит тезис, что для математического творчества самой ценной идеей является внематематическая идея актуальной бесконечности, к которой человек приближается не путём освоения её своим сознанием, а путём мистического с ней соединения... К истине надо идти не только разумом и чувствами, но и жизнью. Это великое искусство, овладев которым человек получает самую драгоценную награду" (там же).
   Как отличаются эти доказательные и аргументированные размышления и выводы от тех, которые звучат из "другого лагеря". Невозможно удержаться, чтобы не привести часть беседы на тему работы мозга с главным научным сотрудником Института высшей нервной деятельности и нейрофизиологии РАН, доктором медицинских наук Эдуардом Костандовым ,который, как свидетельствует автор цитируемой статьи, высказал свои соображения в "Российской газете": " - Утверждение, что сознание живёт вне мозга и вылетает с душой - полная чепуха... Что касается души, то ведь никаких фактов её существования нет, кроме высказывания людей, прошедших реанимацию. Скорее всего, это некие процессы в умирающем мозге, вызывающие иллюзии перед погружением в темноту.
   - Но почему, - спрашивает журналист, - всё же ученые уже столько лет упорно занимаются этой проблемой?
   - Серьёзные учёные этим не занимаются, а не серьёзные... Не надо забывать: учёные тоже люди, пожилые, и не могут примириться с тем, что их не будет. Вот и стараются подтвердить религиозные мифы: вдруг правда?" (цит. по ст. Александр Потапов. Биоробот изучает себя. - "Новый Петербургъ", 2005, N 15). Не знаешь, чему больше удивляться: тому ли, что, скажем в разряд "несерьёзных" попала, к примеру, академик Наталья Бехтерева с её знаменитыми исследованиями мозга и именно в том направлении, которое отрицается данным учёным, или "весомости" его аргументов... (А как быть с молодыми учёными, занимающимися этой проблемой? И вообще, как легко, оказывается учёным, пусть и "пожилым", превратиться "в страхе перед смертью" в простых обывателей). Кстати, в той же статье, откуда мы процитировали беседу с Э. Костандовым, её автор обращается к судьбе и творчеству выдающегося русского учёного, доктора медицинских наук, профессора Валентина Феликсовича Войно-Ясенецкого, лауреата Сталинской премии I степени за вклад в хирургию в годы Великой Отечественной войны и, одновременно, архиепископа симферопольского и крымского Луки (канонизирован в 1996 году), работа которого "О духе, душе и теле" пронизана, кроме прочего, беспрекословной верой в существование этой самой "пресловутой" и "неуловимой" души. Как, впрочем, и работы многих современных учёных, среди которых и самые известные. Что касается архиепископа Луки - какой возвышенный и прекрасный образец сочетания учёного и праведника, слияния творчества религиозного и научного. Впрочем, далеко не единственный, как уже отмечалось. Вспомним ещё о. Павла Флоренского, по праву названного "Ломоносовым XX века", или французского учёного-палеонтолога, глубоко верующего человека, Пьера Тейара де Шардена... Прав Даниил Андреев, который утверждает, что в новые времена появляется всё больше возможностей "сочетать религиозную истину с бесспорными тезисами науки" ("Роза мира").
  
  
  
   Отношения науки и религии есть только частный аспект более общей проблемы: научное творчество и его влияние на судьбы мира в разные эпохи вплоть до нашего времени. Проблема громадная, укажем лишь на те её аспекты, которые затронуты в трактате Даниила Андреева и освещены им с позиций трансфизики и метаистории.
   Прежде всего люди науки, по свидетельству духовидца, получают целенаправленную помощь Провиденциальных сил, как и творцы искусства, литературы, религиозные подвижники, деятели истории, родомыслы. Эта помощь может осознаваться или не осознаваться, может происходить по-разному: как внезапно осенившее прозрение научной истины после долгих раздумий и опытов, как осознание пути, по которому необходимо двигаться, даже как демонстрация готового результата. Известно множество случаев, когда нужное человечеству изобретение совершается в одно время на разных концах земли. О таком говорят: "Идея носилась в воздухе", что очень близко к истине...
   Классический пример явного воздействия на научное творчество миров иных - знаменитый и загадочный Николо Тесла (1856 - 1943), чьи открытия и изобретения так поражали современников...
   Но какой бы ни была помощь иных сил, только сам учёный или изобретатель в конечном счёте решает, что он должен делать и только он сам несёт ответственность за свои открытия и изобретения. К сожалению, это чувство ответственности свойственно далеко не всем представителям науки. Почему это так, объясняет Даниил Андреев в своём трактате: "Трагедия коренится в том, что научная деятельность с самого начала не была сопряжена с глубоко продуманным нравственным воспитанием. К этой деятельности допускались все, независимо от уровня их нравственного развития. Неудивительно, что каждый успех науки и техники обращается теперь одной стороной против подлинных интересов человечества. Двигатель внутреннего сгорания, радио, авиация, атомная энергия - всё ударяет одним концом по живой плоти народов. А развитие средств связи и технические достижения, позволяющие полицейскому режиму контролировать интимную жизнь и сокровенные мысли каждого, подводят железную базу под вампирические громады диктатур" ("Роза Мира"). Об этом, кстати, предупреждали в своё время Евгений Замятин в романе-антиутопии "Мы" (1920) и Джордж Оруэлл в произведении-предвидении "1984 год" (1949).
   Разумеется, тёмные силы не оставляют своим "попечительством" научное сообщество. Изобретения, призванные умножить разрушительные силы и количество жертв, инспирированы (внушены) именно ими: "Сознание и воля учёных - такое же поприще битв Света и Мрака, как и всё в Шаданакаре (то есть в нашем Планетарном космосе - А.А.). И в то время как одухотворённый разум Эйнштейна, Планка, Кюри, совершавших подвиги своих грандиозных открытий, просвещался и озарялся инспирацией даймонов, разум изобретателей шестиствольных миномётов, термоядерных бомб, аппаратов подслушивания и межконтинентальных ракет направлялся в своих усилиях невидимыми слугами нашего вечного Врага" ("Роза Мира").
   Следствием этих инспираций, как утверждает духовидец, явилось и само "расширение пропасти между наукой и этикой", о чём шла речь выше, целью которой было "привести науку к полной изоляции от нравственности, религии и вообще духовности. Над этим старались специальные существа, игравшие роль как бы тёмных даймонов. Они вмешивались и направляли деятельность даже людей совершенно светлой воли, несвободны от их воздействия были даже Коперник, Галилей и Декарт. За спиной Леонардо такой стоял всю его жизнь, хотя к концу его инвольтация была подавлена влиянием Света" ("Роза Мира").
   Ещё более трагично то обстоятельство, что в принципе человечество пошло по пути отказа от мистических способностей, которыми, как убеждены многие эзотерики, когда-то обладало в древности. Ныне человечество лишено того, чем обладают, по свидетельству Даниила Андреева, даймоны, обитающие в одном из миров нашего Планетарного космоса, имя которого Жерам, где "машинная цивилизация одухотворена внутренней мудростью о силах и слоях Шаданакара и развитием высших способностей в их собственном существе" ("Роза Мира").
   Самое замечательное, что этими "высшими способностями" действительно наделён и человек: "В человеческом существе - не в физическом его теле только, но во всём сложном, разноматериальном конгломерате его существа - заложены такие потенции, развитие которых бесконечно раздвинуло бы возможность нашего пользования материальными средами и совершенно изменило бы соотношение между человеком и пространством, человеком и временем, человеком и природой, человеком и другими слоями бытия... Способность к полёту, например, к преодолению пространств с невообразимой быстротой, к общению на больших расстояниях, к прохождению сквозь плотную среду, к преодолению болезней, к продлению срока человеческой жизни в два - три раза, ко встречам с существами других слоёв, к созерцанию трансфизических панорам, к восполнению жизненных сил не через пищу, а через впитывание излучений светлых стихиалей и через вдыхание благоуханий - все эти способности, как и многие другие, покоятся в зачаточном состоянии в глубине нашего существа. Грубыми, до смешного громоздкими, вульгарными, тяжкими, примитивными, отвратительно бездушными и даже, как ни странно, нерациональными показались бы технические достижения наших дней, вроде реактивных самолётов, телевизоров или кибернетических устройств (эра компьютеров и Интернета ещё впереди - А.А.) тому, кто способен предвидеть человека, овладевшего способностью ангельского летания, духовного зрения или умением мгновенного выполнения сложнейших умственных операций единственно в силу развития способностей, дремлющих в нашем мозгу, в нашем физическом, эфирном и астральном организме" ("Роза Мира").
   Увы, по другому пути пошла и наша техника, которая утилитарна по своей сути, исходит только из критерия пользы. Духовидец предупреждает, что если не сознавать эту опасность, то общение с техникой чревато даже духовным калечением: "... горе тем, кто позволит технике властвовать над своей душой". Это предупреждение, сделанное в середине прошлого века, сегодня, как мы видим приобрело особый смысл, чего стоят, хотя бы компьютерные и интернетовские "посиделки" подростков и молодёжи (речь не об образовательных или культурных программах, разумеется).
   Человечество, замечает Даниил Андреев, сделало выбор, конечно, не сразу, но уже с начала XVII века "стремительное угасание потенций первого пути становится уже предельно ясным... резко и полностью разрывается связь между наукой и духовностью..." но, если "духовность окончательно отбрасывается в область богословия, культа, мистической философии и искусства, то есть в ту область, на которую наука не обращает ни малейшего внимания, лишь гораздо позднее начиная изучать её со своих же, научных, позиций"; если "методика познания сужается до скрупулёзной эмпирики и чисто рассудочных обобщений эмпирически добытого материала"; если "научная деятельность как таковая полностью эмансипируется от каких бы то ни было связей с практической этикой", а "корыстность и бескорыстность мотивов, порочность или добродетельность учёного не имеют больше никакого отношения к плодотворности его занятий" - то всё это, вместе взятое, означает "окончательный разрыв между духовным и интеллектуальным рядами" ("Роза Мира").
   Грозное предупреждение, тем более, что "кармические следствия дурно направленной научной или технической деятельности, например, военного изобретательства, приходится пожинать каждому в его посмертии", независимо от того, что при жизни они могут, как говорит Даниил Андреев, "находиться далеко вне круга сознания" (там же).
   Что касается тех способностей, которые таятся в каждом человеческом существе, как и того - п е р в о г о - но отвергнутого когда-то пути, то успех на нём возможен только при условии "одухотворения личности, подъёма её нравственного уровня, очищения от всякой мути" ("Роза Мира").

Творчество истории. Раздел I

  

Поиск национальной идеи

  
   Идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности. Органическая функция, которая возложена на ту или другую нацию в этой вселенской жизни - вот её истинная национальная идея, предвечно установленная в плане Бога.

Вл. Соловьёв

   Без высшей идеи не может существовать ни человек, ни нация.

Ф. Достоевский

   Затухание творческих потенций в любой области человеческой деятельности ведёт к застою, отставанию сверхнарода и страны, но особенно оно опасно в области духовной.

Даниил Андреев

  
   Александр Солженицын, от которого страна всегда "ждёт правды, умного слова, горячих и страстных рассуждений о трудных путях России" (ж. "Слово", 2005 N 22) в беседе на телевидении 5 июня 2005 г. на один из "главных вопросов", что для него значит национальная идея, нужна ли она ныне, ответил: "Я вообще осторожно отношусь к термину "национальная идея". Осторожно, потому что им злоупотребляли. Когда Ельцин предложил несколько лет назад - не то что предложил - повелел - немедленно выработать национальную идею чуть ли не в двухнедельный срок, это был балаган. Меня спрашивали об этом. Я сказал, что в нашем бедственном, неурядливом, ограбленном состоянии для спасения я предпочёл бы национальную идею, которая изложена 250 лет назад елизаветинским вельможей Иваном Петровичем Шуваловым. Он предложил Елизавете руководствоваться как главным законом - сбережением народа. Какая здесь мысль: сбережение народа как главная задача!.. Этот принцип и сегодня, через 250 лет, висит перед нами острейшим образом... С б е р е ж е н и е н а р о д а! И только на это оглядываться. И каждый закон, каждый шаг правительства должен быть на это направлен" (ж. "Слово", 2005, N 22).
   Президент Владимир Путин в своей речи, обращённой к Федеральному собранию 26 апреля 2007 года сказал: "Есть такая старинная русская забава - поиск национальной идеи. Это как поиск смысла жизни, этим можно заниматься бесконечно...". И хотя далее он добавил: "Поэтому мы сейчас этим заниматься не будем", - надеемся, что речь шла именно о данном, конкретном выступлении главы государства, так как без размышлений о смысле и назначении нации, страны, государства движение вперёд невозможно.
   Скажем сразу же, поиск национальной идеи - это всегда сакральный процесс, то есть нечто святое и священное.
   ["Сакральное - это момент пробуждения, точка кипения души. В древних цивилизациях сакральное пропитывало все уровни жизни - от обрядов и культов до политики, ведения хозяйства и быта. Потому что древние имели весомую крупную душу - всеобщую и безмерную, мировую - почитали её, старались прожить жизнь в онтологическом бодрствовании и интенсивном восприятии окружающего бытия... Смысл современности состоит в десакрализации мира, в "расколдовывании мира", очищении человеческого бытия, цивилизации, науки, культуры и даже религии от малейших признаков сакрального... Нам необходимо вернуться к сакральному порядку во всей его полноте и объёме (Александр Дугин. Сакральное. - "Литературная газета", 2003, N 4)]
   В России он ведётся издавна. Этот поиск важен не сам по себе, он нужен для того, чтобы осознать путь, по которому шла, идёт и будет идти страна, постигнуть смысл её существования как во времени, так и в вечности. Иначе говоря, постигнуть смысл её бытия.
   Мы помним слова философа Ивана Ильина, который предупреждал, что "идеи вообще не рождаются в хаосе, а в созерцании, и не авантюристами, а верными патриотами" ("Творческая идея нашего будущего. Об основах духовного характера", 1934). Но ныне проблема национальной самоидентификации, как это всегда бывает в эпоху перемен, переворотов, смены исторического курса вновь стала на повестку дня: "Русская идея существует. Её обдумывали глубочайшие мыслители - от Карамзина до Булгакова [Философа и богослова протоиерея Сергия Булгакова]. Она слишком крупна, чтобы её не видеть. Она никуда не девалась и не девальвировала, поскольку является плодом усилий совершенно исключительных как по интеллектуальным, так и по нравственным параметрам. Это совокупный опыт и смысл, целеполагание и силовое поле русской классической литературы" (Александр Эбаноидзе. Литература и рынок. - "Литературная газета", 2006, N 15).
   [Заметим, совсем не случайно здесь упоминается русская классическая литература: "Русская литература учит русских быть русскими... Она фактически имеет для нас священный характер, ибо в ней отражены важнейшие, глубинные, тайные, имеющие огромное значение для будущего планы нашего бытия" (Юрий Мамлеев. Философия русской патриотической лирики). Хотелось бы, чтобы все, кто так или иначе несёт ответственность за воспитание и образование молодого поколения, прониклись этим убеждением, решая, каким образом должна преподаваться русская литература в школе.]
   Правда, некоторые современные мыслители видят "уникальность сегодняшнего переходного времени" как раз в том, что "жизненно важные вопросы даже не ставятся. Не ставятся потому, что у общества нет в этом потребности... Идеи никому не нужны" (Феликс Разумовский. Кризис беспочвенности. - "Литературная газета", 2004, N 2). Думается, это не так, идеи обществу необходимы, "вопросы ставятся" и даже обсуждаются, но обсуждаются, увы, в узком кругу. Даже такие передачи на телевидении, как "Что делать?" Виктора Третьякова или цикл под общим названием "Кто мы?" самого Ф. Разумовского не привлекают особенного внимания широкой телеаудитории, предназначены именно этому "узкому кругу". Осмысление исторического, тем более - метаисторического пути России, определение вектора её современного развития, отнюдь не стали всенародным делом. Но ведь оно никогда и не было всенародным.
   [Оговоримся, речь идёт именно об о с м ы с л е н и и проблемы. Понятно, что всякая идея может быть осуществлена, воплощена в жизнь, когда пронижет "дух и плоть" народа, нации, государства и т.п., то есть любого человеческого сообщества, по крайней мере, станет убеждением большинства. Речь, конечно же, об "идеальном принципе её осуществления" (Вл. Соловьёв), то есть об органическом, естественном пути развития, а не о насильственном воплощении идеи, не о навязывании воли меньшинства большинству, что, как правило, и случается в истории, когда под давлением силы "идеи овладевают массами", хотят сами массы этого или не хотят.]
   Ни тогда, когда впервые было произнесено словосочетание "русская идея" - это был доклад, прочитанный в Париже по-французски Вл. Соловьёвым в 1888 году, ни тогда, когда о судьбе России, о путях её развития и месте в истории размышляли в веке XIX, а затем и в XX веке А. Хомяков, И. Киреевский, П. Чаадаев, Н. Данилевский, К. Леонтьев, Иван и Константин Аксаковы, Н. Страхов, Н. Бердяев, Л. Карсавин, С. Булгаков, И. Ильин, И. Струве, А. Карташёв, Г. Федотов и т.д. и т.п. - литература на эту тему поистине необозрима, значительна и глубока вплоть до нашего времени.
   [Вот некоторые из этих работ: Н. Бердяев. Душа России, 1915, Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века, 1946; Л. Карсавин. Восток, Запад и русская идея, 1922; И. Ильин. О России, О русском национализме, 1950; А. Карташёв. Воссоздание Святой Руси, 1956; Г. Федотов. Будет ли существовать Россия?, 1929; сборники: "Вехи", 1909, "Из глубины", 1918, "Смена вех", 1921 и т.д.
   Назовём самые значительные, на наш взгляд, работы последнего двадцатилетия, в которых так или иначе затронуты проблемы самоидентификации страны: В. Кожинов. Судьба России: вчера, сегодня, завтра, 1990; А. Гулыга. Русская идея и её творцы, 1995; А. Дугин. Русская вещь. Очерки национальной философии, 2001; А. Панарин. Православная цивилизация в глобальном мире, 2002; И. Шафаревич. Русский вопрос, 2003; Ю. Мамлеев. Россия вечная. Россия в прошлом, настоящем и будущем, 2002; А. Солженицын. Сбережение народа, 2005. Все эти работы о том, как сказал Сергей Небольсин о работе Вадима Кожинова, "что значит быть русским в советское время, что значит быть русским в мировой истории и что Россия оставит человечеству, даже если она исчезнет, как исчезли Древняя Греция и Древний Рим" ("Литературная газета", 2005, N 27)]
   Более того, начало этих размышлений, желание понять "откуда есть пошла Русская земля" и в чём её предназначение, коренится в далёком прошлом. Оно двигало как летописца Нестора и других создателей летописных сводов, так и деятелей русского искусства и литературы и, конечно, тех, кого Даниил Андреев называет родомыслами и кто на практике пытался воплотить идею России в жизнь.
  
  
  
   Я хорошо понимаю, что идея русского национального духовного характера не есть ни политический лозунг, ни политическая программа, это - руководящая творческая идея.

Иван Ильин

  
   Убийство национальной идеи страшнее геноцида.

Александр Дугин

  
   Разумеется, содержательная сторона национальной идеи не может не зависеть от конкретных исторических событий и тех задач которые возникают перед страной в данную конкретную эпоху. По свидетельству, например, Георгия Федотова, "для русской интеллигенции, - философ уточняет: для господствовавшего перед революцией 1917 г. западнического крыла - национальная идея была отвратительна своей исторической связью с самодержавной властью. Всё национальное отзывалось реакцией, вызывало ассоциацию насилия или официальной лжи. Вопросы общественной справедливости заглушали смысл национальной жизни... Но и эпигоны славянофильства, - по мысли философа, - совершенно забыли о положительном, творческом её содержании... Русская национальная идея, вдохновлявшая некогда Аксаковых, Киреевских, Достоевского, в последнее десятилетие необычайно огрубела..." ("Будет ли существовать Россия?", 1929).
   Каким контрастом этим горьким наблюдениям звучит письмо о. Павла Флоренского, написанное в 1917 году наследнику имения Абрамцево А. С. Мамонтову, в котором само имение выступает символом и русской культуры, и русской идеи:
   [Речь о знаменитой усадьбе вблизи Москвы, сначала имении Аксаковых, затем С. И. Мамонтова, которая стала центром культурной жизни (конец XIX - начало XX вв.). Там работали такие художники как В. М. Васнецов, И. Е. Репин, В. Д. и Е. Д. Поленовы, В. А. Серов, М. А. Врубель, К. А. Коровин, М. В. Нестеров; в любительских спектаклях участвовали К. С. Станиславский, Ф. И. Шаляпин; возрождались народно-художественные промыслы. С 1918 года усадьба становится музеем.]
   "Всё то, что происходит кругом нас, для нас, разумеется, мучительно. Однако я верю и надеюсь, что, исчерпав себя, нигилизм докажет своё ничтожество, всем надоест, вызовет ненависть к себе, и тогда, после краха всей этой мерзости, сердца и умы уже не по-прежнему, вяло и с оглядкой, а наголодавшись, обратятся к русской идее, к идее России, к Святой Руси... Я уверен, что худшее ещё в п е р е д и, а не позади, что кризис ещё н е миновал. Но я верю в то, что кризис очистит русскую атмосферу, даже всемирную атмосферу, испорченную едва ли не с XVII века.
   Тогда "Абрамцево" и Ваше Абрамцево будут оценены, будут холить и беречь каждое брёвнышко Аксаковского дома, каждую картину, каждое предание в Абрамцеве, в абрамцевых. И вы должны заботиться обо всём этом ради будущей России, вопреки всяким возгласам и крикам... Скажу худшее. Если бы Абрамцево уничтожить физически, то и тогда, несмотря на это великое преступление уничтожения перед русским народом, если будет жива идея Абрамцева, не всё погибло" (см. игумен Андроник, П.В. Флоренский. Павел Александрович Флоренский. 1882-1937. - В кн.: "Писатель и время. Сб. документальной прозы", 1991).
   Как это ни печально, сегодня судьба знаменитой усадьбы объявлена "гуманитарной катастрофой".
   [""Абрамцево" деградирует на глазах. Долг каждого из нас попытаться спасти священное гнездо семейства Аксаковых... Даже в годы революционной смуты, пожарищ Гражданской войны наш выдающийся философ отец Павел Флоренский верил, что потомки "будут холить и беречь каждое брёвнышко абрамцевского дома, каждую картину, каждое предание в Абрамцеве. Абрамцево... прежде всего есть духовная идея, которая не уничтожаема". Неужели мы, те самые потомки, дадим уничтожить то, что не должно быть уничтожено ни при каких обстоятельствах, ни при каких правительствах?..
   Абрамцево - наше культурное национальное достояние, и его судьба нуждается в безотлагательном исправлении сложившейся ситуации" (Р. В. Саратьянов, академик РАН, П. Ф. Никонов, народный художник России. Беда в Абрамцеве. - "Литературная газета", 2006, NN 34-35).]
   Не есть ли это свидетельство приближения к опасной черте, за которой может последовать "национальная катастрофа"?
   Как мы видим, потеря самоидентификации, чувство национальной катастрофы особенно обострилось в XX веке. "Едва ли найдётся какое-либо другое чувство, - писал Евгений Трубецкой, - которое в наши дни подвергалось бы более глубоким изменениям, чем чувство национальное. После целого ряда огненных испытаний, через которые оно прошло, мы переживаем его совершенно иначе, чем прежде... Все старые формы, в которых оно прежде выражалось, кажутся нам глубоко неудовлетворительными. Поблекли старые национальные мелодии, и мы находимся в ожидании новых, которые должны явиться на смену" ("Национальная идея и идея мессианства". - В сб. "Два зверя", статьи 1906-1919 гг.).
   В XX веке лучшие умы России пытались по-новому осмыслить суть национальной идеи в новых исторических условиях. Наиболее глубокими и значительными кажутся нам размышления философа Ивана Ильина, который всегда в своих работах смотрел в будущее и провидчески писал в 1950 году: "Когда мы смотрим вперёд и в даль и видим грядущую Россию, то мы видим её как национальное государство, ограждающее и обслуживающее русскую национальную культуру...
   В противоположность всякому интернациональному - как сентиментальному, так и свирепому; в противовес всякой денационализации, бытовой и политической, - мы утверждаем русский национализм, инстинктивный и духовный, исповедуем его и возводим его к Богу... (Заметим, термин "национализм" философ употребляет в положительном значении, противопоставляя ему "больной национализм", как выражение "извращённой формы национального чувства и национальной политики" - А.А.).
   Каждый народ имеет национальный инстинкт, данный ему от природы (а это значит - и от Бога), и дары Духа, изливаемые в него от Творца всяческих. И у каждого народа инстинкт и дух живут по-своему и создают драгоценное своеобразие. Этим русским своеобразием мы должны дорожить, беречь его, жить в нём и т в о р и т ь и з н е г о ( - А.А.): оно дано нам было искони, в зачатке, а раскрытие его было задано нам на протяжении всей нашей истории. Раскрывая его, осуществляя его, мы исполняем наше историческое предназначение, отречься от которого мы не имеем ни права, ни желания. Ибо всякое национальное своеобразие по-своему являет Дух Божий и по-своему славит Господа... Словом: у каждого народа иной, особый душевный уклад и духовно-творческий акт...
   ...национальное чувство есть духовный огонь, ведущий человека к служению и жертвам, а народ - к духовному расцвету. Это есть некий восторг (любимое выражение Суворова!) от созерцания своего народа в плане Божием и в дарах Его Благодати. Это есть благодарение Богу за эти дары; но в то же время и скорбь о своём народе и стыд за него, если он оказывается не на высоте этих даров. В национальном чувстве скрыт источник достоинства, которое Карамзин обозначил когда-то как "народную гордость"; - и источник единения, которое спасло Россию во все трудные часы её истории; - и источник государственного правосознания, связующего "всех нас" в живое государственное единство.
   Национализм испытывает, исповедует и отстаивает жизнь своего народа как драгоценную духовную самосиянность. Он принимает дары и создания своего народа как свою собственную духовную почву, как отправной пункт своего собственного творчества. И он прав в этом. Ибо творческий акт не изобретается каждым человеком для себя, но выстраивается и вынашивается целым народом на протяжении веков. Душевный уклад труда и быта, и духовный уклад любви и созерцания, молитвы и предания - при всём его личном своеобразии имеет ещё и национальную природу, национальную однородность и национальное своеобразие" ("Наши задачи" - "О русском национализме").
   В своих работах Иван Ильин подчёркивает творческий характер, "творческий акт", творческое усилие, необходимое как определённому человеку, так и всему народу для достижения высших целей. Пожалуй, только у Николая Бердяева так же ярко проявляется это постоянное стремление именно через творчество осмыслить все главные проблемы бытия.
   Так, например, Иван Ильин уверен, что "создать нечто прекрасное, совершенное для всех народов может только тот, кто утвердился в творческом акте своего народа: "Мировой гений" есть всегда и прежде всего - "национальный гений", и всякая попытка создать нечто великое из денационализированной или "интернациональной" души даёт в лучшем случае только мнимую, "экранную" "знаменитость" (Кажется, что это написано не в 1950 году, а сегодня! - А.А.). Истинное величие всегда почвенно, подлинный гений всегда национален; и он знает это сам о себе.
   И если пророки не принимаются в своём отечестве, то не потому, что они творят из какого-то "сверхнационального" акта, а потому, что они углубляют творческий акт своего народа до того уровня, до той глубины, которая ещё не доступна их единоплеменным современникам. Пророк и гений - национальнее своего поколения, в высшем и лучшем значении этого слова. Пребывая в своеобразии своего народа, они осуществляют национальный акт классической глубины и зрелости и тем показывают своему народу его подлинную силу, его призвание и грядущие пути" (там же).
  
  
  
   Содержательная сторона "национальной идеи" не может быть понята вне размышлений о том, как взаимосвязаны "национальное и христианское", в частности, православное, поскольку речь идёт о России; "национальное и вселенское" (для многих это как раз синоним христианского, православного) и, конечно же, "национальное и националистическое". Но прежде всего необходимо уточнить, чтС понимать под самим определением "нация", в какой связи оно стоит в ряду других: "этнос", "государство", "империя", "страна"... Недаром Питирим Сорокин, который много размышлял об этом, указывает на многофакторность самого понятия, которое включает в себя "государственные, этнические, социально-культурные доминанты" ("Основные черты русской нации в XX столетии", 1967).
   Ныне, в частности, в европейских странах понятие "нация" превратилось в синоним понятия "государство" - пример тому "Организация Объединённых Наций" (ООН). Есть даже такое определение: "Нация - это огосударствленный этнос". Поэтому "национальные интересы" - это общегосударственные интересы, но "национальный вопрос" - это всегда проблема внутри многонационального государства. И как тогда быть в таком государстве с о д н о й на всех национальной идеей, нужна ли она вообще?
   Вот размышления об этом одного из ведущих представителей современного неоевразийства Александра Дугина: "... в классической западной политологии и социологии общим местом является понимание "нации" как исключительно политического единства граждан одного и того же государства, говорящих на одном и том же языке и подлежащих одной и той же системе законодательства. "Нация" как политическое и отчасти искусственное единство чётко отличается от "этноса", который подразумевает естественную биологическую причастность людей к определённому типу... Нация предполагает подъём "этноса" на иную ступень, где естественное родство переходит в сознательное политическое единство... Нации создаются в процессе нивелировки "этносов"... Государство-Нация есть сознательный политический продукт разрушения предшествующей исторической формы, т.е. Империи... Империя предполагала трансцендентный смысл, религиозную подоплёку... исполнение высшей миссии. Империя была "священной". Государство-Нация отрицала всё это: и трансцендентность, и миссию, и религию, и сакральность...
   Но совсем иное дело, - считает мыслитель, - Россия. Наша политическая история движется по собственной траектории, старательно обходя западные клише. От Византии Москва получила эстафету православной империи и с разными модификациями сохраняла её до начала XX века, в то время как Западная Европа во всю строила государства и нации" ("Без идеи России не будет" - "Литературная газета", 2004, N 50).
   Профессор Дмитрий Ивашинцев уверен, что "нацию создаёт резонанс "почвы" и метафизики: "Нация" - это прежде всего этническое единство, единство ментальных корней, истории, верований, традиций... При возникновении нации работают, по крайней мере, два мощных источника. Прежде всего "почва", географический фактор: климат, продолжительность светового дня, флора, фауна, набор микроэлементов данной местности. Они, в свою очередь, формируют состав тканей, костей, особенности биохимического обмена. Так возникает форма подсознания, то сочетание архетипов, которое Леви-Брюль называет первобытным менталитетом..." ("Нужен ли нам парад национальностей". - "Литературная газета", 2005, N 4).
   Собственно, об этом уже говорил Лев Гумилёв: "Этнос, образно говоря, это продолжение земли, а у каждого этноса своя земля и свои предки, своя родина". Более того, речь не просто о земле, но о конкретных "кормящих ландшафтах": "По теории Л. Н. Гумилёва, - уточняет его ученик и продолжатель его исследований Константин Иванов, - у каждого народа свой кормящий ландшафт, у русского крестьянства это в основном пойменные луга. Деревни на Руси создавались исторически в пойме рек, где легко можно было покосить сена для коровы. Связывался этот ландшафт и с обычаями земледелия, охоты... На устойчивость русского этноса разрушительно воздействовала урбанизация, строительство плотин, уничтожение кормящего ландшафта. Произошёл разрыв поколений, разрыв традиций - это необратимые процессы" (См. "Славянские ль ручьи сольются в русском море?.." - "Литературная учёба", 1990, кн. шестая).
   Не вдаваясь глубоко в историю, в те времена, когда произошло разделение древнерусской народности на три её ветви и формирование так называемых Великой, Малой и Белой Руси, посмотрим на состояние проблемы, которую можно сформулировать так: "русские" и "россияне", страна Россия или - как иронически пишут некоторые публицисты - некая "Россияния", а в ней, соответственно, "россиянцы"; роль русских как представителей титульной, государственнообразующей нации и исторически сложившееся полиэтническое сосуществование в стране с давних пор, "расовое и этническое разнообразие населения при равенстве юридическом и фактическом, которое во многом было реализовано" (Питирим Сорокин. Основные черты русской нации в XX столетии, 1967). [Напомним о полиэтническом происхождении самой русской нации. Она сложилась из пёстрых этнических элементов, и уже во время своего прорыва в историю славяне не были этнически монолитны, это был смешанный этнос].
   О том, что эта проблема сегодня актуальна, свидетельствуют появляющиеся с известной периодичностью публикации в СМИ. Приведём характерный диалог, опубликованный в "Российской газете" (2007, N23) под общим заголовком "Россияне или русские?".
   Если режиссёр Иван Дыховичный убеждён, что "слово "россиянин" помогает избежать национальной розни", то его оппонент, историк Александр Даниэль, считает, что само слово "россиянин" - искусственное, его появление - "результат какой-то ложной политкорректности", так как "советники Бориса Ельцина просто боялись слова "русский"". Характерно, что в подзаголовок этой публикации вынесено сообщение, что "в Московском патриархате слово "россиянин" считают искусственным". Таким образом в этой дискуссии заранее, если можно так сказать, ставится точка над "i".
   Заметим, что существенные разногласия, даже непримиримость в осмыслении всех этих проблем далеко не случайность. Здесь затрагиваются самые коренные вопросы современного бытия нашего государства, роль русской нации в нашем движении в будущее.
   Георгий Федотов провидчески писал в 1929 году: "... момент падения коммунистической диктатуры, освобождая национальные силы России в то же время является и моментом величайшей опасности. Оно, несомненно, развяжет подавленные ныне сепаратистские тенденции некоторых народов России, которые попытаются воспользоваться революцией для отторжения от России, опираясь на поддержку её внешних врагов... Благополучный исход кризиса зависит от силы новой власти, её политической зрелости и свободы от национального давления" ("Будет ли существовать Россия?", 1929)
   С одной стороны, сегодня заметно стремление лишить понятие "русский" его национального содержания: "Чуть ли не главное направление "национальной" политики "либеральных" властей, - утверждает современный учёный, - сводится к тому, чтобы вытравить из сознания русских представление о себе как о людях великой русской нации... В "Толковом словаре русского языка" С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой (М., 1994) слово "россияне" определено в первом значении так: "То же что русские (устар., обычно высок.)". Во втором значении: "Общее название населения России" (стр. 673).
   После обмена советских паспортов на российские слово "россияне" приобрело ещё одно значение: "гражданство". Устаревшее высокопарное слово превратилось в обыденное.
   Когда одним словом "россияне" заменяются словесные сочетания "гражданин России", "гражданин Российской Федерации", нельзя не признать это удобным. Но когда при этом исчезло в паспортах разделение граждан по национальности - вопрос. А когда "либеральные" специалисты по национальному вопросу начинают говорить об образовании новой "полиэтнической нации россиян", с этим вообще нельзя согласиться... гражданство есть гражданство, а нация есть нация...
   Слова "нация", "национальный" как результат западной политической моды получают всё более широкое, западное толкование, совпадающее по значению со словами "граждане", "население", "народ", "государство". "Обращение президента к нации". Какой нации? Не вернее ли было сказать: "к гражданам России", "к народу"?" (Михаил Вылезан. Квота на дух. - "Советская Россия", 2006, N 36).
   Несомненно, даёт себя знать та национальная политика, которая проводилась в советские десятилетия, когда так называемый "национальный вопрос" в идеологическом плане был официально снят с повестки дня: "Когда на место империи Романовых пришла, по сути, новая красная империя... большевики провели национальную политику в ускоренном темпе, объявив, что "нации на территории СССР стремительно сформировались и тут же переросли себя в социалистическом обществе". Это было уловкой. На самом деле наций в СССР не было. Центральная власть и партия большевиков унаследовали имперские принципы стратегического контроля над огромными территориями, а этносы сохранились, как прежде, в новом советском контексте. Это важно: советский период не знал ни наций, ни государства в современном понимании, это была именно "империя", "государство-мир" (по выражению евразийцев), где имперская общность "советских людей" вмещала в себя многие этносы - русских, украинцев, белорусов, татар, грузин, чеченцев, казахов и т.д." (Александр Дугин. Без идеи России не будет. - "Литературная газета", 2004, N 50).
   Это верно, будем только помнить, что вся партийная и государственная политика после революции, особенно в первое десятилетие, была направлена на отрицание национального в угоду политике интернационализма. При этом за всеми другими нациями, кроме русской, официально было признано право на самоопределение, национальные чувства русского народа были объявлены "контрреволюционными" и "русскому шовинизму" (Ленин) была объявлена война.
   На государственном уровне было "забыто", что для большинства народов до революции 1917 года - в особенности на Востоке - "эта гегемония России была счастливой судьбой, ибо позволила приобщиться к всечеловеческой культуре, какой являлась культура русская" (Георгий Федотов. Будет ли существовать Россия? 1929).
   Сегодня объединяющее значение русского языка, русской культуры громадно. Именно это обеспечивает, по мысли Дмитрия Ивашинцева, "связность огромных пространств России". И при этом, как отмечает профессор, "русские - единственный этнос, не имеющий признаков национального состояния: ни своей республики, ни своей столицы, ни своей символики, ни своей академии наук. Никаких значимых атрибутов. Спрашивается - почему? Ответа нет. Такое положение сложилось ещё при советской власти и сохраняется до сих пор. Более того, даже обсуждать эту проблему спокойным тоном нельзя. Каждый, кто затронет её, автоматически зачисляется в шовинисты" (Дмитрий Ивашинцев. Нужен ли нам "парад национальностей". - "Литературная газета", 2005, N 24).
   Нельзя не согласиться с мнением ряда современных учёных, которые убеждены, что открытое признание места и значения "титульной нации" не только не ущемляет всех остальных - по закону все равны - но как раз даёт возможность проводить взвешенную, единственно верную национальную политику и уберечь общество от конфликтов на так называемой "национальной почве", которые порой принимают абсолютно нецивилизованные формы ещё и по той причине, что титульная нация ущемлена в своих правах. [Заметим, по переписи 2002 года в России проживает 79,83 % русских, татар (следующая по численности нация) - 3,83 %]
   При этом, разумеется, ни о каком "национальном" насилии, ущемлении прав и свобод л ю б о й нации не может быть и речи; "Всякое дело, творимое малым народом, как бы скромно оно ни было, всякое малое слово должно воплотиться в русскую славу, в дело России" (Георгий Федотов. Будет ли существовать Россия?).
   Если же речь о титульной, государственнообразующей нации, то её задача, как и самого государства, в том, чтобы "дать образец, форму мирного существования народов не под гнётом, а под водительством великой нации... Задача культурных работников, каждого русского в том, чтобы расширить своё русское сознание (без ущерба для его "русскости") в сознание российское. Это значит воскресить в нём в какой-то мере, духовный облик всех народов России" (там же).
   В этих словах, как нам кажется, философом уже в 1929 году сформулирована целая программа, по крайней мере, её ядро, крайне востребованная и в наши дни, причём не только в России, но и в других странах.
   Как известно, ныне многие, в первую очередь - европейские страны в связи с громадными иммиграционными потоками впрямую столкнулись с проблемой взаимодействия титульной нации с представителями других, скажем так - и н ы х, чтобы не сказать: "чуждых" вероисповеданий, культур, самого образа жизни.
   [См., например, об этом статью Светланы Погорельской "Прощание с "мульти-культи"" ("Литературная газета", 2006, N 31), в которой - на примере современной Германии - анализируется ситуация, начало которой было положено в 60-е - 70-е гг. ушедшего века, ныне же многократно усложнившаяся.
   Культурно-политическая интеграция, в первую очередь, иммигрантов из мусульманских стран с их собственными, в том числе и в первую очередь религиозными ценностями, от которых, как выяснилось, никто не собирался отказываться, их равноправие - как мечталось тогда западным демократам - всё это ныне осложнено многими политическими, экономическими, бытовыми "неурядицами", от которых не спасает и новая "политкорректная" терминология: не "титульная нация", а "руководящая культура" и т. п.]
   Как видим, ныне проблема "титульной нации" и её отношений с другими этносами важна не только для России. Что касается нашей страны, то, как известно, "история русской нации вполне свободна от дискриминации, притеснения и эксплуатации нерусских национальностей России со стороны русской нации... нерусское население (Финляндия, Польша до революции) имели более привилегий и прав, чем русские...
   Носителями русской идеи выступали представители не только русского, но и других народов, связанных с Россией общностью исторических судеб - грек Михаил Триволис (Максим Грек), хорват Юрий Крижанич, белорус Франциск Скорина, украинцы Георгий Сковорода и Феофан Прокопович, молдаване Дмитрий и Антиох Кантемиры, армянин Микаэл Налбандян, азербайджанец Мирза-Фатали Ахундов, грузины Илья Чавчавадзе и Акакий Церетели, казах Чохан Валиханов, евреи Исаак Левитан и Михаил Гершензон...
   Служению России посвятили свои жизни многие выдающиеся люди, имеющие самые различные национально-исторические корни. Среди них полководцы Барклай де Толли, Багратион, мореплаватели Беринг, Беллинсгаузен, Крузенштерн, учёные Бэр, Ленц, Якоби, зодчие Растрелли, Росси, Бове... Такое единство в многообразии никогда не было чуждо жизненным и государственным устоям нашей страны... (Михаил Маслин. предисловие Сб. "Русская идея", 1992).
   России, - замечает к тому же современный исследователь, - всегда был свойственен национализм не этнический, а тягловый, служилый. Кто способен и готов служить России - тот русский" (Валерий Аверьянов. Пострусские грядут? - "Литературная газета", 2006, N 33).
  
  
  
  
   Отдавая должное вкладу представителей иных национальностей в нашу историю, тем не менее подчеркнём, что совсем не случайно никакая другая, но именно русская нация как "живое начало, духовная организация" (Сергий Булгаков) оказалась связующим, объединяющим ядром в созидательном историческом процессе на просторах России. Тому способствовали её "огромная жизненная стойкость, замечательное упорство, выдающаяся готовность её представителей идти на жертвы во имя выживания и самосохранения нации, а также необычное территориальное, демографическое, политическое, социальное и культурное развитие в течение её исторической жизни" (Питирим Сорокин. Основные черты русской нации в XX столетии, 1967 г).
   Всё это верно. Однако обращения к истории страны недостаточно. Только её метаистория позволит понять, почему была избрана русская нация в качестве основного движителя нашей истории, почему всё сложилось так, а не иначе.
  
  

О русском характере

  
   С моста идёт дорога в гору.
   А на горе - какая грусть! -
   Лежат развалины собора,
   Как будто спит былая Русь.
  
   Былая Русь! Не в те ли годы
   Наш день, как будто у груди,
   Был вскормлен образом свободы,
   Всегда мелькавшей впереди!
  
   Какая жизнь отликовала,
   Отгоревала, отошла!
   И всё ж я слышу с перевала,
   Как веет здесь, чем Русь жила.
  
   Всё так же весело и властно
   Здесь парни ладят стремена,
   По вечерам тепло и ясно,
   Как в те былые времена...

Николай Рубцов "По вечерам"

  
   Философ Иван Ильин, справедливо замечая, что "характером называют всякий постоянный уклад души", говорит о том, какой именно "уклад" необходим русскому человеку: "Русская душа должна приобрести уклад волевой, достойный и царственный. Она должна выстрадать и выковать себе д у х о в н ы й (- А.А.) характер. Вся Россия была создана людьми с характером. Вся русская культура есть явление национального духовного характера" ("Творческая идея нашего будущего. Об основах духовного характера", 1934).
   Более того, философ убеждён, что если и нужна России "ответственная идея - на десятилетия, на века... идея не отрицательная, а положительная... [которая] должна говорить о главном в русских судьбах - и прошлого, и будущего, должна светить целым поколениям русских людей, осмысливая их жизнь и вливая в них бодрость", то это должна быть "идея воспитания в русском народе национального духовного характера. Это - главное. Это - творческое. Это - на века. Без этого России не быть. Отсюда придёт её возрождение" (там же). Действительно, осмысление дальнейшей судьбы национальной идеи невозможно без сколько-нибудь ясного понимания особенностей русского характера как в историческом прошлом, так и в его современном выражении.
   Известные философы и учёные посвятили не одну работу этой теме. Назовём, к примеру, "Русскую идею" и "Судьбу России" Николая Бердяева; "Характер русского народа" Николая Лосского; "О русской идее" Ивана Ильина; "Основные черты русской нации в двадцатом столетии" Питирима Сорокина. То, что эти авторы открыли в русском человеке, будем надеяться, не исчезло до нашего времени, не потеряло своего значения.
   Ещё Николай Бердяев признавался: "Есть очень большая трудность в определении национального типа, народной индивидуальности. Тут невозможно дать строго научного определения" ("Русская идея").
   Замечательно поэтому, что в их работах не просто исследуются качества и свойства русского характера, но предпринята плодотворная попытка осознать его т и п о л о г и ю, в первую очередь, самый т и п русской духовности, те высокие качества русской души, которые испокон века являлись основополагающими, цементирующими историческую жизнь народа, облагораживающими её. Каковы же они? Каковы типологические черты русского народа, "в чём же суть русскости? - задаётся вопросом академик Евгений Челышев, - Что представляет собой русский менталитет? Свойственный всем народам, но приобретший генетическую устойчивость солидаризм - соборность. Вот одна из черт русского характера" ("Переживать чужое как своё". - "Литературная газета", 2006, N44).
   Другой академик - Олег Трубачёв убеждён: "Потенции России неисчерпаемы... "Мы - народ софийный" (П. Флоренский). Софийность - одна из наших духовных черт, один из параметров русского национального самосознания. Кроме того, не герметизм, а космизм, широта русского национального самосознания. Ведь в мире, скорее, преобладает не широта, а ограниченность, национальный эгоизм. Так что о широкой натуре русского человека и одновременно о способности понять других говорят не просто так... Можно говорить о трёх параметрах культуры - это софийность и космизм, всесветность русского человека (по Достоевскому), устремлённость к мудрости, а ещё соборность" (Цит. по ст.: "Лингвист Божьей милостью" - "Литературная газета", 2007, N14).
   Как мы видим, учёные размышляют о типологических чертах русского человека и народа в целом. Николай Лосский к таким типологическим чертам, которые, по мнению мыслителя, определяют лицо русского народа, его судьбу, относит религиозность (она своеобразно проявилась и в годы советской власти созданием, по выражению Даниила Андреева, "квазирелигии"), свободолюбие, доброту, даровитость. (См. "Характер русского народа"). С ним согласны другие русские философы. Иван Ильин, обращаясь к русской истории, утверждает: "О доброте, ласковости, гостеприимстве, а также о свободолюбии русских славян свидетельствуют единогласно древние источники - и византийские, и арабские. Русская народная сказка вся проникнута певучим добродушием. Русская песня есть прямое излияние сердечного чувства во всех его видоизменениях. Русский танец есть импровизация, проистекающая из переполненного чувства. Первые исторические русские князья суть герои сердца и совести (Владимир, Ярослав, Мономах). Первый русский святой (Феодосий) - есть явление сущей доброты. Духом сердечного и совестного созерцания проникнуты русские летописи и наставительные сочинения. Этот дух живёт в русской поэзии и литературе, в русской живописи и в русской музыке...
   Русская идея, - продолжает философ, - есть идея сердца. Идея созерцающего сердца... Она утверждает, что главное в жизни есть любовь и что именно любовью строится совместная жизнь на земле... Любовь есть основная духовно-творческая сила русской души. Без любви русский человек есть неудавшееся существо" ("Наши задачи" - "О русской идее", 1951).
   На готовность "жертвовать своими жизнями, судьбами, ресурсами и благополучием во имя спасения свободы, достоинства и других великих национальных ценностей" указал Питирим Сорокин ("Основные черты русской нации в двадцатом столетии"). Такая готовность, как известно, называется патриотизмом, или любовью к Отечеству, о чём речь далее.
   Можно назвать и такие черты русского национального характера, как жажда справедливости, широта, щедрость, любовь к простоте, "болезнь" совести, некая "неотмирность", даже святость русской души в её высочайших взлётах... Это и свойственное ей чувство благоговения на высших ступенях духа, которое Серафим Саровский считал главным в русском человеке, что, несомненно, связано с православными корнями.
   "То, что является лучшим в русском народе, те черты русского человека, которые справедливо восхваляются в художественной литературе, не есть нечто врождённое. Доброта, мягкость, терпимость, благожелательность, жертвенность, бесстрашие, бескорыстие, радушие - эти и другие черты, которые часто отмечаются как лучшие в русском человеке, особенно прошлого времени, были воспитаны в нём постоянной, из века в век, духовно-нравственной проповедью, которую он с детства слышал с церковного амвона, и покаянием, к которому он также был приучен с детских лет..." (Священник Александр Салтыков "Стержень российской духовности". - В кн.: "Русский вестник" Сб. N1, 1990).
   Характерно, что исследователи нового времени - философы, учёные, публицисты - не забывают о православных корнях, говоря о русском характере в его специфических проявлениях в истории и в современных условиях. [См. работы А. Панарина, Ю. Мамлеева, А. Солженицына, Ф. Разумовского, А. Дугина, Н. Нарочницкой, Ю. Ципко и др.]
  
  
  
   Язык - это океан, и он имеет огромные глубины. Есть пена и есть на самой поверхности некое волнение, а есть такие глубины, где в это время стоит тишина. Так что русский язык глубок и многослоен, и хочется верить, что он выживет во всех обстоятельствах.

Олег Трубачёв

  
   Обратимся к такому непререкаемому свидетельству о силе и мощи нации и особенностях национального характера, как язык, который философы называют "домом бытия духа и пространством мысли": "Язык не есть простое орудие, средство обмена мыслей, - писал Георгий Федотов, - язык - тончайшая плоть, не отделимая от её природы. И не мысли только, а целостного духа. Поэтому язык есть имя нации, как особого духовно-кровного единства, создающего определённую культуру, то есть царство идеальных ценностей" ("Национальное и вселенское"). "Русский язык - это язык, который может выразить почти невыразимое, звучание русской речи священно" (Юрий Мамлеев). Об этом же красноречиво свидетельствует и русская поэзия в своих вершинных образцах, поскольку "стихи - это предельная форма бытования слов, уже на грани материального и духовного... Сама поэзия есть высшая форма существования языка и вершина духовного творчества народа" (Алексей Шорохов. Веяние тонкого хлада. - "Литературная газета", 2005, N 5).
   Русский язык способен выразить не только "естественные особенности народа", но и преобразиться в "язык огненный", как назвал его Евгений Трубецкой, чтобы выразить его, то есть народа, мистическую идею: "Огненный язык - это язык, не знающий национальных преград, язык народных гениев, величайших праведников, творцов искусства и мыслителей, коих вечная мудрость избрала своими глашатаями"
   Приведём один пример, но чрезвычайно, как нам кажется, убедительный, свидетельствующий о мощи русского языка, его способности передать потаённый, глубинный смысл, онтологическое значение понятия, выраженного в слове. Как известно, "католический" ("кафолический") означает "вселенский". При переводе с греческого языка "Символа веры" святые равноапостольные Кирилл и Мефодий нашли аналог для передачи этого понятия - "соборный". "Утверждаю смело, - писал Алексей Хомяков, - что одно это слово содержит в себе целое исповедание веры, выражает идею единства во множестве". За понятием "соборности", как уже отмечалось, действительно кроется целая философия и архетипические черты русского народа.
   Приведём глубокое и мудрое мнение о русском языке и о происхождении языка вообще лауреата литературной премии им. Александра Невского "России верные сыны" писателя Петра Краснова: "Он и сейчас всё так же велик и могуч, наш язык... Он, живой и мудрый, несравненно умней нас с вами - как средоточие нашего национального духа и воли к жизни великой и пространной, да на меньшее, когда с нами такая сила его, мы никогда и не согласимся.
   И чем больше я, грешный, в меру сил своих человеческих соработничаю с ним, тем чаще думаю, что великие языки не образовались в результате общеутверждаемой учёными долгой языковой эволюции, а были даны свыше в основе своей готовыми каждому народу "по роду его" и назначению, - настолько сложна и едва ль не бесконечна Вселенная моего родного языка, настолько всё в нём переплетено, как в мощном дёрне, в почве нашей корнями и корешками, с нечеловеческой мудростью взаимоувязано...
   Во всяком случае, тайна происхождения языка, мне думается, не менее глубока, чем возникновение живой материи из неживой, чем тайна зарождения разума человека. Это тайна чаемого нами бессмертия: всё живое вечно живо в Боге, в Слове" ("Тайна бессмертия". - "День литературы", 2007, N 12).
   О православных корнях русского языка, между прочим, свидетельствует сама мелодика русской речи, которая сформировалась под влиянием православной молитвы: "Мелодика русской речи, - утверждает современный исследователь, - сформировалась под влиянием молитв, в частности, поклонной молитвы: "Господи, помилуй!" (поклон). В русской речи интонация к концу фразы понижается, а в английской - повышается. Эта, казалось бы, незначительная деталь отражает отношение к жизни всей нации. Интонация поклонной молитвы - выражение смиренного отношения к миру. В мелодике английского - утверждение превосходства" (Михаил Литвинов. Зачем нужна родная речь, 2005). При этом "смирение" вовсе не означает "слабость". Автор вспоминает слова Василия Розанова: "Смирение сильного - ангел, смирение слабого - бес".
   Это же можно сказать и о таких национальных качествах, как кротость и терпение. Если мы заглянем в сборник Владимира Даля "Пословицы русского народа", то без труда отыщем множество пословиц на тему терпения: "Без терпенья нет спасенья", "За терпенье Бог даёт спасенье", "Бог терпел и нам велел", "Терпенье и труд всё перетрут" и т.д. и т.п.
   Как известно, терпение может быть как силою, так и слабостью в разных исторических обстоятельствах. Если понимать его как умение переносить невзгоды, нужду, лишения ради сбережения Отечества, то это как раз такое свойство русского человека, которое лежит в основе нашего национального архетипа и не раз в историческом прошлом помогало преодолевать немыслимые для других наций трудности. Будем надеяться, что это высокое умение ещё не иссякло и у нашего современника.
   Не раз подчёркивалась мягкость, женственность, даже детскость русского характера, которые отнюдь не противоречат его стойкости и мужественности. "Говорят иногда, что у русского народа - женственная природа. Это неверно: русский народ, особенно великорусская ветвь его, народ, создавший в суровых исторических условиях великое государство, в высшей степени мужествен; но в нём особенно примечательно сочетание мужественной природы с женственной мягкостью" (Николай Лосский. Достоевский и его христианское миропонимание, 1939).
   Что касается "детскости", то вот глубокое наблюдение Светланы Семёновой, которая видит своеобразное её проявление даже в русском языке: "Всегда выделялась русская речь из всех других поразительным, "бессмысленным" обилием уменьшительно-ласкательных суффиксов: миленький, сладчайший, касатик, любушка и т.д. и т.д. Каждый предмет и живое существо как бы гладится, обласкивается, любится и производится в родные. Трава, но она же и травонька, и травушка, и травиночка, - как иностранцу объяснить разницу в этих словах и зачем она? Уменьшительно-ласкательные: лаская, уменьшают, производят вещи, существа в детей, отодвигают в отлитую вечностью и любовью страну детства, предощущения райского состояния всего мира, всей твари, а не только одного человека" ("Оправдание России. Эскиз национальной метафизики". - "Вопросы литературы", 1990, январь). [См. также работу Л. В. Карасёва "Русская идея (символика и смысл)", в которой автор, исследуя в том числе творчество гениального русского писателя XX века Андрея Платонова, говорит именно о детскости характера русского человека во всей его глубине и своеобразии] Отсюда - "доверие к миру как к творению". [См. статью Алексея Шорохова "Веяние тонкого хлада" - "Литературная газета", 2005, N 5, в которой автор заявляет об этом, опираясь на опыт русской литературы, великой тем, заметим, что в своих лучших образцах она открывает глубочайшую правду о русском человеке, а через него - о человеке вообще. Причём не боится этой правды и своих открытий].
   Ко всему вышесказанному необходимо ещё добавить умение русского человека о т д а в а т ь - то, что философ Александр Панарин называет "дарением". По его мнению, "общество, социальная жизнь питаются энергетикой этого дарения" ("Православная цивилизация в глобальном мире", 2002).
   Это, разумеется, не элементарный обмен: "ты - мне, я - тебе", но нечто гораздо большее, значимое не просто для общественной, социальной, но и для духовной жизни. Философ озабочен тем, что "сцену занимает человек, готовый давать только то, что заранее оговорено и оплачено. Этот новый антропологический тип начисто лишён спонтанности; любую активность и ангажированность, любые свои социальные роли он предваряет вопросом: а что и сколько я буду за это иметь?" (там же).
   Энергия же дарения - чрезвычайно важная - заложена, по Панарину, "в русском православном космоцентризме... В нашем типе цивилизации нет и не может быть труда, производства, социальной активности на принципах эквивалентного обмена стоимостями" (там же). И далее следует глубокий и закономерный вывод: "Когда русский человек, питаемый энергией вдохновения, идущей от воли, верит в общественное устройство, он неизбежно даёт больше, чем предусмотрено обменом; когда же перестаёт верить - даёт неизмеримо меньше, и вся социальная жизнь расстраивается, превращаясь в хаос... От падения в хаос Россию всегда спасал не закон - он сделать этого не в состоянии, - а вера, обеспечивающая спонтанность дарения на всех уровнях и во всех слоях общества. Диалектика русской жизни состоит в том, что та самая эротическая (в смысле натурфилософских космогоний) энергия, которая в условиях всеобщего "кредита доверия" даёт обществу колоссальнейшие силы людского энтузиазма, в условиях разочарования и безверия обращается в свою противоположность - в разрушительный танатос. Только люди, бесконечно далёкие от глубинной русской традиции, бесчувственные в отношении национального архетипа, могли находить смысл в том, чтобы погасить энергетику, идущую от космических полюсов нашей культуры, и приноровить национальный тип законничеству срединной культуры, начисто отгороженной от стихий космоса" (там же).
   Не здесь ли следует искать корни пресловутой русской "лени", пассивности, нежелания работать и существовать в так называемых "срединных" обстоятельствах, что отмечают многие русские философы. "Увлечённый стремлением к абсолютному, русский человек сравнительно мало проявляет интереса к средней области земной культуры. "Или всё, или ничего" - таков сознательный или безотчётный принцип поведения многих русских людей" (Николай Лосский. Достоевский и его христианское мировоззрение, 1939).
   Современный исследователь придерживается сходной точки зрения: "Нам особенно важны два полярных уровня, два плана - мир горний, мир Божественной истины и ад, мир погибели, зла. Верх и низ мироздания. А вот то, что составляет середину, наша земная жизнь, - этот уровень для русского сознания не очень важен. И в освоении этого срединного уровня мы не очень преуспели (Феликс Разумовский. Кризис беспочвенности. - "Литературная газета", 2004, N 2).
   Отрицание "срединного пути" многое объясняет в русском характере. Ещё Бердяев отмечал, что русский народ "наименее прикован к ограниченным формам жизни", "наименее мещанский из народов", "наименее детерминированный". И если на Западе слова "буржуа", "буржуазность" означали "почтенное общественное положение", то в России они носили отрицательный характер (См. "Русская идея").
   Особое отношение у русских к достижениям современной цивилизации и, в частности, к деньгам, что особенно заметно опять-таки по сравнению с Западом. Замечательно, что Василий Налимов, говоря об этом, исходит как раз из критерия творчества: "Творчество там (на Западе - А.А.), конечно, никто не отменял. Но творящий всё время должен помнить о маркетинге - удастся ли ему продать то, что он сотворил? А маркетинг суров - он подчиняется существующей парадигме и охраняет её.
   Деньги - организующая сила общества. Это, конечно, хорошо, это прекрасно. Это разрушает феодальную структуру с её системой привилегий и дискриминацией. Перед деньгами все равны, а неравным (больным) можно помочь - именно в этом должна проявляться социальная справедливость.
   Но - устремлённость к деньгам материализует жизнь, лишает её глубокого духовного поиска" ("В поисках иных смыслов").
   Феликс Разумовский объясняет, почему деньги "не работают", как должно, в России, не становятся, да и не могут стать всеобъемлющим символом для русского человека: "Наше экономическое светило г-н Ясин, причастный к реформам... признаётся, что в России деньги не могут заставить человека работать - как стимул они не действуют. Мне читать это неловко. Если бы уважаемый учёный спросил у любого русского фольклориста, чем являются деньги в фольклоре, он бы узнал много полезного. Ему бы объяснили, что деньги - это разбойник и большая дорога... И ещё клады. И всё!
   - А при чём здесь фольклор?
   - Да при том, что фольклор - это слепок русского мировоззрения. Изучив фольклор, можно понять, кто мы! Так надо ли было перетряхивать всю страну... делая основную ставку на деньги? ("Кризис беспочвенности". - "Литературная газета", 2004, N 2).
   В невнимании к архитипическим качествам русского человека, которые складывались веками, видится причина половинчатости и даже явного неуспеха современных реформ в разных областях. В том числе, в упорном насаждении демократии, скроенной по западному образцу без учёта русской истории и русского характера: "Демократия сама по себе - это абстрактный принцип, определённая политическая процедура. Если вы хотите, чтобы демократия прижилась в России, надо создавать её национальную версию. В Новгородской вечевой республике эта задача была решена. Пятьсот лет процветала русская демократия в Великом Новгороде. Возраст почтенный! А на чём всё держалось? На духовном авторитете новгородских владык! Самое удивительное, почти все они канонизированы, причислены к лику святых. Святые люди как опора демократии... Вот это и есть, если угодно, демократия по-русски. Новгородский епископ был не только главой державы: внешняя политика и финансы тоже являлись его прямой заботой. Государственная казна хранилась на полатях собора святой Софии. И с национальной идеей в Новгороде всё было в порядке" (там же).
   И ещё о демократии, уже с несколько иной точки зрения. Русский национальный архетип включает в себя как неотъемлемое качество то, что - как уже сказано - в прошлые века получило название "соборности": "Общее в русском самосознании предшествует частному. Мы вначале мыслим народ, Россию как нерасчленимое целое и лишь потом распознаём здесь отдельных личностей. И самодержавие у нас особое, соборное. И церковность. И даже демократия.
   Среди всех версий демократического устройства для России более всего подходит демократия братства, демократия соучастия - соучастия всего народа в своей собственной судьбе. Для русского человека счастье должно быть всеобщим" (Александр Дугин. Соучастие, соборность, самобытность. - "Аргументы и факты", 2006, N 16).
   Кстати, не лишне вспомнить, что говорил в своё время о демократии для русских - "живой и творческой" - философ Иван Ильин, предупреждая, что без необходимых предпосылок - "разумения, что такое свобода, должном уровне правосознания, образованности, политического опыта, без хозяйственной самостоятельности населения введение демократического строя может быть только гибельным для страны" ("Наши задачи". - "Предпосылки творческой демократии", 1951).
  
  
  
   Есть в медлительной душе
   русских
   Жар, растапливающий
   любой
   лёд:
   Дно всех бездн
   испытать
   в спусках
   И до звёзд
   совершить
   взлёт...
  

Даниил Андреев "Из маленькой комнаты"

  
   Мыслители были бы людьми далёкими от реальности, если бы не говорили о том, что составляет "оборотную сторону медали" - о тёмной, негативной составляющей нашего национального архетипа, во многом исказившей нашу историческую миссию, то есть "долженствование сверхнарода" (Даниил Андреев).
   Любовь к России, к своему народу даёт право говорить об этом сурово и нелицеприятно, как, например, сделал это Михаил Булгаков в письме к Сталину. Он не только признаётся в своём неприятии революции: "...глубокий скептицизм в отношении революционного процесса, происходящего в моей отсталой стране, и противопоставление ему излюбленной и Великой Эволюции", но и говорит о "самом главном" для себя: "Изображение страшных черт моего народа, тех черт, которые задолго до революции вызывали глубочайшие страдания моего учителя М. Е. Салтыкова-Щедрина" (из письма Михаила Булгакова "Правительству СССР" от 28 марта 1930 г.).
   "Нас ужасает, - признаётся Даниил Андреев в своём трактате, - зияющая бездна между долженствованием сверхнарода и тем этическим качеством народоустройства, которое он допускал у себя столько веков. Пугает разрыв между реальным этическим уровнем сверхнарода и тем уровнем, который требуется для осуществления его миссии...
   Устойчивые, глубоко вкоренённые в психологию народных масс навыки рабского мироотношения: отсутствие комплекса гражданских чувств и идей, унизительная покорность, неуважение к личности и, наконец, склонность превращаться в деспота, если игра случая вознесла раба выше привычной для него ступени.
   Как трагически звучит признание, сделанное уже на пороге XX века одним из корифеев нашей литературы, Чеховым, о том, что даже он - он! - годами, всю жизнь "по капле выдавливал из себя раба" ("Роза Мира").
   А вот что говорил о русском характере сам Чехов: "Природа вложила в русского человека необыкновенную способность веровать, испытующий ум и дар мыслительства, но всё это разбивается в прах о беспечность, лень и мечтание".
   Наш современник Александр Ципко, пытаясь понять истоки "мерзости и зверства нашей революции", говорит: "Или надо признать их отражением нашего национального характера, нашей цивилизации, или, напротив, согласиться с Милюковым [Милюков Павел Николаевич (1859-1943) - русский политический деятель, историк, публицист, один из организаторов партии кадетов. В 1917 г. министр иностранных дел Временного правительства], что это всё стало возможным благодаря тем культурным катастрофам, которые перенесла трагическая русская нация, благодаря тому, что мы, русские, ещё не успели до конца сложиться как культурный тип... При всех разговорах о душе нам не хватает крепости, устойчивости национального характера, национальной гордости, если хотите. Ленина и Троцких не будут слушать люди с развитым инстинктом национального самосохранения" ("Революция для вождей". - "Литературная газета", 2005, N 25).
   Кстати, сам русский народ умеет в своей массе трезво посмотреть на себя, порой даже преувеличивая свои недостатки, что также характерно для русского менталитета. В своё время это проницательно отметил Иван Ильин: "Русскому народу не свойственно закрывать себе глаза на свои несовершенства, слабости и пороки; напротив, его скорее тянет к мнительно-покаянному преувеличению своих грехов...
   Мы совсем не утверждаем, - продолжает философ, - будто всё, что в России происходит и создаётся - совершенно, будто русский характер не имеет своих недостатков, будто наша культура свободна от заблуждений, опасностей, недугов и соблазнов...
   Каждый народ творит то, что он может, исходя из того, что ему дано. Но плох тот народ, который не видит того, что дано именно ему, и потому ходит побираться под чужими окнами...
   В действительности мы утверждаем иное: хороши мы в данный момент нашей истории или плохи, мы призваны и обязаны идти своим путём - очищать своё сердце, укреплять своё созерцание, осуществлять свою свободу... мы призваны самостоятельно быть, а не ползать перед другими; творить, а не заимствовать, обращаться к Богу, а не подражать соседям; искать русского видения, русских содержаний и русской формы, а не ходить в кусочки, собирая на мнимую бедность. Мы Западу не ученики и не учителя. Мы ученики Богу и учителя самим себе..." ("Наши задачи". - "О русской идее", 1951). Удивительно, как злободневно сегодня это высказывание философа.
   Как же постичь суть русского характера? Правда в том, - и об этом не раз говорили мыслители, - что русский характер, который складывался веками под давлением самых разных и отнюдь не благостных обстоятельств, не только бесконечно разнообразен, но зачастую антиномичен.
   "Русский человек несомненно получил от Бога талант искания живой, горячей правды более, чем отвлечённого, холодного права. Горячность, цельность, смётка и простота русской души, может быть, есть возвращение одного из пяти талантов, ей данных... Но если смотреть не со стороны этого одного, "умноженного" и "возвращённого", таланта, а со стороны "зарытых в землю", то нет особых причин величаться и хвалиться русским людям своей бывшей - или настоящей - великостью.
   Атеистический материализм вышел не только из иностранных недр; он выполз, вылетел, как саранча, из собственной русской греховности и материалистичности... Не просвещённое Христовым светом горячее русское сердце так часто уходило и в тёмный фанатизм, и в мертвящее обрядоверие, опьяняло себя распутством, отчаянием, тоской, разбоем и алкоголем... И мы, пастыри Русской Церкви, может быть более всех виновны в том, что не защитили своего стада от волков воинствующего атеизма" (Архиепископ Иоанн Сан-Францисский (Шаховской). Письма о вечном и временном, 1960).
   Сама природа русского человека, по мысли Николая Бердяева, поляризована:
   - смирение, отречение и бунт, причём, как замечает философ, часто вызванный жалостью и обострённым чувством справедливости;
   - сострадательность, жалостливость и жестокость;
   - рабская покорность и своеволие;
   - любовь к свободе и склонность к подчинению;
   - роевое начало и обострённое сознание личности;
   - национализм и всечеловечность;
   - безбожие и искание Бога и т. д. и т. п.
   "Русский народ есть в высшей степени поляризованный народ, он есть совмещение противоположностей... он в высшей степени способен внушать к себе сильную любовь и сильную ненависть...
   Противоречивость и сложность русской души, может быть связана с тем, что в России сталкиваются и приходят во взаимодействие два потока мировой истории - Восток и Запад. Русский народ есть не чисто европейский и не чисто азиатский народ. Россия есть целая часть света, огромный Востоко-Запад, она соединяет два начала, восточное и западное...
   Два противоположных начала легли в основу формации русской души: природная, языческая, дионисическая стихия (то, что Даниил Андреев называет "прароссианством" - А. А.) и аскетически-монашеское православие.
   Можно открыть противоположные свойства в русском народе: деспотизм, гипертрофия государства и анархизм, вольность; жестокость, склонность к насилию и доброта, человечность, мягкость; обрядоверие и искание правды; индивидуализм, обострённое сознание личности и безличный коллективизм; национализм, самохвальство и универсализм, всечеловечность; эсхатологически-мессианская религиозность и внешнее благочестие; искание Бога и воинствующее безбожие; смирение и наглость; рабство и бунт" (Николай Бердяев. Русская идея).
   При том эти качества могут в той или иной мере сосуществовать в широкой русской душе. Как сказал классик устами своего героя Дмитрия Карамазова: "Нет, широк человек, слишком даже широк, я бы сузил". Парадоксальность русского характера проявляется и в забвении меры, желании "дойти до пропасти", что называется, "свеситься в неё наполовину", "заглянуть в самую бездну", что с гениальной проницательностью выразил Достоевский, и даже "броситься в неё, как ошалелому, вниз головой".
   Даниил Андреев также указывает на русскую "способность к созерцанию противоположности духовных глубин", и это отражено в характерах, созданных нашими классиками: "Печорины, Пьеры Безуховы, Ставрогины, Иваны Карамазовы, герои "Очарованного странника" Лескова и "Преступления и наказания" - внуки землепроходцев и опричников, казачьих атаманов и сжигавших себя раскольников, только культурный возраст их разный и разные сферы размаха. Двадцатый век ещё более углубил этот процесс, довёл до крайности: и внутреннюю дисгармонию, и борющиеся концепции, и эмоциональную накалённость" ("Роза Мира").
  
  
  
   Уже шла речь о нежелании русского человека двигаться по "срединному пути". Кроме идейных соображений его можно объяснить также некоей "житейской беспомощностью", житейским неумением обустроить свою текущую обыденную жизнь. "Почему, - спрашивал Евгений Трубецкой в начале XX века, - несмотря на огромные богатства и на многовековые усилия, русский народ не сумел обеспечить себе не только благоустройства, но даже сколько-нибудь сносного существования? Тут недостатки тесно связаны с положительными качествами. Они составляют как бы оборотную сторону медали. Говоря о нашей житейской беспомощности, как не вспомнить замечание Гоголя о том, что русская песнь идёт мимо жизни и не обнаруживает к ней привязанности! Всё, что было в России творческого, всегда устремлялось к безусловному, безотносительному, горнему... Надо раз навсегда покончить с правилом: "или всё, или ничего", иначе из нас ничего не выйдет. Можно так или иначе объяснять нашу житейскую неумелость, беспомощность, но мириться с ней - преступно" ("Гоголь и Россия". - В сб. "Два зверя", 1906-1919).
   В этой же работе философ призывает "не гнушаться труда". Это необходимо, но не будем забывать, что для русского человека "трудолюбие упирается в проблему стимулов. Русские не кальвинисты, у которых труд имеет самостоятельное значение в иерархии ценностей. Если нет настоящего духовного стимула, русский человек будет лежать на печи или, как Обломов, на диване. Есть стимул - русский горы свернёт. Но он должен ответить себе на вопрос "зачем". Найти русский ответ на вопрос "зачем", "во имя чего" - в этом заключается проблема русских реформ" (Феликс Разумовский. Кризис беспочвенности. - "Литературная газета", 2004, N 2).
   Тем более, что касается века XX, ситуация оказалась осложнена историко-политическими обстоятельствами, о которых говорит Василий Налимов, подводя итоги ушедшего века: "Закончился эксперимент, который длился 70 лет... Непонимание природы человека разрушило социальную и экономическую структуру страны.
   Дискредитированной оказалась и сама идея коммунизма - великой утопии, созревшей ещё в недрах христианской культуры.
   Пропал интерес к труду. Труд стал подчас просто невозможен, непривлекателен, формы его проявления - оскорбительны.
   На смену труду пришли спекуляция, алкоголь, грубость и агрессивность. Наглость в повседневном поведении теперь уже проявляют не только власти предержащие, но и сам измученный народ. И это страшно" ("В поисках иных смыслов").
   Будем надеяться, что постепенно эти негативные последствия, этот "регулярный провал истории" (Бердяев) уже в новом веке будут преодолены. Преодолены потому, что появятся те самые стимулы, о которых шла речь. И это будут отнюдь не стимулы обогащения любой ценой. Иначе говоря, будет осмыслена, обновлена, чётко сформулирована и - обязательно - принята большинством "национальная идея", о которой речь.
   То, о чём говорят философы, отмечая различные качества русского характера, наша классическая поэзия представляет в целокупности и неотразимой убедительности. Примеры можно множить и множить. Приведём одно из таких стихотворений, которое не нуждается в комментариях:
   Я запомнил, как диво,
Тот лесной хуторок,
   Задремавший счастливо
Меж звериных дорог...
  
   Там в избе деревянной,
Без претензий и льгот,
   Так, без газа, без ванной,
Добрый Филя живёт.
  
   Филя любит скотину,
Ест любую еду,
   Филя ходит в долину,
Филя дует в дуду!
  
   Мир такой справедливый,
Даже нечего крыть...
   - Филя, что молчаливый?
- А о чём говорить?

Николай Рубцов "Добрый Филя"

  
  
  
   Разумеется, вышесказанное - лишь часть правды о русском менталитете и национальном архетипе. Тема эта, как уже говорилось, сложна и обширна. Приведём ещё одно - современное - высказывание о русском характере: "Россия - это гигантская губка, которая всё с охотой впитывает в себя, преломляет в себе, делает своим, но уже на качественно более высоком уровне. Россия переварит любой Запад с Востоком, появятся инопланетяне - переварит и их. А вот "родники" надо беречь. Главная наша беда опять-таки в нашем менталитете: фантастическая восприимчивость, невероятная отзывчивость, русский космизм, всепонимание и стремление всё узнать, познать, понять, простить, всё впитать в себя" (Юрий Петухов. В зеркале прошлого. - "Литературная газета", 2004, N8).
   Нетрудно заметить, что здесь повторена (и даже "осовременена" - инопланетяне!) известная мысль Достоевского о русской восприимчивости и всеотзывчивости из его знаменитой речи о Пушкине. Эти качества, по свидетельству Даниила Андреева, имеют прямое касательство к замыслу Провиденциальных сил о российском сверхнароде, который может стать в будущем "катализатором", своеобразным "реактивом" в процессе духовного объединения человечества. Здесь важно и умение русских "хорошо ассимилировать и в эти усвоенные формы вливать новое содержание, в результате чего возникают совершенно своеобразные создания культуры и цивилизации", а также воспринимать "иные уклады, жизненные идеалы, иные расовые и национальные верования" ("Роза Мира").
   В свете вышесказанного известные мысли Достоевского о русском характере и русском народе, о том, "что значит быть русским" приобретают особенное значение, что, впрочем, не удивительно - писатель, может быть, как никто из русских людей и не только века XIX, по глубокому убеждению Даниила Андреева, обладал гениальной метаисторической прозорливостью: "Я верю, грядущие русские люди поймут, что стать настоящим русским, значит нести примирение всем людям... Да, назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть и значит только стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите...
   Мы будем первыми, кто объявит миру, что мы хотим процветания не через подавление личности и чужих национальностей, а стремление к нему через свободное и самостоятельное развитие всех наций и через их братское единение...
   Наш удел и есть всемирность. И не мечом приобретённая, а силой братства и братского стремления нашего к воссоединению людей...
   Стать настоящим русским и будет именно значить: стремление внести примирение в европейские противоречия... указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловечной и всесоединяющей, вместить с братской любовью всех наших братьев, а в конце концов, может быть и изречь окончательное слово великой общей гармонии, братского окончательного согласия всех племён по Христову евангельскому закону!..
   Я говорю лишь о братстве людей и о том, что ко всемирному, ко всечеловечески-братскому единению сердце русское, может быть, из всех народов наиболее предназначено" (из речи о Пушкине, произнесённой 8 июня 1880 года в заседании Общества любителей российской словесности).
   Об этом удивительном прозрении будущей метаисторической миссии России Николай Бердяев впоследствии скажет не менее прозорливо: "Достоевский прямо провозгласил, что русский человек - всечеловек, что дух России - вселенский дух, и миссию России он понимал не так, как понимают её националисты" ("Душа России", 1915).
   В заключение приведём ещё одно высказывание гениального писателя, которое позволяет нам надеяться, что русский народ сумеет исполнить своё предназначение в мире: "Я за народ стою прежде всего, - говорит Достоевский, - в его душу, в его великие силы, которых никто ещё из нас не знает во всём объёме и величии их, - как в святыню верую".
  
  
  

Русские пространства и русский характер в их взаимосвязи и взаимодействии

  
  
   Так веди же вперёд, моя грозная муза
   По великим дорогам необъятной Отчизны моей.

Николай Заболоцкий

  
   Русская литература, как и русская культура вообще, соответствовала огромности России, она могла возникнуть лишь в огромной стране с необъятными горизонтами... Была необъятная русская земля, была огромная, могущественная стихия русского народа.

Николай Бердяев "Русская идея"

  
   ...маленькой России быть не может, простор есть синоним русскости.

Виталий Третьяков

  
   Русский человек издавна чувствовал провиденциальную связь с родной землёй, её необъятными просторами, под воздействием которых формировался русский характер: "Русская земля и природа связаны с русским сознанием и душой самым глубочайшим и взаимным образом. Именно поэтому русский человек так нуждается в русской земле и, кроме того, сама эта земля является зеркалом его души и в то же время даёт ему силы" (Юрий Мамлеев, "Россия вечная. Россия в прошлом настоящем и будущем", 2002). По мысли философа, в географической необъятности проявляется широта и необъятность самой России. О том же - буквально - говорил ранее Николай Бердяев: "Есть соответствие между необъятностью, безграничностью, бесконечностью русской земли и русской души, между географией физической и географией душевной" ("Русская идея").
   Не отсюда ли богатырский размах, молодецкая удаль, которые издавна прославили защитников русской земли. Отсюда, несомненно, и тяга к странничеству. Оно, по выражению Бердяева, входит в саму структуру русской души. О том же говорит и Даниил Андреев: "Во все эпохи по дорогам России брели странники и искатели, сказители и бандуристы, безымянные творцы сказок и духовных стихов, песен и легенд, никем не записанных утраченных рассказов о героях своего времени и его идеалах" ("Роза Мира").
   Прежде всего нужно вспомнить о знаменитых "каликах перехожих" ["Калики перехожие - странники, слепцы, убогие, нищие, поющие духовные стихи и этим зарабатывающие себе на хлеб. В древней Руси К. были не только убогие, о них сложено много былин, в которых им приписывают черты богатырей; вероятнее всего, что так называли странников к святым местам, паломников, живущих милостыней". - "Полный православный энциклопедический словарь". Т. II, 1992], о богомольцах, идущих поклониться святым местам. "Богомолье. Вот чудесное слово для обозначения русского духа, - утверждает философ Иван Ильин, - Как же не ходить нам по нашим открытым, лёгким, разметавшимся пространствам, когда они сами, с детства, так вот и зовут нас - оставить привычное и уйти в необычное... и вернувшись в своё жилище обновить, освятить и его этим новым видением?.. Нам нельзя не странствовать по России: не потому, что мы "кочевники" и что оседлость нам "не даётся", а потому, что сама Россия требует, чтобы обозрели её и её чудеса и красоты и через это постигли её единство, её единый лик, её органическую цельность" ("О тьме и просветлении").
   Вместе с тем, странничество - это всегда и поиск правды, желание дойти до Беловодья, благословенной страны, отыскав которую можно осчастливить всех; это и стремление очистить душу, прикоснуться к святыням народного духа. [Конечно, не только русским свойственно это стремление. Паломничество к святым местам - особая страница в истории религиозной жизни многих народов земли. Вспомним о тысячелетних традициях индийского народа, сохранившихся вплоть до наших дней, или о великом паломничестве, хадже, народов арабских к мечети Аль-Харам, во внутреннем дворе которой находится священная Кааба...]
   Замечательно, что в числе классических произведений о русском детстве, кроме гениальной повести Ивана Сергеевича Шмелёва "Лето Господне", есть его, тоже автобиографическая, повесть "Богомолье", в которой мальчик Ваня со своим другом и наставником старым мастером-филёнщиком Горкиным идут вместе с другими богомольцами пешком из Москвы в Троице-Сергиеву лавру поклониться святым мощам преподобного Сергия Радонежского, делая великие открытия на своём пути, прикасаясь к русской природе, узнавая сокровенную суть русского характера, впитывая светлый дух своего Отечества.
   А вот отрывок из маленького рассказа Андрея Платонова "Странники", написанного им в 1920 году:
   "Митя ходил каждый день в лавку за хлебом по тихой улице, где уже кончался город и начиналось поле. Ходить было далеко и жарко, а хорошо: было видно поле и дорога, и по ней шли странники...
   И Митя думал, что странники уходят в другую землю, на конец света, где солнце светит днём и ночью, как большой костёр, и кругом его сидят радостные тихие странники и с ними Волчек (собака мальчика, погибшая предшествующей зимой - А.А.), а вокруг сторожами ходят звёзды". Как всегда у Платонова, земля и космос, детская жизнь - именно д е т с к а я, недаром писатель говорил о том, что "взрослые лишь предтечи, а дети - спасители Вселенной" - и жизнь народная тесно взаимосвязаны, органически дополняют одна другую, высветляя своё бытийственное содержание.
  
  
  
   Николай Бердяев, обращаясь к теме странничества, также выводит её на онтологический, бытийственный уровень:
   "Русский человек с большой твёрдостью духа преодолевает всякую буржуазность, уходит от всякого быта, от всякой нормированной жизни. Тип странника так характерен для России и так прекрасен. Странник - самый свободный человек на земле. Он ходит по земле, но стихия его воздушная. Он не врос в землю, в нём нет приземлённости. Странник свободен от "мира", и вся память земли и земной жизни свелась для него к небольшой котомке на плечах. Величие русского народа и призванность его к высшей жизни сосредоточены в типе странника.
   Русский тип странника нашёл своё выражение не только в народной жизни, но и в жизни культурной, в жизни лучшей части интеллигенции" ("Душа России").
   Замечательно, что философ видит в тяге к странничеству истоки чувства мессианского, эсхатологического, корни же его, в том числе, - в огромных российских просторах: "Странничество - очень характерное русское явление, в такой степени незнакомое Западу. Странник ходит по необъятной русской земле, никогда не оседает и ни к чему не прикрепляется. (Здесь уже не до домашнего, заметим, и любого другого "житейского устроения" - А.А.). Странник ищет правды, ищет Царства Божьего, он устремлён в даль... Народный строй всегда выделял из своей среды странников. Но по духу своему странниками были и наиболее творческие представители русской культуры, странниками были Гоголь, Достоевский, Л. Толстой, Вл. Соловьёв и вся революционная интеллигенция. Есть не только физическое, но и духовное странничество
   [Прекрасный образец того и другого - Даниил Андреев. (См. раздел ""Вдаль, с посланцем иных миров". О жизни и творчестве Даниила Андреева". Кстати, ныне, по наблюдению философа Александра Панарина, идеал "странника", который впитывает в себя во время странничества прежде всего духовные ценности, обогащается ими, заменён на идеал "туриста", который по преимуществу ищет развлечений без всякой нравственной цели.]
   Оно есть невозможность успокоиться ни на чём конечном, устремлённость к бесконечному. Но это и есть эсхатологическая устремлённость, есть ожидание, что всему конечному настанет конец, что окончательная правда откроется, что в грядущем будет какое-то необычайное явление. Я назвал бы это,- признаётся философ, - мессианской чувствительностью, одинаково свойственной людям из народа, и людям высшей культуры" ("Русская идея").
   [Разумеется, тяга к странничеству как устремлённость к бесконечному, к добру и деятельному участию в жизни, свойственна и другим народам. Приведём пример уникального странничества, которое началось в январе 1953 года в Соединённых Штатах Америки и продолжалось 28 лет. О нём рассказано в книге "Миролюбивая Странница. Её жизнь и деятельность по её собственным свидетельствам. Составлено некоторыми из её друзей", (пер. с англ. 1993). Её героиня, отказавшаяся от своего имени и вошедшая в историю как Миролюбивая Странница, Миролюба, прошла пешком через все 50 штатов, 10 канадских провинций и часть территории Мексики... "У меня нет денег, - признавалась она, - я не принадлежу ни к какой организации... Всё моё имущество - это только то, что на мне и у меня в карманах... Я не прошу, но мне дают, и это говорит о том, как хороши люди...
   Пилигрим - это странник, у которого есть цель. Может быть, паломничество к некоему месту или к некоей святыне - наиболее известный вид его. Моё паломничество - к миру, поэтому я миролюбивая странница... (напомним, это было время, когда шла война в Корее, затем во Вьетнаме - А.А.) Я буду странницей до тех пор, пока человечество не познает дороги, ведущие к миру...
   Странствия - это тихая молитва и примерная жизнь. Мои походы - это, прежде всего, молитвы во имя мира. Если вы посвящаете свою жизнь молитве, тогда ваша молитва становится безмерно сильнее... Странствие стало для меня молитвой и таким удобным случаем, когда я могла поговорить со многими людьми и воодушевить их на то, чтобы каждый по-своему мог сделать что-то для мира... Путь к мирной жизни - преодолевайте зло добром, ложь правдой и ненависть любовью. Это самое послание я несу в течение многих лет". Известно, что эти странствия не прошли бесследно, встречи и беседы Миролюбы пробудили многих к духовной жизни.]
  
  
   Необозримые русские пространства не раз влияли на ход исторических событий, назовём войны 1812 и 1941-1945 гг. Можно вспомнить, уходя вглубь истории, и пушкинское: "России определено было высокое предназначение: её необозримые равнины поглотили силу монголов и остановили их нашествие на самом краю Европы; варвары не осмелились оставить у себя в тылу порабощённую Русь и возвратились в степи своего Востока. Образующееся просвещение было спасено растерзанной и издыхающей Россией".
   [Признаемся, точка зрения Пушкина на монголо-татарское нашествие, как уже отмечалось, кажется нам ближе и достовернее, чем отношение к этим событиям Льва Гумилёва и его современных последователей. Вот, например, характерное высказывание: "Мы, великороссы, отстаивали свою религиозно-культурную самобытность, и Орда была в этом огромным подспорьем" (Александр Дугин. Короли и жрецы. - "Литературная газета", 2004, N10; см. работу того же автора "Русская вещь"). Тем более, что Даниил Андреев в своём трактате раскрывает метаисторическую подоплёку и рисует трансфизическую картину этой трагедии Руси, которая целиком совпадает с пушкинской трактовкой. (См. "Роза Мира", кн. 7 гл. 1).]
   Русские земли не только спасали, но и требовали защиты и устроения: "преодоления пространства", о котором говорил ещё Гоголь, - что отметил в статье "Гоголь и Россия" Евгений Трубецкой в 1909 г.: "Что же поведал нам Гоголь о России? Прежде всего она для него - синоним чего-то необъятного, беспредельного, "неизмеримая русская земля". Но беспредельное - не содержание, а форма национального существования. Чтобы найти Россию, надо преодолеть пространство, наполнить т в о р ч е с к о й д е я т е л ь н о с т ь ю (А.А.) её безграничный простор. В поэзии Гоголя мы находим человека в борьбе с пространством. В этом - основная её стихия, глубоко национальный её источник" (В сб.: Евгений Трубецкой "Два зверя", статьи1906-1919 гг.). О том же, по сути, идёт речь у Бердяева: "То, что Россия так огромна, есть не только удача и благо, но так же и источник трагизма судьбы русского народа. Нужно было принять ответственность за огромность русской земли и нести её тяготу. Огромная стихия русской земли защищала русского человека, но и сам он должен был защищать и устраивать русскую землю. Получалась болезненная гипертрофия государства, давившего народ и часто истязавшего народ... Но не случайно Россия так огромна. Эта огромность - провиденциальна, и она связана с идеей и призванием русского народа. Огромность России есть её метафизическое свойство, а не только свойство её эмпирической истории" ("Русская идея").
   О том, что интуитивная догадка философа о метафизическом значении русских просторов абсолютно справедлива, свидетельствует трактат Даниила Андреева. В нём мы находим ответы на вопросы: почему России были суждены эти необъятные земли, в чём заключался их провиденциальный умысел.
  
  
  
  
   "Какими импульсами, - спрашивает духовидец, - создавалось то гигантское географическое целое, тот странный конгломерат пустынь, тундр, плодороднейших густонаселённых областей, огромных городов и необозримой тайги, которое, в общих чертах совпало с границами Российского сверхнарода?.." ("Роза Мира").
   Обращая наше внимание на экспансии сверхнародов - арабского, романо-католического и северо-западного, которые составили целые эпохи всемирной истории и направили её развитие в новое русло, Даниил Андреев особенно подробно говорит о русской экспансии на Восток в конце XVI и в XVII столетиях. Он задаётся вопросом, "почему и ради чего, какими именно социально-экономическими причинами понуждаемый, русский народ, и без того донельзя разрежённый на громадной, не обжитой ещё Восточно-Европейской равнине, в какие-нибудь сто лет усилиями отнюдь не государства, а исключительно частных людей залил пространство, в три раза превышающее территорию его родины, пространство суровое, холодное, неуютное, почти не обитаемое, богатое только пушниной да рыбой (громадные залежи полезных ископаемых были обнаружены там значительно позднее - А.А.), а в следующем столетии перешагнул через Берингово море и дотянулся до Калифорнии?" ("Роза Мира").
   "Это было действие некоего, - говорит духовидец, - иррационального фактора, который принято называть психологическим": "Да: избыток телесных сил и мужание народного духа, в котором, при не утраченной ещё до конца внутренней цельности, пробуждается стремление вдаль - вот, в психологическом плане, проявление этого иррационального фактора в разбираемую нами эпоху" (там же). Но одним "психологическим фактором" эти великие деяния никак не объяснишь. Духовидец свидетельствует, что таково было "грозное и непререкаемое" веление демиурга Российского сверхнарода, и оно было непосредственно связано со вселенской миссией России: "Деяния, внушавшиеся землепроходцам, сводились к одному - только к одному, но великому: силами нескольких сотен богатырей захватить и закрепить за сверхнародом Российским грандиозные пространственные резервы - всю пустующую территорию между массивами существующих ныне на земле культур. Ни один казак, ни один герой сибирских завоеваний этого, конечно, даже приближённо не понимал. Перед каждым возникала не эта общая историческая цель, а мелкая, частная, конкретная: бороться за своё существование путём устремления на Восток за горностаем, за белкой, за соболем. Всего этого имелось в изобилии в уже захваченных местах; но остановиться почему-то было невозможно" ("Роза Мира"). Это была, по Даниилу Андрееву, "демиургическая инвольтация человека массы", "непререкаемый зов Бессознательного". Невозможно удержаться, чтобы не процитировать те удивительные строки, насыщенные подлинной поэзией, - вот уж поистине перед нами проза поэта, - в которых речь о том, к а к осуществлялось это воздействие и почему "невозможно было остановиться в этом движении всё дальше и дальше на Восток": "Этому мешали дикие запахи с неведомых пустошей Востока, ударяющие в ноздри и пьянящие, как вино. Этому мешало курлыканье журавлей, трубные клики оленей - напряжённые, страстные, вольные голоса звериного мира. Этому мешала синеватая дымка, затуманивавшая на востоке дремучий лесной горизонт. Этому мешали бездомные ночлеги, костры, лица и рассказы товарищей, песни, удалая жизнь. Даже само солнце мешало этому, поднимаясь над таинственными восточными просторами, словно указывая молча путь и цель. Главное же - мешала собственная кровь, учившая именно так понимать голоса ветра и солнца, зверей и птиц, - кровь, гудящая по жилам властным призывом вдаль, внеразумным и провиденциальным хмелем бродяжничества" (там же).
   Цель этого грандиозного движения была одна: "превращение России из окраинной восточноевропейской страны в великую евразийскую державу, заполняющую всё полое пространство между Северо-западной, Романо-католической, Мусульманской, Индийской и Дальневосточной культурами (то есть между почти всеми культурами, ныне существующими)...Можно догадываться, что это имело отношение ко всемирно-историческому назначению России и что эти пространственные резервы должны послужить ареной для тех творческих деяний сверхнарода, свидетелем которых явится XXI или XXII век. Культура, призванная перерасти в интеркультуру, может осуществить своё назначение, лишь тесно соприкасаясь со всеми культурами, которые она должна ассимилировать, объединить и претворить в планетарное единство. Если сверхнарод предназначен стать реактивом, трансформирующим и себя, и все сверхнароды мира в духовно единое Человечество, то ему должны быть уготованы пространства, соответствующие размаху его борьбы, его идей и творческого труда" ("Роза Мира").
  
  
  
  

О Матери-Земле

  
   Мата бхуми путрохам притхивьям (Земля - моя мать, и я - её дитя).

Атхарваведа

  
   Земля-владычица! К тебе чело склонил я,
   И сквозь покров благоуханный твой
   Родного сердца пламень ощутил я,
   Услышал трепет жизни мировой.
   В полуденных лучах такою негой жгучей
   Сходила благодать сияющих небес,
   И блеску тихому несли привет певучий
   И вольная река, и многошумный лес.
   И в явном таинстве вновь вижу сочетанье
   Земной души со светом неземным,
   И от огня любви житейское страданье
   Уносится, как мимолётный дым.

Владимир Соловьёв 1886

  
   Типология творчества будет неполной, если не указать на связь человека с родной землёй, которая понимается им не просто как место жительства и даже не только как мать-кормилица, "хлебородица". Творческая мощь и проникновенная интуиция народов выразилась в их отношении к земле ещё в древности. Если говорить о русском народе, то он всегда ощущал землю как некую мистическую сущность, которую невозможно постичь во всей её глубине. Как нечто, существующее далеко за пределами физического бытия. И был в этом глубоко прав.
   От земли мощь и непобедимость одного из былинных богатырей - Микулы Селяниновича, "землёй клялись, горсть родной земли брали на чужбину, 10 мая справляли её именины - в этот день землю нельзя было беспокоить - пахать, вскапывать" (Мария Семёнова. Религия наших предков). Иначе говоря, это отношение зародилось ещё в славянском язычестве, которому Даниил Андреев дал ёмкое название "прароссианство". "Но и в XIX веке, - как писал философ Георгий Федотов, - русский славянин ещё не оторвался вполне от Матери-Земли. Его сращённость с природой делает трудным и странным личное существование. Природа для него не пейзаж, не обстановка быта и, уж конечно, не объект завоевания. Он погружен в неё, как в материнское лоно, ощущает её всем своим существом, без неё задыхается, не может жить" ("Письма о русской культуре").
   Как мы видим, в христианские века благоговение и почитание земли не угасли, но приобрели новые краски, обогатились теперь уже христианскими мотивами. В автобиографической повести Ивана Шмелёва "Лето Господне" о жизни семьи в Замоскворечье в конце XIX века прабабка главного героя - глава старообрядческого рода - не сомневается, что можно и нужно молиться Матери-Земле, хотя "отец Виктор серчает, нет, говорит, такой молитвы! Есть, по старой книге. Как с цветочками встанешь на колени, - учит она маленького Ваню накануне Троицы, - ты и шепчи в травку: "И тебе мать-сыра земля, согрешил, мол, душою и телом... Пойдёт завтра Господь, во Святой Троице по всей земле... Завтра вся земля - именинница. Потому - Господь её посетит. У тебя Иван-Богослов ангел, а мой - Михаил Архангел. У каждого свой. А у земли-матушки сам Господь-Бог, в Святой Троице... Троицын День".
   Сакральное значение земли в жизни человека глубоко чувствовал Достоевский: "Если хотите переродить человечество к лучшему... то наделите его землёй!.. Родиться и восходить нация должна на земле, на почве, на которой хлеб и деревья растут" ("Дневник писателя. 1876, июль-август").
   А вот что такое земля для героев писателя: "Родион Раскольников, измученный страданием, которое дала ему его идея, встаёт на колени и целует землю перед тем, как прекратить своё мучительное движение... Его прикосновение к земле - это покаяние. Зосима, умирая, целует землю. Алёша Карамазов обнимает землю после смерти Зосимы, перед тем как пойти в "мир". Мышкин в своём рассуждении о "почве", без которой нельзя иметь Бога, ссылается на мнение купца из старообрядцев (известно их отношение к земле: землёй клялись, землёй умывались, если не было воды). Старуха-странница говорит юродивой Лебядкиной, что земля и есть Богородица" (В. Иванов. Безобразие красоты. Достоевский и русское юродство).
  
  
  
   Нет, моего к тебе пристрастья
   Я скрыть не в силах, Мать-Земля.

Фёдор Тютчев

  
   Не кричи так жалобно, кукушка,
   Над водой, над стужею дорог!
   Мать России целой - деревушка,
   Может быть, вот этот уголок...

Николай Рубцов

  
   Николай Бердяев был уверен, что "русским чужда мистика расы и крови, но очень близка мистика земли" ("Русская идея", 1946). Эту же тему развивает в своих работах современный мыслитель, писатель Юрий Мамлеев: "Каждый знакомый с духовной космологией, знает, насколько природа и даже космос связаны с человеческим сознанием - поэтому нет ничего удивительного в том, что русская земля и природа связаны с русским сознанием и душой самым глубочайшим и взаимным образом. Именно поэтому русский человек так нуждается в русской земле и, кроме того, сама эта земля является зеркалом его души и в то же время даёт ему силы" ("Россия вечная. Россия в прошлом, настоящем и будущем").
   Отсюда, кстати, один шаг к осознанию роли крестьянства в жизни нашей огромной страны, в том числе его исторической роли. Замечательно сказал об этом Леонид Леонов в 1988 году: "Крестьянство было органом нации, а не сословием. От крестьянства родились все - и интеллигенция, и рабочие, и правители... Крестьянство - это босые ноги нации, которые чувствуют, знают жизнь земли" (См. сб. "Роман Л. Леонова "Пирамида" Проблема мирооправдания", 2004).
   [Кстати, стоит обратить внимание на то свидетельство Даниила Андреева, в котором говорится о "босых ногах" в буквальном смысле слова и о роли земли в жизни современного человечества: "Что купание, воздух и солнце полезны, всем давно известно: теперь уясняется, что польза эта во много раз глубже и многостороннее, чем думали, и что ещё полезнее сама земля... обувь является не только защитой, но и основной преградой между нашим организмом и излучениями земли...
   Почва есть как бы резервуар, накапливающий, хранящий и отдающий энергию излучений за огромные промежутки времени, а сами источники излучений пребывают в мирах другой материальности, хотя их передвижение в пространстве т а м отражается на состоянии стихий и всего ландшафта з д е с ь" ("Роза Мира").]
   Нашей национальной трагедией - трагедией России, в XX веке в особенности, было "раскрестьянивание", уничтожение, распад крестьянства именно как "органа нации", а не только определённого сословия, как первоисточника и нравственной, и житейской опоры страны. Об этом, по сути, вся так называемая "деревенская проза" - одна из самых мощных ветвей русской литературы XX века, которой мы по праву ныне гордимся. Это произведения Федора Абрамова, Василия Белова,
   [У Василия Белова, кроме замечательных художественных произведений о русской деревне, есть ещё одна удивительная книга: "Лад. Очерки о народной эстетике" (1982). Она - об укладе народной жизни, о быте, народных промыслах, фольклоре, о поэзии и смысле труда крестьянина на земле, о самом "жизненном крестьянском круге"... Ведь как говорит сам автор: "Стихия народной жизни необъятна и ни с чем несоизмерима".
   Прав Владимир Крупин, сам глубоко знающий эту "стихию" изнутри: ""Лад" - это поэма о России, о русском народе. Это подвиг, равный "Толковому словарю живого великорусского языка" Владимира Даля и "Поэтическим воззрениям славян на природу" Афанасьева. Даже больше. У Афанасьева всё-таки очень силён элемент язычества, а у Белова всё освещено фаворским сиянием христианства" (Владимир Крупин. По-прежнему всё впереди. - "Литературная газета", 2007, N43).]
   Виктора Астафьева, Бориса Можаева, Василия Шукшина, Владимира Личутина, Владимира Крупина, Валентина Распутина. Его повесть с символическим названием "Прощание с Матёрой", может быть, наиболее полно и глубоко выразила эту национальную трагедию. И сегодня размышления о крестьянстве одни из главных для писателя. "Роль крестьянской среды заключается... в сохранении тех ценностей, которые были прежде. Имеется в виду почва - нравственная и духовная.
   И черпается она из самой земли - в ней сила-то. Но дело в том, что пока земля не в состоянии родить этой возбуждающей энергии или рождает её недостаточно - потому что она сейчас в системе государственных и народных ценностей на десятом месте. Будет на первом, будет и этот урожай" (Валентин Распутин. Если дело дошло до края. - "Литературная газета", 2004, N35).
   Это, действительно, особая тема - тема крестьянства, которое живёт и работает на Земле, черпая в ней свою силу и устойчивость и чувствуя, как никакое другое сословие, её сакральную мощь. Сошлёмся на работы двух современных мыслителей, которые отдали дань теме крестьянства в её историческом и современном аспекте, более того - оба автора (заметим, очень разные) одинаково чутки к онтологической и эзотерической сторонам проблемы.
   "Крестьянин - важнейшая фигура всей индоевропейской традиции, - утверждает виднейший представитель современного евразийства Александр Дугин. - Культивация зерновых и, особенно, хлеба рассматривалась нашими предками как сакральное занятие, как особая космическая литургия. И не случайно именно хлеб стал земным веществом, избранным Спасителем для пресуществления в Его Святую Плоть. Так же не случайно сам Бог в евангельских текстах уподобляется сеятелю, то есть крестьянину, священной фигуре человечества. Крестьянский труд был издавна назван "благородным". В священной цивилизации ещё не существовало обособленной трудовой этики, и понятие "благородный" употреблялось отнюдь не в метафорическом смысле. Дело в том, что во время сакральных праздников у индоевропейцев сам царь совершал ритуальную запашку земли. Труд крестьянина можно было поэтому назвать "царским" в полном смысле слова" (Александр Дугин. Царский крестьянский труд. - В кн.: Александр Дугин. Русская вещь. Очерки национальной философии, 2001). [В подтверждение этих размышлений можно вспомнить, что в великом индийском эпосе "Рамаяна" жена Рамы Сита, что значит на санскрите "Борозда", - дочь богини-Земли (недаром она найдена на пашне), и это несомненно несёт в себе сакральный смысл. (См. Шри Сатья Саи Баба. Сказание о Раме. Рамакатхараса вахини. Поток священной благодати, 2004).]
   Переходя непосредственно к истории России, философ обращает наше внимание на то, что именно крестьянство оказалось наиболее способным из всех сословий сохранить "верования и обычаи, предания и обряды, полные высшего смысла для того, кто понимает законы священного арийского космоса": "Традиционное бытие крестьянина проходило не просто в самом центре природы, но в центре особой просветлённой природы, пронизанной лучами Логоса. Деревенский житель никогда не был "примитивным" (или не очень добрым) "дикарём", каким его воспринимала заносчивая барская культура последних веков царской Руси. То, что казалось, на первый взгляд, его архаичностью и невежеством, на самом деле было признаком глубокой укоренённости в священных архетипах, проявлением высшего сверхразумного знания, которое некогда в золотом веке было осью коллективного бытия полноценной сакральной цивилизации. За нерациональностью крестьян скрывалась их мудрость, за их ленью - созерцательность, за нерасторопностью в мирских делах - нестяжательная аскеза. Крестьянин жил не в мире скепсиса и критического остроумия, но в мире древних символов и знаков, в живом насыщенном пространстве, где небо и земля, солнце и луна, день и ночь, лето и зима выступали как живые реальности напряженной космической драмы. Крестьянский быт был полон примет и поверий, особого священного ритма, и это придавало существованию высший литургический смысл. Именно он, а не стиль жизни озападненного русского дворянства, нёс в себе последние остатки древней солнечной цивилизации, Святой Руси. Крестьяне в России много веков находились в униженном состоянии. Позор крепостничества, эксплуатация нарождающимся капитализмом и, наконец, второсортное положение в номинально пролетарском советском государстве - всё это этапы долгого мученического пути русского крестьянства. Обираемые, угнетаемые, спаиваемые разнообразными сословиями - выходцами из городской культуры, крестьяне несли свой крест с безмерным смирением и покорностью, охраняя для какой-то высшей эсхатологической цели то священное предание, которое составляло сущность его бытия. Ежегодная, суровая борьба за хлеб, за урожай была физическим аспектом космической литургии труда, повторявшейся снова и снова, несмотря на гонения, притеснения, пытки, муки" (там же).
   Другой современный мыслитель, Александр Панарин, говорит - буквально - о том же и теми же словами, называя труд крестьянина "извечной литургией кормилице-земле" (см. далее).
   Как мы видим, масштаб, в котором рассматривается ныне творческая деятельность русского крестьянского сословия, не ограничивается (в его историко-культурном аспекте) созданием былин и легенд, песен и сказок, художественных орнаментов и иных ремёсел, что и само по себе, разумеется, есть неоценимый вклад во всеобщую культуру. Нет, он воистину космичен. Тем более поражает нынешнее культурное, экономическое и т.д. положение современного крестьянства н а д е л е, а не на словах. Философ А. Панарин в своей работе "Православная цивилизация в глобальном мире" (2002), скрупулёзно перечисляет все исторические мытарства, через которые прошло русское крестьянство в XX веке, не говоря уже о том, что именно на крестьянские, и не только мужицкие, но и бабьи плечи (вспомним Фёдора Абрамова и его тетралогию "Братья и сёстры") легли главные тяготы Великой Отечественной войны. Картина встаёт поистине апокалиптическая. Судьба крестьянства в годы советской власти, "драма его жизни состояла в том, - пишет философ, - что эту жизнь подрезали, усекали, выкорчевывали, стерилизовали. Комиссарство взяло на вооружение технологию абсурда и извечной крестьянской литургии земле-кормилице противопоставило игру в абсурд.
   Сначала, в период продразвёрстки, у крестьянина, только что получившего землю, отнимали весь урожай. Труд тем самым становился абсурдным. Потом, в период коллективизации, на глазах у крестьян комиссарские некрофилы обрекали на гибель отнятый у них хлеб, пСтом политое добро. Отобранная скотина гибла от бескормицы в коллективных загонах, отобранный урожай сгнивал или сжигался. Этот театр абсурда, устроенный с мрачным некрофильским злорадством над поруганной жизнью, продолжался десятки лет.
   Сеяли коноплю - с тем только, чтобы осенью собрать её и сжечь. Во время хрущёвской "кукурузной эпопеи" земельные площади опустошали для того, чтобы занять их для "королевы полей", обманувшей "науку" и ничего не давшей. После чудовищного голода 30-х годов, начавшегося в результате сплошной коллективизации, власть решила временно уступить "частнособственническому инстинкту". Крестьян наделили мизерными - менее 1 % всех посевных площадей страны - приусадебными участками. Это был маленький оазис жизни в царстве мертвящей бюрократическо-социалистической схоластики. И этот оазис питал соками обескровленную страну, давая более 40 % всей аграрной продукции. [А вот данные 2007 года: "На личных подворьях (имеются главным образом в виду всё те же знаменитые "6 соток" - А.А.) выращивается до 90 процентов картофеля и 80 - овощей и фруктов" - "Российская газета", 2007, N215.]
   Но этот маленький реванш жизни тут же вызвал переполох и ненависть евнухов коммунизма, которые стали требовать за каждую выращенную курицу, каждое посаженное плодовое деревце платить налог в десятки раз превышающий возможную "прибыль" крестьянина.
   Мизерный крестьянский двор был изолирован и блокирован всеми усилиями мобилизованной армии надсмотрщиков-экспроприаторов... Рациональной реакцией на эту вездесущую, не знающую жалости цензуру на проявления жизни было бы - бросить всё, уйти в город, перейти в стан победоносной бюрократии и технократии.
   Многие так и сделали. Социалистическая дифференциация крестьянства выделяет и противопоставляет две его части: ту, которая реальной жизни и труду на земле предпочла "работу с текстом" - шумную деятельность бесчисленных комсомольско-коммунистических активистов, пропагандистов, агитаторов, организаторов, учётчиков, контролёров - и ту, которая осталась верной самой народной жизни и стоящему за ней высшему космическому порядку. Какая сила жизни, какая космическая энергия эроса нужна была для того, чтобы и в этих условиях неистового комиссарского некрофильства продолжать своё крестьянское дело, превратив и тело и волю свою в космический организм, в самовыражение ущемлённой природы, осаждаемой техносферой!
   В логике модерна указанную дифференциацию закабалённого крестьянства можно было оценить и объяснить по критериям "социальной мобильности". В город уходили, навсегда покидая землю, более сметливые, более приспосабливаемые, более отзывчивые на зов современности со всей её рационалистической "школой успеха". Но более зрелая современная рефлексия открывает нам тайны, недоступные традиционной социологии. По какому-то высшему критерию те, кто остался на земле, должны быть признаны лучшими - подлинными хранителями затухающего космического огня, ответственного за продолжение нашей жизни.
   По-новому ставится и вопрос о том, что деревня дала промышленному городу. С позиций социологического позитивизма она просто дала ему физическую массу новой рабочей силы. С позиций новой метафизики космизма она снабдила его тем типом человека, которого нынешний город сформировать уже не в состоянии: человека, несущего миру дар спонтанной, бескорыстной активности, неутомимой впечатлительности и любознательности, сопереживания и соучастия..." (Александр Панарин. Православная цивилизация в глобальном мире, 2002).
   Будем надеяться, что та стойкость, та высшая мудрость, с которой русское крестьянство противостояло всем напастям, которые пришлось ему пережить на исторических путях, не исчезли окончательно, что оно способно возродиться, пусть и в новом историческом обличии, необходимом для новых времён.
   И тогда о новых уже поколениях можно будет сказать те высокие слова надежды, которые сказал о наших крестьянских предках Даниил Андреев в трактате "Роза Мира", - ему, как духовидцу были открыты земные пути, ведущие в посмертии в Небесную Россию, или Святую Русь: "... среди просветлённых Небесной России лишь ничтожное меньшинство известно нам, знакомым с историей нашей Родины. Имена остальных ничего не скажут нашей памяти...
   Во все эпохи русской истории тысячи мужиков - огнищан, смердов, тяглых крестьян, крепостных и вольных, просто и чисто проживших свой век, совершали труд посевов и жатв как возложенный на них Богом долг, с благоговением и благодарностью к Матери-Земле, и умирали простой и ясной смертью, веруя и простив всех... Нет возможности перечислить те пути на Земле, - свидетельствует духовидец, - встав на которые путник приходит, рано или поздно, к Синклиту..." ("Роза Мира").
  
  
  
   Как мы видим, и поныне значение Матери-Земли - политическое, социальное, наконец, духовное и мистериальное, чувство родственной к ней близости не угасло в русском человеке. Трудно удержаться, чтобы не привести ещё одного свидетельства о переживании близости Матери-Земли как светлейшего духа, родного и близкого. Это признание замечательного писателя И. Соколова-Микитова: "Помню, один бродил я в лесу среди пахучей листвы, пропускавшей золотые лучи летнего солнца. Счастье хлынуло мне в душу. Это был поток счастья великой радости. Слёзы душили меня. Я упал на землю и обнял её, припал к ней грудью, лицом. Я поливал её слезами, чувствовал её запах - сырой, прохладный, давно знакомый мне материнский родной запах земли...
   Такими слезами плакал я только дважды. Это было в далёком детстве, должно быть, ещё до учения. Поздним осенним вечером я подошёл к окну. Сквозь светлую раму я увидел звёзды. Чистый свет их, красота ночи поразили меня. Я стоял, потрясённый величием звёздного неба. Прижавшись лицом к стеклу, я заплакал. Это были радостные, вдохновенные слёзы".
  
  
  
   Наиболее объёмно и сущностно в её связи с иными мирами видит Землю Даниил Андреев. Она - "первая и последняя из верховных стихиалей" (всего их семь, по Даниилу Андрееву), Мать всем в нашем Планетарном космосе, "Неоскудевающее лоно", "Великий ослепительный дух"... Она принимает участие в творении астральных тел всех существ Шаданакара - людей, ангелов, даймонов, животных, стихиалей, демонов и даже великих иерархий, когда последние спускаются в те слои, где астральное тело необходимо...
   Далее "Мать-Земля, оплодотворяемая духом Солнца, создаёт для воплощающейся монады тело эфирное: без него невозможна никакая жизнь в мирах трёх и четырёх измерений... Людей, их душевное состояние, их внутренний образ она воспринимает, она слышит, она отзывается на призыв нашего сердца, отвечает через природу и любовь. Да благословится её имя! Ей можно и должно молиться с великим смирением" ("Роза Мира"). Последнее откровение духовидца полностью согласуется с интуитивным народным знанием, запечатлённым в повести И. Шмелёва.
   Американка Барбара Энн Бреннан, известная целительница и автор переведённых на русский язык книг "Руки Света" и "Свет исцеляющий", открывает нам землю с точки зрения полевых структур: "Наши отношения с Землёй создаются и устанавливаются на четвёртом уровне поля. Земля - живое и чувствующее существо, а мы - её частички. Физическое тело Земли также сотворено сознанием. И точно так, как наше сознание соединяется с полем посредством ауры, так и Земля обладает сознанием, которое соединяется с ней посредством поля ауры Земли. Северное сияние по виду напоминает ауру человека.
   Мы голографически связаны с Землёй. Мы рождены ею, она наша мать. Но мы действуем так, - с болью замечает автор, - как будто владеем ею. Наша личная боль причиняет Земле много вреда... Мы должны принять на себя ответственность за то, что творится на Земле сегодня" ("Свет исцеляющий").
   Отрадно, что современная научная творческая мысль соприкасается с открытиями эзотериков: "Мы живём на живой планете..., если, конечно, понимать жизнь не только как "способ существования белковых тел", а как способ существования естественных организованных систем... Земля и является супермощной быстродействующей ЭВМ, обладающей абсолютной памятью прошлого (в том числе о каждом когда-то жившем на ней индивидууме) и видением будущего. Структура земного информационного поля подобна голограмме...
   Космос мёртв и грубо механистичен, а уж Земля - вообще лишь подставка под ноги Её Величества Человека. Поэтому будем использовать её безгранично. Вплоть до закапывания в её плоть ядерных отходов. Камень всё стерпит. Но в свете последних данных науки преступлением становится даже неоправданное срывание цветка. И не по сентиментальным мотивам, а по чисто практическим, касающимся элементарного выживания" (Из беседы с учёным И. Яницким "Мы живём на организме "Земля"").
   Науке остаётся сделать ещё несколько решительных шагов в этом направлении и понять ценность Матери-Земли и её суть так, как понимали её в глубокой древности народы великой Индии. В одной из божественных Вед - Атхарваведе, возникшей несколько тысячелетий тому назад, встречаем мы этот проникновенный гимн Земле: "Великая истина, строгий закон, посвящение и подвижничество, молитва и жертвоприношение - всё это существует на Земле. Она - властительница всего, что есть и будет. Да создаёт Земля для нас раздольный простор!
   Земля, по которой струятся день и ночь неустанно бегущие воды; в нас, к ней приникших, да вольёт она, щедрая, силу!
   Да напитает она меня, как мать поит сына. Да будут мне во благо одетые снегом вершины и твои леса, о Земля!
   ...Тобой рождённые да живут на тебе смертные. Ты несёшь на себе двуногих и четвероногих; тебе, о Земля, принадлежит пять родов человечества, над которыми простирает лучи бессмертного света восходящее Солнце...
   Если я вырыл из тебя что-нибудь, о Земля, пусть нарастёт оно скорее! Да не пораню я твоё тело, о чистая, да не задену твоё сердце! Земля, на которой смертные вздыхают и поют, пляшут и сражаются - да избавит она меня от моих врагов. Она выносит на себе глупцов, как и людей почтенных, добрым она позволяет жить на свете и злым...
   О Мать-Земля, будь благосклонна ко мне и дай мне надёжную опору! Вместе с Небом даруй мне, о мудрая, счастье и благополучие".
   Поистине, этот космический взгляд, вернись человечество к нему сегодня, даровал бы нам спасение. Да что седая древность - вот уже почти наше время, середина XIX века, поразительное по глубине и духовной чуткости письмо правительству Соединённых Штатов от вождя Сиэтла из племени дуанов на территории штата Вашингтон в 1854 году. Его приводит в своей книге "В поисках иных смыслов" Василий Налимов:
   "Президент в Вашингтоне посылает нам весть, что он хочет купить нашу землю. Но разве можно купить или продать небо? Тепло земли? Эта мысль чужда нам. Если мы не владеем свежим воздухом и искрящейся водой, как же можно их купить?
   Каждая частица Земли священна для моего народа. Каждая блестящая сосновая иголка, каждый песчаный берег, каждый туман в тёмном лесу... Все они святы в памяти и опыте моего народа. Мы знаем сок деревьев как кровь, текущую в наших жилах. Мы - часть Земли, а она часть нас. Пахучие цветы - наши сёстры. Медведь, олень, великий орёл - все они наши братья. Каменные перевалы, нектар лужаек, тепло тела пони и человек - всё принадлежит к одной семье...
   Если мы продадим вам землю, помните, что она священна... Мы знаем, что белый человек не понимает наших обычаев... Земля - не брат ему, а враг, и, покорив её, он идёт дальше... Если мы продадим вам землю, помните, что воздух для нас драгоценен, что воздух даёт свой дух всей жизни... Поэтому, если мы продадим вам нашу землю, держите её отдельно и неприкосновенно, и пусть она останется священной, как место, где человек может попробовать вкус ветра, напоенного луговыми цветами...
   Вот что мы знаем: Земля не принадлежит человеку, это человек принадлежит Земле. Вот что мы знаем: все вещи взаимосвязаны, как кровь, объединяющая нас всех в одну семью. Будете ли вы учить ваших детей тому, чему мы учим своих? Что Земля - наша мать! Что ни выпадает на долю Земли, то выпадает и на долю Человека. Не человек плетёт паутину жизни, он лишь ниточка в ней. Что он делает паутине, то он сделает и себе...
   Даже белого человека не минует общая судьба. Мы знаем одно, и белый человек также поймёт это однажды: наш Бог - один и тот же. Вы можете думать, что владеете Им, как владеете этой землёй; но это не в ваших силах. Это Бог людей, и Его сострадание одинаково и для белых, и для краснокожих. Эта Земля дорога Ему, и приносить ей вред - значит громоздить презрение к её Создателю.
   Исчезнут и белые люди, может быть, раньше, чем наши племена. Если будете и дальше гадить в свою постель, то захлебнётесь в собственных нечистотах...
   Мы часть земли, и вы тоже - часть земли. Эта Земля дорога нам. Но она дорога и вам. Мы знаем одно: есть только один Бог. Ни один человек, ни краснокожий, ни белый, не может существовать сам по себе. В конце концов, все мы братья".
   Какой урок всем нам, живущим ныне. Если мы его не усвоим немедленно и полностью, за наше будущее нельзя будет дать и "дохлой сухой мухи", как любил говорить один из героев "Золотого ключика".
  
   О насущной необходимости "экологической гармонии и равновесия" предупреждает современное человечество Аватар нашей эпохи Шри Сатья Саи Баба: "Сегодня в мире нет экологического равновесия, ибо, преследуя корыстные интересы, человек крадёт у Матери Земли уголь, нефть, железо и другие ресурсы. В результате происходят землетрясения, наводнения и другие природные катастрофы. Человеческая жизнь может быть совершенна только в том случае, если будет поддерживаться экологическое равновесие. Гармония должна быть как в человеке, так и в природе. Сегодня из-за так называемого научного прогресса даже моря и океаны находятся в опасности. Наука должна развиваться, но не приводить к возникновению экологической дисгармонии. Наука должна приносить пользу людям и миру. Однако сегодня все преследуют корыстные цели. При этом общественные интересы никого не интересуют" ("Сатья Саи говорит", 2007. т. XXXIII).
  
  
  

Патриотизм подлинный и мнимый.
О национальном и националистическом

  
   Два чувства дивно близки нам,
   В них обретает сердце пищу -
   Любовь к родному пепелищу,
   Любовь к отеческим гробам.
  
   На них основано от века,
   По воле Бога Самого,
   Самостоянье человека -
   Залог величия его.
  
   Животворящая святыня!
   Земля была б без них мертва;
   Без них наш тесный мир - пустыня;
   Душа - алтарь без божества.

А. Пушкин

   В этом пушкинском стихотворении с гениальной силой запечатлено чувство принадлежности человека к определённому сообществу - близкому, родному, кровному. Чувство д о м а. Они свидетельствуют, сколь многое эти чувства определяли - и определяют до сих пор - в жизни земного человечества.
   [Закономерно, что большевики, насаждая интернационализм и безбожие после 1917 года, ополчились против патриотизма. Правда, уже с середины 30-х годов прошлого века и, в особенности, в годы Великой Отечественной войны происходит идеологический поворот. Власть понимает, что только любовь к Отечеству, та "скрытая теплота патриотизма", о которой говорил ещё Лев Толстой, может спасти и, действительно, спасает Россию: "Стало ясно, что к спасению страны и к победе можно взывать только из глубин отечественной истории, обращаясь к силам народной самозащиты, к тысячелетнему патриотическому чувству" (Владимир Акимов. Война и литература народного самоспасения, 2006)]
   Юрий Мамлеев, говоря о патриотизме поэта: "Патриотизм Пушкина, его широчайшая, как бы слитая со стихией русских народных легенд и сказок любовь к России бесконечна" - приходит к глубочайшим, онтологически значимым выводам: "Это стихотворение, по существу, является поэтической объективизацией космического значения родины: не только России, но Родины вообще. Пушкин здесь интуитивно угадал или, точнее, переоткрыл древнейшую эзотерическую мудрость: для человека место его рождения важнее всей Вселенной, ибо это та точка, то место космоса, которое астрологически и духовно определяет внутреннюю суть родившегося человека. Оно действительно дано человеку "по воле Бога самого", поэтому отказ от родины, духовный отказ от родины является, по сути, актом самоубийства, гораздо более страшным, чем физическое самоубийство, ибо это отказ также от самого себя, от своего главного предназначения, от своей внутренней интимнейшей сути, от своего духовного сердца. Результатом этого может быть только смердяковщина в её пародийно-космическом смысле, как выражение предательства по отношению к своему собственному сердцу, к своей душе. Дальнейшим прогрессом в этом отношении является тотальное превращение человека в роботообразное существо, пусть и наделённое внешним интеллектом и даже принадлежностью к религии, но ещё более жуткое при этом: из-за полного отсутствия внутреннего человека и духовной первоосновы" ("Философия русской патриотической лирики").
   Философ размышляет о коренном отличии подлинного патриотизма от националистического мировоззрения: "Эти два мировоззрения отличаются друг от друга вовсе не степенью любви к Родине, а её характером и направленностью. Патриотическое мировоззрение, до какой степени оно ни было бы самобытно и глубоко, абсолютно совместимо с любовью и уважением к другим народам. Суть националистического мировоззрения - отнюдь не в любви к Родине, а в первую очередь в желании доминировать над другими народами. России глубоко чужд национализм. Уважение к другим народам и даже жертвенность - вот черты русской нации...
   При патриотическом мировоззрении самобытность, глубина и величие собственной национальной культуры и национального самосознания не являются поводом для подавления других народов. Но право на собственный путь, глубинную самобытность и духовный суверенитет - неотъемлемые права народов". Философ идёт ещё дальше и охотно раздвигает рамки самого понятия "национальный", в частности, "русский", подчёркивая его духовную составляющую: "Необходимо отметить, что слово "русский" употребляется здесь не только в смысле собственно русских. Это понятие ("русский") употребляется здесь так же и в духовном смысле: к русским могут относиться все, кто любит Россию, живёт в русской культуре и русском языке, считая Россию своей родиной. Более того, известны случаи, когда люди других стран, принадлежащие к совершенно другой культуре и цивилизации, испытывают таинственную и непонятную для них самих любовь к России, неустранимое влечение к ней, и даже посвящают свою жизнь России и её познанию. О таких говорят: они родились с Русской Душой, они духовно русские" (Юрий Мамлеев. Россия вечная. Россия в прошлом, настоящем и будущем, 2002).
   [Можно привести в пример учёного Рене Герра, всемирно известного слависта, чистокровного француза по происхождению, который сделал чрезвычайно много для русской культуры, "неистовом её собирателе хранителе и ревнителе", он - автор известной книги "Они унесли с собой Россию. Русские эмигранты - писатели и художники во Франции (1920-1970)".
   Что касается "таинственной и непонятной любви" таких людей к России, то, думается, это свидетельство того, что в предыдущем или одном из воплощений их родиной была именно русская земля. Известно, что Даниил Андреев, например, всю жизнь тяготевший к Индии, горячо её любивший, прямо говорит о том, что до рождения в России прожил даже не одну, а целых две - и чрезвычайно насыщенных - жизни как раз в Индии.]
  
  
  
   Что же может оказаться спасительным для человечества, удержать его от погружения в националистические раздоры? Об этом в своё время размышлял Вл. Соловьёв, который видел спасение в том, что должна быть осознана и воспринята "вселенская идея", объединяющая всех. Только служение этой идее является "положительной силой", оплодотворяющей любую нацию, любой народ: "Чем более известный народ предан вселенской (сверхнародной) идее, тем сам он сильнее, лучше, значительнее. Поэтому я решительный враг отрицательного национализма, или народного эгоизма, самообожания народности, которое в сущности так же отвратительно, как и самообожание личности... Что может быть менее самобытно, менее народно, как эти вечные толки о самобытности, оригинальности, народности, которым вечно предаются патриоты всех стран! Не хотят понять той простой вещи, что для показания своей национальной самобытности на деле нужно и думать о самом этом деле, нужно стараться решить его самым лучшим, а никак не самым национальным образом. Если национальность хороша, то самое лучшее решение выйдет и самым национальным, а если она не хороша, так и чёрт с нею" (из письма к Алексею Алексеевичу Киселёву, 1883).
   Такой вселенской, сверхнародной идеей для философа было христианство, которое упраздняет не национальность, но именно национализм: "Доведённый до крайнего напряжения национализм губит впавший в него народ, делает его врагом человечества, которое всегда окажется сильнее отдельного народа. Христианство, упраздняя национализм, спасает народ, ибо сверхнародное не есть безнародное" ("Великий спор и христианская политика", 1883).
   Об опасности национализма, о необходимости освободиться "от "национально-культурной спеси", и перестать чувствовать так, как "если бы Россия и в самом деле была лучшей страной на свете" - предупреждает и Даниил Андреев: "Ибо всякий национализм, если понимать под этим словом предпочтение своей нации всем остальным и преследование её интересов за счёт остальных наций, есть не что иное, как провинциализм, возведённый в принцип и исповедуемый как мировоззрение" ("Роза Мира").
   Что же для этого нужно? По мысли духовидца: "Воспитывание в себе, в нашей нации, в её широчайших кругах именно такого отношения к другим культурам, другим психологиям, укладам, мировоззрениям - отношения дружественного и чуткого, исполненного понимания, интереса, терпимости и любви. Такого отношения, сутью которого является устремление духовно обогащаться самому, духовно обогащая всех" (там же).
   Ещё один путь осознания истинности патриотического чувства, свободного от национализма, - погружение в себя, к чему призывает современный православный мыслитель: "Понятие "патриотизм" нельзя определить через что-то внешнее. Патриотизм надо выявлять там, где он зарождается и существует в своём чистом виде - в душе человека... ибо оно, как всякое чувство, есть элемент внутреннего мира...
   Что же конкретно представляет это сверхличное, находящееся во мне? (Заметим, это "сверхличное" не вступает в противоречие со "сверхнародным" Вл. Соловьёва, на высшем, онтологическом, уровне они объединены - А. А.). Это мой культурно-исторический тип, моя русская православная цивилизация, которая и есть моя Родина. Тот и только тот, кто смиряет своё "я" перед ней и даёт ей обладать собой, есть подлинный патриот" ("Виктор Тростников. Как нам опознать патриота. - "Литературная газета", 2004, N 10).
  
  
  
   Патриотическое чувство, как уже говорилось, естественно сращено с чувством родного дома и родной русской земли. Эти чувства с огромной силой выражены в русской классической литературе. Стихотворные шедевры Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Блока, Есенина, Заболоцкого, Рубцова - тому свидетельство. Об экзистенциальной трагедии человека, теряющего прежний д о м, говорит Михаил Булгаков в своём великом романе. Современный исследователь творчества писателя, справедливо протестуя против всё более распространяющейся точки зрения на Воланда как на помощника Светлых сил и чуть ли не главного вершителя судеб мира, соглашается, что "одно замечание Воланда всё же стоило бы продумать: "... квартирный вопрос только испортил их...". За очевидной банальностью этих слов угадывается совсем иная, куда большая беда, постигшая нас ещё на пороге XX столетия и сопровождающая до конца века.
   Задумываясь об истоках наших трагических судеб в минувшем столетии, Булгаков видит главную их причину: потерянный д о м и утраченного Б о г а.
   Ибо на "квартирный вопрос" нужно смотреть не глазами Воланда, а глазами Булгакова.
   В романе от этого "вопроса" явно или скрытно страдают все: и мастер, и Маргарита Николаевна, и Берлиоз, и Поплавский, и Латунский, и Алоизий Могарыч, и Лиходеев и так далее и тому подобное. Один из персонажей вообще называется - Бездомный.
   И сам Воланд - тоже ведь живёт на чужой "жилплощади"...
   Называется то состояние не пошлым "квартирным вопросом", а бездомностью. И бездомность эта - экзистеальная, то есть это состояние души, утратившей привычную опору в мире.
   И происходит это у Булгакова не только в его знаменитом романе.
   Почему же человеческая бездомность в булгаковской России стала одновременно и утратой Бога? Потому что прежний Бог был воплощён именно в Доме, то есть во всём национальном образе жизни" (Владимир Акимов. Свет художника, или Михаил Булгаков против дьяволиады, 1998).
  
  
  
   Клянусь честью, ни за что на свете я не хотел бы переменить своё Отечество.

А. Пушкин

  
   Метаисторический смысл органического сращения чувства д о м а и веры в Бога, чувства любви к Отчему дому и к Родине открывает нам в своём трактате Даниил Андреев. Он свидетельствует о громадной разнице между любовью к Отечеству и любовью к своему государству как таковому. Трансфизические истоки этих чувств, хотя они и взаимосвязаны, абсолютно различны.
   Любовь к Отечеству питается светлейшими инспирациями народоводительствующих иерархий сверхнарода. Иначе обстоит дело с любовью к государству, она возникает и поддерживается некоей энергией, источник которой отнюдь не в Светлых мирах. Речь о демонах великодержавной государственности, уицраорах, могущественных, разумных и крайне хищных существах, обитающих в низших слоях нашего Планетарного космоса. В метаистории, по свидетельству духовидца, они играют огромную, противоречивую, двойственную роль. В том числе, "уицраор излучает в гигантских количествах своеобразную психическую энергию, проникающую в наш Энроф (то есть мир нашего земного обитания - А.А). Воспринятая сферой бессознательного в человеческой психике, она проявляется среди человеческих сообществ в виде комплекса национально-государственных чувств. Благоговение перед своим государством (не перед народом или страной, а именно перед государством с его мощью), переживание самого себя как участника в грандиозной деятельности великодержавия, культ кесарей или вождей, жгучая ненависть к их врагам, гордость материальным преуспеванием и внешними победами своего государства, национальное самодовольство, воинственность, кровожадность, завоевательный энтузиазм - все эти чувства, выявляющиеся уже в пределах человеческого сознания, могут расти, распухать, гипертрофироваться лишь благодаря этой уицраориальной энергии...
   ...излучения, связанные именно с эмоциями государственного комплекса - это не только серьёзнейший факт, но и причина неисчислимых бедствий" ("Роза Мира").
   Только истинная любовь к Отечеству, беспримесное и высокое чувство, может одухотворить поиски подлинной национальной идеи.
   Вспомним ещё раз Вл. Соловьёва: "...христианская истина утверждает неизменное существование наций и прав национальности, осуждая в то же время национализм, представляющий для народа то же, что эгоизм для индивида: дурной принцип, стремящийся изолировать отдельное существо превращением различия в разделение, а разделения в антагонизм" ("Русская идея", 1888). В другой своей замечательной работе "Россия и Вселенская Церковь" (1889) Вл. Соловьёв, справедливо отнеся наш народ к "народам историческим", подчеркнул, что "исторические народы жили не только для самих себя, но также и для всего человечества, покупая бессмертными делами п р а в о утверждать свою национальность. В этом отличительный характер великой расы, и патриотизм, который не понимает всей ценности этого характера, патриотизм низкой пробы".
  
  
  
  

Национальное и христианское. Национальное и вселенское.
Историческое и метаисторическое предназначение России

  
   Русский народ - народ христианский, и, следовательно, чтобы познать истинную русскую идею, нельзя ставить себе вопроса, что сделает Россия через себя и для себя, но что она должна сделать во имя христианского начала, признаваемого ею, и во благо всего христианского мира, частью которого она является.

Вл. Соловьёв "Русская идея"

  
   Вспомним, что говорил философ Иван Ильин в середине XX века: "Борьба русского народа за свободную и достойную жизнь на земле - продолжается. И ныне нам более, чем когда-нибудь, подобает верить в Россию, видеть её духовную силу и своеобразие, и выговаривать за неё, от её лица и для будущих поколений её творческую идею...
   Эта идея формирует то, что русскому народу уже присуще, что составляет его благую силу, в чём он прав перед лицом Божиим и самобытен среди всех других народов... Её возраст - есть возраст самой России. А если мы обратимся к её религиозному источнику, то мы увидим, что это есть идея православного христианства" ("О русской идее").
   Действительно, а как бы ни менялись исторические обстоятельства, в основе национальной - русской - идеи со времени принятия Русью христианства лежит некая "общественная правда", которая "не выдумывается отдельными умами, а коренится во всенародном чувстве... и эта правда имеет значение религиозное и необходимо связана с верой Христовой, с идеалом Христа" (Вл. Соловьёв. Три речи в память Достоевского).
   Что такое "христианское отношение к истории" (Сергей Аверинцев) и в чём состоит "христианский смысл нации, оправдание и освящение её жизни?" (Георгий Федотов). То есть, в чём религиозный смысл национальной идеи? Георгий Федотов убеждён: "Христианская Церковь с первых дней своего бытия на земле раскрывается как церковь вселенская: "В Церкви Христовой нет ни эллина, ни иудея". Природной разделённости на племена и народы противополагается его единство во Христе... Нет более распространённого недоразумения среди нас, как смешение "православного" и "русского". Православное - это вселенское, это для всех. Русское - только для нас. И национальное и вселенское понимание православия страдают от этого смешения" ("Национальное и вселенское", 1928).
   В другой работе философ уточняет свою позицию: "Мы не будем приравнивать, как часто это делаем, русского к православному, поняв, что русская тема есть тема частная, а православная - всеобъемлющая, и это спасёт нас от духовной гордыни, искажающей нередко русскую национально-религиозную мысль. С другой стороны, осознание нашего личного исторического пути поможет нам сосредоточить на нём возможно более организованные усилия, избавив, может быть, от бесплодной растраты сил на чужих, нам непосильных дорогах" (Георгий Федотов. Святые Древней Руси, 1931).
   Проблема сочетания национального и христианского, которое есть начало вселенское, как мы видим, совсем не проста. Тем не менее, поскольку нации - историческая данность, необходимо понять, в каком соотношении находятся христианство и национальная идея. Вот что говорил по этому поводу Иван Ильин: "Церковь, как единение едино-верующих, сверхнациональна, ибо объемлет едино-верующих и другой нации, но в пределах единой нации "поместная" церковная организация получает неизбежно национальные черты... Русское православие (как церковь, и как обряд, и как дух) имеет своеобразные черты русскости ("Наши задачи". - "Опасности и задания русского национализма", 1950).
   Плодотворной кажется и мысль Евгения Трубецкого: "Русское не тождественно с христианским, а представляет собой чрезвычайно ценную национальную и индивидуальную особенность среди христианства, которое, несомненно, имеет универсальное вселенское значение. Россия не единственный избранный народ, а один из народов, который совместно с другими призван делать великое дело Божие" (Старый и новый национальный мессианизм", 1912).
   Основополагающими для понимания этой связи, как нам кажется, являются те страницы трактата Даниила Андреева, на которых он подробно говорит об этом: "...сознанию российского сверхнарода христианский миф с самого начала сообщил предчувствие именно всемирной миссии - не миссии всемирного державного владычества, но миссии некоторой высшей правды, которую он должен возвысить и утвердить на земле на благо всем. Это обнаруживается в тоне киевских и московских летописей, и в наивной, но бесспорной идеологии былин, осмыслявших своих богатырей как носителей и борцов за высшую духовную правду, светящую для всякого, кто готов ей себя открыть. Далее самосознание это творит идеальные образы Святой Руси: не великой, не могучей, не прекрасной, а именно святой, наконец, в идее Третьего Рима чувство это кристаллизуется уже совершенно явственно" ("Роза Мира").
   "Поучительно, - уточняет духовидец в примечании, - сравнить этот идеальный образ, например, с идеальным образом народа французского: la belle France (прекрасная Франция - ред.) или индийского: Бхарата-Мата, "Матерь-Индия" ("Роза Мира"). Можно к этому добавить и другие "самоназвания": Китай и Англия, как известно, называют себя "старыми", Германия - "учёной", Испания - "благородной", Израиль - "богоизбранным"... За этими названиями определённое - метафизическое - видение своего места и предназначения в мире.
  
  
  
   Ядро "русской идеи", безусловно, составляет мессианское чувство, то есть уверенность в своей избранности для осуществления некоей миссии мирового масштаба. Лучшие представители русского народа ощущали издавна, что Россия должна "принести пользу всему миру": "Усвоивши себе значение Третьего Рима, Россия, чтобы не разделить судьбу двух первых, - предупреждал Вл. Соловьёв, - должна была стать на путь действительного улучшения своей национальной жизни не для того, чтобы завоевать весь мир, а для того, чтобы принести пользу всему миру". ("Византизм и Россия").
   Мыслители не раз объясняли, как понимать суть этого мессианского чувства. "Достоевский, - писал Николай Бердяев, - верил в великую богоносную миссию русского народа, верил, что русскому народу надлежит сказать своё новое слово в конце времён... Мессианизм ничего общего не имеет с замкнутым национализмом, мессианизм размыкает, а не замыкает" (Николай Бердяев. Русская идея).
   О призвании России говорит и Георгий Федотов: "Россия не нация, но целый мир. Не разрешив своего призвания - сверхнационального, материкового - она погибнет как Россия... Наши творческие силы ещё не иссякли. Мы верим в наше призвание" ("Будет ли существовать Россия?").
   Современный мыслитель стоит на тех же позициях: "Основная грань между нормальным и великим проходит именно на уровне нашего духа, нашего самопереживания, нашей готовности и способности сказать другим народам "новое слово"... может быть какой-то жест, звук, знак..., но обязательно своё, глубинное, новое для всех остальных (и может быть даже для самих себя). Тема конечного преображения... относится прежде всего к России и уже через Россию преобразится вся остальная реальность" (Александр Дугин. Русская вещь. Очерки национальной философии). ["Конец времён", "конечное преображение" - тема эсхатологическая не раз возникает в сущностном содержании "русской идеи" и теме призвания России].
   "Проблемы русского самопознания и исторического предназначения России, - убеждён философ и писатель Юрий Мамлеев, - остаются главнейшими проблемами русской духовной истории (наряду с религиозными вопросами). Они с различных точек зрения решались русской мыслью, как древней, так и новейшей. Все предлагаемые "ответы", несомненно, представляли собой какие-то грани великой истины о России... В основе всей русской классической литературы, в её подоснове... лежит глубочайшая эзотерическая философия жизни, одним из важнейших аспектов которой является познание самой России и созерцание её тайны. Для русской души самый кардинальный вопрос есть вопрос: "Что такое Россия?". Поэтому не только в литературе и искусстве, но и в русской философии Россия фактически стала одной из важнейших тем (в том смысле, в каком в обычных случаях объектом философствования является Ничто, Бытие и т.д.) (Юрий Мамлеев. Философия русской патриотической лирики. - В кн.: Т. Горичева, Ю. Мамлеев. Новый град Китеж (Философский анализ русского бытия).
   Во всех этих высказываниях сквозит глубочайшая уверенность в некоем нашем светлом и великом предназначении; в том, что Россия - недаром это "не нация, но целый мир" (Георгий Федотов), "не страна, но целая часть света" (Даниил Андреев) - призвана в будущем исполнить нечто, что будет иметь значение для всего человечества и даже больше того, исполнить миссию планетарного значения, то есть выходящую за грани земного только бытия.
   Эта уверенность ныне - в наступающую эпоху Водолея - свойственна не только русским. Так, например, в 1991 году в переводе с итальянского была опубликована книга Карлы Паролы "Свет" (приложением к общественно-политическому еженедельнику "Голос") с таким подзаголовком: "Голос из космоса: очевидное или невероятное?". В предисловии к русскому изданию автор пишет: "Космические силы, вдохновением которых написана эта книга, знают, что именно на вашей земле предстоит зародиться новому "Способу Существования". (Карла Парола. Свет, 1991). На презентации книги в Переделкине автор говорила о том, что, как было ей сказано свыше, именно в России возникнет новая, более высокая форма человеческого бытия, которая послужит объединению человечества.
   Разумеется, далеко не все согласны с особым предназначением России, у некоторых эта "русская мессианская идея" вызывает решительное неприятие: "Миф о Пушкине, - пишет современный автор книги о поэте, - как это видится сегодня, представляет собой часть другого общего мифа, который я бы назвал супермифом. Супермиф уходит корнями в далёкое русское прошлое: он о превосходстве русских над другими нациями (старший брат) и вытекающей отсюда их мессианской роли в истории, супермиф о России как Третьем Риме (а четвёртому не бывать)... Именно сия мессианская идея... просуществовала до девяностых годов нашего столетия, и есть надежда, что настал её коллапс". (Юрий Дружников. Дуэль с пушкинистами. - Цит. по ст. Галина Акбулатова "Девушка и Пушкин. Ответ разоблачителю русского мифа". - "Литературная газета", 2006, N23).
   Что можно сказать на это? Разве что, как в известном анекдоте: "Не дождётесь!". А если всерьёз, то убеждение в том, что мессианская русская идея коренится в чувстве "превосходства" русской нации над другими нациями, настолько противоречит и русскому национальному архетипу, и нашей истории, что не требует даже опровержения.
   Невозможно удержаться от ещё одного примера, свидетельствующего о том, насколько "обострённо" воспринимается сегодня проблема поиска национальной идеи, "осмысление" её сути: "... хотя разговоры о поиске национальной идеи ведутся постоянно, власть давно её нашла, - убеждён Михаил Берг, - хотя и называет по-разному: то "советский патриотизм", то "самодержавие, православие, народность". На самом деле, простонародное русское хамство и есть национальная идея, которую формировала и на которую опиралась политическая власть от Ленина до Путина... Русская власть предпочитала и предпочитает хамов-патриотов, мирясь с их асоциальным поведением, а русская культура, несмотря на отдельные заявления о всемирной отзывчивости русского человека и, казалось бы, оппозицию к политической власти, на протяжении века шлифовала русский национализм, этой власти удобный и необходимый для патриотической манипуляции обществом... В комплект с простонародным хамством... входят и другие черты естественной асоциальности: уважение к силе, податливость пропаганде со стороны власти, патриотизм..." (Михаил Берг, Нью-Йорк. Патриотизм и национальная идея. - газета "Дело", 2006, N 35). Но не всё так безнадёжно с точки зрения этого автора: "патриотически ориентированным хамам" он противопоставляет "независимо мыслящих индивидуумов с чувством собственного достоинства и своим пониманием целей общества и государства" ("Дело", N 36). Не составляет труда догадаться, к какому стану относит себя сам автор этих опусов, в противовес "хамам-патриотам"... В конечном же итоге целой серии статей на тему русской идеи и патриотизма: "Патриоты и негодяи" и т.п. - этакая - как называли мы подобное в своём дворовом послевоенном питерском детстве - вселенская "смазь" всему русскому народу (да простят нам это выражение ревнители чистоты языка).
   Стоит обратить внимание на любопытное совпадение: оба автора - и Дружников, и Берг вещают из заокеанского далёка, видимо оттуда "суть" русского патриотизма и национальной идеи особенно ясна и прозрачна.
   Если же обратиться к действительному осмыслению проблемы на современном уровне, то, нисколько не отрицая всего того глубочайшего смысла, который вкладывался и вкладывается нашими мыслителями в понятие "национальная идея", "русская идея" - всё, ими сказанное, не просто должно быть нами сохранено, но лечь в фундамент этого осмысления, - сегодня уже ясно, что речь не столько о р у с с к о й идее, но об и д е е Р о с с и и в её связи с м и с с и е й Р о с с и и в её и с т о р и ч е с к о м и м е т а и с т о р и ч е с к о м будущем. Ещё и ещё раз необходимо подчеркнуть, что "русская идея" не есть в чистом виде идея нации как таковой. Это словосочетание вмещает в себя философский и метафизический смысл громадного обобщающего значения, так как касается не только великой страны, её истории, её современности, её будущего, но и всего мира.
  
  
  
   Не горделивое спасение мира, а служение своему призванию, не мессианство, а миссия, путь творческого покаяния, трудовой трезвенности, переоценка, перестройка всей жизни - вот путь России, наш общий путь.

Георгий Федотов "Национальное и вселенское". 1928

  
   По моему глубокому убеждению, в будущее мы проникнем только через верность нашим древним корням, нашей истории, нашему вселенскому предназначению. Без планетарной миссии, возвышенной истины и великой идеи России нет, не было и никогда не будет.

Александр Дугин "Без идеи России не будет". 2004

  
   Говоря о миссии России в её планетарном значении, многие мыслители, как мы видим, подчёркивают роль ведущей - русской - нации в этом процессе. Но только Даниил Андреев, опираясь на такие понятия как "метаистория" и "сверхнарод", объясняет, почему это так, а не иначе. Стоит напомнить ещё раз, что вкладывает духовидец в эти понятия, которые в системе трактата "Роза Мира" играют основополагающую роль при анализе российской истории.
   "Метаистория - 1) ныне находящаяся вне поля зрения науки и вне её методологии совокупность процессов, протекающих в тех слоях иноматериального бытия, которые, пребывая в других видах пространства и в других потоках времени, просвечивают иногда сквозь процесс, воспринимаемый нами как история; 2) религиозное учение об этих процессах".
   Понятие "сверхнарод", в свою очередь, по Даниилу Андрееву, наряду с историческим обладает и смыслом метаисторическим. Исторический его смысл состоит в следующем: "Это группа наций или национальностей, объединённых общею, совместно созидаемой культурой, физиогномически отличной от других. Этнический признак не имеет при этом значения.
   Достаточно вспомнить случаи, когда из числа наций, составляющих сверхнарод, сразу же выделялась одна как ведущая (например, древнеегипетская...), равно как и случаи противоположные: несколько этнически различных наций сочетались в единый сверхнарод так, что передавали друг другу в различные века ведущую роль или же делили её между собой (сверхнарод Индийский, Северо-западный, Дальневосточный, Романо-католический).
   Совпадая в основном с вековыми очертаниями России, наш народ принадлежит скорее к образованиям первого типа. Полиэтническое происхождение русской нации этому не противоречит: важно то, что на протяжении её истории ведущее значение в сверхнароде, значение мировое, оставалось именно за ней, не переходя ни к украинцам, ни к белорусам, ни к народностям Поволжья или Сибири..."
   С точки зрения метаистории необходимо помнить, что "своеобразие сверхнарода не ограничивается культурной сферой в Энрофе (то есть в нашем, земном слое - А.А.), но сказывается также во многих иноматериальных слоях как восходящего, так и нисходящего ряда... Ведь нельзя забывать, что под сверхнародом понимается совокупность не тех только личностей, которые принадлежат к нему сейчас, не только наших современников, но и весьма многих из тех, которые принадлежали ему раньше, хотя бы и на заре его истории, а позднее, в своём посмертии, действовали и действуют в трансфизических слоях, с этим сверхнародом связанных" ("Роза Мира").
   Если же говорить о российском сверхнароде, то, "сложившись из пёстрых этнических элементов, как в своё время народ Египта, р у с с к а я н а ц и я о к а з а л а с ь, как и он, с и л ь н е й ш е й т в о р ч е с к о й с и л о й (- А.А.) в кругу сочетавшихся с ней в единой культуре меньших народов. Речь идёт о прошлом и настоящем. Не исключена возможность, - предупреждает духовидец, - что в будущем положение изменится" ("Роза Мира"). И далее следует, может быть, самое главное свидетельство духовидца, почему это так, а не иначе, чем, какими глубочайшими причинами это обусловлено: "Это великое образование последнего тысячелетия было издавна предопределено т в о р ч е с к и м з а м ы с л о м н а р о д о в о д и т е л ь с т в у ю щ и х и е р а р х и й (А.А.) - российского демиурга и Навны [Навна - в трактате "Роза Мира" условное имя Соборной Души российского сверхнарода] ("Роза Мира"). При этом, конечно же, как уже отмечалось, ни о каком превосходстве одной нации над другой, ни о каком "горделивом самомнении" (Даниил Андреев) не может быть и речи.
   Имея в виду не только мир физической жизни, но и трансфизические слои в их единстве с земным, Даниил Андреев предлагает нам новое определение "россианства", давая ему такое истолкование: "Тот аспект всечеловеческой религии, который обращён к народу российскому и только к нему, есть россианство. Оно учит о нашей метакультуре, о нашем Синклите, об исторических и запредельных деяниях русских героев, гениев и святых. Оно учит о светлых и тёмных иерархиях, проявляющих свою волю в нашей культуре и истории, о религиозном, культурном и социальном долженствовании нашего сверхнарода, о русской нравственности - личной и социальной. Оно подготавливает русских к всечеловеческому служению ("Роза Мира").
  
  
  
   Ещё и ещё раз духовидец предупреждает, что чрезвычайно опасны для нашей страны "национальный эгоцентризм", "религиозно-мистическая гордыня" как и "пошлая обывательская спесь": "Пока мы не освободимся от нашей национально-культурной спеси, пока не перестанем чувствовать так, как если бы Россия и в самом деле была лучшей страной на свете, - до тех пор из нашего огромного массива не получится ничего, кроме деспотической угрозы для человечества... Российский сверхнарод не сам по себе и не сам для себя, а в качестве носителя совершенно определённой всемирной миссии - воспитания в себе, в нашей нации, в её широчайших кругах именно такого отношения к другим культурам, другим психологиям, укладам, мировоззрениям: отношения дружественного и чуткого, исполненного понимания, интереса, терпимости и любви; такого отношения, сутью которого является устремление духовно обогащаться самому, духовно обогащая всех" ("Роза Мира"). Опасности такого рода не раз возникали перед русским народом: "...после победы над поляками в 1612 году народ русский вырос в собственных глазах в некоего исполина, в единственный народ Божий на Земле; недалеко уже было и до той температуры кипения, которая порождает пары столь бурные, что они в конце концов взрывают сосуд национально-государственного бытия, как это случилось однажды с народом еврейским...
   Народ, возомнивший себя мессией, а всё остальное человечество - блуждающим во тьме, обрекает себя на одно из двух: или на трагедию разрушения своей исторической цитадели (вспомним опять-таки еврейство), или на бесплодное кипение и выкипание в самом себе, в тех самых границах, которые он счёл бронёй против великих культурных и этических соблазнов: вспомним Византию. Давно уже осознан и выражен тот факт, что всякий народ, несущий в мир, как говорил Достоевский, новое слово, ощущает своё избранничество. Но это избранничество не единственно, и всякое самообольщение на этот счёт грозит катастрофой" ("Роза Мира").
   Даниил Андреев не зря прибегает здесь к такому грозному определению как "катастрофа", потому что "с точки зрения метаистории самой страшной катастрофой является непоправимая неудача выполнения сверхнародом его метаисторического (и исторического) задания. Любая извилина исторического пути, в конце которой маячит такая опасность, должна быть избегнута любой ценой. И когда подобная опасность давит на одну из чаш весов, никакая сумма личных страданий не может её перевесить...
   Борьба с татарами, с польским нашествием в 1612 году, с Наполеоном (добавим сюда неисчислимые страдания и жертвы, которые наш народ принял на себя в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. - А.А.), - все эти войны стоили колоссальной суммы страданий и жертв, и, однако, в том, что эти жертвы были оправданы, не сомневается никто" ("Роза Мира"). Почему же? - Да потому, что "они спасали народ от порабощения" (там же), порабощённый же народ не в силах исполнить своё предназначение.
  
  
  
   В чём же заключается "роль планетарного значения" (Даниил Андреев) сверхнарода российского? Духовидец уверен, что на Земле должна наступить эра всеобщего, всечеловеческого братства, когда одержат верх те этические начала, которые способны совершенствовать социальную гармонию, способствовать всемирному объединению на нравственной основе. Он называет это будущее эпохой Розы Мира, которая явится как итог духовной деятельности множеств, "как соборное творчество людей, ставших под низливающийся поток откровения... Это содружество будет иметь целью преобразовать социальное тело человечества. Это будет великое народоустройство, стремящееся к освящению и просветлению всей жизни мира" ("Роза Мира").
   Так вот, по утверждению духовидца, закладывание о с н о в этого будущего мироустройства ляжет на плечи именно сверхнарода российского, и только потом, в дальнейшем "ведущая роль в этом процессе перейдёт к другим народам" (там же).
   [Вот что говорит об этом Светлана Семёнова в работе, написанной, по её признанию, ещё во "времена застоя": "Одушевляющий порыв русской мессианской идеи, в любом её варианте, - а в той или иной степени эту идею исповедовали почти все большие культурные деятели России, - выражается в мысли, что России предстоит указать путь спасения всему миру, всем; указать, м о ж е т, н а ч а т ь э т о т п у т ь (- А.А.) или, во всяком случае, особенно проницательно явить в чувстве и уме потребность всеобщего спасения" ("Оправдание России. Эскиз национальной метафизики". - "Вопросы литературы", 1990, январь).]
   Естественны и понятны оговорки, которыми Даниил Андреев сопровождает эти утверждения: "по видимому", "возможно"... Духовидец в другом месте своего трактата говорит о сложности точных предсказаний, о "ветвящейся дилемме причин и следствий..." - безусловное будущее известно только Господу: "Во всей своей определённости и во всей своей полноте Грядущее ведомо только Всеведущему. Перед нами же оно предстаёт как непрерывно ветвящаяся цепь дилемм. Каждое звено этой цепи двойственно: оно составляет пару взаимоисключающих возможностей... Чем зорче метаисторическое зрение, тем дальше в туманах будущего различает оно эту цепь ветвящихся дилемм...
   Никто, кроме Господа Бога, не знает, где и когда затеплится первый огонь Розы Мира. Страна - Россия - только предуказана; ещё возможны трагические события, которые осложнят совершение этого мистического акта и принудят перенести его в другую страну..." ("Роза Мира").
   Сегодня нам, может быть даже яснее, чем Даниилу Андрееву в 50-е годы прошлого века, какие громадные препятствия возникают у России на этом пути. Не станет ли предупреждение духовидца о возможности передачи этой миссии другому сверхнароду реальностью? Ведь здесь всё имеет значение: и численность сверхнарода, которая всё уменьшается (вспомним пресловутый "русский крест", когда кривая смертности идёт неуклонно вверх, а рождаемости - вниз); и отсутствие достойного уровня жизни для большинства, и, разумеется, нравственное и духовное здоровье народа, которое целенаправленно (и не без успеха) пытаются разрушить определённые силы.
   [Конечно, было бы ошибкой не заметить всё более нарастающее в последние годы движение сопротивления этим негативным тенденциям, как на общественном, так и на государственном уровне. Особая роль здесь, безусловно, может принадлежать русской православной церкви, которая ныне всё более активно включается в борьбу за нравственное оздоровление страны. Свидетельством тому, например, явился X юбилейный Всемирный русский народный собор (апрель, 2006 г.), тема которого: "Вера. Человек. Земля. Миссия России в XXI веке" прозвучала поистине символически и обнадёживающе.]
   Самое же главное - необходимо осознание им своих исторических и метаисторических целей, той и д е и Р о с с и и, которая вдохновляет сверхнарод на великие свершения.
   Конечно, надежда остаётся, несмотря на все "исторические провалы" (Бердяев) и препятствия. Россия не раз доказывала, что умеет их преодолевать. Да, государственное устройство, экономическое, политическое и всякое иное развитие, сам нынешний образ нашего бытия всё ещё далеки от совершенства. Всё это так, но даже в нашем длящемся несовершенстве есть, по мысли Бердяева, некая надежда. Философ, ссылаясь на русских мыслителей XIX века, размышлявших о судьбе и призвании России, считал, что даже сама "потенциальность, невыраженность, неактуализированность сил русского народа... есть залог великого будущего" ("Русская идея").
  
  
  
   Заметим, Даниил Андреев как духовидец и в своём трактате, и в поэзии очень редко выходит на просторы Вселенной. Его духовидческие прозрения, главным образом, о нашем Планетарном космосе, то есть обо всём том, что связано с физическим и трансфизическим обустройством Земли, как планеты, и теми историческими и метаисторическими процессами, которые на этих пространствах и в этих слоях (их, - по свидетельству Даниила Андреева, - около 240) протекают. Чувство космическое у Даниила Андреева, можно сказать, ограничено этими рамками. Но вот что интересно - сегодня в принципе идея космизма как такового и, в частности, идея космичности судьбы России, причём, именно в масштабах Вселенной становится, скажем так, всё более популярной. [Назовём, к примеру, книгу Ювана Шесталова "Космическое видение мира на грани тысячелетий", 2002, в которой речь идёт о судьбе народов российского Севера]. Об этом в своё время размышляли Николай Фёдоров, Константин Циолковский, Николай Рерих; об этом писали стихи Фёдор Тютчев, Велимир Хлебников, Максимилиан Волошин...
   Ныне одним из самых ярких и парадоксальных носителей этой идеи является, безусловно, мыслитель и писатель Юрий Мамлеев. Ему принадлежит замечательная, новаторская работа "Философия русской патриотической лирики" о гениальной нашей поэзии как открытии тайны нашей души и, одновременно, выражении космического предназначения России (жаль только, что в работе лишь упомянут Николай Заболоцкий, а Николая Рубцова по непонятной причине нет совсем).
   Речь же в ней идёт о поэзии Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Блока, Клюева, Волошина и - в первую очередь - Есенина, который, по мысли автора, "на своём высшем уровне входит в сферу уже залитературную, в ту почти невыразимую тайную сферу, где властителем является, может быть, источник нашего русского бытия, или его самый тайный пласт...
   ...Поэзия Есенина - это контакт со скрытым миром изначальных качеств русской души и русского бытия". В характерном для этой работы примечании к этому высказыванию автор объясняет суть этого контакта: "Вхождение в этот мир не означает контакт с чем-то только национальным, в банальном смысле этого слова, но с чем-то космологическим и духовно глубоким вообще, но это духовно-глубинное является одновременно тождественным национальному так, что между ними практически нет разницы. Это означает, что Есенин, писавший почти исключительно только о России, является одновременно и наряду, например, с Блоком, мировым поэтом, но таким образом, что это мировое не выражается через национальное, а полностью идентично ему". Мыслитель убеждён, что национально-русское и космически-мировое тождественны, и наиболее полно это выражено в поэзии Есенина. Именно поэтому его поэзия так воздействует на русского человека.
   Далее в этой работе в конспективном виде изложена идея "вечной космологической России". "Мы утверждаем, - говорит мыслитель, - что русская идея, непостигаемая обычным умом, как бы выходит за пределы мира, рамки человеческой истории слишком узки для неё...
   Иными словами, русская идея, поскольку более или менее детерминированный ход человеческой истории, с её началом и концом, узок для неё, неизбежно должна реализовываться в иных бесчисленных сферах и планах Космоса (в учении же о Космосе и Абсолюте мы опираемся на принципы индуистской метафизики, наиболее полной из существующих...).
   Следовательно, в Космосе (в его разных пространственно-временных пластах) должен быть аналог земной России (точнее, аналоги её), причём, эта космологическая Россия должна быть связана с существами, являющимися метафизическими аналогами человека. [Не трудно заметить, что эти "пространственно-временные пласты" очень напоминают в том числе наш затомис - Святую или Небесную Россию, а "метафизические аналоги человека" - это те человекодухи, которые прошли свой земной путь по родным российским просторам, о чём говорится в трактате Даниила Андреева "Роза Мира"] Собственно, сама историческая Россия, с этой точки зрения, является одним из вариантов всей космологической России, существующей как совокупность "конкретных" Россий и как их подоснова. Следовательно, под космологической Россией должны пониматься также и те элементы в исторической России, которые несут в себе космологические возможности. Кроме того, из самых недр исторической России возможно некоторое "космологическое строительство", Но эта тема, эзотерическая по существу, конечно, вне пределов этой работы.
   Под метафизической или Вечной Россией понимается сама первоначальная сущность России, её "первообраз", "первоидея", как она потенциально содержится в самом Абсолюте и которая "исходит" из Абсолюта во Вселенную..." (Юрий Мамлеев. Философия русской патриотической лирики).
   Обратим внимание на то, как близко это справедливое утверждение известной мысли Вл. Соловьёва о том, что "идея нации есть то, что Бог думает о ней в вечности", как впрочем, и к высказыванию Бердяева: "Меня будет интересовать не столько вопрос о том, чем эмпирически была Россия, сколько вопрос о том, что замыслил Творец о России, умопостигаемый образ русского народа, его идея", которое мы находим в работе Бердяева "Русская идея". Но вот что удивляет, если эту работу Ю. Мамлеев оценивает положительно, хотя и с оговорками, то по поводу Вл. Соловьёва и его творчества в целом, отзывается предельно резко: "Картина русской идеи, данная Бердяевым, тем не менее, впечатляет. Её не сравнить с убогими попытками эпигона средневековой философии Владимира Соловьёва дать представление о русской идее" (Россия вечная. Россия в прошлом, настоящем и будущем", 2002).
   Не говоря уже о том, что сам Бердяев, высоко ценивший философское творчество Вл. Соловьёва (см. хотя бы его работу "Русская идея") идёт в осмыслении данной проблемы вслед и рядом с замечательным философом, нелишне напомнить, чтС Бердяев говорил по поводу высказываний, сделанных в таком безапелляционном и неуважительном тоне: "Неуважение к человеческой мысли, к человеческому творчеству, неблагодарность к духовной работе предшествующих поколений, нежелание почитать даже великих своих людей есть русский грех, есть неблагодарная черта в русском характере... Русские люди с лёгкостью откажутся от Достоевского и разгромят Вл. Соловьёва, предав поруганию его память" ("Евразийцы".но с точки зрения этого автора, - ж. "Путь", 1926, N 1). Думается, и нам не лишне вспоминать почаще эти справедливые слова.]
   Дальнейшее углубление темы Вечной России, выражение и, надо думать, завершение, по мысли философа, русской идеи в её высшей ипостаси находит своё обоснование в книге Юрия Мамлеева "Россия вечная. Россия в прошлом, настоящем и будущем", (2002). Именно в этой работе толкование русской идеи и миссии России выходит за все мыслимые границы и современной философии, и современной эзотерики, приобретает гигантские - вселенские и даже за-вселенские, а не только планетарные, как у Даниила Андреева, черты и небывалый, уже не только вселенский, но за-вселенский масштаб.
   Выношенная мысль писателя и философа состоит в том (если очень сжато говорить об этом), что Русь, Россия - это одновременно манифестация некоего надмирового и в то же время русского уровня, которого нет более ни у одного из народов Земли. У России своё место в о в с ё м космосе (а не только в планетарном) и своё в с е л е н с к о е предназначение. "Высший мистический час" России впереди, и он связан с некоей "внереальностью", которая выходит за все мыслимые ныне пределы, в том числе - за пределы даже концепции Абсолюта, Бога в Самом Себе. Это Нечто, трансцендентное по отношению к Абсолюту, к Реальности, к Божественному Ничто, метафизической полноте. Речь о Бездне, которая как бы окружает Реальность, Истину и Безмолвие, то есть Абсолют, Бога в Себе Самом. (Более подробно о Бездне мыслитель говорит в своей книге "Судьба бытия").
   Вот к этой-то Бездне и имеет, по мысли Юрия Мамлеева, прямое касательство Россия через "последние отношения": "Мы - особая, самобытная, ни на кого не похожая, уникальная цивилизация, - убеждён философ, - которая ещё только начинает своё восхождение, которое может вывести её за пределы того человечества, которое существует сейчас на Земле" (указ. соч.).
   В любви к своей земле и русскому духу, в русской тоске, с такой пронзительной силой запечатлённой в шедеврах русской прозы и поэзии, философ находит свидетельство того, что Россия предназначена для контакта с Бездной, "с теми началами, о которых человечество не имеет никакого представления" (там же).
   Что же, по мысли философа, делает Россию "абсолютно первой": "Она связывает Абсолют с Бездной вне его"... "Идея" России (Вечная Россия) возникла в Абсолюте как мир связи, как великий Посредник между Ним и тем, что вне Его, хотя вне Его ничего нет..." (там же).
   Эта Бездна как бы "окружает Реальность, Истину и Безмолвие, то есть Абсолют, соприкасаясь с Ним. Там, в Бездне, всё иное, и все ценности иные. Она - Внереальность по ту сторону Абсолюта, но контакт с Ней возможен, для этого и предназначена Вечная Россия: "Бездна как бы курирует Россию"; Россия является носительницей некоего "тайного качества", в котором "отражается" эта Бездна; в самой же России это проявляется через чувства "тоски", "абсолютной лишённости", свойственных русским людям в высшей степени... Конечно, и в исторической России заложено зерно её расширения до сверхкосмического уровня, что и ощущается русскими на сверхсознательном уровне.
   В итоге Хаос и Космос при взаимодействии третьего "метафизического начала" (то есть России Вечной) преобразуются в "Метавселенную": "В этом случае такая Метавселенная как таковая будет не что иное, как наиболее полное воплощение Вечной России. Тогда весь итог драмы Творения (или "манифестации" Абсолюта) сведётся к неописуемому воплощённому бытию Вечной России, которая окончательно станет Великим Посредником между Богом в Самом Себе и Запредельной Бездной" ("Россия вечная. Россия в прошлом, настоящем и будущем", 2002).
   Не берёмся комментировать, тем более оценивать метафизические построения мыслителя в силу своей абсолютной некомпетентности. Ясно только одно: поистине до таких запредельных, "завселенских" высот в толковании русской идеи и миссии России не поднимался ни один мыслитель, ни один эзотерик в своих откровениях и прозрениях.
  
  
  
  
   Вернёмся из вселенских просторов вновь в наш Планетарный космос (Шаданакар - в системе обозначений трактата Даниила Андреева), разумеется, неразрывно связанный с остальной Вселенной.
   [Остаётся загадкой, почему в книге "Россия вечная" Юрий Мамлеев ни словом не обмолвился о своём предшественнике и, казалось бы, единомышленнике (до известных пределов, разумеется) Данииле Андрееве. Ведь собрание сочинений духовидца к моменту выхода в свет "России вечной" существовало более 5 лет, так что познакомиться с творчеством Даниила Андреева не составляло труда. Ведь даже, например, Джеймс Биллингтон, директор библиотеки конгресса США, в своей книге "Россия в поисках себя", 2005 (пер. с англ.), счёл необходимым хотя бы в примечании, но упомянуть Даниила Андреева и его трактат "Роза Мира" (перепутав, правда, трактат с его романом "Странники ночи", а самого автора наградив во время его пребывания во Владимирском централе общением в камере с героями этого романа. Но ведь упомянул же!).
   Почему Юрий Мамлеев прошёл мимо творчества духовидца, по какой причине - полного неприятия, равнодушия? А жаль: было бы очень интересно познакомиться с его мыслями по поводу творчества Даниила Андреева.]
   Всякая идея избранничества - мессианская идея - чревата серьёзными опасностями, о которых с такой убедительностью, как мы помним, предупреждает Даниил Андреев. Тем более, что на протяжении истории она принимала (и принимает, как мы можем убедиться на примере книги Юрия Мамлеева) разные формы: это и знаменитая идея "Третьего Рима, а четвёртому не бывать", и убеждение в особой богоизбранности русского народа - как образно говорит об этом Евгений Трубецкой, вспоминая просьбу матери сынов Заведеевых к Иисусу: "Скажи, чтобы мои два сына сели у Тебя один по правую сторону, а другой по левую в Царстве Твоём (Мф, XX, 21). В общем, наш национальный мессианизм, - продолжает мыслитель, - выражает собою довольно близкое к этому пожелание, чтобы наша мать - Россия сидела в Царстве Божием по правую руку Спасителя". С наибольшей же силой это мессианское чувство сконцентрировано в своеобразной идее "русского Христа", в которой, по глубокому убеждению Трубецкого, "в одинаковой мере извращается и образ Христов и русская национальная идея" ("Старый и новый национальный мессианизм", 1912).
   Вот как пишет об этом философ: "Так или иначе русский национальный мессианизм всегда выражался в утверждении русского Христа, в более или менее тонкой русификации Евангелия...
   Раньше нас были другие времена и другие поколения, которые не чувствовали противоречия в идее "русского Христа". Этой иллюзией дышала допетровская Русь. Было время, когда наши предки жили мечтой о Третьем Риме, призванном "спасти и обновить Мир". Эта мечта зародилась в настроении эпохи, которую В. О. Ключевский удачно характеризует как эпоху "затмения вселенской идеи". После падения второго Рима - Константинополя - "Третий Рим" - Москва возомнила себя единственным в мире убежищем правой веры и истинного благочестия. В то время православная Русь считала себя единственной обладательницей Христа и христианства, греков она презирала, а инославные вероисповедания ставила на одну доску с язычеством. Говоря словами В.О. Ключевского, органический порок древнерусского церковного общества заключался в том, что оно считало себя единственно истинно правоверным в мире, своё понимание Божества исключительно правильным, Творца Вселенной представляло своим собственным русским Богом, никому более не принадлежащим и не ведомым...
   В известном народном пересказе беседа Христа с самарянкой передаётся буквально так: "Она Ему говорит: как же я Тебе дам напиться, когда Ты - еврей, а Он ей в ответ: врёшь, говорит, Я - чистый русский". Рассказ этот всегда неизменно вызывает снисходительную улыбку по адресу тёмного, безграмотного, простого народа. Между тем он выражает собою самую сущность той национально-мессианской психологии, которая, может быть, ещё в большей степени увлекала людей высокообразованных и культурных" (там же).
   Обращаясь к наследию славянофилов, философ утверждает, что у них, в частности, у Хомякова "черты старомосковского мессианического самомнения были выражены достаточно ясно: он (Хомяков - А.А.) считал Россию избранным народом, утверждал её первенство во Христе, и верил в её призвание: спасти все народы". Далее философ критически оценивает взгляд Достоевского на русский народ, как на народ-богоносец, мысли Вл. Соловьёва по этому поводу и т.д., приходя к заключению, что идея русского национального мессианизма - это "музыка прошлого, которая не имеет будущего", это "увядшие мотивы", и "давно пережитые национальные иллюзии" (там же).
   Критический пафос философа вполне оправдан, но вот с утверждением, что идея русского национального мессианизма - это "музыка прошлого" и т.д. согласиться решительно нельзя. На самом деле, как объяснить это убеждение, в "призвании России спасти все народы", которое пронизывает работы названных Евгением Трубецким и не названных им русских философов, писателей, деятелей искусства и так, как мы видим, - вплоть до наших современников?
   Речь, конечно, не о "русском Христе", но о чём же? Где корни этого упорного, длящегося столетия мессианского чувства, какова та почва, которая его взрастила?
   Духовидческий и - скажем прямо, чрезвычайно убедительный, - ответ на эти вопросы мы находим в трактате Даниила Андреева, который представляет нам возможность познакомиться с абсолютно новой - метаисторической точкой зрения на эту проблему.
  
  
  
  
   "В метаистории новейшего времени, - свидетельствует духовидец, - совершается таинственнейшее событие: низлияние в нашу брамфатуру (в наш Планетарный космос - А.А.) новых божественно-творческих сил. Об этом событии мечтали с древних времён сердца самые возвышенные, умы самые истончённые. И вот оно совершается. Первое звено этого события - события такого значения, что его можно сопоставить лишь с вочеловечением Планетарного Логоса (демиурга нашего Планетарного космоса - А.А.) - имело место на рубеже XIX столетия: то было низлияние сил Приснодевы-Матери
   [Приснодева-Матерь мира - одна из ипостасей, - свидетельствует Даниил Андреев, - Пресвятой Троицы. Поскольку эта тема выходит за рамки темы творчества как такового, мы не будем касаться истолкования Троичности Божества, которое содержится в трактате (См. "Роза Мира", кн. VI гл. III "Женственность"). Заметим только, сам духовидец подчёркивает, что, говоря об ином, чем это принято в традиционном христианстве истолковании Триипостасности Божества - а именно: Бог-Отец, Приснодева - Матерь Мира и Бог-Сын, - он высказывает "своё личное мнение, ни на что не претендующее. Правда, мнение это представляется мне, - признаётся духовидец, - выводом, к которому со временем должны будут придти многие и многие. Подтверждено оно было и той высшей инстанцией, которая остаётся для меня единственным решающим авторитетом..." ("Роза Мира").
   Добавим ещё одно, как мы убеждены, неопровержимое свидетельство: "Варалакшми (Милостивую Лакшми) прославляют как Локамату, Божественную Мать мира. Все - Её дети" ("Сатья Саи говорит", т. XXXIII, 2007). Другое её имя - Джаганматра (см. Парамахамса Йогананда "Автобиография йога").]
   но не безличное, как это имело место уже дважды в истории человечества, а несравненно усиленное личным своим характером. С высот Вселенной нисходила в Шаданакар великая богорождённая монада. Прозрение в Раорис - один из высочайших слоёв нашей брамфатуры, в который Она вошла тогда, - было дано почти столетие спустя Владимиру Соловьёву, когда он в Египетской пустыне звёздною ночью пережил потрясающий прорыв сознания и воочию узрел это Великое Женственное Существо. Её, Пресветлую и Всеблагую, выражение Женственной ипостаси Троицы, мы зовём З в е н т о й-С в е н т а н о ю... Близится день Её долгожданного спуска в один из верховных градов метакультур. Там должна Она родиться в теле из просветлённого эфира... это рождение отразится в нашей истории тем, что увидят наши внуки и правнуки: основанием Розы Мира - золотого века человечества - её распространением по человеческим кругам всех стран" ("Роза Мира").
   ["Звента-Свентана - Великая Богорождённая Монада, выразительница Вечной женственности, невеста Планетарного Логоса (Великой Богорождённой Монады, выразившей себя в человечестве Иисусом Христом, вождём всех сил света в Шаданакаре), сошедшая с духовных космических высот в верхние слои Шаданакара около полутора столетий назад и долженствующая принять просветлённое (отнюдь не физическое) воплощение в одном из затомисов человечества. Это метаисторичекое событие отразится в земном Энрофе как появление Розы Мира - грядущей всехристианской церкви последних веков, объединяющей в себе все церкви прошлого и связующей себя на основе свободной унии со всеми религиями светлой направленности. - Примеч. Д. Андреева" (См. Собр. соч. в 3-х тт. - Т. 1 "Русские Боги", стр. 454).]
   То обстоятельство, что впервые Её дано было узреть русскому человеку, [См. об этом в разделе "Трактат "Роза Мира" в контексте русской и мировой культуры"] а ещё более то, что Её имя, смысл которого, - как свидетельствует духовидец, - приблизительно можно передать так: "Светлейшая из светлых и Святейшая из святых", имеет явно славянский корень, всё это указывает на то, что затомис (Небесная страна), в котором "происходит её рождение, связан с народами славянскими по преимуществу" ("Роза Мира"). То есть речь идёт о России Небесной, но как осторожен духовидец, говоря об этом. Это и не удивительно: Да, "рождение Звенты-Свентаны в одном из затомисов совершенно предрешено. Предрешено, следовательно, и рождение Розы Мира в человечестве. Но когда именно, как именно и с какой степенью полноты совершится это историческое событие (то есть становление в человечестве эры всеобщего братства - А.А.)предвидеть в точности, - признаётся духовидец, - выше наших сил" ("Роза Мира").
   Ранее, как мы знаем, духовидец не раз заявлял, что "Россия предназначалась для единственной и неповторимой миссии мирового масштаба, которая подготавливалась внутри неё и над ней веками..." ("Роза Мира"). В то же время неоднократно Даниил Андреев подчёркивает, как уже говорилось, что выбор российского сверхнарода только предопределён, что "страна - Россия - только предуказанна", ибо с а м с в е р х н а р о д должен быть готов к свершениям на этом светлом поприще.
   России Небесной "помогают и будут помогать все Синклиты метакультур, а Синклит Мира, - свидетельствует духовидец, - примет от них и продолжит их труд, чтобы завершить его всемирным Богочеловечеством" ("Роза Мира"). Разумеется, оказывается и будет оказываться всемерная помощь Светлых сил и России земной, но и сам сверхнарод российский должен напрячь все свои духовные, все светлые творческие силы, чтобы исполнить то, что должно для осуществления величайшей миссии нового времени, миссии поистине планетарного значения.
   Здесь мы должны вновь вернуться к проблеме, к которой не раз возвращается сам Даниил Андреев, настолько она важна. Как понимать "исключительность", "избранничество", или как говорили раньше - "богоизбранность" той или иной нации, народа, государства, - по современной терминологии - "сверхдержавы", как вершителя не только своей судьбы, но и судьбы всего человечества.
   "Разумеется, - утверждает духовидец, - одного или нескольких народов, особо предпочтённых Божеством перед остальными и которым поэтому позволено больше, чем остальным, - нет. Но каждый народ провиденциально предназначен - если угодно, избран - для решения некоторых особых исторических и культурных задач; и эти миссии неповторимо своеобразны.
   Есть народы - обычно они бывают и численно весьма велики, - предопределённые к колоссальным ролям планетарного значения; другие - к заданиям более частным, более узким. Но кому больше дано, с того больше и спросится. Как для личности, так и для народа повышенная одарённость и масштаб суть основания не для повышенных требований к другим, а только к самому себе. Одарённость и масштаб обязывают к большему, а вовсе не дают права на то, на что остальные смертные не имеют права. Вообще, исключительность не даёт абсолютно никаких дополнительных прав: она накладывает только дополнительные обязанности. Именно такое понимание заключает в себе опровержение любых расистских или националистических теорий" ("Роза Мира").
  

Творчество истории. Раздел II

  
   В почву, взрытую железными зубьями исторических катастроф, падают семена метаисторического откровения.

Даниил Андреев "Роза Мира"

  
   Стараясь выскрести с человеческой души письмена истории, продырявливают самую душу.

о. Павел Флоренский

  
   Философ Карл Ясперс был убежден, что "настоящее совершается на основе исторического прошлого, воздействие которого мы ощущаем в себе...
   С другой стороны, свершение настоящего определяется и скрытым в нём будущим, ростки которого мы, принимая или отвергая, считаем своими" ("Смысл и назначение истории").
   Сергию Булгакову, в свою очередь, принадлежит замечательное высказывание на тему "творчество человека и творчество истории": "Человек есть свободный выполнитель своей темы, и это осуществление себя, выявление своей данности - заданность, раскрытие своего существа, осуществление в себе своего собственного подобия и есть творчество, человеку доступное. Поскольку это создание своего подобия есть общая и неотменная основа творения человека, его творчество и вместе самотворчество, саморождение, определяет самое общее содержание человеческой жизни. Жизнь есть творчество, а поэтому и история есть творчество. ("Свет Невечерний, гл. "Человеческая история").
   Как же осуществляется творчество истории: участвует ли в этом отдельный человек, вся нация, каждое государство - целенаправленно и планомерно - или это стихийный процесс? Или, может быть и скорей всего, это протекающий во времени процесс, содержание которого складывается из великого множества усилий, зачастую разнонаправленных, и множества условий, которые невозможно ни предугадать заранее, ни даже осознать... Творится ли история только на земле или на этот процесс влияют, и в очень сильной степени, другие - не земные и не человеческие силы? На эти и на многие иные подобные вопросы нет однозначных и простых ответов, но ясно одно - история т в о р и т с я. При этом, безусловно, прав философ, заявляя: "Верить во что-то вечное и абсолютное - только тогда можно творить историю. Если же не творить, то она "несёт нас"; нет покоя неподвижности, мутные, яростные потоки стихийных страстей несут нашу жизнь к неведомой цели; мы не творим нашу жизнь, но мы гибнем, попав под власть непросветлённого мыслью и твёрдой верой хаоса стихийных исторических сил...
   Есть подлинно вечные, незыблемые законы и начала человеческой жизни, установленные самим Богом и вытекающие из самого существа человека... Нужно понять, что - хотим мы того или нет, знаем мы то или нет - жизнь наша управляется некими независимыми ни от каких человеческих представлений, не подчинёнными никакой моде и никаким историческим веяниям Божественными началами" (Семён Франк. Религиозные основы общественности. - ж. "Путь",1925, N1).
   [Стоит сравнить это убеждение с точкой зрения одного из наших современников не только на творчество, но и на "любое развитие": "В основе любого творчества - торжество духа случайности. В основе любого развития - реализация той или иной случайности, её самораскрытие" (Александр Волков. Её величество случайность. - "Знание - сила", 2007, N1). Не есть ли это шаг назад в осмыслении законов бытия и творчества?]
   Об этих "Божественных началах", которые интуитивно прозревает философ, Даниил Андреев как духовидец свидетельствует с полной определённостью. Он убеждён, что историческое размышление, как и осознанное творчество истории, должно сочетаться с метаисторическим, лишь так можно приблизиться к верному пониманию исторических событий, истолковав их конкретное содержание.
   Метаисторическое чувство, метаисторический опыт, пусть даже, как свидетельствует духовидец, "неосознанный, смутный, сумбурный, противоречивый, вплетается то и дело в творческий процесс: и художественный, и религиозный, и социальный, и даже политический". И под толщей антиисторизма можно обнаружить элементы метаисторического опыта, "чувство, замечательно переданное Тютчевым [Имеются в виду знаменитые строки поэта:
   Счастлив, кто посетил сей мир
   В его минуты роковые!
   Его призвали всеблагие
   Как собеседника на пир...]
   когда личность ощущает себя участницей некоей исторической мистерии, участницей в творчестве и борьбе великих духовных - лучше сказать трансфизических - сил, мощно проявляющихся в роковые минуты истории, разве, не обладая этим чувством, могла бы совершить свой подвиг Жанна д'Арк? Разве мог бы святой Сергий Радонежский - по всему остальному своему мирочувствию настоящий анахорет и аскет - принять столь решительное, даже руководящее участие в политических бурях своего времени?" ("Роза Мира").
   И наоборот: "...смутное метаисторическое чувство, не просветлённое созерцанием и осмыслением, часто приводит к искажённым концепциям, к хаотическим деяниям" (там же). Даниил Андреев приводит в пример деятелей Французской революции, Огюста Конта, Бакунина...
   Метаистория - это, как правило, иной взгляд и на историю, иная её оценка, другая этика, которая расходится с этикой земной, так как на Земле "обозримый масштаб событий неизмеримо мал", здесь не могут быть учтены "ни все необозримые дали, ни неисповедимая сложность духовных судеб как монад (то есть духовных единиц, проходящих своё становление в различных мирах Вселенной - А. А.), так и их объединений...
   Метаистория потому и есть метаистория, что для неё невозможно рассмотрение ни отдельной человеческой личности, ни существования целого народа или человечества в отрыве от духовного предсуществования и посмертия": "Стезя космического становления любого существа или их группы прочертилась уже сквозь слои иноматериальностей, ряды миров, по лестнице разных форм бытия и, миновав форму, в которой мы пребываем сейчас, устремится - может быть, на неизмеримые периоды - в новую чреду восходящих и просветляющихся миров. Переживаемый нами отрезок по отношению к целому сравним с десятисекундной остановкой на полустанке в ночной степи пересекающего гигантский материк пассажирского поезда..." ("Роза Мира").
   Только тогда, - убеждён духовидец, - когда человек "приучит себя к созерцанию исторических и космических панорам во всём их величии", привыкнет "к таким пропорциям, масштабам и закономерностям", он научится правильно судить обо всех явлениях жизни, обо всех событиях истории.
   Кроме того, только метаисторический подход позволяет осознать противоборство всех сил, задействованных в историческом процессе. А противоборство это в нашем Планетарном космосе, увы, существует от века, и неизбежно не только светлые, Провиденциальные силы помогают в творческом историческом процессе земному человечеству, но и иные - демонические силы "выходят на поверхность истории" (Даниил Андреев) и пытаются направить события в угодное им русло.
  
  
  
   Россия, Русь! Храни себя, храни!
   ...смиренно на лугу,
   Траву жуют стреноженные кони.
   Заржут они - и где-то у осин
   Подхватит эхо медленное ржанье,
   И надо мной
   - бессмертных звёзд Руси,
   Спокойных звёзд безбрежное мерцанье...

Николай Рубцов "Видения на холме"

  
   Почти половина трактата Даниила Андреева посвящена истории России, тесно переплетённой с её метаисторией, в чём, безусловно, состоит его уникальная для нас ценность. В самом начале этого беспрецедентного исторического повествования духовидец рисует впечатляющую картину родных просторов, увиденных глазами юного демиурга Российского сверхнарода - Яросвета и Соборной Души - Навны, которые, впитывая в себя творческие воления самого Планетарного Логоса, готовились приступить к выполнению своей миссии:
   "Леса и степи будущей Европейской России представлялись достаточно ёмкими для расселения в грядущем громадных человеческих массивов, а к Востоку открывался ещё другой неисчерпаемый пространственный резерв, тянущийся до Тихого океана. Запасы всевозможных ископаемых могли обеспечить материальную основу жизни колоссальному коллективу на тысячелетия вперёд. Очаги же великих старших культур были достаточно удалены, чтобы уберечь юную культуру будущего от потери самой себя до тех пор, пока задача преодоления пограничных вакуумов станет по плечу её собственному мужающему гению...
   Это была не страна, но целая часть света, и от предчувствия событий, соразмерных с её масштабами, могло бы захватить дух - не только человеческий" ("Роза Мира").
   Таковы были стартовые условия начала творения истории Российского государства.
   Историческое народоустройство России на протяжении веков прошло через множество этапов: и жизнеутверждающих, и поистине трагических, когда ставился вопрос о самом бытии сверхнарода, и он с помощью Провиденциальных сил и под водительством демиурга преодолевал грозные препятствия, исторические потрясения ценой напряжения всех своих духовных и физических сил. Таких событий, начиная с момента собирания Святой Руси, то есть с принятия христианства, и вплоть до нашего времени, как известно, было отнюдь немало: вспомним хотя бы о татаро-монгольском нашествии. Ещё раз обратим внимание на метаисторическое содержание тех событий, которые получили название "татаро-монгольского ига" в связи с тем, что ныне всё ещё (вслед за Л. Гумилёвым) имеет место их толкование как некоего благодатного, чуть ли не Провиденциального события нашей истории: "Можно по-разному оценивать - и историки по-разному оценивают - размеры социально-политического, культурного и нравственного урона, нанесённого России татарским игом. Рассматривая же события под метаисторическим углом зрения, - настаивает духовидец, - мы можем дополнить положения исторической науки... Под ударами монгольского чудовища: - воинствующего уицраора монгольского племенного массива, алчность которого была неутолима, и первой жертвой которого стала сама монгольская метакультура, слишком юная, с едва ещё возникавшим Синклитом - русский эгрегор был смят, полурастерзан на клочья, едва сохранявшие в себе жизнь и способность к будущему воссоединению. Кароссе Дингре (ваятельнице плоти народа российского - А.А.) был нанесён ущерб, который - если бы речь шла о существах физического плана - можно было бы сравнить с истеканием кровью. Сам Яросвет был побеждён в бою с монгольским гигантом на границах Святой России; юному, ещё не окрепшему и малочисленному Синклиту едва удалось спасти от разрушения лишь сокровеннейшие святилища своей Небесной страны.
   Спасаемая демиургом, Навна была удалена из опустошаемой южной области Святой России в недоступные девственные земли, соответствующие дремучим северным лесам в Энрофе. Туманные сгущения израненного, полуразорванного эгрегора облекали нищенским рубищем её новое средоточие..." ("Роза Мира").
   На этом примере наглядно видно, как разнятся метаисторические знания о тех или иных исторических событиях от умозрительных заключений иных историков.
   Можно привести в пример и эпоху "Великого Смутного времени", когда определённые круги на Западе, в первую очередь - в Польше, пестовали идею "создания сильной державы на восточной окраине католической цивилизации за счёт и против России. Как идеал рисовалась возможность искоренения в России православной культуры, подпадения этой страны под власть польской государственности и включения русских как малой и отсталой нации в число сателлитов Романо-католического сверхнарода" ("Роза Мира").
   Кроме этих внешних опасностей, несущих чужеземное порабощение, со временем возникла и иная, не менее грозная: "Перерастание российского государства, превращение державы в хищника, терзающего свой собственный и окружающие народы, вырождение монархии в тиранию". При этом неизбежно происходит "стремительное и ужасающее снижение общего творческого и морального уровня, которое сопутствует всякому тираническому народоустройству" ("Роза Мира").
  
  
  
   Дар родомысла страшен и светел:
   Горе тому,
   Кто принял его,
   Не обратив свою самость
   в пепел
   И в ратоборца -
   всё существо...
   Много имён, занесённых в свиток,
   Мало - невычеркнутых до конца,
   Это - ярчайшие звёзды Синклита,
   Духи таинственнейшего венца.

Даниил Андреев "Родомыслы"

  
   "Мы должны чтить героев - строителей нашей земли, её князей, царей и граждан, изучая летописи их борьбы, их трудов, учась на самых их ошибках и падениях, не в рабском подражании, но в свободном творчестве, вдохновляясь подвигом предков", - писал в 1929 году Георгий Федотов ("Будет ли существовать Россия?").
   Громадное значение в любом историческом процессе имеют те деятели каждого сверхнарода, которых Даниил Андреев называет родомыслами, и чьё светлое творчество направлено на благо Отечества. В трактате даётся следующее определение: "Родомыслы - исторические деятели, оказавшие могучее и благотворное влияние на судьбы народа или государства и руководимые в своей деятельности вдохновляющим влиянием народоводительствующих иерархий, в первую очередь, волей демиурга сверхнарода... Входя после смерти в Синклит метакультуры вместе с праведниками, гениями, героями и всем множеством просветлённых душ, родомысл оказывает громадное, от века к веку лишь возрастающее влияние на те стороны исторического бытия, с которыми была связана его деятельность во времена физического существования" ("Роза Мира").
   Вот как поэтично и, одновременно, содержательно рассказывает духовидец об одном из таких родомыслов, раскрывая метаисторическую подоплёку тех инвольтаций, той всемерной помощи, которая ему оказывалась: "Глубоко значительным предметом созерцания для метаисторика остаётся тот процесс, в котором мыслимо появление личностей, подобных Александру Невскому, чью мудрость и волю укреплял демиург, чистоту замыслов блюла Навна, ваятельница народной плоти (то есть каросса Дингра ["Кароссы - локальные, связанные с отдельными нациями или сверхнародами проявления единой великой стихиали человечества, Лилит... ваятельницы физической плоти человеческого рода и некоторых других существ" ("Роза Мира")] - А.А.) подготавливала чреду его преемников, демон великодержавия укреплял силу его меча, а силы христианского Трансмифа берегли его своим покровом, сотканным из светлого эфира народных молитв, мученичества погибавших в бою или в татарской Орде и духовного делания светочей церкви. (Вот прекрасный пример того, кто и каким образом принимает участие в творчестве истории - А.А.). Недаром его смерть отозвалась волнами скорби по всей стране, а в позднейшие времена самые непримиримые движения народного духа видят своего далёкого предшественника в этом родомысле" ("Роза Мира").
   Родомыслами русского средневековья, кроме Александра Невского, были Ярослав Мудрый, летописец Нестор, Владимир Мономах, Антоний и Феодосий Печерские, Дмитрий Донской (в определённый период своей жизни), патриарх Гермоген, Минин и Пожарский... Открывает же этот ряд князь Владимир Святославович, "деятель воистину титанического масштаба": "Масштаб этот до сих пор недооценен из-за отдалённости и малоизвестности эпохи и благодаря тому предутренне-сумеречному освещению, в котором фигура этого деятеля возвышается у истоков нашей истории. Вероятно, только метаисторическое созерцание и размышление способны привести к углублённому пониманию подлинного значения того, кого народ чтил, любил и воспевал почти тысячу лет, связав с его именем прозвище, одно из самых тёплых и нежных, какие только знает всемирная история: Красное Солнышко... Во всяком случае, акт крещения Руси был почти единовластным деянием князя Владимира, деянием полностью провиденциальным... ("Роза Мира").
   Собственно, с принятием христианства начинается история Святой Руси. Этому предшествовала, как известно, эпоха языческих верований, это была пора, когда "... сама Навна едва начинала уяснять народному сознанию детски-смутные отражения окружающих стихиалей,[а] разум демиурга эти образы прояснял, очерчивал, определял, кристаллизуя их в именах славянских божеств: Перуна, Ярилы, Стрибога, Лады.
   На языке историков это перекрестное влияние демиурга и идеальной Соборной Души называется мифологией, религией, искусством и бытом древних славян - всем тем, что теперь обнимается понятиями духовной и материальной культуры" ("Роза Мира").
   Главы трактата, посвящённые нашей истории и метаистории, начиная с древней Руси - через "царство Московское" и "Петербургскую империю" - заканчиваются XX столетием, его серединой ("Роза Мира" была окончена в октябре 1958 года). Разумеется, даже перечислить все исторические события и хотя бы прикоснуться к той их трактовке, которая представлена в трактате "Роза Мира", невозможно. Эти главы необходимо не просто читать и перечитывать, но, по нашему глубокому убеждению, внимательно анализировать. Все исторические события, как уже отмечалось, рассмотрены под таким ошеломляюще новым и, вместе с тем, чрезвычайно убедительным углом зрения, что, думается, учёным, изучающим наше историческое бытие, невозможно пройти мимо трактата, как и всего творчества Даниила Андреева, если, конечно, они питают доверие к духовидческим прозрениям такого рода и - что самое главное - сами обладают метаисторической интуицией.
   Самая главная заслуга духовидца в том, что историческое творчество озаряется метаисторическим смыслом, вскрываются иные - запредельные причины событий истории, как и задействованных в них сил, множатся удивительные и значимые подробности, из которых складывается картина тех или иных исторических деяний. Так, например, когда идёт речь о собирании русских земель князьями московскими, духовидец повествует о том, как и почему было положено начало Московскому Кремлю, какие силы помогали его строительству: "Когда определилось географическое средоточие Российской метакультуры, естественно и неизбежно этот национальный духовный очаг и цитадель государственности должен был увенчаться физическим подобием вершины сверхнародного трансмифа: Кремлём Земным. Даймоны и другие силы демиурга, ниспосылавшиеся им к душе, разуму и воле московских князей, митрополитов, иноков и бояр, зодчих и иконописцев, прославленных и безымянных, приоткрывали им те образы Небесной Руси и Фонгаранды [Напомним ещё раз, Фонгаранда - "слой пребывания шельтов великих творений архитектуры" (шельт - первое из материальных облачений монады, вместе с астралом, вторым таким облачением, условно может именоваться "душой"). Интуиция гениальных архитекторов Земли "улавливает отблески Фонгаранды", что помогает им творить свои архитектурные шедевры - соборы Святого Петра, Василия Блаженного, китайского Храма Неба, Версальского и Царскосельского дворцов, Лондонского парламента, Петербургского Адмиралтейства... (См. "Роза Мира", кн. 3, гл. 3), которые ждали своего отражения в камне и кирпиче. И это отражение стало возникать: медленно, трудно, из года в год, из века в век, утяжелённое, беспорядочное, вечно перестраивающееся, искажённое случайностями, калечимое пожарами, нападениями чужеземцев и произволом властей, с золотым венцом царства - на челе, с клеймом рабства и ранами мученичества - на лице, - и всё же прекраснейшее из всего, что было возможно при духовном и материальном уровне русского средневековья" ("Роза Мира").
   Заметим, что и ныне, при всём внешнем благообразии и ухоженности Кремля, цитадель российской государственности отягощена присутствием рядом мавзолея - несомненного подобия усечённых пирамидальных сооружений того слоя российской антигосударственности - он в системе трактата носит название "Друккарг", где "кубы, ромбы, усечённые пирамиды блистают облицовками красного, серого и коричневого цветов" ("Роза Мира") и где пребывает античеловечество. Там в своём посмертии пребывают - и трудятся - по свидетельству духовидца, те, "чья жизнь и деятельность в русском Энрофе были накрепко связаны с великодержавным строительством, кто пользовался большой властью и влиял на судьбы миллионов душ... В Друккарге таких пленников около трёхсот. Это человекоподобные существа громадных размеров, напоминающие фигуры древних титанов. Но в обликах нет ничего светящегося. Напротив: лица их кажутся испепелёнными глубинным огнём, тела облачены в грубые, тёмно-багровые ткани. Они скованы между собой, а труд их схож с кладкой камней, с возведением новых и новых ярусов цитадели" ("Роза Мира"). Эта цитадель является стражем и, одновременно, символом сугубой, ничем не озарённой земной государственности.
   Но почему так суровы посмертные судьбы тех, кто были на земле водителями народных множеств? Дело в том, что очень многое в исторической судьбе народа зависит от характера той власти, которая этим народом правит. Либо она способствует созданию условий, чтобы человек мог принять участие в творческой жизни общества и государства, либо сам её характер препятствует этому. Дело осложняется ещё и тем обстоятельством, что участие личности и самого общества в творческом процессе по устроению жизни должно - в идеале - строиться на нравственном принципе, неукоснительно соблюдаемом обеими сторонами. Как утверждал Вл. Соловьёв, "степень подчинения лица обществу должна соответствовать степени подчинения самого общества нравственному добру, без связи с которым общественная среда никаких прав на человека не имеет". Разумеется, до этого идеала всё ещё очень далеко, и не только в России...
  
  
  
   Кроме отношений между личностью и обществом, личностью и государством, которые складываются на исторических путях, есть ещё одно "историческое лицо" - это народ.
   Кто он, народ, - творец истории, обладающий национальным самосознанием и волей самому решать свою историческую судьбу или безликая масса, податливое "тесто" по образному выражению Андрея Платонова, из которого можно испечь исторический "пирог" любой конфигурации? Чего больше в знаменитой пушкинской ремарке, которой кончается его драма "Борис Годунов": "Народ безмолвствует" - первого или второго? Верно ли толкование Аллы Андреевой, которая признаётся, что эта пушкинская ремарка всегда была для неё проявлением не слабости, но народной силы? (см. Алла Андреева "Плаванье к Небесной России", 2004). А для самого Пушкина?
   "Несомненно, - уверен Георгий Федотов, - что в Московской Руси народ национальным сознанием обладал. Об этом свидетельствуют хотя бы исторические песни. Он ясно ощущал тело русской земли и её врагов. Её исторические судьбы, слившиеся для него с религиозным призванием, были ясны и понятны ("Будет ли существовать Россия?", 1929). Об этом же свидетельствует и ход истории. Это народ, его сознательный выбор спас страну в эпоху Смутного времени, тот его "средний класс" - ремесленники, купцы, мелкое духовенство, в чьей среде "ещё сохранились старинные нравственные устои, способность к подвигу и самоотречению, воля к строительству жизни и к творчеству, душевная цельность и чистота" ("Роза Мира"). Они, - говорит Даниил Андреев, - оказались "потенциальными носителями наиболее здорового ядра народоустройства, самым полноценным пластом нации" (там же).
   Но вот уже "в эпоху петровской империи народ, - по резкому определению Георгия Федотова, - не понимал ничего. Крепостное право, воздвигшее стену между народом и государством, заменившее для народа национальный долг частным хозяйственным игом, завершило разложение национального сознания" ("Будет ли существовать Россия?", 1929). Говоря о веке XX, Георгий Федотов обращает наше внимание на то, что "наша эпоха уже не знает бессознательно-органической стихии народа". Которая, заметим, более всего и естественнее всего проявляла себе в крестьянстве. Планомерное уничтожение этого класса в советские годы: "раскулачивание", насильственная индустриализация страны, военная страда 1941-1945 гг., лёгшая в основном на крестьянские плечи, послевоенное разорение деревни и т.д. - во многом изменили судьбу России в XX веке.
   Философ прав, говоря, что "эти источники культуры почти иссякли, эта "земля" перепахана и выпахана, и русский народ вступил в полосу рационализма, верит в книжку, в печатное слово, формирует (или уродует) свой облик с детских лет в школе, в обстановке искусственной культуры" (там же). И только - добавим - родная литература, наша классика не позволяет "доуродоваться" до конца.Хотя, если вместо, точнее - рядом с "книжкой" поставить Интернет и телевидение, то эти слова философа можно безусловно отнести и к нашей современности.
   [Мы уже не раз по тем или иным поводам упоминали классическую русскую литературу, прежде всего - XIX века, которая умела откликаться и по своему решать задачи социального и общественного служения, встававшие на исторических путях перед русским народом. В XX веке эта традиция была продолжена: о раскрестьянивании - трагедии русского народа и государства, пережитой уже в XX веке, как уже отмечалось, с великой силой рассказали наши прозаики, которые заслужили почётное наименование "деревенщики": Фёдор Абрамов, Василий Белов, Валентин Распутин, Василий Шукшин, Борис Можаев, Сергей Залыгин, чьи произведения составляют славу русской литературы ушедшего века. Первым же об этом, как известно, сказал замечательный поэт Александр Твардовский в своей поэме "Страна Муравия", опубликованной в 1936 году]
  
   Что касается "государственного водительства", то это, как говорит Даниил Андреев, "подвиг и средний нравственный уровень для этого мал", хотя образцы такой деятельности - очень близкой к идеалу - всё же в истории человечества существуют.
   Духовидец называет имена знаменитых императоров Древней Индии Чандрагупты Маурьи и Ашоки - "великих духом" [Вот что говорит о них Даниил Андреев в своём трактате: "Чандрагупта Маурья, основатель первой Индийской империи, после блестящего царствования отрёкся от трона, вступил на аскетический путь джайнов и покончил жизнь тем искупительным самоубийством, которое допускается в этой религии: отказом от пищи; одна из колоссальнейших фигур всех времён и народов, император Ашока, после сокрушительной победы над государством Калингой постигший греховность убийства человека человеком, возвестивший об оставлении им пути "завоевания мира" ради пути р а с п р о с т р а н е н и я б л а г о ч е с т и я, и после длительного царствования, едва ли не светлейшего в истории, принявший буддийский монашеский сан" ("Роза Мира"). См. также стр. 112.], а уже в наши почти времена - Махатму Ганди: "это первый в новой истории государственный деятель - праведник, он утвердил чисто политическое движение на основе высокой этики и опроверг ходячее мнение, будто политика и мораль несовместимы... Ганди и его партия (Индийский национальный конгресс - А.А.) именно на пути высокой этики добились освобождения страны и повели её дальше, к процветанию. Не ко внешнему процветанию, которое порошит глаза людей чёрной пылью цифр о росте добычи угля или радиоактивным пеплом от экспериментальных взрывов водородных бомб, а к процветанию культурному, этическому и эстетическому - процветанию духовному, неспешно, но прочно влекущему за собой и процветание материальное...
   Человек, не обладавший никакой государственной властью, в подчинении которого не было ни одного солдата, даже ни одного личного слуги, не имевший крова над головой и ходивший в набедренной повязке, стал совестью, стал духовным и политическим вождём трёхсот миллионов человек [Напомним, это было написано в середине прошлого столетия. Ныне, как известно, численность индийского народа составляет свыше миллиарда человек], и одного его тихого слова было достаточно, чтобы эти миллионы объединялись в общей бескровной борьбе за освобождение своей страны..." ("Роза Мира"). Вот поистине прекрасный пример того, что не "кнут государственной власти", а "живое доверие народа" должно быть главным движителем всемирной истории. Кстати, не случайно и то, что все три примера - из истории великого индийского народа. Индия, Бхарата-мата - Мать всей земли - это настоящий океан духовности.
   [Её Небесная страна - Сумэра (или Мэру), по свидетельству духовидца, "самый могучий из всех затомисов... Ныне Небесная Индия надстоит над географической зоной Энрофа, гораздо более широкой, чем пределы индийского государства. На протяжении четырёх тысяч лет духовная деятельность исключительно одарённых в религиозном отношении народов Индии привела к тому, что две метакультуры отделились от неё, став самостоятельными системами слоёв, а саму Небесную Индию восполнило столь огромное число просветлённых, что в XX веке влияние её Синклита превысило всю силу демонических начал: Индия оказалась единственной культурой Энрофа, неуклонно развивающейся по высокоэтическому пути. Ещё гораздо раньше мощь Индийского Синклита воспрепятствовала созданию... слоёв безысходных страдалищ. До Христа эта метакультура оставалась единственной, обладавшей чистилищами и не достигавшей своей нижней оконечностью до магм" ("Роза Мира"). Не случайно и то, что Аватары нисходят на Землю только в Индии и нигде больше (См. "Приложение")]
  
   А что же в России, был ли в ней, кроме названных выше российских родомыслов, светло и мощно исполнивших свои миссии государственного водительства, тот, кто изначально родомыслом не являлся, но, чувствуя громадную ответственность человека власти, самодержца, соединённую, как свидетельствует Даниил Андреев, с "трепетом глубокой совести и ощущением своего этического долженствования", сам выстроил свою судьбу, осуществил свой, ни на кого не похожий выбор, освободивший его "от вековой династической трагедии" царской династии Романовых? Да, такой человек в истории России был, и его фигура на историческом горизонте не менее величественна, чем упомянутые властители.
   Речь об императоре Александре I, который, убедившись в "невозможности озарения государственности светом высших начал" (Даниил Андреев), инсценировал свою смерть в Таганроге в 1825 году и после недолгого пребывания в Саровском монастыре у преподобного Серафима (благословившего его, как утверждает духовидец, на этот подвиг) стал известен в Сибири и за её пределами как некий старец Фёдор Кузьмич: "Казаки, крестьяне, купцы, охотники, священники - все принимали горячее участие в его судьбе, так как его скитальческая жизнь, благочестие, врачебная помощь, которую он оказывал населению, и религиозные беседы, которые он вёл, скоро стяжали ему ореол праведности и прозорливости" ("Роза Мира").
   Обстоятельства не позволили Александру I стать творцом светлой истории державы, тогда он избрал другой путь - самосотворения, очищения и просветления своего духа и души, что позволило - уже в посмертии - принять почти сразу же участие в российской метаистории: "С лёгким дыханием, едва касаясь земли тех миров, взошёл Александр Благословенный через слои Просветления в Небесную Россию. Там возрастало его творчество, там ждала его лестница просветлений новых и новых...
   Архистратиг Небесного Кремля, он ныне ещё там, в Святой России. Но возрастает его духовная мощь, его светлота... Битвы, следующие одна за другой, между Синклитом России и античеловечеством, возглавляет он...
   Мчащимся светло-туманным всадником, чьё приближение вздымает в телесной среде тех миров как бы искрящиеся волны силы и радости, проносится он с ангелами, с даймонами, с воинством Синклита к стенам Друккарга..." ("Роза Мира").
   [По замыслу, увы, не осуществлённому, главой четырнадцатой "поэтического ансамбля" Даниила Андреева "Русские боги" "должна была быть поэма в прозе о том, кто был Всероссийским самодержцем и, поняв трагическую нерасторжимость греховного узла своей власти, ушёл на свершение духовного подвига под именем старца Фёдора Кузьмича. Ушёл - во искупление греха - своего, и династического, и всех, имевших власть над Россией, но не успевших освободить её от оков Демона.
   Теперь Александр блистающим Всадником, могучим Императором-Искупителем сражается среди светлого воинства по ту сторону нашего мира против сил тьмы" (Даниил Андреев. Глава четырнадцатая поэтического ансамбля "Русские боги" - "Александр")]
  
  
   Но почему же так редки в истории человечества эти светлые примеры, почему так сильны "разрывы между постижением универсальной гармонии и диссонансами истории и личного бытия" (Даниил Андреев)? И почему на поприще государственной деятельности так нелегко исполнять свои миссии даже тем, кто изначально были призваны стать родомыслами, но вынуждены были исказить своё долженствование, как Иван Грозный [У Даниила Андреева есть замечательная поэма "Гибель Грозного" (1951), посвящённая историческому, метаисторическому и трансфизическому пути одной из самых трагических фигур русского самодержавия], или выполнить его, но со многими срывами и трагическими ошибками, как другой родомысл земли русской - царь Пётр I?
   Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо прикоснуться к той стороне метаисторической действительности, по свидетельству духовидца связанной с бытием и деятельностью инфрафизических существ, которые - в системе трактата, как уже отмечалось - носят имя уицраоров, "могущественных, разумных и крайне злобных существ". С точки зрения человека, это - "демоны великодержавной государственности. Их очень немного. В метаистории уицраоры играют огромную роль, противоречивую и двойственную" ("Роза Мира").
   Мы не будем касаться причины появления уицраоров, характера их деятельности и их сложных взаимодействий с демиургами сверхнародов (См. "Роза Мира", кн. 4, гл. 3). Укажем ещё раз [См. раздел "Патриотизм подлинный и мнимый"] на главное обстоятельство с точки зрения участия человека в историческом творчестве. Уицраоры оказывают громадное на него влияние под совершенно определённым углом зрения, порождая совершенно определённый комплекс национально-государственных чувств: "Благоговение перед своим государством (не перед народом или страной, а именно перед государством с его мощью), переживание самого себя как участника в грандиозной деятельности великодержавия... гордость материальным преуспеванием и внешними победами своего государства, национальное самодовольство, воинственность, кровожадность, завоевательный энтузиазм - все эти чувства, выявляющиеся уже в пределах человеческого сознания, могут расти, распухать, гипертрофироваться лишь благодаря этой уицраориальной энергии" ("Роза Мира"), которая, добавим, направляет государственное творчество в совершенно особое русло. Увы, влияние на ход истории - и очень целенаправленное - тёмных иерархий не ограничивается только инспирациями уицраора. Например, в случае правления Сталина или Гитлера были задействованы куда более грозные тёмные иерархии, стремящиеся во что бы то не стало исказить ход истории человечества, подменить светлое историческое творчество тёмным, демоническим.
   Картина строительства государственной и общественной жизни была бы безотрадна, если бы мы ограничились примерами только тёмного, демонического творчества и его влияния на земную историю. На самом деле, как каждая человеческая душа, так и всякое человеческое сообщество никогда не остаются без помощи Провиденциальных сил, но воспринять эту помощь, осознать её, сделать правильный выбор - задача отдельного человека и всего общества в целом.
   Даниил Андреев свидетельствует, что на жизненных путях человеку всегда предоставлено право выбора: "Провиденциальные силы на страже всегда. Они всегда готовы прийти на помощь каждому из нас. Они постоянно трудятся над каждым из нас - над его душой и его судьбой. Каждая душа - поприще их борьбы с демоническим началом, и вся жизнь души - непрерывная цепь выборов, встающих перед "я", - выборов, усиливающих или парализующих помощь ему со стороны светлых начал.
   Душа подобна путнику, перебирающемуся через шаткий мост. С другого берега протягивается к ней рука помощи, но, чтобы принять эту помощь, путник должен протянуть руку и сам (- А.А.). Такою рукой, протягиваемой навстречу силам Света, является каждый благой выбор, каждый правый поступок и каждое светлое движение души..." ("Роза Мира").
   Значение такого "благого выбора, правого поступка и светлого душевного движения" многократно усиливается, если речь идёт о человеческом коллективе. Точно так же, как отдельному человеку, - всему человеческому сообществу, каждой стране, любой нации при их "благом выборе и правом поступке" оказывается всемерная помощь Светлых сил, во главе которых стоят демиурги сверхнародов и их Соборные Души.

Творчество демиурга Яросвета и его значение для исторического и метаисторического бытия российского сверхнарода

  
   Не отринь же меня за бред и косноязычье,
   Небывалое это Действо благослови,
   Ты, Чьему
благосозиданию
и величью
   Мы сыновствуем
во творчестве
и любви...
   И я чувствую
в потрясающие
мгновенья,
   Что за гранью
и галактической,
и земной,
   Ты нас примешь как сопричастников
вдохновенья
   Для сотворчества
и сорадованья
с Тобой.

Даниил Андреев "Железная мистерия"

  
   Никакое историческое и метаисторическое бытие любого сверхнарода, утверждает Даниил Андреев, невозможно без народоводительствующих иерархий - демиургов и Соборных сестёр, которые у каждого сверхнарода свои. Знание об этом позволяет по новому воспринять участие человека в творчестве истории и сам ход исторического процесса. Даниил Андреев объясняет, почему так часто "встречается в его трактате слово "демиург"", в старинных религиях почти не употреблявшееся. Демиурги - все, кто творит во славу Божию, из любви к миру и его Первотворцу, начиная с Самого Планетарного Логоса: "Его, - свидетельствует духовидец, - можно понимать и как Существо, ставшее высшим Демиургом нашей брамфатуры". От Него получают некий творческий импульс иерархии демиургов и Соборных Душ народов. "Этот импульс есть творческое воление к осуществлению и выражению себя в трёхмерной и четырёхмерной субстанции грядущего сверхнарода, которого ещё не было и которого без них не могло бы быть" ("Роза Мира").
   Демиург каждого сверхнарода вместе с Соборной Душой водительствует его становлением на протяжении времён. При этом, как замечает духовидец, не только в историческую бытность существования сверхнарода на Земле. Юность демиургов "синхронична весьма длительным периодам истории, а пора их зрелости протекает преимущественно уже тогда, когда соответствующий народ сыграл свою роль в Энрофе и продолжает становление и творчество в высших слоях метакультуры. Например, ныне находятся в состоянии полной зрелости народоводительствующие иерархии Древнего Египта, Вавилонии, Античности, не говоря уже о Гондване и Атлантиде" ("Роза Мира").
   Подробнее всего Даниил Андреев рассказывает о творчестве демиурга российского сверхнарода Яросвета, начиная с того момента, когда он "вовсе не напоминал ещё "духа снегов и пламени": то было радостное солнечное дитя, мудрости Шаданакара ещё не приобретшее, а если и предчувствовавшее огромные дали своего долженствования, то лишь в неясных очертаниях грандиозных праобразов. Созерцая из отдаления становящиеся вершины других метакультур, творения других демиургов и Синклитов, он начинал сознавать масштабы своего духа, пропорции своего собственного будущего творения. К постепенно уяснявшемуся долженствованию он пытался приблизиться своей вдохновенной отроческой игрой; эта игра стала перерастать в священнодействие, в миротворчество, когда высокий человекодух, бывший за несколько веков перед тем в Энрофе апостолом Андреем Первозванным, отдал свои силы Яросвету. В сакуале Демиургов начал возникать как бы туманный ещё чертёж Небесной России" ["Церковное предание, - замечает духовидец, - считает апостола Андрея первопросветителем наших далёких предков. Это верно в том смысле, что апостол Андрей в конце I века христианской эры принял мученический венец в землях Скифии. Но в предании этом таится, по-видимому, и отголосок интуитивного знания о том, что первооснователем Небесной России был именно этот человекодух, достигший за тысячелетие между своей кончиной и своим участием в миротворческом акте Яросвета огромных сил и высот" ("Роза Мира")] ("Роза Мира"). Духовидец предупреждает, что демиурги сверхнародов не есть самая высшая инстанция в нашем Планетарном космосе и хотя их творческая деятельность величественна, но и неимоверно сложна. На протяжении своего народоводительства они совершают ошибки, осознают их, пытаются исправить с Божьей помощью в творческом взаимодействии со своими Синклитами и выше надстоящими иерархиями.
   Величайшим событием в метаисторической жизни Яросвета, имеющим всепланетарное значение, должен стать, как утверждает Даниил Андреев, его брак с Соборной Душой российского сверхнарода, Навной, и рождение в эфирном теле в Небесной России того Великого Женственного Духа, который именуется Звентой-Свентаной. Это своё долженствование демиург Яросвет, свидетельствует духовидец, понимал, но "подготовка к этому ещё не могла представляться ему в тех формах и временных масштабах, какие она в действительности приняла. Он не предугадывал, что одно из его собственных созданий (уицраор, демон государственности российского сверхнарода - А.А.) фатальным образом должно будет подняться против него и стать величайшим метаисторическим его соперником, узурпатором и исказителем его замысла. Он не мог предвидеть, что постоянная борьба враждебных иерархий с ним самим и с Навной сделается содержанием метаисторической драмы России с XI по XXI столетие. Наконец, ему не могло быть ясно, что для осуществления его миссии должны завершиться огромные процессы также и в лоне других культур, ибо лишь при условии объединения всего человечества в единое социально-политическое целое возможно постепенное превращение этого целого во всемирное братство" ("Роза Мира").
   Разумеется, ошибки, которые вызывали у юного демиурга "жгучую скорбь", были неизбежны. Ему ещё предстояло научиться "проводить точную грань между реальной государственностью и идеальным народоустройством... отслаивать близкое от далёкого, ныне возможное от долженствуемого предела". Но он сумел "выпестовать очаги национально-русской духовности, не дать задушить под наносным илом чужеземной, более высокой материальной цивилизации слабые ростки самобытной русской культуры... дать им окрепнуть" ("Роза Мира"). Демиург уже в эту пору предпринял великие деяния, на столетия определившие культурные и исторические пути сверхнарода. Так, например, приобщившись сам к реальности христианского Трансмифа и ведя свой народ по этому пути - "Мощно вливался в сознание народа христианский миф, чаруя и привлекая сердца образами Вседержителя, Пречистой Девы и святых..." - демиург в нём не замкнулся, что неизмеримо обогатило культуру и быт народа. "В дальние углы культуры, в народные низы, к смердам, отодвинулось древнее славянское миропонимание (то, что Даниил Андреев называет "прароссианством" - А.А.). Но великие леса надёжно хранили в своей глубине связь человеческого существа со стихиалями..." - недаром когда-то стихиали "встречали Яросвета как посланца Божьего и великого творца, которому предстоит среди них, над ними и с ними творить нечто, выходившее за круг их постижения, но внушавшее их вещим душам безотчётное поклонение и восторг... и волхования кудесников, игрища во славу творческих сил, чары колдунов, обряды, связующие человека с незримыми обитателями и хозяевами Природы, длили своё существование. Требовательный аскетизм никогда во всемирной истории не смог стать руководящим принципом для масс. Не случилось этого и здесь. Жизнь предъявляла всё те же требования: продолжение рода, оберегание семьи, защита страны от натиска степных кочевников. Сколько бы ни молились иноки по монастырям, эти молитвы не освобождали людских множеств от воинского долга, от повседневного труда, от гибельных половецких набегов и от радостей страстной, полнокровной жизни, вознаграждающих за всё. Так были заложены основы двоеверия, не исчезавшего в России вплоть до XX века" ("Роза Мира").
   Пласт образов "прароссианства", того, что "укрылось в фольклор, в низовое и прикладное искусство, в народные обряды и заговоры, в быт" - всё это оказалось "необычайно живучим" и это было вовсе не делом случая, чем-то преходящим, неорганичным: "Творческая радость, которую испытывали художники и мастера при создании этой орнаментики, этих сказок и этих теремов, так и пышет нам в душу... любовь к миру, к природе, к стихиям, в них разлитая, свидетельствует о том, что... силы самого демиурга веяли в создававшей эти произведения человеческой душе" ("Роза Мира").
   Невозможно удержаться, чтобы не привести в пример гениальное художественное произведение, посвящённое защите Отечества, но никак не связанное с христианским Трансмифом. Это "Слово о полку Игореве": "В чуждых аскетизму и смирению, - пишет Даниил Андреев, - мужественных интонациях поэмы, похожих на ясный и чистый булатный звон, в отсветах внехристианских верований, вспыхивающих то здесь, то там на её суровом горизонте, даже в самой тематике этого памятника - в вооружённой борьбе с национальным врагом - обнаруживается непосредственное вдохновляющее вторжение в волю творца сил Яросвета...
   В лице автора "Слова" под низливающийся поток инспирации встал княжеский дружинник (в другом месте трактата, напомним, духовидец называет его имя - Сергий - А.А.), гениальный поэт, то есть поэт, "одержимый" даймоном...
   [Насколько актуально то, что сообщает нам духовидец о великой русской поэме, свидетельствует высказывание Джеймса Биллингтона, директора Библиотеки конгресса США, который многие годы посвятил изучению истории и культуры России, написал об этом не одну книгу. Он всё ещё убеждён, что поэма никак не может являться памятником древнерусской литературы. Приведём его высказывание на этот счёт полностью, так как оно, на наш взгляд, характерно для этого исследователя и даже знатока русской культуры: "Много лет назад я подчёркивал различие между киевской и московской Русью (Images of Muscovy // Slavic Review, 1962, March. P. 24-34), что было поставлено под сомнение двумя наиболее авторитетными исследователями в этой области: Георгием Флоровским и Дмитрием Лихачёвым. Я выражал скептицизм (The icon and the Axe. P. 631-632 note 24) по поводу подлинности эпического памятника древнерусской литературы "Слово о полку Игореве", что также вызвало критику с их стороны. В настоящее время Эдвард Кинан приводит новые свидетельства, что это произведение скорее относится к XVIII столетию, чем к средневековью. Кинан приписывает его чеху Йозефу Добровскому, называвшему себя славянофилом задолго до того, как этот термин стал популярным в России: Was Jaroslav of Halich Really Shooting Sultans in 1185 ? // Harvard Ukrainian Studies. 1998. vol. 22. P. 313-327.
   Нежелание Лихачёва и других ведущих российских учёных полностью рассматривать (а иногда даже и публиковать) аргументы тех, кто сомневается в подлинности "Слова...", свидетельствуют, - утверждает Биллингтон, - об отдельных элементах национализма (! - А.А.) в мышлении даже самых эрудированных российских учёных мирового уровня" (Джеймс Биллингтон. Россия в поисках себя, М., Росспэн, 2005. стр. 214).
   Вывод, к которому приходит этот автор, как и убедительность его аргументации по поводу подлинности поэмы, оставляем без комментариев.]
   Лёгкое и прозрачное, как фата, веяние Навны овевает высоко-рыцарственное существо поэмы тонкою музыкальностью, поднимаясь до щемящей силы в плаче Ярославны на городской стене". О защите Отечества и былины киевского и новгородского циклов, только здесь под поток инспирации "становился, - говорит духовидец, - человек массы, безымянный создатель низового искусства, фольклора" ("Роза Мира").
   Стоит обратить внимание, как отличается творчество, вдохновляемое даймоном и Светлыми силами - по своей стилистике, образному языку, возвышенному содержанию - от иного, подверженного влиянию отнюдь не Светлых сил. Даниил Андреев как духовидец свидетельствует что, например, памятник XVII века "Домострой" вдохновлялся никем иным, как демоном великодержавия: его автору, Сильвестру, как известно, "удалось сложить довольно плотно сколоченную, крепкую на вид, совершенно плоскую систему, поражающую своей безблагодатностью. Ни размаха, отмечающего всё, вдохновляемого демиургом; ни духовной красоты, лишённой которой не сможет быть ни одна инвольтация Навны; ни огненности, веющей в творениях, внушенных инстанциями христианского Трансмифа. Совсем другой дух: безмерно самонадеянный, навязчиво-требовательный, самовлюблённо-доктринёрский, ханжески прикрывающий идеал общественной неподвижности личиной богоугодного укрепления общественной гармонии, - гармонии, которой в реальной жизни не было и помину... Мы ещё не раз встретимся, - говорит духовидец, - с этим приземистым, тяжеловесным, волевым духом - духом демона государственности" ("Роза Мира").
   К великим народоводительствующим иерархиям кроме демиургов сверхнародов принадлежат, как уже говорилось, Соборные Души.
   Соборная Душа российского сверхнарода, Навна [Имя это, как предупреждает нас духовидец, как и имя "Яросвет", - условное: "Яросвет и Навна суть имена условно и произвольно взятые мною для обозначения иерархий Российской метакультуры. Подлинные имена демиургов и Великих Сестёр мне неизвестны. Впрочем, на человеческом языке они, кажется, вообще не могут быть произнесены" ("Роза Мира")], как и демиург Яросвет, - великая богорождённая монада. Она сопутствует демиургу в его творческих деяниях. Без неё невозможно становление сверхнарода: "Она таит в себе прообразы высших возможностей нации, она связана с демиургом таинственными духовными и материальными узами любви...
   Кто она, Навна? То, что объединяет русских в единую нацию; то, что зовёт и тянет отдельные русские души ввысь и ввысь; то, что овевает искусство России неповторимым благоуханием; то, что надстоит над чистейшими высочайшими женскими образами русских сказаний, литературы и музыки; то, что рождает в русских сердцах тоску о высоком, особенном, лишь России предназначенном долженствовании - всё это Навна. Соборность же её заключается в том, что нечто от каждой русской души поднимается к Навне, входит в неё, сберегается в ней и сливается с её собственным Я.
   Можно сказать и так: некоторого рода духоэнергия, имеющаяся у каждого человека, входящего в организм нации, пребывает в Навне" ("Роза Мира").
  
  
  
  
   Воздействие демиурга на исторические силы России длится в веках, оно необозримо велико и неисчерпаемо, как сама русская история и метаистория. Мы лишь слегка прикоснулись к тем страницам трактата, где говорится о великом исполнении своего творческого долженствования демиургом Яросветом, Соборной Душой, российским Синклитом в содружестве со всеми светлыми иерархиями и самим российским сверхнародом. Яросвет никогда, ни на одно мгновение, как свидетельствует духовидец, - "с минут восхода и до конца времён" - не отводит свой взор от созидаемого им, "увлекая вглубь и ввысь за собой сверхнарод как своё творение" ("Роза Мира"). А в Небесной России он "проявляется в небе и образе этого мира так, - говорит духовидец, - как если бы прозрачный океан могущества проходил от одного небосклона до другого и заливал бы сердце... Образ его очерчивается, голос его становится внятным, и возникает общение между ним и просветлёнными, общение, придающее им силу и высшую мудрость" (там же).
   В заключение приведём два поэтических шедевра духовидца и поэта-вестника, пронизанных любовью к родной земле и её народоводителю:
   О знаю, зрению телесному
   Ты не предстанешь в плотной яви:
   Она тесна; Твоей ли славе
   Замкнуться в сеть координат?
   Но Ты могуч! дорогу крестную
   Ты облегчить нам можешь! можешь!
   Страна горит; пора, о боже,
   Забыть, кто прав, кто виноват.
  
   Нет, не Творца Триипостасного
   Я именую этим словом
   Теперь, вот здесь, когда громовым
   Раскатом град наш потрясён;
   Тебя! нас слышащего! страстного,
   Живого Ангела Народа,
   Творца страны - с минут восхода
   И до конца её времён!..

Из поэмы "Ленинградский апокалипсис" 1949-1953, Владимир

  
   Весной с холма
   С тысячелетних круч, где даль желтела нивами
   Да тёмною парчой духмяной конопли,
   Проходят облака над скифскими разливами -
   Задумчивая рать моей седой земли.
  
   Их белые хребты с округлыми отрогами
   Чуть зыблются, дрожа в студёных зеркалах,
   Сквозят -скользят - плывут подводными дорогами,
   И подо мной - лазурь, вся в белых куполах.
  
   И видно, как сходя в светящемся мерцании
   На медленную ширь, текущую во мху,
   Всемирной тишины благое волхование,
   Понятное душе, свершается вверху.
  
   Широко распластав воздушные воскрылия,
   Над духами стихий блистая как заря,
   Сам демиург страны в таинственном усилии
   Труждается везде, прах нив плодотворя.
  
   Кто мыслью обоймёт безбрежный замысл Гения?
   Грядущее прочтёт по диким пустырям?
   А в памяти звенит, как стих из песнопения:
   Р а з л и в ы р е к е ё, п о д о б н ы е м о р я м...
  
   Всё пусто. И лишь там, сквозь клёны монастырские,
   Безмолвно освещён весь белый исполин...
   О, избранной страны просторы богатырские!
   О, высота высот! О, глубина глубин!
   1950
  

"Вдаль, с посланцем иных миров..." - О жизни и творчестве Даниила Андреева

  
   Почему в размышлении о том, ч т о т а к о е т в о р ч е с т в о с философской и эзотерической точек зрения, мы посвящаем целый раздел конкретному автору, тем более, что мы уже много раз обращались к его трактату "Роза Мира", много раз цитировали его по тем или иным поводам, поскольку - мы уверены - если прикасаться к проблемам творчества как такового, - без свидетельств, раздумий, знаний, в том числе духовидческих прозрений Даниила Андреева, для которого творчество было самим образом жизни, не обойтись.
   Главное в том, что Даниил Андреев помогает понять, ч т о е с т ь т в о р ч е с т в о в его бытийной, онтологической ипостаси. И хотя его жизненный путь и творческое наследие неповторимы, общие законы о с у щ е с т в л е н и я, в о п л о щ е н и я Светлых начал через творческую жизнь на благо людям и миру, то есть сам путь духовидца несёт в себе некие архетипические черты. Это и жертвенность - "ноша подвига добровольного" (Даниил Андреев) - во имя долга творчества; это и исполнение своей миссии, невзирая на все мыслимые и немыслимые преграды; это и преданность родной стране, глубочайшая к ней бескомпромиссная любовь, то есть любовь, которая позволяет видеть и сильные, и слабые стороны национального характера, не только подъёмы, но и провалы самой истории Отечества...
   В своей совокупности это, безусловно, и есть то, что мы называем Б о г о - с о т в о р ч е с т в о м. Вот почему мы обращаемся в заключительной части этой работы к творчеству русского гения, духовидца и поэта-вестника Даниила Андреева.
  
  
  
   Есть ещё одна причина - уже личного характера: любовь, безусловное приятие образа духовидца и его творческого наследия, которые возникли после знакомства уже с самыми первыми публикациями, ему посвящёнными.
   Для обычного читателя это имя, как известно, впервые прозвучало в 1989 году [Позже говорили, что якобы какие-то тексты, принадлежащие Даниилу Андрееву, "ходили в самиздате" в Москве, в Киеве..., но так ли это, тогда установить не удалось. А вот что говорит по этому поводу Алла Александровна Андреева: "В России "Роза Мира"... начала ходить в искалеченных, иногда укороченных, а порой дописанных вариантах среди людей, которые ею интересовались... Так прошло много лет..." ("Плаванье к Небесной России", 2004).], когда в ж. "Новый мир" (N 2), - его главным редактором в это время был замечательный русский писатель Сергей Павлович Залыгин - было опубликовано два отрывка из трактата "Роза Мира", посвящённых Лермонтову и Блоку, в том числе их посмертной судьбе, что было совершенно необычно, но почему-то сразу вызвало доверие к автору, так глубоки и точны были суждения об их жизни и творчестве; и вступительная статья Станислава Джимбинова о самом авторе. Ранее имя Даниила Андреева как будто нигде не встречалось. [Хотя нет, потом уже вспомнилось, что в 1963 году в издательстве "Советский писатель" вышла в свет автобиографическая повесть Вадима Андреева "Детство", в которой главное место занимал отец автора - Леонид Николаевич Андреев. В ней несколько раз упоминался и младший брат Даня... А затем на полках домашней библиотеки отыскался и маленький сборничек стихотворений Даниила Андреева "Ранью заревою" (1975), прошедший незамеченным среди других поэтических книжечек... Что и немудрено, так как текст, по словам Аллы Александровны, подвергся при издании многочисленным "искажениям и сокращениям для его "усреднения"... Кроме того, на страницах того же "Нового мира" (1987. N 4) отыскалась и небольшая подборка стихотворений Даниила Андреева с краткой заметкой Бориса Чукова об авторе.] Впечатление от этой новомировской публикации было таким, что казалось, если не будет прочитан весь трактат "Роза Мира", то, честное слово, жизнь потеряет свой главный смысл.
   Провидению было угодно, чтобы трактат был прочитан ещё до выхода его в свет в 1991 году (кстати, тиражом в 100000 экземпляров!). Это был машинописный текст, оформленный как книга, в матерчатой обложке приятного серого цвета с разбросанными по ней розовыми розочками, и получен он был из рук родных и близких Даниила Леонидовича и Аллы Александровны Андреевых. Позже эта книга была подарена ими в музей Леонида Николаевича Андреева в городе Выборге, где и хранится ныне.
   Поскольку даже в 1989 году не было уверенности, что трактат будет издан, он был не просто прочитан, но и переписан от руки. Свидетельствуем, контакт с текстом, который при этом возникает, поистине поразителен, не сравниться с его восприятием ни при чтении, ни тем более при любом механическом воспроизведении текста - будь то пишущая машинка, компьютер и т. п. ... Можно представить, кстати, что чувствовали в былые века переписчики летописных сводов, богослужебных книг, поучений подвижников Святой Руси...
   Этот контакт не только не пропал, но даже усилился при вторичном переписывании, когда (уже после 1991 года) возникло сильнейшее желание поделиться с другими рассказом о жизни и творчестве Даниила Андреева и понадобилось как-то систематизировать материал трактата, объединить его по "темам" для таких бесед, постараться определить истоки творчества духовидца, поместив его в среду русской культуры...
   Кстати, желание обменяться мнением о трактате, выразить своё им восхищение было свойственно тогда многим, его прочитавшим, и иногда принимало забавные формы. Помнится, когда в центральном городском лектории, что на Литейном, был заявлен цикл бесед о "Розе Мира", на одну из первых буквально примчался молодой человек с возгласом: "Наконец-то!". Он рассказал, что после чтения трактата ему так хотелось хотя бы просто поговорить о нём, что он расклеил объявления на столбах: "Люди! Кто читал "Розу Мира" Даниила Андреева - откликнитесь!" - и указал свой домашний телефон...
   Такие чувства и глубокий интерес к творчеству Даниила Андреева были свойственны читателям и в других городах, когда в первой половине 90-х гг. с помощью друзей-художников, совместно с их выставкой "Душа России" были организованы беседы о трактате в Архангельске, Мурманске, Череповце, Петрозаводске, затем такие беседы состоялись также в Вологде, Нижневартовске, Анапе...
   Это было поистине незабываемое время, когда публикации произведений, о которых ранее нельзя было даже помыслить, буквально хлынули на нас после десятилетий запретов и умолчаний. Их чтение во многом изменило нашу жизнь. И одно из первых мест, если не первое по его влиянию и значению, по ошеломляющей новизне содержания, доказательности, художественному мастерству принадлежит Даниилу Андрееву. Его творчество уже послужило, и без сомнения, ещё послужит истоком для творческих свершений других мастеров русской культуры и искусства, а может быть и не только русской.
   Сошлёмся на свидетельство композитора Александра Сойникова, который впервые по радио услышал отрывок из "Розы Мира", посвящённый Блоку, а потом, как он сам признаётся, "была книга, потрясение, шок от её прочтения и... любовь на всю жизнь". Александр Сойников - автор музыкальной мистерии "Роза Мира", которая впервые с большим успехом была исполнена в Сибири в мае 1997 года - в Иркутске и в Ангарске (См. Александр Сойников. История создания мистерии "Роза Мира". - В кн.: "Даниил Андреев в культуре XX века", 2000).
   Ещё об одном музыкальном произведении упоминает Алла Александровна Андреева, рассказывая о том, как было отмечено 90-летие духовидца в 1996 году: "Мы его отметили тепло и красиво в Музее музыкальной культуры имени Глинки... Композитор Алексей Рыбников привёл свой камерный хор. Он автор очень интересной, значительной работы "Литургия оглашенных". Она навеяна тремя русскими судьбами: отца Павла Флоренского, Осипа Мандельштама, Даниила Андреева. Его хор пел отрывки из этой "Литургии"... Когда я услышала, - признаётся Алла Александровна, - эти чистые, ясные молодые голоса, я поняла, что мой корабль качнулся и вышел в какие-то другие волны и меня окружает безбрежная ширь горизонта" ("Плаванье к Небесной России", 2004). Кстати, мемориальная доска памяти Даниила Андреева (скульптор Валерий Евдокимов) установлена как раз рядом с досками памяти Андрея Платонова и Осипа Мандельштама во дворе Литературного института в Москве, на Тверском бульваре. Вот ещё одно знаменательное признание о том, как воспринимался в начале 90-х годов трактат "Роза Мира", которое сделал в 1992 году известный писатель Юрий Нагибин: "Книгой года для меня стала "Роза Мира" Даниила Андреева. Прежде всего я почти ничего не понял, а это упоительно. Я всё время о ней думаю. Поразительна личность самого автора: человека такой высокой нравственности, что дух захватывает, и какой талант, какой словослагатель! И как укрепляет сердце его мысль о спасении людей в едином Боге, едином Духе, единой Цели, торжестве Яросвета! Удивительна глава об Александре I и его великом искуплении греха русской государственности. Эту книгу я ещё буду читать и читать, как постоянно лежащее на моём письменном столе священное писание" (См . Даниил Андреев. Собр. соч. в 3-х тт., Т.3 кн. 2. стр. 537-538.)

   ... В шифрах скошенной перспективы
   Брезжит опыт высоких душ,
   Созерцавших иные нивы -
   Даль нездешних морей и суш.
   Будто льётся в просветы окон
   Вечный, властный, крылатый зов...
   Будто мчишься, летишь конь-о-конь
   Вдаль, с посланцем иных миров.

Даниил Андреев

   Явление какого-либо выдающегося ясновидца подобно "Сикстинской Мадонне" Рафаэля. Можно картину скопировать, но невозможно создать такую же, невозможно и бессмысленно. Это уникум.

Игорь Калинаускас

  
   На протяжении многих тысячелетий люди учились не только воспринимать Божественное откровение, но и передавать его другим, нести Благие вести своим современникам и потомкам. Священные предания и Священные писания разных стран и народов отражают это с наибольшей полнотой. И это не только Ветхий и, особенно, Новый Завет, который принес Благую весть, ранее небывалую, но и менее известные русскому человеку Зенд-Авеста, содержащая учение Заратуштры, откровения величайших Гаутамы Будды и Мухаммеда, а ещё раньше - Божественные знания, данные индийскому народу через Веды, Упанишады, запечатлённые в "Бхагават Гите", "Шримад Бхагаватам"...
   Можно вспомнить о глубочайшей мудрости жрецов Древнего Египта, Элевзинские мистерии Древней Греции. Поистине, Провиденциальные силы никогда не оставляли человечество, духовная же деятельность по постижению потусторонней реальности неисчерпаема.
   Но есть в истории человечества особый путь постижения этой реальности, некая "тропа", проложенная людьми, призванными к особому жизненному подвигу. Они не создают своих учений, это не пророки, не основоположники великих мировых религий. Это те, кто наделён даром видения, созерцания, прозревания миров иных. Мы их называем визионерами, духовидцами. Их имена на протяжении истории человечества глубоко чтут, их трудам, которые, конечно же, несут на себе отпечаток того исторического времени, в котором они создавались, отдают должное. Так, например, труды Якоба Бёме (1575-1624 гг.), сапожника по профессии, изучал Исаак Ньютон, романтики Германии и Англии; философские системы Гегеля и Шеллинга также впитали, как известно, его взгляды. Николай Бердяев в рецензии на издание трудов Бёме в 30-е гг. XX века говорил о нём как о величайшем мистике гностического типа, оказавшем влияние на всю германскую философию (См. ж. "Путь", 1926. N 5).
   Таких людей на земле немного. Назовём некоторых из них: Майстер Экхарт (1260-1327), Подредж Джон (1625-1698), Эммануэль Свёденборг (1688-1772), Анна Николаевна Шмидт (1851-1905), Владимир Соловьёв (1843-1900)...
   Среди них и Даниил Андреев (1906-1959) - человек XX века, русский, наш соотечественник, а это значит трижды прошедший мучительную, жестокую школу жизни; человек, преодолевший все препятствия и исполнивший свою миссию.
   Духовидец, имеющий "зрение души", которое позволяло ему прозревать планы инобытия, недоступные обычным органам восприятия, он был наделён не только этим удивительным даром. Он был ещё и Поэтом, владевшим Словом, что позволило ему выразить зачастую невыразимое, запечатлеть его в художественных образах. Ведь для наития духовидца очень трудно найти слова, его опыт почти невозможно передать в адекватных понятиях и определениях. Вот почему лишь немногие из тех, кто переживал такие состояния, оставили нам письменные свидетельства, а если и оставили (Свёденборг, Блаватская, Шмидт...), то их очень непросто уразуметь. И, может быть, самое главное: творчество Даниила Андреева заставляет нас задуматься о необходимости сделать сознательный выбор, определить своё место в противостоянии и борьбе двух непримиримых начал - добра и зла.
  
   Больно быть в мечте и в жизни странником
   По кругам национальной тьмы!
   Как устал я от подмен и зол
   На российской сбивчивой тропе,
   От усобиц, казней, тюрьм, крамол,
   От безумных выкриков в толпе...
  
   Только тот достоин утра времени,
   Кто прошёл сквозь ночь и победил...
  

Даниил Андреев "Гибель Грозного"

  
   "Я принадлежу к тем, кто смертельно ранен двумя великими бедствиями: мировыми войнами и единоличной тиранией, - признаётся Даниил Андреев на первых же страницах своего трактата. - Оба эти бедствия были для нас своего рода апокалипсисами - откровениями о могуществе мирового Зла и его вечной борьбе с силами Света..." [Поневоле возникает ассоциация с Фродо, героем эпопеи Дж. Р. Р. Толкиена "Властелин колец", выполнившим свою миссию, но признающемуся, что он смертельно ранен в битве с силами зла: "Я ранен, ранен глубоко и уже никогда не оправлюсь от этой раны", - говорит он Сэму].
   "Я начинал эту книгу в самые глухие годы тирании, довлевшей над двумястами миллионами людей. Я начинал её в тюрьме, носившей название политического изолятора. Я писал её тайком. Рукопись я прятал, и добрые силы - люди и не люди - укрывали её во время обысков. И каждый день я ожидал, что рукопись будет отобрана и уничтожена, как была уничтожена моя предыдущая работа, отнявшая десять лет жизни и приведшая меня в политический изолятор... [Речь о романе "Странники ночи". См. об этом далее]
   Я заканчиваю рукопись "Розы Мира" на свободе, в золотом осеннем саду. Тот, под чьим игом изнемогала страна, давно уже пожинает в иных мирах плоды того, что посеял в этом. И всё-таки последние страницы рукописи я прячу так же, как прятал первые, и не смею посвятить в её содержание ни единую живую душу, и по-прежнему у меня нет уверенности, что книга не будет уничтожена, что духовный опыт, которым она насыщена, окажется переданным хоть кому-нибудь" ("Роза Мира").
   Можно привести и другие свидетельства, когда отчаяние накатывало с громадной силой, и не только из-за внешних обстоятельств: "Давно, о, давно не было так тяжело. Страшна не внешняя тюрьма, а внутренняя, душевная: закрытость органов духовного восприятия, отсутствие связи с духовным миром, жалкая ограниченность кругом сознания...", - записывает Даниил Андреев в дневнике в 1954 году, после пережитого им тяжелейшего инфаркта, нарушившего на какое-то время связь духовидца с высшими мирами ("Из тюремного дневника" - Собр. соч. в 3-х тт., т. 3 кн. 2 стр. 262).
   Но как бы ни складывались обстоятельства, Даниил Андреев сумел их преодолеть напряжением всех сил - и духовных, и физических. Воистину, поражает мужество и самоотдача этого человека, сознательно вновь явившегося на землю для исполнения порученного ему долженствования, предпочтя, как он сам поэтически определил такой выбор, стать "вольным пленником своей судьбы" ("Готимна", 1955).
   Причём, препятствия на его пути создавали не только люди, безусловно выполнявшие поручения тёмных сил, хотя бы и неосознанно, но и сами эти силы. Они, начиная с самого рождения и раннего детства, пытались убрать с земного плана того, кто был призван принести всему миру светлые Провиденциальные знания.
   Так, например, его мать, 26-летняя очаровательная Шурочка, как звали её близкие, ушла с земного плана почти сразу после рождения Даниила. Отец - русский писатель Леонид Николаевич Андреев, для которого его горячо любимая жена была к тому же, по свидетельству В. Вересаева, "живым воплощением его художественной совести" (В. Вересаев признавался: "Лучшей писательской жены и подруги я не встречал" - См. повесть Вадима Андреева "Детство"), невольно посчитавший маленького сына виновным в смерти жены, фактически отказался от малыша... Позже Даниил Андреев в стихотворном цикле, озаглавленном им "Восход души", скажет об этом трагическом разъединении отца и сына и принесёт дар любви и благодарности тому, кто заменил ему отца.
   Вот первое стихотворение этого цикла:
   Бор, крыши, скалы в морозном дыме.
   Финляндской стужей хрустит зима.
   На льду залива, в крутом изломе,
   Белеет зябнущих яхт корма...
  
   А в Ваамельсуу, в огромном доме,
   Сукно вишнёвых портьер и тьма.
  
   Вот кончен ужин. Сквозь дверь налево
   Слуга уносит звон длинных блюд.
   В широких окнах большой столовой -
   Закат в полнеба, как Страшный Суд...
  
   Под ним становится снег багровым
   И красный иней леса несут.
  
   Ступая плавно по мягким сукнам,
По доскам лестниц, сквозь тихий дом
Подносит бабушка к страшным окнам
Меня пред детски безгрешным сном.
  
   Пылая, льётся в лицо поток нам,
   Грозя в молчанье нездешним злом.
  
   Он тихий-тихий... И в стихшем доме
   Молчанью комнаты нет конца.
   Молчим мы оба. И лишь над нами,
   Вверху, высоко, шаги отца:
  
   Он мерит вечер и ночь шагами,
   И я не вижу его лица.

1935

  
   Шестое стихотворение из этого цикла посвящено "памяти Филиппа Александровича Доброва", в доме которого прошло, к счастью, детство, отрочество, юность Даниила Андреева, собственно, вся жизнь до ареста в 1947 году. Именно благодаря семейству Добровых поэт скажет: "Нет, младенчество было счастливым...". Приведём несколько строф из этого стихотворения, озаглавленного "Старый дом":
   Два собачьих гиганта
   Тихий двор сторожили,
   Где цветы и трава до колен,
   А по комнатам жили
   Жизнью дум фолианты
   Вдоль стен.
  
   Игры в детской овеяв
   Ветром ширей и далей
   И тревожа загадками сон,
   В спорах взрослых звучали
   Имена корифеев
   Всех времён.
  
   И на двери наружной,
   Благодушной и верной,
   "Д о к т о р Д о б р о в" - гласила доска,
   И спокойно и мерно
   Жизнь текла здесь - радушна,
   Широка.
  
   О, отец мой - не кровью,
   Доброй волею ставший!
   Милый Дядя, - наставник и друг!
   У блаженных верховий
   Дней начальных - питавший
   Детский дух!..

1950

  
   [Какой контраст с пейзажем первого стихотворения этого цикла, да и не только с пейзажем - вся обстановка, весь быт и сам дух двух домов - отцовского и добровского - абсолютно противоположны]
  
   Обратим внимание на одну особенность, которая с самого начала прослеживается в жизненной судьбе духовидца. Вот он остался сиротой - и что же? Оказался не в доме отца - без внимания и ласки, но в доме Добровых, окружённый любовью и заботой. А что бы стало с ним после революции, когда Чёрная речка, где жили отец и старший брат Вадим, очутилась за границей России, в Финляндии? Разве сумел бы он в н е России стать автором "Розы Мира"... Любые испытания, а они сопровождали Даниила Андреева всю жизнь, - оборачивались благом, были ему для чего-то необходимы, даже тюрьма... (См. об этом далее).
   Вот ещё пример, когда смертельная опасность миновала его: всего 3-х лет отроду он, во время гостевания у отца на Чёрной речке, съезжал с ледяной горки на санках. Мачеха запретила няньке съезжать с ним вместе, он поехал один, "у самой проруби сани перевернулись, он упал вниз головой и нырнул под лёд. По счастью, - вспоминает старший брат Вадим, - нога в толстом валенке застряла между перекладин санок, и няня, бежавшая сзади, успела выхватить его из проруби" (В. Андреев "Детство").
   Не раз ещё в своей жизни проходил Даниил Андреев "в щель между двумя безднами", как говорила об этом Алла Александровна Андреева.
  
  
  
   Вчитываясь в биографию духовидца, понимаешь, что перед тобой пример удивительной жизненной стойкости и верности своему долгу, какие редко встретишь в истории человечества.
   К тому же речь идёт о человеке творческом, о поэте, который, - как вспоминала Алла Александровна, - приходил к друзьям с лучшим, что у него было, со своими стихами: "В гости, к друзьям всегда приходил с тетрадкой стихов... Я хорошо помню его слова: "Лучшее, что во мне есть, это поэзия; естественно, что к тем, кого я люблю, я прихожу с этим лучшим" ("Суть его жизни". - "Новый журнал", 1991, N4). "К друзьям" - он понимал, что ни единой строчки из самого заветного не может быть напечатано в советской России.
   До поры, заметим, ничего не было опубликовано и за рубежом: "Через Андреевых (брата Вадима и его семью - А. А.), - свидетельствует Алла Александровна, - я отправила на Запад всё, что только могла, из произведений Даниила. Не оригиналы, а копии того, что было... перепечатано, вторые экземпляры. Ни строчки из того, что было у Вадима - а к 1962 году у него было всё, - не было напечатано. Думаю, - не без иронии говорит об этом Алла Александровна, - это было вызвано какими-то специфическими западными объективными условиями, которых мы не можем себе представить. Внятного ответа на этот вопрос я никогда не получила. Напечатали только несколько стихотворений Даниила в "Вестнике РХСД", но они были переданы Никите Струве не Андреевыми" ("Плаванье к Небесной России", 2004).
   А вот мнение по этому поводу Григория Померанца: "Поэмы Андреева десятки лет лежали на Западе... Но "Вестник РХСД" отобрал для печати только горстку стихов, в которых не было ни пятнышка гностики... "Имка-Пресс" печатало кого угодно, но только не Андреева ("Литературное обозрение", 1990, N 5).
   Правда, в конце 70-х, по свидетельству Станислава Джимбинова, "эфемерный нью-йоркский журнал "Гнозис" опубликовал... одну из двенадцати её (трактата "Роза Мира" - А. А.) книг, и вскоре сам прекратил существование" ("Русский Сведенборг". - "Новый мир", 1989, N2).
   Ныне именно за рубежом - в Русском архиве университета г. Лидса (Великобритания) находятся тюремные дневники Даниила Андреева. Их передала сюда, опасаясь за их судьбу, А. Андреева в 1983 году: "Даниил умер 30 марта 1959 года. Я осталась одна с его рукописями. До "перестройки", - признавалась Алла Александровна, - невозможно было представить, что при моей жизни произведения Андреева могут быть опубликованы, не было у меня уверенности и в том, что я смогу их сохранить.
   И вот судьба свела меня с молодым англичанином, которому я отдала эти материалы для передачи в Русский архив при библиотеке Лидского университета. В этом архиве, который основал и которым заведует Ричард Дэвис, уже хранились машинописные копии произведений Даниила, в начале 60-х перевезённые от меня на Запад его братом Вадимом.
   В 1994 г. мне удалось, - говорит Алла Александровна, - приехать в Лидс и вместе с Ричардом Дэвисом разобраться в сложных записях Даниила. (Напомним, что в 1995 году Алла Александровна потеряла зрение, что было следствием допросов на Лубянке в 1947 году - А. А.). Приведённые в надлежащий порядок тюремные тетради ждут будущих исследователей, которые придут на смену нам" ("История архива Даниила Андреева". - В кн.: "Даниил Андреев в культуре XX века", 2000).
  
  
  
   Всё это было уже после ухода духовидца с земного плана, а при жизни он не только не увидел свои произведения опубликованными, но вынужден был пережить их уничтожение. После ареста в 1947 году и обыска были увезены, свидетельствует Алла Александровна, "несколько мешков (! - А. А.) рукописей, там были, кроме романа ("Странники ночи" - А. А.) ещё стихи Даниила, его дневники, наши письма и письма его отца (русского писателя Леонида Андреева, которые были, несомненно, национальным достоянием - А. А.). Всё это было потом с о ж ж е н о (- А. А.) во внутренней тюрьме на "Лубянке" (Алла Андреева. Рукописи горят! - "Литературная газета", 2001, N1-2).
   Пожалуй, перед нами воистину уникальный случай не только в русской, но и в мировой культуре: творчество такого масштаба и значения, условия, в которых жил и творил автор, сам путь его творений к читателю...
   Что давало ему силы, в чём истоки его беспримерной стойкости? Василий Налимов, автобиографическая книга которого "Канатоходец" (1994), открывается прологом-эпиграфом из стихотворения Даниила Андреева "Лилия Богоматери" о "Выходящих без лат, без кольчуги / На дорогу печали бездонной" ("Песнь о Монсальвате"), соотносит эти строки с самим поэтом. Соглашаться с этим не хочется. Собственная стойкость - разве это не "латы", не "кольчуга", защищающие творца?
   Как написал сам поэт, воссоздавая в тюрьме по памяти стихотворение 1935 года:
   Ты осуждён. Конец. Национальный рок
   Тебя недаром гнал в повапленный острог...
   Но тем, кто говорит, что ты - лишь раб, не верь.
   В самом себе найди спасительную дверь...
  
   В с а м о м с е б е - это ключевые слова для понимания жизненной и творческой судьбы Даниила Андреева. Ключевые, но не исчерпывающие: Провиденциальные силы не оставляли без помощи своего посланника, зачастую даже трагическое и, казалось бы, безысходное преобразуя в добро и свет. Помощь эта была разносторонней. Даниил Андреев был поэтом-вестником, а это значит, что к нему был послан даймон и, конечно же, херувим, ведь "херувимы, - по свидетельству самого духовидца, - хранители людей - носителей светлых миссий. Именно хранители, а не вдохновители, то даймоны" ("Роза Мира"). Наверняка, это херувим оберегал его на войне, помогал после тяжелейшего инфаркта, перенесённого в тюрьме в 1954 году...
   Алла Александровна, которая тонко чувствовала порой мистические веяния, хотя и утверждала, что у неё к этому нет способностей, [См., например, её рассказ о вещих снах во время ссылки в мордовских лагерях в книге "Плаванье к Небесной России", 2004] не сомневалась в поддержке Светлых сил, особенно в последний период жизни духовидца. Как сумел выполнить такой огромный объём работы "смертельно больной, только что вышедший из десятилетнего заключения, бездомный, ничего не имеющий человек" - с обычной, земной точки зрения объяснить это невозможно. Вспоминая последние месяцы жизни мужа, когда он заканчивал свой трактат - "Эта великая мистическая книга забрала все его последние силы. Он умер почти сразу, когда её закончил" - Алла Александровна свидетельствует: "С последней страницей "Розы Мира" ангел, поддерживающий его жизнь, разжал руки, и всё понеслось навстречу смерти" ("Рукописи горят!" - "Литературная газета", 2001, N1-2).
   Почему же "ангел разжал руки"? Потому, что главная миссия духовидца - а она заключалась именно в создании трактата "Роза Мира" - была исполнена, хотя творческие планы самого Даниила Андреева оказались осуществлёнными не полностью.
   Он мечтал ещё написать поэму в прозе "Александр" об Александре I, Благословенном; поэму "Плаванье к Небесному Кремлю": "Поэма должна была начинаться реальным плаваньем по русским рекам - мимо пристаней, лугов, лесов, тихих деревень и городов с древними умолкшими церквами. Потом течение поэмы должно было неуловимо сместиться, полуразрушенные церкви оживали, начинался колокольный звон несуществующих на Земле колоколов, переходящий в благовест храмов Небесного Кремля" (Даниил Андреев, поэтический ансамбль "Русские боги, глава девятнадцатая"), и заключительную, двадцатую главу ансамбля - "Солнечная симфония", которая "должна была выводить за национальные пределы во Всечеловеческое Братство, Всемирную Церковь" (там же). Кроме того, своей последней книгой духовидец видел книгу богослужений, совершаемых в будущую эпоху Розы Мира...
   Приведём ещё один несомненный пример помощи Провиденциальных сил, о чём также рассказала Алла Александровна: "Нас должны были расстрелять, но Сталин ... неожиданно отменил смертную казнь (отмена просуществовала около трёх лет - А. А.), и мы с Даниилом будто проскочили в щель между двумя чёрными сходящимися безднами. Нам вместо смерти дали по 25 лет, приговором ОСО - тройкой, вне всякого суда...". Этот срок был дан за подготовку террористического акта - ст. 58/8 - по которому объединили всех, проходящих по делу с литературным персонажем романа, Серпуховским. "...думаю, - свидетельствует Алла Александровна, - что мысль дать нам такую статью возникла от самого факта, что такой роман вообще кто-то осмелился написать. Тем более, что там был выведен такой человек, как Серпуховской. Не сумев арестовать этого вымышленного террориста, они решили сделать им самого автора" ("Рукописи горят!" - "Литературная газета", 2001, N1-2).
   И ещё раз о том же в автобиографической книге "Плаванье к Небесной России": "...от Даниила знаю, как он реагировал (на приговор в 25 лет тюрьмы - А. А.): рассмеялся, потому что подумал: "Они воображают, что продержатся 25 лет". Даниил был из тех людей, что слышат Божье время, а там коммунисты давно кончились.
   25 лет - это была "вышка". Больше дать уже не могли. За год до этого нас бы расстреляли. Не успела я попасть в лагерь, как смертную казнь ввели снова. Мы проскочили в щёлочку, прошли узким-преузким коридором. Это нас провела охранявшая Светлая рука. Потому что Даниил был нужен. Он ещё не написал того, что должен был написать".
  
  
  
   Конечно же лучше всего о себе и своём творчестве свидетельствует сам творец. Поэзия Даниила Андреева, его великий трактат "Роза Мира", его новаторская статья о "метро-строфах", уцелевшие дневники, письма родным и близким из тюрьмы, даже чудом сохранившиеся детские сочинения (См. сб. "Даниил Андреев в культуре XX века", 2000) - всё это, собранное воедино, изученное глубоко, воспринятое сердцем и душой, а не только разумом, скажет нам об этом удивительном человеке и его творчестве истинную правду. Но у нас есть замечательная возможность ещё и ещё раз обратиться к свидетельствам и размышлениям, которые невозможно переоценить. Они принадлежат не просто жене, но другу и соратнику, Алле Александровне Андреевой, у которой, как она сама признавалась, "осталось на руках всё, что составляло смысл его жизни - его творчество" и которая исполнила с в о ё долженствование: сохранила, сберегла, а затем - когда пришли времена и сроки - сделала это творчество всеобщим достоянием. При этом - не просто его обнародуя: кажется, не было ни одной публикации как фрагментов, так и целых произведений Даниила Андреева без её рассказов о его жизни и творчестве, написанных мастерски, лаконично, с глубоким проникновением в самую суть. Напомним: о содержании романа "Странники ночи", уничтоженного на Лубянке, мы знаем благодаря Алле Александровне, так как сохранилось только два небольших фрагмента, кроме того, автор восстановил его первую главу. [См. также: Леонид Бежин. Рыцарь Розы, 2006. В этом произведении сделана попытка реконструировать роман, опираясь на сохранившиеся фрагменты, восстановленную первую главу, воспоминания тех, кто читал отрывки из него, в первую очередь, конечно же, рассказы и воспоминания самой Аллы Александровны...] Восстановить весь роман, уже в третий раз (первый раз почти законченная перед войной рукопись была закопана для пущей сохранности автором в землю перед уходом на фронт, и за несколько лет чернила расплылись от сырости) - Даниил Андреев не сумел - не хватило ни времени, ни сил...
   Вот что говорит об этом романе Алла Александровна, и мы можем ей доверять - сама человек чрезвычайно одаренный и творческий, она, несомненно, владела и даром понимать и оценивать литературу, тем более русскую классическую, на которой она выросла и которая сформировала её мироощущение и отношение к жизни.
   Обратимся к её уникальным свидетельствам: "Я думаю, "Странники ночи" могли бы стать третьим романом в таком ряду, как "Доктор Живаго" и "Мастер и Маргарита". Художественно он был на их уровне. И сила этой книги была не только в описываемых событиях 1937 года, которые могут, если хотите, потрясать, даже если их пересказать языком протокола, а в том, что "Странники..." были настоящей, если не великой литературой. Роман был написан удивительным, богатым и очень ритмичным языком. Его можно было бы даже назвать поэмой в прозе. И он был очень большим, в двух томах, почти как "Братья Карамазовы". С религиозной напряженностью не меньше, чем у Достоевского. И там была совершенно необыкновенная Москва... Это был живой, многоплановый и очень трагический город. Он был дан очень густо, очень плотно, со всем бытом конца 30-х годов... И, конечно, с её ночными арестами... Он писал буквально о том, что делается за окнами. В одной из глав под названием "Мартиролог" даже был список реально существующих арестованных и погибших людей... И эта реальная Москва как-то совсем незаметно переходила в какой-то странный, фантастический мир... Если бы этот роман не погиб, то Москва Даниила могла бы стать для нас городом-образом, не менее значимым, чем, например, Петербург Достоевского..." ("Рукописи горят!" - "Литературная газета", 2001, N1-2).
   Алла Александровна сама, как уже говорилось, была очень одарённым человеком: она - признанный художник, живописец. В трудные, ещё довоенные и военные времена подлинность её таланта подтвердили такие мастера как Фальк и Кончаловский.Она и автор замечательной автобиографической прозы "Плаванье к Небесному Кремлю" (1998, 2-е издание, озаглавленное "Плаванье к Небесной России", - 2004).Алла Александровна всегда интересовалась природой творчества. В статье "Ответственность дара" мы находим её размышления о божественном предназначении таланта, особенно значимом для современного мира, о связи творчества с Господним замыслом о человеке, о предназначении художника, живописца и - шире - всякого творца: "Художнику можно рисовать только светлое, только добро. Ничего другого никогда художник делать не должен. В мире столько зла и тьмы, что художник - какую бы трагедию он ни изображал - должен заканчивать её светом, потому что так мы прибавляем света в мироздании".
   Сама она была именно таким художником - и в своём творчестве, и в своей жизни. Вот её слова-воспоминания, слова-итоги их общей, такой недлинной жизни с Даниилом Андреевым: "Несмотря на все трудности нашей жизни, в памяти у меня только свет, бесконечный свет и глубина... Жизнь есть выбор. Постоянный, ежедневный выбор. Однажды предпочтёшь не своё - и жизнь пойдёт неправильно. Иметь всё невозможно. В моей жизни были и неустроенность, и тюрьма, и лагерь. Но у меня нет ощущения, что вся моя жизнь - это несчастья, беда и боль. Напротив. Я считаю, что прожила очень счастливую жизнь. Нам было легко переносить трудности, потому что главным для нас было творчество. Нам было легко, потому что мы с мужем были очень близкими людьми, любили друг друга. Мы не стремились к богатству, выбрав другой удел. Мы прожили счастливую жизнь. Такую, как мы хотели. Наши представления о счастье совпадали с тем, как складывалась жизнь. Это главное для всякого человека" ("Я прожила счастливую жизнь". - "Наука и религия",1992, N9).
   Алла Александровна трагически ушла из жизни, переступив порог своего 90-летия в 2005 году.
   [Приведём отклик на это трагическое событие Алексея Пищулина, который, как нам кажется, сумел выразить чувства многих русских людей, наше отношение к этой прекрасной и самоотверженной русской женщине: "В ночь с 29 на 30 апреля 2005 г. в Страстную пятницу, в своей квартире в Брюсовом переулке сгорела заживо Алла Александровна Андреева, вдова поэта Даниила Андреева, необыкновенная русская женщина, человек трагической и прекрасной биографии. Всего несколькими месяцами раньше она отпраздновала 90-летие, дав ещё один повод поразиться её судьбе, полной трагизма и какой-то пронзительной незаурядности. Огонь, который всю жизнь пылал в ней, который освещал всех, приходящих в её дом, унёс её туда, где нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания.
   Уцелев в жерновах чудовищного следствия по "расстрельной" статье, ("подготовка покушения на тов. Сталина"), сохранив рассудок и человеческое достоинство в мордовских лагерях, победив рак, пережив неслыханную нищету, она умудрилась спасти рукописи мужа, всё его творческое наследие, и на долгие годы стала хранительницей этого уникального сокровища. Но те, кто знал её, согласятся, что она сияла не отражённым светом, а своим собственным, оставаясь - слепая, одинокая - едва ли не самым радостным и лучезарным человеком Москвы.
   Теперь её адрес, известный столь многим и притягивающий сотни людей, стал мемориальным. Её изувеченные копотью окна уже месяц зияют выбитыми стёклами - зримый символ утраты. И лишь мысль о том, что в этот раз Пасху она встречала вместе с Даниилом, которого так любила и с которым не расставалась душой все долгие годы своей жизни, лишь эта мысль примиряет с её уходом нас, привыкших пользоваться ею как источником радости, духовным ресурсом и вдохновляющим примером того, сколь прекрасен может быть жертвенный и самозабвенный человек" ("Лучезарный человек". - "Литературная газета", 2005, N27).]
  
  
   Дадим ещё раз слово Алле Александровне Андреевой, которая лучше чем кто-либо иной расскажет о вехах жизни Даниила Андреева: "Второй сын Леонида Андреева от первого брака с Александрой Михайловной Велигорской, Даниил, родился в Берлине 2 ноября 1906 года. Самое начало его жизни отметила трагедия: мать, 26-летняя здоровая женщина, уже родившая старшего сына, Вадима, скончалась от послеродового заболевания. И тогда в Берлин приехала старшая сестра умершей матери, Елизавета Михайловна, жена московского врача Филиппа Александровича Доброва, и увезла ребёнка в Москву. В тёплой московской патриархальной семье и вырос любимым младшим, балованным и окруженным заботой тот, кому суждено было стать одним из самых замечательных поэтов и мыслителей России XX века.
   [Ещё раз заметим, как отчётливо прослеживаются в биографии Даниила Андреева такие повороты судьбы, которые явно носят Провиденциальный характер. Ведь семья ДСбровых была к тому же одним из центров тогдашней культурной жизни Москвы, где бывали Шаляпин и Бунин, Скрябин и Горький, актёры Художественного театра... Не говоря уже о том, что Добровы - это пример русской семьи, где высочайшая нравственность и доброта к людям, самоотверженное им служение - глава семьи был известным в Москве врачом, всегда безотказно исполнявшим свой врачебный долг, всеми уважаемым и любимым, - подразумевались сами собой. Всё это впитывалось ребёнком, можно сказать, бессознательно - каждый день и каждый час - безо всяких нравоучений... Быт, пронизанный любовью и добром, становился для такого счастливца не бытом, но бытием, определявшим его последующую жизнь. Особая, благодатная роль принадлежала в этой семье Евфросинье Варфоломеевне Велигорской (урожд. Шевченко), любимой "Бусиньке", которая "стала основной воспитательницей маленького Дани" (Алла Андреева), выходила его, шестилетнего, заболевшего дифтеритом, но сама ушла из жизни, вероятно, заразившись от внука...]
   Писать стихи он начал рано и очень рано осознал своё творчество как долг. Не печатался никогда: рано пришло к нему и чёткое осознание несовместимости своего творчества с советской системой. Глубоко религиозный с самого детства, православный христианин с открытостью другим светлым религиозным системам - открытостью, но не путаницей, - он был совершенно неспособен к компромиссу и проблему соотношения творчества с жизнью решил просто: работал скромным художником-шрифтовиком (писал тексты в основном для музеев), а настоящему своему делу посвящал ночи, читая написанное только близким друзьям.
   В 1937 году он приступил к работе над романом "Странники ночи". Этот роман, действие которого протекало в том же 1937 году, был посвящён жизни и духовным исканиям московской интеллигенции.
   В конце 1942 года Даниил был мобилизован и в качестве нестроевого рядового (по состоянию здоровья) прошёл с армейскими частями "дорогой жизни", Ладогой, в осаждённый Ленинград. Служил санитаром в полевом госпитале, хоронил убитых, читая над ними православные молитвы. В конце войны вернулся в Москву, был признан инвалидом Отечественной войны и дописывал роман.
   Практически он был закончен, когда в апреле 1947 года нас арестовали. Последовало полуторагодичное следствие, уничтожение всего написанного (а заодно и писем с фронта, и писем Леонида Андреева семье Добровых и маленькому сыну в предреволюционные годы) и приговор: 25 лет тюрьмы - Даниилу, 25 лет лагерей - мне.
   Отбывал свой срок Даниил Леонидович во Владимирской тюрьме, широко и печально известной. 25 лет он не просидел: в 1956 году по всем лагерям и тюрьмам работала комиссия по пересмотру дел политзаключённых, огромное количество признанных невиновными пошло на волю, многим уменьшили срок - Даниилу с 25 до 10, которые он и отбыл.
   И мы вместе оказались на свободе. Больные, нищие и бездомные. Он не просто больной, а обречённый - редко когда несколько дней подряд не было тяжёлого сердечного приступа. Конечно, продолжали, как все 10 лет, помогать нам мои родители, и помогали друзья. Потом включилось правительство: как сыну Леонида Андреева Даниилу Леонидовичу заплатили за самую тоненькую книжку рассказов отца и назначили пенсию (напоминаю, что он был инвалидом Отечественной войны). Денег, полученных за книжку, хватило как раз до последних дней его жизни. Я работать не могла, потому что от него нельзя было отойти, он нуждался в непрерывном уходе (заметим, сама Алла Александровна была тяжело больна - А. А.). Первое, что мы купили, была пишущая машинка, которую он выпускал из рук только тогда, когда попадал в больницу с очередным ухудшением.
   Так прошли двадцать три месяца, отпущенных ему для жизни на земле и для завершения труда, воспринимаемого как неукоснительное выполнение своего долга. Он умер 30 марта 1959 года" ("Железная мистерия". - "Литературная газета",1996, 6 XI).
   "Я думаю, что невозможно не понимать трагизма этой жизни, - как бы подводя итог, говорит Алла Александровна, - тем более значительно то, что во всём творчестве этого очень большого по дарованию и глубоко христианского строя личности поэта нет ни одного слова ненависти, мести, отчаяния. Нет у него и сладковатого, равнодушного, а по сути, эгоистичного "всепрощения" и "всепонимания", а всё освещено тем Высшим Светом, ощущение которого даётся только очень страшным жизненным опытом и очень сильным душам" (Алла Андреева. Дар. - В кн.: Даниил Андреев. Стихотворения и поэмы, 2005).
   [Отметим, что Даниил Леонидович ушёл из жизни как истинный христианин, простив и того бывшего друга-поэта, который в своё время донёс на него и его близких. Даниил Андреев не называет его имени. Ныне оно известно, но следуя воле духовидца, и мы его не будем называть.
   О жизни Даниила Андреева см. также: "Автобиография красноармейца Андреева Даниила Леонидовича" - В сб. "Даниил Андреев в культуре XX века", 2000; там же Алла Андреева "Биография Даниила Андреева"; Алла Андреева. Жизнь Даниила Андреева, рассказанная его женой - В кн.: Даниил Андреев. Собр. соч. в 3-х томах, т. 1; Алла Андреева. Плаванье к Небесной России, изд. 2-ое, 2004.]
  
  
  
  

Даниил Андреев - поэт-вестник. О традициях и новаторстве поэта

  
   Это были какие-то люди из воска,
   И они загорались церковной свечою.
   И дрожащего света мерцала полоска
   Словно трепет души милосердно прощённой.
  
   Почему эти люди сгорали так быстро?
   Или их иссушила душевная сила,
   Или свечку тушил лихорадочный выстрел,
   Или Божье дыхание пламя тушило?
  
   Но нетленными были певучие свечи,
   Словно чья-то рука зажигала их смело.
   Поднимались в зенит светоносные речи,
   На земле и на небе всё празднично пело...

Вениамин Блаженных "Поэты"

  
   Мои книги, написанные или пишущиеся в чисто поэтическом ключе, зиждутся на личном опыте метаисторического познания. Концепция, являющаяся каркасом этих книг, выведена целиком из этого опыта.

Даниил Андреев "Роза Мира"

  
   Поэт, эссеист и философ Владимир Микушевич уверен, что "едва ли найдётся в XX веке в России другой поэт, столь же укоренённый в традиции, как Даниил Андреев. В этом смысле он, пожалуй, может сравниться лишь с Блоком.
   Традиция, которой привержен Даниил Андреев, отчётливо вырисовывается в русской поэзии.
   К ней, несомненно, принадлежит Лермонтов со своими "Ангелом" и "Демоном". Сам Даниил Андреев называет "такого превосходного, хотя и не гениального поэта, как А. К. Толстой...".
   Но подлинным истоком поэтической традиции была для Даниила Андреева православная литургия. "Душа зажглась мечтой о Храме, о литургийном фимиаме", - писал Даниил Андреев, и он же признавался: "Не ту я слышал литургию в раскатах битвы мировой". Это строки из поэмы "Ленинградский апокалипсис". ("О пламенном хоре, которого нет на Земле". - ж. "Новый мир", 1996, N10).
   С этих же позиций оценивает поэтическое творчество Даниила Андреева и Борис Романов: "Поэтические тома Даниила Андреева явились словно бы из ниоткуда. Потому что только владимирский узник мог позволить себе в 40-е и 50-е годы быть столь свободным. Так как же определить место Андреева в русской поэзии, если он это место только-только занимает? Ведь появлению из полного литературного небытия поэта такого духовного масштаба аналогий у нас, похоже, нет.
   Брат Даниила Леонидовича, Вадим Андреев, не без основания считал, что он "единственный у нас в России поэт-визионер". И в то же время его творчество принадлежит к глубинной традиции русской литературы - к духовной поэзии, связанной с истоками отечественной культуры.
   Это не только духовные стихи, но и литургическая поэзия - гимнография, силлабическая поэзия - от "Псалтыри рифмотворной" Симеона Полоцкого до кантов ["Канты - духовные песни поэтического сюжета с медленным напевом..." ("Полный православный богословский энциклопедический словарь", т. II)] св. Димитрия Ростовского, духовные оды от Ломоносова до Богдановича, этих предшественников Державина, с чьей оды "Бог", по словам Д. Андреева, началась великая русская литература...
   В оде "Бог" богословские, философские, космогонические представления поэта о Творце и творении выражены как бы на "вселенском" поэтическом языке. Не те же ли задачи, казалось бы неподъёмные для поэзии, часто ставит себе Андреев?..
   Один из героев погибшего романа Андреева "Странники ночи" мечтает написать текст Литургии. Кому из современников поэта мог померещиться такой замысел? В стихах Андреева есть и прямые цитаты, и аллюзии на литургические, молитвенные тексты. Но главное, в его поэтику входят сами принципы молитвословия.
   Конечно, традиции русской духовной поэзии восприняты и усвоены Андреевым во многом через поэтическую культуру начала века, которой пронизано его творчество. Поэтому многое в нём могут приоткрыть параллели с Вяч. Ивановым и Гумилёвым, Блоком и А. Белым...
   Даниил Андреев не прошел и мимо опыта советской поэзии, который своеобразно использован в главах "Русских богов", рисующих Москву 30- 40-х годов. Его удивительная поэма "Симфония городского дня" - действительно четырёхчастная симфония; в её звучании прослеживаются темы советской поэзии от Асеева до Сельвинского, воспевавших индустриализацию, реконструкцию и т. п. Но в поэме они приобретают совершенно иной, страшный, смысл. Высокий пафос и бесстрашный взгляд высвечивают правду совершающегося непривычным для нас духовным светом. А поэт в   о д и н о ч к у (это вещь 1950 года, Владимирская тюрьма) продолжает
   Длить битву с Человекобогом
   В последних - в творческих мирах!"
   ("О пламенном хоре, которого нет на Земле". - ж. "Новый мир", 1996, N10).
  
   Традиция, как известно, не повторение, но развитие основных принципов национально-культурного архетипа. Без сомнения, укоренённость в русской поэтической традиции помогла Даниилу Андрееву проявить себя новатором даже в организации своего "поэтического хозяйства", что он выразил в своей работе "Новые метро-строфы" (См. Собр. соч. в 3-х тт., т.3 кн. 2). При этом он создал не только новые поэтические размеры, но и новый жанр - "поэтический ансамбль", и новый творческий метод - "сквозящий реализм" или "мета-реализм", в основе которого истолкование нашего Планетарного космоса как системы просвечивающих друг через друга и взаимодействующих друг с другом слоёв (сакуал). И наш земной слой - только один из них: "Эти реальности, расположенные как бы слоями и иерархически соподчинённые друг другу, отнюдь не столь замкнуты и изолированы, как это может показаться сторонникам других мировоззрений. Они просвечивают друг сквозь друга, откуда и предлагаемое наименование... стиля" ("Роза Мира").
  
   ...Один лишь труд любимый, светлый, строгий,
   Завет стиха, порученного мне,
   Приковывал к горячей целине,
   Как пахаря у огненной дороги...

Даниил Андреев "Немереча"

   Безусловно, настоящее, глубокое изучение поэзии Даниила Андреева, как и всего творчества, ещё впереди. Но уже и сегодня сказано самое главное.
   Одним из первых глубоко и проницательно оценил поэзию Даниила Андреева, да и всё творчество духовидца Владимир Грушецкий, автор предисловия к первому изданию поэмы "Железная мистерия" (1990, кстати, изданной 50000 тиражом!).
   "Изначально религиозный, но совершенно лишённый экзальтации, органично воспринявший великую русскую культуру в её лучших, высочайших образцах, влюблённый до беспамятства в Россию, Андреев слышит в душе могучий, необоримый призыв к творчеству. Он - поэт, что называется, милостью Божией. Его поэтический язык волен и чист... Никто не ждал появления в России в начале пятидесятых годов нашего (то есть XX - А.А.) века, поэта такой силы и такой высокой одухотворённости..." (Владимир Грушецкий. Мечты высокой вольный пленник... - В кн.: Даниил Андреев "Железная мистерия. Поэма", 1990).
   Владимир Грушецкий также автор замечательного послесловия к первому изданию трактата ""Роза Мира". Метафилософия истории" (1991), в котором он отдаёт дань и поэзии духовидца: "Перед нами Поэт, который сумел передать нам то, что он увидел, узнал, пережил в своих стихотворениях, тем более, в своих поэмах "Железная мистерия" (которую можно сопоставить не только с поэмой великого Данта, но и с "Потерянным раем" Джона Мильтона) "Рух", "Гибель Иоанна Грозного", "Навна", "Ленинградский апокалипсис", "У демонов возмездия", "Изнанка мира", "Симфония городского дня" (всего одиннадцать поэм)...
   Поэзия Даниила Андреева - это не только высокая поэзия, но это поэзия именно мистика и духовидца. В её основе лежит откровение высшей реальности о невидимых мирах.
   Даниил Андреев - "образцовый" вестник, то есть тот, кто знает и чувствует, что им или через него говорит некая высшая, чем он сам, инстанция. Для такого человека - т в о р ч е с к и й п р о ц е с с - э т о п р о я в л е н и е н е к о е г о с в е р х л и ч н о г о н а ч а л а (- А.А.)"
   И далее Владимир Грушецкий находит, как нам кажется, ёмкий и выразительный образ:
   "В конце XX века, богатого на поэтические таланты в России, мы открываем ещё одного - громадного поэта... как если бы среди океана вдруг поднялся бы даже не остров, но целый материк..." (там же). Об этом свидетельствуют многие поэтические произведения духовидца, начиная с его поэмы "Железная мистерия" (23.12.1950 - 2.5.1956), ещё ждущая своих исследователей и истолкователей. Она является частью грандиозного триптиха, или "большого ансамбля", включающего трактат "Роза Мира" и книгу поэзии "Русские боги", состав которой определён самим автором. В поэме "Железная мистерия" - история и метаистория России с начала XX века и до будущих прекрасных светлых времён преображения Земли:
   - Слава! - Зажигается
   созвездие
   Трикирия!
   - Слава! - Истончается
   и светится
   материя!
   - Это - в совершенстве
   растворяется
   История!
   - Это -- завершается
   железная
   мистерия.
  
  
  
   Чтобы дать представление о масштабе поэтического творчества Даниила Андреева, приведём ещё два примера. Первый - это оценка его поэмы "Ленинградский апокалипсис", высказанная Владимиром Микушевичем: "Если поэзия преобладает в творческом наследии Даниила Андреева, то "Ленинградский апокалипсис" занимает в ней центральное место. Уже само название поражает пророческой точностью. В этом названии слово "Ленинград" раскрывает свой истинный смысл. Апокалипсис может быть только ленинградским, а не петербургским, как ленинградской, а не петербургской была блокада. Пора признать: "Ленинградский апокалипсис" - величайшая поэма о Великой Отечественной войне. Нужно быть Даниилом Андреевым, участником войны, чтобы высказать то, что смутно чувствовали, но на разные лады замалчивали его талантливые современники и что таилось за трескучей риторикой пропагандистских лозунгов...
   Даниил Андреев раскрыл религиозную подоплёку советского патриотизма, назвав того, кому молились воины, жертвующие собой за Родину, литургически воззвал к нему:
   О свышеангельный светильниче!
   Вождю прекрасный, Яросвете!
   ("О пламенном хоре, которого нет на Земле". - ж. "Новый мир", 1996, N10).
   В другой работе Микушевич не только повторит свою оценку, но и усилит её: "Лет 20 назад... Кожинов опубликовал интересную статью в "Литературной газете", где утверждал, что по-настоящему Великая Отечественная война в русской литературе ещё не отражена. Он проводил параллель с романом "Война и мир", написанном через несколько десятков лет после Отечественной войны 1812 года. В то время я был совершенно согласен с Вадимом Валерьяновичем.
   Однако тогда я ещё не знал поэмы Даниила Андреева "Ленинградский апокалипсис". Это вершина русской поэзии XX века. На мой взгляд, это величайшее из того, что вообще сказано о войне. Написана поэма где-то в начале 50-х годов (датируется 1949-1953 годами) всё в той же Владимирской тюрьме. Нет ничего равного ей по виртуозности стиха. Стихом среди современников Даниила Андреева никто не владел так виртуозно..." ("Россианство Даниила Андреева". - В кн.: "Даниил Андреев в культуре XX века", 2000).
   Второй пример, свидетельствующий о масштабе творчества духовидца - это уже не раз встречающееся рядом с именем Даниила Андреева имя великого Данте. Это и уже упоминавшееся сопоставление поэмы "Железная мистерия" с поэмами Данте и Мильтона, и чуткое замечание протоиерея Валентина Дронова: "...Господь открыл перед ним (Даниилом Андреевым - А.А.) Завесу тайны и водил его, как в своё время Данта, по кругам невидимой, нескончаемой, блаженной Премудрости Своей" ("О пламенном хоре, которого нет на Земле". - ж. "Новый мир", 1996, N10). Это и памятование о великом флорентийце, когда речь заходит о двух таких произведениях - "современников одной эпохи" - как "Архипелаг Гулаг" и "Роза Мира", которое мы находим в диалоге, опубликованном в "Литературной газете": "Геннадий Снитенко - Раз уже мы заговорили о Солженицыне, то хотел бы вас спросить об отношении к "Архипелагу Гулаг". Ведь "Роза Мира" и "Архипелаг..." - это две книги за которыми незримо стоит тень Данте. И там и здесь мы видим круги ада, в которые спускаются авторы не только метафизически, но и вполне реально. И всё это дано через религиозное мироощущение, через глубокую антитезу царства Тьмы и Света.
   Алла Андреева - Да, это очень верно замечено. Поразительно, что эти два Дантовских по духу произведения созданы почти в одно и то же время. Видимо, России надо было пережить такую тяжёлую историю в XX веке, чтобы она услышала дыхание Данте за своей спиной..." ("Рукописи горят! Беседа с Аллой Андреевой". - "Литературная газета", 2001, N1-2).
   Алле Александровне принадлежит и такое глубокое наблюдение: "Среди поэтов этого склада (то есть поэтов-визионеров, поэтов-духовидцев - А.А.) первым всегда называют Данте, за чем следует сравнение с ним Даниила Андреева. Сравнение законное. Хочу обратить внимание ещё на одно сходство между ними. Данте - изгнанник, в полной мере вкусивший горечь чужого хлеба и тяжесть ступеней чужого дома. С этих ступеней водили его Вергилий по ступеням ада и чистилища и Беатриче по ступеням рая. Даниил Андреев - заключённый, которого из тюремной камеры те, кого он называл друзьями своего сердца, выводили на просторы миров иных. Чтобы услышать, понять и выполнить предназначенный свыше долг, одному было суждено изгнание, другому - тюрьма". (Алла Андреева. Роза Мира. - В кн.: "Даниил Андреев в культуре XX века", 2000).
   В свою очередь Владимир Микушевич указывает не только на содержательное сходство двух великих духовидцев, но и на их "существеннейшее отличие": "У Данте адская мука неизбывна, непоправима и вечна. Самое страшное в аду - то, что там нет надежды. У Даниила Андреева миры возмездия суть миры искупления. У Данте Иуда остаётся навеки в пасти Люцифера, у Даниила Андреева даже Иуда искупает свой грех. Даниил Андреев как бы возвращается от Данте к пророку Даниилу, своему ветхозаветному соименнику, сказавшему: "Избрани будутъ, и убълятся и аки огнёмъ искусятся и освятятся мнози... (Дан. 12:10)" (ж. "Урания", 1996, N6).
   На тех же позициях стоит и Светлана Семёнова, один из самых чутких и глубоких исследователей творчества духовидца: "Даниила Андреева любят сравнивать с Данте: как же, два м е т а г е о г р а ф а, два провидца бездн - и низшей, и высшей, - два визионера и поэта.
   Но сколь отличен по сокровенному духу наш русский Дант от великого собрата! Запад в лице своего гения расчислил, выстроил, утвердил нерушимое здание конечного разрешения судеб: вознёс сферы последовательно чёткого райского воздаяния, поправшие круги подземные, круги безысходного ада. Всё точно отмерено, торжествует симметрия, цифра, моральный циркуль - и никогда ничего изменить уже нельзя. А тут - конечная апофеоза блага, тотального спасения, воссоединения всех с Богом "для сорадования и для со-творчества Ему в созидании вселенных и вселенных". Тут всё - рай и все в раю бессмертной творческой жизни" (Светлана Семёнова. "О пламенном хоре, которого нет на Земле". - ж. "Новый мир", 1996, N10).
  
  
  
   Заметим, возвращаясь к высказыванию Владимира Микушевича, что он, конечно, не случайно упоминает имя пророка Даниила - "ветхозаветного соименника" духовидца. Мыслитель ссылается на замечательную работу о. Павла Флоренского "Имена", который утверждал: "По имени и житие" - стереотипная формула житий; а не имя по житию. Имя оценивается Церковью, а за нею - и всем православным народом, как тип, как духовная конкретная норма личностного бытия, как идея; а святой - как наилучший её выразитель, своё эмпирическое существование сделавший прозрачным так, что через него нам светит благороднейший свет данного имени" (о. Павел Флоренский, "Имена"). Владимир Микушевич совершенно справедливо видит глубочайшую содержательную связь, "разительное соответствие" духовидца своему имени: "Наречённый в честь преподобного Даниила Переяславского Даниил Андреев являет своей жизнью, которую не грех уже назвать житием, разительное соответствие своему таинственному библейскому прообразу - пророку Даниилу. Более того, без этого соответствия вряд ли возможно верное истолкование предсказаний, составляющих когда откровенную, а когда и сокровенную суть всего написанного Даниилом Андреевым.
   Имя "Даниил" означает буквально "открывающий от лица Бога волю Его", то есть судия и вестник Божий. Таким образом, самим именем Даниила был предсказан или предречён ему подвиг вестничества: идея, сформулировать которую уже было подвигом" (ж. "Урания", 1996. N6).
   Подчеркнём, что Даниил Андреев так мощно сумел выразить себя не только в поэтических жанрах, но, как справедливо сказал литературовед Станислав Джимбинов "полно реализовать себя во всех родах литературы - и в поэзии, и в драматургии, и в прозе, что бывало очень редко в русской литературе. Мне кажется, - говорит исследователь, - это смогли сделать только Пушкин, Лермонтов и Алексей Константинович Толстой. И совершенно естественно предположить, что вообще это - свойство аристократического духа, что только аристократической музе одновременно подвластны и лирическая, и эпическая поэзия, и драматургия, и роман ("Даниил Андреев и современность". - В кн.: "Даниил Андреев в культуре XX века", 2000).
   Будем только помнить, что устойчивое и распространённое словосочетание по отношению к человеку творческому - "выразить себя" - нуждается в данном случае в существенном уточнении, о чём говорит Алла Александровна: "...за все годы, всю жизнь, целиком отданную творчеству, у этого очень большого поэта и человека не было ни мгновения, ни желания "выразить себя". Всегда, во всём он воспринимал себя как инструмент в Божьих руках, как передающий людям увиденное и услышанное там, то есть, принимая его терминологию, вестником. Этим полна "Роза Мира". А стихи? Вот из далёкой-далёкой юности: "Мечты высокой вольный пленник я только ей мой стих отдам..." (Плаванье к Небесной России", 2004).
  
  
  
  

О трактате "Роза Мира"

  
   Моё знанье сказке уподоблено
   И недоказуемо, как миф -
   Что в веках случайно и раздроблено,
   Слито здесь в один иероглиф.
  
   Хочешь - верь, а хочешь - навсегда
   Эту книгу жгучую отбрось,
   Ибо в мир из пламени и льда,
   Наклонясь, уводит её ось.

Даниил Андреев "Гибель Грозного"

  
   Долгим и трудным был путь "Розы Мира" к читателю. Рождённая в тюремной камере, похороненная на тридцать лет в немоте духа разлагающегося времени, ныне, волею Светлых сил, она начинает свою новую жизнь. Как хочется верить, что это - знамение по-настоящему нового века!

Владимир Грушецкий "Человек синей эпохи"

  
   "...Поделиться своим опытом с другими, приоткрыть картину исторических и метаисторических перспектив, ветвящуюся цепь дилемм, встающих перед нами или долженствующих возникнуть, панораму разноматериальных миров, тесно взаимосвязанных с нами в добре и зле, - вот задача моей жизни. Я стремился и стремлюсь выполнять её в формах словесного искусства, в художественной прозе и в поэзии, но особенности этого искусства не позволяли мне раскрыть всю концепцию с надлежащей полнотой, изложить всё исчёрпывающе, чётко и общедоступно. Развернуть эту концепцию именно так, дать понять, каким образом в ней, трактующей об иноприродном, в то же время таится ключ и от текущих процессов истории, и от судьбы каждого из нас, - вот задача настоящей книги" ("Роза Мира").
   Вряд ли можно яснее и чётче сказать как о задаче своей жизни, так и своего главного труда.
   [О том, что трактат "Роза Мира" - это его главный труд, духовидец говорил не раз. Вот, например, его письмо к Алле Александровне от 20 ноября 1956 года, посланное из тюрьмы: "...Какой приём встретит у тебя "Роза" - не знаю; боюсь, ты скажешь, что это - не моё дело и т. п. Но ради Бога, подготовься к тому, что я считаю это самым своим заветным делом и, если хочешь, венцом всего" (Собр. соч., Т. 3, кн. 2, стр. 235)]
   Ранее мы уже много раз обращались к трактату, но исчерпать его содержание, конечно же, невозможно.
   Скажем несколько слов о том, как он создавался: начало было положено в тюрьме - даты в рукописи, указывающие начало и конец работы, - "24 декабря 1950 - 12 октября 1958". На листочках, украдкой Даниил Андреев записывал то, что переживал в своих трансфизических странствиях по иным мирам и что сообщалось ему "друзьями сердца" в трансфизических беседах и встречах. До этого, признаётся Даниил Андреев, "слабые, отрывочные, но для меня неоспоримо достоверные проблески из глубинной памяти сказывались в моей жизни с детских лет, усилились в молодости и, наконец, на 47-м году жизни стали озарять дни моего существования новым светом..." ("Роза Мира"). Случилось это именно в заключении.
   Даниил Андреев называет эти состояния "метаисторическими озарением, созерцанием и осмыслением", и это было настолько ошеломляющим и прекрасным, что духовидец примирился даже с тюремными стенами, которые отделили его от земной свободы, но не от миров иных: "Как могу я не преклониться с благодарностью перед судьбой, приведшей меня на целое десятилетие в те условия, которые проклинаются почти всеми, их испытавшими, и которые были не вполне легки и для меня (и это о десятилетнем заключении в условиях жесточайшего тюремного режима - А.А.), но которые вместе с тем послужили могучим средством к приоткрытию духовных органов моего существа? Именно в тюрьме, с её изоляцией от внешнего мира, с её неограниченным досугом, с её полутора тысячами ночей, проведённых мною в бодрствовании, лёжа на койке, среди спящих товарищей, - именно в тюрьме начался для меня новый этап метаисторического и трансфизического познания. Часы метаисторического озарения участились. Длинные ряды ночей превратились в сплошное созерцание и осмысление. Глубинная память стала посылать в сознание всё более и более отчётливые образы, озарявшие новым смыслом и события моей личной жизни, и события истории и современности. И, наконец, пробуждаясь утром после короткого, но глубокого сна, я знал, что сегодня сон был наполнен не сновидениями, но совсем другим: трансфизическими странствиями" ("Роза Мира").
  
  
  
   Неизбежно встаёт вопрос о достоверности тех знаний, которые даются в трактате. Сам духовидец предупреждает, что многое из того, о чём повествуется в "Розе Мира" не увидено им, - как, например, миры Просветления, которые он прошёл после предыдущего ухода с земного плана и вспомнил об этом в новом воплощении
   [Напомним, перед тем как родиться в России, будущий автор "Розы Мира" рождался, по его признанию, в Индии и даже не один, а два раза. Вот почему эта страна была ему "интимно близка так, как ни одна из стран - кроме, разумеется, России" (из письма Алле Александровне Андреевой от 3 августа 1955). Причём, в первый раз, как свидетельствует друг юности поэта В. М. Василенко, в незапамятные времена, "когда складывались стихи "Рамаяны"". Приведём стихи из цикла "Древняя память", в которых нашли отражение эти события:
   Индия! Таинственное имя,
   Древнее, как путь мой по Вселенной!
   Радуга тоскующего сердца,
   Образы, упорные, как память...
  
   Рассказать ли? - Люди не поверят,
   Намекнуть ли? - Не поймут ни слова,
   Упрекнут за тёмное пристрастье,
   За непобедимое виденье
  
   Прикоснусь ли нищею рукою
   К праху светлому дорог священных,
   Поклонюсь ли, где меня впервые
   Мать-Земля из мрака породила?

1931

   Больше того, приведём ещё одно стихотворение из того же цикла, в котором говорится уже не только о предшествующих жизнях на Земле, но и в некоем другом мире, на другой планете, о чём поведала духовидцу его приоткрывшаяся глубинная память:
   Когда былых миров оранжевые зори
   Заронят узкий луч на небеса стиха,
   Я вижу - где? когда? - на ровном плоскогорьи
   Моря лилового, как плащ старинный, мха.
  
   Два солнца пристальных склонялись надо мною,
   И ни одно из них затмиться не могло:
   Как ласка матери, сияло голубое,
   Ярко-оранжевое ранило и жгло.
  
   Когда лазурный шар, грустя прощальной славой,
   Сходил на мягкий шёлк лилового плаща -
   Пронзительный восход, кровавый, рыжий, ржавый,
   Я ждал в смятении, молясь и трепеща.
  
   Тот мир угас давно - бесплодный, странный, голый...
   Кругом - Земля в цвету, но и в земной глуши
   Не гаснут до сих пор два древних ореола
   Непримиримых солнц на небесах души.

1935]

  
   а услышано от "друзей сердца", "от невидимых друзей". Он объясняет, почему зачастую сведенья, которые он сообщает, "скудны", а порой - о тех или иных сферах нашего Планетарного космоса - и вовсе отсутствуют: "Причин две. Неадекватность действительности этих сфер каким бы то ни было нашим представлениям и понятиям, а тем более попыткам выразить их словами - причина первая. Вторая - исключительная высота духо-прозрения, требующаяся для прикосновения к этим мирам через личный опыт. Почти всё, сообщаемое о них здесь (речь о высших мирах нашего Планетарного космоса - А.А.) почерпнуто не из личного непосредственного опыта, нет, это только передача словами нашего языка того, что я воспринял от невидимых друзей. Да простят они мне, если я в чём-нибудь ошибся, если моё воспринимающее сознание внесло нечто низшее, чисто человеческое и замутнило субъективными примесями эту весть" ("Роза Мира").
   Даниил Андреев нигде и никогда не утверждал, что обладает полнотой истины, да и не мог утверждать - он сам в трактате глубоко обосновал разницу между истиной абсолютной, ведомой только Богу, и теми относительными истинами, которые подвластны людям, пусть и самым выдающимся: пророкам, святым, визионерам, гениальным творцам искусства и литературы, учёным... Не раз и не два возвращается автор трактата к проблеме истинности его содержания, указывая на с в о й опыт метаисторических озарений, созерцаний и осмыслений (кстати, именно на третьей стадии совершаются, как говорит духовидец, "наибольшие ошибки, неправильные привнесения, слишком субъективные истолкования... неизбежно искажающее вмешательство рассудка..."), дополненных трансфизическими странствиями и беседами. При этом он признаётся, что к "автобиографическому элементу" прибегает вынужденно, был бы рад от него отказаться: "В автобиографической конкретизации нет ничего для меня привлекательного, я стараюсь свести её к минимуму..."
   Духовидец понимает: "Дух нашего века не замедлит с вопросом: "Пусть то, что автор называет опытом, достоверно для пережившего субъекта, но может ли оно иметь бСльшую объективную значимость, чем "опыт" обитателя лечебницы для душевнобольных? Где гарантии?"" ("Роза Мира"). Как мы видим, вопрос поставлен предельно резко, точно и абсолютно значимо и для нашего времени: настороженное (мягко выражаясь) отношение к эзотерическим знаниям никуда не исчезло до сих пор.
   Итак: ""Где гарантии?" Но странно: разве ко всем явлениям духовной жизни, ко всем явлениям культуры мы подходим с требованием гарантий? А если не ко всем, то почему именно к этим? Ведь мы не требуем от художника или композитора гарантий "достоверности" их музыкальных композиций или живописных видений. Нет гарантий и в передаче религиозного и, в частности, метаисторического опыта. Б е з в с я к и х г а р а н т и й о п ы т у д р у г о г о п о в е р и т т о т, ч е й д у ш е в н ы й с т р о й х о т я б ы о т ч а с т и е м у с о з в у ч е н (- А.А.); не поверит и потребует гарантий, а если получит гарантии, всё равно их не примет тот, кому этот строй чужд. На обязательности принятия своих свидетельств настаивает только наука, забывая при этом, как часто её выводы сегодняшнего дня опрокидывались выводами следующего. Чужды обязательности, внутренне беспредельно свободны другие области человеческого духа: искусство, религия, метаистория". И далее следует важное для нас уточнение: "Впрочем, смешивать эти области между собой, полагать, например, будто метаисторическая форма познания является какой-то оригинальной и редкой разновидностью художественного творчества, было бы самой примитивной ошибкой. На некоторых стадиях они могут соприкасаться, да. Но возможен метаисторический познавательный процесс, начисто свободный от элементов художественного творчества, а процессы художественного творчества, не имеющие никакого отношения к метаистории, воистину бесчисленны" ("Роза Мира").
  
  
  
   Определить жанр трактата "Роза Мира" не так-то просто. Но в любом случае, сам автор, как мы видим, предупреждает нас, что зачисление такого рода произведений по художественному ведомству было бы "примитивной ошибкой". Иначе говоря, перед нами н е художественное произведение, и Навна с Яросветом, к примеру, это н е художественные образы, а сам трактат вовсе не является демонстрацией "свободы поэтического творчества, - как утверждает молодой исследователь, - отлившегося в "мифы" (кавычки автора цитаты - А. А.) о русских богах, их бытии, их противостоянии" (См. Анна Игнатьева. Д. Андреев в процессе обновления реализма XX века, автореферат... Вологда, 2001 г.) [Стоит заметить, что последняя часть фразы явно требует продолжения: "их противостоянии..." - кому? чему? Иначе выходит, что сами русские боги противостоят друг другу, что в корне неверно: в высших мирах, свидетельствует духовидец, все друзья, братья, соратники...
   Современный исследователь, выдвигая в целом плодотворную идею "большого ансамбля", объединяющего всё литературное наследие Д. Андреева (по аналогии с "поэтическим ансамблем" - так сам Даниил Андреев назвал свои поэтические произведения, объединив их под общим названием "Русские боги"), относит и трактат "Роза Мира" к произведениям художественным и утверждает, что сам термин "трактат" можно употреблять лишь условно применительно к х у д о ж е с т в е н н о м у (?! - А.А.) произведению. Чувствуя, видимо, всё-таки некоторую жанровую "неловкость", А. Игнатьева подкрепляет своё определение и таким объяснением: "В окружении художественных произведений большого ансамбля (имеются в виду поэтические произведения "Русские боги" и поэма "Железная мистерия" - А.А.) "Роза Мира" становится неотделима от них, выступает достоянием п р е ж д е в с е г о (- А.А.) "русской художественной литературы" (цит. соч.). Согласиться с этим, разумеется, никак нельзя.
   Собственно, молодой исследователь, занося трактат по художественному ведомству, отнюдь не одинок. Борис Романов утверждает в своём предисловии "Поэт-вестник" (см. "Даниил Андреев "Стихотворения и поэмы"", 2005): ""Роза Мира" в своём роде тоже поэтическое создание. Кто-то даже счёл её романом. Но это метафора. Точнее её назвать поэтическим трактатом". Об этом же Б. Романов говорил ещё раньше (см. ""Русские боги" Даниила Андреева". - В кн.: Даниил Андреев. Собр. соч. в 3-х тт., Т.1,1993). То есть перед нами выверенная, устоявшаяся позиция: считать "Розу Мира" "поэтическим созданием".
   Нужно отдать должное Борису Романову, поэту и редактору собрания сочинений духовидца, который тонко чувствует своеобразие его поэтического наследия, его связь с духовной поэзией Руси, с творчеством предшественников и современников Даниила Андреева, в том числе, с поэзией и начала XX века, и советского периода. [См. Борис Романов. Святая Русь и святая земля Даниила Андреева. - В кн.: "Даниил Андреев в культуре XX века", 2000] В особенности привлекает в работах Б. Романова анализ новаций поэта в области стихосложения; справедливы критические замечания о том, что в поэзии Даниила Андреева есть произведения описательные. Это, действительно, так: некая иллюстративность свойственна тем стихотворным произведениям поэта, в которых на первый план выходит задача р а с с к а з а т ь, передать другим своё знание о мирах иных, их бытии, их обитателях...
   Но вот с чем решительно нельзя согласиться, так это с занесением трактата "Роза Мира" по разряду "мифопоэтических" произведений (что, кстати, требует глубочайшего растолкования самого понятия "миф", крайне противоречивого и неоднозначно толкуемого исследователями) [См. раздел: "Роль символа и мифа в постижении миров иных"] и, что ещё более существенно, - с подчёркнуто двойственным подходом к проблеме истинности и даже самой возможности духовидческих прозрений Даниила Андреева: "Читая в "Розе Мира" о подробностях устройства Вселенной и нашей брамфатуры, восхищаясь то ли мощью духовидения, то ли размахом изощрённой фантазии поэта, мы можем быть далеки от мысли, что это реальная картина мироздания..."; "Даниил Андреев назвал свой метод познания метаисторическим, т.е. выходящим за пределы земной истории. Для нас, читателей, этот выход может быть только воображаемым (вряд ли стоит утверждать это от имени в с е х читателей, тем более, в новые времена, когда по воле Провиденциальных сил способность к духовиденью всё увеличивается - А.А.), поэтому мы воспринимаем описанное поэтом как мифопоэтическое... Можно с пылкостью уверовать в буквальное существование мироздания по Даниилу Андрееву, а можно отнестись к его сочинениям лишь как к мифопоэтической эпопее... (Борис Романов. Поэт-вестник. - В кн.: Даниил Андреев. Стихотворения и поэмы, 2005). По-сути, это лишь вариации того убеждения, которое Борис Романов высказал ещё в 1993 году: "Даниил Андреев назвал свой метод метаисторическим, но с нашей, с читательской точки зрения - это метод мифопоэтический...". А сама "поэтическая эпопея" создана "ф а н т а з и е й и т а л а н т о м м и ф о т в о р ц а и м ы с л и т е л я" (-А.А.) (""Русские боги" Даниила Андреева" - В кн.: Даниил Андреев. Собр. соч. в 3-х тт. Т. 1).
   Заметим также, что во II томе собрания сочинений Даниила Андреева (1997, гл. редактор Б. Романов), в аннотации, которая, как известно, пишется для того, чтобы подчеркнуть в произведении самое существенное, сказано: "Том составил наиболее известный труд Даниила Леонидовича Андреева "Роза Мира". Это книга о судьбах России и мира, человека и человечества - одна из самых ф а н т а с т и ч е с к и х (- А.А.) и неожиданных в сокровищнице русской философии и литературы".
   Другой исследователь творчества духовидца, восхищаясь мастерством автора трактата, отмечая религиозный пафос, влюбленность Даниила Андреева в русскую культуру, в русскую природу - что так и есть - считает, что раз всё это "выражено с такой силой", то и "вопроса подлинно или неподлинно, "ересь" это или нет, просто не возникает" (см. Станислав Джимбинов. "О пламенном хоре, которого нет на земле" - ж. "Новый мир", 1996, N 10). Как видим, всё та же уклончивая позиция, только мотивированная иначе.
   Возражая против "поверхностно воспринятой "Розы Мира"", что "даёт кому-то повод зачислить поэта по оккультно-эзотерическому ведомству", Борис Романов, который решительно против "невменяемых любителей мистического тумана и оккультных бредов", утверждает, что "Роза Мира" - "это описание модели мира, где живёт его (то есть Даниила Андреева - А.А.) поэзия, п у т е в о д и т е л ь п о с о з д а н н о й и м (- А.А.) мифопоэтической вселенной" (Борис Романов. "О пламенном хоре, которого нет на земле". - ж. "Новый мир", 1996, N 10).
   Ну что же, закономерный итог той половинчатой позиции, о которой шла речь выше: не уникальное знание о реально существующем, пусть и в мирах инобытия, н о "с о з д а н н а я п о э т о м м и ф о п о э т и ч е с к а я В с е л е н н а я".
   Разумеется, каждый вправе толковать творчество Даниила Андреева так, как считает нужным, и, конечно, далеко не каждому под силу поверить не то что в истинность, но даже в саму возможность каких-либо духовидческих способностей, да и самого существования миров инобытия, как и их обитателей, в архисложное мироустройство, которое и не снилось иным материалистам и атеистам.
   Но любой исследователь и толкователь творчества духовидца, тем более выходящий к широкому читателю, причастный к публикации его произведений, должен понимать, насколько двойственная позиция, о которой шла речь выше, якобы предоставляющая читателю свободу, не просто искажает, но сводит на нет все усилия духовидца - ведь Даниил Андреев создавал трактат - свою г л а в н у ю книгу не для того, чтобы мы восхищались мощью его фантазии и творческим - поэтическим - даром, но для того, чтобы донести до нас - его современников и потомков - те знания, которые были даны ему Светлыми силами, чтобы мы у з н а л и и п о в е р и л и в то, что он д о л ж е н был поведать и поведал, преодолевая все мыслимые и немыслимые препятствия, жертвуя своей жизнью. Именно в этом состояла его м и с с и я, именно для этого он вновь пришел на Землю.
   Итак, желание вывести трактат "Роза Мира" за пределы духовидения, вернуть его на землю в буквальном смысле слова, как мы видим, совсем не безобидно. И сколько бы мы ни анализировали "наследие Даниила Андреева сугубо как факт истории русской литературы" (А. Игнатьева. Д. Андреев в процессе становления русской литературы XX века), само это "наследие", в особенности, трактат "Роза Мира" не позволит нам этого сделать, всем своим содержанием будет сопротивляться такому сугубо однобокому изучению. Об этом нужно помнить и когда речь идёт о поэзии Даниила Андреева, которая, хотя и подчиняется законам художественного творчества [См., например, объяснение автора, каким образом пережитое им трансфизическое событие во время пребывания в блокадном Ленинграде, было отражено в поэме "Ленинградский апокалипсис": "...закономерности искусства потребовали как бы рассучить на отдельные нити ткань этого переживания..." ("Роза Мира")], истоки свои берёт в его духовидческих откровениях [Разумеется, не вся поэзия. Циклы о природе, любовная лирика в особенности, цикл стихотворений о детстве и отрочестве "Восход души", хотя и не всегда, лишены мистического и трансфизического ореола.
   Это совсем не значит, что не нужно изучать творчество Даниила Андреева с литературоведческих позиций. Нужно обязательно. Только помнить при этом, что сам духовидец сказал по поводу "Божественной комедии" Данте: "В силах ли мы исчерпать "Божественную комедию", толкуя её как сумму художественных приёмов, политической ненависти и поэтических фантазий... Нужно учиться отслаивать примесь, внесённую в эту картину ради требований художественности либо вследствие аберраций, присущих эпохе, от выражения подлинного трансфизического опыта, беспримерного и потрясающего... Создание "Божественной комедии" было его миссией..." ("Роза Мира").
  
  
  
  
   Вот спускаюсь, через грусть кромешную,
   Внутрь, по творческому ведовству...

Даниил Андреев "Гибель Грозного"

  
   Возражая против наименования "Розы Мира" "поэтическим созданием", "поэтическим трактатом", мы нисколько не отрицаем, что в нём есть страницы, пронизанные высочайшей поэзией. "Роза Мира" - сложное, многоплановое произведение не только по содержанию, но и по своей стилистике. "Творческое ведовство", с такой мощью проявившееся в поэзии Даниила Андреева, не могло не сказаться и в трактате. Ведь создавал его не только духовидец, но и поэт, поэт-вестник. Не удивительно, что порой со страниц трактата веет чистейшей поэзией. [Заметим ещё раз, что это отнюдь не делает трактат "художественным произведением". Разве псалмы Давида или иные православные молитвы, например заупокойное отпевание, когда церковь провожает новопреставленных: "Со святыми упокой, Христе, душу раба Твоего, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная..." - разве это не образцы высочайшей поэзии? Но мы вряд ли осмелимся назвать их "художественными произведениями"] Вот духовидец рассказывает об одном из миров Просветления - Нэртисе, слое "лучезарного покоя". Как же дать почувствовать, что это такое: "... сияние Нэртиса лучезарно и в то же время невыразимо мягко; в нём сочетается чарующая нежность наших ночей полнолуния с сияющей лёгкостью высоких весенних небес..." ("Роза Мира"). А вот перед нами овеянный высокой поэзией гимн Солнцу: "Да благословится дочь Земли и Солнца, прекрасная Луна, и трижды благословится Солнце. Все мы когда-то пребывали - и будущим нашим телом, и будущей нашей душой - вместе со всем Шаданакаром, в его пречистых недрах. О великий бог-светоносец! Тебя славили в храмах Египта и Эллады, на берегах Ганги и на зиккуратах Ура, в стране Восходящего Солнца и на далёком Западе, на плоскогорьях Анд. Мы любим тебя все, и злые, и добрые, мудрые и тёмные, верующие по-разному и неверующие, - те, кто чувствует твоё сердце, неизмеримое в своей благости, и те, кто просто радуется свету твоему и теплу. Твоя ослепительная Элита уже сотворила в Шаданакаре лестницу лучезарных слоёв и по ней изливает ниже и ниже, в миры ангелов, в миры стихиалей, в миры человечества каскады духовных благ. Прекрасный дух, зачинатель и отец всякой плоти, зримый образ и подобие Солнца Мира, живая икона Единого, позволь и мне влить никому, кроме тебя, не слышный голос во всеобщую тебе хвалу. Люби нас, сияющий!" ("Роза Мира").
   Уже отмечалась неимоверная сложность передачи потустороннего опыта. Отличительной чертой творчества Даниила Андреева как духовидца является то обстоятельство, что он был наделён не только даром увидеть, познать, как сказали бы мы сегодня - "получить информацию", но и п е р е д а т ь её другим таким образом, чтобы она стала внятной, доступной многим. Талант поэта-вестника помогал ему в этом. Пожалуй, это один из тех редких случаев, когда духовидение соединилось с поэтическим даром: ни Майстер Экхард, ни Яков Бёме, ни Эммануэль Свёденборг, ни Анна Шмидт им не обладали. Духовидец, философ и поэт Вл. Соловьёв свой духовидческий опыт скорее "запрятал", чем открыл в своей полушутливой поэме "Три свидания".
   [Конечно, можно назвать поэтов-мистиков и даже великих пророков, таких как Мухаммед, о котором в трактате "Роза Мира" говорится как об "одном из величайших поэтов всех времён". (Недаром Пушкин своё стихотворение "Подражание Корану" снабдил примечанием: "Плохая физика, но зато, какая смелая поэзия"). Это и английский поэт Джон Мильтон, автор поэмы "Потерянный рай"; это, разумеется, великий Данте, а в России - Михаил Лермонтов, Алексей Константинович Толстой...]
   Передача духовидческих прозрений осложнена к тому же тем, что духовидец должен учитывать новые уровни воспринимающего сознания: современный человек - в своей массе - психологически и умственно более развит, чем в предыдущие эпохи, он не удовлетворится "застывшими" сведениями. Вот почему Даниил Андреев делает то, чего никто до него не делал в подобных обстоятельствах: рассказывает о м е т о д а х познания - метаисторических и трансфизических, начиная с обстоятельного изложения "исходной концепции", чтобы затем приступить к её детальному обоснованию. Ему, кроме того, важно, чтобы происходило интенсивное сближение знаний научных и эзотерических, которые давались людям, начиная с древних времён и на протяжении тысячелетий углублялись и совершенствовались, соответствуя как раз новым уровням воспринимающего сознания; чтобы эзотерика вызывала доверие у всё большего числа людей, которые смогли бы осознать, что это действенная сила, помогающая преображать мир.
   Достаточно прочесть оглавление трактата, чтобы убедиться, что перед нами - произведение научно обоснованное (как бы спорно на первый взгляд ни звучало такое определение применительно к эзотерическому тексту), логически выверенное, насыщенное обширными и убедительными доказательствами. Этому служит и "Краткий словарь имён, терминов и названий"; вчитываясь в него, не устаешь поражаться мастерству, с которым он составлен, ёмкости и чёткости дефиниций, а ведь понятия, о которых речь, почти все - за редким исключением - впервые вводятся в обиход.
   Обратим внимание на то, что в трактате - как диктует само его содержание - затронуты многие проблемы, касающиеся теологии, философии, культуры, истории разных стран и народов, не только русского; географии и естественных наук, астрономии, физики и т.д. и т.п. Всё это, требующее недюжинной эрудиции и земного толка, подчинено общему замыслу, главной задаче. И хотя автор говорит о том, что "в задачу книги входит, как один из компонентов, - намерение дать понять лишь о некоторых методах религиозного познания, а именно тех, которые, как мне кажется, имеют н а и б о л ь ш е е т в о р ч е с к о е з н а ч е н и е (-А.А.) на современном этапе" ("Роза Мира") - даже эти "некоторые методы" требуют особых творческих усилий и владения как понятийным, так и образным языком.
   О языке, как и о стиле трактата, нужно сказать особо. Его язык адекватен современному воспринимающему сознанию, но при этом ясен, не перегружен научной, философской, эзотерической терминологией. Он покоряет не только своей логичностью, убедительностью доказательств, но и своей художественной мощью и образностью. Как бы ни были сложны те сведения, которые сообщает нам автор, - а они сложны и, как правило, ошеломляюще новы, небывалы - сам стиль повествования, построение фраз, их звучание внятно тем, кто вырос на русской классической литературе. Даниил Андреев впитал в себя все достижения русской культуры, в первую очередь, родной литературы. Он, что называется, в л а д е е т русским языком. В определённом смысле, можно сказать, ему было легко - ведь он стоит на плечах гигантов - великих русских писателей XIX века, у которых он научился многому, в том числе - живописать словом.
   [Кстати, то, что текст "Розы Мира" создан русским автором и на русском языке - не есть ли это ещё одно - и очень существенное, как нам кажется, - доказательство, что именно России, российскому сверхнароду предназначено выполнить ту "миссию планетарного значения", о которой шла речь ранее. Попутно отметим, что трактат уже переведён на английский, французский, немецкий, испанский, чешский, японский, финский, монгольский языки, что и не удивительно - ведь в нём идёт речь о будущем всего человечества. Стоит отметить, что перевод на монгольский язык осуществлён Намбарыном Энкхбаяром, нынешним президентом Монголии.]
   Приведём в доказательство лишь один пример. Вот сцена встречи бывшего императора Александра I с братом, императором нынешним - Николаем I в Саровской обители: "Аршинными, как всегда, шагами, выгнув грудь колесом и глядя вперёд стеклянным, трепет наводящим взором, прошествовал он со свитою в скромный храм. На паперти его ждал в праздничных ризах маленький горбатый старичок со множеством мелких морщин и с голубыми глазами, такими яркими, будто ему было не 70, а 17 лет. Император склонился, и его пушистые, благоухающие, холеные подусники коснулись руки святителя - бледной, с загрубевшими от постоянной работы пальцами, но странно пахнущей кипарисом.
   После торжественной службы и не менее торжественной трапезы государь удалился в келью настоятеля. И там в продолжение двух или трёх часов длилась беседа троих: Серафима Саровского, Николая I и того, кто теперь трудился в Сарове под смиренным именем послушника Фёдора.
   Что почувствовал Николай, увидев своего предшественника на престоле, родного брата, здесь, в глуши, нарушаемой лишь колокольными звонами, в простой чёрной рясе?.. В духовные трагедии такого рода, как трагедия его брата, он не верил никогда, всё подобное казалось или блажью, или комедией. Теперь - может быть, всего на несколько часов или даже минут - он понял, что это не игра и не безумие; и смутная радость о том, что за него и за весь царский род предстательствует этот непонятный ему искатель Бога, в нём шевельнулась" ("Роза Мира").
   Что увидено здесь глазами метаисторика и духовидца, а что - глазами художника? Вся сцена так органична, естественна и выразительна, что мы не только видим преподобного Серафима, "маленького старичка с голубыми глазами", но ощущаем его божественное спокойствие, доброжелательность и глубокое понимание происходящего, как и нежную и почтительную любовь самого автора к двум из трёх участников встречи, о которой, кстати, никто из писавших о загадочном старце Фёдоре Кузьмиче - а это были Лев Толстой, князь В. В. Барятинский и другие - не рассказывал, да и не мог рассказать. Такое подвластно лишь духовидцу и вестнику.
  
  
  
  

О Розе Мира как этической инстанции

  
   Будем... говорить лишь о светлом! Сердце истерзано ужасами прошлого и настоящего. Озарим же круги нашей души размышлениями о самых прекрасных из всех возможностей Грядущего!

Даниил Андреев "Роза Мира"

  
  
   Даниил Андреев всегда боялся оказаться в роли учителя, духовного наставника, тем более - пророка новых истин, о чём не раз заявлял: "Произошла бы самая печальная ошибка, если бы кто-нибудь заподозрил автора этой книги в претензиях на роль одного из основоположников великого дела - исторического, культурного и общественного - созидания того, что обозначается здесь словами "Роза Мира". Всё обстоит совсем иначе. Роза Мира может явиться и появится только в результате совместного труда огромного числа людей..."
   [Духовидец свидетельствует - напомним, он говорит об этом в середине 50-х гг. прошлого века, - что не отдельные единицы, но уже многие "переживают потрясающие прорывы сознания" в первую очередь в таких странах, как Индия, Россия, Америка. Так оно и есть, в наше время, как мы знаем, этот процесс развивается по нарастающей...
   Себе же Даниил Андреев отводит скромное место: "Я могу говорить лишь о том варианте процесса, с которым меня столкнула собственная жизнь..." ("Роза Мира"). Духовидец убеждён, что само "великое дело - историческое, культурное и общественное", "созидание этической инстанции, призванной объединить всё человечество в Братство" - должно совершиться обязательно.
   Итак, речь никоим образом не идёт об "учении" самого Даниила Андреева, но об учении, которое духовидец именует Розою Мира и которое позволит человечеству выработать "новое отношение к природе, к истории, к судьбам человеческих культур, к их задачам, к творчеству, к любви, к путям космического восхождения, к последовательному просветлению Шаданакара".
   Ещё и ещё раз подчёркивает духовидец, что "Роза Мира явится как итог духовной деятельности множества, как соборное творчество людей, ставших под низливающийся поток откровения, - явится, возникнет, вступит на исторический путь...
   ...её следует понимать как универсальное учение, указующее такой угол зрения на религии, возникшие ранее, при котором все они оказываются отражениями различных пластов духовной реальности, различных рядов иноматериальных фактов, различных сегментов Планетарного космоса. Этот угол зрения обнимает Шаданакар как целое и как часть божественного космоса Вселенной. Если старые религии - лепестки, то Роза Мира - цветок: с корнем, стеблем, чашей, и всем содружеством её лепестков... целокупный и единый духовный цветок..." ("Роза Мира").
   Духовидец различает несколько этапов в становлении этой инстанции: "Объединение земного шара в Федерацию государств с этической контролирующей инстанцией над нею, распространение материального достатка и высокого культурного уровня на население всех стран, воспитание поколений облагороженного образа, воссоединение христианских церквей и свободная уния со всеми религиями светлой направленности, превращение планеты - в сад, а государств - в братство. Но это - задачи лишь первой очереди. Их осуществление откроет путь к разрешению задач ещё более высоких: к одухотворению природы" ("Роза Мира").
   В результате возникнет то, что Даниил Андреев поэтически и символически назвал Розой Мира - "соборный мистический разум живущего человечества... Не иерократия, не монархия, не олигархия, не республика; нечто новое, качественно отличное от всего, до сих пор бывшего. Это - всемирное народоустройство, стремящееся к освящению и просветлению всей жизни мира... Суть же его - труд во имя одухотворения человека, одухотворения человечества, одухотворения природы..."
   Эпоха Розы Мира станет эпохой "гармонического спокойствия", когда "о деспотизме государств, о войнах, революциях, голоде, бедности, эпидемиях эти поколения будут узнавать только из книг и памятников искусства. Не отвлекаемые социальной борьбой, силы будут уходить на духовное и физическое совершенствование, на утоление жажды познания и жажды творчества, на личную жизнь, несравненно обогатившуюся, усложнившуюся и расширившуюся" ("Роза Мира").
   В эпоху Розы Мира человечество сумеет осмыслить исторический процесс в его прошлом, настоящем и будущем, чтобы в с т у п и т ь в т в о р ч е с к о е и м р у к о в о д с т в о. Оно научится избегать догматизма, само учение Розы Мира станет жизненно динамичным, многоаспектным, способным к дальнейшему развитию, совершенствованию.
   "Учение Розы Мира, - утверждает духовидец, - указывает на абсолютную ценность личности, на её божественное первородство: право на освобождение от гнёта бедности, от гнёта агрессивных обществ, на благополучие, на в с е в и д ы с в о б о д н о г о т в о р ч е с т в а и н а о б н а р о д о в а н и е э т о г о т в о р ч е с т в а (- А.А.), на религиозные искания, на красоту. Право человека на обеспеченное существование и пользование благами цивилизации есть такое врожденное ему право, которое, само по себе, не требует отказа ни от свободы, ни от духовности...
   Учение укажет и на долженствование личности: на последовательное расширение сферы того, что охватывается её любовью; на возрастание, умножение и просветление того, что создаётся её творчеством" ("Роза Мира").
   На многих страницах трактата обосновывает Даниил Андреев основополагающие принципы учения Розы Мира. Но даже и процитированного достаточно, чтобы убедиться в его одухотворяющей силе, почувствовать его просветляющую энергию. Заметим попутно, что в трактате есть страницы, посвящённые культовым обрядам, которые - как мечталось духовидцу - будут сопровождать на Земле становление учения. Он признаётся, что "в творческом предвосхищении" ему "ясно видятся порою отдельные мгновения этих священнодействий, полные непередаваемой красоты... Молю Бога продлить сроки моей жизни - хотя бы до тех дней, когда, успев закончить всё остальное, что я должен, я смогу вслушаться и воплотить в слове богослужения Розы Мира - последнюю из моих книг". Как мы знаем, этим надеждам не суждено было осуществиться. Но и в трактате, осуществляя свои заветные мечты, он выступает не только как духовидец но и как метаисторик, например, в таких главах, как "Воспитание человека облагороженного образа" и "Внешние мероприятия", говорит о неизбежности возникновения в будущем новых научных дисциплин - зоогогики, то есть педагогики животных, метапсихологии, метафизиологии: "Обе последние, каждая со своей стороны, направят усилия на исследование органов духовного воспринимания, до сих пор ждущих своего открытия европейской наукой. На основе опыта этих дисциплин впоследствии сформируется окончательно новая педагогическая система, ставящая целью действенно помочь раскрытию этих органов, заложенных в каждом человеке..." ("Роза Мира").
   Выделим те предсказания и размышления Даниила Андреева, которые касаются проблемы творчества. Какое место отводит духовидец творчеству в будущем справедливом и разумном устройстве земной жизни в эпоху Розы Мира?
   Ещё и ещё раз говорит духовидец о значении творчества в эту будущую эпоху, о "всестороннем развитии в человеке творческих способностей", об "осуществлении во всех сферах жизни завета деятельной и творческой любви".
   "Мирообъемлющее крылатое учение, - убеждён Даниил Андреев, - нравственное, и политическое, и философское, и религиозное, претворит эту жажду поколения во всенародный творческий энтузиазм". Для духовидца несомненно, что эта высокая инстанция будет не чем иным, как "лоном творческих сил человечества... Не требование рабской покорности воле Божества будет звучать из святилищ религии итога. Оттуда будет излучаться призыв ко всеобщей любви и свободному Бого-сотворчеству".
   Духовидец уверен в том, что будет оказываться всяческая помощь развитию светлых творческих начал, именно светлых: "Труд, хотя бы и творческий, направленный на умножение страданий живых существ - будь то изобретение смертоносных средств или печатание развращающих книг (ныне можно добавить - и создание таких же телевизионных передач - А.А.), или уничтожение животных ради развлечения, ради чревоугодия, ради так называемой научной пользы, - всякий такой труд будет восприниматься как атавизм, как нечто дикое и постыдное. И напротив: многие формы внутреннего труда, раньше приравнивавшиеся к безделью, найдут свою правильную оценку. Созерцание, размышление, религиозная деятельность во всех её видах, общение с природой, развитие тела, гораздо более разнообразное, чем нынешний спорт, экскурсии или паломничества к великим очагам и памятникам культуры, занятия, пусть самые скромные, литературой и искусством, творческая любовь женщины и мужчины, духовно оплодотворяющее общение друзей - во всём этом усмотрится элемент подлинного внутреннего труда, необходимого и благословенного, и вместо жалких крох досуга этим занятиям будут отводиться почётные и полноценные часы. Потому что если дело способствует углублению, расширению, возвышению хотя бы одного, этим самым оно способствует совершенствованию мира" ("Роза Мира"). Отсюда понятно, насколько важно формирование умения вносить в жизнь творческое начало, развивать в человеке высшие способности. Это будет тем более необходимо: ведь по мере роста материального благосостояния будет возрастать и опасность, что "в условиях общего достатка и прогрессирующего сокращения рабочего дня человеку будет грозить пресыщение, опустошение, паралич духа" ("Роза Мира").
   Уже в этих строках звучит некое предостережение, если вдуматься, достаточно грозное, об опасностях, которые могут возникнуть в будущем. Духовидец не боится говорить о тёмных, негативных путях развития человечества; как, например, в главах, рассказывающих о приходе антихриста (кн. 12 гл. 4 "Князь тьмы").
   Нужно сказать прямо, что эта глава, как и те страницы трактата, на которых идёт речь о тёмных мирах нашего Планетарного космоса и их обитателях (кн. IV. "Структура Шаданакара. Инфрафизика"), у некоторых читателей и даже почитателей Даниила Андреева вызывает резкое неприятие или, по крайней мере, вопрос: так ли необходимо было сообщать об этом?
   Даниил Андреев, предвидя это, объясняет, почему нужна информация "о самых кромешных слоях инфрафизики": "ибо пока они не изведаны, они не могут быть и просветлены" ("Роза Мира"). Что касается главы "Князь тьмы", то, как ни горестно читать эти страницы трактата, мы знаем, что духовидец не одинок в своих прозрениях, они не расходятся с апокалиптическими произведениями прошлых времён: "Разве не предупреждали об этом в далёком прошлом Евангелие, даже Коран, даже Махабхарата? Разве мало было великих духовидцев и на Западе, и на Востоке, твердивших о неизбежности грядущего антихриста?.. Понятие это дискредитировано многократно: и плоским, мелким, вульгаризованным содержанием, влагавшимся в него, и злоупотреблениями тех, кто своих политических врагов провозглашал слугой антихриста, и неоправдавшимися прорицаниями тех, кто в чертах давно промчавшихся исторических эпох уже усматривал черты наступающего антихристова царства" ("Роза Мира").
   [И даже не только "в чертах давно промчавшихся веков". Ныне существует и такое мнение о русской истории XX века, что приход Сталина к власти был не только "генеральной репетицией" (Даниил Андреев), но, может быть, и самим "спектаклем", и то, что это произошло в России, имеет провиденциальное значение: какая иная страна смогла бы пережить это, не рассыпавшись в прах. Мы же выдержали и возрождаемся... Чтобы судить, так ли это, нужно обладать даром духовидения, но что касается провиденциальности русской исторической судьбы, в частности, в XX веке, то вот что говорит об этом Алла Александровна Андреева: "Страдания такого масштаба Господь посылает только тогда, когда знает, что народ эти страдания вынесет и выйдет к Господу. Больше выходить не к кому... Господь даёт человеку тот крест, который он способен нести. Значит и народу Господь даёт тот крест, который народу под силу. Крест, что выпал народу России, под силу России. Только так и можно считать" ("Плаванье к Небесной России", 2004 г.).]
   Тем более ценны те предсказания, в основе которых лежит высокое духовидение, будь это и признание о приходе того, кого называют "Князем тьмы". Как известно, чуть более чем за полвека до создания трактата Даниилом Андреевым, была опубликована "Краткая повесть об антихристе" Вл. Соловьёва (она вошла в его последнее произведение "Три разговора", 1900) [Полное название произведения: "Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории, со включением краткой повести об антихристе и с приложениями"]; а до этого - гениальная "Легенда о великом инквизиторе" Достоевского, которую так высоко оценил Даниил Андреев именно с метаисторической точки зрения (см. трактат "Роза Мира", кн. 11 гл. 3). Иначе говоря, и в этих своих прозрениях духовидец совсем не одинок и находится в русле и мировой, и русской традиции. Вот почему особенно интересны и значительны его рассуждения о том, как растолковывать само понятие "апокалипсис", которое, конечно же, в мировой, в особенности, в христианской культуре, начиная с Иоанна Богослова, не раз привлекало глубочайшее внимание богословов и мыслителей. При этом, как замечает Даниил Андреев, "в русском языке слово "откровение", в буквальном смысле равнозначное греческому "апокалипсис", не помешало, однако, этому последнему прочно обосноваться на русской почве. При этом за каждым из двух слов закрепился особый оттенок смысла. Значение слова "откровение" более общо; если не замыкаться в узкоконфессиональных рамках, придётся включить в число исторических случаев откровения и такие события, как видения и восхищения Мухаммеда и даже озарение Гаутамы Будды. Апокалипсис же - только один из видов откровения: откровение не областей универсальной гармонии, не сферы абсолютной полноты, даже не круга звёздных или иных космических иерархий; это - откровение о судьбах народов, царств, церквей, культур человечества и о тех иерархиях, кои в этих судьбах проявляют себя наиболее действенно и непосредственно: откровение метаистории. Апокалипсис не так универсален, как откровение вселенское, он иерархически ниже, он - о более частном, о расположенном ближе к нам. Но именно вследствие этого он отвечает на жгучие запросы судьбы, брошенной в горнило исторических катаклизмов. Он заполняет разрыв между постижением универсальной гармонии и диссонансами исторического и личного бытия" ("Роза Мира").
  
  
  
  
  

Трактат "Роза Мира" в контексте русской и мировой культуры

  
   Как уже говорилось, духовидческие прозрения, как и всё творчество Даниила Андреева, прочно укоренены в традициях и мировой, и, в особенности, русской культуры, находится - при всём своём новаторстве - в их контексте. В известном смысле они являются продолжением и развитием тех проблем, над которыми размышляли лучшие умы прошлого. Больше того, мы видим, что в трактате порой ставятся, образно говоря, точки над "i" там, где раньше, до Даниила Андреева, были только догадки, предположения, предчувствия или отдельные интуитивные прозрения... Как справедливо утверждает Владимир Грушецкий: "Первопроходцам всегда трудно, но Андреев никогда не чувствовал своей оторванности, изолированности от прошедших раньше него творцов великого здания Культуры Человечества. Поэтому "Роза Мира", высшими мирами вдохновлённая... не возносится одиноким загадочным сфинксом над унылой равниной культурного строительства 50-х годов (XX века - А.А.), а является очередным примером извечного (и потому находящегося вне времени) стремления человека вырваться из тесных ущелий плоти на просторы духовного космоса...
   "Роза Мира" даёт ключи ко многим загадкам, перед которыми в растерянности останавливались мыслители прошлого" (Владимир Грушецкий. Человек синей эпохи. - В кн.: "Даниил Андреев "Роза Мира", 1991).
   [Ещё раньше исследователь скажет о том же более обобщённо: "... творчество Андреева представляется мне предельно необходимым, ибо содержит в себе многие недостающие ключи как от нашего прошлого, так и от нашего будущего" (Владимир Грушецкий. Мечты высокой вольный пленник... - В кн.: Даниил Андреев. Железная мистерия, 1990)]
   Здесь, пожалуй, самым существенным для нас является утверждение: "даёт ключи".
   Так, например, издавна бытующее в русской истории и культуре понятие "Святая Русь" после знакомства с творчеством Даниила Андреева обогащается метаисторическим знанием о существовании российского затомиса -- Небесной России, Святой Руси, которая является продолжением земной в её высшей и совершенной ипостаси. Но, может быть, самым впечатляющим примером этого рода является учение о софиологии, которой отдали дань о. Павел Флоренский, Сергий Булгаков, Сергей Трубецкой и др. Дело в том, что предощущение бытия в мире женственной ипостаси Божества жило в человечестве с давних пор. Оно по-разному выражало себя в мировых религиях, пожалуй, наиболее отчётливо - в индуизме (поклонение богиням Кали, Дурге, Лакшми, Парвати, Уме и др. как различным аспектам Джаганматры, Божественной Матери Вселенной, она же - Варалакшми). Было оно и в христианстве, найдя своеобразное выражение в учении о Софии - Премудрости Божией, которая объявлялась даже четвёртой ипостасью и, конечно же, в культе Божьей Матери. Кстати, о. Павел Флоренский обращает наше внимание на то, что для иных иноков - "ангелов во плоти" - "в их отношении к Пречистой... на первом месте стоит не Её Богородительство, т.е. не Христос, а Её Приснодевство, Сама Она. Потому-то такой избранник Божией Матери как преп. Серафим имел у Себя в келии одну только единственную икону. Кого? Естественно было бы подумать, что раз единственную, то - Спасителя. Но нет, - не Спасителя, а Божией Матери, да и притом же без Спасителя, - икону "Умиления" ("Столп и утверждение истины").
   И только в трактате "Роза Мира" в откровении о Триипостасности Божества и о пришествии Той, Которая носит имя Звента-Свентана, мы находим, можно сказать, решение старого вопроса. [См. об этом в разделе "Творчество истории. Раздел I" - "Об историческом и метаисторическом предназначении России"].
  
  
  
   То есть, подчеркнём ещё раз, что при всём новаторстве и небывалости тех знаний, которые мы находим в "Розе Мира", Даниил Андреев является продолжателем и "растолкователем", если можно так сказать, светлых духовных традиций. Обращаясь к религиозно-философским основаниям видения духовидца, Светлана Семёнова утверждает, что "в некоторых своих важнейших интуициях Андреев оказывается достаточно близок к мыслителям активно христианской ориентации, к представителям религиозной ветви русского космизма (Н. Фёдоров, Вл. Соловьёв, Н. Бердяев, С. Булгаков, П. Флоренский...).
   Первое и главное, с него и надо бы начать - общее им убеждение, что творение ещё не завершено, да и религиозная эра в человечестве не закончена... Бердяев говорил о восьмом дне творения, что станет совместным богочеловеческим творчеством, а Андреев - о творческой эпохе просветления мира, духовного восхождения...
   Сближает его с русскими космистами и отношение к религии как к делу. Как и они, Андреев не принимает христианства как религии лишь личного спасения, "индивидуального самоспасения", как выражается он. Тут для него только "духовный эгоизм", "жажда личного спасения при холодном безразличии к другим". Но как только появляется необходимость общего спасения, проницательно отмечал как-то Г. Федотов, так тут же возникает и проблема Общего Дела. И тогда отметается пассивное, рабское восчувствие и Бога, и роли человека в мире...
   Андреев близок к соловьёвским (и фёдоровским) идеям необходимости преображения того извращённого статуса материального бытия, в котором царит зло отдельности, непроницаемости, вытеснения и противоборства. "Наше перерождение неразрывно связано с перерождением вселенной, с преобразованием её форм пространства и времени", - писал Вл. Соловьёв в "Смысле любви". На этом же утверждён и Андреев, ставящий задачу "просветить" и "преобразить" мировые законы на всех уровнях, от социального до космического, что предполагает чувство нравственной ответственности человека за судьбу земли, "меньшой твари", качественно иной уровень взаимоотношений человека и природы.
   Как и для течения христианской мысли, к которому принадлежали Ориген, св. Григорий Нисский (с их учением о всеобщем апокатастасисе, то есть искуплении всех без исключения, и преображенном их восстании к вечной обоженной жизни), а у нас - Н. Фёдоров, о. Сергий Булгаков, - для Даниила Андреева тоже высшей задачей и целью является "спасение всех без исключения, кто сорвался, кто отстал, кто пал в глубину миров Возмездия, и преображение всего Шаданакара".
   В идее спасения всех до единого действует какой-то мощный метафизический демократизм, питаемый глубоким и чутким сердечным чувством: дать всем возможность максимального выправления уродств и искажений, возможность развития, преображения. Такая позиция требует своей логики. В ней важна установка на возможность обращения зла в добро, трансформации разрушительно направленных воль и энергий в благие и созидательные - без этого н и к а к о е т в о р ч е с т в о в с е л е н с к о г о с п а с е н и я н е в о з м о ж н о (- А.А.). Чистилище, искупление зла и греха, оказывается физической и нравственной необходимостью для большинства" (Светлана Семёнова. О пламенном хоре, которого нет на земле. - ж. "Новый мир", 1996, N 10).
   Светлана Семёнова в своих размышлениях о творчестве Даниила Андреева исходит именно из его созидательной природы: "Прозрения Д. Андреева идут в направлении активной, творческой эволюции. Она осуществляется у него по двум направлениям: внешнем - политико-социально-экономическом (гармонизация социальной жизни, установление её на началах братства и любви как новых принципов бытия) и внутреннем - воспитательно-этико-религиозном, которые на высшей ступени сливаются в одно - одухотворение природы всецелой, и внешней, и человеческой. У него чётко проводится эволюционный принцип постепенности: добиться сначала достойного материального существования, повышения духовности и культуры, воспитания человека облагороженного образа, превращения государства в братство, за чем следуют более сложные эволюционные задачи, связанные с преображением мира и человека, когда и раскрываются потенциально заложенные в человеке способности, органы духовного зрения, слуха, глубинной памяти, обретается умение странствовать в тонком теле по иноматериальным мирам, когда откроется, по словам Д. Андреева, "век Магелланов Планетарного космоса, Колумбов духа..." ("Письмена о преображении мировом". - В кн.: "Даниил Андреев в культуре XX века", 2000). Доктор философских наук Вадим Розин также рассматривает творчество Даниила Андреева в контексте общих поисков смысла жизни русскими философами, которые стремятся "восстановить полное бытие Церкви Христовой (Н. Бердяев), воскресить своих отцов (Н. Фёдоров), способствовать становлению ноосферы (В. Вернадский), работать над построением всемирной этической организации ("Роза Мира" Д. Андреева)" - ("Эзотерическое мироощущение в контексте культуры" - "В поисках высшей реальности").
   Литературовед Станислав Джимбинов, отталкиваясь от внешней структуры трактата - он, как известно, состоит из 12 книг (символическое, заметим, число) идёт в глубину, раздвигая рамки традиции. Говоря о "главной книге Даниила Андреева", он предлагает вспомнить, что "есть такое понятие - "книга". Слово "Библия" означает по-гречески "книги", собрание книг. Это понятие чего-то всеобъемлющего, единого на потребу, охватывающего всё: и ангелов, и торговлю. Так вот, Даниил Леонидович рискнул создать и такое. И опять-таки, оглядывая русскую словесность, вспоминаешь такие классические книги, как "Столп и утверждение Истины" о. Павла Флоренского, или "Свет Невечерний" Сергия Булгакова, или "Смысл жизни" Евгения Трубецкого..."
   Называя этих замечательных авторов, Джимбинов, тем не менее, должен признать, что "такой широты охвата материала - космического, исторического, культурного - нет даже в них... Для Даниила Леонидовича должно быть найдено какое-то особое место в русской культуре" ("О пламенном хоре, которого нет на земле". - ж. "Новый мир", 1996, N10).
  
  
  
   Кроме концептуальной общности философского, культурологического и, если можно так сказать, духовидческого плана, есть в творчестве Даниила Андреева немало и более частных "совпадений", порою удивительных, с творчеством его предшественников.
   В поэме Даниила Андреева "Ленинградский апокалипсис" (1949-1953 гг.) есть потрясающий по своей необычности и убедительности образ самого города, изнемогающего в битве с врагом. Страдает сам город как живое существо:
   ... Всё туже
   Январская дымилась стужа
   Над Выборгскою стороной...
   Нет никого. Лишь зданья вздыбили
   Останки стен, как сгустки туши -
   Свои тоскующие души.
   [Ранее о "душах зданий", "душах домов" поэт писал в стихотворении "Стансы" (1949) и в поэме "Симфония городского дня" (1950)]
   Столетий каменных отстой.
  
   Как я любил их! Гений зодчества,
   Паривший некогда над Римом,
   Дарил штрихом неповторимым,
Необщим - каждое из них...
  
   И вот теперь, покрыты струпьями
Неисцелимого распада,
Огнём разверзшегося ада
До самых крыш опалены,
   Они казались - нет, не трупами -
   Их плоть разбита, лик разрушен -
   Развоплощаемые души
На нас взирали с вышины.
  
   Как будто горькой, горькой мудростью,
   Нам непонятным, страшным знаньем
Обогатила эти зданья
Разрушившая их война,
И, Господи! какою скудостью
Нам показались беды наши,
Что пили мы из полной чаши
И всё ж не выпили до дна!
  
   А вот что пишет исследователь о повести Достоевского "Белые ночи" в иллюстрациях Добужинского: "Петербургские пейзажи Добужинского по-настоящему глубоко родственны и созвучны петербургским повестям Достоевского. Но как и у Достоевского это не обычные архитектурные пейзажи, а изображение души Петербурга, его внутреннего бытия.
   У каждого города есть своя душа, единственная и неповторимая. У к а ж д о г о д о м а т о ж е е с т ь с в о я д у ш а, е д и н с т в е н н а я и н е п о в т о р и м а я (- А.А.). Добужинский вслед за Достоевским почувствовал особую красоту Петербурга, почувствовал тревожный облик города в белые ночи, понял, что "архитектурные сочетания линий имеют "свою тайну"" (С. В. Белов. Повесть Ф. М. Достоевского "Белые ночи" в иллюстрациях Добужинского, 1982).
   Речь, как мы видим, идёт о "чувствовании", о творческой интуиции писателя и художника, Даниил Андреев говорит о том же, но уже как духовидец, который в и д и т, з н а е т, а не только предчувствует и догадывается. Сам же образ города, душа каждого его дома восприняты творцами в едином ключе.
   Другой пример связан с восприятием облика храма Христа Спасителя в Москве. Как известно, храм "Тела, Души и Духа" по обету императора Александра I в память Отечественной войны 1812 года должен был строиться на Воробьёвых горах. Александр I, "чьё тончайшее художественное чутьё, высокий вкус и эстетическая окрылённость способствовали подъёму русской архитектуры до её зенита, а столицу превратили в один из красивейших городов мира" ("Роза Мира"), выбрал проект "молодого, почти никому не известного, даже не питомца Академии художеств Александра Витберга... Проект был высочайше утверждён мимо всех проектов прославленных академиков, и в 1817 году в Москве, на Воробьёвых горах, при стечении 500 тысяч человек, после торжественного молебствия с участием нескольких сот иерархов церкви, в присутствии царя, был заложен храм Тела, Души и Духа. Но год проходил за годом, а замысел не воплощался. Песчаный грунт Воробьёвых гор не мог выдержать тяжести столь грандиозного сооружения. Витберг был отстранён от руководства строительством, работы приостановлены. На Воробьёвых горах по-прежнему шумели берёзы и шелестели пустынные поля" ("Роза Мира").
   [Но, как свидетельствует духовидец, "великий зодчий, когда-то приступивший к сооружению храма Тела, Души и Духа в Москве на Воробьёвых горах, испытавший крушение своего замысла, изгнание, забвение и нищету, теперь творит высочайшее, что есть в Небесном Кремле: внутренние приделы в обители Звенты-Свентаны" ("Роза Мира")]
   Духовидец не случайно подробно рассказывает об архитектурном эскизе Александра Витберга: "...могучие лестницы, поднимающиеся от реки, глубокие пещерные залы - усыпальницы павших на Бородинском поле, за рядами тяжелых колонн таящиеся в обрыве высокой гряды; над ними, уже на гребне, - просторный и торжественный храм, а ещё выше - подобно золотой вершине вознесённая в синеву великолепная ротонда с царственным куполом" ("Роза Мира"), - так далёк этот гениальный замысел от того храма, который был выстроен в центре Москвы по проекту архитектора Константина Андреевича Тона (его строили с 1837 по 1883 гг.).
   При всём уважении к тем, кто ныне воссоздал храм Христа Спасителя, взорванный в 1931 году, осмелимся привести мнение такого знатока русского храмового строительства и древней иконописи как Евгений Трубецкой, который затрагивает в своей работе чрезвычайно важную проблему - "творчество и мещанство": "Глаз радуется при виде старинных соборов в Новгороде, в Пскове и в московском Кремле, ибо каждая линия их простых и благородных очертаний напоминает об огне, когда-то горевшем в душах" ("Два мира в древне-русской иконописи", 1916). Мыслитель жалуется на всюду заметные искажения в церковной архитектуре и худшее из них - искажение идейное: "Это памятники безмыслия, а потому и бессмыслия, [когда] все помыслы направлены на то, чтобы как-то изукрасить... И, наконец, одним из самых крупных памятников дорого стоющего бессмыслия является храм Спасителя: это - как бы огромный самовар, вокруг которого благодушно собралась патриархальная Москва.
   [Справедливости ради заметим, что ныне - после стольких лет государственного атеизма и разрушенных храмов - воссоздание храма Христа Спасителя, как и сам его архитектурный облик, воспринимаются иначе. Приносит радость сам факт восстановления святыни. Более того, это восстановление явилось, по слову патриарха Алексия II, "зримым воплощением духовного возрождения России" (См. "Грех - смертельное заболевание". - "Аргументы и факты", 2006, N 27). Тем не менее, ряд современных архитекторов говорит о банальности архитектурного решения К. Тона и опасается, как бы маленькие подобия этого храма не заполонили пространства России от Владивостока до Бреста]
   В этих памятниках современности ярко выразилась сущность того настроения, которое имело своим последствием гибель великого религиозного искусства; тут же мы имеем не простую утрату вкуса, а нечто несравнимо большее - глубокое духовное падение... Это беспросветное духовное мещанство, которое надвинулось на современный мир... С одной стороны, мы видим миропонимание плоскостное, всё сводящее к плоскости здешнего. А с другой, противоположной стороны, выступает то мистическое мирочувствие, которое видит в мире и над миром великое множество сфер, великое многообразие планов бытия и непосредственно ощущает возможность перехода из плана в план" (какая близость к тому, что утверждает Даниил Андреев, порой совпадают даже детали).
   Что касается духовного мещанства то, по мысли Трубецкого, это олицетворение золотой середины и объясняется оно возрастанием житейского благополучия. "Чем больше этого благополучия и комфорта в земной обстановке человека, тем менее он ощущает влечения к запредельному. И тем более он наклонен к спокойному, удобному нейтралитету между добром и злом. Бывают, однако, эпохи в истории, когда этот нейтралитет становится решительно невозможным; это критические минуты, когда борьба между добром и злом достигает крайнего, высшего напряжения. Тогда и над житейской серединой и под ней рождаются сразу две бездны, и человек становится в необходимость определённого выбора между горним полётом и провалом в бездонную пучину...
   Никакое человеческое творчество, пока оно только человеческое, не в состоянии окончательно преодолеть мещанство" ("Два мира в древне-русской иконописи", 1916)
   Как близки эти утверждения к тому, что Даниил Андреев говорит о Бого-сотворчестве, о противоборстве между добром и злом и об участии в нем человека в современном мире...
  
  
  
   Нельзя не обратить внимания на то, что благодаря трактату, мы получаем возможность по-новому воспринимать сами жизненные пути и творческие свершения известных мировых исторических деятелей, творцов науки, искусства, литературы... Остановимся более подробно на одной такой - русской - судьбе.
   Речь о Владимире Соловьёве, чья жизнь, благодаря трактату "Роза Мира", приобретает для нас глубочайший мистический смысл, как это и было на самом деле.
   Друзьям и поклонникам философа и поэта ещё при его жизни стала известна шутливая поэма "Три свидания", как и история его поездки сначала в Лондон, где он недолго работал в библиотеке Британского музея, а затем в Египет, в Каир. Эта поездка и легла - вместе с одним, детским ещё воспоминанием - в основу поэмы. В её подзаголовке недаром помечено "Москва. Лондон. Египет" и указаны даты этих событий: 1862 - 75 - 76 гг.
   Непритязательная, местами откровенно сниженная, "бытовая" форма поэтического повествования как бы "укрывает" значимость религиозно-духовного откровения, пережитого автором, о котором он хочет поведать миру, но совсем не хочет "выставлять его напоказ" перед недружественным взором. Называя поэму "уникальным религиозным документом", Даниил Андреев свидетельствует, что Вл. Соловьёв был "великим духовидцем... У него был некий духовный опыт, не очень, кажется, широкий, но по высоте открывшихся ему слоёв Шаданакара превосходящий, мне думается, - признаётся духовидец, - опыт Экхарта, Бёме, Сведенборга, Рамакришны, Рамануджи, Патанджали, а для России - прямо-таки беспримерный.
   Это - три видения или, как назвал их сам Соловьёв в своей поэме об этом, "три свидания"...
   ...Соловьёв пережил трижды, и в третий раз с особенной полнотой, откровение Звенты-Свентаны, то есть восхищение в Раорис, один из наивысших слоёв Шаданакара, где Звента-Свентана пребывала тогда...
   До XIX века никакого мистического опыта, подобного опыту Соловьёва, просто не могло быть: объекта такого опыта в Шаданакаре ещё не существовало...
   Это откровение было им пережито в форме видения, воспринятого им через духовное зрение, духовный слух, духовное обоняние, органы созерцания космических панорам и метаисторических перспектив - то есть почти через все высшие органы восприятия, внезапно в нём раскрывшиеся..." ("Роза Мира").
   Процитируем строфы поэмы, отражающие её двуплановость:
   Заранее над смертью торжествуя
   И цепь времён любовью одолев,
   Подруга вечная, тебя не назову я
   Но ты почуешь трепетный напев...
  
   Не веруя обманчивому миру,
   Под грубою корою вещества
   Я осязал нетленную порфиру
   И узнавал сиянье Божества...
  
   Не трижды ль ты далась живому взгляду -
   Не мысленным движением, о нет! -
   В предвестие, иль в помощь, иль в награду
   На зов души твой образ был ответ...
  
   Алтарь открыт... Но где ж священник, дьякон
   И где толпа молящихся людей?
   Страстей поток, - бесследно вдруг иссяк он.
   Лазурь кругом, лазурь в душе моей.
  
   Пронизана лазурью золотистой,
   В руке держа цветок нездешних стран,
   Стояла ты с улыбкою лучистой,
   Кивнула мне и скрылася в туман...
  
   И в пурпуре небесного блистанья
   Очами полными лазурного огня
   Глядела ты, как первое сиянье
   Всемирного и творческого дня.
  
   Что есть, что было, что грядёт вовеки,
   Всё обнял тут один недвижный взор...
   Синеют подо мной моря и реки,
   И дальний лес, и выси снежных гор.
  
   Всё видел я, и всё одно лишь было.
   [Вл. Соловьёв здесь предельно точен. Сравним это описание восхищения с тем, которое дано было пережить Даниилу Андрееву на берегу речки Неруссы в 1931 году и которое духовидец называл "прорывом космического сознания": "...я слышал, как Нерусса струится не позади... но как бы сквозь мою собственную душу... Торжественно и бесшумно в поток, струившийся сквозь меня, влилось всё, что было на Земле, и всё, что могло быть на небе... Эти древние леса и прозрачные реки, люди, спящие у костров, и другие люди - народы близких и дальних стран, утренние города и шумные улицы, храмы со священными изображениями, моря... - действительно всё было во мне той ночью, и я был во всём. Я лежал с закрытыми глазами. И прекрасные, совсем не такие, какие мы видим всегда, белые звёзды, большие и цветущие, тоже плыли со всей мировой рекой, как белые водяные лилии. Хотя солнца не виделось, было так, словно и оно тоже текло где-то вблизи от моего кругозора. Но не его сиянием, а светом иным, никогда мною невиданным, пронизано было всё это - всё, плывшее сквозь меня и в то же время баюкавшее меня, как дитя в колыбели, со всеутоляющей любовью" ("Роза Мира").
   Переживание единства всего мироздания - вот главный итог подобного высокого озарения. Приведём ещё один пример такого рода из книги "Миролюбивая странница" (о ней см. в разделе "Русские пространства и русский характер в их взаимосвязи и взаимодействии"): "Это случилось, когда я рано утром была на прогулке. Неожиданно я, как никогда раньше, испытала внутренний подъём. Я помню, я ощутила безвременность, беспространственность и лёгкость. Казалось, я даже не шла по земле. Вокруг меня не было ни людей, ни даже животных, однако над каждым цветком, над каждым кустом и деревом сиял ореол. Отовсюду шёл свет и золотистые искры, как косой дождь, падали в воздухе. Такое переживание иногда называют озарением.
   Самым главным был не сам феномен, а осознание единства всего мироздания, не только всех людей (мне и раньше было ясно, что все люди представляют собой одно целое), теперь же я уверилась в единстве всего творения: всего, что движется и растёт на земле. Воздух, вода и сама земля. А самое замечательное, что единство это пронизывает всё, связывает всё и даёт всему жизнь. Единство это многие бы назвали Богом.
   С этого момента я не чувствовала себя одинокой..." ("Миролюбивая странница", пер. с англ., 1993).]
  
   Один лишь образ женской красоты...
   Безмерное в его размер входило, -
   Передо мной, во мне - одна лишь ты...
  
   Ещё невольник суетному миру
   Под грубою корою вещества
   Так я прозрел нетленную порфиру
   И ощутил сиянье Божества.
  
   Предчувствием над смертью торжествуя
   И цепь времён мечтою одолев,
   Подруга вечная, тебя не назову я,
   А ты прости нетвёрдый мой напев!

26-29 сентября 1898

   Эти возвышенные поэтические строфы о самом главном событии в жизни перемежаются в поэме с нарочито сниженными, шутливо-бытовыми:
   Прилёгши наземь, я глядел и слушал...
   [Действие происходит уже в Египте, в окрестностях Каира, в пустыне, ночью]
   Довольно гнусно вдруг завыл шакал;
   В своих мечтах меня он, верно, кушал,
   А на него и палки я не взял...
  
   Дух бодр! Но всё ж не ел я двое суток,
   И начинал тускнеть мой высший взгляд.
   Увы, как ты не будь душою чуток,
   А голод ведь не тётка, говорят...
  
   Эта двойственность выдержана и в примечании:
   "Осенний вечер и глухой лес внушили мне воспроизвести в шутливых стихах самое значительное из того, что до сих пор случилось со мною в жизни. Два дня воспоминания и созвучия неудержимо поднимались в моём сознании, и на третий день была готова эта маленькая автобиография, которая понравилась некоторым поэтам и некоторым дамам".
  
   Вот ещё одно, и тоже шутливое стихотворение поэта, написанное чуть ранее, в котором в двух последних строфах речь идёт о "Das Ewige - Weibliche" - "Вечной Женственности". Так стихотворение озаглавлено, хотя подзаголовок - "Слово увещевательное к морским чертям" - должен, по мысли автора, "снизить" его заключительный пафос:
   ...Знайте же: Вечная Женственность ныне
   В теле нетленном на землю идёт.
   В свете немеркнущем новой богини
   Небо слилося с пучиною вод.
  
   Всё, чем красна Афродита мирская,
   Радость домов, и лесов, и морей, -
   Всё совместит красота неземная
   Чище, сильней, и живей, и полней...

8-11 апреля 1898

  
  
  
   В чём же суть беспримерного духовидческого опыта Вл. Соловьёва? Ему было дано узреть, как свидетельствует Даниил Андреев, "Великую Богорождённую Монаду" - выражение Женственной Ипостаси Божества, спустившуюся из Вселенной в наш Планетарный космос. [См. об этом в разделе "Творчество истории. Раздел I - Об историческом и метаисторическом предназначении России"].
   Почему, спрашивает Даниил Андреев, он рассказал о своём видении "лишь в лёгком, ни на что не претендующем поэтическом произведении?.. Он хорошо понимал, что вторжение столь колоссальной высшей реальности в окостеневший круг христианской догматики может сломать этот круг и вызвать новый раскол в церкви... Поэтому он до конца своей рано оборванной жизни так и не выступил с провозвестием нового откровения... Личная же скромность его и глубокое целомудрие, сказывающееся, между прочим, в кристальной ясности его языка даже чисто философских его работ, [Современный исследователь убеждён в том же: "Обаяние мысли Вл. Соловьёва в её духовной чистоте" (Григорий Померанц. В поисках почвы под ногами. - "Знамя", 1991, апрель)] подсказали ему окружить повесть о трёх свиданиях, трёх самых значительных событиях его жизни, шутливым, непритязательно-бытописующим обрамлением...
   В том, что миссия Соловьёва осталась недовершённой, нет ни капли его собственной вины. От перехода со ступени духовидения на ступень пророчества его не отделяло уже ничто, кроме преодоления некоторых мелких человеческих слабостей, и вряд ли может быть сомнение в том, что, продлись его жизнь ещё несколько лет, эти слабости были бы преодолены... Призвание осталось недовершённым, проповедь - недоговорённой, духовное знание - не переданным до конца никому: Соловьёв был вырван из Энрофа в расцвете лет и сил тою демонической волей, которая правильно видела в нём непримиримого и опасного врага" ("Роза Мира").
   Заметим, что в трактате есть упоминание об одной статье Александра Блока, посвящённой Вл. Соловьёву, с удивительным провидческим названием "Рыцарь-монах", которое Даниил Андреев объясняет именно с духовидческой точки зрения, так как, конечно же, ни рыцарем, ни монахом Вл. Соловьёв при жизни не был. Но прежде чем привести это объяснение духовидца, обратимся к самой статье Блока, в которой он рассказывает о впечатлении от мимолётной, случайной встречи с философом в Петербурге во время похорон некоего лица: "Передо мной шёл большого роста худой человек в старенькой шубе, с непокрытой головой... Фигура казалась силуэтом, до того она была глубоко непохожа на окружающих... шествие этого человека казалось диким среди кучки обыкновенных людей... Во взгляде Соловьёва, который он случайно остановил на мне в тот день, была бездонная синева: полная отрешённость и готовность совершить последний шаг, то был уже чистый дух: точно не живой человек, а изображение: очерк, символ, чертёж.
   Одинокий странник шествовал по улице города призраков... Вл. Соловьёв всё ещё двоится перед нами. Он сам был раздвоен в своё время: это требовало его служение... Один Соловьёв - здешний - разил врага его же оружием... но он был лишь умным слугой другого. Другой - нездешний - не презирал и не усмирял. Это был "честный воин Христов". Он занёс над врагом золотой меч. Все мы видели сияние, но забыли или приняли его за другое... Здесь бледным светом мерцает панцирь, круг щита и лезвие меча под складками чёрной рясы. Тот же взгляд, углублённый мыслью, твёрдо устремлённой вперёд. Те же стальные волосы и худоба, но перед нами уже не прежний Соловьёв. Это рыцарь-монах. Он имел действительные видения... Если мы прочтём поэму "Три свидания", откинув шутливый тон и намеренную небрежность формы... мы встанем лицом к лицу с непреложным свидетельством... Поэма, написанная в конце жизни, указывает, где начинается жизнь" ("Рыцарь-монах", 1910).
   В другой, более поздней статье, Блок скажет о Вл. Соловьёве не менее проницательно и духовидчески прозорливо: "Постоянное стояние на ветру из открытого в будущее окна" ("Владимир Соловьёв и наши дни. К 20-летию со дня смерти". 13 августа 1920).
   В трактате "Роза Мира" Даниил Андреев даёт свой комментарий к удивительному заглавию "Рыцарь-монах": "Заголовок - странный, вне метаисторического толкования не имеющий смысла. Каким рыцарем был при жизни Соловьёв - человек, во весь век свой не прикоснувшийся к оружию, доктор философии, лектор, кабинетный учёный? И каким монахом - он, никакого пострига никогда не принимавший, обета целомудрия не дававший и, несмотря на всю свою православную религиозность, живший обыкновенной мирской жизнью? Но Блок и не говорит о таком Соловьёве, каким он был. Он говорит о том, каким он стал. К а к и м о н в и д е л е г о, с п у с т я р я д л е т, г д е - т о в и н ы х с л о я х (- А.А.): в тёмных, длинных одеждах и с руками, соединёнными на рукояти меча. Ясно, что и меч был не физический, и рыцарство такое, какое предугадывал лишь "Рыцарь бедный", и монашество не историческое, не в Энрофе, не от мира сего... Что в Синклите России могуч Пушкин, велик Достоевский, славен Лермонтов, подобен солнцу Толстой - это кажется естественным и закономерным. Как изумились бы миллионы и миллионы, если бы им было показано, что тот, кто был позабытым философом-идеалистом в России [Не забудем, что это написано в середине 50-х годов прошлого века. Ныне имя Вл. Соловьёва возвращено и русской философии, и всей русской культуре], теперь досягает и творит в таких мирах, куда ещё не поднялись даже многие из светил Синклита" ("Роза Мира").
  
  
  
  
   Трактат "Роза Мира", повторим ещё раз, поражает богатством своего содержания, обилием насущнейших проблем, в нём затронутых, своими беспримерными духовидческими прозрениями. Мы не раз уже, как отмечалось, обращались к нему по самым разным поводам, в первую очередь связанным с проблемой творчества как такового, но исчерпать его содержание абсолютно нет возможности: в трактате всё значительно, всё требует глубокого и проникновенного осмысления.
   В качестве ещё одного примера в подтверждение вышесказанного обратим внимание на одно предсказание духовидца, которое сделано как бы мимоходом и поэтому остаётся почти не замеченным. Как мы помним, Даниил Андреев уделяет особое внимание тем условиям, которые должны способствовать возникновению в будущем эпохи всечеловеческого братства, образно названной им Розой Мира. Чтобы стало возможно её возникновение, необходимо, - уверен духовидец, - как можно раньше положить начало тому движению - "прогрессивному, перспективному, т в о р ч е с к и м о л о д о м у (- А.А.)", основанному на высокой нравственности, даже праведности, этически совершенному, которое помогло бы заложить основы для объединения Земли, для преобразования государств в нечто гораздо высшее и совершенное - в истинное братство.
   Это движение, - убеждён Даниил Андреев, - должно зародиться в сплочённом сообществе, состоящем из людей "наиболее одушевлённых, творчески деятельных и одарённых", образующем некое "ядро": "Ядро, для которого характерна атмосфера неустанного духовного созидания, деятельной любви и чистоты. Ядро, состоящее из людей достаточно просвещённых, чтобы понимать не только опасность, грозящую каждому из них вследствие разнуздания импульсов самости, -предупреждает духовидец, - но и опасность того, слишком внешнего, понимания религиозно-нравственных ценностей, которое приводит к этическому формализму, лицемерию, духовной чёрствости и ханжеству" ("Роза Мира").
   Во главе же этого движения должен стать уникальный человек, "светоносец-праведник, грядущий возглавить объединённое человечество", тот, кто соединил бы в себе три наивысших одарённости: праведность, дар религиозного вестничества и художественной гениальности. Тогда его воздействие на народ будет могущественным и светлым, "именно такому человеку и только такому, - уверен духовидец, - может быть вверен необычайный и небывалый в истории труд: этический контроль над всеми государствами... и водительство народами на пути преобразования этих государств во всечеловеческое братство...".
   Далее Даниил Андреев уточняет свою позицию: "Может быть, такой человек не придёт или придет не скоро. Возможно, что Розу Мира будет возглавлять не он, а коллектив достойнейших. Но если бы Провидение направило такую великую душу в наш век (напомним, речь о веке XX-ом - А.А.), а Оно её уже направило - и демонические силы не сумели бы её устранить - это было бы для всей земли величайшим счастьем" ("Роза Мира").
   Обратим внимание не только на содержание, но на само построение, даже звучание этих фраз. Перед нами, конечно же, не столько провидческое предсказание, сколько размышление на тему необходимости и желанности возникновения в будущем определённых условий, могущих способствовать образованию всемирной этической организации. Но вдруг среди сослагательных построений: "если бы", "возможно"... - о чаемом и желанном - возникает абсолютно непререкаемое утверждение, можно сказать, констатация совершившегося, подчеркнём это, именно совершившегося факта: "... Оно (Провидение -А.А.) её ("великую душу" -А.А.) уже направило", причём именно "в наш век" (то есть в ушедший уже век XX).
   Перед нами не догадка, не предвиденье, но точное знание о бытии на Земле этой "великой души". Не приходится сомневаться, что духовидцу было дано знание ч а с т и и с т и н ы, имеющей колоссальное значение для всего человечества.
   Почему части истины? Потому, что речь у Даниила Андреева идёт о ч е л о в е к е, пусть и обладающем необыкновенными достоинствами и разносторонней гениальностью. Чтобы понять в чём заключена вся истина, вернёмся вновь к трактату "Роза Мира".
   Итак, согласно Даниилу Андрееву, в уже недалёком - по историческим меркам - будущем предстоит явление в эфирном слое (но не в нашем - земном) Той Великой Богорождённой монады, посланницы и выразительницы Приснодевы Матери Мира, которая именуется в трактате Звентой-Свентаной, для чего предизбран, как уже говорилось, российский сверхнарод, что отразится затем на земном плане возникновением той этической инстанции, которую духовидец называет Розой Мира.
   [Подчеркнём, точной даты Даниил Андреев нигде не называет, да и не может назвать: как духовидец, он не раз говорит о том, что такого рода предвиденья не под силу самому просвещённому визионеру, даже пророку... Лишь порой в трактате, говоря о будущей светлой эпохе, он упоминает, точнее - высказывает надежду, что это будет XXI или XXII век... Тем более странно выглядит краткая заметка в газете "24 часа", где в рубрике "Это было давно..." среди других памятных дат ноября упомянут и Даниил Андреев в связи со 100-летием со дня рождения. Автор заметки пишет: "Между прочим, Андреев предсказывал, что всемирная этическая инспекция (?, по-видимому автор хотел сказать "инстанция" - А.А.) - "Роза Мира" зародится в России в 1960-х годах (?! - А.А.)". И далее следуют авторские комментарии: "Но то ли она была в зародыше задушена некими силами, то ли розовые бутончики эмигрировали в Израиль или США... Это многих заставило усомниться в точности андреевских описаний жругров, шрастров и прочих уицраоров" (См. "24 часа", 2006, N43). Не знаешь, чему более удивляться: залихватски-пренебрежительному тону, "убедительности" аргументации или безапелляционному "выводу", да ещё якобы разделяемому "многими"...]
   Но такие миссии воистину планетарного масштаба совершались и ранее в истории и метаистории человечества. Таким событием стало осуществившееся в народе еврейском пришествие на Землю Иисуса Христа, который явился выражением (в другом месте трактата - вочеловечением) Самого Планетарного Логоса, верховного демиурга нашей брамфатуры, Великой Богорождённой монады, выразительницы Бога-Сына, "распятого в мировой материи до тех пор, пока в мире существует зло" ("Роза Мира").
   А что же Бог-Отец, первая ипостась Пресвятой Троицы - неужели Он оставил нашу Землю и всё человечество без Своего Божественного присутствия и помощи? Конечно же, как Дух Святой Он пронизывает всё Своё творение, присутствует везде: "Дух же Божий воистину вездесущ - Он пребывает даже там, где нет никаких монад, например, в покинутых всеми монадами руинах брамфатур. Без Него не может существовать ничто, даже то, что мы называем мёртвой физической материей. И если бы Дух Божий покинул её, она перестала бы быть - не в смысле перехода в другую форму материи или в энергию, но совершенно" ("Роза Мира").
   [Напомним, что говорит Даниил Андреев о первой ипостаси Троицы в отличие от признанных канонов: "Ведь кем может быть Сам Бог-Отец, как не Духом? Только Духом. И притом именно Святым, в отличие от всех других духов, им сотворённых, ибо каждая из богосотворённых и даже богорождённых монад может совершить - и многие совершили - отрицательный выбор, богоотступничество; Отец же - совершенно очевидно - не может отпасть от Самого Себя, Он первичен, неизменяем, незамутним и неомрачим и именуется Святым именно в этом смысле. Какое же положительное содержание можно вложить в отвлечение от Бога-Отца двух Ему изначально присущих свойств - Его духовности и Его святости? Где основания для того, чтобы этому отвлечению придавать совершенно автономное значение в качестве Третьего лица Троицы? Вообще, почему, на каких словах Христа, на каком свидетельстве четырёх Евангелий можно основать учение о том, что Бог-Отец есть одна ипостась Троицы, а Святой Дух - другая? В Евангелиях на это указаний нет. Слова Иисуса, приводимые в качестве основания, -это Его известное пророчество: "Пошлю вам Духа Утешителя, он же наставит вас на всякую истину"... Но ведь в этих словах нет и т е н и указания на то, что Утешитель, которого пошлёт Воскресший Спаситель, есть Третья ипостась, и вообще и п о с т а с ь. Нет здесь и указания на то, что под выражением "Дух Утешитель" и "Бог Святой Дух" следует понимать одно и то же" ("Роза Мира").]
   Ну, а "личностное" Его присутствие в нашем Планетарном космосе (как в предыдущих явлениях), Его, условно говоря, "посланник", а точнее - Его выражение, приходил ли Он когда-либо на Землю, а если приходил, то когда, в какую страну, в какой народ?
   Таким выражением именно Бога-Отца является приход Того, кого в Индии - а именно её народ и уже в незапамятные времена был избран для осуществления этой величайшей миссии - называют Аватаром (санскрит), что буквально значит: "нисхождение" - нисхождение Божественного на Землю. Кроме этого есть ещё понятие "Пурна" Аватара, то есть "Полного" Аватара - обладающего, как установили великие риши [риши (санскрит) - древние святые мудрецы, обладающие наивысшей чистотой разума и сердца, осознавшие единство с Богом], шестнадцатью необходимыми качествами, по которым Он и распознаётся.
   Заметим, кстати, что и в трактате Даниила Андреева есть упоминание об аватаре как "посланце мира горнего" и "воплощении Вишну" [Вишну - один из главных богов индуистской Божественной Триады (Брахма, Вишну, Шива), олицетворение космических сил сохранения]. Кроме того, в поэтическом цикле "Утренняя оратория", в стихотворении "Демиургу земли индийской" есть такие строки:
   Кайласу вечную - Твоё подножие -
   Творят и гении
и вся страна,
   Насквозь согретая
гостями Божьими
   И аватарами
озарена.
   Теперь вновь вернёмся к сообщению Даниила Андреева о "великой душе", направленной Провидением на Землю. Речь идёт - мы в этом уверены совершенно - о Пурна Аватаре нашей эпохи, Бхагаване Шри Сатья Саи Бабе, который явился на землю в 1926 году, 23 ноября. По времени это вторая из Его тройственной инкарнации в Новое время. Это произошло в Индии, в небольшой деревне Путтапарти, штат Андхра Прадеш, и через 14 лет Он заявил о том, что приступает к выполнению своей миссии [См. "Приложение"].
   Нет сведений, почему знание о том, что именно под руководством Аватара начнётся движение современного человечества к светлому будущему, не было дано Даниилу Андрееву. Но разве не достойно удивления и даже восхищения то, что он в середине XX века, во Владимирском централе, прозрел приход "Великой Души" на Землю с великой миссией и даже указал, каковы будут отличительные признаки этой "Великой Души", чтобы человечество смогло Его отличить, как выразился духовидец, "от злого гения народа". "Последний сумрачен; первый - весел духовным веселием. Один укрепляет свою власть казнями и карами; другой не станет домогаться власти ни в один из дней своей жизни, а когда примет её - не прольёт ничьей крови. Один насаждает по всей земле, ему подвластной, культ своей личности; другому отвратительно и смешно его прославление. Один - недоступен, другой - открыт всем. Один обуреваем неистовой жаждой жизни и власти и прячется от воображаемых опасностей за непроницаемыми стенами, другой - свободен от жизненных искушений, а перед лицом опасности спокоен потому что совесть его чиста, а вера непоколебима. Это - два антипода, посланцы двух непримиримых начал" ("Роза Мира").
   Конечно, речь идёт здесь, прежде всего, о качествах, пусть и самых высоких, но человеческих, не Божественных, тем не менее, многое угадано верно. Тот, кто знает Бхагавана Шри Сатья Саи Бабу, кто общается с Ним во время Его бесед ("интервью", как их принято называть ныне), кто имел счастье получить Его благословение (даршан) могут подтвердить, что все, названные духовидцем высокие качества, в Нём присутствуют, как и многие неназванные. Прежде всего, всеобъемлющая любовь. Его аура любви - свидетельствуют те, кто её видит - уходит за горизонт [Есть чудесная книга двух английских авторов Пегги Мейсон и Рона Лэнга, которая так и называется: "Сатья Саи Баба - Воплощение любви"].
   А что касается "ядра", о котором говорил духовидец, - сообщества людей, призванных к светлому созиданию, - это те, кто называет себя преданными Бхагавана Шри Сатья Саи Бабы. Сегодня, наверное, нет страны на земном шаре, где не было бы тех, кто посвящает себя благодатному служению (севе) на пользу людям и миру, воплощая учение Бхагавана в жизнь.
   Закончим наше краткое разъяснение словами самого Даниила Андреева об этой "Великой Душе", провидчески утверждающего: "Он - мистическая связь между живущим человечеством и миром горним, проявитель (мы бы добавили ныне - и в е р ш и т е л ь -А.А.) Провиденциальной воли, совершенствователь миллиардов и защитник душ" ("Роза Мира").
  
  
  
  

О христианских истоках творчества Даниила Андреева

  
   Главное содержание жизни и творчества Даниила Андреева - преодоление окружающей тьмы. Преодоление во имя Божие - единственный путь преодоления зла...
   Даниил был гений. Никакой в этом понятии нет гордыни, никакой похвальбы. Это - очень тяжёлый труд, тяжёлый крест, который Господь даёт немногим - сильным...
   Самое большое счастье на Земле - близость к творчеству гения.

Алла Андреева

  
   Алла Александровна - сама человек глубоко верующий, чутко чувствовала религиозную - и именно православную составляющую творчества духовидца и всей его жизни: "Он был православным с рождения и до последнего дыхания, но был лишен той сектантской злобной узости, которая находит себе место где угодно" ("О пламенном хоре, которого нет на Земле". - ж. "Новый мир", 1996, N 10).
   Самые главные свидетельства именно православного пути духовидца запечатлены в его творчестве и непосредственных фактах его жизни. Сошлёмся на свидетельства Аллы Александровны: "Ещё одна радость ждала нас в конце жизни Даниила: встреча с прекрасным священником, протоиереем Николаем Голубцовым. Он обвенчал нас в храме Положения риз на Шаболовке. Венчание было удивительным: в пустой церкви в присутствии двух друзей и двух служительниц [Удивляться этому не приходится: венчание состоялось 4 июля 1958 года. Как известно, это время отнюдь не располагало к отправлению православных обрядов]. Позже отец Николай, через чёрный ход, с помощью нянечек, пробрался в больницу, где лежал Даниил, чтобы исповедовать и причастить его. Сейчас даже странно людям слушать, как конспиративно нужно было причащать православного умирающего его духовному отцу.
   Дома, перед смертью, отец Николай ещё раз сделал это, уже без конспирации. Он и отпевал Даниила [3 апреля 1959 года]. Гроб стоял точно на том же месте, на котором за восемь месяцев до этого мы венчались" ("Суть его жизни". - "Новый журнал", 1991, N 4).
   Приведём, кстати, ещё одно - чрезвычайно важное свидетельство Аллы Александровны, которое открывает нам, как сам духовидец - человек православный - относился к своему творчеству: "Очень незадолго до смерти Даниила исповедовал отец Николай Голубцов. По условиям нашей жизни деваться во время исповеди мне было некуда. Я осталась в той же комнате, стояла на коленях и молилась. Поэтому знаю совершенно точно, что в создании "Розы Мира" Даниил не каялся, как и во всех остальных своих произведениях" ("Плаванье к Небесной России", 2004).
   Вот ещё несколько свидетельств, относящихся к разным периодам жизни Даниила Андреева, также принадлежащих Алле Александровне: "Даниил читал всю ночь над его (Муравьёва Николая Константиновича, известного в прошлом юриста - А.А.) гробом Евангелие - он всегда читал над усопшими друзьями Евангелие, а не Псалтырь..."; "Самым же потрясающим было то, - рассказывает о первых годах жизни с Даниилом Леонидовичем Алла Александровна, - как Даниил читал мне Евангелие. Особенно о Воскресении Христовом и Явлении Господа Марии Магдалине. Он читал так, что я до сих пор слышу его голос, а то, что произошло две тысячи лет тому назад, чувствую, как если бы невидимо присутствовала в Гефсиманском саду" ("Плаванье к Небесной России", 2004).
   А вот что говорит протоиерей Валентин Дронов: "Даниил Андреев - православный христианин по происхождению, воспитанию, миросозерцанию. Он таков и в литературе, и в жизни. После освобождения из тюрьмы в течении последних двух лет он был духовным сыном известного московского старца, протоиерея Николая Голубцова...
   Православие Андреева пронизывает всю его поэзию. Здесь есть и стихи церковно-описательного характера, есть и необыкновенно пронзительные космические видения - подступы к Подножию Господнего Престола...
   ... Прохожу со свечкою зажжённой,
   Но не так, как мальчик, - не в руке -
   С нежной искрой веры сбережённой
   В самом тихом, тайном тайнике.
   Из православного храма Даниил Андреев "свечку зажжённую" пронёс в "самый тихий", но самый важный тайник - в свою поэзию... Поэт уносится "сквозь храм" в "тысячезвездия" - именно "сквозь храм", потому что и восхождение своё он начинает с храма. Он страдает от поруганности храма:
   Обнимаю в слезах безутешной тоски
Обескрещенные купола.
   Он достраивает их, но уже из другого материала - нетленного, нерушимого. И его видения не есть фантазия, но особая выстраданная правда, хотя и не научная и не богословская. В этом заключается особая миссия поэтов и пророков, они имеют право на своё видение мира.
   Книга Даниила Андреева "Роза Мира" вызывает споры, её причисляют к разряду теософской литературы. И здесь требуются некоторые уточнения. Автор не ставил своей целью создать своё "учение" или выйти из общего русла русской православной культуры.
   Книга писалась в тюрьме, где для узника значимо было противостояние только двух позиций: веры в Спасителя Иисуса Христа и безбожия. Гигантская космическая картина мира, развернувшаяся в книге, открылась Андрееву из камеры, под "колокольный" звон замков и кованных сапог. В советских тюрьмах поэты не выживают. Они сходят с ума. Но Андреев выжил и вынес из ада непомрачённый рассудок и сердце, принадлежащее Христу...
   Таков путь, открытый Даниилу Андрееву в тюрьме, в земном аду, путь ко Христу, путь только его собственный...
   "Роза Мира" - это дар Божий, благодаря которому поэт вышел из ада невредимым. И основной стержень книги - Логос Вселенной, Христос.
   Поэты, перекидывая мостики от земли к Небу, поделили между собой разные роли: есть поэты-художники, поэты-наставники, поэты-мученики. Даниил Андреев - поэт-пророк. И может быть, в этом тоже сказалась его глубокая принадлежность к православной культуре.
   В своём духовном завещании он написал:
   И в зелени благоуханной
   Родимых таёжных мест
   Поставь простой, деревянный,
   Осьмиконечный крест".
   ("О пламенном хоре, которого нет на Земле". - ж. "Новый мир", 1996, N 10).
   Прямо скажем, глубокие, правдивые суждения православного священника Валентина Дронова невозможно оспорить. С этим мнением согласны многие, например, исследователь проблемы эзотеризма Е. Зорина: "Духовно-эзотерический опыт Даниила Андреева был опытом православного откровения, духовным видением, родившимся спонтанно" (См. Е. Зорина. Русская метафизика и эзотерическая традиция. XX век).
   Но почему о православии Даниила Андреева приходится говорить специально? Разве это не ясно и так, стоит только окунуться в творчество духовидца, изучить вехи его жизни?
   Увы, говорить приходится, так как не все отзывы о его творчестве, не все мнения о нём самом соответствуют истине. Существуют работы, в которых Даниил Андреев обвиняется и далеко не только в ереси.
   Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Ведь сам духовидец говорит о том, что тёмные силы "ведут в мирах нашей Галактики (а это значит - и в нашем Планетарном космосе - А.А.) безостановочную, неустанную, миллионы форм приобретающую борьбу против сил Света" ("Роза Мира"). Одной из форм этой борьбы, безусловно, является попытка дискредитировать наследие Даниила Андреева, а его самого объявить даже не еретиком, но исполнителем тёмной миссии, его же творчество - опасным для души и духа. Делается это по-разному. Можно, например, занести творчество Даниила Андреева по разряду "нового язычества": "Сладость языческого преклонения перед природой, безумие крови и пола уничтожают доводы рассудка... Интеллектуальным достижением нового язычества стал "русский космизм". Новоязыческий поворот в осознании истории связан с евразийской идеей. Религиозно-мистическое переживание новых язычников завершилось "Розой Мира" Даниила Андреева...
   Языческая реальность не знает Бога вне мира. В ней эволюция первенствует над творением. Первобытие язычников растворяет личность в космической эволюции. З л о о б о ж е с т в л я е т с я в м е с т е с о б о ж е с т в л е н и е м ж и з н и... (- А.А.) "Роза Мира" обращена к новым язычникам. Вернее, "Роза Мира" - сознание новых язычников, выставленное на всеобщее обозрение со всем эклектизмом его перекрёстков веры...
   Каждый новый язычник - полухристианин, полубуддист, отчасти иудей, немного мусульманин.
   В новом язычестве хранятся осколки былых вер и суеверий. По-настоящему никто из новых людей ни во что не верит" (Фёдор Гиренок. Новое язычество, 1993). По-видимому, доктор философских наук имеет в виду важное для Даниила Андреева утверждение, которое не раз звучит в трактате о "со-верчестве всех народов в их высших проявлениях", о необходимости в будущем "унии всех религий правой руки" и т.п. Но твёрдо утверждать это не берёмся, настолько загадочен процитированный выше текст, в особенности, если соотносить его с содержанием трактата. Ещё несколько утверждений из цитируемой статьи: "Наука обобрала мир до бессмысленной пустоты (? - А.А.). Новое язычество - населяет его заново, сделав ставку на понижение человека и культуры...
   Новое язычество рождается у человека, который потерял почву под ногами... Новое язычество (а значит и творчество Даниила Андреева, поскольку он "новый язычник" а его трактат - "вестник нового язычества" - А.А.) основано на философии сытых" (цит. соч.) и т.д. и т.п.
   Воздержимся от комментариев: каждому непредвзятому читателю "Розы Мира" ясно, насколько всё это далеко от истинного содержания трактата. Обратим внимание только на следующее: автор данного текста, кроме прямого цитирования, прибегает к так называемым "непрямым" цитатам: "Андреев говорит", "по Андрееву". Что же - по воле автора - "говорит Андреев"? "Глупо, говорит Андреев, если есть ад и мы вечно страдаем за то, что было временным и скоротечным".
   Сколько мы ни искали, сколько ни перечитывали трактат, этой фразы найти не удалось, да и немудрено: так нелепа по содержанию, даже по звучанию эта фраза [Естественно, самого профессора язык, которым написан трактат, абсолютно не устраивает: ""Роза Мира" - за исключением немногих мест - уныло однообразна. Чтение книги превращается в испытание на выносливость" (Фёдор Гиренок. Новое язычество, 1993).
   А вот Александр Сойников, будучи композитором, иначе оценил звучание трактата: "Книга Андреева представляется величественной симфонией необычайно сложной структуры, наполненной разнообразными ритмами, фантастическими красками и пронзительными божественными мелодиями". Как говорится, "имеющий уши да слышит"...]. Заметим, что само слово "глупо" не входит, выражаясь учёно, в "лингвистический тезаурус" Даниила Андреева, а попросту говоря, ни разу не встречается в тексте трактата. Так что вся фраза в совокупности выдаёт её подлинного автора.
   Второй пример: "По Андрееву, Христос мог бы жениться и родить человека, но не успел. Его распяли" (там же). Так и хочется сказать: "Побойтесь Бога, господин профессор! Где, на какой странице трактата или в других произведениях Даниила Андреева вы об этом прочитали? Разумеется, честь и хвала, что вы уже в 1993 году предвидели появление книги Дэна Брауна "Код да Винчи", но к творчеству Даниила Андреева это не имеет ни малейшего касательства.
   Почему приходится говорить так подробно о таких "казусах"? Потому, что на подобных подтасовках и передержках держится большинство обвинений духовидца и, увы, как уже отмечалось, не только в ереси.
   [Вспоминается, как в начале 90-х гг., когда только что появилось первое издание трактата, на вопрос к настоятелю одного из православных храмов города - человеку мудрому и светлому, которого глубоко чтили и любили прихожане, как он относится к книге "Роза Мира", последовал прямой ответ: "Не читал, но нам говорили, что ересь...".
   Через несколько лет на тот же вопрос молодой священник, не ответив, задал свой: "Зачем это вам?" и посоветовал лучше читать Серафима Роуза, книга которого продаётся в храме... Кстати, американец Серафим Роуз, православный священник, истовый ревнитель православия, был убеждён, - судя по его книгам, - что такие мировые религии как индуизм и буддизм являются, безусловно, свидетельством проявления тёмных сил, иначе говоря, бесовством.]
   Впрочем, в работе "Новое язычество" есть одно бесспорное утверждение: "Существует серая (относительная) смесь из истины и лжи. Что есть ложь? То, что растлевает души" (цит. соч.). Воистину так, вот это оспорить трудно.
   Другой пример, можно сказать, более чем "сурового приговора" творчеству Даниила Андреева мы встречаем в работе М. Эпштейна ""Роза Мира" и царство Антихриста. О парадоксах русской эсхатологии" (ж. "Континент", 1994, N 79). Не будем касаться самого содержания "разоблачений" творчества духовидца, как например: "Соединение двух полов составляет едва ли не главную мистерию самой Розы Мира (речь о будущей этической инстанции - А.А.), к чему и направлено догматическое творчество её основателя" (?! - А.А.). Само же описание этого будущего, убеждён автор статьи, лежит "в плоскости сплошной и безбрежной пустыни духа..." При этом "сам мыслитель (то есть Даниил Андреев - А.А.) не скрывает, что коммунизм и нацизм, хотя и залившие землю кровью, остаются чем-то близким ему в своих высших мечтаниях" и т.п. (цит. соч.). Разумеется, свои домыслы этот автор подкрепляет "доказательствами", о которых уже упоминалось. Только вместо "по Андрееву" здесь используется такой оборот: "если считать...": "Если считать, что Андреев, вторя Соловьёву (речь о Вл. Соловьёве и его "Краткой повести об антихристе" - А.А.), сознательно соотносит Розу Мира с деятельностью Антихриста (?! - А.А.), тогда всё его сочинение должно быть вывернуто наизнанку и предстать грандиозной пародией именно на то, что ясно и страстно проповедуется в книге... Отметим то поразительное сходство андреевского проекта с тем, что излагается соловьёвским Антихристом в его сочинении "Открытый путь к вселенскому миру и благоденствию"" и т.п.
   Естественен для этих построений и вывод: "...Роза Мира не только уже содержит в себе все основные элементы Антихриста, но с самого начала пронизана духом Антихриста..." (указ. соч.). Вряд ли можно яснее обозначить не только свою позицию, но и своё желание, не брезгуя ничем, во что бы то не стало опорочить творчество духовидца. Хотим заверить М. Эпштейна, что он ошибается, если думает что "русская мысль, - по убеждению М. Эпштейна, - р е в н у ю щ а я к с л а в н о й и с т о р и ч е с к о й с у д ь б е З а п а д а" (цит. соч.) (- А.А.) не оценит эту его работу по заслугам.
   [Интересное замечание, свидетельствующее о приоритетах М. Эпштейна и не случайности эпитета "славной" по отношению к "исторической судьбе Запада" встретилось в рецензии Сергея Казначеева на апрельский номер ж. "Знамя" (2006): "Апрельское "Знамя" продолжает разговор о бытовании современного русского языка. Если в январе Михаил Эпштейн утверждал тезис о преимуществе английского языка над русским и требовал включения в наши тексты латинских лексем, то теперь Гасан Гусейнов обращает свой праведный гнев на наследие советской эпохи, которая-де испортила русскую речь. С этими теоретиками можно соглашаться или не соглашаться, но отметим характерный факт: советы насчёт того, что делать с русским языком, дают люди, проживающие постоянно за пределами России. Очевидно, из-за бугра виднее". ("Литературная газета", 2006, N 28)]
   Если М. Эпштейн не сомневается, что даже сам "тон" трактата Даниила Андреева "неприличен в интеллигентском кругу" (указ. соч.), то Михаил Дунаев, доктор филологических наук и доктор богословия, профессор Московской Духовной Академии, автор шеститомного сочинения "Православие и русская литература", отдаёт должное мастерству Даниила Андреева: "Форма, в которую облекались фантомы сознания автора, нередко идеально совершенна, поражает поэтической мощью, чеканностью слога, виртуозной ритмической организацией, неисчерпаемостью схем рифмовки. Андреев - прежде всего поэт. Подлинный. Многие современники его, все рождественско-вознесенские-евтушенки - пигмеи рядом с ним. На него и поэты уровня Пастернака могут порою снизу вверх посмотреть" [Стоит, кстати, обратить внимание на то, как однозначно и, прямо скажем, неуважительно говорит цитируемый автор о творчестве известных поэтов в ушедшие советские годы] (М., "Христианская литература", 2000,т. VI).
   Радоваться, правда, рано. Уже на следующей странице своего сочинения М. Дунаев опровергает сам себя столь же решительно: "Должно сказать, поддавшись своим эзотерическим соблазнам, Андреев погубил себя как поэта. Ложь миражных описаний обесценивает подчиненную им поэзию..." (указ. соч.).
   Иначе говоря, как бы ни были совершенны поэтические произведения Даниила Андреева, именно потому, что это "порождения фантомов сознания", "эзотерических соблазнов", "мистической псевдореальности", они перестают быть поэзией. Естественно, что ни о какой подлинности мистических откровений не может быть и речи. Автор обращает наше внимание на то, что Даниилом Андреевым, который стал "одним из пророков мистической псевдореальности для постсоветской образованщины... чрезмерно было излюблено слово "демиург"". Разумеется неспроста. "Это не из подсознания ли?" - спрашивает М. Дунаев и сам же отвечает: "Из подсознания, несущего в себе идею демиургического бытия самого автора "Розы Мира"" (указ. соч.). Для тех, кто знал Даниила Андреева при жизни, кто вчитался в его творения, знаком с его биографией, более нелепое утверждение трудно представить. "Его жизнь, - продолжает настаивать М. Дунаев, - протяжённое сотворение некоей вселенной мира ... вполне виртуального. Андреев создал свой виртуальный мир, населил его разного рода мистическими сущностями и персонажами, заимствованными из посюсторонней действительности - и принялся играть..." (цит. соч.).
   Ссылаясь на свидетельство Аллы Александровны Андреевой о юношеском периоде жизни духовидца: "Очень тёмные и опасные круги прошёл он в юности", о котором и сам Даниил Андреев бесстрашно говорит в трактате, как "о зигзаге внутреннего пути, в высшей степени тёмного" [Что нашло своё поэтическое выражение в цикле стихотворений (См. "Материалы к поэме "Дуггур"" - В кн.: Даниил Андреев. Собр. соч. в 3-х тт., Т. 3, кн. 1)], М. Дунаев, не обращая, разумеется, внимания на признание Даниила Андреева о "внутреннем переломе", пережитом им ещё в юности "и уже навсегда", делает свои далеко идущие выводы об условиях, которые способствовали "отемнению" творчества духовидца в целом: "...в юности он уже был подготовлен к восприятию тёмных воздействий. И позднее жестокостью обстоятельств его восприимчивая душа была подвергнута такому мощному мистическому насилию, что он уже не мог ничему противиться... Ведь известно, что бесы выбирают для себя в служители людей, к тому расположенных по душевно-психическим свойствам, мистически восприимчивых и потому доступных состоянию прелести" (цит. соч.). Вот оно - всё объясняющее слово! Сколько бы ни говорил Даниил Андреев об источниках своих знаний, "которые достигают до нас от высоких духов Шаданакара, неизмеримо более великих, чем мы, через посредство невидимых друзей нашего сердца" ("Роза Мира"), веры этому нет. М. Дунаев убеждён, что "в тягостных условиях тюремной несвободы, когда душа и без того расположенная к мистическому соблазну, оказалась особенно беззащитной перед бесовскими внушениями, тёмные духи "прокрутили кино" узнику-поэту, показали зрелище, облечённое в форму мистических видений и заставили своего зрителя поверить в истинность показанного...
   ...то, что он (Даниил Андреев - А.А.) получал некие наставления из сферы духовной - несомненно (Тут автор опять противоречит сам себе. Не он ли утверждал, что в основе духовидения Даниила Андреева "фантомы сознания", "эзотерические соблазны" и т.п. - А.А.). Не стоит лишь забывать, что духи обитают и во мраке. Правда, внешне его видения как будто "светлы"... Однако не забудем: бес может и любит прикидываться носителем света...
   ... у бесовской силы может быть одна лишь цель: увести человека от света во тьму. А для этого самый действительный приём - внушить уверенность будто эта тьма и есть подлинный свет". Вот почему, убеждён М. Дунаев, нельзя верить восприятию автора, "которого придавливает и раздирает инфернальная сила" (цит. соч.). Кроме этих пространных рассуждений о "природе прелестного состояния", тщетно искать у М. Дунаева, на основании чего он берётся это утверждать, произнося свой приговор.
   Итог размышлений М. Дунаева по поводу творчества Даниила Андреева закономерен: ""Роза Мира" - не просто не-православна, но анти-православна... Вот тот плод, по которому мы можем оценить химеру Андреева: она уводит сознание и душу человека от православного, то есть единственно истинно религиозного мироощущения...
   Для православного же верующего несомненно: всякий отход от Православия, то есть от полноты Христовой Истины, таит гибель для души человека. Ибо это есть не что иное, как апостасия, сугубое богоотступничество" (цит. соч.).
   Характерно, что М. Дунаев не решается открыто процитировать, но прибегает к сжатому, сухому пересказу тех, полных божественного света и любви страниц трактата, которые свидетельствуют сами за себя и делают абсолютно никчёмными и бессодержательными обвинения Даниила Андреева в богоотступничестве, отказе от православия, впадении в "прелестное состояние" и т.п. Например, о многократно, в течении года, переживаемой духовидцем близости святого Серафима Саровского, своего покровителя и хранителя. Процитируем же мы: "В ноябре 1933 года я случайно - именно совершенно случайно, - признаётся Даниил Андреев, - зашёл в одну церковку во Власьевском переулке. Там застал я акафист преподобному Серафиму Саровскому. Едва я открыл входную дверь, прямо в душу мне хлынула тёплая волна нисходящего хорового напева. Мною овладело состояние, о котором мне чрезвычайно трудно говорить, да ещё в таком протокольном стиле. Непреодолимая сила заставила меня стать на колени, хотя участвовать в коленопреклонениях я раньше не любил: душевная незрелость побуждала меня раньше подозревать, что в этом движении заключено нечто рабское. Но теперь коленопреклонения оказалось недостаточно. И когда мои руки легли на ветхий, тысячами ног истоптанный коврик, распахнулась какая-то тайная дверь души, и слёзы ни с чем несравнимого блаженного восторга хлынули неудержимо. И, по правде сказать, мне не очень важно, как знатоки всякого рода экстазов и восхищений назовут и в какой разряд отнесут происшедшее вслед за этим. Содержанием же этих минут был подъём в Небесную Россию, переживание Синклита её просветлённых, нездешняя теплота духовных потоков, льющихся из того средоточия, которое справедливо и точно именовать Небесным Кремлём. Великий дух, когда-то прошедший по нашей земле в облике Серафима Саровского, а теперь - один из ярчайших светильников Русского Синклита, приблизился и склонился ко мне, укрыв меня, словно эпитрахилью [Эпитрахиль - часть богослужебного облачения священника, надевается на шею, под ризою], шатром струящихся лучей света и ласкового тепла. В продолжении почти целого года, пока эту церковь не закрыли, я ходил каждый понедельник к акафистам преподобному Серафиму - и - удивительно! - переживал это состояние каждый раз, снова и снова, с неослабевающей силой" ("Роза Мира").
   Добавим, что с этих пор духовидец воспринимал святого как своего духовника, а его икона сопровождала Даниила Андреева на его жизненных путях, в том числе была с ним на фронте и во Владимирском централе.
   А ведь это далеко не единственные страницы "Розы Мира" подобного рода, пронизанные светлой любовью, нежностью, духовным восторгом и глубокой верой в Господа. Неужели всё это только морок, "бесовское наваждение", внушено тёмными силами, написано под их руководством и влиянием? Думать так - не значит ли это отдавать им пальму первенства в устроении мира.
   Стоит обратить внимание, что у тех, кто не принимает духовидческие прозрения Даниила Андреева, заметно желание поместить его в некую "традиционную нишу".Вот, например, характерный диалог Юрия Куранова и Владимира Стеценко, озаглавленный "Не буду брать учительскую роль". Начав с отрицательного отзыва о повести Леонида Николаевича Андреева "Иуда Искариот", участники диалога переходят к Даниилу Андрееву: "- Сын Леонида, Даниил, продолжив эту еретическую миссию отца, утверждает, что это не его сочинение (имеется в виду трактат "Роза Мира" - А.А.), не традиция, но что текст ему продиктован свыше. Продиктован бесами (так-таки сам духовидец это и утверждает? - А.А.). Вот что такое литературные пророчества и откровения.
   - А булгаковский роман "Мастер и Маргарита"?
   - Это тоже, конечно, дьяволиада. В откровении или во внушении, идущем от Господа или через святых всё очень определённо (например, в откровении Иоанна Богослова?! - А.А.). А у Андреева в таком неоднозначном виде подано, причём, сильно очень подано, что люди в значительной мере соблазнены формой. И начинают оценивать жизнь не словами апостолов и Христа, а словами того же Достоевского, где красота не известно что" (нельзя не обратить внимания не только на оригинальность воспроизведения известного высказывания писателя, но и на изящество стиля самих авторов диалога).
   Перед тем как укорить Достоевского, участники диалога вспоминают Льва Толстого с его "сектантскими исканиями"... У самого же Достоевского "сказанное в "Легенде о Великом Инквизиторе" зыбко и неоднозначно. Она и затянута, и в ней какая-то соблазнительная неопределённость...". Следующими под критические стрелы попадают "философы-идеалисты", то есть известные русские религиозные философы конца XIX - половины XX веков: "...и молодёжь изучает их сектантские богоискания и еретические богоборчества. И страстно, как часто у нас на Руси, мы начинаем исповедовать их старые ереси и лжепророчества как новую религию". И т.д. и т.п.
   Ну что же, если не обращать внимания на смысл данного диалога, от общества, в котором оказался Даниил Андреев, отказываться не будем.
  
  
  
   Если попытки обвинить Даниила Андреева в подчинении тёмным силам, в "бесовщине", обречены на провал, то подозрения в ереси требуют отдельного разговора. Стоит здесь вспомнить, что Даниил Андреев говорил в связи с этим о Вл. Соловьёве: "Он постоянно был озабочен тем, чтобы не оказаться в религиозных отщепенцах, и вряд ли что-нибудь рисовалось ему в более отталкивающем виде, чем судьба ересиарха" ("Роза Мира). Не привлекала такая судьба и самого духовидца, и хотя он не мог не предвидеть нечто подобное, но надеялся на лучшее. Продолжим его высказывание о Вл. Соловьёве, сколько в нём его собственных ожиданий на это лучшее: "Он (то есть Вл. Соловьёв - А.А.) оказался не ересиархом, но предтечей того движения, которому в будущем предстоит ещё определиться до конца и к которому православная ортодоксия, во всяком случае с н а ч а л а, б ы т ь м о ж е т (- А.А.) отнесётся как к чему-то н е д а л ё к о м у о т е р е с и (- А.А.)". Сколько всё-таки надежды в этих оговорках, что этого не произойдёт. Но духовидец понимал, что прикасаясь к самым корням великого христианского учения, "в глазах некоторых", он может оказаться "повинен в великом духовном преступлении": "мне будет п р и п и с а н (- А.А.) единственный непрощаемый (по Евангелию) грех: хула на Святого Духа. Заявляю торжественно: поклоняюсь Святому Духу, чту Его и молюсь Ему с таким же благоговением, как другие христиане, и не могу видеть не только хулы на Него, но и малейшего принижения Его образа в той идее, что Он есть Бог-Отец и что Бог-Отец есть Бог Святой Дух, - что это - два наименования одного и того же - Первого - Лица Пресвятой Троицы" ("Роза Мира).
   Разумеется, данное утверждение вступает в противоречие с ортодоксальной христианской догматикой. Поэтому далее Даниил Андреев подробно разъясняет свою позицию: "И подчёркиваю, что высказываю здесь своё личное мнение... Правда, мнение это представляется мне выводом, к которому со временем должны будут прийти многие и многие. П о д т в е р ж д е н о о н о б ы л о и т о й в ы с ш е й и н с т а н ц и е й, к о т о р а я о с т а ё т с я д л я м е н я е д и н с т в е н н ы м р е ш а ю щ и м а в т о р и т е т о м (- А.А.). Но я считаю, что никто не уполномочен настаивать на единственной и абсолютной правильности этой идеи, на её догматической обязательности. Законной, общеочевидной инстанцией, полномочной разрешить такой вопрос, мог бы быть Восьмой Вселенский Собор, где представители всех ныне существующих христианских вероисповеданий и Роза Мира подвергли бы обсуждению этот тезис, равно как и тезис об абсолютной истинности и неотменимости постановлений вселенских соборов вообще, и, быть может, пересмотрели бы некоторые пункты ортодоксальной догматики. Пока же этого не совершилось, никто в Розе Мира не может утверждать полную ошибочность старого догмата: можно только в е р о в а т ь так, как подсказывает совесть и собственный духовный опыт, и работать для воссоединения церквей, для разрешения всех недоумений" ("Роза Мира).
   Насколько важно для Даниила Андреева заявить об этой своей позиции свидетельствует и то, что он говорит об этом не единожды: "... пока Восьмой Вселенский Собор (или несколько последовательных соборов) не рассмотрят весь объём старой догматики и не внесут в него ряд тезисов, о с н о в а н н ы х н а д у х о в н о м о п ы т е п о с л е д н е й т ы с я ч и л е т (- А.А.), пока они не санкционируют наивысшим авторитетом воссоединённого христианства тезисы учения Розы Мира, до тех пор эти тезисы могут, конечно, исповедоваться, утверждаться, проповедоваться, но не должны быть отлиты в замкнутые, завершённые, безусловные формы, рекомендуемые к исповеданию всем христианам" ("Роза Мира).
   Более взвешенную позицию трудно себе представить. Это, как нам кажется, единственно верное решение не только для человека православного, но, в то же время, и для духовидца, посланного на Землю Провиденциальными силами с особой миссией, который просто не имеет права утаить те знания, которые ему даются свыше. Заметим к тому же, эта позиция кажется нам куда более современной, чем безапелляционное утверждение, что "православие - единственное истинно религиозное мироощущение" (М. Дунаев. Православие и русская литература, т. VI).
  
  
  
   Современные исследователи жизни и творчества Даниила Андреева, знающие, разумеется, о подозрительном (мягко говоря) отношении ряда представителей современной православной церкви к творчеству духовидца, по-разному откликаются на эту проблему: "И самый больной вопрос, - утверждает литературовед Станислав Джимбинов, - отношение Православной церкви к Даниилу Андрееву. Мне приходилось читать статьи о демонизме "Розы Мира". А ведь... самое главное в книге - это тон. Сатанинские книги таким тоном не пишутся. Я не говорю обо всей "Розе Мира", но пять книг в ней посвящены русской истории. Более христианский, православный взгляд на Россию, русскую историю, культуру вообще трудно найти. Наоборот, поражает удивительная безошибочность оценок Андреева" ("Даниил Андреев и современность". - В кн.: "Даниил Андреев в культуре XX века", 2000).
   Вернёмся ещё раз к протоирею Валентину Дронову, который, если можно так сказать, смотрит на проблему "изнутри" как православный священник. По его мнению, как раз православие Даниила Андреева является тем стержнем, на котором базируется всё его творчество. В статье "Даниил Андреев и православная традиция" (см. сб. "Даниил Андреев в культуре XX века", 2000) он сравнивает его творчество - именно с этой точки зрения - с творчеством Пушкина: "Почему возникла эта тема? В некоторых кругах Андреева определяют как поэта, чуждого православию, чуть ли не ересиархом, магом, язычником, как угодно, - лишь бы отнести его к явлениям "новой религиозной веры". Это ошибка и надо её вовремя исправить. Многих поэтов в разное время пытались отделить от православия, подвергая сомнению либо их духовность, либо нравственность, либо тематику творчества. Мы знаем, какие диспуты велись вокруг Пушкина, тем не менее сказать или подумать, что Пушкин не православен - кощунственно...
   Поэт, не являясь ни священником, ни богословом, создаёт свой мир, через который познаёт Дух Святой, через него проводит навстречу Духу Святому другого человека...
   Главное, что сближает Андреева и Пушкина с православной точки зрения, это глубочайшая нравственность творчества... глубоко нравственные позиции мы видим в творчестве Андреева: зло всегда подземно, чётко обозначено, даже названо соответствующим именем. Добро всегда лучезарно и непобедимо. Личные падения Пушкина происходили из-за страстности натуры (так сказать "разнокровия" личности), часто парализующей волю, но она никогда не затемняла его нравственного сознания и не усыпляла совесть. Нравственная судьба Андреева не требует комментариев...
   Нет в человеке более православных черт, чем тоска по иному, лучшему граду, равнодушие к тщетным земным благам, неутомимая жажда правды, светлое восприятие Божьего дара жизни, гармоническая цельность нравственного существа, чуткость совести, примирённое отношение к смерти, стремление обнять весь тварный мир... То же отличает и художника Андреева...
   Андреев многое для формирования своей православной личности вынес из семьи Добровых, где прошло его детство, из посещения немногочисленных открытых православных храмов".
   Защищая поэта и от ярлыка "новоязычества", автор статьи обращается к традициям русской культуры: "Православие Андреева пронизывает всю его поэзию... Андреев написал цикл "Русские боги", в котором не воспевает дохристианскую Русь и не идеализирует языческих богов... Дореволюционная русская культура в лучших проявлениях не боялась незнакомых созвучий имён, как эхо долетающих до неё от предков. Мы видим это в живописи, графике, музыке начала века (XX-го - А.А.), и никто не обвиняет Васнецова, Билибина, Зворыкина и Калинникова в антицерковности или языческом магизме.
   Стихи "Русских богов" озарены яркою верою поэта в бессмертие и вечную неразрывную связь молитвы и любви между живыми и умершими. По своему духу эта поэзия глубоко православна" (Валентин Дронов. "О пламенном хоре, которого нет на Земле..." Даниил Андреев и православная традиция. - В кн.: "Даниил Андреев в культуре XX века").
   С этим утверждением трудно не согласиться. Может быть, необходимо только одно уточнение: эта поэзия, - как и всё творчество Даниила Андреева - православна, но свободна от догматической узости, статуарных ограничений; это поэзия не только нынешнего, но и завтрашнего дня. Более того, это творчество, которое принадлежит всем временам.
   [Кстати, вызывает недоумение заглавие в целом очень нужного и содержательного сборника, посвящённого Даниилу Андрееву. Он назван "Даниил Андреев в культуре XX века" (2000). И только? Неужели культура нашего - XXI века - сможет обойтись без творчества духовидца? Куда дальновидней поступила "Литературная газета". В ней был помещён небольшой "отчёт" о том, чем был ознаменован в России 2006 год, в котором "исполнилось 100 лет выдающемуся русскому поэту и мыслителю Даниилу Андрееву...", какие конференции были проведены, какие новые книги о нём увидели свет... Среди них - "Путешествие с Даниилом Андреевым" Бориса Романова, новое, подготовленное в издательстве "Русский путь" собрание сочинений в четырёх томах, наиболее полно представляющее ныне наследие Даниила Андреева. Этот материал в газете был опубликован под заголовком "Роза Мира в XXI веке": "Не опубликовавший при жизни ни строчки, автор "Розы Мира" сегодня широко известен читателю, представлен во множестве антологий, его сочинения переведены на английский, немецкий, испанский, польский, чешский и другие языки" ("Литературная газета", 2006, N 50)]
   Неповторимо своеобразно и откровенно выразила это Алла Александровна Андреева, говоря о духовидце как о "п о э т е - в том древнем значении этого слова, которое мы сейчас потеряли... Такими были и поэты Древней Эллады, и ветхозаветные пророки, и средневековые миннезингеры - не авторы куртуазных любовных песен, а создатели "Парсифаля" и "Тангейзера".
   Люди этого строя воспринимали мир цельным, образным и нераздельно слитым с миром иным. Для них религиозная, философская, поэтическая и музыкальная грани Вселенной представали в единстве, не поддавались расчленению, нашей теперешней раздробленности.
   Господней волей в семье значительного русского писателя родился и в семье московского врача вырос в нашем трагическом XX веке такой вот поэт, какие бывали в древности - Даниил Андреев.
   С поэтами древности его роднит ещё одна особенность личности: его искусство не было самовыражением, проявлением "самости" поэта, но всегда было исполнением долга, завещанного Богом... Он писал то, что слышал духовным слухом и боялся только плохо расслышать и не успеть записать" (ж. "Урания", 1996, N 6).
   О вкладе Даниила Андреева в "п р о с в е т л я ю щ е е Б о г о - с о т в о р ч е с т в о" говорит Светлана Семёнова: "Всё творчество русского визионера, поэта и мыслителя Даниила Андреева стало раскрытием мистерии вселенского спасения и преображения, достигаемых через эпохи, эры и эоны драматической борьбы светлых и тёмных сил, и не только борьбы, но прежде всего просветляющего Богосотворчества" ("Письмена о преображении мировом". - В кн.: "Даниил Андреев в культуре XX века", 2000).
  
  
  
   Не приходится сомневаться - изучение творческого наследия Даниила Андреева, при всей значимости того, что уже сказано, - изучение глубокое, всеобъемлющее - ещё впереди. Сделаны только первые шаги. Тем более важно с самого начала расставить акценты, убрать ненужные подозрения, могущие помешать новым и новым читателям воспринять творчество духовидца во всей его художественной мощи и божественной одухотворённости.
   "...появление из небытия книг Андреева доказывает, что творческий огонь в человеке неугасим: ни изощрённая борьба с духовностью, которую вели всесокрушающие силы тирании на протяжении многих десятилетий в России, ни тюрьма, ни выкорчёвывание русской культуры над этим огнём не властны" (Владимир Грушецкий. Мечты высокой вольный пленник.... - В кн.: Даниил Андреев "Железная мистерия", 1990).
   Литературовед Станислав Джимбинов, говоря о составе первого собрания сочинений Даниила Андреева, вышедшего в свет в трёх томах, четырех книгах (1993-1997 гг.), обращает наше внимание на одну его уникальную особенность: "Может быть, впервые в России вышло собрание сочинений, где представлены и поэзия, и проза, и драматургия, и эссеистика, - и всё это создано автором, ни одна строка которого не увидела света при жизни! Я пытался в истории русской литературы вспомнить ещё такую фигуру - и не смог..." (О пламенном хоре, которого нет на Земле").
   "Даниил Андреев, - убеждает Джимбинов, - есть явление, значение которого пока по настоящему не осознано... Для оценки всего, что сделал Даниил Андреев, только одно слово кажется адекватным - чудо... Хочу продолжить цитатой, несколько видоизмененной: "Даниил Андреев есть явление чрезвычайное и единственное Русского Духа". "И пророческое", как добавил к словам Гоголя Достоевский! Поэтому все регулярно предпринимаемые попытки борьбы с Даниилом Андреевым, попытки объявить его еретиком и чуть ли не сатанистом, бесполезны, потому что вообще борьба с Духом бесполезна. Если Даниил Андреев смог с такой полнотой реализовать себя в 40-50-е годы, теперь уж точно никто ничего с ним не сможет сделать... Даниил Андреев уже оправдан и принят историей, принят Россией..." (Станислав Джимбинов. Даниил Андреев и современность. - В кн.: "Даниил Андреев в культуре XX века"). И это на самом деле так и есть.
   Приведём в заключение этого краткого и предварительного прикосновения к творчеству Даниила Андреева его стихотворение, которое будет свидетельствовать о сути его творчества лучше и выразительнее всех рассуждений:
   ...Властное днём наважденье господства
   Дух в созерцаньи разъял и отверг.
   Отче. Прости, если угль первородства
   В сердце под пеплом вседневности мерк.
  
   Что пред Тобой письмена и законы
   Всех человеческих царств и громад?
   Только в Твоё необъятное лоно
   Дух возвратится, как сын - и как брат.
  
   Пусть же назавтра судьба меня кинет
   Вновь под стопу суеты, в забытьё, -
   Богосыновства никто не отнимет
   И не развеет бессмертье моё.

"Симфония городского дня". 8 - 22 декабря 1950, Владимир

Послесловие

  
   Неисчерпаемость темы "Что есть творчество" очевидна. Мы, вслед за философами и эзотериками, прикоснулись лишь к некоторым её аспектам. Можно было бы, например, обратиться к такой теме, как "творчество и любовь", - не "тема любви" в творчестве писателей, композиторов, скульпторов, художников (вот уж, поистине, неисчерпаемая тема!), но именно творчество самой любви и, скажем, влияние любви на творческий процесс. Заметим, кстати, что Вл. Соловьёв в работе "Смысл любви" (1894) раскрывает перед нами философский и мистический её смысл именно как творчества. Эта удивительная работа, может быть, несколько устаревшая сегодня по своей стилистике, намного опередила и своё и, увы, наше время по глубине подхода к проблеме.
   Сложна и неоднозначна тема "Творчество и мастерство". Хотя часто не делается различий между словами "творец" и "мастер", различия эти всё-таки существуют, и совсем не случайно Михаил Булгаков назвал своего героя "мастер".
   "Читатели (да и критики), - утверждает современный исследователь, - нередко сравнивают мастера с самим Булгаковым, точнее п р и р а в н и в а ю т к нему... Перед нами довольно распространенное заблуждение... Нельзя не видеть черты г л у б о к о г о различия, которые делают совершенно невозможным отождествление Булгакова и его мастера... Мастер от своего романа о т к а з а л с я ! Больше того, он отказался от самой жизни... И это объясняет, почему слово "мастер" нельзя писать с заглавной буквы...
   Всё, что сломало мастера, Булгаков сумел преодолеть. Победить, выстоять в обстоятельствах неизмеримо более трудных, чем те, в которых мастер был сломлен... Мы видим его (Булгакова - А.А.) непрекращающуюся работу: его пьесы, его роман о Мольере, его, наконец, "Мастера и Маргариту". Так как же не понять, что именно т в о р ч е с т в о и оставалось для него подлинным миром свободы. А мастер б е ж и т от творчества" (Владимир Акимов. Свет художника, или Михаил Булгаков против дьяволиады).
   "Творчество как мир свободы" - здесь, как мы видим, разграничение между творчеством и мастерством проходит по линии той внутренней свободы - источника стойкости, которая помогает творцу преодолеть в с е препятствия, каковы бы они ни были.
   Случается и так, что мастерство может не только не утратиться, а стать ещё изощрённее, но "т в о р ч е с к а я с и л а" при этом покидает человека, свидетельствуя об "у г а с а н и и д у х а" (Евгений Трубецкой), что не раз бывало в истории человечества. Убедительный тому пример - этапы развития русской иконописи: "Рядом с произведениями великими, гениальными в иконописи XVI века стало появляться всё более и более таких, которые носят на себе явную печать начинающегося угасания духа. Попадая в атмосферу богатого двора, икона мало-помалу становится предметом роскоши; великое искусство начинает служить посторонним целям, утрачивает свою творческую силу. Внимание иконописца XV века всецело устремлено на великий религиозный и художественный замысел. В XVI веке оно, видимо, начинает отвлекаться посторонними соображениями. Орнамент, красота одежды святых, роскошные украшения престола, на котором сидит Спаситель, вообще второстепенные подробности, видимо, начинают интересовать иконописца сами по себе, независимо от того духовного содержания, которое выражается здесь формами и красками. В результате получается живопись чрезвычайно тонкая и изукрашенная, подчас весьма виртуозная, но в общем мелочная; в ней нет ни глубины чувства, ни высоты духовного полёта; это мастерство, а не творчество" (Евгений Трубецкой. Россия в её иконе).
  
  
  
   Можно назвать и такую особую страницу в творческой жизни человечества как "детское творчество", зачастую непредсказуемое, спонтанное, очаровывающее своей естественностью и умением выразить внутреннее состояние малыша-творца...
   Или, например, обдумать в их сопоставлении и в их взаимодействии "творчество женщины" и "творчество мужчины", тем более что грядёт новая эпоха, когда "женственное в человеке проявит себя с небывалой силой, уравновешивая до совершенной гармонии самовластие мужественных начал" ("Роза Мира"), и т.д. и т.п...
   А грандиозная тема - "творчество женщины-матери", имеющая непреходящее значение на всех этапах человеческой жизни и человеческой истории: "Материнство - наиболее драгоценный подарок Бога. Матери - творцы успеха или несчастья страны, они основной оплот её души. Этот оплот прошёл закалку двумя уроками - боязнью греха и любовью к добродетели: какова мать, таков и прогресс страны, какова мать, таково и очарование культуры" (Шри Сатья Саи Баба. Мысли дня, 2003, октябрь).
   В заключение скажем ещё несколько слов о месте творчества в том светлом будущем человечества, о котором мечтал Даниил Андреев, что он хотел приблизить, что предвидел в своих духовидческих прозрениях. Как писал он в послесловии поэмы "Железная мистерия":
  

И предчувствую

в потрясающие

мгновенья,

Что за гранью

и галактической,

и земной,

Ты нас примешь, как сопричастников вдохновенья,

   Для сотворчества

и сорадованья

с Тобой...

  
   "Творчество, как и любовь, не есть исключительные дары, ведомые лишь избранникам. Избранникам ведомы праведность и святость, героизм и мудрость, гениальность и талант. Но это - лишь раскрытие потенций, заложенных в каждой душе. Пучины любви, неиссякаемые родники творчества кипят за порогом сознания каждого из нас. Религия итога будет стремиться разрушить эту преграду, дать пробиться живым водам сюда, в жизнь. В поколениях, ею воспитанных, раскроется творческое отношение ко всему, и самый труд станет не обузой, но проявлением неутолимой жажды создавать новое, создавать лучшее, творить своё. Все последователи Розы Мира будут наслаждаться творческим трудом, обучая этой радости детей и юношество.
   Творить во всём: в слове и градостроительстве, в точных науках и в садоводстве, в украшении жизни и в её умягчении, в богослужении и в искусстве мистериалов, в любви мужчины и женщины, в пестовании детей, в развитии человеческого тела и в танце, в просветлении природы и в игре.
   Потому что всякое творчество, кроме демонического, совершаемого во имя своё и для себя, есть Бого-сотворчество: им человек поднимает себя над собой, о б о ж и в а я и собственное сердце, и сердца других...
   Жажда знаний, когда-то толкавшая исследователей в плавания по неведомым морям, в блуждания по нехоженым материкам, бросит их сперва - возможно ещё до прихода Розы Мира - в космонавтику. Но чужие планеты негостеприимны, после нескольких разведывательных экспедиций эти полёты прекратятся. И сама жажда знаний начнёт менять свою направленность. Будут разработаны системы воспитания и раскрытия в человеческом существе потенциально заложенных в нём органов духовного зрения, духовного слуха, глубинной памяти, способности к произвольному отделению внутренних, иноматериальных структур человека от его физического тела. Начнутся странствия по иноматериальным мирам, по открывающимся слоям Шаданакара. То будет век Магелланов Планетарного космоса, Колумбов духа..." ("Роза Мира").
   Что же предуготовано человечеству в будущем - на нескончаемом т в о р ч е с к о м его пути? Об этом последние строки трактата "Роза Мира" - великой книги русского гения, духовидца и поэта-вестника Даниила Андреева:

Так, восходя от света к свету и от славы к славе,

все мы, населяющие землю теперь,

и те, кто жил, и те, кто явится жить в грядущем,

будем подниматься к неизречённому Солнцу Мира,

чтобы рано или поздно слиться с Ним

и погрузиться в Него

для сорадования

и для сотворчества Ему

в созидании вселенных и вселенных.

Приложение

  
   Перед Вами - очень краткое изложение учения Бхагавана Шри Сатья Саи Бабы - Аватара нашей эпохи; это только первый шаг к постижению того глубинного знания, которое запечатлено во многих книгах Учителя, ныне изданных и на русском языке. Его книги, беседы, речи открывают современному человечеству духовные сокровища, необходимые нам для выполнения своей собственной миссии на Земле и для достижения конечного освобождения.
  
  
   Не может быть ни предела, ни препятствий Его воле. Не может быть границ проявления Его силы и Его славы. Он осуществляет всё, что пожелает. Он может проявиться в любой форме, в какой захочет. Он неповторим, неподражаем, равен только Себе. Он Сам Себе мера, свидетель, авторитет.

Сатья Саи Баба "Бхагавата вахини"

  
  
   Саи-Аватар. "Внемля молитвам святых и преданных, Господь нисходит в мир в облике человека, чтобы восстановить праведность и справедливость. Человек не может узреть Бога ни в какой другой форме, кроме человеческой. Аватар - это воплощение Божественного в человеческой форме, полная тождественность индивидуального и космического сознания. Бог нисходит на Землю, беря на Себя бремя человеческого существования, чтобы человек мог подняться до Божественного".
   Аватар обладает особыми качествами, которых, согласно философии индуизма, шестнадцать. Главные из них - абсолютная неподвластность материальному миру, всезнание, вездесущность, всемогущество.
   Для миллионов людей всего мира, ставших преданными Бхагавана Шри Сатья Саи Бабы, Он является Аватаром нашей эпохи. Его почитают как инкарнацию (воплощение), обладающую полной, пурна, силой Бога. Его появление в наше время подтверждают пророчества различных религий. Он был также Аватаром Кришной, воспетым в Священных писаниях "Бхагавата" и "Бхагават Гита", а еще раньше Аватаром Рамой, величие жизни которого запечатлено в эпосе "Рамаяна". "Тот, кто присутствует здесь сегодня, - говорит Сатья Саи Баба, - это тот же самый Рама и тот же самый Кришна. Каждый шаг на жизненном пути Аватара предопределен. Рама пришел взрастить корни сатьи и дхармы - истины и праведности. Кришна пришел установить шанти и прему - мир и любовь. Сейчас над всеми этими четырьмя ценностями нависла опасность. Вот почему пришел нынешний Аватар. Я не рождаюсь и не умираю, Я проявляю Себя, принимая имя и форму... Мое благовествование просто - это Моя жизнь, это миссия, цель которой - показать человечеству путь к спасению его самого и мира, это послание Божественной любви и служения".
   Аватары приходят там, где в учениях, Шастрах, запечатлены Божественные знания и где самые благоприятные условия для осуществления духовной практики. На протяжении тысячелетий таковы они в Индии - духовном сердце мира.
   "Ни один Аватар не был зачат обычным способом и не состоит из обыкновенной плоти и крови. Тело Аватара состоит из субстанции чистого сознания, она не безжизненна, как материя человеческого тела. Зародыш Аватара обволакивает кширода кшая, чистое белое молоко вечной жизненности и совершенства. Вот почему в конституции Аватара нет никаких недостатков, а в характере изъянов".
   Бхагаван Шри Сатья Саи Баба принял человеческое тело 23 ноября 1926 года в 6 часов 5 минут утра на заре вторника, дня Ганеши, в святом месяце картика в год акшая, что значит - неувядающий, полный, в деревне Путтапарти, штат Андхра Прадеш, в семье кшатриев Раджу. (На следующий день Шри Ауробиндо записал в дневнике: "Состоялось нисхождение Кришны в физическое"). Его назвали Сатьянараяна. Его детство, полное необыкновенных чудес, прошло на глазах множества людей. В 14 лет Он оставил дом и начал проповедь любви, заявив, что Он - воплощение Саи Бабы из Ширди (1835 - 1918), который своей жизнью заложил основу для объединения людей, призывал к выполнению долга. Перед уходом Он предсказал, что вновь придет на Землю через 8 лет. Саи-Аватар, в Свою очередь, поведал миру, что через 8 лет после Своего ухода в девяносто шестилетнем возрасте вновь явится на Землю (в штате Карнатака, округ Мадхья, Индия) как Према Саи. Жизнь Према Саи, Его деяния на благо человечества будут известны всему миру, на Земле воцарятся любовь, мир, добро. Он станет провозвестником нового Евангелия о Богочеловечестве. Это будет слово Божественной мудрости, которое позволит всем осознать эту великую истину. Все три воплощения Аватара: Ширди-Саи, Сатья-Саи и Према-Саи несут тройную весть действия, поклонения и мудрости, скрепленных любовью.
   Ныне Саи-Аватар пришел не ради отдельных народов и религий, но ради всего человечества. Представители всех национальностей, всех религий приезжают в ашрам Шри Сатья Саи Бабы - Прашанти Нилаям, Обитель Высшего мира, чтобы получить Его благословение, даршан. Его миссия - через истину и любовь возродить в человеке стремление к духовности, а в человечестве - стремление жить в любви и сотрудничестве вместо ненависти и вражды. Его цель - не основании новой религии, но возрождение духовности, укрепление веры в единого Бога. Он учит видеть единство в многообразии, Его эмблема несет символы основных мировых религий. Он хочет, чтобы мы стали лучшими христианами, мусульманами, индуистами, буддистами... чтобы мы исповедовали свою религию с любовью к ближнему: "Возлюби ближнего, как самого себя".
   Саи Аватар являет те же чудеса, что и Иисус: умножает пищу, воскрешает мертвых, исцеляет... Кроме того, мановением руки Он материализует различные предметы, а также священный пепел, вибхути, - свидетельство проявления Его Божественной силы. Свои чудеса Аватар называет "визитными карточками": "Я даю людям то, что они хотят, чтобы со временем они попросили то, что Я хочу им дать", а это, разумеется, сокровища духовных знаний. Но истинное чудо - Он Сам. "Не пытайтесь измерить Меня, вы все равно ошибетесь. Я не занимаюсь аскетической практикой, тапасом, Я никогда не предаюсь медитации, дхьяне, Я не учусь, Я не йог, не сиддха, практикующий. Я пришел, чтобы защитить и благословить всех духовных искателей... Вы, может быть, видите Меня впервые, но для Меня вы все - старые знакомые. Вы не можете понять природу Моей реальности, даже если все человечество объединится в этой попытке... Моя сила неизмерима, Я за пределами самых интенсивных исследований... Нет ничего, чего бы Я не видел, нет места, куда бы Я не знал дороги. Я есть все во всем".
   На вопрос: "Кто Ты?" Саи-Аватар даёт такой ответ: "Как вы можете узнать, кто Я такой, если не знаете даже, кто вы такие сами? Когда вы узнаете, кто вы, то узнаете всё". Когда Его спрашивают, Бог ли Он, Саи-Аватар отвечает: "Да, так же, как и вы; вы тоже божественны. Разница в том, что Я это знаю, а вы нет. Посмотрите в себя и найдите свою божественную суть".
   По свидетельству очевидцев Его аура не является аурой человека: "Размеры ее белой части - энергетика - в два раза больше, чем у любого из людей; голубая - любовь внутри - практически безгранична... Кроме того, далеко, где-то у горизонта, сияют золотые и серебряные нити. Этому феномену нет научного объяснения... Розовая аура - излучения любви - заполнила все пространство... Баба отдает Себя непрестанно день и ночь, год за годом, и Его излучение ни на мгновение не уменьшается".
   "У Свами, - говорит Он, - нет выходных... Ежедневно Я получаю тысячи писем. Я читаю их все. Я участвую во всей работе... Я руковожу, управляю, слежу за всеми делами университета, многопрофильного госпиталя, системы водоснабжения, не говоря о работе тысяч центров во всем мире. Я не отдыхаю, у Меня нет перерывов или выходных. Ваше счастье - это Мое счастье. Бог воплотился, чтобы показать вам идеальный пример жизни... Все преданные - это Моя собственность, а Я - собственность преданных. Этот Саи пришел, чтобы довести до конца высшую задачу объединения человечества в одну семью, соединенную узами братства, чтобы помочь человеку освободиться от животных качеств... По существу, Я могу Сам изменить вас всех. Но я не делаю этого. Я хочу провести ваше преобразование с вашей помощью, "вашими руками". Моя миссия будет успешной. Аватары не знают поражений. Человечество должно быть и будет спасено".
   "Живущим в наше время выпала уникальная возможность, ибо никогда еще Аватар не ходил по земле столь свободно и открыто, даруя людям свой даршан - возможность лицезреть Его и быть сопричастным тому величию, которое Он воплощает. Этот космический Аватар ускоряет процесс, который занял бы сотни наших рождений и смертей: "Я пришел, говорит Он нам, - чтобы восстановить прямой путь к Богу".
  
   Учение Саи-Аватара способно изменить сознание миллионов. Оно всеобъемлюще, при этом поражая простотой изложения. Сложнейшие философские и духовные истины становятся понятными и буквально зримыми благодаря огромному числу историй и притч, пословиц и метафор, содержащихся в Его беседах.
   Познание сущности бытия, цели и назначения человеческой жизни невозможны только путем накопления пусть и самой разнообразной информации, хотя этот этап необходим. Это еще не есть знание истинное, джняна. После того как при помощи интеллекта усвоены философские понятия, Учитель советует обратиться к собственному сердцу, ибо: "философия - отражение свойств интеллекта, духовность - зеркало нашей души". При этом чрезвычайно важно в процессе познания соблюдать этические нормы: "Для успешного обучения необходимы не только способности, но и добродетели".
   Издавна индийская религиозно-философская мысль, которая покоится на фундаменте ведического знания, данного Богом человечеству в незапамятные времена, обращалась к глубочайшим основам божественного и человеческого бытия. Сегодня Аватар возрождает и обновляет эти знания именно для современного человечества. Одна из задач Его миссии - передача внутреннего смысла Священных писаний, или, как говорит Сам Аватар: "Раскрытие в человеческом сердце сути всех Вед и Шастр". Его милостью древние священные тексты - "Рамаяна", "Бхагават Гита", "Бхагавата", "Упанишады" вновь пришли к людям, просияв нетленной мудростью и совершенством. Прежде всего, это публикации серии "вахини", что в переводе с санскрита означает: канал, поток, послание, откровение, и все оттенки смысла здесь важны. Среди них - "Рамакатхараса вахини", "Гита вахини", "Бхагавата вахини", "Упанишад вахини". Это, одновременно, и собрание откровений, постигнув которые человек осознает цель жизни и сможет достичь Реализации, и свод законов, по которым должна быть выстроена жизнь человека в нашу эпоху, это и сокровенное учение о Высшем Духе, истинное во все времена.
   Вместе с другими книгами этой серии: "Према вахини", "Прашанти вахини", "Джнана вахини", "Сутра вахини", "Видья вахини", "Дхарма вахини" ("Поток святой любви", "Поток высшего мира", "Поток божественной мудрости", "Афоризмы высшей реальности", "Поток просветляющего духовного знания", "Поток знаний о праведном поведении") - они проясняют и очищают религиозные писания человечества, что входит в те задачи Аватара, решение которых Он взял на Себя в этом воплощении. Сам Учитель подчеркивает всеохватывающее значение этих вахини: " Сказание о Раме - не рассказ об отдельной личности. Это история самой Вселенной. Рама осуществляет Единый Принцип, объединяющий все сущее. Его история - не летопись прошлых дней; в ней заключено настоящее и будущее, она охватывает всю бесконечность времени, не имеющую ни начала, ни конца".
   К серии "вахини" органически примыкает сборник "Сатья Саи Гита. Путь к самореализации и освобождению в этом веке" и два тома "Сатьопанишад, или Упанишад истины", в которых собраны ответы Учителя на вопросы, как одухотворить повседневную жизнь.
   Сборники "Сатья Саи говорит"; цикл лекций об индийской культуре и духовности для молодежи и студентов - серия "Летние ливни в Бриндаване"; книга "Садхана. Внутренний путь" - о правилах и сути духовной практики, - вот далеко не полный перечень изданий, в том числе на русском языке, в которых запечатлено учение Аватара. Но Его нам послания - это не только печатное слово. Это и Его речи, выступления, беседы, которые оперативно переводятся на языки народов мира, публикуются отдельными выпусками, размещаются на сайтах в Интернете на разных языках, звучат они и на радио. Вместе с тем, это и непосредственное общение Аватара - изо дня в день, год за годом - с десятками тысяч преданных со всего мира в Его ашраме, поучения и наставления, которые Он дает во время личных бесед ("интервью") и, наконец, это сама Его жизнь: "Мое благовествование есть Моя жизнь, жизнь чистой любви", - говорит Сатья Саи Баба.
  
   Религиозные, философские, этические аспекты учения Аватара: "Люди сражаются во имя религии. Какой позор! Ни одна религия не учит вас говорить неправду, вредить, убивать. Все религии подчеркивают важность любви, братства, самопожертвования, мира, истины. Есть только одна религия - религия любви. Есть только один язык - язык сердца. Есть только одна каста - каста человечества. Есть только один Бог, и Он вездесущ.
   Все религии, - говорит Учитель, - это просто различные пути к одному и тому же месту назначения: высшей истине и осознанию вездесущего Бога. Придерживайтесь своей веры и традиций, но не позволяйте религиозным различиям овладевать вами. Осознав единство всех религий, вы сможете развить в себе любовь, и тогда вы будете обладать прямым видением Бога. Все религии учат одному - избавлению от эгоизма и мелочных желаний... Верьте в то, что все люди движимы одним и тем же Богом, все вероисповедания прославляют одного и того же Бога. Рама, Кришна, Иисус, Аллах - все это имена одного многоликого Единого Бога, лучшим способом поклонения которому является любовь. Он присутствует в любом образе, которому вы поклоняетесь. Все формы жизни и все религии принадлежат Ему.
   Множество существ обитает в бесконечной Вселенной, но человека отличает от других наличие религии и способность постичь божественную мудрость. Иначе человек ничем не отличался бы от других живых существ".
  
   О природе религии как космического закона: "Религия учит нормам поведения и принципам общения, с помощью которых человек может достичь духовного и социального развития. Соблюдение этих принципов называется религиозным поведением. Однако же космический закон и наказывает тех, кто склонен препятствовать ему или содействует отклонению от него. Космический закон оберегает хранящих его. Он приносит победу тем, кто следует его принципам. Космический закон действует во все времена и он - один для всех. Через него раскрывается сокровенный смысл Духа. Космический закон - это то, что идет от сердца в виде чистых возвышенных идей и реализуется в праведном поведении. Кратко его суть выражена словами: поступай с ближними так, как хочешь, чтобы поступали с тобой.
   Сущность и основа всех религий, единственная их цель и назначение, а также "соль" любого учения самых разных философов должна быть только одна - поиск Божественной истины и бессмертного Духа".
   Что касается философии, то в изложении Учителя "даже самые сложные философские идеи, такие как иллюзия (майя), действие (карма), заблуждение, неведение (адхьяса), импульсы, побуждения (васаны), врожденные склонности (самскары), череда перерождений (самсара), то, что не имеет свойств и не воспринимается чувствами (ниргуна), то, что имеет свойства (сагуна), - становятся, по образному сравнению проф. Н. Кастури, - простыми и понятными, "как ягода на ладони".
   "Насущная необходимость - при помощи интеллекта осознать философские истины, затем необходимо обратиться к своему сердцу и таким образом вступить на духовный путь. Первая ступень имеет отношение к информации, вторая - к трансформации, то есть преображению. Если философия - отражение свойств интеллекта, то духовность - зеркало нашей души. Но неверно думать, что между ними существуют принципиальные различия. Философия и духовность связаны и неотделимы друг от друга. Если не работает сердце, то какой смысл в том, чтобы иметь голову, а если голова есть, то какая от нее помощь, если нет сердца? Точно также часто говорят о культуре и духовности как о двух разных понятиях".
   О культуре: "Между тем, что называют "житейским" и "святым" не существует разрыва, это всего лишь две грани единой неделимой Реальности, или Истины. Человеку для полноценной жизни необходима энергия как физического, так и духовного развития. Эти два аспекта не могут существовать отдельно и независимо друг от друга. Связь между ними неразрывна и очень сложна. А результатом их суммы является то, что называется "культурой".
   "Настоящая культура, самскрити, усовершенствование, - это образ жизни. Это квинтэссенция истинной духовности, это расширение границ любви, развитие более широкого видения мира. Духовность - неотъемлемая часть всех культур разных стран и народов. Люди, которым не хватает широты видения мира и универсальности взглядов, видят в культурах разных стран лишь различия. Истинная мудрость в том, чтобы открыть для себя единство, лежащее в основе всех мировых культур, распознать его за кажущимся многообразием".
   Учитель провозглашает, что этические ценности, которые должны лежать в основе жизни, также едины для всего человечества.
   Об этических ценностях: это истина, праведное поведение, мир (умиротворение), любовь и ненасилие - сатья, дхарма, шанти, према и ахимса. Эти общечеловеческие ценности положены в основу образовательных программ в Центрах Сатья Саи во всем мире. Основополагающая из них - любовь, ибо "Бог - это любовь, любовь - это Бог и единственный путь к Богу. Милость Бога можно заслужить только любовью. Божественное - это принцип любви. Према, чистая любовь, исходит только из чистого сердца. Преданность, бхакти, - это любовь в действии, ее свободное движение к Богу, это любовь, не обремененная ни одним желанием. Подлинная преданность - это сочетание любви и бескорыстного служения.
   Благодаря любви человек постигает истину, которая есть любовь: каждый момент истинен, если ты проживаешь его в любви. Обретя любовь, человек стремится к праведности и обретает мир.
   Праведное поведение человека в любых, самых драматических обстоятельствах, - это исполнение своего долга служения Богу и людям, невзирая ни на какие препятствия.
   Ненасилие - это непричинение вреда другим - в том числе не только людям, но всем живым существам - в мыслях, словах и делах, а также непричинение вреда себе: слишком много говорить, слишком много работать, обсуждать чужие недостатки - это насилие, химса. Это ведет к потере энергии. Нужно знать меру в еде, разговорах, сне, работе, во всех повседневных занятиях.
   Ненасилие - это глубокое уважение и почитание всякой жизни, которое выражается в мыслях, словах и делах. Не менее важно и умиротворение, которое проявляется в спокойствии, ясности ума, доброжелательном характере, готовности служить, смирении и невозмутимости. Долг человека - сохранять покой и молится о всеобщем счастье и процветании. Вы не можете быть счастливы, если человечество несчастливо. Где вера, там любовь, где любовь, там мир. Где мир, там истина, где истина, там Бог".
   О добре и зле. С этической проблемой - "В творении Бога все является хорошим. Истинная мудрость заключается в том, чтобы принимать все как хорошее и следовать по пути истины" - связано в учении Аватара решение такой бытийственной (онтологической) проблемы, как проблема добра и зла, во все времена занимающая человеческие умы и сердца. "В творении нет никакого зла, утверждает Учитель, - зло как таковое возникает только в результате ошибочного видения. Само по себе творение вечно, чисто и свято... Вы можете считать что-то хорошим, а что-то плохим, но все происходит по воле Бога. Для человека невозможно правильное суждение, поэтому считайте все хорошим. Вы не имеете права высказывать суждения о творении Бога и о Его деяниях. Пути Бога в высшей степени непостижимы и чудесны. Человек не имеет собственной силы. Именно Божественная сила приводит его в действие. Но человек из-за своего невежества поглощен ощущением себя как деятеля и развивает эго... При таких обстоятельствах невозможно различить истинное и ложное. Лучше рассматривать все как хорошее. Видеть плохое в хорошем - великий грех. Вам следует пытаться видеть хорошее даже в плохом. Все формы в своей сущности божественны...
   О свободе человека: "Если вы глубоко задумаетесь над природой Божественности и над тем, что такое духовное начало, вы поймете, что духовность неотделима от свободы, это единое целое и между ними не существует различий. О свободе можно говорить только тогда, когда достигнуто единство. Без духа единения все разговоры о свободе - это только свобода слова, а не человека. Истинная свобода человека возможна только тогда, когда он в своей жизни начинает руководствоваться голосом сердца. Свобода исходит из духа. Быть свободным - это не значит жить, как вам вздумается. Истинная свобода, сва-тантра, рождается духом. Только с помощью самоконтроля можно придти к самореализации. Знание о своем истинном "Я", об Атме, полная власть над чувствами и самореализация - вот настоящая свобода".
   О сути образования, о знании и мудрости. Критерий практики. "Исследуйте учение, которое Я даю вам, но не слишком входите в детали, потому что истинное знание приходит с опытом и развивается постепенно... Мирское образование ориентировано на информацию, а духовное - на трансформацию. Образование должно вести вас от тьмы к свету. Оно должно взращивать скромность и дисциплину, сегодня оно порождает урожай гордыни и зависти. Образование должно распространять свет и освещать темноту в уме и интеллекте. Это не просто книжное знание. Образование должно объяснять родство всех людей и их близкую связь с природой. Познание природы Духа, Атмы, - первостепенная задача образования. Цель образования - характер, а цель знания - любовь.
   Образование ведет к смирению, и оно дарует достоинство, оно же ведет к процветанию, дающему возможность заниматься благотворительностью, которая дарует счастье в этом и иных мирах.
   Мир - это великий учитель, верный советчик и источник вдохновения. Вот причина, по которой человек находится в этом мире... Мир - подлинный университет для человека, школа духовных знаний, в которой от рождения до смерти он является учеником.
   Знания не могут дать освобождения, нужно стремиться не просто к книжным знаниям, но к мудрости, которая обретается через непосредственный опыт. Люди развивают свои интеллектуальные способности, но используют свой интеллект в неправильных целях. Знания без правильных действий бесполезны. Просто действия без знаний являются глупостью. Следовательно, необходимо сочетать знания с развитием души.
   Нет никакой пользы в ученых степенях и эрудиции в какой-то области знания, если ваше сердце не очистилось. В системе образования важно, чтобы вы постоянно практиковали такие ценности, как истина и честность.
   Постижение знания - процесс двуединый: узнавая, постигая, - ты просветляешься, но и просветляясь, ты все более глубоко и истинно постигаешь. Я не сторонник бессистемного чтения книг, - говорит Учитель, - какими бы ценными они ни были. Излишнее чтение книг сбивает ум с толку, оно развивает в человеке интеллектуальную гордыню и кичливость умением хорошо аргументировать. На чем Я настаиваю, так это на практическом применении прочитанного в жизни... хотя бы какой-то части, одного-двух пунктов.
   Вы всегда должны помнить, что книга - всего лишь стрелка, путеводитель, указатель. Чтение - это не завершение путешествия, но лишь первый шаг. Читайте ради практики, не ради чтения. Слишком много книг в доме указывает на интеллектуальную болезнь, точно так же, как наличие большого количества аптечных склянок в шкафу указывает на физическое нездоровье.
   Знание, полученное из книг, чрезвычайно отличается от знания, обретенного опытным путем... Мудрость - это то, что дает сама жизнь. Чтение без практики - пустая трата времени. Мудрость - это опыт, который обретен на практике. Он помогает вам уловить тонкую, скрытую природу жизни. Мудрость - это то, что позволяет вам четко видеть свои ошибки, недостатки, пороки и исправлять их с тем, чтобы впредь никогда так не поступать.
   О духовной практике: "Есть два пути духовной практики - молитва и медитация. Молитва приближает вас к Богу, медитация привлекает Бога спуститься к вам". Преданные Шри Сатья Саи Бабы занимаются духовной практикой, сделав ее неотъемлемой частью повседневной жизни. "В век Кали человек дышит воздухом, загрязненным вибрациями насилия, ненависти, жестокости, злобы. Повторение Божьего имени, намасмарана, очищает атмосферу, это поистине царский путь к освобождению".
   Ежедневные медитация и молитва, духовные песнопения, бхаджаны, как в кругу семьи, так и в группах преданных, особенно пение Гаятри-мантры, в которой, по словам Учителя, заключена вся сущность Вед, имеют особенное значение для продвижения по духовному пути: "Тонкая энергия Гаятри-мантры удаляет негативные склонности и прививает добродетели. Она дана вам как "третий глаз", раскрывающий ваше внутреннее знание, благодаря чему вы становитесь способны осознать Бога... Читайте Гаятри так часто, как только можете, повторяйте ее и перед едой, она освятит все ваши действия".
   Другие мантры не менее божественны. "Пранава-мантра - мантра ОМ - это изначальный звук, рожденный вибрациями творения, проявившегося как выражение воли лишенного атрибутов Абсолюта, Брахмана. Это Бог в форме звука. ОМ нужно воспевать медленно и осознанно. Его повторение двадцать один раз освящает пять органов действия, кармендрий; пять органов восприятия, джнянендрий; пять жизнепотоков, пран; пять оболочек, кош, т.е. двадцать составляющих, и превращает человека в двадцать первую сущность, готовую к конечному слиянию с Реальностью...
   Мантра Сохам - это само человеческое дыхание. С каждым дыханием вы отвечаете на вопрос "Кто я?", произнося "Сохам", что значит: "Я есть Он". Каждое существо заявляет об этом. Если следить за дыханием и медитировать на эту великую истину, то "я" и "Он" постепенно сливаются и уже нет двоих, так как "Сохам" превращается в ОМ, изначальный звук, Пранаву, символ Абсолюта, истинную Реальность, стоящую за этой относительной реальностью - майей, иллюзией. Эта духовная практика - последняя ступень на пути развития духовного искателя, садхака".
   Учение о мире. Учение о человеке: "Бог - это первопричина за пределами Вселенной. Вселенная - это отражение Бога, и инструмент для Его прославления. Бог имманентен Вселенной, она Его форма, Его тело. Бог сотворил Вселенную по Своей воле и поддерживает ее. В конечном итоге она растворится в Боге, источнике своего происхождения... Я отделился от Самого Себя для того, чтобы Я мог любить Себя. Я создал Вселенную для выражения Моей любви".
   "Вселенная содержит отрицательный заряд, Всевышний - это заряд положительный. Соединение этих двух зарядов делает жизнь спокойной и радостной. Кроме физической Вселенной, плотного мира, бхутакаши, существует тонкий мир - Вселенная разума, читтакаша, и самая тонкая, которую называют каузальной (причинной), чидаакаша. По своим размерам, - говорит Учитель, - плотный мир что-то вроде атома в ментальном мире, а он, в свою очередь, размером лишь с атом в мире каузальном. За их пределами находится Божественный принцип, который назван Богом, Брахманом, а также Атмой, бессмертной сущностью".
   Космос пронизан Божественностью; микрокосм является частью макрокосма, ибо они - проявление одной Реальности. Каждый объект в этом творении имеет пять аспектов: бытие, сознание, блаженство, форму и имя - сат, чит, ананду, рупу, наму. Первые три - вечные принципы, они основа для имени и формы.
   Физический мир состоит из пяти элементов: эфира (пространства), воздуха, огня, воды и земли. Эфир (пространство), называемый также космосом, первый из них, он очень тонок, не имеет атрибутов, кроме звука; у воздуха - два атрибута: звук и касание; у огня - звук, касание и форма; у воды к ним присоединяется вкус, а у земли - запах. Эти пять элементов присутствуют во всем, в том числе и в человеке, они божественны и несут ответственность за сохранение и поддержание этого мира.
   "Из-за порочности века Кали они подверглись загрязнению: вода, которую мы пьем, нечистая; воздух, которым мы дышим, загрязнен; пища, которую мы потребляем, осквернена. А как следствие этого загрязненным становится и наш ум".
   Существует книга, преданные в 70-е годы слышали отрывки из нее, - в которой Учитель раскрывает тайны сотворения мира, загадки планет и Солнечной системы. Эта книга не опубликована, так как "мир, - как сказал Учитель, - еще не готов принять эти истины".
   В недалеком будущем произойдет множество великих событий. Саи-Аватар открыл, что "приближается время, когда все человечество будет жить в гармонии. Это время наступит скорее, чем кто-либо может ожидать. Это нечто, что не может себе представить ни один из живущих на Земле. К этому никто не может даже стремиться. Это за пределами всякого понимания... величие и красота этого выше всех мечтаний.
   Век Кали, в котором в сердцах людей нет ни единства, ни чистоты, сменит Золотой век, Сатья-юга... Великая перемена произойдет до того, как Я покину это тело. Человечество может быть и будет спасено".
   Человек на планете Земля: у планеты Земли свое предназначение в великой Галактике. "Жизнь есть везде во Вселенной, но нет другой планеты, на которой существовала бы человеческая жизнь или подобная ей по форме. Больше того, перевоплощение никогда не имеет места в других областях Вселенной. Оно всегда происходит только на Земле. У всего живого есть возможность стремиться к человеческому рождению, ибо только через это рождение можно познать Бога. Из всех живых существ только человек способен понять и ощутить единство и Божественность. В действительности, человеческое рождение предназначено как раз для того, чтобы ощутить единство в многообразии. В животном мире чрезвычайно трудно заслужить право родиться человеком. Это почетно и это даровано лишь тому, кто заслужил его добрыми делами в предыдущих жизнях. Вот почему человеческая жизнь священна и должна рассматриваться как наивысшая ценность: через нее достижима полная Реализация, постижение Божественного и освобождение от круга рождения и смерти".
   Бог и человек: "Бог - это не Бог-судья, раздающий награды и насылающий кару, иногда и навечно. Бог - это воплощение любви, Солнце истины, близкий друг, который ведет Своих детей по пути любви к их духовному долгу... Не следует думать, будто Господь в каком-то конкретном обличье находится где-то там, наверху, и оттуда управляет всем миром; Его можно найти повсюду, Он везде: Васудева сарвамидам - весь мир пронизан Богом. Но легче всего найти Его внутри себя, глубоко внутри".
   Бог, обитающий во всех как Парам-Атман, Высший Принцип Атмы, Духа, не имеет атрибутов. Если же Он наделяется атрибутами и формой, то Его называют Рамой, Кришной, Вишну, другими именами. Безатрибутный Параматман, инкарнируя в этом мире, принимает имя и форму и дает возможность всем воплощенным существам обрести конкретный опыт и радость общения с Ним.
   Атман и Брахман, Атман и джива: "Дух, Атман присутствует везде и во всем, Он неподвластен никакому влиянию. Он не имеет ни конца, ни начала; Он неизменен; Ему известно все; Он может достигнуть всего; у Него нет признаков. Он вечен, незапятнан, сознателен, свободен. Он не имеет Себе равных. Он - единственный, цельный и независимый, Один без второго. Он всепроникающ, как пространство. Он превосходит все и лишен деяний и побуждений, Он выше трех ограничений: пространства, времени и причинности.
   Не думай, - учит Саи-Аватар, - что Он существует в одном мире и не существует в другом. Он не ограничен пространством. Не думай, что Он существует в одном времени и не существует в другом. Он не ограничен временем. Дух есть все. Нет ничего, что бы не было Духом, Дух не ограничен ни вещественностью, ни именем, ни формой.
   Дух - это полнота и свобода, осознание Его - это совершеннейшая мудрость. Дух является всеобщим вечным Свидетелем, познающим пространство и другие элементы, и, вместе с тем, Он лишен изменений. Почему говорят, что нет ничего вне Духа? Потому что Дух - причина всего сущего, и различия между причиной и следствием нет... Дух всегда самодостаточен и блажен. Когда Дух "накладывается" на внешний объект, Он озаряет его присущим Ему блаженством.
   Дух, Атма, - это чистое сознание, Он никогда ничем не связан, Его природа - чистота, цельность, радость, мудрость. Это Высшее "Я", пребывающее во всех живых существах, а также начало, середина и конец всего существующего. Человеку чрезвычайно трудно испытать единство, лежащее в основе бытия, постигнуть принцип вездесущей Реальности, Атма-Таттву. Во Вселенной нет ничего, кроме Единой Высшей Реальности, пронизанной сознанием, чайтаньей.
   Ошибочно мнение, будто природа, пракрити, инертна. В теле ее бьется живой пульс сознания, чайтаньи. Понятие "сознание" поделено на три аспекта: бытие, сознание, блаженство - сат, чит, ананда. Эти три аспекта едины и являются гранями одной и той же Реальности, Сакташкары.
   "Духовное, атмическое, сознание, пронизывающее каждое живое существо, называется Брахманом. Когда оно индивидуализируется, оно называется совестью, а также дживой, индивидуальной душой. Различны уровни существования души: душа спит в камнях, дремлет в растениях, просыпается в животных и осознает себя в человеке.
   Когда принцип Атмы облекается в тело, он становится индивидуумом. Индивидуум, Атма, сознание, - говорит Учитель, - все это одно и то же... Жизнь, которую поддерживает пища, коротка; жизнь, которую поддерживает Атма, вечна... Вы - не тело, вы - воплощение Атмы. Голод и жажда - качества праны, жизнепотоков, рождение и смерть - свойства тела, печаль и заблуждение - болезни ума. У Атмы нет ни рождения, ни смерти, ни голода, ни жажды, ни скорби, ни заблуждения".
   О связи между материей и духом: "Бхаратийцы, жители Бхараты, Индии, не разделяют утверждение, что Вселенная была рождена из пустоты, пуньи. Они полагают, что природа, пракрити, как проявление, не рождается из пустоты, а всегда является полной, пурна и законченной, пурнам. Она не имеет ни начала, ни конца, она просто имеет грубые и тонкие формы... Каждый объект материального мира, падартха, исполнен Божественным Духом, Парартхой. Хотя материя и Дух кажутся нам различными, в действительности, они едины. Материя как низко организованная субстанция черпает свою энергию и жизненную силу в Духе. Поэтому материя и Дух тесно переплетены и взаимосвязаны".
   Разные планы бытия человека: "Высшее "Я", Атма, - это и самоосознание, Ахам, но если человек отождествляет себя с телом, то оно становится ложным, превращается в эго, личное "я", ахамкару".
   Существует пять планов бытия человека. Наиболее близок к Атме духовный разум, буддхи, дающий человеку способность выбора и принятия решений, получая от высшего "Я" до 90% божественной энергии. Одновременно он и внутренний голос, антарвани, - голос совести и интуиции. Это духоразумение с четырьмя присущими ему свойствами: истиной, сатьей, космическим порядком, гармонией, ритам, внутренним равновесием, йогой, и высшим принципом единства бытия, маха-таттвой. Это не только способность различения и рассуждения, это и озарение, моментальное проникновение в истину. Далее следует чистый разум, читта, который держит органы чувств под контролем, затем - ум (рассудок), манас, порождающий мысли. Он питается энергией духовного разума. Следующие за ним чувства питаются энергией рассудка и, наконец, тело, которое питается энергией чувств. Переходя со ступени на ступень, изменяясь качественно и количественно, энергия Духа, Атмы, лишается своей первоначальной чистоты. Очищая свой духовный разум, наполняя его светом, можно свести эти потери к минимуму.
   "Важно понимать разницу между мыслью и интуицией. Мысли имеют чувственную и мирскую природу, они - порождение ума и поэтому двойственны, могут быть верными и не верными, но интуиция - за пределами интеллекта и ума, это прямое восприятие истины, поэтому ее и приравнивают к духовному разуму, буддхи, который трансцендентен, превосходит ум и чувства. Интуиция - внутренний голос совести - божественна.
   В человеке существуют различные энергии. Он наделен электрической, атомной, тепловой и другими формами энергии. Среди них магнитная - самая важная, из нее происходит электрическая энергия. Когда обе эти энергии взаимодействуют, начинает действовать божественная энергия, которая не приходит извне, но находится в человеческом существе".
   Весь мир состоит из пяти элементов: земли, воды, огня, воздуха и пространства (эфира). Человек с его характером и темпераментом - продукт сочетания этих пяти элементов. Привязанность, рага, ненависть, двеша, и страх, бхайя, приходят из пространства. Процесс дыхания, все движения тела, внешние и внутренние, обусловлены ветром, или воздухом, вайю. Голод, жажда, потребность во сне связаны с огнем, агни. Лимфа, кровь, желчь, моча и т.д. происходят от воды, джалы. Кожа, мышцы, кости, ногти, волосы, нервы и т.д. - продукты земли, притхви, грубой материи. У человека имеется шесть центров, чакр, поддерживающих жизнь. Они находятся в позвоночном столбе, седьмая - на макушке. Внизу позвоночника свернута первозданная сила, кундалини. Необычайно важны знания об "устройстве" человеческого существа, его функционировании в различных измерениях, которое связано с так называемыми "телами", шарира, и "оболочками", кошами. Прежде всего, это грубое, физическое тело, стхула шарира, которое представляет собой оболочку пищи, аннамайя кошу. "Понятие "пища", - разъясняет Учитель, - включает в себя все, что мы вбираем внутрь. Это не только еда, отсюда правило: "Видьте хорошее, слышьте хорошее, думайте о хорошем". Тонкое тело, сукшма шарира, формируется тремя оболочками - жизненной силы (пранамайя коша), ментальной, оболочкой ума (маномайя коша), и оболочкой духовного разума (виджнянамайя коша). При этом: оболочка жизненной силы состоит из пяти органов действия, кармендрий, и пяти жизнепотоков: праны, апаны, вьяны, уданы, саманы; оболочка ума - из пяти органов восприятия, джнянендрий: это слух, зрение, осязание, речь, обоняние; оболочка мудрости - из тонких элементов: звука, формы, прикосновения, вкуса и запаха.
   Пятая оболочка - это оболочка блаженства, анандамайя коша, которая соответствует причинному (каузальному) телу, карана шарире.
   Человек обладает возможностью переживать три состояния сознания: бодрствование, стадию сновидения и глубокий сон - джаграт, свапну и сушупти. Но именно пятая оболочка, анандамайя коша, дает возможность достигнуть четвертого состояния сознания, турии, т.е. выйти за пределы пяти оболочек, иначе говоря, уровней сознания, и испытать истинное блаженство.
   "Чтобы обрести способность испытать блаженство, нужно на практике осуществлять то, что вы знаете теоретически. Необходимо отдалиться от желаний - внешнего пути, праврити, и работать над контролем ума, следуя внутреннему пути, ниврити. Настоящее и постоянное счастье недостижимо в материальном мире, где вашим желаниям нет конца. Его можно испытать только в состоянии турийя. В мирских, материальных объектах отсутствует блаженство". Как же его достичь? Последовательным очищением всех пяти оболочек: "Пять оболочек обрамляют Атму и скрывают ее великолепие... Сделайте их чистыми и сияющими. Оболочка пищи должна быть очищена здоровой, доброкачественной и чистой пищей; оболочка жизненной силы - спокойным упорядоченным дыханием и ровным нравом; оболочка ума - святыми мыслями и эмоциями, не затронутыми привязанностью к чувствам, не подверженными эмоциям горя и радости; оболочка духовного разума - размышлениями о Реальности и оболочка блаженства - погружением в экстаз Богореализации".
   Особое внимание необходимо уделять физическому телу. С одной стороны, это тело, деха, подвержено болезням, это мышцы, кости и т.д... Оно инертно, состоит из пяти элементов, как и все в мироздании, - земли, воды, воздуха, огня и пространства: "Мы вдыхаем в него воздух. Внутри нас находится также огонь, который сохраняет тепло и помогает нам переваривать пищу. Также внутри есть и пространство, в нем размещаются органы человеческого тела. В теле много воды. Иначе, все пять элементов, которые есть снаружи, есть и внутри человека"... Но тело - это и храм, обитель, т.к. в нем обитает индивидуальная душа, джива, которая есть не что иное, как частица вечной души Всевышнего, Атмы. С телом нужно обращаться бережно, заботиться о его здоровье и силе, тело - это еще и поле, кшетра, на котором мы сеем добрые семена хороших мыслей и дел, либо, наоборот, - дурных. "Урожай на этом поле, - предупреждает Учитель, - всегда дает 100% всхожесть: что посеете, то и пожнете".
   Обязанность человека: "Пока ваша лодка (тело) плывет по реке жизни, заботиться, чтобы в этой лодке не появились пробоины. Лодка может быть в воде, но вода не должна попасть в лодку", т.е. нужно жить в обществе, исполнять свой долг, но не позволять проникать в душу тревожным, беспокойным мыслям и не подвергать тело опасностям и болезням.
   Тело - это одежда жизни, вы должны его чистить молитвой, пением мантр, медитацией и любовью. Независимо от количества уже прожитых ранее жизней, тело, данное вам в этой, - новое... Тело - это дом, данный вам в аренду. Его владелец - Бог. Живите в нем, вознося Богу благодарность, столько, сколько Он пожелает, воздавая Ему плату верой и преданностью. Даже боги хотели бы обладать телом, дехой, этим средством передвижения в физическом мире, т.к. именно оно дает возможность приобрести уникальный опыт - постижение предельной Реальности, при познании которой познается все остальное. Но не привязывайтесь к телу, т.к. при этом человек забывает о своей божественности и видит многообразие в единстве, тогда как сущность духовности - видеть единство в многообразии. Всегда помните, что вы - не тело".
   Божественные основы человеческой жизни: "Каждый в этом мире рожден по воле Бога. По существу вы возникли не от родителей, а через родителей. На самом деле, вы - от Бога... Любое человеческое существо является Его посланником". Долг каждого человека - претворять в жизнь и распространять принципы истины, праведности, мира, любви и ненасилия, которые Учитель назвал духовными ценностями, общими и необходимыми для всего человечества. Их соблюдение дарует блаженство. "Необходимо хранить в сердце твердое убеждение: "Бог находится во мне, со мной, вокруг меня". Никогда не думайте, что вы отделены от Бога - "Тат твам аси" - "Ты есть То". Живите в мире, но не принадлежите этому миру.
   Учитесь жить в настоящем, ибо настоящее и есть этот момент, оно - есть, прошлое - в прошлом, его нельзя изменить, будущее неизвестно, живите в настоящем в совершенной гармонии с Господом. Наполните свое сердце состраданием ко всем живым существам. Быть добрым, творить добро, видеть только добро - это путь к Богу. Приветствуйте трудности, так как это уроки смирения и почтения. Поймите, все, что ни случается с вами, - для вашего блага. Продвинутые души научились приветствовать проблемы любого рода, ибо они несут с собой возможность прогресса. Вселенная - великий учитель, постоянный наставник и вдохновитель, человек постоянно берет уроки у своего окружения... всякая птица, любое животное, каждое дерево, гора, звезда, каждый ничтожный червь - урок для человека, если только у него есть воля и жажда учиться. Человек - ученик от рождения до смерти.
   Не приписывайте злого влияния ни одному из дней и ни одной из звезд. Каждый день благоприятен, если вы посвящаете его Богу. Каждая звезда несет счастье, если освещает вам путь к Богу.
   Вместо идеала высокого уровня жизни (быта) примите идеал высокого уровня бытия, который требует нравственности, смирения, отрешенности, сострадания.
   Передавайте внутреннюю чистоту вашего существа всем людям и всем живым существам и не стремитесь к плодам своей работы. Цель человеческой жизни - деятельность, но не ее плоды".
   Человек, рождение и смерть. О цели человеческой жизни: "Бог создал этот мир во благо и для совершенствования человечества. Что же вынуждает человека придерживаться неправедного пути? Это иллюзия, майя, которая его окутывает. Человек видит мир только с феноменальной точки зрения, то есть с точки зрения его проявления. Он представляет существующим то, что не существует...
   Единственно, что существует, что истинно и неизбежно, - это Бог, Один без второго". Этому учит философия недвойственности, адвайта. У иллюзии, майи, есть три аспекта или качества, гуны: чистота, гармония, саттва; деятельность, раджас и инерция, тамас. Весь жизненный опыт человека содержит эти три качества. Из-за них человек забывает о своей божественности.
   Человек прошел длинный путь развития: "Он долго рождался и умирал минералом, потом он дорос до дерева. Он долго рождался и умирал деревом. Но в процессе этого он дорос до животного. А теперь он поднялся до уровня человека... Теперь же, слава Богу, он рождается человеком, человеком и умирает.
   В любой момент времени множество людей появляются на свет, множество людей умирают и покидают пределы материального мира. Продолжительность жизни контролируется Создателем, то есть Тем, Кто изначально создал жизнь. Она не зависит ни от количества калорий поглощенной пищи, ни от количества введенных лекарств, ни от квалификации врача, который их прописал...
   Жизнь каждого из вас - одна из многих в круговороте рождений и смертей, вызванных невежеством или определенными поступками в предыдущих воплощениях... Вы родились потому, что не сдали экзамена по определенным предметам. Существует некий баланс жизненного опыта, который вы должны приобрести, чтобы завершить "данный курс и получить проходной балл"...
   Не требуйте жизни долгой, требуйте жизни божественной. Вы воплотились для того, чтобы положить конец циклу рождений и смертей. Никогда не бойтесь смерти, вы должны покидать этот мир с улыбкой, достоинством и поклоном...
   Смерть - всего лишь другая стадия жизни. Смерть - это признак эволюции вашей души. Уходя с физического плана, человек забирает с собой все деяния в этой жизни, как дурные, так и благие. Все страсти и побуждения остаются с человеком после смерти. Они так сильны, что вы рождаетесь в этот мир снова и снова, для того чтобы исполнить их. Пока желания остаются, новое рождение неизбежно.
   Не действие, не поступок сами по себе вызывают новое рождение, но ваша реакция на плоды действий. Когда вы рождаетесь в этом мире, вы рождаетесь только с гирляндой своих прошлых деяний вокруг шеи, кармой-кантамалой.
   Родиться - означает "принять тело", "сбросить его" - значит умереть... На Западе говорят: "Человек расстается с жизнью", а в Индии - "Человек расстается с телом"... Но и рождение, и смерть одинаково нереальны. Они существуют только для тела, но не для Духа, Атмы.
   Родившись, приложите все усилия, чтобы не рождаться вновь. Путь к Освобождению - относиться и к счастью, и к несчастью как к дарам Бога. Только добрые дела, совершенные от чистого сердца, будут надежно защищать вас после смерти вашего тела, а не ваше имущество и не ваши родственники. Только праведная жизнь, наполненная добрыми деяниями, поддержит вас за пределами бренного существования...
   После смерти каждому придется вновь вернуться в материнское лоно и родиться вновь. Это новая жизнь после жизни. Но духовность поможет вам не рождаться вновь. После смерти вам не нужно будет рождаться снова. Вы принимаете лекарство, чтобы болезнь больше не вернулась к вам. Смерть должна привести вас к бессмертию.
   Каждого человека должны интересовать четыре вопроса: Кто я? Откуда я пришел? Куда направляюсь? Как долго я останусь здесь? С этого начинается духовный поиск.
   Человек - это вместилище всех сил, ибо все силы заключены в нем. В мире нет ничего, что было бы недоступно пониманию человека, поскольку человек наделен бесконечными и чудесными возможностями. В глубине человеческого существа заложено стремление вернуться туда, откуда он пришел... Человек божественен, он не является частью этого мира, хотя и живет в нем. Он проводит определенное время в физическом теле, чтобы приобрести опыт, но его постоянный дом не здесь. Дом человека - это Бог. Вот откуда он пришел и куда он идет: от Бога к Богу, проходя через многие уровни сознания. Бог - это само бытие, вездесущее сознание. Он есть всегда - до вашей жизни, во время ее и после того, как она закончится. Поэтому следуйте за Ним, держитесь за Него крепко правой рукой, праведной, а за мир - левой рукой, т.к. это то, что рано или поздно придется оставить. Помните о Боге всегда. Слияние с Богом, единение с Реальностью, или полное отождествление с Богом, - это окончательная цель жизни. Назначение человека - осознать, что он - воплощение Бога".
   Законы кармы и правила человеческого общежития: "Цель жизни - деятельность, а не ее плоды. Желай плодов деятельности, и ты будешь рождаться вновь и вновь, пойманный этими желаниями. Оставь его, и ты выйдешь из этого потока. Карма человека - это не только действие, но и "противодействие", то есть отклик, способ, которым он принимает плоды деятельности. Косвенные, дальние следствия, которые человек не может предвидеть, не идут ему ни в оправдание, ни в осуждение. Имеют значения только те, что в его поле зрения, главное - это побуждения, которые им руководят. В этом и заключается карма личная.
   Нельзя избежать кармы в этой жизни, она должна быть отработана, но карма будущая в вашей власти, ее направление определяется вами прямо сейчас, в этом рождении. Ведите жизнь нравственную и справедливую, и милость Бога будет с вами, не нужно будет бояться какой-либо кармы
   Раскаяние, духовная практика смягчают страдания, уменьшают кармический груз. Пестуйте хорошие мысли, совершайте хорошие поступки и спасите ваши жизни. Преданность, бхакти, духовная практика, садхана, могут облегчить карму, это будет действовать милость Бога.
   Милость Бога и воля Бога могут изменить все. Преданный может заключить Бога в обитель своего сердца. В этом мире не существует ничего, чего бы нельзя было достичь преданностью. Милость Бога может отменить все негативные последствия вашей прошлой жизни.
   Истовая молитва, глубокая преданность, крепкая вера, искреннее покаяние, высшая любовь к Богу могут изменить ход жизненных событий.
   Законы кармы свидетельствуют, что человек ответственен за свои деяния и мысли. Хотя Бог может переступить все законы кармы, "стереть" их, происходит это очень редко, так как обычно Бог не вмешивается в кармические законы.
   Кармические долги объясняют рождение людей с физическими недостатками, умственно отсталых - они страдают за ошибки, совершенные в прошлых жизнях. А вот мертворожденные дети - это на самом деле высокопросветленные души, которые завершают свою карму в эти несколько месяцев и уходят. Родители таких детей должны считать себя благословенными.
   Карма определяет отношения мужа и жены, родителей и детей, братьев и сестер, учителей и учеников. Когда обязательства выполнены и долги взаимоликвидированы, супруги разделяются естественной смертью. Развод и раздельное проживание супругов - не естественные действия. Они придуманы человеком, а не созданы Богом. Если два человека разделились, не уплатив еще кармического долга, он перейдет в следующую жизнь. Если у родителей хорошая карма, они будут счастливы в своих детях. Родительская карма прошлых жизней в этой не влияет на детей, хотя их кармы связаны и сплетены.
   Начинайте с карма марги, пути действия, завершайте джняна маргой, путем знаний. Между ними находится упасана марга, путь поклонения. Это тот путь, по которому вы должны следовать сегодня, чтобы преодолеть скопившуюся карму. Когда проблемы, которые долго оставались незамеченными, выходят на поверхность, это значит, что вы готовы встретить их лицом к лицу и что вы проходите через сгорание прошлой кармы, внутренне очищаясь. Опыт очищения может быть болезненным, когда он проходит на внутреннем уровне. Приветствуйте трудности, так как это уроки смирения и почтения. Поймите, все, что ни случается с вами, - для вашего блага. Продвинутые души научились приветствовать проблемы любого рода, ибо они несут с собой возможность продвижения по духовному пути. Не падайте духом. Это время великих перемен, оно подобно сбрасыванию старой одежды, которая долго скрывала Высшее "Я" и истину. Я всегда с вами, приветствуйте этот период изменений и поймите, что он неизбежен.
   Человек - это вместилище всех сил, ибо все силы заключены в нем. В мире нет ничего, что было бы недоступно пониманию человека, поскольку человек наделен бесконечными и чудесными возможностями.
   Звание человека обязывает жить по-человечески. Правила, которые помогают жить счастливой и умиротворенной жизнью, просты:
  -- Если у вас добрые намерения, что бы вы ни делали, результаты тоже будут хорошими.
  -- Не желайте зла никому, даже в мыслях.
  -- Если вы не можете делать добро, по крайней мере, не делайте зла.
  -- Говорите всегда мягко и приветливо.
  -- Избегайте говорить дурно о других, особенно в их отсутствие.
  -- Любовь и сострадание не должны ограничиваться одним человечеством, но распространяться на все живые существа.
  -- Быть добрым, творить добро, видеть только добро - путь к Богу. Старайтесь как можно чаще, пребывая в молчании и одиночестве, погружаться в глубины собственного сознания.
  -- Имейте веру в себя и тогда вы сможете доверять Богу.
  -- Делитесь с другими тем, что имеете.
  -- Зависть и ненависть - это близнецы. Когда они проникают в сердце и принимаются за работу, человек обречен на падение.
  -- Восхваление себя и осуждение других смертельно для человека. Такой же ядовитой является привычка не видеть хорошее в других, постоянно искать у них ошибки.
  -- Не унижайте других, не критикуйте, не обсуждайте их качества. Прежде чем браться за переделку других, измените сначала себя.
  -- Извлекайте уроки из ошибок, не повторяйте их вновь, это и есть духовная практика.
  -- Всегда стремитесь к хорошему обществу, сатсангу.
  -- Мужчины и женщины отличаются друг от друга в физическом отношении и по своим функциям, но в духовном плане, а именно - с абсолютной, атмической, точки зрения оба пола равны и представляют равную ценность в творении.
  -- Ни положение в обществе, ни богатство, ни слава никогда не смогут наградить вас душевным покоем. Главная причина отсутствия покоя ума - клубок желаний.
  -- Когда человек всем доволен, у него будет покой и счастье. Обратите покой внутрь себя, затем распространите его на свою семью, дом, на все общество, все нации и народы.
  -- Будьте твердыми, смело встречайте последствия своих действий, выстрадайте их и научитесь терпению.
  -- Никогда не обольщайтесь, когда вас хвалят, и не унывайте, когда вас ругают.
  -- Считайте не существующими ненависть, зло, убытки, которые причинили вам другие. Считайте их миражом.
  -- Вы должны забыть две вещи: помощь, которую вы оказали другим, и вред, который другие нанесли вам. Более того, две вещи вы должны помнить: помощь, оказанную вам другими, и вред, который вы причинили другим.
  -- Мысли могущественны, старайтесь обратить их к Богу.
  -- Не тратьте напрасно деньги, пищу, время, энергию; выработайте в себе умение ограничивать свои желания, радуйтесь тому, что имеете. Нравственность заключается в правильном использовании энергии и ресурсов.
  -- Смело встречайте трудности. Бог подвергает своих преданных испытаниям, чтобы их вера в Него крепла и чтобы сердца их очищались.
  -- Живите в настоящем, не погружайтесь в тягостное раздумье о прошлом, не беспокойтесь о будущем. Когда вы живете в настоящем, вы учитесь жить в присутствии Бога и все делать вместе с Ним.
  -- Говорите с Господом в течение дня, установите с Ним настоящий контакт, ибо Он - в вас, а вы - в Нём.
  -- Любые мысли, любая деятельность должны быть насыщены любовью к Богу.
  -- Содержите свое жилище в чистоте, так как гигиена поддерживает здоровье, помогая вам.
  -- Болезнь - неизменный результат праздности и потворства своим желаниям; здоровье - неизменный спутник напряженной трудовой жизни. Если ум нацелен на Бога, на добрые мысли и дела, это уже укрепляет здоровье. Будьте больше на солнце, пусть солнечные лучи проникают в ваш дом. Важна только сева, служение, - она лечит.
  -- Вы должны встать и начать работать. Бог помогает тем, кто помогает себе сам, и Он не помогает никому другому. Делайте работу, назначенную вам судьбой, честно и умело. Работа - это миссия, предназначение человека.
  -- Подлинный мир обретают, не думая о плодах и получая радость от самого действия. Делайте все с именем Господа, посвящайте все Ему, это и есть служение, сева.
  -- Руки, которые служат, более святы, чем губы, которые молятся.
  -- Тот, кто осуждает себя день и ночь, считая себя незначительным и слабым, никогда не сможет ничего совершить. Если вы думаете, что вы неудачник, вы им и станете. Если же вы разовьете осознание, что вы сама искра Божия, что ваша реальность - это Божественность, вы действительно станете божественным и получите в своё распоряжение все необходимые вам силы. Кем вы себя считаете, тем и станете.
  -- Не отказывайтесь от выполнения своих обязанностей. Все действия следует совершать как подношение Богу. Тогда даже самые обычные действия очистятся от греха. Любовь к Богу должна выражаться через посвящение Ему всех своих дел.
  -- Для устранения эгоизма служение, сева, - самое эффективное орудие. Занятие севой дает человеку возможность почувствовать единство всего человечества. Тот, кто посвящает свое время, силу и мастерство служению, никогда не столкнется с поражением, несчастьем и разочарованием, ибо сева сама по себе является наградой.
  -- Следуйте по священному пути в жизни, сохраняя единство мысли, слова и дела.
  -- Не спешите на духовном пути, всему свое время.
  -- Познайте самих себя. Это значит, осознайте, что вы Дух, Атма, а не тело.
  -- Осознайте братство людей и отцовство Бога.
  -- Враги человека: жадность, ревность, зависть, гнев, желание, ненависть, гордыня, пристрастие, - необходимо побороть в себе эти пороки.
  -- Качества божественной природы в человеке: бесстрашие, чистота эмоций, осознание единства всего творения, милосердие, власть над чувствами, способность жертвовать, стремление к знаниям, аскетизм, прямота, ненасилие, честность, невозмутимость, отсутствие гнева или чувства обиды, отреченность, внутренний покой, воздержание от сплетен и дурных отзывов о людях, сострадание, отсутствие жадности, сладость и мягкость речи, боязнь неправедных действий, отсутствие колебаний ума, смелость, настойчивость и стойкость, упорство, чистоплотность, смирение, самоотверженность.
  -- Да будут счастливы все существа во всех мирах: Лока самастха сукхино бхаванту.
  
   Человек и общество. Кроме совершенно конкретных правил человеческого общежития в учении Саи-Аватара содержится духовное и философское обоснование взаимоотношений человека и общества. "Духовность - это вовсе не жизнь в уединении, вдали от общества, наоборот, настоящая духовность заключается в том, чтобы жить среди людей, заронить семена любви в их сердца и способствовать процветанию любви и мира во всем человечестве...
   В современном мире существует множество различных обществ, учреждений и организаций. Что же вкладывается в понятие "общество", самадж? Чтобы оно возникло, недостаточно собрать группу людей. Истинное значение слова самадж - это уравновешенность и мир, которые дают человеку чувство единства. Общество не сможет развиваться, если между его членами не будет сотрудничества, интеграции и единства.
   Мы должны стремиться улучшить наше общество, привнося в него мир и распространяя идею всеобщего равенства. Отчужденность, уединенная жизнь являются признаками страха и отчаяния, а не смелости. Общество является школой, где человек узнает о том, что Бог всегда с ним. Очень важно развитие общественного сознания. Человек - продукт общества, он должен жертвовать свои силы и умения на общее дело. Долгом родившегося в обществе является труд, направленный на его процветание и благо. Больше думайте о своем долге перед обществом, а не о том, что получить от него. Эгоистично заботиться только о заработке. Веды провозгласили, что бессмертие может быть достигнуто только через жертвенность.
   Мир похож на большой дом, не делите человечество по национальному признаку. Имена, формы, цвет кожи могут быть различны, но все человечество - это одна семья.
   Невозможно увидеть общество зрительно. Мы можем видеть индивидуумов, составляющих общество; если нет индивидуума, нет и общества. Ни один человек не может остаться вне потока жизни. Каждый - частица плоти общества. Естественно поэтому, что человек как член общества должен сознавать свои обязанности по отношению к обществу, в котором живет. Именно общество обеспечивает вам пищу, одежду, крышу над головой. Смогли бы вы достичь чего-либо без общества, сделать карьеру без его поддержки? Вы должны отблагодарить общество за все, что оно делает для вас. Между личными и общественными интересами важно установить равновесие. В жизни все зависит от сохранения необходимого равновесия. Современная ситуация такова, что люди, прежде чем приступать к усовершенствованию общества или страны, должны сначала усовершенствовать себя. Иначе такие попытки обречены на провал. Для начала наведите порядок в своей деревне, поселке или городе, а затем - в стране, мире.
   Ваша жизнь в обществе должна стройно и гармонично сочетаться с вашими духовными устремлениями. До тех пор, пока вы живете в обществе, соблюдайте правила и законы, регулирующие земную жизнь... Никогда не идите против законов государства, соблюдайте их букву и дух. Не давайте и не берите взяток, не позволяйте торжествовать коррупции. Практикуйте благотворительность, но не поощряйте нищих раздачей денег, дайте им пищу, одежду и кров...
   Будьте образцовым гражданином и не забывайте о своих обязанностях. Люди борются за свои права, но забывают о своих обязанностях. Какова бы ни была страна, в которой вы родились, это ваша родина. Чувство патриотизма должно жить в каждом. Как священную почитайте землю вашей родины, будьте патриотами своей нации, но не критикуйте другие нации. К своей стране вы обязаны относится, как к матери, поэтому и называется она матерью-родиной.
   Помните, что Божественный указ всегда выше правительства. Пребывая в обществе, не теряйте из виду высшую цель жизни: стремитесь к слиянию с Вездесущим. Бытие дает великий шанс духовного совершенствования".
  
   Обращаясь к преданным, Саи-Аватар говорит: "Ваша миссия началась... Есть работа для каждого из вас. Излучайте любовь, преданность, передавайте внутреннюю чистоту вашего сердца всем живым существам, не стремитесь к плодам своей работы. Вы - инструменты, через которые будет распространяться Моя любовь".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   495
  
  
  
  
  
Оценка: 4.53*6  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"